Полное собрание творений Святителя Игнатия Брянчанинова
Письма святителя Игнатия к Обер-прокурору Святейшего Синода графу А. П. Толстому

Предисловие

Письма святителя Игнатия к графу Александру Петровичу Толстому (1801–1873) относятся ко времени пребывания последнего на посту Обер-прокурора Святейшего Синода. По свидетельству современников, это был один из умнейших и образованнейших людей своего времени¹. Т. И. Филиппов, служивший при графе Толстом чиновником особых поручений по вопросам Восточных Православных Церквей, вспоминал: « Летом 1855 года мне пришлось чрез заочное посредство познакомить графа с И. В. Киреевским, от которого, по возвращении моем в Москву, вместе с благодарностию за устроенное мной знакомство, я услышал следующие, навсегда сохранившиеся в моем сердце слова: «Легче становится жить после встречи с таким человеком, как граф Александр Петрович""².

Ввиду редкости сведений о графе Толстом приведем о нем подробную биографическую справку. Он происходил из русского дворянского рода середины XIV в. Его отец – член Государственного совета (с 1823), генерал от инфантерии (1814) граф Петр Александрович Толстой (1770–1844); мать – княжна Мария Алексеевна Голицына (1772–1826). Граф Александр Петрович Толстой родился в Санкт-Петербурге, получил домашнее образование и рано начал военную службу: шестнадцати лет юнкером вступил в лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду, через два года был переведен в гвардейскую Конную артиллерию, а еще через два года произведен в офицеры с зачислением в Кавалергардский полк и назначен адъютантом начальника штаба 1-й армии генерала И. И. Дибича (впоследствии графа Дибича-забалканского, генерал-фельдмаршала). В 1824–1826 годах находился в походах с экспедицией по обозрению Каспийского и Азовского морей и истребления морских разбойников, принимал участие во всех военных действиях отряда и был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. По возвращении из экспедиции он оставил военную службу и в конце 1826 г. поступил в Коллегию иностранных дел и причислен к посольству в Париже (сверх штата), которое возглавлял в то время граф К. О. Поццо ди Борго. В следующем году Толстой был отправлен с дипломатическим поручением в Константинополь, откуда ездил, как сказано в его послужном списке, «в окрестные страны для военно-топографических описаний и с секретными поручениями». Затем, по объявлении в 1828 г. войны Турции, граф Толстой снова вступил в военную службу в тот же Кавалергардский полк и принимал участие в походах и военных действиях под командованием генерала Дибича. За отличие при взятии турецких крепостей Айдаса и Бургаса награжден орденами Св. Анны 3-й степени с бантом и 2-й степени с золотой шпагой с надписью «За храбрость». В августе 1829 г. Толстой назначен флигель-адъютантом к Императору Николаю I, однако после окончания войны решил продолжать службу по Министерству иностранных дел (бывшей Коллегии) и в феврале следующего года вышел в отставку. В 1830 г. он получил придворное звание камергера и назначение первым секретарем Русской миссии в Греции. Это назначение не устроило его, и он перешел в Министерство внутренних дел, возглавлявшееся в ту пору графом А. А. Закревским. В 1831 г. Толстой служит сначала управляющим, а затем директором Хозяйственного департамента (впоследствии Министерства государственных имуществ). В 1834 г. он уже действительный тайный советник, занимает пост Тверского гражданского губернатора, а с декабря 1837 г. – военного губернатора в Одессе в чине генерал-майора, с управлением и гражданской частью. Эту должность граф Толстой занимал до февраля 1840 г., когда после конфликта с князем М. С. Воронцовым, новороссийским генерал-губернатором, вышел в отставку и уехал за границу. С той поры в течение пятнадцати лет он стоял в стороне от государственной и общественной деятельности. К службе граф Толстой вернулся в мае 1855 г., во время Крымской войны, когда принял должность начальника Нижегородского ополчения, и в дальнейшем занимал крупнейшие государственные посты – Обер-прокурора Синода (с 1856 по 1862 г.), затем до конца жизни был членом Государственного совета. С декабря 1856 г. – генерал-лейтенант. В 1859 г. награжден знаком отличия беспорочной службы за двадцать лет, орденом Владимира 2-й степени с мечами, крестом греческого ордена Спасителя; в 1862 г. – орденом Белого Орла. В 1839 г. избран почетным членом Одесского общества истории и древностей Российских.

Выразительную характеристику графу Толстому после назначения его Обер-прокурором Синода дал философ и публицист Н. П. Гиляров-Платонов в письме к протоиерею А. В. Горскому, профессору, а впоследствии ректору Московской Духовной академии: «Трудно найти человека, более преданного Церкви, более готового на всякое улучшение и в то же время менее склонного проводить какие-нибудь личные расчеты в управлении столь важною частию. <...> Он принадлежит к разряду тех людей, которых я не умею иначе охарактеризовать, как назвать их оптинскими христианами. Это люди, глубоко уважающие духовную жизнь, желающие видеть в духовенстве руководителей к духовной высоте жизни, жаждущие, чтобы православное христианство в России было осуществлением того, что читаем в Исааке Сиёрине, Варсонофии и проч. И он сам в своей жизни именно таков. Никто менее не способен мириться с казенностью, с формализмом и с мирскою суетой в деле Христианства»³. Т. И. Филиппов в части воспоминаний о Толстом, оставшейся неопубликованной, пишет: «Назначение графа Александра Петровича Обер-прокурором Св. Синода последовало (20 сентября 1856 г.) во время пребывания Государя (Александра II. – В. В.) в Москве но случаю венчания на царство и, при всей своей неожиданности, никого не изумило, напротив, всем показалось совершенно естественным: так успел уже сложиться и отпечататься в общем представлении вполне соответствовавший этому назначению его нравственный образ. Сам он принял это внезапно и мимо его воли совершившееся назначение за призвание, которому он обязан был повиноваться, и в этой мысли находил успокоение от тех внутренних тревог, которых он не мог не испытывать при живом представлении сопряженных с его избранием многоразличных и трудных задач, при его утонченной добросовестности и при ясном сознании неправильности установившихся отношений Обер-прокурора к Св. Синоду»⁴. «Пять с половиною лет его службы в Обер-прокурорской должности, – сообщает о графе Толстом Русский биографический словарь, – совпали с началом реформ царствования Императора Александра II, коснувшихся и Духовного ведомства. Изданная переписка его с Московским митрополитом Филаретом свидетельствует, что он принимал живое деятельное участие в разнообразных важных делах синодального и епархиального управления этого времени. Особенное внимание его привлекали вопросы о мерах к возвышению положения лиц Духовного ведомства – об улучшении духовно-учебной части, о правах монашествующих распоряжаться своим имуществом; к предпринятому по мысли Митрополита Филарета переводу Священного Писания на русский язык Т<олстой> относился с крайней осторожностью. «Мы весьма счастливы, что в настоящее время он у нас, – писал о графе митрополит Санкт-Петербургский Григорий, – при всем затруднении, он много помогает нам и много действует в нашу пользу"".

А. О. Смирнова рассказывает о своеобразной ревизии, которую граф Толстой провел в бытность свою тверским губернатором: «Раз он поехал в уездный город и пошел в уездный суд, вошел туда, помолился пред образом и сказал испуганным чиновникам, что у них страшный беспорядок. «Снимите-ка мне ваш образ! О, да он весь загажен мухами! Подайте мел, я вам покажу, как чистят ризу». Он вычистил его, перекрестился и поставил его в углу. «Я вам изменю киоту, за стеклом мухи не заберутся, и вы молитесь; все у вас будет в порядке». Ничего не смотрел, к великой радости оторопелых чиновников; и с чем приехал, с тем уехал...»⁵.

Толстой с сочувствием отнесся к патриотическому начинанию М. П. Погодина, когда тот начал выпускать журнал «Москвитянин». В 1841 г. Погодин записал в своем дневнике: «Поутру был граф Толстой, с которым много говорили о России нынешней и прошедшей. Журнал ваш запретят, сказал он, потому что в нем слишком ясен Русский дух и много Православия. Есть какая-то невидимая, тайно действующая сила, которая мешает всякому добру в России. Верно, она имеет свое начало в чужих краях, трепещущих России и действующих чрез золото»⁶. В 1832 г. Н. А. Муханов засвидетельствовал в своем дневнике, что граф Толстой нашел общий язык с А. С. Пушкиным в вопросе о патриотизме⁷.

В 1833 г. Толстой женился на дочери князя Г. А. Грузинского Анне Георгиевне. Брак этот был не совсем обычен. А. О. Смирнова пишет о Толстых в своих записках: – «Тридцати пяти лет княжна вышла замуж за графа Александра Петровича Толстого, святого человека. Он подчинился своей чудовине (чудачке. – В. В.) и жил с нею как брат»⁸. Анна Георгиевна была правнучкой грузинского царевича Бакара; как и Толстой, она была прямым потомком Вахтанга VI и приходилась своему мужу четвероюродной сестрой. По отношению к себе графиня была всегда строга и не позволяла никаких прихотей и излишеств. Ежедневно, особенно на склоне лет, посещала церковь; не только неукоснительно соблюдала все посты, но считала своим долгом каждый пост говеть и приобщаться Святых Тайн, что в целом было нехарактерно для современников ее круга.

У Толстых была своя домовая церковь, в которой среди многих редких икон находился образ Всех святых Грузинской Церкви, где лики были писаны с изображений, взятых из древних рукописных книг. А. О. Смирнова рассказывает, что у них квартировали семинаристы, которые «составляли препорядочный хор и пели простым напевом. Граф вывез дьяка из Иерусалима; это был такой чтец, что мог только сравниться с дьяком императора Павла Петровича; слова выкатывались как жемчуг»⁹.

Интересы святителя Игнатия и графа Толстого пересеклись на имени Гоголя, вернее, на его нашумевшей тогда книге «Выбранные места из переписки с друзьями»¹⁰. Граф Толстой был другом Гоголя, который умер в его доме. В литературоведении за ним закрепилась репутация человека, сыгравшего в судьбе писателя роковую роль. Нередко можно встретить ссылку на слова С. Т. Аксакова, считавшего знакомство с Толстым решительно гибельным для Гоголя»¹¹. Однако если мы обратимся к личности графа и подробностям его отношений с Гоголем, то увидим иную картину. О необыкновенной скромности Толстого говорят многие факты. Например, он потребовал от М. П. Погодина убрать упоминание о себе из его некрологической статьи о Гоголе. По этому поводу П. А. Плетнев писал В. А. Жуковскому в марте 1852 г., что граф Толстой «по христианскому смирению не желает, чтобы где-нибудь выставлено было имя его как человека, оказывавшего одолжение или помощь Гоголю. На этом основании печатно нигде не упомянуто, что Гоголь и жил у него в квартире»¹². Только после смерти Толстого стала известна его широкая, но тайная благотворительность. Протоиерей Никандр Брянцев, лично не знавший графа, рассказывает, что ни разу не получал от него отказа в помощи бедным. «Но всякое даяние его, – пишет он, – мы обязаны были передавать, не упоминая о дателе. Это было непременное, непрестанно повторяемое условие от графа. «Если я узнаю, – говорил граф, – что о моих жертвах кто-либо, даже принимающий их, известен (то есть извещен. – В. В.), я прекращаю дальнейшее покровительство ведомому вами (то есть мною) делу""¹³.

Гоголя привлекало в Толстом многое, в частности природная доброта, религиозная настроенность души, склонность к аскетизму. Анна Васильевна Гоголь рассказывала В. И. Шенроку со слов брата, что граф Толстой носил тайно вериги¹⁴. По свидетельству Т. И. Филиппова, «он усердно исполнял все постановления Церкви и в особенности был точен в соблюдении поста, которое доводил до такой строгости, что некоторые недели Великого поста избегал употребления даже постного масла. На замечания, которые ему приходилось нередко слышать о бесполезности такой строгости в разборе пищи, он обыкновенно отвечал, что другие, более высокие требования христианского закона, как, например, полной победы над тонкими, глубоко укоренившимися от привычки страстями, он исполнить не в силах, а потому избирает по крайней мере такое простое и ему даже доступное средство, чтобы выразить свою покорность велениям Церкви...»¹⁵.

Взаимоотношения графа Толстого и Гоголя в корне отличались от всех светских, приятельских и литературных знакомств писателя; если в дружбе Гоголя с Аксаковыми, П. А. Плетневым, М. П. Погодиным, СП. Шсвыревым главную роль играли общие литературные интересы, а также их преклонение перед его талантом, то Толстой, по его собственным словам, «вовсе не являлся поклонником сочинений» Гоголя¹⁶. Однако ему не была чужда сфера литературы и искусства: он был широко образованным человеком и, например, ценил и понимал поэзию. Генерал А. О. Дюгамель, подружившийся с графом Толстым в 1825 г. во время Аральской экспедиции, вспоминал: «Будучи молоды, мы в часы досуга наслаждались поэзиею. Я читал ему наизусть некоторые стихотворения Шиллера, а он, в свою очередь, знакомил меня со стихотворениями Пушкина и научил ценить их»¹⁷. А. О. Смирнова пишет, что Толстой дружил «с монахами Греческого подворья, бегло читал и говорил по-гречески; акафисты и каноны приводили его в восторг; они писаны стихами, и эта поэзия ни с чем не может сравниться»¹⁸. Начитан был граф Толстой и в духовной литературе. По словам Т. И. Филиппова, «он ежедневно и помногу упражнялся в изучении Св. Писания, знаменитых его истолкователей, а также в чтении бессмертных произведений великих отцов Церкви, из коих особенно любил св. Василия Великого как одного из величайших учителей вселенной и недостижимо высоких художников слова...»¹⁹. При этом святых Отцов Толстой по большей части читал в оригинале (на греческом и церковно-славянском). Среди его друзей и знакомых было немало писателей, ученых и государственных деятелей – Н. М. Карамзин, А. С. Пушкин, В. А. Жуковский, А. С. Хомяков, В. И. Даль, В. Гумбольдт, граф М. Н. Муравьев, граф И. Каподистрия. По должности Обер-прокурора Синода он знал всех иерархов Русской Православной Церкви, а также имел дружеские и официальные связи с церковными деятелями Запада и Востока. Т. И. Филиппов писал графине Анне Георгиевне Толстой в августе 1875 г.: «Память о графе Александре Петровиче хранится благоговейно во всех тех монастырях Православного Востока, которые мне удалось посетить»²⁰.

В доме графа Толстого Гоголь познакомился с иеросхимо-нахом Сергием, насельником Афонского Пантелеимоновско-го монастыря, литератором, писавшим под псевдонимом Свя-тогорец. Книгу его «Письма Святогорца к друзьям своим о Св. горе Афонской» Гоголь читал с удовольствием и учил автора держать корректуру. Весной 1850 г. отец Сергий вспоминал об одном литературном вечере: «...Тут же мой лучший друг, прекрасный по сердцу и чувствам Николай Васильевич Гоголь <...> Я в особенно близких отношениях здесь с графом Толстым, у которого принят как домашний <...> Граф Толстой прекрасного сердца и очень прост. По знакомству он выслал экземпляр моих писем одному из городских священников Тверской губернии, и тот читал мои сочинения в церкви вместо поучений на первой неделе Великого поста...»²¹. Этим священником был, по всей видимости, ржевский протоиерей Матфей Константиновский, духовный отец Толстого и Гоголя.

Трудно сказать, в какой мере граф Толстой влиял на Гоголя. Во всяком случае письма Гоголя к нему проникнуты тем же учительным тоном, что и по отношению к другим адресатам. Так, например, он писал ему 5 марта (н. ст.) 1845 г. из Франкфурта: «Все же, что ни говорил я относительно Великого поста и предстоящих вам подвигов говения и пощения, выполните с буквальною точностью, как бы она ни казалась вам не нужною или не идущею к делу. Наложите также на себя обет добровольного воздержания в слове во все продолжение этого времени...»²².

Со времени знакомства Гоголь неоднократно жил у Толстых – в Париже, в Москве на Никитском бульваре; возможно, он бывал в родовом имении отца Анны Георгиевны в селе Лыскове. В одном из писем к ней Гоголь передает «глубочайший поклон» старому князю. Имение грузинских князей Лысково издавна славилось благолепием своих храмов и находившимися в них святынями. Около пятидесяти лет здесь сохранялся Крест святой равноапостольной Нины, просветительницы Грузии, который она получила от Матери Божией с повелением идти проповедовать христианство в Иверию. В пяти верстах от Лыскова располагалась знаменитая нижегородская Макарьев-ская ярмарка, к которой Гоголь проявлял особенный интерес. В его записной книжке содержится выписка «О Нижегородской ярмарке», а также заметка «Сведения о Лыскове» (этими материалами Гоголь намеревался воспользоваться во втором томе «Мертвых душ»). Сразу после нее – запись: «Дела, предстоящие губернатору», навеянная разговорами с графом Толстым. В генерал-губернаторе из второго тома многое видели Александра Петровича. Гоголь относил его к категории людей, «которые способны сделать много у нас добра при нынешних именно обстоятельствах России, который не с европейской заносчивой высоты, а прямо с русской здравой середины видит вещь» (из письма к Н. М. Языкову от 12 ноября н. ст. 1844 г.), и побуждал заняться государственной деятельностью. В книге «Выбранные места из переписки с друзьями» к графу Толстому обращены семь писем-статей – больше, чем к кому-либо из других адресатов. Личная переписка Гоголя с Толстым была весьма обширна, но после смерти писателя Толстой свои письма, возможно, уничтожил. Во всяком случае, весной 1852 г. он сообщает сестре, графине Софье Петровне Апраксиной, что, разбирая гоголевские бумаги, изымает свои и ее письма к покойному – действие, из которого некоторые исследователи вывели заключение едва ли не о «краже» Толстым рукописей второго тома «Мертвых душ». Подобное предположение противоречит мнению современников о личности графа Толстого. Так, например, В. А. Жуковский, чей нравственный авторитет был необычайно высок, справляясь у П. А. Плетнева об обстоятельствах смерти Гоголя, писал в марте 1852 г.: «Где он жил в последнее время в Москве? Верно ли, что у графа? Если так, то бумаги в добрых руках, и ничего не пропадет»²³.

До нас дошли два письма графа Толстого к Гоголю. Одно из них, из Парижа, датированное 5 августа (н. ст.) 1847 г., ответ на письмо Гоголя из Остенде от 27 июля (н. ст.) того же года. В начале его Толстой передаст наставления парижского доктора Груби, затем переходит к положению на Кавказе. Некоторые мысли и даже выражения графа Толстого созвучны гоголевским интонациям, особенно в «Выбранных местах из переписки с друзьями». «Дела Кавказские и многие другие, – пишет он, – очень, конечно, грустны, но этого рода события подходят к наказаниям праведнейшего Судии, подобным холере, неурожаям и т. п. Меня не столько огорчают приговоры и наказания, сколько ослепление, ведущее неминуемо к новым неведомым несчастиям. Меня ужасает всеобщее, единодушное и постоянное угождение всем презреннейшим страстям и похотям человеческим. И власти предержащие, и литераторы, и художники, и ученые, и промышленники, а в Риме, кажется, и сама Церковь – все дружно сами пустились и других тащат на широкий путь»²⁴. Широкий (то есть легкий) путь – антитеза пути узкому (трудному), как в православной аскетике называют путь ко Христу (см.: Мф. 7. 14).

И далее, упомянув о том, что он прочел новую и довольно подробную историю Испании от времен Филиппа II, граф Толстой сравнивает политику русского правительства с аналогичными моментами в истории испанской: «И на них возложено было многое от Провидения, и им следовало быть устроителями целой части света, и им даны были и многие силы, и великие орудия, и мужество, и богатство; но они богатство обратили в роскошь неслыханную и небывалую, от которой весь высший класс пришел в совершенное расслабление и даже одурел (начиная с Царского дома), как в наказание за беспечность в Америке. Впрочем, что бы я ни читал, везде мне чудится Россия...»²⁵. В ответном письме к графу от 8 августа (н. ст.) 1847 г. Гоголь развивает эти темы.

Второе письмо Толстого к Гоголю – черновое и недатированное – писано в Москве и относится, очевидно, к концу зимы – началу весны 1851 г. Толстой сообщает Гоголю о разных московских новостях и общих знакомых, говорит о своей уединенной жизни и занятиях: «Большею частью я читаю и перечитываю давным-давно Вам известное – такое, что всегда ново и всегда питает»²⁶.

Святитель Игнатий, по-видимому, знал о дружеских отношениях Гоголя и графа Толстого. Напомним отзыв святителя (в ту пору архимандрита, настоятеля Троице-Сергиевой пустыни) о книге Гоголя: «Виден человек, обратившийся к Богу с горячностию сердца. Но для религии этого мало. Чтоб она была истинным светом для человека собственно и чтоб издавала из него неподдельный свет для ближних его, необходимо нужна в ней определительность, и определительность сия заключается в точном познании истины, в отделении ее от всего ложного, от всего лишь кажущегося истинным»²⁷.

« Но одной чистоты, – продолжает святитель, – недостаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так, чтоб светил фонарь, недостаточно часто вымывать стекла, нужно, чтоб внутри его зажжена была свеча. Сие сделал Господь с учениками Своими. Очистив их истиною, Он оживил их духом Святым, – и они соделались светом для человеков. До приятия Духа Святаго они не были способны научить человечество, хотя уже и были чисты. <...> Правда, есть у человека врожденное вдохновение, более или менее развитое, происходящее от движения чувств сердечных. Истина отвергает сие вдохновение как смешанное, умерщвляет его, чтоб Дух, пришедши, воскресил его обновлением состояния. Если же человек будет руководствоваться прежде очищения истиною своим вдохновением, то он будет издавать для себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его живет не простое добро, но добро, смешанное со злом более или менее»²⁸.

Применив эти основания к книге Гоголя, святитель Игнатий заключает: «...она издает из себя и свет и тьму. Религиозные его понятия не определены, движутся по направлению сердечного вдохновения, неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного. <...> Книга Гоголя не может быть принята целиком и за чистые глаголы истины. Тут смешано. Желательно, чтоб этот человек, в котором заметно самоотвержение, причалил к пристанищу истины, где начало всех духовных благ»²⁹. В заключение святитель советует своим друзьям читать святых Отцов, «стяжавших очищение и просвещение, как и Апостолы, и потом написавших свои книги, из коих светит чистая истина и кои читателям сообщают вдохновение Святаго Духа»³⁰.

Святитель Игнатий сам был превосходным писателем, а став монахом, он сделался и богословом. Его отличает умение с редкой ясностью и стройностью передать сущность сведений, почерпнутых из творений святых Отцов. Из письма видно, что он понял искреннее стремление Гоголя к аскетическому деланию и познанию истины. Но он увидел также, что Гоголь не очистился еще от страстей, которые и окрасили его книгу, замышлявшуюся им более богословской и учительной, чем художественной и публицистической. Истина, считает святитель Игнатий, и исказилась в этих письмах благодаря страстям автора. Из-за них на всем, что выходит из-под пера писателя, неизбежно будет лежать отпечаток неизжитого греха. Не очистившийся покаянием, не приобретший истинного смирения, не может отделить правду от лжи, зло от добра. Его оценки, суждения всегда будут несовершенными, погрешительными. «Человек вверяется лжи, думая, что он доверяет чистейшей истине», – говорил святитель³¹.

В отзыве о книге Гоголя святитель Игнатий точно определяет путь духовного восхождения человека (равно и писателя, дерзающего говорить о предметах духовных): «Сей ход должен совершиться с каждым христианином, христианином на самом деле, а не по одному имени: сперва очищение истиною, а потом просвещение Духом»³². Святитель Русской Церкви показывает ту высоту, с которой именно и необходимо браться за подобные труды. Он напоминает об Апостолах, которые до принятия Духа Святого не имели возможности нести истину ближним. За Апостолами стоит святоотеческая литература, то есть богословские и аскетические книги, в которых говорит Дух Святой и не видно личности автора. У Гоголя же наоборот – «смешение», то есть автор предстает со всеми своими страстями, и это наряду со «светом» (то есть крупицами истины).

Святитель Игнатий оценивает книгу Гоголя очень точно. Он пишет, что автор прежде очищения истиной руководствовался своим вдохновением, и поэтому книга его издает для читателя не чистый свет, но смешанный, обманчивый, потому что в сердце его живет не простое добро, но добро, смешанное со злом более или менее. В заключение письма святитель, не говоря этого прямо, советует всем друзьям своим не читать духовных сочинений светских писателей и предлагает им «по отношению к религии заниматься единственно чтением святых Отцев»³³.

Мнение святителя Игнатия о «Выбранных местах из переписки с друзьями», как видно, разделяли и Оптинские старцы. В библиотеке Оптиной Пустыни хранился экземпляр книги Гоголя с вложенным в нее отзывом святителя, переписанным рукой преподобного Макария³⁴. Неизвестно, каким путем отзыв попал в Оптину; возможно, его привез сам Гоголь, трижды посетивший монастырь. 10 июля 1850 г. он писал графу Толстому из Васильевки: «Я заезжал на дороге в Оптинскую пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там присутствует. <...> Вы постарайтесь побывать в этой обители...»³⁵.

Сразу после смерти Гоголя граф Толстой послал в Оптину Пустынь извещение и пятнадцать рублей серебром на помин души новопреставленного. Помня завет Гоголя, Толстой всю оставшуюся жизнь поддерживал дружеские связи со святой обителью. Он переписывался с Оптинским старцем преподобным Амвросием и собирался поселиться в Иоанно-Предтеченском скиту. Промыслительные обстоятельства сопровождали и самую кончину графа. Летом 1873 г. на обратном пути из Иерусалима он умирал в Женеве и отказывался исповедоваться и причащаться у местных священников. Оптинского инока отца Климента (Зедергольма), которому граф ранее много покровительствовал и которого он был крестным отцом, в несколько дней рукоположили в иеромонаха и отправили за границу. В Женеве он исповедал и дважды причастил Александра Петровича, который умер на его руках.

В сороковой день по кончине графа архимандрит Григорий (Палама) сказал о нем в Московском Донском монастыре: «Мне самому пришлось быть свидетелем его теплых молитв, его сердечного умиления при посещении им святых мест в Иерусалиме, его горячих и полных верою, любовью и упованием к Господу Богу слез, которыми он ежедневно орошал живо-носный Гроб Спасителя нашего. Такое твердое хранение Православия во всей его неприкосновенной чистоте и теплая вера, какая была у покойного, в наш век всеобщего уклонения от истинного христианства и Православия делали его поистине одним из немногих избранных»³⁶.

Литература:

Андроникашвили Б. Б. Страницы прошлого читая... Тбилиси, 1987; Воропаев В. А. Один из немногих избранных (К 200-летию со дня рождения графа Толстого) // Историческая газета. М., 2001. No 3–4; Воропаев В. Толстой Александр Петрович // Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа. Русский патриотизм. М., 2003; Некрасова Е. С. Н. В. Гоголь. Его отношения к графу А. П. Толстому. Письма Н. В. Гоголя к графу А. П. Толстому// В память С. А. Юрьева. Сборник, изданный друзьями покойного. М., 1891; Тарсаидзе Н. Г. Исторические этюды. Тбилиси, 1972; Шилов Д. Н. Государственные деятели... // Исторический Вестник. М., 1999. М° 3–4.

Биографические материалы и мемуары: Слово, сказанное архимандритом Григорием (Паламою) в Московском Донском монастыре, в сороковой день по кончине графа Александра Петровича Толстого // Гражданин. 1873. 15 октября. М° 42; Брянцев Н., протоиерей. Памяти графа Александра Петровича Толстого // Церковно-общественный Вестник. 1874. 15 февраля. No 20; Филиппов Т. И. Воспоминание о графе Александре Петровиче Толстом// Гражданин. 1874. 29 января. М? 4; Слово в память графа А. П. Толстого, произнесенное архимандритом Неофитом Пагидою в Петербургской греческой церкви 20 января 1874 г. // Там же; Материалы для биографии Н. П. Гилярова-Платонова// Русское Обозрение. 1896. No 12 (письмо к протоиерею А. В. Горскому); Собрание писем блаженной памяти Оптинского старца Амвросия к мирским особам. Ч. 1. Сергиев-Посад, 1908 (письмо графа Толстого к отцу Амвросию о сновидении и объяснение сновидения старцем); Из переписки Преосвященного Феофана Затворника с Обер-прокурором Св. Синода А. П. Толстым // Душеполезное Чтение. 1898. No 3.

Некрологи: Гражданин. 1874. No 3; Церковно-общественный Вестник. 1874. No 20; Отчет по Гос. совету за 1873 г. СПб., 1875.

Владимир Воропаев

Письмо No 1^37*

Ваше Сиятельство, Милостивый Государь!

Признавая священным долгом прежде моего отъезда принести всеподданнейшую благодарность за все оказанныя мне милости Его Императорскому Величеству Государю Императору Александру Николаевичу, также Государыне Императрице Марии Александровне, покорнейше прошу Ваше Сиятельство, примите на себя труд испросить мне представление Их Величествам.

С чувствами отличнаго уважения и совершенной преданности имею честь быть

Вашего Сиятельства

покорнейшим слугою

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

Ноября 5 дня 1857 года.

Письмо No 2³⁸

Ваше Сиятельство, Милостивый Государь!

Отношение Ваше от 4 ноября, коим Вы изволите уведомлять меня, что, по всеподданнейшему докладу Вашему, Государь Император всемилостивеише соизволил пожаловать мне полное Архиерейское облачение, я имел честь получить.

Принося Вашему Сиятельству чувствительнейшую признательность за таковое внимание Ваше ко мне, вместе с тем покорнейше прошу Вас повергнуть к стопам Его Императорского Величества мою всеподданнейшую благодарность за оказываемыя мне милости.

С чувством отличнаго уважения и совершенной преданности имею честь быть

Вашего Сиятельства

покорнейшим слугою.

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский Ноября 5 дня 1857 года.