Астерий Амасийский
Слово на начало поста

Получив свое настоящее бытие из видимаго тела и разумной, безтелесной души, человек есть сложное живое существо. Но природа и достоинство двух, названных сейчас, частей не равноценны: тело устроено как орудие, движущееся по распоряжению правительницы, душа же назначена управлять и повелевать (им), как высшая низшим. Эта последняя, получив от ума и разума способность различения и имея возможность отличать истинно-прекрасное от простаго подобия его, познает Бога Творцем и Устроителем не только того, что находится под ногами и воспринимается чувством, но и того, что сокрыто от глаз и что созерцает ум безтелесный, владеющий силою представлений. Упражняясь, как боголюбезная, в правде и добродетели, она стремится к божественной мудрости (φιλοσοφίας) и, повинуясь ея законам и велениям, удаляется возможно более от плотских пожеланий, приближается к Богу и старается всеми силами сродниться с благом. Преимущественным же и самым существенным предметом этой священной философии служит так называемое воздержание; ибо тут ум, ничем не смущаемый и свободный от влияния осквернений, происходящих от чрева или других каких причин, имеет безпрепятственную деятельность и созерцает небесное и сродное себе. Итак, все вы, питомцы философии, все любители возвышеннаго и ученики слова, возлюбите наступающее время и с радостию встретьте святую Четыредесятницу, как учительницу умеренности, как мать добродетели, воспитательницу чад Божиих, руководительницу безпорядочных, спокойствие душ, опору жизни, мир прочный и невозмутимый. Ея строгость и важность умиряет страсти, угашает гнев и ярость, охлаждает и утишает всякия волнения, возникающия от многоядения. И подобно тому, как летом, когда жгучий зной солнца распространяется над землей, северный ветер оказывает благодеяние палимым, разгоняя духоту нежной прохладой; так тоже самое доставляет и пост, прогоняя разжение тел, являющееся следствием обжорства.

Оказывая такия благодеяния душе, пост не менее пользы приносит и телу. Он утончает дебелость материи, слагает часть бремени с тела, облегчает жилы, готовыя лопнуть от переполнения кровью, и не допускает (в них) бо́льшаго стеснения, чтобы с ними не случилось того же, что бывает с водопроводными трубами, которыя, когда в них вольется вода в большо́м и неумеренном количестве – сверх их вместимости, – разрываются, не выдерживая насильственно вталкиваемой в них массы. И голова испытывает спокойное и тихое состояние, когда ни жилы кровеносныя не бьются усиленно, ни мозг не омрачается от распространения испарений. Воздержание дает свободу желудку, который избавляется тогда от принудительнаго рабства и от кипения подобно котлу, усиленно работающему при варении в нем пищи. Глаза смотрят ясно и неомраченно, при устранении всякаго тумана, каким пресыщение обыкновенно заволакивает взоры; деятельность ног – устойчивая и рук – крепкая; дыхание – правильное и равномерное, никаким спертым воздухом извнутри не стесняемое. Речь постящагося ясна и раздельна; ум чист и тогда действительно он проявляет в себе истинное богоподобие, когда как бы в безтелесной плоти отправляет спокойно и безмятежно свойственную ему деятельность; сон – спокоен и свободен от всяких видений. Но чтобы не распространяться много, скажу, что пост есть общий мир души и тела, жизнь безмятежная, устойчивый образ поведения, – житие, Бога радующее и печалящее врага. Ведь неприятель, когда заметит у противника бдительность и осмотрительность, тщательное вооружение и присутствие храбрости, считает это ревностное приготовление собственным поражением; так и враг нашего спасения всякую нашу заботу о добродетели ненавидит, как собственное бедствие.

Познай же из этого, человек, что стражами и бдительными охранителями жилища постника бывают ангелы, тогда как у предающагося пиршествам и наслаждениям в течение Четыредесятницы таковыми являются демоны, – эти настоящие друзья жирнаго запаха, любители крови и сообщники пьянства. Ибо и каждый из дýхов, – как святых, так и нечистых, – присоединяется к тому, что сродно и приятно ему, – как нечто подобное можно наблюдать и на птицах. Голубь, например, любит витать около чистых мест, вращается около пахатной земли, собирая зерна себе и своим детям. И горлица охотно садится на листьях древесных, приятно и нежно чирикая. А прожорливый во́рон садится у мясных лавок, грубо и неприятно каркая на мясников. – Итак, будем любить воздержание, чтобы нас возлюбили ангелы, и возненавидим неумеренную роскошь, чтобы с нею не попасть нам в общение с демонами. Никто из живших в роскоши не был нравственно-рачительным, и никто из предававшихся пирам – учеником добродетели, ни один любитель удовольствий – святым и никто по плоти живущий – общником царства (небеснаго).

Обратись воспоминанием к началу рода нашего (Быт. 3, 1 и след.), и опыт засвидетельствует тебе о том, что мы порицаем. He был бы дан нам закон поста, если бы не был нарушен закон перваго воздержания. He было бы названо чрево злоумышленником, если бы предлог к удовольствию не повлек за собой греха. He было бы нужды в плуге и рабочих волах, в прорезывании борозды и в семенах, в воде оросительной, во взаимной смене времен года – зимы сковывающей и лета распускающаго, ни вообще в какой-либо такой периодически повторяющейся тяготе, – если бы вследствие опрометчиваго наслаждения прародителя мы сами не осудили себя на этот круговорот трудов. А между тем мы готовились вести иной по сравнению с ныне видимым образ жизни, котораго опять надеемся достичь, когда освободимся от этой страстной жизни через воскресение. Таково благодеяние Божия к нам снисхождения, чтобы мы снова были возстановлены в прежнее достоинство, котораго по человеколюбию некогда приобщившись, мы не сохранили этой милости с надлежащею осмотрительностью. Пост есть образ будущей жизни, подражание нетленному существованию. Там нет пиршеств, нет наслаждений (чувственных).

Оставь перваго человека, и перечисляй затем по порядку следовавших за ним. Что доставило срамоту праведному Ною, в безчувствии обнажившему члены, которые прикрывать поведевает обычай, и – побудило безразсуднаго Хама посмеяться над опьянением отца (Быт. 9, 21 и след.), – так чтобы два бедствия произошли от одного проступка? Ведь одно опьянение и отца лишило благопристойнаго покрова и сына – свободы.

А затем, когда я обращаю свой взор к сыновьям Илíя священника (1Цар. 4, 1 и след.) и размышляю об этой истории, я нахожу целый ряд несчастий, связанных между собою единством начала, имеющаго свое основание в чреве и пресыщении. Да, эти дети Илíя, воспользовавшись священническим служением отца, как поводом к сладострастию и наслаждению, оскверняли жертвы и начатки жертвоприношений приносили чреву вместо Бога. Последовал затем и блуд – грех близко родственный роскоши, и за всем тем – суд от Бога, повлекший строгий и решительный приговор: ибо изъ-за них народ враждебный пошел войной на Иерусалим. И – чтобы сократить множество печальных повествований – я должен сказать, что невоздержные юноши пали в сражении; вместе с согрешившими потерпело бедствия и отечество, кивот Божий был пленен и унесен неприятелями, старецъ-священник при известии о несчастиях умер: такую совокупность бед принесло государству наслаждение горла!

Итак, будем поститься все, и в особенности – домочадцы священников, как имеющие учителя воздержания своим сожителем и правила любомудрия – у себя на-дому. Поистине, странно было бы, – когда дети менял знают толк в серебре и домашние кузнецов вращаются около огня и наковальни, – близкие же родственники священников или другим какимъ-нибудь образом вошедшие в их семью пренебрегали бы той целью жизни, к которой призван домовладыка и господин.

Слишком много вреда потерпел от чрева и старший сын Исаака (Быт. 25, 30 и след.) Будучи охотником по ремеслу, и однажды после долгаго скитания возвратившись домой, он возчувствовал такое сильное желание к предлежавшей пище, что продал брату права первородства за чечевичную похлебку; а вследствие этого лишился затем и отеческаго благословения (Быт. 27, 19 и след.), и таким образом через короткое время отвратившись от добродетели и от Бога, он утратил патриаршеское достоинство и прервавши дружественныя отношения с Израилем, как сам сделался варваром и иноплеменником, так и народ произвел из себя такой же.

Тот же недуг увлек и народ ветхозаветный к нарушению божественных и священных законов. В то время, как Моисей был занят получением возвещаемаго закона, люди, изменив прежний образ жизни, обратились к пиршествам и пляскам (Исх. 32, 22 и след.), и когда мало-по-малу сбились с пути и попрали благочиние жизни, диавол вовлек их в нечестие. Отсюда затем – и делание тельца, – это демонское занятие, и Аарон – участник мерзости, и разрушение закона, и разбитие скрижалей, и вторичное восхождение Моисея на гору, и все то, что история так жалобно оплакивает, – получило свое начало и причину в неумеренной еде.

Хочу предложить вам и другое повествование, позднейшее предъидущаго по времени, но равносильное ему по действию. Саул царь вышел против неприятеля и вел войну с большой заботливостью: он запретил народу в этот день употреблять пищу (1Цар. 14, 24 и след.), клятвою запечатлев свое решение и назначив смерть в наказание ослушнику. Но тогда как все войско с покорностью приняло это приказание, только сын царя Ионафан, случайно натолкнувшись на пчелиный улей и соблазнившись медом, воткнул в соты палку и отведал сладости. И он подвергался за это большой опасности, если бы вся толпа воинов сообща не противостала рвению отца и царя, решившаго привести в исполнение свою угрозу.

К сказанному можно присоединить еще безчисленное множество подобных же примеров от Писания, ясно показывающих, какое благо – воздержание, и наоборот – как вредно неумеренное наслаждение питьем и пищей. Пост – святых совоспитанник; пост – всякаго добраго дела виновник. И как мастера не производят своих изделий без помощи инструментов; так и ревнители благочестия и прославившиеся духовными дарованиями без воздержания никогда не творили ничего чудеснаго и сверхъестественнаго. Постясь Елисей воскресил и оживил мертвеца; постясь Моисей видел Бога; постясь Даниил одержал верх над волшебством и обманом Ассириян; постясь и Господь выдержал искушения диавола; постясь и апостолы совершали моления о важных делах; постом Ниневитяне отвратили угрозу смерти. Говоря вообще, пост есть ходатай перед Богом, достойный уважения, – и посол самый надежный, скоро преклоняющий Бога к тем, за кого он возносит моление. – Посему, всякий муж благочестивый, – всякий, кто любит больше Бога, чем удовольствия, приступи к дням воздержания с радостию и веселием; ибо никто, имеющий унылый вид при начале битвы, не бывает храбрым борцом. He будь печален, как ребенок, котораго тащат в школу; не ропщи на чистоту этих дней; не стремись к концу недели, как к наступлению весны после суровой зимы; не желай субботы ради пьянства, как иудей; не высчитывай дней Четыредесятницы, как ленивый наемник, выжидающий окончания срока, до котораго он нанят; не огорчайся, что дом твой с ранняго утра не курится дымом и повар не стоит у огня.

Удели что-нибудь и душе, не все телу: первую питает воздержание от пищи, последнее – сытость. Но так как душа и тело находятся в сочетании друг с другом и, при большом различии по природе, связаны вместе промышлением и художеством Устроителя, – то позаботимся, чтобы та и другое существовали, не лишаясь удовлетворения соответственных потребностей. Из двух частей состоишь ты, человек, – не говорю пока о том, что душа гораздо предпочтительнее тела, и ей следует уделять больше благорасположения. – Разсуди же между обеими по разуму и справедливости. Подожди, впрочем, немного, – и, если хочешь, я поведу речь в пользу души, как бы в защиту жены верной против того, в чем – по ея словам – она терпит несправедливость и обиду. Итак, душа священна и безтелесна, безсмертна и не разрушима; не с землею и земным, а с Богом имеет она сродство. Будучи же чистою, она и наслаждается чистым, и имея нематериальное происхождение, избегает материи. Но поелику ей назначено управлять сосудом, образованным из земли, то, как послушная раба господина, она находится неотлучно при этой (земной) персти, оберегает ее и заботится о ней до тех пор, пока не последует повеление о разлучении. Итак ее, оживляющую тело, радует воздержание от пищи, тогда как земному орудию необходимо вкушение хлеба. Ничего больше и не требует она, как высшая: удели мне, говорит, известное время года, дай шесть месяцев управляемому, остальные – правителю. Справедливая просьба, – и нет столь плотолюбиваго и пристрастнаго судьи, который бы не согласился с сказанным.

Я допущу даже преувеличение, не настаиваю на равномерности. Снисхожу к немощи плоти; предоставляю десять месяцев телу и еще несколько (дней). Но пусть оно оставит Четыредесятницу не оскверненною, чтобы я хоть немножко освободился от нечистоты, пока грязь просушивается воздержанием. Это, христиане, справедливо и безпрекословно и по Божескому и по человеческому суду. И ты, судья, (благо ты во-время пришел) разсуди меня, душу, в споре с телом. Отними от меня, христианин, сладострастие, как нечто ребяческое. Ты – муж, не мысли, как дети, которыя, когда не получат меду, плачут, и, когда не дашь им мяса или вина, упавши бьются, досаждая всем весьма много своим воплем. – Краснею от стыда за обжор, как (много) они жертвуют сравнительно с воздержанием². Постоянно зевают, наклоняются по-немногу, вскакивают, но опять засыпают по неволе. В разсеянности стараются проводить дни; жалуются на солнце, что оно медлит заходом, и дням приписывают бо́льшую обыкновенной продолжительность. Выдумывают, затем, боли желудочныя, спирание газов, тяжесть в голове, извращение обычнаго порядка жизни, – хотя все это суть признаки пресыщения, а не поста. Неохотно приступают к почтенной трапезе, ропщут против овощей, ругают бобы, как излишнюю прибавку к творению. Так, и в качестве знатоков природы выступают эти любители наслаждений против постных кушаний. – Воду глотают они залпом, как какое-нибудь неприятное лекарство, прописанное врачами. А многие подделывают и вино, искусственными средствами удовлетворяя своей страсти; другие занимаются подобным же ремеслом относительно овощей, и бывают очень разнообразными изобретателями наслаждения. Это крайне нелепо и безсмысленно. Воздержание есть знак независимаго и благороднаго образа мысли, а не рабская изворотливость, стремящаяся исполнить долг, не как следует, а с низким лукавством. Еще награды требуешь ты за то, что живешь по закону добродетели; но ведь награда и воздаяние обещаны искренним делателям, а не коварным.

He искажай поста, чтобы не потерпеть тебе того, что бывает с корчемниками. Если они наказываются, когда примешивают воду к вину, то как избежишь наказания ты, вводящий в строгий пост измышленныя наслаждения? He выставляй мне на вид мнимыя немощи. He лги на Четыредесятницу, как причину болезней; напротив, она есть источник здоровья. He выдумывай извинений в грехах вместе с людьми, преданными удовольствию. Только вследcтвие дурной привычки воздержание представляется тебе противным, а не по существу оно тяжело. Свидетельством этого служат все те варвары, которые ни винограда ни садят, ни вина не пьют, а употребляют для питья естественную и безъискусственную воду, и (не смотря на то) оказываются храбрыми и победоносными в войнах, и берут верх над пьющими много вина, как и подобает – трезвым – над пьяными. Тела у них легкия и выносливыя; они быстро вскакивают на коня, – ловки, смелы, метки при стрельбе; непоколебимы в своей удали и умеют всегда найтись в трудных обстоятельствах. – Итак, не клевещи на воду, будто нездорова она, будто делает больными и слабыми тех, кто употребляет ее: опыт изобличает твою клевету.

Но что я говорю о вине? Скифы-кочевники, живущие около Босфора, а также и обитающие по реке Рейну, не имеют домов и домашних очагов. Живя в шатрах, они устрояют себе кров из шерсти, из шкур овечьих и всяких других покрывал. Поэтому они и печенаго хлеба не имеют, и плуга не знают, и земли не пашут: ибо как они могут иметь понятие о хлебе и семенах земных, если не научились земледелию? И однако, обходясь без хлеба и вина, они мужественны и равносильны всем народам в войне, а многих и побеждают. Отсутствие хлеба и вина нисколько не вредит им; но унаследованная от отцов привычка сделалась природой для этих людей.

Для чего же упомянули мы об этом в слове нашем? Для того, чтобы научиться нам, что поведение и занятия образуют из человека то, к чему мы будем стремиться и чем станем заниматься. Приучи себя к воздержанию, и со временем оно сделается вовсе не обременительным для тебя сожителем. Если же, наоборот, ты сдружишься и свыкнешься с наслаждениями и пирами, то поста никогда не будешь любить: как чуждый и непривычный, он будет казаться тебе тяжелым.

Жизнь воздержная есть образ будущей нетленной жизни: ибо как и тогда, отложив эту страстную плоть, мы будем жить свободно, не имея никакой нужды служить чреву и находиться в рабстве у прочих страстей; так и ныне, если мы большую нужду и самую материю этих страстей отвергнем, близки будем к ожидаемому нетлению. Говоря кратко, будем по возможности избегать сластолюбия, так как трудно одному и тому же человеку быть и сластолюбцем и боголюбцем. Плотолюбивый по необходимости будет и любостяжательным, а любостяжательный – несправедливым; впавши же в неправду, легко преступит правила благочестия и нарушит законы премудрых, – спокойно примется за недозволенное, собирая себе отсюда материал для наслаждения, и всю эту добычу неправды принося в дар похоти, как повелительнице.

He беги от трудности воздержания, но настоящему труду противопоставь надежду, и ты легко достигнешь воздержания от пищи. Скажи себе самому слова благочестия: горек пост, но сладок рай; тягостна жажда, но близок источник, из котораго пьющий не будет жаждать во век (Иоан. 4, 13). Назойливо тело, но гораздо сильнее душа безтелесная; мертва сила, но близко воскресение. Скажи докучливому чреву и ты изречение Господа: «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом Божиим» (Матф. 4, 4). Пост – не голод, а небольшое отвлечение (от пищи), – не неизбежное наказание, a добровольное воздержание, не рабская необходимость, а свободное любомудрие. Помолись и – укрепишься, воззови и – явится тебе скорый помощник.

Припомни древнюю историю (Дан. 1, 3 и след.) и научись, как люди, удручавшие свою плоть ради благочестия, не были слабее силою тех, которые жили в роскоши, и вливали в себя много вина, – и на вид не были унылее, и красотой не увядали. Известный царь Ассирийский, живший исключительно для плоти и привязанный к роскошной жизни, как к яслям, приказал, чтобы и виночерпии, и служащие за столом, и вообще все прислужники его наслаждений – были отменно стройнаго телосложения и приятной наружности, дабы не только рот и вкус, но и глаз его нежился тем, на что он смотрит. Тогда три юноши из пленников израильских, зачисленные в список этих служителей, воздерживаясь от яств царской трапезы, как оскверненной примесью идоложертвеннаго, питались исключительно семенами. И вина им нужно было избегать изъ-за жертвеннаго возлияния, и всякаго мяса – по вышесказанной причине. И когда приставленный к ним начальник, опасаясь, чтобы красота их от воздержания не изменилась в безобразие, и чтобы обвинение и наказание за неприглядность и исхудалость юношей не обрушились на него, стал принуждать их есть то, что им предлагали, – то они сказали: оставь и дозволь нам; мы не покажемся царю более жалкими, чем живущие в неге, и лица наши не увянут. He безпокойся, что приведешь к нему (царю) слуг безобразных; ибо Создатель внешняго вида нашего даст нам привлекательность, и ты узнаеш по опыту, что пост только содействует красоте нашей и благообразию, о котором ты заботишься. – Так и было: юноши сильно разцвели и затмили всех, питавшихся мясом.

А что сказать о Сампсоне? (Суд. 13, 3 и след.). He прямо ли от сосцев матерних научился он поститься? Ибо матери возвещено было ангелом, что младенца следует охранять от вкушения вина и вообще всякой роскоши. И кто, однако, был сильнее его? кто столь прославленный победитель? Он один мог поравняться силами с противниками, он с дерзновением выходил против целаго строя и безчисленнаго множества неприятелей. А однажды, за неимением меча или копья, он схватил челюсть осла и одной этой костью уложил тысячу вооруженных мужей.

Так и ты надейся – и получишь силы; усердствуй – и будешь укреплен; приклони слух к учению о сокровенном – и забудешь о пище, как народ, следовавший за Иисусом, учившим словом и делом.

Устыдимся, о невоздержные и сластолюбцы, эллинов и иудеев, которые постятся хотя и напрасно и без всякой цели, (потому что они только сами себя наказывают тем, что не едят) однакож следуют заповеди (о посте), как достойной соревнования и приличествующей людям серьезным. Христианам подобает строгость жизни и священная важность этого любомудрия (поста), – христианам, которым присуще чистое и истинное разумение благочестия. Те же, кто без этого разумения несут нравственный подвиг, делают – на мой взгляд – нечто подобное тому, если строят дом без фундамента, или сооружают корабль, не подложивши киля. А таковы евреи непослушные.

Крайне смешно становится мне, когда вижу их босоногими, в белых поношенных плащах бродящими по улицам, – это посрамление Моисея, это безчестие пророков, это уродливое порождение Авраама, – рабов безумия – прежних сынов свободы, невежественных и беззаконных – некогда истинных учеников закона, утративших надежду на исполнение обетований вследствие того, что образов будущаго они не поняли разумно. Ибо Моисей всем, что он делал, назнаменовал образы имеющаго совершиться впоследствии: и устройством скинии, и воспоминанием труб, так же как и обрезанием, и опресноками, и горькими травами. Все это были указания жизни во Христе, – подобия, предначертанныя для тех, которые постепенно тайноводствовались к совершенству.

Я, как христианин и раб Распятаго, пощусь правильно, или очищая себя в надежде воскресения, или же, как любящий господина раб, сострадая страстям Господа моего. Ты же, сын убийц и потомок заклавших Агнца, получивший наследие пролитой крови от отцов, навлекших таким образом несчастие на себя и детей, – чего ради постишься? скажи. Если раскаяваясь в том, в чем согрешил, то я радостно приветствую тебя за такое решение; и ты, оставивши синагогу лукавствующих, спеши в Церковь благочестивых. Приступи к крови Агнца и очистись ея кроплением; ибо оттуда же будет тебе и очищение, где совершил ты грех. Если же ты и теперь привязан к тому же самому, то какое значение имеет для тебя воздержание от яств? He подражаешь ли ты нильским крокодилам, которые – по разсказам – плачут над головами съеденных ими людей и проливают слезы над трупом, не раскаяние, конечно, принося за случившееся (ибо может ли оно быть у неразумных и водных животных?), а печалясь о том, что голова лишена мяса и не пригодна уже в пищу? Нечто подобное обнаруживается и в отношении к посту. Пляски и танцы, как вставки и эпизоды среди поста, суть дело, очевидным образом противоречащее (идее поста): ибо пост считается наставником сосредоточенности и благопристойнаго поведения, пляски же свидетельствуют о разсеянности по неумеренным и многоразличным наслаждениям.

Припомни здесь известное изречение Моисея: в десятый (день) седьмаго месяца следует поститься (Лев. 16, 29). Седьмой месяц обозначает седьмой день, а десятый день – десятый час, в который Господь испустил дух на кресте. Так и для каждаго предмета избраны и соответствующие образы из осязательной видимости свидетельствующие о независимом от времени расположении души. Ты же для чего смешиваешь несоединимое и сливаешь вместе разделенное? – Есть у евреев и другия торжества: одно называют они праздником кущей, другое – воспоминанием труб. Но неведомо для себя они празднуют таинства христиан, так как устроение палатки есть вещественное³ пророчество о той Церкви, которую основало Слово наше. Посему и листьями украшают палатку и плодами убирают вход в нее – во образ того, что новая плодоносная Церковь произрастает вместо закона ⁴. Праздник же труб располагает души к готовности воскресения, как Павел говорит: «ибо вострубит, и мертвые воскреснут» (1Кор. 15, 52). Учит сему и Сам Бог и Спаситель, говоря в Евангелии: «и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною; и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их» (Матф. 24, 31).

Слушая эти слова, евреи, быть может, воспользуются против нас тем возражением, что, воспоминая о древних чудесах, они приносят этим благодарения за благодеяния Божии при горе Синае и за трубу, звучавшую при сообщении закона. А не знают безсмысленные, что и тогда, при даровании закона, труба имела образное знаменование, именно: так как получающий закон в качестве правила жизни и для благоустройства поведения должен страшиться наказания за неповиновение, то посему Бог начертал (на скрижалях) заповеди нашей жизни, посылая их людям, и вместе с тем присоединил (Исх. 19, 19) звук трубы, – символ воскресения из мертвых, – дабы ученики заповедей, предвидя за воскресением суд, соблюдали ненарушимыми предписания божественнаго закона. Таким образом, и пост, и устроение палаток, и трубы – суть тайны нашей религии, уже давно открытыя, но получившия исполнение в определенное время, когда совершилось богоявление Спасителя нашего во плоти. Ему слава и держава во веки веков. Аминь.