Преподобный Феодор Студит. Творения.
Похвальное слово в честь великого Иоанна апостола и евангелиста Христа
1. Если бы мы сделали предметом своей похвальной речи небо, то разве нашли бы мы такое слово, которое могло бы подняться на высоту похвал? Какая мысль могла бы быть достойна величия необыкновенной похвалы? Может быть, мы утомились бы уже самым началом предмета, как коснувшиеся недостижимаго и пытающиеся взобраться на безконечную высоту. И, конечно, говоря о небе, я разумею не тот свод, который разнообразно украшают звездные круги, равно как и не тот путь, который пробегает серпообразный месяц, делающий ночь светлою, как день. Уже одно созерцание этого чуда, углубляемое красотами мира, есть учитель, возводящий ум к Виновнику творения. Но я желал бы сказать о том небе, котораго вечно сияющия звезды суть собрание многих добродетелей, блистающих сиянием делания добра, а солнце – евангельская проповедь, простершаяся до концов вселенной и тысячеобразно, светлее солнца, просвещающая мир видимый и невидимый. Это солнце не имеет нужды в лунном свете, потому что его день не сменяется ночью; его свет незаходимо светит.
2. Но желаете ли вы знать, кто этот человек, превозносимый нами? – Это Иоанн, братия, превосходый апостол, преимуществующий среди евангелистов, орел Божий – великий, златокрылый; неподражаемый изследователь небесной глубины; человек, созерцанием выше херувимов витающий; вестник существования безначальнаго Слова и для самих ангелов (вестников); велегласнейший проповедник истины; ум, зрящий высокое; огненный язык; богоглаголивыя уста; безпредельное море мудрости; непостижимая глубина догматов; величайшее хранилище знания; молния Духа, просвещающая мир; вселенский гром благодати; высочайший столп церквей; твердейшее основание Божие; сеть для уловления природы человеческой; удица для душ, до неба простирающаяся; непобедимая (незазубриваемая) пила против всех ересей: острый меч, срезывающий плевелы нечестия; небесный ключ, замыкающий полчища безбожия; Богом укрепленная мысль; река, обилующая водами Божией мудрости; чистейший храм девства; любимый истинно Возлюбленным и на персях Его возлежавший; великое солнце Евангелия, торжественно шествующее; благозвучная лира и труба Святаго Духа, – и что́ еще сказать?
Если бы я указал еще тысячу названий, я не мог бы исчерпать всю бездну похвал. Нет, совершенно невозможно всего выразить: это невозможно не только для моего безъязычия, а и для тех, кто отличается способностью к высокой речи, ибо и их побеждает величие чуда в такой степени, как не может это сделать неизмеримая высота неба. Но как нам позволили составить похвалу Иоанну, то мы с удовольствием осмеливаемся предложить ее, собрав с евангельских лугов некоторые медоносные цветы, умственно, как бы в некоторых ульях, связав их воском и сгруппировав около нынешняго торжества, как около некоторой царицы (матки).
3. Если согласно закону похвальных речей, мы станем искать отечества, где апостол на свет родился, то найдем, что оно, т. е. Галилея, далеко не славно, даже и очень неизвестно: таково общее мнение. И однако же здесь явился на свет знаменитый апостол. Каким образом и по какой причине? – По той, что откуда, по мнению иудеев и всякаго истиннаго израильтянина, ни один пророк не приходил и никакое добро не выходило, там во чреве первой пророчицы Девы зачинается Христос: там Принявший образ подобный нам воспитывается, повинуясь родителям, ибо город, от котораго и название (Назорей) он получил, принадлежал к Галилее, как и деревня Вифсаида. Какая достойная удивления страна, какое блаженное отечество! Оно оказалось более почтенным, чем отечество Адама, ибо произвело второго Адама с неба и Иоанна. И род Иоанна также не безславен, ибо прославляемый произошел от Заведея и Саломии, родственницы Христа по плоти. О, как прекрасно оба во едино сочетались, чтобы сын брачнаго чертога стал племянником Христа! И, конечно, Иоанн благороднее всех сущих от востока солнца, с обеих сторон наследовав род Божий. Видите, сколь прекрасным является при прилежном изучении то, что казалось более презренным, т. е. отечество и род Иоанна. Теперь же по порядку речь наша дошла до того, чтобы показать какова была его жизнь, его занятия.
4. Из занятий житейских мы не знаем более труднаго. чем рыболовный промысел, равно и более грубаго образа жизни, чем у тех, кто этим промыслом занимается. Ибо занятия другими ремеслами приносят ремесленнику, кроме жизни в городе, и большую выгоду, оценивать ли их с точки зрения умственной или практической. Занятие же рыболовством кроме одинокой жизни, приносит с собою и недостаток в пище, так что исполияется Писание: весь труд человечь во уста его (Еккл. 6, 7). Рыбаки рубищем покрыты, ходят в потертых одеждах, с отращенными волосами, с загорелыми лицами, босые: обитают по берегам рек и в более пустынных местах; здесь они на камнях сидят, а там в глубину всматриваются и оттуда извлекают добычу. Для чего же я это так обстоятельно описываю? – Для того, чтобы показать, что, хотя Иоанн этим ремеслом занимался, однако он не должен быть презираем. Обратись к умопредставляемому образу сравнения и ты найдешь соответствующее познание. Давид, бывший сначала пастырем овец, потом был избран Богом пасти Иакова раба своего, и Израиля достояние свое (Псал. 77, 71). Посмотри и на Иоанна, как он боголепно был приведен великим Словом от ловли безсловесных к ловле разумных существ, Ибо не для того призван, чтобы пасти те или другия племена, разсеянныя в разных местах, но чтобы уловить всю вселенную. И глагола има: грядита по Мне, и сотворю вы ловцы человеком (Матф. 4, 19). Хотя это звание общее, однако мы должны применить его к тому, о ком наша речь. Подобно сему мы поступаем и в отношении некоторых других общих названий: частное применение их к Богослову не дают ему преимущества пред другими апостолами, – да не будет! Ибо и для светильников, возженных от общаго света, не составляет преимущества полное причастие их к сиянию одного.
5. Но так как великий апостол поставлен от Бога ловцом, то посмотрим его, говоря образно, как бы в лодке, т. е. в его слабом теле починивающим не рыболовныя изорванныя сети, но сети евангельския. Какой для этого он употребляет тростник? – Догматы. Какой снурок для удочки? – Плетение богословия. Какой крючок? – Трехсоставный крест. Какую приманку? – Богоносную плоть, посредством которой уловлен великий кит Велиар. Ты спросишь, на каком камне он возседает? Подумай о твердом седалище веры. О, чудо! Он бросает удицу не в тот или другой залив, но в море жизни; забрасывает удочку не на малое какое пространство, но до самых пределов вселенной, спускает снурок удочки не в измеренную глубину, но в самую бездну нечестия. Посмотри на богатый улов, состоящий из одиночников и общественников, т. е. людей зрелых (отшельников) и живущих в обществе, – улов многообразный и различный – именно нравами и наклонностями уловляемых из больших или малых – возрастом и положением. Одних, волнующихся догматами нечестия, как из под подводных камней безбожия, извлекает; других, мертвых простотою мысли, как бы по морю несущихся, неводом уловляет; и всех их не умерщвляет, а оживляет, не в соленых водах нечестия содержит, но в сладких волнах крещения заставляет жить, и при том не тленное серебро приобретая, но рукописанием сыноположения освобождая от рабства диаволу – тех, которые прежде были взяты им в плен. О, дивное чудо! Кто слышал от века о таком улове? Кто видел такого великаго купца-ловца? Ибо не сотни только и не тысячи, но все народы, научить которые было ему вверено, он привел к первому Ловцу человеков, Господу Иисусу Христу. Не справедливо ли поэтому я говорил раньше, что не могу коснуться избраннаго предмета даже в самой слабой степени?
6. Разсмотрим и остальное, – представленное в прекрасной аллегории. – Вы есте свет мира (Матф. 5, 14). Свет прогоняет тьму, просвещает зрение, обновляет тела, – желанный и дивный. В каком же смысле апостол есть свет? – Не уменьшает ли он тьму кромешнюю противолежащую? Не возвращает ли зрения слепым и душевно и телесно?Не сообщает ли силу телам? Поэтому, не достоин ли любви и удивления? Именно это-то Христос и заповедал делать: болящия исцеляйте, прокаженныя очищайте, мертвыя воскрешайте, бесы изгоняйте: туне приясте, туне дадите (Матф. 10, 8). Подумаем о тысяче родов болезней, и увидим безконечное множество чудес, которыя повсюду гроздами тянутся к безмездной и безболезненной врачебнице спасения, ибо здесь больные излечиваются не сечениями, не прижиганиями или каким-либо лекарственным питьем, а одною верою и даром слова. О, великий дар! Вчерашний слепой – ныне видит свет, внезапно освободившись от постояннаго мрака, и радуется, созерцая красоту и явления вселенной. Вчерашний хромец ныне ходит прямо, и с радостью скачет как олень. Вчерашний косноязычный, ныне освободившись от уз языка, произносит благодарение свободною речью. Вчерашний сухорукий, ныне исцелившись, обе руки поднимает на молитву к Господу, Который на небесах. Вчера страдавший водянкою ныне весьма быстро освобождается от болезни и получает прежнее здоровье. Вчерашний прокаженный ныне снимает с себя позор и радуется, смотря на свое выздоровевшее тело. Вчерашний разслабленный, получивши крепость членов, ныне несет на плечах свою постель. Одержимый вчера демоном, ныне, очистившись духом, разумно прославляет Господа. Вчера полумертвый и тяжело дышавший, ныне быстро вскакивает. Вчерашний мертвец поднимается от тления, повествуя сущим на земле о том, что во аде, и исповедуя Начальника жизни Бога. Вчерашний косоглазый ныне смотрит правильно, и одноглазый видит двумя глазами, и безволосый растит волоса. Вчерашний горбатый ныне выпрямляется, и глухой слышит, и страдающий лихорадкою укрепляется, и замерзший оживает. Вчера безплодная ныне рождает чадо, и кровоточивая исцеляется, с трудом рождавшая легко рождает, страдавший раком делается здоровым, – и всякое телесное увечье исправляется, и всякая слабость устраняется, и всякая болезнь исцеляется. Я не говорю о чудесах в отношении безсловесных животных, также о чудесах в отношении перемен стихий и чего-либо другого в природе. Ибо разве не истинно сказанное Господом: имейте веру Божию: аминь бо глаголю вам, яко, иже аще речет горе сей: движися и верзися в море: и не размыслит в сердцы своем, но веру имет, яко еже глаголет, бывает: будет ему, еже аще речет (Марк. 11, 23). Может быть, ты также увидишь и гору, передвинутую в море, и море, высохшее и обращенное в покрытое травою поле, и воду, бьющую из глубины, и камень, разсекаемый и сопровождающий христоносный народ (1Кор. 10, 4), и многое другое, что́ служит к пользе привлекаемых к вере при всемогущем действии божественной благодати, для которой ничего нет невозможнаго.
7. Но чтобы я, останавливаясь на частностях, не утомил слушателей, перехожу к другому. – Вы есте свет земли (Матф. 5, 13). По необходимости это толкуется иносказательно, как и в другом месте: имейте соль в себе (Марк. 9, 50). Что же иное может означать соль, как не любовь, которая есть исполнение закона, как говорит св. апостол Павел (Рим. 13, 10). Итак подобно тому, как без соли ни хлеб не вкушается и вообще ничто из съедобнаго: так естественно, что и без любви ничего боголюбезнаго нельзя совершить. Таким именно представляет себя нам апостол, имевший как бы адамантовую и непобедимую в подвигах за истину душу, – апостол, не изменявшийся ни при счастливых, ни при несчастных объстоятельствах, т. е. не терявший разсудительности. Посмотри: он был преследуем и не отпал от любви к преследовавшим; был веден к царям и воеводам и не отпал от дерзновеннаго исповедания; был бит палками и для своих палачей явился врачем; над ним издевались и насмехались и он своим обидчикам честь воздавал, подражая Учителю, Который и во время самых страданий Своих молился Отцу о прощении распинателей; те простирали меч, а он предлагал учение; те угрожали огнем, а он усиливал любовь; те угрозы, а он – молитву, те – мучения, а он – жажду спасения, радуясь скорбям, стремясь к мучениям. И даже из счастливых обстоятельств для него рождалось искушение, ибо за знамениями и чудесами следовали необыкновенный почет и уважение. Но как там он не охладевал любовию, так здесь не надмевался похвалою. Он ко всем, сообразно особенностям каждаго, всегда применялся и приспособлялся, подобно вкусу манны. О чудо! Должно прибавить и следующее: посланный Пастыреначальником Христом, как овца среди волков, не сделался волком, а волков в овец превратил. Уязвляемый, он в свою очередь исцеляет язвы душевныя, отвечая ранами врачевания. Необразованный, он и мудрецов мира научал догматам благочестия. Безоружный, он и врагов Божиих вооружал на брань против диавола. О, какая это трудность, но вместе с тем и какая благодать! Такова божественная соль. Из только что сказаннаго видно уже и то, в чем состоит мудрость змииная и чистота голубиная. Говорить об этом больше знающим – излишне, во избежание многоглаголания. Возвратимся к главному предмету нашего слова.
8. И нарече има имена Воанергес, еже есть сына громова (Марк. 3, 17). Некоторые говорят, что гром происходит от густого воздуха, который, будучи заключен в облаках и неимея оттуда выхода, производит то молнию (посредством трения), то гром (посредством разрыва). Впрочем, если бы кто сказал, что гром происходит от грома, то это было бы вполне правдоподобно, ибо каково рождающее, таково и рождаемое. Что́ же отсюда? То, что, будучи отзвуком Святаго Духа, апостол назван сыном грома, потому что блистает и вместе громогласно возвещает божественное, как бы прорываясь из облаков божественной благодати. Посмотрим, если угодно, каковы его громовые гласы, чтобы нам более удивляться силе Давшаго ему имя. В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово (Иоан. 1, 1). О, велегласнейшая проповедь о Боге! Не так люди шумом грома поражаются, как богословию Иоанна изумляются небесныя силы вместе с земными, так как и для них есть учение у Иоанна. Ибо говорит Писание: да скажется ныне началом и властем на небесных церковию многоразличная премудрость Божия (Ефес. 3, 10). Итак, Моисей, описывая чувственное (видимое), началом всех творений положил небо, сказав: в начале сотвори Бог небо и землю (Быт. 1, 1). Так как невозможно было глазу, занимающему первое место среди наших внешних чувств, подняться выше неба, то соответственно сему для чувства это творение является первым, тогда как все остальное занимает второе место. Иоанн же повествует о Том, Кто выше чувства: он не небо и землю, но Творца неба и всех вышенебесных умов принимает за начало, говоря: в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово.
9. Видишь ли, на какую безпредельную высоту поднимает взор ума это тройное бе, устанавливая как бы некоторую духовную твердь в нашей мысли – с тем, чтобы, подобно некоторому отблеску света, дошедши до этого места, ум (эта первая из способностей души) не стремился подниматься выше, по ту сторону, и не казался бы вступающим в пустое пространство из безполезнаго любопытства; но удерживал бы свое стремление, снова возвращаясь к тварям, с чем и сродство имеет, созерцая творения и прославляя Художника, единаго безначальнаго Бога в трех лицах, над всем сущим господствующаго. Какия же это творения? – Серафимы, херувимы, престолы, силы, власти, господства, начальства, архангелы, ангелы, а затем чувству подлежащия – небо, солнце, луна, звезды, воздух, земля, животныя земныя, морския, воздушныя, растения, травы и всякая вообще природа одущевленная и неодушевленная. Ибо все это, и если что другое в обоих мирах существует без имени, сокращенно обозначено словами: и без Него ничтоже бысть, еже бысть (Иоан. 1, 3). Ибо что еще следует прибавить к этому, когда богоносные отцы по вдохновению изъяснили все богословие буквально? От них и нам, смиреннейшим, досталась крохотная доля участия в слове. О, богословие, сильнее грома вещающее небесные догматы! О, изречение, быстрее молнии освещающее всех! Удивися разум мой от тебе (Псал. 38, 6), – пусть скажет всякий о богоподобном Иоанне, который обнял широту вселенной своею проповедью, который мыслями своими ходил в путях бездны премудрости. Через него, полнотою Божияго гласа, адовы врата разрушены и солнце православия возсияло. Через него мудрость мира объюродела и концы вселенной наполнились познанием таин Божиих; риторы и софисты ниспровергнуты, а Иоанново богословие воцарилось. И я не знаю, что́ еще сказать достойнаго и столь необыкновеннаго величия апостола, разве только уступить слово тем, которые прежде прославляли его своими божественными устами.
10. Но что же далее? Иисус же, видев Матерь и ученика стояща, егоже любляше, глагола Матери своей: Жено, се сын твой. Потом глагола ученику: се Мати твоя. И от того часа поят ю ученик восвояси (Иоан, 19, 26–27). И в другом месте: иже и возлеже на вечери на перси Его, и рече: Господи, кто есть предаяй тя (Иоан. 21, 20). Такое предпочтение, т. е. то, что Иоанн преимущественно пред другими учениками был любим Иисусом, также возлежание его на пречистых персях и, кроме того, признание быть сыном Богоматери – есть как бы некоторый царский дар Богослову. Как страшны все три преимущества, одно другого превосходнее! Каждое из них, как весьма необыкновенное, производит во мне кружение мысли. Андрей был первым призван быть учеником (Иисуса), но никогда не называл себя любимым учеником, как этот. Петр – первоверховный, но и он такого названия не получил. Божество безстрастно. Христос одинаково ко всем простирает лучи Своей любви. Конечно, если Петр более всех любил, как сам засвидетельствовал, быв спрошен, и его свидетельство Христос подтвердил через троекратное вопрошание и ответы, за каковое свидетельство в награду получил право пасти всех; то и сам взаимно должен был быть любим больше (обратный дар). Мне кажется, что причина того, что Иоанн назвал себя любимым учеником, – заключается в достоинстве его девства. Хотя луч света одинаково падает на зеркало, – ибо все ученики были чисты (как зеркало), по Писанию, – однако вследствие блеска девства в одном он отображается ярче, чем в других, как ни странно это слово. И это обстоятельство имеет больше отношения к любви, т. е. то, что свет сильнее освещает наиболее ярко воспринимающий предмет. Если же Петр за то, что больше любил, преимуществовал, то должно сказать, что не то тело большим освещается светом, которое находится ближе к свету, но то, которое обладает природою более яркою, хотя бы оно и не было близко. Если же и теперь кажется тебе наше слово слабым (для изъяснения нашего предмета), то поразивший пусть и исцелит (т. е. поверь Иоанну, который сам себя называет любимым учеником). Вот и возлежание его на персях. О, достоинство! Херувимы суть колесницы Божии, а Иоанн – наперсник. Моисей едва видел задняя Божия, и при том предварительно помолившись, а Иоанн по собственному побуждению наклонившись к Иисусу вопрошает о том, о чем и верховный Петр не дерзал (спрашивать), присвояя себе второе место и предпочитая себе Иоанна. Сообразив оба явления, ты поймешь, как превосходно достоинство Иоанна. Отсюда, как из некотораго источника жизни, я думаю, он черпает обильные потоки божественной мудрости, и отсюда же, как из живого чрева, текут реки богословия. Но надобно перейти к тому, что́ произошло у креста.
11. Жено, се сын твой. Потом глагола ученику: се мати твоя (Иоан. 19, 26–27). О, дивный дар! Раб, ради необыкновенной чистоты своей, сыном Владычицы называется, и делается хранителем хранительницы Сокровища жизни. Один уходит через страдания (крестныя) от безстрастно родившей, а другой послушно принимает ее в свой дом: девственник Девственницу, розга – родившую Лозу, воин – Царицу, богослов – Богородицу, брат Божий по благодати – Богоматерь по природе. Подумай о соответствии взаимных названий и прославляй союз. Разве это одно не может превзойти всякую иную похвалу для Богослова, если бы он был лишен какой бы то ни было похвалы? Если же на ряду с превосходством выше сказаннаго сияет и это, то кто в состоянии взирать на столь недосягаемую высоту? Итак, он выше всякой способности нашей к словесной похвале. Один Бог может восхвалить его по достоинству, хотя и дерзновенно говорить так: от Него он получил и преимущество любви, от Него увенчан и похвальными наименованиями – светом, громом и другими подобными названиями. Но если это так, если таким образом наше прославление, насколько возможно было нам, бедным в слове, достигло предела, то на этом мы и окончим речь, представив в заключение вместо великаго малое. К сказанному присоединим, что́ не мало служит к его похвалам и данное ему страшное откровение, которое он боговдохновенно изложил, когда был заключен за слово на остров Патмос от тогдашняго римскаго царя. Этого откровения он также, ради преимущества любви, удостоился предпочтительно перед прочими апостолами. Говорят же, что после тех священных странствований и евангельскаго обхода вселенной, он поселился в некоем месте в Азии, где преимущественно утвердил свой учительный престол, а потом сложил и свое священное тело. И гробница его была поставлена в образ смерти, сам же он преставился, вопреки природе человеческой, так что и в этом Бог прославил своего любимаго ученика. Так апостол сохранил свое тело чистым и благоуханным, и носил в нем язвы Христовы; душею же, сиявшею более солнца, он возлетел отсюда и, носимый ангелами, переселился в ту страну, которая ей прилична, – в страну неизглаголанной и вечно сияющей радости.
12. Но, о, блаженнейший, треблаженнейший, всеблаженнейший Иоанне, великое солнце Евангелия, неизсякаемый источник богословия, ветвь апостолов, равный Петру! Призри милостиво на нас с неба и виждь, каким позором покрыто земное: алтари, украшенные божественными изображениями, разрушены, у священных храмов отнята их красота. Икона Христа поругана – и в городах, и в деревнях, и в домах, равно как и иконы Богоматери и всех других богоносцев, и подобных тебе и низших тебя. Все достойно плача. Подвигни Петра, призови Иакова, – молимся. Трое, всегда сопутствовавшие Христу, когда Он преобразился, когда творил многия чудеса, когда был в подвиге и молился, как более других причастные тайнам Божиим, – вы и ныне, вместе с остальною девятерицею, умилостивьте к нам Святую Троицу, чтобы Христос запретил бурному морю сему, как некогда Тивериадскому, даровав тишину, этот дар мира; чтобы Он возвратил свою Церковь к древней и славной красоте православия. О, блаженный, будь милостив и ко мне дерзновенному, заслуживающему (за слово сие) порицания, а не награды, и прими воздвигших в твою честь сей прекрасный и богатый храм, где (в притворе) многие сложили свои тела, по обычаю подвижников, чтобы здесь повергаться пред твоей сияющей небесной скинией: они столько желали видеть тебя, соответственно своему достоинству, сколько смотрящие на самое солнце, – во Христе Иисусе Господе нашем, Которому приличествует всякая слава, честь и поклонение, со Отцем и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.