Григорий Палама Слово на житие прп. Петра Афонского

От издателя

Наследие свт. Григория Паламы и поныне остается мало освоенным и не в достаточной мере исследованным. Это касается в первую очередь греческого текста, ибо издание П. К. Христу (PS) во многом несовершенно. Хронология сочинений Паламы в PS достаточно условная: ученый не выявил множество святоотеческих и иных цитат и аллюзий в ткани текста. Им не было проведено исследование и сличение реестра творений святителя в тех или иных собраниях, а также не был проведен анализ «фона» этих сочинений, то есть текстов, которые включены в кодексы с трудами Паламы. Кроме того, и в отношении apparatus criticus, и эдиционно издание П. Христу не отвечает требованиям сегодняшнего дня. В настоящее время на Западе готовится новое издание всех текстов свт. Паламы и проводится «ревизия» монументального труда П. Христу, что, вероятно, займет годы, если не десятилетия.

Не лучше обстоит дело и с русскими переводами. С 60-х годов прошлого века свт. Григорий Палама переводился на русский спорадически: Гомилии, Триады в защиту священ нобезмолвствующих, Сто пятьдесят глав и некоторые другие писания¹. Между тем наиболее ценные, глубокие и сложные полемико-богословские трактаты, такие как Ан тирретики к Акиндину², Четыре слова против Григоры, оставались в тени внимания переводчиков и исследователей. Такая же участь постигла и уникальный агиографический «бестселлер» свт. Паламы, который читали и читают ныне монахи-святогорцы. Слово на дивное и равноангель ское житие преподобного и богоносного Отца нашего Пе тра, на Святой горе Афонской подвизавшегося было одним из самых известных на Афоне житийных текстов, но на славянский язык так и не было переведено.

Эта книга восполняет пробел и представляет вниманию читателя первый русский перевод Слова (выполнен А. Ю. Волчкевич и А. О. Крюковой). Слово на дивное и равноан гельское житие преподобного Петра предваряет статья итальянского исследователя Антонио Риго (Rigo 1995, перевод А. Ю. Волчкевич), которая послужила sui generis синтезом его многолетних исследований, посвященных древнейшей традиции почитания прп. Петра. Текст перевода Слова был откомментирован нами при участии А. Ю. Виноградова, А. В. Маркова и А. С. Егорова.

Перевод древнего жития прп. Петра, составленного Николаем Монахом, был выполнен А. Ю. Виноградовым, снабдившим свой перевод обстоятельной научной статьей. Кроме того, А. Ю. Виноградов сверил греческий текст Слова из PS с московским списком Слова (Synodalis Graecus 98: М). Эта рукопись не была учтена П. Христу. Позднее к тексту жития были присоединены некоторые схолии из комментария А. Риго.

Надеемся, что данная книга положит начало планомерному переводу и изданию на русском языке всех сочинений Фессалоникийского святителя, корифея исихастского богословия.

Д. А. Поспелов, «Αγιον καὶ Θεῖον Όρος", 2006

Предисловие

Нередко случается так, что агиографические труды того или иного крупного византийского писателя оказываются вне поля зрения ученых, либо на его периферии и воспринимаются как πάρεργα, как еще одно малое произведение великого ума. Так, например, два крупных агиографических творения Михаила Пселла были опубликованы лишь в 1970-е гг.³ Между тем агиография не просто позволяет взглянуть на известного автора с другой стороны, она зачастую дает новое представление о нем. Не только изложение, но и сам выбор темы позволяют оценить предпочтения и интенции автора.

И хотя Слово на житие (или энкомий) прп. Петра Афонского (BHG 1506), написанное свт. Григорием Паламой, было издано уже достаточно давно, должного внимания к себе оно не привлекло. Показательно, что долгое время именно оно, являющееся, по сути своей, переработкой и переосмыслением древнего текста, считалось единственным житием прп. Петра.

Лишь в начале XX в. Кирсопп Лейк выявил и опубликовал древнее житие Петра, которое служило для Паламы, по-видимому, единственным источником, – текст Николая Монаха. Единственное подробное исследование предания о прп. Петре вышло из-под пера Дионисия Папахрисанфу лишь в 1974 г. Наконец, критическое издание текста самого энкомия было осуществлено Панайотисом Христу в 1992 г. (PS 5,161–192), но и в нем не были учтены все списки памятника. Еще меньше Палама- агиограф известен отечественному читателю.

Агиографическое наследие свт. Григория обширно. К нему относятся, во-первых, гомилии на различные праздники: Господские, Богородичные, неделю всех святых, неделю святых праотцев, на Торжество православия. Собственно святым посвящены похвальные слова евангельским героям, особенно тем, кто связан с мистической традицией: св. Иоанну Предтече (BHG 846), aп. Иоанну Богослову (BHG 932а), св. Марии Магдалине (BHG 1162с), апп. Петру и Павлу (BHG 1501), а также вмч. Димитрию Солунскому (BHG 546) – покровителю архиепископии свт. Григория. Житие, или, точнее, похвальное слово (энкомий) прп. Петру представляет в этом ряду афонский этап жизни Паламы – его дань почтения памяти первого святогорца.

Однако замысел автора оказывается глубже: прп. Петр – не просто символ Афона, но символ афонской исихии, а следовательно, и исихазма вообще. Его отшельническая жизнь вне кипучей деятельности киновий (как у св. Афанасия Афонского), лишенная к тому же за давностью времени почти всех земных подробностей, была для Паламы лучшим олицетворением и идеалом афонского монашества.

Впрочем, такую позицию нельзя считать новацией свт. Григория: уже его первоисточник – текст Николая Монаха, жившего в X в., – подчеркивал отшельническую, уединенную, монашескую в собственном смысле этого слова составляющую образа прп. Петра. Не случайно у него так часто звучит ключевое для Паламы слово исихия (которое в настоящем издании оставлено без перевода, ибо все его синонимы – молчание, безмолвие, покой и т. п. – не передают всей широты и глубины этого понятия).

Но и здесь Палама-агиограф выступает как исихаст, развивая и углубляя тему подвига и мистического опыта святого. Сознательно удаляя и без того малочисленные детали, он сосредоточивает внимание на духовном истолковании жизни отшельника: посте, воздержании, борьбе с бесами. Не случайно в центре жития (§§ 17–20) помещено рассуждение об исихии: оно словно заставляет взглянуть на все внешние события по-новому, изнутри, составляет некий стержень всего текста.

На примере Жития прп. Петра Афонского мы видим, что Палама оказывается больше чем просто агиографом, хотя ему хорошо знакома вся топика жанра. Но автор не только исихаст, – здесь он выступает историком древнего афонского исихазма: из скудного фактического материала под его пером вырастает образ и образец истинного подвижничества. В этом контексте слова Паламы об упадке почитания прп. Петра выглядят как констатация упадка исихазма на Афоне, который свт. Григорий желает возродить.

Именно поэтому представленный в настоящем издании текст несет двойную нагрузку: кроме знакомства с Паламой-агиографом читатель сможет по-новому взглянуть и на Паламу-исихаста. Вместе с тем нам показалось уместным привести и перевод источников свт. Григория, немногих свидетельств о прп. Петре Афонском – хотя бы для того, чтобы в сравнении с оригиналом яснее стал виден метод литературного творчества Паламы.

Антонио Риго. Житие Петра Афонита (BHG 1506), составленное Григорией Паламой

В Энкомии свт. Григорию Паламе патриарх Филофей Коккин говорит, что Палама приступил к писательской деятельности во время второго пребывания на Святой горе. «Первым его трудом было повествование, посвященное божественному отцу Петру, сему истинному произведению священного Афона, который и именуется Афонским по своему необыкновенному и ангельскому жительству и несению подвига на Святой горе»⁴. Текст этого сочинения, Λόγος εἰς τὸν θαυμαστὸν καὶ ἰσάγγελον βίον τοῦ ὁσίου πατρὸς ἡμῶν Πέτρου τοῦ ἐν τῷ ἁγίῳ ὄρει τοῦ Ἄθω ἀσκήσαντος, был опубликован еще К. Яннингом в Acta Sanctorum ⁵ и не так давно переиздан⁶, однако до сих пор находился вне поля зрения ученых⁷, и поэтому заслуживает специального внимания.

Исихаст Петр, легендарная фигура афонского монашества, совершал подвиг на Святой горе в период, предшествовавший основанию крупных монастырей. Самым древним, посвященным ему, сочинением является Канон гимнографа Иосифа, написанный в 831–841 гг. Сведения, которые удается извлечь из этого канона, весьма скудны: Петр пребывал в исихии на Святой горе, его мощи долгие годы были скрыты от мира, а во время написания канона творили множество исцелений⁸. В конце следующего столетия, примерно в 970/980 гг., монах Николай составил Житие прп. Петра⁹. Данное произведение представляет собой компиляцию трех традиций, различных по своему происхождению и содержанию, однако связанных фигурой святого по имени Петр. Несмотря на то, что три одноименных персонажа оказались, объединены в одну личность, можно выделить первую часть, которая повествует о чуде святого Николая, явившегося узнику арабов схоларию¹⁰ Петру; вторую, посвященную пятидесятилетнему отшельничеству Петра на Афоне; и последнюю, где прославляются чудеса, свершившиеся во Фракии от мощей некоего третьего Петра. Житие, написанное Николаем, не было распространено, и почитание святого было ограничено исключительно монашеским кругом Афона¹¹. Единственным свидетельством, относящимся к «внешнему миру», является Канон прп. Петру в Минеях на июнь, который мы находим в рукописи конца X в., происходящей из одного константинопольского монастыря¹².

Таким образом, память прп. Петра почиталась лишь монахами, и этот местный культ не имел серьезных приверженцев за пределами афонских обителей. Можно также отметить, что с XI в. почитание Петра все больше приходило в забвение¹³ и было восстановлено только с возрождением отшельничества и развитием исихазма к конце XIII и в XIV вв. Первым значимым свидетельством пробудившегося интереса к личности первого афонского исихаста следует считать увеличение числа списков Жития, составленного Николаем¹⁴. Афонские предания, в сочетании с иными доступными нам сведениями, позволяют сделать вывод, что прп. Петра особенно почитали в Лавре св. Афанасия. Из Жития Николая мы узнаем, что пещера, где Петр провел в одиночестве пятьдесят лет, находилась в самой пустынной части Афона, состоящей в ведении Лавры. До наших дней местные предания (вероятно, воспроизводящие рассказ письменного Жития) указывают на существование в этом месте скита прп. Петра¹⁵. Житие Нифонта, афонского отшельника середины XIV в., подтверждает и уточняет эти данные. Нифонт со своим учителем Феогностом обитал недалеко от Лавры (πρὸς τὰ μέρη τῆς Λαύρας) – там же, добавляет агиограф, некогда жил Петр Афонит (ἔνθα πρὶν Πέτρος ὁ Ἀθωνίτης ἀρετῆς τὸ θεμέλιον κατεβάλετο)¹⁶.

К этим первым сообщениям можно добавить и владельческую заметку одной из лаврских рукописей (ныне cod. Coisl . 109): «(...) книга сия из часовни нашей Святейшей Владычицы Богородицы и святого отца нашего Петра Афонского»¹⁷. Эта рукописная заметка XIII/XIV в., с учетом того, что кодекс принадлежал Лавре, наводит нас на мысль, что церковь, посвященная Богородице и прп. Петру, находилась непосредственно на территории Лавры¹⁸. И наконец, последнее свидетельство. Из Жития славнейшего афонского насельника XIV в. Максима Кавсокалива¹⁹, которое было составлено Феофаном, в то время уже игуменом монастыря Ватопед и митрополитом Перифеорийским²⁰, мы узнаем, что по прибытии на Святую гору прп. Максим Кавсокалив остановился в Лавре. Там он прочел Жития св. Афанасия, основателя монастыря, и прп. Петра: первое из них представляло образец общежительного монашества, второе – жизни в исихии²¹, первый святой был духовным отцом иноков, подвизавшихся в крупных монастырях, второй – отшельников, избравших уединение в скиту. По словам агиографа, прп. Максим таким образом сравнивал двух «отцов основателей» монашества на Святой горе, то есть прп. Петра Афонита и св. Афанасия²². В то же время первый биограф Кавсокалива, его ученик Нифонт Кавсокаливит, изображает святого как второго Онуфрия и второго Петра Афонского²³.

Итак, Житие прп. Петра, составленное свт. Григорием Паламой, органично вписывалось в тенденцию возрождения и нового расцвета почитания святого, которая отчетливо обозначилась на рубеже XIII и XIV вв. Из других источников известно, что прп. Петра особо почитали в Лавре. Безусловно, он составлял славу монастыря, поскольку, по преданию, его пещера находилась в окрестностях Лавры. На наш взгляд, весьма показательно то обстоятельство, что свт. Григорий Палама работал над Житием Петра именно в период пребывания в скиту св. Саввы (Халда), неподалеку от Лавры.

Чтобы установить время написания Жития, нам следует обратиться к сведениям, упомянутым патриархом Филофеем Коккиным в его Энкомии Паламе. Свт. Григорий, вернувшись на Афон из Верии в 1330 г.²⁴, остановился в скиту св. Саввы в окрестностях Лавры²⁵ и на третий год пребывания в этом скиту²⁶ начал литературную деятельность. Таким образом, первое его произведение, Житие прп. Петра, относится к 1332 г.²⁷

Составленное Паламой Житие прп. Петра не сообщает никаких новых сведений по сравнению с более древним Житием на котором, собственно, оно и основывается вплоть до того, что сохраняет последовательность изложения событий.²⁸ В отдельных случаях сам свт. Григорий дает скрытые отсылки к древнему Житию²⁹. По сути, труд Паламы является не житием, а энкомием – сочинением риторическим по своему замыслу и характеру, – который был обращен к монашеской братии и, вероятно, прочитан в день памяти прп. Петра (12 июня)³⁰. Если произведение Николая, как мы могли заметить³¹, лишено временной привязки и каких бы то ни было отсылок к исторической действительности, то Палама вычеркивает даже те скудные хронологические и географические указания, которые все-таки содержались в исходном образце. Так, Житие Николая рассказывает, что Петр был солдатом в V схоле (σχολή), сражался в Сирии и был узником в Самарре³², Палама же упоминает (в самом общем виде) о войне с арабами и пленении Петра³³. Точно так же обитель св. Климента, упомянутая в древнем Житии³⁴, превратилась в некий безымянный монастырь (σεμνείου δέ τινος ἀντικρύας)³⁵. Единственный сохранившийся топоним – Фотокумис (или Фотокомис), местечко во Фракии, где находятся мощи святого³⁶.

В Житии, составленном Николаем, можно прочесть данное Петру Богоматерью пророчество о славном будущем монастырей Святой горы. Приснодева Мария со св. Николаем является Петру и обращается к нему с такой речью: «Он обретет покой на горе Афон, которую по Своей просьбе Я получила в удел от Моего Сына и Бога, дабы те, кто удалится от мирских треволнений, [кто] в меру сил станет стремиться к духовному и призывать имя Мое в истине, вере и благом устроении души, беспечально проводили там настоящую жизнь и наследовали будущую через богоугодные дела. Сие мне в радость, и весьма радуется об этом дух Мой, ибо Я точно знаю, что настанет время, когда наполнится она³⁷ полком монашеским от края до края, и во все веки от них³⁸ не отвратится милость Сына Моего и Бога, если сами они будут держаться [Его] спасительных заповедей. Я позволю им расселиться по северу и югу названной горы, и будут они владеть ей от моря и до моря, Я сделаю имя их славным по всей вселенной и стану защитницей для подвизающихся на ней»³⁹. Пророчество Богородицы Петру привлекало внимание многих поколений афонских монахов. Очевидно, оно составлено на основе сходных слов Богоматери, содержащихся в собрании преданий – Πάτρια Афона⁴⁰ – которое в дошедшей до нас редакции датируется, самое позднее, XV в.

Согласно преданию, изложенному в Πάτρια, после Вознесения Христа Богоматерь посетила гору Афон и произнесла следующие слова (которые, как мы только что убедились, звучат в древнем Житии Петра): «Гора сия мне дана в удел от Моего Сына и Бога». Весьма интересна также сразу последовавшая за этими словами молитва Богородицы: «Господи и Сыне мой, благослови это место и обрати милосердие Твое на гору сию и на живущих здесь, вплоть до конца мира, во имя Твое и Мое. Сделай так, дабы малыми трудами и усилиями они искупили бы грехи свои и спаслись от вечного осуждения. Окружи их всеми благами в настоящем веке и в будущей вечной жизни, прославь место сие, как возвышающееся над всеми иными, и рассей тех, кто устремляется сюда, от одной вершины до другой, и спаси от всякого нападения врагов видимых и невидимых»⁴¹. Это предсказание, в дальнейшем подвергавшееся некоторым доработкам⁴², было весьма популярно в XIV в., насколько мы можем судить по рукописным свидетельствам⁴³ и одному литературному сочинению тех лет. В уже упоминавшемся Житии прп. Максима Кавсокалива, принадлежащем перу Феофана (Перифеорийского), мы находим пространный эпизод, посвященный прославлению и восхвалению Святой горы. Эти строки Феофана исключительно важны, поскольку отражают типичное представление афонских монахов в середине XIV в. Здесь еще раз приводится пророчество, данное Богородицей Петру. Так, Феофан пишет: «Сей избранный Афон есть виноградник Господа Саваофа⁴⁴, освященный на небесах Господом и непорочной Владычицей нашей Богородицей для пребывания тех, кто желает спастись и стремится в чистоте беседовать с Богом. Об этом возвестила Богоматерь знаменитому и святейшему Петру, прозванному Афонитом за свой подвиг на Горе и аскезу, превосходящую человеческие силы. Она же предрекла святейшему и высочайшему среди аскетов отцу нашему Афанасию, по праву, принявшему имя от „бессмертия», что виноградник сей пустит ветви свои и отрасли свои до моря⁴⁵ и расцветет, подобно лилии, раскроется как роза и принесет зрелый и обильный урожай Создателю мира, Христу Богу нашему»⁴⁶.

Тот, кто станет искать в энкомии прп. Петру, принадлежащем перу Паламы, подобные идеи или намеки, останется совершенно разочарован. Для нашего автора пророчество о грядущей славе монашества на Святой горе не представляет особого интереса: он помнит лишь о том, что Афон посвящен Приснодеве Марии. В труде свт. Григория Богоматерь обращается к Петру со следующими словами: «Есть в Европе гора, самая величественная и прекрасная, обращена она к Ливии и далеко выступает в море. Избрав [гору сию] из всех [пределов] земли, решила Я дать ее в удел монашествующим и тем освятила как собственное Свое обиталище, и потому наречется она „Святой""⁴⁷.

Энкомий Григория Паламы отличается от Жития, написанного Николаем, прежде всего двумя значительными вставками, которые не находят соответствия в древнем тексте. Речь идет о пространном описании, посвященном жизни в исихии, которую Петр вел на Афоне, и о наставлениях Петра, обращенных к охотнику, который увидел святого после долгих лет его подвигов. Начнем с последних, ибо в силу своей краткости данный текст не требует пространных замечаний. Итак, Петр говорит своему собеседнику, побуждая его вернуться к жизни в миру: «Внимай же себе и, отрекшись, насколько это в твоих силах, от земных удовольствий и забот, сохраняй в своем сердце твердой память о Боге, словно записав молитвенное упоминание имени Его в сокровенных тайниках души»⁴⁸. Этой речью, в которой звучат термины, закрепленные монашеской традицией (как, например, μνήμη τοῦ Θεοῦ), Палама ясно указывает на практику молитвы Иисусовой, приобретавшей в то время широкое распространение и признание⁴⁹. Второй отрывок заслуживает более детального разбора, для чего представляется целесообразным привести его полностью.

«...Сердце свое, благодаря тщательному упражнению в исихии, он соделал совершенной божественной колесницей, новым небом и обителью Бога более приятной, чем само небо. А это означало, говоря кратко, что ум его возвратился к самому себе и стал единодушен с самим собой (τοῦ νοῦ πρὸς ἑαυτὸν ἐπιστροφὴ καὶ σύννευσις), и даже, как ни удивительно это звучит, все силы души возвратились к уму ( πασῶν τῶν τῆς ψυχῆς δυνάμεων [...] πρὸς τὸν νοῦν ἐπιστροφή) и действовали согласно и ему, и Богу.

(18) В точности выразить дальнейшее невозможно. Ибо когда ум удалится от всего чувственного, вынырнет из водоворота смятения, который кружится вокруг чувственного, и вглядится во «внутреннего человека», – тогда, узрев отвратительный грим, приставший [к нему] из-за блуждания долу, спешит смыть его скорбью (πένθος). А как только это безобразное покрывало сдернуто, – именно тогда, когда душа не разрываема различными низкими привязанностями, – ум вряд ли успокаивается, нет, он воистину соединяется с исихией, пребывает наедине с собой, и, насколько это вмещает, считает сам себя, вернее [себя] выше себя – Богом, ради Которого существует. Когда же он превзойдет и собственную природу и обожится через приобщение [к Богу], тогда постоянно будет совершенствоваться в еще более прекрасном – правда, только в том случае, если ум со всех сторон оградил себя, и если ниоткуда не удается подступиться к нему изначальному виновнику зла, чтобы этот последний, проникнув [внутрь] и найдя ум выметенным, не остался в душе [человека] со своими приспешниками и не сделал ее – увы! – лагерем для лукавого своего войска: и будет, по слову Евангелия, „последнее для человека того хуже первого».

Но пусть такого не случается вовсе! Ибо когда ум, как показало предыдущее слово, изгонит всякую живущую в нем страсть, стяжает для души бесстрастие, полностью возвратив к себе не только сам себя, но и все прочие душевные силы, – он извергает все извне приобретенное им из своей сердцевины. И вот тогда ум устремляет все, что было в нем дурного, к тому, что более совершенно, а вернее, к тому, что совершеннее всего и причастно лучшему уделу, дабы не только превзойти материальную двоицу, но и подняться к умозрительным и совершенно отрешенным от [всякого] представления мыслям. Богоугодно и боголюбиво совлекши все свои одеяния, он, согласно Писанию, „нем и безмолвен»⁵⁰ предстает перед Богом. В этот миг закон материи сдерживается умом, и ум в полной безопасности ваяется как вышнее создание, ибо не стучится более к уму никакая страсть, так как полученная извне благодать всего его настраивает на лучший лад. Поэтому причастный к стольким благам ум и на соединенное с ним тело переносит многие признаки божественной красоты, будучи посредником между божественной благодатью и грубостью плоти и делая возможным невозможное.

Отсюда происходит боговидный и непревзойденный навык к добродетели и совершенная непреклонность или неудобопреклонность к пороку, а также чудотворение, прозорливость, и провидение, и [дар] рассказывать о том, что происходит где-то далеко, как о том, что происходит на глазах [у повествующего]. Однако поистине, превыше всего то, что все эти [дары] не является целью тех блаженных людей, но, как если кто посмотрит на солнечный луч и различит взвешенные в воздухе частицы, хотя вовсе не они являются целью для смотрящего, так и блаженные, общаясь в чистоте с божественными лучами, – которым по природе свойственно откровение обо всем, – попутно получают сверх того истинное знание не только о настоящем или прошлом, но даже о будущем. Цель же для них, как говорят монахи, – сверхсовершенное совершенство, то есть истинная исихия, вернее, плод истинной исихии, о котором мы уже говорили»⁵¹.

Данное место, без сомнения, было очень важным для самого Григория Паламы, поскольку здесь он мог сосредоточить внимание на внутренней стороне жизни в исихии. Эти фразы с различными дополнениями повторяются в его трудах последующего десятилетия, а именно: в Посланиях Иоанну и Феодору ⁵² , VII антирретике против Акиндина⁵³ и Послании монахине Ксении ⁵⁴ . В дальнейшем один параграф будет процитирован Филофеем Коккиным в его Энкомии свт. Григорию Паламе⁵⁵.

Полноценный комментарий к данному отрывку потребовал бы глубокого анализа богословской системы Григория Паламы с привлечением более поздних текстов – соответствующих мест в Триадах и, кроме того, Послания Ксении. Ограничимся здесь лишь указанием на большое значение, придаваемое сокрушению (πένθος)⁵⁶, и подчеркнем, что главной идеей приведенных строк является обращение ума аскета к самому себе и собирание всех духовных сил. Мы видим здесь мотив, характерный для византийского исихазма XIII и XIV вв.⁵⁷ Не станем приводить бесчисленные цитаты, упомянем только, что в третьей четверти XIII в. монах Никифор писал о необходимости «обращаться к себе, или даже – входить в себя самих» (ἐπανελθῶμεν, ἢ μᾶλλον εἰσελθῶμεν)⁵⁸ и побуждал «собирать свой ум [и вводить его]» (συναγαγών σου τὸν νοῦν)⁵⁹ в сердце. Сходные слова находим и в трудах прп. Григория Синаита († ок. 1346 г.): «вытесняй⁶⁰ свой ум из рассудка в сердце и удерживай его в там» (ἄγξον τὸν νοῦν ἐκ τοῦ ἡγεμονικοῦ ἐν καρδίᾳ καὶ κράτει ἐν αὐτῇ), «заключай свой ум в сердце» (τὸν νοῦν ἐν καρδίᾳ συγκλείων), «введи ум в сердце» (τὸν νοῦν ἐν καρδίᾳ συνάγων) и т. д.⁶¹ Однако величайшим «теоретиком», если позволительно так сказать, этого сокровенного делания был именно Григорий Палама, что хорошо видно из отдельных параграфов его Триад⁶² ⁵⁹. Он использует некоторые оригинальные термины (ἐιστροφή и его производные), которые не встречаются у его современников⁶³. Тема обращения к себе, сформулированная в приведенных выражениях, впервые появляется на этих страницах Жития Петра Афонита, но в дальнейшем будет неоднократно воспроизводиться. Например, в Главах о молитве и чистоте сердца, написанных одновременно или чуть ранее первой Триады (1337/38 гг.)⁶⁴, находим следующие строки: «когда единство ума станет трояким, оставаясь единым, [он] присоединяется к богоначальной Троической Единице, закрывая все входы для греха (...). Единство ума становится трояким, оставаясь единым, когда обращается к самому себе (ἐν τῇ πρὸς ἑαυτὸν στροφῇ) и посредством самого себя возвышается к Богу. Обращение (στροφή) ума к себе есть бдение (τήρησις) о себе, и его возвышение к Богу совершается через молитву»⁶⁵. Если в Послании к Варлааму Палама упоминает лишь о «сосредоточении и возвращении ума к самому себе»⁶⁶, то в Триадах он неоднократно подчеркивает необходимость обращения к себе, обращении к тому, что внутри, когда человек заставляет ум возвращаться к себе самому, почему и можно говорить об обращении к себе и «осторожности ума»⁶⁷.

В приведенном отрывке⁶⁸ из Жития Петра Афонского, где повествуется о жительстве святого в уединении, Григорий Палама выразил основные идеи исихазма поздней Византии и начал разрабатывать их особую терминологию. Здесь впервые были намечены темы, которые получат развитие и завершение лишь в позднейших, зрелых трудах свт. Григория, поэтому данный текст заслуживает пристального внимания исследователей.

Рукописи и издания Слова на житие прп. Петра

Текст Слова свт. Григория на дивное и равноангелъское житие преподобного и богоносного Отца нашего Петра, на Святой горе Афонской подвизавшегося был впервые опубликован Конрадом Яннингом (Conrad Janning) в Acta Sanctorum (Junii II, 538–556) no cod. Paris, gr. 1239 (в PS – P2). Яннинг разбил публикуемый текст на параграфы, указанные в вышеупомянутой рукописи, которые не совпадали с текстом других рукописей. Для удобства издатель разделил текст на восемь глав.

Editio princeps Яннинга было без изменений воспроизведено Ж.П. Минем (PG 150, 996–1040). В 1991–1992 гг. П. Христу было подготовлено критическое издание энкомия прп. Петру Афонскому⁶⁹ по девяти рукописям с учетом editio princeps Яннинга. Христу учел древнюю иверскую рукопись XIV в. (I4), семь рукописей XV в. (А3, В2, С, П, Р2, X, Σ 2), а также рукопись XVI в. из монастыря св. Анастасии (А2). Однако же им не были учтены, хотя и упомянуты, codd. Mosq. GIM gr. 212 ( Syn. gr. 98, XIV s.); Λαύρας 1573, ff\ 259^v–271 (XV s.); Λαύρας 1907, ff>. 1176–1263 (XVIII s.).

В настоящем издании, почти без изменений воспроизводящем греческий текст и apparatus criticus П. Христу, нами был восполнен хотя бы один из недостатков издания П. Христу, а именно произведено исследование московского списка из Государственного исторического музея (Mosq. GIM gr. 212 Syn. gr. 98) и collatio некоторых его существенных разночтений.

Выяснилось, что Mosq. GIM gr. 212 ( Syn. gr. 98, XIV s.,ff\ 251–263^V⁷⁰), в дальнейшем cod. M, является весьма важным и неисследованным свидетельством текста Слова Паламы на житие прп. Петра. Сама рукопись (299 x225 см., 308 flP³., 2 coll.) содержит 65 слов свт. Григория Паламы. Слово на дивное и равноангельское житие прп. Петра находится в рукописи между Словом к Иоанну и Феодору и Посланием монахине Ксении.

Согласно владельческим записям, манускрипт происходит из катехумения Великой Лавры и был привезен в Москву Арсением Сухановым. Если прежде по датировке П. Христу cod. M считался рукописью XV в., то благодаря передатировке профессором Б. Л. Фонкичем⁷¹, который отнес его ко второй половине XIV в., ценность этого списка чрезвычайно возросла, так как хронологически он недалеко отстоит от времени создания текста.

В отношении разночтений московский список качеством не превосходит другие списки, разделяя с ними общие ошибки: например, δοκῶ вм. δοκεῖ (161.1), πέδων вм. πεδῶν (165.21), λαμπρᾷ вм. λάβρᾳ (169.1). В то же время cod. M иногда предлагает правильные чтения против большинства рукописей: например, вместе с I4 сохраняет καί (162.17).

В целом cod. M демонстрирует близость к рукописям I4, а также к Σ 2, которые объединены с ним рядом неслучайных совпадений: ἔργον διὰ τέλους вм. τέλος (171.7), ὄμμαπρὸς αὑτὸν вм. πρὸς; αύρρὸν avrrov ὄμμα (174.28). Данные примеры, особенно первый из них, наталкивают на мысль о возможной оригинальности общих разночтений М, I4 и Σ 2.

Среди уникальных разночтений М встречаются как осмысленные: пропуск ἀλλʼ ὁμέν (165.5), συντείνει вм. τείνει (168.3), так и явно ошибочные: τηλικούτων вм. τηλικοῦτον (161.16), ἑκατέρα вм. ἐξωτέρω (162.5), ὅπως вм. ὅμως (163.24), oί вм. ὁ (165.7), τουτῳ вм. τουτων (169.24), νοερως вм. νοερἄ; (17330), γενείων вм. Γενυων (175.4). Иногда мы имеем дело с чистыми ошибками итацизма: например, ἀνίας вм. ἀνοίας (171.2). Одно из разночтений cod. M несомненно следует предпочесть тексту издания П. Христу: λαφύξεσθαι вм. λαφύρεσθαι (175.8).

Таким образом, cod. M является ценным свидетелем текста Слова и важным членом семьи I4 Σ 2, содержащим и вместе с ними, и по отдельности оригинальные чтения. Настоящее издание, учитывающее московский список, призвано заложить основу для создания нового, в полном смысле «критического» издания этого раннего творения Григория Паламы, которое будет значительно превосходить труд П. Христу.

Sigla⁷²

I4 Athous Ἰβήρων Graecus 266, saec. XIV, ff\ 254^v–267^v

A3 Ἀθηνῶν 2715, saec. XV, ff\. 187^v– 200^v

B2 Athous Βατοπεδίου Graecus 134, saec. XV, ff\ 318–334

С Coislenianus 97, saec. XV, ff\ 193–202^v

П Athous Παντεεήμονος Graecus 215, saec. XV, ff\ 609–640

P2 Parisinus Graecus 1239, saec. XV, ff\ 249–263^v

S Sinaiticus Graecus 1604, saec. XV, ff\ 539–564

S2 Sinaiticus Graecus 1851, saec. XV, ff\ 290–304

M Mosquensis Synodalis Graecus 98 (GIM gr. 212), saec. XIV, ff\ 251–263 ^v

A2 Ἁγίας Ἀναστασίας, saec. XVI, ff\ 327–370

As AASS, Junii II, 538–556 (edidit Conrad Janning)

Lk Lake 1909, pp. 18–39

Xp Christou 1992, pp. 161–191

Иже во святых отца нашего Григория [Паламы] чудотворца и архиепископа Фессалоникийского и нового Богослова. Слово на дивное и равноангельское житие преподобного и богоносного отца нашего Петра, на святой горе афонской подвизавшегося § 1

Несправедливо, так, по крайней мере, мне думается, что у нас ревностно прославляются те, кто совершил нечто достойное памяти [где-либо] в иных краях земли. О них мы выслушиваем сочинения, изложенные одновременно точно и красиво, которые внушают душе величайшее устремление к стяжанию добродетели. А вот тем образцом всяческого блага, который имеем [у себя] дома⁷³ – я разумею, жизнь Петра, – им мы как-то пренебрегаем, хотя Петр почти ни в чем не уступает [иным людям], знаменитым добродетелью в каждом веке. Все вы, несомненно, знаете, о ком я говорю, если только кто-то [из вас] не пребывает в [полном] неведении касательно этой прославленной горы Афон и Петра, зовущегося Афонитом по имени этой горы, – [нашего] земляка, коренного жителя и первого подвижника этого края, который в борьбе одолел врага всей земли, и воздвиг здесь первый трофей [победы] над его неистовством против нас, и тем самым в добрый час бросил [в почву] семя добра. С тех пор оно проросло и, будучи заботливо взращенным, принесло обильный плод, в чем теперь легко всякому убедиться, оглядевшись [вокруг].

§ 2

Поэтому все согласятся, что будет справедливо, если кому-либо все-таки удастся достойно отблагодарить похвальными речами столь славного основателя [монашеского жительства на Афоне] и нашего путеводца к добродетелям. Мне же кажется, почти невозможным изложить на словах все [деяния] этого мужа и достойно воздать [хвалу] каждому из них. Ибо [столь великое] состязание⁷⁴, которое и подобает ему, было ради «воздаяний, обещанных праведным пред Богом»⁷⁵, и явило [нам] словно некое соразмерное совершенство [человеческой] жизни, которое превосходит [все то, что можно] выразить словом или воспринять слухом. Тем не менее, полагаю, что не следует от этого отказываться, чрезмерно усердствуя в подвиге молчания. Ведь мы не удаляемся из пределов моря и земли, где нам надлежит путешествовать по воде и посуху, только потому, что далекие страны не всюду удобны для путешествий водных и сухопутных. Те, кто прежде вел о них (подвигах прп. Петра) повествование⁷⁶, располагали не всеми [сведениями] и не могли все с точностью изложить, однако же, и таковым, по справедливости, показалось правильным рассказать все, что они знали, и так, как могли⁷⁷.

§ 3

Равным образом и мне ныне надлежит приступить [к труду], но не между делом, ибо все, что касается этой темы, безмерно сложно [выразить] в слове, и не мне одному, но и всем, кто причастен к [искусству составления] речей. Ведь от каждого потребовался бы взнос⁷⁸, соответствующий величию темы. А если так, то, сколько мне ни приходит на память из списка славных [витий], все они с легкостью сделают мне уступку⁷⁹. Несомненно, и сами они нуждались бы [в скидке], если бы у них был такой же долг и все они равным [со мною] образом оказались бы в [полном] одиночестве, всеми оставленные. Я же, о священное собрание⁸⁰, смею прежде всего уповать на некоторую помощь от вас через молитвы. Пусть даже предстоящее состязание⁸¹ и трудно [для меня], но милостивый к вашим призывам Господь Бог, в сию минуту призревший⁸² ¹⁰ свыше на нас, да поможет [мне] в [этом] повествовании, показывая путь в местах труднопроходимых⁸³, [как] восхитил Он некогда [Петра] с Собою к вышеестественному житию, убрав все тернии из-под стоп [его].

§ 4

Итак, время низвело в бездну забвения, как и должно, быть, родителей и место рождения этого великого и дивного отца, ибо подлинным отечеством его подобает назвать небесную скинию⁸⁴. Те, кто до меня описывал его деяния⁸⁵, разумно не сочли необходимым упомянуть о том, что этот благородный [муж] еще при жизни презирал как не соответствующее его особой добродетели [уединенника]. Я же указываю сие славное и священное место, куда он стремился, а точнее – куда был влеком Богом, где поселился и свершил божественные деяния и откуда воспарил в выси. [Место это] – святилище добродетелей, жилище всякого блага, прообраз [обителей] небесных и нерукотворная скиния⁸⁶, гора, свободная от всякой нечистоты⁸⁷ и возвышающаяся над всякой нечистой страстью; гора, имя которой знаменательно дается от [самого слова] «святость». Она-то и есть родной удел святого [Петра]. Вместе с ней [люди] упоминают и слышат его имя⁸⁸: по месту сему он узнается и отличается от иных соименников, по праву нареченный «Афонитом».

§ 5

Ибо если в Афинах было принято, что после трехлетнего пребывания [в городе] чужаки уже считали город своим отечеством, – разве не справедливо назвать [гражданином] горы [Афон] святого, который провел здесь более пятидесяти лет⁸⁹, причем в такой [тяжелой] духовной борьбе? Если же «родина каждого там, где он удачлив» (как заметил один из языческих мудрецов⁹⁰) – кто из всех [людей] когда-либо достигал или достигнет [чего-то] лучшего, чем благой удел этого мужа, [данный ему] здесь, [на Святой горе Афон]? Здесь он [таинственно] соединился⁹¹ с Богом и сподобился божественных видений, и более того, скажу обо всем сразу: здесь он превзошел человеческую природу и был изменен поистине божественным изменением (какое слово способно передать это чудо?!), преображенный десницей Всевышнего⁹² в вышеприродное [божественное] достоинство. Так вот, он презрел свое отечество и бежал на сию гору, являющуюся на земле горним отечеством, и здесь же окончил многолетнюю жизнь и невидимое для людей [подвижническое] жительство.

§ 6

Посмотрите [же], какова благоискусность божественной мудрости, и преизобилье попечения Божия о людях, и непреодолимое стремление спасти [нас]. На родине этого дивного отца вновь разразилась война с арабами⁹³. Петр, который, видимо, был вполне обучен военному делу⁹⁴, вместе с соплеменниками отправился в бой, и [случилось так, что] был захвачен в плен чужеземцами. Враги увели пленника далеко от родной земли; и стопы его не желают идти вглубь чужой и враждебной страны. Его заточили в темницу⁹⁵, откуда невозможно бежать, ноги его скованы цепями, он мучается от недостатка пищи и претерпевает множество невыносимых [лишений]. [Петр] отчаивается, прощается с жизнью⁹⁶, и наконец, обращается к Богу. Он дает обет посвятить свою жизнь Ему Одному, если увидит вольный свет и спасется от обступивших его ужасов. А как же [решил] Бог, Который одновременно скор [на помощь] и Промыслитель? Он сдерживает [Свою] стремительность⁹⁷ и позволяет, чтобы страдания продлились дольше, – несомненно, промышляя о том, чтобы просящий укрепился [в своем намерении]. Ибо людям, избавившимся от мучения, свойственно легко пренебрегать данными тогда обетами, если только они не приобрели твердости в таковых⁹⁸ ²⁶.

§ 7

Что же далее? [Господь] через сновидения подтверждает Петру нерушимость Своих обетовании и посылает к нему, в сонном видении, великого во иерархах и святых отцах Николая, которого Петр и сам со всею теплотой призывал, ибо знал о его дерзновении пред Богом и почитал его как чудотворца, ибо еще раньше сотворил он в отношении Петра множество чудес. Итак, Николай явился ему не один, но два раза, и сильно порицал нерешительность того мужа: ибо и прежде Петр часто давал обет бежать от мира, но нисколько не стремился исполнить [его] на деле. Поэтому Николай тогда справедливо говорил: «Ты сам не повинуешься, так что я вряд ли смогу убедить [Бога], ходатайствуя перед Ним, дабы Он помогал тебе в будущем⁹⁹. Но если ты [ныне] покорен мне, – призови [в помощь] некоего другого заступника из тех, кто велик пред Богом, дабы он содействовал мне старанием большим, чем то, которое я прилагаю ради тебя».

§ 8

Петр же возразил: «Разве есть кто-то более великий, чем ты?» Тот ответил: «Симеон – тот Симеон¹⁰⁰, который когда-то давно простер свои старческие руки и поднял сорокадневного предвечного Бога». Дав такой совет, [Николай] стал удаляться и скрылся¹⁰¹. Петр же мгновенно очнулся ото сна, и [с тех пор] имя Симеона не сходило с его уст. И продолжал он взывать, и не отступил в молениях, пока не упал [наземь без сил]. На следующий день Николай вновь предстает [перед ним] и приказывает устремить взор ко святому Симеону. Петр же, быстро оглянувшись, видит весьма сладостное зрелище: величавый и совершенно седой муж, облаченный по древнему закону в одеяние ветхозаветного первосвященника¹⁰², с достоинством опираясь на золотой посох, кротко и приветливо взирает [на него] и приносит благую весть об освобождении, если только [узник] с усердием будет исполнять данный Богу обет. Когда же Петр охотно подтвердил свое [обещание], Симеон объявил, что тот [может] выйти из узилища и безбоязненно отправиться, куда только ни пожелает. [Петр] же в ответ принялся показывать на оковы вокруг своих ног, говоря, что это повеление никак нельзя [выполнить]. Тогда Богоприимец, спокойно воздев свой великолепный сверкающий посох, концом его касается цепей и без труда рассекает золотом железо, «словно паутину»¹⁰³, как сказал [некогда пророк Исайя]. И тотчас Петр в одно мгновение стал свободен не только от пут на ногах, но и [оказался за стенами] самой темницы – о чудо! И видит он одного лишь Николая, идущего рядом с ним и убеждающего, что свобода [Петру] дарована не во сне, но наяву. [Николай] показывает ему и еду в дорогу: [Петр видит перед собой] какой-то цветущий сад с разными деревьями и обилием потяжелевших [от спелости] съедобных плодов. Но [проходя] мимо них, [Петр] остерегался их срывать и не отваживался дотронуться до тех плодов, как говорится, «и кончиком пальца». Николай же его опять ободряет и приказывает безбоязненно собирать [плоды]¹⁰⁴. Затем, отправив [получившего свободу узника] в милое [его сердцу] путешествие и напомнив о [данных] обетах, он скрылся из глаз Петра, и, казалось, оставил его, хотя всегда незримо [ему] сопутствовал.

§ 9

Вот так чудесным образом Петр увидел свет свободы и тотчас, взирая на великого Павла как на образец, решил также не советоваться с «плотью и кровью»¹⁰⁵, но поступив верно, всего себя предал Богу, устроившему [его жизнь] со столь великим попечением и призвавшему [его к Себе] столь удивительным образом. С необычайным рвением [Петр] следует [за Ним], не позволяя себе отступить даже на краткое время или удалиться от пути стоп Его. Ибо если кто возвел пристальный взор на солнце, а затем опускает долу, видит все окутанным сплошной тьмой – так и Петр, устремив пристальный взор души, то есть ум, в небеса, с легкостью презрел все: дом, отчизну, родителей, кровных родственников, каких бы то ни было друзей. И всем, сказав «прощай», точнее даже, никому не сказав слов прощания¹⁰⁶, он весь обратился к единому житию в Боге, и у него была одна лишь забота, превыше любого [другого] дела: крепко держаться воли Божией, во всем соделаться Христовым и вместо всего [мирского] обрести Христа, по Его божественному повелению¹⁰⁷.

§ 10

Итак, уязвленный божественной стрелою¹⁰⁸, Петр, ничуть не медля, направился в Рим¹⁰⁹, дабы там соделаться более совершенным, уже открыто облечься в одеяние монаха и исполнить данный им обет. А великий Николай вновь незримо сопутствовал ему и, опередив, прибыл в город раньше и мысленным образом¹¹⁰ явился папе. Папа же восседал, по обычаю тех времен, на высоком троне, будучи человеком высоких достоинств, который [не раз] сподобился неких мысленных видений. Итак, [Николай] поведал ему о Петре еще до того, как [папа] его увидел, рассказал о его [жизни] и повелел по прибытии свершить над ним все [необходимые обряды], дабы он присоединился к избравшим уединенное житие. Перечислив приметы, по которым [папа] узнает того, о ком была речь, и, назвав [его] имя, [святой Николай] прервал видение¹¹¹. А Петр уже вошел в город, ничего не ведая о помощи, оказанной ему его покровителем. И собираясь сразу же покинуть столицу, он подошел ко священным вратам [храма]¹¹² и, опустившись на колени перед божественными иконами, принялся класть поклоны. Папа же тотчас посылает за ним, посвящает его в монашеское житие и облекает в одежду, соответствующую такому образу жизни. Петр, пораженный случившимся (а как могло быть иначе?), возвещает о своей радости Богу и, воздев руки, возносит благодарственные слова¹¹³. Благое и честное рвение росло в нем, и с пламенеющим духом он стал искать место, где его намерение осуществилось бы наилучшим образом. Итак, спустившись на побережье, он встретил – несомненно, по промыслу Божию – корабельщиков, которые уже снарядились оставить город и намеревались в скором времени покинуть гавань, решив плыть через Крит¹¹⁴ в Азию. И вот вместе с ними он всходит [на корабль], надеясь, что в этом дальнем путешествии он как-то сможет достичь того, что задумал, а вернее [сказать] – и в этом доверившись Господу и [твердо зная], что для людей все [происходящее с ними по воле Божией] полезно и целесообразно.

§ 11

Итак, исполненный этой надежды, во сне [Петр] и видит Приснодеву Матерь Божью¹¹⁵ и своего небесного покровителя Николая, который, стоя словно слуга, вопрошает Ее кротким и смиренным голосом: «Госпожа, где же Петр найдет пристанище?» Она, выслушав его с радостью, милостиво отвечала: «Есть в Европе гора, самая величественная и прекрасная, обращена она к Ливии и далеко выступает в море. Избрав [гору сию] из всех [пределов] земли, решила Я дать ее в удел монашествующим и тем освятила как собственное Свое обиталище, и потому наречется она „Святой». И буду Я сражаться на стороне тех, кто на этой [горе] избирает на всю свою жизнь [себе в удел] битву против общего для всех людей врага. И во всем Я пребуду с ними – Непобедимая Союзница, Предводительница в добрых делах, Хранительница от дел недолжных, Покровительница, Врач и Кормилица, [если] будет нужда в пище или врачевании: как имеющих отношение к плоти и полезных [ей], так и тех, которые возвышают и укрепляют дух, не позволяя отпасть от блага. И предстану Я пред Сыном и Богом Моим, дабы молить Его о совершенном отпущении грехов тем, кому довелось праведно окончить здесь жизнь...»

§ 12

Ведаю, что слово сие поистине принесло всем, [кто и внимал ему,] сладостное утешение, ибо оно возвещает о желанном спасении души нам и всем благомыслящим. Да и кто же, наделенный разумом, не возрадовался бы великой радостью, когда Матерь Божия соделала невозможное возможным и обещала быть помощницей – не только здесь и в настоящем, но даже и в будущем веке, и не в вещах незначительных, но подавая избавление от тех неизреченных [адских] мучений и наслаждение пречистыми благами? Однако же будем излагать все по порядку. Когда Пресвятая Богородица [все] рассказала о Горе и в конце добавила, что ему суждено провести там остаток своей жизни, Петр очнулся от сна и встал на молитву, исполненный такой радости, какой не испытывал никогда прежде, с душой будто окрыленной, как несомненно происходило бы с тем, кто сподобился таковых видений и таковых речей.

§ 13

Через несколько дней корабль проходил мимо Крита¹¹⁶, а запасы питьевой воды и хлеба на нем кончились. Сам Петр в пище не нуждался, ибо решил с самого начала смирять плоть согласно обету. Он проводил целые дни без пищи: лишь поздним вечером он съедал [всего] только унцию¹¹⁷ хлеба, а [воду] пил из моря, и то весьма умеренно. А [корабельщики] нуждались в съестных припасах и решили зайти в гавань, чтобы, ступив [на берег], вдоволь запастись ячменной крупой и питьевой водой. Так они и поступили, тем более что один из жителей острова был в большой дружбе с кормчим и жил [в деревне] неподалеку от гавани; и тот, сойдя [с корабля], пошел к нему. И видит он неожиданное [зрелище]: [его] друг прикован [болезнью] к постели, а его супруга и дети не сидят рядом с ним, дабы посильно принести облегчение страдающему, но сами борются с жестокой болезнью и уже находятся на грани ужасной смерти. [Кормчий] же вспомнил [аскетический] образ жизни Петра: ибо видно было, что Петр велик в стяжании такой добродетели, которая присуща немногим людям. Он сказал болящему: «Любезный друг, у меня найдется лекарство от [недуга], терзающего тебя и твою семью», – и тотчас же покинул дом. Со всей возможной быстротой¹¹⁸ тот человек бежит назад на корабль и молит Петра последовать за ним и ради Христа выслушать его просьбу; Петр же сразу ему подчиняется, ибо несомненно, его мысленно побуждал к этому Сам Бог.

§ 14

И вот приходит Петр к той пораженной недугом семье, поднимает всю ее с одра болезни быстрее, чем может выразить слово, и придает ей силы. Ибо [хозяин дома] почувствовал облегчение от одного лишь лицезрения дивного отца: [он] пришел в себя и встал [с ложа], а когда припал к ногам исцелившего [его], тотчас стал совершенно здоровым. Затем, поднявшись [с колен], он молит Петра поспешить к его детям и супруге, тот же, словно, в самом деле, поднося здоровье в руках, щедро одарил им каждого. И в тот же миг все они поднялись [с одра болезни], невредимые от недуга, и, разорвав [путы] страданий, не знали, что бы сделать или сказать Петру, что соответствовало бы величию его благодеяния. Он же, будучи лишен всякого честолюбия, оставался вовсе безучастным к шуму их похвал, ибо возводил причину случившегося к Богу¹¹⁹, и поспешил в обратный путь. Когда после его возвращения на корабль они принесли ему деньги, [Петр] не принял [их], говоря, что за те милости, что сотворил им Господь, не должно благодарить человека, но только Его [Самого благодарить] чистой и целомудренной жизнью, удалением от вольных обычаев и житием по Богу, никогда не пренебрегая Его заповедями и не совершая неугодного Ему. [На прощание] Петр сказал: «Ибо [исполняя это и пребывая] с Господом, вы, таким образом, не будете больше нуждаться во врачевании, ведь заведомо будете не подвержены болезни»¹²⁰.

§ 15

Вот так, открыв путь ко благу для их «внутреннего человека»¹²¹, [Петр] повелел им вернуться домой, а сам вместе со [своими] спутниками продолжал путь. Корабельщики считали добродетель сего мужа причиной своего благополучного плавания при попутном ветре. Они были уверены, что и в будущем останутся целы и днем, и ночью, пока их путешествие не окончится. Они были так настроены и держались этой мысли, как вдруг совершенно неожиданно корабль перестает идти вперед, и становится неподвижен, хотя ветер был попутный и порывистый, дувший в корму. И, несмотря на то, что на корабле, как говорится, были распущены все снасти¹²², ничто не могло нарушить его неподвижность. Тогда моряки пали духом и самих их чуть было не охватило такое же оцепенение: во-первых, от изумления, а во-вторых – от невозможности что-либо сделать. Настолько необычным было это происшествие. Божественный Петр, поднявшись с [места], где сидел в молчании, и, оглядевшись вокруг, спрашивает, как называется виднеющаяся вдали гора. Узнав, что это и есть [гора] Афон, он понял причину, по которой корабль не трогался с места, и объявил ее [корабельщикам]. «Здесь, – молвил он, – должно по Божией воле мне провести остаток жизни». Он велел рулевому направить корабль левее прямо к [видневшемуся] берегу, тот же ничуть не медля, исполнил приказание, и сразу же корабль освободился от [невидимых] оков и поплыл с еще большей легкостью.

§ 16

Разве могло не охватить всех [видевших это] крайнее изумление? Как получается, что пригодная для плавания природа [моря] – само неотъемлемое качество морских вод стремительно двигаться и поддерживать корабли, – которая раньше позволяла скользить по своей поверхности подгоняемым порывами ветров кораблям, теперь изменила своему естеству, приобретя взамен противоположную сущность, и стала удерживать корабль на месте, словно суша? Как оказалось возможным, что стремительный ветер, движущийся в пространстве с большей легкостью, нежели вода, постепенно ослабел и не увлекал корабль своей [для всех] очевидной силой, хотя на пути корабля не стояло никакой серьезной преграды? И то, что текучие [воды] моря соделались твердыми как земля, достойно быть прославленным как чудо не менее, чем расступившееся море, явившее землю¹²³. Поистине, [чудо] сие достойно того, чтобы чтить его вместе с чудесами ветхозаветных времен, и повествовать о нем не меньше, чем о тех, и прославлять за него Бога, для Которого совершенно осуществимо все, что бы Он ни задумал.

§ 17

Итак, корабль пристал к земле, и спутники Петра по плаванью высадили благородного [мужа] у подножия горы, заливаясь слезами. Он же принялся утешать их, по неразумию своему пришедших в совершенное уныние, и предсказал им безопасное плавание и успешное достижение [цели]. И они отправились [дальше] с добрыми надеждами, а он с трудом стал подниматься туда, где [до него] никто не ступал, и взошел на гору, и проник в места, путь в которые обычному человеку закрыт¹²⁴. Всего себя вверив Богу, к Которому одному устремился и ради Которого обещал жить, – это он исполнял усердно, – [он] не только не вкушал почти ничего из того, что питает и поддерживает человеческую природу, и в такой доле «мало чем уступал ангелам»¹²⁵, но нагой и под открытым небом много страдал от холода и от жары, от стужи, снега и дождя – о [невероятное] терпение!¹²⁶ Ведь муж этот, будучи разумным¹²⁷, понимал, как [в человеке естество] соединяется с перстным¹²⁸: что это соединение отягощает ум и, увлекая его к земле, не позволяет достичь жительства на Небесах. Именно так, перенося всяческие лишения и питаясь [лишь] растущими там травами, [да и то] весьма малым количеством, он в высшей степени изнурил плоть и достиг достохвального сосредоточения ума¹²⁹. Сердце свое, благодаря тщательному упражнению в исихии, он соделал совершенной божественной колесницей¹³⁰, новым небом и обителью Бога более приятной, чем само небо. А это означало, говоря кратко, что ум его возвратился к самому себе¹³¹ и стал единодушен с самим собой¹³², и даже, как ни удивительно это звучит, все силы души возвратились¹³³ к уму и действовали согласно и ему, и Богу.

§ 18

В точности выразить дальнейшее невозможно. Ибо когда ум удалится от всего чувственного¹³⁴, вынырнет из водоворота смятения, который кружится вокруг чувственного, и вглядится¹³⁵ во «внутреннего человека», – тогда, узрев отвратительный грим¹³⁶, приставший [к нему] из-за блуждания долу, спешит смыть его скорбью. А как только это безобразное покрывало сдернуто, – именно тогда, когда душа не разрываема различными низкими привязанностями, – ум вряд ли успокаивается, нет, он воистину соединяется с исихией, пребывает наедине с собой, и, насколько это вмещает, считает сам себя, вернее [себя] выше себя, – Богом, ради Которого существует. Когда же он превзойдет и собственную природу и обожится через приобщение [к Богу], тогда постоянно будет совершенствоваться в еще более прекрасном – правда, только в том случае, если ум со всех сторон оградил себя, и если ниоткуда не удается подступиться к нему изначальному виновнику зла, чтобы этот последний, проникнув [внутрь] и найдя ум выметенным, не остался в душе [человека] со своими приспешниками и не сделал ее – увы! – лагерем для лукавого своего войска: и будет, по слову Евангелия, «последнее для человека того хуже первого»¹³⁷.

§ 19

Но пусть такого не случается вовсе! Ибо когда ум, как показало предыдущее слово, изгонит всякую живущую в нем страсть, стяжает для души бесстрастие, полностью возвратив к себе не только сам себя, но и все прочие душевные силы, – он извергает все извне приобретенное им¹³⁸ из своей сердцевины. И вот тогда ум устремляет все, что было в нем дурного¹³⁹, к тому, что более совершенно, а вернее, к тому, что совершеннее всего и причастно лучшему уделу, дабы не только превзойти материальную двоицу¹⁴⁰, но и подняться к умозрительным и совершенно отрешенным от [всякого] представления мыслям. Богоугодно и боголюбиво совлекши все свои одеяния, он, согласно Писанию, «нем и безмолвен»¹⁴¹ предстает перед Богом. В этот миг закон материи сдерживается умом, и ум в полной безопасности ваяется как вышнее создание, ибо не стучится более к уму никакая страсть, так как полученная извне благодать всего его настраивает на лучший лад. Поэтому причастный к стольким благам ум и на соединенное с ним тело переносит многие признаки божественной красоты, будучи посредником между божественной благодатью и грубостью плоти и делая возможным невозможное.

§ 20

Отсюда происходит боговидный и непревзойденный навык к добродетели и совершенная непреклонность или неудобопреклонность к пороку, а также чудотворение, прозорливость и провидение, и [дар] рассказывать о том, что происходит где-то далеко, как о том, что происходит на глазах [у повествующего]. Однако поистине превыше всего то, что все эти [дары] не являются целью тех блаженных людей, но, как если кто посмотрит на солнечный луч и различит взвешенные в воздухе частицы, хотя вовсе не они являются целью для смотрящего, так и блаженные, общаясь в чистоте с божественными лучами¹⁴², – которым по природе свойственно откровение обо всем, – попутно получают сверх того истинное знание не только о настоящем или прошлом, но даже о будущем. Цель же для них, как говорят монахи, – сверхсовершенное совершенство¹⁴³, то есть истинная исихия, вернее, плод истинной исихии, о котором мы уже говорили. А плод этот – вещь труднопостижимая, трудновыразимая и труднодостижимая, и хотя выходит за пределы нашей темы, тем не менее, она заставила нас мельком дать понять о том, что выше нас.

§ 21

Итак, сей Петр, обладавший истинно великим умом, осознав то, к чему он призван, по поговорке, устремился к нему со всей возможной быстротой¹⁴⁴. И было это не изобилие дарований, избегай такого [помысла]. Великий никогда бы не прельстился лакомиться дарованиями, ибо, как показало слово, не подобает это познавшим путь исихии. Но уступал он место благодати Божией, дабы она подготовила внутреннего человека к тому, чтобы тот смог вместить благодать и благорасположить к Первообразу ту свою древнюю и дивно расцветающую красоту¹⁴⁵. Избрав это, он, по слову Псалмопевца, «положил восхождения в сердце своем»¹⁴⁶. Но что же замышляет отец зависти, сама бездна коварства, добровольно бегущий всякого блага, вершитель или предводитель всякого зла (а вернее, и тот, и другой), первый отступник, склонивший первого человека к отступлению от Бога? И как он использует свое [лукавство] против души праведника? Коварно, но при этом осторожно, как ему и свойственно. Ибо замечает он, что великий человек стал, как говорится, «неуязвим для его стрел»¹⁴⁷ благодаря бегству от мира и его наслаждений, через которые лукавый обычно похищает более низменные души. Ведь поэтому святой сподобился божественнейших видений¹⁴⁸ и подступил к самому совершенному не только в сновидении, через духовное воображение (которое философия обычно называет «колесницей разумной души»¹⁴⁹), но превзошел уже и само воображение. Он в чистоте приближался к осязанию невещественного и непостижимым образом был просвещен светом «от гор вечных»¹⁵⁰, согласно речению Давида, и сей Горе [Афонской] передал отблеск того света, мрак же оставил вовне¹⁵¹. А тот (лукавый), будучи противником света, не мог этого выносить, ибо из-за своего дурного произволения отпал от Бога. Но самым невыносимым для него было то, что Петр, даже влача с собой бремя телесной оболочки, не только поднялся из низин горе, но «избрал высшую и лучшую часть»¹⁵², а тому [мраку] так и осталась низшая доля.

§ 22

Исполнившись зависти, [диавол] старается устрашить и изгнать [святого] искушениями. Первое же из искушений кажется смешным, и даже достойным осмеяния! Ибо на одиночку, истощенного длительным постом, лишенного не то что оружия, но даже необходимой одежды, у которого все части тела от самых разных страданий были подвержены какому-то ужасному истечению гноя, на него одного – нагого, безоружного, обессиленного – [лукавый] дерзко устремился в облике и одеянии полководца, будто бы ведя за собой полчища лучников и выкрикивая [грозные] приказания. И [он] вошел в пещеру¹⁵³, в которой тогда пребывал святой, вызывая его на бой. Тогда вся эта безумная армия [диавольских] сопутников словно двинулась на пещеру, наполняя окрестности грохотом, швыряя друг другу самые огромные из лежащих вокруг глыб, вырывая [с корнями] и разламывая деревья.

§ 23

А этот великий [муж], устрашившись, приступил к Богу в молитве из [глубины] души и неотступно устремил к Нему мысленный взор. Лукавый же, ни минуты не в силах вынести это, тотчас сделался невидим. А спустя некоторое время он обратил все свое войско в [ядовитых] змей и, пресмыкаясь, ринулся [на святого], приняв обличие, не схожее с другими [демонами]. Он взвился над землей, невероятный по величине и ужасный видом, совершенно уподобившись дракону¹⁵⁴. Высоко поднимая шею, казалось, он метал искры из очей, дышал пламенем, раздувая щеки, и шевелил кровавым языком, который точился из пасти, словно переполненный смертоносным ядом. Устремившись на Петра, как порыв ветра, [дракон] издали грозил схватить и поглотить этого бесстрашного [мужа].

§ 24

Но так как Петр не удостоил его даже взглядом и держал длани прямо воздетыми к небу¹⁵⁵, этот мысленный Амалик¹⁵⁶ вновь оказался побежден и оттеснен, и отступление его было более стремительным, чем нападение. И охватило злого духа¹⁵⁷ отчаяние, ибо вышло совершенно противоположное тому, что он задумал: ведь он пытался ослабить постоянную осторожность ума¹⁵⁸ [того] благородного [мужа], напряженность и высокий полет его молитвы, и тем самым найти [в нем] какое-нибудь уязвимое место. Но [вместо этого он] внушает Петру, напротив, еще более пылкое рвение и, вопреки своей воле, сплетает [ему] прекрасные венцы [победителя]. Мне же, исследующему ныне образ жизни¹⁵⁹ этого мужа, вполне допустимо считать, что он не уступает тем, кто принял на себя подвиг мученичества. Они, чтобы не отречься от поклонения [истинному] Богу, вынужденно претерпевали все [мучения]. [Петр] же, не уступая им в стойкости, переносил все нападения [врага] добровольно, дабы не отдалять от Бога ума [своего] даже на краткое время. Если он счел необходимым выдержать [столь] тяжкое состязание по ничтожной причине, чего бы только не претерпел он с радостью, если бы оказался в великих обстояниях?

§ 25

Таким образом, он и в мирное время, и в войне [с бесами] наверняка не уступал непрестанным воспевателям¹⁶⁰ Божиим в ревностном занятии молитвами. А непрестанный противник добродетели, удрученный своей неудачей, тем временем стал метать в подвижника острейшие жала своей зависти (ибо известно, что при неудаче зависть еще более усиливается). С еще большей силой [диавол] восстает для отмщения и, потерпев неудачу в открытом нападении, решает прибегнуть к хитрости. Итак, он задумывает устроить ловушку для этого благородного [мужа]: ведь некогда он сумел хитростью сильно [навредить] роду человеческому и, обманув прародителей, можно сказать, с корнем вырвал человечество [из Рая] и низвел [на бренную землю]. Но никакая дочь Евы не могла теперь подойти [к Петру]: ибо тот, за кого идет война, совершенно отрекся от облика женщин¹⁶¹. И бессмысленно ему было подползать к Петру в облике змея, льстить, и околдовывать, и давать советы, ведущие к злой погибели. Но чтобы разыгранное им [представление] было правдоподобным, [лукавый] притворился одним из слуг [Петра] в [его мирской] жизни и подходит [к нему] с плачем, заставляя вспомнить родителей, братьев, и всех бывших с ним в родстве, и лучших друзей, и тех соседей, кто был ему близок. [Диавол] наговаривает, что на родине все плачут о [Петре] от мала до велика: ведь [диавол] – главный виновник и самый искусный выдумщик подобных [нелепостей].

§ 26

И говорит [слуга Петру]: «Ты ведь не забыл и всех [своих] сверстников, и тех, кто в преклонных летах. Пока жил с ними, ты был для них причиной всех радостей и [служил] примером всякого блага. Ныне же, поселившись [здесь], из-за долгого отсутствия ты стал [для них] причиной нескончаемой скорби. И ведь наверняка [тебя] по справедливости сильно печалит то, что чада не успели насладиться твоим [духовным] совершенством, а равно и то, что ты не оставил себе в жизни никого, кто будет вспоминать о тебе как об изобилующем добродетелями. На что же ты рассчитываешь, – продолжает [искуситель], – любезный хозяин мой, что так влюбился в одиночество и без оглядки убежал от людей? [Зачем] ты предпочитаешь им диких зверей, и блуждаешь по зловещим чащам, и входишь [под своды] этих тлетворных пещер, и живешь по соседству с логовами [животных], рядом с ядовитыми [тварями]¹⁶²? Неужели ты скажешь, что ради того, чтобы жить по Богу? Но как же тогда Авраам¹⁶³ провел богоугодно жизнь среди людей? И неужто пребывание среди людей осквернило его детей и потомков – и, если хочешь, его предков, которые предпочли жить ради Бога, а не ради наслаждений? И разве не наставили они тогда многих к добродетели своим примером, разве не оставались они всю свою долгую жизнь стойкими в духовной борьбе, и не было у них [немало] свидетелей тому, что [они] подвизались превосходно? Разве они не бессмертны и ныне, разве не свободны от власти старения, внушая всем ревностное стремление к благу? Они остаются молодыми в веках, ибо люди ревностно подражают им, и не рвется нить нетленной преемственности¹⁶⁴. Ты же в безвестности окончишь здесь свою жизнь, и все старания твои пропадут втуне, ибо не пойдут на пользу ни современникам, ни потомкам. Ибо согласно боговещанному слову – «так да воссияет свет ваш пред людьми»¹⁶⁵ – всякий совершивший что-либо доброе, но не явивший это миру, словно бы и не совершал такового. [Он] не приносит пользы [миру], не побуждает к подражанию, но только причиняет вред тем, кто мог бы стать лучше, и [за это] справедливо в будущем понесет наказание.

§ 27

Если же ты считаешь, что следуешь законам Новой Благодати¹⁶⁶ и отказываешься возвращаться, основываясь на них, – я и из этих самых законов приведу то, что будет тебе на пользу, и покажу целесообразность [иного образа жизни], и выскажу мысль, к которой сам пришел прямо сейчас. Ибо я поселился в твоем доме не вчера, но с рождения являюсь самым верным из твоих рабов, горячо тебя люблю и забочусь о тебе, как и сам ты можешь подтвердить¹⁶⁷. Объясни-ка теперь, господин, кому ты здесь угождаешь?! Не пренебрегаешь ли ты заповедью, говорящей: «каждый да угождает ближнему»¹⁶⁸? Почему ты так уверен, будто угождаешь здесь Богу, если стремишься [к выгоде] только для себя, забыв о том, что «никто да не ищет своей пользы, но пользы другого»¹⁶⁹? Как же ты оправдаешься, если для тебя ничего не значит не только спасение людей, через тебя [подаваемое им], но и твое собственное спасение, которое, словно по кругу, перейдет к тебе от спасенных тобой, – согласно сказанному в Писании: «и если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста»¹⁷⁰, и еще «обративший грешника с ложного пути его, [...] покроет множество грехов»¹⁷¹?

§ 28

Лукавый, будучи сведущ в Писаниях, произносил пространные речи и со всех сторон осаждал [святого], словно в тот миг представлял перед благородным мужем древо [познания] добра и зла и коварно пытался изгнать [его] из рая исихии¹⁷². Но Петр раскрыл низкий обман и прекрасно разгадал хитрость и вероломство [врага]: ему хватило одного слова, и силой [молитвы] сила диавола была уничтожена. Возвысив голос, он начал призывать на помощь против коварного врага Богородицу, Которая является для нас причиной восхождения к лучшему. Диавол, осознав, что он изобличен, тут же сделался невидимым, сбросив маску притворства, а взамен оной, как тому и следовало быть, надев маску позора: ибо побоялся он открытого поединка и попытался украсть победу хитростью. Будучи изобличен, в первом же [бою он] потерпел поражение и, вопреки своей воле, с позором удалился с места [сражения] – и, бежав, передал победу своим соперникам¹⁷³, которые без труда, одним лишь благоразумием, обрели для себя венец победы над ним.

§ 29

Вот так сей Петр, преисполненный благоразумия и рассудительности, в одном лишь поединке представил очевидные доказательства всяческой добродетели: так что лукавый сразу убедился на собственном опыте, что подвижник хорошо знает обо всех его уловках. Ибо тот, кто стяжал проницательность ума и рассудительность, ясно видит засаду диавола и ни в малейшей степени не увлекается хитроумностью [диавольского] коварства. Когда враг приятными [душе] речами словно предложил [святому] приманку, которая могла смягчить суровость отшельнической жизни и звала к передышке в миру, – [Петр] выказал [к ней] полное презрение, избрав себе жизнь, полную трудов и лишений, и одновременно доказал этим, что непрерывно совершенствуется в целомудрии, и показал душевное мужество. Поистине, отогнав от себя лукавого, коварно внушающего эту беззаконную мысль, он отдает себя в послушание Богу – своему Владыке и Создателю по природе¹⁷⁴ и за праведность стяжает себе по праву [немалую] славу.

§ 30

Однако тот, кто никогда не примирится с каким бы то ни было благом, решил, что не следует [Петру] оставаться в исихии. О безрассудность! Диавол, словно младенец, не научился, как говорится, «на горьком опыте». А лучше [сказать]: о безумие! Ибо именно [безумие] надменно раздувается пустыми надеждами и навевает тщетные грезы о будущей победе тому, кто был на деле посрамлен. Но не таков служитель Божий Петр, явно увенчанный столь великими добродетелями и трофеями [побед]: напротив, он возводил все к Богу и, призывая Его помощь, был спокоен за то, что будет впереди. Он был уже настолько защищен своим смирением, что из-за пришедшей к нему победы ничуть не повреждался относительно помыслов, но с непостижимой надеждой готовился к новому искушению. И он, как покажет дальнейшее повествование, окажется во много раз сильнее этого [искушения].

§ 31

Ибо [диавол] – более многоликий¹⁷⁵, чем Протей¹⁷⁶, многоглавая гидра¹⁷⁷, чрезвычайно изобретательный в прельщении, отчаялся повредить [Петру] каким-то иным образом. Увидев, что сей муж преуспел во всякой добродетели, что его жительство совершенно, недостижимо высоко и необычно, он понадеялся из самой этой высоты похитить его нерасхитимое [духовное] сокровище¹⁷⁸. Итак, [враг], из-за своей надменности ставший свету чужим и жалким образом переметнувшийся ко тьме, дабы выставить на такое же посмешище Петра, принимает на себя облик света и «притворяется ангелом света»¹⁷⁹, и приступает к святому, пытаясь собственным ложным сиянием погасить светильник, зажженный от истинного и первого Света¹⁸⁰. Подойдя к пещере, он не решился беседовать с [подвижником] лицом к лицу, опасаясь его наипроницательнейшего взора, но, встав снаружи, начал беседу через вход в пещеру, уповая на [мнимую] прелесть [своих] речей. Итак, поприветствовав издали преподобного, он обратился [к нему]: «Мужайся и крепись, Петр». Когда же тот оглянулся и спросил, кто и откуда приветствовавший [его], [лукавый] ответил: «Я – архистратиг славы Господней, и пришел к тебе, дабы показать сокровенное воздаяние на небесах для тех, кто пребывал в трудах до этого дня, а вместе с тем и научить тебя, что тебе надлежит делать в будущем».

§ 32

Так вот, будь уверен, что ты, превзошедший в аскезе и стойкости всех бывших до тебя, по заслугам достигнешь и больших наград. Ибо постится [пророк] Илия – но всего лишь сорок дней¹⁸¹, ты же, пребывая здесь, уже седьмой год не вкушаешь людской пищи. Чудесным образом [пророк Божий] Даниил жил мирно с дикими зверями¹⁸², но немногими и недолго, тебе же повинуются многие звери и уже долгое время. А если кто будет удивляться стойкости Иова¹⁸³, – так ведь наваждение было ему против его желания, а ты не отступил от Бога, оставаясь по доброй воле [в местах], совершенно непригодных для обитания, и подвергаясь многообразным и самым коварным искушениям. Остался тебе один [подвиг]: обитая с людьми, сделать их лучше и, отторгнув от персти, сделать их гражданами небес¹⁸⁴, взирая как на образец на Христа, от Которого я сам только что спустился вниз. [Ибо] после пребывания на высотах¹⁸⁵ в [духовном] борении Он возвратился к толпам людским и в беседе изложил спасительные законы. Если же ты подозреваешь, что я пришел не от Бога, я покажу тебе явное свидетельство того, что был послан Им. Ибо Давид, толкующий нам Его чудные деяния, говорит, обращаясь к Самому Богу: «Ты иссушил еси реки Ифамския»¹⁸⁶ – то есть, [реки] неиссыхающие, в давние времена разлившиеся в половодье. А в другом месте псалмов: «Положил есть источники вод в пустыню, и источники вод в жажду, от злобы живущих на ней»¹⁸⁷. А поскольку Богу не угодно, чтобы ты жил здесь долее, – [вот], по Его приказанию, исполняемому через меня, протекающий неподалеку поток иссяк». Ибо изощренный в таких помыслах злой дух призвал на помощь другого лукавого духа и заранее преградил путь воде.

§ 33

Изобретатель порока против своей воли восхвалил добродетель: он произносил свою речь настолько убедительно, насколько мог, мешая мед с ядом, и чтобы ему поверили, указал на якобы высохший источник. Но ему не удалось обмануть великого мужа относительно своей сущности. Так же и медь [в сплаве], приобретая напоминающий золото цвет, будучи поднесена к лидийскому камню¹⁸⁸, не остается неузнанной, а для божественного Петра безошибочным пробным камнем стало очищенное [пылким] устремлением к Богу «око души»¹⁸⁹. Разгадав, что все это разыграно [диаволом], он смирением своим мгновенно низвергает высокомерного [духа] и немногими словами далеко отстраняет от себя обманщика, говоря: «Я недостоин явления ангела¹⁹⁰. Да и как может быть иначе, если я бежал от людей и буду избегать их до конца жизни, осознавая, что недостоин жить с ними, поскольку являюсь самым негодным из них и самым ничтожным, и не человеком¹⁹¹ согласно словам пророка?»

§ 34

Итак, тот, кто по слову Апостола¹⁹² осужден за собственную гордыню, будучи [не в состоянии] вынести совершенно враждебное ему смирение святого, со всей поспешностью принял свой прежний вид и удалился. А Бог, смиренным подающий благодать, прибавил Петру обильной благодати и не только сберегал ее впрок, но уже в этой жизни давал [благодать] как залог того, что уготовано ему [в вечности]. Ибо с этого времени великий по достоинствам муж проводил жизнь [тихо], не подвергаясь оскорблениям [лукавого]. Как вершины высочайших гор испытывают меньший натиск ветров благодаря тому, что вокруг них со всех сторон движется [поток] воздуха, который оказывается более плотным, нежели порывы ветров, образующихся внизу, – точно так же и Петр теперь поднялся, словно на пик всех добродетелей, – смирение. Он дышал благодатями¹⁹³ вышнего Духа и был, овеваем ими, а потому полчища лукавых духов остались где-то далеко внизу, изгнанными, а крылья их «растаяли словно воск» от божественного огня¹⁹⁴, подобно тому, как в мифе изобретение¹⁹⁵ Икара¹⁹⁶ было уничтожено исполненными великого жара прикосновениями солнца.

§ 35

Ибо дуновение Божественного Духа вне сомнения изгоняет злые силы, и приводит с собой добродетельных служителей¹⁹⁷, и посылает ангела в определенные дни питать хлебом живущего на этой земле, так же как питает горних служителей. Так [пророку] Илие служил ворон¹⁹⁸ – птица, ненавидящая [свое] потомство, [и], как говорят, символ того, кто без снисхождения обличает соплеменников¹⁹⁹. А Петру, ведущему ангельское жительство, доставлял [пропитание] ангел, ангел в подлинном облике²⁰⁰. Он дает вкусить преславному манны, то есть пищи, имеющей собственную природу, но способной принимать различные [виды]: изменяющей вкусовые свойства в зависимости от желания принимающего ее²⁰¹. Великий муж жил как в раю и в избранном месте земли, выказывая лишь малые признаки общности с дольним и земным: он вел жизнь без имущества, без печалей, без забот, а главное – без пустых измышлений²⁰², через безыскусные «устремления ума»²⁰³ веселясь и услаждаясь ежедневными умными созерцаниями.

§ 36

И вот таким образом он счастливо провел сорок шесть лет²⁰⁴, живя только для Бога, и только на Него взирая, и только Им, будучи питаем, и только Им видим. А после этого «на закате жизни»²⁰⁵ – по всемогущему промыслу лишь одному человеку довелось узреть его. Им был охотник: во время охоты, когда он блуждал среди зарослей и, хорошо зная свое дело²⁰⁶, тщательнейшим образом осматривал лес в надежде на добычу, перед его глазами проскочила оленуха²⁰⁷, прекрасная видом и способная зачаровать душу охотника и побудить к преследованию²⁰⁸, ибо была она весьма крупной и тучной. Итак, стремительно выскочив перед ним откуда-то из рощи, она помчалась вперед, то скрываясь за деревьями, то выбегая на тропу, и, постоянно ускользая, двигалась перед тем страстным охотником²⁰⁹ на расстоянии не столь близком, чтобы можно было схватить [ее] руками или попасть стрелой, но и не так далеко, чтобы казалось невозможным ее поймать²¹⁰. Вот так оленуха почти весь день убегала, а он преследовал ее – вернее, поведаю вам истину, она указывала дорогу, а он следовал за ней. Ибо она подошла к преподобному, приведя [за собой] человека, который безудержно устремлялся вперед, не сводя [с нее] глаз и умом прилепившись к добыче²¹¹. Затем, внезапно увидев совершенно седого человека, страшно худого, грязного, совсем иссохшего, лишенного всякого покрова, [охотник] в крайнем испуге тотчас обратился в бегство. В самом деле, неожиданное зрелище в пустынном месте даже если и не вызывает сильного страха, способно смутить душу мужа и лишить силы воли.

§ 37

И вот, когда [охотник], уязвленный стрекалом страха²¹², обратился вспять, человек Божий громко вскричал: «Человек, я и сам – человек! Так наберись же смелости и, прекратив бегство, не робей вернуться к нам²¹³, ибо Бог, верно, послал тебя сюда, дабы сегодня ты выслушал [рассказ] о моей жизни». И в самом деле, охотник, услышав сие восклицание, пришел в себя и затем [подошел] к преподобному. Подробно, с мольбой, он расспросил о его жизни и таким образом [все] узнал [о ней] с начала и до конца: о причине [его] порыва к лучшему, о следствии этого порыва, путешествии и восхождении на Гору, об искушениях от лукавого и трофеях [победы] над ним, о множестве благодатей от Бога. Впоследствии, вернувшись туда, где мог быть всеми услышан – то есть в свой дом – [охотник] передает этот спасительный рассказ и другим [людям]. Именно это повествование передавалось [из уст в уста] и переходило от отцов к детям, подобно некоему ценному наследству (а кто-то его сразу записал), пока [оно] не дошло и до нас [нам же] на благо. [И по сей день] живет оно в памяти [людей] и его благотворная сила не ослабевает, являя всем [нам] пример всякого блага, совершенно безошибочный образец [праведной] жизни и идеальное начало²¹⁴ всякой добродетели, не смешанное с каким-либо пороком²¹⁵.

§ 38

Мое слово близко к завершению, а я замечаю, что обошел молчанием многое, о чем необходимо поведать. Я достойно завершу повествование, прибавив к нему несколько [рассказов] о том, что случилось с дивным [мужем] после его переселения к Богу. Итак, вернемся немного назад. Тот охотник, поняв, что перед ним человек Божий, начал с ним беседу и по ней узнал, что это истинный человек Божий, и больше того, – не в наших силах рассуждать об этом, – есть действительно ангел Божий, созерцатель небес, посвященный в их таинства. Охотник поступил не как Авраам, который в древности отдал десятую часть своего имущества [Богу] после встречи с Мелхиседеком²¹⁶, и не пообещал принести часть от накопленных дома богатств или раздать половину имущества нищим, по примеру Закхея²¹⁷. Решил он отдать всего себя Богу и по Богу живущему мужу, почитая за вред возвращаться [домой], не помышляя даже и отлучаться от святого. «Теперь, – молвил он, – о божественный наставник²¹⁸, я прошу о такой твоей милости: прими меня в совместное жительство, чтобы, подчинившись тебе как учителю, я и сам впредь вел жизнь, во всем согласную с Божией волей, и смог избежать различных козней духов злобы и достигнуть Самого Бога, Который является отдохновением для всех, кто праведно прожил свою жизнь. Ибо Он побуждает всех обращаться к Нему, возвещает свободу от тяжких трудов²¹⁹ и милостиво принимает всех приходящих к Нему²²⁰, удостаивая их того, что выше всякого чаяния. Итак, будь и в этом подражателем Владыки, и не презирай ни в чем моего ничтожества. Ибо для меня невыносимо будет удалиться от твоего божественного лика, человек Божий. Ведь если я все-таки разлучусь с тобой, жизнь моя без сомнения станет несносной и пустой, как если бы я мог распоряжаться сокровищем, более ценным, чем вся земля²²¹, а затем добровольно отказался от него, [навеки] лишив себя прекрасного обладания им».

§ 39

Но сей Петр, видящий и далекое, ответил: «Нет-нет, послушай ты меня, не будь скор на решения. Ведь у тебя дома остались жена и родственники, вверенные твоему [попечению], к тому же тебе принадлежит большое состояние, достаточное для того, чтобы досыта накормить многих бедняков. Итак, послушай меня, любезное чадо: вернись [домой] и стань помощником в бедности для тех, кто ею безжалостно угнетаем, и не переставай раздавать свое имущество до тех пор, пока и сам не окажешься столь же [беден]. Именно тогда, делая добро, ты одновременно возложишь на шею [свою] иго Христово²²², ибо Сам Христос сказал: „Нищие благовествуют»²²³. Внимай же себе²²⁴ и, отстранившись, насколько это в твоих силах, от земных удовольствий и забот, сохраняй в своем сердце твердой память о Боге, словно записав попечение об имени Его в тайниках своей души, и каждый день и час читай божественные книги и поучения. И если ты так проведешь целый год и обретешь ревность возвратиться ко мне, тогда со всею ясностью познаешь волю Божию о себе».

§ 40

Сказав это и помолившись, великий муж прекращает беседу и прощается с охотником. А тот вернулся домой и после истечения назначенного срока вместе со своим братом, одержимым бесами, и двумя некими монахами на лодке отправился к преподобному. И вот, причалив туда, откуда, как он знал, можно было прямиком пройти вглубь горы к месту, где он встретил благородного мужа, [охотник] высадился на берег вместе со спутниками по плаванию и отправился через предгорье по тропе к [преподобному]. Он шагает, опережая других, – ибо душа, которую подгоняют стрекала любви, едва ли не насыщена [самой] стремительностью к предмету обожания, пусть даже и не окрылена²²⁵, – и таким образом, благодаря своему горячему рвению, намного опережает спутников. Достигнув вожделенного места, [он] окидывает [его] зорким взглядом и видит лежащее совершенно благообразно мертвое тело великого [мужа], ибо дух [его] уже отошел и преселился к Господину духовной природы²²⁶.

§ 41

Итак, сраженный этим горестным зрелищем, словно некой стрелой, он принялся испускать горестные вопли, ударять [себя] в грудь, рыдая, стеная и сетуя: «Что будет со мною, несчастным? Обманулся я в [своих] надеждах, похитили у меня мое сокровище, лишился я своего спасения и к несчастью навсегда потерял чаемое мною духовное богатство». Ведь у него еще не было случая убедиться в том, что преподобный даже после смерти является великим богатством, тем сокровищем, которое обогащает²²⁷ счастливых обладателей. Немного погодя подошел и тот одержимый бесами (брат охотника) в сопровождении монахов: он сразу же стал дрожать и кружиться, все тело [его] затряслось, он отчаянно махал руками, дергал ногами, страшно и не по-человечески вращал глазами и скрежетал зубами, извергая [из уст своих] непристойные речи и нестройные звуки. Скопившийся [в легких] воздух не находил выхода, приводя в беспорядочное движение части [его] тела, а так как в мозге образовалось неупорядоченное смешение флегм, то под действием вселившегося туда и смешавшегося с ним духа из уст извергалась [обильная] пена²²⁸.

§ 42

И когда бесноватый – увы! – находился в таком плачевном состоянии, поселившийся в нем дух стал произносить через него слова и обращаться к мертвому телу преподобного, словно оно еще было связано с его блаженной душой: «Разве ты не пресытился трофеями победы надо мной, о ненасытный? Уже пятьдесят три года ты неотступно побиваешь, преследуешь и изгоняешь нас без пощады. Сам же ты перед пущенными нами стрелами стоял, словно камень адамант, ибо из-за сходства с ним ты носишь имя „Петр»²²⁹. Даже теперь, несмотря на то, что ты обретаешься вне мира людей, тебе все мало, и ты изгоняешь меня и из этого ничтожнейшего человека, к которому я прежде проложил немало дорог и с трудом нашел лазейку, проник и ныне обитаю в нем. Но я ни за что не буду повиноваться [тебе] и не выйду, оставив едва ли не единственное удобное мне прибежище».

§ 43

После этого – о чудо! – распростертый на земле совлек с себя свойственный покойникам бледно-желтый оттенок лица и на глазах у стоящих рядом сменил его на светящийся жизнью. Бес покидал тело бесноватого, исходя из его уст, словно дым. О случившемся можно сказать, немного изменив слова Давида: «Когда возрадовался праведный (ибо изменение оттенка [лица] было вестью именно об этом), исчез враг Божий, как дым»²³⁰. Что из нынешних или прошлых [событий] может быть величественнее этих строк, повествующих о чуде? Мертвых действительно воскрешали и некоторые из древних: тот самый Илия, а за ним – Елисей, которому Илия передал в удел благодать вдвое большую своей, но самого себя не вернул к жизни никто, кроме Христа. Подобного удостоился и [Петр], достигнув по благодати Христовой бесстрастного жительства и чудотворений. Если сравнить всех испытавших благодать чудотворений, то будет понятно, что избавление от беса для человека желаннее, чем возвращение к жизни настолько, насколько одержимость бесом ненавистнее смерти.

§ 44

Охотник, конечно же, перешел от скорби к ликованию, и вместе с братом, к которому вернулся здравый ум, и двумя монахами, бывшими его спутниками, благоговейно²³¹ поместил тело преподобного в лодку и отправился в обратное плавание вдоль стороны горы, обращенной на север. Итак, вначале лодку влек [вперед] попутный ветер, но оказавшись напротив какого-то монастыря²³², она остановилась, словно утес, хотя ни встречный ветер не поднялся, ни попутный не только не исчез, но даже нисколько не ослаб. [Сидящие в лодке] гребли что было сил, помогая порывам попутного ветра, но почивший Петр был намного сильнее не только ветра, но и живых [людей] – точнее сказать, [это действовал] Господь мертвых и живых, через Которого все совершалось сверхъестественным образом, чтобы не оставить эту священную Гору в неведении о подвижнической жизни «мужа желаний»²³³, подобного Даниилу, то есть божественного Петра. И вот, когда совершенно все отчаялись [продвинуться] вперед, они подали назад и на послушной лодке причалили напротив этого монастыря, где против своей воли расстались с драгоценными останками²³⁴. Рассказывать же о [всем] множестве случившихся здесь чудес и несвоевременно, и невозможно.

§ 45

Те, кто сопровождали охотника в его морском путешествии, – о чем было сказано выше, – понимают, что разлука с этими святыми мощами будет для них невыносимой, и, ссылаясь на это, просят принять их и причислить к тем, кому посчастливилось получить святые мощи, чтобы жить в их монастыре до самой кончины. Но выждав некоторое время, они втайне от всех похищают оное чудотворное тело и по морю переправляются во Фракию, где, хотя и не по своей воле, но снова были вынуждены оставить мощи. [Они вышли на берег], и когда подошел час обеда, перед ними открылось место, казалось бы, самое для этого лучшее²³⁵: там бил родник с водой, прозрачной, когда на нее смотришь, и сладостной, когда ее пьешь²³⁶. Вокруг него в изобилии росла нежная трава, зовущая расположиться и возлечь [за трапезой], а то место, где били струи ключа, окружала богатая растительность.

§ 46

Итак, они привязали к ветвям дерева плащаницу, сохранявшую мертвого, который делал больше, чем живые люди, и сами вошли в тень и сели возле источника. Они разложили рядом с собой часть своих съестных припасов и только принялись за еду, как вдруг [на них] стремительно двинулась толпа, несметная, не поддающаяся счету, состоящая из людей всех возрастов, громко восклицающих, отвратительно машущих руками, как безумные. Они кричали, что Петр нанес им величайшую обиду и они [теперь] из-за него страдают. [Они называли] именно его поводом всего смятения, обвиняя в том, что он выгнал их из множества мест: из иных и из здешних.

§ 47

А пришли они из селения, называемого Фотокомис²³⁷, [которое находилось недалеко от источника]. В древности поблизости от этого селения был построен портик с колоннами. Его выбрал [себе] пристанищем целый полк бесов, которые не могли спокойно пребывать там, ощутив присутствие Петра: ведь как непроглядный мрак мог вынести присутствие причастника высшего Света, ставшего вместилищем вышней благодати? Ибо как то поклоняемое Тело, ставшее сопричастным той же ипостаси воипостасного Слова²³⁸, и во время трехдневного разлучения с душой нисколько не отделилось от Божества, так и у тех, кто при жизни стяжал Святого Духа, этот божественный Дух живет в них, не покидая их мертвые тела. Через тело Петра Дух противустал врагу, привел в полное замешательство и изгнал полчища враждебных духов. И вот они всем разгульным скопищем ворвались в Фотокомис²³⁹ и, приведя всех [жителей] в вакхическое неистовство, направлялись вместе [к Петру]. Но ничего они не смогли выгадать от этого – разве что сделали явным собственное бегство [с поля боя] от поражения.

§ 48

Прежде чем успели они приблизиться к висевшему [на дереве] гробу святого отца, беснующаяся толпа людей превратилась в целомудренное и благопристойное собрание, а неподобающие возгласы сменились благочинными песнопениями. Жители деревни, с такой легкостью освободившись от беснования, решили, что их жизнь будет невыносимой, если им придется лишиться их общего избавителя. Они, разумеется, боялись подвергнуться чему-либо еще худшему, чем прежде²⁴⁰, если не удержат у себя это тело, избавляющее от зол. Итак, жители деревни чуть ли не силой вынудили монахов, переносивших [мощи святого] [оставить их]. Затем они вручили им деньги, а сами, подняв то божественное тело, «во псалмах и песнях духовных»²⁴¹ торжественным всенародным шествием сопровождали его до селения и там возложили его, а лучше сказать – отдали село под покровительство [святого²⁴²].

§ 49

Но в какой же похвальной речи можно перечислить все множество чудес? Тот, у кого прежде было плохое зрение, начинал видеть зорче Линкея²⁴³; уши того, кто до этого всю жизнь был глух, становились восприимчивыми к звукам; язык иного исторгал сладкогласные речи, хотя недавно еще был немее рыбы, и все иные, кто были калеками, сразу выздоравливали. А у некоторых мгновенно исцелялось и все тело, которому угрожала опасность стать напрасной жертвой ужасного недуга. И все радовались, рукоплескали, воспевали святому пеаны²⁴⁴. На самом прекрасном участке земли святому воздвигли храм, на строительство которого каждый житель пожертвовал немалую часть своего имущества²⁴⁵. Храм воздвигли чарующей красоты и украсили многоценными пожертвованиями. И возвышается он не только над тем участком, но и над всей этой землей, и над другими странами, где воспевают святого, где он вызывает восхищение, где его почитают ежегодными торжествами. Поистине, я восхваляю сказавшего, что «для благородных мужей вся земля – надгробие»²⁴⁶: ибо повсюду идет молва о совершенных ими доблестных подвигах.

§ 50

Однако если у других людей, если не сказать «у всех людей», совершение подвигов заканчивается вместе [с их жизнью], то этот великий из отцов Петр и после смерти [остается] бессмертным вершителем добра в веках. И слава его велика не только здесь и не только по всей земле (которая вся, несмотря на величину, управляется законом благодати и подчиняется священным установлениям Евангельских глаголов), но, и это превосходит все прочее, – и на небе, среди окружающих Бога Небесных Сил, с которыми он ныне пребывает. Ибо он (Петр) приобрел по данной ему от Бога благодати то, что свойственно Божественной природе²⁴⁷, то есть способность присутствовать везде: вместе с живущими на земле в славной и незабвенной памяти, а на небе – в числе святых от века, [где] в нескончаемом хороводе вместе с ангелами он окружает Бога²⁴⁸.

§ 51

Таким образом, при жизни он все отверг, а по смерти все унаследовал: живым убежав от мира, он после смерти взамен стяжал небо и соединил его с землей. При жизни своей недоступный чьему бы то ни было чувству, после смерти он услаждает любое чувство всякого и всем приносит с собою благо. Ибо [имя его] не сходит с восхищенных уст почти всех людей: доходит до слуха едва ли не каждого, предстает в изображении, которое достойно поклонения и приносит через осязание великую пользу²⁴⁹. Более того, он направляет силы души к лучшему, научая всех на примере собственной жизни, где, как и в какой мере употреблять эти силы. И так многообразно благодетельствуя всем, он является общим средоточием всяческих благ: наставник добродетели, гонитель порока, совершенный провидец всего, скорый податель в нужде и, короче говоря, неизменно ревностный помощник во всех человеческих нуждах. Более того, с Божией помощью он себя меняет в соответствии со всякой разумной природой²⁵⁰: демонов он преследует, людям благодетельствует, с ангелами вместе обитает.

§ 52

Так святой предает нам себя – как великое [сокровище], как лекарство, пригодное для любого врачевания, как образец истинного любомудрия для избравших добродетельную жизнь. И для искусных в словесности он явился лучшим предметом речей, ибо украшает их собою, но не нуждается в украшательстве. Из нас же всех никто, пожалуй, не способен ни подражать Петру в полной мере, ни восхвалить его по достоинству. Но если каждый станет ревностно следовать Петру, насколько это в его силах, и славословить его, он поступит как должно, через Петра прославляя единосущного в трех Ипостасях Бога, в Которого веруют благомыслящие и Который дивен во святых Своих, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Приложение. А.Ю. Виноградов. Источники, используемые свт. Григорием Паламой

В XIV в., когда свт. Григорий пишет свое похвальное слово прп. Петру Афонскому, ситуация с почитанием этого святого выглядела двояко. С одной стороны, оно ослабело²⁵¹, о чем святитель заявляет прямо (§1); с другой – прп. Петр воспринимался как один из символов афонского монашества и прежде всего отшельничества. Sui generis «канонизация» прп. Петра произошла задолго до Паламы, в X в. – на заре образования афонского монашеского сообщества. Создателем его «канонического» образа был автор единственного жития святого – афонит Николай Монах, поэтому не случайно, что свт. Григорий целиком и полностью придерживается текста Николая²⁵². Его ссылки на «предшественников» (§2, § 4) подразумевают, очевидно, Николая Монаха и включенного в его текст свт. Мефодия Патарского.

Хотя труд Николая является абсолютно авторитетным биографическим источником для Паламы, а отмеченная вначале (§ 2) его неполнота позднее признается обоснованной (§ 4), данный текст – своеобразный стержень всей традиции – является, в свою очередь, плодом сложного синтеза различных традиций, касающихся прп. Петра Афонского. Однако прежде их анализа следует указать место и время возникновения текста Николая Монаха.

Первый вопрос не вызывает никаких затруднений: сам автор в эпилоге (VII.7) прямо говорит о «нашей Святой горе». Следовательно, мы можем утверждать, что Житие создано афонским монахом и, учитывая его адресат – свято-горскую братию, – на самом Афоне. Судя по очевидным отшельническим пристрастиям Николая (VI.3; VII.6–7), он вряд ли принадлежал к братии какой-либо киновии, но являлся анахоретом, как и восхваляемый им святой.

Сложнее дело обстоит с датировкой, поскольку Николай не дает никаких точных хронологических реперов. Terminus ante quem уже давно²⁵³ было предложено вычислять следующим образом: упоминая монастырь Климента, агиограф не дает его нового названия – Ивирон, а следовательно, текст был написан до рубежа тысячелетий. Была предложена и более точная дата – 980 г.²⁵⁴, однако здесь надо учитывать и момент ретардации, которая может длиться несколько десятилетий, и возможность намеренной архаизации названий при описании событий IX в. На наш взгляд, нижнюю хронологическую границу жития следует с осторожностью отнести ко времени ок. 1000 г.

Terminus ante quem Папахрисанфу²⁵⁵ устанавливал так: церковь Богородицы, где были положены мощи прп. Петра и где проходили ежегодные собрания монахов (VI.2), – это, вероятно, храм в Кариесе. Ежегодные собрания там были установлены Типиконом Цимисхия в 970–972 гг., а к старой системе (с тремя собраниями в году) вернулись до 1013 г. Такое предположение наталкивается на два возражения. Во-первых, даже если речь идет действительно о Кариесе, у нас нет уверенности, что 970–1013 гг. – единственный промежуток времени, когда собрания были годичными: такая схема могла существовать неоднократно, подобно второй, описанной выше. Во-вторых, данная гипотеза строится, в свою очередь, еще на одной – о перенесении мощей в Кариес. Исследователь объясняет это общеафонской значимостью мощей Петра, однако остается непонятным, почему монастырь Климента добровольно отказался от своего сокровища (если только речь не идет о сознательной «фикции» со стороны Николая, который желает сделать Петра «центральным» афонским святым). Да и о том, что мощи покинули территорию монастыря, в тексте прямо не сказано; кроме того, бежать ночью на лодке (см. VI.3) удобнее все же из прибрежного монастыря, чем из Кариеса. В свою очередь, под ежегодным «синаксисом» в церкви Богородицы может подразумеваться праздничное бдение на определенный богородичный праздник.

Таким образом, привлекательная своей точностью датировка Папахрисанфу, ставшая впоследствии общепринятой²⁵⁶, – 970–980 гг. выглядит довольно гипотетичной. По нашему мнению, хронологические рамки для датировки жития прп. Петра должны оставаться более широкими – в пределах X в. Между тем, как мы увидим далее, от датировки этого памятника зависит отчасти и хронология его источников.

Как установлено исследователем²⁵⁷, текст Николая Монаха распадается на три части. На происхождение первой из них нам указывает сам автор: после краткого пролога он приводит чудо свт. Николая Мирликийского о Петре Схоларии из текста свт. Мефодия Патарского (I.1). Мы имеем здесь дело с хорошо известным текстом – это т. н. Энкомий Мефодия ( Encomium Methodii ) свт. Николаю (BHG 1352Z). Наш автор смешивает здесь святителей Мефодия Патарского (III в.) и Мефодия Константинопольского (843–847), под именем которого текст энкомия фигурирует в ряде рукописей²⁵⁸. Вряд ли автором этого текста является патриарх Мефодий: такое надписание возникло, по-видимому, из-за смешения с другой ранней (также IX в.) переработкой первого никольского Жития Михаила Архимандрита, – т. н. Methodius ad Theodorum (BHG 1352y), которая действительно принадлежит перу константинопольского иерарха. В других рукописях автором Энкомия назван епископ Василий Лакедемонский. Из Синодика в IX в. известны два епископа с этим именем, жившие соответственно в середине и в начале столетия,²⁵⁹ – Ст. Бинон показал высокую вероятность именно такого авторства²⁶⁰.

В Encomio Methodii чудо о Петре Схоларии является последним из трех посмертных чудес свт. Николая, добавленных к старому житийному материалу Михаила Архимандрита. При этом указано, что чудо это «недавнее» (§ 38), также как и чудо об Иоанне, отце автора (§ 31). Последнее обстоятельство заставляет считать все три посмертных чуда не заимствованием из какого-то утраченного источника, а новацией самого автора, подчеркнуто повествующего о недавних и никому неизвестных деяниях (§ 31). Хронология событий в чуде устанавливается по упоминанию арабской Самарры, остававшейся столицей халифата в 836–889 гг.²⁶¹

Николай Монах воспроизводит текст Энкомия практически без изменений, при этом ожидаемо следует той рукописной традиции, которая надписывает текст именем свт. Мефодия, и стоит ближе всего к cod. Vat . Gr . 824²⁶². Единственная, по сути, новация Николая Монаха – это отождествление постригшегося в Риме Петра Схолария с Петром Афонским. Но является ли Николай Монах автором такой идентификации?

Известны еще две версии этого чуда, где спасенный узник отождествляется с Петром Афонским. Первая – это так называемая Vita acephala (BHG 1348b), где после лишенной начала житийной части следует сокращенное описание чудес свт. Николая. Анрих²⁶³ считал этот текст послеметафрастовским, однако Эрхард²⁶⁴ показал, что единственная рукопись данного жития относится к типу дометафрастовских минологиев на три месяца. Впрочем, поскольку «канонизация» метафрастовского корпуса произошла только после середины XI в.²⁶⁵, Vita acephala вполне могла возникнуть и в первой половине этого столетия. С другой стороны, очень древним данный текст быть не может, так как относится к житиям свт. Николая т. н. «смешанного типа»²⁶⁶, а такое соединение двух лиц не встречается ранее X в.²⁶⁷

Второй текст – отдельное чудо свт. Николая, так называемое чудо о каппадокийском военачальнике (BHG 1352V). Здесь к чуду о Петре Схоларии добавлена первая часть, в которой он становится из простого воина каппадокийским стратилатом и попадает в плен не к арабам, а к манихеям, то есть павликианам. Остальное повествование, в общем и целом, совпадает с чудом о Петре Схоларии, однако содержит три элемента, роднящие его с версией Vitae acephalae : свт. Николай дает Петру в дорогу три хлеба, папу также зовут Николай (имеется в виду Николай I, правивший в 858–867 гг.) и, наконец, Петр после пострижения в Риме уходит на Афон (в армянском переводе²⁶⁸ – в Галилой или Галлиой). Несомненно, что обе версии восходят к одному протографу, где Петр Схоларии был отождествлен с Петром Афонским (отсутствие имени Петра в сокращенном повествовании Vitae acephalae не имеет значения, так как эта идентификация произошла еще в его источнике).

Д. Папахрисанфу, издавший греческий оригинал текста об этом чуде, датировал его временем до 900 г.²⁶⁹, ссылаясь на актуальность содержащейся в нем антипавликианской полемики (факт создания армянского перевода) и даже связывая описанные здесь события с поражением византийцев при Самосате в 859 г. Однако единственная рукопись датируется XI в., при этом первая часть чуда настолько уникальна во всей традиции (ее нет и в Vita acephala ), что возникает подозрение: не имеем ли мы дело с объединением двух первоначально независимых текстов, а именно чуда о Петре и истории каппадокийского стратилата, попавшего в плен к своим детям-павликианам. Удивительным образом хронология событий согласуется с годами правления папы Николая I (858–867), однако данный персонаж, причем без упоминания о манихеях-павиликианах, появляется и в тексте Vitae . Таким образом, мы имеем здесь дело с корректировкой первой части чуда под реалии второй. Вообще, попытка столь ранней датировки оказывается весьма затруднительной: для этого Д. Папахрисанфу приходится реконструировать гипотетический протограф Энкомия и «обогащенной» версии²⁷⁰ (хотя в другом месте исследователь возводит последнюю к эволюции первого²⁷¹), между тем как нет никаких оснований не считать Энкомий единственным источником всей традиции. В противном случае следует предполагать, что в середине IX в. успели возникнуть оригинал чуда, его «обогащенная» версия и, наконец, само чудо о каппадокийском военачальнике. Таким образом, исторические аргументы в пользу ранней датировки последнего говорят лишь о знании автором истории, в то время как текстологический анализ заставляет нас предположить, что это произведение было создано в X в.

Схему взаимоотношения между четырьмя версиями чуда Д. Папахрисанфу²⁷² предлагал выстраивать следующим образом. В середине IX в. возникает несохранившийся оригинал чуда о Петре Схоларии, который впоследствии порождает две семьи. С одной стороны, во второй половине IX в. чудо попадает в Энкомий Мефодия, а оттуда уже к Николаю Монаху. С другой, в то же время появляется «обогащенная» версия чуда с отождествлением его героя с Петром Афонским: она сохранилась в чуде о каппадокийском военачальнике и в Vita acephala . Относительно мнимого утраченного оригинала было сказано выше. Таким образом, мы констатируем наличие двух ветвей традиции: Николай Монах прямо говорит о своей зависимости от Энкомия Мефодия (см. выше), а зависимость каппадокийского чуда от Vitae acephalae или, наоборот, исключается (вторая дает сокращенный рассказ, а в первом герой, в противоречии со всей остальной традицией, – стратилат). Что же касается остальной стеммы, данная реконструкция не дает ответа на важнейший вопрос: как произошло отождествление двух Петров? Возникновение данной традиции, которая в скором времени стала настолько авторитетной, что независимым путем попала в две версии чуда о Петре Схоларии, Папахрисанфу вынужден отнести к середине IX в. (относительно этой датировки см. выше). При этом мы вправе задаться вопросом, почему же от ее источника не сохранилось никаких следов.

Попробуем взглянуть на эту проблему с другой стороны. Текст Николая Монаха ничем, по сути, не отличается от текста Энкомия Мефодия (см. выше), который, в свою очередь, является источником для «обогащенной» версии, однако он не может быть промежуточным звеном между двумя последними, так как Vita acephala содержит пересказ всех посмертных чудес Энкомия (а не только одного). С другой стороны, напрямую к Энкомию Мефодия анонимное житие восходить не может, ибо содержит переработанную версию чуда о Петре, которая предполагает промежуточный протограф, общий для нее и каппадокийского чуда. Таким образом, две этих родственных связи Vitae acephalae : с Энкомием, с одной стороны, и с каппадокийским чудом, с другой, приводят нас к выводу, что тем самым общим протографом должно было быть собрание всех трех чудес из Энкомия (но не всего энкомия вообще, так как житийная часть Vitae восходит к другой, «смешанной» традиции, см. выше). Тогда возникает возможность следующей реконструкции: в ранней несохранившейся (впрочем, это предположение наталкивается на нашу же предыдущую критику в адрес Папахрисанфу) копии Энкомия Мефодия происходит отождествление Петра Схолария с Петром Афонским, и отсюда черпает свой материал, с одной стороны, Николай Монах, а с другой, составитель сборника из трех чудес, обогативший текст сценой с тремя хлебами и именем папы.

Такое «обогащение» могло произойти, например, в Риме: на это указывает не только имя папы, но и образ свт. Николая с тремя хлебами. Вспомним раннее превращение на Западе трех мешочков с золотом в три золотых шара – символ святителя, а также зафиксированную позднее традицию свт. Николая, дарящего вкусный хлеб²⁷³. В целом, римский элемент в чуде о Петре Схоларии обычно сводят к идее пострижения рукою иерарха-иконопочитателя. Между тем для такой возможности остается очень краткий срок, всего 9 лет: от 836 г. (основание Самарры) до 843 г. (поставление Мефодия в патриархи). Этот римский мотив мог быть порожден римской реалией, а именно соотнесением имен Петра Схолария и патрона Римской Церкви, в чьем храме тот принимает постриг. Даже если текст Энкомии написан Василием Лакедемонским (см. выше), его атрибуция Мефодию могла произойти как раз в Риме, где будущий константинопольский патриарх активно занимался агиографической деятельностью в 815–821 гг.²⁷⁴ и где, вероятно, написал житие свт. Николая ( Methodius ad Theodorum ), которое за пределами Италии осталось неизвестным, но приобрело огромную популярность на Западе благодаря переработке Иоанна Диакона²⁷⁵. Не исключено, что идентификация двух Петров также произошла в Риме: постригшийся в Риме грек был отождествлен с прославившимся до 886–892 гг. (см. ниже) Петром Афонским.

В принципе не исключена и другая возможность: двух Петров свел воедино сам Николай Монах. Такому варианту противоречат ставшие традиционными датировки Папахрисанфу (970–980 гг.), однако выше нами была показана зыбкость этих хронологических границ, особенно верхней. Можно предположить, что Николай Монах, знавший чудо о Петре Схоларии по житию своего небесного покровителя свт. Николая, первым отнес его к легендарному афонскому подвижнику, а под влиянием созданной им «канонической» версии жития прп. Петра это отождествление вернулось в традицию свт. Николая. По крайней мере, в этом случае мы можем указать не гипотетического, а вполне реального автора идентификации двух Петров.

Итак, подводя сказанному выше краткий итог, следует отметить, что существуют три возможные причины, по которым чудо о Петре Схоларии было включено Николаем Монахом в его Житие прп. Петра Афонского: либо, что менее всего вероятно, он просто следовал тексту Энкомия Мефодия, в котором два Петра были отождествлены; либо такое соединение возникло в каком-то другом известном ему памятнике, повествующем о чудесах св. Николая; либо, наконец, сам Николай Монах отважился на этот шаг (что повлияло на дальнейшую традицию), так же, как он создал почти ex nihilo биографию прп. Петра в остальных двух частях своего Жития.

Вторая, центральная и основная часть Жития повествует о прибытии прп. Петра на Афон, его пребывании там, кончине и погребении. За вычетом выявленного исследователями²⁷⁶ множества агиографических топосов содержание этой части можно свести к нескольким фактам.

По пути на Афон Петр исцеляет заболевшую семью, а сразу после своей смерти – брата встретившегося ему охотника: это единственные сюжеты, не находящие параллелей или объяснений в других местах Жития или других источниках. На самой горе Петр поселяется в пещере: географические элементы обычно составляют устойчивую часть локального предания, хотя на Афоне почитание келий прп. Петра известно не ранее XIV в.²⁷⁷ Образ искушающих святого бесов появляется в монашеской агиографии начиная с жития св. Антония Великого, однако на Николая Монаха скорее всего повлиял текст Иосифа Песнописца (песнь IV.2; см. ниже). Мотив долгой неизвестности прп. Петра для мира, по-видимому, был взят Николаем Монахом у того же Иосифа, который говорит, правда, о мощах святого, долгое время остававшихся неизвестными (песнь V.3), однако в двух местах (стихира з; песнь VII.2) слова Песнописца можно понять и в духе Николая. К Иосифу же восходит, вероятно, и мотив мироточения мощей (стихира з; песни V.3, VII.3, IХ.3). Наконец, перенесение мощей прп. Петра в монастырь Климента явно восходит к преданию этой обители (относительно гипотетичности перенесения мощей в Кариес см. выше). Причем на историю их исчезновения можно взглянуть иначе: не исключено, что за этим кроется не типичное sacrum furtum, а претензии монастыря Климента на прежнее обладание святыней (например, для поднятия своего авторитета): вполне естественно, что пришедшие в обитель с мощами монахи затем, вопреки желанию братии, забрали их с собой.

Анализируя этот скудный фактический материал, мы видим, что Николай Монах опирается, вероятно, на два источника: на локальные афонские предания (пещера, монастырь Климента) и на скудный биографический материал (жизнь на Афоне, долгая неизвестность, мироточение), который в основном обнаруживается в каноне Иосифа Песнописца.

Составленный последним Канон прп. Петру Афонскому общепризнанно считается древнейшим свидетельством о святом. Однако точно датировать этот памятник не удается: традиционные даты жизни прп. Иосифа Песнописца – между 816–818 и 886 г., однако св. Феодора Фессалоникийская, в честь которой он написал канон, умерла только в 892 г.²⁷⁸ Нет абсолютной уверенности и в самом авторстве Иосифа – известны несколько других византийских гимнографов с этим именем²⁷⁹. Сама атрибуция канона Иосифу зиждется на акростихе: «Как второго Петра достойно тебя я почитаю. Иосиф». Интересно, что здесь, как и в Энкомии Мефодия, прп. Петр Афонский соотносится с апостолом Петром – эта тенденция может быть частью одной традиции, так как известно, что как иконопочитатели, так и игнатиане (а Иосиф относился к обеим группам) были активно ориентированы на Рим.

Сведения о прп. Петре в каноне Иосифа скудны: Петр жил на горе (песнь IV.1), однажды названной Афоном (песнь VIII.4), мощи его были долго неизвестны миру, мироточат, совершают исцеления и изгоняют бесов (см. выше). Очевидно, что биографический материал Иосифа сводился к этому скромному набору фактов²⁸⁰: очевидно и то, что ему не было известно никакое иное житие. Характерно, что практически те же данные вычленяются в тексте Николая Монаха после удаления агиографических топосов. Впрочем, один топос наш автор (IV.5) заимствовал именно у гимнографа (песни V.1, VIII.4). Все это свидетельствует о том, что Николай Монах знал канон Иосифа и пользовался им как основным источником.

Сами же топосы в тексте Николая Монаха выполняют двоякую функцию. С одной стороны, они позволяют создать на минимальной фактической основе пространный текст, с другой, самим фактом своего наличия в житиях других великих подвижников ставят прп. Петра в один с ними ряд. На наш взгляд, уже давно высказанная идея о влиянии на образ прп. Петра предания о прп. Онуфрии²⁸¹, несмотря на жесткую критику²⁸², все же небеспочвенна. Действительно, различные топосы из Жития прп. Петра Афонского встречаются по отдельности в различных текстах, однако нигде их нет в таком количестве, как в житиях прп. Онуфрия. Это и образ абсолютного анахорета, и долгая неизвестность миру, и мотив случайной встречи с отшельником, и кормление манной из рук ангела и др. Сюда следует добавить также мотив наставника чистой жизни в миру (ср. ниже, Житие прп. Петра V.1): в этой роли прп. Онуфрий выступает в Житии и мученичестве Галактиона и Епистимы (BHG 665; гл. 2–4). Вероятно, подобное сближение связано с общим днем памяти святых Онуфрия и Петра²⁸³.

Третья часть текста Николая Монаха, по справедливому замечанию Папахрисанфу²⁸⁴, является авторской контаминацией, похожей на попытку отождествить Петра Схолария и прп. Петра Афонского: прп. Петр сопоставляется с неким почитаемым где-то во Фракии (деревня Фокомис или Фотокомис точнее не локализуется) монахом Петром, чьи мощи были куплены местным епископом у каких-то монахов. Заметим от себя, что здесь Николай Монах выходит за рамки достоверности: жителям деревни и епископу неоткуда узнать, что у них мощи прп. Петра Афонского, так как укравшие останки монахи, естественно, умалчивают об их происхождении. По-видимому, Николай Монах просто соотнес известное ему предание из соседней с Афоном местности с ним же составленным сюжетом жития прп. Петра Афонского.

Соединяя воедино три разнородные части, наш автор сшивает их не только сюжетной канвой, но и единством образов: свт. Николай, пришедший из чуда о Петре Схоларии, повторно является во второй части, хотя и не играет никакой роли в сюжете. В третьей части автор намеренно называет (устами беса) своего героя Петром «из схолариев».

После такого анализа литературных приемов Николая Монаха можно было бы с легкость назвать его текст типичной фикцией жизнеописания легендарного святого с неизвестной биографией – каким прп. Петр, несомненно, являлся для Афона X в. Однако не стоит называть наше Житие бессовестной выдумкой. Автор сам отлично понимает недостаточность материала, находящегося в его руках. И в этой ситуации он не пытается заполнить эти лакуны для достоверности мнимыми реалиями или вписать события в исторический контекст, что было возможно. В самой бедной фактами центральной, «афонской» части повествования Николай Монах помещает центр тяжести именно на аскетический подвиг своего героя. Очевидно, что он создает не биографию святогорского «первопоселенца» – на Афоне в это время подвизалось немало монахов (VI.2), – но скорее идеальный образ анахорета, противопоставляемый большим общежительным монастырям X в. (VI.3), чуждым истинной исихии.

Именно поэтому к тексту афонита Николая и обращается через четыре века свт. Григорий Палама. Забвение прп. Петра для него – это одновременно и угасание на Афоне вышеописанной традиции²⁸⁵. Исихаст XIV в. не мог не обратить внимание на глубочайшее значение, которое имеет у Николая Монаха слово «исихия». Палама, в свою очередь, замечает наличие пробелов в повествовании своего предшественника, однако не смущается ими, но, напротив, объявляет достоинствами древнего текста, в котором были пропущены ненужные подробности мирской жизни святого, дабы сосредоточить внимание слушателей на духовном подвиге первого святогорца²⁸⁶.

Житие преподобного и богоносного отца нашего Петра Афонского I 1

Письменно изложить жития святых и их боголюбивое жительство и передать это потомкам для пользы и подражания таковому – дело славное, весьма полезное и богоугодное. Ведь и тем, кто слушает, от этого бывает немалая выгода, и тому, кто пишет, – награда за пользу слушателям. Поэтому, послушавшись отеческого наказа, повелевающего записать жизнь блаженнейшего отца нашего Петра, который провел ангельское житие на Афонской горе и прожил, так сказать, бестелесно, решил я, что правильно будет начать с того случившегося с ним чуда триблаженного отца нашего Николая и так по порядку и последовательно изложить остальную часть его жизни. А чудо это случилось следующим образом: как написал сам великий отец наш Мефодий, епископ Патарский²⁸⁷, «некие монахи из наилучших и старающихся угождать Богу, держащиеся истины, равно как и прочих благ, поведали мне об этом чуде, недавно совершенном всеблаженным Николаем. Блаженной памяти Петр, ставший отшельником из схолариев, утверждал, что ушел в монахи вот каким образом».

2

Итак, он служил в пятой схоле²⁸⁸ и вместе с различными войсками был послан в Сирию на войну. И случилось, как часто бывает у людей, что варвары взяли верх, а ромеи обратились в бегство и многие были захвачены живьем. Вместе с ними и этого Петра, плененного, отослали в Самарру – а это самая укрепленная и многолюдная арабская крепость – и отдали их предводителю в [числе] военной добычи. А когда тот нечестивый муж посадил его в казенную тюрьму и навесил ему на ноги тяжелейшие кандалы, Петр с большим благоразумием исследовал свои [поступки] и осознал, что был отдан в добычу и рабство из-за того, что, много раз давая обет Богу стать монахом и отречься от мирских дел, откладывал исполнение обета. Тогда он начал томиться, изнывать, негодовать, бранить себя за медлительность и, [считая], что потерпел по заслугам, с благодарностью переносил происходящее.

3

[Петр] провел в заточении весьма долгое время, не предвидя никакой возможности спасения. Наконец, будучи еще прежде по опыту хорошо знаком с чудесами святого Николая, а также привыкши призывать его на помощь в беде, он обратился [к нему] с прежним дерзновением и молвил: «О святой Божий Николай, знаю, что недостоин никакого спасения. Я по справедливости попал в здешнюю мрачную тюрьму, ибо много раз обещал Богу стать монахом, но так и не исполнил обета, который дал Создателю. Поэтому-то не дерзаю принести Ему мольбу об избавлении, а вот к тебе, привыкшему разделять тяготы во время нужды и склоняться к молениям страждущих, я прибегаю смело. Выставляю тебя посредником и поручителем перед Ним, что, освободившись благодаря тебе с Его согласия от этих оков, не останусь больше в мирской смуте, не поселюсь на своей родине, но отправлюсь в Рим и, постригшись в храме первоверховного Петра, так завершу остаток моей жизни, явившись вместо мирянина монахом и стараясь посильно благоугодить Богу». Говоря так и более того, и одновременно предаваясь посту и молитве, сей человек провел неделю без пищи. А в конце недели является ему скорый помощник для призывающих его и горячий предстатель, великий Николай, и говорит ему: «Услышал я и молитву твою, брат Петр, и стенаниям сердца твоего внял, и умолял о тебе Благоутробного и Человеколюбивого Бога. Но поскольку ты сам оказался медлителен на исполнение Его заповедей, знай, брат: промышляя о твоем спасении лучше, чем нам доступно, Он не хочет, чтобы ты [сейчас] был отпущен из оков. Однако, поскольку по Его заповеди «просите, и дано будет, стучите, и отворят вам»²⁸⁹, – да не утомимся упрашивать Его благость и человеколюбие. И что Он сочтет полезным, то обязательно и устроит для нас». Молвив так, святой Николай приказал ему быть стойким, повелел вкусить пищи и оставил его.

4

И Петр принял тогда пищу, а затем снова устремился к молитве и посту. Святой Николай опять, во второй раз, является ему, [но] с неким мрачным лицом, словно безуспешно просящий за него, и говорит ему тихим и кротким голосом: «Поверь, брат, я не переставал вынуждать о тебе Божью благость – но не знаю, по какому суждению или промышлению она откладывает [твое] избавление. Но [знай, что] у Многомилостивого в обычае допускать отсрочку для нашей пользы, чтобы мы, быстро получая [просимое], не презирали с легкостью благодать. А может быть, Он хочет, чтобы за тебя попросил еще кто-нибудь из благоугодивших Ему, и тогда я укажу тебе достойнейшего перед Ним предстателя. Итак, возьмем его в сподвижники оба – но только в неложных делах, – и я знаю, Бог согласится исполнить наши просьбы о спасении». Но тот возразил: «Да кто же это, святой владыко, кто лучше тебя умилостивит Божество? Ведь твоим предстательством и заступничеством спасается весь мир!». Николай тут же ответил: «Знаешь ли ты Симеона Праведного, который, приняв на руки сорокадневного Господа, внес Его в храм?» – «Знаю, святой Божий, – говорит [Петр], – небезызвестен мне этот муж, ведь о нем написано во Святом Евангелии». А человеколюбивейший Николай [добавил]: «Его-то мы и подвигнем оба на предстательство, ибо он сможет это [исполнить], всегда предстоя перед Владычним престолом вместе с Предтечей и Богородицей, – и безысходность наша обязательно обретет благоприятный исход». И сказав это, святой удалился. А тот муж, пробудившись и снова предавшись молениям и посту, не прекратил призывать предстательство Николая. Посмотри здесь на сострадательность святого: желая услужить просителю и позаботиться об исполнении его просьб, он не промедлил взять в сопредстатели и праведнейшего Симеона. Явившись вместе с ним в третьем откровении, в котором ему было даровано и разрешение от скорбей, он сказал: «Ободрись, брат Петр, отбрось великое свое уныние и поверь свою просьбу общему посреднику и сопредстателю Симеону». Когда же тот поднял глаза и стал высматривать великого Симеона, весь охваченный дрожью от страха перед видением, праведный Симеон предстал перед ним с золотым посохом в руке, одетый в ефод, кидарь и наплечник²⁹⁰, и обратился к нему с такими словами: «Это ты досаждаешь брату Николаю просьбами освободить тебя от одержащей тебя беды, здешнего заточения и этих железных оков?» Тот же, едва отворив уста, говорит: «Да, святой Божий, это я, смиренный, выставляю его поручителем и твою святость, посредником и предстателем перед Богом». – «А ты соблюдешь то, что обещал Ему: стать монахом и воспрянуть впредь к добродетельной жизни?» – «Да»,– тут же ответил проситель. Тогда праведный Симеон говорит: «Раз ты утверждаешь, что будешь держаться обещанного, выходи отсюда беспрепятственно и иди, куда хочешь, ибо никакое из кажущихся препятствий тебе уже больше не помешает и не сможет удержать». Когда же Петр показал ему закованные в кандалы ноги, святой Симеон протянул сжимаемый его рукой посох и, коснувшись кандалов, уничтожил их, растопив так, как тает воск от лица огня²⁹¹. Затем праведный Симеон вышел из темницы, и Петр, следуя за ним вместе с богоблаженным Николаем, обнаружил, что выходит за пределы города. А тот²⁹², объявив Петру, что виденное не сон (ведь самому ему из-за невероятности происходящего все казалось сном), наказал великому Николаю заботится о Петре, сам же исчез из их глаз, и человек тот остался один, неотступно следуя за попечителем своего спасения Николаем. Великий Николай приказал ему взять съестных припасов, а он ответил, что у него нет никакого пропитания. Тогда любимый слуга Божий Николай велел ему ободриться и посоветовал войти в один из тамошних садов и набрать оттуда плодов сколько угодно. Человек сей так и поступил и у него оказалось много еды, но великий Николай не переставал вести его, пока не доставил невредимым в Романию²⁹³.

II 1

Когда же муж тот вступил на Греческую землю²⁹⁴, святой сразу покинул его, сказав ему только следующее: «Пора тебе, брат Петр, как можно быстрее выполнить обещание – а иначе тебя снова отправят в Самарру в оковах». Тот же, одновременно и напуганный наказанием за первую отсрочку, и стараясь услужить святому, не пошел даже в собственный дом и не показался близким и знакомым, чтобы те не ослабили его рвения, а быстро, что было сил, поспешил в Рим, торопясь с исповеданием исполнить перед Господом те обеты, которые произнесли уста его.

2

И посмотрите здесь, о православные други, на несравненное попечение всеблаженного Николая, как он, словно любящий и сострадательный отец, или словно наилучший педагог, сопутствует вверившемуся ему [Петру], и так его сопровождал, следовал, предшествовал, приуготовлял предстоящее, укреплял тыл, во всем облегчал его путь и не отступал от него, пока не привел его к Богу, как задумал. Ибо когда тот человек уже собирался подойти к Риму, но не ведал тех мест и сам был неизвестен, великий Николай сделал его явным и известным тому, кто возглавлял тогда Римскую Церковь. Он предстал ночью перед папой и, держа этого мужа за руку, рассказал по порядку о нем: как выручил его из Самарры, и как тот дал обет постричься в храме Первоверховного²⁹⁵. Сообщил ему также и имя этого человека, назвав его Петром, и предложил папе посодействовать [ему] в скорейшем исполнении [сего] обета.

3

Итак, проснувшись и отправившись в святилище Первоверховного – ведь было воскресенье, – папа стал оглядывать всех и всматриваться в лица встречных, не распознает и не увидит ли указанного ему во сне. И посмотрев на толпу народа, он видит того человека, стоявшего среди прочих. Он призвал его знаками раз и два, но, увидев, что тот не слушается, принялся выкликать его по имени: «Петр, пришедший из Греции, не ты ли тот, кого великий Николай избавил в Самарре от оков и темницы?» Когда же тот признался, что это он, и был поражен невероятностью услышанного, папа ответил ему: «Нисколько не удивляйся, брат Петр, что я назвал тебя по имени, хотя никогда [тебя] не видел. Ибо могучий и великий Николай, ночью представ предо мной, открыл мне все о тебе и [поведал], что ты пришел принять постриг и исполнить свои обеты Господу»²⁹⁶.

4

Сказав это и постригши этого мужа, папа, согласно обещанию, посвятил его Богу²⁹⁷. Проведя с ним, немало времени, этот воистину Божий человек получил полезные наставления относительно душевного спасения и в мире удалился из Рима, услышав напоследок от папы такие слова: «Ступай, чадо, Господь будет с тобою, и Он направит путь твой, укрепляя тебя для всякого благого дела и сохраняя тебя от козней диавола». Тогда блаженный Петр, пав к ногам папы, говорит ему: «Спасайся, честный отче, спасайся, ученик Христов, и слушайся моего поручителя и избавителя святого Николая»²⁹⁸. И, попрощавшись с ним и со всем клиром, [Петр] вышел из города, моля Бога не [дать ему] отклониться от благого намерения. Найдя же корабль, он поднялся на него и отплыл. Дул попутный ветер, и через много дней плавания они достигли некоей деревни. Причалив корабль, моряки сошли [на берег], чтобы напечь хлеба. И вот, заглянув в некий домик, они обнаружили, что все обитатели его больны. Испекши хлебы и сев за стол, говорят одному из больных: «Взяв хлеб, отнеси-ка его капитану и нашему авве». А как услышал хозяин дома про авву, говорит морякам: «Господа мои, пусть отец придет и благословит и меня, и сына моего, потому что из-за этого недуга мы уже близки к смерти, впав в немощь, как [сами] видите». Послушавшись их, те пошли и сообщили авве; а он, будучи крайне смиренным и не желая выказывать себя, не пожелал пойти с ними. Но узнав, что больные уже на самом пороге смерти, печальный и встревоженный, он отправился с пришедшими в путь. Когда же они приблизились к двери дома и отец поприветствовал хозяина, больной тут же и без промедления, словно придя в себя от глубокого оцепенения, вскочил с постели и припал к ногам преподобного, обливая их слезами, [затем] поднялся крепким и здоровым, неожиданно получив исцеление. И схватив преподобного за руку, он спешно обошел все постели с больными: после того как преподобный творил крестное знамение, охваченные недугом тотчас исцелялись. Итак, исцелив в доме всех недужных, Петр снова вернулся на корабль, а моряки рассказали обо всех его деяниях капитану и, воздав славу Богу, пали и поклонились ему. А хозяин дома, исцеленный вместе со [всей] своей семьей, взял хлеб, вино и оливковое масло и пришел на корабль, неся это в своих руках. Великий же отец наш Петр одобрил его намерение, но принять [подношение] не соглашался. Тогда, пав к ногам его, все пришедшие стали громко рыдать, говоря: «Любимый раб Христов, если ты не примешь из наших рук сей малый дар в награду, не вернемся мы в дом свой»²⁹⁹. Находящиеся на корабле едва уговорили отца, и он согласился принять это, а те, благодаря Бога и Его служителя, вернулись к себе домой радостные.

5

Вот так это произошло, и Господь прославил во всем Своего служителя, моряки же отправились оттуда и пустились в дальнейший путь. Питался блаженный отец во время плавания от вечера до вечера одной унцией хлеба, а пил одну чашу морской воды. И когда проплыли они достаточно дней и причалили в некоем тихом месте, богоносный Петр, предавшись краткому сну, видит Всенепорочную Богородицу, явившуюся в сильнейшем сиянии, и великого Николая, приближающегося со страхом, трепетом и смирением и просительно говорящего ей: «Госпожа всех и Владычица, поскольку ты согласилась освободить сего раба своего из того ужасного плена, – соизволь показать ему и то место, где проведет он остаток своей жизни, творя угодное Богу». И, повернувшись, Богородица говорит ему: «Он обретет покой на горе Афон, которую по Своей просьбе Я получила в удел от Моего Сына и Бога, дабы те, кто удалится от мирских треволнений, в меру сил станет стремиться к духовному и призывать имя Мое в истине, вере и благом устроении души, беспечально проводили там настоящую жизнь и наследовали будущую через богоугодные дела. Сие мне в радость, и весьма радуется об этом дух Мой³⁰⁰, ибо Я точно знаю, что настанет время, когда наполнится она³⁰¹ полком монашеским от края до края, и во все веки от них³⁰² не отвратится милость Сына Моего и Бога, если сами они будут держаться [Его] спасительных заповедей. Я позволю им расселиться по северу и югу названной горы, и будут они владеть ей от моря и до моря, Я сделаю имя их славным по всей вселенной и стану защитницей для подвизающихся на ней». Посмотри же, всякий читающий этот рассказ, на крайнее человеколюбие Владыки, равно как и на сочувствие раба³⁰³ и любовь к подобным ему рабам! Уразумей и чистейшую веру преподобного Петра, что облегчила несчастия и произвела на свет ту молитву, которой помолился он ко Господу. Итак, блаженный, проснувшись и еще полный этим видением, возблагодарил Бога, Его Всечистую Матерь, а также великого отца Николая. Был же примерно третий час, и как подул попутный ветер, они радостно пустились в плавание. Когда приблизились уже к подножию Афонской горы, корабль внезапно остановился, хотя ветер еще веял и наполнял паруса, так что моряки пришли в недоумение и говорили друг ко другу: «Что это за знамение, и что это за неожиданная странность: посреди такой пучины морской, при попутном ветре, судно паче чаяния прекратило плыть дальше?» Пока они так недоумевали, сказал им святой, громко стеная: «Чада, желающие понять и вопрошающие, скажите мне, как называется это место, – может быть, я сумею разрешить ваше недоумение». Они ответили: «Это святая гора, честный отче, которая издревле получила имя Афон». Тогда он говорит им: «Видимо, из-за меня случилось сегодня это знамение, и если вы, высадив, не оставите меня в этом месте³⁰⁴, – не сможете продвинуться дальше». А те, обливаясь слезами, приспустили паруса, приблизились к земле, с плачем и рыданиями высадили его и оставили там, говоря: «Великого покрова и помощи лишились мы сегодня, ибо ты отделился от нас». А святой им: «Чада, что вы из-за меня, исполненного всякого греха, так стенаете и терзаетесь? Человеколюбивый Бог, везде Сущий и все исполняющий, будет спутником и вам. Он сохранит вас во всяком благодеянии, да и мне, только полагающему начало боголюбивой жизни, протянет руку помощи». Сказав так и трижды во Господе облобызав их, он сошел с корабля, запечатлел [корабль] крестным знамением и повелел им отправляться дальше, добавив: «Ступайте, братия, в мире – Господь да будет с вами».

III 1

Отойдя с большим трудом от берега и потом тяжелейшим путем [поднявшись] наверх, он оказался на некоей широкой равнине с хорошим климатом и, немного отдохнув от трудов, снова начал бродить и высматривать место, которое станет ему пристанищем. И, миновав множество оврагов, ущелий и холмов, он обнаружил пещеру³⁰⁵, весьма темную и окруженную густым лесом, в которой было такое множество змей, что числом превосходили они звезды небесные и песок морской. Вместе со змеями там обитало и множество бесов³⁰⁶, которые воздвигли на святого такой рой искушений, что не языком не описать, ни словом не рассказать³⁰⁷. Срубив кое-какие деревья, а именно те, что закрывали вход богозданной пещеры, он поселился в ней, благодаря Господа, исповедуя Его днем и ночью и воссылая теплые молитвы.

2

Святой не дождался еще и второго дня³⁰⁸, а вечно завидующий благу Сатана, не вынося его стойкости и мужества, взял все свое войско, [вооруженное] луками и стрелами, и один входит в ту пещеру, где блаженный проходил³⁰⁹ свой мученический подвиг. Остальные же [изображали], будто катят снаружи огромные камни, [чтобы] с криками и воплями обрушить их на [Петра], так что святой, глядя на это, молвил: «Точно пришел мне конец, и не быть мне больше в числе живых». Предводитель их был внутри пещеры, а остальное воинство, держа луки, казалось, пускало в преподобного смертоносные стрелы. А тот, когда по милости свыше остался невредим, сказал про себя: «Выйду-ка я из пещеры и узнаю, что это за исступление и что это за войско собралось». И вышедши, увидел злых духов, стоящих вокруг пещеры и направляющихся против него с шумом, невыносимыми криками и страшными лицами, и, устремив взор свой на небеса, стал призывать на помощь Богородицу, сказав так: «Святая Богородица, помогай рабу твоему». И как только супостаты услышали это сладостное и любезное для нас имя Богородицы, тотчас сразу же стали невидимы. Тогда святой снова принялся за свои подвиги, затворившись в пещере, и молился с громкими воздыханиями: «Господи Иисусе Христе, Боже мой, не оставь меня», и до некоторого времени не слышались [бесовские] вопли.

3

Когда после этого прошло пятьдесят дней, эти несчастные снова ополчаются против него, воспользовавшись прежним обличьем. [Они] поднимают всех ядовитых змей и всех зверей, которые были на горе, и с ними идут к пещере. И эти проклятые заставляли некоторых из них с разных сторон бросаться на [Петра], а других – разверзать пасть и пытаться живьем поглотить праведного³¹⁰, иных же принуждали ползти и извиваться, [бросая] яростные взгляды. Однако Петр снова обратил в бегство этих бессильных, низвергнув их крестным знамением и призыванием имени Бога и непорочно родившей Его Матери.

4

И вот, по прошествии одного года, пока великий отец наш Петр упражнялся в исихии и, сколько было сил, ниспровергал возношение и козни врага, этот злодей делает уединение отца ужасным и невыносимым. И смотри, что он против него замыслил: преобразившись в одного из его домашних слуг, бес бегом направляется к пещере. Бесстыдно приняв этот облик, он, исполненный злобы, притворяется, что любит [преподобного], и, сев, принимается рыдать и говорить так: «Услышали мы, господин наш, как ты был захвачен на войне, уведен в Самарру и брошен там в ужасную и мрачную темницу, а также как Бог по молитвам всеблаженного отца нашего Николая, освободил тебя, вывел из той темницы и вернул в Ромейскую землю. Из-за чего все твои домашние, равно как и я, особенно пылающий сердцем, безутешно плачут, лишенные лицезрения тебя и общения с тобой. Мы прошли много городов и великое множество сел, но не смогли достичь желаемого и увидеть любезное нам лицо и наконец, охваченные недоумением, со слезами и молитвами воззвали к великому Николаю, прося открыть нам тебя, о сладчайший, наше сокровенное сокровище, где бы ты ни был. И не презрел он наше во всем недостойное рвение, но сразу же все открыл, рассказав о тебе. Поэтому теперь, господин мой, послушайся меня: давай отправимся к себе домой (а ты знаешь сам, как он хорош и прекрасен), пусть все увидят любезное им лицо, и тогда мы вместе прославим Бога, вечно прославляемого. А относительно уединения ты не тревожься, ведь и там есть и множество монастырей, и пустынь, где ты в уединении проведешь всю свою жизнь. Но и сам ты по правде скажи мне, чем из двух лучше служить Богу? Удалением от мира, отшельничеством и уединением, а также пребыванием среди этих скал и ущелий, где ты приносишь пользу [только лишь] себе одному, а может, даже и нет, или обучением и наставлением людей и их обращением к Нему из заблуждения? Я лично думаю, что обращение одной души от пути заблуждения превосходит подвиги множества пустынников, и свидетель мне в этом – Тот, Кто говорит: „Возводящий достойного от недостойного будет словно уста Мои»³¹¹. А в наших местах есть множество вечно блуждающих в тысячах страстей и очевидно нуждающихся в еще одном, после Бога, помощнике. Итак, тебя ожидает тысячекратное воздаяние, если только придешь и обратишь заблудших к Богу. Так что же ты медлишь? Что мешает путешествию с любящим тебя от всего сердца слугой?» Когда бес говорил это и кое-что другое со слезами, начал смущаться и святой и, обливаясь слезами, говорит ему: «В это место не ангел и не человек привел меня, но сам Бог и Его всечистая Матерь Богородица, и не удалюсь я отсюда, кроме как по их велению и побуждению». И как только услышал бес имя Богородицы, так сразу же стал невидим, и, удивившись лукавству беса, святой сотворил крестное знамение и вновь предался исихии.

5

Пребывая же в посте и великом воздержании и непрестанно предаваясь молитвам, он достиг крайнего смирения, меры чистой любви и чистоты ума. Поэтому-то страшно волновался вселукавый, и старался ослабить его настрой, и отвлечь от стремления к лучшему. По прошествии семи лет, преобразившись в ангела света, с обнаженным мечом в руке он стал близ входа в пещеру и, позвав [святого] по имени, сказал: «Петр, слуга Христов, выйди, и я возвещу тебе благое слово». Говорит святой: «Кто ты, обещающий возвестить мне полезные слова?» А лукавый: «Я архистратиг Господень и послан к тебе. Так что крепись и мужайся, радуйся и ликуй! Уготован тебе божественный престол и венец неувядаемый. Теперь же, оставив это место, ступай в мир для укрепления и пользы многих, ибо Господь Бог иссушил источник воды близ тебя из-за нападений на тебя зверей и животных, чтобы они, лишенные воды, издохли». А этот искуснейший во зле послал [другого] беса, чтобы воспрепятствовать и удержать течение воды. Услышав это, святой со смирением молвил: «Кто я такой, пес, чтобы ангел Господень пришел ко мне?» А бес: «Не удивляйся: ибо ныне ты превзошел и Моисея, и Илию, и Даниила, и великим назван ты на небесах за совершенство своего терпения. Ведь Илию ты превзошел в воздержании от пищи, Даниила – в [общении] со змеями и зверями, Иова – в терпении. Теперь же встань, посмотри на иссякшую воду и, тотчас выйдя отсюда, ступай в монастыри, что в миру, ибо говорит [тебе] Господь Вседержитель: «там буду с тобою, и помогу многим через тебя». Тогда святой [ответил]: «Знай, что, если не придет содействующая мне во всем Богородица и теплый мой заступник в бедах Николай, не уйду я отсюда». Как только бес услышал имя Богородицы, тотчас исчез с глаз святого, и, уразумев козни диавола и его бессилие во всем, святой помолился Господу так: «Господи Иисусе Христе, Боже мой, враг ревет и рыщет, ища поглотить меня³¹², но Ты своей могучей рукой защити меня, Твоего раба. Посему благодарю Тебя, что Ты не отступил от меня». Говоря так, он затих и в тот день заснул ночью, как обычно, ненадолго. Тогда является ему скорая помощница христианам – человеколюбивая Богородица – вместе с великим Николаем, и они говорят ему: «Отныне не бойся, ибо Бог с тобой, и завтра, бесспорно, будет послан ангел, приносящий тебе небесную пищу. Ему назначено делать это отныне раз в сорок дней, он явит тебе и манну в пищу». Молвив так и подав мир его [сердцу], они удалились, а [Петр] пал и поклонился месту, где стояли их ноги. На следующий день приходит ангел свыше и приносит небесную пищу: предложив ему манну, как обещала Богородица, он удалился от него. Возблагодарив Бога и Его Матерь, Петр уединился в тишине и подвигах. В течение пятидесяти трех лет он возносил так молитвы Богу, и постоянные наваждения диавола и его ангелов с Божьей помощью и содействием иссякли. В течение же стольких лет не видел он ни одного человеческого существа, и не было у него иной пищи, кроме манны, ни одежды, ни покрова, ни многого другого, в чем нуждается род человеческий, но кровлей ему было лишь небо, а на земле, своем любимом ложе, так и спал блаженный: жаром палим, от ветра и снега замерзая, и все это он терпел превыше человеческих сил ради будущего мздовоздаяния.

IV 1

Итак, когда Господь захотел явить его людям, он устроил это вот каким образом. Один охотник, взяв свой лук и колчан, отправился поохотиться на гору. Миновав же множество труднодоступных чащ в глубоких ущельях и лесистых обрывов горы, он оказался в той части, где святой предавался ангельскому житию и собирал небесное богатство³¹³. И вот огромный олень, выйдя из прилегавшей к пещере дубравы, в несколько прыжков проскакал перед охотником. И увидев, что он огромен и очень красив, тот оставил все прочее и следовал за ним целый день, а этот олень, словно ведомый неким промыслом, пришел к пещере и встал перед ней. А когда охотник пошел по его пятам и размышлял, каким образом ему уловить зверя, видит он, взглянув направо, мужа с длинной бородой и с волосами, спускающимися до чресл, все же остальное тело его было обнажено и лишено всякой одежды. Увидев его и пораженный этим удивительным зрелищем, охотник сильно испугался и, оставив добычу, попятился назад и побежал, что было сил. Увидев же, что он обратился в бегство, блаженный говорит ему громким голосом: «Что ты боишься? Что смущаешься? Что ты бежишь от меня, брат? И я человек, как и ты, а не диавольское видение, как ты полагаешь. Подойди ко мне и приблизься, и я тебе расскажу все о себе, ведь для этого послал тебя Господь». Когда же этот муж возвратился, исполненный трепета, отец, облобызав его и велев ободриться, по порядку и чину последовательно поведал мужу о случившемся с ним: и о своем заключении в Самарре, и об избавлении великим отцом Николаем, о том, каким образом он поселился на горе, и как бесы враждовали с ним разными способами, и как питал его ангел, и как подал ему манну Господь, и как этой лишь пищей он укреплялся в течение пятидесяти трех лет, – кратко говоря, он изложил этому мужу всю свою жизнь.

2

А тот, пораженный сказанным, в изумлении молвил святому: «Теперь я понял, что Господь призрел на меня и показал мне, отче, тебя – Своего тайного слугу. Поэтому и я останусь с тобой отныне, раб Божий, и вместе с тобой пройду спасительный подвиг». А тот говорит ему: «Не так, чадо, но вначале ступай к себе домой и, раздав нуждающимся доставшуюся тебе часть отцовского наследства, воздержись от вина, и от мяса, и от сыра, и от оливкового масла, и прежде всего от собственной жены. И подвизайся в молитве, созерцании и душевном сокрушении весь этот год, а по окончании его приди ко мне, и что мне Господь Бог откроет, то и будет». Сказав так и дав охотнику, словно залог, свою молитву, он отпустил его восвояси, сказав: «Ступай с миром, чадо, тайну же храни, ибо то богатство, что показывают, легко и удобно похитить ворам».

3

И удалившись, охотник весь тот год провел [так], как сказал святой. Исполнив все повеления, [затем он] взял с собой двух монахов и своего брата, и, отправившись, они сразу нашли кораблик. Поистине быстро добрались они до мыса, пройдя же трудный путь, поднялись к пещере. И посмотри, о друг, на неизреченный божественный промысел: ведь опередив всех, охотник, движимый горячим рвением, обнаружил, что блаженный умер. Руки его были сложены крестообразно, глаза благообразно закрыты, и тело лежало подобающим образом на земле, сохраняя красоту обличья. Увидев же, что святой так вот лежит, [охотник] ударил себя руками по лицу, словно сраженный горем, и упал на землю, исполнившись рыданий, стонов и воплей. А немного спустя туда добрались и пришедшие с ним монахи, и когда охотник со слезами рассказал им о наставлении, вразумлении и повелении святого и о его жизни, то горько зарыдали и они, лишившиеся его беседы и молитвы.

4

А брат охотника был одержим нечистым духом, и как только он приблизился [к святому] и коснулся останков, можно было видеть ужаснейшее зрелище: частые судороги сотрясали его тело, глаза его налились кровью и начали вращаться, а рот наполнился пеной. Скрежеща зубами, он кричал: «О Петр, недостаточно тебе тех гонений, которые ты пятьдесят три года устраивал на меня, выгнав меня из пещеры, но и теперь хочешь ты меня изгнать и из этого моего жилища? Не послушаюсь тебя и не выйду никогда!» И на глазах у всех присутствующих лицо святого стало сияющим и прекрасным, а долго сотрясавший и возмущавший [несчастного] злобный бес вышел, словно дым, изо рта того человека, который упал на землю и оставался глух и нем, ничем не отличаясь от мертвого. Когда же они воззвали к молитвам священного старца и через них [подаваемой] Божией помощи, он поднялся здоровым и разумным, сказав своему брату: «Благодарю тебя, господин мой и брат, ибо с твоей помощью я пришел здесь в нормальное состояние и сподобился, как ты видишь, сего исцеления».

V 1

Итак, с радостию и слезами взяв его³¹⁴ честные останки, они отнесли их на корабль, взошли на него и отправились в путь вдоль северной стороны горы. Но по промыслу Божьему корабль остановился посреди моря, оказавшись напротив монастыря под названием Климентов. Не удивляйтесь же, услышав об этом монастыре, ибо предсказание Богородицы уже начало исполняться, и Та, что содействует благим, позаботилась, чтобы слово Ее из капли воды – [разумей,] из легко исчислимой недостаточности и скудности насельников – выросло поистине до бескрайнего моря, до ныне зримого распространения и множества. А потому и нам уместно повторить вместе со сказавшим: «Как прекрасны дома Иакова, шатры твои, Израиль, которые утвердил Господь, а не человек»³¹⁵. От часа же третьего до часа девятого и веслами пользуясь, и парус распуская, даже при попутном ветре не смогли они сдвинуть корабль оттуда. А монахи вышеназванной обители, видя, что корабль не сдвигается с места и [люди] на нем усиленно и напряженно пытаются отплыть дальше, но не преуспевают, пришли в изумление и, воспользовавшись собственной ладьей, отправились к ним и спросили у них, что бы это могло значить. Но те не захотели раскрыть им тайну, но, прибегнув к выдуманным и обманным отговоркам, постарались скрыть суть дела. Монахи, поняв, что те говорят не правду, но выдумки, повернули корабль к монастырю, и тот сам собой тут же поплыл к земле.

2

Тогда настоятель, прикрикнув на них и, прибегнув к суровейшим угрозам, разузнал от охотника все понемногу. Тотчас же, поспешно придя со свечами и светильниками, [монахи] взяли тело и положили его в церкви. И можно было видеть, как всякая болезнь убегает от монастырской братии и недужные в тот же час исцеляются. А слух об этом, пробежав, словно некий вестник, привлек не только монахов с Афонской горы, но поистине неисчислимое множество из окрестных земель, и все исцелялись и излечивались, какой бы болезнью ни страдали. И была великая радость и ликование и у тех, кто на горе, и у всех собравшихся извне. После этого жившие в то время монахи, взяв святые останки, перенесли их в притвор всечестного храма Всепетой Богородицы³¹⁶, где обычно совершаются ежегодные собрания, и, беспрестанно пребывая в бдениях и песнопениях до семи дней, положили [их] в правой части храма Владычицы нашей Богородицы. Завернув [мощи] в чистую льняную ткань с алоэ, смирной и различными благовониями, они держали их в великой чести, ибо те исцеляли все болезни и недуги.

3

И так вот, когда [имя] святого был у всех на устах и стал [он] прославлен своими чудесами, охотник вместе с братом испросил у старцев напутственных молитв и радостно удалился своей дорогой. Однако те монахи, которые поднялись с охотником к пещере, задумали похитить тело великого Петра и, прибегнув к тайному плану и скрытой хитрости, говорят отцам: «Да будет известно вам, богоносные отцы, что мы не отступим от того сокровища, которое Господь открыл нам, но с ним и с вами проведем остаток наших дней». Отцы весьма радостно приняли их речь, ведь они были непритворно украшены паче всех добродетелей³¹⁷. Те выждали несколько дней и, зная, где погребен отец, ночью затаились в засаде: словно некие гробокопатели, подбежали они к могиле, с опасением и спешкой открыли ее и, забрав честные останки, с ними бегом достигли берега, сели в заранее приготовленный челн и поплыли прочь от Горы.

Сам услышав и увидев [все] это, я, смиренный Николай, поспешил изложить и внести в настоящее повествование пусть не все, но хотя бы немногое, дабы те, кто в дальнейшем удалится от мира и устремится на эту гору, знали, как следует им поступать, какого образа жизни придерживаться и какими подвигами, трудами и скорбями наследуется Царствие Небесное. Ибо отступившие и, по моему мнению, нерадивые, которые считают за великое дело одно то, что порвали с миром и с тем, что в мире, а всем остальным занимаются безбоязненно (то есть приобретением различных драгоценных предметов, полей, имений и прочего, что притягательно для любящих мирское и пекущихся о мирском и что не принесет им никакой пользы), – они вредят и слушающим, и видящим величайшие дела. Они поступают так, что из-за них хулится имя Божие, называясь вместо нестяжательных многостяжательными, – хозяева земных богатств, чуждые богатству небесному. Впрочем, да не случится никому из тех, кто действительно отрекся от этой жизни, пойти против таковых заповедей, но лучше предпочесть широте узость, богатству – бедность, славе – безвестность и нынешней радости – то, что кажется тяжким претерпеванием, дабы и в настоящей жизни засиял свет их жизни, и в будущей наследовали они неотъемлемое Царство, желаннее и почетнее которого нет ничего здесь, – конечно, для обладающих разумом и предпочитающих истину лжи.

VI 1

Но следует [нам теперь] снова вернуться к слову и поведать о чудесах, случившихся после похищения мощей богоносного отца. Итак, монахи, взяв его тело, таким образом, как я описал³¹⁸, положили [его] в деревне Фокомис³¹⁹, находящейся в феме Фракия. Поблизости от нее был [водный] источник. Итак, приготовив рядом с ним завтрак, они подвесили на ветвях оливы мешок, где было спрятано тело святого, а сами сели за устроенный на скорую руку скромный стол и, возблагодарив [Господа], принялись за еду. Они еще не дошли до середины завтрака, как приходит великое множество местных жителей с женами и детьми, терзая себя, крича и призывая великого Петра, прибывшего с Афона.

2

А причину такой их перемены я не замедлю вам изъяснить: близ источника стоял некий древний портик (где в прохладе [от тени] расположились монахи), выдающийся не только своей высотой и шириной, но и длиной, который от времени порос лесом и стал жилищем беса-тысяченачальника. Он со своими подручными творил там множество [зол]: не только вредил людям и делал их бесноватыми, но и душил ослов, собак, быков и других животных – от этого случились великая скорбь и уныние в том краю. И вот, когда приблизились к ним мощи святого, [бесы] убежали из портика, ворвались в ту деревню и всех сделали одержимыми, заставив ее жителей терзать себя. Когда же те с терзаниями и воплем приблизились к этому дереву и плащанице [с мощами святого], можно было видеть чудо удивительнее прежних чудес: тотчас бесы покинули людей и со слезным стоном удалились из окрестностей. Кто же может подробно рассказать или передать на письме множество тогдашних чудес, которых было больше, чем песка [морского]? Ибо тут же мощи исполнились благоуханнейшего мира, и можно было видеть, как при прикосновении к ним бесноватые приходят в разум, слепые прозревают, прокаженные очищаются, скрюченные выпрямляются, хромые ходят прямо и, вообще, все исцеляются от всякого недуга. Среди них был и некий муж, целых восемь лет лежавший дома на одре, который со стонами молил тех, кто бежал по дороге к той чудотворной, всеми прославляемой плащанице, отвести и его туда, но они предпочитали продолжать свой бег, нежели слушать его. А он, всеми пренебрегаемый, все более и более страдал и скорбел. Когда же он уже отчаялся, так и не привлекши никого своими просьбами, вдруг возвращаются люди из его дома, выздоровев и исцелившись от нашедшего вместе с другими и на них бесовского наваждения, и, быстро подняв его вместе с одром, несут к источнику спасения. И как только они подошли ближе, он распрямился, вскочил с одра своего и отправился вместе с идущими: обогнав их, он со слезами припал ко святому и на глазах у всех поднялся с земли крепким и здоровым, так что его члены произвели некий страшный звук и хруст, когда он поднимался. И все воздали Богу славу, увидев наряду с другими и это дивное зрелище.

3

Когда же это стало известно епископу города, он взял с собой весь свой клир, и с каждением и свечами, с крестами в руках, [торжественно] вознося Святое Евангелие, они достигли той деревни, где находились несущие исцеление останки преподобного. Словно по одному знаку, шли они, склонившись, дабы оказать подобающую честь, пока не пришли и не стали у ложа. И совершив усердное моление³²⁰, они облобызали [святые] мощи: сперва епископ, а затем все [остальные] по очереди. Проведя там долгое время, они узрели бездну происходящих чудес, изумились и, обливаясь слезами, восклицали: «Господи, помилуй» и «Слава Тебе, Боже, Творящий необычайные чудеса через благоугодивших Тебе». А после этого, позвав к себе монахов, епископ говорит им просительно: «Пожалуйста, братия, подарите нам это божественное сокровище, что дороже всякого золота. Построив дом молитвы, я положу его в нем, в память о вас и во оставление прегрешений моих в этой жизни, а за этот подарок получите от меня сто номисм. Ибо я не допущу, чтобы такая жемчужина³²¹ скиталась по всем краям или чтобы светильник был скрыт под сосудом³²² и утаивал лучи³²³ благодати». Они же не хотели внять этим словам даже краем слуха, но оставались непреклонны и говорили, что не согласятся, даже если тот пообещал бы им тысячу талантов золота. Тогда епископ со всем собранием священников пригрозил им, пользуясь своей властью, и сказал: «Если не хотите брать это, то ступайте отсюда с пустыми руками». Они же стали послушнее и сговорчивей, и, получив сто номисм вместе с некоторыми другими предметами, удалились в восточные края³²⁴, с одной стороны, скорбя о том, что лишились святого, а с другой, немного утешенные таким количеством золота.

4

Когда же они удалились, некий одержимый принялся бегать, [ибо бес в нем] беспрестанно кричал и взывал к Петру из схолариев: «Недостаточно показалось тебе прогнать меня из моей обители и с горы, где я старался, чтобы монахи обманулись и ушли в мир, но и сюда ты прибыл, желая выселить меня и из этого маленького моего жилища и пристанища? Теперь я сожгу твое тело на глазах у всех, если ты не оставишь меня!» А этот человек держал горящие светильники в обеих руках и, как только он ринулся поднести их к телу, раздался страшный грохот и шум, и тотчас, словно огненная молния, бес выскочил из человека, с плачем метаясь по воздуху.

5

Все прославили и за это Человеколюбивого Господа, затем епископ, взяв мощи, вместе с клиром перенес их в епископию. И там разные люди из числа собравшихся, исцелившись от разных недугов, в многоценной раке умастили их ароматами и отнесли в церковь. В течение трех дней и ночей, совершив славословия, они, [исполненные] равно трепета и радости, вернулись каждый в свои [края]. И поныне там совершается много исцелений во славу Всесвятой и Единосущной Троицы и в честь преподобного отца нашего.

6

Братия и отцы, услышав сие, запишем все это на скрижалях нашего сердца³²⁵ и исполним – запечатлев в своих душах нескверную и едва ли не бесплотную и бестелесную жизнь прежних отцов, восплачем и возрыдаем, сознавая свое бессильное и уклоняющееся от всякого блага ничтожество. Ибо те [святые] отреклись однажды от мира и от того, что в мире, и более не занимались мирской суетой, но, ежедневно «причащаясь огню»³²⁶, словно достигали обожения в своих восхождениях. Стяжав уединенное и одинокое житие, которое трудно обрести и которое познают очень немногие, они миновали, как тень, [все] видимые блага и отвергли как препятствие к добродетелям жизненное благополучие, а также заботы и хлопоты – да и все остальное, чему радуются стяжатели и любители материального.

7

Ибо они не заботились об удовольствии, не наслаждались мягкими плащами и не искали для плоти покоя, не стремились, подобно нам, к имениям, приобретениям и расширениям, но бежали на благоухание духовного мира. [Сей мир] есть Христос, Жизнь и Свет, и от Него они получали небесную пищу и утешение, которыми невозможно пресытиться. Поэтому-то они и стяжали такую благодать и побеждают болезни и бесов. Так что смотри, всякий слушатель этой богоугодной жизни, какой сияющий всемирный светильник произвела наша Святая гора! Предаваясь бдению, труду, наготе, посту, а также постоянному плачу и сокрушению сердечному в течение целых пятидесяти трех лет, он стал превыше и помыслов, и страстей, и бесов, и достиг самой вершины стремлений. Я имею в виду предельную любовь к Богу и первое и единственное блаженство, которого и мы да сподобимся, делом подражая его житию и украшая себя божественными достоинствами, дабы удостоиться подобных даров из вечного источника нашего Спасителя; Ему подобает всякая слава, честь и поклонение, с Безначальным Отцом и Животворящим и Всеблагим Духом, ныне, присно и во веки веков. Аминь.

Список сокращений

Серии, журналы и сборники статей, справочные издания

AASS Acta Sanctorum, Antwerpen, 1643-; Venezia, 1734-; Paris, 1863-.

AB Analecta Bollandiana, Société des Bollandistes, 1882-.

BibS Bibliotheca sanctorum, Pontificia Università Lateranense, vol. 1–13, Roma, 1961–1970.

BHG Halkin F., Bibliotheca Hagiographica Graeca, Bruxelles, 1957, t. 1–3 (Subsidia Hagiographica, 8a, b, c); t. 1: Aaron-Joannes Baptiste, N 1–867m.284; t. 2: Joannes Calbita-Zoticus N 868–189od.322; t. 3: Supplement, Appendices et Tables, N 2001–2480.351, Appendices N 396–2000. Halkin R, Novum Auctarium Bibliothecae Hagiographicae. Bruxelles 1984 (Subsidia hagiographica, 65) [предшеств. изд.: edid. Socii Bollandiani, Bruxelles, 1909].

CCSG Corpus Christianorum. Series Graeca, Turnhout, 1978-.

CrSt Cristianesimo nella storia. Richerche storiche esegetiche teologiche, Bologne, 1980-.

EO Echos d'Orient, vol. 1–39, 1897/1898–1924.

RHR Revue de l’Histoire des Religions, Paris, 1880-.

LCI Lexicon der christlichen Ikonographie, hrsg. W. Braunfels, Bd. 5–8: Ikonographie der Heiligen, Rom-Freiburg-Basel-Wien, 1973–1976.

LTK Lexicon fur Theologie und Kirche, hrsg. M. Buchberger, Bd. 1–10 u. Register, Freiburg, 1930–1938; Freiburg, 1957–1967; hrsg. W. Kasper, K. Banngartner et al Freiburg 1993-.

OCA Orientalia Christiana Analecta, Roma. 1935-.

ODB Oxford Dictionary of Byzantium, Oxford University Press. 1991.

PG Patrologiae cursus completus. Series graeca, accurante J.-P. Migne, t.1–161, Parisiis, 1857–1866.

PLP Prosopographisches Lexikon der Palaiologenzeit, Wien, 1976-.

PS Γρηγορίου του Παλαμᾱ συγγράμματα ed. П. К. Χρήστου, t.1–5, Θεσσαλονίκη, 1960-.

REB Revue des Études byzantines, Paris, 1946-.

SBN Studi Bizantini e Neoellenici, vol. 1–10, Roma, 1924–1963 (продолжение: RSBN).

TM Travaux et Mémoires, Paris: Centre de Recherche d'Histoire et Civilisation Byzantines, 1965-. AγB Ἁγιορετική Βιβλιοθήκη. ΣΦ Σμάραγδος Φιλοκαλίας, Москва-Святая гора Афон (пустынь Новая Фиваида). 2004-.

ИАБ Исихазм. Аннотированная библиография, под общ. и научн. ред. С. С. Хоружего, Москва: Издательский Совет Русской Православной Церкви, 2004.

Греческие авторы

Отсылки к греческим авторам по большей части даны согласно системе сокращений словаря Лэмпе (G. W. H. Lamре). Например, Dion. Ar, d. «... Pseudo-Dionysius Areopagita, De divinis nominibus...

Библиография

Владимир [(Филантропов)], архим. (1894) Систематическое описание рукописей Московской Синодальной (патриаршей) Библиотеки, ï Рукописи греческие, Москва.

Житие (1869) Житие преподобного и богоносного отца нашего Петра, подвизавшегося на Св. Афонской Горе, Санкт-Петербург.

Житие (1901) Житие преподобного и богоносного отца нашего Петра, подвизавшегося на Св. Афонской Горе, Москва.

Платон (1989) Федр, пер. А. Н. Егунова, редакция греческого и русского текстов, вступительная статья, комментарии, хронология, индексы имен и наиболее употребительных терминов Ю. А. Шичалина, Москва: Прогресс.

Фонкич Б. Л., Поляков Ф. Б. (1993) Греческие рукописи синодальной библиотеки, Москва. »Βίος καὶπολιτεία τοῦ ὁσίουκαι ́Θεοφόρου πατρος ὴμῶν Πέτρου τοῦ Ἀθωνίτου«, АуВ 5 (1940/41)» рр. 35–50.

Anrich G. (1913–1917) Hagios Nikolaos. Der heilige Nikolaos in der griechischen Kirche, Bd. Ï Texte; Bd. IÏ Texte und Untersuchungen, Leipzig-Berlin.

Binon St. (1939) «La vie de St. Pierre l’Athonite», SBN 5, pp. 41–53.

Christou P. К. (Χρήστου) (1992) Γρηγορίου τοῦ Παλαμᾶ συγγράμματα 5, Θεσσαλονίκη, рр. 161–191 ( PS 5).

Dawkins R. M. (1936) The monks of Athos, London.

Devreesse R. (1945) Lefonds Coislin, Paris.

Doukakis K. (1885) Ωίἀδάμαντες τοῦ Παραδείσου, Ἀθῆναι.

Ehrhard A. (1937–1952) Überlieferung und Bestand der hagiographischen und homiletischen Literatur der griechischen Kirche, Bd. I-III, Leipzig (Texte und Untersuchungen, 50–52).

Émereau C. (1924) «Hymnographi Byzantini quorum nomina in litteras digessit notulisque adornavit», EO 23, pp. 276–282.

Eustratiadis S. (1930) «Κατάλογος τῶν κωδίκων τῆς ἱερᾶς Σκήτης Καυσοκαλυβίων καὶ τῶν καλυβῶν αύτῆς", AyB 5, Paris.

Eustratiadis S. (1960) Ἁγιολόγιον τῆς ὀρθοδόξου Ἐκκλησίας , Ἀθῆαι.

Gautier P. (1974) «Eloge funebre de Niclidas de Belle Source par Michel Psellos moine a l’Olympe», Βυζαντινά 6.

Gouillard J. (1967) «Le Synodikon de l’orthodoxie. Edition et commentaire», TM 2.

Halkin F. (1940) «La Vie de saint Niphon ermite au Mont Athos (XIV^е siede)», AB 58, pp. 5–27.

Halkin F. (1988), «Vie breve de S. Pierre l'Athonite», AB 106 (3– 4), pp. 249–255.

Hausherr I. (1944) Penthos. La doctrine de la componction dans l’Orient Chretien, Roma (OCA 132).

Hero A. C. (1983) Letters of Gregory Akindynos. Greek text and English translation by Hero A. C, Washington, DC 1983, LIII, 465 (Corpus fontium historiae Byzantinae 21: Dumbarton Oaks Texts, 7).

Hogel C. (2003) Symeon Metaphrastes: Rewriting the Canonisation, Kobenhavn.

Janin R. (1968) «Pietro eremita sul monte Athos», BibS X, coll. 712–713.

Joannou P. P. (1971) Démonologia. Vie inedite de S. Aukence, Wiesbaden.

Jones C. W. (1978) Saint Nicholas of Myra, Bari and Manhattan, Chicago.

Kaster K. G. (1976) «Petrus vom Athos», LCI 8, col. 177.

Kötting B. (1963) «Petros Athonites», LTK VIII, coll. 349–350.

Kourilas E. (Κουρίλας) (1929) Ίστόρια τοῦ Ἀσκητισμοῦ, Ï Ἀθωνῖται, Θεσσαλονίκη.

Kourilas E., Halkin F. (1936). «Deux Vies de saint Maxime le Kausokalybe, ermite au Mont Athos (XIV^е siècle)», AB 54, pp. 38–112.

Kravari V (1989) Villes et villages de Macédoine Occidentale, Paris.

Lake К. (1909) The Early Days of Monasticism on Mount Athos, Oxford (BHG 1505).

Lamberz E. (1991) «Die Handschriftenproduktion in den Athosklöstern bis 1453)», Scrittura, libri e testi nelle aree provinciali di Bisanzio. Atti del seminario di Erice (18–25.09.1988), a cura di G. Cavallo, G. De Gregorio, M. Maniacu Spoleto.

Lambros Sp. P. (Λάμπρος) (1912), "Та Πάτρια τοῦ Ἁγίου Ὄρους", Νέος Ἑλληνομνήμων, 9, pp. 116–161, 209–244.

Laurent V. (1961) «La liste épiscopate du Synodicon de la métropole de Lacedémone», REB 19, pp. 218–219.

Le Strangers (1900) Baghdad during the Abbasid Caliphate, Oxford.

Meyendorff J. (1954) «Le thême du «retoir en soi» dans la doctrine palamite du XIV^е siecle» RHR 145, pp. 188–206.

Meyendorff J. (1959) Introduction a l’etude de Grégoire Palamas, Paris.

Nikodemos Haghioreites (1819) Συναξαριστὴςτωνδώδεκα μηνῶν τοῦ ἐνιαυτοῦ, Venezia (Θεσσαλονίκη, 1989).

Noret J. (1982) Vitae duae antiquae Athanasii Athonitae, Turn-hout-Leuven (CCSG 9).

Northedge A. (1995) s. v. «Sâmarrâ», Encyclopaedia of Islam, t. VIII, pp. 1039–1041.

Papachryssanthou D. (1970) «L’ffice ancien de saint Pièrre l'Athonite», AB 88, pp. 27–41.

Papachryssanthou D. (1974) «La vie ancienne de saint Pièrre l'Athonite. Date, composition et valeur historique», AB 92, pp. 19–61.

Papachryssanthou D. (1975) Actes du Prôtaton, Paris (Archives de l'Athos).

Papadopoulos-Kerameus A. (1894) Ἱεροσολυμιτικὴ Βιβλιοθήκη, vol. II, S. Peterburg.

Philippides-Braat A. (1979) «La captivité de Palamas chez les Turcs: dossier et commentaire», TM 7.

Rigo A. (1984) «Le techniche dell' orazione esicastica e le potenze dell’ anima in alcuni testi ascetici bizantini», RSBS 4, pp. 108–111.

Rigo A. (1986) «Le formule per la Preghiera di Gesu nell' Esicasmo athonita», CrSt 7, pp. 1–18.

Rigo A. (1988) "La Διήγησις sui monaci athoniti martizzati dai latinofroni (BHG 2333) e le tradizioni athonite successive», Studi Veneziani, N. S. 15, pp. 71–106.

Rigo A. (1994) «Il corpus pseudo-dionisiano negli scritti di Gregorio Palamas (e di Barlaam) del 1336–1341», Colloque international sur Denys VAreopagite et sa postérité en Orient et en Occident (21–24 septembre 1994).

Rigo A. (1995) «La Vita di Pietro l'Athonita (BHG 1506) scritta da Gregorio Palama», Rivista di Studi Bizantini e Neoellenici, 32, pp. 179–190.

Rigo A. (1999) Alle origini dell’Athos. Vita di Piettro l’Athonita, introd., trad., note a cura di Antonio Rigo, Magnanö Communità di Bose.

Sansterre J.-M. (1983) Les moines grecs et orientaux à Rome aux époques byzantine et carolingienne (milieux du VI^е siecle-fin du IX^е siècle, vol. I-II, Bruxelles.

Smyrnakis G. (Σμυρνάκις) (1902) 73 "Αγιον Ὄρος, Ἀθῆναι (репринт 1988).

Soulis G. Chr. (1984) The Serbs and Byzantium during the reign of Tsar Stephen Dusan (1331–1355) and his successors, Washington.

Tsamis D. G. (Τσάμις) (1985) Κωνσταντινουπόλεως τοῦ Κοκκίνου Ἁγιολογικὰ ἒργα, т.I, Θεσσαλονκη.

Williams C. A. (1926) Oriental Affinities of the Legend of the Hairy Anchorite, Urbana University Press. Φιλοκαλία (1976³) Φιλοκαλία τῶν ἱερῶν νηπτικῶν, τ.4, cov iepcov vrjnriKwv, t. 4, Ἀθῆναι.

Преподобный Григорий Палама. Творения. Слово на житие прп. Петра Афонского