Феодорит Кирский Десять глав о промысле

Слово 1. Доказательство Промысла, заимствованное из рассмотрения неба, луны и сонма звезд

С самою природою вложен в людей закон, чтобы дети заступались за обиженных отцов и слуги за господ, также граждане подвергали себя опасности за одолеваемые врагами города, одним словом, чтобы облагодетельствованные, по мере сил, воздавали долг свой благодетелям.

Видим же, что и царя, который подданными, управляет прямодушно и справедливо, и власть срастворяет кротостию, и щитоносцы и копьеносцы его защищают на войне усердно.

И никто да не делает мне неосновательного возражения, да не уличает слова моего во лжи, выставляя на вид отцеубийц, людей негодных, предателей, мучителей.

У нас речь о соблюдающих закон; тех же привыкли мы называть неблагодарными и преступниками; и они понесут достойное за свои проступки наказание.

Если же сама природа узаконивает подвергать себя опасности детям за отцов, слугам за господ, гражданам за города, оруженосцам за царей; тем паче и свято, и справедливо нам, которые созданы и спасены Богом, не словом только подвизаться за Бога, но даже принять самую мучительную смерть; потому что Бог и отцов к нам ближе (по Его милости называются и они отцами); и господство принадлежит Ему в смысле, более собственном, нежели господам (Его господство над рабами – по естеству, а не по несчастному какому-либо случаю); и Он надежнее всякой стены (стена, будь она адамантовая, есть дело рук человеческих, и если устоит против стенобитных орудий, то не избежит рук времени, а Бог нескончаем и вечен, вседостаточен для всякого охранения и ограждения); и царей Он столько царственнее, сколько вечно сущее, сравниваемое с сотворенным и тленным, оказывает в себе безмерное превосходство (Бог всегда существует, и с самым бытием нераздельно Его могущество, а царь от Него заимствует и бытие, и могущество, и могущество его и ненадолго и над немногими, а не над всеми, причастными того же естества). Итак, Поелику Бог и отцов к нам ближе, и господ господственнее, и всяких благодетелей промыслительнее, и всякой стены надежнее, и всех царей безмерно царственнее, то справедливость требует, чтобы мы, от Него приявшие бытие и причастившиеся благобытия, ополчили уста свои против устен, отваживающихся хулить Его, и словом благочестия поражали слово злочестия; не с тою мыслию, что мы окажем сим помощь свою имеющему в ней нужду (Творец всех ни в чем не нуждается, не требует помощи от уст скудельных, но похваляет уста Его песнословящие, вознаграждает уста за Него подвизающиеся, увенчивает уста, обличающие ложь); но с тою мыслию, что выразим тем свою к Нему преданность, и если мы в силах, низложим дерзость подобных нам рабов, а если не в силах, то, по крайней мере, изобличим ее и соделаем явною для незнающих. Полчища предающихся злочестию многочисленны и разнообразны, и стрелы хулы различны; потому что ложь многочастна и разновидна, а лепота истины проста. Так толпа пиитов, разделив Божество в понятии на множество, срастворив ложь приятным баснословием и как бы приготовив некий раствор, упоила людей прелестию многобожия. Другая же толпа, ограничив любомудрие белым плащом, длинною бородою и не остриженными на голове волосами и усматривая, как смешно богословие пиитов, измыслила иные стези заблуждения, ведущие в одну с пиитами бездну; потому что одни срамные сказания пиитов о богах прикрыли изяществом слова и тонкостию мыслей, другие же придали божеские именования страстям: удовольствие наименовали Афродитою, раздражительность – Аресом, упоение – Дионисом, татьбу – Гермесом, благоразумие – Афиной, и все сему подобное передавая с надменным челом и с аттическим сладкоречием, многих людей ввели в другой по виду обман. Обещавшиеся любомудрствовать, своею наружностию приобретающие себе общее у всех почтение, требующие владычества над страстями, заставили и убедили людей поклоняться страстям, так что обуздатель страстей, самовластитель ум, стал несмысленно приносить жертвы похоти, раздражительности, татьбе, пьянству и другим страстям. А еще иные, будучи не в состоянии представлять в мысли что-либо кроме видимого, но заключив ум в одном чувственном, назвали богами, что подлежит зрению очей; и досточтимое имя, приводящее в трепет слышащих оное, одни придали стихиям, а другие – их частям. Одни утверждали, что мир произошел самослучайно, другие вместо одного мира вообразили многие миры. Одни говорили, что вовсе нет Божества, другие, что, хотя и есть, но не имеет попечения ни о чем существующем, иные же, что, хотя и имеет попечение, но весьма малое, и промысл ограничивается луною, остальная же часть мира влечется неизвестно чем, принужденная покорствовать необходимой судьбе. Даже и из тех, которые носят на себе имя христиан, иные прямо восстают против догматов истины. Ибо одни рассекают нерожденное на три части, и одну называют добром, другую – злом, третью – правдою; другие изображают словом два нерожденные начала, прямо одно другому противоположные; иные же дают слово противоборствовать сим злочестивым учениям и измышляют новый путь злочестия. Ибо Единородное Божие Слово, исповедуя Сыном, как создание сопричисляют к твари, и Творца ставят наряду с тварию, и Духа Святаго злочестивым словом своим исключают из естества Божия. А иные, потеряв прямой путь и не восхотев идти по следам предшественников, иным образом удалились от истины. Одни вовсе отрицали совершившееся ради нас домостроительство; другие же исповедуют, что Бог Слово, хотя вочеловечился, но воспринял на Себя одно тело. Иные восприятую плоть называют одушевленною, но отрицают, чтобы в ней была словесная и разумная душа, в доказательство сего принимая, может быть, собственное свое неразумие; тогда как мы не знаем никакой другой в человеке души, кроме разумной и безсмертной.

Но на сей раз оставляем всех прочих; потому что слово, как бывает и во время битвы, не может бросать стрел обличения вдруг во всех. Поэтому все другие полчища злочестивых пусть остаются в покое; изведши же на среду один полк нападающих на Промысл Божий, – его будем поражать обличениями, его постараемся привести в расстройство, пробиться сквозь густые ряды его, увести из него пленников «и пленяюще всяк разум в послушание Христово» (2Кор.10:5). Прочее же соборище злочестивых пусть остается в ряду зрителей и смотрит на сию борьбу. Ибо, вероятно, каждый из оных рядов не потребует особенного с ним состязания; но увидев поражение одних и уразумев силу истины, и прочие перейдут на сторону истины. А может быть, слово сие, идя медленным шагом, затронет и тех, кто ныне слушает и кто впоследствии будет читать. Поэтому, облекшись во всеоружие Духа, «в броня правды, и обувше нозе во уготование благовествования мира: над всеми же восприимше щит веры... и меч духовный, иже есть глагол Божий» (Еф.6:14–17), вступим в борьбу, и да возгремит божественная труба в подкрепление немощи нашей. Мы же, став у самой ограды, спросим противников, почему прекословят они учению о Промысле, и притом, когда сами говорят, что есть у них Творец, потому что к ним теперь будет слово наше.

По какой причине ввергаетесь в это нечестие? Что из видимого вами кажется неблагообразным? Что из сотворенного усматриваете безпорядочным? В какой части творения недостает стройности? В какой есть недостаток красоты или величия? Какая часть твари несоразмерным движением своим породила у вас сие нечестие? Теперь, по крайней мере, если не хотели прежде, рассмотрите естество, положение, порядок, состояние, движение, соразмерность, стройность, изящество, красоту, величину, пользу, приятность, разнообразие, изменение, потом возвращение в прежний вид и всякое, возможное только в тленном, постоянство. Смотрите, как Божий Промысл из каждой части творения сам приникает на вас, дает себя видеть, вещает и едва не вопиет вам самою действительностию, и заграждает дерзкие уста ваши, и обуздывает необузданный язык ваш. Смотрите, он виден в небе и в небесных светилах, т.е. в солнце, луне и звездах; виден в воздухе, в облаках и на суше, и на море – во всем, что на земле; виден в растениях, злаках и семенах; виден в животных словесных и безсловесных, ходящих, летающих и плавающих, пресмыкающихся, водоземных, кротких и свирепых, ручных и неукротимых.

Рассудите сами с собою: кто поддерживает небесные своды? Как столько тысяч лет небо пребыло не стареющимся и никакой перемены не произвело в нем время, хотя по природе небо удобоизменимо, как поучает блаженный Давид. «Та погибнут», – говорит он о небесах, – «Ты же пребываеши: и вся яко риза обетшают, и яко одежду свиеши я, и изменятся. Ты же тойжде еси, и лета Твоя не оскудеют» (Пс.101:27–28). Однако же, имея удобоизменимую и тленную сущность, пребыло оно в одинаковом состоянии, поддерживаемое словом Сотворшего; потому что создавшее его Слово хранит и поддерживает его и, пока угодно сему Слову, дает ему постоянство и прочность. Посему-то проносится по небу огонь, (разумею солнце, луну и прочие светила), но в продолжение стольких годовых круговращений оно не расплавляется, не иссыхает, не сгорает, хотя огненное естество прияло от Сотворшего силу производить все это, потому что золото, серебро, медь, свинец, олово, воск, смолу и все сему подобное огонь плавит и разрушает, превращает в естество текучее, а грязь и водами наполненные болота, истощив их влажность, сушит, камни же разваряет, отнимает у них твердость, и самое плотное естество превращает в прах; наконец, дерева, траву, солому мгновенно сожигает. Но ничего подобного не претерпевает небо, потому что все это обилие огня не расплавляет его кристалловидного состава, не портит гладкости, не делает впадин на шарообразной поверхности; напротив того, в какое состояние приведено оно вначале, такое и сохраняет до конца. «Поставивый небо яко камару, Тот, Кто и простер е, яко скинию обитати» (Ис.40:22), – привел в содружество естества противоположные. И естество огненное не угашается множеством вод, кристалловидный, или воздушный, или облачный состав неба не тает и не повреждается при чрезмерном обилии огня, но огонь и вода, оставаясь в соседстве друг с другом, скрывают враждебные силы и, покорившись Слову Сотворшего, навек заключили между собою дружество; и хотя не одушевлены, не имеют правителя ума, однако же неизменно сохраняют первоначальный устав. Ибо Творец правит тварию; будучи Сам и кораблестроителем и производителем вещества, не оставляет без управления устроенной Им ладьи, вместе и вещество Он создал, и ладью соорудил, и не перестает править кормилом. О сем свидетельствуют круг стольких лет и самое продолжительное время, которые не повредили ладьи, но целою и неприкосновенною представляют ее не только первым, но и поздним родам.

А теперь, когда увидел ты, друг, в небе являемый Божий Промысл, поведем тебя к обозрению прочих частей твари и, как детей, начинающих только ходить, взяв за руку, заставим обойти постепенно все творение. Поэтому сойди с неба, как бы на первую некую ступень – к солнцу; не бойся попаления, но взойди и осматривай; не сожжет оно тебя, исполненного благопризнательности к Творцу, но укажет тебе Зиждителя, Который повелевает ему силу естества употреблять на противоположное действие. Огонь по природе обыкновенно стремится вверх, как вода течет по скату вниз. Невозможно, как воду провести из-под горы на вершину горы, так заставить огонь обратить пламень свой вниз; но если кто, держа свечу или факел, тысячу раз употребит усилие оборачивать рукою вниз, пламень снова подниматься будет вверх и устремляться к держащей свечу руке, и не переменит стремления, какое получил в начале, но верным останется уставам естества. Творцу же все нетрудно. Что не послушно твоей руке, то покорно мановениям Зиждителя. И можем видеть, что солнце, луна и сонм звезд хребет свой обращают к небу, а лучи свои издают вниз, потому что они служебны Сотворшему и устав Создавшего – для них естество. Тебе не покоряется естество огня и не оставляет свойственной ему деятельности, потому что сослужебно тебе; повинуясь же мановениям Творца, оно изменяется, и естество, стремящееся вверх, делается устремляющимся вниз. Так и водное естество, текучее и не имеющее плотности, Творец возводит и возносит ввыспрь и, привлекая снизу, ставит среди неба и земли, не подпираемое, но подъемлемое и держимое единым словом.

Но пока удержись от желания услышать что-либо об облаках и от охоты идти вперед, не научившись еще ходить: постепенно же, обходя тварь, изучай стезю благочестия. Но и здесь усматривай Божий Промысл, который бодрствует над солнцем, луною и другими светилами и как бы гласом каким повелевает им освещать людей, и не просто освещать, но вместе служить к разделению времени; потому что солнце, восходя, производит день, а заходя и как бы скрываясь, уступает место ночи, темноту которой Зиждитель растворяет светом луны и звезд. И можешь видеть, что как бы брат и сестра (разумею день и ночь), на потребу людям друг у друга берут взаем время и с благодарностию опять возвращают назад. С прохождением зимы и с первыми лучами весны, когда у людей всего более трудов по промышленности, путешествий, отлучек, отправлений из пристаней, когда море делается спокойным и свободным от зимней суровости, земля, украшаясь жатвами, призывает земледельца к прилежной работе, а растения приглашают садовника к обрезыванию, орошению и к окапыванию заступом, тогда день берет взаем у ночи, увеличивая для людей время деятельности, берет же понемногу, чтобы внезапным приращением не сделать вреда пользующимся; потому что внезапно увеличенный труд крайне вреден телам, долгое время остававшимся в недеятельности. Поэтому-то день понемногу принимает приращение. Когда же лето достигает средины, заем прекращается и немедленно начинается уплата; и она не в один производится день, но также понемногу, как было взимаемо, и возвращается, что взято. Потом осенью, когда день сделается равным ночи, не стыдится он умаляться, никак не соглашается удержать что-либо принадлежащее сестре, трудящейся с ним под одним игом, но, пока не уплатит всего долга, не перестает убывать и оказывать долговременную услугу людям, потому что, когда, по причине стужи, дождя, грязи, принуждены бывают оставаться дома, ночь для них приятнее дня, а есть и такие, что, когда ночь сделается столько длинною, не знают сытости в отдохновении, но негодуют, увидев рассвет утра. Так и ночь, взяв долг, не отказывается дать снова взаем.

Так во днях и ночах проходит вся наша жизнь, и ночь доставляет людям не меньшую пользу, как и день. И, во-первых, разность тьмы и света делает для нас более приятным и восхитительным свет. Поэтому утро вожделеннее для нас полудня. Пресытившись светом в продолжение дня, имеем нужду в ночном упокоении. Потом, пока длится ночь, пресыщение наше проходит, и свет снова делается для нас любезным. Так, и трудами насытившись в продолжение дня, утомленное тело успокаиваем ночью и, хорошо уврачевав его постелью, сном, тишиною, на заре, как обновленное, опять посвящаем на дела. Столько великой пользы доставляет нам ночь. В продолжение ее успокаивается наемник и слуга имеет отдых от трудов. Ночь и ее темнота даже крайне трудолюбивых заставляет прекращать работу. Уважали ее нередко и сражающиеся: побеждающие и преследующие противников, увидев приближение ночи, прекращали преследование и спасающимся бегством позволяли бежать с меньшею скоростию. Ночь, как людей собирает в домы и приносит им сладкий сон, так зверей выводит на добычу и придает им смелость искать себе корма. За сие-то великий Давид, песнословя Бога всяческих, взывает: «Сотворил есть луну во времена: солнце позна запад свой. Положил еси тму, и бысть нощь, в нейже пройдут вси зверие дубравнии, скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе. Возсия солнце, и собрашася, и в ложах своих лягут. Изыдет человек на дело свое и на делание свое до вечера» (Пс.103:19–23). Посему ночь доставляет и ту пользу, что и людей упокоевает, и зверям дает небоязненно снискивать себе пищу.

Но, может быть, кто-либо из отрицающих Промысл скажет: «Для чего созданы звери? Какая от них польза людям?». Но что и в рассуждении сего можно сказать в доказательство Промысла, то найдет себе место в слове о зверях; а до тех пор пусть наше слово идет своим путем. Поэтому, думаю, и сказанного достаточно к вразумлению, что потребность ночи необходима и крайне полезна людям. Однако же слово сие присовокупит и нечто иное в подтверждение сказанного прежде.

Поелику имеем мы естество смертное и время жизни нашей ограничено, то надобно нам изучать и меры времени. Посему ночь, занимая средину между двух дней, служит к измерению времени. Если бы свет пребывал непрерывно, то не могли бы мы знать годовых круговращений и изучать число месяцев, но казалась бы нам мера всего настоящего века одним днем, чем, как веруем, и будет для нас век ожидаемый, потому что, как научены мы, день оный будет невечерний и совершенно непрерывный. И такой век приличен тем, которые будут безсмертны. В веке же настоящем, по причине естества смертного и временного, имеющим нужду во множестве должно знать меры времени, чтобы, видя течение оного, прилагать попечение о себе самих и быть готовыми к преселению. Посему ночь, по преемству следуя за днем, делается мерою времени и, совершив это семикратно, составляет неделю. Меру же месяца заимствуем от луны, потому что от нее получил он и название, ибо и луну называют месяцем. Луна, возрастая и убывая, делаясь серповидною, половинною, двугорбою, полною и опять принимая вид двугорбой, и потом половинной и серповидной, исполняет число тридцати дней без нескольких часов. А годовой круг познаем не по месяцам только, но и по дням. Ибо при начатии весны солнце, совершая путь по самой средине неба, производит равенство дня и ночи. Отсюда подвигаясь в более северные части востока и там восходя, умаляет ночи и приращает дни; сообщая же земле более и более теплоты, приводит в зрелость плоды ее; а достигнув обычных пределов, возвращается с севера к югу. И опять осенью установляет равенство дня и ночи, делается более южным, возвращает ночам, что, заимствовав у них, придавало дням; воздуху предоставляет сгущаться, наполняться облаками и увлаживать всю твердую землю; возвращаясь же отсюда к равноденственному повороту, исполняет годовой круг.

Итак, Поелику знаешь потребность солнца и луны, равномерные преемства ночи и дня и доставляемую тем пользу людям, то обрати внимание и на этот самый приятный и полезный переход годовых времен. Творец не на две равные части разделил годовой круг, не лето только и зиму дал нам, и мы не переходим непосредственно из одной крайности в другую; напротив того, весна и осень, прияв в удел среднее растворение воздуха, составляют средину между стужею и жаром. За чрезмерно влажною и холодною зимою следует не чрезмерно сухое и жаркое лето, но весна, которая, имея часть летней теплоты и зимнего холода, производит прекрасную смесь двух крайностей и, как бы руками какими, взяв две противоположности: холод зимы и жар лета, – сии совершенно враждебные качества приводит в сближение и приязнь. Поэтому, переходя от зимы к лету, идем безпечально, потому что, постепенно удаляясь от зимнего холода и приближаясь к летней теплоте, не терпим никакого вреда от внезапной перемены. Так переходим и от лета к зиме – при посредстве осени, которая не попускает, чтобы две чрезмерные противоположности вдруг к нам прикасались, но срастворяет крайнюю теплоту с крайним холодом, производит новую смесь и понемногу вводит нас в оную крайность. Такова-то попечительность о нас Сотворившего! Так и переменами годовых времен достигает того, что мы не только не терпим скорби, но и чувствуем приятность.

Но, может быть, какой-либо неблагодарный, охуждая то, что совершается так хорошо и устроено так премудро и полезно, скажет: «Для чего бывают перемены года? Какую пользу доставляют нам сии переходы годовых времен?». Но скажи, мудрый и сильный обвинитель Промысла, какие блага получаем мы не чрез них? При начале зимы ввергаем в землю семена; а Научивший нас сему искусству питает их, орошая из облаков, для чего единым словом Своим подъемлет воду морскую, возводит ввыспрь, превращает соленость ее в сладость, делит ее на капли, и испускает на землю то мелкими, то крупными, как ливень ниспадающими каплями, как бы решетом каким просевая сии порождения облаков. Так зимнее время года служит к тому, чтобы пропитать тебя, неблагодарного, чтобы тебе, непризнательному, заготовить на потребу самое необходимое. При начале опять весны земледельцы: одни – образовывают старые виноградные лозы, другие – сажают новые и, взлелеянные теплотою воздуха спешат они оказаться плодоносными. А когда наступает средина лета и солнце сильно нагреет воздух, пшеница призывает земледельца к жатве, грозды чернеют, оливы гнутся от тяжести наливающихся плодов, и созревают разные роды овощей. Наступившая потом осень все это совершенно зрелым передает насадившим, которые, окончив сбор плодов, снова приступают к посеву. Поэтому перестань выказывать свою неблагодарность, стараясь дары Промысла обращать в хулу Промыслу и данными благами уязвлять их Подателя. Во всем сказанном нами дознай Божий Промысл, Который распоряжается и правит тобою, изготовляет тебе обилие всех благ.

Обрати внимание и на природу, положение, порядок звезд, на их разнообразие, приятность, пользу, круговращение, восхождения и захождения. Сотворил их Создатель всяческих не для того только, чтобы освещать ими ночную темноту и в безлунную, ночь доставлять людям потребный свет, но чтобы и руководить путника, указывать путь плавающим, потому что, смотря на них, мореходцы идут непротоптанною стезею и, наблюдая их положение, направляют ладью и достигают желанных пристаней. Поелику водное естество не принимает на себя ни следа от коней, ослов, мсков (мулов. – Ред.) и пешеходов, ни колеи от колесниц, смотря на которые могли бы путешественники несомненно совершать путь, то переплывающим обширные моря Владыка всяческих, как бы некими следами на морских стезях, дал положение звезд. Какое неизреченное человеколюбие! Какая неизглаголанная премудрость! Кто достойно подивится благости, могуществу Божия Промысла, Его благопоспешению в затруднениях, удобоисполнению представляющегося невозможным, величию, легкости дел Его? Подлинно «удивися разум твой от мене, утвердися, не возмогу к нему» (Пс.138:6), воскликну и я. А если и ты послушаешься меня, то возгласишь то же самое, по мере сил воспрославишь Благодетеля и, видя на себе тысячи Его благодеяний, не перестанешь выражать Ему свою признательность.

Но чтобы тебя, начавшего только ходить, заставив совершить дальний путь, не довести до утомления, остановимся пока на сем и оставим тебя рассматривать Божий Промысл, открывающийся в небе и небесных светилах. Ибо, вероятно, по сему руководству сам ты продолжишь рассмотрение и чего ради краткости не коснулось слово, то найдешь из сказанного и воскликнешь с Пророком: «Яко возвеличишася дела Твоя Господи: вся премудростию сотворил еси!» (Пс.103:24). Тебе слава и честь, и поклонение во веки! Аминь.

Слово 2. Доказательство, заимствуемое из рассмотрения воздуха, земли, моря, рек и источников

Не верующие, что есть бразды Промысла, и крайне безрассудно утверждающие, что мир сей – небо и земля – с такою стройностию и в таком порядке движется без Браздодержца, мне кажется, подобны человеку, который сидит на корабле и переплывает море.

Он видит, как кормчий, взявшись за кормило, поворачивает руль, куда нужно: то наклоняет вправо, то обращает влево – и направляет ладью к желаемой им пристани.

Но, утверждая явную ложь и открыто споря против истины, он станет отрицать, что на корабле стоит кормчий, что у ладьи есть руль, что направляется она движением кормила.

Она не сама собою несется, преодолевает стремление волн, преоборает приражение ветров, не имея нужды ни в помощи мореходцев, ни в кормчем, который бы для общей всех пользы отдавал приказы гребцам. Ибо и они, ясно и со всею очевидностию, усматривают, что общий всех Владыка правит созданною Им тварию, все ведет и движет чинно и в порядке, видят надлежащую стройность во всем, что совершается, вместе красоту и пользу в каждом создании, и совокупное проявление той и другой в каждой части создания, и произвольно слепотствуют, лучше же сказать, взирая на это, – предаются безстыдству, приемля дары Промысла, издеваются над тем, что приемлют, и чем пользуются, за то самое восстают против Попечителя. Поэтому если бы пожелали с признательностию выслушать и вчера сказанное нами о небе, солнце, луне и прочих светилах, то и сего было бы достаточно, чтобы убедить их уцеломудриться и прославить Благодетеля. Но чтобы кто из полагающих пределом Промысла луну, утверждающих, что до нее только простирается Промысл, и представляющих оный весьма малозначительным, краткость слова не обратил для себя в повод к хуле, снова низведем тебя, любезный, с неба по воздуху на землю и, как в предыдущий день, водя тебя опять шаг за шагом, покажем, что и в малейших частях твари для желающих быть внимательными и виден, и открыт сей Промысл и, одним словом, все, приявшие естество тварное, и вообще, и в частности, всегда о нем свидетельствуют.

Посему, идя по порядку, исследуем естество воздуха, сколько он тонок и неуловим, как легко разбегается и имеет нужду в чем-либо сдерживающем. Почему Творец всяческих, создав небо и землю, разлил воздух в средине между ними, и сими двумя телами соорудил для него незыблемую стену, а его соделал содейственником жизни для тел одушевленных, пребывающих между небом и землею. Ибо и мы, люди, живем, им дыша, и из животных безсловесных: птицы, пресмыкающиеся, земноводные – его имеют содейственником жизни. А приводимый в движение воздух доставляет нам веяние ветров, сгущаемый же посылает земле из облаков орошение. И свет, его употребляя вместо колесницы, услаждает взоры смотрящих. Воздух, как посредник между солнцем и землею, умеряет сильное действие солнечного луча и, своею влажностию и холодностию ослабляя его сухость и знойность, наслаждение светом делает для нас неболезненным. Но чтобы не почесть тебе воздух виновником сих благ, познай, как и его непомерность сокращает теплота солнца. Ибо никто не вынес бы не умеряемой сею теплотою холодности воздуха; и свидетель сему – зимнее время года, потому что в это время года солнце, удаляясь к южному полюсу и оставляя северные и средние страны, позволяет воздуху невозбранно употреблять в действие силу своего естества. Почему не истощается уже более солнечною теплотою, но, сгущаясь, доходит до преизбыточества, дает из себя проливной дождь, вспенивая его сильным приражением ветров, сгущает в снег и град, и из чистого неба каплющую росу, сгустив легким веянием, своею холодностию превращает в иней и повергает на землю; и сие производит, хотя издали, однако же согреваемый солнцем. Но и из сего можно в точности дознать Божию промыслительность. Поелику много великой пользы от стихий, и сверх пользы, велика их красота и изящество их несказанно, то Всепремудрый устроил так, что от них же бывает и представляющееся нам скорбным, во уверение наше, что они не боги, но создания Божии, так направляемые и путеводимые, как угодно сие Богу. По сей-то причине воздух – этот содейственник нашей жизни, вдыхая который все мы живем, это общее сокровище бедных и надмевающихся богатством, слуг и господ, простолюдинов и царей, которого не больше, чем и бедный, вдыхают украшающиеся багряницею и который в равной мере, сообразно с потребностию в нем, уделен всему естеству человеческому, – этот воздух не только увеселяет нас вдыханием его, дуновением ветра и подаянием дождя, но и безпокоит стужею, научая тем нас, что недостаточно его одного для оживотворения и служения существам живым.

Так и солнце не только веселит нас приражением лучей и учит различию видимых тел, их величин и цветов, но и безпокоит знойным приражением тех же лучей. И если бы Браздодержец вселенной не посылал нам прохладных веяний, приводя в движение воздух, – это солнце, которому поклонялись несмысленные, совершенно попалило бы все, и отъяло бы жизнь у поклоняющихся. Поэтому ни одна из стихий сама по себе не дает жизни, да и все они, срастворенные вместе, без управляющей ими силы, не бывают причиною какого-либо блага. И случается видеть, что иногда воздух был благорастворенный, вовремя ниспосылались земле дожди, солнце не безпокоило своими лучами, не нарушали порядка дуновения ветров, земледельцы тщательно обработали землю, по обычаю вложив в нее семена; но и земля не воздала с признательностию плодов, и род человеческий не пребыл без болезней. Делает же это Правитель всяческих, убеждая нас не возлагать упования на тварь и не ее почитать причиною благ, но веровать в Создателя.

Итак, Поелику видел ты, что воздух пользуется промыслительностию Божиею и по оной в продолжение стольких тысяч лет остается достаточным, не издерживается дышащими живыми существами и не растекается вне объемлющих его собою тел, поведем теперь тебя на землю – сию общую кормительницу, матерь и могилу, – на землю, из которой твое тело скудельное и уста, по видению Даниилову, на Творца «глаголюща великая» (Дан.7:8). Посему, прежде всего прочего, рассмотри ее положение и разнообразную наружность. Не везде на ней пологость и крутизна, но делится она на горы, холмы и долины. Иной видит среди великих долин сгроможденные в высоту холмы и между горами места наклонные и ровные, подобные каким-то морским заливам. И самые горы Творец расставил сообразно с потребностями человека, отделив одну от другой глубокими пропастями, открыл проход зимним водам, и людям устроил удобные пути в местах, по-видимому, не проходимых. И как горы доставляют вещества строительному искусству, так долины воздают за сие жителям гор обилием хлеба. Разнообразие положения не питает только людей, но и услаждает их взоры. Ибо однообразное, обыкновенно, скоро приводит в пресыщение. Скажи же мне, кто украсил так все это? Кто во все это вложил такую силу, что во столько годовых круговращений сокровище не истощилось? Кто все существующее сохраняет незыблемым?

Кто ускоряет течение рек? Кто побуждает источники к порождению вод? Смотри, как здесь бьют они ключом на вершинах гор и лиют токи свои сверху вниз, а там, не при подошве гор являются, но доставляют людям воду из глубоких кладезей. А чтобы не подумал ты, будто бы водное естество само собою стремится вверх, Творец научает тебя самою действительностию, что вода, покорная Божию слову и удобно занимающая верхи гор, когда понуждает ее твое искусство, не восходит и на поверхность долин; напротив того, роешь и углубляешь ты кладези, и пользуешься водою, почерпнутою в глубине, потому что ты такой же, как и стихии, Божий раб, а не творец их. Но Творцу удобно подъять водное естество не только на верх горы, но и в воздушное пространство. Ему удобно воду горькую усладить, разрешенную связать, связанную разрешить, непрерывно лиющуюся разделить, текущую остановить, обычно стремящуюся вниз заставить течь вверх и холодную согреть без огня. И делает Он это для тебя, неблагодарного, чтобы ты мог пользоваться сими нерукотворенными теплыми водами и врачевать ими телесные недуги. И это опять уразнообразил Он для тебя приспособительно к противоположным потребностям, потому что одни воды ослабляют напряженные жилы, а другие стягивают и укрепляют расслабленные, одни противодействуют мокротности, другие – черножелчию, иные же иссушают гнойные струпы. Столько пользы предлагает тебе в теплых водах Пекущийся о тебе. А тебя ничто не убеждает удержаться от хулы; напротив того, остаешься ты неблагодарным, злословишь, страждешь одним недугом с манихеем, который, вкушая пищу и питие, злословит, укоряет доставляющих ему это – и жнецов, и хлебопекарей, проклинает разрезывающих хлеб пополам, не соглашается резать сам, но ест разрезанное. Так и ты, наслаждаясь столькими тысячами благ, которые Зиждитель каждый день предлагает тебе в твари, не благодаришь Предлагающего, злословишь, хулишь, утверждая, что не промышляет Он о существах, Им сотворенных.

Смотри же, в какой несправедливости обвиняешь Его, возводя такую клевету. Для чего и сотворил Он, если не хочет иметь попечения о сотворенном? Да и почему не имеет попечения? Потому ли, что, хотя может, но не хочет? Или потому, что, хотя и хочет, но не может? Но что может, свидетельствует о сем все сотворенное. Ибо как произвел бы это величие, эту красоту и стройность видимого, не имея силы, соразмерной изволению? Как привел бы в общение и взаимный союз вещи, не сходящиеся: воду и огонь, день и ночь – и из всего соделал одно стройное и согласное целое, если бы не мог промышлять? Ибо привести в бытие из ничего гораздо важнее, нежели промышлять о существующем. Итак, что может Он, свидетель тому – тварь; а что хочет, о том она же опять свидетельствует. Ибо не другим кем принуждаемый приступил к созиданию и не потому, что имел нужду в твари, произвел ее. Но как благий, Поелику благость Его превосходит всякую меру, восхотел даровать бытие и несуществующим. Оказавший же столько благости к несуществующему вознерадит ли о сотворенном? Ибо невозможно сказать, чтобы позавидовал Он сотворенному, потому что естество Его свободно и от зависти, и от всякой страсти.

Но чтобы еще в большей мере обнаружить безсилие сего нечестия, предложим им несколько вопросов. Скажите, почему позавидовал бы Он твари, от Него получившей бытие? По причине ли величия твари? Но Сам Он не создан, безпределен, не имеет начала и никогда не будет иметь конца, все Собою объемлет и ничем не описуем. В руке Его концы земли и Он измерил «горстию воду и небо пядию и всю землю горстию» (Ис.40:12). Или позавидовал по причине красоты твари? Но Им Самим произведена красота сия. И ни один, даже из самых завистливых людей, построив благолепный и величественный дом, никогда не завидовал ему, но гордится, величается им и сам восхищается, и показывает не видавшим. А сколько красота твари ниже мысленного света Самого Сотворшего, измерит ли это какое-либо слово! Посему видите, до чего простерлось нечестие? Когда самые порочные люди не только не завидуют построенным ими домам, но и крайне ими превозносятся; остается ли еще какая высшая степень нечестия для утверждающего, что источник благости, не возмущаемый никакою страстию, предается зависти? Итак, если и может управлять кормилом твари, и хочет, чтобы тварь наслаждалась всеми благами, то очевидно, что и печется о ней, и бодрствует, и, прияв бразды, правит всяким сотворенным естеством, и ничего не оставляет в небрежении.

А уверившись в этом, перейди еще к морю, рассмотри его ложе, его обширность, разделение на моря меньшие, берега, пристани, лежащие среди моря острова, живущие в нем роды рыб, виды их, телесный склад, разнообразие, приязнь моря с твердою землею, плескание волн и наложенную на них узду Промысла, который не дает им возможности затопить сушу и делает, что волны, устремившись на песчаный берег, устрашаются сих пределов, усматривая там начертанный Божий закон, подобно тому горделивому коню, который, удерживаемый уздою всадника, изгибает шею, отступает назад, и они как бы раскаиваются, что вступили в дело с песком. Можно также видеть, что морем приводятся в дружеское общение отдельные и далеко одна от другой лежащие части суши, потому что Творец, желая самою природою вложить в людей единомыслие, связал их между собою разными потребностями. Морем совершаем дальние путешествия, у других собираем потребное для нас и отдаем им за это необходимое для них. Промыслитель не дозволил каждому уделу земли производить все, потребное людям, чтобы довольство во всем не повредило дружбе, потому что пресыщение высокомерно и порождает неурядицу. Поэтому-то средину обитаемой земли покрывает море и, разделенное на тысячи заливов, подобно торжищу в большом каком-либо городе, предлагает нам всякое обилие необходимого, приемлет на себя множество продавцов и покупщиков, пересылает их от одного места в другое и оттуда – опять в то же место. Поелику совершать путешествия по твердой земле трудно, а сверх трудности даже и невозможно посредством оных удовлетворить всякой нужде, то простирает хребет свой море, приемлет на него и малые, и большие ладьи и относит, кому нужно, огромный и необходимый груз. Ибо видим, что груз одного корабля переносят на себе многие тысячи вьючных животных. Но чтобы совершающие путь свой морем не огорчались продолжительностию, Творец, как некие гостиницы, поставил на нем острова, где путники пристают, отдыхают, закупают потребное для них и снова отправляются, куда лежит им путь. Итак, «усрамися, Сидоне», множества благодеяний, "рече море" (Ис.23:4). Тебе более, нежели Сидону, приличны сии пророческие слова; потому что Сидон, не зная Творца, на многих богов делил Божество и, дробя на части единое поклонение, воздавал оное богам несуществующим, не отрицая Промысла, но приписывая оный тем, которых нет. Сидон не стал бы приносить жертв именуемым у него богами, если бы не был вполне уверен, что они и пользу приносят, и вред отвращают. А ты, освободившись от прелести многобожия, признавая, что все видимые существа суть Божии твари и поклоняясь Творцу их, гонишь Его от сотворенного Им, ставишь где-то вдали от твари и утверждаешь, что необъятный этот мир никем не управляется и, подобно неоснащенной ладье, несется, неизвестно как и куда.

Посему, "усрамися" благодеяний, оказываемых тебе морем, землею, воздухом, солнцем, "усрамися" этого простертого над тобою крова – неба, "усрамися" дани, какую берешь с твари, потому что все, теперь исчисленное, приносит тебе дань и как некую подать платит тем, что тебе потребно: солнце светит, греет, приводя в зрелость земные плоды; луна служит для тебя светильником ночью; звезды, когда ты на суше, показывают тебе ночное время и предозначают перемены годовых времен, а когда ты на море, делаются путеводителями к твердой земле. Воздух, когда вдыхаешь его, прохлаждает врожденную тебе теплоту, а когда дает из себя дождь, питает плоды земледелия; когда производит стужу, прекращает прозябение вверх растений и семян, растительную силу отсылает в корни, и стужею, как неким бичом, гонит вниз стремящееся вверх, убивает пресмыкающихся, вредных растениям и семенам, снабжает тебя породами домашних птиц. Что же должно сказать о плодах, доставляемых землею, источниками, реками, морями? Пользуясь ими, ужели не приводишь себе на память Подателя? Собирая, что приносит тварь, неистовствуешь, безумствуешь, буйствуешь против Творца, не чувствуешь даров, имея их у себя в руках, но болезнуешь прекословием.

Знаю твои возражения, но не помещу их и не дам на них решения в этом слове. Употребив себе в помощь другое слово, намерен я рассмотрением сих возражений доказать оспариваемый тобою Промысл. Поэтому, оставляя тебя здесь, посоветовав насладиться рассмотрением сказанного и отсюда извлечь пользу, воспою Правителя вселенной. Ему подобает слава во веки веков! Аминь.

Слово 3. Доказательство Промысла, заимствуемое из устройства человеческого тела

У кого в добром состоянии тело, те не требуют услуги от врачей, потому что неповрежденное здоровье не имеет нужды в пособии врачевств.

Преодолеваемые же болезнию имеют обыкновение призывать на помощь врачей, и оружие искусства употребляя в содействие против недугов.

Стараются их, как врагов, изгонять из тела, потому что врачебное искусство телу подает помощь, а против болезней действует неприязненно.

Так и тот, у кого душа не изнемогает, но отличается здравием благочестия, не нуждается в наставнических врачевствах.

Одержимые же лукавыми предубеждениями, приявшие в себя недуг мерзких учений и худое расположение долговременностию обратившие для себя в навык, имеют нужду во многих очистительных средствах, которые могли бы выгнать вон это вредное вещество, и души соделать чистыми, а также нуждаются во многих врачевствах, которые бы сильно замыкали и заграждали исходы вещества себе наружу и прекращали болезни сего лукавого порождения.

А как недуг предприемлющих лишить тварь Промысла, есть самый трудный и упорный, то два уже врачевства предложили мы им, срастворив оные из всех частей твари, но чтобы с корнем истребить болезнь сию и совершенно освободить их от этой тяжкой немощи, попытаемся приготовить и подать им и третье врачевство. Входящее же в состав сего врачевства будем заимствовать не на небе, земле и море, не в солнце, луне и прочих светилах, не в воздухе, облаках и ветрах, не в реках, источниках и кладезях, но в самих предприемлющих изрыгать хулу. Ибо получив от Сотворшего уста, чтобы за блага, которыми пользуются, возносить песнопение Подателю, не только не хотят прославить Его, но еще даже сквернят язык свой хулами и бесчестят словесный свой орган.

А и сего одного орудия достаточно к тому, чтобы доказать не только премудрость, но и безмерное человеколюбие Создателя, потому что орудие сие подобно органу, который составлен из медных труб, надувается мехами, приводится в движение перстами художника и издает стройные звуки. Впрочем, не природа у искусства, а искусство у природы научилось, как производить приятные сии звуки, потому что образец для искусства – природа, а искусство – снимок с природы. Посему ты, который приял дар слова, но бесчестишь Почтившего тебя сею честию, рассмотри, как, наподобие мехов, помещены внизу легкие, поднимают же их вверх не ноги человека, а окружающие их в груди мышцы, которые их сжимают и разжимают. Они-то дыхательным горлом возгоняют выдыхаемый воздух, который, будучи сгнетен, отверзает язычок и гортанью устремляется к устам. Слово же человеческое, как правою рукою, действует языком: как к медным трубам в органе, прикладывает его к зубам и легко, с большим удобством заставляет двигаться и скользить вверх и вниз. Сему удобному движению языка содействует лежащая под ним железа, подобно какому-то источнику, издающая из себя влагу. Поелику напряженное движение сушит язык, то нужна для него умеренная влажность, которая бы увлажняла и умягчала его, и движение делала легким. Так, когда слово посредством языка приходит в столкновение с зубами, выдыхаемый воздух, по сказанному, стремится вон, губы ужимаются, внешний воздух стремлением выдыхаемого приводится в стройное сотрясение, тогда образуется членораздельный голос, и выдыхаемый извнутри воздух, уже омраченный, который природа гонит вон, как излишний, делается колесницею слова. Поелику Зиждитель соделал сердце источником природной теплоты, так что из этой части заимствует теплоту целое тело; но, заключая в себе много теплоты, сердце имеет нужду в малом некоем прохлаждении, то Творец естества устроил, что оно охлаждается посредством легких. Легкие посредством дыхательного горла совне вдыхают в себя чистый воздух и посредством гладкой жилы передают левому дуплецу сердца, потому что, как говорят в точности описавшие это, там берет она свое начало. Передав же чистый воздух, те же легкие берут взамен сделавшийся омраченным и его как излишний, посредством дыхательного горла гонят опять вон. И это излишнее и совершенно бесполезное по воле ума, приводящего язык в соразмерное и стройное движение, делается колесницею слова; и что износится из сердца как вредное и изгоняется легкими, то содействует образованию членораздельного голоса. Подлинно, «о, глубина богатства и премудрости и разума Божия» (Рим.11:33)! Подлинно, «кто возглаголет силы Господни, слышаны сотворит вся хвалы Его» (Пс.105:2)? Подлинно, «возвеличишася дела Твоя, Господи: вся премудростию сотворил еси» (Пс.103:24)! Какое слово достаточно к песнословию Создателя? Какое слово удовлетворительно изобразит создание нас самих? Какое слово в состоянии объяснить орудия слова? Кто достиг такой меры в мудрости, чтобы в точности усмотреть премудрость Создателя? А ты, видя это и пользуясь тем, не хочешь прославить Того, Кто виновник всего этого, но обвиняешь еще в нерадении Прилагающего всякое попечение о созданном Им.

Конечно, и сего одного члена достаточно, чтобы доказать попечительность Творца о сем живом существе, потому что, соделав его словесным, сотворил и орудия, необходимые для слова. Подражая сему отчасти, искусство устроило свирели, составило лиры и гусли. Вместо зубов натянуло струны вместо губ употребило медь, а бряцало делается языком для струн. Переход руки от струны, издающей звук тонкий, к струне, издающей звук густой, подражает слову, которое заставляет язык перебегать вверх и вниз. Однако же при всей точности, видимой в искусстве, слушающие, хотя удивляются соразмерности и стройности в игре, но не слышат членораздельных слов, потому что искусство – подражание природе, а природа одна образует членораздельный звук, так как она есть творение Бога, Создателя всяческих. Как искусство подражает живому существу и медь или камень преобразует в человеческий вид: придает сему образу глаза, нос, уста, уши, шею, руки, грудь, чрево, бедра, голени и ноги, но не в силах дать ему чувства, рассудка, произвольного движения. Так лира, гусли и с медными трубами орган при надувании и ударениях издают стройный и складный звук, но членораздельный голос издает первообразный только орган. Ибо орган сей есть творение Самого Создателя, а те все орудия – произведения Создателева образа; потому что человек как образ Творца усиливается уподобляться Творцу, и произведения его подобны теням, стязующимся с действительностию: имеют образ, но лишены самостоятельности. Посему в орудиях, устроенных Зиждителем, усматривая столько Промысла, перестань обвинять Оного в нерадении.

А чтобы и из устройства других членов дознать тебе попечительность о нас Создателя, поведем еще тебя к самому сердцу. Поелику сердце – существеннейшая часть тела, ему вверено владычество над всем телом, то Бог, как некоего царя, ограждает его отовсюду и облагает его крепкою стеною – грудью, чтобы ничто, приражающееся совне, не могло удобно вредить ему. А Поелику оно в непрестанном движении, как источник кровеносных жил, то снизу подостлал под ним как бы мягкую некую постель – клетчатое, губчатое, ноздреватое, из жил сотканное тело легких, а сверху, конусообразную вершину его соделав твердою, наложил перепончатую, непроницаемую и твердую оболочку. Питательное вещество доставляет ему не вдыхаемый только воздух, но и кровь. А кровь, как бы водопроводом каким, привлекается в сердце из частей печени кровеносною трубчатою жилою. Печень же почерпает вещество сие в чреве. И чрево посредством желудка привлекает в себя пищу, изрезанную зубами, истонченную и умягченную губами; а привлекши в себя, прежде всего удерживает, превращает в сок, видоизменяет, преобразует,, переделывает в нечто, подобное себе самому; потом, хорошо переваренную и видоизмененную, правильно отделяет и, что окажется чистого, уступает печени, процеживает и привлекает в себя, а излишнее отвергает и передает кишкам, употребляя в содействие силу самоочищения. Так печень, прияв в себя оказавшееся в пище чистым, не довольствуется произведенным уже очищением и отделением, но, как бы сквозь какие цедилки, снова отделяет и очищает и, как отстой какой, и притом самый густой, по особым каким-то причинам привлекая в себя, селезенка собирает и обращает это в пищу себе. И что чрез меру переварено, приняло в себя желчное свойство и превратилось в желтоватый состав, то принимает в себя желчеприемный сосуд, а жидкое, крайне истонченное, не заключающее в себе питательности, поступает в приемник влажных излишеств. Так оную пищу, соделавшуюся совершенно чистою, уподобившуюся печени и превратившуюся в естество крови, приняв в себя, кровеносная трубчатая жила доставляет потребное сердцу, сама же идет вверх и, разделясь на многие кровеносные жилы, питает грудь, питает плечи и руки, доходит до самых ногтей, огибает шею, объемлет голову, нисходит в нижние задние части тела, в бедра, колена, голени, ноги и, одним словом, обходит всякую часть тела и ни один из живых членов не лишает ее орошения, потому что кровеносные жилы подобны каким-то трубам и водопроводам и к тому предназначены, чтобы орошать тело, почему имеют тонкую прозрачную оболочку, чтобы прилежащие части удобно получали от них пищу; а жилы бьющиеся имеют оболочки не только плотные, но двойные, потому что служат приемниками не крови, но дыхания, дыхание же тонко и истекает удобно.

Посему и здесь усматривай промыслительность Творца. Кровеносные жилы, как доставляющие кровь всем частям тела, устроил Он из перепонок тонких и на самое отверстие их наложил как бы решетчатые какие покровы, потому что кровь густа и для отделения своего имеет нужду в проходах больших. А потому, чтобы не вся изливалась, а только доставляла некоторую влажность прилежащим частям, такого качества устроил для нее сосуды. Жилы же бьющиеся, разливающие повсюду дыхание (так как оно удобно рассевается и легко истекает чрез самые малые части), Зиждитель соткал иным образом и устроил их не из одной только оболочки, но из двух плотных и весьма частых. Сблизил же бьющиеся жилы с кровеносными, чтобы кровь, побуждаемая теплым дыханием, повсюду пробегала. Ибо знал, что застой ее производит охлаждение. Посему-то в некоторых частях те и другие жилы соединил между собою весьма малыми некиими отверстиями, чтобы и кровь в малой некоей мере принимала в себя дыхание, которое бы невольно сообщало ей толчок и понуждало быть в движении, а также и дыхание пользовалось мокротою крови, которая бы орошала, увлажняла его и не дозволяла приходить в совершенную сухость. Какой богач, любящий великолепие, устрояя себе дом, столько заботился когда-либо о водопроводах, придумывал такое множество водотечей, устраивал для увеселения столько водометов и водоемов, как Зиждитель всяческих, созидая сей словесный дом, остенил его таким множеством разных сосудов, доставляющих все потребное? Какой архитектор, ухитряясь сделать, чтобы домы освежались веянием зефира, расширяет так входы для воздуха, как наилучший художник Бог устроил, чтобы омраченный и смрадный воздух выходил из тела вон, а чистый втекал и проходил по всем бьющимся жилам? Какой садовник проводит так водное естество и доставляет орошение корням растений, как Насадивший сие живое растение и Создавший всю тварь неизъяснимым образом кровеносными жилами распространяет орошение на все члены тела?

В рассуждении питания и мы, человеки, ничем не отличается от неодушевленных дерев, потому что, подобно деревам, и мы имеем в нем нужду. Непитаемое дерево вянет и засыхает, и человек, томимый голодом, также теряет всю силу и предается смерти. Посему как дерева, приемля или дождь из облаков, или потоки из рек и источников, посредством корней всасывают влагу, и она питает ветви, кору, сердцевину, рождает листья, производит цвет, и делает, что созревают плоды, так и сие живое существо принимает устами пищу, и уста делаются источником, а пищеприемный проводник, обыкновенно называемый желудком, уподобляется водопроводу. Чрево же, подобно какому-то корню, приняв сию пищу, передает ее печени, как некоей подставке ветвей. Печень же не сама только пользуется для своей потребы, но по всем членам тела разносит сие орошение посредством кровеносных жил. Так питаемое тело в младенцах растет, удлиняется, расширяется и мало-помалу восприемлет надлежащий объем, а как скоро придет в определенную меру, перестает расти, но только питается. Так Творец всяческих печется о нашем естестве, и не только зиждет, но не престает и питать, и не питает только, но прилагает о нас и всякое иное попечение.

Подлинно недоумеваю, как восхвалить мне Творца! Разнообразие промышления Его о нас препобеждает мой ум; всякое слово уступает победу премудрости создания, никто не в состоянии познать устройство тел. И этого одного достаточно для тебя к песнословию Создателя! Не в землю ты смотришь, подобно безсловесным, не на чрево приникаешь взором наподобие свиней. Возведи только взор и усматривай Промысл. Тебя одного из всех животных создал Бог ходящим в прямом положении – на двух ногах, и каждую из них не из одного члена устроил, но составил из трех и связал тремя сочленениями; и одно примкнул к бедру, другим связал в коленах и еще другое вверил пятам. И сочленения стянул крепкими жилами, в мышцы вложил произвольные движения и связи сделал не слишком слабыми, а также не совершенно натянутыми. В последнем случае вовсе было бы отнято всякое движение, а в первом сомкнутые члены стали бы расходиться и скользить один по другому. По сему-то промышлению о тебе Божию и ходишь, и бегаешь, когда хочешь, и имеешь возможность и стать и сесть. Смотри же, и еще новая попечительность о тебе! Чтобы не чувствовать тебе неприятности и не иметь боли, когда сидишь на земле и камне, дана тебе как бы самородная подушка. А ты все так же неблагодарен; не чувствуешь даров, с неистовством и безумием восстаешь против Премудрости, столько о тебе промышляющей!

И пес знает того, кто его кормит: не отойдет прочь, когда он дома, ищет, когда нет его, и как скоро возвращается, выказывает удовольствие, опуская уши, вертя хвостом, выражая покорность, сознавая рабство, провозглашая благодеяние. И все это делает, будучи порабощен безсловесию, лишен всякого разума, только временем, привычкой и частыми благодеяниями научаемый различать знакомого и незнакомого, друга и наветника. А ты – причастник дара слова; тебе дан вождь – ум, который окрылен и быстротечнее всего видимого. Солнце в один день пробегает двойное поприще вселенной, а он в одно мгновение проходит вселенную и представлением касается небес, идет далее, по мере сил, как в зерцале видит Бога, созерцает неисчетные тьмы Ангелов и тысячи Архангелов, любознательно доведывается о том, что под землею, усиливается простереться далее всего этого, но не может; потому что пределом представлению ума служит то, бытие чего дознано им. И его-то имея вождем, правителем, браздодержцем, не чувствуешь ты Божиих даров, не исчисляешь множества благодеяний, но остаешься неблагодарным. И когда столько у тебя учителей, не желаешь изучить начатков Промысла. Смотри, чтобы не остаться тебе без всякого о тебе попечения и опытом не дознать, какая разница между Промыслом, попечительностью и лишением этого.

Теперь, любезный, поведем тебя к другой части человеческого тела. Рассмотри хребтовую кость, которая ведет начало от широкой кости в задней части тела, простирается до выи, подобно твердому столбу, составленному из многих позвонков, и держит на себе чрево, плечи, руки, шею, голову. Поелику Творец совне не обложил чрева ни одною костию, чтобы, принимая пищу, удобно расширялось и достаточную вместительность давало съеденному, то сзади подпирает его хребтовая кость. Ее же сложил Творец из многих костей, чтобы и удобно сгибалась, когда человек хочет нагнуться, и при сгибе не могла ломаться. Питает ее хребтовый мозжечок, имеющий источником головной мозг.

Что же должно сказать о руках, пользу которых провозглашают разнородные искусства? Но о них сделаем упоминание в следующем за сим слове. Посему для него соблюдем и повествование о пользе рук.

Итак, взойди до выи и рассмотри ее устройство. Приведи себе на память столбы, снизу вверх просверленные, в которых много продольных скважин и в средине – самая большая, чрез которую водопроводы поднимают вверх большое количество воды и, распределяя оную, заставляют течь вниз, в другие скважины; и одну часть воды препровождают в южную часть города, другую – в восточную, третью – в западную, и четвертую – в северную. Такую же пользу и выя доставляет человеческому телу. Ибо, как говорил уже я, искусство подражает природе и в своих изобретениях уподобляется ее произведениям. Поэтому шея имеет у себя уста желудка и чреву препровождает пищу и питие; имеет также дыхательное горло, простирающееся от легких до гортани; имеет и кровеносные жилы, и жилы бьющиеся, чрез которые мозг принимает в себя кровь и воздух; питаясь же и возрастая сам, посредством соединенных с ним костей, препровождает хребтовый мозжечок в хребтовую кость, от которой питается весь костяной состав, а также идут нервы самые крепкие, толстые и тонкие, плоские и круглые, служащие к тому, что ими связываются суставы и мышцы получают движущую силу.

Поелику же приходим к самой голове, то смотри, как она, подобно некоей крепости, стоит на виду в граде тела и. как некое богатство и сокровище, за самою крепкою оградою хранит головной мозг, потому что череп, подобно ограде и шлему (у греков подобоименны и череп, и шлем, как устрояемый по подобию черепа), окружая головной мозг, предотвращает, по возможности, угрожающий ему совне вред. Но чтобы мозг, будучи крайне нежен и весьма мягок, при ударении не терпел какого-либо повреждения от костей, которые жестки и упорны, Творец обложил его двумя покровами, которые у врачей называются мозговыми оболочками. И тончайшую, называемую темноцветною, срастил с мозгом, и сделал, что она, весьма близко прилегая к мозгу, может его. сдерживать, но, по чрезвычайной тонкости, не имеет силы поражать, а другую соделал плотною и твердою, и она занимает средину между мозгом и черепом, чтобы не причинять боли мозгу, имея сущность более жесткую, и не терпеть боли от костей, будучи их нежнее. Посему головной мозг, как сказал я, подобно некоему богатству, сохраняется в голове, как в крепости.

Поелику же начальнику стражи – уму – нужны были соглядатаи, которые бы предусматривали и враждебные, и дружественные, движения, то Творец дал и их, и не одному поручил сие наблюдение, но поставил двух стражей и узаконил наблюдать и высматривать одному, что делается на правой стороне, а другому – что на левой. А как и они имели нужду в стражах, в зубчатых стенах, в оградах и частоколе, то и о сем не понерадел Творец сего града, но глазам, которым вверил чувство зрения, наподобие каких-то зубчатых стен и оград, дал в защиту брови, укрываясь под которыми, могут безопасно осматривать и то, что вдали. К сим же зубчатым стенам, подобно некоей крыше, защищающей от падающих сверху дождей, присоединил несколько тонких волос, которые, склонившись к внешней стороне глаза, принимают на себя текущий с чела пот, передают его друг другу, сливают в капли на висках и избавляют глаза от вредных действий пота. Но Поелику стражи имели нужду в полном вооружении, то Творец облек их покровами – веками – и вместо копий и стрел присовокупил ресницы, которые не наклонены подобно бровям (чтобы из защитников не сделаться злоумышленниками) и не по прямой черте простираются вперед (чтобы при смежении век не происходило между ними трения), но наклонены немного наружу, чтобы предотвращать вред от самых мелких тел. Ибо при сильном дуновении ветра приходит в движение не мелкая только, но и крупная пыль, а также соломинки и иное сему подобное. Нападают комары и другие подобные мелкие животные и, увидев ресницы, похожие на частокол, предаются бегству. Так общий всех Зиждитель вооружил и колосья пшеницы; ибо, влагалища зерен обложив остнами, не дозволяет питающимся семенами птицам делать большой слишком вред плоду, но как бы остриями какими приводит в страх и обращает в бегство.

Но может быть, страдая недугом неблагодарности, скажешь: «Что же дано мне преимущественно пред пшеничным колосом?». Тебе же, безумный, на пользу сотворен и колос. Почему же остаешься неблагодарным, когда Бог ради тебя и принадлежащее тебе вооружил твоим же оружием? Ты, неблагодарнейший, сеешь пшеничные семена, а Он орошает, согревает, питает, оберегает, хранит их и предлагает тебе уже созревшими. Ты же, сжав, свезя на гумно, искусно отделив от соломы, очистив от мякины, смолов на жернове, отделив отруби, замесив руками, передав на очаг или в печь, наслаждаешься хлебами и не знаешь Подателя!

Но возвратимся к глазу. Обрати на него внимание, рассмотри, сколько у него оболочек, рассмотри внешнее его благообразие, рассмотри тонкость зрачка, окружающую радугу, которую называем венцом, роговидный кружок, ягодичную плеву, лежащий под нею и проглядывающий сквозь средину ее кристалловидный шар, разлитую вокруг него стекловидную жидкость, сетчатую плеву, железистую основу, на которой держится весь глаз, эту, посредством самого малого сосуда, из головного мозга сообщаемую пищу, и это из глазных кутков истечение излишеств.

Посмотри, сколько цветов один за другим принимает на себя кровь. Сперва была она пищею, измельченная зубами, передана чреву. Чрево придало ей собственный свой цвет и сделало белою; а это, приняв в себя, печень превратила еще в собственный ее цвет. Так, сделавшись настоящею кровью и поступая в головной мозг, снова делается белою, сгущается в кости, слагается в жилы, хотя толстые, но гибкие.

Но усиливаясь исследовать промыслительность Творца, обнаруживающуюся в человеческом теле, поступаю я, может быть, подобно тем, которые предприемлют перечесть песок. Поэтому один, сам с собою займись обозрением по порядку всех чувств: вкуса, обоняния, слуха как одно из них различает запахи, и приятное допускает до себя, а от зловонного отвращается (почему этому чувству и предоставлено отделение головных излишеств). Поелику сие чувство, находясь в верху тела, принимает в себя все поднимающиеся снизу испарения, прилив же их причинил бы великий вред самой главной части, (разумею головной мозг), то Творец всяческих и сего не оставил в небрежении, но устроил в них некие, как в губке или свирели, проходы и как жидким, так и густым излишествам указал путь к нёбу во рту и к ноздрям; и два члена назначил для сих отделений, чтобы вредное, как можно скорее, выходило вон, а для излишеств парообразных и дымных устроил, что они выходят и извергаются в швы черепа. Обрати внимание и на действенность слуха. Смотри, как, принимая в себя тысячи звуков, не пресыщается, не наполняется и не все одинаково приемлет, но умеет различать звуки тонкие и густые, наслаждается благозвучием, отвращается разногласия. С помощию слуха внемлем мы словесам Божиим, с помощию слуха естество наше обучается всякой человеческой науке: грамматике, риторике, софистике, арифметике, врачебному искусству, механике и всему прочему, что только изобрел человеческий род.

Сей-то слух преклонив к словесам нашим, приими врачевство, очищающее душу и избавляющее ее от лукавой хулы. Устрой для слуха двери – разум – и приставь дверника – страх Божий. Будь судиею предлагаемых тебе словес, и придверник пусть отворяет двери для словес благочестивых, а слова хульные, мерзкие, богопротивные отсылает прочь, затворяет для них двери и, как несокрушимый некий запор, приставляет к сим дверям твердость веры. Таким образом, возможно будет и от врагов избавляться, и сохранять душу здравою, когда, внимая словам дружественным и благодетельным, не быв «чешеми слухом», по слову божественного Павла (2Тим.4:3), не преклоняя слуха к словам приятным, но повреждающим разум, а, напротив того, став прямыми и правдивыми судиями того, что говорится, избирая из сего, что приносит пользу, и, по слову Пророка, днем и ночью, ходя и сидя, чтобы то ни было или делая, или терпя, будем выну предзреть пред собою Бога (Пс.15:8). Ему слава и честь, и поклонение во веки! Аминь.

Слово 4. Доказательство Промысла, заимствуемое от устройства человеческих рук и изобретенных человеком искусств

Пророческий голос, как слышу, поет и взывает: «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь» (Пс.18:2).

Но чтобы доносился оттуда такой голос, какой производится дыханием, чрез дыхательное горло изгоняемым в уста, и словом, мерно приближающим язык к зубам, сжимаемыми губами, воздухом, поражаемым и производящим отражение, – сего никто никогда не слыхал из подобных нам людей.

Напротив того, будучи видимо и показуя то величие свое, то красоту свою и служа для людей покровом, небо молча проповедует Творца и язык каждого возбуждает к песнопению. Но, как смотря на дом, который построен весьма искусно, поставлен на крепком основании, у которого углы выведены прямо, при его широте, длине и высоте сохранена соразмерность, окна расположены правильно и в порядке, соблюдено и все прочее, что придает великолепие таким домам, немедленно удивляемся художнику, хотя нет его перед нами; представляем его себе мысленно и все благообразие примечаемого в доме благолепия приписываем его искусству; так, взирая на небо и на это для многого полезное движение небесных светил, не им поклоняемся, но Творца их чествуем возможными для нас песнопениями, и «от величества бо красоты созданий сравнително Рододелатель их познавается» (Прем.13:5). Ибо правильно и справедливо заключаем: если таково величие тварей, то каков Творец? Если такова красота сотворенного, то какова же лепота наилучшего Художника и Творца всяческих? Так «небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь. Так день дни отрыгает глагол, и нощь нощи возвещает разум» (Пс.18:2–3). Не издают они голоса, не произносят устами, но непрерывно следуют друг за другом и друг пред другом служат на пользу людям, и так велегласно взывают, что весь человеческий род слышит их глас. Сказано: «не суть речи, ниже словеса, ихже не слышатся гласи их» (18:4); каждый народ, каждый язык слышит, что проповедует и день, и ночь. Хотя есть различие в языках, но единое естество извлекает из них одну и ту же пользу.

Так, изрекший сие, в другом псалме прославляя Создателя, сказал еще: «удивися разум Твой от мене, утвердися, не возмогу к нему» (138:6). Обратив взор на себя самого, – говорит Пророк, – и на себе остановившись, освободившись от всех внешних мятежей, вознамерился я заняться рассмотрением своего естества, в точности изведать разумную силу души, те познания, которые для нее удобоприемлемы, те искусства, которыми наполнила она жизнь, при помощи которых проводит жизнь приятную и довольную, то множество понятий, которые из себя порождает, ту безмерность их, которую в себе вмещает; как укладывает все это и хранит в раздельности? Как удобно из уложенного берет, что ей угодно? Как распоряжается телом, и глазам поручает различать объемы и цветы, языку вверила давать суд о вкусах и поставила его служить при собственных ее порождениях, а ноздри соделала судилищем запахов, и для слов, приносимых совне, отверзла уши; прочим же членам тела вручила осязательную силу, и им сообщает силу ощущения, а сама восприемлет от них и скорбь, и веселие? Соображая в уме и это, и все тому подобное, видя стечение сих противоположностей для устроения одного живого существа, соединение и сочетание смертного и безсмертного, – говорит Пророк, – препобеждаюсь сим чудом и, не продолжая своего рассмотрения, признаюсь в том, что преодолен, и, провозглашая победу премудрости Создателевой, прославляя Творца, взываю: «удивися разум Твой от мене, утвердися, не возмогу к нему».

В настоящем случае слова сии приличны и нам; пожелавшим изведать премудрость, открывающуюся в устройстве частей человеческого тела, и дознавшим на опыте свое безсилие. Немалую, впрочем, пользу извлекли мы и из недостаточного рассмотрения. Потому что и в самомалейшей части тела увидели блистательно являющую себя Божию промыслительность. Ибо что малоценнее волос? Какая часть тела до такой степени лишена чувствительности? Однако же слово наше показало необходимую потребность и волос. Свидетельствуют это брови и ресницы, свидетельствуют волосы, украшающие и вместе покрывающие голову. Ибо потребность и сих последних дают нам знать не имеющие их на голове. Вначале они стыдятся как лишенные украшения, а потом придумывают другие какие-нибудь покровы, восполняющие потребность волос. И, вероятно, головам у иных быть обнаженными от волос Зиждитель попустил для того, чтобы дознали мы, что Творец, созидая живое существо, промышлял и о волосах. Так, у достигших, наконец, мужества и переступивших возраст отроческий украшает Он бородою как подбородок, так и некоторую часть ланит. – Сначала появляется на них пушок, потом покрывают их небольшие волосы, чтобы самым прибавлением своим показывать разность возрастов и наружностию убеждать, что время оставить детские игры и заняться делами важными. А Поелику женам для подобного научения достаточно болезней при рождении, то Создатель у одних мужей увенчал так ланиты.

Если же кто, научившись прекословить истине, в возражение нам представит произрастание волос и на других частях тела, то да знает, что напрасно он и за них не благодарен. Самородное покрывало наложила природа на те части тела, на которые стараемся налагать покровы рукотворенные. Поэтому у тех, чей рассудок не умеет еще различать добродетели и порока, природа не наложила сего волосяного покрова. А тех, которые начали уже познавать и научились потребности каждого члена, весьма кстати и с прекрасною целию, украсила она сим препоясанием, прикрывая их, как стыдящихся, чего родоначальник Адам в раю не стыдился. Сказано: «беста оба нага, Адам же и жена его, и не стыдястася» (Быт.2:25). Но по нарушении закона, когда пришли в сознание преступления и услышали глас Божий, тогда «сшиста листвие смоковное, и сотвориста себе препоясания» (3:7). Поэтому, строгий обвинитель создания и вместе Промысла, усмотри попечительность Творца и о сих членах. О чем и слышать ты стыдишься, то Создатель творит и одобряет. Ибо сказано: «И виде Бог вся, елика сотвори: и се добра зело» (1:31), и «сотворим ему помощника по нему» (2:18). Таково же и первое Божие благословение: «раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею» (1:28).

Поелику же слово наше, не знаю как, принуждено коснуться и тех членов тела, "их же", по слову божественного Павла, «мним безчестнейших быти» (1Кор.12:23); то смотри, как несказанно человеколюбие Творца. Уста, которым вверено служить слову, принимать пищу и передавать ее чреву, поместил Он близ глаз. А исходу извержений, Поелику может оскорблять взор, отвращать от пищи, исполнять омерзения, не только дал и место вдали от глаз, но даже соделал его совершенно для них невидимым. Посему "усрамися" безмерности Божия человеколюбия, ужаснись несказанной Божией попечительности, видя, как Бог созидает, что ты и назвать стыдишься, видя, как Он промышляет, о чем ты и припоминаешь со стыдом. Поелику видимое в живом существе смертно и как смертное имеет нужду в пище; то по необходимости дал ему и уста, и исходы для извержений, а внутренности изогнул многими кругами, отчего, принимая в себя нужную часть пищи, не вдруг извергают ее, чтобы не часто безпокоила нас потребность пищи для непрестанного восполнения опустевшего. И должно ли перечислять все чудеса природы?

Но время уже нам перейти, наконец, к рукам, упомянув о которых в предыдущий день, обещались мы сегодня объяснить их пользу. Итак, посмотри; они протянуты не больше, сколько нужно, чтобы не сделаться излишним бременем для остального тела, но также и длина их не меньше, чем быть ей надлежало, напротив же того, получили они меру, соответственную делам, для которых даны. На сей конец Создатель разделил руку на три части. Первое сочленение поместил в плечах, а в локте сочленил подплечие и ручной луч, к кисти же примкнул другую оконечность сего луча и, придав к ней предпястие, утвердил в нем пять перстов. Каждый же из них сложил из трех суставов и оконечности их, устроив одни впалыми, а другие шаровидными, во впалые оконечности вложив шаровидные, связал толстыми жилами и, мышцам предоставив свободное движение, облек их тонкою кожею, чтобы жесткость не была препятствием при сгибании суставов. Оконечности перстов на внутренней стороне соделав мягкими, Творец позаботился о безопасности их совне, потому что наложил на них тонкие и широкие ногти с круглыми выпуклостями снаружи. Сделал же их тонкими, чтобы не отягчали нежную плоть оконечностей, став излишним бременем, и вместе широкими, чтобы имели достаточную твердость в трудных работах, поддерживая собою совне мягкость находящейся под ними плоти, а выпуклости их устроил округленными, сим видом предохраняя их от скорого ощущения боли. Ибо в тонких телах, имеющих вид треугольника и четвероугольника, углы весьма ломки.

Львам, медведям, барсам и другим зверям Творец дал когти острые, толстые, длинные и весьма крепкие и снабдил их сим естественным вооружением, потому что безсловесность препятствует им пользоваться искусственным пособием. Человека же, создав словесным и одарив его умом, изобретателем множества наук и искусств, создал без естественного вооружения. Не дал ему звериных когтей, не покрыл ног его копытами. Иначе, как восходить бы ему на лестницы? Как стоять бы ему на тонких стенах, когда переплетает между собою камни и кирпичи и строит себе дом? Как держаться бы копытами на вершине дома? Теперь мягкость и продолговатость ступней и гибкость перстов делают для него движение удобным и стояние безопасным; обнаженными ногами весьма легко ходит он по деревам, смело влезает по тонким ступеням и с большим удобством отправляет множество иных дел. Но человек находит, чем заменить у себя и копыта. Взяв кожу послушного ему животного, при пособии кожевного и сапожного искусства выделывает нечто, по положению, объему, длине и ширине подобное ногам, и облекает их в это, и сим во время хождения предотвращается вредное действие от тел твердых и ослабляется пронзительность тел холодных.

Посему-то Творец этому одному живому существу дал руки, как орудия, приличные существу разумному. Ибо при помощи рук люди пашут землю, нарезывают борозды, влагают в них семена, действуя лопатою или заступом, роют ямы, насаждают дерева; наточив кривой нож, то обрезывают виноградные ветви, видя, что скоро дадут они побеги, и освобождают их от излишнего, то ссекают на ниве колосья, пожинают руками плоды их трудов, связывают в снопы, переносят вязанки на гумно, отделяют зерна от соломы, и опять при содействии рук, солому складывают в стога, а зерна собирают в закрома. Руками же обирают виноград, сбирают маслины, выжимают вино, возращают всякого рода овощи, искусственно разнообразя безчисленные роды плодов, собирают и предлагают их желающим пользоваться.

При помощи рук человеческий ум не только сушу украшает цветущими лугами, волнующимися жатвами, тенистыми рощами, но и море испестрил многими путями и ухитрился сделать, что, непроходимое для всех, покрылось оно многими путниками, потому что, по богоданной мудрости изобретя кораблестроительное искусство, у искусства же кузнечного, измышленного прежде, заимствовав топор, пилу, струг и другие орудия строительного искусства, обделав сими орудиями безплодные дерева, взятые у старшей его сестры – земледелия, и подводную часть положив как бы в некое основание, потом на ней в виде стен сложив ряды брусьев, плотно сомкнув шипами и обмазав смолою, а чрез это преградив воде возможность протекать внутрь, устроил он морскую колесницу – ладью. Но как для упряжи в нее нужны были кони и мски, а их не могла бы носить на себе текучая сущность, то кормчий на корабле премудро устрояет и это, употребив опять в содействие руки. Вместо оглобли построив мачту, наподобие пристяжи прикрепив к ней ветрила, вместо коней и мсков употребляет приражающееся дуновение ветров и их, как резвых коней, подчиняет своей упряжи. А как у ладьи должны быть и вожжи, то им уподобляется кормило, и, держась за него, кормчий, подобно вознице, как бы краем колесницы имея корму, легко туда и сюда обращает ладью и умеет не только искусно править ее, когда дует попутный ветер, но сделать безсильными и безпорядочные порывы ветров и, как неукротимых и необузданных каких коней, сдерживать их уздою. И все это ухищряется делать человеческий ум, употребляя служителями руки. С их помощию и пловец действует веслом, и кормчий правит рулем, и купец складывает купленный груз, и рыболов, производит свою ловлю и невидимую добычу уловляет искусно сплетенными сетями.

Но теперь перейдем с моря на сушу, потому что недостанет времени в точности изобразить каждое искусство. Посему смотри, как все искусства одно у другого заимствуются полезным: строительное у кузнечного заимствует орудие, кузнечное у строительного – жилища, а то и другое у земледелия – пищу, да и земледелие, опять у первых двух – строение жилищ и все содействующее возделыванию земли.

Лучше же сказать, рассмотри, как вначале Творец указал сему живому существу необходимо для него потребное. Ибо откуда узнал человек, как добывать железо, медь, свинец, олово? Кто указал ему среброносные жилы? Кто научил рыть золотоносную землю и указал собирать малые блестки золота? Откуда узнал он состав стекла? Кто наставил его различию песков? Кто научил его, какой песок, как и на сколько времени подвергать действию огня? И сложившийся в плотный состав разделять, а разделенный превращать в плотный, неразделимый состав? Как узнал, употребив в содействие огонь и дуновение воздуха, выделывать из песка разного вида стаканы, фиалы, чаши, бомбилы, амфоры, всякую посуду и сосуды, пригодные для всякой потребы при употреблении пищи и пития? Посему явно, что познание о всем этом получил человек от Творца, что Создавший его вложил в природу его и силы к измышлениям, и способность к изобретению искусств.

Посему-то, беседуя с великим Иовом, изрек: «Кто же дал есть женам ткания мудрость, или испещрения хитрость» (Иов.38:36)? Ибо и это – богоданный подлинно цвет искусства. Хотя со временем соделалось это пренебрегаемым и знание дела отняло славу у изобретателей, однако же если кто захочет рассмотреть все в подробности, то весьма подивится и сему искусству. Ибо состриженную и промытую водою шерсть сперва чешут и делят на тонкие волокна, ютом перебитая шерсть делается клубком. После сего берет ее прядильщица и чистое, состоящее как бы из прямых волокон, отделяет от прочего, из остального же, сложив это вместе, приготовляет уток в основе; потом уже берутся за дело женские руки; выпрядают тонкие нити и, сперва как некие струны натянув порядком в ткацком станке, пропускают сквозь них уток, челноком разделив нити в основе, одни из промежуточных нитей опустив вниз, а другие подняв вверх, а потом устроенными на то орудиями как бы толкая и нажимая уток, производят таким образом ткань.

Кто же достойно подивится мудрости, данной этому живому существу? Как из шерстей или шелковых нитей одного цвета бывают вытканы изображения всякого рода животных, подобия людей, то занимающихся охотой, то молящихся, а также и виды дерев, и весьма многое другое. Подлинно да восхвалят Господа все народы, сподобившиеся такой мудрости и наслаждающиеся столькими благами! Кто сделал, что морская рыба дает краску для шерстей? Кто опять был изобретателем сего искусства, чтобы и естественный вид шерстей облекать в тысячи цветных видов?

Но, может быть, болезнуя неблагодарностью, скажешь: черви выпрядают нити, еще более тонкие, нежели люди? Но и это – дело Божией попечительности. Чтобы ты не высоко думал о мудрости, с какою успеваешь в искусствах всякого рода, и не величался множеством богатства, Благопопечитель посредством червей вразумляет тебя, что не от твоей зависит это силы, а есть дар Божия человеколюбия. Но, давая тебе этот урок, и утешает вместе, чтобы не скорбел ты, уступая над собою победу червям, потому что тебе же предоставляет нити сии и твоему игу подчиняет их делателя.

Ты один из всех живых существ построил красивые города, укрепил их башнями и оградами, устроил прекрасные гостиницы и жилища и пристанями совокупил море с сушею. Но Поелику Творец создал тебя смертным в настоящей жизни, знал, что будешь впадать в болезни (уделом смертного страдания), то научил тебя и врачебному искусству и сим познанием вооружил против страданий. Он научил тебя знать различие невидимых по наружности недугов и по движению бьющихся жил распознавать усиление и ослабление лихорадочного жара, узнавать время начала припадка, высшую его степень и приближение к концу, предусматривать признаки смерти, распознавать род того вещества, которое производит болезнь, и против него употреблять то, что с ним во вражде, влажное иссушать, горячее охлаждать, холодное разжигать и согревать, скопившееся до излишества изгонять вон рвотными и слабительными врачевствами или сечением кровеносных жил. И какое слово обымет или множество недугов, или множество врачеваний? Ибо многое враждебно телесной природе, но и противодействующие тому средства многочисленны; искусство много открыло противоборствующего каждой болезни.

Посему-то Творец повелел земле произращать и многие травы, не только годные, но и негодные для пищи, потому что мы, люди, имеем нужду не в одной только пище, но и во врачевании. Так, одни из трав приготовляем в снедь себе, другие поедают травоядные животные, иные собирают врачи и приготовляют из них целительные врачевства, и вредное в пище делается целебным врачевством. Посему и это да не побуждает тебя к обвинению Промысла; напротив того, все сие уста благопризнательные призывает к хвалению.

Но я, осмелившись пуститься в море мудрости искусств, уподобляюсь тем, которые плывут по морю, отовсюду обуреваются волнами и желают достигнуть суши. Так и я усиливаюсь избегнуть, подобно приражению каких-то волн, скопляющихся у меня мыслей, поспешить к концу, как бы коснуться морского берега.

Поэтому, оставив все прочие искусства, обращаю слово к искусству грамматическому, которое ближе других к разуму и прилично животному словесному. Оно изобрело буквы, определило число их, сопрягло их одни с другими и произвело сочетание слогов. Потом, соединив вместе по два и по три слога, научило чтению слов; сложив же и связав слова, произвело единую стройность речи. Таким образом, тысячи книг наполнились изречениями древних, и одни – изречениями священными, божественными, таинственными, а другие – касающимися внешнего образования. Грамматическое искусство разнообразною мерностию речи, красотою слов, стройностию сочинения, прикрывая баснословное, услаждает слух, а благочестивым служит оружием против питомцев нечестия. С помощию сей науки мы, и отсутствуя, беседуем друг с другом, находясь в расстоянии пути многих дней, когда между нами бывает преградою великое число дневных переходов, при содействии рук посылаем друг другу порождения мысли. Язык – первое орудие слова – остается в бездействии, правая же рука услуживает слову и, водя тростию, начертывает на хартии беседу с другом, и колесницею слова служит уже не язык в устах, но рука, с течением времени навыкшая искусству и обучившаяся точному сочетанию букв.

С сею-то целию Творец дал такое устройство нашим рукам: разделил на пять перстов, четырем противопоставил большой перст. А если бы все персты были расположены наравне, то не было бы возможности производить всякого рода работу. Теперь же, когда большой перст противоположен другим, удобно держим и кисть, и лопату, и заступ, и пилу, и секиру, и молот, и клещи, и всякое другое, какое ни есть, орудие искусства.

Так, усмотрев из сего слова, какого промышления сподобился ты при твоем сотворении, сколько даровал тебе Творец искусств и познаний, необходимых, не просто для жизни, но для жизни счастливой, какую показал великую щедрость в попечении о тебе, каким обилием благ осыпал тебя, чтобы с помощию искусств соделать жизнь для тебя приятною, чтобы не только доставляли они потребное, но даже и то, что сверх потребности, лилось к тебе отовсюду, – отложи неблагодарность твоего языка, научись прославлять Промысл, «повинися Господеви и умоли Его» (Пс.36:7). Научись взывать с Пророком: «удивися разум Твой от мене, утвердися, не возмогу к нему». Ему слава ныне и всегда, во веки! Аминь.

Слово 5. Доказательство Промысла, заимствуемое из подчинения человеку животных безсловесных

Такова попечительность Творца всяческих о роде нашем, ясно знаете вы, друзья и соучастники пира.

Вы не имеете нужды в словесном наставлении, потому что, постоянно приемля от оной потоки благодеяний, по мере сил, возносите песнь Подателю.

Поелику же иные, недугуя великою безчувственностию, не сознают даров Божиих, наслаждаясь богоданными благами, изрыгают неблагодарные речи на Сотворшего.

По необходимости слово наше, с великою скоростию обошедши тварь, изведя на среду естество человеческое, в каждой части, и всей твари, и нашего естества указало весьма явственно обнаруживающийся Божий Промысл.

Это также привело в известность как мудрость, так вместе и пользу не многих только искусств, изобретателем которых стал ум человеческий; но добровольно слово наше преминуло искусства, изобретенные для великолепия и услаждения, разумею искусства: живописное, лепное, ваятельное, литейное, поваренное, изобретения разных печений, а сверх сего искусства, удовлетворяющие непомерной любознательности, разумею: астрономию, геометрию, арифметику, музыку, которой весь труд – пленять и раздражать слух, приводить душу в какое угодно расположение: унылую растворять радостию, а рассеянную делать собранною и мужественною. Сии и подобные сим искусства добровольно преминуло слово, избегая длинноты, заботясь о краткости и предоставляя собственному уму слушателей заняться рассмотрением каждого искусства, потому что в сказанном нетрудно найти основания к уразумению умолченного.

Не умеющие песнословить Благодателя, а навыкшие клеветать на Него скажут, может быть, что изобретение искусств Творец даровал не одному только человеческому естеству. Ибо видим, что самый мелкий род крылатых тварей – пчелы – любят жизнь гражданскую и общественную, по безсилию вооруженные жалом, одна за другою и в порядке выбираются из ульев, несутся по воздуху, облетают рощи, луга, нивы, садятся на цветах, листьях и плодах, собирают что-то подобное пуху и для них полезное, сами себя обременяют ношами, ноши эти кладут себе на сгибы ног и на шею и так возвращаются в ульи. Потом устрояют соты, не нуждаясь ни в линейке, ни в наугольнике, вернее всякого чертежного искусства делают углы, один другому равные, переплеты же стен и разгородки для меда строят весьма тонкие, как бы нитяные и волокнистые, впрочем, тонкими и частыми этими преградами не дают нимало растекаться влажному меду, и вместилища сии наполняют сладкою влагою. Говорят, род человеческий, который делится на учеников и наставников, с великим трудом и продолжительное время усовершается в искусстве, произвел ли что подобное; тогда как трудолюбивый и добротолюбивый этот род пчел, не делясь на наставников и учеников, не учась искусству под бичами и жезлами, по врожденной способности, самоучкою, совершает эту трудную работу; строит соты, наполняет вместилища, не спрашивая ни о мерах, ни о средоточиях, ни об углах? И вместилища наполняет, не выжимая гроздов и не делая вреда другому какому плоду, но почерпая малую часть росы и из этого вырабатывая мед. Итак, из самого обвинения сего составим оправдание, потому что затруднение легко разрешается само собою.

Пчелы этот великий и прекрасный труд, а также превосходный и самый сладкий плод труда приносят в дар человеческому же роду; как служители, понуждаемые законом владычества, выходят они из жилищ, собирают потребное, непрестанно носят на себе тяжести, тщательно занимаются домоводством, влагают медовую влагу, как бы к сокровищу какому прикладывают клейма и печати и, как дань какую и налог, непрестанно отдают людям, как царям. Поэтому что же клевещешь ты, жалкий? Принимая дань, хулишь собирателя дани? И пользуясь чужими трудами, того, кто тебе отдает добытое сими трудами, язвишь неблагодарным словом?

Но ты не плоды их трудолюбия только пожинаешь, а извлекаешь из сего другую пользу. Ибо, во-первых, дознаешь, сколько благ доставляет единомыслие и каких плодов бывает оно содетелем. Рой пчел уподобляется гражданскому обществу. Нет у них ничего собственного, но общее богатство и неделенное имущество, нет у них судебных исков и судилищ, потому что не обижают друг друга, не желают большего, одною работою заняты непрестанно. Почему и трутней, которые не терпят труда, а в праздности истребляют добытое трудом других, гонят вон. Ненавидят многоначалие и народоправление: одного имеют вождя, ему покорствовать приятно для них; все же это и делают, и терпят, не слыша приказов, не читая законов, не ходя к наставникам, потому что у них одна пчела не превосходит другую мудростию и старшая не знает больше младшей, но все, одна другой подобно, выполняют все сказанное выше, не по разумному ведению, но с естеством получив от Творца всяческих это трудолюбие и добротолюбие в работе. А для тебя все это служит полезным уроком. Как разумный, научаешься ты у неразумных гнушаться праздною жизнию, как вредною, усердно же подвизаться в трудах добродетели и отовсюду заимствовать служащее к ее приобретению, не искать начальства, тебе не принадлежащего, а когда имеешь его, распоряжаться прямодушно и справедливо, что имеешь у себя, почитать то общим и употреблять в пользу имеющих в том нужду. К изучению тех, которые судят здраво и отличительный признак своего естества сохраняют в целости, достаточно врожденного разума, а которые повредили оный и возлюбили жизнь зверскую, хищническую и кровожадную, для тех истинным обличением служит благоустроенный образ жизни животных безсловесных. Поэтому, о твоей промышляя пользе, Творец и породы безсловесных украсил некими естественными преимуществами, чтобы и из этого мог ты приобресть пользу. Свидетель сему Соломон, который дает тебе совет, и говорит: «иди ко мравию, о, лениве, и поревнуй, видев пути его... иди ко пчеле и увеждь, коль делателница есть, делание же коль честное творит: ея же трудов царие и простии во здравие употребляют» (Притч.6:6,8). Свидетельствует же и Сам Бог всяческих, говоря устами Пророка: "горлица", кузнечик «и ластовица селная, врабие» познаша «времена входов своих: людие же Мои сии не познаша судеб Господних» (Иер.8:7); и еще устами Исаии: «позна вол стяжавшаго и, и осел ясли господина своего: Израиль же Мене не позна, и людие Мои не разумеша» (Ис.1:3). Посему естественные преимущества безсловесных служат обвинением для одаренных словом.

О сем-то сетуя Пророк и представляя плачевное состояние людей, падших до уподобления безсловесным, Взывает: «человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс.48:13). Посему-то Пророки называют кого волками (Иез.22:27), кого львами, уловляющими "в тайне" (Пс.9:30), кого псами, лающими на того, кто кормит их, кого юницами, «стрекалом стречемыми» (Ос.4:16), кого змиями и порождениями ехидн, кого аспидами, затыкающими уши свои и не слышащими «гласа обавающих» (Пс.57:5–6). Но как лукавым нравам они придавали названия зверей, так душам простым и не злонравным присвояли названия животных похваляемых. Можно найти, что душу, украшенную простотою веры, Пророки называют голубицею и горлицею. Сим наименованием в таинственной книге Песней Жених приветствует Церковь, а души, благопокорные и возлюбившие Пастыря, именует овцами. Ибо говорит: «овцы Моя гласа Моего слушают» (Ин.10:27) и «знаю Моя, и знают Мя Моя» (10:14) и еще: «Аз есмь пастырь добрый: пастырь добрый душу свою полагает за овцы» (10:11); и в другом месте: «поставит овцы одесную Себе, а козлища ошуюю» (Мф.25:33). И также, в Священном Евангелии, наименовал орлами тех, которые парят в высоту, отрешились от земного, приобрели чистое душевное око и возжелали принадлежать к таинственному телу. Ибо говоря о святых, по воскресении восхищаемых на небеса, присовокупил: «идеже бо Аще будет труп, тамо соберутся орли» (24:28).

Посему из сказанного явствует, что Творец и пчелам, и всем другим безсловесным дал и уделил некоторые преимущества ради нас, чтобы мы отовсюду извлекали пользу. Так, например, от пчел приобретаем и другую выгоду. От них научаемся не величаться изобретением наук и искусств, не высоко о себе думать и не забывать естества своего, но познавать Творца и к Нему возводить причины благ. А чтобы не смущаться и не огорчаться нам тем, будто бы безсловесные – сообщники наши в искусстве и ничем от них не отличаемся, Творец нам отдал плод трудолюбия в медоделании, чтобы вместе и общением в искусстве смирить горделивую нашу волю и, утешив порабощением нам сих сообщников, устранить огорчающее нас. Посему о чем скорбишь, человек, видя пчел любителями искусства? Труд – их, а плод – твой; они трудятся, а ты наслаждаешься тем, что произведено их трудом.

И пауку Творец дал это врожденное искусство, прясть тонкие и невидимые нити, чтобы тебя научить, как должно ловить разные роды птиц. Паук плетет сети, не разумом научаемый искусству, но имея учителем природу, а ты, Поелику есть у тебя разум и видишь представляемый образец, измыслил тысячи родов сетей. И это самое малое животное тем, что, не имея разума, указало тебе пользу представляемого им образца, возбраняет тебе предаваться кичливости и высокомерию, а разнообразие твоих сетей опять утешает тебя, ибо образец один, а подражаний – тысячи. Для птиц устроил ты что-то похожее на облако и воздух и, утвердив это в местах тенистых, сходством сетей с воздухом обманываешь чувства птиц; в содейственники же при уловлении берешь страх, возбуждаемый преследованием. Ловимые птицы, когда их вспугнут и со всех сторон сгонят к сетям, боясь преследующих, не в состоянии бывают ясно рассмотреть, что у них впереди, потом, налетев на невидимо растянутые сети, запутываются в их петлях. Такие сети вешая в воздухе, ловишь ты ими птиц. Но для той же ловли сих животных придуманы у тебя и другие, более твердые сети, которые распростираешь по земле, вырыв яму, наполняешь ее водою, сажаешь у сетей ручных птиц, чтобы видом и голосом приманивать однородных с ними, потом, когда другие, увидя воду и слыша голос видимой ими птицы, слетаются к ней, при помощи особенного искусства делаешь, что они остаются под сетями. Иное опять устройство изобретено у тебя для ловли четвероногих: силки, путы и капканы уловляют оленей, а тенета – кабанов, серн и зайцев; ямы же и подобные тому устройства служат для ловли самых диких зверей. Но недостаточно было в добычу тебе птиц и скотов, отважился уже ты на уловление и животных морских, устроив верши, петли, сети, невода и все тому подобное, преследуешь роды плавающих и, что сокрыто под водою, искусством своим извлекаешь на воздух, ловишь питомцев вод, и сам, живя на суше, привлекаешь к себе тех, кому местом жительства служит водная глубина; к твоему наслаждению готовы тысячи пород рыб, и ты пользуешься ими с помощию рыболовного искусства.

Поэтому не огорчайся, смотря на паука, прядущего тонкие нити: и от него получаешь ты пользу, учишься не высоко о себе думать, но песнословить общего Создателя. Но также и утешаешься, видя, что добыча паука – комары, мухи и подобные им животные, а ты своею мудростию превозмогаешь быстролетных птиц, своими орудиями принуждаешь уступать тебе победу животных, плавающих и живущих под водою, и породы тварей, живущих на суше, покорствуют твоим законам. Потому не огорчайся, что лишен ты крыльев, ибо в удел свой приял мудрость, которая подручными тебе делает пернатых; у тебя есть ум, который быстротечнее всякой птицы, лучше же сказать, самого ветра: куда ни обратишь свое мановение, немедленно бывает он там; хотя заключен в теле, привязан к земле, однако же обтекает небо, простирается далее небесных красот и самого неба, представляет, что над ним, обходит вселенную, посещает тысячи народов, беседует с друзьями, живущими вдали. Почему же лишение видимых крыльев сокрушает и печалит тебя, владеющего такими мысленными крылами, с которыми ты удобно препобеждаешь пернатых.

Неокрыленное у тебя тело, но мудростию уловляешь ты птиц, носящихся по воздуху. При ее содействии вола, вооруженного крепостию сил и рогами, ведешь под ярмо, принуждаешь работать, подвергаешь непрестанным трудам, заставляешь пахать ниву, влачить воз, переносить тяжести, которые не по силам другим вьючным скотам, перевозить вещества, нужные для постройки домов. Прикажешь – и идет он под ярмо, терпеливо несет это иго, забывает о пользе рогов, боится твоего голоса, не знает различия в крепости сил, но терпит порабощение существу гораздо слабейшему. Столько-то разум лучше телесной силы. Он и ослу, и мску, и верблюду повелевает нести тяжесть, и каждое из поименованных животных преклоняется к земле по сему приказу, обремененное ношами встает, как скоро прикажут, утомленное длинными путешествиями терпит тех, которые доводят его до страдания, покорствует тем, которые обременяют его, принимает подаваемый ему корм, но томимое голодом не вопиет на владеющих им; потому что закону рабства научилось у самой природы, поэтому самых сильных животных приводит в страх один голос пекущегося о них.

А ты презираешь Владыку всей твари и, в образе животных находя для себя побуждение служить на пользу, не хочешь подчиниться Господу и умолять Его, и не несешь на себе благочинно бремен добродетели, когда их возложил на тебя Владыка. Но скачешь, ведешь себя самовольно, избегаешь сего ига, как не изведавший ярма телец, не терпишь узды, но рвешь ее, бежишь и несешься по стремнинам, свергаешь с себя природою данного тебе браздодержца.

Напротив того, те, которые возлюбили сие благое рабство, уязвлены пламенною и неустрашимою любовию к Владыке, великую пользу извлекли для себя и из примера безсловесных. Поэтому и в псалмах все они устами одного взывают: «скотен бых у тебе, и аз выну с Тобою» (Пс.72:22–23); т.е. за Тобою следую, подобно ведомому скоту, не допытываясь, по какому ведешь пути, не любопытствуя о том, краток ли, длинен ли, труден ли он; не огорчаюсь ни его теснотою, ни его крутизною, ни его опасностью, потому что уверил себя, что Ты благ, и ко благу путеводишь мною. Поэтому во всем прочем и любоведущ и разумен я, знаю, как рассудить, о чем должно, и ясно вижу, как избегать скорбного, а когда ведешь Ты, я отказываюсь от рассудка, подражаю благопокорности скота, разумный пред другими, "скотен" бываю "у Тебе". Потому не отлучаюсь от Твоего сопребывания, но «выну аз с Тобою». Поелику по Твоим следую стопам, то покоряюсь узде, даю себя вести, куда ни поведешь: заставляешь ли идти меня путем гладким или шероховатым, узким или широким, – потому что полагаюсь на Твою премудрость, верю Твоей благости, знаю, что действительно прекрасно и благо то, что Тебе угодно.

Умеющие приобретать такую пользу получают ее от природы безсловесной. Поэтому и ты, видя, что покорны тебе роды безсловесных, покорствуй Тому, Кто их соделал тебе рабами. Он подчинил тебе стада коней и, взяв горделивого коня, не умеющего носить на себе всадника, преобразуешь его своим искусством, отучаешь от дерзости, смиряешь до того, что перестает бить задними ногами; поднятую вверх выю сгибаешь в кольцо, заставляешь поникнуть лицом в землю, научаешь ходить мерною поступью, чинно переставлять копыта и бежать скоро, когда это нужно; дикого делаешь ручным, доводишь до такой покорности, что слушается твоего голоса и твоей руки, терпит от тебя удары бичом, хотя много превосходит тебя и силою, и проворством, сносит твои угрозы, боится тебя – и тем, что делает, признает свое рабство. Когда ты на охоте, с тобою охотится и он; и когда воюешь, с тобою подвизается, стремительно наступает на противников; а если пожелаешь бежать, отважность свою переменяет в робость, оборачивается назад, бежит, несясь с быстротою, избавляет тебя от преследующих; не оказывает непослушания, когда велишь ему идти прямо в лицо неприятельской дружине, не противоречит, когда прикажешь обратиться в бегство; один закон спасения известен ему – это приказ всадника.

И что говорю о коне, осле, верблюде? Тебе желает повиноваться и величайшее из животных земных – слон, который может хоботом и самые великие деревья вырывать с корнем. Не рассуждает о крепости, не думает о силе, не смотрит на огромность тела тот, кто величиною уподобляется иным холмам, но терпит твое владычество; и ты (разумею весь твой род), сидя, даешь приказ, а он делает, что велено. Если получит от зрителей плату за зрелище, тебе подает ее хоботом как горстью. Идешь ты на войну, – и он ратоборствует вместе с тобою, и когда вступаешь в битву, он принимает на хребет свой многих стрельцов: с него, как с башни какой, мечут стрелы в противников и, наступая на дружину неприятелей, приводит он в страх, легко разрывает их ряды, рассеивает ратников.

Поэтому не огорчайся, что малое имеешь тело, но смотри, сколько животных согласны служить ему, и с усердием песнословь Подчинившего их тебе, и за это самое исповедуй благодарение Творцу. Ибо, промышляя о душевном твоем спасении, не обложил тебя слишком великим телом, чтобы, преимуществуя тем и другим: и душою, и телом, – не впасть тебе в диавольское высокомерие. Если и при малом своем теле беснуешься и неистовствуешь против Сотворшего, то чего не сделал бы ты, получив и телесное величие? Теперь же, как малость тела учит тебя быть целомудренным и познавать Творца, так дар разума вознаграждает за телесную малость.

Посредством разума правишь ты естеством безсловесных, употребляешь их в дело, водишь стада овец, коз, свиней, табуны коней, пасущихся в степях и носящих вьюки верблюдов, смешанную породу птиц и мсков. Одни из сих безсловесных служат тебе в пищу, делают трапезу твою многоценною, доставляют тебе всякого рода наслаждения, идут в состав различных для тебя снедей, другие привозят тебе хлеб и дрова, переносят потребное для иных нужд. Псы то ходят с тобою на ловитву, то пасут вместе стада, то служат стражами при доме. Пастухи, полагаясь на их бдительность, вкушают сон; при их содействии немногие могут пасти множество овец, потому что псы готовы ввергаться в опасность не только за господ, но и за овец; защищают пастухов, усердно ведут брань с волками и, уязвленные, никак не предаются постыдному бегству, но лаем призывают на помощь пастухов. И это делает пес, не имея учителем разума, но отличаясь каким-то естественным преимуществом. По приказанию ловчего следит он добычу, различает запахи., и по ним, как по неким следам, идя неуклонно, не останавливается, пока не отыщет добычу. Отыскав же и держа зубами и когтями, не ест сам добычу, но хранит ее в целости пославшему, и хотя порабощен неразумию, однако же признает господство и никак не осмеливается вступить в раздел лова с господином. Если же отыщет зверя, который больше его и превышает собственные его силы, например, кабана или медведя, или что-либо подобное, то бережет себя от поражения клыками, но борется мужественно и, делая частые нападения сзади, пытается с безопасностию для себя задержать добычу и усильною борьбою не дает ей спасаться бегством, потому что частыми нападениями принуждая зверя часто оборачиваться назад, делает, что остается он на одном месте, пока не подойдет ловец. А он, как скоро приходит, при содействии искусственных оружий, весьма легко и без труда овладевает добычею.

И напрасно кто-либо из скорых на возражения будет мне выставлять здесь на вид бешеных псов бьющих задними ногами ослов, кусающихся верблюдов, бодающихся волов. Из большого числа в немногих только бывают сии недостатки, – и это крайне необходимо: из сего познаешь, что природа безсловесных подчиняется тебе не сама собою, но покорствуя мановениям Творца: сие подтверждают животные, мятежно восстающие против твоего владычества – кусающийся верблюд и бодающий вол и все тому подобное, потому что и все таким же образом вышло бы из-под твоего владычества, если бы не возбранял божественный закон; так что безчиние безсловесных для тебя делается уроком благочиния, их скакания прекращают твои необузданные движения, подвергаясь их своеволию, научаешься сам не быть своевольным, но признавать Владыку. Для сего-то Творец создал и диких зверей, и роды пресмыкающихся, чтобы твою опрометчивость и дерзость обучить добродетели и страхом зверей привести тебя в необходимость искать Божией помощи, потому что наложенный на тебя страх зверей, непрестанно тебя поражая и уязвляя, возбуждает к молитве и заставляет призывать в защиту Помощника. А Поелику нужда повелевает тебе просить помощи, то стараешься угождать Тому, Кто может оказать тебе помощь, и Его бываешь принужден неотступно умолять о том, чтобы избежать тебе вреда от злоумышляющих, возводишь очи на небо, ищешь Попечителя, желая освободиться от оскорбителей. И страх сей делается для тебя руководителем к Богу.

Но чтобы, непрестанно подвергаясь страху сему, не проводить тебе горестной жизни, Бог поселил зверей вдали от тебя. И породу животных ядовитых сокрыл в каких-то норах, местом их жительства соделал подземелья, не дозволив им небоязненно приближаться к человеку, повелев же всегда скрываться, а в редких разве случаях показываться, дав закон и показываясь, избегать взора людей, как бы неких властителей, не многим же и весьма редко причинять вред, впрочем, не начинать с ними битвы, а только защищаться, ибо иначе мы не стали бы и бояться их, если бы род наш не испытывал от них вреда. Да и родам четвероногих зверей Попечитель вселенной повелел жить в непроходимых лесах, на утесах, в местах, наполненных пещерами, и где совершенно нет людей, а для снискания пищи определил им ночь. Ибо сказано: «Положил еси тму, и бысть нощь, в нейже пройдут вси зверие дубравнии, скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе. Возсия солнце, и собрашася, и в ложах, своих, лягут. Изыдет человек на дело свое и на делание свое до вечера» (Пс.103:20–23). Потом, удивившись Божию домостроительству, Пророк взывает: «яко возвеличишася дела Твоя, Господи: вся премудростию сотворил еси» (103:24).

А что по вторжении греха и безсловесные отреклись признавать над собою владычество человека, прежде же подчинялись ему и признавали свое рабство, о сем свидетельствует родоначальник Адам, давший всем им наименования, не боявшийся, не убегавший их и не терпевший от них никакого вреда. Свидетельствует о сем и второй родоначальник людей, искра всего рода, блаженный Ной, который в ковчеге был пастырем не кротких только, но и самых свирепых животных, и в продолжение целого года тех и других пас вместе и заставлял плотоядных питаться травою: свидетельствует и число животных чистых, сохранившееся в ковчеге целым и неприкосновенным. Свидетельствует также и великий Даниил, отданный в пищу львам, но поразивший их молниею добродетели и крайне устрашивший чертами Божия образа. Поелику они видели, что в образе весьма ясным сохранилось подобие Первообразу, то признали свое рабство, отложили зверство и как бы предположили, что видят того Адама, который до греха дал им имена. Так, когда блаженный Павел, чтобы поддержать огонь в костре, принес связку дров и с помощью огня умерил холод воздуха, скрывавшаяся в дровах ехидна бежала от огня, как от пагубного для нее, коснулась же руки Апостоловой, как бы отмщая за то, что могла она потерпеть в огне. Но нашедши не слабость и уступчивость греха, а твердое и несокрушимое оружие добродетели, отскочила немедленно, подобно какой-либо стреле, пущенной в твердое тело и обращающейся назад, к пустившему ее, удалилась же под горящий костер, как бы подвергая себя наказанию за дерзость, что поступила гневно с рукою своего владыки.

Поэтому роды зверей подобны бичам, жезлам и наказаниям пестуна: для тех, которые достигли уже совершенства и вышли из детского возраста, они крайне не страшны, а для младенцев по образу мыслей весьма необходимы и полезны. И как, по словам божественного Апостола, «праведнику закон не лежит, но беззаконным и непокорным, нечестивым же и грешником, неправедным и скверным» (1Тим.1:9), отцеубийцам и подобным сему, так и звери служат для людей как бы некоторым наказанием, ужасая и устрашая удобопреклонных ко греху, а питомцами добродетели пренебрегаются, подобно чему-то детскому.

Посему, и в этом находя Божию попечительность и дознав всяческое Божие промышление, перестань, друг, клеветать и воздай Благодетелю песнопениями. Ибо не явная ли несообразность – хвалить учителя грамматики, который при времени наказывает детей жезлом, изгоняет леность бичом, влагает твердое памятование букв, также свидетельствовать благодарность врачу не только когда предлагает больному пищу и питие, но и когда режет, прижигает, ведет борьбу с болезнию, не дает ей идти вперед, – хулить же Бога, Который с высшею премудростию и великою попечительностию промышляет о душах и подаянием благ и страхом наказаний обучает начаткам добродетели, с корнем исторгает болезнь порока и приводит душу в полное здравие. Посему «удержи язык твой от зла и устне твои, еже не глаголати льсти. Уклонися от зла и сотвори благо» (Пс.33:14–15). Примечай попечение о тебе и воспой Промыслителя, чтобы, видя тебя благопризнательным за милости, и ныне осыпал тебя благодеяниями и сподобил обетованных благ, которые да улучим и мы о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава во веки веков! Аминь.

Слово 6. О том, что богатство и бедность полезны для этой жизни

Неоднократно с Пророком говорил уже я «беззаконнующим, не беззаконнуйте: и согрешающым, не возносите рога, не воздвизайте на высоту рога вашего и не глаголите на Бога неправду» (Пс.74:5–6), утверждая, будто бы созданную Им тварь оставил Он без управления. Но крайне непризнательных не убеждают ни "небеса", по слову Пророка, поведающие «славу Божию» (Пс.18:1), ни солнце, "яко жених", исходящее «от чертога своего» (18:6) и до краев вселенной достигающее и светом, и теплотою, ни луна изменяющаяся, устрояющая меры времени, ни звезды восходящие и заходящие, указующие путь мореплавателям, возбуждающие земледельцев к жатве и посеву, ни преемство годовых времен, ни повороты солнца, ни благовременные и соразмерные порождения облаков, ни согласие суши и моря, ни потоки рек, ни излияния источников, ни обилие плодов, ни разнообразие и польза животных, ни устройство тела, приличное существу разумному, ни безсмертие души и мудрость, управляющая телом, ни множество всякого рода искусств, доставляющих не только, что необходимо, но даже что и сверх потребности, – ни все прочее, что Великодаровитый ежедневно дарует естеству человеческому.

Но и всем этим пользуясь, предаются они неистовству и безумствуют, великое о всем попечение называют нерадением, выставляют нам на средину богатство и бедность, жалуются на недостаток однообразия в жизни.

Посему, в помощники слова прияв Того, Кто премудро правит ладьею вселенной, противостанем сим нападениям, решим возражение и покажем, что сплетаемая ими жалоба – то же, что и ткань паука.

Говорят: почему люди самые порочные богатеют, отовсюду текут к ним тысячи благ, попутным водясь ветром, проходят они жизненный путь и в напутствие неправды приемлют потоки богатства, потому что изобилие питает в них пламень любостяжательности, и порок, прияв в содейственники богатство, воспламеняет величайший пожар, и к хотению присоединяемая сила делает зло невыносимым.

А рачители добродетели живут в бедности, подавлены бедствиями, терпят недостаток в самом необходимом, изнурены, не омыты, поникли взором в землю, поруганы, осмеяны, терпят тысячи всяких скорбей?

Посему прежде всего спросим их: в чем поставляют они верх благополучия. И если скажут: в богатстве, немедленно изобличим их ложь. Ибо как быть зиждителем благополучия тому, что, по словам их, служит содейственником неправды? Если живущие порочно по причине богатства поднимают вверх брови, надмеваются, носясь на конях и колесницах, в волнение приводят торжище, столько презирая других, сколько сами достойны презрения, причиняют обиды, преданы любостяжательности, присвояют себе чужое, желают им не принадлежащего, отнимают собственность у ближнего, наслаждаются чужими благами, наживаются несчастиями бедных – и все это делают, пользуясь содействием силы богатства, то будет ли богатство верхом благополучия, основою счастия? Если же превосходнейшим из благ назовут добродетель и скажут, что пламенный любитель добродетели и рачительный ее делатель находится на самой вершине благ, то для чего же обращают взор на богатство и обогащающихся называют достойными соревнования? Обилие денег и преизбыточество преспеяний в добродетели прямо между собою противоположны.

Прияв же в помощники свет истины и произведя общее изыскание, исследуем, сколько видов добродетели и как удобно для человека приобретение оных. К добродетели причисляем, конечно, благоразумие, целомудрие, мужество, справедливость и все части любомудрия, от них происходящие и в них заключающиеся. Посему исследуем, что означает каждое из сказанных именований, каковы его смысл или истолкование, или сила. Благоразумие, конечно, есть бодрствование разумной в нас силы, как безумие и неразумие, без сомнения, есть опьянение этой силы, производимое страстями, и оно, подобно некоему облаку, находит, сгущается, омрачает и не дозволяет разуму усматривать, что должно; почему здравое состояние разумной силы именуется благоразумием. Но и целомудрием называем также свободу от страстей. Когда разумная сила приобрела здравый и правильный образ мыслей, тогда страсти ослабевают, опадают, рассеиваются, воспламенение их прекращается, и браздодержец – ум – несется чинно на конях. Почему благочиние страстей и здравие браздодержца именуем целомудрием. Мужеством же называем справедливое движение раздражительной силы, равно как дерзостию – движение несправедливое и безпорядочное. И справедливостию называем правдивое владычество души и соразмерность подвластных ей страстей; потому что приведение в стройность сил вожделевательной и раздражительной с силою разумною и их взаимное срастворение способствует нам к приобретению справедливости.

Итак, Поелику дознали мы, сколько частей добродетели и каковы знание и силы каждой, то рассмотрим еще, как желающему можно преуспевать в них: употребив ли содейственником богатство или в помощь к приобретению приняв бедность? Но богатство при множестве мятежей, при заботах всякого рода, при тысячах разных треволнений служит наветником, а не помощником добродетели. Ибо как преуспевать в целомудрии тому, кто непрестанно служит чреву, предан пиршествам, готовит угощения, озабочен устроением лож и столов, у кого не выходят из ума хлебники, повара, пирожники, благовоние вин, стаканы, чаши, всякого рода сосуды и разные припасы. Кто с жадностью пьет нерастворенное вино, сверх меры обременяет чрево, угашает в себе последнюю искру разумной силы, дает всегда новую пищу пламени страстей, как можно более разжигает в себе непотребное сластолюбие, до высшей степени возбуждает свою раздражительность на прислуживающих, – властителя страстей делает рабом их, владыку обращает в служителя чреву, приявшего от Творца право господства над жизнию низводит в невольники вожделения, князя отдает в плен подданным, делает, что браздодержца кони влекут по земле, что кормчий не держится уже за кормило, не правит всею ладьею, но предает ее треволнениям страстей, заливающим и затопляющим ладью? Такой человек, конечно, не только лишен благоразумия, но даже предан всякому непотребству; не только не имеет мужества, но стал уже невольником враждебных страстей. О справедливости же должно ли и говорить что, когда сами противники согласны в том, что желающий большего и большего стяжания не хочет и знать различия между правдою и неправдою, а напротив того, у таковых все безпорядочно, неопределенно безразлично?

Посему и тем, которые до крайности любят спорить, нетрудно дознать из сказанного, что употребляющим в содейственники богатство нелегко преуспевать в добродетели. А что бедность содействует любомудрию и без нее человеку невозможно преуспевать в совершеннейшей добродетели, сие дознаем немедленно. Во-первых, недостаток в необходимом принуждает страсти подчиняться разумной силе, не дозволяет им воспламеняться и разбивать браздодержца, как бывает это у роскошных и чревоугодников. А потом душа, избавленная от излишних бремен, свободная от внешних мятежей, наслаждающаяся всяким безмолвием и тишиною, углубленная сама в себя,. усматривает собственное свое достоинство, познает и рабство подвластных ей страстей и, пользуясь правом владычества, подвластным ей предписывает благочиние, а безпорядок того или другого из них наказывает чрез них же самих: то пламенеющей раздражительности противопоставляет вожделение и уступчивостию последнего ослабляет стремительность первого, то сию же распорядительность в наказании обращает на вожделение и бичом раздражительности сокращает его дальнейшее стремление. Разумной силе к приведению в благочиние страстей содействуют также труды. Ибо нужда скудости возбуждает к трудолюбию и недостаток необходимого приводит к трудам, а обременительность трудов, ослабляя страсти, не дозволяет им воспламеняться, истощая то, что питает их.

Почему же коснеешь в неблагодарности, видя сочетание нищеты с праведными, и охуждаешь сие орудие добродетели, поступая подобно тому, кто хвалит в доме седалища, скамьи, ложе, двери и красоту зданий, смеется же над орудиями домостроителя и плотника, порицает топор, бурав и все прочее, чем делается каждая вещь в доме? А о том, что преуспевать в добродетели гораздо удобнее при бедности, нежели при богатстве, свидетельствуют сами питомцы нечестия; свидетельствуют и у эллинов бывшие любителями мудрости и единственным наставником имевшие закон естественный. Ибо все они при нищете преуспевали в нравственной добродетели, и притом не слыхав еще Божиих словес, ясно взывающих: «иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик» (Лк.14:33). Однако же им и естества достаточно было к научению, потому что Божие слово не новые преподает уроки, но напоминает законы естественные, и те самые письмена природы, которые по нерадению человеков испортило время, Творец природы начертывает снова чрез Своих проповедников. Посему, если и Сократ, и Диоген, и Анаксарх, и подобные им, возлюбив приобретение нравственной добродетели, отвергли приобретение богатства, и нищету прияли в содейственники к благому приобретению; – и поступили так, будучи слепы для усмотрения истины учений, не ожидая Царствия Небесного, не зная в точности действительного блага, то почему же ты, возлюбленный, обвиняешь нищету, при которой поприще добродетели протекается удобно, путь негладкий и трудный для совершающих оный делается ровным и легким?

И говорим это, не богатство осуждая, не злом врачуя зло. Ибо если богатство худо, то хула падает на Давшего оное. Напротив того, говорим, что богатство и бедность Самим Творцом предлагаются людям, как некие вещества или орудия, и люди, имея их, как художники, могут или изваять образ добродетели, или слепить кумир порока. Но при богатстве едва кто и несколько членов добродетели изваяет во всей красоте, а при бедности многие могут произвести целый образ. Поэтому не будем осмеивать бедность, сию матерь добродетели, и охуждать богатство, но станем обвинять не пользующихся им, как должно. И железо дано людям быть содейственником при строении дома, в земледелии, в мореходстве и помощником в других искусствах, нужных для жизни. Но с неистовством нападающие друг на друга не дают железу служить только для необходимых потребностей, а употребляют его на убиение друг друга. Однако не железо обвиняем за это, но осуждаем лукавство употребляющих его во зло. Так и употребление вина дано людям для веселия, а не на безумие сердца, но любящие неумеренность и предавшиеся пьянству сего родителя веселия делают отцом безумия. И мы, произнося справедливый приговор, употребляющих Божий дар во зло называем винопиицами, пьяницами, людьми дурными, а в вине видим Богоданный дар. Так будем судить и о богатстве, и о пользующихся богатством: первое освободим от обвинения, а последних, если будут справедливыми его распорядителями, увенчаем великими похвалами, а если, превратив порядок, окажутся рабами богатства, исполняющими всякое его повеление и услуживающими во всяком дурном деле, то составим на них приговор, обвиняющий в худом поведении, потому что поставленные властелинами, нарушили право владычества и господство обменили на рабство.

Но, может быть, иной из умеющих делать возражения только на сказанное хорошо спросит: почему Творец приобретение богатства даровал не всякому человеку, но одним определил жить в богатстве, а другим дал в удел бедность, и жизнь соделал исполненною великого неоднообразия? Но и мы охотно спросим возражающего: почему Создавший телесные члены не всем им дал одну и ту же деятельность, но глазам поручил различение цветов и очертаний, слуху дал способность знать различие голосов и звуков, ноздрям – принимать в себя испарение и отличать зловонное от приятного, языку – судить о качестве вкусов, знать различие сладкого, кислого, пряного, горького, жирного, ногам дал силу ходить, рукам уделил силу производить всякого рода работы, чрево соделал приемником пищи, печень – местом ее очищения, головной мозг – сокровищницею мозжечков, сердце – источником теплоты, в бьющихся жилах заключил дыхание, и кровеносные жилы соделал проводниками крови – каждому члену дал особую деятельность? Все поименованные члены и те, о которых умолчано, служат к совершенству единого тела; впрочем, каждому вверено нечто особое, хотя служит он и делу общему. Глаз служит путеводителем ногам, указывает, где гладко, и отвращает от мест неровных, но его самого носят ноги. Ухо, принимая в себя звуки, возбуждает глаз к зрению и посредством зрения открывает причину, производящую звук. И сказанное нами да будет подтверждено апостольским свидетельством: «Не может же око рещи руце: не требе ми еси: или паки глава ногама: не требе ми есте. Но много паче, мнящиися уди тела немощнейши быти, нужнейши суть: и ихже мним безчестнейших быти тела, сим честь множайшую прилагаем» (1Кор.12:21–23). И никто, если не совершенно расстроен в уме, никогда не огорчался, видя различную деятельность в членах. Напротив того, всякий любит Творца и удивляется Ему, что так премудро отличил каждый член, уделил каждому приличную потребность, частную пользу сделал общею, потому что не одно зрение наслаждается видимым, не одно ухо – слышимым, не одни уста – вкусом, не один нос – обонянием, не одни ноги пользуются хождением, не одни руки – работою, не одно чрево наслаждается пищею, не одно сердце – теплотою, не один головной мозг – чувством, но каждый член имеет свою особенную деятельность, доставляет же пользу целому. Один член все тело согревает, другой все тело питает, иной же другую какую-либо дань приносит всему живому существу, и разнообразие деятельности разделено на все члены тела, все же пользуются друг от друга – и достигается общая польза. Ухо не гневается на то, что не видит, глаз не негодует на то, что не слышит, но каждый член любит пределы естества и отдает ту подать, какую изначала приносить повелено ему.

Но ты крайне гневаешься, что не ко всякому человеку льются отовсюду потоки богатства, не все живут в великолепных домах, не все украшают тело отличием должностных и воинских одежд, не все ездят на конях и мсках, не у всякого есть множество предходящих и последующих и рой слуг, готовых на всякие услуги, не у всякого позлащенные ложи, мягкая и нежная постель, искусные повара, придуманные удовольствия, отовсюду стекающиеся забавы, воспламеняющие сластолюбие. И как человеку приобрести целомудрие, возбуждая против него столько врагов, изгоняя его из всех составов души и тела? Как ему навыкнуть благоразумию, столько бремен взгромоздив на разумную силу? И что говорить о целомудрии, справедливости, мужестве, благоразумии, когда не терпят слышать даже их имен?

Да и как богатство может быть приобретено всеми, когда все состоят в одинаковом достоинстве? Как достанешь для себя необходимое, когда права всех равны и у всех одинаково изобильный достаток? Кто согласится служить, имея такое же во всем обилие? Кто захочет стоять при очаге и готовить кушанье, если не принуждает его скудость? Кто будет печь хлебы или молоть жерновом пшеницу, решетом отделять отруби, месить тесто, сажать в печь, терпеть пылающий огонь? Кто рабочих волов поведет под ярмо, станет обрабатывать землю и, сжав, что выросло и созрело, передавать на гумно, отделять от соломы, если бедность не понуждает к трудам? Кто займется обтесыванием камней, повезет их на постройку домов и, искусно приладив один к другому, будет строить дома, если не нудит его скудость и не побуждает к работе? Кто возьмется за кораблестроительное искусство, будет кормчим, станет промышлять торговлею, мореходством? Кто будет ткачом, кожевником, горшечником, медником? Если бы все приобрели равные состояния, это не позволяло бы служить друг другу, но необходимо было бы одно из двух: или каждому человеку со тщанием заниматься по нужде всяким искусством, или всем вместе погибнуть от недостатка вещей необходимых. А что одному человеку заниматься всеми искусствами невозможно, об этом нет нужды и говорить, потому что свидетельствует о сем опыт. Если бы кто пожелал изучить вдруг два искусства, то оба погубит, потому что одно будет вредить другому. Ум его, делясь между обоими и не будучи в состоянии обнять того и другого, хотя из обоих схватывает некоторые части, но ни об одном не получает точного и совершенного сведения Почему оставалось бы всем потерпеть конечную гибель, по причине равно изобильного у всех достояния, и со всеми случиться тому же, что бывает с уничтожающими в себе пресыщением удовольствие при вкушении пищи. Последние частым употреблением лакомых яств ослабляют позыв на пищу, а первые по привязанности к имению желают сделаться скудными в самом необходимом и погибель при богатстве предпочитают жизни при бедности.

Но их оставим в их безумии, сами же и из сего докажем Божию попечительность и дадим видеть, что сей так называемый ими недостаток однообразия служит средством к жизни приятной и основанием наилучшего образа жизни. Ибо окажется, что Правитель всяческих и при этом имел в виду равенство. Во-первых, всем дал Он землю, как общий помост, общее жилище, общую питательницу и матерь и общий гроб, всем дал единое начало происхождения, сию праматерь – персть; над всеми распростер общий кров – небо; всем даровал солнце, луну и другие светила, как общих неких светоносцев; посреди разлил воздух, и его предложив также всем, как общее некое богатство, потому что богатые вдыхают его не больше бедных, напротив того, и бедность получает здесь равную, или лучше сказать, большую долю: питомцы ее многочисленнее и чувства их крепче и свободны от излишних бремен. Реки и источники для всех также изливают общие токи. И тела опять богатых и бедных создал Бог так же одинаковыми, лучше же сказать, и в этом преимуществуют бедные, потому что тела их здоровее. Скудость, по слову мудрейшего из врачей – матерь здравия, труды и телесные упражнения, по слову того же учителя, – содейственники здравия. И души у богатых и бедных одного и того же естества. Для тех и других один образ зачатия, одно основание происхождения – супружество и равно число месяцев чревоношения. Время не уважает обилия имуществ и не соглашается, устыдясь богатства, прежде положенных пределов извести младенца на свет или долее удержать его в матерней утробе, – но одинаково и у богатого, и у бедного исходит младенец на свет; рождение того и другого бывает в болезнях, лучше же сказать, если верить опыту, роды бедной легче и болезней рождения у ней меньше, потому что привычка к трудам облегчает для нее сии болезни, почему врачи и живущим в роскоши во дни чревоношения предписывают необходимый труд. Поэтому богатые и бедные, хотя во чреве носят одинаково, однако же рождают неодинаково, но где утешение богатства, там большая трудность, а где скудость необходимого, там помогает природа, утешая легкостью; лучше же сказать, Сам Творец естества так уравнивает сии неравенства, и при трудности родов, происходящей от довольства во всем, подает утешение во врачах и врачевствах, а лишенной сего пособия, по причине бедности, делает помощницею природу.

Видишь, каковы весы правдивого Судии, и подвигни уста восписать Ему хвалу. Смотри, и рождающиеся одинаково исходят на свет нагими. И младенец богатого не облечен в багряницу, и младенец бедного рождается не в рубище, но оба являются на свет нагими, чем Создатель провозвещает их равенство. Одинаково вдыхают они воздух, одинаково припадают к сосцам, не иным молоком питается младенец бедного, не иное предлагается младенцу богатого, но тот и другой в равной мере питаются одною и тою же пищею.

Не только же вшествие в жизнь у всех нас одно и то же, но и исшествие одинаково. Всех нас ожидает одна смерть. Она не боится богатства, не страшится копьеносцев, не трепещет багряницы, ни во что вменяет стены и башни, и царские дворцы, проникает внутрь брачного чертога, не милует плачущего, не оказывает жалости умоляющему, не подкупается дарами, не удерживается врачебным искусством, недействительными оказывает силы врачевств, часто не позволяет сделать распоряжение, объявить преемника наследству, но похищает, увлекает, разлучает душу с телом. Поэтому общий имеют конец и надмевающиеся богатством, и живущие в бедности, одинаково для них и то, что по кончине и по преселении отсюда. Одинаково следует гнилость, разливается гной, зарождаются черви, величавое око угасает и разлагается, ненасытные уста и неистовый язык делаются снедию червей, горделивая выя не только преклоняется, но и разрушается, надменные ланиты не только опадают, но и превращаются в небольшое количество праха, цвет лица увядает и исчезает, пишущие лукавство персты лежат рассыпанными, без всякого сочленения. Так все это как нечто общее, предлежит и богатым, и бедным.

Поэтому остается сказать, что и бедность, и богатство, которые почитаешь ты собственностью как при помощи Божией покажет наше слово, суть общее достояние, потому что избытком богатых одинаково пользуются и живущие в бедности. Поелику Создатель тех и других и бедность обогатил искусствами всякого рода, то ради оных богатые приходят к дверям бедных, дают им деньги, заимствуются у них необходимым на свои потребности, а по причине богатства имея больше нужд, терпят они недостаток во всякой потребности. У одних покупают хлеб, у других – припасы; иные, вымеряв по ноге, шьют обувь, иные приготовляют верхние женские и почетные мужские одежды, а иные – ковры, повязки, покрывала; кто строит домы, кто делает ложи и седалища, кто доставляет разных родов овощи, разного вида плоды, а кто – пшеницу, ячмень и прочие блага земледелия, без которых невозможно прожить, хотя бы имел кто Крезово и Мидасово золото. А бедному довольно просяного и черного хлеба, достаточно и какой-нибудь снеди. Кого же, судя прямо и справедливо, назовешь скудным, бедным, не имеющим у себя необходимого: того ли, кто имеет нужду в немногом, или того, кто нуждается весьма во многом? Того ли, у кого в руках все средства жизни, или того, кто верит неверному золоту, которого не держат печати и клейма и которое, оставляя в целости двери и запоры, уходит руками подкапывающих стену? Искусства у бедного не отнимет никакой разбойник, а богатство – не разбойник только, но и ябедник отнимает у владеющих им. Бедный сидит на торжище, занимаясь кожевенным делом или чеканя золото и серебро, или приготовляя одежду и другое что необходимое. А гордящийся богатством, стараясь подняться выше своей головы и разводя руками, в сопровождении многих телохранителей приходит к бедному. И один, как и естественно, сидит, или разрезывая кожу, или расколачивая серебро, или делая что другое по ремеслу, которым занимается, а другой стоит, разговаривая с ним, и присутствием своим дает видеть свою нужду.

Итак, почему же ты гневаешься и обвиняешь бедность, когда видишь, что и богатство имеет великую в ней нужду, и обладающие богатством не могут без нее прожить? Подивись Тому, Кто так премудро распоряжается в этом: одним дает деньги, другим – искусства, и посредством нужды приводит их в согласие и приязнь. Одни дают деньги, а другие доставляют за это произведения искусства. Бедность входит в состязание с богатством – и препобеждает его дарами. Что богатство признает безполезным, то бедность, переделывая с помощью искусства, обращает в необходимое, пригодное на всякую потребность.

А если кто захочет в точности дознать, то и самую основу богатства собирает бедность же. Она добывает из рудников золото, серебро, медь железо, из которых составляется богатство. Да и у всякого искусства заимствуется чем-нибудь богатство; искусства же – собственность бедности. Она, и самые металлы взяв еще не имеющими вида, дает им надлежащий вид и образ, приготовляет из них перстни, серьги, ожерелья, разную утварь: блюда, стаканы – и все прочее, что надмевает ланиты богатых.

Посему, если и богатство составляется с помощью бедности, и бедность имеет в искусствах помощником богатство, то почему ты это уравнение обвиняешь в неравенстве? Для чего приязненное называешь враждебным? Почему охуждаешь такой порядок вещей, при котором и бедным, и богатым жизнь бывает приятною, потому что те и другие, заимствуя друг у друга нужное для них, удовлетворяют своим потребностям?

Но скажешь, может быть: почему же большая часть людей достаточных живут неправдою? Почему не все чтут справедливость? Но и здесь отъемлешь свободу, и живое существо лишаешь той чести, какую прияло оно от Сотворшего. Сверх того, если бы Судия в настоящей жизни уделял богатство одним праведникам, то делателям греха дана была бы большая возможность к оправданию. Они сказали бы, что говорил наставник их против Иова: «оградил еси внешняя его и, внутренняя дому их вся: пшеницу и вино умножил им. Но посли, руку Твою и коснися всех, яже» имут «аще не в лице Тя» благословят (Иов.1:10–11). Сие сказали бы живущие порочно, если бы одни чтители добродетели прияли дар богатства. Но Поелику Творец предложил на среду бедность и богатство, употребляют же их иные на приобретение добродетели, а иные в повод ко греху, то ни богатым, ни бедным, живущим порочно, не остается предлога к извинению. Одни, хорошо и на добро распоряжаясь богатством и нуждающихся делая участниками своего изобилия, служат достаточным обличением для тех, которые пользуются богатством несправедливо и корыстолюбиво. Другие, срастворив бедность с любомудрием, терпеливо и мужественно переносят ее приражения, и делаются истинными обвинителями тех, которые в бедности научились худым делам.

Рассмотри и иное домостроительство Мироправителя, чтобы с большею горячностью вознести Ему песнопение. Поелику Творец видел, что у богатых много прислуги, то в удел бедности дал здоровье. Одного носят на руках, а другой ходит, не имея нужды в чужих ногах. Один желал бы иметь здоровье бедного, а другой с сожалением смотрит на немощи богатого. И в болезнях, как видишь, у богатого тысячи прислужников, а он горько сетует, не в состоянии переносить припадка болезни, и во время зимы лежит он в натопленном жарко доме, разметавшись на мягкой постели, укутавшись во множество теплых одежд, имея вокруг себя несколько жаровен, чтобы преобороть холод, и тысячи врачебных пособий, чтобы препобедить болезнь, слушает утешительные обещания врачей и предстоящих друзей, своими беседами притупляющих жало страданий. Если же время летнее, больного помещают в другом доме, открытом для наружного воздуха, и в который свободно проходят веяния ветров, а если и они прекратятся, слуги ухитряются опахалами производить ветер. Повсюду расставлены древесные ветви наподобие сада, превращающие дом в рощу. В верхних жильях устрояются водометы, чтобы журчаньем своим наводили они сон на вежды больного. И при стольких, отовсюду подаваемых услугах, тем не менее он страдает, сбрасывая с себя одежду, мечась туда и сюда, движением рук давая знать, какой внутри его скрывается жар. А бедный имеет одну малую хижину, и ту часто наемную; иной же не в состоянии заплатить за наем, и домом служит ему торжище, ложем – земля, постелью – куча сора. Нет при нем ни врача, ни человека, который бы выполнил приказания врача, нет ни слуги, ни служанки, а иногда и жены-помощницы. Но все заменяет для него Божий Промысл. Он ослабляет мучительность страданий, смягчает боль, без врачевства утишает жар горячки, предотвращает вред и от стужи, и от зноя, и от сырости. Никто не учит его, какие снеди питают болезнь и какие содействуют выздоровлению; без разбору и различия он ест, что случится, и вредное делается полезным, глоток холодной воды оказывается врачевством, сухой хлеб угашает жар. Не имеет он нужды в слабительных, даваемых внутрь тем или другим путем. Природа восполняет недостаток и сама подает больному помощь, какую доставил бы врач. И видим, что этот распростертый на земле легче переносит болезнь, нежели богатые, пользующиеся описанными выше прислугами.

Поэтому во всем, что ни совершается, усматривая Божию попечительность, не любопытствуй, как это совершается. А если и это хочешь сделать, то в содейственники своей любознательности прими благочестие. Оно пусть управляет твоим шествием, оно пусть путеводит тебя в исследовании искомого. Ему покорствуя, пользуйся всяким поводом к песнопению Сотворшего. Подражай оным трем отрокам, которые, будучи ввержены в пещь, и неодушевленную тварь призвали к участию в славословии, и мучителя, безжалостно ввергнувшего их в пещь, привлекли к зрению чуда, и сим чудотворением принудили его поклониться Богу, против Которого восстал он. И пещь не понудила их воздвигнуть язык на хулу, но, преданные пламени, песнопениями они почтили Благодетеля. А тебя ни пещь, ни львы не понуждают хулить, напротив того, наслаждаясь богоданными благами, не чувствуешь даров. Но если послушаешься меня и язык украсишь благочестием, то и тварь восхвалишь, и Творца прославишь, и повсюду присущему Его Промыслу поклонишься, потому что Ему слава и держава, ныне и всегда, и во веки! Аминь.

Слово 7. О том, что рабство и господство полезны для настоящей жизни

Творец всяческих не имеет нужды в языке человеческом для благодарственных Ему песнопений.

И ангельское песнопение приемлет Он не потому, что нужно Ему, но видя усердие, одобряет благопризнательность.

И приносившие подзаконные жертвы, когда приносили их, конечно, не потребности какой-либо удовлетворяли сим приношением, но старались посильным благодарением воздать за тысячи получаемых ими благодеяний.

Посему и видим тотчас, что не все приносили одну и ту же жертву. Кто закалал тельца, кто агнца, кто козла. Один приносил большее, а другой меньшее число жертв. Кто и сего не имел и жил в бедности, тот приносил пару горлиц или птенцов голубиных.

У кого же и в этом был недостаток, тот приносил несколько пшеничной муки и какую-либо малость ладана. А из сего мы, конечно, познаем, что праведный Судия взирает на качество расположения, а не на количество даров. И мы приносим в дар сии скудные слова наши не с тем, чтобы самомалейшею каплею придать что-нибудь бездне премудрости, но стараясь показать подобающее служителям усердие и имея в помышлении обличить дерзость подобных нам рабов, возложить даже и на них владычнее иго. Ибо весьма прискорбно для нас видеть, что клевещут они на Божию всем распоряжающуюся премудрость. Почему и прияли мы на себя труд настоящего слова и постараемся прекратить хулу обличениями. Что крайне неразумно жалуются они на кажущийся недостаток единообразия в жизни и в заблуждении своем не усматривают того, что должны были видеть, – сие достаточно открыло предыдущее слово, показав пользу бедности и недостаточность богатства. Но Поелику не на бедность только жалуются, но также оплакивают рабство, сетуют о данях, вносимых царям, и о многом другом, что весьма сообразно с настоящею жизнию, то поговорим несколько и о сем. Будем же в этом подражать наилучшим врачам, которые, видя, что больные ничего не едят и чувствуют отвращение от всякой предлагаемой им пищи, какими-либо врачебными пособиями преодолевают в них сие отвращение. К сладостям примешав сухое и пряное, казавшееся больному отвратительным делают приятным. И восстающие против Промысла Божия, подобно больным, порицают все видимое и совершающееся в мире. Но одним приключается болезнь против их воли, от пищи воздерживаются они по причине крайнего страдания и желали бы вкусить, но препятствует болезнь, а других одолевают страдания добровольные, от них самих зависящие, и имеют они отвращение не от хлеба и от съестных припасов, но от всего, что премудро и правдиво устрояется Божиим промышлением. Если сеют, желают дождей, а если отправляются в путь, жалуются на дожди. Нужно им, чтобы лучи солнечные стали более знойными и плоды посеянного привели в зрелость, и в то же время негодуют и жалуются на жар. Ради чрева всякий труд принимают на себя: и земледелие, и кораблеплавание, и дальние путешествия – и делаются опять строгими обвинителями чрева, будто бы узаконено ему не служить мановениям души, а господствовать. Жалуются на громы, град и подобные наказания, и также обвиняют Божие долготерпение. И правосудие, и долготерпение не уважаются ими. Напротив того, сами и погрешая в великом, желают пользоваться долготерпением, а кто их оскорбил, о том молят, чтобы строго поразило его правосудие. Увидят нищего – и тотчас подвигнут язык против Промысла, множеством насмешек осыплют бедность. Увидят богатого, который выступает на концах ногтей, озирается по-львиному, поводит плечами, ездит на колесницах, окружен множеством служителей и жезлоносцев, – и хулу свою обращают на богатые имения. С негодованием смотрят на жизнь, как на исполненную неравностей, – и ненавидят смерть, которая полагает конец всем неравностям, тела наши делает равночестными. Между тем, порицающим смерть должно было бы дивиться жизни, или обвиняющим жизнь – восхвалять смерть, потому что смерть и жизнь прямо одна другой противоположны. Они же хулят все без разбора, и все одинаково охуждают. Пока они дети – завидуют мужам, а став мужами, – достойными зависти называют детей. И должно ли пересказывать все клеветы одержимых этою злою болезнию? Ничего такого не бывает в мире, чего не коснулась бы стрела злоречия, пущенная языком их. Посему, употребив врачебные способы, докажем им, что доныне их оскорблявшее – весьма приятно. И как в предыдущем слове достаточно говорили мы о богатстве и бедности, о кажущемся в рассуждении их недостатке единообразия, доказывая пользу и бедности, и богатства, так теперь объясним о рабстве и господстве, что не Сам Творец и не вначале установил сие разделение в естестве нашем.

Итак, обратись к сему первоначальному нашему созданию и смотри: один муж создан из земли, а подобная ему жена созидается не подобно ему и не из земли, потому что Творец, взяв ребро мужа, из него сотворил женский пол, чтобы жена по инаковой наружности не почиталась принадлежащею к иному естеству. Посему из земли создан муж, из мужа – жена, а от обоих – весь род человеческий. Ибо Творец вначале не уделял одним рабства, а другим господства, но создал единый род всех. И Ною повелев построить ковчег и в награду за праведность устроив его спасение, в приготовленный им ковчег повелел войти ему и супруге его с сыновьями и женами их, и никто не вошел туда рабом, потому что в роде человеческом не было еще сего разделения, единственными же, в подлинном смысле, рабами были роды безсловесных, которые для сего самого Творец всяческих и ввел в жизнь сию.

Но Поелику впоследствии увидел, что от безначалия происходит великий безпорядок и люди небоязненно отваживаются на всякое беззаконие, то разделил человеческий род на начальствующих и подначальных, чтобы страх, внушаемый начальниками, уменьшал множество грехов, потому что страх в состоянии обуздать стремления неразумных страстей и ослабить в душе склонность к худшему; и часто, в чем не помогал разум, в том успевал страх. Поелику род наш уклонился в худшее, обуреваемый страстями и погрязший в них ум оставил тело, чтобы, подобно не имеющей груза ладье, носиться в безпорядке, то необходимо нужными стали для нас законы, как некий якорь, который останавливает ладью, препятствует ей нестись вперед и дозволяет кормчему изникнуть из глубины и взяться за кормило. Но невозможно было бы постановить сии законы, если бы все имели равную власть и пользовались равными правами. Ибо и в городах, имевших народное правление, где народ был полновластным распорядителем дел, не все равно во всем участвовали, но одни были законохранителями, другие – законодателями, иные военачальниками, а иные – состоявшими в числе подначальных; народоправитель же имел власть над чиновниками и начальниками. И в городах, управлявшихся малоначалием, многие состояли в списке подданных, не многие же, превосходя других благоразумием и отличаясь добродетелию, получили в удел общественное служение и управление. И одни были народными смотрителями, другие – начальниками кораблей, иные же блюстителями порядка и управляли народною толпою, как им казалось лучше. Так грех ввел потребность законов, а законы возымели нужду во власти издающих законы, и не только издающих, но и тех, которые могли бы наказывать преступников.

И хотя грех ввел неустройство, однако же Правитель всяческих и в неустройство вложил порядок, и стремление греха, как бы некою уздою, остановил законами, а бразды узды сей, как браздодержцам, вручил правителям. Ими управляются и города, и веси, и воинства. Ибо кто мог бы выносить самоуправство обидчиков, если бы этого пламени их любостяжательности от стремления вперед не удерживал страх законов? Подобно рыбам поедали бы большие меньших, если бы закон не показывал изощренного меча и пылающего костра, и всего иного, что измышлено начальствующими в наказание злодеев. Ибо если, когда и законы угрожают, и начальники наказывают, есть люди, которые в расположении к ближнему свирепее всякого зверя: приводят в ужас как скорпионы, угрызают как змеи, бесятся как псы и на единоплеменных рыкают как львы на зверей иного с ними рода, то чего не сделали бы они, когда бы не было законов и наказывающих начальников? Теперь же, хотя совершаются иными беззакония, однако же отваживающиеся на оные, боясь законов, стараются их утаить и усиливаются прикрыть неправду искусством слова. И обиженный небоязненно приходит к судиям, подает жалобу в обиде, не боится могущества обидчика, не трепещет знатности богатого, но как в пристань прибегает в судилище, описывает причиненные ему обиды, просит предложить на среду законы и по ним судить умоляет судию. И судия произносит приговор, велит возвратить обиженному отнятое у него – дом или поле, или сосуд, нередко же отважившегося на обиду наказывает денежною пенею. По сему-то страху и подламывающие стены, и придорожные хищники не въявь, но скрытно производят грабеж и самым покушением утаиться провозглашают о своей боязни. Ибо иначе, взяв нож, стали бы убивать всякого встречающегося и грабить его имущество. Но из боязни многие не пускаются на злодеяния, да и отваживающиеся на худое дело подстерегают на путях менее проходимых или в городах злодействуют ночью, в помощь к разбою прияв тьму, ночь и общее безмолвие. И если двое или трое из них пойманы и наказаны по законам, то делаются достаточно полезным примером для других, которые, смотря на казнь подобных им нравами, начинают ненавидеть порок как причину позорной смерти.

Но не знаю, как, вознамерившись объяснить причину рабства, вошел я в сии рассуждения. Поэтому время уже возвратиться к тому, с чего начал. Что вначале Создатель всяческих единым соделал естество всех людей: от одного мужа и от одной жены наполнил целую вселенную человеческим родом, сему свидетель – Божественное Писание. А с Божественным Писанием свидетельствует и природа. Получившие себе в удел страны, лежащие на востоке и на западе солнечном, также южные и северные, и обитающие в странах средних имеют один вид устройства, то же число чувств, различаясь только нравами и цветом. Но нравы образуют обычаи и душевная свобода. Сие же различие можно находить и у нас самих. А инаковость цвета производит положение страны. У живущих вдали от лучей солнечных поверхность тела белее, а у населяющих восточные и западные страны к южному полюсу тело чернеет, подобно дровам, которые от долгого сближения с огнем обугливаются и принимают на себя черный цвет. Поэтому одна человеческая природа и в начальниках и в подначальных, и в подданных и в царях, и в рабах и в господах. Но и будучи единою, проповедует справедливость Создателя, и разделившись со временем на рабство и господство, но в рабах и в господах сохранив одно и то же отличительное свойство, как обвиняет грех, произведший потребность сего разделения, так и в этом самом показывает правосудие Творца, потому что тождество сущности сохранил Он до конца, а безпорядочность греха отвратил порядком верховной власти и притяжательность его подчинил правилу законоположения, как и строитель корабля по нити выравнивает доски и обсекает лишнее.

Поэтому, видя рабство, не Создателя обвиняй, но бегай греха и хулы, за что род человеческий и разделен на рабов и господ. Когда видишь, что ладья несется попутным ветром, пловцы сидят спокойно, гребцы или действуют веслами, или тянут продольный канат, или исполняют другое какое приказание, передовой высматривает подводные камни, песчаные и каменистые мели и указывает их кормчему, а кормчий над всеми начальствует и правит ладьей посредством кормила, тогда дивишься порядку, не приказываешь быть всем кормчими, не всем вверяешь полную власть на корабле и, видя, что иной остается в покое, другой исполняет приказанное, один сказывает, что видит, а другой всем вместе отдает приказы, не гневаешься и не обвиняешь в неустройстве, а напротив того, не перестаешь дивиться порядку. Но тебе не угодно, чтобы домы управлялись подобно кораблям, ты негодуешь, видя, что в доме один начальник, а другие – подчиненные. И дом, и корабль, что касается до управления, весьма между собою сходны. Хозяин дома, как кормчий какой, взявшись за кормило дома, над всеми делается набольшим. А первенствующий между служителями, которому вверено попечение о всех прочих, уподобляясь передовому на ладье, вразумляет хозяина, что, по его мнению, полезно. Из прочих же служителей одни, подобно гребцам, неся на себе порученные им частные работы, исполняют, что им приказано, а прочие, подобно пловцам, оставаясь среди них, зависят от их распоряжений и через них получают необходимое. Итак, почему же ладью, когда так она управляется, хвалишь, а над домом, в котором введено то же управление, смеешься? Думаю же, похвалишь и воинство, в котором предводительствует военачальник, малые дружины охраняются начальниками дружин, полки в устройстве выводятся полковниками, сотники же и тысячники разносят им распоряжения военачальника и войско расставляют, то в отряды, то в одну сомкнутую дружину, иногда же разводят полукругом, а в ином случае, каждое крыло растянув на большое пространство, окружают неприятелей и не дают им возможности спастися бегством, со всех сторон равно поражая стрелами и побивая всех до одного. Но всего этого не было бы, если бы войско не разделялось на начальствующих и подначальных, потому что в войске наипаче всего вреднее многоначалие, которое, рассекая его на многие части, препятствуя единомыслию и покушаясь распоряжаться им со многими целями, более вредит ему, нежели управляет им. Поэтому не странно ли тебе, который дивишься на корабле начальству одного и в воинстве хвалишь порядок, производимый приказами военачальника, порицать дом, управляемый таким же образом?

Но говоришь: тяжело быть в рабстве, в том, чтобы пользоваться необходимым, зависеть от власти господ и изнурять себя непрестанными трудами.

Если с искренним желанием узнать истину вникнешь во все тебе сказанное, то, оставив свои возражения, найдешь, что в этом, хотя много неприятного, однако же много и великой пользы. Хозяин дома стесняется многими заботами, рассуждая, как доставить потребное домашним, как внести царям установленную подать, как излишнее из прибытков продать и купить, в чем настоит нужда. Если земля неблагодарна была земледельцам, подражая в этом несколько человеческой неблагодарности Творцу, он безпокоится, перебирает в уме заимодавцев, пишет обязательства и навлекает на себя самопроизвольное рабство. И если земля принесла плоды, обременена своими порождениями, покрыта жатвами и древесные ветви заставляет наклоняться к ней от тяжести многих плодов, опять у него другого рода скорбь: перебирает в уме покупщиков на плоды и не находит, обилие плодоносия и для него самого делается не менее обременительным, как и для дерев. Заботы сии не днем только нападают на них, остеняют (т.е. жалят. – "Ред.") и мучат душу, но и ночью еще неприязненнее тревожат ее, потому что душа, безмолвствуя и освободясь от внешних дел, полнее чувствует собственное свое состояние – и доброе, и худое. А у слуги, работающего телом, душа свободна и изъята от всего этого. Не сетует он о безплодии земли, не оплакивает непродажу съестных припасов, не печалится, видя заимодавца, не боится толпы сборщиков, не принужден ходить по судебным местам, не страшится вызова глашатая и судии, обращающегося с грозным взором. Мерою получает продовольствие, но свободен от заботы. Спит на полу, но никакое попечение не гонит от него сна; сладкий сон, лиясь ему на вежды, не дает чувствовать жесткого ложа. И это, дознав из естествословия, сказал премудрый: «сон сладок работающему» (Еккл.5:11). Одною одеждою прикрывает свое тело, но тело его крепче, нежели у господина. Ест хлеб из отрубей, не пользуясь ни малой при нем приправой, но с большею приятностию, нежели господин, принимает пищу. Тот, непрестанно угождая чреву и преступая пределы сытости, отталкивает от себя снеди и с принуждением передает их чреву, а он, измеряя вкушение потребностию и данную долю ломая бережливо, принимает пищу с вожделением и легко переваривает, прияв в содейственники труд. Но ты смотришь на рабство, а не смотришь на здоровье, видишь служение, а не усматриваешь довольство, жалуешься на труд, а не ублажаешь беззаботной жизни, охуждаешь обязанность быть в услугах, а не взираешь на приятный сон.

И здесь должно было тебе усматривать Божий Промысл, видеть равномерность Божия смотрения. Поелику греховная нужда разделила естество человеческое на владычество и рабство, то смотрение Божие с владычеством сопрягло заботы, жребием его назначило бдительность и уделило ему многие болезни, а рабству дало больше здравия, приятное наслаждение пищею, сон сладкий и продолжительный, который может успокоить тело после усталости и сделать его более крепким для трудов следующего дня. Поэтому не смотри на одни только труды, но обрати внимание и на утешения после трудов и за все восхваляй Правителя всяческих.

Да и почему ты, с такою легкостью клевещущий на все, охуждаешь труды? Какое из благ человеческих заслуживается без труда? Какое благополучие не трудами приобретает род человеческий? Трудами приобретаем блага земледелия, плоды торговли, с трудом предуготовляя, создаем города, при помощи предшествующих трудов пользуемся тем, что живем в домах, покрываем тело одеждою, имеем на ногах обувь, вкушаем всякого рода снеди. И должно ли перечислять все, удовлетворяющее человеческим потребностям и производимое трудами?

Но ты представляешься каким-то трутнем, воспитан в праздности, пожинаешь плоды чужих трудов, а сам ничего не вносишь в жизнь, кроме одного языка, которому вменилось в обязанность все осмеивать. Да и это пустословие породила в тебе праздность. Кто прилежен к трудам, тот говорит мало, а делает весьма много. Поэтому если каждое из благ заслуживается трудом, то не охуждай, друг, рабства по причине трудов.

Обрати же внимание, что многие из господ трудятся не меньше слуг, лучше же сказать, гораздо их больше, если и заботы причислишь к делам. Но ты рассмотри сам рачительных нынешнего времени, а я покажу тебе древних, потрудившихся больше слуг. Смотри, как блаженный Ной рубит дерева, очищает их топором, обтесывает под прямым углом, строит ковчег, как было повелено, «от дерев негниющих четвероугольных» (Быт.6:14), смыкает связи клиньями и таким образом все приводит в один состав, обмазывает горною и древесною смолою и преграждает ток водам. И великий патриарх Авраам, господин трехсот восьмидесяти домочадцев, сам трудится, прислуживает странникам, идет в стадо, ведет тельца; и супругу побуждает изготовить немедленно хлебы, и она также месит муку, печет «потребники» (Быт.18:6), и не допускает до служения рабынь, а сам чудный оный старец предстоит странникам, не разделяет с ними трапезы, но исполняет должность служителя. Смотри, как и Ревекка, дочь Вафуилова, внука Нахорова, в таком возрасте, когда вступают в супружество, отличаясь красотою, не хочет сидеть в тереме, но сама работает, носит воду, идет на источник за город и не только носит воду домой, но сама трудится для приходящих; и им, и верблюдам черпает и наливает воду; в целости хранит прекрасное достояние целомудрия, неприкосновенным блюдет девство и со всем усердием принимает на себя труды, ими украшается более, нежели сколько блистает красотою. И сын ее, великий Иаков, как сын такой матери, двадцать лет проводил в трудах, пас стада, боролся со зверями, терпел солнечный зной и ночью не мог в сытость вкушать сна; да и супруги его, для которых терпел сии труды, как находим в истории, пасли стада. И сыновья Иаковлевы были «скотопитатели» (Быт.46:34), сами работали, пасли стада и многократно несли на себе труды слуг. Да и божественный Моисей сорок лет проводил такой же образ жизни, и жена его, дочь иерея, пасла овец и, его помощию избавленная от обиды пастуxов, испрошена им в жену. Но излишнее дело длить слово и изводить на среду всех, которые, по сказанию Божественного Писания, в трудах протекли поприще жизни.

А если не слугам только, но и господам свойственно трудиться, почему жалуешься на рабство по причине трудов? В трудах рабы имеют соучастниками и господ, но не участвуют в заботах господина. Если же труд – общее дело рабов и господ, а забота – исключительное дело господ, то почему избавленных от забот не признаем блаженными, причисляем же их к бедствующим? Итак, Поелику и в этом явно указан Промысл Попечителя всяческих, то, совокупив вместе сказанное порознь, представим это в сокращенном виде и уясним для лучшего уразумения.

Показали мы, что вначале Творец создал единое естество и почтил оное свободным разумом и что потом естество сие, произвол воли употребив ненадлежащим образом, вринулось в худшее, совратилось в тысячи видов прегрешений. Поэтому стремительность греха нужно было остановить законами, а законы потребовали законодателей. Отсего род человеческий необходимо разделился на две части. Одни поставлены начальствовать, другие обязаны повиноваться начальствующим, чтобы страх законов и опасение начальников останавливали сильное стремление порока. Поэтому над городами начальствуют градоправители, над весями – попечители, над воинством – военоначальники, а над теми и другими – цари. На корабле начальствует кормчий, у борцов – наставник в телесных упражнениях, а учитель грамматики – у отроков, кожевник – у своих учеников, а также медник – у желающих учиться его ремеслу. Поэтому и в доме начальствует господин, потому что без господина нельзя хорошо вести дом. И это подтверждают домы, которые лишились господина и пришли в совершенное запустение. Начальство сие имеют и сонмы Ангелов, ибо из Божественного Писания научаемся, что небо, которое у нас над головою, обитаемо не только Ангелами, но и Архангелами; и одни поставлены начальствовать, другие же повинуются. Но если и сия свободная от беззакония область и сие естество превысшее тел и страстей, не отреклись от сего порядка, но одни благопокорно повинуются, а другие мерно управляют, то почему негодуешь ты, человек, видя начальство и подначалие у людей, где велика наклонность к худшему? Как некое врачевство, целительное для струпов беззакония, Творец употребил это смотрение начальников. И отец начальствует над детьми, наказывает детей своевольных и похваляет целомудренных, начальствует и учитель над детьми, и муж над супругой, и господин над слугами, одобряя усерднейших и удостаивая их чести, угождения, а часто и свободы, наказывая же ленивых и привыкших к делам худым и уча их добротолюбию. Сей порядок Бог всяческих дал и иереям. Одних сподобил священства, другим вверил начальство над ними, и под ними учинил иные виды чинов.

Если же, видя, что некоторые из господ весьма жестоки и крайне своевольны и некоторые из начальников продают справедливость за дары, находишь для себя в этом преткновение и болезнуешь прекословием, то предупреждаю; сие лукавое порождение ума и сказываю, что таковым не Бог вверил власть, но начальство их навлечено пороками подначальных, потому что не пожелали извлечь для себя какую-либо пользу от начальников добрых, но худыми нравами оскорбляли внушенные ими правила и тем сами себя лишили Божия о них попечения; а потом, оставленные без Божия о них домостроительства, получили таких властителей, чтобы, узнав на опыте худших, привели себе на память лучших и воспомянули их честное и доброе правление. Находим же, что Бог всяческих, по преизбытку человеческой злобы, ослабляет нередко бразды и попускает человеческому роду валяться, как угодно. И сему Сам научая нас устами Пророка, сказал Он и Израилю: «И рех: не имам пасти вас: умирающее да умрет, и изчезающее да изчезнет, и прочая да пояст кийждо плоть ближняго своего» (Зах.11:9). Поэтому, когда властвуют начальники худые и домом правят господа жестокие и злые, надлежит молиться Правителю всяческих и переменою образа жизни, исправлением нравов, преклонять Его на милость, возбуждать на помощь и пламенно умолять, чтобы времена трудные пременил на лучшие. А что охотно внемлет Он просящим Его искренно, потому что Благ и обык миловать, лучше же сказать, есть источник милости, – о сем Сам свидетельствует, когда молящимся так дает обетование, и говорит: «воззовеши», и Аз «услышу тя, и еще глаголющу ти», реку: «се, приидох» (Ис.58:9).

А что и крайне беззаконные, усиливающиеся всех затмить своим злочестием, не могут делать вреда имеющим здравый разум и любителям благочестия, сие, при помощи Божией, объясним в последующем слове. В настоящем же воспрославим Того, Кто ниспосылает и общие, и частные Дары людям, ущедряет род наш многими тысячами благ. Ему слава во веки! Аминь.

Слово 8. О том, что для здравомыслящих нет вреда служить господам злым

Великий дар слова и ум (очень ясно это знаю) потребны тому, кто покушается говорить о предмете столько важном, потому что слава самых дел имеет обыкновенно некоторую зависимость от слова.

По немощи и силе слова любят судить о делах те, кому угодно принимать во внимание не качество дел, но искусство слова.

Но я, положившись на важность предмета, не соразмерял с нею порождений моего ума, не размышлял о том, что порождения сии малы и скудны, имел же только в виду, что для желающих видеть ясен свет истины, как ясно и солнце для имеющих здоровое зрение.

И если бы никто не признавал Истины, то вопиет о ней сам Промысл Творца и Спасителя нашего.

Поэтому думал, что не сделаю ничего неприличного и достойного порицания, сему повсюду раздающемуся гласу предоставив на служение уста свои и огласив им загражденный слух неблагодарных.

Что бедность и богатство нужны и полезны для настоящей жизни, что рабство и господство Врач душ даровал нам как некое врачевство для греховных струпов, – сие, при содействии благодати Божией, показали мы достаточно. А что рабство не вредит находящимся в оном, но даже весьма благодетельно, если кто хочет им воспользоваться, – сие (скажем так с Богом) докажем теперь, ибо и вчера обещались говорить об этом.

Кому угодно, тот и без древних примеров может испытать находящихся ныне в рабстве и увидит, что много между ними ревнителей добродетели, которые облегчают для себя рабство добрым изволением, не требуя побуждения, исполняют должное по собственной воле и любят угождать господам, – а за это получают свободу, делаются обладателями больших имений и восприемлют награду за свое доброе рабство. Но, может быть, не излишним будет представить в пример некоторое число из бывших древле в рабстве и открыть собранное ими сокровище благочестия в обличение тех, которые покушаются охуждать рабство и обращают его в повод к наибольшей хуле, а на сем основании отваживаются метать стрелы против Божия Промысла.

Поэтому первым из всех да предстанет первый служитель патриарха Авраама. Когда состарившийся патриарх, зная предел естества, предусматривая конец жизни (потому что старость – предначатие смерти), давал этому рабу заповедь о сыне, повелевал взять для него жену из собственного его племени, веря древним клятвам и благословениям, строго приказывал избегать сродства с хананеями, тогда чудный сей служитель прежде всего строго взвешивает все слова господина, страшась же произносимой клятвы и ужасаясь надзирающего над всем Ока, спрашивает сперва, должно ли возвратить сына в отеческий дом Авраамов, когда жена откажется от преселения. Поелику же Авраам запретил сие и сказал, что возвращать не должно, а надлежит возложить упование на призвавшего Бога, довериться Его водительству, раб идет из дома господина своего и, совершив много дневных переходов, к вечеру дня достигает Харрана. И верблюдов ставит он, давая им отдых во врачевство после трудов, а сам, отложив в сторону принесенные им дары и всю знатность богатства, воздев же руки к небу, молит Бога, чтобы Он соделался невестоводителем его питомца и обручил с ним девицу, соответствующую нравам господина. Благочестивые изречения его достойны того, чтобы выслушать их. Ибо говорит он: «Господи, Боже господина моего Авраама... се, аз стах у кладязя воднаго, дщери же живущих, во граде исходят почерпати воды: и будет девица, ейже аз реку: преклони водонос твой, да пию, и речет ми: пий ты, и верблюды твоя напою, дóндеже напиются: сию уготовал еси рабу твоему Исааку: и по сему увем, яко сотворил еси милость с господином моим Авраамом» (Быт.24:12–15). Кто не ублажит за благочестие мужа сего? Лучше же сказать, кто восхвалит достойно каждое изреченное им слово? Ибо можно видеть, что молитва его украшена вместе верою, мудростию и благочестием. Отложив в сторону все прочее, цель путешествия поставить в зависимость от Божия Промысла, – не признак ли это высочайшего благочестия и высочайшей мудрости? Положиться же на праведность своего господина, и общего всех Бога называть его Богом, и надеяться, что его молитва непременно будет исполнена, и увидеть исполнение прошения, – после этого остается ли еще какая высшая степень веры? Но и в том, что получил просимое, оказался он боголюбцем, ибо не получил бы так легко, если бы не был вполне предан Давшему. Сию же преданность произвела душевная добродетель. Но что получил он, и получил немедленно, сие открывает история, потому что по окончании молитвы пришла Ревекка и показала в себе признак страннолюбия. Едва услышала, что просят у ней воды, как спешит напоить всех верблюдов и, с трудом почерпая воду, утоляет жажду и словесных, и безсловесных, показывая вместе и мужество, и человеколюбие, являя в себе образец невесты, изображенной в молитвенном слове, доказывая, что она достойна Авраамова дома и водится одинаковыми правилами со страннолюбивым свекром. Ибо сего просил в молитве своей верный оный раб: не красивой и величавой наружности, не цвета ланит, не красоты очей, не правильного очертания бровей, не знатности рода, не великого богатства, но страннолюбивого сердца, тихого поведения, кроткой и скромной речи, снисходительного и человеколюбивого нрава, достойного дому господина его, который отверст для всех странников, принимает всякого рода людей и всякому предлагает, что требуется. Этого просил он, это и получил. И не тотчас, не подумав, приял это, но подверг испытанию все, с ним совершающееся, хотел, как говорит, видеть, «аще благоустрои Бог путь ему, или ни» (24:21). Когда же увидел все признаки, которых испрашивал, и тогда прежде песнопения не отдал залога обручения и не забыл Давшего от полноты удовольствия. Но, взирая на дар, верил, что видит и Подателя дара, и Его прежде прославил по мере сил, а потом приял уже дар. Ибо спросив девицу, кто она и кем рождена, и узнав, что она дочь Вафуилова, что есть у них пристанище и достаточно корма для верблюдов, раб Авраамов, как сказано, поспешив «поклонися Господу и рече: благословен Господь Бог господина моего Авраама, Иже не остави правды Своея и истины от господина моего: и мене благоустрои Господь в дом брата господина моего» (24:26–27). Поелику получил больше, нежели сколько просил: девица не только дала ему воды, но и сама предложила дать пристанище, обещала снабдить пищею и его, и верблюдов, увидел притом, что и родство, о котором не упоминал в прощении, показано ему вместе с тем, о чем просил, – то какими только мог песнопениями воздал Оказавшему сию милость и засвидетельствовал нелживость Божиих обетовании. Ибо говорит: «благословен Господь Бог господина моего Авраама, Иже не остави правды Своея и истины от господина моего Авраама». Праведен Ты, – говорит он, – потому что прилагаешь великое попечение о благочестивых и преданного служителя Твоего, моего же милостивого господина, удостаиваешь всякого внимания. Истину же слов Твоих возвещают дела. На детях подтверждаешь верность обетовании, какие дал господину моему. Так прославив Великодаровитого, предлагает девице залоги обручения, золотом украшает уши, как охотно и скоро внемлющие прошениям странников, также украшает и руки, прекрасно послужившие великодушию сердца. А когда вошел в дом, увидел ее родителей, открыл заповедь господина своего, дознал и Божию помощь и испытал на себе великую услужливость, с какою приняли его, как знакомого, тогда забыл ли он о господине, при множестве забот потерял ли его из виду и собственное свое отдохновение предпочел ли услугам ему? Нимало. Но когда и родитель, и родительница девицы, и единоутробный ее брат стали просить, чтобы остался у них и могли они несколько дней насладиться пребыванием отправляющейся в путь девицы, раб сказал: «не держите мя, Господь бо благоустрои путь мой во мне: отпустите мя, да иду к господину моему» (24:56). Так везде украшает речь свою Божиим именем, от Бога производит даяние благ и Божию же промышлению приписывает совершающееся с ним самим. Что же, скажи мне, повредило ему рабство? Кто из воспитанных в свободе и гордящихся свободными предками показал в себе столько добродетели? Оставил ли он недостигнутою какую-либо меру высокого благочестия?

Но может быть, кто-либо из знающих, как соплетать клеветы, и научившихся охуждать хорошее скажет, что любомудрие господина послужило назиданием рабу и, на него взирая, как на некое зерцало, извлек он для себя сии черты добродетели. А имеющие худых господ также отпечатлевают в себе подобие своего образца и, заимствуя у господ начатки худого нрава, становятся делателями порока, показывая в себе своих учителей. Итак, обличим ложь их и покажем, что приобретение добродетели и порока есть дело произвольное и что раба, который не хочет жить порочно, никакой худой господин не принудит к тому.

Да будет же изведен на среду божественный Иосиф, внук Ревекки, правнук патриарха Авраама, изведен в весне дней его, в юности, во всей красоте (потому что весна есть самое цветущее время года). В весне дней своих был он, цветущие были годы его, но, отличаясь красотою телесною, имел он душу, и тело превосходившую красотою, любим был он отцом, пользовался самою нежною его привязанностью не только как после рожденный, но и как сходный с ним по нравам, как точный отпечаток отцовой добродетели. Когда же он увидел сны свои и пересказал их отцу в присутствии слышавших братьев, немедленно ополчается против него зависть, и терпит он укоризны, порожденные завистию. А по прошествии небольшого времени не терпевшие счастия, возвещенного снами, увидев идущего к ним отрока, устремляются, как звери на агнца, отлученного от стада и оставшегося без попечения о нем пастыря, не уважив седин отца, не сжалившись над старостию, которой, как некий жезл, служил опорою юноша, забыв и закон естества, и право родства, и единство происхождения, и юность возраста, и неведение порока, и эту невольную (потому что была во сне) власть и начальство, пока еще незначительнейшее всякой тени, немедленно вознамерились предать его смерти и осквернить руки родственною кровию. Потом, когда Рувим воспретил убийство и дал совет избежать сего осквернения, на краткое время скрыв во рве, вскоре после сего продают Иосифа купцам измаильтянам и убийство заменяют продажею, не терпя видеть, хотя и во сне, но имевшего над ними властительство. Такое наказание потерпев за сны, Иосиф приведен в Египет, снова продан Пентефрию, который был архимагиром у царя. Но и здесь оставшись, сохранил он отеческую свободу, соблюл в чистоте благородство предков: не изменял в себе доброго чувства, соображаясь со временем, – его бедствия не сопровождались переменою нравов и решимость воли не менялась в нем, как цвет. Напротив того, вступив в иной образ жизни, из свободы перейдя в рабство, остался тверд в прежнем добром чувстве, и говорил ли, делал ли что бы то ни было, всегда на челе его ясно видима была стыдливость. А поэтому немедленно удостаивается он всякой почести и ему поручается правление господского дома. И господам постоянно оказывает он преданность, а другим служителям – справедливость. Благопризнательный к почтившим, прилагает должное попечение о подчиненных его управлению, за что и стал любим теми и другими, потому что пользовался свыше соразмерною добродетели милостию, лучше же сказать, пожинал во много крат обильнейшие плоды трудов. Посему, что ни делал он, все благоустроял Бог в руках его.

Но и здесь снова открылось для него иное бедствие: за треволнением рабства последовала более жестокая буря. Одна волна миновала – другая настигла его; и совершая путь среди толиких волн и обуреваний, сохранил он ладью не погрязшею в водах. Был он, как сказано, молод, украшался свежестью возраста, подобно цветку, едва изникшему из чашечки, на подбородке его расстилался пушок и наподобие венка окружал ланиты, лучи красоты его сливались с скромностию, срастворялись свободою, на челе восседала стыдливость, на губах имела место убедительность. Непрестанно видела это госпожа и, когда должно было почерпнуть из сего пользу, впала в ров непотребства. А как зрение, служа пищею огню похотения, внутри ее возжигало высокий пламень, то разумная сила, не угасив искры в самом начале, была уже не в силах утушить ее впоследствии, когда от искры сделался больший пожар. И тогда, приняв в споборники безстыдство, пыталась она словами уловить в сети юношу. Но как добыча не поддавалась сетям, легко перескакивала чрез вбитые в землю колки, любодейные, прикрашенные сладострастием речи упрашивавшей госпожи оставались без действия и не вели ни к чему, оставив уже слова, решается она искусить самым делом: воспользовавшись тем, что никого не было в опочивальне, схватывает юношу, подумав, что он раб, а не господин страстей. Но не на отсутствие людей надеялся Иосиф, а видел повсюду присущее Око, не привел себе на мысль своего рабства, не убоялся ее господства, рассуждая о великости бедствия, какое претерпевал, не захотел ослабить бразды страстям так как бы никто не надзирал над делами человеческими, и не потребовал отчета у решившихся делать неправду, но противостал рассудком рабству, господству, перемене в образе жизни, стремлению вожделения, легко воспламеняющемуся возрасту, убедительным, обольстительным речам, с какими госпожа обращалась к рабу, отсутствию обвинителей, ожидаемой клевете, тысячам бедствий, какие могли произойти от сего. И прежде всего, отступив от законов рабства и прияв на себя должность советника и учителя, делается защитником целомудрия и обвинителем непотребства. И юноша – старейшей летами, раб – госпоже, не носивший еще супружеского ига и подверженный сильным приражениям вожделения – живущей с мужем, имеющей возможность законно удовлетворять похотению, подает урок целомудрия. И самые священные слова целомудренного юноши достойны того, чтобы выслушать. «Аще господин мой», говорит он, «не весть мене ради ничтоже в дому своем, и вся, елико, суть ему, вдаде в руце мои, и ничто есть выше мене в дому сем, ниже изъято бысть от мене что-либо, кроме тебе, понеже ты жена ему еси: и како сотворю глагол злый сей и согрешу пред Богом» (Быт.39:8–9)? Не видишь Того, – говорит юноша, – Кого вижу я. Ты упоеваешься страстию, а я не принял этого упоения, напротив того, вижу Правителя этой вселенной, Который видит каждое событие. Сему Оку, если угодно Ему что видеть, не препятствуют ни кровля, ни стена, ни запертые двери, и мрак ночной не служит препятствием Его зрению. Ясно видит оно и зарождающиеся мысли, и в точности усматривает прежде рождения едва зачавшиеся в уме слова. Взирая на сие Око, страшусь и ужасаюсь, не могу поругать брачное ложе, этот источник естества, эту дверь, вводящую в жизнь, которая причиной, что не оскудевает человеческий род, и которая не дозволяет смерти угасить естество наше, но руки ссекающей утомляет новым насаждением, и серп пожинающей препобеждает новым произращением, – которая уподобляется весне, являющейся после грабительств зимы и снова одевающей, что было обнажено ею. Ты приняла на себя иго, жена, люби это иго. Не разрывай ярма и не смотри на то, что вне, но обращай взор на супруга. С ним повелено тебе влечь земледельческий плуг. Не безчести супружеских законов и уставов природы, не причиняй поругания ложу, сподобившемуся чести от Бога. Ты поставлена господствовать над другими, не будь рабою сластолюбия, не оскорбляй господства лукавым сим рабством, рабственных похотей не делай госпожами души, не извращай порядка, не отнимай власти у рассудка, не вручай бразды страстям. Мне желательно, чтобы и ты стала свободною от страстей. Но если и не послушаешься, не захочешь освободиться от упоения, то я не соглашусь быть преступником закона. По телу я раб, а не по душе. Да и по другой причине ненавижу несправедливого дела. Одолженный вашими многими благодеяниями, обладательница моя, не согласен я воздавать господину противным. Будучи куплен за деньги, предпочтен я урожденным в доме, вчера или за день вступил к вам в дом, принял бразды правления над всем, господин поставил меня попечителем над всеми в доме и недавно купленному велел быть властелином всех. Тебя одну, уважая законы брака, оставил вне пределов моего господства. Поэтому какими глазами буду смотреть на того, кто столько почтил меня, если воздам ему таким поступком? Гнусно, обладательница моя, крайне гнусно забвение милостей, непамятование благодеяний. Но и этого хуже, до крайности хуже обида, и притом такая обида, сделанная благодетелю. Хранить, а не расхищать поставлен я господское достояние. Не сделаюсь грабителем вместо надежного стража. Не коснусь того, что поставлено вне моей власти, не буду подражать прародителю Адаму, который, приняв во власть все растения, простер руку к оставшемуся вне его власти и. пожелав одно то, лишился всех. – Так объяснялся этот раб пред лукавой этой госпожой; ни рабство, ни лукавство госпожи не сделали ему вреда, лучше же сказать, показали его в большом блеске, подобным золоту или драгоценному камню. Но Поелику не убедил словами и, принуждаемый, должен был спасаться бегством, то, бросив одежду, ушел нагой, под одним покровом целомудрия, потому что не стыдился, как Адам по преступлении; но какое тот имел понятие о телесной наготе до преступления, с таким же и он вышел от госпожи. Тогда прибегает она к клевете, уверяет в ней мужа: защитника целомудрия называет злоумышленником против целомудрия. А он, молча, принимает приговор господина и не хочет обнаружить лукавства госпожи; решается лучше молчанием подтвердить клевету, нежели раскрыть злой умысл и обличить госпожу в явном непотребстве. Дал он ей совет, какой должно было дать, а жалобы, какую мог произнести, не произнес, но как осужденный заочно, не являясь пред очи судии, не слыша обвинения, принял наложенное наказание, переселился в темницу, заключен в узы с злодеями; и все несчастия перенес мужественно.

Но множество друг за другом непрерывно следующих бедствий не расхитили в нем душевной силы, и мужества не превратили в боязнь. И в несчастиях столько имел он веселости и благодушия, что ободрял и других узников, и если видел кого унывающим, утешал его. Признаком душевного расположения служит часто положение лица; с движениями мысли не только согласуется цвет в лице, но и движение глаз, поднятие и опущение бровей. Возбуждение гнева показывает грозный взгляд очей, а тихое состояние негневливости дает видеть сложение вежд, производящее улыбку; сжатие бровей на средину чела подает мысль о заботах, а дугообразное поднятие тех же бровей вверх – о надменности. Посему, так как большая часть душевных движений выражается на лицах, чудный этот подвижник, принимая лица как бы вестниками какими души, ободряет унывающих. И однажды, увидев, что в унынии двое из царских слуг: один – главный виночерпий, а другой – главный хлебодар, заключенные в темницу за какие-то проступки, – подходит к обоим, спрашивает, допытывается причины уныния. Человек, обремененный столькими бедствиями, правнук Авраамов, внук Исааков, сын Иаковлев, которого больше всех любил отец, на которого смотрел, как на свет в очах, в котором находил свою отраду, впал в рабство, терпя это бедствие не от взявших его в плен каких-либо свирепых варваров, но от поработившихся зависти братьев, и не в неправде какой уличивших его, но в повод к неприязни принявших сны, не приводит себе этого и на мысль, а равно и того, что было с ним по впадении в рабство: и подвигов целомудрия, и осуждения после одержанной победы, и наказания вместо венца, и темницы вместо хвалебных провозглашений, – приходит же с утешением к другим, вдавшимся в уныние, и подобных ему узников спрашивает, говоря: «что яко лица ваша уныла днесь» (Быт.40:7)? Когда же сказали, что видели сны и что незнание, как истолковать их, тревожит их помысл, божественный этот муж не заплакал, услышав о снах, не предался сетованию, вспомнив о своих несчастиях, не пролил малодушной слезы, не зарыдал, не стал выставлять на среду печальной истории своих страданий; лучше же сказать, не стал громко смеяться, услышав о снах, лживость которых явственно видел дотоле, не сказал этим узникам: не знаете, видно, друзья, лживости снов и, не испытав, вероятно, обманчивости их, желаете знать их истолкование. Имея учителем опыт, повелеваю вам посмеяться над сими снами, потому что не показывают они ничего истинного, предрекают же все, противное истине. Надеялся и я стать властелином братьев, начальствовать в отеческом доме, поверив некогда снам; и не только не получил этого властительства, но, лишившись свободы, стал самым жалким рабом, да и в рабстве не попутным ношусь ветром, но и здесь, подвергшись тысячам треволнений, принужден жить в темнице. Поэтому пусть не смущают вас ночные призраки. Сны далеки от истины. – Но ничего такого не сказал и не подумал мужественный этот узник, говорит же им: «еда не Богом изъявление их, есть; поведите убо мне» (Быт.40:8). Везде у него Божие имя, им украшает вместе и душу, и речь свою. И говоря, что истолкование от Бога, отваживается на оное, как уготовивший себя в Божий храм. Посему рассказали ему сны, и он истолковал и раскрыл, что было загадочно и прикровенно. По окончании же истолкования, говорит главному виночерпию: «но помяни мя тобою, егда благо ти будет... яко татьбою украден бых из земли еврейския, и зде ничто зло сотворих, но ввергоша мя в ров сей» (40:14–15). Когда и нужда вызывала, не открыл лукавства братьев, но прикрывает дело личиною татьбы, и тех, которые самым делом сделали его рабом, не хочет обезчестить словом, из уважения к естеству скрывает обиду; и не только на братьев не жалуется, но и лукавства госпожи не делает известным для незнающих оного; изведав, что столько в ней похотливости, непотребства, лжи, клеветы, злоумышленности, ничего этого не вывел наружу, но представил одно простое за себя оправдание: «яко татьбою украден бых из земли еврейския, и зде ничто зло сотворих, но ввергоша мя в ров» ограды сея. Смотри, какое любомудрие в словах его! Смотри, какое великодушие в мыслях! Смотри, какой нерабский и неустрашимый образ мыслей! Смотри, какая душа! Всегда она одна и та же: не превозносится в благоденствии, не унижается в злополучии, но всему посмевается – и скорбному, и приятному в жизни удивляется же одной добродетели и в ней старается преуспевать. Какой вред причинила ему гнусность госпожи? Чем повредило лукавство ее? Поэтому не утверждай, что служит во вред рабам развратность господ, ибо служащим у лукавых господ можно всеми силами избегать подражания лукавству.

А что не господство учитель лукавству, не богатство содетель порока, то смотри, этот же самый Иосиф, освободясь от рабства и заняв второе место в царстве, не превозносится высокою властию, но начальство срастворяет кротостию, власть свою доказывает попечительностию, видит братьев, замышлявших убийство, и не убивает, вспоминает о снах и забывает о зависти, возбужденной снами. Ибо голод привлек братьев в Египет, и нужда заставила поклониться, когда не знали, кому кланяются. Сны, против которых восставали, приведены в исполнение замыслившими соделать их неисполнимыми; ради снов продавшие брата, чтобы не кланяться, как предсказывали сны, продажею брата уготовали поклонение, потому что проданный стал рабом, став рабом, возненавидел непотребство госпожи, возненавидев, потерпел оклеветание, оклеветанный поселился в узилище, заключенный истолковал сны слугам царским и чрез это делается известным царю, успокаивает его, встревоженного снами, и, ясно истолковав и присоветовав, что должно делать, поставлен уже распорядителем того, что сам присоветовал. Обилием плодов умеряет ожидаемое неплодие земли, обильные сборы хлеба сберегает во врачевство от голода, делается питателем не Египтян только, но и братьев, которые отдали его на снедение. Так в действительности кланяются ему те, которые позавидовали поклонению в снах и, не принявшие поклонения во сне, на самом деле воздали ему поклонение. А он, хотя приемлет поклонение, однако же не воздает братьям тем же, что сделано ими, но питает их, услуживает им, даром снабжает их хлебом. Напоследок же, увидев единоутробного брата, устроив мнимую улику в злом умысле, когда приметил, что крепко стоят они за юношу и попечение о старце-отце предпочитают собственной своей свободе, сложив с себя грозную личину и повелев всем идти из судилища, говорит: «аз есмь Иосиф, брат ваш, егоже продасте во Египет» (45:4). И чтобы для пораженных внезапным страхом не сделался гибельным такой удар, немедленно присовокупил, сказав: «ныне убо не скорбите, ниже жестоко вам да явится... на жизнь бо посла мя Бог пред вами» (45:5). Поелику видел, что нет у них никакого оправдания, что язык их связан грехом, то сам, претерпевший тысячи бедствий, в сторону отлагает обвинение и заменяет оное оправданием. На жизнь «посла бо мя Бог пред вами... препитати» народ многочисленный (45:7). Не ваше это дело, – говорит он, – но Божие: не огорчайтесь моим рабством, оно было по Божию смотрению. Отложите страх, из этого не вышло ничего худого: чрез рабство приял я власть над всем Египтом, чрез рабство стал я вторым по царе и мне вверено править браздами великого народа. – Таков был Иосиф, и рабствуя, и царствуя; таков – и в благополучии, и в злополучии, таков – и бедствуя и премного благоденствуя. Поэтому не богатство, не господство, не бедность, не рабство рождают порок, но везде превозмогает произволение духа.

А что лукавство господ не вредит добродетели слуг, нетрудно дознать и из других примеров. Кто из обучившихся Божественному не знает Ахаавова лукавства и Иезавелина злочестия и беснования против Бога? Однако же Авдий, им служа и от них имея вверенное смотрение над домом, не только не следовал по стопам господ, но даже шел путем противоположным. Они, неистовствуя против Пророков Божиих, всех спешили предать смерти и в забаву вменяли себе истребление Божиих служителей, усиливаясь совершенно угасить всякую искру благочестия. Но Авдий противодействовал нечестивым поступкам господ и старался в целости сохранить светильник благочестия, и сто Пророков скрыв в пещерах, препитал их, когда целую вселенную обдержал жестокий голод, какой в наказание за нечестие наслал на людей великий Илия. Авдия не устрашило зверское определение господ, не привело в боязнь избиение благочестивых, мучительный голод и скудость в необходимом не сделали его скупым на услужение святым Пророкам. Напротив того, гнушался он жестокости господ, а Пророкам в достатке давал потребное, спасение их предпочитая своей безопасности и жизнь без них признавая для себя смертию. И в чем не выказывалось ни малой вражды против Бога, в том исполнял он надлежащее служение господам. Законы же, издаваемые против Сотворшего, признавая достойными смеха, ненавидел издававших и сожалел о принуждаемых исполнять повеленное. Но таковое служение почитая гибелию, спасал тех, кого велено было убивать, признавая, что кончина в благочестии честнее жизни в нечестии. Поэтому не повредило ему развращение владык; напротив того, лукавство господ соделало его славным и знаменитым. Ибо всего крепче решительное намерение предпочитающего благочестие, всего сильнее душа, которая не хочет служить пороку.

Но не знаю, что мне делать, потому что добродетель людей доблестных вынуждает у меня слово и заставляет длить оное сверх меры. Поэтому, продолжив оное, перейдем к другому примеру. Последним царем у Иудеев был некто Седекия, который болезновал великим нечестием и не терпел даже слышать Божественных предвещаний. Он-то божественного Иеремию, который тогда пророчествовал и передавал людям Божии повеления, заключил в ров с зловонною тиною, потому что Иеремия предрекал царю крайне горестные и скорбные события. Но один служитель, эфиоплянин, евнух Авдемелех, не представив в уме ни величия Царской власти, ни господствующего нечестия, ни сильного гнева на Пророка, ни бедствий рабства, обличает неправедный приговор царя, обвиняет беззаконном поступке с Пророком, указует на Того, Кто над всем надзирает и устрашает царя правдивым наказанием. Так советником делается служитель царю, евнух – мужу, иноземец – туземцу, эфиоплянин – израильтянину, потомок Хамов – ведшему род свой от Сима; и царя убеждает он благочестивыми словами, и Пророка изводит из того горького, темного и зловонного заключения и снабжает его необходимою пищею во все время осады города. В награду же за благочестие приемлет от Бога благословение. Когда город взят и все живущие в царском дворце избиты, он, по обетованию Божию (Иер.39:15–17), улучает спасение. Посему явствует из сказанного, что добрым слугам не только не вредят лукавые господа, а напротив того, первые от последних приобретают великую пользу.

То же можно еще дознать и иным образом. Когда город Иерусалим за великое беззаконие был опустошен, многие истреблены голодом, многие преданы смерти на войне, оставшихся же царь халдейский отвел пленниками в Вавилон, а потом, отделив имевших благородное происхождение, отличавшихся красотою тела и цветущих юным возрастом, повелел жить им в царских чертогах и исправлять царскую службу; тогда прежде всего отдал приказ хорошим содержанием, яствами и припасами, приносимыми с царского стола, вознаградить в них то, что потерпели во время осады и долгого пути. Усмотри же и из этого благородство оных божественных отроков. Ни взятие города, ни сожжение Божия храма, ни запустение неприступного и неприкосновенного святилища, ни то, что божественные сосуды стали добычею варваров, ни истребление царей, ни избиение священников, ни поселение вдали от святыни, ни пребывание на чужой земле, ни недостаток учителей, ни нечестие державствующих, ни нужды рабства, ни тяжкое иго царя, ни незрелость возраста, ни пристрастие к жизни, ни страх кончины, ни иное что-либо сему подобное не убедило их, хотя в малом чем, преступить и нарушить предписания закона. Но сделавшегося их попечителем умоляют они давать им пищу из семян, потому что гнушались царскою пищею, мерзкими почитали разнообразные сии яства, видя, что оскверняли их призыванием идолов. Столько же имели упования на Бога отцов, любви к Нему и веры в Него, что дали обещание попечителю от семян оказаться доброзрачнейшими питающихся царскими снедями. И не обманулись в надежде, но пожали плоды веры: как обещали, так и сделались – всех вообще, пользовавшихся роскошными яствами, были они нежнее и упитаннее, отличались большею красотою, украшались телесною силою. Когда же время, идя своим порядком, соделало их совершенными мужами и показали они опыт своей добродетели, сим пленникам дано начальство над природными жителями страны, и тогда открывается им еще иное поприще. Высокомерный этот Царь, в безумной кичливости подражая отцу, воздвигает огромный этот кумир, сделанный из дерева и золота, и всем повелевает поклоняться кумиру сему, как Богу, а не желающим поклониться назначает наказание – эту пещь, разжженную до крайней степени непрестанным, без меры прибавлением дров. Тогда многие в угодность царю исполняли приказание; многие делали это по обычаю и, как одному из идолов, воздавали и кумиру сему чествование; но нашлись и такие, которые по страху быть сожженными губили души и, уязвляемые совестию, воздавали кумиру божеское чествование. Но Анания, Азария и Мисаил, сии мужественные питомцы закона, наследники Авраамовой веры, подвижники благочестия, предтечи благодати, защитники веры, рабы по телу, свободные по образу мыслей, пленники, но душою превышавшие царей, не только не поклонились кумиру добровольно, но, обвиненные как не исполнившие приказа, никакого не приносят оправдания, но явно отказываются от поклонения и громогласно взывают: «есть бо Бог наш на небесех, Емуже мы служим, силен изъяти нас от пещи огнем горящия, и от руку твоею избавити нас, царю: Аще ли ни, ведомо да будет тебе, царю, яко богом твоим не служим и телу златому, еже поставил еси, не кланяемся» (Дан.3:17–18). Не за награды служим мы Сотворшему, и благочестие не к тому у нас служит, чтобы купить спасение, нет у нас желания, каким бы то ни было образом, только бы получить жизнь. Напротив того, любим волю Владыки. Если избавит нас от бед, исповедуем Ему благодарение. А если попустит и впасть в бедствия, поклоняемся Ему. Что может Он укрепить нас и в наказаниях, какие угрожают нам, знаем и нимало не сомневаемся в том. Но угодно ли Ему это, не знаем, потому что глубина Промысла Божия неизследима. Посему не медли, но предавай нас уготованным наказаниям. Для нас приятнее смерть в благочестии, нежели жизнь в нечестии. – Так сказали отроки, и царь не умедлил, вверг их, связанных, в пещь. Но огонь разрешил железные узы, сохранил же удобосгораемое естество волос; не захотел коснуться предложенной ему пищи, но обратился в бегство, показал тыл и устремился на своих поклонников, а Божиих слуг сохранил неповрежденными. Новое и необычайное произошло чудо. Те, которые были среди огня и ходили по углям, не испытали на себе действия пламени, а те, которые стояли вне пещи и доставляли пищу огню, сами сделались пищею огня. И последние восстенали, сгорая, а первые ликовали в пещи и всю тварь призывали к общению в песнопении, даже стихиям, которым поклонялись неразумные, повелевали воспевать Благодетеля. И такова была сила сего чудодействия, что сам этот надменный и неистовый мучитель пришел и поклонился отказавшимся кланяться кумиру и всем подданным повелел чтить Бога их.

Так и великий Даниил, подпавший одному бедствию с сими отроками, соделавшийся пленником и принужденный жить с варварами, в точности сохранял отеческий закон и, живя по оному, соблюл душу чистою и искреннею и сиял такими лучами добродетели, что и зверонравного мучителя изумил молниеносным ее блистанием; и сперва сделал ему известными неведомые сны, потом изъяснил, что требовало изъяснения, указал и присоветовал, что могло послужить в пользу. И должно ли пересказывать все блистательно им совершенное: как царь запретил молиться и испрашивать что-либо у Бога и как Даниил, молившийся по закону и прежде делавший это тайно, когда издан был злочестивый закон, продолжал молиться Богу явно, смеясь над законом и презирая законодателя; как отдан львам, как и их поразил лучами благочестия, и чертами Божия образа, как бы удилом каким, преградил неистовые их уста, как на зрелище чуда сего привлек злочестивого царя, как и его научил, что Бог Евреев есть Творец и Владыка всех, как обличил идольский обман? Все это можно дознать из истории и приобрести ясное сведение, что и служащие лукавым господам могут не отпечатлевать в себе никакого лукавства, но достигать самого верха добродетели и господ освобождать от заблуждения, приводить к истине и для многих других служить примером спасения. Посему никто да не обвиняет рабства и не думает, будто бы лукавое владычество препобеждает добродетель рабов, но повсюду да усматривает промышление Божие.

Но, может быть, скажет кто-нибудь: почему Бог всяческих и живших беззаконно предал царю вавилонскому, да и праведным попустил соделаться пленниками? Какого промысла видно в сем дело? Какая правда в таком определении? Не видны ли в этом безпорядок, неустройство и слитность? Но говорить это решаются не знающие бездны Божия домостроительства. А сподобившиеся тайноводства и вкусившие Божественных Таин знают и причину, и корень сего. Человеколюбец печется о согрешающих и вразумляет их, и одного человека не хочет оставить без попечения о нем. Поэтому, посылая в плен беззаконных, посылает с ними вместе, как бы некими пестунами и наставниками, и людей добродетельных, чтобы их жизнию и словом и те, как неким светильником озаряясь, могли сколько-нибудь идти непогрешительной стезею. А что плен их не только был виною спасения для соплеменников, но и иноплеменных озарил светом Боговедения, – свидетель сему история. Посему, если отличались они подвигами и соделались славными и знаменитыми, оставили полезный пример поздним родам, были причиною спасения для плененных вместе с ними, доставили пользу варварам, сохранив неповрежденным благочестие и чрез него совершив великие чудеса, то почему обвиняешь Промысл, предустроявший все тому подобное? Почему не восхваляешь паче Домостроителя душ, Правителя твари, так премудро и на пользу все направляющего.

Так из словес Божиих показал я, что и для служащего лукавому господину возможно и избежать порока, и преуспевать в добродетели, и господам доставлять много поводов к пользе; а ты обрати взоры на тех, которые ныне вместе с тобою пребывают в рабстве, и увидишь, что многие, находясь в рабстве у невоздержных, гнушаются невоздержанием, чтут же целомудрие и не отпечатлевают в себе ни одного порока своих господ, но подражают жизни недавно описанных нами мужей. И как из сказанного, так и из виденного, уразумев свободу естества нашего и дознав премудрость Божия Промысла, провозгласи отречение, и изглашаемую тобою ныне хулу перемени на песнопение, и изглашения твоих уст, которые доныне были против Бога, да будут во славу Божию, и да воспевается ими Промысл Творца, Христа Бога нашего! Ему слава во веки! Аминь.

Слово 9. О том, что труд правды не безплоден, хотя и не виден в настоящей жизни, и о воскресении, доказываемом умозаключениями естественного разума

Если бы все пожелали внять сему доброму совету, ясно взывающему:

«Вышших себе не ищи и крепльших себе не испытуй. Яже ти повеленна, сия разумевай» (Сир.3:21–22), то намеревающемуся доказать Божие о всем промышление не было бы нужды во многих словах.

Ибо освободившимся от излишней и суетной пытливости совсем нетрудно и весьма легко усмотреть, что Оно крепко держится за кормило вселенной и премудро всем правит.

Но Поелику много таких людей, которые не хотят видеть сего добровольно, но смежают глаза, затыкают уши, не хотят внимать отовсюду несущемуся гласу, над всем, что так хорошо и прекрасно содевает Бог, смеются, хулят, охуждают это, собирают тысячи всяких малостей, соплетая ложное обвинение, то, думаю, что справедливо приняли мы на себя труд говорить против сего обвинения с намерением показать, что оно клевета, а не прямая улика.

И призвав на помощь тот самый Промысл, который оспаривают они, его предпоставив защитительному сему слову, изложили мы уже восемь слов, обличая хулу неблагодарных, обличителями, и вместе и свидетелями, их неблагодарности изводили на среду небо, землю, море, воздух и все на них тела, одушевленные и неодушевленные, словесные и безсловесные, летающие и ходящие по земле, плавающие в водах и земноводные.

Сверх сего, представляли устройство человеческого тела, в каждом его члене ясно открывающуюся Божию Премудрость и Божие Промышление, богоданный дар разума, при помощи которого естество человеческое изобрело земледелие, мореходную, врачебную науки, грамматику, и все иные искусства и познания, содействующие к тому, чтобы жизнь человеческую соделывать приятною.

При помощи Божией показали также потребность животных кротких и свирепых, пользу богатства и бедности, необходимость рабства и господства.

Потом, кроме сего, доказали и то, что рабствующие, если желают пребывать в целомудрии, никакого вреда не навлекают на себя от господ, живущих порочно, и на сие представили доказательства из Божественного Писания.

Разыскание же о живущих в рабстве ныне предоставили самим жестоким обвинителям Промысла, потому что и ныне можно видеть у господ лукавых тысячи рабов, не только не подражающих господским порокам, но и весьма ими гнушающихся, любящих честность и идущих путем, противоположным пути господ.

Но, может быть, извлекут из сего еще иной предлог к обвинению Божия Промысла и скажут, что питомцы добродетели трудятся напрасно, сеют, как говорится, на камне, черпают воду решетом и делают много сему подобного, вовсе не получая добрых плодов. Одни, скажут нам, живут в бедности, проходят жизнь обреченные на великое злострадание, другие влекут тяжкое иго рабства, несут непрестанные труды, а что и сего гораздо хуже, многие, гнушаясь пороком, принуждены служить порочным господам. Какая же, спросят, им награда? Какое воздаяние за добродетель? Какое возмездие за труды? Какой плод их потов? Какое вознаграждение за подвиги? Ибо не видно, чтобы все, кому выпал жребий рабствовать, получали свободу, не приметно того, чтобы получившие в удел бедность и соделавшиеся рачителями добродетели со временем переходили в число богатых; напротив того, большая их часть оставалась в прежнем злострадании.

Но ты, жалкий и по земле пресмыкающийся человек, измеряешь благополучие по чреву, ланитам и бровям и почитаешь пределом благоуспешности иметь возвышенную колесницу, копьеносцев, красивую верхнюю одежду, хорошо выезженных коней с блестящими украшениями на лбу и груди, голосистого глашатая, высоко взгроможденный дом, гостиные, расцвеченные еврейскими и фессалийскими камнями, испещренные живописным искусством, усыпанные цветами ложа, тарелки, приборы, кубки, благовонные вина, сикелийский и сибаритский ужин и все прочее, что только служит к жизни раздольной, изнеженной, роскошной. Но всякий благомыслящий обыкновенно все это не только не называет благополучием, а даже признает крайним злополучием и бедствием, потому что Правитель всяческих дал людям богатство не на то, чтобы расточать его на непотребство и обращать в напутствие к пороку, но на то, чтобы, хорошо и разумно им распорядившись, и как у себя самих имея в достатке, что должно, так излишним ссужая нуждающихся, делать его средством к целомудрию и справедливости. И не только Сам Бог всяческих так установил сие, и не только святые мужи, следуя Владыке, любят сии установленные пределы, но и вы даже, болезнующие крайнею неблагодарностию, имеете обычай обвинять столь худо употребляющих богатство, лучше же сказать, их удостаиваете извинения, хулите же Правителя всяческих, в обладание столь порочным людям давшего богатство. Поэтому и вам самим кажется, что не такую роскошную жизнь называть должно счастием, но что жизнь праведная и целомудренная достойна одобрения и высочайшей похвалы, и будет ли она в бедности или в изобилии, заслуживает одинаковых венцов. Думаю же, что тех, которые в бедности прилагают попечение о добродетели, как выказывающих большее терпение, и вы удостоите даже сугубых венцов.

Но не сию награду имеют ревностно служащие Богу и не сие воздаяние в виду у ревнующих о Божественных законах. Известно, что похвала человеческая многих часто портит, ослабляет усердие и задерживает в течении. Иной, подумав, что достиг уже конца течения (эту мысль внушает похвала), перестает простираться вперед и теряет победу. Сие дает видеть и Бог всяческих, сказав устами Пророка: «людие Мои, блажащии вас льстят вы и стези ног ваших возмущают» (Ис.3:12), потому что похвалами ослабляют ревность усердия и не дозволяют достигнуть цели. Так совершал течение блаженный Павел, не внимая ни похвалам, ни хулам, но «задняя убо забывая, в передняя же простираяся и со усердием» гоня «к почести вышняго звания» (Флп.3:13–14). Поэтому хранители Божественных законов не в похвале человеческой поставляют награду за труды, но ожидают исполнения Божиих обетований, в уповании на Мздовоздаятеля подвигов ожидают венцов неувядаемых, чают себе богоданных наград, ждут приговора праведного Судии, воскресения тела, вознесения на небеса, ликостояния с Ангелами, паче всего этого, непрестанного лицезрения Самого Любимого ими, ради Которого, переплывая море жизни, боролись они с волнами порока и, потопляемые многими трудами, не захотели погрязнуть, но, с трудами сопрягши желание достигнуть пристани, подкрепляли тем свою немощь. А пристанью сии, устремившиеся на высоту добродетели, имеют не жизнь, не воскресение, не иное какое-либо из желанных благ, но Самого вожделенного, ради Которого и злострадание вменяли в наслаждение, и многотрудное делание – в сладкий сон, пребывание в пустынях почитали отраднейшим пребывания в городах, жизнь в бедности – преимущественнейшею жизни в богатстве, горькое рабство – приятнейшим всякого самоуправства. Сей-то награды ожидают делатели добродетели. Ибо есть наследие у служащих Господу, как взывает Пророк Исаия (Ис.65:9). Свидетельствует же и блаженный Давид, слагая благодарственную песнь Подателю благ и говоря: «дал еси боящымся Тебе знамение» (Пс.60:6). Да и Сам Владыка Христос столь же великие блага изображает в Священном Евангелии, говоря: «Блажени нищии духом: яко тех есть Царствие Небесное. Блажени кротцыи: яко тии наследят землю» (Мф.5:3.5); и прочее, за сим следующее, кому угодно, без труда может сам дознать, раскрыв Божественные Книги. Ибо то же найдет и в раздаянии талантов, и в притче о десяти девах, и в иносказательном разлучении овец от козлищ, и в засеянной ниве, которая прияла на себя и плевелы, и в мреже, которую закинувшие опустили в море и уловили всяких без разбора рыб, а потом сделали им строгий разбор. Много подобного сему можно найти и в апостольских поучительных писаниях.

Поелику разыскание всего этого соделало бы слово чрезмерно длинным, то, предоставив сие любознательным, перехожу к тому, что следует по порядку речи. Да и по другой причине из Божественного Писания представлять доказательства о воздаяниях за добродетель было бы делом напрасным и крайне излишним. Верующие, что Бог всяческих промышляет о людях, не имеют нужды в наших убеждениях, но признают достаточным для них око веры и учение богодухновенных словес, а не уверовавшие еще, одержимые же тьмою неверия и болезнующие неблагодарностию к Сотворшему, не терпят слышать словес Божественного Писания. Почему, оставив на сей раз доказательства из Писания, обличим их умозаключениями естественного разума.

Поэтому спросим их: целомудрие, справедливость и прочие части добродетели признают ли они благами и виною благ или сопричисляют к тому, что худо? Но этого никак не потерпит сказать и сам отец греха. Ибо можно ли сказать сие тому, кто с делателями сих добродетелей ежедневно ведет брань, как с противниками, и всегда противопоставляет целомудрию невоздержность и справедливости – неправду? Посему необходимо и им признаться в этом вместе с своим учителем и не покушаться превзойти в пороке самого виновника греха; ибо, по слову Господню, «несть ученик над учителя» (Мф.10:24).

Посему еще спросим их: если добродетели сии прекрасны, и из прекрасных прекраснейшие, если они блага, и наилучшие из благ, и никто, если не крайне безрассуден и лишен здравого смысла, не будет спорить, что сие действительно так, то, конечно, и любителям их надлежит именоваться прекрасными и добрыми и иметь плод не только равномерный трудам, но и во много крат их больший. Ибо не странно ли это? Земледелец, вложивший в землю семена, в награду за труды пожинает во много раз больше посеянного, а также и садовник, насаждающий дерева, имеет утешение в уродившихся плодах, а у тех одних, которые заботятся о добродетели, соделались хранителями оного Божественного сада, и в попечении об оных насаждениях пролили много пота, истощили много труда, и труд безплоден, и пот не вознагражден? Занимающиеся упражнением тела и голоса получают венцы, приемлют награды, удостаиваются рукоплескания зрителей, и добродетель менее ценится, нежели искусство борца и кулачного бойца? И для этого величайшего подвига нет ни зрителей, ни мздовоздаятеля, ни почести, ни награды, ни венца? И представляющие трагедии и комедии имеют нечто в виду, для чего упражняются в искусстве, в надежде венцов переносят труды; и правящие колесницами отваживаются на опасности в ожидании победы, в чаянии похвалы зрителей, – а притом берут плату и с тех, чьего завода кони; и кормчий, имея целию пристань, осмеливается бороться с волнами и, ободряемый желанием получить прибыль, выносит приражения бурь; и кожевник, и ковач меди, и всякий занимающийся каким-либо ремеслом ждет конца трудов и, с утомительностию ремесла соединив чаяние выгоды, находит срастворенное с трудами удовольствие; а одно только, как видно, упражнение в добродетели, пожелает ли кто назвать его искусством или наукою ратоборства и подвижничества, или возделыванием и насаждением, не имеет доброй цели, которая могла бы утешать во время трудов? Но напрасно преуспевают в целомудрии целомудренные и, борясь со многими и различными страстями, усиливаются угасить их пламень? Напрасно делатели справедливости ведут брань с неправдою, удерживаясь от чужого и расточая свою собственность? Безполезно и приобретение мужества для преуспевающих в оном, потому что, великодушно перенося встречающиеся им огорчения, не имеют Мздовоздаятеля?

Но это – неправда, совершенная неправда. Ибо стяжание добродетели достойно удивления и приобретения. Это скажете и вы, невольно понуждаемые совестию. Ибо ведение сие врождено человеку, и никто из обладающих оным не имеет нужды в слове придаточном, от Бога ли сообщаемом или передаваемом людьми, потому что для научения их достаточно слова врожденного. Свидетельствуют и делатели греха, которые совершают его тайно и, если бывают открыты, сами себе придумывают оправдание, потому что подрывающиеся под стены, гробораскопатели, похитители, прелюбодеи, убийцы и все, отваживающиеся на что-либо сродное с ним, стараются делать это, употребив в содейственники тьму, а если кто покусится что-либо такое сделать и днем, то в помощь себе берет отсутствие людей. Посему тем самым, что покушаются скрыть, показывают, какое понятие имеют о своем поступке, ибо не стали бы скрывать, если бы предполагали, что поступают хорошо, а покушаясь утаить и страшась быть открытыми, сознаются, что делаемое ими худо.

Поэтому и вы, крайне неблагодарные, знаете, какое благо – приобретение добродетели и с какими весьма великими трудами сопряжено оное. А потому необходимо, чтобы оно, столько всеми своими и противниками похваляемое и достигаемое с великими трудами, имело достойное воздаяние. Между тем видим, что в настоящей жизни многие домогаются сего приобретения и ради оного претерпевают великие труды, но не все пользуются за это похвалою и честию; одни же устами всех прославляются, как любители добродетели, соделываются именитыми и по кончине имеют приснопамятную славу, а другие совершенно неизвестны и от всех сокрыты, и уподобляются жемчужине, кроющейся в глубине моря и заключенной в раковине. Посему, примечая это, размыслим сами с собой: почему одни из предпочитающих всему Божественное весьма славны, а другие совершенно не известны; потом рассудим, что Творец и Судия всяческих как правдивый соделает справедливое мздовоздаяние Своим подвижникам, и весы правосудия не потерпят, чтобы нарушена была правда. А после сего, усматривая, что те и другие скончались, но одни в великой славе, а другие в крайнем уничижении, как самые обыкновенные люди, заключим еще, что Бог уготовил иную некую жизнь, в которой хорошо живших вознаграждает по достоинству. Ибо тем, что некоторых почтил известностию, дал Он видеть, каковы венцы добродетели, а тем, что не все делаются славными и именитыми в настоящей жизни, открывает нам жизнь ожидаемую. И честь, воздаваемая некоторым, служит знаком Правды Божией; а то, что не все делатели добродетели получают здесь равное воздаяние, указывает на жизнь будущую и утверждает в надежде чаемых благ.

Посему Правитель всяческих в настоящей жизни не всех, живших хорошо, провозглашает таковыми, а также и не всех, живших порочно, наказывает, но иных предает наказанию, как показывая сим справедливость определения Своего, так тем же устрашая и призывая к покаянию прочих; а не истребляет всех делателей лукавства, и сим опять предуказует нам будущую жизнь. Ибо, если бы не было иной жизни по преселении отсюда, то терпели бы явную несправедливость наказанные здесь, так как другие избегают наказания; терпели бы очевидную несправедливость и крайне возлюбившие любомудрие, но не воспользовавшиеся за это ни малым вниманием и честию, тогда как другие, подобно им преуспевавшие в жизни, проходили оную в великой славе. Но Источник правды наименовать несправедливым – это выше всякой хулы, и не оставляет уже никакой большей меры безумия. А если правдив (как и действительно правдив) над всем Назирающий, и все что ни делается видит, судит правдиво и ровно держит весы правосудия, а если когда угодно Ему уклонить их, и тогда прилагает на них приговор человеколюбия, а не приговор неправды, то есть другая жизнь, в которой и избежавшие наказания здесь понесут достойную казнь, и не воспользовавшиеся в настоящей жизни никакою честию за труды, подъятые ради добродетели, получат воздаяние за пролитый ими пот.

Но, может быть, и вы сами сознаетесь в этом. Ибо и эллины, которым не проповедовал ни Пророк, ни Апостол, ни Евангелист, руководясь одною природою, предполагали, что сие действительно так, хотя и подвергались многим заблуждениям, к истинным мнениям примешав баснотворное; ибо и пииты и философы верили и учили, и в письменах оставили память такого учения, что по преселении отсюда будут и наказания людям порочным, и милости мужам праведным.

Потому, вероятно, и вы, убежденные и наученные природою и понуждаемые тем, что недавно нами сказано, согласитесь и признаетесь, что сие действительно так, но предположите, что будет или упокоение, или наказание одних душ, тело же, как совершенно безполезное и неразумное, будет брошено и предано гниению.

Какое же основание душе, подвизавшейся и побеждавшей вместе с телом, одной быть увенчанною или, по разлучении с телом, одной подвергнуться мучению? Тогда наказываемая душа справедливо бы сказала Судне: не одна я преступала Твои законы, Владыка, но вместе с телом блуждала по стремнинам порока. Если должно говорить правду, оно-то и увлекло меня в бездну греха. Его очами уловленная, окрадывала я чужие ложа и засматривалась на красоту, принадлежащую другому, ими понуждаемая обратить взор, пожелала достояний и имуществ. И потом впала в глубину неправды, потому что страсти тела поработили меня и лишили дарованной мне Тобою свободы. Я принуждена была услуживать потребностям тела, как с ним сверстная и разделяющая его рабство. Чрево нудило меня к чревоугодию, а чревоугодие производило многоядение, а многоядение порождало помыслы делать неправду. Часто с негодованием повиновалась я нуждам плоти, с безпокойством и крайнею скорбию принуждена бывала услуживать ее похотениям; часто противилась и мужественно отражала их нападения, но непрерывность брани нередко преодолевала меня, и я, несчастная, отдавалась в плен, покорясь этой сестре, и в изнеможении скорбела о том. Ибо снова подвергалась мучениям, питая плоть, терпела от нее козни, снова испытывала безпорядочные ее движения и не знала, что делать. И изнурение ее причиняло мне великую скорбь, и попечение о ней делало борьбу более упорною, и возжигало новую брань. Поэтому не меня одну, Владыка, предавай наказанию, но или вместе с телом и меня освободи от злостраданий, или вместе со мною и его подвергни мучению.

Но и тело, хорошо послужившее изволениям души (если только будет дан ему какой-либо голос), скажет подобным образом праведному Судие: как скоро создал Ты меня, Владыка, тотчас вдохнул в меня душу. Но, если о всяком пути естества заключать по началу, то прежде сподобилось я создания, потом уже вложил Ты в меня жизненную силу души. Наслаждалось я с нею и жизни в раю; одно и то же время чревоношения проводили мы в матерней утробе; вместе, по окончании мук рождения, вошли в эту жизнь, насладились сим светом и стали дышать воздухом; вместе совершили путь жизни. Душа сама по себе никогда не сделала ничего доброго, но, употребляя в содейственники меня, плоть свою, собирала богатство добродетели. Я, терпя изнурения от поста, бдения, возлежаний на голой земле и всякого другого злострадания, чрез это скопило ей богатство. Я ее, молящуюся, ссужало слезами, ей, доведенной до воздыханий, на служение духу давало сердце. Моим языком прославляла она Тебя; мои уста употребив в орудие, приносила она Тебе моление. Мои руки воздевая к небу, пожинала плоды Твоего человеколюбия. Моими носимая ногами, приходила в Твои святые храмы. Моими пользовалась ушами для приятия Твоих словес. Моими очами смотря на солнце, на луну, на сонм звезд, на небо, землю, море и всю видимую тварь, возводилась к созерцанию Тебя, и по величию и красоте видимого умопредставляла себе Создателя; с помощию Моих очей похищала скрытое в письменах сокровище. Мои употребив в орудие персты, начертала в письменах Божественные Твои учения, и оставила о них безсмертную память. Этими моими руками в целой вселенной воздвигла молитвенные дома. Моим пользуясь содействием, исполняла законы любви, моими руками омывала ноги святых, моими руками удовлетворяла нуждам утесненных, оказывала услуги утружденным телам. Посему, Владыка, не разлучай меня с супружницею, изначала со мною соединенною, и не расторгай супружества, не просто и не случайно совершенного, но изначала самым Твоим созданием определенного: одним награди венцом одно протекших поприще. Ибо сие свойственно Твоей правдивости, сие прилично праведному Суду Твоему. – Сие скажет и тело, хорошо подвизавшееся с душою, если только дан ему будет голос.

Но ни тело не скажет сего, ни душа, жившая беззаконно, потому что Судия не имеет нужды в таком прошении, но как премудро правит, так правдиво судит; и возвращая тело душам, всем уделяет по достоинству. Ибо не странно ли, доблестного воина, одержавшего победу в битве, когда соотечественники хотят почтить изображением или живописать, или отливать, или ваять (смотря по тому, что для изображения употреблено будет ими: камень или медь, или доска) с тем оружием, которым действуя, обратил он в бегство неприятелей; и если одержал победу, стреляя из лука, изображать его с луком, а если победил копьем, в шлеме, со щитом, то представлять в этом вооружении, – а душе, подвизавшейся вместе с телом, препобедившей невидимых врагов и сподобившейся иметь живописателем Зиждителя всех, остаться обнаженною и лишенною вооружения? Можно же видеть, что такой чести удостаивают не военачальника только, но и борца, и кулачного бойца, и скорохода, и представляющего трагедии, и правящего колесницей. Ибо каждый из них, в каком виде одержал победу, тот и удерживает в изображении. Один стоит в обуви на высоких каблуках, в воинской одежде, с личиною какого-нибудь Иномая или Креона, и едва только не говорит всякому: этим я действовал и этим победил; другой бежит обнаженный, показывая, какого рода его подвиг; иной представляется борцом или держит венец и дает тем знать незнающим, каким подвигом он подвизался; иной вступает в кулачный бой и поражает противника; другой наружностью и бичом показывает, в каком упражняясь искусстве, одержал победу. Посему не делай безчестнейшим всех их то естество, которое во всем этом преуспевает, и не думай, что Бог, источник правды, несправедливее людей, не подозревай, будто бы Он даже, подобно людям, не почтет Своих победоносцев. Ибо если люди, не во многом соблюдающие справедливость, но и крайне о ней нерадящие, имеют обыкновение так часто воздавать честь за сии маловажные и безполезные подвиги, то тем паче славных и великих подвижников добродетели, ее Законоположник и Мздовоздаятель почтит, увенчает, и самую справедливость превзойдет величием даров.

Но знаю, почему дошел ты до такой хулы: по своей немощи заключаешь о Божественном, свою немощь полагаешь пределом Божественной силы, и что для тебя крайне невозможно, то почитаешь невозможным также и для Бога. Но это – неправда, совершенная неправда. У брения не та же сила, что и у скудельника, хотя оба одного естества; и брение и скудельник – из земли. Свидетель сему тот, кто, беседуя с Иовом, говорил ему: «от брения сотворен еси ты, якоже и аз» (Иов.33:6). Впрочем, хотя одного естества и брение, и скудельник, но не равную силу найдешь в обоих. Один приводит в движение – другое движется, один лепит – другое вылепляется, один месит – другое смешивается, один дает вид – другое приемлет этот вид и преобразуется, как угодно скудельнику. Но если здесь, где естество одно, сила не равна; тем паче, где различно естество, различна и сила. Но несравнимое невозможно и сравнивать. Ибо как может быть применяемо к Сущему всегда то, что из не сущего! К Сущему прежде веков то, что во времени? К Творцу неба и земли то, что из брения! Посему не думай, что крайне невозможное для тебя невозможно и Богу, потому что Его естеству все возможно и крайне удобно.

Поэтому Бог и естество телесное, некогда растекшееся в гной, потом превратившееся в прах и рассеянное повсюду: в реках, морях, в хищных птицах, в зверях, в огне, в воде (выставляю на среду все порождения твоего неверия) – может, восхотев, снова собрать, привести тебя в прежнее величие и в прежнюю красоту. Ибо восхотел только – и пришло в бытие небо, и приняло столько вогнутости, сколько Ему было угодно. Восхотел – и простерлась земля, и висит, имея основанием единый Божий предел. Рече, «и бысть свет» (Быт.1:3). Повелел – и произошло водное естество; заповедал – и отделилось оно от земли; по мановению Его украсилась земля лугами, рощами и всякого рода жатвами. Сказал – и произошли тысячи видов животных земных, водных и воздушных. И Сотворивший сие словом, и сего еще гораздо удобнее воскресит телесное естество: ибо гораздо удобнее обновить обветшавшее, нежели из ничего сотворить несуществовавшее. Если же не веришь, то великий учитель вселенной Павел скажет тебе: «Безумне, ты еже сееши, не оживет, Аще не умрет: и еже сееши, не тело будущее сееши, но голо зерно, Аще случится, пшеницы, или иного от прочих: Бог же дает ему тело, якоже восхощет» (1Кор.15:36–38).

Если же и его учение почитаешь каким-либо пустым словом и баснею, то обратись к природе, которая учит тебя и проповедует воскресение. Земледелец нарезывает сперва борозды и как бы роет какие могилы, потом полагает в них семена и, как бы предавая погребению тела, засыпает землею. И больше этого ничего не в силах он сделать, разве только, если много у него воды, ее может принести. Но Бог или дождит с неба, или подает семенам воду из источников и рек, потом, орошая, напоевая их и, как бы подобно человеческим телам предавая гниению, делает, хотя уже негодными в пищу для людей, однако же весьма полезными для них по рождающимся из сих семян телам, потому что семена, принимая в себя влажность, ботея [1

Но чтобы иметь тебе твердую веру в воскресение, снова приступи со мною к истории растений, смотри, как ветви виноградной лозы и других дерев, или так называемые отпрыски или побеги от корней, отсечением их как бы приемлют кончину, а зарытием их в землю как бы предаются погребению; смотри, как зарытые и согнившие, потом, по изволению Божию, пускают вниз корень, дают вверх росток, приходят в силу, поднимаются в высоту, бременеют плодом, и отродившиеся ветви делаются благолепнее погребенных в землю И что говорю о ветвях, деревах, семенах? Следуй за мною туда, где вырабатывается собственное твое естество. Смотри, как ничтожно мало и ничем не отличается от слизи первоначальное вещество, из которого ты образован. Однако же и это ничтожное, малое, неодушевленное, не дышащее и совершенно безчувственное, по Божию мановению, делается человеком и, имея один вид, преобразуется в тысячи разного вида составов: то твердых и упорных, то уступчивых и нежных, то сквозных и ноздреватых, то сплошных и плотных, то дебелых и гладких, то тонких, имеющих вид нитей, и перепончатых, то трубчатых и пустых, то не имеющих в себе скважин и пустоты. И можно видеть, что из этого малого количества вещества произошли и трубы для течения крови, и проводники для дыхания, и крепкие связки, и мягкость плоти, и твердость костей, и светлость очей, и чистота зеницы, и гладкость ланит, и тонкость волос, и множество всего иного, что только есть в человеческом теле и чего потребность и действенность пытались описывать многие из сведущих в этом, но, препобеждаемые премудростию Зиждителя, оканчивали слово свое песнопением; и притом поступали так не нашего только двора, но и вне блуждающие овцы. Впрочем, и они, пасясь на доброй пажити, движимые и наставляемые одною природою, сколько могли, прославили Пастыря, Попечителя и Творца вселенной. Ты же, кроме природы имея учителем закон и Пророков, наставляющих в Божественном, и лик Апостолов, научающих настоящему и проповедующих будущее, отовсюду собирай предлагаемое тебе на пользу. И одной природы зародышей и первого образования людей достаточно к тому, чтобы доказать тебе воскресение мертвых тел. Веруй, что земля – матернее чрево, гроб – ложесна, а этот самый малый, пуху подобный останок тела – семя естества. Сей останок, будучи совершенно неприметен для всех людей, видим для Бога, и никто не избег этого Ока; потому что «в руце Его вси концы земли» (Пс.94:4), Он измерил «горстию воду и небо пядию и всю землю горстию» (Ис.40:12), Ему нетрудно увидеть то, что в руке, потому что и для тебя это весьма удобно, и если захочешь смешать просо и чечевицу, пшеницу и ячмень, то без труда и опять их разберешь, как скоро захочешь. Поэтому если концы земли в руке у Бога, то весьма удобно Ему и совершенно смешанное привести в должный порядок. Итак, веруй, что гроб – матерняя утроба, а лежащий в нем останок – семя. Творец – всегда Творец, а последний день жизни, и страшный глас архангельский – болезни рождения: «вострубит бо», сказано, «и мертвии востанут нетленни» (1Кор.15:52).

Тогда потребуется у нас отчет, как мы жили, тогда воздадим ответ за все, что сделано нами хорошо или худо, тогда явными для всех сделаются сокровенные думы ума. Тогда все предстанем «пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла» (2Кор.5:10). Сего убоявшись, человек, отложи вражду на Промысл, бегай лукавой сей неприязни, прекрати ничем не извинительную хулу, вступи в приязнь с Сотворшим, чтобы и Он управил нас, как друзей, а не изверг из ладьи, как врагов. Прославь кормило Промысла, чтобы нам, им управляемым, избежать волнений настоящей жизни и вступить в оную неволненную пристань, о Христе Иисусе Господе нашем; ибо Ему подобает всякая слава во веки! Аминь.

Примечания 1. Ботети – жиреть, толстеть. "Ред."

Слово 10. О том, что Бог издревле был Попечителем не одних иудеев, но и всех людей, и о вочеловечении Спасителя

Хорошо знаю, что не преплываемо море премудрости Божией и Божия Промысла, и припоминаю, что взывает божественный Пророк: «судьбы Твоя бездна многа» (Пс.35:7).

Припоминаю, что и великий проповедник истины, богомудрый Павел, изрек подобное также слово: «о, глубина богатства и премудрости и разума Божия! Яко неиспытани судове Его и неизследовани путие Его» (Рим.11:33).

Посему и не отваживаемся неразумно на то, что не доступно, но, по мере сил, удивляемся Божественному и, сколько можем, восхваляем Бога. Ибо знаем, что те, которые усиливаются более надлежащего смотреть на солнце, не достигают, чего желали, но портят зрение, и не только не привлекают солнечного света, но даже навлекают на себя тьму.

Сему же самому, как можно видеть, подвергается и ум человеческий. Ибо если при ограниченности своей усиливается доведаться, что подпирает собою землю, какое опять основание у этой подпоры, на чем и оно держится, или что выше небес, что вне всего мира; то не только не находит искомого, но отступает назад, исполнившись глубокого мрака и недоумения.

Зная сию немощь ума, блаженный Павел удостоверяет, говоря: «аще ли кто мнится ведети что, не у что разуме, якоже подобает разумети» (1Кор.8:2); и еще: «от части бо разумеваем, и от части пророчествуем: егда же приидет совершенное, тогда, еже от части, упразднится» (1Кор.13:9–10); и в другом месте: «вижу ныне якоже зерцалом в гадании, тогда же лицем к лицу: ныне разумею от части, тогда же познаю, якоже и познан бых» (13:12): и еще: «егда бех младенец, яко младенец глаголах, яко младенец мудрствовах, яко младенец смышлях: егда же бых муж, отвергох младенческая» (13:11).

О всем же этом распространился божественный сей муж, желая всех убедить и обуздать ненасытность ума, чтобы не отваживался на невозможное и точного познания вещей ожидал в жизни будущей.

Посему знание, какое дается нам ныне, называет младенческим и, сличая оное с учением подзаконным, именует его совершенным, а сравнивая с жизнию безстрастною и безсмертною, называет детским.

И сие служит доказательством Божия Промышления. Ибо премудро всем Правящий, зная надменность нашего высокомерия, даже святым не дал точного ведения о Божественном, потому что, как мнится блаженному Павлу и истине, «разум кичит» (1Кор.8:1); но предназначил оное в награду добродетели, чтобы, хорошо подвизавшись в настоящей жизни, совершенно совлекшись страстей и облекшись в тело, свободное от тления и немощей, тогда уже прияли мы совершенное ведение, никакого не терпя более вреда как освободившиеся от страстей и изведенные из борьбы. Посему не будем отваживаться на уразумение непостижимого, но возлюбим, что дано нам; сколько можем, станем воспевать благого нашего Владыку и прославлять Благодетеля за то, что имеем. Видим ли, что мужи, делатели добродетели, пользуются в жизни славою, честию, вниманием – поклонимся Законоположнику и Мздовоздаятелю добродетели, по праву и правдиво ее провозглашающему. Видим ли, что другие, хотя предпочли ту же жизнь, но не пользуются тем же у людей – не будем негодовать на это, друг, но уверимся, что как подвизаются они добрым подвигом терпения, так победителями провозглашены будут в жизни будущей, как рассуждали о сем в предыдущем слове. Не будем извергать хульных слов на Промысл, ибо не странно ли, не исполнено ли великого неразумия или, лучше сказать, крайнего безумия, что те самые, которые, застигнутые треволнением, преодолеваются бурями и совершают путь жизни в великом бедствии, хвалят Кормчего, а те, которые, как говорится, сидят вне стрел, больше зрители, нежели подвижники, в Подвигоположника мечут, если не могут самым делом, то, по крайней мере, хульными словами.

Но что питомцы благочестия, не только несясь попутным ветром, но и борясь с волнами и бурею, воспевают Бога всяческих, о сем можно слышать блаженного Давида, который, проведши всю жизнь в бранях и боровшись с тысячами бедствий, взывает: «Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми» (Пс.115:3)? Можно слышать и от богомудрого Даниила, и от оных святых отроков, которые при самом приражении бед песнословят Бога, приводят на память грехи, которых не были делателями, исповедуют, что несут наказание за прегрешения, но не говорят о себе, что достойны они венцов, и не изъявляют негодования на весы Правосудия. Великий патриарх Авраам, приявший от Бога оные обетования, томясь голодом, мужественно перенес борьбу с голодом. Два раза лишавшись супруги и видя ее у людей варваров, не преставал приносить благодарение Призвавшему и, ожидая исполнения обетовании, радостно переплывал волны. И какое слово в состоянии изобразить величие души его? Кто достойно подивится высокому его любомудрию? Посему, предоставив любоведцам из чтения истории в точности дознать его и сына его мужество, терпение, целомудрие, справедливость, трудолюбие, боголюбие и, одним словом, всю высоту добродетели, обращаю речь к мужам Нового Завета. Посему смотри, как Петр и Иоанн, сии твердыни благочестия, столпы истины, поддерживающие здание Церкви, были биты Иудеями, но радовались и восхищались, «яко за имя Господа Иисуса сподобишася безчестие прияти» (Деян.5:41). Ибо написавший сие, сказав, что биты были жезлами, говорит не просто, что терпеливо и мужественно перенесли удары, но что «идяху радующеся» и в веселии. Но великая разность в этом: терпеть – и радоваться. Иной нередко переносит приражения горести, но болезнуя и скорбя. А радующийся выражает сим душевное удовольствие. Так и блаженный Павел, сия громогласная труба проповеди, взывал: «благоволю в немощех, в досаждениих, в бедах, во изгнаниих, в теснотах по Христе» (2Кор.12:10); не сказал: переношу или терплю, но «благоволю», что означает великое усиление удовольствия. И в другом месте говорит он: «Ныне радуюся во страданиих моих... яко исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей за Тело Его» (Кол.1:24); и еще: «недостойны страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас» (Рим.8:18); и также: «Кто ны разлучит от любве Божия; скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или меч» (8:35). И чрез несколько слов: «Известихся бо, яко ни смерть, ни живот... ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем» (8:38–39). Но недостанет мне дня, чтобы собрать подобные изречения великого наставника подвижников благочестия.

Посему, если совокупившие в себе все виды добродетели, достигшие самой крайней высоты ее, не только не огорчаются волнением житейского моря, но, когда с шумом кипит оно, борются между собою ветры и бури, и вихри, приводят в смятение воды, они, как несомые попутным ветром, не переставали веселиться, – и занятием их было – не любопытствовать о том, что делается, но восхвалять Кормчего, то почему же вы, находясь вне волн, и вернее сказать, на суше, а не на море, осмеиваете то, что делается, и хотя хвалите подвижников, но обвиняете Подвигоположника? А удивляющимся добродетели подвижников надлежит любить и приговор их: они же принимали, как величайшее благодеяние, бедствия, умерщвления, побиения камнями, сожжения, раны, злословия, узы, опасности на суше, на море, в городах, в селах, претерпеваемые за проповедь от своих и от чужих.

Поелику же и их коснулись мы словом, то скажем нечто о вочеловечении Спасителя нашего, что в попечении Божием о людях есть самое главнейшее. Ибо небо, земля, море, воздух, солнце, луна, звезды, вся видимая и невидимая тварь, единым словом созданная, или лучше сказать, изволением Слова в бытие приведенная, не столько доказывают безмерную благость Божию, как то, что Сам Единородный Сын Божий, «во образе Божии сый» (Флп.2:6), «сияние славы и образ ипостаси» (Евр.1:3), Который «в начале бе... к Богу, и Бог бе» (Ин.1:1), Которым "вся быша" (1:3), «зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек» (Флп.2:7), «на земли явися и с человеки поживе» (Вар.3:38), приял наши немощи, понес наши болезни. И блаженный Павел видит в этом величайшее доказательство любви Божией к человекам и взывает говоря: «Составляет же Свою любовь к нам Бог, яко еще грешником сущым нам Христос за ны умре» (Рим.5:8); и еще: «Иже убо Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его: како убо не и с Ним вся нам дарствует» (8:32)? А что сие действительно так, исповедует и богомудрый Иоанн, ибо говорит: «Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть» за него, «да всяк, веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный» (Ин.3:16). Посему не просто печется Бог о людях, но печется, любя их. Да и преизбыток сей любви таков, что Сына Единородного, Единосущного, рожденного из чрева прежде денницы, Которого употребив Содейственником, создал тварь, соделал нашим Врачом и Спасителем и чрез Него преподал нам дар сыноположения.

Поелику Творец видел, что естество наше предалось жестокому мучителю, ниспало в самую бездну греха, небоязненно попирает законы природы, и что видимая тварь, возвещающая и проповедующая Создателя, не может убедить дошедших до крайнего безчувствия, то премудро и справедливо устрояет наше спасение. Не восхотел единою властию даровать нам свободу, одно милосердие вооружить на поработившего себе род человеческий, чтобы милосердия сего не назвал он несправедливым; но пролагает путь, и исполненный человеколюбия, и украшенный правдою. Ибо, соединив с Собою побежденное сие естество, вводит оное в борьбу и устрояет так, что оно вознаграждает за утрату победы, одолевает древле, к несчастию, победившего, разрушает мучительство жестокого поработителя и восприемлет прежнюю свободу. А для сего Владыка Христос рождается от жены, подобно нам, хотя рождение имело нечто большее: именно девство, потому что и зачавшая, и родившая Владыку Христа была Дева.

Когда же слышишь сие имя: Христос, разумей прежде веков от Отца рожденного, Единородного Сына, Слово, облеченного естеством человеческим, и не почитай сего проповедуемого домостроительства унизительным для Бога, потому что естества чистейшего ничто осквернить не может. Ибо, если солнце, будучи телом (так как оно видимо и подлежит разрушению) и проходя там, где мертвые тела, зловонная тина и много других веществ, издающих смрад, не может оскверниться, то кольми паче Творец солнца и Создатель вселенной, безплотный, невидимый, неизменяемый, всегда Сам Себе равный, не может оскверниться чем-либо таковым. И что сие действительно так, уразумеем из следующего: и говорим, и веруем, что естество Его безпредельно. Ибо слышу Того, Кто говорит: «Еда небо и землю не Аз наполняю, рече Господь» (Иер.23:24); и еще: «небо престол Мой, земля же подножие ногу Моею» (Ис.66:1) и: «Кто измери горстию воду и небо пядию и всю землю горстию» (40:12)? Слышу и другие места, свидетельствующие подобно сему. Взывает и блаженный Давид: «в руце Его вси концы земли» (Пс.94:4); и богомудрый Павел: «о Нем бо живем и движемся и есмы» (Деян.17:28). Итак, если, по слову Апостола, «о Нем живем и движемся и есмы», то ни одна часть твари не лишена Бога; хотя в твари, иное свято, иное же мерзко, иное исполнено благоухания, иное же – зловония; и из людей, одни украшаются благочестием, другие погрязают в нечестии. Наполняющий Собою вселенную благоволит к боящимся Его, но ненавидит «вся делающыя беззаконие», погубляет «вся глаголющыя лжу: мужа кровей и льстива гнушается Господь» и «не преселится» к Нему «лукавнуяй» (Пс.5:5–7). Посему ничто не вредит чистейшему. Если занимающиеся врачебным искусством, врачуя язвы, не получают сами язв, но больным доставляют здравие, сами же не терпят от них никакого вреда, то кольми паче наилучший художник – Бог, у Которого естество – безстрастно, превыше превратностей и не допускает изменения, при уврачевании нашем не приял на Себя вовсе никакой скверны. Посему подивимся, что не Ангелам вверил врачевание наше, но Сам на Себя принял уврачевание человеков.

Так Владыка Христос, родившись, приемлет, подобно нам, и матерние сосцы, полагается в яслях – на сей трапезе безсловесных, сим и неразумие людей обличая, и давая видеть собственное человеколюбие, потому что, будучи Питателем, как Бог, и по человечеству делается пищею для людей, недуговавших великим неразумием. А теперь, когда человеческое естество отложило сие неразумие и восприяло разумную силу, допускает его к Себе сия таинственная трапеза, и сама соделавшаяся образом яслей и поучающая людей, что человек, когда был «в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс.48:13). Сперва ясли восприяли эту божественную и духовную пищу, но когда естество наше пришло само в себя и ясно сознало в себе Божий образ, тогда пища сия перешла на трапезу словесную. Принял же Христос и обрезание, и приносил жертвы, потому что Он был человек и сохранением закона должно было естеству возвратить свободу. По-человечески и бегством спасается во Египет, как Бог, повсюду сущий и всем предстающий, как говорит Божественное Писание. Приходит и к Иоанну Крестителю и, не прияв скверны греха, приемлет крещение, чтобы исполнить всякую правду, и свыше провозглашается Отцом и указуется Духом, ибо Отец воззвал с небеси: «Сей есть Сын Мой возлюбленный о Немже благоволих» (Мф.3:17); а Пресвятый Дух, явясь в виде голубя, продолжил сей глас и научил предстоящих, Кто приявший свидетельство от Отца.

После сего Владыка вступает уже в борьбу с мучителем, и поприщем борьбы делается пустыня, зрителями – сонмы Ангелов, сопротивником – сопротивник истины, который, сперва услышав глас и приведя себе на память пророческие предречения, устрашился борьбы и не в силах был вынести молний Его добродетели; однако же и поспешил он вступить в противоборство, хотя, помня глас, и боялся борьбы. Создатель же, Споборник, Раздаятель венцов и Подвигоположник естества нашего не страшится противоборца, не гонит прочь зверя, но одобряет и вызывает его на борьбу, чтобы похитить у него прежнюю победу, соизволяет, чтобы взалкало тело, постившееся в продолжение четыредесяти дней, не позволяет же ему превзойти меру постившихся прежде, чтобы удостоверить в Своем человечестве. Неприязненный видел взалкание, надеялся на победу, смело решился на борьбу, увидев немощь взалкания, подумал, что видит первого Адама. Приступил к Нему, как к Адаму, но нашел Творца Адамова, облекшегося в естество Адамово, и говорит Ему: «аще Сын еси Божий, рцы, да камение сие хлебы будут» (Мф.4:3), представляет необходимость подтвердить с неба слышанный глас и требует подтверждения чудодейственным произведением хлебов. Из сего в точности можно узнать, что враг у нас самих заимствует поводы к обольщению, ибо, увидя алкание, с сего начинает нападение. Но Спаситель наш, хотя тело алчет и имеет нужду в пище, не хочет чудодействовать, поражает же мучителя словом Писания и говорит: «не о хлебе единем жив будет человек, но о всяцем глаголе, исходящем изо уст Божиих» (4:4). Дает ответ по человечеству, скрывая до времени Божество и доставляя людям возможность подобно сему одерживать победу. Не хлеб один, – говорит Он, – содействует жизни человеческой, но и всякого слова, возвещенного от Бога, достаточно к тому, чтобы дать жизнь алчущим людям. Веруем, что естеству человеческому возможно прожить без хлеба, если угодно то Богу. Так в ничто обратил ухищрения противоборца, учинив недействительными второе и третье его приражение, употребив присем доказательства, как человек, чтобы возвратить людям потерянную ими победу, обращает Он в бегство нечестивца, прекращает мучительство общего губителя людей, и провозглашается победа видевшими Ангелами, ибо сказано: «Ангели приступиша и служаху Ему» (4:11).

После сего, совершив множество чудес: из воды, без виноградных лоз и без земли, сотворив вино, пятью хлебами насытив многие тысячи людей, одним словом хромых соделывая скачущими, прокаженных очищая от проказы, расслабленным возвращая силу действовать, очам, лишенным зрения, даруя здравое ощущение, отверзая гробы и содевая, что связанный и смердящий мертвец начинает ходить, избегает из рук смерти, не удерживаемый ни вратами, ни узами смерти, спешит к призвавшему Создателю, – совершив сии и тысячи других чудес, Владыка навлекает на Себя ненависть иудеев и добровольно предается их козням, предвидя от сего будущее спасение человеков. И сие издревле предсказал Он устами Пророка, ибо говорит: «Аз же не противлюся, ни противоглаголю. Плещы Мои вдах на раны и ланите Мои на заушения, лица же Моего не отвратих от студа заплеваний» (Ис.50:5–6).

Сие предсказав и претерпев, пригвождается ко кресту, не в наказание за грехи, ибо «греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его» (1Пет.2:22), но воздавая долг нашего естества, потому что оно задолжало, преступив законы Сотворшего. И как, задолжав, не в силах было заплатить долга, то Сам Владыка премудро примышляет уплату долга и, прияв на себя члены сего естества, как бы имущество какое, в премудром и правдивом домостроительстве и долг уплачивает, и естество освобождает ими. И свидетели в этом – Исаия и Павел: один – прежде страдания о сем предвозвестивший, а другой – по исполнении истолковавший пророчество; но в том и другом вещал один и тот же Дух.

И Исаия издалека взывает: «человек в язве сый и ведый терпети болезнь» (Ис.53:3). Называет же Его человеком по естеству видимому, потому что и пострадал в естестве видимом. "Сей", провозглашает Исаия, «грехи наша носит и о нас болезнует, и мы вменихом Его быти в труде и в язве от Бога и во озлоблении» (53:4). Ибо видя Его пригвожденным к древу, думали, что наказуется за множество грехов и несет казнь за собственные прегрешения; почему Иудеи и пригвоздили Его посреди двух злодеев, с намерением и о Нем произвести в народе худое мнение. Но Святый Дух научает чрез Пророка, что «Той же язвен бысть за грехи наша и мучен бысть за беззакония наша». И еще более объясняет сие в последующих словах, ибо говорит: «наказание мира нашего на Нем, язвою Его мы изцелехом» (53:5). Став врагами Богу как оскорбившие Его, должны мы были нести взыскание и наказание, но не испытали сего, претерпел же оное Сам Спаситель наш и, претерпев, даровал нам мир с Богом. Яснее показывают сие последующие слова. "Вси", сказано, «яко овцы заблудихом: человек от пути своего заблуди». Почему «яко овча на заколение ведеся, и яко агнец пред стригущим его безгласен» (53:6–7). Ибо подобало Ему врачевать подобным подобное и заблудших овец возвратить овчатем же. Но овчатем делается Он, не в овча превратившись, не изменению подвергшись, не отступив от собственной Своей сущности, облекшись же явно в овчее естество, и подобно предводителю стада – овну, став вождем стада и сделав, что все овцы последовали за Ним. Посему и стал Он, яко овча и животное жертвенное, и принесена жертва за весь род. Не без намерения же Пророк упомянул вместе о заклании и о стрижении; но Поелику был Он Бог и человек, и при заклании тела естество Божие пребыло безстрастным, то богомудрый Исаия, по необходимости, показал нам вместе и заклание овчати, и стрижение агнца. Не только, – говорит Пророк, – был Он заклан, но и острижен; потому что по человечеству претерпел смерть, а как Бог, пребывая живым и безстрастным, руно тела отдал стригущим. Так блаженный Исаия изобразил нам спасительные страдания и показал причины страданий.

И божественный Павел явно взывает: «Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва: писано бо есть: проклят всяк висяй на древе» (Гал.3:13). Сказав же: "по нас", показал, что, будучи неповинен и свободен от всякого греха, воздал наш долг и нас, обремененных множеством долгов и потому принужденных рабствовать, сподобил свободы, искупив нас и в цену за нас предложив собственную Свою Кровь. Посему в другом месте сей же Апостол взывает, говоря: "куплени" есмы "ценою" (1Кор.6:20); и еще говорит: «погибнет немощный брат в твоем разуме, егоже ради Христос умре» (8:11). И смерть приял на кресте, потому что сей род смерти по закону был проклят, а проклято было и естество наше, как преступившее закон, ибо сказано: «проклят всяк, иже не пребудет, во всех писанных в книзе законней, яко творити я» (Гал.3:10).

Потому приемлет на Себя общую клятву, и разрешает от клятвы, прияв неправедное заколение. Не подлежав клятве (ибо «греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его»), потерпел смерть грешников и, став защитником и ходатаем нашего естества, судится с губителем, неприязненным всему естеству, и справедливо говорит жестокому нашему мучителю: пленен ты, вселукавый, и уловлен собственными своими сетьми; меч твой вошел в сердце твое и стрелы твои сокрушены; изрыв яму, сам впал в нее; раскинутыми тобою мрежами твои же руки связаны. Ибо скажи: для чего пригвоздил ты ко кресту и предал смерти Тело Мое? Какой вид греха заметил во Мне? Какое увидел преступление закона? Исследуй же теперь со всею точностию, видя Тело Мое обнаженным на древе. Смотри, и язык чист от скверны, и слух свободен от всего вредоносного, и глаза не прияли совне ничего пагубного, и руки далеки от неправды, украшены же всякою правдою, ноги, говоря пророческим словом, не текли "на зло" (Ис.59:7), но совершили поприще добродетели. Исследуй во всей точности все члены тела, исследуй движения души. Если найдено хотя малое прегрешение, то законно и весьма справедливо удерживать тебе Меня, потому что смерть – наказание согрешившим. А если не находишь ничего, запрещенного Божиим законом, лучше же сказать, находишь все, повелеваемое законом, то не позволяю тебе удерживать, что не вправе ты и держать. Лучше же сказать: и для других отверзу узилище смерти, заключу же в нем тебя одного как нарушившего Божие определение, потому что определение Божие назначило предавать смерти согрешивших, а ты и неизведавшего греха предал в узы смерти; ненасытность соделалась в тебе причиною крайней жестокости и, одного взяв несправедливо, по справедливости лишаешься всех тебе подвластных: вкусив не ядомой снеди, изблюешь все, прежде поглощенное, и всех научишь довольствоваться тем, что есть, воздерживаться же от непринадлежащего. Вспомни, за что предан смерти родоначальник Адам. Получив во власть все растения райские, не удовольствовался он данными и недостаточно ему стало наслаждения обилием всех растений, но покусился на древо познания, вкушать плоды которого запретил Творец. И вознедуговав ненасытностию, пожелав непринадлежащего, лишился целого рая. Подвергну же тебя сим наказаниям, потому что несправедливо терпеть сию казнь обольщенному, а обольстившему не подвергнуться такому же наказанию. Итак, Поелику ты, прияв власть над согрешившими, коснулся тела, не соделавшего ни единого греха, то будь лишен власти, положи конец своему мучительству. Всех освобожу от смерти, сделаю же это не по одному милосердию, но по милосердию справедливому, не по власти господства, но по власти правосудной, потому что за весь род уплатил Я долг: не должен был смерти – и претерпел смерть, не подлежал смерти – и подъял смерть, неповинен был – и включил Себя в число повинных, свободен был от долга – и вменен с должниками. Посему уплатил Я долг естества и, потерпев неправедную смерть, полагаю конец смерти справедливой. Будучи заключен незаконно, и законно заключенных отпускаю из темницы на свободу. Смотри, жестокий каратель греха, рукописание естества уничтожено. Смотри, оно пригвождено ко кресту и нет на нем письмен греха. Смотри, оно не удержало на себе подписи лукавства. Очи Моего Тела отдали долг за очи, на зло себе смотревшие, уши его – за уши, принявшие в себя осквернение, а также и язык – за язык, подвигшийся беззаконно, и руки – за руки, содеявшие неправду, и прочие члены – за члены, совершившие какой бы ни было грех. А Поелику долг уплачен, то надобно и заключенным за оный избавиться из заключения, получить прежнюю свободу и возвратиться в отечественную страну. Говоря сие, Господь воскресил Тело Свое и в естестве человеческом посеял надежду воскресения, в залог оного дав всем воскресение собственного Своего Тела.

Да не подумает кто, что наше это мудрование: и Священным Евангелием и апостольскими наставлениями научены мы, что сие действительно так. Ибо слышали мы, что говорит Сам Господь: «грядет бо сего мира князь и во Мне не имать ничесоже» (Ин.14:30), потому что нет во Мне признаков греха, от всякого беззакония свободно Тело Мое; однако же и ничего не нашедши во Мне, он предает смерти как имеющего на Себе тьмочисленные долги. А Я терплю это, желая по всей справедливости лишить его права мучительствовать. Потому в другом месте и говорит Господь: «ныне суд есть миру сему: ныне князь мира сего изгнан будет вон» (Ин.12:31). По суду и следствию будет он осужден и лишен права мучительствовать, как произнесший надо Мною несправедливый приговор. Потом научая, что не только собственное Свое Тело, но вместе и все естество человеческое освободит от владычества смерти, Господь непосредственно за сим присовокупил, говоря: «и Аще Аз вознесен буду от земли, вся привлеку к Себе» (12:32). Не соглашусь воскресить одно восприятое Мною Тело, но предустрою воскресение всем человекам. Ибо для сего Я пришел, принял зрак раба, для сего веден был на заколение и «яко агнец пред стригущим его» был «безгласен». Сие же говорит и блаженный Павел, пишущий к Колоссянам, а чрез них ко всем человекам. Ибо сказано: «и вас, мертвых сущих в прегрешениих и в необрезании плоти вашея, сооживил есть с Ним, даровав нам вся прегрешения, истребив еже на нас рукописание ученьми, еже бе сопротивно нам, и то взят от среды, пригвоздив е на кресте: совлек начала и власти, изведе в позор дерзновением, изобличив их в Себе» (Кол.2:13–15). Итак, из сего дознали мы, что Господь воздал за нас долг, изгладил бывшее против нас рукописание и пригвоздил оное ко кресту, извел же на позор начала и власти, т.е. сопротивные силы, с дерзновением изобличив их в Себе, т.е. показав им безгрешное тело Свое и безгрешную душу и обличив их неправедный, на Него сделанный приговор и, совершив это, сооживил с Собою все естество человеческое. В Божественном Писании можно найти тысячи и других свидетельств, показывающих, что это действительно так. Но если бы захотел я собирать все сии свидетельства и на каждое делать надлежащее толкование, то рассуждение наше сделалось бы чрезмерно длинным. Потому, предоставив собирать оные людям любознательным, приступлю к непрерывному продолжению слова.

Так Владыка Христос, сокрушив смерть и устроив наше спасение, восшел на небеса и питомцам благочестия оставил надежду сего восхождения. Ибо говорит: «когда вознесен буду, вся привлеку к Себе». Такова о людях попечительность Бога всяческих. Такое промышление оказал Творец неблагодарного создания. Такова заботливость первообраза о собственном Его образе. Создал человека вначале, почтил его подобием, но он соделался неблагопризнательным пред Сотворившим и, растлив Божий образ, принял в себя черты звериные, и из богоподобного соделался звероподобным. Но Создатель не презрел его и облеченного в звериные образы, но обновил, привел в прежнее благолепие, дал ему первобытное благообразие и недостойных быть рабами соделал сынами.

Но есть люди, по слову блаженного Павла, «ничтоже делающыя, но лукавно обходящыя» (2Фес.3:11), которые любопытствуют, о чем не позволено, усиливаются собственными помыслами измерить глубину Божией премудрости и говорят: почему Бог не в начале, но по истечении многих тысяч лет домостроительствовал спасение людей? Что любопытствовать о чем-либо подобном крайне дерзко, нагло и выше всякого безумия, скажут это сами, вдавшиеся в таковые исследования. Но в доказательство, что Бог не по принятому вновь усмотрению домостроительствовал, но так установил издревле, в самом начале, представим на среду Божественное Писание и прежде всего послушаем, что Сам Владыка Христос говорит в Евангелии: «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира» (Мф.25:34). Если же прежде сложения мира уготовал Царство Апостолам и уверовавшим чрез них, то явно, что сие угодно Ему было издревле, от начала, и не хощет Он чего-либо – то одного, то другого. Домостроительствует же во всякое время, что прилично времени, и учения измеряет способностию людей.

Поэтому Адаму, как новорожденному младенцу, дает заповедь о древе, ибо для него излишен был всякий закон положительный: о прелюбодеянии, об убийстве, о лжесвидетельстве, о несправедливости. Ибо с кем было прелюбодействовать? Жена в то время была одна. Кого было убить? Никто не раздражал его. На кого было слагать лжесвидетельство или кого было обидеть? Посему Адам приемлет один только закон о древе, закон детский и приличный новорожденным младенцам.

По истечении также великого числа лет, когда род размножился, дает закон Ною о снедях и повелевает невозбранно вкушать всякия мяса, конечно же животных чистых (потому что научил Ноя и сему различию), а запрещает только употреблять в пищу кровь.

Когда же много времени прошло от Ноя, призывает Бог Авраама, повелевает ему оставить отеческий дом, ведет его в страну, называвшуюся древле Хананеею, нынешнюю Палестину, дает ему заповедь об обрезании, чтобы происшедший от него род знамением благочестия имел отъятие излишества. Доводя до крайней нужды голодом, водит всюду сего проповедника благочестия, и служителя Своего делает известным Египтянам и жителям Палестины; попускает варварам похитить его супругу, но покровительствует похищенной, наказывает похитивших; сделавшимся ловцами жены не дозволяет насладиться добычею и, в сетях своих имея уловленную, не воспользовались они ею; сами же уловлены были невидимыми мрежами и опытом дознали боголюбие странника; и царствовавшие у тех народов к себе призвали и умоляли сего странника, пришельца и гостя, и он по сему поводу преподал неведущим уроки благочестия, и неправда открыла путь благочестию, беззаконная страсть присвоять себе чужое послужила к приобретению Боговедения. Таково же было смотрение Божие об Исааке и Иакове. Первый оказал благодеяние Авимелеху, другой указал Лавану истинного Бога и обличил безсилие богов не истинных, а мнимых.

Таково было Божие смотрение об Иосифе: сперва попустив ему стать рабом, чрез рабство, клеветы и узы Бог вручил ему бразды Египта, и прежде виночерпию проповедует он истинного Бога, а потом то же самое учение излагает царю, после же сего, взявшись за кормило, мудро правит целою ладьей. Так Бог, захотев избавить от египетского рабства размножившихся израильтян, избавляет при множестве великих чудес, и чрез сие делает их народом знаменитым, потому что этот народ поставляет учителем Боговедения для всех народов. И как для попечения о сем народе избирает то Моисея, то Иисуса, и еще Самуила, и в другое время кого-либо другого из Пророков, и посредством одного человека, упражняющегося в любомудрии, благодетельствует всем его единоплеменникам, так посредством одного народа израильского призывает в общение веры все народы, потому что и они одного естества с Израилем.

А что сие действительно так, свидетельствует блудница Раав, для которой, хотя была иноплеменница и блудница, достаточно стало одной молвы и ради оной приняла она благочестие, вознерадела о своих и отдалась в руки чужим, ибо говорит: слышали мы, что Господь Бог сотвори с Египтянами, и «нападе бо страх ваш на ны» (Нав.2:9). Посему делает условия с соглядатаями и подтверждает их клятвою.

О том же свидетельствуют и иноплеменники, которые убоялись присутствия у них кивота и говорили друг другу: сей есть Бог, побивший Египта, горе нам иноплеменникам (1Цар.4:8). Для сего-то Бог, хотя передает кивот иноплеменникам, обличая беззаконие Своего народа (закону не надлежало соделываться защитником явных нарушителей закона), однако же охраняет досточтимость преданного им кивота, научая тем иноплеменников, что одержали они победу не над Богом, но над беззаконием людей. Посему устрояет, что Дагон – этот безгласный и безчувственный идол, но которому иноплеменники поклонялись, как Богу, – падает пред кивотом и приемлет на себя вид поклоняющегося, чтобы дознали иноплеменники различие между ним и кивотом. Они же по неразумию снова восставляют Дагона, и снова видят его падшим и поклоняющимся. Потом, оставаясь в великом своем скудоумии и не пожелав видеть различия, научены опытом уцеломудриться и, понесши наказание, образумились, отрезвились от упоения невежества и отсылают кивот, как и надлежало, к собственным его служителям и, почтив его приношениями, возвещают о понесенных ими наказаниях, а тех, которые должны принять его, извещают, как будет возвращен.

Так поступил Бог и с Валтасаром. Поелику народ израильский поползнулся на великое нечестие, то отсылает его Бог пленным в Вавилон, и священные сосуды делаются военною добычею неприятелей. Но Навуходоносор удалил их как Божественные от общего употребления и внес в храм почитаемых у них богами; сын же его, т.е. Валтасар, не вразумившись бедствиями отца, не обратив внимания, какие наказания понес он за свое высокомерие, даже почтив, как полагал, сии Божественные сосуды, износит на среду, что навсегда посвящено было Богу, пьет, нечестивец, из этих сосудов и пирующим с ним предлагает сию неприкосновенность. И в это самое время произносится приговор на нечестивого: невидимая чья-то рука пишет на стене определение Божие. Царь остается пока в недоумении, будучи не в состоянии прочесть и узнать силу написанного; матерь же его изводит на среду Даниила, который неоднократно разрешал отцу подобные недоумения. И Даниил прочел, истолковал и указал причину наказания, говоря: когда в наказание за грехи соделались мы пленниками, тогда и сии сосуды, посвященные нами Богу, предал Он поработившему нас, научая тем, что, не имея в них нужды, терпел наши жертвоприношения, но, пока были мы благочестивы, принимал нами приносимое, желая оказать нам милость; когда же поползнулись мы в нечестие, отринул и принесенные нами дары. Да и отец твой, имея об этом некоторое понятие, почтил, как полагал он, сии сосуды, удалив от людского употребления и посвятив мнимым своим богам. А ты, не помыслив о возданной отцом чести, впал в бездну высокомерия и поругался над священными чашами. Посему-то Владыка их, не о вещах неодушевленных прилагая попечение, но промышляя о людях, извещает, какой конец высокомерия, и твоим наказанием многим людям дает урок благочиния. Так сказал Даниил, и Валтасар в ту же ночь приял казнь.

Вот как Творец всяческих всегда промышлял о всех людях, не только ведущих род от Авраама, но о всех потомках Адамовых, и посредством одного народа приводил к Боговедению все народы. И всем человекам предлагал чрез него учение, не только, когда был он благочестив, но и когда нес наказание за свои беззакония. И именно этого Навуходоносора, высокомерного мучителя, воздвигшего золотой кумир, повелевавшего, чтобы все поклонялись ему, и говорившего: «выше звезд небесных поставлю престол мой... взыду выше облак, буду подобен Вышнему» (Ис.14:13–14), «вселенную всю объиму рукою моею яко гнездо, и яко оставленная яйца возму» (10:14), не чрез Ангелов Бог всяческих научал целомудрию, но чрез тех, которые им самим взяты были в плен. Ибо когда увидел, что три отрока, не исполнив царского узаконения, страшную эту пещь пренебрегли, как игрушку, ходят по углям, как по розам, и преданные такому пламени песнословят Бога, как дивится он чуду, как изумевает пред Содетелем чуда, повелевает всем поклоняться Богу отроков, именует Его Вышним, называет Богом и Царем всех.

Так и оного ассириянина, который вознеистовствовал против Бога и произнес безумные сии слова: «Не спасет вас Господь Бог от руки моей, и где боги народов?» – довел до познания собственного своего безсилия, принудил бежать одного, а те многие тысячи, которыми он величался, в краткое мгновение времени чрез единого Ангела предал смерти.

Так Иону послал к ниневитянам проповедником покаяния; и не восхотевшего исполнить повеление, но неразумно вознамерившегося бежать, связывает волнами и, как в некое узилище, предает в утробу кита; и неразумная рыба отводит разумного туда, где повелено ему проповедовать.

Когда же наступило время совершиться великой тайне домостроительства, и по Божественном вочеловечении в целой вселенной рассеяться проповеди, тогда уже сей народ, по особенному благодеянию вначале избранный из всех народов, рассеивает также в целой вселенной, чтобы все, одержимые прелестию многобожия, навыкли слышать, что Един есть Бог. Творец неба и земли, и чрез это более удобною соделалась проповедь и божественным Апостолам.

Но, может быть, скажет иной, что иудеи не только не содействовали учению о Христе, а даже крайне противодействовали и служили препятствием для язычников, хотевших уверовать. Напротив того, если кто пожелает исследовать сие в точности, то найдет, что самое противление иудеев способствовало вере язычников, потому что беседа с иудеями и доказательства, приводимые из Закона и Пророков, как служили ясным обличением неразумия иудеев, так показывали язычникам, что христианский образ жизни проповедуем был издревле. И свидетельство, заимствованное у врагов, делало достоверным проповедуемое учение. Проповедники сего учения выставляли на среду и патриарха Авраама, приявшего сии обетования, и Исаака – этот плод обетования, и Иакова, получившего от отца сие благословение, и Иуду, преемственно наследовавшего то же отеческое благословение, и Моисея, о сем предрекшего, и царя Давида, то же предвещавшего, и Исаию, и Иеремию, о том же пророчествовавших, и Иезекииля, и Даниила, сие же провозгласивших Духом, и весь сонм Пророков, ясно предуказавших сбывшееся с нами. И слышавшие, видя, что иудеи сами признают вещания сии Божественными, а также усматривая благодеяния, совершаемые именем Христовым, и сии знамения приемля залогом преподаваемого учения, легко принимали проповедь, веровали в проповедуемого Бога, гнушались же превратных иудейских толков. Поэтому непокорность Иудеев не только не служила препятствием Божественной проповеди, но тем самым, что они предпринимали противодействовать, придавала достоверность учению, потому что противоречие понуждало выставлять на среду Господни свидетельства, а свидетельства сии обличали ложь и открывали свет истины.

Посему Бог всяческих издревле продолжал домостроительство спасения человеков и прилагал о сем попечение, приличное каждому времени. Сему научая, блаженный Павел сказал: «в елико время наследник млад есть, ничимже лучший есть раба, Господь сый всех: но под повелители и приставники есть даже до нарока отча. Такожде и мы, егда бехом млади, под стихиами бехом мира порабощени: егда же прииде кончина лета, посла Бог Сына Своего Единороднаго, раждаемаго от Жены, бываема под законом, да подзаконныя искупит, да всыновление восприимем» (Гал.4:1–5). А что к сему домостроительству приступил Бог, не по принятому Им вновь усмотрению, но так постановил Он изначала, сему да научит нас тот же свидетель, который в послании к Коринфянам пишет: «Премудрость же глаголем в совершенных, премудрость же не века сего, ни князей века сего престающих, но глаголем премудрость Божию в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век в славу нашу, юже никтоже от князей века сего разуме: Аще бо быша разумели, не быша Господа славы распяли» (1Кор.2:6–8). Ибо не из зависти к благоденствию людей доставили им случай к сему приобретению высочайшего блаженства, но не зная цели сей тайны, восстали на Спасителя душ наших и невольно соделались для нас снабдителями высочайших благ. Посему, хотя тайна была сокровенна, но предопределена прежде веков.

А поэтому, уведав сие, дознав на все простирающееся Божие Промышление, усматривая неизмеримое человеколюбие, видя безмерное милосердие, престаньте неистовствовать против Создателя, научитесь песнословить Благодетеля, благопризнательным словом воздайте за великие благодеяния. Пожрите «Ему жертву хвалы» (Пс.106:22), не скверните языка хулою, соделайте его орудием песнопения, как на сие он и устроен. Поклоняйтесь тем Божиим смотрениям, которые видимы, и не любопытствуйте о тех, которые сокровенны, но ожидайте дознания, которое будет в свое время. Когда совлечемся страстей, тогда приобретется совершенное ведение. Не подражайте Адаму, который отважился вкусить запрещенных плодов, не касайтесь сокровенного, но ведение сего предоставьте надлежащему времени. Послушайтесь премудрого, который говорит: «несть рещи: что сие; на что сие; вся бо на потребу их создана быша» (Сир.39:27). Посему отовсюду собирая поводы к песнословиям и срастворив их в одно песнопение, вознесите оное с нами Творцу, и Благодаятелю, и Спасителю Христу, Истинному Богу нашему. Ему слава и поклонение, и велелепие в нескончаемые веки веков! Аминь.

Феодорит Кирский Творения Десять глав о промысле

Слово 1. Доказательство Промысла, заимствованное из рассмотрения неба, луны и сонма звезд

Слово 2. Доказательство, заимствуемое из рассмотрения воздуха, земли, моря, рек и источников

Слово 3. Доказательство Промысла, заимствуемое из устройства человеческого тела

Слово 4. Доказательство Промысла, заимствуемое от устройства человеческих рук и изобретенных человеком искусств

Слово 5. Доказательство Промысла, заимствуемое из подчинения человеку животных безсловесных

Слово 6. О том, что богатство и бедность полезны для этой жизни

Слово 7. О том, что рабство и господство полезны для настоящей жизни

Слово 8. О том, что для здравомыслящих нет вреда служить господам злым

Слово 9. О том, что труд правды не безплоден, хотя и не виден в настоящей жизни, и о воскресении, доказываемом умозаключениями естественного разума

Слово 10. О том, что Бог издревле был Попечителем не одних иудеев, но и всех людей, и о вочеловечении Спасителя

Телеграм канал с цитатами святых

Телеграм бот с цитатами святых

Феодорит Кирский Творения
Десять глав о промысле

Телеграм канал
с цитатами святых

Телеграм бот
с цитатами святых