Андроник (Никольский)
Письма к епископу Антонию (Храповицкому)

Вместо весьма желанного хотя бы краткого Вашего письма я получил по три экземпляра брошюр: о Святой Троице, письма к пастырям, о Достоевском, каковые и были правильно разделены (между Владыкой, отцом архимандритом Сергием и мною), а единственный экземпляр «Храм в Казанской Духовной Академии» я, конечно, усвоил себе. Кстати: бандероль до того была растрёпана, что даже моего имени не осталось, а только «иеромонах». Благодарю Вас за брошюры. Я с удовольствием прочитывал о Вашем «Храме». Было время, когда монастыри были и школами, ибо школ не было, а в обителях были лучшие силы христианского общества. Теперь условия иные: школы есть и являются уже руководящими жизнью общества. К сожалению, минувшие уже, кажется, теперь (благодарение Господу) времена и школа наша была весьма в ладах с духом мира сего; в частности, наша духовная школа старалась нередко даже показать это свое единомыслие с миром. Впрочем, этот дух антихристов всегда был, есть и будет прославляться (ведь если даже маленький свет во всей красоте менее обнаруживается в тёмной среде, то коль ми паче Истинный Свет?).

Были времена внешних гонений на Церковь: но среди них и проявилась вся сила Церкви, хотя и множеством чистых жертв. Последнее время было исполнено внутренних (если можно так назвать) гонений на Церковь же. Гонители свои были; но Церковь и их побеждает. Много и пало прельщенным сим духом (Бог знает, как их спасти, ибо знает всякого человека), многие и пострадали, как верные строители, скорбя и трудясь на ниве Христовой. Но и тут Церковь, как и прежде, совершенно одинаково прочно стояла, проявляя свою неисчерпаемую силу. Достаточно сказать только об одном отце Иоанне Кронштадтском: ведь это целое море веры содержимой и являемой Православною Церковью. Теперь кажется мир помаленьку вступает на прочную стезю к Истине. Важно существенно, чтобы мы, руководители, успели и сумели как следует вывести народ на правый путь. Вот тут-то и должна выступить школа духовная, как признанная руководительница общественной жизни. Теперь она и должна сама сделаться монастырем, чтобы быть живым свидетельством того церковного духа, ярким светочем которого и является по существу, да и от начала своего было монашество. Настоящая духовная школа мне и является именно всецело с монастырским строем и характером жизни. Не говорю, чтобы все были монахами: могий вместити да вместит; но там все должны стоять на этом пути: одни как уже настоящие монахи, а прочие как послушники или постепенно подготовляющиеся к последней своей цели – монашеству или священству. И о, если бы это было так...

Ведь духовная школа в руках Церкви есть именно та мрежа, которую Христос заповедал нам закидывать в мир даже во время совершенного неулова. Ведь она и может, помощью Божией да своею ревностью, преобразовать всю жизнь, внося в нее свет Христов. Из нее выходят потом и епископы, и начальники духовных школ, и законоучителя светских школ, и пастыри народа, и другие учителя народа: это ли не есть помощью Божией? Брат этой обители-школы потом будет ли руководителем православных или проповедником среди инославных и неверных язычников, он везде вложит то Слово Христово, которым жила его обитель, как живая представительница Церкви Вселенской. Вот поэтому-то я с большим удовольствием прочитал о Вашем «Храме». Вам Бог помог в Московской академии, а еще кажется, больше в Казанской, академию обратить в монастырь. Весь этот церковный характер жизни, это бодрое и участливое отношение к разным церковным вопросам и событиям, как и подобает церковным деятелям, эта кипучая проповедническая и учительская деятельность доброй половины всей академической семьи и прочее подобное – всё это ясное свидетельство, что в академии церковная жизнь бьет ключом, что в ней люди действительно проходят церковное послушание, что все они на церковное и, в частности, на академическое послушание смотрят как на общее всех их дело, в котором всяк должен делать известный урок, кто к чему приставлен. Люди мира сего жалуются на отсутствие идеалов у молодого поколения; да где же им и быть, когда они не верят ни во что идеальное и никаких идеалов вечных им никто не предложил? А у Вас нет недостатка в этих идеалах, Ваша семья свято содержит и являет эти вечные идеалы, открытые нам Богом. Помоги Вам Господь.

А мы здесь тоже помаленьку прирастаем к доброму древу Вселенской Церкви, преобразуясь, хоть и не быстро, из дикой маслины. После Петрова дня целые три дня был общий сбор священников, диаконов, катехизаторов и представителей от церквей нашей Японской Церкви. Обыкновенно в один год собираются только священники, а в другой год все служащие Церкви и представители. Теперь мы видели почти всех служащих Церкви, за исключением не приехавших за дальностью. Есть очень замечательные батюшки. Например, отец Петр Сасагава, один из самых первых христиан; он, когда услышал, что Савабе Павла (теперь священник в Тоокео, о нем Вы знаете от отца архимандрита Сергия) и других потащили в тюрьму за христианство, то сам пошел и объявил себя тоже христианином. Продержали его там и выпустили. А другого (теперь священник) Матфей Кагета после тюрьмы отправили на место первоначального жительства (а в тюрьму-то он пришел в другой области); для отца Матфея это оказалось, конечно, самым лучшим: он там занялся проповедью и многих обратил, начиная с своих родных. Христиане его весьма уважают, и действительно очень почтенный симпу (батюшка); у него в приходе весьма много случаев, когда крещение или причащение сопровождается таким или иным знамением.

Или вот другой симпу отец Борис Ямамура; он не получает ничего ни от Миссии, ни от христиан, а живет на свои небогатые средства. Приход его такой, что нужно 40 дней употребить на объезд его; и отец Борис постоянно путешествует и вообще очень усердно трудится. Да и все они трудятся, как умеют; ведь проповедь и для христиан, и для язычников только они и ведут. Конечно, сравнительно с прошлым временем теперь дело идет медленно; но в этом наши проповедники не особенно виноваты: теперь мы в Японии языческой переживаем такое же время, какое Вы пережили в христианской стране; теперь все здесь жалуются на охлаждение к делу проповеди; это период брожения столкнувшихся различных воззрений и жизненных укладов – буддизма, синтоизма, христианства в разных его исповеданиях. Старое уже выжило, хотя его и не оставляют, ибо оно создало быт; а тут наряду с высоким христианством совершенное равнодушие ко всему христианству со стороны здешних европейцев да и вообще европейцев, ибо ведь многие японцы уже побывали за границей.

В конце концов это будет, конечно, к лучшему: христианство будут принимать более сознательно, а не из пустого подражания европейцам, как было до сих пор. Но теперешняя пора все-таки здесь есть пора религиозного охлаждения. К церковным вопросам наши проповедники относились на Соборе вообще очень внимательно, озабоченные его процветанием. Всяк из них весьма бывает рад, если приведет ему Бог найти слушателей и привести их потом в Церковь. Но, конечно, для обширного дела проповеди имеющихся у нас проповедников очень мало; их мало даже и для христиан, разбросанных по Японии. На Соборе читали разные прошения от священников, катехизаторов и христиан о том, чтобы или переменить у них проповедника, или оставить, или дать еще другого и тому подобное. Потом занимались распределением катехизаторов по местам. У одного священника хотели разделить весьма большой приход на два прихода; но христиане прислали слезное прошение, чтобы их оставили у этого же священника, ибо иначе будет то же, как если бы у детей отнять мать; почему даже сам этот священник просил оставить по-старому, хотя и трудно ему, так что он и голос уже потерял. Потом обсуждали общие церковные вопросы о деле и проповеди, о литературе для христиан и для язычников и тому подобное. Обсуждали и вопросы о самостоятельном содержании Церкви: проповедники прекрасно понимают, что с расширением Церкви русских пожертвований не хватит; где же взять средств? Японцы пока еще не привыкли самостоятельно содержать все церковное имущество, и только по местам мало-помалу это заводится. И этот вопрос постоянно затрудняет наших проповедников. Да, вероятно, так они ни к каким мерам и не придут, пока само собой это дело не наладится. А это будет скоро.

Владыку здесь, конечно, вся Япония знает, конечно, не лично, а просто как «Николая»; и самое Православие здесь большею частью известно под именем учения Николая, так как он один ведь здесь и положил начало и вел до сих пор это дело. Недавно с нашим великим князем Кириллом Владимировичем¹ у нас за богослужением был здешний принц Кан-ин; ему очень понравилось наше богослужение; он согласился, что наш путь проповеди через самих же японцев, вместо европейских сил, как у инославных, прямее, правильнее. Но скоро ли и само правительство здешнее раскачается на перемену веры, конечно, только один Бог знает, как никто не предполагал в былые времена и поступка святого Владимира; Бог всё сам устроит во спасение. А мы должны трудиться, как призваны. Конечно, плохой солдат, если не желает быть генералом; но я и не поэтому крепко верю, что здесь Православие прочно, да оно только и потом здесь будет. Где же с ним сравниваться всем этим кривотолкам, силу которых люди стараются всячески подпереть и благотворительными учреждениями, и школы специально для английского языка, который здесь вместо французского в Европе и тому подобными чисто человеческими средствами, за неимением силы Божией. Нет у них даже и чудес, как знамений силы Божией, да в них ведь они и не верят, ибо выше их считают свое умное христианство.

Май и июнь прожил самостоятельно в Осака: с японским языком немного освоился; все время ходил по христианам и путешествовал в другие города к христианам. Везде подолгу беседовал о вере, расспрашивал их о вере. Иногда приходилось и пожурить, и даже строго, некоторых, по торговым или иным делам заленившихся ходить в церковь; и всю эту мою строгость христиане внимательно и сердечно выслушивали и прилагали к делу. Уже это одно свидетельствует, что церковное начало прочно здесь: иначе зачем христианин будет слушать мои ему упреки? В домах везде устроено по-христиански, даже лучше, чем у нас в России: почти у всякого Молитвослов и Евангелие на аналое. В двух местах христиане даже язычников собирали и заставляли меня говорить им о вере, так что я до полночи беседовал с ними, хотя моя речь и трудна для них; впрочем, со мной был катехизатор, иногда объяснявший им мои трудные выражения. Проповедью интересуются, да проповедников нет.

Относительно намеревающихся ехать сюда Ваших студентов, пожалуйста, строго выбирайте и их заставляйте строго разбираться в своем намерении ехать сюда. Еще не большая беда, что такой, может быть, скоро вернётся в Россию: это только искушение для японцев наших, так как здесь многое множество перебывало миссионеров и все бежали. А беда в том, что такой может много делу повредить: многие из бывших здесь ни с того ни с сего стояли совсем вразрез с епископом и не потому, чтобы были слишком ретивы, а просто по своеволию, из духа противления, так обычно свойственного молодым людям. А затем: пусть такой сам с собой поразмыслит о своей способности постоять за Крест Христов. Не о кострах и тому подобных страстях говорю, их нет, да, вероятно, и не будет (а впрочем – кто знает?); над этим все мы способны помечтать и якобы мужественно выйти на смерть, только рисуя ее себе издали. Нет: нам нужно только самое обычное мужество, которого мы обыкновенно-то и не имеем.

Важно, чтобы неуспех проповеди, невнимание и холодность к ней не только язычников, но и своих христиан, их разленение, их погруженность в обычные житейские дела и поэтому невнимание к делу церковному и прочему, чтобы это всё не убивало самого проповедника, но чтобы тут-то вот он и поставил перед собою высоко знамение Креста Христова и, всею душою веруя только в его силу и в истинность жизни под знамением Креста, он бодро и, яко власть от Христа и силу имея, в предняя простирался, задняя забывая; как пройденное ушло и осталось назади, так и всё кроме Креста проходит, а остается и даже в последний день проявится на разделение от неверных знамение Креста Христова. Вот серьезная уверенность в деле Христовом, проявляемая в самом обычном терпении и мужестве проповедника, – вот что нам в нынешние времена нужно в деле проповеди. Это, как видите, самая обычная добродетель, пожалуй, далеко отстоящая от костров мученических и апостольских. Это просто дело обычного священника, пастыря. Вот таким-то нам и приходится теперь быть. Конечно, весьма бы было божеское дело, если бы кто в духе и силе апостолов возвещал миру Евангелие; но к этому мы постоянно только должны идти и молить у Бога такой вседействующей благодати; но теперь-то мы стоим как самые обычные учителя народа; приходится обычными человеческими средствами сообщать Божественное учение, пока действительно слушатель уверует искренно и бодро во Христа, Сына Божия. Вот тут-то и нужна самому проповеднику живая уверенность в том, что он делает действительно дело Христово, кроме которого ничего и нет. А если этого мы не будем иметь, то трудно нам действительно возвещать о Христе: по природе скептики, да и потому еще, что и буддизм есть безбожие, ибо Бога нет у него, японцы уже и о христианстве понаслышались, приходится иметь дело с изверившимися, с современными христианскими толками его более введенными в сомнение об Истинном Боге людьми. Об этом Владыка писал в своем отчете в Святейший Синод (в одном из 20-х номеров в «Церковных ведомостях»). Вот мои размышления по этому вопросу».г. Осака, Япония, июля 14/26, 1898 года

Ваше Преосвященство.

Ровно год исполнилось теперь (сентябрь 21 старого стиля), как я оставил Ардон и всё там мне дорогое; теперь я в иной среде и у иного народа; приходится по возможности это старое забывать и трудиться для нового народа. По мере сил я и стараюсь это делать. До сих пор я знал только христиан города Оосака; к ним я почти ежедневно выходил, чтобы хоть слово сказать для поддержания веры в наших далеко малочисленных еще христианах среди окружающего моря язычества, а вместе с тем и для того, чтобы в разговоре самому постепенно учиться языку. Много отрады видел я в этих посещениях христиан; я на деле убедился, что у наших христиан есть прочная связь с церковью и священником; и вера есть, об особенных проявлениях которой я Вам несколько написал и прежде. Но и трудно же нашим христианам среди язычества, да еще нередко и в языческих семьях. Ведь человек все-таки слаб, а потому может иногда и ослабеть под действием некоторого рода гнета или насмешек со стороны своих же сродников неверных. А потом, как и в самом начале христианства было, ведь и здесь христианство прежде всего принимают люди простые, но именно ведь богатым и знатным не до спасения: уты, отолcте.

Следовательно, наши христиане с редкими исключениями все люди не самостоятельные, нуждающиеся в средствах жизни; а, между тем, все дело в руках богачей и важных язычников, которые уже, конечно, не поступятся ничем из своих выгод; поэтому многим из наших христиан трудно прийти в церковь даже в воскресенье, потому, что здесь только чиновники имеют, так называемый, воскресный покой, прочая торговая и ремесленная часть населения это пока еще не признает; а уж о праздниках на неделе нечего и говорить. Таким образом, для богослужения церковного условия весьма невыгодные здесь, тем более, что Осака самый бойкий город в Японии, это центр торговли и промышленности, это японский Манчестер; от фабричного дыма иногда дышать трудно бывает; в городе все суетятся, торгуют, работают. Кроме того и церковь наша, как раз в конце города, очень широкого; и это христианам, живущим в городе, большое неудобство. Однако наши христиане, хоть по очереди, более или менее ходят в церковь. Дай Бог, чтобы и торговцы признали необходимым воскресный отдых. И в этом отрадно то, что христиане приходят в церковь, именно чтобы получить здесь назидание и утешение для себя в обычной сутолоке житейской; они и после службы долго остаются среди нас, желая как можно больше вынести отсюда всего хорошего для своей души; и вот после литургии мы подолгу беседуем о разных предметах веры, толкуем по поводу прочитанного Евангелия или Апостола, рассказываем о святых и разных церковных делах. А иногда и особенные собрания устраиваем мужские и женские, на которых являются в лице рассказчиков и сами христиане или христианки, объясняя Евангелие или рассказывая и изливая свои соображения относительно церковной жизни и ее процветания.

Теперь особенно после китайско-японской войны всем японцам весьма трудно жить, так как всё непомерно вздоражало: например, квартира стоила восемь, теперь 24 иены, и тому подобное. Особенно трудно, конечно, нашим бедным христианам, поневоле приходится из сил выбиваться, чтобы достать пропитание семейству. Однако теперь-то именно христиане помаленьку начинают задумываться и о том, чтобы сделать свои приходы самостоятельными, то есть, чтобы мало-помалу содержат на свой счет священника и катехизатора, а равно и церковные дома. Собирают деньги, но весьма трудно. Впрочем, это дело условное: придет время, всё само собой появится, когда непременно нужно будет изыскивать средства для церкви. Да ведь и всех-то их по местам мало, так они разбросаны; например, в Оосака человек 200 только, а это громадный торговый город. Конечно, и трудно изыскивать средства для сложного дела. Постепенно и вновь крестятся: вот при мне уже здесь несколько человек крестились; и теперь есть несколько слушателей: вероятно, немного спустя будут окрещены тоже. Это о христианах в Оосака. Но с настоящего Собора меня Владыка определил благочинным над тремя священниками, приходы которых раскинуты почти на весь юго-запад Японии. Теперь я и начал объезд этих приходов и один уже окончил. В нем кроме Оосака еще в шести городах будет христиан до 200 человек; там только катехизаторы, заправляющие и проповедью для христиан и язычников, и богослужением. С величайшим удовольствием посетил я все эти места.

Христиане принимают с таким радушием и любовью, как будто я им самый родной человек. А внимания сколько к каждому слову моего еще совершенно косного и Бог знает насколько похожего на японский язык языка. Приезд к ним вообще священника редкий случай и праздник, а, тем более, мой приезд совершенно исключительное дело; поэтому они и в будни побросали всё и сколько только возможно собрались все в церковный дом; и это в каждом из посещенных городов. Вечером мы обыкновенно, совершали вечерню и утреню, а утром обедню или обедницу, на которой христиане и причащались, если не все, то многие. Поют сами христиане, хотя иногда и так, что хоть замолчать бы, так недурно. Однако охота большая, хотя уменья и нет, да ведь и вообще японцам наше европейское пение непривычное дело: у них есть какое-то только завывание на одной ноте, с дрожью в голосе как будто над кем поющий плачет – так тоскливо это их завывание, зовомое песнию. Напевы, конечно, все наши русские, самые простые церковные, переложенные на ноты; иногда, смотря на ноты, они такие новые ноты выдумывают, что Боже упаси; и, однако, все как заучили на спевках, так согласно и тянут до конца, не сбивая друг друга; конечно, с непривычки и тянут очень медленно. А в некоторых местах ради приезда симпу (батюшки) разойдутся да еще партесно примутся петь, теперь и этакие ноты стараются приобрести в Миссии; ну уж тогда бывает и еще интереснее.

Но дело непривычное, а усердие есть; и пусть тянут: ноты очевидно понятны для нас, а для них всё равно – верно или неверно. После службы обыкновенно и знакомлюсь с христианами и беседую с ними о вере, объясняю им и по поводу молитвенного собрания и по поводу Евангельского чтения, тому подобное. Христиане долго слушают, пока наконец увидят, что ведь, пожалуй, симпу-то не мешает и позакусить; и вот тут доставят тебе самое изысканное японское угощение, сначала озабоченно потихоньку спрашивая у катехизатора – кушает ли симпу японское кушанье? Непривычно, конечно, нам их кушанье, особенно рис, желудок не привык, да делать нечего, надо приучать его, иначе где-либо и голодом насидишься. Японский стол для меня очень вкусным кажется, особенно я люблю теплый рис, который тоже, что нам хлеб – необходимое питание, а остальное всё только приправы к нему; всё приготовлено замечательно опрятно и чисто, подается в маленьких лакированных чашечках, но не подумайте, что пахнет лаком как от нашей лакированной посуды: это своего сорта искусство, которым и славятся, между прочим, японцы; ни ложек, ни вилок, ни ножей не употребляют, а вместо этого две палочки, только что остроганные, ими со всем управляются, в другое же дело не употребляя их.

Сначала это весьма было трудно, а теперь привык – японцы даже удивляются, как я научился действовать палочками. Обед кончился, при котором непременно кто-нибудь сидит и угощает: если не съесть всего, то сему будет неприятно это крайне. Потом обыкновенно отправляюсь по домам христиан, чтобы всех их видеть там и видеть, как они живут, всё ли у них по-христиански устроено и чего недостает; не нужно ли кому сказать особенное назидание или утешение, расспрашиваешь всякого по одиночке, чтобы видеть, что это за человек, иного одобришь, иного подбодришь, иного предостережешь, иного утешишь, иному дашь какое-нибудь прикровенное, но верное назидание, зная, что прямое научение не приносит пользы, иному прямой укор от Бога выскажешь и дашь совет и так далее, и тому подобное.

В общем, стараюсь по возможности воодушевить христиан на единодушный труд для церкви, чтобы они сами старались привлекать язычников к церкви, помня, что и в самые первые времена христианства большею частью так распространялось: да и естественно: ведь христиане язычников лучше знают, чем катехизатор. В общем, христиане в этом отношении стараются, а некоторые даже у себя на дому нарочитые собрания для проповеди устраивают, созывают знакомых христиан и язычников и толкуют о вере. А в некоторых местах, где катехизатора нет, а ведает это место соседний катехизатор, так только такими ревнителями из христиан и держится общее дело церковное и новые члены приобретаются, которых потом уже окончательно оглашает катехизатор, нарочно приезжая. Иногда встречаются и такие христиане, что в семействе только один он христианин, а остальные ярые язычники и не желают не только слышать о Христе, но не желают, чтобы в их семье был и христианин; если человек несколько слаб и под властью остальных, то он может ослабеть по вере.

Вот такого приходится и обличать и ободрять, чтобы воспрянул снова. Вот в эту поездку и был такой случай один. Об одном христианине катехизатор заранее сказал, что он в церковь не ходит, и просил дать ему назидание. Нас он принял в лавке довольно порядочной; и жена тут была; они разговаривали с покупателем. Я прямо и спросил: ходит ли в церковь? Замялся. Я начал говорить о важности для нас молитвы в деле спасения. Тут он попросил нас в комнату, а жена осталась в лавке. В комнате я продолжал речь о храме, о молитве, как средствах для поддержания веры и жизни с Богом; ибо по смерти ведь только это и нужно будет. А мы, если не готовы к Царствию Божию, то и не попадем в него: ведь трудно жить среди японцев, не понимая их языка, нравов и прочего; так и грешник, не понявши жизни Божественной, не возлюбивши Бога, не усвоивши порядка жизни Царствия Божия, не попадет туда, а будет изгнан, ибо он чужой для Царствия Божия. Ведь и здесь нам нравится только доброе в людях, а за худое их мы не любим; это голос совести нам подсказывает, следуя которому, мы постепенно и усвоим высоконравственное учение Христово, ибо совесть есть голос Бога, создавшего нас. Ведь если и здесь добрый человек не понимает злого, а злой доброго, потому что всяк привык к своему; то и там, за гробом, грешник не поймет Царствия Божия, ибо нисколько не трудился ради его приобретения. Поэтому непременно нам нужно всячески поддерживать веру, чтобы потом быть в Царствии Божием. Всё это он слушал, уставив на меня свои, как будто равнодушно, глаза; я и думал, что он совершенно равнодушен к моим словам или ничего не понимает в них, так как, может быть, и трудно понять мои разглагольствования. А между тем оказалось совсем обратное дело, и тут я на деле узнал, что сила Божия совсем не наши размышления и усилия личные, а именно невидимый путь благодати, как бы орошающей самое дело. Христианин сказал, что мои слова понял и понял вот так (сказал, как – оказывается, правильно понял); говорит, что это правильно, но среди японцев иные условия, чем на моей родине, что он всё это прекрасно понимает, но иногда трудно ему держать веру, на что есть разные условия, от него не зависящие. Рассказал, да как заплачет, а с ним и бывшая тут дочь его (в тот день причащавшаяся) тоже с ним горько плачет. Свой рассказ наконец он заключил словами; он ослабел было к вере, а теперь снова возвращается к ней и желает снова трудиться по-прежнему. А прежде, по словам катехизатора, он и других многих привел к церкви. Я для укрепления его окончательно прибавил ещё: ради Бога воспряньте; Бог как самая лучшая мать, все для нас устроил, всегда слушает нас, если мы от сердца возглашаем к Нему, всюду Его благодать, если мы внимательно будем присматриваться ко всему (говоря это и видя их, плачущих, я и сам едва не заплакал, но перервал себя и продолжал); вы любите, конечно, своих детей и никогда им не желаете худого, а напротив всячески о добром стараетесь; а Бог еще больше нас любит, ибо ведь мы Его создание; возлюбим же и мы Его, и Он в нас будет. После катехизатор сказал, что этот христианин и дочь его замечательно хорошие люди; но сам он слаб и всецело под вниманием весьма самостоятельной жены, которая не желает, чтобы они веровали. Вот об чем они горько и плакали: им действительно, значит, трудно приходится, и действительно их положение иное, чем в России, где Православие всеобщая и господствующая религия. Вот какие трудности бывают для наших христиан. А иногда случаются иного рода беды.

Например, недавно в одном городе язычники праздновали в честь своего идола; на праздник и на пирушку собирали деньги, требовали и с наших христиан, которые, конечно, отказали; тогда в праздник пьяная толпа, обнося на плечах громадную модель своего языческого храма, ею начали колотить по стенам и по крышам христианских домов; христиане весьма потерпели и обратились к полиции, но там никто не захотел им помочь, хотя они переходили разные инстанции: христиане к Владыке с просьбой о помощи; Владыка отправил японского священника узнать подробно это дело на месте; тот приехал и постепенно христиан, конечно, усмирил; вероятно, только эти пьяные и нападали, ибо теперь вообще объявлена свобода верований и прежних правительственных гонений на веру уже нет. Но ведь все-таки пьяная толпа и в другой раз может такую пакость устроить из ненависти к христианам: и это своего рода затруднение. И однако наши христиане трудятся и содержат веру, мало-помалу и язычников привлекая к вере. С каким умилением и действительно детскою верою они молятся на богослужении, с каким доверием слушают священника и катехизатора, как они желают жить и трудиться для спасения при всех трудностях и бедности, это я видел при своем объезде по первому приходу.

Дай Бог, чтобы таким образом постепенно и здесь создался прочный церковный быт, какой создался в России. А в некоторых местах христиане последние силы употребляют на церковь. Например, в одном из посещенных мною городов христиан всего 100 человек; но некоторые почти постоянно живут на работе в Америке, некоторые в провинции на разных делах, так что всех на месте человек 80; у одного они еще прежде купили для церкви землю, большой дом на ней, и в этом доме устроили церковь: есть и утварь, и облачение, и иконы, недостаёт только иконостаса; церковь и дом украшают и берегут, как свой родной дом, а через пять лет решили постараться иметь своего священника, выплачивая ему и жалованье. В другом городе христиан 190 человек; теперь возвысились разные налоги и сборы, так что всё крайне вздорожало; однако христиане недавно купили землю, устроили церковь и затратили 6 тысяч иен; конечно, вошли в долги и выплачивают большие проценты, но зато с нынешнего Собора они выхлопотали себе самостоятельного священника, а прежде они приписаны были к другому священнику, живущему весьма далеко. Бог даст помаленьку и в других местах дело укрепится в этом отношении. Ревности к делу церковному много, только бы удовлетворять её.

Вот прослышали, что я хочу ехать по другим приходам: спрашивают то священник, то христиане – когда к ним приеду, справляются на стороне даже о мелочах – как меня принять, чем можно угостить и тому подобное; это, конечно, не особенно важно для проповеди, но важно в том отношении, что свидетельствует об усердии наших христиан, о их церковности, хотя ещё молодой и непривычной. А вообще о теперешней проповеди здесь нужно сказать, что это самое трудное дело теперь: японцы из Европы и Америки теперь получили разные открытия и изобретения, познакомились с заграничными рынками и торговлей, выступили и на международное политическое поле, и, как народ молодой, теперь с удивительной ревностью и жаром предались разным чисто торговым и вообще внешним делам; до духовных интересов богатым и важным лицам и вообще мало всегда дела, а бедным и без того трудно.

Протестанты просто плачут от малой жатвы и потери веры среди них самих и не знают как дело исправить. У нас тоже крещений не так много, но всё-таки дело растет помаленьку, и присоединения не прекращаются; да мы и не плачем: это время трудное и переходное, пройдет оно, пройдет этот жар практического материализма и всё пойдет ещё лучше прежнего, так как после этого более серьезно и сознательно будут принимать христианство, чем прежде, когда на него бросались как на европейскую новинку, как на достояние просвещенных народов Европы. Это одна трудность. А другая, в которой я обвиняю протестантских миссионеров, следующая. Последние и прежде и теперь особенно, когда дело у них валится из рук, проповедовали и проповедуют везде и даже на улице; летом ещё, например, отец архимандрит Сергий в Токио видел на улице одного такого проповедника; стоит около него один прохожий, послушал и может быть, не понял, а может быть, раньше это слыхал, и пошел дальше; погодя ещё один или несколько остановятся; а миссионер не останавливаясь, говорит себе и кричит на всю улицу, хотя его никто и не слушает. Не смешно ли? А на днях, возвращаясь из объезда вечером в Оосака я видел такую картину: в одном доме весьма освещенном посредине комнаты стоит у аналоя проповедник, заложивши руки в брюки, сам, конечно, в пиджаке, а не в японском кимоно; в комнате я даже много не заметил слушателей или они поскрывались, а перед домом, который, конечно, открыт, собралась толпа уличных ребятишек, из которых одни слушают, а другие шалят; а проповедник-то кричит на всю улицу, не жалея горла и лёгких..

К чему приведёт такая проповедь? Да она уже привела к тому, что японцы весьма понаслышались о христианстве, оно для них, благодаря таким проповедям, сделалось известным делом, знакомым, и так как проповедь была несколько игривого характера, то и самое учение её утратило серьезный характер, над ним не задумываются, не слушают серьезно и настоящей проповеди: слыхали де мы эти рассказы. На церковные проповеди к ним собирается иногда много слушателей; но оказывается, там они говорят не о вере, а стараются разрешать разные общественные вопросы, якобы с христианской точки зрения, то есть толкуют, например, о социализме, о просвещении и тому подобное; это конечно, потому, что англичане ведь здесь известны как представители европейской науки: как де так об этом думают. Поэтому и такие проповеди не приносят пользы: крещений нет. Третье затруднение – это западная наука, которую в изобилии преподнесли Запад и Америка японцам; но что может быть общего у неё с христианством? А между тем из одного и того же источника та и другая распространяются здесь.

Невольно возникает вопрос: что же это значит? Миссионеры говорят одно, а их родные братья совершенно противоположное? А японец уже по самой своей религии атеист, ибо для буддизма Бога нет, да кроме того, ведь все отрицательное, а тем более то, что освобождает от всяких нравственных пут, всегда было, есть и будет привлекательно, Вот и соблазн: образованные и влиятельные японцы неверы и по религии и по образованию, а смотря на них, и низшая братия искушается: ведь вот умные то люди не верят в Бога, а, мы то зачем будем верить? Четвертое затруднение исключительно для Православия создали протестанты же: они постарались издавна внушить японцам, что Православие, принесенное Николаем, есть только русская вера, а не вселенская. Греки так не веруют (ведь это же протестанты, которые распространяют и у нас в Лифляндии, что видно из отчета обер-прокурора Святейшего Синода).

И нужно сказать, что издавна в этом протестанты успели: ведь японцы вообще перед англичанами готовы на задних лапках ходить; слушают их и об этом не раз уже Владыке говорили: мы не хотим слушать русскую веру, давай нам настоящее христианство. Но, однако, при всех таких препятствиях Православие растет и растет, чтобы явилась его сила не боящаяся никаких нареканий и условных препятствий. Так оно было всегда, так есть и теперь и всегда будет. Скоро ли, долго ли японцы тоже поймут истину только Православия при всей красоте и блеске инославия приукрашенного. Это, может быть, и не скоро еще будет, как не скоро и Русь крестилась, хотя княгиня Ольга и была уже христианка; но всё-таки только к этому концу и придут: не может быть, чтобы истина осталась не понятною. Бог поможет. А протестанты до того смущены, что чуть не плачут от неудачи. Еще в августе месяце они прислали Владыке письмо такого содержания. «Есть индийское сказание, что один великан заснул; король послал будить его, но не разбудили; будили его и трубными звуками и другими средствами, много раз целые полки для этого посылал король; и только много-много лет спустя великан проснулся; этот великан и есть Индия: нас – протестантских миссионеров, здесь множество, дело наше, по-видимому, кипит: у нас и проповедь, и больницы, и школы и тому подобное; а Индия спит и никак не можем разбудить ее; остается одно: лучше поменьше делать внешние дела, на которые мы с жадностью набрасываемся тотчас же после сна, да вместо этого Богу молиться, чтобы он пробудил Индию.

Для этого назначим один день, чтобы все христиане сообща тогда помолились об этом Богу». Написавши это об индийских миссионерах, здешние протестантские епископы продолжают: «И в Японии то же самое: нас здесь много, а дело не успевает, и даже чем дальше, тем хуже идет; средства все испробовали и не помогают; остается одно – молитва к Богу. Итак, 1 октября все христиане будем молиться Богу о просвещении Японии». Очевидно, они прислали письмо Владыке и его приглашая к общей в тот день молитве, а также и всех православных в Японии. Хорошее дело молитва, но когда ей придают такую искусственную обстановку и характер, то она теряет свой настоящий смысл. Дело проповеди христианства и есть только дело Божие; поэтому если миссионер сам не молится Богу, не живет с Богом, а делает свое дело как обычный миссионер, хотя бы он и покоя не видал в труде, то как же он дерзает другим предлагать спасение в Боге, духовную жизнь во Христе язычникам? Как видите, для Православия здесь много препятствий, но те же самые препятствия вместе с тем суть и сила его: оно и всегда их совершенно незаметно побеждало, и победит в конце концов окончательно, когда всецело поймут его истинность. А теперь пока нужно ждать да по силам трудиться и принимать меры к просвещению язычников верой. У буддистов есть строго определенный культ, торжественное богослужение, роскошные храмы; японцы привыкли к этому; а у нас храмы пока довольно не представительные, большею частью в обыкновенных домах при бедной обстановке. Такая бедность и в России, где уже христианство укоренилось, несколько удручает и ослабляет усердие к богослужению, а здесь это тем более заметно. А между тем средств пока совсем нет на постройку хороших храмов. Вот, например, в Оосака теперь сравнительно христиан порядочно. Бог даст лет через пять удвоится; а храм бедный, в обыкновенном доме. Хорошо бы было помаленьку собраться с силами, да через пять-то лет начать постройку настоящего здесь храма. Это весьма бы приподняло дело и язычников привлекло бы к Церкви. Ведь если наши предки, не привыкшие ни к какому богослужению, пришли в великое умиление от греческого богослужения, то что сказать относительно японцев, привыкших к торжественности? А наше богослужение и торжественно и назидательно во всех своих частях. Недаром ещёе на освящении Тоокейского собора многие язычники и высокопоставленные с удовольствием говорили о высоте нашего богослужения. Здешний принц Кан-ин, приходивший в собор с нашим великим князем Кириллом Владимировичем, тоже потом с великим удовольствием отзывался об этом. Вот хорошо бы, если бы русские добрые люди помогли в этом деле по мере сил и тем вложили бы свою лепту в дело, ради которого Христос Крест претерпел. Не найдете ли таких доброхотов, пожалуйста, расположите к сему. А в дальнейшем Бог поможет».г. Осака, Япония, октября 2/14 1898 года