Священномученик Александр Туберовский
Обновление человечества: [Вступительная лекция]

«Pода человеча обновление»... (Из Церковных песнопений на Рождество Христово).

Милостивые государи!

В настоящие великие исторические дни, когда на Ваших глазах развертываются события огромной, мировой важности, когда со вне грозит России враг, а внутри реют страшные призраки «красного смеха» и «царя-голода», – в такое время, конечно, Вы ждете от меня, всегда, в преподавании Догматического Богословия, ставившего и теперь ставящего своим первым лозунгом выработку соответствующего православным догматам мировоззрения², – Вы ждете от меня широкого освещения современных событий, установки такой точки зрения, которые, преодолевая «экономически- материалистический» синтез, осмысливала бы и делала понятным все происходящее.

Несколько лет тому назад, когда праздновался столетний юбилей «отечественной войны», в «рождественскую» ночь мне пришлось быть в Московском храме Христа-Спасителя, – в том самом храме, который воздвигнут в память войны 1812 года и посвящен Рождеству Христову. Служилась торжественная всенощная. По ступенькам витой лестницы я поднимался на хоры юбилейного храма, на второй этаж собора – памятника. До меня долетали отброшенные стенами и сводами храма звуки читавшегося канона. Вдруг я слышу пение хора: «Рода человеча обновление древле поля пророк Аввакум предвозвещает, видети неизреченно сподобився образ, младый младенец бо из горы Девы изыде, людей во обновление слово»³. – Рода человеча обновление, – слова эти, точно электрической искрой, «обожгли» меня своим противоречием действительности. О каком «обновлении человечества», – спрашивал я себя тогда, – может быть речь, если за стенами этого храма кипит «борьба за существование», сопровождаемая всеми отвратительными ужасами насилий, убийств, грабежей, измен, предательства, заячьей трусости одних и не менее презренной наглости других, если эта борьба ведется не только между отдельными лицами, но и целыми народами (в то время шла балканская война); если эта борьба теперь ещё более ожесточенна, чем во времена Христа или пророка Аввакума; если самый храм этот со всем его соломоновским великолепием сооружен в память и на месте ужасов войны «12-го года»? Не ошибался ли пророк, предвозвещая «рода человеча обновление»? Не было ли галлюцинацией его «видение» младенца с девственной горы, – образ обновленного человека? Не утопия ли предсказание другого пророка о том, что люди некогда «перекуют мечи свои на плуги и копья на серпы, и не будут обучаться военному строю»? Не восточную ли, красивую, как всегда, но далекую от действительной жизни сказку имеем мы в повествовании евангелиста о явлении ангелов вифлеемским пастухам в ночь Рождества Христова с благовестием о рождении Спасителя мира и гимном: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение»? И не звучат ли, наконец, все церковные песни о «мире», «обновлении», «любви» и пр, фальшиво, даже кощунственно? – Так спрашивал я себя, поднимаясь все выше и выше по виткам лестницы на хоры храма Спасителя.

Проходит полтора года. Умолкший – было гул балканской войны оказался лишь прелюдией кровавой «борьбы народов», – войны европейской, даже мировой, для нас «второй отечественной». Помимо непосредственно заинтересованных в исходе войны великих государств одной Европы, в общую свалку вмешались не только крупные «народы», но и многие мелкие народности всех стран, кончая Австралией. Забыто единство человечности, расы, культуры, национальности, крови и веры. Человек истребляет человека: индогерманская раса разделились на две враждующие половины: индоевропейцев в союзе с монголами, с одной стороны, и германцев в контакте с неграми, с другой; цивилизованные французы и культурные немцы общаются с дикарями, зуавами и кафрами друг против друга; славянин-болгарин братается с вековым врагом – турком и австрияком па погибель славянина же; поляк убивает своего родного брата, дерущегося в рядах неприятельской армии, и, что всего ужаснее, христиане соединились с магометанами, буддистами, язычниками против христиан. За время этой небывалой по широте и ожесточенности войны мы слышали об «ужасах» Калиша, Бельгии и Сербии; читали длинные списки «зверств», чинимых немцами над мирным населением, женщинами и детьми завоеванных областей, над пленными, ранеными, даже убитыми; перед нами вертится сплошной калейдоскоп всевозможных насилий, мародерства, спекуляций, измен, предательства отдельных лиц и целых наций. Война осложняется революцией, революция отяжеляется голодом. Гека томбы смерти растут, уровень человеческого зла поднялся выше ординара. Сцены дезертирства, самосуда, захватов стали обычными; поговаривают о резне из-за недостатка хлеба, о «войне всех против всех». Не «отверзтые небеса» видим мы над собою, а какой-то тяжелый кошмар навис над землею. Не пение «ангелов» о «мире» и «благоволении людей» слышим мы, а – вой голодных, грызущихся зверей. И невольно опять ставится ряд вопросов: где же обещанное пророками «обновление человечества»? Не был ли Христос великим обманщиком? Не прав ли инквизитор Достоевского, вторично осуждая Его на смерть; Не следует ли нам ожидать другого Мессию? Не утопия ли –"Царство Божие» на земле? И – какой смысл изучать теперь догматы, христианскую мораль? Не пора ли все это сдать в архив, сложить в музей древностей, и с «отречением от старого мира», от традиционных монархически-буржуазных форм отказаться и от Христа, а вместе с устремлением «вперед», по пути социального прогресса, забыть небо, совесть, душу и Бога?

1

Вот вопросы, в решении которых позвольте мне стать на излюбленную мною динамическую⁴ точку зрения. – По этому воззрению, мир со всем, что его населяет, есть «творение» или, что тоже, «откровение», проявление единой Силы, которую мы называем Богом. Если эта сила безмерна по объему, т.е. всемогуща, вездесуща, извечна: то она должна быть совершенной и в другом отношении – по качеству, содержанию, или «ценности», т. е. разумной, благой и, наконец, по высшему опытному опознанию её, – любовью. Как все материальные «вещи» представляют собой, по современному энергетическому мировоззрению обнаружение и концентрацию физической энергии: так и все духовные существа, начиная с ангелов и кончая «душой атома», могут быть рассматриваемы в качестве выступлений и аккумуляторов психического начала. Эти оба вида энергии существуют одновременно и одномоментно, т. е. «параллельны» один другому.

Как нет «атома», лишенного всякой духовности, хотя бы в форме элементарной разумности своего устроения, так не существует и высшего «духа», чуждого материальности·: по опыту ясновидцев и святых, даже атомы и души умерших имеют тонкую вещественную «оболочку». Только Божество, «чуждое всякой ограниченности», абсолютно духовно. Божественная сила, как беспредельная по объему и всесовершенная по качеству, не исчерпывается ни одним из своих проявлений-творений, которые eo ipso (фактически) оказываются «ограниченными» и «несовершенными», приобретая таким образом в самом начале и актом своего бытия иную, отличную от Божественной природу. Всякая же «ограниченность» есть в то же время и «обособленность» или относительная самостоятельность. Отсюда, во всяком существе, какое бы мы ни взяли, будет оно принадлежать к физическому или психическому миру, мы находим свободу, пропорциональную или соотносительную его ограниченности. В физическом мире эта «свобода» обнаруживается, как автономия или самозаконность, а в духовном, – как соответствующее сознательно-разумному бытию этого мира самоопределение.

Если мы с только что изложенной общей точки зрения посмотрим на мир, взятый с обеих его сторон, – физической и духовной, – то мы увидим между ними в результате сказанного «параллелизма» любопытную аналогию. Как в физической, так и психической области мира, вместе с постепенной «дифференциацией» заметна прогрессирующая освободительная тенденция. Остановимся на некоторых конкретных чертах той и другой действительности. Начнем с «физической» по преимуществу сферы мира. Акт Божественного «творчества» или первичного оплототворения, ограничения Божественной силы в форме материи или, что тоже, физической энергии, непостижим для науки. Последняя начинается с установления бытия этой энергии и закона её превращений. Начальным этапом существования «физической энергии» в доступной познанию форме служит электрон. Это – «точка приложения» физической энергии, семя материального мира. Здесь мы усматриваем первоначальную дифференциацию энергии вообще в форме «электрической силы» с характеризующими ее существование «законами» в частности. Атом представляет собой дальнейший этап «дифференциации» и «автономизма''. Это – уже «микрокосм», миниатюра вселенной, где наряду с отдельностью монады проявляется относительно большая обособленность целого. Это – царство «радиоактивной» и т. п. сил со всеми их законами-нормами. Химический агрегат атомов дает собой молекулу, новую высшую «единицу вещества» еще большей самостоятельности.

Космический агрегат вещества в форме туманности служит тем материнским лоном, в котором путем «выделения» и «освобождения» образовались небесные тела: солнца или звёзды, планеты и спутники. Если мы возьмем спутник какой-либо планеты в качестве конечного продукта космической дифференциации вещества, то мы увидим здесь вместе с достигшей предела «центробежностью» физической силы и наибольшую тенденцию к освобождению себя от законов целого, проявляющуюся, например, в очень значительном уклонении от общего направления движения планет.

За химическим синтезом вещества в форме металлов, минералов и др. «тел» следуют организмы: растения и животные. Это – переходные этапы из физической сферы в царство духа. Психическое начало выступает здесь «организующим» только, как в растениях и «одушевляющим» – в животных, а не борющимся и побеждающим вещественность, как в человеке и торжествующим – в ангелах. Растения и животные, – эти синтезы живого вещества, – являют собой два биологических типа, распадающиеся на множество классов, видов, разновидностей и экземпляров, – индивидов с характеризующими их признаками и свойствами, – своего рода «законами» каждого из них. Однако только в человеке загорается луч подлинно духовной жизни. Лишь с него начинается типичная для «психической энергии» аккумуляция сознания, разумности, творчества, добра и др. ценностей. Но и здесь мы видим тот же «параллелизм» ограничения или индивидуализации и свободы, – автократии. Синонимом «ограниченности» в человеке выступает его личность. По учению восточной философии личность в человеке – как бы диафрагма его божественности, т. е. «препятствие и вместе с тем условие» для проявления в нём божественной силы. С личностью же в человеке нераздельна, коррелятивна ей свобода в смысле способности самоопределения. Материалом для последнего служит, прежде всего, отношение каждого из нас к своему телу, физическому миру вообще, затем – к другим личностям и, наконец, Превышней Силе и Ценности – Богу. «Свобода» ограниченного психофизического существа, каким является человеческий «индивидуум», выражается в различном отношении к трем названным объектам. Он может стать и «господином» своего тела, как равно и всех материальных ценностей, но может быть и «рабом» их. Активные отношения к людям располагаются между полюсами «равенства и братства», с одной стороны, насилия и розни – с другой. Наконец, «самоопределение» человека в отношении к Богу может осуществляться, как в вере и любви к Нему, так в неверии и богоненавистничестве. Последний вид самоопределения особенно типичен для ангельского мира, – той по преимуществу духовной сферы, где с крайней степенью индивидуализации духовно-божественной силы неразрывно связан и наибольший автократизм.

Первые члены трех альтернатив: господство над материей, равенство с себе подобными и покорство Божеству, выражая нормальное соотношение человеческой личности к названным объектам по формуле <, = и >, составляют содержание так называемой «истинной», «идеальной» или духовной свободы, свойственной во всём объеме лишь неограниченному существу. Наоборот, вторые члены пар: подчинение веществу, как низшей по ценности силе, насилие над себе подобными и богоборство в смысл неверия и нечестия суть выражение дурной стороны свободы, извращение или злоупотребление способностью самоопределения.

Если мы смотрим на человека, как на сложный аккумулятор психофизической энергии со всеми её разнообразными законами, то жизнь человечества неизбежно будет предсгавлять собою борьбу всевозможных сил и ценностей. То, что отдельный человек переживает в себе, как борьбу духа и плоти, добра и зла, личной ограниченности и духовно-божественной свободы, – то самое в общественной жизни и перспективе истории выступает, как борьба индивидов, партий, организаций, народов, государств. Здесь так же, как и в индивидуальной жизни, возможно торжество света и мрака, добродетели и порока, порядка и хаоса, истины и лжи, красоты и безобразия. Путь пестрый калейдоскоп различных отношений к ценностям материи и духа, бесконечное разнообразие в степени индивидуальной силы и свободы – в амплитуде божественного совершенства и диавольского произвола.

Христос явился в мир «реальной божественной силой» и «искупительной жертвой». Динамический характер христианства очевиден отрицательно из того противодействия, которое оно встретило и доселе встречает в мире, а положительно – из совокупности благ, следующих из факта принятия его в личной и общественной жизни. К таким благам принадлежат, между прочим, и воспетые «мир на земле» и «благоволение в людях». Сила христианства, однако, не ограниченно-творная, ощущаемая на определенном пространстве и промежутке времени, но Божественная, действующая на людей всех стран и веков и качественно опознаваемая, как превысшая ценность – любовь. Христос был и остается единственным абсолютным откровением Божественной силы не только в смысле действования в нем «сверхъестественного» всемогущества, но и обитания полноты духовных ценностей: высшего разума, исключительного добра, высочайшего блага. Христос и христианство, наконец, реальная сила, проявившаяся в человечески-ограниченной форме, существующая в определенной исторической обстановке. Это – наиболее конкретное и сосредоточенно-ипостасное «оплототворение» Божества. Оно есть «излияние» любви Божией к миру и человеческой – к Богу в одном лице Единородного Сына Божия и вместе безгрешно-идеального Сына человеческого. Оно требует, поэтому, и от каждого человека усилий веры и деятельного подвига, как условия своего дальнейшего существования в мире и человечестве.

Как откровение в мире Божественной жизни с её высшим содержанием – любовью, Христос является «принципиальной» искупительной жертвой. Искупительный характер Христовой жертвы состоит не в «юридически-заместительном» служении Христа, как понимало старое традиционно-схоластическое богословие, но опять в реально-живом и радикальном столкновении в жизни и главным образом в смерти Иисуса на Голгофе и кресте двух противоположных сил: божественно-благой, – любви и сатанински-злой ненависти. Если «обновление человечества» возможно только благодатью божественной любви, то оно не могло иначе осуществиться, как от вечности предопределенным кровавым актом жертвы Христовой, в которой видимо торжествующая творная ограниченность и отрицательная свобода мира нашли себе могилу в превозмогшей их своим прощением и непротивлением богочеловеческой любви Христа. Страдания, жертва и крест таким актом не только не отменяются, чего требует последовательно проводимая «юридическая теория», особенно выявившаяся в протестантской доктрине «оправдания» одною верою – без добрых дел, – напротив, возводятся в закон. Откровение Божественной любви в реальном мире невозможно, следовательно, без креста и жертвы, как в имевшей принципиальное значение жизни и смерти Христа, так и в последующей истории человечества; в этом смысл динамической теории «искупления».

2

Если мы осмыслим совершающиеся события при свете изложенных догматов христианства в их жизненном реально-динамическом истолковании, у нас, пожалуй, отнимется почва для пессимистически-отрицательнаго отношения к христианству и современности. Сам, будучи Божественной силой в ограниченно-тварной форме «уничижения» и вместе с тем приндипиально-искупительной жертвой Христос не мог совершить обновление человечества магически, т. е. мгновенно и безболезненно. «Царство Божие, – согласно Его указания, не придет «приметным образом», так как оно подобно «закваске», постепенно проникающей все тесто, или «горчичному зерну», медленно вырастающему в огромное дерево, или «колосу», неприметно для глаза, но непрерывно зреющему, уже действует в человеческом мире. Наступление его во всей полноте и божественной славе будет предварено небывалыми: в природе – катаклизмом и в истории – падением человечества. Значит, наличие Царства Божия в мире, по сознанию самого христианства и слову Христа, не отменяет не только «физического», но и «нравственного» зла, и всевозможные бедствия и социальные страдания человечества не оказываются, таким образом, для нас неожиданными. Этим уже притупляется отчасти острота выставленного в начале лекции противоречия между действительностью и обетованиями христианства.

С другой стороны, и мир «заквашенный» евангелием не представляет собой безотрадного зрелища. Это – поле, «обсемененное» не только дурными, но и благородными силами христианства. Хотя человечество продолжает страдать и даже, быть может, более, чем прежде, но эти страдания не бессмысленны. Возьмем современную войну. Раньше война была потехою правителей, турниром честолюбцев, теперь она – народное дело. Из лагерей враждующих народов доносятся неслыханные доселе лозунги: «права», «справедливости», «самоопределения малых народов», «вечного мира» и пр. Равным образом великая русская революция не является простой «классовой борьбой»; в ней заинтересованы одинаково пролетариат и буржуазия, сколько ради личного блага, столько же – во имя социальной справедливости. Христианский по существу девиз «свободы, братства и равенства» становится общечеловеческим. Проникновение его в жизнь немыслимо без потрясений, как принципиальное искупление мира – без «голгофской жертвы» или торжество церкви – без «мучеников». Этими потрясениями, войнами и революциями окупается то самое «обновление человечества», о котором говорили пророки, которое принципиально совершено Христом, а теперь составляет задачу современности. И если теперь наряду с социальной добродетелью страдает и злодейство, то ведь и на Голгофе крест Христов стоял среди двух разбойничьих «виселиц». Но несомненная разница между Голгофой и современностью – в том, что там страдала абсолютная Божественная любовь без малейшей примеси зла, а на современной голгофе среди разбойничьих крестов умирают во множестве человеколюбцы, но не всегда «боголюбцы»...

3

Если дело обстоит таким именно образом; если мир, всколыхнутый христианством, стремится, хотя утопая в крови и слезах, к конечному «обновлению»: можем ли мы отречься от Христа и проклинать современность? Конечно, нет! Ведь христианство с самого начала служило и доселе служит тем ферментом, который приводит к «брожению» не только личную, но и общественную жизнь. Не удивительно, если на поверхности бродильного котла бурлит пена. Вздымаются и лопаются пузыри. Было бы печально. если бы не происходило ничего подобного, так как вместо «здорового брожения» шёл бы неизбежно процесс гниения. Происходящее же на наших глазах «бурное брожение» человечества показывает, что фермент жив и сохраняет свою силу, не смотря на почти тысячелетнюю давность, что рано или поздно он выгонит на поверхность всю окись и, таким образом, очистит и обновит мир. Равным образом и человечество в массе, благодаря своей ограниченности и дурно направленной свободе, не может, очевидно, иначе, как чрез кровавое крещение «войти в Царство Божие», Не мир принес Я на землю, но меч», – сказал Сам Христос, имея в виду далекий от идиллии характер достижения всем человечеством евангельского идеала.

Конечно, мы не можем радоваться страданиям человечества, благословлять террор и преступления: это поистине было бы «красным смехом», злорадным «хохотом Мефистофеля». Мы должны, по возможности, облегчать раны борющегося за свое обновление, за лучшее будущее человечества, а для этого во имя «всеобщего обновления» обновлять самих себя, преодолевать божественной силой любви свою природную ограниченность, свой эгоизм, и данную вместе с этой ограниченностью-личностью способность самоопределения и, потому, потенциальную возможность творить, зло возводить в безусловно благую «свободу чад Божиих». Тогда наша личность войдет в кипящий котел человечества не простою каплей неочищенной жидкости, а тем «бродильным грибком», который вместе со всею совокупностью вложенных в человеческую массу дрожжей будет способствовать ускорению обновительного процесса.

Итак, пусть продолжается война, если она способна дать вечный мио народам! Да здравствует революция, если помимо неё, не осуществимы свобода, равенство и братство человечества! Но, с другой стороны, не «обманщик» Христос и не прав «великий инквизитор», так как именно со Христом связаны пророчества и обетования, «мир на земле» я «благоволение в людях», так как Им первым возглашены, осуществлены и принципиально окуплены собственной кровью на Голгофе и кресте духовная свобода, религиозное братство и равенство людей. Не утопия Царство Божие, приближение которого мы видим сквозь «апокалипсическую» катастрофу наших дней. Не «мертвенны», но живы и действенны христианство и церковь со всеми догматами и идеалами. И если когда, то теперь именно не время сдавать их в архив, потому что, «не здоровые имеют нужду во враче, а больные»; не благополучное, сытое существование благоприятствует осуществлению евангельских принципов; не «мещанское, буржуазное царство» есть царство Божие, а страдания, крест, подвиг и жертва.

Однако, нужно помнить, что в наше время церковь может привлечь к себе широкие круги общества главным образом социальной стороной своей «вселенской миссии». Пора признать, что «социальные обетования"– потенции христианства и общественные идеалы лучших, передовых людей совпадают, – что война, напр., противоречит духу евангелия, что смертная казнь позорит человечество, что «непротивление злу», это обратная сторона любви, не есть толстовская или буддийская мораль, а подлинно христианское мудрое правило жизни, что в правильно понятом «интернационале» нет ничего страшного или вредного христианству, что равноправие мужчины и женщины – дело простой справедливости, что «народоправство», а не деспотия составляет норму христиански-общественной организации... Если полное проведение этих принципов в жизнь еще преждевременно, будем приветствовать хотя частичное их осуществление! Если мы не хотим страдать за них, – по крайней мере, мы не должны искажать или отрицать их, так как это было бы изменой общечеловеческому «прогрессу», делу «обновления» и оклеветанием христианства. Мы должны во всей чистоте, как «догматы» и «заповеди», беречь эти заветы, начертать их яа своем знамени, зажечь ими свой факел и освещать жизненный путь себе и другим. Если «обновление человечества» еще дело далекого будущего, во всяком случае оно обязано будет этим «идеям – силам», и наш долг, поэтому, не противодействовать им, а усвоить и Осуществлять их.

Итак, то, что творится на наших глазах, не есть «чертов водевиль» и «погребение» христианства. Напротив, это один из потрясающих актов великой искупительной драмы, предназначенной человечеству прежде «общего воскресения», – драмы, началом которой служит грехопадение человека, центром – Голгофа, а концом «страшный суд». Мы не можем не трепетать перед совершающеюся «титанической» борьбою сил, не благоговеть перед человечеством, в муках рождающим свое прекрасное будущее. Пусть даже настоящее состояние человечества и особенно России напоминает «первобытный хаос» и крестную агонию, но ха этим хаосом кроется свет и «крестная мука» готовит торжество воскресения.

Ручательством этому служит та именно сила – Любовь, которая создала миры из хаоса, человека – из животного и бога – из человека. Этой силе не «страшен черт», потому что он есть лишь ограниченное и перевернувшееся проявление этой самой силы...

Эта же сила

Все покорила:

Сердце людей,

Чувства зверей.

Солнце ли блещет,

Море ли плещет,

Пышный цветок

Слабый росток –

Все возвещает,

Все обещает –

Лишь Божество,

Лишь торжество.

Есть и паденье,

Боль и смятенье,

Страх и укор,

Смерть и позор, –

Но утопает,

Но исчезает

В блеске любви

Тенью зари.