Полное собрание творений Святителя Игнатия Брянчанинова
Письма к архимандриту Игнатию (Васильеву)

Письмо 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45

Письмо 1

По милости Божией – путешествую благополучно. В день выезда моего из Сергиевой пустыни проехал я недалеко: до Тосны. Подъезжая к ней, почувствовал усталость, наклонность к сну; цель путешествия моего – поправление здоровья, и потому зачем утомлять себя ездою во время ночи? Остановился в доме нашего Афанасия. Старушка мать его и брат приняли меня с приятным простосердечным радушием. Раскинута моя дорожная кровать, ложась я вспоминал с сердечным утешением подаривших мне ее, вспоминал всех, напечатлевших в душе моей своею любовию столько сладостных впечатлений. Встав на другой день в 5-м часу, отправился в дальнейший путь, на последней станции к Новгороду пошел сильный дождь, провожавший нас до самого Юрьева. Потрудись сказать от меня благодарность Афанасию за ночлег в его доме; матушка его очень мне понравилась; нахожу, что он очень похож на нее. В Юрьеве отец архимандрит принял меня очень благосклонно; сегодня утром был я у ранней обедни в нижней пещерной церкви; обедню совершал отец Владимир с учеником своим иеродиаконом Виталием: они очень милы вместе. Отец Владимир служит благоговейно – как быть старцу, Виталий – с приятною простотою. После литургии отец архимандрит отправил соборне панихиду по почившем восстановителе Юрьевской обители. Вышедши из церкви, я посетил отца Владимира, пил у него чай. Затем посетил монастырскую библиотеку и ризницу. С колокольни посмотрел на Новгород и его окрестности. Здесь тихо; отдыхает душа и тело; но ничто не отозвалось во мне поэтическим вдохновением, как то было на Валаме. Когда я смотрел с колокольни на Новгород, когда посещал в монастыре храмы, когда смотрел на богатство ризницы – душа моя молчала Отец Владимир пришлет тебе два портрета отца Фотия и вид Юрьева монастыря. Один из портретов возьми себе, а другой портрет и вид обители вели обделать в бумажные рамки для моих келий. Сегодня суббота; скоро громкий и звучный колокол ударит ко всенощному бдению; думаю участвовать сегодня вечером и завтра утром в богослужении, а завтра после обеда отправиться в дальнейший путь. Я и спутники мои чувствуем пользу от путешествия.

Когда вспомню о тебе и обители нашей, то приходит мне утешительная мысль: «Без воли Божией быть ничего не может». Так и с тобой, и с обителью ничего не может случиться такого, чего не попустит Бог. А Он попускает тем, кого любит, искушения и вслед за искушениями дарует избавление от них. Утешаемые искушением, мы прибегаем молитвою к Богу; а получая избавление от искушения, стяжаваем веру в Бога, веру не мертвую, теоретическую, но живую, практическую. Настоящее твое положение сопряжено с трудностями, но эти трудности крайне тебе полезны, необходимо нужны: они сформируют тебя. «Муж неискушен – неискусен, – говорит Писание, – а искушенный примет венец жизни и стяжит дар помогать искушаемым» (Иак.1:12). Веруй, что власы наши изочтены у Бога, тем более пред очами Его – все случающееся с нами. Плыви и правь рулем правления обители в вере на Бога, в терпении, в страхе Божием. Когда стоит кто высоко – должен глядеть вверх, а не вниз; если будет глядеть вниз, то легко у него закружится голова и он упадет. Итак, верой гляди вверх, на небо, на Промысл Божий, и не закружится у тебя голова, не впадешь в смущение и уныние, которые приходят от того, когда глядишь вниз, т.е. когда вместо молитвы и веры вдадимся в свои рассуждения и захотим всякое дело решить одним собственным разумом. Христос с тобою. Прошу молитв твоих и всего братства.

Недостойный арх. Игнатий.

12 июля 1847 года.

Новгородский Юрьев монастырь

Письмо 2

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Милосердый Господь, от которого всякое даяние благое, да дарует тебе управлять обителию во страхе Божием, с духовною мудростию, тихо, мирно и благополучно.

В Москву прибыл я в среду вечером, часу в десятом, остановился в доме Мальцева, где меня приняли радушно и успокоивают. Спутешественники мои здравствуют, заботятся о том, чтобы услужить мне. Преосвященного митрополита нет в Москве; он путешествует по некоторым местам епархии; мне придется дождаться его и потому, между прочим, что колесо у кареты сломалось, а меня раскачало и нуждаюсь в отдохновении. В четверток был в Угрешской обители, которая, несмотря на близость свою к Москве, посещается богомольцами очень мало и потому – очень уединенна. С душевным утешением увидел я там некоторых монашествующих, провождающих жизнь внимательную, в страхе Божием. Они очень хранятся от монашествующих города Москвы, не презирая их, но избегая расстройства душевного, которого никто так скоро сообщить не может, как брат, живущий нерадиво. Сие наблюдали Василий Великий и Григорий Богослов, когда жили в Афинах. Сие заповедал наблюдать св. апостол Павел. Он говорит коринфянам: «Я писал вам в послании – не сообщаться с блудниками; впрочем, не вообще с блудниками мира сего, или сребролюбцами, или хищниками, или идолослужителями; ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего. Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, есть блудник, или сребролюбец, или идолослужитель, или злоречив , или пьяница, или хищник; с таковым даже не есть вместе» (1Кор. 5, 9, 10, 11). Видишь ли, как порок, когда он в брате, гораздо заразительнее и прилипчивее, нежели когда он в постороннем лице! Это от того, что люди позволяют себе гораздо более дерзновения и свободы пред братиями, нежели пред посторонними, пред которыми они стараются скрыть порок свой. Вглядывайся в общество человеческое: в нем беспрестанные опыты свидетельствуют справедливость слов мудрого, святого боговдухновенного апостола Руководствуйся сам этим нравственным апостольским преданием и сообщай его братиям в их назидание и охранение от греха.

В пятницу был я в Кремле для поклонения его святыням. О. игумен Угрешский был моим путеводителем В этот день посетили меня добрые граф и графиня Шереметевы; также и я побывал у некоторых знакомых и родственников своих. Был в монастырях: Чудове, Новоспасском, Симонове, Донском; видел прежде живших у нас иеродиакона Владимира, Евстафия, Грозного – слышал, что здесь Булин и Черный, направляющиеся к Киеву. Скажу одно: братиям нашей Сергиевой пустыни должно благодарить Бога, что он привел их в эту обитель, в которой довольно строго наблюдают за нравственностию, чем сохраняют молодых людей, дают им возможность усвоить себе благонравие, составляющее существенное достоинство инока. Конечно, не составляют его голос и знание ноты! Они хороши для богослужения церковного, когда душа не разногласит с устами. Это разногласие – когда уста произносят и воспевают хвалы Богу, а душа хулит его своим злонравием

Здесь узнал я, что о. Пафнутий подал прошение о перемещении в Донской и что о сем послан запрос к нам. На запрос отвечай благоразумно, скажи, что настоятель пред отъездом утруждал начальство о посвящении некоторых лиц в иеромонахи по недостатку священнослужащих в Сергиевой пустыне, впрочем, что ты предоставляешь сие обстоятельство воле и усмотрению начальства. Другой причины, кроме малого числа иеромонахов, мы не имеем к удерживанию о. Пафнутия. – Будь осторожен с Муравьевым, если он посетит обитель нашу. Дай полный вес сему предостережению моему... Здесь стоят северные ветры, довольно сильные, отчего погодка похожа на петербургскую: солнце жжет, а ветер пронизывает насквозь. Нельзя выйти в одной рясе, без шинели.

Затем – Христос с тобою и со всем возлюбленным братством. Всем кланяюсь и у всех прошу св. молитв.

Недостойный архимандрит Игнатий.

21 июля 1847 года

Письмо 3

Получил письмо твое от 15 июля. Бог да укрепит тебя! Не предавайся скуке о моем отъезде: он был необходим. Теперь мне сделалось гораздо лучше и теперь-то вижу, в каком расстроенном положении был я в Петербурге. Но все еще надо провести значительное время вне нашего сурового сергиевского климата, чтоб собрать силы и проводить в ней иначе время, нежели как я проводил, т.е. лежа. Если найдешь совершенно необходимым вывести иеродиакона Иоасафа, то извести меня в Бабаевский монастырь, я дам тебе письменное мое согласие, которое можешь показать пр. викарию. При случае скажи мой усердный поклон графине К., князю Ш., Даниле Петровичу. Все наши знакомые удивили меня своею любовию, которая так обильно обнаружилась при моем отъезде из Петербурга. Завтра думаю ехать в Бородино, потом воротиться в Москву не более как на сутки и пуститься чрез лавру, Ростов, Ярославль в Бабайки и Кострому. Князю Шахматову пишу письмо сегодня же. Письма ваши получены мною довольно поздно, потому что Иван Иоакимович выехал из Петербурга не 16-го, как он было предполагал, но 24 июля. Прошу у Павла Петровича извинения за то, что не отвечаю ныне на письмо его, – некогда! Надеюсь загладить это упущение из Бабаек, откуда думаю написать письмо и ко всей вообще братии. Да подкрепит тебя Господь! Потрудись к общему благу, дай мне воспользоваться отпуском и поправиться в телесных силах: это принесет свои плоды и для меня и для тебя. Христос с тобою и со всем о Господе братством.

Недостойный арх. Игнатий.

Потрудись сказать от меня Васе, что он без меня вел бы себя кротко и был послушен; тем доставит он мне большое утешение.

29 июля 1847 года

Письмо 4

Истинный друг мой, отец Игнатий!

По милости Божией я приехал благополучно в Бабаевский монастырь, в котором точно по сказанию Уткина воздух чудный. Здоровье мое таково, что сказать о нем ничего решительно не могу; кажется получше. Вкоренившееся и застаревшее расстройство не вдруг исправляется. Отец Феоктист очень доброго и открытого нраву, что мне по сердцу. Теперь выслушай полный отчет моего странствования, до которого я большой неохотник

Сколько я ни ездил – нигде мне не понравилось. Мил, уединен монастырь Угрешский, но мое сердце к нему было чужое. В Бабаевском нравится мне лучше всего; природа необыкновенная, какая-то роскошная, величественная; воздух и воды здоровые, но сердце к нему чужое. А к Сергиевой оно как к своему месту. Видно, придется возвратиться в нее. Нашим неопытным любителям пустынножития, как например о. Иосифу, не ужиться в пустынях, кроме Сергиевой, по грубости братства; чтоб можно было ужиться, то надо сперва ввести обычаи Сергиевой пустыни в какой-либо пустынный монастырь. Видел я отца Моисея в Гефсимании на одну минуту; потом приходил он ко мне в Гефсиманию, стоял предо мною на коленах и со слезами просил прощения в своем поступке и дозволения возвратиться обратно в Сергиеву пустыню. Я простил, но говорил ему, что как тяжело было для меня, когда он при болезни моей решился на такой поступок, не обратя никакого внимания на мои увещания, в которых я излагал ему ясно невидимую брань сердечную, – и прочее. Он снова просил прощения и сознавался в том, что обманули его помыслы. В лавре, кроме святынь, понравилась мне довольно Академия духовная, в которой многие профессоры трудятся в пользу Церкви. Недавно вышла книга «Творения иже во святых Отца нашего Григория Богослова, архиепископа Константинопольского, часть пятая». Доставь маленькому Игнатию записочку, пусть предложит нашим знакомым выписать эту книгу. По собрании сего напиши письмо о. ректору академии, архимандриту Алексею, прекрасному человеку, с которым я очень сошелся, прося приказать известить тебя, что стоит экземпляр и сколько экземпляров вы желаете иметь. Потом вышлешь деньги и получишь книгу, которая особенно хороша. От отца Аполлоса я получил сегодня письмо, в котором извещает, что он уволен от поездки. Я этим доволен: ему нужно побыть на месте и успокоить себя, а развлечение могло бы его совершенно расстроить.

Получил письмо и от Ивана Павловича Лихачева, которое при сем прилагаю. Кажется, у него написано в письме лишнее против счета, который имеется у нас. Потрудись его увидеть, проверить с ним счет; или пошли для исполнения сего верного человека Прописываемый Лихачевым орден точно мною взят. Хорошо, если б вы могли ему выдать хотя тысячу рублей ассигнациями из неокладной монастырской суммы, да две тысячи ассигнациями выдай из моей осенней кружки. Пожалуйста, обрати на это внимание и успокойте этого человека; думаю – можно бы и теперь взять из братских денег в мой счет 2000, если же сего нельзя, то всячески можно после 25 сентября, а тысячу хорошо бы и теперь – из монастырских.

Из Москвы послано мною к тебе два письма; в одном из них писал я о Пафнутии то же самое, что ты о нем пишешь. Вкус его для нашего места не годится; не можешь себе представить, как показалось мне отвратительным московское пение с его фигурами и вариациями. Нам нужна величественная, благоговейная простота и глубокое набожное чувство: этими двумя качествами наше пение становится выше пения московских монастырей. Из настоятелей мне наиболее понравился Феофан по его прямоте и радушию. Натяжная святость как-то мне не по вкусу. Угрешский игумен просится на покой, в случае его увольнения я согласился с Пименом и другим иеромонахом, которые совершенно образовались по моим грешным советам и настоящие Сергиевские. Приходил ко мне иеродиакон Владимир; тоже изъявлял желание поместиться к нам; я был с ним откровенен, т.е. прямо сказал ему причины, которые если он не устранит, то никак не может быть терпим в нашей обители. Он отвечал, что сам усмотрел всю гнусность расстроенной жизни и желает исправиться, как исправился брат его. Я сказал, что теперь не могу дать решительного ответа, а дам его при возвращении его. Извещаю тебя о сем, чтоб ты имел все обдумать и сказать мне свое мнение.

Грусть твоя от того, что ты сам правишь обителью, а не из-за другого; я понимаю это чувство по собственному опыту. Возлагай на Господа печаль твою, и Он укрепит тебя; мне необходим воздух для поправления моего расстроенного здоровья, отчего и самое жительство делается расстроенным. Возвратившись с обновленными силами, тем усерднее и деятельнее займусь устройством обители, имея в твоей искреннейшей ко мне дружбе и в Богом данных тебе способностях обильную и надежную помощь. Всем братиям кланяюсь и прошу их святых молитв. Христос с тобою! Благословение Божие да почивает над тобою. Приложенные два письма отдай по адресам. Тебе преданнейший о Господе друг

архимандрит Игнатий.

12 августа 1847 года

Письмо 5

Присылаю тебе при сем, друг мой, церемонное письмо, чтобы ты мог его показать, если то будет нужно. Получил твое письмо на двух листках от 4 августа При сем прилагаю письмо к Павлу Матвеевичу: он не откажется похлопотать, чтоб во Париже налитографировали на 1000 экземпляров. Он говорил мне об этом; запечатай письмо мое и перешли его к Яковлеву, прося, чтоб сей переслал в своем письме к Павлу Матвеевичу. Сердечно радуюсь, что ты поспокойнее; дайте мне поправиться сколько-нибудь: это для меня необходимо. Поправившись, Бог даст, могу послужить для общей пользы хотя еще сколько-нибудь. Тебе очень полезно настоящее твое положение, хотя оно и сопряжено с некоторыми неприятностями. Сам по своему опыту посуди, каково заниматься должностью при болезненном состоянии; а моя болезненность достигла до расстройства нервов, что очень опасно. То время, которое ты будешь управлять монастырем, подвинет тебя и в опытности, и в духовном успехе и привлечет к тебе расположение братства, которое ты можешь иметь по самому природному твоему свойству. Всем знакомым от меня очень кланяйся; я имею к ним чувство как к родным. Знакомлюсь не скоро, но зато, по милости Божией, прочно. Моисей, нынешний временно-Гефсиманский, сохраняет к тебе особенное расположение. Он понял тамошние обстоятельства, но в то время, когда ввалился в них, понял и знаменитого Антония, который – вполне наружный человек, имеющий о монашестве самое поверхностное понятие. При свидании потрудись сказать мой усерднейший поклон Высокопреосвященнейшему Илиодору и благодарность за его расположение ко мне. Относительно того, что трава скошена молодою, моложе, чем прошлого году, я согласен с хуторным. Желаю вам убрать рожь и овес благополучно. Если овса будет довольно, то часть можно продать, и на часть этих денег купить хоть 20 коров и бычка, чтоб они во время зимы накопили навозу для ржаного поля. Отец Израиль обещал мне это сделать и доставить коров по первому снегу.

Впрочем, сие предоставляю на твою волю и благоусмотрение. Недавно послал я к тебе письмо. Это второе уже из Бабаек, которыми я очень доволен. Прекрасный монастырь! На прекрасном месте, с отличным воздухом и водами! Купаюсь в речке Солонице, в которую впадают соляные источники, в которых прежде добывали соль. Они в 200 шагах от моего окошка. Все тело чешется, и выходят пятна и возвышенности, вроде сыпи. Такое чувствую благотворное действие здешних вод и на желудок. Чай пришли ко мне. Не думаю от вас требовать много денег. В прошлом письме я писал тебе, какое употребление сделать из моих денег, которые у вас. Пожалуйста, не оставь сего обстоятельства без внимания и извести меня о последующем. Я все еще в развлечении: исправляю нужды по келии: то, другое надо завести, т.е. стол, стул, и тому подобное. Надо будет съездить в Кострому к Преосвященному Иустину, также в Ярославль, в котором при проезде я пробыл не более часу. Всем братиям усердно кланяюсь.

Христос с тобою. Тебе преданнейший

архимандрит Игнатий.

14 августа 1847 года

Потрудись послать два экземпляра «Валаамского монастыря» его высокобл. Ивану Иоакимовичу Мальцеву в Москву на Лубянку в Варсонофьевском переулке, в собственном доме – для него и для супруги его Капитолины Михайловны.

Также потрудись послать в Москву один экземпляр на имя графа Шереметева и два – на имя графини, с тем чтоб один из них она доставила митрополиту Филарету. Их адрес: в Москве, на Воздвиженке, в собственном доме. Пошли в Бородинский монастырь три экземпляра при прошлом письме, адресуя в Можайск Московской губернии: один – г-же игумении, другой – двум ее келейницам Палладии и Анатолии, третий Елизавете Шиховой.

Мне сюда пришли экземпляр.

Князю Суворову – один.

Пришли порошков от клопов, которые здесь многочисленны...

Письмо 6

Отец наместник, иеромонах Игнатий!

Благодарю Вас за то внимание, с которым Вы извещаете меня о главных обстоятельствах Сергиевой пустыни.

Вам известно, что я признавал всегда иеродиакона Иосифа малоспособным к жительству в монастырях столичных, почему увольнение его из Сергиевой пустыни посчитаю полезным и для Пустыни, и для самого иеродиакона Иосифа Если он был доселе терпим в ней, то это – в надежде сделать ему добро и по нужде в иеродиаконах. Но сия нужда вскоре может быть отстранена посвящением монаха Сергия в иеродиаконский сан. Равным образом иеромонах Пафнутий мог бы быть уволенным, если б у нас было достаточное количество иеромонахов: он нужен только для служения, но для пения не только не полезен, даже вреден. Сформировав вкус свой в провинции, он недостаточен для нашего хора, в котором должны служить лучшим украшением простота и глубокое благоговейное чувство, а не фигурные вариации, которые в таком употреблении в Москве и которые так нейдут к монашескому пению.

Очень рад, что сенокос убран благополучно; желаю, чтоб вы успели убрать так же благополучно хлеб и овощи. Присматривался я к полям при моем путешествии: точно – трудно встретить такую обработку, какова она у нас, и такой чистый и рослый хлеб, каков он у нас.

По отношению к здоровью моему чувствую себя лучше. Воды и воздух здесь превосходные. Когда прекратится возможность купаться, то начну принимать души. Всем знакомым прошу сказать мой усердный поклон – равно и братии.

И вам, отец наместник, желаю всех благ. Правьте обителью с благонамеренностью, столько вам свойственною, в надежде на помощь Божию и молитесь о недостойном настоятеле Вашем.

Архимандрит Игнатий.

14 августа 1847 года

Письмо 7

Препровождаю к тебе, друг мой, прошение отца Моисея. Надо составить прошение форменное и передать его братьям для доставления ему, чтоб доставление сие было верное. Я живу по милости Божией благополучно. Около недели гостил в Костроме у Преосвященного Иустина, который обходился со мною очень любовно. По возвращении моем из Костромы нахожу новое письмо Моисея, в котором умаливает меня о прощении его и принятии снова в Сергиеву пустыню. Христос с Вами. Всем братиям кланяюсь и прошу их молитв. Завтра думаю отправиться в Ярославль суток на трое и тем окончить мои разъезды. Бабаевским монастырем я очень доволен. Воздух и воды чудные. Пред самым монастырем шагах в ста от Св. ворот обильно сочилась вода, не замерзавшая, по сказанию жителей, и зимою. Я нанял, чтоб очистили это место и впустили струб в 2 аршина вышиною. Что ж? Ударило до двадцати ключей, и мы имеем чистейшую, как хрусталь, воду, из которой образуется ручей, текущий в Волгу. По возвращении из Ярославля надеюсь еще писать к тебе.

Недостойный арх. Игнатий, Стефану получше. Сысой захворал прошлогоднею болезнию.

24 августа 1847 года

Письмо 8

Не желая пропустить почты не написав тебе ничего, извещаю, что я на прошлой неделе был в Ярославле. Таким образом, окончив свои разъезды, начинаю сидеть дома и лечиться. Ноги мои начинают издавать испарину, с которою вместе, кажется, выходит и болезнь. Христос с тобою; будь здоров и благополучен. Всем братиям – мой усерднейший поклон.

Недостойный архимандрит Игнатий.

1 сентября

Письмо 9

Отец наместник Игнатий!

При сем препровождаю к Вам письмо о. казначея Вифанского монастыря иеромонаха Вениамина, в котором он, о. казначей, объясняет начало болезни иеромонаха Мефодия, его родного брата, находящегося ныне в Старо-Ладогском Николаевском монастыре. По просьбе иеромонаха Вениамина и по собственному своему усмотрению, находя нужным, чтоб сии сведения были известны С.-Петербургскому епархиальному начальству, препровождаю к Вам письмо иеромонаха Вениамина, с тем чтоб Вы оное представили по благоусмотрению Вашему.

Архимандрит Игнатий.

1 сентября 1847 года

Письмо 10

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Получив письмо твое от доброго знакомого нашего, с ним отправляю и пространный ответ, а чтоб и по почте, которая, вероятно, придет скорее, не лишить тебя известия о мне, пишу сии строки. Лечусь, крывшаяся во мне простуда кидается во все стороны; в особенности сильный переворот в ногах, в которых то начнется дерганье жил, то лом, то испарина – после сего чувствую облегчение и оживление ног. Но от диеты и испарины слабы. Ну уж какое славное, чудесное безмолвие. Кажется – проводил бы до гроба такую жизнь. Препровождаю при сем письмо от Рослякова; передай его Николиньке, чтоб он известил Рослякова: пусть делает как хочет и знает. В месте, где он живет, терпят его немощи, в другом неизвестно – потерпят ли? А здесь мне взять его на свое попечение и иждивение невозможно. Письмо его по прочтении истреби, чтоб не попалось в руки Аполлосу и не расстроило бы его.

Каково поживает Влас Михайлович? Степе то получше, то опять хуже; Сисою лучше. Будь здоров. Тебе преданнейший о Господе

архимандрит Игнатий.

8 сентября

Впрочем, я говорил о. игумену о Рослякове, он согласен его принять.

С Данилом Петровичем препровождаю мои испорченные часы, отдай их Мизеру для поправки и с Николинькою пришли.

Письмо 11

Истинный друг мой, отец Игнатий!

С несказанным сердечным утешением читаю твои письма и благодарю Господа Бога, что Он по неизреченной своей милости даровал мне такового и искреннего, доброго, верного и умного друга, как ты. Жизнь наша коротка. Что в ней ни приобретешь – все должно оставить при входе в вечность. Одно благо, которое пойдет с нами туда, – любовь к Богу и любовь ради Бога к ближнему. Молю Бога, чтоб любовь наша была вечною. В письмах, идущих по почте, не забываю вставлять слова для политики, принужден кое-что умалчивать из опасения косой ревизии. А это письмо идет с добрейшим Данилом Петровичем, который был у меня 5 сентября. В двух обителях на пути моем принят я был как родной: в Угрешской и Бородинской. Угрешской отец игумен думает на покой. Его казначей и другой иеромонах, друг казначея, – точно наши Сергиевские; казначей знаком был со мною в Лопотове монастыре, заимствовал от меня направление в монашеской жизни и сохранил его доселе. Они меня на руках носили и в случай выбытия на покой игумена намерены переместиться к нам: это прекраснейшие люди. Бородинская г-жа игуменья приняла очень радушно. Первый день занимался беседою с одною ею, а Степана тормошили сестры. На другой день некоторые из них познакомились со мною. А когда я уезжал, то некоторые из них, провожая, со слезами говорили: мы с Вами точно с родным отцом, как будто век знали. И я с ними породнился – есть такие прекрасные души, многие с хорошим светским образованием. Митрополит Московский был очень добр; постарел. У Преосвященного Григория Тверского гостил целые сутки, он самый прямой человек и принял меня с особенным радушием. С лаврским наместником Антонием я очень не сошелся, а поладил с академическим ректором Алексеем. Из московских архимандритов мне понравился наиболее о. Феофан Донской. Наместник обошелся со мною сначала довольно нагло, потом поумялся. Нашел в Вифанской семинарии иеромонаха Леонида, профессора и магистра из флотских офицеров, который в Петербурге бывал у меня. В посаде живет его матушка-старушка, которую он содержит своим жалованьем. Иду из академии к саду – встречает меня незнакомая старица, останавливает: «Ах, батюшка, – говорит, – как я вам благодарна за сына моего: направление, которое вы дали в Петербурге, его руководствует в пути им избранном так благополучно; я мать Леонида». Он приходил ко мне вечером и как пред духовником проверил всю жизнь свою со всею простотою и откровенностию. Этот случай – пребывание в Бородине, на Угреше, из светских в Москве – Мальцевы, Назимов (ныне генерал, бывший при наследнике флигель-адъютантом) и, наконец, в Бабайках приезд одной из сестер моих – меня очень тронули и утешили. Какие есть на свете души! И как чудно Слово Божие! Недаром один святой отец говорит, что сеятель сеет сряду, а не известно, которое зерно взойдет и который участок земли даст обильнейший урожай. Преосвященные Костромской и Ярославский приняли меня очень ласково. Сошелся довольно с костромским ректором, с человеком благонамеренным и прямодушным, имеющим (sic) ревность к благочестию. Здесь, в монастыре знаком только с о. игуменом, с ним иногда я вижусь – более почти ни с кем. Сижу дома никуда не выходя. Такая жизнь мне чрезвычайно нравится. В Москве зубной врач, приглашенный мною по случаю разболевшихся зубов, нашел, что зубы мои очень исправны, но что они поражены ревматизмом, против которого дал полосканье: французская водка или ром, настоянные свежим хреном. Этим велел полоскать, разводя с водою, также мазать снаружи около шеи и за ушами. Видя отличное действие этой национальной микстуры, я попробовал помазать мои ноги, которые до временам очень болели и всегда зябли. Когда я их помазал, то они начали согреваться, а чрез несколько дней капает из них пот и явилась переходячая боль ревматическая, т.е. простуда, сидевшая под маскою и прикрытием, обнаружилась. Наш добрейший Иван Васильевич говорил мне правду: у вас замаскированный ревматизм. Разумеется, я тотчас прекратил окачивание себя из душа, а решился попить декокту из сассапарели при натирании хренною настойкою, доколе совсем не прекратятся боли. Степану получше: он один мне служит, Сисой лежит и пьет декокт сассапарельный. Вот все здешние новости. Публика ярославская и костромская очень ко мне милостивы.

Теперь начинаю отвечать на все пункты писем твоих. (Извини, что худо пишу: пишу на налое, чтоб не так скоро устать и побольше написать.)

1-е) На то, которое от 22-го августа. Бог тебе открывает понятие о монашеской жизни, которая есть совершенство христианское. Это Божий дар: возделывай его. При естественной доброте твоего сердца, при прямоте твоего рассудка стяжи еще доброту евангельскую и евангельский разум. Бог, Который даровал тебе прекрасные естественные свойства, да дарует и евангельские. Точно как ты говоришь – ни порядка, ни благонравия, ни даже таких духовных познаний не встретишь, как в нашей обители. Благодарю тебя за отца Иосифа, он очень добрый и мягкосердечный, но по неопытности лезет как овца к волкам Моисей сдуру куда врезался! к начальству сильному, от которого уйти нелегко – и в какое место! в место, где все личина и все напоказ. Лавра мне очень не понравилась, кроме святынь ее. Совершенно торговое место – братство в полной свободе, певчие с такими вариациями, что хоть вон беги из церкви. По местоположению понравились два монастыря – Угрешский и Бабаевский. В обоих – воды прекрасные. Моисей тоже очень тебя любит, как и ты его. Разочаровался в Антонии, говорил мне батюшка, ныне и такого настоятеля, каков наш наместник, т.е. ты, не найти. Благодарю за распоряжения по письму Лихачева; будете делить эту кружку после 1-го октября, то из моей суммы возьми сто р. серебром по назначению для твоих расходов, пятьдесят асс. отдай Павлу Петровичу и остальные пришли мне. Отцу Пафнутию (sic) я не думал бы снова ставить на крылос, тем более, что он хочет вести крылос в том устаревшем провинциальном вкусе, который ему нравится, но который нам вовсе нейдет. Нам нужно стремиться к совершенной простоте, с которой бы соединялось глубокое благоговейное чувство. Штучки предоставим Москве. Если будет скучать о. Пафнутий, то можно ему поручить хор ранних обеден и обучение ноте не знающих ее. Иеромонах Иоанникий пусть подождет моего возвращения – в Ладоге никого нет; Росляков просится сюда. Три экземпляра ты отдал, как следует и как мною было тебе поручено, потому что после чтения, которое, помнишь, было на балконе, так было мне приказано. Успокойся – я напишу об этом А-ой, тем более, что я получил от них письмо, на которое должен отвечать. Я забыл тебе сказать, что с Фридриксовой не надо ездить по ее домашним обстоятельствам, как я и сам не ездил, а посылать с человеком к 8-ми часам утра. Она мне пишет о монастыре с большим участием, не называя тебя, говорит, что без слез братия не могут говорить о мне; я понял, что она видела твои слезы! Бог вложил этому человеку нелицемерное расположение к нам. Я ей пишу и благодарю за внимание к тебе.

2) На письмо от 25 августа, что с Полозовым. Как выше я сказал, показавшаяся испарина заставила меня остановить леченье водою. Вода в Солонице имеет небольшую солоноватость и очень полезна, но близ Гилица есть настоящие соленые воды целительные. В них купался пр. Иустин и почувствовал большую пользу. Мне мешает скоро поправиться гнездящаяся во мне простуда; при всем том по временам чувствую себя довольно хорошо. Даниил Петрович был необыкновенно мил: доставил порошок от насекомых. Чай получил по почте. Благодарю тебя, что побывал у преосвященных. Должно быть, Харьковский не по Питерскому православию пришелся¹. Если что узнаешь, то напиши в письме, о котором будешь уверен. Если случится увидаться с преосвященными, то всем скажи мой усерднейший поклон и прошение благословения. Увидев Харьковского, поблагодари за его расположение навсегда: это сердце сердцу весть подает, и я прошу его принять мое таковое же расположение, основанное на истинном служении Богу и Церкви. Поклон от него пр. Иустину я правил! Очень рад, что уборка полевых продуктов идет успешно: я по всей дороге не видал таких хлебов, какие у нас. О косулях я сам думал; нахожу, что удобнее будет прислать зимою; водою, кажется, уже поздно. Мне сказывали здешние агрономы, что траву непременно должно посыпать гипсом, высевая 30 пудов на десятину; гипс действует два года, а на один и тот же участок сыплют его не раньше, как через 8 лет, тоже по какой-то причине, которую мне не могли хорошенько объяснить, которую и я не хорошо выслушал. Забавно твое рассуждение по случаю проданной ставы о Петре Мытаре. Приложенное письмецо доставь покупщице ставы. Княгине Варваре Аркадьевне скажи мой усерднейший поклон и также доставь приложенные строки. При свидании с госпожою игумению Феофаниею засвидетельствуй ей, равно и матери Варсонофии мой усерднейший поклон. Хорошо, что с Андреем Николаевичем ты был осторожен: это прикрытый личиною дружбы враг мой и именно твой. Вели Михаилу Хуторному, или Петруше, или если есть при монастырском саде садовник – насадить школу дубовыми желудями. Хотелось бы прислать для школы кедровых орехов – пришлю, если не забуду: их садят, ровно как желуди, с осени. Принятие и отпуск братии – одобряю. Я наведывался здесь о людях, именно с крылосными способностями, но до сих пор еще ни один не пришелся мне по глазам и по сердцу. Ты не можешь себе представить, какая повсюду скудость в людях! Наместник Воронежский Платон, о котором ты мне говорил, ныне наместником в Ипатиевском монастыре, игуменом и членом здешней консистории. С отцом Феоктистом мы очень ладим: человек добрый и открытый; здесь гостит его матушка, помещица, – преинтересная старушка – старых времен человек! Если Пафнутий снова подает прошение в Святейший Синод, тем более не должны пускать его на крылос. Крылосные к нему не расположены, а он как человек, способный к штукам, пожалуй, для своих плотских видов не остановится приводить братие расстройство. А наши просты! О Владимире я тебе пишу на всякий случай, я ему ничего не сказал, отложил ответ мой до будущего времени. Наконец – благодарю Господа Бога, что у Вас идет все хорошо. Молитесь о мне. Ныне мудреное время; где ни насмотрелся – везде зло берет верх, а благонамеренные люди находятся в гнетении. Спаситель мира повелел стяжевать души свои терпением.

Полагаюсь на волю Божию. Здешнее уединение показывает мне ясно, что по природным моим свойствам и по монастырскому моему образованию – быть бы мне пустынником; а положение мое среди многолюдного столичного города между людьми с политическим направлением есть вполне ненатуральное, насильственное. Молитва и Слово Божие – вот занятие единственно мне идущее. При помощи уединения могли бы эти два занятия, кажется мне, судя по опытам, очень процвести, и желал бы я ими послужить ближним. Для прочего служения есть довольно людей – с преизбытком, а для этого ныне, просто сказать, не найти. Повирают – и то не многие, а чтоб кто сказал истину Христову – точно не найти! Сбывается слово Христово: в последние времена обрящет ли Сын Божий веру на земли! Науки есть, академии есть, есть кандидаты, магистры, доктора богословия (право – смех! да и только); эти степени даются людям; к получению такой степени много может содействовать чья-нибудь б... Случись с этим богословом какая напасть – и оказывается, что у него даже веры нет, не только богословия. Я встречал таких: доктор богословия, а сомневается был ли на земли Христос, не выдумка ли это, не быль ли, подобная мифологической? Какого света ожидать от этой тьмы?

Христос с тобою. Всем братиям мой усерднейший поклон. Тебе преданнейший друг

недостойный арх. Игнатий.

Скажи Федору Федоровичу Киселеву, что я получил от князя Шахматова письмо, в котором он очень извиняется, что не мог исполнить известного желания нашего.

Письма от Фридриксовой ко мне посылай не иначе как чрез Полозова.

Понудил себя – побывал у Сергия на Толге и у Нафанаила, строителя, в одном маленьком монастыре в Ярославле. Не очень благосклонно глядит на них здешний архиепископ. Видя, что меня старец архиерей очень полюбил (я у него был три раза и обедал в два дня), Сергий просил меня замолвить за него словцо. Оказывается, что в колодец преждевременно кастить не надо.

7 и 8 сентября

Напиши мне, как адресовать к Степану Федоровичу Апраксину.

Письмо 12

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Извещаю о себе, что лечусь – и кажется с успехом. Должно быть, я сильно простудился прошлою осенью, ездив в Черменецкий монастырь. Не хотел – а приходится: прикажи мне сшить подрясник из синеватого лицемору и подложить серой саржей – и верх, и подкладка – шелковые. Все это можно взять у Степанушки; вели так сделать, чтоб не более как на две четверти он был ниже колен и пошли по почте, адресуя посылку его высокобл. Николаю Никандровичу Жадовскому в Яросл. с передачею мне. Тот подрясник, который на мне, очень рвется, а других, т.е. суконных и на вате шелковых носить не могу – непременно холодный. Это следствие здешнего воздуха, который гораздо легче петербургского. И в комнатах держал гораздо свежее до начатия декокта. Теперь очень слаб, а аппетит гораздо лучше. Христос с тобой. Твой преданнейший Друг

архимандрит Игнатий.

10 сентября

Также вели по моим колодкам сапожнику, который шил обыкновенно мне сапоги, сделать две пары с пробковыми подошвами и пришли по почте.

Письмо 13

Истинный друг мой, отец Игнатий! Благодарю тебя за постоянное уведомление о себе и о обители. Слава Господу Богу, что у Вас идет все благополучно. Мое здоровье поправляется, но крайне слаб от действия декокта. Захватил же я жестокую простуду в Петербурге, и она была замаскирована, как говорил мне наш добрый Иван Васильевич. Теперь от действия декокта выходит простуда, а вместе с тем пропадают те болезненные припадки, которые я прежде признавал чистогеморроидальными. Лицо и глаза очень переменились – посвежели.

Послушника Кириловского согласись принять, также и чиновника из опекунского совета. А плац-адъютанту Иготину скажи, что от печали не должно идти в монастырь, в который можно вступать только по призванию. Все, сколько их знаю, поступившие в монастырь по каким-либо обстоятельствам внешним, а не по призванию, бывают очень непрочны и непременно оставляют монастырь с большими неприятностями для монастыря и для себя. А потому решительно откажи. Пол в Яковлевской церкви переправьте – доброе дело. К к. Горчаковой я писал; в то тоже почти время, как она вспомнила о мне и я вспомнил о ней.

Татьяне Борисовне я тоже писал. При свидании скажи мой усерднейший поклон. Не пишу им потому, что ужасно слаб, – все лежу, никуда не выхожу из комнаты с 5 сентября. Степану получше; когда я кончу курс декокта, то и его хочу заставить попить: потому что по пробе оказалось полезным. Не время ли представлять его в мантию? Если время – то вели приготовить нужные бумаги и придать сюда к подписанию.

Относительно дела с Пафнутием будь осторожен и терпелив: так нужно вести себя относительно людей лукавых. Пожалуй, сделают по желанию твоему; а потом этим обстоятельством, как фактом, будут доказывать, что ты неоснователен в твоих действиях. А много ли надо, чтоб уверить дураков в чем-нибудь. Пусть Пафнутий действует как хочет и скучает как хочет, потому что он, несмотря на все мои убеждения, начал сам действовать вопреки всем моим истинно дружеским и благонамеренным советам.

Я и прежде думал, также и о тебе говорил, что хотелось бы о. Марка сделать келарем и поручить ему огороды, или то было у о. Израиля. А то у них огороды поупали. За огородником нужны глаза. Приедет Данило Петрович в Петербург, то вы меня уведомьте немедленно о его приезде; мне надо написать к нему и поблагодарить его за всю дружбу его ко мне. Пожалуйста же, не забудь об этом. Ты не пишешь: послал ли три экземпляра «Валаамского м.» в Бородинский монастырь. Если не послал, пошли, пожалуйста; если ко мне не послал, тоже пошли; еще пошли два экземпляра в Вологду, на имя ее превосх. Елизаветы Александровны Паренсовой.

Прилагаемый при сем конверт запечатав, доставь по надписи. Тут вложена коротенькая брошюрка поэтическая «Воспоминание о Бород. монастыре». Прочитай. Если напечатают и тебе представят несколько листочков, то штук двадцать отправь в Бородинский м., несколько – ко мне, а прочие раздели по братии и знакомым. А мне бы хотелось, чтоб напечатали.

Всем кланяюсь: и братии, и знакомым. Христос с Вами.

Архим. Игнатий.

18 сентября.

Побывай у В. Иван. Анненк. и свези просфорок и булок. Лучше всего в 12-й час пополудни.

Письмо 14

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Извещаю тебя, что здоровье мое лучше и лучше, лицо и глаза совсем переменились; только от декокта чувствую себя временем слабым и должен много лежать. Ногам тоже гораздо лучше. Приложенный при сем конверт, запечатав, доставь А.А. Александровой. Тут маленькое мое сочинение для них; прочитай его – только другим не давай. Степану тоже гораздо лучше. Когда Сисой совсем поправится, то хочу заставить Степана попить декокт, потому что от нескольких его приемов ему сделалось лучше.

Христос с тобою. Тебе преданнейший друг

а. И.

22 сентября 1847 года

Письмо 15

Поздравляю тебя, истинный друг мой, с праздником богоспасаемой обители нашей. Дай Бог, чтоб Вы провели этот день в радости и благополучно. Надеюсь, что милосердый Господь устроит это. К нашей обители есть милость Божия, потому что в ней, хотя и не столько, сколько следовало бы, есть люди, имеющие намерение быть приятными Богу. Господь посылает и искушения: кому посылаются скорби, тот, значит, есть часть Божия; а кому идет все как по маслу – тот часть диавола; а когда Господь восхощет взять его из части диаволовой, то взимает посланием скорбей. Скорби – чаша Христова на земле. Кто на земли участник чаши. Христовой – тот и на небе будет участником этой чаши. Там она – непрестающее наслаждение. Четырнадцать лет, как мы с тобою плывем вместе по житейскому морю. Не видать, как они прошли; не увидаем, как и остальная жизнь пройдет. Временная жизнь, когда в нее вглядишься [...] только льстит – блезир – как русские говорят, не более того.

Лечусь; всего перебирает; чувствую облегчение; но ослаб, должен долго лежать.

Присылаю письмо кронштадтского плац-адъютанта, как оно ко мне пришло. Согласись, что очень странное, – наверно, он в умоповреждении. Лучше советовать ему в Оптину, где ныне и Шемякин. Христос с тобою.

Тебе преданнейший друг

арх. И.

25 сентября

Письмо 16

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Новости мои одни и те же: безвыходно в комнате, чрезвычайно ослабел, но вместе с этим вижу, что боли разрешаются; обильный пот льет из ног моих, чего с ними давно не бывало. Как-то вы поживаете? Как проводили праздник? Писал мне добрейший Феодор Петрович Опочинин, как он гостил в Сергиевой пустыни, как остался всем доволен. Прилагаю при сем письмо Параскевы Ивановны Мятлевой, поздравляю ее с днем ее Ангела (14 окт.). Если она будет справлять свои именины на даче, то потрудись доставить сам, а если в городе, то перешли.

Потрудись прислать по почте мою песцовую шубу. Пожалуйста, не забудьте. Извини, что мало пишу, очень слаб. Письмо к Мятлевой написал в три приема, в три дня. Поправлюсь – напишу побольше.

Христос с тобою.

Недостойный арх. Игнатий.

29 сентября 1847 года

Прилагаю при сем описание о посеве клевера, сделанное одним из знаменитейших здешних агрономов. Подумайте – нельзя ли у вас завести одного участка чисто клеверного. От о. Моисея получил из Гефсимании письмо от 23-го, что ему выдают паспорт.

Письмо 17

Истинный друг мой, о. Игнатий!

Хотя понемногу, а все тебе пописываю. Дня с три, как начал чувствовать себя крепче и крепче, а то был очень слаб и почти непрестанно лежал. Кажется, есть со мною милость Божия: ревматизмы мои тронулись с места, с ног льет сильный пот и разрешаются те тяжкие невидимые узы, которыми они были связаны, которые простирались до головы и делали меня слабым, совершенно не своим. Мой характер, паче же милость Божия, помогали мне не подавать вида той хвороста, которая во мне была; но по самой веши я был чрезвычайно расстроен.

Думаю, что Николушка уже отправился ко мне. Если не отправился, то отправь; Сисой все еще лежит; Стефана временем схватывает, да и ему надо тоже полечиться и во время леченья быть безвыходно в келии. Я по сим причинам выписал из деревни моего родителя мальчика, вкупе и повара, который теперь у меня и прислуживает. Васе скажи, если он не уехал, что ему очень скучно и грубо здесь покажется; впрочем, как хочет. Если приедет, то думаю отправить вместе с ним по первопутку Сисоя, а если Бог даст, ворочусь при Стефане и Николае.

Писал я тебе о брошюрке «Валаам», чтоб три экземпляра были посланы в Бород. Сделано ли это? Извести меня; также три экземпляра назначены Ш., а два – Мальцеву. Все это сделано ли? Теперь ты посвободнее, извести о всем. Я о брошюрке писал в Москву, и потому мне нужно сведение от тебя о исполнении. Также шубу не забудь прислать по почте. Скажи всей братии мой усерднейший поклон и прошение их св. молитв.

Христос с тобою.

Недостойный арх. Игнатий.

2 октября

Письмо 18

"секретно"

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Письмо твое от 29-го я получил. Очень рад, что ты проводил праздник благополучно и без дальней церемонии. Ивану Васильевичу Бутузову напишу; только теперь очень слаб. Также и пр. Харьковскому, поокрепнувши, думаю написать. Впрочем, чувствую себя гораздо лучше: вышло и выходит множество дряни. Очень, душа моя, в Петербурге я был болен!

Благодарю за все твои заботы о мне. Господь да благословит тебя за все. О книжках – Потемкиной. Я бы и согласен был послать ей книжки, да она употребит их во зло мне, оно уже часто бывало, и начнет показывать дружкам своим Гедеону Войцеховичу, Муравьеву и подобным. Разве сам отдашь – пропев полный контракт. Думаю, что лучше не посылать. Авось между прочими делами эта безделица ускользнет из-под ее взоров. А если и узнает, то можешь и извиниться, сказав, что ты полагал наверно, что послал; а если я и не послал, то за многими хлопотами при отъезде. Думаю: жаль сделать лучше. Нечего последние пальцы в рот совать: уж многие изволили откушать.

Прости, что не пишу много – слаб. В уединении совершенном, мало пользуюсь им, потому что все время проходит в лечении и лежании.

Господь да укрепит тебя: Он попускает возлюбленным своим утомляться, по выражению отцов, а после уже показует им мало-помалу Свои духовные дарования. Надеюсь, что милосердный Господь, видя твое и мое произволение, даст нам пожить сколько-нибудь и для душ наших, а не для одного временного. Христос с тобою.

Арх. Игнатий.

О представлении Стефана к монашеству – не забудь. Пред отъездом я узнал, что Протасов действует против меня чрез Киселева – до сих пор забывал писать тебе.

Письмо 19

Благодарю тебя, истинный друг мой, за присылку Николая, который прибыл благополучно 15 и доставил мне все посланное с ним исправно. Приложенное при сем письмо потрудись прочитать братии в трапезе. По милости Божией чувствую себя лучше и лучше. Только слаб: очищает на все манеры – из ног испариной; из носу и глаз течет материя, отчего голове и глазам несравненно легче. Боли в ногах прошли до самых колен. Теперь идет броженье в самых следах. Декокт остается пить только неделю; почему, исполнив срок, окончу.

Когда, Бог даст укреплюсь, напишу Ивану Васильевичу поподробнее и кое о чем спрошу совета. Христос с тобою. Желаю тебе всех истинных благ. Преданнейший тебе друг

арх. Игнатий.

16 октября

Письмо 20

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Приятное, дружеское письмо твое от 9 окт. я получил. Утешаюсь вполне, что произволение твое к духовной жизни развивается. В свое время Бог устроит все; наилучшее – предаваться Его святой воле и не думать о завтрашнем дне, когда нет особенной причины думать о нем. А то многие живут в будущем мечтами и заботами своими, а настоящее выпускают из рук. Сердечно радуюсь, что праздник провели все благополучно, в своем семейном кругу, без всякой заплаты. Там эти чуждые заплаты нейдут к нашему обществу! Всегда эти подлости чем кончаются? Прочеловекоугодничают век свой, остаются чуждыми всякого Божественного чувства, предают, предают и наконец сами предаются смерти, сколько ни отнекиваются от нее. Употреби на Власа оставшиеся мои деньги; очень рад, что он поправляется. Сисою лучше, хотя до сих пор он не выходит из комнаты, где лежит. А Поелику и я не выхожу, то мы с ним не видались с конца августа. Я нанял для него прислугу и трачу деньги на лечение; также по получении от тебя 170 руб. серебром купил ему зимнее платье. С сего дня начинает лечиться Стефан уже у здешних докторов, какие есть. Дай Бог ему поправиться: он стал немного получше. Никола прислуживает мне очень усердно и хорошо – помогает и писать, что при настоящей моей слабости мне не мешает. Со мною делаются чудеса: чистит уриной, сильная мокрота идет носом, глаза очищаются текущим гноем, ноги возвращаются, вышел огромный глист и пришесть слизей. Только слаб – почти ничего не делаю: все лежу. Кушанье готовит мальчик из нашего села; он же и прислуживает вместо лакея. Подумай же, что здесь живут на своем иждивении сам-шесть, на всем покупном В начале декабря потрудись прислать жалованье и в начале января и кружку за исключением 100 руб. серебром на твои расходы и 50 – на Павла Петровича Он мне ничего не отвечает на последнее мое письмо. Напишу ему, думаю, не уехал ли в Зеленецкий. Если он дома, напомни ему о лебединых перьях и карандаше, которые мне очень нужны. Христос с тобою! Будь здоров и веруй! Проволочимся как-нибудь во время этой краткой земной жизни – лишь бы Бог принял нас в вечные кровы. Тебе преданнейший друг

арх. Игнатий.

Потрудись передать всем знакомым мой усерднейший поклон; не пишу, потому что слаб; особливо – нельзя ли это передать милым Головиным; их письмо предо мною, посмотрю на него, полюбуюсь, а не отвечаю.

Ты не пишешь, был ли у Анненковых? Побывай у Мальцевых, поблагодари за все ласки, мне оказанные, и когда он приедет к нам в монастырь, прими его поласковее. Пишет мне, что получил от тебя В.М. при преприятном письме.

20 октября

Письмо 21

Истинный друг отец Игнатий!

По милости Божией я почувствовал особенное облегчение на сей неделе по извержении многих мокрот гнойных и вонючих. Ты знаешь, что я обыкновенно к этому времени, т.е. к ноябрю, расхварываюсь. Теперь наоборот – вижу себя гораздо в лучшем состоянии: только ноги, в особенности левая, еще побаливают, хотя и им гораздо легче. Письмо твое от 14-го получил. Предоставь воле Божией мой приезд; я имею намерение такое: тогда выехать отсюда, когда уверюсь, что я выздоровел и окреп совершенно, что могу пуститься в дорогу безопасно, что, приехав к Вам, не буду лишь лежать в праздности, но и споспешествовать общей пользе. Сознаюсь – в последнее время у меня очень было на совести, что я мало занимался братиею, то есть назиданием их. Это занятие намереваюсь возобновить, когда милосердый Господь возвратит меня с обновленными силами. Глаза мои так поправились, что пишу свободно при одной свечке. Но все еще слаб и больше лежу. Настоящее твое положение хотя и сопряжено с некоторыми скорбями, но оно тебя формирует, укрепляет. Я очень рад, что Бог, столько к тебе милосердый, дарует тебе способ сформироваться правильно, на пути прямом, чистом Беда – когда человек формируется на кривых путях: во всю жизнь свою будет смахиваться в шельмовство. Итак – не скорби; втуне не желаю проводить здесь времени, но хочется радикально вылечиться; я даже не понимал, что я столько испорчен простудой, особливо не думал, что голова у меня простужена сильно; приписываю боли и расстройство ее действию геморроя. Ничуть не бывало – простуда! Вспоминаю – точно простудил! Декокт, мною употребляемый, ничуть не опасен! Это не Стефаницева дрянь! Не нужно ни того тепла, ни той испарины, сыпи почти не производит, а действует всеми проходами, извергая мокроты. Когда нуждаюсь в испарине, то пью чай: он больше дает испарины. Он варится из сассапарели, которой кладут очень много, дают декокту упреть. Когда он упреет и остынет, то – точно кисель жидкий: такого декокту я пью 4 стакана в день. Ну уж и перерабатывает: иные дни пролеживал в совершенном онемении. Здесь живет некоторый помещик, которого так вылечили в Париже; прежде никакие шубы не грели, а теперь одевается очень легко, переносит всякий холод. Благодарю за посланные шубу и другие вещи. Я их еще не получил. Когда граф. Орлова приедет в Петербург, то отвези ей четыре экземплярчика «Валаам. м.»: один для нее, другой в библиотеку монастыря, один о. арх. и один о. Владимиру. Павел Матвеевич пишет, что он рисунки монастыря велит отлитографировать. Христос с тобою.

Недост. арх. Игнатий.

23 октября

Жаль, что коров купить не на что. Задний участок, т.е. ту именно часть его, на которой очень плохо родилась трава, спахать и удобрить золотом, на нем посеем овес. А вместо ржаного поля отделаем место за валом – надо же когда-нибудь его отделать.

Отдал ли А. жит. море?

Также о брошюрке «Бород. м.» ничего не пишешь.

Письмо 22

Истинный друг мой, отец Игнатий!

По милости Божией здоровье мое лучше и лучше; самые ноги начинают оживать и поправляться. Остается одна сильная слабость, по причине которой почти беспрестанно лежу и ничем не занимаюсь. Я не думал, что буду проводить здесь время в такой праздности; причиною этого расслабление, но при этом самом расслаблении чувствую гораздо больше твердости в членах. С исшествием простуды укрепились нервы. Просьбу Стефана я приказал переписать на твое имя, как управляющего монастырем; если подать от моего имени – могут обидеться или подумать и придумать что-нибудь; а ты знаешь, как на это склонны. Бог даст поокрепну – напишу побольше. Благодарю за шубу и прочие присланные вещи – все получил исправно. Конечно – ты замечаешь по письму моему, что рука моя потверже. Приложенные письма потрудись доставить по надписи. Христос с тобою, тебе преданнейший друг

архимандрит Игнатий.

октябрь 1847 года

Потрудись поздравить госпожу игумению Феофанию с днем ее Ангела, когда он настанет, поручаю себя ее святым молитвам. И мать Варсонофия, конечно, я уверен, не забывает меня. Потрудись дать знать Исакову Книгопродавцу, чтоб он переплел следующие мне томы «Патрологии» и доставил к нам в обитель; пусть они ждут меня там с прочими моими книгами, которые давно стоят спокойно на полках, в тишине шкафа, свободно покрываясь пылью. Им больные глаза мои доставляли этот покой. Но глаза мои теперь поправляются.

Письмо 23

Истинный друг мой, отец Игнатий!

По милости Божией здоровье мое – лучше и лучше. Но все еще крайне слаб: боли из всего тела приняли направление в желудок и выходят красною, мутною мочою, идущею в очень малом количестве. Присланный французский пластырь Анною Александровною мне очень помог. Он есть у Исакова Книгопродавца; вели немедленно прислать мне шесть сверточков по прилагаемой при сем бумажке печатной. Декокт оканчиваю – пью самый жиденький и перехожу к настойке сассапарельной. Глаза мои очищаются, но я крайне слаб. Пописав немного, должен лежать очень много. Приложенные при сем письма потрудись доставить по адресам со всею аккуратностью. Пожалуйста же, потрудись прислать по первой почте пластыря. В письмах по почте будь как можно осторожен.

Христос с тобою, душа моя. Тебе преданнейший друг

арх. Игнатий.

2 ноября

Пожалуйста, позаботься о пластыре! Пошли листочка три воспоминанья о Бород. м. Б. Фридерикс.

Письмо 24

Истинный, бесценный друг мой, отец Игнатий!

Письма твои, в которых так ясно изображается открытая душа твоя, приносят мне особеннейшее утешение. Уведомляю о себе, что чувствую себя гораздо получше, но все еще вертит и отделяются мокроты. Также – слабость. С неделю – как перестал пить декокт. В прошедшее воскресенье стала Волга; вчера и третьего дня была прекраснейшая погода, и я выходил в 12 часов на воздух. Какой здесь воздух! В ноябре он легче, нежели в Петербурге в мае. Хорошо бы мне пробыть здесь до весны; необходимо бы это нужно. Застаревшая моя простуда медленно выходит. Есть возможность попользоваться бардяными ваннами, чего бы мне очень хотелось. И все бы мы, зиму пролечившись, весной пожаловали в Сергиеву, выписанные из инвалидной команды в наличный строй. Прилагаю письмо к Екатерине Сергеевне Баташовой. Благодарю тебя, что напомянул, и впредь всегда так делай. Ты знаешь – я в таких случаях не всегда догадлив. Вели, друг мой, сделать мне подрясник из хорошей белки и покрыть черным лицемором – возьми на это из моей кружки. Моя песцовая шубка повытерлась, а случись необходимость ехать: надо выехать с хорошим запасом тепла. Пришлешь на имя Николая Никандровича Жадовского, ярославского почтмейстера; да повели по приложенному образчику только несколько побольше сделать оплаток с буквою И белого цвета, А – это мановение².

В Костроме кн. Суворов от А.А. Кавелина получил милейшее письмо, написанное из самого сердца. Вот такая любовь меня утешает. Пишет, что ты был у него. Христос с тобою и со всем братством. Будь здоров душою и телом, тебе преданнейший

арх. Игнатий.

13 ноября

Письмо 25

Бесценнейший Игнатий!

К слову «бесценнейший» не прибавлю слова «мой», потому что все мы – Божии. Не желаю Божие похищать себе, а когда милосердый Господь дарует мне Свое – «благослови душе моя Господа и вся внутренняя моя имя святое Его» – а Божие да пребывает Божиим, и я буду им пользоваться, как Божиим.

Письмо твое от 13 ноября получил; при нем пластырь от А., которым и обернул мои больные ноги.

Господь да подкрепит тебя в несении трудностей, с которыми сопряжено твое настоящее положение, которыми образуется разум твой и душа твоя. Вижу над тобою особенный Промысл Божий: Бог полюбил тебя и ведет к Себе. А потому показывает тебе мир во всей наготе его, показывает, как в нем все тленно, все пусто; как все его занятия и хлопоты крадут у человека время и отводят от благочестивых занятий и добываемого ими блаженства вечного. Все это надо увидать ощущением души, а в книге не вычитаешь, доколе не отверзнутся душевные очи. Возложись на Господа, в терпении твоем стяжевай душу твою. Терпение подается верою, а вера зависит от произвола человеческого, потому что она естественное свойство нашего ума. Кто захочет, тот тотчас может ее иметь в нужной для него мере.

Отсюда я ничего не писал тебе об уединении, хотя и очень помнил, что обещал написать пообжившись, не пишу потому, что все время здесь, особливо время лечения, живу единственно для тела, а не для души. Мои мысли об этом предмете те же, что и в Сергиевой; мне нечего себя испытывать, а в мои годы и не время: образ мыслей сформировался, а годы ушли. Можно быть решительным. То, что я здесь не поскучал, можно сказать ни на минуту, – нисколько не странно; противное было бы странно.

Пошедши в монастырь не от нужды, а по собственному избранию и увлечению, пошедши в него не ветрено, а по предварительном подробном рассмотрении, сохраняя цель мою неизменною доселе, я, по естественному ходу вещей, не скучал в монастыре, не скучаю и впредь надеюсь быть сохраненным милостию Божиею. Тот монастырь для меня приятнее, который более соответствует монашеской цели. Здесь мне нравится уединение, простота, в особенности же необыкновенно сухой и здоровый воздух, чему причина – грунт земли, состоящей из хрящу и песку. Место более уединенное можно найти, в особенности более закрытое лесом. Здесь роща с одной стороны, с прочих – на десятки верст открытое место, почему ветры похожи на ветры Сергиевой пустыни – сильны, но мягки, нежны. Я говорил, на всякий случай, здешнему Преосвященному, чтоб нам дал не важный, но пользующийся выгодами уединения, местоположения и климата монастырек, на что он очень согласен. Здесь монастырей много, а монахов очень мало; по здешним местам наш монах о. Моисей мог бы даже быть хорошим строителем, а в свое время и игуменом. Кажется, по милости Божией, когда последует Его Святая воля, устроиться можно. А подумывать о себе надо: потому что те, которые взялись думать о нас, только воспользовались трудами нашими и отбрасывают нас как выжатый лимон.

Лекарство, отнимающее у меня все время, отдающее его лежанью, различным в теле броженьям и всему прочему подобному, – действует на поправление здоровья отлично. С 6 ноября я кончил употребление декокта на воде. С этого времени начались здесь постоянные морозы и начала вставать Волга. Снег только отбелил поверхность земли; его так мало, что до сих пор нет санной дороги. С 6 ноября пью густую настойку на вине. Действие превосходное! Дней с десять как начал очень укрепляться, т.е. чувствовать крепость нерв; но вместе с сим из верхней половины тела полил сильный пот, оставляющий на белье, когда высохнет, желтоватую окраску. Вкус соли, хотя не совсем пропал во рту, но очень уменьшился. Глаза мои необыкновенно очистились; еще с половины сентября начались брожения в простуженной голове моей и из глаз пошла мокрота при некоторых болях то в голове, то в глазах. Эти боли головные, боли временные продолжаются. Все жилы тянет от затылка, из левой руки, из ног, из всех простуженных мест в желудок.

Оттого так сильно болит левый бок; теперь эта боль меньше и спустилась ниже к двум проходам, которыми и выходит в виде различных слизей. Все дело состояло в том, что от простуды я был наполнен «холодными мокротами», которые препятствовали кровообращению, пищеварению, расстроили геморрой и нервы; по причине их я приходил в внезапное изнеможение, как бы рассеченный на части; по причине их нуждался зимой в особенно теплой комнате. Вышло их из меня множество и еще идут; по мере того, как выходят, чувствую себя лучше и лучше. Отсрочка мне была бы необходима: лечение надо продолжать до совершенного освобождения от мокрот, что окажется прекращением брожения во всем теле. В членах, вполне здоровых, я уже не чувствую ни малейшего брожения; теперь оно действует преимущественно в затылке и оконечностях ног, которые обернуты вновь присланным пластырем.

Если б дали отсрочку до 1 июня, то я б и вылечился, и исподволь привык здесь к воздуху, и попользовался бардовыми ваннами, которые можно здесь иметь. Возвратный путь совершил бы чрез Москву, заехал бы в Оптину пустынь и, может быть, в Воронеж, присматриваясь к местам и выбирая для себя удобнейшее. Нам много будет значить и то, чтоб в месте, которое изберем, были нужные для нас потребности и были по дешевой цене. Поздоровел бы здесь и пописал бы. Это совсем не лишнее. В Москве я встретился с человеком, который пописывает, пописывает слегка, не утруждая себя, – выручает тысячку, другую, третью в год и этим содержится. Это все при нашем положении не надо выпускать из виду. Особенно приятен кусок хлеба, приобретенный трудами рук своих! Приятна и независимость, в которую поставляют человека дельные руки – дар Создателя. Вот тебе суждение мое о моей отсрочке, о которой, если возможно ее получить, пора уже подумывать. Подумываю и о возвращении, потому что при моих обстоятельствах надо подумать и так и сяк. Приготовляю на всякий случай меховую шапку из мерлушек; мерлушки будут внутри и снаружи; конструкция шапки особенная; эту конструкцию изобрели потребности распростуженной головы, имя шапке: «шапка-ушанья».

Потребность ног заставила изобрести сапоги, которые бы влезали сверх моих теплых меховых сапог, простирались донельзя сверх колен, так что ноги, в случай поездки, будут защищены троими сапогами. Верхние сапоги – уже более мешки, чем сапоги – должны быть из овчин или оленьих мехов – не знаю, что найду здесь, Надо будет купить две зимние повозки: одну хорошую (здесь такую можно получить за 100 серебром), другую рогожаную для Стефана и Сисоя. Ехать надо будет на 5-ти лошадях. Если придется совершать путешествие зимою, то надо ехать на Тихвин и Ладогу; в Рыбинске у о. игумена Варфоломея можно будет отдохнуть, в Тихвине – у архимандрита; пожалуй, можно будет проехать на Зеленецкий и Ладогу. Вот мои предположения, скажи о них свое мнение. О ходе болезни моей извести Ивана Васильевича. Я еще не собрался отвечать ему: видишь – и к тебе пишу первое письмо, которое сказывается некоторою свежестию мысли и руки. От Аполлоса получил два-три письма, которые мне очень не понравились: шельмовские. В особенности не понравилось последнее. Делает точно тоже, что и с тобою: выпытывает – возвращусь ли в Сергиеву и когда возвращусь; распространяется, как все желают моего возвращения. И все это – так гадко! Хотел я в прошлом письме моем написать тебе об этом, да остановился – подумал: и без того у тебя много скорбей; что еще прибавлять их сообщением мыслей мрачных. По всему видно, что слухи, якобы он купил настоятельство Сергиевой пустыни, вполне справедливы. Теперь продавщик водит покупателя за нос и еще обнадеживает успехом; а этот – как рыбка около приманочки. И боярыня, достававшая деньги для покупки, когда была ныне весною в Питере, вела себя такою же отвратительною шельмою, как и старец ее. Далеко отложилось сердце мое от этих людей: теперь они уже никогда не перестанут бездельничать. Надо только начать, вдаться – а потом уже и дело покончено. Другой такой же или подобный – Павел Чернявский. Что-то у этих людей в сердцах холодное! Ни одного чувства не могут принять в себя глубоко и сохранить его. Все у них так поверхностно, непостоянно. От ума какой-то блеск, словно блезир, по выражению русского человека – ничего нет существенного.

Затем Христос с тобою. Поручающий тебя милости Божией и молитвам пр. Сергия.

Преданнейший друг

архимандрит Игнатий.

27 ноября

В Костроме князь Суворов; сбирается на часок прикатить ко мне по первому санному пути.

Письмо 26

Бесценный Игнатий!

После последнего письма моего к тебе меня повертело в течение двух суток: некоторые жилы ножные освободились от своей мертвости. Предшествует разрешению всякой боли – верчение. Приложенное письмо, прочитав, доставь Снесареву. Вот образчик книги, которая давно формировалась у меня в голове, а теперь мало-помалу переходит из идеального бытия в существенное: это будет вроде «Подражание Христу» – известной западной книги, только наша. [Включаю тебя и прочих ради Бога единомудрствующих со мною в число сочинителей книги, потому употребляю выражение: «наша».] Совершенно в духе Восточной Церкви – и выходит сильнее, зрелее, основательнее, с совершенно особенным характером. Эту книгу желалось бы подвинуть хоть до половины, доколе я здесь в уединении. Такое дело, сделанное до половины, почти уже сделано до конца.

Сегодня мне получше. Продолжает лить сильнейший пот, оставляющий на рубашке желтоватую окраску – и рубашка делается как бы накрахмаленною – тверда.

Христос с тобою. Тебе преданнейший друг

архимандрит Игнатий.

1 декабря

Письмо 27

В день общего нашего Ангела поздравляю тебя, бесценный Ангел, с днем Твоего Ангела. Желаю тебе всех истинных благ, а паче всех того, которое имел наш Ангел, по причине которого он назван Богоносцем. Утешаюсь тобою, радуюсь за тебя, надеюсь на милость Божию к тебе. С первых чисел декабря началась со мною новая передряга. Лекарство проникнуло до оконечностей ног: они пораспухли, сделались как замерзшие и начали оттаивать (не подумай, что я их простудил, – нет, я никуда не выходил); они сделались подобными двум кускам мерзлой семги, которая оттаивает. Это оттаивание так было сильно, что Николай, терши их, когда прислонит ладони свои к подошвам, то ощущал тонкий ветерок, идущий из подошв моих, как бы ветерок от чего замерзшего.

Все мои болезни начались с того, что, бывши еще юнкером, я жестоко простудил ноги, оконечности их; от различных медицинских пособий чувствовал облегчение временное, но оконечности ног никогда не вылечивали, год от году приходили в худшее положение и наконец привели меня в такое состояние болезненности, которое тебе известно, как очевидцу. Теперь по милости Божией, кажется, радикально излечаюсь. Но во всем идет сильнейший переворот, какая-то переборка, перерождение всего, отчего большую часть времени провожу в постели, в оцепенении, не занимаясь ничем, почти ниже чтением. Боли повсеместно уничтожаются, глаза поправляются, отделяется множество самомерзостнейшей мокроты, нервы получают необыкновенную забытую уже мною крепость. Степану и Сисою гораздо лучше. Иосиф Петрович Пряженцов, посетивший меня на пути своем в Петербург, дал мне обещание побывать в Сергиевой пустыни и известить братию о моем бытье и состоянии. Премилый человек! Доставил мне из поместья своего железную ванну и другие мелочи деревенские, весьма страннику нелишние.

Радуюсь, что у вас идет все благополучно.

Разумеется, напрасно времени тратить здесь я не намерен; теперь выехать мне невозможно, и не знаю скоро ли наступит эта возможность. Застарелая болезнь выходит не спеша Письмо к г. Б.П. непременно постараюсь тебе выслать. При первой возможности постараюсь написать к Павлу Васильевичу. Увидишь о. арх. Симеона, свидетельствуй ему мое истинное почтение. Скажи добрейшему Ивану Васильевичу Бутузову, что милейшее письмо его я получил, премного благодарю за него и буду отвечать при первых силах. И ныне бываю – уже дня с два – силен на полчаса в день, остальное время – все на постели.

Благодарю за присланные деньги: они пришлись очень кстати: потому что у нас остался уже только один целковый, да и провизия вся истощилась.

Поздравляю тебя и все братство с наступающим Праздником Рождества Христова Прошу у всех святых молитв о недостойном

арх. Игнатий.

20 декабря 1847 года

Письмо 28

Бесценный Игнатий!

Поздравляю тебя с наступающим Праздником Рождества Христова и наступающим Новым годом. Потрудись поздравить от меня всех наших знакомых, у кого побываешь, в особенности побывай у Василия Дмитревича Олсуфьева, гофмейстера цесаревичева, поздравь его всеусердно от меня: он предобрый и умный человек. Я ему писал от сего числа письмо. Благодарю тебя за шубку. Очень мне понравилась; особенно приятно, что ты ее устроил. На следующей почте думаю послать его В-ву рапорт о состоянии моего здоровья, которое хотя по всему видимому возвратилось, но делает для меня невозможным выезд сию минуту. Прилагаю один листок брошюры «Воспоминание о Б. м.», выправленный. Без числа ошибок! Совсем теряется и искажается смысл. Такой же листок посылаю в Бородинский монастырь, отдай сам или чрез кого два экземпляра «Валаамского Монастыря» в девичий Петербургский монастырь. Г-жам игуменье и благочинной. Прошу их, чтоб они сами заглянули в эти тетрадки, но не давали никому для чтения: особенно Кутье, имеющей единственный талант зависти и тем выказывающей куда, принадлежит их премудрость (Иак. 3:14–15).

Христос с тобою. Тебе преданнейший друг

арх. Игнатий.

25 декабря

Что делается с маленьким Игнатием.

Письмо 29

Бесценнейший Игнатий!

С 25 декабря чувствую себя покрепче, понаписал кое-кому поздравительные письма. Приложенное при сем к Муравьеву передай Павлу Петровичу: желаю умиротворить врага словом приветливым. Благодарю за все присланное, все получил в исправности. По сей же почте послана мною бумага к митр. об отсрочке и к викарию письмо. Скажи Павлу Петровичу, чтоб справился о последствиях. Где С. Григорьевна? куда ей писать? Пришлю к тебе: на нынешней почте не успел: не могу много работать, скоро ослабеваю. Поторопись выслать мне кружку с известным тебе исключением. Осенью отвалив Лихачеву чрез силу – себя очень обрезал; жалованьем только успел расплатиться и снова уже занял, что очень неловко. Тимохинская станция уничтожается; письма нужно адресовать ко мне прямо, в Ярославль; нанял здесь мужичка, за трехрублевик будет раз в неделю ездить на почту. Сегодня привезли ванну, надеюсь от нее получить большую пользу. Рослякова, если хочешь прими, он – человек благонамеренный. Степан и Николай усердно тебе кланяются и благодарят за твое к ним внимание.

Христос с тобою. Тебе преданнейший о Господе

арх. Игнатий.

29 декабря

К игумении Феоф. я написал.

Письмо 30

На этой почте, душа моя, друг мой, бесценный Игнатий, послал я тебе письмо; эту записочку пишу для того, чтоб иметь истинную, сердечную приятность написать тебе несколько строк – поручить тебе, чтоб приложенное при сем письмо ты доставил добрейшей баронессе (ответ ее перешли чрез Д. Петровича – не иначе), наконец, чтоб назвать тебя тем, что ты есть: душа моя, друг мой, бесценный Игнатий. Христос с тобою.

Арх. Игнатий.

8 января

Письмо 31

Бесценнейший друг мой, отец Игнатий!

При сем препровождаю к тебе письма к Анне Александровне и к скорбящей матери – Софии Григорьевне, также копию с рапорта моего Высокопреосвященнейшему – для хранения при делах монастырских. Здоровье мое лучше и лучше, а бережливости и осторожности требует больше и больше. Все тело очищается, начиная с глаз; выходит временем по местам испарина весьма клейкая. Письменные занятия ограничиваются писанием подобных сему кратких записочек, чтением почти вовсе не занимаюсь – какой-нибудь коротенький часок в день. Остальное все время пожирается болезненностию и тою передрягою, тем брожением, которыми сопровождается действие лекарства. Чувствую благодетельное изменение во всем теле, укрепление и необыкновенное нерв. Думаю продолжать лекарство (сассапарель в смешении с геморроидальным набором, настоянные на вине) до тех пор, пока не изгонятся боли совершенно из всех членов.

Призывающий на тебя и на все братство благословение Божие, желающий Вам всех благ недостойный

арх. Игнатий.

7 января 1848 года

Письмо 32

Бесценный Игнатий!

Мое здоровье час от часу лучше и лучше. Кризис продолжается; большую часть времени лежу, лишенный способности даже читать. Впрочем, лежу меньше, нежели в декабре. Продолжает по временам отделяться моча с отстоем, продолжается брожение во всем теле и тянутие жил изо всего тела к желудку. Идет очень клейкая испарина. На неделе посетил меня впервые врач, по просьбе некоторых моих знакомых, друг их дома, человек молодой и, как видится, благонамеренный. Поверив весь процесс моего лечения, он сказал: «Самый рациональный и основательный образ лечения, который должен увенчаться, судя по настоящему ходу, полным успехом. Только надо очень беречься!» Братство здешнее к нам чрезвычайно расположилось, и местечко здешнее – прекрасное! прездоровое, преуединенное, премилое. Трудно сыскать монастырь с такими монашескими удобствами! Жить бы тут нашему обществу, нравственно страдающему в Сергиевой пустыне, шумной, окруженной всеми соблазнами.

Христос с Тобою. Желаю тебе и братству всех истинных благ.

Недостойный арх. Игнатий.

16 января 1848 года.

Письмо 33

Бесценнейший Игнатий!

Письмо твое и при нем деньги 185 р. серебром я получил. Точно, как ты и догадываешься, это очень мало, судя по требованиям, которые здесь рождает и мое лечение, и лечение двух больных Стефана – и Сисоя.

Но и за это – слава Богу! сколько людей достойнее меня, а нужды терпят более меня. Часто думаю и о твоих средствах содержания: хотелось бы мне их улучшить... Если Господь благополучно возвратит меня в Сергиеву, мы об этом подумаем; желал бы поделиться с тобою средствами! Здоровье мое приметно, почти с каждым днем, улучшается. На этой неделе в понедельник и во вторник гостил здесь пр. Иустин, и сегодня (четверток) посетил Бабаевскую обитель добрейший князь Суворов. Друг мой? Точно – путь жизни моей и тех, которые хотят сопутствовать мне, устлан тернием! Но по такому пути Господь ведет избранников и любимцев своих! Не могут отвориться очи душевные, не могут они усмотреть благ духовных, подаемых Христом, если человек не будет проведен по пути терний. Христос с тобой. Он да дарует крепость и мне и тебе.

Недостойный арх. Игнатий.

22 января

Письмо 34

Истинный друг мой, отец Игнатий!

Рекомендую тебе подательницу письма сего Елизавету Никитичну Шахову. Приласкай и утешь ее: мне этот человек понравился. И сохрани же ее от взоров сулемы и всякого мышьяка. А то узнают, что моя знакомая, и постараются повредить ей. Она – писательница. Нрава открытого и с умком.

Арх. Игнатий.

Письмо 35

Писал некоторые поздравительные и ответные письма и ужасно устал. Но, чтоб ты не соскучал, – вот и тебе несколько строк! Пакет твой относительно описей – получил. Об о. Нектарии неблаговидно входить с представлением до моего возвращения. Мне лучше и лучше, но вертит и вертит. В; настоящее время наиболее вертит голову и глаза, из которых течет гной и которые очищаются. Лежу и лежу.

Благословение Божие над тобой и над всем братством!

Недостойный арх. Игнатий.

28 января 1848 года

Письмо 36

Бесценный Игнатий!

Сердечно участвую в скорби, постигшей благочестивое семейство Опочининых! К Федору Петровичу на этой же почте отправил письмо. Бог, видно, хочет, чтоб этот человек, в котором так много доброго, приблизился к Нему. За все, что ты описываешь, благодарю Бога. Я имею здесь какое-то постоянно спокойное чувство, что Бог не оставит тебя и обитель. Мое здоровье лучше и лучше: начинаю чувствовать какую-то благотворную, необыкновенную теплоту во всем теле. Очень уважаю мнение докторов, рассуждавших о способе моего лечения у Л.; но и то помню, что лечилась их свояченица от неизвестной болезни, – и тогда только эти господа поняли, что она беременна, когда бедняжка выкинула! Бог помог мне попасть на то средство, которое выгоняет из меня болезни, полученные мною, когда я еще был послушником, офицером, юнкером. Если прекратить теперь прием лекарства, то непременно должны быть последствия; но если принимать его до тех пор, пока окончится производимое им действие, т.е. когда оно вытянет окончательно из всех простуженных членов мокроты в желудок, тогда одно последствие его – «совершенное» выздоровление. Теперь очень вертит глаза и из них много отделяется дряни: они делаются необыкновенно чисты. Но еще за занятия не принимаюсь. Самые письма пишу весьма экономно. Когда поисправлюсь, располагаюсь сделать описание моей болезни и образа лечения.

При действии вышеописанной благотворной теплоты я бываю физически весел: это новое для меня чувство. Я был всегда морально весел и физическую веселость помню как бы в тумане, как что-то очень давнее.

Христос с тобой. Молись о мне и о себе, чтоб привлечь нам на себя милость Божию, которая отступает от тех, кои прогневляют Бога.

Тебе преданнейший друг

а. И.

4 февраля

Письмо 37

Бесценный Игнатий!

Вот уже почти три недели, как не получал от тебя никакого известия. Впрочем, уповаю на милость Божию, что она сохраняет тебя и обитель от искушений превосходящих силу, а попускает только те искушения, которые необходимы для духовного преуспеяния. На этой почте получил письмо от одной странствующей инокиниписательницы, в котором описывает мне, как она была утешена твоим приветливым приемом. К Николаю Николаевичу Анненскому я писал письмо, утешая его и советуя не оставлять семейства по первому порыву огорчения. Ты очень хорошо сделал, доложив Преосвященному о его пребывании в обители. Приложенные два письма: 1-е – к Александровой, 2-е – к гр. Шереметевой – потрудись доставить по адресам. К гр. Шереметевой писал к 1-м числам января и к 1-м числам февраля; желаю знать, получены ли мои письма? К этим же числам я писал и к графу Шер. Если он в Петербурге, потрудись узнать, получил ли он мои письма? О всем этом уведомь меня. Приложенное письмо к Павлу Матвеевичу передай его управляющему для отсылки к нему. Потрудись узнать о здоровье Анненковых – кажется, исполнилось время беременности Веры Ивановны, уведомь меня и о них. Мое здоровье лучше и лучше, но это улучшение идет с значительными передрягами. Пред каждым особенным облегчением делается особенная передряга. На днях посетил меня и оказал мне много любви Южский отец игумен Варфоломей. Погода стоит очень теплая. Сожительствующие мне инвалиды Стефан и Сисой также чувствуют себя лучше. Христос с тобою. Всей братии мой усерднейший поклон.

Недостойный архимандрит Игнатий.

14 февраля 1848 года

Письмо 38

Бесценнейший Игнатий!

Поздравляю тебя и все братство с наступившею Святою Четыредесятницею. Желаю совершить поприще ее благополучно, с приобретением обильной душевной пользы. Мое здоровье лучше и лучше, но слаб и по большей части лежу по причине сильного брожения, производимого во всем теле лекарством. Теперь это брожение наиболее в ногах. В лице и глазах моих заметна необыкновенная свежесть – верный признак поправления здоровья. Думаю в течение марта продолжать еще принимание лекарства; по ходу болезни утешаюсь надеждою, что к этому времени могут окончиться все брожения, происходящие оттого, что все мокроты из тела устремились в желудок и посредством его выходят вон. Степану также получше, лицо у него гораздо свежее. Си-сой снова простудился, промочив во время оттепели ноги. – Не могу нарадоваться здешнему местечку: такое уединенное, здоровое и простое. О. игумен очень расположился ко всей нашей компании. – После того письма, в котором ты извещал о кончине Константина Федоровича, я не получил от тебе ни одного письма. Пишу к тебе это для соображения – верно ли сторожа относят твои письма на почту, и не потерялось ли которое-нибудь из них. – Присылаю при сем корректурный лист – «Воспоминание о Бородинском монастыре», который потрудись препроводить с Григорием Стратановичем к Краю. Мне бы хотелось, чтоб виньетки были прибраны в этом же роде, но другие – в которых было бы больше вкуса и изящества; к тому ж эти виньетки были на каком-то московском стихоплетении о Бородинском монастыре: мне не хочется заимствовать даже виньетки с чужих сочинений. Желаю, чтоб мои марания имели хотя б одно достоинство: были б чисты от кражи. Бумага на корректурном листке хороша; можно листков для десятка употребить слоновую. Поручи Стратановичу все это сделать аккуратно, а в выборе виньеток полагаюсь на твой вкус. – Здесь ничего не пишу и даже не читаю – лежу полусонный, лишенный всех способностей. Христос с тобою.

Тебе преданнейший друг недостойный

арх. Игнатий.

23 февраля.

Сыропуст

Признаю оберточный листок для воспоминания ненужным.

В моей библиотеке есть французская книга «Les saints peres des deserts de l'Orient» в 9-ти томах. Если которого тома нет, вели отыскать маленькому Игнатию: может быть, у Плещеевых или у кого другого. Потом, уложив все в ящик, потрудись отправить по почте в Вологду ее превосход. Елисавете Александровне Паренсовой при кратчайшем письме, что препровождаешь книги по моему поручению. Она очень здесь о мне заботится. В моем шкафе лежит на полке книга пр. Иннокентия «Великий пост», потрудись передать Шахов. Нужна для соображения при предполагаемом стихотворении.

Письмо 39

Бесценный Игнатий!

Письмо твое от 17 февраля получил. На прошлой почте послал я тебе обратно письмо магистра Иоасафа с моим отзывом, который может быть всюду показан. А теперь такой же отзыв прилагаю здесь относительно Стефана – в ответ на рапорт твой. Чудное, спасительное действие на меня сассапарели продолжается – с 3 марта я окончил было прием этого лекарства, начал быстро укрепляться, свежеть, чувствовать себя легким, развязанным. Но одно обстоятельство заставляет снова приняться на некоторое время за сассапарельную настойку. Из головы натянуло к шее и оконечности затылка два больших мягких желвака, которые по оставлении сассапарели начинают снова расходиться по голове, что мне очень не нравится и кажется опасным. Недалеко от здешнего монастыря живущий доктор англичанин Петерсон, сделавшийся уже русским помещиком, имел сам сильный ревматизм; у него также образовались желваки, или, правильнее, скопления мокрот, которые он выпустил посредством фонтанели. Я решаюсь сделать то же, признаю это необходимым Почему потрудись, друг мой, по первой же почте выслать мне две баночки помады визикатуар, желтого пластыря, на который обыкновенно намазывается эта помада и пластыря меллотного – того и другого в достаточном количестве. Желтый пластырь бывает намазан на бумажках и на "холсте"; мне нужен последний. До получения от тебя этих медикаментов опять примусь за сассапарель. Ты не можешь представить себе, как я в эти шесть дней, как оставил пить сассапарель, освежел! не помню себя таким. По получении от тебя фонтанелей думаю, что вылечусь окончательно и приеду к вам, Бог даст, совсем другим, нежели каким уехал. Я и прежде думал, всматриваясь в тебя, что нужна какая-нибудь мера для поправления потрясенных сил твоих переломом ноги; по приезде моем подумаем об этом; я рад сделать для тебя все зависящее от меня. – Наш казначей писал ко мне, что он желает уволиться от должности. Я, находя, что при такой его болезненности должность для него несовместна, – изъявил свое согласие на его желание; только б дождаться меня: такая перемена в мое отсутствие показалась бы для неблагорасположенных и не знающих дела странностию. – Очень рад, что тебе привелось отпраздновать день светских моих именин с таким приятным гостем. Благодарю тебя вообще за все письмо твое, которым, как изображением-отпечатком твоей доброй, открытой души, я очень утешился. Да! молись за меня и за себя: по твоему искреннему и глубокому расположению ко мне я ожидаю, что Господь подаст мне тобою много доброго; также и мое устроение в душевном невидимом и в наружном видимом отношении есть вместе и твое устроение. Христос с тобой! Матери Августе и Ангелине передай мой усерднейший поклон. Извинили б за то, что не пишу: за каждое письмо расплачиваюсь лихорадкой – так слаб. Хотел было оставить сассапарель, но накопившиеся местами мокроты очень меня стращают. Попью до присылки фонтанелей. – Степа и Никола усердно кланяются тебе. Сделай милость, пришли мне двести р. серебром в счет кружки. Очень нуждаюсь: занял 120 сереб., и из тех только 10 асс. осталось. Больные очень дорого стоят. Их содержу, лечу; и себе, и им прислугу нанимаю. На одну сассапар. вышло 500 р. асс.

9 марта 1848 года

Письмо 40

Честнейший о. наместник Игнатий!

Препровождая к Вам письмо магистра иеромонаха Иоасафа, прошу Вас взойти по изложенному в нем обстоятельству в должное рассмотрение. Причем признаю нужным внушить казначею иеромонаху Илариону следующее:

1-е. Что упоминаемое иеромонахом Иоасафом узаконение о литературной собственности вполне существует. 2-е. Посему он, иеромонах Иларион, должен был полученный им труд или представить в цензуру, или обратить к сочинителю, отнюдь не употребляя его как источник при составлении собственного сочинения: здесь похищение чужой собственности.

Полагаю: лучшее средство выйти из этой запутанности – предполагаемое иеромонахом Иоасафом дружелюбное, без дальнейших хлопот, соглашение с иеромонахом Иларионом.

Для достижения чего предлагаю Вам предъявить мое письмо и письмо иеромонаха Иоасафа казначею иеромонаху Илариону со взятием с него письменного отзыва о том, каким образом он поступить намерен и согласен ли на предполагаемую магистром меру.

Согласно этому отзыву потрудитесь известить меня и магистра. Если ж казначей о. Иларион откажется от полюбовного соглашения, то Вы обязаны спросить наставления по этому предмету у его преосвященства.

Поручающий себя Вашим молитвам

архимандрит Игнатий.

2 марта 1848 года.

Н.-Бабаевский монастырь

Письмо 41

Бесценный друг, добрый Игнатий! Письмо твое, душа моя, что на трех листах от 7 марта, я получил. Милосердый Господь, избирающий тебя в число Своих, попускает тебе различные скорби и от людей, и от болезней телесных. Это благой знак – прими его с великодушием и верою. Когда осыпают ругательствами и стараются уловить тебя в чем словами – помяни, что то же делали со Христом, и вкуси благодушно чашу чистительную. Похоже, что будет перемена. Но как тебе, так и знакомым надо быть очень осторожными. Надо, чтоб Миша Чихачев был осторожен с консисторскими, которые хотят только из него выведать и больше ничего. Многими годами и жестокими ответами нам доказали, что мы должны быть осторожны, но никак не откровенны. Милый Игнатий! Ты очень похож на меня природным характером – Бог даст тебе вкусить и тех образующих и упремудряющих человека горестей, которые он даровал вкусить и мне. Будь великодушен: все искушения только пугалы, чучелы безжизненные, страшные для одних неверующих, для смотрящих одними плотскими глазами. Будь осторожен, благоразумен пред ругателями, подражай Христову молчанию – и ничего не бойся, влас главы твоей не падет.

О. Аполлос на мое последнее письмо ничего не отвечает: видно, весь вдался в расположение других. Опять очень понятны его хорошие отношения к пр. викарию: они очень похожи один на другого, оба с большими способностями.

Сей час получил письмо твое с нарочитым из Ярославля от добрейшего Николая Петровича Полозова; нарочитый сейчас же едет обратно: почему я начеркал к тебе наскоро эти строки, а к будущей почте постараюсь приготовить письмо поудовлетворительнее. Советую на фунт мелко-изрубленной сассапарели налить 2 штофа полугарного вина: настаивать в теплом месте две недели – и потом по ложке принимать на ночь. Диеты никакой не надо: будет действовать на ушиб и против простуды, вообще на кровь. Во мне чудная перемена. Только я еще слаб и остаются брожения в ногах и голове, самые ничтожные. Христос с тобой.

А. И.

20 марта

Письмо 42

Истинный друг мой, бесценный Игнатий!

Бог даровал мне, грешнику, истинное утешение: душу твою, исполненную ко мне искренним расположением христианским. По причине этого расположения душа твоя делается как бы чистым зеркалом, в котором верно отпечатываются мои чувствования и мой образ мыслей, развитые во мне монашескою жизнию. Избравший тебя Господь да воспитает тебя Святым Словом Своим и да совершит тебя Духом Своим Святым. Мне даже было жалко, что ты при многих твоих занятиях, которые при болезненности делаются вдвое обременительнее, написал мне письмо на трех листах: мне лишь бы знать о благополучии монастыря, твоем и братства; также – о главных происшествиях в обители. Ко всему прочему, т.е. к скорбям от управления, к скорбям от начальства, пришли тебе и скорби от болезней, изменяющих способности не только телесные, но и душевные: такова давнишняя моя чаша. .

Подобает душе и телу истончиться как паутине, пройти сквозь огнь скорбей и воду очистительную покаяния и войти в покой духовный – в духовный разум, или мир Христов, что одно и то же.

Относительно болезненности твоей: я много наблюдал за тобою пред отъездом моим Точно – ты изменился после перелома ноги – и тебе нужно отдохновение и лечение; я советовал тебе употреблять по ложке сассапарельной настойки на ночь: она очень помогает при ушибах. Именно: разводит кровь и разгоняет скопившиеся и затвердевшие мокроты около ушибленных мест; также вообще исправляет кровь, которую признаю у тебя несколько поврежденною; наконец уничтожает простуду, в особенности не «успевшую укорениться, недавнюю. При твоем молодом и крепком сложении ты вынесешь это лекарство, не примечая, что лечишься; только будет поламывать в больной ноге, потому что будет разбивать образовавшиеся в ней застои. Во мне, при моей застарелой, сильнейшей простуде, произошла необыкновенная перемена: нервы укрепились, тело сделалось плотным, легким, ревматические боли хотя еще не совсем прекратились, но значительно уменьшились. Со мной делалась сильная слабость и брожение, но это от того, что я пил декокт в большом количестве и что простуда моя была жестокая, сопряженная с ослаблением нерв. Мой родственник, генерал Паренсов пьет настойку, которую тебе рекомендую, занимаясь службою многосложною и выходя на воздух, разъезжая зимою сколько угодно. У тебя не геморрой, а начало простуды, повреждающей правильное кровообращение; у меня здесь все геморроидальные припадки прекратились с осени, хотя с того же времени не открывался геморрой: значит – мои геморроидальные припадки имели началом своим не что иное, как простуду. Полагаю, что окачивание и купание тебе надо оставить и заменить их обтиранием тепленьким винцом. При употреблении сассапарели надо лишь остерегаться от жирного, потому что сассапарель и сама по себе тяжела для желудка; ей хорошо содействует геморроидальная настойка. За урожай благодарю Бога, благодарю и тебя, душа моя, за твои распоряжения. Вероятно, за продажею овса и сена Вы могли очиститься от долгов, накопившихся во время монастырской бездоходицы. Шесть косуль лучшей работы сделаны по заказу Паренсова, который сам хлопотал, в Вологде сделаны и отправлены на имя твое. Они стоят по 10 руб. ассигнациями каждая. (Здесь деньги все еще считают по старой привычке на ассигнации). Но привоз по нынешним плохим дорогам будет стоить дорогонько: просят 87 руб. ассигнациями – не знаю на чем согласились. Из всех родственников Паренсовы (за ним сестра моя) оказывают мне наиболее внимания; эта сестра приезжала ко мне осенью и расположилась ко мне духовно: умненькой человек; похожа на Семена Александровича. Много наши добрые знакомые, говоря о нас доброе, сделали нам зла, потому что люди неблагонамеренные думают, что это – внушение и интриги наши. Напоминать об этом со всею любовию надо всем любящим нас Впрочем, когда Богу угодно попустить кому искушение, то они придут, возникнут оттуда, откуда их вовсе ожидать невозможно. Похоже, впрочем, что перемена должна быть и что викарию дадут епархию.

Относительно моего возвращения в Петербург руководствуюсь единственно прямым указанием здоровья моего, верую, что Господь в прямом образе поведения – Помощник; а лукавый политик – помощник сам себе, Господь к нему, как к преумному, на помощь не приходит. Думаю, что раньше второй половины мая мне невозможно, потому что я очень отвык от воздуха и имею сильную испарину. Характера я не люблю наказывать, и сохрани Боже делать что-либо для наказания глупого характера; а даруй мне, Господи, неправильное дело мое, лишь увижу его неправильность, с раскаянием оставлять. Также на то, что скажут, не желаю обращать внимания; пусть говорят, что хотят, а мне крайняя нужда подумать о будущей жизни и скором в нее переселении, обещаемом преждевременною моею старостию и слабостию, произведенными долговременными болезнями. Мне нет возможности тянуться за людьми и угождать людям, вечным на земле или, по крайней мере, считающих себя вечными. От графини Шереметевой и от графа получил уведомление, что мои письма получены ими в исправности, – пишут с большим добродушием Я жалею графиню: московские льстят ей и приводят в самодовольство, от которого я старался отклонить ее; впрочем, она чувствует, что слова мои хотя не сладки, но полезны – и прощалась со мной, когда я отправлялся из Сергиевской лавры в дальнейший путь к Бабайкам, от души, с любовию и искренностию. Федора Петровича Опочинина признавал я всегда человеком, который расположен был ко мне и по уму и по сердцу, также и к обители нашей; он писал мне несколько писем сюда и относился о тебе с отличнейшей стороны. Преосвященный викарий не довольно умен и честен, чтоб понять прямоту твоих намерений и действий; судит о них по своим действиям всегда – кривым, по своим целям всегда – низким, имеющим предметом своим временные выгоды, лишь собственные выгоды и самого низкого разряду. Поелику ж он не может постичь прямоты твоих намерений, то сочиняет в воображении своем намерения для тебя и против этих-то своего сочинения намерений, или сообразно своим подозрениям, действует. Очень вероятно, что его переведут, открылись две вакансии в лучших и старших епархиях – Казанской и Минской, кажется, Илиодора и Гедеона повысят. А Курская и Полтавская епархии сделались так доходны, что нашего гуська разберет аппетитец поклевать таких доходцев. Аполлос не отвечает на последнее письмо мое, написанное к нему, кажется, в 1-х числах января нынешнего года. Похоже, что он плутует и интригует. Есть все признаки, что Кайсарова купила для него настоятельство Сергиевской пустыни. В последнем письме моем я отвечал на его вопрос, изложенный со всевозможным лукавством, «правда ли, что» игумен Феоктист выходит на покой и «что Костромской епископ отдает мне Бабаевскую обитель». Я отвечал, «что если б мне и ""случилось оставить Сергиевскую пустынь, куда в настоящее время доколе думаю возвратиться, то не намерен принимать никакого настоятельства, а жить, где Бог приведет, честным человеком». Должно быть, Аполлосу нужен был этот ответ мой, чтоб действовать ему в тон, но против меня. Странно, как изменило этого человека знакомство его, Кайсаровою; я сожалею о нем и для него собственно и для монашества, потому что он очень был способен водиться с молодыми монахами. О. Аполлос очень наружен, поверхностен по уму своему и сердцу, а потому очень доступен и удовлетворителен для новоначальных и мирских, которым предостаточно поверхностное слово. Его преосвященство очень ошибается в его способностях: они есть, да не те – что Аполлос подходит к его преосвященству правилами и нравом: льстив, способен к предательству, да и манерой подойдет к холопьей манере его преосвященства – Пряженцов приезжал на короткое время сюда, а теперь опять в Петербург; с ним послал я тебе письмо, а он обещался сам побывать к тебе: спасибо и ему, и жене его – как искренние родные. Спаси, Господи, всех наших добрых знакомых, которые расположением доказывают, что любовь не иссякла на земле. Я почти никому не писал по крайней слабости – и теперь очень скоро изнемогаю, а за изнеможением тотчас и лихорадочка. Сделай милость – всем кланяйся, скажи, что всех очень помню, чту и люблю, а письма пишу только в необходимых случаях по совершенной моей слабости. – К Зиновии Петровне писал я письмо, кажется, в начале февраля, на двух листочках; между прочим просил ее, чтоб она без меня никак не забывала Сергиевой пустыни; не знаю, получила ли она письмо мое. – Матери Августе и матери Ангелине напиши мой усерднейший поклон и благодарность за воспоминание о мне, грешном Прошу их молитв: я уверен, что молитвы их много помогают мне в восстановлении моего здоровья; надеюсь, что помогут мне и по исшествии души моей из окаянного моего тела. Об Александре Павлове не тужи. Ну что это за иеродиаконы выйдут? Мальчики, шалуны, которых, может быть, очень скоро придется и расстригать. Сегодня получил и второе письмо твое – от 15 марта. Благодарю за исполнение моих поручений, за листочек Бород. м. – виньетки очень хороши. Листочки раздавай, кому найдешь приличным, – не врагам, ветренникам и завистникам А остальные я по приезде получу. Не думаю, чтоб Росляков что сделал по злоумышлению, или он мог служить намеренным шпионом Аполлоса, а если что и сделал, то по глупости и увлечению. Справедливо твое выражение, что бездна бесовских интриг под стопами управляющего Сергиевою пустынею с знанием монастырского порядка и с благим намерением хранить братию в благоправлении, не допущая дому Божию соделаться вертепом разбойников и любодеев. По этой бездне надо шествовать мужественными стопами, держась за веру в Бога, чтоб не утонуть в бездне сердечного смущения: эта бездна опаснее всех интриг и козней человеческих и бесовских. – Благодарю за присланный фельетон «С.-Петер. полицейских ведомостей»: спасибо Смирновскому, спасибо и тебе за то, что отблагодарил хорошо писательчика. В письме моем, которое было послано с Пряженцовым, просил я тебя выслать мне две коробочки pommade visicatoire и пластыря двухмеллотного и обыкновенного, употребляемого при фонтанелях – только не на карточках, а на холстине. Тоже просил о высылке 200 р. сер. денег – очень нужны: все, кроме Николая, лечимся; также по разделе кружки не замедли, выслать с известным вычетом и остальные, чтоб было на что возвратиться. Вижу, что финансы мои не позволяют возвратиться чрез Москву, что было бы удобнее и спокойнее: везде есть хорошие ночлеги, везде можно остановиться в случай дождя и особенного холода, что для нас – движущегося лазарета – будет необходимо. Стефан и Николай свидетельствуют тебе усерднейший поклон и благодарность за воспоминание о них. Они очень к тебе расположены, всей душой. Никола мил, в нем начали развертываться умственные способности и особенная открытость нрава. Это меня утешает, а то я немножко скорбел, не видя близ себя подростка с полною благонамеренностию и некоторыми умственными способностями. Этим оканчиваю сегодня беседу мою с тобою.

25-е. Лекарство, которого действие иногда скрывается совершенно, иногда снова открывается в сильном брожении, которое теперь наиболее в соединяющих ноги с животом жилах и головном черепе, – с вчерашнего вечера начало очень действовать, действовать полезно, но при сопровождении чрезвычайной слабости, по причине которой напишу разве несколько строк. Поздравляю тебя с великим праздником Благовещения. Божия Матерь да примет нас под кров свой! да дарует нам провести земную жизнь, как жизнь приуготовительную к жизни будущей. Чаша скорбей обнаруживает внутренний залог человека: Давид идет в пустыню, а Саул – к волшебнице. Бог привел тебя узнать на самом опыте, какую чашу я пил в Сергиевой пустыни в течение четырнадцати лет. Вступая в должность настоятеля этой обители, я видел ясно: иду толочь воду, что плавание мое будет по бездне интриг; утешало меня, что это – не мое избрание. Я отдался воле Божией, которой отдаюсь и теперь. – Получил очень доброе и милое письмо от графини Орловой-Чесменской из Новгорода. Преосвященный Филарет Киевский писал не раз. Добрый старец! зовет в Киев, но какую имею на это возможность?.. Ложусь! До завтрева!

26-е. Сегодня в эту минуту я посвежее; чрез полчаса неизвестно что будет: так мое состояние от действия лекарства переменчиво. Рассматривал я себя долгое время в Сергиевой пустыни; и ты мог рассмотреть себя, особливо в настоящее время, при непосредственном управлении этим монастырем; также и мое положение в нем сделалось тебе яснее. Я образовал себя совсем не для такого монастыря и не для такого рода жизни, долженствующей состоять из беспрестанных телесных попечений и занятий с приезжающими, по большей части пустых. Душа в таком месте по необходимости должна сделаться пустою. Относительно тела – мои физические силы и здоровье совершенно не выдерживают трудов, требуемых этим местом, и лишений в хорошей воде и прочем, для слабого здоровья необходимом Интриги, к которым столько удобств, потрясали благосостояние монастыря и мир его и впредь будут потрясать. Мертвость лиц, избираемых в митрополиты С.-Петербургские, лишала и будет постоянно лишать нас собственного взора и мнения нашего начальника, следовательно, всегда действующего по внушению других, но действующего с неограниченною властию, хотя бы он действовал вполне ошибочно. Зависимость от многочисленных властей второстепенных делает бесчисленные неприятности неизбежными. Ты знаешь, что в дела нашей обители входит и сам митрополит, и викарий, и две консистории, и секретарь митрополита, и другие разные секретари, и камердинеры, и прачки, и тетушки Сулимы, и проч., и проч. Чего тут ждать? Надо быть аферистом, с способностию к этому, с склонностию – и это все может исполнить Аполлос. Притом же он человек поверхностный, а наружность имеет очень скромную – следовательно, таковский [и должен -Д.Ф.] быть на местечке, за которое заплачено дорого. По вышеуказанным причинам имею решительное намерение, возвратясь в Петербург, просить, чтоб дано было мне местечко, соответствующее моим крайним нуждам душевным и телесным По сему же необходимее всего иметь человека, под покровительством которого можно б было монашествовать не только мне, но и расположенным ко мне (а из опытов вижу, что с дураками и езуитами мне никак не поладить), то и избираю для этого преосвященного Иннокентия Харьковского, который мне и лично, и из собранных сведений более других нравится: в святость не лезет и на святость не претендует, а расположен более всех делать добро, более и толковее всех занимается религиею, любит истинное монашество, поймет мое хотя и грешное и вполне храмлющее аскетическое направление и захочет содействовать ему. Таковы, душа моя, мысли мои относительно моего положения. Но для Сергиевой пустыни, сам можешь видеть, нет у меня ни телесных, ни душевных сил – разве сделают ее самостоятельною. Вот, истинный друг мой, сформировавшиеся, кажется, от указания самых обстоятельств, мысли мои – и тебе одному поверяю их. Плод дальнейшего нашего пребывания в Сергиевой пустыни будет не иной какой: «сделаемся окончательно калеками, и когда увидят, что мы к чему не способны, вытолкают куда попало, не дав куска хлеба и отняв все средства достать его». Рассмотри основательно – и увидишь, что так. Я имею милость государя, но эта милость только сердечная: и ее интриганы употребили в орудие своей ненависти ко мне. Христос с тобой. Смотри и на обстоятельства, которые тебе виднее, нежели мне. Здешнее место хорошо, но содержание дорого. При том, избирая его, я не знал, что сущность моей болезни – сильнейшая простуда, с которою надо тащиться в южный климат, где и содержание дешевле не в пример. Бог, даровавший благодать свою проданному и заключенному в темницу Иосифу, преклонивший к нему сердца всех, – по великой милости своей преклонил и здесь сердца многих ко мне. Меня, так и выражусь, на руках носят. Монашествующие, начиная с о. игумена, крайне расположились; окрестные также молят Бога, чтоб не уезжал. Даже так думаю, что лучше здесь остаться навсегда, нежели жить в Сергиевой пустыне, особливо если этот викарий (что почти невероятно) останется викарием Подумай, друг мой, и помолись об общей нашей участи, дабы милосердый Господь устроил ее по благости Своей. К приезду моему поосвяти мои комнаты и поустрой: может, придется еще какой год повитать в Сергиевой; ты знаешь: решителен и вместе нетороплив, действую, или, по крайней мере, желаю действовать, не по увлечению, а по указанию обстоятельств. Также подумай о финансах: нечего нам пускаться к дальнейшему возвышению монастыря, а лишь бы поддержать его в настоящем виде да не забраться в новые долги и старые по возможности сократить. Смотри же, не говори об этом никому из братий, а во мне так сформировались вышеприведенные мысли, что они как бы сидят в глубине души моей: там их вижу. Молю Господа Бога о тебе и радуюсь за тебя, потому что с течением времени милость Божия к тебе делается яснее и яснее. Помнишь пред отъездом я обещал тебе письмо с изложением того, что сформируется в душе моей: вот это письмо! оно вытекло в свое время как бы само собою из-под пера моего.

Тебе преданнейший друг

а. И.

Письмо пишу в течение недели, а отправляю при случающихся оказиях.

24 марта 1848 года

Письмо 43

Христос Воскресе!

Бесценный друг мой! Поздравляю тебя с наступившим Светлым Праздником. Поздравь от меня и всю братию. Очень благодарен за присланный пластырь; я поставил фонтанели на спине между плечами: они производят свое полезное действие – вытягивают мокроту из накопившегося (так назову) мешка под затылком. Этот мешок – благотворное следствие сассапарельной настойки. Такие же мешочки – на спине под крыльями плечными. Ужасно был я болен. Много из меня вышло дряни; много теперь выходит; но довольно еще осталось, и по приезде в Петербург надо будет еще продолжить лечение. Ныне пью, очень понемногу – большею частию по столовой ложке в сутки – настой сассапарели с полынью и шалфеем Нахожу действие отличным сассапарель делает свое – собирает, стягивает из всего тела дурные соки в желудок: полынь способствует варению их – сассапарель тяжела для желудка – а шалфей укрепляет и уменьшает испарину. К моему приезду вели приготовить настойку: на одно ведро очищенного пенного вина положить два фунта шалфею, 1 фун. полыни, 2 – сассапарелю. Последнюю надо мелко изрубить и истолочь, или избить. Полынь и шалфей вели взять в хорошей аптеке, а не в травяных лавках: в аптеке товары как-то опрятнее. И тебе такую штуку полезно пить. Вели сделать пораньше: подольше постоит, лучше будет. Придется и фонтанель долго поносить: заключаю так по скопляющейся материи.

Деньги 200 рубл. серебром получил, но они еще в Ярославле по причине распутицы. Я еще не выходил из келии, а думаю для исшествия дождаться хорошей погоды. Христос с тобою. Итак, остается с небольшим месяц – и милосердый Господь устроит наше свидание. Будь здоров и благополучен.

Сердечно преданный тебе

архимандрит Игнатий.

Надо бы написать побольше, но до другой почты.

Письмо 44

Чтоб не упустить нечаянного случая на почту, отвечаю тебе этими немногими строками; 540 руб. серебром при письме твоем получил. После 10-го думаю выехать – хотелось бы поспеть к вам на 30-е. Как Бог даст! Христос с тобою! До свидания.

Архимандрит Игнатий.

8 мая 1848 года

Письмо 45

Возлюбленнейший о Господе, отец игумен Игнатий!

Благодарю тебя за воспоминание о мне, грешном. Всегда вспоминаю о тебе с любовию, вспоминаю с благодарностию о первоначальной преданности твоей ко мне. Попущением Божиим за грехи мои наши отношения поколебались на некоторое время; но, как вижу из письма твоего, милость Божия восстановляет их. Я живу очень покойно; но иногда хворость и слабость так усиливаются, что невольно подумываю о смерти. А потому благовременно прошу у всех прощения в чем согрешил пред кем. Прошу прощения у тебя. Милосердый Господь да даст нам всем истинное покаяние и прощение во грехах наших. Поручающий себя твоим святым молитвам твой покорнейший слуга.

Игнатий, епископ Кавказский и Черноморский.

26 декабря 1859 года.

Сообщил Евгений Лебедев³