Блаженный Аврелий Августин
Письмо 258. К Марциану
От переводчика: Письмо блаженного Августина к Марциану (Ер. 258) относится к тому роду посланий, которые представляют интерес не как исторический источник, а как свидетельство развития взглядов Августина на какой-либо вопрос, в данном случае – на вопрос о дружбе. По этой теме есть уже немало исследований; важнейшие из них приведены в библиографиях при статьях «Amicitia» (I. Hadot) и "Caritas" (D. Dideberg) в Augustinus-Lexicon (Augustinus-Lexicon. V. I. Basel. 1986–1994. Sp. 293, 741–3), в том числе специальные исследования о теме дружбы в письмах блаженного Августина и о влиянии на Августина сочинений Цицерона. Дополнить эти библиографии можно содержательной статьей Л. Ф. Пиццолато о взаимодействии и взаимопроникновении дружбы и христианской любви у блаженного Августина (Pizzolato L.F. Interazione е compenetrazione di amicizia e carita in sant'Agostino // Forma Futuri. Studi in onore del cardinale Michele Pellegrino. Torino, 1975. P. 856–867).
О Марциане известно только то, что содержится в данном письме. Письмо не датировано.
Основная идея письма: только общность христианской веры делает дружбу между людьми истинной. Рассуждение блаженного Августина строго логично и строится на Цицероновом определении дружбы, которое в конце письма неожиданно связывается с двумя евангельскими заповедями (о любви к Богу и ближнему): согласно Цицероновому определению, дружба основывается на согласии в делах божественных и человеческих, а две главные евангельские заповеди как раз и требуют любви к Богу и ближнему. Способность к таким сопоставлениям во многом объясняет оригинальность и убедительность аргументации блаженного Августина и в его экзегетических проповедях, где на основании тонко подмеченного структурного подобия он сопоставляет и высказывания, и образы.
Обращает на себя внимание ссылка на четвертую эклогу Вергилия, которую блаженный Августин воспринимает в общем русле раннехристианской мысли как мессианское пророчество (точнее, не саму эклогу, а пророчество Сивиллы).
* * *
Досточтимого господина, во Христе многовозлюбленного и желанного брата Марциана Августин приветствует о Господе.
1. Я оторвал, или скорее похитил и как бы даже выкрал себя самого у множества своих занятий, чтобы написать тебе, старейшему моему другу, который, впрочем, стал мне другом только тогда, когда обрел я тебя во Христе. Ты, конечно, знаешь, как определил дружбу «красноречия славный создатель римского Туллий» (как его назвал некто1). Он сказал, и в высшей степени верно сказал: «Дружба есть согласие в делах человеческих и Божественных при взаимном благожелательстве и любви»2.
Ты же, дражайший мой, в делах человеческих имел со мною согласие в былые дни, когда я стремился наслаждаться ими так, как свойственно низкой толпе, и своим одобрением ты наставлял мои паруса к достижению того, чего мне теперь стыдно, и даже в первых рядах тогдашних моих почитателей надувал паруса моих вожделений ветром похвалы. При том по части дел Божественных, в которых мне тогда еще не воссияла истина, то есть со стороны гораздо более важной части своего определения, дружба наша хромала: только в человеческих, но не в Божественных делах было у нас согласие при взаимных благожелательстве и любви.
2. И после того, как я отстал от тех страстей, ты, твердый в своем благорасположении, желал мне быть здоровым смертным здоровьем и счастливым тем земным благополучием, к которому обыкновенно стремится мир. Тем самым ты и тогда соблюдал благожелательное и дружеское согласие со мною. Поэтому какими словами могу я объяснить тебе свою радость теперь, когда тот, кто долгое время был мне другом, стал мне истинным другом! Ибо теперь прибавилось согласие и в Божественных делах, потому что ты, который проводил со мною в приятнейшем благоволении временную жизнь, присоединился ко мне в надежде жизни вечной. Теперь и в человеческих делах между нами нет никакого разногласия, так как мы оцениваем их соответственно нашему знанию дел Божественных, так, чтобы не уделять человеческим делам больше, чем требует справедливая мера, и чтобы несправедливым небрежением к ним не нанести оскорбления их Творцу, Господу всего небесного и земного. Именно оттого и получается, что, если между друзьями нет согласия в Божественных делах, между ними не может быть полного и истинного согласия и в человеческих: тот, кто презирает Божественное, неизбежно оценивает человеческое иначе, чем подобает, и тот, кто не любит Создателя человека, не научился правильно любить человека. Поэтому я не говорю: «Ты теперь мне вполне друг, а тогда был только отчасти,» – как показывает рассуждение, и отчасти ты не был мне другом тогда, когда не имел со мною истинного согласия даже в человеческих делах. В самом деле, ты не был мне союзником в Божественных делах, в соответствии с которыми оцениваются и человеческие, ни тогда, когда я сам был далек от них, ни тогда, когда у меня уже появился к ним какой-то вкус, а ты все еще питал к ним сильное отвращение.
3. Однако не хочу, чтобы ты сердился на меня и чтобы тебе показалось нелепым, что в то время, когда я распалялся желанием суеты мира сего, ты, хотя, казалось, и любил меня весьма, другом мне не был: я ведь и сам себе не был другом, но скорее врагом. Я любил тогда неправду, а Священное Писание истинно (ибо боговдохновенно) говорит: «Любящий неправду ненавидит свою душу»3. А раз я ненавидел свою душу, как мог мне быть настоящим другом тот, кто мне желал того, в чем я сам от себя страдал, как от недруга? Когда же человеколюбие и благодать Спасителя нашего воссияла во мне не по заслугам моим, а по Его милости4, мог ли ты быть мне другом, если совершенно не знал источника чаемого мною блаженства и не любил меня в том, в чем я стал сам себе хотя немного другом.
4. Поэтому благодарение Богу, что Он изволил сделать тебя наконец моим другом: теперь между нами «согласие в делах Божественных и человеческих при взаимном благожелательстве и любви» во Христе Иисусе Господе нашем, истиннейшем Мире нашем. Все Божественные проповедания Он заключил в двух заповедях, когда сказал: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душой твоей и всем помышлением твоим», – и еще: «Возлюби ближнего твоего, как себя самого; на этих двух заповедях утверждается весь закон и пророки»5. В первом из них – согласие при доброжелательстве и любви в делах Божественных, во второй – в человеческих. Если ты вместе со мной будешь упорно держаться обеих, наша дружба будет истинной и вечной и будет нас соединять не только друг с другом, но и с Самим Господом.
5. А чтобы это исполнилось, побуждаю твою честь и благоразумие теперь принять также и таинства верных: это и возрасту твоему приличествует6, и нравам твоим, я уверен, соответствует. Вспомни, как ты напутствовал меня стихом Теренция, пусть комедийным, но весьма метким и уместным:
«День приносит жизнь иную, нравов требует иных»7.
Если ты сказал эти слова искренно (а у меня нет основания сомневаться в твоей правдивости), то, конечно, ты проводишь жизнь так, что достоин принять отпущение былых грехов в спасительном крещении. Ибо только Господу Иисусу Христу может человеческий род сказать:
«В царство твое, если след преступлений остался от наших, Силу утратят они и земли от страха избавят»8.
По признанию Вергилия, он заимствовал эти слова из «Кумского вещания»9, то есть у Сивиллы; ибо, возможно, и эта пророчица слышала духом что-то о единственном Спасителе, что и должна была возвестить.
Вот что я, много ли, мало ли, смог при своей занятости написать тебе, досточтимый господин, во Христе многовозлюбленный и желанный брат. С нетерпением жду твоего ответа и теперь уже жажду услышать, что ты внес свое имя в список соискателей крещения или собираешься внести.
Господь Бог, в Которого ты уверовал, да хранит тебя здесь и в будущем веке, досточтимый господин и во Христе многовозлюбленный и желанный брат.