Философ Орнатский Саровские поучения

Протоиерей Петр Смирнов. Священное торжество

Вот уже настал день светлого торжества – прославления преподобного и богоносного отца нашего Серафима, Саровского чудотворца. Воссиявает новая яркая звезда на небе церковном. Уже давно, с самой праведной кончины преподобного, было видно ее необычайное сияние. Еще при жизни святого подвижника многие верующие ждали ее появления. Сколько чудес явлено было и при жизни великого старца и во все это протяжение семидесяти лет, последовавших после его дивной, блаженной кончины! Теперь, сияющая божественным светом, звезда сия явно и величественно восходит из среды окружавших ее созвездий и поднимается высоко, чтобы светить не только Церкви Российской, но и всей Православной Церкви, светить не на одно, не на несколько лет, а на все времена церкви, до скончания века.

Какая дивная перемена совершается в человеке чрез веру и благодать! И сей, столь прославляемый теперь всеми и поистине дивный муж – был некогда, и давно ли? подобный нам человек. Было время, и так еще близко оно, когда он, как все мы, проходил постепенно лета своего младенческого и отроческого возрастания, постепенно и, может быть, с большими трудностями усвоял грамоту и вообще учение, пешешествовал в Киев и опять в Курск, нес труды как простой послушник, изнемогал от трудов, боролся со страстями, терпел скорби и лишения, подвергался болезням и другим напастям, был истязуем врагами и видимыми и невидимыми,– а теперь какая слава, какое величие окружают его, какое обилие у него силы и власти духовной, какая ширь и глубь его взора, какое неисчислимое множество к нему прибегающих, какая радость ему в столь широком благотворении, какое блаженство в обители Отца небесного, какое содружество с ангелами и святыми, какая близость к престолу Вышнего, какое дерзновение в молитве пред Ним!

Слава и величие преподобного Серафима являют нечто выдающееся из среды других, подобно ему прославляемых, святых. Это великое стечение народа к некогда столь уединенной его обители, вызывающее особые, чрезвычайные меры к охранению порядка и обеспечению продовольствием, эти тысячи людей, еще до начала торжества, целодневно окружающих все места в обители и вне ее, ознаменованные подвигами святого старца, и для ночного успокоения возлегающих на голой земле под необъятным шатром небесного свода, это соединение у его гроба, для его чествования и прославления, столь многих и столь высоких властей, и духовных и светских,– и, наконец, это присутствие Венценосца среди верного и преданного ему народа. Царская семья в святом деле веры соединилась, слилась с семьей всего русского народа. Столь живого и тесного соединения русских людей в ограде церковной давно не видано было, и так напоминает оно наше старое доброе время, когда собиралась и собралась, наконец, святая Русь под единую власть Царя православного, когда в ограде церкви все чувствовали себя, как в дому Отца небесного, когда не было этого печального разделения между народом и высшими слоями общества, как бы оторвавшимися от народа и плывущими своей особой ладьей, и этого погибельного отделения интеллигенции от церкви, составляющего особо всеми чувствуемую злобу нашего времени. Как бы вновь настают для нас времена Димитрия Донского, Иоанна III, Иоанна IV в лучшую пору его царствования, царей Михаила Феодоровича и Алексия Михайловича. Знаменательное и радостное явление! Итак, нет розни и разделения в русском народе, или они лежат неглубоко, на одной поверхности, как пыль и прах, наносимые противным ветром. Все та же Русь и собиралась в силу под знаменем Москвы, и теперь собралась там, в издревле благословенном Сарове, где лучшие умы (Хомяков) видят новую твердую основу русской жизни, такую же, какими были и суть для русских Киев и Москва. Все те же царствуют в ней заветы преискренней любви и преданности церкви, преис-креннего сердечного почитания святынь ее, купно и народных.

Все та же возвышается над всеми власть Царя, помазанника Божия, все та же движется к нему любовь народная. Бог даст, молитвами великого угодника Божия народолюбца Серафима, эти наносные наслоения сойдут с народа без вреда для него, эти противоцерковные и богоборные попытки, направляемые со стороны, враждебной великому народу, являющему такой исполинский рост, к разрушению его силы и крепости, ослабнут и исчезнут, яко дым от лица огня, и страшный всем врагам северный колосс встанет во весь свой рост и скажет им свое слово, как уже говорит и теперь,– не бранное слово вражды и разделения, а слово мира и единения о Господе, едином всех Спасителе.

Уже это единение Руси у могилы великого праведника какую обильную струю света и жизни должно пролить в чувство и сознание русских людей! Таких великих торжеств нельзя сочинить искусственно. Такие великие дни не проходили напрасно. Здесь действует мановение десницы Вышнего. Здесь виден перст Божий, указующий путь народам. Дни сии – достояние истории. Уже это, повторяем, единение всех и сущих в Сарове и с такою жаждою ждущих вестей оттуда, это направление всех умов и сердец к одной этой – так ярко сияющей – точке глубоко знаменательно.

Но вот пред взором всех восстает вековечный образец для назидания и жизни. Перед нами раскрывается дивная картина жизни, с первых дней до последних молитвенных минут пред образом «Умиление», вся безраздельно посвященная Богу и ближнему. Ни одной тени на светлом фоне. Всё нечистое, греховное, свойственное человеку в настоящем поврежденном его состоянии, омыто водою крещения, слезами покаяния, очищено постом и молитвою, попалено огнем Божественного причащения. Видим одни подвиги и добродетели. Эта, полная любви до гроба, преданность матери и это благоговейное хранение знака ее материнского благословения,– эта юность, проведенная так чисто, что незаметно мирского человека преобразила в жителя пустыни,– это постоянное пребывание в молитве, постоянное углубление в Евангелие, это послушание слову Божию и указаниям Отцов,– это трогательное смирение пред всеми, эта сердечная, глубокая, но как бы детская, с детскими радостью и простотою выражаемая, любовь ко всем и к каждому в особенности, эта всепрощающая любовь ко врагам и истязателям – сколько живых и впечатлительных дает уроков и детям и старцам, и сильным и немощным!

Удивительно стройною и постепенно высящейся стезею представляется жизнь святого подвижника. Как будто он проходит глубоко обдуманную и ясно и твердо разграниченную и определенную школу. Точно со ступени одной на другую видимо поднимается он по лестнице, утвержденной от земли к небесам. Детство под надзором благочестивой матери, отрочество в среде неиспорченных нравов, смена послушаний иноческих, благоговейное служение в степенях диакона и пресвитера, исполненное таинственных видений и откровений, подвижничество в пустыне, столпничество, затворничество, обет молчания – всё это теперь представляется как бы заранее предуставленным планом или чертежом для восхождения от силы в силу до образования особенного сосуда преизобильной благодати для века сего и грядущих. И точно: путь сей предначертан был десницею Вышнего избраннику Божию. В путях праведных людей с особенной ясностью выступают эти яркие линии путей Божиих.

При воспоминании о великом, прославляемом ныне праведнике часто слышится: старец Серафим. Что значит это наименование, в особенности усвояемое ему? Смерть равняет людей. Измерения жизни человеческой по возрастам исчезают из виду. В лике святых прославляются и младенцы, и отроки, и мужи, и старцы. Многие из святых окончили жизнь в возрасте более преклонном, чем преподобный Серафим, однако же это не отмечается в похвалах им. Почему же это слово – старец – прилагается в особенности к Саровскому подвижнику? Слово «старец» здесь означает не столько возраст святого подвижника, сколько последнюю ступень в его духовном возрастании -старчество, когда, по повелению Богоматери, он вышел из своего затвора и стал принимать то великое множество людей, которые постоянно окружали его и в келлии, и в пустынке, и на пути туда и обратно. Старчество не только последняя ступень в духовном росте великого праведника, но и венец долголетнего и, можно сказать, всестороннего его подвижничества. Здесь открывается, к чему ведут эти целодневные посты и моления, это тысячедневное умиленно-молитвенное стояние на камне, это затворничество, этот обет строгого молчания. Среди этих подвигов, под непрестанным осенением Божественной благодати, воспитывался дух праведника, освобождаясь от оков плоти и отражая все вражеские нападения, изощрялся умственный взор, умилялось сердце, закалялся характер для служения Богу в лице немоществующего ближнего. Всё доброе в человеке созидается благодатию, но при непременном условии – собственных свободных усилий человека: надобно самому вынести подвиг, отразить все искушения, впитать в себя все струи Божественной жизни, изливаемые благодатию. И вот, когда целожизненным пребыванием в вере и благочестии, таковым же назиданием в слове Божием, с молитвою и постом, и особыми подвигами отшельнической и затворнической жизни – умудренный и испытанный священноинок Серафим велением Богоматери изведен был из сокровенной жизни в затворенной даже для иноков келлии на поприще общественного служения,– тогда и явились во всем изобилии те духовные богатства, какие стяжал блаженный старец там, в своих уединенных пустынках и в своей заключенной от всех келлии: этот дар проникновения в душу каждого человека, приходящего к нему за наставлением и советом, этот дар прозрения в будущие судьбы и отдельных людей, и целого царства, этот дух пламенной ревности о вере и церкви, эта неиссякающая и неуязвимая любовь к людям и к каждому в особенности, этот всепобеждающий дар слова и рассуждения духовного и это долготерпение в обращении с людьми, тысячами окружавшими его. Перечисляя свои труды и страдания, апостол Павел пишет: кроме посторонних приключений, у меня ежедневное стечение людей, забота о всех церквах. Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся? (2Кор. 11, 28, 29). Преподобный Серафим, достигнув возможного в своей подвижнической жизни совершенства, введен был в некоторое соучастие труда апостольского. И у него было ежедневное стечение людей. В некоторые дни перебывало у него до 2000 человек. Шли к нему с душевною нуждою, с тяжким вопросом совести, за советом по важным делам, личным и семейным. Слова святого старца падали на сердце, как влага, напояющая жаждущую землю, его слову придавалось значение окончательного решения, от которого зависела судьба многих лиц. Какая потребна была для сего острота ума, широта любящего сердца, высота молитвенного настроения, и какая забота, какое терпение! А теперь не тысячи, а миллионы верующих устремляют к нему свои молитвенные воззвания, и каждый со своею особенною нуждою, каждый со своею болезнью сердца, все с живым упованием услышания и помощи.

Сохранились в памяти и закреплены письменно некоторые наставления, данные преподобным Серафимом. Они обнимают многие вопросы веры и благочестия так, что предлагаются в некоторой системе. Теперь эти наставления запечатлеваются особою печатью, как слова святого отца, и это – неиждиваемое наследие Церкви от великого подвижника для назидания верующих.

Да вознесутся же слава и благодарение Господу Жизнодавцу, уготовляющему такие сосуды благодати для нашего блага и спасения! Да ликовствует церковь, возращающая, по данной ей от Господа благодати, столь сильных духом мужей веры и благочестия! Да радуются людие Божий, приемлющие от щедрот Всевышнего столь могущественных за них ходатаев и заступников пред Его престолом!

Ублажаем тя, преподобие отче Серафиме, и чтим святую память твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов.

Печатается по изданию:

Прибавления к Церковным ведомостям, издаваемым при Святейшем

Правительствующем Синоде. 1903, No 29.

Донесение Святейшему Правительствующему Синоду Первенствующего Члена оного Антония, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского от 21 июля 1903 года

Благодарение Господу! Великое и всерадостное для нашей Православной Церкви торжество открытия святых и многоцелебных мощей преподобного Серафима, Саровского Чудотворца, совершилось 19-го минувшего июля, согласно ранее установленному чину, с подобающим благолепием. Возгорелся новый благодатный светильник в Церкви Российской, богоблаженный Серафим, который, подобно богоносным отцам нашим Антонию и Феодосию Пе-черским и Сергию Радонежскому, будет просвещать светом Христовой истины и утверждать в вере православный русский народ.

Радость, проистекающая для Православной Церкви от совершившегося в Саровской обители торжества, была усугублена пребыванием на сем торжестве венценосного Вождя русского народа, Благочестивейшего Государя Императора Николая Александровича, пожелавшего вместе со Своим народом воздать молитвенное поклонение праведному старцу на самом месте его великих подвигов. Его Величество изволил прибыть в Саровскую пустынь в 5 S часов пополудни 17 июля в сопровождении Их Императорских Величеств Государынь Императриц Александры Феодоровны и Марии Феодоровны, а также и Их Императорских Высочеств Великой Княгини Ольги Александровны с Ее Августейшим Супругом, Великого Князя Сергея Александровича с Супругою Великою Княгинею Елисаветою Феодоровною, Великих Князей Николая Николаевича и Петра Николаевича с Супругою Великою Княгинею Милицею Николаевною и Великой Княгини Анастасии Николаевны с Ее Августейшим Супругом. При встрече Государя Императора во святых вратах обители мною была произнесена краткая приветственная речь. Прослушав в Успенском соборном храме пустыни краткое молебствие, Его Величество пожелал тотчас же поклониться всечестным останкам преподобного Серафима, для чего мною введен был, вместе со всеми прибывшими Высочайшими Особами, в церковь святых Зосимы и Савватия, где находился гроб со всечестными останками.

Для присутствования на торжествах в Саровскую обитель прибыли Министры Внутренних Дел, Императорского Двора и Путей Сообщения, а также многие другие высшие государственные сановники. Из преосвященных, кроме назначенных Святейшим Синодом, никто участия в Саровских торжествах не принимал, ввиду полного отсутствия в обители помещения для них. На торжества собралось великое множество богомольцев всякого рода, звания и состояния, из всех местностей нашего обширного отечества, даже самых отдаленных – Сибири и Кавказа. Среди них находилось немалое число больных и убогих, пришедших помолиться преподобному Серафиму о даровании им исцеления, и многие, по вере своей, получали таковое.

За несколько дней до начала торжеств, именно 3 июля, дубовый гроб-колода со всечестными останками преподобного Серафима был вынут из могилы и перенесен, по окончании совершенной мною Литургии, с крестным ходом в церковь святых Зосимы и Савватия; здесь, в алтаре храма, под моим личным наблюдением, при деятельном участии преосвященных Назария и Иннокентия, архимандрита Серафима и немногих других приглашенных мною лиц, совершено было, в течение трех дней, 3, 4 и 5 июля, переложение всечестных останков преподобного в новый кипарисовый гроб.

16 июля было собственно днем начала торжеств. Сего числа в 12 часов дня последовал редкий благовест большого монастырского колокола, созывавший богомольцев на торжественную панихиду в Успенский собор. Панихида совершена была архиерейским служением, причем на ектениях и возгласах поминались имена Благочестивейших Государей Императоров и Государынь Императриц, начиная с Императрицы Елисаветы Петровны до Императора Александра III включительно, имена почивших преосвященных Тамбовских, строителей и игуменов Саровской пустыни, родителей преподобного Серафима – Исидора и Агафий и самого приснопамятного иеромонаха Серафима. В тот же день вечером в соборных храмах пустыни – Успенском и Божией Матери «Живоносный Источник» – совершено было также архиерейским служением заупокойное всенощное бдение – парастас о приснопамятном иеромонахе Серафиме.

17 июля богомольцы с раннего утра во множестве наполнили монастырскую площадь внутри и вне стен обители. В этот день ожидалось прибытие в Саров крестных ходов из двух Серафимовых обителей – Дивеевской и Понетаевской. Для встречи крестных ходов, в 7 часов утра, из врат Саровской обители вышел свой крестный ход, сопровождаемый преосвященным Иннокентием, и, перейдя через мост реку Сатис, остановился недалеко от леса на так называемом Лобном месте. Сюда около 8 часов утра прибыли и те крестные ходы, и все они, соединившись вместе, образовали одно величественное шествие, направляясь к стенам обители. Благолепию шествия много способствовали прибывшие на торжества из разных городов Московской, Ярославской, Владимирской, Тульской, Нижегородской и Рязанской губерний представители хоругвеносных обществ. Все они несли от своих обществ в дар обители по одной или по две хоругви, из коих многие отличаются ценностью и художественностью работы. По прибытии соединенного крестного хода в обитель, начался благовест к поздней литургии. В обоих соборных храмах литургия, а после нее и панихида совершены были архиерейским служением. В Успенском соборе, по окончании литургии, преосвященный Назарий произнес слово, посвященное памяти преподобного Серафима.

В тот же день вечером, по прибытии Их Императорских Величеств, в соборных и других монастырских храмах совершены были особо назначенными священнослужителями заупокойные всенощные бдения о приснопамятном иеромонахе Серафиме. В 11-м же часу вечера, когда площадь монастырская была свободна от народа, особо назначенные архимандриты, молча, перенесли из Преображенской церкви старый дубовый гроб-колоду преподобного Серафима на прежнее место его пребывания, в могилу, к которой устроен по небольшой каменной лестнице спуск. Могила в настоящее время обложена тонкими мраморными плитами и с одной стороны сделана открытою, так что стоящий в ней за стеклянною перегородкою гроб всегда можно хорошо видеть.

18 июля Их Императорские Величества изволили присутствовать за раннею литургией в Успенском соборе, в придельном его храме во имя преподобного Антония Печерского, и приобщались Святых Тайн; исповедь же приняли накануне у иеросхимонаха пустыни Симеона. В этот же день в церквах монастырских было много причастников и из богомольцев. В 9 часов утра в Успенском соборе началась последняя заупокойная литургия, которую совершили особо назначенные священнослужители. По окончании же литургии совершена была архиерейским служением и последняя панихида по приснопамятном иеромонахе Серафиме. К панихиде изволили прибыть в собор Их Императорские Величества с Их Императорскими Высочествами. Пред началом панихиды мною произнесена была речь. Панихида закончилась литиею на могиле преподобного Серафима, к которой для сего вышел из собора крестный ход. В нем принимали участие и все присутствовавшие в соборе Высочайшие Особы. По возвращении крестного хода в собор мною была освящена сооруженная усердием Их Императорских Величеств драгоценная рака для святых мощей преподобного Серафима.

В 4 часа того же дня в Успенском соборе была совершена малая вечерня, а в 6 часов вечера начался благовест большого колокола, созывавший богомольцев ко всенощному бдению. Это была первая церковная служба, на которой преподобный Серафим стал ублажаться и прославляться в лике святых Божиих, и на которой его святые мощи были открыты для поклонения народа. Ввиду такой важности предстоявшего богослужения, ко вратам обители устремились десятки тысяч богомольцев. Но впустить сразу всех в ограду обители не было никакой возможности, а потому допущена была только часть народа в таком количестве, чтобы не было утеснения при перенесении святых мощей. По прибытии в Успенский собор Их Императорских Величеств и Их Императорских Высочеств началось всенощное бдение. Богослужение отправлялось уже по вновь составленной «Службе преподобному отцу нашему Серафиму, Саровскому чудотворцу». При пении литийных стихир из собора вышел крестный ход и направился к храму святых Зосимы и Савватия, где находился гроб со всечестными останками преподобного Серафима. В храм вошли преосвященные архиереи и священнослужители, назначенные к несению гроба, а также Их Императорские Величества с Их Императорскими Высочествами и несколько еще других лиц, сопровождавших крестный ход. Все вошедшие в храм преклонили колена пред гробом, заключавшим в себе всечестные останки преподобного.

За сим гроб изнесен был архиереями и Его Величеством Государем Императором, при участии Великих Князей и назначенных для того архимандритов, из храма и поставлен на носилки, которые подняты были на рамена и несены Государем, архиереями, Великими Князьями и архимандритами. Поднятый высоко, гроб отовсюду был виден народу, живою стеною стоявшему с зажженными свечами по всему пути крестного хода. Началось величественное и глубоко-трогательное шествие. Многие от сердечного умиления плакали, а некоторые женщины даже рыдали: слышались повсюду молитвенные воздыхания, обращенные к преподобному отцу Серафиму; многие крестьянки по пути шествия гроба полагали под него изделия своих рук: куски холста, вышитые полотенца, пряжу и т. п. Религиозное воодушевление народа достигло высокой степени.

По обнесении гроба со святыми мощами вокруг зимнего и Успенского летнего соборов с остановками для произнесения литийных ектений, гроб был внесен в Успенский собор и поставлен посреди него на особо уготованное место. Между кафизмами преосвященный Иннокентий произнес соответствующее совершающемуся торжеству слово. На полиелее гроб был отперт мною, и святые мощи преподобного Серафима были открыты. Священнослужители запели величание преподобному. Все присутствовавшие в соборе пали на колена, мысленно соединяясь с поющими священнослужителями в ублажении и прославлении преподобного. По прочтении Евангелия преосвященные архиереи целовали святые мощи, а затем изволили подходить целовать святые мощи все присутствовавшие в соборе Высочайшие Особы. Народ допускался в собор к целованию святых мощей в течение всей ночи в присутствии особо назначенных священнослужителей.

На следующий день, 19 июля, в 8 часов утра начался благовест к поздней литургии в Успенском соборе. Литургию совершали все присутствовавшие на торжестве преосвященные архиереи. К началу литургии изволили прибыть в собор Их Императорские Величества и Их Императорские Высочества. На малом входе с Евангелием, при пении «Приидите, поклонимся», священнослужители подъяли на рамена гроб со святыми мощами и, обнеся его вокруг святого престола, положили в уготованную раку. По заамвонной молитве преосвященный архиепископ Димитрий произнес слово. За сим начался торжественный молебен преподобному отцу Серафиму. После пения тропаря преподобному гроб со святыми мощами был вынут священнослужителями из раки и с крестным ходом понесен из собора вокруг тех же монастырских церквей. Его Величество Государь Император и Их Императорские Высочества Великие Князья изволили, так же как и накануне, принимать участие в несении гроба на носилках. Народ с глубоким благоговением взирал на несомую святыню, и опять так же, как и накануне вечером, из среды его слышались плач, и рыдания, и молитвенные воздыхания. По возвращении крестного хода в собор молебен преподобному закончился обычным многолетием.

Происходившие в Саровской обители торжества ознаменовались многими дивными проявлениями благодати Божией: молитвенным предстательством преподобного отца Серафима слепые прозревали, глухие слышали, немые говорили, хромые ходили. На источнике отца Серафима ежедневно совершалось по нескольку, иногда более десяти, случаев исцелений. В один такой день было собрано около источника до 15 костылей, оставленных исцелившимися хромыми, и народ эти костыли на берегу речки Саровки сжег, как бы наглядно свидетельствуя тем о силе молитвенного предстательства преподобного отца Серафима. На источнике каждый воочию мог видеть кого-либо из исцелившихся и слышать от него чистосердечный, простой рассказ об исцелении. Между случаями исцелений, записанными и, сколько возможно, проверенными, обращают на себя внимание следующие.

1)Крестьянский мальчик Василий Иовлев, 12 лет, пришедший в Саров из села Илисского, Курчинской волости, Минусинского округа, Енисейской губернии, вместе со своею бабкой, был немой от рождения, в чем имел удостоверение от местного приходского священника. На источнике преподобного отца нашего Серафима он искупался и после того начал говорить.

2) Крестьянка Симбирской губернии, Ардатовского уезда, села Тазнеева Агриппина Табаева, 18 лет от роду, слепая от рождения, искупалась три раза в источнике преподобного Серафима и, после уже второго раза купанья, начала видеть солнечный свет, деревья и другие предметы.

3) Крестьянин Вятской губернии, Слободского уезда, Сочневской волости, села Никольского, Михаил Тифкин «не владел», по его выражению, «23 года шеей, по обе стороны которой

были опухоли, и голова висела на ней, как на мочале». Искупавшись в источнике преподобного Серафима, он увидел, что опухоли на шее опали и голова на ней утвердилась.

4) Мещанин г. Спасска, Рязанской губернии, Василий Богомолов, 50 лет, лежал в течение 7 лет разбитый параличом, без ног; язык и слух также были парализованы. Его привезли на источник преподобного Серафима и искупали, после чего он стал слышать, говорить и ходить; костыль бросил.

5) Проживающая в 40 верстах от г. Верного вдова Анна Ивлева, 43 лет, страдала слепотой 19 лет. Несмотря на трудность для нее оставить дом, так как на ее попечении было четверо малолетних сирот, она все-таки отправилась в Саров и 900 верст прошла пешком. Искупавшись в источнике преподобного о. Серафима, она стала хорошо видеть.

Все описанные случаи произошли у источника преподобного Серафима, но были уже случаи исцеления и у его святых мощей. Вот один из наиболее замечательных случаев, происшедший за позднею литургией 19 июля в Успенском соборе. В числе молящихся в соборе находилась приехавшая из Москвы г-жа Масленникова; при ней находилась больная 12-летняя дочь, около двух лет ни слова не говорившая. Лечила она ее у нескольких врачей-специалистов, но они помочь ей не могли. Когда понесли во время малого входа гроб со святыми мощами, г-жа Масленникова коснулась гроба платком и затем отерла им лицо больной дочери, и последняя, к великой радости матери, тотчас же заговорила, а затем была подведена матерью к приобщению Святых Тайн. Так дивно и явно проявил Господь милость Свою чрез новопрославленного угодника Своего.

По поводу совершившегося в Саровской пустыни торжества мною была получена от присутствующих в С.-Петербурге преосвященных следующая телеграмма: «С сердечным умилением молитвенно участвуя вместе с Благочестивейшим Государем, сонмом святителей и всею Святою Русью в светлом торжестве церковном прославления нового угодника Божия преподобного Серафима Саровского, смиренно просим Ваше высокопреосвященство повергнуть к стопам Их Величеств чувства беспредельной преданности и молитвенные пожелания, дабы Господь предстательством преподобного Серафима выну охранял Государя, Царствующий Дом и Державу Российскую в непоколебимом мире и непременяемом благополучии. Ваше высокопреосвященство радостно приветствуем с совершением великогои святого дела. Экзарх архиепископ Алексий, архиепископ Гурий, епископ Тихон, епископ Иоанн, епископ Маркелл, епископ Сергий, епископ Константин, епископ Антонин». Телеграмма эта Товарищем Обер-Прокурора Святейшего Синода, 19 сего июля, была повергнута на Всемилостивейшее усмотрение Его Императорского Величества, и Государь Император на всеподданнейшем докладе Товарища Синодального Обер-Прокурора Собственноручно соизволил начертать: «Прошу выразить Мою благодарность и чувства радости и великого утешения по случаю новоявленной милости Божией Русской Земле».

Печатается по изданию: Церковные ведомости, 1903, 2 августа, No 16. С. 305–310.

И. В. Преображенский. Открытие святых мощей преподобного Серафима, Саровского чудотворца

(описание очевидца)

I.Окрестности Сарова.– Саровская пустынь.– Случаи чудесных исцелений

Был знойный июльский полдень (15-е число), когда мы подъезжали к Саровской обители. Дорога наша пролегала лесом по берегу р. Сатис (подъезжали мы с восточной стороны). В обыкновенное время дорога эта служит почти исключительно для сообщения с Саровским монастырем хутора, принадлежащего Понетаевскому монастырю и называющегося «Царскою Дачею» (подарком). И теперь не было по ней движения экипажей; но пешеходов с палками и котомками на плечах и тут было немало.

Сарова еще не видать; он за чащею леса, но путники двигаются к нему с такою же сосредоточенностью, с таким же благоговением, как будто бы они входили уже в церковь, шли по паперти церковной. Ведь путь этот уже в такой местности, которая вдоль и поперек исхожена святым человеком, великим угодником Божиим. Эти сосны и березы, стесняющие дорогу, невольно кажутся как бы одушевленными свидетелями его подвигов. Невольно сравниваешь эти могучие деревья с поставленными пред святою обителью свечами желтого и белого воска. А каковы леса, окружающие Саров, можно понять, если мы скажем, что леса близ Петербурга или Москвы пред Саровским лесом кажутся состоящими как бы из прутиков. Точно колонны какие, стоят тамошние сосны. Лес, подобный Саровскому, ныне редко можно встретить, и эта редкость также едва ли не только около монастырей. Монастыри наши умеют беречь и берегут свои леса; и едва ли не тут главная причина, почему Министерство земледелия и государственных имуществ, когда встречается к тому возможность, охотно наделяет монастыри лесными угодьями.

От «Царской Дачи» до Сарова – около пятнадцати верст; судя по времени, проведенному нами в дороге, мы должны бы были уже подъехать к монастырю. Но его все не видать. Невольно взор все пристальнее и пристальнее устремляется вперед, в просветы между стволами дерев; нетерпение поскорее увидать обитель растет. Начинаем спрашивать у встречных путников: «Далеко ли до Сарова?» – «Нет, близко,– вот, сейчас»,– отвечают нам. Возница понукает коней. Едем еще минут 5–10...

«Смотрите, смотрите, вот и Саров!» – воскликнул мой спутник. Как ни ждали мы увидать Саров,– тем не менее увидать его сразу весь, во всей красе и во всем величии, было для нас полною, поразительною неожиданностью. Не обнажить головы, не сотворить крестного знамения при виде белых стен монастыря, его высоких зеленых и золотых глав было бы прямо насилием над собою... До монастыря оставалось не более версты; но лес все еще продолжался и не раз закрывал монастырь: он подходит почти к самым стенам последнего.

Гостиница, в которой мы остановились, находится вне стен монастыря, против восточных его ворот. Вблизи от этой гостиницы под горкою, по берегу реки Саровки,– дорога на святой источник и в Дальнюю пустыньку (до первого от монастыря около двух с половиною верст, а до последней около четырех). По этой дороге взад и вперед двигались непрерывные вереницы богомольцев. Но сейчас нас занимали не они: нас влекло в обитель, к ее святыням.

Не чувствуя никакой усталости, хотя находились в пути с 5 часов утра до 12 и проехали без остановок около 50 верст, мы направились в монастырь. За вратами его пред нами открылась довольно большая площадь, почти сплошь обстроенная двухэтажными белыми корпусами. В ряду корпусов левой стороны (южной; мы вошли со стороны восточной) возвышается большое кирпичное здание. Это еще не освященная, новая церковь, выстроенная в память преподобного Серафима. Прежде на ее месте находились монашеские кельи, но их сломали; оставлена лишь одна келья преподобного, в которой он жил, неся свои великие подвиги затвора, молчания и старчества, и в которой скончался (2 января 1833 года). Эта келия, оставленная в неприкосновенности, пришлась теперь в самой новой церкви, в юго-западном ее углу. Ниже мы скажем об этой келии.

Посредине ограды стоят два больших храма-собора – холодный и теплый, один в честь Успения Божией Матери, а другой в честь Живоносного Источника. В западной стене монастыря – святые ворота и тут же величественная колокольня. Звона на ней мы еще не слыхали. У алтаря Успенской церкви, с правой (южной) его стороны, стеклянная часовня; пред ней толпится народ. Это место могилы, в которой 70 лет почивали останки преподобного Серафима. Часовня вплотную прислонена к храму, так что нижние части двух окон алтарей (главного и придельного) приходятся под крышею часовни, и из этих алтарей видна вся ее внутренность. Самая могила представляет собою склеп. Теперь три стороны этого склепа и верх обделаны мрамором (низ остался прежний, выстланный крупным кирпичом), а четвертая сторона открыта и заслонена лишь стеклом. К этой стороне склепа и спускаются по удобно устроенной лестнице. Склеп был пока пустой.

По всему фасаду западной стороны храма крупными черными буквами проведена строка с поучительными и внушительными словами: «Сей дом Отец созда, сей дом Сын утверди, сей дом Дух Святый обнови». Самый храм трехпрестольный, по внешнему виду похожий на старинные московские церкви. Живопись в нем очень древняя, от времени попортившаяся и потускневшая.

В северо-западном углу монастырской площади помещается церковь святых Зосимы и Савватия. Эта церковь была заперта и окна в ней завешаны. В ней временно поставлены были мощи преподобного. У стен этой церкви усердно молящийся народ. Тут поражали слух неистовые крики бесноватой, положенной в притворе храма, пред запертыми дверьми его. Были случаи, что одно лишь прикосновение к дверному замку успокаивало истеричных больных и даже исцеляло от болезни.

Осматривать монастырь и его храмы в подробности (кроме названных храмов, в нем имеются и другие) в дни торжеств не представлялось никакой возможности. Везде было тесно, и постоянно нужно было спешить, чтобы поспеть к тому или другому моменту торжества.

Едва успели мы пообедать, как раздался благовест ко всенощной. Могучий, густой, бархатный звук огромного (в 1500 пудов) монастырского колокола положительно потрясал воздух. Верим, что глубоко потряс он и сердца тысяч паломников. Пред нашими глазами их массы. И вот эти массы пришли мгновенно в движение. Лежавшие и сидевшие немедленно встали; все благоговейно крестятся; многие опустились на колена и кладут земные поклоны. Дорог, восхитителен для души истинно-русского, православного человека звук благовестного колокола... Неудивительно, что русский народ так любит церковный колокол и так почитает его, изукрасил красою узорною, поднял на высокую, своеобразную колокольню, гордится им...

В гостинице, куда мы возвратились уже поздно вечером, и около нее под соснами вокруг столиков для чая шел оживленный говор. Предметом его служили великие знамения милости Божией, совершавшиеся в Сарове. Все спешили сообщить друг другу о том или другом чуде, которого рассказывающий или сам был очевидцем, или о котором успел узнать от других, также непосредственно наблюдавших воистину дивные дела Божий.

Случаи чудесных исцелений по молитвам к угоднику Божию были многочисленны и разнообразны (особенно у «святого источника»). Они продолжаются и доселе. Однако далеко не все эти случаи становятся известными и записываются особо назначенными для сей записи лицами. За два только дня до нашего приезда в Саров и в самый день приезда, то есть 13, 14 и 15 числа, записаны были следующие случаи чудесных исцелений.

13 числа удостоверено четыре случая исцелений после купанья на источнике. Крестьянин Сардовской слободы, Саратовской губернии, Прокопий Нестеров Коблов, сорока лет от роду, совсем потерявший зрение, после купанья в источнике прозрел: снова стал видеть солнечный свет, различать отдельные цвета и предметы.

Одиннадцатилетний крестьянский мальчик Василий Ильин из Томской губернии от рождения не владел ногами и был расслабленным; голова у него всегда лежала на плече, вследствие искривления позвоночника. Своею матерью он привезен был на источник в тележке и после купанья стал, к изумлению всех, свободно ходить, радуясь своему выздоровлению.

Исцелился расслабленный 70-летний старик, крестьянин Вятской губернии, Слободского уезда, села Никольского, Михаил Савельев Тивкин, у которого, по его словам, голова держалась на шее, «как на мочале»,– больной не владел шеей в течение 23 лет.

Девочка хутора Висенки, Старолебяжской волости, Хвалынского уезда, Саратовской губернии, Анна Сафронова, 12 лет, четыре года не владела ни руками, ни ногами; мать ее Матрона Тимофеева принесла свою больную дочь на спине и искупала в источнике. После купанья Анна почувствовала в себе приток сил и сказала: «Не трожьте,– сама пойду». И действительно, к изумлению окружающих, встала с лавки сама и пошла без посторонней помощи.

14 июля установлено десять следующих случаев чудесных исцелений.

-Слепой мальчик Иван Захаров прозрел, а немой от рождения крестьянский мальчик Василий Говлев заговорил.

-Мещанин гор. Торопца, Псковской губернии, Петр Иванов Сургучев (37 л.), в продолжение 3 лет был совершенно глухим, но после купанья в источнике преподобного Серафима стал слышать и свободно разговаривать с окружающими.

-Солдатская вдова стекольного завода Шумбухской волости, Лаишевского уезда, Казанской губернии, Вера Андреева Васильева, 15 лет не владела правой рукой; но, искупавшись в источнике, стала совершенно здорова и даже в исцеленной руке понесла свой небольшой узелок.

– Крестьянка ижевского оружейного завода, Сарапульского уезда, Вятской губернии, Анастасия Яковлева Полякова, 29 лет от роду, в течение трех лет была больна; у нее была сведена правая рука и левая нога; в обитель она пришла на костыле. Причастившись и искупавшись в источнике, она сразу почувствовала, что ей стало лучше: рука и нога разогнулись, и Анастасия Полякова пошла без костыля.

– Крестьянка села Ольшанки, Нижнедевицкого уезда, Воронежской губ., Мария Матвеева Гончарова, 35 лет, в течение нескольких лет была расслаблена, и ее привезли к источнику; искупавшись, она встала и сама потихоньку пошла.

– Послушница Бирского монастыря, Уфимской губернии, Мария Иванова Зедвакова, 30 лет от роду, после купанья в источнике исцелилась от злокачественной опухоли на щеке и шее.

– Крестьянин села Княжева, Темниковского уезда, Тамбовской губернии, Александр Иванов Демидов, 40 лет, исцелился у источника от застарелого катара желудка, который врачами был признан неизлечимым.

– Донской казак Каргинского хутора, Вешинской станицы, Новочеркасского округа, Феодор Захаров Веденеев, в продолжение девяти лет страдал от припадков падучей болезни; его с трудом внесли в купальню при источнике шесть человек: он страшно кричал неистовым голосом и бился в конвульсиях; но благодатная струя воды из источника преподобного мгновенно успокоила больного; к нему вернулось сознание и, радуясь своему исцелению, он здесь же осенил себя крестным знамением, вслух благодаря исцелившего его чудотворца.

-Крестьянская девица из села Тазнеева, Ардатовского уезда, Симбирской губ., Аграфена Елизарьева Табаева, 18 лет, так рассказывала о своем исцелении от прирожденной слепоты: «Отец у меня жив, а мать умерла. Пришла я в Саров одна, вместе с односельчанами. Слышала я, что водичка из источника батюшки Серафима помогает от многих болезней и особенно от болезней глаз, даже исцеляет слепоту. А я ничего не видела от рождения, и глаза мои совсем были закрыты. Пришла на источник и крепко молилась. Знаю я только одну «Богородицу» и молилась больше сердцем своим угоднику Божию, преподобному Серафиму. Поговела я и, причастившись, пошла на источник: искупалась в нем всего три раза, и после второго раза увидела свет Божий. После купанья я легла спать и, проснувшись часа через два, вдруг замечаю, что в глазах моих стоит вместо обыкновенной тьмы свет, какое-то сияние; мои глаза раскрылись наполовину, и я увидала, сначала смутно, светлое небо, темные деревья, стала отличать яркий свет солнца, и сейчас думаю, что уже скоро вечер: сияние в глазах стало меньше, тусклее». Действительно, мы вели нашу беседу с исцелившеюся в сумерки, в 8 часов вечера. Прозревшая с великою радостью охотно рассказывала всем о своем исцелении; лицо ее видимо дышало тихим, глубоким счастьем: она была совершенно уверена в том, что новоявленный чудотворец дарует ей полное прозрение (15 число).

-Мещанин города Спасска Рязанской губернии Василий Николаев Богомолов, 50 лет от роду, уже 7 лет лежал, разбитый параличом. Его привезли на телеге для купанья в источнике; больной не мог говорить; были также парализованы его ноги и уши, так что он не мог ни ходить, ни говорить, ни слышать. Но после купанья Василий Богомолов стал ходить, слышать и немного говорить. Свой костыль он оставил тут же, около источника.

-Дочь мещанина, Екатерина Емельянова Зубченко, 18 лет, из станицы Медведевки, Кубанской области, на девятом месяце своей жизни заболела: у нее отнялись ноги, так что она свыше 17 лет вовсе не могла ходить. После горячей молитвы к угоднику Божию она искупалась в его источнике и почувствовала в себе приток каких-то сил, так что пожелала пойти одна, без посторонней помощи. Вскоре же сама она по трем лестницам поднялась на пригорок, где и рассказала иеромонаху о своем исцелении.

В тот же день было и еще несколько случаев исцелений от разных других болезней. Подвести точный итог всем случаям чудесных исцелений, повторяем, не было никакой возможности: многие больные, получившие исцеление, не заявили об этом ⁵.

Присутствовавшие на Саровских торжествах удостоились быть свидетелями по-истине великих и неизреченных милостей Божиих, воочию всем явленных русскому народу чрез угодника Божия и чудотворца Серафима. Могли убедиться они и в крепкой вере народа нашего в «батюшку Серафима». Вера эта привлекала ко дням его прославления в Саровскую обитель, можно сказать, сотни тысяч православных со всех концов нашего обширного отечества и даже из далекой Сибири. Так, мать исцелившегося 14 июля одиннадцатилетнего мальчика Ивана Степанова Захарова, с двухлетнего возраста лишившегося зрения вследствие ушиба головы, пришла из деревни Оськиной, Симского округа, Тобольской губернии.

– Бабушка другого мальчика, Василия Иевлева, 14 лет, немого от рождения и того же 14 числа чудесным образом получившего дар слова, привела любимого внучка из села Имисского, Минусинского уезда, Енисейской губернии. Радость обеих женщин и самих исцелившихся не поддается описанию: от радости плакала мать прозревшего сына, плакала и бабушка заговорившего внука, плакали и сами дети, взысканные милостию Божией. Видя их, слушая рассказ умиленной старушки, не могли удержаться от слез и все окружавшие.

Со слезами радости благодарит новоявленного чудотворца за даруемые им благодеяния растроганный русский народ...

Некоторых из исцеленных я видел лично и разговаривал с ними или их родственниками. Приходилось мне наблюдать, как и другие расспрашивали исцеленных. Невольно вспоминалось мне евангельское повествование об исцелении слепорожденного – так уж прилежно старались интересовавшиеся или сомневающиеся выведать все подробности того или другого чудесного исцеления; переспрашивали родных исцеленного или чужих ему, но бывших очевидцами исцеления; сопоставляли показания, делали выводы, снова спрашивали и переспрашивали. Иные из исцеленных отвечали коротко и видимо без охоты, точно они подозревали праздное любопытство вопрошавших или недоверие их к тому, что с ними, исцеленными, случилось. Другие охотно, как бы славя этим Бога, возвещали о своем исцелении.

Как, однако, ни поразительны были чудесные исцеления, творившиеся по молитвам к угоднику Божию, мы все-таки думаем, должны думать, что они не в состоянии были препобедить все сомневающиеся умы и покорить все загрубевшие от неверия сердца. Границы неверия, можно сказать, необъемлемы, как то и указывается в святом Евангелии. В притче о богаче и убогом Лазаре Авраам самым решительным образом высказал богачу, что не верующие Моисею и пророкам не поверят словам даже и из мертвых воскресшего.

II.Первый и второй день Саровских торжеств: торжественная панихида и всенощная по парастасу (16 июля, среда).-Крестный ход из Дивеева в Саров.– Торжественные литургия и панихида.– Прибытие в Саров Их Императорских Величеств (17-е число)

Наступило 16 число – первый день Саровских торжеств. В 8 1/2 часов утра раздался благовест к поздней обедне. Мы поспели к началу службы. Так как после литургии имела быть торжественная панихида, которою собственно и начинались торжества, то в проповеди, которую за литургией произносил петербургский протоиерей Философ Орнатский, объяснено было слушателям, почему Саровские торжества начинаются панихидою и почему мы молимся о упокоении душ таких великих угодников Божиих, как преподобный Серафим⁶.

Ровно в 12 часов начался благовест к панихиде. На служение ее вышли: высокопреосвященный митрополит Санкт-Петербургский Антоний, преосвященные с архиепископ Казанский Димитрий, епископы Нижегородский Назарий и Тамбовский Иннокентий, двенадцать архимандритов и сонм протоиереев и иереев. Диаконский чин возглавляли архидиакон Александро-Невской лавры Иоанн и протодиаконы тамбовский и нижегородский. Оба клироса наполнились певчими. Правый заняли невские митрополичьи, левый – тамбовские архиерейские.

В этот день торжественная панихида совершена была с поминовением всех императоров и императриц, начиная с Петра III и Елизаветы Петровны, митрополитов, архиепископов и епископов, имевших то или другое отношение к жизни преподобного Серафима, основателей, строителей и игуменов обители, родителей преподобного (Исидора и Агафий) и его самого. Одновременно со служением торжественной панихиды в Успенском соборе совершены были панихиды и в других монастырских храмах и часовнях, устроенных у источника, пустынок, бараков и проч.

Вечером того же дня совершено было по парастасу во всех монастырских церквах и часовнях близ монастыря всенощное бдение, с поминовением на ектениях иеромонаха Серафима, подвижника Саровского. В Успенском соборе парастас совершен был с такою же торжественностью, как и древняя панихида. Продолжался парастас с 6 часов до 11.

В четверг, 17 числа, в 8 часов утра, загудел большой монастырский колокол. Благовест этот был к крестному ходу, который должен был выступить из Успенского собора навстречу общему крестному ходу из Серафимо-Дивеевского женского монастыря Нижегородской епархии, в 12 верстах от Саровской обители.

В Дивеевском монастыре уже находились святыни, принесенные туда заблаговременно из других шести женских монастырей той же епархии, которыми руководил при жизни старец Серафим⁷. Для несения и сопровождения святынь от монастырей присланы были сестры. Прибыло и монастырское духовенство. В торжественном шествии приняли также участие депутаты от различных обществ хоругвеносцев, приславших в дар Саровской обители ценные хоругви в память события 19-го июля. Пожертвовано этими обществами 54 хоругви, и все они – одна другой лучше, изящнее и ценнее. Ими же пожертвовано много икон, облачений и лампад к раке мощей.

На рассвете этот необыкновенный по количеству участников (их было свыше 400) крестный ход выстроился и выступил к Сарову. Масса богомольцев, следовавшая за крестным ходом, растянулась на целую версту. Монахини и хоругвеносцы дорогою неумолкаемо и одушевленно пели разные церковные песнопения. Ярко сиявшее на синем небе солнце отражало блеск свой на колыхавшихся на высоких древках золоченых (по преимуществу) и высеребренных хоругвях, из которых многие украшены были гирляндами живых цветов и зелени. Осеняемые длинною сверкающею лентою этих хоругвей, шествовали монастырские святыни. Тут была и главная святыня Серафимо-Дивеевского монастыря – та икона «Умиления Божией Матери», пред которою в молитвенном подвиге скончался преподобный Серафим. Множество народа стояло и по сторонам этого величественного хода.

В 8 часов навстречу общему крестному ходу из Дивеева выступил крестный ход из Саровской обители, с ее святынею -местночтимою иконою Спасителя, сидящего на престоле. Во главе этого хода был преосвященный Тамбовский Иннокентий. Крестные ходы встретились и соединились за рекою Сатисом, на обширной площади пред обителью, в версте от нее, у опушки леса. В находившейся здесь временной часовне преосвященным был отслужен водосвятный молебен.

Чудную картину представляло приближение общего крестного хода к обители. К стенам обители медленно приливала необозримая волна народа, среди которой и над которой, точно спустившиеся с неба звезды, ослепительно сверкали ризы икон и хоругви. У обители на горе, по краям дороги, стояли десятки тысяч народа, ожидавшего крестный ход. Эта неподвижная народная масса, при взгляде на нее сверху, казалась, в свою очередь, морем человеческих голов, расступившимся посредине и образовавшим как бы русло реки, берега которого обозначали сидевшие на конях казаки в белых рубашках и фуражках. В это русло и стали вливаться шествующие в крестном ходу. Впереди несли, по два в ряд, шесть фонарей, за ними четыре запрестольных креста, за ними среди нескольких сот хоругвеносцев, в их обшитых позументами и кистями кафтанах и с красивыми знаками на груди, двигались хоругви (их до шестидесяти). Многие хоругвеносцы образовали из себя хор поющих. За хоругвеносцами следуют, группируясь около своих святынь, монахини; во главе каждой группы игумения и старшие сестры. Монахини также поют. Непосредственно за монахинями идет, с пением канона Божией Матери, хор монахов Саровского монастыря. Черная линия монашествующих, сменившая синюю линию хоругвеносцев, сменяется, в свою очередь, блестящею разноцветными ризами линией духовенства – диаконов и священников. Эту линию замыкают три архимандрита, предшествующие несомой на высоких носилках между четырьмя хоругвями иконе «Умиления Божией Матери». Икону осеняют по сторонам рипиды, которые держат диаконы. За иконою следовал встретивший крестный ход преосвященный Иннокентий. При одушевленном пении и торжественном трезвоне во все колокола ход вступил чрез святые ворота в обитель.

Тотчас же начался благовест к поздней обедне. В обоих соборных храмах литургия, а после нее и панихида совершены были архиерейским служением. В Успенском соборе, по окончании литургии, преосвященный Назарий произнес слово, посвященное памяти преподобного Серафима. Одновременно были совершены заупокойные литургии с панихидами и в других монастырских храмах.

С 12 часов того же дня, до благовеста ко всенощному бдению, беспрерывно совершались панихиды во всех часовнях, устроенных близ монастыря, с поминовением иеромонаха Серафима, подвижника Саровского. Весьма предусмотрительно было со стороны духовного начальства построить в разных пунктах кругом монастыря временные часовни. К часовням этим во все дни Саровских торжеств народ собирался в великом множестве и горячо, со слезами, молился сначала (до всенощной 18-го числа) при служении панихид, а потом молебнов преподобному Серафиму, Саровскому чудотворцу.

Наступал вечер 17 июля; приближался великий исторический момент в жизни не только Саровской обители, но и всей отечественной нашей церкви: ожидалось прибытие в Саров Их Императорских Величеств.

Как известно, великий угодник Божий, подвижник Серафим, обладал даром прозрения. В жизнеописаниях его приводятся многие и разительные примеры точного исполнения его предсказаний. Дивный старец предсказал и наступавший момент – прибытие царствующего дома на Саровские торжества. Вот что говорил он одной монахине Дивеевского монастыря: «Вот какая радость-то будет! Среди лета запоют пасху, радость моя! Приедет к нам Царь и вся фамилия... Станут все приходить к нам, матушка; запираться для отдыха-то будем; станут деньги давать, только берите; в ограду станут кидать, а нам уже не нужно: много своих тогда будет, матушка!..» – «А как Царская Фамилия приедет к вам, матушка,– говорил старец другой монахине,– то выйдите за святые ворота, да распахните их широко, широко,– да низко, низко поклонитесь до земли, да и скажите: «покорно просим пожаловать, покорно просим»... И сам батюшка три раза поклонится до земли»⁸.

Кто не тронется, чье сердце не умилится, слыша, а тем более видя, как дивно все прозрел святой старец?

Ровно в 4 часа 17 июля окрестность Сарова огласилась звуками большого монастырского колокола. Как-то особенно торжественно и могуче лились эти звуки, возвещая о времени приготовления к встрече Венценосного Паломника, предпринявшего далекий путь, чтобы вместе со Своим народом молитвенно поклониться великому угоднику Божию на самом месте его великих подвигов. В Успенский собор стало собираться духовенство, прошли хоры певчих, проследовали владыка-митрополит и прочие особы архиерейского сана.

С 17-го числа доступ в ограду монастыря был только по особым билетам. Тем не менее здесь находилось уже множество народа, разместившегося по монастырским дорожкам из каменных плит. Главная дорожка (или тротуар) идет по средине площади от святых ворот к Успенскому храму мимо южной стороны теплого собора. По краям этой дорожки, выстланной красным сукном, стали в первых рядах, начиная от самых ворот, хоругвеносцы; их целые сотни. Теперь их красивые форменные кафтаны и самые лица были очищены от пыли, которая толстым слоем покрывала их во время крестного хода из Дивеева. Почти непосредственным продолжением рядов хоругвеносцев была (по правой стороне) черная линия монахинь; их также сотни. Против них – прибывшее на поклонение мощам из разных мест России и не участвовавшее в богослужениях духовенство в рясах различных цветов. На груди священников наперсные кресты, у многих золотые. Многие в камилавках, скуфьях, при орденах и медалях. Группа духовенства очень многочисленна и очень красива.

Но вот духовенство, прошедшее в Успенский собор, облачилось, приготовилось, и начался выход его из собора к святым воротам. Ему предшествовали митрополичьи певчие в новых, красивых формах. За певчими следовало духовенство в блестящих золотых ризах. Замыкали шествие группа архимандритов в золотых митрах, архиереи и, наконец, митрополит, митра которого увенчивалась крестом из чудно-сиявших на солнце бриллиантов. Духовенство двигалось с крестным ходом. С колокольни несся торжественный трезвон во все колокола. Певчие остановились пред вратами, разделившись на две линии; духовенство вышло за врата.

От трезвона на колокольне положительно звенели стекла в окнах теплого собора, около которого мы стояли. Но вот и эту могучую звуковую волну стала проникать какая-то другая, неопределенная волна звуков. Сила этой волны все увеличивалась, она приближалась, становилась яснее, наконец подкатилась к стенам монастыря, ворвалась за его ограду, и с такою мощью, что, казалось, покрыла, пересилила гул колоколов. То гремело восторженное «ура», вырывавшееся из десятков тысяч грудей стоявшего вне монастыря народа. Он приветствовал подъезжавших к монастырю своих обожаемых Царя, Цариц и других членов Императорской Фамилии.

Лишь только остановились экипажи, как смолкли народные клики, прекратился звон колоколов. Воцарилась такая тишина, что, закрыв глаза, можно было подумать, что ни в ограде монастырской, ни около монастыря нет ни души. Среди такой тишины митрополит Антоний обратился к Его Величеству с кратким приветствием от имени святой обители, которое заключил словами: «Гряди с миром, Государь, в святую обитель сию и молитвами прославляемого угодника Божия да будет благословенно от Господа вхождение Твое».

Между тем стоявшие в ограде монастыря готовились, со своей стороны, приветствовать радостными кликами имевших войти сюда Царственных Паломников.

Снова после краткого перерыва раздался торжественный трезвон... С обнаженною главою вступил Его Величество Государь Император за ограду монастыря в предшествии хора певчих, крестного хода и архиереев. Рядом с Государем Императором, по левую Его сторону, шествовали Их Императорские Величества, Государыни Императрицы – Мария Феодоровна и Александра Феодоровна. Им сопутствовали Их Императорские Высочества: великая княгиня Ольга Александровна, великий князь Сергей Александрович с августейшею супругою великою княгинею Елизаветою Феодоровною, великие князья Николай Николаевич, Петр Николаевич с августейшею супругою великою княгинею Милицею Николаевною, князь Георгий Максимилианович и княгиня Анастасия Николаевна Романовские, герцог и герцогиня Лейхтенбергские, принц Петр Александрович Ольденбургский. За Их Величествами и Августейшими Особами шла группа высоких придворных чинов – дам и кавалеров, с ними – министры внутренних дел и путей сообщения.

Чувство благоговения, глубокого умиления охватило всю массу находившихся в монастырской ограде при виде Царственных Богомольцев. Все стояли точно внутри храма во время совершения богослужения; все забыли о своем намерении приветствовать Царя и Цариц теми же кликами, какими приветствуемы были они за монастырскою оградою и, поистине, эти клики «ура!» в этот момент здесь были бы так же неуместны, так же не соответствовали обстановке, так же противоречили общему настроению, как если бы они раздались в самом храме.

При звоне колоколов, среди живых стен в благоговении молчавшего народа тихо шествовали Их Величества от святых ворот к Успенскому собору, причем изволили кланяться на обе стороны. Точно очарованная стояла народная масса. Иные и даже многие забывали отвечать на поклоны, другие не кланялись, боясь сократить и на секунды момент лицезрения своих обожаемых Царя и Цариц. Государь, Государыни и вся Царская Фамилия входят в собор, где слушают краткое молебствие с положенным царским многолетием.

Из собора Их Величества в предшествии хора архиерейских певчих и духовенства, при пении «Спаси, Господи, люди Твоя», идут в церковь святых Зосимы и Савватия, где временно лежат мощи преподобного Серафима. С Их Величествами и Августейшими Особами входят только митрополит и архиереи; прочее же духовенство остановилось пред дверьми храма. Затем из церкви митрополит и прочее духовенство проводили Их Величества до покоев Государя Императора. Здесь, при входе, настоятель монастыря, игумен Иерофей, приветствовал Их краткою речью, с поднесением, по русскому обычаю, хлеба-соли от братии обители. Митрополит, осенив крестом Их Величества, возвратился с прочим духовенством в Успенский собор для служения благодарственного молебна по случаю благополучного прибытия Царственных Паломников. В покои Государя Императора вошла и Государыня Императрица Мария Феодоровна. Через некоторое время Она в сопровождении Их Величеств и прочих членов Августейшей Фамилии прошла в свои покои на противоположной стороне монастырской площади, причем народ имел счастье снова лицезреть Венценосных Паломников. После всенощной по парастасу, совершенной во всех монастырских церквах, площадь монастырская опустела. Приближался полунощный час. В этот час, в священной тишине, при благоговейном молчании, архимандриты, под руководством преосвященного Иннокентия Тамбовского, перенесли стоявшую в церкви святых Зосимы и Савватия, в приделе Преображения Господня, колоду, в которой был погребен преподобный, в могилу преподобного, точнее – в склеп, обращенный теперь в мраморную часовню⁹. С этого момента затеплились тут неугасимые лампады.

III.Третий день торжеств (18 июля, пятница): ранняя обедня, за которой Царь и Царицы, вместе с народом, причастились

Св. Христовых Тайн.– Осмотр Их Величествами монастыря.–

Последняя заупокойная литургия и последняя панихида по иеромонахе Серафиме.– Речь митрополита Антония пред панихидою.– Наблюдения над представителями верующей и богомольной России.– Царство любви в мире несчастий человека.– Посещение Царскою Фамилией святого источника

Наступило 18 июля (пятница). Первое, что услыхали мы в этот день, это – сообщение, что Государь и Государыни за ранней обедней, в Успенском соборе, приняли причастие Святых Христовых Тайн¹⁰. Неожиданность ли, по его времени и обстановке, факта, о котором сообщалось, или важность сообщаемого делали то, что сообщение это передавалось друг другу с чувством благоговения, как бы некая дорогая святыня.

Ранняя литургия совершалась в приделе Печерских чудотворцев. Ее служил архимандрит Андрей, в сослужении игумена и пяти священников и иеромонахов. Умилительное, глубоко-трогательное впечатление произвело на молящихся неожиданное для них появление Царя и Цариц за ранней обедней. Их Величества пришли сюда как простые, обыкновенные богомольцы, без свиты и всяких властей. Вместе с народом они стояли, вместе с ним и причащались. Вместо запричастного протоиерей Философ Орнатский произнес красноречивое слово, за которое ему передана была Высочайшая благодарность¹¹.

Между ранней и поздней литургиями Их Величества и все Августейшие Особы изволили осматривать монастырь, начав с новой церкви Святой Троицы, выстроенной в память новоявленного угодника Божия, преподобного Серафима, и в которой, как то упоминалось выше, находится его келия. Осмотрев церковь, келию и находившиеся здесь, числом до 50, хоругви – дар хоругвеносцев, Их Величества прошли в часовню над могилой преподобного Серафима, спускались в склеп, в котором стояла уже ночью помещенная туда гробовая колода святого, поклонились ей, а также гробнице почивающего здесь же, всеми чтимого подвижника-молчальника, схимонаха Марка. Из часовни Их Величества прошли в церковь Иоанна Предтечи, а оттуда в церковь святых Зосимы и Савватия.

В 9 часов утра в Успенском соборе началась последняя заупокойная литургия, а по окончании ее отслужена была и последняя панихида по приснопоминаемом иеромонахе Серафиме, подвижнике Саровском.

На служение панихиды вышли, во главе с митрополитом, все присутствовавшие на торжествах архиереи, двенадцать архимандритов и целый сонм прочего монашествующего и белого духовенства. Все они в новых, блестящих золотых облачениях. Церковь была полна народа.

К началу службы пришли в собор Их Величества Государь и Государыни и все Особы Императорской Фамилии, с сопровождающими Августейших Богомольцев лицами. Вся церковь стояла со свечами в руках.

Пред началом панихиды высокопреосвященный митрополит Антоний произнес с амвона глубоко-назидательную речь, предметом которой было выяснение смысла и значения совершавшегося события.

«Всем нам, здесь присутствующим и молящимся,– начал владыка,– Господь даровал великую милость быть участниками светлого торжества прославления приснопамятного подвижника, иеромонаха Серафима. Слава и благодарение Господу, так о нас благодеющему. Красуйся и радуйся, святая обитель Саровская, славою преподобного своего прославляющаяся и прославленная».

Напомнив далее слушателям, что сейчас они будут в последний раз молиться о подвижнике как об усопшем рабе Божием, а потом уже на все времена православные христиане будут обращаться к нему с молитвою, как к прославленному угоднику Божию, за помощью, исцелением и утешением, владыка говорил: «В самой видимой мертвенности останков святых благодатию Божией сокрывается сила жизни: через посредство их даруются людям от Господа многочисленные исцеления от недугов и болезней. В этих же чудесных исцелениях слава и преподобного отца нашего Серафима. Они же настойчиво напоминают слова апостола Павла: сеется не в честь, возстает в славе, сеется в немощи, возстает в силе».

Глубоко-верную, подтверждаемую всей нашей историей мысль высказал высокопреосвященный оратор, уясняя слушателям, что в великом множестве стекшегося от всех краев нашего отечества к мощам угодника Божия народа, в этом многолюдном, но единомысленном и единосердечном собрании богомольцев, возглавляемом молитвенным участием Самого Царя православного, Благочестивейших Цариц и многих членов Царствующего Дома, выражается исконный, основной смысл жизни русского народа. «Он,– говорил владыка,– знает свое отечество и свою историю не столько по политическим и военным событиям, сколько по подвижникам веры и правды, любви и добра. Посещая из года в год, из века в век прославленные подвигами угодников Божиих святые места, он научается в них правилам жизни святой и утверждается в вере и правде, добре и любви»... «В лице преподобного Серафима,– продолжал оратор,– воздвигает Господь новый светильник, нового учителя, новую духовную твердыню народа русского. Буди же слава Богу нашему, дивному во святых Своих!» Обращая, наконец, внимание на ежедневно совершающиеся, по молитвам преподобного, многочисленные чудеса, владыка с особенною выразительностью и твердостью в голосе высказал: «Если бы кто вопросил нас о них, мы таковому вопрошающему ответили бы с благоговейным дерзновением, в полном соответствии с действительностью, словами Спасителя ученикам Иоанновым: «слепые прозревают, хромые ходят, глухие слышат, нищие благовествуют"». В заключение митрополит пригласил слушателей «усердно, благоговейно и с теплою сердечностью помолиться в последний раз об упокоении раба Божия, приснопамятного иеромонаха Серафима, и воздать славу Богу, дивному во святых Своих».

По окончании речи митрополит и весь прочий многочисленный сонм духовенства сошли с солеи на средину церкви. Архиереи стали на возвышении, за ними диаконы, во главе с архидиаконом Иоанном; архимандриты же и прочее духовенство стали не как обыкновенно, то есть в две линии, а в одну – лицом к Царской Фамилии. Линия это шла от архиерейского возвышения почти до самого Престола... И вот началась эта последняя панихида.

Глубоко-трогательно само по себе содержание панихидных песнопений; в умилительном же пении панихидная служба высоко поднимает религиозное чувство, отрешает от земного и преисполняет сердце чистым, тихим, святым одушевлением. Присутствуя за такою службою, положительно трудно удержаться от слез.

На клиросах пели митрополичий и тамбовский архиерейский хоры. Сонм служившего духовенства одушевленно возглашал моление: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего». Тихо повторяли эти слова, будто далекое эхо, хоры на клиросах. С особенным совершенством, с неподражаемой художественностью митрополичьи певчие пропели тропарь: «Глубиною мудрости человеколюбие вся строяй», а также икос: «Сам Един еси, Безсмертне...» Как один человек, молилась вся церковь на коленях, когда духовенство пело: «Со святыми упокой, Христе, душу усопшего раба Твоего...» Горячо, пламенно молилась коленопреклоненная церковь, в последний раз прося Христа упокоить раба Своего там, где «несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная». Непосредственно следовавшая за панихидой лития отслужена была в часовне, над могилою преподобного. Туда изволили выходить Их Величества и все Августейшие Особы. Там в последний раз возглашена была и «вечная память» приснопоминаемому иеромонаху Серафиму.

По окончании литии Их Величества и Их Высочества возвратились в свои покои, а высокопреосвященный митрополит с архиереями и прочим духовенством прошел в собор и здесь торжественно совершил освящение лика старца Серафима на верхней доске, покрывающей раку,– иконы в сени над ракою и самой раки.

Было уже четверть 12-го часа, когда окончились все эти торжественные службы.

Полуденное солнце на безоблачном небе высоко подняло температуру воздуха и раскаляло песчаную почву. Укрывшись под густые ветви вековой сосны, стоявшей около гостиницы, записывали мы в свою памятную книжку впечатления первой половины нынешнего дня и стали наблюдать нескончаемые вереницы двигавшихся взад и вперед по дороге к святому источнику и в дальнюю пустыньку богомольцев. Дорога эта, как уже замечалось, пролегает близ гостиницы под горкою, по берегу речки Саровки.

Несколько раз наблюдали мы с этого пункта богомольческую массу. Пред нашими глазами проходили тысячи, десятки тысяч паломников. И сколько приходилось видеть среди этой массы истинно грустного и ужасного! «Как велик,– скажу словами одного почтенного писателя, также присутствовавшего на Саровских торжествах В. А. Прокофьева,– как велик мир несчастий человека! Какое огромное количество больных и недугующих, калек, слепых, глухих, дурачков, юродивых, расслабленных, припадочных, душевнобольных! Тут встретишь все несчастья, какие можно себе представить и какие невозможно. Иные ползут на четвереньках, другие двигаются на руках, опрокинувшись ими назад, другой прыгает, склонившись на левый бок. Иного везут на тележке, иного расслабленного несут в кульке, у иного голова непомерно велика, у другого непомерно мала, у иного лицо скошено, у кого сведены руки, у кого ноги, у кого то и другое; грязные повязки иных скрывают жестокие раны и болезни, кто кричит, кто мычит, кто молится вслух».

Как ни мрачна представленная картина, однако и в ней виделось много истинно высокого, поучительного, умилительного. Тут, среди тяжких, ужасных физических страданий, особенно ярко проявилось царство духа: вера в Бога, надежда на Его милость, по молитвам к угоднику Божию, и любовь к ближнему несчастному. В Сарове можно было воочию убедиться, что народ русский помнит заповедь Христа о любви к ближнему и исполняет ее. Можно поражаться тем участием, которое проявляли здесь здоровые к немощным. Казалось бы, не хватило сил, терпения, не выдержали бы нервы и один час послужить какому-нибудь убогому. А ему простые верующие люди служат годы, десятки лет, и это не одни лишь близкие родные. Вы можете, например, видеть, как здоровые помогают больному поудобнее сесть или лежать, укрывают его от палящих лучей солнца, освежают чашею студеной воды, как носят их на руках, на носилках, на полотне,– пред немощными расступаются здоровые, давая им дорогу, и проч. и проч.

Вы видите и слышите усердную, горячую молитву здоровых за больных. Поздним вечером, 17-го числа, были мы у св. источника. Принесли к нему истеричную женщину. Неистовые крики ее прямо ужасали. Стоя среди толпы, мы ясно слышали шепот окружавших: «Помоги ей, Господи! Спаси ее, батюшка (подразумевается, конечно, старец Серафим), исцели ее!» В небольшом отдалении от толпы, укрывшись за дерево, как бы затворившись в келий, коленопреклоненно молился мужчина в одежде служащего на железной дороге. Всего вероятнее, и он молился за несчастную.– В другой раз, в ограде монастырской, мы видели, как женщина-крестьянка средних лет носила на руках, буквально как ребенка, своего мужа.

Понятна та неподдельная радость христиански-любящих, сострадательных людей при виде исцеленных. И чужие исцеленным сорадуются тут, как близкие им родные. Порывы же радости родственников исцеленных, можно сказать, неописуемы, безграничны. «Матушка, дорогая моя матушка!» – в порыве восторга и радости кричала девушка своей матери, прозревшей на источнике. Обнимая, целуя мать, она допытывалась: «Ты ли это? Тебя ли я вижу?» ...А вот мать искупала свою немую малолетнюю девочку. Пошла сама купаться, а за девочкой просила посмотреть стороннюю, незнакомую ей женщину. Эта с материнскою ласкою исполняя поручение, стала предлагать девочке: «Скажи: Богородица». По рассказу этой женщины, напряжение, старание девочки произнести это слово было такое, как бы она что тяжелое поднимала или взбежала на гору. Наконец, произнесла это пресвятое слово «Богородица» и постепенно, затем, стала всё говорить. Вышедшая из купальни мать глазам своим не верила, что пред нею ее, доселе немая, а теперь говорящая дочь, готова была чуть не отказаться от нее. Поймите же радость этой матери и попробуйте описать ее...

За столиками, под другими соснами, расположилось немало богомольцев, оставивших душные номера гостиницы. Иные сидели целыми большими семействами. Все мы знали, что Царская Фамилия отправится на святой источник. Неизвестно только было, когда это состоится. Был конец второго часа. Вдруг издали из-под стен монастыря понеслось «ура!» Быстро оно стало приближаться. Сидевшие за столиками вскочили со своих мест. Из гостиницы бежали к горке гости и прислуга. Все устремили взор по дороге к монастырю. На ней волновался народ, перебегая с места на место. Сидевшие на конях казаки слезли с коней. Но за толпой ничего не было видно. Все догадывались о причине необыкновенного оживления на дороге и смотрели на отдаленный конец ее, ожидая увидать там экипажи с Царской Фамилией. Однако эти экипажи всё не показывались. Но вот, почти прямо пред нами излучина дороги; она вся как на ладони. По ней идет группа военных в белых кителях... Положительно, глазам не верилось, чтобы то были Государь с Великими Князьями. Однако это были именно они. Его Величество шел несколько впереди, часто делая рукою под козырек. Тотчас за Ним шли Их Высочества Николай Николаевич и Петр Николаевич, а за ними некоторые из лиц свиты и больше никого: никакой охраны, никакого конвоя. Оказывается, что и казакам приказано было слезть с коней, чтобы они не загораживали собою вида вдаль. Так просто, так – позволим себе сказать – смиренно шел Державный Владетель величайшей в мире империи к местам подвигов при жизни смиреннейшего из иноков, а по смерти великого в сонме святых угодников Божиих, старца Серафима...

Следование Его Величества к источнику пешком в знойный день по пыльной дороге тем было неожиданнее, что все знали, что Государь прибыл в Саров только вчера вечером и уже утром сегодня изволил быть за ранней обедней, после которой осматривал монастырь; присутствовал за последней великой панихидой, а вечером, с шести часов, имело начаться всенощное бдение в присутствии Царской Фамилии.

С неописуемым воодушевлением приветствовал народ своего обожаемого Батюшку-Царя. Огромное большинство имело счастье лицезреть Его и в такой близости в первый раз в жизни. «Ура!» гремело такое, какое редко, пожалуй, когда слышали и московские кремлевские стены... Целая туча шапок летела вверх. По горе и за речкою по низине стремительно бежали, прыгая чрез кочки, пни и ровики не хотевшие упустить из виду Царя или желавшие забежать вперед, чтобы еще раз получить возможность лицезреть Его... Но вот народные клики стали замирать с отдалением Царя от пункта нашего наблюдения. Вдруг они снова воскресают там, где начались прежде. То народ приветствовал выехавших в экипажах к источнику Цариц и прочих членов Августейшей Фамилии. Опять та же картина народного воодушевления; опять такие же проявления радости и восторга... Умиленный, растроганный, радостный народ и восклицал, и крестился, и молился, и плакал. Густой, непрерывной стеной установился он по окраине дороги; им, точно маком, усеяны были все холмики, и множество взобралось на деревья. Отовсюду неслось «ура»; громовыми раскатами перебрасывалось с берега на берег. Поистине, точно «гласом вод многих», точно шумом бурного водопада оглашались народными кликами берега тихой, небольшой речки Саровки...

По прибытии Их Величеств к источнику клики смолкли и водворилась тишина. Их Величества и прочие Особы подробно осматривали источник, иконописные картины в нем, купальни при источнике, пробовали воду. При этом объяснения им давали архимандрит Серафим¹² и игумен Иерофей. От источника все пошли дальше к камню отца Серафима, на котором он молился в течение тысячи дней, а отсюда проследовали к дальней пустыньке, где Их Величества встретил и показывал достопримечательные места преосвященный Иннокентий. Их Величества спускались в пещеру, куда удалялся преподобный, и затем возвратились в обитель. Государь Император снова шел пешком с Великими Князьями Николаем Николаевичем и Петром Николаевичем. И опять, с тою же сердечностью, с тем же восторгом и воодушевлением, приветствовал народ Их Величества. Поразительную, можно сказать, исключительную минуту, при возвращении Государя Императора в обитель, составлял тот момент, когда Его Величество, следовавший сначала по лесу, повернул на прежнюю дорогу и пошел прямо к народу. Тут вся несметная толпа пала на колени со слезами радости и умиления. В обитель Их Величества возвратились во второй половине 4-го часа.

Заслуживает особого замечания то, что народ во все время путешествия Их Величеств к святым местам вел себя образцово, нигде не затеснял пути, не допускал ни малейшего беспорядка. А ведь его было десятки тысяч и при полном почти отсутствии блюстителей порядка, назначаемых начальством.

IV. Всенощная 18-го числа – первая церковная служба, на которой преподобный Серафим стал прославляться в лике святых.– Выход на литии из собора за мощами преподобного и принесение св. мощей в собор.– Неописуемый момент открытия гробницы с мощами.– Ночь на 19 июля – пасхальная ночь.– Поздняя литургия 19 июля.– Обнесение мощей вокруг Св. Престола.–Первый торжественный молебен преподобному Серафиму.–Крестный ход вокруг собора

Наступал первый важнейший момент Саровских торжеств. Ожидали благовеста ко всенощному бдению,– первой церковной службе, на которой преподобный Серафим стал прославляться в лике святых и на которой его святые мощи были открыты для поклонения народа. Пред всенощной Государь Император с Государыней Императрицей Александрой Феодоровной заходили в собор, где осматривали Свой дар – раку для мощей преподобного и привешенные к ней лампады. Посетили собор и некоторые Августейшие Особы. От них также были дары к раке, в виде лампад. И рака, и возвышающаяся над нею на 12 аршин сень, в форме часовни над колодцем, с пятью луковичными (средняя выше других) главами, и лампады – сколько драгоценны, столько же и изящны.¹³

С первыми ударами колокола (в 6 часов) прошли в Успенский собор архиепископ Казанский Димитрий, епископы Нижегородский Назарий и Тамбовский Иннокентий; в предшествии хора певчих и иподиаконов проследовал митрополит Антоний. К началу службы изволили прибыть Их Величества и Их Высочества. Свита, министры, представители губернской власти, мировые судьи, земские начальники – все в парадных формах – уже присутствовали в храме. Допущен был и народ. Принесли несколько больных и убогих. Товарищ обер-прокурора Святейшего Синода, сенатор Саблер раздавал высокопоставленным особам книжки славянской печати, содержащие в себе вновь составленную «службу преподобному отцу нашему Серафиму, Саровскому чудотворцу». С этими книжками стояли Их Величества и Их Высочества.

Дивно хорошо пели певчие, как архиерейские, так и особенно митрополичьи, под управлением г. Тернова. Их пение лилось, именно лилось чистою, светлою, мягкою, тихою звуковою волною, по временам превращавшеюся в громозвучный водопад.

При чудном пении незаметно шла служба. Она длится уже час с четвертью. Но вот наступило время выхода на литию; певчие стоят у западных дверей храма, отверзаются царские двери, и из них, вслед за митрополитом, идут архиереи, архимандриты и многочисленный сонм духовенства в роскошных, золотых, с вышитыми серебром изображениями шестокрылых серафимов, ризах (дар Государя Императора для всех участников торжества). Не останавливаясь, как то обычно делается, на средине церкви, оно крестным ходом выходит из собора и направляется с пением литийных стихир к Зосимо-Савватиевской церкви, где временно стоят мощи преподобного. За духовенством следуют Их Величества и Их Высочества, министры и свита.

В Зосимо-Савватиевской церкви гроб с мощами преподобного стоит посредине. Митрополит совершил каждение. Государь Император и Великие Князья с архиереями и архимандритами подняли гроб и вынесли его из церкви. Тут гроб был поставлен на зеленые бархатные носилки и покрыт богатым бархатным, малинового цвета, вышитым шелком покровом. Начался перезвон колоколов. Государь Император, Великие Князья и архимандриты подняли носилки и понесли. На высоких носилках гроб был виден отовсюду.

Величественную и умилительную картину представляло это шествие. При жизни отец Серафим был смиреннейший и беднейший из старцев, богатый лишь своей простотой и любвеобильной душой, а теперь гроб этого смиреннейшего человека несет Самодержец земли русской с Великими Князьями и иерархами церкви...

По пути следования крестного хода с мощами преподобного от самых дверей Зосимо-Савватиевской церкви и по направлению к холодному Успенскому собору, мимо западной и южной стен теплого собора, стояли хоругвеносцы с их многочисленными хоругвями – дарами обители. За ними по всей линии стоял плотной, густой стеной народ. Диаконы с кадилами и свечами, шесть малых кипарисовых хоругвей окружают носилки с гробом преподобного, который осеняют рипидами четыре диакона по сторонам. Непосредственно за гробом шли митрополит и архиереи, а за ними следовали Государыни Императрицы и Великие Княгини. Поют певчие, трезвонят колокола... Восхищенный величественной процессией, умиленный видом Царя, несущего честные останки преподобного, охваченный религиозным порывом народ усердно, со слезами, многие коленопреклоненно, молится. У всех в руках возженные свечи. Тишина в воздухе была такая, что не угасло пламя и малых свечей. Тихо, в полном порядке двигалась процессия. Приблизилась она к Успенскому собору. Здесь при первом (юго-западном) углу храма архидиакон возгласил первое прошение литийной ектений. Последующие прошения возглашены были у прочих углов храма. Когда ход остановился пред западными дверями, высокопреосвященный митрополит прочитал литийную молитву «Владыко многомилостиве...», в которой, призывая имена святых, призвал и имя Серафима, Саровского чудотворца. На паперти церковной гроб был снят с носилок и внесен в храм, причем Его Величество и высокопреосвященный митрополит поддерживали головную сторону гроба. Было 40 минут 8-го часа, когда гроб был внесен в храм. Здесь он был поставлен на возвышении среди храма. Все в церкви стояли с возженными свечами. Певчие троекратно пропели тропарь преподобному, а митрополит совершил каждение вокруг гроба и затем благословение хлебов. Далее всенощная продолжалась обычным порядком. Между кафизмами преосвященный Иннокентий произнес слово на текст «восхвалятся преподобнии во славе» (Пс. 149). В нем святитель особенно подробно выяснил истину о связи земной Церкви с небесной, раскрыл значение святых мощей Божиих праведников и указал, что тела святых или одни кости их стали предметом благоговейного почитания еще в самой глубокой древности¹⁴.

Запели «хвалите имя Господне...» Духовенство вышло на средину храма. Тотчас за полиелеем наступил момент, изобразить который словами выше наших способностей. Следующие наши слова – слабая тень действительности. Певчие смолкли; водворилась тишина; взоры всех устремлены к гробу. Вот митрополит снимает митру, сходит с облачального амвона, приближается к гробу с северной его стороны. Вся церковь, как один человек, стоит в немом молчании, в напряженном ожидании, каких-то необычайных действий первоиерарха... Вот он приближает руку к крышке гроба; слышен звук от поворота ключа в замке, за ним другой... И святитель открывает гроб. Тотчас архимандриты снимают с гроба крышку... Велегласно, с необыкновенным воодушевлением запело духовенство «величание» преподобному: «Ублажаем тя, преподобие отче Серафиме...» При первых звуках этого «величания» вся церковь опустилась на колени. Коленопреклоненно молятся Царь, Царицы, Князья и Княгини... Была поистине святая минута, чувствовалось неземное состояние...

После прочтения Евангелия началось лобзание святых мощей. За святителями прикладывались к мощам Их Величества и Их Высочества и приняли от митрополита помазание елеем. После этого Их Величества и Августейшие Особы удалились из храма.

Стали прикладываться служащее духовенство, лица свиты и другие высокопоставленные особы. За ними придвинулись к гробу и прочие присутствовавшие в храме.

Приложившихся к мощам епископы помазывали елеем. Долго, до конца одиннадцатого часа, продолжалось служение всенощной. Но едва ли все присутствовавшие в храме успели приложиться к мощам за время всенощной. К концу службы стали впускать в церковь и теснившийся около дверей ее народ. Непрерывною волною потек он к гробу преподобного. Всю ночь двери храма были открыты, и всю ночь богомольцы прикладывались к святым мощам и принимали помазание елеем от назначенных священнослужителей.

Честные останки преподобного Серафима лежали в иеромонашеском облачении. На персях поверх епитрахили находился большой крест, материнское благословение Серафима. В «покрове» на главе сделано круглое отверстие, чрез которое и прикладываются к челу угодника, сначала облобызав крест на персях. Мощи источают тонкое, необыкновенно приятное благоухание.

Выйдя из церкви, мы очутились поистине в другом храме. Наполнявший монастырскую ограду народ стоял в благоговейном молчании; у всех в руках горящие свечи. Многие, стоя на коленях, молились по направлению к собору. Вышли за монастырскую ограду – там та же картина, но еще величественнее, еще грандиознее. Тут стоят еще большие массы народа и также со свечами, иные держат целые пуки их. Было так тихо, что пламя свечей не колыхалось.

Тут был в буквальном смысле стан паломников. Среди масс народа стояли телеги и разных видов повозки, с привязанными к ним лошадями. Синее небо представляло собою точно опрокинутый над всем видимым пространством купол с бесчисленными на нем неугасимыми лампадами – звездами. Из разных мест доносилось пение. То составившиеся в разных пунктах кружки богомольцев и богомолок пели разные церковные песнопения. Не видя поющих, можно было подумать, что звуки пения несутся с самого неба.

Долго восхищались мы этой картиною, сидя на крыльце своей гостиницы. Минула полночь, а пение не умолкало. Захотелось послушать его поближе. С версту прошли мы на слух, пробираясь между толпами бодрствующих еще паломников. Около моста, на самой средине дороги, стояла большая, человек в триста, толпа мужчин и женщин. Все мужчины с обнаженными головами. В центре ее поющие – человек 50–60. Иные с горящими свечами в руках. Допевали тропарь: «Заступнице усердная...» Пением руководил почти уже седой крестьянин, взмахами руки показывая меру и остановки. Пели мужчины и женщины с горячим одушевлением и положительно стройно. Не сомневаемся, что такое пение – плоды церковной школы. Пели одно песнопение за другим почти без отдыха. Пропели «Хвалите имя Господне», «Отверзу уста моя»... (все ирмосы), величание преподобному Серафиму, «Слава в вышних Богу», «Тебе Бога хвалим»... «Среди лета запоют Пасху»,– предсказывал угодник Божий. И вот запели и пропели: «Христос воскресе...», «Да воскреснет Бог...», все ирмосы пасхального канона. Никто не думал расходиться. В толпе увидали священника, еще очень молодого. «Батюшка! -обратились к нему,– почитайте акафист Пресвятой Богородице, а мы будем петь». Нашелся и акафистник. Священник немедленно согласился. Он оказался с хорошим голосом и умелым руководителем пения. Священник только начинал, зачитывал икосы; все же молитвенные обращения, начинающиеся словом «радуйся», народ повторял нараспев. Такое чтение акафистов можно слышать в определенные дни недели в лаврах и больших монастырях.

Был третий час ночи, когда мы возвратились в гостиницу. Масса сильных и разнообразных впечатлений, испытанных за минувший день, отгоняла сон, а заснуть хотелось поскорее, так как назавтра ожидались новые и, быть может, еще более сильные и глубокие впечатления.

Утром 19 числа (в субботу) во всех монастырских церквах отслужены ранние обедни, за которыми было множество причастников. К монастырским воротам придвинулась масса богомольцев, с трудом сдерживаемая полицией. В ограду монастырскую возможно было пустить только малую часть ее.

Высокоторжественно было служение в этот день поздней литургии, благовест к которой раздался ровно в 8 часов. В четверть девятого, в предшествии певчих и иподиаконов, вошел в храм митрополит. Вскоре за сим прибыли Государь, Государыни и все бывшие в Сарове Члены Царской Семьи. Литургию, вместе с митрополитом Антонием, служили архиепископ Димитрий и епископы Назарий и Иннокентий. На всех участвовавших в служении литургии было то же облачение, что и вчера за всенощной, получившее название «серафимовского» (на нем, как было сказано, по золотому фону вытканы серебром изображения серафимов).

Собор был полон молящихся. Тут были министры, свита, губернские власти, земские начальники. Достаточное место отведено было и для народа. Из допущенных в церковь больных иные сидели, другие лежали около стен. Богослужение шло обычным порядком до малого входа с Евангелием. Когда же запели «приидите, поклонимся...» и митрополит осенил на четыре стороны предстоящих трикирием и дикирием, архимандриты подошли к гробу-колоде, вынули из него кипарисовый гроб со святыми мощами и, при пении: «во святых дивен сый, поющия Ти», понесли его в алтарь. Умилительно-торжественна была эта минута. Вся церковь опустилась на колени и не поднималась с них, пока гроб обносили вокруг престола и потом принесли к стоящей под сенью каменной (мраморной) раке. Диаконы сначала опустили в раку наружный дубовый гроб. Митрополит, архиереи и архимандриты в этот гроб опустили гроб с мощами.

Как накануне во время крестного хода с мощами, так и ныне при несении мощей по храму, было несколько поразительных случаев исцеления. Накануне, например, крестьянская девица Астраханской губернии и уезда, села Промысловки, Вера Чернышева, 29 лет, находившаяся 5 лет в параличном состоянии, со сведенными ногами, сама встала и начала ходить без посторонней помощи. Ныне исцелилась подверженная каталепсии 12-летняя дочь московского купца Масленникова, два уже года ни слова не говорившая. Медицинские средства, в данном случае дорого оплаченные, никакой помощи больной не оказывали.

Мать девочки, когда мимо них проносили гроб с мощами, коснулась гроба платком и отерла им лицо больной. Последняя тотчас же после сего на глазах у всех начала говорить.

Литургия до самого конца ее продолжалась обычным порядком при чудном пении митрополичьих и архиерейских тамбовских певчих. Особенное впечатление произвело исполнение невскими певчими «Достойно есть...», так называемого сербского напева. Невольные слезы умиления исторгало это пение. Кончилась литургия. На амвон вышел архиепископ Казанский Димитрий и произнес в честь и славу преподобного Серафима красноречивое поучение. В нем он объяснял, что новопрославляемый угодник Божий своею жизнью и подвигами указал нам оставляемый ныне иными добрый путь истины и жизни, ведущий за пределы времени, в вечность. Молитвенным воззванием, чтобы преподобный отец наш Серафим, этот земной ангел и небесный человек, в своей светлой душе соединивший о Господе небесное и земное, пребыл для нас навсегда яркой путеводною звездою, освещающею путь жизни нашей, преосвященный и закончил свою речь.

Тотчас, по окончании речи, всё духовенство, во главе с митрополитом, вышло из алтаря на средину церкви для торжественного служения молебна преподобному. При пении тропаря архиереи и архимандриты приблизились к раке и окружили ее. Государь Император с Великими Князьями помогли вынуть из нее гроб со святыми мощами. Коленопреклоненно стояла вся церковь. Святые мощи износятся из храма. Начинается крестный ход в том же порядке, в каком совершен он был и накануне. При блеске почти уже полуденного солнца еще ярче, чем накануне, сверкают многочисленные хоругви и блестят ризы духовенства. Медленно движется процессия среди стен народа. Гроб несут, как и накануне, Государь, Великие Князья и архимандриты. Непосредственно за гробом идут архиереи, а за ними Государыни Императрицы и Великие Княгини. С высоких носилок гроб, ныне открытый, виден отовсюду. Благоговейно, со слезами умиления, смотрят на него тысячи народа. Многие, как женщины, так и мужчины, буквально плачут. При трезвоне колоколов, при немолчном пении духовенства и певчих процессия делает большой круг, обходя собор. Очень многие подпевают духовенству. Еще больше тихо шепчут молитву: «Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас». Во многих местах по пути шествия гроба крестьянки расстилают куски холста, полотенца, платки, мотки пряжи. В других местах всё это бросается на дорожку через живую стену народа...

Окончилась и эта процессия. Святые мощи вносят в собор и снова влагают в раку. Архидиакон возгласил: «К преподобному отцу нашему Серафиму во умилении душ и сердец колена преклонше, помолимся». На колени опускается Царь и вся Царская Фамилия, духовенство и все богомольцы. Коленопреклоненный митрополит читает умилительную молитву святому Серафиму. Совершается отпуст. Архидиакон возглашает многолетия: «Благочестивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, веры христианской ревнителю, защитнику и покровителю», Государыням Императрицам, Государю Наследнику и всему Царствующему Дому, святейшему синоду, митрополиту Антонию и служащим архиереям, всему освященному собору, военачальникам, градоначальникам, христолюбивому воинству и всем православным христианам. Когда смолкло велегласное «многая лета», архидиакон, в противоположность такому пению, низким речитативом запел своим массивным басом молитву о спасении обители, братии ее и утверждении храма ее, и хор трижды повторил: «Спаси, Христе Боже!» Все Царское Семейство прикладывалось к святым мощам. Митрополит благословил Их Величества и Августейших Особ иконами.

V. Окончание Саровских торжеств.– Отъезд Царской Фамилии из Сарова в Дивеев.– Пребывание в Дивеевском монастыре.-Освящение нового храма в память преподобного Серафима.-Заключительные замечания

Так закончились светлые торжества открытия святых мощей преподобного Серафима, и народ устремился прикладываться к ним. С этого времени без перерывов на ночь и на часы, в которые шла служба, в собор допускался народ к мощам угодника Божия. И день и ночь целых трое суток живою струею вливался народ в монастырскую ограду и потом в Успенский собор. Только к вечеру 22 числа в монастыре стало свободнее.

В 2 часа (19 числа) Их Величества и Их Высочества разделили праздничную братскую трапезу. В средине обеда архидиакон возгласил царское и прочие многолетия. Целый день шел колокольный звон в монастыре.

В 4 часа дня митрополит Антоний с епископом Иннокентием, архимандритами и сонмом духовенства совершили молебствие святому Серафиму для хоругвеносцев и депутаций на духовном торжестве. Хоругвеносцев было в соборе до 700 человек. Пред молебствием митрополит Антоний произнес слово. Им были освящены также многие иконы, и в числе их огромная, в сажень вышины, икона преп. Серафима, принесенная гражданами города Перми в дар открывавшемуся при пермском Белогорском монастыре Серафимовскому скиту, первой в России обители имени новоявленного святого. Самый же монастырь открыт в память избавления Государя Императора от опасности в Японии в г. Отсу.

В 4 1/2 часа Их Величества и Их Высочества изволили принять приглашение на чай тамбовского дворянства в особом павильоне, расположенном невдалеке от монастыря. По пути к этому павильону расставлены были шпалерами гренадерский Фанагорийский полк и полк казаков в пешем строю. Проезжая, Государь изволил здороваться с ними. В 6 часов Их Величества и Их Высочества отбыли из павильона в монастырь.

20 июля (в воскресенье) окончилось Царское пребывание в Саровской пустыни.

Пред началом поздней обедни Государь Император с Государынями Императрицами и остававшимися в обители Августейшими Особами прибыли в Успенский собор и здесь отслушали напутственное преподобному Серафиму молебствие, совершенное митрополитом, архиепископом Димитрием и сонмом духовенства. Коленопреклоненно помолившись пред святыми мощами и приложившись к ним, Их Величества и Августейшие Особы вышли из храма и, сопровождаемые митрополитом, архиепископом и прочим духовенством, с крестным ходом, дошли до Святых ворот обители. Здесь сели в экипажи и поехали в Дивеевскую обитель.

Царский поезд направился к «городку» – барачному поселку для богомольцев из простого люда. Из 148 бараков тут образовались целые длинные улицы. На средней живою стеною стояли массы народа. Медленно двигались между ними экипажи Царского поезда. Дружное, одушевленное «ура» оглашало воздух. Их Величества милостиво кланялись всем. В «городке» выстроены были две часовни. В одной из них находился преосвященный Тамбовский Иннокентий. Подъехав к этой часовне, Их Величества и Их Высочества вышли из экипажей и отслушали молебен. После молебна преосвященный приветствовал Его Величество краткою речью, в которой указал на великое значение тесного общения Царя со Своим народом, пережитое в знаменательные дни Саровских торжеств. Владыка закончил речь словами: «Да будет благословенно исхождение Твое, как было радостно Твое пришествие в святую обитель. Благословен грядый во Имя Господне!»

Кликами восторга и благословениями любви, со слезами на глазах, провожал народ своего Царя и Цариц.

Торжество в Дивеевской обители было, можно сказать, попразднством Саровских торжеств. Присутствовать в Дивееве во время пребывания там Царской Фамилии мы не имели возможности. По газетным описаниям, дивеевское торжество происходило в таком порядке.

До прибытия Их Величеств в монастырь, по всему пути от ворот до соборного храма сгруппировались монахини, на паперти -монастырские воспитанницы и монастырский хор.

При звоне колоколов приближался к обители Царский поезд. Навстречу ему вышли за монастырские ворота старшие сестры обители с крестным ходом; во главе духовенства шел преосвященный Нижегородский Назарий с архимандритами. При встрече владыка приветствовал Высоких Посетителей речью. С крестным ходом Царская Фамилия вошла в собор и здесь прослушала краткое молебствие. Государь Император, Государыни Императрицы и Августейшие Особы прикладывались к чудотворной иконе «Умиления Божией Матери». Игуменья Мария имела счастье поднести Их Величествам и Их Высочествам в благословение от обители иконы. В соборе Высочайшие Гости изволили осматривать еще не освященный придел во имя преподобного Серафима. Из собора, предшествуемые преосвященным Назарием и сопровождаемые сестрами обители, часть которых стояла по сторонам пути, Высочайшие Паломники прошли по красному сукну в покои игуменьи, где затем слушали в ее домовой церкви литургию. По окончании богослужения Их Величествам и Их Высочествам предложена была трапеза. В одной комнате был накрыт стол для Августейших Особ; к этому столу была приглашена игуменья Мария. Для лиц свиты был накрыт стол в соседней комнате. По окончании трапезы Их Величества с Их Высочествами осматривали обитель, посетили так называемую «дальнюю пустыньку» отца Серафима на кладбище монастыря, где алтарь церкви Преображения Господня сделан из келий преподобного Серафима. Их Величества осмотрели также типографию, литографию, иконописную мастерскую и школу для девочек. Возле той школы стояли ученицы женской церковно-приходской школы из Ардатова. Их Величества слушали пение детей. В покоях игуменьи Их Величествам игуменья Мария и бывшие здесь другие игуменьи поднесли рукоделия монахинь.

При колокольном звоне и провожаемые кликами «ура» народа, Их Величества и Их Высочества отбыли из обители на станцию Арзамас.

По отъезде Их Величеств из Сарова там совершено было еще одно светлое торжество – освящение нового храма Живоначальной Троицы, выстроенного в память преподобного Серафима. Храм, как об этом уже и упоминалось, воздвигнут на месте бывших келий монахов, причем все кельи были разобраны, а та келья, в которой жил отец Серафим, оставлена в неприкосновенности, и она целиком вошла в самый новый храм и стоит в нем у южной его стены, по правую руку от входа. Небольшая эта келия обнесена футляром, на котором помещены художественные живописные изображения. Во всю северную стену футляра изображено явление преподобному Серафиму Божией Матери, в сопровождении Иоанна Крестителя, Иоанна Богослова и двенадцати святых дев. Пред этой картиной повешено много драгоценных и изящных лампад. По восточной стороне футляра (следовательно, к иконостасу церкви) поражает своею художественностью изображение преподобного Серафима. Он здесь представлен во весь рост, идущим с посохом в левой руке. Правая же рука его поднята и пальцы ее сложены для благословения. Необыкновенною добротою светится лик преподобного. И так как это изображение около самого входа в келию, то невольно кажется, что святой старец любовно благословляет всякого входящего туда.

В тесной келейке поставлены иконы и пред ними большой подсвечник. До открытия святых мощей здесь постоянно служились панихиды, а после стали петь молебны преподобному. В келий отлично сохранилась лежанка из больших расписных изразцов зеленого цвета. Около лежанки поставлен большой, в форме стола, футляр. Ныне в нем хранятся четки преподобного, волосы с его головы, оправленный в золотую оправу зуб, выбитый у преподобного разбойниками, часть камня, на котором молился подвижник. Со временем предполагается собрать сюда и другие вещи преподобного Серафима.

Накануне освящения храма преосвященный Иннокентий отслужил всенощную среди храма, пред столом с алтарною утварью.

Прекрасно пели его певчие. При каждении храма, во время пения «Благослови, душе моя, Господа...» и «Хвалите Имя Господне...» заходили и в келию преподобного. Самое освящение храма на другой день совершили митрополит, архиепископ Димитрий и епископ Иннокентий, с шестью архимандритами, несколькими протоиереями и священниками. Пели два хора – митрополичий и архиерейский. Когда был освящен престол, из алтаря вышло духовенство, во главе с митрополитом, и в предшествии невских певчих, при звоне колоколов, направилось в Успенский собор за частью мощей святого Серафима для нового антиминса. Частица эта, заключенная в ковчежец, находилась в чаше, стоявшей пред образом Спасителя в соборе. После положенных песнопений и молитв митрополит поднял ковчежец на главу и, поддерживаемый под руки двумя архимандритами, осеняемый рипидами, перенес его, в предшествии певчих и духовенства, в новую церковь. Затем там была совершена первая литургия и после нее молебствие преподобному Серафиму, закончившееся обычными многолетиями.

За литургией, вместо причастного, протоиерей Орнатский произнес слово, избрав предметом его содержания следующие знаменательные и дорогие для всякого истинно-русского, православного человека слова преподобного Серафима: «У нас вера православная, Церковь, не имеющая никакого порока. Сих ради добродетелей, Россия будет славна и врагам страшна и непреоборима, имущая веру и благочестие в щит и броню правду. Сих врата адова не одолеют»¹⁵. В ярких образах проповедник выяснил слушателям великое значение для русского государства православной веры. И необразованные слушатели легко могли понять, как дорого должны мы ценить, как бережно хранить эту нашу непреоборимую силу, этот главный и надежнейший оплот нашего отечества – России.

Действительно, на Саровских торжествах можно было убедиться в том, что воистину не о хлебе едином жив человек, и уразуметь, чем люди русские живы... Кто видел в Сарове необычайные картины светлого торжества веры, усугубленного присутствием на нем Венценосца, кто наблюдал такие же необычайные картины высокого подъема патриотического чувства, тот не забудет их всю жизнь, тот хорошо поймет, в чем сила и величие русского народа... Событие в Сарове еще раз убеждает нас в том, что святою верою спасается Русская земля и что правилен этот искойный исторический путь России, которым она и должна шествовать, опираясь на крепкие свои вековые устои – православие, самодержавие и народность.

«В лице преподобного Серафима,– говорил высокопреосвященный митрополит (пред последней панихидой),– воздвигает Господь новую духовную твердыню народа русского». Развивая далее эту глубоко верную мысль иерарха, можно сказать, что в Саров, к этому тихому пристанищу, должны идти все усталые и измученные «люди века», все мятущиеся душою, оторвавшиеся от церковной почвы, и сияющий тихим светом, смиренно всех жалеющий преподобный Серафим исцелит их душу, как исцеляет он больное тело свято верующего в него простого народа. Здесь, в этой чистой вере, в этой святой раке преподобного и заключается спасительное врачевание от мучительных болезней нашего времени... И из раки святых мощей преподобного Серафима как бы слышится предсмертный его завет: «Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик, ходите, как вам время есть, и чем чаще, тем лучше. Всё, что ни есть у вас на душе, всё, о чем ни скорбите, что ни случилось бы с вами, всё, пришедши ко мне на гробик, припав к земле, как к живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет; как с живым, со мною говорите, и всегда я для вас жив буду...»

В одних этих, дышащих необыкновенною любовью словах, в одном обещании помощи не подается ли утешение, облегчение всякому обездоленному в жизни, всякому томимому духовною жаждою? А вышеприведенные слова: «У нас вера православная, Церковь, не имеющая никакого порока. Сих ради добродетелей Россия будет славна и врагам страшна и непреоборима, имущая веру и благочестие в щит и в броню правду. Сих врата адова не одолеют»,– эти, исполненные священного патриотизма слова разве не утешают, не успокаивают, не ободряют русский народ во всем его целом?.. Проникшись этими словами, сколько великого сына, а теперь отца Церкви, столько же и великого гражданина Русского Государства, а ныне величаемого Церковью «утверждением Русския земли» (см. новую службу преподобному), русский народ с большим дерзновением может воскликнуть: «С нами Бог!»

Печатается по изданию:

И. В. Преображенский. Открытие святых мощей Преподобного Серафима,

Саровского чудотворца. СПб., Типография Э. Арнгольда, 1904 г.

Описания торжеств в церковной печати

Высочайшее посещение Дивеевского монастыря, Нижегородской епархии

По пути из Сарова Государь Император, Государыни Императрицы и Особы Царствующего Дома, бывшие на Саровских торжествах, 20 июля поехали на несколько часов в Дивеевский монастырь. «Дивеев», как принято по-местному называть этот монастырь, находится в 14 верстах от Саровской пустыни и связан с последнею узами нравственного единения, так как «Дивеев» основан и живет заветами «батюшки отца Серафима», Саровского угодника Божия. Оттого настоящие дни торжеств Саровской обители стали временем духовной радости и в Дивеевском монастыре. Духовные торжества той и другой обители усугубились участием в них Благочестивейшего Государя Императора, Императриц, Князей и Княгинь Царствующего Дома.

Задолго до 20 июля Дивеев стал приготовляться к достойной встрече Высочайших дорогих Гостей; ко времени Их приезда весь путь в обитель украшен был зеленью, флагами, триумфальными арками; народ – местный и из далеких стран -в праздничных костюмах встречал Царя-Батюшку и Цариц с восторженными, радостными приветствиями. В монастырской ограде, по пути Царского следования, выстроились шпалерами до собора инокини обители, а впереди их – ученицы церковноприходских школ. Около 10 часов утра Царский поезд (в экипажах), при несмолкаемом одушевленном «ура», при звоне колоколов, приблизился к Дивеевскому собору. Высочайшие Гости встречены были, при входе их в собор, преосвященным Назарием, епископом Нижегородским, в сонме священнослужителей, со святым крестом и святою водою. Владыка приветствовал Государя Императора и Государынь Императриц речью. После обычной ектений и многолетия Высочайшие Гости молились пред иконою Божией Матери «Умиление», пред которою в молитве скончался в Сарове преподобный отец Серафим, и пред местночтимою иконою «Нерукотворенный Образ Спасителя» и прикладывались к ним.

Всем Высочайшим Богомольцам поднесены были от обители иконы работы монастырской «живописной»: преподобного отца Серафима, «Умиление», Явление Божией Матери преподобному отцу Серафиму и др. Государь Император и Государыни Императрицы изволили осматривать придельный северный храм собора, приготовленный к освящению в честь преподобного отца Серафима, и в особенности живопись собора, обладающую высокими достоинствами; вся она есть духовная жертва Дивеевских подвижниц, несущих «живописное» послушание в обители.

Из собора Высочайшие Гости проследовали в покои настоятельницы монастыря игумений Марии и изволили слушать Литургию в домовой церкви при игуменских покоях. В помещении игумений приготовлен был чай и завтрак.

Высочайшие Гости после завтрака обозревали монастырские достопримечательности и учреждения. Государь Император, Государыня Императрица Александра Феодоровна и Великие Князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, в сопровождении придворных особ, около 2 часов дня прибыли в местную церковно-приходскую школу с приютом для девочек-сирот. К этому времени сюда явились учащие и учащиеся (70 учениц двух женских церковно-приходских школ из г. Ардатова). Монастырская школа помещается в прекрасном двухэтажном здании, имеет две просторные классные залы, квартиры для учительниц и жилые помещения для девочек-сирот; обучение в школе ведется «за святое послушание» образованными подвижницами обители (монахиня Рафаила и послушница Надежда Садовская, внучка приснопамятного друга преподобного отца Серафима, священника Василия Садовского); есть особые учительницы пения и рукоделия (послушницы Акилина Кочеткова и Елизавета Бычкова). Школа к Высочайшему приезду декорирована была зеленью и цветами; цветами усыпан был царский путь. Ардатовские ученицы расположились шпалерами при входе в школу и при подъезде Царственных Гостей пропели молитву за Царя. Товарищ Обер-Прокурора Святейшего Синода, сенатор В. К. Саблер доложил Государю Императору о школе, представил ардатовского уездного наблюдателя, протоиерея Магницкого. От ардатовских учениц милостиво приняты были бархатная вышитая подушка и два вышитых полотенца; подносившие девочки удостоились поцеловать руку Государя Императора и Государыни Императрицы.

Ученицы монастырской школы-приюта встретили Державных Посетителей пением молитвы «Спаси, Господи» и тропаря преподобному отцу Серафиму. Государь Император изволил спрашивать уездного наблюдателя о числе учащихся, времени открытия школы, о времени постройки настоящего здания и о том, все ли учащиеся живут здесь. В то же время Государыня Императрица выразила учительнице школы монахине Рафаиле удовольствие по поводу того, что здание школы – хорошее, светлое, просторное, удобное, и спрашивала о продолжительности службы учительницы, о летах двух девочек-сироток. Когда окончилось пение, Государю Императору благоугодно было высказать: «Хорошо поют»; учительница пения и ученицы ответили поклоном на милостивое Царское слово. Государь Император и Государыня Императрица обратили внимание на двух девочек-сироток; Государь Император спросил одну из них -Анюту (Анну Кулагину): «Знаешь ли ты что-нибудь наизусть»? Девочка-малютка прочитала стихотворение «Сиротка». Государь Император с ласковою улыбкой слушал неразборчивый детский лепет крестьянки-девочки (четырех лет). «А знаешь ли ты какую-нибудь молитву?» – изволила спросить Государыня Императрица. Девочка прочитала «Отче наш»... Императрица, как мать, наклонилась к малютке и поцеловала ее. Государю Императору благоугодно было еще послушать пение детей. Девочки пропели «Боже, Царя храни». «Хорошо они у вас поют»,– вторично высказал одобрение Государь Император. Ученицы удостоились подношения Государыне Императрице двух, вязанных ими, теплых одеял для Царских детей. Великие Князья также со вниманием осматривали школу и изволили высказать одобрение удобствам и изяществу школы. При отбытии Высочайших Особ из школы дети пели молитву за Царя.

Высочайшие Гости из школы проследовали в Преображенскую (кладбищенскую) церковь; в этой церкви хранятся несколько памятников, оставшихся от преподобного отца Серафима: Алтарь здесь сооружен из его келлии, которая была устроена в Сарове на так называемой «дальней пустынке» отца Серафима избившими его разбойниками, после того, как он простил им их злодеяние; из Сарова, по смерти отца Серафима, келлия перенесена была в Дивеев и обращена, по указанию преосвященного Иеремии Нижегородского, в алтарь, необделанные бревна оставлены в неприкосновенном виде; а для более надежного сохранения этого памятника подвигов преподобного алтарь заключен в наружную церковную стену, от которой отделен коридором, и под особую крышу. В этой же церкви хранятся: Евангелие с Псалтирью, с которыми отец Серафим не разлучался при жизни и обыкновенно носил в котомочке за спиной, его епитрахиль и поручи, часть камня, на котором он молился 1000 дней и ночей, и другие предметы его обихода (подсвечник, скамья, стул и проч.); всё это теперь хранится в новых витринах и составляет предмет чествования со стороны богомольцев. Высочайшие Паломники молились в храме, осматривали алтарь и другие памятники подвигов преподобного.

Отсюда Высочайшие Гости направились в так называемую «пустынку» Дивеевскую; это – прежняя келлия (маленькая избушка) отца Серафима, вырубленная им самим на его «ближней пустынке» в Сарове, у источника, близ реки Саровки; после кончины его эта келлия перенесена в Дивеев и сохраняется в том самом виде, какою она была у преподобного; и этот памятник для более надежного сохранения заключен, как бы в футляре, в наружную постройку; в келлии хранится часть того же камня – свидетеля продолжительного молитвенного бдения отца Серафима,– и обрубок дерева, заменявший ему стул. В келлии совершается «неусыпающее» чтение Псалтири. Все богомольцы считают нравственною потребностью побывать в этой «пустынке» и помолиться под сению келлии, в коей возносилась чистая, святая молитва праведника Божия. Высочайшие Посетители молились в келлии отца Серафима и осматривали памятники его подвигов.

После того Высочайшие Гости посетили монастырскую «живописную». Дивеевская «живописная» заключает в себе отделы: собственной живописи, фотографии, литографии и метахромотинии. «Живописную» посетили все Особы Царствующего Дома, бывшие в Дивееве; преосвященный Назарий встретил их и знакомил с работами сестер-художниц; «старшая» «живописной», монахиня Серафима, а также монахини Анастасия и Лидия давали объяснения.

Войдя первоначально в мастерскую литографии, Государь Император и Государыни Императрицы осматривали рисование на камнях (обрабатывалось на камне «Явление молящемуся отцу Серафиму Божией Матери и Сил небесных» и «Умиление»). Государь Император спрашивал о числе работающих послушниц, о размерах заготовленных произведений. При осмотре в шкафу икон Государь Император высказал: «Очень хорошо».

В печатном отделении Высочайшее внимание обратили на себя старый печатный станок и новая скоропечатная машина; Их Императорские Величества интересовались размерами производства первого и второй; Государыня Императрица Александра Феодоровна, по поводу приобретения новой скоропечатки, изволила высказать: «Вам еще много понадобится».

В «переводном» отделении Их Императорские Величества со вниманием смотрели на работу сестры Варвары, переводившей картину. В «живописной» Высочайшие Посетители, осматривая иконы и картины, высказывали одобрение законченным изображениям преподобного отца Серафима, исполненным по заказу в разные города. Государыня Императрица Мария Феодоровна, уходя, изволила высказать одобрение работам сестер. Их Императорские Величества приобрели много икон и изображений монастырской «живописной» и литографии. Государыня Императрица Александра Феодоровна, в присутствии Государя Императора, изволила пожаловать монахине Серафиме золотой, изящной работы, наперсный крест, со словами: «Очень хорошо вы работаете; Нам у вас все очень понравилось».

Пред отъездом Высочайших Гостей из Дивеева, в покоях игумений удостоились представиться Их Императорским Величествам и Их Императорским Высочествам настоятельницы женских монастырей Нижегородской и других епархий и имели счастье поднести различные произведения собственной работы монахинь.

В 3 часа 10 минут дня последовал Высочайший отъезд из обители. Инокини, ученицы и народ стояли по пути Царского следования. При звоне колоколов, при неумолкаемых криках «ура!», Высочайшие Гости отбыли из ограды монастыря, осеняя себя крестным знамением на монастырские храмы, сопровождаемые всеобщими верноподданническими благожеланиями. Преосвященный Назарий, тотчас же по отъезде Державных Гостей, в сослужении всего духовенства совершил в Дивеевском соборе молебное пение в путь шествующим с возглашением многолетия Царственным Путникам.

А в душах всех присутствовавших остались неизгладимые облики Высочайших дорогих Посетителей обители. Память об этом событии навсегда сохранится как драгоценное достояние в истории и летописях Дивеевского монастыря и в сердцах многотысячных богомольцев, прибывших в этот день в Дивеев и лицом к лицу увидевших Царя-Батюшку и обеих Цариц. Понесут эти богомольцы чувства верноподданннической любви и преданности в отдаленные уголки необъятной Руси, передадут их своим сородичам и односельцам, и отразятся Дивеевские торжества 20 июля в сердцах многомиллионного русского народа.

Обрадует и всех тружеников церковной школы Высочайшее внимание к ней Державных Царя и Царицы, которые, как попечительные Отец и Мать, с ласкою и любовью беседовали с детьми народа, с учащими и руководителями, вникали в быт этой школы, в жизнь детей и учащих. Царское милостивое слово одобрения Дивеевской школе послужит к одушевлению всех тружеников на святой ниве народного образования.

Священник Ф. Архангельский Прибавления к Церковным Ведомостям, No 32, 1903 г. С. 1212–1216.

Из Сарова и Дивеева

Саровские торжества открытия святых мощей преподобного Серафима завершились освящением двух храмов имени преподобного.

Первый на Руси Серафимовский храм освящен в Сарове, над монастырскою келлией преподобного Серафима.

Освящение храма совершено в понедельник 21 июля. Накануне этого дня, в 7 1/2 часов вечера, благовест большого колокола призвал множество молящихся в новоосвящаемый храм к первому в нем всенощному бдению. Всенощная служилась, как обыкновенно бывает в таких случаях, на средине церкви, перед столом, на котором расположены были все священные принадлежности престола и жертвенника, покрытые шелковою голубою пеленой.

На литию и величание преподобного Серафима выходил преосвященный Тамбовский Иннокентий. Песнопения службы исполняли певчие Тамбовского архиерейского хора. Помазывание освященным елеем многотысячной толпы народа совершал преосвященный Иннокентий, который во время полиелея, в сопровождении архидиакона Александро-Невской лавры и двоих иподиаконов, входил для совершения каждения в келлию преподобного Серафима.

На следующий день, 21 июля, освящение храма совершил высокопреосвященный Антоний, митрополит Санкт-Петербургский.

Когда уже было совершено облачение престола и жертвенника, состоялся торжественный ход, в сопровождении крестного хода, за святыми мощами для освящаемого престола. В крестном ходе были несены резные из кипарисового дерева хоругви, присланные в дар обители от общества хоругвеносцев Сергиева Посада. За крестным ходом, направившимся к Успенскому собору, шествовали митрополит Антоний, Казанский архиепископ Димитрий и Тамбовский преосвященный Иннокентий. Из Успенского собора владыкою митрополитом были перенесены на голове частицы святых мощей преподобного Серафима.

Новоосвященный пятиглавый храм представляет собою красивое, оригинальное сооружение в русско-византийском стиле. Архитектурный проект Серафимовского храма выработан и составлен профессором архитектуры А. С. Каменским. Размеры храма: в длину 22 сажени, в ширину 8 саженей, а внутри – от пола до сводов – 10 саженей.

Средства на постройку храма собирались среди христолюбивых благотворителей и почитателей преподобного Серафима. Одна благотворительница пожертвовала 50000 рублей на сооружение величественного бронзового выволоченного иконостаса; вся ценная утварь для храма пожертвована разными лицами.

Стоимость всего сооружения определяется суммою свыше 200 тысяч рублей. В настоящее время Серафимовский храм снаружи еще не оштукатурен и внутри не расписан; но в будущем году приступят к этим работам, окрасят храм в белый цвет Саровских церквей и облицуют цветными изразцами. В этом храме собраны все хоругви, числом 42, принесенные в дар обители к 19 июля от 18 обществ хоругвеносцев.

Одна из главных святынь Саровской обители – каменная келлия преподобного Серафима, в которой он жил, подвизался и в молитвенном подвиге скончался,– помещается в западной части храма, между хорами и средней его частью, и имеет вид часовни с четырехскатною чешуйчатою кровлей из светлой бронзы, с рядом кокошников по нижнему краю и золотым крестом на главе ее. Вокруг этой келлии-часовни можно пройти. Всю северную стену келлии снаружи занимает художественно написанное священное изображение явления Богоматери преподобному Серафиму. У входа в келлию находится изображение преподобного Серафима благословляющего и над низенькою дверью – икона Умиления Божией Матери.

Внутри священной келлии, небольших размеров, в левом ее углу, поставлен массивный бронзовый с чеканкою киот, высотою до потолка, под зеркальными стеклами которого находятся: образ Спасителя в золотой ризе и копия иконы Умиления Богоматери, пред которою, коленопреклоненный, восприял свою блаженную кончину преподобный Серафим. Пред киотом большой подсвещник и неугасимая лампада. Здесь же стоит аналой со святым крестом и Евангелием для служения молебнов новоявленному угоднику Божию.

В келлии собраны сохранившиеся вещи преподобного Серафима. Здесь сохранилась печка с лежанкою, облицованная зелеными изразцами с изображением цветка; здесь находятся: мантия, шапочка в виде камилавочки и кожаные четки преподобного, два шейных креста из кипарисового дерева, вырезанные руками его, камень, на котором днем молился преподобный в своей дальней пустынке, зуб его и волосы с головы преподобного и Евангелие, обгоревшее во время пожара в келлии преподобного, при его кончине. Все эти предметы заключены в футляры-витрины из светлой бронзы с зеркальными стеклами, устроенные усердием Московских хоругвеносцев. На одном футляре выгравирована славянскими буквами следующая надпись: «Сооружена иждивением общества Московских хоругвеносцев всех соборов, кремлевских монастырей и Ново-Спасского – в память открытия святых мощей отца нашего преподобного Серафима, Саровского чудотворца, в славное царствование Государя Императора Николая Александровича, 19-го июля 1903 года». И вся вообще келлия-часовня украшена на средства тех же хоругвеносцев.

Освящение второго храма во имя преподобного Серафима Саровского совершено 22 июля в Серафимо-Дивеевском женском монастыре. Здесь, по глубокой вере сестер обители в святость и скорое прославление основателя ее, с 1875 года был устроен, в честь его, левый придел соборного храма – но оставался неосвященным до открытия святых мощей преподобного Серафима.

Накануне освящения в соборе монастырским духовенством были совершены церковные службы: малая вечерня, параклисис, повечерие и всенощное бдение, причем на литию и величание во время всенощной выходил преосвященный Назарий, епископ Нижегородский. Стечение богомольцев по случаю торжества было необычайное: обширный храм далеко не вмещал молящихся и снаружи был окружен живою стеной народа; говевших было до тысячи человек, исповедь которых продолжалась с 3 до 12 часов вечера.

Торжество освящения храма началось в 7 часов утра. После облачения святого престола и жертвенника преосвященным Назарием было совершено перенесение на голове частиц святых мощей из алтаря главного придела соборного храма, и затем крестный ход направился вокруг собора. В новоосвященном Серафимовском храме была совершена архиерейским богослужением первая литургия, песнопения которой дивно исполнял хор монахинь.

По окончании литургии, соборне совершен был торжественный молебен равноапостольной Марии Магдалине – по случаю дня тезоименитства Государыни Императрицы Марии Феодоровны – и преподобному Серафиму.

В иконостасе новоосвященного Серафимовского храма, на храмовой иконе преподобный Серафим изображен в длинной монашеской мантии и со взором, обращенным к небу; у ног преподобного раскинут вид Саровской пустыни. Рядом помещается икона с изображением апостола из числа 70-ти Прохора (мирское имя преподобного) и святого Сильвестра, папы Римского, память которого празднуется 2 января – в день кончины преподобного. На северных боковых дверях изображен огненный шестикрылый Серафим, ангел преподобного в иночестве. Рядом находится икона святителя Николая Чудотворца и мученицы царицы Александры – святых, тезоименитых Их Величествам.

В день святой равноапостольной Марии Магдалины, 22 июля, в 7 часов утра, была совершена в Успенском соборе Саровской пустыни Божественная литургия, которую служил высокопреосвященный Антоний, митрополит Санкт-Петербургский, с преосвященными Димитрием Казанским и Иннокентием Тамбовским.

По окончании богослужения от имени митрополита Антония, архиепископа Димитрия и епископа Иннокентия была отправлена в Петергоф Августейшей Имениннице, Государыне Императрице Марии Феодоровне поздравительная телеграмма, на которую 23 июля был получен телеграфический ответ на имя митрополита, изложенный в следующих высокомилостивых выражениях:

«Под живым впечатлением радостных дней сердечного умиления, проведенных мною в прекрасном Сарове, сердечно благодарю Вас, архиепископа Казанского Димитрия и епископа Казанского Димитрия и епископа Тамбовского Иннокентия за приветствие с днем Моего Ангела и молитвенные пожелания.

МАРИЯ».

Высочайшая приветственная телеграмма была составлена в следующих выражениях:

«Помолившись у раки преподобного Серафима о здравии и благоденствии Вашего Величества, из прекрасного Сарова почтительнейше приветствуем Вас со днем Вашего Ангела и молитвенно Вам желаем всяких милостей от Господа.

Антоний, митрополит С.-Петербургский. Димитрий, архиепископ Казанский. Иннокентий, епископ Тамбовский».

Вокруг святой раки преподобного Серафима Саровского, в арках сени, утверждено всего тридцать шесть лампад, среди которых пять лампад – дар Высочайших Особ. Все эти лампады утверждены на стороне, обращенной к главному Успенскому приделу собора. Лампада Их Величеств круглой формы, золотая, украшенная драгоценными камнями из сибирских горных пород, в натуральном виде, без шлифовки, и древнехристианским знаком имени Иисуса Христа, в виде букв X и ХР в круге, из мозаичной эмали. Ободок лампады имеет следующую ажурную надпись, сделанную славянскою вязью: «Ты Сам, Господи Боже, избрал его и нашел сердце его верным пред Тобою. Дар Их Величеств Государя Императора Николая II и Государыни Императрицы Александры Феодоровны. 19 июля 1903 года». В ободок вставлена фарфоровая чашка сферической формы и в нее – лампион из красного стекла. Лампада висит на четырех цепочках, составленных из чеканных изображений головок шестокрылых серафимов и крупных драгоценных камней. Внизу к лампаде подвешены четыре кисти из жемчуга; драгоценные камни, которыми украшена лампада, трех цветов: белого, зеленого и розового.

Под лампадою Государя и Государыни помещается лампада – дар Августейших Детей Их Величеств, украшенная так же, как и первая, с тем лишь отличием, что четыре цепочки сделаны из чеканных изображений Государственного Герба и прикреплены вверху к Императорской Короне. На ободке вырезана следующая надпись: «Свет Христов просвещает всех. Дар Их Императорских Высочеств Великих Княжен Ольги, Татианы, Марии и Анастасии. 19 июля 1903 г.».

Справа от этой лампады, на шелковой ленте фиолетового цвета, прикреплена лампада Их Императорских Высочеств Великого Князя Сергия Александровича и Великой Княгини Елисаветы Феодоровны. На золотом ободке лампады находятся художественно сделанные из мозаичной эмали миниатюрные иконы святого благоверного и великого князя Александра Невского и Марии Магдалины. Между святыми иконами вырезан славянскою вязью следующий текст: «Богом прославленному святому старцу Серафиму Саровскому с теплою верою приносят сию лампаду Великий Князь Сергий Александрович и Великая Княгиня Елисавета Феодоровна. 19 июля 1903 года». Четыре цепочки лампады составлены из ажурных листьев с жемчужиною на каждом листке; внизу лампады подвешен продолговатый крест из белой эмали; вся лампада украшена жемчугом.

Слева от лампады Августейших Детей Их Величеств находится лампада – дар Их Высочеств Великого Князя Петра Николаевича и Великой Княгини Милицы Николаевны. Лампада состоит из двух ободков, соединенных между собою тремя цепочками из драгоценных камней – жемчугов, рубинов, александритов, хризолитов; на такой же цепочке внизу к лампаде подвешено чеканное из золота изображение шестокрылого серафима. Вверху лампада прикреплена на шелковой фиолетовой ленте; нижний ободок имеет металлическое дно и на нем утвержден лампион из красного стекла. На верхнем ободке лампады вырезана славянскою вязью такая надпись: «Не может град укрытися, верху горы стоя. Кто сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небеснем». Верхние края обоих ободков лампады украшены крестиками из разноцветных драгоценных камней, а нижние – подвесами из таких же камней. На лицевой стороне нижнего ободка лампады помещена небольшая, писанная на фарфоре эмалевыми красками, художественная икона «Умиление Божией Матери». Лик Богоматери по обе стороны окружен следующим изречением апостола Павла: «Слово мое и проповедь моя не в убедительных человеческия мудрости словесех, но в явлении духа и силы, да вера ваша не в мудрости человечестей, но в силе Божией будет».

С противоположной стороны этой лампады помещается лампада Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича, представляющая собою круглый венчик из белой эмали, украшенный крупными аквамаринами. На ободке надпись золотыми буквами: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят».

Лампады Их Величеств и Августейших Их Детей исполнены по художественному рисунку, сделанному Великим Князем Петром Николаевичем, который известен как знаток древнехристианского и византийского стиля и орнаментики.

Замечателен по изящной красоте еще один Высочайший дар к раке преподобного Серафима – это четыре ковра-дорожки из материи темно-зеленого цвета, имеющие в общей сложности длину в 40 аршин. Борт этих ковров вышит лентами из желтой шелковой материи по красивому рисунку. Эта вышивка сделана Ее Императорским Величеством Государынею Императрицею Александрою Феодоровною.

Прибавления к Церковным ведомостям No 32,1903 г. С. 1216–1221.

Священник Павел Беляев. Великие саровские торжества в июле 1903 года

И узрите Пасху прежде Пасхи

(слова преп. Серафима)

Кончилась неделя великого и чудного торжества, замолк, дивный, как орган, звук Саровских колоколов, возвестивший всему православному миру о прославлении и причислении к лику святых преподобного старца Серафима. Многочисленные паломники возвратились к родным местам и в священном восторге и умилении поведали всем картины пережитых ими незабвенных дней, когда вместе с Великим и Благочестивейшим Государем, Государынями и другими Членами Царствующего Дома, едиными усты и единым сердцем благоговейно славили они Милосердого Бога и светло прославляли новоявленного угодника Его. Но хотя чудные картины пережитого, за суетою жизни, начинают забываться, но малейшее воспоминание, малейшее напоминание и расспросы других и... уже перед вашим мысленным взором воскресает во всей своей прелести священный Саров... воскресает в памяти живописная, истинно райская местность далекой обители, с блистающими золотыми главами соборов и церквей... слышится тот необычайный трепетный шум многотысячного народа, чувствуется опять тот духовный восторг, высокий подъем веры и религиозного духа и... слезы умиления готовы оросить ваше лицо и привести в трепет ваше сердце!..

Сподобившись присутствовать на этих торжествах, желаем и мы повествовать во славу Божию об этом великом празднике прекрасной Саровской обители и всей православной Российской Церкви...

С чувством томительного ожидания выехали мы из пределов Уфимской епархии, где благочестивые прихожане проводили нас с лучшими пожеланиями и усердными просьбами помолиться за них у раки Преподобного. «За нас, батюшка, помолитесь!» – «И за нас!» – слышалось на улице, по которой следовал наш экипаж. Или вот вас останавливают, и трудолюбивая рука поселянки со слезами на глазах протягивает вам несколько монет на свечку преподобному Серафиму. «А ты, батюшка родимый, в первый день поставь!» – заканчивает она свою просьбу.

Приехали в Уфу, где к нам прибавилось паломников; в Самаре – также, а в Пензу наш поезд пришел уже переполненным: на вокзале все комнаты и проходы, вся платформа и станционный сад были прямо усеяны богомольцами...

Около 9 часов вечера 16 июля мы прибыли на станцию Рузаевка Московско-Казанской железной дороги, где пришлось перебраться в другой поезд, но найти места в нем было невозможно, поэтому, положив вещи свои кое-где и кое-как, пришлось стоять на площадке, пока добрые сопутники мои каким-то образом не освободили целую скамейку, уговорив мужичков пораздвинуться.

От Рузаевки до Тимирязева всего две станции, и наш поезд после небольшой остановки должен бы был отправиться ночью же в Арзамас и прибыть туда около 11 часов утра 17 июля, но, вследствие прохода царского поезда, нас в Тимирязеве остановили и мы простояли всю ночь до 10 часов утра. Этим невольным пленением мы были несказанно довольны, так как в 5 часов утра мимо окон нашего вагона прошли один за другим великокняжеский и Царский поезда и мы удостоились счастья увидеть салон-вагон Царской семьи, которая еще изволила почивать, так как белые шелковые занавесы в широких зеркальных окнах были приспущены. Тихо и плавно прошел Императорский поезд с двумя паровозами, на которых в парадных мундирах и при орденах стояло многочисленное начальство. На всем протяжении царского пути народ из окрестных сел и деревень, в праздничных нарядах, выходил на станции и радостными кликами «ура!» приветствовал своего обожаемого Монарха. Из ближних церквей духовенство выходило с крестным ходом, торжественно звонили колокола, станционные здания и домики сельских обывателей утопали в зелени гирлянд и были убраны разноцветными флагами.

Так как мы следовали за царским поездом, то старались расспрашивать лиц, имевших счастье лицезреть возлюбленного Государя и Государынь. Слезами умиления и радостью дышали лица рассказывавших, как, например, Государь, заметив на станции Николай-Дар сельское духовенство и народ, почтительно стоявший за станционным зданием, приказал всех впустить на платформу, отворил окно и милостиво беседовал с крестьянами. Его Величеству благоугодно было, между прочим, спросить: почему это село называется «Николай-Дар»? Государю ответили, что земля, на которой расположено село и пашни, пожалована крестьянам Императором Николаем I.

В городе Лукоянове (Нижегородской губернии) железнодорожный путь проходит по одной из улиц, поэтому при проходе царского поезда городское и окрестное сельское население стояло по обеим сторонам пути, в виду чего Императорский поезд, по особому повелению Государя, проходил тихо, окна в вагонах были раскрыты и вся Царская семья милостиво раскланивалась при восторженных и несмолкаемых криках радостного народа. Город Лукоянов живописно раскинулся по склону горы, и из окон вагона хорошо видно было нарядное убранство города, улицу, ведущую к довольно архитектурному собору, и зелень окружающих лесов.

На станции Шатки милостивый взор молодой Государыни остановился на двух крестьянских девушках-мордовках в национальных костюмах, и Она так ими заинтересовалась, что, по желанию Ее, на следующей станции Арзамас¹⁶ крестьянские девушки-мордовки в значительном числе, в нарядных мордовских костюмах, были в числе встречавших Царственную чету у дворянского павильона, а затем присутствовали на всех торжествах в Сарове, неоднократно удостоиваясь милостивых взоров и слов Государя и Государынь.

В Арзамасе Государь благоволил принять хлеб-соль от города, крестьян пригородной волости и дворян Нижегородской губернии, удостоив многих милостивыми словами; восторг народа не поддается описанию. Нижегородский губернский предводитель дворянства, поднося хлеб-соль на серебряном блюде, между прочим, сказал: «И ныне, и впредь, и во веки Нижегородский дворянин грудью встанет за веру, Царя и отечество». Золотые слова! – они должны запечатлеться в сердце каждого русского.

В 25 минут 1-го часа Государь, Государыни, Великие Князья и Княгини отбыли на лошадях в Саровскую пустынь при оглушительных кликах восторженного народа. Это шестидесятиверстное следование Государя до обители было истинно триумфальным шествием. Население сел и деревень воздвигло красивые арки с трогательными надписями, усыпало путь царского следования цветами; стар и млад проливали слезы умиления, радостно осеняя себя крестным знамением. «Слава Тебе, Господи, привелось видеть Царя-Батюшку и Матушек Государынь».

В селе Павловском для встречи Августейших гостей было собрано все духовенство округа, по которому следовал Царский кортеж, по обеим сторонам дороги стояли крестьянские девушки в праздничных нарядах, в воздухе развевались хоругви и золотом сияли запрестольные кресты и облачения духовенства. При пении «Спаси, Господи, люди Твоя» многие от восторга и умиления падали на колени. Государь и Государыни, видя такое трогательное проявление любви народной, милостиво, со светлым, улыбающимся взором раскланивались на обе стороны. Две девушки села Павловского рассказывали нам, как они с подругами целою вереницею встретили Царский экипаж у моста, крикнув в первый раз громкое «ура», а при второй попытке все вдруг заплакали от радости.

Около шести часов вечера 17-го же июля Их Величества и Высочества прибыли в Саров и в Святых вратах были торжественно встречены Высокопреосвященным Антонием, митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским, с многочисленным духовенством. В приветственной краткой речи Преосвященный митрополит упомянул о той радости, с какою встречает святая Саровская обитель Благочестивейшего Государя, добавив, что «и все великое множество собравшегося здесь народа православного радуется встретить Царя, вместе с ним молящегося».

На пути от Святых врат до Успенского собора обители Августейшие гости прошли между рядами Саровских монашествующих, глубокими поклонами приветствовавших Великого Государя и Государынь. За оградою неслись восторженные приветственные клики народа, им вторил торжественный перезвон колоколов.

После краткого молебствия в Успенском соборе Их Императорские Величества и Высочества прошли в церковь преподобных Зосимы и Савватия, где временно находились мощи Преподобного и, благоговейно поклонившись им, проследовали в приготовленные царские покои. Дворец Их Величеств расположен по правую сторону главных соборов, в одну линию с храмом преподобных Зосимы и Савватия, и представляет из себя двухэтажное здание с остроконечною готического стиля башнею, украшенною золоченым государственным гербом. В верхнем этаже апартаменты Государя Императора Николая Александровича и Государыни Императрицы Александры Феодоровны, а в нижнем для Великого князя Сергия Александровича и его супруги Великой княгини Елизаветы Феодоровны. Ее Императорское Величество Государыня Императрица Мария Феодоровна с Августейшею дочерью Ольгою Александровною и ее супругом принцем Петром Александровичем Ольденбургским поместились в бывших архиерейских палатах, с правой стороны Успенского собора, примыкающих с одной стороны к новосооруженному собору над кельей преподобного Серафима, а с другой – к главной монастырской трапезной.

Дворец для Великих Князей: Николая Николаевича, Петра Николаевича с супругою Милицею Николаевною и Георгия Максимилиановича, Герцога Лейхтенбергского, и его супруги Анастасии Николаевны – устроен вне монастыря на берегу реки Сатиса, среди живописной поляны соснового леса; это простое бревенчато-сосновое здание. Напротив великокняжеского дворца, между роскошнейших клумб и цветников, разбит художественно украшенный Императорский шатер от Тамбовского дворянства.

Утром 17 июля был совершен величественный крестный ход из Серафимо-Дивеевского первоклассного женского монастыря, отстоящего в 12 верстах от Сарова. Утро выдалось чудное, но днем было слишком жарко. Паломники разместились от Святых врат монастыря по обеим сторонам Арзамасской дороги до деревни Балыкова и с благоговением ожидали крестного хода, на встречу которого из Саровской обители с крестным же ходом вышел Преосвященный Иннокентий, Епископ Тамбовский и Шацкий; встреча произошла в лесу, после чего соединенный крестный ход двинулся обратно в Саров. Это священное шествие представляло картину поразительно величавую. Впереди шли хоругвеносцы из Москвы, Сергиева Посада, Коломны, Курска, Ярославля и других городов в черных с серебряной отделкой кафтанах, за ними певчие. Далее до пятидесяти золотом блистающих хоругвей, дар хоругвеносцев различных городов, все с благоговением взирали на хоругви с прекрасным изображением святого Серафима. Затем шли монахини Арзамасского, Ардатовского, Серафимо-Понетаевского, Серафимо-Дивеевского, Темниковского и других женских монастырей Нижегородской и Тамбовской епархий с двумя хоругвями и иконами. За ними священники в облачениях и монахи, далее в ряд три архимандрита в митрах, за ними монахи несли чудотворные иконы Божией Матери «Умиления» из Дивеевского монастыря и «Знамения» из Понетаева. И, наконец, за чудотворными иконами шествовал Преосвященный епископ Тамбовский в полном облачении и с посохом в руках. Монашествующие Саровской обители рядами замыкали этот торжественный крестный ход ¹⁷. Народ в образцовом порядке оставался на своих местах по сторонам дороги, и все это величественное шествие в стройном и священнолепном порядке в начале десятого часа утра торжественно вступило чрез главные врата обители в Успенский собор, где тотчас же началась заупокойная литургия, совершенная архиерейским служением.

18 июля утром в приделе Успенского собора архимандритом Андреем¹⁸ была совершена литургия и Их Величества Государь Император и Государыни Императрицы причастились Святых Тайн. Известный Санкт-Петербургский протоиерей отец Философ Орнатский произнес проповедь, упомянув о том, что «ныне в последний раз поминается отец Серафим и за него приносится умилостивительная молитва Церкви и всех верующих, ибо и душу Преподобного при жизни его в пустыне «томили искушения"»¹⁹.

Весь этот день Их Величества посвятили осмотру монастыря. Были в новом соборе Святой Троицы, воздвигнутом над кельей отца Серафима, посетили и благоговейно осмотрели его келью и пожертвованные в обитель хоругви. Над кельей отца Серафима устроен церковнообразный шатер в древнерусском стиле, перед иконами в келье масса неугасимых лампад, вещи, оставшиеся от праведного старца, и даже сохранившаяся в том же виде лежанка заключены в бронзовые под стеклом футляры. Из церкви Их Величества проследовали к могиле Преподобного, а также осмотрели гробницу схимонаха-молчальника Марка и поклонились ей.

К месту упокоения Преподобного устроена небольшая чугунная лестница и стены могилы уже облицованы мрамором; открытый дубовый гроб, в котором обретены останки отца Серафима, с заметно предавшимися тлению исподней и боковою досками, стоит на полу; над ним повешено несколько пожертвованных ценных лампад, для сохранности эта драгоценная для православных могильная ниша Преподобного закрыта зеркальным в бронзовой раме стеклом; из-под гроба верующие с благоговением берут песочек.

Затем Их Величества прошли в церковь святого Иоанна Предтечи, а оттуда в церковь преподобных Зосимы и Савватия. В двенадцатом часу Их Величества присутствовали на последней торжественной панихиде по о. Серафиме и после нее – на литии на могиле Преподобного в часовенке. При возглашении отцом архидиаконом вечной памяти Преподобному Их Величества преклонили колена.

В исходе второго часа Государь Император с Их Высочествами Великими Князьями Николаем Николаевичем и Петром Николаевичем отправился пешком к источнику отца Серафима в ближайшую пустыньку. Государыни Императрицы с Августейшими Особами поехали туда же в экипажах. Государя сопровождали Министры Императорского Двора и Внутренних дел, граф Воронцов-Дашков и генералы свиты. По пути архимандрит Серафим, а у источника игумен Саровской пустыни Иерофей давали объяснения Их Величествам. Подробно осмотрев источник, купальни, вкусив воды из источника, пешком прошли дальше к камню отца Серафима, на котором он молился в течение тысячи дней, а отсюда проследовали к дальней пустыни, где Августейших гостей встретил и показывал достопримечательности места преосвященный Тамбовский. Их Величества спускались в пещеру, куда уединялся Преподобный, и затем возвратились в обитель.

Государь Император снова шел пешком с Великими Князьями. Нужно было видеть восторженное и радостное настроение народа, усеявшего по пути царского паломничества все живописные полянки и холмики и несмолкаемо приветствовавшего своего любимого Государя громким сердечным «ура!» Его Величество в некоторых местах, милостиво улыбаясь, близко подходил к любящему его народу, и многие, в порыве радости и умиления, устремлялись поцеловать Его царственную руку или полы его белой одежды. В одном месте обрадованная и многочисленная толпа, еще издали завидя Государя, падает на колени и не может удержать своих слез... Государь видимо взволнован; милая, радостная, изумительно-ласковая улыбка не сходит с его светлого взора; все ликуют; всем понятно значение этого переживаемого, величавого момента общения Царя с любящим Его народом... Все до глубины души умилены Его высоким благочестием и с полною любовью и благоговением взирают на Него, хотя и в подобающем Ему царственном величии, но в смирении духа прибывшего в далекую пустынь засвидетельствовать свою веру в дивного Старца и вместе с верным и великим народом своим прославить его во святых и тем утвердить величие и истинность веры и Церкви православной.

В тот же день Их Величества и Особы Императорской Фамилии осматривали собор во имя Живоносного источника.

Перед всенощной Государь Император с Государыней Императрицей Александрой Феодоровной заходили в Успенский собор и осматривали свой Царский дар – раку для мощей Преподобного и художественные лампады, пожертвованные Их Величествами, Великими Князьями и Княгинями и разными благотворителями; посетили собор и Великие Князья с супругами. При выходе Их Величеств из храма хоругвеносцы перед папертью собора поднесли Государю Императору от всех обществ хоругвеносцев икону Преподобного Серафима, Владимирские хоругвеносцы – икону святых князей Георгия, Андрея и Глеба, Смоленские – икону Смоленской Божией Матери ²⁰ и полотенце... Их Величества благодарили за подношение и удалились в покои Императрицы Марии Феодоровны, где и изволили оставаться до начала всенощной...

Ровно в 6 часов раздался первый удар большого колокола, и долго чудные аккорды его волнообразным гулом разносились в вышине, проникли в глубину Саровских лесов и своею мелодичною таинственностью овладели сердцами верующих. Всё мгновенно всколыхнулось; громадное, многотысячное море православного народа, с благоговейным ожиданием занявшее все пространство между гостиничными корпусами, в виду главных Святых врат обители, как один человек, обнажило головы и истово, истово, в каком-то неизъяснимо величавом трепете осенило себя крестным знамением. Чудная, изумительная минута! Взоры всех смиренно поднялись к святым небесам, множество благочестивых паломников опустились на колени, послышался благоговейный шепот и трогательные восклицания: «Батюшка Серафим», «Преподобне отче!», «Молитвенник наш усердный, моли Бога о нас!» Торжественно лились плавные и чарующие звуки благовеста, блестящая вереница царских сановников, высокопоставленных лиц, духовенство, монашествующие мужских и женских монастырей и избранные паломники начали медленно проходить в Святые врата.

Но целые сотни тысяч народа за ограниченностью монастырской ограды должны были оставаться за вратами обители и, хотя всенощные одновременно начались во всех соборах, церквах, часовнях, ближней и дальней пустынках и особо устроенных возвышениях среди народных бараков в лесу, многие и многие паломники молились на открытом воздухе; составлялись народные хоры, и воодушевленное пение раздавалось повсюду. Вот благочестивые монашествующие сестры дальних монастырей, избрав живописный уголок в Саровском девственном лесу, стройно и мелодично запели: «Благослови, душе моя, Господа » и продолжали песнопения до окончания всенощной в соборах.

Когда мы вступили в монастырскую ограду, то прежде всего поражены были художественно-величественным видом обновленных соборов; ярко-золотые главы собора Живоносного источника ослепительно сияли на солнце и светом лучей своих увеличивали красоту вида святой обители; чистота небесного свода была изумительна и напоминала всем дивную чистоту жизни Преподобного, а это великое множество собравшегося со всех концов земли русской православного народа во всем изумительном величии представляет нам славу дивного подвижника, и каким ореолом любви и венцом святости окружено его имя!.. «Велика слава твоя, чудны подвиги, неизмерима любовь к тебе, преподобие Отче Серафиме»,– мысленно шептали мы, взирая на его изображение...

Вот последние гармоничные звуки замерли в воздухе и с вышины величественной колокольни раздался торжественный красный звон – и вскоре же, при продолжающемся трезвоне, из митрополичьих покоев началось шествие митрополита со славою. Во главе процессии шли митрополичьи певчие в форменных с серебряною отделкою и голубыми отворотами кафтанах, затем иподиаконы с дикирием и трикирием, далее протоиереи в рясах по два в ряд, за ними архимандриты и за всеми Высокопреосвященный Митрополит в небесного цвета мантии, в белом клобуке с бриллиантовым крестом и с посохом в руках, сопровождаемый иподиаконами, протодиаконами и архидиаконом. По сторонам стояли хоругвеносцы в своих форменных кафтанах, за ними богомольцы; Его Высокопреосвященство, шествуя в собор, благословлял народ.

По вступлении митрополита в Успенский собор последовало Высочайшее шествие, и нам посчастливилось занять место у самой паперти в ряду хоругвеносцев. Великою радостью проникнуты были мы, увидев впервые в жизни Благочестивейшего Государя и Государынь, в сопровождении Великих Князей, Княгинь, министров и блестящей свиты. Во главе шли Императорские Величества Государь Император с Государыней Императрицей Марией Феодоровной, в центре их, немного отступя, Императрица Александра Феодоровна, за нею Великий Князь Сергий Александрович с супругою Елизаветою Феодоровною и далее Великие Князья Николай Николаевич, Петр Николаевич с Августейшей супругой Великой Княгиней Милицей Николаевной, Князь Георгий Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский с Августейшей супругой княгиней Анастасией Николаевной и принц Петр Александрович Ольденбургский с Августейшей супругой Великой Княгиней Ольгой Александровной. Государь Император и Великие Князья были в белых мундирах, при орденах, звездах и Андреевских лентах; также и свита их, министры, военное начальство и весь офицерский корпус были в белых кителях и при всех знаках отличия.

Торжественно началась всенощная при дивном пении митрополичьего и Тамбовского архиерейского хоров. Это величественное присутствие Государя, Августейших и высокопоставленных особ, глубоко-благоговейное настроение молящихся, художественное великолепие празднично освещенного собора – производило впечатление невыразимое. С чувством высокого умиления взирали все на Благочестивейшего Государя, Государынь, Великих Князей и Княгинь, усердно молящихся и смиренно преклоняющих колена в минуты особенно священные и знаменательные. В стихирах на «Господи, воззвах» ясно и неоднократно слышалось имя Преподобного Серафима, «дивного подвижника, во дни юности из града Курска в Киев пришедшего ²¹ и в Сарове спасение и великую благодать от Бога приимшего»... «Свете тихий святыя славы... поем Отца, Сына и Святаго Духа, Бога»...-дивною мелодией приглашались верующие к прославлению Милосердого Бога, и не одна слеза умиления орошала лица, капала на одежды и пол церковный...

Пред началом литии митрополичьи певчие в стройном порядке направились к выходу и, остановившись на паперти собора, медленно и тихо, чудно запели первую литийную стихиру Преподобному: «Приидите, вернии... восхвалим дивнаго во святых преподобнаго Серафима»²². Это медленное провозглашение имени Преподобного как-то особенно ясно коснулось нашего слуха и умиленного сердца, лица многих оросились слезами благоговения и истинной радости, в руках всех засветились приготовленные свечи, хоругвеносцы с пожертвованными художественными хоругвями разместились стройными рядами от паперти собора до церкви преподобных Зосимы и Савватия, и взоры верующих остановились в немом ожидании торжественного шествия за мощами Преподобного. Многие впервые от лица церкви православной услышали торжественное засвидетельствование и наименование смиренного отца Серафима «преподобным», и с этого мгновения для мира православного он стал уже «святым», избранным угодником, молитвенником и предстателем пред престолом Божиим.

Истинно величественна была духовная процессия, шествовавшая медленно, при продолжающемся пении священно-трогательных стихир в честь Преподобного. Как только митрополичий хор стал спускаться с высокой паперти собора, то и процессия духовенства в блестящих золотистых облачениях, с прекрасно вышитыми Серафимами, показалась во вратах собора. Иподиаконы и диаконы шли с запрестольными крестами, дикирием, трикирием и рипидами, затем двадцать протоиереев и двенадцать архимандритов, за ними архипастыри – в полном облачении и с посохами, и затем, окруженный протодиаконами и архидиаконом, Высокопреосвященный Антоний, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, в митре с бриллиантовым крестом, и за преосвященным митрополитом – Их Императорские Величества с Августейшими особами, министры и свита. Когда духовная процессия приблизилась к церкви святых Зосимы и Савватия, Высокопреосвященный Антоний вместе с Архиепископом Димитрием, епископами Иннокентием и Назарием и архимандритами вошел в храм и совершил каждение пред гробом преподобного Серафима. Государь, Великие Князья и архимандриты подняли гроб Преподобного, установили на носилки и, покрыв драгоценным бархатным покровом, в предшествии многочисленных хоругвей начали торжественное обнесение святых мощей вокруг соборов. Высокопреосвященный Антоний и преосвященные архиереи шли за гробом преподобного Серафима.

Невозможно выразить всё умилительное благоговение православного народа, с зажженными свечами, смиренно на коленах, молитвенно-трогательно взиравшего на гроб Преподобного, с великою «славою и честию» несенный державными руками возлюбленного Государя и Великими Князьями. За гробом изволили следовать Государыни Императрицы и Великие Княгини, окруженные блестящею свитою. Эти чудные минуты торжественного несения святых останков дивного подвижника были священны и величественны по простоте глубоко религиозного духа народного. Множество больных страдальцев у самых ног Государя Императора проливали слезы и с упованием громко взывали к Преподобному об исцелении. Благочестивые крестьянки, желая и от своих трудов принести лепту обители Преподобного, бросали на гроб его свертки холста, вышитые полотенца, и эти малоценные предметы народной жертвы. Благочестивейший Государь наш иногда сам изволил передавать следовавшему пред гробом монаху. При несении гроба певчие продолжали петь литийные стихиры, гармоничный перезвон раздавался с высот колокольни, ярко горели свечи в руках православных паломников, золотом переливались хоругви и главы соборов и еще чище и светлее становился изумрудный свод небес.

Великий и чудный вечер переживала Саровская обитель и вместе с нею вся православная Россия... Это была как бы светлая пасхальная ночь в священном древле-престольном Кремле... И припомнилось нам предсказание самого Преподобного: «и узрите Пасху прежде Пасхи!..» И чувствовалось всеми в эти светлые и трепетные минуты, что Преподобный Серафим с высоты небес с любовью взирает на нас, пришедших почтить его святую память, и как бы слышится его мягкий, ласковый говор: «Посмотри, радость моя, какой великой чести и славы сподобился я, убогий и недостойный!» О, нет, преподобие Серафиме! Ты достоин этой чести, этой великой славы, этого прославления, за твою полную чудных подвигов жизнь, и веруем, что ты получил дерзновение и святость у Господа. Такими мыслями и чувствованиями были исполнены в эти священные минуты наш ум и сердце...

По обнесении кругом соборов, у паперти Успенского Собора шествие с мощами Преподобного остановилось и здесь была докончена лития, затем гроб внесли в собор и установили на особом возвышении посредине. Эта знаменательная минута торжественного вступления святого Серафима честными останками в собор для постоянного уже пребывания в благоухании святыни и среди великолепия священного произвела на всех глубоко-трогательное впечатление. Среди воцарившейся тишины благоговейно почувствовалось благодатное незримое присутствие здесь праведного старца, и какое-то невыразимо светлое, высоко-радостное настроение охватило всех верующих; мысленному взору нашему казалось, что в вышине храма уже нет свода церковного, а чистое, ясное, как лазурь, необъятное небо и там среди небожителей в сиянии благодати преподобный Серафим, усердно возносящий свои молитвы за святую Русь и народ православный...

Невольно останавливаемся мыслью на том изумительном величии, которого достиг скромный, смиренный и убогий Серафим. 70 лет сокрыты были в недрах земли честные останки его, ныне торжественно изнесенные из мрака могильного и положенные пред взором верующих в драгоценнейшую раку, среди благолепного и благознаменитого собора Саровского... для чего? Для того, чтобы показать, как высока, как спасительна была христианская жизнь Преподобного; для того, чтобы верующие, с умилением взирая на его многоцелебные останки, уразумели, как возлюбил Господь преподобного Серафима за его чистую, святую жизнь, украсив его венцом святости и славою чудес, изобильно источающихся от его гроба и, благоговейно поклоняясь ему, подражали его жизни. Мы глубоко поражены были этою минутою, и при виде медленно вносимого гроба Преподобного нам пришли на память священно-трогательные и радостные слова одной чудной пасхальной песни: «Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечнаго начало...» Да, мы так были очарованы, так высоко умилены духом и всем верующим сердцем, что казалось, мы начинаем и правда какую-то новую жизнь и к этой чудной, новой жизни, к этому вечному блаженному началу ее неудержимо зовет нас сам Преподобный...

Вот торжественно запели «хвалите имя Господне» – и сонм священнослужителей, пастырей и архипастырей вышел на средину собора и блестящею лентою окружил гроб Преподобного. Преосвященный Иннокентий, епископ Тамбовский, произнес глубоко прочувствованное похвальное слово в честь Преподобного, после чего Высокопреосвященный Антоний отверз гроб и всё сослужащее духовенство с зажженными свечами громогласно и торжественно запели первое величание преподобному Серафиму: «Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме, и чтем святую память твою, наставниче монахов и собеседниче Ангелов»,– и этому могучему сочетанию голосов священнослужителей с умилением вторили все – и монахи Саровские, и бесчисленное множество православных. По величании Высокопреосвященный митрополит, архиереи и все духовенство, Государь, Государыни и Особы Императорской фамилии, с умилением преклонив колена, приложились к мощам новоявленного чудотворца.

Всенощная продолжалась и окончилась обычным порядком. Во время всенощной у боковой паперти собора исцелилась одна 21–23-летняя девушка, не владевшая ногами с 14-летнего возраста. Мы увидели ее, когда она уже с радостно-светлым взором, с зажженною свечою в руке, сопровождаемая множеством всякого звания паломников, шла кругом собора, со слезами на глазах прославляя и благодаря Бога и новоявленного угодника. Исцеление это, по ее словам, произошло так. В то время, когда запели величание Преподобному, она сидела на самой паперти, двери собора были открыты и до ее слуха ясно доходили слова величания: «Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме...» – и она в великом благоговении веры, с надеждою, мысленно обратилась к Преподобному об исцелении и вскоре же почувствовала в себе силы встать. И когда встала, то от сильной радости и понятного волнения в ту же минуту лишилась сознания. Добрые люди освежили ее холодной водой, привели в чувство – и она уже беспрепятственно пошла, иногда как бы падая,– не веря сама, что милостью Божией, по предстательству святого Серафима, получила возможность ходить...

По окончании всенощных во всех соборах, храмах, часовнях и пустынках были торжественно совершены впервые молебны Преподобному Серафиму. Мы присутствовали на молебне в соборе «Живоносного источника» и удостоились принять участие в самом соборном служении. Многочисленные паломники усердно молились, и масса зажженных свеч в громаднейших подсвечниках и люстрах придавала этому служению, при замечательной красоте и художественности собора, велико-праздничный вид. И значение этих впервые совершенных молебнов преподобному Серафиму было велико и знаменательно; в эти минуты православная церковь Российская торжественно и ясно засвидетельствовала православному миру, что праведный старец Серафим отныне уже Святой, прославленный, новый светильник благодати Божией, усердный всех молитвенник. И с каким усердием и трепетным благоговением вместе со священнослужителями православные восклицали: «Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас!..» Всю ночь в Успенский собор беспрерывною вереницею и в порядке проходили богомольцы, прикладываясь к мощам Преподобного, вели и несли больных и недужных, с глубокою верою и надеждою на их исцеление, и верующие были свидетелями поразительных исцелений.

Когда мы выходили из врат обители, то уже вся окрестность монастыря с окружающими лесами была освещена целым рядом костров и богомольцы, с зажженными свечами в руках, разделившись на группы, читали акафисты и пели тропари Преподобному; в часовнях среди леса беспрерывно служились молебны. Видя утомление священников и иеромонахов, назначенных для совершения служения в часовнях, мы время от времени служили за них. Служение молебнов продолжалось далеко за полночь; благочестивые паломники желали молиться всю ночь, и воодушевленное пение, действительно, не прерывалось до утра.

Уголок нашего пребывания был среди девственного Саровского леса; нам, как и большинству паломников, не нашлось места даже в бараках, и мы для отдыха выбрали себе живописную полянку вблизи речки, под громаднейшей сосной. Удивительно, что когда некоторые высказывали сожаление об удобствах, то сейчас же были останавливаемы указанием на подвиги Преподобного: «Тысячу ночей молился Батюшка Серафим на камне, претерпевая холод, а мы что?..» – слышалось в стороне. И вот начинались несмолкаемые рассказы о его подвигах, чудесах и, само собою, забывались и удобства, и даже самый сон...

Отдых был непродолжительный, и в 5 часов утра 19 июля раздался звон к ранней литургии; в Саровской обители и во всей православной России настал день великого и светлого торжества. Мы поспешили к вратам святой обители, но за теснотою в народе не скоро могли вступить в монастырскую ограду; звон прекратился и мы, к сожалению, пришли в собор Живоносного источника уже на исходе литургии, в служении которой, по приглашению ²³предстоятеля, должны были бы участвовать. По окончании литургии в соборе Живоносного источника мы направились в храм преподобных Зосимы и Савватия и, к счастью, застали еще «Херувимскую». Здесь вместе с простым народом молились высокопоставленные и Августейшие Особы. На правом клиросе находились Их Императорские Высочества Великие Князья: Петр Николаевич и Герцог Георгий Максимилианович Лейхтенбергский и их Августейшие супруги Великие Княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна. Во время запричастного Великие Князья и Княгини трогательно испросили прощение друг у друга, коленопреклоненно молились и прикладывались к местным образам и затем на все стороны поклонились народу. Пред отверзением царских врат Их Императорские Высочества опять преклонили колена. Трогательно было видеть, как вслед за Великими Князьями и Княгинями к Святым вратам приблизились простые крестьяне и крестьянки и вместе с Ними удостоились принятия святых Христовых Тайн. В это утро ранние литургии были совершены также в Успенском соборе и храмах Иоанна Крестителя и кладбищенском. Множество богомольцев наполняли храмы, многие говеющие причастились.

Ровно в 8 часов раздался благовест к поздней литургии в Успенском соборе. Мы пришли в собор еще до начала звона и удостоились великого счастья в течение нескольких минут вместе с Суздальским архимандритом Серафимом ²⁴ держать гроб Преподобного, пока в соборе поправляли ковры. Честные останки преподобного Серафима заключены в серебряную глазетовую одежду, на груди висит медный крест,– известное материнское благословение, золотая цепь и оправа к нему сделаны иждивением и усердием Императрицы Марии Феодоровны. Самые останки вложены в кипарисовый гроб, а кипарисовый в дубовый, художественно исполненный и украшенный серебряными цветами; он напоминает ту простую колоду, в которой обретены были мощи Серафима.

Изумительно великолепна и сооруженная иждивением Их Императорских Величеств драгоценная рака для мощей Преподобного. Рака исполнена из русского «вазелемского» мрамора и с величественною, истинно-художественною сенью-шатром, несомненно, еще более украшает великолепие собора. Вокруг гробницы бронзовая решетка, увенчанная двуглавыми орлами; на серебряно-вызолоченной крышке раки иконописное изображение Преподобного, во гробе лежащего, с изображением Серафимов по углам. На выступах шатровой сени изображения:явление Божией Матери Преподобному перед его смертью, моление Преподобного на камне и блаженная кончина его.

Вскоре же в собор вступил Высокопреосвященный Антоний, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, торжественно и со славою встреченный всем духовенством, при тихом и умилительном пении Тамбовского архиерейского хора: «Достойно есть яко воистину». В дивном и обширнейшем алтаре собора облачались архиереи, настоятель Саровской пустыни игумен Иерофей, протоиереи и прочее духовенство. Высокопреосвященный Антоний по облачении в святительские одежды приступил к совершению Божественной Литургии при чудном пении митрополичьего и Тамбовского архиерейского хоров.

Во время богослужения в собор прибыли Их Императорские Величества Государь Император и Государыни Императрицы Мария Феодорвна и Александра Феодоровна, Их Императорские Высочества Великие Князья и Княгини, сопровождаемые министрами и многочисленною блестящею свитою. Их Императорские Величества заняли приготовленные места у правого клироса, а Их Императорские Высочества на возвышении в ногах раки Преподобного. Самая торжественная минута настала во время малого входа с Евангелием. При пении «приидите, поклонимся...» архимандриты подняли гроб с мощами Преподобного на носилки и при многократном пении «во святых дивен Сый, поющия Ти» медленно вступили в отверстые царские врата в алтарь и, по обнесении его вокруг святого престола, положили в уготованную драгоценную и великолепную раку. За святыми мощами с средины храма следовали высокопреосвященный митрополит и преосвященные архиереи: четыре иподиакона в орарях в продолжение всей литургии держали над Преподобным рипиды, с обеих сторон раки. В эту торжественно-умилительную минуту многие проливали слезы.

При несении кипарисового гроба с мощами Преподобного совершилось чудесное исцеление немой девочки Екатерины Масленниковой, 12 лет живущей с матерью в Москве. Мать Масленниковой благоговейно и с верою прикоснулась носовым платком к изголовью гроба и отерла им лицо девочки. В то же мгновение последняя громко проговорила: «Мама, пойдем». Эти слова были произнесены так ясно, что многими богомольцами и среди Царской Семьи были услышаны, вызывая удивление и недоумение.

Глубокое настроение осенило верующих при дивном исполнении митрополичьим хором Херувимской песни и затем великом выходе сонма духовенства со Святыми Дарами в преднесении священных рипид и других знаков и особенностей святительского сана и служения.

Во время звона к «Достойно» монахи Саровской обители, монахини Дивеевского и других монастырей, хоругвеносцы различных городов и духовенство, свободное от служения литургии, установились в определенном порядке, ожидая выхода из собора по окончании литургии Их Величеств и Их Высочеств, митрополита, архиереев и всего духовенства со святыми мощами.

Пред окончанием литургии Высокопреосвященный Димитрий, архиепископ Казанский и Свияжский, с высоким воодушевлением и чувством произнес краткое слово о значении этого великого и чудного торжества и особенно о могучем, светлом и высоком проявлении народного духа, веры и благочестия...

Во время чтения псалма 33-го «Благословлю Господа на всякое время » честные мощи святого Серафима были подняты архимандритами и установлены на носилках среди собора; Высокопреосвященный митрополит, архиепископ, епископы и проч. духовенство вышли из алтаря и по совершении отпуста начали молебное пение Преподобному Серафиму. Запели тропарь,-и Его Императорское Величество Государь Император, Их Императорские Высочества Великие Князья: Сергий Александрович, Николай Николаевич, Петр Николаевич, принц Петр Александрович Ольденбургский, герцог Георгий Максимилианович Лейхтенбергский и архимандриты приняли гроб со святыми мощами, вынесли из храма и при торжественном колокольном перезвоне начали совершать крестный ход вокруг Успенского собора,– при продолжающемся молебном пении. Их Императорские Величества Государыни Императрицы Александра Феодоровна и Мария Феодоровна и Их Императорские Высочества Великие Княгини: Елизавета Феодоровна, Ольга Александровна, Милица Николаевна и Анастасия Николаевна следовали за гробом Преподобного. Стечение народа было громадное. Множество болящих с особенно глубокою верою и светлою надеждою молились преподобному Серафиму.

Крестный ход окончился, величественная процессия с мощами Преподобного возвратилась обратно в собор; гроб опять заключается в драгоценную раку. Архидиакон Александро-Невской лавры Иоанн возглашает царское многолетие, именуя Благочестивейшего Государя Ревнителем благочестия и Заступником Православия. Затем многолетия: Святейшему Синоду, Высокопреосвященному митрополиту и преосвященным епископам, присутствующим на торжестве, Благоверному Правительствующему Синклиту... Христолюбивому воинству и всем православным христианам. С обоих клиросов торжественно раздается «многая лета!» Высокопреосвященный митрополит поздравляет Их Императорские Величества и Высочества с совершившимся светлым торжеством и благословляет иконами Преподобного Серафима на память о торжествах и Саровской обители. Их Величества и Августейшие Особы прикладываются к мощам Угодника Божия и следуют в свои покои при величавом звоне всех Саровских колоколов.

И по окончании торжественного служения в соборе православные паломники долго не расходились и, занимая места за линиею хоругвеносцев, ожидали Высочайшего выхода в трапезную. Их Императорские Величества Государь Император, Государыня Александра Феодоровна и все Августейшие Особы собрались в покоях Императрицы Марии Феодоровны. Велик был восторг народа, когда Императрица Мария Феодоровна изволила открыть окно; в одно мгновение у дворца собралась толпа народа и трогательными восклицаниями любви приветствовала обожаемую Государыню, а затем возлюбленного Государя и молодую Государыню. Они долго и милостиво кланялись.

В 2 часа Их Величества и Их Высочества присутствовали на праздничной монастырской трапезе. Среди трапезовавших находились: митрополит, архиереи, министры, Государева свита, духовенство, высшее начальство, городской голова из города Курска – родины преподобного Серафима – и хоругвеносцы. Напротив Их Величеств занимали места Высокопреосвященный митрополит, архиепископ и епископы. Перед началом трапезы, по Саровскому обычаю, была пропета духовенством молитва и по окончании трапезы было провозглашено и пропето многолетие Государю, Государыням и всему Царствующему Дому.

В половине пятого Их Величества и Их Высочества с лицами свиты посетили павильон Тамбовского дворянства, расположенный вблизи реки Сатиса и красиво украшенный растениями. По прибытии в павильон Их Величеств встретило тамбовское дворянство во главе с губернским предводителем. Их Величества изволили с благодарностью принять гостеприимное радушие тамбовского дворянства. При следовании Их Величеств в павильон и обратно блестящая вереница дворян и неисчислимое множество православного и верного народа восторженно приветствовали Их несмолкаемым «ура!»

Весь этот день в Успенском соборе перед ракой святого, а также в пустынках и у источника служились беспрерывно молебны, и богомольцы с благоговением и усердием спешили приобресть иконы преподобного Серафима, крестики, картины, изображающие чудные подвиги его жизни и виды святой обители; затем масло от лампад перед ракой и воду из источника Преподобного.

Вечером этого дня, во время воскресных всенощных, монастырские соборы, храмы и часовни были также переполнены богомольцами, и весь день и всю ночь верующие прикладывались к мощам дивного чудотворца.

Около 4 часов этого дня мы посетили источник преподобного Серафима и по дороге обратно были свидетелями совершившегося чуда – исцеления одной старушки, не владевшей ногами в течение многих лет. Благочестивая старушка эта ползла к источнику отца Серафима, беспрестанно отдыхая и, завидев издали часовню над источником праведного Старца, со слезами глубокой веры и надежды, громко воззвала: «Преподобие отче Серафиме, исцели меня!..» – «И не успела, батюшки мои, произнести я этих слов, как слышу тихий, ласковый голосок приказывает мне: «встань!"»,– повествовала нам сама исцеленная. Мы видели, как она, задыхаясь от слез и беспрестанно крестясь, поднялась на ноги и... пошла, прославляя новоявленного угодника. Ее со слезами на глазах окружили многие паломники, две богато-нарядные барыни с участием поздравляли счастливую, бедную старушку и повели на источник отца Серафима; масса народа следовала за ними и с великим воодушевлением и радостью пели псалмы и тропарь Преподобному. «Слава Тебе, Господи!», «Слава преподобному Серафиму!» – восклицали и мы восторженно вместе с умиленным народом.

Случаи исцелений у гроба и источника преподобного Серафима всё увеличиваются, и они подробно и обстоятельно записываются. Видя и слыша об этих поразительных чудесных исцелениях, можно было сказать словами Евангелия: «слепые прозревают, хромые ходят, немые говорят». С великою радостью слышал и повествовал православный народ об этих чудесах, все плакали от умиления, старались видеть исцеленных и говорить с ними, целовали их и награждали кто чем мог; многие просили у них что-либо на память...

20 июля в 8 часов утра Их Величества и их Высочества отслужили напуственный молебен в Успенском соборе и отбыли в Серафимо-Дивеевский женский монастырь. По пути царского проезда от Сарова стояли несметные толпы богомольцев, и восторженное «ура!» долго не смолкало вслед за экипажами Августейших Паломников. Оставляя Саров, Его Величество в последнюю минуту пожелал помолиться вместе с народом и в местности, называемой «Городок», где расположены помещения для народа; в одной из часовен преосвященным Иннокентием, епископом Тамбовским, был совершен молебен; масса народа окружала часовню и молилась вместе с возлюбленным Государем, Государынями и Царствующим Домом. Кончился молебен, и Их Величества и Высочества, провожаемые преосвященным Иннокентием в полном облачении и с крестом, оставляют часовню и садятся в экипажи. Опять дорогие и любезные для русского народа приветливо-ласковые поклоны Царя и Царицы, опять могучее, народное, восторженное «ура!»

Их Величества следуют далее. Вся дорога от Сарова до Дивеева была усеяна народом; одни шли из Дивеева в Саров, другие возвращались из Сарова. В селениях, расположенных на царском пути, большое оживление; воздвигнуто несколько арок; одна из них замечательна по замыслу: украшением ее служат два колеса, коса, лопата, грабли и даже пара лаптей, верх ее венчан Императорской короной, по сторонам короны снопы и два скворешника; вся эта арка перевита зеленью, и орудия труда земледельцев еще лучше выделяются и обращают на себя внимание всех. Крестьянское население в праздничных одеждах восторженно встречало Государя и проливало слезы от счастья и радости; все избы были украшены зеленью, флагами и платками, улицы выметены и усыпаны песком. Некоторые паломники, встречая царские экипажи по дороге, падали на колени и как умели пели: «Спаси, Господи, люди Твоя...» Издалека еще доходила до слуха Царского эта воодушевленная молитва за Него; поющие видели, как царский экипаж, приближаясь к ним, замедлял свой ход, и Государь с Государынями приветливо и ласково кланялись. И не забудет народ никогда эти незабвенные дни лицезрения Царского, и расскажет он, православный, царе-любивый русский народ, своим детям и внукам, соседям и знакомым, как они близко видели Царя-Батюшку и Государынь, как встречали и приветствовали их, вспомянет и о высоком благочестии Царском, и еще выше и лучше, светлее и любимее станет Царь Православный своему народу великому...

Печатается в сокращении по изданию: Свящ. Павел Беляев. Велие Саровские Торжества в июле 1903 года. Саратов, тип. Феокритова, 1907.

Архимандрит Сергий (Тихомиров). Письма из Сарова 13–22 июля 1903 года

Приведенные здесь с небольшими сокращениями письма в 1999 г. были опубликованы издательством «Синтагма » и при этом ошибочно приписаны архимандриту Сергию (Страгородскому). Настоящий автор писем – архимандрит Сергий (Тихомиров) родился в Новгородской губернии в 1871 г. Пострижен в монахи в 1895 г. Окончил Санкт-Петербургскую духовную академию (1896). В сане архимандрита с 1899 г. В 1905 г. был хиротонисан во епископа Ямбургского, викария Санкт-Петербургской епархии. В 1908 г. направлен в Японию помощником начальника Русской духовной миссии, получив сан епископа Киотоского. По смерти святого равноапостольного Николая Японского – предстоятель Японской Православной Церкви, епископ Японский и начальник Русской духовной миссии (1912). Архиепископ с 1921 г., митрополит с 1931 г. Вошел в состав Синода, организованного митрополитом Сергием (Страгородским). С 1940 г. на покое. Скончался 11 августа 1945 г.

Перед нами воспоминания священника, который среди сотен и сотен лиц духовенства был в Сарове и Дивееве в те великие дни, находился не в самом центре событий. При подготовке к изданию мы пытались сократить воспоминания: ведь в книге есть еще несколько воспоминаний священников о тех же самых событиях и фактах. Но обнаружилось, что в той «лирике», которую, казалось бы, и надо сократить, в возвышенных и старомодных словах простого, никому теперь, наверное, не памятного батюшки запечатлелась такая искренность, которая несет на себе печать духовного прозрения. И мы, уверены, что каждый, кто будет в Сарове и Дивееве в 2003 году, читая эти воспоминания столетней давности, найдет там пронзительный отзвук того, что испытал сам и не мог передать словами.

Обрати, благосклонный читатель, свое внимание на главку «Царственные гости на монастырской трапезе». «Кто знал и ведал тогда из всех присутствовавших о том, какие тревожные тучи сгущались на горизонте нашей общественной жизни и какие приближались печальные события? Но сокрыто ли было то от преподобного Серафима, который еще в земной жизни своей уже предвидел и предсказал наступление великой скорби вслед за светлым торжеством?.. О преподобие отче Серафиме! Ты, при жизни своей никогда не отпускавший от себя никого без утешения и многих предварявший своими предречениями об ожидающих печалях, чтобы тем подготовить к ним слабые сердца, мог ли ты теперь быть равнодушным к грядущим событиям, несущим столько скорби сердцу Царя, который явил такую великую, благоговейную любовь к памяти твоей?!» Это ощущения 1903 года, записанные в 1904 году. Две революции, крушение великой России, убиение Царственных страстотерпцев и множества новомучеников, присутствовавших тогда в Сарове,– всё впереди и, конечно, сокрыто мраком неведения от священника, из души которого вырываются эти слова. Но, не ведая, что говорит, он, на месте святе, улавливает пророческое дуновение будущего, самую суть событий...

А как современно, обличающе и убедительно звучит глава «Молчание книжников»! Нет сомнения, что, с крошечными фактическими переделками, она могла бы быть опубликована в любой газете 2003 года после торжеств...

И, наконец, финал воспоминаний, который будет близок сердцу любого, кто был сердцем на торжествах преподобного Серафима...

Печатается с небольшими сокращениями. При публикации текст разбит на главки; эта разбивка отсутствует в подлиннике.

Приближается годовщина светлых дней Саровского торжества. Снова восстают в воображении одна за другою, живо и ясно, все картины его. Снова переживаешь так светло и радостно все те мысли и чувства, которыми преисполнена была душа в те дни. Думается, в виду приближающейся светлой годовщины, благовременно и полезно будет каждому православному христианину восстановить в памяти своей дивные картины славного торжества. Решаюсь и я предложить благосклонному вниманию благочестивых читателей свои воспоминания.

Священник Василий Тигров. Воспоминания о Саровских торжествах

Дорога

Итак, сподобил и меня Господь, грешного и недостойного, видеть это великое, неизреченное, неописуемое торжество открытия святых мощей преподобного Серафима! На сие торжество отправился я 13 июля, в воскресенье. Я был некоторое время в раздумьи: ехать или нет. Слишком уж запугивали нас. Наконец, пересилил себя, собрался и поехал с одним из своих прихожан. До самого Сарова ехали благополучно, только в дороге опять запугивали нас: «Вот там теперь негде поместиться, не допустят до самого Сарова, там народ на пять, на десять верст стоит стеною»... Признаемся, все мы робели, подъезжая к последней станции. Я и другие некоторые слезли на станции Шатки, Нижегородской железной дороги. Это было уже утром во вторник 15 числа. Прежде всего спрашиваем у ямщиков, когда поехали с ними: «Ну как, до Сарова пускают, что ли?» – «Пуща-ют, пущают, а то как лее». И отлегло у нас от сердца.

С Шатков мы остановку сделали в Понетаевском монастыре. Здесь напились чаю, пошли на минуту в церковь, где чудотворная икона Знамения Божией Матери. В это время там была копия, а настоящая икона была в скиту, на пути в Сэров, куда должна прибыть 17 числа. Живопись на иконе замечательная. Из церкви я зашел в живописный корпус, где был поражен художественною живописью девиц-монахинь,– в это время всё были в работе иконы преподобного Серафима, и всё высокого достоинства. В первой комнате живописных классов меня поразила картина: преподобный Серафим, кормящий медведя. Преподобный вырезан из дерева, а медведь – чучело, картина живая до обмана. Кроме икон преподобного Серафима, были еще иконы Знамения Божией Матери – чудные иконы: так бы смотрел и смотрел на них,– чем больше смотришь, тем больше умиляешься душою...

Ночевали мы в этот день в селе, верст за 15 от Сарова. Итак, близко, близко до заветного места. Так рвется сердце скорее увидеть дорогую обитель со всеми ее святынями.

Прибытие в Саров

На другой день, 16 июля, наконец открылся пред нами облитый светом утреннего солнца и самый Саров, во всей своей красоте. Лица всех просветились благоговейной радостью, все спешили осенить себя крестным знамением. Поднялись в душе святые мысли и чувства, приводившие ее в умиленное настроение. Подъезжаем ближе – видим несметную массу народа, движущуюся туда и сюда. Доступ до монастыря и вход в самый монастырь свободен. То, что мы слышали по дороге, оказалось чистым вымыслом.

Итак, я уже в обители, и мне счастливо пришлось устроиться, найти помещение для себя даже в стенах монастырской ограды. Слава Тебе, Господи, слава Тебе! Тотчас же по прибытии в монастырь мое внимание было привлечено криками беснующихся женщин, которых подводили к церкви святых Зосимы и Савва-тия, где в это время находился гроб с мощами преподобного Серафима. Церковь была заперта и окна были завешаны; но у дверей и окон была постоянно густая толпа народа, и преимущественно с больными бесноватыми. Последние то неистово кричали, то бились, то падали наземь в страшных корчах, то, наконец, умолкали, стихали и вставали совершенно здоровыми, славя и благодаря Бога и нового молитвенника и чудотворца Серафима.

В 12 часов дня послышался редкий благовест с монастырской колокольни, призывавший к торжественной панихиде. В Успенском соборе панихиду совершали митрополит Антоний, архиепископ Димитрий (Казанский), епископы: Иннокентий (Тамбовский) и Назарий (Нижегородский), в сослужении 11 архимандритов и 19 протоиереев, священников и иеромонахов. Собор был полон молящихся. Пели хоры: митрополичий и Тамбовский архиерейский. Что было за чудное пение! Какое глубоко-трогательное впечатление производило оно! И какое в общем ото всего служения получалось тихое, успокоительно-радостное и умиротворяющее настроение!..

В 6 часов вечера того же дня началось заупокойное всенощное бдение с великою панихидою – парастас. Служили: в Успенском соборе Высокопреосвященный Антоний и Преосвященный Иннокентий, в храме «Живоносного Источника» – Высокопреосвященный Димитрий и Преосвященный Назарий.

Торжественное совершение служения, при тихом стройном, умилительном пении митрополичьего хора, так поражало меня, что я стоял как бы не свой, находился в сладостном восхищении от всего суетного, земного. Взор свой не хотелось никуда еще устремлять, кроме созерцания красоты богослужения, и слух свой не хотелось еще ни для чего открывать, как только для слушания этого прекрасного божественного пения. (Особенно хорошо пели «Блажен муж» Киевского распева, «Покой, Спасе наш», «Благословен еси, Господи»).

На другой день, 17 июля, я служил в Успенском соборе, в соучастии еще четырех священников, раннюю литургию.

Это были для меня восхитительно-радостные минуты. Стоять на том месте, где некогда стояли ноги преподобного Серафима, служить пред тем престолом, где некогда он сам служил, переноситься умом и сердцем к тому времени, когда он, смиренный инок, но озаряемый небесным откровением, совершал здесь, на этом же престоле, святое возношение, и вместе с тем молиться о упокоении со святыми души его в виду скорого его прославления – поистине это были святые, трогательные, умилительные минуты!..

Да, это были счастливейшие минуты в моей жизни. Помню, нечто подобное переживал я, чувствовал и испытывал, когда совершал я божественную литургию в пещерных храмах Киево-Печерской лавры, когда дух мой из-под глубокого подземелья свободно рвался к небесным высям, когда он, удерживаемый теснотою помещения, не знал, однако, ограничения в своем небесном полете. Помню еще подобное, когда стоял я пред престолом в Кронштадтском соборе в служении великого и славного во иереях отца Иоанна,– когда также, отдаваясь весь данной минуте, сознавал всем существом своим всю важность, всё великолепие совершавшегося тайнодействия, когда ум и сердце, не зная пространственных границ и не чувствуя в себе обычной, земной тяжести, легко возносились горе – к небесам.

Крестный ход и литургия

В 7 часов утра, при ясной солнечной погоде, выступил из Са-ровской обители крестный ход, сопровождаемый Преосвященным Иннокентием с многочисленным монашествующим и белым духовенством, навстречу крестным ходам, шедшим из Дивеев-ской и Понетаевской обителей; перейдя реку Сатис, он остановился у часовни, в ожидании встречных. Около 8 часов показался из-за леса крестный ход названных обителей, он сопровождал икону Умиления Божией Матери, пред которой молился преподобный Серафим.

Теперь крестные ходы соединились в один общий и образовали величественное шествие. Многочисленный сонм духовенства, облаченного в светлые, блестящие одежды, целый лес хоругвей, серебряных, позлащенных, ослепительно блестящих на солнце, несметные толпы богомольцев, сопровождавших шествие по всему пути,– всё это представляло собою необыкновенно великолепное зрелище и производило необыкновенно трогательное впечатление. После того как иконы были внесены в храмы Саровской ограды, началась заупокойная литургия.

Особенным благолепием отличалось богослужение в Успенском соборе. Здесь литургию совершали Высокопреосвященный Митрополит Антоний и Преосвященный Назарий; пел митрополичий хор. Пели «Херувимскую» Турчанинова, «Милость мира» Симоновскую, «Достойно есть» сербского распева. Мотивы знакомые, но теперь только, в исполнении митрополичьего хора, в первый раз пришлось слышать и понять всю красоту их стройной гармонии, всю прелесть их чудной мелодии. Это было какое-то воздушное, неземное, небесное, ангельское пение. Звуки голосов нежные, мягкие, переходы или переливы чистые, легкие. Незаметно ни силы напряжения, ни различия тембра в голосах исполнителей. То было чудное пение, как бы неведомо откуда несущееся, раздающееся в воздухе и парящее свыше над всеми присутствующими. То были истинные минуты благодатного озарения. И кто из присутствовавших в то время не ощущал этих минут? Когда написаны были уже эти воспоминания, я получил письмо от одного священника Донской епархии, с которым я близко познакомился еще по дороге в Сэров. И он пишет: «Первые благодатные ощущения были у меня за три-четыре дня до открытия мощей преподобного отца Серафима,– особенно во время служения панихид. Сердце мое исполнялось радостью и утешением и вместе слезами сладости. При пении певчих мне казалось, что к окнам слетелись духи небесные и, как бы вторя пению, трепетали крыльями. Мне было стыдно, что я плачу, я боялся, как бы не обратили на меня внимание. Сердце обнимало всех любовью, и я почувствовал, как велик святой Серафим и чем он велик у Господа...»

В конце литургии Преосвященный Назарий произнес слово, в котором говорил: «Как при жизни святого старца тысячные толпы направлялись к его пустынке, чтобы видеть его, получить благословение, утешение или исцеление,– так и по смерти еще большие толпы с теми же нуждами стали притекать к его могиле, к месту его пустынных подвигов, на источник, который он ископал! В своем сознании верующие люди не различали живого и умершего отца Серафима, как и у Господа нет различия по сим состояниям (Рим. 14, 8). Не изменил своих отношений к людям по кончине своей и сам преподобный Серафим. И теперь, как и прежде, он усердный пред Богом молитвенник за них, и теперь он жив и близок ко всем, кто чтит и любит его... В этом храме кто не чувствует присутствия и молитвенного с нами общения его? Кто духовными очами не видит озаренного небесным светом образа его? Кому не слышится его дышащее любовью слово?..» Да, кто в эти дни присутствовал в этом храме и всею душою своею отдавался совершавшемуся здесь дивному торжеству,– тот, действительно, чувствовал близкое присутствие преподобного Серафима и, входя с ним в молитвенное общение, видел пред собою своими духовными очами его пресветлый образ, слышал в сердце своем отзвук его ласкового слова, его обычного ласкового обращения: «Радость моя!»

Прибытие Государя

По окончании литургии и панихиды народ в этот день не стал расходиться вдаль, по дальним баракам, к местам своих остановок, а старался устроиться и расположиться или в монастырской ограде, или около нее. Получена была весть, что приедет Государь. Посему сюда, к монастырской ограде и к Дивеевской дороге, отовсюду стал стягиваться, собираться весь народ, устанавливаясь плотною, густою стеною.

После полудня все с нетерпением стали ожидать времени приезда Государя.

В 4 часа начался благовест в большой колокол. В ограде стали выстраивать ряды по обеим сторонам деревянного моста, ведущего от ворот ограды к Успенскому собору. На правой стороне на первом плане были выстроены во всю линию монахини Дивеевского и Понетаевского монастырей, на втором плане -старшины и хоругвеносцы, на левую сторону – длинный ряд духовенства. В 5 часов начался трезвон во все колокола.

Вышли митрополит Антоний с архиепископом Димитрием, епископами Иннокентием и Назарием, в преднесении креста и святой воды из Успенского собора за монастырские ворота. Хотя два часа с лишком продолжался благовест со звоном и все находились за это время в состоянии напряженного ожидания, но ожидание это не было утомительным. Новая обстановка, эти подготовления и распоряжения ко встрече, новое чувство, волнующее душу, чувство чего-то особенного, необыкновенного – всё это было так интересно и по предмету ожидания так приятно, что два часа прошли легко. Наконец по всей толпе пробежала вдруг струя оживления – это ясно доказывало, что минуты ожидания кончаются. Вдали за оградой послышалось продолжительное «ура».

О, как я желал бы в то время вдруг перенестись в ту толпу за оградой, раскинувшуюся по необъятному пространству вдоль дороги-пути Государя! Что за чудное, великолепное там зрелище!.. На протяжении 60 верст от Арзамаса до Сарова по обе стороны дороги стеною стоит народ. Всем видно-доступно лицо Государя и Государынь. Ехали они в открытых колясках. Все стоявшие по дороге были восторженно рады и несказанно довольны, что Бог сподобил их видеть Государя-Батюшку и Матушек Государынь. Но что было по пути следования Государя из Арзамаса до Сарова, с тем несравнимо то, что было при подъезде к самому Сарову. Там по обе стороны дороги стеною, рядами стоял народ, но не такою скученною, плотною массою,– здесь всё необъятное взором пространство густо усеяно многими десятками тысяч голов. Там взор, простираясь вдаль, не видел конца живым рядам,– здесь, озираясь кругом, он не видел пустого, свободного места, не занятого живою массою или толпою. Глаза всех устремлены в одну точку. Лица всех сияют от удовольствия и радости. Все дружно, восторженно шумят: «Ура! Ура! Ура!»

Но вот всё смолкло. Их Императорские Величества сошли с экипажей, и Государь приблизился к митрополиту, окруженному архипастырями. Митрополит приветствует Государя краткой речью: «Святая обитель Саровская радостно встречает Тебя, благочестивейший Государь, прибывшего ныне сюда принять молитвенное участие в торжествах прославления великого ее подвижника, приснопамятного старца, иеромонаха Серафима. И всё великое множество собравшегося здесь народа православного радуется лицезреть Царя своего, с ним вместе молящегося и разделяющего светлое его торжество. Гряди же с миром, Государь, в обитель сию, и молитвами прославляемого угодника Божия да будет благословенно от Господа вхождение Твое ».

После сего Государь и Государыни приложились ко кресту и окроплены были святой водою. Оживление в ограде в то время возрастает все сильнее и сильнее. Взоры у всех с одинаковым напряжением устремлены в одном направлении – туда, откуда вот-вот откроется торжественное шествие Царя-Батюшки.

«Здравствуйте, Государь-Батюшка!»

И вот наконец увидел я Его светлое, ласковое лицо. Он идет спокойно, радостно, в сопровождении Государынь-Цариц и других Высочайших Особ, в предшествии блестящей духовной процессии. Шествие направляется в Успенский собор. Там отслужено было краткое молебствие с возглашением многолетий. Затем шествие Царственных Особ направилось в церковь Соловецких чудотворцев, для поклонения Угоднику Божию, мощи которого временно почивали теперь в этой церкви. По всему пути следования Государя стоит, местами теснясь, народ, не спуская глаз с Царя-Батюшки. Каждый старается сказать свое приветствие. И вот слышится то там, то тут, хотя и не так громко, но довольно явственно: «Здравствуйте, Государь», «Здравствуйте, Государь-Батюшка! » Какие простые слова, однако как они трогательны! И нужно было быть очевидцем, чтобы вполне понять, какие это были восхитительные минуты самого простого и задушевного обмена приветствий и поздравлений между народом и Государем. Народ приветствует: «Здравствуйте, Государь-Батюшка!», Государь ответствует легким наклонением головы то в ту, то в другую сторону и, наконец, также словами: «Здравствуйте». Слышались простые, сердечные отношения между народом и Государем, свидетельствующие о сердечной, искренней любви народа к своему Царю и об ответной любви Царя к своему народу. Всеми чувствовалось, что народ в лице Царя увидел Своего Отца – Батюшку, Благодетеля, а Царь в лице народа увидел своих беззаветно любящих детей. И образовалась одна многотысячная, чувствующая одними чувствами, думающая одними думами, тесно сплоченная семья. У всех одинаковые чувства к Отцу, и у Отца одинаковое чувство ко всем. Все одинаково близки Ему – это видно было из его ласкового взгляда, одинаково обращаемого ко всем, и как счастлив был тот, кому приходилось встретить этот ласковый взгляд; все одинаково близки Ему,– и Он был близок для всех... Нет и не может быть уже речи о недосягаемости Царя. Да, счастлив был тот, кто в первый раз увидел здесь Царя. И можно было слышать в то время, как тот или другой выражал свое радостное чувство: «Вот что сподобил Господь, видеть Царя-Батюшку,– где бы мне видеть Его?..» И при этом слезы выступали на глазах говорившего.

Поклонившись Угоднику, Царь и Царицы, в предшествии духовенства, направились в приготовленные для них в кельях монастыря покои. Все время Царственные Особы были предметом сердечного внимания народа: паломники в известное время теснились у дверей покоев, чтобы увидеть снова дорогие их сердцу Лица, поклониться Им, сказать Им от души свое приветствие. Всех умиляло чисто родственное, близкое, сердечное отношение Царя и Цариц к памяти угодника Божия. Величественная рака, как дар Царя, священническое облачение, собственноручно вышитое Царицею, ковер к раке, также вышитый Ею, Царские лампады к раке – всё это свидетельствовало о благоговейном уважении и сердечном отношении всего Царского Семейства к «Батюшке Серафиму» и вызывало в верующем сердце простого народа глубокое умиление.

На другой день, 18 числа, у ранней обедни в Успенском соборе Государь и Государыни приобщались св. Тайн. Государь, как истинный паломник и наряду с другими паломниками, говеет, исповедуется и приобщается Святых Тайн, чтобы достойно приступить к светлому торжеству. Какая умилительная картина! Отверзаются царские врата. Выходят священнослужители со святой Чашею в руках. Диакон возглашает: «Со страхом Божиим и верою приступите»,– и Государь с Государынями, как истинные и благочестивые дети Православной Церкви, с искренним благоговением приближаются к святой Чаше. Священнослужитель говорит: «Верую, Господи, и исповедую...»,– и Государь и Государыни смиренно повторяют слово за словом эту и другие молитвы и с дерзновением приступают к Святейшему Таинству. И вот, теперь Царь и воин, богатый и убогий – все в равном достоинстве предстоят пред Самим Господом, преподающим Самое Честное Тело Свое и Самую Честную Кровь Свою в снедь верным.

Последняя заупокойная литургия. Государь на пути к источнику

В 9 часов утра заблаговестили к поздней литургии – это была последняя литургия, за которою возносилось поминовение за упокой преподобного Серафима. По окончании литургии совершалась панихида, к началу которой прибыло в храм и Августейшее Семейство.

Пред началом панихиды митрополит Антоний произнес речь, в которой между прочим сказал: «В этом многолюдном, но единодушном и единоусердном собрании богомольцев у святых мощей Преподобного выражается исконный основной смысл жизни русского народа. Он знает свое отечество и свою историю не столько по политическим или военным событиям, сколько по подвижникам веры и правды, любви и добра. Он знает Киев по преподобным Антонию и Феодосию, Троицкую Лавру и Москву по преподобному Сергию и святителям Московским, свой север и Соловки по преподобным Зосиме и Савватию, Сибирь по Симеону Верхотурскому и святителю Иннокентию Иркутскому... И теперь в лице преподобного Серафима воздвиг Господь новый светильник, нового учителя, новую духовную твердыню народа русского».

На этой последней панихиде все были объяты какою-то особенною, благоговейною тишиною, все были молчаливо сосредоточены на последнем заупокойном поминовении Саровского подвижника Серафима. Панихида закончилась литиею на могиле его.

В этот день быстро облетела всех молва, что Царская Семья отправится на источник. И вот около 2 часов пополудни по дороге от монастыря к источнику открылось великолепное зрелище. По окраине дороги густой, плотной стеной стоит народ; он рассыпался далее по всем холмам, множество взобралось на деревья. Одним словом, всё левое плоскогорье и с правой стороны берега реки густо усеяны живыми головами. Вот издали от стен монастыря послышалось «ура», которое, перекатываясь из уст в уста, подходит все ближе, слышится все явственнее и громче, охватывая все большее и большее прост-ранство, и, так начавшись с одного, доходит до другого конца и громовыми раскатами переливается с холма на холм, с берега на берег.

Такими проявлениями радости и восторга народ приветствует Своего Царя, Своего Державного Повелителя. А Он выступает по дороге в сопровождении великих Князей и некоторых из лиц свиты, направляясь пешком к св. источнику и к местам подвигов преподобного Серафима. Никакой охраны, никакого конвоя, так просто и смиренно выступает Державный Владыка, как простой паломник, как обыкновенный богомолец среди других, тоже богомольцев, ласково отвечая знаками приветствия на восторженные приветствия последних.

И если каждый из видевших эту чудную картину переживал в то время самые лучшие чувства в душе своей, то да позволено будет проникнуть в тайные думы и чувства, наполнявшие тогда душу Венценосного Вождя. Не переживал ли и Он тогда в этом видимом единении с народом и в общем молитвенном настроении лучшие минуты в жизни Своей?.. Не видел ли Он в этих отовсюду на Него устремленных, светящихся радостью взорах верную любовь, горячую преданность подданных своих? И на пути к святому целебному источнику не чувствовал ли Он в душе своей источник новых сил, вдохновлявших и ободрявших Его на путь высоких Царственных подвигов?

От источника Их Величества направились к камню отца Серафима, на котором он молился 1000 дней, а отсюда в дальнюю пустынь.

На возвратном пути Государь шел снова пешком,– была трогательная минута, когда, возвращаясь в монастырь, Государь повернул на прежнюю свою дорогу и снова вступил в среду народа. Народ не выдержал, пал на колена в слезах восторга и невыразимой радости.

И настало мгновение!

Около 4 часов Их Величества возвратились в обитель.

Приближался момент самого светлого торжества, которому далеко уступало всё великолепие предшествующих глубокознаменательных дней.

В 6 часов вечера начался благовест ко всенощному бдению. Это была первая церковная служба, на которой преподобный Серафим стал прославляться и ублажаться церковью в лике святых Божиих. Владыка-Митрополит со славою проследовал в Успенский собор. Вскоре прибыло и Августейшее Семейство. Служба началась и до литии шла обычным порядком. Но вот запели литийную стихиру: «Приидите, иноков множества, днесь преподобного благочестно восхвалим»; все присутствовавшие в храме и монастыре зажгли свечи; на колокольне раздался торжественный благовест,– и из собора выступила величественная и дивная по красоте процессия: впереди вышли псаломщики с фонарями, иеродиаконы с запрестольными крестами и иконами; далее следовали Невские певчие; за ними в блестящих облачениях с серафимами шли священники, иеромонахи, игумены, протоиереи, настоятель обители и архимандриты; за иподиаконами с трикириями и дикириями следовали: епископы – Иннокентий и Назарий, архиепископ Димитрий и митрополит Антоний. За митрополитом шли: Государь Император, Государыни Императрицы, Великие Князья и Княгини в сопровождении лиц Их свиты. Шествие это направлялось к Зосимо-Савватиевской церкви. По всему пути следования, по обеим его сторонам, установлены были в надлежащем порядке, по данным заранее указаниям ключаря кафедрального собора, хоругвеносцы в красивых парадных кафтанах с принесенными из разных мест Русской земли хоругвями. Певчие продолжают петь: «Не забывай нас, радосте наша, отче Серафиме... » Шествие приближается к концу и входит уже в открытые двери Зосимо-Савватиевской церкви. Настали минуты счастливого ожидания. Народ стоит в благоговейном молчании с зажженными в руках свечами воску разного цвета: желтого, белого, красного и зеленого. В воздухе необыкновенно тепло, ясно, тихо – не слышно движения ветра... Все с затаенным дыханием и напряженным вниманием смотрят в сторону, откуда должно показаться снова шествие, но уже со святыми мощами.

И вот началось это величественное, глубоко-трогательное шествие. Торжественно нанесенный из церкви, гроб был установлен на носилки и, на них высоко поднятый, был виден всему народу. Он был несен Государем, Великими князьями, митрополитом, архиереями и архимандритами. По бокам гроба четыре диакона держали рипиды. За гробом следовали Государыни Императрицы и Великие княгини.

Какое было в то время настроение в народе – это невозможно описать и передать. Совершилось, наконец, то, к чему все предшествующие торжества были только подготовлением. Теперь все воочию увидели то, что видеть спешили, стремясь за сотни и тысячи верст. Настал тот момент, который восчувствовать, пережить в одном месте собрались десятки тысяч человек, сшедшихся из всех концов Руси святой, соединившихся, несмотря на разность наречий, племен и народностей, в одну тесную семью, в одно целое, нераздельное. Просияли лица всех от нахлынувших новых впечатлений. И можно ли было выдержать себя под наплывом этих впечатлений? И зачем было сдерживать себя, когда сердце почувствовало такой простор и свободу и неопреодолимое влечение высказать наружу все свои внутренние движения, все свои волнения? И потому, я думаю, не ошибусь, если скажу, что у всех в эту минуту показались слезы на глазах,– то были слезы благоговейного восторга, благочестивой радости, слезы глубокого умиления. Многие женщины громко плакали и рыдали. Все с молитвенным воздыханием обращались к новому святому, преподобному отцу Серафиму. Повсюду было слышно: «Преподобне Отче Серафиме, моли Бога о нас», «Батюшка ты наш», «Отец Серафим», «Молитвенник наш», «Чудотворец наш», «помолись о нас»...

Эти слова, выходившие из самого сердца и из уст простого народа, были особенно трогательны. Многие женщины бросали по пути шествия гроба куски холста, полотенца и другие изделия своих рук. Религиозный восторг достиг высшего напряжения и проявления. Шествие направляется вокруг Успенского собора, с остановками на каждой стороне его, во время которых произносятся литийные ектении и, наконец, по прочтении у западных врат литийной молитвы, вступает вовнутрь собора, где устанавливается гроб со святыми мощами на особом возвышении среди величественно освещенного храма.

Служба продолжается. Между кафизмами Преосвященный Иннокентий произнес слово, которое заканчивалось так: «В этом гробе источник, свет и радость веры нашей. Холодна и тускла была бы она, если бы не получала ясного ободрения, что молитва и подвиг всегда будут награждены и прославлены Господом. В этих святых мощах – новое знамение милости и благости Божией к русскому народу и Церкви Православной, как бы разверзается небо и встает у престола Господня новый молитвенник за нас недостойных, новый предстатель и ходатай. И мы ясно видим плоды этой молитвы его ко Господу. Слепые прозревают, глухие слышат, немые говорят, расслабленные восстают. Еще мгновение – и откроется крышка этого спасительного гроба, явятся нам благодатные останки – и еще яснее встанет пред нами образ ныне дивного во святых Божиих Серафима... но кроткого, смиренного и убогого в земной жизни».

И настало мгновение! Запели «Хвалите имя Господне». На средину храма вышли первосвятитель Русской церкви Митрополит Антоний, три архиерея, двенадцать архимандритов, два игумена и двадцать пять протоиереев и священников. Митрополит по установлению подал зажженные свечи Государю Императору, Государыням Императрицам, Великим князьям и духовенству. Все богомольцы зажгли также свечи. Пение смолкло, водворилась таинственная тишина. Взоры всех устремлены ко гробу. Все в немом ожидании чего-то необычайного. Вот сходит с амвона Митрополит, приближается ко гробу. Игумен выносит из алтаря на золотом блюде ключ. Митрополит со всем духовенством делает три земных поклона, затем принимает ключ, отпирает замок гроба и гроб открывает, два архимандрита снимают крышку, другие два относят ее в алтарь. Святые мощи теперь открыты. Все преклоняют колена; священнослужащие поют: «Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме...» Была минута, всех поражавшая до глубины души. Все присутствовавшие в храме были охвачены одним настроением. Сердца всех устремлены были к преподобному Серафиму, который как бы восстал теперь из гроба и был так близок, близок к каждому. Чувствовалось благоухание святыни, чувствовалась близость нового, неведомого дотоле мира, чувствовалось, что слава небесная наполнила весь храм и что все теперь приступили к небесному Иерусалиму и тьмам ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства (Евр. 12, 22).

И так хотелось молиться, так хотелось возноситься умом и сердцем в новую открывшуюся область, где празднующих глас непрестанный, воня благоухания духовного, пища славы Божией нетленная, потоцы сладости неисповедимые! И так было невыразимо радостно под сводами этого храма, который был теперь пространнее самого неба, ибо вмещал в стенах своих всё небо со всею его славою, ибо вмещал в себе всю Церковь – земную и небесную. И там, где высшая иерархия церковная, высшие представители церкви земной, там, где высшие представители земной власти, где сам Венценосный Вождь народа, там, где собрались представители всех сословий и народностей со всех местечек, закоулков и даже дальних окраин всей необъятно-обширной страны православной, там, где это множественное собрание едиными устами и единым сердцем возносит теперь моление к небу,– как не мыслить там присутствия самого неба, Самого Царя Небесного со всем Его воинством? И хотелось думать, что в это время раздвинулись своды храма сего, чтобы обнять собою весь свод неба небес, со всею его славою, и на столько раздались самые стены храма, чтобы вместить в себе все миллионы православно-верующих по всей Руси святой. В это время этот храм был точкой схода, куда устремлялись, где встречались духовные взоры всех православных; он был средоточием самых чистых мыслей, самых лучших чувств, самых высших радостей, каковыми преисполнены были сердца всех верующих, большинство которых хотя телом отстояло на многие тысячи верст, но сердцем своим устремлялось сюда и душою своею обитало здесь! Итак, что был этот храм, как не вместилище сияющей, торжествующей всей церкви земной? И в этом торжестве церкви земной – как не мыслить участия всегда торжествующей Церкви небесной?.. И как хотелось мыслить, что в эти минуты, когда в торжественном собрании земной церкви под сводами сего храма в первый раз раздалось это умиленное пение: «Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме» и когда все присутствующие охвачены были чувством невыразимо-блаженного состояния и озарены были радостным проникновением в новую, неведомую дотоле область высших духовных наслаждений,– как хотелось мыслить, что в эти минуты и в торжествующей Церкви небесной было достойное прославление преподобного Серафима!

И это торжество церкви земной, эти духовные радости и наслаждения душ православных во время сего торжества не были ли слабою лишь только тенью, бледным лишь отражением того

славного торжества, которое было на небе, отражением той неизреченной радости, в которую введен был теперь прославляемый на земле славный житель небесных селений?..

Пропели величание священнослужители и певчие. После чтения Евангелия митрополит и архиереи приложились к святым мощам и помазались освященным елеем. И вот Державный Повелитель земли русской смиренно преклоняет колена пред гробом, в котором лежат останки некогда убогого, некогда незнатного старца, а теперь дивного во святых Божиих нового заступника православной земли Русской, прикладывается и с благоговением целует святые останки и принимает помазание елеем от Митрополита.

Затем прикладываются и принимают помазание Государыни Царицы, Великие князья и княгини. Далее подходят священнослужители и все прочие присутствовавшие в соборе.

«Батюшка Серафим, исцели ты нас!»

Посильным пером очевидца здесь изображается то, что было и что чувствовалось в этот приснопамятный вечер и в эту незабвенную ночь под сводами храма, в стенах Успенского собора. Но что было в это время снаружи, вне стен собора, но в стенах монастыря? И что было за стенами монастыря и далеко, далеко от самых стен монастыря, под сводом открытого неба, в стенах густого и высокого леса, за которым не видно даже шпиля колокольни, где, однако, собрались теперь целые десятки тысяч людей и так же торжественно праздновали ту священную, все-празднственную и спасительную ночь?.. О, и там были картины, приводящие верующую, благочестивую душу в восторг и изумление и вызывающие высокие чувства и глубокие думы!..

Вот у северных врат собора раздалась многочисленная масса народа и образовала собою широкий круг, который стал заполняться различными больными и недужными. Здесь были слепые, немые, хромые, расслабленные, бесноватые и всякие недужные. Кого держали на руках, кто сам стоял, кто ползал «на четвереньках», кто сидел на тачке или лежал на одре, на носилках, кто внушал своею болезнью особую жалость, кто приводил своим видом окружающих в ужас и содрогание... Все эти больные следовали поодаль за гробом, когда же они отрезаны были массою народа от крестного хода, после того как он направился внутрь собора, то и соединялись все здесь в одном месте, на виду гроба Преподобного у церковных северных врат. И нужно было лично видеть всех этих больных и стоять в их кругу, чтобы представить себе всю эту, душу раздирающую, картину. Странные вопли, крики, стоны стояли в воздухе над этим кругом. Кричат взрослые, большие: «Отец Серафим!», «Батюшка ты наш!», «Чудотворец ты наш!», «Целитель наш!», «Исцели ты нас!» Кричат малые дети на руках у отцов и матерей, повторяя те же слова или без всяких слов, кричат, увлеченные просто стихийною силою, общим криком, держащимся в народной среде. Кричат и вопят и немые своим странным, диким голосом, кричат и вопят расслабленные и тяжко больные и вместе стонут от невыносимых страданий. Испускают дикие, ужасные, неистовые крики истеричные, бесноватые женщины. Все эти крики свидетельствовали одинаково о наболевших ранах скорбящего сердца, и все они одинаково выражали вопль скорбящей души, обращенной с одинаковым упованием, с одинаковою любовью к равно близкому для каждого страждущего сердца новому Чудотворцу, новому Целителю, Отцу, Батюшке,– Серафиму. И велика была вера всех этих страждущих, собравшихся сюда с разных концов, даже самых дальних концов России: между ними были из Крыма, Кавказа и даже дальней Сибири. Неудивительно то, как здоровые, дышащие силою и жизнью собрались сюда в числе многих тысяч лиц из разных дальних мест,– удивительно то, как эти, едва движущиеся, увечные, хромые и убогие двигались тысячи верст, чтобы пройти расстояние от места своего жительства до сего места; удивительно терпение тех, которые везли на тачках или несли на носилках своих больных многие сотни верст, мучимые голодом, пронизываемые до костей дождем и холодом, изнуряемые всеми трудностями дальнего пути. И велика любовь к отцу Серафиму всех этих больных, не престающих кричать и вопить к нему. Каждый из них желает всем своим сердцем скорого исцеления от своего недуга, но исцеление еще не приходит и, однако, он не престает кричать и взывать о помощи в надежде, что если не сейчас, то скоро же и здесь же придет конец его испытанию, и в этой надежде он получает утешение и облегчение своей скорби. И многих, многих не посрамила эта надежда: дождались они конца своих скорбей и страданий и возвращались домой уже с полною радостью, славя и хваля Бога и прославляя нового, дивного во святых чудотворца.

Кто же не получил полного телесного выздоровления, тот получил духовное обновление, духовное возрождение, послужившее к облегчению скорби,– тот на месте, где собралось все горе людское, научился покорности воле Божией и полной готовности до конца скорбеть и страдать: «видно, по грехам своим» и «видно, так Богу угодно».

Всепразднственная ночь за оградой монастыря

Тихо спускается ночь над благословенною землею. Небо открыто и удивленно смотрит тысячами звезд на чудные картины этой земли.

Если бы кто вышел в это время из западных врат монастырской ограды, он был бы зрителем великолепной, чудной панорамы. От врат монастыря до реки и вдоль берега реки, и между деревьев леса, на пространстве не одной версты, в полусумраке ночи, горят и светятся бесконечные ряды многих тысяч маленьких огней и слышатся на всем этом пространстве то вздохи и вопли, то таинственный шепот, то резкие звуки едва сдерживаемого рыдания, то чудное пение, несущееся откуда-то издали, по поверхности вод, с берегов реки и из глубины леса.

Ряды огней – это горят восковые свечи целого множества богомольцев, длинным, нескончаемым рядом расположившихся от врат монастырских в глубь самого леса. Всюду и кругом монастыря народ, богомольцы...

Все эти люди стоят в чинном порядке, в благоговейном настроении, стоят так, как подобает стоять в храме Божием. Правда, храм еще далеко от них, но душою своею они устремляются туда, и воображение их создает чудные картины, представляя по-своему то, что там совершается. Однако не без службы и здесь. Местами стоит особенно сгущенная толпа людей. Отсюда слышится пение многих голосов, которое то смолкает, то опять раздается. Ближе подойти – и слышится громкое, умилительное чтение. То читает или монах, или простец акафист Спасителю, Божией Матери. А вот в одном месте звучным голосом читает акафист Спасителю, без книжки,– слепой, возглашая: «Иисусе, Надежда моя, не остави мене; Иисусе, помощниче Мой, не отрини мене! Иисусе, Создателю Мой, не забуди мене!» Так отчетливо произносит слепец – и все окружающие его дружным хором отвечают: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!..» Нельзя без умиления сердечного слушать этот акафист во всякое время, тем более он был умилителен в это время, и слышимый притом из уст слепца. «Иисусе, Солнце правды, освети мя! Иисусе, Свете Снятый, облистай мя! Иисусе, болезни душев-ныя и телесныя избави мя!..» Это читал слепец, но не слова напечатанные, ибо он не видал их,– он выражал самые чувства свои. И слыша это искреннее, умилительное, из души в душу льющееся чтение, окружающие еще усерднее, еще умиленнее воспевали: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя».

Местами слышится одно лишь пение. Поют всё, что знают наизусть из церковных песнопений: «Хвалите имя Господне», «Воскресение Христово видевше», «Слава в вышних Богу», песни пасхального канона: «Воскресения день, просветимся, людие», «Приидите, пиво пием новое», «Светися, светися, новый Иерусалиме»... Но многие стоят в сосредоточенно-молчаливом настроении. Они всем своим вниманием ушли куда-то далеко-далеко. Они словно прислушиваются к какой-то тайне, которая совершается вот где-то там и нарушить которую не хотелось даже малейшим вздохом; лишь глаза их по временам зажигались особенным блеском да лица загорались ярким румянцем, словно они сквозь сумрак ночи вдруг провидели что-то, от чего приходили в тайный восторг. Лишь колокольный звон, по временам раздававшийся с монастырской колокольни и волною разносившийся по всей окрестности, пробуждал их от их тайных дум...

Да, колокольный звон вносил особенное оживление во всю эту картину. И если всегда он бывает радостен для сердца пра-• вославного, то тем более он был желанным и радостным в эту священную ночь для всех, стоявших в виду ограды монастырской, в стенах которой торжественно совершалось в это время прославление во святых нового угодника Божия.

Пять слепых послушников-звонарей приводили в дивное, стройно-музыкальное согласие звон Саровских колоколов. И нужно было слышать этот звон, чтобы судить о всей его чудной гармонии. Начинается перебор маленьких колоколов; слышатся высокие, приятные, серебристые звуки. Со следующими ударами в средние и большие колокола, в нисходящей последовательности раздаются всё более низкие, густые тоны, которые покрываются наконец сильным звоном большого колокола. Звон «во вся» по своей чудной мелодии навевал невольно на всех молитвенное настроение. Звуки его глубоко проникали в душу всех богомольцев.

Тихая и ясная летняя ночь. На небе ни облачка. На голубом фоне его ясно обрисовывается вся Саровская обитель со всеми ее церквами. Теперь она вся, сверху донизу залитая огнями,

блестит, как в золотом убранстве. И над всеми этими огнями в воздухе отражается чудесное сияние, которое, как ореолом, окружает всю обитель. И повсюду, куда ни глянь, все – огни и огни; то или костры пылают вдоль леса,– и сколько, сколько их! – или свечи горят восковые. Вся эта необычайная картина приводит и в необычайное настроение. И хоть далеко стоишь от храма, но при виде этой картины умиляешься душою и получаешь полное удовлетворение.

Сама природа остановилась как бы в своем движении и стоит в немом молчании, как очарованная чудным, гармоническим звоном. А сердца людей полны восторга и умиления. Как птички в неволе, бьются и рвутся они на простор, навстречу полившимся звукам торжественного звона. И с этими звуками сливаются вместе ими вызванные новые звуки души, сливаются в один общий восторженный отклик великому Саровскому торжеству.

И не для тех только, стоявших в виду стен монастырских, был радостен в это время звон Саровской колокольни,– нет, он нес восторг и радость и туда, далеко в глубь высокого, векового леса, в стенах которого под сводом открытого неба собрались теперь, как я сказал, десятки тысяч людей праздновать сию священную и спасительную ночь. Явственно слышимый здесь, он напоминал всем о близости дорогой для сердца каждого святыни.

«Городок». Людское море

В трех верстах от монастыря, близ монастырской мельницы, есть в лесу поляна, прозванная «Городок». Здесь было устроено множество бараков, рассчитанных на 20 тысяч человек, но во дни торжеств в них помещалось много больше. Таким образом, название «Городок» недаром было присвоено этому месту. Здесь, действительно, был городок, который по числу населения мог соперничать далее и с большим городом, а по составу населения и по внутреннему устройству своему не имел себе подобных. В нем были люди всяких званий и состояний, всяких наречий и народностей, сшедшиеся сюда с разных концов России. Все жили одною жизнью, как члены одной семьи. В нем не было ни думы, ни управы, однако был порядок и согласие. Все дела решались не мнением гласных, но общим тождественно согласным мнением всех. Так у всех были одни мысли, одни чувства, одни настроения. Здесь была Церковь Христова апостольских времен. У всех было одно сердце, одна душа. Имущие делились с неимущими, богатые и знатные разделяли все неудобства скученной жизни с бедными и убогими: с ними вместе ели сухой хлеб, с ними вместе спали на досках-нарах, или далее на голой земле; даже разделение по полу, прежде соблюдавшееся в бараках, под конец стало игнорироваться и, естественно, нарушаться,– и в женских бараках проживали свободно мужчины, в мужских – женщины. Мысль о соблазне здесь была так лее неуместна и недопустима, как в храме. И самое предположение этой мысли было бы оскорблением благочестиво настроенного чувства.

В этом «городке» на концах его стояли две временные часовни, расстояние между ними не менее версты. В этих часовнях в продолжение двух недель совершалось постоянное служение: до дня прославления преподобного Серафима – служение панихид, с этого дня – служение молебнов, вечерами слулсилось всенощное бдение. Каждый из богомольцев – а сколько, сколько было их! – считал долгом отслужить панихиду по отцу Серафиму до его прославления и молебен ему по его прославлении. Конечно, не для каждого в отдельности отправлялась та или другая служба. Службы шли с раннего утра непрерывно до поздней ночи, а в последние дни во всю ночь. Духовенство сменялось по очереди. Богомольцы же подходили партиями в двадцать, в тридцать человек с записками имен о упокоении или о здравии. По прочтении этих записок заканчивались панихида или молебен – и снова начинались для новой партии, и так непрерывно и, казалось, без конца.

Когда раздался с Саровской колокольни благовест ко всенощному бдению (18 числа),– весь «городок» стоял уж на ногах. Вся площадь между часовнями и другие площади, соприкасающиеся с часовнями, покрыты были народом, стоявшим на всём этом пространстве плотной стеною. Несмотря на то, что крестный ход, недавно отправившийся отсюда к Дивеевской часовне, увлек за собою большое множество народа,– народ как будто не убавился.

Началось служение всенощного бдения. Посреди часовни стоит аналой с иконой преподобного Серафима, прославление которого собрались теперь праздновать в эту лесную глушь пришельцы со всех концов Руси в таком несметном множестве. Пред иконой стоят подсвечники, уставленные большими свечами. Стоящие близ этих подсвечников зажигают от горящих свечей себе свечи, за ними стоящие зажигают от их свечей свои свечи и т. д.– и сразу вся площадь покрылась маленькими, мерцающими огоньками.

Открылось чудное зрелище: все пространство, куда лишь хватает глаз, усеяно живыми головами и залито мелькающими огнями; безбрежное море голов и необозримое море огней. И море это не было спокойно: руки, воздеваемые для крестного знамения, наклоняемые при этом головы и тела приводили его в постоянное волнение. И море это не было тихо: слышны было то тихий шепот, то глубокие вздохи, то всхлипывания и вопли, то дружное пение – всё это подобно было плеску или шуму волн морских. И страшен был этот шум, когда в известную минуту служения, напоминающую собою минуту перенесения святых мощей в Успенский собор и совпадающую с нею по времени, поднялись вдруг отовсюду вопли и раздирающие душу крики -всех несчастных и больных, которых было много и здесь. Верующее сердце многих, естественно, горело желанием проникнуть теперь в Саровскую ограду, чтобы увидеть там все великолепие торжества. Но блаженны не видевшие и уверовавшие, но, оглядываясь кругом и видя всё это несметное множество, сознавая себя здесь среди этой многолюдной семьи далеко не одиноким, сознавая справедливую невозможность с этою семьею поместиться в ограде,– видя и сознавая всё это, сердце каждого смирялось в своих порывах, получая полное удовлетворение в том, что здесь сподобилось пережить и перечувствовать. Каждый вполне довольствовался и удовлетворялся тем, что в эти священные минуты сподобил его Господь присутствовать если не в самой обители, то вблизи ее, в местах, исхоженных стопами преподобного Серафима, что сердце его теперь исполнено самых лучших мыслей и чувств, самых чистых радостей и высших наслаждений. Еще когда каждый был дома, готовился только идти сюда,– сердце его уже исполнялось радости, предвкушая всю сладость ожидаемых духовных наслаждений; и теперь, чем более приближались эти самые важные, священные минуты,– тем более сердце, очищаясь от всяких нечистых приражений, исполнялось лучших мыслей и чувств и, достигая высших порывов, тем более приходило в восторг и умиление. То, что прежде было предметом чаяний и желаний, теперь стало предметом непосредственного созерцания, предметом непосредственных чистых наслаждений.

Каждый принес сюда всё, что было у него, что он имел в сердце своем самого лучшего, самого дорогого, что он тщательно, заботливо сохранял всю жизнь свою. И настала минута, когда сердце человека стремилось раскрыть всё свое сокровище, и в этом стремлении сердце одного встречалось с сердцем другого, третьего и т. д. Тысячи сердец раскрыты были друг перед другом в самом своем лучшем содержании, сообщая друг другу и заимствуя друг от друга аромат чистых мыслей, благоухание святых чувств.

И совершилось.– Тысячи сердец, заключенные каждое в отдельной груди, выступили на простор и соединились все в одно что-то величественное, что-то могущественное, что как бы царило над всеми, всеми обладало и всеми властно управляло, со-гласуя все мысли и чувства и все стремления тысяч душ. Так совершилось теснейшее единение этих тысяч душ: каждому представлялось, что все одинаково видят то, что он видит, все одинаково чувствуют то, что он чувствует. И было непостижимое обаяние в этом единении душ. Всякий, вновь приходящий, настолько чувствовал это обаяние, что сразу подчинялся общему настроению, приходя в тайное соглашение по мыслям и чувствам со всеми...

Вот запели: «Ублажаем тя, преподобне отче Серафиме». Там и тут стали на колена. Все почувствовали одинаково важность этого момента. Всем было дорого услышать в первый раз воспеваемое Церковью земною прославление преподобного Серафима как святого; тем более дорого было слышать это прославление на этой благословенной земле и при таком великом собрании народном. Лица всех озарены были необычайной радостью, свидетельствовавшей о том, что, наконец, то, давно всеми ожидаемое и желаемое, теперь совершилось. Теперь вся эта многотысячная масса народа, раскрывая свои сердца, исполненные самых чистых желаний, устремляет их к новому угоднику, новому молитвеннику. Теперь каждый спешит излить пред ним свои затаенные чувства. Теперь каждый в глубине и тишине сердца своего сладостно беседует с «преподобным, Батюшкою, Отцом» Серафимом, излагая пред ним все свои скорби, происходящие то от бед житейских, то от падений греховных, и все свои нужды. Все мысли, чувства и желания, скоплявшиеся в сердце каждого многие дни в ожидании этих минут, достигли теперь самого высшего напряжения и пришли к радостному разрешению. И открылся пред человеком новый духовный мир со всеми его высшими, неземными, неизреченными радостями, и так он был ощутительно близок для каждого и так доступно было сердцу услаждаться его радостями, что хотелось бы вечно жить этими минутами, что хотелось бы никогда не пробуждаться от этого

сладостного забытья души, погруженной в область этих новых высших ощущений.

В эти минуты слышится звон с Саровской колокольни. Еще сильнее забилось и затрепетало сердце. Звон этот свидетельствовал о том, что и там, в святой обители, настал торжественный, важный момент, что и там теперь самые высшие и лучшие чувства волнуют умы и сердца людей. И несутся волны торжественного звона, колыхаясь и разливаясь вдали, захватывая по пути мысли и чувства всех людей, так что они слились в один нераздельный поток. Могучие удары торжественного звона, рассекая воздух, как бы разрушают преграды, разделяющие сердца; рушатся пределы пространства,– и святая обитель, казалось, так была недалека, и дорогая святыня ее так была ощутительно близка!

Запели «Слава в вышних Богу». Поют сначала в часовне и около часовни, затем пение раздается все сильнее и сильнее, охватывает все большее и большее пространство, достигая дальнейших рядов. Кто не знает этой священной песни? Каждый старается подпевать, кто сильнее, кто едва внятно, но в общем получается дивное, могущественное, наполняющее и оглашающее всю окрестность, тысячеголосное пение. И с каждым новым словом, с каждым новым стихом охватывает сердце новое волнение, и пение делается всё сильнее, всё могущественнее. И вот тысячи душ слились теперь в один общий гул и едиными устами и единым сердцем славят и воспевают пречестное и великолепое Имя Отца, Сына и Святого Духа.

Богослужения при часовнях и крестные ходы

Что было и наблюдалось за эти дни и в эту священную ночь в «городке»,– то же самое или подобное происходило и при других часовнях, которые были устроены в местах особенного скопления или особенного движения народа и которых, кроме двух, что в «городке», было еще шесть: 1) на дамбе или на Дивеевской дороге, 2) «на безымянке», 3) у больничных бараков, 4) у источника, 5) на Понетаевской дороге и 6) «на дальней пустынке». Первые две – в полуверсте от монастыря, следующие три – в двух верстах и последняя – около пяти верст.

Устроенные по мудрому распоряжению Преосвященного Иннокентия, часовни эти с богослужениями при них имели важное значение и совершили великое дело.

Здесь сердца многих тысяч людей соединялись в общей молитве к Богу и новому Угоднику Божию, Отцу Серафиму, и изливали при сем самые лучшие мысли и чувства; здесь, измученные скорбями и печальми житейскими и обуреваемые волнами страстей, сердца эти получали тихую отраду и истинное утешение, находили тихое пристанище и истинный покой; здесь, наслаждаясь высшими радостями земного бытия, они вкушали от сладостей небесного, горнего мира...

Кто присутствовал при богослужении у часовен, тот на всю жизнь сохранит в душе своей память о лучших часах и минутах, пережитых им здесь.

Звучный, приятный искренний голос священника, истово, благоговейно совершающего служение; громогласное, восторженное, могучее пение; слезы умиления; восторги радости; вздохи и вопли; благодатный покой и тишина; таинственный, священный сумрак ночи, и это в глубине его тихое, робкое мерцание тысячи огней, свидетельствующее о пламенном горении тысячи сердец; единодушная, всеобъемлющая, всемощная молитва этого собрания народного, столь поражающего своею многочисленностью,– совокупность всех этих впечатлений производила потрясающее действие на благочестивую душу и оставляла в ней неизгладимые следы на всю жизнь...

Но были особенные моменты восторга души, когда религиозное движение народа, религиозное возбуждение его восходили до наибольшей высоты. Это моменты крестных ходов. Чудные моменты!

Вот на помосте часовни (дальней «в городке») показалось духовенство, облаченное в светлые ризы. Вынесли хоругви, крест и другие иконы. Подняли на носилках большие иконы: Божией Матери, святителя Николая Угодника и преподобного Серафима. Народ пришел в движение. Тронулось шествие. Запели «Заступнице усердная...», «Не имамы иныя помощи» и другие песнопения. Шествие приближается к другой часовне, откуда выступает навстречу другой крестный ход и соединяется с первым. Идут знамена, слегка колыхаясь и развеваясь от легкого ветра, как парусные лодки плывут по неспокойному морю. Народ стремительно валит, охваченный общим течением, то толкаясь вперед, то расступаясь и отливая широкими волнами в стороны, то спешно наступая сзади, захватывая по пути новые живые массы, увеличиваясь и возрастая в своей громадной, стихийной силе.

А пение всё усиливается, охватывает всё большее и большее пространство и далеко разносится и раздается по лесу, оглашая всю окрестность... В продолжение последних лет так усиленно развивалось общее пение по всем приходам Руси святой. Со стороны высшего епархиального начальства делались частные напоминания о нем и руководственные указания касательно него. И вот сильное, массовое, но стройное пение стало раздаваться сначала в зданиях церковных школ, затем в стенах многих и многих храмов святых. Народ полюбил пение,– и повсюду стали заводиться правильно организованные певческие хоры. Но эти народные хоры, но эти опыты общего пения были лишь частными спевками,– и нужно было сойтись всем этим хорам, соединиться всем этим народным массам со всех концов России, чтобы устроить эту торжественную всеобщую спевку, чтобы показать это настоящее дивное общенародное пение в самом лучшем его исполнении. Как будто в продолжение последних лет везде усиленно готовились к тому, чтобы здесь теперь успешно исполнить примерный урок. И нужно было слышать это могучее, всеобъемлющее, всепокоряющее пение, чтобы иметь возможность судить о том действии, какое производило оно на верующую, благочестивую душу.

Пение смолкло. Слышится чтение. То читают акафист Спасителю, или Божией Матери. Раздался припев: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас».

После продолжительных песнопений как этот короткий стих, пропетый с новым воодушевлением, подействовал с такою силою на возбужденные души! Не многие слова, но слишком они по душе. И слушая чтение, ждешь с нетерпением, когда опять раздастся напряженно-возвышенный возглас: «Иисусе, Сыне Божий...» и когда опять этот возглас повторится в восторженном, дружном массовом пении. Слова эти, вырвавшись из тысячи грудей, гулким эхом отдаются в окрестном лесу и уходят в самую глубь его, теряясь в далеком пространстве.

Так шествие доходит до третьей часовни («на безымянке»), отстоящей от «городка» на расстоянии двух верст. Здесь присоединяется новый крестный ход и новое множество народа. Шествие охватило теперь необозримое пространство и несметную громаду людей. Так, все возрастая и увеличиваясь, оно доходит до четвертой часовни («на дамбе»), до конечного пункта. Здесь оно останавливается. Здесь соборным духовенством совершается торжественная панихида. «Покой, Господи, душу усопшего раба Твоего». Так внятно, так усердно поют священнослужители.За ними повторяют то же певчие и весь народ, кто вслух, кто про себя едва слышно. Народ усердно молится. Видны слезы на глазах, слышны тайные вздохи. Запели: «Со святыми упокой». Тут и там стали на колени. Ум и сердце всех возведены к небу. Тот, о котором молятся, так близко к сердцу каждого, как самый близкий – родной. И хочется каждому, чтобы вздох его, чтобы слезы его достигли неба и были бы в радость Батюшке, Отцу Серафиму, содействуя его прославлению.

Никогда это служение не вызывало столько мыслей, никогда не волновало так чувства. Никогда смысл всей службы не касался так близко сердца и не постигался им так полно, как теперь.

Так, в таком порядке совершались крестные ходы 16, 17 и 18 числа. Начинались они в 4 часа пополудни. Отправлялись из дальне.й часовни «на городке» и доходили до часовни «на дамбе», откуда, по совершении панихиды и всенощного бдения, возвращались обратно.

Особенной торжественностью несомненно отличались крестный ход и всенощное бдение под 19 число. Вот как о сем пишет участник торжества, священник В. Конобеевский:

«За два часа до начала всенощного бдения с часовни на переломе улиц «городка» начался крестный ход, который, соединившись с крестным ходом часовни впереди бараков «городка», прибыл к шести часам на дивеевскую часовню, где соборне совершено было всенощное бдение. Масса народа сопровождала крестный ход и принимала в нем деятельное участие: несли иконы Креста, Божией Матери, Преподобного, хоругви, подсвечники и воодушевленно пели. Пение началось молебном Господу Спасителю. Умилительный напев «Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас» могучей волной разливался по девственному Саровскому лесу и был слышен в благодатной обители; затем было начато молебное с акафистом пение Пресвятой Богородице. Слезы, вздохи народа, приближающегося к обители, где готовилось совершиться небывалое торжество, свидетельствовали ясно о его религиозной настроенности и сознательном движении принять молитвенное, хотя вблизи обители, участие в прославлении Угодника Божия Серафима. Когда в обители началась лития, религиозный энтузиазм народа в это время был неописуем: все с возженными свечами стояли на коленах, все слились в одну общую молитву и взывали: «Угодниче Серафиме, моли Бога о нас!» В эту чудную минуту припоминались слова летописца: «земля и небо ликовали». В таком настроении благодатном народ пребывал всю ночь, славя Бога и Его Угодника в пениях и песнях духовных. Поистине это была всепразднственная и спасительная нощь, которую предрек Отец Серафим еще во время своей подвижнической жизни, говоря, что среди лета будут петь Пасху. Действительно, в эту ночь слышались и пасхальные песнопения, пением которых ублажаемый отец Серафим закончил свое земное странствование и перешел в тот мир, где выну поет Богу Спасителю нашему».

Замечательна была картина, когда крестный ход возвращался из Дивеевской часовни обратно. Все шли с зажженными свечами, как после служения в святую ночь Великого четверга. Все были молчаливо сосредоточены, все с глубоким благоговением останавливали свое внимание на переживаемой, полной великой тайны, минуте.

«На возвратном пути,– пишет другой участник торжества, священник В. Звонарев,– когда мы приближались медленно к своей часовне (дальней «в городке»), трудно и даже совсем невозможно было определить и разграничить тех, которые участвовали в крестном ходе, от тех, которые оставались на месте. Всюду и везде был народ и народ. От одной часовни до другой на расстоянии не менее версты вся площадь буквально была залита народом... У всех в руках зажженные свечи. Многие стоят на коленях. Многие от умиления плакали. Всюду и везде заметно глубокое благоговение к переживаемому событию. Здесь еще совершалось всенощное бдение. Когда после сего я возвращался в монастырь, на всем пути народ длинными вереницами и большими толпами стоял и сновал по дороге и по обеим сторонам дороги в лесу, взад и вперед».

Окончилось всенощное бдение. Но этим не окончилось моление в эту ночь. Это была, как сказано, поистине священная и всепразднственная ночь. Народ во всё продолжение ее, частью убывая, частью опять восполняясь, стоял около часовни, выслушивая непрерывно совершаемое молебное пение новому святому, отцу Серафиму. И снова возжигались свечи; снова лились рекою щедрые подаяния деньгами и холстом; и снова проносились в воздухе над всем этим пространством молитвенный шепот, глубокие вздохи истомленной груди; снова земля орошалась росою слез, падающих из глаз молящихся; а там, в часовне, всё горело и ярко пылало множество свеч; а оттуда – все раздавалось и разносилось чудное, умиленное, несмолкаемое пение: «Преподобне Отче Серафиме, моли Бога о нас» – и так до самого утра...

Загорелась заря на востоке. Из-за леса показался край красного солнца. Занялся новый день над святою обителью. А ночь как будто еще не окончилась, да ее как будто и не было. Были только вечер одного дня и утро другого дня. И для многих и многих эти два дня слились в один, как бы нераздельный день.

Старец Серафим вновь входит во «Святая святых» земного храма

Заблаговестили к поздней литургии. У некоторых, стоявших вне обители, этот благовест возбуждал сожаление, что они не могут присутствовать в это время в храме и наслаждаться божественною службою. Сердце, естественно, стремилось и рвалось туда, где дорогая святыня.

Но смирение – эта отличительная добродетельная черта преподобного Серафима – непостижимым образом сообщалось от него соединившимся здесь в одной любви к нему – всем паломникам. И при этом чувстве смирения то сожаление было минутное,– в общем же было у всех на душе полное довольство тем, что каждым испытано, перечувствовано и пережито. И в этом довольстве каждый говорил в себе или другим: «и за это не знаю, как благодарить Господа Бога – где бы мне видеть все это».

Началась литургия. В Успенском соборе богослужение совершали: владыка митрополит Антоний, архиепископ Димитрий и епископы Назарий и Иннокентий с двенадцатью архимандритами, восемью протоиереями и иереями. Пели митрополичий хор и Тамбовский – архиерейский. «Единородный Сыне» (Бортнянского), «Иже херувимы» (Бахметева No 7), «Верую» (Березовского), «Достойно есть» (Азеева), запричастный – «Приидите, иноков множества» (Тернова) – все эти песнопения исполнены были достойным образом митрополичьим хором, а «Милость мира» (Архангельского No 5) – Тамбовским архиерейским.

Торжественный собор духовенства, облаченного в золотисто-шелковые с изображениями Серафимов одежды; необыкновенно торжественно важно совершаемый чин Божественной литургии; необыкновенно стройное, согласное, желанное, умилительное пение; благоговейное присутствие в храме Августейшего Семейства, благоговейное настроение всех молящихся умиленною душою и сокрушенным сердцем; и над всем этим – веяние благодатной тишины, обаяние близкой святыни, ток благоухания духовного – всё это, соединяясь в одно величественное целое, спо-

собно было поразить до самой глубины даже бесчувственное, каменное сердце, потрясти даже неверующую душу.

Семьдесят лет тому назад в этом храме, пред царскими дверями, стоял скромный дубовый гроб, в котором лежало тело убогого старца отца Серафима. Тогда совершалась заупокойная литургия о почившем и погребальное отпевание над ним. Восемь дней стоял в храме этот гроб, но это были последние дни, когда почивший телом своим присутствовал при богослужении в храме. После сего гроб с телом, лежащим в нем, опущен был в землю и в ней был сокрыт. Прошло семьдесят лет, и снова было взято из земли, что отдано было ей, что в ней сохранялось лишь до времени. И снова стоит теперь в храме, пред царскими дверями, гроб, но уже богатый, украшенный, и в нем уже не «прах», но «процветшие кости» теперь дивного угодника Божия, некогда же убогого старца отца Серафима. И, кажется, восстает теперь из гроба доселе покоившийся в нем, чтобы принять видимое участие в служении совершающейся литургии, чтобы ввести видимо земную церковь в горний мир, в общение с Церковью небесною. Эта мысль особенно ясно сказывалась, когда запели: «Приидите, поклонимся»...

Тот, который прежде возглашал из гроба: «Восплачите о мне, братие и друзи, сродницы и знаемии»,– теперь ясно всем вещает: «Приидите, возрадуемся Господеви, сокрушившему смерти державу»; тот, теперь подъятый на рамена многочисленным собором блистающего великолепием духовенства, видимо вступает с ним в теснейшее единение и торжественно входит в совершение божественного служения, в единодушное с ним моление. Это он, преподобный Серафим, окруженный небесною славою и сопровождаемый торжественным собором священнослужителей,– это он как бы приглашает теперь: «Приидите, поклонимся и припадем ко Христу»... Видимо сопровождаемый во святая святых земного храма, он невидимо вводит теперь сопровождающих к Небесному престолу пред Лице Самого Всевышнего. И это громогласное, торжественно-выразительное пение, стремительно несшееся из алтаря и наполнявшее собою весь храм, не было ли пением соединенного хора земного и небесного? Так оно поражало, так овладевало сердцами всех молящихся. И чувствовалось всеми, стоявшими в храме, что там, действительно, предстоят теперь пред престолом Господа и пред Лицом Самого Христа все Горние Силы и все земнородные, достигшие славы, и пред Ним преклоняются и к Нему припадают. И страшно становилось, что мы теперь приближаемся к Небесному Иерусалиму и ко граду Бога Живого, приступаем к торжествующему собору святых и к престолу Самого Вседержителя; и считая себя недостойными предстоять пред Лицом Христа, окруженного ликом святых, не смея более приблизиться к Нему, чтобы припасть пред Ним, мы взываем из глубины души: «Спаси нас, Сыне Божий»... И вот на пение священнослужителей «Приидите, поклонимся и припадем ко Христу» хоры (правый и левый один за другим) отвечают как бы за нас, предстоящих, лишь пением второй половины песни: «Спаси нас, Сыне Божий, во святых дивен сый, поющия Ти: Аллилуйя»...

Мы теперь стоим, как бы за некоторою чертою, как некогда за известною чертою в страхе и трепете стояли евреи, при звуках трубного гласа, при раскатах страшного, неумолкаемого грома, при ослепительном блеске непрерывной молнии, при виде дрожащего в пламени и дымящегося Синая, когда Господь беседовал с Моисеем. И как тогда сказал Господь Моисею: взойди ко Господу ты и Аарон, Надав и Авиуд и семьдесят из старейшин Израилевых и поклонитесь Господу издали, и народ пусть не восходит (Исх. 24,1),– так, казалось, и теперь Господь говорит преподобному отцу Серафиму: «Взойди ко Господу ты и первосвятитель, святители и священники и весь священный Синклит и поклонитесь Господу, вместо народа, стоящего вдалеке». И вот раздается как бы трубный глас, это громкое, мощное, это властное «приидите, поклонимся»,– а народ, стоящий как бы вдали в виду престола Господа, окруженного блеском неизъяснимой славы, в страхе и трепете взывает: «Спаси нас, Сыне Божий».

Чудный момент невыразимого восторга! И вот как прекрасно и художественно описывает его под первым живым впечатлением один очевидец, известный почитатель памяти преподобного Серафима ²⁵: «Вот малый вход, и весь многочисленный собор служащих (архимандритов и священников было, кажется, 12 пар) запел громкое и властное «приидите, поклонимся».

Вот митрополит Антоний осеняет народ на четыре стороны пылающими дикирием и трикирием; вот при пении могучем, стихийном, как широко разлившееся половодье, слов: «Спаси нас, Сыне Божий, во святых дивен Сый, поющия Ти»,– шествие тронулось вперед. Я не ожидал, забыл о том, что должно было произойти затем, и потому оно произвело на меня тем сильнейшее впечатление.

Шествие окружило катафалк с гробом, архимандриты со священниками подняли гроб и понесли его вслед Евангелию в алтарь.

И при раскатах заполнявшего весь храм, рвавшегося наружу пения, сознательной, могучей, спокойной в своем одушевлении мольбы и вместе прославления Царя Царей,– при раскатах этого пения старец Серафим вновь входил во «Святая святых» земного храма – он, так давно дерзновенно стоящий близко к Великому Престолу.

Есть события, которые могут захватить скептика, тронуть до слез человека самого хладнокровного, сдержанного. Было что-то неотразимо-действующее и в этой минуте, когда от средины собора старец Серафим в своем гробе медленно приближался к алтарю. Вот он вошел среди роя золотых риз под золотыми шапками, вот обходит медленно вокруг престола, а мощное «Спаси нас, Сыне Божий, во святых дивен» – продолжает колыхаться в воздухе, несется в высокий купол, наполняет все углы храма и каждое бьющееся сердце.

Вот опять в Царских Дверях показывается гроб и медленно сходит с солеи,– а собор по-прежнему звучит словами: «Спаси нас, Сыне Божий, во Святых дивен Сый, поющия Ти».

Гроб подносят к раке и с некоторым усилием вкладывают его в нее.

Совершилось! Не может укрыться град верху горы стояй, ниже зажигают светильника и ставят под спудом, но на свещнице, и светит всем».

Прошел взрыв возбужденного чувства. Повеяло успокаивающей благодатной тишиною. Медленно восходя от нижних нот приятной, звучной, густой октавы до средних и умеренно-высоких нот постепенно развивающегося, постепенно развертывающегося в силе своей полногласного баритона, медленно, спокойно идет внятное, внушительное чтение Апостола и затем чтение Евангелия. Воцаряется благоговейное внимание, которое сохраняется в постоянно-напряженном состоянии до самого конца службы.

Поют «Иже херувимы», «Милость мира», «Тебе поем»... Настали такие моменты литургии, которые всегда возбуждают верующую душу к особенному вниманию. И тем более это возбуждение чувствовалось теперь, когда душа так нераздельно, так непосредственно отдалась вся небесному восторгу. Звуки сладостного пения охватывают покорную душу и несут ее в волнах своих, а она, погруженная в радостное созерцание, спокойно отдается течению их... И так легко она чувствует себя, увлекаемая ими в даль открывающегося пред нею, необъятного простора чудного, нового мира...

По окончании литургии высокопреосвященный архиепископ Димитрий произнес слово, в котором говорил: «Какой великий, высокознаменательный, глубоко поучительный день переживаем ныне все мы,– это величественное, благочестивое собрание сынов и дщерей нашей Святой Православной Церкви Российской! А с нами празднует и радуется вся православная Россия.

Уединенная подвижническая обитель превратилась временно в многолюдный город. Всегда пустынный, молчаливый лес Саровский полон ныне волнения и говора, движения и шума. Но это не волнение обыденных забот и мелких зачастую интересов; это – не шум житейской суеты. Это – по местам шепот глубокого душевного умиления; это перебегающий из уст в уста рокот живейшей радости духовной; это – громкий взрыв благоговейного изумления, восторга пред совершающимся. Это могучий подъем и неудержимое, шумное проявление сильного и здорового духа благочестия, которым дышит и живет православная Русь. Хромые ходят, слепые видят, немые заговорили. И блажен есть, иже аще не соблазнится о сем. Блажен, чье сердце не осталось незатронутым в самих глубоких тайниках своих всем чудным, совершающимся пред нашими глазами»...

После сего начался молебен преподобному Серафиму. Пропели тропарь, и вот архимандриты подошли к раке и вынули из нее гроб со святыми мощами. Из собора выступил крестный ход и последовал вокруг храма.

Гроб со святыми мощами несли Государь Император и Великие Князья при участии архимандритов. По пути следования так же, как и накануне, стоял живою стеною народ, и религиозное возбуждение среди него достигло опять высшего развития и напряжения. И слышны были опять плач и рыдание мужей и женщин и видны были восторг радости, слезы умиления.

По возвращении крестного хода в собор митрополитом Антонием, с коленопреклонением, была прочитана внятно, умиленно молитва преподобному Серафиму, и затем молебен закончился обычным многолетием.

Их Императорские Величества, приложившись к св.мощам, приняли благословение от митрополита и вместе с тем от него же – святые иконы с изображением новопрославленного преподобного отца Серафима – и благоговейно удалились из собора.

Так совершился чин славного торжества.

Так отошел в вечность момент великих, глубоко знаменательных событий. Но не бесследно исчез он: он был для многих началом новой жизни, началом новых дней, и святые воспоминания о нем навсегда сохранятся в их душе.

Царственные гости на монастырской трапезе

По выходе из храма Их Императорские Величества и Их Императорские Высочества отбыли в покои Государыни Императрицы Марии Феодоровны, где изволили принимать угощение чаем.

Отсюда до монастырского трапезного корпуса расставлена была цепь солдат, за которою, толпясь, продолжал стоять народ, ожидая выхода из покоев Государя, чтобы снова увидеть Его светлое лицо, чтобы снова сказать Ему свое сердечное приветствие и тем засвидетельствовать пред Ним свою необыкновенную радость по случаю совершившегося великого торжества. Ни продолжительность службы, ни приближавшееся время обеда не могли ослабить в нем страстного порыва,– стремительного желания -снова видеть, хотя бы и не в первый уже раз, своего дорогого Царя.

Вот, движимая этим порывом, отделилась небольшая толпа, подошла к оградке около покоев и стала вдоль ее. Толпа эта состояла большею частью из крестьян, сошедшихся из разных мест, которые по виду своему так казались бедными, занужденными, замученными. Они жадно устремляют взоры свои в окна покоев, думая увидеть там дорогие Лица. Вот одно окно открыто. Там показалось лицо Государыни Императрицы Марии Феодоровны. Все пришли в радость; весело заговорили между собою: «Это Мать-Государыня», «Это Государыня – Мария Феодоровна», «Какая Она хорошая!», «Какая добрая!», «Как ласково смотрит Она!» Простые, бесхитростные, но искренние, трогающие душу восклицания.

И действительно, как Она ласково смотрит! Она, видимо, заинтересовалась этою горстью людей, так жадно устремивших на Нее свои полные любви и восторга, доверчивые взоры. Вот Она окидывает своим внимательным, тихим, ласковым взглядом этих людей, отвечая на видимое выражение их приветствий соответствующими знаками... Долго смотрит Государыня так испытующе, своим мягким страдательным взглядом...

И вот в воспоминание этих дорогих минут безмолвного свидания с народом Государыня открывает свой карманный фотографический аппарат,– и группа, предстоявшая пред окном, моментально отразилась на поверхности стекла в маленьком отверстии, чтобы запечатлеться там навсегда...

В два часа пополудни Их Императорские Величества и Их Высочества выступили из покоев и направились в монастырскую трапезную, чтобы принять братскую праздничную трапезу. Народ заволновался и восторжествовал. Все обнажили головы. Послышалось дружное, громкое «ура».

В трапезной были уже в полном собрании все, удостоившиеся чести быть приглашенными. Прочтена молитва. Благословенна трапеза. Все с должным благоговением заняли свои места. Сидит Государь с Августейшим Семейством посреди высшего духовенства, знатных бояр и других почетных лиц.

Его светозарное лицо, ласково обращаемое ко всем, как красное солнце, согревает сердца всех присутствующих.

И вспоминаются при этом картины из древней русской истории – как когда-то великие князья и цари, посещая святые обители, нередко принимали там угощение от братской трапезы.

Вот князь Изяслав, беседуя с преподобным Феодосией, засиделся до позднего времени. Преподобный велел приготовить ему и его свите трапезу. Изяслав вкушает пищу с особенным удовольствием; ему слишком понравились монастырские брашна, и он спрашивает преподобного Феодосия: «Отчего эти брашна так кажутся особенно сладки? »

Вот преподобный Сергий приглашает князя Димитрия Иоанновича, идущего на битву, вкусить пищи в обители и, угощая ею, говорит: «Обед сей, великий князь, будет тебе на пользу. Господь Бог тебе помощник; еще не приспело время тебе самому носить венец победы, но многим – без числа многим сподвижникам твоим готовы венцы страдальцев»...

Эта трапеза, которую вкушает теперь Государь со всеми приближенными и избранными, была от преподобного Серафима. Прошел год. Пришло время великих событий. За светлыми днями настали дни тяжелой скорби. И вот теперь, сопоставляя в воспоминании своем обед князя Димитрия Иоанновича от преподобного Сергия и эту трапезу преподобного Серафима, как-то хочется придать им в некотором смысле одинаковый характер! И знаменательные слова, сказанные преподобным Сергием князю Димитрию, хочется приложить к настоящему случаю.

Кто знал и ведал тогда из всех присутствовавших о том, какие тревожные тучи сгущались на горизонте нашей общественной жизни и какие приближались печальные события? Но сокрыто ли было то от преподобного Серафима, который еще в земной жизни своей уже предвидел и предсказал наступление великой скорби вслед за светлым торжеством?

Сердцу человеческому свойственно предчувствие великих событий. И не это ли смутное и неопределенное предчувствие близкой скорби побуждало и неудержимо влекло сердце Царево сюда, в обитель преподобного Серафима, чтобы здесь с подобающей торжественностью открыть скрываемый доселе под спудом новый светильник веры и поставить его на свещнике, да светит всем; чтобы при свете нового светильника рассеять надвигающийся мрак тревоги и печали; чтобы здесь, под приютом батюшки, отца Серафима, истинного сострадальца и всегдашнего утешителя, на время забыться от тяжких дум и забот и получить ободрение и подкрепление, в виду предстоящих великих трудов?..

И теперь, при вкушении от яств братской трапезы, после счастливых минут светлого торжества и под осенением мысли о близости самого преподобного Серафима, как бы предлагающего эту трапезу,– не чувствовало ли сердце Царево особенной сладости этих яств, как некогда князь Изяслав от трапезы преподобного Феодосия? И не испытывало ли особенного утешения, как некогда князь Димитрий от трапезы преподобного Сергия?..

И, прозревая в ближайшую даль грядущих событий, не говорил ли при этом Государю преподобный Серафим то же, что некогда говорил преподобный Сергий князю Димитрию: «Обед сей, Государь, будет Тебе на пользу. Господь Бог Тебе помощник; еще не приспело время Тебе Самому носить венец победы, но многим – без числа многим сподвижникам твоим готовы венцы страдальцев»...

И если светлое лицо Государя было такое довольное и радостное,– то не потому ли, что внутри сердца своего Он слышал этот, хотя невнятный, но ощутимый, ободряющий голос преподобного Серафима и, в дальнейшем продолжении тайной беседы с ним,– те уверительные, знаменательные слова, какими некогда утешал и напутствовал преподобный Сергий князя Димитрия: «Врага ожидает конечная гибель, а Тебя милость, помощь и слава Бога. Уповай же на Господа и на Пречистую Богородицу, иди небоязненно. Господь поможет Тебе против безбожных: Ты победишь врагов своих»...

И это «многая лета», торжественно провозглашенное среди трапезы архидиаконом: «Благочестивейшему, Великому Государю, Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, веры христианской ревнителю, защитнику и покровителю»...– не было ли прежде всего благословением и благопожеланием самого преподобного отца Серафима?..

О преподобне отче Серафиме! Ты, при жизни своей никогда не отпускавший от себя никого без утешения и многих предварявший своими предречениями об ожидающих печалях, чтобы тем подготовить к ним слабые сердца, мог ли ты теперь быть равнодушным к грядущим событиям, несущим столько скорби сердцу Царя, который явил такую великую, благоговейную любовь к памяти твоей?!

Ты видел, что ожидало твоих Дорогих Гостей, и потому тем более ты утешал их и тем более сердце их растворялось радостью, тем более, что то, что ожидало Их, было слишком тревожное, слишком печальное, требовавшее непременного предварительного утверждения в надежде на несомненную милость и благость Божию...

Утешения чудес

В то время как в монастырской трапезной предлагалось «утешение велие» дорогим Гостям, народ продолжал еще толпиться в монастырской ограде, не спешил расходиться по своим местам: так полно было сердце радостью о совершившемся, так не хотелось расставаться с тем местом, где недавно пережито и перечувствовано так много прекрасного и радостного. Ходят все со светлыми лицами, веселые, восторженные; а несмолкаемый торжественный звон еще более поднимает и возвышает душу. И день такой прекрасный!

Голубое, безоблачное небо. Солнце светит и греет так приветливо. В воздухе так приятно – тепло и тихо. Вся природа как будто улыбается, веселится и радуется... Многие забыли, что они ничего еще не ели,– и оправдалось на них Писание: не о хлебе едином жив будет человек (Мф. 4, 4).

Удивленные, пораженные, захваченные до глубины души совершившеюся тайною, они стоят, как бы всё еще не опомнившись.

Не хочется оторваться от этого, охватившего всех так полно и сблизившего всех так родственно-тесно, восторженно-радостного настроения.

И как в первый день Пасхи все спешат поздравить друг друга со светлым торжеством,– так и теперь каждый спешит поведать другому свой восторг и удивление и обменяться с другим своими светло-радостными впечатлениями и чувствованиями. С особенным оживлением и восторгом рассказывают друг другу о происшедших за эти дни чудесах, которых были сами очевидцами или о которых слышали от других.

Как последняя новость, у всех на устах рассказ об исцелении во время литургии 12-летней девочки Екатерины Масленниковой. Исцеление совершилось в присутствии Их Императорских Величеств, на глазах придворной свиты, певчих и многих других близстоявших. Эта девочка два года была совершенно нема. Все старания знаменитых врачей бессильны были дать ей помощь. Когда, во время малого входа, понесли гроб со святыми мощами, мать немой (Евдокия Иванова) коснулась гроба платком и затем отерла им лицо дочери,– и последняя тут же сказала: «Мама, пойдем». В конце литургии в обычное время она приобщалась Святых Тайн и тем как бы засвидетельствовала пред всею церковью действительность совершившегося чуда. Вот и другие рассказы:

Одна мать поднесла к струе источника ребенка – и он, как только струя коснулась его лица, вдруг отчетливо произнес: «Мама». Мать со слезами умиления заявляет, что она только в первый раз в жизни слышит от него это слово.

Другая мать принесла на своих руках к источнику сына лет 14, у которого и руки, и ноги были неестественно сведены. Он искупался и пошел на своих ногах. Вот он уже дошел до камня, лежащего на месте подвигов отца Серафима, и сел здесь у ограды, а мать стоит пред камнем на коленях, с воздетыми кверху руками, и со слезами радости и умиления громко благодарит Бога за оказанную милость.

Вот одного отец с матерью из Томской губернии везли на тележке. Ему 32 года. Он 20 лет не ходил. Привезли его к источнику; он искупался и пошел сам без посторонней помощи (Герасим Васильев Петин, крестьянин села Лапшевки, Семиреченского уезда).

Многие видели, как один мужчина, у которого и руки и ноги были неестественно сведены и вывернуты, приложился к скважине замка дверей церкви Зосимы и Савватия, когда еще там почивали мощи преподобного Серафима,– и вот на глазах присутствующих стала происходить с ним замечательная перемена: руки начинают выпрямляться, также и ноги, даже слышен был как будто хряст костей.

И вспоминается при этом, как вчерашний день я сам был свидетелем исцеления одной женщины. Когда шествие со святыми мощами, по обнесении их вокруг Успенского собора, остановилось пред западными дверями, одна женщина, стоявшая невдалеке, за решеткою, вдруг неестественно, так странно, вскрикнула: «Выйду». Это слово «выйду» произнесено было так, как будто бы прежде, чем вылететь ему наружу, оно застревало где-то там, внутри, в горле,– и женщина давилась им, и когда, наконец, оно вылетело, вместе с ним как будто вылетел какой-то ком. И лицо женщины, после выражения страшного страдания, вдруг просияло, и, осеня себя крестным знамением, она с глубоким умилением произносит: «Слава тебе, Господи!» За нею, крестясь, повторяют те же слова и все присутствовавшие при этом.

В одном месте стоит особенно сгущенная толпа. Подхожу: говорят, что здесь есть исцеленные. Вот одна женщина,– как она себя называет, Акилина Иванова Мамонтова, Кубанской области, Кавказского Отдела, станицы Терновской,– рассказывает про себя: она 8 лет не могла никак ходить, ее носили на носилках, а теперь, слава Богу, совсем здорова. Исцелилась после обедни, по обнесении святых мощей.

Вот другая женщина Таврической губернии, Мелитопольского уезда, села Тимошовки, Феврония Иванова Гостинцева, молодая, 24 лет. Она на первом году от рождения упала, по недосмотру няньки, и так ударилась, что потеряла сознание и перестала владеть руками и ногами. Сознание к ней возвратилось, но она оставалась расслабленною до 5 лет, в этом возрасте ее возили к Козелыцанской Божией Матери,– и она там получила исцеление. С этого времени она стала владеть и руками и ногами, работала все нужное в доме и ходила в церковь молиться, только на спине и груди оставался горб. На 20-м году ее жизни внезапно умер ее отец, эта смерть так повлияла на нее, что она опять лишилась чувств, руки и ноги отнялись, открылись на теле во многих местах раны, и она 4 года – до сего времени – лежала без движения. В таком состоянии привезла ее сюда мать,– и вот вчера (18 ч.) принесли ее к источнику, внесли туда на платке, облили водою,– и она тут же почувствовала какую-то свежесть во всем теле и, по выносе из источника, тут же стала на ноги и с поддержкою матери пошла от источника уже на своих ногах (этот рассказ проверен после письменным сообщением от приходского священника, который свидетельствует, что и раны ее впоследствии все закрылись).

Вот указывают на одну женщину, говорят, что она была слепая – и исцелилась. Я подхожу к ней ближе, начинаю ее спрашивать, правда ли она исцелилась; она говорит, что правда.

– И всё теперь хорошо видишь?

– Всё вижу.

Я показываю ей листок сирени. Спрашиваю: «Какой цвет?» Отвечает: «Зеленый». Показываю картинку преподобного Серафима. Спрашиваю: «Это что?» Отвечает: «Картина». Спрашиваю: «А кто изображен на ней?» Она разбирает подпись. Оказывается, она некогда видела и была грамотная. Я спросил, откуда она. Она ответила, что из Красноярского уезда. Я дальше начинаю ей предлагать вопросы: из какого места? Как звать? Сколько времени была слепая? Но на все эти вопросы она, к моему величайшему удивлению, а также к удивлению всех присутствующих, вдруг как-то порывисто ответила: «Я сейчас Вам, батюшка, ничего не могу сказать, не спрашивайте меня, я как будто всё это забыла, я знаю только одно: что была слепая, а теперь вижу». Я, пораженный таким ответом, отошел от нее и долго смотрел на нее,-и интересно было смотреть. Глаза ее устремлены были куда-то в беспредельную даль, она была, видимо, погружена в глубокое созерцание нового мира, открывшегося вдруг для нее во всей своей неожиданной, непостижимой и необозримой полноте.

Она смотрела и не верила: во сне ли это или наяву? Новый приток радостных ощущений, струя нового чувства, чувства счастливого бытия, трепетно забившаяся во всех ее членах, так охватили ее, что она безотчетно и покорно вся отдалась новому течению. Теперь всё прежнее отошло, весь прежний мир забыт -все поглотила волна нового течения... Она знает только одно: прежде не видела, а теперь видит... Я видел ее после – в церкви: она подходила ко мне и говорила: «Вот, батюшка, я была слепая, а теперь исцелилась»,– но я не мог подробно расспросить ее и записать, так как был в облачении и служил молебен.

Ночью у раки с мощами

В четыре часа пополудни я вышел из ограды монастыря: мне нужно было дойти в «городок» и повидаться со своими родными и знакомыми. Глянул вперед, направо и налево,– и был поражен несметною массою людей. Впереди, смотрю – народ, окруженный цепью казаков, нагусто стоит на большом пространстве, в ожидании очереди входа в ограду. Справа и слева движется взад и вперед густо и тесно также большая масса народа, по пути к павильону оцепленная солдатами гренадерского полка и казаками. Здесь должен проехать сейчас Государь. В павильоне собралось всё высшее тамбовское дворянство, готовясь к достойной встрече Государя, благоволившего принять от него приглашение на вечерний чай.

Вот у ворот ограды послышалось «ура», и, сразу и дружно подхваченное всею этою несметной массой народа, ужасно потрясло воздух. Государь и Государыни проехали в открытых колясках, ласково отвечая знаками приветствий на эти отовсюду рвущиеся, восторженные крики народа. И опять у всех радость, и опять лица сияют счастьем и весельем, и ликующим восторгом исполнены сердца. А павильон, весь разукрашенный флагами, утопающий в роскошной зелени и цветах,– он сделался теперь центром, куда устремлены были отовсюду взоры всего народа, провожавшие своего обожаемого Царя-Батюшку...

Я завидовал счастью тех, которые имели случай видеть так близко, близко Государя, принимать Его в простой домашней обстановке, в своем семейном кругу, как гостя, предлагать Ему угощение, вести с Ним беседу, слушать Его ласковую, добрую речь.

Когда я поражался несметным множеством народа, представившимся моим глазам по выходе моем из ограды, я думал, что здесь весь народ собрался. Но вот иду в городок, на расстоянии трех верст – и вижу опять громадное многолюдное движение туда и сюда. И опять думаю: теперь, вероятно, весь здесь народ. Но прихожу в городок и удивляюсь: там видимо-невидимо, глазом не окинешь людей. И еще оживленнее, и еще теснее и плотнее здесь движение. Зайдешь в барак, глянешь вовнутрь его – и ужас: там от края до края, по обеим сторонам – на нарах и в средине на голой земле – везде расположился народ. И удивляешься, и ужасаешься: откуда же шел и собирался тот народ? Куда же деваться будет этот? Когда же он дождется очереди войти в ограду и приложиться к святым мощам?!

При часовне в «городке» совершалось бдение святому пророку Илии. Я видел здесь это единодушное моление великого собрания народного, это благоговейное умиление, это молитвенное упование тысячи сердец – не поддающуюся описанию картину высшего возбуждения религиозного чувства тысячи душ, объединенных между собою одним вниманием, одним настроением, одним расположением. Я слышал отовсюду несшийся тихий молитвенный шепот, эти тайные вздохи; я слышал это охватывающее, объединяющее всех, властное, могучее пение. И, покоренный всем этим, я невольно подчинялся общему настроению. Я также принимал участие в общем пении и пел с особенным воодушевлением и усердием. Особенно прекрасно пели «Хвалите имя Господне» и «Слава в вышних Богу».

После всенощного бдения, напившись чаю, уже по захождении солнца, я с братом своим псаломщиком пошел обратно в ограду.

Стало уже темно, когда подходили мы к мосту, что близ монастырских построек. Вдруг вижу – цепь, посреди моста офицер на лошади заграждает проход и не дает пропуска. Я показываю ему все свои билеты, которых было четыре,– и знать не хочет. Я говорю ему: «Ведь вот билет на право пребывания в монастырской ограде». – «Одного этого билета сейчас недостаточно, чтобы пропустить вас. Нужно еще другой билет». Я спрашиваю: «Какой же?» – «Ну уже этого не скажу». Каково? Хотел брата провести, а тут самого не пропускают! Какая перспектива -ночевать или здесь где-нибудь в лесу, под деревом, или идти опять в городок ночью, по глубокому песку. Я прибегаю мысленно к помощи преподобного Серафима и снова настойчиво начинаю просить о пропуске, выставляя к тому все резонные доводы. И, наконец, получаю разрешение. И вот мы уже переступили границу. Обрадованные, счастливые и довольные, достигаем ограды и спешим в храм.

Вошедши в храм, я, естественно, направился, куда все стремились с таким усердием и благоговением,– именно к раке святых мощей, залитой теперь сверху донизу ярко пылающим огнем. Приложившись к дорогой святыне, я стал вблизи, на помосте, пред аналоем,– и тут же мне представился случай облачиться и служить молебен. Понятно, с каким глубоким благоговением и умилением служил я этот и другие за ним молебны. «Преподобне, Отче Серафиме, моли Бога о нас» – этот возглас-припев был особенно трогателен в данную минуту, когда чувствовалось всею душою, что тот, к кому относился этот возглас, теперь стоит здесь близко, так близко, как бы лицом к лицу, и слышит его и внимает ему,– так несомненно верило этому сердце. Совершив несколько молебнов, я уступил место другим священникам, изъявившим на то желание и усердие, а сам стал в ряды поющих. Вот обращается ко мне один человек, стоящий сбоку помоста, и подзывает к себе. Он говорит: «Батюшка, вот я подходил сейчас к святым мощам с костылем, а теперь я костыль вон где оставил – он мне более не нужен»,– указывает вперед, у передней колонны, где я его, действительно, и вижу. «У меня два года не действовали ни рука, ни нога левые. И вот теперь, смотрите, я свободно хожу»,– и сделал несколько шагов вперед и назад.

Правда, шаги еще нетвердые, нерешительные, но поза смелая, уверенная, торжествующая. «И левою рукою начинаю владеть»,– и при этом поднимает ее вверх и в стороны, и так и сяк шевелит ею.– «Я вот сейчас чувствую, как она у меня внутри расправляется... Как что-то пробегает там...»

Восторгу и радости его не было конца.

Я спросил его о его имени, летах и месте жительства.– Звать его Алексей Фомин Грибцов, ему 30 лет, живет он в Ставропольской губернии, Медвеженского уезда, в селе Красная Поляна.

Много и много всяких больных подходило в эту ночь. И слепые, и хромые, и всякие расслабленные. Кого подводили, кого подносили, кого поднимали на носилках даже к самому гробу. Вопль, стон и крики постоянно оглашали своды храма. Громче и чаще всего раздавались странные, неистовые крики бесноватых женщин. Кроме описанного, были и еще случаи исцеления за эту ночь. Сподобил и меня Господь быть очевидцем некоторых из них. Вот вижу, как сейчас, один приближается ко гробу: его всячески, неестественно дергает, перекашивает; голова трясется, как не на чем держаться ей. Вот он поднялся на помост, вот стоит у гроба, вот ему сейчас прикладываться – и вдруг он как-то весь вытягивается, выпрямляется; голова принимает естественно-уверенное положение; на лице, вместо судорожных искажений, появляется выражение светлой радости, тихого спокойствия. Прикладывается и отходит уже совершенно здоровый. Но преимущественно мне привелось быть свидетелем исцелений многих истеричных, бесноватых женщин.

Вот одну подводят: она дрожит, трясется вся, но идет послушно, лишь кричит: «Ой! Ой! Ой!»...

Вот другую подводят уже с силою: она упирается, кричит: «Не хочу, не хочу, оставьте меня, не мучьте меня!..» Вот вдруг раздается неестественный, пронзительный звук, приводящий в невольное содрогание всех присутствующих в храме, и затем послышался стук, как от падения. Это женщина, стоявшая вдали, так закричала и, упав на пол, стала биться. Ее поднимают, насильно ведут; она бьется; странно, как-то по-зверски кричит, скрежещет зубами. Чем ближе подводят ее, тем сильнее и страшнее с нею припадок. Глаза смотрят страшно, напрягаются, кажется, готовы сейчас выскочить из орбит. Но вот подвели, она кричит так учащенно: «Выйду, выйду, выйду...» – и, наконец, успокаивается, утихает... Прикладывается – и отходит уже со светлым, спокойным лицом, совсем здоровая, отходит к стороне, усердно молится и благодарит Господа и нового угодника Божия и славного чудотворца отца Серафима за чудесное избавление от тяжкого и страшного, мучительного недуга. Всю ночь раздавались эти ужасные, неистовые крики, всю ночь подводили одержимых этой страшною болезнью. И думается, все, страдавшие этой болезнью, получали облегчение или совершенное исцеление.

Справедливо скажу, что и все другие, притекавшие к раце честных и многоцелебных мощей, не отходили отсюда тощи, получая каждый полезное себе: кто вразумление, кто наставление, кто – утешение, кто – облегчение, кто – подкрепление, кто – возрождение к новой жизни и совершенное исцеление. Это я мог заметить, наблюдая всю ночь за подходившими.

Вскоре, благодаря любезности одного иеромонаха, уступившего мне свое место, я стал в изголовье гробницы. И так я теперь близко, близко к преподобному Серафиму, как только возможно, и эта близость не на минуту, не на один час, а на всю ночь, до самого утра. Всю ночь бесперерывно и без перемены имел я счастье стоять на этом месте, постоянно наклоненный над гробницей, держа в руках воздух и накрывая им всех, подходивших и прикладывавшихся к святым мощам.

И что это была за ночь! – Незабвенная ночь! Беспримерная, бесподобная, неописанная, священная, божественная и поистине спасительная!.. Чувствую свое полное бессилие, чтобы описать ее. Где я стоял? На небе или на земле?!

Простоять столько часов,– всю ночь на одном месте беспеременно, в одном постоянно наклоненном положении – и не чувствовать утомления. Стоять и не чувствовать, что стоишь, что под ногами есть что-то неподвижно-твердое, непоколебимо-устойчивое; не значит ли это: стоять и не чувствовать, что стоишь на земле?!

А вокруг – свет от множества больших, рублевых свеч, так тесно уставленных на огромных подсвечниках и пылающих таким ярким пламенем! А надо всем этим мерцающий мягкий, кроткий свет множества прекрасных лампад, блестящих теперь таким необыкновенным блеском! Стоишь в сфере этого необыкновенного света, как бы окутанный облаком небесной славы, видишь этот ярко пылающий огонь, горящий и неугасающий,-и мысль переносится к несгораемой купине, и слышишь как бы голос, несущийся оттуда: «Иззуй сапоги: место, на котором ты стоишь, есть свято». И действительно, чувствуешь несомненную близость святыни. Вот Он пред тобою, близ тебя, и не на один миг, не на один час, но на многие часы. И давно ли я безнадежно мечтал лишь приблизиться на миг к этому святому месту? Только час тому назад, когда я стоял у моста, в виду монастырской ограды, задерживаемый стражей, думал я об этом месте как о далеком, недоступном, как потерянном для меня на некоторое время. И вот – эти, тогда казавшиеся непреоборимыми, препятствия я, как будто вмиг, пролетел, как в сонном видении, и стою теперь так близко, близко к дорогой святыне. И чувствуешь благоухание ее, и жадно вдыхаешь его в себя, желая как бы слиться всем своим внутренним существом с тем святым миром, который вдруг предстал пред тобою. И открывшийся простор воображения создает дивные картины общения с этим миром, и расширяется и распространяется самое сердце, чтобы вместить в себя бесконечные радости представшего нового мира.

Смотришь кругом и видишь, что ты стоишь как бы в центре пылающего света, который волнуется, дрожит, трепещет и, распространяясь вдаль, слабеет, редеет и исчезает, теряясь в окружающем сумраке ночи.

И вот расступается этот таинственный сумрак, как бы раздвигается какой невидимый полог,– и выступают оттуда, нескончаемой вереницей, люди всякого возраста, всякого звания и состояния.

Выступают, приближаются, входят в область ярко пылающего света. Миг, один только миг каждый стоит в этой области,– и идут своей чередой, удаляясь и теряясь опять в раздвигающемся снова пред ними сумраке с другой стороны... Идет и идет эта вереница,– и нет ей конца... И знаешь, что не будет ей конца ни ныне, ни завтра, ни даже послезавтра. Так и будет идти она нескончаемой чредой.

И представляется при этом, что многие из подходящих еще с утра стояли в цепи, и некоторые еще не ели ничего. Заняв место в ряду, они уже не уходили с него, но мучительно-терпеливо ожидали очереди, томительно-медленно приближаясь к заветному месту, вершками измеряя и сокращая расстояние. И вспоминаются при этом эти, виденные днем, длинные, длинные ряды стариков, старушек, молодых людей всякого звания, понурых, согбенных, усталых, опирающихся на костыли или на плечи друг другу, но углубленных, сосредоточенных в самих себя, но, видимо, решительных, терпеливо настойчивых, упорно достигающих своей цели. Каждый из них был занят глубоким размышлением по поводу приближающегося великого момента. И забывались при этом все эти трудности и телесные нужды,-они казались ничтожны,– так представлялся значительно важным и великим этот момент.

И вот он все ближе и ближе,– сердце исполняется все большею и большею радостью и трепетно бьется в ожидании близкого счастья. И обнимает всю душу чувство умиления, чувство глубокого благоговения. И вот на всем протяжении этих длинных рядов слышатся то там, то тут молитвенный шепот, тайные вздохи, а где-то как бы глухое, едва сдерживаемое рыдание. «Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас»,– эти слова можно было слышать везде и во всякое время. «Батюшка, отец Серафим»,– взывает одна женщина; при этом глубоко вздыхает, судорожно качает головой, а слезы ручьем льются из глаз.

Теперь каждый в душе своей несет свою нужду, чтобы повергнуть ее пред лицом «Батюшки», «Отца Серафима» и найти у него утешение и облегчение.

У кого недуги телесные, у кого душевные, у кого скорбь, теснота, недоумение,– всё это теперь неотступно стоит пред мыслью и чувством каждого и ждет, ищет разрешения.

И чем ближе и ближе к святому месту, тем неотступнее мысль о своем недостоинстве, о своем окаянстве, о греховности и бедственности своей природы, и тем больше душа проникается умилением и сокрушением, и тем сильнее чувствуются так непрестанно изливающиеся здесь милости и благости Божий.

И вот я вижу: выступают из полумрака эти уповающие, благоговейные лица, с умиленною душою и с сокрушенным сердцем. Вот они подходят ближе,– просветляются. Взоры с чистою верою и тихой надеждой обращены кверху. Уста шепчут тайную молитву. Наконец они – у гроба. Чувство умиления наполнило всё сердце. Нет сил более сдерживать себя от нахлынувших новых мыслей и чувств – и вот слышится тихое всхлипывание, глухое рыдание. Наконец, давно ожидаемый момент приблизился. Вот Он, вот «Батюшка». Теперь он так близок, что доступен даже прикосновению. Все чувства поднялись и достигли теперь своей высшей, так сказать кульминационной точки.

Раскрой же пред ним свое сердце, поведай ему свою скорбь, какую ты нес сюда сотни и тысячи верст терпеливо, молчаливо, тая от других!

И как при жизни каждого идущего к нему он встречал с простертыми объятиями и словами: «Гряди ко мне, радость моя»,– так и теперь встречает он тебя благоуветливыми словами: «Гряди ко мне, радость моя, поведай мне всё горе свое, и я утешу тебя!»

И настал момент благодатного озарения, внутреннего просветления верующей души. Момент этот слишком краток – миг один, но это был миг извлечения искры для возжжения света; к нему готовилась душа целые недели и особенно усиленно, напряженно в последние дни и в эти последние часы. И не напрасны были эти томительные ожидания, эта напряженная, сосредоточенная деятельность души. Этот миг был как бы моментом зарождения новой жизни.

Скорбь здесь претворялась в радость, болезни получали исцеление или облегчение, страсти улегались, утихала мятущаяся мысль, утешалось сокрушенное сердце. В этот краткий миг в верующей благочестивой душе, от непосредственного соприкосновения ее с небесным миром, возгоралась искра небесного огня, которая разом освещала все внутреннее существо, изгоняя оттуда весь мрак страстей и согревая сердце теплотою божественной любви. Неси же, неси эту искру небесного огня! Береги и храни ее!

И уходит один, другой, третий – успокоенные, просветленные. И подходят иные также в ожидании утешения и благодатного озарения. И слышится как будто из гроба для всех приветливый, радостный глас: «Грядите, грядите ко мне...»

А здесь, у аналоя, в соответствие этому, раздается голос священника, читающего Евангелие: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененный, и Аз упокою вы... иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть...» И так всю ночь.

И так всю ночь, до самого утра я созерцал эту чудную, дивную картину благоговейного приближения и вступления верующей души в новую, светлую область, картину таинственного общения души с новым, небесным миром.

Проводы Государя

Утром на рассвете я вышел из храма, чтобы подкрепиться немного сном. Встав после короткого сна, я поспешил удалиться в «городок», чтобы видеть там во всей красе картину народного провожания Государя. И потому я не видел, как Государь и Государыни, прибыв в Успенский собор (в 8 ч. 20 мин.), слушали здесь с глубоким благоговением напутственный молебен, и как, приложившись к святым мощам, в предшествии крестного хода, проследовали ко святым вратам, где приняли последнее благословение первостоятеля Русской Церкви и откуда последовали в путь.

Но я видел эту нескончаемую толпу народную, стоявшую непрерывно от монастырских стен до «городка», на протяжении трех верст; но я видел эту неизмеримую, необозримую массу народа, стоявшего в самом «городке», занявшего здесь все свободные места, стоявшего густой, плотной стеною.

Было прекрасное, радостное утро. Солнце весело сияло, приветливо лаская своими нежными лучами пробудившуюся жизнь. Оно как бы отвечало общему настроению, охватившему теперь весь народ.

У всех были одни мысли и чувства, у всех – одно выражение в лице, выражение счастливого ожидания. Уже долго смотрят все так напряженно в одну сторону.

И вот наконец показались медленно следовавшие царские экипажи. Непрерывное, громовое «ура», вылетавшее из тысячи уст и перескакивавшее с места на место на всем этом необозримом пространстве, ужасно потрясало воздух. Перед дальней часовней экипажи остановились. Их Величества вышли и слушали молебен, совершенный Преосвященным Иннокентием. По окончании молебна владыка обратился к Государю с краткой речью, в которой указал на великое значение тесного общения Царя со своим народом и которую заключил следующими словами: «Да будет благословенно исхождение Твое, Государь, как было радостно Твое пришествие в святую обитель. Благословен грядый во имя Господне».

Милостиво простившись с архипастырем, Их Величества продолжали свой путь на Дивеево.

Восторженными криками «ура», благословениями любви, слезами радости проводил Их православный народ.

Какая величественная и трогательная картина! Царь – среди Своего народа! В этом незначительном местечке, вдали от городов, центров общественной жизни, в глубине девственных, вековечных лесов! Царь великой русской земли – Он покинул Свои великолепные чертоги, оставил шумную столицу, чтобы избрать Себе скромное помещение в монастырских покоях, чтобы быть окруженным вместо блестящей свиты серою толпою простых мужиков! Он как бы снял с Себя знаки царского достоинства и среди народа являет Себя лишь высшим почетным лицом между подобными Себе. И за эти три или четыре дня как-то все успели уже сжиться с мыслью о близости и доступности Царя.

Но вот последний день, последние часы. Царь оставляет обитель. Вот Он в последний раз стоит под сводами этого храма, где за эти дни пережила душа столько прекрасных, светлых, сладостных, счастливых минут. Взор его в последний раз обращен к святому престолу.

И теперь, в последней молитве пред Господом, при виде этого многочисленного народа, проникнутый особенным сознанием своего высокого призвания, не чувствовал ли Он, Царь великого царства, в сердце своем потребность сказать нечто подобное тому, что некогда говорил Соломон:

«Вот я раб Твой – среди народа твоего столъ многочисленного, что по множеству его нельзя ни исчислить его, ни обозреть; даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло; ибо кто может управлять этим многочисленным народом?» (3Цар. 3, 8, 9).

И вот, чувствуя тяжесть Своего священного долга, ища поддержки и подкрепления, Он, могущественный Властелин, благоговейно приник к раке святых мощей, стоя пред ней коленопреклоненный. В последней своей беседе Он изливает пред новым угодником и молитвенником все свои заветные думы, все свои сокровенные чувства и желания и просит так благоговейно, с верою и умилением об их осуществлении и исполнении...

Но что так тесно соединило Царя с народом и народ между собою?

Дух благоговения к святым, дух православной истины, дух древнего благочестия, дух, которым живет, которым крепка и сильна святая Русь.

Это многочисленное стечение народное, это великолепие торжеств, всё совершившееся здесь за эти дни – всё это явление не случайное: оно вызвано к бытию существенными, коренными исконными устоями исторической жизни народа. В нем народное сознание нашло свое оправдание, потому-то и такая невыразимая радость охватила все русские сердца. Православно-русский дух, чем издревле жила и крепла святая Русь, чем живет и дышит и теперь каждое русское сердце,– в настоящем явлении нашел высшее выражение своей правды, убедительное подтверждение своей истины. Поэтому-то у всех на лицах светится это победное ликование.

Влекомый единственно этим духом, и собрался сюда, в одно место, со всех сторон, в таком несметном множестве русский народ. И это множественное собрание отовсюду всех представителей русского народа и русского духа выражает собою великий знаменательный момент исторической жизни. Это всеобщий русский сход. Это всенародный русский собор. Не тот ли это «собор», о котором в последнее время так усиленно говорят известные радетели народного блага, глашатаи новых учений и новых порядков?

Занимаясь исследованием явлений общественной жизни, как могли они просмотреть этот факт столь огромной важности? Вот теперь они мечтают о созыве народного «именуемого земского собора», чтобы переустроить по-новому всю общественную жизнь. Но здесь, помимо всяких распоряжений и созываний, сам по себе, влекомый лишь внутренним чувством, силою духа, побуждаемый приспевшим временем, собрался этот народ, чтобы выразить друг пред другом свои заветные мысли, свои сокровенные чувства.

И увиделись здесь между собою сшедшиеся «от Кавказа до Алтая, от Амура до Днепра» и, подав друг другу руки, тайно согласились между собою – стоять за веру православную, стоять за русского Царя, стоять за всё родное, за всё святое – русское... Здесь было как бы новое присягание пред самым лицом Царя, здесь было новое уверение в истинности веры своей, новое утверждение в прочности и непреложности существующих основ государственной жизни.

Вот как прекрасно изобразил эту картину Преосвященный Иннокентий в своей прощальной речи Государю: «Русский народ, собравшийся на великое торжество милости Божией, явленной в Саровской обители, пережил знаменательные дни тесного общения с Тобою. Православный Царь был на богомолье вместе со своим народом в святой обители. И народ видел, как пешим его Царь-Батюшка посещал святые места Сарова, как нес Он на Своих плечах святые мощи новоявленного Саровского Чудотворца; народ видел, как с Ним вместе на коленах и со слезами молились угоднику Божию Царь и Царицы. Он пойдет теперь в разные концы святой Руси и будет с восторгом рассказывать в селах и деревнях виденное, а слушающие будут умиляться душой и благословлять в сердцах своих имена своих Государя и Государынь, бывших на народном богомолье в Сарове».

И зачем теперь собираться собору? Он уже был. Он созван был Самим Господом. В эти печальные дни брожения беспорядочных, тревожных течений в государственной жизни Господу угодно было собрать в одном месте всех представителей русского народа, чтобы в лице их объединить всю Русь для новой жизни по заветам старины святой...

Но кончилось ликование народное.

Царские экипажи скрылись из глаз. Все стали расходиться счастливые и радостные, осеняя себя крестным знамением, со словами: «Благодарю Тебя, Господи! Когда бы мне все это видеть? И увижу ли еще когда?..»

Еще исцеления. Бесноватые.

На другой день, 21 июля, часа в три пополудни на монастырской площади, близ колокольни, я встретил небольшую толпу людей. В средине этой толпы стояла женщина-мать с двумя детьми, сыном и дочерью. Она рассказывала об их исцелении. Сын – Миша, 16 лет, от рождения был глухонемой, теперь же – именно, с вечера 19 числа – стал говорить и слышать. Дочь – Дуня, 14 лет, ослепшая чрез 6 недель после рождения, стала видеть, еще подходя к Сарову. Я спрашиваю мальчика: «Как тебя звать?» Он отвечает немо и так растянуто: «М-и-ш-а ». Я спрашиваю: «А как меня звать? » Он отвечает: «Б-а-т-я». Эти и другие слова он говорил с заметным усилием -видно, что язык еще лениво повинуется воле говорящего. Зато по лицу мальчик был такой торжествующий и детски-самодовольный, видимо, интересуясь тем, что он служит предметом любопытного наблюдения.

Я расспросил мать и записал подробности настоящего случая в книжку. Звать ее Пелагия Тимофеева Григорьева. Она крестьянка Воронежской губернии, Задонского уезда, деревни Вертячая.

Когда я писал, подошел ко мне один человек, прилично одетый, и говорит: «Пишите, батюшка, пишите! Как можно больше пишите!»

До сего времени я вносил разные заметки в записную книжку, не думая предавать их когда-либо гласности. Эти же слова отозвались в моей душе как указание свыше, как голос самого преподобного Серафима, и коснулись некоторым образом моей совести. Мне как-то тяжело стало чувствовать, что я пишу только для себя, когда другие думают, что пишу для всеобщей известности, и сознают, что в этом смысле нужно писать, и писать как можно больше.

«Что мы видим? И каких событий мы свидетели? – говорит дальше этот человек.– Я был в Вене, Берлине, Париже, видел много и много всяких торжественных процессий и придворных церемоний, я был на коронации, но все, что я видел там,– все то стушевывается пред тем, что я видел здесь, что было здесь за эти дни. Сравнения нет. Там всё официальное, всё по этикету. Здесь -всё просто, естественно, свободно, открыто и вместе с тем так великолепно и так неописуемо торжественно. Государь здесь держал себя так просто и доступно для народа, как никогда и нигде, и народ, не сдерживаемый никакими официальными требованиями, так свободно, открыто и естественно выражал свои чувства к Царю. Как теперь, я думаю, чувствуют себя враги православия – раскольники, сектанты?.. Каково всем этим возмутителям спокойствия? Ведь они всячески старались было и здесь учинить какой-либо мятеж и хотели было воспользоваться этим многолюдным собранием, чтобы поднять из-за чего-нибудь возмущение... Но Слава Богу... Господь не допустил совершиться злым умыслам...»

Приближалось время вечернего богослужения. Звонарь-слепец отворил колокольню. Я испросил позволения войти в нее и взойти на самую высоту ее.

Колокольня Саровской пустыни – это одна из видных достопримечательностей монастыря и его лучшее украшение. Несмотря на свою массивность, она имеет легкий, стройный вид, отличаясь особенным изяществом стиля. Сверху этой колокольни, возвышающейся до 40 сажень высоты, открывается замечательно красивая панорама.

Вблизи – вся пустынь, с ее куполами, золотыми главами и крестами, с прилегающими к ней разными угодьями и монастырскими службами, вдали – всё лес и лес, уходящее в бесконечность зеленое море; кое-где лишь виднеются далеко отстоящие деревни и села, да на северо-западе белеется громадный собор Дивеевского монастыря.

Вечером я был опять в храме и был свидетелем многих исцелений. Этот вечер был особенный: в продолжение его, до самой полночи, подводили к святым мощам множество больных и преимущественно всё бесноватых женщин.

При этом приходилось и мне проявлять то или другое участие. Я часто слышал голос: «Батюшка, подойдите к этой женщине, благословите ее, помажьте елеем». Сначала как-то странно было слышать такие слова. В самом деле, верят в действенность иерейского благословения, верят в воздействие бесовской силы на человеческую душу! Ведь ныне как-то принято не верить в это; ведь это как-то не мирится с высшею образованностью. Но настоящий вечер, как нарочно, собрал вместе всех этих бесноватых женщин и вокруг них всех высокообразованных лиц, чтобы наглядно убедить последних, что, хотя это и трудно примирить или согласить с требованиями науки, но иначе ничем нельзя объяснить проявления этой болезни, как только присутствием в душе человеческой именно бесовской силы. И я подходил то к той, то к другой больной, с робким дерзновением благословлял ее и помазывал маслом от святых мощей, которое брал из алтаря,– и больная, видимо, получала облегчение, припадок с ней прекращался, и ее тогда подводили приложиться к святым мощам, откуда она уже возвращалась совершенно здоровою, славя Бога и нового угодника, преподобного Серафима.

Но были некоторые, так сказать, упорно-бесноватые, с которыми приходилось употреблять много усилий, чтобы привести их к сознанию и доставить им облегчение; из них я помню двух: Матрону и Пелагию.

Когда я подходил в начале вечера к собору, то заметил у южных дверей около скамейки небольшую группу людей. Я подошел ближе – вижу, на скамейке сидит женщина лет 45 и странно так кричит, но в ее голосе не было тех резких, душу раздирающих звуков, характеризующих обыкновенно крик бесноватых: она кричала так грустно, тоскливо, с постоянным всхлипыванием, как кричат женщины, объятые глубокою, безутешною скорбью. Я сел рядом с нею и спросил ее, о чем она кричит. За нее стала отвечать ее соседка: «Я, батюшка, из соседнего с нею села. Я знала ее давно и не слыхала, чтобы она была нездорова этим. Когда идти сюда, я зашла за нею, и мы с нею вместе шли всю дорогу. Дорогою с нею ничего особенного не случалось. Только, как ближе подходит к Сарову, с нею заметно стала открываться тоска, и она по временам тихо плакала и всё вздыхала. И сюда пришли – и тут с нею до сей минуты ничего не было. Только сейчас вот – подошла она к святым мощам, едва успела приложиться,– как закричит так странно, так страшно, что ее вывели сюда, и сейчас никак не успокоится».

Я стараюсь войти с больною в разговор. Спрашиваю ее, не было ли с нею вперед когда подобного. Она отвечает, что никогда она не кричала так. Я спрашиваю, ходила ли она в церковь к службе и не чувствовала ли во время службы каких перемен в себе. Она отвечала, что к службе хаживала почти всегда, но во время службы ее одолевал сон, она дремала, засыпала и не слышала, что пели и читали.

– Что же теперь ты чувствуешь? – спросил я.

– Тошно. Меня Серафим испортил...

– Что ты говоришь? Других исцеляет, а тебя испортил! Пойдем,– еще приложишься к святым мощам и, Бог пошлет, ты получишь облегчение.

– Нет, ни за что.

И при этом она надрывающе-тоскливо стонет, вопит, кричит, как будто никто и ничто в мире не в состоянии утешить ее, и со стороны так жалко становится смотреть на нее, что всеми силами стараешься чем-нибудь и как-нибудь ее утешить. Я осеняю ее крестным знамением, прошу ее, чтобы она перекрестилась. Она говорит: «Не могу». Я беру ее руку, с великим трудом складываю пальцы для крестного знамения и ее же рукою осеняю ее знамением креста. Она сначала противится, затем мало-помалу начинает послушно подчиняться моей воле. Далее я заставляю ее повторять слова: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий...» Она отвечает: «Не могу выговорить». Я настойчиво пристаю к ней и, наконец, достигаю того, что она с большим усилием повторяет.

Я говорю дальше: «Молитвами преподобного и богоносного отца нашего Серафима». Она опять запинается, дойдет до слова «Серафима...» – и дальше никак не может сказать. Так решительно, убедительно утверждает, что не может выговорить это слово, и со стороны действительно видно, что язык ее никак не может повернуться при этом слове, чувствуется, что он как будто наполняет собою весь рот ее и затыкает горло, так что она не в состоянии при этом извлечь никакого звука. Я продолжаю заставлять ее повторять за мною раздельно по слогам: «Се-ра-фи-ма». И мало-помалу достигаю того, что она, наконец, с невероятными усилиями повторяет всё слово «Серафима» и всё начало молитвы. Я далее заставляю ее говорить: «изгони из меня нечистого духа». При последних словах она как-то испуганно вдруг закричит: «Вишь ты какой! Вишь, что придумал! Ой, ой, не могу! Никак, ни за что не скажу! Уйди от меня! Не приставай ко мне! Не мучь меня!..»

Но я настойчиво и повелительно продолжаю приступать к ней. Осеняю ее крестным знамением и подношу к устам ее для целования свой наперсный крест; она так старается подобрать губы, чтобы не коснуться ими креста и, наконец, кричит исступленно: «Уйди от меня, мучитель! Мучитель, мучитель, что ты меня мучаешь?» В толпе, собравшейся около нас, были некоторые из учащейся молодежи (гимназисты, реалисты), которые, удивляясь всему происходящему, видимо, соглашались признать в этом случае присутствие и действие бесовской силы.

– Смотрите,– говорили они,– почему она никак не может выговорить этих слов: «Серафима», «нечистого духа» – ведь другие же слова выговаривает, а тут вдруг запинается и – ни с места?.. А от креста-то отвертывается...

После долгих и особенных усилий, наконец, привелось заставить больную повторять, хотя с величайшим трудом, всю молитву. Мы, окружающие, решили подвести ее к святым мощам. В церковь вошла она без особенного сопротивления, но привести ее к святым мощам стоило больших трудов. Она стала кричать, метаться, противиться.

Но вот она приложилась, отошла, по-видимому успокоилась, но скоро опять закричала. Так повторялось еще и еще. Я опять осеняю ее крестным знамением, опять учу ее молитве, она опять противится, но я продолжаю настойчиво действовать и, заставляя ее повторять молитву, подвожу ее вместе с другими снова к святым мощам. Теперь уже меньше в ней упорства, хотя кричит также неистово. «Выйду, выйду»,– так странно выкрикивает она. Подошла. Отошла сама. Смотрю – сама стала молиться. Потом пожелала сама, уже без сторонней помощи, подойти еще к святым мощам. И вот она подходит и отходит, уже как совершенно здоровая. Стала вдруг такая кроткая, смиренная и радостная. И лицо ее совершенно преобразилось, просветлело, просияло. Глаза зажглись новым блеском. Вот она подходит ко мне и кланяется мне в ноги, а затем, вставши, складывает руки и говорит: «Благословите, батюшка, спасибо вам: я теперь, слава Богу, здорова». Этот поступок ее поразил как меня, так и других окружающих. Это была Матрона.

Другая была Пелагия. Это больная в другом роде. Она не кричала, но ее долго держал странный припадок. Она невозможно учащенно дышала, грудь ее слишком высоко поднималась или, вернее, вздымалась. Во всем теле ее было какое-то постоянное биение или толкание извнутри. С полчаса било ее, с полчаса двое или трое держали ее. На ней было несколько одежд и сверху толстая стеганая кофта. От учащенного дыхания и этого странного биения в теле ее развилась необыкновенная теплота, вызвавшая такую сильную испарину, что вся одежда ее была положительно мокрая, как из-под сильного дождя. Несколько раз подводили ее к святым мощам. Наконец она получила облегчение, пришла в сознание и сама уже подошла к святым мощам, сама отошла. И так же, как и Матрона, благодарила меня земным поклоном за участие к ней.

Странны были выкрикивания некоторых больных. Вот одна кричит: «Был я у Сергия, был я у Тихона, а теперь пришел мой конец. Ой, выйду, выйду!» Другая кричит: «Тридцать лет я тут жил, хорошо мне тут было, как мне теперь расставаться!»

Иные кричат: «Ой, горячо! Ой, жгёт меня! Уйду! Уйду!» Одним словом, если бы под первым впечатлением описать полно весь этот вечер, то составился бы целый трактат с ученою темою о воздействии бесовской силы на человеческую душу.

У старца.

Вот уже четвертый день, не переставая, идет народ из глубины леса к воротам святой обители, от ворот к дверям собора и к раке святых мощей. Счастливцы, удостоившиеся приложиться к святым мощам, довольные и радостные собираются в обратный путь,– домой. Но, хотя они и радостные и довольные, сердце их ищет еще чего-то, цель их как будто еще не вполне достигнута. Они ищут живой беседы с каким-нибудь старцем, отшельником, прозорливцем. И вот находят в глубине леса, на значительном расстоянии от монастыря, одну келлию, в ней некоторого старца, известного подвижника, молитвенника (о. Анатолия). К нему-то и стекаются теперь значительные толпы.

Что же заставляет народ искать этих отшельников? Что влечет его к ним?

Вот идут к народу новые просветители его: они стараются приблизить его к себе, привлечь на свою сторону всевозможными средствами. Они говорят о нуждах его, о том, как прийти на помощь к нему, они являют себя благодетелями его. Но народ не доверяет им себя.

В сердце его остается уголок, который он прячет от всех этих благодетелей и который не пожелает им открыть; в душе его есть вопросы, которые он таит в себе от этих просветителей, ибо знает, что они не могут дать ему удовлетворительного, желательного ответа.

После дневных трудов тело наше нуждается в отдыхе, когда требуется непременный перерыв обычных занятий. Так после ряда житейских забот и тревог душа требует иногда отрешиться от окружающей суеты, отрешиться от мира сего и уйти, удалиться в пустыню. Здесь человек чувствует себя свободнее. Он не связан тут обыкновенными житейскими заботами, он затем сюда и приходит, чтобы отдаться здесь всецело небесному влечению. Но он хочет еще личного участия в своем положении, ему хочется сказать, поведать кому свое горе, услышать от кого слово утешения. Бывают минуты, когда человек чувствует непреодолимую потребность открыть всю свою душу другому, кто мог бы утешить его, приласкать его. И вот он ищет известного подвижника, старца, который опытно достиг уже известной степени духовного совершенства, который прошел уже все стадии искушения и потому может и искушаемым помощи,– ему-то он и может доверить свою душу, этот-то и может отнестись к нему с участием. И вот один за другим идут целою толпою к «святому человеку», отыскивают его в чаще леса. И этот отшельник, удалившийся от мира для безмолвия, для подвигов молитвы в глубоком уединении, не выдерживает натиска рвущегося снова к нему внешнего мира. И открывает он свои двери -и снова пред ним мир. Но это не тот мир, полный злобы и вражды, который гнал его от себя, в котором он был не терпим,– это тот мир, который пришел с искренним покаянием и слезами искать примирения с пустыней, который пришел в лучшем своем содержании, принес сюда свои лучшие стремления, чтобы найти им здесь оправдание, высшее выражение, высшее освещение,– это тот мир, который сам удалился от мира, сам оставляет себя, отрекается от себя, чтобы здесь, в пустыни найти обновление, возрождение к новой жизни, ибо здесь он видит свой идеал в лучшем осуществлении и исполнении его на земле.

Нет, не той пищи, какую предлагают новые просветители, жаждет народ. И напрасно они обещают ему «камни обратить в хлебы», напрасно трактуют о различных чудесах науки, которые могут возвысить его жизнь и сохранить его на всех путях его и, привлекая на свою сторону, напрасно сулят ему все блага и удовольствия мира сего. Он твердо верит, что «не о хлебе единем жив будет человек», он крепко надеется на Господа Своего,– «Господь нам прибежище и сила,– говорит он,– на Того надеемся: с Ним и в пещерах было светло и просторно, с Ним и в пустыни было весело и радостно – в Нем наше счастие и радость, на Него уповает душа наша, Ему Единому служим. «Богатии обнищаша и взалкаша, взыскающии же Господа не лишатся всякого блага».

Итак, не той пищи жаждет народ, какую предлагают ему не знающие его, или не хотящие знать, его новые просветители. И потому-то он идет сюда в пустыню, в уединенную обитель, что там у себя дома не находит полного удовлетворения своей жажде. И при виде этой многочисленной толпы, собирающейся вокруг монастырей и в безмолвии стоящей пред дверью старца-отшельника, с нетерпением ожидающей его выхода, невольно вспоминаются слова Спасителя: жатвы много, а делателей мало (Мф. 9, 37).

Вот вышел наконец старец; прошел сквозь тесную толпу к столику и начал говорить. Слова его так просты и всем понятны, и так западают в душу. В них слышится глубокий опыт высокой души христианской, неподдельная простота и искренность благоговейно настроенного сердца. Он говорит о том, как удобно и легко спастись: Иго мое благо и бремя мое легко есть (Мф. 11, 30). Можно спастись за одну копейку, как евангельская вдова обрела благоволение в очах Господа за одну лепту... Можно спастись за одну каплю или один стакан воды, как сказал Господь: кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды... не потеряет награды своей (Мф. 10,42)... Можно спастись за один вздох, за одну краткую молитву, как спаслись мытарь и разбойник...

И грехи твои да не смущают тебя до уныния и отчаяния... Милосердию Божию нет предела... Господь изменяет уже изреченное Свое определение покаявшимся ниневитянам, умоляющему Езекии... Итак, с верою, надеждою и любовью иди к Господу Своему: Он всегда приимет тебя, ибо сказал: грядущего ко Мне не изжену вон (Ин. 6, 37)».

Все стоящие слушают с глубоким вниманием, стараясь не проронить ни одного слова. Слышны вздохи, видны слезы, чувствуется установившаяся вдруг таинственная связь между говорящим и слушателями. Старец говорит о тех истинах, о которых он узнал не из книг только, но из собственного опыта. Это чувствуется всеми, и потому-то такое особенное доверие со стороны всех. Так все приходят в одно настроение и все сознают и чувствуют себя как один. Посему слово, обращенное ко всем, каждым сознается как обращенное именно к нему. И каждый думает: это он говорит про меня. А он, старец, между прочим, говорит ко всем и говорит более всего о себе. Из его слов видно, как он много думал о жизни, как он сам боролся с разными сомнениями и искушениями, как скорбела и болела душа его, истаевая подчас в непосильной борьбе со злыми духами. И потому-то каждый чувствует, что старец говорит про него, потому что старец напоминает о том, что каждый когда-то испытывал и чувствовал в себе отчасти. И это искание истинного пути, и это желание спастись, и эти соблазны, падения – всё это при словах старца восстает в воспоминании, и чувствуется, что воспоминание это вызывает старец, как бы провидя всё твое внутреннее существо.

Но вот кончил он беседу. Теперь подходят к нему поодиночке, чтобы получить от него в благословение картинку или листочек и принять от него лично нужный совет или наставление.

«Батюшка, я больная»... «Я скорблю о детях»... «У меня муж пьяница»... «Я лишился места»... «Мы разорились, потеряли все имущество»... «Мне житья нет в семье»... «Я желаю выдать дочь свою замуж»... «Я желаю поступить в монастырь»... «Я хочу заняться торговлей»... С такими разнообразными и разнохарактерными вопросами обращаются к старцу подходящие. Каждому хочется высказать пред ним свою скорбь и услышать от него в облегчение скорби несколько слов. Старец окидывает вопрошающего проницательным взором, под действием которого иногда трепет охватывает душу, и скажет два-три слова, понятные только для него да для вопрошающего,– и эти слова останутся памятными для последнего на всю его жизнь...

Прощание с Саровом. Святая ночь.

Близко к вечеру мы пошли в последний раз к Успенскому собору. Теперь подходил остальной народ. В соборе стояли свободно. Полиция уже не теснила, давая напоследок всем оставшимся возможность подойти к святым мощам неспешно, чинно, благоговейно и постоять после у гроба, выслушать с должным вниманием молебное служение.

Отслужил я в последний раз молебен. Подошел в последний раз к святым мощам. Отошел и стал на минуту перед гробом, чтобы сказать несколько прощальных молитвенных слов -здесь, близ гроба. О, никогда я не забуду этих последних минут! Как вдруг жалко стало расставаться! И вспомнились тут все духовные радости, которыми исполнялось сердце за эти дни, все те милости и духовные дары, которые изливались здесь обильным потоком. Скоро ли придется мне опять здесь быть? Но, что было, что я видел,– того уж не будет, того уж не увижу еще никогда, то уже не может повториться.

Настал вечер. Последние лучи заходящего солнца ласкали верхние части зданий святой обители. Эти лучи были последними для нас. Завтра уже не для нас взойдет здесь солнце. И хотелось бы сказать: стой, солнце, и не движься, луна! Еще что-то осталось не испытанное, не изведанное из той новой области, которая только открылась и опять теперь отходит. Чувствуешь, что переступаешь теперь через порог, опять наружу, на улицу, в условия обыденной жизни, и оставляешь тот дом, где так легко было душе, где был другой мир, где рай земной...

Нужно было найти ямщика. Мы направились за мост, по ди-веевской дороге, где располагались ямщики, и наняли четверо одного возницу на скудной лошаденке, на бедной, или, вернее, скверной телеге. Тут уж не до удобства: у всех оставалось денег в обрез на дорогу. Когда договаривались с ямщиком, я услышал около одного костра тихое пение. Подхожу ближе. Вижу, сидят две-три женщины, одеты они в черное, по всему вижу: это сельские келейницы-«чернички». При моем приближении они остановились петь, как бы смутились.

Здравствуйте, батюшка! Благословите нас!

Ну-ну, пропойте,– сказал я им.– Я слышу, вы хорошо поете.

А вы, батюшка, будете подпевать? а то мы не смеем.

– Хорошо... буду,– и вот услышал я приятные, нежные малороссийские голоса. Вот она, думаю, южная, украинская поэзия! Как эти малороссийские голоса и малороссийское пение способны очаровать слушателя, волнуют сердце, наполняя его особенным поэтическим чувством и унося его в тот таинственный край, где жизнь еще так юна и так невинно девственна! Когда-то и около нас была эта жизнь, но новое веяние наложили исподволь печать какой-то гнетущей суровости, грубости...

С другом я вчера сидел,

Ныне смерти зрю предел...

О, горе, горе мне великое...

Как на сем я свете жил,

Крепко Бога раздражил.

Я не чтил отца и мать,

Всех старался раздражать

Так от начала до конца пропели мы этот кант, знакомый мне еще с детства. «Батюшка, прочти нам акафист!» – после сего стали просить меня девицы. Но при мне не было в то время канонника, и у них тоже не было. А как, действительно, хорошо бы было, и как хотелось прочитать акафист!

И как хотелось слушать и слушать еще это чудное пение, так бы слушал всю ночь. Но спутники мои зовут неотступно идти скорее в «городок» и снаряжаться в путь.

О, русская, святая душа! Вот чем ты живешь и дышишь! Ты жаждешь одного спасения. Твои тайные стремления всегда к небу, туда твои мысли святые, туда твои чистые чувства!

Слава, слава в вышних Богу!

Дух мой радостно воспой,

Я стремлюсь к тому чертогу,

Где жених Сладчайший мой...

Повсечасно я стараюсь

Мыслить только о святом,

Славы мира удаляюсь,

Забывая о земном,

Одного в душе желаю,

Чтоб с Христом мне вечно жить,

Для Него скорблю, страдаю,

Крест Его хочу носить...

Эти и другие подобные песни распевает православный народ в часы духовного развлечения, такими мыслями и чувствами питает он свою душу в тиши уединения. О православный народ!

Мы вполовину не знаем твоей внутренней, сокровенной жизни. И какой великий грех берут на себя твои новые учители, руководители, силящиеся отторгнуть тебя от твоих заветных дум и стремлений и заражающие твою святую доброту тлетворным духом новых учений, наглых, дерзких, богопротивных!

Вставал полный месяц из-за вершин вековых деревьев. Звезды высыпали частыми и яркими огоньками по бесконечному своду голубых небес. Настала таинственная тишина, предваряющая собою начало очаровательной летней ночи. Всё в глубоком безмолвии как бы прислушивается к какой-то тайне, которая совершается где-то здесь, около, в окружающей природе. И вот среди этой тишины раздались опять эти приятные голоса, послышалось опять это чарующее пение. Это была последняя восхитительная ночь в ряду других святых Саровских ночей.

О святые ночи! Сколько вы видели всяких людей, сколько собрали вы пролитых слез, сколько слышали вы тайных молитв, святых слов, сколько сокрыли в себе всяких вздохов и воплей! Вы были свидетельницами великой мировой жизни!

О святые ночи, не забыть вас никогда!..

Было прекрасное утро. Мягкие, ласковые, бодрящие лучи восходящего солнца пронизывали насквозь объятое сладкой дремотой, после бывших волнений нежащееся, покоящееся тело и снова пробуждали к жизни забывшуюся душу, всецело отдавшуюся сладким грезам после всего пережитого, говоря: «Ты всё спишь, а вокруг тебя уже всё проснулось, снова всё ликует, торжествует и приветствует опять наступивший праздник жизни».

И спишь и не спишь под действием этих лучей, под обаянием этого утра.

Дивеев.

«Вот и Дивеев»,– услышал я сквозь этот сон. Эти слова заставили меня подняться. Я встал, открыл глаза и увидел пред собою весь Дивеевский монастырь во всей его красе.

Облитый золотыми лучами утреннего солнца, он был неописуемо прекрасен, а великолепный собор царственно красовался над всею окрестностью.

Когда мы подъехали к монастырю, было часов семь. Возница наш обещал сделать здесь остановку часа на два-три, и поэтому нам пришлось здесь осмотреть всё наскоро.

То, что прежде всего привлекает внимание в Дивееве,– это собор. Такой огромный, обширный и, между прочим, такой легкий, воздушный. Стиль здесь достиг наивысшей степени художественности и выразительности в исполнении, осуществлении идеи придать земному храму характер небесного, в стремлении чрез известное сочетание конечных линий и форм, ограничивающих пространство,– поднять, вознести дух человека в беспредельную высь, и чрез соединение в красивую симметрию внешних очертаний возбудить к созерцанию бесконечной, небесной красоты.

Это сильнее всего чувствуется, когда стоишь внутри храма. Созерцая внутреннюю красоту его и видя эту легкость линий, воздушность форм и очертаний, так и чувствуешь, как душа как бы невольно поднимается и возносится к небесным высотам.

Я видел соборы Петербурга, Москвы, Киева, но пред ними собор Дивеевский представляет из себя что-то особенное, отличное.

Неизмеримо велик в сравнении с ним Храм Христа Спасителя и, при его массивности, в нем также замечается смелый размах легкости, воздушности, но при всем том там все-таки чувствуется камень, гранит, а этого-то и не чувствуется в Дивеевском соборе; там – в Храме Христа Спасителя – на высоте – простор небесного пространства, внизу же – подавляющая огромность здания, в которой человек как-то теряется, представляет себя таким маленьким, здесь – в Дивеевском соборе – стоит человек и невольно чувствует, как всё его поднимает, возбуждает, возвышает; он как будто здесь заметно вырастает.

В это время я недолго был в соборе. Но год спустя я стоял там торжественное служение всенощного бдения под праздник Воздвижения Честного Креста Господня. И вот в представлении моем слились в одно и первое и последнее впечатления. Я слышал это прекрасное, стройное пение, я видел, созерцал эту внутренность храма, украшенную замечательной живописью, эту внутренность храма, особенно великолепную при полном блеске вечернего освещения,– и приходил в естественный восторг и умиление. Но более всего мой взор был прикован к горнему месту. Там стоит крест, на нем Распятый Господь. Крест очень большого размера и прекрасной живописи. Он немного отделен от стены, на стене замечательное изображение того великого момента, когда земля потряслася, и камни распались, и гробы открылись, и многие усопшие святые восстали. Таким образом, и крест, и стенная живопись представляют одну картину с рельефным

очертанием переднего плана. Во время полиелея и так до конца службы Распятие освещается лампой с рефлектором, скрытой за иконостасом, весь же алтарь, освещаемый одними лампадами семисвещника, остается в полутьме. Это производит, можно сказать, потрясающее впечатление. Пред взором молящегося живо восстает эта страшная картина смерти Богочеловека, всеми оставленного, возведенного на крест сынами человеческими,-и нужно было мертвым восстать из гробов, чтобы вразумить живущих на земле и сказать им: «опомнитесь, что вы делаете!»

Главную святыню собора составляет икона Богоматери «Умиление», пред которой отец Серафим всегда молился и коленопреклоненный скончался; она украшена дорогим окладом с драгоценными камнями и устроена в прекрасном киоте у левой колонны главного придела.

И теперь, как некогда преподобный Серафим, предстоящие молятся пред нею с особенным умилением и сокрушением сердечным. При взгляде на эту дорогую икону невольно уносишься мыслью к тому времени, как она когда-то стояла в келье убогого старца. Сколько слез горячих, жгучих пролито было этим старцем, сколько вздохов глубоких, сердечных вылетело из его иссохшей груди, сколько молитвенных слов, пламенных воплей вырвалось из его истомленной души пред этою святою иконою! И после того сколько душ православных с упованием и умилением взирало на этот пречистый образ, ища и обретая здесь отраду, покой и утешение!

Из собора мы направились по канавке к Спасо-Преображенской церкви. По пути зашли в часовню на месте бывшей «мельницы-питательницы». Здесь показывали нам жернова из этой мельницы и дали немного мучицы, добываемой посредством ручной мельницы, стоящей в углу. Говорят, что во время открытия святых мощей преподобного Серафима было много случаев исцеления больных по вкушении муки; особенно поразительны были случаи исцеления глухонемых.

В Преображенском храме – всё сокровище Дивеева. Алтарь этого храма устроен целиком нерушимо из дальней пустыньки отца Серафима, перенесенной сюда из Сарова. В правом углу алтаря-кельи – иконы и лампада преподобного Серафима, стул, пенек, камень и часть дерева, преграждавшего путь женщинам в пустынь. Здесь проходила сокровенная жизнь святого старца, исполненная необыкновенных подвигов пощения, бдения, молитвы. Здесь были благодатные озарения, дивные видения восторженной души. Здесь небо склонялось долу и, обнимая собою пламенеющего в молитве плотоносного человека, просветляло его, проникало насквозь всё его существо и соделовало его легким, удобоносящимся в воздухе.

Среди храма стоит витрина с вещами преподобного Серафима. Здесь находятся: епитрахиль, четки, ряса, шапочка, полумантия, шуба, сапоги, лапти, рукавички, топор, табурет и многое другое. Всё это возбуждает глубокое благоговение к памяти преподобного Серафима и наводит на многие размышления о жизни его, полной добровольных трудов и лишений.

«Вот его лапти,– это он сам, кормилец, трудился, плел их; а вот его одежа – вся в заплаточках,– это он сам, батюшка, платил. Вот рукавички, топорик – всё то он трудился, работал»... Так с умилением говорят друг другу простые богомольцы.

Из Преображенской церкви мы заходили в ближнюю пустыньку, также целиком перевезенную из Сарова. В этой келье преподобный Серафим пробыл 15 лет в затворе. Здесь протекли его великие подвиги, приведшие его в окончательное изнурение, изнеможение. Здесь являлась ему Матерь Божия со святыми Климентом Римским и Петром Александрийским (25 ноября 1825 г.) и велела ему выйти из затвора. И теперь тут чувствуется какое-то особенное благоухание, веяние благодатной тишины, как будто в этих стенах остался и тот же воздух, исполненный небесной сладости, которым дышала святая душа смиренного, убогого старца и великого молитвенника.

Прозрачный сумрак, луч лампады, Кивот и крест, символ святой... Все полно мира и отрады Вокруг тебя и над тобой.

Как-то невольно приходят на мысль эти слова, когда стоишь в этой келье, погруженный в созерцание окружающей тайны.

Из ближней пустыньки я на минуту зашел в живописный корпус и был воочию убежден, как широко поставлено живописное дело в сем монастыре. Со всей России шлют сюда заказы, и вот уже сколько времени их даже и не принимают, потому что принятые-то приходится исполнять, за большим накоплением, не раньше как чрез год. Иконы в деле – все преподобного Серафима. Живопись их особенная. Теплая, сердечная любовь всего монастыря и каждой монахини в отдельности к «Батюшке»,отцу Серафиму, передается, сообщается и в художественном изображении его лика.

Здесь всё до мельчайших подробностей выполняется с истинным благоговением к «Батюшке». Монахини так глубоко погружены в свое дело, что не только не обращают внимания на приходящих, но даже молчат, или, как видно, с неохотою отвечают на те или другие вопросы любопытствующих.

Выйдя из живописного корпуса, я направился к дому Паши-юродивой. Около дома толпилось много народа, который ждал выхода наружу юродивой, чтобы посмотреть на нее и послушать: может быть, она что скажет.

Вовнутрь дома не пускали никого. Мне позволили войти, как священнику. Я вошел. В келье я встретил другого священника из Донской области, с которым познакомился еще дорогою в Саров. Я повидался поклоном с блаженною Пашею. Она так взглянула на меня необыкновенным, пронизывающим насквозь взглядом, что я смутился, и сказала мне, не то спрашивая, не то уверяя: «Что, схоронили?» Эти слова поразили меня. Я недоумевающе глядел кругом. Батюшка и другие говорят мне: «Это у Вас кто-нибудь умрет в скором времени». Меня, признаюсь, более всего тревожила мысль: «А что, если теперь, в мое отсутствие, умрет кто?» И сердце, естественно, сжималось болью...

Но кто же эта Паша? Она уже очень старая, но довольно полная, одета в одну рубашку. На вид как простенькая, глупенькая. В это время она сидела за столом и угощала чаем раньше меня прибывших батюшку с матушкою, потом предложила молча и мне стакан.

Я не буду подробно касаться того, что она еще говорила,– некоторые намеки и иносказания были мне понятны. После чаю она пошла в свою моленную комнату, куда последовали и мы. Там, посредине комнаты, у стены стоит большое Распятие, по сторонам везде большие иконы. Помолившись, мы приложились к Распятию. При прощании я хотел поцеловать руку Паши. Она с негодованием отдернула ее, сорвала с себя платок и бросила его наземь, при сем сказала: «У Вас у самих будут мощи».

Ровно чрез год наше семейство постигло большое несчастиё: у нас утонул в реке сын...

И вспомнил я тут взгляд и все слова Паши, и понял, и уразумел их смысл и значение...

По выходе от Паши-юродивой я заходил в келью монахини Александры, основательницы Дивеевского монастыря, и на ее могилку, где отслужил панихиду. Монахини все твердо веруют, что скоро будет открытие мощей преподобной Александры. Отсюда я был в келье Пелагии Ивановны – юродивой, где служил также панихиду. Здесь показывают цепь, которою прикована была блаженная, здесь в витрине лежат: ее платье, часть волос, ноготочки. Много страданий и мучений перенесла блаженная Пелагия за свое юродство. И ее так же, как и матушку Александру, считают святою. В обеих этих кельях ощущается какое-то особенное благоухание.

После всего этого я заходил на короткое время в Казанскую церковь, которая замечательна тем, что верхний этаж считается приходским, а нижний – монастырским. Монахини убеждены, что скоро вся церковь отойдет в полное владение монастыря. А про нижнюю церковь преподобный Серафим сказал: «Там у Вас четыре столба, это будет у Вас четверо мощей».

Тем закончил я свое беглое обозрение Дивеевского монастыря и с чувством некоторой неудовлетворенности оставлял святую обитель.

Но посылая ей последний, прощальный привет, я утешал себя мыслью, что, может быть, в скором времени опять увижу ее и тогда вполне насыщуся славою и лепотой ее.

Замечательно, в Дивееве всё полно, все дышит памятью о преподобном Серафиме. И если в Сарове, видимо почивая, преподобный Серафим пребывает как бы телом своим, здесь, в Дивееве,– его дух – и это во всем и везде. «Батюшка»... «Батюшка»...– постоянно слышится здесь. В этих словах – сила, жизнь и все упование обители.

И монахини здесь имеют особенный вид. На лице их отражается какое-то радостное спокойствие, светлое, сияющее выражение внутреннего мира и довольства, и как бы незаметно следов борьбы, тревоги, опасения за свое положение. В глазах их светится что-то уверенно-торжествующее, победное, ликующее. Вид этих девственниц-подвижниц почему-то уносит мое воображение к первым временам христианства. Там восстает предо мною светлый лик дев чистых, невинных, святых... Еще свежо предание. Еще живы даже те, которые были очевидцами всего бывшего «во дни оны», и все полно еще воспоминаний об «оных днях». Всё это возбуждает, возвышает, окрыляет дух святых дев и укрепляет, утверждает их несомненною надеждою в их уповании. Обрученные невесты Христовы – они представляют собою как бы сонм плотоносных ангелов, ликующих, торжествующих еще на земле победу в чаянии блаженной жизни со Христом, в ожидании соединения со Своим Возлюбленным, Прекрасным, Сладчайшим Женихом... Нечто подобное представляют и девы Дивеевского монастыря. Еще свежо предание о «Батюшке», даже живы те, которые помнят его. И рассказы о нем постоянно передаются из уст в уста по всей обители. Потому-то и вид этих дев такой радостный, торжествующий. Они чувствуют силу, руководящую ими. У них есть защита, утешитель, у них у всех «Батюшка», который сказал: «Радость моя, вы ничего не бойтесь, вас никто не может обидеть, кто же обидит, сам всегда будет наказан». И тяжелое сомнение, уныние, если и бывают на душе, то лишь на время. Куда ни глянешь, везде увидишь напоминание о «Батюшке», и спадет тягота с души, и тотчас же получишь утешение, и тотчас же радость и надежда осветят душу.

Канавка.

Но есть одно, особенно священное место в обители, место утоления всякой скорби и печали – это канавка, которая вырыта сестрами обители, по благословению и приказанию преподобного Серафима, вокруг земли, первоначально пожертвованной под обитель.

В летописи Дивеевского монастыря говорится, что преподобный Серафим неоднократно говорил протоиерею Василию Садовскому и старицам-монахиням, что канавка эта «стопочка Божией Матери», «тропа, где прошла Царица Небесная, взяв в удел Себе обитель». «И как антихрист,– говорил он,– придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит; когда век-то кончится, сначала станет антихрист с храмов кресты снимать да монастыри разорять, и все монастыри разорит, а к вашему-то подойдет, подойдет, а канавка-то и станет от земли до неба, ему и нельзя к вам взойти-то, нигде не допустит канавка, так прочь и уйдет».

Эту канавку начал рыть сам преподобный Серафим. Вот как об этом говорится в летописи. Сестры долго не исполняли приказания Батюшки отца Серафима вырыть канавку и не начинали рыть. Раз одна из них вышла ночью из кельи в погреб и видит: Батюшка отец Серафим в белом своем балахончике сам начал копать канавку, а около него стояла и горела свеча. В испуге, а вместе и в радости она вбегает в келью и сказывает всем сестрам; все в неописанной радости побежали на то место и, увидав «Батюшку», прямо упали ему в ноги, но, поднявшись, не нашли уже его, лишь лопата и мотыжка лежали пред ними на вскопанной земле,– с аршин была она уже вырыта. Тут уже все сестры приложили старание, и так как преподобный Серафим очень торопил рыть канавку, то даже и лютой зимой, рубя землю топорами, всю своими руками, как приказывал он, выкопали сестры эту святую, заповеданную им канавку, и лишь только окончили рыть, тут же вскоре скончался и преподобный Серафим, точно будто только и ждал он этого.

О значении канавки преподобный Серафим говорил: «Кто канавку эту с молитвой пройдет, да полтораста Богородиц прочтет, тому всё тут: и Афон, и Иерусалим, и Киев!»

Вот почему так почитают все канавку и считают святою обязанностью походить по ней, особенно в горе, несчастии, болезни; причем одни проходят один раз, другие три раза подряд, стараясь непременно прочитать 150 раз «Богородице Дево, радуйся». Рвут на память, а также на исцеление (преимущественно больной скотине) травку. Во время торжеств открытия святых мощей преподобного Серафима здесь, на канавке, было немало чудес – исцелений больных.

«Пройди и прочти 150 раз «Богородице Дево, радуйся» -и ты получишь утешение, как бы ты был в Киеве, Иерусалиме, или на Афоне». Как будто что-то непонятное и даже страшное слышится в этих словах, а на самом деле в них великий смысл.

Идти по той тропе, где шествовала Небошественная Пречистая, Пресвятая Дева, идти по Ее следам – это значит вступить в сферу небесной славы, чувствовать себя под непосредственным покровом Небесной Владычицы. Идти по этой тропе, читать ангельское приветствие: «Радуйся, Благодатная» и представлять, что она, Честнейшая Херувим, здесь, пред тобою, слышит твое приветствие и отвечает тебе милостивым к тебе вниманием и Своею любовью,– не достаточно ли этого, чтобы утолилась здесь всякая скорбь и сердце исполнилось бы всякой радости?

А какое утешение для всех монахинь обители в том обещании преподобного Серафима, что антихрист, который поработит когда-то весь мир, не сможет перейти эту канавку!

Дивеев – это особенный удел, жребий Божией Матери – что может быть утешительней этой мысли?

И вся жизнь дивеевских монахинь потому носит особенный отпечаток.

Весь порядок жизни, соблюдаемый в точности святой обителью, завещан Батюшкою отцом Серафимом, и в этом случае Батюшка есть постоянный и верный руководитель всех. Каждая монахиня, что бы она ни стала делать, знает, что она делает так, как приказывал и приказывает «Батюшка».

Когда через год я был в Дивееве и стоял в алтаре Собора, то увидел на одной стене, за рамой лист, на котором было написано: «Правила, заповеданные Батюшкою отцом Серафимом для обители его Дивеевской». Я с необыкновенным интересом прочитал эти правила, особенно меня заинтересовала заключительная подпись только что умершей игуменьи Марии.

Вот эти правила:

1) Пред литургией каждое воскресенье петь параклис Божией Матери, без опущения; «если будут свято исполнять это, то никакие беды обитель не постигнут, если же оставят, то без беды беду наживут»,– приказывал Батюшка.

2) В нижней Рождества Богородицы церкви день и ночь постоянно читать неугасимый псалтирь: «она вечно обитель питать будет»,– сказал Батюшка.

3) Церковные должности дьячка и пономаря и клиросные должны исполнять сами сестры монастыря, но только девицы, точно так же и все начальнические должности послушания.

4) Сестры никогда не должны жить по одной, точно так же во время богослужения не должны оставаться по одной, равно как и выходить или ехать куда-либо в одиночку.

5) Приобщаться должны все неопустительно во все святые посты, а по желанию и во все двунадесятые праздники, не вредя себе наветами мысли – не приобщаться потому, что недостоин, а всецело, без рассуждений и высокомудрствований, предавая себя в волю всепрощающей благодати Божией.

6) В нижней Рождественской церкви пред местным образом Спасителя должна неугасимо постоянно гореть свеча, а пред храмовой иконой той же церкви Рождества Богородицы должна вечно гореть неугасимая лампада.

Встав с постели, утром прочитать: утренние молитвы, 1 раз «Достойно», 3 раза «Богородице Дево, радуйся», 1 раз Символ веры, 2 раза «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную», 1 раз «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных», 2 раза «Господи Иисусе Христе, с Госпожею Девою Мариею Богородицею, помилуй нас грешных», 12 раз «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», 12 раз «Владычице моя, Пресвятая Богородице, спаси нас грешных»,– всё это по кельям,– До трапезы мысленно читать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».– Потом вечером – правило в церкви: 12 избранных псалмов, помянник, поучение, 100 раз «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», с поясными поклонами, 100 раз «Владычице моя, Пресвятая Богородице, спаси нас грешных», с поясными же поклонами, и Батюшкино правильце, вышеупомянутое (утреннее). Соборный же акафист, по заповеди Батюшки Серафима, необязателен для всех, но аще кто может, дабы не накладывать тем лишней тяжести греха немощным. Затем до ночи мысленно читать: «Владычице моя, Пресвятая Богородице, спаси мя», а ложась в постель, читать молитвы на сон грядущим и Батюшкино правильце (утреннее) каждая у себя по келлиям.

8) Заповедь Батюшкина: никогда не быть без труда и дела, во время которого постоянно творить умственно молитву Иисусову. Сестры трудовые или занятые послушанием не стеснялись бы и не были бы стесняемы, а прямо, вставши от сна и закусивши, занимались бы своими трудами, мысленно творя молитву и умственно прочитывая Батюшкино правильце.

Передав все, Батюшкой Серафимом заповеданное, и основываясь на его словах, старцам и мне, протоиерею Василию, лично сказанных: «После меня не будет у Вас другого отца в Дивееве», вручаю вас Царице Небесной; Она Сама вас всему научит и Сама вам Игуменией будет, игумения же будет лишь экономиссой, так как Царица Небесная взяла вас в удел свой с Афоном. Всё написанное здесь по заповеди Батюшки о. Серафима, лично из уст его слышанное, есть действительно, в чем, свидетельствуя, подписуюсь Серафи-мо-Дивеевского Монастыря протоиерей Василий Садовский.

С моего поступления в обитель 1844 года все нашла я в том порядке, как написано завещанное Батюшкой о. Серафимом, и в точности исполнялось до сего времени, в чем и подписуюсь настоятельница Серафимо-Дивеевского монастыря Игумения Мария.

Так вот чем объясняются,– подумал я, когда прочитал эти правила,– многие особенности в жизни Дивеевской обители! Вот где залог верного спасения! Вся жизнь, как частная, так и общая, до подробностей определена правилами преподобного

Серафима. И какие мудрые правила (например, никогда не оставаться в одиночку, всегда пребывать в труде, непрестанно упражняться умственною молитвою...)!

И эти правила свято соблюдаются всеми. За точным и непременным исполнением их наблюдает сама игумения: она принимает от предшественницы в управление святую обитель в том порядке, в каком должна быть сия по завещанию Батюшки отца Серафима, и, по прошествии времени, должна сдать своей наместнице обитель нерушимо в том же порядке.

Как имущество, которое должно свято храниться, принимается и передается по описи,– так и здесь внешний и внутренний порядок жизни, который должен быть всегда неизменен, один и тот лее, принимается и передается так же по описи, с непременным обязательством наблюдать за сохранностью его.

Так вот почему в Дивееве все полно, все дышит памятью о преподобном Серафиме, вот почему там заметно, видимо и постоянно обитает дух его!

И естественно предположить, что нигде еще, после Сарова, не праздновались так светло, так особенно радостно и торжественно дни открытия мощей преподобного Серафима, как в Дивееве.

Дивеевские торжества.

Дивеевские торжества

Заканчивая свои воспоминания о Саровских торжествах, я желал бы, хотя вкратце, представить описание и Дивеевских торжеств, тем более потому, что эти торжества, кажется, еще не были отмечены в печати, а между прочим, они составляют некоторое дополнение к Саровским.

Это описание составлено по письму очевидца их и главного участника в них местного священника о. Петра Соколова. (Выдержки из этого письма обставлены обычными знаками кавычек).

Днем начала торжеств, как в Сарове, так и в Дивееве, было 16 июля. Вечером (в 4 часа) этого дня собрались в Дивеев депутации из двадцати городов и сел от обществ хоругвеносцев с хоругвями, и по их просьбе пред собором были отслужены торжественная панихида по преподобном Серафиме, а затем молебен, на котором были освящены хоругви.

Молебен и панихиду служил отец архимандрит Сергий (благочинный монастырей) с несколькими священниками. После молебна был совершен крестный ход к кладбищенской Преображенской церкви, алтарь в которой устроен из келлии преподобного Серафима (ближняя пустынька). Здесь около церкви была отслужена панихида, пели хоругвеносцы. Отсюда крестный ход направился по канавке, где исцелились два человека: бесноватая женщина и глухонемая девочка девяти лет от роду, которая стала слышать и говорить произносимые ее матерью слова.

На следующий день в три часа утра из Дивеевского монастыря в Саровскую пустынь отправился замечательный крестный ход; он простирался на две версты; его сопровождал Нижегородский архимандрит Сергий, с 15 священниками и диаконами.

Духовенство во главе с о. архимандритом все расстояние от Дивеева до Сарова (14 верст) шло пешком в облачении, в том числе два священника и один диакон Дивеевского монастыря. Хоругвеносцы, пришедшие из разных городов России, присоединились к крестному ходу в самом Дивеевском монастыре. Понетаевский крестный ход присоединился в деревне Балыкове, в 10 верстах от Дивеева, где был совершен молебен Божией Матери. В крестном ходе участвовали еще монахини Зеленогорского монастыря Нижегородского уезда, пришедшие в Дивеев заблаговременно. Крестный ход шел в два ряда в следующем порядке: впереди – хоругвеносцы с 60 хоругвями, затем от деревни Балыкова – монахини Понетаевского монастыря с хоругвями и чудотворной иконой Знамения Божией Матери и, наконец, дивеевские монахини с хоругвями. За дивеевскими монахинями шли священники и диаконы в облачениях. За ними несли дивеевские же монахини высоко поднятую чудотворную икону Божией Матери «Умиление», пред которой молился и скончался преподобный Серафим. За иконой шел о. архимандрит Сергий с певчими монахинями и послушницами Дивеевского, а потом и Понетаевского монастырей.

«Торжественно, чудно, до глубины души трогательно было это необыкновенное и необозримое шествие, особенно при выходе из Дивеевского монастыря,– при необыкновенной тишине и мраке раннего утра, освещаемого многочисленными фонарями и свечами, и при величественном колокольном звоне. Особенно трогательно было, когда, по выходе крестного хода из Дивеева, солдаты, бывшие в палатках, невдалеке от Дивеева, заиграли на музыке народный гимн «Коль славен наш Господь в Сионе»... Они заиграли этот гимн сажен за 50 до приближения крестного хода и сажен 100 сопровождали его своей музыкой. За полверсты до Сарова этот величественный крестный ход был встречен Саровским крестным ходом и, соединившись с ним после молебна пред иконой Божией Матери «Умиление», величественно, торжественно вступил в ограду Саровской обители».

На 17-е и 18-е числа были совершены собором священников заупокойные всенощные бдения. 17-го числа во весь день и 18-го до всенощной с небольшими перерывами совершались панихиды в двух церквах (в зимнем Соборе и в Кладбищенской) и в кел-лии преподобного Серафима (дальней пустыньке), что около Кладбищенской церкви; панихиды совершались как местными, так и приезжими священниками, по желанию их и по просьбе народа.

Хотя 17 июля с крестным ходом ушло большинство постороннего народа в Сэров, но при всём том в Дивееве осталась опять несметная масса народа. Настроение его было невыразимо благоговейное. Под 19 число местными и приезжими священниками было совершено торжественное, праздничное всенощное бдение преподобному Серафиму (один протоиерей и четыре священника). Во время литии было исхождение из церкви с иконами и хоругвями и обхождение вокруг церкви, причем на каждой стороне церкви были совершаемы литийные моления с остановкой крестного хода. После всенощного бдения был отслужен соборне молебен преподобному Серафиму.

После некоторого перерыва, именно в 10 часов ночи, снова собрались и монахини, и посторонние богомольцы – и пошли с крестным ходом по канавке; крестный ход окончился в полночь. Во время него пели: параклисис Божией Матери, тропари Божией Матери и преподобному Серафиму. Дошедши до Преображенской церкви, остановились пред западными дверями ее и пели молебен преподобному Серафиму; потом было осенение крестом.

19 июля тем же собором священников была совершена торжественная литургия, при очень многочисленном стечении народа. За литургией в положенное время было сказано прочувствованное слово саратовским протоиереем Владыкиным о том, по какому случаю все собрались сюда из разных стран России, а также о жизни и подвигах преподобного Серафима.

По окончании литургии был отслужен собором молебен преподобному Серафиму и совершен крестный ход вокруг церкви и по канавке. 22 июля было совершено Преосвященным Назарием освящение придела (левого) в соборе (летнем) в честь преподобного Серафима; придел этот устроен был в 1875 г., но с тем, чтобы не освящать его до тех пор, когда откроются мощи преподобного Серафима. Так глубока и тверда была еще в то время вера в святость отца Серафима в Дивеевском монастыре -и сия вера не посрамилась.

«17-го, 18-го и особенно 19 числа и далее было много чудес явных, поразительных: исцелялось много больных, особенно глухонемых, по вкушении муки в часовне у жернова преподобного Серафима, а также в Кладбищенской церкви, где алтарь устроен из келлии преподобного Серафима, на канавке и у иконы Божией Матери «Умиления».

Слава Господу Богу, дивному во святых своих!»

Близость неба.

Вот описание Дивеевских торжеств со слов очевидца их и главного участника в них. Описание краткое. Но и сего краткого описания достаточно, чтобы убедить нас в том, как эти торжества были беспримерно величественны и какие были при этом невыразимо трогательные картины всеобщего религиозного воодушевления.

Особенно замечательны в этом отношении картины крестных ходов: от Дивеева до Сарова и – по канавке.

Что можно представить прекраснее, величественнее и трогательнее этих картин?

Какие великие, знаменательные моменты переживал православный народ за эти дни в Сарове и Дивееве!

Там совершалась великая тайна! Там открылся обильный, неиссякаемый источник новой жизни, новых мыслей и чувств, новых радостей и наслаждений.

Там всё влекло в новый, неведомый дотоле мир. И этот мир был так близок и ощутимо доступен для каждого, просто верующего и непосредственно чувствующего, сердца.

Там были все братья, от Царя и вельможи до последнего поселянина.

Богатые и нищие, знатные и убогие – все равно взывали к Новому Угоднику, все одинаково искали у Него помощи и защиты и чувствовали себя пред Ним одинаково бедными, жалкими.

Здесь забывались и сглаживались все разности внешнего преимущества и положения, разности наречий, народностей, сословий, званий. И во всем этом чувствовалось стремление души человеческой в небесный, горний мир. Как будто вдруг над нашей бедной, мрачной землей открылся небольшой просвет, чрез

который показался край далекого прекрасного неба. И вот устремились сюда, к этому месту, к этому просвету со всех сторон измученные житейской суетой, тоскующие по небу, жаждущие света и простора, страждущие души. И всем хотелось увидеть, хотя бы чуть, край этого неба и хотя бы отчасти насладиться его красотою и тем усладить горечь своей жизни.

И было всем так светло и просторно, так весело и радостно, так сладко и легко.

Близость неба сказывалась из того, что всё здесь было необыкновенно. Здесь жизнь выходила совершенно из круга обычных условий. Здесь видимо побеждались естества устава.

Так! слепые здесь видели, глухие слышали, немые говорили, расслабленные вставали, хромые ходили.

Молчание книжников.

Нет, нужно быть великим художником слова, нужно обладать свободным полетом высокой поэтической души, чтобы достойно изобразить всю эту картину религиозной народной жизни, как она развертывалась и раскрывалась во всей своей красе, во всей своей полноте в событиях Саровского торжества.

Если бы полно и художественно, соответственно действительности, изобразить эту картину, то составилась бы замечательная поэма народной жизни, поэма народного религиозного духа.

Где же вы, великие писатели и мыслители наших дней? Сколько бы здесь вы почерпнули глубоких мыслей! Сколько бы нашли вы прекрасных сюжетов, благодарных тем для вашей работы! Сколько бы засвидетельствовали здесь неожиданных открытий! Но вас эта область не интересует. Вы как бы боитесь заглянуть в душу человека, когда она поднимается до небесной высоты – и, напротив, с видимым удовольствием раскрываете всю ее наготу, когда она погрязает в бездне порока.

«Божественность души»... «небесное призвание»...– всё это старые слова. Ныне более приняты выражения: «человек -зверь», «сверхчеловек, дерзко поправший, смело разбивший всё святое – это идеал будущего»...

«И никто ни в чем не виноват, ибо все мы одинаково скоты». Так заключает одну повесть («В степи») ныне излюбленный писатель (М. Горький). Эту заключительную мысль можно одинаково поставить в конце любой его повести, а также и в конце повестей других писателей нового направления.

Наука усердно старается доказать, что человек есть лишь высшее животное, достигшее настоящего совершенства в прогрессивном развитии по законам эволюции на пространстве многих веков или тысячелетий.

Вслед за наукой и литература, изображая поступки и деятельность человека и развертывая пред нами полно и подробно всю внешнюю и внутреннюю жизнь его, старается доказать с некоторым эффектом, что «все люди скоты». И кто ближе всего подходит в этом случае к натуре, стараясь вывести наружу все животные инстинкты человека, того считают «пророком». Становится жутко читать эти повести. Страшно жутко (например, «Трое» М. Горького).

И думаешь: ужель вся жизнь такая? Ужель один исход из этой жизни – идти напролом и по дороге всё топтать, ломать, коверкать, ничего не щадя, не жалея, чтобы составить свое лишь счастье?

Есть люди, которые учат исполнять волю Божию, любить всех людей, и что в этом суть и смысл жизни. «Всё это вздор! -так говорит один герой в повести М. Горького «Макар Чудра».– Живи, как сумеешь, живи во всю ширь своей натуры». «Живи во всю ширь своей натуры» – вот проповедь нынешних писателей.

И ужели жизнь на самом деле такова, что не может дать лучших типов, лучших картин и образцов для рассказов? Ужели нет в ней лучших сторон, лучшей области?..

Но если бы вы пришли в Саров, то увидели бы здесь другую жизнь, может быть, мало знакомую, но такую, которою только и живо человечество, без которой нет жизни в самой жизни.

И сколько здесь было пищи для наблюдательного ума!

Психология толпы, психология личного чувства, восторг верующего сердца, блеск великолепия торжеств – какие это прекрасные темы для прекрасных, художественных картин великой исторической жизни! Было здесь над чем задуматься, было что анализировать.

И после того – замечательно упорное равнодушие со стороны некоторой части прессы к этому великому историческому явлению!

Некоторые периодические издания (например, «Русские ведомости», «Курьер», «Природа и люди») ни словом не обмолвились в свое время о Саровских торжествах. Это тоже знаменательно в своем роде.

О пожаре, случившемся в какой-либо части или улице какого-либо города, сообщается во всеуслышание всей России,-а вот о пожаре, который охватил всю страну от края до края,-ни слова.

Если бы такое движение народное, такой подъем религиозного духа усмотрены были в расколе или в какой-либо секте... о, тогда затрубили бы все, стали бы распространяться о значении религии в жизни человека, стали бы торжественно доказывать, что во всякой вере есть своя доля истины!

Но православие – это что-то старое, отживающее, и мало того,– это какой-то тормоз в историческом движении народа по пути к прогрессу, и потому как свидетельствовать о его торжестве? Не лучше ль умолчать?

Но это молчание напоминает собою молчание книжников на вопрос Иисуса Христа: «Крещение Иоанново откуда было, с небес или от человеков?» Они рассуждали: если скажем «с небес», то Он скажет нам: почему же вы не поверили? А если сказать: от человеков – боимся народа; ибо все почитают Иоанна за пророка (Мф. 21, 25–26).

В богомольческом поезде.

Было часов одиннадцать утра, когда мы покидали Дивеев. К двум часам приехали в село Глухово. Здесь был отдых, отсюда до Арзамаса около сорока верст. В четыре часа отправились далее. Ехали длинным, длинным обозом, подвод в тридцать. И что за скучная была езда! Едем версту, другую – вдруг остановилась какая-либо подвода впереди, весь обоз останавливается: ждет пять, десять и более минут. И как мучительно быть четырнадцать часов в дороге и в таком положении: ни сидеть, ни лежать!

В шесть часов утра мы, наконец, приехали в Арзамас. Поезд пассажирский (обычного состава) должен был прийти часов в десять или одиннадцать. Долго ждать, томительно долго. И вот я решился сесть на первый приехавший богомольческий поезд: всё же движение, разнообразие.

Богомольческие поезда были устроены из товарных вагонов, где сиденья были сделаны из простых досок, установленных вдоль стен и поперек вагонов. В этих вагонах, хотя было и не особо чисто, но просторнее, чем в обычных пассажирских поездах. Здесь можно было и посидеть, и полежать. Досадны были только долгие остановки на станциях.

Здесь я близок был к народу так, что мог видеть его как бы внутреннюю жизнь, чувствовать его настроение.

...Когда я ехал в Саров, было много народу в вагоне. В одно время и в одном месте вагон вдруг заполнился натесно одним рабочим людом. И вот услышал я тогда бесшабашные песни, отчаянную игру на гармонике и всякие скверные слова. Это был настоящий ад. Я должен был, сидя в углу, прятаться за спины других, чтобы не быть нагло высмеянным или дерзко вышученным. И это в вагоне третьего класса. Проехали несколько верст -схлынула, наконец, эта беспорядочная публика, и не слышно стало песни и ругани, но в ушах долго и долго продолжали раздаваться душу раздирающие звуки.

И вот теперь я вижу: народу так же полон вагон, но – ни шуму, ни громкого разговора, ни шуток, ни даже смеха. Все сидят с серьезными, спокойными лицами, каждый погружен в глубокую думу, каждый сосредоточен на чем-то, как бы что глубоко храня в душе своей. И вспоминается другая картина: Великий четверг. Поздний вечер. Отошла служба Страстям Христовым. Народ идет из церкви не спеша, медленно. Каждый несет в руке свечку, и так бережно несет ее, стараясь, как бы не потухла она. Каждому хочется донести этот огонь, возженный в церкви во время чтения «страстей», донести до своего дома. И думается, теперь все в душе своей несут тоже огонек, возженный в Саровской обители, несут так бережно, боясь, как бы не потушить. Поэтому каждый так внутренне сосредоточен и избегает излишних разговоров, а тем более шуток: он еще не может и не хочет оторваться мыслью от того, чего он был свидетелем.

И хочется ему донести этот огонек не погасшим до своего родного дома.

Несите,– неси православный народ, этот божественный огонек во все концы, во все отдаленные края своего обширного отечества, и да возгорится от него новая светлая, святая жизнь!

Небесные отзвуки.

Подчиняюсь и я общему настроению. И вот проходят пред моим воображением одна за другою, одна другой прекраснее, картины недавнего прошлого.

Вот первая ночь. Прекрасная, светлая ночь. Небо покрыто тысячами звезд и так ласково и вместе удивленно смотрит на чудные картины земли.

И странным ему кажется, как на этой земле зажглось вдруг бесчисленное множество звезд (огни свечей). Все они горят одинаково ровным, спокойным, чудесным светом; и долго, до глубокой полночи горят и мерцают они.

И думает небо: не его ли это звезды чудесным образом отразились на земле? Но нет, свои звезды знает оно: оно видит свои звезды, отраженные в глубине реки,– и узнает их. Но как бы могли они отразиться по берегу реки, по опушке леса, в чаще и в самой глубине его? И ниже спускается небо – и больше еще удивляется, слыша чудное, несмолкаемое пение то с берегов реки, то из глубины леса. Уж не ангельское ли?

Это пение,– не серафимовский ли немолчный глас? И спустилось на самую землю чистое, святое небо, и увидело здесь оно, что это за звезды земли, что за пение земных ангелов. И земля в это время была чистая и святая, как и самое небо. И слились тогда небо и земля в братском лобзании, смешались тогда звезды земли с небесными звездами и слилось в один общий гул ангельское небесное пение с пением земным...

И воцарилась чудная гармония...

И в этом братском лобзании, в этом взаимном приветствии небо осыпало землю всеми своими дарами, а равно и земля отдала всё, что имела самого лучшего...

Вот вспоминается Саровский звон. Начинается перебор маленьких колоколов. Слышатся желанные, серебристые звуки. Звон все усиливается и усиливается,– и, наконец, раздается последний удар – в самый большой колокол. Послышался звук самый могущественный, самый сильный. От этого удара заколыхалась вся окрестность. Маленькие и средние колокола – и те как будто испугались и стали испускать теперь какие-то трепещущие, приятно-дрожащие звуки.

Этот удар был последним в последовательном переборе всех колоколов, но он не остановил звона,– напротив, он дал новый ход ему, новый строй, вложил в него душу.

Теперь уже он, не дожидаясь прежней очереди, стал равномерно повторяться, раз за разом, устанавливая таким образом как бы такт, прислушиваясь к которому, маленькие и средние колокола наперерыв, но в согласном между собою порядке, наигрывают и повторяют каждый свою мелодию.

И звон всё усиливается, всё крепчает, всё становится могущественнее. Звуки большого колокола, вырвавшись из-под удара тяжеловесного языка, с громом рассекают, могущественно сотрясая, воздух и широкою волною несутся по окрестным холмам и долинам; за ними и впереди их более легкою волною несутся звуки других колоколов.

И вот, нагоняя волну за волною, помчался в безвестную даль радостный гул Саровского звона, над всем господствуя и всё подчиняя себе везде, куда лишь достигает. Всё внимает ему. И сердце, увлеченное этими волнами, участвует в общей их жизни: то, восторженное, оно поднимается и рвется за ними в бесконечную высь, выступает и просится за ними в неведомую, безбрежную даль; то, спокойное, с затаенным дыханием, останавливается оно в своих порывах и – как бы замирает; то вдруг, как бы от усиленного толчка, задрожит всё и затрепещет.

Кончился звон – и умчались волны его, одна за другою замирая вдали, но не бесследно исчезли они: в сердцах людей остались новые звуки, новые чувства, вызванные ими, и эти звуки и эти чувства долго, долго еще будут биться и раздаваться внутри их...

Остановился поезд. Звонок. Последняя станция. Прервалась нить воспоминаний. Опять открылась эта серая, скучная действительность. А тот мир, полный светлых грез, полный чудных снов, отошел далеко, далеко...

Душа была восхищена на небо и видела там неизреченную райскую красоту, слышала там чудные песни, ощущала там сладость святого благоухания. Недолго она наслаждалась, и снова она, как изгнанница, среди плачевной юдоли грешной земли. Но долго на свете она будет томиться, «желанием чудным полна». Пройдут еще годы, и многие годы, а звуки небес еще будут жить и раздаваться в душе, и ничто заглушить их не может. И заменить их не могут уже все эти «скучные песни земли».

Печатается по изданию:

Свящ. Василий Тигров. Воспоминания о Саровских торжествах. Тамбов,

Типо-литография Губернского правления, 1906.

Священник Ф.А. Саровские торжества

(впечатления паломника-нижегородца)

С мысленною молитвой Преподобному о. Серафиму выехали мы 12 июля из Нижнего Новгорода до Арзамаса по железной дороге. Еще на вокзале, а потом и в пути заметен был паломнический характер поезда: за плечами – котомочки (у многих), лица и костюмы – запыленные, настроение – степенное, общая речь – о Сарове ²⁶; кажется, нечего было и спрашивать каждого о цели поездки, на всех написано было одно: в Саров. Еще в вокзале мы видели известных нам лиц из Астрахани, из Петербурга, из Сибири, а потом в пути узнали паломников из Пскова, с Дона, с Кавказа, из Архангельска. Все и всё стремилось к отцу Серафиму. Мы, нижегородцы, вместе, одною семьей. Множество богомольцев двигалось пешком по линии железной дороги; по местам близ лесочка или родничка виднелись группы богомольцев на отдыхе.

Прибыли в Арзамас. Станция неузнаваема: масса пассажиров; пришел богомольческий поезд,– сотни паломников возросли в тысячи; все спешат захватить извозчиков, чтобы доехать до города и оттуда нанять подводу в Саров. Вокруг вокзала – открытые бараки, номера, водогрейня, больница с аптекой, усиленная стража. Приехали в город; первая забота – найти лошадей до Сарова. Говорят, что их нет. В это время ямщикам давали по 40–60–80 р. и более за тройку лошадей до Сарова (65 верст); люди потеряли цену деньгам; нас выручило то, что мы ехали, как назначенные на Саровские торжества, в свите Нижегородского Преосвященнейшего Назария. Один из арзамасских батюшек, знавший положение вещей, направил нас к содействию гражданской власти. Последняя любезно снабдила нас удостоверением на проезд за узаконенные прогоны, как едущих в Саров по назначению.

Утром 13-го мы выехали из Арзамаса. Народ вереницами, а по местам целыми группами двигался по направлению к Сарову; и мужчины, и женщины, и старые, и дети, на клюшках и костылях, в тележках, слепцы, калеки, нищие и богатые, миряне, духовенство, именитые лица,– все стремились к о. Серафиму; и идут, и едут, и ползут, и ведут, и несут... Беспримерная картина! К глубоким мыслям ведет это поразительное движение. Велика сила, подвигшая эти массы в Саров! Праведник Божий воссиял, как светозарная звезда; весть о нем пошла по всей необъятной матушке-Руси; пошла – и дошла до глухой-глухой деревнюшки в Вологодской губернии или Акмолинской области, вызвала оттуда верующую душу и повела ее за тысячи верст, в невиданный Саров; ищет раба Божия этот Саров, находящийся в глуши, в лесу, ищет Праведника Божия; идет... идут эти рабы Божии... и их -не тысячи, не десятки, а целые сотни тысяч... Тут и терпение, и вера, и надежда, и любовь. Здесь – всё святое. Поистине преклонишься, умилишься пред величием этой силы, живущей в нашей родной Руси!

По дороге едут по местам в две-три линии. Путь ровный, сухой; только пыль одолевала. В длину всей дороги тянулся лентою царский путь – выровненная, утрамбованная дорога, обставленная знаками. Сёла, при въезде в них, украсились новенькими раскрашенными дощечками с перстами, указующими путь в Саров, с названиями сел (или деревень), с показанием числа душ, дворов, волости, уезда и проч.; сельские общественные и многие частные здания приукрасились; церкви всюду выбелены заново.

Проехали мы от Арзамаса Ямищи, Должниково; в Ореховце -смена лошадей и отдых. Это село, дотоле едва заметное, превратилось в городок: телеграф, почта, телефон, судебный и врачебный пункт, торговля, движение... Здесь, как и везде по пути в Саров, всё проснулось, ожило и зажило ожиданиями – увидеть Царя и Цариц; вера в Угодника Божия и любовь к Царю соединились в народе в единое великое святое чувство.

Выезжаем из Ореховца, смотрим: сторонкою калека ползет к Сарову... на четверенькэх ползет к Преподобному!.. Слезы навернулись при взгляде на этого ползущего «подвижника». Оказалось, что таких «подвижников» на четвереньках было немало; впоследствии по пути к Сарову и в Сарове мы видели их.

Путь в Саров нам лежал чрез Дивеевский монзстырь; около четырех часов вечера мы доехали сюда. Здесь в этот день (13 июля, воскресенье) было знаменательное торжество: в Дивеевском соборе совершали литургию Высокопреосвященнейший Митрополит Санкт-Петербургский Антоний, Преосвященнейший Нижегородский Наззрий и Преосвященнейший Тамбовский Иннокентий. Для Дивеевской обители – небывалое торжество; оно навсегда останется памятным в истории и летописях дивеевских; стеклось великое множество богомольцев. Мысль и речь всех, однако, обращены были к Сарову. Говорили о множестве богомольцев, о том, что ежедневно их прибывает тысячами, что становится тесно, затрудняется продовольствие.

К вечеру 13 числа мы подъезжали к Сарову. Вот пересекли границу Нижегородской и Тамбовской губернии; пошел густой, крупный лес, «Саровский лес» с вековыми соснами, иных вдвоем не обхватишь. По дороге и в стороне – идут, едут, отдыхает масса народа. Взор проницательно устремляется вперед; хочется поскорее увидеть святую обитель. Путь по песку задерживает езду. От массы движения пыль висит облаком. Но вот лесная просека; мощно блеснули золоченые главы Саровских соборов... Головы обнажены; рука заносится на крестное знамение. «Слава Богу,– шепчут уста,– вновь у святой обители!» А вот пред нами и монастырь; сразу открылось всё, как только лошади выбежали на лесную монастырскую площадь. Много нового: вся обитель блестит ослепительною белизною свежей покраски; мост через реку Сатис и дамба отделаны заново; за Сатисом -изящный новый павильон, к нему ведет новый мост; направо белеют раскинутые палатки запасливых богомольцев; при соединении дорог из Дивеева и Кременок устроена новенькая изящная часовня. Вокруг нее и всюду – народ и народ; из часовни доносится пение панихиды.

В молитве и благоговении приближались мы под сень святой обители. Вот уж пред нами и величественная Саровская колокольня, как колосс, уходящая к небесам... Святые ворота приветливо встретили нас и ввели в обитель, где нам отведено было помещение. Всем духовным лицам, назначенным на Саровские торжества, предоставлены были для временного пребывания келлии иноков, которые на эти дни несколько потеснились, собравшись по 3–4 в келлии, в которой обычно живут 2–3 монаха. Идем и мы в назначенную нам келлию. Вот пред нами святой храм преподобных Зосимы и Савватия; там теперь почивает угодник Божий отец Серафим.

Сколько раз мы видели после, как иная богомолка, достигнувши обители и места упокоения отца Серафима, повергнется прямо на землю лицом к храму, где лежат его святые мощи, и долго-долго лежит ниц на земле, повергая ему, святому, и радость свою, что достигла святыни, и все свои печали, мысли и желания... Умилительная, назидательная картина!..

Оставив вещи в келлии, поспешил я на могилку отца Серафима и в его келлию. Отрадно было для души вновь припасть с молитвою к святому около этих священных памятников, помолиться ему и за него.

Вечерний сумрак призывал в келлию. С монастырской колокольни вновь услышал я мерные удары минут; вот прозвучал колокольчик, прошла минута; через минуту – тот же звук... Каждую минуту звук с высоты, как бы с неба, наставительно вещает тебе: канула в вечность минута жизни твоей; она не вернется, никогда не вернется; а как провел ты эту безвозвратную минуту?! Мысли эти навевались и ночью через открытое окно келлии...

Дивный Саров! Святые места! Рай земной! Отделенная от мира могучим лесом, красуется обитель своими златоглавыми храмами, а больше величием молитвенного подвига отшельников, любителей уединения и богомыслия. Здесь всё назидает, возвышает пришлеца. Входя в обитель, знаешь: вот – Живоносновский собор: в нем молился Преподобный; здесь было ему видение (в Великий Четверток) Господа, окруженного Силами Небесными, вступившего в этот образ Спасителя, находящийся у царских врат. Вот – больничная церковь во имя святых Зосимы и Савватия; здесь сама Царица Небесная в сонме апостолов явилась больному отцу Серафиму (тогда еще юному Прохору) и исцелила его; церковь эта и в особенности алтарь ее – на месте дивного видения; а в алтаре престол устроен руками самого Преподобного и, освященный 17 августа 1786 г., доселе служит к совершению святой Бескровной Жертвы Христовой; здесь, в этой церкви почивали (временно до открытия) мощи Преподобного. Вот – келлия его, свидетельница его незримого молитвенного подвига, прежде незаметная, а теперь ведомая всему православному миру,– в ней отошел ко Господу великий праведник. Вот – величественный Успенский собор. «Сей дом Отец созда, сей дом Сын утверди, сей дом Дух Святый обнови и прослави»,– такими знаменательными речениями украшен фронтон собора. В этом храме возносилась чистая молитва отца Серафима; а за алтарем его – могила отца Серафима, сокрывшая на 70 лет его честные мощи. Тут и другие могилы великих подвижников обители – теперь безмолвных, но назидательно вещающих о величии богоугодной жизни отшельников (Исайи, Пахомия, Иосифа, Марка и других); некоторые из почивающих здесь являют знамения милости Божией по молитвам к ним; и, глядя на эту землю и могилы, думаешь: быть может, еще много сокрыто в ней великих благ,– много сохраняется святого залога ко спасению верующих и во славу Божию. Поэтому-то, обходя обитель и взирая на ее памятники, полные глубокого смысла и значения, поистине скажешь: несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная!.. Видимо, эти чувства проникали всякого прибывшего богомольца; видны были всё лица степенные, умиленные, особенно в простом народе.

Обычный монастырский вид пустыни на сей раз заметно изменился; множество народа, движение, говор... Против Успенского собора, налево от западного входа, игуменский корпус и направо от собора так называемые архиерейские покои, в коих обычно помещаются прибывающие в обитель архипастыри, приспособлены для Высочайших Особ.

Прибывши в Саров, мы утром на следующий день (14 июля) отправились к поздней литургии в Успенский собор; ее совершал известный о. архимандрит Никон, редактор Троицких листков, в сослужении с шестью протоиереями и иереями. Пели монахи; душевно утешительно было вновь услышать саровское пение – монастырское, гармоничное, величественное, приближающееся к древним напевам. Собор был полон молящихся и уже в этот день не мог вместить всех богомольцев, что прежде бывало только в великие прэздники.

Обращаясь в народе, приходилось слышать о новых знамениях небесной помощи отца Серафима; из уст в уста переходили трогательные рассказы о дивных исцелениях; каждый рассказ сопровождался славословием и благодарением Господу, являющему небесные милости по молитвам угодника Божия отца Серафима,– а когда после обеда мы пошли к источнику отца Серафима, то уже лицом к лицу увидели исцеленных по его молитвам. При выходе из монастыря, у ворот, группа богомольцев окружила женщину лет 40–42, до сего дня недвижимую в течение нескольких лет, а теперь на своих ногах возвращающуюся от источника на могилу отца Серафима; радость и благоговение написаны были на лице исцеленной; те же чувства сообщались и всем окружавшим ее; все в благоговении осеняли себя крестным знамением. У самого источника, в келлии, мы увидели мальчика лет 12–13, доселе глухонемого от рождения, что удостоверено было письменным свидетельством местного священника, а теперь получившего слух и дар слова после купания в источнике Преподобного. У мальчика еще влажны были волосы; он с радостью произносил свое имя: «Вася»... Мальчик пришел сюда с бабушкою из Минусинского округа Енисейской области... Благоговением проникалось сердце при виде этих чудес воочию; становилось трепетно, в сознании своего недостоинства присутствовать на этих святых местах, при этих деяниях небесной силы. Но тот же трепет переходил в радость, в религиозное умиление и одушевление; рука и мысль сами собою возносились на славословие Господу, «дивному во святых Своих».

Пили мы воду из источника отца Серафима, омылись, запаслись с собою воды, чтобы отвезти в Нижний. Вода запасается обыкновенно в особом стеклянном сосуде с надписью по стеклу: «вода из источника Преподобного отца Серафима Саровского». Вода – родниковая, холодная (4°), хрустальной чистоты; отлично сохраняется (утверждаем по опыту); всеми верующими она принимается с истинным благоговением, и бывало немало примеров, что вдали от Сарова вода из источника отца Серафима, принимаемая с верою и молитвой, совершала чудеса; поэтому-то водица отца Серафима разносится теперь богомольцами во все концы православной матушки-Руси.

Уже к вечеру возвратились мы в обитель. Временных насельников ее прибыло еще больше; подъезжали лица из разных концов России и даже из-за границы.

15-е июля, день памяти святого равноапостольного князя Владимира, открыл собою ряд Саровских торжеств. В Живоносновском соборе обители совершал Божественную литургию

Высокопреосвященный Димитрий, Архиепископ Казанский, в сослужении с четырьмя архимандритами и четырьмя протоиереями и иереями (из нижегородцев служил о. Адриан, арзамасский архимандрит); пел Тамбовский архиерейский хор. После литургии на молебен святому равноапостольному князю Владимиру вышли на средину храма Высокопреосвященный Антоний, Митрополит Санкт-Петербургский, Высокопреосвященный Димитрий, Архиепископ Казанский, Преосвященный Назарий, Епископ Нижегородский, и Преосвященный Иннокентий, Епископ Тамбовский, в сонме многих священнослужителей ²⁷. Большинство богомольцев в первый раз видели такой собор архипастырей и сонм священнослужителей; на лицах присутствовавших видно было глубокое внимание к невиданному предстоянию священнослужителей и служебному благолепию. Собор был переполнен молящимися.

В монастыре и вокруг него скоплялось всё больше и больше народа. Нам привелось в этот день походить по окрестностям пустыни. Какую пеструю и вместе с тем живописную картину представляли эти массы люда, зашедшего сюда из отдаленных углов необъятной Руси! Конечно, главным образом здесь были жители наших великорусских губерний, в особенности Тамбовской, Нижегородской, Пензенской, Рязанской, Владимирской; но мы слышали и певучую речь полтавских малороссов, видели изможденные лица белорусов, с их тихим говором, видели типичные физиономии и костюмы мордвы, чувашей и черемис. Общее внимание обращали на себя батюшка из бурят (кажется, из Иркутской епархии) и монах-чех.

А вот паломники с Иргиза, муж и жена; они пришли не только поклониться угоднику, но еще предварительно здесь, у его святых мощей, она должна была соединиться со всеми богомольцами в единой вере, в едином уповании. Он – типичный представитель древнего благочестия, с отпечатком на лице долгой внутренней работы, пока установился на твердой почве православия, убежденный, умиротворенный в совести; он ищет этого душевного мира и для своей жены-раскольницы, некогда православной, но уклонившейся в старообрядчество. С какою достойною попечительностью, с каким сильным чувством, до слез внимает он пастырскому назиданию и заботится о присоединении жены к Православной Церкви! И у гроба Праведника Божия эти души нашли усладу единого упования, дабы едиными усты и единен сердцем славити и воспевати Господа. В дни Саровских торжеств там совершилось несколько присоединений из раскола к православию. Велики милости Угодника Божия!

В сей день совершилось дивное исцеление слепорожденной девицы, 18 лет, из села Тазнеева Ардатовского уезда Симбирской губернии, Аграфены Елизарьевой Табаевой, весть о чем быстро распространилась между богомольцами. Исцеление произошло у источника отца Серафима ²⁸.

Проживающая в 40 верстах от г. Верного, вдова Анна Ивлева, 43 лет, страдала слепотой 19 лет. Несмотря на трудность для нее оставить дом, так как на ее попечении было четверо малолетних сирот, она все-таки отправилась в Саров и 900 верст прошла пешком. Искупавшись в источнике отца Серафима, она стала хорошо видеть.

Еще поразительнее исцеление от природной слепоты двухлетнего мальчика, Степана Андреева Ерофеева, из крестьянского семейства Чембарского уезда Пензенской губернии. Мать искупала его в источнике, и после первого же купания слепой ребенок стал видеть: он хватался своими ручонками за выдающиеся или блестящие предметы и всё закрывал глаза ручками от яркого сияния солнца...

«Дивен Бог во святых Своих!»

Три дня, 16-го, 17-го и 18-го июля, в Сарове совершались заупокойные богослужения и моления. В 12 часов дня 16-го числа с монастырской колокольни полился редкий благовест, призывая всех к панихиде. В Успенском соборе торжественную панихиду совершал Владыка митрополит Санкт-Петербургский Антоний с преосвященными архипастырями: Казанским – Димитрием, Нижегородским – Назарием и Тамбовским – Иннокентием, в сослужении многих архимандритов, протоиереев, иереев и иеромонахов. Пел Санкт-Петербургский митрополичий хор под управлением И. Я. Тернова; на левом клиросе пел Тамбовский архиерейский хор. На панихиде поминались имена почивших за время с начала жизни отца Серафима и до дней его прославления Государей и Государынь, начиная с Императрицы Елизаветы Петровны до Императора Александра III включительно, Тамбовских архипастырей и Владимирского Виктора (рукоположившего отца Серафима в иеродиакона), Саровских строителей и игуменов, а также родителей его Исидора и Агафии и «приснопоминаемого иеромонаха Серафима». Чудное пение митрополичьего хора певчих, самые напевы – заупокойные, умилительные – производили глубоко-трогательное впечатление на молящихся, усиливали и возвышали общее несомненно искреннее, умилительное настроение. На лицах присутствующих в соборе видно было напряженное возношение ума и сердца ко Господу с молитвою о почивших. Собор был переполнен молящимися. Для удовлетворения общей молитвенной потребности панихиды с тем же поминовением, как и в Успенском соборе, совершены были во всех монастырских храмах и во вновь устроенных часовнях.

Едва мы вышли из собора, слышим о новых исцелениях хромых, глухих, слепых. Повествования о них – самые простые, чистосердечные и вместе с тем исполненные религиозного одушевления – каждый спешил передавать другому с сердечным утешением и ревностью. «А вот, батюшка, посмотрите-ка: пошла старушка-то, сколько лет не ходила», или: «Сегодня двое слепых прозрели», и т. п. Религиозный восторг и исцеленных и народа выразился в таком факте, полном естественности и чистой радости: около источника отца Серафима народ собрал костыли исцеленных и тут же на берегу реки Саровки «с веселием» предал их сожжению, выражая тем веру в чудодейственную силу Преподобного.

Источник отца Серафима явился в наши дни Силоамскою купелью, Иерусалимскою Вифездой; по пути к нему и около него -всегда множество болящих, слепых, глухих, хромых, сухих, чающих движения воды; они и на носилках, и на руках, и в тележках, и на костылях, и на четвереньках... все пришли к о. Серафиму... убогому!.. Слышалось искреннее слово к о. Серафиму, как бы находящемуся с нами: «О святой Серафим! Богат и славен ты стал! Неистощимо богат на великие милости!»

Принято обычно говорить об исцелениях телесных, видимых, и их было множество,– а сколько пришло народу к преподобному Серафиму с душевными немощами!.. Таковых, конечно, несравненно больше, чем увечных и слепцов. Не видны были простым глазом исцеления в этой области, но они несомненно были; не каждая ли воздыхавшая здесь душа возносила свой молитвенный взор к угоднику Божию, к теплому и скорому помощнику и молитвеннику о душах наших?! И веруем, праведник Божий предстоит у Господа за нас грешных и исходатайствует с верою притекающим к нему не временные только блага, но вечное избавление, исцеление от душевных недугов... Поэтому-то весьма многие богомольцы, прибыв в Саров, с верою спешили и спешат очистить душу свою исповедью, прося у Господа прощения грехов по молитвам преподобного отца Серафима, и освятиться в таинстве Причащения.

Примеры духовного врачевания отца Серафима от немощей духа мы видели в исцелениях бесноватых. Последних там было множество. Ныне привыкли называть их нервно-больными, эпилептиками и т. п. Не спорим, нервная система бесноватых потрясена: очевидно и то, что и вся их психофизическая жизнь ненормальна; но несомненно и то, что в бесноватых живут и действуют духи злобы, как живые, злобные существа, овладевшие человеком и не допускающие его ко всему святому. Надобно видеть этих бесноватых, и тогда отречешься от всяких якобы естественнонаучных суждений о них. Что бесноватые суть именно одержимые злым существом – диаволом, это очень ясно видно из описания исцеления, засвидетельствованного известным современным писателем Е. Н. Поселянином; исцеление произошло на его глазах, при множестве народа, уже после открытия мощей, 20 числа, пред литургией. «Стоя неподалеку от раки,-пишет он,– я услышал ужасные вопли, несшиеся от западных дверей храма. Я пошел туда. Восемь мужиков с трудом несли бившегося в их руках, обросшего волосами, мужика; внутри его какой-то страдающий голос кричал: «выйду, выйду». Поднесли к раке; он затих, точно лишился чувств. Лицо его было искажено так, что страшно было смотреть. Его приложили; он очнулся и отошел совершенно освободившимся от страшной власти и здоровым. Оказывается, он страдал 30 лет и имел от исправника свидетельство, что болен тяжелою формою «кликушества». Фамилия его – Панцев. Страшно было думать, что 30 лет, с 18-летнего возраста, эта душа лишена была исповеди и святого Причастия. Попросили отца архимандрита, совершавшего литургию, исповедывать исцеленного: тот исповедал, и в конце обедни допустили его к Причащению: он спокойно приобщился святых Тайн».

Факт поразительный! Тут нет места объяснениям болезни на нервной только почве: наоборот, явно видно существо и действия духа злобы, а еще более очевидна сила небесной помощи у мощей святого угодника Божия, который сам говорил о себе, что он боролся с злыми духами, как «со львами и леопардами», что он во всю жизнь «томил томившего его». Как победитель в этой борьбе, он и стал страшен бесам: они бегут из одержимого ими при приближении его к святому угоднику.

Необычайное впечатление производило на всех богомольцев богослужение вечера 16 июля – парастас – всенощное бдение в соединении с великою панихидой в поминовение отца Серафима. В двух соборах бдение совершали архипастыри. Во всех храмах и часовнях и широко вокруг них стояли десятки тысяч молящихся, у всех теплились свечи, мерцая в ночном сумраке, а на небе тихой июльской ночи сияли Божьи огни – мириады звезд.

В 2 часа ночи, этой дивной ночи, в 14 верстах от Сарова, с высоты колокольни Дивеевского монастыря полился мощный звон колокола, призывавший наших нижегородцев совершить торжественное шествие к новопрославляемому Угоднику. Наша Нижегородская епархия близка была отцу Серафиму и по месту, и по нравственной связи: при жизни своей отец Серафим посещал некоторые места нашей епархии, с некоторыми монастырями был в особом духовном общении; в протекших судьбах почти всех нижегородских женских обителей неоднократно являемо было созидательное участие и содействие отца Серафима; поэтому из монастырей этих прибыли в Дивеевский монастырь – ближайший к Сарову – инокини и принесли с собою, для участия в Саровских торжествах, местночтимые иконы. В крестном ходе из Дивеевского монастыря теперь шествовали: икона «Умиление Божией Матери», пред которою молился и скончался отец Серафим, пребывающая со времени смерти его в Дивеевском монастыре, икона Знамения Божией Матери -из Понетаевского монастыря (присоединилась в пути), Нерукотворенный образ Спасителя – из Спасо-Зеленогорского монастыря, образ святого Алексия Человека Божия – из Арзамасского Алексеевского монастыря, икона Святителя и Чудотворца Николая – из Арзамасского Николаевского монастыря, образ Покрова Божией Матери – из Ардатовского Покровского монастыря. Торжественный крестный ход сопровождал собор священнослужителей во главе с отцом настоятелем Нижегородского Благовещенского монастыря архимандритом Сергием; в торжественном шествии приняли участие депутации многих обществ хоругвеносцев, приславших на открытие мощей в дар Саровскому монастырю новые богатые хоругви. Множество народа участвовало в крестном ходу.

В предрассветном сумраке выстраивались длинные ряды участников торжественного шествия. Под звон колоколов, при пении инокинь, хоругвеносцев и всего народа открылось величественное, беспримерное по благолепию шествие на заре прекрасного летнего утра. Вышли из монастырской ограды; войска, расположенные по пути, сделали «на молитву»; полковая музыка заиграла «Коль славен...» Чудную картину представляло это шествие: длинною сверкающею лентой протянулась эта стройная движущаяся масса; умилительное пение; вдали – отходящий в глубину звон колоколов и звуки музыки; гирлянды живых цветов на хоругвях; зеленеющие поля и рощи по пути; между ними живым потоком движущиеся массы умиленных лиц, всеобщее молитвенное одушевление, благоговение, радость... «Владычица святая! Сама грядет к возлюбленному отцу Серафиму!»,– слышатся голоса.– «И наш преподобный Сергий идет к нему»,– говорят москвичи и народ... Боже мой, сколько жизни, веры, любви, святой радости и святых чувств выразилось в этих искренних словах, а к словам русский человек не преминул приложить и обильные слезы – слезы радости! Чувствовалось живое общение Церкви земной и небесной.

В семь часов утра из святых врат Саровской пустыни навстречу Дивеевскому крестному ходу выступил крестный ход во главе с преосвященным Иннокентием, епископом Тамбовским, в сонме многих священнослужителей, при участии многотысячной массы богомольцев. За рекою Сатисом крестные ходы встретились и соединенные вступили в Саровскую обитель. Несмотря на 14-верстное шествие, участники крестного хода, покрытые пылью, сияли восторгом и одушевлением; видно было, что они совершили труд как духовно приятную жертву в честь и славу Преподобного.

В восемь часов утра началась во всех храмах заупокойная литургия; в Успенском соборе литургию совершали Высокопреосвященнейший Митрополит Антоний и Преосвященнейший Назарий; в конце литургии наш Владыка произнес слово, посвященное памяти преподобного отца Серафима. По окончании литургии совершена была сонмом архипастырей и пастырей торжественная панихида по отце Серафиме.

Время шло и приближалось к самому важному моменту торжеств. «Завтра – открытие святых мощей»,– было у всех в мысли на устах. Это духовно-радостное настроение пред наступавшим торжеством увеличилось всеобщим ожиданием встречи в этот день Государя Императора, Государынь Императриц и Высочайших Особ Царствующего Дома. Все горели желанием увидеть Царственных Богомольцев; поэтому народ, по окончании богослужения, не уходил из монастыря в ожидании Высочайшего приезда. С каким душевным восторгом услышали мы благовест, возвещавший о приближении Высочайших Паломников. Все поспешили к собору; каждый старался занять место поудобнее, чтобы получше увидеть Великих Посетителей святой обители. Из Успенского собора вышел торжественный крестный ход ко святым вратам, с митрополитом Антонием во главе; выступили два хора певчих: в ограде монастыря всё пространство заняли, каждые по своим местам, шпалерами по направлению Царского пути, иноки Саровской пустыни и других монастырей, на другой стороне – монахини различных монастырей, в средине – белое духовенство и народ, в глубине – хоругвеносцы и богомольцы... А за монастырем стояло море голов, со взорами, устремленными в лесную просеку со стороны Нижегородской дороги. Благовест сменился «красным» звоном «во вся»... Ожидания возрастали... Слышим, за монастырскою стеной широкою волной полились народные клики «ура ». Царский поезд показался из лесу. Из груди многотысячной массы преданных сынов России, полных радости при виде Царя и Цариц, шествующих к угоднику Божию на молитву, вырвалось могучее, преданное, одушевленное «ура»... Радости народной не было пределов: народ радовался, плакал, молился за Царя, призывал Божие благословение...²⁹

Утром 18 июля Благочестивейший Государь Иператор и Благочестивейшие Государыни Императрицы изволили слушать раннюю литургию, совершавшуюся в приделе Успенского собора, и в свое время причастились Святых Тайн. Неотразимое впечатление произвело на всех это неожиданное появление Высочайших Богомольцев среди простого народа, в ранние часы утра, и Их молитвенное общение с народом в Саровской обители: все бывшие за этой литургией сохранят навсегда воспоминание о ней, так как молились здесь с Царем и Царицами, особенно те, кто удостоились причащения с Ними за одной литургией.

По окончании поздней литургии, в Высочайшем присутствии Их Императорских Величеств и Их Императорских Высочеств, совершена была в Успенском соборе последняя торжественная панихида по отце Серафиме; пред началом ее Высокопреосвященный Митрополит Антоний произнес речь, посвященную выяснению великого значения совершающегося торжества. В конце панихиды все священнослужащие перешли из собора к могиле отца Серафима; сюда же изволили прибыть Высочайшие Особы вместе с богомольцами; архидиакон возгласил заупокойную ектению, Митрополит – возглас и отпуст;-в последний раз пропели вечную память отцу Серафиму, как усопшему. Вошли мы обратно в собор; Владыка-Митрополит освятил раку для святых мощей. Автору сего описания поручено было сделать описание лампад. Количество лампад превышало сотню.

Около двух часов дня нам пришлось быть очевидцами происшествия, поразительно-глубокого по своему содержанию и значению. Будучи в гостинице No 4, слышим раскаты народных кликов «ура». Конечно, на месте удержаться было невозможно; выходим мы группою на склон горы, ведущей к источнику отца Серафима,– и вот открылась картина, приведшая в восторг и слезы умиления: движутся массы народа по пути к источнику, а среди народа шествует Государь Император. Верноподданные Его крестятся, крестят Его, радуются, плачут от радости, приветствуют... Царь наш видел пред Собою настоящий Свой «народ», народ, исполненный чистой любви и безграничной преданности. Вот где чувствовалась жизнь, чувствовалась сила; в эти минуты совершалось великое нравственное взаимообщение Царя и народа. Слышим – новые клики: чрез 5–6 минут проследовали к источнику в колясках обе Государыни Императрицы; восторгам народа не было границ... И порадовался тут русский народ... и поплакал с радости! Высочайшие Гости изволили посетить источник отца Серафима, молились здесь, вкушали воду из источника, расспрашивали о разных предметах, осматривали. Отсюда изволили проследовать к месту 1000-дневного моления отца Серафима на камне и в «дальнюю пустыньку». Государь Император и Великие Князья весь путь туда и обратно до монастыря изволили совершать пешком.

Наступил вечер: приближалось время священного события. В 6 часов начался благовест к торжественной всенощной на открытие святых мощей. В Успенский собор прибыли Государь Император, Государыни Императрицы, Высочайшие Особы, Высокопоставленные лица, свита; собор был полон молящихся; в то же время начались всенощные и во всех прочих храмах (кроме Больничной церкви) и часовнях. Обычным порядком началась всенощная; в Успенском соборе пели хоры – Митрополичий и Тамбовский архиерейский. Когда наступило время литии, владыка митрополит, архиепископ и два епископа с прочим духовенством выходят из алтаря и с крестным ходом торжественно идут из Успенского собора к Больничной церкви. Все Высочайшие Особы следуют с крестным ходом. Духовенство – в новых облачениях, украшенных изображениями серафимов. Архипастыри и архимандриты, Государь Император и Великие Князья вступили в храм, где почивали святые мощи. У нас всех -напряженные ожидания, взоры всех обращены к церковному выходу. И вот из дверей стала выступать гробница, покрытая зеленым бархатом; вынесли, поставили на носилки... подняли на рамена; вся гробница – в виду всего народа; все, как один человек, повергнулись на землю; из всех сердец, из самой глубины их вырвалось одно молитвенное обращение к Угоднику Божию. Гробницу изволил нести Государь Император с Великими Князьями и архимандритами; сердца всех переполнялись умилением... В предвечернем тихом воздухе слышится дивное пение; у всех в руках горящие свечи; в тишине вечера ни одна свеча не гаснет; сама природа в безмолвии и благоговении участвует в священном торжестве... На колокольне звонари-слепцы совершают свою славу отцу Серафиму. Против Успенского собора шествие остановилось; архидиакон могуче возглашает: «Спаси, Боже, люди Твоя»... и в сонме святых именует – «иже во святых отца нашего Преподобнаго Серафима, Саровского Чудотворца»; все осенили себя крестным знамением; шествие обтекло Успенский собор и остановилось у входа в собор. Митрополит прочитал: «Владыко Многомилостиве...» и также помянул между святыми отца Серафима. А затем преподобный отец Серафим притек с нами в храм; 70 лет тому назад он изнесен был отсюда мощами в сень смертную, а теперь снова он – в стране живых: с нами живыми, грешными, вселился он как святой, для нашего блага. И чувствовалось нисхождение к нам великой небесной милости. Мощи Угодника Божия поставлены среди храма в закрытом гробе, как вынесли из Больничной церкви. Всенощная продолжалась своим порядком.

На кафизмах Преосвященный Иннокентий, епископ Тамбовский, произнес слово, приготовлявшее молящихся к наступающему священному моменту. Пред полиелеем все мы, священнослужащие, участвовавшие в торжестве, облачились в священные ризы, вышли из алтаря и заняли свои места. Владыке Митрополиту настоятель Саровской пустыни, отец Иерофей, подал ключ: Владыка отпирает и открывает гробницу ³⁰... Святые Мощи открыты... все поверглись на землю, а молитва всех вознеслась к небу и к Угоднику... «Ублажаем Тя, Преподобне Отче Серафиме»,– запели мы величание новоявленному Угоднику Божию. Не уста и гортань пели, а сама душа неслась к Угоднику в славословии Ему и в молитве. Много раз пропето было величание, пока Владыка Митрополит совершал каждение. Началось чтение и пение канона; стали прикладываться к святым мощам – сначала архиереи, потом Государь, Государыни, Великие Князья и Княгини, затем священнослужащие и за ними прочие богомольцы. Всенощная закончилась в 12-м часу. Тотчас же началось служение молебнов новоявленному угоднику Божию. Описатель сих событий имел духовное утешение в эту же первую ночь совершать молебны отцу Серафиму при честных мощах его между 2–4 часами утра. Редко приходится в жизни так усердно молиться.

В 5 часов утра 19 июля начались во всех почти Саровских храмах литургии. Позднюю литургию в Успенском соборе совершали Владыка митрополит и другие архипастыри в сослужении 12 архимандритов, 12 протоиереев и священников.

Снова мы увидели всех Высочайших Участников великих торжеств Сарова и всей Церкви. До малого входа святые мощи оставались так, как они были поставлены накануне среди храма,– в двух гробах: наружном дубовом и внутреннем кипарисовом. На малом входе архимандриты изъяли внутренний гроб со святыми мощами и благоговейно внесли в алтарь; из глубины сердца воспевали мы все «Спаси нас, Сыне Божий, во святых Дивен Сый поющие Ти: Аллилуиа ». Отец Серафим прибыл к нам в сонме священнослужащих, как живой молитвенник и служитель с нами грешными... Все мы в алтаре пали ниц и стояли коленопреклоненными, пока несомы были святые мощи. Из алтаря они нанесены были и в этом же кипарисовом гробе поставлены в уготованную раку за правым клиросом между колоннами. При этом произошло новое чудо милости отца Серафима: между молящимися в соборе стояла московская купчиха Масленникова с больною своею дочерью, 12 лет, которая была подвержена каталепсии и два года лишилась языка; никакие медицинские средства не помогали ей; когда архимандриты проходили со святыми мощами, Масленникова прикоснулась ко гробу платком и отерла им лицо своей больной дочери, и тут же отверзлись уста ее; она назвала свою мать и начала говорить.

Пред отпустом литургии Высокопреосвященный Димитрий сказал слово, посвященное настоящему великому торжеству. По окончании литургии начался молебен Преподобному отцу Серафиму. Когда пропет был тропарь, архимандриты изъяли из раки святые мощи в кипарисовом гробе, поставили на носилки и понесли крестным ходом вокруг соборов. Гроб несли Государь Император, Великие Князья и архимандриты; виднелось множество больных, увечных, коим в Сарове народ давал доступ к святыне; они были впереди в народе, стоявшем сплошною массою вокруг храмов. Шествие вступило в Успенский собор; святые мощи положены в раку; митрополит и все за ним преклонили колена, Владыка прочитал особо составленную молитву Преподобному. По отпусте все мы возвратились в келлии.

Здесь мы нашли приглашения Преосвященного Иннокентия и Игумена обители отца Иерофея на братскую трапезу по случаю великого торжества Саровской пустыни. Трапезу изволили осчастливить участием Государь Император, Государыни Императрицы, Великие Князья и Княгини. Все исполнены были радости. Для нас в Сарове соединились благодатные утешения с чистыми земными радостями. Мы оставили Саров, как место селения славы небесной и лучших земных радостей.

Печатается по изданию:

Нижегородские Епархиальные ведомости, 1903, NoNo 15, 16, 18, 19.

Чудесные исцеления на источнике преподобного отца Серафима, саровского чудотворца

1

Несмотря на неисчислимые проявления явных чудес чрез посредство Преподобного отца Серафима Саровского, я считаю нравственным долгом и обязанностью привести и с своей стороны новый случай поразительного исцеления больного у источника святого Серафима, чему я удостоился быть свидетелем 19-го июля сего года.

Это был день торжественного прославления Преподобного Серафима, когда вся Царская Семья пребывала в Сарове: в это время сотни тысяч народа, со всех концов России, наполняли Саровскую пустынь: почти 1/3 из них были больные, страждущие разными недугами, на которые я (по своей профессии врача) невольно обращал внимание. Особенно много их группировалось у источника и находящейся рядом с ним купальни, в двух с половиною верстах от Саровского монастыря; и каких только форм болезней я здесь не наблюдал! Никакая клиника, никакая больница не могли и в сотой доле дать того «материала», какой привелось мне видеть в течение 2–3 часов моего паломничества.

В длинной веренице медленно по очереди подвигающихся к купальне больных особенно выделялся один старик, лет шестидесяти, высокого роста, который держал на себе взрослого, лет тридцати, человека, лицом очень похожего на себя и с виду совершенно здорового, крепкого. Заинтригованный этим последним обстоятельством, я подошел к этой группе вплотную и тогда только понял загадку: обе нижние конечности молодого, которого обхватил старик руками поперек туловища, были обнажены до колен (одет он был в рубаху и порты) и висели беспомощно, как плети, точно мертвые; кожа их была бескровна; кости явно обозначались благодаря исчезновению мышц, особенно икроножных; самые ступни ног, в положении разгибания, резко деформированы... На мой вопрос к старику, не сына ли он несет, я получил ответ утвердительный, а из дальнейшего разговора узнал, что ноги у больного отнялись полтора года назад после ушиба деревом во время рубки леса. «Думали, что убило насмерть, целый день лежал без памяти, а как очнулся – ноги стали точно не свои: хоть режь их, и владения никакого; с тех пор вот и маемся, куда ни возил лечить, нигде толков не было...» Поэтому оба они, отец и сын, дали обет идти в Саров. «Вся надежда теперь на угодника Божьего, нашего отца Серафима».

Во всё время разговора старик и не пробовал, ради своего отдыха, поставить больного на землю, что, впрочем, было бы и бесцельно, так как по одному взгляду, без всяких исследований, необходимо было прийти к заключению о полной негодности ног к активной деятельности: это был, по нашей науке, характерный вид паралича с последовательной атрофией мышц, вследствие разрушения части спинного мозга от травматической причины; расстройство, без всякого сомнения, органическое, а не функциональное и притом законченное, без всякой надежды на улучшение в будущем.

Каково же было мое чувство изумления, когда, спустя час, я вновь встретил старика со своей ношей. Он не шел, а летел, не чувствуя земли под ногами; лицо его, а также и сына, совершенно преобразилось: вместо подавленного, грустного выражения в нем отрахсалась радость и светлая надежда с полной уверенностью на будущее выздоровление.

– Ну что же, выкупал? – спросил я.

– Слава Те, Господи, выкупал, батюшка! И как выкупал -сейчас же Петруха мой и встал на ноги!

– Как встал? – был мой естественно-недоумевающий вопрос.

– Да вот так! – и старик, вместо словесных объяснений, поставил больного на землю... И я воочию убедился, как иссохшие парализованные ноги устойчиво поддерживали тело больного, без всякой посторонней помощи.

Толпа народа сейчас же окружила нас.

Кто они и откуда приехали, мне и в голову не пришло спросить, да и к чему? Дело не в статистике, а в бесспорном факте проявления чуда, о котором я сим и свидетельствую, как очевидец.

Врач С. Зененко

Нижний Новгород

Августа 30 дня 1903г.

2

В ночь на 22 июля сего года вместе с одним родственником я отправился в Саров помолиться и приложиться к мощам преподобного отца Серафима. При обычных путешествиях дорога в ночное время, и очень пыльная, особенно утомительна для путника, но на этот раз мы не чувствовали никакой усталости и приехали в Саров совершенно бодрыми. Ранее в Сарове мы никогда не были, но хорошо знали, что здесь есть источник преподобного Серафима, вода которого считается целительной, и многие верующие, искупавшись в ней, получали и получают исцеление от болезней.

Остановившись на постоялом дворе, версты за две от монастыря, в скором времени мы отправились на места подвигов преподобного Серафима, и только перешли речку Саровку и вышли на дорогу к источнику, как увидели несколько человек, вышедших из купальни, при этом одни из них с молитвою изображали на себе крестное знамение, другие поминали отца Серафима, который и после своей смерти не оставил нас, но живет среди нас, и у всех на глаззх были слезы радости. Оказэлось, что сейчас получили исцеление от неизлечимых болезней в купальне дети одной матери. Прежде всего мы обратили внимание на мать, которая оказалэсь из Воронежской губернии; судя по ее одеянию, былз женщина бедная; и вот сюда она привела своих детей: глухонемого от рождения мальчика и слепую девочку, которые и получили исцеление. Мальчик лет 13–14, по наружному виду очень симпатичный, с чистым лицом, с черными волосами и карими глазами.

Мой родственник (преподаватель семинарии в городе Могилеве протоиерей Туторский) положил руку на голову мальчика и стал спрашивать: «Как тебя зовут?» Мальчик ответил: «Миша». «Теперь слышишь?» Мальчик задумался, и когда мать подсказала: «скажи: слышу», мальчик ответил: «слы-шу». Спрашивают далее: «где у тебя уши?» Мальчик снова задумался, непонятна ему речь. Когда же показали ему уши, радостная улыбка засветилась в глазах счастливца. Слова произносил бывший от рождения глухонемой по складам, как начинающий учиться грамоте. Девочка, судя по ее росту, около тех же лет, как и ее брат. Ее испортила оспа: один глаз вытек, а на другом бельмо, и на лице оставлены глубокие следы болезни. На последний глаз она стала видеть: пошла без поводильщика и была особенно заинтересована встречавшимися ей предметами: ззметит под ногами камешек, листочек, прут, и быстро бросается и схватывает полной горстью вместе с песком, посмотрит и снова бросит. Эти чудеса произвели на нас сильное впечатление: точно пред нами была та купальня, при которой Спаситель исцелил расслабленного и в водах которой слепые прозревали, глухие слышали... (Ин., 5 гл.).

Нижегородского уезда села Алистеева

священник Александр Крылов

3

В начале сентября сего года нам пришлось посетить Серафимо-Понетаевский женский монастырь. Осматривая монастырские здания, живописную мастерскую и др., мы зашли в один корпус, где помещается приют, устроенный на средства известного капиталиста, Петрова. В этот приют принимаются девочки разных сословий; содержатся и обучаются на проценты с капитала, пожертвованного благотворителем Петровым. Всех девочек в это время было до 30. Между ними нам показали одну девицу в возрасте около 17 лет, но мало физически развитую и на вид представлявшуюся лет 13–14. Она, исцелившись в Сарове от болезни в первых числах минувшего августа, пожелала остаться в монастыре и обучаться грамоте. Судьба этой девицы очень интересна, и мы решились со слов ее, а также надзирательницы приюта монахини Дорофеи поделиться с читателями сведениями о чуде, которое совершилось с указанною девицею в последнее время.

Происходит эта девица, по ее словам, из крестьян Пермской губернии Соликамского уезда Верхнединской волости села Верхнединска; зовут ее Мария Ивановна Зубова. Лет восемь тому назад она заболела горячкой и после этой болезни у нее свело ноги и левую руку, так что в течение 8 лет она не могла ходить, а только могла ползать, левою же рукою совсем не владела.

В таком виде она прибыла в Понетаевский монастырь и, прожив там около шести недель, с помощью добрых людей была отправлена в Саров. Здесь с помощью одного доброго человека она добралась до источника, около которого провела четыре дня и ночи, молясь Богу и преподобному Серафиму об исцелении; три раза была подносима под воду источника, но исцеления не было. Тогда она, мысленно дав обещание Преподобному Серафиму посвятить себя Богу и поступить в женский монастырь, в четвертый раз была поднесена под воду источника. На этот раз, когда ее окатила струя воды, с нею сделалось сильное трясение, и когда ее вывели из часовни и положили на землю, она погрузилась в сон. Во время сна она почувствовала сильный толчок в бок, так что проснулась. Чувствуя, что с нею что-то произошло, она попробовала встать, и действительно встала и начала понемногу ходить; левая рука ее разогнулась, и она начала владеть пальцами сей руки. Велика была ее радость при виде чудесного исцеления после восьми лет страданий.

Очевидицы-монахини подтвердили мне, что действительно девица эта до отъезда в Саров могла только ползать и левая рука у нее была сведена и она ею не владела; но, приехавши из Сарова, начала ходить и владеть рукою. При мне она свободно ходила, но только говорит, что еще ноги слабы.

Секретарь Арзамасской полиции

титулярный советник

Василий Иванович Лебедев

Заявление вдовы А. Богородской о дивной

милости Божией ее сыну, по молитвам

Преподобного о. Серафима Саровского

5-го числа минувшего сентября месяца, – сообщает ниже поименованный священник Нижегородского кафедрального Собора, – во время служения мною в соборе после вечерни молебна преподобному Серафиму ко мне подошла одна женщина с сыном своим гимназистом. От сильного волнения и слез она едва могла говорить. При всем народе, бывшем в это время в соборе, она поведала мне, что шестнадцать лет сын ее страдал припадками, которые повторялись у него 2–3 раза в месяц и мучили его целыми днями. Она, бедная вдова, лечила его у различных докторов, но врачи признали болезнь сына ее неизлечимой и посоветовали ей исключить его из гимназии.

Зная, что в Сарове совершается много чудес, мать больного сына хотела бы поехать туда, но, не имея на дорогу денег, в сильном горе пришла 25-го минувшего июля в кафедральный собор и здесь в 2 или 3 часа дня попросила меня отслужить Преподобному пред святою иконою его молебен о здравии болящего сына ее. «Молилась,– говорила она,– я с искренней верою, что Преподобный, творящий чудеса в Сарове, может и здесь сотворить чудо – исцелить моего сына; молилась просто, как умела. И велика милость Божия по молитве св. Угодника Божия: вот уже полтора месяца прошло, а с моим сыном после молебна ни одного не было припадка и он до сих пор здоров и учится в гимназии! Между тем в июле до молебна особенно часты и сильны были с ним припадки. Так, незадолго пред тем как отслужить мне 25 июля молебен, с ним беспрерывно один за другим припадки были с 6 часов утра и до 4 часов дня. Неужели святой старец Серафим услышал мою недостойную молитву? Ужели я, грешница, могла умолить его!»

По заявлении вдовой о дивной ей помощи Божией по молитвам святого старца, согласно ее желанию, был отслужен благодарственный молебен, причем у нее и сына ее во все время молебна благодарные слезы, слезы радости, катились по лицу.

Женщина эта – вдова губернского секретаря Антонина Ивановна Богородская, а сын ее – ученик 3-го класса здешней гимназии Анатолий Владимирович Богородский. Жительство они имеют в г. Н.-Новгороде, в Ковалихе, в д. Сухорукова.

Нижегор. Кафедр. Собора священник

Александр Кенарский

Печатается по изданию:

Нижегородские Епархиальные ведомости, 1903, No 19.

Протоиерей Философ Орнатский. Саровские поучения.

Во всех воспоминаниях, приведенных в этой книге, упомянуты, а часто и пересказываются замечательные проповеди протоиерея Философа Орнатского, которые врезались в душу всем, кто слышал их в те дни в Сарове. Как и главные участники прославления преподобного Серафима – Царственные страстотерпцы, Великая княгиня Елизавета Феодоровна, священномученик Серафим (Чичагов),– отец Философ вошёл в светлый сонм новомучеников и исповедников Российских.

Священномученик Философ Орнатский родился в Новгородской губернии в семье священника. Один из его братьев был женат на племяннице св. прав. Иоанна Кронштадтского. Св. Иоанн Кронштадтский очень любил отца Философа и часто бывал в его доме. Философ Орнатский окончил Петербургскую Духовную Академию и принял священство. Через несколько лет был назначен настоятелем Казанского собора в Петербурге. Его проповеднический талант привлекал искавших живого слова. Не раз он призывал свою паству не внимать идеям «равенства». Во время революции на его глазах был расстрелян протоиерей Петр Скипетров, муж сестры его жены – один из первых новомучеников Российских. Мученика отпевал митрополит Вениамин с духовенством. Проповедь при отпевании произнес отец Философ. В 1918 г. в канун праздника пророка Илии его и двух сыновей – Николая, военного врача, и Бориса, тоже офицера, арестовали. В ту же ночь их вместе с другими заключенными повезли на расстрел. По дороге он читал вслух отходную над приговоренными. Из его паствы с ним было 22 человека. Все убитые были брошены в море 20 июля/2 августа 1918 г. Знаменательно, что отец Философ был арестован в день памяти преподобного Серафима и сподобился мученической кончины спустя ровно 15 лет после великих дней прославления Преподобного, когда говорил свои «Саровские поучения»...

1. Святой Серафим – идеал жизни во Христе

Слово, произнесенное в Успенском соборе Саровской пустыни

13 июля, за поздней литургией

«И ходил Иисус по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях» (Мф. 9, 35).

Эти слова, слышанные нами сегодня во святом Евангелии, развертывают пред умственным взором верующего величественную картину: многое множество народа толпится везде, где появляется Господь Иисус Христос с Его властным Словом, с Его врачующею недуги душевные и телесные силою. Не все исцеляются от Него, но все уходят от Него радостные, успокоенные, в сознании, что есть Господь милосердый, что всякий несчастный, больной, калека, никому не нужный человек не чужд ему, свой, близкий, родной...

Такая евангельская картина повторяется пред взором нашим ныне в Сарове. Какое множество людей, жаждущих слышать какое-то новое слово, жаждущих как бы нового откровения! Какое собрание всякого рода болящих, слепых, немых, хромых, калек!.. Нельзя удержаться от слез при виде их.

Что же собрало сюда это множество людей? Зачем сошлись мы сюда и с берегов Невы и Балтийского моря и из далекой Сибири, с холодного севера и теплого юга? Зачем оставили мы свои дома и семьи, зачем многие подвергли себя лишениям, трудностям пути, палящему зною? Или здесь вновь сошел Христос на землю и вновь Слово Его и Его сила благодатная влекут к Нему алчущих и жаждущих духовно?

Нет, не сошел Христос. Единожды приял Он уничижение на земле и Крестом искупил весь род человеческий. Вторично придет Он на землю, но уже судить людей и воздать каждому по делам его.

Что же собрало нас сюда? О, блаженный и дивный отче Серафиме, это ты призвал нас и соединил всех около себя! Еще несколько дней, и рукою Церкви возжжется великий светильник веры и благочестия, да светит всем на святой Руси. Еще несколько дней, и взойдет на небосклоне Церкви новая светлая звезда,-дабы быть путеводною звездою для верующих. Уже ярко блестела звезда эта, уже свет светильника виден был верующим, душа народная сердцем чуяла в старце Серафиме угодника Божия, но только теперь вера народная получает надежную опору, когда святая Церковь, «столп и утверждение истины» (1Тим. 3, 15), сказала о нем свое слово и призывает всех ублажать блаженного. О, теперь ярким пламенем вспыхнет вера народная и – веруем – изобильно польется от гроба святого старца и его цельбоносных останков благодать исцелений!

И вот, вновь пред взором нашим раскрывается «великая благочестия тайна: Бог явися во плоти, оправдася в Духе» (1Тим. 3,16). Христа Спасителя нет с нами плотию, но мы осязательно чувствуем на себе здесь присутствие Его благодати, испытываем на себе действие Его силы, в немощах человеческих совершающейся. «Он с нами до скончания века». «Христос вчера и днесь Той же, и вовеки». Таково свойство святости: она собирает в себе всю силу благодати Божией и, как солнце, бросает свои светящие и греющие лучи на все окружающее. Таков богоносный отец наш Серафим.

Как и чем достиг он святости, за что Господь вознес его на высоту предстояния у престола Своего? Когда сейчас, во время Божественной литургии, пели блаженства евангельские, и я применял к ним жизнь преподобного, то мне стало ясно, каким путем достиг он святости. Эти пути к блаженству послужили для него ступеньками, по которым взошел он на высоту.

Он ли, обнищавший ради Господа телесно, не был нищ духом? Вся жизнь его, «убогого Серафима», как сам он называл себя, была проникнута духом смирения, и чем выше поднимался он духом, тем более проникался сознанием своего недостоинства пред Богом, своего ничтожества пред людьми. И стяжал он «смирением высокая, нищетою богатая». Сих есть царствие небесное.

Вся жизнь преподобного Серафима была плачем о грехах. Вспомните только образ этого дивного старца, тысячу дней и ночей стоящего на коленях на камне и мытарски вопиющего ко Господу: «Боже, милостив буди мне грешному».

«Кротость его известна всем человекам». Чтобы не говорить много, я вспоминаю факты из жизни преподобного. Вот злодеи избили его до полусмерти; врачи телесные бесплодно лечат его; сама Пресвятая Богородица врачует его. И он не только прощает от всего сердца врагов своих, но и требует, чтобы они не были наказаны, иначе грозит – совсем уйти из обители.

Правда не вне человека, она – внутри его. Надо в себе самом найти правду, осветить ее, укрепить и всячески развить. Для сего дано христианам святое Евангелие, в котором открыта вся правда, благодать Таинств, движущая человека на пути к правде, указано на собственный подвиг, укрепляющий человека в правде. Алкать и жаждать правды, и в смысле всякой добродетели, и в смысле оправдания пред Богом – и нынешнего и вечного – значит всеусердно пользоваться в жизни всеми сими средствами. И именно как голодный святой Серафим искал правды, обнищав ради Христа, смирив себя по образу Его, затворив себя в затвор, наложив на себя обет молчания.

Милосердие святого Серафима поистине умилительно. Ограничивая себя самым необходимым, он готов был делиться своими скромными средствами со всеми, не только с людьми, но и с диким зверем.

Говорить ли о его чистоте сердца? Он, как верный страж, стоял над ним, бодрствуя ежечасно, очищая его покаянием, молитвою Иисусовой. Скажем лучше о том, что составляет награду чистых сердцем. Он воистину зрел Бога. Не токмо Царица Небесная неоднократно воочию являлась ему, но и Сам Господь Иисус Христос, во время Божественной литургии, окруженный святыми ангелами, как бы роем пчелиным, явился взору его. Тем более преподобный зрит Бога в вечной славе Его, где с ликами святых предстоит Ему, славя Бога в Троице и ходатайствуя за нас пред Ним. Тысячи исцелений, утешений, отзвуков его небесного гласа в душе народной служат тому доказательством.

Миротворцев Господь именует сынами Божиими. И вот кто действительно может быть назван сыном Божиим – это ублажаемый нами святой старец, не только сам живший в мире со всеми, но и примирявший отцов и матерей с детьми, мужей с женами, братии и сестер о Господе друг с другом.

Да, старец Серафим вполне осуществил в своей жизни заповеди Христовы. И если его не гнали за правду и он не сподобился венца мученичества, хотя и приял побои от злодеев,– то только потому, что рука не поднималась на того, кто всех встречал земным поклоном, величая словами: «радость моя», кто целовал всем руки и ноги.

Так святой Серафим возлюбил Господа, ибо «кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим, и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам» (Ин. 14, 21). Так сказал Господь, и не ложно слово Его. Господь, всею полнотою Божества Своего, обитал в нем, насколько это доступно существу человеческому. Святой Серафим, как ветка на лозе, жил во Христе. А «кто во Христе, тот новая тварь». И истинно слово Господа Иисуса Христа: «верующий в Меня, дела, которые Я творю, и он сотворит, и больше сих сотворит» (Ин. 14,12).

Вот разгадка происходящих ныне в Сарове событий. Не сошел Господь плотию Своею на землю и не сойдет. Но вновь повторяется евангельская картина народного одушевления верой, картина людского горя и несчастия, собранного в одно место, ожидающего утешения, облегчения, врачевания свыше,– картина общей радости всех за каждого утешенного, ободренного, исцеленного. То делается Тем же Христом Спасителем, только чрез верного раба Своего, его молитвами и предстательством.

И хочется, страшно хочется сподобиться хотя малой доли благодати Серафимовой, хотя мало подняться на высоту его с нашими подстреленными крыльями. Как? Он жил во Христе,– этим сказано всё. И мы должны стремиться к тому же, должны прививать себя ко Христу, как садовник прививает ветку к плодоносной лозе, а для этого должны идти тем же путем, коим шел преподобный Серафим. Труден и долог путь сей, но мы не отступим от него, ибо нет другого пути ко Христу. Много и долго надо бы говорить об этом пути,– о нем учит нас святая Церковь; я ограничусь кратким наставлением святого Серафима о том, как нам быть постоянно со Христом. Я разумею наставление его о постоянном повторении в себе молитвы Иисусовой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Об этой молитве так заповедовал святой старец: «Ходя и сидя на деле, и в церкви стоя до начала богослужения, входя и исходя, сие непрестанно содержи на устах и в сердце твоем. С призыванием имени Божия найдешь ты покой, достигнешь чистоты духовной и телесной, и вселится в тебя Дух Святый».

А в заключение позвольте, дорогие братие, напомнить вам наставление святого Серафима, столь же отрадное, сколько и легкое для исполнения. «Когда меня не станет,– говорил он,-ходите ко мне на гробик. Ходите, как вам время есть. И чем чаще, тем лучше. Всё, что ни есть у вас на душе, всё, о чем ни поскорбите, что ни случилось бы с вами,– со всем придите ко мне на гробик. Да, припав к земле, как к живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет. Как с живым, со мной говорите. И всегда для вас жив буду». Так говорил старец одной инокине дивеевской, а в лице ее и всем нам, его почитателям.

Пойдем же, братие, счастливые тем, что мы имели возможность прибыть на торжество его прославления, и расскажем у гроба его свои печали и скорби; но будем молиться ему и, по отшествии отсюда, в своих городах, селах и деревнях. «Несть Бог мертвых, но Бог живых». Жив Бог, жив святой угодник Его. Как к живому будем всегда взывать к нему: «Преподобне отче Серафиме, помогай нам»,– и он услышит нас и поможет нам. Аминь.

2. О причащении Святых Тайн для соединения во Христе со святым Серафимом

Поучение, произнесенное в Успенском соборе Саровской пустыни

15 июля, за ранней литургией

Как хорошо делают, братие, те из нас, кои, прибыв в Саров для поклонения преподобному отцу нашему Серафиму, стараются здесь причаститься святых Христовых Тайн! Пройдет несколько дней, и все мы отправимся в дома свои, и кто понесет отсюда на память о преподобном его образок, кто – просфору, кто – водицы из его источника, масла из лампады, сухариков из дальней пустыньки. Как святыню, дорогую по воспоминаниям, цельбоносную по вере в дерзновение пред Богом святого старца, понесем мы сии дары, чтобы поделиться саровскою святыней и со своими сродниками и близкими. Но превыше всякой святыни сподобятся здесь дара небесного и унесут его с собою те из нас, кои вкусят с верою «хлеба жизни».

К вам, братие-причастники, нынешнее слово мое. Как оскудела духом жизнь наша, как мало в ней проявлений благодатного духа и как она суетна, мелочна, скучна! Мы не находим в ней удовлетворения и мечемся по сторонам, чтобы найти покой душам нашим. Не оттого ли происходит это томление духа, что вся жизнь наша ушла в заботы о куске хлеба, что мы оторвались от небесной жизни, которой сподобляются подвижники и на земле?

Господь Иисус Христос учил: «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий» (Ин. 6, 27). А эта пища есть хлеб жизни: «приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда » (35); «ядущий хлеб сей будет жить во век; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (51). «Плоть Моя,– говорит Господь далее,– истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие», так что «ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем», и он «имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (54–56).

Таков дар Господа Иисуса Христа людям! Не может быть ничего выше этого дара: чрез него Господь вводит нас в теснейшее личное общение с Собою, приобщает нас Своей Божественной жизни, дает залог блаженной вечности. И не только обещал Господь дар сей, но и действительно принес на землю, когда на Тайной вечери сказал Своим ученикам: «приимите, ядите: сие есть Тело Мое»... «Пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя» (Мф. 26,26–28), и причастил их Своей Божественной Плоти и Крови.

С тех пор святая Церковь за каждою Литургиею, как мать, зовет нас к чаше жизни: «Со страхом Божиим и верою приступите». Но, увы! Редко кто приступает, почти всегда одни лишь младенцы. Тогда Церковь, снисходя к нашей немощи, учредила четыре поста, дабы мы очищали себя покаянием и освящались причащением в четыре времени года, но и в посты христиане нашего времени не чаще причащаются. И вот Церковь зовет всех нас вкусить хлеба жизни хотя один раз в год, но, о горе! Многие и единожды в год не причащаются, год от году оскудевая духом. Я говорю не только об отщепенцах Церкви – о раскольниках и всякого рода сектантах, кои лишили себя благодати таинств. Нет! Я говорю о христианах, именующих себя православными, кои однако, по слову святого Апостола, «имеют лишь вид благочестия, силы же его отверглись»³¹.

А между тем какую великую силу имеет для причастников святое Таинство! Оно преобразует человека, очищает, освящает и обожает его. Все вы, конечно, слышали о досточтимом пастыре отце Иоанне Кронштадтском: как все почитают его, обращаются к нему с просьбами о молитвенном ходатайстве пред Богом, влекутся к нему, как железо к магниту, и получают по вере исцеления... Чем же сам он объясняет это влечение к нему людей всех возрастов и положений? Да тем, что он ежедневно с сердечною верою и умилением совершает Божественную литургию и ежедневно причащается, соединяясь со Христом Господом, Который и творит чрез него все великое и достославное...

Блаженны же вы, братие, кои и дома причащаетесь у своих пастырей и здесь дерзаете вкусить от трапезы Господней. Вы пришли в Саров, как бы в гости к преподобному, и хотели бы быть достойными его милостей. Вы избрали для снискания его благоволения наилучший способ: соединяясь со Христом, вы во Христе единитесь и с ним. Вот как он учил о причащении: «кто приобщается, везде спасен будет. А кто не приобщается – не мню».

Помните лишь, братие, что приобщение Святых Тайн, вводя нас в общение со Христом, требует от нас и подготовительного подвига. Вы, конечно, сознали грехи свои, крепко пожалели о том, что содеяли их, покаялись в них и прияли разрешение от пастыря, получившего власть вязать и решить грехи человеков. Благо сделали вы, но сейчас, когда «со страхом Божиим и верою» приступите к чаше жизни, еще раз со всею ясностью и твердостью исповедуйте, что Христос есть Сын Бога живого, пришедший в мир спасти грешников, что это есть Пречистое Тело и животворящая Кровь Его, и молитесь – да простит Он вам грехи и сподобит неосужденно причаститься Святых Тайн. Тогда угль Тела Господня коснется уст ваших и отымет Господь беззакония ваши и грехи ваши очистит, и вы почувствуете в Господе свое родство с угодником Его, святым Серафимом и, напутствуемые его молитвами и благословениями, обновленные духом и успокоенные, пойдете в дома свои. Аминь.

3. О любви к Матери-Церкви, породившей любимое чадо – святого Серафима

Поучение того же дня и в том же соборе, за поздней литургией

Сегодня день памяти святого равноапостольного князя Владимира. С этим именем встает в памяти начало христианства на Руси, положение первого камня Церкви Божией в нашем отечестве. Пробегая мыслью от начала святой Церкви на Руси до наших дней, какие дивные пути Промысла Божия видим мы в судьбах нашего народа!

И, прежде всего, святая Церковь вывела народ наш из исторического небытия, выковала из него органическое целое, укрепила власть, смирила народ, помогла ему вынести тяжкие удары судьбы, влила в сосуд народной жизни множество инородческой крови, претворив ее в кровь русского племени, и сплотила разрозненные племена в один могучий, многочисленный, славный Русский народ. Вера на Руси роднит всех, даже чуждых друг другу по крови и языку людей: еврей ли, татарин или якут, или другой инородец, но если он православный, он уже русский. Церковь стала на Руси душой народной, цементом, связующим разноязычные племена. Хорошо понимал это народ наш и, когда отражал от себя натиск вражеский, всегда предносил пред собою знамя, на котором первым словом стояло – «за веру». «Сия вера православная, сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера вселенную утверди» – она, вера наша, утвердила и наше любезное отечество.

Еще больше значение святой Церкви и веры православной для внутренней, духовной жизни нашего народа. Окрыляемые верой, русские люди переродились, стали новыми людьми, благотворительными, участливыми к чужому горю, восприимчивыми ко всему высокому и доброму: «не помыслить злом и на татарина » стало общей чертой характера народа русского; русское иночество, соединив в себе черты восточного аскетического и практического западного монашества, имело огромное значение на воспитание народного характера – богомольного без лицемерия, деятельного без фанатизма. Русская Церковь вывела из недр народных великое множество подвижников, перлы духовной чистоты и святости, которые, как звезды яркие на небе, сияют чистотою своей жизни, смирением и верою и служат примером для живых, показателями всем пути жизненного спасительного, молитвенниками и ходатаями за нас пред Богом. На них, как на столпах несокрушимой твердости, стоит незыблемо святая Русь, в лучшей части народа возрастающая, по Апостолу, «в люди избранны, царское священие, язык свят» (1Пет. 2, 9).

К числу сих-то славных сынов отечества принадлежит и новоявленный Угодник Божий, святой Серафим, Саровский чудотворец. Он истинное чадо Церкви православной, ею порожденное, вспоенное и вскормленное; он – благоуханный цветок на пажити церковной, слава и украшение своей Матери-Церкви. Дитя благочестивых родителей Исидора и Агафии, он с детства воспитан был по руководству святой Церкви; чудесно спасенный Богом в детстве от смерти при падении с высокой колокольни и чудесно же исцеленный от тяжкой болезни во время крестного хода, он детским сердцем возлюбил святой храм, богослужение, святые таинства и обряды церковные; рано отрекшись от мира и его прелестей ради иночества, он прошел, с благословения старцев, все самые трудные послушания, затвор, молчальничество, тысяченощное моление на камне, и такое имел смирение, что только на 66-м году, по повелению Богоматери, стал принимать богомольцев для благословения, совета, наставлений и утешений. Сам Господь Иисус Христос явился ему, смиренному рабу Божию, и я не могу не напомнить вам, братие, об одном таком явлении Господа преподобному Серафиму, бывшему в то время в сане иеродиакона, в храме Божием, во время Литургии. Он сам рассказывал потом своим старцам об этом явлении.

«Только что провозгласил я, убогий,– Господи, спаси благочестивыя и услыши ны! (он участвовал в служении Литургии) и, наведя орарем на народ, окончил: и во веки веков,– вдруг меня озарил луч как бы солнечного света, и увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе, сияющего неизреченным светом, окруженного небесными силами, ангелами, архангелами, херувимами и серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде до амвона и воздвигнув пречистые Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих. Посем, вступив во святый местный образ Свой, что по правую руку Царских врат, преобразился, окружаемый ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом во всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа, удостоился особенного от Него благословения. Сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, в сладости любви ко Господу».

Святой Серафим считал себя всем обязанным святой Церкви. Неудивительно, что особенною теплотой веет от его решительных наставлений о любви и покорности святой Церкви, о верности ее заветам. «Прошу и молю вас,– говорил он однажды старообрядцам,– ходите в Церковь Греко-российскую: она во всей славе и силе Божией. Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кормило, она управляется Святым Духом. Добрые кормчие ее – учители Церкви, архипастыри суть преемники апостольские. А ваша часовня подобна маленькой лодке, не имеющей кормила и весел; она причалена вервием к кораблю нашей Церкви; плывет за ним, заливаемая волнами, и непременно потонула бы, если бы не была привязана к кораблю».

В другой раз он учил: «Что облобызала и приняла святая Церковь, всё для сердца христианина должно быть любезно. Не забывай праздничных дней. Будь воздержан, ходи в церковь, разве немощи когда. Молись за всех: много этим добра сделаешь. Давай свечи, вино и елей в церковь. Милостыня много тебе блага сделает». Также решительно наставление святого старца о постах церковных: «хлеб и вода никому не вредны. Как же люди по сту лет жили? Не о хлебе едином жив будет человек... А что Церковь положила на семи Вселенских соборах, то исполняй. Горе тому, кто слово одно прибавит»; о крестном знамении и о почитании святых икон.

Нам, пастырям Церкви и наставникам в вере, святой Серафим дал такое наставление, в лице подвижника старца отца Тимона: «сей, отец Тимон, сей, всюду сей данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей на камени, сей при пути, сей и в тернии. Все где-нибудь да прозябнет и возрастет, и плод принесет, хотя и не скоро ».

Таковы, братие, заветы святого Серафима о Церкви. С ними он обращается ко всем нам и ныне с высоты небес. Трудные времена мы переживаем: многие оторвались от Церкви и хулят ее, еще больше холодных верующих, которые забыли свою Мать и только числятся сынами ее. Святая Церковь одинаково жалеет всех заблудших и зовет их в свои объятия. Ныне голосом ее говорит святой Серафим, которому пришли мы поклониться в Сарове. Вонмем же, вонмем гласу Преподобного и возлюбим Мать свою, Церковь православную, теснее прильнем к любящей груди ее и будем пить млеко учений ее из святого Евангелия, наставлений отеческих, богослужебных молитв и песнопений, из уст пастырских. Возлюбим свой приходской храм – в нем душа Церкви, будем неленостно посещать его и украшать его, дабы, стоя в храме, на небеси стояти мнить и зреть очами веры и чистым сердцем Самого Неприступного и Присносущного Света,– Господа нашего Иисуса Христа со Отцом и Святым Духом. Аминь.

4. О поминовении усопших

Слово, произнесенное в среду, 16 июля, за литургией в Успенском соборе

Начинается... Начинается великое торжество открытия святых мощей и прославления новоявленного угодника Божия святого Серафима. Уже второй день, как находится на пути в Сэров Сам Царь Русской Земли с Государынями Императрицами,а на Руси искони повелось, что где Царь, там и народ своими взорами, своим сердцем. На Сэров ныне обращены взоры всей России, и Саровское торжество приобретает значение церковно-народного всероссийского торжества. Счастливы мы, братие, участники сего торжества! Будем же не внешне только соприсутствовать на нем,– будем всем сердцем, верою и любовию переживать его, дабы и нам сподобиться благодати Божией!

Вот начинается святой праздник, но начинается молитвою об упокоении почивших, о прощении грехов их, возглашением вечной памяти. И не только о старце Серафиме будет молиться ныне святая Церковь³², она будет поминать и всех тех лиц, кои имели при жизни преподобного то или другое отношение к нему. Удивительно свойство святости: она не только привлекательна сама по себе, лучезарна, благоуханна, всесильна благодатью Божиею,– она светит всем и греет, она утешает одних, врачует других и всё и всех освящает вкруг себя. Священно то время, когда жил и подвизался святой, благословенно то царствование, которое украшал он своею жизнью, вовеки памятны те лица, кои породили святое чадо Церкви телесно или духовно, кои были начинателями, сотрудниками или продолжателями святого дела его. Вот почему и ныне святая Церковь поминает в Бозе почивающих благочестивейших государей и государынь его времени и позднейших, епископов, рукополагавших его в сан иеродиакона и иеромонаха, и всех почивающих архипастырей тамбовских, родителей преподобного – Исидора и Агафию, а также и всех почивающих игуменов и строителей Саровских, при коих подвизался преподобный.

Но что значит поминовение церковное, чем вызывается оно и какую пользу имеет для поминающих и поминаемых? Поминовение пред Богом живых и усопших братии наших есть свидетельство любви нашей к ближним. Сами бессильные помочь ближним, мы просим Всемогущего Господэ даровать им здравие, мир, прощение грехов, благэ временные и вечные, а так как любовь никогда не прекращается, даже и после смерти наших ближних, то мы молимся и за умерших, испрашивая им прощение грехов, мир и покой за гробом, вечное блаженство в обителях Отца Небесного. Обычай поминать умерших восходит к ветхозаветной древности, в новозаветной церкви он в особенности соединяется с принесением бескровной жертвы Тела и Крови Господних. «Превеликая будет польза душам, о коих моление возносится, когда святая предлежит и страшная жертва»,– говорит святой Кирилл Иерусалимский. Тогда души умерших по вере и молитвам приносящих бескровную жертву усвояют себе силу этой бесценной жертвы, сподобляются милости Божией, получают «мир, ослабление и свободу» от загробных мытарств и вечного осуждения.

Сам преподобный Серафим оставил трогательные уроки любви к ближним чрез молитвенное поминовение их, сам постоянно поминал тех, кои просили его молитв, и просил молитв о себе самом. Когда за четыре месяца до его кончины его посетил один архипастырь, то старец поднес архиерею в подарок четки, пук восковых свеч, обернутых в холстину, и бутылку деревянного масла, затем отдельно он принес ему бутылку красного церковного вина. Все это означало, что старец просит по смерти своей поминать его...

В особенности усердны были молитвы отца Серафима за всех христиан, усопших и живых, в конце его жизни, когда он достиг великого дерзновения пред Богом и небо стало для него родною стихией. В келлии отца Серафима горело много лампад, и особенно много пуков восковых свеч большого и малого размера. Они были поставлены на круглых подносах, и от постоянного их горения в тесной келлии была постоянна жара. Отец Серафим сам объяснил значение этих свеч. «Я имею,– говорил он,– многих особ, усердствующих ко мне и благотворящих моим сиротам (Дивееву). Они приносят мне елей и свечи и просят помолиться за них. Вот, когда я читаю «правило» свое, то и поминаю сначала их единожды. А так как, по множеству имен, я не смогу повторять их на каждом месте «правила», где следует, тогда и времени не достало бы на совершение моего «правила», то я и ставлю эти свечи за них в жертву Богу, за каждого по одной свече; за иных – за несколько человек одну большую свечу, за иных же постоянно теплю лампады, и где следует на «правиле» поминать их, говорю: «Господи, помяни всех тех людей, рабов Твоих, за их же души возжег Тебе аз, убогий, сии свещи и кандила». А что это не моя, убогого Серафима, человеческая выдумка, или, так простое мое усердие, ни на чем не основанное,– то я приведу вам в подкрепление слова Божественного Писания. В Библии говорится, что Моисей слышал глас Господа, глаголавшего к нему: Моисее, Моисее, рцы брату твоему Аарону, да возжигает предо Мною кандилы во дни и в нощи. Сия бо угодна есть предо Мною, и жертва благоприятна Ми есть».

А вот как святой Серафим рассказывал о плодах молитвы за умерших. «Умерли две монахини, бывшие обе игуменьями. Господь открыл мне, как души их были ведены по воздушным мытарствам, что на мытарствах они были истязуемы, потом были осуждены. Трое суток молился я о них, убогий, прося о них Божию Матерь. Господь, по Своей благости, молитвами Богородицы помиловал их: они прошли все воздушные мытарства и получили от Бога прощение».

Так, братие, святой Серафим и словом и примером завещал нам молиться за усопших. Исполним же лежащий на нас долг и будем горячо молиться Богу о самом блаженном старце и о всех тех отцах и братиях, которые близки нам ныне по связи с памятью святого Серафима.

Но, может быть, вы недоумеваете, зачем молиться за святого? Зачем просить о прощении грехов того, кто предстоит уже престолу Божию и ходатайствует за нас пред Богом? Это недоумение разрешается сознанием, основанным на слове Божием, «что несть человек, иже поживет и не согрешит, аще и един день будет жития его на земли»,– с другой стороны, что «обители в дому Отца Небесного многи суть». Тогда праведницы просветятся яко солнце во царствии Отца Небеснаго, и уже не зерцалом в гадании увидят Его, но лицом к лицу. Вот мы и будем молиться о святом Серафиме, чтобы Господь снял с него, так сказать, всякую пылинку греха, просветил лицо его как солнце, сподобил его лицезрения Божия и, поставив его на ближайших ступенях престола Своего, исполнил его великого и мощного дерзновения в ходатайствах за всех нас, за Царя православного, за святую Русь.

Говорят – «сердце сердцу весть подает». Истинно верующие убеждены, что тайная молитва за врага может утолить вражду его, что усердная молитва за разъединенных между собою близких может соединить их вновь. Есть сила молитвы, таинственно проникающая в сердца людей и располагающая их к сочувствию, состраданию, любви. Можем ли мы не верить, что молитва наша за святого Серафима дойдет до его сердца и вызовет к нам его сострадание? Больше того, мы убеждены, что она введет нас в общение с ним, раскроет для нас его сердце и мы, молитвенники за него, сами приобретем в нем теплого молитвенника за нас пред Богом.

Будем же молиться, братие, да убелит Господь отца нашего Серафима яко снег, да просветит лицо его яко солнце, да видим будет ему Господь лицом к лицу, да с дерзновением возносит он к престолу Божию молитвы наши рукою Ангела.

5. О смирении.

Слово, произнесенное в четверг, 17 июля, за поздней литургией в соборе «Живоносный Источник»

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам Слово Божие, их же взирающе на скончание жительства подражайте вере их.

Евр. 13, 7

Сегодня и завтра – последние дни, в которые мы будем молиться о преподобном Серафиме, как об обыкновенном человеке,– молиться о прощении грехов его, о вечной памяти. К молитвам иноков Саровских о преподобном сегодня присоединят свои молитвы и «сироты Дивеевские», пришедшие на торжество с иконою Умиления Богоматери, пред которою скончался на молитве преподобный, и инокини Понетаевские. Они оставили обители свои, в которых давно молитвенное поминовение преподобного чередуется с акафистным пением ему, в духе веры и любви к нему, своему основателю, отцу и руководителю, чтобы на месте его подвигов соединить свои молитвы с всенародными молитвами о преподобном. Есть что-то трогательное в сознании, что это – последние наши молитвы, знаменующие перелом в отношении к преподобному, переход к дням его ублажения. Отселе уже не будет возноситься фимиам кадильный за упокой души его, упокоившейся в Боге, уже не раздастся пение «вечной памяти», которую он имеет в церкви Божией и в сердцах народных.

Но, братие, с прекращением молитвенного поминовения преподобного по чину поминовения усопших, тем большую обязательность для нас получит другой способ поминовения его -чрез испрошение его молитвенного ходатайства пред Богом и подражание вере его. Святой Апостол советует нам, взирая на конец жития святых, подражать вере их. И я хочу, братие мои, осветить пред вами одну черту в житии христианских подвижников, в частности и преподобного Серафима, которой нам следует подражать, без которой нет истинного христианства. Я разумею добродетель смирения.

Смирение есть душа христианства: на ее основе всякая добродетель расцветает пышным благоуханным цветом, без нее же никакая добродетель не имеет ни цены, ни достоинства. Великая добродетель – молитва, царица добродетелей: но молился гордый фарисей и был осужден, смиренный же мытарь был оправдан. Так даже любовь, совокупность совершенства, если она не проникнута духом смирения, осуждается Господом. Вспомните Его осуждение фарисейской милостыни, лицемерного поста. Смирение, в ряду добродетелей христианских, можно уподобить полю, покрытому ковром прекрасной пышной зелени, среди которой по местам ласкают взор сочные, блистающие всеми красками, благоуханные цветы. Общий фон поля, расстилающаяся ковром растительность – это смирение, растущие на нем цветы – другие христианские добродетели. На сухом, каменистом поле – тощие и цветы или их нет совсем, на поле тучном, возделанном – глаз не отдохнет от множества и разнообразия цветов. Можно сказать, что без смирения нет добродетели, ибо «без Меня не можете творить ничего доброго», сказал Господь, а «Бог гордым противится, смиренным же дает благодать».

Обратимся ли к высочайшему примеру Самого Господа, Начальника и Совершителя нашей веры, мы увидим, что и для спасения нашего Он употребил смирение. Он, Бог совершенный, Творец неба и земли, снизошел до принятия образа человеческого, дабы вознести людей до образа и подобия Своего. И этого именно желает нам святой Апостол, когда пишет Филиппийцам: «сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе, Иже, во образе Божий сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек, смирил Себе, послушлив был даже до смерти, смерти же крестныя» (Флп. 2, 5–8).

Вспомним ли величайшую из жен, честнейшую Херувимов и Славнейшую Серафимов Пресвятую Богородицу, мы вспомним и то, за что Господь избрал Ее в жилище Себе. «Призре Господь,– говорит о Себе Сама Она,– на смирение рабы Своея».

Та же добродетель неизменно отличает и всех святых. Смиренный духом, преподобный Серафим видимо обнаруживал пред всеми добродетель смирения, когда всех встречал земным поклоном, целованием рук, умалением видимых всеми подвигов своих. Он был мудр в смирении, оно составляло его природу. Он учил: «Мы всегда пред всеми должны уничижать себя, следуя учению святого Исаака Сирина: уничижи себя, и узришь славу Божию в себе. Итак, возлюбим смирение, узрим славу Божию: идеже бо истекает смирение, там слава Божия источается. Не сущу свету, вся мрачна: так и без смирения ничего нет в человеке, как только одна тьма».

Какие сильные слова! Как необходимо христианину смирение! Как много зла приносит гордость: она послужила началом греха, она отчуждает нас от Бога, вносит несогласие и раздор в жизнь, восстановляет нас друг против друга. Это – горькие плоды тьмы. Мы стремимся на высоту и гордостью падаем вниз: «всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется».

Научимся же, братие, в Сарове, у раки святых мощей преподобного Серафима, его смирению. Решимся твердо бороться с гордостью, чтобы побеждать ее в жизни, смиряя себя пред Богом и всеми людьми. Это трудно, но не невозможно. «От Бога вся возможна суть». Лишь бы мы имели решимость, с помощью Божией, вступить на путь добродетели. Однажды спрошенный, «почему мы не имеем такой строгой жизни, какую вели древние подвижники благочестия?» – отец Серафим отвечал: «Потому, что не имеем к тому решимости. Если бы решимость имели, то и жили бы так, как отцы, в древности просиявшие, потому что благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа Бога ныне та же, какая была и прежде. Ибо, по слову Божию, Иисус Христос вчера и днесь Той же и во веки». Этот общий ответ преподобного приложим в частности и к нашему успеху в добродетели смирения.

Потщимся же, братие, потщимся смирять себя, памятуя образ смиренного Христа Господа на земле, смиренной Девы Богородицы, смиренного Серафима преподобного!

6. О блаженной кончине святого старца Серафима

Поучение, произнесенное 18 июля за ранней литургией в Успенском соборе в присутствии Их Императорских Величеств Государя Императора и Государынь Императриц

Дорогие братия! Сегодня в последний раз мы будем поминать св. старца Серафима по чину поминовения усопших братии наших³³, а поминки невольно напоминают о смерти, и я хочу побеседовать с вами о смерти и о блаженной кончине святого старца.

Смерти Бог не сотворил, она явилась в мир как наказание за грех. Когда Господь сотворил первых человеков и ввел их в рай сладости, то дал им и заповедь о невкушении плодов древа познания добра и зла, под угрозою: «в оньже аще день снесте от него, смертию умрете» (Быт. 2, 17). Люди преступили заповедь Божию и чрез это подверглись смерти; бессмертные по созданию Богом, они стали умирать; смерть стала общим уделом всех людей.

Как наказание за грех, смерть страшна для грешников, и тем страшнее, чем более человек согрешает. Вот умирает человек: позади только грехи, множество грехов, а впереди, сейчас вот, как только душа разлучится с телом, ее ожидает суд, осуждение, вечные муки. Страшно, но справедливо: чем согрешаем, тем и наказуемся, по слову Апостола. Что посеешь, то и пожнешь. Человек изжил всю жизнь во грехе, как может он стать участником блаженной, светлой жизни? Она не сродна ему, чужда душе его. Так пьяница, и после освежающего силы сна, встает с больной головой, с мутным сознанием, и работа нейдет ему на ум, не спорится в руках его; он по привычке тянется к вину, чтобы опять погрузиться в привычное состояние. Сознание содеянных грехов, ожидание вечного мучения страшит умирающих грешников, и оправдывается на них слово святого Псалмопевца: «Смерть грешников люта».

Не такова блаженная кончина праведных. Земная жизнь для них есть юдоль печали, скорбей, лишений, добровольно принятых на себя или безропотно переносимых ради Господа. Ничто земное не влечет их к жизни и они сознают себя как путники, не имеющие пребывающего града, но грядущего взыскующие, или как пловцы в бурном море, ждущие тихой пристани. Смерть для них желанный удел. Святой Апостол говорит о себе: «для меня жизнь – Христос и смерть – приобретение». Он же имел пламенное желание «разрешитися и со Христом быти». «Аз радуяся иду ко Христу, Жениху моему»,– поется в тропаре одной мученицы. Смерть праведных не что-то неожиданное, пугающее неизвестностью, темное и мрачное, она давно ожидаемое освобождение духа от уз плоти,– состояние, часто на земле уже изведанное праведными, зримое очами веры. Блаженная кончина праведных есть лишь успение: уставший путник уснул, немного не дойдя до цели своего путешествия, чтобы, проснувшись наутро, с бодрыми силами вступить в небесный град Бога Живого. Он в одной комнате, рядом – другая; открылась дверь, переступил порог и уже в другой комнате. Так, смерть праведника легка, тиха, радостна для самого умирающего и для окружающих его. «Честна пред Господем смерть преподобных Его».

Такова и была, дорогие братие, блаженная кончина святого Серафима. Всю жизнь отдавший Господу, он почти не жил для мира. В конце своей жизни он говорил: «духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв». Он был, как поется о святых Церковью,– «во плоти ангел». Один больной, об исцелении которого молился преподобный, видел его стоящим на воздухе в молитвенном положении. Мир небесный ему был свой, родной. Когда, за два года до кончины старца, некто спросил его, не надо ли передать чего его брату и родственникам, старец указал на лик Спасителя и Богоматери и произнес с улыбкой: «вот мои родные». Еще при жизни он сподобился видеть райские обители. Об этом он сам рассказывал одному иноку. «Вот я тебе скажу об убогом Серафиме. Я усладился словом Господа моего Иисуса Христа, где Он говорит: «в дому Отца Моего обители многи суть». На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился и возжелал видеть оные небесные обители, и молил Господа Иисуса Христа, чтоб показал мне эти обители. Господь не лишил меня Своей милости. Вот, я был восхищен в эти небесные обители. Только не знаю, с телом ли, или кроме тела, Бог весть: это непостижимо. А о той радости и сладости, которые я там вкушал, сказать тебе невозможно».

Пресвятая Богородица, неоднократно являвшаяся ему, говорила о нем – «этот нашего рода» или «любимиче Мой». Не могу умолчать, чтобы не напомнить вам сказание о явлении святому старцу Пресвятой Богородицы в день Благовещения (1831 года), в присутствии Дивеевской старицы Евдокии.

Ранним утром, в день Благовещения, отец Серафим, накрыв инокиню своею мантиею, стал читать каноны и акафисты. Затем сказал ей: «Не убойся, не устрашись... Благодать Божия к нам является...»

Сделался шум, вроде ветра, дверь келлии сама отворилась, засиял яркий свет, полилось благоухание, раздалось пение. Трепет наполнил инокиню. Отец Серафим упал на колени и, воздевая руки к небу, произнес: «О, Преблагословенная Пречистая Дева, Владычица Богородица!»

Впереди шли два ангела с ветвями в руках, усаженными только что расцветшими цветами. Они стали впереди. За ними шли: святой Иоанн Предтеча и святой Иоанн Богослов в белой блистающей одежде. За ними шла Богоматерь и двенадцать дев. На Царице Небесной была мантия, как пишется на образе Скорбящей Божией Матери, несказанной красоты, застегнутая камнем, выложенным крестами. Поручи на Ее руках и епитрахиль, наложенная сверх платья и мантии, были также выложены крестами. Она казалась выше всех дев. На голове Ее сияла в крестах корона, и глаз не выносил света, озарявшего лик Пречистой. – Девы шли за нею попарно в венцах и были разного вида, но все великой красоты. Келлия сделалась просторней, и ее верх исполнился огней – как бы от горящих свеч. Было яснее полудня, светлее солнца.

Долго была инокиня в трепетном забытьи. Когда же пришла в себя, отец Серафим стоял уже не на коленях, а на ногах пред Владычицей, и Она говорила с ним как с родным человеком...

Из беседы Пречистой Владычицы с отцом Серафимом инокиня слышала: «Не оставь дев Моих» (Дивеевских). Старец отвечал: «О, Владычице, я собираю их. Но сам собою не могу их управить». Царица небесная сказала: «Я тебе, любимиче Мой, во всем помогу»... Благословляя старца, Владычица произнесла: «Скоро, любимиче Мой, будешь с нами».

Это было за два года до блаженной кончины святого старца. Он заранее предвидел конец свой и предсказывал о нем. Благословляя при прощании исцеленную им, за пять месяцев до своей кончины, монахиню, которая спрашивала его, может ли она надеяться еще увидать его, старец, указывая рукою на небо, сказал: «Там увидимся. Там лучше, лучше, лучше!» В это время он нередко сидел у приготовленного им для себя гроба и размышлял о смерти и загробной жизни. Часто он горько плакал. Теперь, прощаясь со многими, старец утвердительно говорил: «Мы не увидимся более с вами». Перед новым (1833) годом старец отмерил себе могилу у алтаря Успенского собора.

Наступил новый год – было воскресенье. В последний раз пришел старец к обедне в дорогую ему больничную церковь Соловецких чудотворцев. На месте, где стоит эта церковь, он был чудесно исцелен явлением ему Пресвятой Богородицы. Он ходил со сбором по России на построение этой церкви. В алтаре ее престол из кипариса был устроен его руками, и он всегда старался здесь приобщаться. Он обошел все иконы, ставя к ним свечи и прикладываясь, чего не делал прежде. Он приобщился святых Тайн. Затем после Литургии прощался со всею присутствующею братиею, говоря: «Спасайтесь, не унывайте,бодрствуйте. Нынешний день нам венцы готовятся». Вечером слышали, как отец Серафим пел в своей келье пасхальные песни: «Воскресение Христово видевше», «Светися, светися, новый Иерусалиме», «О, Пасха велия и священнейшая» и другие церковные песни.

Кончина старца последовала рано утром второго января. Один из иноков, выйдя из своей кельи, чтобы отправиться к ранней обедне, почувствовал сильный дымный запах из кельи отца Серафима. Когда открыли келью и принесли свечу, то увидели, что отец Серафим в своем белом балахончике стоял на том месте, где обычно молился, на коленях, пред малым аналоем. Голова его была открыта, руки были крестообразно сложены; на груди висел медный крест – материнское благословение. Думая, что он уснул, утрудившись молитвою пред келейною своею святынею – иконою Богоматери Умиления, его стали осторожно будить. Но ответа не было: старец почил смертным сном. Его глаза были закрыты, лицо оживлено богомыслием и счастьем молитвы.

Какая чудная, блаженная кончина,– венец праведной подвижнической жизни! Умереть на молитве – это высшее счастье для христианина. На молитве человек, становясь лицом к лицу с невидимым Богом, переживает все святые чувствования, изливает пред Ним всю свою душу, предает всего себя в руки Его. Смерть на молитве, освобождая дух человека от уз плоти, возвращает его в родную стихию блаженства вечного в лицезрении Божества, что составляет счастье и самой молитвы. Умирающий на молитве находит то, чего искал, к чему пламенно стремился. Так с молитвою на устах умер на кресте Господь Иисус Христос, с молитвою же за врагов своих умер и святой Стефан первомученик и многие другие праведники. Да не лишит и нас, братие, Господь Бог этого счастия! Напечатлеем в сердцах своих образ Преподобного Серафима, почившего на молитве, коленопреклоненного, пред образом Богоматери! Здесь, пред нами та самая икона Пресвятой Богородицы – «Умиления»³⁴, пред которою молился преподобный Серафим, пред которою он скончался на молитве. Помолимся же, братие, с умилением сердца Пресвятой Богородице, да умолит Она, вместе с богоносным Серафимом, Господа Бога за нас грешных: дабы и нам пожить подобно ублажаемому нами старцу и приять «христианскую кончину жизни нашей, безболезненную, непостыдную, мирную», как ежедневно молится о нас святая Церковь.

7. О значении храма на Руси.

Слово, произнесенное 21 июля при освящении храма во имя преподобного Серафима, над келлией преподобного, в Саровской пустыни

«У нас вера православная, Церковь, не имущая никакого порока. Сих ради добродетелей Россия всегда будет славна и врагам страшна, и непреоборима, имущая веру и благочестие -в щит и в броню – правду: сих врата адова не одолеют».

Эти слова преподобного и богоносного отца нашего Серафима, Саровского чудотворца, невольно приходят на память при настоящем церковном торжестве. Ряд славных торжеств по случаю открытия святых мощей преподобного заканчивается ныне истинно-церковным делом – освящением первой церкви во имя его. Но этот конец торжеств в Сарове есть начало их по всей Руси. Уже завтра освящается другая церковь его имени в Дивееве, давно, в ожидании прославления святого старца, сооруженная «сиротами» Дивеевскими. Но мы веруем, что эти храмы на местах дивной славы преподобного суть только предтечи многого множества храмов в честь его на всем пространстве святой Руси, славной лучшим украшением ее – святыми храмами. Создадутся они на трудовую копейку, усердием самого народа, и будет повсюду призываться святое имя его, душа народная будет питаться его наставлениями, образ его равноангельской жизни будет примером для верующих! Вместе с храмом придет сам преподобный, поселится среди народа, будет его покровителем, молитвенником и ходатаем пред Богом. Создастся на местах его почитания новая прочная связь народа с Церковью православною, которая оживит, обновит и укрепит народ для жизни христианской – спасительной.

Велико, братие, значение святого храма на Руси! С него начинается поселение; в нем сходятся все – малые и старые, простые и знатные и находят удовлетворение своих запросов: душа верующая стремится в горние обители, и храм служит для нее небом на земле, она хочет учиться – и храм служит для нее училищем благочестия, она ищет сил к совершению добра, к устроению своего спасения – храм служит для нее сокровищницею благодати. Храм есть лучшее украшение родного села, деревни или города, в него влечет и нужда, и горе, и радость; от колыбели до могилы, и даже за гробом он нужен каждому; он то же, что маяк для пловцов в бурном море, крепость – для осажденных сильным и искусным врагом, вооруженным раскаленными стрелами. Он и указатель истинного пути и охрана для путника.

К сожалению, братие, ныне не все так думают. Все более и более умножается число людей, по происхождению русских, часто по рождению даже православных, которые не посещают храмов, считая их, вместе с Церковью Православною, безблагодатными, или рассадниками суеверий, или не удовлетворяющими новых запросов, которые народились в обществе. Я разумею не только наших раскольников, которые давно выбросились с корабля церковного на малых ботиках среди бурного моря и думают спастись на них; не только новейших сектантов, которые всецело предоставили себя действию стихий мира по преданию человеческому, а не по Христе, и не имеют даже и тени церковного устройства. И старым и новым отщепенцам святой Церкви одинаково можно напомнить ответ святого Серафима одному старообрядцу, который спрашивал его: «Скажи, старец Божий, какая вера лучше: нынешняя церковная или старая?» (прибавь – и самоновейшая).– «Оставь свои бредни,– отвечал святой Серафим,– жизнь наша есть море, святая православная Церковь наша – корабль, а кормчий – Сам Спаситель. Если с таким кормчим люди, по своей греховной слабости, с трудом переплывают море житейское и не все спасаются от потопления, то куда же стремишься ты со своим ботиком и на чем утверждаешь свою надежду – спастись без кормчего?»

Но не этих старых и новых отщепенцев Церкви разумею я, а главным образом тех братии наших, объявляющих себя не чуждыми веры и Церкви Православной, которые, однако, находят, что Церковь утратила душу живу, окаменела в своих формах, и в своих храмах не удовлетворяет живых запросов современного общества. Они хотели бы оживить Церковь, вдохнуть в нее больше любви к человечеству, его немощам и слабостям, к его жизненным потребностям. Недовольные путем веры, покаяния и воздержания в жизни и непостыдного упования в чаянии грядущих благ за гробом, которым святая Церковь ведет верующих ко спасению, они начертывают новый путь жизни.

Здесь не место и не время знакомить вас, братие, с этим новым путем. Освобождая от всех прикрас, которыми обставляется начертание этого пути, нельзя не видеть, что это – старый путь, осужденный Господом в словах: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6, 24). Это также тот путь, о котором сказал Спаситель: «широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Мф. 7, 13).

Путь, указуемый Церковью, прост и ясен. Он не чернилом и тростию начертан, но дан в живом примере Господа, Который сказал о Себе: «Аз есмь путь». Это – путь смирения и воздержания, труда и молитвы, служения ближним и самоограничения -словом, путь подвига или путь креста, без всякой поблажки чувственности в идеале, с искренним раскаянием в грехе, в случае падения. Этим путем шел в земной жизни Христос Спаситель, его заповедал Он людям. Указуя этот путь чадам своим, святая Церковь дает им и силы для прохождения его, от рождения и до смерти, в благодати Святых Таинств, в молитве, в помощи святых и примере их жизни. Храмы наши, расписанные ликами святых и картинами, изображающими события из жизни их, учат нас без слов тому же пути. В самом деле, представьте себе храм, весь расписанный картинами из жизни преподобного Серафима,– сколько уроков уму и сердцу давало бы его с детства послушание святой Церкви, его покорность матери, затем иноческие подвиги в столярничестве, в лесу, его затвор, молчальничество, тысяченощное моление на камне, земные поклоны всем, кормление медведя, раздаяние сухариков и воды из источника, исцеление больных, утешение скорбящих, и всё это с ласкою, с нежностью, с радостью; затем, его келейное правило с молитвою за живых и усопших, его способ томить томящего его, явления ему Пресвятой Богородицы, видение в храме Самого Господа Иисуса Христа и, наконец, блаженная кончина его на молитве пред образом Богоматери. Какой разнообразно-полный путь самоотверженного подвига, добровольного мученичества для спасения души!

В настоящем случае я хотел бы, братие, чтобы вы напечатлели в сердцах своих образ старца Серафима в пути и унесли его с собою в дома свои. Вот он с раннего утра, в четыре, иногда и в два часа пополуночи отправляется из этой вот кельи, над которою построен ныне освященный храм, в ближнюю пустыньку. Он идет в своем белом холщевом балахоне, в старой камилавке, с топором в руке. На спине у него котомка, набитая камнями и песком. Поверх песку лежит Евангелие. У него спрашивали, зачем он удручает себя этой тяжестью. «Томлю томящего мя!» -отвечал старец.

Не забудем никогда этого образа и краткого ответа старца в пояснение его. В нем начертан весь путь жизни: сначала победить врага в себе самом, а потом уже помогать другим побеждать врага. «Радость моя! – говорил преподобный,– молю тебя, стяжи мирный дух, и тогда тысячи душ спасутся около тебя ».

В заключение же снова прошу вас, братие: будем молиться Господу Богу, да распространит он славу преподобного и богоносного Серафима по лицу всей земли Российской, да умножаются храмы во имя его, да усвояет в них и чрез них все блага святой веры и Церкви русский народ, ибо, повторим слова преподобного:

Это вещее слово крепкой веры и пламенной любви святого Серафима к Матери-Церкви да будет заключением и всех торжеств Саровских. Аминь.

Печатается по изданию: Саровские поучения протоиерея Философа Орнатского. СПб., Типо-литография М. П. Фроловой, 1903.

Священномученик Философ Орнатский Саровские поучения

Протоиерей Петр Смирнов. Священное торжество

Донесение Святейшему Правительствующему Синоду Первенствующего Члена оного Антония, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского от 21 июля 1903 года

И. В. Преображенский. Открытие святых мощей преподобного Серафима, Саровского чудотворца

I.Окрестности Сарова.– Саровская пустынь.– Случаи чудесных исцелений

III.Третий день торжеств (18 июля, пятница): ранняя обедня, за которой Царь и Царицы, вместе с народом, причастились

Описания торжеств в церковной печати

Высочайшее посещение Дивеевского монастыря, Нижегородской епархии

Из Сарова и Дивеева

Священник Павел Беляев. Великие саровские торжества в июле 1903 года

Архимандрит Сергий (Тихомиров). Письма из Сарова 13–22 июля 1903 года

Священник Василий Тигров. Воспоминания о Саровских торжествах

Дорога

Прибытие в Саров

Крестный ход и литургия

Прибытие Государя

«Здравствуйте, Государь-Батюшка!»

Последняя заупокойная литургия. Государь на пути к источнику

И настало мгновение!

«Батюшка Серафим, исцели ты нас!»

Всепразднственная ночь за оградой монастыря

«Городок». Людское море

Богослужения при часовнях и крестные ходы

Старец Серафим вновь входит во «Святая святых» земного храма

Царственные гости на монастырской трапезе

Утешения чудес

Ночью у раки с мощами

Проводы Государя

Еще исцеления. Бесноватые.

У старца.

Прощание с Саровом. Святая ночь.

Дивеев.

Канавка.

Дивеевские торжества.

Близость неба.

Молчание книжников.

В богомольческом поезде.

Небесные отзвуки.

Священник Ф.А. Саровские торжества

Чудесные исцеления на источнике преподобного отца Серафима, саровского чудотворца

1

2

3

Заявление вдовы А. Богородской о дивной

Протоиерей Философ Орнатский. Саровские поучения.

1. Святой Серафим – идеал жизни во Христе

2. О причащении Святых Тайн для соединения во Христе со святым Серафимом

3. О любви к Матери-Церкви, породившей любимое чадо – святого Серафима

4. О поминовении усопших

5. О смирении.

6. О блаженной кончине святого старца Серафима

7. О значении храма на Руси.

Телеграм канал с цитатами святых

Телеграм бот с цитатами святых

Священномученик Философ Орнатский
Саровские поучения

Телеграм канал
с цитатами святых

Телеграм бот
с цитатами святых