Астерий Амасийский
Слово в похвалу святых верховных Апостолов Петра и Павла

Все эти обычныя и по закону совершаемыя священныя чествования мучеников суть торжественныя празднества и вечные памятники доблестно подвизавшихся по Боге. На них предстоятели Церквей, когда приступают к произношению речей, соизмеряя свои силы с величием предметов, уже в предисловиях прибегают к просьбе о снисходительности и извинении, и говорят, что они умаляют величие подвигов скудостью речи. И если они, намереваясь восхвалять каждаго (обыкновеннаго) из мучеников, изнемогают в похвалах и в слух всем исповедуют собственное безсилие; то кем могу оказаться сегодня я, имеющий предметом для хвалы – наставников мучеников, присных и первых учеников Христа, отцев Церквей, наидостовернейших провозвестников Евангелия, беседовавших с Богом и принимавших слухом своим глас Божий? Однакож изъ-за того, что слишком возвышенна речь и трудно выполнимо предприятие, мы не удовольствуемся косным и бездеятельным молчанием, подобно трусам и непривычным к морю, которые при одном лишь виде моря падают духом и как сначала не решаются вступить на корабль, так (и потом) ради опыта (хоть) немножко проплыть вдоль берегов. Но вверив предприятие самим Треблаженным, ради коих сошлись мы ныне, попытаемся предложить посильное на утешение другим. Знаю, что спросится не столько, сколько подобает тем, великим и дивным, а сколько окажется у нашей скудости. Посему желал бы я, чтобы мне дана была сегодня малая доля той благодати, обладая которою оба эти святые, – один в Иерусалиме учил неверующих, другой выступил в Афинском Ареопаге и отвратил богобоязненных от безбожнаго блуждания, показав им Христа и возвестив тайну истиннаго благочестия: таким образом мы исполнили бы хотя что-нибудь из предлежащаго нам и не оказались бы слишком скудными по сравнению с чрезмерным величием предмета.

Но так как великие дары Духа свойственны великим, я же недостоин обогащаться такими милостями; то предложу вам с готовностию скудость свою, как Елисей – овощи с мукой (4Цар.4:38–41), дабы не лишиться чести всесторонне представить прекрасное. Но никто из вас, намеревающихся слушать меня, да не подумает, что я, предпочтя славу людей известных (в составлении речей), буду следовать законам внешней (языческой) мудрости; так как мы не составляем льстивой речи искусственным сочинением, но стремимся представить вам в истинном виде добродетель боголюбезных душ. Посему умолчано будет о роде, и великая слава отцев не обременит речи: «ибо плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия» (1Кор.15:50). И даже не по земному и мирскому будем мы чтить граждан небесных: но совсем напротив – и безвестная жизнь отцев, и низкия ремесла, и мнимый порок бедности – все это будет упомянуто в числе похвал: так как слава христиан, по нашему Евангелию, есть уничижение. И я, просматривая похвальныя речи внешних (язычников), сильно не одобряю (их); потому что, желая почтить тех, кого они изберут, за неимением сказать ничего особенно хорошаго, тщетно прибегают к гробницам, напрасно тревожат лежащих там, берут и мертвецов для украшения живых, своим обращением к усопшим сознаваясь в том, что ничего добраго нет у восхваляемых ими. И сверх того, так как у них уже признано, что происходящие от знаменитых отцев непременно и сами хороши и наследуют добродетел, как некое природное свойство: то уместным считалось (у них) делать также воспоминание и о родителях. Но Поелику наследственную передачу рода по большей части извращает различие занятий (ведь и от любомудраго бывает неразумный и от легкомысленнаго – любомудрый), то напрасный труд – вспоминать о прадедах, когда надо показывать, имеет ли то или другое лицо успехи в добродетели. А что это так, нет нужды с большими затруднениями узнавать из других источников, но – из самаго Священнаго Писания нашего, заключающаго в себе многостороннюю и разнообразную пользу. Мы знаем, во всяком случае, священника¹, известнаго старца, воспитателя и учителя великаго Самуила; но, сам будучи превосходнейшим, он ничем не помог сыновьям своим, хотя они и воспитаны были под руководством самого родителя и ежедневно изучали законоположения священства. Затем, от нечестивых родителей Тимофей (Деян.16:1), – я разумею апостола, славнаго питомца Павлова: ведь не последовал же он, как бы за природою какой, за воспоминанием о родителях, но разумно презрев их нечестие, добровольно перешел к святому закону благочестия, и явился сладким плодом от горькаго корня: соитие мулов, а порождение овец. Так и Авессалом (2Цар.15:1 и след.), от благопристойнаго отца юноша неистовый и настолько прославившийся дерзостью, сколько отец – добротою, или скорее, – если сказать ближе к истине, – в значительной степени превосходивший порочностью добродетель родителя. И вообще, если кто пожелает обратить внимание на подобныя противоположности детей сравнительно с отцами, найдет безчисленное множество нравственных (детей) от худых (родителей) и дурных – от превосходнейших. И это весьма естественно: ибо если бы природа, а не образ жизни, производила порок или добродетель, то не было бы двух (т. е. и порока и добродетели), но одно из двух возобладало бы исключительно.

Итак, да будет предметом речи нашей Петр, сын Ионы, (Ин.1:42) а какого такого, для меня безразлично, потому что я за дела сына чту родителя, и, начавши снизу, до верху возвожу славу, подобно как ночные светильники с полу освещают потолки. Исаия говорит пророчествуя (Ис.28:16), что Отец положил Сына камнем краеугольным, показывая, что весь состав мира имеет Его своею основою и опорою. А Единородный, как говорится в Евангелиях, называет в свою очередь Петра основанием Церкви: «ты Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф.16:18). И действительно, он первый, как бы камень какой великий и крепкий, был ввержен в ров мира сего, или – «в долину плача», как говорит Давид (Пс.83:7), – дабы поддерживая всех христиан, назданных (на нем), вознести к высоте, которая есть жилище упования нашего. «Никто не может положить другаго основания, кроме положеннаго, которое есть Иисус Христос» (1Кор.3:11). Подобным же названием Спаситель наш почтил и перваго ученика Своего, нарекши камнем веры. Итак, чрез Петра, бывшаго истинным и верным тайноводителем благочестия, сохраняется твердое и непоколебимое основание Церквей. Строением праведнаго стоим мы, – сущие от восхода солнца до запада христиане, – крепко утвержденные, не смотря на многия воздвигавшияся испытания, с тех пор как возвещено Евангелие, и на безчисленное множество тираннов, а прежде них – диавола, желавшаго ниспровергнуть долу и исторгнуть нас с самых оснований. «Разлились реки», – как говорит спасительное слово (Мф.7:27), – как бурные потоки, сильные ветры диавольских духов устремились, неудержимые дожди гонителей христиан с шумом обрушились, и – ничего сильнее твердыни божественной не оказалось, так как святыми дланями перваго из апостолов было устроено здание веры. Все это, что я говорю, следовало бы выразить одним словом благословения Того, Кто назвале благовестника камнем. Посмотрим же, если угодно, как созидал Петр: не камнями и кирпичами и не другими какими-нибудь земными материалами; но словами и делами, которыми действовал по внушению Духа.

Итак, когда Бог и Спаситель наш возшел на небеса, имея колесницею облако, в виду апостолов, – сей муж принялся за проповедь Евангелия: и, прежде других сотоварищей по епископству, отверзши уста, смело выступил против народов, возстававших на благочестие и явился мудрым проповедником – среди язычников и Израиля, не смотря на то, что язычники точили зубы и были исполнены ярости (против всякаго), кто назвал бы Иисуса. Поэтому сказанное о Господе в пророчестве вполне можно приложить и к Петру: «обыдоша мя пси мнози, юнцы тучнии одержаша мя» (Пс.21:17, 13). Но он, пламенея духом и сохраняя незабвенную заповедь, сказавшую ему: «паси агнцев Моих» (Ин.21:15), – ставши в толпу, состоявшую из безчисленнаго множества народа, восклицал: «мужи Иудейские и все живущие в Иерусалиме!» (Деян.2:14) – и, чтобы нам не распространиться слишком, приводя каждое выражение, (скажем кратко, что) припоминает он провещания Иоиля, пророчествовавшаго о низшествии Духа; отсюда переходит к Давиду и, сославшись на псалом пятнадцатый, утверждает воскресение: и всю речь закончив мудрыми изречениями и свидетельствами закона, он тотчас же привлек к себе слушателей, – не десять и не сто, не трижды или пять раз столько, но три тысячи мужей, – полноту Церкви², целый народ, достаточный для того, чтобы изумить неприятелей, от коих они все вдруг отделились. О, горячее и пламенное средство убеждения, быстро тронувшее души! О, мудрость богословская, затмившая всякую мудрость человеческую! Что скажете вы, превозносящие Димосфена над ораторами, и прославляющие Сократа между философами? Ведь Димосфен, великий и препрославленный в ораторском искусстве, так мало был в состоянии убедить в том, в чем желал, что даже был изгнан из города (своими) слушателями. Сократ же плодом (своих) многих речей к Афинянам и мудрых собеседований обрел цикуту (яд), будучи умерщвлен сонмом (своих) учеников: так мало было у него силы убедительности. А Петр, – рыбарь, ремесленник, неученый и вообще как кому угодно унизительно назвать, – одним приступом слова уловивши три тысячи мужей, прочно поставил их в новое положение, хотя они негодовали и возставали против него и не допускали сначала, чтобы он открыл уста. А после того, как сонм христиан достаточно увеличился и распространился, – Поелику кроме словесных назиданий и увещаний он (Петр) явил и удивительное доказательство способности деятельной, возстановив здравым хромаго у преддверия храма, – хромаго от чрева матери, калеку вследствие природнаго повреждения, – и весь народ сразу сбежался к храму, привлеченный к зрелищу молвой о великом деле, и все пристально смотрели на сего мужа, пораженные чудом; то заградились уже уста врагов Христовых, и крест стал затем знамением победы, а не поношением. Опять этот необразованный, работник низкаго ремесла начинает вторую речь, говоря к ним (приблизительно) так: «о мужи! если достойным удивления и божественной силы кажется вам случившееся, то поклонитесь Целителю хромаго, Иисусу, Котораго заушили вы по ланитам, а напоследок, воспылав яростию, и на древо вознесли. Он существует и живет и, как часто говорено было вам, воскресши из мертвых, царствует над всеми. Посему ныне, принявши раскаяние в том, в чем согрешили вы, «приступите к Нему и просветитесь» (Пс.33:6), как говорит отец ваш Давид. Если вы сыны пророков и ученики Моисея, то не безчестите же благодати своих предков, внимая лжецам; но благоразумно вникнув в то, что предвозвещено ими, примите душами Спасителя рода вашего. Он – Тот, о Котором Моисей провозвестил, что «возстанет у вас пророкъ» (Втор.18:15). – Это и подобное изложив перед народом, он (Петр) отошел, присоединив к трем тысячам еще столько же. Так вот каков Петр, готовый смело говорить в речи перед народом о тайне Евангелия, неустрашимый, разумный, – ободрение для своих и страх для противников.

Поелику же не то только было предметом старания для превосходнешаго учителя благочестия, чтобы народ Божий умножился количеством, но гораздо более – чтобы ученики вполне точно жили но данным законам: то, увидев, что Анания тот, похититель своих собственных стяжаний и странный святотатец, готов был вселить в христиан греховную привычку, – безпощадно отсек его от Церкви, не будучи суровым и насильственным в этом решении, но в целях пользы уврачевавши грех таким образом. Так как народ был новообращенным и недавно присоединившимся к обществу верующих, только что принявшим евангельские законы после эллинской и иудейской распущенности; то справедливым признавал он, что ученики нуждаются не в словесном только назидании, но и в некоторой угрозе, удобоисполнимой (ибо обыкновенно люди, раз они в начале будут приучены к законному порядку в образе жизни, до конца сохраняют эту привычку). Посему, обличив грех, он (Петр) навел смерть в отмщение, не мечем воспользовавшис и не палачам предавши его (Ананию), но особенно явив тогда силу Христа в способе умерщвления: произнес он только обвинение и виновный испустил дух. А как это подействовало и какой благовейный страх вселило в Церкви, – об этом нет нужды передавать. Одновременно достигнут был успех в двух отношениях: возбуждена была вера и в Спасителя нашего, как Бога, и в наставника законов Его, как имеющаго сопутниками ангелов, с готовностию действующих по желанию апостола. Пожелал он облагодетельствовать хромаго, и не замедлила благодать: захотел наказать святотатца, и явилось наказание.

Этого было достаточно, чтобы привести в содрогание каменныя души и твердо убедить, что не обманчивы были слова, произносимыя Петром, но что действительно Бог был с ним, и свято и истинно таинство, которое возвещал он. Необходимо и на то обратить внимание, что знамение наказания и убиения только один раз произошло через апостола по нужде (для того), чтобы решающимся на зло дать доказательство силы карающей, – чудеса же благодеяний и исцелений совершал он ежедневно и безпрерывно. И такая легкость и благодать к врачеванию была присуща ему, что никто из больных, пришедши к нему, не возвращался обманутым в надежде, но целым и здравым отходил домой. И во всяком месте Иерусалима, где появлялся Петр, он возвещал Христа³; множество больных имел он следовавшими за собой, и странное зрелище каждодневно – из смешаннаго народа: при чем одни сходились, чтобы освободиться от тяготящих зол, другие – чтобы видеть исцеляемых. Так, об (этом) апостоле записано и нечто такое чудесное, чего ни о ком другом не сказано, что родственники и домашние больных выносили их на улицу на кроватях, «дабы хотя тень проходящаго Петра осенила кого из них» (Деян.5:15). А это больше даже и Владычних чудес, и раб прославляется выше Господа. И скоро исполняется в этом знамении пророчество, которое Спаситель изрек к ученикам своим: «истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня дела, которыя творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин.14:12). Говоря это, я не равняю раба с Владыкою. Отнюдь нет! безумнаго это мысль. Но Поелику Бог, через служителей Своих обнаруживающий Свою силу, никого из учеников не обогатил своими дарами так, как Петра, и пред всеми отличил его, превознесши дарованиями свыше: то и на опыте дел он явлен был силою Духа, как первый ученик и больший из братий. Первым он призван был, и тотчас повиновался. Найденный на берегу морском, в тревожной местности мира, обуреваемый всегда волнами человеческих треволнеиий, он имеет безпрестанный молитвенный вопль около берегов. Первый между христианами пренебрег он мирскими вещами и, презрев все низменное, перешел к духовному и премирному.

А может быть, кто-нибудь из называющих треблаженнаго бедным и неизвестным скажет: что же такое он оставил? чего такого лишил себя? – Всего, что имел, о человече! для каждаго велико то, чем он владеет; богатство – и то, что имеет нищий. Одинаковым пред Богом является как тот, кто оставил колесницы, так и тот, кто пренебрег ослом; ибо что для богача четверня коней, то для бедняка дешевый вьючный осел. Одинаково любомудр (нестяжателен) и кто оставил стол серебряный, испещренный историями, и кто – деревянный, дешевый: так же точно – кто – многолюдное село и кто – маленький садик, кто – шитую золотом одежду и кто – обветшавший хитон. Ведь не по количеству и качеству отдаваемаго судих Бог раздаяние и человеколюбие, но ценит произволение дающаго. Посему и вдову ту, положившую овол, Евангелие объявляет благоразумною, так как она не удержала при себе ничего из того, что имела (Мк.12:42 ср. Лк.21:2–4). И подавший сосуд студеной воды получает в награду царство за истинно радушный прием (Мф.10:42); ибо что имел, тем и послужил нужде жаждущаго, хотя и не было у него благовоннаго вина по причине бедности. Но это говорю я еще по уступчивости; так как и рыбак иной ведь не совсем таков и (не настолько) беден. Не знаешь разве, что рыбак бывает ловцом жемчугов? А жемчуга составляют украшение надменнаго и гордаго богача; ими цари украшаются; ими гордятся женщины, любящия богатство и наряды. Рыбак окрашивает пурпур, столь многославный и посвящаемый царскому достоинству. Рыбаки выкрашивают шерсть под золото, добывая золотистую раковину. Не нужно, разумеется, обращать внимание на орудия их ремесла – дешевыя и незначительныя, разумею – сеть и удочки: но по получаемому заработку (обыкновенно) заключают о достатке. Иначе ничего не найдешь беднее земледелия, если – с этой точки зрения – судить о богатстве, проистекающем от него, по кирке и лопате. Совершенными бедняками были бы и копатели золота, – этого царя богатства; так как и им служит орудием только топор да деревянная доска, отделяющая золото от земли. – И так, да умолкнут язычники и евреи, ставящие в укор Петру бедность и пытающиеся умалить великаго за то, что он был рыбарем; и прекратив подобныя насмешки, пусть ответят на мой вопрос: кто из рыбаков, или – вообще из всех людей прошел по морю? кто поставил ногу на стоячем озере (так), как он на волнах, колеблемых ветрами? Несмотря на то, что Благий Бог наш через рабов своих совершал многия чудеса как в древности в обществе Израильском, так и в последния времена, когда явилось миру человеколюбное домостроительство Спаса нашего, – никто из святых, бывших от начала до конца, не оказывается совершителем подобнаго дела ни по собственной вере, ни по благодати свыше.

Достоин удивления Моисей, перешедший море без судов (Исх.14:21); но он, как естественно людям, прошел по земле, когда вода разступилась и поднялась с той и другой стороны. Велик и преемник его, Иисус, потому что перешел Иордан, вышедший из берегов (Нав.3:16); но подобно Чермному морю и этот последний, раступившись и приостановив течение, дал переправлявшемуся народу обнаженную сушу для прохода. И никто из людей никогда не ступал твердо ногою на воду: так как закон природы не допускает, чтобы вещество жидкое и текучее выдерживало (на себе) – твердое и гнетущее. Но мне кажется, что Господ и Владыка всяческих, чрезвычайно обрадованный в то время пламенным желанием сего мужа (Петра), с каким воскликнул он, говоря: «повели мне прийти к Тебе по воде» (Мф.14:28), в награду ему за многую любовь и веру дал тот новый и удивительный дар, принятия коего оказался достойным один только Петр из (всех) людей от Адама и до конца. Ведь по истине и исключительно свойственно Богу показание такого великаго знамения, превышающее ограниченность твари, как это казалось и Давиду, превосходнейшему из пророков. В одном из псалмов, восхваляя Бога и показывая неизреченную и непостижимую силу Его, он сказал то, что известно вам из обычнаго пения: «путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы Твои неведомы» (Пс.76:20). Итак, что имел Господь между отличительными признаками божества, это сообщил и рабу, считая его достойным такой чести.

Достоин конечно, удивления, и велик Иоанн, возлежавший на персях Господа (Ин.13:23); велик и Иаков, как прозванный сыном грома (Мф.3:17); славен в почестях и Филипп, как восхищенный Духом, когда тайноводствовал он ефиоплянина к познанию Спасителя (Деян.8:39): однако все они должны уступить Петру и согласиться отойти на второе место, если сравнение дарований должно определять более достойнаго. Разсматривая и соображая все в отдельности, я нахожу этого мужа (Петра) и в теоретических разсуждениях и в практических действиях одинаково всюду опережающим и предваряющим всех учеников, и оставляющим позади себя подвизающихся на том же поприще жизни.

Так, когда однажды Господь спрашивал и делал испытание двенадцати, какое убеждение и мнение имеют они относительно (народной) молвы о Нем, и повелевал ясно высказать, за кого они (сами) Его считают; то между тем как все другие хотели промолчать, медлили и стали высказывать ответ как бы с некоторою нерешительностью, – тотчас отверз уста (Петр), носивший в душе горящий уголь веры, которым и уста Исаии прежде были очищены, и изрек блаженное оное и по-истине ясное исповедание: «Ты Христос, Сын Бога живаго» (Мф.16:16). Неужели кто-либо, став достоверным истолкователем величайшаго из апостолов, не изумится многознаменательности этих слов? Обратите внимание прежде всего, как проста и сокращенна речь, излагающая в кратком восклицании множество великих истин. Да, вся эта речь превосходна, – ея выражения вполне соответственны и не расплываются при несколько скудном смысле⁴; а напротив – она обозначает множество вещей в кратких словах подобно зерну горчичному, которое весьма мало на осязание и на вид, а если введешь его в чувство вкуса, по всему организму с ног до головы распространяет оно свою жгучест. «Ты Христос, Сын Бога живаго», – это изречение ведущее вместе к познанию и Бога и Спасителя нашего, имеет в виду и сосредоточивается на двух этих понятиях: одно – понятие искони рожденнаго божества⁵, которое есть «в начале Слово», сущее всегда, и сущее к "Отцу", и сущее "Бог", как предал нам эту тайну великий богослов Иоанн, подобно губке какой возлежавший на персях Единороднаго, и отсюда впитавший в себя знание сокровенной премудрости; а другое – понятие домостроительства (воплощения), которое Благий Бог принял на себя по снисхождению к немощи нашей. Следует, поэтому, разсмотреть (подробно) ответ, который в сжатой речи и немногих словах с точностию обнаружил вкратце понятие о всем, начавши от нижняго и постепенно возводя мысль к высочайшему.

«Ты Христос». Это – указание на домостроительство и изъяснение богоявления во плоти; ибо «Христосъ» не есть имя Предвечнаго, но обозначение благодати помазанных. Посему и Господь наш, восприяв в Себя целаго человека и прочее, что соприкосновенно с плотию, воспринимает вместе с тем и название «помазаннаго» в цари – не елеем (из) рога, как Самуил, Давид и последующие люди, но действием Духа, которым (действием) и зачат был чудесно и необычайно во чреве Девы (этот) Человек Господень, (так многим угодно было называть Иисуса). Исповедав же Иисуса ставшим ради нас человеком, он (Петр) не прекратил на этом речь; но возшед по мысленной лествице Иакова к небу и созерцая сущаго в начале Бога-Слова прилагает к Нему исключительное и истинное достоинство, назвав Сыном Бога живаго. Именно он, а не другой (это делает). Сам исповедав твердо непоколебимое правило веры и всем нам передав слово благочестия в качестве нерушимаго закона, он не отошел без возмездия и награды. Названный блаженным от истинно Блаженнаго, он именуется камнем веры, основанием и опорою Церкви Божией. Получает по обетованию и ключи Царствия (небеснаго) и становится обладателем врат его, так что отверзает их, кому надо, и затворяет, для кого (это) будет справедливо, во всяком же случае – для нечестивых, оскверненных и отрицающихся того исповедания, за которое сам он, как строгий страж благ Церкви, назначен иметь надзор за входами в Царствие (небесное). О, мрак и туман, во множестве разлитый пред очами человеческими, по причине коего не видят еретики стезей отеческих и не идут тем путем, какой проложили ноги апостольския! Вот Петр, по избранию присный ученик Христа, везде получивший первенство – и в почестях и в нравственном преуспеянии, – он великий по преимуществу, слава котораго наполнила всю вселенную, получив повеление сказать, как думает о Боге и Спасителе нашем, не начал с отдаленнаго какого-нибудь умничанья, и дал ответ на вопрос не подбирая круга силлогизмов и доказательств, как ныне обыкновенно делают ловкие софисты и говоруны о вере: но в простоте сердца кратко изложил он истину, не разделивши Нерожденнаго от Рожденнаго, не вдавшись безразсудно в тонкия разсуждения касательно подобнаго и неподобнаго, не увлекшись суетным любопытством о различии все превосходящих сущностей, не подвергнув измерению силлогизмами неизмеримое Божество, – каковы именно ариевы шутки и евномиевы ложныя заключения. – Итак, поревнуем, христиане (которых отличительный признак – вера, а не многоглаголание), рыбарю, простецу, урожденцу Вифсаиды, первой ловитве Христа. Постараемся говорить: «Ты Христос, Сын Бога живаго»: больше же этого предоставим любителям словесных состязаний, которых занятие – спор, а конец – погибель.

Кончаются ли, однако, на том, что сказано доселе, чудеса апостола? или – совершенно напротив – мы, кажется, еще и не начинали, если сравнить с сказанным остающееся. Но я, большую часть предоставив вашему знанию (вед вы знаете Петра и деяния его, если бы и никто не избрал этого мужа предметом похвалы), хочу сказать несколько о кончине его и (о том), как переселился он от земли на небо, дабы окончить свою речь там, где он – жизнь. Итак Спаситель наш, когда по восприятии добровольной смерти намеревался освятить (человечество), как некий особенный залог вверяет целую вселенскую Церковь этому мужу, трижды допросив его: «любишь ли Меня» (Ин.21:15–17)? И когда на эти вопросы (Петр) с большою готовностью предложил равное количество признаний, он получил мир в (свое) попечение, как един пастырь – едино стадо, услышав: «паси агнцев Моих» (Ин.21:15). И почти вместо Себя Господь даровал самаго вернаго ученика в отца, пастыря и наставника для пришельцев веры⁶. Так вот, услышав этот голос, (Петр) не стал проводить житие свое в безпечности и не возлюбил жизнь, чуждую опасностей: но обходя всю вселенную, открывал Христа слепотствующим, с одной стороны руководя блуждающих, с другой – поощряя приобщившихся благочестия, ведя борьбу с врагами, утешая близких, претерпевая гонения, перенося тяготы темниц, многообразно подвергаясь опасностям за евангелие.

По прошествии же времени, достигши царствующаго града людей⁷, отсюда возшел к Царству (небесному). Ибо Нерон, воспылав гневом, как некогда Ирод в Палестине, когда волхвы объявили Христа царем, – оставляет все другие роды казней и решает пригвоздить треблаженнаго к кресту: так что не только в хождении по морю Петр является подражателем Господа, но и в повешении на древе. Однако, как богобоязненный и мудрый, он и во время предсмертных мук зная, какое отличие Господа от раба, об одной милости просил врагов (своих), чтобы не в одинаковом (со Христом) виде прибили его к древу, но чтобы голову пригвоздили к той части креста, которая обращена к земле; ибо недостойно даже в страдании рабу получить равное с Владыкою. Сказал и – получил, чего желал, и через крест отошел к Распятому и Воскресшему, сам увенчавшись мученическим венцем, а нам оставив повод к нынешнему празднику.

Эти дары благодарения и мы посильно воздали тебе, любезная и священная глава, за многие доблестные подвиги (твои). Пора, затем, обратить речь к другому подвижнику, – общнику твоей доблести, тарсянину, отошедшему ко Христу, правда, различным (от тебя) способом мученичества, но с одинаковою целию благочестия.

Павел божественный, велегласная труба Евангелия, сначала жестокий ненавистник христиан, а впоследствии – сильнейший защитник Церкви; позднее (других) апостолов он был возрожден благодатию и по времени занимал второе место среди учеников Христа, по достоинству же добродетели был равен (им), – чтобы не сказать более и не постыдить седины двенадцати, – горячий ревнитель Моисея, как едва ли кто другой, ограда закона, оплот ветхаго завета крепкий и незыблемый. И пока он не изменил образа мыслей, великою опасностью был для провозвестников Христа, и всюду приводил в смятение и в бегство наших; – по истине, согласно предречению Иакова, «Вениамин хищный волк» (Быт.49:27), терзающий лучших (людей) новаго завета и разсеявающий стада.

После того, как он совершил (известное) деяние против св. Стефана, и еще имея руки, обагренныя кровью, поспешно шел по дороге к Дамаску, желая присовокупить к гонению гонение, к убийствам убийства, и с корнем истребить христианство, только что пустившее первый цветущий росток, – ведал хорошо Бог наш, что совершил, – что сильный враг может быть и другом мужественным: и осияв его внезапно светом, приводит в содрогание и повергает в смирение, приостановив, с одной стороны, шествие страхом, и с другой – поразив мраком глаза (его), пылавшия огнем и гневом. Наказует же его не молчаливо, но к делу присоединил и слово, сказав ему написанное (в Деяниях): «Савл, Савл, что ты гонишь Меня? ...трудно тебе идти против рожна» (Деян.9:4–5), не потому, чтобы Сам нуждался в разговоре (ибо нужны ли слова, когда достаточны дела?), но чтобы дать повод (Савлу) спросить и узнать, что Христос, Котораго считали умершим и лежащим в земле, жив и является с небес. Но ничего нет лучше, как предложить самыя слова, повествующия нам об уловлении еврейскаго волка.

«Савл же, еще дыша угрозами и убийством» (Деян.9:1 и след.)... Изображает мне эта речь мужа, терзаемаго яростью от предшествующаго осквернения убийством, еще тяжко дышущаго после метания камней, с налитым кровью и диким взглядом, как естественно убийце, сохраняющему древле данныя черты в пророчестве патриарха. Ведь этот последний, когда был близок к смерти, обставив со всех сторон около кровати детей (своих), пророчествовал Духом. Так например, благословляя Иуду, хотя разговаривал с ним, но таинственно прославлял (имевшаго произойти) от него Христа. Всем по порядку произнесши предсказания касательно последующих судеб, дошел наконец до Вениамина, как младшаго по возрасту; и, конечно, к сыну обращал речь, в действительности же предуказывал на Павла, происходящаго, как известно, из его колена. «Вениамин волк, хищник, рано яст и на вечер дает пищу» (Быт.49:27). Изследуем, что значит сказанное. Не то ли это, что сначала съевши (т. е. подвергши преследованию, убийству, пролитию крови, – разсеяв церковь, как стадо), напоследок он сделался питателем и пастырем добрым, сложив с себя гонителя и облекшись в апостола, всем как пищу раздавая закон и устроив для нас сию священную трапезу. Вот какова сила Господня, что она обезоруживает от ярости и нечестивых замыслов мятежников, искусно приводить (к своей цели) и смягчает, делает кроткими овцами вместо зверей кусающих.

При этом, что (еще) говорит Писание? «Пришел к первосвященнику, и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам» (Деян.9:1–2), чтобы отвести христиан в Иерусалим. О, какое несогласие и различие писем, коих тогда просил Павел, от тех, которыя впоследствии написал он, возвещая Христа! Одни связывали христиан, другия налагали многия цепи за Христа на (самого) гонителя, и притом (цепи) – тяжелыя и трудноносимыя. Там было написано: Павел, еврей, защитник закона, враг креста, противник Евангелия; в позднейшихъ-же посланиях: «Павел, раб Иисуса Христа» (Рим.1:1), – какого? внемли: Распятаго. О, чудо! то, что недавно было поношением, теперь стало похвалою: унижаемое воспоминается теперь, как слава: ибо ни один тщеславный и гордый царь не величался так славою (своей) власти, как Павел – крестом и гвоздями, подписываясь всюду узником (Фил.9) и больше красуясь железом, чем девицы – золотым украшением.

«И внезапно осиял его свет с неба» (Деян.9:3). Почему (Христос) не является ему в виде человека, как Стефану с неба, но в виде огня или света? Потому, что Стефану, – так как он был совершен и знал тайну вочеловечения, и следовательно нисколько не потерпел бы вреда вследствие несовершенства, свойственнаго нам, – как и следовало, Он явил Себя в том виде, в каком и на небо возшел. Павлу же, как такому, который не допускал называть Иисуса Богом, оттого что Он в теле пребывал среди нас, – не является человеком, дабы не утвердить в неверующем преткновения, но лучше – в виде молнии и огня, чтобы отвлечь его от закона и Моисея. Это потому, что и тамь тот же самый Бог, являясь Моисею, в огне глаголал; и при даровании закона на Синае, огнем облиставши еврея (Моисея), вручал ему скрижали. Осиявает, потому, и его (Павла), дабы обратив внимание на сходство бывшаго тогда и теперь и как бы от забытья какого пробудившись, познал он богоявления, от единой силы происходящия. Посылает же сияние с неба, чтобы Павел не называл уже, – обращаясь мыслию к Вифлеему и Галилее, – Христа сыном Давида и человеком и всеми прочими именами, относящимися к домостроительству; но чтобы ясно познал, что Бог, сущий в вышних, снисшел к нам, откуда и теперь является.

Затем присоединяет ясно: "Я Иисус" (Деян.9:5), – имя снисхождения, – дабы утвердить веру в воплощение, которою соблазнялись иудеи. – Я – Тот, Котораго вы заушали, Котораго бичевали, Котораго влачили и водили сначала к Каиафе, потом – к Пилату, Котораго обзывали постоянно сыном плотника, Котораго считали в числе мертвых, много насмехаясь над проповедниками воскресения. Это – Я, Который говорю теперь, но не являюсь: присутствую, но не видим; просвещаю душу, наводя слепоту на глаза. Итак, поверь, что и Стефану Я являлся, когда он, говоря это к вам, не находил доверия. – «Трудно тебе идти против рожна» (Деян.9:5). Рожном называет гвозди креста; ибо как набрасывающийся на заостренное железо, не ему вредит (можно ли это твердому?), но себя самого ранит; так и противоборствующий Богу навлекает на себя добровольную погибель. Вразумис, впрочем, и потеряв зрение от чудеснаго сияния, теперь особенно подумай, что для того Я и телом облекся и сделался человеком, чтобы все не ослепли, приходя в общение с Божеством без прикровения (телесностию).

Вот что было, – и ведомый за руку Павел являл собою зрелище жалкое, или скорее – приятное и достойное радости. Связан волк, образумлен хищник, укрощен дикарь, тихо пошел бежавший, уходил учеником мучитель учеников; отводился пить кровь Другаго кровию Стефана обагривший руки. В течении трех дней пребывал он в слепоте, – и совершенно естественно: ибо согрешивший против Троицы по справедливости и присужден был к наказанию равночисленному.

Так божественный сей (Павел) тайноводим был к благочестию. И когда он приобщился истины и опытом познал, что Христос живет, существует и царствует над всем, а не погублен смертию, не украден учениками; то тотчас перешедши от закона к Евангелию, всем стал возвещать Богом Христа, Котораго вчера и недавно поносил злословиями, – и стал (теперь) таким же поборником, каким (прежде) был врагом, – сильным в том и другом случае. Вдруг и неожиданно вошедши в синагоги Дамаска, начал излагать перед собранием слова закона и пророков, не закон утверждая, но находя в нем указания на Христа, и сопоставляя речи учеников с совершающимися событиями, и законом изгоняя закон. Так и сам он говорит о себе в послании к Римлянам: «законом я умер для закона»⁸, т. е. быв руководим писаниями Моисеевыми, познал я благочестие Евангелия. – Ужас объял Дамаск и все как Божие чудо разглашали друг другу: идите, посмотрите тарсянина еврея, (прежняго) горячаго ученика отеческаго закона, а теперешняго ревностнаго защитника Иисуса, Богом Его объявляющаго и доказывающаго из наших Писаний, что Он есть обетованный Спаситель. Явилось даже опасение, чтобы он не обратил весь город и не увлек весь народ за собою и не отклонил бы от закона: ибо ведь он (Павел) – и сведущ в Писании, и умом остер, и в слове меток, и в обращении находчив, и приобрел большое доверие; посему, в точности зная наше, он, казалось, не по неведению заблуждался, но изследованием и разсуждением обрел истину. В такое недоумение ввергла великий, многолюдный город первая проповедь мужественнаго обращенца. И в то время Дамаск был более смущен, чем прежде христиане в Иерусалиме, когда Павел побивал камнями Стефана; ибо как лучшие из борцов куда перейдут, туда переносят с собой и победу, так и божественный (сей) муж делал тех вполне великими, на чью сторону склонялся.

Такимъ-то образом, возвестив Евангелие в Финикии, и первыя семена апостольства положив там, где и сам просвещен был знанием, он пришел в Иерусалим, будучи странным и вместе прекрасным зрелищем для тамошних жителей. Те, которые ранее послали его, не зная о случившемся в промежуток этого времени, при первом свидании с удовольствием смотрели (на него) и спрашивали добычи, надеясь увидеть множество узниковъ-христиан, и ища исполнения многих обещаний. Но когда, с течением разговора, они нашли Савла Павлом, переменившим вместе с именем и образ мысли, рабом Христа и учеником более пылким, чем другие апостолы: то сначала сочли его речи за шутку и насмешку. Но когда, хорошенько обдумавши, нашли, что образ мыслей его соответствует его словам, то только о том и думали, как бы погубить юношу; так как нельзя было еврейской религии существовать и успешно действовать, пока живет и проповедует Павел. И это ясно показало все последующее время.

Когда еще многие, хотя и были христианами, недостаточно чисто жили по Евангелию, но двоедушествовали и иногда даже употребляли обрезание, дабы отчасти делая угодное евреям, смягчить их гнев: он один с непреклонным убеждением учил не допускать никакой уступчивости, и вслух всех громко провозглашал свое слово, и дошел до такой свободы мысли, что однажды, когда Галаты, по собственному легкомыслию и небрежности учителей, снова стали переходить к жизни подзаконной, – он, пиша к ним дивное послание (которым научал их в обновлении жизни по Христу вести себя благочестиво и богоугодно, не держась уже письмен, начертанных на каменных скрижалях), коснулся в своей речи самого главы апостолов, и, решительно противостав Петру, упрекал его за то, что он искажает новый образ жизни привнесением старых и отживших установлений: и даже не устыдился ни седины старца, ни старейшинства в апостольстве, когда видел, что истина подвергается опасности; но как против Галатов он сильно возстал, так и Петра сильно поразил, растворив впрочем, как и следовало, дерзновение благопристойностию. Так и везде он учил и убеждал. Если же где, встретившис с злыми нравами и претерпевал он какую-нибудь беду – заключение ли в темницу, получение ли ран, побиение ли камнями, то не ослабевал в усердии изъ-за приключившагося несчастия, но немного спустя опять приближался к врагам, и опровергая их речи и изобретая способы (для исполнения своих) предприятий, весьма искусно при этом приспособляясь к встречающимся потребностям, всегда уходил, убедивши или всех, или многих. Неоднократно найденный с неисцельными ранами (Деян.16:22 и след.) и брошенный в предместиях того города, который тайноводствовал он к благочестию, считавшийся уже умершим от множества злоключений, – на следующий день достигнув площади и протянув правую руку, опять учил он тех, кои почти довели его до смерти. Так, нисколько не заботился он о теле; но взирая на цель высшаго призвания, отважно боролся, переходя из страны в страну, из города в город, подвизаясь в трудах на суше, противостоя опасностям на море, витийствуя вразумительно перед мятущимся народом, защищаясь перед гневными судьями; евреев приводя к познанию Христа при помощи чтимых у них Писаний, эллинов склоняя внешними доводами и неписанными законами природы, христиан укрепляя, прозелитов назидая и питая приличными наставлениями, как садовники (питают) отсадки растений – соответственным и умеренным поливанием воды. А что особенно обнаруживает его силу в речах, мы (сейчас) узнаем.

Афины – передний город Ахаии, очаг наук, как прежде называли его люди знаменитые, место занятий мужей мудрых и преданных науке. Итак, Павел, прошедши весь Иллирик и всюду разсеявая искры веры, которыя Дух Святый приняв воспламенял и сохранял неугасимыми (Деян.17:16 и след.), пришел по нужде путешествия⁹ и к мудрым Афинянам. Многотрудным было делом, чтобы скинотворец публично проповедывал учение о Боге тем, которые имели притязание быть владыками всех людей по образованности. Но возвышаемый величием природы и богатством дарования свыше, он избрал не один из крытых домов¹⁰ и не в какой-либо мастерской присевши (как обыкновенно вели разсуждения с своими учениками даже первые из их философов), повел он свою беседу; но вошедши в Ареопаг (где был совет жестокий и страшный, произносивший уголовныя решения), и нашедши тут великое множество собравшихся, встав начал проповедывать по примеру привычных ораторов, ежедневно состязавшихся у них. Взяв за начало надпись, начертанную на одном жертвеннике, и отсюда удачно возвестив им неведомаго Бога, и закончив всю речь, он, хотя и чуждый внешней мудрости, настолько мало погрешил в чемъ-нибуд относительно доводов, что самого главу членов Ареопага, Дионисия, а вместе и жену его, убедив, обратил и сделал рабом Христа, на основании одного жертвенника и краткой надписи отклонивши от многих жертвенников.

Отошедши победителем оттуда, где враждебный демон Эллинов особенно был силен, и перешедши отсюда в соседний город Коринф, бывший столицею Ахаии, и возвестив в синагогах спасительное учение, он ушел, привлекши прозелита – не одного из толпы и из заурядных (людей), но самого начальника синагоги со всем многочисленным домом (Деян.18:8). Победив закон (начиная) с главы и возвеличив крест, как высокий трофей, он оставил таким образом и этот город, подчинив его Христу. С течением же времени и с распространением слова благочестия, он стал как бы каким полководцем, – приобретая Царю ежедневно города, села, деревни и пресекая силу прежде владычествовавшаго тиранна.

Так, из Коринфа перешел он в Писидийскую страну, затем побывав в Ликаонии и Фригийских городах и отсюда посетив Азию и потом – Македонию, – он был общим учителем вселенной, при личном свидании благодетельствуя устною речью, отсутствующих же привлекая через послания. У него одного ни постоянно шествующия стопы не утомлялись, ни язык не уставал, безпрестанно излагая тайны Евангелия и врагам и друзьям. Таков он был в отношении к учительству. А каким он был человеком в другом любомудрии жизни? Всегда и постоянно с усердием занимаясь проповедью и служа Евангелию, он ни от кого не брал в дар даже и хлеба; но днем имел борьбу с безчисленными врагами, ночью же – нож, кожи и занятие своим ремеслом, чтобы этим добыть себе пропитание, и для всех явиться апостолом необременительным, проповедником безмездным, отказывающимся даже от хлеба угощающих.

Это слово послушаем, о иереи, – которые не только часть получаете от алтарей, но и богатеете от них, и роскошествуете, и делаете священный избыток собственным стяжанием, грубо распоряжаясь послушными Христа ради, как рабами. Священство не есть властвование, а скорее – рабство для того, кто понимает его; это – не сан начальническаго самоволия, а служение богобоязненному домостроительству. Ужели не имел власти дивный Павел вкушать и пить от священных приношений (1Кор.9:4), и хоть малое вознаграждение брать за безчисленные труды – для поддержания постоянно подвергавшагося побоям тела? Но он не воспользовался этой властью, дабы, ничего не получив на земле, все сберечь для неба. Вследствие этого, еще будучи облечен тленною плотью, он удостоен был почестей сверхчеловеческих. Чтобы созерцать залог будущих благ и тамошних почестей, он восхищается до третьяго неба, видит явления, превосходящия здешний удел, слышит неизреченные глаголы, как сам говорит (2Кор.12:2 и след.), хотя по необходимости – и со сдержанностью, избегая всюду хвалиться и величаться собственными преимуществами. Чтобы обуздать высокомерие гордящихся малыми дарованиями, он по необходимости открывает некоторыя из своих, и притом отнесши их к другому лицу и далеко отклонивши всякое подозрение относительно себя.

Ведь вот Илия Фесвитянин за то, что в виде огненной колесницы¹¹ подъят был на высоту, всюду прославляется и служит предметом большаго удивления для живущих на земле людей: но далеко ли он достиг, – этого не разъяснило никакое слово. Быть может и немного от земли поднятый возносившею его силою, он был отдан в то место, которое получил для своего обитания. Павлово же преселение было более блистательно и славно, так как прибавлена и мера, на сколько он был вознесен: ибо если вообще известны семь небес, то он достиг без малаго половины. И пусть, наконец, отложат гордость евреи, много хвалящиеся Моисеем за то, что он один достиг вершины Синая и находился среди мрака и облаков. А Павел мой вместо горы возшел на небо, и вместо тучи досягнул дальше воздуха, находящагося над облаками. И это вполне естественно: ведь человеку по Христу надлежало настолько победить Моисея, насколько Евангелие превосходит закон.

А о богоявлениях и богоглаголаниях, и как от уз он освобождался и в унынии, воодушевлялся, при чем Бог давал ему откровения и во сне и на яву, – нужно ли и говорить, когда он сам не скрыл этой своей благодати, но всем вообще ясно открыл, сказав: «вы ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне» (2Кор.13:3)... Ибо тогда как другие – из пророковъ-ли, или из апостолов – имели действия¹² свыше в определенные сроки и временно, – и иногда им соприсутствовало Божество, а иногда – и нет: божественный сей (Павел), раз став избранным храмом Бога, назначенным для обитания Его, всегда имел Христа и руководителем (своих) намерений, и учителем в речах, и пособником в делах. И Иоанн Зеведеев казался великим, потому что, пользуясь большим перед другими учениками дерзновением пред Господом, возлежал на персях Его (Ин.13:23), и за то в особенности славится у всех. Сей же (Павел) не по справедливости ли должен бы (по-видимому) считаться даже выше человека, когда он не телеснаго Иисуса¹³, но чуждое плоти Слово ежедневно носил в себе, представив себя Создателю сосудом благопотребным и чистым? Много разнообразнаго можно было бы сказать, что сей божественный, научая весь мир, и говорил и делал – на земле и море, в судилищах, на площадях, среди народа, в собраниях, в дворцах царских: но я добровольно опускаю это за многочисленностью: ибо я предположил не описание подвигов его составить, так чтобы ничего не пропустить, но похвалу воздать, и притом – насколько достает моих сил. Об одном только последнем (подвиге) упомянув, я окончу речь.

После того, как исходил он всю вселенную и, поставив слово на свещнике, возжег великий огонь евангельскаго знания, – достиг он Рима, как царствующаго града, дабы, научив и убедив владычествующих над всеми людьми и соделав их учениками, он мог бы с тем большею силою действовать своею проповедью на других людей. Нашедши же и Петра здесь, делателя столь же усерднаго, и соединившись в некую священную и боговдохновенную чету, учил он подзаконных в синагогах, а язычников присоединял на площадях: и разнообразным был он учителем благ, раскрывая познание Бога чистое и неложное, давая в закон точныя правила нравственной добродетели, изгоняя далеко от людей пляски и пьянство и всякое вообще необузданное сладострастие, которому чрезмерно подвержен был и народ весь и царь тогдашний. Сильно тронуло Нерона введение превосходнейшаго целомудреннаго образа жизни. Он более жалел о прекращении удовольствия, чем если бы кто лишил его самаго царства; ибо он, как едва ли кто другой, был изобретателем наслаждений, любителем роскоши и веселья, малодушным и изнеженным, начальником блудниц, а не царем мужчин. Да и как мог властвовать над другими тот, кто не научился управлять самим собою? Одну положил он себе заботу, как бы истребить из города учителя благочестия и целомудрия. И поревновав Ироду в этой мысли, заключает апостолов в темницу, как тот – Иоанна; и имея по сходству другую Иродиаду, – необузданное и сладострастное настроение, искавшее главы Петра и Павла, – обоих увенчал он венцем мученическим, одного пригвоздив к дереву, у Павла же отсекши голову, а нам и (всему) миру оставив страдание святых, поводом для торжества и столь великаго праздника.

Вот что принес нам, о Треблаженные, ежегодный обычай, возвещающий вас повсюду, как общих всей вселенной подвижников, и улучшающий мысли людей вашим чествованием, ибо чествуемая добродетель возбуждает многих к соревнованию, – во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава во веки. Аминь.