Всякое учение о неизреченном Естестве, хотя оно, по-видимому, представляет всего более боголепную и высокую мысль, есть подобие золота, а не самое золото; ибо невозможно в точности изобразить превысшее понятия благо. Хотя будет кто и Павлом, посвященным в тайны рая, хотя услышит несказанные глаголы, но понятия о Боге пребудут невыразимыми, потому что, по сказанному Апостолом, слова об этих понятиях неизреченны (2 Кор. 12:4). Поэтому сообщающие нам добрые некие умозаключения о разумении тайн не в состоянии сказать, в чем состоит самое естество; называют же сиянием славы, образом ипостаси (Евр. 1:3), образом Божиим (Кол. 1:15), Словом в начале, Богом Словом (Ин. 1:1); все же это нам, которые не видим этого сокровища, кажется золотом, а для тех, которые в состоянии смотреть на действительное, есть не золото, но подобие золота, представляющееся в тонких пестротах серебра. Серебро же есть обозначение словами, как говорит Писание, — «серебро отборное - язык праведного» (Притч. 10:20). Поэтому такова выраженная этим мысль: естество Божие превышает всякое постигающее понимание, понятие же, какое о Нем составляется в нас, есть подобие искомого, потому что показывает не тот самый образ, «Которого никто из человеков не видел и видеть не может» (1 Тим. 6:16), но как в зеркале и в загадочных чертах оттеняется некоторое представление искомого, составляемое в душах по каким-то догадкам. Всякое же слово, означающее таковые понятия, имеет силу какой-то неделимой точки, которая не может объяснить, чего требует мысль, так что всякое разумение ниже мысли божественной, а всякое истолковательное слово кажется неприметною точкою, которая не может расшириться до всей широты смысла. Поэтому Писание говорит, что душа, руководимая такими понятиями к помышлению о непостижимом, должна одною верою уготовлять себя в обитель Естеству, превосходящему всякий ум.