Священномученик Дионисий Александрийский
Против епископа Германа
I. Говорю пред Богом – Он знает, что я не лгу – никогда сам по себе без мановения Божия не решался я бежать. Напротив, еще прежде, во время гонения, предписанного Декием, (когда) Сабин тотчас же послал фрументария1 искать меня, я пробыл дома в течении четырех дней и ожидал его прибытия. Он в поисках обошел все – дороги, реки, поля, где, по его мнению, мне надлежало прятаться или странствовать. Он поражен был слепотой, если не открыл моего жилища. Ему казалось невероятным, чтобы гонимый жил дома. И только по прошествии четвертого дня, согласно повелению Божию переменить место пребывания, под дивным Его водительством, я выехал вместе с детьми и со многими из братий. Α что это произошло по воле Промысла, ясно из последующих событий, которые подали нам случай быть для некоторых людей полезными2.
II. Я и все бывшие со мною, при закате солнца, взяты были воинами и отведены в Тапозирис, а Тимофея, по усмотрению Божию, в то время с нами не было, и он не был захвачен. Возвратившись после, он нашел дом пустым под охраною стражи; а мы находились уже в неволе3.
III. И что за дивный образ Божия домостроительства? Скажу истину. Когда Тимофей в сильном беспокойстве бежал, встретился с ним один поселянин и спросил его ο причине такой поспешности. Тимофей объявил правду. Поселянин этот шел на брачное пиршество, а у них подобное собрания продолжались обыкновенно целую ночь. Пришедши туда, он рассказал присутствующим ο том, что слышал. Они все вдруг, как будто по условию, встали и с величайшею поспешностью побежали за нами и, догнав нас, подняли крик. И так как охранявшая нас стража тотчас же разбежалась, то они подошли к нам и нашли нас лежащими на голых скамьях. Я же, видит Бог, принял их сначала за разбойников, бродивших для грабежа и хищничества, и оставаясь на той самой скамье, на которой я лежал нагим, в (одном только) льняном одеянии, протянул им остальную одежду, лежавшую возле меня; но они приказывали мне встать и как можно скорее уходить. Тут только понял я, зачем они пришли, и стал кричать, прося и умоляя их удалиться и оставить нас, а если им угодно оказать лишь какую-нибудь услугу, то предупредить сопровождающих меня воинов и отсечь мне голову. И когда я взывал ο всем этом, – ο чем знают сотоварщи и соучастники всех моих бедствий, – они подняли меня насильно. Я снова упал было спиною на землю, но они, схватив меня за руки и за ноги, вытащили и увели меня. За мной следовали: Гаий, Фавст, Петр, Павел, которые были свидетелями всего этого; они взяли меня, вынесли из местечка на носилках и увезли, посадив на свободного осла4.
IV. Побуждаемый необходимостью повествовать ο дивном Божием домостроительстве по отношению к нам, я боюсь впасть в великую глупость и безумие; но так как, по слову Писания5, тайну цареву добро хранити, дела же Божия открывати славно, то я готов вступить в борьбу с силой Германа. Я пришел к Эмилиану6 не один: меня сопровождали сопресвитер мой Максим и диаконы Фавст, Евсевий и Хэремон; вместе с нами вошел к нему также один из бывших (в Александрии) римских братьев. Эмилиан не сказал мне сначала: не делай собраний; ведь для него это было делом посторонним и последним, а он стремился к главному: он заботился вовсе не ο том, чтобы мы не собирали других, а ο том, чтобы мы сами не были христианами. Вот от этого-то он и повелевал воздержаться, конечно в тех расчетах, что если я отклонюсь (от христианства), то и другие за мной последуют. Но мой ответ был естественен и краток: повиноватися подобает Богови паче нежели человеком7. Я открыто засвидетельствовал, что, покланяясь Единому Богу и не признавая никакого другого (бога), не оставлю своего убеждения и никогда не перестану быть христианином. После этого он приказал нам отправиться в селение Кефрон, находившееся вблизи пустыни.
Впрочем, выслушайте слова той и другой стороны, как они записаны в актах. Когда приведены были Дионисий, Фавст, Максим, Маркелл и Харемон, Эмилиан, исполнявший обязанности правителя, сказал: «Я устно беседовал с вами ο том человеколюбии, какое наши властелины оказывают вам. Вы получили от них позволение спастись, если захотите обратиться к тому, что согласно с природою; поклонитесь богам, охраняющим царство их, и забудете ο том, что противно природе. Что же вы скажете на это? Я не думаю, чтобы вы остались неблагодарными за их человеколюбие, ведь они направляют вас к лучшему». Дионисий отвечал: «Не все поклоняются всем богам, но каждый только тем, которых признает. Мы исповедуем единого Бога и Творца всяческих, вверившего и (самое) царство боголюбезнейшим императорам (августам), Валериану и Галлиену. Его-то чтим мы, Ему поклоняемся и Его молим непрестанно ο безмятежности их царствования. Но правитель Эмилиан сказал им: «Кто же препятствует вам поклоняться и этому, если только Он – Бог, после того как вы поклонитесь тем, которые по природе суть боги? Ведь вам повелевается почитать богов и именно тех, которых признают все». Дионисий отвечал: «мы никому другому не поклоняемся». А правитель Эмилиан сказал: «Вижу, что вы неблагодарны и бесчувственно к милости наших императоров; посему вы не останетесь в этом городе; вас пошлют в пределы Ливии, в место, называемое Кефрон; это место я выбрал по повелению наших императоров. Ни вам, ни другим ни под каким видом не будет дозволено делать собрания или посещать так называемые усыпальницы. А кто не явится в назначенное мною место или будет найден в каком-либо собрании, тот сам себя подвергнет опасности: в надлежащем надзоре недостатка не будет. Ступайте же, куда вам приказано». И тотчас, несмотря на мою болезнь, он принудил меня отправиться, не отсрочил отъезда и на один день. Какой же я мог иметь еще досуг делать или неделать собрания8?
V. Впрочем, при помощи Господней, мы не переставали собираться даже видимым образом: братий, живших в городе, я собирал еще с большею ревностью, чем прежде, когда находился вместе с ними. Я был в отсутствии, так сказать, только телом, а духом присутствовал (с ними). В Кефронe же составилась y нас великая церковь, частью из братий, жителей города, которые прибыли вслед за мною, частью из пришельцев египетских. Бог и там отверз нам двери слова. Сперва преследовали нас и били камнями, а потом немалое количество язычников, оставив идолов, обратились к Богу; и тогда-то посеяны наши первые семена слова, которого прежде они не принимали. Как будто для того именно Бог и привел нас к ним: как только мы исполнили это служение, Он опять вывел нас отсюда. Эмилиан захотел переселить нас в места, по-видимому, более дикие, в самую отдаленную Ливию. Он всем приказал собраться в Мареотский округ и каждой общине назначил в стране известное селение, а нас заблагоразсудил поместить на большой дороге, с тою целью, чтобы (в случае надобности) взять нас первыми. Очевидно, он распоряжался и действовал так, чтобы иметь нас всех под руками на случай, если захочет взять нас.
Когда мне велено было отправиться в Кефрон, я даже не знал, где находится этот город, и прежде почти не слыхал его имени; однако ж отправился благодушно и без страха. Потом мне объявили приказание переселиться в страну Коллутийскую и бывшие со мною знают, как я тогда был подавлен. Теперь начну обвинять самого себя. Сначала я был опечален и сильно негодовал. Хотя те места нам были более известны и привычны, но сказывали, что там нет братий и людей честных, что та страна подвержена нападениям бродяг и набегам разбойников. Впрочем, я утешился, когда братия напомнили мне, что место это гораздо ближе к городу, и что как ни многочисленно было в Кефроне стечение братий из Египта, позволявшее нам делать большие собрания, но там, по причине более близкого расстояния от города, мы будем чаще наслаждаться лицезрением истинно возлюбленных, родных и друзей. Они будут приходить к нам и успокаиваться у нас, а следовательно будут и частные собрания, подобные тем, какие бывают в отдаленных загородных местах. Так и случилось.
Вероятно, Герман станет хвалиться многократными исповеданиями? Но много ли он может указать бедствий, которые приключились с ним, – столько ли, сколько мы перенесли судебных приговоров, конфискаций имущества, изгнаний, расхищений, отречений от гражданских достоинств, презрения к мирской славе, невнимания к похвалам правителей и советников, столько ли, сколько вытерпели мы неприятельских угроз, криков, опасностей, преследований, бегств, нужд и всяких скорбей? Что случилось со мною при Декии и Сабине? Что-теперь при Эмилиане? Где тогда находился Герман? Что говорили о нем? Но бросим это великое безумие, в которое я впадаю из-за Германа, и рассказ ο каждом событии в отдельности предоставим братиям, которые знают их.