Священномученик Иоанн Восторгов
Полное собрание сочинений. Том III

Выпуск первый. 1906г.

Кто должен быть в Государственной Думе.¹

Люди русские, православные! Братья-сограждане!

Снова открываются в отечестве нашем предвыборные собрания пред созывом Государственной Думы. Вы пригласили в настоящее собрание ваше служителя Церкви Божией, вы начинаете его молитвой. Господи, благослови!

Припоминаются нам при этом случаи, когда первым христианам приходилось избирать из среды своей тех или других лиц, облечённых общественным доверием; во всех таких случаях мы видим горячую молитву христиан и пристрашливую, спасительную насторожённость, чтоб избранными оказались «люди изведанные, исполненные Святого Духа и мудрости» (Деян. 6:3).

Что же иное может сказать и пожелать пастырь Церкви в напутствие и вашему великому и ответственному делу?

Но уместно ли в этом деле слово молитвы и особенно слово поучения пастырского? Вот вопрос, который слышится ныне нередко, вызывает тревогу и недоумение у многих. Ответ на него вместе с тем будет поучением и для вас, возлюбленные братья и сограждане, в настоящем собрании.

Пастырь Церкви, призванный для молитвы и слова церковного учительства, как таковой, конечно, не может и не должен выступать, как член, служитель и радетель определённой той или другой политической партии: иначе слово его будет мало авторитетно и действенно; оно может быть, естественно, заподозрено и обвинено в партийной окраске, в вольном или невольном пристрастии. Пастырь есть служитель и радетель иного великого и вековечного союза – Церкви Христовой, сей скинии истинной, юже водрузи Бог, а не человек (Евр. 8:2). Он провозвестник царства Божия на земле, по завету Пастыреначальника, Который с первого же дня служения Своего человечеству «начал проповедать и говорить: покайтеся, приблизилось царствие небесное» (Мф. 4:17); посему и пастырь Церкви, прежде всего, и более всего есть слуга и гражданин этого именно царства.

Значит ли это, однако, что для него уже совсем не существует царство земное, человеческое? Значит ли это, что все запросы, нужды и явления текущей человеческой жизни для него совершенно безразличны, так что ни думать, ни говорить о них, ни интересоваться ими для него не нужно, не полезно и даже непозволительно?

Рассуждать так, скажем прямо, – не значит ли лицемерить? Не уклонение ли это от решительного, обязывающего и ответственного слова пред пасомыми, и притом не ради их блага, а ради собственного покоя, собственной выгоды и безопасности? И далее: не упраздняется ли таким рассуждением всякое земное человеческое царство, ибо ведь пасомые так же как и пастыри, суть члены и граждане того же царства Божия? А устраняя царство земное, мы не устраним ли вместе с тем и заповеди Божии: не убий, не укради, чти отца и матерь и другие, ибо они назначены для жизни земной, а не для той небесной и духовной, где не женятся, не посягают, не подкапывают и не крадут?..

Царство земное, жизнь земная от лицемерных рассуждений или умалчиваний не перестанет существовать, не перестанет предъявлять свои настоятельные нужды и запросы, не перестанет протекать перед нами в беспрерывной смене явлений, на которые нельзя не отзываться.

Нет, пастырь Церкви Христовой не может закрывать глаза на живую жизнь, но он должен дать всем явлениям её христианскую оценку, всё уяснить и определить в свете Евангелия, которое временной жизни указывает вечные цели, он должен всё осмыслить и освятить в идее спасения...

Бесспорно, пастырь Церкви служит царству Божию на земле. Но царство Божие для своего распространения внутреннего и внешнего может иметь среду и более благоприятную, и менее благоприятную и, наконец, прямо враждебную для его задач.

Несомненно, люди спасались, и спасаться могут при самых разнообразных формах жизни, при всех видах правления, и даже вне их – в пустынях, вертепах и пропастях земных. Но мы знаем, что одушевлённые искатели царства Божия часто потому именно и бежали в пустыни, что в царстве земном они видели такие порядки, которые препятствовали им служить царству Божию.

Но ясно ли отсюда, что далеко не всё равно для пастыря, будут ли его пасомые в государстве, где гонят веру Христову, или где ей оказывают благоговейное почитание; не всё равно, признаётся ли для государства обязанность следовать и служить нравственным идеалам и запросам и нравственно воспитывать граждан, или в нём преследуется одна и исключительная цель – дать гражданам только ограду их прав, безопасность, удобства жизни земной, безотносительно к нравственности, без всякой мысли о духе, о вере, о небе. Ибо правовое, юридическое не всегда совпадает с нравственным, религиозным.

Поясним мысль ещё более резкими сравнением: разве безразлично для пастыря, будут ли его пасомые членами такого человеческого сообщества, которое, по учению апостола, имеет целью: тихое и безмятежное житие во всяком благочестии и чистоте, в познании истины во Христе и усвоении плодов Его искупления (1Тим. 2:2–6). – Или же пасомые будут членами разбойной шайки, живущей только личным эгоизмом и ради него допускающей все виды насилия и обид, лишь бы своим членам доставить жизнь сытую и довольную в животном смысле слова, с забвением о высшем и вечном предназначении человека, об его духовных запросах и потребностях? Какое общение света и тьмы? Что общего у Христа с велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? (2Кор. 6:14).

Ответ на эти вопросы представляется совершенно ясным.

Посему пастырь Церкви в случаях, подобных настоящему, должен указать и проповедать основное воззрение христианское на жизнь земную: царство земное, человеческое существует, мы обязаны заботиться о возможном его благоустроении, как обязаны заботиться о своём теле и его здоровье; но царство земное – не цель, а только средство; оно – средство, орудие и необходимая среда для проявления и господства на земле царства Божия, царства Христовой истины и благодати – Церкви Божией. Итак, устрояя царство человеческое, давайте ему такие формы жизни, такое устройство государственное, чтоб ими успешно подавлялось всё злое, облегчалось, возвеличивалось и развивалось всё доброе, нравственное, всё благодатное, христианское: Пусть человек с царством Божиим, начинающимся на земле и уходящим в бесконечность к вечному союзу всех разумных тварей, во главе с Творцом, Искупителем и Освятителем, Богом Триединым, – пусть человек, живя и действуя в земном временном союзе, т.е. в государстве, не удаляется, а приближается и восходит к вечному блаженному союзу, т.е. к Церкви небесной, торжествующей. За землёй пусть вечно видится небо, за временным – вечное, за человеческим – Божие. Народ, забывший о небе, недостоин и не может жить на земле.

Вот основные начала, которыми должны руководиться избиратели и будущие избранники в Государственную Думу, в дело совета Царю нашему и соучастия с Ним в трудах законодательства и благоустроения царства русского.

Сохраните и поддержите веру и Церковь православную: она безошибочно указывает, что благо и зло, она зовёт к тому, что только истинно и честно, что справедливо и чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала (Флп. 4:8); она утешает на земле падающего в грехи и изнемогающего; она в благодати Христовой даёт человеку не только признание того, что истина и ложь, но и побуждения к добру, единственно твёрдые и действенные, даёт и самые силы к добру, к мудрости небесной, к жизни и благочестию.

Сохраните и поддержите твёрдую и сильную власть земную государственную, богоучреждённую, чтобы вместе с простором и свободой для каждого отдельного человека бороться со злом, внутри его живущим, даны были свобода, простор и самая широкая возможность для власти земной поддерживать добро и подавлять зло, вне нас организованное и действующее насилием. Это долг, тяжкий долг земной государственной власти; она, по учению христианства, – Божий слуга тебе во благое; она не напрасно носит меч; она – отмститель в наказание делающему зло (Рим. 13:4).

А во главе, и как высшее, религиозно-освящённое и высшим смыслом осмысленное средоточие и объединение всех видов власти земной, сохраните и утвердите благоговейное почитание Царя нашего, Богом венчанного и превознесённого Помазанника, свободного, никем и ничем не связанного и не ограниченного в исполнении своего великого царственного призвания и стоящего превыше временных, узких и своекорыстных интересов отдельных лиц или партий.

Отверзите нам врата правды в суде (Пс. 117:19), чтобы он удовлетворял запросам общественной совести, воспитывал народ строгим исполнением закона и наказанием преступников, а не развращал народ попустительством злу.

Дайте защиту сирому и убогому в христианском нашем Царстве (Пс. 9:39), поддержите бедного и изнемогающего (Пс. 81:3), любовью и заботой оградите нашего крестьянина и всякого человека рабочего – трезвого, честного, богобоязненного.

В распределении самых жертв, необходимых и неизбежных в строении государственном, да не будет, по слову апостола, одним облегчение, а другим тяжесть, но да будет равномерность (2Кор. 8:13).

Укажите, как юноше в чистоте содержать путь свой (Пс. 118:9) и воспитаться в семье и школе для служения делу Божию и делу государеву посреди народа своего родного.

Если кто о своих и особенно о домашних не печётся, тот отрёкся от веры и хуже неверного (1Тим. 5:8). Посему народу русскому, своему родному, нашему великому и многострадальному народу в его доме, в его царстве дайте славу и честь! Дайте ему подобающее место: да будет он в своём царстве, по выражению пророка, во главу, а не в хвост! Царство русское, строившееся в веках минувших великими и тяжкими подвигами молитвы, терпения, труда, слёз, крови и жертв, да пребудет единым и неделимым, могучим внутри и совне, каким соделали его молитвы бесчисленных угодников земли русской, заступников небесных за землю русскую, подвиги наших предков, труды великих князей и царей наших. Пусть приидет к нему злато земли; пусть приплывают к нему корабли из-за моря за плодами его земли благословенной и за изделиями его трудолюбивых и искусных рук; пусть ключом бьёт его жизнь трудовая земледельческая, промышленная; пусть с любовью и надеждой издали простирают к нему руки народы слабые и угнетённые, ища защиты у него и покровительства, а внутри его царства пусть благоденствуют народы, под тенью ветвей его укрывшиеся; пусть с почтением взирают на него тайные и явные недруги. Но превыше всего да будет слава и честь христианскому народу русскому в его великом историческом мировом, как бы мессианском призвании: нести Крест Господень; жизнью и словом нести истину Христову народам неверным, ближним и дальним; высоко держать пред миром Христово евангелие; быть хранителем и провозвестником истины православия; осуществить заветы царствия Божия; осуществить в мире новое слово христианское, слово и дело мира, любви, единения в сочетании временного и вечного, земного и небесного, человеческого и Божьего, – святые заветы Богочеловечества.

В Окружной грамоте народа Московского в 1611 году, в тяжкую пору смуты и нестроения, старые русские люди так говорили и писали: «только коренью основание крепко, то и древо неподвижно; только коренья не будет, к чему прилепиться"?

Сохраните же, сохраните древу нашей народной и государственной жизни его корни животворные! В устроении царства не порывайте связей с тем, что было в прошлом, в корнях его, истинно христианского и церковного, истинно государственного и истинно народного.

Да благословит вас Господь Бог на великий и ответственный труд избрания доверенных людей, да поможет вам избрать людей истинно изведанных, исполненных Духа Святого и мудрости.

Молитвами Церкви Божией, трудами Царя и ваших избранников, по старинному выражению предков наших: «да приидет русское царство всё в достоинство»! Аминь.

Кого надо выбирать в Государственную Думу².

Люди русские, дети великого русского отечества!

Наступают важные дни для родины нашей, дни избрания народных представителей в Государственную Думу. Воля Царская пусть свершится и пусть будет исполнена нами со всей подобающей вдумчивостью, как долг святой перед Богом и родиной.

Тысячу лет прожила наша Россия, значит, не со вчерашнего дня она помнит себя. Помнит она и знает, что было для неё полезно и благодетельно в веках минувших, помнит и знает, что было вредно и губительно.

И, прежде всего, губительно было для России, что ослабляло и ниспровергало в ней святую веру, святую Церковь православную. Оторванный совсем от веры, забывший совсем Бога, человек обращался в зверя и врага рода человеческого. От такого ли человека ждут доброго слова, совета, или доброго дела государственного устроения?

Оторванный от православия, забывший веру отцов и перешедший в чужую веру, русский человек переставал быть русским, и Русь святая становилась для него чужбиной. Конечно, и такой человек не мог приносить блага русскому царству.

Но святая вера православная, живо, глубоко и сердечно принимаемая и исповедуемая русскими людьми, воистину была матерью и спасительницей России. Православие слило воедино разрозненные славянские племена. Православие приобщило к нам крепким духовным союзом единой веры и не родные нам по крови чужие племена и объединило в одно царство великое русское все мелкие народности по Волге, Оке, по всему широкому простору русской земли. Православие дало силу части русского народа, оторванной насильно от царства русского и отошедшей к Польше, тяготеть к нему, помнить о нём, пока разъединённое вновь опять не соединилось. Православие образовало в нашем народе добрые христианские нравы, преданность родине до смерти, самый язык наш и зачатки истинной образованности. Православие научило предков наших любить и почитать власть и, во главе её, Царей православных; с ними в неразрывном союзе русский народ жил в дни мира и брани, и как ни много было у него врагов, как ни тяжело ему жилось, он создал великое царство русское, всему свету на зависть и удивление.

Ясно, что и теперь должны быть выбраны в Думу Государственную такие люди, которые всем сердцем веруют в Бога и преданы вере православной. Такие не пойдут на взятки и посулы, такие зла родной земле не пожелают.

Губительны были для России времена безгосударные. Без царя земля – вдова, без царя народ – сирота; вот что говорили старые русские люди, и говорили это по собственному горькому опыту. Ещё говорили они: Царь – от Бога пристав. Этим предки наши проявили великую мудрость и спасли своё царство от разделения и гнили. Без царя все делились на партии, каждая из них тянулась к власти, никто никого не слушал, каждый заботился только о своём благе, забывая благо общее, государственное. Но вот избран был на царство Михаил Феодорович Романов; в течение 300 лет затем его преемники, цари из дома Романовых, правят Россией. И как ни много у нас было врагов внутренних и внешних, как ни обширна была наша земля с её очень невеликим для такого обширного пространства населением, как ни много у нас всяких неустройств, однако, царь с народом и народ с царём создали великую Империю. Около царей наших не было по закону указчиков и опекунов; цари наши были самодержавные и неограниченные. И вот что видим: самые великие дела совершили цари наши именно потому, что они были самодержавны, что они были свободны в своей работе, что им никто не мешал.

Пример – освобождение крестьян, и притом с землёй; этого никогда не дали бы Царю сделать, если бы он был ограничен; доказательство этого видим на примере других государств. Но как только около царей появились указчики, конечно, не по закону, а против закона, захватом и насилием, так и было всё плохо. Тут всё равно, кто бы ни указывал царю, кто бы ни отнимал у него свободу: чиновники-приказные, или какое-либо сословие, или выборные от народа. Если царя стеснить в его деле, то восторжествует не общее благо, а польза отдельных лиц или партий. Пусть и теперь Царь правит народом, пусть не будет посредства между Царём и народом.

Пусть доверенные от народа в Думе Государственной крепко стоят за свободу Царя и утвердят её. Пусть они по совести и чести прямо скажут о нуждах народа, но пусть это будет совет, а не решение; решение – Царю; Ему сверху виднее; Он выше отдельных партий, сословий и отдельных лиц. С царями-отцами, самодержавными, как встарь, процветёт русская земля. Ясно, что выбирать в Думу Государственную нужно таких людей, которые признают и чтут власть Царя, Божьего Помазанника.

Губительны были для России времена, когда на судьбы её влияли люди не русские, или из русских домашние недруги, передавшиеся иностранцам, полюбившие всё чужое, а своё русское зазиравшие. Одни из них так были с детства воспитаны, что не знали России и не любили её, а любили всё чужое, а другие могли быть и закуплены врагами России. Они могли давать царям неверные и коварные советы, заключать невыгодные союзы и договоры, способствовать изданию вредных для народа законов.

Ясно без долгих рассуждений, что в Государственной Думе таким людям не должно быть места. Там должны быть честные и прямые русские люди, горячо любящие Россию. Конечно, попадут в эту Думу и представители инородцев, проживающих в России; Россия никому зла не желает, инородцев ни в вере, ни в языке, ни в обычаях жизни не стесняет. Но инородцы должны хранить верность русскому царству; наряду с русскими людьми они должны заботиться о том, чтобы русское царство было единым, нераздельным, могучим и грозным для врагов внутренних и внешних, чтобы государственное единение всех племён, населяющих Россию, было крепко и нерушимо. И о том должны заботиться наши народные избранники в Государственную Думу, чтобы русский народ оставался первым в государстве, чтобы инородцы не имели пред ним преимуществ и выгод, а это, нужно сказать, часто у нас бывало и бывает. Пусть всем племенам будет равенство, а русскому народу первенство, первенство и его православной вере, и его государственному языку.

Любящие Россию народные представители в Государственной Думе должны помнить, что и отдельные сословия или части русского народа тоже не должны выдвигаться одни перед другими, что, заботясь о крестьянах, например, не надо обижать и землевладельцев, а заботясь о рабочих, не надо стеснять и обижать работодателей. Всё должно быть по Божьему, любовно и справедливо.

С большим вниманием, с большой серьёзностью надо отнестись к выборам. Надо всем, имеющим право избрания, непременно участвовать в выборах: иначе добрые не пойдут, а злые обязательно придут, и тогда всё дело испортят. Надо быть очень осторожным, подавая голос за того или другого представителя, и твёрдо дознать, принимает ли он всё то, чего требует совесть православного русского человека, о чём мы и сказали вам сейчас в настоящей нашей речи: иначе мы свою судьбу доверим нашим врагам и погубителям. Пусть этого не случится!

Бог в помощь доброму делу!

Стяжите смирение³.

Се раба Господня! Буди мне по глаголу Твоему.

Стечение священных воспоминаний Церкви, – Благовещения Пречистой Девы и Воскрешения Лазаря сегодня в этом св. храме усугубляется торжеством престольного праздника.

Столько побуждений духовных к радости!

Ныне главизна – начало нашего спасения, ныне Спаситель уверяет нас примером Лазаря во всеобщем воскресении. Мы видим, что спасение нам дано в воплощении Сына Божия, дано и на земле, и на небе. И открывшаяся весна, это воскрешение земли от зимних невзгод, это благовещение о тепле и свете, о жизни природы, – всё это должно бы ещё бо́льшим блеском исполнить наш праздник. Но не празднично, не радостно у нас на душе. Разучились мы, русские, радоваться. Забыли мы дни мира и покоя в эти последние два-три года. Оставили нас светлые чувства. Всюду беспокойство, всюду страх и уныние, всюду злоба и вражда, тревога и смятение. Откуда всё это? За что такие напасти на жизнь нашу? Куда ушли мирные дни, счастливые годы? Давно ли было время, когда русский человек, по древне-библейскому слову, сидел каждый в доме своём, посреди тихой семьи в праздники, а в трудовые будни стоял у своей работы? Мы вспоминаем эти годы теперь, как что-то давно минувшее и невозвратное, вспоминаем со вздохом сожаления посреди охватившей нас смуты и тревоги!

Откуда и за что на нас эти напасти?

И слышится нам в ответ слово Исаии пророка, – вечное слово Божие: несть радоватися нечестивому (Ис. 57:21).

Нет, не может быть радости у нечестивых.

При свете этого наставления удивляешься не тому, что нас постигли несчастья: удивляешься, что ещё мало их, удивляешься милости Господа, что не в конец прогневался на нас Бог, Которого мы безмерно оскорбили. И чего-чего не было в нашей русской жизни в последние годы?! Глумление над верой и Церковью; открытая проповедь неверия; насмешка над святыми таинствами; похищение икон святых; оскорбление народных святынь, а к этому – разврат, гордость, злоба, возмущение против всего высокого на небе и на земле, измена родине, радость при виде её несчастий и, в конце концов – кровь и кровь, насилие и насилие...

Смирить нас Господь хочет, смириться нам нужно. На кого воззрю, говорит Господь, как только на кроткого и смиренного и трепещущего словес Моих (Ис. 66:2).

И вот, братие, ныне в священных воспоминаниях Церкви пред нами начертаны высочайшие образы смирения. Это не слова, это не рассуждения, а живые пред нами люди, живые носители великого подвига.

Вот Пречистая Дева; о Ней что можно сказать иное, кроме того, что Она о Себе засвидетельствовала на все века: «призрел Господь на смирение рабы Своея, се бо отныне ублажат Мя вси роди» (Лк. 1:48)? Пред Нею – ангел-благовестник; Ей открыта величайшая тайна богочеловечества; Она становится избраннейшей, благодатнейшей и высшей из всех женщин; мало того, пред честнейшею и высшею херувимов и славнейшею, без сравнения серафимов стоит теперь в благоговении и трепете сам ангел-благовестник. Что же Мария? У Неё не находится иного слова о Себе, как наименование рабы Господней; у Неё не находится иного чувства, как чувства полной преданности воле Господней, для Неё непостижимой, и глубочайшего смирения: «Се раба Господня. Буди Мне по глаголу Твоему» (Лк. 1:38). Мы знаем дальнейшую Её жизнь, жизнь кротости и терпения, жизнь молчания и молчания. Рождает Она Сына-Бога: воспевают ангелы, пастухи, дар приносят волхвы, собираются и рассуждают книжники в Иерусалиме, Ирод и придворные его мятутся и тревожатся, замышляя гибель Богомладенцу, – а Она молчит и слагает все глаголы в сердце Своём.

Вот Сын Её проходит Своё великое служение: вокруг Него беспредельно преданный народ, слышны возгласы изумления пред Его словом, пред Его чудесами, около Него – апостолы, друзья, мироносицы, около Него и враги, завистники, клеветники, злобные и коварные. Слава о Нём несётся всюду, народ всегда около Него неисчислимыми толпами. Что же Мария? Её ли материнскому сердцу не проявить себя, Ей ли не говорить о Своём Сыне, о Себе Самой, Ей ли не возгордиться, говоря нашим языком. Она молчит, Её не слышно и не видно, о Ней умалчивает даже евангелие. И в час страшной Голгофы, когда враги кричали, издевались, и хулил разбойник, когда женщины Иерусалимские шли позади Крестоносца и громко рыдали и плакали, когда, наконец, солнце омрачилось, и земля колебалась, и камни распались, и раздиралась церковная завеса, когда оружие, предречённое Симеоном, пронзило безмерно-скорбное сердце Матери, когда враги уходили с Голгофы и били себя в грудь, разбойник молил о царствии Божием, сотник исповедовал веру в распятого Сына Божия... и тогда Мария безмолвствует. О, если бы взвешено было горе Её! Горе Её «перетянуло бы песок морей»! Но и оно перенесено было верой и смирением Той, Которая достойно избрана в Матери Господа.

Нам недоступна эта высота духа, взлелеянная благочестивыми родителями и целожизненным воспитанием у порога храма Божия в пламени молитвы, в постоянном углублении в тайны Священного Писания, в постоянном общении с Богом.

Но вот другая Мария и рядом Марфа, сёстры Лазаря.

Какая преданность семье, какая нежная любовь к брату, какая жизнь тишины и благочестия, – святая любовь к Иисусу, святое радушие к Божественному Гостю. Умер брат их единственный, горячо любимый брат. Он не дождался прихода Христа Чудотворца, он лежит в мрачной могиле, он четверодневен, он издаёт уже смрад тления. И плачут сёстры над умершим, они рыдают, скорбят, они ходят поочерёдно к его могильной пещере посидеть у холодного камня, слёзы пролить по невозвратной потере, – но посмотрите, как смиренна их печаль и как преданность воле Бога сквозит в каждом их слове и шаге! Они встречают любимого Друга их умершего брата, любимого Иисуса Господа, – и робкая мольба слышится в словах их: Господи, если бы был Ты здесь, не умер бы брат мой (Ин. 11:21, 32)... И на мольбу веры, смирения и любви Они получают живым того мертвеца, над которым пролили столько слёз горючих.

Братие! Похожи ли на этих евангельских женщин наши современные женщины, которые бросают семьи, оставляют родителей, разрывают со всем, что священная древность наложила на них, как печать скромности и святого смирения, и влекут себя сами в шумную жизнь, в самое горнило её, в политические споры, идут на баррикады, озлобленные, охваченные политическими страстями, вооружённые смертельными орудиями человеческого истребления? Бедные семьи, бедные родители, несчастные дети, несчастный народ, несчастная жизнь в настоящем и ещё горшая в грядущем, – только это и можно оказать при виде современности. Что посеем, то пожнём. И если сеем разрушением семьи, то пожнём полным крушением всей жизни.

Братие! Народ наш родной святорусский издревле славен был смирением, был мирным и покойным, и Господь благословил его нивы и поля, благословил его земное царство; кроткий, он, по слову Божьего обетования, наследовал землю, землю обширную, землю обильную, достойный удел великого народа.

Кроткий и смиренный в семье, кроткий в подчинении и начальствовании, кроткий в труде, послушный власти, смиренный и обходительный со всеми, благодушный, нетребовательный, он был в любви у Бога и людей.

Куда девалось это смирение? Нахлынули новые учения новых самозваных учителей, нахлынули книжки грошовые, продажные газеты, – и зло вылезло из тёмных недр жизни, и не узнать русского человека! Взгляд гордый, вид заносчивый, слово дерзкое и грубое, задор, споры и страсти, насилие и брань, насилие и издевательство, насилие и разгром, насилие и кровь, кровь и кровь без конца. Смирение – это плотина, которая сдерживает грязную воду страстей. Разрушить плотину, и эта грязная вода хлынет неудержимо и всё снесёт на пути своём. Что же останется? Пустыня.

Пустыня в душе, пустыня в жизни...

Пока только в некоторых частях, а не вся тронута эта плотина. Есть время исправить её, есть время укрепить в себе святое смирение. Господь зовёт нас к этому грозными ударами судьбы на войне и в мире, зовёт нас этой тяжёлой, замутившеюся кругом нас жизнью.

Ищите этого смирения в вере и молитве; ищите его в Церкви и храме; ищите его в покаянии; ищите его в соединении со Христом в Его тайнах пречистых. Ищите его в размышлении о тяжких переживаемых днях, в преданности святым заветам доброй христианской семьи, в преданности святым заветам нашей русской государственности, основанной на вере в Бога, на любви и почитании Его Помазанника – Царя боговенчанного, на крепкой, как смерть, любви к родному нашему народу.

Стяжите это смирение веры и молитвы, благочестия и послушания – и засияет над нами весна жизни, и воскреснет загнивающее царство наше, как Лазарь четверодневен, и благовещение жизни русской возвестится скорбному и унылому нашему народу.

Завтра – выборы в первую Государственную Думу... О, если бы Господь положил на сердце выборщикам избрать людей добрых и разумных, исполненных веры, любви и смирения! Семя святое, люди верующие и благочестивые – вот в ком наше спасение: в них стояние царств человеческих! Аминь.

Распятие родины⁴

В сей скорбный час скорбных воспоминаний слышится нам слово этого умученного Христа Господа, сказанное Им апостолам в тягостный час Его прощальной беседы на Тайной Вечери, – слово грустного упрёка, сила которого относится ко всем временам, ко всем верующим:

«Вот наступает час и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону и Меня единого оставите" (Ин. 16:32).

Как скоро, и как до конца исполнилось слово Спасителя! Довольно было Его врагам издать приказ: «Если кто узнает, где Он будет, то объявил бы, чтобы взять Его» (Ин. 11:57), – довольно было такого приказа, чтобы все оставили Его.

Оставили те, которые так недавно, в столь великом множестве и с таким усердием ходили за Ним и слушали Его учение; оставили и те, которые, можно сказать, только вчера встречали Его с ваиями, как Царя, и взывали: «Осанна! Осанна!». Оставили и те, которые были Им облагодетельствованы чудесами исцелений. Тайно Он вынужден был совершить пасхальную вечерю; одинок томился и тужил Он в Гефсимании в непостижимом для сотворённого ума страдании и борении за вековой грех людей. О, если бы взвешены были все скорби и вопли Его! Они, по слову Страдальца ветхозаветного, перетянули бы песок морей... (Иов. 6:3). Но тут – хоть вблизи Его ученики. А дальше, дальше что видим? Один предал, другие спали, один отрёкся, испугавшись рабыни, и, наконец, все разбежались! На кресте един Он истоптал точило гнева Божия за грех мира; один пред лицом неба и земли висел Он на позорном древе, объятый смертными муками, окружённый не друзьями и учениками, а врагами и хулителями.

Не станем осуждать робость и трусость учеников Христовых. Ведь они видели только Его бесславную смерть, но не видели ещё воскресения... Когда же узрели они Христа воскресшего, тогда их мужеству и дерзновению не было предела; тогда во всю землю изыде вещание их и в концы вселенные глаголы их; тогда муками, кровью и смертью искупили они былые колебания, слабость и малодушие, засвидетельствовали непререкаемым свидетельством жизни и смерти свою верность Христу. Язвы Господа Иисуса непрестанно они носили на теле своём; пред языками и царями они возвестили славу Его.

Да, не будем после этого осуждать учеников Христовых. Себе плачите, – говорит Господь Иисус, идущий под крестной ношей на Голгофу, – себе плачите и чад ваших... (Лк. 23:28). Обратимся же к себе, к своей совести, поищем каждый ответа на страшный вопрос: Мы не изменяем ли Христу? Мы не предаём ли Его? Не отрекаемся ли от Него? Мы не оставляем ли Его и ныне одиноким среди нашего видимого многолюдства верующих?

А ведь у нас не меньше, если не больше, чем даже у апостолов, побуждений хранить Ему верность. Мы знаем об Его воскресении, об Его Божестве, об Его победе над смертью. Мы видели на пространстве двух тысячелетий победу Его и над злом всего мира; видели и видим блистающий свет Его учения, что принесло спасение погибшим, преобразование, непрестающее нравственное преобразование мира: и отдельных людей, и всего человечества со всеми его семейными, общественными и государственными отношениями.

Но малодушие и робость, уже ничем не объяснимые и непростительные, нередко толкают нас на измену Христу. Мы молчим о своей вере, мы прячем её глубоко в сердце, когда кругом нас раздаются хулы, издевательства и насмешки над христианством, когда учение Христа дерзко искажается и перетолковывается для прикрытия низменных страстей человеческих.

Мы готовы отречься от Христа, когда жалкая рабыня – лжеименная безбожная наука, сама во всём зависимая, сама не обладающая истиной, спрашивает нас язвительно и укоризненно, как Петра: и ты с Иисусом Назарянином? По духу и веянию моды, рабски покорные мнению большинства, мы принимаем сочувственно такие общественные и государственные учения, такие течения мысли и жизни, в которых заведомо нет ни единого помысла, ни единого слова о религии и христианстве. Как Пилат, мы не смеем тогда настоять на своём решении защитить до конца Иисуса и, – снисходительно объявив Его невиновным в неустройствах жизни, обвинив во всём и обрёкши на страдание тело Его – Церковь, мы отступаем пред говором и угрозой толпы, забывая, что этим Самого Иисуса мы отдаём на пропятие.

О, толпа, общественные вопли, общественное мнение, власть улицы, голос большинства, – вот где страшный идол современности, вот кровожадный Молох, который пожрал, попалил и истребил столько святых порывов, столько высоких стремлений и истин! Не знал Пилат, не видел, как составилось то большинство, которого он так испугался, которое осудило Христа на крест и вопило: «возьми, возьми, распни Его!». Не знал он, что в этой толпе, несомненно, присутствовали те же, что пять дней назад взывали Осуждённому: осанна; не видел он, как в толпе ходили подстрекатели, слуги безбожных руководителей народа, и склоняли его требовать казни Иисуса то клеветой на Него, то запугиванием и предречением бедствий, то угрозами, то подкупами. Наустиша народи! Вот оно большинство – безличное, безответственное, шаткое и неустойчивое, добыча первого искусного говоруна и ловкого подстрекателя! Не управляемое высшим законом веры и нравственности, движимое только земными выгодами и интересами, – оно отвергло духовное царство Мессии и заменило его мечтаниями о царстве земном, оно безумно накликало вечный позор и гибель на народ, некогда богоизбранный: кровь Его на нас и на чадах наших... (Мф. 27:25).

Настойчиво, властно просится в душу потребность обратить теперь слово и мысль от этого народа, присудившего Христа на смерть, к нашему родному народу в переживаемые им ныне важные дни. Дни не только важные, но страшные, роковые, решающие судьбу родины. Кому теперь вручит народ наш свою жизнь: верующим, или неверующим? Устами своих избранников будет ли он взывать: осанна, – будет вопить: распни Его? Сохранит ли он при новом строе своей государственной жизни прежнее стремление посреди своего царства земного, человеческого, искать осуществления задач, целей и законов царства небесного и Божьего, всё рассматривать при свете высшей правды под руководством Церкви Христа Иисуса, – или станет помышлять лишь о хлебе едином, останется только при земных интересах? Пребудет ли он верным Иисусу, или опять суждено исполниться скорбному слову Христову: Меня единого оставите?

Вопросы страшные. Родина наша вступает на новый путь жизни, пред нами впереди – новая Россия...

Прости, прости, старая, тысячелетняя Россия! На наших глазах судили, осудили тебя и приговорили к смерти... Грозные и беспощадные судьи заплевали твоё лицо и не нашли в тебе ничего доброго. Суд был строгий, неумолимый и беспощадный. Всё слилось в один вопль: возьми, распни!

Знаем и мы, что ничто человеческое тебе не чуждо; знаем, что много было у тебя недостатков. Но и то мы ведаем и видим, что ты соделала Русь святой, а народ свой – богоносцем, если не в осуществлении, то хоть в вечном, неумирающем идеале народной души. Ты породила и воспитала великий народ, сохранив его в горькой доле, в горниле исторических испытаний чрез целый ряд веков; ты породила и воспитала сонм святых и праведных. Ты не погибла под ударами, – под тяжкими ударами судьбы, но крепла в них, сильная верой; с сею верой, с великой мощью духа, ты перенесла все тяготы, и всё же создала, и нам завещала и оставила великое царство. За всё это тебе земной благодарный поклон.

Будущая, новая жизнь России неизвестна. Нo ход её для нас, верующих, представляется совершенно ясным. Он всецело будет зависеть от того, со Христом ли останется народ наш, или откажется от Него, пойдёт ли за Ним, или Его единого оставит. Не формы жизни, не формы правления спасают народ: семя свято, люди верующие и благочестивые, – те, что не преклоняют колена пред современными Ваалами, как в дни Илии, – уважение к нравственному закону, внутреннее христианство, послушание Церкви – вот что сохранит и укрепит всякое общество и государство. А народ, забывший о Небе, не достоин жить и на земле.

Хочется молить со слезами пред этим Гробом, молить Божественного Искупителя: Воскресни, Боже, суди земли нашей христианской, царствуй в ней вовеки! Даруй нам в совет Царю и в правление царством мужей крепкой веры, одухотворённого разума, глубокого благочестия, помнящих, что семя свято – стояние мира, что праведность возвышает народ, а упадают племена чрез грехи (Притч. 16:33).

Да не оставит народ наш Христа Господа, да не оставит Его единым!..

Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты царствуешь во веки! Аминь.

Православно-русское государственное мировоззрение.⁵

Христос Воскресе!

Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии: Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий. (Пс. 126:1).

Древний царь, царь «по сердцу Божию» и избранник сердца народного, этими словами выразил своё исповедание, оправданное всем опытом его жизни. Полное крепкой религиозной веры, полное глубочайшего смирения и всецелой преданности высшему Божьему мироправлению, оно передано, волей Духа Божия, в завет и руководство народам грядущих времён на веки вечные.

Глубоко напечатлел в своём сердце этот завет наш русской народ; с трогательной верой, с детским послушанием урокам небесной мудрости, он осуществил его и в частной жизни, и в своём тысячелетнем государственном строении. Наглядный тому показатель – благочестивый обычай на Руси всякое дело начинать молитвой; наглядный тому показатель – и наше настоящее молитвенное собрание, но в особенности таким ярким и отрадным показателем служат те основные воззрения на существо жизни нашего народа, во имя которых объединились кружки и союзы русских людей, ради укрепления которых отовсюду собрались они сегодня в лице своих представителей в коренной град России, посреди заветных святынь народных, в осенении духа и священных преданий всей русской истории.

Привет вам, дорогие братья! Привет вам, горячие и мужественные исповедники русской идеи! Привет вам, истинные сыны богоносного и христолюбивого народа, явившиеся сюда для работы разума и слова в эти тяжкие переживаемые народом нашим дни, когда ему грозит опасность поколебать и потерять основные устои своего мировоззрения и своего исторического бытия!

Неизмеримо велико значение религиозной идеи, ясно сознанной и последовательно осуществляемой в жизни и исторической деятельности народа. Она освещает ему жизнь яркой путеводной звездой; она осмысливает его прошлое и настоящее, его государственный и общественный строй, его национальное самоопределение. Она даёт ему мерило и руководство для определения будущего.

Только близорукость, невежество, – или нечистая и упорная преднамеренность могут упускать из вида тесную связь, всегда существующую между государственными и общественными учреждениями народов и их религиозными верованиями. И только легкомыслие может полагать, что, нарушая и ниспровергая одну из главных основ народного миросозерцания или государственного строя, одно из коренных воззрений народа, мы всё-таки можем быть спокойны за целость народного духа, за все прочие его основы и воззрения: это значит – отрицать очевидность, отрицать влияние частей на целое. Мы ныне переживаем время господства именно такого непостижимого, точнее же сказать, прямо болезненного легкомыслия.

Но как в жизни отдельных личностей бывают моменты, когда сознание высшего религиозного долга и высшего призвания проясняется и вспыхивает в человеке особенно ярко, становится повелительной силой, руководящей его в жизни и деятельности, властно определяющей его поведение в данное время, – так и для целого народа, для целого государства бывают особо величественные и важные моменты жизни, когда пред народом открывается величайшее дело, величайший подвиг, правильное разрешение которого определяет ему приговор жизни или смерти, и становится возможным только при ясном сознании им своего высшего мирового, Божьего призвания и религиозно-определённого долга. Тогда религиозная идея и вытекающий из неё исторический долг народа повелительно определяют ему поведение, и он не может отступить от высших велений, какого бы труда, напряжения и жертв ни потребовал от него предлежащий ему подвиг: пред ним меркнут и отходят на второй план все прочие интересы жизни.

Таково именно значение и переживаемых ныне дней, таково значение столь страстно ныне обсуждаемого вопроса о существе и характере государственного строя в России. Мы, русские люди, не можем отказаться от завещанного нам историей самодержавия наших царей, излюбленного и созданного народом, освящённого Церковью, запечатлённого священным помазанием царей, не можем отказаться от самодержавия, – в смысле религиозно-нравственного воззрения на государство, в противоположность правовому, – если бы даже сам Самодержец от него отрёкся. Как бы резко ни звучало это утверждение, мы повторяем его с полным сознанием, с особым ударением и проникновением в его смысл.

Не станем говорить подробно об исторических заслугах, о государственном значении и безусловной необходимости самодержавия царей русских для нашего отечества. Особенности истории России; географическое её положение; огромные пространства; неизбежная редкость населения; разнообразие климатических условий; этнографический состав, разноплеменной, разнокультурный и разноверный; государственные границы, необыкновенно растянутые и доселе естественно не определившиеся в окончательном виде; наличие инородческих окраин с их центробежными стремлениями; своеобразное положение России по отношению к народам Европы и Азии; расовые особенности славянского племени, характер и особенности его духовного склада; мировые задачи и мировое призвание России и т.д., и т.д., – всё это, весьма важное и ценное в выяснении исторических прав и государственной ценности самодержавия, мы опускаем; здесь каждая отдельная мысль требует особого обстоятельного обсуждения, которое увлекло бы нас слишком далеко; это, наконец, не входит прямо и непосредственно в круг пастырского слова.

Но есть в самодержавии наших православных царей сторона, теснейшим образом связанная с тем, что называется религиозной и христианской идеей. В том виде, как оно понято и усвоено русской народной душой, в самом помазании царей на царство, – в этом обилии молитв, в несказанном подъёме народной веры и всенародного благоговения, – от него веет не только благочестными преданиями цветущей поры христианства, не только духом православной вселенской Церкви в Византии с её благочестивым и равноапостольным автократором Константином, но и духом седой библейской древности, с её богооткровенным пророчеством. И мнится, елей царского помазания изливается и доныне на царей наших из того благословенного рога, из которого некогда Давид, царь по сердцу Божию, приял помазание от Святого посреди братьев своих: «и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом» (1Цар. 16:11–13). И слышится древнее слово: «Вознесох избранного от людей Моих; елеем святым Моим помазах его. И истина Моя и милость Моя с ним, и о имени Моем вознесется рог его. Той призовет мя: отец мой еси Ты, Бог мой и заступник спасения моего» (Пс. 88:20, 21, 25, 27). Царь является орудием Промысла в управлении народом и насаждении в жизни его законов и планов Божественного мироправления. Эту истину религиозную, таинственную можно принять только верой; её и принял и исповедует наш народ, когда говорит издревле на своём образном языке: «Царь – от Бога пристав»; «правда – Божия, а суд – Царёв». Эта истина освещает понятие о самодержавии и для самого царя: оно – вовсе не право царя, не частная и благоприобретённая собственность, не личное его владение, от которого он волен отказаться; оно есть долг; от долга же нельзя отказаться, ему можно только изменить.

То, что в Ветхом Завете дано было, как зерно, – в христианстве получило высшее освещение и одухотворение, и принесло плод многий.

Осуществление и утверждение среди области земной, временной и человеческой, иного царства, царства небесного, вечного, царства Божия – это составляет заветную цель христианства. О ней чудно предрекали издревле пророки, о ней предвещал Предтеча Христов, о ней градам и весям и всему миру проповедал Спаситель и Его апостолы. Достигать чрез царство человеческое целей царства Божия; осуществлять в жизни государства и посредством государства задачи христианства, религии мира, любви, искупления; проводить путём государственности христианские нравственные начала; обратить царство Божие в цель, а царство человеческое – в средство; слить их воедино, как душу и тело, – вот идеал и заветы христианские, вот сокровенные стремления и чаяния наши. Над ними глубоко задумывались самые избранные и великие, самые благородные души из мира верующих; над ними трудились и в том полагали цель своей деятельности лучшие и благороднейшие правители народов – равноапостольный Константин, великие Феодосий и Юстиниан, святые Владимир Великий, Александр Невский, благородный Владимир Мономах, кроткие: Феодор, Михаил, Алексий – до последнего нашего боголюбивого Царя-Праведника, Царя-Миротворца. И это же всё в тайниках души своей на протяжении тысячелетней истории русский народ впитал и воплотил в своё государственное мировоззрение, соделал непререкаемым членом символа своего государственного и народного бытия. Оттого ему противна была мысль об исключительно земном характере своего царства; противна была мысль о каком-либо договоре народа с царём, ибо договор исключал бы чисто нравственный характер их взаимных отношений и заменял бы библейский отеческий образ власти правовым, основанным на недоверии, а сыновнее свободное послушание любви – договорным принудительным повиновением. Это воззрение, по которому государство должно служить целям религиозно-нравственным, а не формально-правовым, высшим и небесным, а не низменно-земным, народ наш, конечно, не формулировал ясно, но оно лежит, как подпочва, как несокрушимый устой и фундамент, в его мировоззрении. Ибо, по народному представлению, праведниками и мир стоит... Зато в лице носителей духа и мысли народа, в лице его одарённых и вдумчивых сынов, с другой стороны, и в лице носителей самодержавия и представителей власти – самодержавие постепенно с течением веков, в ряде поколений как бы опознавало себя, уяснялось, очищалось от всего наносного и постороннего, просветлялось от света высшего. Процесс просветления и созревания русско-православного государственного мировоззрения, в освещении религиозной идеи, под руководством Церкви не останавливался даже и тогда, когда самое самодержавие в жизненном осуществлении своём уклонялось от своего существа, обращаясь в абсолютизм под влиянием Европы, или затенялось средостением чуждых и посторонних сил, отдалявших царя от народа.

Можно ли здесь умолчать о благородном подвиге проникновенной мысли славянофилов, озаривших сознанием и огненным словом то, что лежало в неясных предчувствиях и преданиях народа? Можно ли не помянуть с благодарной любовью подвиг жизни Самодержца Александра III, самым делом пред целым миром оправдавшего самодержавие и показавшего его величайшую духовную мощь и благодетельность для России?

Таким образом, в самодержавии царей наших сказалось торжество идей, в своём источнике богооткровенных, но до такой степени усвоенных духом нашего народа, что их можно и до́лжно назвать истинно народными. Здесь выразилось всё существо русского государственного строя; его не поколебать никаким ветром занесённых из чуждых стран учений, и под красные мятежные знамёна с надписями об изгнании «долой» этого строя можно привлечь только или гниль и отбросы русской жизни, или сынов народа, переставших быть его сынами, разобщившихся с его живым телом и с душой, или, что чаще всего бывает, сынов народа обманутых, введённых в заблуждение и кричащих «долой» только по недоразумению. «Долой самодержавие, довольно с нас и Батюшки-Царя!» – вот типичный возглас таких жертв недоразумения.

Но спросят: все ли, действительно, понимают эту религиозную идею народа, все ли сыны народа представляют ясно и определяют при свете религиозной идеи его мировое, высшее призвание?

Конечно, не все! Но как в теле принято относить разумно-сознательную работу к голове, так и в народе; представители его мысли и жизни, его вожди должны сознавать, а в выдавшиеся моменты истории, в дни опасности для целости народной идеи, должны исповедовать делом и словом призвание народа, уяснять его себе и другим, бороться в защиту его орудиями трезвой мысли и слова и крепким союзом единомыслия. Вот почему так отрадно нынешнее собрание ваше и единение, возлюбленные братья. И как в теле многое и притом самое важное для его жизни и благополучия совершается бессознательно или малосознательно; как в жизни тела часто и притом безошибочно действует врождённый и Творцом вложенный в человека могучий жизнеохранительный инстинкт, так и в народе: многое он понимает, не умея только выразить этого ясно и точно, а ко многому он стремится в своей исторической жизни, руководясь не ясно сознанными целями, а смутным чувством, безошибочным инстинктом, воплощённым в народные предания. Определить и уяснить себе такое движение народа можно только в исторической перспективе. С такой именно точки зрения, при взгляде назад на пройдённый Россией тысячелетий путь, становится ясным и разумным, планомерным и целесообразным величественный ход и движущие начала её жизни: Киев, Новгород, походы в Царьград через «Русское» море, борьба за северные реки и южные степи, широкий размах миссионерской и колонизационной работы наших обителей, путь к Чёрному и Белому морям, Волга, Ока, Вятка, Казань, Астрахань, Урал и Сибирь, Кавказ и Крым, защита православных угнетённых народностей, поддержка славянских племён, и эта загадочная, таинственная, тысячелетняя тоска песни, преданий и мечтаний народа, живущего на суше, о синем море, эти порывания к дальнему морю-океану... Всё это чуждо сердцу блудных сынов России, наших не помнящих родства русских европейцев, которые в прошлом России не видят ничего, кроме тьмы, грязи и бестолковщины. Но даже гордый и враждебный взор иноплеменный увидит всю неправду этого самоубийственного и неумного озлобления, – самооплевания и самопредательства. Россия прожила тысячу лет и за это время, руководясь животворной религиозной идеей, осмыслившей её бытие и её мировое призвание, она много поработала для всемирного блага и общечеловеческого счастья: сломила восточное варварство; спасла от разгрома европейскую цивилизацию, заслонив собой, в мученическом подвиге, нашествие диких орд. И затем, победивши эти орды вековым напряжением всех сил народных, освободила православный Восток, подавив истребительный разлив мусульманского фанатизма; дала политическое существование не одной народности; образовала Империю, в которой нашли себе достойную жизнь и покой множество племён, прежде занимавшихся взаимным истреблением; наконец, на огромном протяжении территории, равной 1⁄6 части всего света, она в меру сил и возможности, при самых тяжких исторических и географических условиях, насадила порядок, блага культуры и мирной жизни, основанной на христианстве, воспринятом в самое существо народного русского духа.

Здесь только намечен нами внешний рост России и только кратко указано средство, данное ей свыше, для достижения призвания неизмеримо важнейшего, чем одно внешнее распространение пределов: оно – в утверждении царства Божия по пути всего этого великого и невиданного в истории движения от берегов Днепра и Ильменя до берегов всех морей и океанов; оно – в водружении Креста и проповеди Евангелия, по завету Спасителя, до последних пределов земли (Деян. 1:8); оно – в новом слове, которое скажет Россия миру, – по вещему пророчеству славянофилов, – в утверждении и распространении неповреждённой и неискажённой страстями человеческими истины христианства; в создании чисто христианской философии и культуры, в сочетании начал Божественного и человеческого, в соединении веры и знания, христианского слова и дела, исповедания и жизни; в примирении страшных противоречий человеческой жизни и истории, плоти и духа, любви и эгоизма, национального и общечеловеческого; в примирении Востока и Запада и вековой борьбы в основных началах их жизни и мысли.

Призвание это, мировое и великое, указанное нам и историей и даже географическим положением России, – это наша честь и слава, наше нравственное право на бытие и национальное самоопределение, но оно вместе с тем и тяжкий долг наш пред Богом и человечеством; оно выстрадано русским народом, полито его кровью, потребовало много тяжких жертв и, конечно, потребует много этих жертв и в будущем. Оно обвеяно его поэзией, его ясновидящими преданиями, мистическими предчувствиями. От него мы не можем, не смеем, не в силах отказаться: это было бы не только позором, не только изменой высшему предназначению и царству Божию, но и отказом от самого нашего бытия.

И вот, пришли на нас теперь, по грехам нашим, чёрные дни. От нас вышли сыны народа, оторванные от его жизни вековыми ошибками разрыва с русской религиозной и народной идеей, по духу более сродные инородцам и иностранцам; вместе с этими чуждыми нам инородцами и иностранцами, слишком многочисленными в нашем царстве, слишком поднявшими голову после наших неудач и поражений на войне, захотевшими господствовать в приютившей их стране, они буквально заполонили Россию проповедью такого строя и таких начал жизни, которые грозят свести в ничто её тысячелетнюю историю, изменить в корне всё существо души народной. От нас они вышли, но не были от нас (1Ин. 2:19). Повторяем, – только непостижимое легкомыслие может полагать, что с уничтожением одного члена нашего государственного триединства: православия, самодержавия и народности, остальные два будто бы не потерпят ущерба. Несомненно, целость нашего мировоззрения тогда рушится, как рушится треугольник, если из него вынуть одну сторону; несомненно, Россию, в случае успеха таких учений, ждёт впереди расчленение и гибель; из народа созидательного и исторического мы обратимся в рабочий скот, в жалкий безличный материал истории, в жалкий материал работы других народов. Не станем скрывать от себя, что уже немало сделано сознательными и бессознательными врагами России для уготовления ей такой судьбы.

Где же выход, и где наше спасение? Сыны народа, сыны родные, любящие, верные, понимающие его дух и движущую религиозную идею, – объединяйтесь, работайте, боритесь, не приходите к расслабляющему унынию! Слово апостола пусть возгремит над вами, и окрылит вас силой: бодрствуйте, стойте в вере, мужайтесь, укрепляйтесь! (1Кор. 16:13). Только в свете этих руководящих начал мы найдём силы для терпения, мужества и спокойствия. Всего бывает в жизни; она не обходится без жертв, ошибок и неудач. Но великий народ способен выслушать и горькую правду, способен сознать ошибки и неудачи, способен терпеливо исследовать их и мужественно указать, он в силах с удвоенной ревностью выступить за их исправление. Залог его успеха – в спокойствии даже и напряжённой работы, и в терпеливом ожидании, вытекающих из веры в правоту и торжество своего дела и в Божье благословение.

Поэтому нам не нужны, как детям и больным, успокаивающие и подбадривающие известия; мы должны ясно представлять себе опасность, грозящую нашему отечеству; но нам не страшны должны быть эти опасности; в наших сердцах не место малодушному унынию, малодушным опасениям за судьбы отечества, если только мы веруем в Бога, в Россию, в религиозный и освящённый в святом помазании союз царя и народа, и в мировое призвание нашей великой родины.

«Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии; Аще не Господь сохранить град, всуе бде стрегий»... Будем же верить, что недаром Господь создал дом нашего царства и хранил доселе его грады; недаром Господь вызвал к бытию Россию и поставил пред нею великие мировые задачи.

Опасность пусть удвоит наши силы. Выходите же, сыны народа, выходите на труд и на борьбу! Размышляйте, уясняйте себе и другим и громко проповедуйте существо русских истинно-народных идеалов; укажите наши отступления от них; при свете этих идеалов укажите желанные порядки русской жизни во всех её отраслях, закрепляйте сознанием то, что доселе было лишь чувством и преданием, вдохновляйте верой и разумом унылые души; созидайте ясный, последовательный план работы для всех защитников настоящей православной и русской России, а не мнимой и поддельной по вымученным зарубежным образцам.

За нами Бог, за нами правота дела, за нами история, за нами русский народ, а впереди – великое будущее великого нашего народа! Отстаивайте, берегите великие духовные сокровища России!

И верьте, пройдёт болезненное поветрие мысли, что охватило теперь столь великое множество людей. Претерпим это помрачение умов в России сверху и донизу. Самые несчастья и тяжкие удары судьбы отрезвят нас. Придёт этот день отрезвления, ярче загорится любовь к поруганным устоям русской жизни, и засияет над нами день радования, светлый и тихий, как этот день пасхальный.

"И будет в день оный народ свято-русский, возстаяй владети языки; на того язы ́цы уповати будут, и будет покой его – честь!» (Ис. 11:10).

Счастье – в труде⁶

Святое евангелие рассказывает о том, как Спаситель исцелил расслабленного, лежавшего при овчей купели 38 лет (Ин. 5:1–15).

Апостольские Деяния рассказывают об исцелении другого расслабленного, восемь лет лежавшего без движения, именем Энея, а также о воскрешении девицы Тавифы (Деян. 9:32–42). И то и другое чудо именем и силой Господа совершил апостол Пётр в среде верующих.

Хочется спросить: в чём же состояло несчастье и страдание обоих расслабленных? Конечно, ответите вы, несчастье в том, что они не могли двигаться, не могли работать, были прикованы к одному месту. А ведь послушать многих нынешних смутителей народа, так выйдет, что расслабленные-то и были счастливцами. Ибо о чём теперь часто проповедуют? О том, чтобы человек как можно меньше работал и как можно больше пользовался всеми жизненными удобствами и благами, чтобы человек имел как можно меньше часов работы.

При таком желании, конечно, лежать без движения, быть расслабленным, совсем ничего не делать – это самое высшее счастье. Для лености и праздности ведь не нужно ни рук, ни ног, ни крепости членов, ни острого глаза, ни слуха, ни ловкости и выносливости. Если не будешь работать, расслабление и само собой придёт к человеку. Но вот видим, что природа человека громко восстаёт против расслабления. Оба расслабленные считали себя глубоко несчастными. Тридцать восемь лет лежал один из них около чудодейственной купели и всё ожидал, всё ожидал единого счастья: получить прежнюю крепость своих членов, ходить собственными ногами, распоряжаться собственными силами, трудиться своими собственными руками.

Так, братие, труд – это потребность человека, труд – это счастье наше, а где нет труда, там является расслабление человека, – глубокое его несчастье.

Но это ещё не всё. В Апостольских Деяниях рассказывается: когда девица Тавифа умерла, то христиане, узнав о том, что недалеко от них находится апостол Пётр, послали к нему двух человек просить, чтобы он не замедлил прийти к ним. Как только он пришёл, все женщины в доме, где находилась умершая, предстали пред апостолом со слезами, показывая ему рубашки и платья, какие делала Тавифа, живя с ними. (Деян. 9:39). Для чего же они делали это?

А для того, конечно, чтобы восхвалить умершую, чтобы показать, как полна была труда её жизнь, как, поэтому, она была достойна звания христианки, как она достойна милости Господней.

И апостол силой Божьей возвратил умершую к жизни.

Итак, труд есть не только потребность и счастье человека, но и великая похвала для него, добродетель, угодная в очах Божиих.

Так говорит нам совесть наша. Тому же ясно и вразумительно учит нас и слово Божие.

Когда Господь сотворил первых людей, Он даровал им блаженство и поселил в раю сладости. Что же, однако, люди услышали, от Господа в раю? Господь повелел им трудиться, возделывать рай и хранить его (Быт. 2:15). Блаженство, значит, было невозможно без труда. Но вот человек согрешил, изгнан был из рая, лишился блаженства. Как же ему было возможно загладить грех, исполнять волю Божию, исправлять себя, обновляться душой? Милосердый Господь не отказал ему в этом, и путь исправления, путь нравственного воспитания, врачевство от греха, подвиг примирения с Богом, смысл жизни Он опять указал человеку в труде: в поте лица твоего будешь есть хлеб твой (Быт. 3:17–19).

Мы знаем потом, как жили люди после грехопадения. Одни забыли Бога истинного и выдумали себе ложных богов. Это были язычники, которые считали труд несчастьем, а людей трудящихся презирали. Другие люди сохранили веру истинную; такие всегда высоко почитали труд: древние патриархи, пророки, цари, все благочестивые люди были великими трудолюбцами. Сам Христос Спаситель в доме Иосифа трудился с ним вместе, как плотник; Пречистая Матерь Господа занималась трудами рукоделия и домашнего хозяйства; Христовы апостолы были рыбаками; апостол Павел делал палатки и писал о себе: «мы трудимся, делая своими руками» (1Кор. 4:12). С кем больше всего обращались святые апостолы? На это отвечает книга Деяний Апостольских хотя бы в том месте, где рассказано о воскрешении Тавифы: апостол Пётр довольно дней пробыл в трудах проповеди после совершенного чуда, и проживал при этом у некоего Симона кожевника (Деян. 9:43).

Среди рабов-тружеников апостолы находили верующих; тысячи этих рабов соделались мучениками и святыми, которых и доселе почитают верующие люди.

Недостало бы времени перечислить все уроки слова Божия и Церкви Христовой, все поучения о святости, высоком достоинстве и пользе труда. Главное сказано; добавлю вам немногое. Иов, богатый человек древности, учит: «Человек рождается на труд, как птица для летания» (Иов. 5:7). Соломон, мудрейший из людей, среди полного изобилия и беспримерного богатства, восхвалял труд и говорил: «Сон сладок работающему» (Еккл. 5:11). Апостол Павел христианам завещал труд, и это завещание его как нельзя более относится к нынешнему нашему рабочему люду. Вот что он пишет: «Если кто не хочет трудиться, тот не ешь. Но слышим, что некоторые у вас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся. Таковых увещеваем и убеждаем Господом Иисусом Христом, чтобы они, работая в безмолвии, ели хлеб свой». И ещё: «Если кто не послушает (этого) слова нашего, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его. Но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата» (2Сол. 3:10–15).

У всех народов, решительно на всех языках есть пословицы, говорящие, что леность есть мать всех пороков; так, голос общечеловеческий согласен с золотым правилом древнего библейского мудреца: «Многой злобе научила праздность» (Сир. 33:28). В высшей степени выразительно поучает нас тому же мудрец и учитель новозаветный – Иоанн Златоустый. Этот святой отец пишет: «Нет ничего в делах человеческих, чего не губила бы праздность; ибо и вода, если стоит, повреждается, загнивает, если же течёт, то сохраняет своё свойство; и железо, если остаётся без употребления, покрывается ржавчиной, а когда из него что-либо выковывается! приносит пользу и блестит, как серебро».

Да будет же, возлюбленные, благословен ваш труд! Трудитесь и работайте, исполняйте ваш долг пред Богом, питайте трудами рук ваших близких и родных, трудом честным и добрым очищайте души свои и привлекайте к себе этим любовь Бога и людей! Труд часто тяжек для нас. Но такова воля Божия. Бог труды любит. Без труда нет плода. Поэтому не слушайте тех ложных учителей и смутителей, которые нередко обещают трудящимся людям жизнь покойную и довольную без труда и указывают на преступный путь присвоения чужого добра. Чужим счастлив не будешь.

Поэтому не губите трудов ваших тем, чем часто губит его русский человек, губит месяцы и годы своей работы, обездоливает семью, губит душу и становится податлив на всякие лжеучения и соблазны, на всякие пороки и преступления! Я разумею пьянство после получки денег. Вот где горе горькое, горе наше всенародное; вот где может быть главный источник всех теперешних несчастий нашей родины! В пьянстве часто зачаты и рождены дети.

Такие люди уже над собой не господа, собой не владеют; такие люди склонны на всё злое; такими людьми жизнь не строится, а разрушается.

Будьте же, возлюбленные братья, набожны, трудолюбивы, будьте честны, трезвы и рассудительны. Тогда труд для вас будет не только долгом, но и счастьем вашим и ваших ближних, счастьем родины, источником довольства, путём богоугождения и душевного спасения! Аминь.

Внутреннее разложение общества⁷

О, меч! О, меч! Доколе посекать ты будешь? Доколе не упокоишися? Вниди в ножны твои, почий и упокойся! (Иер. 47:6).

В кровавый мартиролог мучеников долга на святой Руси вчера внесён ещё один честный русский человек, безвременно погибший граф Сергий Николаевич Коновницын.

Без конца длится кровавый пир обезумевших злодеев. Без конца поднимается губительный адский пламень метаемых бомб и уносит от нас одну за другой жизнь верных слуг России, бестрепетных исполнителей долга присяги.

Можно сказать, наше время измыслило и объявило новый совершенно невероятный способ оценки достоинства людей: благородство, честность, вера и верность, патриотические заслуги – отныне свидетельствуются покушениями, увечьями, ранами и убийствами. Ни одно правительственное учреждение, даже специально ведая оценкой государственных деятелей, не могло бы указать и отметить с такой безошибочностью истинных носителей долга и чести, истинных слуг законности и порядка, истинных защитников отечества, как это делают наши революционеры. Ни разу не тронут ими ни один из слуг государства ничтожный, ленивый, неспособный и продажный. Ни разу не тронут ими ни один действительный преступник. Убиваются на подбор лишь достойные люди.

Под завывания презренных лакеев революции, захвативших в грязные руки свои печать, под истеричные вопли об отмене всяких твёрдых мер в подавлении беспорядков, всяких кар и особенно смертной казни, – казни за казнями совершаются ими самими по всей России, взрывам и бомбам вторят выстрелы, низкие и предательские, из-за угла, революционные грабежи, разбои и убийства. Приговоры объявляются безо всякого суда и допроса; оправданий не желают знать; казни приводятся в исполнение безо всякой пощады; о жертвах, убитых случайно при всяких покушениях, совершенно не думают.

Кровавое безумие, видимо, охватило врагов государственного порядка.

Как могло всё это случиться? Как могла преступная партия с такой сравнительной лёгкостью и возникнуть, и организоваться, и приводить в исполнение свои безумные замыслы?

Слышим и читаем иногда, – в ответ на эти вопросы, – жалобы на то, что у нас не умеют хорошо выследить преступников, вовремя предупредить злодеяние и представить его суду и заслуженной каре.

Но не это мы разумеем. Внешние меры предупреждения и карания преступлений никогда и нигде не являлись и не являются главными и всеисцеляющими. Важнее всего то внутреннее состояние и настроение общества, которое способствует или препятствует развитию в его среде преступных склонностей и преступных деяний. Внутренние враги России, враги всякого порядка, люди без правил и нравственных убеждений, приветствующие самое гнусное насилие в своих действиях, но возмущающиеся всяким законным проявлением суда и власти в государстве и объявляющие его насилием, – эти люди вышли от нас; условия, благоприятствующие их деятельности, созидались нами же и в нашей среде; пособников и пособничество они находят в том же обществе.

Вот на что нужно обратить внимание!

К глубокому сожалению, русское общество в своей жизни обнаруживает два прискорбнейших свойства: Во-первых, оно вызывается из своего равнодушия к деятельности и размышлению только страшными и ошеломляющими ударами судьбы, например, громом войны, или из ряда вон выходящими злодеяниями. Во-вторых, оно редко предвидит окончательное развитие и плоды той или другой мысли, того или другого факта. Оно не раз играло с огнём: а упустишь огонь – не поймаешь...

Эти-то мысли и факты, разделяемые и одобряемые семьёй, обществом, литературой, школой, сплошь и рядом приносят самые тяжкие последствия и плоды, неожиданные для людей духовно близоруких, живущих минутой, но вполне естественно ожидаемые людьми, умеющими смотреть вперёд, соображать и предвидеть результаты жизненных явлений.

В доказательство этого положения мы могли бы приводить факты и явления из нашей жизни без конца.

Припомните, как сочувствовали толстовщине, как осуждали Церковь за отлучение Толстого, этого самого опасного анархиста-теоретика, упраздняющего и Церковь, и государство! Не верили, что из его проповеди «непротивления злу» выродятся самые кровавые замыслы и самые дикие действия насилия. Разве теперь это не подтвердилось?

Припомните, как снисходительны были к волнениям молодёжи во всех учебных заведениях, осуждали школьные порядки, винили школьное начальство, сочувствовали молодёжи, в этом сочувствии видели доказательство благородного либерализма. Не верили, что школьная разруха пройдёт от университетов до самых начальных школ и обратит детей и юношей в скопище бездомных, безнравственных бродяг, лишённых всяких нравственных правил и всякой дисциплины, – в довершение всего, невежд, самовлюблённых, самодовольных, грубых насильников. Разве это всё не исполнилось на наших глазах?

Припомните эти потоки злоречий, клеветы, эти сплетни улицы, которые сочинялись на всех высших представителей власти, злорадно передавались друг другу по секрету, сообщались юношам и развращали их в корне.

Припомните, как в школах, высших и средних, издевались над всем русским, издевались над религией и патриотизмом – «передовые» педагоги! К сожалению, в семье и обществе не находилось отпора преступным влияниям.

Припомните, как мало была распространена и в каком презрении была патриотическая печать. Ведь заговорить о Боге, о присяге, о Царе, о России, – для этого прямо нужно было иметь мужество и заранее обречь себя на всякую клевету и издевательство.

А рядом другой факт: припомните увлечение, раскупку нарасхват всяких скандальных газеток, брошюрок, которые тешили жалкую потребность мелкой сплетни. Скажите, что у нас осталось не оклеветанным, не оплёванным, не приниженным? Скажите, кого пощадили? Над кем не смеялись старые и юные вместе, довольные только тем, что в данную минуту клевета не их касается!

Нужно ли говорить о кощунстве над верой и Церковью, о пошленьких рассказах о Церкви, о Царском Доме, обо всех лицах, стоящих у власти? Да, русское общество легкомысленно делало революцию, легкомысленно играло с огнём.

Дорожили ли мы государством? родиной? Следили ли за её врагами?

Как в дальней Маньчжурии после китайской войны русские, только посмеивались над японскими шпионами, которые три года, на виду у русской власти, день и ночь занимались съёмками местностей, составлением планов и прочего, – так и во внутренней жизни мы не хотели принять мер против надвигающихся опасностей.

Что нужно для образования и существования государства?

Прежде всего, конечно, нужна известная территория земли для населения: целость этой территории обыкновенно её насельники защищают и отстаивают от врагов жертвами крови и ценой смерти. Но ничуть не менее нужна для государства и народа единая и цельная, так сказать, духовная территория, общность религиозных, нравственных, патриотических, бытовых и культурных, исторически сложившихся устоев, воззрений, стремлений. Целость такой духовной территории и крепость её добывается и приобретается народом не сразу: над нею работают ряды поколений и тысячи лучших и выдающихся представителей Церкви, государства, общества, её также отстаивают от покушений врагов ценой жертв, крови и смертей. За неё страдают люди, подобные адмиралу Дубасову; за неё умирают мученики, подобные поминаемому сейчас рабу Божию убиенному Сергию; на неё ополчаются внутренние враги, а из внешних – те, которые понимают, где и как можно нанести самый чувствительный и гибельный вред противнику. Отсюда поддержка в России, на иноземные и инородческие деньги, всех тех, кто разлагают нашу государственную жизнь; отсюда денежная помощь русскому сектантству, забастовкам, волнениям, революционным затеям и предательствам, которые никогда без 30 сребренников не обходятся.

Гром теперь грянул. Пусть же русское общество одумается, отрезвится, оглянется на себя; пусть вступит в борьбу с этими грозными покушениями на духовную нашу целость. Пора понять, что мы своей беспечностью, беспринципностью и разъединением, своим молчанием и трусостью помогаем врагам государственного порядка, помогаем разброду нашей религиозной и общественной мысли, распаду нашего, веками сложившегося государственного строя.

Ведь как много ещё могучих положительных сил в нашем народе! Как много вполне преданных сынов Церкви и государства решительно во всех классах общества! Так много, так много, что ничтожная кучка убийц и крамольников, это – буквально капля в море. И если бы мы были объединены, энергичны; если бы мы, сторонники веры, Церкви, Государя и государства, заговорили, то, как иней пред лучами горячего солнца, как дым, расточились бы враги наши!

К этому единению зовёт нас вчерашнее страшное покушение на представителя Государя в нашей столице. К этому единению зовёт нас нынешняя молитва о рабе Божием убиенном Сергии. Она говорит нам, что мы виновны пред ним. Она будит в нас нашу совесть. Она напоминает нам о нашем долге: она повелевает нам стать во всеоружии веры, бодрости и любви к отечеству на стражу общественного спокойствия, на бодрый труд и на бодрую борьбу со всем, что так или иначе способствует, хотя бы в отдалённейшей степени, всякой попытке внутренних врагов России растлить общественную мысль, смутить и затемнить общественную совесть, или дерзнуть на злодеяние убийства слуг Государевых.

Пора обнаружить нам свою духовную мощь и показать дерзким злодеям единодушное, общественное осуждение и презрение к их преступной деятельности. Пора заговорить против партии беспорядка иной партии, партии порядка, если только можно ничтожную кучку злодеев, с одной стороны, и необъятную Россию, с другой, назвать этим избитым именем партии.

И пусть только услышится твёрдый тон в семье, в школе, в литературе и обществе; пусть только громко раздастся смелое слово и обнаружится смелая деятельность каждого из нас: сгинут тучи, которые теперь тёмной полосой протянулись над нашим небосклоном, сгинет этот туман, имеющий вид силы и значения, а на самом деле ничтожный и жалкий.

Тогда перестанет посекать нас губительный меч крамолы, тогда он внидет в ножны свои, и почиет, и упокоится...

Отрадное свидетельство начинающего отрезвления нашей жизни мы видим, между прочим, и в этом благородном Кружке Дворян, которые сошлись сюда во имя вечных зиждительных начал всякой человеческой культуры и достойной государственности: во имя веры, чести, долга, присяги и горячего патриотизма. Отрадно, знаменательно и это единодушное молитвенное поминовение убиенного раба Божия Сергия!

Раб Божий Сергий! Ты, благородный отпрыск древнего рода, пал смертью славных на страже долга! Ты оросил землю родную своей кровью! Ты телом своим защитил того представителя Царя нашего, жизнь которого Промысл сохранил России для служения её благу! Ты восшёл к небу в те дни, когда Церковь ещё не престала славить песнями Воскресшего Христа и в нём – воскресение и жизнь вечную для всякого верующего!

Да будет же убиенному мученику уделом святым жизнь вечная! Да будет тих и безмятежен его горний полёт к небу и Богу, да будет ему уготовано место упокоения, да будет ему вечная память! Аминь.

Слово здравое⁸

Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только слово благое к созиданию (Еф. 4:29), слово здравое, незазорное (1Тим. 2:8). Удар бича наносит рубцы, которые скоро заживают, но злоречивый язык приносит неисцельные раны. Многие пали от острия меча, но не столько, сколько падших от злоречия (Сир. 28:21).

Итак, есть слово к созиданию, и есть слово к разрушению жизни. В приведённых словах Священного Писания эта мысль выражена ярко и образно; в них как бы предуказано переживаемое нами теперь время, – время гибельного господства слова гнилого, подкупного, разрушительного, исполненного всякой клеветы, обращённого в призыв к крови, к насилию, взаимному озлоблению и истреблению.

Как могло это случиться? Как могло такое слово найти себе читателей и слушателей? Священное Писание и на эти вопросы даёт краткий и выразительный ответ: язык – огнь, прикраса неправды (Иак. 3:6).

Проповедь разрушения всех зиждительных начал жизни человеческой и жизни православно-русского народа, начал веры, христианской нравственности, послушания власти церковной и государственной, любви к своему отечеству, – эта проповедь, для удобнейшего уловления душ слабых и умов некрепких, прикрыта блестящими фразами и высоко-благородными словами о правде Божьей, о правде нашей жизни, о пути истины для людей нашего XX века и для сына отечества, о благе Руси и Русского государства... И вот, свобода обращена в насилие над всеми, кто не хочет отступиться от завещанных человечеством и родиной сокровищ духа; свобода совести обращена в свободу бессовестности и под видом религиозных интересов проводит замыслы, далёкие от всякой религии. Свобода слова заменилась свободой клеветы, лжи, науськивания и преследования против всех несогласных с призывом к кровавой над ними расправе. Свобода той или другой народности, того или другого якобы угнетённого племени знаменует собой угнетение и прямо погибель народа русского в его собственном доме, в его царстве и т.д., и т.д. Всего тяжелее и опаснее такое злоупотребление словом именно в нашем народе: издавна он привык хранить уважение к печатному слову, ибо в течение веков не читал ничего, кроме книг Священного Писания и богослужебных, к которым относился с безусловным и благоговейным доверием. Слишком недавно ещё, сравнительно, он получил доступ к той печати, в которой правда стоит наряду с неправдой и так перемешана с ней, что во всём этом сплетении истины и лжи трудно разобраться свежему и малоосведомлённому человеку. Слишком мало ещё имел он опытов, чтоб убедиться, как нужно быть осторожным в чтении всяких листков и газет. Слишком мало имел он времени, чтоб уразуметь, что слово печатное теперь служит не одним только интересам вечной и Божьей правды, но и под прикрытием Божьей правды и любви даёт ядовитые советы дьявольской злобы и ненависти, что слово печатное стало похоже теперь на прохожую улицу, где услышать можно и добро и зло.

Тем отраднее наш сегодняшний скромный праздник, праздник стопятидесятилетия жизни старейшей русской газеты, которая в последние 40–50 лет особенно заметно c любовью и мужеством, а в самый последний год и прямо с героизмом, отстаивала и проводила созидательные начала русской жизни. Пусть очень и очень многие не разделяют такого взгляда на этот печатный орган: самая злоба врагов, бешеная, повышенная, свидетельствует о том, что знамя газеты – не незаметное знамя, что слово её – не бесцветное слово, с которым можно не считаться и которое можно обойти презрительным молчанием. Мы сеем в дух, мы сеем в будущее, а возрастит Бог. Люди моего возраста помнят, конечно, те дни, когда газета имела кормчим своим незабвенного М.И. Каткова. Сколько грязи, клеветы и вражды вызывало это имя! Каждая газетка, каждый журнальчик, каждый печатный «прогрессивный» орган в то время тем и доказывал свою рабью верность «передовому направлению», тем и выслуживался пред верховодами тогда уже формировавшейся революционной русской печати, что с бо́льшим или меньшим искусством усердно бранил Московские Ведомости и их талантливого редактора. Но не прошло и пяти лет после смерти М.И. Каткова, как чувство неприязни к нему уступило место спокойному признанию сначала таланта, а потом и заслуг почившего, а истекающее теперь только второе десятилетие со дня его смерти уже оплетает вокруг его духовного облика венок хвалы бессмертному подвигу русского гражданина и первого истинно-русского публициста.

Вражда и клевета не пережили своих мелких авторов, мелких и жалких прислужников у современных им главарей лжеобщественного мнения. Только вечное не стареет; а начала, которым служили М.И. Катков и его газета, – именно вечны и не познают старости: христианская вера, христианская Церковь, христианская нравственность, христианское государство, христианская любовь к своему родному народу и к завещанным его тысячелетней жизнью историческим устоям и основам Русского царства, во главе с его Венценосным Вождём, Божиим Помазанником.

Знаменательно избран в небесные покровители газете святой Стефан, епископ Пермский, просветитель дальней Зырянской страны. И он служил словом к созиданию, а не к разрушению жизни людей. И он служил Русскому царству и русскому народу, хотя жизнь его и деятельность протекли среди диких инородцев. Дело его было церковное, а не политическое; он служил укреплению, прежде всего, начал религиозно-нравственных, а не государственных. Но на Руси от дней святого Владимира так повелось, что начала церковные и народные были неотделимы одно от другого; русский народ верой и смирением уразумел глубоко истину: ищите прежде всего царства Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам (Мф. 6:33). Искал он славы Божией, искал торжества веры, торжества Церкви Христовой, и приложилось ему царство земное, великое, необъятное; пришли к нему сынове инороднии и нашли приют под тенью приветливого многоветвистого древа Русского царства, и слились с ним чуждые по крови союзом духа – веры и любви, союзом крепким и неразрывным.

Приобщая инородцев к Русскому царству и русскому народу, св. Стефан приобщал их этим и к царству Божию и вечному спасению, к благам культурной и человечески достойной жизни. Вокруг него и его деятельности сплетались злоба, клевета, гонения тёмных сил, что шли и из зырянских лесов и от русских изменников и злодеев даже из центра тогдашней государственной жизни, из самой Москвы.

Но прошло уже 500 лет, и слава его не меркнет, а клевета давно изгибла!

Ибо и он сеял в дух, а не в плоть, сеял в будущее и не смущался настоящим.

Таков же завет его жизни и подвига и нам, служителям русско-церковного и народного дела. Бессмертна жажда правды в человеческом духе. Эту жажду вековечную насыщает Христос, о чём сегодня, по случайному совпадению праздничных воспоминаний, воспевает святая Церковь в преполовение Пятидесятницы: «Преполовившуся празднику, жаждущую душу мою благочестия напой водами. Яко всем Спасе возопил еси: жаждай да грядет ко Мне и да пиет".

Да будет же памятным этот призыв Слова Божественного и Воплощённого нам, служителям человеческого слова. У Него насытим жажду свою и жажду тех, которые ищут истины и руководства в печатном слове. Не станем скрывать, что такому слову вместе с великой созидательной работой предстоит огромная и тяжкая борьба с тёмными силами. Но будем сеять в дух, будем сеять в будущее. И пусть навсегда знаменем этого органа печати и целью стремлений будет жизнь, а не смерть, и слово его, по завету апостола, да будет всегда слово здравое, незазорное, не к разрушению и отрицанию, а »слово благое к созиданию"! Аминь.

Стойкость и бодрость⁹

Православные русские люди!

Христос Воскресе!

В последний воскресный день, в который мы ещё обмениваемся таким радостным пасхальным приветом, пришлось нам собраться, чтоб отметить первую годовщину жизни Московской монархической партии. Рядом с радостным приветом, какой грустью, каким упрёком звучат эти слова: «первая годовщина», монархическая «партия»!

Да разве вы существуете только первый год? Да разве вы – «партия»? Ведь мы – это весь православный русский народ, великий тысячелетий народ, искони исповедовавший те самые начала, о которых мы и теперь «среди шума и волнений воскресших смут, вражды и тёмных дел» громко и смело проповедуем: начала любви и верности Богу и Церкви Его, Царю Русскому и царству Его, народу русскому, его истории, его славе, его благу, его державности на земле своей богоданной. И вот, однако, пришлось нам выступить среди народа своего, как «партия»!

Тяжкий был для нас этот год, первый в жизни нашей «партии»: это год великих скорбей и болезней русского сердца, тяжких нестроений и несчастий русского народа.

Недостало бы времени перечислить их, начиная ужасными военными неудачами России на суше и на море и позорным миром, и кончая предательскими забастовками, декабрьским вооружённым восстанием в Москве и, в самое последнее время, недобросовестным, обманным подбором «представителей» якобы от русского народа в Государственную Думу, на самом же деле людей, совершенно ему по духу чуждых, что и показали они в первых же своих собраниях.

И, однако, не для скорби, не для уныния, не для печалования и слёз мы собрались сюда сегодня. Возгреми над нами слово святое: Братья, стойте в вере, мужайтеся, укрепляйтеся! (1Кор. 16:13). К бодрости, к мужеству, к надежде, к радости будем мы звать друг друга. За нами правда, за нами история, за нами русский народ! Правда же не погибнет, как не погибла она в лице воскресшего нашего Христа Господа. Ведь достигли, казалось, своей цели безбожные Каиафа и Анна; спокоен был Пилат; враги Христа обагрёнными в Его крови руками вкушали свою пасху, торжествовали свой еврейский праздник...

Они победили. За них тоже «голосовал» сбитый с толку запугиванием и обещаниями народ и вопил: «Распни Его»!.. За смерть Христа ему тоже обещана была «народная свобода». Да, они победили! И глубоко под землёй в могильной пещере враги сокрыли тело Христово. Всё кончено. Всё предусмотрено. Злоба врагов после победы не знает устали, не ведает покоя и оплошности: и стража бессменно стоит у дверей гроба. Исполняется до конца слово Спасителя: «ваше время и власть тьмы!" (Лк. 22:53).

И если бы всё это так и осталось, то, конечно, правы были бы Пилат, Ирод, Иуда, Анна и Каиафа; вера в добро должна была бы угаснуть, и вере в Бога, в Высшую Правду не было бы места.

Но злоба, вражда, ухищрения злодеев, гроб, камень и кустодия не удержали Начальника жизни в челюстях смерти и ада, и ночь Его воскресения посрамила зло, и стала светозарной, светоносной для всех верующих навеки, до последнего дня бытия мира. Разрушив бо смертию смерть, победу даде нам и велию милость!

С такой верой, с такими залогами надежд и упований нас не запугают, не лишат сил, не заставят молчать и бездействовать. Пусть торжествует неправда, пусть гремят выстрелы и взрывы бомб злодеев; пусть враги России, прикрываясь и теперь именем народной свободы и народного блага, обманывают честный люд и, волки в овечьих шкурах, пробираются к власти и влиянию, готовя умаление церковной власти и расчленение России.

Мы живы. Жив наш Бог, жива Россия, жив и будет жив русский народ! Рано собрались делить его ризы, рано стали хоронить его! Враги не закопают его в землю; Иуды наши сами погибнут лютой смертью; Анны и Каиафы покончат жизнь в позоре или забвении; кустодия разбежится в ужасе; Пилаты проведут жалкие дни в изгнании и отчуждении от народа. А народ наш жив, и будет жив; прозреют и те его сыны, которые ныне сбиты с толку губительной пропагандой, завёрнутой в красные и крикливые фразы красных и мятежных газет. Ложью весь свет пройдёшь, да назад не вернёшься!

Монархическая партия в этот минувший год, как и все ей родственные по духу и направлению союзы и дружины, пережила и переживает одинаковую судьбу с православной Церковью, с которой она себя теснейшим образом соединила. Она и возникла непосредственно после указа о веротерпимости и даже под его влиянием, из опасения за целость устоев России.

Гремели над нами громы и носились молнии: но они только очистят воздух. Сыпались на нас удары и сыплются; но долго молотят хлеб, пока не отделится зерно от соломы; долго бьют и пеньку, пока не отлетит ненужная кострика, и пока не останется шелковистая и полезная пеньковая прядь.

Ах, сколько горя переиспытало за последний год русское сердце!

Великодушный и благородный Государь дал учреждение Государственной Думы, чтобы сблизиться с народом Своим. Враги обратили его в новую и высокую стену между Царём и народом, с первых же заседаний – в орудие бунта против Царя и Его правительства. Дал Он свободу слова: её обратили в свободу сквернословия и клеветы и в средство распространения самых разрушительных и безумных учений. Дал свободу союзов и собраний: её обратили в свободу разбойных шаек, состоящих из убийц, заполнивших Россию грабежами и убийствами, оглушивших нас взрывами и выстрелами, возведших убийство, грабительство и насилие «во имя свободы» в добродетель и геройство. Дал Царь так называемую «свободу совести», которая, впрочем, в умеренных и справедливых границах и прежде была в России: её обратили в свободу от совести, в торжество бессовестности, и из свободы религиозной, под прикрытием только религии, обратили в орудие борьбы с русским православным народом.

Православный епископ из Западного края со скорбью повествовал Государю Императору в прошлом году, вскоре после издания закона 17 апреля о веротерпимости, как поляки-католики поняли свободу веры: вместо того, чтобы мирно и тихо жить в исповедании своей веры, в благодарных чувствах к Царю и России, они стали наступать на православие, на русский народ, распускали слухи, что и Царь принял католичество, что православные церкви обратятся скоро в костёлы, наконец, стали открыто гнать православных, угрозами, насилиями отторгать их от Церкви; католичество снова сделали орудием для восстановления Польши и для ненависти против России. Государь кротко и скорбно, в ответ на рассказ преосвященного, заметил:

«Вот Я хотел сделать как лучше, а что из этого выходит?!»

И Церковь, и церковные люди сразу оказались как бы лишёнными прежнего покровительства со стороны государства. Благо это или зло? Не будем унывать, будем верить, что это послужит нам ко благу. Прежде на нас сыпались низкие обвинения в неискренности и подкупности, враги наши кричали, что мы подслуживаемся правительству, заискиваем пред ним, ищем наград, выгод, хороших должностей, что мы закуплены. А они только одни честны и искренни, они гонимы...

Минувший год показал, что теперь – мы гонимы. Положения изменились и перевернулись. Тысячи верных слуг Царю и России избиты и ранены бомбами и револьверами крамольников; тысячи изгнаны с окраин в угоду инородцам; тысячи лишены мест и должностей за «черносотенные убеждения»... Нам нет покровительства, и мы, русские люди, стали «парией» в среде русского народа. Замолчите же теперь, хулители, замолчите, клеветники! Ваше время и власть тьмы!

С нами Бог попустил повториться древней истории Иова. Страдал жестоко благочестивый человек. Непонятны были ему и окружающим его страдания. Многие стали думать, что он страдает за тайные грехи, и стали говорить ему это даже в глаза.

А на небе мы, откровением Божиим, познаем непонятную тайну страданий праведного. В ответ на похвалу Господа Иову сатана клевещет на праведника: «Разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его, и дом его, и всё, что у него? Дело рук его Ты благословил; стада его распространяются по земле; у него полный дом, счастливая семья, великое богатство...

Но отними от него всё, коснись его тела, отними здоровье, посмотри тогда, благословит ли он Господа?» (Иов. 1:9–11).

Чтобы посрамить клевету, чтоб укрепить ещё более праведность, чтобы прославить праведника, Господь попускает ему страшное испытание.

И верен Бог в делах Своих: друзья Иова соблазнились, жена говорила безумные глаголы, но праведник остался верным, и будущее принесло ему вновь долгие годы довольства и счастья.

Отпадут теперь и от нас в годину попущения Божия и наших страданий все прежде ненадёжные наши единомышленники, но верные сыны Церкви и русского царства укрепятся. Никто теперь не смеет упрекнуть нас в корысти или гнусных расчётах. Напротив, к врагам России, почуяв силу их, сколько теперь пристало из страха, из-за обмана, из выгоды!

А у нас всё явно, всё начистоту, всё прямо. Ничего не обещаем, ничем не подкупаем. Любишь Бога и Церковь, любишь Царя, любишь народ наш русский, первенствующий по праву и правде в своём царстве, что бы там ни говорили иноверцы и инородцы, – тогда иди к нам.

И что же? Остались ли мы одиноки?

Нет! Посмотрите, как нарастает здравая печать. Посмотрите, как растут везде и возникают патриотические союзы! Посмотрите, в каком множестве депутаций являлись православные русские люди пред очи Царёвы с ясной и твёрдой речью о своих дорогих убеждениях. И теперь пред каждым из нас стоит повеление Господа, как некогда Павлу: Говори и не умолкай! (Деян. 18:9). Надо говорить, писать, печатать, посылать просьбы и заявления Царю нашему о наших нуждах, печалях, о наших желаниях и государственных убеждениях. Царь – это единственная для нас Верховная власть. Никакой кустодии, никакой опеки над Ним мы никогда не признаем... Никакое решение большинства толпы для нас не убедительно. Мы с Богом: значит, всегда в большинстве, по американской пословице...

Последний всероссийский съезд русских людей явил пред нами величественное зрелище. Чего искали эти представители семидесяти союзов, кружков и партий, съехавшиеся со всей России в Москву? Их подкупили? Их силой собирали? Им навязывали горячие речи в защиту русских начал?

Съезду, напротив, препятствовали собираться; его участников обливали грязью клеветы и издевательства в газетах; даже официальный орган – Русское Государство обозвал их «революционерами справа» и противниками воли Царя. Это мы, мы-то противники Царя нашего, многолюбимого Царя-Батюшки, за Которого мы все готовы положить наши головы!

Нет! Верной верой, вольной волей и верной любовью мы преданы Богу, Царю и русскому народу. Не за корысть, не за страх, а за любовь и за совесть мы работаем, мы сблизились и соединились вместе этим союзом единомыслия и патриотизма. Не разобьёт ничто нашей верной дружины! Сумеем мы и слово молвить в свою защиту; сумеем мы и постоять за правду; сумеем и умереть за наши религиозно-патриотические убеждения. Горе нас сплотит, гроза нас очистит, а смерти мы не боимся.

Мир в земле сырой,

Честь в стране родной,

Слава на Руси святой!

Этого не знают и не познают враги наши; этого высокого, сладостного чувства, сладостных надежд они не испытают в сердце. В их теперешнем торжестве уже таится их могила и погибель; в их победных кликах уже слышится робость и неуверенность. Оттого так спешат они поскорее, поскорее изрыгнуть всю полноту своей дерзости пред Царём, торопятся всё сказать сразу, ничего не упустить, ничего не забыть. Знают они, что время их коротко.

Лучше нас они знают, что мы, русские люди, живы, и с нами надо считаться! Ещё немного, – и ложь их обнаружится пред всеми; сами они её покажут своими дерзкими и безумными речами в Думе, в которых доселе они упорно и намеренно не упомянули даже ни имени Божия, ни верноподданства и благодарности Царю, – ещё немного, и правда наша, вековая русская правда, засияет ярче солнца. Знамя оное мы донесём до этого дня. И на знамени том начертано: Бог, Церковь, Россия; а в России: Православие, Царь и русский народ. Не вырвут этого знамени враги, не затопчут, не уничтожат: ибо нельзя уничтожить целый народ.

Он пробудится от навеянного усыпления, он не отдаст, не потеряет себя и своих вековых сокровищ: веры, Царя и родины. Встанет, встанет русский народ-богатырь в своём национальном самосознании. И погибнут злой смертью его Иуды-предатели, избивая друг друга, как революционеры – Гапона; и разбежится в ужасе и смятении стоящая над Царём и народом иноверная и инородческая кустодия...

Небесный гром на злобу грянет

И воцарится тишина,

И в стольном Киеве княжна

От сна волшебного восстанет!..

(Пушкин).

Единение с Церковью – путь спасения¹⁰

Из глубины веков слышатся нам слова древнего пророка, объятого Духом Святым: Дух Господень на мне! (Ис. 61:1). И ныне, по слову церковного песнопения, празднуя Пятидесятницу, мы празднуем и Духа пришествие, – пришествие Его, всеосвящающего, не на одних только святых учеников Христовых, но и на всех верующих.

В этот знаменательный день Пятидесятницы утверждена на веки Церковь Христова, утверждена не слабыми, изменчивыми силами человеческими, а силой Божией. Праведный Отец, создавший мир и человека, Его единородный Сын, подъявший бремя людских прегрешений, и Дух Святый, от Отца исходящий и по искупительным заслугам Сына Божия дающий верующим все божественные силы к жизни и благочестию, – Троица Святая, утвердила в век века Церковь Божию на земле.

Слава, честь и благодарение Господу за Его несказанное к нам милосердие!

Радостен нынешний праздник наш, радостны славословия наши, благодарения и молитвы о ниспослании нам Духа Святого, радостно сознание наше, подкреплённое словом апостола, что каждому, из нас дана благодать по мере дара Христова! (Еф. 6:8).

Но, братие возлюбленные, чем величественнее дары благодати, тем выше и налагаемые на нас обязанности. Одно без другого не бывает.

И прежде всего наш долг всем сердцем и всей душой любить Бога и принадлежать к Его святой Церкви. И здесь одно без другого не бывает: кому Церковь не мать, тому и Бог не отец. В Церкви познаём мы Бога, а без познания и веры в Него, конечно, и любить не можем Его; в Церкви мы познаём волю Божию, руководящую нас к жизни; в Церкви получаем мы и Духа Святого, без Которого бессильны мы исполнить волю Божию. Церковь во святых таинствах преподаёт нам Духа Святого: в крещения мы родимся в новую благодатную жизнь; в миропомазании получаем благодать Духа, помогающую нам возрастать и укрепляться в новой христианской жизни; в таинстве покаяния мы освобождаемся от грехов, и, наконец, в таинстве Причащения соединяемся со Христом. Отнимите эти таинства, отнимите Церковь, отойдите от неё – и что же останется? Останется грех в человеке – и только, останется зверь в человеке – и больше ничего. Как без глаз нельзя видеть свет, так без Церкви нельзя воспринять Духа Святого.

И как без света и тепла не может быть на земле никакой жизни, всё будет мрачно и хладно, – так без Духа Святого не может быть никакой жизни в человеке: всё будет один мрак, одна скорбь, убивающее уныние, духовная смерть... А в наши тяжкие дни, когда силы вражьи желают отторгнуть от Церкви верных сынов её всеми несбыточными обещаниями, соблазнами, льстящими нашей гордости или чувственности, – в такие дни это до́лжно помнить больше всего. «Блюдите, како опасно ходите! Дние лукави суть" (Еф. 5:16).

Но когда сгущается тьма, тогда, обыкновенно, необходим нам огонь для освещения дома; когда увеличивается опасность, удваивают осторожность.

Прильнём же теперь крепче всем сердцем к родимой матери нашей – Церкви! Она и теперь, как и во веки, сильна божественной силой защитить и оградить нас от опасностей переживаемых нами лукавых дней; она поможет нам безошибочно отстранить от себя мутный поток лжеучений нашего времени. А ведь сколько их теперь наплодилось! Сколько появилось незваных учителей народа! Сколько соблазнов вступить на погибельный путь зла и преступления!

Но воистину, мног мир и велик покой у тех, которые пребывают в послушании Церкви; для них ясно: что одобряет Церковь Божия, то и до́лжно исповедовать; а что противно учению Церкви, или идёт мимо неё и даже против неё, то отвергай со всей силой, не внимай злому навету, хотя и заманчив он... Одно для христианина всего дороже: согласие с Церковью Божией, с её Богопреданным учением. К преподобному Агафону однажды пришли посетители и захотели испытать его кротость и смирение. «Агафон, – сказали они преподобному, – говорят, что ты злой, что ты обманщик, что ты вор, что ты ленивый монах, что ты грешник»... На все эти обвинения преподобный или молчал, или соглашался беспрекословно. Но вот ему сказали: «Говорят, что ты еретик, – неправо, не по учению Церкви веруешь». Агафон с живостью и решительно заявил: «Нет! нет! Это неправда».

Вот нам великое назидание! Хранить учение Церкви, принимать её таинства, молиться её молитвами, слушать её уставы и заповеди – вот долг христианина. Церковь святая никогда не скрывает сокровищ своих. Она зовёт к себе всех, ближних и дальних: она широко отверзает двери в ограду свою, она с любовью открывает для всех объятия свои.

Иди к её пастырям; иди в святые храмы её; слушай святое Божие Откровение – книги Священного Писания, учение Иисуса Христа; исполняй обряды церковные, уставы богослужения, постов, праздников, священных воспоминаний; в них, в этих уставах, целожизненная школа воспитания и отдельных христиан, и целых христианских обществ.

Прииди, Душе Святый, Дух Истины, прииди и наставь нас на всякую истину! Излейся в наши сердца, напои их потоком своей всеосвящающей благодати, призри на наши коленопреклонные молитвы, восшуми с небесе святого в наших душах, очисти их от всякия скверны, утверди и укрепи нас в союзе святой Церкви! Аминь.

Христианин должен быть святым¹¹

Сия есть воля Божия о вас – святость ваша (1Сол. 4:3).

Древнее сказание передаёт нам из жизни благочестивых христиан такой случай. К одному святому старцу, жившему и подвизавшемуся в пустыне, стекался народ из окружающих и дальних поселений. Всякий приходящий предлагал старцу тот или другой вопрос по поводу своих душевных тревог или жизненных затруднений. И каждому, и всем давал святой старец благодатные советы, уроки и наставления, всех поучал охотно. Только один юноша вёл себя не как другие. Почти каждый день приходил он к старцу, сидел у его ног, внимательно слушал всё, что говорилось, но сам никогда и ни о чём не спрашивал старца, наконец, святой старец обратил внимание на юного и на необычайное поведение. Он спросил юношу-посетителя: «Скажи, отчего ты всё молчишь? Разве у тебя нет ничего, о чём бы тебе хотелось спросить у меня?».

– Отче, – ответил юноша, – для меня довольно и того, чтобы всегда смотреть на тебя!

Братие! Святая Церковь поставляет нас в положение этого юноши, когда вспоминает того или другого святого, когда поставляет пред нами его жизнь, его духовный образ, когда изображает его на иконе или картине, когда восхваляет его богослужебными песнями, когда даёт нам имя того или другого святого. Сегодня же святая Церковь представляет нам всех святых, в честь которых и посвящено первое воскресенье после Пятидесятницы. Смотрите на это величественное собрание святых! Смотрите на древних патриархов, пророков, царей и праведников, смотрите на апостолов, подвижников, мучеников, преподобных, воссиявших в Новом Завете, из всех стран и народов, из всех возрастов, полов, званий и состояний. Какое великое множество, и какое училище благочестия!

Человек так устроен, что во всех случаях жизни нуждается в образцах и назидательных примерах; средством к приобретению им познаний и умений в огромном большинстве случаев служит подражание. И вот, в этом великом собрании святых каждый, сообразно своему положению, найдёт себе то в одном, то в другом святом образец для подражания. Так, даже о величайшем подвижнике древности – об Антонии Великом нам известно, что он старательно изучал жизнь святых, и у одного учился кротости, у другого – молитве, у иного – трудолюбию, у иного же, наконец, – молчанию и терпению и т.д.

Но скажут: да разве всем нам нужно и можно быть святыми?

Братие возлюбленные, помните, что именно так: и нужно, и можно нам быть святыми! Если же будем думать иначе, если святость для нас не обязательна, то суетна вера наша и напрасны наши упования. Ибо для чего же и для кого тогда Христос Спаситель сходил на землю, учил воле Божией, оставил нам в Себе Самом образ жизни святейшей, да последуем стопам Его, для чего Он искупил грешных Своей кровью?

Для чего и для кого тогда на земле учреждена Христом Господом Церковь? Её Он соделал святой, и таковой она пребывает, в ней именно грешные получают освящение, т.е. святость, чрез неё спасаются и входят в вечную славу Божию, куда не может войти ничто нечистое. Или напрасна была молитва Спасителя в тягчайший час Его жизни, пред муками Гефсимании и Голгофы, молитва к Отцу о верующих: «Святи их во истину Твою... за них Аз свящу Себе, да и mии будут священи воистину»? (Ин. 17:17–19). Или напрасно писал апостол: «Будьте подражателями мне, как я Христу»? (1Кор. 11:1). Или не обязательно для нас его наставление: ходите достойно звания, в которое вы призваны? (Еф. 4:1). Или напрасно слово его ко всем христианам: воля Божия о вас есть святость ваша? (1Сол. 4:3). Читайте Деяния Апостольские, читайте послания апостолов, – вы найдёте и увидите, что там везде верующие так прямо и называются не христианами, а именно святыми (Деян. 9:32; 1Кор. 16:1).

И мы должны быть святыми. Но не только должны, мы можем быть святыми. За то порукой Сам Господь: Он, милосердый, не положил бы на нас бремени, которого мы понести не можем. За то порукой Церковь Его, которая на земле продолжает дело Христово, даёт верующим благодать Духа Святого ради искупления Иисуса Христа.

Припомните прошлый праздник Пятидесятницы, припомните обильное излияние Духа Святого на верующих, – и припомните, что тогда говорилось вам с этого святого места. Говорилось о необходимости принадлежать к Церкви Христовой. Но принадлежность оказывается не одной верой, не одним исповеданием её устами, но и исповеданием жизни святой и богоугодной. В противном случае мы – лицемеры.

«Покажи мне веру от дел твоих, – говорит апостол и добавляет: – вера без дел мертва, как мертво тело без духа» (Иак. 2).

А святые – нам судьи, как и слово Божие говорит: разве не знаете, что святые будут судить миру? (1Кор. 6:2). Почему же они нам судьи? Понятно и ясно это. Ведь они так же, как и мы, жили в мире, имели плоть и кровь, имели нужды и заботы, имели врагов и друзей, испытывали соблазны, искушения, падения, несчастья. Они не отличались от нас по человеческой природе. Даже нужно сказать больше: многие из них так были искушаемы, как никто из нас. Кто из нас страдал, как мученики? Кто распят, как апостолы Пётр и Андрей? Кто сжигаем был на огне? Кого раздирали колёсами, у кого сдирали кожу, кого бросали зверям на растерзание?

Но и святые спасались не одной своей силой, они спасались той силой, какая дана и каждому из нас; это – сила Божия, сила благодати Христовой. «Всё могу о укрепляющем меня Иисусе» (Флп. 4:13), – вот что, словами апостола, может сказать о себе всякий верующий, если только он действительно, а не на словах только – верующий. И история блистательно подтвердила его. До Христа как мало было святых! В язычестве совсем не было людей добродетельных в полном смысле этого слова, а среди избранного народа если и были немногие праведники, то они спасались только верой в Того же Иисуса, только грядущего, ещё не пришедшего. Но вот пришёл давно желанный всеми народами Христос-Избавитель. И что же видим?

Вспомните, как после тяжёлой и унылой зимы начинается весна; ещё стоит часто ненастье, но солнце уже начинает греть больше; земля, однако, ещё пустынна и безжизненна, деревья голы, поля неприветливы. Но прошёл весенний дождь, пронеслась гроза, засияло солнце, – и вдруг обновилось лицо земли! Неделя, другая, третья, – и всё зелено, всё цветёт, жизнь торжествует в природе. Эта дивная картина природы особенно поразительна в странах южных, где голая, безотрадная степь-пустыня, после первого весеннего тепла и дождя как-то изумительно быстро, в несколько дней преобразуется в цветущий, благоухающий рай.

Это образ великого переворота в духовной жизни людей под действием благости Духа Святого, обитающего в Церкви Христовой. До христианства темно, безотрадно и пустынно было в жизни людей; один грех царствовал в мире, одно зло торжествовало в жизни людей. Но вот пришёл Христос Спаситель, основал Свою христианскую и святую Церковь, – и процвела пустыня, как дивный сад, процвела языческая, прежде неплодящая Церковь пришествием Господним: процвела великим множеством святых; как звёзды яркие путеводные, они украшают наше духовное небо.

Братие! Взирая на звёзды эти, будем возгораться их светом, будем помнить наше единственное назначение здесь, на земле: сия есть воля Божия о вас – святость ваша! Аминь.

Христос всегда к Себе нас призывает¹²

По берегу Галилейского моря проходит Иисус Христос. В одном месте Он видит двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея; в другом месте Он находит иных двух братьев – Иакова и Иоанна, сыновей Заведеевых. Все четверо трудились над рыболовством; около них – лодки и сети. И сказал тем и другим Спаситель: «Идите за Мной!» И они оставили всё, и пошли вслед за Иисусом Христом.

Так, по изображению читаного сегодня евангелия, совершилось призвание апостолов. Апостолы пошли на призыв Господа и соделались ловцами человеков: они нашли в последовании за Христом всё счастье и весь смысл жизни, они нашли в нём святость и вечную славу у Господа.

Возлюбленные братья! Господь зовёт к Себе апостолов, – зовёт к Себе и нас; их путь жизни, счастья, спасения и славы, это – и наш путь! Призваны ли мы с вами ко Христу? Но разве можно даже спрашивать об этом христиан?

Каждое богослужение мы слышим глубоко знаменательное прошение: «Господи Вседержителю, Боже отец наших»... Воистину, Он – Бог отцов наших, и в этом наше первое и самое раннее к Нему призвание. Почти тысячу лет наши отцы, деды, прадеды и предки были христианами, со Христом они были и во Христе, с Ним были в жизни, с Ним и по смерти пребывают. Они положили печать своей веры на всю окружающую нас жизнь, они засвидетельствовали её храмами, обителями, святыми иконами, святыми христианскими нравами и обычаями, какие они завещали грядущим поколениям. Если бы они теперь встали из могил, то увидели бы, как много и во всём изменилась жизнь, но они всё-таки узнали бы в нас своих родных, близких и дорогих, узнали бы по вере нашей Христовой, которую исповедовали и они, узнали бы по молитвам, которыми молились и они, по храмам и святыням, которые и они чтили, по святым обычаям и обрядам веры, которые исполняли и они, по закону и заповедям Господним, которые и они хранили в жизни.

Да, в этой живой и неразрушимой связи нашей с предками – наше первое, естественное и самое раннее призвание ко Христу; Христос зовёт нас к Себе в самом нашем рождении и происхождении. Это призвание закреплено и запечатлено после рождения нашего святым таинством крещения. По заповеди Церкви, по милостивому снисхождению Господа, оно даётся нам в дни младенчества, пока мы ещё бессознательны, даётся не по нашему решению, а по решению наших родителей, по доверию к ним и к восприемникам. Здесь милость Бога и милость Церкви. Так ведь поступают родители и относительно земной, обыкновенной пищи: они не ждут, пока ребёнок вырастет и сам укажет, что ему есть и пить, как одеваться. Ведь это было бы безумием и жестокостью; ведь ребёнок, пока вырастет и придёт в сознание, умрёт без пищи и ухода. Всякому это понятно без долгих объяснений. Ясно, что и духовное питание даётся ребёнку как можно раньше, чтобы не оставлять его до времени полного возраста во власти духа злобы. Поэтому же после крещения ребёнка часто приносят к чаше Христовой, приобщают его животворящей Крови Спасителя и таким образом сочетают, соединяют его со Христом. Здесь опять призвание наше к Господу.

Растёт ребёнок, – и видит и слышит в семье и окружающей жизни всё, что напоминает ему о христианской вере и законе. Раскрывается его сознание, начинает он больше и больше понимать и познавать себя и жизнь, становится отроком, вырастает в юношу, делается зрелым мужем, живёт в семье, в обществе, в государстве, становится старцем, приближается к могиле: и всё больше и больше умножаются, и всё громче и громче гремят над ним призывы Господа и Спасителя. Он, Милосердный, беспрерывно говорит человеку, беспрерывно зовёт: «Иди за Мной!»

Дивный мир, дивная природа говорят о величии и могуществе Бога.

Святая Церковь голосом пастырей, священным богослужением, а наипаче словом Божиим открывает нам вечную волю Божию, зовёт нас к Господу.

Голос совести нашей, в согласии со словом Церкви, ободряет и награждает нас за всякое послушание воле Господа и мучит терзаниями и угрызениями за всякое нарушение. Пример святых, живших в минувшие века, пример современных нам добрых и благочестивых христиан влечёт нас следовать Божьему призыву.

А вся наша жизнь?! И радости, и скорби, и успехи, и неудачи, ошибки, падения, покаяние, горе, скорби, болезни, общественные бедствия, тяжесть труда, огорчения от близких, – всё напоминает о Боге, о небе, о вечной жизни, где будет вечный покой и вечная правда. И чем ближе к смерти, чем чаще становится пред сознанием мысль о неизбежном конце всего земного, о скорой могиле, тем больше говорят душе помыслы о суде Господнем, об отчёте за прошлую жизнь, за все её дела, тем больше мы познаём тщету всего земного, тем больше усталый дух, углубляясь в себя, находит побуждений искать единого на потребу, жить только в Боге и для Бога.

"Яко из Того и Тем и к Тому всяческая!« (Рим. 11:36). Вот, братие мои, вот сколько могучих призывов ко Христу мы слышим в жизни, от колыбели до могилы. Но придёт время, – Господь позовёт нас уже не к исправлению и покаянию, а к суду и отчёту. Что скажем мы, непослушные призыву? Что скажем мы, ленивые, глухие к Божьему слову?

Звал Христос апостолов, и за Ним пошли двенадцать. Но один из них отошёл от Христа, и имя его, имя Иуды Искариотского, и доселе приводит в содрогание всех верующих. И его звал Спаситель: не отлучал от лика апостольского, хотя Всеведущий знал об его грядущем злодеянии, и его не лишал Своего общения, от него не скрывал Своего учения, Своих чудес, Своих милостей, и его призвал на тайную вечерю, где преподал ученикам таинство Тела и Крови.

Не будем ли и мы на суде Божием похожи на Иуду? Ведь и мы отошли от призыва Господня и большей частью по той же причине, как Иуда: по жадности и приверженности к благам земным.

Братие! Время жизни пока в нашем распоряжении, свет очей наших не угас. Пока свет с вами, ходите во свете! (Ин. 12:35). »Дондеже время имамы, да делаем благое!« (Гал. 6:10). Бог непрестанно зовёт нас к Себе. Но страшно слово Евангелия: »Много званых, мало же избранных!« (Мф. 20:16, 22:14).

Бог сотворил нас без нас, но спасти нас без нас не восхощет! Аминь.

В чём правда Божия?¹³

Ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и сия вся приложится вам (Мф. 6:33).

Золотое, вековечное правило евангелия! В тяжкие для народа еврейского времена, когда враги – римляне, чужеземцы и неверные лишили его свободы и собственного царства, когда все представители народа только и стремились к тому, чтобы свергнуть чужеземное иго, среди народа еврейского, самого корыстного, привязанного к благам земным, среди всех этих обстоятельств, – слышите ли, что проповедует и вещает Спаситель? Не о народной свободе говорит Он, не о том, чтобы дали народу земли, богатства, земные блага. Нет, слово Его иное: »Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? Ищите прежде всего царствия Божия и правды его«. Что же? Значит ли это, что Спаситель не желал народу ни свободы, ни земного благополучия? Нет, Он, к сказанному добавляет: »сия вся приложатся вам«. Итак, без царства Божия, без правды Божией земное благополучие – ничто, оно долго не продержится, оно падёт само собой, оно бесцельно и бессмысленно. Напротив, ищущему царства Божия и правды Божией земное благополучие само прилагается, само собой, без всяких усилий приходит и прочно держится, приносит истинное счастье.

Трудно было принять это учение слушателям Господа Иисуса Христа, трудно вместить его и нынешним христианам: и всё-таки Спаситель твёрдо и настойчиво говорил, и Церковь святая, по Его завету, неизменно нам повторяет и напоминает: «Ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и всё это приложится вам”.

Минувшая история христианства вообще и история нашей родины, России, вполне подтвердили всю святую правду этой заповеди Христовой.

Гнали христиан после смерти Спасителя, мучили их, объявляли и считали врагами народа, врагами отечества. Всё терпеливо сносили христиане: на насилие не отвечали насилием, на злобу не отвечали злобой, всё предавали Судии Праведному – Богу. Что же вышло? Правители государств стали замечать, и не могли не заметить, что из среды христиан выходили лучшие отцы и матери, лучшие и покорнейшие дети, лучшие воины, лучшие и покорнейшие подданные. Что бы ни поручили христианам, какое бы дело, какую бы должность им ни дали, – во всём они оказывались честными, трезвыми, неподкупными, скромными, во всём им можно было довериться. Из христиан были лучшие господа и лучшие слуги, лучшие начальники и лучшие подчинённые. Один из правителей, Константин Великий, смолоду это всё приметил, и когда сделался единодержавным повелителем почти всего света, он сам принял христианство и объявил его религией сначала дозволенной, а потом господствующей. Вся эта огромная перемена в жизни и положении христиан случилась менее чем через 300 лет после смерти Иисуса Христа. Не искали ничего христиане, а всё приобрели!

В истории нашей родины мы видим нечто подобное. С тех пор, как русский народ стал христианским, он больше всего был привязан к своей вере. Другие народы называли своё отечество разными гордыми прозваниями, говорили о силе, о мужестве, о могуществе и непобедимости своего царства. А наш народ прозвал свою родину только святой. «Святая Русь», – так называли предки наши Россию. Другие народы строили огромные города, прекрасные в них здания, памятники, крепости, дороги, – всё для земного благополучия. А наш народ изукрасил землю русскую храмами и монастырями. Вместо мирских памятников русские любили строить храмы и сооружать святые иконы. Искал русский народ больше всего царства Божия, искал славы Божией, славы Церкви Христовой. И приложилось ему в трудах, в бедности, в тяжких испытаниях и нашествиях врагов, приложилось ему, как-то незаметно и само собой, и царство земное, великое, необъятное. И если мы, потомки старых русских людей, держались бы той же заповеди Господней, царство наше всегда было бы счастливым и сильным, благословение Божие всегда бы на нём почивало. И этой верностью правде Божией каждый из нас всего лучше послужил бы родине. Не сильными, не знатными, даже не учёными и не умными людьми крепко царство, а людьми святыми, благочестивыми, ищущими прежде всего и выше всего царства Божия, – это вполне понятно. Ведь в царстве земном нужны верные воины, честные сановники и правители, самоотверженные слуги Государя, любящие подданные, усердные, неподкупные судьи, учители и проч. А для этого нужно, чтобы были богобоязненные родители, послушные и добрые дети. Откуда же взять их, если нет веры, если нет страха Господня, искания царства Божия и правды Божией? Ведь умный, но нечестный судья или правитель вдвое опаснее глупого; один ум, одно уменье ещё не приносит пользы отечеству. Хотите ли, чтобы все люди были счастливы? – для этого есть одно и только одно средство: пусть все люди будут исполнять Христовы заповеди, искать правды Божией...

Так ли теперь устроена наша жизнь? Это ли говорят теперь народу незваные, непрошеные учители, которых развелось теперь видимо-невидимо? Нет, мы слышали от них иное. Спаситель говорит, что, прежде всего, ищи царства Божия, а земное благополучие тогда само собой придёт, а лжеимённые учители наших дней, иногда, для удобнейшего обмана, прикрывающееся тоже проповедью о царстве Божием и о правде Божией, учат совершенно обратному: надо, говорят, прежде всего искать именно земного благополучия, а тогда придёт и царство Божие. Говорят народу о свободе, о земле, о правах, и никто не заговорит об обязанностях. Не слышим мы от новых учителей, что народ наш пьянствует, что он часто ленится, что многим рабочим и ремесленникам нельзя у нас доверить никакого дела, что они нечестны, обманывают нас, делают всё небрежно, во всём недобросовестны, что ныне и пятака медного никому дать в долг нельзя. Пьянство, пороки, преступления, разврат, нечестность растут в народе, но обо всём этом молчат новые учители. Ни разу не обмолвятся они об этих грехах на своих собраниях, на которых они говорят без молитвы и без благословения Божия. Что же из всего этого выйдет? А выйдет то, что беспутному народу не пойдут впрок и свобода, и земли, и богатства, которые щедро обещаются разными ораторами и учителями, как беспутному сыну не пойдёт впрок отцовское богатство... А что касается обещающих, то ведь чужое нетрудно обещать... Вот, если бы они своё дали что-нибудь...

Царство земное, земное благосостояние – не цель, а только средство для угождения Богу, для царства Божия. Не замо́к дорог, а то, что им заперто. А если под замком – пустой сундук, то не велика корысть завладеть замко́м. Так, без благочестия и святости не только бесполезно, но и прямо вредно благосостояние и богатство земное.

Апостол говорит нам: «Благочестие на всё полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей" (1Тим. 4:8).

К этому нечего прибавить, кроме того же апостольского поучения: »Слово сие верно и всякого приятия достойно«! (ст. 9). Аминь.

Священной памяти небесного покровителя земли русской¹⁴

В тяжёлые дни смуты умов и сердец и затемнения совести общественной, когда в учреждении, призванном явить голос всей русской земли, раздаётся слово поругания на самое чувство патриотизма, – отрадно вспомнить преподобного отца нашего Сергия Радонежского и всея России чудотворца.

Отрадно увидеть в нём, и подкрепить, и осмыслить, и подтвердить святость и незыблемость горячей любви к родине.

Святой, благословивший героя Донского на брань; святой, пославший в страшную сечу, имеющую решить судьбу родины, двух иноков, уже укрывшихся было в обители от печалей века сего, но ради высокого чувства и подвига любви к родному народу снова надевших военные доспехи под мантию монашескую; святой, освятивший своей подписью государственный закон о новом порядке престолонаследия, имеющий привести крепость царству и его правителям; святой, исходивший своими стопами соседнюю область с мятежно-крамольными князьями и затворивший церкви и алтари для непокорствующих законной власти законного князя, – вот кто преподобный Сергий при жизни.

Удивительно ли, что и в мире горнем он, по воле Господа, пребыл и пребывает защитником и молитвенником за землю русскую, и явил к ней любовь и в смутную пору внутренних раздоров на Руси, когда Москва была полонена поляками и своими русскими ворами-изменниками, когда пресёкся царский род, и позднее, через 200 лет, в страшную годину нашествия завоевателя Европы с двадцатью языками?!

Не перевелись враги России и теперь. Снова Божиим попущением за грехи наши катится смута по земле русской, и мнится, торжествуют и радуются домашние воры-изменники, предвкушают близость гибели царства русского и внешние враги.

Не страшен этот открытый натиск врагов. Страшнее, в тысячу крат гибельнее смута духовная – падение чувства любви к родине, к родной святыне, к родной Церкви, это опустошение душ и сердец.

В такие дни всей горячностью веры и любви вспоминаем и прославляем великого русского человека, великого и святого сына родной нашей Церкви, и в примере его жизни черпаем уроки, черпаем силы стоять на страже любви к отечеству.

Для того ли Промысл Божий вызвал к бытию Россию, поставив её на рубеже двух миров и положив пред ней великое мировое призвание, чтоб она, перестав быть сама собой, исчезла с лица земли и изменила богоданному призванию?

Для того ли Господь приобщил её к Церкви Своей и духовное небо её украсил сонмом равноангельных подвижников, чтобы всё это погибло пред разливом безбожия и иноверия?

Для того ли святые русские трудились над духовной нивой нашей, засевали её пшеницей чистого благочестия, поливали по́том, слезами и кровью, обвеяли молитвами, являлись по смерти из-за могил своих, оставили храмы, обители, свои мощи и свои чудеса, – чтобы поздние потомки, изжившие, обезумевшие, поддавшиеся соблазну лукавых слов или презренного злата, всё это свели в ничто?

Жив Господь наш, и жива Церковь Его, и жива Русь святая! Миллионы сынов её не преклонили и не преклонят колен своих пред Ваалом, их ни запугать, ни закупить, ни обмануть врагам России. Пред ними яркий светоч – преподобный Сергий, отец наш, чтимый святой общенародный.

Не померкнет никогда подвиг его святого патриотизма, и он откликнется миллионами миллионов отзвуков в душе народной. Не заглушить этих отзвуков никакими воплями хитросплетённых и обольстительных учений лжесловесников, издевающихся над святым словом: родина. Не вытравить этих отзвуков никакими поветриями тлетворных газет и листков, призывающих народ «отрешиться от старого мира», того мира, который говорил о долге, о чести, о благородстве, о подвиге, о любви к родному краю и к родному народу!

Здоровый и жизнеспособный народ на это самопредательство и самоубийство не пойдёт. Не пойдёт на этот путь тот народ, который дал из себя и чтит таких как преподобный Сергий!

Ибо завет преподобного гласит народу своему на все века:

«За веру православную, за Русь святую нам подобает живот свой положити и кровь свою пролити!»

Кровавое помешательство¹⁵

В короткое время на двух противоположных концах России, в Севастополе и Петербурге, вновь совершились злодеяния убийства двух верных сынов Царя и родины.

Наступает время, когда можно применить к судьбе нашего отечества древние пророческие слова: «Боже, приидоша язы ́цы в наследие Твое; оскверниша храм святый Твой... Трупы рабов твоих отдали на снедение птицам небесным, тела святых Твоих – зверям земным; пролили кровь их, как воду, окрест Иерусалима, и не бе погребаяй»... (Пс. 78:1–3).

Да, новые безбожные язычники, новые звери хищные в образе человеческом рыщут по лицу русской земли и обагряют её кровью защитников веры, родины и Царя.

Наступает время и настало уже, когда к русским людям, верным долгу, вере и чести, верным родине и Царю, заветам верности и благородства, применимо слово молитвы церковной: вменихомся яко овцы заколения!..

Просится на уста псаломское молитвенное слово к Богу: «Ты напитал нас хлебом слезным, Ты напоил нас изобильно слезами... Боже сил, доколе?! Ты положил нас в пререкание соседям нашим, и враги наши издеваются над нами!» (Пс. 79:5–7).

Да, гибнут русские люди, слуги Царя и родины, – и несть избавителей. Мало того, об их страданиях, об их смерти хранят молчание, – которое, по существу, есть осуждение и даже злорадство, – хранят молчание там, где говорят именем народа, где во имя блага государства произносят суд, – похвалу и укоризну...

Гибнут не только носители власти, наперёд преднамеченные крамольниками к казни, которую они лишь в применении к себе горячо отвергают, а в применении к другим и допускают, и одобряют; страдают и гибнут, стоят накануне смерти, или обливаются грязью клеветы и всяческих преследований, не только несогласные со злодеями в мыслях и убеждениях: гибнут случайные жертвы, гибнут во множестве, по недоразумению и ошибке. Пятьдесят человек, случайно оказавшиеся на площади во время войскового парада в Севастополе, разорванные на части, обезображенные, иные тяжело раненые и изувеченные, мужчины, женщины, дети, старухи, – эти жертвы уже не ужасают злодеев. Застрелен один генерал вместо другого, – это, с их точки зрения, только незначительное недоразумение, не стоящее внимания...

Посмотрите, с какой сатанинской злобой и настойчивостью приводятся в исполнение злодейские планы. Покушение на убийство адмирала Чухнина, окончившееся тяжёлым поранением, не удовлетворяет злобы служителей «освобождения»: им нужно не поранение, их не удовлетворят ни увечье, ни страдание; им нужна смерть, непременно смерть намеченной жертвы, – и вот, попущение повторяется, на сей раз уже со смертельным исходом. Нужно ли говорить о том, что в первый раз покушение производит девушка, обманом, предательски, с подложным письмом, под чужим именем проникнув в дом; во второй раз – из-за куста стреляет человек, которому доверились, которого считали близким, приставили к охране хозяина и имущества.

Убить того, кто тебе доверяет себя и жизнь свою, – это у самых последних людей, даже у дикарей, считается низостью и такой гнусностью, которой нет достойного слова осуждения. Но у наших демонов злобы как бы усохла совесть, все нравственные понятия вытравлены и перевёрнуты. И всё это делается ими ради свободы, братства, любви и справедливости!

Посмотрите, далее, с какой лёгкостью поднимается рука для нанесения смертельных ударов, и ударов верных – в голову не одного, а нескольких. Идёт в толпе генерал; вечер; кругом темно; дождь; движение народа; злодей, как оказывается, не знает в лицо намеченную жертву; достаточно по росту и одежде издали быть несколько похожим на обречённого на смерть, – и вот, злодей, не задумываясь, производит смертоносные выстрелы один за другим, без малейшего опасения, что каждый выстрел может попасть в случайно подвернувшегося человека.

Кто же эти демоны злобы? Давние преступники, подавившие в себе голос совести? Невежественные и грубые бродяги, не ведающие, что они творят? Озлобленные жизнью, неудачами, страданиями, лишениями, неправдами людей?

Нет, это молодые люди, почти мальчики, это всё – учившиеся люди, почитающие себя образованной и просвещённой частью общества. Все эти грабители, убийцы, воры, агитаторы, – всё это юнцы, не успевшие ещё и вкусить опыта жизни.

Древний пророк ходил с открытым вопросом в душе: «Господи, почто путь нечестивых спеется?» Древний псалмопевец изливал тоску свою пред Богом при виде страданий и гибели родины своей: «Ты посадил лозу виноградную, очистил для неё место и утвердил корни её, и она наполнила землю. Горы покрылись тенью её, и ветви её, как кедры Божии; она пустила ветви свои до моря и отрасли свои до реки. Для чего же ты разрушил ограды её, так что обрывают её все проходящие по пути? Лесной вепрь подрывает её, и полевой зверь объедает её... Боже сил, обратись же; призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей, и утверди его, охрани то, что насадила десница Твоя!» (Пс. 79:10–16).

Не узнаёте ли вы в этих словах России? Не образ ли это нашей родины? Не образ ли это нашей молитвы?

Но древний пророк не призывал к унынию и отчаянию. К Богу он обращал вопль свой, и молитву народа – к Господу; в грехах народа он видел источник бед и страдания, и в покаянии, в твёрдости веры и жизни указывал спасение. Он прорекал и утешал: «Господь сил восстановит нас, и воссияет лице Его и спасёмся!» (Ст. 20).

Пусть же и для нас, в этот час скорбного моления о погибших сынах родины и в эту печальную годину жизни России, не закроется источник надежды и бодрости, пусть далеко отойдёт дух расслабляющего уныния, пусть не поколеблется в нас наша твёрдость и наша верность Богу, Церкви, Царю и России. Смелее и смелее будем мы возглашать наше исповедание, хотя бы нам за то грозили смертью и на наших глазах над нашими единомышленниками приводили в исполнение свои угрозы. Глубже и глубже будем мы проникаться верой в правоту наших убеждений, освящённых Церковью, преданиями родной старины и кровью пострадавших за них бесчисленных героев долга.

Твёрдым словом будем мы отражать натиски врагов на святыню русского духа, на все идеальные основы истинно-человеческой жизни, и будем неуклонно обличать ложь врагов. А если потребуется, – мы безбоязненно пойдём за них на борьбу и смерть, мы не пощадим никаких сокровищ, ничего земного и даже самой жизни нашей, если Царь призовёт нас идти на защиту погибающей от внутренней крамолы родины.

Вечная память погибшим на страже долга, честь и слава живущим борцам! Пусть растут в числе и силе содружества верности, сообщества преданных сынов России: их вера и убеждённость, их твёрдость, их борьба неустанная, их кровь и страдания, в конце концов, победят злобу, крамолу и измену, заставят раскрыть глаза многих обольщённых, и Господь изведёт нам свет и правду, и силу России, как свет полудня (Пс. 36:6). Придёт пред лице Божие стенание наше, и могуществом мышцы Своей Он сохранит обречённых на смерть (Пс. 78:11).

Но только до конца претерпевший, – только тот спасётся! Аминь.

Единение людей возможно только в Боге и Церкви¹⁶

Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном Духе и в одних мыслях (1Кор. 1:10).

В самый тяжкий час Своей жизни, отправляясь на Гефсиманское томление и последующую крестную смерть, в самый тяжкий час жизни, расставаясь с апостолами, Господь Иисус произносит великую первосвященническую молитву о верующих к Отцу Своему Небесному. О чём Он молит? Что более всего Он желает видеть в том малом стаде верующих, которому Бог благоизволил дать царство? В чём Он видит условие его процветания и силы до века?

Он просит единения верующих между собой, основанного на единении в Боге.

"Не о сих же молю токмо, – не об одних апостолах, – но и о верующих словесе их ради в Мя: да вcи едино будут, якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут« (Ин. 17:20–21).

И вот, через столько веков, через два тысячелетия христианской жизни, мы видим, что приведённый нами в начале слова призыв апостола, слышанный нами сегодня за литургией, к нам относится всецело, как будто написанный и сказанный вчера.

О, зачем, зачем эти наши разделения, наши раздоры и споры?! Зачем православные люди одного народа, одного Царства разделились так резко в суждениях и взглядах, распались на партии, возненавидели друг друга и, наконец, во многих местах обагрили землю кровью, опозорили себя братоубийствами? Зачем это царящее всюду озлобление?

И отчего всё это?

Братие! Дух единый и единые мысли, – то, о чём говорит апостол, – не могут быть у людей, если они предоставлены сами себе, своим только природным силам, ибо силы эти слишком повреждены грехом. Свидетельства, примеры и доказательства такой слабости естественных сил человека мы найдём во всей истории людей. Только высшая, духовная сила, только вера Христова, низводящая силы божественные, только вера может заставить людей, соединившись в великое собрание, именуемое Церковью, забыть зверские наклонности и стремления, уступать всем во имя любви, подчинять себя благому игу закона Господня, сознать, что даже блаженней давать, чем принимать. При таком устроении жизни исполняется великое слово Писания: «Едино тело, един дух... едина вера, едино крещение, един Бог и Отец всех, иже над всеми и чрез всех и во всех нас» (Еф. 4:4–6). Христос Спаситель для того и пришёл на землю, чтобы соединить всех людей в единый союз этой веры – в Церковь. В час Его рождения ангелы воспели об этом грядущем счастье и спасении людей и возвестили на земле мир, в человецех благоволение. В час Его мучительной разлуки с апостолами, имеющими насадить Церковь во всём мире, мы уже слышали, молитва Первосвященника-Господа призывала верующих быть едино. В час сошествия Духа Святого на апостолов, когда утверждено основание Церкви, древнее разделение и вавилонское смешение языков, – плод гордости, неверия и злобы людей, – было уничтожено и заменено противоположным: егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва.

И на веки вечные основанием взаимного единения и взаимной любви людей служит вера во Христа, воспринятая нами от апостолов. Им заповедано идти в мир весь и проповедать евангелие всей твари, научить все народы и крещением во имя Отца и Сына и Святого Духа соединить всех в единую Церковь, в которой должны пасть все прежние разделения эллина и иудея, раба и свободного, мужеского пола и женского. Всяческая и во всех Христос!

Отступите от этого великого единения, – и снова воцарится древнее язычество; отступите от этого единения, – и снова распри и разделения; отступите от веры и Церкви, – и снова кровь и вечная злоба, и снова человек человеку зверь. Тогда не спасёт никакая сила, на которую возлагают надежду сыны века сего. Надеются обыкновенно на просвещение, на развитие закона и права, на правильное устройство государства, на так называемую гражданственность. Напрасные надежды! Если строишь дом из дерева, не ожидай, что он, в конце концов, будет каменным. Силы человека без помощи Божьей не только слабы, но, главное, греховны, а греховность, как закваска, пройдёт во все дела человека, отравит и просвещение, и право, и государство, и гражданственность, она даст разложение умов, порочность сердец, слабость воли, всюду она произведёт разномыслие и вражду и сделает своё дело разрушения. Ведь в государствах, преследующих право и гражданственность, всё основано на прениях и спорах; говорят и уверяют, что эти прения и споры именно и ведут к истине. Пусть так; пусть они могут привести и к истине, но приведут ли они к единению и миру? Приведут, если будут объединены в высшем начале веры и любви, если будут подчинены им и притом не за гнев и страх спорящих, а за любовь и за совесть!

Иначе будут вечно царить самоуверенность, гордость, самолюбие и злоба, а отсюда далеко до мира и единения.

Итак, только в единении веры и Церкви – спасение наше от разделений и раздоров. Ослабело в нас, в русских людях, это единение, и вот поэтому-то и поразило нас глубокое несчастье: споры, вражда и взаимные раздоры. Слишком преувеличенное значение мы придали земным делам, делам устроения царства земного и его порядков, и вот поэтому-то и выросло у нас озлобление одних против других.

Вспомним же единое на потребу! Вспомним, что не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих! Вспомним пламенную молитву Господа о единении верующих, вспомним наставление апостола, слышанное нами ныне, чтобы не было между нами разделений, но чтобы мы соединены были в одном духе и в одних мыслях! Вспомним, наконец, страдания нашей дорогой родины, гибнущей от распрей и разделений!

Было время, называемое смутным, в истории России, – страшное время, когда разделения и распри привели нашу родину на край гибели. Уже не стало в ней власти, уже не было царя, уже одни части государства шли войной против других, уже столица государства, Москва, была в руках врагов. Но под знаменем веры и православной Церкви, одумавшись и покаявшись, по призыву пастырей и святых обителей, объединились наши предки и спасли гибнущее отечество.

Пусть и устрашит и вразумит нас это воспоминание!

Будем едины в вере и Церкви, будем едино в Боге!

Мир вам, мир всем! Аминь!

Воинству русскому слово от сердца¹⁷

Кто б ни был ты: солдат, казак, драгун, или матрос, одно в тебе значение: защитник родины, земли родимой страж, и Богом и Царём и всем честным народом на подвиг призванный, на подвиг чести и верности святой присяге. Привет тебе, поклон наш всенародный! Родной ты наш, послушай наше слово, идущее от сердца.

В чём воина великое значение? Чем подвиг воина стоит высоко, чем велик и славен он, и прямо скажем – свят?

Воин – это сторож, который день и ночь сторожит Родину свою от вора ли, или от безумца, кто бы он ни был: пришелец ли из земли чужой, иль страшный враг домашний, свой, дома взращённый, враг Царя и русского народа. И в этом чине присягает воин-сторож, присягает Богу, Родине, Царю служить и прямить, целует Крест, Евангелие, и знамением Креста ту клятву утверждает, бодрит свой дух, и с мужеством идёт стоять на страже.

Как видите, такой воин-сторож – не тот наёмник-сторож, который амбары, да коней, да стадо в поле сторожит; даже не тот подвижник-сторож, что с женой, с детьми сторожит стрелку железнодорожного пути, чтобы спасти поезд от крушения, а, стало быть, и жизнь людей, которые сидят в вагонах. Нет, воин-сторож – то чин совсем особый; это – тот сын земли родной, что клятву дал, хоть лечь костьми, хоть кровь свою пролить и душу положить за веру, родину, Царя, да за покой родильницы своей – избы, кормилицы нас всех без исключения. Наёмный сторож может от службы отказаться; возьмёт расчёт, получит деньги, – хозяин станет нанимать другого. А воин отказаться от звания своего не может; отказ его – это измена; отказ его – это погибель родной страны, предательство Иуды; нет слов, чтобы заклеймить его позором. Не деньги здесь, не жалованье, не содержание зовут на подвиг воина, а честь и совесть, любовь к народу и долг святой, высокий.

По-русски сказано; понять не мудрено, чем подвиг воина и славен и велик, и скажем прямо – свят.

Но вот пришли безумные, или враги России и говорят такому воину, такому сторожу русской земли: «Будь с нами заодно; бунтуй против начальства, сытее будешь; одежонка у тебя плоха, – мы лучшую дадим; коль служба нелегка, – мы службу облегчим; мы плату деньгами прибавим, и такое обращение с тобой наладим, что не услышишь слова грубого, ни слова чёрного; и будешь, словно не крестьянин, а купец или боярин. И будет всё твоё, что силой возьмёшь, хотя бы взял чужое, как мы берём, чем только и живём и весело и вольно».

Кричит солдату враг, безумный соблазнитель, кричит:

«Ну, что же ты стоишь! Бросай ружье, или с ружьём иди за нами; патронов укради, ведь сила нам нужна большая; начальство перебьём, захватим крепости, казармы; вина напьёмся, а потом пойдём усадьбы жечь, леса рубить; хотим всю землю захватить, поля и хлеб весь поделить, и денег мы захватим, награбим мы одёжи всяческой и всякого добра. Захватим власть; республику уставим, и выберем главой богатыря такого, что не чета ему цари и короли».

Кричит солдату враг, домашний враг России, безумный соблазнитель: «Иди, будь с нами и не рассуждай; но знай, коль мы у власти будем, так дня не будешь ты солдат; нам нужен лишь пролетариат. Работодателей долой; заводы, фабрики захватим; хозяевами сами станем; войска, полицию долой – милицию поставим; не будет званья мужика, а будут такие всё слова: интеллигенты, социалисты, демократы, атеисты, нигилисты, анархисты, и чем далее, тем величавей, кончая автономией под звуки марсельезы... И будем все гулять, доколе всё, всю Русь не прогуляем. А там, что после нас, – да хоть потоп, хотя бы море крови»...

И начал говорить солдат: «Всё слушал я, но не всё понял; да и как понять нерусские слова, которым нас не обучали и от начальства не слыхали. Вот грамотеи газеты разные читали, да верить-то газетам разве можно? Ведь часто сами же газеты говорят: о чём вчера мы сообщали, – то солгали.

Послушай, если друг ты мне, доброжелатель, – за доброжелательство благодарю. Скажи, однако: откуда вдруг ты взялся, зачем искал меня и почему меня ты вдруг так возлюбил? Почему тебе со мной вместе непременно надо грабить, а не одному? И кто в ком нуждается: ты во мне, иль я в тебе? Но я тебя ведь не искал! Красно ты говоришь, язык твой устали не знает, словами и умом ты хочешь поразить. Но вот что я надумал: положим, я за тобой пойду, но ведь наутро могу я встретить с иной речью иного друга, который тоже может быть и умный, и мне доброжелатель; а позднее – встречу и ещё умнее и добрее... И что тогда?.. Куда, за кем идти? Или всю жизнь бродить? Нет, коли друг, так ты оставь меня... Оставь мне Бога моего и моего Христа, каким мне мать Его дала. Вот Бога и Христа всегда я буду слушать. А слово Бога – в Церкви; она всегда одно и то же говорит, и не своё, а Божье. А ты скажи по совести: в Бога веришь? и Церковь Его чтишь? Евангелие ты признаешь? Суда ты Божьего боишься? Христа ты слушаешь? Нет?! Так лучше, брат, оставь меня в покое. Я клятву дал; я крест приял, я крест несу, и смерть мою с ним мирно встречу. Петь гимн чужой, чужого мне напева, врагу служить и родину свою терзать, Россию разорять и попирать закон Христа, закон любви и верности, – я громко говорю: на это не согласен... Да и народ ведь ныне не безгласен. Про нужды все свои скажет народ Царю лицом к лицу голосом Думы. Царь и народ не могут жить иначе, как дума в думу, душа в душу. Вот если Думу мы такую соберём, чтобы Царю она в правлении помогала, то сильны будем вновь, ибо в единении сила. Ну, а не соберём такой мы Думы, коли в неё опять такие умники все попадут, как ты, предатель, тогда мы сами виноваты. Такую Думу Царь распустит, она России – вред и гибель. На то и Царь от Бога державу восприял, чтобы по Божьему закону зло карать и пресекать мечом и силой воинской, а доброе всё поощрять.

Затем я понял, что, коли за тобой мне идти, так я сытее буду; одежду лучшую мне дашь; коли у власти будешь, так домой отпустишь; срок службы сократишь и жалованьем наградишь, более чем ныне получаем. И вот не я один, солдат, хотел бы знать, откуда ты – пролетариат... богат? Ни службы у тебя нет, ни ремесла, а денег много! Откуда же они и кто тебе их дал? Ты ешь и пьёшь, и всюду разъезжаешь, листки печатаешь и в сотнях тысяч их бросаешь и раздаёшь; ты сыт, одет, и выпить ты не прочь, да и других всё угощаешь, чтобы к себе привлечь. Скажи, откуда у тебя на это взялись средства? А я слыхал, что не друзья России, а враги тебе давали деньги и дают. Но ведь на это я с тобой не пойду! Ты обещаешь чужое всё ограбить и со мной поделить, а Бог-то где? Но ведь чужое станет тогда моим; другой придёт такой, как ты, и ведь уже моё отнимет. Да и с тобой поделим ли всё мы полюбовно? Да и надолго ли хватит чужого? Но положим, что при дележе того, что силой возьмём у богатеев и в казне, и в дележе земли мы не заспорим. Ну, а как народу народится столько, что опять на малоземелье жалобы пойдут? Или кто из нас, хотя из пахарей или солдат, по гневу Божьему, всё потеряет или прогуляет, и в чин заслужит твой – пролетариат, тогда-то как?.. Переведи-ка дух, перекрести-ка лоб, подумай сам: казна будет пуста, её вновь не ограбишь; леса порубленные быстро не растут; песками занесёт селения и города; вода посохнет в водоёмах, и мор пойдёт и глад... И что тогда для нового-то дележа поделят наши дети?..

Милицию у нас ты хочешь завести, а у соседей, у врагов России, будет войско!¹⁸ Умён ты, брат, не очень, коли Россию ставишь под топор. Ведь войско постоянное и обученное милицию всегда разгонит, тогда Россию враг возьмёт хоть голыми руками. Не для того ль враги России и деньги тебе платят и речи все твои внушили? Наладил ты одно: милиция нужна, не войско. Но если разницы ты в том не понимаешь, так что же будем говорить? Живи, как хочешь жить! Не мне тебя учить. Мне самому много учиться надо, теперь учиться воинскому делу, а после службы домой вернуться и опять учиться, как семью кормить и одевать, детей ремёслам обучать, да землю так пахать, и так ухаживать за ней, чтобы не голодать.

Затем прости! И знай: не сторожить земли родной не можем. Не сторожить её ведь это значит – забыть Бога, присягу потоптать, Иудой быть, и распинать Христа, и родину святую продавать так низко, так позорно! На это – не согласен!

И что ты пристаёшь всё к рядовым? Вот, мы тебя сведём к начальству, там люди есть, что и учились побольше твоего. Поговори-ка с ними! Таким, как ты, приятель-подстрекатель, место лучшее в тюрьме! ведь ты – просто разбойник, только поопасней!».

Жизнь и смерть¹⁹

Настоящее собрание наше омрачено печальными воспоминаниями о безвременной смерти тридцати убитых новых жертвах безумной нашей революции, о мученической смерти доблестного генерала Г. Мина и генерала Вонлярлярского. Пред нами сейчас на панихиде прошёл скорбный список убиенных. В нём помещены рядом имена старцев и младенцев, мужчин и женщин, простолюдинов и сановников. С трудом верится в происшедшее.

Газеты сообщали, что когда дочь министра П.А. Столыпина, тяжко раненая при взрыве, пришла в себя, то спросила окружающих: «Это был сон?» И только взглянув на свои окровавленные ноги, представлявшие одну сплошную рану, невинно пострадавшая несчастная девушка горько заплакала, и поняла, и убедилась, что это был не сон, это была сама действительность...

О, это не сон, братия, не сон то, что делается вокруг нас, – и кто знает, какие новые замыслы, какие новые преступления таит в себе злоба осатанелых выродков русского общества, в злодействах своих не знающих ни смысла, ни жалости, ни совести. Может быть, нас ожидает ещё то, о чём сказано в Библии: у каждого слышащего зазвенит от ужаса в обоих ушах.

Это не сон, это горькая, горчайшая действительность! Дыхание смерти носится всюду, и, кто знает, страшные призраки её не стоят ли теперь над кем-либо из нас...

Из всех вопросов, какими занимался и занимается человек помимовольно, над всеми его волнениями, помыслами, страхами, радостями и надеждами, несомненно, господствует, как самый тревожный и важный, вопрос о жизни и смерти. Что такое жизнь, как она явилась, в чём её сущность, – этого не объяснит никакой сотворённый ум. Но мы все её чувствуем в себе, мы опытно её познаем, за неё борется всё живущее, к ней мы стремимся, её защищаем и отстаиваем, её верой мы переносим за пределы могилы и гроба. Но что такое смерть, откуда она, в чём состоит, как она относится к духу человека, как её избегнуть, – пред такими вопросами стояли в бессилии величайшие умы, величайшие гении человечества, и всё, что они говорили в ответ на эти вопросы от разума человеческого, всё было лишь жалким лепетом, ни для кого не убедительным. А между тем, смерть стояла и стоит пред каждым, как рок неисходный и неизбежный, и если жизнь земную остановить – во власти человека, то остановить смерть никто собственной силой не может. Вопрос о сущности жизни и смерти – это книга неведомая, книга, запечатлённая семью печатями для мудрецов мира.

Разрешение вопроса даёт только вера. И человеку остаётся одно: или обречь себя на всегдашнее и полное неведение тайны, или принять разъяснение, которое даёт ему святая вера.

Бог смерти не сотворил, свидетельствует вера. Смертию умреши, сказано первосозданному человеку, в ограждение от греха. Единым человеком грех в мир вниде и грехом смерть, подтвердил и апостол новому творению, – верующим христианам. Это – о смерти. Она от греха. А вот что знаем о жизни. Я есмь воскресение и жизнь, Я есмь путь, и истина, и жизнь, – говорил о Себе Спаситель. А юноше, ищущему, как войти в жизнь, Он ответил кратким словом: соблюди заповеди. Итак, жизнь есть соединение с Богом в вере, чистоте, святости. В этом и тайна смерти благочестивых, тайна смерти святой и мужественной, в этом объяснение того, почему многие святые называли жизнь рождением в жизнь вечную. И если мы видим смерть во имя долга, во имя чести, в сознании святости подвига, то мы чувствуем и признаём в ней нравственную красоту, высший смысл, который примиряет с нею жизнь, привлекает к себе живущих, и мало того, – и по ту сторону смерти, за её естественной гранью, указывает естественное же продолжение жизни духа, ради которого жил умерший. И, наоборот, в смерти без нравственной и духовной основы чувство наше и сознание видит что-то оскорбительное для достоинства человека, что-то уравнивающее его со скотами несмысленными.

Так, только вера и святость осмысливают и жизнь, и страдание, и радости, осмысливают и самую смерть; только вера и святость дают истинную цену и всякому подвигу, и всякой, по-видимому, и геройской смерти. Ибо, несомненно, могут быть и бывают кажущиеся подвиги и, действительно, мнимое геройство. В дни гонений на христиан находились верующие, которые сами искали смерти, искали мученичества насильно. По-видимому, что здесь худого? Многим и теперь такое поведение показалось бы похвальным, Но св. Киприан Карфагенский осудил такое самовольное и насильственное искание смерти, проникнутое до некоторой степени духом какого-то вызова и самоуслаждения, и заметил по этому поводу: «Бывает настроение, которому только не хватает мученичества, и бывает мученичество, которому, однако, недостаёт должного и доброго настроения».

Так сказано о христианах, желавших за Христа умереть. Что же нужно сказать о тех, которые идут заведомо для того, чтобы убить, хотя бы при этом и самим пострадать, даже умереть?

Бросить бомбу, перебить десятки невинных и случайно подвернувшихся под несчастный случай людей, не пощадив ни старости, ни сиротства, ни младенчества, не подумав и не пожалев о тысячах обездоленных родных, близких, о море слёз и горя, – и самому при этом погибнуть; выслеживать жертву целыми месяцами, подойти сзади, неожиданно, к беззащитному, убить его выстрелами и затем, не успев скрыться, быть схваченным и отдаться в руки правосудия, может быть и с опасностью смертной казни: что это? Геройство, или что-то другое?

Многих и очень многих обольщает это видимое мужество, картинное и показное, – и они готовы пред ними преклониться. Многих это настолько увлекает, что они и сами готовы пойти по пути такого мнимого подвига. Один пожилой человек, в ответ на осуждение злодеев, заявляет: «Но ведь они умерли сами; согласитесь, они ехали на смерть, это геройство». А одна из газет, «Труд», на днях с бесстыдством пишет об убийстве нескольких десятков полицейских служителей в Варшаве: «Есть что-то величавое в этих могучих актах красного террора».

А между тем, здесь-то именно и есть то мнимое мужество и мнимое мученичество, которому недостаёт доброго настроения, то самопожертвование, которое отдаётся сатане, а не Богу, злу, а не добру. И напрасны здесь жалкие потуги – придать злодеянию вид идейности и какой-то нравственной высоты. Если чистое нравственное чувство осудило лукавые умствования иезуитов, позволявших себе дурные средства ради высоких целей «славы Бога», то почему же прилагать иную меру к тем, кто идёт на позор и преступление убийства – ради целей «освобождения», не будучи на то никем призван, и даже не уполномоченный теми, кого он «освобождает»?

Какая ясность и простота учения об этом в слове Божием! В послании св. ап. Петра читаем: «Всех почитайте, братство любите, Бога бойтеся, Царя чтите. То угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо, что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если страдаете за правду, то блаженны. Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое, а если как христианин, не стыдись» (1Пет. 2:17, 19–21). Другой апостол, св. Павел, учит: «Если кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2Тим. 2:5). И в то же время оба эти апостолы сами пострадали за Христа и сами славятся в веках, как великие мученики.

Кажется, ясна мысль о разнице смерти героя и злодея. Но мы живём в век такой путаницы в нравственных понятиях, такой разноголосицы во взглядах на вещи, о которых, в сущности, не может быть двух мнений, что и об этой простой истине нужно теперь напоминать и часто, и настойчиво.

Да, нынешние убийцы «ради идеи» – это не герои, не мученики, а простые злодеи и преступники, нередко больные душевно, нередко ослеплённые, потерявшие волю и сбитые с толку своими учителями. В руках этих-то таинственных руководителей наши злодеи, мнящие себя героями, – жалкое орудие для достижения целей, о которых они чаще всего и не подозревают... Смерть для них, по-видимому, не страшна, но при безверии, при этой страшной злобе, она – не высокая смерть человека, а смерть озлобленного зверя; их смерть – лествица не к небу, как у святых и у подвижников, а в преисподнюю, и не новое рождение, а смерть сугубая и вечная.

И пусть оставшиеся в живых друзья, почитатели и сообщники этих злодеев восхваляют их, объявляя мучениками и героями; пусть уверяют, – как это слышим теперь, – что их могилы в будущем будут украшены памятниками и обратятся в места народного паломничества; пусть прославляют их в сочинённых повестях, в звучных песнях и стихах; пусть в диком, исступлённом усердии, помешанные на крови, они продают и раздают на улицах портреты злодеев, убийц и извергов: людей нравственно здоровых они не могут ни смутить, ни обольстить. Мы знаем, что злодеи и убийцы, как ни восхваляй их исступлёнными криками, так и останутся только злодеями и убийцами, внушающими лишь ужас и отвращение у честных людей; мы знаем, что и разбойники, и грабители умирают на своём ремесле, и они друг друга воспевали в песнях, а сумасшедшие так же нередко бесстрашно ищут смерти, то разбивая голову о стену, то бросаясь с высоты нескольких этажей на землю...

Люди верующие не боятся смерти, но сами её не ищут. Они знают, что смерть от Бога, но от Бога и жизнь, и дана жизнь для жизни, для жизни святой и достойной, во славу Бога, во благо ближним. Они знают, что и смерть во имя долга и любви к родным есть смерть достойная и славная, есть начало новой жизни. И бесконечно много мужества и геройства не у того, кто идёт убивать из-за угла, но у того, кто, зная, что в каждую минуту может быть взорван, бесстрашно и неустанно работает на своём посту, который вручили ему Царь и родина; кто, после страшного взрыва и страшного опустошения смерти и страдания близких и даже родных детей, способен по-прежнему стойко, неустанно и не озлобляясь творить своё великое дело... ежедневно ожидая нового злодейского покушения. Это – истинное мужество.

И наш долг, братия, хранить в себе такое мужество, невзирая ни на что. Пусть веет вокруг дыханием смерти; пусть грозят каждому из нас кровавой расправой; пусть гремят выстрелы и рвутся бомбы... Останемся мужественны и тверды, непоколебимы!

Будем поминать молитвой убитых борцов за Царя и родину; будем воздавать должное их заслугам и геройству, но не будем унывать. Да совершится воля Божия! Ей единой ведомо, зачем дана России эта тяжкая година испытания.

По-прежнему в единении единомышленников, по-прежнему в единении и союзе святой веры, родной Церкви, в союзе любви к Царю и отечеству будем словом и делом являть наше исповедание.

В этом сила, в этом спасение, в этом залог нашей неминуемой победы в будущем. Да, оружие, в конце концов, выпадет из рук революции, и победа будет на стороне людей чести, долга, мира и порядка. Победа будет наша!

Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его! Яко исчезает дым, да исчезнут! Аминь.

Просвещение народа²⁰

Совершенно неожиданно мы открываем чтения в этом месте заупокойным молением о человеке, которому было столь близко и дорого наше дело. Покойный генерал Димитрий Фёдорович Трепов принимал самое близкое участие в открытии наших чтений, и если они беспрерывно существуют уже пятый год, то этим мы обязаны главным образом покойному. Он был и учредителем их, и заботливым попечителем до последних дней жизни. Служа в Москве, несмотря на множество мелочных дел и важных обязанностей, которые возлагал на него занимаемый пост, он находил время, чтобы заняться организацией чтений для рабочих и этому делу помогал всеми силами и способами, которые открывало ему его властное и влиятельное положение. О нём он предстательствовал пред покойным Великим Князем Сергием Александровичем; исходатайствовал нужные материальные средства; сам находил и приглашал лекторов; бывал в их собраниях при обсуждении вопросов об упорядочении и направлении чтений; принимал участие в составлении программ и т.д. Если мы и в настоящем году имели и имеем возможность продолжать чтения, ныне в столь расширенном объёме, то в значительной степени мы обязаны тем покойному Димитрию Фёдоровичу, не забывавшему о созданном им деле и по переселению в северную столицу.

Покойный хорошо понимал причины нашего русского нестроения. Ведь одна из главных его причин, это – глубокое народное невежество, которое не даёт тёмному человеку возможности дать отпор натиску враждебных учений, посягающих на святое святых народной души и жизни. И то хорошо понимал покойный, что наука науке рознь, и что не всякое просвещение душе во спасение. Есть наука, которая, подобно зимнему солнцу, светит, да не греет. Есть наука, которая, не опираясь на нравственное преобразование человека, подобна острому ножу и усовершенствованному орудию в руках злодея. И есть наука, освещённая высшим светом веры, согретая огнём святой религии; она созидает жизнь.

Долго народ живёт, руководясь в жизни только преданием. По преданию он получает религиозные и нравственные устои жизни, по преданию он хранит инстинктивную верность созданным встарь формам жизни, которые, может быть, при отвлечённом суждении и имеют недостатки, но для данного народа, для данного времени и для данных условий незаменимы. Но вот наступает время, когда против такого устойчивого предания поднимается буря, и почва под ним колеблется. Тогда то, что было лишь чувством, инстинктом и преданием, надо закрепить и утвердить сознанием, надо защитить против напора враждебных сил. Русское народное государственное и общественное мировоззрение не боится никакого света знания; оно покоится не только на твёрдых религиозно-нравственных началах, но и оправдано серьёзной наукой. Дать возможность уяснить и укрепить такое мировоззрение – значит дать твёрдый устой жизни, и если где, то именно в Москве, среди великого множества рабочего русского люда, достойно и праведно было создать такое именно просветительное и высокопатриотическое начинание.

Покойный Димитрий Фёдорович это и сделал... Он создал дело, которому должны подражать все города России. И такое дело должны назвать и признать добрым все честные и мыслящие люди, к какому бы лагерю общественному и государственному они ни принадлежали. Ибо добро – всегда добро. Но предубеждение и партийная узость, но упорство озлобления и невежество могут и белое назвать чёрным.

Удивительно ли после этого, что, при вести о неожиданной смерти Димитрия Фёдоровича, у многих сдавит сердце опасением за судьбу нашего просветительного дела? Удивительно ли, что среди рабочих, так долго пользовавшихся чтениями, печальная весть вызвала немедленно желание сего дня же, именно здесь и пред началом чтений, помолиться об упокоении безвременно скончавшегося?

Да, любовь и благодарность разрешаются в молитву. И вознося её к престолу Бога Правды и Милости, видя плоды и течение доброго дела, которому служил покойный, разве не найдём мы в этом залог светлых и отрадных о нём чаяний? Апостол заповедует смотреть на то, на каком кто основании строит: на основании золота, серебра, камения многоценного, или дерева, сена, соломы; огонь испытает дело каждого; у одного оно сгорит, у другого во век останется (1Кор. 3:10–14). Сеющий в плоть от плоти пожнёт тление, а сеющий в дух от духа пожнёт жизнь вечную (Гал. 6:8).

Дело просветительное, которому служил покойный, конечно, было сеянием в дух и вечность; оно было построено на основании, которому огненное испытание не страшно.

Да будет же ему отрадным уделом вечность, в которую он вступил. И жизнь непрестанной тревоги, выпавшая ему в последние годы на долю, жизнь, не ведавшая покоя, вся в ожидании ежечасной смерти, – да обретёт вечный покой на лоне Божией Милости и Божией Правды... Аминь.

Труд мирный, благословенный²¹

Прекрасная картина мирного труда изображена пред нами в слышанном сегодня евангельском чтении. Две лодки стоят у озера; рыболовы, выйдя из них, вымывают сети. Но труд их не озлобляющий, труд их не подавляет духовных запросов, высоких стремлений. Подходит к рыбакам Спаситель; народ теснит Его, желая слушать слово Божие, и Спаситель входит в лодку, отплывает немного от берега и, седши, учит народ из лодки. Слушает народ, слушают рыболовы, прекрасная картина человеческого труда сменяется ещё более дивной картиной человеческой жажды познания истины небесной. Это духовное настроение, эта пламенеющая и никогда не угасающая вера и потребность общения с Богом, познания Его слова, – всё это даёт смысл и труду, поднимает его над трудом животным и делает истинно-человеческим. Такой труд не озлобляет, а созидает человека. Пусть не сразу и не всегда видны будут плоды труда, пусть постигают трудящегося неудачи: он не впадает ни в злобу, ни в отчаяние. Вот перестал Спаситель учить народ и говорит Симону: «Отплыви на глубину; закиньте сети для лова». Симон говорит Ему в ответ: «Наставник, мы трудились целую ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть». Итак, полная неудача постигла тяжкий труд целой бессонной ночи. Но ни тени ропота, ни тени озлобления не слышно в словах Симона. Послушно исполняет он слово Божественного Наставника, и что же? «Поймали они великое множество рыбы, и даже сеть у них прорывалась» (Лк. 5:1–6).

О, куда, куда сокрылись и отошли от нас картины мирного и терпеливого труда, прерываемого молитвой, – труда не озлобляющего, а созидающего души?! Ни о чём теперь так много не говорят, как о труде. Ни о чём так не заботятся, как об упорядочении труда, о его продолжительности, о плате за труд... Но с какой злобой говорят и те, которые действительно трудятся, и те, которые о труде только красно говорят, следуя моде или домогаясь человеческой похвалы! Сколько споров, сколько рассуждений! И думается всем тем, которые без конца говорят и пишут о труде, что стоит лишь добиться определённого количества часов труда, хорошей платы за него, и наступит счастье людей, и все будут довольны. А между тем, год от году мы видим, что говорящие так много о труде стараются лишь о том, чтобы сократить его, – значит, настоящей-то любви к труду здесь нет. А между тем, мы видим, что труд всё больше и больше озлобляет рабочего человека, и он с ненавистью относится и к работе, и к хозяину, и к инструментам, и к фабрике.

Братие! Труд дан и заповедан человеку, как птице крылья и способность летания; он необходим ему, как воздух. Но есть труд животного, и есть труд разумного существа. Животное работает по принуждению, по страху, из-за побоев. И, конечно, труд для него ненавистен. И человек, если он по тем же побуждениям трудится и с ненавистью к труду относится, не выше животного. Но когда труд освещён мыслью, когда в нём участвуют сердце и ум, когда он не заглушает запросов души и сменяется молитвой, когда труд совершается во имя Бога и ради ближних терпеливо, в любви и смирении, то он уже не тяготит человека, не носится, как тяжкое и ненавистное бремя, он не озлобляет, он укрепляет и телесные и душевные силы человека. Посмотрите, даже в мире животных любовь сразу изменяет труд. Как хлопотливо и неустанно птичка носит соломку для гнезда! Как день-деньской достаёт она пищу для своих птенчиков! Считает ли она часы работы, тяготит ли её труд?

А у человека разве область любви не шире, чем у неразумной птицы? Нет, у него ещё есть разум, у него ещё есть чувство горячее и глубокое, и он может и должен нести труд свой разумно и любовно. Отчего у нас столько недовольства в труде, отчего столько в нём нечестности и обмана? Отчего столько лени, что чуть кто среди рабочих заговорит о забастовке, сразу столько любителей безделья отзываются на этот призыв? Отчего, однако, мать не забастует кормить своего ребёнка, и ночь не спит, и день работает, и часов труда не считает? Отчего крестьянин, обрабатывая своё поле, свою ниву-кормилицу в страдную пору летнюю, не забастует и не бросит работы?

Оттого, что в одном случае положена в основу труда любовь к нему и любовь к семье, а в другом случае – только зависть к ближнему, ненависть к чужому добру, а часто – лень и нечестность. Оттого, что наши рабочие и ремесленники всю цель труда полагают только в искании средств к жизни, и какой жизни? Состоящей в разгуле, в нечистых удовольствиях и в праздном существовании. Оттого, что труд не чередуется с молитвой, совершается и заканчивается без мысли о Боге, о душе, о спасении. Изнурительный труд, потом пьянство, а то и разврат, опять труд с тяжёлой головой и отравленной кровью, и опять потом пьянство: что же удивительного, если тогда совсем засыпают в человеке мысль, душа и сердце, и труд его обращается в несносное бремя и вызывает только бесплодные жалобы, ропот и безумные бунты с разорительными забастовками? Что же удивительного, если такой труд полон неудач, а каждая неудача, при отсутствии любви, терпения и смирения, родит только одну злобу? Что же удивительного, если такой труд обращает человека в животное и вызывает в нём звериные чувства?

Посмотри, христианин, на Спасителя: Он до 30 лет трудился над простой работой плотника. Посмотри на апостолов: их нашёл Спаситель не в среде беспечных и бездельных, а в среде трудящихся людей и призвал к новому величайшему труду апостольства прямо от рыбачьих лодок, от починки сетей, от ежедневной работы. Но эта работа не убивала и не принижала их духа, не делала чёрствым их сердце: и душа, и сердце радостно отзывались у таких работников на слова благовестия Христова и на призыв идти за Христом на новый труд, на новый подвиг, впереди которого им не обещано было ничего, кроме мученичества.

Осени себя Крестным знамением, православный народ, и призывай всегда Божие благословение на твой жизненный труд!

И если будешь нести труд твой в терпении, любви и смирении, то он послужит тебе в созидание твоего блага телесного и душевного; тогда и к тебе придёт на зов души твоей Господь, и мрежи труда твоего исполнятся ловитвы! Аминь.

Добродетель житейская и добродетель христианская²²

И будете сынами Всевышнего (Лк. 6:35).

В жизни нередко наблюдаем, что один и тот же предмет, одно и то же действие могут иметь различное значение, смотря по тому, служат ли они добру или злу. Так лекарство, состоящее из ядовитого вещества, в малом количестве и по указанию врача отпущенное нашему болящему ближнему, принесёт ему облегчение и здоровье. Но то же лекарство, со злым умыслом и в большом количестве данное ближнему, принесёт ему отраву и смерть. Так и острый нож в руках врача служит для спасительной операции больного, в руках сапожного мастера – для его ремесла, которым он кормит жену и детей, а в руках разбойника – это орудие грабежа и убийства. Ясно, что нельзя судить обо всём по внешности. Нужно смотреть в человеке во всём его деле на внутреннее расположение сердца. Не станем с этой точки зрения судить других, это – дело Божие, но сами себя мы обязаны проверять именно такой проверкой; об этой-то проверке и говорит нам ныне читанное в церкви святое евангелие.

Краткое ныне евангельское чтение (Лк. 6:31–36), но как много в нём сказано! Оно охватывает решительно всю жизнь человека и даёт ей настоящую христианскую оценку.

"Если вы, – говорит Спаситель, – любите любящих вас, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники любящих их любят». Значит, в такой любви нет ничего особенного, нет нравственной заслуги. Между тем, как часто мы и пред своей совестью и пред другими людьми выставляем именно такую любовь, забывая, что даже и в мире животных любовь самца к самке, любовь самки к детёнышам – вовсе не редкое явление.

"Если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность?«. И вправду, здесь не нравственно высокая добродетель, а часто простой расчёт: сделать добро другому, чтобы и он также добро мне сделал.

"И если взаймы даёте, от кого надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность?». И разве, в самом деле, не ясно, что здесь пред нами не нравственно-высокий подвиг самопожертвования ради любви, а просто житейское благоразумие и самый обыкновенный расчёт, особенно если отдать взаймы, значит – получить обратно с излишком, т.е. с процентами.

Не такой добродетели требует Спаситель от нас, Своих учеников и последователей: «Любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего». Пусть добро, которое мы делаем, будет совершенно бескорыстно, пусть оно не опирается ни на какие земные выгоды, побуждения и награды. То верю, что быть добродетельным и благочестивым – это самое лучшее средство к достижению и земного благополучия, к устроению добрых отношений с людьми. И, несомненно, об этом очень и очень часто нам говорят, и говорят совершенно справедливо. Но не в этом главное. Если бы это и не было так, если бы благочестие несло за собой одни гонения, неблагодарный день и невозможные страдания, всё равно христианин и тогда не должен ослабевать в добре. Он не наёмник в добродетели. Наёмник хорош, пока знает, что ему будет дана хорошая плата; наёмная кормилица и няня, ухаживающая за ребёнком за деньги, потом уходят к другому, третьему хозяину и забывают о первом ребёнке. Но разве так ухаживает за родимым детищем мать? Разве можно купить за деньги материнскую любовь?

То же самое, братие, и в христианской добродетели. Закону Божию, заповедям евангельским христианин служит не за страх, не за корысть, а за совесть и за любовь. Есть у христианина и высший Образ для его служения добру, и высшая помощь, и высшее побуждение: "Будьте, – говорит Спаситель, – сынами Всевышнего; будьте милосерды, как Отец ваш милосерд». Господь по любви создал этот прекрасный мир, в котором мы живём; особую любовь Свою Он излил на человека, как на царя творения. Но люди уклонились в грех и нечестие, но люди оказались неблагодарными Творцу Своему. Что же Господь? Прекратил ли Он попечение о мире, прекратил ли Он ток Своей любви бесконечной? Правда Его, конечно, восторжествует во всей силе, и суд Его постигнет зло и злых. Но любовь Его не колеблема. По-прежнему Он солнце Своё сияет на добрых и злых, по-прежнему Он посылает дождь на праведных и неправедных. Он благ к неблагодарным и злым.

Пусть и тебе, христианин, на добро люди отвечают злом, пусть на твои жертвы и труды отвечают неблагодарностью, пусть за взятое взаймы не отдают обратно: зло чужое не должно подавить и победить твоего добра, твоей любви, твоего желания быть сыном Всевышнего и Милосердого Отца. Знаем, что это трудно: трудно, однако же, возможно. Знаем, что любить врага, как говорят, даже и невозможно: но невозможное от человека, возможно у Бога. Это – нравственное, духовное чудо много, много раз осуществлялось в христианстве. Да, человеку естественному, не облагодатствованному, не познавшему Христа, не ищущему Его помощи, всё это невозможно; ему возможно только то, что легко, что доступно и даётся без труда. Поэтому и Спаситель говорит, что язычники и грешники любят любящих их, делают добро тем, кто им делает добро, и взаймы дают тем, от кого надеются получить обратно. Но если нравственность христианская не выше языческой, в чём же её существо и в чём превосходство?

Тогда зачем было и Сыну Божию сходить на землю и Учением Своим открыть всю волю Божию, а искуплением примирить человека с Богом и даровать ему все божественные силы к жизни и благочестию? Тогда зачем и нам называться христианами?

Но на примере воплощённого Сына Божия мы видели всю полноту добра и любви бесконечной, молившейся на кресте за врагов. А на примере бесчисленных последователей Христовых, таких же людей, как мы, с нашими обыкновенными силами, – на примере апостолов, мучеников, подвижников, множества святых, живших во всех положениях земной жизни, в богатстве и бедности, во власти и безвластии, в семье и обществе, в мире и в обителях, – мы видели и видим, как исполнялся при помощи благодати Божией тот евангельский вековечный закон христианской, а не житейской языческой добродетели, о котором сегодня учит нас святое евангелие.

И много тех, которые желали быть сынами Всевышнего, вошли в Его вечные обители, и много тех, которые стремились к подражанию Отцу Небесному, Милосердому, блаженствуют в лоне Его вечной любви. Вслед за Христом и евангелием они зовут нас на этот путь жизни.

Святые призывы да не будут безответны! Аминь.

Патриотическое служение русского духовенства²³

Заветы святителя Алексия.

В совершенно необычной обстановке и в особо знаменательном собрании совершаем мы ныне это молитвословие о Царе и Сыне Царёвом. Среди людей, открыто, мужественно и самоотверженно, иногда с опасностью для чести и даже жизни своей, выставляющих, как знамя жизни и деятельности, преданность Церкви Христовой, родине и Царю, мы встречаем нынешний церковно-гражданский праздник. Как отрадно совершителю богослужения вознести молитву о Царе и царстве среди людей искренних, единомышленных, участвующих в богослужении не телом только, но и духом, не за страх, а за совесть, не по долгу, внешнему и принудительному, а по внутреннему влечению сердца! Но вместе с тем здесь-то и место указать отрадные утешения русским людям и глубоко назидательные уроки, которые на сердца боголюбивые и царелюбивые должны пасть, как роса на землю жаждущую.

Вы стоите за веру православную.

Но вот пред вами живой образ религиозной ревности и преданности истине православия в лице святителя Алексия, митрополита Московского, память которого сегодня празднует св. Церковь; имя его носит и небесному покровительству его вверен нынешний наш Царственный Именинник. Сын боярина, из богатого дома, с заманчивым будущим в смысле житейских успехов, он оставляет с молодых лет мир и отдаётся всецело подвигам веры и служению Церкви. Перст Божий возвёл его на митрополичий престол всея Руси. И в этом звании святитель не знал усталости в трудах. Дважды по делам Церкви он совершает тяжкое путешествие в Царьград, переписывает своей рукой и исправляет перевод богослужебных книг, устраивает митрополию, вводит порядок в церковном управлении, пишет послания, воздвигает храмы, созидает обители. Это он был другом великого игумена земли русской – преподобного Сергия; он упорядочил наше монашество. Это он своим влиянием на ханов татарских, поработителей России, в дни господства наших врагов добился того, что Церковь православная осталась и объявлена была ханами неприкосновенной, первенствующей и господствующей, свободной в своей жизни и в распоряжении своими имуществами. – Добился того, чего теперь хотели лишить её свои, русские, домашние воры и насильники, якобы от имени русского народа.

И он же, святитель Алексий, завещал нам, русским людям, в трогательно-простых выражениях хранить единение и мир в общении церковном. «Други, – говорит он, – берегите молитву церковную. Как нельзя согреть дом одним дымом без огня, так нельзя остаться с одной молитвой домашней без церковной». «Что холоднее и бездушнее камня? Но если и камни ударять один о другой, то они согреются и из них посыплются искры. То же и в церковном общении». Вот нам урок единения, мира и любви взаимной, – урок, русским православным людям теперь столь необходимый. Всё, что нас разделит и разъединит, все, кто нас разделит, – всё раздорническое не благословенно.

Вы стоите за Царя, вы благоговейно храните чувства и долг верноподданства.

И в этом нам образ – святитель Алексий. До́рог Царь для русского народа, и потому, конечно, до́рог для него и первородный Сын Царёв, живая надежда будущего, залог сохранения Царского рода, залог того, что по смерти царствующего Государя царство не омрачится кровавыми спорами и раздорами из-за престолонаследия. О, знает Россия эти тяжкие времена, эти раздоры из-за великого княжения, когда не было ясного закона наследования престола!

Святитель Алексий и благословил тот именно порядок наследования престола от отца к старшему сыну (а не старшему в роде), который с течением времени дал России прекращение междоусобиц после смерти каждого великого князя; его дорогую подпись мы видим на этом акте громадной государственной важности.

Князь Димитрий Иванович, будущий герой Донской, был ребёнком. Но митрополит всея Руси Алексий хранил свято верность и ребёнку – законному Государю; он заботливо его пестовал, охранял его от злых влияний, воспитал в нём будущего спасителя отечества. Новый порядок престолонаследования только что возник; князья удельные не хотели его признавать; при малолетнем великом князе они по-прежнему тянули врозь и грабили землю русскую. И сам митрополит, который принимал самое близкое участие в делах государственных, который при множестве князей был один, как митрополит всея Руси, мог бы воспользоваться положением и сосредоточить власть в своих руках. Но святитель не только сам хранил верность ребёнку-Государю, но и пасомых приводил к тому же; словом архипастырского поучения, грозой отлучения от Церкви он смирял мятежных князей и сберёг власть законного Государя, положил семена единодержавия и самодержавия на Руси.

Вы стоите за русскую народность; вы отстаиваете Россию для русских; вы все – горячие патриоты.

Святой патриот перед вами – святитель Алексий. Для величия русского народа в годину его унижения под игом татар он работал всю жизнь, участвуя и в делах государственных, и в делах церковных. Он не дожил до радости поражения врагов на поле Куликовом, но он её видел духовными очами, он подготовил эту радость и, можно сказать, руками и устами преподобного Сергия он благословлял Димитрия Донского на брань. Ради русского народа три раза он ездил в Орду, отвратил гнев хана от русской земли, отвратил усиленную дань и разорение её и страшную войну; ради спасения Руси от разгрома инородцев он способствовал укреплению власти великого князя; ради русского народа он нёс все труды и невзгоды жизни. По его завету ныне вместе с ним ублажаемый другой святитель Всероссийский, митрополит Иона, писал русским людям пред решительной борьбой с татарами: «Кому случится умереть на той брани, те, подобно древним мученикам, примут от Христа венец за подвиг мучения».

В деятельности святителя Алексия трудно различить, где чисто церковная его работа, и где государственная. Но русский народ не осудил за это святителя; но Церковь русская не задумалась прославить его во святых. Так искони повелось на Руси: русские люди созидали царство Божие прежде всего, и это считали целью, а на царство земное, на наряд государственный они смотрели, как на средство для достижения цели, и старались, чтобы средство это было достойно и прилично для цели, было сильно и действенно. Кто хотел бы на Руси разделить Церковь от государства, тот уподобился бы человеку, который пожелал разделить в живом теле мясо и жилы от костей.

Духовный образ святителя Алексия и с ним вместе ныне ублажаемых святителей Московских Петра и Ионы – это великое назидание в наши дни и прежде всего нам, пастырям Церкви. Совершенно верно то, что духовенству должно быть строжайше воспрещено всякое политиканство. Оно словом Божиим, присягой и долгом своего звания и ежедневной молитвой призвано приносит моления, прошения, благодарения за вся человеки, за Царя и за вся, иже во власть суть (1Тим. 2:1–3). Посему для служителей русской Церкви, волей Царя ныне призванных к участию в Государственной Думе и в Государственном Совете, путь жизни, правило слова пастырского и образ поведения в жизни чисто государственной – совершенно ясны: они призваны поддерживать православную веру, власть Государя и жизненные интересы родного русского народа. Это – политика духовенства; это – его религиозный и патриотический долг; это – завет первоиерархов русских и угодников: святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, преподобного Сергия; это – заветы великих патриотов-страдальцев: Иова, в век незабвенного Гермогена и Авраамия Палицына.

Память же лжепатриарха Игнатия проклята в народе... Посему всё, что не религиозно, не народно, не патриотично, – всё, что хотя бы косвенно склонно поддерживать такие течения жизни, которые действуют в подрыв и ослабление силы и чести православной Церкви, в умаление власти Царя, утверждающего эту власть свою на религиозно-нравственном христианском начале, а не на языческом правовом, и в подрыв силы, значения и прав русского народа в его царстве, – всё такое и все такие должны покинуть ряды служителей Церкви, уйти из её священной дружины, не смущать боголюбивого и царелюбивого народа русского своим предательством, изменой долгу, лицемерием, или хотя бы даже только попустительством злу. Нет в мире более народного духовенства, как в России. Таким его сделала история.

Нужно ли ещё слово о том, что высказанное есть урок, назидание и долг для всякого русского человека? Но думается, что слово само собой вам и слышимо, и понятно. Ваше присутствие здесь – тому доказательство.

Пусть же ныне укрепятся и освятятся в нас молитвой наши религиозно-патриотические убеждения, и пусть они, распространяясь всё шире и шире, вглубь сознания русского народа принесут плод многий в жизни нашей родины! Тогда исполнится недавно сказанное слово и желание нашего государя: в час, когда Он, как смертный человек, по воле Божией отойдёт смертным исходом в путь всея земли, Он передаст Своему Первородному Сыну-Наследнику царство мирное, упорядоченное, могучее.

Боже! Суд Твой Цареви даждь и правду Твой Сыну Царёву! Да возрастает Царственный Отрок от силы в силу, исполняяся премудрости, и да будет в любви у Бога и человеков! Аминь.

Не бойся, только веруй²⁴

Как широка область веры в жизни человека и как неизмеримо её значение! Один из вдумчивых и благочестивых писателей, чтобы показать силу веры, приводит самый простой пример, взятый из обычной жизни. Всякий человек легко пройдёт в комнате по одной половице, по одной доске пола; но перекиньте эту доску через пропасть, прибавьте к ней ещё две или три, – и тот же человек уже не решится пройти по доске, а если пойдёт, то упадёт и погибнет. В чём тут тайна? В присутствии и отсутствии веры в себя и свои силы. Как только этой веры нет, всякое, самое простое и лёгкое дело валится у нас из рук.

Расширьте и углубите эту мысль; перенесите её от простых и обыденных вещей ко всему объёму человеческой деятельности, и вы увидите, как гибельно всякое неверие, всякое колебание. Нужно ли говорить после этого о той области, в которой вера есть дыхание жизни, начало и конец, т.е. об области религиозной? Евангельское чтение нынешнего воскресного дня даёт нам два примера веры и два наставления о вере нашего Спасителя (Лк. 8:41–56). К Иисусу Христу подходит Иаир, начальник синагоги, и просит исцелить его умирающую дочь – единственное его детище; скорбный отец упал к ногам Иисуса, он молит, он просит от всего сердца о милости, он торопит Божественного Чудотворца поскорее войти в дом к болящей и умирающей. Спаситель идёт на призыв мольбы и скорби, но на пути Его задерживает народ, задерживает больная кровотечением женщина, которая в молчаливой скорби, в болезни, о которой стыдилась поведать пред всеми, с горячей верой безмолвно только коснулась края ризы Христовой и получила исцеление.

Можно представить себе, как мучительна была для Иаира эта задержка на пути Иисуса Христа, как он мучился, как он ждал, чтобы поскорее пришёл в его дом Спаситель. В этом смятении чувств он слышит известие: «Умерла твоя дочь; не беспокой Учителя». И вот, когда вера Иаира, несмотря на только что совершившееся чудо исцеления женщины, заколебалась, над ним раздаётся ободряющее слово Господа: «Не бойся, только веруй, и спасена будет». А женщине, в ответ на её всенародно поведанный рассказ о том, как оправдалась и исполнилась её вера, тот же Спаситель изрёк иное слово, слово похвалы и утешения: «Дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя; иди с миром!».

Брат христианин! Как часто у нас искушается и готова колебаться вера! Как часто, при виде препятствий, неудач, неожиданных противодействий, мы готовы отчаяться за успех дела, к которому приставлены, которому служим! Пусть же слышится тебе всегда и везде святое, ободряющее слово евангелия: «Не бойся, только веруй!»

Ты – начальник; ты трудишься, не покладая рук, ты во всём действуешь, желая блага обществу и отечеству; но тебя не понимают, тебе во всём мешают, в добрые намерения твои не верят, всё перетолковывают, везде оказывают тебе неповиновение, и даже тобой облагодетельствованные больше всего восстают на тебя... Не бойся, только веруй! Не отчаивайся, не бросай служения правде, придёт время – и плоды твоей службы и работы скажутся добром и пользой для людей!

Ты, подчинённый; ты свято и в смирении исполняешь твой скромный долг; но тебя презирают, тебе не оказывают внимания; иные, худшие тебя, проходят вперёд за деньги, по ходатайству сильных мира, за лесть и ложь, ты же в тени и даже терпишь незаслуженные преследования от начальства... Не бойся, только веруй! Не озлобляйся, не отходи от правды и долга, не вступай в борьбу со злом посредством зла; терпеливым и настойчивым исполнением долга, неколебимой верностью чести и правде, работая пред Богом и совестью, а не пред людьми, ты верно придёшь к самой высокой награде: к чистой совести и похвале от Бога.

Пастырь видит, что его молитва в храме, слово поучения, голос любви и мольбы об исправлении жизни не слышится пасомыми; блюститель правды ужасается при виде торжествующего порока, против которого не слышно голоса суда; труженик, работающий честно и добросовестно, работающий весь век, терзается бедностью и недостатками; больной видит полную неудачу лечения, которое отнимает у него и у семьи столько средств... Мало ли на свете страданий? Что же тяжелее душевных страданий христианина, который любит добро и святость, стремится душой жить по евангелию и закону Божию, а сам по слабости воли всё грешит и грешит, раскаивается и снова падает, плачет о грехе и опять отдаётся во власть его? Кто из нас не испытывал этой муки самообвинения, самобичевания?

И всё-таки каждому из этих страдающих готово слово, единственное слово ободрения: не бойся, только веруй! Пусть только это слово пройдёт в душу, пусть вера станет настоящей, горячей, усердной, молитвенной, – и эта вера и молитва привлекут силу высшую, силу небесную, силу Божию. С такой силой человек может повторять всегда уверение апостола: «Всё могу о укрепляющем мя Иисусе» (Флп. 4:13). Чудо свершится, чудо вечно свершается: бессильный становится могучим, несчастный и обездоленный – терпеливым и мужественным, колеблющийся – твёрдым и уверенным. Самая тяжесть несчастья не только не чувствуется, но является для человека сознательной школой для укрепления души, для приобретения мужества, терпения и всего того, что украшает душу человека и делает её достойной Божьего благоволения.

И слышит душа христианская не только слово ободрения Господа: «Не бойся, только веруй, и спасена будешь», но и слово сладчайшей хвалы: «Вера твоя спасла тебя; иди с миром»! Аминь.

Современное лицемерие²⁵

Спаситель в субботу исцелил страдающую женщину, имевшую сухую руку; Он возвратил несчастной здоровье и возможность честной работой добывать себе и близким пропитание, быть полезным и деятельным членом общества. Но зависть и злоба фарисеев нашли и здесь повод к обвинению против Чудотворца. Фарисеи, не смея отрицать или осудить самое дело благодеяния, нашли, что оно совершено не тогда, когда это можно и нужно, именно в субботу, в день, в который, по учению фарисеев, следовало воздерживаться от всякого дела, даже и от дела благодеяния ближнему.

Спаситель здесь же, в синагоге, где совершено было чудо исцеления, обличил начальника синагоги за такие рассуждения и назвал его лицемером. Лицемер этот говорил не по любви к празднику, не по ревности к славе Божией: он мнимой и показной заботой о благочестии и хранении субботы прикрывал свою ненависть к Иисусу Христу; он искал только повода к тому, чтобы пред народом унизить Иисуса Христа и обвинить Его в нарушении закона. Ибо, если бы он действительно ревновал о славе Божией и о благе ближних, – а об этом и говорит Закон Божий, – то он порадовался бы тому, что в праздник Господень, в доме молитвы, силой свыше, Иисус Христос, во имя Отца Небесного, исцелил несчастную женщину и сделал её счастливой и довольной.

Страшен грех лицемерия! Он укореняется в человеке постепенно и прочно, он крепко захватывает власть над душой человека и, самое главное, быстро становится неприметным, постоянным спутником всех мыслей и чувств, всех отношений к людям и событиям жизни, так что даже сам грешник уже не замечает своей неискренности и своей лицемерной оценки всего окружающего. Спаситель сравнивает этот грех с закваской в тесте: когда поднялся и испечён хлеб, трудно найти в нём эту закваску, а между тем она, несомненно, в нём есть... Берегитесь, говорит Спаситель Своим ученикам, берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие... (Мф. 6:16; Мк. 8:15; Лк. 12:1).

Лицемерие может охватывать всю жизнь человека, но всего позорнее, всего опаснее и ужаснее, когда оно вторгается в область религиозную. И нужно сказать, переживаемое нами время особенно богато таким именно лицемерием. Укажем примеры.

Нужно врагам родины ослабить или совсем уничтожить значение присяги; не нравится им, что сыны родины, побуждаемые присягой, остаются верными долгу службы и готовы на смерть за Царя и отечество; хочется врагам отечества, чтобы сыны его обратились в изменников и предателей. И вот раздаются речи о том, будто присяга запрещена Иисусом Христом в евангелии, тогда как мы хорошо знаем из того же евангелия, что Иисус Христос на суде в синедрионе, когда первосвященник заклинал Его Богом живым и этим приводил к присяге, Сам принёс клятву. Но кто же и почему говорит против присяги? Верующие люди? По чувству любви и благоговения к евангелию? Нет, это говорят те, кому и веры не нужно, те, которые и евангелие по своему усмотрению переделывают. Это говорят лицемеры.

Нужно врагам родины, преступникам против закона, избавиться от тяжких наказаний, которые они по достоинству заслужили, за свои страшные злодеяния. И вот они кричат, что наказания запрещены законом Божиим, что они противны заповедям Божиим. Они не хотят знать, что в личных отношениях одного человека к другому, безусловно, воспрещено христианину налагать самовольно наказания на ближнего своего, но власти законной, о которой апостолом сказано, что она не напрасно носит меч, это право предоставлено. Но кто же говорит против наказаний? Люди, действительно почитающие евангелие и заповеди Божии? Люди, которые сами гнушаются самоуправством? Нет, это говорят те, которые сами часто насильничают без конца, убивают из-за угла, которые при грабежах денег у артельщиков, казначеев, в лавках не щадят десятками людей неповинных. Себе разрешая всё, они у законной власти отвергают право наказывать злодеев за их беспрерывные злодеяния. Это самое гнусное и самое отвратительное лицемерие.

На что оно рассчитано? Разве на то, чтобы принести благо и пользу ближним? Нет, на то, чтобы развязать руки пороку и преступлению!

Чтобы достигнуть цели своей, такие лицемеры нередко ссылаются на слова Спасителя о любви к врагам и непротивлении злу. Но разве Господь наш для того приходил на землю, чтобы дать злу торжество? Разве тому Он учил верующих? Разве Он не обличал пороки? Нет, мы и сегодня в евангелии слышали, что Он грозно уличил начальника синагоги в лицемерии, открыл пред всеми его тайные мысли. Мы знаем, что Спаситель наш боролся с грехом и дьяволом и за это пострадал даже до креста. Он и нам заповедал такую борьбу, и нам даровал победу над дьяволом Своей смертью и воскресением.

Итак, берегись, христианин, слушать лицемерные речи лжесловесников и их указания на евангелие. Им нужна не сила и слава евангелия, им нужна только своя преступная выгода.

Не может быть двух правд и двух истин: одна для себя, а другая для ближних. Зло – всегда зло, и к себе, к своим поступкам, к своему поведению нужно быть гораздо строже и требовательнее, чем к поступкам других людей. Если кто поступает иначе, тот лицемер.

Древний мудрец говорит, что лицемер устами своими губит ближнего своего (Прем. 11:9); следовательно, лицемерие есть духовное убийство. Страшен этот грех пред Богом, и пусть он бежит от нас!

Прямота, искренность и более всего послушание Церкви Божией, – вот что даст нам силу и возможность избавить себя от искушений и обмана лицемеров и самим не впасть в опасный грех лицемерия, которое Спаситель обличает так грозно в святом евангелии. Аминь.

Корень всех несчастий²⁶

Евангельское чтение нынешнего воскресного дня мы слышим за богослужениями очень часто (Лк. 17:12–19). Повесть об исцелении десяти прокажённых мужей и о том, как только один из исцелённых оказался благодарным и, возвратившись к Иисусу Христу, воздал Ему хвалу, эта святая повесть читается пред нами на каждом благодарственном молебствии. Она примером благодарного самарянина учит нас никогда не забывать благодеяний Божиих к роду человеческому; она предупреждает нас, чтобы мы не впали в тяжкий грех неблагодарности к нашему Благодетелю Господу.

Но не об этом мы поведём сегодня речь. Обратим внимание на другую сторону евангельского рассказа.

Проказа – это страшная болезнь, особенно распространённая в жарких странах. Она постепенно разъедает тело больного; она передаётся окружающим; она делает для человека невозможным пребывание в среде других людей. Но при этом человек по-прежнему движется, ходит, долго признаёт себя даже здоровым, не чувствует других каких-либо недугов, не ложится на одр болезненный. Целыми годами постепенно разрушается его тело, заражая всё кругом своим гниением и зловонием, производя в человеке страшное уныние духа и тоску сердечную. Ужас болезни усиливается сознанием, что больной видит неизлечимость своего недуга и страшную опасность его для людей здоровых, для лиц, ему родных и близких. Только чудодейственная сила Спасителя даровала исцеление прокажённым, как мы видели в евангелии; только Его милосердие возвратило им жизнь и возможность жить среди людей, не заражая людского общества, без опасности гибели для ближних.

Но что было бы, если бы нашёлся такой человек, который убедил бы неисцелённых прокажённых, что они здоровы, что им можно и до́лжно возвратиться в семью, к общественной жизни? Болезнь у больных, конечно, осталась бы, но здоровые все от них, несомненно, получили бы заразу и погибли.

Братие! Есть в людях иная зараза, иное – духовное прокажённое состояние. Эта проказа заразительная есть грех. И грех быстро и легко передаётся всем окружающим; и грех делает человека опасным в среде человеческого общества. Грех во всех его видах и проявлениях губит и поражает нестроениями всю жизнь людей: семейную, общественную, государственную. Страшнее всего то, что грешник часто не только не замечает своей духовной болезни и проказы, но считает себя совершенно здоровым, не только не уклоняется от воздействия на других людей, напротив, желает взять общественную жизнь под своё руководство. Не только не считает грех злом и несчастием, но, наоборот, грех почитает добродетелью и счастьем. Не подавляя греха в себе самом, он не осуждает его и в других, умалчивает о нём, даже восхваляет грех и тем способствует его укреплению и распространению.

Присмотритесь к нашей теперешней жизни. Все теперь сознают, говорят и пишут, что в жизни общественной и государственной много нестроений, много беспорядков и несчастий, которые грозят нашей родине погибелью. И много является учителей, радетелей, которые берутся за исправление непорядков, которые обещают водворить счастье и довольство в нашей жизни. О чём они, большей частью, говорят? Обо всём и о многом, кроме того единого, о чём больше всего нужно говорить. Они бранят правителей; они ищут и указывают виновных в наших непорядках; они возбуждают к ним злобу и ненависть; они будят зависть к людям богатым и стоящим высоко в обществе и государстве. Об одном они молчат: о грехе человеческом. Молчат о том, что мы все, и высоко и низко стоящие, и богатые и бедные, погрязли в пороках, что злоба, ненависть, зависть, возбуждаемые такими радетелями общественного блага, – это страшные грехи, которые не исправят жизни, а погубят и наполнят её кровью, принесут погибель родине; они справедливо говорят, что грех делает людей, стоящих у власти, дурными и нечестными, а людей богатых – жестокими и злыми. Но они умалчивают о том, что тот же грех делает крестьянина пьяницей и ленивцем, ремесленника – нечестным и неисполнительным, подчинённого – грубым и ослушником, бедняка – завистливым, вором и погромщиком чужого добра. Молчат о том, что грех и порок разрастаются со страшной силой, переходят, как зараза, и нечистым гниением, как проказа в теле, поражают всю жизнь нашего народа. Молчат о том, что всем нам, прежде всего, нужно очиститься душевно, раскаяться в грехах, исцелиться от духовной проказы, что без такого исцеления – всё погибло и ничто не пойдёт впрок. Что́ для прокажённого прекрасная пища, одежда и жилища? Всё равно, это не исцелит его болезни, не порадует его сердца, не отвратит грядущей гибели. То же самое и для общества людей, погрязшего в грехе; над ним стоит вечный приговор: нет радости у нечестивого...

Благодарение Богу, от греха возможно исцеление. Прокажённых очистила чудодейственная сила Спасителя. И нас от греха вечно исцеляет та же Его чудодейственная сила. Шедше покажитеся священником, сказал Он прокажённым. И мы слышим от Него тот же вечный голос. Пойдём же в Церковь Божию; у неё получим указание на грех; от неё услышим обличение и научение; она призовёт нас к миру, любви и единению; она учением Христа и Его благодатью смягчит сердца и властных и подчинённых, и богатых и бедных, и обидчиков и обиженных. Она всем укажет, что корень всех наших несчастий есть грех. И она, властью, от Бога данной, простит нам грех и призовёт к жизни святой и богоугодной.

Самая опасная – та болезнь, которую больной не сознаёт и не замечает. Сознаем же, прежде всего, нашу греховность, как самую тяжкую нашу болезнь и на неё, на борьбу с грехом, живущим не в других, а в себе самих, обратим всё наше внимание и все духовные силы!

Мы получим очищение и прощение от Спасителя. Но если мы убеждены, что неблагодарность есть самое низкое свойство низких душ, то будем твёрдо помнить, что самая чёрная неблагодарность к Спасителю, избавившему нас от греха, есть новое служение наше греху и пороку. На языке житейском мы сравниваем неблагодарных со свиньёй, самым нечистым домашним животным. И слово Божие говорит нам, что грешник очищенный и снова идущий на грех подобен вымытой свинье, которая вновь лезет в грязь...

Грех и порок, злоба, гордость и зависть, – вот наша грязь, вот корень всех наших несчастий. Правда и святость, мир, любовь и смирение, покаяние и молитва, – вот путь нашего спасения в жизни временной и вечной! Аминь.

Родство с Богом²⁷

Книга родства Иисуса Христа... Так начинается святое евангелие (Мф. 1:1). Пред самым праздником Рождества Христова Церковь предлагает нам святую повесть о предках нашего Спасителя по плоти. Он – из рода Давидова и Авраамова, как об этом предсказывали пророки, по вдохновению от Господа. Он – Тот Самый Мессия, Христос, Избавитель, Спаситель, Которого ожидали люди в течение тысячелетий, страдая под бременем греха, неся отвержение от Бога, обрекая себя чрез грех духовной смерти. Он – Тот Самый Мессия, узнать Которого евреи имели полную возможность, ибо писания пророков живописали Его пред ними, изобразили Его ясными чертами, указали самый род Его, происхождение, город рождения, время явления Его в мир. Все те, у кого в душе горел огонь веры; все те, кого тяготил грех; все те, у кого не погасло ожидание Избавителя; все те, у кого было послушание слову Божию и указанию св. пророков; все те, у кого было горячее желание узнать всю волю Божию о спасении людей, всю правду Божию и милость, – все такие избранные сыны древнего Израиля могли узнать и действительно узнали пришедшего Спасителя, радовались Его явлению, слушали Его слово, пошли за Ним, вошли в Его Церковь и показали другим путь к небу, вечности и спасению.

Обо всём этом напоминает нам родословие Иисуса Христа, приведённое св. евангелистом и ныне нами прослушанное. Таково было значение родословия Иисуса Христа для Его современного Ему народа еврейского.

Для нас, верующих, для христиан всех времён и мест, уже принявших благовестие об Иисусе, книга родства Его, конечно, уже не имеет того значения, какое она имела для Его современников. Однако да не подумает кто-либо, что самое евангельское чтение нынешнего воскресного дня потеряло для нас теперь силу назидания. Во век останется верным слово апостола о святом писании: всё, что написано, в наше научение преднаписано. Для нас книга родства Иисуса Христа имеет ещё более глубокое, одухотворённое и живое поучение, чем для первых читателей и слушателей святого евангелия.

Книга родства... С кем же вступил Господь Иисус в родство? Кому сроден стал Вечный, Невидимый, Непостижимый Бог? Он вступил в родство – страшно сказать! – вступил в родство с нами, грешными людьми, а мы, мы, братие, – теперь родные, близкие, свои Богу.

Какое чудное, какое великое родство! Представь, что ты был самым последним человеком в царстве, неведомый, нищий, мало того, по справедливости, за твои преступления гонимый законом, подлежащий наказанию и даже смертной казни. Представь, что тебя мучит и жжёт раскаяние, что ты любишь и чтишь царя своего, но знаешь, что ты пред ним преступник, нарушивший много раз закон, что ты, если и станешь царю твоему известен, то разве только по указанию на предстоящую тебе смертную казнь. И вдруг, тебе объявляют, что ты не только избавлен от казни, не только помилован, но ты приближен к царю, мало того – царь чрез сына своего и наследника вступает с тобой в родство, а ты ему теперь – близкий родственник! Можно ли изобразить и представить твою радость?

Но эта радость – ничто пред той радостью, которую даровал нам Господь, когда чрез Сына Своего Единородного, Воплощённого, вступил в родство с грешным человеческим родом.

Как страдал и мучился род человеческий! Люди согрешили пред Богом и сами изгнали себя, удалили себя от Его лица; каялись они и снова грешили; стремились совестью и душой к Богу, искали с Ним общения, искали близости к Нему, а сами новыми и новыми грехами всё более и более удаляли себя от Бога. Они были преступны, они были отвержены, они заслужили только вечную смерть. Но стремление и любовь к Творцу своему они не утеряли; они искали Его, и не смели приблизиться; они жаждали Его, и не смели подойти. Нужно было, чтобы Сам Бог, Сам Он, Милосердый, пришёл и приблизился к людям, невидимый воплотился и пожил среди них.

И вот, Господь в недоведомой любви не только прощает грешных, не только избавляет их от вечной смерти, но посылает к ним Сына Своего и чрез Него, чрез Его воплощение, вступает в столь близкое общение с людьми, что это общение является родством Бога с людьми и людей с Богом. Вы не странники, не пришельцы, – говорит апостол христианам, – вы сожители святых и свои, родные у Бога!

Какое чудное, какое великое родство!

Но чем больше кому дано, тем больше с него взыщется. Чем более у кого прав, тем выше его обязанности. Чем с большей высоты упадёшь, тем сильнее и больнее расшибёшься. Берегись же, христианин! Храни своё высокое родство с Богом, храни своё достоинство! В житейском земном быту родство с великими людьми заставляет быть человека особо настороженным, особо внимательным к своей жизни: что в другом человеке и не заметят, то осудят в человеке, стоящем у всех на виду по своему высокому родству. Какая же осторожность, какое внимание к себе, к своим мыслям и душевным движениям, к своим словам и действиям, – ко всему своему поведению должно быть у нас, христиан, родных и близких к Богу!

И какая тяжесть укора совести, какая тяжесть мук душевных, какой палящий стыд, какое ожидание наказаний должны проникать наши души, если мы сознаём и видим, что родство с Богом мы вменили ни во что, что отдались мы врагу Божию – дьяволу и перешли на его сторону, что делами своими мы заслуживаем не приближения к Богу, а вечного отвержения! Или думаем, что зло наше останется безнаказанным?

Но ведь для того, чтобы избавить грешных людей от греха и зла, чтобы соделать их родными Богу, потребовалось не одно только рождение Иисуса Христа: потребовались Его страдания – несказанные мучительные страдания духа и пречистого тела, потребовалась кровь Сына Божия и Его смерть.

Грешник безумный! Неужели ты хочешь второй раз распинать Христа грехами своими? Неужели ты полагаешь, что Божие долготерпение и милосердие зовут тебя не к святости, а к пороку и преступлению? Родство с Богом одно и само по себе, без твоих усилий быть его достойным, не спасёт тебя в очах Милосердого и Праведного; Он взыщет с тебя, Он призовёт тебя к ответу.

Книга родства нашего с Богом да будет нам книгой спасения, а не книгой нашего осуждения! Аминь.

Слава Божия²⁸

Вся во славу Божию творите (1Кор. 10:31).

Может быть, кому-либо покажется странным и непонятным, почему и для того дела, которое мы здесь начинаем, мы прежде всего обращаемся к общей молитве. Людям, чуждым христианского мировоззрения, чуждым церковности, чуждым всенародных русских святых заветов, людям, привыкшим всё мерить узкой и своекорыстной земной мерой, – естественно оказаться в настоящем случае в полном неведении и всё объяснить установившимся бездушным обычаем, или даже лицемерием. Таким людям никогда не понять наших христианских и русских воззрений.

Св. апостол Павел заповедал христианам: едите вы ли или пьёте, или иное что творите, – всё во славу Божию творите (1Кор. 10:31). Этой заповедью определяется наше отношение и к нынешнему торжеству и к тому делу, ради которого мы сегодня собрались. По-видимому, открытие чайной – дело исключительно житейское и в нравственном отношении совершенно безразличное. Но вот еда и питьё, – по-видимому, тоже дело только житейское, а, между тем, апостол таким его не считает. Нравственное значение имеют не предметы мира и вещи сами по себе, а люди и их отношения к вещам и предметам. Дом, например, в нравственном отношении – ничто; но человек может обратить его и в храм молитвы, и в место благотворительности, и в рассадник всяческого разврата, и в притон воровства и разбоя. Бумага сама по себе тоже не имеет значения, но человек может на ней написать или напечатать ангела или демона, сеять добро или зло, верность или измену, мир или вражду.

Мы открываем первую в Москве чайную от имени и на средства патриотических союзов и обществ. Пусть же это учреждение будет действовать «во славу Божию», на службе добру, а не злу; пусть оно послужит начальным, образцовым и для многих других подобных же учреждений в Москве и по всей нашей Московской области!

Придёт сюда усталый русский рабочий человек: пусть он встретит здесь тепло, привет, утоление голода и жажды, а главное – трезвость.

Придёт сюда русский человек в свободное время повидаться, побеседовать с друзьями и знакомыми: пусть встретит он собеседников умных, твёрдых, честных, верных долгу пред Богом, Царём и родиной; пусть услышит настоящее русское слово правды о происходящих в отечестве событиях; пусть услышит настоящее дельное указание, как ему поступать надо достойно высокого звания христианина, верноподданного и народолюбца.

Не одна пища телесная будет здесь предложена. В широкие круги народа проникает теперь печать – книги, журналы, особенно же листки и газеты. Великое благо – печать честная, трудовая, нравственная. Великое зло – печать лживая, натравливающая на зло, против религиозного, противоправительственного.

К сожалению, доброе часто лежит, а худое бежит, по меткому народно-русскому присловью. Иногда трудно найти русскому человеку хорошую газету: её гонят всячески, запрещают продавать, препятствуют её распространению, мешают всячески её продаже. Это делают как будто ради «свободы», ради «просвещения» народа. На самом деле здесь только страх перед свободным, и правдивым, и истинно-просвещённым, а не затемнённым ложью печатным словом. Пусть же в этом доме всегда найдётся для посетителя хорошая, дельная и нравственная книга или газета. Она усвоится многими посетителями, перенесётся ими и в семью, и на улицу, – доброе, отрезвляющее слово будет далеко распространяться, и будет ослаблять действия слова гнилого, безбожного, противного вере, присяге Царю и благу русского народа.

Тогда, воистину, это учреждение, по завету апостола, обратится во славу Божию.

Благословение Господне на доброе дело! И вам, добрые православные люди, сошедшиеся на молитву и торжество наше, – мир вам и Божие благословение! Аминь.

Омолитвованный патриотизм²⁹

Для души, любящей Бога и верной святым заветам родной Церкви, для сердца, любящего родной народ, всюду и всегда найдётся пища для благоговейных и патриотических чувств и размышлений. Но то, что мы видим сегодня вокруг себя, воистину усугубляет эти думы и чувства и поднимает их до высоты исключительного воодушевления. Мы – в историческом храме царствующей династии Романовых. Мы – в храме, который является священным свидетелем того времени, когда Россия пережила страшную смуту и вышла из неё спасённой, при помощи Божией, благодаря великому религиозному воодушевлению народа, благодаря подъёму народного патриотизма и, скажем прямо, благодаря тому, что над крамольными и продажными стремлениями домашних воров и изменников, – мнивших себя передовой частью общества и тянувших то к Польше, то к Швеции, то к внутренним переменам образа правления по зарубежным образцам, – восторжествовал простой, верующий народ, чутьём понимавший всё великое значение родного прошлого, своих близких, сродных душе народной и указанных историей начал жизни.

«Только коренью основание крепко, то и древо неподвижно, только коренья не станет, к чему прилепиться?» – такими справедливыми и мудрыми словами выразили в то время русские люди свой глубокий народно-государственный смысл. Царелюбивые патриоты до глубины души, они, прежде всего, пожелали дать Царя осиротелой земле, они в Царе искали жизни и осуществления воли Божией о России, и избрали на царство не мужа-воителя, не поседелого в делах правления боярина, даже не мужа зрелого возраста и славного в народе какими-либо подвигами, – а избрали невинного юношу, почти отрока, и ему покорились добровольно всей землёй, покорившись тому великому религиозно-нравственному началу, которое, по русскому воззрению на смысл земного правления, заключено в Царском самодержавии.

Мы стоим пред Казанской иконой Богоматери. Эта чудотворная икона напоминает нам наше великое историческое шествие на Восток с Крестом и Евангелием, то мировое призвание России, в исполнение которого она должна была ниспровергнуть на пути своём векового врага христианства – Казанское царство, неверное и враждебное; эта икона объединила потом восточную Россию инородческую с коренным русским народом, обходя ежегодно огромный край до пределов далёкого севера и скрепляя население в едином духе веры и молитвы; эта икона была небесным благословением и помощью России в самые тяжкие годины её исторической жизни от смутного времени до Отечественной войны. С этим святым образом соединено столько возвышающих дух патриотических воспоминаний!

И вот, обвеянные такими воспоминаниями, мы благоговейно приносим в дар храму и святому образу Богоматери прекрасную лампаду, сооружённую на общие пожертвования. Некогда старый русский паломник во Святую Землю у величавшей святыни христианской в Иерусалиме возжёг лампаду за землю русскую, терзаемую междоусобиями. Мы повторяем трогательный подвиг его молитвенного патриотизма. За нашу родимую землю русскую, терзаемую смутой, обагряемую кровью верных её сынов и защитников, возжигаем мы лампаду – символ тепла душевного и света, символ святой горячности наших чувств, во образ нашего единения, во образ жертвы и жизни мирной, не кровавой, приносимой на алтарь отечества.

Знаменательно звучит надпись лампады: «В призывание молитвенной помощи от Царицы Небесной Царю-Самодержцу Всероссийскому в день 8 июля 1906 года».

Тяжело было Государю в этот день. Тяжело было Ему разочароваться в избранниках народных, услышать, в ответ на ласковую речь Свою, речи, полные злобы, возмущения и крамолы, оправдывающие убийства и убийц, призывающие к бунтам, грабежам и погромам... Горячо молились тогда верноподданные монархисты о Царе своём и призывали Ему помощь свыше в трудных делах правления.

Да будет горяча и ныне молитва наша о Царе и царстве! Да возвеселится новый благодатный Израиль, народ святорусский, о Сотворшем его, и сынове Сиони возрадуются о Царе своём! Пошли нам, Господи, предстательством Богоматери, дни мира и покоя, дни благоденствия царства нашего!

Приими жертву нашу, жертву душ и сердец и умилённых молений за Царя и за страдающую землю русскую!

Господь крепость людям Своим даст, Господь благословит люди Своя миром! Аминь.

Безвинная жертва злодеев³⁰

Убит прямой и честный русский человек; погиб верный слуга Царя и родины смертью, увы, многих, очень многих мучеников долга; убит рукой юноши, предательски, посреди мирных трудов, в мирном собрании, при исполнении долга гражданина. Таких, как он, жертв крамолы было много. Но в отвратительном преступлении, жертвой которого он пал, справедливо отмечают одну новую черту.

Доселе крамольники уверяли всех, что они вынуждены на убийства и покушения, что они бьют только «насильников», – тех, кто борется с ними казнями, тюрьмами и ссылками; тех, кто борется с ними только силой мысли и слова, они будто бы не трогают, за убеждения противные не казнят, отстаивая для всех свободу мысли и слова.

Но вот, недавно бомбы и револьверные выстрелы направлены были в адмирала Дубасова, человека, удалившегося от дел и уже не страшного для злодеев.

В ответ на недоумения, газеты, прислужницы крамолы, поспешили объявить: «Это месть за подавление московского восстания».

Итак, область революционных убийств распространяется не на одно настоящее, но и на прошлое.

В убийстве графа Игнатьева даже и такое объяснение отпадает... Он убит только за свои убеждения; он убит только за то, что мыслил и жил не по чужой указке из лагеря «освободителей», а по велениям своего разума, по велениям долга и русского чувства; он убит, – что совсем нелепо, – не за настоящее, не за прошлое, а, так сказать, за будущее: в предупреждение его возможного влияния на правительство в сторону господства исконных русских начал, убит, как человек, который в будущем мог стать у власти и быть страшным для революции. Значит, если ты умён, если ты с характером, если на тебя не действуют ни запугивания, ни подкуп в каком-либо виде, – ты в таком случае обречён на смерть.

В поводах к убийству и в оправданиях его недостатка не будет: если ты теперь невиновен пред «освободителями», то вина найдётся в прошлом; но если и в прошлом нет ничего, то вина – в будущем; и будущее ве́домо им в совершенстве...

Так понимается свобода новыми её поклонниками и проповедниками. Вот к чему неизбежно пришло наше «освободительное движение»! Горшего рабства и тягчайшего насилия, под видом свободы, трудно себе и представить.

Юноши-преступники служат новому кровожадному Молоху «освободительного движения» усердными добровольными палачами. Впрочем, они не только палачи: они и обвинители, они же и судьи казнённых! Закон, справедливость и порядок беспристрастного суда должны применяться только к ним: к противникам применяется только смертный приговор, – приговор кучки помешанных на крови героев свободы, всегда гласно или негласно приветствуемый «передовой» печатью. Её представители, освободительные газеты, – это единственные свидетели на суде, – те газеты, которые изо дня в день лгут, клевещут, натравливают убийц на тех или иных нежелательных для революции государственных деятелей.

Немного нужно проницательности, чтобы безошибочно предугадать, кто в данное время такими газетами намечен жертвой и осуждён на казнь: восставать против насилий и казни можно только в том случае, если казни законной властью направляются против бунтовщиков и изменников. Такова двойная мораль «освободительного движения».

Есть ряд деятелей и сановников ничтожных, действительно вредных, заслуживающих гласного обвинения, продавших Россию инородцам, втянувших её в разорительные предприятия. Но это – друзья и союзники «передовой» печати; о них – или похвала, или молчание.

Но есть иные государственные работники, – умные, честные, твёрдые, стойкие, русские по убеждениям. Они-то и подвергаются преследованиям в печати, на них-то и направляются бомбы и выстрелы фанатиков-убийц.

Наблюдается очередь убийствам, – и профессора, поэты с именем научным и литературным, не стыдятся, в угоду революции, заниматься писанием статей, говорящих неприкровенно: «вот кого надо убить»!

Какой-то скрытый Вельзевул, князь тьмы, руководит этой сатанинской армией. Его рука устранила с дороги революции Великого Князя Сергея Александровича, предварительно запятнав сплетнями и клеветой имя этого честного витязя. Его рука убрала с дороги Плеве. По её мановению начиналась газетная травля, всегда неизменно кончавшаяся кровью, против всех остальных мучеников долга, которых мы в каждое наше собрание, как бы в исполнение чередной панихиды, здесь поминали...

Этот Вельзевул натравливал и на графа Игнатьева газеты во всех случаях, когда твёрдое и умное слово покойного могло опровергнуть лукавство, измену, продажность или безумие врагов православной и самодержавной России. Так было после 18 февраля 1905 года; так было во время обсуждения Положения о Государственной Думе 6 августа; было год назад, при новом обсуждении Положения о Государственной Думе с расширением её прав и пересмотром выборного закона... Так было и после роспуска крамольной Думы, когда крамола боялась, как бы покойный граф не стал у власти...

Граф Игнатьев был против Думы в том виде, как она существует. Своё слово о ней он сказал, как честнейший верноподданный; слово его не было услышано, не было исполнено, – и всё-таки он убит. Такова проповедуемая свобода мысли и слова!

Юноши и даже мальчики упиваются газетами; по газетным гнусным сплетням и клеветам они судят государственных деятелей, произносят им смертные приговоры и приводят их в исполнение. Юноши диктуют законы жизни и направляют ход истории великого народа... Они почитают себя безгрешными: что они решили для России, то должно быть исполнено. Несогласным – смерть. Проверки газетных слухов и обвинений нет; по-видимому, всё дело в том, чтобы пролить как можно больше крови, умертвить побольше из лагеря несогласных.

Изверг-убийца графа Игнатьева в тюрьме на допросе указал следующую жертву крамолы, назвав имя престарелого государственного мужа (К.П. Победоносцева), о котором мы положительно за верное знаем, что он более года не бывает ни во дворце, ни в Государственном Совете, удалившись совершенно в частную жизнь. Чем же объяснить этот кровавый приговор, ему произнесённый? Одним: газеты чуть не ежедневно уверяют своих читателей, что этот старец стоит втайне во главе правительства, что он – опора «реакции», задержка «реформ»...; пальцем они показывают на него палачам революции: «вот кого забыли, вот кого ещё надо убить»!

Печать открыто проповедует убийства. Свершится одно убийство – похвала между строк, или красноречивое умолчание о гнусности преступления в той же печати служат наградой преступнику и вдохновляют новых палачей-добровольцев.

Какая страшная ответственность, какая вина перед Богом, пред родиной и историей лежит на совести этих писателей, обмокающих трость осуждения – перо своё не в чернила, а в кровь ими убитых!

Но зло своей гнусностью бьёт, прежде всего, себя. Изо дня в день падает то обаяние, которое «освободительному движению» удалось внушить к себе обманом, обольстительными фразами, лживыми обещаниями, мнимым благородством побуждений и целей. Страшен будет час, когда повязка спадёт с глаз обманутых русских людей, – и страшно будет проклятие народа вдохновителям на погромы, убийства, измены и бунты, и тем, которые, идя на кровавое, мнили себя героями.

А для людей порядка, чести и долга новые и новые убийства слуг Царя и родины не страшны: они не запугают их, не разъединят, а напротив, ещё более скрепят их союз, их единение. На одном венке, возложенном на гроб убитого графа Игнатьева, была надпись: «Сомкнём ряды!» Надпись глубоко знаменательна. В ней – нам призыв к продолжению борьбы, к бодрости и мужеству; в ней звучит уверенность в грядущей победе добра.

«Страха же вашего не убоимся, ниже смутимся; Господа же нашего Того освятим и Той будет нам в страх». Вот наше исповедание пред лицом врагов!

В этих чувствах веры и верности, мужества и преданности любимой родине мы творим ныне поминовение новой безвинной жертвы злодеев, нового мученика, погибшего за святые убеждения честного русского человека, и молим ему покоя в лоне вечной любви Божией! Аминь.

1907г.

Патриотические союзы и их отношение к религии³¹

Великие бедствия и опасности вызвали мобилизацию консервативных элементов русского общества, и повели их на защиту жизненных интересов русского народа, русского государства и русской культуры.

Не политические «староверы», не «поклонники застоя», «деспотичного режима» или «бюрократии» могут отзываться на такие национально-государственные задачи, но именно граждане, способные разумом и сердцем внимать велениям гражданского долга.

Против захватных вожделений инородцев, против разрушительного процесса изменения удельного веса национальностей в русском государстве – консервативные элементы русского общества выставили исторический принцип русской государственности, именно самодержавие, единственный принцип, пригодный для политического синтеза множества национальностей различного удельного веса, удерживаемых в равновесии только этим принципом.

Против разрушительных, антикультурных влияний космополитизма, против обезличения русского народа, русские люди выставили принципы православия и русской народности, ибо космополитизм, по существу своему, столь же атеистичен, как и враждебен национальной основе государства³².

Вот, в сущности, весь ответ на вопрос: почему русские патриотические союзы в политических своих программах, прежде всего, говорят о религии, о православии.

Обычное, ходячее возражение против усвоения такой силы вопросам религиозным состоит в том, что говорить о религии составляет задачу обществ чисто религиозных, а не политических, что никто и никогда не станет бороться против религии, какие бы партии ни возобладали в государстве, ибо, даже по учению социализма, религия есть частное дело, снисходительно разрешаемое в будущем новом государстве для желающих.

Не станем подробно говорить о том, что религия для верующего человека есть, прежде всего, Истина, прежде всего – путь личного спасения, и что такое безразличное или хотя бы и снисходительное и только терпимое отношение к ней со стороны государства, как это государство в идее представляется верующему, непонятно, недопустимо и невозможно. Ведь, по убеждению религиозных людей, царство земное, человеческое, есть только средство и путь к царству Божию...

Но и по существу, с точки зрения вполне объективной, принцип отстранения государства от религии народа является чисто идеологическим, совершенно необоснованным; он противоречит опыту веков, свидетельству истории, хотя и прикрывается постоянно со стороны его горячих защитников мнимо-научными соображениями. На практике такой принцип приводил всегда и неизбежно от безразличного отношения к религии к гонению против неё, раскалывая цельность духовного миросозерцания народа; в общественных же настроениях он совершенно лишит почвы и опоры закон и власть, и подорвёт вконец всякую нравственность. Здесь не помогут ни научные построения морали, ни преподавание в школах: за отсутствием внутренних властных побуждений к соблюдению и признанию единых и общих нравственных норм человеческого поведения, придётся обратиться к единственному способу удержать общество в пределах закона и порядка – к воздействию только страха и беспощадного насилия. Но это значило бы гальванизировать труп.

В конце концов, неизбежна гибель всякой культуры государственности и общественности, полное торжество абсолютной анархии.

Конечно, государство не может ни создать, ни направлять веры: эта область есть по преимуществу область свободы. Но ведь инстинкт религии и даже проявления его в тех или других формах существуют раньше создания государства, которому, напротив, самому приходится определяться под воздействием веры народной. Это – бесспорный исторический факт.

Наука, например, составляет так же область свободы, как и вера. Науки также государство не может создать, ибо инстинкт познания и истины дан раньше Государства. Соберите обезьян самых высших пород и попробуйте путём какой угодно выучки создать из них общество с религиозными и научными учреждениями. Это невозможно за отсутствием духовных основ для такого рода явлений. Но раз такие основы есть, раз инстинкты религии и научного познания вложены в человека прирождённо и помимовольно, государство не может их игнорировать, хотя бы этого и хотело.

Итак, – продолжаем аналогию, – наука есть область свободы, как и вера. «Однако мы видим, как велики заботы государства об учреждениях, где зреет наука: об университетах, академиях, библиотеках, музеях и т.д. То же самое, при логичности государственной мысли, естественно видеть и в отношении к религии»³³.

Никто не станет утверждать, что общество, составленное из порочных членов, может быть счастливым при каком бы то ни было устройстве. Никто не станет отрицать, что человек существует раньше закона, что люди вначале создают закон и формы жизни, а закон уже потом, в свою очередь, воздействует на людей. Никто не станет сомневаться в том, что низменные, животные инстинкты человека, не сдерживаемые никакой внутренней обязательной силой (о внешних карах не говорим, они бьют по ветвям, а не по корню), неизбежно обратят жизнь в ад при всяких государственных и общественных порядках.

Но такой внутренней обязательной силой может быть только религия, ничто иное.

Нравственность может покоиться только на религиозных основаниях, – это голос народа и народов, могучий голос внутреннего свидетельства человеческого духа, которого никогда не победят никакие софизмы так называемой автономной морали.

Когда в Харькове сын-студент стреляет в родного отца отравленными пулями и потом бежит; когда в течение короткого времени добровольцами, мнящими себя героями, убиваются один за другим несколько государственных деятелей, – то справедливо усомниться в действии автономной морали и даже в действии самой совести, которая, несомненно, формально человеку прирождена, но, по внутреннему содержанию своему, конечно, нуждается в руководстве иного агента, каковым и может быть опять только религия. Так, ведь, и научный инстинкт формально прирождён человеку, но объём познаний и их направление и содержание разнообразятся до бесконечности, а без воздействия со стороны, в смысле пополнения его содержанием, инстинкт познания остаётся чистой потенцией.

И как не понять, что та самая сила, лишённая нравственной опоры, которая теперь проявляется в убийствах не согласных с теми или иными воззрениями лиц, не уничтожится после того, как убийства, допустим, и в самом деле принесут какой-либо новый строй жизни?! И в новом этом строе будут правители и распорядители, найдутся несогласные и с их воззрениями и действиями; при отсутствии внутренне-обязательного голоса религиозной совести, в борьбе ними рука так же легко протянется к бомбе и револьверу, как она протягивается теперь. А в фанатизме, в побуждениях и способах самооправдания и даже возвеличения до степени героя никогда недостатка не будет.

Идеализация порока и преступления вовсе не редкость. Это мы видели у древних, которые возводили разврат в средство богоугождения; это видим и у современников, которые то воспевают «обаяние зла» и «цветы порока» в декадентстве; то в героях Горького, любовно выписанных, свободных от всяких «условностей», под которыми понимают чаще всего вечные нравственные основы, видят грядущих обновителей нашей общественности; то, наконец, повторяя иезуитство, проповедуют «святой обман» и, молчаливо соглашаясь с тем, что «цель оправдывает средства», в политических убийцах видят нечто достойное хвалы.

Так будет всегда, и ещё в более уродливых формах, если у нас не будет того необходимого правила, которое даётся нам в религиозном чувстве, как оно формировалось исторически, скрепляя и объединяя народ в единстве исповедания, обряда и устроения жизни, то есть в Церкви.

Нужно, прежде всего, знать, что́ добро и что́ зло. При разнообразии ответов на этот вопрос со стороны ума человеческого, при неопределённости и неясности указаний и при слабости принудительной силы совести, – ясное и определённое решение и полный свет в эту область внесёт только религия.

Нужно иметь побуждения к добру. При бесконечных спорах о принципах жизни, построенных на началах приятного или полезного, при полной непригодности систем современной утилитарной морали, при отсутствии указаний точного содержания в понятии долга, только религия даст искомые побуждения к добру, высшие и низшие, доступные для всех людей, всех степеней умственного и нравственного развития.

Нужны силы к выполнению добра, дающие возможность восторжествовать добрым стремлениям в человеке над инстинктами и стремлениями противоположными, эгоистическими, животными. История человечества безошибочно указала и силы эти только в религии, которая одна вдохновляла людей на величайшие подвиги, осмысливала, просвещала и освещала самый патриотизм и всякое геройство.

Так, вне религии, по нашему убеждению, не возможны ни культура человечески-достойная и одухотворённая, ни государственность и общественность прочная и осмысленная. Для существования государства нужна определённая территория для поселения, и в той же самой мере необходима религия народа.

Патриотические русские союзы, ставя православие во главу угла своего политического исповедания, делают это не по «тактическим соображениям», столь ныне принятым, – по которым о религии, скрепя сердце, именно умалчивают левые политические партии, – а по глубокому убеждению в истине, спасительности и исключительной духовно-культурной силе религии.

Будучи хранилищем русского национального чувства, веруя в мировое историческое призвание России, видя оправдание этой мистической веры в указаниях истории и в назревающих будущих построениях мировой жизни, разделяя со всем народом его заветные чувства и стремления, зная, что только язык религиозно-нравственных убеждений и упований есть общий и всем понятный язык на Руси, признавая и почитая прошлое и на нём возводя будущее, – мы не можем отойти от народной веры и не можем о ней умолчать, в ней мы и лично для себя видим истину, путь спасения, и в то же время видим в ней и единственный путь благоустроения и спасения народа и его земного царства. В православии и в указываемых им вечных запросах и задачах человеческого духа, – в православии мы отыскиваем и оправдываем само государство со всем тем, что составляет неизбежное odium всякого государственного бытия, осмысливаем и оправдываем и власть, и самую народность.

В час, когда мы отказались бы от знамени православия, мы тем самым отреклись бы от всех прочих наших принципов, нами защищаемых, и от самого нашего политического существования.

Мы обратились бы тогда всем народом в бесформенную и ничем внутренне не управляемую массу, в которую вновь творческим актом нужно было бы вдунуть дух животворящий.

Но в поисках источников этого всеоживляющего духа мы опять и неизбежно пришли бы к одному и единственному: святая вера, святое православие.

Великое кладбище³⁴

И иже Аще совет совещаваете, разорит Господь (Ис. 8:10).

Прошу вас перенестись со мной мысленно на одно великое русское историческое кладбище.

Далеко отсюда, на границе нашего царства, у волн лазурного моря, на одном из холмов Севастополя почиют герои и борцы за честь и за христианское призвание России.

Братское кладбище... Заботливой рукой всюду в порядке проведены дорожки; любовно оберегаются могилы, – их великое множество, целый город мёртвых, а посреди них храм Жизни нестареющей, Богу Живому, дивно изукрашенный гением художества, по личным указаниям и от щедрот русского душой, русского из русских Царей, Императора Александра III.

Идёшь по кладбищу. Царит всюду благоговейная тишина. В душу просятся великие воспоминания. Сердце трепещет и ищет умилённой молитвы. Идёшь и читаешь по пути на могилах и памятниках краткие, но великие по красноречию надписи: «Генерал такой-то убит тогда-то», – указание года, числа, места битвы; «Полковник такой-то смертельно ранен»; «капитан такой-то погиб при взрыве», «утонул», «убит картечью», «поднят на штыки», «скончался от ран». – А вот и солдаты, святые, безмолвные и безымянные мученики: «братская могила 300 человек»; «братская могила 500 человек»; «братская могила 800 человек»...

Скажите, какое впечатление производит на вас это великое кладбище? Ещё лучше, – скажите, какое впечатление оно произведёт на воина? Породит ли вид этого кладбища – страх, отчаяние, малодушие, желание уйти от смерти, какой угодно ценой, хотя бы ценой жалкой и позорной измены?

Такое действие оно произведёт разве только на людей мелких, ничтожных, трусливых, нетвёрдых в своих убеждениях и в готовности даже ценой смерти защищать родину. Но в людях иного склада и иной настроенности, в людях крепких верой и решимостью защищать страдающее отечество, вид братского кладбища, память о героях погибших, убитых, раненых, взорванных, – всё это возбудит только геройство, поднимет мужество, породит желание славной смертью запечатлеть верность родине и стоять за неё до последнего.

Пред нами высится теперь иное великое кладбище; крамолой убиенные слуги Царя и России почиют на нём, почиют генералы, офицеры, солдаты, полицейские стражники; их великое множество; каждый день дополняется их скорбный список.

Стоим мы сейчас пред новыми крестами, пред свежими могилами. Свершаем чередную панихиду русских патриотов о павших и убиенных мужественных героях долга.

Убиты генералы Литвинов, Лауниц, Павлов. Их оплакали родные семьи, оплакала и молитвой напутствовала св. Церковь, их оплакиваем сегодня мы, их оплакивает Россия.

Слышите ли вы, душегубы и убийцы, слышите ли вы эти глухие рыдания, эту немую скорбь?

В злорадстве, прикрытом отвратительным лицемерием, – как раз в то время, когда один за другим падали на улице, в земском собрании, во дворе своего дома и, наконец, в храме Божием жертвы убийц, – прислужницы убийств, революционные газеты подняли вопли и крики о том, что патриоты русские занимаются убийствами...

Что это? Предвыборный обычный приём со стороны тех, которые хотели бы, чтобы в будущей Государственной Думе не было честных русских людей?

Или здесь невольное проявление собственной психологии, собственной настроенности, не допускающей мысли о том, что русские патриоты, подвергшиеся неслыханным кровавым насилиям со стороны революционеров, могут удержаться от решения ответить им тем же насилием? Боязнь за то, что, наконец, русские люди вынуждены будут перейти к самозащите, и начнут избивать всем известных истинных главарей революции и подстрекателей к убийствам? Желание предупредить проявление такого негодования воплями и криками, этим, так сказать, «встречным иском»?

Вероятно, и то, и другое, и третье. Нас не поймут и понять не могут.

Нет, не мы – мстители. Есть Бог отмщений. И придёт, и приходит мщение с той стороны, с какой преступники его не ожидают...

Мы на великом и святом кладбище, где почиют убитые и истерзанные крамольниками жертвы. Что же, какое настроение производит оно в честных русских людях? Страх, уныние, желание бегства, уступок, презренной и трусливой сдачи пред наглым врагом?

Нет! В русских патриотах растёт геройство, растёт решимость страдать, умирать, бороться до конца, в чаянии победы. В русском народе, под влиянием неслыханных по низости и коварству кровавых преступлений, совершаемых даже у алтарей Господних, начинается прозрение, отрезвление, назревает негодование, растёт сознание всей глубины пагубы, к которой ведут нас змеиные речи, Каиновы и Иудины деяния непрошенных реформаторов русской жизни.

Сознательное патриотическое настроение народа, сознательный подъём оскорблённого народного чувства, охватывающая всех преданность монархической идее, сознание бесценного достоинства вековых русских начал жизни – православия, самодержавия и русской народности, возрастающий подъём религиозной настроенности в народе, – вот где скоро грядущее отмщение преступникам. Уже блещут в сгущающихся тучах народного гнева молнии и огни грозного осуждения крамоле, и день суда не за горами!

Бодрствуйте и мужайтесь, русские люди! Дерзайте убо, дерзайте людие Божии! Страшитесь вы, предатели, убийцы и подстрекатели убийств! Себе вы роете яму, себе уготовляете погибель вашими бомбами и выстрелами...

И иже Аще совет совещаваете, разорит Господь! И слово, еже Аще возглаголете, не пребудет в вас! Аминь.

Хранение слова³⁵

Св. апостол Павел, наставляя любимого своего ученика, молодого своего соработника Тимофея, пишет ему: будь образцом для верных в слове (1Тим. 4:12).

По-видимому, что легче хранить всегда только доброе слово и избегать слова гнилого и срамного. Но опыт людей, много и долго работавших над своим душевным спасением, удостоверяет нас, что хранение слова – добродетель насколько высокая и важная, настолько и трудная. И прежде всего, удостоверяет нас в том апостольское писание. «Все мы много согрешаем, – пишет св. апостол Иаков. – Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело. Вот, мы влагаем удила в рот коням, чтобы они повиновались нам, и управляем всем телом их. Вот, и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулём направляются, куда хочет кормчий. Так и язык – небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает: и язык – огонь, прикраса неправды... это – неудержимое зло; он преисполнен смертоносного яда» (Иак. 3:2–8).

"Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, созданных по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие. Не должно, братья мои, сему так быть« (Иак. 3:9–10).

Но спросят: почему же нужно придавать такое огромное значение человеческому слову? Ведь оно сказано, и с этим всё кончено, ведь это – пустой звук... Так рассуждают нередко, – и глубоко ошибаются. Разве пуля сама по себе греховна? Ведь это – кусочек металла, не больше. Но если её один выпустит со злым намерением из ружья, то другой, ближний его, будет убит. Разве палка сама по себе греховна? Ведь это – только небольшое дерево. Но если ты возьмёшь её со злым намерением и ударишь другого, то этому другому причинишь страдания, быть может, и смерть.

Так и слово. Оно – звук, не больше. Но оно важно по тому, из какого источника оно исходит и какое действие, какие последствия оно производит. Слово человека есть отображение его мысли, его настроения и чувства, его души. Итак, если это слово полно злобы, лжи и срамоты, то какова же душа у человека? Далее, слово человека не остаётся в воздухе бесследно, ибо человек живёт не в одиночестве пустыни и не с собой самим обычно разговаривает: его слушают другие люди, усвояют и воспринимают слово; слово же услышанное, будучи отображением чужой души, в свою очередь настраивает слушателей в ту или другую сторону, худую или хорошую, их мысли и душу, и приводит их к тем или другим, худым или хорошим, словам, действиям и поступкам. Получается постоянное, взаимное воздействие людей друг на друга и в добре, а больше всего, чаще всего, к сожалению, во зле и в грехе.

Вот почему, действительно, мы, как говорит апостол, много согрешаем все.

В наше время объявлена так называемая свобода слова. Если бы эту свободу обратить на добро, действительно, много бы мы видели от этого пользы в жизни. Указать, в чём добро и польза, всех этому научить, обличить зло, рассудить, как и что сделать, сказать правду, не боясь никого и ничего, поделиться своими знаниями устно и печатно путём слова со всеми людьми, – конечно, всё это хорошо и полезно. Но в том и горе, в том и бедствие наше, что ко всему примешивается грех наш, невоздержание, необузданность, – и свобода слова чрез это обращается во зло неудержимое.

Люди образованные обращают свободу слова в печати в средство клеветы, злобы, разрушения государства, разрушения святой веры. Чего только не написано в последнее время?! Кого только не оклеветали и бранили?! Сообщают в газетах и книгах о том, чего не было и быть не могло; бранят Церковь, проповедуют безбожие, не щадят Царя, клевещут на тех, кто поставлен у власти, возбуждают к ненависти и зависти, призывают к погромам и убийствам, расхваливают преступления... Одни всему этому написанному верят по простоте сердца, думая, что неправду бы не написали, а другие верят по своей злобе, потому что злому человеку приятно всё худое. Так зло посеянное растёт, распространяется и приносит всюду в жизни страшный вред.

Люди же малообразованные, наши крестьяне, рабочие, ремесленники, иначе поняли свободу слова. Грех давит русского человека – грубость и срамословие. Грех этот на наших глазах возрос необычайно. Выйти на улицу стало невозможно. Днём, вечером, особенно в праздники, под праздники, когда в храмах идут Божьи службы, когда на молитву спешат старики, женщины, дети, что мы слышим на улице? Отвратительное сквернословие, самые гнусные и гнилые слова, самую грубую и срамную брань! И бранятся по самому ничтожному поводу, сквернословят часто просто для провождения времени... Съехались два извозчика, помешал один другому переехать дорогу, пришлось остановиться прохожему в ожидании, пока проедет запряжённый воз, лошадь ли остановилась утомлённая, сбруя ли не в порядке, колесо ли попортилось, – по всякому поводу слышится грубая, отвратительная брань, мерзкое, гнусное сквернословие! Дети слушают это и заражаются худым примером; не зная значения слов, дома их повторяют при родителях, при сестрах и братьях; женщины и прохожие сгорают от стыда, слушая это срамословие, и не знают, как взглянуть один на другого. И все эти ругатели, грубияны повторяют одно: теперь свобода слова.

Закон государственный и власть гражданская рано или поздно начнут обуздывать эту распущенность слова и карать её наказаниями. Но христианину стыдно ожидать такого закона, чтобы сдержать себя от греха, стыдно в безнаказанности почерпать себе силу и смелость предаваться греху и такой безнаказанностью себя оправдывать и извинять. У нас есть вечный закон – закон Божий и закон нашей христианской совести. Закон Господень заповедует нам: если хочешь быть совершенным по душе, не согрешай в слове, ибо кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело (Иак. 3:2); если хочешь видеть в обществе и государстве благоустройство и порядок, если хочешь видеть дни благие, – удержи язык твой от зла и уста твои, чтобы не говорить лжи (Пс. 33:13–14).

В переживаемые дни нужно быть крайне осторожным и к слову своему, и к слову чужому, безразлично, устному или печатному. Чужое слово тщательно проверяй и не давай ему власти над собой: своё слово береги и сдерживай. Воистину, иногда малый огонь много вещества зажигает! Воистину, малое человеческое слово как много приносит зла, как много приносит гибели, опустошения и разрушения жизни!

Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих! (Пс. 140:3). Аминь.

Смелый патриот³⁶

Дорогой наш Лев Львович! Совершил ты свой путь, и по воле Божией оставил теперь всё земное. Но мы, идущие к твоему общему для смертных исходу, остаёмся ещё на земле, в молве житейских попечений о царстве земном. На него, на это царство земное мы смотрим, как на путь к царству Божию, небесному, и о том наши старания, скорби и заботы, чтобы земля не заслоняла от нас неба, чтобы временное не мешало вечному, чтобы порядки жизни родного нам народа, родного нам царства не мешали, а способствовали достижению нами вечных целей и святых идеалов христианства.

И вот, ты сошёл с нашей нивы, и Господь взял тебя в небесную житницу. Его святая воля!

Но прощаясь с тобой в этот скорбный час молитвы, мы не можем запретить нашему сердцу, не можем закрыть наших уст. Тебе не нужны наши хвалы. Ты отошёл от них и нуждаешься только в молитве о тебе пред Богом. Не тебе, а нам нужно слово благодарной тебе хвалы, чтобы в нас поднять и укрепить дух посреди тяжких испытаний.

Смерть уносит всё временное, всё низменное, предаёт забвению всякие недостатки человеческие. Остаётся вечное, нестареющее, как залог светлых чаяний веры! Прими же от нас доземный благодарный поклон за то доброе, и вечное, и возвышенное, что было в твоей жизни!

Поклон тебе от русских патриотов, стоящих за веру святую и верность Царю и русскому народу, за то, что ты шёл в передних их рядах, за то, что часто ты поднимал пред всеми их знамя.

Поклон тебе от русских патриотов за то, что ты не боялся ни гонений, ни страданий, ни клеветы, ни преследований и бодро, смело и открыто стоял за патриотические убеждения и их исповедовал небоязненно.

Поклон тебе от нас за то, что ты отдавал всё своё свободное время служению русскому патриотическому делу, которое в наши дни приносит борцам за него только тернии и страдания.

Ты злопострадал, по слову апостола, как добрый воин. Ты сердцем жил страданиями родины. Что же удивительного, если сердце твоё и устало, и исстрадалось, и, переполненное скорбью за Россию, не выдержало, и вот, перестало теперь биться!..

Но воину готовится венец. Да будет он тебе нетленным венцом славы в царстве вечности, у Царя веков, Единого невидимого и вечного Бога! Аминь.

Грех и пагуба страсти осуждения³⁷

Прочии человецы – хищницы, неправедницы, прелюбодеи, или якоже сей мытарь... (Лк. 18:11).

Только и речи ныне всюду слышны, только и помыслы все о том, каковы прочии человецы... Вот уже третий год в нашей русской жизни, в печати, в русском обществе господствуют одни эти речи и помыслы. И прежде, конечно, было их много, но в переживаемое время творится и наблюдается в этом отношении что-то особенное, невиданное, что-то похожее на общее помешательство. Без устали и без удержу мы ринулись всех и всё судить и корить, всё кругом переделывать и переустраивать. Читаешь газеты, прислушиваешься к общественным разговорам и настроениям, и кажется, как будто в России воздвиглось и высится огромное судное место; каждый, кто захочет, всходит на него и громит, и судит, и произносит приговоры о ком и о чём только ему вздумается. Нет ни мысли, ни вопроса о праве суда. Призвали к ответу всех, но главным образом тех, которые стояли и стоят у власти, у влияния, которые чем бы то ни было, возвысились над обыкновенным уровнем толпы: летами, властью, положением, богатством. Громко и властно произносятся приговоры и суждения: судят Царя и правительство; судят Церковь, духовенство, богослужение; судят прошлое России и настоящее; судят школу и просвещение; войско, чиновничество, торговлю; судят отдельных лиц. Каждый желает быть непременно обвинителем, и приговор у каждого судьи и обвинителя получается, в конце концов, всегда один и тот же; все прочии человецы, кроме него и его единомышленников, все оказываются хищницы, неправедницы, прелюбодеи...

С грустью приходится останавливаться на этом печальном явлении нашего века. Чего хотят достигнуть такой болезненной, заразительной страстью осуждения?

Говорят: это лучшее средство для общества очиститься, поправиться, наладить и улучшить свою жизнь. Уверяют, что обличительный тон, в который впали теперь все газеты, все общественные деятели служат залогом и верным средством к предупреждению зла, широко разлившегося в жизни, к поощрению честной работы и честных работников. Так ли это? О, если бы, действительно, было так! Но опыт всех времён и народов говорит нам, и уроки слова Божия подтверждают, что склонность к постоянному осуждению никогда не служит к улучшению жизни. Она родит только взаимное озлобление. Она развивает больше всего слова и слова, и меньше всего дело. Замечено, что кто слишком склонен к осуждению, тот делает это обыкновенно слишком легко и поверхностно, черпая силу в безнаказанности, не щадя никого и ничего, часто и не понимая того, о чём судит. Замечено, что этой страстью одержимы главным образом те люди, которые сами никогда ничего не делали и не несли никакой ответственности за работу. Замечено, наконец, что эти люди, достигнув власти и простора работы, сами исполняют её гораздо хуже, чем те, кого они прежде так беспощадно осуждали. Осуждение других обращается, в конце концов, в устойчивую привычку, в болезнь; человек теряет способность замечать что-либо доброе и видит всюду одно худое. Сколько судили, например, даже Спасителя?! Сколько поставляли против Него упрёков и обличений?! Он сам сказал врагам Своим: »не судите на лица, но праведный суд судите« (Ин. 7:24). Отсюда не ясно ли, что плодом озлобленной страсти всё осуждать является общественное расстройство, а не улучшение жизни, разрушение её, а не созидание. Есть служения в жизни, которые особенно опасно предавать злоречию: пастырей, родителей, наставников, воспитателей. Распространяя о них худое, мы лишаем их доверия со стороны тех, кому они служат; таким образом, этих «малых» – пасомых, обучаемых, воспитываемых – мы лишаем пользы учения и доброго воздействия. Не то же ли самое нужно сказать и по отношению вообще к лицам, облечённым властью? Расшатать жизнь и её порядки легко; подорвать доверие к старшим ещё легче; осуждать и совсем не составляет труда: но как восстановить и исправить разрушенное? Думают ли об этом наши современные строгие судьи жизни и разрушители?

В дни завета Ветхого Премудрый учил: «первее, неже испытаеши, не порицай, уразумей прежде, и тогда запрещай" (Сир. 11:7).

Но когда же у нас испытывают? Когда уразумевают? Для этого ведь нужно время; для этого нужно самому много потрудиться, не раз нести ответственность за дело, чтобы сначала испытать чужой суд на себе, а потом применять свой суд к другим; для этого нужен опыт; нужно внимательно изучить прошлое и настоящее; нужно иметь мудрых и верных наставников. А ныне во главу жизни стали люди, большей частью юные и совсем юнейшие, и со смелостью и развязностью берутся поучать настоящие и грядущие поколения, переустраивать жизнь по-своему. Крики и осуждение – это часто только средство внушить себе доверие и проложить дорогу к власти; это – лёгкое средство показать себя преданным общественному благу, намекнуть на свои богатые способности, нередко мнимые, и помануть обещанием каких-то необыкновенных будущих услуг обществу. Это – средство заменить и прикрыть собственную пустоту и бессодержательность, а иногда и просто свести счёты злобы и зависти с ближними.

Нет и нет! Жизнь для своего устройства требует упорного труда, глубокой вдумчивости, глубокого самонаблюдения и как можно меньше воплей пустого критиканства. Чтобы судить о деле, для этого слишком мало одного желания всем давать в этом деле указания, нахватанные из книг, газет и разговоров, а часто подсказанные злобой и завистью. Жизнь меньше всего нуждается в крикливом, картинном и показном геройстве и больше всего желает работы самоотверженной, последовательной и одушевлённой, осмысленной высшими религиозно-духовными целями.

Двум земледельцам дали каждому поле. Пришли они на дело и увидели, что земля хороша, но поле одно и другое засорено множеством камней, затрудняющих работу. Один начал браниться и кричать: он обвинял прежнего хозяина поля в лени и неумении; он доказывал, что с такого поля, пока не снимешь с него камней, ничего нельзя получить, – потратишь даром труд и время, загубишь плуг, потеряешь семена напрасно. Он ходил без конца по соседям и знакомым и со всеми делился своими жалобами; говорил горячо, убедительно. Все соглашались с ним. Но хлеба у него не было, и слушателям приходилось кормить его на собственный счёт. А другой земледелец, как только пришёл на поле, помолившись Богу, принялся за труд и стал, прежде всего, молча сносить камни и складывать их в кучки; очистив место сначала небольшое, он здесь вспахал и посеял; затем всё своё время он употребил на то, чтобы продолжать очистку поля. В первый же год на небольшом расчищенном участке у него был хороший урожай, и он снял довольно хлеба. На другой год всё поле было свободно от камней и дало отличный сбор зерна.

Такими именно тружениками, братие, и сильна жизнь, люди, подобные первому земледельцу, – это сор и тягота жизни; это жалкие тунеядцы, вредные и несносные, хотя и красно говорящие. Прокричат они всю жизнь; будут кричать потом так же и их преемники, а пользы от них не будет никакой, и общество только даром будет кормить их на собственные средства...

Пусть же каждый из нас работает на том поле, на какое определил его Господь; пусть каждый исполнит свой долг, велик ли он или малый. И мы тогда общими усилиями возделаем жизнь нашу, и мы тогда оставим в наследие грядущим временам не одни бесплодные и раздражающие крики и вопли осуждения, а живое и прочное дело, способное к росту и бесконечному развитию в новом непрерывном труде нарождающихся поколений.

Так именно, в спокойной вдумчивой работе, в спокойном самоотречении и самоотверженном труде, строили Русь святую наши благочестивые предки и нам завещали родину не на расхищение, не на блуд мятежного слова осуждения, а на развитие и усовершение в нашем труде, в труде потомков, освящённом и осмысленном верой, любовью, и смирением.

Но, может быть, осуждение других нравственно поднимет каждого из нас в отдельности? Может быть, на худом примере, нами осуждённом, мы научимся добру и будем отвращаться от зла?

Ответ на эти вопросы, братие, мы слышали сегодня в притче Спасителя о мытаре и фарисее. Осуждал фарисей: и пошёл домой из храма сам Богом осуждённый. Смирился мытарь: и пошёл домой оправданным. Страсть осуждения вокруг человека родит злобу и в нём самом развивает гордость и самомнение. Но страсть эта, прежде всего, свидетельствует о непригодности самого осуждающего к делу. Мы судим людей чаще всего по себе, смотрим на них, так сказать, «сквозь себя»: дурное, что мы имеем в себе, мы предполагаем в других, и, осуждая их, мы хотим показать себе и другим, что свободны от этих недостатков. Предполагая в других со злорадством воровство, честолюбие, угодничество, прелюбодеяние – чаще всего только понаслышке от таких же любителей осуждения, как мы сами, а иногда только по одному подозрению, – мы тем самым выдаём себе приговор и вскрываем содержание собственной нашей души. В этом смысле правильно выражение: «Cкажи мне, какие сочиняешь ты дурные слухи о твоих ближних, и я тебе скажу, кто ты».

Доброго человека осуждением не унизишь; это всё равно, что плевать на небо: твои плевки будут падать на тебя самого.

Сам же ты, осуждая всех и всё, нисколько не поднимаешься нравственно: как одним дымом без огня не согреть жилища, так одними словами осуждения без собственной работы над самим собой не согреешь, не возвысишь, не улучшишь своего духовного существа.

Есть один суд и дозволенный, и спасительный. Пример его даёт нам мытарь в читанной сегодня притче: это – суд над самим собой. И чем строже и искреннее этот суд, тем лучше.

Оттого вечно назидательно это мытарево исповедание: «Боже, милостив буди мне грешному".

Оттого в дни скоро грядущего всенародного покаяния дана нам Церковью великая молитва: «Ей, Господи, Царю! Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего!». Аминь.

Смысл и поучение церковного анафематствования³⁸

Тяжкой и опасной дорогой идёт путник. Путь его поднимается в гору, местами становится настолько узким, что кажется, будто дорога совсем преграждается каменными глыбами. А справа и слева то и дело открываются глубокие пропасти, страшные бездны, бездонные, ужасающие. Один неосторожный шаг, одно неосторожное движение, особенно в темноте, – и путник стремительно падает в пропасть и гибнет неминуемо.

Но чья-то рука везде на пути поставила шесты, надписи, фонари; везде, где дорога суживается, – читай надпись с предупреждением об опасности, с указанием, как её избегнуть. А где есть опасность поскользнуться, оступиться упасть в бездну, поставлены также надписи с указанием и с предупреждением, какой стороны пути нужно держаться, поставлены и фонари, ярко освещающие дорогу, чтобы путник и ночной порой, в темноте знал, куда и как ему идти уверенно, в полной надежде достигнуть цели путешествия.

Скажите, какая рука трудилась над этой дорогой, расставляла предупреждающие знаки и надписи, зажигала фонари, предохраняла путников от погибели? Любящая это рука, или злобная? Благодарить её нам нужно, или бранить и осуждать за стеснение свободы путника на дороге, – той свободы, которая ему принесла бы неминуемую гибель? Думаем, что двух ответов на эти вопросы быть не может: то была добрая, любящая рука; благодарить её нужно, а не бранить, не осуждать.

Путник – это христианин, идущий к царству Божию и вечному спасению. Тяжёл его путь и исполнен он многих опасностей. Соблазны, неверие, неправоверие стоят на дороге; он может уклониться в гибельную ересь, он может исказить собственными мудрованиями небесную истину. Один неосторожный шаг в сторону от правого пути веры, – и пред ним пропасть. Неправая вера есть и неправая жизнь; мудрование в вере есть и суемудрие жизни. Страшно удалиться от истины, ибо это значит удалиться от Бога, от Вечной Правды и погибнуть духовно навеки. Но христианин не одинок на пути своём. С ним любящая мать – Церковь Христова. Она указала и указывает опасные места, она блюдёт путника в дороге, она предупреждает его, где опасность.

Ты слышишь учение о том, что Бога нет совсем, или что мир произошёл случайно, сам собой, а не сотворён Богом; ты слышишь учение, что Бог не в трёх лицах; тебе говорит еретик, что Сын Божий не равен Богу Отцу; тебе внушают мысль, что можно спастись только верой без добрых дел. «Анафема этим учениям», – так предупреждает Церковь. Это – не христианство, это – не правая вера, это – не правильный путь, это – дорога к гибели.

Тебя уверяют, что можно спастись без Церкви, без её руководства, без таинств, подаваемых от Духа Святого, без обрядов, без молитвы святых... «Анафема таким учениям», – опять говорит, предупреждая тебя, Церковь; не ходи во след таких учений: они намеренно тебя отводят от истины, от Матери-Церкви, чтобы легче тебя погубить беззащитного, лишённого руководства.

Тебя уверяют, что нет ни Промысла Божия, ни откровения Бога людям; тебе говорят, что нет общения живых и мёртвых, что не нужно и поминать умерших, что нет и загробной жизни, что одна участь у человека со скотом, что человек после смерти не воскреснет, не будет иметь ни жизни, ни сознания, не будет над ним и суда Божия... «Анафема таким нечестивым учениям», – возглашает вслух всех верующих Церковь. Это – принижение человека до животного, это – смерть для духовной жизни человека, это – худшее из всех видов нечестия, разрешающее человека от всех и всяких нравственных обязанностей и толкающее его на путь страстей и пороков и полного озверения.

Тебе говорят лжеучители: «нет нравственного закона; нет власти; можно идти бунтом и насилием против всех стеснений, против всех порядков жизни, можно-де идти бунтом и против царей, ибо они сами собой, а не Богом поставлены». «Анафема» – анафема таким пагубным учениям, говорит Церковь Христова. Это – не христианское учение; это – разрушение всякой жизни, всякого общества; это может измыслить и повторить только самый злой и коварный враг всего доброго, враг человечества.

И в опровержение всех этих нечестивых учений, в ограждение верных чад своих от соблазна, в устрашение лжеучителей, ещё не окончательно утерявших голос совести и послушания Богу и Его откровенному закону, святая Церковь в нынешний день, по тысячелетнему своему обычаю, возглашает анафему, осуждение и отлучение всем отступникам, еретикам, соблазнителям, всякому неверию и зловерию. А в назидание верных св. Церковь возглашает пред всеми символ святой и неповреждённой, чистой нашей православной веры, и запечатлевает его словами: «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди». И тут же возглашается вечная память всем ревнителям православия, всем просиявшим в правоверии, всем крепким в православии, всем, кто словом, делом, жизнью, проповедью, властью способствовал торжеству в мире святой православной Церкви. Торжественный этот чин Православия совершается высшими священноначальниками – епископами; мы же духом участвуем в этом священнодействии, прилепляясь сердцем к православию и страшась даже мысли об отпадении от него и о повреждении чистоты свято-заповеданной нам веры.

Что же? Вражду или злобу заповедует этим Церковь Божия ко всем отступникам православия? Погибели им желает? Призывает на них громы и казни небесные? Ненавистью питает сердца верующих?

Нет! Скорбно она молит Господа об умирении мира, о смягчении душ и сердец, отступивших от веры, желает им спасения, зовёт их возвратиться в спасительную ограду Церкви. И здесь, следовательно, как и в предупреждении верных чад своих от опасности и гибели, мы слышим тот же любящий голос, мы видим ту же любящую руку Церкви Христовой. Но никакая любовь не может сломить ожесточения и упорства тех, которые вступили на путь дьявола. Сей человекоубийца не устыдился даже любви Бога, Иуда не постыдился Христа. К прискорбию, бывают у людей состояния закоренелости и озлобленности, которые не уступают и любящему голосу Церкви. Такие люди – погибшие люди. Сам Спаситель, Воплощённая Любовь, сказал о них, что им нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей. Св. Церковь не может чёрное называть белым и белое – чёрным. Таких упорных и озлобленных грешников и отступников она, предавая анафеме, отлучению, так и именует отлучёнными от Церкви, стоящими вне спасения. Не по жестокости она делает это, а только свидетельствует об истине; не погибели желает грешнику; напротив, называя грех – грехом и неправду – неправдой, она скорбит о погибающих и молится о них. Сами грешники, сами отступники, а не кто-либо иной отлучаются от Бога, от Церкви и от вечной жизни.

В сей день Православия мы, сыны православия, усугубим молитвы о мире всего мира, о благосостоянии Церкви Божией, о соединении всех, об искоренении всех расколов, ересей и отступств. В сей день Православия мы, сыны православия, усугубим и возгреем в сердцах преданность св. православной вере, св. православной Церкви, её учению, её заповедям, её пастырям и всему богоучреждённому её строю. Она, святая православная вера, спасала отцов наших, она – и наше спасение.

Сия вера истинная, сия вера православная, сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера вселенную утверди! Аминь.

Православие в истории России³⁹

Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди.

(Из чина Православия).

Среди народа русского сложилось и живёт одно трогательное и умилительное сказание: наши предки рассказывали, будто бы Сын Божий, умирая на кресте среди родного Ему, но отвергшего Его и богоубийственного народа, распят был так, что Его хребет обращён был к Иерусалиму, а потухающий взор – к далёкому, неизвестному северу. И вот, когда наш Искупитель в священном молчании висел на кресте, когда уже холод могилы проникал в Его тело и мрак смерти застилал налитые кровью Его очи: тогда в последний раз взглянул Он по направлению к нашей родной стране и, распростёртыми Божественными руками призывая весь мир в любовь Свою, в этот предсмертный час умолял Отца дать Ему в обладание народы далёкого севера.

Пришло время, и предки наши, русские славяне, услышали в душе призыв Господа Иисуса, и сущей тьме, и во мраке глубоком засияла над ними вера христианская. Сияет она и теперь над ними. Русские патриотические союзы ставят православие во главу своего исповедания и призывают русских людей стоять в вере, мужаться и укрепляться в ней. При таких призывах невольно западают в душу глубокие и умилённые думы о чудных судьбах православия в истории нашего отечества.

Тысячу лет назад, окончив на семи вселенских соборах борьбу с лжеучениями, отстояв истину Христову и ценой крови – в гонениях, мучениях и ссылках, и ценой неимоверного духовного напряжения – в пастырской просветительной деятельности святых отцов и учителей, – св. Церковь установила на все времена, в прославление векам минувшим и в назидание всем будущим векам, воспоминание торжества православия. Отстояв свою веру, во всеуслышание миру, в богослужебном чине этого дня, она заявляла и заявляет: «сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди». Тысяча лет – время достаточное для того, чтобы судить, как до конца исполнились эти высокие слова над судьбами мира, над судьбами народов, исповедующих наше святое православие. Станем в положение беспристрастных зрителей судеб мировой истории в эту последнюю истекшую тысячу лет. Вот вскоре после учреждения чина Православия (842 г.), чрез какие-нибудь двадцать лет (862 г.), юные и сильные, богато одарённые славянские племена святыми братьями-просветителями Кириллом и Мефодием призываются в лоно православия. Но не на дальнем западе, не на берегах Дуная и Моравы суждено было укрепиться делу святых братьев: на берегах Днепра и вокруг озера Ильменя нашлось славянское племя, которому Господь судил, столетием позже, воспользоваться священным наследием святых просветителей и привиться, как дичку, к плодовитому древу православия. И нужно быть слепым, нужно совсем закрыть глаза на правду, на уроки истории, чтобы не видеть, какие неисчислимые блага принесло православие нашему отечеству.⁴⁰

Мы радуемся, мы не можем не радоваться почти необъятному величию русской земли. Это чувство так естественно, так законно... Но не нужно забывать, что в пределах царства русского, до просвещения его христианством, обитали различные племена славянские, разделённые, даже враждебные между собой. Обо всех них кратко, но выразительно замечает древний русский летописец: «живяху, якоже всякий зверь»... Православная вера дала им человеческий образ существования, уничтожила звериные нравы, слила воедино враждебные роды и племена и образовала из них один многочисленный, сильный и единодушный народ русский. Она указала этому молодому народу величайшую историческую мировую задачу – нести свет христианства и блага культуры диким племенам севера, и востока, и юга Европы, а потом и народам неизмеримой Сибири и Азии. Плодом этой высокой духовной работы было то, что многие мелкие племена, дикие и варварские, чуждые нам по крови, силой православия сделались братьями нашими по вере, слились в единый народ и сроднились с нами крепкими, нерасторжимыми узами родства духовного. Теперешние чисто русские центральные губернии, как Московская, Ярославская, Владимирская, не говоря уже о других, были населены инородцами; Волга, Ока, Москва-река были местом населения финских и других нерусских племён. Но единая православная вера соединила и слила их с русским народом и образовала единое и могучее царство.

Изнемогал народ русский в тяжкую годину удельных усобиц, и близок казался конец его, но при множестве князей, при разнообразии и полной противоположности интересов отдельных княжеств, одна вера православная, с одним языком богослужебным, одна власть церковная была ангелом-хранителем единства русского народа, поддерживала в нём сознание родства по духу и плоти, и вызвала у летописца нашего другое глубокое замечание о славянах: «все сии племена – род един христианский".

Распадался потом народ русский на части, стонал под властью поработителей: Русь западная, казалось, навсегда была в насильственном соединении с царством неправославным, которое не без успеха стремилось к тому, чтобы подавить самую народность русскую. Но в течение стольких веков, после стольких переворотов, посреди врагов от востока, и запада, и севера, и юга православие соблюло и сохранило нашу народность для великого будущего. Оно послужило живой и крепкой связью насильственно разъединённых частей русского царства и неудержимо влекло их друг к другу; оно освятило и укрепило любовь к общему отечеству в любви к вере и Церкви православной. Православию мы обязаны и тем, что не знали внутреннего разделения, не знали этой гибельной вражды власти духовной и светской, – а будь у нас эта внутренняя вражда, не устоять бы царству нашему среди ударов от врагов внешних, среди ужасных исторических испытаний. Мы не знали мучительного раздвоения совести, мы не стояли пред страшным вопросом, к кому пристать: к голосу ли пастырей, интердиктами и проклятиями громивших царя и отечество и призывавших подданных отказаться от присяги и от повиновения государю, или к голосу царя, повелевавшего отступиться от Церкви, от пастырей, от спасительных утешений веры. Слуги отечества вдохновлялись у нас на свои подвиги в пользу родины не вопреки вере, как нередко бывало на Западе, а благодаря ей: православие единой России создало единодержавие; православие призывало сынов своих на защиту отечества; православие воодушевляло героев Невских и Донских, воздвигало и укрепляло Авраамиев и Гермогенов, вдохновляло князей Пожарских и Смоленских, граждан Мининых и Сусаниных и тысячи героев, безмолвно положивших души и полёгших костьми за родимую землю. И поле Куликово, и поле Бородинское прежде и после кликов воинских слышало звуки церковных молитв, воодушевлявших воинов. А в переживаемые нами дни что, как не православие, с его молитвами о Царе и воинстве, может вдохнуть в народ наш такой высокий патриотизм? А нашим героям-войнам на поле брани – что́ служит источником воодушевления, что́ утешает их в трудах и подвигах, что́ обещает им награду на небе за смерть и мучения, – что́, как не вера православная? И разве за всё за это – за единую, неделимую Россию, за свободную и великую Россию – разве не достойно принести благодарный поклон святому православию от сердца, любящего родину в её прошлом и настоящем!?

Мы не можем, далее, обойти молчанием вопроса о том, что служит условием внутренней твёрдости царства русского. Где основа её? Православная вера изначала дала народу нашему слово Божие на родном его языке: а слово Божие научило нас повиноваться царю и власти не по страху, а по совести; оно осветило законы государственные, вдохновило их евангельским духом христианской любви и милосердия, возвестило о святости и непреложности взаимных прав и обязанностей; вера православная научила любить сограждан, любить и самых врагов и далеко по всему миру сделала славным имя народа русского, как народа незлобивого и кроткого, мягкого, необыкновенно благородного и великодушного к покорённым или присоединённым народностям. Сколько раз и так жестоко оскорблённый и даже доныне часто у себя же на Руси неблагодарно оскорбляемый иноверцами, иноплеменниками, русский народ не развил в себе той национальной исключительности, злобной мстительности и несправедливой алчности в пользу свою и в ущерб другим народностям, что видим мы доселе на Западе...

Вообще, мы можем с удовольствием указать на многие истинно-прекрасные свойства народа нашего: на его простоту, прямодушие, правдолюбие и отсутствие гордыни, на его терпеливость без забитости, на его смирение без приниженности. Мы любуемся многими и трогательными его обычаями, мы видим в нём умение жертвовать собой во имя долга, прощать и забывать обиды. Видим его милосердие к преступникам, мягкость к врагам, его щедрую благотворительность, радушное гостеприимство к знаемым и незнаемым, его сердечное сочувствие к горю отдельных лиц и целых народов. Здесь сто́ит вспомнить, что не один, а несколько народов обязаны православной России самими собой, т.е. своей свободой государственной. Это беспримерный подвиг в истории. Полагаем, что выдающимся писателям русским нельзя отказать ни в уме, ни в наблюдательности, ни в нравственной чуткости, а ведь они зовут людей образованных учиться нравственным свойствам у народа. Естественно спросить: откуда же у народа всё это? Где получили воспитание прекрасные свойства души народной, при нашей скудости материальной, при обширности нашей земли, при отсутствии школ и просветительных учреждений? Кто это так воспитал наш народ? Кто? – Ответ ясен. От Ледовитого моря до Чёрного, от Балтики до океана Великого, от островов Соловецких до Ситхи и Сахалина, от Колы и Архангельска до Ташкента и Самарканда, при всей народной скудости, на громадном протяжении, без путей сообщения, посреди дремучих лесов и топких болот, при редком населении, несмотря на тяжкие исторические испытания, требовавшие напряжения всех сил народных, Церковь православная насадила храмы Божии. В них-то и воспитался народ наш, в них он учился прекрасным нравственным свойствам; книги церковные до самого последнего времени были его любимым, единственным чтением. Не одними героями брани и государственного строения силен и славен народ наш! Нет, он просиял великими праведниками, – этого никто отрицать не смеет; он приумножил данные ему таланты веры, он пронёс слово благовестия евангельского, а с ним и блага порядка христиански-государственного до последних пределов земли, куда не ступала нога образованного человека. Наши святые: Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский, Пётр, Алексий, Иона и Филипп Московские, наши Сергий и Герман Валаамские, Зосима и Савватий Соловецкие, Стефан, просветитель Пермский, Трифон Печенгский, Феодорит Кольский, – просветители лопарей и самоедов, Трифон Вятский, преподобный Герасим Вологодский, Вассиан Олонецкий, Кирилл Челмогорский и до последних времён святые Макарий, Иннокентий, Димитрий, Митрофан, Тихон, Феодосий, Серафим, наши многие, ещё не объявленные святыми старцы, подвижники, духовники народные Филарет Киевский, Парфений, Илларион, Макарий, Амвросий, Феофан и другие, из которых многие только недавно почили, а многие и живы, – всё это – плод православия, всё это – герои нравственные, и их у нас целое небо духовное, целый сонм живых носителей христианского идеала, которые и доселе служат примерами для подражания. Имеющие очи видеть и уши, чтобы слышать, находили их и доныне находят то под покровом смирения и безвестности, в пустынях, в обителях, а иногда и под покровом высокого священноначальствования, взятого, как бремя, во имя послушания... Все эти неоценённые духовные сокровища принесло нам православие.

Мы любим язык наш сильный, благозвучный и прекрасный, богатый и разнообразный. В нём отразилось духовное богатство наше, сказалась духовная красота нашего племени. Народ, имеющий такой язык, – великий народ, – говорит один из выдающихся наших писателей. Теперь на этом языке написаны такие произведения, которые, выйдя за пределы Руси, приобрели почётную известность среди всех образованных народов мира.

Нужно ли указывать, кто впервые образовал и упорядочил самый язык наш и сделал его из бедного и грубого языком богатым и книжным? Кто приспособил его к выражению высших мыслей и понятий, кто без конца обогатил его и как бы освятил его переводом слова Божия, бесчисленных церковных песнопений, гимнов и молитв? Это сделало святое наше православие. Эту заслугу его дано понять и оценить не всякому. Но не будь этой заслуги и благодеяния православия, народ наш никогда бы не поднялся до величия...

Мы, без сомнения, сочувствуем распространению образованности в нашем отечестве. Мы, без сомнения, чужды дикой фанатической ненависти ко всему иноземному. Но мы хотели бы взять оттуда одно доброе; мы хотели бы при заимствованиях со стороны не переделаться в чужеземцев, не потерять основ своего религиозного и народного быта, не потерять своей духовной личности, а остаться тем, чем нас Бог создал, потому что быть русским – и славно и почётно. Но кто же, кто принёс к нам впервые и сокровища образованности? Известно, что Западная Европа от Востока получила сама эти сокровища, и под влиянием Византии началось в ней возрождение наук и искусств. Но задолго до этого времени, из той же Византии принесённое к нам православие дало нам вместе с тем блага образованности и литературы, сколько мы принять их могли по тогдашнему своему развитию. Потом православная Церковь русская в своих монастырях образовала первых учителей, пастырей и проповедников, которых хватило для проповеди евангелия до самой Камчатки и даже далёкой Америки; она же дала нам первых писателей, летописцев, переводчиков; она же соблюла в целости бо́льшую часть древних памятников письменности в годины наших государственных испытаний; она сохранила у нас духовный свет среди мрака в бедственные дни татарщины и смутного времени. И за всё это; за свет, за жизнь, за святое святых нашей жизни разве не достойно принести благодарный поклон до земли родному православию, святому православию, от сердца любящего родину в её прошлом и настоящем?

Когда же история поставила нас в необходимость принять и новое, возникшее на Западе просвещение, опять и оно долго и исключительно держалось в церковных училищах, и служители Церкви православной из западной Руси призваны были преобразователем России императором Петром к себе в непосредственные помощники. Не раз с тех пор наука, увлекаясь образцами Запада, становилась во враждебное отношение к вере и Церкви; не раз русские образованные люди, даже те, кому вверены были судьбы отечества, оторвавшись от родной почвы, не сумевши узнать и полюбить родную Церковь, боялись её будто бы властолюбивых замыслов, потому что смотрели на неё глазами Запада, привыкшего к борьбе начал религиозного и мирского. Всё снесла родимая Церковь православная, и среди незаслуженных оскорблений и унижений от родных своих детей, православных по имени и русских по недоразумению, осталась и целой, и близкой народу. Возражения и обвинения, взятые напрокат с Запада, сыпались против неё, против Самого Бога и Христа Его, возникали, множились, – и забывались, и пред лицом Божией истины таяли, как иней под лучами солнца. Церковь православная не следовала образцам Запада, не сжигала своих врагов по примеру католиков и протестантов. Но силой слова и нравственного воздействия на верующих православие остерегало и теперь благодетельно оберегает и учит нас отличать и в новом западном просвещении истинное от ложного, полезное от вредного, пшеницу от плевел, от которых нередко страдают народы, славящиеся просвещением. Оно всем вам даёт достойный вечной памяти завет и урок: вся испытующе, добрая держите – всё испытывайте, хорошего держитесь (1Сол. 5:21).

Таковы, в кратком очерке, плоды православия для нашей родины. Мы могли бы остановиться далее на общечеловеческом, всемирном значении православия. Но и сказанного довольно, чтобы проникнуться глубочайшим уважением к нашему родному православию, которому мы обязаны самими собой. На заре русской истории оно послужило живительным семенем, которым как бы духовно пророс и как бы силой внутреннего духовного сцепления крепко отлился народ наш в единый и могучий исторический организм. В преемстве поколений, среди всех превратностей времени, среди всех изменений нравов, языка, обычаев, умственного развития, православие и доселе служит началом, связующим наше прошлое, настоящее и будущее. Станьте где-либо в людных местах народного богомоления у старинных заветных святынь наших. Станьте, например, в лаврах Киевской, Сергиевской или в Успенском соборе Москвы, станьте у почитаемых святынь в Соловках, Воронеже, Задонске или Иркутске, или в Сарове, когда к святыне движутся народные волны. Вот где видимое преемство поколений живущих и отшедших, вот где живая, неумирающая связь прошлого с настоящим! Сколько вздохов, сколько слёз, сколько молитв видели эти святыни! И два, и три, и пять, и десять столетий назад пред ними так же проходили народные волны, и так же молились предки наши, и веровали, и уповали, и вдыхали это благоухание святыни, как это мы видим доныне. И если бы отдалённейшие предки наши встали вдруг из гробов, то среди изменившейся до неузнаваемости жизни они всё-таки сразу узнали бы в нас своих близких, своих родных братьев, – узнали бы в святой православной вере, в той самой, которой и они дорожили больше всего на свете; узнали бы нас в наших храмах, часто в тех самых, в которых некогда стояли и они на молитве; узнали бы нас в почитаемых нами святынях древности и в чине нашего богослужения, и в словах наших молитв, – во всём, что некогда их утешало на земле, что составляло их душевное сокровище. О, страшно и ужасно стать вне этой могучей, вечно-жизненной Церкви православной! Страшно веточке или листочку оторваться от родимого дерева, и безумно надеяться, что веточка не завянет, что листок не засохнет, не погибнет! Почтим же родное православие наше словом благоговейной хвалы, чувством глубокой благодарности! Почтим его любовью и сердечной преданностью. Почти тысячу лет оно было живительной и зиждительной силой народа нашего. Что принесёт нам будущее, – то ведомо Единому Богу. Но недаром же Господь вызвал к бытию и сохранил целым и невредимым народ наш и дал ему великую историческую задачу. И мы верим, верим от всей души, и не обманет нас голос горячо верующего и горячо любящего сердца: будет, будет под сенью православия расти и крепнуть наше дорогое отечество. А изменим мы православию: неминуемо погибнем, как ветвь, оторвавшаяся от дерева. Но теперь, когда уже на западе Европы и в дальних странах Абиссинии, Японии и Америки начинают чтить и с изумлением видеть красоту нашей святыни, нашего православия, прильнём мы к нему с особой верой и любовью, будем дорожить им, не смущаясь теми, которые от нас изыдоша, но не беша от нас – разумеем простых и титулованных, образованных и невежественных наших сектантов и тех политиканов-социалистов и кадетов, которые равнодушны ко всякой религии и прямо сатанински-враждебны православию. Пусть святая вера православная будет душой нашей жизни, управляющей и движущей силой всей нашей деятельности! Спасительна она была для нас в прошлом, такой же останется она для нас и в будущем. Верно слово, и всякого приятия достойно: «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди!»

Утвердит она и сохранит в силе и славе и Русь святую. Утвердят у нас мир, порядок и справедливость только те государственные и общественные деятели, те политические партии и союзы, которые открыто и твёрдо стоят за православие.

Грех – наша погибель⁴¹

Начнём ныне слово поучения церковного назидательным житейским рассказом.

Один художник захотел изобразить светлого, чистого ангела. Он искал образца в среде окружающих людей, чтобы воспользоваться им для своей картины. Посчастливилось ему однажды на улице встретить ребёнка с таким светлым, прекрасным и добрым лицом, с таким невинным выражением чистоты и кротости в глазах, что художник немедленно же решил срисовать с него ангела. Скоро картина была готова, и решительно все восхищались ею: так много было возвышенного, духовного и чистого в изображении ангела, так хотелось смотреть на него, не отрывая глаз. Художник и сам не расставался со своей картиной и в созерцании её нередко находил для себя источник просветления духовного и утешения.

Потребность творчества и творческое воображение подсказывали ему, что для противоположности, для усиления впечатления хорошо было бы рядом с картиной, изображающей ангела святого, изобразить на другой картине духа греха, злобы и тьмы. Долго обдумывал эту мысль художник; прошло много лет, когда он, однажды случайно посетив городскую тюрьму, встретил там преступника, лицо и взор которого были омрачены необыкновенной злобой и как бы носили на себе печать греха, преступности и отвержения. Лицо было прямо отталкивающим. Это было то, чего искал художник; этим живым начертанием порока и решил художник воспользоваться для изображения духа тьмы.

Когда картина была готова и поставлена рядом с первой, все дивились необыкновенно яркой и наглядной противоположности добра и зла, света и тьмы. Настолько первая картина всех привлекала и давала мир и радость тому, кто её созерцал, настолько вторая отталкивала и наводила ужас.

Но удивительнее всего было вот что: преступник, с которого списан был дух злобы, оказался тем самым ребёнком, с которого некогда художник срисовал ангела... Почему же, спросите, он так изменился? Что положило такую печать отвержения на лицо, прежде столь чудно-привлекательное?

Ответ ясен: это грех исказил всё прекрасное в ребёнке, это грех переделал ангельское лицо ребёнка на дьявольское выражение преступника.

В дни Великого поста до́лжно чаще напоминать верующим об этой страшной и гибельной силе зла и греха.

Церковь Божия так именно и поступает. Вот прошли две недели поста. Все ли подумали о говении и покаянии? Все ли углубились в себя, пересмотрели своё нравственное состояние, исповедали и оплакали грехи свои? А те, которые уже исполнили этот долг христианский, не забыли ли своего покаянного настроения, не обратились ли на прежний путь греха? В назидание, в напоминание, в предостережение нам и предлагается сегодня Церковью второй раз в году священное повествование евангелия об исцелении Спасителем расслабленного в Капернауме. Больной был недвижим от болезни; он горячо и твёрдо верил в силу чудодейственную и в безмерное милосердие Божественного Учителя, настолько верил он и те четверо, которые несли его на одре, что за невозможностью пройти через множество народа, окружавшего Иисуса Христа, они с трудом взобрались на крышу дома, в котором Он пребывал, прокопали кровлю и спустили больного к ногам Спасителя. Господь видел веру расслабленного, но вместо того, чтобы сказать ему: «Встань, возьми постель твою и иди в дом твой», Он сказал иное краткое слово: «Чадо, прощаются тебе грехи твои». Осудили Спасителя за это фарисеи, но последствие показало, что прощение грехов и болезней духа исцелило и болезни тела; чудо свершилось: расслабленный встал и пошёл в дом свой здоровым (Мк. 2:1–12).

Христианин! Бойся греха, как в полном смысле смертельного недуга и самого глубокого и тяжкого несчастья: вот что говорит нам в этом слышанном сегодня евангелии наш Спаситель, вот что говорит нам святая Церковь.

В доброе старое время, и не так давнее, эта истина ясно сознавалась и проводилась неуклонно в семье и в обществе. «Это грех», «боюсь греха», «не сделать бы греха» – такими правилами и определялась вся жизнь. В семье ребёнок на каждом шагу слышал это от отца и матери, от старших и воспитателей. Не помолился он Богу утром, вечером, перед едой, после еды, стоял рассеянно на молитве, забыл святые слова, – он слышит слово матери: это грех! Ребёнку здесь урок: никогда не забывай Бога; твори дело Божие с благоговением. В комнате он надел шапку, мимо церкви и иконы прошёл, не перекрестившись; встретился со священником и не принял благословения, – ребёнку твердят: это грех. Ему урок: почитай святыню. Не исполнил он приказания родителей, не встал в их присутствии и в присутствии старших, сказал им или при них неосторожное и легкомысленное слово, – он слышит: это грех! Ребёнку урок: почитай старших. Уронил неосторожно хлеб на пол, рассыпал крохи просфоры – грех! Здесь урок: береги дар Божий. Выскочил из-за обеда, нарушил установленные правила домашние, съел не вовремя и запрещённое – грех! Это значит: приучайся сдерживать себя во всём во имя долга, различай дозволенное от запрещённого, храни установленные порядки и правила, не разрушай их, но исполняй и созидай!

Так воспитывается в человеке воля; так воспитывается насторожённость к добру и злу; так образуется на всю жизнь навык крепкий и спасительный, – навык при каждом движении мысли и чувства, при каждом поступке не отдаваться ему сразу, а сначала проверить себя в зеркале закона Божия и в голосе христианской совести: а не грех ли это?

Пред Богом мы всегда дети, и дай нам, Господи, навсегда остаться такими детьми! Как дети в семье привыкают сообразовать всё своё поведение с волей и наставлениями родителей и в этом находят твёрдые правила жизни, счастье и покой, так и мы пред Богом, пред Его волей и Его вечными наставлениями.

Ныне подвергают насмешкам и глумлению такое настроение. Ныне желают внушить, что боязнь греха есть робость души, есть слабость, трусость, пережиток давнего времени, рабство предрассудкам. Берегись, христианин! В этих словах и внушениях – яд соблазнителя-дьявола, яд смертоносный! Пред чистой девушкой или чистой женщиной лукавый соблазнитель с видом гордости и превосходства толкует: «Чего боитесь? Неужели греха? Это, мол, устарело, это избито. Пусть человек будет свободен в чувстве и в выборе счастья». Пред добрым и в добре воспитанным юношей стоит соблазнитель и толкает его на путь безумного бунта, убийств и грабежа, якобы ради блага народного, и твердит ему: «Чего боитесь? Греха? Полно! Это признак ограниченности. Это выдумали люди, чтобы стеснить нашу свободу. Решайтесь: вы будете героем». И пред каждым из нас в минуту искушения на зло стоит невидимо всё тот же древний змий-искуситель, и опять слышится та же речь: «Не бойся греха; преступи его, и за ним откроется царство радостей и наслаждений; будешь, как бог, ведый доброе и злое, а без этого – что ты в жизни испытаешь и зачем лишишь себя удовольствия?»

О, христианин! Кто бы ты ни был; молод или стар, стоит ли пред тобой соблазн чувственности, или соблазн гордости, зависти, мстительности или корыстолюбия, – стань тогда во весь духовный рост твой, в полноту христианского ведения, в полноту христианского мужества и скажи всякому искусителю: «Да, я боюсь греха! Прочь от него, прочь от дьявола! Отойди от меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклонись, и Ему единому служи!»

И только явится такая мысль и решимость: сокрушит Господь сатану под ногами нашими вскоре (Рим. 16:20). Соблазнители, как бы они ни казались и как бы сами ни представляли себя высшими, важными, обладающими всей мудростью века и всей силой, всем сочувствием общественного мнения современности, все они – ничто пред богооткровенным и единственно-непогрешительным словом Божиим. Если на одной стороне – один Христос, а на другой – весь мир; если на одной стороне – один ученик Христов – апостол, а на другой – все мудрецы века, то выбор для нас ясен, как Божий день, на чьей стороне стать. Если ангел с неба благовестит нам иначе, чем они благовестили, и он – да будет анафема (Гал. 1:8), – так учит нас апостол. И он же учит о грехе: «Да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы повиноваться ему в похотях его. И не предавайте членов ваших греху в орудия неправды. Почитайте себя мёртвым для греха, живым же для Бога. Когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец – жизнь вечная» (Рим. 6:11–13, 22). Аминь.

«Боговластие и народовластие»⁴²

И воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца (Лк. 1:33).

Мы, христиане, по изображению слова Божия, мы – новый благодатный Израиль, мы – новый Сион, над которым царствует Иисус, и царствию Его не будет конца. И пока Он царствует над нами, и мы признаём Его как Бога, своим Царём, дотоле Его учение – наш закон, мы – Его подданные, мы – царство Христа, царство Божие.

Бог властвует над нами, и правда наша человеческая – только тогда правда, когда она совпадает с правдой Божией. Бог властвует над нами и Он же, по Своей правде и воле, ставит над нами власть земную, которая, в меру сил и разумения, является проводником воли Его – в поощрение добру, в пресечение и отмщение злу. Несть бо власть Аще не от Бога. Он низлагает царей и поставляет; начальник же есть Божий слуга (Рим. 13:1; Дан. 2:21).

Так буквально говорит слово Божие. Сам Бог впервые избрал Саула на царство, чрез Самуила помазал его, а народ впоследствии только принял это избрание. Сам же Бог, а не народ, и отверг Саула, и вместо него Сам же Бог, а не народ, избрал и помазал Давида, а народ опять впоследствии только принял избрание Божие.

Самое царство человеческое потому и имеет нравственное и высшее право на существование, что оно должно являться орудием и средой для проявления и действия на земле царства Божия; оно помогает добру, оно удерживает зло, оно даёт членам своим и обеспечивает им мирное и тихое житие во всяком благочестии и чистоте, чтоб они чрез царство человеческое достигали оправдания пред Богом и творили беспрепятственно правду Божию. Царство человеческое должно, имея Царём своим Бога, осуществлять в своей жизни вечные, свыше данные и указанные в Откровении, неизменные начала Его учения, Его закона, этой правды Божией.

Но царство земное имеет много земных забот, неизбежных и тяжких: охрана царства, защита от врагов, упорядочение мирского быта, суд, всякое земное строение, тяжкий долг сдерживать разлив зла карами и наказаниями. Заботы такого рода, целиком возложенные на весь народ, мешали бы ему в осуществлении его высокого нравственного назначения, отвлекали бы его от царства Божия.

И вот, народ, по воле Божией и по предварительному промыслительному избранию Божию, избрав себе царя, на него возлагает всё тяжкое и трудное в государственном строении и государственном бытии. Как бы так он говорит своему царю:

«Царь, ты – страж земли, ты – жертва всенародная. Управляй царством: возьми от нас, кого тебе нужно: воинов, военачальников, градоначальников, советников, помощников, исполнителей твоей воли. А прочим – народу твоему, который, как народ христианский, чужд гибельной похоти власти, дай свободу от этой тяготы власти и государственного строения, чтоб он мог беспрепятственно служить Богу во всяком благочестии и чистоте, в усвоении искупительных заслуг Сына Божия, в общении и помощи Духа Святого – в достижении царства Божия».

Самодержавный царь, так именно понимающий своё призвание, не может быть ни ограничен в своей власти, ни освобождён от своего долга, не может и сам себя ограничить или освободить от долга, как не может освободить себя от обязанности страж, приставленный к сокровищу. Власть царя – это не право его только, это, прежде всего, его крест, долг и обязанность; от долга же нельзя отказаться, ему можно только изменить.

Вот учение слова Божия и согласное с ним почти тысячелетнее государственное воззрение и исповедание русского православного народа.

Мы останавливаемся на нём подробнее в виду того, что в наше время в эту область внесено слишком много лжи и обмана, нередко даже со стороны тех, кто по долгу звания обязан был бы вместо мудрствований человеческих давать верующим вечное учение слова Божия.

Член Государственной Думы Григорий Петров, называющий себя православным священником, в телеграмме на имя председателя Думы, опубликованной в печати и подписанной Петровым, как священником, пишет, в соблазн христианам, что Думе «надлежит создать великий храм народовластия с широким простором свободы и высоким куполом вечной Божией правды»⁴³.

Если бы Григорий Петров заявлял о своём признании народовластия, как юрист или социолог, мы бы могли молчать, предоставив юристам же и социалистам приводить научные доводы против его положений. Но Григорий Петров выступает, как священник; и ранее, в 1905 году, он уже делал попытку обосновать учение о народовластии искажёнными и переделанными по своему усмотрению словами Священного Писания в листках для народа («Русское Слово» 1905 года No 280).

По долгу звания, по долгу совести мы обязуемся объявить это неслыханное в устах православного священника учение о народовластии вместо боговластия лично принадлежащим ему, Петрову, но не православной Церкви. Объявить это учение его, Петрова, человеческим измышлением, но не учением слова Божия, указания которого для того, кто называет себя православным священником, и в качестве такового говорит, бесспорны и обязательны.

Учение Петрова о народовластии прежде всего неразумно, ибо если «властвует народ», то где же его подданные и над кем же он властвует?

Учение это опасно в нравственном отношении, ибо прививает народу страшную по своим последствиям похоть власти, ту похоть, от которой более всего желал отвратить Иисус Христос Своих последователей.

Учение это не христианское и противно слову Божию, как это мы выше показали; ибо Царь наш и Владыка – Бог, а не народ. Господь воцарися, в лепоту облечеся, – Господь властвует, а не народ; от Бога и власть земная, а не от народа; Бог избирал царей и помазывал, а не народ. Господь возводит и низводит царей, а не народ. Народ в той же мере может избирать царя, как дети избирают отца и мать...

Учение о народовластии прямо грозит ниспровержением той вечной Правды Божией, которую Григорий Петров помещает в своей не особенно вразумительной образной речи где-то в «высоком куполе над широким простором свободы великого храма народовластия».

В самом деле, правда Божия выше правды народовластия, или сливается с нею? Правда народовластия это и есть правда Божия, или она может последней противоречить? Если правда Божия есть нечто высшее народовластия и правды его, – то пусть же и царствует она, пусть будет богоправление, боговластие, а не народовластие; если же правда народовластия собственно и есть правда Божия, то правда эта, значит, условная, временная, а не вечная, посему ни для кого не обязательная. Кем же правда Божия возвещается? Кем хранится? Кем принимается? Кем проводится в жизнь? Кем ограждается от натиска зла? Если народом, – то Григорий Петров подписывается под убийством Христа, совершённым по праву народовластия, и под воплями всего народа: «возьми, возьми, распни Его!»

В преклонении пред правдой народовластия, не забыты ли слова Христа, сказанные в мучительный час прощальной беседы с апостолами и относящиеся и ко всем христианам, а главным образом, к преемникам апостолов – к пастырям Церкви: «Я избрал вас от мира, сего ради ненавидит вас мир» (Ин. 15:19). Мир и Христа не познал, – тот мир, которому поклониться и власть коего признать зовёт Григорий Петров. Возглашая народовластие, кому же служит он и куда зовёт: к добру или злу, к свету или к тьме, к Богу или к миру, ко Христу или антихристу?

Святой апостол о явлении великого отступления и антихриста в будущем говорит, что тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взято от среды нечто удерживающее (2Сол. 2:7). Под удерживающим отцы Церкви понимали царскую власть.

Останавливаясь на этом толковании, знаменитый подвижник, богослов и писатель епископ Феофан, авторитет которого непререкаем, и которого нравственная чистота и пребывание в добровольном затворе в обители, вдали от мира, ставят выше всяких подозрений в человекоугодливости, даёт следующие указания, столь важные в вопросе о народовластии и царской власти:

«Царская власть, имея в своих руках способы удерживать движения народные, и держась сама христианских начал, не попустит народу уклониться от них, будет его сдерживать. Как антихрист главным делом своим будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока будет в силе царская власть. Она не даст ему развернуться, будет мешать действовать в своём духе. Вот это и есть удерживающее. Когда же царская власть падёт, а народы всюду заведут самоуправство (республики, демократия-народовластие), тогда антихристу действовать будет просторно. Сатане нетрудно будет подготовлять голоса в пользу отречения от Христа, как это показал опыт во время французской революции. Некому будет сказать veto властное. Смиренное же заявление веры не станут слушать. Итак, когда заведутся всюду такие порядки (народовластия), благоприятные раскрытию антихристовых стремлений, тогда и антихрист явится. До того же времени подождёт, удержится».

Пусть в сатанинской работе разрушают это спасительное удерживающее враги веры и Церкви, сознательные и бессознательные слуги антихриста, – но не священническими же руками делать такое дело!

Григорий Петров в дальнейшем изложении своего телеграфного писания в Думу уже прямо бранит правительство и в то же время открыто призывает народных представителей не на труд в единении с Царём и властью, а «на общую борьбу» за право народа против правительства, «в тесном общении со всею страной». Это, по его словам, значит, что началась «всеобъемлющая и свободная правда"(?!)

Во всяком случае, это не «правда Божия», а особая, своя собственная «правда» Григория Петрова. Но под ней подпишется и антихрист.

Горе миру от соблазнов; невозможно не быть соблазнам, но горе человеку тому, им же соблазн приходит. Лучше бы ему не родиться в мир!.. (Мф. 18:7)

Русский православный народ! Храни таинство веры в чистой совести и берегись соблазнов. Не верь ложным огням, не верь сияющим обманам народовластия: оно не от Бога, не от света, не от правды, оно не во спасение, а в погибель. «Храм народовластия», предлагаемый вместо боговластия, – обман; широкий простор его свободы вместо свободы духа от греха – гибель; высокий купол правды Божией, которым тебя соблазняют, – призрак. А всё это измышлённое Григорием Петровым здание – оно из того царствия мирского и тленной славы его, которое в мгновение времени некогда сатана показал Христу в третьем и самом сильном искушении... Падши, не поклонись ему; Господу Богу твоему поклоняйся и Тому Единому служи! (Мф. 4:1–10)

Есть два царства: Божие и человеческое, Церковь и государство. Одному обещана вечность и неодолённость даже вратами ада; о другом однажды изречено: мене, текел, фарес, – исчислил, взвесил, разделил, – и оно погибло под тяжестью грехов, хотя и было великим Вавилоном, о коем сказано было в ознаменование его могущества: млат всея земли (Дан. 5).

Если мы желаем царству человеческому, государству прочности и долголетия, то должны стремиться к тому, чтоб оно слилось с царством Божиим, с Церковью, чтоб оно шло не путём человеческим, греховным, а путём Божьим, не гибельным народовластием, не торжеством мира, во зле лежавшего, а спасительным боговластием, отражением которого является сияние царской власти, боговенчанной и превознесённой, ограниченной не жалким правом человеческим, а только вечной правдой Божией.

Тогда ты, Русь, будешь Русь святая, как встарь; тогда ты будешь домом нового благодатного Израиля, и водворится в дому твоём Христос вовеки, и царствию Его не будет конца!..

Русские знамёна⁴⁴

Острите стрелы! Наполняйте колчаны. Против стен Вавилона поднимите знамя! (Иер. 51:11–12.)

Гремит и доныне в слух всех сынов веры это слово пророка Иеремии. Пророк был пламенным ревнителем Божией истины, пламенным патриотом, любившим свою родину и свой родной народ любовью, крепкой, как смерть. Всей силой и глубиной скорби скорбел он о пагубном пути греха и отступления, который избрали его соотечественники, плакал о гибели Иерусалима, но среди слёз и стенаний он провещал об его светлых днях, об отрезвлении народа, о возвращении его к основам своей богопреданной веры. Всей глубиной скорби скорбел он о том, что родина его подпала игу чужеземному, и от рек Вавилона слышал он чутким любящим сердцем вопли и стоны пленённого народа.

Давно Вавилон стал образом всякого духовного растления и блуда, нечестия, порока, отступления от Бога и богопротивления, и давно борьба с ним – это образ непрестанной борьбы и войны духовной. Давно плен евреев и плач их на реках Вавилонских служит образом духовного плена и гибели всякого народа, забывшего Бога, изменившего вере, погибающего в увлечении всем чужеземным, отказавшегося от основ, завещанных своей историей, от основ своего религиозного и народного быта.

Верным сынам народа всегда предстояла борьба против такого Вавилона, – борьба, нередко стоившая им жизни, как это мы видим на примере того же замученного пророка Иеремии. Но ничто и никогда не могло остановить их мужества, их ревности, их воодушевляющего призыва: «Поднимайте знамёна против стен Вавилона!»

Страшно и опасно переживаемое нами положение нашего родного русского народа. Пришли язы ́цы в достояние его, осквернили его святое святых, оклеветали и унизили все нам родное, дорогое и близкое, пролили кровь верных сынов его, как воду. Они силятся отнять нашу веру, разодрать Россию по частям, замутить её внутренними раздорами классов и сословий, обессилить умалением Царской и всякой правительственной власти, понизить и уничтожить наше народное самосознание, надругаться над всем нашим прошлым, сделать народ наш бездомным бродягой без истории, без родины, развратить его духовно, обезверить, обратить в блудный и растлённый Вавилон, в сплошное царство бессовестности и разврата, предать его в плен чужеземный, на реки Вавилона, заглушить самые стоны и рыдания наши в уготовляемом тяжком пленении. Как дикие коршуны, сторожат враги России смертный час её, в единении с нашими домашними Иудами, что от нас изыдоша, но не беша от нас.

Видят это верные Богу, Царю и родине русские люди; видим мы и сознаём, видим и ужасаемся, но не теряем ни веры, ни бодрости, твёрдо уповаем на победу, твёрдо идём на борьбу, знаем всю её тяжесть, но не откажемся от неё до смерти. И в образ этой страшной брани, в образ нашего единства, сооружаем мы теперь по всей России свои особые знамёна-хоругви. Говорим с царём-псалмопевцем: во имя Бога нашего поднимем знамя (Пс. 19:6); слышим призывный клич пророка: острите стрелы, наполняйте колчаны; против стен Вавилона поднимите знамя! (Иер. 51:11–12); по слову Божию, будем стоять на своём месте при знамёнах своих (Чис. 2:17). В знаменательном совпадении дней церковно-праздничных, сегодня мы освящаем наши знамёна в Москве, в сердце России, – в день, когда слышим торжествующую песнь церковную, в которой мы, верующие, изображаемся, яко отроцы, победы знамения носяще...

Пусть будут и наши знамёна – победы знамение носяще! Да будут они во главе верной дружины борцов за веру, Царя и русский народ, и да будет дружина наша, по слову Божию, для врагов грозна, как полки со знамёнами! (Песн. 6:4).

Нас пугают самым именем знамён. Не убоимся! Не страшно это имя, а вожделенно нашему сердцу. Поднимаются против знамён наших лицемерные обвинения, ползёт низкая клевета. Нам говорят обвинители: «вы строитесь дружинами для погромов, для насилий, для крови; знамя ваше – знамя междоусобия и раздора». Кто это говорит? Говорят те, у кого души и руки в крови убитых десятков тысяч неповинных жертв революции, в крови тех убиенных ревнителей патриотизма в разных местах нашей родины, тех мучеников долга и верности, которых мы сейчас только поминали заупокойной молитвой. У этих обвинителей насилие и ложь – правило жизни, низость и предательство – правило борьбы, клевета, террор с тайными убийствами – излюбленные способы и орудия достижения целей. Это они избили в последние три года свыше 36.000 верных слуг Царя и родины и случайных жертв бомб и покушений, без различия пола и возраста; это они, якобы мирные деятели, идут на людей власти и достатка с песнями: «бей, губи их, злодеев проклятых»...

Нет, не страшны, а почётны обвинения и ненависть этих фанатиков-изуверов. Их злоба, ненависть и клевета, это – исповедуемое ими признание нашей силы. Против ничтожества не пошли бы с таким бешеным озлоблением! Страшна им вечная Сила веры; страшно для них наше патриотическое воодушевление; знают они, что рано или поздно, но неизбежно и непременно на него отзовётся сердце народа и сметёт их паутину обмана, разоблачит их предательство. Страшно для них сознавать, что мы являемся хранилищем религиозного и патриотического чувства и народного самосознания, – и вот силятся они убийствами, клеветой и всеми видами преследований рассеять и ослабить дружину верных. Ненавистны им наши знамёна, как образ и показатель растущей нашей силы и растущего единения.

Новую клевету возводят они на верных. «Ваше знамя, – говорят они, – знамя застоя, знамя прошлого, а не будущего, знамя рабства и насильнического режима, который вместе с вами отстаивают из себялюбивой выгоды нечестные властители, капиталисты и земельные собственники; бедный народ не идёт и не пойдёт за вашим знаменем». Клевета на нас, клевета и на народ! Где же среди нас люди власти? Их нет. Где нам хотя бы особая, усиленная защита от убийств и убийц? Её нет на нашей стороне; видим, напротив, великое старание власти отыскать виновных в тех единичных случаях, где есть хоть тень подозрения в том, что убийство совершено со стороны русских патриотов. И мы не осуждаем такого старания; мы говорим, что если убийцы – из числа русских патриотов, то они поступили против нашего исповедания, действовали от себя лично, а не от имени патриотических союзов; мы высказываемся против всякого насилия; мы бы хотели только видеть такое же усердие власти в раскрытии и каре преступлений во всех 36.000 случаях убийств, совершенных нашими обвинителями и противниками, которые так усердно заподозривают нас в погромных и кровавых намерениях.

Где, далее, среди нас капиталисты? Еврейские банки и деньги не у нас в услужении; заграничные пособия и японские, ныне вполне и неопровержимо доказанные, подкупы не мы получали. Где же русские капиталисты? Их среди нас нет; биржевое купечество не нам открывает кассы, не нам даёт пособия на газеты... Немногие состоятельные люди, что пришли к нам, пришли по влечению сердца, пришли после великих скорбей и неприятностей, которым не перестают подвергаться и доныне за свою принадлежность к патриотическим союзам. Это одно уже ясно показывает, что они – честные, прямые, убеждённые люди, а не своекорыстные защитники прав капитала под видом патриотизма. Сколько разорённых погромами и грабежами русских людей! Но ни один еврейский банк не ограблен, ни один дом богачей, откупившихся деньгами от революционеров, не тронут...

Крупные земельные собственники – где они среди нас? Не к нам они ушли; чужебесие и своекорыстие заставляют их, напротив, старательно обегать нас и искать поддержки там, где они чувствуют силу, принимая за силу наглость, бесстыдство и неразборчивость в средствах. Если есть немногие землевладельцы в нашей среде, то о них можно повторить буквально то, что сказано нами о людях богатых.

Кто же с нами? Огромное большинство наших единомышленников – простой народ, с которым в наших союзах и собраниях в простоте и любви соединяются и люди богатые, и люди знатные, – ибо одна у них религиозная вера и одна преданность Царю и родине; наши единомышленники – это по преимуществу люди малообеспеченные и бедные, люди, живущие трудом, – те самые, во имя блага которых стараются наши противники, бросая бомбы и совершая убийства, обессиливая правительство и обливая грязью и клеветой всё русское, всё верное, всё примкнувшее к патриотическому движению. Беден наш народ, нуждается он и в земле, и в хлебе, и в материальном обеспечении. Но он знает, что кроме сокровищ хлеба и благ земных, которыми соблазняют его враги государства, переманивая на сторону бунта и измены родине, есть иное, нетленное сокровище духа, которого он не продаст, пред которым все сокровища мира – чечевичная похлёбка. Нуждается народ наш, желает он всеми мирными, законными и справедливыми путями, но не путём насилия и крови, улучшить своё положение, – и к этому стремятся в своей деятельности наши патриотические союзы, – но он и то знает, что не о хлебе едином жив будет человек. Слишком низко думают о народе-христианине, о народе-богоносце, если полагают, что за обещания земли и хлеба, и притом несбыточные, в которые может поверить лишь глупый или ребёнок, народ наш продаст и веру, и Царя, и родину, и себя самого отдаст в рабство.

Нет, не рабство возвещает наше знамя, – а свободу Царя и народа, свободу жить и строиться по вечным законам веры, по дорогим и родным для нас русским началам государственности, покоящимся на взаимной любви и единении классов и сословий, а не на животной, принижающей и гибельной борьбе.

Нет, знамя наше – не застой жизни, а правильное и непрерывное движение вперёд живым ростом живого организма, опирающегося в корни прошлого, не порывающего связей с этим прошлым. Ломка, разрушение старого в живом теле невозможны, как невозможно живому взрослому человеку вычеркнуть из своей жизни юность и молодость, как невозможно тело перерезать пополам и ожидать, что оно чрез это усилит свою жизнедеятельность.

И не поражение и смерть несёт наше знамя. Оно – знамение победы, оно – знамение будущего. Мы молим, мы просим, мы жаждем победы, и она будет нашим счастливым уделом. Порукой – святой крест на знамёнах наших; и крест из знамения позора обратился в знамение славы; порукой – изображения на наших знамёнах и с ними сила Невидимая Господа Спасителя, Его Пречистой Матери, Его Угодников, просиявших верой и любовью к отечеству небесному и земному; порукой – великие и патриотические воспоминания, соединённые с нашими знамёнами; одно из них – снимок и копия знамени доблестного князя Пожарского, великого патриота, великого борца за угнетённую родину.

Не насилие, не кровь, не погромы несут наши знамёна. Мы – мирные борцы. На брань кровавую мы пойдём не в нападении, а лишь в защите наших святынь, в защите целости и бытия нашей родины, если на них, по действу сатаны, будет сделано покушение врагами. Мы пойдём тогда умирать, а не убивать. А до того времени наша борьба – мирная борьба.

Будет нам победа над неверием и глумлением, над жалким обманом народа, над призывами к бунту и измене, над злыми призывами к отпаду от наших исторических русских начал жизни, над усилиями лишить русский народ его мирового значения и самостоятельной жизни. Будет нам победа над слепотой душ, над подкупом фраз и золота, над гнилой и фальшивой мишурой «освободительного» движения, связавшего себя с подонками улицы, с рванью и с чернью, которые оно выдаёт за народ, с пьяницами, бродягами, с грабителями и убийцами, – со всеми теми, для кого нет ни Бога, ни совести, ни чести, ни закона, ни родины.

Тяжкая наша брань. Поэтому велико значение нашего знамени. Но под ним нам видится иное, вековое и не земное, знамя: «се лежит Сей, – сказано о нём, – се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо» (Лк. 2:34). Знамя это – Христос. Предречена около него жестокая брань, будет оно спорным, из-за него будут бороться: одни – по желанию его унизить, другие – из желания его прославить и сделать основой жизни. Но исход борьбы виден в веках минувших, предуказан и в веках грядущих: Христос – Победитель смерти и ада, Победитель зла. За Него идём против греховного и блудного и богоборного Вавилона, Им освящаемся, Им укрепляемся. Будет наша победа во Христе! Он идёт, Он близь, Он с нами. Осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне!

Русские люди! Верные Богу, присяге, Царю, закону и родине! Против стен Вавилона поднимите ваши знамёна! Аминь.

Борьба христианина⁴⁵

Се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо (Лк. 2:34).

Когда предызбранный в предвечном совете для искупления первородного греха мироздания кроткий Примиритель наш воплотился на земле, Он, во исполнение закона Отца Своего, принесён был в храм. Здесь встретил Его вдохновенный от Духа Божия старец.

Радостно забилось старческое сердце при виде Искупителя мира, заблистали упованием его очи, узревшие на пороге вечности славу Израиля, свет языком – грядущее спасение миру. Словами мира и отпущения, соделавшимися высокой, умилительно-трогательной молитвой миллионов верующих сердец на все века, приветствовал старец пришедшего в грешный и гибнущий мир Христа, имеющего примирить и соединить Бога и людей, землю и Небо.

Но что это мы слышим из уст его непосредственно после слов вдохновенной молитвы мира? Что это видит старец пророческим взором в грядущих веках?

Видит он: се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо. Видит он: вокруг кроткого Царя мира и любви закипит жестокая брань; Сам Спаситель обратится в знамение пререкаемое, – в спорное знамя, около которого будет происходить самое жаркое сражение, и многие будут падать, и многие – восставать... Позднее и Сам Иисус Христос образно и выразительно говорил ученикам Своим: «Думаете ли вы, что Я принёс мир на землю? Огонь пришёл Я низвести; не мир Я принёс, но разделение» (Лк. 12:49–51).

Итак, учение мира и любви и Учитель мира и любви становятся центром мировой вековечной борьбы. Таков непреложный закон Божества, после первого же греха человека изречённый сатане-соблазнителю: вражду положу... «вражду положу между тобой и между женой, и между семенем твоим, и между семенем тоя» (Быт. 3:15).

И вот, пред нами сейчас самая великая и страшная, – единственная жертва этой борьбы, Сам Примиритель наш и Искупитель, изъязвлённый, поруганный, убитый! Что же, конец борьбе? Конец подвигу? Нет, окончится борьба только тогда, когда вся земля поклонится Ему (Пс. 65:4), когда «о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных, и земных, и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца» (Флп. 2:10–11); когда завершится мировая история и полягут все враги Христа подножию ногам Его (Пс. 109:1), и Он примет языки в наследие и пределы земли во владение (Пс. 2:8); когда блеснёт, наконец, страшная молния пришествия Сына Человеческого не в этом, с ужасом нами созерцаемом ныне, виде унижения, но с силой и славой многой грядущего судить вселенную, чтобы увенчать и завершить мировую борьбу окончательной и вечной победой (Мф. 24:27, 30).

А до того времени наполняет мир борьба, и никому нельзя от неё уклониться.

Да не устрашится сердце наше этого слова, под которым часто разумеют злобу и ненависть. Разве Сам Он, наш Вождь и Начальник брани со злом и дьяволом, искал ненависти? Разве Он не обнимал весь мир любовью? Разве Он не уклонялся всеми силами от злобы людской? Разве не умолял Он Отца Своего в туге сердечной, в присмертной скорби, с воплем крепким и слезами: да мимо Его идёт чаша сия? Но Он и то видел, что на час сей Он пришёл в мир (Ин. 12:27); что зерно пшеничное, падшее на землю и не погибшее, едино пребывает, а погибшее, истлевшее мног плод сотворит (Ин. 12:24), и посему молитву Гефсимании Он заключил великим и высшим религиозным исповеданием: «да будет воля Твоя!». Можем ли мы уклониться от брани? Но она предречена вам и заповедана, она заполняет и проникает собой всю нравственную жизнь нашу, и в ней является как бы сущностью и средоточием. «Ты же злопостраждь, яко добрый воин Иисуса Христа», слышим мы предсмертный завет того апостола, который из всех и паче всех потрудился и в великой целожизненной борьбе сам подвигом добрым подвизался (2Тим. 2:3, 4:7). Несть наша брань плоти и крови (Еф. 6:12), но тем она продолжительнее и тяжелее. Бесконечны её виды. Борьба с тем злом, которое живёт внутри нас, – самая тяжкая борьба, но тягостна борьба со злом, извне нас пребывающим: отстаивание и осуществление христианских убеждений; отвержение и опровержение воззрений язычества, живущего и доселе в мире во всех видах; преграда этому язычеству в его широком разливе, в его бешеном нападении на христианство, в его жизненном применении, – разве всё это не входит в задачу жизни христианина?

Брань наша – духовная. Но ведь зло не является в отвлечении, и нам приходится вести борьбу не с бесплотными только понятиями: зло олицетворено в исконном человекоубийце-дьяволе и в его клевретах – злых духах и злых людях. Вот почему борьба наша нередко из духовной, невидимой, внутренней, неминуемо обращается в видимую и внешнюю. Ведёт её и Церковь, да сокрушит, по обетованию Господа, самые врата адовы (Мф. 16:18); от неё не свободно и государство, если оно желает слить царство человеческое с царством Божиим и придать своему бытию и деятельности нравственный характер.

Но и каждый из нас, учеников Христовых, призван к борьбе со злом, и каждый слышит в напутие борьбы слово Этого, пред нами лежащего, умученного нашего Господа и Учителя: «Я посылаю вас, как агнцев посреди волков»! (Лк. 10:3).

Мир наполняет борьба добра и зла. И, кажется, мало было в истории его таких тяжких для сердец верующих и таких опасных по силе соблазна времён, как время, теперь нами переживаемое. Зло подняло голову повсюду. Видим бешеные нападения на святую веру; слышим угрозы, полные непримиримой ненависти, ниспровергнуть Церковь и истребить на земле имя её и имя христианства; в ужасе присутствуем при диком и неудержимом вторжении в жизнь государственную, общественную и частную начал и стремлений противо-религиозных и противо-христианских.

Под знаменем науки отрицают и веру, и нравственность, в то время как истинная наука, напротив, только подтверждает и укрепляет доводами разума то, о чём говорит и вера, и просвещённая ею совесть.

Под знаменем ложно и односторонне понимаемой свободы обрекают на гонения, гибель и рабство всё религиозное и церковное.

Под знамёнами равенства и братства, украденных у христианства и искажённых духом злобы, желают разрушить всё, что удерживает страшный разлив зла: Церковь, государство, власть, семью, суд, школу, всякое повиновение, всякий порядок жизни.

Разжигаются самые низменные страсти; бесстыдно выступают вперёд и требуют права господства в жизни корысть, жадность, насилие, убийство, чувственность, разврат, классовая зависть и ненависть, – всё, что прежде, заклеймённое печатью позора, таилось от взора честных людей, – и всё это уже не вызывает ни общественного осуждения, ни властной преграды. Злая воля каждого отдельного человека объявляет себя единственным законом и правилом жизни, господином современного положения.

Нравственным и добродетельным считается уже не то, что согласуется с Вечной Истиной и ею одобряется, а то, что в данную минуту нравится изменчивым вкусам и похотям толпы, – так называемого большинства.

Всё, что не отступило от веры и долга христианской совести, всё, что руководствуется законом Божиим, всё, что не пошло на уступки торжествующему бесстыдному растлению и злу, богопротивлению и осатанелому модному движению и жизни, – всё это подвергается беспощадному издевательству, преследованиям и, наконец, при попытках борьбы со злом, обрекается кровавому истреблению убийствами из-за угла.

Увы, зло – только в начале; разлив его ещё не в полной силе. Оно идёт, оно ширится, оно растёт, оно вооружается всеми видами обмана и соблазна, оно облекается в украденные одежды науки и культуры, оно манит господством в жизни, наслаждениями сытости тела и свободы похоти, оно льстит грубой чувственности, оно извивается, как древний змий-соблазнитель, и обещает взамен отвержения Бога: «будете сами, яко бози»; оно, для устрашения и подчинения непокорных, грозно вооружается всеми орудиями дикого произвола, насилия и убийства. Оно идёт шумное, разнузданное, наглое, бесстыдно торжествующее, сильное орудиями пропаганды и растления в виде продажной и бессовестной печати, сильное повальным и больным увлечением безумствующей и опьянённой от успеха толпы, почти никем и ничем не сдерживаемое. Видели мы уже великое отступление и измену многих, увидим, кто доживёт, и ещё большее. Многие ли устоят? Многие ли не соблазнятся? Многие ли удержатся?

Приидите, вернии! Станьте у вековечного вашего знамения! Окружите гроб вашего Вождя и Спасителя! О, если бы мы знали только то одно, что Он изъязвлён и убит, что Он истерзан и окровавлен, что Он сокрыт под землёй, жертва торжествующей злобы Его врагов и мучителей, и сокрыт невозвратно навеки, – мы бы тогда, как овцы заколения, как жертвы, обречённые гибели, в бессилии и безнадёжном унынии опустили бы свои руки и главы!..

Молчали бы мы и не знали, что сказать, тогда торжествовал бы враг и глаголал нам на всяк день: «где Бог ваш»? Молчали бы мы и пред этим гробом Иисуса и видели бы в ужасе и смятении: правы и победоносны оказались Иуда и Каиафа, синедрион и Пилат и безумная толпа, требовавшая распятия Праведного. Видели бы мы: правда не спасёт, добро не побеждает, святость поругана, сатана смеётся в радости победы, зло торжествует даже над Божественным и величайшим из Праведников.

Но Он воскрес; из этого гроба восстал Он к жизни и нам её даровал; из этого унижения восстал Он к славе и царствует вечно; Он воскрес, и мир, и зло победил вечной победой. Он последнего врага низложил, мировое и самое могучее зло истребил – умертвил смерть, и она даже бессильна над нами.

Приидите же, вернии! Станьте у вековечного вашего знамения! Восклоните главы, долу опущенные; укрепите колена расслабленные; верой и упованием поднимите в себе души и сердца унылые! Стань, христианин, у гроба твоего Вождя и Спасителя, и совесть свою вопроси: на какой стороне ты стоишь в великой мировой борьбе? За Христа ты, или против Него? С врагами Его, временно на гибель себе торжествующими, или ты с Его верными учениками, которые подвигом добрым подвизаются, не боясь ни угроз, ни прещений, ни самой смерти, ибо смерти уже нет? Не перебегаешь ли ты справа налево, и слева направо в трусости и в жалком желании угодить Богу и мамоне, Христу и Велиару? Не хромаешь ли ты на оба колена?

Гроб Христа... Вот Его Пречистая Матерь; вот мироносицы – робкие от природы и слабые женщины, но полные мужества в служении Христу; вот Иосиф с Никодимом, прежде тайные ученики Христовы, а ныне, в час Его смерти и погребения, пред лицом озлобленного народа соделавшиеся явными! Неужели ты пойдёшь путём обратным, и из явного ученика, страха ради иудейского, теперь сделаешься или учеником тайным, или совершенным изменником, – и это после воскресения, после мирового владычества, после мировой победы твоего Господа?

Приидите, вернии! Будем верны Ему до конца! Будем открыто, непоколебимо и небоязненно Его исповедовать, Ему следовать, Его защищать, за Него бороться, Ему служить душой и телом, мыслью и словом – всей нашей жизнью! Верно слово: с Ним умрём, – с Ним и оживём; с Ним терпим, – с Ним и царствовать будем (2Тим. 2:11–12).

Плотию уснул Ты, яко мертв, Царю и Господи, но тридневен воскресл еси и упразднил смерть!

Лобызая Его раны, поднимем и оживим в душах своих сего Иисуса, наше вековечное Знамение, – и да будет оно нам не в падение, а на восстание, в знамение борьбы непрестанной, но и в знамение нашей верной и вечной победы!

Христос Воскресе!⁴⁶

Воистину, эта ночь пасхальная – светозарная ночь светоносного дня, как поётся сегодня в церкви! Воистину, ныне вся исполнишася света; небо и земля, и преисподняя; всё освещено, всё осмыслено, ибо воистину воскресе Христос. По большей части, бессознательна или полусознательна радость христиан в этот день, если смотреть на неё и оценивать с точки зрения глубочайших и мировых запросов, мирового значения. Но тем более это обстоятельство подтверждает величие и действительность дарованного нам блага Христова Воскресения.

Так ребёнок радуется теплу и свету, радуется и играет на лоне жизни, хотя не может точно и ясно формулировать, почему приятны ему свет и тепло, почему радостна для него жизнь.

И Христово Воскресение есть жизнь, есть залог вечной жизни и радости. Грубому уму оно может казаться только символом, а не действительностью. Но христиане, но Церковь верят в действительное, реальное воскресение Христа с Его Пречистой Плотию, – и в этом – глубочайший смысл религии нашей. Иначе – были бы только слова без значения, да и самый символ явился бы ни для чего ненужным. Без воскресения Христова всё в духовном мире погрузилось бы в непроницаемый мрак. Зачем тогда говорить о жизни, радости, счастье, об истине, добре, справедливости? Ведь всё равно: служишь ли им или не служишь, над всем царствует смерть, которая всё уравняет и которая не знает различия добра и зла.

Все герои добродетели тогда – не более, как жалкие люди, которые умирали, умирают и будут умирать, которые вышли из ничтожества и обратились снова в ничто. Какой тогда смысл мира и человеческого существования? Нам скажут: смотрите на Христа, Которого жизнь безгрешна и свята, Которого слово непорочно и истинно, Которого деятельность – одно благодеяние человечеству. Но чем же окончилась эта святейшая жизнь? Ведь Он распят, могила взяла Его... Мало того: Он умер, а зло восторжествовало; Он в могиле, ученики Его в скорби и стенании, а Ирод, Пилат и Каиафа торжествуют победу. Что же сильнее: добро или зло? Зло сильно и в отдельном индивидууме, в котором дурные наклонности постоянно побеждают добрые; зло могуче и в общественном организме человеческом, в котором толпа, порабощённая злу, подавляет лучших людей и их благородные стремления. И, наконец, зло крайнее, самое сильное, самое могучее, непобедимое, неисцелимое торжествует над миром в виде смерти. Самая жизнь временно возникает в растительном и животном царстве лишь для того, чтоб уступить сейчас же смерти. Не обман ли тогда и самая жизнь?

По-видимому, какая великая была победа жизни, когда среди косного неорганического вещества закишели и закопошились мириады живых существ, первичные зачатки растительного и животного царства! Живая сила овладевает мёртвыми элементами, делает их материалом для своих форм, превращает механические процессы в послушные средства для органических целей. И притом, какое огромное и всё возрастающее богатство форм, какая замысловатость и смелость целесообразных построений от мельчайших зоофитов до великанов тропической флоры и фауны! Но смерть только смеётся над всем этим великолепием. Она знает, что красота природы – только пёстрый, яркий покров на разлагающемся трупе. Но, может быть, природа бессмертна? Всегдашний обман! Она кажется бессмертной для внешнего взгляда, со стороны – для наблюдателя, принимающего новую мгновенную жизнь за продолжение прежней. Говорят об умирающей и вечно возрождающейся природе. Какое злоупотребление словом! Если то, что сегодня рождается, не то же самое, что умерло вчера, а другое, то в чём же здесь возрождение? Из бесчисленного множества мимолётных смертных жизней ни в каком случае не выйдет одна бессмертная.

Так рассуждает известный наш мыслитель Вл. Соловьёв, стоя на точке зрения безверия. Нельзя не согласиться с этой беспощадной логикой. Зло, при таком воззрении, является безусловной, роковой силой, подавляющей везде добро; мрачный пессимизм и отчаяние должны неминуемо охватить всякое мыслящее существо, и от этого исхода не в силах нас защитить никакая моральная система. Возьмём две из них – величайшие: учение Будды собственно было отказом от борьбы со злом, повторённым и в наши дни в устах Л. Толстого; учение и жизнь Сократа – это, собственно, почётное отступление в борьбе, рисующее предсмертные упования мудреца в глубоком тумане... И всё же оба эти мудреца умерли; смерть была последним их словом, их мысль, их деятельность остановились на роковой грани могилы...

Но прислушайтесь к голосу христианской Церкви в светозарную ночь Пасхи. Слушаешь и поражаешься: какая сила, какая уверенность, какие надежды! Смерти празднуем умерщвление, – заявляет церковное слово. Жизнь жительствует, мёртвого нет ни одного в гробе, – восклицает пасхальное огласительное поучение. А над всеми несётся, ликует, всё заполняет собой повторяемый без конца чудный победный гимн пасхальный: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». И по всему миру христианскому этому гимну вторят сердца, ликуют души, исполняясь веры, силы, бодрости. Откуда эта сила, эта уверенность, эти надежды? Отчего такая радость?

Оттого, что воистину воскресе Христос! В Нём была полнота святости и непорочности, беспредельность нравственной силы, и с этой стороны Он в Своём Лице победил зло. Но Он же победил и зло коренное, зло крайнее: Он победил смерть, Он воскрес воистину всецело, как Дух, навеки воплощённый, воскрес с Пречистой Плотию. Всё живое в нём сохранилось, всё смертное побеждено, безусловно и окончательно. Итак, мы знаем в прошедшем безусловную победу доброго начала жизни в личном воскресении Одного Сына Человеческого: этого довольно, чтобы не страшиться смерти и всем сынам человеческим. Воскресение сильнее смерти. Оно – победа жизни над смертью, положительного начала над отрицательным, оно – торжество света и разума в мире. Оно – чудо; но пусть грубый ум не издевается над чудом, потому что оно – факт неоспоримый, конечный факт всемирного процесса. Возьмите этот процесс в целом, и мы везде найдём чудо, которое заставляет признать себя принудительно самый скептический ум. «Как появление первого живого организма среди неорганической природы, как, затем, появление первого разумного существа над царством бессловесных было чудом, так и появление первого, всецело духовного и потому неподлежащего смерти человека – первенца от мёртвых – было чудом. Если чудесами были предварительные победы жизни над смертью, то чудом должно признать и победу окончательную» (Вл. Соловьёв).

Да, Христос – «Первенец из мёртвых». Это апостольское слово выражает собой всю полноту радости христианской в день Воскресения: Первенец – Христос, а за Ним Христовы... те «сущие во гробех», которым дарована жизнь, которым дана уверенность в окончательной победе света и правды над тьмой и злом. Отсюда бодрость жизни христианских народов, отсюда свет и радость нашей веры, отсюда всемирная радость Воскресения Христова, отсюда свет и огни, и ликование этой пасхальной ночи, светозарной ночи светоносного дня, который является образом для невечереющего света, незаходимого солнца вечной жизни. Ибо Христос воскресе – воистину воскресе!

Голос русских патриотов в смутную пору⁴⁷

Дорогие братья! Православные русские люди! Какая красота! Какое поднимающее дух торжество! Как много говорит сердцу это величественное зрелище, множество наших знамён-хоругвей!

По какому-то молчаливому соглашению, без всяких внешних указаний, заранее условленных распоряжений, во всех концах России патриотические союзы стали сооружать и освящать свои хоругви и знамёна, и вот, они теперь на всероссийском соборе представителей русских людей, оставшихся верными русскому духу и русскому государственному укладу.

Скажите нам, русские знамёна, скажите нам: зачем вы здесь, и какую весть вы нам возвещаете и разнесёте отсюда, из Москвы, по лицу земли русской?

И слышен, и понятен, и отраден нам ответный голос знамён наших.

Отвечают нам хоругви: Мы своим видом и существованием говорим русским людям, что они не одиноки; около каждой хоругви стоят верные дружины твёрдых и преданных долгу, готовых стоять за родину до последнего. Ободритесь, русские люди!

Мы знаменуем ваше единение под широковеющей хоругвью святой православной веры, в единении с силой незримой и небесной, с той Божией силой, которую отвергли враги и изменники русского отечества, и тем заранее обрекли себя верной гибели. Объединяйтесь, объединяйтесь, русские люди!

Мы знаменуем вашу силу. Тяжело вам было в эти последние годы; казались вы рассеянными, как овцы по горам, без пастыря; чудилась близкая гибель; исчезла надежда ваша, оболгали вас, преследовали, оплевали и к смерти присудили. Но могучий дух религиозного и патриотического воодушевления прошёл по лицу родной нашей земли, и вы быстро стали расти в числе. Год назад вы насчитывали десятки наших союзов, теперь вы видите их сотни (до 800), скоро увидите тысячи. Дерзайте, мужайтесь, русские люди; крепитесь в борьбе, окрыляйтесь верой и упованием! Мы знаменуем вашу грядущую, несомненную победу. Крест нас осеняет: Сим вы победите. Георгий Победоносец поражает змия: раздавите и вы змия крамолы, измены и предательства. Святые угодники своими ликами нас приосеняют: они с вами поборают на супостатов своими молитвами. Пресвятая Богородица на них изображена в Её чудных иконах: Радуйся, радуйся, земли святорусской Печальница и Заступница Усердная! Москва, Новгород, Казань, Киев и Почаев, Архангельск и Иверия, Албазин на Амуре и Холмщина, Порт-Артурский собор во Владивостоке и Ченстоховский на крайнем Западе – знают Тебя, Мати русского края! В приосенении таких знамений ждёт вас верная победа, русские люди, бескровная победа над смутой и изменой.

Так говорят нам знамёна наши в этот чудный час молитвенного торжества.

Идите, святые хоругви, столпом огненным и облачным, идите над великим русским ополчением! Идите в осенении святыни и небесного благословения, несите нам мир, несите нам торжество веры и верности, несите нам победу над злобным неверием, предательством, над тяжкой смутой!

Во имя Господне, – во имя Отца и Сына и Святого Духа, знаменаем крестом честным и окроплением воды сея священные благословляем и освящаем хоругви сии объединённого православного народа. Аминь.

Заветы патриарха Гермогена⁴⁸

Время сотворите Господеви, яко закон Твой разориша (Пс. 118:126).

Христос воскресе!

Православные русские люди!

Вы собрались в историческом храме России, который много веков слышал молитвы и обеты наших князей, царей и императоров в самые знаменательные часы их жизни, когда они вступали в неразрывный духовный союз со своим народом, от Господа принимали силу и от Вышнего державу. Вы собрались в священном Кремле, посреди величайших святынь народных, в осенении молитв почиющих здесь угодников. «Москва есть храм России, а Кремль – её алтарь», сказал один из венценосных вождей русского народа. В этом-то всероссийском храме, в этом алтаре священном вы собрались, – и сколько потрясающих великих воспоминаний, радостных и скорбных, захватывающих душу, вдруг властно и неудержимо просятся в сознание, обступают нас со всех сторон! Если бы на каждом из них останавливаться, если бы о каждом из них подробно говорить, то, выражаясь словом апостола, недостало бы мне, повествующему, времени. Но каждый день имеет свою заботу, и занятые этой заботой мысли и чувства из множества воспоминаний и знамений прошлого избирают обычно сродное и в данное время особенно нужное.

На чём же остановить нам ныне нашу мысль и внимание в сей час молитвы соборной в этом славном, всенародном храме.

Посреди окружающих нас здесь священных гробниц я остановлю ваш взор на самой скромной. Ещё не прославлена всенародно святость в ней почивающего мужа, хотя давно ждёт и достойна прославления. Гробница не изукрашена щедрыми приношениями и драгоценностями. Она пока не собирает около себя, подобно другим гробницам, густые толпы богомольцев в нарочитые дни церковных чествований. Но она близка нашему сердцу всегда, близка нам особенно теперь, в эти тяжкие способные дни отродившейся, после трёхсотлетнего сна, смуты народной.

В юго-западном углу этого собора, у шатра Ризы Господней, у подножия Плащаницы, на которой видим мы Божественного Страдальца за весь род людской, почивает вечным сном покоя великий страдалец за землю русскую, мученик-патриот, святейший всероссийский патриарх Гермоген. Его тело оказалось нетленным и в 1652 году, когда, через 40 лет после смерти, оно было перенесено сюда из Чудова монастыря; оказалось нетленным и через 200 лет, в 1812 году, когда французы, отыскивая сокровища, святотатственно выбросили его из гробницы.

Но если смерть и тление не коснулись самого тела нашего российского страдальца-патриота, то дух его, его заветы, подвиг его жизни и служения, его заслуги, его уроки русским людям век грядущих времён, пока волей Божьей будет стоять святая Русь, – бессмертны, нетленны, незабвенны в памяти русской. Пред нами его предсмертная заповедь, его слова, написанные в заточении мрачного подземелья, в виду голодной смерти, после побоев и истязаний от врагов родины и от своих домашних Иуд-предателей, – пред нами его последнее послание русскому народу, которое подняло потом славное Нижегородское ополчение с Мининым и Пожарским во главе.

«Пишите в Рязань к Ефрему, да и в Вологду пишите, и к Рязанскому владыке, везде говорите моим именем, моим словом... Всем вам от меня благословение и разрешение в сем веке и в будущем. Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю».

И слышали слово великого пастыря-патриота – митрополит Ефрем в Казани, архиепископы и епископы: Феоктист в Твери, Галактион и Герасим в Суздале, Сергий в Смоленске, Геннадий в Пскове, Исидор в Новгороде, Иосиф в Коломне, Филарет в Ростове, игумен Иоиль в Нижнем, Матвей в Кирилло-Белозерске, игумены Дионисий и Авраамий, протопопы Владимирский, Зарайский и по всей России. И слышал его, чрез этих провозвестников слова патриаршего, весь народ русский.

Ссылали, пытали и мучили этих пастырей-патриотов иноземные вороги, поляки и даже евреи (вроде Тушинского вора); бранили и свои домашние лихие люди, а Гермогену и прямо говорили: «Почто вмешиваешься в дела мирские, а твоё-де дело за Церковью смотрети».

Но архипастыри и пастыри знали хорошо, что скрывается и какой коварный умысел таится под этим фарисейским и мнимо-справедливым рассуждением. Они знали, что оно подобно печалованию Иуды о нищих. Они знали, что с падением православия порушится русское царство, а с порушением русского царства порушится и православная вера в русских людях. Они знали, что обещаемое польско-литовско-еврейское владычество, с приобщением европейским началам жизни, зачатое в измене и предательстве; питавшееся низкой корыстью и презрением к своему родному, русскому; опутанное кровавым туманом убийств, грабежей, разбоев, заревом пожаров и ужасом погромов; поддержанное и приветствуемое «лихими людьми», чернью, голытьбой, грабителями и душегубами; уничтожившее на Руси порядок государственный и обратившее пред сим Русского Царя в «полуцаря», – всё это ничего не принесёт России, кроме конечной гибели.

Всё это справедливо называл Гермоген «христианоборством», непостижимым «бесовским омрачением», которое толкало русских людей от одного заведомого обманщика другому. «Бывшим православным христианам, а теперь, как и называть вас – не ведаю», – вот как обращался патриарх к тогдашним русским изменникам.

Он хорошо понимал, что основной характер жизни есть характер церковности и народности, и что поэтому нужно пробудить религиозное национальное чувство в русском народе, – и он сбросит с себя «бесовское омрачение» и водительство тех, что «промышляли лихими делами»; он крепко верил, что православие есть опора и основа и жизненная сила русского национального самосознания, нравственный смысл и оправдание русского государства и государствования... И то он знал, что измена верхних слоёв народа, отказ их от исторических преданий веры и народности ещё не есть смерть народа.

Так было везде и всегда. Поляки ведь тоже думали, что если они взяли бояр, то взяли и Россию. Но не то вышло на деле. Сокрытые и таившиеся в глубине души народной инстинкты веры, патриотизма и самосохранения с великой силой проявили себя по всей России, – всё верное, честное, доброе, трезвое, оскорблённое в лучших чувствах своих, поднялось, воодушевилось, сплотилось...

История оправдала подвиг патриарха Гермогена. Он погиб смертью мученика в мрачном подземелье Чудова монастыря, а через несколько месяцев, нежданно, чудесно «нечаемое сбылось», как говорили тогда русские люди: Москва и Россия были тогда свободны, враги спешно покидали её пределы, домашние воры и «перелёты» притихли и исчезли, и на место лжецаря Димитрия, на место «полуцаря» Шуйского, на место «царика» Тушинского здесь, в этом самом Успенском соборе, где мы сейчас стоим, по предречению и указанию Гермогена, короновался настоящий русский Царь-Самодержец Михаил Феодорович Романов.

Спасение России пришло от святой православной веры и Церкви; вера святая явилась великой и несокрушимой твердыней, устоявшею среди смуты, нравственным оплотом посреди ужаса и разгрома государственного, опорой и знамением народного и государственного бытия в тяжёлую годину крушения и ослабления всех духовных начал, сил и основ нашей русской жизни; вера святая возбудила, осмыслила, освятила русский патриотизм и дала ему огонь воодушевления, силу подвига, готовность мученичества, знамение победы.

Ныне отродилась русская смута, и вновь заволокла русское небо. Опять видим какое-то повальное безумие, опять чары обмана, опять «бесовское омрачение», опять «христианоборство». Нынешние революционные прокламации разве не те же облыжные грамоты Болотникова: «побивайте бояр, отнимайте их достояние, убивайте богатых, делите их имение...»?

Нынешние рассуждения о силе и объёме Верховной власти разве не ищут исполнения слов слабого Шуйского: «я никого не неволю: кто хочет, мне служи, а кто не хочет, уходи»? Нынешняя чернь разве не вошла во вкус безначалия и бунта? Нынешние верхи народа разве не увлеклись чужебесием и изменой всему церковному и русскому? Ныне разве не видим непонятной доверчивости ко всякому обману, явному, наглому и бесстыдному? Нынешние взгляды на Верховную власть разве не ведут к тому, чтобы мы вместо Царя имели полуцаря? Хочется повторить образное слово летописца смутного времени: «Аки волны морские, едина погибает, а другая восставает, тако и беды наши и напасти, – та беда полегаше, а другая восставаше».

Изменились формы смуты, сущность же её осталась та же, а опасность едва ли не страшнее. Но исцеления надо ждать от того же испытанного, историей оправданного и патриархом Гермогеном указанного пути. Верность Церкви, родному народу, Царю Самодержавному; религиозное и патриотическое одушевление; объединение и слияние всех честных русских людей, без различия званий и состояний, в одном патриотическом движении, – великий союз взаимной любви всех классов и сословий народа; борьба с иноземщиной, жадно простирающей руки к русскому достоянию; послания, грамоты, кличи и призывы по всей Руси, разоблачающие гнусное лицемерие и пустоту душ нынешних «освободителей» России и нынешнего революционного движения, ознаменовавшего себя десятками тысяч убийств и грабежей, обманом и христианоборством, низкой клеветой, клеветой на всё родное русское, предательством России и её интересов иноземцам и инородцам; расширение и увеличение числа внутренней мощи наших патриотических мирных союзов, – вот путь, орудия и средства нашей борьбы, которая является, может быть, ещё более тяжкой, чем борьба русских людей за веру и отчизну 300 лет тому назад.

И ныне кругом – взаимный раздор, борьба партий, жадная корысть, интриги, братоненавидение. И ныне – падение веры, падение нравственности. И ныне лицемерие и коварство, низость и предательство, прикрываясь красивыми словами и мнимоблагородными побуждениями, желают отвести и устранить от патриотического подвига и Церковь, и духовенство, и служилых людей, чтобы себе захватить власть, силу и значение в царстве и беспрепятственно поработить русский народ инородческому игу.

И слышится из дали веков мощный заповедный голос великого Гермогена – «побороться за веру православную и отечество русское»: «Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю».

Слышишь ли ты нас, адамант веры и патриотизма, несокрушимый столп русской веры и русского национального чувства? Соболезнуешь ли горю русскому? Готов ли в помощь страдающей земной твоей отчизне? Молишь ли Бога о прощении грехов народа нашего, навлёкшего на себя праведный гнев Его?

Благослови и воодушеви нас с высот небесных селений, вымоли прощение и милость Господа твоему страдающему отечеству, явись нам духовным вождём на пути к его спасению!

Русские православные люди! Время сотворити Господеви, яко разориша закон Его! Господь ополчается, Господь будет споборать нам в тяжкой борьбе с крамолой и смутой. Время сотворити Господеви, – и как в оные дни смуты, так и ныне под знаменем креста, в воодушевлении религиозной веры и преданности родной Церкви, в подвиге всенародного покаяния, всенародной молитвы, время нам объединиться, сплотиться крепким союзом любви в служении и защите веры, Церкви и русской народности.

«Пишите в Казань, пишите в Вологду, Рязань»... – так говорил Гермоген. Пишите, взывайте теперь и вы, при расширившейся державе Российской, и в Сибирь, и на Кавказ, и на дальний север, и на благодатный юг, и Малой, и Белой России, – пишите, взывайте ко всей Руси великой и зовите всех в союз объединённого русского народа.

Он растёт, он ширится, он набирается сил, этот великий союз всероссийский, под знаменем религиозного и патриотического воодушевления. Да подаст ему Господь росу небесную свыше и от тука земного, да возложит Он руку Свою на хребет врагов его, – да воскреснет Бог и расточатся врази Его: яко тает воск от лица огня, яко исчезает дым, да исчезнут! Аминь.

Жертвы и герои долга⁴⁹

Остави ныне, тако бо подобает нам исполнити всяку правду (Мф. 3:15).

Это божественное слово нашего Спасителя сказано Им пред крещением Иоанну Предтече, в ответ на недоумение Крестителя: «Мне подобает у Тебя креститься, и Ты ли грядеши ко мне?» – в ответ на готовый отказ Предтечи крестить Того, пред Кем он считал себя недостойным развязать ремень обуви его.

Подобает нам исполнити всякую правду... Это значит: исполни твой долг; так это нужно; в этом высшая правда, – и пусть пред долгом и высшей волей умолкнет и склонится всякое сомнение, всякое колебание.

Жизнь людей и руководящие их поведением взгляды всегда вращались около трёх основных положений: приятное, полезное, должное; иначе говоря, люди делают то или другое либо потому, что это доставляет им удовольствие, либо потому, что обещает и приносит им желанную пользу, либо, наконец, потому, что этого требует от них долг.

На таких основах, или, как говорят, нравственно-практических принципах строится личная жизнь; на них же строится общественная и государственная.

Нет особой нужды показывать и доказывать, к чему приводит последование первым двум началам. В глубине их лежит чистый и откровенный эгоизм, а это такой смертоносный яд для всякого начинания, который грозит гибелью всему, к чему он прикоснётся. Можно на почве эгоизма возбудить массы, временно сплотить их и объединить приманкой достижения цели, обещанием удовольствий и выгод.

Но утверждая и оправдывая, таким образом, эгоизм для одних людей, мы по тому самому не смеем говорить против его прав в других, а это порождает борьбу и злобу, сначала одной организованной и сплочённой борющейся стороны против другой, а затем и внутри самих борющихся сторон. Такой исход неизбежен ещё и потому, что приятное и полезное, удовольствие и выгода – начала слишком неясные, неопределённые и изменчивые; в них нет единства и устойчивости, постоянства содержания и внутренней обязательности. Всё, построенное на таких началах в жизни личной и общественной, неизбежно обречено на внутреннее разложение и конечную гибель, всё это развращает и растлевает жизнь человеческую. Горе людям, обществам и учреждениям, ставшим на такой путь! Горе эпохам, в которые возобладают подобные принципы жизни! Лучше бы им и не являться в мир.

В саду Эдемском, в роковом грехопадении первого Адама, в первом и столь гибельном появлении зла, мы видим именно такое торжество начал приятного и эгоистически-полезного над сознанием и велениями долга; по указанию и учению слова Божия, здесь источник всех несчастий человечества. Второй Адам, Господь с небесе, чтобы искупить людей и открыть им путь cпасения, столь дерзко и решительно отринутый грехом первого человека, на Себе показал, в вечный пример людям, совершенно противоположный и единственно правильный закон нравственной жизни.

Величественно изображает Его пророческое слово: Он оставляет небо и нисходит в уничижении на землю во имя добровольно воспринятого на Себя долга спасения людей. Тогда рех: во главизне книжней писано есть о Мне, еже сотворити волю Твою, Боже (Пс. 39:9; Евр. 10:7). Ясно и твёрдо говорит Он в начале Своего служения людям о Своём долге, в ответ на недоумение Крестителя: «подобает бо нам исполнити всяку правду». Властно и решительно Он отгоняет в пустыне искусителя-сатану, который звал Его пойти в мир на дело служения, вопреки долгу, не путём унижения и страданий, а путём славы и властительства. Открыто Он заявляет ученикам Своим, что Он пришёл творить волю не Свою, а волю Пославшего Его Отца. В ужасающих нравственных муках в Гефсимании Он остаётся верным той чаше, которую дал Ему пить Отец. Его волю исповедует, пред него склоняется, во имя её восходит на крест и Божественным «совершишася» заключает Свой величайший и единственный в истории мира подвиг долга.

Что Он обещает и заповедует ученикам и последователям? Указует Он и заповедует долг, долг прежде всего, превыше всего: «Когда вы исполните всё вам заповеданное, говорите, что вы рабы, ничего не стоящие, ибо сделали вы только то, что должны были сделать»... (Лк. 17:10).

Христианство, как религия жизни и свободы, не воспрещает ни приятного, ни полезного, но именно ради истинной жизни и истинной свободы христианина оно повелевает ему ни пред чем не склоняться, ничему не служить до рабства, до забвения и нарушения долга. «Всё мне позволительно, – говорит апостол, – но не всё полезно; всё мне позволительно, но не всё назидает; всё мне позволительно, но пусть мной ничто не обладает» (1Кор. 6:12, 10:23). Высшая же степень нравственного совершенства в том состоит, чтобы в долге и в его исполнении для христианина заключалось всё и высочайше-приятное и высочайше-полезное: «Благ мне закон Твой, – восклицает он словами псалма, – благ мне закон Твой, вожделеннее тысяч злата и сребра, слаще меда и сота; раб Твой возлюбил его» (Пс. 118:72, 140).

Творим ныне молитвенную память и чествуем благоговейной любовью тех многих убитых, растерзанных, погубленных, которые пострадали даже до крови и смерти во имя долга, вспоминаем с молитвой о тех верных рабах, которые закон, Господом данный, и долг, Им возложенный, возлюбили паче сребра и злата, паче меда и сота. В годину помутившейся общественной совести, в годину сатанинского издевательства над долгом и присягой, когда нарушение их объявляется уже не позором и низкой изменой, а признаком свободы и высшего развития; в годину, когда страшная сила зла захотела отринуть богооткровенный закон и построить жизнь личную, общественную и государственную исключительно на началах эгоизма, личных прихотей и похотей, на началах удовольствия и пользы, – во всех слоях русского общества нашлись люди, оказавшиеся верными идеальным заветам христианства, пострадавшие за них, – нашлись мученики долга.

В великом множестве проходят они пред нашим духовным взором, в великом множестве: их десятки тысяч только в эти последние два-три года. Здесь Великий Князь приснопамятный Сергей Александрович, и здесь же убитые солдаты, казаки, городовые; здесь министры, губернаторы, высшие начальники, и здесь же зарезанные, застреленные артельщики, сторожа, всякие служащие лица, виновные лишь в том, что они охраняли чужую жизнь, несли чужое имущество, или оберегали его от воровства и грабительства, именуемых ныне «экспроприациями»; здесь убитые священники, не умолкнувшие пред злом и его изобличавшие; учители и воспитатели, пробовавшие образумить молодёжь; здесь писатели, общественные деятели, что будили в других сознание долга; здесь члены патриотических союзов, во всех концах России избиваемые; здесь случайно подвернувшиеся под бомбы и выстрелы современных варваров прохожие, старики, женщины и малолетние дети.

Многие из этих жертв долга наперёд ясно знали, что их ожидает. Когда служили панихиду по разорванном на части бомбой министре Плеве, покойный Великий Князь Сергей Александрович, склонившись в молитве и весь отдавшись Богу и Его воле, уже знал твёрдо, что его участь решена, и его смерть будет такой же, как смерть оплакиваемого покойника. Слепцов, Игнатьев, Лауниц, Павлов... и другие, на смерть обречённые; солдаты, казаки, городовые, выходившие на пост после вчерашних расстрелов из-за угла их товарищей, – все они знали, на что идут, что их ждёт. Когда и теперь городовой утром станет на своё опасное место, крестится на все стороны и смотрит пред собой с молитвой на крест ближайшего храма, он обрекает себя на смерть, а семью на сиротство, бедность и лишения... Кто войдёт в душу этих мучеников, кто измерит глубину их молчаливого страдания, кто постигнет всю тяжесть угнетавшего их чувства осуждённых на смерть за верность долгу, – осуждённых каким-то беззаконным кровожадным судилищем, не знающим ни правды, ни жалости, упивающимся в веселии кровью, решающим жизнь и смерть без суда, без допроса, по одному безудержному размаху злобы, фанатизма и кровавого помешательства?! Да, тяжко им было, но тем выше, тем дороже, тем славнее их подвиги.

Революционная волна идёт на убыль, но слишком медленно, почти неприметно. Убийства продолжаются. Знаем, что многим из нас грозит смерть, знаем, что многие из нас обречены на кровавую расправу за смелость борьбы с революцией даже словом; остановка только за благоприятным и подходящим случаем... Но пока ещё свет очей с нами, и жизнь не отнята; над нами родное небо, ласкающее солнце; кругом родная природа, расцветающая теперь весеннею красой; с нами родные и близкие люди, родные храмы...

Но что сказать вам, безвременно погибшие, убиенные и растерзанные, мученики долга? Кто вас утешит и восхвалит за понесённые страдания, за отданную родине в молчаливом подвиге жизнь, за кровавые горящие раны? Где теперь ваше родное, ваше небо, ваше солнце? Где ваш храм и где вы служите Богу, Которого вы возлюбили?

Отвечает святой тайнозритель Иоанн:

«Взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, стояло пред престолом и Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих. И начав речь, один из старцев спросил меня: Сии облечённые в одежды белые, кто они, и откуда они пришли? И сказал мне: Это те, которые пришли от великой скорби. За это они пребывают ныне пред престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будут уже палить их солнце и никакой зной. И отрёт Господь всякую слезу от очей их, и смерти уже не будет, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее всё прошло». Для них уготован «на небе новый и великий город, святой Иерусалим. Господь Бог Вседержитель – храм Его и Агнец; и город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне, ибо слава Божия осветила его и светильник его – Агнец. Ворота его не будут запираться днём, а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов» (Откр. 7:9–16, 21:4, 10, 22–26).

Вот где покой ваш, мученики долга, вот ваше небо, вот новый город, ваша вечная родина!

В царство вечного вашего покоя пусть проникнет к вам молитва любви с вашей родины земной. И скорби, и стоны, и слёзы, – горючие слёзы ваших вдов и сирот, отцов и безутешных матерей, родных, близких и всех честных русских людей, верных долгу пред Богом и родиной, – пусть взойдут на небо. Океаном горя нашего поднимутся эти слёзы и достигнут вечного града вашего, вашей новой отчизны. Они предстанут безмолвные пред Сидящим на Престоле и будут умолять о вас Вечного Агнца, Искупителя мира, умолять Вечную Милость и Правду... Долго-долго будут они литься по скорбному лицу вашей земной страдающей родины: просочатся они и до ваших земных могил и омоют ваши страдальческие кости!

Нам же, ещё оставшимся в живых, всем слугам добра и отчизны, нам в заповедь: молитва о вас и память, почитание вашего подвига не словом только, но делом, – верностью христианским началам жизни, верностью нашему долгу пред Богом и родиной, неустанной борьбой с замутившеюся общественной мыслью и совестью, готовностью постоять во имя долга до смерти и крови.

Только в этом выразятся наше почитание и наша благодарность мученикам за родину. А страх, уступки, измена тому, чему они служили, – это будет признанием бесплодности и ненужности их подвига, горькой насмешкой над пролитой их кровью, вторым их распятием.

Кровь Агнца Непорочного – Христа, пролитая во оставление грехов мира, будет приноситься здесь воспоминательной умилостивительной о них Жертвой. Да будет она для них очищением и залогом вечной к ним милости и вечного спасения. Они ушли от земли, ибо так подобало им исполнить всякую правду, по образу Христа.

Да будет правда Его и милость их вечным покровом, их вечной радостью! Аминь.

Памяти русских воинов, отдавших жизнь за отечество в войну с Японией⁵⁰

Пред нами – плод щедродательной христианской любви и высокого гражданского патриотизма. Молитвой веры и любви и благословением Церкви открываем мы и освящаем ныне этот приют для сирот, потерявших отцов своих и кормильцев в минувшую русско-японскую войну.

Столько в эти минуты просится в душу дум и воспоминаний, столько горести поднимается в сердце, столько незаслуженных, горящих обид встаёт в сознании, что нет сил удержаться, нет сил молчать! Вспоминаются, как один бесконечный и мучительный день, день непрестающей нашей скорби, три с лишним года, – с того времени, как Япония объявила войну России.

Из-за головок этих сирот-детей, собранных сюда в приют, смотрят на нас с укоризной образы их погибших отцов.

Смотрят они на нас и спрашивают: «Братья, родные, русские люди! Скажите, – за что, за что вы нас дважды убили и дважды похоронили? Зачем вы посмеялись нашей смерти и поругали нашу мученическую кровь? Зачем вы сорвали и растоптали наши страдальческие венцы? Зачем вы отвернулись от нашей памяти, зачем забыли вы наши семьи и наших сирот, увлёкшись со всею страстью своими политическими и политиканствующими интересами и счетами, борьбой партий и погоней за властью над ослабевшею и изнурённой родиной?»

Так спрашивают они нас, и некуда нам уйти от их неотразимых обвинений, от этого тяжкого допроса. Что сказать им в ответ?

Они шли, по зову Царя и родины, шли, оставив семьи и родные избы, на поля и в горы дальней Маньчжурии, они плыли беспрекословно в чуждые и неведомые моря. И думали они, что идут, исполняя долг, спасая отечество, думали, что свершают славный подвиг, что позади их остаются родные люди, которые будут сопутствовать их молитвами, благодарно помянут и прославят их смерть и подвиги, воодушевят ими нарождающиеся поколения, помогут их осиротелым семьям...

Но уже здесь, в России, отправляясь на войну, они видели и слышали что-то странное, что-то чудовищное. Сначала робко, как змеиное шипенье, потом всё громче и громче, сливаясь в отвратительный зловещий вой, всё бесстыднее и наглее поднимались голоса домашних наших изменников, которые уговаривали наших воинов бунтовать против власти, отказываться от участия в войне, которые самую войну со стороны Японии называли доблестной и справедливой, а со стороны вызванной на неё России – низкой и позорной, бесцельной и ненужной. Солдат заваливали прокламациями на сборных пунктах и в вагонах; их всюду поджидали добровольные японские шпионы и пособники из русских. Они, однако, думали, что всё это – сатанинское наваждение, что это – дело только жалкой кучки презренных и безумных изменников. Но опасность оказалась гораздо больше: за измену и предательство стали все «освободительные» газеты, все самозваные руководители русского общественного мнения.

Никогда со времён начала Руси не обнаружилось в такой степени в людях, считавших и считающих себя представителями русской мысли, отсутствие самого посредственного государственного разума, патриотизма и простой порядочности. Этот момент скорби и потрясений отечества они сочли удобным, чтобы разрушать все устои власти и порядка и свести счёты с правительством путём лживых известий, ложных обвинений и собранных с улиц сплетен обо всех более или менее выдающихся деятелях армии, флота и правительства. Они приветствовали и раздували каждую нашу неудачу, они заражали унынием идущие на битву войска; дошло, наконец, до того, что русские студенты посылали приветствие японскому микадо, они же из Швейцарии послали в японскую армию генералу Куроки самую подробную карту северной Маньчжурии, чтобы враги безошибочно наносили вред русскому воинству...

Войска, однако, двигались беспрерывным потоком; снаряжались суда на морскую битву, – а в это время русские газеты услужливо оповещали весь мир и японцев, сколько и какие войска идут, какие недочёты в судах, в снаряжении и вооружении и т.д. Всё это лицемерно называлось «служением правде». Ни звука о патриотизме, ни слова в одобрение и поощрение воинам, ни единой похвалы уже прославившимся героям. Напротив, дан был общий дьявольский приказ: всё и всех чернить, всё доброе замалчивать, всё худое раздувать, всем доказывать, что в России ничего не осталось хорошего, достойного, крепкого и цельного, всё прогнило. Это тоже называлось: «говорить только правду» и «хоронить старый, гнилой режим»...

И всё-таки войска двигались бодрые, а, придя на место, быстро проникались общим патриотическим и геройским настроением. Но и на поле брани, и даже на отрезанных от всего мира броненосцах их не оставляли русские изменники-освободители.

На передовых позициях нередко не хватало сухарей и хлеба, вследствие тяжёлых условий доставки, но аккуратно получались мешки с отвратительными прокламациями; на судах оказались агитаторы; в госпиталях и даже в плену японском наших солдат заваливали опять-таки революционной литературой. Измена работала с сатанинской энергией.

Бывало, вернётся больной или раненый на поправку внутрь России; он ждёт ласки, привета, участия, заслуженной чести и благодарного внимания. Вместо этого он слышит одно: как здесь бранят наших героев, как унижают армию, как осуждают её, – за что? За то, что, вопреки подстрекательствам «освободителей», она оставалась верной долгу и не шла на путь измены, бунта и предательства. Не раз эти несчастные заявляли, что они «вторично ранены» дома, на родине, подобным отношением русского общества.

Каины, Хамы и Иуды водрузили свои седалища в России. Каины убивали лучших русских людей, Царских слуг, – убит Великий Князь Сергей Александрович, убит Бобриков в Финляндии, убит Плеве... Хамы радовались унижению родины и издевались над её страданиями и позором, отличаясь от библейского Хама только тем, что любовались своим бесстыдством и наглостью; Иуды брали японские деньги, – это теперь доказано неопровержимо⁵¹, – покупали на них оружие для восстания внутри России, устраивали забастовки рабочих на заводах, приготовлявших военные запасы, на верфях, строивших военные суда, на дорогах, перевозивших войска. Другие Иуды во время войны нашли уместным заниматься внутренними реформами и, под видом «доверия», – неизвестно к кому, – усиливали наглость, силы и способы деятельности русских крамольников.

Всё это открыто печаталось и, в виде лавины прокламаций и «освободительных» газет, обратившихся в прямое орудие японцев, проникало в армию... Каково было ей, при неимоверных трудностях, при отдалённости от внутренней России, при медленности пополнения войск, при виде всех преимуществ на стороне противника, – каково было ей при таком отношении печати делать своё дело? Каково было воину идти и умирать, и в то же время быть уверенным, что раздастся позади не похвала и благодарность, а насмешка и осуждение?

Кончилась бесславная война. Убитые остались в далёкой и чужой Маньчжурии. Им не поставили памятников, над ними не воздвигли храмов. Их сразу забыли, как будто их и не было; общество русское, столь гордое своей гуманностью, когда идёт вопрос о наказании политических убийц, убивающих из-за угла, забыло о бестрепетно умиравших на войне героях, забыло о сиротах убитых воинов, об их обездоленных семьях. Взамен патриотических забот о них требовали «мира, во что бы то ни стало», забрасывали грязью героев, девять месяцев сидевших среди ужасов смерти в Порт-Артуре, и чествовали тех, которые, из послушания голосу газет, позорно сдавали свои суда неприятелю без боя...

Под такими настроениями возвращалась армия после позорного мира, – армия, рвавшаяся в бой, армия, отступавшая только по приказу, горевшая жаждой подвига и совершившая, действительно, в единичных личностях, великих подвигов не мало. Её встречали забастовки на железных дорогах, агитаторы в вагонах и на станциях, революционные листки и газеты, известия о вооружённом восстании в Москве, о бунтах в армии и флоте, восхваления не тех героев, что умирали безропотно на поле брани, а разных севастопольских и прочих изменников, которые вели сбитых с толку солдат под расстрел, сами же низко убегали при первой явной опасности. Когда таких изменников казнили, – о них кощунственно служились вызывающие панихиды, в память их устраивались забастовки в школах и в среде рабочих... Молчали только о героях, погибших на войне, покоящихся в городах и долах Маньчжурии, или на дне холодного океана...

Все занялись политикой, все бросились добивать несчастную родину, разрушать последние остатки былой власти и былого порядка. Каины, Хамы и Иуды торжествовали, торжествуют и доселе; их кровавая, гнусная и предательская работа на их языке называется «освободительным движением».

Неудержимое чувство страшного негодования поднимается в душе при всех этих воспоминаниях; жажда мести готова охватить сердце... Но мы – христиане. Не мы судьи, не мы мстители. «Мне отмщение, – говорит Господь, – и Аз воздам». О, помяни, Господи, наших хулителей Семеев, предателей Авессаломов и лукавых советников Ахитофелов, наших Каинов, Хамов и Иуд! Помяни, Господи, сыны Эдомские – наших инородцев, именно тех из них, что, подобно древнему Эдому, в день скорби нашего отечества врагам его глаголали: «Истощайте, истощайте до основания его». Они, из 18.000 бывших на войне, сдавались и бежали в Японию в числе 13.000, – то есть всё, кто могли, – а позор ложился на нашу армию, а революционные «ложные пророки» в этом видели голос и приговор русского народа... Помяни им, Господи: Тебе отмщение, и Ты воздашь! Нам же здесь один вразумительный урок: Господь попустил такое торжество сатаны за грехи наши, да в покаяние, да в разум истины приидем, под влиянием этих поражающих страшных ударов.

Итак, разве неправда, что убитых отцов этих сирот дважды убили и дважды похоронили: на войне и потом опять дома? Разве несправедливы их укоры нам из загробного мира?

Но вот, в открытии этого детского приюта, в этом проявлении щедродательной любви и горячего патриотизма, мы видим отрадный знак отрезвления русского общества. Земной благодарный поклон жертвователю Алексею Семёновичу Шмакову! Но его дело – не личный только его благородный порыв, а знамение и общественных настроений. Если зло не одиноко, то тем более не одиноко добро. Незаметными нитями связано оно с множеством добрых сердец; незаметными влияниями оно прольётся в другие добрые души, и неприметно вызовет оно сродные отзвуки всего святого, чистого, вечного, что, не умирая, живёт в человеке и только временно подавляется злобным натиском бесовского наваждения.

Да исчезнут, да исчезнут эти бесы из нашей русской жизни, да сгинут они с лица нашей земли при знамении креста от горячности веры, от огня молитвы, от действования любви, от воодушевления патриотизма! Да будет свет, и да бежит тьма!

Русский человек! Восстани спяй и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос (Еф. 5:14).

Что же сказать вам, милые дети, собранные сюда, в этот час молитвы? Счастливы вы, что ещё не можете понимать того ужаса, о котором здесь сейчас говорилось, – счастливы в этом отношении ваши детские годы.

Но несчастливы вы в другом отношении: у вас нет родных, у вас нет кормильцев; их отняла война. Собранные сюда общим горем, вы тем чаще будете о нём себе напоминать. Пусть же утешением вашим будет сознание, что ваши погибшие отцы – это славные герои и мученики за родину; пусть в вас растёт твёрдое намерение, подобно этим героям, служить отечеству верой и правдой до пролития крови.

Почётно сказать: мой отец умер за Россию. Дай же Бог, чтобы к тому времени, когда вы придёте в меру полного возраста и сознания, вся Россия, без единого исключения, так именно смотрела на вас и на ваших героев-отцов. Будьте достойны ваших отцов и, поминая их всегда благодарной о них молитвой, старайтесь вести себя так, чтобы с высот небесных селений они радовались о вас, о детях своих, которые здесь, в приюте, возрастая телом, возрастают и духом для служения Богу и родине! Аминь.

„Исполняйтеcя Духом” – в единении духа⁵²

Егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва. (Кондак Пятидесятницы).

В день, когда Пятидесятницу мы празднуем и Духа пришествие, когда воспоминаем огненных языков раздаяние и призывание всех в соединение, соединились и мы ныне, православные русские люди, не только в праздничное религиозное собрание, но в собрание и патриотическое. Соединились мы всеми Московскими патриотическими содружествами в виду событий особой важности.

Распущена вторая Государственная Дума – крамольная, безбожная, изменническая. Дарован и объявлен Высочайший Манифест величайшей важности, благовествующий русскому народу избавление от ига чужеземных государственных учений, восстановление православно-самодержавного начала власти, основанной на вечной Правде Бога, а не на условном праве человека, и сохранение исторических основ русского царства, – благовествующий радостную весть с высоты Престола о том, что русская Дума должна быть русской и по составу и по духу, ибо и Россия должна быть русской. Ныне начало того, о чём мы молились, мечтали, за что мы страдали до слёз, а многие уже пострадали до крови и смерти, о чём мы немолчно писали и проповедали. Даст Бог, начало доброе придёт и к доброму завершению. Наконец, 5 июня сердечная царственно-величавая телеграмма Царя русским патриотам явила нам милость, ласку, привет, доверие и сочувствие Царёва сердца, обелила нас пред лицом врагов наших явных и тайных, дала нам слёзы радости и такое великое нравственное удовлетворение, которое способно заставить забыть все скорби и невзгоды и наполнить сердца наши бодрой надеждой... Спасибо нашему Царю-Батюшке! Да здравствует в силе и славе на много лет Государь Император!

Да, недаром мы проработали этот минувший год. Припомните, братья и друзья, как мы ровно 11 месяцев тому назад, в этом самом зале нежданно узнали, во время нашего патриотического собрания, о роспуске первой Государственной Думы. Радость нашу тогда отравляла тревога. Боялись все ложных страхов, созданных лживыми языками врагов России. Пугали нас восстаниями, волнениями народными. Бывшие члены Думы отправились в Выборг и оттуда, как низкие изменники, ничтожные, презренные трусы, призывали русский народ к измене и безначалию. Тревога объяла всех.

И вот, за год мы увидели, что самая крепкая и надёжная сила в России – это историческая власть русского Царя; что во второй Думе оказались понимающими дело и способными людьми к служению России только Царские слуги – министры, те самые «бюрократы», которых не бранил только ленивый и немой; что голос разума, добросовестности и благородного самоотвержения мы слышали только от представителей патриотических наших союзов: мы увидели, что страхи и ужасы, созданные врагами России, оказались только пугалами; что пресловутое народовластие, это сатанинское измышление, эта могила религиозной правды и жизни по совести, само себя явило во всей неприкрашенной лжи; мы видели, как на протяжении года в двух Думах «воля народа» проявлялась до противоположности различно в разных партиях в разрешении одного и того же вопроса, хотя бы, например, аграрного; мы видели, что для составления большинства в решении тех или других вопросов в Думе «послы народа» руководствуются не голосом правды и совести, а приказом партии, «тактическими соображениями» и подсчётом голосов, взаимным торгом между партиями и явным обманом; мы видели, что одних вопросов, как бюджет, они не смогли разрешить по недостатку ума и знания, других – по недостатку добросовестности и любви к родине. Мы видели, как те, которые в прошлом году «по воле народа» призывали Россию не давать Царю ни податей, ни солдат, теперь «по воле народа» уже свободно отпускали деньги, составившиеся из податей, и устанавливали число новобранцев. «Народовластие», это – древняя дьявольская приманка; будете «яко бози» – оказалось лживым началом жизни и привело его представителей в Думе к неслыханным преступлениям и к нелепейшему заявлению о том, что «Дума без революции – это ружьё без заряда», что «не мир, а войну должна нести Дума», и что задача Думы – уничтожить Царя и монархию и вместо неё утвердить республику. Это говорили те, которые пред вступлением в Думу клялись и подписями утверждали клятву в том, что будут сохранять верность Самодержавному Государю... В момент, когда у нас распустили вторую Государственную Думу, мы видели во Франции вооружённое восстание против республики и парламента: не велики, значит, те блага, которыми нас прельщали те, которые мечтали устроить в России посредством Думы «широкий храм народовластия».

Народ наш, сбитый с толку лживыми обещаниями врагов, прикинувшихся его друзьями, прозревал в течение минувшего года и прозревает всё более и более. Первую Думу распустили, – и вся Россия, оказалось, сохранила полное спокойствие. Но правительство верило в Думу и надеялось, что Дума вторая, собранная по тому же выборному закону, окажется лучше. Для нас, напротив, для истинно русских людей, это было новым источником тревоги. Оставлен был прежний избирательный закон; предполагалось при этом, что Царь и правительство не вправе изменить выборный закон; чувствовались и слышались во всех мероприятиях и рассуждениях конституционные нотки... Действительность и опыт показали, однако, что закон этот, созданный спешно, в минуту тяжёлого положения России после неудачной войны, несомненно, был ошибкой. Что же, нужно ли было, в самом деле, непременно оставаться при этой ошибке, потому только, что она значилась в писаных параграфах закона?

По воззрению конституционному, нужно было оставаться при ошибке: ошибка вошла в право; пусть гибнет жизнь, пусть гибнет Россия, зато пусть торжествует право. Получается древне-фарисейское правило: человек для субботы, а не суббота для человека. Но не таково воззрение христианское и религиозное, отразившееся в русском Самодержавии: выше права – правда, выше бумаги – жизнь, выше субботы – человек. И Царь по этой русской конституции, которая, со стороны Царя, есть коронование и обеты его перед Богом, а со стороны народа есть верноподданническая присяга, – Царь стал выше мёртвого права и ныне Манифестом и изменением выборного закона указал народу Своему, что и впредь Он будет свободно править свободным народом как неограниченный Самодержец. Ибо, по слову Божию, где Дух Господень, там и свобода, а где нет Духа Господня, там и объявленная свобода окажется рабством...

Распустили вторую Думу, – и все вздохнули облегчённо. Ни от третьей, ни от четвертой, ни от пятой, вообще ни от какой Думы народ уж не станет теперь ждать спасения и укрепления отечества. Только Царь есть Верховная власть, а Верховная власть не может быть иной, как единой; только от Царя, только от Царя мы ждём счастья родины и от народа, живущего и действующего в единении с Царём; только Царю мы покоримся и по Его слову не только земли, дома и деньги отдадим, – отдадим и самую жизнь за Россию. И если впредь Царская совесть и разум укажут Самодержцу, что в прежнем каком-либо законе для блага народа нужно что-либо изменить в нём, или совсем отменить полностью: это – не только право Царя, но это и Его долг перед Богом и народом. Таково Его отношение и к Думе.

Думные люди – это только советные люди; они должны помогать Царю, а не ограничивать Его, тем более не бороться с Ним. Им – совет, а Царю – решение, – решение по совести, решение по вечному Божьему закону, решение не по партийному приказу, не по партийным интересам, а по соображениям общего блага России. Созывать советных людей или не созывать; собирать их в том или другом порядке, тем или иным способом, – это только право и долг Царя; указание Ему – совесть и Божий суд, а не измышлённое «право народа"'. Таков смысл Манифеста.

Кончилось сатанинское наваждение народовластия, кончилось лживое обаяние; открылся обман; спала повязка с глаз народа. То, что нам подсказывали вера и совесть, русское чувство и руководство исторического предания, – нас не обмануло.

Царь обрадовал и осчастливил нас свидетельством Своего доверия и благоволения. Великая нам честь! Великий нам дар!

Но кому много дано, с того много взыщется. Не ошибёмся, если скажем: дана нам милость за правоту наших убеждений, а не за самое их осуществление, для которого, что бы мы ни сделали, всегда сделаем не всё: путь нашей работы бесконечен, высота нашего подвига безгранична, служение наше нескончаемо.

Указание будущей нашей работы и уроки себе мы найдём теперь в знаменательном совпадении дней переживаемых нами событий: роспуск Думы объявлен в тот воскресный день, когда в евангелии читается великая молитва Господа Иисуса: да вси едино будут (Ин. 17:21); когда в апостольском чтении слышится предупреждение апостола: войдут к вам волки хищные, не щадящие стадо, и из вас самих восстанут учители, говорящие развращённое (Деян. 20:29–30); когда в историческом воспоминании первого Вселенского Собора впервые выступает в жизни и истории верующего народа благодетельная власть благочестивейшего самодержца равноапостольного Константина.

Прошла после того неделя – и мы сегодня собрались сюда в наше общее собрание, в праздник Пятидесятницы, и слышали завет: «Исполняйтеся Духом... Егда огненные языки раздаяше, в соединение вся призва".

Соединим же эти уроки: «Исполняйтеся Духом» – в единении духа!

Переживаемые обстоятельства пусть в нас поднимут религиозное воодушевление и надежду на милость Господа и на Его помощь нашему Царю и родине; пусть поднимут в нас уверенность в правоте нашего дела и призвания, готовность служить им всей душой и всем разумением; пусть поднимут и укрепят в нас решимость оправдать высокое Царское доверие и быть его достойным. Всё это мы сделаем опять тогда, когда среди нас не будет распрей и раздоров, когда мы будем едино, когда из нашей среды не будут восставать люди, сеявшие раскол и разделение, а если и будут восставать, то останутся одинокими.

Русское несчастье – это взаимное недоверие, вражда и подозрительность. Помните, на последнем съезде, в торжественный день его открытия, мы молили, просили, заклинали и властью пастырской повелевали хранить единение, не давать скорби Царю и радости врагам видом наших раздоров. И ныне, в день этого торжественного собрания нашего, мы молим и просим о том же: будем едины, будем храниться раскола и разделения. В политических партиях это неизбежно, у нас – это позорно и преступно. Там меняются убеждения и приёмы деятельности; там впереди корысть, честолюбие или властолюбие; там естественно передраться из-за власти, к которой все тянутся и из-за которой борются. У нас нет поводов к борьбе и озлоблению: мы – не партия, а весь русский верноподданный народ; в убеждениях мы постоянны; православная вера, Самодержавный Царь и русский народ, это – основа нашего исповедания, для всех равно дорогая; власти мы не хотим и не ищем. Остаются мелкие поводы к личным неприятностям между отдельными людьми. Станем выше этого! Будем презирать такую мелочную и недостойную борьбу. Пройдём мимо всяких выходок личного самолюбия, взаимного заподозривания, всяких нечистых намёков и обвинений. Люди неуравновешенные, люди повышенно самолюбивые, люди, способные на всякие крайности, люди самовлюблённые, склонные всех и всё бранить, обвинять, грязнить, чтобы этим или пред собой или пред другими себя возвеличить, – такие люди всегда и везде найдутся. Но целое общество, вся наша священная, боголюбивая, царелюбивая и народолюбивая дружина должна оставаться спокойной и делать своё дело. Пусть раздаются подчас истеричные вопли, ругательства, проклятия, анафемы...

Мы знаем, что это – неизбежный спутник человеческой греховности. Где люди, там и страсти, а страсти уживаются под каждой одеждой, и мирской и духовной, при всяких убеждениях, даже и правых... Призывы очиститься... О, очищение дорого для нас, настоятельно нужно, всегда необходимо! Но призывы эти мы послушаем из чистого источника слова Божия, от Духа Божия, а не из сомнительного источника оскорблённых самолюбий, не от духа, омрачённого и уязвлённого злобой и мстительностью.

За дело, братья, за труд и подвиг, минуя соблазны, препоны и преграды!

Огненными языками, огненным воодушевлением будем идти в общее единение всех русских патриотов. Пред нами нескончаемый путь работы. Торжество наше – только начало, только первая победа русского православно-самодержавного государственного воззрения. Но враг поставит пред нами много преград. Не одну жизнь мы ещё будем оплакивать, не одну жертву впереди будем хоронить, и, кто знает, чей теперь черёд? Над кем теперь стоит ангел смерти?

Не раз мы будем в скорби и горести, не раз мы ещё будем видеть натиск и даже временный успех враждебных сил. Отстоимся и победим, победим непременно, если будем крепки в вере и крепки в единении, в свободном послушании избранным нашим вождям и руководителям, доверие к которым, прежде всего, захотят пошатнуть враги, и, конечно, всего лучше для них, если это они сделают руками наших же единомышленников, или сбитых с толку, или впадших в соблазн. Помните, силы у наших врагов своей нет, их сила – в наших слабостях, в наших ошибках, в наших раздорах.

Но этой силы мы им не дадим, и радости такой мы им не доставим.

Братья! Исполняйтеся Духом – в единении духа!

Суд святых⁵³

В церковно-богослужебной книге относительно нынешнего воскресного дня говорится: «Ведомо буди, яко вся ныне празднуем, елика благодатно освяти Дух Святый, – высочайше и освятительные умы; праотцы и патриархи, пророки и священные апостолы, мученики и священноначальники, священномученики и преподобномученики, – преподобные и праведные и вся святых жен ликования и иные вся безыменитые святые, с ними же да будут и хотящии быти. Прежде же всех, и во всех и со всеми Святых Святую Владычицу Богородицу» (См. Синаксарий праздника)

Итак, первый воскресный день после праздника Пятидесятницы, как завершение многих великих и святых воспоминаний, св. Церковь посвящает прославлению всех святых. Богослужебная книга, из которой взяты приведённые сейчас слова, поставляет это воспоминание в связь с празднованием в честь Св. Духа. В ней выражается мысль о том, что, воспоминая всех, елико благодатно освяти Дух Святый, мы не в силах назвать их поимённо: так они многочисленны, так много их жило в простоте, смирении и безвестности на севере и юге, на востоке и западе и во всей вселенной.

Святые эти – достойный плод освящения и Духа Святого. Они – вечная похвала Церкви, её слава, чистая, святая и достойная. Они – свидетельство и доказательство могучего, чудесного действия Церкви Божией в мире после того, как она приняла дары искупления и освящения. Поистине, если Дух Святый вещественным образом, т.е. в виде огненных языков, сошёл с неба на землю, то чрез Него, наоборот, вещество и земля, т.е. люди плотские, восходят и возвышаются от земли на небо: «Восходит к горним персть, естеством долу преложна сущи» (из Синаксария).

И смотрите, поучаясь, как это освящение мира Христовой верой приметно и действенно в жизни и истории. И до Христа люди жили, искали истины, искали нравственности и духовных основ, мучительно старались разобраться между добром и злом, тяготились сознанием греха, стремились к Богу и святости. Много ли было, однако, святых и чистых? Их не было. Самые лучшие люди древности, прославленные и превознесённые за добродетели, в Греции, в Риме, даже среди народа избранного, имели крупные недостатки. «Блестящие пороки» – вот как называет один из учителей Церкви самые их добродетели. Но и такие люди были очень редки: зло и греховность господствовали в мире. Пред пришествием Христа зло так наполнило мир, что гибель мира была неизбежна. Но вот явилось христианство, – и откуда только явилась в людях сила духа, сила жизни, святости и благочестия! Апостолы, мученики, подвижники, проповедники, святые во всех возрастах, званиях и состояниях, во всех народах, во всех концах земли. Каждый народ, каждая страна, каждый город хвалится своими великими святыми. Исполняется воочию то, что поётся в церковной песни: «Процвела есть пустыня, яко крин (сад), Господи, языческая неплодящая церковь пришествием Твоим»...

Вспоминая и прославляя всех святых, с грустью, однако, видим, что их земная жизнь была исполнена страданий, унижений и бедствий, она не соответствовала их значению для людей, их высокому достоинству. «В багрянице крови, в червленице твёрдого страдания, истерзанные и окровавленные, по всей земли мучившиеся терпеливо и доблестно, как бы в чужих телесах страдавшие, подражатели Христа-Первомученика, огнём искупившиеся искушения», – вот как представляются они в церковных песнопениях. (См. канон).

А между тем, мы слышали от апостола сегодня, что святые верой победили царствия, содеяли правду, получили обетования. И Церковь для их прославления как бы не находит слов, богослужебные песни и молитвы достигают высшей силы вдохновения в желании изобразить их заслуги и воздать им хвалу, и в желании нас подвигнуть к подражанию их жизни. Они «Церковь обнебесили, они небо церковное уяснили своими дарованиями, они благородством души очистились, венцы получили, наследниками царствия показались, мзду трудов прияли», души их – в руце Божией и уж не прикоснётся их мука; в очах безумцев они умерли, и исход их вменён был, как бесчестие, на самом же деле они вечно живут теперь во славе и в мире, а упование их бессмертия исполнено. Как золото в горниле, Бог искусил их, как всеплодие жертвенное приял их. Во время посещения Его и суда они воссияют; как искры по стеблию, будут пылать, и сверкать небесной красой. (См. канон, 2 паремию).

Так величает святых церковное слово. Они – семя святое, они – стояние мира, т.е. ими держится и держался мир, они – соль земли и свет жизни.

Что же, одной похвалой святым удовлетворяется и довольствуется слово церковное? Нет, братие, в нём слышатся великие и глубокие заветы живущим поколениям, сынам Церкви воинствующей. Великие заветы и вместе грозные предостережения.

Воля Божия о нас – святость наша во Христе Иисусе; мы созданы на дела благая, – вот первый урок и завет каждому отдельному христианину.

Хотите слышать урок царям, правителям, народам, обществам и государствам? Вот этот урок: «Слышите убо, царие, и разумейте, научитеся, судии концев земли; внушите, держащие множества и гордящиеся о народех язык: яко дана есть от Господа держава вам и сила от Вышнего» (3 парем. из Прем. 5). Итак, не земное устроение только, не земные удобства, не устроение только гражданского быта, суда и порядка, городов, дорог, промыслов и торговли, не одни временные цели и задачи поставлены царям и царствам. Они имеют религиозно-нравственные задачи, религиозно-нравственные обязанности; царства человеческие покоятся на нравственных основах и без них погибнут и подпадут осуждению.

Кто же будут судьи? Судьи – это те самые святые, которых мы ныне прославляем. Судят языком и обладают людьми, и воцарится Господь в них во веки, – говорит о них древнее слово Божие (2 паремия из Прем. 3).

Разве вы не знаете, что святые будут судит миру? – повторяет и подтверждает апостол (1Кор. 6:2).

Они предстанут лицу Божию с нами рядом и скажут о нас: это не те, для которых мы приготовили кровью и страданиями торжество Церкви; они на нас не похожи: мы обнебесили Церковь, а они её оземленили; мы в муках и крови остались ей верны, а они в мире и благоденствии ей изменяют. Нам тяжело было оставаться на высоте подвига, но мы остались тверды, а этим легко было и они пали.

Пусть, – скажут они о нас, – пусть не говорят они о трудностях, соблазнах, искушениях, препятствиях; пусть не выдумывают для себя извинений; пусть не ссылаются на невозможность cпасения. Мы, – скажут святые, – мы – люди такие же, как они, и нам была дорога жизнь, и нас страшили страдания, и нам тяжки были препятствия; нам было в страданиях и гонениях тяжелее, чем этим живущим христианам; мы часто спасались в пустынях и лесах, в пещерах и подземельях, в ссылках и тюрьмах, мы не имели храмов и богослужений, не слышали пастырей и учителей; одинокие, рассеянные среди моря язычества, мы всё же остались верны Христу, а они посреди множества христиан, во дни господства Церкви, восстановили в жизни древнее издохшее язычество, с которым мы боролись до крови и смерти...

Что мы скажем пред этой укоряющей речью? В чём будет наше оправдание? Самое существование святых, их подвиги, самое наше празднество в честь их, наше прославление их, – всё это будет судить нас пред Божьей Правдой.

Наш долг – им подражать. Наш долг – следовать их жизни. Наш долг молитвой просить их помощи. Как бы ни тяжело было это подражание, будем помнить уроки нынешнего евангелия. Апостолы спросили Господа: «Вот, мы оставили все, и пошли за Тобой. Что же нам будет?» Господь им ответил: «Истинно говорю вам, что вы, пошедшие за Мной, в паки бытии, в иной, вечной жизни сядете на престолах судить коленам Израилевым. И все, ради Меня оставившие отца, или матерь, или братьев, или сестёр, или что другое в жизни, – сторицею получат и жизнь вечную наследуют» (Мф. 19:27–30).

Братие, не весте ли, яко святии судити мирови имут? Аминь.

Тайна преобразования жизни⁵⁴

Слава, честь и мир всякому делающему благое! (Рим. 2:10).

Если мы соединим вместе все наставления слова Божия, которые преподаны нам св. Церковью в нынешний день двойного праздника, то найдём в них такую глубину назидания, что ею исчерпать можно всю нравственную жизнь христианина. И в то же время в них мы услышим и увидим открытый и грозно-вразумляющий укор нашему времени с его забвением высшего смысла и высших целей жизни, с его преклонением только пред землёю и пред земными интересами.

В евангелии сегодня мы слышали простую, но дивную повесть о призвании апостолов. По берегу моря идёт Человек. У Него нет видимых знаков высокого происхождения, властного положения, богатства или мирской учёности. У Него нет учения, обещающего мирские радости, – у Него только слово призыва к Богу и Небу, к покаянию и спасению, не к царству земному и его осязательным и соблазнительным сокровищам, а к невидимому и неведомому царствию небесному. Оттоле начат Иисус проповедати и глаголати: покайтеся, приближибося царствие небесное...

На пустынном берегу – рыбаки, простые поселяне галилейские; одни чинят сети; другие закидывают их в море; все заняты мирным и полезным промыслом. Проповедник говорит им: «Оставьте это всё, все ваши заботы и труд; идите за Мной, и Я сделаю вас из ловцов рыб ловцами человеков». Звавший был Христос; рыбаки – апостолы; они оставили всё, и пошли за Божественным Учителем. (Евангелие воскресное Мф. 4:18–23.)

Слышим чрез много лет после этого учение апостолов; оно – отпрыск, отображение, повторение и раскрытие евангелия царствия, проповеданного Христом. Оно гласит сегодня: «Скорбь и теснота на всякую душу человека, творящего злое; слава и честь и мир всякому, делающему благое. И голосом слова Божия, открытого Духом Святым в Священном Писании, и голосом совести, присущей всякому сердцу, мы призываемся к добру, и поэтому ответствуем пред Богом за отступление от него». (Воскресное апостольское чтение Рим. 2:10–16.) Так было и до Христа. А после Его пришествия «стало ближе всего к нам спасение, – ночь прошла, а день приблизился. Отложить нужно дела тёмные и облечься в оружия света; отказаться нужно от всякого вида чувственности, от пьянства, прелюбодеяния, от злобы и зависти; гнать нужно от себя соблазняющий помысл самооправдания, будто всё это – естественно, необходимо, а потому невменяемо и безгрешно для человека: потребностей тела не следует обращать в похоти, свободный дух не нужно отдавать в рабство плоти». (Апостольское чтение праздничное Рим. 13:12–14.)

Что скажет на это учение нынешнее время? Какому суду подпадут, и какой дадут ответ Богу нынешние люди?

Ответа и суда нынешние люди, большей частью, не признают. Они измеряют жизнь человеческую одним земным существованием, и с этой узкой меркой, конечно, не в силах вместить вечных наставлений из мира вечности. К чему нам, – говорят они и учат, – к чему нам ваши проповеди о каком-то небесном царстве? Пред нами царство земное, и мы так его желаем устроить, чтобы рай людям был здесь, на земле, при жизни, а не на безвестном небе. К чему нам ваши наставления о покаянии? Человек живёт, как ему живётся; что он сделал, он сделал по необходимости; человек всецело зависит от условий и обстоятельств жизни, они сильнее его, он не может себе их подчинить; ни в чём он не виноват, значит, ему каяться нечего... К чему, – говорят они, – ваши поучения о добре и зле? Добра и зла, виновности и невиновности, порока и добродетели нет; есть только те или другие условия жизни; добро есть то, что всеми признано и сегодня принято за добро, завтра оно уже может считаться злом. И наоборот, зло, сегодня почитаемое злом, завтра будет называться добром... Наконец, к чему, – говорят они, – к чему ваши подвижники, святые, проповедники, мученики, к чему эти люди, говорящие и думающие и другим проповедующие о Боге, о нравственности, о душе, о святости? Всё это для земли не нужно, все такие люди для земли или вредны, или бесполезны. Нам нужен хлеб, свет, воздух, жилища; в меру труд, побольше отдыха и наслаждений; всем по возможности людям одинаковое количество благ земных, осязаемых, видимых, понятных. Кто всё это даст, тот – благодетель человечества, тот – истинный учитель людей, тот достоин хвалы и по смерти, а не подвижники веры и благочестия.

Такова философия современности, столь заманчивая для грешника. Не нова эта философия; её знали в древности, когда говорили: «пар есть жизнь наша; мы сегодня существуем, а завтра будем, как не бывшие; посему, пока живы; будем есть, пить и веселиться»; её знал и обличал и апостол, когда изображал её сущность в словах: «ямы и пиемы, утре бо умрем» (1Кор. 15:32).

В ответ на приведённые рассуждения поставим образы ныне прославляемого Церковью св. Иоанна Крестителя и св. апостолов, призванных на ловитву человеков.

Вот, на берегах Иордана, на людном пути появляется какой-то подвижник. Одежда на нём грубая и необычная, – из верблюжьего волоса, пояс усмен о чреслех его; пища – акриды и мёд дикий. Рождение его – плод молитвы; с детства он – в дикой и суровой пустыне, среди суровых подвижников. Душа его полна верой, весь он устремлён к Богу. Это – Иоанн. Он удалён от всяких мирских дел, он совсем не знает жизни по собственному опыту. Раздаётся его слово о покаянии и спасении; совершает он обряд крещения в водах Иордана, во образ покаяния и очищения грехов, во образ жизни новой и богоугодной, вместо отринутой старой и греховной. По-видимому, кто же пойдёт к такому «пустынному гражданину»? Чему можно поучиться у этой «горлицы пустыннолюбной», как называет его богослужебная песнь? И какое влияние он может оказать на жизнь? Однако горлица эта возвестила «весну божественную, имже преста безбожия зима лютая»; «гражданин пустынный» оказался учителем людей общества и деятелей государства, так что к нему со всех сторон с утра до вечера приходили фарисеи, саддукеи, воины, мытари, народ, и все спрашивали: «что нам делать?..» «Исправляя пути Господу», он научил людей «жизненному пути», «отверз неплодные сердца». «Се глас Предтечи, неплодным и пустым предста сердцам вопиющ: путь Христов ныне уготовите...» Каждому сердцу, каждой душе дал он указание и спасительные уроки; обличил и царя беззаконного... «Духом и силой Илииной» проповедуя, призывая к Богу, к жизни, отрешённой от земли, он, сам удалённый от мирских дел, произвёл великий переворот в жизни и оказал на неё влияние на целые века, – гораздо более влияния, чем те земные и не «пустынные граждане», которые много ели и пили, приобретениями и удобствами услаждали земную жизнь. Их имена остались безвестными, память их погибла, разлилась, как вода, и рассеялась, как дым, а имя Иоанна, смиренного пустынника, живёт в роды, и похвалу его доныне исповедует Церковь.

Проповедь его, и затем проповедь апостолов разве осталась бесплодной в мире? Разве таков был бы мир, если бы не было христианства? Заклятый враг веры и христианства не посмеет так сказать. Поистине, эта проповедь о небе, однако, благоустроила и землю, и если бы не было призыва к царству небесному, давно бы рухнули и царства земные. «Да возвеселится небо свыше и облацы да кропят правду. Глас веселия возвестите, возвестите даже до конца земли. Искапайте горы сладость, и холмы, яко агнцы, взыграйте»... Так рисует пророк радость мира после явления и проповеди Предтечи и вслед за ним и указанного им Христа – Мессии (3 парем. и стих. литии).

Отнимите эту основу веры, благочестия и покаяния, отнимите это стремление к небу, эту жизнь духа, и всякая ваша земная радость в печаль превратится. Не будет добрых отцов и матерей, не станет дружных и любящих семейств; не окажется послушных детей, чистых юношей и дев. Не будет ни справедливых судей, ни разумных учителей, ни воинов, ни граждан, готовых жертвовать собой для блага отечества, ни тружеников честных на всех поприщах жизни, – вообще не станет людей долга, людей чести, людей подвига. Ибо без религии и без благочестия остаётся одна философия, именно – философия бессловесных: «ямы и пиемы, утре бо умрем».

И напрасно наше время так старательно хлопочет об устроении чисто-земной стороны жизни общества и государства, забывая о стороне духовной, о нравственном возвышении, например, рабочих и трудящихся людей: при таком на них воздействии, скоро воспитаются не люди, а дикие звери, злобно-неукротимые, которые так загрязнят жизнь, что придётся прибегать и к мерам их обуздания, годным только для зверей... И напрасно наше время всё твердит об одних правах людей, забывая напоминать о соответствующих правам обязанностях. Это – гибельное увлечение, которое, развиваясь в применении к жизни людей, приведёт её в положение худшее, чем у самых бессмысленных животных, обратит её в огромный дом безумия...

И напрасно наше время так усердно хоронит всё, что говорит о вере и религиозном благочестии: вытравить религию, может быть, в отдельных слоях народа на время удастся, но чем заменить тогда страшную пустоту души, чем пополнить душевное содержание, чем сдержать врождённые злые наклонности?

А, между тем, без веры, без страха Божия, без боязни греха и ответственности перед Богом, ясно само собой, люди быстро наполнят землю такими преступлениями, которые обратят жизнь не в рай, о котором говорят мечтатели, а в самый несносный тяжкий ад.

К счастью, никогда нельзя вытравить в людях религии, как нельзя приучить их жить без питания и воздуха. Оторванные от Бога, люди снова, по врождённому влечению душ, по неистребимому, помимовольному уговору всечеловеческому, потянутся к Богу, и только тогда скажут словами отца Предтечева: «Благословен Господь Бог Израилев, яко посети и сотвори избавление людем своим». Чем тяжелее будет жизнь, тем напряжённeе будет тяготение к религии. И только в этом – вечное очищение человечества и спасение.

Подлинно, это будет избавление от рабства греху, за которым стоит гибель вечная. Только под чудным влиянием религии рождать может жизнь неплодная, как Елисавета; заговорит, подобно Захарии, всё, что немо и глухо для счастья, для духа, для духовной жизни, – и процветёт всякая пустыня.

Зачем же нам сознательно и намеренно идти к такой глухоте и немоте, к такому бесплодию жизни? Зачем обращать жизнь в смерть и в пустыню?

Нет, «духом и силой Илииной» пусть разгораются наши сердца в служении Богу, вечным основам добра, в борьбе со злом, в насаждении царства Божия и небесного здесь, на земле. С ним будет счастливо и наше царство земное.

Слава и честь, и мир всякому, творящему благое! Аминь.

Спасение – в Церкви Христовой⁵⁵

Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Мф. 16:18).

Когда я размышлял над этими словами св. евангелия, которые мы сегодня слышали за богослужением, и думал, какое назидание преподать вам, возлюбленные, на основании этих слов, я получил от неизвестного мне лица письмо с такими вопросами, которые как бы нарочно составлены по нынешней нашей беседе.

По всем признакам, пишет в простоте души верующий человек, пишет издалека, из г. Самарканда в Средней Азии. Он прочитал случайно одну из печатных моих проповедей, которые и вам были мной сегодня розданы⁵⁶, и просит разъяснения по некоторым своим недоуменным вопросам. Впрочем, вопрос один у него, только предлагается в различных видах, – это вопрос о Церкви.

«Прошу я разъяснения, – пишет мне неизвестный вопрошатель, – как понять то, что враги наши, сеющие теперь на Руси обманные, пагубные речи, ненавидят всякого, кто почитает веру и Церковь; ещё: как понимать, что Бог направляет человека чрез религию и Церковь к добру вечному и истинному; далее: как понимать, что человек должен всеми силами служить Христовой вере и работать в ограде святой Церкви; наконец: как понять то, что антихрист воздвигает гонение на Христа и на Церковь». «Объясните, что такое Церковь».

Вы можете спросить меня: какое нам дело до того, кто чего не понимает, кто о чём спрашивает, и зачем нам об этом слушать?

Думается, что такое рассуждение будет неправильным. Вопрос о Церкви, о спасении в её ограде, о погибели вне Церкви – это вечный предмет разъяснений и назиданий для верующих. Недоумения, о которых писал мне неизвестный добрый христианин, – это недоумения не одного его, а многих, и если он писал от чистого сердца, желая услышать и познать истину, то, несомненно, с таким же настроением сердец и с такой же жаждой спасения должны послушать слово о Церкви и все верующие христиане. О Церкви беспрестанно говорит слово Божие, а кто читал и знает слово святоотеческое, тот найдёт в нём такое, потрясающее всю душу христианина учение: «Кому Церковь не мать, тому и Бог не Отец» (св. свящмч. Киприан). Говорить об этом предмете всегда благовременно, но особенно нужно в такие дни смуты, когда особенно чувствуется нужда в твёрдом, ясном, непререкаемом руководстве веры, жизни и мысли и всего поведения христианина, а такое руководство только и может дать Господь, и даёт его чрез Свою Церковь. Достойно и праведно говорить об этом и в нынешний праздник, ибо апостолу Петру было дано Господом обетование о Церкви в ответ на его горячее исповедание веры во Христа, Сына Божия, а св. апостол Павел больше всех потрудился, чтобы словом своим раскрыть и уяснить учение о Церкви, и чтобы самым делом распространить её по всем странам земли и благоустроить жизнь членов св. Церкви. Оба святые первоверховные апостолы отдали Церкви Христовой всю жизнь, ей служили всеми силами, в Церковь звали всей своей проповедью, прилагая верующих к Церкви (Деян. 2:47), поставляя епископов, пресвитеров и диаконов (1Тим. 3:2, 8; Деян. 14:23; 1Кор. 12:28; Еф. 4:11), за Церковь они и умерли, завещав пастырям пасти усердно, с любовью и смирением Церковь Господа и Бога, которую Господь стяжал Своею Кровию (1Пет. 5:2; Деян. 20:28), а пасомым завещав не уклоняться от собрания церковного, быть в послушании у пастырей, проникаться и спасаться учением Церкви (1Кор. 12:28, 11:18; Еф. 5:27, 3:10; 1Пет. 1:12).

Над всеми этими заветами поставьте слово Самого Основателя Церкви – Господа Иисуса Христа: кто Церковь не послушает, тот да будет тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18:17) и, наконец, отрадное на всю вечность благовестие, что Церковь обнимает землю и небо; что в ней пребывают живые и умершие, во главе со Христом, в сожительстве с ангелами и всеми святыми, что и мы, значит, смертью земной только изменяем вид пребывания в Церкви, а по существу продолжаем в ней жить вечно (Евр. 12:23).

Не может человек жить без веры, не уйдёт он никуда и никогда от Бога; всегда он будет идти к Богу, всегда будет искать Его воли; всегда будет желать угодить Ему; всегда человек, в виду болезней и смерти, и пред всяким великим и серьёзным делом, будет чувствовать себя бессильным; пред громадой мира он познает себя ничтожным, и склонится пред Божеством, и будет искать Его помощи; всегда человек в глубине своей совести будет сознавать себя грешным и нечистым, и будет искать очищения и спасения у Бога. Сколько ни знает история народов земли, безверного народа не было. Были ложные веры, были неправильные виды богопочтения, но хотя и ложно, а человек всё-таки веровал, стремился к Богу и искал Его. Стремление к религии – врождённое нам стремление. Обманывает ли оно человека? Этого не может быть. Если бы такое стремление было ложно, т.е., если бы на самом деле религия была не нужна или невозможна, то все люди представлялись бы какими-то безумцами, которые ищут всю жизнь того, чего нет на самом деле. Но врождённые стремления никогда живых существ не обманывают. Ребёнок ни у кого не учился, а начинает тотчас же после рождения правильно дышать. Птица никогда не была на юге, а летит туда осенью, и правильно делает, ибо находит себе там тепло и всё, что нужно для жизни. Утёнок никогда не плавал, но, как только вылупился из яйца, бросается в воду и начинает плавать. Черепаха бросает яйца вдали от берега, но молодые черепахи, как только от солнечного тепла выродятся, направляются сами не в сторону от воды, а к воде, хотя никто их этому не учил. И дерево тянется от тёмного угла к свету и теплу, к солнцу, хотя его также никто не учил этому. Но если врождённые стремления не обманывают дерева, птицы и черепахи, то почему же человека обманет его врождённое стремление к Богу? Это невозможно и не похоже на всё, что делается кругом нас во всей природе.

Итак, религия врождена человеку. Но человеку ещё врождённо другое стремление: жить и действовать не в одиночку, а вместе с другими, целым обществом.

Человек селится деревнями, сёлами и городами; основывает союзы и сообщества; образует роды, племена, народы и государства. Всё идёт у нас лучше и успешнее, когда мы работаем вместе: на этом основаны фабрики, заводы, всякие предприятия, учёные и иные общества. Вместе и горе легче, и радость полнее. Почему же в религии остаться одиноким? Это невозможно уже потому, что религия всем прирождена, и интересы её гораздо глубже и ценнее, чем интересы науки, искусства, торговли и проч. Отсюда – люди естественно образовывали всегда и везде религиозные общества, собрания. Собрание – по-гречески экклесиа, а это и есть точный перевод русского слова Церковь. Церковь, значит, – прежде всего, собрание верующих. В каждом собрании есть глава, есть распорядители, в каждом собрании есть свои задачи и цели, свои места для сборов, свои правила, законы и т.д. То же и в Церкви.

Но если бы Церковь была только человеческим обществом, жила и действовала человеческими только силами, то она нас никогда бы не объединила, не успокоила, не удовлетворила и не спасла. Ведь человек ищет в религии восполнения своей немощи, своего нравственного бессилия. Ведь, если бы его одиночество восполнялось бы только людьми, он не искал бы приближения к Богу. Человек знает, что он грешен, что он собственными силами не спасётся, что он заблуждается постоянно, что он смешивает истину с ложью, что, и, зная о добре, он бессилен ему следовать и всё-таки творит зло. Человек ищет Бога-Помощника, а Бог по милосердию Своему идёт к человеку на помощь. Он, Господь, oткрывал Себя человеку через особых избранных людей, пророков; Он завещал человеку путь спасения, многочасно и многообразно говоривший через пророков, Он, наконец, явил Себя всецело и всесовершенно чрез Сына Своего, Иисуса Христа. Сын Божий за нас принёс жертву – Себя Самого, снял с человека ответственность за грехи, соединил нас с Богом, соделал нас, из врагов и грешников, сынами Богу; Он открыл нам всю истину, всю волю Божию; Он дал в Себе Самом пример того, как нужно исполнять эту волю Божию. Но человек грешен и бессилен: Сын Божий дал нам, поэтому, все Божественные, высшие силы к жизни и благочестию, – как учит св. апостол Пётр: Он обетовал и послал и посылает верующим благодать Святого Духа, которой очищает нас от грехов содеянных, помогает в борьбе со злом, помогает в достижении нами нравственного совершенства.

Итак, Церковь есть общество истинно верующих во Христа, не людьми, а Богом установленное; в ней Глава – Христос, Сын Божий; в ней учение не человеческое, а Божественное; в ней силы не людские, а высшие и небесные; в ней распорядители – пастыри и учители, не людьми, а Богом уполномоченные, поставленные и освящённые; в ней задачи не земные, наоборот, задача её – вести людей от земли к небу, даровать им вечное спасение. Один Бог, одна Глава Иисус Христос, одни священноначальники, одна молитва, одно учение о Боге, одна вера, один закон – заповеди Господни, одни таинства, которыми нам преподаётся сила Господня – благодать; одни порядки, одно богослужение, всё едино в Церкви, всё освящено и указано Богом. Посему и Церковь одна, хотя и разделяется видимо на отдельные части на земле, потому только, что люди живут в разных местах.

Скажите же теперь, можно ли спастись без Церкви и вне её ограды? Скажите, как назвать человека, который, числясь в каком-либо обществе человеческом, собраний не посещает, целями общества не интересуется? Действительный ли он член общества, в котором он числится? Разве настоящий рабочий тот, кто никогда не ходит на работу? И разве христианин тот, который Церкви не слушает, учения её не исполняет, в места её собраний, т.е. в храм, в просторечии тоже называемый церковью, не ходит? И может ли он спастись? И не гордость ли это, если он думает, что он сам, без Церкви, без руководства её, придёт к Богу и вечному спасению?

В нынешнем евангелии указано, что́ нужно для спасения в христианстве. Спаситель пред страданиями спрашивал Своих апостолов: за кого Меня почитают люди? Апостолы отвечали: «за Иоанна Крестителя, за Иеремию, за одной из пророков». А вы за кого Меня почитаете? – спросил Господь. Первый из всех и за всех ответил быстрый и решительный Пётр: «Ты – Христос, Сын Бога Живого!» Знаменательно ответил ему Господь: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо не плоть и не кровь сказала тебе это, но Отец Мой Небесный. И Я тебе говорю: Ты – Пётр, что значит камень, – и на сем камени Я создам Церковь Мою, и врата адовы не одолеют её». Господь основывает Церковь, а не человек; вечна она и неодоленна даже вратами адовыми, т.е. устоит она пред всеми и всякими нападениями зла. От человека же для вступления в Церковь требуются не личные дарования и заслуги, а живая и искренняя вера во Христа. Но и самая вера, это – дар Божий, её нельзя себе ставить в заслугу.

В другой раз образно Господь Иисус представил учение о Церкви в притче о званных на брачную вечерю. Все званные пришли и возлегли в одеждах, данных царём – хозяином вечера, только один пренебрёг царским даром и сел за пир рядом с другими в своих рваных и грязных лохмотьях. Разгневался владыка и велел слугам изгнать дерзкого и гордого вон, во тьму кромешную. Вечеря – это Церковь Божия; Хозяин и Царь – Бог, Жених, виновник вечери, – Сын Божий, Христос; званные – люди; одежда царская – благодать; лохмотья – самонадеяние человека, превозношение его ума, его воззрений и взглядов, которыми человек нередко хочет заменить и затенить истину Божию. Таким не место в Церкви, они – сами себе закон; это не дети Христа, кроткие и послушные, а сыны дьявола, первого гордеца и богоборного учителя.

Итак, если захочет дьявол погубить человека, он толкнёт его на путь противления Церкви, а кто пойдёт против Церкви и останется вне Церкви, тот, как овца без пастуха, без овчарни, без заботливого руководителя, гонимая ветром пустыни, одинокая, настигаемая волком-дьяволом, непременно погибнет. Это именно и делают теперь враги наши, приспешники сатаны, сеющие смуту в народ, отторгающие народ от веры и Церкви; это будет делать и последний антихрист.

Хотите иметь уверенность в истине? Хотите проверить всякое новое учение и быть убеждённым, что, принимая это учение, вы не идёте путём гибели? Хотите обновления, упорядочения, счастья и благоустройства общества и государства?

Есть верный пробный камень для всякого учения, есть верное зеркало для всякого учителя, есть верное руководство для всякого христианина, для всякого деятеля общественного и государственного. Это – учение Церкви Христовой. Оно – плод неземного дерева, оно от Духа Божия. Оно хранится без повреждения в Церкви, хранится Божественной силой. Оно всегда одно и то же, всегда неизменно, в то время как учения мудрости человеческой меняются постоянно.

Учением Церкви проверяй всякое слово и всякое новое учение, и если новое только потому заманчиво, что оно ново, а истине Христовой противоречит, отбрось новое и отвергни его без всякой жалости, со всего решимостью, хотя бы оно обещало тебе самое полное и увлекательное новое счастье. Сатана умеет преобразоваться в образ ангела светла, и словами лживых обещаний, как Еве в раю, умеет внушить мысль о борьбе с Богом, чтобы погубить свою жертву верно и бесповоротно.

С этой точки зрения надо смотреть на все нынешние модные учения социализма, демократии, анархизма и прочая и прочая.

По отношениям к Церкви и христианству можно определить и достоинство новых учителей и всяких агитаторов. Кто из них предан Христу, предан Церкви, её учение исповедует и проповедует, свято его исполняет, кто смирен пред Христом и Церковью, – такой проповедник заслуживает доверия, а всякому иному учителю готово должно быть всегда одно слово, слово Христа, сказанное Им искусителю: «отойди от Меня, сатана», – с обещаниями хлеба и сытости, славы и величия, – «Господу Богу нужно покланяться и Ему единому служить»...

Бог нас ведёт чрез религию и Церковь к добру истинному и вечному; человек, если хочет он быть человеком в истинном и достойном смысле слова, если хочет спасения и вечной жизни, должен всеми силами служить Христовой вере, в ограде, и при пособии, и в руководстве святой Церкви.

Таковы заветы векам и народам святых первоверховных апостолов Петра и Павла.

"Ибо знаем, – говорит св. Павел, – что когда эта телесная храмина наша рушится, мы имеем уготованное жилище на небесах, дом нерукотворенный и вечный« (2Кор. 5:1). Но туда не войдёт ничто нечистое и скверное, и ведёт нас туда только святая Церковь – чрез веру и благодать Вечной Главы Церкви – Господа Иисуса Христа, Ему же честь, и слава, и поклонение во веки веков! Аминь.

Людям рабочим памятка⁵⁷

Какие чудные, золотые слова мы слышали сегодня за литургией во святом евангелии! (Мф. 5:22–33). Как хочется верующему сердцу без конца повторять их, напитаться ими; как отрадно в них находить мир и удовлетворение духа среди бурных споров, сомнений и вопросов нашего времени!

Поучает Спаситель: «Светильник для тела есть око. Если око твоё будет чисто, то всё тело твоё будет светло. Если же око твоё будет худо, то всё тело твоё будет тёмно. Итак, если свет, который в тебе, – тьма, то какова же тьма?»

Конечно, в приведённых словах нам даны подобия и образы. Спаситель указывает разрешение всех вопросов жизни не во вне, а внутри человека, в его совести, в этом оке его души, в чистоте его духовного настроения, в его духовных запросах и стремлениях. Если это око души померкнет, если этот духовный свет совести, просвещённой учением веры и действием благодати, погаснет и во тьму обратится: то это будет самая страшная, самая гибельная тьма. Пусть тогда будет кругом нас прекрасная земля, чудная страна, кипящая молоком и мёдом и всяческим богатством, пусть будет кругом изобилие земных благ, – пищи и питья, одежды и жилища; пусть написаны будут прекрасные и разумные законы для государства, для различных учреждений, пусть всем и всякому будет открыт доступ и к совету, и к правлению... Если у людей не будет совести, если они потеряют веру, а с нею вместе неизбежно и руководство жизни, – всё погибнет, всё будет испорчено, всё зальётся кровью, всё подавлено будет преступлениями и насилием. Жизнь людей обратится в сплошную войну всех против всех; учреждения для совета и правления станут убежищем злоупотреблений и взаимных преследований; государство и народ рассыплются; блага земные, и около лежащие, станут недоступны и истребятся; общество людское станет звериным, животным. Навеки верно слово: нет радости нечестивым!

Примените сказанное к переживаемому времени. О чём теперь говорят, о чём хлопочут, о чём волнуются? О чём раздаётся явно и тайно печатная и устная проповедь? Выборные законы, управление государством, раздел земли, рабочее законодательство, классовая борьба, сокрушение капитализма, прибавочные ценности, число рабочих часов, монархия или социал-демократическая республика... Все спорят, все доказывают своё, и каждый думает при этом, что стоит только принять его рассуждения и предположения, – и тотчас же все несчастья на земле прекратятся, и рай среди людей воцарится. Забывают одно, и самое главное, то единое на потребу, без чего блага земные – то же, что вкусная пища мертвецу... Забывают о нравственном возрастании человека.

Говорят о правах, о требованиях, о всякого рода домогательствах путём насилий, забастовок, убийств и, наконец, вооружённого восстания.

Что же, спросите, неужели ничего не нужно для облегчения участи трудящихся? Неужели ничего не нужно для обновления и улучшения гражданского строя? Неужели так-таки и нужно решительно и совершенно отвернуться от земли и от всех земных забот и интересов?.. Неужели даже Церковь, служители Христа, Который был беден и Сам любил бедных, – неужели и они могут найти для бедняка-труженика только жестокое слово осуждения, да призыв к одному царству небесному без всякой попытки улучшить порядок жизни земной?

Нет, братие; так думать и говорить, – значит – возводить клевету на учение Христа и на Церковь. Христова вера в истории мира принесла столько и земного счастья своим исповеданием, что её заподозривать в равнодушии к людскому горю и страданию невозможно. Что бы ни говорили люди неверующие и враги христианства, правильные государства доселе создавали только христианские народы, улучшения жизни, открытия, изобретения, забота о трудящихся, помощь несчастным, признаний прав каждой отдельной личности от ребёнка до старика, от подчинённого до царя, – всё это мы видим только среди христианских государств. Не мусульманские, не языческие страны являются образованными и правильно развитыми, нe к нам приходят от них миссионеры, учёные, руководители, а, наоборот, они получают их от христианских народов. И сам рабочий вопрос, понимаемый как забота о трудящихся, и в мысли и в осуществлении, где возник, как не в христианской Европе, среди христианских стран? Но улучшение всех сторон земной жизни христианство сделало путём улучшения человеческих сердец, преобразованием нравов, смягчением душ. Ведь христианство – это не какое-либо экономическое учение, не государственное законодательство, не хозяйственные советы, не денежные наставления, не учение о политике, о заработке или устройстве фабрик. Оно говорит душе человека о Боге; оно говорит чувству его о том, что Бог любить повелевает; оно направляет волю человека путём воли Божией, а воля Божия о нас есть наша святость, состоящая в чистоте мыслей, чувств и дел, – всего поведения христианина.

Смягчённые душой, умилённые сердцем, наученные Божественному закону любви, люди сами оставили и рабство, и жестокие наказания, и дикие издевательства богатых над бедными, сильных над слабыми; изменились тогда сами собой в этом же смысле и законы государства. А если бы христианство законы изменило, а людские души по-прежнему оставило злобными и жестокими, то разве помогли бы хорошие законы?

Вот и теперь, среди постоянных и настойчивых требований всех прав и преимуществ, отчего радетели народа, – если они, – действительно, его радетели, – молчат о необходимости внутреннего света, о возвышении совести в русском человеке?

Народ наш гибнет от пьянства, которое разъедает его семью, развращает детей, притупляет работоспособность, страшно отражается на потомстве пьяниц, которые обычно родят детей хилых, болезненных, с преступными врождёнными наклонностями. Рабочий русский пропивает заработок, прогуливает чуть не половину рабочего времени; с затуманенной головой становится он на труд, который противен ему при тяжёлом похмелье, делает его кое-как, со злобой ко всему миру и, как все пьяницы, всех и вся считает виновными, себя одного правым и обиженным. Трезвость дала бы русскому рабочему и здоровье, и семейный покой, и нравственную устойчивость, усердие, уменье и навык спорого труда, и удвоенный заработок даже при существующих условиях работы и платы. Увы, руководители рабочих научают их всё более и более добиваться прав путём борьбы, обещают им при этом улучшение быта и обогащение, но не только молчат о пьянстве, напротив, при забастовках, при выступлениях толпы, намеренно пользуются состоянием опьянения многих рабочих и той преступностью, легковерием, быстрой воспламеняемостью на зло, – всем тем, что является последствием пьянства. А между тем, если вы улучшите жизнь рабочего, дадите ему удесятерённые денежные средства, но сохраните его пьянство, – всё погибнет, всё пойдёт на водку.

Рабочий наш часто ленив, не привык честно выполнять договор, не уважает чужой собственности, склонен обмануть при договоре и исполнении его, груб и неуважителен и к товарищам, и к окружающим. Среди рабочей среды развивается ныне какое-то особое озорничество, лёгкость к преступлению и к обидам ближних, отвратительное сквернословие, которое в общественных местах, где только появляется русский рабочий из крестьян, просто гонит и преследует всякого нравственного и порядочного человека; всюду разврат, любовь гулять и предаваться кутежам и увеселениям. Одно то, что из среды рабочих агитаторы нашли столько преступников, участвовавших в убийствах, грабежах, в вооружённых нападениях и восстании, – это одно показывает, как не высока в нравственном отношении эта среда, как мало она уважает и ценит власть, как склонна она к погромам и насилиям, как мало она признаёт чужую личность, чужое право и чужую свободу. Не в обиду всё это мы говорим, а свидетельствуем о горькой правде; тяжело нам видеть это в своём родном народе, тяжело сравнивать с рабочими в других христианских странах, где не видим мы такой огульной нечестности, огульного пьянства, огульной лени. Знаем и то, что до грубости часто доводятся рабочие грубостью других; знаем, что во многом они сами мало виноваты. Мы и не обвиняем. Но всё же зло остаётся злом, всё же правды замалчивать нельзя. А её замалчивают те, которые льстят дурным наклонностям толпы, чтобы ею владеть; будят в ней недовольство, чтобы толкать на преступления; усыпляют совесть и тем задерживают нравственное развитие народа.

Не презирает христианство земли и земных интересов. Оно даёт всему этому только надлежащее место, надлежащее, а не преувеличенное значение. Земные блага – не цель, а средство, цель же – царство Божие, царство небесное. Нельзя поставить на одну доску высшее и низшее, цель и средство, земное и небесное. И Спаситель сегодня в евангелии нам говорит: «Никто не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и маммоне».

Подтверждение и исполнение этих слов мы и видим ясно на нынешних руководителях рабочего класса; они совершенно не говорят ни о душе, ни о Боге, они всю свою проповедь свели именно к маммоне, то есть к земным благам. Только и речи у них, в так называемой социал-демократии, что о хлебе, о жилище, о заработной плате, о разделе имуществ и земли, о разделе фабрик и заводов. Повторяем: пусть всё это и придёт к человеку, – при бессовестности и безверии, при безнравственности всё это не принесёт счастья: люди злобой и враждой сумеют отравить друг другу жизнь. И сквозь золото слёзы льются, и в богатстве живёт преступление, и в довольстве земными благами человек не свободен от того, чтоб его кто-либо не обидел. Маммона не даст чистоты совести и нравственного совершенства. Наоборот, нравственная чистота даёт человеку и земное довольство. Рабочие люди трезвые, честные, богобоязненные, хорошие семьяне, трудолюбивые и исполнительные всегда будут ценны, и не так-то против них поднимется так называемая эксплуатация капитала, о которой так много кричат социал-демократы. Конечно, земные блага, как средство, как условие того необходимого довольства человека, которое доставляет ему время и возможность посвятить себя служению Богу и душе, и нужны, и желательны. И Спаситель их не отвергает. Он говорит: «Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом». Но именно о служении Богу и душе все теперь и молчат. Между тем, это есть единое на потребу, и самое главное, даже единственное условие человеческого счастья. Без него все блага земные – ничто, а с ним – блага земные и сами придут к нам. Этим великим наставлением и заканчивается сегодня слышанное евангелие: «Ищите прежде всего царствия Божия и правды его и сия вся – что есть, что пить и во что одеться – сия вся приложатся вам»! Аминь.

Патриотизм и христианство⁵⁸

В послании св. ап. Павла к римлянам есть одно особое вдохновенное и воодушевлённое свидетельство, это – свидетельство апостола о любви к Богу и к своему родному народу. «Кто нас отлучит от любви Божией: скорбь или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? За Тебя нас умерщвляют, всякий день, считают нас за овец, обречённых на заклание. Но всё сие преодолеваем силой Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» (Рим. 8:35–39).

Вслед за этим исповеданием пламенной любви своей к Богу немедленно, с той же силой воодушевления, с клятвой именем Бога, любовь к Которому только что он исповедал, говорит апостол о любви к своему родному народу, – и о какой самоотверженной любви! «Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: Я желал бы сам быть отлучённым от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть за израильтян»... (Рим. 9:1–4).

К кому такая любовь? За кого готов апостол не только умереть, но и вечного спасения лишиться, от Христа быть отлучённым, от Христа, от Которого ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина отлучить его не могут? Апостол разумеет народ израильский, – народ богоубийственный, – однако, родной, – народ, избивший пророков и апостолов, преследовавший всю жизнь самого апостола, требовавший его казни и, в конце концов, её добившийся, – и, однако, народ свой, близкий, родной, бесконечно любимый.

Что же сказать и что нужно чувствовать по отношению к родному народу, единоверному, – к народу, который нас породил телом и духом, напитал верой и благочестием? Что чувствовать к народу-богоносцу, который слезами, подвигом и молитвой создал то, что мы называем родиной и отечеством; обеспечил и даровал нам всё, чем мы теперь беспрепятственно пользуемся в государстве, увенчал своё прошлое великими героями государствования и величайшими светильниками христианских подвигов и благочестия? Что чувствовать нужно к тебе, наш родной и милый русский народ, великий в вере, великий в смирении, великий в труде, в самоотвержении, в духовной красе твоего исторического делания в прошлом и захватывающей дух величайшей мировой задачи твоего призвания в будущем? С любовью к Богу – любовь наша и к тебе, родной наш народ; с преданностью Церкви святой – преданность наша до смерти и к тебе, святая наша Русь! И если и за тебя нас умерщвляют всякий день, считают нас за овец, обречённых на заклание, то всё мы тебе отдадим, и жизнь, и смерть, и всё преодолеем силой Возлюбившего нас...

Не таковы ли, братие, заветы слова и жизни того великого Русского святого, которого ныне мы благоговейно почитаем? От юности возлюбил он Христа; всей жизнью, которая представляет один цельный подвиг смирения, молитвы, самоотвержения во имя любви, тяжкого труда, терпения, – всей жизнью показал он и доказал любовь, верность и «невозвратную» преданность возлюбленному Христу и Его Церкви. Слышится его поучение русскому народу пред Донскою битвой: «За веру Христову, за Церковь Божию нам подобает живот свой положити и кровь свою пролити». Но рядом с этой любовью видим из неё истекающую, ею воспитанную, освящённую и оправданную любовь преподобного Сергия к своей родине, к своему земному отечеству, к Москве, собирательнице Руси, к князьям, воителям и строителям родной земли. Всей горячностью патриотического сердца благословил он героя Донского на брань с Мамаем за отечество, и воистину его он споборал и сопутствовал неусыпной молитвой. Всей горячностью пастырской ревности и власти смирял он мерами церковного суда и наказания непокорствующих великому князю властителей. И за пределами смерти земной, из-за могилы, не раз, благодатью Божией сильный и водимый, являлся он стражем и защитником земли родной в тяжкие времена её жизни.

Такова мы имамы ныне святого виновника церковного нашего торжества. Таково ли наше время, и достойно ли оно чтить преподобного Сергия? Верны ли современные русские люди, или изменили его заветам благочестия и горячего патриотизма?

Вечное явление в области нравственной жизни: истина утаена от премудрых и разумных и открыта Господом младенцам... (Лк. 10:21); и ещё: «мнящиеся быти мудры, объюродеша», то есть называющие себя мудрыми обезумели (Рим. 1:22). И ныне, что ясно и понятно чистому и простому верующему и патриотическому сердцу, то утаено от мнящихся мудрецов, выставляющих себя руководителями народа и в речах с высоты Государственной Думы, и в печати со страниц газет. О благочестии и вере уж не говорят; нравственность думают основать на науке, или на общем уговоре и согласии людей. О патриотизме же ужасно помыслить и сказать, что мы услышали. Один мудрец заявил, что «русской земли» нет, что говорить о ней, – значит обижать инородцев. Другой уверял, что патриотизм – бранное и позорное слово, и понятие отжившее. По личным наблюдениям можем заверить, что в этом духе воспитывали и воспитывают наших юношей и девушек мудрецы-учителя в наших средних и высших школах. А между тем, как много говорят все такие модные мудрецы о любви «ко всему человечеству», как много они кричат о братстве, о равенстве и свободе!

О, буии, объюродевшие, о, вожди слепые! Откуда же вы возьмёте и чем вы докажете обязательность любви во взаимных отношениях людей, если вы не имеете веры, если вы не признаёте Бога Любви, если вы не хотите знать Его заповедей о любви? И из чего же вы выведете тогда обязательство братства, равенства и свободы? Отвечают: «У человека есть естественные, врождённые, так называемые альтруистические чувствования любви к себе подобным; на них и нужно основать жизнь и все проявления любви».

Безумные и слепые! Но почему же тогда исключать любовь к родным, к своему народу и своему отечеству? Разве это не люди? Разве они исключены из области проявлений и приложения альтруизма? Почему же нужно запрещать патриотизм? Дают жалкий и лживый ответ: «патриотизм есть человеконенавистничество». Но разве, в самом деле, патриотизм есть ненависть ко всем народам, кроме своего? Разве Спаситель, плакавший о родном Иерусалиме, не любил всех людей? Разве ап. Павел, любивший такой крепкой любовью народ свой, был человеконенавистником? Разве преподобный Сергий, горячий русский патриот, как великий христианин, был чужд духа любви?

Послушайте голоса природы и здравого разума; он говорит вам, что нельзя любить человечество, понятие отвлечённое; человечества нет, есть отдельные люди, которых мы любим; что нельзя любить того, кого мы знаем и с кем живём, так же, как и того, кого мы не видели никогда и не знаем.

Послушайте апостола, – вы ведь часто любите ссылаться на «истинное христианство», – апостол учит: «доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере (Гал. 6:10); если же кто о своих, и особенно о домашних не печётся, тот отрёкся от веры и хуже неверного»... (1Тим. 5:8).

Вожди слепые! Вы хотите, наконец, без религии и заповедей Божиих насадить выдуманную любовь к человечеству, основываемую на так называемом «врождённом альтруизме». А эгоизм не врождён? А себялюбие привито людям искусственно? Его легко сбросить? Не первое ли оно родится с человеком, и не последнее ли с ним умирает? А злобу, зависть, ненависть и зложелательство куда вы денете?

И почему же я, по вашему учению, должен непременно следовать только врождённому альтруизму, а не врождённому эгоизму? А ведь жизнь ясно свидетельствует, что по себялюбию совершается безмерно больше поступков, чем по альтруизму. И выходит, с точки зрения современных мудрецов, что себялюбие, гордость, злоба, воровство и убийства имеют совершенно равное законное и естественное право на существование, как и любовь. Воистину, где удаляются от Бога, там воцаряется дьявол; воистину, великая учёность без крепкой основы веры, как зимнее солнце, светит, да не греет; воистину, такая учёность соседствует с безумием и в него переходит.

Но в простоте верующим душам премудрость веры так ясна и доступна, и сердцу мила, и поистине ответствует тайным врождённым стремлениям человека! Она закреплена высшей властью Божественной; она ограждена прещениями кары и обетованиями наград, а у людей высшего нравственного развития она изливается из любви к Богу так же легко, так же естественно, как дышит здоровая грудь, как смотрят здоровые очи...

Таковыми и да будут нам великие заветы преподобного Сергия: искреннее благочестие веры и воодушевление патриотической любви к своей родине и к своему народу! Аминь.

Мировое призвание России⁵⁹

Празднуем сегодня в честь Казанской иконы Божией Матери.

Почему же праздник, как видно из самого названия его, местный, праздник только одного города становится, однако, торжеством общенародным и всероссийским? Почему в нём участвуют русские православные люди по всему лицу земли русской, каким бы огромным расстоянием они ни были отделены от Казани?

Готов ответ в словах святого апостола к христианам:

"Вы – тело Христово, а порознь – члены. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены« (1Кор. 12:27, 26).

Следовательно, и как дети единого и общего великого нашего отечества, и как члены одного и того же церковного тела, мы, естественно, должны радоваться всему тому, что посылает Господь благодетельного и радостного для нашей святой Церкви и для нашей родины.

Но в истории явления Казанского образа Богоматери, в чудесных действиях проявляемой чрез его посредство силы Божией на благо нашего отечества и в том огромном, чисто-воспитательном влиянии этой святыни на русскую народную душу и историю нашего народа есть нечто другое, близкое сердцу всякого сына России; есть значение высокопатриотическое.

Когда наши предки, на заре своей исторической государственной жизни, были просвещены верой Христовой, в это время Запад Европы уже давно был христианским. Но истина христианская всё более и более омрачалась здесь человеческими мудрованиями и установлениями. Церковь Христова обмирщалась и в заблуждениях римских пап, потянувшихся к мечу и короне, к блеску земной власти древнего и гордого Рима, всё более и более обращалась из царства Божьего и небесного в царство земное и человеческое. Неповреждённая истина апостольской веры хранилась на Востоке, в древней Византии. Но страны православного Востока в это время находились уже и изнемогали в тяжкой борьбе с надвигавшимся мраком изуверного мусульманства. Одна за другой погасали лампады древних церквей, одни за другими потом падали православные царства; сама Византия видимо и бесповоротно клонилась к упадку; древле православные Египет, Сирия, Палестина, Малая Азия, Грузия, потом Болгария, Сербия склонились пред страшным разливом изуверного ислама. Всё более и более они теряли возможность просвещать другие, окружающие их племена и народы, седящие во тьме неведения Христовой истины. А поприще для проповеди, а жатва для делания христианского были прямо безграничны...

В этот-то поздний час истории Господь воздвигает новый светильник веры правой на далёком севере, в юном русском княжестве, среди народа русского, молодого и даровитого, полного сил и энергии. Промысл Божий, призывая нас, русских славян средней Европы, в лоно Церкви Христовой, в самом географическом положении нашей страны на границе Европы и Азии, Запада и Востока, и в её племенном составе указывал нам великую задачу: нести полученное сокровище чистой и истинной веры к малоизвестному востоку и северу Европы, и далее, в неведомые и таинственные в то время страны сопредельной Азии, бороться с мраком язычества и распространяющегося мусульманства, просвещать дикие многочисленные племена инородцев и приобщать их к участию в царстве Божием и в жизни образованного человечества. Поистине, это была единственная в истории человечества, величайшая мировая задача, данная святой Руси. Наши предки частью сознательно, частью полусознательно, инстинктом духовным уразумели её и стали осуществлять непосредственно со времён святого Владимира Великого. Удивительно быстро и прочно впервые после крещения Руси два столетия христианство начинает распространяться среди языческих племён теперешней средней и северной России, несмотря на множество сильнейших препятствий совне и внутри, несмотря на крайнюю малочисленность русских славян, носителей веры, как бы утопавших в море окружающего их инородчества.

Но вот, когда от берегов Днепра и Ильменя христианство проникло уже до крайних пределов севера и востока Европы, когда русской Церкви предстояло уже шагнуть с проповедью евангелия в глубину Азии: в это время, в XIII веке, Россию постигает великое бедствие, которое сковало русскую жизнь и замедлило на время великое и христиански-просветительное дело России.

Этим бедствием было монгольское иго, – тяжкий и мировой мученический подвиг русского народа. Предстояло святой Руси этим подвигом многолетнего страдания искупить грех своего разъединения, распрей и раздоров, перегореть в них и закалиться, сознать всю необходимость единства веры и единения политического, выковать и выносить истину единодержавия и самодержавия, познать тщету и пагубу народовластия. Вместе с тем предстояло задержать вторжение диких варваров в Европу, отстоять грудью и сохранить для мира сокровища христианской европейской цивилизации. В этом навеки незабвенная в истории заслуга русского народа пред всем человечеством.

Много трудов стоило России пережить и свергнуть тяжёлое монгольское иго, чтобы снова приступить беспрепятственно к исполнению главного и существенного мирового призвания, указанного Руси Провидением. Наконец, более чем через 200 лет после нашествия монголов, исполняется заветное желание наших князей, и святителей, и всего народа русского: татарская орда, не раз разбиваемая русским воинством, отодвинулась от пределов наших, ослабела, распалась... и Русь сделалась свободной!

И тотчас же вновь началось движение наше к Востоку с крестом и евангелием. Но на пути, как преграда этому движению, лежало некогда страшное и могущественное татарское Казанское царство. В великий праздник Покрова Божией Матери, 1 октября 1552 года, во время службы Божественной, при возглашении слов евангелия: »и будет едино стадо и един пастырь«, пала некогда грозная Казань, и русскому народу открылся беспрепятственный путь в Азию.

Было ли угодно Господу это поступательное движение наше на Восток и это ниспровержение царства неверного? Был ли народ русский в этом деле орудием миродержавного Промысла? Исполнил ли он при этом свыше указанную ему задачу?

Как бы в ответ на такие возможные недоуменные мысли, кроме отмеченных уже обстоятельств самого завоевания Казани, свыше даётся новое знамение:

Господь чудесно являет в Казани образ Богоматери, под покровом Которой совершилось и самое завоевание её, – образ, данный свободной России, знак небесного благословения русскому народу в историческом просветительном шествии его к Востоку, в глубь Азии, в его служении своему мировому призванию.

Не раз потом эта чудесная икона Богоматери приносила и проявляла нам милость Божию в годины бед народных, и недаром сделалась она святыней всероссийской. И всякий раз, в решительные моменты жизни России, в сохранении её целости и самостоятельности, русскому народу как бы давалось новое и новое подтверждение его исторического призвания.

Была тяжёлая пора, поистине «смутное время» на Руси, когда пресёкся в ней род Владимира Святого, когда поляки, овладев большей половиной русской земли, вторглись, наконец, в самое сердце её – в Москву и в ней засели. Уже корона России предлагалась польскому королевичу Владиславу, а отец его, Сигизмунд, фанатический слуга римского папы, захотел соединить Россию с Польшей, не скрывая намерений ввести в ней католичество.

Чистоте веры русского народа, основным устоям его религиозного и национального существа, следовательно, его историческому призванию грозила страшная опасность.

«Мати Божия, спасай землю русскую!» – такой клич вырвался из сердец лучших сынов нашего народа.

И Матерь Божия услышала их молитвы. В Казанской иконе Своей пришла Она к полонённой Москве во главе русского воинства. Пред Нею изливали тогда мольбы свои доблестные Минин и Пожарский; на Её благодатную помощь надеялись русские люди, в виду необыкновенной трудности взять силой ратной тот город, который из твердыни России теперь обратился в крепкий оплот её врагов. А войско русское, наскоро собранное, было и нестройно, и не обучено, и немногочисленно, и к тому же не совсем единодушно и согласно...

И вот находящемуся в плену у поляков епископу Арсению ночью во сне является преподобный Сергий, молитвенник за землю ему родную святорусскую, и объявляет, что Господь, по ходатайству Богоматери, на следующий же день низложит врагов.

Предсказание сбылось: действительно, на другой день, 22 октября 1613 года, Кремль Московский был взят, враг изгнан, Россия стала свободной и скоро уже имела и Царя, природного русского, из нового царственного рода Романовых.

С тех пор Казанская икона Богоматери сделалась семейной святыней русского Царского рода Романовых, а вместе с тем – святыней и всего народа русского. Праздник её – не церковный только, но и государственный праздник, что многим у нас неизвестно; храмы её и в Москве у Кремля, и в Петрограде, – это самые чтимые народом и притом Царские храмы. Пред Казанской иконой Богоматери в этих храмах всегда являются наши Цари в важные дни своей жизни, пред нею, прежде всего, являются после брачного союза, прося благословения, наследники Престола. Ещё раз в тяжёлое время русской истории, в дни французского нашествия, эта чудотворная икона явилась в рядах русского воинства.

Так сделалась она святыней не местной Казанской, а всероссийской, общечтимой. И поныне она чаще всего видится в старинных православных русских домах, как священное наследие и благословение предков, передаваясь из рода в род. И поныне иконой этой благословляют всякий новый семейный союз... Из Казани в течение веков ежегодно она была носима на огромном протяжении по всей прилегающей стране иноверия и зловерия; она являла силу Божию врагам христианства, она объединяла русских людей и крещёных инородцев, она утверждала в восточном Поволжье силу Христову и силу св. Руси.

В наши дни, в русско-японскую войну, опять Россия в борьбе на Дальнем Востоке стояла в своём мировом историческом призвании. Призвание это – нести свет христианства, крест и евангелие на всём великом историческом движении русского народа. Увы, свет этот стал у нас самих и в нас самих меркнуть; крест и евангелие стали попирать и предавать русские люди. Пала вера, ослабело благочестие; опять явились распри и раздоры, ослабление власти и почтения к ней, неуважение к сокровищу Царского Самодержавия, которое всегда было спасительной силой в тяжкие дни жизни России. Воины шли на войну и бунтовали; крамольники засыпали войска возмутительными подмётными листками...

Как раз в момент, когда развёртывались события войны и приближались роковые битвы, имеющие решить исход брани, вместо подъёма веры, вместо воодушевления молитвы, вместо подвига покаяния, – в Казани украли святую икону...

Не раздалось всеобщего вопля, не было слышно всенародного стенания...

Был суд. Судили преступников так же, как будто они украли у соседей корову или домашнюю мебель.

В тяжких предчувствиях, у многих верующих людей упало сердце; было ясно всякой чуткой душе, способной разумевать знамения времён, что суд Божий над нами не дремлет, что многими скорбями надлежит нам войти в крепость духа и в силу прежнего достоинства.

И вот, эти скорби настали. Мы их видели и пережили, пережили то гнусное торжество безверия, кощунства, разврата, предательства, лжи, взаимной злобы, убийств, воровства, попрания власти и восстания против неё, – всё то, что, вместо заслуженного имени «сатанинского движения», называется движением «освободительным».

Вы всё помните, как оно назревало и шло с нагло поднятой головой. Оно воплотилось особенно в первой Государственной Думе, свежим ядом бунта и крови напоенной, и прямо восстало против Бога, Церкви, против Царя и целости России. Это было скопище предателей России, явившихся в Думу под именем «лучших людей».

Почти такие же преступники из тюрем сидели и во второй Думе, но первая Дума имела значение особливое. Она внушила к себе страх, она запугала власть, она сумела при общей трусости и растерянности, – что всегда бывает при упадке веры, – показать себя «неприкосновенной». Её боялись распустить. Все были как бы скованы страхом и нерешительностью, а думские люди, разве только в насмешку называемые «лучшими людьми», боролись с Царём, с бесчинным воплем кричали на министров, ругались, как последние пьяницы, на представителей власти, звали народ к возмущению, хотели лишить народ общения с Царём, отнять у него веру, оскорбляли и Церковь, и войско, и Царя, и русский народ, обещая всем инородцам независимость от русского царства.

Ровно год назад, 8 июля, в день празднования в честь Казанской иконы Богоматери, Покровительницы Царского Дома, Царь наш возымел решимость поднять карающую руку на это нечестивое и бесовское сборище. Дума была распущена. Она бесновалась, она злобствовала, она ответила на роспуск позорным и преступным выборгским воззванием, призывающим к бунту, но должна была сгинуть и рассеяться. Сила этого сборища оказалась мнимой, сила же Царя явила себя снова во всей её исторической правде. И понятно поэтому, какая была радость русских патриотов-монархистов здесь, в этой самой зале, когда, во время собрания, все узнали о Царском решении, как молились тогда все со слезами пред Казанским образом Богоматери и тогда же решили пред ним в Казанском соборе в Москве соорудить лампаду. Мы видели в совпадении дней знамение милости Божией и грядущего воскресения России и освобождение её от нависших туч народного ослепления.

Под знаменем православия, при небесном заступничестве и благословении Богородицы, будем мы совершать служение наше на всех поприщах жизни. Матерь Божия спасёт землю русскую, облегчит ей труд свыше данного призвания. Украден образ Богоматери, но не украсть никому Её благодатной помощи. И как остались Её иконы – списки Казанского образа⁶⁰, так останутся с нами и милость и заступление Богородицы, если мы того будем достойны по вере и жизни. Помнить только нужно, в чём наша сила и призвание: в православии. При верности ему не погибнет Русь, это дитя Божие, дитя столь великих слёз и молитв, не погибнет народ наш, если он останется пред Богом чадом послушания.

Восстань же в подвиге веры и благочестия, русский народ, проникнись сознанием и долгом своего призвания, – и сгинут твои беды и напасти. Залог этого упования – чудотворный образ Богоматери, который некогда явился в благословение тем, кто так же, как и мы, верили и уповали, ожидая избавления России от тяжких бед. Вера их не обманула, упование их не посрамило!

Куда нас зовёт св. Церковь?⁶¹

Приидите, взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего, и узрим славу Преображения Его.

(Из песнопения праздника).

Куда это зовёт нас Церковь святая в торжественной праздничной песни? Куда ведёт она верующих, чтобы с апостолами святыми, особо избранными, сделать нас участниками в святой радости, – в созерцании славы Преображения Господня?

Приидите, – говорит церковная песнь, – приидите, взыдем на гору Господню... Конечно, всякий знает, что нас не зовут ехать в Палестину, чтобы взойти на ту именно гору, где некогда свершилось в сиянии славы Божественной Преображение Господа Иисуса, где беседовали с Ним Моисей и Илия, где глас Отца Небесного свидетельствовал о Сыне и внушал всему миру послушание Ему, где ученики Христовы видели и слышали то, чего и пересказать невозможно.

Пусть и ныне торжествует Фавор; пусть там, в нынешний праздник в молитве, собравшись во множестве, ликуют христиане: однако, не к этой, чувственными очами видимой, не к этой горе осязаемой зовёт нас Церковь святая.

Давно, за 700 лет до явления Христа в мир, пророки говорили о горе Господней, и о том доме, месте обитания Бога с людьми, который будет поставлен во главу гор; и приидут к нему народы, и приидут народы многие и рекут: взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего; оттуда изыдет закон и слово Господа, и научит Он нас Своим путям, и будем ходить по стезям Его; и раскуют народы мечи свои на плуги и копья свои на серпы, и перестанут народы учиться самой науке брани и ратования... (Ис. 2:2–4). Так всегда слово Божие изображало место обитания Господа, как место горнее; возведох очи мои в горы, отнюду же приидет помощь моя. Господи, посли свет Твой и истину Твою, они меня наставят и введут в гору святую Твою (Пс. 120:1, 42:3). Так всегда слово Божие под образом восхождения в гору представляло нравственное возвышение духа человеческого к Богу и Его вечной правде и святости. Так всегда говорила людям и собственная их природа; на небо очи возводить, горé иметь сердца; недаром из всех существ земных один только человек имеет разумное чело, обращённое к небу, один только он может возводить очи горе, к небу и Богу, Там – страна его родная, вечная; там – спасение. И если нам теперь так невыносимо тяжело, если истосковалась душа наша теперь, в дни, когда исполняются видимо слова Христовы: услышати имате брани и слышание бранем (Мф. 24:6); если кругом нас злоба, кровь и убийство; если тяжко нам и мы задыхаемся в этом спёртом воздухе зла и преступления; если тонем мы в этом разливе ненависти и порока, – то спасение одно: приидите, взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего. Там не только узрим славу Преображения Его, – там услышим властный глас: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, Того послушайте»; и если гласа этого послушаем и не ожесточим сердец наших, если послушаем учения Сына Божия воплощённого и в жизни своей его осуществим, то, воистину, и сами мы преобразимся в свободу славы чад Божиих, и жизнь нашу земную преобразим из теперешней, звериной, в истинно-человеческую, достойную и святую. И что бы там ни говорили современные мудрецы, как бы ни обещали они благоустроить жизнь людскую законами и порядками государственного и общественного строительства, жизнь людей будет по-прежнему животной и звериной, при всех свободах, при всех и всяких учреждениях, законах и порядках, пока все люди, и каждый человек в отдельности, не преобразятся по образу Христову. Тогда перекуют народы мечи свои на плуги и копья свои на серпы. И будет мир на земли и благоволение в человецех.

Но чтобы достигнуть этого, надобно нам взойти на гору Господню. Высока эта гора; долог путь, и тяжко восхождение. Как облегчить нам труд, и чем помочь Божественному восходу?

Раскроем до конца этот библейский образ и его духовное значение. Жителям русских наших равнин трудно представить себе восхождение на горы. Об этом могут рассказать нам те, кто долго жил в странах гористых.

Кто, и когда, и зачем идёт в гору? Зачем предпринимается этот путь томительный и часто небезопасный? Идут в гору, прежде всего тогда, когда этот путь необходим и неизбежен, потому что он – единственный, когда другим путём никак и никогда невозможно выбраться из той или другой местности. И не пошёл бы, да надо. Это сознание даёт решимость и гонит самую мысль о лености.

Знай же, христианин, что и для тебя путь в гору Господню, это – путь единственный для спасения; он необходим, он неизбежен; иного пути нет и быть не может. И это сознание даст тебе сил и решимость, даст тебе уверенность, терпение и настойчивость. Ведь всё равно: не идя к Богу, ты погибнешь; не идя в гору Господню, к Божьей воле, к Божьему закону и Церкви Господней, – всё равно ты умрёшь навеки, и к жизни, к истинной жизни никакими иными путями не придёшь.

Идут, далее, в гору люди иногда ради той несказанной красоты, которая открывается с её вершины; ради укрепления здоровья и движением, и чистым горным воздухом. Спросите путешественников: они вам скажут, какая прелесть наверху горы. Как шум мирской стихает! Какое чудное, святое уединение! Как душа чувствует себя ближе к небу и Богу! Как полна она дум высоких и чувств святых, и как хорошо видеть и чувствовать себя высоко над миром, вдали и вне его тревог и постоянной унылой сутолоки!

Христианин! Иди в гору Господню, иди и ты к Богу! Ждёт тебя в конце дороги радость, и мир души, отрада, наслаждение духа, такая красота, что око не видело, ухо не слышало и на сердце человеку не входило; такая свобода от уз плоти, от рабства греху, что ради этих радостей духовных забудешь ты все трудности пути, всё напряжение сил, и бодрость вечная, а не усталость исполнит твою душу. С вершин духовных ты будешь озирать весь мир и всё земное, и вот что здесь случится: что на земле казалось таким огромным, важным, грозным и великим, то с выси горной покажется и малым, и ничтожным. Ты истину познаешь, и мера, истинная мера всех вещей тебе вдруг станет вполне доступна.

Как совершают восход на гору? По возможности, путник облегчает себя, бросает лишнюю и ненужную тяжесть; не напрягает сразу всех сил, а соразмеряет их с трудностью и дальностью пути. Не смотрит путник вниз, чтобы пред пропастями и расселинами не закружилась голова; его взоры всегда обращены кверху, чтобы видеть постоянно пред собой цель путешествия; он не идёт прямо на крутизну, а войдёт на неё дорожкой доступной; он пользуется всяким удобством дороги: расспросит спутника опытного, воспользуется проторённой дорожкой. Тяжёл и опасен его путь: сгибаются ноги, дрожат колена, камни летят из-под ног, скользят и делают дорогу скользкой. Вот-вот близко падение, но он удержится за кусты или за камень, а упадёт, так встанет сам, или воспользуется помощью другого спутника; присядет отдохнуть или на устроенном сидении, или под деревом тенистым, или в особо приготовленном домике.

Христианин! И при восхождении в гору Господню, при возрастании нашем духовном в исполнении Христова нравственного закона, все облегчения указаны и даны путнику Господом. Но прежде всего ты сам брось лишнее, все ненужные земные заботы. Возьми лишь самое необходимое, а всё прочее, все силы и способности отдай на служение Богу и Его закону. Со множеством земных удовольствий, забот, привязанностей, страстей ты и шагу не сделаешь вверх, в гору, и останешься вечно внизу, в своём духовном болоте. А бросивши земное, поднимаясь к небу и Богу, не смотри вниз, не сопрельщайся мира сего красными, не дай вскружить себе голову призывам с земли: ещё выше подъём, и звуки эти уже не станут явственно слышимы. Кто возложил руку на плуг и озирается назад, тот не годен для царствия Божия. И тебе заповедано опытными в духовном делании наставниками: не берись в гордой самоуверенности за подвиг чрезмерный, за подвиг выше сил твоих, не употребляй и не растрачивай этих сил сразу. Ведь дано время целой жизни, даны заповеди от лёгкой к труднейшей, дано покаяние, чтобы встать, если ты упадёшь; даны примеры, бесчисленные примеры жизни святых, как проторённые дорожки в пути, даны и спутники надёжные – евангелие, святое писание, даны пастыри и учители, чтобы наперёд указать тебе на духовную потребу, а на пути даны нам храмы Господни, дома молитвы, собрания верующих, святые таинства, – и крест Христов, хранитель всей вселенной, как древо тенистое, как якорь спасения... Сюда заходи, сюда устремляйся духом, здесь отдыхай и сил набирайся, берись руками за все эти пособия при восхождении вверх к Господу: близок конец пути, близка радость духа, близка вершина горы твоего преображения... И увидишь, и почувствуешь, что чем выше будешь подниматься, чем путь опаснее, чем напряжённое труд, чем тяжелее предстоит усилие, тем яснее и ближе и ощутительнее тебе даётся помощь: Кто-то Сильный, Кто-то Крепкий, Кто-то Благостный идёт рядом с тобой, ведёт тебя за руку, поддерживает, если ты претыкаешься, вливает силы, веру и надеждой бодрит твой Дух. Это – Господь. Это – наш Пастыреначальник, Христос Иисус. Это – Дух Святый.

Христианин! Иди неустанно в гору спасения, поднимайся к Богу! Тебе навстречу пойдут под гору твои собратья, те, которые не стерпели трудность пути и решили возвратиться назад, к жизни греховной и распущенной. Начнут они обратный путь весёлые и довольные, и легко им сходить вниз, и поначалу это даст им кажущееся удовольствие. Не соблазняйся их весёлым видом, и с ними вниз с горы не возвращайся. Веселы они в начале пути греха и порока, и лёгок кажется им путь, и безопасен. Но крутизна внизу, но страшные пропасти и расселины, но тяжесть собственного тела и, наконец, всё более и более растущая тяжесть греха и порока, растущая, как снежная лавина в горах, увлечёт их в бездну, раздавит великой тяжестью...

Однажды мне пришлось всходить на высокую гору; нелегко мне дался этот труд, и немало занял времени. Я отдыхал на вершине, вдруг, вижу: кто-то снизу, увидев меня и издали знаками приветствуя, быстро, легко, плавно и свободно, словно не чувствуя ни труда, ни устали, всходит вверх по пути, который мне достался с такой трудностью. Он взошёл; мы стали беседовать. Я спросил, что помогает ему так легко взбираться в гору? «Привычка», – отвечал мне мой новый случайный знакомый: «Я, – сказал он, – ежедневно всхожу на эту гору»...

Да, братие, тяжёл путь в гору Господню, но тяжёл тому, кто начнёт его и бросит, чтобы вернуться к этой попытке чрез продолжительное время, да и вернётся только для того, чтобы снова бросить. Но если будешь ты идти непрестанно, то, поднимаясь вверх, в этом духовном восхождении приобретёшь ты навык, привычку, и то, что поначалу казалось трудным, постепенно будет становиться лёгким. Тогда ты достигнешь полного преображения духа греховного в светлость святости; тогда святыней жить будет тебе так же легко и так необходимо, как воздухом дышать... Тогда, и только тогда мы преобразим и нашу жизнь общественную и государственную из звериной в истинно человеческую и достойную.

Кто взыдет на гору Господню, или кто станет на месте святем его? Неповинен руками и чист сердцем. Так отвечает слово Божие. Знаем, что руки в святом писании – это образ всей деятельности человека, а сердце – образ всего его духовного настроения.

В сей чистоте сердца и помыслов, и в этой непорочности дел, приидите, братие, взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего, и узрим славу Преображения Его! Аминь.

Господи, помилуй!⁶²

Желанием и приглашением архипастыря, я призван сегодня сказать вам, братие, поучительное слово с этого священного места, по случаю нарочитого торжества и нарочитой молитвы в честь Креста Господня. Святыня эта, искони здесь чтимая, напоминает нам древние времена народного благочестия, и в истории своей связана с незабвенным именем великого русского патриота, славного уроженца Низовской земли, князя Димитрия Пожарского.

Предание говорит, что чтимый этот Крест был сооружён ещё до нашествия татар на землю русскую, следовательно, в первые века после крещения Руси и при вторжении Батыя затоплен был русскими в болоте. Более трёхсот лет пролежал он в земле, и затем найден был князем Димитрием Пожарским; по случаю моровой язвы он с молитвой и торжеством церковным принёс эту святыню в храм своего родного села Пурех. Чудесное прекращение гибельной болезни, многие чудеса и исцеления по молитвам верующих пред этой святыней и сделали её чтимой во всей земле Низовской.

Не замечаете ли, братие, в краткой истории этого Креста совпадения с историей того Треблаженного Древа, которое, по уставу Церкви, как раз именно теперь воспевается и прославляется в наших храмах, в напоминание верующим о близком празднике Воздвижения Креста Господня? И тот Крест, на нем же распяся Христос, Царь и Господь, пролежал в забвении, в глубине земли, триста слишком лет. И тот Крест явил себя чудесами и знамениями. И тот Крест соделался святыней верующих, так что, когда он взят был в плен неверными, то христиане употребили все силы, ничего не жалея, лишь бы возвратить его обратно.

Припоминается при нынешнем церковном торжестве самая история и картина обретения и воздвижения Креста Господня: умилённая царица Елена, святой патриарх Иерусалимский и сонм церковного клира, великое множество верующего народа... Вот, святыня принесена на возвышенное место и видима всем. Что же народ и клир? В наших молитвах и песнопениях они выразили свои чувства? Казалось бы, здесь случай и повод без конца изливаться христианской душе в псалмах и пении и песнях духовных, без конца проявиться в слове человеческим дарованиям и мудрости. Столько воспоминаний, столько уроков, столько здесь назиданий! Не напрасно говорится в одной песни церковной, что «Крест – это премудрости книга».

А между тем, история свидетельствует нам, что при поклонении Кресту верующий народ создал только одну и самую краткую молитву: «Господи, помилуй». Но велика, значит, была премудрость в этой молитве, если она прошла века, соделалась общехристианским молением, и беспрерывно употребляется в богослужении всех христианских народов. Созданная внезапным и свободным вдохновением души народной, в момент несказанного подъёма веры и наивысшего религиозного воодушевления, она в двух словах выразила всю сущность нравственного настроения христианина, – его веры, его надежды, его любви. Мы к ней слишком привыкли и слишком часто её бессознательно употребляем. Оттого полезно и необходимо на ней останавливаться вниманием и будить в душе те именно чувства и мысли, то душевное настроение, которое некогда её создало. Ныне, пред этой чтимой святынею Креста Господня свершая наше моление, мы имеем к тому самый благовременный повод.

Господи, помилуй, – взывает душа христианская. Человек создан Богом на дела благая; он облечён, как в солнце, Его образом и подобием; он доставлен в достоинство господина природы и её священником пред лицом Творца; люди украшены дарами Духа; слышат в себе голос совести и разума; имеют стремления, влекущие их к Богу, – к Истине и Святости. И всё это они осквернили, всё потоптали; сами себя грехом и нечистотой приравняли к скотам несмысленным и уподобились им, сами отдалили себя от лица Божия непослушанием Богу в раю, неверием, пороками, преступлениями; они впали в такую нравственную грязь, дошли до такого зверства и падения, до которого и скоты не доходят... И естественна, и понятна, и необходима молитва падшего человека: Господи, помилуй.

Но всё то прошло. Древнее мимо идоша, се бысть вся нова (2Кор. 5:17). Нас искупил по любви Своей Сын Божий. Он даровал нам пути в спасение; Он поведал нам небесных тайн откровение; открыл волю Божию, благую и совершенную; дал в Себе Самом пример жизни; примирил нас с Богом, дал прощение грехов, послал Духа Святого, даровал таинства, учредил Церковь, руководствующую нас в спасение.

На кресте распростёртыми руками весь мир призывал Он в любовь Свою. А мы, всё это зная, и здесь опять надругались над любовью Божией. Христиане мы – только по имени, а по духу и жизни – язычники. Неверные и неверующе во Христа крепче нас преданы своему закону, твёрже в своём исповедании, более объединены правилами своей веры. Храмы наши пусты; места же торжищ, увеселений и нечистых удовольствий наполнены. Злоба, зависть, ненависть, холодность к несчастным, жадность и себялюбие, разврат и нечистота, – всё это заставляет неверных и язычников с полным правом говорить нам в лицо: «вера ваша хороша, да сами вы никуда не годны»... Ради нас имя Божие и имя Христа унижено пред всем миром... И видя, и сознавая это, какая может быть молитва у христианина, как не эта краткая, сильная и трогательная: Господи, помилуй!?

Мы, русские люди, взысканы особыми милостями Господа. Мы призваны в Его царство, мы приобщены к Его Церкви. Мы получили христианство на заре нашей исторической жизни, в годину народного младенчества и, находясь в таком состоянии, когда христианство могло свободно стать нашим всецелым душевным достоянием, воспитать нас, как народ Божий, создать и пропитать собой всю нашу государственность, царство наше человеческое и земное обратить в царствие Божие и привести его к царству небесному. И вот, что вместо этого мы теперь видим? Можно ли без чувства горящего стыда смотреть на всё то, что вокруг нас творится? Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Точно не было у нас христианской тысячелетней истории, точно мы совсем не знали Христа и евангелия. Или слово Божие к нам недостиже? Или оно покинуло нас? Наши образованные классы проповедуют открыто неверие, враждуют против Христа и Его Церкви. Не было хулы, не было мерзости, не было кощунства, которого бы словесно и печатно не проповедали наши мудрецы. Они оправдывали цареубийство и убийства всех, с ними несогласных; они обращали свои знания на то, чтобы развращать народ, чтобы делать и бросать бомбы и убивать намеченные жертвы и случайно подвернувшихся людей; они оправдывали и оправдывают измену, предательство, воровство и грабительство; развращали и развращают юношество; губили и губят собственное отечество. Наш простой народ погряз в пьянстве и сквернословии: нет ни одного народа в России, который был бы хуже его в этом отношении. А леность, пьянство, воровство, грабежи, бунты, забастовки, хулиганство, страшное падение семьи, страшная испорченность молодого поколения, разврат и всякая распущенность... А эта лёгкость, с какой мы идём за всякими лжеучителями и смутьянами, обещающими обогащение путём всякого разбоя, разгрома чужих имений, противления Царю и правительству. А это убийственное равнодушие к страшным преступлениям, что совершаются у нас ежедневно. Это ли народ христианский? Это ли крещёные люди? Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Ведь если бы мы были добрыми христианами, если бы мы были, действительно, честными и верующими людьми, то все эти преступления у нас сами собой исчезли и прекратились бы, как исчезает дурная и сорная трава с хорошо вспаханного и разделанного поля. Преступники чувствовали бы себя одинокими, презренными, они скрывались бы в тёмных углах, не смея выйти на свет Божий, на глаза добрых людей; теперь же они выходят торжествующие, чувствуя себя героями; они как бы пользуются общим доверием, сочувствием и поддержкой.

И вот, заслужили мы свою судьбу. Несть радоватися нечестивому. Нас разбили и опозорили внешние враги. Над нами подняли руки нашими предками покорённые и присоединённые инородцы. Мы сделались позором и посмешищем всего мира. Мы обратили себя и свою страну в нищету пьянством, ленью и забастовками. Мы идём в хвосте у всех народов, от всех отстали, и все на нас показывают с укоризной. Мы собственное государство довели до расстройства преступлениями и смутой. Когда великодушный Царь даровал в манифесте 17 октября 1905 года различные свободы, мы в первый же день после этого доказали и ныне доказываем, что мы ими злоупотребляем, как злые и испорченные дети. Когда Он даровал права народного представительства Себе в совет и помощь, а нам в облегчение жизни, мы вопили, или, по крайней мере, другим вопить позволяли, что все эти права мы «вырвали» у Царя... А затем что? А затем мы к Царю в советники и помощники избирали своих представителей не по чести и совести, а по указанию наших собственных врагов, и они занялись вместо созидательной работы – разрушительной, вместо укрепления единства Царя и народа – борьбой с Ним и правительством из-за власти, вместо умиротворения народа – его бо́льшим и бо́льшим озлоблением. Мы пришли к полному озлоблению. Ещё немного такого безумия, ещё немного, и если не покаемся, не одумаемся, мы погибнем. Господи, помилуй!

И как бы в явное знаменование гнева Божия – то у нас непрестающее бедствие голода, то, наконец, грядущая холера. Отовсюду тревожные слухи и вести... Опомнись, опомнись, русский человек! Милость Божия зовёт тебя к покаянию и исправлению тяжкими ударами судьбы. Молись молитвой покаяния: Господи, помилуй!

Крест говорит нам о том, как тяжко карается грех человека: мы видим, что даже добровольно воспринятый грех довёл Сына Божия до страшно-мучительной смерти. Но Крест говорит и о прощении греха, о милости Божией. Погиб разбойник злобный, нераскаянный, но спасён и райских селений удостоен покаявшийся. Погиб Иуда, но вновь принят в апостольский лик Пётр отрёкшийся.

Братие! Крест наш духовный – в болотной тине греха; глубоко он под землёй, покрытый корой и толщей наших грехов, пороков, страстей и сердечного бесчувствия. Крест наш – в плену у врага нашего спасения – дьявола. Поднимем его в душах в красоте святыни! Возвратим его изволением и добрым житием к себе в души, возьмём его из плена греховного! Ещё не до конца мы погибли. Ещё терпит Господь! Ещё есть надежда спасения. Ещё есть время покаяния. Ещё зовёт нас к себе Бог Милосердный и наказаниями и долготерпением...

Господи, помилуй! Господи, помилуй! Аминь.

Духовный голод народа⁶³

Дадите им вы ясти... (Лк. 9:13).

Ум и чувство верующего христианина привыкли в вопросах важных всегда искать ответа и руководства в священном слове Божественного Откровения. Ум и чувство православного христианина обыкли и самым словом Божиим пользоваться не иначе, как по руководству святой Церкви, – даже и в распределении чтений из Божественного Писания по дням года. И как часто, почти всегда, в таком, по-видимому, случайном, распределении пытливая совесть находит тот именно совет, то именно указание, тот урок, который в данное время особенно нужен и полезен. Пример этого являет нам Сам Христос Спаситель; Он во днях плоти, посетив родной Назарет, «вниде по обычаю своему в день субботний в сонмище, и воста чести». Вот, взоры всех устремились на Него, вот, все ожидали от Него слова особенного и предмета беседы необычайного, речи заранее особо приготовленной и обдуманной, именно ради родного города, – после всех тех чудес, которые Он совершил в других городах, после всех тех разнообразных слухов, которые доходили о нём сюда, на место, где Он вырос и воспитался, где все Его знали с детства.

Что же Спаситель? Он взял книгу святой Библии но, разгнув книгу, Он открыл место не нарочитое, а то самое, которое было положено для чтения именно в этот день. Он прочитал словеса Исаии-пророка о будущем Мессии, об Его времени, об Его учении «и начат глаголати к ним: яко Днесь сбыстся писание сие во ушию вашею»... (Лк. 4:16–22).

Разгнув книгу словес Господних, которые сегодня предложены нам в апостольском и евангельском чтениях за литургией, и мы с полным правом можем повторить о многом, что там сказано: «яко Днесь сбыстся писание сие во ушию нашею». Слышим апостола: «Умоляю вас, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы вы говорили все одно, да не будут в вас распри и раздоры, да будете утверждены в одном духе, в одних мыслях. Известился я о вас, братие мои, что между вами есть споры. У вас говорят: «я Павлов», «я Аполлосов», «я Кифин», «я Христов». Разве разделился Христос? Разве Павел распят за вас? Или во имя Павлово вы крестились?« (1Кор. 1:10–13).

Так писал с глубокой скорбью святой апостол, – и разве не видим мы, что Днесь сбытся и сие писание во очию нашею? Снова приходится повторять скорбные слова древнего благочестивого и тишайшего нашего царя Алексея Михайловича, которыми он открывал в Москве известный Собор 1666–7 года: «Небесный Домувладыка засеял плодовитую ниву земли русской пшеницею чистого благочестия, но когда мы, приставленные к народу вожди и пастыри, спали, пришёл враг-дьявол и посеял плевелы посреди пшеницы», – плевелы расколов, сект и лжеучений.

На наших глазах эти распри и раздоры пошли гораздо глубже и шире и охватили весь наш народ. Разделились мы в едином царстве на политические партии, ожесточённо воюющие друг против друга словом и делом, сеющие братоненавидение, ложь, клевету, взаимные преследования, как средство борьбы. Но что ещё хуже и опаснее, – разделились мы в нравственных воззрениях и убеждениях, перестали одинаково признавать то или другое деяние добрым или злым. Явились люди, о которых выразительное слово апостола говорит: им же похвала в студе их, то есть они хвалятся тем, что постыдно. Воззрения на содержание, требования и значение долга, на патриотизм, на служение отечеству, на повиновение власти: взгляд на смирение, кротость, миролюбие, на осуждение убийства, воровства и насилия, – разве по всем этим коренным вопросам нравственной жизни у всех одинаковые мнения? Разве мало людей, которые, бросая бомбами, расправляясь револьверными выстрелами с политическими противниками, проповедуя насилие, считают себя, однако, не преступниками, а героями и передовыми борцами народа, – этого мало, – оправдывают свои поступки религиозными соображениями? Разве мало людей, которые, если, не потворствуя, то из трусости не противодействуя преступности и преступникам, считают себя не предателями и изменниками, а благородными и гуманными пособниками «освободительного» движения? Точно вчера и для нашего времени написано слово древнего пророка: «Нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле; клятва и обман, убийство и воровство, и прелюбодеяние крайне распространились, и кровопролитие следует за кровопролитием» (Ос. 4:1–2). Но эта мрачная картина у всех ли вызывает ужас и отвращение? Не слышим ли радость у многих при виде этих преступлений? Не слышим ли, что это всё – признак «сознательности» граждан? Не называют ли все эти ужасы проявлением «свободы»? Не видим ли, как газеты, наиболее распространённые, поддерживаемые, значит, общественными деньгами и сочувствием, приветствуют «сознательных» убийц, укрывают их, пальцами указывают, кого ещё нужно убить, во славу революции и мнимой свободы? Не прославляют ли газеты понёсших законную кару преступников, бунтовщиков и всяких злодеев, как выдающихся людей и героев?

И посреди этих распрей и раздоров, посреди этой разноголосицы мнений и воззрений стоит сбитый с толку, живший доселе только тёмными преданиями веры, наш простой русский народ, бедный и непросвещённый, – лёгкая, как оказалось, к сожалению, лёгкая добыча всякого зловредного агитатора, всякого властолюбца и корыстолюбца, который пожелает обратить его в орудие для достижения своих гнусных целей.

Не встаёт ли в душе невольно картина, изображённая в нынешнем евангельском чтении: Спаситель в месте пустынном; вокруг Него множество людей, пришедших послушать Его учение; время позднее... Апостолы просят Спасителя отпустить голодный народ, чтоб он мог купить себе хлеба. «Вы́ дайте им есть», – отвечает им Господь, – и затем чудесно насыщает пятью хлебами пять тысяч человек.

Знаем мы картины голода. Знаем жгучую боль, жгучий стыд, тяжкое сознание какой-то лежащей на всех вины в том, что в стране, где могло бы безбедно жить гораздо большее население, люди голодны от неумения обращаться с богатой и прекрасной почвой. Знаем, как больно бывает, когда и тучный и обильный урожай не спасает от голода, когда его нельзя снять или вследствие непрерывных дождей, или по причине нападения врагов и грабителей...

Давно пророк изображал времена, когда не голод хлеба, а голод слышания слова Божия и ведения воли Господней охватит души людские. Примените сказанное сейчас к нашему народу. Разве, в духовном отношении, он – не богатейшая почва? Разве не мог он процвести всеми дарами Духа? Разве не одарён он чуткой, пытливой совестью? Разве не ищет он Христа? Разве не идёт он к Нему в чаянии спасения? Разве не изобразил он в трогательной и единственной в истории сказаний народных легенде, как «всю тебя, земля родная, с ношей крестной Царь вселенной исходил, благословляя»? Разве не наполняет он святые храмы, обители, места богомоления? Разве не ищет он святыни у святых, чтоб у подвижников, у молитвенников, у праведников найти ответ на тревожные запросы души и узнать путь правой жизни? Разве на исповедь он не несёт свою душу? Разве не поражает он нас своей духовной пытливостью?

И на такой богатейшей почве – духовный голод! Глубокое религиозное невежество породило дикие секты. То же невежество не дало народу силы и умения противостоять натиску злобных хулителей веры и Церкви и собственной его государственности. Душу народную обокрали непризванные учители, пророки Bааловы и Астартины, пророки жадности и распущенности. Хлебом земным, обещанием земных выгод, раздела чужого достояния, равенства в пище, питье, одежде и жилище, – вот чем обольщает народ наш социалистическая пропаганда. И народ, создавший христианское мировоззрение, давший тысячи подвижников и праведных; народ-богоносец, удивлявший своих и иностранных наблюдателей высотой своего христианского настроения; народ, всегда признававший, что «праведниками мир стоит», – этот народ стал громить и жечь чужое добро, стал разорять собственную государственность, стал по местам впадать в какое-то религиозное и нравственное одичание и самый страшный, особенный, чисто-мужицкий, нигилизм, стал склонять слух к современному сатанинскому учению, что нет святости и нравственности, что нравственное и выгодное – одно и то же...

Мы пережили и видели в последние годы это страшное опустошение в душе народной. Мы видели и познали на горьком опыте, как надо утверждать и закреплять в его сознании то, что хранилось и хранится, как смутное религиозное чувство и неясное предание, – как непрочны бывают религиозные навыки и нравственные воззрения бессознательные, и как легко они колеблются ветром лжеучения.

Проходит и пройдёт этот угар. Снова и снова запросит народная душа духовного хлеба. Снова и снова пойдёт она ко Христу, в чаянии насыщения.

О, дайте вы им ясти, – вы, приставники к Божьему достоянию. Как дождь на землю сухую и жаждущую, дайте ему слово Господне, дайте ему благодать Христову: пусть, по слову пророка, он расспросит нас о путях древних, где путь добрый, и пойдёт по нему, и найдёт покой душе своей (Иер. 6:16).

Мы от всей души приветствуем наш съезд ревнителей веры и Церкви, деятелей на ниве Христовой, эту духовную дружину храбрую, что должна стоять впереди, защищая верных сынов Церкви от нападения врагов. Пусть растёт, и ширится, и крепнет сознание необходимости исходить деятелям церковным со словом созидающим, учительным, со словом поражающим неверие и неправоверие. Может быть, никогда наша Церковь не была в таком опасном положении, в такой необходимости напряжения всех своих духовных сил, как в переживаемое время. Посмотрите на нивы, как готовы они к жатве! Наступает время, и настало уже, когда усталые и измученные на распутьях мира души придут к нам, чтобы мы ввели их на тучную пажить Христову. Что, если на их мольбу мы ответим молчанием? Что, если вместо хлеба они получат камень? Если они не получат от нас здоровой и доброй пищи, они в отчаянии заменят её гнилью и подделкой под истину, которую предлагают различные секты и политические агитаторы. И опять раздираться будет Церковь, и опять разделения, распри и раздоры, и опять будет разделяться Христос. «Дайте вы им ясти», – вот клич, обращённый к нам. Да будем мы к нему готовы, Да будем мы его достойны. Да устрашимся ответа и отчёта об управлении домовнем.

Таков урок нам, работникам в винограднике Божием. И вам, добрые миряне, добрый виноград Божий, ныне уроки и слышимы, и понятны. Ищите Христа и за Ним идите. Он и место пустынное обратит в дом хлеба и изобилия. Он, духовно питая вас, даст вам изобилие и хлеба телесного. Не соблазняйтесь лжеучениями, которые обещают вам горы золота и все земные блага. Умирающий от жажды в пустыне путник издали увидел полный мех, в котором обычно в жарких странах держат и возят воду. Он бросился к нему в надежде утолить мучительную жажду. И вот, он увидел, что мех наполнен не водой, а... золотом. Со стоном и проклятием отбросил от себя умирающий этот драгоценный, но ему ненужный металл. Это – образ того хлеба, который предлагают и обещают народу лжеучители взамен веры и её утешений. При духовном голоде этот хлеб принесёт только разочарование, проклятие и смерть.

Насыщение пятью хлебами пяти тысяч человек – вот образ той пищи, пребывающей в жизнь вечную, которую даёт нам Христос.

Вкусивший хлеба этого не взалчет во веки! Аминь.

Союз с Богом⁶⁴

В слове церковно-богослужебном, в наставлениях святых отцов и учителей, жизнь человеческая часто сравнивается с морем.

Вот, по морю плывёт корабль; со всех сторон грозят ему опасности. Его ожидают бури; ему грозят подводные скалы и камни, его подстерегают морские разбойники; в корабле, наконец, может оказаться течь... Нужно постоянное внимание со стороны кормчего и распорядителей корабля, постоянная вдумчивость, осторожность, находчивость и терпение; нужно постоянно всё предвидеть и заранее принять меры против грозящей опасности. Но кто может поручиться за море? Сегодня мирное, завтра оно грозно вздымает свои пенящиеся волны; по виду гладкое и спокойное, предательски привлекательное, оно под обманчивой зеркальной гладью может таить подводные камни и мели. И кормчий может устать, и корабельщики могут изнемочь, заснуть, ослабеть; они, наконец, по человеческой немощи не всё могут предусмотреть, не со всякой бедой справиться. Одна надежда окрыляет путников: впереди тихая пристань; не век продолжится плавание, придёт время, и они выйдут на твёрдую землю к безопасному существованию.

И жизнь – море... По этому житейскому морю плывёт корабль человеческой жизни среди множества всяких опасностей. Мы все – путники. Знаем мы эти опасности житейского плавания. Горести, скорби, лишения всякого рода, соблазны, болезни, напасти ближних, уныние, слабости, падения, – всё это горьким опытом изведано каждым из нас. И у нас, если мы не безбожны, надежда одна: впереди, по скончанию жизни, чаем и мы тихой, вечной пристани, вечной жизни в Боге и с Богом.

Но бывают времена, когда эти бури захватывают море на огромном пространстве; к буре на море присоединяется землетрясение: вся водная стихия тогда заколеблется. Тогда вся жизнь замутится, поколеблется в самых своих основах; тогда всё изменяет своё место, тогда нигде не видно спокойного уголка. Власть над кораблём потеряна; уныние и растерянность охватывают кормчего и корабельщиков. И кажется, несёт наш корабль, по воле бурь и волн, мимо пристаней, на камни, на мель, на прибрежные скалы. Гибель его близится с каждой минутой.

Всё это приходит невольно на мысль при слушании и чтении евангелия нынешнего воскресного дня. Оно повествует о великом чуде Господа Иисуса – об укрощении Им бури на море Галилейском. Апостолы плыли одни, без Иисуса Христа. Была буря; грозила всем неминуемая гибель. Но вот, Сам Господь пришёл к ним по водам, вошёл к ним в корабль, и буря утихла. Вспоминается другая подобная же евангельская картина. Опять в корабле плыли апостолы и Христос с ними. Уже корабль погибал; уже апостолы потеряли всякую надежду спасения; уже испробованы были все силы человеческого опыта и умения; эти силы, этот опыт, хотя апостолы рыбаки всю жизнь провели на море, оказались слабыми и ничтожными пред страшным противным ветром и не спасали от гибели. А Спаситель в это время, показуя человеческое, мирно почивал на корме корабля, мирно почивал сном святости, труда и усталости после целодневного подвига учительства.

К Нему и обратились ученики, обуреваемые в море. И Он восстал спокойный, величавый и исполненный невидимой Божественной силы. Он, только что пред сим являвший вид человеческого изнеможения от труда, являет теперь силу Божества, Он сказал морю: «утихни», и волнению: «перестань», – и всё утихло, и наступила великая тишина. Корабль скоро пристал к берегу, к тихой и безопасной пристани.

Посмотрите теперь, братие, на то житейское море, которое нас охватывает со всех сторон и представляется нашему наблюдающему взору на необозримом пространстве. Как оно всё охвачено свирепой бурей! Какое жестокое кругом волнение! Сколько страшных опасностей нашему кораблю! Не только буря, но и землетрясение; не только буря, но и тьма кругом; не только опасности в море житейском, но и в нас самих и слабость, и неумение, и растерянность, и уныние, и затемнение совести. Нужно ли рисовать пред вами эту тяжёлую картину смуты и разрушения жизни? Она всем ясна, она у всех на виду, она истерзала нам сердца. Нужно ли называть и перечислять преступления, убийства, воровство, нападения, нарушения всяких обязательств, общую злобу и ненависть, разделение членов единого царства и народа на враждующие партии, неуважение к чужой личности, к чужому добру, к чужому честному имени? Нужно ли говорить долго о том, что всё это возбуждает страшную тревогу за будущее нашего народа, что все мы, естественно, заняты гнетущими вопросами: что же нам делать? к какой силе обратиться за помощью? какие меры принять для спасения от гибели? где орудия и способы для благоустроения жизни людей, столь ныне бурной и столь замутившейся?

Христианин, помни нынешнюю евангельскую повесть. Вера, и только она одна даёт ответы на поставленные сейчас вопросы. Вера говорит нам, что силы человеческие слабы, что без силы высшей и божественной спасение невозможно. Вера говорит нам, что нужно плыть по морю житейскому на корабле надёжном и прочном, которому не страшны бури, подводные камни и мели, который не развалится, не изменится в годину испытаний. Корабль этот – Церковь Христова. Ей обещано Господом, её Основателем, что не только никакие земные силы, но и силы и врата адовы не одолеют её. Вера говорит нам, что на корабле нашем нам нужно иметь надёжного Кормчего, облечённого неземной силой.

Этот Кормчий – Глава Церкви и Начальник нашего спасения Господь Иисус Христос.

Знаем, что людям века сего голос веры или не слышен, или не убедителен. Знаем, что они с сомнением и насмешками отвечают на него полным отрицанием всякой силы за христианством. Христианство, – слышим мы от них, – своим учением о недостаточности человеческих сил ослабляет человечество, а по существу отжило своё время, оно уже не может ответить на все современные жизненные вопросы, оно бессильно их разрешить и удовлетворить. Оно будто бы уже не может управлять осложнившеюся жизнью, оно годно было для младенческого состояния общества... Христианство, – уверяют нас современные мудрецы, – должно быть теперь заменено другой силой, надёжной и для будущего, – силой разума, развившегося в человеке настолько, что он даёт возможность людям обойтись без высшей помощи, провести благополучно корабль жизни по житейскому морю без всякого страха пред опасностями, устроить рай на земле, доставить постоянное и прочное счастье людям.

Так говорят горделивые мудрецы, поклонники разума и силы человеческой. Так говорили они всегда, и апостольское чтение нынешнего дня не напрасно замечает о такой мудрости, что она есть безумие пред Богом (1Кор. 3). Безумные и слепые, они не замечают, в какое они впадают глубокое противоречие. И прежде всего, они безмолвны пред человеческими страстями и пороками, которых они остановить не могут своим прославленным разумом и которые отравят всякую жизнь: они безмолвны и пред болезнью и смертью, от которых они не в силах избавить человечество и которые остаются неопровержимыми свидетелями человеческой немощи. Но этого мало. Если силы разума доселе развивались непрерывно, если в них вся опора и надежда человеческой жизни и счастья, то каким же образом люди, при возрастающих успехах разума, дошли до теперешнего столь печального положения? Ведь они отходили от силы веры, они изменяли Богу, но не изменяли гордыне мнимой науки, были верны высокому развитию человеческого ума, которому кланялись, как идолу! А плоды налицо: общее падение нравов, общее озверение, общая преступность, принижение жизни человеческой до скотской и общее уныние!

Нет, не уйти человеку от Бога и от влечения к Нему, как не уйти ему от себя самого! И не остановить человеку силы Божией, как не остановить течения времени или вращения земли хотя бы на один миг. Когда о Спасителе молчали или говорили только зло мудрые книжники и фарисеи, учители народа, – о Нём благовествовали прозревшие слепцы, заговорившие глухонемые... Они прославляли имя Христово и привлекали к Нему сердца. Злоба, ропот и неверие хулителей не остановили роста христианства.

Не остановят его и теперешние хулители. Чем тяжелее будет жизнь, чем глубже и глубже мы будем впадать в бездну несчастий, тем ближе и глубже к нам будет подходить сознание, что только во Христе Иисусе, только в Его евангелии, в Его учении, в Его Церкви может прозреть человеческий разум к вечному и спасительному свету, может исцелиться и облечься в силу всякая человеческая немощь, только во Христе может властно и решительно проглаголать человеческая совесть. Апостол ныне на все века говорит нам, что основания иного для жизни людей, достойной и святой, – оснований иного никто не может положити, паче лежащего, еже есть Иисус Христос. Только на этом основании можно строить прочно; всякое иное основание легковесно, как сено и солома, непрочно, как дерево, и всё сгорит при испытании огнём страданий и немощей человеческих...

И когда мы горьким опытом увидим всю слабость своих естественных сил и станем искать союза с Божеством и жизни в Боге, когда мы с силой веры, как апостолы на гибнущем корабле, возопием ко Христу, – Он, доселе оставлявший нас, по нашему желанию, нашим естественным силам, станет Божественным Кормчим на обуреваемом корабле нашей жизни посреди ужасов бури и смятения моря житейского; Он скажет властно буре: «умолкни», и волнению: «перестань». Тогда наступит та тишина, при которой мы и будем содевать спасение наше во всяком благочестии и честности.

О, прийди скорее, прийди к нам, день прозрения нашего духовного, – день, когда умолкнут в нас неверие и гордость, себялюбие, злоба и страсти и заговорит чистая христианская совесть!

Прийди скорее к нам, день нашего смирения, когда мы познаем тщету наших сил и возжаждем помощи свыше! Тогда и наши силы не ослабеют, нет, они возрастут безмерно, обновятся и укрепятся. Тогда мы построим всю жизнь нашу всецело по слову и руководству Христа Господа.

В тот день мы ощутим в себе и вне себя великую тишину. Пусть тогда ревёт море, пусть грозят волны. Корабль наш прочен, а Кормчий-Христос силён утишить всякую бурю! Аминь.

Причина неверия – греховная жизнь⁶⁵

Когда человек заболеет, и болезнь начинает причинять ему невыносимые страдания, он начинает искать не временно облегчающих боли и страдания средств, а самый корень, самую причину болезни, чтоб её устранить и тем уничтожить болезнь совершенно. Когда начинается губительная зараза и охватывает целую страну, разумные люди советуют не довольствоваться лечением только отдельных людей, но уничтожать самые очаги заразы, – гнилые и нездоровые места, гнилые и зловонные ямы, гнилые и вредные источники воды или пищевые продукты.

В области духовной жизни людей повторяется нечто подобное. Бывают времена, когда людей охватывает какая-то зараза – нравственное расслабление и падение веры, А где нет веры, там нет жизни; где нет веры, там нет, и не может быть никакой деятельности. Где нет веры, там уныние и отчаяние, там застой, там, как в гнилой, стоячей воде, вместо жизни веет смертью, – там плесень, гниль, зловоние, т.е. пороки, преступления, злоба, ненависть и всякая нравственная мерзость. Не будет преувеличением сказать, что таково именно переживаемое нами время, время упадка веры, время проповеди всяких разрушительных учений, время печальное и страшное, когда господствует себялюбие, когда распространяются убийства, грабежи, взаимная неприязнь, когда жить становится так трудно, подчас невыносимо.

Евангельское чтение нынешнего воскресного дня (Мф. 17:14–23) даёт нам яркое изображение того, что даёт человеку вера, и что приносит ему неверие. К Иисусу Христу подошёл некоторый человек и, преклоняя пред Ним колени, просил и молил об исцелении его бесноватого больного сына. «Я приводил его, – сказал несчастный отец, – к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его». Господь испытал веру несчастного отца и сказал ему: если можешь веровать, то – «всё возможно верующему». «Верую, Господи, помоги моему неверию», – так воскликнул несчастный, и тотчас же увидел и плоды веры: Спаситель исцелил сына его. После ученики приступили к Иисусу наедине и спросили: «почему мы не могли исцелить больного?» Иисус же сказал им: «по неверию вашему; ибо истинно говорю вам, если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, – и она прейдёт, и ничего не будет невозможного для вас. Сей же род, т.е. бесовский, изгоняется только молитвой и постом».

Так, если бесы и тёмные силы ныне захватили всю жизнь людей, то изгонит их только вера, только молитва и пост, эти сильнейшие средства к приобретению веры и вместе – её плоды и последствия. Не удивляйтесь этому сочетанию: действительно, для получения веры нужна молитва, а для молитвы, в свою очередь, нужна вера. Таково вечное чудо человеческого духа, и это чудо воочию совершается над каждым из нас, совершается и в отдельном человеке, и в обществах людей.

Нужно уничтожить неверие, эту тяжкую болезнь духа, и возродить веру, эту вечную спасительную силу. Что же нужно сделать для этого?

Чтобы знать лекарство от болезни, надобно определить самый корень болезни, её основную причину. В чём же причина неверия?

Здесь опять мы стоим пред тем же духовным чудом. Знаем, что от неверия родится грех и всякая духовная нечистота. Но вместе знаем, что именно грех и нечистота, в свою очередь, сами порождают неверие. Неправда, что неверие происходит от высокой учёности, ибо истинная учёность только укрепляет веру, а не ослабляет её, тем более её не уничтожает. Мы знаем много людей высоко-учёных и вместе с тем не только верующих, но и проявленных святых и усердных служителей Церкви Божией. К неверию приводит полу-знание, горделивое невежество, которое почитает себя за учёность, так что от гордости, а не от учёности приходят к неверию. Далее, неправда, что неверие происходит от бедствий, страданий и лишений жизни, от людской несправедливости, ибо испытания жизни скорее укрепляют веру, а не ослабляют её. Людская же несправедливость, разочарование в людях заставляют ещё более искать утешения в Боге и ожидать иной земли, новой и совершенной, нового неба, где, по обетованию Божию, по учению Откровения, живёт вечная правда. Мы знаем много людей, жизнь которых была исполнена величайших бедствий, и вместе с тем горела ярким огнём веры. Вера их очищалась, как золото в горниле, укреплялась, как железо на огне; как удары молотильщика отделяют хлеб от соломы, так несчастья в таких людях отделяли в их душе всё ценное, высокое, святое, и отбрасывали всё ненужное, всё малоценное в очах Божиих. Только людей злых несчастья могут приводить к богохульству и неверию, так что здесь действует злоба, а не страдания жизни.

Причина неверия – в обоих случаях то гордость, то злоба, т.е. грех. Сначала грех входит в душу и оскверняет её; потом в ответ на упрёки совести он внушает человеку мысль самооправдания; воспламеняя нечистое желание, грех заставляет человека гнать всякие препятствия к исполнению желаний. Препятствия же – в религии и совести. Нужно устранить то и другое, – и человеку представляется, что он свободен, что путь к наслаждению ему открыт. А желание всё разгорается; грех издали представляется заманчивым; чем более препятствий, тем больше возгорается страсть, похоть, нечистое пожелание. И вот, человек внушает себе мысль, что греха нет, что всё дозволено, что религия ошибается, что совесть говорит неправду.

Не так ли согрешили первые люди в раю? Не повторяется ли эта история с каждым из нас? Не так ли сребролюбие постепенно пленяло душу Иуды и толкало его на предательство?

Но вот грех совершён. Он обманул человека: он вовсе не дал ему никакого наслаждения. После него осталась в душе какая-то неудовлетворённость, какая-то тяжесть.

И самая большая тяжесть – в упрёке и голосе совести. От неё не уйдёшь, не спрячешься. Она мучит душу, она указывает, на ответственность перед Богом; суд, стыд, ад, наказание... И опять человек, чтобы оправдаться, чтобы облегчить себя, успокоиться, – начинает уверять себя: и Бога нет, и совести нет, и суда не будет, и вечной жизни, ада и рая нет... Это уже состояние отчаяния и безумие, о котором древний пророк-псалмопевец говорит: «рече безумец в сердце своем: несть Бог"...

Если уже всё общество состоит из таких безумцев, или если эти безумцы не находят отпора в людях благоразумных и верных Богу и Его закону, – то что же удивительного, если вся жизнь кругом наполняется преступлениями и обращается в тот невыносимый ад на земле и при жизни, которого не хотят признать безумные неверы по смерти?

Побольше молитвы, побольше благочестия, побольше христианских добродетелей, побольше духа в жизни, – и тогда ослабеет неверие, этот бес немой и глухой, этот бес тьмы и всякого нечестия. Вера способна переставлять горы. По слову Христову, с нею ничего не будет для нас невозможного. Аминь.

Мир всем!⁶⁶

Кажется, трудно найти другое время, в которое так уместно и так необходимо было бы напомнить людям евангельскую притчу о царе и должнике (Мф. 18:23–35), – трудно найти другое такое время, как ныне переживаемое.

Голос евангелия и нравоучения притчи представляются столь далёкими от наблюдаемого течения и облика жизни, что самая притча Спасителя, несмотря на то, что мы знаем и слышим её с детства, ныне кажется чем-то новым, доселе неизвестным.

В самом деле, иным духом, давно как будто бы отжившим, иными образами, как будто бы совершенно невозможными в наши дни, иными чувствами, взглядами и стремлениями, и иными отношениями к людям веет от этой евангельской притчи, простой, доступной даже ребёнку, но полной глубочайшей премудрости и вечной назидательности.

Она взята из жизни древнего Востока.

Царь захотел сосчитаться с рабами своими. И вот, к нему привели должника, который был должен ему «тьмой талантов», то есть десять тысяч талантов, на наши деньги – двадцать четыре миллиона рублей. Намеренно в притче указана такая огромная сумма, чтобы показать, что долг заведомо был неоплатный. Так как рабу нечем было отдать, то царь, по жестокому праву древности, повелел продать должника, жену, и детей, и всё имение его, чтобы хоть несколько восполнить долг. Тогда раб пал к ногам царя с просьбой: «господин, потерпи, я всё тебе отдам». Ясно, что обещание должника было неисполнимо, и поэтому нужно было царю или привести в исполнение угрозу, или, не отсрочивая уплаты, прямо простить долг. Государь в милосердии своём избрал последнее – и все долги раба простил.

Можно себе представить, в каком настроении должен был выйти от царя прощённый и облагодетельствованный должник. Ведь он как бы вторично народился на свет. Отныне над ним не тяготеет день и ночь мысль о долге и неизбежной ответственности; отныне он свободен в своих действиях, отныне он хозяин своего имущества; отныне его жена и дети избавлены от вечной опасности быть проданными. В этом торжестве свободы и живейшей благодарной радости, в этом ликовании души, в этом сознании полученного величайшего благодеяния, кажется, растворилась бы ледяная душа и согрелось бы каменное сердце. Но не то случилось с прощёным рабом. Жестокость его не знала ни милости, ни жалости. Только вышел он от царя, как встретил своего товарища, который должен был ему всего сто динариев, то есть 20 рублей на наши деньги, – сумму малую, которую он мог бы скоро заплатить. Что же делает его заимодавец? Он схватил должника за горло и стал его душить, требуя немедленной уплаты. Должник пал к его ногам и стал умолять его теми же словами, которые жестокий его заимодавец только что говорил перед царём: «господин, потерпи, я всё тебе отдам».

Разница в просьбах одного и другого была только в том, что обещания второго должника были на сей раз совершенно исполнимы: 20 р., конечно, он мог отдать, продавши своё имение. Но жестокий заимодавец не стал слушать просьбы и бросил должника в темницу, пока он не выплатит всего до копейки. Услышав об этом, царь сильно разгневался; он призвал прощёного должника и сказал ему: «Злой раб! весь долг я простил тебе, потому что ты, меня упросил. Разве не следовало тебе помиловать товарища своего, как я тебя помиловал?» И велел царь отдать его мучителям и бросить в темницу, пока не отдаст он всего долга.

Так и Отец Небесный, – заключил Иисус Христос притчу, – так и Отец Небесный поступит с тем, кто не простит от всего сердца брату согрешений его.

Не правда ли, братие, как, действительно, далеко наставление притчи от того, что мы теперь кругом себя видим? Что видим?

Прежде всего, – всеобщее озлобление, брань, ненависть, осуждение, насилие, кровь и убийства. Судят всех и всё те, кому не дано никакого права судить. Убивают, казнят те, кому не дано никем и ни малейшего права карать деятелей государства и общества. Злоба обращается в какое-то особое удовольствие. Каждый, кто мнит себя настолько умным или, как теперь выражаются, «сознательным», только в том и полагает весь свой ум, свою «сознательность» и всё своё достоинство, чтобы как можно больше вылить грязи на ближнего своего, как можно строже судить его жизнь и деятельность. И не судить только, но непременно и заранее, осудить и запятнать позором. – И всё это, чаще всего, только за то, что ближний занимает высшее положение. При таких условиях ныне уж не царь считается с рабами своими и судит их, как изображено в притче евангелия, а, наоборот, подданные царя, самовольно переменившись с ним положениями, начали теперь грозно, беспощадно, непрерывно судить и осуждать царя, правителей... Ложь, клевета, всякие выдумки, – всё это пускается в ход, всему даётся вера, и всюду слышны только брань, брань и злоба...

Никто, однако, не хочет посмотреть на себя самого. Никто не хочет вспомнить, что если в правителях много недостатков, то ведь эти правители не с луны упали, а вышли из той же среды грозных судей. Если среда эта растлена, то, как она может дать из себя добрых работников? Наоборот, если работники всегда и сплошь дурные, значит, и среда, откуда они выходят, никуда не годится. Тогда каковы же сами судьи?

Что же делается для оздоровления этой среды? Озлобление, царящее кругом нас, исправляет ли народ нравственно, оздоравливает ли общество? Зло никогда не родит добра; терновник не даёт винограда.

Посмотрите, как на наших глазах народ наш всё ниже и ниже падает в нравственном отношении; это ужасающее пьянство; это падение семьи; разврат открытый и наглый; эта грубость, грубость всюду – в семье, в школе, в обществе, на улице, делающая жизнь невозможной; это падение всякого послушания в детях к родителям; это тунеядство, зависть ко всему высшему, лень, нечестность, лёгкое отношение к чужому добру, к данному обязательству, – всего не перечтёшь. Но вот что удивительно: об этом-то падении нравов почему-то все злобные судьи жизни упорно молчат. Других мы судим без всякого снисхождения, если те у власти, или в богатстве, – пожалуй к ответу, нет тебе ни капли милости. К себе же мы все очень снисходительны: мы ни в чём не виноваты, а если и есть в нас что-либо худое, чего отрицать уж никак нельзя, то виновато правительство, виноваты несовершенные законы, виновата среда, но не мы сами... От других мы требуем только и исключительно одних обязанностей, себе даём – только и исключительно одни права. Другие, особенно у власти стоящие, должны быть умными, предусмотрительными, должны быть честными, благородными, кроткими, любезными, внимательными, не раздражать нас ни делом, ни словом, во всём нам уступать. Мы же можем быть требовательны, грубы, можем всегда отнестись к другим со словом укора, оскорбления, обесчестить кого угодно словесно и печатно, а то и свести счёты револьверами и бомбами.

Мудрено ли, что при таком положении, при этих двух мерах добра и зла, при лёгкости осуждения других и оправдания себя, – мудрено ли, что злоба становится нашим дыханием, что слово всепрощения евангельского для нас всё равно, что рассказ о жарком и светлом солнце в стране непроходимого мрака и холода.

А было время, когда царили среди христиан другие отношения. Порок и грех, конечно, всегда существовали, но они не обращались в то повальное озлобление, которое мы теперь наблюдаем всюду. Вот пример из жизни великого учителя Александрийского Иоанна Милостивого.

Однажды нищий, получив от него подаяние, стал бранить святителя оскорбительными словами, – случай, который и нынче мы можем наблюдать ежедневно. Окружающие хотели унять грубияна. «Оставьте его, – сказал Иоанн. – Мне ли не перенести оскорбления от брата моего, когда я сам в продолжение всей своей жизни, 60 лет, оскорбляю делами своими Господа Иисуса Христа».

Вот применение к жизни слышанной сегодня притчи, вот христианское настроение, до которого нам далеко. Далеко до того, чтобы смотреть и следить больше за собой, чем за другими, чтобы сознать и в жизни провести, что люди – братья, их долг – жить в мире, во взаимном общении, в стремлении к благу общественному. По слову апостола, терпя друг друга любовью, а не наполняя всего мира злобой, осуждением и враждой.

И наш родной русский народ в христианской душе выносил и выстрадал это правило евангельское. Да, русский народ – лучший в мире народ, это самородок алмаза. Нужно воспитать, нужно только отшлифовать этот самородок, – и в его гранях засияет вечной красой солнце правды и любви евангельской, – и цены ему не будет. Не верьте, когда говорят: нет людей. Не падайте духом, напротив, – духа не угашайте! Положение не безнадёжное, но выход из него только один: нравственно-религиозное развитие общества. Думается, в нашем, например, теперешнем собрании не может быть места для бомбометателя, он сам сюда не придёт. И вот, если бы всё русское общество обратилось в действительную христианскую Церковь, если бы все прониклись религиозно-нравственным настроением и учением евангелия, если бы все дружно и гласно осудили преступления, убийства и насилия, – то извергам и злодеем, которые теперь заливают кровью всю Россию, не было бы в среде русского народа места.

Итак, станем все выше и выше над всеобщим озлоблением, станем не на слово гнилой брани и всеобщего осуждения, а на бодрую работу каждый над собой, каждый в том деле, к которому Бог его приставил! Не в правительстве, не в окружающей среде, не вне нас главный источник нестроений. Царство Божие внутрь вас есть... Царство нестроений и зла – также внутри нас... Не порядки создают людей, а прежде всего и, в конце концов, люди создают порядки. И здесь не пройдёт мимо слово евангелия: благой человек от благого сокровища сердца своего износит благое, а лукавый от лукавого сокровища сердца износит лукавое (Лк. 6:45).

Станем же не в злобе, а в любви и взаимном прощении: только тогда мы создадим человеческое общество, а не звериное житьё, которое теперь, к сожалению, мы наблюдаем вокруг себя.

Не быть творцом тому, в ком говорит к прошедшему лишь гордое презрение; великого удел – творить и исполнять; кто разорит, тот мал в царстве Христовом!..

На злобе, на разрушении, на ненависти мы не создадим ни дела, ни жизни, а получим только смерть, – смерть на земле, в разрушении жизни государственной и общественной, и смерть на небе, в вечном удалении от истинной жизни, от Бога любви. Ибо Он, Бог любви и милосердия, и есть тот Царь, Которому мы должны долгом неоплатным, и если мы, по подобию евангельского жестокосердого заимодавца, не отпустим нашим братьям от всего сердца согрешений их, если жизнь свою не наполним миром и всепрощением и любовной работой во благо общее, то и Господь не отпустит нам согрешений наших.

В нюже меру мерите, возмерится вам (Мф. 7:2).

Мир вам! Мир всем! Аминь.

Трезвость⁶⁷

Мне хочется сегодня остановить внимание православных русских людей, членов и присутствующих здесь уполномоченных представителей патриотических содружеств города Москвы и всей Московской губернии, на одном пункте объявленного нашего предвыборного знамени (платформы). Пункт этот гласит, что мы, русские патриоты, будем всеми силами стараться уменьшить и искоренить пьянство среди русского народа.

Заявление наше встречено насмешками и недоумением со стороны левой революционной печати. Конечно, русская революция слишком хорошо использовала народное пьянство со всеми его последствиями, как в области моральной, – притупление нравственного чувства и ослабление воли в народе, – так и в области экономической жизни. И понятно поэтому, что для людей, которые прямо спаивали крестьян, чтобы вести их пьяных на разгромы помещичьих имений, спаивали солдат, как это я видел собственными глазами, возвращаясь из Сибири после войны вместе с эшелонами запасных, чтобы и солдат революционировать, вести против офицеров и толкать, под видом «сознательности», на разгромы вокзалов и паровозов, – для всех таких деятелей революции, опирающихся на отбросы и подонки общества, на уличную рвань и хулиганов, проповедь трезвости, конечно, слишком опасна и нежелательна. Но левая печать очень искушена и искусна в том, чтоб истинные низменные свои побуждения прикрывать высокими мотивами и красивыми фразами.

На сей раз, однако, даже и её изобретательности не удалось выдумать благовидного и серьёзного возражения против нашего предвыборного знамени, в пункте о борьбе с пьянством. Тем не менее, нам очень полезно остановиться на высказанных ею мнениях. Это даст нам самим возможность осмыслить более глубоко и всесторонне вопрос о трезвости, выдвинутый теперь патриотами.

«Что же это за истинно русские люди, если они водки не пьют и ещё идут против пьянства?!» Вот первое слово, которым встретила левая печать наши заявления. По-видимому, такое шутовское, если не оказать больше, отношение к вопросу не заслуживает даже возражения. И действительно, по существу оно таково. Но оно – знаменательное явление, характерный показатель своего рода, и, как таковое, заслуживает внимания. В нём ярко прорывается, помимовольно, то глубокое презрение к русскому народу, которым от начала до конца проникнуто всё наше «освободительное движение». Так может относиться к русскому только зазнавшийся враг. Впрочем, здесь не одно презрение, здесь и сознательный низменный расчёт. Пусть пьёт побольше русский, пусть обнищает, пусть разорит и разобьёт семью, пусть потеряет всё своё душевное богатство и станет уличным хулиганом: он сначала будет пушечным мясом для революции, а затем, когда на его спине выедут к власти разные «освободительно проходимцы», он, русский человек, – вечный их раб. Таков расчёт.

Что сказать нам в ответ на это презрительное отношение к русскому народу? Знаем, что пьянство – его тяжкий грех. Но русский народ – христианский народ. Он знает, что́ грех и что́ добродетель, и при этом грех он так и называет грехом. В этом отношении он ещё не просвещён нашими прогрессивными органами печати, у которых, как у дикаря, всегда две мерки для оценки всякого явления. Известен ответ дикаря на вопрос: что такое добро и что такое зло. «Добро, это – когда я украду у соседа корову, зло, – когда он её у меня украдёт». Такова по своим воззрениям на добро и наша прогрессивная печать. Мучат и пытают евреи Мельникова в Одессе, избивают там же городовых, – это не заслуживает даже упоминания, это естественно и даже необходимо; но вот на улицах начинают бить евреев в Одессе, – это уже «ужасающее явление».

Русский человек зло везде называет злом; так он относится и к своему пороку. Он сознаёт свою слабость к вину – и ненавидит её. Лишь только появится где-либо доктор, священник, подвижник, который лечит или избавляет от пьянства, – его немедленно осаждают тысячи посетителей. С глубокой грустью говорим и мы о пороке нашего народа, но без злорадства, без презрения к народу, не возводим его в свойство «истинно русского» человека и не отчаиваемся в будущем. Нам нужно бороться с этим злом всеми доступными нам силами, всей полнотой нашей энергии; нам нужно спасать народ от гибели. Залог успеха – сознание самим народом пагубности этого порока. Нужно только дать ему везде толчок к борьбе с пьянством и те формы содружеств, в которых бы он мог успешнее осуществлять свою борьбу.

Остановимся на втором, более важном, возражении, которым подарила левая печать наше заявление о желании патриотических содружеств бороться с пьянством. Нам говорят: «К чему в политическую программу вводить нравственные поучения? Это не дело политики. Она имеет в виду только реальные интересы. Вернее всего, патриоты ввели пункт о борьбе с пьянством только по тактическим предвыборным соображениям». Отзыв – очень типичный для освободительного движения! «К чему мораль? Долой мораль, она мешает делу и вводит в отношения людей совсем ненужную и даже вредную силу – совесть». Вот почему печальной известности г. Родичев, в ответ на приглашение осудить террор и политические убийства, изрекает в своём роде знаменитую фразу: «Дума призвана не морализировать, а законодательствовать». Так и запомним.

Но люди, живущие не по закону «тактики», а по закону совести, получающей просвещение от святой веры, думать так не могут. Радостно мы уверены, что в этом отношении не с революционными вожаками, а с нами заодно и русский верующий народ. Мы полагаем, что законы исходят из начал нравственных и, в свою очередь, укрепляют нравственные начала, нравственно воспитывают общество, государство и народ. И в этом – самая реальная основа жизни и здоровой политики. Оттого и опасно прививать народу понятие об условности правды вообще, что составляет догмат «освободительного движения», и что, к сожалению, делает иногда и власть предержащая, разрешая, например, в вопросе о браке, разводе, о печати или питейном уставе, – разрешая сегодня то, что вчера считалось грехом и преступлением.

Против такого неправильного взгляда на закон и правду мы всегда будем бороться всеми силами разума и слова. Оттого, далее, законы государственные, чтобы быть прочными, и внешне и внутренне авторитетными, должны опираться на закон вечный, а таков закон Божий, откровенный. И если «питейный» закон идёт против закона Божия, он должен быть отменён.

Далее. Мы – непримиримые враги всяких «тактических», то есть, в сущности, обманных приёмов, обеспечивающих в данное время господство той или другой партии, смотря по тому, какая из них умело воспользуется настроением общества в данную минуту и пообещает, – конечно, без надежды и обязательства выполнения обещаний, – удовлетворить ту или другую нужду данной минуты. Вот почему нашему народу так противна всякая политическая партийность, невозможная и ненужная при самодержавии, и совершенно неизбежная при всяком виде конституции. Вот почему и мы – не партия, а мы – верующий православный народ, действующий по голосу совести, а не по соображениям «тактики». Для кого православие – только флаг партийный, а не путь истины и вечного спасения, кто, исповедуя православие, десятки лет не говеет, в храм не ходит, нарушает не только уставы Церкви, но и заповеди Божии, открыто, кощунственно оскорбляя религиозное и нравственное чувство всего общества, тот лучше и не говори о православии. Так точно и о самодержавии и народности: это не прикрытие личных вожделений и собственных надежд, а осмысливаемые православием истины, с положительным христиански-нравственным содержанием.

При таких воззрениях мы должны были ввести в свою программу и пункт об искоренении пьянства. Русский человек всегда разделял библейский взгляд на историю мира и на судьбу государств и народов: мир стоит праведниками; семя святое – стояние царств человеческих; правда светлее солнца, она с неба засияет, от земли приникнет...

История говорит нам, что русский народ молитвой, постом и покаянием, исправлением жизни избавлялся не раз от тяжких народных бедствий. К этой надёжной силе, к религиозно-нравственному подвигу и обновлению он прибегал в дни своих несчастий.

И в тяжкое безвременье, теперь нами переживаемое, посреди ужасов, крови, насилий, замыслов цареубийства, взрывов и выстрелов, революционных грабежей и проч. – всё более и более назревает в народе нашем сознание греховности и жажда искупляющего подвига. Дайте нам всенародное покаяние! Дайте нам всенародную молитву! Дайте нам всенародный подвиг! Жаждет душа народная очищения и обновления, жаждет она оправдания перед Богом и совестью. Отверзите нам врата правды!

И пока не будет такого именно подвига в наших патриотических союзах, дотоле они не будут истинно народным движением, дотоле и они будут обычным политическим лагерем.

И смотрите, в наших собраниях, какое течение всегда является преобладающим? Конечно, религиозное! На молебен – все; на крестный ход – все; на икону, на хоругви – жертвы идут охотно, даются с любовью, на помощь ближним призыв никогда не остаётся бесплодным. А объявите сбор на политическую агитацию, на выборную «кампанию»... Мы никогда и не объявляли таких сборов: они бесполезны, на них никто не отзовётся. Подвиг любезен русскому человеку, «политика» ему противна... Мы и собираемся в патриотические союзы именно ради подвига, ради служения родине, а не ради похоти власти и корысти, как это мы видим в партиях «политических».

Руководителям религиозно-патриотического движения, всё нарастающего в силе и проявляющегося в открытии всё новых и новых отделов патриотических содружеств, нужно знать и помнить об этой жажде подвига, свойственной всякой человеческой душе и русской – в особенности. О таком свойстве русской души засвидетельствовала вся наша история, громко говорит наша Церковь, на весь мир объявили и все лучшие русские писатели, и заграничные наблюдатели русской жизни. Мы обязаны отозваться на такую духовную жажду.

Живёт в душе народа желание подвига, желание чем-либо себя ограничить, стеснить, от чего-либо приятного отречься – во имя высшей идеи, во имя высшей правды, во имя духовного совершенства... Но слабая воля человека для проявления и осуществления такого желания и решения ищет обычно внешней поддержки, внешних форм обнаружения.

Пусть же в наших союзах раздастся слово и призыв к трезвости, как именно к нравственному подвигу. Пусть нравственное начало, жажда подвига и совершенства по руководству православной Церкви, проникает всю жизнь и деятельность патриотов. Пусть в наших рядах видятся люди религиозные, церковные, добрые семьяне, люди любовно и свободно покорные Царю и Его правительству, способные на подвиг и жертву для блага горячо любимой родины и родного народа, люди целомудренные, трезвые, трудолюбивые, мирные и на всё святое отзывчивые.

Начинаем с трезвости, потому что пьянство – наш главный теперь грех, и притом главный и самый сильный пособник революции и анархии. Недаром, задолго до современного революционного движения, с такой любовью выписывал портреты пьяниц и хулиганов наш знаменитый Горький, выдавая эти отребья жизни за обновителей общественности. И видели мы шествие этих буревестников и обновителей в последние годы!

Когда узнаешь, например, что за самый страдный месяц июнь в текущем 1907 году продано в России водки на миллион вёдер больше, чем в прошлом году за тот же месяц; когда читаешь, что за один только этот месяц потрачено народом на водку ровно на 16,5 миллионов рублей более чем за тот же месяц в прошлом году, а всего за месяц истрачено 67 миллионов, – то поистине ужас охватывает сердце, и загорается палящим огнём решимость бороться со страшным злом народным! Ведь это значит, что за год возросло пьянство, судя по расходам на него, на 20%! Ведь это значит, что народ наш пропивает себя!

Нужно при каждом отделе патриотических содружеств всех и всяких наименований открывать общества трезвенников, сооружать им иконы, устраивать для обществ этих особые богослужения, особые собрания. Причём для слабых рекомендовать полное воздержание от вина на известный срок, или навсегда, а для других – условное воздержание в том или другом виде. Нужно издавать и распространять листки и брошюры против пьянства. Нужны беспрерывные призывы к трезвости. Нужно женщин, несчастных жён и матерей, страдающих от пьяниц – мужей и сыновей, призывать на борьбу со страшным бичом народной жизни. Любовь и ревность везде на местах подскажут, что именно нужно делать.

Мы видим здесь руководителей патриотических содружеств. К ним мы обращаемся с горячим призывом идти на борьбу за народную трезвость. Мы уверены, что здесь, в нашем собрании, в эти минуты нет ни одного человека, который отнёсся бы к нашему призыву без горячего сочувствия:

К трезвой мысли!

К трезвому слову!

К трезвой во всех отношениях жизни!

Спасение Царёво⁶⁸

Бог – Господь и осиял нас. Вяжите вервями жертву, ведите к рогам жертвенника! (Пс. 117:27).

Таково первое проявление чувства благодарной к Богу и торжествующей радости, по случаю спасения Царя и Царской Семьи от грозившей им опасности на море.

Древний царь-псалмопевец указал такой радости путь к храму и жертве. И наше чувство ныне разрешается в молитву. Спасённый Царь словами древле спасённого святого и боговдохновенного царя Давида может сказать о Себе:

"Господь за меня, не устрашусь; что сделает мне человек? Господь – сила моя и песнь; Он соделался Моим спасением. Глас радости и спасения в селениях праведников: десница Господня творит силу» (Пс. 117:6, 14–15).

И вот, русские люди, сердцем живущие с Царём, болеющие Его печалями и радующиеся Его радостью, ныне в храме, в молитве радости и благодарения. Пусть в селениях нечестивцев теперь уныние или злорадство, смятение или черные замыслы и низкие, злобные намерения: если их ничто не образумит, ничто не смягчит, ничто не обратит к истине, даже сила свыше, то это значит, что они пришли в состояние сатанинское. Но в селениях праведных – глас радости ныне и глас спасения!

Пройдёт, однако, час этой безотчётной, невольной, захватывающей радости, и наступить должно время раздумья, время испытания судеб Божиих и даваемых нам свыше уроков. Какие это судьбы, какие уроки?

Не будем омрачать этих святых минут сомнениями и недоумениями: что произошло? Небрежность ли здесь, преступная и позорная, которой нет имени, или здесь – новый злодейский замысел? Как могло случиться, что Царя с Семьёй отправили по неисследованному морскому пути? Как оказался не знающим пути лоцман? Что это значит, что даже Царя, это драгоценнейшее и единственное сокровище России, не могут окружить в пути покоем и безопасностью? Всё это вопросы, которые просятся в сознание, но на которые теперь пока нет точных известий, мы не можем ответить. И не будем ими омрачать переживаемых радостных мгновений. Лучше для себя мы услышим ныне уроки.

Они все истекают из того чувства единения Царя с народом, которое так живо и неистребимо в сердце каждого верного подданного.

Опять и опять спасён наш Царь!.. Итак, жив Господь наш, и жива и действенна Его десница, жив Его недремлющий Промысл! Значит, не унывать до́лжно русскому человеку и при виде страданий России. Господь близь, Господь не попустит России погибнуть или пострадать без надежды выполнить страдания радостными успехами и крепостью царства, без надежды страданиями совершить своё мировое призвание.

Промысл Божий, что хранит и хранил не раз Царей наших, сохранит, укрепит и Россию!

Спасённый ещё раз от смертной опасности, Царь наш становится для нас бесконечно дорогим, бесконечно возлюбленным. Он – живое напоминание Промысла, бодрствующего о России; Он – живое воплощение милости Господней к нам; Он – носитель судеб России; Он – орудие Божьего о нас смотрения.

Окружим Его любовью и преданностью ещё бо́льшими, чем прежде! Спро́сите: разве теперь у нас нет этой любви и преданности? О, нет, мы любим Его, мы преданы Ему, но в жизни и делах людей нет ничего хорошего и доброго, что не могло бы быть ещё лучше, ещё выше. Окружим Царя, спасённого и Божьею милостью знаменанного, благоговейным почитанием! И будем самоотверженно до конца наших сил, до конца наших дней служить России и Монарху, исполнять Царские предначертания, вместе с Царём работать над созиданием и укреплением блага русского народа!

Отрадно и радостно такое служение под святым знамением силы высшей, – силы Божественной Милости и Божественного Всемогущества.

Ибо Бог-Господь осиял нас; Он дал глас радости и спасения в селениях праведников...

Слыши, земля русская, и внемлите, народы: Десница Господня творит силу! Аминь.

Заветы истории⁶⁹

Ежегодное воспоминание великой Отечественной войны и знаменитого военного совета в Филях, когда князь Михаил Илларионович Кутузов ответил на исторический момент геройской решимостью взять приказ об оставлении Москвы на свою полную ответственность пред Царём, родиной и пред историей. Воспоминание о героях и мучениках долга, отдавших жизнь на брани, решившей вопрос: быть или не быть России; воспоминание о жертвах долга, в служении вере, Царю и родине, от руки крамолы убиенных, – вот что собрало нас сегодня на молитву в этот исторический храм. Мы чествуем ныне всё, на чём лежит печать и свидетельство долга и самопожертвования. Мы пред лицом всей истории нашего народа и царства вызываем пред памятью и вниманием современников всё, что достойно памяти и внимания, что воспитывает народ для будущей славной и достойной жизни, для будущих славных подвигов. Мы стоим пред тем, что называется уроками и заветами истории.

Возможна ли здесь религиозно-нравственная точка зрения, единственно применимая к церковному слову и к этому священному месту? Не будет ли это вторжением в чуждую область беспристрастной науки, неуместным для церковной кафедры?

Но перед нами книга книг – священная Библия, вся полная исторических повествований о днях минувших. Перед нами вековечный взгляд на историю, выраженный устами и словами царя-псалмопевца: «помянух дни древния и поучахся»... (Пс. 142:5), Перед нами весь религиозно-бытовой строй народа богоизбранного, у которого исторические воспоминания составляли главное содержание его религиозной жизни, его праздников, его богослужения, проповеди пророков, – всего его быта; эти исторические воспоминания воспитывали народ в течение веков, давая ему совершенно цельный и определённый духовный облик.

Перед нами и новозаветная Церковь, всегда напоминавшая верующим «величия Божия», всё наше спасение во Христе, как оно явилось и проявилось в истории жизни и подвига Богочеловека, в истории Его Церкви, Его святых. Не может отдельный человек сделать так, чтобы не было его прошлого, не может взрослый человек совершенно вычеркнуть и сделать не бывшим своё детство, отрочество и юность, нельзя перерезать пополам человеческий организм и ожидать, чтоб он оставался живым. Так точно нельзя и целому народу отречься от своей истории. Нельзя ему вычеркнуть своё прошлое. Нельзя обратить народ в бродягу, не помнящего родства. Нельзя, таким образом, перервать и перерезать историческую жизнь народа и ожидать, чтоб он остался не только живым, но и более чем прежде, жизнеспособным.

И, однако, попытки такого рода делаются на наших глазах. Мы переживаем время натиска и господства таких учений, которые не хотят знать никакого прошлого, не хотят считаться ни с какой историей. Легкомысленно, но с важностью и уверенностью кричат одни, легковерно принимают другие проповедь чистейшего безумия:

«Отречёмся от старого мира, отрясём его прах с наших ног»... Это – проповедь по преимуществу людей молодых...

От чего вы отрекаетесь, безумцы? Знаете ли вы хорошо это старое? Успели ли вы его изучить и осмыслить?

Разве в старом один прах? Разве в старом нет корней нового и будущего? Разве в старом одно худое? Не произносите ли вы тогда смертный приговор вместе с прошлым и настоящему? Не уподобляетесь ли вы тому садовнику, который, для облегчения своего дела, перерезал все корни у деревьев и ожидает, что деревья теперь расцветут и заживут новой силой? Не вычёркиваете ли вы из жизни, прежде всего самих себя? Нельзя уничтожить прошлого, нельзя обратить бытие в небытие. И вот, мы видим другой приём уничтожения истории: это брань на всё минувшее, развенчивание всех героев и доблестей прошлого, издевательство над историей своего народа. Сколько людей умных и образованных в наше время занимаются такой именно литературой! Сколько людей, желающих быть руководителями жизни, таким оплёвыванием прошлого желают возвеличиться, и возвести себя в своих глазах и в глазах своих современников в людей смелого и пытливого ума, геройской борьбы, геройской решимости! Сколько людей такое выливание грязи на историю своего народа считают признаком особого высшего развития и свободы от предрассудков!

Припоминаются знаменательные библейские сближения. Народы и государства получились путём постепенного развития семьи, этой первоячейки общественной жизни, чрез переходные состояния рода и племени. И добродетели, подвиги жизни общественной и государственной, – все имеют своим началом и источником добродетели семьи. Пред нами библейская семья Ноя, начавшего историю «мира второго» после потопа. В ней дети почтительные к отцу, – это положительное начало жизни и истории, и в ней Хам, отвратительный на все века образ нечестия, непокорной злобы, грубости и того, что называется, по его имени, «хамством», – это разрушительное начало жизни. Если бы нужно было представить себе, как хамы будут относиться к прошлому, если бы нужно было представить себе, как хамы могут и будут писать историю, то, к сожалению, переживаемое нами время даёт на эти вопросы ответы в лицах и событиях. Не станем о них упоминать поимённо; всё это известно всякому, кто хоть с некоторым вниманием относится к текущей жизни⁷⁰.

И тем отраднее, тем возвышеннее и одухотворённее нынешнее наше молитвенное собрание и нынешнее торжество. Почтим минувшее добрым словом, почтим минувшее молитвой, слезами и воздыханиями! Пусть пройдут пред нашим духовным взором в великом сонме мученики долга, страдальцы за землю русскую.

В век мелких людей, мелких душ, мелких дел и интересов, в век приниженного патриотического чувства, замутившейся общественной и народной совести, в век проповеди разрушения жизни и «хамского» отношения к прошлому и к родной истории – так нужно, так полезно вспоминать о великом подъёме народного духа, о великом геройстве, о великих подвигах великого народа.

Полезно вспомнить об этом, чтоб увидеть, как лгут хамы, пишущие ныне историю России. Они уверяют, что эта история – сплошной позор, торжество грубого насильничества, роковое и гибельное развитие Самодержавия, которое будто бы всё убивало и всё мертвило. Они уверяют, что народа русского не было, что Россия была рабьим царством, что её история есть прозябание народа-раба; народа, доведённого насильничеством власти, и притом сознательно и планомерно, до животного состояния. Лгут хамы, пишущие так нашу русскую историю. Великая эпоха Отечественной «народной войны» – наглядное и самое убедительное опровержение хамовой лжи. Могло ли губительное начало власти создать великое русское царство посреди всех тягостей нашей исторической жизни? Мог ли народ-раб, доведённый насильничеством до животного отупения и безразличного отношения к своей судьбе, временами только просыпающийся к кровавым протестам против угнетающей его власти, – так хотелось бы думать хамам-историкам, – мог ли такой народ сознательно и геройски бороться за честь и достоинство родины, умирать десятками и сотнями тысяч на полях Бородинских, едва сдерживать негодование при виде необходимых отступлений пред врагом? Мог ли такой народ иметь «народную» историю и быть способным на «народную» «отечественную» войну? Мог ли такой народ любить своё отечество, быть народом патриотическим?

А он был и остался таковым. И пока жива Россия, русский народ будет с молитвой поминать тех и прославленных, и безвестных героев, что отдали жизнь за родину. И пока стоит Россия, он будет возглашать этим героям долговечную славу, вечную память, и тем внушать своим сынам, что смысл жизни – в её вечных основах, в совести, в исполнении долга, в любви к Богу и ближним, и что больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15:13).

Совершая ежегодно, совершив и ныне молитвенное поминовение героев Отечественной войны, князя Кутузова и убиенных крамолой слуг царёвых, павших жертвами своей верности родине, мы исполнили долг религиозный, мы отвечаем требованиям благодарного и благородного сердца, мы совершаем служение народу. Мы неприметно, но действенно, среди нынешнего потемнения общественной совести, воспитываем себя и других на вечных, негибнущих началах всякой человеческой жизни, – на началах любви, долга, геройства, самоотречения, господства духа, верности историческим устоям и заветам.

В них, в этих устоях и заветах, – и корень, и смысл, и руководящая жизненная сила, могутно заключённая и впредь имеющая развиваться в истории русского народа, пока Господь судит ему жить, пока мы будем достойны жить и не истощим духовных основ своих безверием, бездушием и презрением к прошлому, – к тому прошлому, что составляло мощь и славу нашу в истории, что искуплено и освящено кровью, трудом, страданиями и подвигом нашего народа! Аминь.

Соблюдение заповедей⁷¹

Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди (Мф. 19:17).

Юноша, о котором рассказывает нынешнее евангелие (Мф. 19:16–30), ищет пути жизни и спасения. Он желает быть совершенным, он хочет угодить Богу, он желает благоустроить не одну только земную жизнь тела, но и жизнь духа вечную. Он слышит многое об Иисусе Христе; народ рассказывает о нём, как о необыкновенном Учителе, как о Божественном Посланнике, как о великом Чудотворце; народ убеждён и верует, что Иисус Христос есть Тот Самый Мессия, Спаситель мира, о Котором говорил Господь Адаму и Еве по изгнании их из рая, о Котором, по воле Божией, предрекали все пророки.

И юноша решил обратиться со своими душевными запросами к Господу Иисусу. У евреев того времени было много учителей – законников и книжников; обыкновенно каждый такой учитель старался измыслить что-либо новое, неслыханное, какое-либо наставление особенное, которое отличало бы его от других учителей. Это привлекало к нему последователей, это увеличивало его известность и славу. Юноша ожидал, конечно, что и Спаситель, подобно другим учителям, скажет ему что-либо новое, особенное, какое-либо наставление необычайное. Он спрашивает Иисуса Христа; «Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» И получает самый обыкновенный ответ, такой ответ, какой он услышал бы от каждого священника при храме, от каждого простого верующего, от каждого, кто хоть немного читал и знал слово Божие, – ответ, какой он, конечно, слышал от своего отца и от своей матери. Ответ Спасителя гласил: «если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди".

Удивился юноша такому простому ответу; он мог предположить, что Иисус Христос разумеет какие-то особенные свои собственные заповеди, и спрашивает: »Какие же заповеди?« Спаситель перечисляет те самые заповеди десятословия Моисеева, которые известны детям в школах: »Не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать и люби ближнего твоего, как самого себя".

Что значит, братие, такое наставление Спасителя? И как его применить к нам?

Мы видим из слов Спасителя, что закон Господень всем известен, всем доступен, и что этот закон неизменяем. Что было хорошо вчера, хорошим останется навеки; что было дурно вчера, дурным останется навеки. Изменяется не закон Бога, а воля и разумение человека. До Христа понимали заповеди Господни по букве и по букве их исполняли, а Христос научил понимать их и исполнять по духу, самые же заповеди остались неизменными. И юноша в ответ на наставление и указание заповедей заявил, что он их все исполнил от юности своей. Оказалось, однако, что он их исполнил по букве, а не по духу. Так, первая и вторая заповеди Божьего закона требуют от человека, чтоб он Богу одному служил, чтобы не делал себе других, ложных и земных богов, чтобы не имел для себя вместо Бога – идолов и кумиров. А юноша имел такой кумир, это – своё богатство. Различно человек относится к богатству: иной сам владеет богатством, не привязывается к нему, не порабощает ему своей души, не заменяет Бога и неба на богатство. Такому человеку богатство не вредно, такой человек из богатства путём милосердия, работы и помощи ближним сделает способ и путь угождения Богу и спасения души. А другой человек, напротив, сам подчиняется своему богатству и является не хозяином его, а сторожем и даже рабом. Такому богатство не во спасение, а в погибель. Такому нужно отказаться от богатства. Трудно это, но нужно и спасительно. Это – то же, что вино: оно невинно, даже полезно иногда для здоровья, но зато преступно пьянство. Один человек себе господин, и ему можно употреблять вино, он вину не раб, он ему не предаётся. А другой весь отдался вину; испил немного и уже не удержится, и стал пьяным и пьяницей. Такому человеку всякий его друг и благожелатель посоветует совсем не пить. Юноша именно оказался рабом своего богатства. Сердцеведец Спаситель видел это и посему, после заявления юноши о том, что он исполнил все заповеди, сказал ему: «Одного ты ещё не исполнил; если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за Мной». Что же юноша? Он отошёл от Христа с печалью, потому что у него было большое имение. Этим он показал, что заповедей Господних он настоящим образом не разумел и не выполнял. Кто выше всего ставит Бога, а не людей, небо, а на землю, тот на повеление Господа оставить имение не ответил бы отказом и не заменил бы Христа на богатство.

Итак, спросим опять: что же, заповеди Господни отменены? Нет, они вечны, неизменны, они обязательны для человека всегда, они так просты и доступны, так всем известны, что никто не смеет отказываться и оправдываться незнанием их.

Что же теперь сказать о современных нам мудрецах. Ныне в среде народа русского появились лжеучители, которые выше всего ставят именно богатство; они учат, что счастье человека – в обладании имениями и что для этого нужно отнять богатство у имущих, убивать богатых, разорять, поджигать, а если власти этого не позволяют, то идти и против властей бунтом. Юноша евангельский, если и оказался рабом богатства, то хоть по букве исполнял заповеди Господни, а эти новые лжеучители и по букве заповедей Господних не исполняют, ибо навеки сказано: «не убивай, не кради, почитай власть»... Путь нарушения заповедей Господних – это путь погибели. Всё на свете имеет свои законы. Если тело перестать питать, оно умрёт; если весной и летом не дать земле тепла и света, всё омертвеет, и жизнь прекратится; если в песок не положить извести и цемента, из песку одного не состроить дома. Даже звери имеют своего рода законы, а муравьи и пчёлы в этом отношении представляют пример труда, терпения, повиновения.

Заповедь Господня для людей – это питание души; без них душа будет мучиться голодом, отойдёт от Бога и умрёт для жизни в Боге. Заповедь Господня для людей – это тепло и свет жизни; без них всё умрёт, всё погибнет, всякая жизнь замрёт и расстроится. Заповедь Господня для людей – это связь их общежития; без них люди, как песок, рассыплются и не построят жизни семейной, общественной и государственной; без них люди окажутся хуже зверей и скотов и неминуемо погибнут. И для жизни земной, и для жизни вечной заповеди Божии – путь счастья и спасения. Трудно их исполнять? Да, трудно тому, кто не любит Бога, не любит и ближних. Но это уже не человек здоровый, а урод. Всем же вообще людям свойственно искать Бога, искать Его закон, стремиться познать Его волю, Его заповеди. Без этого человек чувствует себя одиноким сиротой в мире и существом несчастнейшим. Таким ищущим Бога – Бог Себя и Свою волю открыл и открывает в Своих святых заповедях. Им легко и отрадно по любви и усердию исполнять волю Божию, ибо они не рабы, а дети Бога, не по принуждению и насилию, а свободно служат Богу своею жизнью. Им Спаситель говорит: «Иго Моё благо, и бремя Моё легко» (Мф. 11:30), – и они это чувствуют и испытывают в своей жизни.

Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюдай заповеди. Ты их знаешь. Полюби их; но и полюбить можешь, конечно, только, тогда, когда будешь на деле их соблюдать и исполнять.

Иного пути нет в жизнь вечную. Аминь.

Жизнь вечная⁷²

Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин. 3:16).

В последнее воскресенье пред праздником Воздвижения Креста Господня св. Церковь уже приготовляет нас к разумению тайны Креста. Тайна эта – та же, что и тайна творения и существования мира. Единственно по любви Всемогущий Бог, ни в чём не нуждающийся, сотворил мир и всё, что в мире: Он даровал земным тварям блаженство жизни и существования. Единственно по любви Своей Он искупил грешного человека, отрёкшегося от воли Божией, обратившего себя из сына во врага Божия: Он не захотел гибели и мучения Своему созданию. Единственно по любви Своей Он хранит мир и направляет жизнь его по Своим премудрым планам: Его день, Его ночь, Его земля и звёзды и небо, Его все твари, Его создание и достояние – человек; и всё это Он содержит в Своей силе и власти и милости. Но из всех творений человек возвышен на земле образом и подобием Божиим. Оттого, созданный по образу вечного Бога, он таит в себе всегда мысль о вечности, к вечности стремится, вечностью всё измеряет и оценивает.

С первых же слов проповеди, о чём заговорил Спаситель? О вечности. Мы слышали сегодня в евангелии часть Его беседы с Никодимом, который страха ради иудейского пришёл к Иисусу тайно ночью и спрашивал Его о пути спасения. Не раз во время этой беседы говорил Никодиму о тайне Креста и о вечной жизни, которой мы и должны оценивать жизнь земную. Евреи, современники Иисуса Христа, напротив, все свои помыслы устремляли на жизнь земную. Они и в Мессии-Спасителе ожидали царя земного, который победит всех врагов народа еврейского, сделает евреев первым народом в мире, а прочих людей всех отдаст им в рабство. Они мечтали о каких-то несбыточных и баснословных земных благах во времена Мессии, например, о том, что каждый еврей будет жить тысячу лет, что через реки и моря сами собой устроятся мосты для евреев, что для евреев земля будет сама давать золото и драгоценные камни, деревья сами будут подавать им вкусные плоды и т.п. И, если бы Христос Спаситель объявил Себя именно таким Мессией – земным царём, то, несомненно, те самые вожди народа, которые распяли Его, первые пошли бы за Ним в надежде обогащения благами земными. Но Господь Иисус давал и обещал людям блага духовные: веру, истину, знание воли Божией, примирение с Богом, благодать Духа Святого, Церковь, как руководительницу к вечной жизни. Он указывал на земную жизнь, как на время и средство приготовления и воспитания человека к жизни вечной: здесь, на земле, по Его слову, человек земными богатствами и их добрым употреблением приготовляет себе в лице ближних, которым он помогает, надёжных друзей, и эти друзья введут его в вечные обители, здесь, на земле, люди на свои силы – таланты должны работать и как бы «куплю» делать, чтобы до пришествия Христова удвоит эти таланты. И страдания, и гонения на земле не должны смущать Его учеников: да не смущается сердце ваше, – говорит Он им, – веруйте в Бога и в Меня веруйте; в дому Отца Моего обители многи суть (Ин. 14:1–2). И так как Христос не обещал евреям земных благ, то они Его отвергли, пошли же за Ним только истинные израильтяне, мужи духа, верные Богу до смерти.

Не повторяется ли эта печальная история и ныне, в наши дни? Христианство и теперь учит, по слову Христову, что жизнь человека не зависит от изобилия имения его, что душа выше пищи, что не единым хлебом жив будет человек, но и всяким глаголом, исходящим из уст Божиих, что человек должен богатеть в Бога верой и добрыми делами. Христианство и теперь на земную жизнь учит смотреть, как на приготовление к жизни вечной.

А современные люди, современные учители народа и желающие быть его руководителями и вождями, как и во времена Христа Спасителя, все помышляют о земле. Они бы желали народу (а, в сущности, – себе) побольше богатства, пищи, питья, одежды, жилищ. Они учат народ искать счастья только земного, уверяя, что оно-то и есть тот рай, которого жаждут люди. Они бы хотели силой, кровью, жестокостью уравнять все блага земные, отняв их у имущих, и передав бедным. Они бы хотели, чтобы Христова Церковь и святая вера им в этом помогали. А так как Церковь Христова, верная Христу, и её служители, верные своему долгу и званию, этого говорить и проповедать не могут, то современные вожди народа и его учители самозваные желают распять христианство и его отвергают.

Тщетны, однако, их усилия и злоба. Отойдут от христианства только плевелы, но всё чистое, доброе, духовное, истинно-человеческое останется у ног Христа и в ограде Его Церкви. Здоровая душа человека всегда отзовётся на истину Христову, и всегда с радостью и надеждой будет помышлять о вечности, ибо вечная жизнь ей сродна. Значит ли это, что мы земную жизнь презираем? Напротив, она нам, как путь к вечной жизни, гораздо ценнее, чем для тех лживых и безумных мудрецов, которые дальше могилы ничего не видят. Мало того, вера в жизнь вечную одна только и осмысливает и благоустрояет жизнь земную: жизнь и смерть, радость и печаль, все возрасты и положения, все перемены жизни, – всё это для верующего имеет свой смысл и значение, всё это его отведёт и от гордыни, и от уныния, и от отчаяния. Поясним примером. У тебя есть ключ; ты знаешь, от какого он замка, знаешь, что замок этот в известное время откроет тебе ковчег с величайшими сокровищами. Это – образ жизни, как её понимает христианин; он знает, что жизнь земная есть ключ к жизни вечной. Таким ключом ты станешь дорожить, ты его будешь хранить. А если у тебя ключ, о котором ты ничего не знаешь, откуда он, для чего и от какого замка; станешь ли ты им дорожить? Это – образ жизни, как её понимают неверующие и безумные мудрецы. Другой пример. Иное дело путнику знать, что неудобства и тягость путешествия временны, что они – орудие и способ воспитания человека для жизни вечной, что впереди ждёт его приют и постоянное жилище довольства и покоя. И совсем иное дело для путника знать, что эти неудобства и тягость и есть самая настоящая жизнь, что они неизбежны, и вместе с тем бессмысленны и бесцельны. И для чего тогда человеку трудиться, служить ближним, искать правды, любви, делать добро? И где сила и бодрость, чтобы жить?

Жизнь же вечная всё освещает своим светом. Любовь Божия дала нам жизнь, любовь Божия её нам возвратила по грехопадению, и любовь Божия ныне её поддерживает и ведёт к жизни вечной. Бог есть любовь, и человек свою жизнь, как образ Божий и подобие, устрояет на основе любви. Отвергни жизнь вечную, и отвергнешь сейчас же и любовь. Это мы и видим на современных самозваных учителях народа; их слово – слово злобы, зависти и ненависти, слово: «классовая борьба», «в борьбе обретёшь ты право своё» – слово крови, насилия и убийства. Настоящее у них полно вражды и беспорядка, а будущее – пусто, вот чему поучают нас современные лжеучители.

Настоящее и будущее всё полно смысла, и света, и отрады, – вот что говорит нам вера Христова своим учением о жизни вечной. Ибо знаем, – говорит апостол, – что если эта наша земная хижина тела разорится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворённый и вечный. Ибо о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе! (2Кор. 5:1–2). Аминь.

Идеалистка 40-х годов⁷³

Ты же отыдеши ко отцем твоим в мире, препитан в старости добрей (Быт. 15:15).

«Друг Божий» Авраам услышал это отрадное обетование Господне, как награду веры и послушания, как награду жизни, сознательно и добровольно отданной им всецело Божьему водительству.

Древние высоко ценили долголетие. В нём они справедливо видели живую связь целого ряда поколений, те живые заветы прошлого, на котором зиждется настоящее и будущее.

Что видим сейчас пред собой? Видим и мы как бы осуществление Божьего обетования Аврааму. Видим старость маститую, даже не к вечеру, а в глубокую полночь жизни, пришедшую к смертному исходу, окружённую представителями трёх или четырёх поколений. Видим окончание жизни, сознательно и всецело подчинённой Высшему Промыслу и водительству. Жизнь эта исполнена глубоких назиданий и заветов веры и благоговения, любви к Церкви и родине, проникновенной вдумчивости во все текущие жизненные явления, освещаемые у старцев не рассудком только и знанием, но тем, что есть именно только у старости и что называется Мудростью.

Одна из последних представителей памятного в исторической жизни поколения идеалистов далёкого времени сороковых годов прошлого столетия, когда и слагался её духовный облик, она, по словам близко знавших её, с удивительной свежестью и силой до конца дней сохранила те возвышенные стремления, которыми так богато было время её молодости. Такой стойкостью отличались люди именно этой эпохи. Сколько бурь и невзгод пронеслось потом над Россией; сколько новых учений и веяний каждый раз под обаятельным знаменем последнего слова науки являлось среди образованного русского общества, какой разрушительный поход дважды на её глазах предпринимался против всех идеальных основ жизни!

Но она оставалась у своего знамени сердечной религиозной веры, одухотворённой женской нравственной красоты и преданности долгу пред Богом и родиной. По силе и утончённости своего ума, имевшего вкус ко всему, что даёт широкое образование, она не могла, конечно, стоять в стороне от духовных интересов своего времени: но она временное освещала светом вечным. И в своей литературно-издательской деятельности, и в чтении, в переписке, в беседах, и во влиянии на родных, близких и окружающих, – во всём и всегда стояла она у вечных огней Истины. Той Истины, которая явилась к людям божественная, воплощённая в лице Богочеловека, и спасла гибнущий мир от уныния, отчаяния и вечной смерти.

Стоя перед этим гробом, чувствуешь, что сердце сжимается скорбью, но не за покойную. Заупокойное моление о ней, воистину, достойно и до́лжно начать словом: Благословен Бог наш. И воистину, блажен путь, в онь же идеши Днесь, душе... Но за нас живых сжимается сердце. Неужели в лице и в жизни покойной мы видим страницу книги жизни русской, страницу, которая закрылась и больше не повторится? Неужели оставила нас стойкость и верность идеальным стремлениям духа и идеальным основам жизни?

Верим, молим и уповаем, что сеяние таких подвижниц духа, какой была покойная, не погибнет бесследно. В бурю, в ненастье, в грозу и непогоду современного охватившего жизнь безумия, это семя тихо и неприметно хранит жизнеспособность и растёт, сокрытое в глубине души у тех, кто имел счастье освещаться светом души покойной старицы. В своё время оно принесёт плод многий.

В этой мысли и надежде да будет утешение и отрада тем, которые стоят теперь скорбные у гроба покойной. А превыше – отрада в слове вечного обетования: Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2:10). Добрый раб, благой и верный, в малом ты был верен, над многим тебя поставлю: вниди в радость Господа своего! (Мф. 25:21, 23).

Иди, верная до смерти, боголюбивая душа, в твой невозвратный, недоведомый путь, и вниди в радость Господа своего! И да будет покой твой – честь, и удел твой – блаженная вечность! Аминь.

Государство языческое и христианское⁷⁴

Крест – царей держава! (Из богослужебной песни).

Священные церковные песни в честь нынешнего праздника как бы изнемогают, как бы истощаются в словах, изображая всё величие силы и действия Креста Господня. И небо, и земля, и преисподняя, и высота, и широта, и глубина, – мир земной и небесный, ангельский и человеческий, – всё наполняет и охраняет сила Крестная, – и это изображает ныне и словами, и песнопениями, и обрядами св. Церковь. «Крест – хранитель всей вселенной, Крест – красота Церкви, Крест – верных утверждение, Крест – ангелов слава, Крест – демонов язва». Среди всех таких восхвалений силы Крестной, в мировых и вечных её проявлениях, мы отмечаем одно, особо знаменательное для нас, указание: «Крест – царей держава»; «Крест – царей и царств похвала и утверждение».

Если вы внимательно вслушаетесь и вникнете в молитвы и песнопения в честь Креста, вы непременно увидите, как часто и усиленно всюду в них проводится именно эта мысль о Кресте, как о державе царей, вы увидите, как с мыслью о Кресте соединяется постоянно моление о Царе «крестоносном» и о царстве, моление о даровании царям победы, мира, ограждения, благопоспешении в их царственном деле, а царству их, как «достоянию» и «жительству» Господню, сохранения свыше. Чтобы видеть это, вспомните хотя бы только эту общеизвестную и ныне так часто повторяемую молитву – тропарь Кресту, этот истинно народно-христианский гимн: «Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое».

Что всё это значит, и как это нужно понимать?

Приносим ли мы тут только молитву лично о царе, – или здесь заключена мысль гораздо более глубокая?

Несомненно, мы молимся и должны молиться о царе, как о лице, как о правителе. С этой точки зрения, христианин обязан молиться и о царе неверном и иноверном. Так делали апостолы, так завещали они делать и христианам. Но несомненно и то, что такими молитвами, какими молимся мы о царе, по руководству Церкви, и в таком соединении и связи мысли о Кресте с мыслью о царе и царстве нельзя было молиться о Нероне при апостолах, нельзя молиться, например, современному греку в Турции о султане. О таких царях нельзя сказать: «Крестом цари хвалятся»; «Крест – царей держава».

Такой молитвой стали молиться христиане, конечно, только со времён равноапостольного Константина, когда на его царской короне засиял Крест, когда на воинских знамёнах, вместо языческого орла, символа физической силы, поставлен был Крест, символ силы духовной, когда на царство стали благословлять царей Крестом, когда не только над царём лично, но, выражаясь образно, и над всем зданием царства водружён был и засиял немеркнущим светом Крест Христов. Когда мы говорим: «Крест – царей держава», – мы этим самым исповедуем, что мы живём в государстве христианском, а не в языческом.

Мы переживаем теперь время, когда в этих понятиях очень и очень нужно нам разобраться. В самом деле, посреди охватившей всё русское общество жажды всяких реформ, до реформы высшего и верховного управления включительно, до изменений в самом существе государственного строя, – верующего человека-христианина надобно остеречь: пусть он посмотрит, и пусть спросит себя, каким он идёт путём, и какие цели, в сущности, преследует, – цели государства христианского или языческого?

Языческое государство есть царство исключительно земное, исключительно мирское. Его патриотизм, поэтому, есть простой и грубый, только коллективный эгоизм. Его задача во внешних отношениях – показать и проявить свою силу: захватить как можно больше выгод во всемирном положении, подчинить себе как можно больше народностей и стран, захватить как можно больше экономических благ. Внутри – его задачи сводятся к тому, чтобы доставить членам своим как можно больше удобств и пользы мирской; этот общий интерес и это общее желание таких удобств и приобретений и служат объединяющей силой для народа; чувство самосохранения в борьбе за существование и желание себе самому доставить возможно лучшее материальное существование на земле, – вот основы такого государства. Власть в нём – есть необходимость, истекающая из тех же соображений пользы и выгоды.

Для государства, которое водится только началами мирскими и материалистическими, конечно, не может быть и вопроса о том, откуда власть, от кого она зависит и чему она служит. Ясно, что, при указанных нами понятиях и стремлениях, в этом царстве двуногих и умных животных, называемых людьми, каким представляется языческое государство, власть исходит от людей, согласившихся учредить её ради своей выгоды, зависит она от народа, её создавшего, и служить должна народной пользе и вообще народу. Сегодня, при изменившихся условиях, переместятся соображения пользы и выгоды, – сегодня же народ в праве или совсем уничтожить власть, или переделать её по своим нуждам и выгодам данной минуты. Духовные интересы, вечная жажда человеческой души, то, что называется требованиями и запросами высшего порядка, – для такого государства не существуют; до них ему нет дела, ибо всё это прямого отношения к пользе и выгоде не имеет. Религия, дух и прочее – это «частное дело», и Церковь, как проявление и средоточие самых высших интересов духа, религиозно-нравственных, должна быть «отделена от государства».

Судите сами, можно ли, при таких воззрениях на государство, говорить, что «Крест – царей держава»?

Иное дело, когда государство является христианским. Христианство есть сила вечная и сила всемирная. Таким оно явилось с первых дней своего существования, по завету своего Божественного Основателя. Простирая своё действие на все стороны человеческой жизни, могло ли и может ли оно пройти мимо государства? Это невозможно, недопустимо. Это было бы подобно тому, если бы среди жаркого лета на поле оставалось одно место, на котором продолжал бы лежать снег и трещали бы жестокие морозы...

По воззрению христианскому, государство само по себе не есть цель, а есть только средство и богоданная среда для верующих, чтоб им пройти успешно свой земной путь к достижению вечных и святых целей человеческого существования, для достижения нравственного совершенства и вечного спасения. В этом смысле государство есть учреждение божественное. Его задачи – нравственные, духовные задачи, а не мирские; если же и христианское государство прилагает заботы о внешней безопасности народа, об его внутреннем благоустройстве, удобстве и порядках жизни, то всё это опять не есть цель, а только средство для его членов наилучше достигнуть основной и главной цели своего существования.

Жить и в жизни усвоять и осуществлять плоды искупительного служения Господа Иисуса Христа и возрастать в меру возраста исполнения Христова – вот эта цель. Но для её осуществления необходима мирная совне и благоустроенная внутри жизнь, необходимо иметь тот мир, такой порядок и такие законы, которые не мешали бы, а способствовали укреплению православно-христианских начал жизни.

Только по таким побуждениям и целям христианское государство и отдаётся заботам о внешнем и внутреннем строении царства. Таким нравственным целям подчиняется вся государственная жизнь, ими определяется государственное законодательство, государственный строй, назревающие реформы, общественные и государственные идеалы.

Ясно и определённо этот именно взгляд на государство и государственность выражает святой апостол Павел: «Молю прежде всех творить молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, за царя и за всех, иже во власти суть»... И далее: «да тихое и безмятежное житие поживём во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины, ибо един Бог, един и Посредник между Богом и человеками Человек Христос Иисус» (1Тим. 2:1–5).

Так завещает апостол царству человеческому жить в осуществлении тех начал, которые принесло и заповедало миру искупительное служение Господа Иисуса.

Итак, повторяем, всё в государстве должно быть проникнуто религиозно-нравственными целями, из них исходить, им служить, ими определяться. И власть в таком государстве есть не самодовлеющее нечто, как в языческом мире, в лице его императоров; не завоевание насилия, не проявление самодержавия народа; не выгода государственная. Власть есть проявление Божественного мироправления, орган Божественного воспитания людей путём государства, орудие для помощи и содействия Церкви силой внешней в подвиге воспитания чад Божиих.

Потому-то «несть власть, Аще не от Бога, сущие же власти от Бога учинены суть» (Рим. 13:1). Потому-то и повиноваться ей до́лжно не за гнев, а за совесть. Ибо, в высшем смысле, Царь наш есть Господь; Он царствует. И в нынешний праздник св. Церковь словами псалма нам возвещает: Бог, Царь наш, прежде век содела спасение посреде земли! (Пс. 92:1, 95:10, 96:1).

Задачи власти суть религиозно-нравственные, христианские задачи. А так как Крест есть символ христианства, символ искупления, то в этом смысле «Крест – царей держава». Отнимите Крест, снимите его с короны царя и удалите со здания государства, – и держава царей будет только человеческая, только мирская, временная, непрочная, гнилая, и здание царств человеческих будет всегда построено на песке. Служа христианскому государству, отстаивая его от врагов, благоустрояя его внутренне, мы в нашем патриотизме уже проявляем не силу собирательного эгоизма, не мирские задачи и выгоды, не средства властительства и народного обогащения, а исполнение вечных мировых целeй, для которых государство служит средством. Отстаивая державу царей, мы отстаиваем Крест Господень, ибо – «Крест – царей держава».

Стань же, верный христианин, посреди шума наших дней, посреди современных течений мысли и жизни, разберись в них и определи свой путь, свои склонности, свои задачи, свою деятельность по вечному руководству Креста Господня. Скажи: революция идёт под знаменем Креста? Социалистические вожделения увенчаны Крестом Господним? Демократия и демократическая республика ищут ли освящения в Кресте Господнем и в силе христианства? Так называемое «новое государство», – мечта современных мудрецов и соблазн их слушателей и последователей, – в Кресте ли Господнем полагает державу и утверждение? Пресловутое «освободительное движение» водрузило ли на своём знамени Крест? Современные, навязываемые нам идеалы государства и власти, реформы государственного строя, стремление реформировать и переделать основы верховной власти, – всё это проникнуто ли религиозно-нравственным характером?

Скажи: когда Царю, как Верховной Власти, будут приказывать со стороны, чтоб Он поступал и правил так, а не иначе, не по долгу христианской совести, а по земным интересам и выгодам так называемого «большинства», под которым разумеется «воля народа», как какой-то новый бог, как мера нравственно-доброго и как последнее основание всякой деятельности, – при таком условии, скажи, можно ли говорить: «Крест – царей держава»?

И куда нас влекут современные мудрецы, «освободители» и реформаторы: к государству ли христианскому, или к языческому? И где же их идеалы: впереди, в вечном и безграничном развитии христианства, или позади, в вожделениях, которыми жило издохшее язычество? И в таком случае, что же это: прогресс, или регресс?

Ответы для верующего ясны. В теперешних наших невзгодах и несчастиях одно спасение: крепко помнить, что Крест – царей и царств держава, похвала и утверждение и что направлять и определять государственную жизнь нужно только вечными началами веры Христовой, вечными её религиозно-нравственными целями, а не земной похотью плоти, похотью очес и гордостью житейской. Когда мы это сознаем и дружно и с любовью начнём осуществлять в жизни, – тогда только наступит истинное, столь ожидаемое умиротворение и обновление нашей родины, и тогда мы скажем о ней словами пророка:

"Се на горах ноги благовествующего и возвещающего мир. Празднуй праздники твоя, воздай обеты твоя«... (Наум. 1:15). Ибо Господь воцарися, в лепоту облечеся. Бог – Царь наш, прежде век содела спасение посреде земли. Господь – Царь навеки! (Пс. 9:37). Аминь.

Ложный стыд⁷⁵

Иже Аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится того, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми (Мк. 8:38).

Этими словами отмечено явление, которое на первый взгляд может показаться странным и невозможным. Неужели можно стыдиться Иисуса Христа? Неужели можно стыдиться Его словес, Его учения? И если такое явление возможно было во дни земной жизни Спасителя, во днях Его плоти, когда Он приходил и жил между людьми в смирении и неизвестности, то допустимо ли оно теперь, после двух тысячелетий истории христианства – Его славы, Его силы, Его благотворного и чудесного влияния на мир и человечество?

История знает поразительные примеры ложного стыда среди людей, а наблюдение над человеческой душой подтверждает, что начало греха, живущее в человеке, прививая ему злое, сплошь и рядом искажает и добрые начинания и свойства в человеке, и, направляя их в дурную сторону, делает их сугубо-злыми. Так, сознание человеком своего достоинства в мире, необходимое и ценное и в христианине, – обращается в гордость и самолюбие. Так и стыд, это драгоценнейшее свойство человека, отличающее его резко от других земных творений, ограждающее чистоту его души, эта естественная и врождённая защита от всего низменного и греховного, обращается нередко в ложный стыд, который становится иногда источником тягчайших преступлений, а иногда и источником духовной смерти. В этом смысле и слово Божие поучает: «есть стыд во спасение, и есть стыд – в погибель» (Сир. 4:25).

Нужны ли примеры? Один из них ярко начертан в евангелии в живом образе: Ирод даёт клятву плясавице исполнить всякое её желание, и отдаёт ей голову Иоанна Крестителя, осуждая на смерть праведника, вопреки голосу совести и сердечной жалости. Было бы, однако, неудивительно, если бы такие явления наблюдались среди людей, отдавших себя в плен греху и страстям, – среди людей, у которых всё доброе или подавлено, или искажено. Но вот, мы видим, среди душ святых и даже особо избранных действует тот же ложный стыд: так соблазнительно и сильно́ это искушение. В каком-то непонятном самозабвении, несмотря на прямое предсказание Спасителя, после горячих заявлений о верности Господу, апостол Пётр троекратно отрекается от Него, устыдившись признать себя Его учеником то перед служанкой, то перед праздными расспросами воинов: начат ротитися и клясться, яко не знаю человека...

Исшед вон, он плакался горько; горькими слезами покаянной скорби он загладил отречение, бывшее мимолётным порывом человеческой слабости. И всё-таки впоследствии, и после нового его призвания Воскресшим Господом, пред ним опять явилось то же искушение ложного стыда, но в более тонких, в более скрытых, а потому и в более опасных его проявлениях. Предстояло в Антиохии, среди христиан, впервые назвавшихся этим именем и образовавших Церковь из язычников, засвидетельствовать о том, что христианство бесповоротно порвало с еврейством и с его племенными особенностями, что Ветхий Завет, с его обрядовой и национально-еврейской стороны, кончен и уже не нужен, как свеча среди яркого дня, – что для того, чтобы быть христианином, не нужно сначала и непременно сделаться евреем. Против такого духовного и всемирного значения христианства восставали евреи, даже принявшие христианство и восставали с такой силой, с таким нездоровым рвением, с такими угрозами разрыва и преследований, что апостол Пётр стал молчать и скрываться и, поначалу как бы уступал еврействующим себялюбивым вожделениям (Гал. 2:11–15). Конечно, и это было кратковременным проявлением слабости, и впоследствии апостол искупил и загладил его твёрдостью учения и исповедания всемирного значения христианства и верностью Христу даже до уз и смерти.

Хочется применить сказанное к переживаемому времени. Христианство имеет всемирное и вечное значение. Насаждать и укреплять его религиозные и нравственные начала в жизни, служить им, открыто называя их, не подменивая названия христианства, как религии, другими силами чисто человеческими, – это задача всякого верующего, всякого, подобно первым антиохийским последователям Христа, нарёкшего себя христианином.

В жизни личной, семейной, общественной и государственной религиозно-нравственные основы христианства должны занимать первое место, и ими должны определяться наше поведение, направление мысли и жизни, – вся деятельность. Конечно, это требование особенно важно и применимо к тем лицам, учреждениям и силам, которые, так или иначе, являются руководителями жизни. Государство должно служить нравственным целям; власть, законодательство, общественный строй, назревающие реформы этого строя, – всё это должно иметь и исходным началом, и завершительной задачей заветы христианства, как религии, как богооткровенной истины, а не человеческой системы морали. Может ли, в таком случае, жизнь государственная не касаться Церкви, и может ли Церковь не касаться государства? Напротив, они, действуя согласно, должны и могут служить одной задаче духовного воспитания людей, действуя каждый в своей области: Церковь – в области духа, в сокровенной внутренней жизни человека; государство – в области внешней жизни, помогая Церкви, силой материальной и силой власти, закона, суда, образования, печати и внешнего распорядка, насаждать и укреплять религиозно-нравственные начала. Потому-то и говорит апостол о власти, что она назначена в поощрение добрым и в наказание зло творящему, что она – Божий слуга (Рим. 13:1–6; ср. 1Пет. 2:15), – слуга воли и правды вечной и Божьей, а не слуга человеческой, колеблющейся воли и человеческой условной правды. Если всего этого нет, ясно, что общество и государство перестали быть христианскими.

Что же мы видим? Растущее озлобление, усиление преступности, падение нравственных начал жизни, разбои, грабежи, лень, пьянство, – всё это, по-видимому, взывает к усилению религиозно-церковного воздействия на народ. Отсюда ясно, что в предполагаемых реформах общественного и государственного переустройства должны быть положены, открыто и решительно, начала религиозно-нравственные.

Это ясно и, по-видимому, не требует никаких доказательств. Но современным людям, и опять, как древле, под влиянием того же еврействующего направления мысли, ныне только принявшего иные формы, но не менее враждебного ко всему христианскому, скрывающего имя еврейства, но остающегося таковым по существу, – под влиянием того же еврейства, которое некогда, в первенствующей Церкви, выступило врагом всемирного и всеобъемлющего значения христианства, современным руководителям жизни часто «стыдно» открыто назваться христианами.

И вот, идёт бесконечная путаница понятий, подмена христианских начал жизни другими, заимствованными от христианства, но искажёнными и известными под громкими модными названиями, бесконечная разноголосица мнений и воззрений, бесконечные попытки устроить и упорядочить жизнь на спорных и неясных началах человеческих, ни для кого не обязательных и вечно меняющихся.

Что такое «культура» и «культурные задачи», к которым теперь так часто взывают? Что такое «право» и «правовой строй», на который теперь так много надеются? Что такое «пример цивилизованных народов», что такое «цивилизация», «прогресс» и просвещение, о которых говорят любая газетка и любой листок? Что такое равенство и свобода, эти кумиры современности, если они рассматриваются вне христианства? На чём обосновать и братство всех людей, если не верить в Бога, их Небесного Отца? Есть ли во всех этих перечисленных и названных нами понятиях какое-либо определённое и неизменное содержание? А ведь к ним обращаются как к новому евангелию, ими проверяют всё и вся, на них хотят строить всё здание жизни, весь круг человеческих отношений. Есть ли в них, в этих понятиях, какая-либо внутренняя обязующая сила?

Всё это не более и не менее, как жалкие попытки затенить название, затенить и исказить и силу христианства другими пышными названиями, понятиями, модными и принятыми. «Не принято» говорить текстами Священного Писания; «не принято» и «стыдно» обращаться к источнику вечной мудрости; стыдно ссылаться на евангелие, – это знак «лампадного мировоззрения»; стыдно искать руководства у Церкви, – это знак отсталости и клерикализма.

Что же удивительного, если под влиянием того же нового кумира и идола, желающего и требующего от своих поклонников усилий разложить христианство, устранить значение Церкви, ослабить государство, уничтожить патриотизм, ввести материалистические основы жизни под видом прогресса. – «Представители народа», страха ради иудейского и из ложного стыда, стыдятся явиться патриотами, стыдятся быть помощниками и соработниками власти, стыдятся стать на сторону порядка, честью и обязанностью почитают стоять непременно за оппозицию – сопротивление правительству, стыдятся высказаться против убийств и замыслов на цареубийство? Неужели можно думать, что всё это – люди совершенно бессовестные, люди злые и безвозвратно безнравственные? Неужели можно предположить, что все они, в самом деле, искренно оправдывают всё то зло, которому служат?

Думать так, – значит, слишком низко думать о людях. Здесь очень часто – гибельный ложный стыд, здесь малодушие и слабоволие пред натиском и силой зла, здесь боязнь осуждения со стороны модных идолов и кумиров, здесь страх пред теми силами, которые нагло взяли в свои руки руководительство жизни и насилием, запугиванием желают подавить и обессилить всякое сопротивление злу.

Для нас всё это – показатель того гибельного пути, куда приводит ложный стыд. Для нас это – грозное предостережение. Для нас это – объяснение того, по-видимому, невозможного явления, о котором сегодня говорит нам евангельское чтение: «Иже Аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, того и Сын Человеческий постыдится, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми».

Не таким людям, не рабам моды, не пленникам ложного стыда устроить жизнь, не таким людям, хромающим на оба колена, ею руководить! Нужны люди и деятели убеждённые, искренние, верующие в Бога и Христа, верующие в добро и помощь Божию, открытые и небоязненные сыны святой Церкви. Нужны люди, которые будут называть Бога, Христа, религию и Церковь их собственными именами, не стыдясь ложным и постыдным стыдом, не подменивая этих вечных и святых основ всякой жизни модными человеческими измышлениями.

Только такими людьми строится жизнь, а не разрушается; только такие люди откроют нам выход к светлому существованию и к счастью России из нынешнего тяжёлого безвременья. Что бы ни делали злые силы, какими бы преступлениями ни позорили народ, какими бы тучами и ложью ни омрачали они сознание и настроение сынов родины, – победа и торжество суждены не им, а людям веры, чуждым ложного стыда, неколебимо, бесстрашно и прямо идущим правым путём религиозно-нравственного устроения жизни. К ним, в конце концов, перейдут слабые и смущённые, пока ещё колеблющиеся, но в существе любящие Бога и христианскую веру, к ним, и с ними – и Божье благоволение, и Божественная всесильная помощь.

Сильные и твёрдые! Вам похвала и честь и отрадная вера, что Сын Человеческий не постыдится вас, когда придёт в славе Своей.

Тайные ученики Христовы, Никодимы современные, колеблющиеся и ложным стыдом стыдящиеся! Вам слово вещее: укрепитесь, колена расслабленные, поднимитесь, сердца унылые! Сила врагов – мнимая, она вся утверждается и покоится на вашей нерешительности и боязливости. Встаньте во весь рост христианских убеждений, – и сила врагов сразу рухнет.

Дерзайте убо, дерзайте, людие Божии, ибо Той победит враги, яко всесилен! Аминь.

Стыдно стыдиться Христа⁷⁶

Св. Церковь и после праздника Воздвижения Креста Господня продолжает нас поучать тайне Креста. Велика эта тайна и спасительна; она – сосредоточие всей нашей святой веры. Оттого так часто, с такой любовью и заботливостью Церковь Божия о ней нам проповедует.

В настоящий воскресный день евангельское чтение напоминает нам заповедь Христову о том, что каждый последователь Иисуса Христа должен безропотно и самоотверженно взять и нести свой крест, крест духовный, крест страданий, лишений всех обстоятельств жизни, – и следовать за Христом. Он должен, поэтому, всякое положение своё на земле обратить в средство и в путь своего нравственного усовершенствования и угождения Богу. Много препятствий у христианина на этом пути: препятствует себялюбие, препятствуют чувства гордости, злобы, зависти, нетерпеливости, непостоянства, раздражительности и саможаления. Есть ещё одно препятствие, это – ложный стыд. О нём и говорит нынешнее евангелие: «Кто постыдится Меня и Моих словес в роде сем прелюбодейном и грешном, того и Сын Человеческий постыдится, когда придёт во славе Отца Своего со ангелами святыми» (Мк. 8:38). Так говорил Спаситель Своим ученикам. Так Он говорит и нам.

Чего могли стыдиться непосредственные ученики и служители Иисуса Христа? От какого стыда их предохранял и предостерегал Спаситель? Ответ ясен. Спаситель пришёл на землю в виде уничижения. Ни богатством, ни силой, ни мирской славой Он Своего учения не поддерживал. За Ним шли только такие люди, которые чистой совестью и боголюбивой душой чувствовали небесную истину и святость учения Христова и признавали Его Сыном Божиим. Рядом со Спасителем, Который, в добровольном Своём смирении, родился в бедных яслях, вырос в незнатном Назарете, занимаясь чёрным трудом плотника, а жил, не имея, где главы приклонить, – рядом с ним были учители народные: книжники, фарисеи, законники, сильные учёностью, окружённые почитателями, занимавшие видное и властное положение среди своего народа. И хотя слово их не было властно для совести, не жгло сердца огнём покаяния и любви к Господу, жаждой оправдания пред Богом и спасения, однако, их известность, их видное и знатное положение привлекали народ, всегда падкий на всё показное. К тому же и современные Христу учители народа еврейского обещали ему и в лице Мессии всякие блага земные, а Христос Спаситель, напротив, обещал Своим последователям только тяжкий крест жизни, крест страданий и гонений, – заповеди самоотречения, самоотвержения и подвига. Естественно могло случиться, что среди слушателей Иисуса Христа были такие, которые втайне Ему сочувствовали, душой к Нему тяготели и стремились, но стыдились пред всеми выразить свою веру и преданность Спасителю. Таким-то и говорит Господь, что будет время, когда не в виде уничижения, а во славе Своей и с ангелами святыми придёт Христос Спаситель снова на землю судить живых и мёртвых.

Что же тогда будут чувствовать те, которые стыдились следовать за Христом? Как осмелятся они подойти ко Христу Прославленному? И Он скажет им, что Он их не знает, что Он их не видел среди Своих учеников; в этом смысле и нужно понимать слова Христовы о том, что Сын Человеческий постыдится таких людей в славное пришествие Своё.

Спросим себя и подумаем: нет ли чего подобного и в наше время? Не приходится ли и нам иногда стыдиться Иисуса Христа? Горько сказать, а нужно признаться, что даже после двух тысячелетий жизни христианской, когда для всех стали ясны и сила, и Божество, и благодеяние Спасителя для мира, всё-таки нередко мы видим, как современные люди стыдятся своего Спасителя. Вот, поистине, когда нужно вспомнить великое слово Божественной Мудрости: «есть стыд во спасение, и есть стыд в погибель!» Так именно в погибель себе стыдятся люди Иисуса Христа; так именно в погибель себе постыдился Ирод, когда ради неразумной клятвы, данной в опьянении скверной плясавице, он приказал отсечь голову Иоанну Крестителю. И сколько в жизни наблюдаем мы случаев такого ложного, погибельного стыда!

Ты – верующий человек, а между тем, тебя уверяют люди «науки», что вера своё время отжила, что теперь только невежественные люди остаются верными религии. Ты дорожишь мнениями этих людей и начинаешь видимо отходить от веры и Церкви, – вот и стыд в погибель!

Ты хранишь уставы Церкви, молишься, постишься, посещаешь храм, а с тобой рядом, в том обществе, в котором ты вращаешься, вдруг появляются люди, которые смеются над твоим поведением. Ты устыдишься насмешек, начнёшь прятаться, перестанешь исполнять устав церковный, – вот и стыд в погибель.

Ты принимаешь к себе святыни, ты любишь служителей Церкви, ты рад, когда они посещают тебя со св. Крестом и молитвой. Вдруг появляются около тебя люди развращённые и начинают пред всеми поднимать тебя на смех и говорить, что ничего этого не нужно, что святыни не спасут человека, что священники вовсе не нужны. Ты стал из страха и стыда поступать по их внушениям, хотя бы только наружно, а не в душе, – и вот опять стыд твой в погибель.

Ты верен православной Церкви. Но вот появляются враги её и начинают говорить против неё оскорбительные речи. Один из таких врагов – известный учёный, другой – богатый и влиятельный человек; иной с хорошим положением в жизни. Не хочется тебе отойти от их сообщества. Тебе лестно быть вместе с ними. И ты молчишь или соглашаешься на их безумные глаголы из ложного стыда, – и опять стыд в погибель.

Иногда не люди, а книги, газеты, листки говорят тебе против веры, поучают тебя разврату мысли и слова, возбуждают в тебе вражду к Царю, к правительству, к богатым людям, будят в тебе злобу и зависть, толкают народ на злые и преступные дела. Бросить бы все эти пагубные листки, ведь они говорят прямо против учения нашей веры, против христианского закона праведной жизни. Но кругом все такие листки читают, все признают и говорят, что кто этих листков не читает и мыслей таких не держится, тот человек отсталый, глупый, не «сознательный». И захочется тебе не отстать от других, постыдишься или побоишься ты поступать по совести и сказать всю правду, сказать, что такие листки лгут, а их составители и распространители ведут народ к гибели. Вот, и здесь стыд твой не во спасенье, а в погибель.

Кого же ты постыдишься и на кого ты променяешь Христа? Ясное дело, что ты изменишь Ему ради страха пред грешными людьми, ради корысти, ради временных выгод. И Господь тебе скажет: «Кто постыдится Меня и Моих словес в роде сем прелюбодейном и грешном, того и Сын Человеческий постыдится, когда придёт во славе Отца Своего со ангелами святыми".

Стыдно христианину стыдиться Христа своего! Аминь.

Будь достоин Христа, христианин⁷⁷

Что вы думаете о Христе? Чей Он Сын? (Мф. 22:42).

Евреи ожидали Христа. На Него они возлагали все свои упования, от Него надеялись получить спасение и счастье. Но, как мы знаем, они счастье понимали, как земное владычество, а Христа представляли царём еврейским, земным завоевателем. На поставленный вопрос Господа: »Что вы думаете о Христе? Чей Он Сын?« законники и книжники еврейские быстро и уверенно ответили: «Давидов». Они знали и хранили букву Священного Писания, но духа его не разумели. То правда, что Иисус Христос, согласно предсказаниям пророков, должен был прийти и родиться от колена Иудова, из рода царя Давида. Это было предсказано милосердием Божиим, чтобы люди, в числе прочих признаков пришествия Спасителя, имели бы и этот, всем видимый и доступный, т.е. Его происхождение по плоти от такого рода, который, как царский и славный, всем решительно известен. Книжники же и законники, и большинство евреев обращали внимание только на то, что Христос будет из рода царского; они не могли оторваться от буквы. Наименование рода, из которого произойдёт Спаситель, царским давало им надежды, что Христос-Мессия будет царём-завоевателем и покорит евреям весь мир. И вот, Спаситель, получив ответ от книжников о том, что Христос есть Сын Давидов, из слов самого царя Давида показывает им, что Христос есть не только Сын Давидов по плоти, но Он есть Вечный Сын Божий, Господь и Бог, ибо Давид в псалме говорит: рече Господь Господеви Моему..., т.е. Бог Отец, Господь, говорит Сыну Своему, Господу: седи одесную Мене, т.е. Ты равен Мне, и Я положу, покорю всех врагов Твоих к ногам Твоим... (Пс. 109:1).

Нужно ли нас теперь спрашивать: «как вы думаете о Христе? Чей Он Сын?» Мы, христиане, мы, верующие люди, мы, сыны Церкви православной, веруем и исповедуем, что Христос есть Сын Божий, Он есть наш Господь и Бог. Пусть враги Его, враги Церкви, еретики, сектанты, вольнодумцы говорят и учат, что Он есть только Учитель, или что Он неравен Отцу, или что Он – простой человек. Слова эти страшно и выговорить. Таковым упорным в заблуждении Церковь возлагает анафему, таковых Бог покорит к ногам Сына Своего, таковые постыдятся и устрашатся, когда Христос Господь придёт опять на землю во славе Своей судить живых и мёртвых. Для нас – непреложная истина нашего символа, в коем возглашается, что мы веруем во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Света от Света, Бога Истинного от Бога Истинного.

Однако, в чём же разница нашего исповедания от исповедания тех, которые признавали Христа только Сыном Давидовым или признают Его и ныне только Сыном Человеческим?

Разница, конечно, огромная, величайшая, несказанная; как небо от земли, как огонь от воды, как день от ночи, отличается ото лжи и суемудрия наше исповедание, наша вера. Бог – вечен, всесовершен, неизменяем, Бог есть Дух. А человек – существо временное, несовершенное, изменчивое, он есть плоть. Можем ли мы, признавая Христа Господом и Богом, делать жизнь свою недуховной, рассчитывать её только на время земного существования? В таком случае, к чему же тогда наша вера? К чему тогда признание Христа Сыном Божиим? Или Он нам нужен только для земли? Или после могилы мы прекратим своё существование? Или небесная жизнь для нас не существует? Но тогда ведь смерть будет нашим богом и владыкой; тогда земля будет нашим единственным местом обиталища; тогда, если не правы, то, по крайней мере, более чем мы, последовательны те, которые признавали Христа только Сыном Давидовым и на Него возлагали только земные надежды.

Спросите и скажете: к чему об этом речь и что она значит? Отвечаем: речь эта теперь очень и очень нужна, и напоминать о ней теперь очень, очень полезно. Что Христос есть Сын Божий, пусть это будет не на словах, а на деле. А ныне, какие учения раздаются и о какой жизни говорят различные учители, желающие быть руководителями народа? О жизни не духовной, не вечной, а о плотской, о временной, о земной, а не о небесной. Оттого и дела их – плотские, а не духовные, ибо не собирают от терновника винограда. Припоминается случай, описываемый в евангелии. Некто обратился к Иисусу Христу с просьбой: «Учитель, повели брату моему разделить со мной имение». Может быть, дело здесь было справедливое, может быть, и просьба была невинная. Но Иисус Христос ответил: «Человек, кто меня поставил судьёй или раздельщиком между вами?» А затем из этого случая Господь вывел для Своих последователей нравоучение: «берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия имения его» (Лк.12:13–15).

И ныне раздаются такие же речи и такие же пожелания. Говорят много о земле, о разделе имуществ, об уравнении имущественных прав, о заработной плате, о законах и часах работы. И ныне многие желали бы, чтоб именно христианство все эти вопросы разрешало. Думают и говорят: ведь всё на земле надо поделить поровну, по справедливости, отчего же Христова вера об этом молчит?

Отчего, в самом деле? А оттого, отчего и Спаситель не стал разделять имений, ибо это дело временное, ибо никто не делал христианства судьёй в имущественных спорах. Но есть в христианстве вечное, единое на потребу, и если это вечное выполнишь, то и временное чрез это самое устроишь во благо. Вечное – дух, вечное – угождение Богу, вечное – исполнение воли Божией и заповедей Господних, вечное – спасение души. Когда ты исполнишь заповедь: «берегитесь любостяжания», когда ты будешь помнить, что «жизнь человека не зависит от изобилия имения его», – тогда и в делах временных, в разделении имений ты будешь и справедлив, и милостив, и уступчив, тогда не потребуешь, чтобы кто судил или разделял тебя.

А если Христа будешь признавать только Сыном Человеческим, если, по подобию древних евреев, ты будешь от Него, как от Сына Давидова, ожидать только устроения дел царства земного, – то и жизнь вечную утеряешь и земную не устроишь, а ещё больше расстроишь. Ибо для неё не будет руководства вечного, ибо, где люди, там и страсти, ибо, где одно земное, там одно греховное.

Христианин! Твой Христос есть Сын Божий. Он тебе указует и волю Божию, и жизнь по-Божьи. Твой Христос есть Превечный Бог. Ищи же вечного, а не временного. Будь достоин Христа твоего! Аминь.

Равенство⁷⁸

В малом ты был верен, – над многим тебя поставлю (Мф. 25:23).

Кто ныне не говорит о равенстве? Сколько речей, сколько книжек и листков призывают к тому, чтобы все люди во всём между собой были равны, и чтобы у них всё было поровну! И сколько людей сбито с толку и верят таким речам и ожидают, что мечты о всеобщем равенстве непременно и скоро сбудутся! Немало и таких проповедников нового учения о равенстве, которые доказывают, что оно принесено на землю Христом и проповедано в евангелии. Как православному христианину смотреть на это и кого ему слушать?

Да, Христос Спаситель учил о равенстве людей и евангелие о нём говорит. Но чтобы понять, какое это равенство, в чём оно и для чего, нужно не евангелие проверять своими умствованиями, а, напротив, свои умствования и помыслы проверять евангелием. Только тогда мы с полным правом можем называться людьми по-христиански верующими.

Что же говорит нам по этому вопросу святое евангелие? Ответ – в сегодня читаной притче.

Евангельская притча говорит нам о Господине, Который, призвав Своих рабов, дал им – одному пять талантов, Другому два, иному один талант, и Сам отошёл, наказав рабам употребить в дело таланты, умножить их и затем дать о них отчёт Господину в своё время, когда Он возвратится. Господин – это Бог; рабы – это люди; таланты – это силы и способности, данные людям; отшествие Господина – это предоставление людям жить и действовать на земле по своей свободной воле и употреблять в дело для угождения Богу свою жизнь, свои силы, – свои таланты.

Итак, вот уже и неравенство, ибо, как видим, не все получили поровну талантов. Но вместе здесь и равенство: ибо все равно обязаны трудиться, все равно получили свободу добровольно исполнять волю Божию, все равно дадут отчёт Богу.

По истечении долгого времени, это – вся жизнь человека; пришёл Господин, – это – второе пришествие Господа Иисуса Христа; и потребовал у рабов отчёта, – это – суд Божий над людьми. Какой же раб оказался лучше всех? Если бы нам наперёд не была известна притча Спасителя, то мы, наверное, сделали бы из неё совершенно другой вывод. Мы знаем, как часто Спаситель обличал богатых и знатных людей; мы знаем, как Он любил бедняков и как часто именно в них, например, в бедной вдове, положившей две лепты в сокровищницу храма, или в бедном Лазаре, – видел и указывал богатство духа. Мы знаем, что Сам Иисус Христос вырос в бедности и не имел во всю жизнь, где главу подклонить. Мы могли бы, поэтому, ожидать, что в слышанной нами сегодня притче о талантах всё сочувствие, всю похвалу Спасителя получит раб, которому дан был только один талант, а нерадивым и достойным укоризны и наказания окажется раб, получивший больше всех, именно пять талантов. В притче, однако, видим всё совершенно наоборот. Получившие много, – много и работали, удвоили таланты, вручили их Господину и удостоились похвалы. А злым, неблагодарным, ленивым и лукавым рабом оказался получивший один талант. А суд-то был, при неравенстве талантов, равный для всех и справедливый. Одинаково все должны были дать отчёт; одинаково каждый должен был удвоить то, что имел; одинаково каждый за эту работу удвоения талантов получил равную похвалу. Получил бы её и имевший только один талант, если бы и он его удвоил. От него потребовалось бы принести лишних не пять талантов, и не два, а только один, сообразно тому, что он имел, а похвалу и награду он получил бы ту же, что и принёсший пять талантов. Но он талант спрятал в земле, дерзко говорил с Господином, винил Его за мнимую жестокость и требовательность, наперёд считал Его несправедливым. За это раб был лишён того, что имел. «Возьмите у него талант, – сказал Господь, – и отдайте имеющему десять талантов, ибо имущему дано будет и преизбудет, а у неимущего и то, что он думает, будто имеет, отнимется от него. А негодного раба бросьте в темницу; там будет, плач и скрежет зубовный».

Таковы неожиданные выводы притчи. Итак, не спасает ни бедность сама по себе, ни богатство само собой. Вечно остаётся евангельское правило: «царство Божие внутри вас есть». Всё зависит от этого внутреннего, душевного состояния, от этой напряжённой работы над собой, над своим нравственным усовершенствованием. Мы знаем, что душа человека развивается, как и тело, посредством напряжения и упражнения соответствующих сил. Поднимая тяжести, мы укрепляем силу тела: но безразлично, поднимаем ли мы землю, камни, дерево, железо или золото, – силы телесные от этого одинаково развиваются и упражняются. Так и душа: всё равно испытываем ли мы её и развиваем бедностью, богатством, т.е. терпением или милосердием, мы в том и другом случае сдерживаем и ограничиваем себя, учимся жить не для себя только, учимся себе отказывать ради угождения Богу, ради служения нашим ближним.

Господь Иисус Христос, поэтому проповедал равенство религиозно-нравственное, внутреннее, духовное, перед Богом, а не внешнее, не мирское, не пред людьми. На земле всегда будут молодые и старые, способные и менее способные, здоровые и больные, сильные и слабые, будут мужчины и женщины, взрослые и дети. Значит, с этой стороны люди не равны и не могут быть равны. Отсюда же – богатые и бедные. Как невозможно насильно уравнять людей так, чтобы не было мужчин и женщин, старых и молодых, способных и неспособных, так невозможно насильно уравнять богатых и бедных. Бог и лесу не равняет.

Но зато бесконечно нам дорого то другое равенство, которое нам даровал Бог, о котором и учил Христос Спаситель, – равенство перед Богом. Все мы одинаково созданы Богом; все равно призваны к вечной жизни; все равно призываемся к ней: одни – богатством, другие – бедностью, лишениями самыми разнообразными; все равно идём к небу и спасению: Всем равно даровал Господь искупление чрез Сына Своего, всем подаёт благодать, нужную для спасения; всем равно открыто евангелие, заповеди Господни, воля Божия, благая и совершенная; всем равно доступна молитва и угождение Богу, всем дарована св. Церковь. В храме, в молитве, в подвиге, в добродетели – все равны. И разве не видим, как цари и вельможи припадают с молитвой и поклонением к тем святым и праведникам, которые в жизни земной были совершенными простецами, людьми, по мирскому суду, совершенно незначительными? В этом наглядное доказательство того, насколько внутреннее выше внешнего, духовное выше телесного, небесное и Божие выше мирского и человеческого.

И опять в жизни духовной, в достижении святости и спасения все люди равны только по своему назначению и призванию, по доступности для каждого верующего всех средств достижения святости. А самое достижение и степень его, конечно, будут различны. Суд Божий будет всем равно справедливый и милостивый, но приговор его, конечно, различен. «Ина слава солнцу, ина слава луне, ина слава звёздам. Звезда бо от звезды разнствует во славе» (1Кор. 15:41). Так учит слово Божие о будущем завершении всех дел человеческих. И было бы несправедливо иное окончание и завершение сих дел. Ибо полное уравнение всех во всём означало бы полное безразличие добра и зла, деятельности и лености, добрых намерений и злых. Полное уравнение всех и во всём означало бы, что у человека нет никакой свободной воли, никакой своей собственной деятельности, что от него ничего не зависит, что он не может иметь никакой заслуги, что он, наконец, совершенно лишён всякой возможности идти вперёд и нравственно развиваться.

Притча о талантах учит нас совершенно противоположному. И она говорит о равенстве людей, но о равенстве достойном и справедливом, поднимающем человека, а не унижающем, о том равенстве, которое открывает для человека бесконечную возможность труда, самосовершенствования, свободы, счастья и приближения к Богу. Равенство это – религиозно-нравственное.

Иного равенства среди людей нет! Аминь.

Памяти В. А. Грингмута⁷⁹

Сегодня последнее наше общее собрание, созванное по указанию и по желанию нашего дорогого председателя, незабвенного Владимира Андреевича Грингмута. Казалось, неожиданная смерть его должна была бы заставить нас отложить собрание до другого раза. Но мы не хотели преступить предсмертной воли покойного. Да, такова именно была его предсмертная воля. За несколько часов до смерти, уже немеющим языком, он говорил о нём, распоряжался, беспокоился. Ещё с нами его прах, ещё не приняла его земля навеки. Пусть же наш вождь, как живой, ещё с нами остаётся сегодня. Он желал, – и мы сегодня собрались. Он указал на завтра быть нашему общему патриотическому празднику, желал всех нас призвать на молитву и торжество с нашими священными хоругвями. И, послушные его голосу, мы придём сюда на молитву, мы склоним пред ним, в знамение последнего прости, наши хоругви-знамёна... Дорогой наш, наш любимый вождь! Мы послушны тебе в этом, мы останемся послушны и всем твоим урокам, и подвигу твоей жизни, пока в нас будет жить дыхание жизни.

Среди нас нет ни одного человека, который не разделял бы того воодушевлённого призыва, с которым обратились к нам твои непосредственные друзья, помощники, соработники. Да, как ни тяжка наша утрата, но она не расстроит наших рядов и не вызовет ничьего бегства с поля брани. Дорогим именем твоим мы обещаемся и клянёмся нести твоё бремя, делать и продолжать твой подвиг, твоё дело.

Теперь уж не помешает нам скромность Владимира Андреевича говорить в этот день только о нём. Сегодня и не может быть у нас никакого другого предмета речи.

До 1905 года он был выдающимся педагогом, памятным для всех своих учеников, потом – редактором, журналистом, усердным, энергичным, талантливым, стойким в убеждениях, верным заветам своего учителя М.Н. Каткова, твёрдым пред всеми и всякими нападками врагов. Но война и опасность родят героев и богатырей. И он явился героем и богатырём именно в пору тяжкого нашего безвременья, когда злая смута чёрной тучей поползла по лицу земли русской. Уже с конца 1901 года, когда мы услышали призыв недоброй памяти Святополка-Мирского о «доверии», – о доверии ко всем предателям, изменникам и преступникам и недоверии к твёрдым и честным Государевым слугам, – стало раздаваться могучим, будящим и призывным колоколом мощное слово Владимира Андреевича, слово обличения, слово грозящего вразумления.

С 18 февраля 1905 года его сердце-вещун почуяло грозную опасность для русского народа, а с 17 апреля – грозную опасность для православной Церкви. С этого времени он, не переставая по-прежнему неустанно работать пером, весь ушёл в общественную деятельность. Ранее всех теперешних патриотических союзов и содружеств он учреждает в апреле 1905 года Русскую монархическую партию и начинает собирать около себя разрозненных русских патриотов, которые инстинктивно почувствовали страшную опасность для родины. С тяжёлым чувством он заносил в свою летопись журналиста учреждение Государственной Думы 6 августа и предсказывал, что она и не соберётся по этому закону, а если и соберётся, то не умалит, а только увеличит смуту.

Здесь сказалось у него редкое чутьё истины, – плод горячей и проникновенной любви к родине. Можно себе представить, что пережил он после всех неистовств, которыми торжествующие предатели России и еврействующие газеты ознаменовали 17 октября 1905 года. На улице шла дикая оргия, под окнами редакции раздавались бесчинные вопли, двигалась обезумевшая толпа; каждую минуту можно было ожидать, что ворвутся в дом для дикой расправы с главой «черносотенцев»... А у Владимира Андреевича заседал Совет монархической партии.

«Царя у нас украли», – вот исторический его возглас в тот памятный вечер. Ни на один момент он не усомнился в правде своего русского политического исповедания, ни на один момент он не поколебался в борьбе. Со следующего же дня после объявления манифеста 17 октября он в своей газете так же твёрдо, как прежде, так же ясно, определённо и уверенно, но с удесятерённой энергией и настойчивостью писал о самодержавии Русского Царя, о правах русского народа, о положении православной русской Церкви. Было вооружённое восстание, заполнили всю жизнь безумные забастовки, прекратились на время все газеты... Потом они стали выходить со статьями-прокламациями; всё вопило о конституции, всё кричало, что народ «вырвал» себе свободу, всё говорило о новых приобретениях... для евреев, инородцев и предателей родины. Рабочие врывались в типографии патриотических газет, рассыпали набор, выгоняли служащих... Расстреливали и убивали русских патриотов. Страшно было сказать правое и трезвое слово...

Неколебимо, день за днём, из номера в номер газеты, Владимир Андреевич ещё с бо́льшей, чем прежде, смелостью говорил в это время о том, во что верил и что нам завещал. Как его не убили – это Божье чудо! Как его не убили потом, как он избег множества опасностей, как уцелел при множестве покушений, – это непостижимо. Он почти не берёгся. Он с трудом и неохотой уступал просьбам близких и друзей принять хоть какие-нибудь меры охраны своей жизни и предосторожности. В марте прошлого года на него было организовано дерзкое, по бесстыдству выдающееся, покушение (являлась девушка с бомбой, наперёд по телефону назвавшись женой убитого революционерами офицера); опасность только что миновала, – а вечером он уже был на собрании, о месте и времени которого было наперёд оповещено в газетах, в глухом углу Москвы, ездил туда, по обычаю, один, и говорил с таким воодушевлением, как будто ничего с ним не случилось. Как его не убили в многочисленных поездках, о которых всегда было наперёд известно, – мы и до сих пор понять не можем. Высшая сила хранила его до урочного времени, до заповедного предела. Теперь воля Божия свершилась!..

Кто исчислит его труды, и тяготы, и болезни, досаждения от чужих и своих, – всё, что перенёс он с благородным терпением за эти последние годы в деле умножения и упорядочения патриотических организаций? Его скромность и уступчивость, его незлобие, верность как друга и товарища, его готовность на всякую чёрную работу для любимого дела, его речи, поездки, беседы с единомышленниками, его бессонные ночи и трудовые дни, – всё это невольно заставляло склоняться пред ним всех, кто имел высокое счастье жить с ним и работать.

Восточная поговорка гласит: «в деревья, у которых нет плодов, никто не бросает камни»: они спокойны и вечно зелены. Всем приметны и видимы были плоды работы Владимира Андреевича, – и сколько, поэтому, в него летело камней!

Как усердно враги его дела искали в нём личных недостатков! Как усердно выискивали обвинения в каких-либо пороках, в чём-либо позорящем и недостойном! Не находили! Его образ светлый остался незапятнанным. Можно было не соглашаться с его воззрениями, можно было с бешенством и злобой опрокидываться против его дела, но нельзя было, и никому из его противников не удалось, обличить его в чём-либо укоризненном и позорящем его, как человека и христианина. Только и находили в нём вины – его нерусское имя, только над этим и изощряли плоское остроумие, и это, главным образом, делали те, которые в своих речах и писаниях отрицали всякое различие народностей, глумились больше всего над русским национальным самосознанием и служили иностранцам и евреям. Заподозривали искренность его работы, искали побуждений нечистых, корыстных, уверяли, что он – подкупной слуга власти. Но после 1905 года, когда на него сыпались удары и власти; когда искали его души; когда его разорили и отняли даже то, на что он имел право по закону; когда совершенно потрясли его материальное положение, – а он всё-таки неустанно боролся и высоко держал своё знамя: тогда даже не имущие стыда и совести устыдились, и обвинения в неискренности прекратились. Наряжён был над ним и суд... И ныне в суде этом «дело» его не кончено... Так и не дождался он этого суда земного. Стыдно было и приступить к нему его судьям; больше года никак не могли назначить день суда. Ныне восшёл он к суду Божию, и Господь узрит, любил ли покойный родину, или желал ей зла, как это хотели доказать судьи земные.

Но ко всей и всякой вражде он относился с христианской кротостью, именно с кротостью, и не с презрением или безмолвной злобой. Ничто не выводило его из душевного равновесия и из подвига неустанной работы. Когда, бывало, всходил он на эту кафедру, в любимом им Епархиальном доме, когда голос его гремел громом и очи сверкали огнём воодушевления, – кто мог думать, что его тяготит давний недуг, что он давно переутомил свои силы, что он и эту и без числа других ночей перед нею не доспал, не отдыхал, что он только-что прочитал все грязные клеветы против него в газетах, только-что получил какую-либо тяжкую неприятность.

В последнее здесь общее наше собрание он говорил с обычным воодушевлением; а сам он едва сидел за столом, извиваясь от болей мучительного карбункула, о котором никому не говорил. А вечером он уже хотел ехать в Орёл, и только пред самым отправлением на поезд он телефонировал: «не могу; чувствую, что свалюсь»... Никто не знал и не видел, как, поздно ночью, буквально «сваливаясь», а не ложась в постель, он только мог сказать: «ах, как я устал, как устал!» А утром рано он опять был в бодрой работе, опять на своём посту, опять на своём деле писателя, глашатая, крепкостоятельного вождя и споборателя за русское дело. И так без отдыха изо дня в день.

Он и умер, как жил: верным рабом Господа, верным слугой Царя и народа, праведным христианином. Вечной памяти достойна его богатырская кончина. Среди бессонных ночей, среди мучительных дней он не оставлял заботы о нашем деле, – и родина святая, одна родина составляла предмет его предсмертных дум и попечений. Горяча и проникновенна была его предсмертная молитва; исповедь, причащение, соборование – всё это он исполнил, как верующий христианин; до конца он повторял за священником слова священных молитвословий. Но и в тот миг, когда он стоял на грани двух миров, среди молитв и предсмертных борений, когда его взор уже зрел лицо вечности, – бросая прощальный взгляд на мир, им покидаемый, он думал не о личных делах, не об устроении земных личных расчётов, а о нашем дорогом деле спасения родины, о нас, о своих друзьях, последователях и единомышленниках была его дума, и уже коснеющими устами шептал он последние заветы: «Ухожу... Расстанемся... Соединяйтесь... Поднимайтесь... Молитесь, православные русские люди!»

И силился он при этом подняться своим, ещё недавно могучим, а теперь уже немощным телом, и, падая в изнеможении и бессилии, он обводил всех потухающими очами, как бы в последний раз призывая всех своих сплотиться на работу и подвиг; он искал, он звал...

Кого он искал и кого звал? Преемника своего? Такого лица нет и быть не может. Заменить покойного невозможно. О, поистине, мы несчастны! Наши работники, наши богатыри или избиты пулями и бомбами, или сгорают во цвете сил и мужества в непосильных трудах!..

Счастье наше в том только, что мы живём правдой и силой не отдельных лиц, а вечной правдой и силой исповедуемых нами начал жизни: православия, самодержавия, русской народности. Религиозного и патриотического воодушевления подавить в русских людях невозможно. Чудным, сказочным напряжением сил покойный Владимир Андреевич сплотил около себя рассыпанных и рассеянных дотоле, поникших под страшными ударами русских людей, любящих Бога, верных Царю и родине. В этом – его бессмертная заслуга. Он их звал, объединял, учил и сковывал в цельный и мощный организм.

И они-то, то есть все мы, русские люди, верные Богу, Царю и родине, не поклонившиеся блудному Ваалу иных начал жизни и власти, просветлённые русским самосознанием, воспрянувшие к бодрой и дружной работе и решимости бороться за родину, мы все, взятые вместе, и являемся преемником незабвенного нашего Владимира Андреевича.

С дерзновением веры, понятным только для имеющего счастье веровать, к своим предсмертным заветам Владимир Андреевич, призывая русских людей объединяться, прибавил знаменательное слово: «Я за вас буду молиться».

Дай же Бог, чтоб его молитва не была скорбной, чтобы мы не омрачили его загробного покоя изменой, холодностью и равнодушием. Дай Бог, чтобы пред лицом Вечной Правды и Милости он мог, при виде нашей верности его делу, сказать словами святого апостола: не вотще текох, не всуе трудихся... (Флп. 2:16).

Дорогой Владимир Андреевич! Пройдут тяжкие первые дни нашей острой и жгучей скорби, пройдут месяцы и годы. Потускнеет ли твой светлый образ, забудем ли мы тебя? изменим ли твоей памяти? Нет, дорогой наш и любимый! Имя твоё будет бессмертно в памяти русской, могила твоя не будет одинока! Бог, Которому ты служил в смирении и в детской простоте сердца, Церковь, который ты был кротким и послушным сыном, покроют покровом любви твоё загробное пребывание, уготовают тебе вечные кровы. Дела твои пойдут вслед за тобой по ту сторону могилы, и пред лицом Судии Вечного будут немолчно говорить о твоей жизни, не знавшей личных радостей, всецело, от первых дней нежной юности, отданной на службу Церкви и родине. И услышишь ты голос Тайнозрителя: «Блажени мертвии, умирающие о Господе. Ей, глаголет Дух: почиют от трудов своих» (Откр. 14:13).

История человеческая, история русского народа занесёт тебя на свои скрижали, и на расстоянии, в историческом освещении и перспективе, когда спадёт личная против тебя злоба, когда улягутся страсти, когда наступит время беспристрастного суда, когда сгинет и сгниёт всё мелкое, ничтожное, весь прах земной суеты, – твой образ будет представляться всё ярче, всё величавее, всё выше и чище. И сколько бы ни прошло над нами испытаний, и чем больше будет этих испытаний, мы и наши потомки и преемники нашего дела будут помнить предсмертный завет твоей богатырской кончины:

«Ухожу. Расстанемся. Соединяйтесь, поднимайтесь, молитесь, православные русские люди! Я за вас буду молиться!»

Усердие ко храму и богослужению⁸⁰

В чудную область благочестивой древности переносит нас воспоминаемое ныне событие. Духовными очами видим мы благолепный Влахернский храм Богородицы в Царь-граде, во всей красе ночного богослужения; видим торжественный собор священнослужителей, во главе со святым патриархом Тарасием; видим многочисленный народ, горячо молящийся об избавлении от врагов, и с ним благочестивый царь Лев Мудрый. Видится и слышится наше возвышенное православное богослужение. Идёт продолжительное, буквально всенощное моление, но бодры духом богомольцы, усердна молитва, и эта молитва окрылила души, открыла очи веры, отверзла и самое небо. К концу всенощного бдения, в четвёртом часу утра, преподобный Андрей с учеником своим Епифанием – оба нам родные по крови, славяне, – видят на воздухе Пресвятую Богородицу с ликами святых ангелов, пророков и апостолов, молящуюся за род христианский пред Сыном Её и Богом, и осеняющую народ честным Своим покровом.

Перенесёмся теперь мысленно из этой чудной области древнего благочестия к нашему теперешнему времени и к нашему теперешнему положению. И мы теперь в храме; тоже видится и слышится богослужение... Но простёрт ли и ныне над верующим народом покров Богоматери, в общении ли пребывают с нами лики святых? Веруем твёрдо и исповедуем открыто, что это так. «Христос Иисус вчера и ныне, Тот же и во веки», говорит святой Апостол (Евр. 13:8). И Церковь Его пребывает вечно, и слово Его не мимо идет: «Где два или три соберутся во имя Моё, там и Я посреди их» (Мф. 18:20). Истина эта особенно близка к сердцу нашему ныне, ныне же она особенно ясно проповедуется и Церковью. Дева Днесь, – поётся в богослужебной песни нынешнего праздника, – т.е. Дева и ныне, и сегодня предстоит в церкви и с ликами святых за нас невидимо молится Богу... Не видим мы этого телесными очами, но видим очами веры. Были некогда во Влахернском храме многочисленные богомольцы, но не удостоились чудного видения; был царь, за свой разум и познания прозванный Мудрым, был патриарх, признанный Церковью святым, но увидел Богородицу только убогий слуга вельможи, наш единоплеменник, славянин Андрей, Христа ради юродивый. Такого видения достигают только избранные и после долгого духовного подвига и опыта.

Но если Дева и ныне, и сейчас, и всегда предстоит с нами во храме, то какую же святыню, какое сокровище неоценимое, какое место высокое представляет собой наш храм! Знали это и в Ветхом Завете, когда Любовь Божественная ещё не во всей полноте и ясности была открыта людям. С каким восторгом, с какой пламенной любовью желал водвориться в храме святой царепророк Давид! Окружённый бедствиями; ожидающий каждую минуту, что вот восстанет на него брань, ополчится на него враг; оклеветанный врагами, преследуемый злобными гонителями (Пс. 26:2–3, 10–12); огорчённый потерей всего милого сердцу и изменой ближних и друзей, – о чём он молит Господа, чего прежде всего желает душа его?! «Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати ми храм святый Его!» (Пс. 26:4–5). В Новом Завете Бог открыл Себя людям, насколько они вместить это могут. Поэтому и храм новозаветный есть полное и действенное открытие Божества. Тем более он должен привлекать к себе верующих. Здесь – Бог, Утешитель скорбящих; здесь – общение святых, отшедших в жизнь вечную и не забывающих братию, странствующую на земле; здесь – веяние неба, здесь – дыхание страны вечной. Нужно ли тебе вразумление, тяготят ли сомнения, мир ли наводит на тебя мрак свой, окружили ли тебя враги и клеветники и ищут души твоей: молись здесь пред Светом, просвещающим всякого человека; молитва озарит твою мысль, рассеет образы лукавого мира. Грех тяготит тебя, совесть взывает, близок ты к отчаянию: здесь же, во храме милосердия, для совести твоей даётся елей милости и врачевание веры в таинстве покаяния, здесь же, в жажде вечного общения с Высочайшим Богом, самым делом ты соединишься с Ним и в молитве, и в беседе, и во святом Причащении.

Зачем же ты не идёшь в открытую врачебницу? Зачем это охлаждение к храмам и богослужению, которое ныне так охватило русский народ? Зачем пустота в храмах и многолюдство в домах веселья, легкомыслия и разврата? Зачем и это небрежение к святыне со стороны тех, которые ещё посещают храм? Ты стоишь здесь с рассеянными мыслями, с блуждающим взором, ты входишь сюда, как в обыкновенный дом... Слышишь ли грозное обличение апостола: «Или домов не имате? Или о церкви Божией нерадите?» (1Кор. 11:22). Неблагодарный и безумный! Церковь ведь о тебе молится, о твоих близких живых и умерших, о твоём спасении, о твоём счастье, – а ты не хочешь внять её голосу? Церковь окружила тебя здесь образами, возбуждающими в душе всё святое и возвышенное, она одела своё богослужение в благолепную ризу песней и молитв, в красоту обрядов и священнодействий, а ты, как раб ленивый и злой, стоишь холодный и невнимательный, с каменным сердцем! В таком случае, по своей вине ты не спасаемый, а гибнущий!

В чём спасение и гибель для одного отдельного человека, в том спасение и гибель для целого народа. Спасаемый ли или гибнущий народ наш? Окружённый ныне бедствиями, видящий, что восстаёт на него брань и ополчается враг, оклеветанный, расхищаемый внутренними врагами и предателями, испытавший столько ударов, он восстанет в силе и крепости, он воспрянет оживить древнюю свою мощь и славу, он сбросит с себя путы и узы, как Сампсон, пока пребудет в молитве, вере и благочестии. И он будет в плену у врагов, если, как Сампсон, забудет святые обеты, изменит Богу и предаст тайну силы своей – тайну веры и благочестия соблазнительным речам нового блудного мирского воззрения на власть, на государственность, на земную жизнь. К Богу, к Церкви, ко храму, к молитве, к общению святых, к религиозному воодушевлению, к нравственной чистоте, к подвигу святости – вот куда зовёт тебя, русский народ, нынешний праздник. И если ты в покаянии и молитве, не ожесточив сердца, а смягчив его верой, глас этот услышишь, и, как древле, всенародно, во главе с Царём, во главе с Церковью и её служителями останешься твёрдым в вере, уповании и молитве, – то твёрдо знай и разумей: Дева и ныне предстоит с тобой в Церкви и с ликами святых невидимо молится о нас Богу. Дева и ныне покрывает народ, страдающий и верующий, честным Своим покровом. И Бог сил, Бог мира будет с нами! Аминь.

Памяти В.А. Грингмута⁸¹

В истории народа Божия, в самые важные моменты его мирового служения, в исполнении им мессианского призвания своего, мы видим, что иногда Господь приобщал к избранному роду людей иного племени, истинных израильтян, в которых не было лукавства, – израильтян не по плоти, а по духу.

У гроба незабвенного Владимира Андреевича нам невольно приходит на мысль это библейское указание. Рисуется чудная картина из времён героической истории народа Божия. Был тяжкий голод в земле Израильской. К голоду присоединилась смута внутренней жизни и полное безначалие. «В те дни, – так объясняет это явление Библия, – в те дни не было царя у Израиля, и каждый делал то, что ему казалось справедливым»... В это время один израильтянин с женой Ноэминью и двумя сыновьями, спасаясь от голода и общественных нестроений, переселился в соседнюю Моавитскую землю. Скоро он умер. Сыновья женились, и скоро тоже умерли. Осталась свекровь с двумя невестками. Ноэминь решила одна возвратиться на родину, а молодых невесток уговаривала остаться дома, выйти замуж, жить среди своего народа. Одна из невесток послушалась, а другая, именем Руфь, так привязалась к свекрови, так полюбила её веру и её народ, что пошла за нею на полное тревог и неизвестности будущее, на нужду и неизбежное горе. «Куда мне идти? – говорила Руфь. – Куда ты пойдёшь, туда и я пойду; твой народ будет моим народом, твой Бог будет моим Богом, и где ты умрёшь, там и я умру и погребена буду». Руфь потом сделалась бабкой царя Давида, и святое евангелие указывает её в числе предков по плоти Господа Иисуса. Она, следовательно, приобщена была в основной, мессианской, задаче народа богоизбранного, к тому, что составляло существо его жизни.

Перед нами в этом гробе, окружённый таким великим множеством выразительных знаков любви и преданности; окружённый таким многолюдным собранием друзей, учеников и почитателей, окружённый невиданным для частного человека почётом, – пред нами пришёл в этом гробе на последнее пребывание в земном храме человек, история и жизнь которого до некоторой степени напоминают историю библейской Руфи. С нерусским именем – он был с русской душой и приобщился к самому сокровенному святому святых жизни русского народа. Он происходил из старой, собственно славянской, фамилии, но онемеченной в Пруссии, от отца, который переселился из своей немецкой родины для служения делу просвещения в нашу страну. Владимир Андреевич и родился, и вырос, и всю свою жизнь провёл уже в России.

И Россия стала для него, в полном смысле, родиной святой, дорогим и горячо любимым отечеством. От лет юности, как только впервые раскрылось в нём сознание, он сказал России словами Руфи: «Куда мне идти? Куда ты пойдёшь, туда и я пойду; твой народ будет моим народом; твой Бог будет моим Богом...» Всю жизнь он отдал потом на служение русскому народу. Наделённый от Бога не одним, а всеми пятью талантами, он в этом избранном тернистом пути жизни, в служении русскому народу, его вере, историческим заветам и устоям его государственности, работал на все таланты, ему данные, и ни одного из них не закопал в землю. Педагог, журналист, общественный деятель, организатор и руководитель патриотических союзов, – везде и на всех поприщах он отдавался своему долгу, своему делу всецело и безраздельно...

Твой Бог будет моим Богом...

С редким проникновением и чистой искренностью он приник и вошёл в дух нашего святого православия. Он веровал попросту, как крепкий верой простой, разумный, цельный натурой наш крестьянин. В нём сказалась исконно-природная славянская душа; в православии она обрела для себя родную стихию. Он постиг существо православия в его простой, не мудрствующей лукаво вере, в его глубоком смирении, в его всеобъемлющей церковности, – той церковности, которая есть и плод, и проявление, и условие, и источник истинного братолюбия и союза верующих в Господе и между собой, которая свидетельствуется и запечатлевается у православного в его мысли и жизни, в его внешнем поведении, в каждом его движении, – во всём внутреннем и внешнем укладе его жизни. В годину потемнения религиозной совести, в тяжкое время всяких нападок на истину Христову и на истину православия, когда против неё стали вздыматься шумящие волны то неохристианства и толстовства, этого нового арианства, то религиозного рационализма и равнодушия, то нелепого обновленчества, покоящегося на том же духе сектантства, самомнения и рационализма, то, наконец, открытого материалистического неверия, – Владимиру Андреевичу было гораздо труднее, чем кому-либо другому, выступить борцом за православие. Люди пустые, но криком себя выдвигающие, всё измеряющие внешней мерой, могли сказать ему и говорили: давно ли и искренно ли ты сам стал православным? Но покойный никогда не знал ложного стыда. Смело и решительно на знамени своём прежде всего он поставил православие. Чутко следил он за всеми интересами православия, с Церковью одной он жизнью дышал, как живой её член, как живой камень её здания. В последний раз сказалась его вера в его истинно-праведной кончине. Внезапно пришёл к нему страшный час смертный; он знал и ясно видел, что умирает. Впереди ещё могло быть много лет жизни и успехов.

Он видел уже, как его дело патриотическое вокруг него росло и крепло, как множилось число его учеников и – каких учеников! За него многие буквально готовы были идти на смерть, а когда он умер, когда вчера его здесь поминали, сколько пролилось здесь, в этом храме, горючих слёз, сколько раздалось рыданий!.. А эти слёзы, что льются сейчас, рыдания, что мы слышим в эти минуты... Что это, как не свидетельство горячей любви к нему?! И всё же покорно он склонился пред ангелом смерти, и умирал в общении с Церковью, весь в молитве, весь обвеянный и напутствованный святыми таинствами. В последний момент жизни, в предсмертном просветлении веры, он в прощальных словах обещал молиться за тех, кто с ним страдал и трудился.

И блажен ты, веровавший, яко будет совершение глаголанным тебе от Господа!

И блажен ты, раб благий и верный, со тщанием и страхом Божиим трудившийся. Ты внидешь в радость Господа своего!

Твой народ будет моим народом... Это высший подвиг любви и благодарности к ближнему. И этим подвигом самого высокого, благородного и самоотверженного патриотизма горел незабвенный Владимир Андреевич всю жизнь. Громко раздавался его голос в дни радостей и печалей русского народа. Смело он разил словом его врагов. Злоба, клевета, угрозы, преследования, оскорбления и смертельные опасности не остановили его патриотического служения. Зорко он следил за всеми интересами русского народа, русского государства, не молчал никогда, если интересы эти терпели ущерб, и грозную и горькую правду не раз с самоотвержением говорил он князьям людей, и правителям народа, и сильным земли...

Ему судил Господь работать в тяжкое безвременье смуты и революции. Неисходное горе нашей неудачной последней войны, позор которой почти всецело приготовлен русскими изменниками, сделавшими всё, чтоб умалить русский патриотизм, чтобы помочь врагам и ослабить Россию внутренними волнениями; смрадная смута и наша гнусная, редкая по бесстыдству и отсутствию идеальных основ революция, созданная предателями русской земли внутри и врагами её извне, – вот при каких обстоятельствах пришлось жить и действовать покойному в последние годы жизни.

Святая Библия, рисуя непорядки и нестроения в земле израильской, о причинах их кратко и выразительно замечает: в те дни не было царя у Израиля...

У нас был и, слава Богу, остался Царь. Но, как в заболевшем организме все гнилые и злые силы его устремляются на главные органы, как бы ища погибели и смерти тела, так и в нашем потрясённом после несчастной войны государстве гнилые и злые силы, освободившие себя от всяких нравственных начал и сдержек, от всяких обязательств и велений долга и верности, устремились с адской злобой против Царской власти, против создавшего и хранившего Россию самодержавия. Это был самый верный путь гибели России. Под влиянием этого движения, – почему-то назвавшего себя «освободительным», а в сущности способного принести только внешнее и внутреннее рабство народу, – настала на Руси страшная анархия, появились грозные признаки распада жизни... Повторилось буквально то, что было в древнем Израиле: «каждый делал, что он считал справедливым».

И вот, в дни этой смуты и совершил Владимир Андреевич свой бессмертный подвиг. Как некогда Гедеон, он кликнул клич к верным сынам России, он звал к себе только сильных и смелых, и в то время как кругом его народившиеся политические партии и их вожди манили народ всякими соблазнительными обещаниями земных благ, он ничего не обещал своим единомышленникам, кроме радости умереть за родину и кроме терний всяких страданий от врагов родины. И он собрал вокруг себя такую великую рать, что враги, уже готовые похоронить старую Россию, а с нею упразднить и русский народ, с удивлением увидели, что дело их не только далеко от победы, но и прямо проиграно.

Думали враги, что опозорили и похоронили самодержавие. И вот, Владимир Андреевич именно самодержавие поставил во главе своего политического исповедания; именем и обаянием Царского самодержавия, покоящегося на религиозно-нравственных началах, на русском самосознании и патриотическом воодушевлении, он сплотил кругом себя великое множество народа всех званий и состояний – от образованных до простецов, от простых рабочих до представителей знати. Религиозно-патриотическое движение в России оказалось сильным, широким и глубоким, и с ним, хоть и со злобой и ненавистью, но стали считаться. Конечно, не Владимир Андреевич его создал: оно – создание живого, ещё не изжившего, здорового, со здоровыми инстинктами народа. Но он был его вдохновенным глашатаем; он был для русских патриотических союзов организатором не редкой только, но прямо единственной по силе и бесстрашию энергии. Он был в полном смысле вождём русских патриотов, и то обстоятельство, что ни происхождение, ни положение и звание, ни русское имя, – ничто внешнее ему не помогало, это и показывает, как велики его действительные заслуги в этом деле, как велики его труды и подвиги, пред которыми смолкли все предубеждения.

Он умер рано, – по человеческому рассуждению. Он сгорел в подвиге. Он пал жертвой своей любви к России.

Но, усталый от трудов и борьбы, он мог пред смертью с полным правом сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром...» Да, его очи, действительно, уже видели спасение русской России, ему уже предносился свет её во откровение языком. Он видел начало победы, он имел сладкое утешение сознавать, что его трудом, подвигом и напряжением сил в значительной степени сломлена революция. Как Моисей, не вошёл он в землю обетования, но ему дано было её издали узреть и приветствовать. Он не дожил до полного умиротворения родины. Но он заложил зерно великого дела и увидел его первые ростки. Последние годы его жизни, и особенно его смерть, праведная, бестрепетная, богатырская, – всё это было как бы последним ударом резца великого художника над цельным и величавым его образом. Подвигом добрым он подвизался, течение свершил, веру соблюл, – ныне готовится ему венец правды. Он заслужил право на историческое бессмертие в числе лучших сынов России, потрудившись неустанно, до вечера жизни, для её блага. А бессмертие личное – удел его святой веры. Он служил вечному. Он сеял в дух, а сеющие в дух от духа пожнут в жизнь вечную. Он служил любви к Богу и ближним, к Богу и родине. А любовь не умирает, по слову апостола, не умирает никогда, хотя пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и самое знание упразднится (1Кор. 13:8).

В первые часы после его смерти, когда уже мёртвый положен он был на одре, когда близкие пришли к его праху и склонились в молитве, они услышали слова Псалтири, и их заповедали мне внести в это моё надгробное слово. Кругом царила благоговейная тишина, всё смолкло пред тайной смерти, только тихо звучало чтение псалмов. Казалось, Владимир Андреевич лежал не мёртвый, а живой, и устами псалмопевца говорил плачущим и болезнующим и чающим Христова утешения:

«Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на людей. Враги нападали на меня... окружили меня, как пчёлы (сот), и угасли, как огонь в терновнике. Именем Господним я низложил их. Не умру, но жив буду, и возвещу дела Господни. Отверзите мне врата правды, войду я в них, прославлю Господа. Вот врата Господни, праведные внидут в них. Камень, который был в небрежении у строителей, соделался главой угла. Это от Господа и есть дивно в очах наших... Сей день сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь» (Пс. 117:9–24).

Прости, прости, наш дорогой и незабвенный Владимир Андреевич! Вниди, скончав дни, победителем вниди в покой твой, в уповании бессмертия! Ибо побеждающему обетовал Господь дать вкушать от древа жизни, обетовал дать сести на престоле Божием... (Откр. 2:7, 3:21).

Да будет покой твой – честь! Путь твой в горние селения да будет лёгок и благословен. И да будет тебе уготовано место упокоения, и душа твоя во благих водворится!

Вера твоя спасёт тебя. Ибо верой ты знал, – знал, что когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный и вечный (2Кор. 5:1).

Вечная тебе память в очах Бога твоего! Бессмертна твоя память на земле живых, среди горячо любимого тобой русского народа! Аминь.

Памяти В.А. Грингмута⁸²

"Молитесь, православные русские люди!"

Девятый день нашей скорби... По исконному церковному обычаю, мы опять здесь, у дорогой нам могилы, опять на молитве о нашем незабвенном покойнике. Мы исполняем его завещание о молитве.

Но эту ли только молитву любви и благодарной памяти разумел умирающий Владимир Андреевич, когда призывал к ней русских людей? Зная его, зная, что в нём общее благо и дело его патриотического служения перевешивало и совершенно подавляло его личную жизнь и личные заботы и интересы, мы можем с уверенностью сказать, что он призывал своих друзей, сотрудников и единомышленников к молитве за успех и благо нашего общего дела спасения родины от охватившей её смуты. Никто лучшe его не знал, как тяжко наше положение. Никто столько не перестрадал, видя и на себе испытывая, что нас часто бьют не только те, которые нападают на наши заветныe святыни, но и те, которые должны их защищать и, по-видимому, защищают; что на нас, при защите сидящих в доме и осаждённых врагами, сыплются удары не только от врагов, но и от тех, кто в доме сидит и, по роковому недоразумению или непониманию, и нас считает за врагов...

И думается, пророческим был призыв Владимира Андреевича к молитве. Чудится, что он провидел для нас надолго такое мучительное положение, и провидел, что мы будем унывать, и тужить, и колебаться. И вот он призвал нас к молитве... Пока он был с нами, мы стояли за его широкой грудью, за его могучими плечами... Нам было часто совсем покойно, когда он страдал; мы отдыхали, когда он неустанно работал. Мало того, многого и из его внутренних духовных сокровищ и из созданной им внешней обстановки, для нас благоприятной, мы не ценили.

Теперь его нет с нами, и какая сразу почувствовалась пустота! А что будет дальше, какие испытания и лишения нас ждут, – это Богу известно. Запомните слово моё: мы можем сказать каждый только словами апостола: «Се аз гряду связан духом, яже хотящих мне приключитеся неведый... Только Дух свидетельствует, что узы и скорби нас ждут» (Деян. 20:22–23).

Мы утешены тем сочувствием, которое все классы общества проявили к смерти Владимира Андреевича. Незабвенны его похороны. Ни единого искусственного приёма не было употреблено, никаких усилий к тому, чтобы собрать народ, чтобы устроить из погребения общественное событие и знамение, как это делается обычно в лагере врагов наших, – а между тем Москва увидала что-то редкое и невиданное. Не было толпы, не было праздношатающегося и легкомысленного сборища: был, в истинном смысле, народ благоговейно-молитвенно настроенный. Уверял в печати один презренный блудослов-еврей, что о покойном некому поплакать и некому пожалеть, – а между тем мы видели, что смерть Владимира Андреевича почувствовалась тысячами людей, окружавших его гроб, как смерть близкого, родного человека, и редко о ком пролилось столько чистых и искренних слёз. Наконец, и печать, которая так безжалостно клеветала на него и преследовала его при жизни, признала в нём и талант, и искренность, и незапятнанную нравственную чистоту. Пресмыкающиеся пред революцией гады печати на время затихли и скрылись в подполья, при виде столь знаменательного сочувствия, неожиданно для них проявившегося со всех сторон по отношению к почившему.

Однако не преувеличивайте этого утешения. Увы, таково уж русское общество, что в нём нет собственно ни того, что принято называть настоящим общественным мнением, ни прочных общественных настроений. Бессознательно стыдно стало за то, что травили человека, безгранично любившего Россию, – и всё склонилось и умолкло пред его величавой смертью. Но пройдёт порыв, и снова слух склонится к тем же выползшим гадам печати и к их гнилым и пошлым словоизвержениям: ведь то, что они говорят, так мало требует ума и размышлений, так мало говорит о труде, подвиге и самоотвержении, так льстит грубым инстинктам и низменным пожеланиям плоти и духа. Ведь отрицать так легко, и на отрицании показать себя умным и показаться таким в собственных глазах – так приятно.

Не прекратится и вражда против нашего дела, – а помощи нам ждать неоткуда. Утрата Владимира Андреевича – налицо, а приобретения, замены, восполнения скорби и лишений – нет, и не предвидится... Надежда вся на правоту нашего дела и на собственную нашу работу. И тут нужен нам великий подъём духа, и тут нужны нам великая сплочённость и крепкое объединение, – всё то, что завещал, умирая, покойный.

И нужна нам молитва. В молитве просветлеет наш дух и отгонит от себя лукавые и мрачные образы уныния и всяких соблазнов. В молитве мы найдём готовность и решимость грядущие нам страдания перенести с христианским мужеством, обратить их в великое душевное обогащение и в силу победы.

Помолимся об упокоении незабвенного Владимира Андреевича: его образ, его жизнь, его подвиг мужества и любви к родине будет нам звездой путеводной!

Помолимся Богу браней об успехе нашей духовной брани в защиту святынь веры, Церкви и родины!

И да будем в уповании не унывающими, тщанием не ленивы, духом горяще, Господеви работающе, – и в молитве пребывающе! Аминь.

Основатель Православного Палестинского Общества⁸³

Немногим, быть может, известно, что сегодня «именины преподобного отца нашего Сергия», – память святых мучеников Сергия и Вакха; в честь одного из них и назван великий Радонежский подвижник и всея России чудотворец.

Не воспоминается ли нам невольно умерший смертью мученика, соимённый преподобному Сергию и имевший его своим небесным покровителем, царственный витязь и подвижник за землю русскую благоверный Великий Князь Сергий Александрович? В день, когда в Москве открывается Отдел Императорского Палестинского Общества, в котором он столь долго трудился и которое благоустроил, – как не вспомнить о нём, как не помолиться об упокоении со святыми его души? К тому обязывает благодарное сердце членов и соревнователей Общества, о том же говорит и апостол, когда заповедует христианам: поминайте труждающихся у вас.

Великая скромность покойного Августейшего Председателя Палестинского Общества и благородная опасливость, чтобы его высокое и властное положение в Москве не было истолковано, как принуждение и давление на подчинённых, в случае открытия здесь им Отдела Общества, – вот что препятствовало совершиться сегодняшнему торжеству гораздо раньше. Ныне время для него приспело.

Имя почившего Великого Князя Сергия Александровича тесно и неразрывно связано с Палестинским Обществом. В служении покойного благу Общества сказалась и высота задач и целей самого Общества, и высота души Августейшего его работника и созидателя. Нам невольно и естественно приходится говорить о том и другом вмести одновременно.

Святая Земля с детства предносится мысли и воображению каждого верующего. Её созерцание питает и возгревает живое религиозное чувство живым напоминанием о Том, Кто там родился и жил во днях плоти, учил, чудодействовал, умер и воскрес, совершив наше спасение. Чем сильнее религиозное чувство, чем набожнее душа, чем более она способна преклониться в благоговении пред тайной воплощения и Голгофы, – тем сильнее стремление ко граду Иерусалиму и к его святыням. И хотя изменилась Палестина до неузнаваемости; хотя умолкли во Святой Земле гласы пророчеств и, во исполнение вечного проречения Христова, Иерусалим попирается языки, Дóндеже скончаются времена язык, – Святая Земля, однако, одним своим видом воскрешает в душе то, что в ней свершалось, в течение веков и тысячелетий, таинственного и мирового, навеки незабвенного, – все те величия Божия, о которых поведали нам глаголы Священного Писания.

Набожная душа покойного Великого Князя была именно такой, что она способна была проникнуться сознанием святости Земли Святой и уразуметь её значение для верующего. Он и сам отправился туда паломником; он сам видел её своими глазами и вместе с множеством верующего народа, – вид которого всегда доставлял для него высокое наслаждение, – пережил святые чувства высокого религиозного восторга и умиления. Знал ли он, предчувствовал ли, что в этом было для него, для его жизни и смерти, что-то особенно знаменательное и прямо пророческое? В городе, который из века в век от лет древних был знаменем верности Богу и основным началом религиозного и народного быта Израиля, в городе, который был местом смерти и заклания стольких мучеников и одного – Захарии, сына Варахиина, убитого даже в храме, между жертвенником и алтарём, – в этом древнем Сионе думал ли Августейший паломник о том, что в русском Сионе, в Москве, этом храме России, в священном Кремле, как её алтаре, падёт и он сам жертвой злобы и ненависти врагов народа и станет мучеником России?

Святая Земля будит в верующем сознание братства православных народов. Вместе с тем она говорит о печальной судьбе и тягостном положении православия на Востоке и мировом значении России, его единственной защитницы, исторически и преемственно восприявшей это призвание от умирающей Византии. Какое патриотическое сердце не вдохновлялось этими мыслями? Какая русская душа не горела огнём, не трепетала от предчувствий таинственных велений и указаний Промысла относительно России и православного Востока? Давно, на заре нашей истории, ещё в дни слабости, в дни нестроений, смуты и усобиц на Руси, русский игумен уже возжёг на гробе Господнем кандило за землю русскую.

Мог ли не отозваться на всё это и покойный Великий Князь, этот витязь-патриот, этот вдумчивый и прозорливый государственный муж, и радетель за землю русскую? Мог ли он всем сердцем не отдаться Обществу, которое утверждало на Востоке православие, делало на Востоке русское дело, благовествовало русскую честь и славу и поздним потомкам древних русских паломников давало возможность у величайшей святыни христианского мира приносить молитвы за Россию? В дни смуты русской, начало которой он пережил и перечувствовал, не неслась ли душа Великого Князя туда же, в молитве за Русь и Царя? И, думается, знал и чувствовал он, что он сам падёт жертвой смерти, в числе многих других героев долга, кровь которых пролилась, как семя и основание для будущего покоя и счастья родины.

Церковная песнь взывает к земному Иерусалиму: «Радуйся, Сионе святый, мати церквей, Божие жилище! Ты бо приял еси первое оставление грехов воскресением». Другая песнь церковная зовёт христианина «не к тому в земной Иерусалим», но от земного переносит его мысль и чувство к новому, небесному и горнему Иерусалиму, где нет солнца и луны, где ворота не затворены день и ночь, где царствует Агнец Божий – Христос, где стоит Престол Агнца.

Пред этим Престолом в числе тех, изображённых Тайнозрителем, что пришли к Нему от скорби многой, в одеждах белых и с пальмовыми ветвями мира, с песнью вечной хвалы Сидящему на Престоле и вечной победы, верим, пребывает и мученик наш Великий Князь Сергий Александрович. Ни алчет, ни жаждет он и не палит его зной... (Откр. 7:9–16). И он приял оставление грехов воскресением Христовым, и он приимет вечные кровы в горнем Иерусалиме.

В этот час заупокойного о нём моления, продолжая в любимой им Москве любимое им дело, мы призываем его светлый дух, и, приобщая его к радости подвига во имя Церкви и России, мы уповаем на невидимое его нам вспоможение духом его любви, его загробного дерзновения в молитве к Богу. В его светлом образе, в его заботливых трудах, в его сочувствии делу Палестинского Общества пусть новый Московский его Отдел найдёт для себя источники вдохновений, бодрости и радости труда! Аминь.

Вера, любовь и смирение⁸⁴

Что служит основанием жизни человеческой? На чем её нужно утвердить, чтоб она была достойной и истинно человеческой, чтоб она не только наше земное существование сделала благоустроенным, но и обратила бы это земное существование в надёжный путь и верное средство блаженства вечного?

Ответ на эти вопросы лучше всего можно дать не на словах и рассуждениях, обыкновенно мало убедительных, а на живом, наглядном и понятном примере. Такой пример сегодня видим в евангельской повести о женщине-хананеянке. Как, – спросят иные, – неужели эта женщина может учить нас устроению жизни общественной и государственной? Ведь она – совершенно частное лицо и обратилась к Спасителю по своему личному и частному делу!

Да, – ответим мы, – но если бы не было отдельных людей, то не было бы и обществ человеческих; если бы люди в частных делах и отношениях не руководились вечными законами правды и любви, то они и общественную жизнь не могли бы подчинить этим законам. Всё, что написано, в наше поучение преднаписано, – так говорит и св. апостол о Священном Писании. Это слово его применимо и к сегодняшнему евангельскому повествованию.

Великие свойства души проявила женщина-хананеянка. Она достойна вечной памяти и постоянного внимания. Она явила, прежде всего, веру, живую, искреннюю веру, которая ничего не боялась, ничего не стыдилась, которая проявлялась в открытом исповедании. Она была иноплеменница, она прежде была язычницей. Но, живя вблизи земли Израильской, она узнала и возлюбила богооткровенное слово закона Божия, познала Бога Истинного. Вместе с тем она, конечно, познала свою греховность, ибо не может человек знать истину и не видеть, как он сам далёк от неё. А познав свою греховность, она вместе с избранными душами избранного народа Божия ожидала явления Спасителя, о Котором прорекало слово Божие откровенное, о Котором и пророки возвещали, как об Избавителе от греха. И вот, Он явился. Иоанн свидетельствовал о нём и, воззвав, говорил: «Се Агнец Божий, вземлющий грехи мира». Начал Он Своё служение, – и весть о нём промчалась по всей земле Израилевой и Иудиной. Дошла она и до сопредельной страны – Тира и Сидона и здесь отозвалась она в душах тех, которые, подобно женщине хананеянке, ожидали избавления и Избавителя. Когда Спаситель пришёл в пределы Тирские и Сидонские, пришёл на время, уединиться, то, оказалось, и здесь нашлись верующие в Него. И се жена-хананеянка первая из этой страны явила веру свою. Она шла за Ним и взывала: «Иисусе, Сыне Давидов, помилуй меня!» Называя Его Сыном Давидовым, она тем самым признавала Его Христом-Мессией, Который у евреев, согласно пророчествам, был известен и был ожидаем под этим именем. Хананеянка оказалась достойнее многих евреев, которые не узнали и не признали Христа. В то время как многие и из признавших боялись следовать за Ним открыто, она, напротив, пред всеми заявляла о своей вере. Для неё Он, как человек, был чужеземцем и иноплеменником, но она выше всего поставила истину, свою веру, и веры своей не стыдилась.

Жена-хананеянка явила и великую любовь. То была любовь несчастной матери, у которой тяжко страдала дочь. Горе и несчастье не разрушили, а усугубили и укрепили её веру, а несчастье дочери она считала своим собственным. Страдала дочь, а она говорила Спасителю: помилуй меня, точно она сама прогневала Бога. Мы знаем другой такой же пример в евангелии, и опять в лице не еврея природного, а уверовавшего иноплеменника, именно Капернаумского сотника-римлянина, который также просил Спасителя даже не за сына, а за своего слугу. Такая самоотверженная любовь и есть требование христианства. «По тому узнают, что вы – Мои ученики, если вы будете иметь любовь между собой», – так говорил Спаситель (Ин. 13:35), прощаясь с учениками, и так Он Сам показал на Своём собственном примере, ибо Праведник, Он умер за грешных ради их спасения.

Наконец, хананеянка явила великое смирение. Долго она шла за Иисусом Христом, взывая к Нему и умоляя исцелить её дочь, а Он молчал, испытывая её веру и испытывая апостолов. Последние, воспитанные в еврейских воззрениях, по которым считалось, что не следует оказывать милость язычникам и иноплеменникам, сами тронулись верой и мольбой женщины и сами стали просить Иисуса Христа отпустить её. Спаситель, чтоб ещё более вразумить учеников и показать им ложность еврейских исключительных взглядов, говорит им: «Нехорошо отнимать хлеб у детей и отдавать псам». Ученики ещё не успели сказать ни слова, как хананеянка уже ответила Спасителю не словом вражды, не словом жалобы на обиду или несправедливость, а великим сознанием своего недостоинства, великим свидетельством величайшего и необычайного своего смирения: "Господи, – ответила она Христу, – Господи, но ведь и псы едят от крупиц, падающих со стола господ своих».

Спаситель отозвался на эти слова женщины величайшей похвалой ей: «О, женщина! Велика вера твоя. Пусть будет по твоему желанию!» И дочь исцелилась.

Итак, по учению Христову, вот основы жизни: вера, любовь и смирение. Если даже лучшие язычники могли приготовить себя духовно к восприятию этих добродетелей, то что же сказать о христианах? Для них они – не только обязанность, но и первый признак их принадлежности к христианству. И везде, где мы видим, что жизнь строилась на этих началах и основах, – везде на людях, на семьях, на обществах и государствах почивало и почивает Божье благословение. Мы видим это и в прошлой истории русского народа.

Что же несут нам современные учители, а точнее – развратители народа, которые хотят навязать нам свои выдуманные учения и обещают всякие блага своим последователям?

Вместо веры они проповедуют неверие в Бога, в мир духовный и в загробную жизнь. Они прямо заявляют, что они хотят устроить рай не на небе, а на земле. На чём же они хотят построить эту обещаемую блаженную жизнь людей на земле?

Вместо любви они проповедуют борьбу классов и сословий, зависть к людям богатым и стоящим у власти и ненависть ко всем. Они зовут бедняков всех стран соединяться и идти борьбой против богатых, не стесняясь ни убийствами, ни грабежами, ни насилием.

И, наконец, вместо смирения они хотят поставить гордость человека, нежелание никому и ничему подчиняться; они проповедуют жизнь по собственной своей воле, а не по высшей воле Божией.

Немного нужно иметь ума, чувства и наблюдательности, чтобы судить, чтобы знать безошибочно, куда ведут эти новое учение и новые учители. Нужно только удивляться, как находятся люди, которые могут слушать такие учения и следовать им.

Те, которые носят имя христиан не по названию только, но и по существу, те, которые желают счастья себе и другим, те, для которых закон есть воля Божия, а не греховная воля человека, – должны помнить и в жизнь проводить и осуществлять великие уроки, преподанные нам в сегодняшнем евангельском чтении. Они гласят, что истинные и спасительные основы жизни суть: вера, любовь и смирение! Аминь.

Труд бесплодный, бесполезный и вредный⁸⁵

Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие. Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс. 126:1).

Итак, можно строить дом, – а он рассыплется, и труд наш окажется напрасным; можно стеречь город, – и опять всуе, напрасно, потому что он всё-таки незаметно будет взят врагом. Приведённые слова Священного Писания, которые мы нередко слышим в церкви и читаем в Псалтири, ясно показывают нам, что труды человека, часто напряжённые и утомительные, однако, являются ненужными, бесплодными, бесполезными, даже вредными.

Некогда, после потопа люди захотели построить башню до небес, чтоб избавиться от повиновения Богу, чтоб уйти от Его власти, от Его кары. То был труд нечестивого неверия и сатанинской гордости. И труд этот был напрасным. Господь смешал языки строителей, и они рассеялись по всей земле.

Некогда царство еврейское разделялось на два: на Иудейское и Израильское. Первое сохранило верность Божьему слову и закону, священному храму и Иерусалиму, сохранило на царстве род царя Давида. Народ его, хотя и впадал в нечестие, но, имея храм, законное священство и богооткровенный закон, всё же приходил к покаянию. В царстве же Израильском, которое было в пять раз многочисленнее Иудейского, цари и правители употребили страшный труд и усилия, чтоб устроить своё царство по образцу соседних сильных народов языческих. Они тщательно уничтожили все благочестивые предания и обряды благочестивой древности, они вводили идолослужение, ставили в разных местах царства языческие изваяния, чтоб отучить народ от Иерусалима, заводили порядки и науки, заимствованные от соседних народов языческих. И весь этот труд, труд гордости житейской и неверия, труд отделения от истинных основ жизни, Богом заповеданных, погиб, но вместе с тем он погубил и всё царство Израильское, которое было разрушено теми самыми народами, у которых израильтяне заимствовали порядки, науки и искусства.

Знаем мы в истории труд величайшей злобы. Цари римские захотели совершенно истребить христианство, истребить самую память о нём. Всё было пущено в ход: трудились над этим учёные, писатели, поэты, высмеивая всячески христианство и отвлекая от него верующих. Цари и правители издавали против него строжайшие законы и не допускали христиан ни к какой службе. Воеводы и судьи осуждали христиан на смертную казнь. Кровь христиан лилась во всём мире; у них отнимали архиереев и священников, предавая их казням или отсылая в изгнание; у них отбирались священные храмы, сосуды, книги. И всё это было трудом напрасным. Христианство восторжествовало в мире, а язычество окончательно было подавлено и уничтожено. Труд ненависти и злобы, труд богоборный, был напрасен и губителен для самих трудившихся.

Гибнет всякий труд, основанный и на самонадеянности. Богач евангельской притчи, у которого был богатейший урожай в поле, решил в душе своей: «Разорю житницы мои и построю новые. И тогда скажу душе моей: душа, много у тебя добра на многие годы. Почивай, ешь, пей, веселись!»

А Господь сказал ему: «Безумец, в эту ночь душу твою возьмут у тебя, а то, что ты приготовил, кому достанется?» (Лк. 12:16–21).

Так гибнет всякий труд, который имеет в основе своей неверие, гордость, злобу, самонадеянность. А вот другой пример, совершенно обратный.

Слышим сегодня в евангелии (Лк. 5:1–11): трудились апостолы без Христа, целую ночь трудились в ловле рыб, и всё напрасно. Но пришёл к ним Христос, благословил труд их, и вдруг они нашли совершенно неожиданный и великий улов рыбы. Это – образ и показатель, и урок для всякого труда человеческого. Совершаемый с Богом и для Бога, угодный Богу и Богом благословенный, труд человека всегда принесёт ему плод мног и в жизни земной, будет воспитывать его и для жизни небесной. Эту мысль мы и выражаем, когда пред началом труда говорим про себя или вслух: «Господи, благослови!» Эту же мысль мы выражаем, когда пред началом дел важных, особенно общественных, приглашаем священнослужителей, приносим чтимые святыни и в пении молебном просим Господа благословить доброе дело и «благое намерение» наше.

Ныне мы переживаем время напряжённых и усиленных трудов, направленных к изменению и улучшению нашей общественной и государственной жизни. Сколько предлагается всяких предположений, всяких планов, всяких преобразований! Образовались так называемые политические партии; каждая из них тянет народ на свою сторону, каждая обещает ему высшие блага, конечно, без всякого обязательства их выполнить, каждая тянется сама к власти и к государственному достоянию, и каждая говорит о своих великих трудах для устроения блага государства и народа.

Как разобраться среди всех этих приглашений и призывов примкнуть к тем или другим людям?

Для неверующего очень трудно разобраться среди этого множества приглашений, из которых, конечно, только одно может быть истинным, a прочие ложны. Для верующего же христианина это очень легко.

Смотри на труд этих людей, кто и на чём созидает. Если нам обещают устроить только земную жизнь, а о вечной, небесной забывают и не упоминают, если хотят обойтись без Бога и Его закона, – это строители Вавилонской башни, их труды рассыплются и погибнут.

Если начинают дело без молитвы, без Божьего благословения, без благословения Церкви, если в своих собраниях такие люди не молятся о даровании помощи свыше, надеясь только на себя, на свой ум, на свои только силы, – их дело самонадеяния погибнет, оно есть только служение сатане, который бежит от имени Божьего.

Если возмущают против религии, против Церкви и её служителей, против власти церковной, – это гонители христианства, подобные древним римским царям-мучителям. Их дело также бесплодно, также погибнет с шумом.

Если обещают новые порядки жизни, заимствованные от других, нечестивых народов и только поэтому и признаваемые за хорошие и полезные, но в разобщении со словом Божиим и учением Церкви, – это труд древних нечестивых правителей израильских, погубивших свой народ.

Иди, христианин, туда, где говорят о Боге, где призывают Его помощь, где надеются на Его благословение, где почитают Его Церковь, где выше всего ставят Его заповедь, где зовут к миру, порядку, к любви взаимной, где чтут власть в семье, в обществе и в государстве. С такими людьми труд – есть труд благословенный, и как бы он ни был тяжёл, как бы на него ни злобились враги, этот труд, с Божией помощью, даст великий улов всякого успеха, и жизнь земную обратит в путь к Богу и небу. Ловцы рыбы, когда явился к ним Христос, не только мрежи свои исполнили ловитвы, но и сами явились премудрыми учителями веры и жизни духа, – учителями и апостолами вселенной.

Таков труд при Божием благословении. Труд и молитва, молитва и труд, – вот залог его успеха! Аминь.

Духовные запросы женщины⁸⁶

В истории первенствующей христианской Церкви мы знаем такой случай. Было страшное гонение на христиан. За городом было назначено богослужебное собрание верующих, о котором стало известно властям. Поручено было сотнику ночью, во время собрания христиан, напасть на них и перебить всех до единого. Сотник, переодевшись, днём пошёл осмотреть местность, чтобы безошибочно сделать все ночные распоряжения. Возвращаясь уже к вечеру в город, он встречает женщину, о которой ему заведомо было известно, что она – христианка. Она спешила на общую молитву и вела за руку своего сына. Жалко стало воину этой несчастной матери. Он отвёл её в сторону с дороги и сказал ей: «Знаю, куда ты идёшь; сегодня вас всех истребят; возвратись, пожалей сына».

Женщина остановилась. Сотник отошёл от неё и издали следил за ней. Женщина постояла, подумала, – и всё-таки отправилась туда, куда шла. Ночью она была убита.

Вот сила убеждённости женщины.

Если вы, далее, всмотритесь в историю христианства, то увидите замечательное явление: равноапостольная Елена в Греции, Ольга в России, Людмила в Чехии, Домбровка в Польше, Борта, Клотильда на Западе, во Франции и Англии, Бианка в Китае...

Женщина оценила христианство, как религию, впервые поставившую женщину, как человека, члена царствия Божия, искуплённого и спасённого, а не как только жену, хозяйку или мебельную принадлежность разврата и прихоти господина. Это было истинное и самое высшее равенство, и, конечно, женские монастыри, почитание Богоматери и женщин-девственниц и подвижниц, – всё это дало для идеи истинного женского равноправия и её человеческого достоинства несравненно больше, чем самые горячие речи поборников женской эмансипации. Обращали ли вы внимание, что впервые при распространении христианства, особенно православия, всегда ставили храм в честь Богоматери, и этим пред мыслью и воззрениями дикаря, прежде всего, поставлялась идея святости женщины?

Впрочем, не потому только, что христианство дало столько для женщины, она служила Христу всей горячностью духа. Эта горячность духа – психологическая черта женской души, ярко выраженная хотя бы в образах евангельских мироносиц. Всякая идея, воспринятая женщиной, захватывает у неё душу всецело и делает её способной на подвиг и жертву. Это мы видели и в нашей революции. Сколько девушек и женщин, приняв зло за добро, и демона за ангела, отдали злу и тело, и душу, и материальные средства, и весь пыл сердца.

Было бы странно и психологически невозможно, если бы на стороне положительных воззрений и положительной работы в отстаивании вековых идеальных сокровищ духа женщина осталась равнодушной и безмолвной. Ваш небольшой кружок – наглядное тому доказательство. И пока к патриотическому движению не примкнёт женщина, оно будет неполным, оно будет односторонним, только рассудочным и мало действенным. Я этим не хочу преувеличивать что-либо или умалить. Я только утверждаю истину вещей. Что важнее для жизни на нашей планете: свет или тепло? Ответ один: и свет, и тепло. Без обоих этих условий невозможно существование зачатков органической жизни. Так и в жизни и развитии идей нужно участие и мужчины и женщины.

Вот почему с чувством понятной и живейшей радости я приветствую нынешнее наше начинание. Может быть, оно и распадётся, может быть, оно заглохнет. Не станем себя обманывать. Всё это может быть. Но важнее всего – идея и первые, хотя бы робкие и слабые попытки к её осуществлению.

Велика истина и превозмогает, и мы уверены, что бросаем семя жизненное и дорогое. Ни лица, ни учреждения здесь ни при чём: а возрастит всё Бог.

Богу мы веруем и Его мы призываем. И не только в столь малом собрании, но где двое только или трое соберутся во имя Его, и там Он посреди их. Не бойся же, малое стадо: Отец благоизволил дать вам царство...

Да будет с вами и над вами Божие благословение! Аминь.

Памяти В.А. Грингмута⁸⁷

Наконец, и Царское слово сказано о нашем дорогом покойнике, – слово «искреннего соболезнования по поводу утраты столь честного и мужественного борца за достоинство и мощь России». Светлой и отрадной вестью приспела Царская хвала к нынешнему поминальному дню, к нынешней нашей молитве. Говорит нам покойник словом Святого Писания: «Сплю я, но сердце моё не спит». Слышит его сердце наши молитвы, слышит слово Царского благоволения, которое было для него в жизни высшей наградой на земле. И рады мы, что сегодня к нему на могилу, для беседы с ним, принесли мы весть радости.

Царская хвала... Вспоминается царская хвала, о которой рассказывает нам Библия. Народ избранный подвергся нашествию гордых и жестоких чужеземцев. Пришёл к нему враг в силе тяжкой. Вышел к нему и Израиль, и стали два враждебных стана один против другого. И вот, из лагеря врагов выступает великан Голиаф; он зовёт противника на единоборство; победа должна решить не только исход войны, но и судьбу целого народа, всё его будущее. Выходил великан, весь закованный и защищённый латами, бронёй и панцирем, потрясая медными гремящими доспехами; величался он пред рядами оробевших израильтян, проклинал Бога их и все святыни, хвалился богами своими.

Тут вышел против него молодой Давид, юноша белокурый, с голубыми глазами, внук той Руфи, чужеземки-моавитянки... Вышел он с пламенной верой в Бога, с горячей любовью к своему народу, верный богоданному царю, не на лук свой и не на силу своих мышц уповая, а надеясь только на правду и силу Божию. Он без воинских доспехов. В руках у него – только праща, невинное, детское оружие. И стал над ним издеваться чужеземец, звал его презрительными именами, грозил ему скорой смертью, – «проклял его идолами своими».

Сошлись враги. Юноша, в силе веры и подвига, пошёл на Голиафа. И был Господь с ним; камнем из пращи ударил он врага прямо в лоб, свалил на землю и его же мечом отрубил Голиафу голову. Враги бежали вон из земли народа Божия. И было ликование народа, и была царская похвала победителю.

Не в грозе военной, не честным и открытым боем, а в гнилой мгле измены, лжи и предательства вышел против русского народа враг его... Разумейте здесь что угодно: личность ли определённую, или общий дух и направление времени, – это всё равно... Общее мелкодушие, продажность, лень, беспечность и трусость возвели его в глазах многих в великаны. И высился он, вырастая из ничтожества мнимой силой, влиянием, титулами, положением, богатством... Он стоял, окружённый иноплеменниками и, на них опираясь, предавал Россию; он бряцал... золотом, подкупая всё и вся, он гремел и потрясал доспехами, облечённый и защищённый всей силой государственной власти, страшный своим высоким положением... Он издевался над вековыми святынями исторической жизни нашего боголюбивого и царелюбивого народа, он проклинал основы её идолами чуждой государственности...

Вы знаете, о ком и о чём я говорю; мне не нужно пред вами называть... неблагословенное имя. Ровно два года назад, в этот самый день, всё это омрачило воспоминание спасения Царя и России, омрачило тяжким опасением погибели Царя и России. Лживая и вкрадчивая речь, – как речь искусителя-сатаны, навеянная предательством, ложью, изменой, навеянная жадными вожделениями иноплеменников и идолами чужеземного, для нас отвратительного государственного строя, – послужила в этот самый день 17 октября началом и источником неисчислимых бедствий нашей родины.

Успех или неуспех предательства решал судьбу России, всё будущее нашего народа...

И вот, в дни всеобщей робости и запуганности, когда многим казалось уже, что дело предательства и предатели восторжествовали, когда новый Голиаф стоял на верху силы, когда честолюбивая воспалённая мысль уже рисовала для себя впереди картины всеобщего поклонения, и святотатственной рукой враг касался Царской короны и в сочиняемых им основных законах Империи уже умалял священные права верховной самодержавной власти, – в эти страшные дни вышел против предателя малый, совсем малый, сравнительно с ним, по своему общественному положению человек. Он вышел безоружный, он противопоставил всему дьявольскому оружию врага как бы малую пращу, – только перо журналиста.

Это был Владимир Андреевич. С верой в сердце, с любовью к Царю, родине и русскому народу, с непоколебимой убеждённостью, с отвагой геройства, с бесстрашием, доходившими до готовности принять все муки, стал он разить словом нового Голиафа. Велико было его искусство, Господь ему сопутствовал Своей помощью. Он бил врага прямо в бесстыдное лицо, – и пал гнилой великан, гремя доспехами, и отрубила ему голову, в политическом смысле, та самая первая Дума, которую он сам старательно собирал из всех инородцев и врагов России для борьбы с Царём и народом...

А его победителя помянул народ, в великом множестве проводивший его к вечному покою, теперь же восхвалил и Царь, спасённый и спасаемый в силе Его священных прав самодержавия.

Помянём его ныне, по уставу церковному, заупокойным молением...

Да помянёт его и Царь Небесный во царствии Своём ныне и во веки! Аминь.

Взаимные отношения людей⁸⁸

Якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде (Лк. 6:31).

Сколько ныне мы слышим всяких разговоров о том, как лучше устроить жизнь людей! Сколько по поводу этих вопросов люди волнуются и спорят! Сколько со всех сторон предлагается самых различных способов достигнуть всеобщего порядка и счастья!

И в самом деле, нельзя же человеку жить по-звериному. Ведь только у зверей каждый заботится лишь о себе, и если один сыт, то он уже о другом не думает, мало того, он недоволен чужим довольством и готов отнять пишу у соседа, хотя сам не голоден. Так поступают животные, а у людей, разумных существ, должно всё быть иначе. Нужно человеческой жизни дать такое устройство, чтоб оно доставляло всем довольство, чтобы счастье одного не было несчастьем другого, чтобы человек жил и жить давал другим. Как же это всего лучше устроить?

На этот вопрос отвечают различно. Но больше всего надежд возлагают теперь обыкновенно на хорошее государственное устройство, на хорошие законы. Пусть будет так. Но спрашивается: ведь и законы нужно создавать на какой-либо основе, и для законов нужно иметь какое-либо руководство и вечное правило. Где же оно, это правило? А без такого вечного и для всех обязательного правила, законы обратятся в постоянно меняющийся произвол и каприз, и тогда разве можно устроить твёрдую, надёжную и прочную жизнь? Конечно, это невозможно. А затем ещё: что же делать с людьми, если они не захотят данных законов исполнять? Ведь они могут сказать: законы придумали люди, а мы – тоже люди: мы этих законов признавать не желаем, мы себе придумаем другие законы. Придётся тогда применять к таким непокорным принуждение и насилие, а они спросят: кто вам дал такие права нас понуждать? И на насилие они ответят тоже насилием. И получится, вместо порядка, мира и благоустройства, только беспорядок, злоба и расстройство жизни, и нечем будет этого зла прекратить. Так, выходит, плоха надежда на законы и законодательство, на которые теперь многие уповают.

Где же такое вечное правило и для законов, и для людей? Человек такого правила дать не может, ибо на всём человеческом лежит печать греха, ошибок и заблуждений, и оно не может быть обязательно для человека. Правило такое даёт Сам Господь. Поэтому-то оно и обязательно для нас. Послушай и исполни его не только потому, что оно тебе же полезно и для тебя спасительно, но и потому, что оно – Божье повеление, повеление Создателя для Его создания, повеление любящего и милующего Господа для человека, которого Господь предназначил к вечному блаженству и к этому блаженству его ведёт. Ты не хочешь исполнять этого правила, – тебя принудит власть земная. Ты спросишь: по какому праву она это сделает? Тебе ответ готов: по праву, от Бога данному. Сущие власти от Бога учинены суть, – учит св. апостол; они назначены в поощрение добрым и в наказание злым, – так учит другой апостол. – Хочешь ли не бояться власти, делай добро, и будешь иметь от неё похвалу, наставляет апостол (Рим. 13:1; 1Пет. 2:14).

Правило Божественное, определяющее поведение человека и взаимное отношение людей, мы сегодня слышали в святом евангелии. Оно коротко: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, и вы поступайте с ними так же".

По этому золотому правилу надо построить всю свою жизнь и на нём же основывать и законы государственные. Итак, ты, конечно, хочешь, чтобы нажитое твоим трудом имущество, или приобретённое твоими родителями и переданное тебе достояние оставалось бы твоей неотъемлемой собственностью: и в отношении к другим людям держись такого же правила, и законов желай таких, которые бы не отнимали, а охраняли собственность каждого гражданина. Не слушай тех, кто говорит, что нужно для справедливости и равенства отнять у богатых то, что они имеют, и отдать неимущим: это не справедливость и не равенство, а насилие.

Ты дорожишь своей честью и своим добрым именем; тебе неприятно, и горько, и обидно, если тебя злословят враги, если на тебя возводят всякие клеветы. Не слушай же тех людей, которые, чтобы достигнуть своих скрытых целей, клевещут на всех с ними несогласных: на царей, на правителей, на людей, преданных родине и порядку, на людей, преданных вере Христовой.

Тебе дорога́ твоя жизнь: пусть же уши твои будут глухи к тем призывам к убийствам и насилиям, к бунтам и кровавым мятежам, к которым побуждают народ наш разные подстрекатели, обещая ему, что тогда, после так называемой «революции», они дадут нам новые совершенные законы и новый строй государству. Такие законы и такой строй, на убийстве, преступлении и на крови взращённые, не принесут народу счастья.

Ты хочешь, чтобы те, которые тебе должны быть покорными: дети, слуги, подчинённые, исполняли то, что ты им укажешь делать по долгу своему, чтоб они слушались тебя, как отца, хозяина или начальника, – исполняй же и сам распоряжение высшей тебя власти не только за страх, но и за совесть.

Тебе обидно, если законы, благоприятные для тебя, не исполняются, а отяготительные для тебя действуют. И сам ты, поэтому, исполняй всё, что законно поставлено властью для подчинённых, – и то, что тебе выгодно и приятно, и то, что для тебя стеснительно.

Тебе было бы горько и обидно, если бы законодатели так назначали и составляли законы, чтоб они только для них самих были выгодны, чтоб они заботились только о себе, хотя бы они и были большинством; ты тогда можешь сказать: «ваша сила, но не ваша правда». Поэтому не помогай таким деятелям общественным, которые обещают дать законы, несправедливые для одних, хотя бы выгодные для тебя самого, когда, например, обещают отобрать законом земли, имущества, отнять чьи-либо права, лишить заслуженного и передать тебе и другим. Ныне ты взял, а завтра у тебя возьмут.

Так всегда и во всём спасительно и благотворно вечное правило святого евангелия: «Якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде».

Много ныне говорят о том, как благоустроить жизнь людей. А разрешение этого вопроса, с одной стороны, и ясно и легко – для праведников, а с другой стороны, и трудно – для грешников. Разрешение – простое: живите по-христиански, исполняйте христианский закон, и жизнь ваша будет и благоустроенной, и счастливой. А в этом христианском законе, в указании взаимных отношений людей, самое золотое и главное правило мы и слышим сегодня в евангелии. Повторим его ещё раз и запомним: «Якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде!» Аминь.

Духовные мертвецы⁸⁹

Прияша жены от воскресения мертвых своих... (Евр. 11:35)

Св. апостол Павел, изображая силу и действие веры, указывает нам примеры того, как женщины-матери, по вере своей, получали воскресшими своих умерших детей. Так Илия воскресил сына вдовы; так Елисей молитвой возвратил живым умершего отрока матери его.

Святое евангелие, которое мы ныне слышали за литургией, рассказывает нам о том, как вдова Наинская хоронила единственного сына, как она терзалась горем, как увидел её Иисус Христос и, сжалившись над ней, тронувшись горем матери, без слов, без просьбы её, силой Своего Божества возвратил умершего к жизни. Велико чудо – воскресение мёртвого, и редкие удостаивались видеть его.

Но есть иная, более страшная смерть для людей, – смерть духовная. И есть иное, не менее великое чудо Божественное, которое мы часто можем видеть и на себе испытываем, это – воскрешение мертвецов духовных. Сам Спаситель научил нас обращать мысль от смерти телесной к смерти духовной. В евангелии рассказывается: Иисус Христос сказал одному слушателю Его учения: следуй за Мной. Тот сказал: Господи, позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Спаситель сказал ему: предоставь мёртвым хоронить своих мертвецов... (Лк. 9:59–60).

Мёртвый духовно – это человек, отлучивший себя от жизни в Боге, от святости и богоугождения, отшедший от Бога и Его закона. Таким было после грехопадения всё человечество, но Господь, видев его, милосердовал о нём, и одних по вере их, других только по Своему милосердию, Он спас людей, послав им Сына Своего Единородного. Воскрешая мёртвых телесно, Спаситель гораздо более прилагал забот о воскресении духовно-мёртвых: им Он открывал волю Божию, их Он призывал в царство Божие, их Он ободрял надеждой на милость Божию, им прощал грехи и говорил: «Вера твоя спасла тебя», «иди и впредь не греши». И великое множество грешников и грешниц, мытарей, блудниц воскресли духом и унаследовали вечные обители вечной жизни.

Живы ли мы и сами духовно? Живы ли люди, нас окружающие и нам близкие? Но если бы мы были живы, тогда не упорствовал бы грех в мертвенном теле нашем, тогда не были бы мы зрителями и наблюдателями тех страшных преступлений и грехов, которые страшным разливом заполнили теперь всю нашу жизнь. Жизнь истинная оживлена Духом, а плоды Духа есть любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22–23). Напротив, смерть духовная несёт гниение и разложение, вражду, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, ненависть, убийства, пьянство, бесчинства и тому подобное (Гал. 5:20–21), – и разве мы не смрадны нашими грехами, разве не видим, как разлагается жизнь кругом нас?

Что же, неужели это смерть безвозвратная и неисцельная? Неужели жизнь, истинная жизнь Божия, закрыта для нас навеки!

Вы, мёртвые духовно, не отчаивайтесь в своём спасении. Божья милость бодрствует над нами, Божья благодать спасительная не отнята от нас. Видит Господь мертвость нашу и милосердует о нас. Лишь бы в нас сохранилось желание жизни, лишь бы мы сердцем любили Бога и Его закон и к Нему стремились; лишь бы в нас не умерло сознание грехов и отвращение к ним; лишь бы мы сами себя не приводили к духовному самоубийству. Вздохни, христианин, к Богу, возведи к Нему очи, возжелай спасение твоё, возымей намерение, как блудный сын, оставив путь греха, возвратиться к Богу и святости, – и тебе не только готов отчий кров, не только открыты источники жизни, но и дана будет помощь прийти к этим источникам. В благодати крещения, в слове Божием, в учении и наставлениях Церкви, в великом таинстве покаяния и прощении грехов, в тайне соединения со Христом в Теле и Крови Его, в примере жизни святых, из которых многие и очень многие ранее были великими грешниками, – ты найдёшь источники святого воодушевления, источник милости и спасения. Но горе тебе и вечная смерть тогда, когда благодать ты сам от себя отгоняешь, когда слово Божие ты намеренно не слушаешь, когда к Церкви Христовой ты не идёшь, когда от таинства ты сам отказываешься. Бог сотворил нас без нас, Бог и искупил нас без нас, но спасти нас без нас насильно не хочет. Это было бы то же, если бы вдова Наинская, получив умершего сына своего живым, убила его и потом снова предавалась бы своему горю. Это было бы надругательством и глумлением над любовью Божией. Так и мы при всех источниках жизни, открытых нам Богом, если сами себя будем насильно отгонять и удалять от этих источников, гибнем, но гибнем не потому, что Бог хочет нашей гибели: грешники сами себя губят, зане любве истины не прияша во еже спастися им. Возымейте и сохраните эту любовь к истине и, при помощи Божией, из неё, как из семени и из ростка, и явится и расцветёт жизнь духа.

Тогда, и только тогда, мы можем ожидать, что и окружающая нас жизнь не будет, по великому множеству грехов и преступлений, представлять из себя по́ля, полного мёртвых костей. Ибо если каждый из нас воскреснет к жизни духа, то и вся жизнь оживится, ибо нельзя лечить и исцелять всё общество людей, не исцелив людей отдельных, каждого отдельного человека.

Но первое движение и первую самую главную силу воскресения духа даёт вера. Без неё человек связан навеки узами греха и мрака, без неё он – пленник ада, без неё он – мёртв духовно навеки. И как древле жены верою прияша от воскресения мертвых своих, так и ныне и навсегда верой придём мы к воскресению душ своих в святости и чистоте и верой привлечём к себе милосердие Господа Иисуса.

И Он, как некогда сына вдовы Наинской, воскресит к жизни нас, духовно гибнущих, духовно мёртвых. Грехом умираем, но верой воскреснем! Аминь.

Церковь и священство⁹⁰

Святое евангелие сегодня за литургией рассказывает нам о том, как вдова Наинская хоронила своего единственного сына, как она терзалась горем, как увидел её Иисус Христос и, сжалившись над ней, тронувшись горем матери, без слов, без просьбы её, силой Своего Божества возвратил умершего к жизни.

Великое чудо – воскресение мёртвого, и редкие удостоились видеть его!

Но есть иная, более страшная смерть для людей, – смерть духовная. И есть иное, не менее великое чудо Божественное, которое свершилось над всем родом человеческими, которое мы часто можем видеть и на себе испытывать, это – воскрешение мертвецов духовных. Сам Спаситель научил нас обращать мысль от смерти телесной к смерти духовной. В евангелии рассказывается: Иисус Христос сказал одному слушателю Своего учения: «следуй за Мной». Тот ответил: «Господи, позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего». Спаситель же ему сказал на это: «Предоставь мёртвым хоронить своих мертвецов» (Лк. 9:59–60). Мёртвый духовно – это человек, отлучивший себя от жизни в Боге, от святости и богоугождения, отшедший от Бога и Его закона. "Мертв бе", сказано о сыне блудном; мертв бе, можно и до́лжно сказать о всяком человеке и обо всём роде человеческом в состоянии их греховного удаления от Бога, Источника жизни. Таким и было всё человечество после грехопадения прародителей, без конца умноженного личными грехами их потомков. Оно было мертво, оно было отвергнуто от Бога, но бессмертный дух человека и в этом состоянии не потерял своего существа, своего богоподобия; он тосковал по Богу, хотя собственными силами не мог возвратиться к Нему; он стремился к Богу и святости. Великий учитель языков, знавший все глубины жизни человеческой души, ярко рисует пред нами весь ужас такого душевного состояния. "Знаю, – говорит он, – что закон духовен, а я плотян, продан греху. Не понимаю, что делаю. Ибо не то творю, что хочу, но что ненавижу, то делаю. Не живёт во мне, то есть во плоти моей, доброе, ибо желание доброе есть во мне, а чтобы сделать его, того не нахожу. По внутреннему человеку соуслаждаюсь я закону Божию. Вижу же иной закон в членах моих, противовоюющий закону ума моего и пленяющий меня законом греховным, находящимся в членах моих. Несчастный я человек! Кто избавит меня от тела смерти сея?!» (Рим. 7:14–24).

И воистину, если вдуматься в такое состояние, – как оно страшно, как ужасно! Мог ли выйти из него человек собственными силами? Так расслабленный ногами, но хорошо передвигающийся на костылях, и видит пред собой невдалеке эти костыли, и пойдёт с ними, пойдёт вперёд безостановочно, но... сидит на месте недвижим, более и более расслабляя свои ноги отсутствием движения, и не движется, пока другой человек не подаст ему костылей. Это простой, житейский и наглядный пример, изображение душевного состояния грехом расслабленного человечества, искавшего спасения и святости и падавшего всё глубже и глубже в пропасть греха и погибели. Кто же мог избавить его от этого ужаса? Человек? Но люди все до единого были расслаблены грехом и все сами нуждались в помощи и спасении.

И вот, видев человечество гибнущее, Бог милосердовал о нём, и когда оно, забыв гордыню и познав своё смирение и бессилие, возжаждало небесной помощи, «в кончину лета», в момент глубочайшего бессилия и наивысшей жажды общения с Божеством, Он послал к нему Сына Своего Единородного, рождаемого от жены, бываема под законом, да подзаконныя искупит, да всыновление восприимем (Гал. 4:4–5). И люди с тех пор прияли благодать Духа Божия в сердца свои, вопиющего: авва, отче! И они благодатью Божией уже не рабы, но сыны Божии чрез Иисуса Христа (ст. 6–7). Так учит св. апостол. «Пришел еси от Девы ни ходатай, ни ангел, но Сам Господи воплощся и спасл, еси всего мя человека». Так учит св. Церковь.

Воскрешая мёртвых телесно, Спаситель гораздо более прилагал заботливой любви о воскрешении духовно мёртвых: им Он открывал волю Божию, их Он призывал в царство Божие, их Он ободрял надеждой на милость Господа, им прощал грехи и говорил: «вера твоя спасла тебя: иди, и впредь не греши». И великое множество грешников и грешниц, мытарей и блудниц воскресли духом и унаследовали вечные обители вечной жизни. Сын Божий довершил и на веки утвердил спасение людей Своими страданиями, смертью, воскресением, вознесением, учреждением Церкви Своей и ниспосланием ей Святого Духа. В благодати Духа Святого, вечно изливающегося в Церкви, – восполнение человеческой немощи; в таинствах, чрез которые нам преподаётся Дух Святой, – восполнение нашего духовного бессилия в меру силы, препобеждающей все препоны спасения. «Благодатию вы спасены через веру, и сие не от нас, а Божий дар, да никто же похвалится», – говорит апостол (Еф. 2:8–9).

В Нём нам изобильно преподаны все божественные силы к жизни и благочестию (2Пет. 1:3), – говорит другой апостол. И прежде всего, сами же апостолы на себе познали преобразующее действие благодати, когда из рыбаков соделались учителями вселенной, из робких и трепещущих обратились в смелых и бесстрашных свидетелей о Христе Воскресшем, из неведущих вопрошающих Христа даже после Его воскресения и обнаруживающих непонимание Его Царствия и служения, они, после всемирного излияния Духа в день Пятидесятницы, обратились в твёрдых и согласных учителей единой и спасающей истины. И вот, «процвела есть пустыня, яко крин, Господи, языческая неплодящая церковь пришествием Твоим». Через апостолов, действительно, прежняя пустыня – человечество, напоённая благодатью Духа, процвела прекрасной лилией, дивным и прекрасным садом, и плод принесла великим и невиданным прежде, неизмеримым числом святых, мучеников, исповедников, подвижников, праведников, учителей, – работников во славу Бога и на благо ближних.

Мы переживаем теперь время господства гордыни человеческого духа; в наши дни многие надеются устроить счастье земное и спасение вечное, – если о последнем ещё помышляют, – собственными силами. Думают, что и без Бога и Его благодати мы – живы и сильны. Но если бы мы были живы, разве царствовал бы тогда грех в мертвенном теле нашем? Разве были бы мы тогда свидетелями этого страшного разлива вокруг нас ужасающих пороков, безумств и преступлений? Жизнь истинная оживляется Духом, а плоды Духа, это, по слову апостола, – любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22). И наоборот, смерть духовная, по учению того же апостола, несёт гниение и разложение, – вражду, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, секты и расколы, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и т.п. (Гал. 5:20–21), – всё то, чем теперь, к сожалению, наполнена наша жизнь.

То обстоятельство, что мы, как верующие и христиане, собрались сюда на собеседование, прерываемое молитвой, под кровом храма Божия, ясно показывает, что мы не разделяем горделивых учений современности. Мы, по словам песни церковной, «чада светообразная церковная, имеем от нового Сиона исшедший закон, языкоогнеобразную Духа благодать».

Мы знаем и веруем, что горе и вечная смерть уготованы тем, кто отгоняет от себя благодать, упорно не слушает Церкви Христовой, отказывается от святых таинств. Мы научены великой истине, что Бог и сотворил и искупил нас без нас, но спасти нас без нас не хочет, – спасти насильно, против нашего желания. Это было бы то же, как если бы вдова Наинская, получив умершего сына своего живым, убила его и потом снова терзалась бы горем и искала его воскресения. Это было бы надругательством и глумлением над любовью Божией!

Мы признаём спасение при помощи благодати Божией и нашей собственной работы и труда в исполнении заповедей Господних. «Благодатию вы спасены, чрез веру, и это не от вас, а Божий дар, не от дел, так что никто не может хвалиться». Так поучает апостол, но немедленно же и прибавляет: «Мы – Его творение, созданы во Христе Иисусе на дела благая: да в них ходим» (Еф. 2:8–10). Но где же эта благодать, без которой одни наши труды и усилия бесплодны и бесполезны? Она – Божье достояние. Но хотя Бог есть Источник истины и Раздаятель учения её, однако, были, есть и будут провозвестники и учители, и проповедники этого учения. Иначе мы не могли бы приять учение истины. Так точно и в деле раздаяния благодати. Должен быть для неё сосуд избранный, из которого бы она изливалась: это, по изображению Библии, – тот дом, который создала воплощённая Премудрость Божия, Сын Божий, и который утверждён Им на семи столпах, это – Церковь Христова с её семью таинствами. И должны быть приставники домовные, раздающие благодать: это – пастыри церковные, продолжатели Христова и апостольского служения, первые же среди них – вечно пребывавшие в Церкви епископы, яко апостольские преемники и раздаятели благодати. Худы мы, приставники дому Божию, но за это мы ответим пред судом Вечной Правды, благодать же, нами преподаваемая, остаётся благодатью: так и солнце, проходя лучами места смрадные и нечистые, не гаснет, не оскверняется... И должны быть указаны, наконец, способы и условия приятия благодати верующими: и о них ясно и вразумительно поведано учением Церкви. Об этом-то вечном оживлении жизни мира и человечества Духом Божиим в Церкви Христовой и предстоит нам ныне беседа. Послушайте её со вниманием, в духе мира и любви к истине.

Дай Бог, чтобы каждый мёртвый духовно услышал в душе голос: «востани спяй, и воскресни от мертвых» (Еф. 5:14).

Дай Бог, чтобы мы крепко познали и уверовали, что грехом мы умираем, но живы и спасаемся – верой с благодатью в Церкви Христовой! Аминь.

Христианское самовоспитание⁹¹

Проста и общепонятна притча Спасителя, которую сегодня мы слышали в евангельском чтении (Лк. 8:5–15). С детства она известна каждому из нас; близка она простому деревенскому человеку.

Вышел сеятель сеять, и когда он сеял, одно зерно упало на дорогу, и растоптано было прохожими, унесено птицами, – оно не взошло и погибло; другое упало на каменистую почву, где было мало земли, – оно взошло, но без влаги, без глубокого корня, от жара солнечного завяло и усохло без плода. Иное упало в терновник, который подавил его нежные всходы; а иное упало на добрую землю, взошло, выросло и принесло плод и урожай дало обильный.

Сеятель – это Спаситель; семя есть слово Божие, а разная почва для семени – это сердца человеческие, в которых слово Божие, как семя в почве, то вовсе не всходит и гибнет, то всходит и быстро засыхает, не принося плода, потому что не находит себе влаги и глубины. То заглушается тернием страстей и пороков, то, наконец, находит себе добрую почву и приносит плод сторичный. Так объяснил притчу Сам Спаситель.

Объяснив её, Он закончил словами: «Имеющий уши, чтобы слышать, да слышит». Это значит, что притча имеет особо важное значение, что её нужно помнить всякому христианину, что в неё нужно вдуматься, нужно взять её, как руководство жизни.

Между тем, что мы видим вокруг себя и что слышим? Слышим часто такие рассуждения, которые показывают, будто притча эта не про нас писана и к нам не относится. Говорят нередко: «То правда, что у всякого человека своё особое сердце, и одно так принимает слово Божие, а другое совсем иначе. Но чем же я виноват, что у меня такое, а не иное сердце? Разве я могу его переделать? Каким я зародился, таким проживу и умру». Так рассуждают многие и, ссылаясь на это рассуждение, живут по воле страстей и грехов, плывут по течению жизни, а это течение и приносит их в глубину адову.

Правильно ли такое рассуждение? И неправильно оно, и, как видите, опасно. Если бы оно было правильно, то зачем же тогда все заповеди Господни, зачем обетование наград и угрозы наказаниями, зачем тогда суд совести и даже суд Божий? И неужели Создатель хуже знает природу Своего создания – человека и напрасно даёт человеку законы, повелевая ему идти путём добра, приглашая и увещевая его научиться добру и творить благо? Ведь если бы человек сам не мог располагать своими чувствами, намерениями и действиями, то это был бы не человек, не существо разумное и свободное, а какое-то неодушевлённое, мёртвое тело природы, вроде куска камня, дерева или железа. Тогда как же объяснить, что многие великие грешники становились праведниками? Тогда как же объяснить, что человек может обращаться к другому человеку с просьбами, убеждает его, уговаривает и часто получает исполнение просьбы? А ведь это значит, что человек по своей воле может принимать и менять решения. И разве мы сами не чувствуем и не сознаём всякий раз, как мы что-либо сделали, – разве не сознаём, что мы могли бы, если бы захотели, поступить и сделать иначе?

Многих смущает сравнение сердца человеческого с почвой земли. Но разве на дорогу нельзя наносить хорошей земли? Разве неглубокую почву нельзя углубить? Разве плохую землю нельзя удобрить? Разве терновник нельзя выдергать и сжечь? Мы видим, как люди трудящиеся побеждают природу. Есть остров на дальнем море – одна сплошная скала. Но труженики-земледельцы навозили на него кораблями и лодками земли самой лучшей, и теперь остров обращён в цветущий сад. Есть в чужих странах приморские пространства земли – песок и мелкий камень от морского прибоя. Но жители отгородились от моря высокими насыпями, навозили земли, удобрили песок, вывезли камень, и теперь их поля – самые дорогие и урожайные. В другом государстве, где много-много народу, но мало удобной земли, жители делают плоты из дерева, пускают их на воду, натаскивают на них земли, сами живут на плотах, на земле навезённой сеют, что им нужно, и этим живут, получая хороший урожай. Так уж если мёртвую землю человек может, при желании и труде, совершенно переделать и обратить из бесплодной в плодовитую, то что же сказать о своём сердце? Человек и может, и должен трудиться над почвой своего сердца, умягчать его молитвой, укреплять его отказом воли от дурных пожеланий и страстей, удобрять его усилением и исполнением добрых пожеланий и стремлений. Господь говорит с человеком не как с мёртвой вещью, которую можно только переставить с места на место и которая сама не может двинуться. Господь говорит с человеком, как с существом разумным и свободным. Указав ему добро и зло, давши ему заповеди, Господь в слове Божием завещает: «Я предложил тебе огонь или воду; на что хочешь, туда и простри руку твою»... В другом месте Священного Писания Бог заповедует человеку, чтоб он всяким хранением, всеми мерами и усилиями хранил своё сердце, ибо в нём – источник жизни. Это было в Ветхом Завете. А в Завете Новом Господь чрез Сына Своего Единородного, Искупителя и Спасителя нашего, дал нам для восполнения нашей естественной немощи – силы благодати, силы высшие, Божественные, яже к животу и благочестию.

Трудись же, христианин, над своей душой, над своим сердцем. Воспитывай сам себя для царства Божия. Возделывай ниву твоего сердца. Сей в него семя слова Божия и внимательно смотри за его ростом. Усилиями воли, постоянным вниманием, и, по слову притчи Господней, принося плод в терпении и потоянстве, устраняй все препятствия для роста семени слова Божия. Ты не один в этой единственной, достойной внимания работе самовоспитания. С тобой Господь, с тобой Церковь святая со своими советами и указаниями. Исполняй эти советы, применяй к жизни и деятельности, и сердце твоё будет крепнуть, и препятствия к приятию слова Божия будут устраняться. Чем бы и каким бы ни было твоё сердце от природы ли, от жизненной обстановки, от влияния ли злых людей, – знай, что терпением и трудами самовоспитания всякое сердце можно обратить в ту землю добрую для семени слова Божия, которая принесёт плод сторицей.

Имеющий уши, чтобы слышать, пусть слышит! Аминь.

Памяти В.А. Грингмута⁹²

Кончаются частые поминовения нашего дорогого усопшего, предписываемые церковным уставом в течение первых сорока дней после смерти христианина. Теперь почти на полгода прекращаются нарочитые собрания наши для поминальной молитвы, но не умолкнут любящие сердца, не перестанут молиться о почившем его друзья и близкие, почитатели и ученики в своей домашней молитве. А немолчно говорящая и непрерывно текущая жизнь всё чаще и чаще будет нам также напоминать о нём, её события будут постоянно ставить перед нами вопрос: что сказал бы и как бы поступил в том или другом случае незабвенный Владимир Андреевич?

Могу засвидетельствовать, что в обеих столицах, встречаясь с множеством людей самых разнообразных положений и взглядов, всё чаще и чаще приходится слышать признание: только после смерти Владимир Андреевич вырос в нашем сознании в его настоящую величину, только теперь мы его оценили и поняли, только теперь увидели, кого мы, в сущности, лишились.

От чего зависит это посмертное обаяние почившего, отчего и теперь, и надолго впредь он останется учителем для нас и для очень многих русских людей?

Ответ один: в жизни своей, в писательстве, в слове, в работе, в отношениях к окружающему миру Владимир Андреевич шёл и прошёл прямо, как стрела. От начала и до конца своей сознательной работы он оставался верен себе, всегда одинаков. Оттого и слово его, как капля, ударяющая неизменно и беспрерывно в одно место, производило своё действие. Оттого не напрасно он прожил, не вотще трудился. Конечно, многое из того, что он сеял, падало, по-видимому, мимо борозды, и долго труд его казался неуспешным. Но терпение, настойчивость, постоянство в мысли и труде делали и сделали своё дело, покоряя умы и сердца. Не только собственное настроение его перед смертью, не только его заветы русским людям собираться, объединяться и молиться были свидетелями его верности себе до конца, но и то, что от него уже не зависело, – самое его погребение и поминовение, – так удивительно гармонировало с его личностью и жизнью! Вокруг него было и остаётся всё то, что он так горячо любил живой: благоговейный в молитве народ, чинное и благолепное богослужение, священные хоругви-знамёна, проводившие его до могилы и над ним в последнюю минуту земного прощания склонившиеся. И эта непрестанная молитва о нём по всей России, во всех патриотических собраниях и союзах.

Как хочется теперь, в эти минуты, в виду событий, всем нам известных, услышать твёрдое и прямое слово покойного нашего вождя и глашатая! Что сказал бы ты нам теперь, наш дорогой Владимир Андреевич? Как нужно нам теперь твоё отрезвляющее и остерегающее слово! Как нужна нам оценка переживаемого нами положения в свете твоего целожизненного исповедания и учительства!

Слышится его слово: «Я говорил вам и повторял без конца, что мы должны «право править слово нашей истины» и «горе́ иметь сердца». Ни тени сомнений, ни пяди уступки!.. Залог нашей грядущей победы – в твёрдости и непоколебимости наших убеждений. Все менялись в эти прожитые три года, мы – ни в чём. Все политические партии правели, левели, входили в компромиссы, подчиняясь тактике. Наша тактика была и есть одна: верность, верность и опять верность нашим убеждениям. Нас искали, союза с нами хотели, – мы не нуждались и не нуждаемся ни в ком. С нами Бог, с нами Царь! Идут к нам, – мы никого не отгоняем, но делаем шаг ещё правее, чтобы приходящим слева дать твёрдое место, на которое они могут стать, вышедши из своего болота. Опасность для нас теперь, при так называемом поправении общества и Думы, не миновала, а усилилась: под видом ягнят легче могут пройти волки. Берегите веру, берегите самодержавие Царя, берегите целость прав и чистоту государственного уклада русской народности. Не верьте никаким соглашениям и временным выгодам: соглашение прочное и достойное может быть только одно – полное принятие истины, то есть исповедания русского народа. Нас, говорят, ещё мало, мы одни бессильны... Но оглянитесь на прожитое: три года назад мы были гонимы, преследуемы, нас, по-видимому, насчитывали единицами, объявляли последними свидетелями, яко насмертниками... Но всё это оказалось ложью. Русский народ был только ошеломлён всем происшедшим, он оставался по-прежнему боголюбивым и царелюбивым. Прошумело пустое облако «освободительного» движения, показало всю свою гибельность, внушило всем к себе отвращение, – и вот, мы уже в силе, – оттого, что не менялись, оттого, что были верны. Не сворачивайте же с избранного пути, не поступайтесь ничем, храните прямоту слова и мысли, и вы всё больше и больше будете приближаться к тому светлому дню, когда вы – не партия, нет, вы – русский народ – стряхнёте последнюю грязь, прогоните последнюю мглу безумной и преступной крамолы и её иудина окаянства. Блюдитеся кваса фарисейского, то есть лицемерия лжесловесников, которые, под благовидными побуждениями мира, согласия и взаимной работы, готовят путы чуждого государственного строя родине, – куют цепи для Царя, продают первородство родной Церкви. Бегайте этого блуда и любодеяния духовного, – этого незаконного и неблагословенного союза с теми, кто в самом существе отрицает наши заветные святыни. И в Думе, и в общественной работе идите своей дорогой и, взявшись за рало, не озирайтесь назад и по сторонам, не ищите умножения голосов, в надежде достигнуть цели количеством трудящихся, а не качеством. Вы мало тогда вспашете, а что и вспашете, то потопчут приглашённые вами сотрудники, и придётся вам начинать работу свою снова».

Так сказал бы нам теперь наш дорогой Владимир Андреевич.

Усердной молитвой, благодарным словом, верностью его заветам и наставлениям почтим мы его память! Аминь.

Заветы жизни св. Иоанна Златоустого⁹³

Кто из православных христиан не слышал имени святого Иоанна Златоустого? Едва ли есть другой из чтимых святых, кого бы Церковь Христова поминала так часто, – почти каждый день во всех своих священных храмах. Ему мы обязаны составлением божественной литургии, чаще всего совершаемой в нашей Церкви; ему мы обязаны многими чудными и доселе трогающими всякое сердце молитвами. Его жизнь навеки полна поучений, как пример твёрдой веры, бестрепетного служения долгу, не взирая ни на какие препятствия, беспредельной преданности святой Церкви и сопряжённой с великими трудами и подвигами любви к своим ближним. Его многочисленные сочинения – проповеди, наставления, толкования слова Божия, книги, письма и послания, – всё это на вечные времена остаётся непревзойдённым образцом глубокомыслия, красноречия, горячности любящего сердца и неисчерпаемого назидания для верующих всех веков, стран и народов.

Такого-то великого из величайших святых прославляем мы сегодня нарочитым праздничным торжеством, по случаю 1500-летия со дня его святой мученической кончины.

«Златозарного и златословесного почтим Златоустого Иоанна, вся позлатившего златовидными сиянии учения, и мир языком просветивша, злата светлейшим и света полнейшим, источающим благодать Божественную». Так прославляет великого святителя песнь церковная. Тысячу пятьсот лет пред его невиданными дарованиями ума и слова и пред подвигом его жизни преклоняется мир христианский, и сколько будет существовать Христова Церковь, она никогда не забудет об этом праведнике, вселенском учителе и светильнике. Из его творений всегда будут черпать мудрость и озарение благочестивые души, его примером будут всегда назидаться ищущие назидания.

И ныне, в день нарочитого праздника в честь угодника Божия, мы не только помянём его благодарной хвалой и усердной к нему молитвой, не только «в песнях возвеличим Златоуста», – хотя и наперёд знаем, что трудно выразить словами величие его дарований и святости, – но постараемся найти в его жизни себе уроки и наставления, найти примеры для подражания.

Конечно, нельзя подражать его блистательным дарованиям ума, познаний и единственного, воистину неподражаемого красноречия, которое и дало на все века ему одному принадлежащее похвальное именование Златоустого. Это – Божий дар. Но некогда сам Златоуст, восхваляя апостола Павла и дивясь его величию, заметил в назидание слушателям: «Хотя он был и Павел, всё же был он человек». Так точно и мы теперь скажем об Иоанне: хотя он был и Златоуст, всё же он был человек, и многое человеческое в нём нам близко, доступно и для понимания, и для подражания.

Рождённый в семье богатой и знатной, получивший самое высокое образование по своему времени, с юных лет видевший признание своих блистательных талантов, проживая в столичном городе всего Востока, имея пред собой самую блестящую будущность в мирском служении, – святой Иоанн, однако, все свои исключительные дарования, все способности, все силы, все сокровища души своей отдал Богу и посвятил на служение Церкви. Смиренно уклоняясь в молодости от почести епископства, он то состоит чтецом при церкви в родном городе Антиохии, то удаляется в горы и простым монахом-послушником служит пустынным отшельникам, то удаляется в затвор в пещеру, а потом, возвратившись в силе духовной обратно в мир, он долго служит в церкви диаконом, потом простым рядовым священником. Кругом его раздаются восторженные хвалы его мудрости, его неподражаемому красноречию, а он остаётся всё тем же смиренным служителем Церкви Христовой: посещает больных, благотворит бедным, неустанно совершает богослужения, неустанно проповедует, изъясняет Священное Писание, поучает верных. Он радуется радостями пасомых, он скорбит их скорбями. Не раз, слабый здоровьем, он не выдерживал такого неустанного и беспрерывного труда и в изнеможении возлегал на одр болезни, но при первой возможности, ещё больной и слабый, он снова становится на дело своего пастырства и учительства. Глубоко верил святой Иоанн и нам завещал, что только служение Церкви несёт спасение миру и человечеству, что только углублением и расширением христианских правил веры и благочестия можно благоустроить нашу земную жизнь.

Хочешь ли ты, христианин, пройти через жизнь и оставить по себе след благотворный? Хочешь ли, чтобы твоё существование не было пустым и бесплодным? Хочешь ли ты принести благо людям, усилить добро, уменьшить зло? Нигде и ничем ты не можешь достигнуть этого, как в Церкви Божией и служением Церкви. И будешь ли ты рядовой мирянин, или влиятельный член церковного общества, будешь ли ты беден или богат, одарённый способностями или самый заурядный человек, – это решительно всё равно: в меру сил, в меру возможности и трудись для Церкви Христовой в рядах верных её сынов, ей служи, ей помогай, её учение и заповеди исполняй, блюди всячески её интересы и нужды, и ты всегда будешь испытывать полное душевное удовлетворение, ты принесёшь неприметно миру долю пользы, и жизнь проживёшь не напрасно. Пусть будут в Церкви «самые сильные волны, самая жестокая буря» – непорядки и нестроения; их было немало и при Златоусте... Но поэтому-то ещё сильнее нужно любить её, ещё пламеннее заботиться об её силе и действии. Пусть будет много пастырей недостойных, – их было ещё больше при святом Иоанне... Но поэтому-то ещё больше мы должны заботиться о том, чтобы Церковь Христова, это сокровище мира, оставалась целой и неповреждённой. Христос, Кормчий корабля церковного, спасёт и сохранит Свою Церковь.

Сие да мудрствуется и у нас, по завету жизни и слова святого Иоанна. Прекрасно изображает он силу и влияние всецерковного союза и молитвы. «Как пристань на море, защищённая от ветров и волн, даёт полную безопасность входящим в неё судам: так и дом Божий, как бы исторгая входящих в него из бури мирских дел, даёт им стоять спокойно и безопасно, и слушать слово Божие. Храм есть школа добродетели, училище любомудрия не только во время службы, но и раньше и после неё. Войди в преддверие, и как бы ветерок какой-то духовный повеет на твою душу. Эта тишина внушает страх и учит любомудрию; возбуждает ум и не даёт помнить о настоящем, но переносит тебя с земли на небо. Если же так полезно быть здесь и без собрания, то какую пользу получают здесь присутствующие и какую потерю несут отсутствующие тогда, когда пророки возглашают, когда апостолы благовествуют, когда Христос стоит посреди, когда Отец одобряет происходящее здесь, когда Дух Святый сообщает Свою радость?»

С великим старанием святой Златоуст прилагал все заботы к тому, чтобы слово Христова благовестия огласило все концы земли и все дальние и ближние народы. Армения и Финикия, Персия и Черноморские пределы, и, что особенно нам дорого, – наши предки на Днепре, в пределах нынешней нашей России, слышали слово Божие из уст проповедников, посланных святым Иоанном Златоустом, когда он из Антиохии возведён был на высоту кафедры патриаршего престола в Константинополе.

С величайшим мужеством отстаивал святой Златоуст истину Христову от покушений на неё со стороны еретиков и язычников. Самую власть императоров он считал призванной охранять Церковь совне силой государства, в то время как пастыри церковные должны укреплять Церковь силой слова и христианского доброго жития своего собственного и своей паствы. Он настоял пред царём, чтобы были запрещены языческие блудные и нечистые игры и празднества, чтоб отменены были торжественные процессии и ходы по городу еретиков-ариан. Когда сильный и властный вельможа, арианин Гайна, требовал для ариан уступить храм в городе Константинополе и царь, страшась этого вельможи и опасаясь возмущения предводимых им войск, согласился на его требование, то святой Иоанн мужественно говорил государю о том, что интересы и нужды Церкви и православия царь обязан поставить и блюсти выше своих государственных преимуществ. В доказательство своей правоты св. Иоанн показал царю указ его благочестивого отца, который запрещал арианам иметь молитвенные дома в столице. Сам Гайна склонился пред святителем и подчинился его увещаниям: будучи еретиком, он, однако, признал и увидел, что и благо Церкви, и польза самого государства требуют полной охраны всех прав православия в православной империи. «И мы ведём войну (с ересями), – говорил Златоуст, – но наша война не живых делает мёртвыми, а мёртвых живыми. Не еретика преследую, а ересь, не грешника, а грех».

Не то же ли должно быть и в нашем православном русском царстве? И мы, служа родине, прежде всего и больше всего должны полагать её благо, её честь и славу в том, чтобы святое православие в нашем царстве и процветало, и господствовало, чтоб от России шло благовестие имени Христова во все страны и народы иноверные. Однако да не будет всё это основано только на силе принуждения, на внешнем праве. Святой Иоанн Златоуст проповедь слова Божия и расширения пределов и обладания Церкви Христовой, прежде всего, подтверждал личным благочестием и святостью. Любовь его к людям была безмерная; любовь к бедным и неимущим несказанная, ибо им он роздал в молодости всё своё имение, а в годы патриаршества продавал даже украшения и сосуды церковные, чтобы на вырученные деньги кормить нищих и убогих. С мужеством и пастырской твёрдостью он увещевал богатых, чтоб они помогали от своих имений бедным, хотя за это был многими ненавидим, и терпел укоризны и преследования. «Многие, – говорил он, – осуждают меня за то, что я нападаю на богачей. Но зачем же они несправедливы к бедным? Ты богат? Не мешаю тебе. Но ты – грабитель? Осуждаю тебя. И бедняки, и богачи – равно мои дети». «Не только присвоить себе чужое, но и не уделять части своего имущества бедному уже есть грабительство».

Больше всего на свете Златоуст боялся нечестия. Он поучал, что «есть одно только зло – грех, и нет другого блага, кроме добродетели».

Зависть к его дарованиям и высокому положению, ненависть к нему за обличения греха и нечестия сплели Златоусту терновый венец страданий. Сама жена царя и окружающие её суетные женщины, обличаемые богачи, низлагаемые за беззаконие и нечестие епископы и клирики, – все, соединившись вместе, достигли того, что Иоанна Златоуста судили судом неправедным, лишили кафедры и сослали в далёкое изгнание. Он умер в ссылке на берегу Чёрного моря, в пределах нашего отечества, в местечке Команы, в храме с. Василиска, 14 сентября 407 года. Но во всех гонениях и преследованиях ни на один момент святой Иоанн не отступил от своего долга пастырского: до конца он служил, проповедал, утешал, обличал, увещевал, делал распоряжения, клонящиеся ко благу церкви. Он говорил: «Пусть станет против меня всё: поношение, брань, насмешки, клевета, меч, огонь, голод, болезнь и всё жестокое, что ни случается в этой жизни, – я пойду своим путём». Такова сила преданности своему долгу у святого Иоанна Златоуста. Велико было его незлобие и прощение врагов, велико было его терпение в ссылке, где выносил он грубое обращение стражей, зной и стужу, голод и жажду. Трогательна его святая кончина. Стражи влекли его на край империи, в дикие страны, в ссылку и изгнание. И вот, от страшных мучений он стал изнемогать; видимо, близился его конец. В уединённой церкви мученика Василиска, близ г. Коман, остановился он и спутники его. Ночью явился ему святой мученик и сказал: «Мужайся, Иоанн! Завтра мы будем вместе». На следующий день стражи снова повлекли святого Иоанна дальше, но, видя полное его изнеможение и близость его кончины, принуждены были возвратиться назад. Святой Иоанн просил у священника белые новые священные одежды; чистый и непорочный, в белых чистых ризах, воспел он последнюю земную песнь Господу словами тех чудных молитв, которые сам составил и оставил для Церкви; горячо молился умирающий праведник; с верой и надеждой жизни вечной причастился он в последний раз святых Христовых Таин. Потом в изнеможении он возлёг в храме на пол у алтаря Господня, – он, весь век служивший Церкви, храму и алтарю, перекрестился и сказал последнее земное слово: «Слава Богу за всё!» Тут он вытянулся, вздрогнул, и взор его угас, и душа отлетела к Богу. То был день Воздвижения Креста Господня; свой крест жизни святой Иоанн донёс до самого порога вечности с любовью и самоотвержением. Так укрепился, а не ослабел его дух от борьбы и страданий. Сам Златоуст писал из ссылки своей, с места страдания: «В борьбе дух человеческий укрепляется самыми испытаниями, которые он претерпевает. Такова природа скорбей: они возносят превыше всех страданий тех, кто испытывает их спокойно и великодушно. Деревья, вырастающие в тени, лишены крепости и становятся неспособны производить плоды; те же, которые предоставлены всем переменам воздуха, порывам ветра, лучам солнца, – полны силы, одеваются листьями, покрываются плодами».

Так и мы, подражатели жизни святого, в заботах о распространении и славе имени Христова и Церкви святой, о первенстве и господстве святого нашего православия, по примеру и завету св. Златоуста, прежде всего жизненным христианством, в меру сил, нам данных, должны святить имя Божие и благовествовать его славу.

Без конца мы могли бы сплетать венец похвал ныне прославляемому вселенскому учителю, но и сказанного довольно, чтобы горяча была ныне наша молитва к нему: «Уст твоих, якоже светлость огня возсиявши благодать, вселенную всю просвети, не сребролюбия мирови сокровища сниска, высоту нам смиренномудрия показа, но твоими словесы наказуя, отче Иоанне Златоусте, моли Христа Бога спастися душам нашим». Сказанного довольно, чтобы мы, преклоняясь пред дивной святостью Златоустого учителя, учились его добродетелям. Сказанного довольно, чтобы ныне разумно и сознательно, с любовью и усердием прославить праведника и прославить Бога, давшего крепость духа Златоусту и венчавшего его нетленным венцом праведности. «Есть ли, – спрашивает один святой учитель церковный (св. Исидор Пелусиот), – есть ли столь бесчувственный человек, который не возблагодарил бы Провидение, даровавшее миру столь блистательное светило?»

И уместно пред молитвой к святому сказать похвалу ему словами святой Церкви: «Земный ангел и небесный человек, ластовице богоглаголивая, многогласная, добродетелей сокровище, равностоятель святых ангел, апостолов единонравен, – в песнех да возвеличится Златоуст» Аминь.

Блаженной памяти Московского митрополита Филарета⁹⁴

Сорок лет тому назад, 19 ноября 1867 года, тихо и мирно, смертью праведника скончался в Москве знаменитый в истории русской Церкви митрополит Филарет. Умер он и погребён – у Преподобного Сергия в Троицкой лавре; много лет прошло со дня его смерти, мало уже в живых его современников, помнящих, как блистал и горел этот светильник на свещнице Церкви Христовой; но не умерла и не умрёт память об этом замечательном человеке, в котором великий ум и твёрдая воля сочетались с глубоким смирением сердца, высокие познания сочетались с пламенной верой и этой верой освещались и осмысливались. В оставленных им учёных трудах, в его сочинениях, проповедях, письмах, отзывах, распоряжениях все ревнители и деятели русской православной Церкви, и все добрые христиане, ищущие совета и руководства во всех областях жизни, находят, и всегда будут находить неиссякаемый источник руководственных безошибочных указаний. И теперь, в пережитые и переживаемые нами тяжёлые дни всяких нестроений церковных, государственных и общественных, мы можем всегда найти ответ на все тревожащие нас вопросы в наставлениях почившего Московского святителя. Нет области жизни, которой не коснулось бы его мудрое слово. Мы не говорим здесь о чисто религиозных его поучениях: они столь обильны и глубоки у этого архипастыря, которого сравнивали и с Григорием Богословом, и с Иоанном Златоустым, что целый ряд поколений уже воспитал и долго будет на них воспитывать в себе религиозное чувство и преданность Церкви. Но и в других областях жизни он даёт всегда безошибочные советы и указания. Говорит ли он о Царской власти, о начальниках, о подчинённых, об обществе, о государстве, о старине и новизне, о реформах жизни, о науке, о школе, искусстве, о взаимных отношениях отдельных людей, семейств, сословий и целых народов, – всюду его слово, по апостолу, солию растворено, всюду он – муж разума и совета. Ко всему этому он вмещал и носил в себе как бы все заветы благочестивой древности и святоотеческих учений: так всегда строго церковно и строго православно каждое его наставление!

Не одним умом и мудростью славен почивший святитель. В нём видим не только правило веры, – эту добродетель истинного наставника церковного, но и образ кротости, воздержания учителя, как поётся в песне церковной, прославляющей святых святителей. Это был безупречный инок, ревностный священнослужитель и проповедник, по апостолу – тщанием не ленивый, духом горящий, Господеви работающий, не высоко мудрствующий, но смирением ведущийся; это был неустанный труженик, непрестанный молитвенник, великий милостивец, любивший сохранять в тайне дела благотворения. Строгий чрезвычайно к себе, он был строг и к другим. Строгость, требовательность и взыскательность в исполнении долга подчинёнными ставили и ставят ему в вину; но и в этом он следовал голосу своего собственного архипастырского долга; чувство христианской любви присуще было ему всегда, и всегда он наставлял с кротостью, карал с благожеланием. Святость жизни его была ведома и видима пасомым и современникам, и мы знаем не один случай, когда верующие и при жизни митрополита Филарета и по смерти его получали чудеса милости Господней по его молитве или по призыванию его молитвенной помощи.

И доныне есть немало православных христиан, верующих в святость почившего митрополита Филарета и тайно в молитвах призывающих его в помощь и заступление.

Такова вкратце жизнь митрополита Филарета, таковы его дарования, заслуги, труды, его жизнь и праведность.

Имя митрополита Филарета, прежде всего, говорит о выдающемся его уме, необыкновенных познаниях, искусном и сильном слове. Не так редко встречаются среди людей умы сильные, одарённые великими способностями и талантами.

Но не все они оставляют одинаковый след среди людей, не все одинаково исполняют то назначение, с которым человек живёт в мире и которое указывает ему Бог. Нередко люди обращают свои дарования на зло. Умное, увлекательное своё слово они отдают пустым делам и ничтожным, увлекают своих слушателей на грех. Мысль свою, сильную и способную себе подчинять других, они отдают на изобретение учений, гибельных, безбожных, противо-церковных и противо-государственных. Сильный свой характер, твёрдость, настойчивость, умение добиться цели они отдают на желания преступные и часто гибнут в увлечении делом преступным, обрекая себя, таким образом, прямому безумию. Такие примеры мы теперь, к сожалению, часто, очень часто видим кругом себя, и кто их не знает? Эти юноши, девушки, которые свой ум, своё слово, свою жизнь обрекают на служение разрушению, восстанию, на призывы к крови и убийствам, сами совершают преступления и убийства, попадают в тюрьмы, получают заслуженную казнь, сами убивают себя. Все эти люди часто одарены большим умом и большими знаниями; их ум не избавляет их самих от безумия, их ум служит на погибель и другим людям, соблазняя многих неопытных, неведущих и толкая их на путь преступлений и забвения Божьего закона. Ибо сильному уму и воле, в какую бы сторону ни направлялась их деятельность, естественно подчиняются окружающее – большей частью, люди средние, ищущие вне себя опоры и руководства.

Есть другие сильные и одарённые умы, – умы вечно колеблющиеся. Вера, неверие, истина, ложь, – всё это у них меняется, как погода. Сегодня с увлечением они проповедуют одно, завтра с таким же увлечением – другое, совершенно противоположное. Такие люди не оставят по себе доброго следа на земле, не произведут сильного влияния на ближних.

Неуверенный, колеблющийся, сомневающийся не может сделать другого крепким и стойким. Нельзя сказать, однако, чтобы и такие люди не производили никакого влияния на других людей. Сильный и способный ум всегда в данную минуту подчиняет себе других; это естественно и неизбежно. Поэтому и колеблющиеся, сомневающиеся умы, чем они способнее и сильнее, тем больше вреда приносят людям, разрушая в них веру, лишая спокойствия, отнимая уверенность в словах и поступках.

Мы видели, каков был великий ум митрополита Филарета, этого приснопамятного архипастыря, учителя, молитвенника и праведника. Ум его был в полном смысле созидательный ум, а не разрушительный, положительный, а не отрицательный, всегда одинаковый, всегда себе верный и равный, всегда полный назидания. О нём можно было сказать словами святого апостола Иакова, которые так часто любил повторять сам почивший митрополит Филарет: «Премудрость, свыше сходящая, первее убо чиста есть, потом же мирна, кротка, благопокорлива, исполнена милости и плодов благих, несумненна и нелицемерна» (Иак. 3:17–18).

Естественно спросить, – и в наше время для нашего спасения и руководства жизни особенно полезно и необходимо знать: откуда же приснопамятный святитель получал это доброе направление своего великого ума? Что делало этот ум и дарования его такими благоплодными для мира и людей? Где он находил для себя опору и руководство? Где он черпал это постоянство, твёрдость, ясность и определённость мысли и слова, желаний и действий? И где нам, по его примеру, найти эти великие духовные сокровища?

Разгадка указанной тайны совершенно ясна и всем доступна. Митрополит Филарет, при всём своём огромном уме, не кланялся ему, как идолу. Он знал и верил, что ум у человека ограничен, что он сам собой не даёт света, что такой вечный, чистый и святой свет он может получить только от Того, Кто, – по слову апостола, –свет есть, и тьмы в нем несть ни единыя (1Ин. 1:5). Есть свет истинный, просвещающий всякого человека, пришедшего в мир (Ин. 1:4–5), – и Свет сей есть Бог. Он не оставил людей во тьме одинокими, сирыми, оставленными. Он дал им Своё слово. К слову Божию и приник митрополит Филарет от дней детства и юности, на нём воспитал свой великий ум, им направил и изощрял свои богатые духовные дарования. Но и в усвоении, понимании и принятии слова Божия ум человеческий может кичиться, и в слепом самопоклонении не себя проверять словом Божиим, а, наоборот, самое слово Божие проверять своими рассуждениями и понятиями. Чтобы этого не случилось, Господь слово Своё доверил и вверил Церкви, которая и хранит, и распространяет, и безошибочно истолковывает слово Божие, руководимая Духом Святым, ей обещанным и ниспосланным. К Церкви Христовой, к её правилам, учению, заповедям, к её святым отцам и учителям и их писаниям, к её богослужению, представляющему великую школу поучения и мудрости, – к Церкви Христовой приник митрополит Филарет, как её сын и верный послушник, у неё искал и от неё смиренно принимал руководство и поучение.

Опираясь на слово Божие и руководство Церкви, приснопамятный святитель и получил ту свободу, уверенность и полноту жизни духа, которыми он поражает нас при чтении его произведений. Всё было для него ясно: небо и земля, тайна жизни и смерти, тайна земного и загробного бытия, – еже зде пребывание и еже тамо пришествие, – все вопросы жизни земной, семейной, общественной, государственной.

Какой радостный и желанный этот удел! Как хочется нам в годину смуты, шатаний, сомнений так же построить дом души не на песке, а на камне, чтобы не повалили его ни ветры, ни дожди, ни разлившиеся бурные потоки! Как отрадно было бы нам иметь это постоянное спокойствие и душевное равновесие, ясный взгляд и ясную оценку всего нас окружающего!

И это благо от нас не за горами. Поминаемый ныне святитель Филарет его ясно нам указывает: оно в слове Божием и в руководстве святой Церкви. Прильни, христианин, к этим источникам, и пустыня духа твоего расцветёт прекрасным садом, и оживится всё в нём умирающее и унылое, исчезнет всякое колебание и сомнение, – ты почувствуешь прилив сил несказанных, ты станешь сильный и мощный, превыше всякой самой сильной и одарённой мысли человеческой, не зажжённой ещё словом Божиим и потому мёртвой и бесплодной. Тогда ты обретёшь твёрдые устои под ногами. Всякие вопросы веры, жизни, мысли для тебя станут ясны, в главном и основном: в вопросе твоего нравственного достоинства, богообщения, богоугождения и вечного спасения. Тогда ты не будешь колебаться, меняться, не будешь страшиться всякого нападения и натиска иной мысли, неправой и нехристианской. Ответ будет у тебя готов на всякое возражение.

Такими людьми строится жизнь, и стоят царства.

В годину расшатанности жизни, мысли и сло́ва нам особенно дорог становится митрополит Филарет с его неумирающими заветами.

Но дорогой для всей Церкви русской, он по преимуществу близок Москве и Московской епархии, где он родился, где прожил он бо́льшую часть жизни, где навеки он оставил своё имя и свой след мудрости архипастырского правления и учительства. Он – слава и честь Москвы и Московской епархии; он, по уверенности многих и многих верующих, – и молитвенник за своё земное отечество, за народ русский и Церковь русскую.

Архиерейство его да помянёт Господь Бог во царствии Своём всегда, и ныне, и присно и во веки веков! Аминь.

Жажда нового и чудесного⁹⁵

В наше время наблюдаем особую жажду чуда. Мы пережили бурные годы так называемой революции, общего увлечения вопросами об устроении общества и государства и борьбой за то, что обещало открыть блаженство на земле без Бога, без власти, без нравственного закона, без долга и обязанностей, без лишений, трудов и усилий. Мыслящие люди теперь отрезвляются; наблюдается глубокое разочарование в идее революции и в материалистических учениях. Возрождаются духовные интересы, замечается пока ещё робкое искание религиозной и нравственной истины. Но старая болезнь даёт себя чувствовать; цельность духа и веры трудно сразу возвратить; на месте разрушенного тяжело из развалин воссозидать снова то же здание веры в прежней его силе и красоте. И вот, хотят найти помощь в чём-то новом, невиданном, неиспытанном: жаждут и ищут чуда. Говорят, пишут, проповедуют; «Дайте нам Церковь, но Церковь будущего, а не ту, что есть, – она отжила; дайте нам истину, но истину новую, неслыханную, – старая нас не удовлетворяет. Мы любим и красоту, но ищем красоты особенной, никем не виданной, – то, что прежде считалось красивым, нам прискучило. Мы ценим евангелие, но не то, что имеется в Церкви, – мы хотим иного, нового; мы жаждем завета с Богом, но не Ветхого, и не Нового, а того, какого ещё нет, – будущего, новейшего. Мы ищем царства Божия, но мы желаем не земное возвести к небесному, а небесное свести на землю. Дайте нам ещё чудо: мы хотим соединить в чём-то среднем и высшем небо и землю, дух и плоть, конечное и бесконечное, Отца и Сына, Ветхий Завет и Новый, личность и общество, Церковь и государство, мужеский пол и женский, религию и науку, откровение и знание, бытие и небытие, смерть и жизнь, грех и добродетель, красоту и безобразие».

Не подумайте, что всё это мы выдумываем. Такие требования, под именем религиозно-философских, теперь выражаются громко, и ими заняты умы, которые считают себя и признаются передовыми. Дайте, – говорят они, – дайте нам все эти чудеса, и мы станем верующими по-новому, и весь мир станет новым, старого же мы не хотим, старое не может создать того, чего мы ищем, если бы даже и захотело, ибо не вливают вина нового в мехи ветхие.

Нет, други, не поверите, не уверуете! Не тот путь к новому вы избираете, какой единственно возможен. Тот, Кто принёс на землю завет новый (Лк. 22:20), Кто дал новую заповедь (Ин. 13:34), Кто человека сделал тварью новой (Гал. 6:15), вложив в него, по древнему пророчеству, дух новый и сердце новое (Иез. 18:31), и даровав ученье новое (Деян. 18:19), показав путь жизни новый и живой (Евр. 10:10), – Он пришёл к новому, прежде исполнив всё старое. Он исполнил весь ветхий закон от дней младенчества; по закону приносится Он в храм законный, и терпит законное обрезание; исполняет до конца дней все требования закона, учит, что ни одна черта не прейдёт от закона (Лк. 16:17), спрашивает: «в законе что написано?» (Лк. 10:26), упрекает, что Израиль оставил важнейшее в законе (Мф. 22:23). Он пришёл не нарушить закон, но исполнить (Мф. 5:17), и только законом, исполняя его, люди познали грех (Рим. 3:20) и стали искать святости и спасения в новой благодати. Тогда только они увидели, что древнее прошло и стало всё новое, когда древнее исполнили.

Исполнили ли новые искатели новой истины всё, что они называют старым? Они жаждут Церкви будущего, а в Церкви настоящего и прошлого были ли они послушными, верными её членами, исполняли ли все её уставы? Они ищут новой, особенной добродетели и святости: а то, что считалось доныне добродетелью, они исполнили? Исполнили ли то, елика суть истина, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, – то, что добродетель и что достойно хвалы? (Флп. 4:8–9). Они хотят восстановить попранные права «святой» плоти и вывести жизнь её на новый путь свободы; а путь самоограничения этой плоти, сдержанности и вольных лишений они прошли?

Нет, то, что считают они старым, они знают только понаслышке, они его не исполнили, следовательно, не уразумели, и потому в искании нового, в требовании чуда они идут путём тех афинских легкомысленных философов, которые «ни во что же ино упражняхуся, разве глаголати что, или слышати новое» (Деян. 17:21). Эта болезнь, эта жажда нового и жажда чуда, если бы и были удовлетворены, не привели бы искателей ни к покою, ни к твёрдости веры. Они якобы жаждут истины и для открытия её и утверждения в ней ищут нового и чудесного. Нет! Они имеют Моисея и пророков – слово вечного Божьего откровения. Если это слово Божие они исполнят, то увидят и опытно познают, что благ закон Господа, что он – светильник очам нашим, что новое всё нам дано и открыто, что после Нового Завета иного не будет, ибо лучше Сына Божия никто не поведает нам о тайне Божества. Они познают, что новое небо и новая земля будут только по скончании этого мира, и там – Церковь грядущего в новом Сионе, в граде Бога живого, в Иерусалиме небесном, где торжествующий собор и Церковь первенцев, на небесах написанная, и Судия всех Бог, и духи праведных, достигших совершенства, и Ходатай Завета Нового Иисус (Евр. 12:22–24). Если же слова Божия они не послушают, то если бы кто из мёртвых восстал, всё равно не поверят.

Состояние это – страшное и опасное. От такой опасности и предостерегает нас слово Авраама в слышанной нами ныне евангельской притче. Аминь.

Единство при разнообразии⁹⁶

Не скроем, открытие нового русского патриотического кружка имени И.С. Аксакова вызвало немало толков, недоразумений и даже некоторого недовольства среди московских патриотов. Одни находят это новое учреждение, по крайней мере, бесполезным и излишним; другие готовы опасаться, как бы его открытие не внесло какого-либо разъединения и взаимной розни в среде довольно многочисленных московских патриотических кружков, в существе своём совершенно единомышленных и доселе, слава Богу, столь дружных и согласных. Находят, что деятели нового Аксаковского Общества могли бы с удобством и беспрепятственно осуществлять свои намерения и желания в существующих уже и действующих кружках и союзах.

Указав с полной откровенностью и определённо на все эти возражения и недоразумения, я почитаю долгом своего звания и положения сказать по поводу их несколько слов к успокоению и в утешение наших смущённых добрых, уважаемых и многолюбимых единомышленников и друзей.

Думается, радоваться нам нужно всякому новому доброму начинанию, – и только радоваться. При апостолах случалось, что рядом с ними проповедали о Христе другие, и проповедали даже по недостойным побуждениям. Как к ним относились апостолы? В словах святого апостола Павла, которые служат ответом на этот вопрос, мы найдём черты жизни, как бы прямо взятые из нашего времени:

"Узы мои о Христе, – пишет апостол к Филиппийцам, – сделались известными всей претории и всем прочим... И большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большей смелостью, безбоязненно проповедать слово Божие« (Флп. 1:13–14).

Не вспоминаются ли нам при этих словах протекшие три года? Гонения на нас, русских православных людей, узы наши и страдания, мужество многих из нас разве не произвели влияния на все претории? Разве не ободрили они слабых и боязливых? Разве не увеличили числа проповедующих наше православно-русское исповедание?

Но послушаем далее апостола: »Некоторые, правда, по зависти и любопрению, проповедуют Христа нечисто, думая увеличить тяжесть уз моих, а другие с добрым расположением проповедуют Христа. Но что до того? – говорит апостол: – как бы ни проповедали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться« (Флп. 1:15–18).

Если же так, то можно ли не радоваться возникновению нового литературного и политического общества, о котором никоим образом нельзя сказать, что оно проповедует что-либо «нечисто», ибо оно «имеет целью способствовать уяснению русских духовно-нравственных, национальных, политических и экономических начал на русских исторических основах в духе Христовой веры и русской государственности, занимается (кроме выяснения положительных основ православно-русского исповедания) устной и печатной борьбой со всякими враждебными русскому народному духу, вере, законности и порядку течениями», а своими почётными членами избирает лиц «особо выдающихся, как патриотов, в литературе, общественной и государственной деятельности?» (§§ 1, 2 и 6 устава).

Как бы ни прекрасен был цветок, он составляет красивый букет не один, но с другими цветами вместе.

И картина становится законченной и художественной, когда она не однотонна, а представляет сочетание различных цветов и красок, с самыми тонкими и разнообразными оттенками.

В деле нашем применимо это сравнение, будет ли оно касаться идей, или даже лиц. Пусть будет одно и совершенно совпадающее исповедание; это не исключает ни возможности, ни пользы различия лиц, служащих ему: каждый будет работать в сродной ему области и доступными ему силами и способами, каждый будет вносить в дело свою индивидуальность. Лишь бы истина была единой; лишь бы она познавалась и распространялась любовью, а не злобой: «гнев бо мужа правды Божьей не соделывает»... (Иак. 1:20). Лишь бы царило в нас «любодружное и благое единство, спешное во изящных». И об этом именно молит апостол после того, как упомянул о проповеди Христа другими проповедниками: «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви, если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, – то дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны, ничего не делайте по любопрению, или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя» (Флп. 4:1–3). Терпяще друг другу любовию, честию друг друга больша творяще – золотые заветы. Записка об открытии вновь открываемого Общества именно и указывает эти вечные нравственно-христианские основы для предстоящей Обществу деятельности. Она заслуживает того, чтобы привести её главную часть буквально.

«Русское общество за последнее время раскололось на партии и кружки и до такой степени заболело политическим сектантством и нетерпимостью, что всякий обмен мнений, всякая проверка чужих взглядов, а с тем вместе и всякое искание правды и движение вперёд совершенно прекратились. Каждое направление, обособившись, вращается в узеньком кругу партийных взглядов и формул, топчется на месте; отдельные же группы только подогревают себя, невольно всё более распложая ненависть к разномыслящим и совершенно останавливая, если не разрушая, умственную жизнь в стране.

Аксаковское литературно-политическое Общество является первой попыткой создать совершенно нейтральную почву для независимого, честного и свободного обмена мнений на почве нелицемерной любви к родине, братства людей во Христе, сознания принадлежности к великой славянской семье, уважения к мнению и снисхождения к заблуждению противника.

Отсюда первая задача руководителей Общества! допуская всестороннее и свободное обсуждение всяких политических, общественных и литературных вопросов, не позволять ни малейшей резкости, останавливать всякое проявление партийного раздражения, твёрдой рукой поддерживать уважение к чужой мысли и вместе с тем уважение к собранию, объединённому только высоким патриотизмом, духом истинной свободы и смиренным исканием истины, познаваемой единственно взаимной любовью».

Мы глубоко и непоколебимо уверены, что, при полной убеждённости нашей в православно-русских началах, нам не страшны никакие возражения. Мы уверены, что велика истина, и она превозможет. Мы уверены, что при усердии работы заслуга Общества может быть великой.

Больше того: нам думается, что, в духе и силе заветов основоположников нашего славянофильства, оно внесёт в дело выяснения, укрепления и защиты наших русских духовных сокровищ – православно-христианской церковности и государственности – нечто новое и в высокой степени ценное.

Позвольте выяснить мысль путём сравнения. Припомним и воспроизведём вкратце воззрения А.С. Хомякова на положение православного богословия в отношении его к западным инославным исповеданиям. Он видел, что наши богословы пользуются чужим арсеналом, и оттого малоуспешны: против католиков они борются оружием протестантства, против протестантов – доводами католиков. Станьте, приглашал он, станьте на высоту православной вселенской истины, для Запада и непонятную, и недоступную, а нам родную и исполненную силы: и вы увидите, что и католичество и протестантство – это одно и то же, явления одного и того же порядка, произведение одного и того же духа рационализма и гордыни, как пережитков древне-языческого мира; то и другое сразу падает при свете православно-церковной истины, верной апостольским и святоотеческим заветам. Вы сильны и могучи, как бы так говорил он, а сами не умеете пользоваться своей силой.

Не то же ли явление наблюдаем мы теперь и в области политической жизни? Пред нами возникли одна за другой различные политические партии и, ведомые самыми разнообразными побуждениями, сталкиваясь одна с другой, оглушают нас шумом взаимной брани. За интересами партий не видно и не слышно ни голоса христианской совести, ни интересов родины. Всё заполнил интерес личный и партийный. В этот водоворот вовлечены и настоящие русские православные люди, искони бывшие на Руси продолжатели и преемники творческой и охранительной работы великих минувших поколений, завещавших нам обширнейшее в мире царство, великий народ с необъятными мировыми задачами. Верные Богу и православной Церкви; верные Царю с Его освящённой в Церкви и в священном помазании властью, ограниченному пред Богом и Его законом и неограниченному никакими временными, условными, измышлёнными и исшедшими от оземленившихся людей узами и путами; верные своему народу и своему русскому царству, как Богоданной среде жизненного христианского подвига и поприщу применения и насаждения начал царства Божия, – они вынуждены были у себя в России отстаивать право на своё существование и отражать натиск чуждых и враждебных воззрений, проповедуемых различными нерусскими политическими партиями. И вот, естественно было произойти тому самому явлению, которое некогда А.С. Хомяков так верно отметил у православных русских богословов: сторонники исконных русских начал иногда стали защищать свои воззрения теми самыми приёмами, орудиями и способами и, главное, теми началами права, а не правды, которые мы видим у политических партий Запада. Юридическое начало в таком случае может возобладать над нравственным, и может повториться древнее законничество, по которому – человек для субботы, а не суббота для человека. В духе и силе основоположников славянофильства и нам надлежит сказать русским людям: Станьте на высоту ваших чистых православно-русских воззрений! Тогда вы не будете брать у одной партии оружие против другой, вы найдёте его у себя, и притом такое, которое сразу побеждает все враждебные и нерусские партии. Тогда вы увидите, например, что, начиная от октябристов и далее до самых крайних и озверелых революционеров, эти партии вовсе не различны и не враждебны между собой по внутренней сущности, Они – одно и то же. Они все пьяны, все отравлены одним алкоголем, только в виде различных напитков, – от простой водки до утончённого вина. Они все – воры и расхитители Божьего достояния, только крадут разные вещи. Они все – едино, едино в том древнем богоборном движении, что разделило всё человечество во всей его истории на два вечно враждебных лагеря, из которых в одном: вера, смирение, служение духу, искание правды, приуготовление к вечности и оценка всего сущего в свете долга и совести; в другом: неверие, гордыня, служение плоти и отсюда измерение всех сторон и интересов человеческой жизни только началами выгоды и удовольствия, точкой зрения только посюстороннего бытия. Из этой последней низменной, только прикрытой высокими фразами и замаскированной высокими побуждениями, теории вытекают идея народовластия, конституционализм, парламентаризм, социализм и анархия, – явления глубоко по природе сродные и явно языческого характера по своей материалистической основе. Только православно-русская точка зрения даёт нам возможность стать на ту высоту, с которой видны всё пути и извития нечестивой и богоборной мысли и жизни. Для разъяснения такой именно точки зрения, думается нам, и должно поработать открываемое ныне Общество орудием вдумчивой и научно обоснованной мысли. Тогда оно будет достойно того имени, которым оно украшено, по мысли и желанию его учредителей.

Призываем Божие вседействующее благословение на благородные намерения и деятельность нового нашего Общества! Прошу его принять от меня в дар и благословение этот образ Святителя Иоанна Богослова, апостола любви и носителя христианского разума, – разума, облагодатствованного и просветлённого высшим озарением.

Это небесный покровитель благородного глашатая русско-православного исповедания Ивана Сергеевича Аксакова. Напоминая нам об этом великом русском человеке, святая икона пусть напоминает нам и о том духе любви и разума, в коем да совершится и да совершается делание открываемого ныне молитвой нового религиозно-патриотического Общества!

Современные бесы⁹⁷

Святое евангелие рассказывает нам сегодня об исцелении Спасителем страшного бесноватого в стране Гадаринской. Это был несчастный человек: в одежду он не одевался и жил не в доме, а в гробах; долгое время бес мучил его, так что несчастного связывали цепями и узами, сберегая его, но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни. Великим страхом одержим был дух нечистый, когда приблизился к бесноватому Господь, и молил Христа дух нечистый: «Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Умоляю Тебя, не мучь меня!"

Иисус Христос исцелил бесноватого словом Своим. Бесы вышли из него и вошли в стадо свиней: и бросилось стадо с крутизны в море и потонуло. Нужно сказать, что жители гадаринские, исповедуя веру народа еврейского, запрещавшую вкушать свиное мясо, однако, из корысти занимались разведением этих животных и тем явно нарушали закон своей собственной веры. Они были наказаны, таким образом, за своё отступничество. Когда всё это свершилось, жители страны Гадаринской немедленно снова обнаружили всю свою корысть и всю нераскаянность: жаль им стало свиней, испугались они Чудотворца и Божественного Учителя и стали они просить Иисуса Христа, чтоб Он удалился от них и из страны их. Много было врагов у Господа Иисуса, много оскорбительного они Ему говорили, много спорили с Ним и не соглашались с Его учением, но такой просьбы к Спасителю никто ещё не обращал. К ним, к жителям страны Гадаринской, пришёл Божественный Учитель: Он принёс им благовестие спасения, Он показал им чудную власть, избавляющую от бесов, а они променяли Христа на презренных животных, они оказались духовно сродни бесам, ибо как бесы трепетали Христа и просили Его удалиться, так и жители гадаринские просили Его о том же. Напротив, человек, из которого вышли бесы, просил Иисуса, чтобы быть с Ним (Лк. 8:26–39).

Представляет ли это евангельское чтение только повесть из жизни Господа Иисуса, или оно приложимо и применимо по своему содержанию к жизни всех людей?

Несомненно, Церковь Божия предлагает его к нашему назиданию.

И прежде всего, какое верное средство даётся нам, чтобы разобраться безошибочно и правильно во всех учениях современности, во всех действиях людей. Учение людей св. апостол Иоанн так и называет духами. «Возлюбленные! – так умоляет нас св. апостол, – не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они». И далее апостол ясно указывает, кого и что разумеет он под духами: «потому что много лжепророков появилось в мире» (1Ин. 4:1). И лжепророков, и учение их, – этих бесов, этих духов нечистых, апостол изображает такими чертами, как будто он пророчески видел наше время и все его нестроения: «Дети, как вы слышали, что придёт антихрист, и теперь появилось много антихристов. Они вышли от нас, но не были нашими, ибо если бы они были наши, то остались бы с нами, но они вышли, и чрез то открылось, что не все наши. Вы знаете, что всякая ложь не от истины. Кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это – антихрист, отвергающий Отца и Сына» (1Ин. 2:18–19, 21–22). Итак, если какое-либо учение, или кто-либо, желающий быть нашим учителем, бежит от имени Иисуса Христа, не признаёт Его святого евангелия и святой Его Церкви, то здесь явное доказательство и явный знак, что учение и учитель не от Бога, не от истины, а ото лжи и от антихриста. Пусть такое учение будет заманчиво, пусть такой учитель обещает нам всевозможные блага, пусть нам впереди сулят и богатство, и покой, и радость, и свободу, – христианин должен решительно и бесповоротно отречься от таких учений. Ибо, в противном случае, он уподобится тем гадарянам, которым свиньи были дороже Небесного Учителя, так как они приносили им выгоды.

Нечего и напоминать, что теперь среди нас много таких нечистых духов, много новых бесов, т.е. новоявленных учителей и новоявленных учений. Мы видим этих учителей: о евангелии у них ни слова; к Церкви Божией у них вражда; к пастырям Христовой Церкви – ненависть; над верой святой – насмешка, к храмам – полная холодность и невнимание. Не раз случалось, что когда они выдавали свои затаённые мечты, они прямо говорили и говорят, что никакой религии не надо, а храмы надо отдать хотя бы под дома для плясок и увеселений. Воистину, это – антихристы, это – бесы, трепещущие Христа. Воистину, эти люди вышли от нас, но не были нашими, – лжецы, отвергающее, что Иисус есть Христос.

Не послушают их дети Церкви, не послушают их слуги Христовы, верные ученики Господа.

Кто же избавит одержимых новыми беснованиями от их несчастья? Где им найти спасение? Где нам всем найти спасение от наших грубых и нечистых страстей, которые нас уподобляют гадарянам и заставляют как бы просить Христа удалиться от нас?

Спасение – у Спасителя. Он Сам к нам приходит без зова, как пришёл в страну Гадаринскую. Он Сам изгоняет одержащих нас бесов ложных учений. Однако, насильно, вопреки нашему желанию, Он, конечно, спасать нас не станет. Но для того и гремит немолчно в веках и тысячелетиях Его Божественное слово, для того и стоит пред нами Его святая Церковь, чтобы напоминать нам и твердить неустанно, что страсти наши – это бесы, нас одержащие, что мы избавимся от них не сами собой, а только прильнув ко Христу, к Его Божественной силе, к Его небесному учению. Исцелившись от них, будем, подобно евангельскому исцелённому гадарянину, неотлучно пребывать со Христом и около Христа, т.е. в Его святой Церкви. Не страшны тогда христианину никакие бесы, ибо он знает, что ещё при жизни Христовой уже ученикам Господа дана была чудная над ними власть: «Возвратились семьдесят учеников с радостью и говорили: Господи, и бесы повинуются нам о имени Твоём». И снова, и снова слышит христианин слово своего Господа, сказанное в ответ ученикам: «Видел Я сатану, спадшего с неба, как молнию. Се даю вам власть наступать на змию и на скорпию и на всю силу вражию, и ничесоже вас вредит. Обаче о сем не радуйтеся, яко дуси вам повинуются, радуйтеся же, яко имена ваша написана суть на небесех» (Лк. 10:17–20).

Отвергнем страсти греховные и нечистые, отвергнем ложные учения и ложных учителей, именем Господа Иисуса Христа отвергнем этих бесов, – и имена наши тогда написаны будут на небесах. В том порукой – вечное и неотменное слово Христово. Аминь.

Кронштадтский светоч и газетные гиены⁹⁸

Повествуется в одном древнем житийном сказании, что к некоему благочестивому старцу-подвижнику приходили со всех сторон слушатели и почитатели, прося молитв, совета, благословения. Многие и о многом спрашивали его, и всем и каждому он отвечал в меру Духа, ему данного. Только один юноша, всегда посещая старца, сидел у ног его молча и ни о чём его не спрашивал. Однажды старец, заметив это, наконец, обратился к юноше с вопросом: почему он молчит и ни о чём его не спрашивает? Юноша ответил: «Отец мой! Для меня довольно только слушать и смотреть на тебя!»

Старец кронштадтский – вы знаете, о ком я говорю – разве не напоминает нам и не повторяет ли на наших глазах в течение десятков лет этого древнего старца?

Неистребимо живёт в душе человека потребность найти и облобызать святыню, поклониться ей, побыть в её освящающем и поднимающем дух общении. У русского православного народа потребность эта является особенно повышенной, она заполняет и потрясает всю душу народную, господствуя над всеми другими её интересами и запросами. И вот сюда, к чудному старцу, столько лет обращает свои взоры святая и святолюбивая Русь. Одни к нему являлись лично, с ним молились и молятся, получают совет и благословение, получали нередко и дар чудодейственной помощи. Как их ни много, они, сравнительно со всей Русью, – едва приметная часть народа. Все прочие, как юноша пред древним старцем, только созерцали это дивное видение нашего времени и радовались Божьей благодати, в нём почивающей, и возгревали веру и упование, и насыщались его обильной духовной трапезой слова, молитвы, непрестанного поучения, – поучения его жизни, подвига, любви, щедродательности, горящей веры и горящего слова, исходящего из уст его. От страны глубокой полунощи, где в борьбе с суровой природой, спасаясь от врагов, нашёл себе русский человек пристанище свободы и училище крепости духа и характера, воссиял наш светильник. Там некогда возросли великие духом преподобные Трифон и Феодорит, Зосима и Савватий, Герман и Кирилл и многие другие. Их духом напоённый стоит здесь более полувека великий в простоте веры и смирении пастырь-молитвенник, – на грани русского царства, у полунощной столицы, на конце земли русской, у самого моря, светя как маяк, разбиваемым житейским кораблям, среди мирских бурь и тревог житейских.

Здесь, в этом святом храме, полвека трепетал самый воздух его от гласа молитв и воздыханий всероссийского пастыря и молитвенника; Здесь пролились его первые слёзы священнической молитвы; здесь возносились к Богу его пастырские скорби и радости; здесь около него было столько духовных восторгов веры, упований, столько событий и случаев возрождения, покаяния, спасения, отрад и утешения, столько чудес божественной благодати, – что поистине до́лжно сказать словами Господа к Моисею у купины неопалимой: «изуй сапоги с ног твоих, место, на котором ты стоишь, свято»... Столько лет неизменно и непрестанно днём и глубокой ночью, и утру глубоку, ещё сущей тьме, он стоял здесь и учил, и молился. И дал ему Бог радость видеть, как город, известный в прежнее время только блудом и пороком, обратился во всероссийское чтимое место, в место паломничества, как действие его служения сказывалось всё шире и шире.

Долго и постепенно разгорался его светильник, пока не засиял на всю Россию и далеко за её пределами правилом веры, образом кротости и воздержания учителем, пока не стяжал наш пастырь всероссийский смирением высокого и нищетой – богатого. Вздымались гордо волны неверия в 60-х годах, были жестокие бури в Церкви; поднимались ереси; возрос и пал Толстой... Отец Иоанн бестрепетно и непрестанно увещевал, наставлял, бичевал, обличал порок и гордыню неверия и ереси. Он стоял несокрушимым столпом православной церковности, на себе самом, в живом примере показывая и доказывая силу, живость и действенность святой Церкви, которая способна возрастить в своих недрах такого благодатного пастыря. Он зажёг священный огонь в тысячах душ; он спас от отчаяния тысячи опустошённых сердец; он возвратил Богу и в ограду Церкви тысячи гибнущих чад; он увлёк на служение пастырское столько выдающихся людей, которые именно в личности о. Иоанна успели увидеть, оценить и полюбить до самозабвения красоту священства... Теперь они нередко уже стоят на высоких степенях иерархии, приезжают к старцу Божию и пред ним смиренным склоняются до праха земного. Вчера и сегодня мы были тому свидетелями⁹⁹.

И вот в последнее годы, когда назревала и прорвалась гноем и смрадом наша пьяная, гнилая и безбожная, безнародная, самоубийственная революция, мы увидели страшное зрелище. Ничего не пощадили ожесточённые разбойники, не пощадили ни веры, ни святынь народных. И старец ведший, светило нашей Церкви, «отец – отцов славная красота», честь нашего пастырства, человек, которым гордились бы каждая страна и каждый народ, – этот старец на глазах у всех возносится на крест страданий, предаётся поруганию и поношениям; его честь, его славу, его влияние расклёвывают чёрные вороны. Поползла гнусная сплетня; газетные гады, разбойники печати, словесные гиены и шакалы, могильщики чужой чести вылезли из грязных нор. Еврействующая печать обрушилась грязью на о. Иоанна. Нужно им разрушить народную веру; нужно опустошить совесть народа; нужно толкать народ на путь преступления. Нужно отомстить человеку, который так долго и успешно укреплял веру, воспитывал любовь к Царю и родине, бичевал всех предателей, наших иуд и разрушителей родины, начиная от Толстого и кончая исчадиями революции... Его первого стала травить и бесславить разнузданная печать. Помню я, два года назад, возвращаясь из Сибири к северной столице, по всей линии железной дороги эти листки, рисунки, стихи и издевательства над Иоанном Кронштадтским... Потом на краткое время травля ослабела, но теперь вся эта грязь опять соединяется в один общий поток. Чёрные вороны тучами собираются над Россией, и первое, что они силятся расклевать хищными клювами, это – святыни и святых, подорвать авторитет уважаемых лиц, подорвать благоговение религиозное, на котором построен всякий долг, всякий порядок, всякая жизнь, истинно достойная и истинно человеческая. Нам нет дела до того, что собственно хотел выразить автор бездарной сценической стряпни, рассчитанной на обирание простодушных людей, – обирание, которое он бичует, однако, не в себе и себе подобных, как бы следовало, а в других. Может быть, он, как уверяет, и в самом деле хотел изобразить в отталкивающем виде изуверное сектантство и религиозное шарлатанство, хотя бы прикрывающее себя именем о. Иоанна: ведь зло может прикрываться не только именем чтомого пастыря, но даже именем Иеговы (иеговисты) или Иисуса (иезуиты); ведь и в других областях мысли и жизни вообще сатана нередко преобразуется в образ ангела, и разве мы не видели, как разбойники, насильники и предатели народные, служащие за еврейские деньги разрушению России, выступают под знаменем братства, равенства и особенно «народной свободы» или блага общества (социализм). Итак, мы не говорим здесь о пьесе и её содержании: мы говорим о том, что сделали из неё на сцене гнусные служители сцены, лакеи, продажные и пресмыкавшиеся прислужники низменных инстинктов толпы и дьявольской революции. На сцене вместо бичевания сектантского зверства или обмана, к ужасу православных, изображается быт и обстановка наших православных обителей и храмов и недвусмысленно выводится в шутовском виде наш доблестный пастырь, всенародно чтимый, о котором народная вера давно сказала свой приговор, что житие его славно и успение будет со святыми. И это в то время, когда он, на склоне дней, обессиленный мучительным недугом, ослабевший телесными силами, едва двигаясь, совершает среди верующих по-прежнему свои, может быть, последние на земле подвиги молитв и благочестия, когда он не в силах защитить себя, когда мы трепещем за каждый день и час его жизни, когда еле теплится и вот-вот погаснет эта святая лампада, догорит эта чистая Божья свеча! Неужели нет ему защиты? Неужели мы оставим его одиноким посреди нашего многолюдства? Неужели он отдан на растерзание духовных псов, на пытки и издевательства этих разбойников?

«Но зачем ты говоришь об этом нам?» – может быть, спросите вы в тоске и горести и в недоумении. «Зачем?» Но тогда спросите, зачем плачет любящий сын около растерзанного отца или матери? Зачем в большом горе, остановив плач и, по-видимому, успокоившись, мы, увидев близких, любимых, нам сочувствующих, молчаливые среди чужих, здесь, среди своих, не можем сдержать горести, и слёз и воплей? Так и ныне, в этом храме, при виде этого множества молящихся, детей и почитателей о. Иоанна, дайте нам излить своё горе, выплакать свои слёзы!

А затем, в этот день церковно-гражданского праздника, хочется чрез вас, через всё это великое множество народа, из этого храма на всю Россию сказать: О, храните святыню и святых! Берегите ваши духовные сокровища! Защищайте, отстаивайте их от тех свиней, что топчут их ногами! Или не знаете, что уста праведных каплют премудрость, язык же нечестивых погибнет? Или не верите, что идеже внидет досаждение, тамо и бесчестие – и это мы видели на всех этих усилиях свободы и «освободительного движения», полного одной злобы и досаждения? Или забываете, что в благословении правых возвысится град, а устами нечестивых раскопается? Или перестало быть непреложной истиной, что праведниками держатся царства человеческие, что семя свято – стояние их, что правда возвышает народ, а умаляют племена греси?

Или думаете, что если вы избиваете пророков, подобно богоубийственным евреям, то не оставится дом ваш пуст. Или каждый год у вас будет новый Иоанн Кронштадтский, что вы не дорожите им?

Не унизите вы Бога и святыни, не заплюёте неба, – плевки возвратятся на головы плевавших; но сами вы, сами вы – какой ответ дадите? Что скажут о нас потомки? Как справедливо они осудят нас за то, что мы не умели и не хотели уберечь святого, не защитили, не оградили его оградой и стеной любви, – и это в то время, когда живы и среди нас тысячи им исцелённых чудесно, тысячи им возрождённых? Тогда как ответим мы и Богу, и не свершится ли над нами Его правый и страшный приговор, что если мы Моисея и пророков не слушаем, то если кто из мёртвых воскреснет, не поверим? Тогда не дошли ли мы до хулы на Духа, за которую одну, по суду даже самой воплощённой Любви, объявившей прощение всякой хуле и всякому греху, нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей?

Тогда и на земле не устоять нашему царству, и не жить нашему народу. Любовью к нашему старцу, молитвой за него, проявлением всенародного и общественного негодования исчадиям «чёрных воронов» и всякой театральной нечисти мы должны ополчиться в защиту наших попираемых святынь.

А вам, гнусные хулители, готово пророческое слово того самого праведника, которого вы теперь обливаете грязью. Как бы в предзрении скорби, всего три года назад, о. Иоанн писал в своём дневнике: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что Ты призвал меня в общение Божественной трапезы Твоей, сделал меня сотрапезником и собеседником Твоим, чтобы возлежать как бы на персях Твоих, или, точнее, иметь Тебя внутрь в персях и в сердце моём. Какой Ты сподобил меня чести, какого достоинства, какой любви, какого общения! Что я Тебе за это принесу и что воздам, великодаровитый, Бессмертный Царь?! Но какое прискорбие, что служители Твои и сотрапезники Твоей Божественной трапезы ныне в пренебрежении и поношении у людей века сего; как они поносят священников Твоих, и Церковь Твою, и святое слово Твоё, которое изрёк Дух Святый! И доколе Ты терпишь их, доколе не уничтожишь их, уничиживших Тебя, Бога нашего, и не изгладишь имени их из числа живых! Да погибнет память их с шумом. Буди!»¹⁰⁰. Аминь.

Право и правда¹⁰¹

Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мной имение!.. (Лк. 12:13).

Эта просьба, обращённая к Иисусу Христу, ярко изображает направление жизни и современного человечества. Всегда она на устах у людей, всегда она занимала умы и заполняла их интересы. Но она усиливается до степени господствующего над всем начала, обращается во всеобщее желание и даже требование в те времена, когда среди людей плотские интересы подавляют всё духовное, когда чрево становится для людей богом и всем управляет, когда всё у людей измеряется только животной точкой зрения удовольствия и выгоды. В такие времена высшим и единственным благом почитается материальное благополучие. Кто не достиг его, тот и не жил, тот и не человек: так обычно рассуждают люди такого настроения. Отсюда единственным является усиленное желание и требование разделить имения и блага земные поровну, чтобы всем людям дать возможность пожить настоящей жизнью, настоящими людьми... Для достижения этой цели – всё считается дозволенным; кровью, насилием, принуждением люди думают прийти к счастью общего дележа имуществ, равного их распределения и общего пользования. Таково и переживаемое нами время, таково учение современного идола умов и сердец – социализма. Под влиянием этого учения современное человечество как бы обращается к христианству с тем же вопросом евангельского вопрошателя: «Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мной имение»...

Как же, в самом деле, может быть разрешён этот вопрос? И как он ныне разрешается?

Ныне все надежды возлагают на так называемое право: правовой строй, правовое государство, правовые отношения, – эти слова так и пестрят в современных книжках и газетах, повторяются без конца и на различные лады в речах и разговорах. Право стало новым божком, и русские люди, из тех, что считают себя образованными и ознакомились хоть немного с современной ходячей литературой, и в самом деле относятся к правовому строю, как к какой-то новой вере, считая отсталыми и врагами общества всякого, кто усомнится в святости нового кумира. Увы, большинство людей, приняв новое учение без проверки разума и совести, обольстившись обещаниями всяких грядущих благ, не убедятся в ничтожестве его до тех пор, пока горькая действительность и тяжкий опыт жизни не покажут, как высоки были умопредставляемые блага от одного права, обратившегося в главное и даже единственное начало жизни, и как низко будет практическое осуществление его, как тяжело будет разочарование...

Не вчера явилось и придумано право, как управитель и направитель жизни. Оно по времени почти втрое старше христианства. Можно сказать, оно существует с незапамятных времён. И никогда оно одно, как главная и руководящая сила жизни, не приносило блага людям. Оно не оценивает интересы людей, – оно их только разграничивает.

Древний Рим довёл право до такого совершенства, в разработке и в применении к государственному и общественному строю, что и доселе у него черпает руководящие начала наука права. Однако по времени пришествия Христова мы видим, что право не принесло счастья людям; мы не только не видим даже простого довольства, мы, напротив, видим закреплённое правом насилие, рабство, слышим вопль отчаяния по всей земле. Отчего это? Оттого, что право по существу своему может ведать только жизнь внешнюю, только проявление человеческой духовной жизни, а не самое её существо, только последствия, а не причины. Оттого, далее, что право по природе своей может действовать только силой принуждения, а эта сила, предоставленная себе, не управляемая ничем, тотчас же обратит свою свободу в насилие и выродится в так называемое право сильного, признаваемое поневоле и доселе на деле всяким человеческим «правовым строем». Право само по себе не имеет внутреннего содержания, оно вынуждено находить его в чём-либо другом. Поэтому на войне – одно право, в мирное время – другое; у одного народа человек, допустив то или другое деяние, действует по праву; у другого народа то же деяние уже нарушает право. Кровавая месть и многожёнство в одном государстве разрешены правом, в другом воспрещены. Беззаконие, покрытое давностью, правом признаётся, как право. Под влиянием социализма право – одно, под влиянием проприэтизма оно – другое; созданное под влиянием обеспеченных классов общества и влиятельных людей право будет уже не то, как созданное людьми бедными и угнетёнными. Можно ли строить жизнь на столь шатком основании? Можно ли определять своё поведение столь условными правилами? Наконец, право даёт указание об отношениях наших к другим людям и ничего не говорить об отношениях к себе: право является делом общественным, и забывает о необходимости устроить духовно-личную жизнь каждого отдельного человека. Но разве можно обойти отношение к себе? Разве может умолкнуть голос совести, властно требующий от человека нравственного личного воззрения? Разве не из сердца исходят помышления злые и уже от них – убийства, воровство и хулы? Разве ненависть и зависть, зложелательство и коварство можно уничтожить правом? Разве не из отдельных личностей составляется общество? И можно ли, устрояя дом из дерева, ожидать, что он в конце постройки станет каменным? Можно ли из свинцовых инстинктов и побуждений выковать золотое поведение? Можно ли поэтому из духовно-неустроенных отдельных личностей создать благоустроенное общество? И почему дурные в отдельности люди, сошедшись вместе и образовав общество, станут хорошими? Опыт говорит обратное: если сходятся в общество люди, из которых каждый в отдельности умён и хорош, то вместе они во всех отношениях ниже, чем каждый, взятый в отдельности. Это – странное и непонятное явление, но оно представляет живой и наблюдаемый факт действительности.

Итак, повторяем, можно ли право сделать единственной и главной основой жизни? И можно ли разделить нынешнее повальное увлечение пресловутым правовым строем? Если же нельзя и не следует отдаваться этому чувству неразумной стадности и повторять принятые на веру положения, с виду и теоретически красивые, а на деле неприменимые, то где же искать опору для самого права, безусловное основание для жизни человека?

Основание это не в праве – условном и созданном человеком, а в правде безусловной и указанной Богом, – в нравственном, а не в юридическом законе. Забвение этого единственного и вечного основания для всякого права и для всякой жизни, во всех решительно сторонах её и отправлениях, и составляет воистину гибельное заблуждение современных образованных людей и руководителей жизни общественной и государственной. Христос Спаситель ясно и вразумительно напоминает нам о нём в святом евангелии, – и это в государстве Римском, создавшем именно право среди народа еврейского, который самое отношение своё к Богу склонен был постоянно определять договором, законом и правом. К Иисусу Христу обращается некто с просьбой: «Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мной имение». Мы не имеем никаких оснований думать, чтобы просивший был человек недостойный, или чтобы просьба его была неосновательна и несправедлива. Совершенно безотносительно ко всему этому Спаситель отказывается исполнить эту просьбу: «Человек, – говорит Он, – кто Меня поставил судьёй или делителем между вами?» Но здесь же и немедленно Спаситель переводит речь Свою с правовой точки зрения на нравственную и замечает: «Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия имения его» (Лк. 12:15). И в самом деле, если бы не было любостяжания, если бы человек измерял и оценивал жизнь свою началами духа, а не плоти, жизнью небесной и вечной, а не земной и временной, – то обидчик не обижал бы, и не было бы обиженного; тогда не нужно было бы судить и делить. С другой стороны, если такие явления неизбежны и обида произошла, то и суд права может быть воспринят со смирением и послушанием. Наоборот, никакое самое точное право, одно и само по себе, без воспособления нравственного начала, не будет признано обидчиком, не будет осуществлено иначе, как только насилием. В разъяснение своих слов о любостяжании Спаситель привёл притчу о богаче, у которого уродился обильный урожай в поле (Лк. 12:16 и д.). Богач занят был мыслью, куда девать ему урожай; он предполагал разорить житницы свои и построить новые, сложить в них все свои запасы хлеба и сказать душе своей: «душа, много добра у тебя на многие годы, почивай, ешь, пей, веселись». Пусть подвергнут этого богача суду права! Он по этому суду прав совершенно! Ведь он распоряжается своим... Не за что его укорить, не за что его назвать безумным. Но суд нравственный говорит ему о вечной жизни, о необходимости богатеть не в себя, а в Бога... И по этому вечному суду, стоящему выше всякого права и собой освещающего и осмысливающего всякое право, богач назван безумным и осуждён. Холодно и бесприютно было бы в жизни, если бы всюду царило одно право, и им только, а не свыше, оценивалась и получала своё содержание правда. Что было бы в семье, если бы отношения отца, матери, братьев и сестёр определялись правом, – юридически, а не нравственно? Мы увидели бы развал семьи. Что делать с правом человеку по отношению к себе самому? Этот вопрос навсегда останется без ответа. Но и в общественной и государственной жизни, как мы видели в притче о любостяжательном богаче, одно право, как разграничение и распределение интересов, недостаточно без оценки этих интересов, а эту оценку даёт только правда, свыше и от Бога сходящая и указуемая. Иначе, и рабство тоже было бы правом, и поскольку право определяет правду, оно же и было бы правдой. И сила была бы правом, отсюда же и насилие, жестокость на войне, безжалостность к должнику, обман, воровство, любодеяние и пр., – всё это было бы правом сильного, умного, здорового человека и правом борьбы за существование. Оттого выходило не раз, по древнему присловью, что высочайшее и бесспорно признаваемое по форме право было величайшей и вопиющей несправедливостью по существу.

Неужели, спросят, эта истина не очевидна для науки? На это отвечаем, что только самозванцы науки, её ложные служители, затмившие совесть сатанинскими желаниями замутить жизнь людей и заполнить её кровью, могут ссылаться на науку в защиту одного права и в отрицании нравственного начала. Это – лжеименная наука, это – мудрость душевная и бесовская, по выражению апостола, мудрость пагубная для мира.

Истинная наука ныне совершенно отрицает те крайние, якобы научные, учения, которые в последовательном своём развитии приводят неизбежно к разрыву права и правды, к отрицанию всякой связи разграничений интересов человека с нравственной их оценкой. Такие учения обращают жизнь людей в жизнь скотов. Истинная наука не обособляет права от нравственности¹⁰². Она не может в разграничении интересов человека не считаться с нравственной их оценкой, а нравственную оценку она не может определить условной человеческой истиной: для сего довлеет только истина Божественная.

Всё это до́лжно помнить нашему времени и современным людям в их нездоровом увлечении и желании дать устройство жизни и счастье человеческому обществу на основе только права. «Вся вам любовию да бывают», «никому не будьте должны ничем, кроме любви», «терпяще друг другу любовию», «честию друг друга больши творяще», «друг друга тяготы носите», – все эти заветы и вечные законы жизни непонятны и невозможны для права. Но без них невозможна жизнь истинно-достойная, истинно-человеческая. Русский народ наш, воспитанный в течение тысячелетия законом веры Христовой, чистым учением православной Церкви, научен всё оценивать в свете совести, ему чуждо холодное, жёсткое и языческое начало права, столь усердно навязываемое ему ныне и в просвещении научном, и в строении государственном, в направлении законодательства, в воззрениях на власть. Здравое нравственное чувство, руководимое святой верой, не даст ему увлечь себя на путь, неведомый ему на всём протяжении его тысячелетней истории.

Дух животворит, буква убивает! Аминь.

Свет разума¹⁰³

Велией благочестия тайной называет слово Божие явление Христа во плоти; даже то, как Он проповедан в народах, принят верой в мире и вознёсся во славе, – и это всё апостол называет тайной бесспорной (1Тим. 3:16), сокрытой от веков и родов (Кол. 1:26). И, конечно, ни творение мира, ни все чудеса Промысла, ни дивные и несказанные явления природы, как проповедь всемогущества и премудрости Творца, – ничто не может сравниться с величием той тайны, непонятной, непостижимой, поражающей, которую мы ныне воспоминаем и воспеваем любопразднественными чинми, в полноте духовной всеобъемлющей и всемирной радости: ничто не может сравниться по величию и таинственности с тайной воплощения Божества, с тайной Еммануила, с тайной Богочеловечества.

А между тем, что мы слышим ныне от святой Церкви? Пред нами тайна, – а Церковь воспевает радостно и торжественно: Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, т.е. познания (τνώσεος). Он уверяет нас: Господу Иисусу, рождшуся от Святые Девы, просветиться всяческая (стиховня 2 на Господи воззвах); Свет нам возсия, Христе Боже, Твое пришествие (стиховня 3). Она напоминает нам предсказание древнего пророка: наполнися вся земля познати Господа, яко воде мнозей покрыта моря (паремия пророку Исаии, глава 11), и это познание относит к Рождеству Христову. И в доказательство и в знамение такого познания Церковь указывает нам ныне на пастырей и волхвов, наконец, на весь мир, в котором, после вочеловечения Христова, многобожие идолов упразднилось (на Господи воззвах Кассиино).

Как совместить здесь тайну и познание, покров непроницаемости и свет всемирный и всем доступный?

Ответ один: тайна, действительно, непостижимая, но, принятая верой, она не только не противоречит разуму, напротив, она его расширяет, возвышает его силы и делает способным вместить и уразуметь то, чего он познать своими естественными силами не в состоянии; она всё осмысливает и всё озаряет высшим светом. Без неё всё – мрак, всё – бессмыслица, всё – непонятно. С ней – всё ясно, всё открыто, всё исполнено смысла и в настоящем, и в веках минувших и грядущих. Ведь и природа – тайна, и наше рождение – тайна: но родившись и вошедши в жизнь, мы имеем пред собой обширное поле деятельности, и живём и работаем, не задумываясь над тайной жизни, не останавливая своей деятельности из-за того только, что вход наш к ней и исход из неё покрыты облаком таинственности. И свет вокруг нас – тайна природы. Но когда глаза наши здоровы и воспринимают свет, мы при помощи глаз видим всё окружающее, различаем и оцениваем предметы, – и сохраняем свою жизнь, продолжаем свою работу, не бросаем её из-за того, что не знаем, откуда свет, откуда глаз и как это происходит и случается так, что мы видим...

И тайна вочеловечения Божества – такая же всё осмысливающая тайна. С нами Бог, и мы с Богом. Бог вочеловечился, и человек как бы обожился и «сделался причастником Божественного естества» (2Пет. 1:4). Бог с неба сошёл на землю, и человек с земли восходит на небо.

Всегда жила в человеке жажда познать истину, соединиться с Богом, Его волю узнать, Его откровение слышать. Но он был в познании Бога и Его истины подобен слепому, и слепой ведь движется, ищет и находит предметы, осязает их; однако, он не имеет представления о мире. Откройте ему глаза, исцелите слепоту, дайте ему яркий свет, и он увидит всё вокруг, и он поймёт соотношение предметов и явлений, он представит себе всё ясно. Но если человек был некогда зрячим, а потом в детстве потерял зрение, то он о многом хранит воспоминание, кое-что себе представляет. С годами его представления сглаживаются и тускнеют, он не так представляет вещи, он забывает их очертание, величину, расстояние и проч. Тем бо́льшая у него тогда жажда вновь увидеть свет, вновь иметь пред собой открытым мир. И люди в познании истины, в познании смысла жизни, в жажде общения с Богом были именно в таком положении: человечество на заре своей жизни знало Бога в Эдеме, слышало Его заповеди, разумело смысл жизни, разумело смысл всего сущего. Но грехом и преступлением оно изгнано из Эдема, и пошло в затмении духовных очей своих блуждать по миру, ощупью находя истину, прислушиваясь к каждому слову, которое обещало ему познание истины и увлекало ложными огнями и обманчивыми звуками. Только хранило оно в тусклых воспоминаниях образ истины, и искало всюду Бога.

И вот, явились звездам служащие, и кланявшеся им, как Богу (λατρεύοντες) – это мудрецы-волхвы Востока, испытывавшие и вопрошавшие природу, изучавшие небо и землю и, в жажде богопознания, пришедшие к обоготворению светил небесных. И вот, явились на Западе, в мудрой Греции и в могущественном Риме, люди, обоготворявшие людей под видом всевозможных измышлённых божеств, мнимая жизнь которых была изукрашена всевозможными сказаниями, самыми поэтическими, самыми захватывающими, красивыми и восхитительными. И вот, явилось в мире многобожие идолов. В год рождения Спасителя в одном Риме было десять тысяч богов и безмерное количество идолов.

Одно ли заблуждение было во всех этих религиях? Нет, в них было нечто истинное: здесь воспоминание о бывшем блаженстве, о близости к Богу, здесь вековечное и неистребимое стремление к Божеству, к соединению с Ним, здесь жажда и ожидание, что все опять научены будут Богом (Ис. 54:13; Иер. 31:34); здесь сознание человеком своей немощи, искание высшей помощи.

В ответ на эти искания, когда пришло исполнение времени, уреченное в Божественном Промысле, послал Бог Сына Своего Единородного, рождаемого от жены, да вси всыновление приимем (Гал. 4:4–5); открылась, наконец, тайна соединения человека с Богом и воплощения Божества. Вы, волхвы, искали Бога в звёздах, и физический свет их принимали за озарение истины. Нет, Бог превыше этого, вы тварь приняли за Творца. Он послал вам звезду и, ей ведо́мые, вы звездой учились и пришли не к звезде, а к солнцу правды, и не к востоку физическому, пред которым вы, как пред источником света, благоговели, а к вечному и вышнему Востоку и Источнику Света – Христу.

Вы, мудрые эллины, обоготворили человека, вы по смутному чутью говорили о бесчисленных воплощениях Божества, вы в искании Божества населили всю природу, горы, леса, реки и озера мнимыми богами, вы хотели в идолах их приблизить к себе и сами к ним приблизиться. Чутьё у вас было верное, но путь к Богу и Истине избран неверный! Да, есть Господь, но Господь Единый; да, Он, чтобы спасти человека, возжелал соединиться с ним, и ныне, как Еммануил, соединился; да, весь Мир – Его царство всех веков и владычество во всяком роде и роде; да, Он приблизился к нам и нас к Себе приблизил.

Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе!

Приидите же, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе: вот средостение между Богом и людьми разрушилось; вот пламенное оружие плещи даёт и херувим отступает от древа жизни; вот открыт вход к этому древу вечной жизни, и мы райской пищи причащаемся, от которой были изгнаны преслушания ради...

Что же? Неужели исцелённые от слепоты люди вновь пойдут к мраку? Неужели для того двадцать веков сиял свет разума и познания в мире, чтобы люди возлюбили более тьму, нежели свет? Неужели опять мы будем переживать, и разделять древние заблуждения, и кланяться звёздам, и обоготворять человека и ползать, и пресмыкаться в прахе пред идолами?

Да, высокая тварь – человек! Но чем с большей высоты падаешь, тем сильнее расшибёшься. Высокая тварь – человек, но пасть может низко. И ныне видим среди людей восстание на Божество. И ныне слышим в новых учениях, особенно в безбожном социализме, призывы покланяться одной природе и ценить только материальное благо. И ныне горделивый ум человека в ослеплённом безумии выдаёт за богов и идолов свои жалкие создания в науке, в искусстве, в общественном устроении, в государственном строительстве.

Он мечтает создать такой строй жизни, такой уклад «нового государства», в котором не нужно́ будет богочеловеческое общество, в котором религиозно-нравственное начало будет упразднено, в котором Божественное и человеческое разобщены будут навеки. Правдой будет не то, что указано Богом, а то, на чём согласится большинство людей или их выборных представителей. И люди, будто бы, будут счастливы, когда заживут такой правдой.

Что же? Пусть не смущает всё это верных, пусть не омрачается радость праздника, ведь и у Христовых яслей пели ангелы, благоговела Мария, трепетал и веровал Иосиф, покланялись пастухи, приносили дары мудрые цари-волхвы. Но животные у яслей ели сено, овны пастырей собирали траву и корни, а Ирод спал, а Вифлеем безмолвствовал, a Иерусалим не ведал совершившегося. Но мир просветился от яслей Христа, а не от дворца Иродова; но человечество нашло счастье и истину в христианстве и в смиренной вере волхвов-пастырей, а не в горделивой мудрости Иерусалимских книжников и эллинских мудрецов.

Приидите, вернии! Свет нам возсия в Христовом пришествии, и свет познания озарил наши умы и сердца чрез Рождество Христово. Знаем Бога, знаем Его закон, знаем путь жизни, знаем, что добро и зло, знаем, что должно нам устроить царство человеческое так, чтоб оно было Царством Божиим, знаем, что тайна боговоплощения есть тайна богочеловеческого общества на земле, переходящего в вечную жизнь на небе.

Видехом Свет истинный, прияхом Духа Небесного, обретохом веру истинную.

Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе! Аминь.

Тайна Боговоплощения¹⁰⁴

«Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение».

Не стареет вечное. Не стареют и эти слова евангелия в сознании людей. Каждый год в светлый нынешний праздник с особой силой ударяют они в слух и совесть людскую. Что же такое случилось? Что особенное произошло, отчего излились на землю величайшие блага духовные, указанные в приведённых словах, воспетых ангелами в глубокую ночь у Вифлеемских яслей новорождённого Христа?

Совершилось Боговоплощение, открылась тайна Богочеловечества. Мало мы вдумываемся в эту тайну, мало проникаем в глубокое, неизмеримое значение её в жизни христианского общества. А между тем, исполнение её явилось гранью двух миров – древнего и нового; со времени Боговоплощения история человечества, как бы от поворотного пункта, движется по совершенно иному руслу.

С тех пор, как помнит себя человек, на всех ступенях развития, во всех пережитых формах жизни своей, он стремился в мысли, в чувствах, в образе приблизить и исповедать великое таинство Богочеловечества. Только при свете этой мысли понятны становятся все проявления духовной жизни древнего человечества: величественные храмы, бесчисленные жертвы, высокая напряжённость религиозных интересов, которая сквозит в каждой строчке завещанных нам древностью памятников письменности; сказания о постоянных сошествиях Божества на землю и т.п. Человек не удовлетворялся одной только естественной жизнью, он томительно искал приближения к Божественному началу и соединения с ним. Без этого он не представлял возможности осмысленного существования. Не в одной религия проявлялись эти искания: им служила философия, литература, народные сказания – всё сферы жизни человеческой. Только этим внутренним подготовлением можно объяснить себе, что христианство, в конце концов, несмотря на гонения, было принято лучшими людьми и народами мира: оно отвечало тайным запросам человеческой души, которая – по природе христианка. Ничто не могло удовлетворить человека без богообщения. Философия, вследствие противоречивых выводов, пришла в древнем мире, в конце концов, к мрачному сомнению во всём, этой страшной попытке духа человеческого на самоубийство; на Западе внешнее устроение жизни на основе права вылилось в форму государства Римского, всё победившего и всё подавившего. Но что же дальше? И к чему всё это? Вот роковые вопросы, без ответа на которые теряла смысл величественная империя, теряла смысл и жизнь и вся история человеческая. Нравственное начало отсутствовало в созданиях людей; этого начала не могла дать философия при всех своих усилиях, не могло дать и государственное законодательство. А без него не было души в жизни людей.

Но вот совершилась тайна вочеловечения Божества. Отныне в лице Богочеловека соединилось навеки Божественное начало с человеческим. Тайна эта приемлется верой, хотя и не противоречит разуму. Но раз воспринятая верой, она совершенно преобразует жизнь людей: ибо, как бы по образу и подобию Богочеловека, создаётся среди людей богочеловеческое общество. Жизнь такого общества представляет свободное согласование Божественного и человеческого начала. Отныне благородные усилия человеческой мысли и искания истины, возвышенные запросы совести и искания пути жизни, святая и неистребимая в человеке жажда вечности, – всё это находит ответ и удовлетворение в Том, Кто сказал о Себе: «Я есмь Путь и Истина и Жизнь». Так христианство возрождает человечество, проникая не только в личные, но и в общественные отношения. Ничто истинно-человеческое здесь не подавляется: напротив, оно получает высший смысл и высшее освящение в Божественном начале. Теперь и государство, как высшая из форм общественной жизни, становится христианским и находит для себя истинную цель и смысл существования: оно служит царству Божию, оно не может отказаться от нравственных задач. «В христианском государстве, – пишет один из глубоких мыслителей русских, покойный Владимир Соловьёв, – находится всё то, что было в государстве языческом, но всё это получает иное значение, обновляется в духе истины. Есть в христианском государстве господство, но господство не во имя своей силы, а во имя общего блага и согласно указаниям церковного учёта. Есть в христианском государстве подчинение, но не из рабского страха, а по совести и добровольно, ради того общего дела, которому одинаково служат и повелитель, и подданные. Существуют в христианском государстве права, но права, вытекающие не из безграничности человеческого эгоизма, а из нравственной бесконечности человека, как существа богоподобного. Есть в христианском государстве закон, но не в смысле простого узаконения действительных отношений, а в смысле их исправления по идеям высшей правды. Есть в христианском государстве верховная власть, но не как обоготворение человеческого произвола, а как особое служение воле Божией. Представитель власти в христианском государстве не есть только обладатель всех прав, как языческий кесарь, – он, главным образом, есть носитель всех обязанностей христианского общества по отношению Церкви, т.е. к делу Божию на земле».

Не ясно ли, что и теперешние споры о существе верховной власти, с этой христиански-возвышенной точки зрения, являются праздными? Христианин не иначе может смотреть на верховную власть, как на посольство от Бога, как на ограниченную только законом совести, но не как на проявление и посольство пресловутой, но не существующей в действительности народной воли. То, что принято теперь называть народовластием, – конституцией, парламентаризмом, – всё это от язычества, от правового начала, а не от христианства, не от силы нравственной.

Государство в древнее время было всё, но, как самодовлеющее, оно было бессмысленно; христианство возвысилось над государством и этим дало ему смысл и значение; «чем выше солнце над землёй, тем более оно освещает и согревает землю».

То, что сказано о государстве, нужно применить и к обществу. Даже более: общество собственно создано христианством. Пока государство было всё, общество было ничто и не могло существовать. Но если государство в христианстве одухотворяется чрез служение высшим религиозным интересам и притом чрез свободное служение, то чрез это уничтожаются рабы государства, силы общества становятся свободными и стремятся к воплощению в своей жизни не внешних целей царства человеческого, а внутреннего соучастия в царстве Божием.

Так созидается богочеловеческое общество.

Задача его жизни – свободное воплощение Божественного начала, ибо Христа-Богочеловека нужно принять и внешним, и внутренним образом. Это внутреннее принятие Христа, это свободное усвоение Его евангелия, – а иным оно быть не может, ибо всё принудительное и внешнее не может быть названо нравственным, – требует постепенности и времени. Вот почему мы не должны отчаиваться или сомневаться в истинности и приложимости великого благовеста ангелов, воспетого в честь рождения Богочеловека. И истинная слава Истинному Богу на небе, и мир на земле – мирное сближение народов, и благоволение в человеках – устроение общественных отношений по христианскому идеалу. Всё это воплощается в истории постепенно, как результат, с одной стороны, Божественного воспитания и руководительства, с другой стороны – свободного стремления и деятельности всех сил и способностей человеческой души. То, что сделано, ручается за то, что будет сделано. А в смысле прояснения религиозных стремлений, в смысле очищения и облагораживания человеческих отношений христианством сделано так много, что в этом не может сомневаться ни один самый озлобленный враг христианства. Наш русский народ, создавший общественную и государственную жизнь под влиянием Христианства, пришедши к нему из первобытного язычества, обоготворявшего плоть и возводившего страсти в кумиры, наглядно убедился в том, как христианство укрощало зверя в человеке, как оно смягчало нравы, прививало новые понятия. Царство Божие, действуя в человечестве, проникает в него постепенно, как закваска в тесто: это бесподобный и вековечный евангельский образ. Он понятен и утешителен особенно в такие великие дни, как нынешний, когда сердце невольно смущается при созерцании идеала христианства в сравнении с наличной действительностью жизни.

Он бодрит, он властно ударяет в совесть и вызывает на бодрую и непрестанную работу все лучшие и благороднейшая силы человека. Не жалкое отчаяние, не бессмысленные попытки заменить евангельские начала иными, вроде справедливости, которую хотел бы поставить недавно умерший писатель (Золя в романе «Париж») на месте христианского милосердия, не безумно-жёсткое учение о сверхчеловеке и переоценке всех нравственных ценностей и не современные увлечения пресловутым «правовым строем» или социалистическими мечтаниями о счастье людей, пригодном для скотов, – не это спасёт человека и выведет его на путь «обновлённой» и просветлённой жизни: путь указан в Боговоплощении и идеале богочеловеческой жизни. Нравственные болезни века и нестроения жизни, – всё это оттого, что мы отклоняемся от этого идеала, изменяем ему; оттого, что людьми забываются великие и вечные слова ангельского песнопения, ныне потрясающего и умиляющего все верующие сердца: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение»!

Духовная жажда молодёжи¹⁰⁵

Даждь дождь земли жаждущей, Спасе!

Молитва эта мало известна жителям городов. Но у тех, кто вырос в деревне вместе с народом, знает народные радости и скорби, – у нас она будит всегда воспоминания о трогательных моментах подъёма народной веры. Вот, в знойное лето долго-долго стоят жаркие, палящие дни; земля растрескалась; дышать нечем, ветер не освежает измученного жаром лица, а ещё более как бы обжигает; высохли ручьи, обмелели речки. В воздухе пыль; она серым налётом покрывает всё вокруг. Деревья бессильно опустили листья, молодые нежные побеги увяли, пожелтела иссыхающая трава, в поле на нивах хлеб стоит, как обречённый на смерть. Грозный призрак неурожая и голода тревожно носится пред народом, мучит сердце, заставляет с ужасом задумываться над будущим. И вот, в такую мучительную пору уныния и страха исходит народ на общее моление в поля. Несут из храма святыни, поют молитвы, но среди всех молений одно вызывает слёзы, одно заставляет биться сердца и ниц до праха земного, до травы пожелтевшей и иссохшей склоняет главы богомольцев: «даждь дождь земли жаждущей, Спасе!» Редкий священник сельский не переживает в своей жизни чудного события: во время такой молитвы вдали на небосклоне поднимается тучка, она идёт, растёт, близится, в ней вспыхивают молнии... Тишина... Порыв влажного ветра, – и дождь благодатный проливается над жаждущей землёй. Стоишь с народом, вода с тебя стекает ручьями, течёт по облачению, промокаешь насквозь. Но светло и радостно на душе, идёшь бодрый, и за тобой следует народ в храм, как в светлый Христов праздник...

Пронеслось над родиной нашей знойное дыхание разнузданных страстей, промчалось, прошумело революционное движение. Давно оно подготовлялось, не кончилось и ныне, а только видоизменилось. Одно в нём было и остаётся постоянным и неизменным: это желание обезверить народ, потрясти основы церковности, осмеять все религиозные авторитеты. Падкой и слабой оказалась, конечно, прежде всего, молодёжь. И видели мы блудных сынов нашего времени в таком множестве, что, казалось, всё погибло; слышали мы из уст их насмешки над всякими религиозными воззрениями, над всякими религиозными заповедями и обязанностями. Иссохли в нашей молодёжи источники живой воды от зноя злобы, поникли души, уныли сердца, долу, к земле, приклонились все интересы, дыханием бурным, пламенем ада, обожжены были сердца молодёжи.

Однако не нужно было быть пророком, чтобы знать наперёд, что пустота скоро начнёт томить молодёжь, что злобой сердце питаться устанет, что вечные и благородные запросы духа властно заговорят в молодых людях и потребуют удовлетворения. Но и в ответ на проснувшуюся жажду религиозного ведения сыны погибели и соблазнители юношества уготовали пищу по роду своему: атеистические сочинения, насмешки над Церковью и церковностью, оправдание революции евангелием, а социализма – учением и примером жизни Христа, искажение истины христианской, – вот что услышала молодёжь в различных обществах христианской борьбы, в книжках, проповедующих в невозможном сочетании «христианский социализм», «церковь будущего», условную мораль и проч., и проч. Это не благодатная туча, которая напоит жаждущие души; это – только пустые облака, безводные, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые; свирепые морские волны, пенящиеся срамотами своими; звёзды блуждающие, которым блюдётся мрак тьмы на веки (Иуд. 1:12–13).

Так писал о подобных учителях святой апостол Иуда. Он же указывает и верный путь к источникам воды живой и оживляющей на веки. Послушаем слово его, ведь ваш кружок будет часто читать Священное Писание. Послушаем слово апостола, оно так применимо к нынешнему собранию: «Возлюбленные, имея всё усердие писать вам об общем спасении, я почёл за нужное написать вам увещание подвизаться за веру, однажды преданную святым. Ибо вкрались некоторые люди, нечестивые, обращающее благодать Бога нашего в повод к распутству и отвергающие Единого Владыку Бога и Господа нашего Иисуса Христа. Я хочу напомнить вам, что Господь, избавив народ из земли Египетской, потом неверовавших погубил. И ангелов, не сохранивших своего достоинства, соблюдает в вечных узах на суд великого дня. Как Содом и Гоморра, так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высшие власти. Они идут путём Каиновым. Это – ропотники, ничем недовольные, поступающие по своим похотям; уста их произносят надутые слова. Это – люди, отделяющее себя от единства веры, не имеющие духа. А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей, молясь Духом Святым, сохраняйте себя в любви Божией, ожидая милости от Господа нашего Иисуса Христа, для вечной жизни" (Ст. 3–21).

Вы видите: всё, что произошло, не ново. И нам радостно, что собирается кружок молодых людей, в своих религиозных исканиях пожелавших подвизаться за веру, однажды преданную святым, назидать себя на святейшей вере нашей. Это всё вы найдёте в Церкви, и вы не ошиблись, когда поставили во главу и основу своего содружества православное учение веры и жизни и руководство святой Церкви.

Даждь дождь этой земле жаждущей, Спасе! Верьте, друзья, что благодатным и спасительным дождём прольётся над душами вашими слово Божественного Откровения и учения святоотеческого. Верьте, что ни один час ваших занятий не останется для вас бесплодным. И дай Бог вашим руководителям вместе с вами увидеть и испытать токи духовного дождя и видеть души ваши напоенными, и с вами вместе праздновать светлый праздник духовных дарований под кровом Церкви Божией. Вы поручили себя небесному покровительству святого Иоанна Златоустого. Пусть стоит у вас пред духовными очами этот великий святой, великий мыслитель, пастырь, проповедник и толкователь богооткровенного слова Божия. В знаменование же его присутствия с вами и небесной помощи примите в благословение этот святой образ Златоустого вселенского учителя. Аминь.

Выпуск второй. 1908 год.

Средства и цели¹⁰⁶

Умоляем вас, братие, щедротами Божиими не сообразоваться веку сему. (Рим. 12:1–2)

Едва ли найдётся в минувшей истории другое время, когда бы человечество жило так напряжённо, как в наши дни, когда бы оно так быстро меняло направления мысли, выводы философии, воззрения нравственные, теории научные, учения государственные и социальные. Трудно исчислить все эти веяния в области умственной жизни современных людей, если иметь в виду все мельчайшие, часто неприметные оттенки в той или другой философской школе или научной теории; ещё труднее безошибочно указать то из них, которое можно признать главным и основным не в количественном отношении внешнего успеха, а в качественном отношении внутреннего всестороннего влияния на жизнь: трудно подметить таинственное биение пульса исторической жизни человечества. Остановимся, однако, на том, что, по крайней мере, более всего бросается в глаза, и что большинством признаётся за характеристическую черту нашего времени: это, без сомнения, прежде всего огромный материальный прогресс, развитие точных наук, изучение сил природы и подчинение их человеческому гению, – всё то сложное воздействие человека на окружающую его среду, в зависимости от развития, обогащения и совершенствования духовной жизни человека, которое теперь принято называть общеупотребительным и широким по значению словом: культура. Культурные успехи минувшего века не подлежат сомнению. Рядом с этим явлением и в связи с ним мы видим страстное увлечение вопросами государственного и общественного строительства, целый ряд государственных теорий, которыми и создан современный идол – так называемое культурно правовое государство.

Было время, мыслящие классы Европы охвачены были глубокой и воодушевлённой верой в силу и не престающее значение успехов культуры: и мнилось, что нет больше тайн для человека, что наступает пора полного расцвета жизни людей, и наука с её мощными победами над природой принесёт, наконец, человеку желанное счастье, свободу, самостоятельность, богатство, устроит и рай на земле. Позитивные и материалистические увлечения и мечтания в этом роде, с их необыкновенной самоуверенностью, с их горделивым презрением к верованиям и убеждениям минувших веков, памятны и нашему русскому обществу, тем поколениям его, которые живут и действуют и доныне. Но на глазах этого же поколения, как знаменательное явление «конца века», сначала робко и редко, потом чаще и смелее стали раздаваться возгласы сомнения, разочарования, усталости, уныния, наконец, и полного отрицания по отношению к этой объявленной новой вере. И на Западе, и у нас заявлялось не раз о «крушении науки». На место прежнего увлечения культурными успехами века раздались возгласы и целый теории, отрицавшие и труд – основу культуры, и формы общественной жизни человечества, сложившиеся под культурными влияниями, даже самую идею государства, наконец, и самую науку, её значение, пользу, смысл и необходимость. На глазах поколения, фанатически преданного точной науке и думавшего, что оно безвозвратно похоронило в могиле религиозные и нравственные идеи прежних веков, вдруг совершалось «возрождение спиритуализма». А, в общем, действительно, необыкновенно возрос интерес к нравственным и религиозным вопросам, и увлечение этими вопросами сделалось как-то вдруг самым могучим веянием в духовной жизни Европы «конца века». Люди средних лет ещё помнят такое всеобщее увлечение.

При таком направлении умов глашатаи новых учений и теорий, естественно, стали искать опоры и подтверждения своим выводам в христианстве, и неожиданно какое-то «новое очищенное христианство» было объявлено авторитетным врагом почти всех государственных и общественных явлений современности, начиная от государства, собственности и суда, и кончая даже самой Церковью... Объявлено оно, между прочим, врагом и науки и культуры; новые течения мысли искали опоры в учении Христа, подобно тому, как в нём же силились найти себе оправдание социалистические теории. Так было в Европе, так было и так стоит дело и у нас. Нельзя сказать, чтобы такая проповедь осталась бесследной; по крайней мере, у нас, на Руси, она взволновала и увлекла немалую часть интеллигенции, отдавшейся религиозным исканиям, но оторванной от живого церковного предания. Без авторитета, без руководства, без связи с прошлым эти ищущие истины «всегда учатся, но никогда не могут дойти до познания истины» (2Тим. 3:7); «желая быть законоучителями, не разумеют ни того, о чём говорят, ни того, что утверждают» (1Тим. 1:7); и доселе они принимают новоизмышлённое, якобы «очищенное» христианство за истинное слово Христа. Удивительно быстро меняются настроения и увлечения людей. Десять лет назад, как мы заметили, было всеобщее увлечение вопросами религиозными, искание «правды Божией», желание знать «волю Божию», раздавалось «новое евангелие» и его заповеди: не противься злу, не суди никого, не убивай, не насилуй... Но вот три года назад началось революционное движение, и первое, что оно стало крушить, была религия. Печать стала атеистической; стали издаваться книжки, ниспровергающие всякие религиозные верования, которые были объявлены «религиозной чумой», бурным потоком пронеслось увлечение «экономическим материализмом» вместо недавнего искания «смысла жизни в воле Божией» и закончилось необыкновенно напряжённой проповедью чисто материалистического социализма. Ещё жив учитель и кумир, которым увлекалось русское общество десять лет назад, – граф Толстой, и вдруг, на наших глазах, в эти последние три года он недавними своими ярыми поклонниками объявлен сумасшедшим и совершенно забыт, а его призывы и теории объявлены безумными бреднями. Христианство, однако, ещё не объявили окончательно упразднённым, а работой толстовщины всё-таки воспользовались: устранив Церковь, иерархию, догматы, предания, историю христианства, ныне обращают его в средство оправдать самую революцию и анархию, со всеми их кровавыми ужасами, оправдать новые государственные теории вплоть до «нового социалистического государства и новой нравственности»¹⁰⁷.

Как нам относиться к этому явлению? Явление это – в общем, не новое: и при апостолах не все проповедали Христа с добрым расположением, некоторые же проповедали о нём нечисто, по зависти и любопрению (Флп. 1:16), и поступали как враги креста Христова (3:18). И теперь мы найдём оценку указанной новой проповеди и всех на наших глазах сменивших одно другое увлечений человеческих в предупреждениях св. апостола: «Умоляем вас, братие, щедротами Божиими не сообразоваться веку сему» (Рим. 12:1–2); «блюдитеся, – будьте осторожны, – да никтоже вас будет прельщая философией и тщетной лестию, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе» (Кол. 2:8).

Как же, в самом деле, смотрит на культуру и науку истинное христианство, беспрерывно и неизменно от времени Христа и апостолов исповедуемое в Церкви? Действительно ли оно – враг культуры и союзник новых течений европейской мысли? И как оно смотрит на весь общественный быт людей и государственное строительство, стоящее в связи с культурными успехами?

Христианство ясно объявляет главным началом жизни человека его дух, а не тело. Это не значит, конечно, что телесную сторону в нашем существе оно считает врагом нашим: нет, по взгляду христианства, и тело, как ближайшее естественное условие самосознания духа (путём противоположения его телу), деятельности его и развития, должно почитаться нами благом, и даже в загробном бытии совершенствование человеческого духа, по воле Божией, будет сопряжено с телесной жизнью, хотя и иной, чем теперешняя. Но подобно всякому другому благу и тело тогда только становится личным и действительным благом человека, когда оно является не самодовлеющей и конечной целью для человека, а средством его духовной нравственной самодеятельности и употребляется сообразно с идеальными целями духа. Цели же эти достигаются при условии, если дух не подчиняется слепым инстинктам, влечениям и требованиям тела, но осмысливает их сознательной и разумной идеей и господствует над ними, направляя их к достижению нравственных целей. Но человек не напрасно называется «микрокосмом» – малым миром; в его жизни мы нередко видим аналогию всего мира великого. И мировой порядок, в котором мы находимся, есть такой нравственный порядок, в силу которого природа служит орудием и средством к осуществлению закона добра... Отсюда и возможность, и истинное значение культуры вообще, которой начало положено в словах Господа к первозданной чете человеческой: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте и владычествуйте ею» (Быт. 1:28), причём, заповедано хранить и возделывать даже самый рай (Быт. 2:15). Отсюда же воззрение на государственный строй: он – не цель, он – только средство к высшей цели, к осуществлению закона – добра, к осуществлению начал царства Божия.

Поясним мысль примером. Дикарь во всём зависит от окружающей его среды: ему нужно ежедневно найти добычу для пропитания, согреваться от стужи, искать убежища от жары, найти приют для отдыха и безопасного ночлега в пещере; на дереве, в степи и в лесу, нужно спасаться от дикого зверя... Что останется ему среди этих тревог для заботы о духе? Когда ему заняться высшими вопросами бытия, удовлетворить жажде Бога и святости? Внешняя культура и внешний строй жизни и идут к нему в этом отношении на помощь; постепенно развиваясь, они дают человеку больше и больше простора для духовной жизни. Удобный, тёплый кров, безопасность от врагов, обеспеченность в пропитании, удобства сношений с подобными себе, общение с ними, взаимная помощь, взаимный обмен мыслями и чувствами, ограждение прав жизни, собственности, покоя, – всё это избавляет его от ежедневных, заполняющих день и ночь забот и треволнений и обеспечивает обогащение и расцвет духовной стороны человеческой жизни. С этой стороны культура, действительно, есть процесс одухотворения человека, уменьшения в нём животности. В таком смысле, как орудие, как средство для достижения высших идеальных целей, материальная культура не может быть злом; она имеет все права на существование, как путь осуществления заповеди Господней человеку господствовать духом над землёй. С этой именно стороны культурные успехи благословляются и христианством, как благо; и само христианство, среди всех стран и народов, его исповедующих, всегда неизменно способствовало расцвету культуры и культурной государственной жизни, а среди диких народов полагало и первые их зачатки. Даже обители отрёкшихся от мира особых избранников, например, в древней России, сослужили великую службу в деле осуществления культурных задач нашего народа.

Но над всей совокупностью действий человека господствует закон, указанный святым апостолом: для чистых всё чисто; а для осквернённых и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их, и совесть (Тит. 1:15). Прав был один из мыслителей, говоривший, что всё прекрасным исходит из рук Творца, но всё может быть испорчено в руках человека... Естественна и законна, например, потребность пищи, но грех обращает её нередко в чревоугодие и обжорство, недостойное и позорное для человека; законна потребность питья, но грех обращает её в пьянство; естественно и необходимо желание отдыха, но грех может обратить его в расслабляющую леность. В указанных случаях совершается превращение средства в цель: человек не для того есть и пьёт, чтобы жить, но, обратно, – живёт для того, чтоб есть, и тогда тело, служебное орудие духа, порабощает себе самый дух. И в отношении материальной культуры, под влиянием греха и чувственности, с течением времени совершается подобное же роковое превращение: она обращается из средства в цель. В этом случае она порабощает себе дух человека, и мы тогда наблюдаем поучительное сближение крайностей: что мы видели в жизни дикаря, условиями своего существования, вследствие отсутствия или слабого развития культуры, поставленного в невозможность заботиться о потребностях духа. Это самое мы наблюдаем и в положении современного культурного человека, поработившего себя условным привычкам и потребностям культурной жизни настолько, что ему нет ни времени, ни возможности отдаться заботам о своём духе. Так сходятся низ и верх культурной жизни... Один из исследователей европейской жизни говорит об этом явлении следующее: «Как можете вы заботиться о своей душе, когда вы посвящаете столько времени различным безделушкам, кружевам, драгоценностям, или даже золотым карандашам с жемчугом на конце, или орхидеям, которые украшают так богато ваш стол. Эти безделушки, выбранные с таким старанием у одного из модных поставщиков, которыми вы любите окружать себя, совершенно порабощают ваше внимание. Эта утончённая роскошь, которая холит ваше тело, ведёт вас к падению»¹⁰⁸.

Совершенно такое же явление наблюдаем мы и относительно увлечений вопросами государственного строительства в наши дни: совершается то же превращение средства в цель, то же поклонение государству, как идолу, забвение его нравственного предназначения. А в результате – то же сближение крайностей: если дикарь был рабом окружающей среды, вследствие отсутствия государственных форм жизни, то современный человек – раб этих самых форм; если же он не видит их высшего смысла, – что неизбежно при превращении средства в цель, – то это рабство давит, как рок, и, в конце концов, вызывает восстание против потерявшего смысл государства и проповедь другой крайности: первобытной анархии дикаря. Так опять сходятся крайности, низ и верх культурной жизни.

Итак, не культура сама по себе виновата в этом порабощении человеческого духа, а сам человек с его страстями, с его греховными забвением Бога и своего высшего предназначения. Но из того, что злые люди пользуются огнём для поджога зданий и причиняют этим вред ближним, едва ли следует, что мы все должны погасить наши свечи и отказаться от огня в наших жизненных потребностях. То же нужно сказать и относительно отрицаний культуры. Не сама по себе она подлежит уничтожению, а подлежит уничтожению её ложное, себялюбивое, чувственное и греховное направление. Нравственно-религиозная цель и нравственно-религиозная основа – вот что является необходимостью и не для одной культуры, но и для всех сторон человеческой жизни: и государство, и власть, и законодательство, и суд, и просвещение, – всё должно быть проникнуто нравственным характером, всё должно развиваться в зависимости от тех начал, которые принесены на землю и указаны христианством. Иначе, справедливо можно будет назвать всю жизнь человечества деятельностью без смысла и цели, без побуждений позади, без результатов впереди. Нельзя безнаказанно подавлять религиозные и нравственные инстинкты. Без них культура, как бы она ни была блестяща, не даёт человеку желанного счастья и, утучняя его тело, тем более заставит голодать его дух. И вот, как бы в отрезвление от неразумных увлечений одними внешними формами жизни и успехами культуры, мы слышим, вновь начинают раздаваться теперь призывы к религии, к христианству, или, как выражаются иностранные писатели, к «давно забытым преданиям». Но, видно, и здесь не суждено заблудшим сразу стать на прямую дорогу. Странно говорить, – а говорят опять о христианстве вне Церкви, или о Церкви будущего, о христианстве самоизмышлённом, изуродованном по единоличному вкусу отдельного ума, способного вообще к ошибкам, односторонностям и заблуждениям. Возродившееся религиозно-философское Общество в столице, возникающие по образцу его кружки в других городах России, целый ряд писателей проповедуют именно такое христианство, подавая духовно алчущим вместо хлеба – камень и вместо рыбы – змею. Такое христианство, естественно, ни для кого не обязательно, как не освящённое высшим авторитетом. Говорить о таком христианстве вне Церкви не то же ли самое, что, при современных условиях, говорить об общественной жизни вне государства? Скажем правду: писателям, так сказать, одновременно набожным и неверующим, страдающим от разлада, который они носят в себе, как осадок пережитых веяний века, страдающим от противоречия между жаждой веры и остатками скептицизма, – таким писателям и учителям не суждено восстановить в других потерянное душевное равновесие и дать им прочную и здоровую религиозную веру: врачу, исцелися сам... Они могут возбудить жажду веры и религиозного возрождения, а руководство жизни и источник веры можно найти только там, где она неиссякаемо хранилась в течение веков, – в Церкви Христовой. Недостаточно только стремиться стать верующим, недостаточно перечитывать и цитировать евангелие наряду с другими книгами, часто ему враждебными: нужно, чтобы тебя коснулась благодать, нужно, действительно, переродиться. А говорить о христианстве и даже о православии и вместе с тем никогда не говеть и не приступать к таинствам; говорить о христианстве и указывать только на его пользу; обращать его в средство для оправдания анархии, революции или социалистических мечтаний, – это мы видим нередко, но это опять узость и односторонность и прямая подделка истины. Пусть православие явится для нас, прежде всего, истиной, а не пользой: тогда оно само собой станет внутренне обязательным для нашего духа. Пусть православие станет для нас, прежде всего, путём личного спасения, предметом личной горячей любви и искреннего благоговения: тогда оно само собой будет великой и общественной силой. Пусть, таким образом, преобразит оно каждое отдельное сердце: тогда и общество станет возрастать в меру возраста исполнения Христова. Христианство – полнота фактов, во главе с фактом боговоплощения, искупления и воскресения, а не система идей; христианство – не философская теория или школа, а живая религия, немыслимая без живого общения с Богом, со Христом, его Основателем, его жизнью, его Истиной; а это общение со Христом, не отвлечённо-теоретическое, а живое, действительное и действенное, возможно только там, где Христос вечно пребывает по Его Собственному слову: «Се Аз с вами во вся дни до скончания века» (Мф. 28:20), т.е. в Церкви. И всякое дело в обществе, при взаимной помощи, становится и прочнее, и успешнее; но несравненно, неизмеримо в большей степени в церковном обществе дело нравственного воссоздания и прочнее, и вернее, и благотворнее, и даже здесь только единственно возможно. Это потому, что здесь не по усилиям или заслугам людей, а по милости благостного Бога, возлюбившего человечество, даны немощному и бессильному человеку особые, таинственно благодатныe силы, яже к животу и благочестию (2Пет. 1:3). И здесь непрерывно, вековечно совершается таинственное духовное привитие дикой маслины естественного человечества к плодовитому древу – Христу (Рим. 11:17).

Без этой прививки плоды дикой маслины останутся навсегда горькими и негодными.

Такой же приговор нужно произнести и новой религии без Бога, новому христианству без Христа и искуплению без Искупителя, культуре без культа, царству без царя, государству без государственности, без нравственных целей и задач.

Не будем же ни увлекаться, ни смущаться этой ложной философией и тщетной лестью, по стихиям мира, по преданиям человеческим. Не будем в этом отношении сообразоваться веку сему, под которым апостол именно и разумеет порядки, действия и взгляды мирской жизни, которые по своему непостоянству и изменчивости совершенно противоположны истинному христианству (Ср. 1Кор. 7:31).

Вечное не стареет. Да будет же вера Христова, вера православная, руководством нашей жизни, под крылом святой Церкви.

Верные правилам её добрые христиане легко различат, что́ в движениях века прошлого и грядущего было и будет истинно достойного, полезного, заслуживающего усвоения и подражания, и что́ ложно, вредно и опасно.

Верные правилам и руководству Церкви, добрые христиане отнесутся должным образом ко всем проявлениям и культурной и государственной жизни человечества. Не отрицая её, но и не порабощаясь ей до забвения духа, они будут иметь для неё впереди вечную цель: создание на земле – царства неба, среди людей – царства Бога, доколе не приидут новое небо и новая земля, где не будет уже сменяющихся новых годов и новых веков и где будет жить вечная правда (2Пет. 3:13). А в этом и задача истории, и смысл мировых событий! Аминь.

Заветы Крещения¹⁰⁹ I. Наше крещение

Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся.

Эта песнь церковная, напоминающая нам о том, что мы в Христа крещены, особенно сегодня много и властно говорит нашей совести. Крещение Господне напоминает нам о том, что и мы некогда погружались в воду крещения, и над нами разверзались небеса, и на нас сходил Дух Святый, посланный Отцом Небесным, по обетованию и по искупительным заслугам Сына Божия. И в тот миг крещения нашего во имя Святой Троицы о каждом из нас как бы изречено было Отцом Небесным: «Сей есть Сын Мой возлюбленный; в нём Моё благоволение». Да, мы чрез крещение – дети и сыны Богу, усыновлённые Ему, по Его великой милости. Оттого и говорим Ему в молитве с дерзновением: Отче наш, иже ecи на небесех. Оттого и слышим отрадное слово евангелиста: «Тем, которые приняли Его, Иисуса Христа, верующим во имя Его, Он дал власть быть сынами Божиими» (Ин. 1:12).

Великий это и несказанный дар! Но каждый дар, каждое право налагает на нас вместе с тем и обязанности. И чем выше право, тем больше налагаемый им долг.

Какой же долг, какие обязанности налагает на нас святое крещение?

В ответ на этот вопрос иногда слышим: «Мы крещены малыми и непонимающими младенцами; какие же могут быть обязанности, возлагаемые на неведущих младенцев? Разве мы отвечаем за своё детство? Разве мы обязаны исполнять тот долг, который не мы сами на себя приняли, который взяли за нас другие и без нашего ведома?» Такие смущающие речи мы слышим нередко. Но, братие, так рассуждать может только лукавство. Ведь мы не только крещены и миропомазаны в детстве, но мы и в зрелом возрасте наполнены словом Божиим и молитвой, мы приступаем и к другим таинствам, мы ведь в покаянии получаем прощение грехов, в причащении соединяемся со Христом, мы освящаем семейный союз таинством брака, мы освящаем каждое дело молитвой и благословением Божиим. Но мы не знаем, что вход к этим таинствам открывает нам и даёт только крещение. Не значит ли это, что мы всей жизнью свидетельствуем, что мы признаём своё крещение? А если мы, таким образом, его признаём, то мы не смеем говорить о том, будто крещение, совершённое над нами в детстве, не может возлагать на нас долга христианского. В противном случае, зачем же и называться христианами? Зачем посещать храм? Зачем тогда, по праву искуплённых кровью Христа, обращаться к Богу с молитвой? Ведь и в обычном житейском быту может быть такой случай: положим, я взял по просьбе твоих родителей, но без твоего ведома, для тебя в долг сумму денег. Сумму эту сохранил и, вручая тебе, заявил ясно и определённо, что сумма эта не твоя, а взятая для тебя в долг. Положим, далее, что ты, хорошо зная об этом, стал данную тебе сумму денег тратить и на неё жить. Говоря по совести: разве ты при этих условиях можешь говорить, что долг для тебя не обязателен? Разве можешь ты ссылаться на то, что долг в своё время взят был без твоего ведома? Разве прав ты будешь, если станешь утверждать, что ты мог свободно тратить чужие деньги, но не обязан их выплатить? Не будет ли это изворотливым лукавством? Не прав ли будет владелец денег, если скажет тебе: «Ты знал, что деньги взяты в долг, ты бы мог возвратить обратно переданные тебе деньги, а раз ты их стал тратить, то тем самым ты показал, что ты долг сделал и за него обязан уплатить в своё время».

Не то же ли самое и в данном вопросе? Пусть приведённое сравнение грубо, пусть оно – слишком житейское, но, как сравнение, оно вполне подходит к предмету нашей речи. Ты был младенцем. Как новорождённый и не освящённый, ты был во власти дьявола, ты не был причастником искупления, ты был вне Церкви Христа, ибо без крещения невозможно спасение и усыновление Богу. Не могли не пожалеть о тебе твои верующие родители, не могло не тревожиться их сердце. А что, если младенец умрёт? А что, если родители умрут и некому будет позаботиться о ребёнке и приобщить его к царству Божию чрез крещение? И Церковь Христова, руководясь духом заботливости и милости, по примеру древней Церкви, как было и велось непрерывно со времени святых апостолов, разрешает крестить младенцев. Ибо, если ждать, когда ты будешь сознательно относиться к вере, то, пожалуй, и не дождёшься времени крещения. Ведь сознательность отрока, юноши, мужа и старика различны; ведь область веры, наконец, никогда не может быть усвоена сознанием и умом человека. Крещение – это духовное рождение. Но ведь от человека никто не спрашивает и не требует, чтоб он сначала был сознательным, а потом бы родился от своей матери... Ты поэтому был крещён; за тебя и за твою веру поручились родители; этого мало: по закону церковному, около тебя, крещаемого, стояли восприемники, за тебя и от твоего имени они исповедали веру во Христа, пред Церковью они обещали, что ты будешь возрастать и воспитываться в вере Христовой. Ты рос; ты с первых шагов пробудившегося сознания слышал и знал, что ты крещён; ты пользовался всеми теми правами, которые даёт крещение: ты был членом Церкви, ты пользовался её молитвами и таинствами. Итак, опять спрашиваем: можешь ли ты, говоря по чистой совести, уверять и утверждать, что крещение не возлагает на тебя никаких обязанностей? Конечно, это будет только лукавым оправданием греха и порока, желанием во что бы то ни стало извинить свою недостойную жизнь. Но если в отношениях к людям можно лукавыми изворотами совести закрыться от ответственности, притвориться непомнящим и незнающим, то разве возможно так поступать по отношению к Богу и собственной совести? Не значит ли это повторять нераскаянность прародителей, сваливавших вину то друг на друга, то на змия?

Ни Бога, ни совести обмануть нельзя. Посему да умолкнет голос искушения, да умолкнет соблазнительный помысел. Мы крещены; мы получили в крещении величайшие и несказанные дары. С ними получили мы и величайшие права, и величайшие обязанности.

Каковы же эти обязанности?

На этот вопрос образно отвечает песнь церковная: Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся!

С Божьей помощью, в следующее воскресные дни мы займёмся её изъяснением. Аминь.

II. Христос – наша защита

Церковная песнь образно представляет нам смысл и обязанности крещения. «Кто во Христа крестился, тот во Христа оделся», – так говорит нам его церковное песнопение, которое возглашается пред нами за богослужением в те именно дни, к которым древняя Церковь имела обычай приурочивать крещение уверовавших во Христа.

Итак, Спаситель здесь сравнивается с одеждой. Рассмотрим это сравнение и постараемся уразуметь его смысл в отношении к крещению. Одежда нужна человеку, прежде всего, для того, чтобы покрывать его тело и защищать его от вредного влияния сил и явлений природы, – от холода, от зноя, от ветров и бурь, от всех предметов, которые нагому телу могут принести вред. Конечно, такая защита одежды совсем не нужна телу мёртвому: мертвеца не согреешь, мертвецу не нужно охлаждения от зноя, мертвецу не опасно, если его ушибут, поцарапают; мертвецу ничем не возвратить потерянной жизни. Но и живое тело само по себе не может обойтись без покрытия одежды: оно замёрзнет в стужу, оно настрадается от зноя и пыли, оно получит смертельную простуду в сырую погоду, ему больно и опасно ходить без одежды, наталкиваясь на различные предметы – камни, здания, деревья и прочее.

И в жизни духовной мы наблюдаем нечто подобное. Душевная жизнь человека, ещё не мёртвого по душе, нуждается в помощи со стороны. Конечно, помощь эта не нужна мертвецу духовному. Но если в нас осталось стремление к Богу, к нравственному совершенству, если в нас осталось чувство покаяния в грехах, чувство мучительной тяготы от сознания своего недостоинства, если есть у нас желание жить духом, опять прийти к Богу, Источнику жизни: тогда мы ещё живы. Но и живые – мы бессильны. Мы любим добро, а делаем зло; мы все желали бы быть чистыми и святыми, а сами погрязаем в грехах и пороках. Нет из нас ни одного такого, который намеренно и сознательно сказал бы о себе: я желаю быть дурным, мне нравится быть вором, развратником, злодеем. Мы, напротив, оскорбляемся, если кто нас назовёт такими именами; мы тщательно скрываем, если имеем что худое или сделали что-либо позорное. Из этого ясно, что мы любим добро и стремимся к нему. Из этого ясно, что мы не умерли духовно.

А что же выходит на деле? На этот вопрос мы всего лучше ответим словами человека святого, испытавшего и глубину падения, и высоту святости, бывшего гонителя Христова, а потом ревностного апостола. Ему были ведомы и тайны Духа Божия, и тайны духа человеческого. Вот, что он пишет: «Не понимаю, что делаю, потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Знаю, что не живёт во мне, то есть в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, то делаю. Итак, я нахожу закон, что когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?!» (Рим. 7:15–24).

Так говорит св. ап. Павел. Скажите, братие, разве слово в слово не можем мы приложить сказанного к себе? Разве этими словами не говорит в каждом из нас совесть? Разве не каждого из нас нарисовал св. апостол приведёнными словами?

О, кто же нас избавит? Кто защитит? Кто покроет?

Одежда и защита наша – Христос Спаситель, в Которого мы крестились, в Которого при крещении мы облеклись. Мы живы духом, мы любим добро, но сил не имеем следовать ему; Христос Спаситель даёт нам и даёт эти силы.

Гонит нас дьявол, искушает на зло, обещает и счастье, и наслаждение, и славу, если мы последуем его прельщению. А Христос нам говорит: именем Моим бесы ижденут! И сколько людей было, которые в учении Христовом, в повиновении Его Церкви находили и находят силы противостоять всякому искушению на зло.

Палят и обжигают нас страсти наши. То гневом, то злобой, то завистью, то ненавистью, то нечистой похотью разврата, пьянства и объедения загорается наша душа и наше тело. Можно ли защититься от этого огня палящего? Можно ли удержаться от таких страстей? Можно, братие, можно при помощи Христа Спасителя! Тому доказательства налицо, мытари и гонители делались апостолами; блудники и блудницы, раскаявшись, удивляли ангелов чистотой жизни; величайшие грешники становились прославленными святыми. И таких – великое множество. Но все они, во Христа одевшись, только при помощи Его учения, Его благодати, по любви к Нему и по вере, становились сильными и говорили о себе словами апостола: вся могу о укрепляющем мя Иисусе! (Флп. 4:13).

Холодеет наш дух, замирает, как от страшной стужи, от лености, нерадения, невнимания, от уныния, отчаяния, горестей и скорбей. Можно ли согреть наш дух? Можно ли придать ему бодрость, силу, мужество, ревность, огонь? Можно ли не охладить духом навеки? Можно, братие, можно при помощи Христа Спасителя! Тому доказательства налицо: отвергшийся и покаявшийся апостол исторгнут из уныния; тонувший от маловерия поддержан Христом; спавшие апостолы разбужены Божественным Учителем; гонимые христиане горели духом и не боялись страданий; отроки, юноши, девы, старцы смело смотрели в глаза смерти. А сколько боязливых, которые Христом укрепляются! Сколько и теперь страдающих, больных, гонимых, которые в вере, в любви ко Христу, в уповании жизни вечной находят себе бодрость, отраду и часто бывают веселы и благодушны!

Не было и нет человека христианина, который при нападении греха и страстей, при соблазне уныния, страха и лености остался бы без помощи, если только он вспоминал Христа, Его учение, Его обетования о вечной жизни, Его заповеди блаженства, Его призывы к нищим духом и плачущим и гонимым. Ведь Он Сам этими именно словами закончил Свои призывы: «Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех" (Мф. 5:12).

В таинстве Крещения и в прочих таинствах, которые мы можем принимать только чрез веру во Христа и Его искупление, мы и получаем те высшие, небесные, благодатные силы, дары Духа Святого, – те силы, которые делают слабых крепкими и помогают нам побеждать все препятствия к спасению и нравственному совершенству. Облекаясь во Христа, мы в нём получаем одежду для души, которая её защищает от зноя и холода, от всего вредоносного. Мы не видим, как это совершается? Однако это действительно совершается, и пример этого налицо: все святые и каждый верующий, если он хоть раз боролся со злом, вспоминая при этом Христа. Мы ведь не видим и того, как приливают силы к земле и природе после зимней стужи, но они приливают, ибо есть весна и есть лето.

Христос Спаситель – наша Одежда, наш Покров, наша Защита. Только безумец станет отбрасывать тёплую одежду, поданную ему благодеющей и любящей рукой в зимнюю страшную стужу. Только безумный и погибающий духовно, духовно-мёртвый, оттолкнёт протянутую к нему спасающую руку Христа Господа.

Иисусе, теплото любимая, огрей мя! Иисусе, одеждо светлая, украси мя! Аминь.

III. Христос – красота наша

Продолжим изъяснение песни церковной в отношении к заветам и обязанностям святого Крещения. Песнь церковная сравнивает Христа Спасителя нашего с одеждой. Мы уже говорили, что одежда, прежде всего, служит человеку защитой его тела, и изъяснили, в каком смысле и как бывает Христос Господь нашей защитой.

Для чего ещё служит человеку одежда? Она украшает нас. Присмотритесь к ребёнку. С первых лет жизни он, ещё несознательно относясь ко всему окружающему, выказывает удовольствие при виде красивой одежды, любит, чтоб его красиво одели. Присмотритесь ко всем народам. От самых диких и до самых образованных, хотя каждый народ по-своему понимает красоту одежды, все одинаково имеют обычай употреблять в известных торжественных случаях одежды, особо красивые, украшающие человека. И у нас – разве мы не знаем и не видим, что в праздники, в дни семейных и иных торжеств, в гостях у друзей или, принимая гостей у себя, мы надеваем лучшие и красивые одежды? Мы даже часто и очень часто злоупотребляем этим и обращаем такое, по существу невинное желание в порок – в щегольство, расточительность и тщеславие.

О чём, однако, говорит такое желание человека иметь красивую одежду? О том, что ему прирождено стремление к прекрасному. Но есть в душе человека стремление тоже прирождённое, но более глубокое, более ценное: стремление к красоте духовной. Не тело только хочет украсить человек; он желает украсить и душу добродетелями – добротой, справедливостью, любовью к ближним, кротостью, смирением... И св. Церковь всегда нашу внешнюю одежду принимает за символ и напоминание об одежде духовной: облекая крещаемых в белые одежды, она напоминает им этим о чистоте душевной; облекая священнослужителей в пост в храме в одежды тёмного цвета, она напоминает нам этим о скорби за грехи; облекая их во весь светлейший убор церковных одеяний, она говорит нам о торжестве и радости великих праздников.

Итак, в нас живёт стремление одеть душу в красоту ей свойственных одежд, т.е. прекрасных качеств и свойств, в красоту добродетелей. О, если бы мы с такой же ревностью заботились об одеянии души, как заботимся об одеждах тела! О, если бы мы не менее заботились о красоте духа, как заботимся об украшении тела!

Но и в этой заботе нам нужно руководство, нужны указания. Посмотрите на одежду. Иной нарядится, по его мнению, очень красиво, а выходит безобразно и смешно. Когда дикарь выкрасит своё тело, а в нос вденет кольцо, а голову уберёт перьями, ему это представляется очень красивым, а для образованного человека – это только безобразие. Так и в духовной жизни. Язычник думает, что жестоко отмстить, пролить за убийство ближнего кровь врага всемеро – это будто бы очень хорошо и даже есть требование совести. А для христианина – это зазорно. Мусульманин полагает, что многожёнство есть дело дозволенное и даже хорошее. А для христианина – это позор. И даже в нашей среде, сколько есть людей, о которых апостол говорит: имже похвала в студе их, т.е. они хвалятся тем, что стыдно. Есть воры, которые пред такими же, как они, ворами выхваляются тем, что они ловко крадут. Есть развратники, которые свою хвалу полагают в том, что они умело обольщают и обманывают неопытных девиц и женщин. Есть пьяницы, которые величаются количеством выпитого вина. Бунтовщики и революционеры за честь почитают, если они убивали из-за угла царских слуг. Поистине хвалятся все такие люди тем, что постыдно.

Значит, и красоту духовную не все понимают одинаково, и многие зло принимают за добро.

Кто же научит нас тому, что есть красота и слава человеческого духа и что́ есть безобразие и позор? Кто безошибочно укажет, что́ добро настоящее, и что́ подделка под добро и даже зло? В праздник Крещения Господня мы слышим такое наставление апостола: «Явилась благодать Божия, спасительная всем человекам, наказующи, т.е. научающая и наставляющая нас, да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживём в нынешнем веке (Тит. 2:11–12). Вот где наше научение верное! Благодать Божию мы и получаем чрез Крещение и прочие таинства, по силе искупительных заслуг Господа Иисуса Христа. И Он только, наш Спаситель, Он Один и даёт нам в Своём святом евангелии указания, как покрыть безобразие души нашей, как украсить её добродетелями и чистотой. Образно это изобразил Сам Иисус Христос в притче о вечери: Царь – Господь устроил вечерю в честь сына своего – это Иисус Христос и Его служение – и звал многих. И всем приходящим давали одежду царскую, чистую и светлую. Только один из приглашённых не захотел надеть данной одежды и сидел среди гостей в своих лохмотьях. И царь разгневался и сказал ему: как ты вошёл сюда, не имея брачной одежды? И изгнали его вон в ночной мрак. Здесь образ человека, который не от Бога, не от Его учения, не от евангелия, а от собственных человеческих измышлений желает духовно украсить себя. И что же? Понадеявшись только на себя, поверив только в свой ум и в свои познания, лишённый высшего руководства, человек принимает своё безобразие за красоту и свои духовные лохмотья за прекрасную одежду. Такому человеку не войти в чертог Христов, в царство Божие. Оттого и говорит нашему сердцу так много песнь церковная: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду в онь. Просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя!»

Христианин! Только у Христа твоего найдёшь ты истинную красоту души твоей; только Он даст тебе брачную светлую одежду; только Он укажет тебе, что́ добро и что́ зло, и чем надобно украсить тебе свою душу; только Он даст тебе истинный и неповреждённый вкус к высшей духовной красоте; только Он не только укажет тебе светлый чертог духовной красоты, но и путь к нему откроет, но и силы тебе даст, и немощь твой восполнит, чтобы ты мог действительно войти в него.

Иисусе, одеждо светлая, украси мя! Аминь.

IV. Христос – единственная хвала наша

Одежда в житейском быту служит отличием одного человека, одного звания и состояния пред другим. Иная одежда у мужчины, иная у женщины; взрослые и дети отличаются по одежде. Различные служения – воинское, духовное, гражданское, различные должности в самых разнообразных учреждениях жизни общественной и государственной, – все эти служения легко узнаются по той или другой им присвоенной одежде. Наконец, всякие отличия, чины, почётные звания, всякие награды за подвиги, за усердие и прочее, – всё это мы стараемся отличить той или другой одеждой.

Возьмите духовный, переносный смысл одеяния Христова, в которое мы облекаемся в Крещении. Должны ли мы отличаться чем-либо видимо, для всех наглядно и доступно от евреев, язычников, мусульман, от людей неверующих? Может ли так случиться, что если мы о себе не представим свидетельство и удостоверение в нашей принадлежности к христианству, или сами мы об этом другим не заявим, то и никто и не догадается о нашей вере, о нашем христианстве? Если так, то какие же мы христиане, и можем ли мы по праву называться этим высоким и Святым именем?

Вот что пишет верующим святой апостол: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколи не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4:19). Итак, вы видите, что требуется от христианина: в нём должен повториться, изобразиться Христос Спаситель. И как в человеке одетом не видна его естественная нагота, а видна для всех именно одежда, так и в христианине пусть не будет виден естественный человек – грешный, злобный, плотской, чувственный, грубый, а пусть будет виден и пусть повторяется Господь Иисус. Повторится Его жизнь, если мы будем ей подражать, если всегда при определении своего поведения будем спрашивать себя, как бы поступил в этом случае Иисус Христос? Повторится Его учение, если мы будем его исполнять и всегда при всех обстоятельствах жизни, при всяком решении совершать тот или другой поступок, при всяком приглашении и научении со стороны будем себя спрашивать: согласно ли то или другое с учением и заповедями нашего Спасителя? Повторятся в нас и Его страдания и смерть, если мы будем веровать, что эта смерть для нас искупительна и спасительна, если будем принимать участие в таинствах, которые мы можем получать только по силе искупительных страданий и смерти Христа Иисуса, если будем покорны Его Церкви, которую Он стяжал Своей кровью и смертью, если мы, наконец, и сами вечно будем как бы страдать и умирать в борьбе с собственными нашими грехами и страстями. Тогда повторится в нас и слава Христова: воскресение, вознесение, вечное и блаженное общение с Богом в царстве вечности. Пусть ум наш – будет ум Христов, пусть наши мысли, чувства, желания, намерения, стремления, поступки, действия, – всё, всё в нас пусть будет Христово, как у Христа, как заповедано Христом. И это значить будет, что мы, во Христа крестившись, всецело во Христа оделись, и уж ничего в нас не осталось нашего, а всё Христово. «Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христа Иисуca», – так завещал святой апостол (Флп. 2:5). Тогда в каждом из нас сразу все узнают христианина, тогда и в жизни нашей общественной и государственной сразу будет видно, что её создавали верующие, а не неверы, христиане, а не язычники. Тогда внутреннее наше настроение, раз оно глубоко и искренно, непременно обнаружится во внешних действиях, и с нами будет то, что с древними христианами: Язычники сразу их узнавали среди множества людей не только без всякого заявления с их стороны, но даже при желании скрыть свою принадлежность к христианству. Узнавали по выражению глаз, узнавали по скромности и сдержанности телодвижений, узнавали по приёмам в обращении с окружающими, узнавали по особому неописуемому духовному настроению, которое чувствуется и не может укрыться от нашего взора при первом взгляде на человека. И нас будут узнавать среди тысяч.

И это-то и будет нашей хвалой самой высокой и самой совершенной. Ибо в чём похвала человеку? Если говорить об его происхождении, о наследственном богатстве, о знатности рода, о красоте наружности, то это всё – вещи случайные, от него не зависящие. Если говорить о богатстве, которое он приобрёл своим трудом и умением, – это, конечно, уже более высокая хвала. Если говорить об его уме, дарованиях, с ним совещаться, его указаний искать, – эта похвала ещё приятнее человеку. Но всё-таки самая совершенная, ни с чем несравнимая, всё превосходящая похвала человеку состоит в том, если о нём говорят: он – истинный христианин. И посмотрите: кого мы в жизни своей помним? О ком говорим с постоянным чувством благодарной любви? Кого всегда поминаем словом добрым? Помним ли мы людей талантливых и умных? Помним ли людей знатных и богатых?

Конечно, помним, но не так, как помним и поминаем людей добрых, благочестивых, отзывчивых на добро, благожелательных, кротких, набожных. Мы помним наших добрых матерей и отцов и храним их простые и немудрые наставления лучше, чем мнения учёных мудрецов. Мы помним встречавшихся нам на жизненном пути простых, но благочестивых людей и похвалу им в наших глазах воздаём гораздо высшую, чем прославленным умникам, умелым дельцам, богатым предпринимателям, знатным людям...

Воистину, высшей хвалой останется для нас навсегда название истинного христианина. Воистину, Христос Спаситель есть наша хвала, наша честь, наше украшение!

В одном древнем городе в первые века христианства было гонение на верующих. Христиан, наконец, изгнали совсем из города. Но вот началась в нём моровая язва. Язычники здесь поступили по-язычески: отцы и матери бросали детей больных, детей оставляли без призора и ухода родителей, братьев и сестёр. Несчастные больные ни от кого не могли получить хотя бы чашу воды и умирали от жажды. Мёртвые лежали по улицам непогребёнными. Все живые и здоровые бежали вон. В это время возвратились в город изгнанные христиане. Они стали ухаживать за больными, служить им, хоронили мёртвых. За зло они по-христиански воздали добром. В их делах виделся милующий Христос и Его учение любви. Кончилась моровая язва. И в городе том уж не раздалось ни слова против Христа и скоро все жители его крестились во имя Христово.

Так древние христиане не только сами, крестившись, облекались во Христа, но в Него облекали и других. Христос – краса и хвала наша; выше этой хвалы нет ничего в мире, и пред ней не устоит ничто худое! Аминь.

V. Христос – спасение от греха

Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся.

Последняя ныне наша беседа на эти священные слова церковной песни. Мы рассмотрели в предыдущих наших поучениях со всех сторон сравнение Господа Иисуса с одеждой в отношении в нашему Крещению. Мы говорили о том, что одежда нас защищает от вредных влияний природы, – и Христос защищает душу от всего вредоносного. Одежда украшает наше тело, – и Христос украшает нашу духовную жизнь и всю жизнь человека; одеждой человек отличается в среде себе подобных, – и Христос отличает христианина и венчает славой в среде всех людей.

Есть ещё одно значение одежды, о котором мы не говорили. Оно указано во св. Библии. Слово Божие рассказывает нам, что человек сотворён прекрасным, невинным и безгрешным, что первые люди были поселены в прекрасном раю. Они наслаждались безгрешным счастьем; были они нагими, не имели никакой одежды, но не стыдились. Ухищрением и соблазном дьявола явился грех, и тотчас нарушилось мирное и спокойное состояние душ у первых людей. С сознанием греха явилось сознание стыда, и увидели тогда люди, что они наги, им стало стыдно, и они сделали себе одежду из листьев, чтобы покрыть стыд и наготу свою. Вот нравственное значение обыкновенной одежды; её происхождение первоначальное именно таково, что она закрывает нашу наготу, сокрывает всё низменное и постыдное.

Перенесите это в область духовную. Разве мало в нашей духовной жизни низменного и постыдного? Кто свободен от постыдных помыслов и чувствований? Кто может свободно и небоязненно, не боясь пред Богом и добрыми людьми, громко высказать всё, что он только мыслит, чувствует и желает? Кто пред всеми может указать все побуждения и отдалённые цели своих поступков и действий и быть уверенным, что в них нет ничего греховного и постыдного? О, всякий из нас с сокрушением сердца должен повторить и повторить трогательные покаянные слова песни церковной, которую в нынешнее воскресенье мы впервые услышали в храме, и которую ещё долго будет повторять пред нами святая Церковь. Песнь эта гласит: «Покаяние отверзи ми двери, Жизнодавче. Студными бо окалях душу грехми и в лености все житиe мое иждих»; это значит: бесстыдными грехами загрязнил и мою душу, и в лености всю жизнь мою прожил...

Так взывает душа христианская. Где же найти покров для души? Кто оденет её, и кто закроет в ней всё грязное, нечистое, постыдное, греховное? Ведь молиться можно горячо, можно глубоко сожалеть о том, что сделано дурного, но сделанного уж не вернёшь, не переделаешь, не обратишь в ничто. И какая же сила человеческая может дать человеку прощение, т.е. полное уничтожение содеянного греха? Какая сила может вменить грех, как не бывший?..

Никакая сила человеческая сделать этого не может. А если так, то всякий грех, всякий постыдный поступок, всякая постыдная мысль, – всё это остаётся на душе, всё это отягощает её, всё это делает её нечистой, обращает в один струп греховный. Только сила Божия, только милость Всемогущего Бога может уничтожить и простить грех. И эту силу, эту милость и даровал нам Христос Господь, наш Бесценный Спаситель, наш Вечный Благодетель. Он нас искупил, Он пострадал за грехи наши, Он умертвил грехи Своей смертью, «раздрал их рукописание», Он нас приблизил к Богу. Не делами своими, не заслугами своими мы получаем все эти блага: Спаситель наш даровал их нам даром Своей милостью, и от нас требует только веры в Него и, как знамя этой веры, как средства получить благодать искупления и спасения, – требует от верующих Крещение. «Иже веру имет и крестится, спасен будет», – говорил Он Сам святым апостолам пред Своим вознесением на небо, завещав им устроить и распространить на земле царство верующих, крещаемых и спасаемых, – Церковь Христову, и кто крестился, тот во Христе и в Крещении получил ту чудную одежду, которая покрывает в человеке всё низменное и постыдное. Прощаются ему грехи, совершённые до Крещения. Но и для грехов, совершаемых после Крещения, дано крещение второе, крещение слезами – святое таинство покаяния. Придёт к Богу душа, вся обнажённая от добрых дел, вся покрытая стыдом, и позором и мерзостью греха, исповедует пред Христом, своим Спасителем, всё свои заблуждения и неправды... И если покаяние искреннее, если осуждение греха решительное, если намерение исправления твёрдое, если вера в милосердие Божие и в искупление Христа глубокая и горящая: опять Христос покроет нас Своей милостью и прощением, как одеждой. Но и это благодеяние покаяния, как таинства, даётся нам только Крещением, без которого мы не можем получить ни одного другого таинства. Умрём мы и, по окончании земного предела, предстанем на суд. Тогда в свете откроется всё сокрытое, тогда всё забытое припомнится, тогда же нечистое явно станет пред совестью и оком Божиим, как на одежде видны при ярком свете солнца все самые малые пятна... чем покрыться нам пред лицом Седящего на Престоле? Кто покроет срамоту нашу? Если ты крещён, если ты веровал и молился и каялся, – Христос Господь и там нас покроет, как одеждой, Своей милостью и заступлением, Своим искуплением, – сильными изгладить всякую смерть и всякий грех. Не победит наша греховность Его неизреченной благости.

Оттого и ныне после молитвенных возгласов покаяния в песне церковной, о которой мы говорили, мы не в отчаяние приходим, но оживляем душу надеждой и уповаем: но яко щедр, очисти благоутробной Твоей милостию.

Оттого говорит нам святой Тайнозритель: «Се иду... Блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим, и чтобы не увидели срамоты его» (Откр. 16:15). Оттого и апостол святой поучает: «Знаем, что когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и вздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище. Только бы нам и одетым не оказаться нагими» (2Кор. 5:1–3).

Страшное это слово! О, храни, христианин, одежду Крещения нескверной и непорочной, храни одежду, в которую облёк тебя Христос! Смотри, зорко наблюдай, не потерял ли ты её в жизни. Вот фарисей, в ныне слышанной притче Господней в евангелии, думал, что он одет и чист, а ушёл из храма осуждённым. А мытарь сознал свою наготу духовную, устыдился перед Богом, устыдился и побоялся пойти дальше порога церковного, очей своих от стыда не смел поднять на небо, – и пошёл оправданным, и приял одежду прощения от Бога.

Будем страшиться бесстыдства фарисейского, что принимало наготу духа за пышное одеяние. Будем во Христе, – в вере и покаянии, в добрых делах и неустанном нравственном восхождении к Богу, – всегда находить ту святую и спасительную одежду, которая покрывает нас от всего постыдного, позорного и гибельного!

Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся! Аминь.

Наше духовное прозрение¹¹⁰

Простой и безыскусственный, спокойный и точный, свойственный только очевидцу, рассказ заключается в сегодняшнем евангельском чтении (Лк. 18:35–43).

Его задача, по-видимому, состоит только в том, чтобы, по собственному замечанию евангелиста, «поряду и испытно» (Лк. 1:3), поведать об одном из событий жизни Иисуса Христа, сообщить с благоговением об одном из множества чудес, Им совершенных.

Когда Иисус Христос приближался к Иерихону, один слепец сидел у дороги и просил подаяния. Услышав, что идёт много народу, он спрашивает: что это такое? Ему поведали, что Иисус из Назарета мимо проходит. Очевидно, слепец уже давно слышал о Христе, как великом Учителе и Чудотворце. Услышав, что Христос идёт, он стал взывать: «Иисусе, Сыне Давидов, помилуй меня!» Идущие впереди заставляли его молчать, но он ещё громче кричал: «Сыне Давидов, помилуй меня!».

Спаситель призвал к Себе слепца и сотворил ему, по вере его; и слепец прозрел и пошёл вслед за Христом; и весь народ, видя это, воздал хвалу Богу.

Как ни просто это сказание евангелия, как ни мало оно, по-видимому, относится к нашей современной жизни, мы, однако, и можем и должны найти в нём символические указания, уроки и на дни текущие и на вечные времена. Ибо навсегда верно и всякого приятия достойно наставление святого апостола: всё, что написано в слове Божием, – в наше научение преднаписано (Рим. 15:4),

Пред нами расстилается жизнь, как бесконечная дорога к некоему пределу нашего вечного обитания. По ней путеводитель – Христос. Одни из людей идут за Ним, около Него, руководимые верой во Христа, любовью к Нему и послушанием; другие как бы случайно увидели Его, смотрят на Него только с любопытством и вот-вот уйдут с дороги; иные оставили Его совсем и бредут без дороги где-то впереди, иные же, как слепец, сидят у дороги, ищут её, но, не умея тронуться за Христом, не видя Его, сидят на месте и просят у проходящих милостыни.

Не мы ли, современные люди, с нашими жалкими интересами и запросами, не мы ли, хотя и сидим у дороги, хотя и называемся верующими христианами, однако, похожи на этого слепца? Волнуются люди, спорят, борются; страдают, беспокоятся, падают, восстают, снова падают, по-видимому, ищут что-то, ищут пути и дорожат им, но всё у них совершается так, как у слепых: не видят света, не распознают предметов и явлений; идут ощупью, не уверены в истине, – словом, не представляют себе дороги... Оттого увлекаются они без конца то одним направлением мысли и жизни, то другим, и всякий раз быстро замечают, что впали в ошибку: каждый день у нас как бы имеет своего идола; каждый день ставится новый кумир, чтобы на следующий день быть поверженным. Чувство глубокого неудовлетворения, чувство горького разочарования захватывает и гнетёт человека при виде падения такого кумира, но назавтра готов у нас новый кумир. И с новым детским, точнее сказать, с глупо детским, ребячьим увлечением люди верят в его жизненность и истину, ожидают от него всевозможных благ, чтобы завтра снова убедиться в том, что они обмануты.

Всё это ярко и наглядно сказалось в жизни нашего русского общества в последние годы: сколько увлечений, сколько перемен, сколько разочарований, сколько веры в то, что оказалось недостойным веры! Толстовщина и непротивление злу, потом – насилия и убийства, возведённые в геройство; искание правды Божией. Потом – грубый материализм и безбожие; забастовки, социализм, порывание к буйной свободе, восстания, бунты, революция, грабежи, анархия. И рядом заботы о лучшем устроении государства, бесконечные слова отрицания смертной казни, отрицание не только всякого государственного насилия, но и всякого государственного строя, проповедь мягкости, гуманности, доверия... Всё это переплелось и перепуталось, всё это поочерёдно занимало умы и интересы, владело верхами жизни. Как слепец, люди шли ощупью, и вот ныне, как все устали, изверились, как разочаровались в охватившей всех идее революции и свободы! Сидят у дороги жизни и просят милостыни и подаяния! «Дайте нам смысл жизни, дайте опору для ума и воли, дайте содержание душе, успокойте сердце, – заполните пустоту духа!» И слышат люди звуки иного мира, где всё полно веры и упования, где ясен путь и смысл жизни, где открыты тайны жизни и смерти, радости и страдания, тайны прошлого, настоящего и будущего, где всё так исполнено мира и покоя, – то мир Христов, то Церковь Божия, то мир верующих... Что это? – спрашивает слепец в радостной тревоге. И всякий проходящий дорогой им ответит: это Иисус Назорей мимоходит.

Тут бы пойти несчастным за Христом, тут бы выйти к свету и ви́дению. И они готовы, как евангельский слепец, крикнуть: Сыне Давидов, помилуй нас! Как и слепец, они уже слышали и знают о нём, – кто теперь в мире не знает о Христе? – они готовы в этом «человеке из Назарета» признать Сына Давидова, Царя человечества, Учителя, Вождя и Спасителя...

Но здесь выступают, выражаясь словом евангельского рассказа, «идущие впереди» и начинают убеждать и заставлять слепца молчать. О, эти мнящие себя передовыми, идущими впереди, непрошенные вожди, – вожди к погибели! Они – за прогресс, за движение вперёд без Христа и даже впереди Христа! Они станут убеждать слепца, что идти за Христом, значит, быть отсталым, они наговорят несчастному и, конечно, налгут ему всяких небылиц, надают всяких обещаний в надежде, что слепой, сам не видя, всему поверит. И в наши дни, зная, что именно религиозная вера и преданность Церкви отрезвит людей, даст свет слепым, наши современные лжеучители и лживые пророки, эти проклятые певцы революции и сатанинской свободы, всячески стараются отвлечь нас от Бога, от Христа и от Церкви. Для этого печатаются безбожные книжки; для этого тайно и явно издаются и распространяются гнилые и лживые газеты и листки. Для этого в литературе подвергают глумлению Церковь Божию; для этого в театрах безбожники-писатели и продажные актёры на сцене надсмехаются над Богом, над святыми, выводят Богоматерь, преподобного Серафима, осмеивают почитаемых пастырей и учителей; для этого в школах учители, сыны погибельные, отравляют детские души учениями безбожными; для этого детей и юношей соблазняют бесстыдными картинами, выставленными напоказ для открытого торга в городах и людных местах; для этого суды открыто становятся на сторону мятежников и развратителей народа и осуждают тех, кто с ними боролся... Тысячами путей, тысячами ухищрений «идущие впереди» – к чему они идут, это им самим неизвестно, – желают отвратить народ от веры, оставить его в слепоте, продолжить над ним свою власть.

Слепец евангельский не послушал лживых слов, которые ему говорили «шедшие впереди». Он ещё громче, ещё настойчивее взывал и молил: «Сыне Давидов, помилуй меня!» Дай Бог, чтобы мы были ему подобны. Дай Бог, чтобы ныне замечаемое отрезвление, поворот к вере и Церкви от недавних безумств и увлечений, усиление духовных интересов, разочарование в так называемом «освободительном» движении, которое имело основой безбожие, насилия и бунты, – чтобы всё это крепко утвердилось в народе нашем и навсегда послужило ему уроком. Если суждено ему спастись, то спасётся всякий народ только верой. И скажет ему Господь: «прозри»; и пойдёт он за Христом; и снова будем мы едиными устами и единым сердцем славить Бога. А «шедшие впереди» сгинут и исчезнут, как исчезли и те, что, по евангельскому рассказу, хотели слепца отвратить от Христа, Божественного Целителя.

Скоро время поста и покаяния. Скоро время, когда будем мы судиться перед Богом судом совести. Готовься, христианин; готовься, христианский верующий народ! Познай свою слепоту, не верь тем передовым учителям незваным, которые эту слепоту готовы признать светом, а Христа – тьмой. Взывай как слепец: Иисусе, Сыне Давидов, помилуй меня!

Христе, Свете Истинный, просвещаяй и освящаяй всякого человека, грядущего в мир! Да знаменается на нас свет лица Твоего, да в нём узрим свет неприступный, и исправи стопы наша к деланию заповедей Твоих! Аминь.

Нравственность и экономика¹¹¹

Сын Человеческий пришёл взыскать и спасти погибшее (Лк. 19:10).

И ныне мы слышим и видим заботы, и усиленные заботы, по крайней мере, на словах, о спасении погибших и погибающих.

Если прислушаться к современным разговорам и рассуждениям в печати, в обществе, в так называемых политических партиях и вообще в среде большинства людей, будь то лица частные, или государственные деятели, – то выносишь ясное и непререкаемое впечатление: все упования счастья и спасения народов возлагаются теперь на их богатство, общее материальное обеспечение и на так называемое экономическое соотношение сил. Не одни последователи крайних учений, как, например, социалисты и коммунисты, стоят на этой точке зрения. Не одни даже люди прогрессивного направления исповедуют материалистически-животный взгляд на основу человеческого благосостояния. У них такой взгляд проводится только резче и определённее, прямее и последовательнее, – настолько прямолинейно и беспощадно, что, по их мнению, следует только отнять всё у имущих классов народа, всё поделить поровну, принудительно отобрать землю и имущество, сделать общим достоянием дома, фабрики, заводы, продукты земли и проч. – и счастье, довольство людей обеспечено. Но и те благоразумные общественные и государственные деятели, и те писатели, которые признают ценность и необходимость духовно-нравственных основ для человечества, – и они, когда заходит речь о подробностях устроения и упорядочения жизни государственной, подчиняясь бессознательно общему, со стороны навеянному и глубоко вкоренившемуся современному мировоззрению, незаметно переходят на ту же материалистическую точку зрения. Оттого нередко можно слышать от людей, по своей деятельности и воззрениям согласных с правилами святой веры, такие рассуждения, например, что «всё зависит от желудка», что «первое благо – экономическое благосостояние», «задача наша – обеспечить людям хлеб и кров и всё необходимое для жизни», – подразумевается, конечно, жизни материальной. Оттого и в высших государственных учреждениях на наших глазах месяцами и годами занимаются, спорят до бесконечности, дробятся на партии, волнуются и горячатся, главными образом, если не исключительно, только по вопросам распределения денег и материальных средств народа и государства.

Иным воззрением, иным духом веет от евангельских наставлений и сказаний. Сегодня в евангельском чтении мы видим Закхея, старейшину сборщиков податей, человека весьма богатого. Он сам, по собственному побуждению, идёт навстречу Иисусу Христу и, чтобы видеть Его, залезает на придорожное дерево, он рискует при этом показаться смешным в глазах народа, подвергнуться преследованиям и издевательствам толпы, наконец, не боится унизиться на виду у всех, выходя с такой жаждой увидеть Учителя, не признанного властными и почётными руководителями народа.

Итак, пред Иисусом Христом – богач, глава сборщиков податей, мало того, – это человек, и по его собственному признанию, и по роду своих занятий мытаря, при условиях тогдашнего времени, человек грешный, неправедно наживший своё богатство. Невольно приходит на мысль: что, по мнению современных нам новомодных учителей жизни, что сказал бы Закхей и что сделал бы в этом случае Иисус Христос? Уже многие такие учители, увлекающиеся современным новым идолом социализма, не раз объявляли, что Иисус Христос был социалистом и учил социализму. Следовательно, Он обратившемуся Закхею должен был указать одно: всё раздай всем поровну и себе возьми такую же часть, какая достанется и другим... И один ли Иисус Христос представляется в очах современных лжесловесников только общественным реформатором и учителем новой хозяйственной и экономической системы? Нынешний день, 27 января, воскресный праздник совпадает с памятью святителя Иоанна Златоуста. Тысячу пятьсот лет чтила его святая Церковь, верные услаждаются его творениями, давшими «неизглаголанную ясность Божественному Слову» (см. канон святому), т.е. учению Священного Писания, и никогда никто не находил в его златословесных поучениях проповеди социализма. Но вот ныне даже в книгах мнимо богословских и под покровом богословских школ проповедуется такая бесстыдная и сознательная ложь...

Но возвратимся к Закхею. Что же повелел ему сделать Спаситель? Он только одно имел в виду: ласковым словом привета и любви, посещением дома всеми признанного грешника довести Закхея до сознания греховности, возбудить в нём желание исправиться и загладить грех и вместе с тем внушить надежду и уверенность, что Бог примет, пощадив, грешника. И видим: под влиянием посещения Господа в душе грешника произошёл полный переворот: стал Закхей пред Господом и сказал: «се пол-имения, Господи, дам нищим, и если кого чем обидел, возвращу вчетверо». Что же Спаситель? Поучать стал о вреде и греховности всякого богатства? Разрешал вопрос: можно ли собирать подать и сколько с кого брать? Стал рассчитывать, достаточно ли дать половину имения и вчетверо за обиду и убытки, меньше нужно или больше? Нет и нет. Спаситель сказал только: «ныне спасение дому сему бысть... Сын Человеческий пришёл взыскать и спасти погибшего». Слышите ли? Не бедного и не богатого пришёл Он спасти, а погибшего нравственно. Он и средства спасения предлагает именно нравственные. Не говорит: отдай Мне твоё богатство, а говорит: дай Мне твоё сердце.

Ибо неразумно, в самом деле, смешно и наивно думать, что с разделением поровну всех имений и вообще с разрешением всех имущественных и экономических отношений сразу воцарится счастье среди людей, прекратятся всякие их страдания и кончится необходимость нравственного развития. В тысяче тысяч случаев проявятся тогда человеческая любовь и злоба, высота духовная и низость. В тысяче тысяч случаев люди могут отравлять жизнь друг другу, или ей помогать во благое. В тысяче тысяч случаев, при равенстве имуществ и при полном материальном довольстве, проявятся и зависть, и несправедливость, и преследование, и гнев, и недоброжелательство. И не богатство было худо в Закхее, а неправедные пути его приобретения, жестокость и себялюбие в пользовании им. Так и Златоуст поучает богача: «Ты богат? Не осуждаю тебя. Но ты жесток? Порицаю тебя». И не самый сбор податей был преступен в Закхее. Потому мытари считались грешниками, что они вымогали подати в свою пользу, брали гораздо более, чём было положено. Содержа на откупе подать целых городов и селений, они увеличивали её тем, что давали в долг, сами отсрочивали взносы, и потом брали вдвое и втрое, разоряя народ. Значит, не самый сбор податей, а злоупотребление им было греховно. Иоанн Креститель сборщикам податей говорил только одно: «ничего не требуйте более определённого вам» (Лк. 3:13). Да и Сам Спаситель повелел апостолу Петру внести за Себя и за Петра статир в подать на храм (Мф. 17:27). И апостолы учили (Рим. 13:6–7) христиан беспрекословно отдавать подати и всем – должное.

Христос Спаситель не приносил на землю какого-либо нового научного учения, какой-либо новой общественной, государственной, хозяйственной или экономической системы. Он говорил векам, и о том, что вечно, вечное же не стареет, оно всегда ново. А вечно в человеке не тело, а дух, не насыщение благами материальными, гибнущими и умирающими, а вечными сокровищами души; вечно в человеке стремление к Богу и к нравственному уподоблению Богу в добродетели и святости. Такого стремления в человеке ничем не уничтожишь, оно сродно его духу и необходимо ему, как питание и дыхание сродно и необходимо телу. И чем выше и сильнее такое стремление, тем ближе человек к тому, чем должен быть человек, тем больше он внесёт счастья, мира, покоя и порядка в жизнь общечеловеческую. Такое-то стремление к Богу и желание ввести Бога в душу и нас с вами в эти минуты привело сюда в храм. Если это есть, – всё прочее придёт, как пришло у Закхея. Господь вошёл в его дом, а он в душу свою сам ввёл Его своим святым порывом, и вот он уже изъявляет желание служить ближним и своим имением. Если же этого ничего нет, то не только уравнение имуществ и разрешение экономического вопроса, но и самые благие на вид стремления и желания принесут людям только гибель, вражду, кровь, убийства. Разве не видим очевидных тому доказательств у последователей современных модных учений без Христа и вне Христа? Их громкие слова о братстве, равенстве и свободе на деле приносят только рабство, унижение и величайшие насилия. В далёкой от нас, но христианской стране на днях зверски убит на улице король и его наследник и ранен другой сын короля. Кто гнусные убийцы? Убийцы были люди, проповедующие громко свободу и любовь, родные братья по убеждениям и действиям нашим социалистам, революционерам и проповедникам народной свободы. На словах же все они против смертных казней преступников и против всякого принуждения со стороны власти и государства. Вот что значит быть без Христа и стоять не на нравственной почве, не на нравственном учении, а на мирском, экономическом. «По плодам их узнаете их. Не снимают с терновника винограду. Берегитесь же лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Мф. 7:15–16).

Спасти погибшее и погибающее может только развитие и совершенствование нравственное, в духе веры Христовой, а не экономическое, в духе современных проповедников насилия и материализма! Аминь.

Воинское звание¹¹²

Предметом моей речи к вам, мои юные слушатели, я избрал вопрос, для вас близкий и непосредственно интересный, – воинское звание. Оправдание его, значение, достоинство, – всё это, обычно, не подлежит обсуждению, как государственная необходимость, как мировая и историческая аксиома. Но есть иная область, область религиозно-нравственных запросов и, так сказать, внутреннего философского смысла каждого явления; эта область не удовлетворяется ссылкой на простую принудительность и повелительно требует указаний высшего оправдания каждого явления, изначальных основ и конечного его смысла. И вот с этой-то, не скрою, трудной точки зрения мне и хочется сегодня побеседовать с вами на тему об оправдании воинского звания.

Если вы сегодня хоть сколько-нибудь внимательно слушали вечернее богослужение, то в евангельском рассказе о событии Сретения Господня ваш слух должен был уловить некоторые частности речи, напоминающие вам то, что называется языком военным. Симеон старец, пророчествуя о Богомладенце Иисусе, изображает Его под видом военного знамени, столь вам, конечно, знакомого: «Се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо»... (Лк. 2:34). Знамя пререкаемое – знамя спорное, около которого идёт во время сражения самая ожесточённая сеча; повергнуть это знамя, отнять, опозорить – это задача одной борющейся стороны; отстоять его, сохранить, высоко держать над рядами, являть им знак силы, объединения, управлять посредством него всей громадой воинства – это задача другой борющейся стороны. В истории мира Спаситель сравнивается с этим знаменем, и мы видели и видим, как до конца исполнилось и исполняется и будет исполняться во всей полноте это простое, но глубокое проречение Симеона. Ибо и доныне и до конца веков, при всём разнообразии и поводов, и приёмов борьбы, при всём разнообразии человеческих и общечеловеческих интересов, запросов, стремлений, – во всех сферах жизни личной, семейной, общественной, государственной один смысл и только одно значение видно вдумчивому взгляду: борьба веры и неверия, добра и зла, света и тьмы, Бога и дьявола, Христа и Велиара.

И Тебе Самой душу пройдёт оружие, – в подлиннике – меч; это – слова, сказанные Симеоном Богоматери, – и опять образ здесь взят из обстановки жизни воинской.

Если бы, далее, я захотел вас провести по всему Священному Писанию только Нового Завета, то вы с величайшим удивлением увидели бы, как часто речь священных писателей и Самого Спасителя обращается к тому, что называется языком военным. И это – речи самые сильные. Вот образцы их.

"Если бы от мира сего было царство Моё, говорит Спаситель, то служители Мои подвизались бы за Меня" (Ин. 18:36).

"Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч« (Мф. 10:34), – слова Иисуса Христа.

Ещё: "Какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силён ли он с десятью тысячами противостать идущему на него c двадцатью тысячами" (Лк. 14:31).

Вот другое изречение Спасителя апостолам, которое как бы звучит воински: »Когда Я посылал вас без мешка, и без суммы, и без обуви, имели ли вы в чём недостаток?» Они отвечали: «ни в чём». Тогда Он сказал им: «но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму, а у кого нет, продай одежду свою, и купи меч» (Лк. 22:35–36).

В апостольских наставлениях мы ещё чаще встречаем тот же воинский язык: «Облечёмся в броню веры, в шлем надежды спасения» (1Сол. 5:8), «с оружием правды в правой и левой руке» (2Кор. 6:7), «облечёмся в оружия света», (Рим. 13:12). «Облекитесь во всеоружие Божие; станьте препоясав чресла ваши истиной, и, облёкшись в броню праведности; а паче всего возьмите щит веры, которым можете угасить все раскалённые стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие" (Еф. 6:11-). "Преподаю тебе завещание, – пишет апостол ученику, которого он поставил епископом, – чтобы ты воинствовал, как добрый воин» (1Тим. 1:18); «переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа» (2Тим. 2:3). Себя самого апостол называет воином, а своих сотрудников – «соратниками», «сподвижниками» (Флм. 1:2, Флп. 2:25). Наконец, эти сравнения приводятся апостолом уж не как фигуральное изображение духовного воинствования, но и как основа реального права. Рассуждая о праве проповедника-апостола получать содержание от тех, кому он проповедал, апостол говорит: «какой воин служит когда-либо на своём иждивении?» (2Кор. 9:8). А увещевая Тимофея безраздельно и всецело отдаться подвигу пастырства, тот же апостол даёт ему такое сравнение: «никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику» (2Тим. 2:4).

Что-нибудь да значат эти постоянные сравнения, и, во всяком случае, из них никак невозможно заключить о том, чтоб апостолы и первые христиане могли относиться как-нибудь пренебрежительно к воинскому званию. Скорее можно, и мы вправе сделать совсем обратный вывод, тем более что общим правилом у апостолов по отношению к новообращённым христианам было одно: «каждый оставайся в том звании, в котором призван» (1Кор. 7:20); из воинского звания исключения не делалось. Сама Церковь называется воинствующей. И всё-таки все приведённые образы можно понять только как образы, понятные для того далёкого и воинственного времени и потому так часто употребляемые.

Нам необходимо перейти к непосредственным свидетельствам и указаниям, прямо относящимся к предмету нашей речи, – к указаниям на живых носителей настоящего воинского звания. Святое евангелие рассказывает нам, что на предрассветной заре христианства явился великий пророк-проповедник. приготовлявший людей к принятию Спасителя. Как только вышел он из своего пустынного уединения и стал на великом и людном пути Иорданском, тотчас же огненное слово его потрясло сердца слушателей, и «приходили к нему Иерусалим, и вся Иудея, и вся окрестность Иорданская» (Мф. 3:5). Приходили люди всех возрастов, званий и состояний, повинуясь врождённому и неистребимому в человеке влечению к нравственному и совершенному. Приходили и вопрошали пророка о пути жизни, богоугождения и спасения. В числе других приходили к нему и подобные вам воины и также спрашивали Иоанна Крестителя: «а нам что делать?» Простые, жизненные и удобопонятные ответы давал пророк всем, искавшим у него наставления; такой же ответ дал он и воинам, применяясь к их тогдашнему быту и господствовавшим в то время среди них порокам и недостаткам: «никого не обижайте, не клевещите, а довольствуйтесь оброками вашими». Это означало: не употребляйте во зло вашей силы и службы для узкой корысти, исполняйте ваш долг и призвание, а призвание ваше – защищать других от обид, а не быть обидчиками, способствовать порядку и устройству, а не расстройству жизни.

Окончил своё земное поприще великий пророк, и вот вышел на дело учительства и спасения людей Сам Господь Спаситель, им проповеданный и предуказанный. Во днях Его плоти, в трудах Его земного служения, в числе первых последователей около Него стали прежде всего ближайшие ученики Иоанна Крестителя, как наиболее подготовленные к слушанию и проповеданию нового завета и царства Божия на земле. И никогда они не слышали от Мессии и Агнца Божия, указанного Иоанном Крестителем, отмены тех наставлений, которые Предтеча преподавал своим ученикам и слушателям.

Божественный Учитель всегда был окружён ищущими глаголов живота вечного; были среди них, несомненно, и воины, и о некоторых таких, ищущих правды вечной воинах, в назидание нам, сохранились указания в евангелиях. Так, римский офицер, сотник в Капернауме, проявил такие нравственные силы, такую веру, любовь и смирение, что пред всем народом удостоился высокой и редкой похвалы из уст Спасителя. Причём, здесь же Господь благоволил указать на него, как на образ бесчисленных избранников из всех народов, которые придут и возлягут на пиршестве веры в новом и вечном царстве Христовом. Знаем из евангелия и о другом сотнике, по имени Лонгин, который стоял на страже у креста Иисусова и в час Его смерти исповедал веру свою в Спасителя мира. Наконец, в истории первых дней Церкви на земле мы опять встречаем воина – сотника Корнилия в городе Кесарии Палестинской. Он просил апостола Петра прийти к нему, чтоб услышать от него слово спасения. Пришёл Пётр, и Корнилий говорит: «ныне мы пред Богом предстоим слышать всё повеленное тебе от Бога» (Деян. 10:33). Апостол далее излагает пред собравшимися слушателями всю сущность христианского благовестия. Заметьте: ни слова здесь не говорит апостол Корнилию о несовместимости его военного звания с христианским исповеданием; между тем, если бы это было так, то Он, конечно, в своей речи обо всём потребном вообще, и в частности по отношении к Корнилию, для вступления в Церковь, непременно упомянул бы об этом. Иначе быть не могло. Как некогда Иисус Христос покаявшейся блуднице, и Он должен бы сказать сотнику словами Спасителя: «прощаются тебе прежние грехи, а теперь иди в впредь не греши, оставь твоё греховное и недозволенное воинское служение». Ничего подобного ему не было сказано, а вера его в благоволение к нему Божие засвидетельствованы тем, что ещё во время речи апостола, до крещения Корнилия, на него уже сошёл Дух Святый, по замечанию дееписателя (Деян. 10:44).

Прошли с тех пор века христианской истории, и на протяжении всех этих веков христианства воинство водружало кресты на своих знамёнах, сражалось и умирало за веру и из своих рядов дало и исповедников, и мучеников за Христа. И Церковь, благословляя воинство, молилась о нём и в лики святых внесла многих-многих, которые были добрыми воинами и слугами царей земных и в то же время добрыми воинами и слугами Царя Небесного. Здесь мы должны оговориться, чтоб избегнуть упрёка в намеренном замалчивании фактов и чтобы выяснить вопрос всесторонне. Несомненно, в литературе древности христианской, – но, во-первых, в писаниях большей частью подложных, а во-вторых, у писателей, не признаваемых вполне точными выразителями истинно-церковного учения, как у Тертуллиана и Оригена, – мы находим недружелюбные отзывы и даже враждебные отношения к воинскому званию, встречаем и прямо высказываемое решительное мнение, что христианину не следует поступать в военную службу. Однако, беспристрастно и обстоятельно разбираясь во всём этом, мы видим везде в этих случаях не принципиальное отрицание воинства, а практические указания на то, как трудно было в то время христианину-воину оставаться верным своему долгу христианскому. Совершенно такой же смысл и аналогичный пример мы можем указать в известных словах апостола Павла о браке, когда он советует христианину лучшие не жениться. Для служителей евангельской проповеди в то время, действительно, семья и брачная жизнь, с её неизбежными мирскими заботами, являлась тяжким препятствием в деле проповедничества. Но это далеко не значило и не значит, что брак сам в себе, в существе своём, есть скверна. Вступление в ряды воинов требовало языческой жертвы и языческой клятвы; воинам часто приходилось приносить жертвы богам, а офицерам – служить императорской статуе как Богу, а также участвовать в суде над христианами и присуждать их к смерти; нередко приходилось отводить христиан на мучения за исповедание веры. Самые войны римского государства были большей частью войнами разбойничьими и хищническими, без внутренней возвышающей идеи. Если, далее, принять во внимание, что поступление в войска в Риме было добровольным, а не по общему призыву граждан, как в наше время, то, естественно, древние учители не могли христианам рекомендовать поступление в военную службу.

И, тем не менее, воины-христиане были и при них. Мы видим, что самые пристрастные в смысле отрицания воинского звания исследования некоторых учёных на древних римских кладбищах первых трёх веков христианской эры, по оставшимся надписям на гробницах, показывают нам, что число погребённых воинов-христиан по отношению к числу воинов-язычников было совершенно таким же в пропорциональном отношении, как и отношение числа вообще христиан ко всему населению империи. Это – знак, что христиане не уклонялись от военной службы, хотя имели к тому полную возможность. Тот же Тертуллиан свидетельствует, что в его время христиане уже заполняли весь римский мир – города, селения, лагери... «Мы, – пишет он, – не бегаем людей, не обитаем в лесах. Мы с вами плаваем по рекам и морям, носим оружие, обрабатываем землю, ведём торговлю»... А Климент Александрийский, учитель помянутого Оригена, поучает христианина-воина: «В качестве воина тебя следует приобретать военные познания. Слушайся полководца: он правилом объявляет справедливость». Затем он повторяет воинам урок – приведённые нами выше слова Иоанна Крестителя. Следовательно, Ориген выражает лишь свои личные воззрения, когда относится отрицательно к воинскому званию.

Можно было бы, на основании сохранившихся памятников древней христианской письменности, в особенности же по так называемым актам мученическим, в которых мы находим протокольные записи судебных показаний мучимых и присуждаемых к смерти христиан, по древним житиям святых и по другим источникам, доказать неопровержимо, как много христиан было в войсках в первые века христианства. Но я утомил бы только ваше внимание этими подробностями. Я укажу на одно происшествие при императоре Марке Аврелии. Была война с германцами и сарматами; в ней принимал участие так называемый Мелитинский легион; солдаты этого легиона были из Мелитинской области Малой Азии, тогда имевшей очень значительное христианское население. Естественно, что и среди легионеров-солдат были христиане. Во время сражения случилось вот что, – передаём буквально рассказ древнего историка Евсевия: «Марк Аврелий, готовясь вступить в сражение, тогда как его войско истаивало от жажды, находился в крайнем затруднении. Но воины легиона, которые за веру существуют и доныне, стоя пред неприятелем в строю, вдруг преклонили колена на землю, что обыкновенно делаем мы во время молитвы, и обратились к Богу с молитвой. Сколь ни дивным показалось неприятелю такое зрелище, но за ним тотчас последовало ещё более удивительное. Это – молния, обратившая в бегство и истребившая врагов, и дождь, испрошенный силой молитвы к Богу и ожививший войско, которое погибало от жажды». Это говорит историк Евсевий (IV в.), то же, – и это особенно замечательно, – подтверждает раньше его помянутый Тертуллиан (III в.), который ссылается при этом на собственноручное письмо императора М. Аврелия, который, как известно, был и философом-писателем, наконец, об этом свидетельствует третий писатель Аполлинарий, который, описывая это происшествие с легионом, замечает, что ему дано было и особое название по сему поводу: «легион молниеносный» – legio fulminatrix. Все приведённые сведения мы берём из истории первых трёх веков христианства. Заметим при этом, что в начале IV века, ещё до объявления христианства религией, дозволенной в Римской империи, при императоре-язычнике Ликинии в войсках было даже гонение на христиан и стремление сократить их число: так оно было велико. Со времён же Константина Великого, т.е. с начала IV века, когда христиан в войсках уже не принуждали к идольским клятвам и жертвам, христиане охотно шли в военную службу, и мы не слышим ни одного возгласа или замечания у христианских учителей и писателей о несовместимости военного служения со званием христианина. И иначе быть не могло. Христианство имеет целью изменить внутреннего человека. Это верно. Всё внешнее само по себе цены не имеет: государство, власть, богатство и проч. – это не цель, а только средство к высшей цели, к внутреннему усовершенствованию.

Поэтому христианство прямо и непосредственно не решает вопросов государственных, не отвечает прямо на вопросы политики, права, экономии. Но это отрешение христианского учения от мирских дел нельзя понимать, как их осуждение и отрицание, или как запрещение оценивать и определять христианину свои отношения к явлениям и событиям внешней государственной жизни по началам христианского учения. Ибо, по слову апостола: «благочестие на всё полезно, имея обетования жизни настоящей и будущей» (1Тим. 4:8). Царство Божие утверждается и на земле, и не только в делах и поступках отдельных лиц, но и в обнаружениях жизни общественной и государственной. Поэтому христианство явлений и форм внешней жизни не отрицает и отрицать не может. Оно не отрицает и самого государства, опирающегося в своём основании на внешнюю принудительную силу, как для охранения мира совне, так и для сохранения порядка внутри: в этом нравственная задача государства и помощь христианству, – «да тихое и безмятежное житие поживём во всяком благочестии и чистоте» (1Тим. 2:2). Христианство не может, поэтому, отрицать и войны, которая входит в сферу внешних отношений человека и есть одна из основных форм её внешней жизни¹¹³.

Но вот уже в наше время пронеслось над умами и сердцами иное веяние, которое объявило воинство, любовь к отечеству и защиту родины позором, разбоем и преступлением. Мы не стали бы о нём и говорить, но оно прикрывается именем христианства, а один из его провозвестников, автор новой веры и нового евангелия, объявивший себя самозвано учителем мира, можно сказать, забросал нас текстами из евангелия и Священного Писания в доказательство своего учения. Прельстившись этим видом благочестия, забыв, что и дьявол, искушая Спасителя, тоже ссылался на Священное Писание, и, однако, был далёк от истины, забыв, что можно быть великим художником слова, но плохим мыслителем и религиозным учителем, он уверенно и властно давал всем приходящим и вопрошающим ответы о пути и смысле жизни, которую он, по собственному признанию, сам провёл безумно и беспутно, и о воле Бога, в Которого, как в личное и волящее существо, он сам не верит... Приходили к нему в числе других и воины, и готовящиеся быть воинами, вопрошая его: что нам делать? И вот раздался ответ, который скоро обратился в озлобленную и страстную проповедь по всему миру. Проповедь эта гласила: «Не нужно самого воинства, воинство есть позор и преступление; воин есть разбойник, а защита родины есть разбой». Когда у нас теперь доискиваются причин наших неудач в последнюю войну, когда удивляются слабому проявлению патриотизма в русском обществе во время войны, то редко упоминают о том, что 20 лет пред сим всё образованное наше общество буквально питалось навеянным сочинениями Толстого отрицательно-озлобленным отношением к армии, к войне, к патриотизму и к родине. «Люби всех, но ненавидь свой родной народ», – вот во что выродилась толстовщина на страницах газет, большей частью руководимых евреями, этими всесветными гасителями патриотического духа и всяких сильных, для них опасных, государственных, религиозных и национальных организаций.

Невольно мне здесь вспоминается один тяжёлый рассказ, который мне пришлось слышать на Дальнем Востоке в 1905 году, непосредственно после окончания русско-японской войны. Передавал его мне офицер, возвращавшийся с о. Сахалин. Мы вместе ехали в поезде от Хабаровска; разговорились о том, как русские войска на Сахалине сдались японцам. «Был, – рассказывал мне мой собеседник, – у меня товарище по полку, он же мне и товарищ по гимназии. Помню, в гимназии все преподаватели и старшие ученики увлекались Толстым, смеялись над патриотизмом, отрицали долг пред родиной, отвергали присягу, суд, наказания, войну. В классе, бывало, учитель словесности особенно издавался над националистами русскими, и слово «патриот своего отечества» было у него любимой остротой. Мой товарищ всё это глубоко воспринял и усвоил. Не повезло ему в учении, и он, решительно не понимаю почему, поступил в военную службу, стал офицером. Встретились мы с ним уже на войне. Когда наши войска сдавались японцам, тут-то и отрыгнулась в нём старая закваска. Он приказал солдатам сложить ружья в козлы, положить тут же около все патроны. Подошёл японский офицер; он, оказалось, владел немецким языком, на котором говорит и мой товарищ-офицер. И вот слышу его речь к японцу: «Возьмите эти ружья, пересчитайте патроны; вы уверитесь, мы не выпустили ни одного... Я отвергаю войну; все люди – братья... Отечество – глупое слово, и Япония – для меня то же отечество. Вы, надеюсь, поймёте меня... Позвольте вас обнять, как брата»... Жёлтое лицо японца сделалось тёмно-бронзовым от прильнувшей крови... Момент... и в ответ на объятия он наносит офицеру удар в лицо и говорит: «Такую с... нельзя и в плен брать! Вас надо вешать»... Тяжёлое впечатление произвёл на меня этот рассказ.

Не знаем, может быть, вы, воины, занятые своим делом, своим долгом, не замечаете и не слышите озлобленного отрицания, направленного против вас и самого вашего существования, но мы видим и слышим его и теперь в окружающей жизни и в отразительнице жизненных явлений – в литературе. Впрочем, не могло оно пройти мимо вас незаметным, и мы знаем воинов, которые перенесли много нравственных пыток, много мучительных сомнений и колебаний, разрешая роковой для них вопрос: быть или не быть им в рядах защитников родины? Мы знаем многих ваших родных и близких, которые страдали за вас, разрешая всё тот же вопрос, в который внесено столько тьмы и смуты новым лжеимённым учителем жизни.

Не смущайтесь, возлюбленные! Воинство не шайка разбойников, защита родины – не разбой, смерть за веру и отечество – не позор, как бы красно, как бы искусно ни силились опровергнуть эту истину те, коим она невыгодна и опасна. Если справедливо присловье: «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты», то не менее справедлива и обратная, мысль: «укажи мне твоих врагов, и я тебе скажу, кто ты».

Посмотрите же, откуда идёт это отрицательное, озлобленное веяние? Откуда идёт эта страстная проповедь против воинства, это стремление подорвать в основе любовь к отечеству и сделать невозможной защиту родины? Идёт это из лагеря врагов всякого порядка, из кружков анархистов, которые, позволяя для себя и террор, и насилие, и ложь, и убийства, у государства силятся отнять всякое право даже самозащиты. Уже и Л. Толстой, осудивший их крайности, ныне в глазах их пал и объявлен у них сумасшедшим. Тем более злобы возбуждают исторические, крепкие организации, как опора порядка и государственности. Среди этих организаций Церковь в духовной области и воинство в области внешнего устроения жизни являются главными и основными. И это вполне естественно. Не только всемирная, но и предмирная история в горнем царстве духов открывается борьбой добра и зла, ангелов света и ангелов тьмы. Борьба эта переходит и в мир разумно-нравственной твари на земле, и с тех пор борьба добра и зла красной нитью проходит в истории человечества и составляет одушевляющее и движущее её начало. Никто не может уклониться от неё. Каждый должен определить, на какой стороне он стоит в этой мировой борьбе и под каким знаменем сражается. Для борьбы с мировым злом приходил на землю Сам Сын Божий, да разрушит дела дьявола, и в первые же дни Своей земной жизни Он был, как вы сегодня слышали, пророчески объявлен знаменем, около которого до скончания веков будет происходить ожесточённая борьба верных и неверных. Ведёт такую внутреннюю борьбу со злом каждый отдельный человек. В сокровенной и невидимой области духа эту борьбу добра и зла ведёт и всё собрание отдельных воинов – Христова избранница и продолжательница Его дела на земле святая Божия Церковь. По древнему выражению, она есть лагерь Бога – castra Dei; и теперь её имя: воинствующая на земле Церковь, в противоположность небесной, торжествующей. Ведёт она борьбу, и из окружающего мрака зла видит в светлом грядущем победу; бодрость, силу и веру дают ей отрадные и вечные слова обетования её главы – Христа: «Созижду церковь Мою и врата адовы не одолеют ей» (Мф. 16:18).

А в области внешнего и видимого обнаружения зла ведёт с ним борьбу государство, к этому именно и призванное, ведёт борьбу христолюбивое, христоименитое воинство. Кратко, но ясно и сильно об этом учат апостолы, вопреки всяким попыткам обосновать анархию на силе Священного Писания. Государство – это Божий слуга, отмститель во гнев злое творящему, оно призвано увенчивать добро, наказывать и сдерживать зло: оно не без ума меч носит (Рим. 13 гл.). Естественно, если оно хочет быть победоносным, если оно желает осмыслить высшим смыслом своё существование, оно должно быть в единении c той несокрушимой духовной силой, которой обетована навеки победа и неодолимость силами зла и нижé вратами ада.

Неудивительно поэтому, что Иоанн Креститель, дав обычные наставления воинам, заповедал им избегать пороков, распространённых в их среде, но не отрицал самого звания воинского и не приказывал им оставить его. Неудивительно, что и Спаситель, похвалив нравственные достоинства капернаумского сотника, не повелел ему сложить воинские доспехи, не повелел ему даже, как другим, оставить дела житейские и следовать за Собой, но оставил его у долга его служения. Неудивительно, далее, что первые христиане охотно и во множестве служили в рядах войск и если оставляли воинское звание, то в том только случае, если их заставляли кланяться кумирам и признавать за божество цезаря. Неудивительно, что при императорах-язычниках состояли целые легионы из воинов-христиан и среди них знаменитый legio fulminatrix при Марке Аврелии. Не удивительно, что из воинов же вышло много мучеников за Христа, много великих благодетелей человечества, много святых, которых доныне чтит святая Церковь. Один из недавно умерших русских писателей, мыслитель-христианин (Вл. Соловьёв в сочинении «Под пальмами») делает даже такое замечание: «Посмотрите, – говорит он, – в числе наших русских святых всё больше или монахи, или воины». И, действительно, цари, князья-воители, умиравшие за веру, сражавшиеся за веру и отечество, и Константин Великий, и Владимир Святой, Борис, Глеб, Игорь, Довмонт, Андрей Боголюбский, Михаил Черниговский, Михаил Тверской, Александр Невский и другие, – все эти воины почитаются в Церкви, как святые, наравне с величайшими преподобными подвижниками. Неудивительно, наконец, что и доныне Церковь благословляет христолюбивое воинство. Великая, величайшая, несокрушимая сила в этом единении Церкви и воинства: когда Церковь воодушевляет и подкрепляет воина в исполнении долга его звания, в его готовности умереть и пострадать за избранную идею, и когда он эту идею берёт у Церкви и в своей жизни и деятельности исполняет задачи Церкви на земле. Это – тело, соединённое с духом, живое, действенное и мощное; это – мощь, способная победить все препятствия, страшная для царства зла. Мысль эту вполне разделяют оба лагеря: и защитники, и отрицатели воинства. Помнится речь одного из героев русско-турецкой войны, выдающегося русского полководца (генерала Драгомирова), на обеде в день церковного торжества, при открытии мощей святителя Феодосия. Оратор заявил, что он – не чужой на этом духовном торжестве, и что в лице присутствовавших высших церковных иерархов он видит собратий в великой борьбе со злом, только в другой, более важной, духовной области. А в современной Франции новая жидовствующая ересь, породившая и питающая анархическую клику, злобно кричит, что сабля и ряса подали друг другу руку и вступили между собой в союз. Что же: при единстве врага естественно людям сходиться. Знают это тёмные силы зла и поэтому со всей злобой и страстностью восстают против союза христианства и государства, Церкви и воинства и объявляют его противоестественным.

Противоестественный союз христианства и государства! Но кто же ратует здесь за христианство? Или питомцы и единомышленники распявших Христа, или люди, которым по безрелигиозному направлению так же пристало распинаться за христианство, как Иуде пристало бы отстаивать верность и бескорыстие. Противоестественный союз Церкви и христолюбивого воинства! Но не противоестественно ли было бы обратное явление? Возьмём самый простой и наглядный пример. Вот пред нами разбойник, грабитель и многократный убийца, приведённый и представленный на суд, и вот пред нами георгиевский кавалер, проливавшей кровь на поле брани, со следами ран, увечий и пережитых страданий. Неужели в нравственном отношении их можно поставить на одну доску? Отчего против этого сопоставления возмущается здоровое нравственное чувство? Отчего оно никак не укладывается ни в голову, ни в сердце? Дело очень простое. Оттого, что один шёл убить, а другой шёл умереть; один идёт во имя своё, во имя личной пользы, узкой корысти и себялюбия, а другому, напротив, личное-то себялюбие подсказывало убежать с поля брани, но он шёл во имя Бога, за Церковь, за родину, за других, за ближних прежде всего, а не за себя. В воинском служении христианство всегда мыслило элементы подвига и мученичества, а не мучительства: «ты злопостражди, яко добрый воин Иисуса Христа», – пишет ап. Павел ученику своему Тимофею (2Тим. 2:3). Просто и убедительно выяснил это различие один из святых первоучителей славянских – равноапостольный Кирилл, в мире Константин-философ. Когда в споре с неверными последние указывали ему на видимое противоречие христианства, заповедующего любить ближних и в то же время допускающего войну, св. Кирилл спросил их: «какую, по вашему мнению, заповедь нужно прежде всего исполнить, бо́льшую или меньшую?» Ему ответили: «бо́льшую». Тогда святой сказал: «правда, Христос заповедал любовь в ближним, но Он дал и другую заповедь, которую Сам же и назвал наибольшей: больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою (жизнь свою) положит за други своя" (Ин. 15:13).

Бывали ли вы на кладбище воинском? Нет части света, где бы не умирали наши русские воины. Я видел их могилы в далёкой Персии, в Урмии и Хое, я бывал в Карсе, где мы стоим воистину «на кровях», как выражались наши предки. Там полегли костьми тысячи и десятки тысяч безвестных героев-мучеников, страдальцев за веру и отчизну, там они обагрили кровью эту чужбину, эти скалы и камни, эту негостеприимную землю. Они шли, готовые на смерть, неведомые безвестные герои, совершая подвиг в тайне своего духа только пред лицом Бога. Шли умирать и знали, что там за ними стоит благословляющая их родная Церковь, которая без их подвига померкнет и поникнет пред неверным полумесяцем, стоит и родимая Россия, которая привела их на край своего царства, исполняя богоуказанную мировую свою и христианскую задачу на Востоке. Разве их не тянуло домой? Разве не тянуло их к свету, теплу и покою, в мирные и дорогие семьи? Разве в последние предсмертные минуты не представлялись им близкие и родные образы?

О, не забыть мне до гробовой доски тех чувств и впечатлений, которые я испытал на другом таком же братском кладбище, в нашем многострадальном Севастополе. Вот на историческом холме раскинулась и разрослась зелёная роща – жизнь на месте смерти. Какая священная тишина, какой царит мир! Идёшь в этом безмолвии посреди бесчисленных могил и в онемении чувств читаешь знаменательные и поражающие надписи: «Такой-то и там-то убит, смертельно ранен, разорван на части»... «Братская могила в 100, 200, 300 человек»... «Братская могила в 500, 700 человек»... Да, кто хочет учиться уважению к воинству, кто хочет понять и оценить его труд, подвиги и заслуги, тот должен идти на братское воинское кладбище! Знаем, придёт время, и стены вашего храма и этого зала украсятся надписями и свидетельствами о том, что вылетевшие из этого гнезда орлы сумели умирать за родину, за её честь, за её покой. Не останутся без продолжения строки на чёрных мраморных досках, что мы видим в вашем храме, где перечисляются имена тех героев-мучеников, которые вышли из этого училища и положили жизнь на поле бранной чести, защищая Церковь, Царя и родину. Знаем это и говорим, но говорим не с мятущимся сердцем. Жизнь – не вечный праздник веселья, жизнь есть труд и подвиг искупляющего страдания, жертва и служение духу и высокой идее любви и самоотвержения. Она выражена словами Иисуса Христа, которые по преимуществу являются родными и путеводными для воинства: «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя".

Да будет эта идея вашей, друзья, путеводной звездой, чтобы с ней и при свете её вы прошли через жизнь без страха и сомнений! Аминь.

Самомнение¹¹⁴

Несмь, якоже прочие человецы! (Лк. 18:11)

В заботливой о нас любви святая Церковь из всего годового круга времени избирает святую Четыредесятницу дней поста для того, чтобы мы в эти дни, под её руководством, отдались с особым усердием и с особой сосредоточенностью духа своему нравственному созиданию. Но уже за несколько недель пред сим она начинает нас готовить к предстоящему духовному подвигу, то устрашая нас опасностью духовной гибели, в лице гордого фарисея и последней судьбы грешника на страшном суде, то утешая надеждой на Божие помилование блудному, но кающемуся сыну, и кающемуся мытарю, то пред самым временем поста располагая сердце наше к любви и всепрощению.

Сегодня в лице фарисея дано нам предостережение об одном страшном враге нравственного развития и всей духовной жизни человека; этот враг – самомнение. Чем оно, так сказать, искреннее, т.е. чем больше человек сам верит в свои достоинства и заслуги, тем оно опаснее и гибельнее. Молодым людям нашего времени, страдающим именно самомнением и самовозвеличением, почитающим себя солью земли, цветом интеллигентности, обновителями и руководителями жизни, по самомнению нетерпимым ко всем, с ними не согласным, особенно полезно вдуматься в эту страшную болезнь духа. Ведь и в теле самая опасная болезнь та, которую человек не сознаёт и не замечает, и поэтому не предпринимает против неё никаких мер...

Притча о мытаре и фарисее рисует пред нами самомнение в живом и наглядном образе. Послушайте, как выхваляет себя фарисей пред Богом. Несмь, якоже прочии человеци! Он лжёт? Притворяется? Едва ли. Ибо нельзя же, в самом деле, думать, что можно обмануть Бога. Нет, он, по-видимому, искренно уверен и убеждён в своей безгрешности и безупречности. С самоуслаждением он перечисляет свои добродетели. Пощуся..., десятину даю... И в этом, думается, он опять не лжёт; вполне возможно и вполне вероятно, что он и постился дважды в неделю, и десятую часть из приобретаемого отдавал.

И, однако, он пошёл домой после молитв осуждённым. За что же такой приговор? За что осуждение? Что худого сделал фарисей?

Он не сделал, конечно, нарушения закона, но ведь нравственное есть область, прежде всего духовная, не перечень и список дел, а прежде всего и более всего духовная область настроений, чувств и мыслей, от которых исходят желания и проистекают дела. Одно и то же дело при этом получает различную окраску, имеет различную цену. Хлеб и вино в литургии, в святой чаше, на святом престоле – величайшее таинство; хлеб и вино дома за столом – простая пища и обычное угощение. Кровавая и мучительная операция врача над больным вызывает похвалу и благодарность; кровавое дело разбойника, хотя бы он был вооружён тем же ножом и наносил раны в те же места тела, остаётся разбоем и преступлением, вызывает проклятие. И дела благочестия имеют значение, признаются или не признаются таковыми в зависимости от того духовного состояния, от того духовного настроения, из которого они проистекают. Фарисей же пришёл к тому нравственному состоянию, страшному и ужасному, которое положило конец его духовной жизни и обозначило его духовную смерть. Он и впредь будет творить те же дела видимого благочестия, но и впредь они будут лишены нравственной цены, опираясь на гордыню и самомнение.

Представьте себе человека не только сытого, но пресыщенного: захочет ли он есть? Представьте себе человека, вдоволь напившегося воды: захочет ли он пить? Самая мысль о пище противна пресыщенному, противен лишний глоток воды тому, кто не чувствует никакой жажды. Примените сказанное к духовной области. Вот человек, который любуется собой, который убеждён, что он безупречен, что в нём нет никакого недостатка, что он всё на него возложенное, как долг, выполнил, и ещё сверх того много прибавил: нужно было фарисею поститься раз в год, а он делал это два раза в неделю; нужно было давать десятину только с поля, а он давал её со всего приобретённого, даже с ничтожных злаков – с мяты, тмину и анису – (Мф. 23:23). Может ли у такого человека быть желание дальнейшего усовершенствования, стремления к высшему званию? Разумеется, быть не может такого желания. Больше нужно сказать: одна мысль о том, что ему нужно сделаться лучшим, уже является для него оскорблением.

Пред нами знакомый образ лукавого и ленивого раба, который, получив от господина своего талант серебра, тщательно его скрыл, зарыл в землю, сохранил, не растратил, сберёг до прихода господина, и в тупом самодовольстве был уверен, что исполнил долг и заслужил награду. Однако сурово он был осуждён: возьмите у него талант, – сказано о нём, – и отдайте имущему десять талантов... А негодного раба бросьте во тьму кромешную, где будет плач и скрежет зубовный... Таков приговор подобному бездушному, голодному, злобному и горделивому исполнению долга.

Ибо христианство есть религия духа, а не плоть, область внутреннего, а не внешнего делания, – внешнее само непременно придёт при наличии внутреннего надлежащего настроения; ибо христианство есть бесконечное нравственное совершенствование, а не застой, так что кто остановился на пути нравственного восхождения, тот неизбежно пошёл назад, ибо христианство есть религия жизни, а не смерти, христианство истинное и живое есть непрестающая жажда всё большего и большего совершенства... Ибо блаженны алчущие и жаждущие правды: они насытятся; ибо нет такого хорошего дела, которое не могло бы быть лучше; ибо нет такого высокого нравственного состояния, которое не могло бы быть ещё выше... Ибо образ (идеал) совершенства, указанный христианину, – образ вечный, безграничный, всегда недостижимый: будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный.

И с этой-то точки зрения, при такой оценке поведения человека, разве возможна, разве допустима и уместна какая-либо гордыня и самомнительность? Напротив, чувство глубокого смирения, самое скромное мнение о себе, о своих качествах, достоинствах и силах, о своих делах и заслугах, постоянное сознание своего недостоинства и малых успехов в нравственной жизни, – вот что естественно является в человеке, вот что характеризует истинного христианина, и показывает в нём истинный духовный вкус и широту понимания нравственного совершенства. Он смотрит не на то, сколько прошёл, а сколько впереди остаётся идти. А впереди – гора Господня, гора духовного восхождения до самого неба, впереди – образ совершенства Самого Бога, Которому христианин должен уподобиться. При виде этого бесконечно высокого образа разве не чувствуешь, что ты бесконечно мал? Но ты сравниваешь себя с другими, тебе подобными людьми... Песчинка и огромная скала, по сравнению с земным шаром, разве так уже разнятся в значении? Разве ты уместишь их даже на картине земли?

Но у тебя есть дарование и достоинство... И ты готов любоваться ими? Верный знак, что таких достоинств у тебя и в тебе на самом деле нет. Достоинства – что духи, замечает епископ Феофан Затворник: кто надушен, тот не замечает аромата. Даже в жизни тела мы найдём нечто подобное. Я сейчас говорю; вы слушаете. А ведь в это время в каждом из вас беспрерывно совершаются самые важные процессы в теле: кровь обращается, работают мозг, нервы, мускулы, совершается восприятие света и звука, совершается таинственное усвоение организмом пищи и превращение её в кровь, жир, в ткани и мускулы, воздух поступает в лёгкие и отдаёт им кислород, кровь окрашивается то в один цвет, то в другой... Все эти процессы для тела – самые важные; прекратись они хоть на миг, и телу грозит смерть. А между тем, вы их не замечаете. Так и самые высокие духовные совершенства в человеке. Кто их имеет, тот их не замечает.

Но у тебя есть настоящее достоинство ума, памяти, мысли, воображения? Не могу же я, – говоришь ты, – не замечать их в себе. Что же, замечай и сознавай, но подумай: что же ты имеешь, чего бы не получил? И чем же тебе в таком случае, хвалиться? Ведь сам ты не можешь изменить себе ни роста, ни пола, ни возраста. И хвалишься ты чужим, а не своим. Не всё ли это равно, если бы кто требовал себе славы и награды за то, что он исправно работает лёгкими и непрерывно дышит воздухом? Даже если ты весь твой долг исполнил, что́, в сущности, невозможно, и тогда тебе говорит Господь: «Когда исполните всё вам заповеданное, говорите, что вы – рабы никуда негодные, ибо исполнили только то, что должны были исполнить» (Лк. 17:10). Одно то, что ты видишь конец долга и не представляешь себе его бесконечности, уже свидетельствует о твоей грубости духовной. А если предаёшься самомнению, ты – полное нравственное ничтожество.

Один гениальный писатель делает такое меткое замечание: достоинство и дарование у человека – это его числитель, а самолюбие и самомнение – это его знаменатель. Сами вы, как учащиеся, знаете, что чем больше знаменатель, тем самое число мельче и ничтожнее...

Доселе говорили мы о самомнении в области нравственной, в отношениях человека к себе самому. Но оно проходит в жизнь бесчисленными и разнообразными путями и видами и всюду приносит плод по роду своему, – всюду несёт вред и гибель. Учащиеся высокомерно осуждают учителей и, считая себя умными, готовы давать своим учителям наставления; молодые люди с удивительной лёгкостью, развязностью и самомнением судят обо всех вопросах религиозных, государственных, общественных, властно предлагают планы и решения, властно раздают всем приговоры хвалы и осуждения, легко разрешают всякие недоумения; писатели и общественные деятели преисполнены уверенности, что в них именно, в их взглядах и суждениях, в их советах и мнениях – полнота истины, непогрешимость и совершенство, а прочие человецы – глупцы и никуда не годные, достойные изгнания и кары за то, что они с ними не согласны. «Люди общества» живут в самовлюблённом самопоклонении и воображают, что лучше и умнее их нет ничего на свете, что они только составляют общественное мнение, что напрасно с ними не посоветовались, когда было творение мира. Всё это – проявление фарисейского самомнения.

Берегитесь закваски фарисейской, – предупреждал Спаситель. Известно, что закваска, и в малом количестве положенная в муку, проходит во всё тесто, заквашивает и поднимает его всё. Так и самомнение, гордыня и лицемерие, эта закваска фарисейская, проникши и в небольшом количестве в нашу душу, действуют с силой, распространяются далеко, губят всю душу, проходя во все её движения, отравляя мысли, чувства и намерения, и отсюда отражаясь в действиях.

Смолоду нужно беречься этой закваски. Смолоду надобно возрастать в сознании обязанностей, а не прав, и всю жизнь, вместо прирождённого нам – primum oriens ultimum moriens – самолюбия и гордыни, нужно развивать в себе смиренное, столь свойственное православному русскому церковному человеку сознание греховности, недостоинства, и молиться устами и духом чудной и спасающей молитвой мытарева сокрушения: «Боже, милостив буди мне грешному!»

Грозные предостережения¹¹⁵

На реках Вавилонских тамо седохом и плакахом.

Псалом скорби, слёз и печали, песнь тоски по родине, вопль покаяния и сокрушение о грехах, сожаления о невозвратно потерянном счастье, псалом униженных и падших, – как много дум вызывает он у нас, как много говорит он сердцу! Его пели сыны Израиля, потерявшие отчизну и родной Иерусалим, пели в горьком плену у жестокого врага, когда гнали их в чуждую землю. На реках Вавилона вставали неотступно пред ними обвеянные святой поэзией воспоминания родины: там Иерусалим и священный Сион, там храм Господень, там родные места прекрасной земли обетования, его реки, горы и долы, там родной народ и его жизнь, по закону Божию, столь милые и близкие сердцу. Всё отнял и всё разрушил жестокий и беспощадный враг... Но виновником своего несчастья всё-таки был сам народ. Пала вера; народ стал кланяться чужим богам; потеряна древняя простота нравов. Роскошь и подражание жизни чужеземных народов, блуд и распущенность, – всё это подорвало любовь к родине, изнежило, лишило народ твёрдости и мужества, разделило его на враждующие партии, проложило путь к измене и предательству, и вот теперь приходится Израилю каяться и сокрушаться в плену у гордого победителя.

На реках Вавилонских там мы сидели и плакали, воспоминали о Сионе... Аллилуйя, аллилуйя... На ивах прибрежных повесили мы арфы наши, уже ненужные музыкальные орудия. Тут стали просить нас пленители наши: «пропойте ж нам вы песни Сиона!» Как же мы запоем песнь Господню на чужой земле? Если забуду тебя, Иерусалим, забыта да будет правая рука моя. И язык мой пусть онемеет и прилипнет к гортани, если я не вспомню Иерусалима в начале веселия моего! Будет ли мне радость в жизни личной, будет ли счастливое событие в семье, будет ли удача в делах: отравлю я всякую радость личную воспоминанием общей горести народа, воспоминанием о гибели Иерусалима... О, припомни, Господи, сынам Эдомовым, как в день гибели Иерусалима говорили они врагам нашим: Истощайте, разрушайте до основания его! Дочь Вавилона проклятая! Блажен, кто воздаёт тебе воздаяние твоё!

Так пели сыны Израиля.

Не правда ли, – какая здесь грусть! Какое неисходное горе! Не правда ли, что и теперь, чрез три тысячи лет, великую жалость к себе возбуждает этот несчастный народ в его тяжком положении? Не правда ли, какой здесь урок векам и народам?

Увы, часто не слышен этот урок, не слышен для многих, и нужно напоминать его тем, кто о нём забывает. Нужно ли такое напоминание нашему времени и нашему народу?

Одинаковые причины родят и одинаковые следствия, и поэтому грозным предостережением звучат пред нами история и судьба древнего Израиля.

Разве не видим мы теперь в нас и среди нас ослабления веры и даже её падения? Места увеселений, места забав пустых или греховных полны, а храмы пустуют. Что это значит, как не служение злу вместо добра? Пусть даже места учёных собраний, места для политических занятий и суждений полны, а храмы пусты. И это всё-таки обозначает, что возлюбили мы паче землю, а не небо. Но вот на глазах наших раздаётся открытая проповедь прямого безбожия, читаются лекции, говорятся речи, отрицающие Бога, с глумлением над Церковью и над всем святым, издаются книги, подрывающие веру. Где же отпор? Где сопротивление? Встанут ли все, как один человек, при первых словах оскорбления религиозного чувства? Уйдут ли с такой безбожной речи или с представления в театре, когда на сцене совершается глумление над святыней? Напротив, все идут на такие речи и представления с особой охотой и интересом, и уже правительственная власть вынуждается запрещать подобные книги, подобные пьесы в театрах, вроде «Чёрных воронов». Мы же, так называемое общество, молчим, мы даже не только молчим, но идём во множестве, несём деньги нашим духовным палачам, платим за наше духовное убийство, платим за оскорбление нашего религиозного чувства! Как блудный сын, оскорбляем мы Отца своего, удаляемся от Него без сожаления, и спокойны, если Его пред нами оскорбляют и другие. Разве это не измена вере? А секты, расколы, что плодятся и множатся кругом нас? Что это, как не поклонение пред чуждыми богами, пред чужеземными исповеданиями, какое было и у древнего Израиля?

Разве, далее, не видели мы отступления от чистоты древних нравов и обычаев, от простоты и святости жизни? То же чужебесие и здесь: занесённые из-за моря увеселения, обычаи утончённого разврата и распущенности, вычитанные из книг пороки, о которых стыд и говорить. Блуд и нечистота; театры и увеселения; раздоры в семьях и постоянные разводы; незаконные связи и сожительства; роскошь жизни... Всё это охватывает уже и низшие классы народа. Мы слышим, правда, как бранят теперь роскошь и богатство, как возмущаются ими и на этом ведут народ к волнениям и бунтам, но бранят ведь не для того, чтобы всё это отвергнуть, а чтобы себе взять от других и для себя воспользоваться. А это уже нравственной цели не имеет, как блудный сын, тяготившийся скромной жизнью в доме отца, уходят теперь люди от святого образа жизни, и словами евангельской притчи: «живый блудно», «изъедый имение своё с любодейцами» можно определить и изобразить жизнь многих, и очень многих сынов века сего.

И, наконец, при такой картине настроений и нравов может ли быть речь о любви к родине и родному народу? Где пала вера, где пала нравственность, там и патриотизму нет места, ему не на чем держаться, ибо всё самое дорогое на родине тогда перестаёт быть дорогим, ибо подражание всему иноземному даёт мысль, что на родине всё худо. И эти бунты и волнения последних лет, не подтверждают ли сказанного? Ведь не чужие, а свои портили дороги, бунтовали в войсках, препятствовали передвижению и доставке войск, приготовлению военных запасов, в то время как родина изнывала и страдала от нападения врага и получала удары и раны, от которых она может оправиться только в десятки лет. Что и говорить о том, что всем известно! Как блудный сын, поступали многие русские люди. Как сыны Эдома, при виде страданий отечества они вопили злорадно его врагам: «Истощайте, разрушайте до основания его!» Что блудному сыну до отца: жив ли он или умер, здоров или болен? Ему нужны только свои интересы, свои удовольствия, свои забавы. И подставляют ему классовую борьбу, то социал-демократическую республику, то мечтания социализма, всё это для себялюбия, для личных интересов и выгод, а родная мать, родная земля... пусть гибнет.

Страшно всё это сознавать, и грозно звучит пред нами тогда псалом: «На реках Вавилонских». Не туда ли и мы идём? Не такую ли судьбу и себе готовим? Что, если готов нам евангельский приговор: «отымется у вас царство и дастся народу, творящему плоды его»?

Есть путь спасения. Он указан в истории блудного сына, о которой ныне поведало нам евангелие, но не в истории его падения, а в пути его покаяния. Его путь – и наш путь.

В себя пришёл, – вот что сказано о нём. Грех не дал ему счастья и покоя, ибо никогда и никому он блага не давал. И нам до́лжно в себя прийти, одуматься, раскаяться, сознать своё положение, сознать без тени того самоизвинения и самооправдания, к которому так склонны современные люди. Вопит здесь пред нами сын блудный и его пример: в себя придя, он решил: возвращусь к отцу моему и скажу ему: «отче, согреших на небо и пред тобой, и уже не достоин быть сыном твоим, сотвори мя, яко единого от наёмник твоих»! В этой глубине смирения и лежит начало исправления и залог спасения.

Он встал и возвратился домой, к отцу своему. Встанем мы и возвратимся домой! Возвратимся домой – к святой вере, к преданности Церкви и святыне, что завещали нам наши благочестивые предки! Возвратимся домой к чистоте жизни по закону Господню, к чистоте нравов и обычаев, управляемых уставами Церкви: этим сильны были, этим и счастливы были наши предки. Возвратимся домой, к той любви к родному дому, к родному верующему народу, к родной, Богом нам данной, земле, к своему отечеству, в котором мы живём и действуем по воле Божией, приготовляемся к отечеству вечному и небесному!

И тогда минет нас горькая судьба древнего Израиля, тогда мы не пойдём к Вавилону духовному, пленниками врага-дьявола, тогда мы сохраним для себя родину земную и родину небесную. Аминь.

Торжествующий разврат¹¹⁶

И ту расточи имение свое, живый блудно (Лк. 15:13).

Думается, что выражением «живый блудно» можно охарактеризовать переживаемый век. Бывают в истории человечества какие-то особые роковые времена, когда блудные сыны, в буквальном смысле этих слов, заполняют жизнь, когда литература, художество, нравы и обычаи, все помыслы и разговоры пропитываются духом разврата, бесстыдства и распущенности, охватывающей даже самые нежные возрасты – отрочество и юношество. Мы знаем и можем указать несколько таких моментов истории.

Когда древние писатели греко-римского мира на словах нам рассказывают о страшном разврате в мире пред временем христианства, когда они уверяют, что в их дни «стыдливость и целомудрие улетели на небо, а невинности совсем нет» (Сенека), то мы себе ещё не можем хорошо и ясно представить всего ужаса развращения тогдашнего общества. Картина оживляется, когда мы видим это общество и его жизнь в сохранившихся до нашего времени рисунках и художественных произведениях. Есть города в Италии, некогда погребённые под лавой и пеплом огнедышащего Везувия, – Геркуланум и Помпеи. Чрез много времени, почти через два тысячелетия, теперь их отрыли из-под земли, и современные люди могут наблюдать во всех подробностях жизнь того времени. Картины, изображения, статуи, обстановка жилищ, – всё это, оказывается, пропитано там таким отвратительным развратом, охвачено таким блудными духом, так всё животно-мерзко и чудовищно-распутно, что, по выражению одного путешественника, достаточно взглянуть на всё описанное в погребённых городах, чтобы понять причину и неизбежность их гибели.

По какой-то непостижимой связи, это время, когда все, очевидно, говорили и думали о любви, о плотской любви, описывали её в стихах, изображая в картинах и статуях, было временем несказанной и утончённой, невиданной в истории жестокости: то было время Тиверия, Нерона и Калигулы, Иродов, время кровавых зрелищ в цирках и театрах, время, когда тысячами и десятками тысяч избивались, сожигались, затравлялись зверями христиане. Почему-то разврат и кровожадная жестокость вместе с общей разнузданностью и с блудом живут рядом.

Время французской революции вновь подтвердило такое наблюдение; мы видим его уже в жизни христианского народа. Тот же разврат, тот же блуд и та же кровь, жестокость, убийства... Но ко всему этому прибавляются не только возгласы о любви, но ещё о свободе, братстве, равенстве, а больше всего о свободе. Из Франции тогда, под видом свободы и просвещения, разливался яд вольномыслия и всякого вида разврата и блуда по всей земле, в числе других стран и в нашей России. Кровавая революция была плодом этого движения во Франции. Обозначалась новая уже тройственная связь: необузданная свобода, блуд и кровь...

Не видим ли ныне в России повторения того же печального явления? Не готовит ли ныне сама жизнь, не готовит ли она сознательно и намеренно, под видом служения свободе и просвещению, блудных сынов нашего времени? Не станем говорить о широком проявлении того блуда, в широком смысле этого слова, того блуда мысли, чувства, воли, который захватил столько людей и обратил в смуту ещё недавно стройное и спокойное течение нашей общественной и государственной жизни. Будем понимать слово в его буквальном значении. Ранние годы в семье родителей уже отравлены у нынешних людей открытым развратом их отцов и матерей, их раздорами, часто – разводами. В то время, когда родители, нередко уже почтенного возраста, разрешают вопросы о своей плотской любви, судятся, расходятся, предаются незаконным связям, вторично женятся и выходят замуж, – в каком положении и под какими воспитательными влияниями остаются и находятся дети не только их самих, но и дети их близких, родных, знакомых? Ведь они видят всё и начинают с детства понимать такие отношения, от которых оградила их сама природа...

Учатся в школе молодые люди. Что они слышат, о чём они читают, что они видят в картине, в произведениях литературы и искусства? Опять то же поклонение плоти, чувственности, опять всё их толкает на путь блуда и распущенности. И как нарочно, в наше время раздаются, опять под видом свободы и просвещения, вопли о том, что не нужно разобщать в школе мужеский пол и женский, что надобно всегда и во всём предоставлять им совместную жизнь и постоянное общение. И мы видели, как в больших городах среди учащейся молодёжи и в учебных заведениях при совместном обучении и пребывании юношей и девиц воцарились теперь нравы, которые возмутили бы древних, даже языческих поборников нравственности: «Стыдливость и целомудрие улетели на небо, а невинности совсем нет»...

Разврат из книг нагло вышел на сцену и на улицу, действие его неудержимо и не щадит, наконец, ни пола, ни возраста. В театрах, которые, как в дни падения Рима и во время французской революции, умножились без конца, показываются и изображаются всевозможные гнусности, а на них собирается смотреть молодёжь. На улицах, в окнах магазинов, в книжных лавках, под видом распространения литературы и просвещения, на станциях по железным дорогам открыто продаются отвратительные картины блуда, книги, описывающие блуд, в газетах же печатаются объявления о блуде. Блуд идёт торжествующий, наглый. Бога не боясь и людей не стыдясь, блуд заполняет разговоры, улицы, школы, семью, сцену, литературу...

И вот его плоды: необузданная свобода, т.е. все виды преступлений и кровавое безумие. «Вся ми леть суть», – всё мне позволено, говорит современный человек словами апостола, но не хочет знать его дальнейшего наставления: «всё мне позволено, но пусть мною ничто не обладает»! (1Кор. 6:12).

Но именно блуд и обращает человека в раба, как и доказывает апостол в нынешнем чтении из его послания. Иначе и быть не может: блуд расшатывает мысль, ослабляет волю, грязнит чувство; он поражает гноем и гнилью всю духовную жизнь человека; он уничтожает в душе вкус ко всему чистому, святому, благородному, возвышенному и отдаёт человека во власть дьявола и дел его.

Всё это – предвестие конца и гибели. И если мы не покаемся и не изменимся, если не увидит русское общество всей гибели и опасности своего положения, – то отымется у нас царство и дастся народу, творящему плоды его. Как в оные дни, евреи на реках Вавилонских в тяжком пленении сидели и плакали, вспоминая о Сионе, и мы будем вспоминать те времена, когда наш народ крепок был верой, силен семейственностью, чистотой и целомудрием нравов.

Вот почему так много говорит сердцу напоминание Церкви в нынешнем евангельском чтении о сыне блудном, но покаявшемся. Нужно поставить пред нами сознание страшной опасности пред грядущим постом не только в жизни каждого отдельного христианина, но и всего нашего общества, всего русского народа.

Не всегда история сына блудного кончается так счастливо, как это изображено в притче Господней. Нередко мы видим конец иной, – полную и безвозвратную гибель, которую приносят блуд и им вызванные разрушения в духовной жизни человека. То же самое можно и до́лжно сказать и о целом народе. Если есть теперь особенно назревшая нужда в области духовного воздействия на жизнь, то она, без всякого сомнения, прежде всего, выражается в религиозном подъёме, с которым неизбежно всегда связано возвышение чистоты и целомудрия. Назрела нужда самой напряжённой борьбы против тех усилий зла, которые ныне, на наших глазах, обращают все стороны жизни в сплошную проповедь и распространение блуда и как бы в намеренное размножение блудных сынов нашего времени.

Господи и Владыко живота моего, дух целомудрия даруй нам, рабам Твоим! Аминь.

Свобода¹¹⁷

Берегитесь, чтобы свобода ваша не послужила соблазном для немощных (1Кор. 8:9).

Если вы внимательны были к апостольским чтениям прошлого и нынешнего воскресного дня, то вы должны были видеть, что св. апостол настойчиво и с особой силой говорит нам о свободе и предостерегает от неправильного употребления её. И св. Церковь пред временем поста, пред подвигом духовным, нам предлежащим, находит нужным напомнить нам об этом высоком и важном учении.

Свобода, свобода!.. Какое дорогое слово! Как оно зажигает сердца! В каких радужных красках, в какой заманчивой прелести рисуется она нашим мечтам и воображению! Сколько сложено песен о свободе, сколько людей самых умных и даровитых посвятили свою мысль, своё слово, свою деятельность восхвалению и утверждению свободы! И сколько за неё принесено жертв! Каким иным словом вы и теперь тронете в большей степени души людские? Какой иной приманкой вы привлечёте к себе? Какое слово чаще всего и теперь раздаётся в устах тех, что ищут власти над народом и влияния на жизнь во всей широте её проявления?

Именем свободы прикрывают иные борьбу против веры и Церкви. Уверяют и утверждают, что вера связывает дух, делает человека рабом, а Церковь, в лице руководителей, будто бы пользуется этим или для своих интересов и нужд, или даже для интересов правительств и властей, которые якобы обращают Церковь и религии в орудие лёгкого господства над народом. Не ведают, что творят, не знают сами, что утверждают!

Если бы эти проповедники свободы знали слово Божие, если бы знали они чувства и стремления людей с первых дней их появления и жизни на земле, как это изображено в библии, тогда бы они видели, как ценит святая вера свободу, – так ценит, так высоко ставит, что без свободы она не признаёт не только никакой возможности заслуги, но не допускает даже возможности духовной жизни.

Но есть свобода и – свобода. На заре истории человечества видим свободных людей в саду Эдема. Однако они искали какой-то иной свободы, они прельстились обещанием искусителя дать им знание добра и зла и свободу от повиновения Богу. И вот, вместо желанного знания и свободы, они подпали рабству: рабствовали природе, рабствовали своему телу, его похотям, рабствовали злым наклонностям своего духа, страстям и порокам. Отдавались страстям, служа греху, думали они, что всё это они делают по своей воле. Пользовались своей свободой, а на деле всё более и более они затягивали над собой мёртвую петлю рабства своего духа, и, в конце концов, обратили жизнь в тот свиток, виденный пророком, на котором вписано было рыдание, жалость и горе. Вопль отчаяния проносился над миром и человечеством, и отчаяние это было бы безысходным, если бы впереди не светлело сияние святой надежды, если бы впереди не было надежды на Того, Кто, по Божьему обетованию падшим прародителям, принёс людям избавление и свободу. И пророк, сквозь сумрак веков, созерцая и живописуя Его образ, и изображая Его мировое дело, говорит, что Он придёт, – отпустит измученных на свободу (Ис. 61:1, ср. Лк. 4:18).

Он пришёл, Свет языком, Слава и Утеха чающим избавления во Израиле. Он жил в стране, покорённой врагами, среди народа-раба, не имевшего политической свободы. Вокруг Него говорили всё время о народной свободе, кишели заговоры и замыслы на Иродов, на властный Рим, были партии ревнителей-зилотов, иродиан, от Него требовали дать измученному народу и покорённой стране свободу политическую, восстановить силу и блеск престола Давидова. Его даже Самого затем провозгласят Царём. А Он, минуя и отвергая всё это, говорил и учил об иной свободе, о той свободе, которую некогда в Эдеме люди променяли на рабство дьяволу, без которой и власть, и мировое положение, и сила государственная, и господство над всем миром, и уничтожение всякого вида внешнего рабства, – всё ничтожно, всё в конце-концов обратится в самое страшное рабство: Он говорил о свободе духа, о свободе от греха, ото лжи, от заблуждения. Он учил: «Где Дух Господень, там свобода; познайте истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 4:24, 8:32).

Немногие приняли проповедь о такой свободе. Большинство вознегодовало на неё; как и теперь, люди не хотели слушать учение о свободе духа, а фарисеи и первосвященники, боясь, что такое учение направит мысль и чувства народа в другую сторону, что придут римляне и завладеют евреями и лишат их свободы (Ин. 11:48), вознесли Божественного Учителя на крест. Его дело продолжали апостолы. И в каких восторженных словах, в каких словах силы, воодушевления и радости говорили они о свободе. К свободе призваны вы, братия! Стойте же в свободе, которую даровал вам Христос, – от рабства в свободу славы. Нет раба в царстве Христовом! Не апостол ли я, не свободен ли я? Всё мне позволено! Свободен я от всего! (Гал. 5:13; Рим. 8:21; Гал. 3:28; 1Кор. 9:1, 6:12, 9:19).

Сколько раз потом в истории мира видели мы, как извращалась эта возвышенная проповедь, как она обращалась во зло, – и всякий раз мы видели и видим, что отступление от духовного характера свободы всегда под видом свободы приносило жестокое рабство. Ибо христианство совсем не ту свободу проповедует, о которой воздыхают желающие освободить себя от всего, что в человеке есть высшего и ценного, от всего, что приближает его к Богу, что делает человека человеком, а не скотом, – разумеем нравственный закон и стремление к совершенству духовному в богоподобии.

Грех не должен над вами господствовать, – вот основа апостольского учения о свободе (Рим. 6:14), верного наставлению Христа Спасителя: всякий, творящий грех, есть раб греху (Ин. 8:34). Итак, свобода не должна быть поводом к угождению плоти (Гал. 5:13), не должна употребляться для прикрытия зла (1Пет. 2:16).

Как будто для нашего времени, для господствующих ныне воззрений, для нашей жизни, для современных событий писались эти слова! О, сколько мы слышали и слышим теперь этих воплей и красноречивых рассуждений, и стихов, и песен, и речей, и призывов к свободе! Сколько под видом её совершено преступлений и мерзостей, сколько соблазнов вошло в мир, сколько богохульства и богоборства внесено в жизнь! Ради свободы устраивались бунты, восстания и волнения; ради свободы устраивались дикие и нелепые, неведомые древнему миру забастовки, причём желающих работать, служить своим бедным семьям и своей родине, даже желающих учиться безжалостно избивали и изгоняли, – и это по наущению людей учёных, проповедников свободы; ради свободы убивают людей бомбами и револьверами; ради свободы устраивают охоту на высоко стоящих у власти лиц. И измышляют ужасающий способ их уничтожения; ради свободы лишают свободы всех, кто говорит о долге, о чести, о подчинении духовному закону совести и внешнему его отображению – закону Церкви и государства; ради свободы преследуют всеми видами и проявлениями ненависти всех несогласных – клеветой, преследованиями, побоями, убийствами. Ради свободы нарушают все законы жизни чистой и святой, законы стыдливости и целомудрия, разрушают семьи, все связи родства и близости по крови, издеваются над родителями, даже убивают отцов и матерей. Ради свободы отходят от Бога, от веры, от Церкви, от совести, от нравственного закона и в свободе плоти идут к жизни зверей и животных.

Таково извращение свободы.

Не напрасно, поэтому, звучит уже вторую неделю предостерегающий голос апостола. «Всё мне позволено», – слышали мы в апостольском чтении прошлого воскресного дня. Всё мне позволено, – какая широкая, невиданная, безграничная свобода! Но смотри, христианин, вникни в закон свободы (Иак. 1:25) и помни, что ты будешь и суди́м по закону свободы (Иак. 2:25) и твоя свобода будет судима не по чужой совести, а по твоей собственной (1Кор. 10:29). Ибо если бы мы были рабы, то нас нельзя было бы и судить; мы бы всё делали насильно. Но мы свободны, поэтому и отвечаем за дела свои, поэтому и вменяется нам наше поведение. Всё мне позволено, – это верно; добро и зло мне доступно; огонь и вода предо мной, правое и левое... На что хочешь, простри руку твою. Свободно избери добро, – и в этом твоя истинная свобода. И поэтому дано нам руководство: Всё мне позволено, – говорит апостол, – но прибавляет: но не всё полезно, всё мне позволено, но не всё назидает, всё мне позволено, но пусть мной ничто не обладает (1Кор. 6:12, 10:23). Ибо если мной что возобладало, уже я раб, а не свободный. Это – в личной жизни.

Но жизнь наша влияет на других, на наших ближних. И если мы будем судить в своей свободе не по чужой, а по собственной совести, то за соблазн чужой совести мы так же ответим, как нарушившие закон любви. По закону любви, ты, свободный от всех, всем себя поработи! Для всех сделайся всем, чтобы спасти хоть некоторых, и это делай для евангелия, чтобы быть соучастником его (1Кор. 9:19, 22–23).

Ныне в апостольском чтении и заповедуется нам эта великая заповедь. Берегитесь, чтобы свобода ваша не послужила соблазном для немощных. По смыслу речи апостола, здесь, как и в Эдеме некогда, главный соблазн – в мнимом обладании знанием. Сколько и теперь таких соблазнов свободой и знанием!

Ты знаешь, что обряд, например, сам по себе не имеет значения, что значение его зависит от того смысла, который он в себе заключает. Зачем же ты пред ближними, на соблазн и смущение немощных, способных к соблазну и унынию, к сомнению и отрицанию, нарушаешь обряды Церкви, пренебрегаешь ими и их отрицаешь? Если ты обладаешь знанием, то разве тебе трудно тогда вложить в обряд должный смысл и не отвергать, не нарушать его на соблазн немощному брату? Отчего же ты исполняешь бесчисленные обряды житейские? Отчего ты подаёшь руку при свидании, обнажаешь голову при встрече, не разваливаешься, сидя в присутствии царя или лица высокопоставленного? Отчего ты разбираешь, когда одеть какую одежду, кого и когда посетить и поздравить? Ведь всё это – тоже обряды, и, однако, ты их исполняешь!

Ты знаешь, например, что пища не приближает нас к Богу, как и учит нас ныне апостол, – что пост тогда имеет цену, когда он выражает внутреннюю добрую расположенность духа, покаяние, и смирение, и сопровождается духовным воздержанием. Но зачем же ты нарушаешь пост? Разве ты не можешь и не должен иметь при посте покаяние и упражняться в воздержании? Если ты знаешь это, тем более будешь ты отвечать на суде Божием. А ты сеешь соблазны, а ты толкаешь на путь греха ближних. И от знания твоего, укоряет тебя апостол, – от знания твоего погибнет немощный брат, за которого умер Христос (1Кор. 9:11). Но разве знание дано нам на погибель и соблазн брату нашему?

Ныне евангелие говорит нам о страшном суде Христовом. Люди современные любят указывать в нём то, что Спаситель в изображении будущего суда указывает на дела любви, которые открывают человеку вход в царство вечной славы и блаженства. Говорят: нет упоминания о посте и обряде, нет упоминания даже о вере. Но помимо того, что и дела любви исходят только от веры, – разве соблазнить брата, отравить его душу сомнениями, предать его мукам колебаний и укоров совести, лишить его простоты и цельности веры и покоя души, оторвать его от обряда, от поста, от Церкви, от её руководства, от утешения веры, и всё это под видом свободы и знания, разве это всё – дело любви?

О, вы, знающие и свободолюбивые, «дерзкие и своевольные» (2Пет. 2:10; Иуд. 1:8), вы, что своеволие почитаете за свободу, а распутство ума, всё отрицающего, принимаете за знание! От уст ваших (Лк. 19:22) судят и будут судить вас слово Божие и Судия мира. Вы говорите, что имеете знание. Пусть так. Но вот что говорит нам слово Христово:

«Раб тот, который знал волю господина своего и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много» (Лк. 12:47).

Пусть же знание и свобода будут ближним нашим в созидание, а не в соблазн, нам же во спасение, а не в погибель, в оправдание на страшном суде Божием, а не в осуждение! Аминь.

Муж гнева¹¹⁸

Некогда пророк в ужасе от разрушения и опустошения родной земли молил Господа: «Излей гнев и ярость Твою на народы, которые не знают Тебя, и на племена, которые не призывают имени Твоего: ибо они съели Иакова, пожрали его и истребили его, и жилище его опустошили... Шатёр мой опустошён, и все верёвки мои порваны; дети мои ушли от меня, и нет их, некому уже раскинуть шатра моего, и развесить ковров моих. Ибо пастыри сделались бессмысленными, и всё стадо их рассеяно» (Иер. 10:25, 20).

Вчитываешься, вдумываешься в эти слова, прозвучавшие две с половиной тысячи лет назад, применяешь каждое слово к пережитому в наши дни, – и какое видишь совпадение, какую живость изображения современности! И восстают в воображении те мужи гнева, что в лихолетье русской жизни не стерпели, видя, как съедали, пожирали и истребляли враги родную русскую землю, как колебался шатёр нашей государственности, как и дети, и пастыри, – вожди и управляемые обезумели и оставили родину на страдания и грядущую гибель. Не стерпело их сердце, и тогда выступили с горячим словом и горячим призывом к борьбе, выступили, охваченные священным гневом, многие из таких людей, которые до того времени молчали, казались даже равнодушными и безучастными к общественной и государственной жизни.

Таким мужем гнева был и поминаемый ныне и оплакиваемый нами Владимир Владимирович Оловеников, основатель и руководитель газеты, которая в два последних года вызывала такую злобу у врагов и предателей родины. И он выступил на свой подвиг совершенно неожиданно не только для других, но и для себя самого.

«До нашей революции, – говорил Владимир Владимирович, – я был совершенно равнодушным человеком, занят был часто интересами пустыми и ничтожными. Конечно, я не был врагом Царя и русского народа, и, например, никак не мог себе представить, как это можно идти на борьбу с Царём, не говоря уже о преступлении против Его личности. Но я был холоден. Пусть-де идёт жизнь, как она идёт... Но вот наступило вооружённое восстание в Москве, и тут что-то такое особенное со мной случилось, спала повязка с глаз, жизнь мне открылась, я увидел ясно, куда мы движемся. И от моей холодности не осталось следа. Теперь я фанатик патриотизма, теперь я сгорю на моей работе, умру, но не сдамся». Когда приходили тяжкие дни для его газеты, и грозила ей опасность прекращения, он страдал невыразимо и при всей своей вере говорил, что дня смерти своей газеты он не переживёт...

Теперь не время и невозможно разобраться во всех подробностях деятельности почившего; это сделает история. И только в исторической перспективе будет оценена трёхлетняя та истинно каторжная работа, которую выносил на своём угасающем организме В.В. Оловеников, при постоянной материальной нужде. В дни вооружённого московского восстания, под гром выстрелов, под гул революционных сплетен, уже хоронивших Царя и Россию, в виду высящихся баррикад, в те дни, когда ни одна газета не выходила, покойный стал издавать свой листок-газетку. Смело и резко поносил он революционеров, пальцем указывал на их главарей, прямо называл вдохновителей смуты – евреев, давал настоящие имена и Герценштейну, и Иоллосу, и сановитым московским оппортунистам, игравшим со смутой и дававшим «улыбки» революции... Он был неподражаемый мастер на меткие названия, заглавия, сообщения, и всегда попадал не в бровь, а в глаз. И странное дело; его газетку раскупали революционеры, брали евреи; при всеобщем бойкоте правых газет, «Вече» продавалось всюду, потому что на газету всюду был спрос. И сам Оловеников ходил совершенно свободно по городу, открыто показывался в ресторанах, на вокзалах, в театре. Он получал бесконечное число угрожающих писем, и, тем не менее, на него не сделано было ни одного покушения. Он начал издание, имея буквально гроши в своём распоряжении. Но необыкновенная практическая смётка, редкая, чисто американская предприимчивость и энергия, неизменная добросовестность и честность, – всё это дало ему возможность поддерживать издание, пользоваться сочувствием читателей, и даже с января текущего года обратить своё издание в ежедневную газету.

Это – «уличная газета», – таков общий приговор «прогрессивной» прессы. Да, но если вспомнить, что сделали различные «Почты», «Листки» и «Мысли», уличные газетки еврейско-освободительного направления, сколько зла они посеяли, скольких ввели в обман, как они служили революции, как они безраздельно владели улицей, то тогда только станет ясно, какую великую услугу правому делу оказало «Вече».

В борьбе с крамолой ни одна газета не принесла столько услуг, как «Вече».

Самого Оловеникова мало знали. Его многие представляли себе как какое-то чудище. На самом деле это был изумительно добрый, кроткий человек, застенчивый, всегда прятавшийся по углам в больших собраниях, не искавший никаких знаков уважения, приветствий, рукоплесканий, – воплощённая скромность.

Он был муж гнева. Но ему пришлось жить и действовать в то время, в такие тяжкие дни, когда нельзя было с безоблачным челом вести приятные разговоры с убийцами, с изменниками и низкими предателями. В гневе, охваченный негодованием, страдая за родину до слёз и боли, он мог ошибаться, переходить меру в резкости суждений. Но гнев его был дитя любви; он возлюбил много.

И библия представляет нам даже кроткого Давида – мужем брани, и Соломона – мужем мира, но обоих восхваляет, указывая на то, что они всё делали для Господа и для своего народа. И мы пережили такие годы, когда по необходимости многие кроткие люди, многие, которых манила жизнь религиозного подвига или уединённого мирного научного труда, исходили на брань с врагами родины.

Да будет мир и покой его измученной душе! Да будет милостив Господь к его страдальческому гневу! Да простятся ему вольные и невольные прегрешения за то, что он возлюбил много, возлюбил пламенно святую веру и Церковь, святую родину и русский народ и служил в чести и чистоте Царю своему.

О нравственной причине зла¹¹⁹

Не один раз в году читается за литургией, в назидание верующим, тот евангельский рассказ, который мы слышали сегодня, – знак, что нам он предлагается, как заслуживающий особенного внимания. В этом рассказе об исцелении расслабленного, спущенного сквозь кровлю к ногам Спасителя, есть одна особенность, по сравнению с другими столь же великими и поразительными чудесами нашего Господа: обычно Спаситель исцелял недуг словом, нередко пред этим спрашивал о вере ищущего милости исцеления. Здесь же Он не только исцелил болезнь, но кратко и выразительно определил и назвал общую и главную причину всякой болезни.

Представляется живо воображению трогательная евангельская картина. Несут расслабленного, недвижимого к Иисусу; видят, что невозможно пройти к Нему из-за множества народа. Тогда они поднимают его на кровлю дома, разбирают потолок и спускают больного прямо к ногам Господа... И вот, когда взоры страдальца были обращены с верой и надеждой на Великого Учителя-Чудотворца, когда принёсшие расслабленного ожидали чудесного и мгновенного исцеления, когда все ожидали обычного: «восстань, возьми постель твою и ходи», – Спаситель говорит страдальцу совсем другое и неожиданное слово: "Чадо, – слышит больной, – чадо, прощаются тебе грехи твои»... И уже потом, в ответ на недоуменные взгляды и на тайные укоризненные мысли многих из присутствовавших, Иисус Христос, заявив, что прощение грехов знаменует власть высшую, чем исцеление от болезни, что то́ и другое, однако, равно есть дело Божеской силы, – всё-таки исцеляет больного страдальца и говорит ему желанное слово: «встань, возьми постель твою и иди в дом твой».

Грех есть корень всех зол, причина всех несчастий человека, – это основное учение Христа и христианства. И это учение, – принятие его или отрицание, – служит признаком веры или неверия, христианского направления мысли и жизни или противохристианского. Так будет всегда, до последнего дня мира.

На наших глазах восстают теперь, плодятся и множатся, усиливаются и разрастаются совершенно противоположные воззрения; ими особенно богато наше время, и они по преимуществу являются соблазнительными для юности.

Одни уверяют, что все несчастья и все нестроения людские зависят от нашего невежества: просветите, говорят, ум людей, изощрите их рассудок, дайте им надлежащие знания, – и при свете науки они непременно избавятся от всех несчастий жизни. Другие доказывают, что нужно всем дать реформы гражданской жизни, упорядочить её строй, обеспечить полную свободу всем и во всём, и только тогда люди увидят счастье, а без того не спасут, а ещё более отяготят их положение приобретённые знания. Иные, наконец, возлагают все надежды на равное распределение среди людей богатств, денег, домов, пищи и одежд: будем мы сыты, говорят они, будем мы богаты, и тогда сами придут к нам и просвещение, и свобода, и счастье. А без этого, что нам в просвещении и свободе, если мы умираем от стужи, лишений и голода? Так учат люди мира сего.

Христианство же учит нас, – и своё учение оно подтверждает и голосом опыта всей истории человечества и голосом нашей собственной совести, – оно учит, что и невежество, и рабство, и неравенство, и все нестроения в среде людей, – все виды зла произвёл грех; оно уверяет нас, что Господь изначала создал вся добра зело, что человек сам, по своей свободной воле, зло из тёмных бездн воззвал... Христианство учит, что если вы дадите человеку и богатство, и силу, и власть, и образование, но не освободите его от греха, от этого коренного зла, – то грех всё отравит, всё обратит во зло: Знание он обратит в муки сомнений, в болезнь духа, в неверие и гордыню; свободу – в произвол и рабство; власть – в насилие, и всю жизнь – в бесконечную цепь страданий, беззаконий, пороков и взаимного истребления людей.

Глубоко вкоренилось и насаждено это учение христианства в душах простых верующих людей, в мировоззрении и укладе жизни нашего простого, христианского народа. И наоборот, нередко исполняется в мире слово Христово, сказанное в молитве Его к Отцу Своему: «Ты утаил сие от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем» (Мф. 11:25).

По изображению одного из наших русских архипастырей-проповедников, в укладе воспитания доброй христианской семьи в нашем народе, прежде всего и всегда, видно именно различие и разделение всяких поступков, слов, мыслей, всяких порядков жизни по их нравственному значению, – различение дозволенного и недозволенного, греха и добродетели. И это во всех мелочах жизни. Уронил, например, ребёнок хлеб на пол; ему говорят: грех! Это значит: храни благоговейно дар Божий. Прошёл ребёнок мимо церкви и не перекрестился; ему внушают: грех! Это значит: почитай святыню. Вышел он прежде времени из-за стола; не поздоровался со старшим; поел до обедни; съел в пост скоромное; не послушал родителей, рассердился на товарища, бранился с ним... Ему на всё говорят: грех, грех, грех! Это значит: разбирай время; не нарушай порядка; слушай родителей; почитай старших; сдерживай движения своего сердца; уважай чужую личность... И вырастали и выходили, под влиянием такого воспитания, люди крепкого закала воли, люди долга, труда и подвига, люди, которым всякое дело доверить можно. Выходили люди, которые вдумчиво и осторожно относились к каждому шагу своей жизни, люди порядка и порядочности, люди творческой, а не разрушительной работы, около которых тепло и светло было ближним их, которыми красна и благоустроена жизнь. Это люди, поставившие неусыпного стража и привратника к уму и сердцу: не всякий помысел, не всякое хотение, не всякое чувство они пропустят внутрь своего духовного мира, во святая святых души...

Ныне слышим иные речи о воспитании в семье и в школе: всё позвольте, ни в чём не стесняйте, не отказывайте, ничего не останавливайте, пусть-де растёт человек на свободе... Нет, говорят, греха, нет и добродетели; каждый бывает тем, что заложено в его природе... Слышат эти соблазнительные речи, и многие, действительно, веруют в мнимую правду... И видели мы, какое опустошение в жизнь вносит это безразличие добра и зла, греха и добродетели. Видели мы, сколько это правило плодило людей безвольных, ни на что неспособных, погубивших молодость в служении страстям. Видели мы, сколько таких питомцев необузданной свободы беспутной юностью подготовили себе несчастную жизнь и жалкую старость, а нередко, до времени несчастной смерти, кончили позорным бегством с поля жизни – самоубийством!

Здесь всем нам, верующим, уроки и предостережения, уроки – хранить всегда и употреблять одну меру поведения и одну оценку своих действий: «грех это, или не грех?» Эта мера не обманет, не предаст, не погубит, она даёт человеку жизнь чистую и достойную человека.

Но особенный урок здесь для вас, юноши, питомцы учительской церковной школы. Вы готовитесь быть учителями и воспитателями молодого поколения в нашем народе. Боже вас сохрани разрушить вековое нравственное воззрение народа нашего на жизнь, воспитанное в нём благодатным воздействием Церкви! Боже вас сохрани отойти и самим от устоя Христовой веры и нравственности и измерять и оценивать поведение человека иными мерами, а не христианскими. Хотите ли вы сделать счастливыми, живыми, бодрыми отдельных людей: помните слово апостола, что оброк и дань греха есть смерть; смерть вы принесёте людям, если будете воспитывать их на основе безразличия греха и святости. Хотите вы осчастливить весь народ, ему послужить, его благу, счастью, порядку жизни содействовать: помните, что при греховности и грехе ему не помогут никакие реформы гражданской жизни, никакие свободы, ни просвещение, ни богатство; помните, что «правда возвышает народ, а умаляют племена – грехи»! Аминь.

Хамово и Иудино окаянство¹²⁰

Ещё несколько минут, и отверзнутся пред вами, возлюбленные, священные Царские врата, и откроется святой Престол, и предложена вам будет Божественная, бессмертная трапеза, и предстанет пред вами Сам Небесный Хозяин этой трапезы Господь Иисус Христос, в Чаше заветной, в Теле Своём и Крови.

Воспоминаются нам невольно участники первой такой Божественной трапезы, когда совершил её Сам Иисус Христос на Тайной вечери, отправляясь на вольные страдания, прощаясь с учениками и преподавая им последние Свои наставления и заветы. Вот около Него горящий ревностью Пётр, вот любящий и любимый Иоанн, вот апостолы святые, пристрашливо и трепетно вопрошающие Спасителя: «не я ли предатель?» Как бы хотелось и нам быть по духу и настроению сердца родными и близкими апостолам! Как страшно подумать и спросить: «не я ли предатель?»

Да, прозвучало и на Тайной вечере даже среди апостолов слово о предательстве. Пусть оно прозвучит и на нашей тайной вечере в этих молитвах пред святым Причащением, – пусть прозвучит, как грозное и страшное для нас предостережение! На все века образ Иуды вспоминается именно в такие священные минуты и вызывает у христианина в его предпричастной молитве уверение пред Богом: «ни лобзание Ти дам, яко Иуда»... Это – образ человека злобного и лукавого, завистливого, скрытного, сребролюбивого, это – образ чёрной неблагодарности и низкой измены в святом семействе; в этом семействе мы видим Христа и апостолов, а в дальнейшие века – Христа и Его Церковь, Христа, окружённого верующими в Него. И всюду в человеческом общежитии мы видим семью, и всюду в отношениях человеческих мы должны стремиться к тому, чтоб они устроялись по образу семьи. Семья – отец и мать с детьми; семья – пастырь с пасомыми; семья – начальник с подчинёнными; семья – воинская часть со своим вождём; семья – Царь со своим народом. И всюду могут быть и, к сожалению, бывают свои Иуды, свои предатели. Давно их знает мир, а имена их известны у нас и малым детям: на заре истории рода человеческого – Каин; вторично при возрождении человеческого рода после потопа – Хам, около Христа – Иуда.

Сегодня внимательные к службе церковной слышали из слова Божия историю Хама. Казалось бы, какая должна бы быть дружба и любовь в этой семье Ноя, которая одна во всём мире спаслась от потопа! Как должны были бы любить сыновья Ноя – Сим, Хам и Иафет своего отца, за благочестие которого и они сохранены были в ковчеге, помилованы и спасены от гибели! Казалось бы, какое впечатление на всю жизнь, впечатление ужаса пред грехом и пороком должно бы остаться у детей Ноя, которые видели своими глазами гибель всего рода человеческого в страшных волнах потопа!

Но вот, и в этой семье свила себе гнездо измена. Ной вышел из ковчега и стал обрабатывать землю; он насадил виноград и, не зная действия сока его, напившись вина, опьянел и лежал обнажённый в шатре своём. Увидел это Хам, и в низкой душе его вдруг родилось и злорадство при виде такого позора отца, и издевательство, насмешка над старцем. Он идёт к братьям своим; он рассказывает им об отце со злорадной усмешкой. Но не таковы были братья: «Сим и Иафет взяли одежду (длинную) и, положив её на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад и они не видели наготы отца своего» (Быт. 9:23).

Ной же проспался от вина своего и узнал, что сделал над ним меньший сын его. И проклял он Хама, в лице его сына Ханаана, проклял всё его потомство, и указал ему в будущем рабство вечное, как неизбежное наследие за непочтительность к отцу. А Сима и Иафета благословил и предсказал потомству Сима, что он будет знать веру истинную, а потомству Иафета, – что оно будет многочисленное и, уклонившись от веры, потом опять придёт к ней в примет её от потомков Симовых. Люди, изучавшее историю человеческую, знают, как до конца и со всей точностью исполнилось это предсказание Ноя.

Перенеситесь, возлюбленные, от того далёкого времени к нашим дням, столь смутным, столь тяжким. Пред нами великая семья – наш родной народ, наше русское государство. Это – воистину семья, и только устроением его по образу семьи мы принесём ему счастье.

Не выбирают и не меняют дети отца своего, а имеют того и такого, кого и какого Бог дал. Не выбирают и не меняют в народе и царя, этого богоданного отца в великом семействе, а имеют того и такого, какого Бог послал.

Не ограничивают дети власти отца своего, а с любовью и послушанием исполняют то, что указывает им делать отец; они знают, что отец детям зла не пожелает. Не ограничивают и в царстве царя, а с любовью и послушанием исполняют его повеления: и царь ведь своему народу и своему царству не зложелатель; ведь и ему самому хочется видеть народ счастливым, хочется и сыну, и внукам, и правнукам оставить в наследие царство мирное, народ, живущий в довольстве и достатке.

Бывают в каждой семье неудачи, несчастья, бедность, лишения; бывает, что то или другое предприятие не удаётся. Дети и родители тогда вместе горюют и, тужась, вместе воздохнут, вместе Богу помолятся, вместе и усиленно начнут трудиться. И исполняется мудрое присловье народное: «Где мир и лад, там и клад, где мир и лад, там и Божья благодать». Легче вместе переносятся неудачи и лишения, легче перетерпится тяжёлое время. И приходят за днями горести и печали дни радости, а семья всё растёт, и ширится, и крупнеет, и чем больше в ней согласия и дружбы, тем вернее она идёт к достатку и благополучию. Бывают и в государстве неудачи, лишения, непорядки, недостатки. Около царя, как около отца, тогда должны собраться его подданные, как дети: вместе погоревать, вместе воздохнуть; вместе помолятся, вместе и начнут ещё с большими усилиями, чем прежде, трудиться. И с царством случится то, что в дружной семье: где мир и лад, там и клад.

Но вдруг в семье в дни неудач и лишений явится Хам, – обычно это, как и Хам, – меньший сын, которому и говорить-то о делах рано. И начнёт он мутить, и начнёт возбуждать против отца: он-де во всём виноват, не так следовало бы поступить, а вот как... Счастье, если и при действительных ошибках отца, когда он был введён в заблуждение, остальные дети его, как Сим или Иафет, или как апостолы около Христа, останутся добрыми, твёрдыми в своём долге. Тогда Хам останется одиноким. Но если братья поддадутся мятежным хамовым и Иудиным речам, то от семьи не останется ничего. Она разбредётся, она не пересилит несчастья, и разойдутся потом братья работниками по чужим хозяйствам, и будут, конечно, потом горько сожалеть о том, что послушались подстрекательств младшего, негодного, ещё ничего не делавшего, а только болтавшего языком Хама, но будет поздно. Будут сожалеть, что разорили они родной дом, да ничего уж не поделают. И будут они видеть, как их раздоры и разорение своей семьи послужили на пользу и обогащение соседям, – и всё-таки у этих-то именно соседей они и будут рабами и прислужниками. Там они не будут подавать своего голоса, там они будут, как домашнее животное, слушаться чужой воли, чужих приказаний.

Представьте себе, что нечто подобное случилось бы и в великой семье, – в государстве. И нечего представлять умом и воображением: мы на самом деле видели новых Хамов и Иуд, мы слышали их мятежные и предательские речи, мы знаем, до чего они доводили неразумных. Все мы – дети великой семьи, отечества, около Царя-отца. А вы, воины, вы – дети, особенно избранныe от всего народа, чтобы нам обеспечить и обезопасить мирное житие; вы – жертва всего народа, принесённая и приносимая ради мира и спокойствия отечества. Будет пахарь спокойно возделывать землю, будет ремесленник мирно трудиться, будет пастырь беспрепятственно учить, молиться и священнодействовать, будут дети Церкви Божьей без забот и тревог отдаваться молитве и подвигу духовному. – Будут все мирно и спокойно трудиться, когда знают и уверены, что воины, эти избранники народа, эта жертва всенародная, стоят на страже защиты отечества, оградят его от врага внешнего, от нашествия неприятелей. Оградят и от врагов и смутьянов внутренних, от воров, душегубов, бунтовщиков и изменников, которые Божьего закона слушать не хотят и закона государственного не исполняют. Бывают воинские части, особенно и наипаче важные, стоящие в самых опасных местах, имеющие особо великий долг, несущие особо великую службу. Вы сами знаете, что такими именно являетесь вы, возлюбленные, стоящие здесь, на грани России, в её твердыне, владеющей Востоком, на восходе солнца, здесь впервые каждый день озаряющего своими лучами русскую великую землю. Какой у вас великий долг! Какая ответственность! Какой важный подвиг! Какое значение пред лицом России и пред лицом врага внешнего, ещё недавно нанёсшего России тяжёлые раны!

Но вот, среди народа и даже среди защитников его вдруг появляются лица, вполне справедливо заслуживающие имени Хама и Ханаана. Они злорадно смеются над страданиями родины, они торжествующе указывают на ошибки, действительные или мнимые, со стороны лиц начальствующих, они вместо любви всех подданных между собой, как детей одной родины, проповедуют исполнить и так называемую «классовую борьбу». Проповедь о такой «классовой борьбе» значит: вместо общего блага и счастья каждый устраивай себе счастье своё собственное и счастье того маленького кружка, который для тебя близок, довольство которого для тебя лично выгодно и полезно. Проповедники такого учения возбуждают зависть, ненависть и подозрительность у детей великой семьи – отечества друг к другу. Кто они, эти Хамы? Большей частью, почти всегда, это именно младшие, как и Хам, сыновья родины, злобные, насмешливые, равнодушные к чести отечественной и семейной. Счастье, если их проповедь не родит Иудиного окаянства и Иудина дела – предательства; если против мятежных речей они находят отпор со стороны вторых сынов родины. Но если, чего не дай Бог, их речи найдут сторонников, – а речи эти, конечно, соблазнительны и заманчивы, как соблазнителен и заманчив всякий грех и порок, как обольстителен сатана, – то плоды таких хамовых и Иудиных речей приносят несказанное горе родине, а конец их – рабство родного народа, потеря самостоятельности, служение чужим народам. Не вспоминаются ли вам при этих словах недавние события здесь, во Владивостоке, события печальные и позорные, принёсшие столько мук, слёз и крови? Воины, поставленные для защиты родины, вдруг поколебались от хамовых речей; пошли против своих начальников, некоторых безбожно и зверски убили, возмутились против своей родины, решили стрелять по неповинному городу... Слышно, к ним попадали и попадают листки и прокламации, которые составляются и печатаются в Японии русскими хамами – Иудами, бежавшими туда от преследования закона. Слышно, надеялись они найти себе убежище и спасение, и у кого же? У Японии и японцев, у врагов своего народа, у тех, что недавно наносили тяжкие раны русскому народу, у тех соседей, которые, в случае ослабления России от бунтов и беспорядков, ими же часто возбуждаемых и поддерживаемых, сами явятся сюда господами и подчинят себе и сделают рабами русских людей. А в других местах обширного нашего отечества явятся другие соседи, и подчинят себе, таким образом, весь наш народ, лишат свободы и довольства всю нашу родину.

Слава Богу, мятежные замыслы раскрыты и предательские бунты подавлены. Слава Богу, нашлись Симы и Иафеты, не послушавшие Хама! Для верных или колебавшихся должно всё это послужить уроком. Они должны себе представить весь ужас отступления от долга, весь ужас того положения и состояния, к которому могло бы привести нашу родину хамово и иудино окаянство, если бы оно имело успех. Слава Богу, огромное большинство воинства, стоящего во Владивостокской твердыне, оказалось твёрдым и непоколебимым в исполнении своего долга. Верные с мужеством противостали изменникам и предателям и прекратили мятеж.

Всё это пережитое и перечувствованное вами, все эти недавно бывшие тревоги, волновавшие душу и совесть, ныне в первое наше говение после перенесённых ужасов, – всё это и на исповеди, и сейчас пред причащением, конечно, невольно вспоминается многим. И, конечно, мучительно и тягостно тому, кто колебался, кто слушал предательских речей, кто соблазнялся хотя бы только в мысли и намерении и не прочь был стать в ряды изменников. Для него – страшно звучат слова молитвы: «ни лобзания Ти дам, яко Иуда»... Что же, приступать ли ему к Чаше Заветной? Страшно, братие, всем приступать, ибо святая – святым, святыни могут принять только святые, а мы все – в том или другом отношении грешные. Страшно приступить, но не приступить ещё страшнее, ибо это значит – остаться вне Бога, вне Его благодати, вне жизни, вне спасения; это значит – в потопе греховном всемирном не оказаться в ковчеге; это значит – навеки погибнуть. Поэтому-то милосердие Божие открывает нам вход к единению с Господом в великой тайне покаяния. И знаем мы, и веруем, и слышим мы в молитвах пред причащением, которые вы сейчас слушали, знаем, что не погибнет пред Богом ни капля слёзная, ни капли часть некая, что не пройдёт мимо Его ни один вздох сокрушения и покаяния. Что нет греха, который мог бы оказаться сильнее Божьего милосердия и победить его, если только человек в грехе своём раскается. Один только нераскаянный грех губит нас безвозвратно: только упорное противление истине, при всех её доказательствах, именуемое в евангелии хулой на Духа Святого, не получит прощения ни в сей жизни, ни в будущей. И если бы сам Иуда, предавший Христа, потом раскаялся и склонился у креста Господня, и он омыл бы душу покаянием и мог получить прощение в грехе богопредательства...

Итак, воздохните все вы, причастники Тела и Крови Христа Господа, воздохните, покайтесь! Вот, мы видим, вы, многие из вас, плачете... Не стыдитесь, воины, этих слёз, это не слёзы слабости и малодушия, это святые, чистые слезы, и ни одна из них не будет забыта пред Богом. Плачьте, плачьте, облегчите душу! Вот, вы смотрите на эти лики Господа и святых Его сейчас умилёнными взорами, вот, видим мы и слышим, несутся ваши вздохи, вы не можете их скрыть и подавить... О, святые минуты! О, великий этот день! О, радость несказанная на земле и на небе! Приступите. Се Христос невидимо стоит и приемлет исповедание ваше. И если вы так настроены, если вы так сокрушаетесь о грехе, если вы его осуждаете всем сердцем, если мысль о грехах содеянных приводит вас в содрогание, если вы никогда не ступите на путь измены и колебания, если своему долгу, своему званию вы готовы послужить даже до пролития своей крови, – то уже нет среди вас ни одного Иуды! Прочь в эти святые минуты, прочь его страшный вовек образ!

Иной тогда образ стоит перед вами, – образ покаявшегося разбойника. И слышно его слово: «помяни мя, Господи, во царствии Твоём!» И слышно ответное слово Спасителя: «днесь со мною будеши в раи!».

Братие и друзи! Со страхом Божиим и верой приступите! Аминь.

Права и обязанности¹²¹

Вопрос о правах – теперь самый модный, самый жизненный вопрос. Кто о нём не говорит в последние годы? Кто не требует себе восстановления или приобретения прав? Говорить об этом вопросе, значит – отвечать самым животрепещущим настроениям общества.

Евангельское чтение, сегодня слышанное нами за литургией, в наглядном образе и увлекательном жизненном рассказе как раз и отвечает переживаемым ныне запросам и настроениям, и даёт на них ясный и решительный ответ.

В евангельском повествовании мы видим Господа Иисуса Христа при конце Его земного служения. Злоба врагов Его достигла высочайшей степени. Близко время, когда эта злоба достигнет и своей цели, – предаст Божественного Учителя на крест, муки и смерть. Временными удалениями Иисуса Христа в пустынные места, как это было доселе, уже нельзя было успокоить врагов. Теперь всякая попытка прийти в Иерусалим уже явно грозила Спасителю смертью, и об этом засвидетельствовали сами ученики Господа в ответ на высказанное Им желание идти в Иудею: «Равви, давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идёшь туда?» (Ин. 11:8).

При таких-то обстоятельствах отправляется Иисус Христос в Иерусалим, – в последней раз в жизни грядёт Он в земной Иерусалим, для совершения последней Своей Пасхи. Он идёт молча впереди, весь преисполненный сознания скоро грядущего завершения Своего искупительного подвига, в ожидании суда, мук и смерти, а позади за Ним, в отдалении следуют ученики Его, следуют со страхом, как замечает евангелие (Мк. 10:32–45; ср. Мф. 20:17–28). Спаситель видел и ведал настроение Своих учеников. Он не хотел скрыть от них скоро грядущего для них соблазна. Он желал, чтобы вера их питалась не обманчивыми надеждами на возможность для Него избегнуть опасности, а ясно представляя себе муки и смерть Сына Божия, чтобы ученики решительно и бесповоротно отказались от всяких мирских и суетных представлений о царстве Мессии Христа, как о царстве человеческом. Посему, подозвав двенадцать, Он прервал Своё молчание скорбной речью, скорбным пророчеством о том, яже хотяху Ему быти: «Се восходим во Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет архиереям и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его языком, и поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его, и убиют Его, и в третий день воскреснет» (Мк. 10:32–34). В словах Спасителя вместе с пророчеством слышится, конечно, и желание предохранить учеников Своих от грядущего соблазна: пусть знают они, что совершенно ясно Учитель их предвидит Свои страдания, что совершенно добровольно идёт Он на крест, что сила Божества Его всё-таки восторжествует над спасённым миром и добро не будет побеждено злом. Как преображение, незадолго до сего бывшее с беседой Илии и Моисея об исходе Господа Иисуса в Иерусалим, т.е. о Его страданиях (Мк. 9:2–11) и как последовавшее затем предсказание Самого Спасителя о Своих страданиях (ст. 31–32), так и это ясное и решительное указание Господа о Своём восхождении в Иерусалим для восхождения на крест, по отношению ко всем ученикам Его и последователям, имело одну цель, столь прекрасно выраженную словами песнопения церковного: «да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное».

И всё же, невзирая на такие постоянные твёрдые и настойчивые напоминания Иисуса Христа о том, что Его ожидает в Иерусалиме, невзирая на то, что и ученики Его, как мы видели, ясно сознавали, что их Учитель идёт теперь на смерть, – всё-таки глубокое и мировое значение всего этого не было им доступно, не влияло ещё на их душевную жизнь, не подавляло в ней мира и мирских вожделений, не подавляло их плотских и чувственных воззрений и не заменяло их духовными, христианскими. В самом деле, Господь только что говорил им о Своих страданиях, об уничижении и смерти, а ученики упорно помышляли и мечтали о земном царствовании, с его силой, блеском, славой, изобилием: всего этого они продолжали ожидать, вопреки всем указаниям и наставлениям Спасителя. Мать сынов Зеведеевых, т.е. апостолов Иакова и Иоанна, а потом и сами они обращаются здесь к Спасителю с неожиданной и необычной просьбой: «дай, чтобы один из нас сел по правую, а другой – по левую сторону в царстве и славе Твоей»... Может быть, только эти два ученика, хотя и из ближайших к Иисусу Христу, оказались непонятливыми и даже своекорыстными, a прочие были не таковы? Увы, Иаков и Иоанн были только выразителями общего настроения! Они просили себе первые места в земном царстве Христа, а другие апостолы негодовали на них, но не за то, что их просьба неуместна, а за то, что Иаков и Иоанн просят себе первенство, просят себе одни тех благ, на которые рассчитывали и прочие апостолы по праву ближайших учеников Господа. Здесь было продолжение ещё недавних дум и забот, высказанных Спасителю в вопросе: «вот, мы всё оставили и пошли за Тобой, что же нам за это будет?» (Мф. 19:27). Здесь было продолжение распри и спора, бывшего непосредственно после Преображения Господа: «кто из нас больший? кто первый?» (Мф. 18:1). Все они заблуждались, думали, что царство Христово есть обычное царство земное, с неизбежными счетами о правах и первенстве. – И можно себе представить, как горько было на душе и сердце Спасителя, когда Он видел и слышал, что даже ближайшие Его ученики и уже в конце Его земного поприща, после стольких лет непрерывного Его учительства, после стольких ясных наставлений и указаний, всё-таки Его не понимали. И опять терпеливо и с настойчивостью любви Он говорит им вечные слова вечной христианской мудрости, вечно кажущейся безумием для мира: «Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть бо́льшим между вами, да будет всем слугой; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою за искупление многих» (Мк. 10:42–45).

Таково содержание нынешнего евангельского чтения. Как же оно может быть применимо к переживаемому времени?

В ответ на этот вопрос услышим нередко злорадное торжество современных учителей и смутьянов: «Да, – говорят они, – тут наставление царям, князьям, вельможам, правителям! Здесь отрицание всякой власти! Видите, и Спаситель говорил против царей и князей!» Мы помним даже листок, составленный и подписанный священником, ныне уже лишённым сана, где приводились, в искажённом виде и с пропусками, эти слова Господа и делались выводы, призывавшие к восстанию против власти...

Нет, братие! Тот, Кто учил воздавать кесарю кесарево и покорно принимал даже беззаконный суд и неправое его решение, Кто Пилату сказал, что власть его ему дана свыше, – не мог поучать восстанию против власти. И не этот плотской и грубый смысл мы должны видеть в словах Господа. Не властителям Он даёт урок, а Своим ученикам и последователям, т.е. и нам. И не первым и бо́льшим в мире говорит Он. В Его наставлении обратите внимание на слова: кто хочет быть большим между вами; кто хочет быть первым между вами... Но ведь можно и быть первым, но первенства не искать и не хотеть, и можно быть последним, и рабом, и слугой, но искать, но снедаться желанием первенства, вопить о праве своём быть бо́льшим... Значит, дело не во внешнем положении человека, а в его внутреннем настроении. Значит, не к князьям и вельможам относится наставление Спасителя, а ко всем нам. Посему не станем говорить о людях, стоящих у власти и силы, так ли они понимают и исполняют свои высокие обязанности: да таковых и нет среди нас. Несомненно, и для них в словах Спасителя указано высшее и духовное понимание власти, как долга, а не права, как служения людям посредством власти, а не властительства над ними ради утехи и прихоти. Пусть же они сами дадут ответ перед Богом о том, как они пользовались властью; не нам судить их, хотя, правду сказать, в наше время слишком любят заниматься осуждением именно власть имущих.

Обратимся лучше к себе самим. Как часто в себе мы видим именно то, что было осуждено Господом в просьбе Иакова и Иоанна и их матери! Как часто и мы склонны оценивать жизнь не высшей нравственной ценой, а только внешним положением человека! Как часто и мы во всяком страдании и лишении, во всяком подвиге служения другим и повиновения долгу готовы видеть нечто унизительное, от чего нужно избавиться при первой возможности, с напряжением всех сил!

Высоко было призвание и достоинство апостолов; они, по словам Спасителя, – соль земли; они – свет миру; они будут судить мир; они воссядут в пакибытии на престолах судить коленам Израилевым; слушающий их – Самого Господа слушает... Высоко было их призвание и достоинство, посмотрите, Спаситель, в ответ апостолам Иакову и Иоанну указал им на их обязанности, в то время как они помышляли только о правах. Апостолы, однако, впоследствии уразумели свою ошибку и, прияв венцы мучеников, доказали и показали, что они усвоили и исполнили до конца учение Христово. У нас не то. Спросите: о чём мы всего более мечтаем? чего добиваемся? на чём строим жизнь, – на сознании и требовании прав, или на сознании обязанностей? Но ведь именно на правах теперь все, как говорится, помешаны, и сознавать свои права, добиваться их, во что бы то ни стало – силой, злобой, преступлением, кровью, – это считается ныне признаком особого гражданского развития, признаком особой умственной высоты. Развивать в других сознание их прав и умение отстаивать эти права считается теперь целью всякого современного учителя, писателя, общественного деятеля. Молчат только об обязанностях, о долге; забывают, что нет такого права, которое не связано было бы с определённой обязанностью. Впрочем, это не совсем правильно: у других теперь охотно признают обязанности и одни обязанности, – исключительно у высших себя; себе же приписывают и усвояют права, и только права. И видим, как перевернулись все отношения, и замутилась вся жизнь: дети поучают родителей, рабочие желают управлять хозяевами, ученики учат учителей, младшие желают повелевать старшими, воины хотят командовать своими офицерами и начальниками. А юноши и девушки, которым часто нет полных двух десятков лет от роду, желают править народом и наставлять Царя, как Ему с правительством надо править царством. Всё стремится к правам, забывая об обязанностях, всё стремится к властительству, забывая о повиновении, о самоотречении и необходимости свободно ограничивать себя ради служения общему благу. В этом – главное зло нашей жизни, в этом – отступление от заветов Спасителя. Своими легкомысленными суждениями и осуждением всего и всех в присутствии наших детей и подрастающих поколений мы в них с малых лет развиваем неуважение к вере и Церкви, к её служителям и проповедникам. При них повторяем грязные и чаще всего заведомо ложные слухи и сплетни о лицах высших и начальственных, смеёмся над школой и её работниками, над службой и повиновением, издеваемся над всем, что поставлено выше нас и достойно уважения. Следуя по указке развратной и развращающей печати, находящейся большей частью в руках юнцов-недоучек, или безбожников, или врагов христианства – евреев, или даже подкупленных врагов нашего народа, – мы восхищаемся теми прославленными в печати героями, а на самом деле разрушителями жизни, которые восставали и восстают против власти, оказывают противление начальствующим лицам. Мы восхищаемся теми якобы деятелями, которые, в сущности, никогда и ничего не делали, а только бранили всех и всё, осуждали и осуждают без разбора все порядки жизни и будили в людях не благородное и смиренное сознание долга, а злобное сознание своих прав, часто преувеличенных до безумия.

Что же после этого удивительного в том, что наши дети и молодые поколения, воспитанные в чувствах благоговения не к величавым героям долга, а к гордым «ратоборцам за свободу и права человека», знать не хотят никаких обязанностей, теряют умение что-либо уважать и начинают, конечно, свои грубости и животное, ничем не управляемое и не сдерживаемое свободолюбие с родителей и родительского дома, переносят то же самое потом на учителей и школу, а затем мутят свою жизнь и сами, в конце концов, гибнут, ничего дельного не совершивши и ни к чему дельному неспособные!

И хочется при виде этого стоящего сейчас в храме множества людей всех званий и состояний, и особенно детей, нижних чинов и бедных классов народа сказать себе и другим: будем, братие, по завету Господа нашего, возрастать более в сознании долга и обязанностей, а не в сознании одних прав – права придут сами собой. Жизнь вся и всякая не есть праздник беспечального веселья и довольства: такой она быть не может. Жизнь есть подвиг труда, терпения, страдания и смирения. Сделай её такой с любовью и добровольно, во имя свободно сознанного долга; иначе – она всё равно будет такой принудительно, и ты её примешь тогда с тупой, животной покорностью. И нужно миллион раз выслушать и исполнить чужую волю и чужое приказание, прежде чем указывать другим и исполнять волю свою.

Горе тому, кто не умеет повиноваться: он недостоин права и никогда не будет уметь повелевать. У всех великих трудников Царства Божия, как и у Самого Спасителя, слава являлась после уничижений и страданий.

В ответ на великую смуту нашей жизни все теперь ссылаются на движение общественное после неудачи последней войны, в этом крае особенно памятной и чувствительной, и открывшихся язв государственной и народной жизни. Указывают, и часто справедливо, на ошибки людей, власть имущих. Но примечательно, как различно отразилось сознание этих недостатков жизни на различных людях: большинство стали следить за исполнением долга и обязанностей в других, а себе все отвоёвывали права. Но благороднее, и лучше, и по-христиански поступили те, которые усугубили строгость не к другим, но к себе, которые стали следить усиленно за исполнением своего долга, своих собственных обязанностей.

Если же все будут говорить только о правах, кто же будет исполнять обязанности? Если все будут желать власти, кто же будет повиноваться? Что будет, если повиновения не станет в жизни и в отношениях людей?

Представьте себе несущийся на всех парах по железной дороге паровоз, в котором вынут или испорчен тот аппарат, который даёт возможность машинисту управлять паровозом, двигать его вперёд или назад и останавливать на месте. Конечно, паровоз будет двигаться, и даже быстро, но много зла он причинит на пути, да и сам в скором времени разобьётся и погибнет.

То же самое будет с обществом, с государством, с народом, если мы из жизни изгоним сознание долга и умение сдерживать свою волю и повиноваться воле чужой. Вот здесь, среди нас, мы видим воинов. Какое войско сильно, стойко, победоносно, – то ли, в котором подорвана дисциплина и в котором никто не слушает друг друга и каждый живёт по своей воле, как этому теперь учат солдат подмётные листки, присылаемые сюда русскими изменниками, укрывшимися в Японии, – или то воинство, которое духом повиновения и сознанием долга во имя любви к родине и её Боговенчанному Вождю слилось, как один человек, в живую и непоколебимую силу? Что сравнивать песчинки со скалой! Ведь в первом случае будет даже и не войско, а сброд. Так и в обществе и государстве, при отсутствии повиновения и сознания обязанностей, мы увидим только песчинки: пусть их будет и бесконечно много; сколько бы ни было песку, из него и маленького дома не сделаешь.

В сознании обязанностей, в долге повиновения нужно, наконец, видеть не только силу жизни, не только исполнение заповеди Христовой, но и высокое наслаждение, правда, доступное только для людей, много и долго над собой поработавших.

Не так давно один старец-митрополит, прослуживший до 50 лет архиереем, на высоте церковно-правительственной власти, прибыв на митрополию, посетил братию того монастыря, в котором когда-то, давно-давно, он сам был простым монахом и послушником, исполняя все, даже чёрные работы. Теперь, возведённый в самый высший сан митрополита, он принимал этот самый монастырь, уже как начальник, в управление. Собрались монахи, ждали поучения. И вот что сказал старец-митрополит: «Пятьдесят лет назад в этой самой обители я нёс труды послушания. Как хорошо мне тогда было: всё ясно, всё указано от старшего, всё определённо, ни за что не ответствуешь, только за своё послушание... Потом пятьдесят лет я управлял другими. Сколько мучений и сомнений, сколько вдумчивости нужно в каждое дело, сколько ответственности не за себя только, но, главным образом, за других! Пред гробом моим, который здесь скоро поставят, пред Богом, Которому мы служим, даю вам завет и урок: лучше повиноваться, чем повелевать!»

Да, лучше повиноваться, чем повелевать, и с этой точки зрения, обязанности и выше, и дороже, и даже приятнее, чем права. И если теперь у нас столько нестроений в жизни, то не потому ли, что все хотят повелевать, а не повиноваться? И если Бог нас наказывает в войне и мире, то не потому ли, что мы забыли обязанности, а тянемся только к правам? Не потому ли и воинство часто беспорядочно и слабо, что под влиянием собственного растления и злых речей со стороны лжеучителей и соблазнителей многие стали смеяться и смеются даже над словом «служба», и «служить» уже почитают не заслугой и подвигом, как прежде, а чем-то унизительным и недостойным?

Слушайте же, что говорит Спаситель: «Сын Человеческий пришёл не для того, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих»! Аминь.

Самоубийство – бич современности¹²²

Общее воскресение прежде Твоея страсти уверяя, из мертвых воздвиг еси Лазаря, Христе Боже (Тропарь праздничный).

Достопочтенный настоятель этого храма и прихода обратился ко мне с предложением и просьбой сказать поучительное слово за нынешним торжественным богослужением. Случайный гость и проезжий в здешней местности, не зная настроений и духовных нужд населения, я спросил его, о чём всего лучше и полезнее мне говорить. На вопрос я получил быстрый и решительный ответ: «Скажите об убийстве и, особенно, о самоубийстве; мы в Харбине только и слышим о такого рода печальных событиях».

Так определяется сам собой, братие, предмет для нашего сегодняшнего собеседования. Увы, не в одном Харбине, – во всей России надлежит теперь беседовать о том же. Грустно и тяжело говорить о таких предметах, грустно омрачать таким словом радость великого праздника, но, вспомните, Сам Спаситель в этот редкий день Своей жизни, в день Своего торжества и радости, вступая со славой, как Царь, в священный город, сретаемый радостно народом, – и Он, как сказано в евангелии, воззрев на град, плакался о нём, – плакал о судьбе города и народа... Так печаль была приобщена к нынешнему празднику в самый день его действительного, а не воспоминательного, как теперь, совершения. И затем, если вы вдумаетесь в смысл ныне празднуемого события, в связи его с предшествовавшим воскрешением Лазаря; если вы вдумаетесь в уроки, которые ныне св. Церковь в своих молитвах и песнопениях преподаёт верующим, то увидите и услышите прямой ответ на вопрос о том, откуда у нас это беснование убийств и самоубийств, и притом не в качестве отдельных печальных событий, а как целое настроение жизни, как страшная зараза, как знамение времени. И где выход и спасение из этого страшного и гибельного положения. В самом деле, песнь церковная, сегодня так часто воспеваемая и притом выражающая самую сущность празднуемого события, учит нас, что Спаситель, уверяя нас во всеобщем воскресении, пред Своими страданиями воздвиг Лазаря из гроба; и другая песнь, такая же по значению, опять вводит нас в тот же круг дум и размышлений: «Спогребшеся Тебе крещением, Христе Боже наш, бессмертные жизни сподобихомся воскресением Твоим...»

И мы уверяем, мы призваны проповедать, мы непоколебимо и глубочайше убеждены, что именно в забвении современными людьми истины всеобщего воскресения, в забвении и оставлении мысли о бессмертной жизни и в перемещении всех интересов и всего внимания к жизни земной, – в этом корень того зла, которое ныне так удручает всё человечество.

Как?! – спросят и подумают иные. Как! Не против ли? Казалось бы, что если всё внимание наше обратить на жизнь земную и на её интересы, то, в таком случае, мы и будем дорожить жизнью, тогда-то мы и не станем отнимать её у других, и особенно у себя: мы ведь тогда будем уверены, что жизни второй и дальнейшей не будет, мы тогда будем хранить ту жизнь, которую случайно волей тёмной и непонятной судьбы мы получили.

Но как ни кажется справедливым на первый взгляд такое рассуждение, опыт жизни, голос истории и наше собственное сознание уверяют нас, что возобладавшее ныне в мире чисто животное воззрение на человека, закрывающее от него небо и вечность, совершенно обесценивает жизнь человеческую, лишает её смысла и основы, колеблет её сверху донизу, приводит к ужасам убийств и самоубийств. Приводит, наконец, принудительно к общему признанию, которое ныне всё чаще среди нас слышится: так жить дальше нельзя! И, наоборот, в жизни отдельного человека, в жизни целых обществ, если они глубоко и твёрдо верят в общее воскресение и будущую бессмертную жизнь, если они не устами только, не по привычке, не ради праздного слова, а искренно, вдумчиво и убеждённо повторяют заключительные слова нашего священного символа: «чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века», – не только не бывают, но и прямо невозможны такие настроения, которые родят убийства и самоубийства.

В век самый жёсткий и жестокий, в век, когда философия привела людей к отрицанию Бога и духовного мира, когда образованные люди смеялись над самой мыслью о бессмертии души, в век, когда языческая религия, которой питались духовно массы тёмного народа, не знающего философии, также ничего не говорила своим последователям о будущей жизни, когда даже в среде народа еврейского, имевшего религию богооткровенную, под влиянием тогдашней образованности явилась влиятельная партия саддукеев, глаголющих не быти воскресению мёртвых, отрицавшая мир духовный и загробное воздаяние, причём, эта партия, ужасно сказать, в своих рядах видела и имела руководителями первосвященников и священников Израиля, – в этот именно век раздалось твёрдое, ясное и простое слово Спасителя, уверяющее нас во всеобщем воскресении, в возможности и неизбежности пакибытия.

Люди в то время настойчиво искали уверений в том, что далее земной жизни ничего не будет. Философы и поэты изощрялись в доказательствах этой мнимой истины, в стихах и песнях они издевались над теми, кто признавал Божество в мире, душу в человеке и жизнь за могилой. Люди хотели убить то, чего нельзя убить, – дух, его жизнь, его неистребимые запросы. Мыслители и писатели красноречиво доказывали, что страхи создали богов, а невежество породило мысль о существовании души в человеке и её будущей жизни. Надписи на могильных камнях язычников как бы щеголяют такой легкомысленной проповедью; звучали ли они грустью или насмешкой; писали ли их от имени умерших или от имени оставшихся живых, грустивших о потере и смерти любимых близких и друзей, – они настойчиво говорили об одном, – об отрицании духа и вечности. «Мы были нечто, а теперь ничто; прохожий, ешь, пей, веселись, и ты непременно здесь будешь»; «из тьмы я пришёл и в тьму возвратился»; «не существовал я до своего рождения, не существую и теперь»; «из ничего человек снова возвращается в ничто: от человека остаётся лишь одно пустое имя». Или читаем завещание умершего: «Говорю я моим друзьями: будьте веселы, пируйте, живите, потому что некогда вам придётся всё-таки умереть».

Вот философия язычества. Подумаешь, сколько жизнерадостности! Как эти люди любили жизнь! И уж не правы ли, в самом деле, некоторые современные писатели из модных и распространённых, которые кричат о том, какое весёлое мировоззрение было у язычников, и какое грустное настроение дало взамен его людям христианство... Но не спешите делать приговор!

Присмотримся к самой жизни языческих мудрецов, почитаем сочинения известных писателей, живших в то самое время. Что же, слышим ли мы гимны жизни, видим ли, что ей дорожат? Напротив, слышим – вопль безотрадного отчаяния несётся по всему миру, слышим признания, что не сто́ит жить. «Дверь открыта из жизни, – в самоубийстве лучший исход», – пишет один. Другой, видный и влиятельный философ, рассуждает: «Видишь ли ты эту гору? Оттуда вниз головой – твоё спасение. Видишь ли это дерево, – на нём повеситься – вот спасение. Видишь ли это море, реку, этот колодезь, – там на дне их живёт твоё счастье, там спасение от жизни».

Видно, не в радость была эта жизнь, когда от неё старались идти к смерти; видно, не высокой цены была эта кажущаяся и ныне многих соблазняющая жизнерадостность.

Пойдём же теперь на кладбище христиан первых веков и почитаем их надписи на камнях могильных. Вот некоторые из них: «Ты – жив»; «мир духу твоему»; «почивай в мире»; «душа возвращена Христу»; «здесь Гордиан из Галлии, зарезанный за веру со всем своим семейством, почивай в мире; Феофила, служанка, поставила этот памятник».

Пред вами, как видите, иной мир, иные жизненные воззрения и отношения. Можно ли, имея такие воззрения, убивать другого, если всё равно, я знаю, встречу его в загробной жизни пред лицом Судии – Бога? Можно ли убивать себя, если я знаю, что духа и сознания убить невозможно, что уйти от себя нельзя? Какой безумец будет думать, что можно застрелить собственную тень, что идёт со мной неразлучно?

Перенеситесь теперь мысленно к переживаемому времени. Раздаются речи, обвиняющие христианство в том, что оно постоянно поставляет наше сознание пред образом могилы. Слышим призывы возвратиться к весёлой эллинской мысли и жизни, к жизнерадостному настроению. Слышим глумления и насмешки над теми, кто земное существование ставит в зависимость от какой-то небесной жизни. Обещает нам, наконец, социал-демократия, что «царство небесное мы здесь, на земле, создадим себе и без слёз, и без муки»; обещают нам, что и рай непременно будет нашим достоянием на земле, стоит нам лишь послушать провозвестников новых общественных и государственных учений и попробовать осуществить на деле эти учения. Каковы же результаты, каковы плоды такой мудрости, которую давно изобразил апостол словами: «будем есть и пить, завтра умрём»? Эта философия, годная для бессловесных, дала ли людям хотя бы животное, хотя доступное для бессловесных счастье?

В ответ узнаём с ужасом, что насчитывается шестьдесят тысяч самоубийств в год в одной Европе, что четыреста детей в возрасте до 14 лет кончают самоубийством только в одном округе одной Франции... В ответ слышим и, увы, даже видим, как и чужая жизнь не ценится, как падают люди на улицах среди бела дня, во цвете лет, от руки наёмных или добровольных палачей, слышим, что убийцы, кончая с жертвами, кончают вместе и с собой. Слышим, что во многих судах 3⁄4 всех дел составляют разбирательства об убийствах, поранениях и покушениях на убийство.

И, наконец, не раздаётся ли повсюду, при виде всех этих ужасов, как неудержимый вопль, горькое признание: так жить далее невозможно?!

Итак, вопрос о том, быть или не быть человеку по смерти, есть вопрос немаловажный. Вся жизнь человека, и личная и общественная, в своём глубочайшем основании зиждется и покоится на том или другом положительном или отрицательном решении этого вопроса. И вывод из нынешнего невыносимого положения один: укрепите веру, но прежде сами укрепитесь в вере. Пойдём за Христом. Он ныне воскрешением Лазаря уверяет нас во всеобщем воскресении; Он бессмертную жизнь нам обещает воскресением Своим. Тогда верой в Бога и Его Промысл мы осмыслим и осветим всю нашу жизнь, и видно нам будет, что она – зреющий плод, поприще возрастания и воспитания для Божией житницы. Растёт плод; веют над ним ветры, проносятся и бури, идут дожди, сменяется зной и ненастье: плод созревает и укрепляется, а когда созреет, он сочный, ароматный сам оторвётся от ветки и упадёт в обладание человеку, исполнит своё предназначение, принесёт свою пользу. Это – образ смерти естественной. Сорвите насильственно плод зелёным, недозревшим: он горький, он кислый, противный, – кому он нужен и кому полезен? Так и жизнь, насильственно прерванная в себе... Не об отдельных случаях мы говорим, они, как исключение, могут быть именно только случаями и следствием болезни. Мы разумеем всю совокупность жизни.

Здесь-то, в общей совокупности жизни, и нужно создать общее направление христианское, нужно веру христианскую сделать не личным только достоянием и не убеждением только ума, но деятельной силой и закваской всей жизни.

И как эти свечи на ветвях, затеплится и засветит она на радость Творцу, на счастье человечеству. И как эта верба, что после зимы воспрянула первая к жизни, брызнула зеленью и знаменует победу над зимней стужей, скоро грядущую весну, оживление мира, обновление природы, так и наша жизнь будет знамением победы, – победы над всеми силами зла, и тьмы, и неправды.

И вечная песнь победы взыграет в устах наших Господу и Христу, Победителю смерти.

Благословен грядый во имя Господне! Аминь.

Божественная София и человеческая мудрость¹²³

Древний пророк, созерцая в грядущих веках спасение людей, видел и изображал Спасителя нашего, как Божественную Софию – Премудрость, Слово Бога Отца, – Премудрость, воплощённую в определённом Лице, т.е. Личную, или, как принято говорить в науке богословия, – Премудрость Ипостасную. Ныне в храме, знаменательно посвящённом на Дальнем Востоке имени вечной Софии – Премудрости Божией, мы празднуем торжественный вход Ипостасной Премудрости в Иерусалим и предначатие искупительного страстного подвига нашего Господа. Ныне же мы с молитвословием и церковным торжеством вознесли на главу этого храма блистающий крест: новое напоминание о премудрости, ибо святой апостол с особым тщанием поучает верующих о сокровенной премудрости креста, и святая Церковь в своих песнопениях о кресте выразительно проповедует: «Крест – премудрости книга».

При таких сопоставлениях и совпадениях естественно становится пред нами вопрос и о человеческой премудрости, об её отношениях к Премудрости Божественной. В настоящее время и по особенностям жизни собственно вашего города, раздираемого различными учениями человеческой мудрости, преимущественно же в здешней местности Пристани-города, населённой рабочим людом, слово об этом предмете и благовременно, и необходимо.

Едва ли в истории людей найдётся век, когда бы с таким томлением искали люди мудрости, такой высокой ценой её ценили и с такой покорностью пред ней поклонялись. Разум и его сила, его открытия и изобретения, его деятельность и несказанные успехи в области устроения внешней жизни людей, – разум человека стал идолом и кумиром современности, которому охотно приносятся теперь какие угодно жертвы. К разуму, и только к разуму, ныне обращаются за решением самых сложных жизненных вопросов, на нём желают построить всю жизнь человека, – все без исключения её стороны и отправления.

Что же, однако, может сказать христианский проповедник против разума человеческого? Бог даровал нам разум, и, конечно, мы не должны зарывать в землю этот бездонный талант. И святая вера наша не только никогда не имела ничего против успехов человеческого ума, напротив, всюду и всегда им способствовала. Доказательство этой истины вам особенно близко, оно у вас пред глазами: только те народы являются и здесь носителями науки и просвещения, которые просвещены Христовой верой; они, а не к ним, посылают миссионеров, они сами несут сюда, а не заимствуют здесь и просвещение. И напротив, народы и племена, не принявшие Христа, не приобщены и к благам образованности. Святая вера наша никогда не подавляла и пытливости человеческого ума, его стремления – всё познать, всё наследовать; она только заповедует: вся испытующе, добрая держите...

Однако, как это ни странно, человеческий разум и мудрость на все запросы, и притом в области самой важной, духовно нравственной, дают не только не одинаковые, но часто и прямо противоречивые ответы; в конце концов, случается так, что люди в самых противоречивых своих действиях и решениях в одинаковой степени ссылаются на правду человеческой мудрости, люди, сильные мудростью и разумом, одинаково имеются в самых противоположных и враждебных лагерях в области мысли и убеждений человеческих. Великий здесь соблазн и великое мучение для нашей совести и для нашей деятельности.

Очевидно, нужно мудрости человеческой указать и дать нечто высшее, нечто такое, что приводило бы её выводы к необходимому единству и чрез то давало бы ей и возможность служить действительной силой и опорой жизни. Очевидно, для того, чтобы, всё испытывая, держаться доброго, нужно иметь постоянно высшее руководящее начало, нужно всегда безошибочно знать, где и в чём это доброе.

Святой Златоуст говорит, что «София-Премудрость есть Сын Божий, соделавшийся человеком»¹²⁴. У него только мы и найдём безошибочное руководство для нашей человеческой мудрости. Мы найдём у Него такое руководство, применяясь даже только к обстоятельствам ныне празднуемого события.

Божественная София-Христос. Ныне Он торжественно входит в Иерусалим, в город священных обетований и неизреченных благословений. Входит Он, как Царь к Богоизбранному народу. Из дали веков провидел это пророк и тогда же указал одну знаменательную черту в этом торжественном и царственном шествии Господа: Царь Израилев входит кроткий и спасающий; Он сидит не на коне, знаменующем на Востоке брань и воинские занятия, Он воссел на молодого осла – животное, знаменующее мирную жизнь, мирный труд. Вот первое свойство истинной и божественной премудрости: она – кроткая и спасающая. Один из учеников воплощённой премудрости так говорит об этом в поучение векам и народами: «Мудр ли и разумен кто из вас, – докажи это на самом деле добрым поведением с мудрой кротостью. Но если в вашем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь и не лгите на истину. Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, бесовская. Ибо где зависть и сварливость, там неустройство и всё худое. Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна» (Иак. 3:13–17).

Как воистину применимо слово в слово это наставление апостола и к нашему времени!

Итак, если предлагается нам премудрость человеческая, сеющая злобу, зависть, ненависть и разделение, если эта мудрость, как, например, социал-демократия, обещает не соединение людей в мирном сожитии, а исступлённо повторяет только об одном – о «борьбе классов», о борьбе отдельных людей между собой, как о чём-то желательном и необходимом; если возглашая: «в борьбе обретёшь ты право своё», право и правду желают найти путём насилий, крови, злобы, убийств, подстрекательствами к убийствам и сочувствием им: то это не свыше сходящая мудрость, а земная и бесовская.

Божественная София-Христос. Он приял ныне честь, и славу, и торжество. Но слушайте, что Ему возглашали: «Осанна в вышних, спасение свыше; благословен грядущий во имя Господне». Разум наш в разное время даже одного и того же человека приводит к различным, часто совершенно противоположным выводам в воззрениях на самые важные вопросы жизни. Эго знает по себе каждый из вас, кто хотя десяток лет пожил сознательной жизнью. Где же правда? Где постоянство? Где уверенность, что мои нынешние воззрения не переменятся завтра? И можно ли на столь зыбком основании строить жизнь? Мы уже говорили, что здесь – великий соблазн и великое мучение человеческого духа. Потому-то и ищет человек всегда и везде истины единой, вечной, устойчивой, всегда себе равной и непротиворечивой. Только такая истина удовлетворит человека, без неё же мудрость человеческая есть источник постоянных мучительных сомнений и колебаний: без неё, по слову древнего великого мудреца, приложивый разум умножит болезни и воздыхания... Но такая истина даётся только свыше, она сообщается и принимается только от Бога, только верой. Она – во имя Господне. Ищет её человек на самых низких степенях дикого состояния и на самых вершинах возможного для человека умственного развития. Знаменитый учёный путешественник новейшего времени говорит об этом в одной из своих книг так: «Я объехал все земли, я переплыл все моря, и я не видел ни племени, ни народа, который не стремился бы подчинить ум человека Уму Высшему, Духу мира. С этой верой дикий негр отправляется в дремучие леса, углубляется в пустыни, на утлой ладье, или на гнилой доске отважно переплывает бурные реки, вступает в бой с хищным зверем и, умирая в когтях льва или тигра, обращает свой взор к небу, ища там примирения»...

Итак, ко всякой мудрости человеческой применимы ещё требования, ещё закон, ещё одна верная мерка: она должна быть «во имя Господне». Предлагают ли нам новое учение, новую книгу, предлагается ли новый способ лучшего устроения человеческой жизни: смотри, христианин, в чьё имя идёт новое учение. Помни завет апостола любви Иоанна, наперсника Божественной Софии – Христа; с неясной заботливостью он нас предупреждает: «чадца, дети, не всякому духу – учению веруйте, но испытывайте духи, от Бога ли они, ибо много лжепророков – лжеучителей вошло в мир»... Если предлагаемое новое учение опирается на высшую Божественную мудрость и, следовательно, не есть собственно новое, – оно ново, например, для здешнего китайца, монгола или маньчжура; если оно имеет в виду высшие, вечные, нравственные цели, если оно способствует насаждению, укреплению, а не разрушению на земле царства Божия, того царства, где царь – Бог, где законы – Божьи заповеди, где подданные – верующие люди, а само царство есть Церковь Христова; если предлагаемое учение, усвояя себе имя науки и мудрости, не отвергает источника мудрости – Бога, если не силится человеческой силой пересилить силу Всесильного, переделывать, отменять и изменять вечные, нравственные законы Бога; если оно идёт «во имя Господне», а не во имя суетной славы какого-либо человека: то эта мудрость, свыше сходящая. Если же разум человеческий воздымается на разум Божий, если мудрость новая начинает прямо с отрицания Бога, Его закона и всего духовного мира, – уходи от неё: это мудрость земная и бесовская.

Божественная воплощённая София-Христос. В час торжества Своего, при входе в Иерусалим, при виде народа, Его сретающего, при виде того, как потрясеся при Его приближении весь град, Он, однако, воззрев на град, плакася о нём, как замечает евангелие, – Он плакал о судьбе города и народа. Он видел, что народ не познал дня посещения своего, не познал, что служит к его миру и спасению; Он видел непрочность этого торжества, этого минутного порыва, ибо в народе не было нравственной крепости, настоящей нравственной силы, если после торжественного «осанна» он через несколько дней уже вопил: «возьми, возьми, распни Его».

О, не верьте, братие, той человеческой мудрости, которая опирается только на земное строение, только на земные законы и порядки. Не верьте той мудрости кичащихся образованием «прогрессистов», которая полагает, что сто́ит только по её указаниям ввести те или другие реформы, дать хорошие законы, совершенное управление, – и счастье людей тем обеспечено. Наивная детская вера людей, ничего не знающих, кроме газеты и книжки! Конечно, и реформы, и законы, и управление, – всё это нужно, но всего этого слишком мало, и не в этом главное. Нужны самые люди, и как строящему дом из деревянных досок нельзя же ожидать, чтобы дом в конце строения оказался каменным, и, наоборот, из камней нельзя сделать дома деревянного, так и из худых людей, безнравственных и злых нельзя образовать счастливого общества, благоустроенного царства. Один из современных мыслителей, ещё недавно владевший умами образованных людей Европы, по этому поводу замечает: «из свинцовых инстинктов и стремлений нельзя сделать золотого поведения». Истинная мудрость смотрит вперёд, не прельщается торжеством на один только день минутным и кажущимся успехом, – и каждому делу, закону, плану, начинанию, устроению общественному и государственному она ищет основ и крепости в религиозно-нравственной силе народа, а источника их – не в условном человеческом праве, а в вечной Божьей и Христовой правде. Такой только мудрости и можно довериться.

Божественная София-Христос. Куда явился Он после торжественного Своего входа в Иерусалим? Он пришёл во храм Господень. Что Он там совершил? Он очистил храм от тех, кто его осквернял и из дома молитвы обращал в вертеп разбойников.

Истинная мудрость, братии, ревнива к святыне, усердна к Церкви, заботлива о чистоте её и об её высоком положении в мире.

Итак, если явится к нам, под покровом и именем человеческой мудрости, учение, даже и не враждебное, но хотя бы только равнодушное к святыне, заявляющее, например, как социал демократия, что «религия есть частное дело», необязательное и не нужное ни в семье, ни в школе, ни в обществе, ни в государстве, – то такая мудрость, знайте это, земная и бесовская. Да не будет она благословенна, и сердце наше пусть отвратится от неё! Это – прикрытие безбожия и вражды против веры.

Божественная София-Христос. Не в силе, не в славе, не во внешнем господстве и всеобщем признании Он полагал торжество истины. После нынешнего торжественного входа в Иерусалим, среди всеобщего признания Его достоинства, Он шёл через несколько дней одинокий среди того же многолюдства, среди той же переменчивой толпы, уже требовавшей Его распятия. Так же спокойно Он шёл тогда на унижение, оплевание, клевету, на неправый суд, озлобленные издевательства, на крест и смерть.

Знай, христианин, что истина не всегда в том, что признаёт большинство людей, хотя бы они считались и лучшими, и образованными: пример – само христианство, вначале не признанное ни царями, ни учёными, ни общественными деятелями, триста лет гонимое и преследуемое ими. Знай, что истину и её проповедников и теперь часто преследуют злобой, клеветой, ненавистью, и это делают очень часто именно те, которые почитаются и себя почитают людьми передовыми и образованными. Но если она Богом указана и от Бога исходит, стой за неё и в ней укрепляйся, христианин: велика истина и всё превозможет.

Божественная София-Христос. И смотрите, что свершается около Него ныне в день и час Его торжества: дети приветствуют Его в храме; народ встречает за городом и по улицам Иерусалима; тут евреи, чтители закона, пришедшие на праздник, исполняя повеление Божие (Втор. 16:16–17), не только из страны Иудейской, но из-за её пределов (Ин. 11:55); тут верующие из язычников, приявшие веру от иудеев (12:20); тут люди от всякого языка под небесем: парфяне, и мидяне, и еламиты, и жители Месопотамии, Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, критяне и аравитяне и пришедшие из Рима (Деян. 2:8–11). Около Христа, таким образом, мы видим весь мир, всё человечество, без различия племён и состояний.

И поверьте, возлюбленные, истинная мудрость, свыше сходящая, кроткая, мирная, благопослушливая, чуждая сварливости, злобы, зависти, исполненная милости и плодов благих, – такая мудрость и здесь, у храма Софии – Премудрости Божией, на Дальнем Востоке, будет источником всеобщего единения и мира, столь необходимых на этой далёкой русской окраине. Всякая другая мудрость, земная и бесовская, которая, к сожалению, здесь так широко проповедуется и распространяется газетами, книжками и приезжими лжеучителями, только и может дать плод по роду своему: «неустройство и всё худое».

У храма Софии – Премудрости Божьей стойте в мудрости, свыше сходящей. И исполнится тогда как бы вещее слово, сказанное достопочтенным строителем этого храма¹²⁵ в его заявлении высшему нашему церковному священноначалию: «Щит и крепкое забрало да будет там, на Дальнем Востоке, святая София, как некогда Новгородская, умиротворяя разноплемённые народы и идя к одному мирному и дружному труду на благо всего человечества».

В конец слова просится завещание из нынешнего апостольского чтения: «Братие, радуйтесь всегда в Господе, и ещё говорю: радуйтесь. Кротость ваша да будет известна всем человекам; Господь близко. Наконец, братие мои, елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, – что достославно, что есть добродетель и достойно похвалы, – сие помышляйте, и Бог мира будет с вами»! (Флп. 4:5, 8).

В этом истинная и высшая премудрость христианская. Аминь.

Тайна причащения¹²⁶

Сие творите в Моё воспоминание (Лк. 22:19).

Стоим мы ныне пред тайной из тайн, воспоминая великий день Великого Четверга, – тот день, когда установлено было таинство святого причащения. Воистину, это – тайна, к которой и ангелы с трепетом приникнуть желают, но к которой всякое грубое прикосновение испытующего и изследующего ума является оскорблением святыни. Так именно и случилось с евреями, когда пред ними впервые Иисус Христос провозгласил Своё слово о тайне причащения. Оно не вместилось в грубый разум, как не вместится океан в сосуд, сделанный руками человека; оно казалось кощунством и хулой на Бога; оно объявлено было даже безумием. И как навеки верно слово Христово: «Дух есть, иже животворит, плоть же не пользует ни мало!» (Ин. 6:63).

Не в одних только вопросах религии плоть и плотское разумение не пользуют ни мало. Таинство святого причащения есть Богообщение. "Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Я в нём«, – говорит Спаситель (Ин. 6:56). Но как изъяснит это Богообщение ум человеческий, если он не может уразуметь ежедневно и ежечасно наблюдаемой тайны – общения человека с человеком? Как, например, передаётся мысль от одного к другому? Как можно поделиться чувством и душевным настроением? Как духовный мир одного человека сообщается к другому? Что случается и что происходит, когда в настоящий момент я говорю, а вы, – вы слышите и слушаете мои слова, понимаете мою мысль, переводите её в сердце, усвояете её и делаете собственным достоянием? Этой тайны не разумеют земные мудрецы, и если она не бросается нам в глаза, то потому только, что является слишком обычной. Как же можно уразуметь тайну общения не человека с человеком, а человека с Богом? Едва разумеваем, яже на земли, а яже на небеси – кто изследи?

Таинство причащения далее есть чудное, непостижимое изменение – преложение хлеба и вина в Тело и Кровь нашего Искупителя, и преподаётся оно чадам веры в жизнь вечную. Да, это тайна. Но может ли разум человека дерзновенно искать её постижения? Постигает ли он тайну жизни на земле? Понятно ли ему, как мировое вещество, единое по своей сущности, прелагается в бесконечные формы растительного и животного царства? Как возникает жизнь в мёртвом веществе? Скажем ещё ближе, ещё грубее: как обыкновенный хлеб или вино, принимаемые человеком ежедневно за столом, обращаются в его собственное тело, переходят в его кровь?

Все это тайны для человеческого разума, который должен признать только, что все указанные явления действительно существуют, но, как и почему они происходят, он объяснить этого не может.

Как же постигнуть тайны жизни вечной, как постигнуть мир невидимый, нас окружающий, когда для того, чтобы говорить о нём, чтобы понимать и представлять его, у нас нет ни образов и красок в воображении, ни слов в языке? Высших себе не ищи и крепльших себе не испытуй, яже ти повелена, сия разумевай, несть бо ти потреба тайных! (Сир. 3:21–22).

Плоть и плотское разумение здесь не пользуют ни мало. Но дух животворит. Что же говорит нам Дух Божий и дух человеческий?

Если вы, братие, были внимательны к богослужению святых и великих дней поста, то могли и должны были закрепить в душе одну молитву церковную, весьма часто повторяемую во дни говения:

«Приближися нам, Господи, приближися, везде сый! Яко же с апостолами Твоими всегда сый, сице и Тебе желающим соедини себе Щедре» (из молитвослова 3-го часа).

Чувствуете ли вы, что эти слова вылились из глубины души как бы всего человеческого рода? Видите ли, как они отвечают основному неистребимому, духовному стремлению человека искать Бога, вступить с Ним в союз, в завет, в общение? Не может человек быть без Бога. Если он не знает Бога истинного, он будет просить, как евреи Аарона: «сделай нам бога, чтобы он шёл перед нами» (Исх. 32:1). Под разными формами, в идолах, в грубых изваяниях, в жертвах и курениях, на горах, в дубровах, обожая предметы мира, светила неба, животный мир, – человек всё искал Бога. Он взывал к Нему напряжённо, тоскливо, томительно: «приближися нам, Господи, приближися, везде сый!» И горячие призывы его веры, и тоска самого неверия с его гибельной судьбой, – всё это говорит о том, как глубоко вкоренено в человека это желание общения и соединения с Богом, проявляемое во всех религиях мира.

Чему же учит и что даёт нам в этом отношении христианство, эта святейшая религия религий? Оно, прежде всего, учит и заповедует нам: что Господь близь, оно затем приближает к человеку Бога до полного единения их в лице Богочеловека. Но и этого мало. Как соединится грешник с Безгрешным, как не сгорит сухая трава, приближаясь к огню пылающему? В тайне искупления – разрешение этого вопроса; в тайне искупления – вечное творится чудо: огневи причащается человек, трава сый, орошаем неопальне, яко же купина древле неопальне горящи: горит купина неопальная, горит сухой терновый куст, но не сгорает. Богочеловек искупил грешный мир, разметал преграду между небом и землёй, приблизил человека к Богу, и се ныне – слава в вышних Богу, на земли мир, в человецех благоволение; когда совершено было искупление, то близость к Господу дана нам такая, о которой человек и помыслить не мог, ибо он принимает в себя Самое Тело и Кровь Спасителя и имеет Христа, в себе живущего.

Большего общения с Богом, большего приближения к Нему уже быть не может. Здесь христиане, по слову апостола, становятся причастниками Божественного естества. Вот где важность и глубочайшее значение того таинства, установление которого мы ныне воспоминаем. Мы стоим здесь пред самым существом нашей веры: здесь тайна человеческих религиозных порываний, и тайна ответной на них Божией любви. Вот почему ужас охватывает христианский мир, если кто поднимет хулу на эту тайну, на это святое святых нашей веры, как это дерзнул сделать в наши дни самозваный учитель нового христианства, отлучивший себя и посему отлучённый от Церкви, известный русский писатель. Так во дни подзаконные смертью умирал всякий, не только оскорбитель святыни – заветного ковчега завета, но даже тот, кто коснулся его или только посмотрел на него, вопреки прещению закона... Вот почему даже маловерующие люди, признаваясь в маловерии на исповеди, умоляют не отлучать их от Чаши Господней. Вот почему умирающий, всё забывая, ищет, ждёт священника, жаждет причаститься пречистых Таин.

Тайна – потому и тайна, что она принимается не путём разума, а путём, указанным у пророка: Аще не уверите, не имате разумети. Она непостижима, непонятна уму: но раз принятая верой, она отвечает всем самым глубоким и вековечным запросам души нашей. Таковы и все тайны Христовой веры.

Что же нам делать?

Велика тайна причащения... Страшно приступить к ней, но не приступить – ещё страшнее: это значит отлучить себя от общения и единения с Богом и вечной жизни. Ибо сказано: кто не вкушает Плоти Сына Человеческого, не пиет Крови Его – жизни не имеет в себе. Пусть же не пройдёт мимо нас сие заветное слово Господа: «сие творите в Моё воспоминание!» Обновим в сознании эту заповедь Господа в этот день Великого Четверга, в день воспоминания установления тайны Тела и Крови! Приступим к Чаше жизни те, которые ныне готовились к ней. Будем приступать к ней все во всю нашу жизнь, с желанием и верой будем углубляться в её сокровенный, глубокий смысл, чтобы всё более и более приближаться к Богу, чтобы восходить от силы в силу в возрасте духовном. Вкусите и видите, яко благ Господь! Аминь.

Единение¹²⁷

Воспоминаем сегодня события и обстоятельства жизни учеников Христовых в первую неделю по воскресению Господа, закончившуюся верой и исповеданием веры апостола Фомы. Сколько перемен, сколько волнений, сколько тревог было ими пережито в эту неделю!

Рассеянными, разрозненными, сидящими в разных местах застала учеников Христовых светозарная ночь Воскресения. То сущей тьме, то утру глубоку, то светающи, то возсиявшу солнцу, идут, спешат ко гробу, возвращаются обратно, снова потом спешат ко гробу, встречаются, делятся радостной вестью о воскресении Господа, расходятся ученики и ученицы Христовы, – и все идут разрозненно, поодиночке. Всё это отобразилось и на самой священной повести евангелистов о воскресении Христовом и они каждый описывают тот именно момент, то обстоятельство, ту подробность, – что они сами видели, или что слышали от самовидцев. Неудивительно, что такая разрозненность не давала ни полной силы, ни полного воодушевления ученикам Христовым в первые дни после того, как свершилось мировое событие – воскресение их Божественного Учителя. Между тем, как оно велико, как радостно, как оно способно наполнить верующего сознанием непрестающей силы и твёрдой, как несокрушимая скала, уверенности и убеждённости в истине христианской, видно из первых опытов проповеди самих же апостолов. Прочитайте о них в деяниях апостольских, и вы увидите, что у всех апостолов первым словом проповеди к неверующим было всегда упоминание о воскресении Иисуса Христа: «Сего Иисуса воскреси Бог, ему же вси мы есмы свидетели» (Деян. 2:32), – вот общее и постоянное заявление апостольской проповеди (Ср. Деян. 3:15, 4:2, 5:30, 7:56, 10:40, 13:30, 37, 17:3, 31 и т.д.). Позже всех призванный апостол Павел точно также разумел и мудрствовал об этом величайшем и всемирном чуде: по его словам, если Христос не воскрес, то суетна вера наша, тщетно наше упование, и мы сами – самые несчастные в мире (1Кор. 15:14–15).

Так было впоследствии, но первые дни по воскресению что видим?

Приходят мироносицы, рассказывают о воскресении, о том, что сами видели Воскресшего: и не вероваху им, и явишася пред ними яко лжа глаголы их. Пётр где-то наедине оплакивает своё падение и один же и получает радость увидеть Воскресшего, и Иаков видит Воскресшего один (1Кор. 15:5, 7); Лука и Клеопа зачем-то совсем уходят из Иерусалима в ближайшее село и опять только одни видят Господа Иисуса.

К вечеру первого дня собрались, наконец, апостолы, но опять не все: Фома не бе ту с ними, егда прииде Иисус. Но как собрались?! Сущу позде; дверем затворенным; тихо и тайно, трепетные страха ради Иудейска; сидят безмолвно; томятся неизвестностью, каким-то неопределённым ожиданием, опасениями... Знают, что злоба врагов не утихла; что еврейские сребренники, данные воинам, уже делают своё нечистое дело в народе; что посрамлённые убийцы Христовы неспокойны, объяты жаждой гнева и убийства, ревниво следят за мнимыми похитителями тела Христова, Его учениками... Среди таких тревог приходят всё более и более утвердительные радостные вести: Христос воскресе! – говорит Пётр; рассказывают одна за другой и мироносицы, уверяет Магдалина, подтверждает и другая Мария, передаёт о своём путешествии ко гробу Иоанн, возвращаются Лука и Клеопа и повествуют, яко познася и им Воскресший в преломлении хлеба... И се прииде сам Иисус, дверем затворенным, и ста посреде, и глагола им: «Мир вам! Яко же посла Мя Отец, и Аз посылаю вы»... Тут возрадовались ученики, увидевши Господа, и отогнали от себя страх и уныние.

Но, повторяем, были они не все! Не было Фомы. Говорили ему о явлении Господа, уверяли в Его воскресении. Не верил Фома. Действительно ли не верил? Могло ли это быть? Не он ли ещё так недавно, когда Спаситель собирался идти в Иерусалим на страдания, один из всех заявил: «пойдём и мы, умрём с Ним». Он сомневался, он страдал, он мучился, он искал непреложного доказательства, он чрез неверие искал веры. Сколько тоски и муки он перенёс в долгую неделю, пока опять не явился Иисус ученикам всем с Фомой! Кроткое и Божественное: «мир вам» не вселилось в его душу. Как ему тяжело было в одиночестве среди уверовавших! Как, несомненно, его неверие, его сомнение, его тоска и мука омрачали и общую радость всех апостолов и верных учеников Господних! Всё это легко себе можно представить.

Проходит неделя. Теперь все ученики Христовы, все верные – вместе. И снова приходит Иисус, и снова слышится: «мир вам»; мучительному, ищущему веры неверию Фомы даётся величайшее, на все века и всем верным удостоверение веры. Исчезла робость, сгинули сомнения, тверды теперь ученики, и страх Иудейский, и страхи всего мира над ними теперь бессильны. В крепости веры пойдут они теперь благовествовать вселенной, пока ещё чуждой и враждебной Христу. Исполнят они теперь завет Воскресшего: «Как послал Меня Отец, Я посылаю вас».

Позвольте, братие, от этих отдалённых времён перевести ваши взоры и внимание на жизнь современную, нас окружающую, на обстоятельства и события, недавно нами пережитые, а частью и ещё переживаемые. Мы найдём здесь много весьма важных сравнений, очень ценных сопоставлений, весьма вразумительных выводов и уроков. Не удивляйтесь этому: в области духа и духовной жизни человек, живший и за две, и за пять тысяч лет назад, нам так же близок и сроден, как и современник. Это поразительное, но несомненное явление – свидетель общности и родства всех людей по единству происхождения от одного Творца, по единству данного Им людям вечного духовного закона жизни.

Давно ли мы, подобно апостолам, не малым собранием, и чуть не всем народом огромного царства сидели дверем затворенным? Давно ли и страха ради Иудейска и всяких ради иных страхов мы, русские, верующие люди, были рассеяны и разъединены? Давно ли рыскали среди нас жаждущие крови и убийств, грабежей и насилий? Давно ли гремели взрывы, бомбы, выстрелы? Давно ли всё это было здесь на улицах Красноярска? Давно ли по причине данных многих и «довольных» сребреников ложь торжествовала и поборала истину? Давно ли вся жизнь, вся литература, все речи, все интересы, – всё это восставало на Господа и на Христа Его?

Прошло ли совсем это время? Кончились ли тревожные дни? Нет, мы и теперь ещё мятёмся, вся жизнь встревожена; ещё гремят выстрелы по местам; ещё носятся и слышатся кровавые угрозы; ещё и теперь опасно сказать твёрдое и правдивое слово и назвать зло – злом, измену – изменой, предательство – предательством, и всякий порок и преступление – их настоящим именем. Чем успокоить мятущихся? Чем провести в дух их и в жизнь краткое и кроткое слово Господне: «мир вам».

Есть ли верные? Есть ли честные, достойные люди? Есть ли верующие в Бога, послушные Церкви, преданные своему долгу в семье, в обществе, в государстве? Есть ли тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе?

Есть таковые, братие, и их много. Иначе не устояло бы наше царство, не существовало бы наше общество, погиб бы наш народ. Ибо праведниками жив мир и семя свято – стояние его. Но где же они? Отчего они не создадут обратного греху и пороку течения? Отчего они без силы, без великого, всех увлекающего влияния?

Много добрых, честных, верующих людей, много добрых и честных патриотов, верных слуг Царя небесного и Царя земного, сынов отечества вечного, небесного и отечества земного. Мы видим их во всех местах нашего обширного царства. Но они разъединены, рассеяны, они живут и действуют поодиночке, они не соединены вместе, и оттого бессильны. А от многих слышны и речи о том, что лучше стать в стороне от зла, исполняя в одиночку свой долг, спасая свою душу, что лучше удалиться от борьбы с пороком и этим выразить ему осуждение.

Удалиться от зла и предоставить ему свободу действия, а злым силам – свободу преуспевать, – этому не учил Своих учеников Христос. Что если бы апостолы поступили так, получив повеление Господа: «Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас»? Mир остался бы во власти дьявола. Что было бы, если бы первенствующая Церковь, кровью, огнём и муками встреченная в мире, удалилась от борьбы со злом? Вселенная и доныне была бы во власти тьмы.

И разве только в области веры мы видим это? Что было бы, если бы наши предки, сидя у берегов Днепра и Ильменя, видя кругом препятствия для своей государственной и христиански-общественной жизни, видя множество враждебных народностей, решили бы всё и всем уступить? Дошли ли бы они тогда до этой Сибирской страны, до берегов Енисея? Если бы и в дальнейшей истории склонились они пред требованиями и замыслами врагов внешних и особенно внутренних, разве могли бы они пронести имя Христово до берегов Великого океана, могли ли бы удержать своё великое царство, могли ли бы они быть народом с великим и мировым призванием?

Объединяйтесь, объединитесь, добрые, верующие, честные сыны Церкви и отечества! И тогда, как пред малым стадом учеников Христовых, соединившихся вместе, сгинут все расслабляющие и устрашающие образы уныния и неверия, колебаний и сомнений. Да воскреснет Бог и расточатся врази Его: яко тает воск от лица огня, яко исчезает дым, да исчезнут!

Разве мы не видим, не имеем знамён, около которых нам можно и должно создать и утверждать наше единение? Объединимся около святой нашей веры и святой Церкви. Ими тысячу лет жива была Россия. Объединимся в области гражданской около Царя нашего богоданного. Нет в мире народа и не было народа, столь счастливого в этом отношении, как народ русский, который имел в Царе и Царях своих столь родных по духу правителей, создававших вместе с народом царство, разделявших с ним и горе, и радости, бывших с ним во все самые важные моменты истории и исторического строительства. В Церкви родной православной Царь и народ оставались и остаются едины в неразрывном союзе веры и единых упований.

Объединимся сознанием долга чести, правды и любви к своему родному народу, к богоданному отечеству. Для верующих, для чад Церкви, для руководимых ей нет разницы в понятиях о долге, о правде, о любви, как это мы видим у тех, которые, отвергнув благое иго Христовой веры, подчинили себя переменчивым веяниям человеческой мудрости, часто называя белое чёрным и чёрное – белым.

Объединимся, – и подобно апостолам, по воскресению Господа, твёрдые и непоколебимые понесём в жизнь дух силы, бодрости и радостной уверенности в окончательной и вечной победе добра над злом, света над тьмой, Христа над дьяволом! И тогда в жизни нашей пронесётся веяние слов Воскресшего Господа: «мир вам»! Аминь.

Наказание – путь к исправлению¹²⁸

Христос воскресе!

Дорогие братья! Вы видели, конечно, как светит солнце в долгие летние дни. Вот, с утра и до вечера льёт оно с высоты свои лучи на землю, и лучи эти падают во все уголки, во все самые укромные места, не различая, какое место достойно, и какое недостойно солнца. И проходя места по людскому понятию, смрадные и нечистые, луч солнца всё тот же, всё светлый и яркий, не теряет силы, не унижен, не оскверняется. Только туда не заглянет солнышко, где для его лучей сделаны преграды, где как бы намеренно хотят и стараются, чтобы не видеть никогда его яркого света и его живительного тепла. Зато в таких местах – всё мертво и убого: нет там живой, сочной и яркой зелени, не вырастут никогда никакие плоды; там сыро и нездорово, там всё живое обречено на верную медленную смерть.

И Божья благодать, возлюбленные, – то же солнце. Не день, а всю вечность оно греет и освещает, – но не этот лишь видимый мир природы, а, главным образом, мир духовный в человеке и в разумно-нравственных тварях. Только не отходи от неё сам, только не отградись от неё намеренно и с упорной враждой: и она пройдёт к тебе в душу, осветит в ней всякую тьму, очистит всякую нечистоту, а сама пребудет всё той же и святой, и светлой. Она, Божья благодать и милость, поднимет в душе всё живое, оживит в ней всё замирающее и гибнущее.

Вот почему и сюда, в это грустное место заключения и наказания, приходит святая Церковь, проповедница и носительница Божьей благодати. Приходит так же, как и в дома веселья и счастья, как и к людям, свободным и живущим в приволье, приходит к тем, которые по суду человеческому порочны, так же, как и к тем, кого почитают добродетельными, – приходит, и вам возглашает: Христос воскресе! И, несомненно, на этот привет отзовётся и ваше сердце. И, несомненно, в каждом сердце это слово пробудит отрадные чувства.

Есть древнее благочестивое сказание. В Киевской Свято-Печерской лавре был святой жизни инок. Будучи в сане диакона, в светлый день Пасхи окаждал он храм и множество молящегося народа, на пути всех приветствующе радостными пасхальными словом: «Христос воскресе»; зашёл он в пещеры, где покоились вечным сном умершие, где возлежали мощи многих святых угодников, святостью в лавре просиявших. И тут, встав со свечой и кадильницей, он возгласил: «Христос воскресе»! И чудо совершилось: умершие вдруг ему ответили: «Воистину воскресе»!

Вот вам, возлюбленные, образ вечной жизни в Боге и вечного в нём оживления и обновления! Христос воскрес и этим показал, что добро в нём навеки восторжествовало над злом. Христос воскрес и этим доказал, что живы и действенны Его святые заповеди, Его обетование о том, что Он нас не оставит сирыми, что Он пошлёт нам помощь всегда и во всём, что Он даровал и вечно дарует нам прощение грехов, что кающегося Он принимает и спасает, что грешника Он очищает и вводит в светлые чертоги святых, что Он с нами до скончания века.

Христос воскрес, – и сколько потом за Ним и чрез Него воскресло духовных мертвецов! Сколько мытарей, блудников и блудниц, разбойников и грабителей, сколько людей, которых люди считали презренными, отверженными и погибшими, недостойными человеческой жизни и человеческого общества, – сколько таких людей очистились духом, воспрянули к жизни и благочестию, и из глубочайшего падения до самой бездны порока возвышались до подвигов, доступных только великой святости: из блудниц и величайших грешниц делались равноангельными подвижницами, из обитателей тюрем делались обитателями небесных селений и общниками святых, из убийц, разбойников и бунтовщиков делались самыми бескорыстными и самоотверженными слугами ближних, самыми дорогими членами общества и государства.

Вот апостолы Павел и Сила за проповедание веры брошены в тюрьму, забиты в колодки. Кругом них заключены рабы, убийцы, преступники; слышны ругательства и проклятия, злоба и ненависть являются как бы деланием всей тюрьмы. В полночь молятся Павел и Сила; они поют Богу священные песни; в немом изумлении и невольном благоговении слушают их все заключённые; и вдруг свет небесный озаряет тюремную тьму, и у всех узников спадают оковы. Что же, все бегут из заключения, все оставляют тюрьму? Так именно и подумал страж тюремный и, полагая, что узники его бежали, ожидая неизбежной для себя смертной казни за то, что не устерёг заключённых, он решается покончить с собой самоубийством. Но он ошибся. Узники все на месте; они слушают слово Павлова благовестия о Христе, – и они уж теперь не узники по духу, они по духу свободны, они возродились к жизни, к покаянию, благочестию, они познали путь спасения. Теперь они и в тюрьме, и на свободе, и где бы ни были, одинаково ревностно будут исполнять закон Христов, закон веры и молитвы, закон любви и смирения, закон кротости и покорности, закон угождения Богу. Теперь они останутся в тюрьме, чтобы исполнить наказание, положенное на них законной земной властью. Они не убегут, хотя имеют к тому полную возможность, – но выйдя из своего заключения, они уже будут не тьмой для жизни, не совершителями преступлений, нет, – это будут убеждённые проповедники Христа в слове и жизни и, значит, носители света, это будут убеждённые исполнители Христовых заповедей. Слушают они слово апостольское. Видит это и темничный страж, слышит от апостола удостоверение, что все узники здесь налицо, никто не убежал... И сам темничный страж вместе с узниками слушает слово благовестия, и верует во Христа; и он теперь уже брат по вере этим заключённым. Пусть они останутся и впредь до времени в том же прежнем положении: один – страж и хранитель тюрьмы, другие – заключённые и отбывающее наказание. Таков приговор суда, таков закон и таково ве́дение земной власти, по воле и повелению Божию уставленной для сохранения на земле порядка и мира: но они по духу все друг другу братья, и между ними уже теперь должны и будут царить не прежняя подозрительность, злоба и ненависть, а взаимное расположение, доверие, любовь.

Пусть же, возлюбленные мои, и наше слово: Христос воскресе, и наша эта молитва, и наше это посещение, и наше поучительное слово, – пусть всё это озарит вас духовным светом, и внесёт сюда, в это место заключения, между всеми вами мир и любовь. Пусть Божья благодать коснётся ваших душ. Пусть загорится святой огонь в тех из вас, кто совершил тяжкие преступления. Пусть заблистает надежда на Божье всепрощение. Пусть окрылит вас уверенность в возможности полного исправления и чистой добродетельной жизни. Пусть приговор власти и это заключение здесь вызывают в вас не злобу, не проклятия и ненависть, а терпеливое и вдумчивое перенесение положенного взыскания. Пусть не безумное и нечестивое отрицание власти, не бунт против неё, не мысль о побеге, не мысль о насильственном освобождении занимают ваши помыслы, а покорность власти земной, которая судит по праву, данному ей от Бога, и, главнее всего, – желание использовать для себя духовно это наказание, как воспитание души, как путь смирения, как средство исправления, – вот что пусть заполняет ваши помыслы и намерения.

Освобождение к вам придёт. Срок наказания кончится. Вы возвратитесь к службе и жизни семейной, общественной. Но возвратиться можете или только для виду и безрезультатно для себя, отбывши наказание, или озлобившимися и негодными для жизни, или же, напротив, готовыми к новой и доброй жизни, к полезной работе на благо ближних. Всё это зависит от того, как вы перенесёте здешнее пребывание. Переносит наказание и животное; но переносит с тупой, принижающей покорностью, или с дикой, неразумной злобой. Но можно и до́лжно переносить наказание человеку именно достойно человека, достойно разумного и нравственного существа, по слову и примеру древнего Иова: «блажен человек, его же обличит Господь, и наказания Вседержителева не отвращайся»... (Иов. 5:17).

Помните, возлюбленные, что, по слову апостола, и Бог есть Бог терпения (Рим. 15:5), и посему верные Богу должны усовершаться в терпении (1Тим. 6:11) и заслужить чрез терпение похвалу (2Кор. 6:4); помните, что любовь соделывает терпение, терпение же – опытность, опытность же – надежду, а надежда не посрамит (Рим. 5:3–5). В терпении вашем стяжите души ваши! Так заповедует Спаситель (Мф. 24:13). Это значит, что всякое страдание, перенесённое терпеливо и вдумчиво, есть бездонный вклад в душевный капитал, в душевную сокровищницу, – вклад, который избавит человека от оскудения духа и сделает его плодоносным в жизни.

Дай же вам Господь обрести любовь и терпение, терпение и совершенство, терпение и надежду, – обрести и сохранить навеки это духовное сокровище и выйти отсюда на бодрую службу Богу и ближним чистыми и честными работниками в жизни.

Да будет с вами Божие благословение! Аминь.

Вера и ревность¹²⁹

Приспе день светлого торжества, град Барский радуется и с ним вселенная вся ликовствует.

Приспел день светлого торжества и для вас, возлюбленные братие. Радостно видеть это великое множество народа, собравшегося здесь, пришедшего из селений за 200–300 вёрст, несмотря на небывалое разлитие вод, несмотря на эту бурю, бушующую на реке, несмотря на видимую опасность путешествия и неудобства жизни в этой местности в течение времени богомоления. Велико, значит, усердие ваше к святыне, велико почитание святого угодника Божия.

Из песни церковной, сейчас нами приведённой, вы слышите и узнаёте, что и по всей вселенной воздаётся похвала святителю Христову Николаю. Но по всей справедливости до́лжно сказать, что особое в преимущественное почитание его мы видим среди русского православного народа. В трогательной простоте народ наш считает великого угодника Христова русским по происхождению, хотя на самом деле он жил далеко раньше того времени, как стало существовать само русское царство: так много в угоднике Божием Николае близкого и родного для русской народной души. В трогательной и умилительной простоте русский народ изукрасил жизнь святителя такими сказаниями, которые изображают его особливо близким к простому русскому человеку, участливым к горю и радости крестьянина, входящим во все его нужды и заботы. Так велико и горячо почитание угодника Христова, так одушевлены рассказы об его жизни, полной веры и чудес, полной любви, дел милости и смирения, так много чудес явлено им в ответ на веру и молитвы среди русского народа, так ярко и ясно начертан всеми этими рассказами и событиями духовный образ особливо чтимого русским народом угодника Божия, что даже не ведущие Христа инородцы, соприкасаясь с русским народом, невольно проникаются благоговением к святителю Христову, чествуют его, возжигают свечи пред его образом, призывают его на помощь. Вам это, конечно, известно из жизни язычников недалёкого от вас Алтая.

Правилом святой веры и ревностным её исповедником и защитником, с одной стороны, а с другой – образом незлобия и кротости, образом любви и милосердия, скорым помощником в бедах, защитником невинных, страдающих, гибнущих, бедных и угнетённых, Николой-Милостивцем, – вот в каком свете представляет себе народ наш святителя Христова Николая, вот в каком свете изображает пред нами святителя его житие.

И здесь-то – глубокое и настоятельно нужное поучение нашему времени. Строгость и правда не одно и то же, что жестокость и злоба; милость и любовь далеко не одно и то же, что слабость и попустительство на зло. И как в Самом Боге правда и милость сретостася, истина и мир облобызастася, так и в угодниках Его мы видим то же самое: и то же самое должны и для себя почитать образцом жизни и поведения. Читайте житие святителя Николая, вслушивайтесь в слова акафиста в честь его, что ныне с той минуты, как забрезжило на небе светом, здесь беспрерывно читается священнослужителями, по просьбе верующих: вы увидите, вы услышите, что святитель Николай, будучи образом незлобия и кротости, не только Арию, нечестивцу и хулителю православной веры, с силой противостал в слове, не только этого взбесившегося еретика пред всем собором святых отцов он обличил и отогнал горячим словом, но в порыве неудержимой ревности, в самозабвении горящего и пламенеющего духа, подобно древнему пророку Илии, он ударил хулителя и врага Божия... Собор отцов укорил за это святителя, но Сам Господь простил ему невольное увлечение духом ревности. Вы увидите далее, что милостивый к одним, – к невинно-страждущим, и верующим и смиренным, святитель является грозным обличителем других, – нечестивцев, гордецов, неверов, лжецов, притеснителей угнетённых, злоупотребляющих силой и властью, торгующих честью и верой.

В наше время, когда лжеучители стараются спутать все понятия о добре и зле и, соблазняя на зло, прикрываются обычно именем правды и любви, повторяем, – на эту особенность жизни святителя Николая надлежит обратить особое внимание. Её-то именно и приметил русский человек своим простым и здравым сердцем, своим простым и здравым умом, которого не обманешь хитросплетённым и лукавым словом.

Не только речи взбесившегося Ария, – худшие в тысячу раз речи ныне повторяются и распространяются окаянными совратителями нашего доброго и верующего народа. У Ария и его теперешних подражателей приёмы и способы соблазна все одни и те же: Арий сочинял песенки и стишки, в которых складной речью излагал своё нечестивое учение о Христе, с целью удобнее, легче и быстрее распространить его в народе, – и то же самое делают теперь и современные лжеучители, сочиняя и распевая с народом и рабочими бунтовские и соблазнительные песни. И что же мы слышим в этих песнях и речах? Говорят прямо против Господа и Христа Его; распространяют сектантство в тех старых здешних сибирских селениях, где издревле жили верные Церкви православной ваши деды и прадеды; стараются научить особым сектантским стихам и песням, в которых нет здравого учения веры, и которые составлены не апостолами и святыми мужами, не богомудрыми отцами и учителями, как это видим в православной Церкви, а неизвестными и озлобленными отступниками от истины и веры. Другие идут ещё дальше: отвергают совсем Бога, учат «отречься от старого мира» с его верой и святынями, учат безбожию молодых людей, разрушают здоровую и чистую семейную жизнь, сочиняют всякие небылицы и клеветы на Царя и правительство, научают на бунты против властей, на убийства, грабежи и насилия, призывают к сопротивлению всякому закону, всякому порядку. Вы сами знаете, сколько таких сосланных, высланных, беглых преступников, порочных людей, которые не сумели жить среди своих близких, являются сюда учить вас, как надо жить...

И вот, чтоб иметь доступ к душе народной, чтобы быть услышанными, чтобы достигнуть легче своих целей соблазна и смущения, эти сыны погибельные уверяют, что будто бы, по Христову учению, надобно всем предоставлять полную свободу, – свободу слова и убеждения, никого не карать и не наказывать, что бы он ни говорил и как бы он ни мутил народ. Они уверяют, будто дух любви Христовой повелевает всех таких смутьянов и совратителей выслушивать охотно, приветливо и с любовью принимать их речи. А тех, кто из любви к народу и по долгу своего звания предостерегают народ от увлечения этими сатанинскими учениями, указывают на грядущую опасность и гибель от деятельности совратителей народных, разоблачают их злобу, обман и лукавство, – тех они объявляют гонителями мысли и свободы, гонителями просвещения. Сами вы хорошо можете сообразить, к чему ведут и чего достичь хотят такие их речи: пусть добро молчит, а зло действует во всю силу, – вот чего они хотят добиться. Но всего отвратительнее здесь то, что нечестие лицемерно и лукаво ссылается на учение о любви Христа Спасителя, того нашего Спасителя и Господа, Которого они, нечестивцы и лжеучители, сами первые не признают и оскорбляют. И вот, идёт постоянная путаница слов: любовь, милосердие, – кричат проповедники нечестия, и подразумевают под этими словами – слабость, безразличие добра и зла и явное попустительство на всё худое, тогда как между любовью и слабостью, между милостью и попустительством на зло лежит огромная, непроходимая пропасть. Это и видим на примере жизни и подвигов святителя Николая, горевшего ревностью по вере и правде, всегда с силой, до готовности вынести и пытки, и тюрьму, и самую смерть, восстававшего в защиту правой веры и указанной верой правды.

Что же? По духу ли Христову, и по духу ли святых апостолов поступал святитель Николай? И как теперь нам относиться к нынешним подражателям и продолжателям Ариева безумия и беснования?

Вспомните, братие, как ревность по дому Божию снедала Сына Божия, и как наш Спаситель, всегда кроткий и милующий, в святом гневе, вооружившись бичом, изгоняет нечестивых осквернителей святыни из дома Господня.

Пусть же изгнан будет из дома Божия и из среды верных всякий, кто осмелится осквернять и оскорблять наши святыни веры, наши алтари и храмы, будет ли он это совершать делом или словом, – всё равно. На то поставлена власть церковная, которой заповедано апостолом: «измите злаго от вас самех» (1Кор. 5:13). На то поставлена и власть гражданская, чтобы, по учению апостольскому о праве и обязанности власти, поощрять добро и карать зло (1Пет. 2:14), избавляя верных от присутствия осквернителей и оскорбителей святыни.

Вспомните далее, кто из апостолов был по преимуществу проповедником любви и сам был преисполнен любви? Это – св. Иоанн, память которого мы вчера прославляли. Это он учит, что не любящий брата пребывает в смерти, что ненавидящий ближнего есть человекоубийца. Но послушайте, что апостол любви говорит нам о нечестивых соблазнителях: «Многие обольстители вошли в мир. Наблюдайте за собой, чтобы вам не потерять того, над чем мы трудились, но чтобы получить полную награду. Кто приходит к вам и не приносит правого Христова учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его» (2Ин. 1:7, 8, 10–11). Слышите, как строг суд к этим нечестивцам?

Апостол любви воспрещает даже молиться о таковых, согрешающих грехом к смерти (1Ин. 5:16). И понятно: ведь грех противления и упорной злобы против Божественной Истины, и по слову Воплощённой Любви, Христа Спасителя, не простятся людям ни в сей век, ни в будущий (Мф. 12:31). И даже слово вразумления, в ответ на такую злобу, является бесплодным, почему и заповедано: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтобы они не попрали его своими ногами и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6).

И другой апостол учит: «Вкрались некоторые люди, нечестивые, ругатели, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высшие власти, ропотники, ничем не довольные, поступающие по своим похотям; уста их произносят надутые слова; они отделяют себя от единства веры. А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей, сохраняйте себя в любви Божией. И к одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте»... (Иуд. 1:4–23).

Мы уже сказали, что страхом спасать есть право и обязанность законной власти, посылаемой для наказания преступников и для поощрения делающих добро (1Пет. 2:14). А наша обязанность – делая добро, заграждать уста невежеству безумных людей (ст. 15). Пусть же горит и пламенеет в нас вера и ревность, пусть всегда, как сегодня, это множество верующих стекается к святыням, пусть каждому оскорбителю святыни ясно будет, что его вопли неверия и призыв к смуте – это клокотание зловонной грязи, которое хочет перемочь силу звука и раската грома небесного... Пусть одним путём приходят к нам нечестивые соблазнители и, посрамлённые, отвергнутые, проклятые, семью путями бегут от нас, как бегут ночные тени с горных высей, когда их озарит луч солнца. Пусть знают они, что на их попытку замутить нас, на каждое их гнилое слово готов ответ наш, ответ добрый, уверенный, вразумительный, сильный верой и усердием к вере, сильный любовью Богу и ревностью об Его славе, об Его святыни, той ревностью, которая всем пожертвует, всё отдаст, на всё пойдёт, а веры и Бога не предаст.

Триста лет тому назад здесь лежала «орда», от которой теперь осталось только имя здешней речки («Орда»), да название селения («Ордынское»). Здесь царила густая тьма язычества.

Плыли сюда на новые места предки ваши, плыли не одни: с ними был этот чудотворный образ Святителя Христова, с ними была их святыня, – вера в душе и её внешнее обнаружение – почитаемая икона почитаемого угодника. И вот, при ночлеге на этом берегу явлено знамение верующим, что именно здесь им нужно остановиться и поселиться, – здесь, рядом с опасным врагом, рядом с местом обитания зловерия и язычества. И раз, и два, и до сорока раз, как бы вопрошая Господа и желая ясно узнать волю Его, пытались они уйти отсюда и плыть дальше и выше: и всякий раз струг со святой иконой опять приставал к этому месту. Основалось поселение. Что же, посрамила ли вера верующих? Пожалели ли они, что послушались голоса веры? Или сдались они пред напором язычников? Уступили им в исповедании веры? Отказались от своей и переняли чужую?

Нет! И честно, и грозно хранили они веру в Бога, верность Его Церкви, хранили верность России и русскими государям, хранили единство веры и святынь со всем русскими народом. Истаяла орда; и сгинула тьма; и раздвинулась безбрежная страна для русского народа; и засияли кресты на храмах; и беспрепятственно из года в год эти тысячи верующих через все препоны пути, через все неудобства погоды приходят сюда к святителю и чудотворцу Николаю обновить веру, возжечь усердие, воспламенить ревность.

Смотрите, как пылают эти светильники, смотрите, как несётся этот фимиам, смотрите, какой радостью и торжеством звучат молитвы и песнопения в устах хора из детей вашей церковной школы! Пусть всё это будет образами и подобиями нашей огненной веры и нашей пламенеющей о вере ревности.

Не ослабевайте, братие, в этих святых чувствах! Не смущайтесь тем, что шатающиеся по селениям бездельные и праздные лжеучители, возглашая себя мудрыми и образованными, говорят и действуют в подрыв нашей вере. Сам Спаситель о том поведал, – поведал, как утаил Господь от премудрых и разумных то, что открыл младенцам (Лк. 10:21). И апостол возвестил, что почитающие себя мудрыми обезумели пред мудростью веры и креста (1Кор. 1:19 и далее). Не ослабевайте в вере и ревности, заграждайте уста безумию безумных, отстаивайте святыню от всяких на неё посягательств, не позволяйте ни словом, ни взглядом её оскорбить, – и как дикая орда, как тьма перед светом, отступит от вас эта новая дьявольская дружина, эта сатанинская орда соблазнителей.

Вечно слово Господне: «Видех сатану, яко молнию с небесе спадша. Се даю вам власть наступати на змию, и скорпию, и на всю силу вражию: и ничесоже вас вредит. Обаче о сем не радуйтеся, яко дуси вам повинуются: радуйтеся же, яко имена ваша написана суть на небесех!» (Лк. 10:18–20). Аминь.

Освящение государства и власти¹³⁰

Что такое коронование на царство православных христианских царей православного христианского народа – среди заветных святынь народных, в осенении молитв, при священном миропомазании и полноте благословений Христовой Церкви? Что это? Пышный обряд для впечатления на зрителей? Остаток старинных обычаев? Пережиток ненужных и отживших воззрений? Или священное коронование и доселе имеет свой глубокий смысл, и если так, то как же оно относится ко всему нашему государственному и общественному строю, а также и к жизни личной каждого из нас, поскольку мы участвуем в общей жизни государства?

Всё это – вопросы, которые могут показаться ненужными или маловажными только для легкомыслия и недомыслия: для людей же вдумчивых, для людей, которые хотят жить разумом и совестью христианской, это – вопросы огромной важности, вопросы коренные, определяющие всё направление жизни. Пользуемся присутствием здесь образованных представителей общества и представителей власти, чтобы побеседовать о поставленных вопросах, которые, по существу, трудно изложить просто и для всех доступно.

Не со вчерашнего дня существуют на земле народы, образовавшие государства. Их жизнь, давно погребённая под песками Египта, под развалинами и обломками древних городов и величественных храмов в Ассирии, Вавилоне, Финикии, Индии, в древней Греции и Риме, теперь как бы воскрешена в научно обследованных раскопках и иногда, благодаря художественному воспроизведению, блещет пред нами, как живая, яркими, живыми красками. Пред нами открываются и проходят картины совершенно отличной от всего теперь нас окружающего мира жизни: иной язык, иные нравы, иные верования, воззрения, одежда, быт, общественные отношения, устройство государства, семейный уклад. И, однако, среди всех этих различий есть одна черта, которая, не умирая, живёт во все времена, во всех изменениях жизни, во всех странах и народах, – черта, которая роднит прошлое человечества, его настоящее и будущее: это над всем господствующий в жизни людей интерес религиозно-нравственный. Всегда человек искал воли Бога, всегда он хотел подчинить жизнь свою нравственным нормам, всегда он оценивал все свои создания и всю свою жизнь с точки зрения добра и зла. Изменялись иногда, хотя, в общем, очень мало, воззрения на то, что́ добро и зло, но самая оценка с такой именно точки зрения всей жизни оставалась неизменной; неизменной в этом смысле оставалась и остаётся нравственность, изменяется только степень приближения к ней. И всегда человек ясно отличал область нравственного вменения: ни проявления окружающей природы – дождь, гром, буря, тепло и холод, ни бессознательные отправления собственного тела – рост, болезни, здоровье, сердцебиение или пищеварение, – ничего подобного человек не оценивал нравственной меркой. Её он прилагал и применял только к той области, в которой проявляется участие человеческого разума, воли и совести.

Спрашивается: к какому разряду явлений жизни нужно отнести создание государства. Применима ли к нему нравственная мерка, приложимы ли и поставляются ли пред ним нравственные задачи? Лежит ли в его основе религиозно-нравственный интерес? От решения этих вопросов зависит вся жизнь людей, зависит, как увидим, и тот вопрос, который мы поставили в начале речи: есть ли смысл в короновании и помазании царя на царство?

Представим себе мысленно, что государство есть не более как хозяйственный союз, область применения только экономических отношений, разрешаемых и определяемых исключительно с точки зрения пользы. Так именно и смотрят на вопрос проповедники и защитники так называемого «нового государства», покоящегося на материалистических и социалистических началах. К такому государству, конечно, невозможно было бы применять нравственную мерку, да её с полной откровенностью и решительностью отвергают и сами его исповедники и поклонники. Безусловная и неизменная нравственность, – а она, нравственность, и может быть осмысленной и обязательной единственно при условии безусловности и неизменности, – невозможна без религии, а религиозное начало не может подчиняться соображениям пользы и хозяйства уже потому, что оно переносит человека далеко за пределы земной жизни – в область бытия вневременного и внепространственного. С точки зрения пользы, несомненно, можно и даже до́лжно оправдать и требовать убиения слабых новорождённых детей, сокращения прироста в населении путём уничтожения излишка рождаемых младенцев, хотя бы по жребию, убиения стариков и старух, как лиц, только потребляющих, а не производящих продукты питания; с той же точки зрения, можно и до́лжно добивать безнадёжно больных, а также слабых и хилых членов общества. Современные поклонники социализма не способны в большинстве продумать до конца и представить себе неизбежные и окончательные выводы заманчивого на первый взгляд учения, которым они увлекаются, а между тем эти выводы, нами представленные, действительно неизбежны. Среди дикарей-людоедов они не раз применялись с самой откровенной и жестокой последовательностью, с той только разницей от современных образованных дикарей, что первые всё-таки и в этих действиях жестокости руководствуются своими, хотя и извращёнными, но религиозно-нравственными взглядами и побуждениями, желая угодить божеству и оказать милость убиваемым. У нынешних же дикарей побуждение будет одно: холодный расчёт и знаменитое «экономическое соотношение сил»...

Выдвигается, в противовес этим крайним выводам, пресловутое правовое государство, которое должно обеспечить каждому члену своему все права жизни, свободы и довольства. Но спрашивается: если нет религиозно-нравственного начала, если нет закона совести, кто же меня заставит признавать чужие права и урезывать свои собственные? А ведь отказ от своих прав неизбежен, необходим, ибо только путём взаимных уступок, прав и потребностей можно создать упорядоченную жизнь. Это – азбука общественности. Духовное опустошение и полная гибель жизни и здесь, в конце концов, становятся неизбежными, при подавлении в ней религиозно-нравственной основы. Какой вопль отчаяния вырывается у людей, прозревших в такой неизбежный конец, это видно из сочинений одного не так давно кончившего сумасшествием, но и доселе, в сущности, для многих образованных людей обаятельного европейского мыслителя. «Слышали ли вы, – говорит Ницше, – слышали ли вы о том безумном человеке, который в светлый полдень зажёг фонарь, выбежал на улицы и базар, и среди многолюдства беспрерывно кричал: «я ищу Бога, я ищу Бога!» Все вокруг него смеялись... Но безумный человек вбежал в толпу и, пронизывая всех своим взглядом, воскликнул: «Где Бог? Я вам скажу: мы Его убили, – я и вы. Мы все – убийцы. Разве мы не слышим шума могильщиков, погребающих Бога? Разве не доносится до нас запах тления? И боги истлевают! Бог умер! И мы Его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое могущественное и святое Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами!» Конечно, человек не может умертвить и похоронить Бога, но сам человек может умереть для веры в Бога. И вот, мы слышим в приведённых словах европейского мыслителя вопль отчаяния человека, умирающего духовно: тогда не спасёт жизни никакое человеческое, условное, ни для кого не обязательное и никаким высшим авторитетом не освящённое право. Человек задохнётся и погибнет в этом духовно-безвоздушном пространстве...

Признайте же, что человеческое царство не есть цель, а есть среда и средство для проявления царства Божия. Признайте, что жизнь государства у христианского народа не может пройти мимо запросов и требований христианской совести. Признайте, что Церковь Христова, как вечное воплощение спасающей силы христианства и его непрестающего действия в мире верующих, не может не воздействовать на жизнь государства, не может быть от неё устранена. Напротив, она должна всюду, во все стороны мысли и жизни, быта и строительства и всякой человеческой деятельности вносить вечные начала вечной Христовой правды.

Эта вековечная и глубочайшая истина и изображена наглядно в священном короновании царя на царство. Если государство чуждо религиозно-нравственного начала и характера, если оно – только хозяйственное предприятие или основанный только на взаимной выгоде и национальном эгоизме союз, а не среда для осуществления нравственного идеала христианской личности и высшего призвания христианского народа, – тогда, действительно, не нужно коронования царя, не нужно освящения власти. Если религия есть «частное дело» и не имеет ни малейшего касательства к жизни общества и государства; если нравственность независима от религии и Церковь отделена от государства, а государство чуждо Церкви, – тогда не нужно коронования царя и освящения власти. Если царь не является орудием мироправящего Промысла и орудием Промысла в жизни данного народа, – тогда не нужно коронования. Если правовые нормы не опираются на вечные и неизменные нормы нравственного закона, получающего содержание, освящение, силу и авторитет в законе живого, личного Бога, – тогда не нужно коронования. Если право временно и условно, и каждый народ, каждое племя, каждый класс имеют свою нравственность и не обязаны проверять её в зеркале закона Божия; если нравственная истина не остаётся истиной всегда и везде, а есть нечто относительное, изменяющееся соответственно росту и развитию общества, – тогда не нужно коронования. И если, поэтому, власть царя есть только передоверие власти народа, если она ограничена и ограничима, если она в существе и в действовании зависит от изменяющегося каприза тех, кто вздумает назвать себя волеизъявителями народа, как источника власти царской, если исходище власти царя не в Боге, опора, цели, задачи и высшая ответственность не в Боге, не в христианской совести: тогда, – да. Тогда не нужно коронования царей, тогда пред нами в лучшем случае муравейник или пчельник вместо человеческого государства, тогда пред нами царство двуногих животных, может быть и очень умных, но не нравственно-разумных существ, не людей, в действительном значении этого слова! Может быть, – хотя и это совершенно невероятно, – может быть, в таком муравейнике с железной принудительностью и с неумолимым смертным приговором всякому ослушнику и всякой, не похожей на других по дарованиям и стремлениям личности, пройдёт закон труда, и будет всем тепло и сытно (по крайней мере, этим обещанием увлекают в свою веру мечтатели о новом государственном строе): но человеческой душе будет холодно и голодно, и бесприютно в этом обещаемом раю. Она с радостью бросит все эти блага, этот рай, и уйдёт от него в пустыни, на край света. Уйдёт в леса и дебри, под землю в катакомбы, чтобы там создать вновь, хотя бы при всех внешних лишениях тела, при отсутствии всяких удобств жизни, в физическом голоде и холоде, – создать такие условия жизни, в которых не было бы для духа человеческого неисходной тоски и неутолимого голода. Ибо скорее нарушится закон мирового физического тяготения, чем превратится всемирное духовное тяготение человека к Богу и исходящему из Него нравственному началу. Поверьте здесь хотя бы такому писателю-мыслителю, как Бокль, которого уже никак нельзя заподозрить в благоволительном пристрастии к религии и христианству; он принуждён сознаться, что «в целом мире нет ничего такого, что бы изменялось так мало, как те великие догматы, из которых слагаются нравственные системы». И когда уйдёт разумный человек из обещаемого в «новом государстве» рая, грубого и чувственного, в поисках за нравственным смыслом жизни, опять тогда начнут возрастать общества и государства на человеческих, а не на животных началах; и опять явится власть, исходящая от Бога; и опять Церковь Божия станет, как воплощённая совесть, ходить пред царём и народом, указуя им путь от земли к небу; и опять эта идея оденется пред народом в красоту священных обрядов и священнодействий; и опять будет коронование царей и освящение власти... В Боге – союз царя и народа, власти и общества; в семье, основанной на любви, а не на хозяйственном расчёте, – первообраз государственной и общественной жизни; в ней, в семье, придёт к людям сам собой и хозяйственный расчёт, в ней будет и нарастание богатства; но не здесь её сущность. В ней явится и право, но то право, которое именно и есть во всякой доброй семье, то есть основанное на любви, освящённое Богом и указанное апостолом: «друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов»; «честию друг друга больша творите»; «вся вам любовию да бывают»; «никому ничем не оставайтесь должны, кроме любви»...

Слава Богу, всё это было и есть среди русского православного народа, создавшего государство своё при исключительных в истории условиях: в младенчестве, на заре своей исторической жизни, ещё не связанный и не отравленный формами и духом государства языческого, он принят был в лоно Церкви, в купель крещения, и с тех пор создавал и строил своё государственное дело, ведо́мый Церковью, напояемый духом Христовой веры. Этим он резко разнится от народов Запада, где или совсем уничтожилось, или увяло и поблёкло и осталось, действительно, лишь пышным обрядом коронование царей языческие начала жизни, языческие основы государства и особенно губительная идея народовластия – демократии, из коей в будущем возрастёт антихрист, – всё это опустошило и обессмыслило там земную власть. Ещё с виду пока там всё держится спокойно, и жизнь по временам блещет и силой, и свежестью; это – остатки прежних верований, прежнего духа, это – лучи солнца, скрывшегося за горизонтом, но ещё посылающего земле отражённый свет. Но уже сбираются таинственные чёрные тучи, и их временами прорезывают грозные молнии, и в них гремят отдалённые страшные раскаты грома... Дай Бог, чтобы вера, совесть и разум народов обратили их к оставленным путям жизни.

Русский же народ в целом, за исключением немногих, поклонившихся чужеземным богам, и до Днесь сохраняет и, даст Бог, сохранит навсегда, – ибо в этом его предназначение в мире, – религиозно-нравственное воззрение на всю совокупность жизни земной; следовательно, и на жизнь государственную. Оттого и доныне коронование Царя у нас полно смысла и значения; оттого радостен сей церковно-общественный праздник с его целодневным звоном, как бы пасхальным. С высоты храмов Господних этот звон возвещает России, что в ней по-прежнему, как и встарь, живёт и пребывает вечное слово: «Господи, силой Твоей возвеселится Царь и о спасении Твоем возрадуется зело. Яко Царь уповает на Господа, и милостию Вышнего не подвижится». Аминь.

Заветы истории о верности православию и самодержавию¹³¹

По церковному уставу, сегодня воспоминаем мы святых отцев, ревнителей православной веры, собранных некогда, более 1500 лет назад, в городе Никее, Византийского царства, при царе св. равноапостольном Константине для ниспровержения ереси, т.е. лжеучения некоего Ария, и для утверждения веры истинной, православной. С этим празднованием совпадает Царский день – день рождения Государыни Императрицы, когда мы, по завету слова Божия и по влечению верноподданнического сердца, возносим молитвы к Богу о благосостоянии Царя, Его Царственной Семьи и всего Русского царства.

Вдумаемся в это совпадение исторических воспоминаний и уроков Церкви Божией в слове Божественного Писания, сегодня нами слышанного, вдумаемся при свете этих уроков и в события современной нашей жизни: мы здесь найдём для себя много поучительного.

В самый тяжкий день Своей жизни, после прощальной беседы с учениками, отправляясь в Гефсиманский сад на страдания духа и тела, Господь Иисус возносит к Богу, Отцу Своему, горящую «первосвященническую» молитву о всех верующих. Не обо всём мире Он молит, Он молит о тех, которые веруют в Него. И не о том Он молит, чтобы Господь взял верующих от мира, но чтоб Он сохранил их от всякого зла. Не одних ближайших учеников Своих, апостолов, Он здесь разумеет, но и всех тех, которые уверуют во Христа по слову их. О чём же Христова молитва? Чего просит верующим Сам Основатель Божественной и святейшей нашей веры? Какого блага Он желает Своим последователям? Он молит Отца Своего: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино. Я в них, и Ты во Мне; да будут совершенны во едино» (Ин. 17).

Так молился о нас, о Своих учениках и последователях, наш Господь. Он желал, Он желает, чтобы все мы, право верующие и Его, как Сына Божия и Бога, познавшие, были едино, чтобы было едино стадо и един Пастырь, чтоб единым сердцем и едиными уста мы Его исповедовали: это едино, состоящее из всех право верующих, и есть единая святая, соборная и апостольская Церковь, к которой и мы с вами, возлюбленные братие и соотечественники, имеем счастье принадлежать.

Никогда не уничтожится Церковь: ведь о ней, об её сохранении молил Сам Сын Божий, а Его молитва не может быть не услышана. Никогда не погибнет принесённая на землю Сыном Божиим Истина, которую и хранит св. Церковь: ведь Сам Сын Божий обещал, что Он создаст Церковь, и врата адовы, т.е. все силы зла, не одолеют её.

Однако это не значит, что силы зла и врата адовы не будут бороться с Церковью. Напротив, они употребят все усилия, сатана приложит все старания, чтобы посредством злых людей, его сообщников, нанести Церкви Христовой вред, чтоб убить в ней то единение, которым она жива и действует. И Спаситель предсказывал, что будут после Него приходить люди не во имя Бога, а во имя своё. Что явятся лжепророки-соблазнители, чтобы прельстить, если возможно, и избранных, что явятся, наконец, и такие проповедники, которые будут говорить во имя Христа, Его именем как будто бы совершать силы и знамения, и которым, однако, в день оный и страшный Христос Спаситель скажет: «Я не знаю вас». И апостолы уже при жизни своей видели рядом с собой лжеучителей, видели расколы и раздоры, предсказывали о появлении новых лжеучителей верующим, предупреждали их о грозящей опасности разъединения в Церкви. Вот апостол Павел поспешает идти в Иерусалим на праздник Пятидесятницы. Очень ему хотелось зайти в город Ефес, где он своими трудами насадил общество верующих, которых три года он учил день и ночь со всяким смиренномудрием и многими слезами, среди искушений, приключавшихся ему по злоумышлению евреев, этих злобных и упорнейших врагов всего христианского. Время не позволяло апостолу зайти в Ефес, и он в ближайшее место, на пристани города, пригласил только пресвитеров, т.е. священников города Ефес, и здесь с ними побеседовал. Он засвидетельствовал им о своей любви, он предсказал, что идёт сам на страдание и смерть и уже более не увидится с ними на земле никогда. Он заповедал им внимать себе и всему стаду, пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрёл Себе Кровью Своей, «ибо, – говорит апостол, – ибо я знаю, что по отшествии моём войдут к вам лютые волки, не щадящие стада, и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собой» (Деян. 20 глава).

Всё это и о первосвященнической молитве Спасителя и о прощании апостола Павла с пресвитерами ефесскими мы слышали сегодня в евангельском и апостольском чтениях.

Пришло скоро время, когда сбылось скорбное предречение апостола. Много еретиков, раскольников и лжеучителей восстало в Церкви. Особенно много погубила сынов Церкви ересь Ария, который стал нечестиво учить о Сыне Божием и не признавал в нём Божеского достоинства. Это было чрез триста лет по Рождеству Христову. Арий имел много приверженцев, и его лжеучение сильно стало распространяться. Бороться с ним было трудно. В число его учеников вступили очень многие из тех прежних язычников, которые приняли христианство не по искреннему и горячему влечению сердца, а просто по подражанию, или ещё хуже, по корыстному расчёту, ибо в те времена вера Христова уже становилась господствующей в мире.

Тогда-то на помощь Церкви Божией выступила новая сила, Промыслом Божиим к тому приготовленная: это – сила православных самодержавных царей. Царствовал тогда святой Равноапостольный Константин, первый из царей, принявший святую веру Христову и её вводивший в своём государстве Византийском, которое в то время охватывало весь мир. Конечно, блюсти целость и чистоту веры есть дело и долг пастырей Церкви, но власть гражданства имеет полную возможность или помочь в этом деле пастырям, или помешать. К тому же Царь православный есть сын Церкви, обязанный по своему положению заботиться о ней, именно, как сын о своей матери. Так именно смотрел на себя и святой равноапостольный царь Константин. Он не взял на себя разбор и суждение о том, почему и в чём погрешал Арий, и что нужно предпринять по поводу его лжеучения для охраны мира и спокойствия в Церкви. Он захотел выслушать об этом голос пастырей церковных. И вот, со всего христианского мира собрались в город Никею пастыри и учители, в числе 318, для суждения о делах церковных. Они подтвердили правое исповедание веры и учение о Христе Спасителе, как Сыне Божием, как это было в Церкви с первых дней её существования, как было заповедано от времён святых апостолов. Арий был низложен, истина утверждена, мир в Церкви Христовой был восстановлен: верующие знали, чему следовать и где искать истины.

С того времени постоянно видим в мире две силы, способствующие единению в царстве Божием, т.е. в Церкви Христовой: деятельность христианских пастырей и постоянную содействующую им помощь со стороны православных государей. Император Константин Великий принял престол в то время, когда его империя, видимо, доживала последнее время и близка была к совершенному падению. Но приняв веру Христову и сделав её сначала дозволенной, а потом господствующей в своей империи, он тем самым сообщил своему одряхлевшему и умирающему царству новую жизнь и продлил его существование на 1000 лет. Так говорит наука история; никто никогда не мог опровергнуть этого благодеяния веры Христовой для Византийского царства. И гораздо долее стояла бы православная Византия и достояла бы до наших дней, если бы в ней сохранилась чистота веры, если бы цари её, подобно святому Константину, всегда защищали Церковь от врагов и лжеучителей. Но этого, к сожалению, не случилось, и Византия, когда пришёл Богом определённый день её, пала.

Однако православное царство в мире осталось. Ко времени падания Византии Господь воздвиг новый, молодой, сильный и даровитый народ русский. Он при новом Константине – равноапостольном и святом князе Владимире принял Христову веру, возрастал в ней, под её влиянием и воспитанием образовал своё царство. Когда пала Византия, русское царство уже было настолько сильно, что могло принять на себя наследство Византии – охрану и распространение святого православия. В ней, слава Богу, никогда не было ни одного князя-еретика, ни одного царя-еретика, безбожника или гонителя веры. И оттого ширилась она, и крепла, и теперь является самым великим царством в мире. Конечно, и в России были и есть раскольники, сектанты, непокорствующие Церкви, безбожники и лжеучители. Но пока стоит в ней православная Церковь, пока право правят слово истины её пастыри и пока на страже Церкви, её безопасности и силы стоит православный Самодержец, Богом помазанный и венчанный наш Царь, дотоле не страшны нам усилия ада. Иное дело, если бы случилось так, что сила и власть Царя будут умалены, если Царь стал бы ограниченным, бессильным и несвободным. Тогда беспрепятственно придут враги в достояние Божие, и те же евреи, от которых умер Христос, от которых страдали апостолы, те же евреи, которые и доныне явно и тайно стараются всеми способами уничтожить ненавистное им христианство, получат силу и возможность наносить Церкви Божией удар за ударом. Конечно, злобе врагов Божиих не пересилить Божьего всемогущества; Церковь сохранится и пребудет, как сохранилась во дни Ария и при гонениях в самой Византии, но государство, отступившее от Церкви, погибнет, как погибла Византия, но народ, отшедший от чистоты православия, будет отдан в рабство другим народам, как это и случилось с тем же византийским царством. Так погибнет и наша Россия. До неба вознесённая за своё православие и верность Церкви, т.е. Христу, она до ада низринется.

Избави нас, Господи, от этого ужаса!

Но вы спросите: как же может так случиться с целым верующим народом? Может это случиться, братие. Тому примеры бывали. Знаем мы, как огромная толпа безоружная, неупорядоченная, без вождей и правителей, легко подчиняется одной сотне вооружённых и обученных воинов. При ограниченном царе, покровителе Церкви, мы и будем такой толпой, а враги Христовы будут вооружённым отрядом. Пастырей наших ревностных и учительных они или обесславят, как это они и теперь делают, например, с о. Иоанном Кронштадтским, или изгонят, как это теперь делают евреи и еврействующие в христианской стране Франции. Вождей у нас не будет, царь обесславленный, ограниченный и связанный чужой волей, нас не в состоянии будет защитить. И что тогда с нами будет? Мы пойдём к верной гибели: начнутся ереси и расколы, безбожники будут гнать нас, как гонят во Франции, запечатывая церкви, изгоняя монахов и священников из храмов и из школ, запрещая народу исполнять правила своей веры.

Посему будем хранить чистоту веры, будем остерегаться всяких лжеучителей, которые хулят Церковь, Священное Писание, храмы, обряды, посты, поминовение усопших, наше богослужение, наши молитвы. Таких, вы знаете, и здесь, в вашей стороне, появилось много, но будем вместе с тем всячески ограждать преданностью и любовью Царский престол нашего Самодержавного Царя, не ограниченный никем, кроме Бога, Божеского закона и христианской совести. Много теперь в среде нашей появилось людей, которые непокорны властям и которые проповедуют об ограничении власти Царя. Это – люди, сознательно или бессознательно, по увлечению чужеземными образцами или по наущению заклятых врагов нашего народа ведущие нас к погибели. Не смущайтесь тем, что среди них встречаются часто люди учёные и образованные: ведь и враг Божий, дьявол, также одарён умом, только ум этот направлен на зло.

Впрочем, ум человека самого образованного часто не видит того, что ясно самому обыкновенному простецу. Это бывает тогда, когда он отходит от Христа, Истинного Света. Тогда сбывается слово апостола: называюще себя мудрыми, обезумели... Не много нужно иметь ума, чтобы видеть, что у нас в России, единственно только у нас – Самодержавный Царь. Если не станет этого последнего христианского Самодержца, если Он будет ограничен и не свободен, то наступит благоприятное время для подготовления и явления антихриста. Как это случится? На это отвечает один из мудрейших наших церковных учителей и толкователей Священного Писания: антихрист воспользуется так называемой демократией, т.е. народоправством, именно таким образом правления, в котором всё решает не христианский разум, не христианская совесть, а так называемое большинство. То большинство, которое легко составить искусственно, подделать, подкупить, увлечь на время пышными словами и обещаниями. По слову и учению св. апостола, тайна явления антихриста, человека греха, сына погибели, противящегося и превозносящегося выше всего, называемого Богом или святыней, – тайна этого беззакония уже в действии. Но она не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий... От великих и богомудрых отцов наших и учителей слышали мы, что удерживающий – это и есть Самодержец христианский. Не будет Его в мире, и тогда путём большинства можно будет провести какие угодно постановления, в том числе и постановления, касающиеся веры. История учит нас тому. Она говорит нам, что, например, в Англии так называемый парламент, т.е. учреждение, состоящее из народных представителей, ограничивающее царя, делал постановления о том, как надо веровать, как спасаться, сколько принимать таинств. Это похоже на то, как если бы крестьяне мирским сходом, или полицейский чиновник постановили бы, сколько лиц в Боге, какого достоинства Пресвятая Богородица, и одни бы постановили одно, а другие – совершенно другое и противоположное. Конечно, если бы и у нас случилось нечто подобное, мы бы, по нашей христианской совести, не послушались бы никаких сходок, никаких приговоров, никаких народных представителей, хотя бы они даже все вместе и единогласно изменили нашу святую веру, как не слушали в подобных же случаях благочестивые верующие люди в Византии распоряжений о перемене веры. Ибо ещё апостолом сказано: если бы даже мы, апостолы, или если бы ангел с неба стал возвещать вам не то, что мы проповедали, то да будет анафема (Гал. 1:8). Но ведь от этого пошли бы смуты в царстве, раздоры в народе, и государство слабело бы и клонилось бы к неизбежному упадку. То правда, что и цари в Византии бывали еретиками, – слава Богу, у нас в России за тысячу лет её существования этого ни разу не случалось. Но когда пред нами один еретик, его можно и обличить, и убедить, вразумить, с ним можем предстать на самый суд Божий. Но что делать с так называемым большинством, когда лица, составляющие это большинство, и неизвестны, и съехались случайно, и разъедутся скоро, а главное, – все они из разных народностей, из разных вер, а часто и безбожники. К тому же для них выгодно, чтобы в государстве и в народе совсем бы не было единой и господствующей веры, чтобы каждый веровал по-своему, а мог и совсем ни во что не верить. Каких же указаний ждать от такого собрания об истине веры? И кто и когда дал свыше полномочия подобным собраниям законодательствовать в области веры и Церкви? И станут ли они признавать для себя учения и постановления православной Церкви по вере, что её словами и действиями руководит обещанный Церкви и ниспосланный некогда видимо Дух Святый?

А самодержавие Царей, Божьих Помазанников, тесно связано всеми интересами, всеми даже выгодами своими с торжеством и процветанием святой веры, ибо Самодержец – Царь христианский имеет опору и основу для своего существования и деятельности и для признания его верноподданными только в законе Божием и в христианской совести своей собственной и своего верующего народа.

Братие! На этой далёкой окраине, пришедши сюда из милых родных мест, утвердитесь и утверждайтесь в святой православной вере, не слушайте соблазняющего голоса различных сектантов, здесь уже появившихся и сеющих среди вас семена злоучения. Берегитесь этих врагов Церкви, не говорите уверенно, что вы не поддадитесь их воздействиям, будьте осторожны и к себе внимательны. Враг и силён, и хитёр, и опасен; не успеют вас поколебать словом, так соблазнят на деле; не захватят взрослых, так увлекут молодых. Особенно опасайтесь отдавать дочерей ваших в сектантские и раскольничьи семьи; не соблазняйтесь их видимой зажиточностью. Там дочерям вашим почти неизбежное отречение от православия, почти неизбежная духовная гибель. И на эту гибель нередко толкают детей сами родители из желания пристроить их выгодно и богато. Не продажа ли это святой веры и святого православия? Не продажа ли это своих детей в духовное рабство? Вы знаете, что, к сожалению, уже были среди вас примеры таких отпадений.

А затем, храните отцами вашими признанную, в вас воспитанную, для св. Церкви и для св. Руси спасительную преданность Царю Самодержавному и Его Царственному Семейству. Да будет наш Царь-Самодержец, как встарь, навсегда свободным, мощным, неограниченным, дабы в силе своей свободы и неограниченности Он мог властно дать своему народу защиту его святынь, его веры, нашей св. Церкви, дабы и в области житейской, ни от кого не зависимой, Он мог свободно дать народу всё ему необходимое. Вот и вы пришли на новые земли, вот и ваши соседи кругом на много вёрст заняли так называемые земли Кабинета и живут в довольстве; вот видите, ежегодно приливают сюда всё новые и новые волны переселенцев. Это Царь свободный и неограниченный самодержавным словом повелел отдать крестьянам эти земли, повелел, – и сбылось по Его слову. Ни в одной стране, ни в одном государстве мира не могло быть ничего подобного, ибо нигде нет царя самодержавного.

Будем же хранить это наше сокровище – самодержавие Царей, и не станем слушать тех многочисленных бывших преступников, сюда сосланных, которые нередко по деревням и сёлам расхаживают с хульными речами о Царе, или разбрасывают печатные листки с такими же обманными речами. От таких учителей, ссыльных, каторжников, убийц и воров, – подальше! Напротив, знай о том, что у Царя есть враги, что вам может грозить опасность, как бы не украли у нас наших сокровищ – православие и самодержавие, ещё крепче мы их полюбим, ещё большей любовью и преданностью их оградим. Сквозь такой оплот не пройдёт вражье слово и вражья сила.

Царя нашего многолюбимого и Его Супругу-Царицу, Виновницу нынешнего торжества, со всем Его нам дорогим Семейством, Господи, сохрани на многие лета! Аминь.

«Тебе, Господи!»¹³²

О приклоняющих сердца свои пред Господом и колена Господу помолимся.

Вот какая ныне особливая и единственная в году возносится молитва. В уреченный час, по возгласу Церкви, преклоним и мы с вами свои колена; значит, и о нас, и о всех наших братиях, верующих и православных людях, в сей день пятидесятый, во время этой чудной дневной вечерни праздника склоняющих колена, возносится приведённая молитва, с призыванием нам полноты даров Св. Духа.

Какой смысл, и какой урок этой молитвы?

Случалось ли вам бывать в сельской церкви летом за вечерней предпраздничной службой? С полей после тяжёлой трудовой недели, едва омывши пот и пыль с усталого тела, спешат богомольцы в церковь. Поздно, в ожидании их, начинается служба. Гаснут лучи солнца; полумрак в храме; прохладой потянуло в воздухе. Немного народу; пришли только особо усердные, особо преданные молитве и вере. Проста служба: нет громогласного пения, не пылают по-праздничному светильники. Завтра станет красна церковь и народом Божиим, и множеством чтецов и певцов – добровольцев деревенских. Теперь же ещё как будто и не праздник, а предпразднество и провод будней... Священник и псаломщик свершают службу. И в тишине храма, под звук молитвословий, веет дух смиренной молитвы усталого от недельного труда народа, слышны подавленные вздохи, видны склонённые главы. Гласит ектеньи священнослужитель; они проходят уставной чредой; в них слышны знакомые всем моления «о благодарственном труде молящихся, о граде царственном, о всех трудящихся, о тех, кому в удел страданье задано»... Но, вот, раздаётся заключительное моление, столь нам всем привычное, и потому часто проходящее мимо сердца и сознания: «сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим»... И слышно священнослужителю, как позади его в темнеющем храме с подавленным глухим шумом и с каким-то общим вздохом склоняются в земном поклоне до праха земного те, у кого чуткая душа в этом церковно-молебном слове услышала особо трогательный призыв. То чувство смирёной покорности воле Бога, ощущаемого в невидимом присутствии, то преданность Его Единого власти и силе, – вот что повергло долу тела и души, и в устах и в сердцах трепетно и проникновенно отозвалось кратким, но сильнейшим молением: «Тебе, Господи!»

О, призри, Господи, на преклоняющих пред Тобой сердца свои и колена! О, дохни благодатью утешения, ниспосли силы Духа и тела богоносному и христолюбивому народу! Сколько чувства в этом невольном поклоне, сколько отрады в этом возглашении: «Тебе, Господи!» И как уныло, и пусто душе и тоскливо должно быть у тех, оторвавшихся от древних обычаев и от самой Церкви, – разумеем наших сектантов, молокан, баптистов, – которые не знают этой радости и отрады преклонения пред Господом! Они, как известно, отвергают даже самый обряд коленопреклонения, Христом и апостолами освящённый. А ведь сколько идущих от времён Самого Христа и Его апостолов, первых подвигоположников благочестивой нашей веры, – сколько воспоминаний и поучений в слове и примере об этой преданности воле Господней! Вот, пред нами Тот, Кто в мировой и заповеданной векам молитве, смысл коей вечно раскрывается пред человеком и человечеством всё глубже и глубже, как сокращение всего евангелия, заповедал молиться словами: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Вот, Он Сам молится в саду Гефсимании, Он Сам изнемогает в туге и скорби сердечной, в подвиге до кровавого пота, – и падает Он на землю, и преклонят пред Отцом Своим и сердце и колено, и молит Он: «Да мимо идет Мене чаша сия, обаче не Моя воля, а Твоя да будет». Вот, умирает Он на кресте в лютейших муках, и в миг, когда холод смерти проникает в Его тело и уже последний проблеск света зрят Его залитые кровью очи, в этот миг склоняет Он главу, и уста Его успевают сказать слово преданности Богу Отцу: «Совершишася! Отче, в руце Твои предаю дух Мой!"

На праздник Пятидесятницы спешит в Иерусалим святой апостол Павел. Паче всех он потрудился, насадил всюду церкви Божии, поставил в них всюду епископов и священников-пресвитеров (Тит. 1:5–7; 1Тим. 3:1; Деян. 20:28, 15:4, 11:30, 17:2–3). Всё, заповеданное ему Христом, он совершил. Теперь он идёт, связан духом, яже хотящих ему приключитися не ведый. Точию Дух Святый по всем городам свидетельствует, что узы и скорби его ждут, и знает он, что уже больше не увидят лица его те священники-пресвитеры, с кем трудился он в слезах и многих скорбях, посреди гонений и злоумышлений Иудеев, для утверждения Церкви Христовой, с кем молился, преклонив колена, прощаясь навеки среди плача и рыданий у берега морского, близ Ефеса в Милите (Деян. 20 глава) И тут же рядом с внутренними тяжкими предчувствиями слышит он скорбные предсказания со стороны, – от друзей и преданных учеников. «Павел и мы, бывшие с ним, – пишет его спутник, – пришли в Кесарию и, вшедши в дом Филиппа благовестника, одного из семи диаконов, остались у него». Делаем оговорку: слышите ли, что было при апостолах? Мы видим и диаконов, и пресвитеров, и епископов. Итак, не правы и не по-апостольски учат вас, братие, живущие среди вас сектанты, когда уверяют, что для спасения и устроения церковного не нужно священство и что степени священства – епископ, священники (пресвитер) и диакон – будто бы выдуманы людьми, а не Богом установлены. Но продолжаем речь спутника Павлова. «Между тем, как мы пребывали у них многие дни, пришёл из Иудеи некто пророк, именем Агав, и, вышедши к нам, взял пояс Павлов и, связав себе руки и ноги, сказал: так говорит Дух Святый: мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников. Когда же мы услышали это, то и мы, и тамошние просили, чтоб он не ходил в Иерусалим. Но Павел в ответ сказал: Что вы делаете? Что плачете и сокрушаете сердце моё? Я не только хочу быть узником, но готов умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса. Когда же мы не могли уговорить его, то успокоились, сказав: воля Господня да будет» (Деян. 20–21 главы). Таковы действия духа смирения и покорности воле Божией.

Сим духом напоённый и напояемый, возрастал в православии, от колыбели своей народно-государственной жизни, наш русский народ, и даже до Днесь он крепок и жив тем же духом и блещет смирением веры и преданности воле Господней среди всех народов мира. Этим венцом смирения отличается и само православие от всех прочих христианских исповеданий и особенно от различных видов сектантства, которое всецело вышло из гордыни и насквозь пропитано гордыней, самомнением, самохвальством пред Богом и людьми, и которое только и говорит словами приточного фарисея: «несмь якоже прочии человеци...» Понять и осмыслить эту красоту смиренного духа дано не всякому: сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа (1Пет. 3:4) сокрыт для телесных очей. Чтобы оценить эту красоту смирения, нужно иметь самому меру восприемлемости в созвучиях собственной смиренной, верующей и православием напитанной души. Но видеть плоды этого венца духа христианского в истории русского народа дано всякому, кто не закрывает очей своих намеренно от света. Когда умирал святой и великий князь Александр Невский, отдав жизнь в неимоверных трудах и подвигах, всю без остатка, родине; когда в глухом монастыре на пути домой, после унизительного шествия в орду к хану татарскому, возлёг он на убогую лавку и воспринимал предсмертную схиму; когда, оставляя родину, которой служил всю жизнь, во власти татар, ещё не устроенную и не приведённую в порядок, он был, однако, спокоен, отдавая дело своей жизни воле Божией; когда окружающим его, плачущим и рыдающим от отчаяния, он сказал: «отойдите, и не смущайте души моей вашей жалостью»: тогда он воплотил в себе дух русского народа. Святые обители и их великие подвижники воспитали так наш русский православный народ. И в крепости яди сея духовной прошёл наш народ свою неимоверно тяжёлую историю и, всё превозмогши, стал, а не пал, не поник главой, не потерял духовной бодрости, не опустил рук, не погиб в унынии. Перетерпел он татарское иго; перенёс крепостное право ради крепости своего государства; прошёл тяжёлую годину XVIII века, когда чужеземные проходимцы творили студ на его хребте и издевались над ним под видом просвещения; перетерпел он и доселе терпеливо несёт гораздо горшее горе и обиду, и страдание; когда свои же русские, заразившись чужебесием, издеваются над его верованиями, над его святынями, над его тысячелетним государственным строением, над его нравственным воззрением на жизнь народную и государственную, над его свойством всё оценивать при свете и под руководством христианской совести, а не по мёртвому праву; перенёс он и переносит терпеливо эту интеллигентскую гордыню и наглую хамову презрительность к народной душе в её заветных верованиях. Всё перенёс он и вырос в великий народ. Так всем видны плоды смиренного терпения и покорности высшей воле в жизни и истории русского народа.

Ныне, однако, слышим укоры этому смирению: его называют рабством и приниженностью духа, и самое православие считают источником и виновником такого народного духовного рабства. Ныне учат, что самосознание народа выражается в бунтах, в злобе, ненависти, в готовности восстать против всякой власти, в способности всё взять себе силой и насилием, вроде известных и здесь у вас экспроприаций или принуждения на бунт побоями, наносимыми несогласным железными «струнками», гайками и болтами... Ныне, наконец, проповедуют о перемене самого православия на выдуманную веру сектантов. Увы, не понимают, что не всё можно взять силой: можно отобрать, например, насильно землю, но нельзя взять силой умения трудиться, без которого земля сама не прокормит человека; можно взять силой и богатство, но нельзя захватить насилием умения пользоваться богатством, не отдавая себя ему в рабство; нельзя отобрать насилием ума, спокойствия, благожелательности, кротости, любви, целомудрия, семейственности, верности, исполнительности и усердия, без чего невозможна счастливая жизнь общества. Увы, не понимают, что смирение и преданность воле Божьей, с одной стороны, и забитость и приниженность, рабий дух и животная тупая покорность, – с другой, далеко не одно и то же, и разнятся одно от другого, как огонь и вода, как день и ночь. Увы, забывают даже заветы писателей и мыслителей, признаваемых за великих самими хулителями народной, смиренной и Богу покорной души. Из них один определяет жизнь словами: «я хочу жить, чтобы мыслить и страдать»; другой подтверждает: «я жить хочу, хочу страданья». Забывают, что если нет такого именно смиренного воззрения на жизнь, то удел работников народных при первой неудаче – самоубийство или отказ от деятельности, если же есть и действует такое воззрение, то оно всё превозможет и все препятствия победит, как это и видим мы в истории русского народа.

И был бы недостоин имени великого тот народ, который не перенёс бы такого тяжёлого испытания, как, например, недавнее несчастье неудачной войны: так не умели перенести его только оторванные от народной души интеллигентные кликуши, заменившие здоровую работу истерическими, больными воплями.

Недостоин был бы имени великого тот народ, который при несчастии терял бы голову, не видел бы ни в прошлом своём, ни в будущем ничего светлого и достойного уважения и, охваченный безумием, стал бы топтать то достояние, которое ещё в его обладании. Стал бы добивать себя своим безумием, стал бы, наконец, отрекаться от самой веры отцов своих: так именно и поступила та гниль народной жизни, которая в последнее время, как нездоровая и раздражающая сыпь, высыпала на народном теле и, возомнив себя на верху жизни, вздумала ей руководить, и произвела болезненные, к счастью, временные, пережитые нами нестроения последних лет.

Недостоин был бы имени великого тот народ, который в годину несчастья отдал бы себя всецело во власть злобы, дикой мстительности и неудержимой ненависти, в поисках причин и виновников несчастья, вместо вдумчивой созидательной и творческой работы, направленной к тому, чтобы в будущем избегнуть повторения ошибок и падений: так именно безумно поступили самозваные руководители якобы общественного мнения в растлённой и презренной, предательской и неразумной нашей печати, которые кривлялись и вопили во множестве именуемых прогрессивными газет в последние пережитые годы.

Но тих явился народ наш. Поддалась гнилому влиянию только та ничтожная часть населения, которая была уже оторвана от народа, от векового его мировоззрения, и собственно примыкала к воспитавшей её безнародной и безцерковной интеллигенции, – разумеем городскую чернь и часть рабочих. Тем менее заслуживают внимания и упоминания безумства собственно сельского населения, в виде волнений, грабежей и погромов. Всё это – только мелкая рябь в океане жизни целого народа, и если о ней говорим, то потому только, что она у всех на виду и в памяти и бросается в глаза. Но как в глубине океана, свершается и спокойно и ровно течёт народная жизнь незримая: там её основа, там её русло в вековечных правилах веры – преданности Богу и смирения сердца. Только мелкая лужа сразу выдувается до дна ветром и невзгодой, а в океане внутренние недра его при всех бурях на поверхности остаются спокойными. И те, что в налетевшем на Россию несчастье увидали только повод для злобы и ненависти к родине, которые в тяжкие нам ниспосланные дни и годы только бегали с дикими воплями и растерянным видом, которые в народном смирении и покорности испытующей воле Господней видели и видят приниженность и рабство, – они показали только собственное мелкодушие и малодушие. Если это смирение народа есть рабство и приниженность, то и в словах апостола Павла, во смирении грядущего в Иерусалим на узы и скорби и готового даже на смерть, нужно видеть потемнение сознания и тоже приниженность духа. Если это смирение народа есть рабство и приниженность, то и христиане, которые, не успев убедить Павла избегнуть страданий, успокоились, предав его и себя воле Божией, тоже были рабы, негодные для бодрой и здоровой жизни. История, однако, показала, что смирение первых христиан и покорность воле Господней со стороны мучеников склонили пред Церковью Христовой царей и царства.

Пусть пронеслась и теперь над православным народом буря несчастий; пусть тяжко наше положение и теперь при господстве нечестия, революционных убийств, безумия многих, сынов родины; пусть тягостны опустошения в семье, в обществе, в народном благосостоянии и в государственном порядке, нанесённые революцией; пусть не кончились наши испытания, и, может быть, смерть занесена над теми, кто выступает обличителем порока и проповедником правды и христианской совести: воля Божия да будет! Пока православный наш народ преклоняет пред Господом сердца свои и колена, он перенесёт и переможет тяжкое испытание, останется верным своему родному православию и жизненному укладу и воспрянет к лучшему и светлому будущему с великим словом на устах и в сердце: «Сами себе, и друг друга, и весь живот наш предадим Тебе, Господи!»

О приклоняющих сердца свои пред Господом и колена Господу помолимся! Аминь.

Памяти убиенного архиепископа Никона, экзарха Грузии I.¹³³

Не чужой для Москвы убиенный святитель Божий, как начальник одной из обителей древней нашей столицы. Но бесконечно он теперь дорог сердцу России, создавшему и хранившему издревле бережно русские церковные и государственные начала, как проливший теперь за эти начала кровь свою и отдавший им жизнь.

Да, воистину, меч Божий не перестаёт посекать нас, и горе за горем, удар за ударом поражают сердце наше! При виде этого гроба горе наше так тяжко, так больно даёт себя чувствовать, что связывает самое слово. Убивали доселе рядовых священников, калечили и ранили простых проповедников, служителей Церкви. Но вот пред нами неслыханное злодеяние – убийство архипастыря; рука злодеев поднялась на убийство высокого представителя Церкви, стоявшего во главе обширной паствы, правившего целой областью в несколько епархий. Когда в Крыму, в Алупке, кинжалами резали трое злодеев священника Троепольского; когда ни крики жены, ни слёзы пятерых детей не могли остановить злодеев; когда один из них обратился к истекающему кровью несчастному мученику со словами: «прости, батюшка» и, получив ответ: «Бог простит», нанёс последний, самый жестокий, смертельный удар своей жертве и, как оказалось, спрашивал лишь для того, чтобы удостовериться, жива ли ещё жертва, – тогда думалось и казалось, что нет большей низости и наглости, нет отвратительнее дерзости и лицемерия.

Ныне мы видим: и эта мера превзойдена. За всю историю русскую мы знаем только два случая зверского убийства архипастырей, один из них в Москве: но то было проявлением дикого безумия толпы. Здесь мы видим: преступление, задолго обдуманное, приведённое в исполнение с сатанинской жестокостью, с невероятным хладнокровием, с дьявольским лицемерием. Здесь мы видим определённых лиц, которые свершили кровавое дело, умножив его ещё другими убийствами, и скрылись. Их совесть, по-видимому, спокойна, и кровь пролитая, неповинная, не палит огнём их сердца.

Наш законодательный кодекс даже не предвидит убийства архиерея и не указывает для него наказаний: так не вмещалось ни в ум, ни в сердце законодателя столь гнусное преступление.

И вот, наше время дало доказательство, что и такое преступление возможно.

Какое же ужасное время! Какие ужасные нравы!

Хотят запугать архипастырей и пастырей, хотят их заставить повернуть с пути долга. Как бы возвращаются давно отшедшие времена гонений, направленных, главным образом, на предстоятелей Церкви.

Но история гласит, что мера гонений всегда была слабее Духа исповедничества в служителях Христовой Церкви. Сонм мучеников упредил нас на этом пути, и светит нам своим примером. И история же гласит, что ни меч, ни огонь, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина – никто и ничто не отвратит пастырство Церкви от исполнения им своего призвания. Пусть найдутся слабые, пусть будут падшие: всё пастырство пребудет верным Христу и Церкви. А примеры мученичества, такие, как у нас сейчас пред глазами, не устрашат, не запугают, напротив, ободрят истинных служителей Церкви и родины идти до конца путём служения долгу.

Господь ведает, что творит. Господь ведёт Свою Церковь. В уреченный час Он попустил пролиться крови неповинной. Она, эта кровь, на убийцах и на их скрытых вдохновителях и попустителях. Но, верим, силен Бог и злое обратит, по последствиям, в доброе. Да будет Его святая воля!

От Царского престола и до последней хижины поселянина на православной Руси пронёсся стон негодования пред неслыханным злодеянием. Он слышен был на всём печальном пути следования этого гроба от города крови – Тифлиса до сердца России. Уже в этом самом – земной суд злодеям и злодейству. Будет Божий суд, небесный. На нём восстанешь и ты, обагрённый кровью, убиенный Божий архиерей, и верность твою, и труд, и любовь, и смерть, и кровь – и архиерейство твоё да помянёт Господь Бог во царствии Своём всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

II.¹³⁴

Тяжело было нам встречать здесь, в Москве, в сердце России, гроб мученика-архипастыря, – архипастыря, которого так недавно видели здесь полного духовной жизни и телесных сил, которого провожали на дальнюю замутившуюся окраину со страхом и вместе с надеждами на то, что он, быть может, сохранён будет для русской Церкви. Увы, ни его испытанная мудрость в управлении, ни природный ум, ни обаятельные качества сердца, ни благородство души, ни мягкость в обращении, ни справедливость во всех делах и отношениях, – ничто не спасло его от зверей-людей, жаждущих убийств и крови, пылающих ненавистью ко всему русскому. За что эта ненависть? За то разве, что Россия оказала одни благодеяния народу, пославшему убийц к этому архипастырю-мученику? За то, что Россия, в защиту и ради избавления этого народа от диких орд мусульманских, залила Кавказ кровью своих сынов и засыпала его своим золотом, вычерпывая его из средств своей небогатой страны, урезывая потребности своего родного народа ради великой христианской идеи человеколюбия? Не будем здесь говорить подробно о причинах, непосредственно на месте приведших к убийству экзарха. Мы говорим здесь это слово, мы молимся о новой жертве смуты среди представителей общественных русских патриотических организаций; на одну из сторон общественной жизни, способствовавших кровавому и неслыханному преступлению в Тифлисе, мы и обратим наше внимание.

Безмерно тяжело было встречать этот гроб мученика-архипастыря здесь, в Москве, потому ещё, что здесь, именно в Москве, в одной из ничтожных газет против убиенного экзарха с первых дней его вступления на паству в Грузии велась систематическая и озлобленная травля. Обвиняли покойного и в недостатке ума, потому что он-де из сельских священников, и в несправедливых отношениях к пастве, и в том, что он, якобы, «душил грузинский клир, что он будто бы оскорблял грузинский народ, что он корыстолюбив и жестокосерд. Что он чуть ли не ради собственного удовольствия в карете переехал какую-то девочку (чего на самом деле не было)... Скажут: ничтожны газета и её сотрудники, в Москве о них никто и не знает. Но нужно быть на Кавказе; нужно знать тамошние нравы; нужно иметь представление о множестве больных кровавым безумием людей среди народностей Кавказа, – плоды многотысячелетней кровавой истории этой страны; нужно знать, какое впечатление производит на них то обстоятельство, что русская газета, русские публицисты льют грязь на русского экзарха; нужно знать, как чрез это все действия экзарха и его сотрудников приписываются их капризу и жестокости, а не требованиям долга русского человека, – нужно всё это знать, чтобы понять, какое значение науськивания и подстрекательства к преступлению имела газетная травля против покойного экзарха. Эта травля бьёт по больным нервам неуравновешенных сынов народа, взволнованного революционной агитацией, и склонных к убийствам по самым ничтожным поводам; эта травля заранее возводит убийц в разряд народных героев...

Да, тяжело нам встречать этот гроб! А как тяжело тем, кто был и служил на Кавказе, кто живо может перенестись в обстановку гнусного злодеяния, кто ясно себе представляет всё то, до чего только с величайшим трудом может дойти судебная власть. И, вероятнее всего, во всей глубине никогда не дойдёт, ведь нашу сегодняшнюю заупокойную молитву, предстоя собору священства, совершил и сейчас среди нас присутствует владыка-митрополит, от которого на Кавказе отведена была Господом рука таких же убийц, которые теперь свели в могилу одного из его преемников по кафедре. Здесь, среди нас, – достойнейший служитель алтаря, протоиерей Тифлисский о. Сергий Городцов, жестоко раненый двумя пулями, чудом Божиим, молитвами горячо любящих его русских людей сохранённый для жизни и славной деятельности. Он может подтвердить, как один за другим падают в Тифлисе под ударами убийц десятки и сотни русских патриотов, – членов Тифлисского патриотического Общества. Пред вами, наконец, и это самое слово говорит человек, над головой которого на Кавказе также не раз веяли призраки смерти, и жизнь которого была обречена той же дикой расправе, плоды которой мы видим в лице убиенного архипастыря. Я глубочайше убеждён, что та же клика преступная, обрёкшая некогда меня смерти, привела теперь в исполнение кровавый заговор и против экзарха. И потому вы простите за этот порыв, за это негодование не только к презренным убийцам, но, главным образом, и к тем русским подстрекателям на убийства церковных работников на Кавказе, к тем подстрекателям, которые вот уже почти два десятка лет занимаются своим низким делом, которые нам, кавказским деятелям, особенно ведомы и чувствительны были. Которые теперь могут при виде совершённого злодейства видеть плоды своих усилий.

Да, безмерно нам тяжело говорить. И всё-таки ты, безвинно погибший, ты, кровью залитый, ты, мученик русский, ты можешь пред Лицом Господа, и Церкви, и России сказать словами апостола: «не всуе текох, не вотще трудихся» (Флп. 2:16). Не будет забыто твоё имя, не будет забыто твоё дело. Ты кровью оросил служение чести русской Церкви, ты не уступил ничего из своего долга, и ты этим, как древние мученики, укрепил, оживил и уплодоносил русское церковное дело на Кавказской окраине. Говорить теперь об уступках, действовать твоим преемникам не по твоим стопам – трусливо; ради охраны мнимого спокойствия и собственного благополучия уступить желаниям тех, которые хотят кровью залить дело Церкви и её интересов достигать убийствами, – это значило бы ругаться над твоей кровью и над твоей памятью.

Газеты передают, что покойный экзарх, сражённый пулями, успел только спросить: «кто ещё убит?» И затем, узнав, что никто не убит, перекрестившись, умер.

Что это? Пророческий вопрос? Кто ещё будет убит? Чья очередь? Кому враги России готовят мученическую кончину?

Но кто бы ни стоял на очереди, какой бы ни был длинный ряд намеченных жертв, достойный русских призыв после каждой жертвы один: «сомкни ряды»!

Таков завет и убиенного архиерея-мученика. Вечная ему память!

Русь Святая¹³⁵

Прежде, чем ответить на ваши горячие приветствия, дорогие братья и друзья, мы решили помолиться Богу: так подобает творить русским и православным людям. Прежде, чем сказать вам слово, как соработникам и единомышленникам в нашем великом деле поддержания святой веры, святой верности Царю и родине и борьбы с нечестивым врагом, мы решили во время самой молитвы нашей побеседовать с вами пастырской беседой: так подобает творить истинным православным сынам Церкви и защитникам церковности.

И какой высокий предмет для слова и размышления, для назидания и взаимного соутешения даёт нам воспоминание нынешнего воскресного дня! «Неделя всех святых»! Вот кто, – святые являются живыми и вечными проповедниками того оживления мира и человечества, которое явилось плодом искупления Христова и ниспослания искупленным даров Духа-Утешителя.

Святые указаны нам непосредственно после воспоминания о завершении искупительного и спасительного подвига Господа Иисуса, как образцы для подражания в христианской жизни. «Святи будите, якоже Свят Аз Господь Бог ваш», – такова заповедь Господа; «воля Божия о вас – святость ваша», – такова заповедь апостола верующим (1Пет. 1:16; Лев. 11:44; 1Сол. 4:3).

Трудно здесь, и было бы долго, входить нам в подробное и обстоятельное суждение о том, что есть святость в широком и всеобъемлющем значении этого слова. Скажем одно: святость обозначает полную отделённость от мира зла, выделение предмета или лица исключительно для служения Богу (1Пет. 2:9; Исх. 19:6; Ис. 51:6; Деян. 24:18). В этом смысле свят Господь Бог наш, как Существо надмирное и премирное; в этом смысле свята Церковь, всё общество верующих свято (Чис. 16:3), свят храм, святы принадлежности богослужения, святы бывают наши достойные и Богу посвящённые мысли и молитвы. В этом смысле свят и должен быть свят всякий истинно верующий христианин, как это и видим в писаниях апостольских, где верующие постоянно именуются именем «святых» (2Кор. 13:12; 1Пет. 5:14; Рим. 15:26, 16:16; 1Кор. 16:20; 1Тим. 5:10; Тит. 2:3; Деян. 26:10 и другие). Отсюда и внутренняя чистота, высокая нравственная настроенность, отсюда добрые и «святые» дела у верующего истинного христианина: Богу отданный, от зла мирского выделенный, из мира обладания дьявольского изъятый не может иметь настроения, сродного миру зла, не может творить дел, обращающих его в рабство дьяволу и в его пособника.

Глубоко впитала в себя это воззрение русская народная душа, воспитанная православной Христовой Церковью. И сказалось такое воззрение в метком и знаменательном слове. В то время как немец говорит о себе: «честный немец»; в то время как испанец называет себя гордым и храбрым, в то время как Англия – «предприимчива», Франция – «весёлая», Бельгия – «трудолюбивая», по сознанию и признанию сынов каждой из этих стран, – Россия, по сознанию и признанию её сынов, есть «святая Русь».

Да, Русь выделена из мира, избрана для особой великой цели хранения и распространения неповреждённой истины веры; она посвящена Богу и Его мироправящему Промыслу. И в своих исторических судьбах, – преемствуя древней православной Византии и её мировому призванию и значению; а в своём племенном составе, – претворяя в себе и насыщая духом христианства многочисленные народности; и в своём географическом положении – на грани двух миров, двух частей света, двух цивилизаций, – Русь святая одна может быть орудием этого Промысла для мировых событий и мировых велений. Сознаёт ли народ такое своё назначение?

Он проявляет его не в ясно выраженных положениях, не в строго определённых словесных формулах; он носит его в глубине духа, проявляет во всём жизненном укладе, выражает иногда в трогательных и глубоких символах. Когда вы въезжаете в русское селение и видите высокий каменный храм, величественный совне, благолепный и богато изукрашенный внутри, когда вы слышите доброгласные колокола, видите парчу и золото, – и это всё посреди убогих хижин, посреди бедной жизни, то здесь явный знак и явное свидетельство того, как народ смотрит, на значение религиозного начала в своей жизни. Не поймёт и не оценит этого гордый и чуждый взгляд иноплеменный, но доброе разумеет всё это русское сердце. Когда приходится наблюдать жизнь русских новосёлов в Сибири, то ещё яснее становится пред сознанием основная черта русской народной души. Откуда пришли новосёлы? И с юга, и с запада России, и из её центра, и с восточной окраины Приволжья, собрались люди с различными говорами, с различными обычаями, даже с различными племенными особенностями, – а дух у них один. Наскоро выкопанные землянки; разбитые на время палатки; покрытые сверху войлоком или дырявым «рядном» приподнятые оглобли простой телеги, наскоро сбитый шалаш, вот жильё пришельцев с их жёнами и детьми. Но первая забота, первая мысль их после того, как намечено место и план для будущего селения, это – отвод площади для храма; первое поручение «от мира» избранному односельцу – собирать пожертвования на храм; первый разговор и первая серьёзная совместная беседа – о том, как устроить приход, кому посвятить престол будущего храма, куда обратиться, чтобы хоть временно найти приходского пастыря, к какому селению ближайшему приписаться, чтобы войти в состав прихода. О, благослови, Господи, эти верующие и жаждущие Тебя Единого души, являющие Русь святую в красе исконной святости и спасения. Пусть другие народы в своей исторической жизни и деятельности осуществляли и достигали успехов, каждый в сродной им области, обусловленной склонностями и способностями того или другого народа: одни развивали науку, другие создали право, иные преуспели в торговле, иные поставили высоко промышленность и внешние удобства жизни. Но если бы англичанина заставили переделаться во француза, а шведа – в итальянца, то разве не повторилось бы того же явления, как если бы мы заставили лошадь жить на дне моря или в речных струях, а рыбу пастись на лугу?

Пусть же и русский народ останется верным своим прирождённым и тысячелетней жизнью в Церкви воспитанным свойствам, пусть он пребудет у ног Христовых, пусть не отпадёт от взлелеянного веками и бесконечно дорогого ему образца жизни и того конечного её стремления, которое он выразил в именовании своём: Русь святая. Другие народы дали изобретателей, другие народы создали ту картину внешней жизни, которая теперь так привлекает и соблазняет многих: хорошие дома, племенной скот, разделанные пашни, довольство и сытость. Пусть русский народ и всё это обретёт, но пусть останется при своей уже приобретённой славе. Он дал и воспитал святых, ведомых и прославленных во множестве, и ещё в большем множестве незримых и миру неведомых, но оставивших и давших жизни русской и стремлениям русских людей особый самобытный и пропитанный религиозно-нравственными запросами и интересами отпечаток, строй и быт. И не добро, не полезно и невозможно русским переделываться в чужеземцев, да и нет к тому оснований и побуждений; ибо быть русским – почётно, быть русским – славно, быть русским, значит – приобщиться к жизни истинно человеческой и достойной.

В вихре и суете современных политических страстей, в борьбе партий, в зное и соблазнах политических похотей, когда меняются знамёна («платформы»), когда одни подчёркивают желание своё дать нам право, другие – науку, иные – экономические успехи, одни стоят за тот или другой образ правления, другие подчёркивают стремления чисто и только национальные, интересы национальной силы и международного достойного положения, – одно забывается чаще всего: стремление народа к святости и спасению. Так происходит смешение и перемещение цели и средств.

Блаженны вы, члены патриотических союзов, если сознаёте и в главу вашего исповедания и ваших стремлений ставите заботу о том, чтобы Россия, наша великая, милая, бесконечно дорогая нам Россия, осталась и пребывала вовеки Русью святой! Только в её святости – посвященности Богу, только в её православии и слиянии с Церковью Христовой могут быть осмыслены, и возвышены, и укреплены вечным освящением и силой и образ её государственного строения – самодержавие, и её национальные, как особливой русской народности, задачи, интересы и стремления.

Воля Божия о нас – святость наша. Вот наше знамя. Но не слишком ли многого хотите? Не сверх ли сил берёте бремя? Не действуете ли вне области жизни собственно государственной? – так возражают нам.

Но таковыми и с таковыми стремлениями Бог создал человека, вложив в него. Свой Образ и тяготение к Первообразу. Но такова прямая заповедь Творца. Но таковы уроки апостолов. Хотите видеть возможность жизненного их исполнения и применения? Она представлена великим сонмом святых, в мире живших, плоть нашу носивших, питавшихся в ограде Церкви благодатью Духа Святого и процветших святостью и чистотой. «Процвела есть пустыня, яко крин, Господи, – языческая неплодящая Церковь пришествием Твоим».

Посему, имея такое великое облегающее нас облако свидетелей – святых, ныне чтимых, гордость и грех отложивши, с терпением да течем на предлежащее нам подвиги, взирая на Начальника веры и Совершителя Иисуса! (Евр. 12:1–2). Аминь.

Привет любви¹³⁶

Благословен Бог наш, даровавший нам пережить эти знаменательные минуты и благословить Русское Собрание молитвой о «еже внити в дом нов»!

Некогда царь Давид жестоко сокрушался в сердце своём, не давал очам своим сна и веждам своим дремания, – его терзала неотступная мысль: «я живу в доме кедровом, а ковчег завета покоится под шатром» (Пс. 131:4–5). Давно и нам, русским православным людям, объединившимся в патриотические союзы и содружества, не давало покоя неотступное желание найти для наших собраний, для нашей работы свои собственные пристанища, а не скитаться по чужим углам. И стыдно нам становилось, что в то время как многие из нас сами были обеспечены удобствами для своей личной жизни и повседневной работы, дорогие нам учреждения, эти ковчеги заветных наших дум и упований, в которые мы влагали всю горячность любви и привязанности, всю отраду надежд, покоились как бы под шатром. Давно мы ждали этих радостных минут, какие теперь переживаем, когда мы можем сказать трогательным русским присловьем: «заживём своим домком», когда мы можем повторить и чужеземное, но меткое присловье: «мой дом – моя крепость»! И вот, старейший в России патриотический союз – Русское Собрание в столице, в центре жизни государственной, дарит нам теперь такие минуты радости.

Что же обещает и что несёт нам сегодняшняя радость?

Мы не станем говорить об удобствах, которыми теперь будут обставлены наши собрания, совещания, наши учреждения – библиотека, гимназия, издательство, журналы и проч. Это само собой, и прежде всего, бросается в глаза, всем очевидно и понятно. Есть иное значение, – значение моральное и более глубокое в нынешнем нашем скромном торжестве.

Когда в той или другой местности появляется новый человек, он долго считается пришельцем и новичком он долго как-то не принимается во внимание при обсуждении и разрешении вопросов местной жизни, – пока не осядет жить на месте прочно, пока не перейдёт на жительство всей своей семьёй, пока, наконец, не приобретёт своего собственного жилища. Раз он это сделал, все жители местности говорят: «теперь он – наш».

Увы, пришельцем в русской жизни, в русской столице было в своё время и «Русское Собрание». Оно встречено было враждой с одной стороны, недоумениями и даже подозрениями – с другой: неужели, спрашивали, нужно «обрусить» самую столицу Руси? Неужели «Русское Собрание» нужно среди русских людей? Не праздная ли это мечта, не личный ли здесь каприз учредителей нового общества? «Русское Собрание» в Петрограде, прежде всего, а затем и русская монархическая партия в Москве каким-то особым прозрением, – свойство и дар горячей любви к родине, – ещё до 17 октября 1905 года предчувствовали грядущее инородческое засилье и надругательство над всем, что дорого русскому сердцу. Вожди и основатели этих первых по времени патриотических союзов, покойные, незабвенной памяти Василий Львович Величко и Владимир Андреевич Грингмут оказались правы в своих предчувствиях и в своей лихорадочной работе над созданием содружеств, долженствовавших объединять русских людей в их борьбе за исконные русские начала. Что же? Привилась ли их работа к жизни? Оправдалась ли она живой действительностью?

Нынешнее торжество даёт на это живой и положительный ответ. Жизнь говорит «Русскому Собранию»: «ты имеешь полное право на существование». Русские люди говорят ему: «ты – наше, ты с нами, ты – наше дорогое достояние»! Пусть же и другим всем на Руси патриотическим союзам, позже Русского Собрания возникшим, явившимся на поле жестокой, нами пережитой, брани в самый разгар уже наступившей опасности, пусть всем благородным русским людям, объединившимся в патриотические союзы и содружества, поскорее суждено будет пережить такие же радостные минуты создания и приобретения собственного и независимого жилища. Начало доброе здесь положено, явлен добрый и бодрящий пример.

Позвольте оттенить и ещё одну сторону в нашем торжестве. Один из выдающихся русских проповедников-мыслителей архиепископ Димитрий (Муретов) оставил нам в наследие меткое слово. «Печально, – говаривал он, – печально, что зло всегда организовано, а добро – кустарно». Присмотритесь: как легко люди объединяются и как прочно они объединяются на зле, или на легкомыслии, или просто на пустых, иногда и нечистых удовольствиях! Вино, разгул, карты, разврат, веселье, злоба, зависть, недоброжелательство, самолюбие, честолюбие, корысть, – всё это так часто влечёт людей друг к другу, соединяет их в дружное сообщество, вызывает немалый прилив всяких денежных трат и взносов. Сколько, например, величественных и дорогих домов создалось на этой основе! А рядом с этими трактирами, театрами, с местами увеселений и порока – как мало видится домов, созданных порывом благородных стремлений отдельных личностей! Печальна эта сторона в человеческой жизни, но она – живой факт, которого отрицать нельзя.

И тем радостнее ныне наше слово, тем бодрее оно звучит, тем полнее живёт наша душа и тем сильнее бьётся наше сердце, когда мы в приобретении этого «Русского дома» видим, как восторжествовали русские люди над тёмными сторонами жизни и человеческой природы. Нет, и добро может быть организовано, и добро – не всегда кустарно! Когда же добро становится силой организованной, то оно безмерно сильнее организованного зла, – настолько сильнее, насколько, безотносительно говоря, добро вообще выше и сильнее зла и свет лучшие и выше тьмы.

От всей души и с особым чувством я, представитель патриотических содружеств Москвы, приветствую «Русское Собрание» с нынешним его торжеством. Уже два года мы в Москве горим желанием и собираем средства для того, чтобы создать свой «Русский дом» и самое слово это, меткое и знаменательное, у нас в Москве стало давно знакомым. Но нам доселе не удалось осуществить заветную мечту. С радостью и независтно воздаём мы пальму первенства в умелом достижении этой мечты «Русскому Собранию». Помоги вам, Господи!

Да будет «Русский дом» символом единения русских православных людей! Слух о радостном вашем торжестве пройдёт по всем патриотическим содружествам России, и мы уверены – радость наша найдёт всюду отклик и живое сочувствие, принесёт всюду чувство глубокого удовлетворения и всюду она ободрит, окрылит наших друзей и единомышленников и вдохнёт веру, увы, подчас гаснущую и падающую. – Веру в то, что раздоры и разногласия, появившиеся в последнее время среди правых русских патриотов, представляются явлением неглубоким, несущественным, временным и скоропреходящим. Пусть растёт и крепнет, и организуется русское патриотическое дело, пусть, созревая внутренне, оно и вовне, в религиозно-нравственных и в просветительно-культурных начинаниях, в экономических планах и мероприятиях, в умножении членов, в создании «Русских домов», всюду по широкому лицу земли русской даёт свидетельство своей жизненности и прочности на благо России, на страх её врагам.

Благословен и преблагословен Бог наш, даровавший нам нынешнюю радость, и да благословит Он вас, дорогие братья, ваши входы и исходы, помышления, словеса и деяния! Аминь.

Миссионерское призвание России¹³⁷

Старый Киев, матерь городов русских, Руси чистая купель и колыбель нашей государственности; это место, где мы сейчас стоим, – то самое, где некогда гордо высился истукан Перуна; эти древние валы, с которых некогда киевляне, крещёные, низвергли идолище поганое; и этот храм во имя святителя Василия Великого, – преемник того храма, который на месте Перунова капища поставил князь Владимир, во св. крещении Василий, в память своего крещения и в честь своего небесного покровителя; а рядом со всем этим память обретения иконы Богоматери во граде Казани, память бесчисленных её чудес и благодеяний на благо нашего отечества, сознание огромного христианского воспитательного и чисто-миссионерского влияния этой святыни на русскую народную душу и историю нашего народа, – можно ли найти сочетание мыслей, чувств, уроков, заветов более глубокое и более знаменательное для предначинательной работы небольшой нашей дружины деятелей проповеди и миссии, приуготовляющей великий съезд миссионерский, можно ли найти более глубокий источник для религиозно-патриотического воодушевления?

Когда в века былые, сущей тьме и во мрак глубок, здесь, в Киеве, засиял над русским народом солнца вечного восток, когда наши предки на заре своей исторической государственной жизни были просвещены верой Христовой, – в это время запад Европы уже был христианским. Но истина христианская на Западе всё более и более омрачалась человеческими мудрованиями и установлениями. Церковь Христова обмирщалась, и в заблуждениях римских пап, потянувшихся к мечу и короне, к блеску земной власти древнего и гордого Рима, всё более и более обращалась из царства Божьего и небесного в царство земное и человеческое. Неповреждённой истина апостольской веры хранилась на Востоке, в древней Византии. Но страны православного Востока в это время находились уже и изнемогали в тяжкой борьбе с надвигавшимся мраком изуверного мусульманства. Одна за другой погасали лампады древних церквей, одни за другими потом падали православные царства; сама Византия видимо и бесповоротно клонилась к упадку; древле православный Египет, Сирия, Палестина, Малая Азия, Грузия, потом Болгария, Сербия никли, как срубленный лес, как трава, подкошенная под страшной и сокрушающей секирой изуверного ислама, нередко теряя и чистоту веры древле православной в угоду гордому победителю (несторианство сирохалдеев, монофизитство армян и т.д.). Всё более и более теряли они возможность просвещать другие, окружающие их племена и народы, седящие во тьме неведения Христовой истины. А между тем, поприще для проповеди, жатва для делания христианского были прямо безграничны...

И се, в этот поздний час истории на далёком от Византии севере, на берегах Днепра Господь воздвигает новый светильник веры правой в юном русском княжестве, среди народа русского, молодого и даровитого, полного сил и энергии. Промысл Божий, призывая нас, русских славян средней Европы, в лоно Церкви Христовой, и в самом географическом положении нашей страны – на границе Европы и Азии, Запада и Востока, на грани двух миров, двух цивилизаций, – и в её племенном составе указывал нам великую задачу, задачу прямо и непосредственно миссионерскую: нести полученное сокровище чистой и истинной веры к малоизвестному востоку и северу Европы. И далее – в неведомые и таинственные в то время страны сопредельной Азии. Бороться с мраком язычества и распространяющегося мусульманства, просвещать дикие многочисленные племена инородцев и приобщать их к участию в царстве Божием и в жизни образованного человечества. Поистине, это была единственная в истории человечества, величайшая мировая христиански-миссионерская задача, данная святой Руси. И наши предки частью сознательно, частью, как всегда бывает в жизни народов, полусознательно, инстинктом духовным уразумели её и стали осуществлять непосредственно со времён святого Владимира Великого. Удивительно быстро и прочно впервые после крещения Руси два столетия христианство начинает распространяться среди языческих племён теперешней средней и северной России, переходит в Новгород, перебрасывается на Клязьму, Оку и Волгу. – И всё это, несмотря на множество сильнейших препятствий совне и внутри, несмотря на крайнюю малочисленность русских славян, носителей веры, как бы утопавших в море окружающего их инородчества, при редком населении, при суровой природе, при бедности материальной, при невозможных путях сообщения, при отдалённости центров просвещения. Не забудьте, что при разорении Киева татарами разрушено было 700 церквей: были, значит, в них и книги, были же священники, находились, видно, и проповедники-миссионеры среди неверных на огромном пространстве земли русской.

Но вот, когда от берегов Днепра и Ильменя христианство проникло уже до крайних пределов севера и востока Европы, когда русской Церкви предстояло уже шагнуть с проповедью евангелия в глубину Азии, в это время, в XIII веке, Россию постигает великое бедствие, которое сковало русскую жизнь и замедлило на время великое и христиански-просветительное дело России.

Этим бедствием было монгольское иго, – тяжкий и мировой мученический подвиг русского народа. Предстояло святой Руси этим подвигом многолетнего страдания искупить грех своего разъединения и столь нам свойственных распрей и раздоров, перегореть в них и закалиться, сознать всю необходимость единства веры и единения политического, выковать и выносить истину единодержавия и самодержавия, Познать тщету и пагубу народовластия, едва не приведшего Россию к конечной погибели... Вместе с тем предстояло задержать вторжение диких варваров в Европу, отстоять грудью и сохранить для мира сокровища христианской европейской цивилизации. В этом навеки незабвенная в истории заслуга русского народа пред всем человечеством.

Много трудов стоило России пережить, перемочь и затем свергнуть тяжёлое монгольское иго, чтобы снова приступить беспрепятственно к исполнению главного и существенного своего дела, своего мирового призвания, указанного ей Провидением. Наконец, более чем через 200 лет после нашествия монголов исполняются заветные желания и слёзные молитвы наших князей, и святителей, и всего народа русского: татарская орда, не раз разбиваемая русском воинством, отодвинулась от пределов наших, ослабела, распалась... и Русь сделалась свободной.

И тотчас же вновь началось движение русского народа к Востоку с крестом и евангелием. На пути, как преграда этому движению, как тяжкий заслон, лежало некогда страшное и могущественное татарское Казанское царство. Царь Московский пошёл на него войной в силе тяжкой. К войне готовились, как к религиозному подвигу. В великий праздник Покрова Божией Матери, 1 октября 1552 года, во время службы божественной, при возглашении слов евангелия: «и будет едино стадо и един Пастырь», пала некогда грозная Казань, и русскому народу открылся беспрепятственный путь в Азию.

Было ли угодно Господу это поступательное движение наше на Восток и это ниспровержение царства неверного? Был ли народ русский в этом деле орудием миродержавного Промысла? Исполнил ли он при этом свыше указанную ему задачу?

Как бы в ответ на такие возможные недоуменные мысли, на мучительные запросы народной совести, кроме отмеченных уже обстоятельств самого завоевания Казани, свыше даётся новое знамение: Господь чудесно являет в Казани образ Богоматери, под покровом Которой совершилось и самое завоевание её, – образ, данный свободной России, знак небесного благословения русскому народу в историческом просветительном шествии его к Востоку, в глубь Азии, в его служении своему мировому призванию.

Память этого обретения св. иконы 8 июля мы ныне празднуем в среде провозвестников веры, в древне-стольном Киеве, в осенении великих исторических воспоминаний...

Что же? Нужно ли ещё и ещё говорить нам, веропроповедникам, о значении праздника? Но и сказанного довольно, чтобы влить в нас чувства веры и бодрой надежды на успех нашего святого дела. Пусть новые тучи, новая мгла, хуже татарского ига, надвинулась на Русь, мгла неверия и измены чистоте православия, пусть многие злорадно ожидают, что и нам придётся после, якобы, скорого ниспровержения православной веры и Церкви кричать со слезами: «выдыбай, Боже»; пусть даже украли самую чудотворную икону Богородицы.

Никто не украдёт от нас силы ревности; никто не похитит у нас самой веры, – если они у нас есть. Никто не возьмёт, не отнимет от нас помощи Господа нашего, Главы и основателя Церкви, и его непреложного обетования: «будет едино стадо и един Пастырь». Сим словом Его мы, проповедники Его слова, и живём, и движемся, и есмы.

Под знамением православия, при небесном заступничестве и благословении Богородицы, мы будем совершать служение наше. Матерь Божия спасёт землю русскую, облегчит ей труд свыше данного призвания. Помнить нужно только, в чём наша сила и призвание: в святом православии. При верности ему не погибнет Русь, это дитя Божие, дитя стольких слёз и молитв, не погибнет народ наш, если он останется пред Богом чадом веры, чадом послушания, – а к этому и зовёт его наша пастырская и миссионерская работа.

Призовём же к подвигу веры и благочестия русский народ, проникнемся сами сознанием и долгом своего призвания, и сгинут наши беды и напасти, и исчезнут смущающие многих образы уныния. Залог такого упования – чудотворный образ Богоматери, который некогда явился в благословение тем, кто так же и в то же, как и мы, верили и уповали, ожидая избавления России от тяжких бед.

Вера их не обманула, упование их не посрамило! Не обманемся, не посрамимся и мы. Аминь.

Расслабление духовное¹³⁸

Святое евангелие рассказывает нам сегодня о великом чуде Спасителя нашего (Мф. 9:1–8): «Иисус прибыл в Свой город (Капернаум); и вот принесли к Нему расслабленного, положенного на постели. И Иисус, видя веру их, сказал расслабленному: «дерзай, чадо, прощаются тебе грехи твои». При этом некоторые из книжников сказали сами в себе: «Он богохульствует». Иисус же, видя помышление их, сказал: «Для чего вы мыслите худое в сердцах своих? Ибо что легче сказать: прощаются тебе грехи твои, или сказать: встань и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – тогда говорит расслабленному: встань, возьми постель твою и иди в дом твой». И совершилось по слову нашего Господа.

Есть, братие, иное расслабление, и мы его все видим, это – общее духовное расслабление людей, падение жизни и всего в ней доброго, всякое неустройство и непорядок, всякие страдания и лишения.

Есть, братие, и врачи нестроений общественных, или, по крайней мере, так себя именующие: это современные нам мудрецы, в полном смысле книжники, которые в разрешении вопросов человеческой жизни не хотят слушать ни голоса веры в сердце, ни голоса опыта и истории в самой жизни. Они предлагают наперебой подсказанные отвлечённой книжной мудростью самые различные средства исцеления недугов жизни. Одни настойчиво говорят о необходимости поднять просвещение; другие указывают на необходимость перестроить так называемые экономические отношения людей; иные горячо проповедуют о недостатках государственного нашего строя и в увлечении воображают, что стоит только ввести предлагаемую ими систему управления, то не будет тогда даже холеры и болезней; иные идут прямолинейно к цели и, полагая счастье людей только в том, чтоб у каждого было жилище, корм и питьё, предлагают перебить начальствующих лиц, истребить и ограбить богачей, разделить всё поровну. В каждом из этих основных течений мысли современных нам книжников и мудрецов мы видим, сверх того, свои различия, свои оттенки: как всегда, врачи разногласят между собой в лечении болезней общества так же, как и при лечении одного человека. Ужас берёт при мысли: что будет, если каждый из них и все вместе станут применять к жизни нашей свои меры? Не случится ли с нами того, что, по старинному сказанию, было с деревом, которое взялись воспитывать три садовника, и один велел срезать у него верхушку, другой посоветовал обрубить средние ветви, а третий – нижние? И вышло, что дерево, кое-как до того времени жившее, сразу погибло...

Люди веры, сыны Церкви всегда и неизменно знают, у кого и где им искать спасения и указания целительной силы. В тяжкие времена, когда испробованы все средства, – в сознании бессилия, и люди неверия приходят к Тому же Целителю душ и телес, навеки рекшему: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обременении, и Аз упокою вы» (Мф. 11:28). В настоящее время мы переживаем такой именно момент: ко Христу, к Его Церкви обращается расслабленный род людской в жажде исцеления. От Христа же и Его Церкви люди опять слышат, раньше слова об исцелении телесном, напоминание о необходимости исцелиться духовно: «прощаются тебе грехи твои», слышат указание, что надобно, прежде всего, людям устранить причину расслабления – грех.

Да, христианство с особой настойчивостью учит, что грех есть корень всех несчастий, что грех отравляет всю жизнь, что грех есть первый, главный и самый страшный враг наш, с которым нужно бороться. Христианство учит, что, не исцелившись от греха, мы не можем ни создать новой доброй жизни, ни упорядочить старой, пришедшей в расстройство.

Слушают это слово современные книжники, – и жестоко оно, неудобоприемлемо оно для их гордого разума, так что надлежит и им сказать словом Христовым: «для чего вы мыслите Иудой в сердцах ваших?»

В самом деле, разве не грех во всех его видах и проявлениях губит и поражает нестроениями всю жизнь людей: личную, семейную, общественную, государственную? Позвольте привести вам поучительный в этом смысле рассказ.

Художник хотел изобразить доброго, светлого, чистого ангела, хотел дать в картине, в образе воплощение мира небесного, мира лучезарной и несказанной красоты, хотел, чтобы всякий, посмотревший на это изображение, чувствовал подъём духовных сил, веры в добро, в чистоту и святыню. Раз в церкви встретил он ребёнка с таким чудными лицом, с такими ясными, невинными очами, что его именно решил он взять за образец для задуманного творения. И картина получилась превосходная; все на неё заглядывались, все как бы становились лучше и чище, когда любовались чудными ангелом.

Много лет прошло с тех пор. На склоне лет захотел художник усилить впечатление от своей любимой картины и рядом с ней поставить для противоположности изображение духа тьмы, духа злобы, воплощение греха и порока, чтобы путём сравнения показать безмерную красоту святыни.

Случайно посетив тюрьму, он увидел лицо одного закоренелого преступника; на совести этого злодея, сверх пьянства, разврата, воровства, лежало немало убийств. Его лицо отталкивало; оно было тёмно и мрачно, как у духа злобы. Художник решил с него именно писать задуманную картину; он разговорился с преступником; что-то странно знакомое ему чудилось в лице его. И что же оказалось? Злодей, с которого художник писал изображение демона, оказался тем самым ребёнком, с которого он некогда писал ангела...

Так грех искажает человека. Так грех искажает и человечество.

Страшнее всего то, что грешник часто не только не замечает своей духовной болезни и проказы, но считает себя совершенно здоровым; не только не уклоняется от воздействия на других людей, напротив, желает взять общественную жизнь под своё руководство; не только не считает грех злом и несчастьем, но, наоборот, грех именно и почитает добродетелью и счастьем. Не подавляя греха в себе самом, он не осуждает его и в других, умалчивает о нём, даже восхваляет грех, и тем способствует его укреплению и распространению.

Присмотритесь к нашей теперешней жизни. Все теперь осознают, говорят и пишут, что в жизни общественной и государственной много нестроений, много беспорядков и несчастий, которые грозят нашей родине погибелью. И, как мы уже говорили, много является учителей, которые берутся за исправление непорядков, которые обещают водворить счастье и довольство в нашей жизни. О чём же они большей частью говорят? Обо всём и о многом, кроме того единого, о чём больше всего нужно говорить. Они бранят правителей; они ищут и указывают виновных в наших непорядках; они возбуждают к ним злобу и ненависть; они будят зависть к людям богатым и стоящим высоко в обществе и государстве. Об одном они молчат: о грехе человеческом. Молчат о том, что мы все, и высоко и низко стоящие, и богатые и бедные, погрязли в пороках, что злоба, ненависть, зависть, возбуждаемые такими устроителями общественного блага, это – страшные грехи, которые не исправят жизни, а погубят и наполнят её кровью, принесут погибель родине. Они, конечно, справедливы, когда говорят, что грех делает людей, стоящих у власти, дурными и нечестными, а людей богатых – жестокими и злыми. Но они неправы, когда умалчивают о том, что тот же грех делает крестьянина пьяницей и ленивцем, ремесленника – нечестным и неисполнительным, подчинённого – грубым и ослушником, бедняка – завистливым, вором и погромщиком чужого добра. Молчат они о том, что грех и порок разрастаются со страшной силой, переходят, как зараза, и нечистым гниением, как проказа в теле, поражают всю жизнь нашего народа. Молчат о том, что всем нам, прежде всего, нужно очиститься душевно, раскаяться в грехах всенародным покаянным подвигом, постом и молитвой исцелиться от духовной проказы, что без такого исцеления – всё погибло и ничто не пойдёт впрок. Что для расслабленного прекрасная пища, одежда и жилище? Всё равно, это не исцелит его болезни, не порадует его сердца, не отвратит грядущей гибели. Что для него, прикованного к постели, роскошное и обширное жилище? То же самое и для общества людей, погрязшего в грехе; над ним стоит вечный приговор: нет радости у нечестивого.

Благодарение Богу, – от греха возможно исцеление. Расслабленного исцелила чудодейственная сила Спасителя. И нас от греха вечно исцеляет та же Его чудодейственная сила. «Шедше покажитеся священником», – сказал Он некогда прокажённым (Лк. 17:14). И мы слышим от Него и теперь тот же вечный голос. Пойдём же в Церковь Божию. У неё получим указание на грех; от неё услышим обличение и научение. Она призовёт нас к миру, любви и единению, она учением Христа и Его благодатью смягчит сердца и властных и подчинённых, и богатых и бедных, и обидчиков и обиженных; она всем укажет, что корень всех наших несчастий есть грех. И она, властью, от Бога данной, сделает то, чего не может сделать никакая иная сила в мире, ни учёность, ни талант, ни общественный строй, – она простит нам грех, чрез это обновит и поднимет наши духовные силы и призовёт к жизни новой – святой и богоугодной.

Самая опасная та болезнь, которую больной не осознаёт и не замечает. Сознаем же, прежде всего, нашу греховность, как самую тяжкую нашу болезнь, и на неё, на борьбу с грехом, живущим не в других, а в себе самих, обратим всё наше внимание и все духовные силы!

Я рад, я счастлив, что мне приходится говорить об этом предмете среди людей русских и православных, способных понять и принять эту мудрость веры, сознательно, намеренно, с особой настойчивостью говорящих о своей преданности православной Церкви. Изыскивая способы оздоровления жизни, не забывайте, возлюбленные, первого и главного: борьбы с грехом.

Возглашая о преданности православию, берегитесь, дорогие друзья, берегитесь воззрения на православие, только как на один из догматов политического исповедания, как на условие крепости государства: увы, мы знаем людей, которые при таком воззрении, говоря постоянно о православии, на деле целыми десятками лет не молятся и не говеют. Нет, православие есть, прежде всего, истина, православие есть, прежде всего, жизнь, православие есть сила Божия во спасение верующему, православие есть Церковь истинная и святая, источник благодати, восполняющий нашу естественную немощь, православие есть путь личного спасения для каждого из нас. И не потому оно истинно, что полезно, а потому полезно, что истинно, потому оно и составляет крепость государства, и обращает царство человеческое в царство Божеское, а народ из политического тела обращает в то великое Тело, которое есть Церковь Божия, а в ней Глава – Христос.

С такой Главой нам не страшно будет никакое расслабление.

Горе нам, если мы о том забудем. Обязуюсь сказать и заявить, и имеем неопровержимые на то доказательства, что в настоящее время еврейско-масонская сила, – для вас, братие, не составляет вопроса её существование, – дала теперь приказ всем своим нечестивым служителям в России с особенным упорством ниспровергать православную Церковь и подрывать уважение к её священству. И видим грядущее чествование Толстого, видим усилившуюся порнографию с прямым глумлением над верой, над святыми, над уважаемыми пастырями. Союзам, стоящим за веру православную, надобно это иметь в виду, принимать меры к обнаружению замысла нечестия и бороться с ним.

Нынешнее евангелие начинается словами: «Пришёл Иисус в Свой град». Таким градом назывался Капернаум. Таким градом, Своим для Господа Иисуса, был и останется православный русский народ, воспитанный святой Церковью, – народ великий в сознании греха, великий в своём смирении и покаянном чувстве, великий в своей преданности Христову слову, Христовой Церкви и её пастырству.

Да не будет же с нами по образу древнего Капернаума, о коем пророческое слово Господа Иисуса Христа изглаголало нечто страшное и ужасное: «И ты, Капернауме, до неба возвысившийся, до ада низринешься!» (Мф. 11:23). На развалинах этого города, покрытых пылью веков и заросших травой, мы видим теперь, как до конца исполнилось это грозное слово.

Нашему же граду Божию, народу свято-русскому, да будет в удел неизменная преданность православию, как вере и житии по слову Христову, и изречение Господне: «Вышний основа его, не подвижится во веки веков». Аминь.

Мудрость Христова¹³⁹

Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе (Флп. 2:5).

Если вы внимательны к богослужению святой Церкви вообще и в частности к богослужению нынешнего праздника, то вы должны заметить, что в дни, посвящённые в честь и память Пресвятой Богородицы, очень часто возглашается апостольское чтение, начальные слова которого мы только что привели: «Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе». Эти слова мы слышали и сегодня. Очевидно, святая Церковь избрала такое апостольское чтение для Богородичных праздников потому, что оно весьма близко подходит к духовному образу и свойствам Богоматери. В Ней именно мудрствовалось то, еже и во Христе Иисусе, и иначе, конечно, и быть не могло.

Но так как наставление апостола относится ко всем христианам, то и нам ныне и по долгу христианскому, и ради прославления Богоматери, и для подражания Ей полезно вдуматься в наставление святого апостола.

Апостол пишет послание своё к Филиппийцам, т.е. к уверовавшим христианам города Филиппы, в Македонии, далеко ещё к югу, за берегами расстилающегося у вашего селения Чёрного моря. Думают некоторые учёные, что в то время в городе Филиппах жили славяне, наши древние предки и соплеменники. Если это верно, то, как дорого для нас это слово первоверховного апостола к нашему славянскому роду, и как отрадно нам читать это послание! Оно дышит особой нежностью и любовью; в нём находим мы отрадное свидетельство апостола о том, что из всех тогдашних христиан филиппийцы особенно трогали сердце апостола своей верой, смирением и послушанием. Как радостно нам слышать эти слова апостола к филиппийцам: «Благодарю Бога моего при всяком воспоминании о вас, всегда, во всякой молитве моей за всех вас, принося с радостью молитву мою, за ваше участие в благовествовании от первого дня даже доныне. Бог – свидетель, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа, и молюсь о том, чтобы любовь ваша ещё более и более возрастала в познании и всяком чувстве» (Флп. 1:3–9).

Говорят, далее, учёные, что те же предки наши и единоплеменники жили потом и здесь, в Крыму, который был некогда славянским, до прихода сюда татар и прочих инородцев. Если и это верно, то здесь новое нам побуждение вслушаться в слова апостола, чтоб исполнить его святое и дорогое для нас пожелание, чтобы возрастать нам в познании и во всяком чувстве, чтоб усвоять нам мудрость Христову.

И воистину, наш род славянский, преимущественно же наш свято-русский народ больше всего на свете ценил и ценит не мудрость мира сего, не гордые познания ума человеческого, воздымающегося часто на разум Божий, а именно мудрость Христову, так что хочется верить и сознавать, что как бы особливо к нашему православному русскому народу относятся эти краткие, но глубокие, неизмеримо глубокие и вековечные слова наставления апостольского: «Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе». Но что же, спросите вы, что именно мудрствовалось во Христе Иисусе?

Сам апостол отвечает и разъясняет: «Он, Иисус Христос, был образом Божиим и равен Богу, однако, Сам Себя Он умалил, образ раба принял, сделавшись подобным человекам и по виду став, как человек; Он смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти какой? – смерти крестной. А посему-то и Бог Его превознёс, и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, и земных, и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца»! (Флп. 2:6–11).

Вот оно, мудрствование Христово! Это мудрость смирения и самоотвержения, мудрость исполнения воли Отца Небесного, мудрость служения воспринятому на себя, даже добровольно, долгу, мудрость служения не себе, а другим! А посему апостол делает такой вывод для верующих, желающих иметь мудрость Христову, и пишет своим возлюбленным филиппийцам: «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви, если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, – то дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны; ничего не делайте по любопрению, т.е. из любви и склонности поспорить, или по тщеславию, т.е. по горделивости и хвастовству, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя. Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других: сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе»! (Флп. 2:1–5).

И смотрите теперь, поучаясь, как эта мудрость Христова отобразилась в Его Пречистой Матери, – и в жизни Её, и в самом успении. Смиренно приняла Она в своё время весть архангела о рождении от Неё Сына Божия: «Се раба Господня; буди мне по глаголу Твоему» (Лк. 1:38), – так ответила Она небесному посланнику, хотя знала хорошо, и притом Сама исповедовала, что честь Её и слава теперь выше всего в мире, что отныне ублажат Её вси роди. И с тем же смирением встретила Она того же небесного вестника, с ветвью рая явившегося к Ней возвестить Её кончину. Редко говорит о Ней святое евангелие: Смиренная Дева, Матерь Иисуса, молчит, в Своём смирении всё слагая в сердце Своём. Поют ангелы в час рождения Её Сына и Бога, славословят пастыри, поклоняются волхвы: Она молчит. Потрясаются грады при входе Иисуса Христа во дни Его учительства, народ прославляет Чудотворца, несметные толпы ходят за Ним, восклицают женщины в избытке духовного восторга и благоговения: «блаженно чрево, Тебя носившее, и сосцы, Тебя питавшие» (Лк. 11:27), как это мы слышали и сегодня в евангелии: Она, Богоматерь, молчит. Ирод злобствует и безумствует, фарисеи строят козни; зреет предательство, окаянствует Иуда; страшное дело совершается, – на кресте распятый и мучимый висит Сын Божий и Сын Марии. Тут оружие, Симеоном предречённое, пронзает сердце Матери; тут исполнился его глагол в этот час страшный и ужасный. Земля колебалась, и омрачалось небо, солнце померкло, ангелы служаху страхом и трепетом, полные ужаса, тут камни разверзались и вставали мертвецы; тут невиданное, неслыханное, единственное преступление богоубийства совершалось народом проклятым и отверженным... Всё перенесла в Своём смирении Пресвятая Дева. Тем же и Её Бог превознесе: видела Она радость воскресения, зрела вознесение Сына Своего на небо, зрела сошествие Святого Духа, видела распространение веры во Христа в мире, дождалась и в час успения пришествия апостолов, пения ангелов, – и се Сын Её и Бог Сам явился и взял в вечные чертоги славы Её душу; взято потом было и Её пречистое тело. Но и по успению Бог Её превознесе, и даровал Ей имя, еже паче всякого имени, и славится Она честнейшей херувим, и славнее без сравнения серафимов, высшей небес, чистшею светлостей солнечных, Владычицей мира, и отныне, и доныне и во веки веков ублажают, и ублажат Её вси роди...

И смотрите, далее, но уже поучаясь иным поучением: горя стыдом и устрашаясь страхом и ужасом, в предчувствии грядущих бед и скорбей, – смотрите, как далеко мы теперь отошли и всё дальше и дальше отходим от этой мудрости Христовой.

Мудрость бесовская, богоборная, мудрость лживая, мудрость гибельная всё больше и больше воцаряется среди нас. Слышали и вы, и особенно слышали окружающие вас селения, как Михайловка и другие, эту сатанинскую премудрость.

Апостол завещает нам иметь одни мысли: а нам новые учители, сыны погибели, больше всего старались внушить разномыслие и на своих буйных собраниях (митингах) силились убить и поносили ту мудрость Христову, мудрость веры, смирения, покорности и послушания, которой жил тысячу лет и был силён наш народ.

Апостол завещает нам иметь «ту же любовь»; а нам внушали ненависть и зависть к Царю и к властям, к богатым и сильным, как будто от того мы сами сделаемся и богатыми, и сильными, – и говорили это чаще всего люди, сами утопающие в деньгах, – в деньгах или накраденных, или получаемых предательски от того же правительства, против которого они на казённый счёт направляли бунты и революции, или, наконец, собираемых прямо, как подкуп от врагов нашего народа и родины.

Апостол говорит нам: будьте единодушны. А нас хотели и хотят разодрать на враждебные партии, нам говорят не о мирном сожительстве, а о борьбе и взаимной ненависти различных сословий и классов общества и государства.

Апостол учит: ничего не делайте по любопрению, а нас наставляют со всеми и обо всём спорить, спорить с Царём и даже с Богом.

Апостол предупреждает не поступать по тщеславию. А нам новые учители только и обещают одно тщеславие: будешь, говорят, сам господином, будешь сам правителем, будешь сам чуть не царём, только бунтуй, убивай, режь, слушайся новых сатанинских наставников, прикрывающихся то именем науки, то благом общественным, а на деле себе прочищающих путь к власти и обогащению.

Апостол учит: почитайте один другого высшим себя. А новые учители наставляют никого не считать выше себя, никому не повиноваться, никого не слушать, себя объявлять и богом, и царём, и властью.

Слышим вековечный апостольский завет: «Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе». Мудрость же Христова есть смирение, а не гордость; есть служение не себе, а другим; есть исполнение того, что должно, а не того, что приятно или полезно. Когда врач во время болезни и особенно такой, какая теперь приближается, т.е. заразительной холеры, не бежит от больных, не занимается, как мы видели иногда, политикой и государственной изменой и бунтами, а лечит больных, невзирая на опасность смерти, и это делает не ради земной чести, а во имя Бога: это мудрость Христова. Когда отец и мать терпеливо сносят труд и лишения жизни ради блага и покоя детей; когда дети покорны родителям и, подавляя в себе бурные порывы младости, подчиняют свою волю воле родителей по чувству долга и по доверию к ним; когда солдат по долгу присяги на поле брани прощается навек с белым светом, с родными и близкими и отдаёт молодую жизнь свою за веру, царя и родину; когда подданный, как ни тяжело бывает, исполняет всё повинности и труды ради повиновения Богом данному Царю и правительству и ради служения родному народу; когда, слушая учёного и искусного в слове совратителя и его дьявольские, завлекательные речи и обещания всяких благ, верный сын Церкви и отечества, по сознанию долга, не поддаётся соблазну; когда священник идёт к заразительному больному для молитвы и утешения, и когда он, по своему долгу, говорит правдивое, но горькое слово поучения и вразумления людям не Христова духа, с опасностью для себя получить всевозможные неприятности и даже самую смерть, как приял её зарезанный руками безбожных революционеров бывший ваш батюшка, новый мученик отец Владимир Троепольский: то всё это есть мудрость Христова.

Стойте, братие, в этой мудрости непоколебимо; да стоит в ней весь наш верующий, добрый русский народ. И тогда Бог нас превознесёт не мирской и тленной, а небесной и бессмертной славой, и дарует нам имя, еже паче всякого имени. Имя же это, самое высокое и дорогое для христиан, есть таковое: верные ученики мудрости Христовой. Аминь.

Просвещение народа¹⁴⁰

Во время оно юноша некий приступи ко Иисусу... (Мф. 19:16).

I.

Когда на родине, у родных могил, в особом чувстве близости к умершим, среди живых людей, которых помнишь и знаешь от первых лет детства и которые тебя знают ребёнком, приходится совершать Божественную службу, – невольно чувствуешь особый трепет и особое умиление сердца. Когда же, по долгу звания, выходишь при этом из святилища алтаря на проповедание слова поучительного, неиспытываемое в других местах, незнакомое при других обстоятельствах, неизъяснимое чувство смущения закрадывается в душу и невольно как бы связывает уста.

Стою я сейчас пред вами в этой, сравнительно с прошлым, превознесённости моего сана, в этом благолепии священных облачений, и смиряюсь пред Божиим Промыслом, что вывел меня из этой когда-то глухой и заброшенной станицы, из горького сиротства и нищеты на широкий путь жизни и службы Богу, Царю и родному русскому народу, – и слезы благоговейного смирения невольно льются из очей пред Богом моего детства и отрочества. Стою здесь пред вами и не стыжусь признать и благодарно исповедать, что здесь, среди простого верующего народа, среди живых в то время воспоминаний о бранных тревогах Кавказской войны и рассказов о геройской борьбе с горцами и черкесами, заложены были мне в душу первые и самые сильные чувства преданности Богу, Царю и нашему русскому царству. – Те чувства, которыми дышали тогда здесь все от мала до велика; не стыжусь я признать и поведать трепетную благодарность этому народу, в дни сиротства моего и лишений спасшему мне жизнь и укрывшему от голода и гибели. Ещё многие из тех, в среде которых протекли эти дни моего детства, живы, неции же и почиша... И среди этих живых, слушая сегодня священное сказание евангелия о юноше, как не вспомнить мне о собственной юности и детстве здесь, среди многих из вас, возлюбленные, проведённых!

И, однако, что сказать вам в поучение? о чём поведать вам в эти редкие переживаемые минуты? И если бы я не сохранял постоянной связи с этой родиной своей, если бы не следил за ней во все последние тридцать пять лет, если бы не наезжал сюда по временам для молитвы, поучения и взаимного собеседования, если бы не знал, что вы часто ждёте и зовёте к себе в храм и на молитву меня, как своего близкого и «станичника»: то, действительно, слово моё ныне было бы связано. Но не раз и не два здесь мы с молитвой соутешались, и не раз мы здесь возглашали и изъясняли вечное слово Божие.

О, храните, возлюбленные, сие Божественное слово и святое евангелие Господа Иисуса, и не променяйте его ни на какое слово человеческое, от кого бы оно ни исходило, как бы с виду оно ни было блестяще, какие бы блага оно вам ни сулило. Вот и ныне слышали мы о некоем юноше, который, будучи богат и высокого рода, не заглушил в себе жажды вечной и духовной жизни, искал правды, хотел спасения, желал найти и узнать путь к небу и вечности.

Он подошёл к Иисусу и спрашивал Его: «Учитель благой, что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?¹⁴¹

Не вспоминается ли вам, люди пожилые и взрослые, время вашей юности и годы учения и воспитания в семье или в школе, и не спрашивает ли каждый из вас себя: похож ли я был на этого евангельского юношу? Искал ли я больше всего знать, что сделать мне доброго, чтобы жизнь вечную наследовать?

Не стоит ли пред очами этот юноша и у вас, молодые люди, юноши и девушки, те ли у вас чувства, те ли у вас стремления, идёте ли вы ко Христу, готовы ли вы вопрошать Его о пути к небу и вечности? Или уже очерствела душа ваша, и забыли вы в жаре и зное страстей, среди пороков плотских и душевных, что есть небо, есть вечность, есть духовная и святая жизнь, что есть Божии заповеди и в них путь спасения?

А мне, повторяю, после бурной и многотужной жизни, после всех трудов и испытаний, радостей и печалей, в этом месте родины, как не вспомнить детства своего и юности?! Но как ни привлекательно для меня говорить о своих личных воспоминаниях, не о них поведу я речь. Напомню себе и всем вообще о том, как тогда, в далёкие теперь уже годы, протекало и совершалось воспитание и обучение юности, как оно совершается теперь, и что в нём является главным и существенным.

Тридцать пять лет назад в ограде этого храма, в той же, что и ныне, сторожке я впервые увидел уроки обучения. Смиренный учитель сам не блистал знаниями мирскими; похороненный здесь в ограде церковной, покоится раб Божий Иван Владимирович (Фроловский) в могиле, уже многими позабытой. Но, не обладая высокими знаниями, он горел тихим светом веры и благочестия пред людьми и пред Богом, и этот свет он вливал в души тех детей, которых к нему приводили. Старинная то была грамота; читали псалтирь; водили по строкам указками; трудно давалось чтение. Но огненными чертами остались навеки и запечатлелись в душе первые прочитанные, и потом без конца повторяемые в чтении, – повторяемые то хором, то в одиночку святые и вечные слова: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста и на седалищи губителей не седе», – блажен муж, что не идёт на совет нечестивых и на пути грешных не стоит и не сидит на седалище губителей. Но в законе Господни воля Его и в законе Его поучится день и ночь... (Пс. 1). Дай Бог, чтоб эти слова были светочем всякой юности и всякой школе.

Вспоминается потом другая школа, старое здание около церкви, и в нём старый учитель, доживший до столетнего возраста, раб Божий Михаил Васильевич (Надежин). Тяжкая жизнь; несправедливая ссылка в Сибирь за чужое преступление; лишение чинов и службы; смерть жены и детей, умерших в горе и нищете; пятилетнее пешком путешествие в дальнее Забайкалье; двадцать лет ссылки; потом добровольная служба рядовым казаком после офицерских чинов во время Крымской войны для заглаждения не бывшего преступления; возвращение сюда, в станицу, – всё это не сломило духа этого человека, не убило в нём веры в Бога, в добро, в людей, и когда он учил нас, детей, в школе, огонь его веры и любви светился в его старческих очах, изливался нежно в его речи, спокойной и ласковой... Дай Бог, чтоб эти святые чувства веры в Бога и в добро, любви к людям, незлобия и всепрощения остались навеки во всякой школе!

Он тоже учил по-старому, и должен был уступить своё место новым людям и новой школе. И явилось новое обучение и новое воспитание юношества. Оно частью коснулось людей моего возраста, вообще же – всё прошло на наших глазах.

Помянув добром старое обучение, не станем укорять нового; пройдём с грустным молчанием мимо того, что заслуживает укора... Признаем, напротив, в этом новом всё, что достойно хвалы и благодарности: безмерно больше стало учащихся в школах; гораздо легче стала даваться прежде столь трудная грамота; неизмеримо больше стали дети получать всяких знаний и о Божьем законе, и о земле, о людях, о далёких странах, об открытиях, приобретениях и о силе человеческого ума, о правах и обязанностях человека в человеческом обществе. Будем далее радоваться и тому, что на месте прежней убогой и единственной в станице школы высятся теперь здесь и вновь строятся прекрасный школьные здания; расширен курс школьного обучения; открыты женские училища; и причт, и всё общество, и отдельные лица приходят на помощь делу просвещения молодых поколений. Это первое, что всегда бросалось мне в глаза при посещении родной станицы.

Отчего, однако, мы так мало видим добрых плодов усилившегося образования? Отчего в старое время далеко по всему краю жители нашей станицы славились, как хорошие служаки, честные в исполнении своего звания, трудолюбивые, трезвые и семейственные, не знавшие, что такое воровство, а теперь эта слава не только померкла, но и заменилась дурной молвой? Отчего теперь видим: царит леность, разъедает всё пьянство, губят благосостояние семейные дележи и раздоры? Отчего столько ссор и слёз в каждом доме, отчего родители со слезами и рыданиями рассказывают о том, как их оскорбляют, бранят, даже бьют родные дети? Покажите мне дом, в котором, как прежде бывало, живут вместе шестьдесят человек, три или четыре поколения; дайте увидеть, как власть старшего объединяет в нём всех в молитве, в послушании, в работе, как будто это не дом, а монастырь. Дайте увидеть, как, входя в дом, все, будто в церкви, крестятся и кланяются; как с молитвой садятся за стол; как горит передний угол окладами икон и светом лампад, точно это иконостас; как хозяин ведёт в субботний вечер беседу о Боге и Его заповедях; как с тихой молитвой, с «благословением, по гроб жизни нерушимым», и с наставлением служить и «прямить» Богу, царю и родине до последней капли крови провожают на службу молодого казака; как принимают там священника, пришедшего с молитвой, или странника с его благочестивыми рассказами! Где всё это делось и куда ушло? Отчего знания, грамотность, учение увеличились, улучшились, а жизнь стала хуже, а люди стали злыми? Отчего часто молодые люди идут не к Тому Учителю, к Которому обратился юноша евангельский, а к учителям погибельным и самозваным? Отчего ищут они не пути к жизни вечной и небесной, а думают, хотя бы ценой преступления, улучшить только жизнь временную, земную? Отчего и думать не хотят о тех заповедях, соблюдение которых указал Спаситель юноше для вечной жизни? Отчего слова, помыслы, стремления, – всё обращено к той страсти к богатству, которая даже и благочестивого евангельского юношу отдалила от царства Божия?

Оттого, братие, что знания сами по себе не делают человека человеком; оттого, что обогащение ими ума ещё не делает добрыми сердце и волю; оттого, что одна учёность без веры и благочестия есть зимнее солнце, что светит, да не греет. Оттого, что знать многое ещё не значит дать окружающим нас людям уважение, любовь, заботливость, радость и довольство. Оттого, что познания и ум без веры и благочестия несут гибель и пагубу, и вообще могут быть обращены и на добро и на зло: так, острый нож ремесленнику и сапожнику служит для полезной работы и прокормления семьи, а разбойнику – для убийства и грабежа на большой дороге. Значит, кроме знаний, молодому поколению нужно что-то иное, нужно не одно учение, а, главным образом, и воспитание сердца.

Всё это верно, скажете вы, а вместе и спросите: но легко ли, легко ли воспитывать?

Очень и очень легко, если в семействе, в школе и в жизни есть искренность, есть прямота и правдивость. Очень и очень трудно, даже невозможно, если родители, учители, пастыри учат детей добру и воспитывают их только «сказом и наказом, а не показом», если они одно говорят, а другое делают, если они сами невоздержны, нетрезвы, неуважительны, злобны и нечестны. Тогда поневоле многое надо скрывать от детей, а разве скроешь это раздвоение мыслей, чувств и дел?

Откуда прежде была такая крепкая вера в Бога и поминовение Его Церкви? Из семьи, из школы, из жизни, ибо все одно говорили, одно мыслили, и это одно было искренней преданностью всегда и во всём воле Господней; оттуда же была любовь к Царю, к закону и порядку; оттуда и готовность на все жертвы ради родного народа. Все одно мыслили и говорили, одно делали, и не было в этом отношении лжи и укрывательства. Вот пред вами хор певчих; если они научены и приучены петь согласно, и никто друг другу не мешает, то чрез это одно они уже друг другу помогают, и получается стройное и звучное пение, приятное для слуха. Но если один только, или два певца станут петь неправильно и вносить раздор голосами своими, то уже испорчен весь хор, пение всех остальных пятидесяти певцов вдруг всё становится нестройным и неприятным. То же и в жизни. Будем едиными устами и единым сердцем славить и воспевать пречестное и великолепное имя Господа; будем едины в этом, и в школе, и в жизни. Будем устранять, изгонять всё, что противно Божественной истине; будем глухи ко всем и всяким соблазнам слова и дела, распространяемым среди нас и устным словом и всякого рода ядовитыми листками, книжками и газетами. Будем ценить высоко образование, будем учить детей всяким познаниям, будем помогать школам, как рассадникам знаний. Но будем больше всего, подобно евангельскому юноше, искать царства Божия, искать наставлений Божественного нашего Спасителя, желать вечной жизни; будем помнить и урок Спасителя юноше: соблюдать заповеди, следовать за Христом, избегать пристрастия к земным стяжаниям и рабства богатству.

Тогда в пользу нам, на добро ближним, во славу Божью будет процветать наше просвещение, ибо нет ничего выше и краше на свете, как человек верующий и учёный, добрый и умный. Такими светочами красна жизнь, счастливы люди и благоугождается Бог.

II.

Мы уже говорили, что не к Тому Божественному Учителю, к Которому подошёл евангельский юноша, приступают и обращаются нынешние юноши, – да и они ли одни? – а к другим учителям, о которых справедливо сказать словами Писания: «если слепец слепца поведёт, оба упадут в яму» (Мф. 15:14)...

Неужели и мы слепы? – в негодовании говорили древние враги Христовы – фарисеи, когда Спаситель назвал их слепцами. И услышали в ответ: «если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха, но как вы говорите, что видите, то грех остаётся на вас» (Ин. 9:40–41).

Совершенно то же нужно сказать и современным врагам Христовым, которые гордо считают себя просвещёнными, которые читают книги и газеты, называют себя передовыми и мыслящими, силятся заменить своим гнилым словом слово Христово, желают быть учителями народа и особенно его молодых поколений, проползают к народу то чрез школы, то чрез больницы, то чрез государеву службу, то чрез чтения и беседы, то чрез театральные представления и различные развлечения и удовольствия в собраниях, в народных домах и т.п., то, наконец, при всяком случае скопления народа по торговым или иным нуждам, под видом частных разговоров. Такова, братие, природа и таково свойство зла: оно не хочет остаться одиноким. Потерял человек веру, – он непременно хочет сделать безбожниками и других; сделался он противником Царю и правительству, – он, во что бы ни стало, желает тянуть на тот же путь и других; пристрастился ли он к какому-либо пороку, нарушил долг службы, изменил своей совести и долгу, – он желает себя оправдать тем, что и другие поступают так же, как он, и он, поэтому, рад соблазнить и других и им привить те же грехи и те же пороки. Это – сатанинское свойство, это – повторение соблазна прародителей наших в раю со стороны падшего и погибшего врага Божия – дьявола. Ничто так не противно изменнику, как вид человека, верного долгу; ничто так не беспокоит безбожника, как сознание, что все вокруг него веруют в Бога. И вот, в безумии своём он сочиняет всякие небылицы, изрыгает всякие хулы; и церкви, по его словам, грубым и глупым, это-де – «кузницы, где попы куют себе деньги», по его заверению, «скоро все церкви обратятся в конюшни», и он рад этому, он любуется своими безумными глаголами; и «попы», по его словам, «только для того молятся и служат, чтобы нажиться», и это, заметьте, чаще всего говорят те, которые сами чужим потом и трудом нажились, от которых служители Божии никогда и ничем не пользовались; и «свечи» в церкви, по их безумным речам, – «только восковые палочки»¹⁴² и т.д., и т.д. Так говорят эти люди, почитающие и прославляющие себя просвещёнными и уверяющие, что они служат «просвещению народа».

«Неужели мы слепцы?» – повторяют и они вопрос древних врагов Христовых, из которых многие тоже говорили и утверждали, что «нет ни ангела, ни духа, ни воскресения мёртвых» (Деян. 23:8). И нет утешения сказать им, что они поступают и говорят по незнанию; напротив, остаётся по отношению к ним в полной силе слово Христово, грозное и страшное: «Если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха, но, как вы говорите, что видите, то грех остаётся на вас».

Посему надлежит нам разобраться в таком просвещении, которое хуже всякого омрачения. В местах болотных, где особенно много гниения, есть странное явление природы, так называемые ложные огни. В тёмную ночь кажется человеку, что впереди свет. Но если неопытный путник пойдёт на этот свет, то никакого света на самом деле он не найдёт, ибо его нет, а попадёт путник в болото и в трясину, притом в самое опасное место, где больше всего гнили; его засосёт глубь бездонной пучины, наполненной жидкой, противной и зловонной грязью. Таково именно и то просвещение, которое отшедшие от Христа и Его Церкви современные мудрецы, не желающие считать себя слепцами, предлагают нашему народу.

Возникает такое просвещение и привлекает оно к себе и находит слушателей и последователей только там, где началось духовное гниение, где пала вера в Бога, где противно напоминание о небе и вечности, где отвратительно самое имя святости и добродетели, где царит злоба, ненависть, зависть ко всему тому, что стоит выше. – Словом там, где пучина всякой зловонной духовной мерзости и грязи. Пойти за таким «просвещением», значит – погибнуть; слушать слепцу такого же слепца и ещё худшего, это значит – обоим попасть в яму.

И тем более сознается нами, пастырями, долг наш, – предупредить неопытных, показать, где свет истинный, а где огни фальшивые и ложные, где путь в гору Господню, к вечному небу и счастью, и где путь во дно адово, в пучину погибели. Благодарение Богу, мы имеем верный способ проверять всякого учителя вечным образом нашего Божественного Учителя Христа, проверять всякое учение и наставление вечным учением Христовым. Займёмся же такой проверкой; это для нас необходимо и спасительно особенно теперь, когда везде, и здесь среди вас, появлялось и появилось столько ложных просветителей – и своих домашних, и наезжих.

Божественный наш Учитель говорит юноше: «если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди».

Скажите вы, лживые учители, а, в сущности, губители народа, – скажите: о вечной ли жизни вы хлопочете? Нет, братие, все их помыслы привязаны к земле; все речи только об устроении земного благополучия; все стремления только к тому, чтобы забрать себе и приобрести капиталы, хотя бы силой и разбоем отнять их у других, якобы во имя справедливости. Но не заполнить всем этим души и сердца; вечно будет в нас жажда духовная и тоска по иному, вечному царству; вечно над нами будет стоять образ неизбежной смерти. И, поверьте, никто так не пугается, никто так не теряется, никто так не бьётся в отчаянии при виде смерти первого близкого человека, как люди, всю жизнь заботившиеся о земном благоустроении. Таковым нет покоя. Вот почему и учители, забывающие о вечной жизни или восстающие против учения о ней, никогда и земного благополучия и счастья не принесут ни себе, ни другим.

"Соблюди заповеди«... «Какие?» – спросил юноша, ожидая услышать наставление и заповеди новые, особенные, никем не сказанные и ещё не слыханные. В ответ ему Иисус Христос указал на заповеди Закона Божьего, вечные и неизменные, всем известные.

А новые лжеучители о каких заповедях говорят? Закона Божьего они не признают, заповеди же свои они заимствуют то у «умных людей», то из «умных книг», с которыми они носятся и из которых они, сами ничего не имея своего в голове, берут напрокат и на временное подержание чужие слова, чужие мысли, и поэтому повторяют их, как затвержённые уроки, удивительно однообразно и похоже один на другого. Но прежде всего, кто и почему признал умные книги умными, – это никому неизвестно. А затем, нет такой умной книги, которую не опровергали бы тысячи других, тоже умных, книг и которую потом, чрез 20–80 лет, преемники и последователи таких современных умников не признали бы ошибочной и глупой. Только слово Божие, братие, неизменно и вечно, только оно всегда себе верно, только заповеди Божии всегда и для всех одинаковы, только они – свет стопам нашим, а заповеди человеческие непостоянны, изменчивы; воистину, неразумен тот человек, который строит жизнь на таком неверном основании. Это – то же, что строить зимой огромный дом на льду; придёт весна, пригреет солнце, и лёд растает, и ничего от дома не останется.

Какие заповеди, – и это указал Иисус Христос в ответе юноше.

Не убий. Но кто же проповедал постоянно об убийстве, кто призывал смерть на всех стоящих и высказывающихся против новых безбожных и противогосударственных учений, – кто, как не наши современные лжеучители? На чьей совести лежат неоднократные замыслы цареубийства? На чьей совести тысячи изуродованных и взорванных бомбами? Великое множество убитых, и в их числе и Царь-Мученик и Освободитель Александр II, и Великий Князь Сергей Александрович, и правители, начальники, генералы, и ещё больше рядовых солдат, казаков, из которых многие убиты только за охрану чужого – казённого или частного – имущества и чужой жизни. А вместе с ними такое же множество случайных жертв, убитых при выстрелах, взрывах, при ограблениях поездов железных дорог, при ограблениях касс, казначейств и т.п. Все эти тысячи убитых, взорванных, растерзанных, а затем тысячи убийств и покушений задуманных, но почему-либо не удавшихся, являются ответом на вопрос: существует ли для новых лжеучителей заповедь «не убий»? Они любят приводить её и ссылаются на неё только тогда, когда попадают сами в руки законной власти и боятся смертной казни от законного суда тех самых людей, на кого сами они только что шли беззаконно и самозаконно с бомбами или револьверами.

Нe прелюбодействуй. Но наши «передовые» учители, прежде всего, отрицают брак церковный, семью и всякую чистоту нравов. Все они легко могут быть признаны по всеобщему блуду: мужчины и женщины живут у них по-скотски, сходятся, расходятся, меняют мужей и жён; они внушают юношам и девушкам, что греха прелюбодеяния и блуда нет, что признак просвещения – это «свобода чувства». Следует, однако, сказать, что гораздо раньше их учения по такой «свободе чувства» жили и живут собаки...

Не кради. Но тысячи грабежей и новомодных «экспроприаций», подмётные письма с требованием отдать крупные суммы денег, – эти письма и здесь были распространены, – нападения на казначеев, на артельщиков, на кассы, банки, торговые заведения, – всё это ясно показывает, как исполняется у новых учителей заповедь: «Не укради». А учение социалистов, по которому всё, что другие приобрели трудом, надо насильно отнять и забрать себе, – разве оно говорит об исполнении этой заповеди? Отвечают на это лукавыми словами и рассуждениями: «и Спаситель, говорят, велел юноше продать имение и раздать нищим». Но Спаситель тому же юноше повторил древнюю заповедь: не укради, – значит, Он запретил отнимать чужое; затем, надо брать у Спасителя всё, что Он говорил, а не то одно, что тебе нравится, да ещё в ложном перетолковании. Так, Спаситель сказал юноше: «если хочешь», – а социалисты требуют насильно, хочешь ли или не хочешь, – всё равно; Спаситель говорил: «если хочешь быть совершенным», – а социалисты совсем не думают о нравственном совершенстве, они только хотят захватить и распределить поровну земные блага. Спаситель говорил: «продай имение твоё», – а социалисты ведь не купить его хотят, а просто отнять; и затем, если имение продать, то купивший будет пользоваться им, как собственностью, – а социалисты отвергают всякое право собственности; Спаситель говорит: «будешь иметь сокровище на небесах», – а социалисты ни о каких таких сокровищах небесных не думают; Спаситель предупреждает юношу от пристрастия к земному богатству, к земным приобретениям и благам, – а социалисты только об одних земных благах и говорят и помышляют, и всё счастье человека полагают в их приобретении и равном распределении. Спаситель говорит, что спасение человека невозможно для человеческих сил, и только у Бога возможно, – а социалисты знать не хотят помощи Божественной, а все надежды полагают только на силы человеческие: вместо силы Божией они верят в силу ума человека и пред ней идолопоклонствуют.

Почитай отца и мать... Пусть скажут новые лжеучители, учат ли они почитать отца и мать, старших и начальствующих, Царя и правителей, учат ли они почитать хоть кого-либо на свете, учат ли они повиноваться хоть кому-либо в мире. А ведь с этой заповедью о почтении к родителям связаны и из неё вытекают и заповеди о почитании власти: «Бога бойтесь и Царя чтите», говорит один апостол. «Всякая душа да будет покорна поставленным властям», говорит другой апостол; «почитать нужно не только владык благих и кротких, но и строптивых», и апостолы сами молились о царях и повиновались царям язычникам, царям-злодеям и преступникам, гонителям христиан, присуждавшим и самих апостолов к казням (1Пет. 2:13, 17–18; Рим. 13:1; 1Тим. 2:2). И ещё: когда апостол Павел стал возражать во время суда на неправедные обвинения против него, и узнал потом, что пред ним не простой человек, а первосвященник, то он немедленно как бы извинился пред ним, хотя первосвященник поступил на суде жестоко и несправедливо, приказав бить апостола по устам, вопреки закону; при этом апостол заметил: «начальствующего в народе твоём не злословь" (Деян. 23:5).

Мы же теперь от развратителей народных только и слышим, что злословие всякого начальства. Знаем мы хорошо и предсказываем: зло, распространяемое этими лживыми «просветителями» народа, на них самих обратится; семьи их будут, как змеиные гнёзда; дети их им первым покажут плоды нечестивого учения; на себе самих они испытают непочтение своих детей, и дети их, как змеёныши, когда вырастут, будут пожирать и родителей, и друг друга. Собирают они себе гнев на день гнева и праведного суда Божия! Будет дом их пуст, и проклятие будет тяготеть на потомстве их. Бог поругаем не бывает...

Братие возлюбленные! Храните уроки, преподаваемые нам священной повестью о юноше евангельском. Да будут уши ваши отверсты к наставлениям Господа Иисуса Христа, и да будут уши ваши закрыты к речам смутьянов и соблазнителей, которые в бессильной злобе неверия, нечестия, зависти и корысти хотят обратить вас в средство и орудие к тому, чтобы самим пройти к власти, влиянию и обогащению.

Последняя заповедь, указанная Спасителем юноше, гласит: люби ближнего твоего, как самого себя.

Самих себя очень любят наши лжеучители. Они не пропустят случая, чтобы получить выгоду; они не откажутся от увеличения своего богатства; они своих интересов и себя не забудут. Но чтобы любить и ближних, как самих себя, этого в них мы не видим, ибо судить строго всякие недостатки власть имеющих, возбуждать к злобе, к убийствам, к грабежу, к неуважению старших, распространять и составлять обо всех неугодных им людях всякие низкие сплетни, клеветы и ложные обвинения, – это не значит любить своих ближних.

Вы знаете, что, по рассказам ваших смутьянов, усердно распространяемым здесь на моей родине, и я будто бы за что-то сослан в Сибирь, совершал преступления, убил жену, бежал даже в Америку. Всё это клевещут за то одно, что я остался верен долгу и присяге Богу, Царю и отечеству и, как ныне пред вами, везде, где Бог привёл мне и учить, я обличал смутьянов, бунтовщиков и лжеучителей. Но вы видите, вот я пред вами, не сослан, не обвинён, и не был никогда и никем обвиняем в преступлениях.

Сколько правды в таких обвинениях против меня и известиях обо мне, столько же правды во всех учениях этих сынов погибельных. Ложь и клевета для них – то, что воздух для человека, что вода для рыбы. Слова их – не просвещение, а омрачение народное.

Конец слова моего – в слове Божественного нашего Учителя, Господа Иисуса Христа: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их» (Мф. 7:15). Аминь.

Свидетели верные¹⁴³

Вспоминаем и чествуем сегодня верного свидетеля Господня, за истину пострадавшего с радостью, святого пророка и предтечу Христова и Крестителя Иоанна.

Верным рабом Божиим и свидетелем явился он, когда получил повеление Господа проповедать людям скорое пришествие Спасителя и крестить людей крещением покаяния; верным свидетелем явился он, когда, по откровению пославшего его крестить в воде, указал он народу Сына Божия, имеющего крестить Духом Святым (Ин. 1:33–34); верным свидетелем явился он, когда возгремел глас его и в пустыне, и при водах Иордана, когда приходили к нему люди всех званий и состояний – мытари, фарисеи, саддукеи, воины, и когда каждому сердцу он поведал его печальную историю, указал грехи, обличил неправды, давал наставления. Верным свидетелем истины Божией явился он, когда в лицо обличил царя нечестивого, нарушившего закон и соблазнявшего народ тем, что взял себе жену брата своего, отняв её у живого мужа.

Свет неприятен больному глазу, истина неприятна испорченному сердцу. К кому бы ни обращалось обличение, редко исполняется слово древнего мудреца: «обличи премудрого и возлюбит тебя»; чаще видим другое: если обличишь безумного, он возненавидит тебя. Это в равной мере относится ко всем людям, – и к сильным и к слабым, и к богатым и к бедным, к учёным и простецам. Напрасно поэтому думают и говорят, что преследуют провозвестников истины только люди, стоящие у власти. Не одни цари и правители убивали пророков и апостолов и мучили христиан: мы знаем, что Пилат не находил вины в Иисусе Христе, а толпа вопила: «возьми, возьми, распни Его». Мы знаем, как часто начальники не только защищали, но и прямо спасали апостола Павла от смерти в Иерусалиме, в Кесарии, в Ефесе, в Коринфе, – читайте об этом в Деяниях Апостольских (главы 13, 14, 16, 18, 19, 21–23 и т.д.), люди же улицы, безумная толпа требовали смерти апостола. А однажды сорок человек заклялись не есть и не пить, пока не убьют апостола Павла и сторожили его на дороге (Деян. 23:12). Мы знаем, что первых христиан очень часто влекло на суд и предавало смерти буйное народное сборище, кричавшее, что эти, якобы, безбожники достойны смерти. Наконец, что всего удивительнее, первых христиан правители и начальники предавали самым жестоким истязаниям и казням, по требованию учёных, философов, людей, считавших себя самыми образованными и просвещёнными. Ибо нет более жестокой ненависти к истине, как у людей, её не признающих, но себя почитающих мудрыми и обладающими истиной. В последнем мы убеждались теперь каждый день.

Итак, нет ничего удивительного, что и Крестителя Иоанна схватил им обличаемый пред всеми царь и посадил его в мрачную темницу. В это время Иисус Христос уже был в силе Своего Божественного учительства: за Ним следовало множество слушателей, Он неустанно учил народ истинам царствия Божия, Он совершал множество чудес. До Иоанна, томившегося в темнице, доходили слухи об Иисусе, и он не знал, Тот ли это Самый, Кого он крестил и на Кого сходил Дух Святый при крещении, или это кто-то другой. Может быть, по человеческой слабости временно заколебался дух его в этом мучительном заключении в подземной темнице далёкой пустыни; может быть, хотел он кротко и смиренно напомнить о себе пред Чудотворцем Иисусом, в тайной надежде, не изведёт ли Он и его чудодейственной силой из уз и заточения. И вот посылает он к Иисусу двоих учеников своих сказать Ему: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого»?

Непостижима, братие, тайна судеб Божиих; неведомы нам тайны Божественного мироправления, непостижима уму и тайна страдания праведных. И Спаситель Сам не сошёл со креста, не свёл с креста страданий и раскаявшегося разбойника, не вывел из темницы и Иоанна. Но пред учениками Иоанна Он засвидетельствовал о Своём небесном посланничестве, поддержал веру Своего Предтечи, укрепил его дух, предостерёг от колебания: «Пойдите, окажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозирают, хромые ходят, прокажённые очищаются и глухие слышат, мёртвые воскресают, нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне" (Мф. 11:6).

А затем Господь восхвалил Иоанна самой высокой похвалой, какая есть и может быть в мире: «Истинно говорю вам, – сказал Господь, – из рождённых жёнами не восставал больший Иоанна Крестителя» (ст. 11).

И остался Иоанн свидетелем верным и в страдании своём. Скоро и кровью своей засвидетельствовал он верность истине, приняв смерть от руки палача, по требованию развратной блудницы Иродиады, незаконной жены царя, и её бессердечной и такой же развратной дочери¹⁴⁴.

Святая Церковь отметила особо этот день воспоминания смерти праведного и верного свидетеля Господня установлением поста, в знак того, что мы далеки должны быть от того нечестивого образа жизни, от блуда, пьянства и безумия пиршеств и всякого непотребства, в которых пребывали убийцы святого пророка – Ирод, Иродиада, её дочь и все окружающие царя.

Вместе с тем невольно пред духовным взором нашим восстают все подражатели святого Иоанна, подобно ему смертью своей запечатлевшие верность истине, от кого бы они ни прияли гонения и кончину.

Кто они, эти верные свидетели?

Это – прежде всего, конечно, святые мученики, исповедники, страстотерпцы, им же несть числа, пострадавшие за Христа и Его Церковь по всей земле. Они во святых, и имена их вечно в похвалах Церкви Божией.

Но подобны им и все те не прославленные святостью жизни, может быть, в земном житии и много согрешавшие, но приявшие смерть за исполнение своего долга пред ближними. Это – православные воины, положившие жизнь свою за веру, царя и отечество на полях брани, в дальних плаваниях, на страже долга, в защите родины, во исполнение величайшей заповеди Христовой: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13). Ныне поминает их святая Церковь заупокойной молитвой. Вам, возлюбленные, особенно близки эти свидетели верные. За последние сто лет, как здесь поселены были казаки для ограждения русского царства от натиска и набегов диких горцев, есть ли среди коренных жителей станицы хотя одна семья, в которой бы не было за минувшие войны нескольких убитых на поле брани, замученных и погибших в плену, пропавших без вести, умерших преждевременно от полученных ран и увечий?! О них ведутся тихие рассказы в старых семьях, о них хранятся здесь бережно воспоминания... Совершая сегодня священную службу, на проскомидии в редком «поминании» (помяннике) мы не встретили имён на брани убиенных воинов... И достойно и праведно возносится о них ныне особое моление в день, когда празднуется память с похвалами верного свидетеля Господня Иоанна. И верим мы, и верой и любовью возгреваем надежду, что молитва церковная пройдёт небеса, что всенародное моление предстанет пред Господом, и грехи, содеянные ими, простятся и покроются за труды их, за страдания, за кровь и смерть ради блага Церкви и родины.

И ещё есть теперь свидетели верные; это слуги царёвы, павшие жертвой за исполнение своего долга пред родиной от руки безбожных внутренних врагов нашего отечества. За грехи наши послал нам Господь тяжкое испытание. От нас самих вышли и из среды нашей восстали люди развращённые; одни из них – это сознательные обманщики, которые, или ненавидя Россию, покрыли её изменами, предательством, кровью и позором, или, пробираясь к власти и богатству, старались устранять убийствами и насилиями всех, кто мешал им в достижении их преступной цели; другие же из них, в большинстве обманутые, сбитые с толку, шли сами на гибель и губили других, по предречению евангелия: «придёт час, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он этим совершает службу Богу» (Ин. 16:2). Только не нашему Богу истины, а своему собственному богу, сатане, идолу современных учений они совершали службу. И вот, на наших глазах, – мы все помним это и знаем, – они в жертву сатане бросали бомбы, стреляли из револьверов, производили крушения поездов, убивали по ночам сонных солдат, убивали из засад, распинали, мучили, сжигали, резали, отравляли верных долгу служителей родины. Так убито несколько десятков тысяч человек озлобленными врагами, впавшими в кровавое помешательство. Так убит Царь-Освободитель Александр II и его сын великий князь Сергий Александрович; убито множество губернаторов, начальников всякого рода и правителей и ещё больше убито казаков, солдат, городовых и, наконец, просто случайных прохожих, стариков, старух, женщин, грудных детей, погибших от взрывов бомб, от выстрелов при всевозможных покушениях. Никого не щадили нечестивые злодеи в своём кровавом безумии. В больших городах по ночам они из-за угла, или подъезжая на быстрых лошадях, подкарауливали солдат, сторожей, городовых и безжалостно их расстреливали.

Чтоб иметь деньги на покупку оружия, на поездки, на обеспеченное житьё, на наём квартир, на печатание всяких подпольных листков и, особенно, на издание десятков газет, развращающих народ, они грабили, отнимали деньги у артельщиков, казначеев, в кассах, в банках, в казначействах, вымогали их путём застращивания у людей богатых, – и снова убивали и убивали, стреляли, бросали бомбы... Безумное помешательство стало теперь тише, но всё же окончательно ещё не прекратилось.

И за всех этих погибших, расстрелянных, взорванных, зарезанных, убитых достойно и праведно ныне вознести заупокойное моление, как за свидетелей верных, помянуть их вместе с православными воинами, на брани убиенными. Тяжела была их смерть, не легче была и жизнь: их обычно, прежде чем убить, преследовали продажные и преступные газеты, клеветали на них, возводили всякие небылицы, обвиняли во всевозможных преступлениях, позорили всячески их имя, лишали покоя их самих и их родных и близких. Да будет же и к ним милость Господня! Да прольётся и о них наша молитва! И верим мы и уповаем, что грехи этих новых бесчисленных мучеников, свидетелей верных, от руки врагов за служение Царю и отечеству убиенных, простит Господь за страдание их и смерть и за молитвы Церкви Божией.

Ибо что говорит о такой смерти от руки врагов Божиих святое и вечное слово Господне?

Пишет святой апостол Пётр: «Будьте покорны всякому человеческому начальству для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступникам и для поощрения делающих добро. Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите. То угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки. Но если, делая добро и страдая, те́рпите, это угодно Богу» (1Пет. 2:13–20). «Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или посягающий на чужое. А если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь» (1Пет. 4:15–16).

Пишет и святой апостол Павел: «Если кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться, и мучен будет» (2Тим. 2:5).

Итак, вся похвала только убиенным за исполнение долга, и нет никакой похвалы пострадавшим, хотя бы и убиенным за преступления и беззакония. Итак, как лживы и безумны все эти убийцы, бунтовщики и крамольники, когда, попадая на суды, подвергаясь осуждению в тюрьмы или ссылки, или на смертную казнь, они своими ли устами или устами своих единомышленников силятся себя называть и прославлять «борцами», «героями», «подвижниками» и «мучениками»! Намеренно, с особой силой мы говорим здесь об этом, ибо знаем, что здесь именно раздавались и ныне раздаются такие речи, восхваляющие злодеев и приравнивающие их к мученикам и подвижникам, здесь именно раздаются и обвинения против правительства и суда за то, что они ссылают и присуждают к казням таких убийц и преступников.

Как убедительно, как ясно опровергаются эти лицемерные и лукавые речи приведёнными словами святых апостолов! Нет, не всякое страдание, не всякая смерть есть мученичество и подвиги! Это понимали гораздо лучшие нынешних просвещённых разбойников разбойники, распятые на кресте вместе с Иисусом Христом; по крайней мере, один из них, страдая неимоверно и останавливая другого в его хулах и ругательствах, говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осуждён на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он, Иисус Христос, ничего худого не сделал» (Лк. 23:40–41). А нынешние защитники политических убийц и преступников, очевидно, полагают, что страдания и Христа и разбойников имели одинаковую цену и заслугу!..

Далее: не преступление совершает законное правительство, когда наказывает злодеев, напротив, оно исполняет свой долг, ибо, слышали вы, говорит апостол Пётр, правители посланы для наказания преступников. Апостол же Павел учит: «Начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от неё. Ибо начальник есть Божий слуга; если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч; он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13:3–4). Слышите: меч дан власти земной, и дан не напрасно; он законно и праведно направлен против злодеев и крамольников. Сам апостол, когда его представили на суд, на своём собственном лице и примере указал, что меч этот может быть употреблён властью для посечения зла. Здесь же апостол вместе с тем дал нам ясное различение смерти ради Христа, за правду, и смерти за преступление; он заявил судье: «если я неправ и сделал что-нибудь достойное смерти, то не отрекаюсь умереть; а если ничего того нет, то никто не может выдать меня обвинителям. Требую суда кесарева» т.е. царского (Деян. 25:11).

Что скажут на это современные злодеи, убийцы, изменники, бунтовщики, предатели и грабители? Они осуждены бесповоротно словом Божиим, и спасение их не в том, чтоб их другие или они сами себя прославляли, как «борцов» за свободу: такой «борец» был Каин, такой «борец» был и Иуда; нет, их спасение только в том пути, на который вступил евангельский благоразумный разбойник, распятый с Иисусом: признать свою вину, осудить себя, призвать наказания, на них налагаемые, справедливыми, раскаяться и у Христа Спасителя просить прощения греха и участия в Его царствии. Иначе это будут предстатели от Иуды, а не от Христа, свидетели от сатаны, а не от Бога, – свидетели лживые, а не верные.

Всех же верных свидетелей да помянёт Господь во царствии Своём всегда, ныне и присно и во веки веков! Помолимся о них всецерковным молением. И если и нам самим за слово истины, за крепкое стояние в исполнении долга, за верность Богу, Царю и родине судит Господь приять клеветы, гонения, позор, преследования и даже смерть, то да сподобит и нас Господь части верных Его свидетелей в молитве Церкви и во царствии Христовом! Аминь.

Кавказским ветеранам¹⁴⁵

Дорогие мои земляки-станичники.

Благодарю Бога за то, что не только вижу ваши дорогие лица, знакомые с детства, но и могу молитвой открыть ваш братский союз ветеранов-казаков, боевых товарищей Кавказской войны, – союз, имеющий такие высокие задачи, как укрепление доброй семейственности, трезвости, патриотизма, порядка и добрых нравов в станице. Благодарю вас и за избрание меня сочленом вашего союза. Я вспоминаю время, когда вы все были ещё полны сил, когда лились ваши бесконечные рассказы о минувших днях бранных трудов, в которых принимал участие, нередко с опасностью для жизни, и мой отец, ваш бывший священник. Тогда вы были молоды, теперь вы – старцы и все подходите к тому семидесятилетнему пределу, который древний и святой воин, царепророк Давид, указал человеческой жизни. Вы помышляете о смерти, вы хотите провожать друг друга до могилы, вы хотите поминать умерших товарищей молитвой. Доброе и святое дело!

Но неужели бы вы захотели, чтобы дух Кавказских героев также умер вместе с вами? Неужели бы вы хотели, чтоб он не перешёл на ваших сыновей, внуков, правнуков и на всех ваших потомков?

Никогда я не поверю этому: такое явление невозможно. Семя, брошенное в землю, должно дать росток и плод. Чувства любви к родине и к Царю, преданности святой Церкви и вере, бесстрашие при исполнении долга, готовность умереть за Россию, желание видеть Россию великой, могучей и славной, – всё то, чем были сильны Кавказские воины-герои, всё это не может умереть, не может погибнуть.

Правда, мы знаем, что молодым казакам теперь грозят опасности, которых вы не знали; их стараются сбить с пути истины и долга внутренние враги нашей родины разными нечестивыми и обманными учениями. Но этим врагам можно противостать с такой же духовной силой, с какой вы некогда противостояли врагу внешнему и в Дагестане, и в Чечне, и в горах западного Кавказа, и под Александрополем, и под Карсом, и на Дунае.

Правда, среди молодых казаков, под влиянием ложных учений, могут оказаться слабые, недостойные, бунтовщики, изменники. Но разве их нельзя заклеймить позором, как это делали в старину с теми немногими изменниками, которые, как, например, известный вам Пирожок, перебегали к горцам и с ними вместе нападали на русских? Разве эти изменники задержали русские победы? Разве они остановили славные русские войска? Они погибли бесславно, они бежали в Турцию, их мучила всю жизнь совесть, проклятие тяготело над их душами, но дело русское было сделано, победа и торжество остались за верными своему долгу воинами, а не за изменниками. И ныне, при наших испытаниях и изменах вокруг нас, всё-таки, в конце концов, победят верные Богу, Царю и России русские люди, а не предатели. За верными – Бог, за верными – правда, за верными – чистая совесть.

Мне невольно вспоминается здесь рассказ, слышанный в детстве от моего отца, участника Кавказской войны.

Священник и псаломщик в Великую пятницу, совершив вынос плащаницы и окончив службу Божию в одной станице, должны были проскакать верхом на лошадях ночью в другую, соседнюю станицу, чтоб и там совершить тот же священный обряд. Время было опасное; ехать надо было лесом; везде были засады горцев. Лучше других знал обычай нашей Церкви один перебежчик к горцам, изменник русский, принявший мусульманство, Ахмет. Знал он, что неминуемо в эти дни придётся причту ехать лесной дорогой, и вместе с другими черкесами решил захватить в плен священника и псаломщика, в надежде получить за них хороший выкуп. Ночью скачут священник с дьячком, торопясь на своё дело, и неожиданно подвергаются нападению; лошадь священника умчала его назад, дьячок же был взят в плен, привезён в недалёкий аул, брошен в яму-темницу. Сидит Ахмет, радуется удаче, ждёт выкупа. А дьячок просидел день в яме, дождался ночи, и как только спустилась тьма в эту ночь, когда крещёный мир празднует Пасху, праздник праздников, запел он, подавляя в себе горе и уныние, святые и вечно радостные пасхальные песни. Лежит он, и все громче и громче несётся его пение: «Христос воскресе из мёртвых!», «Воскресения день!», «Светися, светися!», «Пасха красная!», «Радостию друг друга обымем!», «Простим вся воскресением!»...

Проснулся Ахмет от этих звуков, вышел из сакли, слушает... Слушает, и не в силах он побороть охватившее его волнение; слушает, готов бы перерезать горло певцу, чтоб уйти от этих слов, от этих знакомых звуков, и не в силах двинуться с места. Стоит он, как зачарованный, весь подавленный вдруг нахлынувшими властными воспоминаниями. Как буря они налетели на него и захватили всё его существо: картина за картиной встаёт в его душе. И чудится ему дальняя родина, теперь ему чужая, и некогда близкие люди, теперь ему враждебные, и родная церковь, и огни, и пасхи, и святая ночь, и христосованье, и разговенье, и светозарная радость светозарного дня... А дьячок всё поёт, всё поёт пасхальную заутреню. Что это? Весь дрожит от рыданий Ахмет, не в силах сдержать слёз, что сами льются из очей; он торопливо идёт, седлает лошадь, седлает другую, подходит к заключённому, освобождает его из ямы; вот они скачут молча на опушку леса, вот углубляются в лесную дорогу. Ахмет отпускает пленника, дарит ему лошадь: «иди, скачи скорее домой к празднику!»

Скоро дьячок встретил своих: то выехали по возвращению священника казаки искать пленника и целые сутки его ищут; и вот, они все вместе въезжают на рассвете в станицу; церковь ещё горит огнями, народ ещё в храме, уже в конце пасхальная служба. Стал дьячок на клирос, и никогда не пел он так хорошо, так звонко и воодушевлённо, как в эту ночь, когда Христос Воскресший вывел его из тьмы преисподней...

Разве и вы не знаете одного своего станичника, который взят был в плен, увезён в Турцию, сделан мусульманином, имел там семью и детей, но через много лет бежал сюда, в родную станицу, и всё говорил, что как только он, бывало, живя в Турции, закроет глаза, «всё ему представляется», «всё представляется»?..

Итак, отчего бы, по примеру вашему и рядом с вами, не образоваться особому братскому военному союзу вообще служивших казаков станицы, чтобы сохранить добрые заветы верности долгу, чтобы воспитывать молодые поколения в духе преданности Богу, Царю и родине, чтобы поддерживать добрую семейственность, трезвость и хозяйственность, чтобы собираться в известные дни и в церкви и в народном доме помолиться, поддержать друг друга, послушать доброе чтение и хорошую книгу? Пусть такой «Казачий союз за веру, Царя и отечество» существует рядом с вами, пусть будет иметь и своё правление, председателя, свои собрания... Одно его существование, его громкое и открытое исповедание веры и верности отрезвит немногих, сбитых с толку изменников, и их совесть заговорит, и они почувствуют себя чужими и в семье, и в обществе. И они вспомнят предания веры и верности и то ясное спокойствие духа, которое служит наградой всякому человеку, исполняющему долг, и которого нет и быть не может у того, кто вступил на путь неверия, бунта и измены.

Откройте при таком союзе и братство трезвости, и библиотеку-читальню, устройте раздачу хороших книг. Вы сделаете этим великое дело. Вы передадите бессмертный дух героев Кавказской войны вашим потомкам. Вы исполните слово святого Писания: «умер праведник – и как бы не умер: он подобного оставил после себя».

Тогда легко вам будет и дожить вашу жизнь, и легко умереть. Аминь.

Вечное чудо христианства¹⁴⁶

Воистину, в жизни святых, в мировой судьбе и мировом значении их подвигов – вечное чудо христианства.

Корни и источник этого чуда – в Самом Христе Иисусе, Основателе нашей святой веры.

Выслушайте о чуде первом.

На берегу Галилейского озера четыре рыбака занимаются своим мирным промыслом. К ним подходит Иисус из Назарета и говорит им: «Оставьте всё, идите за Мной, и Я сделаю вас ловцами человеков!» В высшей степени странным, непонятным и совершенно неисполнимым должно было показаться такое приглашение. Кто был Приглашавший? Он не имел ни собственного дома, ни богатства, ни положения властительного, ни влияния общественного, ни славы покоряющего учительного слова. Кто же были приглашаемые? А они хоть что-либо имели: имели лодки и сети, имели дома и пристанища в семьях, имели известность в местах обитания, имели средства и орудия пропитания и заработка. Спрашивается: как же им бросить всё и идти за Тем, Кто и этого ничего не имеет? Правда, взамен оставляемого Он нечто обещает. Он обещает сделать призванных «ловцами человеков». Но прежде всего, что значит такое обещание и чем оно привлекательно? А затем и кроме того: исполнимо ли было данное обещание? Уловлять людей в свою власть можно; для этого изобретены и употребляются тысячи средств, но их, – как мы уже видели, – не имел Сам Иисус, призывавший последовать за Собой рыбарей-апостолов, и поэтому Он не мог дать этих средств и другим, ни власти, ни богатства, ни влияния на власть имущих, ни особого мирского искусства подчинить себе людские души для достижения своих целей, ни помогающих многочисленныx и сильных сообщников и помощников...

Что же, однако, случилось? «Они, – говорит евангелие о первопризванных апостолах, – они оставили корабль, и сети, и отца своего, и пошли за Ним». И чудо свершилось: смиренные рыбари действительно сделались ловцами человеков. Отрёкшись от родства, от имений и земных привязанностей, сначала ходили они за Христом, не имевшим где главы подклонити, услышали потом Его повеление идти в мир и проповедать евангелие всей твари, и пошли в уверенности, что Бог не оставляет тех, кто для Него всё оставил, пошли по заповеди, без влагалищ и сребренников, без сапог и без хлеба, – и своим самоотречением и полной нищетой преобразили весь мир. Чудо свершилось: блистательная образованность Греции и Рима, гордая успехами человеческой мысли и человеческого искусства, водимая духом земных стяжаний и земного могущества; всемерно державная, казавшаяся несокрушимо мощной, сила римской государственности – склонили голову пред бессильными и ничего не имущими проповедниками евангелия, наперёд истощив все усилия потопить христианство в крови его первых последователей. Новая явившаяся в мире могучая сила варварских полчищ, обрушившаяся потом на римскую империю, также была уловлена в свободный плен веры, в вольное послушание Христу такими же смирёнными провозвестниками евангелия. Среди этих новых в истории мира народов всех свободнее, истинно по-детски, без крови и насилий, без борьбы за старое язычество, приял благое иго Христово наш род славяно-русский. Сия есть победа, победившая мир, вера наша, и сие есть первое, видимое миру, вечное её чудо!

Узнайте чудо другое.

Раз во дни, когда Божественный Учитель неустанно поучал народ глаголам живота вечного, призванные Им апостолы, по ходу Его речи и наставлений, Его спросили: «вот мы оставили всё и пошли за Тобой; что же нам будет?» И в ответ услышали они иное обетование, как бы в дополнение к обетованию первому о том, что они будут ловцами человеков: «Аминь, глаголю вам: вы, последовавшие за Мной, в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мф. 19:28).

Итак, вот ещё величайшее чудо: мир, по свидетельству апостола Павла, почитал учеников Христовых, как сор, как прах, всеми попираемый, народ еврейский отрёкся от них, как от извергов и безумцев, в ненависти призывал на них все кары, все мучения, даже до смерти, – и этот сор, этот прах, эти изверженные от рода своего будут судить свой народ, избранный народ Израиля! Смотрите, ещё больше и уже безгранично расширяется область этого чуда; не весте ли, говорит апостол, разве не знаете, – это, следовательно, по смыслу и тону слов апостола всем должно быть достоверно известно, – «разве не знаете, что святии судити мирови имут?» (1Кор. 6:2; ср. Откр. 20:4; Прем. 3:8).

С тех пор и до наших дней, и до окончания времён видим повторение истории и судьбы апостолов на верных слугах Божественного Основателя нашей святейшей веры, видим на них чудное исполнение чудных слов: «сотворю вы ловцы человеков». Во всей вселенной на пространстве веков, во всех христианских народах, мы знаем и находим необходимое множество учеников Христовых, которые оставили всё и вслед за Ним пошли, и чудо совершили: из одиночества пустынь, из уединения отдалённых гор, из мрака вертепов и пропастей земных яркими звёздами просияли они, и светом духовным озарили вселенную, и сделались ловцами человеков.

С тех пор и до наших дней, и до скончания времён стоит непоколебимо вечным чудом святая истина: кто хочет владеть миром, тот должен от него отречься. Скажем ещё точнее: кто отказался от мира, тот незаметно для себя, само собой, не по хотению своему, а по чудной силе нравственного закона овладевает миром.

Таков и сей дивный муж и всея России чудотворец, преподобный отец наш Сергий, которого ныне светло чтит основанная им лавра, которому празднует российская Церковь.

От прекрасных берегов Галилейского моря, от лазурных небес Палестины перенеситесь теперь сюда, на этот дальний, сумрачный и суровый север. Более 500 лет тому назад благочестивый отрок Варфоломей, впоследствии святой игумен этой лавры, услышал в душе своей голос зовущего Господа: «иди по Мне». Услышал, и не стал совещаться с плотью и кровью: роздал имение, оставил мир и пошёл за Зовущим. Тяжело доставалась тогда русским людям жизнь и в мире, особенно в этом, тогда только заселяемом, безлюдном Радонежском уделе, ещё тяжелее было жить в пустыне, которую избрал преподобный местом своих подвигов. Вчера за всенощным бдением слышали мы об его житии в пустыне, слышали об измождении плоти, о борьбе со зверями и злыми людьми, о служении братии, о трудах неимоверных, о нужде телесной, о тяжести духовной брани со страстями и помыслами, со страхами и унынием. Нелегко даётся чистота сердца. «Кто исповесть труды твоя и болезни, или кий язык изречёт жестокое твоё житие, бдение же и сухоядение, и еже на земли легание, чистоту душевную и телесную, устнами и умом совершенное безмолвие, смирение же нелицемерное, молитвы непрестанные, и рассуждение доброрассудное, скудость ризную и память смертную?» «Иже добродетелей подвижник, яко истинный воин Христа Бога нашего, на страсти вельми подвизался еси в жизни временней».

Так прославляется преподобный Сергий в церковных песнях.

Его отдалённый преемник по управлению лаврой, уже в то время, когда она блистала величественными храмами и стала богата дарами набожного усердия набожного русского народа, митрополит Филарет прекрасно рисует нам обстановку «жестокого жития» преподобного Сергия и вместе с тем высоту его подвигов и добродетелей.

«Желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, унаследованное потом лаврой, кто мне покажет малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятой Троицы? Вошёл бы я в него на всенощное бдение, когда в нём с треском и дымом горящая лучина светит пению и чтению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи и пламень их досягает до неба, и ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной кельи, чтобы я мог вздохнуть её воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преподобного Сергия, который орошён дождём слёз его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных! Дайте мне припасть и облобызать прах её сеней, который истёрт ногами святых и через который переступили однажды стопы Царицы Небесной. Укажите мне другие сени другой кельи, которые в один день своими руками построил преподобный Сергий и в награду за труд дня и за голод нескольких дней получил укрух согнивающего хлеба!»

И всё это при полной возможности пойти пространными путями мира и всё необходимое иметь в изобилии.

И что же? Разве не видим чуда? Удалённый в пустыню, отрешившийся от мира делается ловцом человеков и покоряет себе мир. Ещё при жизни преподобного все от простолюдина до князя были проникнуты великим к нему уважением, и слово его было властно над душами и сердцами. Десятки его учеников и сподвижников, которых он учил более примером жизни, чем словом, причислены к лику святых. Около ста других учеников являются основателями новых обителей, рассадников христианской жизни и христианской русской государственности на диком севере, – той христианской государственности, которая сливается с царством Божиим в Церкви Христовой, которая основана на религиозно-нравственном начале и Божьей правде, и не на мёртвом и жестоком человеческом праве, которое воспитывает из людей земли – граждан неба. К нему, к монаху, подвижнику, пустыннику, идёт князь и за благословением на роковую битву с народом поработителем, и для примирения с вероломным князем-родичем, и для укрепления нового порядка престолонаследия в царстве; к нему несёт своё горе простолюдин, надеется на помощь в нужде, ищет исцеления болезни, просит рассудить его с соседом; патриарх из далёкого Царьграда шлёт ему привет и дары и поручает всё церковное дело устроения иноческого чина; святой митрополит всея Руси считает его своим другом, ищет его совета... А теперь, через полтысячи лет! Кто не чтит святого подвижника, кто не приносит ему молитвы? Стомиллионная православная русская, настоящая Россия считает его своим небесным заступником и покровителем, и видела его таковым не раз в тяжкие годины смуты и страданий родины; все до единого из венценосцев России склонялись пред ракой его мощей и просили благословения на царство, семейного счастья, помощи пред началом брани, успеха в делах царствования; к нему, к великому «игумену русской земли», как бы бессознательно тем именуя и почитая русское царство единым монастырём, и пастыри, и пасомые, и юные, и старые, – люди всех званий и состояний во все двенадцать месяцев в году приходят молиться, просят благословения и совета о делах своих.

Что это? Разве не чудо свершилось! Разве не история апостолов повторилась? Сеявший скудостью и слезами пожал радостью и изобилием. Процвела есть пустыня, яко крин, Господи!

Да, «дикая пустыня превращается в цветущую вековую обитель; бесплодная пустыня даёт приют многолюдному селению; пустынная обитель стоит непоколебимо против устремления врагов, уже низложивших столицу, становится щитом уже погибающего царства и источником его спасения, – и всё это от одного пустынножителя!» (М. Филарет).

Отчего это так? Отчего святой совершает подвиги для личного, для своего собственного спасения, святой бежит в пустыню, святой совершенно чужд мира и общества, а между тем оказывает на жизнь его такое глубокое и широкое и такое долговременное влияние?

Оттого, что святии судити мирови имут. Вот где тайна! Суд их, конечно, во всей полноте откроется в пакибытии, на всеобщем суде Божием, но он предначинается гораздо раньше, и даже ещё при жизни святых на земле. Многообразен этот суд. Пример святого вдохновляет тех, кто чает Бога, спасающего их от малодушия и от бури. Его сродство с нами показывает, что между ним и нами нет различия в условиях и средствах спасения; грозным укором и обличением лукавства стоит образ святого пред теми, кто любит «непщевати вины о гресех», выдумывать извинения за грехи, – занятие столь ныне распространённое... Если, к сожалению, заразительно зло, то, к счастью, и добро имеет неотразимую и покоряющую силу духовной красоты, притягивает к себе сердца человеческие, находит людей, ищущих поклонения ему, поклонения вольного и любовного. Святость побеждает нас, обезоруживает диких людей и даже зверей, покоряет себе грубую силу. Вот откуда этот беспрерывный ток поклонников у гроба преподобного Сергия. От пышных палат, от обольщения власти, от цепей корысти, от славы мира, от великолепия и роскоши, так же, как и от нищеты, горя, бедствий и страданий, от ежедневных лишений и слёз, от труда без отдыха и без просвета к духу, от ударов мира, – неудержимо тянет на поклонение тому, кто стал выше всего этого, кто указал путь жизни в полном отложении житейских попечений, в глубокой беспечальности относительно житейских нужд и удобств, в вечно радостной настроенности души, уповающей на Бога; неудержимо тянет на поклонение к тому, кто был и стал неуязвим для мира, восторжествовал над ним, победив и его обольстительные соблазны, и его удручающие удары... Воистину, блажен ты, Сергие, преподобный отче наш, наставниче монахов и собеседниче ангелов!

О, Россия! О, родной наш и бесконечно дорогой сердцу народ русский! Блажен и ты, что породил и воспитал такого великого сына, великого во святых Сергия! Пока ты – Христово достояние, пока ты не отрёкся от родства по плоти и духу преподобному Сергию, стань и стой вовеки пред вечным чудом твоей веры, и пред судом святых. Тысячу лет ты, Россия, была бедна, не блистала златом и лепотой риз, не почитала последней целью внешнее и земное благоустройство, не ставила устроение царства земного, человеческого выше царства Божьего. Но ты верила, что сие всё само собой тебе приложится, но ценила ты превыше всего только потаённого сердца человека в нетленной красе его непорочного духа. И видимо было в жизни твоей великое чудо: и ты была и стала ловцом человеков и народов и на тебя язы ́цы уповали, и, верим, суд святых износил тебе приговор хвалы!

А теперь? Но разве не видим, как из-за морей прососалось к нам поклонение Богу чуждому, как постепенно принесённая с Запада языческая погоня за миром и измерение его мерой всей жизни народа и государства стало нашим всеобщим недугом? И разве не видим, далее, как мир нанёс нам, в наказание, жестокие раны? «Боже, приидоша язы ́цы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, положиша Иерусалим, яко овощное хранилище, положиша трупия раб Твоих брашна птицам небесным, плоти преподобных Твоих зверем земным, пролияша кровь их яко воду! Быхом поношение соседом нашим, подражнение и поругание сущим окрест нас»... (Пс. 78:1–4). Так мстит мир за привязанность к нему, так жжёт огонь за прикосновение к его пламени!..

Тысячу лет Россия была бедна, и, благодатью Божией, была сильна и несокрушима. Не будем сокрушаться и скорбеть, что она была, и есть, и, вероятно, долго ещё будет бедна. Лишь бы богатела она в Бога, богатством духа, красотой внутрь, лишь бы богатела она подвигами христиан, доблестью граждан, лишь бы она не оскудевала людьми, подобящимися преподобному Сергию, которые не продают даров духа, религиозно нравственного устроения жизни за чечевичную похлёбку мира и его одуряющих утех, его бездушных культурно-государственных сокровищ по нечестивым языческим образцам.

Преподобный Сергие, «мира украшение»! Храни родной твой русский народ молитвами твоими и твоим небесным водительством, храни в твоей мудрости, в твоих Христовых заветах, «в преподобстве и праведности», как хранил и вёл ты своих святых учеников и бесчисленных их, Богу угодивших, последователей!

О них один из славных иерархов Церкви русской (Платон) здесь, в Лавре преподобного, на памятнике, в честь их сооружённом, оставил нам навеки назидательное слово:

«Они на небесах им слава не нужна:

К подобным нас делам должна вести она».

Аминь.

Памяти В.А. Грингмута¹⁴⁷

Чтобы говорить сегодня о том, кого мы поминаем заупокойным молением, нам нет нужды отходить от евангельских уроков, преподаваемых нам в этот воскресный день святой Церковью (Мф. 15:21–28). Знаменательно и глубоко вразумительно совпадают они с нашими скорбными воспоминаниями, и приложимы они к почившему ровно год назад незабвенному Владимиру Андреевичу.

Женщина-сиро-халдеянка, иноплеменница, в пределах Тирских и Сидонских увидела Иисуса Христа с Его учениками. Он уединился сюда для беседы с апостолами; Он хотел остаться один с ними, чтобы дать им наставления пред скоро грядущим Своим отшествием от мира.

И вот, явился повод дать ученикам, ещё проникнутым духом еврейской исключительности, наглядный урок и наставление о духе христианства, – урок не словом, а делом.

Женщина-хананеянка шла за Иисусом и кричала Ему вслед: «Помилуй меня, Господи, Сын Давидов, – дочь моя жестоко беснуется». Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его тогда сами, по собственному побуждению, прониклись и уважением к этой вере чужеземки в Сына Давидова, т.е. Мессию, и жалостью к её горю, к её любви, ибо страдала её дочь, а она говорила: помилуй меня... И приступивши, они стали просить за неё Иисуса. Он же сказал им в ответ: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». Женщина тем временем сама подошла к Иисусу, кланялась Ему и говорила: «Господи, помоги мне».

И сказал ей Иисус: «Не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Она сказала: «Так, Господи, но и псы едят от крох, которые падают со стола господ их». Тогда-то Иисус, показав ученикам всё величие веры жены хананеянки, всю горячность её любви, всю глубину её смирения, показав, что только духовное родство с Авраамом делает человека его сыном, а не плотское, вызвав от самих учеников просьбу о помиловании несчастной, и Сам воскликнул: «О, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему!» И исцелилась дочь её в тот час (Мф. 15:21–28).

Исполненный веры, любви и смирения приник ко Христу и к православной Церкви покойный Владимир Андреевич; он пришёл к Церкви, как иноплеменник, из инославия, пришёл в летах зрелых. Рождённый в России от отца лютеранина, он уже с детства как бы приготовлен был к истине веры, получив от рождения русское и православное имя Владимира. Нужно было, однако, совершиться его обращению в православие в пору его сознательной жизни, как бы для того, чтобы легче было ему победить все последующие предубеждения против его личности, чтобы успешнее творить то дело, которое Промысл судил ему вести в будущем.

Окружённый русской и православной жизнью, с детства проникся он к ней любовью. Особый случай, по-видимому, и для многих незначительный, но для его глубоко вдумчивого ума и глубоко чувствующего сердца оказавшийся особо важным, дал направление его воле и силу его решимости. Его жена готовилась быть матерью первого ребёнка. По её просьбе, он привёз её на молитву к Иверской часовне пред чтимым Москвой образом Богоматери. Здесь стоял он поодаль и видел эти вздохи и слёзы, эти коленопреклонения, эту горячую молитву и жены, и окружающих богомольцев, эту народную простую веру, и эту захватывающую обстановку православного богослужения: и свечи, и фимиам, и лампады, и пение, и молитвословие, и чтение евангелия, в коем слышится вековечный огненный призыв и вечно бодрящее слово – «и блаженна веровавшая, яко будет совершение глаголанным ей от Господа»...

Стоял он, видел себя по внешности чужим и для этого захватывающего тока народной русской веры, и для будущих своих детей, и в тот час решил окончательно и открыто принять православие. Что-то таинственное, как указание свыше, дополнило голос и решимость его духа: в одну ночь он видел себя во сне принимающим православие и своим восприемником – своего уважаемого товарища по службе, а этот товарищ в ту же ночь также видел себя во сне восприемником Владимира Андреевича при присоединении его к православной Церкви... С величайшим усердием потом изучил Владимир Андреевич всё учение православной веры, перечитал всех святых отцов, ознакомился с православием так основательно и глубоко, что и из природных сынов православия редкие могли с ним в этом сравняться.

Он уверовал в православную Церковь и вместе с тем он уверовал и в Россию, в русский народ, в его мировое призвание, в его вселенское значение, ибо призвание, значение и смысл бытия русского народа, его особливой русской и своеобразной государственности, его положение среди других народов мира, – всё это определяется именно его православием.

Он полюбил Россию и русский народ, его историю, его быт, его душу, его государственный строй, его будущее, – и России в порыве целожизненного самоотвержения и самоотречения любви он отдал весь труд своей жизни.

Он смирил свой ум, своё западное просвещение, отрёкся от его обычной горделивости и превозношения пред всем Русским, смирился пред величием и духовной красой русского народа, далеко не всеми умами Запада видимыми.

Вещее слово поэта, обращённое к нашему народу и говорящее о том, что «не поймёт и не подметит гордый взор иноплеменный, что сквозит и тайно светит в наготе твоей смиренной», – это слово нимало не относилось к покойному Владимиру Андреевичу.

Нужно ли говорить о том, что веру, и любовь, и смирение он доказал всей своей жизнью, всей работой на благо русского народа, доказал и жизнью и смертью, той богатырской и величавой смертью, которая заставила и врагов его склониться пред его чистотой и преданностью своему делу!

И, однако, как жене-хананеянке, нужно было ему только чрезмерным подвигом заставить поверить себе, заставить поверить не только врагов, но и друзей его дела, его единомышленников.

«Сущие от веры благословятся с верным Авраамом»: это непреложный нравственный закон, и его исполнение мы видим в истории евангельской на примере жены-хананеянки. Во Христе Иисусе нет разнствия народов, происхождения, пола и возраста: «несть эллин и иудей, раб и свободь, варвар и скиф, несть мужеский пол и женский, но всяческая и во всех Христос» (Гал. 3:28). Если искажают эти слова нынешние безумные защитники равенства, отстаивающие его убийствами из-за угла, если сбивают они этими словами апостола людей, мало вдумывающихся в учение веры и Церкви, то всё это потому, что забывают слова о равенстве именно во Христе, то есть при условии веры в Него, как в Бога и Искупителя, принадлежности Его Церкви, и затем, – в области веры и Церкви. При наличии таких условий Господь приял моление жены-хананеянки, восхвалил римского сотника из Капернаума, как и древле Илия и Елисей – один воскресил сына вдовы чужеземки из Сарепты Сидонской, другой исцелил иноплеменника Неемана-сирийца, как и впоследствии Пётр апостол приял Корнилия, сотника римского, с домом его, а все апостолы создавали церкви среди язычников.

Всем существом вошёл Владимир Андреевич в верную семью верного и правоверного русского народа. Но если даже апостол Павел, апостол языков, сосуд чудес и благодати, с огненной ревностью, с огненным словом прошедший вселенную, всю жизнь был преследуем не только злобой евреев, но, что всего тяжелее, недоверием своих, уверовавших во Христа, которые во всех церквах ходили вслед за ним и сеяли подозрительность и сомнения в искренности обращения, проповеди и деятельности апостола: то что же удивительного в том, если этот без меры тяжкий крест выпал и на долю Владимира Андреевича! Ни горячее его слово, всегда неизменно говорящее о православии и русском патриотизме, ни труды, ни жертвы, ни перенесённые опасности, ни верная и доблестная государственная служба, ни чистота жизни, ни отсутствие улик во всевозможных возводимых на него винах, например, в нетвёрдости убеждений, подкупе, измене, предательстве и тайном служении врагам, вроде евреев и масонов, – ничто не могло заградить уста клеветникам. Его нерусская фамилия служила бесконечным источником глумления и насмешек, постоянным поводом к подозрению и недоверию к нему. Ничтожества, по имени православные, по жизни часто открытые язычники, блудники и пьяницы, не обладающие ничем, кроме русской фамилии, бросали грязью в покойного за его нерусское имя. Евреи и еврействующие газеты, открыто заявляющие о том, что для них ничто русская народность и ненавистны православие и на нём зиждущееся самодержавие, издевались над «истинно-русским» Грингмутом и сбивали с толку, приводили в смущение этой насмешкой над немцем по фамилии, но русским по духу многих русских по фамилии, но не русских по духу. Тупое легкомыслие, пошлое остроумие, при всём ничтожестве своих средств, однако, создавали для работы Владимира Андреевича ряд постоянных затруднений и ударов, постоянную необходимость считаться с его нерусским именем, для него самого – тяжкий крест, для его решимости и мужества – постоянные соблазны, для воздействия их на окружающих и единомышленников – постоянные препятствия.

И вот, всё победила его смерть. Не нашлось ничего в минувшей жизни Владимира Андреевича, что указывало бы на его неискренность, что оправдало бы хоть в одной йоте клеветы на него, обвинения и заподозривания. Всё утихло теперь около нашего дорогого витязя русского патриотического дела, смолкли клеветы, и чист оказался, и всё чище, и всё выше обрисовывается пред нами его образ. Да, не обмануло нас наше сердце! Да, мы можем гордиться нашим безупречным вождём!

Этот год, минувший со дня смерти Владимира Андреевича, был годом его торжества нравственного и победы над злом мира. Таков тяжкий удел жизни: дело делается, прежде всего, не людьми, а человеком, а человеку этому нужно быть и подвигоположником, нужно страдать и перестрадать и выстрадать успех делу, кровью и муками скрепить его основание.

Пусть теперь тяжко нам; пусть велики опасности, пусть назревает и увеличивается видимо сила врагов; пусть в стане верных находятся и раздорники, и перебежчики, и смутьяны, по-прежнему сеющие среди нас подозрения, сомнения и взаимное недоверие. Да укрепит нас образ усопшего и в Бозе почивающего незабвенного нашего Владимира Андреевича, да укрепит нас вера в то, что не погибнет и не может погибнуть русское патриотическое дело, это дитя стольких трудов, стольких жертв, стольких подвигов! Не погибнет дело, которое вдохновило и создало такого вождя, как Владимир Андреевич.

Пусть не видится ему достойный преемник. Да, его нет ещё. Но в нравственном мире нет умерших. Он жив, Владимир Андреевич, жив своими заветами, жив и загробным голосом, жив предсмертным своим призывом: «Собирайтесь, соединяйтесь, русские православные люди!»

Когда некогда князь Дмитрий Донской, уже получив благословение от преподобного Сергия на брань с Мамаем, вышел с войском и узнал о силе полчищ татар, то он, говорит летописец, впал в уныние и малодушие. Он остановился в нерешительности и размышлял: идти ли ему дальше, или повернуть назад. Тут пришёл к нему нарочитый посланец от преподобного и передал его ободряющее слово: «иди, князь, иди на безбожные татары»... И князь пошёл, и стяжал победу.

Пусть и память о Владимире Андреевиче будет нам этой ободряющей вестью: «идите на безбожных новых поработителей земли русской»!

Эта школа его имени, которую сегодня мы открываем, является отрадным знаком того, что дело, начатое покойным, не остановилось и не пошло назад. В годину смуты школьной, в годину, когда школа заражена сверху донизу нравственным гниением, когда гибнут молодые поколения для Церкви и родины, патриотические союзы не могут оставаться безмолвными и равнодушными к этому величайшему злу и должны способствовать созданию новой религиозно-патриотической школы. Это было любимой мыслью покойного. И мы намеренно нынешний день годовщины его смерти почтили открытием школы, и притом школы благотворительной и бесплатной, рассчитанной для бедного люда, чтобы молитвой с благотворением умолить небесное Милосердие к нашему дорогому, всем нам близкому и родному брату, другу, отцу, вождю и первоподвижнику. Так учит нас поступать наша святая вера, так подсказывает нам любовь.

И верим мы, что человеку веры, любви и смирения, каким был покойный Владимир Андреевич, в загробном его бытии будет радостью и отрадой наша молитва и наше благотворение. Нам же его память, ныне, с открытием этой школы, внешне столь прекрасно и знаменательно выраженная, да будет побуждением сильнейшим и благороднейшим, чтобы продолжать его дело и в его духе: с верой в Бога и в добро, и в победу над злом; с любовью к русскому народу, и нашему дорогому отечеству, и к его венчанному Вождю-Царю; со смирением при всяких и многих страданиях, неудачах, гонениях и ударах, наносимых и врагами, и даже друзьями, наносимых и оттуда, откуда мы их меньше всего ожидать можем...

Таков урок и нынешнего евангельского чтения. Таково и отрадное его слово; оно – удел веры, любви и смирения: «велия вера твоя; буди тебе, якоже хощеши»! Аминь.

Отклики на запросы жизни I.

Христианство и современное язычество¹⁴⁸

Забытый православными греками праздник Покрова Божией Матери празднуем мы, православные русские люди. Что-то странное и удивительное видим мы в этом обстоятельстве: спасён был греческий народ, а память о чуде его спасения хранится в народе русском. Но ещё удивительнее другая сторона праздника: если верить некоторым древним известиям, то, по-видимому, нападавшими на Царьград варварами были наши предки; они были отброшены морем и бурей. Они должны были бежать от стен Царьграда; они видели над собой гнев Царицы Небесной; поражённые чудом, они и там, на месте, в Греции, и по возвращению домой во множестве крестились.

С другой стороны, есть основание думать, что и Епифаний, ученик Андрея, Христа ради юродивого, видевший чудное видение Покрова Богоматери, также был славянин.

Что же всё это означает? Что означает такой удивительный праздник? Чем можно объяснить это странное празднование нами дня поражения наших предков, это странное и удивительное самоотречение и самоунижение русского народа?

Очевидно, кроме врождённого нашему народу и затем воспитанного и осмысленного православием чувства смирения, присущего русскому народу, мы видим здесь глубокое всенародное осуждение язычества, в котором пребывали наши предки, и которое так было посрамлено под стенами Царьграда Небесной Силой. Конечно, предки наши не могли этой мысли ясно и определённо выразить словами, и вот, они воплотили её в священном и торжественном нынешнем празднике. Если это так, то, воистину, глубоко смотрели наши предки в самое существо мировой жизни и мировой человеческой истории.

Со времён самых древних, от первых дней жизни людей на земле, мы видим борьбу начала греховного против начала святого, восстание своеволия человеческого против воли Божественной, – борьбу духа и плоти, нравственного воззрения на жизнь с плотским и чувственным.

Началась эта борьба при искушении прародителей в саду Эдема, усилилась пред потопом, видоизменилась в прямую противоположность язычества и богооткровенной истины веры после рассеяния народов, после Вавилонского богоборного замысла и столпотворения. Здесь впервые греховное начало в образе язычества получило значение как бы религиозное, прикрытое высшими соображениями...

Когда же начало святое, наконец, воплотилось и получило завершение в христианстве, как полном, высшем и последнем откровении Божества, тогда язычество выступило против него со всеми силами ада: не было гонений, не было страданий, которыми бы оно не старалось подавить христианство. Не было силы человеческой – учёность, искусство, поэзия, литература, право, государственность, общественный строй, войско, правители, суд, толпа... – не было силы человеческой, которая не была бы употреблена на борьбу с христианством.

Христианство победило; пред ним склонились и гордые образованностью гонители, сыны древнего мира, и младенчествуюшие народы мира нового, пришедшего на смену обветшалой Римской империи, – в их числе и наш народ русский.

Но внутренняя сущность язычества, какое-то обаяние зла, соблазн порока, прельщающая сила нечестия и чувственности, обольщение себялюбия, самообожание и гордыня человеческого разума, восстающего на разум Божий, начало богоборения, – всё это остаётся доныне, всё это составляет особый мир, против которого постоянно и неизбежно борется и должно бороться христианство, всё это останется в мире до тех пор, пока будет жить грех на земле, т.е. до того уреченного дня, после которого нового небесе и новой земли мы, по обетованию, чаем, в них же правда живёт (2Пет. 3:13). Иерусалим будет попираем языки... (Лк. 21:24). Бывают времена, когда начало языческое особенно усиливается и поднимает голову, когда оно для успеха и соблазна людей принимает личину благородства, прикрывается громкими словами о благе, истине, о свободе людей, взывает к их достоинству и высокому призванию. Такое именно время мы теперь переживаем. Вместо религиозного, как в древности, язычество принимает освящение и прикрытие то именем культуры и просвещения, то именем свободы и права человека вообще, правового строя в государстве. И нужно иметь немало вдумчивости, немало трезвости ума и чуткости сердца, более того, – нужно иметь прямую благодатную помощь и благодатное озарение в руководстве святой Церкви, чтоб уразуметь, где, когда и как приражается нам язычество. Борьба с ним – вековая борьба, но она до того меняет свои формы и виды, что иногда прямо невозможно вскрыть за громкими словами о высоких побуждениях и основах человеческой деятельности истинный, т.е. низменный и языческий её характер.

Всё сказанное намеренно мы сегодня подчёркиваем в наш общепатриотический праздник. Блаженны те русские православные люди, которые избрали для своего руководства в жизни и деятельности, прежде всего святое православие, – начало святое и небесное. Оно соединяет нас с миром горним и невидимым, оно роднит нас с ним, оно делает нас участниками Покрова Богоматери. Православие, далее, и даёт нам то благодатное озарение умов и сердец, о котором мы сию минуту говорили, и раскрывает пред нами сокровенный смысл всего того, что делается кругом нас. С таким кормчим мы не заблудимся!

А кормчий нужен нам всегда, особенно же в нынешнее смутное время, когда язычество вновь возродилось и почувствовало силу, затуманило многие умы и заполнило собой жизнь.

Христианство говорит нам, что Бог руководит жизнью людей, – а язычество, новое современное язычество, проповедует, что Бога нет, или что Он, как уверяет Толстой, есть что-то безличное, какая-то несознательная Воля, безучастная к жизни людей, к их воплям и молениям, или что Он далёк от мира, который предоставлен всецело своим силам и своей судьбе, или, наконец, что Он таков, каким Его себе представляет каждый отдельный человек, т.е., иначе говоря, Его в сущности нет...

Христианство говорит о том, что царство Божие и небесное, – вот в нашей жизни цель, а царство человеческое и земное есть только средство для лучшего и удобнейшего достижения цели, а современное язычество направляет все силы и внимание людей, именно как на последнюю цель, к устроению порядков только царства земного.

Правда, и христианство учит нас заботиться о порядках этого земного царства, но лишь для того, чтоб они способствовали нашему тихому и безмолвному житию, в достижении нами духовного совершенства, в усвоении плодов Христова искупления, в исполнении нравственного закона, в угождении Богу (1Тим. 2:2 и далее). – А современное язычество считает и царство земное, и порядки его самими по себе последней целью человека, поклоняясь им, как идолам.

Христианство говорит нам, что в жизни личной, семейной, общественной и государственной мы не должны забывать, что мы – христиане, и должны как бы пропитывать святой верой, её учением и воззрениями весь строй нашей жизни. – А современное язычество уверяет, что религия есть частное дело, она – сама по себе, а семья, общество, государство – сами по себе, что связи между ними нет и не должно быть.

Христианство, поэтому, учит нас в жизни государственной искать исполнения нашего долга пред Богом и ближними. А современное язычество учит человека отстаивать в государстве своё личное и своекорыстное право, тянуться к власти и корысти, к силе и влиянию, оценивать всё не голосом нравственного долга, а соображениями удовольствия и пользы.

Христианство учит, что основа жизни есть основа религиозно-нравственная, в смирении пред Богом и в исполнении Его закона. А современное язычество говорит, что превыше всего в мире – это человеческий разум, им всё начинается и кончается в устроении жизни; его закон и есть закон жизни.

Христианство, поэтому, учит, что жизнь человека управляется правдой Божьей. А язычество говорит о человеческом, условном и временном, праве, как основа государства и общества, жизни семейной и личной.

Христианство учит, что мы – рабы Божии. А язычество утверждает, что это унизительно для человека, что человек – себе сам господин и нет над ним никакого иного господина, никого и ничего высшего.

Отсюда христианство, признавая Бога Творцом, Промыслителем, Судьёй мира и Управителем, говорит, что власть земная происходит от Бога, и потому она неограничима человеком, а язычество утверждает, что и Бог – это собственно сам человек, власть же установлена людьми и зависит она от людей и больше ни от кого. Отсюда же христианство говорит о боговластии, как основе жизни народов, а язычество отстаивает начало народовластия, т.е. обожения воли народа, заменяющей волю Божества. Когда Горький теперь говорит о «народобожии» (в своём последнем произведении «Исповедь»), когда он уверяет, что народ весь с его волей есть Бог, то он буквально повторяет древнее языческое учение.

Христианство говорит, что совесть есть то, что всего в мире нужнее, и что голос совести, опирающейся на волю Божию, – вот что служит для человека руководством поведения. – А современное язычество уверяет, что голос и согласие большинства людей, – вот что определяет окончательно, где и что истинно, и что ложно.

Поэтому христианство призывает тебя идти одному против всего мира, если ты чувствуешь себя правым по совести и Закону Божию, – так действовали Ной, Авраам, так поступали апостолы и мученики. – А язычество учит, что надо подчиниться решению большинства, хотя бы это решение отнимало у меня Бога, веру и подавляло голос совести.

Христианство говорит, что нравственное и святое – вчера и сегодня одинаковы и вечны по содержанию и внутренней силе обязательности. А язычество уверяет, что нравственность и святость изменчивы и условны, и что можно нарушать легко сегодня то, что вчера ещё считалось святым и неприкосновенным...

Вот краткое различие христианства и современного язычества. Православные русские люди, идущие под руководством Церкви, патриоты, ныне совершающие свой праздник, явно стоят на основе христианства и его начала отстаивают. Тем больше им хвалы. И обратно: нынешние «прогрессисты» под видом ли «освободительного движения», или «правового строя», или народовластия, т.е. демократии, отстаивают начала язычества, только видоизменённого, приспособленного к современным условиям быта и жизни, и для обмана верных, но простых и доверчивых сердец прикрытого громкими и красивыми словами.

И пусть по-прежнему и убивают, и гонят верных Богу, пусть глумится над ними большинство, этот ваал современности: для нас Бог – всё, а большинство – ничто, если оно идёт против Бога.

Тако и теците, возлюбленные! Идите, братья, этой дорогою, и Покров Богоматери и сил небесных будет с вами. Аминь.

II.

Жертва долга¹⁴⁹

По поручению Московских царелюбивых и боголюбивых союзов, и как совершителю скорбного молитвословия по убитому революционерами казаку тихого Дона Козьме Сухорукову, мне выпало на долю здесь, в сердце России, открыть пред вами, сыны Дона, этот памятник.

Знаем, что слишком грустное воспоминание соединено с этим памятником. Не у одного из вас дрогнет сердце при мысли: и каждому из нас, может быть, готова такая же судьба... Пред нами жертва изуверства революционеров. Не в честном, открытом бою, не на поле брани убили его враги родины, не честный и прямой враг пролил его кровь; нет, выстрелом из толпы низких бунтовщиков, неожиданно, как предательство Иуды, братоубийственной рукой Каина сражён был Козьма Сухоруков, соименник славного Козьмы Минина Сухорукова, великого и незабвенного нижегородца.

Люди, которые постоянно кричат о народном благе, люди, которые говорят, что идут за народ, люди, которые только и толкуют о правах народа, – смотрите, что они на самом деле делают! Разве один Козьма Сухоруков убит? Не сотни, а буквально тысячи казаков, солдат, городовых, артельщиков, простых прохожих, мужчин, женщин, детей убиты, изранены, изуродованы этими «радетелями» народа. Для них народ нужен, как ступень к власти, для них народ нужен, как орудие для получения благ земных! И вот, повторяю, пред вами одна из первых таких жертв. С 5-ю другими казаками 7-го августа 1905 года казак Козьма Сухоруков был послан рассеять скопище бунтовщиков, не обнажая оружия... Выстрел из толпы, – и он пал, сражённый пулей!

Господь Иисус Христос сказал о Себе Самом: «если зерно пшеничное, падши на землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то многий плод принесёт» (Ин. 12:24); и апостол говорит нам: «зерно не оживёт, если не умрёт» (1Кор. 15:36–37). Пал ты, честный воин Козьма Сухоруков, как подрезанный спелый колос пшеничный на тучных полях твоей Донской родины! Пал ты, как тяжёлый полный сноп, в житницу Божию! Умер, как зерно пшеничное, Козьма Сухоруков, но смерть – мужу покой, а ему неувядаемая жизнь и слава! Умер, как зерно пшеничное, Козьма Сухоруков, но образ его доблести и пример его подвига пусть живут в душах ваших, дорогие братья! Что смерть?! Двух смертей не бывать, а одной не миновать, но безмерно тяжелее умереть навеки духом, быть проклятым от Бога и людей, быть предателем и изменником, навеки умереть для Бога и для родины. Это, поистине, – смерть вторая!

Смотрите, вот мы, люди чужие, не знавшие Козьмы Сухорукова, однако, горим к нему благодарной любовью, собрали средства и воздвигли ему этот памятник и поминаем его молитвой. И верим мы, – молитву благодарных сердец примет Господь, и верим мы, – не жалеет теперь раб Божий, воин Козьма, в загробной жизни, на лоне у Господа, не жалеет, что он отдал себя в жертву исполнения долга!

Пусть его пример для вас будет незабвенным! Пусть наша молитва, наша благодарность, и этот памятник, и это многолюдное собрание ясно покажут вам, что сладко умереть за Царя и родину, что сладко умереть за исполнение долга совести, что если на земле и нет полного воздаяния за подвиг, то пред Богом – ни молитва, ни служба никогда не пропадут!

И если нам и вам нужно будет умереть за Бога, за Царя и за народ, если нас на этот подвиг позовут, то пусть и у нас всегда на сердце и на устах будет один ответ: «Идём, Господи, идём, наш дорогой Царь, – мы готовы: мы все и каждый из нас – Козьма Сухоруков!» Аминь.

III.

Разрушение школы¹⁵⁰

Позвольте напомнить почтенному собранию, вероятно, многими теперь уже забытое слово, обращённое Государем Императором 28 октября 1894 года, в первые дни Его царствования, к министру народного просвещения: «В Бозе почивший Родитель Мой с особой заботливостью следил за подрастающим учащимся поколением и до последних дней горел желанием воспитать его на радость России. Передайте детям и юношам Моё сердечное пожелание, чтобы величавый образ великого душой Монарха служил им руководящим светочем к нравственному совершенствованию».

Нравственное совершенствование юношей, с одной стороны, и воспитание их на радость России, с другой, – вот те основы, которые, по воле Монарха, должны быть положены в основу русской школы, как её идеал. Но если самый нравственный мир и сознание долга есть в человеке нечто свыше данное, не навеянное и не обусловленное ни природой, ни искусственными влияниями среды, то мы имеем полное право рассматривать и признавать нравственное совершенствование именно, как религиозно-нравственное. Только при таком воззрении на него оно получает смысл, содержание, оправдание и силу внутренней обязательности; только при таком воззрении оно действительно резко и решительно отделяет и отличает человека от мира животных и превозносит над ним. Только при таком воззрении мы с истинным сознанием истинного человеческого достоинства поднимаем к небу разумный наш взор и разумное человеческое чело...

В годину полного забвения этой истины открывает свои действия "Общество содействия религиозно нравственному и патриотическому воспитанию детей». По нашим временам, его открытое выступление на общественную работу – это великий акт мужества и великий акт истинной мудрости.

Настоящий, крепкий ум, здравый, трезвый и уравновешенный дух, настоящая мудрость, глубокая и устойчивая, познаются всего лучше и вернее в дни какого-либо повального стадного помешательства. Ему подвержена всегда масса, толпа, обладающая умом животным; но, славу Богу, никогда не бывало и не может быть так, чтоб эта стадность совершенно подавила и уничтожила человеческий разум.

В немногих единицах разум истинный, отблеск Божества в человеке, сохранит свои права; в немногих сердцах он претворится в пламень убеждения; в немногих душах он подвинет волю на твёрдую решимость дать отпор стадному неразумному увлечению, сказать открыто трезвое слово и стать на путь соответственных действий среди бесконечных насмешек и даже насилий со стороны людей, одурманенных стадностью и гипнозом толпы. Humanum paucis vivit genus! (Человечество живет благодаря немногим. – Ред.). Однако, тяжёл первый шаг, а далее, смелым в удел вечное Божественное слово: «свет во тьме светится и тьма его не объят» (Ин. 1:5), им в удел и слово поэта: «чем гуще тьма, тем звёзды ярче»...

Тем знаменательнее нынешний день. Мы открыто заявляем, что не разделяем того идолопоклонства пред одним знанием и развитием рассудка, которым ныне заражено наше общество, желающее видеть одно обучение юношества, а не воспитание. Мы открыто указываем, как на печальное следствие этого идолопоклонства, – на нынешнее беснование, озверение и сумасшествие молодёжи в учебных заведениях, полное падение семейного покоя, разрушенного в конец нынешними детьми, этими, в буквальном смысле слова, тиранами семьи, и на духовное опустошение родины, совершенно лишаемой образованных работников на всех поприщах жизни, вследствие обуявшего юношество политиканства, заменившего доброе воспитание и учение.

Мы открыто исповедуем, что религиозность и патриотизм – это две ноги, на которых стоит великан святорусский, что он упадёт неминуемо, этот великан, если мы подрубим ему один или другой из этих устоев.

И мы рады засвидетельствовать, что огромная часть русского народа, народа трезвого по уму и сердцу, не поддалась на беснования развинченных нервами и лишённых разума русских немногих «интеллигентов», сбитых с толку «сознательно» действующими врагами русского народа, желающими видеть наш народ духовно-бездомным бродягой, лишённым религии и патриотизма. И мы рады заявить, что немногие пока школы, уже открытые здесь с целями религиозно-нравственного воспитания, положительно подавлены заявлениями многочисленных родителей, которые охотно готовы помещать детей в наши школы, готовы для этого брать своих детей из других учебных заведений, недовольные их водянистым, бездушным и бесцветным направлением, трусливо умалчивающим о религии и патриотизме.

О, только прекратите это страшное насилие над русским народом; только подавите этот наглый захват школы грязными руками инородцев и их приспешников; только поимейте мужество всей этой не учащейся и бунтующей молодёжи показать свободный выход из школы, где она не хочет учиться, а желает диктовать законы Царю и царству; только обратите школу в место святое, в «храм» науки, над которым не напрасно сияет православный крест, которое не в насмешку осеняет государственный орёл; только прекратите эту не престающую ложь и фальшь в нашей школе, – и свято место пусто не будет!

Явятся и добрые учители, найдутся религиозно-патриотически настроенные воспитатели, и школа станет на своё место и займётся подобающим делом, святым и великим.

Ведь мы истосковались по такой школе; ведь мы измучились при виде нескончаемой неурядицы школьной и этого непостижимого долготерпения к развратителям юношества, к насильникам школы, к врагам обучения и воспитания, которые обратили школьную кафедру в место политики и революционирования народа. Пусть они будут устранены властной рукой, – и завтра же явятся учители, может быть по внешнему праву на учёность (по праву дутому, в которое уже никто не верит) не равные нынешним полноправным духовным растлителям учащихся поколений, но по внутреннему праву и по внутренней ценности безмерно выше их стоящие. Пусть откроют выход из школы тем уже прогнившим юношам, которые всё равно негодны для учения, пусть из ложной и неразумной гуманности не зазывают их занять оставленные ими школьные скамьи. – Всё равно, они, как глухой аспид музыку, слушать науку и усвоять её уже не в состоянии. – И школа наполнится, может быть, меньшим количеством учащихся, но зато такими истинно-учащимися, которые будут давать истинно-образованных и знающих людей для родины, а не жалких полу-умных, полу-образованных недоучек, о которых апостол говорит, что они всегда учатся, и ничему никогда научиться не могут, которые составляют песок в государственной машине, сор в народной жизни, гниющий микроб в народном теле!

Как раз в те дни, когда зло нашей школы является пред нами столь ярко, когда мы читаем о безобразиях и насилиях учащихся в нашей высшей школе, выступает открыто, честно и твёрдо наше Общество и зажигает первые огоньки здорового школьного обучения и воспитания на религиозно-нравственной и патриотической основах.

Да возгорятся эти первые огоньки в великое пламя, живительное и спасающее! Русские патриотические союзы первопрестольной Москвы, отстаивающие среди современной смуты начала православной веры и русского патриотизма и уже открывшие не одну школу с религиозно-патриотическими основами воспитания¹⁵¹, поручили мне, как своему сочлену и председателю, приветствовать Общество в настоящий день его торжественного открытия и поднести ему в молитвенное и выразительное благожелание эту икону Введения во храм Пресвятой Богородицы. Смысл изображённого на ней исторического священного события по отношению к его урокам нашему Обществу так ясен, что не требует пространных изъяснений. «Днесь одушевленный храм, Богородица, в храм Господень приводится, Тому уготоватися в Божественное жилище»...

Да будет русский народ вовеки одушевлённым храмом, и чрез святую Церковь, её влиянием на семью, школу, общество и государство, на наш народный и государственный патриотизм, да уготовляется и да возрастает непрестанно в Божественное жилище! Аминь.

Религиозное и патриотическое воспитание¹⁵²

Поздравляем вас, дети, с открытием этой школы и с началом ваших занятий. Вы видите, что вместе с вами на молитву и на открытие школы собралось так много людей, по-видимому, для вас чужих и посторонних. Они никогда вас не видели, и вы их доселе не знали, но они заботятся о вас и открыли эту школу. Все эти люди, которые заочно любят вас и заботятся о вас, составляют особое Общество; называется оно: «Общество содействия религиозно-нравственному и патриотическому воспитанию детей».

Постараюсь как можно проще и как можно понятнее объяснить вам, что это такое – воспитание религиозное и патриотическое, и как это к вам относится.

Воспитание, – что такое воспитание детей? Вот послушайте слова одного учителя, святого учителя, угодника Божия (святого Димитрия Ростовского). Он говорит, что душа ребёнка для учителя – то же самое, что доска в руках художника. Вы видите эти иконы, что стоят перед вами? Вот эта икона была раньше доска, а художник на ней нарисовал образ нашего Спасителя. А вот другая, очень большая, – тоже была чистая доска, а теперь, видите, она обложена золотом и на ней нарисовано, как Богородицу Марию, когда Она была маленькой девочкой, родители привели в храм, чтоб Она там и выросла и научилась всему доброму и святому. – Потому что в храме Божием всё, что есть там, – всё доброе и святое. А ведь на той же доске художник мог нарисовать и совсем другое, что-нибудь худое, например, – как люди пьяны бывают, как они дерутся, как они обижают друг друга. Вместо Господа Иисуса Христа он мог бы нарисовать дьявола, демона, того духа злого и нечистого, который человека толкает и научает на всё худое и греховное. Так вот, святой угодник, о котором я говорил вам, и учит, – повторим его слово: «душа ребёнка для учителя – то же самое, что доска, он на ней может нарисовать и ангела, и демона». Когда говорят, что вас здесь будут воспитывать, это и значит: вашу душу хотят сделать угодной Богу, хотят научить вас всему святому, чистому, доброму, хотят на вашей душе как бы нарисовать, отобразить Бога и Его святой закон, веру в Бога, иначе говоря, – религию.

Когда вы полюбите Бога и Его святой закон, когда вы будете постоянно, с охотой молиться Богу, обо всем спрашивать Его волю и будете жить по-Божьи, это значит, что вы получили воспитание религиозное.

И ещё: воспитание религиозное научает и приучает человека во всём и всегда искать и ждать помощи от Бога. Вы видите: у вас хорошая школа; смотрите – картины, всякие пособия; у вас хорошие учители, целое общество этих людей, которых вы сейчас пред собой видите, о вас заботится. Ну, что же? Значит, уж непременно у вас будет успех? Нет, дети. Надо просить помощи от Бога, без этого не будет успеха. И вы видите: вот и архиерей, и священники, и ваши учители, и все эти добрые люди, которых вы видите, люди учёные, образованные, молятся с вами Богу, просят Его помощи и Его благословения.

Расскажу вам про одного святого угодника Божия; вы о нём часто здесь в Москве слышите: это преподобный Сергий, который основал Троицкую лавру. Был он мальчиком такого возраста, как вы; звали его тогда Варфоломеем (Сергием его назвали в монашестве); учился он грамоте; все его товарищи успевали, а ему трудно давалось учение. Бог его испытывал, приучал, чтоб он не на себя всё надеялся, а на Господа. Грустил Варфоломей, что нет у него успеха в книжном учении. Раз отец послал его в поле за лошадьми. Вышел Варфоломей далеко в поле, к лесу, и видит: какой-то старец-монах стоит на коленях и молится Богу. Подождал Варфоломей, пока старец молитву кончит. Когда встал старец, Варфоломей подошёл к нему, попросил его благословения и говорит ему про своё горе, и просит: «отче, помолись за меня Богу, чтобы легко и успешно я учился». Понравился старцу набожный отрок; он благословил его, дал ему часть просфоры и сказал: «это даётся тебе в знак Божией милости; теперь хорошо уразумеешь грамоту». Обрадовался Варфоломей. Не хотелось ему разлучаться с добрым старцем. И говорит он ему: «пойдём к нам в дом; мои родители любят таких, как ты; отдохнёшь у нас, пищей подкрепишься». Старец пошёл. Пришли в дом; родители Варфоломея с любовью приняли гостя. А гость не захотел сесть, пока не помолится Богу вместе со всеми. Была в доме комната для молитвы, – семья-то, видите, какая была набожная! Все прошли в моленную комнату. Старец и говорит Варфоломею: «возьми книгу, читай часы, – псалмы». Варфоломей прежде худо читал; поэтому он испугался, и теперь стал было отказываться, а старец всё своё твердил: «читай, читай!» Перекрестился Варфоломей, стал читать, – и так ему всё стало понятно и ясно, и слово за словом так и льётся у него из уст. Хорошо читал Варфоломей. Все удивились и все познали, что здесь чудо свершилось, сила Божия проявилась.

И вы, дети, будьте всегда с Богом, у Бога и теперь, и всю вашу жизнь ищите помощи; веруйте в Бога, живите по вере. Вера – иначе называется религия, набожный верующий человек называется – религиозный. Вот и воспитание ваше потому называется религиозным.

Ещё оно называется патриотическим. Что это значит? Патриот, – это слово не русское; оно означает: человек, любящий своё отечество. Значит, вас хотят воспитать так, чтобы вы были патриотами, т.е. любили бы своё отечество и то, что есть в нём. Наше отечество – Россия; в ней русский народ, а во главе его и правит Россией русский Царь. Бог правит миром, Бог же и посылает царя верующему народу, Бог же и даёт нам родину, отечество, Бог посылает нас жить среди своего народа. Значит, и патриотическое воспитание недалеко от религиозного: оно есть послушание Богу.

Вот Иисус Христос был Бог и Сын Божий и жил на земле среди людей для их спасения, – об этом вы узнаете в школе. Но и Он любил Свой народ; Он среди Своего народа проповедал, и плакал Он, когда видел, что Его родной народ не исполняет Божьего закона и тем губит себя.

Вот и преподобный Сергий, когда был уже великим подвижником, тоже любил свой родной русский народ и горевал, если видел страдания родины; князю он и сам повиновался, и других заставлял повиноваться; он же благословил князя на битву с врагами России.

Расскажу вам случай из жизни русского народа в глубокую старину. Враги однажды осадили город Киев, при святой княгине Ольге; в это время князь с войском стоял далеко в другом городе; никак нельзя было ему дать знать; трудно было дать знать и жителям на другом берегу реки Днепра, – везде по берегу стояли враги. Тут один мальчик решился на смелое дело: он прошёл через весь стан врагов; каждую минуту его могли поймать и убить, а он шёл смело к берегу. Как он дошёл до берега, прямо бросился в воду и стал плыть на другую сторону реки. Враги тогда догадались, в чём дело, и стали они в него стрелять, могли его убить, мальчик мог утонуть. Но любил мальчик свой родной народ, и такая любовь дала ему силы и смелость. Он переплыл реку, дал знать о нападении врагов на Киев и спас его от гибели. Вот что значит быть патриотом. Такое же патриотическое воспитание хотят дать и вам.

Дай Бог вам быть хорошими учениками и успешно принять всё то, чему вас хотят обучить и что вам хотят внушить. Дай Бог вам полюбить Бога и Церковь, быть верующими и Божий закон во всём исполнять, а также полюбить родину и Царя, и быть полезными для отечества. Дай Бог, чтобы чрез много лет, когда будете большими, вы бы могли сказать о себе старинным складным присловьем:

Что школа нам дала,

То в нас и есть:

Бог, Церковь, родина,

Царь, совесть, честь...

Заветы древних святителей Московских¹⁵³

Празднуем ныне память великих Московских святителей и всея России чудотворцев, митрополитов Петра, Алексия, Ионы; к ним впоследствии, по распоряжению высшей церковной власти, причислен по празднованию и памяти тоже святой – митрополит Московский Филипп.

Может быть, кто подумает: ведь они жили в Москве и там святительствовали, зачем же нам праздновать с особым торжеством их память? Но как Москва имела не местное только значение в древней России, а значение всероссийское, так и её митрополиты-святители не напрасно и при жизни назывались всероссийскими и по смерти почитаются всем русским народом; они совершили великие подвиги, поистине, для всего русского народа. А затем: святость человека сияет не только всем окружающим, не только целому народу, но всем людям на земле. И Спаситель говорил смиренным рыбакам-апостолам: «вы – свет миру»...

Пятьсот – шестьсот лет тому назад жили воспоминаемые сегодня угодники; двести с лишком лет один за другим они сияли житием и подвигами для святой нашей Руси. То было время безмерно тяжёлое для русского народа. Уже народ наш в то время был просвещён верой Христовой в городе Киеве; уже распространял он эту веру среди народов диких и не ведавших Бога; уже у нас было настоящее христианское просвещение, настоящее христианское царство; уже процвела тогда русская земля великими святыми.

Цвести бы и расти русскому царству православному, совершать бы ему великое и всемирное апостольское дело – далеко кругом распространять святую веру среди народов Европы и Азии!

Но Господь судил иное. Судил Он испытать Русь крепким испытанием, закалить её в неимоверных страданиях. Из далёких азиатских стран нахлынули на нас дикие монгольские орды; пришли они на Русь в силе тяжкой. Разбиты были наши князья, разъединённые между собой; уничтожены наши воинские дружины; запылали сёла и города; разрушены храмы и монастыри; десятки тысяч людей отведены в тяжёлую неволю; сотни тысяч избиты врагами; хлеб, достояние и богатства разграблены... Народ бежал в леса, селился в болотах, жил в нужде и наготе, в голоде и холоде, отвыкал от пения церковного, от звона колокольного... От Киева и юго-запада, от привольной и богатой земли, где впервые зародилось и основалось русское княжество, русская жизнь стала отливать далеко к северу и северо-востоку, ко Владимиру, Москве и Твери, чтобы подальше уйти от татарского разорения.

В такое-то время и совершили свой подвиг святители Московские; из них Пётр митрополит жил в дни самых страшных ужасов татарщины; Алексий митрополит уже предчувствовал победу над ними на поле Куликовом; Иона-митрополит имел радость видеть, что иго татарское скоро-скоро окончится. Святитель Филипп не только видел полное и окончательное низвержение татарского засилья, но видел, как царь русский уже сам покорял прежде грозные царства татарские – Казань и Астрахань.

Прежде всего, великие эти святители старались поддержать в русском народе ревность и чистоту веры православной. Она одна давала утешение в страданиях; она одна поддерживала народную бодрость и упования на лучшее будущее. Вера же православная хранила единство народа русского; от отсутствия такого единства погибал наш народ: если бы не разделялись князья и города, если бы не враждовали они между собой, если бы не отказывали друг другу в помощи, – то и враг не одолел бы Русь. Но при множестве князей была на Руси одна православная вера, один митрополит, одна церковная власть, одно богослужение, один язык молитв, одни упования, одни святыни. Это всё имело величайшее значение для народа русского. Но самое великое значение имело превосходство нашей веры, святой, православной, богооткровенной, пред верой пришельцев монголов, которые сначала были язычниками, а потом, с XIV века, сделались магометанами. Трудно себе даже мысленно представить, что было бы с нашим русским народом, если бы он, под влиянием порабощения, принял бы и веру поработителей. Он погиб бы для царства Божьего и вечного спасения, – это прежде всего. Но, погибнув для неба, он умер бы и для земли: его поглотили бы дикие орды, и самого имени его теперь бы не существовало в мире. Будучи языческим или мусульманским, наш народ слился бы с монголами и разделил бы их судьбу, а судьба их у нас пред глазами: это ничтожные, грубые и бессильные народцы.

Но безмерно превосходили русские татар своей верой. И великое дело случилось: татары покорили землю русскую, взяли как бы тело России, а сами невольно покорились русской душе, т.е. вере нашего народа: они не могли не уважать нашей веры, они во множестве крестились, они чувствовали наше духовное превосходство; поработители преклонились пред порабощёнными, пред их духовными сокровищами. При таких условиях русские не могли затеряться в мире и погибнуть; напротив, постепенно они духовно подчиняли себе своих победителей и тем сливали их с собой и вместе спасали их духовно, приобщая к Церкви Божией, к сокровищам христианства, к царству Божьему.

Всеми силами святой ревности и неустанного труда поддерживали святители Московские святое православие в русском народе. Святитель Пётр восстановляет разрушенные храмы, учреждает новые обители. Он переносит свою митрополию в Москву, строит Успенский храм и умоляет князя окончить его постройкой, собрать сюда святыни народные, и предсказывает ему за это, что руки его взыдут на плещи врагов его и что род его будет княжить и владеть в этом новом городе над всей Русью. Святитель Алексий все силы своего богато одарённого духа употребил на утверждение святого православия. Он ездит по русской земле; он также строит храмы и святые обители; он сам переводит святое евангелие на славянский язык с греческого; он пишет послания и князьям, и простолюдинам, утверждая их в вере и законе Господнем, призывая их к единению в Церкви Христовой: «Имейте в уме своём смерть, воскресение, суд и воздаяние по делам»; «не пропадёт овца, на которой есть помета: ваша помета – Христос и Его Тело и Кровь Божественная»; «как одним дымом нельзя нагреть дома, так и одна домашняя молитва без общецерковной»; «что холоднее и бездушнее камня? но и камень, если бить о камень, то явится тепло и посыплются искры: так и христиане в Церкви и в общецерковном пребывании и молитве»...

В дни святителя Ионы опасность грозила православию от замыслов папы римского, хотевшего подчинить себе православные народности путём обольщения и богатых обещаний свободы и защиты от мусульман. Твёрдо стоял святитель на страже церковной, ни одна душа не погибла и не уловлена была в сети католичества...

Итак, не напрасно св. Церковь в песнопениях нынешнего дня прославляет этих святителей, как «первопрестольников российских и столпов православия», как «хранителей апостольских преданий», непоколебимых защитников и веры проповедников. И в этом – их первый завет векам и родам, сынам православного русского народа. На свете нет другого народа, у которого измена вере приносила бы такие пагубные последствия для государственной жизни: так сросся и сжился народ русский со святым православием. Пред ним, пред святым православием, в лице святителя Алексия склонился и сам хан татарский; он просил св. Алексия приезжать в орду, он видел чудо исцеления своей жены по молитвам святителя; он с честью его встречал и провожал, одаривал подарками, давал льготы и милости Церкви Божией... В эти времена святитель Алексий являлся митрополитом и пастырем не только для русского князя и русских людей, но и для хана татарского и его народа.

В Москве, у Московских князей впервые ясно и решительно была сознана и высказана мысль о том, что надо русскому народу собраться в единое государство, под рукой единого князя, чтобы свергнуть иго татарское. Нужно было победить всякое самолюбие и все разделения ради блага всей Руси; нужно было пламенно любить родину, чтоб о себе забывать; нужно было повиновением князю постепенно из губительного многоначалия создавать единодержавие и самодержавие на Руси, чтобы силой самодержавия царского вести Россию к силе и славе и к исполнению её религиозного, свыше указанного, мирового призвания.

И вот, святитель Пётр следует за князем в незначительный в то время городок Москву, чтоб утвердить там своё местопребывание и тем привлечь к князю уважение и преданность всей России. Святитель Алексий повиновался даже малолетнему великому князю, всячески ограждая его права. Он входил не только в дела церковные, но и государственные, увещевал непокорных, предавал отлучению церковному тех русских князей и их приспешников, которые шли против законной власти великого князя, пользуясь его малолетством или затруднениями в государственной жизни, и соединялись даже с врагами русского народа (как князь Тверской с литовцами); он путешествовал в Орду к татарскому хану, чтобы смягчить его и предотвратить нападение на русскую землю. Умирая глубоким старцем, он говорил великому князю: «Сын мой, я отхожу от жизни, оставляя тебе милость от Бога, мир и благословение, а также и сыну твоему и всему семени твоему до века». Так, видите, и доныне почиет на нас благословение святителя. Так же действовал и святитель Иона: и он писал послания к русскому воинству, ободряя его на подвиги брани против татар-поработителей и обещая именем Господним венец славы мученикам, которые будут убиты в сей священной брани; и он властью духовной смирял бунтующих князей, бояр, раздорников, непокорных власти законного великого князя. И он всеми силами своими служил благу народа русского, подготовляя единодержавие и самодержавие его властителей и вместе с тем силу и крепость царства русского, православного, мир и спокойствие Церкви Христовой, благоденствие и порядок жизни народа. Чтобы народ наш тихое и безмолвное житие проводил во всяком благочестии и чистоте, творя волю Божию, уготовляя себя к вечному спасению. Ради того же блага русского народа и святитель Филипп, на сто лет позже митрополита Ионы, уже в дни свободы русского царства, когда царь Иоанн Грозный, попущением Божиим, объятый болезнью, воспылал гневом на подданных и стал предавать многих неправедным и жестоким казням, – святитель Филипп мужественно и до пролития крови пастырски увещевал Грозного царя, сохраняя уважение, преданность и повиновение ему, как царю, но напоминая о равном для царя и подданных законе Царя Небесного.

Вот, братие, жизнь и подвиги Московских и всероссийских святителей на протяжении двух столетий скорби и страданий в жизни русского народа. Ныне, в день царский, когда мы молимся за Царственного Отрока и Именинника, Наследника престола, Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича, не вспоминаются ли нам скорби и страдания, пережитые и переживаемые нами в последнее время? Враги внешние, японцы, родственные древним нашим насильникам-монголам, нанесли России жестокие раны. С ними соединились наши домашние раздорники и изменники и производили и производят разделения и смуту в царстве нашем, как в дни татарского нашествия.

Где же и в чём нам искать спасения?

Ответ мы слышим в жизни и подвигах святителей Московских. Их заветы чрез века и роды гласят нам: храните святую православную веру; храните единство в Церкви православной. Ищите паче всего вечного спасения и угождения Богу; любите родной русский народ, своё отечество до полного забвения своих выгод; дорожите выстраданным и Церковью благословенным самодержавием наших царей; повинуйтесь власти их и поставленных ими правителей; не смущайтесь и не соблазняйтесь ни речами, ни обещаниями раздорников и развратителей народных.

В этом было наше спасение в веках минувших, в этом спасение России и в настоящее трудное время, и на всю вечность! Аминь.

В Кронштадте у о. Иоанна

Недавно в газетах появилось известие, что здоровье о. Иоанна так ухудшилось, что за службой с ним сделался глубокий обморок. И это известие, и желание повидать батюшку заставило поехать к нему в Кронштадт. Осторожно пришлось осведомляться, можно ли его увидеть, и не причинит ли ему беспокойства и усталости наше посещение.

К счастью нашему, мы нашли батюшку здоровым и бодрым. Почти год назад, когда его посетили владыки митрополит Владимир, епископ Гермоген и епископ Серафим, казалось, что дни его сочтены. Посещение это и та нравственная поддержка, которая ему была оказана, по словам самого о. Иоанна, сильно повлияли на восстановление его сил. Теперь по-прежнему светятся его чудные глаза; небольшой румянец играет на щёках; на устах появляется прежняя добрая, чарующая улыбка. По-прежнему батюшка ежедневно совершает богослужение – раннюю литургию и часто произносит свои краткие поучения, эти слова мудрости духовной, изливающейся из души, пропитанной благоуханием молитвы, богомыслия, благоговения и постоянного чтения слова Божия. Жаль, что никто не записывает его поучений, живых, смелых по мысли и сопоставлениям, близко касающихся жизни.

Сведения газет о болезни и даже обмороке о. Иоанна оказались ложными.

Батюшка за всем следит, много читает. Болезнь не даёт ему возможности выезжать в Св. Синод для присутствования, о чём он и написал обер-прокурору Св. Синода, благодаря за новое его назначение и в текущую синодальную сессию. Но о. Иоанн исправно перечитывает обширную корреспонденцию, по-прежнему широко благотворит; до 7.000 р. он дал в минувшее лето на обновление Андреевского собора, до 10.000 р. – женскому монастырю на дальнем Севере; не говорим о мелких раздаваемых им суммах. Кабинет о. Иоанна – это моленная, это как бы алтарь. Всё уставлено иконами, на столе раскрытые богослужебные книги, у кресла на шкафу епитрахиль, пред сидящим – св. крест и евангелие. Здесь, оставаясь по необходимости в одиночестве, он вынашивает и затем изливает на бумагу возвышенные благоговейные мысли «Дневника», здесь же льётся и его молитва.

Незримы миру плоды молитв, но иногда милость Божия и Божья мудрость являют их нам в назидание. Вот опубликованное в газете «Котлин» (издаётся в Кронштадте), No 221 от 28 сентября сего года, письмо об одном исцелении, совершенном милостью Господа, по молитвам о. Иоанна; приводим его целиком:

«Я, пишущая эти строки, Серафима Малиновская, три года тому назад лишилась мужа и после смерти его приехала сюда, в Кронштадт, где и живу по благословению о. Иоанна, в Доме Трудолюбия, третий этаж, комната No 19. Сначала мы с мужем жили в Саратове, где он служил на железной дороге, но потом, вследствие тяжкой болезни, пришлось ему оставить службу, и мы переехали в Москву; это было в феврале 1905 года.

В Москве муж мой находился под наблюдением профессора Таланова, специалиста по нервным болезням, и пользовался его советами. Посещая моего мужа, профессор обратил внимание и на меня, тоже как на больную, нашёл у меня массу болезней и удивился, как я только ещё живу.

Он сказал, что у меня страдание всей нервной системы (невралгия), расширение сердца, вследствие чего отёк ног (водянка), сильное малокровие, упадок сил, и посоветовал мне питать себя хорошенько, причём прописал лекарства. Я, никогда не любившая лечиться, не воспользовалась его советами; чтобы успокоить своего мужа, купила я лекарства, но не употребляла их.

Муж мой скончался 16 июля того же 1905 года. После его смерти я приехала в Кронштадт, где и теперь живу.

Вначале, по приезде, я могла посещать храм Божий почти каждую службу, несмотря на мою болезнь сердца и нервные припадки удушья, вследствие страданий сердца. Но спустя год я была лишена возможности быть в храме, так как страдания мои увеличились и стали являться боли в ногах. Я с трудом могла еле ходить, стали отниматься постепенно ноги. Дорогой батюшка, посещая Дом Трудолюбия, не оставлял и меня грешную и приобщал всегда Святых Таин. После причастия, милостью щедрого Бога, я всегда чувствовала облегчение и благодарила Господа, как только умела и могла. Два года тому назад приезжал поговеть и приобщиться у дорогого батюшки брат мой родной, Владимир Михеев, который служит земским доктором в городе Острогожске, Воронежской губернии; он остановился также в Доме Трудолюбия, рядом со мной. Не видались мы с ним более 15 лет, радостно было наше свидание, но поскорбел он, видя мои страдания.

Он нашёл у меня страдание оболочек спинного мозга, страдание всей нервной системы и на мои слова, можно ли мне помочь, отвечал: «нет, нельзя тебя вылечить и ничем нельзя помочь, так как ты уже стара и организм твой слишком истощён».

Страдания мои всё увеличивались, стала появляться сильная боль в спине, в особенности позвоночной кости, ноги и руки точно притянуло к спинной кости, и я едва могла двигать ноги, но всё-таки ходила каждое утро в дом к о. Иоанну, для принятия Святых Таин. Приобщая меня, батюшка утешал и говорил: «Благодари Господа, что Он нашёл тебя, благодари Господа, что ты жива до сих пор, благодари сильно, горячо; ведь ты только и живёшь Святыми Тайнами, а без них ты давно бы уже умерла!» Так утешал меня добрый отец, и после принятия Святых Таин мне было легко, радостно и я забывала свои болезни.

Страдания мои всё увеличивались, и год тому назад отнялись ноги, я не могла уже сама ходить в дом к о. Иоанну, меня носили на руках каждое утро для святого причастия к нему в дом.

Господи! как я страдала. Ноги и руки мои как бы притянуло к позвоночной кости, все жилы моего тела, при малейшем движении, точно тянули, вытягивали и били будто по ним чем-то острым. Я кричала от невыносимой боли при всяком движении, и притом, как меня брали на руки и опускали с рук, я должна была не шевелиться, чтобы не испытывать эти ужасные боли! Я молилась, как умела и могла, и мысленно всегда призывала о. Иоанна, прося его святой молитвы и помощи. Я глубоко верила, что Милосердный Господь исцелит меня святыми молитвами батюшки, Господь ведь слышит его и силой его молитвы творит чудеса. Вот, уезжая 23 мая сего года, батюшка приобщил меня (меня принесли также на руках в дом к нему) и, благословляя меня, сказал: «живи, живи!» Эти слова как бы влили в меня жизнь и дали мне надежду, что я ещё буду жить.

После отъезда батюшки июнь и июль месяц мне было очень плохо, трудно и тяжело. Ужасные боли спины и всех жил моего тела заставляли меня лежать и не шевелиться, и притом только и могла я лежать на спине и то недолго, так как боли усиливались в позвоночной кости, и я должна была подниматься, испытывая боли уже повсюду. Господи! как я страдала, но, помня слова Спасителя: «Просите и дастся вам, стучите и отворят вам», я молилась и просила, и верила, что получу просимое.

Приблизилось время приезда батюшки. В одно утро, после тяжко проведённой ночи, я чувствую, что могу легко поднять руки без боли, могу шевелиться без боли, не верю даже себе от радости, сажусь в постели: о, чудо! Могу согнуть ноги, шевелить их, боли нет ни в спине, нигде в жилах; встаю, могу двигаться, иду по комнате своей, слегка придерживаясь за мебель.

Господи! сколько радости, сколько радости после таких долгих, тяжких моих страданий! Я жива! Я живу! Я, как Лазарь, воскресла из мёртвых! Вот дождались мы 9 августа, приехал в Кронштадт дорогой наш батюшка. 10-го утром я сама пошла в дом к нему, слегка придерживаясь за руку того, кто носил меня на руках в продолжение года к батюшке. На лестницу взошла уже одна и радовалась, что иду сама. Домашние батюшки удивились и радовались моему исцелению! Вот приехал дорогой батюшка от литургии, приобщил меня, а потом и говорит мне: «Мне говорили, что ты уже ходить начала?»

«Да», – ответила я радостно и без всякой помощи одна прошла по комнате, показав батюшке, как я хожу!

«Батюшка! спасибо вам», – говорила я радостно; «спасибо вам за ваши святые молитвы и моё данное исцеление», а батюшка на это: «Слава Богу! Слава Богу, благодари Господа!»

И вот теперь я сама хожу к о. Иоанну для святого причащения каждое утро, я чувствую, что силы мои прибывают, и всем и каждому говорю, рассказываю о своём дивном исцелении святыми молитвами батюшки! Свидетели этого чуда – все живущие в Доме Трудолюбия, все, кто знает меня в Кронштадте, и кто видел, как меня носили на руках в дом к батюшке для святого причастия едва живую, чуть не умирающую. Много приезжих из Петрограда и других мест, все крестятся от радости при виде меня радостной, что я сама стала ходить и получила исцеление от своих тяжких страданий, по молитвам дорогого батюшки!

Да продлит Милосердный Господь жизнь дорогого пастыря, нашего молитвенника, ещё на долгие, многие годы.

Глубоко благодарная духовная дочь отца Иоанна Серафима Малиновская".

Вот проявление силы Господней, одно из многих чудес, совершающихся около дивного верой, кротостью и благостью Всероссийского пастыря. Напечатали ли о нём газеты? Отметили ли письмо г-жи Малиновской? Что можно сказать для заподозревания истины сообщаемого ею факта? Поистине, неверие упрямо и жестоковыйно. Поистине, если Моисея и пророков не слушают, то если бы и кто от мёртвых восстал, не имут веры... Просим все правые газеты перепечатать это известие. О делах Божиих умалчивать грешно; славу Господню подобает возвещать языкам. Может быть, узнав об этом чуде, не одна колеблющаяся душа укрепится в вере. Может быть, не один холодный сердцем сын православия утвердится в преданности православной Церкви, в ограде которой есть дивные пастыри, в которой жива и действует благодать Божия. Может быть, не один отпадший, не один пребывающий в иноверии, зловерии или неверии, прочитав об этом чуде, почувствует в душе уважение к св. нашей Церкви, ныне столь жестоко обуреваемой скорбями и напастями. А верным? Разве это не радость, разве не одобрение в подвиге любви и защиты родной нашей святыни, которая не вся в прошлом, как нас в том хотят уверить, но и в настоящем, и в будущих веках всегда жизненна и действенна, и открыта всем ищущим её?!

Внешнее Богопочтение I.

Храм¹⁵⁴

Раз, – повествует святая Библия, – было с древним патриархом Иаковом великое искушение и приключилась великая печаль: стар стал отец его Исаак, а сын его, грубый и жестокий Исав, не только стал гнать родного брата Иакова за то, что на нём почило Божие благословение первенства в роде, но и грозил ему убийством. Грубо понимал Исав такое первенство: он высчитывал, как получить наследство отца – скот и богатство. Как сын веры, приял Иаков благословение первенства; не богатство он видел в нём, а обетование сохранения истинной веры, непрестанных богооткровений и рождение из его потомства Спасителя мира. Мера злобы Исава дошла до того, что он, наконец, поклялся – во что бы то ни стало убить своего брата Иакова. Узнала о том мать их Ревекка и решила тайно услать Иакова в далёкую сторону, в Месопотамию, к своим родным. Не жаль было Иакову оставлять приволье жизни и достаток, но жаль было покидать родину, престарелого отца и мать и идти на неизвестное будущее. И вот, пошёл он в дальний путь. Идёт он, и несказанная печаль охватила его душу. Он – гонимый, одинокий странник; в руках у него только палка и сумка. Он – нищий, он – бездомный. Позади остался родимый дом, умирающие родители, злобный брат. Вокруг него – дикая пустыня! Здесь могут догнать его убийцы, посланные братом; здесь может растерзать его дикий зверь; здесь кочевники пустыни могут взять его в плен, обратить в раба, лишить жизни. А впереди что? Идёт он в чужую сторону, к неизвестным людям. Как его встретят и примут? Нужен ли им он, бездомный и нищий? Каково ему будет там жить, из милости, как чужому, и что придётся делать?

В глухой пустыне, среди тяжёлых дум, среди окружающих опасностей захватила Иакова ночь. Лег он, одинокий, гонимый, покинутый, лёг он на голую землю, положил камень под голову... Он один во всём мире. Есть ли где у него помощник и хранитель? Не весь ли мир теперь для него – пустыня?

И видит он чудный сон. Стоит лестница на земле, а верх её касается неба; вверху утверждается на ней Бог, ангелы нисходят на землю. И говорит Господь этому бездомному, и нищему, и одинокому Иакову: «Я твой Бог, не бойся! Землю, на которой ты теперь лежишь, Я дам тебе и потомству твоему, и распространится оно до моря, и к востоку, и северу, и югу. И будет твоё потомство, как песок земной, и будут благословляться чрез тебя и чрез семя твоё все племена земные», – т.е. придёт из рода твоего Спаситель мира. «И вот, Я с тобой; и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдёшь, и возвращу тебя в землю эту» (Быт. 28).

Встал Иаков от сна своего. Нет, не пусто между небом и землёй! Нет, не покинут в мире верующий человек! Нет, никогда он не будет одиноким! Не оставит его Бог. Не заснёт и не задремлет его Небесный Хранитель!

И полный благоговения и благодарности, сказал Иаков: «Страшно место сие, это дом Божий; это врата небесные!» И взял Иаков камень, на котором покоилась во сне голова его, и обратил его в жертвенник Богу, и вылил на него в жертву Богу елей, тот последний елей, что он взял себе на дорогу для подкрепления; и назвал он это место Вефиль, т.е. «дом Божий». Сюда не раз потом стремился он помыслами; сюда приходил он потом со своими молитвами, – и в годы, когда возвеличил его Господь, когда возвратился он назад, по обетованию Божию, с богатствами и стадами, когда миновала опасность от брата, он здесь обращался к Богу, его хранившему в дни скорби и одиночества.

Вот, братие, этот-то простой «дом Божий» в пустыне, воздвигнутый Иаковом, и есть один из первых храмов на земле. И если вы веруете в Бога; если и вы знаете, что не пусто между небом и землёй; если вы уповаете на Бога-Хранителя; если вы сознаёте, что все мы и каждый в отдельности не одиноки в мире, – то как же вы будете обходить без внимания наши «вефили», эти дома Божии, храмы святые, где особливо и преимущественно проявляется Божие присутствие, где в союзе братства и единения сходятся дети Церкви Божьей, и всей семьёй с нею, Церковью Божией, своей Матерью, входят в общение молитвы и единения с Отцом своим небесным?!

И чем лучше здесь в храме, чем больше здесь напоминаний священных и назиданий в этих изображениях, что вы теперь видите пред собой, чем благолепнее этот жертвенник святой, чем богаче на него возлияние духовного елея, – тем легче и шире открывается наша душа пред вечным нашим Отцом и хранителем Богом.

Оттого понятна наша нынешняя радость и наше торжество обновления храма. Благодарение Господу, что Он создал и украсил нам этот дом Божий; благодарение и добрым людям, чрез которых явилась нам благодать Божия.

Спасибо сердечное возглашаем мы и от имени владыки-митрополита, и от монашествующей братии святого храма сего, и от всех богомольцев этого храма благочестивому жертвователю Ивану Васильевичу Травину. Да воздаст ему Господь обителью в храме небесном и вечном, уготованном для любящих Его!

Усугубим здесь наши молитвы, принесём сюда наши скорби и радости, и в храме сем рукотворном, временном и неодушевлённом, и сами будем возрастать в Божие жилище, в храм Богу духовный, живой, нерукотворный, вечный! Аминь.

II.

Образы и первообразы¹⁵⁵.

Тем воспевающе воззовём к Первообразней...

От образа Богоматери, славного чудесами и неоскудной благодатью исцелений, святая Церковь возводит нас к «Первообразной», т.е. к Святой Богородице, и приглашает нас вознести Ей ныне честь и славу. Вот сокращение всего учения православия об иконопочитании, вот и ответ всем мудрствующим неправо и нечисто о вековом и святом догмате – обычае святой нашей Церкви – о почитании икон.

Сколько направлялось ударов на этот догмат, сколько изощрялось против него человеческое остроумие и острословие, а больше злословие! Невозможно, однако, превозмочь требований природы и существа человеческого духа; верные сыны Церкви величайшими усилиями мужества, борьбы и страданий отстояли иконы, и затем по лицу всей земли, во всех православных народах получали через них утешения веры, общение с высшей небесной силой, чудеса исцелений, видели и видят в них величайшие святыни. Таков и Казанский образ Божией Матери.

Особенно знаменательно и трогательно вспомнить об этом здесь, в храме, посвящённом св. отцам семи Вселенских Соборов, ибо последний из них утвердил навсегда и исповедал пред миром именно истину иконопочитания.

Мы живём теперь в такие дни, когда вместо возражений прежнего времени, доводов и убеждений рассудка, действует другое оружие – клевета и насилие. Когда никоим образом нельзя разрушить и ниспровергнуть глубокую естественность иконопочитания и соответствия его с основными и неистребимыми запросами человеческой души, – тогда начинают или рассказывать о чтимых святынях всякие небылицы, или оскорблять их, или, наконец, похищать.

Известный писатель выпустил сочинение, в котором рассказывает о скитаниях одного неспокойного искателя воли и правды Божией, – и не мог удержаться, чтобы не отравить душу читателю ложью и низкой клеветой на святые иконы; будто какими-то подделками и обманом занимаются служители Церкви, когда объявляют их чудотворными (Горький в «Исповеди»). Ещё: видят враги Христовы почитание чтимой иконы Знамения в Курске, и чтобы разрушить веру народную, подкладывают взрывчатые вещества, с намерением взорвать и отнять у народа святыню. А сколько теперь слышим и читаем, как иконы прямо грабят или похищают! Так, похищен и образ Казанской Божией Матери, похищен при обстоятельствах странных и доселе непонятных и неразъяснённых, с судьбой похитителя тоже странной и подозрительной, с намерениями, по-видимому, не простого воровства драгоценностей и приношений благочестивых жертвователей и украсителей святыни, а с какими-то другими безбожными и сатанинскими.

Однако верьте, верные, – и новое нападение на святые иконы также не будет иметь успеха! И это потому, что оно покоится на глубоко врождённом свойстве человеческого духа и его стремления искать внешнего обнаружения святости и святыни. А такого врождённого свойства и стремления нельзя подавить, нельзя похитить, нельзя истребить клеветой или насмешкой. Оно всегда заставит признать себя, оно всегда возьмёт своё.

Люди будут пить и есть, как бы вы ни издевались над пищей и питьём и потребностями тела. Но ещё более властны в человеке потребности духа.

Прекрасно выражено такое стремление, заложенное в человеке, в одной молитве церковной, мало кому ведомой. В каноне Ангелу-хранителю мы молимся:

«Вещество имея матерь, и брение – отца, и праотца – персть, и сих сродством на землю весьма зрю: но даждь ми, предстателю мой, и горé воззрети когда к небесней доброте».

Да, все мы, по своей телесной природе, на землю весьма зрим; воистину, праотец наш – персть, земля. Отец наш – брение, грязь, а мать – вещество земли. И если рассматривать человека только с этой стороны, то он не только не выше, но значительно хуже и ниже многих животных, из которых есть и более сильные и более долговечные, и здоровее, чем человек, и более защищённые от вредных влияний природы, и от нападения врагов. Но всегда человек был выше всех тварей мира своей духовной стороной: он веровал в Бога, он искал Его воли и закона, он веровал в возможность общения с Богом и стремился к этому общению. Он хотел свою жизнь построить на воле Бога, он тяготился грехом, он смотрел за пределы смерти и могилы и был убеждён в том, что его жизнь смертью земной не кончится. В христианстве же он верует и знает, что Бог сотворил человека по Своему образу и подобию, и в этом тайна его порываний в область духа, его желания воззреть к небесной доброте, его постоянного стремления к своему Первообразу, т.е. к Богу; христианин верит и знает, что Бог любит человека, что Он согрешившего не отверг, что Он обещал и послал Избавителя от греха, Сына Божия Иисуса Христа, Который не только указал нам путь к небу, Богу и вечности, не только открыл вечный и совершеннейший закон жизни, но и примирил человека с Богом, загладил все прошлые грехи и все грехи мира, настоящие и будущие, даровал силы благодатные для спасения, и затем придёт судить живых и мёртвых.

Скажите же, что было бы с человеком, если бы весь этот невидимый мир, духовный и спасительный, так и оставался бы совершенно для него невидимым, навeки недосягаемым, и не проявлялся бы решительно и никогда ни в чём видимом? Для человека он бы тогда просто не существовал! Что было бы с человеком, если бы человек всегда стремился горé воззрети к небесней доброте, и никогда бы не видел ни образа, ни знака, ничего видимого, что так или иначе напоминало бы и изображало бы ему этот мир горний?

Это было бы поистине несчастьем!

Как же благодарить Господа за то, что в иконах, мощах, в явлениях святых, в их останках, в их чудесах мы видим наглядное проявление высшей духовной силы – насколько видеть можем. Как благодарить нам Господа за эти чудотворные иконы, от них же и ныне чтимая – Казанская!

Всё это – пособия для духа нашего возноситься горé, всё это – средства и пути для него проникать и жить в сродной ему горней и духовной жизни, в общении с Богом, ангелами и святыми. Всё это – способы и пути посредством образов восходить к первообразам. Не для того указаны и даны они Церковью, чтобы свести небо на землю с полным забвением неба, не для того, чтобы затенить и заменить ими Бога, ангелов и святых, не для того, чтобы грубо использовать народное невежество. Так именно баснословят и злословят люди, которым, в сущности, нет ни малейшего дела до Бога и неба, и которым хочется только унизить и оклеветать Церковь Христову. Нет, как добрая мать, как мудрая воспитательница, как знающая глубоко природу человека духовно-телесную, как имеющая опыт тысячелетий в воспитании жизни духа, опыт служителей духа, величайших праведников и подвижников, – Церковь указует нам на святые иконы: не для потемнения и оземленения нашей духовной жизни она даёт их нам, а для её просветления. Но самое главное, – Церковь действует здесь, как всегда и везде, руководимая Духом Божиим: Творец Бог в совершенстве знает Своё творение, и не мудрецам века сего, не этим лжесловесникам поучать Вечную Премудрость. В доказательство сказанного мы видим хранение святых мощей мучеников от первого века христианства и, опускаясь в открытые только теперь подземные убежища первых христиан, где они тайно совершали свои богослужения, мы находим там святые иконы. Они ли, первые христиане, во главе с апостолами, не были духовны, – они, которых умерщвляли каждый день, которые были обречены, как жертвы заколения? Они ли не были близки к Богу и небу, – они, ежечасно готовые на смерть, только и помышлявшие о Боге и небе? Они ли нуждались в напоминании о Спасителе, они ли могли забыть Христа, – их Христа, ради Которого все они вменяли в ничто: и настоящее, и будущее, и скорбь, и тесноту, и высоту, и глубину?!

Однако и они к первообразам восходили путём образов, и хранили останки святых, и престолы водружали на гробах мучеников, и в храмах своих имели святые иконы.

И видим воистину, что этими образами говорит не только дух человека, но чрез них ему отвечает и дух Божий. Никакая клевета, никакая насмешка, никакое отрицание не заглушат голоса чудес и исцелений, от святых икон подаваемых верующим, не заглушат, не отвергнут тех величайших утешений, слёз умиления, радости, упований, – всего, что испытывает душа пред чудотворной святыней. Не мог отвергнуть, не мог не признать чудес исцелений от чудотворных икон и упомянутый писатель, хулитель православия, только силится он объяснить их по-своему, нелепо-наивно, старыми перепевами давно отринутых и наукой и историей заблуждений.

Войдите в любой храм и за богослужением и вне его, иногда перед службой, иногда по её окончании, – лишь бы храм был открыт: кто не видел уединённого богомольца пред святой иконой? Кто не видел этих коленопреклонений и поклонов, этих просветлённых лиц и очей, этих слёз умиления, кто не слышал вздохов сокрушения и молитвы, и кому не говорила в сердце эта свеча, поставленная богомольцем и ярко пылающая пред святыней, во образ пылающего нашего перед Богом сердца?! Что же, всё это обман или притворство? Всё это что-то худое или выдуманное?

Полно, безумцы! Стыдитесь касаться нечистыми руками того, что выше вашего понимания, чего не может чувствовать ваше окаменелое сердце, того, что духовно востязуется!

Притецем, вернии, к тихому и доброму сему пристанищу, готовому и теплому спасению, Покрову Девы! Ускорим на молитву, потщимся на покаяние, потщимся на умоление! Тронемся видом этого чудного образа и воспевающе воззовём к Первообразной: «Заступнице Усердная, Мати Господа Вышнего, всех нас заступи, иже во напастех и скорбех и болезнех обремененных грехами многими, пред пречистым Твоим образом предстоящих и молящих Тебе умиленной душой и сокрушенным сердцем!»

Пресвятая Богородица, спаси нас! Аминь.

Знамения времени¹⁵⁶

О. Иоанн Кронштадтский и граф Л. Толстой.

Не будет странным и не покажется необычным, если среди лиц, составляющих одну единомышленную семью, сегодня, в день ангела чтимого в этом доме батюшки о. Иоанна Кронштадтского, и в этой домовой церкви будет речь о нём. Не для его хвалы будем говорить, а для нашего назидания. И знаем, отрадна будет его духу наша молитва о нём, о пастыре, почти восемьдесят лет горящем целожизненным горением пред Богом и людьми. Он не станет, лицемерно и наперёд навязываясь на честь и боясь, как бы о нём не забыли или, вспомнив, недостаточно громко почтили, – не станет просить письмами во всех газетах, чтоб его дня ангела или 80-летия жизни не праздновали и его самого тем «не беспокоили». Он не станет и после празднества печатать снова лицемерные письма в газетах, явно похваляясь между строк, что вот я и просил меня не вспоминать, а меня вспомнили и такие-то и такие-то лица, вспомнили, почтили, растрогали...

Сын веры и Церкви, сын смирения и любви, о. Иоанн в день памяти своего святого всегда принимал c любовью единение молитвы к Богу благодеющему и к угоднику, свыше охраняющему своей молитвой и покровом многотрудную жизнь смиренного пастыря.

Вам ведомо, конечно, о каком недавнем соблазнительном юбилее я говорю, и кого подразумеваю. Так невольно напрашивается сравнение о. Иоанна Кронштадтского и графа Толстого, одного – сына и смиренного служителя Церкви, другого – её озлобленного и прегордого врага и хулителя, по суду чистой правды отлучённого и изверженного из Божьей ограды. И воистину: будущий историк русской жизни отметит и не может не отметить, как «знамения времён», два крупных лица в последние 40–50 лет, прожитые русским обществом, двух пророков, – одного – Господнего, другого – ваалова, одного – слугу Христова, другого – антихристова, одного – как служителя духовного созидания, другого – как мрачного гения отрицания и разрушения: о. Иоанна Кронштадтского и гр. Толстого.

Провести между ними сравнение, хотя бы в кратких чертах, – это одно уже составляет поучение. Люди одного времени, почти одного возраста, действовавшие в последнее время и в одной области, являясь и «учителями жизни», – как далеко отстоят они один от другого, – как небо от земли, как свет от тьмы, как истина от лжи, как правда от лицемерия!

Отдалённое их детство... Далёкое от нас время!

Дикий север; суровая страна; глухое село; тяжёлая бедность; родители – бедные дьячок и дьячиха на заброшенном погосте; долгие зимы; постоянный домашний труд; суровое ученье дома; продолжительное учение затем в Архангельске в училище и семинарии; путешествия туда и оттуда пешком; усталость и изнеможение: по меткому выражению о. Иоанна, «идёшь, бывало, и на ходу сны видишь»...

Далее основательное старинное ученье, строгая дисциплина школы, воспитание в любви и страхе Божием; сознание долга; приготовление к служению Церкви; наконец, высшая духовная школа столицы, окончание её, скромный брак, посвящение молодых непочатых сил на всю жизнь служению алтарю Господню в бедном тогда Кронштадте... Это у одного.

У другого – приволье, богатство с детства; кругом к услугам все удобства жизни; помещичий дом, подчинённые крестьяне, их лесть и низкопоклонство, увеселительные путешествия, обучение чему-нибудь и как-нибудь. Отсюда неизбежные неудачи на экзаменах; поверхностное знакомство с науками; увлечение то одной, то другой областью знаний, – по капризу и случайным прихотям молодого, богатого и избалованного барина; увлечение светом, кутежами, ухаживание за женщинами, угар страстей, дуэли, ссоры, столкновения; опять кутежи, игры, скитания по свету, легкомысленное отношение ко всему в мире, труд не ради долга, а ради каприза, забавы, тщеславия и обогащения – писательство...

Зрелые годы мужества.

Священство, приход, раскрывающийся великий духовный дар молитвы и благодатного учительства, покорение сердец, успокоения совести, дар чудотворения... Труд, труд без конца; уроки детям и юношам в гимназии; кругом – тысячи бедняков; кругом – преступный элемент Кронштадта; пьяницы, блудницы; порочная жизнь портового города, – и среди всех этих тяжких условий жизни и пастырской работы – непрестанная молитва, ежедневное богослужение, поучение, благотворительность. Жизнь в бедности и лишениях; труд с двух часов ночи до глубокого вечера, отсутствие времени для еды, сна и отдыха, рост славы, прилив денег и средств, и ещё бо́льшая и бо́льшая благотворительность; в редкие минуты свободы – чтение слова Божия, писание благоговейного «Дневника», слов и поучений – всё в общее пользование, всё для славы Божьей, для пользы Церкви, без тени мысли о наживе. Отсутствие личной и даже семейной жизни: при жене, нет ни собственной семьи, ни своих, собственных детей...

Это у одного.

У другого: зной страстей, охота, вино, женщины, опять дуэли, жажда литературной славы, мучительная мысль о своей некрасивой внешности, расстроенное от пороков тело. Лечение, поездки на кумыс, деньги, брошенные на восстановление расшатанного здоровья. Женитьба, помещичье хозяйство, посевы, скотный двор, удачный свиной завод, мечты о приобретении то там, то здесь земли и имений. Собирание денег, обогащение, растущий и, несомненно, великий дар художественного творчества. Огромный труд, издание книг и собственных сочинений, составление азбук, торговля ими, соображения, как и кому выгоднее их продать и устроить, договоры с различными редакциями, зависть к чужой литературной славе, столкновения с литературными соперниками, ненависть к Достоевскому и Тургеневу, ревнивое выслеживание отзывов печати о своих произведениях. Увеличение славы, барская жизнь в усадьбе, приобретение и закрепление денег, земли и прав литературной собственности; наконец, достижение цели. Слава, имение, капитал. Сотни тысяч годового дохода.

Последняя четверть века жизни: старость, всемирная известность, слава и всеобщее почитание, широта влияния на окружающую жизнь и у одного и у другого... Но какая разница жизни и деятельности!

У одного – дивные проявления чудотворения, слава святого... Он – «учитель жизни». Откуда же его учение? Ответом могут служить слова ап. Павла, сегодня нами слышаные в литургийном апостольском чтении: «Сказую вам благовествование, благовещенное от мене, яко несть по человеку; не от людей я принял его, и не научился, – но явлением Иисус Христовым». Итак, его собственного учения нет, а есть учение Христово, как хранит его и проповедует Церковь Христова. Пред нами всё тот же пастырь Церкви. И по-прежнему, ни минуты покоя, тот же старый дом, что и прежде, та же тесная квартира. Признак возможности собственности и богатства и вольная нищета, постоянная раздача всего получаемого; частые случаи прямой нужды у себя дома вследствие того, что всё приносимое в изобилии – сотни, тысячи, десятки тысяч рублей, подарки, вещи, платье, – всё раздаётся бедным; постоянное наставление в мирских делах возложить всю надежду на Господа. Та же тяжёлая жизнь: утро с 2 часов ночи, поездки, службы, проповеди, молитва, десятки тысяч богомольцев, исповедники, причастники, тысячи собеседников, ищущих утешений и уроков жизни, тысячи бедняков, ищущих помощи. Постоянные огорчения при виде обмана со стороны пьяных, преступных и злонамеренных людей, при виде злоупотреблений именем чтимого пастыря. Неустанное писание глубоко назидательного «Дневника», «Поучений», говение у всех на виду, постоянная забота о созданных благотворительных учреждениях, тысячи писем и телеграмм, постоянное пребывание на народе, отзывчивость ко всем, и смирение, смирение без конца. Непрестанное напоминание о том, что он – простой священник, что он – грешник, что только Бог творит дивное и чудесное чрез его недостоинство в Церкви Христовой, ни тени рисовки, ни тени желания показать, что он есть что-то особенное.

У другого – застывшее самообожание и дьявольская гордыня. Он – «великий писатель земли русской»; он – выше и умнее всех на свете; он – «учитель жизни». И всё «учение» Толстого – около его собственной личности, и каждая причуда его – это уже «заповедь». Если апостол Павел в сегодняшнем апостольском чтении говорит о себе и себе подобных, что в проповеди евангелия он «не приложился плоти и крови», и научился истине «не от человека», а явлением Иисуса Христа, то граф Толстой, наоборот, именно от своей плоти и крови составил своё учение, а частью взял его и «от человек», понадёргавши мыслей от древних и новых язычников. Когда его здоровье потребовало растительной пищи, он, после безумных лет роскоши и объедения, теперь проповедует воздержание и безубойное питание. Когда старость указывает ему на прекращение брачного сожития, – он, по собственному признанию, проведший жизнь в блуде, теперь пишет о целомудрии и даже ненужности брака. Когда кругом все деньги, имения, права литературной собственности, всё ему принадлежащее закреплено и переведено на имя жены, – он, всю жизнь приобретавший стяжания, отрицает собственность. Когда его здоровье требует физических упражнений, – он, после целожизненного умственного труда, которым он торговал, теперь проповедует о смысле одного только труда, – мускульного, и даже «неделание». Он в барских причудах шьёт сапоги, косит траву, кроет крыши, ломается, кривляется и юродствует по своим прихотям, тратит десятки тысяч рублей в год на удовлетворение этих своих прихотей. – Зимой, под видом воздержания от мяса, он ест свежую землянику, свежую спаржу и огурцы, что сто́ит огромных денег. Для удовольствия и укрепления здоровья он катается на лошади, на коньках, на велосипедах; к его услугам парки и пруды, т.е. собственно роскошь и удобства жизни, – всё, что он так горячо и красиво отрицает. Но всё это – «заповеди», и всё это повеление его «религиозной философии», его учения «о простоте жизни и приближения её к природе»! А отрицает он всё. Он отрицает типографии и литературный труд, – и без конца пишет и печатает. Он отрицает теперь богатство, и живёт во дворце, в сказочной роскоши, ни в чём не зная отказа. Он отвергает деньги, – и получает их и тратит их сотни тысяч. Он отрицает науку, – и напускает на себя вид учёности, изучая, сравнивая тексты евангелия, рассуждая «о науке и нравственности», «об искусстве» и прочем. Он отрицает медицину, – и держит вокруг докторов, щупающих ему ежечасно пульс, разрешающих или запрещающих ему выйти на воздух, тщательно бережёт каждый день и каждый час своей жизни, отправляется в Крым, укрепляет себя ваннами и купаньями, прогулками, воздухом, всем, что дают природа и искусство, к чему открывает доступ огромное богатство.

«Учитель жизни» и людей, – а добиться его лицезрения гораздо труднее, чем видеть Главу государства, подавленного множеством государственных дел; он не любит, чтоб его «беспокоили» ищущие наставлений и утешений.

Он отрицает государство, – и пользуется всеми его благами, его защитой, его порядками, его строем. Он отрицает суд, – и налагает вечные запреты на печатание тех именно своих сочинений, которые являются наиболее доступными и единственно воспитательными для общества. Он живёт во дворце, он сокрыт от докучливого мира, он окружён заботой и поклонением, ухаживанием, какое может доставить только изысканная роскошь, – но он теперь всё твердит о самоотречении и аскетизме.

Он проповедует о любви, о любви и любви, – и пишет слова, полные ненависти к Церкви, к России, к власти, изображает в своих произведениях и царей, и архиереев, и начальствующих лиц в таком виде, что возбуждает к ним только чувства одной злобы. Он твердит о любви, – и никому из своих богатств не даёт и не давал ни гроша... Оправдание этой жестокости полно несказанного и отталкивающего лицемерия: имения, права литературной собственности и прочее принадлежат-де не ему, а жене. И во всех «новых заповедях» его то же лицемерие: после своего призыва ко всем прекратить брачное общение, он, имея за 60 лет от роду, и сам имел сына... И после горячих слов о безубойном питании, скрываясь, как мальчик, по ночам, он поглощал мясные питательные блюда, как о том поведала миру одна из его гувернанток, которых немало он держал за большие деньги... Когда к нему обращаются за помощью, он пишет лицемерные письма, уверяющие в том, что у него нет ничего. Когда наступает народный голод, он от других собирает пожертвования, чтоб ими распорядиться и себе стяжать славу. Он «не может молчать» при виде казни преступников-революционеров, и укоряет правителей за то, что они не следуют учению его, Толстого, хотя они открыто не признают его учителем. Но он молчит, когда революционеры и убийцы – все, почитающие его своим учителем, казнят самовольно сотни и тысячи невинных людей и заливают кровью лицо земли русской. Всеми мерами он ищет славы и славы у тех, в чьих руках газеты и уличные листки, влияние на общественное мнение, – и в то же время горделиво заявляет, что ничего, написанного в опровержение его лжеучений, он намеренно не читает...

Он говорит о «воле Божией», – и проповедует Бога безличного и бессознательного, у которого по этому самому и воли быть не может. Он всё твердит о евангелии, – и, переделав евангелие по-своему, он не оставил в нём ничего евангельского, а вставил всё своё, толстовское...

Он в своих выходках против Церкви, против таинств, против власти дошёл до того, что ему самому нужно бы давно, открыто и честно, заявить о том, что он не православный христианин. И, однако, когда отлучение его от Церкви было объявлено, он злобно отвечал Св. Синоду; он доказывал, что его отлучили неправо, придираясь к тому, что к нему никого не присылали для увещаний; он нескрываемо искал сочувствия толпы, и тут же в своих ответных писаниях показывал, что он не признаёт ни Христа, ни искупления, ни таинств, ни Церкви, и давно для православия окончательно умер.

Конец жизни...

Один – угасающий, как лампада перед Богом, старец, друг бедных и больных, друг скорбящих и обременённых. Кругом него слёзы, и слёзы радости, и скорби и молитвы, чудеса исцелений. Всё, что тяготится злом, всё, что ищет любви к Богу и ближнему, всё, что ищет общения с Божеством и духовным миром, – всё это и теперь стремится к нему сердцем. А он по-прежнему, изнемогая телом, всё-таки ежедневно в храме, ежедневно на службе и служении слову, сам в богообщении, в тайне причастия Божеству, «горе́ имея сердце», ясный, благостный, горящий, весь богоносен, – это воистину дитя Божие, то дитя, о коем Христос говорил, что надо уподобиться такому дитяти, чтобы войти в царство небесное, то дитя, которое разумел апостол, когда учил: «не дети бывайте умом, но злобой младенствуйте»... Злоба и ненависть к Богу и к тому, что Бог любить повелевает – к Церкви, родине и Царю, сплели ему под конец жизни терновый венец мученика и гонимого, – насмешки, издевательства, клеветы, хулы злобных и бесчестных хищников печати и сцены, смутившие и смущающие слабых сердцем и разумом. Но тих и покорен Богу старец Божий, и нет у него ни жалоб, ни желания возвратить к себе некогда прославлявших его, или вновь и сильнее прославиться среди людей. Вся слава – Богу Единому. И в самой наружности старца отражается его любящий и смиренный дух: эти чудные, ясные, кроткие очи, этот приветливый, привлекательный радостный вид...

Другой – враг Церкви, объединил и сплотил около себя всё злобное, хотя вечно твердит о любви, и в этом, исключительно в одном этом тайна его успеха среди служителей зла и разрушения, часто враждебных между собой по своим воззрениям, но объединяющихся в Толстом. Посмотрите, люди, по-видимому, не имеющие между собой ничего общего: неверы, фанатики, сектанты, изуверы, ненавистники Церкви; иноверцы, инославные, студенты-революционеры, изменники родины, враги Царя и власти, погромщики и политические убийцы, главари политических партий, приветствовавших весть об убийстве Царских слуг. Евреи-писатели, враги Христа; писатели-нигилисты; писатели, подстрекавшие к бунтам и убийствам; «обновленцы» из якобы православных священников, – и сущие в сане и расстриженные, вроде нашумевшего П-ва, – всё, что дышит злобой, завистью и ненавистью ко всему, что выше их, умнее, нравственнее или только сильнее и богаче. Всё, что ненавидит Россию, русский народ, святую Церковь и святую веру; всё, что жизнью отрицает христианскую нравственность и, исповедуя толстовщину, живёт в разврате, нечистоте и нечестии, пьянствует, ворует, блудит, судится, убивает. Всё, что пропитано самомнением, гордыней, самопоклонением, лицемерием, – всё это соединяется около Толстого, всё это считает его своим вождём, всё это трубит об его юбилее, раздувает его славу, беснуется при отлучении Толстого от Церкви. – Не веруя вместе с Толстым в Церковь, и, однако, по непостижимой причине, отзываясь болезненно и чувствительно на всякое слово Церкви, осуждающее Толстого, как это мы и видели в дни его недавнего юбилея. И лицемерие «учителя» прежнее: зная, что его никто не тронет, он заявляет, что одного счастья ему недостаёт, – ему хочется сидеть в тюрьме... для вящей славы мученика. Увы, этой славы ему не дают. Но вокруг беснующиеся поклонники раздувают его славу, сочиняют юбилеи, стараются издать его сочинения последних 25 лет, т.е. самые анархические и безбожные, бесплодно силятся обратить его в кумира всего народа, силятся затенить его нечистым образом светлый и вечный лик вечного Учителя – Христа. На самой наружности отобразился злобный и гордый дух Толстого: эти умные, но упрямые, жестокие глаза, этот отталкивающей вид злобного хилого старика, цепляющегося за каждый миг жизни, за каждый проблеск славы!

О, блюдите, верные, знамения времён! Блюдите, как опасно ходите! Вечно слово Христово: «Я пришёл во имя Отца Моего, и не принимаете Меня, ин приидет – ин приидет во имя своё, и его примете»... (Ин. 5:43).

Чадца, – увещевает апостол любви, и слово его трубным гласом звучит векам и родам даже до дня пришествия Христова, – чадца, не всякому духу веруйте, но испытывайте духов, от Бога ли они, ибо много лжепророков вошло в мир; всякий дух, исповедующий Христа во плоти пришедшего, от Бога есть, и всякий дух, не исповедующий Христа во плоти пришедшего, – не от Бога, это дух антихриста, о котором вы слышали, что он приидет... и ныне антихристов много (1Ин. 4:1–4, 2:18).

Как ясно при свете этих слов открывается пред нами смысл всего, что видели и видят очи наши! Как ясны «знамения времён», – эта борьба Христовой истины с началами антихристовыми, борьба веры в Бога с идолопоклонством разуму, брань смирения и гордыни, Богослужения и богоборчества, Христа и дьявола! Как радостно, что с любовью и молитвой мы ныне чтим день ангела смиренного служителя Христа, – Христа, во плоти пришедшего, а не горделивый юбилей лицемерного и прегордого одного из антихристов – Толстого, пришедшего и глаголющего во имя своё, отрицающего Христа, Сына Божия, и действующего в мире действием сатаны!

И как грозно и вместе ободряюще для верующего и сына Церкви звучит слово апостола: «Бодрствуйте, стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся!» (1Кор. 16:13); «аще кто не любит Господа Иисуса Христа, да будет проклят, маран-афа!» (ст. 22).

Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом нашим, братие! Аминь.

Юношам-патриотам¹⁵⁷

Кто боязлив и робок, тот пусть возвратится и пойдёт назад! (Суд. 7:3).

Нет ничего нового под солнцем, и постоянно в жизни повторяются, только видоизменяясь в формах и проявлениях, прошлые судьбы человечества. Нужно только иметь вдумчивый взгляд в истории минувших веков и народов, чтобы всегда найти там красноречивые уроки и для всякого времени.

Древний Израиль был близок к погибели во дни судей. Нравственные силы его ослабели; каждое из двенадцати колен считало себя особым царством; внутреннее разъединение привело к полному падению власти и порядка, а главным злом, коренным и исходным, было увлечение народа чуждым богопочтением, чуждыми формами жизни окружающих народов.

Обыкновенно, чем грешим, тем наказываемся. Эту истину испытал народ израильский на своей судьбе; язычники поработили его страну; захватили власть; ограбили поля и имущества. Каждый год мадианитяне, как саранча, нападали на землю народа Божия; «и весьма обнищал Израиль», говорит Библия (Суд. 6:6).

В то далёкое время, во дни юности своей и свежести духовной, Израиль не был тем нераскаянным, жестоким и упорным в неверии, себялюбии и человеконенавистничестве народом, каким мы видим его теперь. В страданиях он созрел для покаяния и обратился к Богу и истине; в народе находились по временам твёрдые и верные слуги Господа, и сыны родины. Господь не раз тогда посылал народу избавителей в лице судей; одним из таких героев веры и родины и был знаменитый Гедеон со своими ближайшими сотрудниками. Как все великие люди, Гедеон не сознавал своего величия, и на призыв Господа к подвигу, в ответ на обетование победы, говорил о себе словами, полными несказанного смирения: «Господи, как спасу я народ? Вот я и племя моё самое бедное, и я в доме отца моего младший" (ст. 15).

Но вдохновлённый верой и Божьим избранием, ободрённый чудесами и знамениями, выступил Гедеон на брань за попранную веру и за попранный народ, и прежде всего он один и с опасностью для жизни сокрушил идола Ваала и его капище, за что и получил прозвание Иероваала, т.е. противоборца Ваалу. «Дух Господень объял Гедеона, и он вострубил трубой», говорит священная книга (ст. 34); он созвал до 32000 человек под свои знамёна. И вот, здесь он обнаружил свою духовную мудрость великую: не в численности войска он видел силу и залог победы, а в крепости и огне святого воодушевления борцов за веру и родину. Пред ним стояли враги в силе огромной и вчетверо превосходили числом его отряд, но Гедеон убеждает своё войско: «кто боязлив и робок, тот пусть возвратится и пойдёт назад» (7:3). Остаётся после того у него только 10.000 человек. «И сказал Господь Гедеону: всё ещё много народу; не могу Я предать мадианитян в руки их, чтобы не возгордился Израиль предо Мной и не сказал: моя рука спасла меня» (7:4, 2). Тогда привёл Гедеон отряд свой к воде; уже приближались враги, уже каждая минута была дорога́ и опасна, уже каждый шорох был подозрителен. Сильная жажда мучила воинов. И тут-то сказались настоящие люди: одни жадно и нетерпеливо с поспешностью бросились к воде и стали пить её ртом, «лакая её языком своим, как лакает пёс» (ст. 5), другие – хладнокровно и сдержанно, при сильной жажде, в виду неприятеля, захватывали воду пригоршнями. Последних набралось только 300 человек; их и оставил при себе Гедеон, а прочих отпустил.

И даровал ему Господь в следующую же ночь блистательную и славную навек победу над врагами, – победу окончательную и решительную: «Смирились мадианитяне, говорит Библия, и не стали уже поднимать главы своей» (Суд. 8:28). О ней, много веков спустя, воспоминая, восклицал псалмопевец: «как пыль в вихре, как солома перед ветром, как огонь сжигает лес и как пламя опаляет горы», – так приведены были в смятение те, которые говорили: «возьмём себе во владения селения Божии» (Пс. 82:13–15).

Но прежде всего весть об этой победе пронеслась по всему народу, и встал он в силе, и сбросил уныние и малодушие и пошёл за славными победоносцами, носителями духа народа, и народ занял переправы через Иордан и довершил победу Гедеона и разгром мадианитян.

Не пред вами, друзья мои, мне развивать, не пред вами развёртывать картину нашей жизни, чтобы показать переживаемые дни тёмной смуты, так похожие на то далёкое от нас время, которое описано в книге Судий. Ширится увлечение образцами жизни чуждых народов, на основе древнего язычества; колеблются устои церковного и национального нашего быта и нашего государственного своеобразия, покоящегося на вековечных религиозно-нравственных основах святого православия; видим гибельные раздоры и партии; видим и попытки полного отделения от России некоторых её областей. И новое нашествие пред нами мадианитян, нашествие врагов русского народа, его веры и государственности, преуспевающих особенно среди молодых поколений, а среди поколений зрелых и возросших видим, как и во дни Гедеона, и страх, и ужас, и малодушие, и смятение, часто даже среди верных, – верных, но боязливых и запуганных.

Слава Богу, в тяжкие эти годы явились у нас свои герои и судьи; немало ударов мужественно они нанесли бесчисленным врагам, немало сокрушили духовных ваалов. И вот, младшие в роде, как Гедеон, сегодня выходят пред нами в целой дружине новыми сокрушителями идолов и вступают в наши ряды. Благословен грядый во имя Господне!

Знаем, что не раз они собирались сделать этот шаг – образовать религиозно-патриотический и учебный союз свой, знаем, что велико кругом них засилье новых мадианитян, знаем, что немало у них впереди скорбей. Но и то знаем, что если горит в их сердцах крепкая вера в Бога, вера в правду и добро, будет их уделом и победа. Много отпало от них единомышленников; много раз раздавался клич: «Боязливые и робкие, возвратитесь», и много раз стадное чувство стадного страха и себялюбия отделяли от них этих боязливых и робких. Не будем их судить...

Вы, бесстрашные и мужественные, – вперёд! Ещё раз говорим вам, новые друзья наши: «боязливые и робкие, – возвратитесь». Останьтесь, твёрдые, сдержанные, мужественные! Останьтесь, готовые умереть!

Вы – молоды, но в этой молодости и залог победы, и преемство нам, борцам родины, склонившимся за преполовение дней, склоняющимся уже к земле, – нам, которых губит коса смерти, нам, у которых сердце нередко отказывается биться в груди от пережитых опасностей, трудов и треволнений. Вас мало. Не смущайтесь! Не в силе Бог, а в правде. И ваша решимость, ваше мужество ободрит малодушных, тайно порадует верных, но боязливых и робких, придаст им силы и дерзновения, и вы вдруг увидите кругом себя много соработников, больше, чем вы их ожидаете.

И верим мы, и зовём всеми молениями и желаниями нашего духа, зовём тот светлый день, когда смирятся новые мадианитяне, желающие взять в обладание народ православно-русский, это селение Божие, и уже не станут поднимать главы своей.

Идите, идите, новые гедеоны, крушите духовных ваалов и идолов, служите Богу, Царю и народу православному, напояясь премудростью и познаниями в высшем рассаднике знаний не на горе, а на радость родине, верные избранному вами благодатному знамени (девизу): Patriae et Litieris (отечеству и науке)! Аминь.

Христоотступничество¹⁵⁸

И вот, весь город вышел навстречу Иисусу, и, увидевши Его, просили, чтобы Он отошёл от пределов их (Лк. 8:37; ср. Мф. 8:34; ср. Мк. 5:16–17).

Никогда в жизни Спасителя не было нанесено Ему такого огорчения и оскорбления, выражаясь языком мира, как то, о котором рассказывает нам сегодня слышанное в церкви за литургией евангелие (Лк. 8:26–39). Никогда не выслушивал Он такой недостойной, такой обидной просьбы, как та, с которой обратились к нему жители страны Гадаринской. Мы знаем, Ему завидовали, Его ненавидели, на Него клеветали; против Него составлялись заговоры, козни; за Ним подсматривали; Его хотели уловить в слове; Ему предлагали искусительные вопросы. Но мы не видим в истории евангельской повторения тех слов, с которыми пришли к Нему гадаряне. Пред ними стоял Учитель и Чудотворец; только что Он совершил величайшее чудо исцеления страшного и буйного бесноватого; только что Он облагодетельствовал и несчастного страдальца, и целую страну, целый город и всё окрестное население, избавив их от опасности и постоянного беспокойства, которое им причинял бесноватый. Благоговеть бы нужно пред Чудотворцем-Учителем, слушать бы Его наставлений просить бы Его подольше остаться среди народа, о котором ещё древний пророк говорил, как о людях, седящих во тьме греха и неведения истины (Ис. 9:1–2).

Что же вместо этого видим?

Весь город, весь народ, – сказано в евангелии, – вышедши к Иисусу, умолял Его, чтоб Он ушёл из пределов их...

Что это? Где причина столь грубой, столь оскорбительной просьбы?

Погибли свиньи гадарян: вот где причина. Страшно святости и святого: вот где ещё причина. Слово Учителя колеблет привычную жизнь греха, с которой мирно уживалось явное беззаконие (разведение и употребление в пищу свиней, вопреки исповедуемому гадарянами закону Моисееву); оно вносит беспокойство в тину равнодушия и греховности; оно будит сон духовный – эта огненная проповедь, напоминающая о Боге, о Его законе, о запросах и потребностях духа. Итак, лучше жить со свиньями, чем... со Христом: отсюда и такая необычная, невероятная просьба гадарян, обращённая к Спасителю.

Вечная это история, бесконечно повторяющаяся в жизни! Только внешняя грубость её смягчается, только изменяется вид, подставляется иная форма, а сущность часто всецело остаётся та же и в современной жизни, в настроениях, действиях и современных людей, – та же сущность, какую мы видим в словах и действиях гадарян.

Думают обычно, что неверие, маловерие и сомнения в области познания религиозного и истин веры, отступничество от Бога и Христа, – что всё это есть плод и действие просыпающегося ума, запросов разума, смущающегося при сопоставлении будто бы бесспорных выводов науки с положениями и учениями религии, по существу недоказуемыми, приемлемыми только на веру... Глубокое заблуждение! Если часто ссылаются на слова одного поэта и мыслителя, заявляющего, что сущность всей мировой истории в великом и малом, в области человеческих действий, сводится к одному роковому положению, именно к борьбе веры и неверия, – то эту мысль можно принять только в библейском освещении, которое веру соединяет с премудростью и разумом, с благочестием и святостью жизни, a неверие отожествляет с безумием и глупостью, с нечестием и рабством греху. При таком воззрении получает особый и глубочайшей смысл краткое, но сильнейшее изречение Библии: «сказал безумец в сердце своём: нет Бога», и непосредственно далее: «они развратились, – омерзишася в начинаниях, – нет делающего добра, нет ни единого» (Пс. 13:1–3).

Когда пусто и жутко в душе от служения злу и пороку; когда страшно коснуться струн совести спящей, но по природе своей всегда готовой проснуться; когда нужно всю жизнь без остатка, всё время до последней минуты чем-либо занять, чем-либо заполнить, лишь бы не остаться наедине с собой, лишь бы не стать лицом к лицу с внутренним судией, лишь бы не наклонить сознание и совесть на ряд размышлений духовных – о Боге, мире, человеке, о смысле жизни и смерти, о благе и зле, о собственном поведении, о подавляющих и захватывающих своих низких и недостойных интересах, о будущем и грядущей смерти... когда страшно всего этого коснуться; когда знает человек, что на таком суде он не устоит, никого не обманет, не скроет истины, что надобно будет взглянуть прямо в глаза правде и подойти к вопросу, оставить ли жизнь такой, какой она была прежде, или её изменить: тогда мысль о том, что нет ни Бога, ни духа, ни бессмертия, ни суда, временно является единственным лучом радости для грешника. «А ты знаешь, – говорит один юноша другому, – я слышал, ведь Бога нет?!» Так изображает нам один, сам несчастный и жалкий в своих духовных исканиях писатель, эту беседу людей, уже вкусивших отраву греха, и прибавляет, что эта речь, отрицающая существование Бога, была принята слушателем с радостью, с чувством глубокого облегчения.

Но это только минутный порыв, только краткий самообман. Немного размышления, немного пройдёт времени, немного надо отдаться непосредственному сознанию истины, без искусственного духовного самоусыпления, – и радость падает, и захватывает человека глубокая тоска, и муки совести сосут сердце.

Как часто в истории человечества повторялись целые эпохи, в которые люди передовые силились дать такую же безрадостную радость неверия своим современникам! Удавалось это им на несколько времени, – но скоро, очень скоро, обычно тем с большей силой, с неудержимым натиском разливались волны веры, являя высшую, богозданную и вечную красоту нашего человеческого духа!..

Присмотритесь к окружающей нас жизни. Разве не слышим просьбы, обращённой ко Христу, просьбы гадарян свинолюбивых: «уходи от нас, – с Твоим законом, с Твоим учением, с Твоим напоминанием о запросах и интересах высшего порядка, уходи из нашей жизни, из наших законов, из нашего быта и всего уклада жизни»? Уверяют иногда, что всё христианское мировоззрение, или одну, другую часть его люди дико и злобно теперь на наших глазах отрицают потому, что их разум не может принять христианскую истину, как противоречащую положениям науки. Ничуть не бывало! Современные отрицатели именно с наукой-то и не имеют ничего общего, зная её или, точнее, зная о ней только понаслышке, а о пытках и муках сомнения и разума они и представления не имеют.

Нет, здесь не только главное, но более того, – исключительное значение имеет именно соответствующее настроение сердца, расположение воли, весь духовно растлённый строй, у коего разум только в послушании, для коего мнимые выводы рассудка – это только прикрытие и видимое оправдание того, что лежит гораздо глубже, в самом существе духа. Не разум здесь управляет сердцем, а сердце – разумом. «От избытка сердца, а не рассудка, уста глаголят. От сердца исходят помышления злые. Сердце их суетно, и оттого язык их – гроб и яд аспида под устами их. Ожесточение сердца приводит к духовной гибели. Сердцем веруется в правду. Сердце знает горе души своей... На сердце написаны законы Бога. Сын мой, всяким хранением храни своё сердце. Мудрый сердцем принимает заповеди»... Вот ясные и совершенно определённые указания Божественных наставлений и Божественного слова (Мф. 12:34, 15:18; Пс. 5:10, 139:3; Евр. 13:9; Рим. 10:9; Притч. 14:10; Пс. 39:9; Притч. 21:29, 4:23, 10:8). Посмотрите, как они отображаются в словах подвижников, которые, не изучая мирской и ныне входящей в силу науки о душе (психологии), однако, ведо́мые опытом духа, в прозрении благодатного озарения, указывают нам то, до чего только теперь неспешно и робко доходит научное исследование в его последних выводах о жизни и действиях духа. Их оставленные нам в завет и наследие молитвы, наставления представляют яркую и согласную проповедь о силе и значении сердца в области действий разума, постоянное и настойчивое указание на первенствующее и господствующее значение чувства над рассудком. Итак, смотрите теперь на нынешнюю борьбу с Христом, наблюдайте измену Ему в широкой области жизни со стороны людей, именующих себя христианами, замечайте эти просьбы, обращённые ко Христу: «уйди от нас», – от нашей жизни, из нашего мировоззрения, – и знайте, что везде здесь под благовидными фразами о разуме, прогрессе, праве, современности, о культуре, гуманности и прочем – везде говорит развращённое, нечистое сердце, которому больно зреть Бога, которому невместно быть с Его истиной. Будет ли это область политики, государственного строительства, общественных отношений, будут ли это вопросы нравственно-отеческого, а не принудительно договорного и наёмнического характера власти, или вопросы образования и воспитания, личности и семьи, брака, развода, экономических соотношений, условий жизни сословных и бытовых групп: всюду и во всё можно и до́лжно внести, как свет полудня, начало религиозно-нравственное и православно-церковное, – и всюду и всегда, если только предвзятые воззрения, счёты и виды себялюбия, корысти, властолюбия, славолюбия и ложной, так называемой, популярности и тщеславия сталкиваются с религиозно-нравственным началом и им отвергаются, – всюду и всегда, естественно и неизбежно, грех вступает в борьбу со святостью, плоть поборает на дух, т.е., иначе говоря, обращается ко Христу со словом просьбы: дабы Он исшёл от пределов наших... Христоотсупничество не умерло и в наши дни. Гадаряне живы и не умирают!

О, это не робкое моление апостола Петра: «выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный» (Лк. 5:8). Это не сознание недостоинства, не желание издали, благоговейно, не смея приблизиться, ударяя себя в грудь, стоя у порога церкви, окаевать себя и идти ко Христу трепетно, умилённо, с жаждой сердца, с тоской богообщения. Нет, это наглое желание удалить от себя Христа навсегда, забыть о нём, и себя самого сделать исходищем мудрости, основой деятельности, и это не ради искания свободы, как часто думают и говорят, а, напротив, из рабьего и унизительного служения земным страстям и привязанностям, суете и гордыне, этим свиньям гадаринским. Живы гадаряне, и не умирают; жаль им их свиней, и не могут они с ними расстаться!..

Но жив и Христос с верными, вчера и Днесь. Той же и вовеки! (Евр. 13:8). Из Того и Тем, и к Тому всяческая! (Рим. 11:36). И пусть современные гадаряне, привязавшись к нечистым животным и им уподобившись, стараются изгнать Христа из мира людских отношений и устройства их земной жизни; зато верные, те, которые на себе самих испытали силу и сладость Его благодати, – свободные не только от привязанности к земным нечистым животным, к свиньям, в духовном смысле этого слова, но и свободные и безопасные даже от бесов, бессильных коснуться к достоянию Христову, – будут, подобно евангельскому бесноватому исцелённому, сидеть у ног Его, оболченные и смысленные. Ушли бы и они с радостью туда, идеже их Христос, одесную седя, Первосвященник наш вовеки, но воля Христова повелевает и им, как исцелённому бесноватому, оставаться среди современных гадарян, чтоб им возвещать словом и житием славу, силу и благодеяния Спасителя. И разве не видите, как гадаряне нынешнего мира, при всём желании уйти от Бога и Христа Его, уйти никак не могут, – как не могут уйти от себя самих? Разве не видите, как современные писатели, желая забыть о Боге, только о нём и говорят, если не по собственным запросам духа, то хоть для того, чтобы привлечь к себе внимание и быть услышанными? Разве не видите, как после целых эпох безверия, после духовных блужданий по распутьям мира, после дерзких вызовов Божеству, после самонадеянных заявлений о том, что они могут прожить одни со своим разумом, – а разум без Бога и высшего озарения, воистину, есть гадаринская свинья, способная принять беса гордости и в безумии потонуть и погибнуть, – разве не видите, как современные гадаряне возвращаются потом в тоске, мучимые отчаянием и палимые духовной жаждой к Богу? «Грядёт новая религия», пишут они в нынешних модных литературных произведениях; выводят и изображают они различных богоискателей; целый народ обожая, как нового идола, почитают они его и «творцом Бога», и самим Богом...¹⁵⁹. Что это такое? Как ни нелепы подчас такие выводы новых религиозных исканий, всё же и здесь – признаки духовного голода; всё это есть признание мучительной пустоты души, тоскующей и мятущейся без Бога, без общения с Ним, без Его воли и закона.

Когда человека мучит телесный голод, он в исступлении и безумии, охваченный муками желудка, пустого, требующего пищи, грызёт кожу, глотает тряпки, ест землю. За неимением здоровой и естественной пищи он силится заменить её каким-либо подобием (суррогатом), лишь бы хоть на момент обмануть желудок и дать ему подобие пищи. То же и в области духа... Все эти поиски новой религии, новой истины, – поиски больные, исступлённые, в воспалённых мечтаниях упадающего (декадентского) и гаснущего духа, – всё это – глотание тряпок, земли и глины вместо здоровой пищи...

А здоровое и спасительное питание духовное – у всех на виду, а хранилище его для всех открыто. Не человек, а Бог даровал его, и не человеческому учреждению вверил, а Церкви Богоучреждённой и Духом Божиим водимой и хранимой Он отдал, чтобы всякий желающий принимал от неё питание и питие жизни. Премудрость Божия создала Себе дом – Церковь и утвердила столпов седмь – седмь таинств богообщения, и уготовала эту всемирную трапезу, и заклала величайшую и спасительную Жертву – Сына Божия, и послала рабов своих – апостолов, пастырей и учителей – с высоким проповеданием: кто не безумен, иди ко Мне! (Притч. 9:1–4).

Да продлит нам Господь счастье быть участниками этой вечной трапезы не в гибельном христоотступничестве, не в желании отойти от Спасителя, не в настроении гадарян, не в привязанности к свиньям гадаринским, а в вечном общении со Христом, отныне и до века! Аминь.

Труд¹⁶⁰

И труждаемся, делающа своими руками (1Кор. 4:12).

Прославленный писатель, пожелавшей на склоне дней, оставив дорогу, которую указал ему Даровавший его духу дарования художества, оставив Церковь, как учительницу жизни, сам сделаться «учителем жизни», – из приведённых слов святого апостола вывел целое учение о ручном труде, как единственно ценном и достойном человека. Толстовское учение для многих, падких до новизны, показалось интересным и привлекательным; для людей рабочих оно дало основание только себя считать трудящимися, а всех прочих, занятых иной, а не ручной работой, злобно называть и признавать бездельниками и лентяями; для врагов Церкви оно явилось поводом к тому, чтобы возражать против неё и бороться с ней её же оружием, т.е. словом Священного Писания, а для врагов государственного строя, нынешних так называемых социал-демократов, дало основание видеть и в христианстве защиту их учений и, особенно, их мечтаний о «царстве святого труда». Так сошлись вместе различные до противоположности направления мысли и жизни.

В чём же, собственно, здесь борьба против христианской Церкви? И в чём её могут обвинять толстовство с примкнувшими к нему вышеназванными учениями? Как социал-демократия может пользоваться учением христианства для подтверждения своих воззрений на труд?

Давно человечество, наряду с песнями о праздности, о радостях и удовольствиях, сложило и слышит и гимны в честь труда. Давно и наши русские передовые писатели избирают для себя, с какой-то затаённой целью, эти гимны труду, как бы грозя в сторону Церкви за что-то такое, что в её учении якобы отрицает труд¹⁶¹. И когда Толстой оделся в лапти, а сам стал шить сапоги, когда современные социал-демократы стали распевать песни революции о «святом труде», – во всём этом чувствовался тоже какой-то вызов православию и христианству, желание что-то кому-то показать и доказать... уличив православие во лжи и заблуждении. Наконец, и прямо раздаются обвинения Церкви в том, что она является защитницей лентяев и богатых, убежищем для тунеядцев, и, с одной стороны, – «дозой одуряющего опиума» для рабочих, угнетённых и обездоленных, с другой, и самое главное, – прикрытием праздных и ничего не делающих, сытых и бессердечных богачей, живущих за счёт «трудящихся масс».

Что же, неужели, в самом деле, христианство поощряет леность и праздность?

Но сказать это можно разве только в припадке безумия: «Как птица создана для летания, так человек создан для труда», говорит нам Священное Писание, и притом словами Иова, великого в богатстве и в нищете, великого во славе и унижении, в радости и горе. Кто не трудится, тот и не ешь, учит святой апостол (2Сол. 3:10). Преподобный Антоний Великий, – рассказывается в его житии в назидание верным, – вопрошал Господа, что ему нужно делать, и в ту минуту увидел человека – своего двойника, который усердно молился, потом принимался за работу, прилежно поработавши, снова молился, после молитвы опять трудился... Так заповеданы верным труд и молитва. И разве не знаем, что апостолы ловили рыбу; святой апостол Павел делал палатки, «трудясь своими руками»; древние иноки плели корзины и, продавая их, тем питалась; преподобный Сергий «работал за двоих, а иной раз за троих», как повествуется в его жизнеописании со слов очевидцев; святой Филипп на Соловках, не покладая рук, работал, возделывая суровую природу севера, а преподобный Серафим «томил томящего его» тем, что и в часы свободы от труда носил на себе тяжёлую ношу?!

С другой стороны, если социалисты так негодуют на христианство за то, что оно, рассказывая известную историю грехопадения и наказания прародителей наших, объявило труд проклятым, а для них, социалистов, труд, напротив, есть сладость и святыня, – то почему же они наряду с этим так много хлопочут о сокращении часов труда и так глубоко возмущаются тем, что рядом с «трудящимися массами» и за их счёт существуют праздные и тунеядные богачи? Не сквозит ли в этом тщательно скрываемое, однако, невольно прорывающееся наружу желание уподобиться именно богачам и освободиться от труда?

Да, несомненно, мы имеем совершенно ясное учение слова Божия об уважении к труду: «трудящийся достоин пропитания»; «сладок сон трудящемуся»; «не красть и не тунеядствовать нужно, а трудиться своими руками»; «много трудов предназначено человеку»; «нужно быть почтительным ко всякому трудящемуся»; «уважать трудящихся у вас»; «наипаче же достойны не только уважения и почтения, но и сугубой награды и чести трудящиеся в слове и в учении»... Всё это – наставления слова Божия о труде, и таковыми уроками полно Священное Писание (Мф. 10:10; Лк. 10:7; 1Тим. 5:18; Еф. 4:28; Сир. 40:1; 1Кор. 16:16: 1Сол. 5:12; 1Тим. 5:17).

Но рядом с этим так же несомненно и учение о том, что труд дан и в наказание человеку за грех: человек в поте лица с того времени ест хлеб свой, пока не возвратится в землю, из которой взят, за то, что, сотворённый от земли, он восстал на небо и на Творца своего. И в том же Священном Писании слышим, как говорится иногда о труде с каким-то вздохом тяжёлого горя: всем трудам человека нет конца (Еккл. 4:8), но ничего не возьмём мы от труда своего (Еккл. 5:14; ср. Пс. 38:7); блажени мертвии, умирающие о Господе; ей, глаголет Дух, почиют от трудов своих (Откр. 14:13), а здесь на земле, увы, «народы трудятся для огня» (Авв. 2:13), и «труд человека для рта его, а душа его не насыщается!» (Еккл. 6:7; ср. Прит. 5:10; Иов. 5:7). Всмотритесь и вдумайтесь в связь слов апостольских, которые мы взяли сегодня из литургийного чтения за основу собеседования: апостол поставляет труд свой среди других видов страдания за благовестие Христово. Даже доныне, говорит он, мы терпим голод и жажду, и наготу, и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками... (1Кор. 4:12). Наконец, не напрасно и в нашем выразительном языке самое слово «труд» звучит, как сродное слову – страдание...

Где же и в чём разгадка такого видимого противоречия?

Противоречие только видимое, и вся разгадка здесь в том, что святая вера наша всегда смотрит не на внешнюю сторону того или другого явления, а на его внутреннюю сущность. Труд вообще заповедан человеку, но эта именно его внутренняя сущность обращает его то в благословение, то в проклятие. Да, труд бывает различным по внутренней сущности. Когда он обращён к земле и земным интересам; когда он совершается для снискания пропитания, как последней цели; когда он принудителен, как нечто роковое и неизбежное: он не может тогда иметь возвышенного характера, он тяжёл. Но всё же он не унизителен, он и тогда – средство воспитания воли, смирения души, покорности воле Рекшего: «в поте лица твоего будешь есть хлеб твой». И уже в этой покорности воле Бога, в этом «труде о Господе» (Рим. 16:12) для трудящегося есть средство облагородить, возвысить и осмыслить свой труд, даже самый простой, ремесленнический. Но есть предел и такого обычного труда; Священное Писание полагает его в словах: «имея пропитание и одежду, будем довольны тем» (1Тим. 6:8). Когда же человек через труд чрезмерный, напряжённый, не давая себе ни минуты покоя, не оставляя для жизни духа ни минуты времени, отдаётся такой работе потому, что «от всякого труда есть прибыль» (Прит. 14:23), и для того, чтобы стяжать себе богатство ради самого богатства; когда он потом из господина над своим временем, силами и стяжаниями обращается в их раба; когда он плоды труда из средства, дающего ему возможность отдаваться беспрепятственно возвышенным и святым целям жизни, обращает в самую цель жизни: тогда, воистину, «труд человека – для рта его, а душа его не насыщается». Такой труд – тщетный труд, такой труд не удовлетворит человеческой души и пред лицом вечности и бессмертия явит его ничтожным и нищим. «Так говорит Аминь, Свидетель верный и истинный, Начало создания Божия: Знаю твои дела; ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды, а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, нищ, и слеп, и наг. Советую купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться, и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазной мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр. 3:14, 17–18).

Такого-то золота, такой-то одежды и такого-то духовного прозрения нет у нынешней социал-демократии, столь заполнившей жизнь и столь смутившей и смущающей многих верующих людей. Все свои помыслы она обращает на землю; всё счастье человека и рай для него она полагает в земных стяжаниях и удобствах. Она отвергает Бога небесного; её «бог – чрево», по слову апостола (Флп. 3:19), и оттого так низменны и бессмысленны в устах социал-демократов все их восторженные хвалы труду. Служа не Господу Иисусу Христу, а своему чреву (Рим. 16:18), как могут они говорить о «святом» труде? И не потому ли в их словах и действиях такие явные и убийственные для социал-демократии, как учения, противоречия? Восхваляя царство «святого труда», в сущности, социал-демократы стремятся не только к возможному его сокращению, но и к полному его уничтожению. Они и начинают обычно с требования восьми часов работы, безотносительно в её большей или меньшей трудности, безотносительно к условиям рынка и к качеству труда самого рабочего, а затем – с забастовки, т.е. с удаления от «святого» труда... По уверению одного из учителей социал-демократии (Мооста), человек в социалистическом обществе будет трудиться только с 16 до 28 лет, остальное время жизни ему будет делать нечего, ибо он к указанному возрасту уже заработает себе право пропитания до смерти. Другой учитель, и один из главнейших (Бебель), также утверждает и обещает, что при социалистическом строе у человека будет огромный запас времени. Без Бога, Которого отрицает социал-демократия, без загробной жизни, в которую она не верит, без высших запросов духа, – ибо она ведь признаёт, что «всё от желудка», и что самого духа нет, – откуда взять смысл жизни, откуда взять высшие побуждения, цели и содержание для труда воистину святого, для труда о Господе, – во славу Божию и на радость людям? Воистину, тогда и труд – проклятие и свобода от труда – не благословение!

Не уйти человеку от труда, но от самого человека зависит сделать его благословенным. Всю ночь трудились апостолы, и ничего не поймали; пришёл Господь к ним, по слову Его они закинули мрежи, и мрежи их исполнились ловитвы. Это в труде обычном и телесном. Тем более в труде возвышенном и духовном. Только Господь пусть будет в помыслах и надеждах наших, и тогда труд наш, безразлично – физический или духовный, в одном виде или в другом, – всякий труд наш станет осмысленным и радостным. И напрасно Толстой, с узостью и упорством сектанта, отстаивает и ценит лишь один вид труда – труд ручной и телесный. И напрасно люди рабочие в этих словах и наставлениях Толстого видят для себя что-то особенно радостное, как признание их единственного права на уважение и на звание трудящихся. Всякий труд о Господе достоин уважения!

Не уйдём мы от труда, ибо, – заметим это ещё раз и хорошо, – не самый труд дан в наказание человеку за грех, – в раю, до грехопадения труд был, и был заповедан Богом, повелевшим хранить и возделывать рай, – а принудительность и тяжесть труда, как следствие греха, является наказанием для того, кто восстаёт на Бога. И этого приговора не избыть, прежде всего, всякому виду неверия, не избыть и безбожной социал-демократии. Всякий её труд, в каком бы ни был он количестве, всегда будет для неё проклятым и несчастным, как наказание за грех неверия и служения только грубой материальной стороне жизни.

Православные русские люди, и особенно вы, трудящиеся и рабочие! Видя среди вас это множество смутьянов, незваных учителей, проповедников социал-демократии, хочется сказать вам словами древнего пророка: «вем тя, яко посреде скорпиев живеши». Они обманут, они погубят жизнь эти скорпионы, причиняющие мучительные укусы, – эти скорпионы, ядовитые, смертоносные, необыкновенно быстрые на злобу и на испускание яда, яда безбожия, злоречия, бунта и всякого растления. Но «живущий в помощи Вышнего в крове Бога небесного водворится, на скорпиона, – на аспида и василиска он наступит и будет безопасен» (Пс. 90:13). И Спаситель говорит верующим в Него: «Даю вам власть наступать на змею и на скорпиона, и на всю силу вражью» (Лк. 10:19).

У Христа, братие, в Его учении, в Его заповедях, в Его Царстве, в Его помощи, в проникновении религиозным началом жизни вы обретёте смысл и труда, и отдыха, смысл и радость всей жизни. Он стоит и зовёт: «Приидите ко Мне вси труждающиеся, и Я упокою вас!» (Мф. 11:28). Аминь.

Не бойся, только веруй¹⁶²

Как широка область веры в жизни человека и как неизмеримо её значение! Один из вдумчивых и благочестивых писателей, чтобы показать силу веры, приводит самый простой пример, взятый из обычной жизни. Всякий человек легко пройдёт в комнате по одной половице, по одной доске пола; но перекиньте эту доску через пропасть, прибавьте к ней ещё две или три, – и тот же человек уже не решится пройти по доске, а если пойдёт, то упадёт и погибнет. В чём тут тайна? В присутствии и отсутствии веры в себя и свои силы. Как только этой веры нет, всякое, самое простое и лёгкое дело валится у нас из рук.

Расширьте и углубите эту мысль; перенесите её от простых и обыденных вещей ко всему объёму человеческой деятельности, и вы увидите, как гибельно всякое неверие, всякое колебание. Нужно ли говорить после этого о той области, в которой вера есть дыхание жизни, начало и конец, т.е. об области религиозной? Евангельское чтение нынешнего воскресного дня даёт нам два примера веры и два наставления о вере нашего Спасителя (Лк. 8:41–56). К Иисусу Христу подходит Иаир, начальник синагоги и просит исцелить его умирающую дочь – единственное его детище; скорбный отец упал к ногам Иисуса, он молит, он просит от всего сердца о милости, он торопит Божественного Чудотворца поскорее войти в дом к болящей и умирающей. Спаситель идёт на призыв мольбы и скорби, но на пути Его задерживает народ, задерживает больная кровотечением женщина, которая в молчаливой скорби, в болезни, о которой стыдилась поведать пред всеми, с горячей верой безмолвно только коснулась края ризы Христовой и получила исцеление.

Можно представить себе, как мучительна была для Иаира эта задержка на пути Иисуса Христа, как он мучился, как он ждал, чтобы поскорее пришёл в его дом Спаситель. В этом смятении чувств он слышит известие: «умерла твоя дочь; не беспокой Учителя». И вот, когда вера Иаира, несмотря на только что совершившееся чудо исцеления женщины, заколебалась, над ним раздаётся ободряющее слово Господа: «Не бойся, только веруй, и спасена будет». А женщине, в ответ на её всенародно поведанный рассказ о том, как оправдалась и исполнилась её вера, тот же Спаситель изрёк иное слово, слово похвалы и утешения: «Дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя; иди с миром!»

Брат-христианин! Как часто у нас искушается и готова колебаться вера! Как часто, при виде препятствий, неудач, неожиданных противодействий, мы готовы отчаяться за успех дела, к которому приставлены, которому служим! Пусть же слышится тебе всегда и везде святое, ободряющее слово евангелия: «Не бойся, только веруй!»

Ты – начальник; ты трудишься, не покладая рук, ты во всём действуешь, желая блага обществу и отечеству; но тебя не понимают, тебе во всём мешают, в добрые намерения твои не верят, всё перетолковывают, везде оказывают тебе неповиновение, и даже тобой облагодетельствованные больше всего восстают на тебя... Не бойся, только веруй! Не отчаивайся, не бросай служения правде, придёт время – и плоды твоей службы и работы скажутся добром и пользой для людей.

Ты – подчинённый; ты свято и в смирении исполняешь твой скромный долг; но тебя презирают, тебе не оказывают внимания; иные, худшие тебя, проходят вперёд за деньги, по ходатайству сильных мира, за лесть и ложь, ты же в тени и даже терпишь незаслуженные преследования от начальства... Не бойся, только веруй! Не озлобляйся, не отходи от правды и долга, не вступай в борьбу со злом посредством зла; терпеливым и настойчивым исполнением долга, неколебимой верностью чести и правде, работая пред Богом и совестью, а не пред людьми, ты верно придёшь к самой высокой награде: к чистой совести и похвале от Бога.

Пастырь видит, что его молитва в храме, слово поучения, голос любви и мольбы об исправлении жизни не слышится пасомыми. Блюститель правды ужасается при виде торжествующего порока, против которого не слышно голоса суда. Труженик, работающий честно и добросовестно, работающий весь век, терзается бедностью и недостатками. Больной видит полную неудачу лечения, которое отнимает у него и у семьи столько средств... Мало ли на свете страданий? Что же тяжелее душевных страданий христианина, который любит добро и святость, стремится душой жить по евангелию и закону Божию, а сам по слабости воли всё грешит и грешит, раскаивается и снова падает, плачет о грехе и опять отдаётся во власть его? Кто из нас не испытывает этой муки самообвинения, самобичевания?

И всё-таки каждому из этих страдающих готово слово, единственное слово ободрения: не бойся, только веруй! Пусть только это слово пройдёт в душу, пусть вера станет настоящей, горячей, усердной, молитвенной, – и эта вера и молитва привлекут силу высшую, силу небесную, силу Божию. С такой силой человек может повторять всегда уверение апостола: «всё могу о укрепляющем мя Иисусе». Чудо совершится, чудо вечно свершается: бессильный становится могучим, несчастный и обездоленный – терпеливым и мужественным, колеблющейся – твёрдым и уверенным. Самая тяжесть несчастья не только не чувствуется, но является для человека сознательной школой для укрепления души, для приобретения мужества, терпения и всего того, что украшает душу человека и делает её достойной Божьего благоволения.

И слышит душа христианская не только слово ободрения Господа: «Не бойся, только веруй, и спасена будет», но и слово сладчайшей хвалы: «Вера твоя спасла тебя; иди с миром»! Аминь.

"Не бойся"¹⁶³

Не бойся, токмо веруй, и спасена будет (Лк. 8:50).

Говорить в наши дни о небоязненности и мужестве – значит говорить о предмете самом важном, о добродетели самой необходимой, о свойстве духа, ныне редко наблюдаемом, касаться вопроса, теперь самого жизненного.

Умирал один крупный писатель; много он сделал зла своими произведениями, много поселил он в умах и душах современников сомнений, маловерия и неверия; часто смеялся он над святыней и над Самим Богом; слова его остроумных и игривых произведений подхватили безбожники всех стран и сделали их своим знаменем. И что же? Только пред смертью он сознался, что всю жизнь лгал, что, отрицая Бога и веру на словах, ни одной минуты он не был на самом деле неверующим. Он просил в предсмертном письме прощения у Бога и у людей за оскорбление веры и общественной нравственности, бичевал свой грех и при этом заявлял, что не выступал раньше со словом исповедания своей веры только потому, что боялся насмешек людей, так называемых образованных, во имя науки отрицающих религию¹⁶⁴. «Воистину, он там убоялся страха, идеже не бе страх» (Пс. 13:5), ибо если бы всех этих отрицателей и безбожников, которых он стыдился, поодиночке допросить и убедить их признаться, по чистой совести, то и они оказались бы в глубине души такими же верующими, как и упомянутый писатель, и такими же, как он, малодушными и боязливыми. И если бы из них явился один смелый и громко пред всеми раскрыл своё сердце и поведал о своём религиозном настроении, то, несомненно, огромное большинство, если не все эти отрицатели, освободилось бы вдруг от робости и объявило о своих настоящих чувствах и настроениях.

Таково всегда действие и страха, и бесстрашия. Нельзя поэтому говорить, как это часто мы слышим, что боязливый вредит только себе самому, и поэтому не грешит пред Богом и людьми. Как во время битвы, дрогнувшие и побежавшее воины, где бы ни были, особенно же стоящие впереди, естественно, расстраивают всё войско, заставляя его недоумевать и мешать ряды, смущают твёрдых и препятствуют делать своё дело даже тем бесстрашным, которые решили наперёд или умереть или победить; так и в духовном воинствовании робкие и боязливые в своём исповедании веры и в своих действиях по вере смущают, заражают страхом верных и мужественных и, делая вид поражения и отступления, даже бегства там, где всё было готово для победы, всё более и более вокруг себя увеличивают всеобщее смятение.

Приложите сказанное к области текущей жизни и наблюдаемой действительности. В общей борьбе добра и зла, непрерывно совершающейся в мире, бывают особые времена и сроки, когда такая борьба наиболее усиливается и обостряется, когда мы наблюдаем как бы некоторые особо напряжённые духовные битвы, необыкновенно ожесточённые духовные сражения. Несомненно, в последние годы мы пережили и переживаем такое именно время. И если борцам за правое дело, за Бога и Его закон, за религиозно-нравственные устои и основы жизни сынам воинствующей на земле православной Христовой Церкви нужен теперь ободряющий призыв, поднимающий дух, выражающий всю сущность необходимого для них настроения, то мы можем найти её именно в словах нынешнего евангелия: «не бойся, только веруй!» Тяжко было положение Иаира: дочь умирала; горе охватило его душу; страх за смертельный исход дорогого существа сковывал его сердце. Но пока ещё не всё было кончено, горела вера и бодрой была надежда. Учитель и Чудотворец с ним идёт в его дом; Он уже стольких исцелил, Он уже в Наине показал, что голос Его властен даже в мрачном царстве смерти; только сию минуту, на глазах у всех, Он явил чудесную Свою силу, исцелив кровоточивую женщину. И вдруг, на пути это ужасное известие, поразившее дух несчастного отца, заполнившее его холодом отчаяния: «умерла дочь твоя, не беспокой Учителя...» Ах, зачем этот народ, что теснил, затруднял и замедлял шествие Господа! Зачем так не вовремя эта женщина, с её просьбой и болезнью! Сомнения, угасание веры, духовная растерянность, досада, отчаяние, горе, беспокойство, – всё это обратило состояние духа Иаира в один сплошной ужас. Но мерцала и теплилась ещё вера, но не падал совсем дух, но не отступил он окончательно, не пал пред нависшим тяжким горем и тяжким искушением. Ещё он был в состоянии услышать и принять слово Господне: «не бойся, только веруй, и спасена будет», не озлобился, не ответил на этот призыв и ободрение словом хулы и безумной злобы, как часто бывает с людьми, которых несчастье духовно побеждает и убивает, что называется, наповал... И вера спасла от болезни, вера не посрамила Иаира; он увидел дочь воскресшей.

Тяжело и ныне положение людей, борющихся за вечные истины веры и жизни, за истины, открытые Богом грешному человеку для его спасения, – да и какая борьба не тяжка?! Все ли, однако, мужественны, все ли не боязливы?

Страшный натиск сделан теперь на самое существо веры, – разумеем отрицание возможности и необходимости самого общения с Божеством. Насмешки, издевательства, нечистые намёки, прямое и наглое отрицание религии, оскорбление святынь и святых, безбожные книжки и листки, безбожные картины, умелое, с тонкой и ядовитой насмешкой раскрытие тёмных сторон в жизни церковных деятелей и учреждений, открытое и вызывающее назло Церкви чествование безбожника и врага православия Толстого... Всё это было и происходит на наших глазах, весь этот поход на святыни и доселе в полном разгаре и в полной силе, – и скольких он отторг от Церкви, скольких запугал и заставил боязливо скрывать свою веру в Бога, Христа и Церковь!

Не бойся, верный! Не отступай от истины, не прячься от врага, не беги с поля битвы! Не смущайся и ядовитым обличением Церкви. Мерзость запустения может быть и на месте святе, но самое место остаётся святым и никогда пустым не будет. В древней скинии свидения совершали безобразия сыны первосвященника, но молитвы верных и чудеса Божией милости совершались по-прежнему в скинии. Среди апостолов нашёлся Иуда, но весь апостольский лик навеки славен. Среди первых христиан были Анания и Сапфира, но церковь Иерусалима всё же была церковью святых. Среди первых верующих были разделения и ереси, но чистота истины от того и не омрачилась, и не погибла. И ныне есть в жизни пастырей и народа много, и очень много недостатков, несовершенств, а Церковь вся – всё-таки свята и непорочна и она только одна спасает... Так умирают всё люди, и каждый в отдельности, а жизнь человеческая вообще не прекращается на земле!

Не бойся же, верный! Не стыдись признать себя верующим, православным и церковным человеком; не бегай за мишурной и гнилой славой, силясь прослыть современным и образованным человеком. Не бойся, не бойся защищать и отстаивать Церковь Божию всюду и всегда: в науке, в писательстве, в книге, на суде, в общественной службе, с публичной кафедры, в государственном учреждении, в обществе тебе близких людей, в твоей собственной семье, среди свихнувшейся и совратившейся в сторону неверия молодёжи! Когда знаменитейшей учёный нашего времени¹⁶⁵ был избран в академию науки, и когда он в первых словах своей, положенной обычаем речи заявили: «я верую в Бога», – все думали, что в ответ послышатся глумления и издевательства. На самом деле все склонились пред этим мужеством его, проявленным в виду ига неверия, и голос веры отозвался в тайниках всех сердец, ибо и они «не веровали», т.е., собственно, говорили о своём неверии только по малодушию и боязливости.

Какой натиск тьмы и нечестия сделан на патриотизм в последние годы! Как злобно современные сыны погибельные отрицали и отрицают всякий долг всякого повиновения родителям, правительству, верховной власти! Мы слышали призыв к восстанию, мы слышали брань по отношению ко всем власть имущим, мы слышали приглашения перебить всех богатых и властных и на развалинах разрушенного порядка, на крови и гибели убитых воздвигнуть новое счастье. Голоса злобы, зависти и ненависти вопили о том, что любовь к отечеству есть не только ненужный пережиток, но прямо преступление, что народности родной, близкой и любимой не должно существовать, что верность долгу, присяге, охотное и любовное повиновение власти есть признак отсталости и глупости. Бороться с правительством, бранить его и всех вышестоящих, нещадно критиковать и осуждать их действия, – это стало дешёвым и всем доступным средством прослыть человеком понимающим и годным к тому, чтобы заместить собой изгоняемых носителей власти. Хуже всего то, что при этом ссылались на учение христианское, на самое евангелие, отрицая, на основе евангелия, всякое наказание за преступление и право власти карать преступников, – как будто и в самом деле Спаситель и Его апостолы отвергали и родину, и государство, и правительство, и порядок царств человеческих, который немыслим без суда и строгих наказаний среди людей, склонных ко греху и пороку.

И сколько оказалось боязливых! Сколько нашлось людей, которые не смели восстать против речей безумия и насилия, и молчанием, попустительством, бездействием, трусливым одобрением таких речей толкнули преступников на преступления, отравили и соблазнили души ближних ложью и сомнениями.

Не бойся, верующий! Стой на страже и исполнении своего долга, не ломай присяги царю и родине, не ищи ограничения чужих прав, чтоб усилить этим свои собственные. – Больше того: и не ищи только своих прав, ищи прежде своих обязанностей, не увлекайся мыслью и желанием самому потянуться к власти и влиянию, оттеснив и ограничив власть законную. Не бойся явиться верноподданным, другом власти, а не её врагом, не бойся прослыть за это необразованным и не понимающим ничего в «новом государстве», в «новом общественном строе». Лучшие быть в старом строе жизни, но с Богом и при верности Его закону и своему долгу, чем жить каким-то новым строем, но без Бога и Его святых велений. Эта новость очень стара: она современна искушению прародителей сатаной.

Какой натиск сделан на всю область добродетели и нравственности христианской в наши тяжёлые дни!

Честность объявлена предрассудком; убийство ради политических целей признано геройством; воровство, грабёж – законным и необходимым явлением; обман и ложь, клевета устная и печатная называются вполне понятной и допустимой «тактикой» и принятым средством борьбы с противниками; повиновение родителям – отжившая глупость, чистота и целомудрие – выдуманная и ненужная тягота. Самая нравственность объявлена временной и условной, смотря по тому, что данные люди в данное время, при данных обстоятельствах считают нравственным или порочным. При таком воззрении прежний порок стал добродетелью по новым учениям, а христианская добродетель признана или пороком или вредной глупостью. Шум так велик, увлечение кругом столь великое и безумное, проповедь низости, особенно в еврейской печати, – а она почти вся еврейская, – такая наглая, натиск на вечную святыню христианской правды и богоугождения столь силён и решителен, что падших оказалось множество, а людей, способных поднять голос против всеобщего умопомешательства, едва видное число. Газеты самые низкие и безнравственные покупаются и читаются, приносятся в дом, развращают семью; бесстыдные рассказы, картины, бесчестные и безнравственные рассуждения нагло и торжествующе выставляются напоказ, не стыдясь света и добрых людей, попадают в руки молодёжи. А те книги, газеты, картины, которыми люди верующие и нравственные борются с этим ужасающим разливом зла, наши современники боятся взять в руки, читают тайком, или, не читая, успокаивают себя теми клеветами, которые относительно их распространяют враги, не стесняющиеся ни в каких средствах борьбы. Они ждут, эти малодушные люди, ждут, пока дьявол станет проповедовать Христа! Они ждут, пока зло будет хорошо говорить о добре! Тогда только они пойдут за Христом и Его светом!

О, не бойся, не бойся, верный! И словом, и жизнью благовествуй высоту, и чистоту, и святость, и сладость, и спасительность нравственного христианского закона. Давай отпор гнилым словам и суждениям о добродетели. Брось малодушие и страх пред врагами истины, взявшими засилье только потому, что кругом их не видится отпора, нет смелого сопротивления.

Откуда эта боязнь? Откуда малодушие?

Изгоняет страх вера, изгоняет страх совершенная любовь (1Ин. 4:18). Укрепляемый верой христианин силен сказать: не боюсь, ибо Господь – сила моя (Ис. 12:2); не боюсь, что сделает мне человек (Пс. 55:12). Страха же вашего не убоимся и не смутимся, Господа же нашего Того освятим, и Той будет вам в страх...

Но этот страх Господень, страх любящего сына, совсем не то, что рабий и унижающий страх пред людьми, требующий отречения от света ради тьмы, требующий молчания там, где надо говорить, и подавления голоса совести, взывающего о Боге, о верности и святости.

Жизнь наша вокруг полна именно таким ничтожным, низменным, животным страхом. Но не бойся, только веруй, – и она спасена будет. Не бойся, только веруй, и твоя безбоязненность, христианин, призывным словом ободрения и примером мужества воспламенит сердца малодушных и боязливых.

Но кто мы, спросите невольно, кто мы, малые обычные люди, и разве можем мы поворотить течение жизни и изменить её русло?

А кто же, как не простые верующие, которые не боялись, а только верили, повернули жизнь древнего мира на новое русло христианства и сокрушили мощь язычества, закованного во все доспехи мира и облечённого всеми возможными человеческими силами? И разве не рыбаки-апостолы покорили Христу царей и царства?

Наше дело – бороться со злом, в окрылении веры и любви; наше дело – творить свой долг. А победу даст Сам Господь. Таково Его обетование: Его сила в нашей немощи совершается (2Кор. 12:10). Не бойся, малое стадо: Отец благоизволил даровать вам царство! (Лк. 12:32). Аминь.

Религиозное начало жизни¹⁶⁶

Редким людям дано проникать в глубь и сокровенный смысл тех или иных событий и вскрывать за ними самое существо жизни. Огромное большинство довольствуется её поверхностным обзором, не умеет сопоставлять следствий с общими причинами и причин со следствиями, не может определить и наметить живую связь, существующую между всеми явлениями человеческой истории и человеческой деятельности.

С этой последней мелкой и мало продуманной точки зрения многие смотрят теперь на евангельские и вообще священно-исторические события и, обсуждая их при таком настроении, естественно, недоумевают: какой же их смысл и зачем нужно почитать их празднованием? Что нам, спрашивают, – что нам говорит, например, Введение Девы Марии во храм? Почему это достойно ознаменовывать праздником и притом великим? В каком отношении это интересно и поучительно, с точки зрения широких и мировых планов и предначертаний жизни? Детский праздник и поучительный только для детей, одна из подробностей жизни Девы Марии, не занесённая даже в евангелие, общепринятый обычай древнего времени воспитывать детей в храме: вот, говорят, и всё, что можно сказать об этом событии.

Не так смотрит на него Церковь. Мы знаем её богослужебные гимны, какими она украшает свои праздники. Если бы знали и вдумывались в них, то всегда получили бы в них одну яркую, определённую мысль, изъясняющую сущность того или другого события и праздника. Тогда увидели бы, например, что праздник Рождества Богородицы – это сплошная песнь радости и, кажется, только торжество Пасхальных песней превосходит эту радость. Тогда увидели бы, что праздник Введения Богоматери во храм есть возвышенное поучение песней церковных о Божественном Промысле: святая Церковь видит это событие в древних пророчествах, вызывает Давида бряцать в гусли, говорить об его видении: как приведутся Царю девы вслед Её, Преблагословенной Девы, ближние Её приведутся внутрь скинии Божией, внидут во храм Царёв... Святая Церковь основную песнь праздничную и начинает и заключает исповеданием действий Промысла: «Ныне предызображение Божьего благоволения, и проповедь спасения людей. Радуйся ты, полнота Смотрения, т.е. Промысла Зиждителя!»

Уже с этой стороны праздник нынешний исполнен глубокого поучения, тем более глубокого и умилительного, чем более сердце наше верует в Бога, чувствует Его ведущую мир и человечество руку, чем более сознаёт человек, что мир – это не бессмысленный водоворот случайных и бессвязных явлений и событий, а разумный ход Божественного и вечного Домостроительства, в котором разумно-нравственное существо – человек занимает своё достойное место.

Исполнен на все века поучительности нынешний праздник для родителей и детей, указывая им, где и какое нужно давать воспитание человеку от дней раннего отрочества и до самой смерти: ибо престарелые Иоаким и Анна, с одной стороны, и малолетняя дочь их Мария, с другой, окружённая сверстницами, т.е. кончающие земное поприще и начинающие его, – все сошлись под кровом храма, в осенении его святыни, пред служителем Божиим.

Однако мы не могли бы кончить слова, если бы стали перечислять все те поучительные уроки и выводы, которые даёт нам нынешний праздник. Склоним речь к тому одному предмету, о котором нам, на основании только что сказанного, и в виду потребностей переживаемого времени, особенно хочется говорить сегодня.

И вера в Промысл, управляющий жизнью мира и человека, и наглядный пример того, как эта вера осуществляется в действительности, в лице Иоакима и Анны и Пречистой Девы Марии, явившихся в храм, – всё это громогласно проповедует человеку о том, что религиозно-нравственное начало жизни – вот что должно проницать и как бы пропитывать собой всю совокупность действий человеческих, всё направление и настроение жизни. То, что сделали Иоаким и Анна, – не случайность и не их прихоть. Как в цепи отдельные кольца и звенья только кажутся отдельными, на самом же деле они связаны, и потянуть одно кольцо, значит – тронуть и двинуть всю цепь: так в жизни человека, если она не исполнена безумия и бессмыслия, отдельные явления её стоят между собой в связи. И, взявши одно из них, вдумчивому и наблюдательному исследователю можно и даже неизбежно нужно дойти до основной почвы, на которой построена вся духовная жизнь. Бесконечно разнообразна пища для тела: но одинаковы законы её усвоения организмом, одинаковы законы телесного питания и возрастания. И в мировой физической жизни, наряду с бесчисленными мелкими явлениями, разнообразными и преходящими, мы, несомненно, знаем и открываем величественные длительные законы, основные и устойчивые, в полном смысле мировые и относительно вековечные.

То же самое значение духовной жизни имеют вера в Бога, в Его Промысл, и в возможность общения человеческого духа с Божеством, в бессмертие этого духа; в области же нравственной и связанной с ней жизни семейной, общественной и государственной, как в области прикладной и вытекающей из веры, такое же значение имеет религиозное начало, которым окрашивается и направляется, осмысливается и возвышается вся деятельность человека. Тот, кто не имеет его, – тот совершенно не в состоянии дать своей собственной жизнедеятельности разумных устоев; с другой стороны, он не в состоянии понять чужую жизнь, если она покоится на религиозном начале. Никакими искусственными мерами нельзя усвоить себе такого строя жизни: здесь нужны собственные глубокие религиозные переживания, собственный духовный опыт. Так, нельзя думать, что можно питать собственное наше тело тем одним, что другой человек употребляет сытную пищу... "Ибо кто, – спрашивает апостол, – кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нём? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, не может разуметь, потому что об этом надобно судить духовно. Но духовный судит обо всём, а о нём судить никто не может» (1Кор. 2:11, 14–15).

Как часто и, прибавим, как иногда грозно осуществляется сказанное апостолом в окружающей нас жизни! Тысячелетним как бы отложением жизни в вере и тысячелетним служением религиозному началу наш православный русский народ, – как древний Израиль, после тысячелетнего воспитания, ко времени Иоакима и Анны, т.е. в лице лучших людей и носителей, народной души, – наш народ создал себе религиозно церковный и религиозно нравственный строй жизни. Это – душа народа. Она отобразилась в его мировоззрении, в его семье, в формах государственного устройства и общественной жизни, в его воззрениях на власть; она блещет в характере его суждений и взглядов на все стороны жизни, в его обычаях и во всём укладе. Может ли понимать такое его «духовное» настроение, выражаясь языком апостола, – человек «душевный»? При всём уме, при всей так называемой культурности, для душевного человека непонятен и невосприемлем склад жизни духовной, как слепому от рождения, при всём его возможном уме и других дарованиях, непонятно различие цветов. И если мы никакими усилиями воображения не можем представить себе и создать невиданного цвета и неслыханного звука, хотя и имеем органы зрения и слуха и ими совершенно правильно и много работали, и даже знакомы со многими цветами и звуками, – то тем более этот закон применим к области духовной жизни целого народа. Как часто именно поэтому, вследствие такого непонимания того, что называется народной психологией, впадают в грубые и непростительные ошибки многие лица, иногда даже призванные управлять народом! И в формах управления, в формах власти, и в широких политических планах, и в реформах жизни, похотью которых одержимо наше время, и в оценке каждого жизненного явления, любого народного собрания, этих богомолений, крестных ходов, особенностей нашего богослужения и проч., – всюду и всегда надобно считаться с религиозно-нравственным настроением народа, основанным на понимании самого христианства, – в смысле православного христианства, глубоко усвоившего учение Христово, как заповедь смирения, подвига и самоотречения. И там, где душевному человеку кажется одна глупость, там духовный видит несказанную высоту; и, наоборот, там, где душевный приходит в восхищение, при виде того или иного явления жизни, там духовный иногда не видит ничего, кроме изощрённой животности.

Отвечает один и другой мальчик молитву. Один прочитал медленно и запинаясь, а потом ничего не объяснит словами на вопросы об её смысле; другой прочитал бойко и на каждый вопрос по части объяснения молитвы отвечал быстро и складно, по школьному. «Кто из них лучшие знает?» – спрашивают крестьянина, желая показать ему плоды и блеск школьного обучения. Крестьянин уверенно ответил: «первый лучшие читал; знаем мы обоих мальцов: один читал со страхом, а другой – без страха». Вот оценка духовная!

Учёнейший и благородный немец, по вере лютеранин, объяснял крестьянам все выгоды какого-то вида хозяйства. «Будете, – говорит, – богаче, будете и сыты, тогда и храм ваш не такой бедный будет; ведь сытый человек и Богу помолится охотно, и время у него на это есть». «Видно, из немцев», заметили благодушно крестьяне: «так и видно, что у них постов нет».

Сын бедной дьячихи, единственный, вся надежда матери, приглашён был на лето к соседней богатой помещице учить её сына; пошли прогуливаться в лес учитель и ученик, стали охотиться, и тут случилось несчастье: ученик нечаянно застрелил учителя, и потом, в припадке отчаяния, и сам застрелил себя. Горе помещицы-матери не поддавалось описанию. К ней пришла бедная дьячиха, мать убитого единственного кормильца, и, земно кланяясь, просила у неё прощения себе и своему убитому сыну... С чувством негодования рассказывала мне об этом тяжёлом случае одна очевидица происшедшего, очень образованная женщина: она не находила слов осудить глупость, забитость и приниженность дьячихи. Рассказчица была немка-лютеранка; ей невмочь души было понять поступок сельской русской женщины... «Это способен делать только тот народ, который мог терпеть Грозного, не восставая на него», – говорила с презрением образованная немка. «Это всё может делать только православный народ», – говорили мы ей в ответ, поклоняясь смиренно и красоте русской души народной.

Горе тому, кто, подобно удавленному недостойному петроградскому бывшему священнику, вздумал бы обратить в орудие преступного замысла религиозное движение и религиозное настроение народа... Но и тому народному деятелю горе, который духовной сущности жизни народа ни знать, ни понять не хочет и не может. Таковы многие и многие деятели и учители, которых можно назвать не народными, а «интеллигентными»: противоположение, понятное только на почве печальной русской действительности, с её раздвоением на жизнь народа и жизнь интеллигенции...

Итак, там, где одному представляется в жизни богоносного народа бессмыслица, невежество и даже нарушение порядка, там другой, чуткий и сродный духом своим духу народному, увидит совсем другое. Оттого-то и бывает, что собрание богомольцев рассматривается, как нарушение порядка и даже угроза порядку; оттого-то при реформах жизни народа могут дать ему правила и устройство, которые являются приблизительно такими же предприятиями, как предоставление для рыбы лугов, а для лошадей – дна морского; оттого и забывают, что в жизни русского народа единственными местами для общественных собраний были не залы, не политические клубы, а храмы; что единственными и самыми величественными собраниями были не западноевропейские митинги, а богомоления и молитвенные собрания; единственным ораторством – церковное слово; единственной партией – партия Господа и Христа Его и единственным союзом – святая Церковь, которая должна, по народному воззрению, проницать собой государство и тем его осмысливать, возводить к высшему назначению, укреплять и делать причастным к величественному обетованию о неодоленности Церкви ниже вратами ада. И назвать всё это «клерикализмом», значит опять-таки показать всю отчуждённость от народного духа, непонимание его и умение всё оценивать только понятиями и словами чуждого Запада. «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием!"

Слава Богу, даровавшему нам счастье принадлежать к богоносному и Христоносному русскому народу! То, что для других открывается лишь после долгих лет опыта и скитаний душевных, и притом в отдельных только личностях, то нам даётся, как готовое наследие предков, строивших и построивших дом нашего царства на камени веры, – и притом для целого и великого народа. И были бури, и устремлялись ветры, и было ненастье, и разливались потоки вод, и налегли на дом тот, и он не упал (Мф. 7:25). Что же нам теперь делать? Неужели оставить это крепкое и надёжное убежище и променивать его на лёгкие и ежедневно гибнущие строения, основанные на песке, падающие при первой опасности? Счастливы мы, что причастны к духовному сокровищу, к душе народной и религиозному началу жизни. Так устроена и воспитана душа русская, что даже далеко отошедшая на путь греха и скитающаяся по чуждым пажитям, она не остаётся равнодушной, не может не ответствовать на звуки родного и сродного мира. Этот мир – Бог, Христос, Церковь, благодать, молитва, подвиг, освящение жизни высшим освящением Христовым, верой, любовью, смирением.

И пусть вечным введением во храм Господень будет жизнь и история и всего нашего бесконечно любимого русского народа, и каждого из нас в отдельности, дабы нам Богу воспитатися в Божественное жилище. Тогда ясно прошлое, полно смысла настоящее и исполнено отрады будущее. Тогда открыт смысл радости и страдания, смысл жизни и смерти. Всё осветит религиозное начало жизни. Ибо Бог, – только Бог есть свет, и тьмы в нем несть ни единыя (1Ин. 1:5)! Аминь.

Христианство и социальный вопрос¹⁶⁷

Некто из народа сказал Ему: Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мной наследство.

Он же сказал человеку тому: кто поставил Меня судить или делить вас?

При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия имения его (Лк. 12:13–15).

Есть религия, которая в буквальном смысле слова говорит о разделении имений и наследства между людьми. В мусульманстве предусмотрена и определена вся жизнь человека, общественная и государственная. Коран указывает объём и права верховной власти, намечает основы и подробности суда, указывает наказания за преступления, даёт законы о разделе наследства, о приданом для жены, о передаче и распределении его в случае развода, предусматривает распри детей от разных жён, указывает место в государстве для судей и подсудимых, для различных чинов государственной службы...

И многим кажется, что такое свойство религии, точность указаний на порядки жизни, есть великое её достоинство и заслуга. И многие, особенно в нынешнее время, когда так высоко подняты и напряжены интересы государственного и общественного переустройства, многие, даже и не враждебные к христианству люди с тоской и сожалением говорят: отчего христианство не дало и не даёт нам таких не оставляющих сомнения указаний государственного и общественного строя, отчего мы не имеем точного и ясного, закреплённого высшими авторитетом веры, внешнего порядка жизни? И что это значит и почему так случилось, что на вопрос, столь простой и вместе столь важный для одного из последователей Иисуса Христа, о разделении наследства Божественный Учитель уклонился дать ответ? Зачем Он это сделал? Почему и в апостольских писаниях мы не находим даже и намёка на разрешение столь жизненных и ежедневных вопросов и явлений? Неужели искусственно можно на них закрывать глаза? Неужели от них можно уйти и спрятаться?

История человеческая даёт нам на все эти вопросы, в сущности, на один вопрос, весьма вразумительные разъяснения; и она, прежде всего, даёт нам беспристрастное оправдание воззрений христианства.

Да, мусульманство, как создание человеческое, предусмотрело и определило все мелочи человеческой жизни. И нужно признать, что для племени диких, не имевших никакого или почти никакого общественного и государственного устройства, живших родовыми бытом, оно дало устойчивость и, так сказать, скелет жизни. Оно спасло их от грозящего безначалия, распада и гибели. Оно дало им очень стройный внешний порядок, оно дало им те необходимые рамки, в которые и заключило всю жизнь; оно освятило эти рамки жизни и формы её, закрепило их высшим авторитетом, сделало для всех своих последователей обязательными, принудительными и навсегда неизменными. Оттого жизнь мусульманских народностей так поражает наблюдателя своим единообразием и внешним порядком; оттого религиозному человеку, какой бы он религии ни был, просто отрадно смотреть, как могущественно действует религиозное начало и как ярко оно проходит и отображается в укладе и строе жизни семьи, государства и общества у мусульманских народностей.

Но история же свидетельствует, что такая заслуга мусульманства была временной и обманчивой. Рамки жизни, им указанные, оказались неподвижными, в них не осталось места для духа, не было заложено семени и ростка для дальнейшего развития. И когда народы мусульманские, после нескольких столетий возбуждённого фанатизма и единообразия внешней жизни, перерастали указанные рамки, то им оставалось одно из двух: или, сохраняя, по чувству обязующего религиозного благоговения, данные рамки жизни, погрузиться в полную неподвижность, в духовный застой и в спячку, чтобы духовно умереть, или... отвергнуть самый ислам, его заповедный строй жизни и, чаще всего наперёд пережив равнодушие религиозное и даже безбожие, идти к христианству, как вечно жизненной, не человеческой, а Божественной религии. Так цыплёнок в яйце, когда развивается, то или умрёт, если скорлупа окажется слишком тверда, или разрушит скорлупу, чтобы выйти к жизни. Так река от прибыли воды разрывает оковы льда... Ислам, желая создать, укрепить общественную и государственную жизнь, тем самым убил её. История прошлая и наблюдения над настоящим состоянием мусульманских народностей вполне подтверждают этот вывод.

Совершенно иной путь и иной дух христианства. Как бы ни были остры так называемые социальные вопросы, – просьба о разделе имущества относится к ним, – христианство непосредственно и прямо ими не занимается. Не занимается оно прямо и непосредственно и современными жгучими вопросами социального строя, о труде и капитале, о богатстве и бедности, о распределении имуществ. Христианство даёт только общие законы, общие и вечные основы и правила жизни, и этим попутно разрешает всякий современный вопрос и всякий возможный вопрос будущего.

Христианство вечно-жизненно и постоянно будет вдохновлять своих последователей к тому, чтобы при всех изменениях окружающей жизни сообщать ей христианский облик и характер; оно есть источник единственного возможного, чисто нравственного улучшения общественных отношений, причём оно не отделяет задач гражданских и общественных от задач личного нравственного совершенства христианина. Оно не признаёт могущества и спасительности одних только внешних форм жизни без духа веры и нравственного воодушевления, без нравственного развития и совершенства. Современные мудрецы, например, в лице социалистов, уверяют, что стоит лишь переделать формы жизни, произвести преобразование по их плану, разделить чисто внешним образом поровну имущества между людьми, – и счастье людей обеспечено. Христианство со всей силой отвергает такое мудрование. Если отдельные люди остаются злобными, завистливыми, насильниками, бесчестными, чувственными, то при каких угодно формах жизни они не составят из себя общества благоустроенного, мирного и счастливого. Какой безумец, строя дом из дерева, будет ожидать, что в конце постройки дом окажется каменным? Так, по выражению одного учёного, и из свинцовых инстинктов нельзя сделать и ожидать золотого поведения...

Не следует ли, однако, Церкви всё-таки иметь свою экономическую программу, хотя бы только к современным общественным потребностям и настроениям?

Думаем после всего сказанного, что это равно вопросу: не следует ли Церкви иметь и свою медицину для облегчения больных, и своё кулинарное искусство для накормления голодных? Экономические теории временны и изменчивы, а Церковь вечна. Может ли она, закрепляя данные экономические нужды, считать предложенный тот или другой способ их разрешения единственным и вековым, как это повторяют теперь, например, социалисты с фанатическим упорством? Но это значило бы унижать Христа и христианство. По выражению одного учёного, Иисус Христос не был философом или государственным мужем, не был физиком или политико-экономом. Поэтому Он не завещал и определённой социальной системы. Он и Его учение – выше системы. Но это не значит, чтобы склад общественной жизни стоял сам по себе, а отдельный человек сам по себе, ибо общество, повторяем, состоит из отдельных личностей, а сумма слагаемых положительных не может представляться числом отрицательным. И если Христос поднимал, очищал, освящал каждую отдельную душу, и если это же самое, продолжая Его дело, творит в веках и народах Его Церковь: то тем самым вернее всяких реформ устрояется и улучшается общественная жизнь. Самые реформы, их существо, содержание и направление, только тогда и благодетельны, если они отображают в себе такое именно нравственно-религиозное развитие и возвышение каждого отдельного христианина и всего христианского общества. Приведём здесь рассуждение по этому поводу другого учёного. «Мы должны, говорит он, без колебания признать, что на сердце Иисуса более лежало раскрыть человеческой душе её отношения к Богу, чем реорганизовать человеческое общество. Иисус, прежде всего, был не реформатор, но пророк, не агитатор с каким-либо планом, но проповедник с вдохновенными прозрениями. Его служение было религиозным служением. Его главным стремлением было – сделать ясным для человеческой души, в каком отношении она находилась к её небесному Отцу. "Господи, – говорят ученики, – покажи нам Отца, и довольно для нас» (Ин. 14:8).

«Евангелие, – говорит ещё один великий учёный, – хочет не улучшать, но спасать, искуплять. Отношение Иисуса Христа к вопросу социальному было иногда сдержанное, как будто Он желал освободиться от социальных вопросов, которые невольно напрашивались на Его внимание. "Человек, – говорит Он, – кто поставил Меня судить или делить вас?» (Лк. 12:14). Эти слова показывают нам, что Он не присваивал Себе права предпринимать разделение собственности. Также Ему было несвойственно изменять формы правления: Воздавайте кесарево кесарю (Мф. 22:21). Так естественно было бы осудить пороки вокруг Него, уничтожить политическое насилие или социальную несправедливость, но Иисус не вдаётся в эти социальные спорные вопросы Своего времени. Со свойственным Ему спокойствием Он разрешает их; Он не остаётся к ним равнодушными, но Свой взор Он твёрдо направил на конечную цель, в которой все эти социальные нужды найдут своё собственное разрешение. Социальные вопросы Ему, так сказать, попадаются на Его пути, и при случае Он обсуждает их, но без системы. Когда Ему встречается такой вопрос, Он обращается не к нему, но к нравственному закону, который лежит в основе социального вопроса. Его просили обсудить специальный вопрос о наследстве, а Он отвечает на более великий вопрос – о любви к деньгам: смотрите, берегитесь любостяжания (Лк. 12:15). Итак, если ты усвоил учение Господа Иисуса, ты вместе с тем разрешил себе и все вопросы жизни. Если у тебя есть вера в Бога, не станешь ты увлекаться безбожным учением тех экономических теорий, которые всю суть жизни видят в одной плоти и земле. Если ты имеешь любовь к людям, ты не пойдёшь за социализмом по его пути порабощения личности в человеке и грубого насилия. Если у тебя пред глазами правило, что жизнь человека не зависит от изобилия имения его, то для тебя сразу поблекнет и лишится обаяния самый идеал социализма, говорящего только о разделении имуществ. Если ты веришь и знаешь, что Царь и власть от Бога учинены суть, ты не будешь революционером. Если ты знаешь, что блаженнее отдавать, чем принимать, то не отдашь всю жизнь и все свои интересы на то, чтобы отвоевать себе право и права, управление и законодательство. Все эти и подобные вопросы Спаситель прямо и непосредственно не рассматривает, но Он даёт ключ к их разрешению. Короче, Иисус Христос не желает чрез склонение к остальному учению отвлекаться от Своего особенного служения – духовного оживления, которое Он призван принести. От христианства требуют, чтоб оно дало человеку чашу холодной воды, а оно вместо этого даёт и открывает людям целую реку, вечно водную и глубокую: бери из неё всякий чашей, сколько хочешь и сколько вместить можешь... Практическая наука знает многие процессы, в которой достигаются иной раз несомненные результаты, известные под именем побочных продуктов; на пути, который ведёт к желанной конечной цели, они большей частью отбрасываются или перегоняются (как бы перескакиваются). Иногда эти побочные продукты бывают чрезвычайной ценности, но, тем не менее, они достигаются только случайно. Вот таким побочным продуктом является и социальное учение Иисуса. Оно не было целью, на которую было направлено Его служение, оно образовывалось только в то время, когда Он исполнял вышеупомянутое служение. Если хотят в первой линии выставлять евангелие, как программу социальной реформы, то это значило бы побочный результат принимать за главное дело, и в то время как при этом побуждались желанием найти для Иисуса Христа место в современном мире, лишались бы того, что обеспечивает за Ним место во всякое время». В другом месте своей книги тот же учёный¹⁶⁸, говоря о необычайном объёме учения Иисуса Христа и приложимости христианства ко всем временами, событиям и формам жизни, выясняет свою мысль очень красивыми образом, сравнивая христианство с легендарными «шатром фей».

«Если ставили чудесный шатёр в замке короля, то он не был слишком велик для самой небольшой комнаты; если переносили его во двор, то он был достаточно велик для того, чтобы принять в себе всех всадников. А когда выносили его в свободное поле, то он так сильно, расширялся, что мог заключить в себя целое войско короля; он владел бесконечной гибкостью и бесконечной силой расширения. Сам Иисус в евангелии исходит из ещё более великой мысли и свидетельствует нам о Своём служении, всего чаще, чрез уподобление Себя свету. "Я, – говорил Он, – свет миру" (Ин. 8:12). «Я свет пришёл в мир» (Ин. 12:46). «Ходите, пока есть свет» (Ин. 12:35). Свет по своей природе многообъемлющ; он вездесущ и может распространяться. Света не слишком много для потребности отдельного человека, и, однако же, его достаточно для всех людей. Каждая отдельная комната, кажется, улавливает полное сияние солнца, однако же, неисчерпаемый свет излучается в миллионах других домов. То же самое применимо к влиянию Иисуса Христа. Каждому новому веку, каждому течению и каждому личному стремлению, кажется, достаётся с особенной полнотой какое-либо Его особое учение, и совершенно верно, что его прямой светящийся луч проникает в уголок духа, которого не затрагивает никакой другой пункт учения. Так неисчерпаемое евангелие своей освещающей силой касается каждой новой проблемы и каждой новой потребности, и, однако же, существуют ещё мириады других путей этого излучения на другие души и другие столетия, которые все исходят от той жизни, которая есть свет человеков».

«Царство Божие» среди людей, – вот идеал, указанный Иисусом Христом, применимый, обязательно применимый и к социальной жизни! Но если бы этот идеал был привязан к определённой экономической теории, как этого хотят социалисты, хотя бы и «христианские», – то как сразу потускнел бы, как стал бы ограничен этот идеал! Но вечно слово благовестия о Спасителе в день Благовещения: «И будет царствовать над домом Иакова во веки, и царству Его не будет конца». Социализм желал бы царство Божие из Божьего обратить только в человеческое, из небесного – в земное, из вечного – во временное, повторяя любимое слово своего любимого поэта Гейне в его «Зимней сказке»: «Царство небесное мы здесь создадим себе и без слёз и без муки».

Вы видите буквальное повторение нынешней притчи и рассуждения богача: «душа, имеешь много добра на многие годы, почивай, ешь, пей, веселись!» Он забыл, этот богач, что душа такого хлеба и добра не ест и не пьёт. Он забыл о том, что напомнил ему голос Божественный: «Безумный, в эту ночь душу твой возьмут у тебя, а что ты приготовил, кому достанется?»

Итак, что же сказать нам в заключение слова? Величайшее благодеяние Христовой веры для мира и людей в том и состоит, что она не даёт нам принудительных форм жизни, а указывает только общие и вечные её законы нравственно-духовные. Этим христианство, как бы удаляясь от управления общественной жизнью, на самом деле оживляет её и даёт ей бесконечное развитие. Так солнце, чем оно выше над землёй, тем более освещает и согревает землю.

И кто бы ты ни был, христианин, учёный, учитель, общественный деятель, рабочий, устроитель экономической жизни, слуга государства, промышленник, торговец, гражданин, – одно твёрдо знай и в одно твёрдо верь: только тогда ты будешь освещать и согревать жизнь, только тогда ты будешь её самым делом, и не на словах только, благоустроять, только тогда ты будешь содействовать разрешению так называемого социального вопроса, уничтожению зла, несчастья, страдания, несправедливости среди людей, если будешь за основу иметь нравственное учение Христа. Отсюда почерпай идеал жизни, отсюда бери побуждения для служения людям, отсюда бери способы, средства, орудия, пути мира и любви, а не злобы и зависти, пути терпения и подвига, самоотречения и самоотвержения, а не корысти и грабительства, свободы, а не насилия, – те пути, которыми единственно можно прийти самому и привести других к улучшению порядков и строя человеческой жизни. Такой путь долгий, но он единственно верный: собирая не себе, но в Бога богатея, мы вместе с тем богатеем и общим счастьем всего человечества. Аминь.

Лицемерие¹⁶⁹

То отвратительное свойство человеческого слова и человеческой деятельности, которое в сегодня слышанном евангелии (Лк. 13:10–17) Спаситель обличил публично в начальнике синагоги, именно – лицемерие, по-видимому, в наше время более чем когда-нибудь имеет особо широкое распространение.

В чём лицемерие начальника синагоги?

Он не верит в добро; он не ищет блага людям; вид оказанного несчастному человеку благодеяния его не трогает; напротив, вызывает в нём злобу, недовольство. Его зависть задета, и он пылает ненавистью к Чудотворцу-Христу; его самолюбие уязвлено до самой глубины, и он простить не может, не может забыть этого восторга любви, с каким народ относится к Иисусу Христу. Но он всё-таки искушён в жизни, настолько знает людские сердца, что отлично понимает и видит, как опасно выдать пред всеми свои настоящие чувства. И вот, прикрывая свои низменные расположения и настроения высокими словами и, напоказ, святыми побуждениями ревности о Боге и Его законе, он пред всеми возмущается духом, видя публичное якобы нарушение Иисусом Христом субботнего покоя. «Шесть дней есть, в которые должно делать, в те и приходите исцелиться, а не в день субботний», – так говорит он народу по поводу исцеления Спасителем скорченной женщины, восемнадцать лет страдавшей тяжким недугом.

Замечайте: начальник синагоги не обращается прямо ко Христу с обличением, – он не смеет; он не обращается и к исцелённой, – ему стыдно... Лицемер и о чуде говорит, как о простом каком-то лечении, точно и в самом деле такое дело, как совершённое Спасителем исцеление, случается каждый день по нескольку раз, стоит только захотеть этого тому или другому больному... У него нет в слове и малейшего изумления при виде чуда, как будто сам он может совершить такое же дело, когда ему угодно, и если теперь по отношению к этой несчастной женщине он не совершил чуда исцеления, то это только-де потому, что он не хочет и не может, как благочестивый человек и верный закону, нарушать заповедь о праздничном покое! Вскользь он обращается безразлично ко всему народу и желает одним своим тоном свести в ничто совершённое чудо, уничтожить произведённое на народ глубокое впечатление.

Каждое слово, каждое движение рассчитано у этого лицемерного чудовища, каждое низменное движение низкой души прикрашено и закрашено красивыми фразами. О, это воистину гроб, побеленный и изукрашенный, снаружи красивый, а внутри полный нечистоты и всякой мерзости! И нужно сказать, что ни один народ в мире, сколько знает народов история, не развил в себе до такой изворотливости и изумительной тонкости порок лицемерия, как народ еврейский. И если вы вчитываетесь в евангелие, то видите, как часто и как грозно изобличал Господь лицемерие Иудеев в книжниках и фарисеях, в саддукеях, в своих слушателях, в законниках и учителях народа. Своих учеников Он с особенной настойчивостью предупреждал: «берегитесь закваски фарисейской и саддукейской» (Мф. 16:6; Мк. 8:15). И Сам объяснил: «закваска эта – лицемерие» (Лк. 12:1). И поистине, это в полном смысле закваска в тесте: малая и в немногом количестве она проницает и заквашивает всё тесто, всё поведение, всё настроение, весь духовный уклад человека! (1Кор. 5:6; Гал. 5:9).

История и наблюдение свидетельствуют, что и доныне, и теперь, где только коснётся еврейская рука, где только проникнет еврейское влияние, где хоть сколько-нибудь приразится к жизни еврейский уклад духа и мысли: там неизбежно воцаряется самое отвратительное лицемерие. Страшно оно для такого простодушного народа, каков, например, народ русский, верящий, по доброте своей, в искренность слов всякого человека, особенно, если он говорит о Боге, об Его законе, о Церкви, о евангелии.

На наших глазах нравственной гнилью, преступлениями, развратом, злобой, убийствами, предательством, изменами прокатилось по нашей стране, как грозная и зловонная волна, так называемое «освободительное движение», поставившее на знамени своём уничтожение веры и благочестия, порядка и покорности власти, уважения к личности и к целому народу. Теперь уже ни для кого не тайна, теперь уже для всех совершенно бесспорно и ясно, что во главе, и в тайниках, и в источниках средств для «освободительного движения» стояли и стоят евреи. Самый социализм, столь много нашумевший, является исключительно делом еврейских умов.

И смотрите и будьте осторожны, – смотрите: как везде и всюду вкралось в нашу жизнь от евреев лицемерие! Читаете газету; видите, как она распинается за Церковь и за духовенство: «Церковь-де у нас подавлена и принижена, духовенство на службе у государства; надо Церкви дать свободу, надо обеспечить пастырям влияние на народ, надо, чтобы духовенство не занималось политикой; истинные-де православные не согласны на то или другое решение и распоряжение церковной власти»... Кто же это пишет? Кто издаёт газету? Кто это так заботится об истинном православии? Оказывается, это – еврей, которому нет в сущности никакого дела ни до Церкви, ни до православия... Лицемер! Тебе нужно разорить Церковь Божию и на её развалинах обеспечить себе свободу, – свободу покорить себе народ, лишённый веры и опоры Церкви, тебе нужно разделить народ и духовенство, уронить пастырей в глазах верующих, рассорить самих пастырей высших и низших между собой... Ты – дьявол! Отойди от меня, сатана, ты думаешь не о том, что Божье, и прикрываешь дело сатаны высокими фразами о свободе, жалостью к униженным и якобы порабощённым. Таковых газет теперь великое множество, таковыми книжками, листками заполнен книжный рынок.

Вы читаете подпольные листки, обращённые к солдатам. Там проповедуется, что войну запрещает евангелие, что присягать запретил Иисус Христос, что не слушать властей не только разрешают, но даже прямо повелевают апостолы. Знаем мы, кто составители таких листков и кто их распространяет среди воинов. Суд их нашёл и изобличил: и в Севастополе, и в Свеаборге, и во Владивостоке это оказались евреи и еврейки. Нужно ли им евангелие? Верят ли они в него? Возможно ли им знать, что разрешил и что запретил Иисус Христос? Важно ли им, ненавидящим Христа и христианство, важно ли им задаваться вопросом: чему учили апостолы? О, лицемеры! Вам нужно внести смуту в войско, вам нужно отравить душу того народа, который вы хотите взять себе в кабалу, чтобы сделать его народом-бродягой, народом-бездомным, народом-рабом и навозом для вас, для ваших выгод и властолюбия! И вы, ни во что не веря, прикидываетесь верующими, и вы, равнодушные или даже враждебные к евангелию, делаете вид, будто скорбно вам при виде нарушения евангельских уроков и поучений; и вы, некогда убившие Христа и избившие Его слуг и апостолов, теперь ссылаетесь на их учение! Но прежде сами примите это учение, прежде сами покажите веру, любовь, почтение к евангелию, смирение и самоотречение, а не вырывайте этих святых чувств у верующего народа, который этими чувствами жил, живёт и силён!

Прошумел и отшумел в дни «освободительного движения» вопрос и о воскресном дне и отдыхе... Да, слово Божие повелевает помнить день воскресный и святить его; оно повелевает праздновать его о Господе. Что же, новоявленные радетели и учители народа говорили в таком смысле о дне воскресном? О, лицемеры! Вам нужно было восстановить бедных против богатых, рабочих против хозяев, вам нужно было хоть чем-либо питать общее озлобление и смуту. Вам нужен был один свободный день в неделе, чтобы таскать народ на свои буйные митинги, чтобы развращать и отравлять его своими безбожными и злобными речами, чтобы толкать его на буйство и преступление... И вот, вы вопили о заповеди Господней, которую вы сами не признаёте, вы ссылались на учение слова Божия, в которое вы не верите. Есть ли лицемерие отвратительнее? Есть ли мерзость ниже и гнуснее?

И те, которые отстаивают день воскресный, но не о Господе, а для лени и праздности, и те, которые противятся ему, – что ныне уже не редко, – но не ради умаления греха и пьянства, о чём они говорят непрестанно, а ради корысти и наживы, – все одинаково и в равной мере лицемеры, подобные начальнику синагоги, о котором говорит нам нынешнее евангелие.

Берегитесь, братие, кваса фарисейского, т.е. лицемерия, берегитесь его, прежде всего, в себе, в своих душевных расположениях, словах и действиях. Но берегитесь его и в людях: остерегайтесь людей (Мф. 10:17), остерегайтесь лицемерия лжесловесников (1Тим. 4:2), которые всегда входили волками, одетыми в овечьи шкуры, в человеческие общества, чтоб удобнее и легче разрушить их. Сколько зла принесло лицемерное слово в пережитые нами годы! Как извивалось оно змеёй лукавой и подколодной в дни минувшей несчастной войны, как оно вопило «о мире, во что бы то ни стало», прикрываясь жалостью к людям. А на самом деле для того, чтоб унизить русский народ, чтобы затемнить его дух, чтобы довести его до безумия, горя и отчаяния, чтобы посеять среди него смуту! Как оно разоблачало и разоблачает язвы государственной и общественной жизни, недостатки правителей и правительства, взывая якобы к общественному благу. А на самом деле, чтоб уронить власть, посеять разлад между народом и правительством, подорвать великую и спасительную связь, чисто родственную и духовную, между русскими людьми и их Богоданным Царём, чтобы вместо законного правительства открыть доступ к власти самим лицемерам... Как оно, лицемерное слово, то в социализме видит высоту христианства, то в революции находит благородство, то в деяниях власти открывает жестокость, то в убийцах и разбойниках жалеет жертв и страдальцев, то в разнузданности слова приветствует залог преуспеяния, то в торжестве безверия и иноверия оно видит силу православия и т.д., и т.д. – И всё это под завесами и прикрытием «истинно-христианской» свободы, любви, гуманности, культуры, просвещения, а на самом деле с целями уничтожения и свободы, и любви, и самого бытия православного царства, православного нашего народа, – того святого православия, которое одно ещё составляет оплот против напора антихриста и антихристова народовластия...

Верность евангельскому учению, под сенью православного Креста, под руководительством святой Церкви, её боговдохновенных отцов и учителей, оставивших нам указания и ответы на все вопросы, жизни, – вот что открывает нам прямую и ясную дорогу жизни и спасает от коварных замыслов лицемеров и от того пагубного действия их в среде человеческих обществ, о котором и древний библейский мудрец говорит нам: «устами лицемер губит ближнего» (Притч. 11:9). Аминь.

Власть церковная¹⁷⁰

Ещё немного времени, и великое священнодействие хиротонии епископской, столь редкое даже в епархиальном городе и столь торжественное, заключится вручением новопосвящённому архиерею жезла, символа власти в Церкви. Когда провозглашается власть, когда возводится она на высоту действия: тогда естественно людям, до которых власть касается, отнестись к ней с особым вниманием. И было время, когда хиротония епископа становилась событием для Церкви, к коей он назначался, приковывала всеобщий интерес, захватывала все сердца. Она и совершалась обычно посреди того града, в котором посвящаемому судил Бог проходить архипастырское служение.

Ныне справедливо раздаются жалобы на полное равнодушие части нашего православного общества, и притом наиболее образованной, ко всему, что делается в Церкви: кто приемлет власть, чем занята Церковь, каковы её нужды, каково её положение, – всё это теперь совершенно не интересует многих православных людей, занятых с увлечением, нередко до болезненности повышенным, всякими вопросами и интересами жизни – политическими, общественными, научными, служебными, наконец, личными, от серьёзных до самых пустых, ничтожных и легкомысленных, но только не церковными.

Впрочем, иногда в литературе и общественной жизни вдруг какими-то приливами появляется интерес в сторону религиозных запросов; но и здесь чаще всего одна игра ума, упадочность мысли, пустое тщеславие, а не искание истины религиозной, как богообщения и спасения. Мало того, здесь чаще всего мы встречаем поход и борьбу против Церкви, а не помощь ей, не любовное содействие. Таким образом, и в этом явлении не знаешь, что хуже, – равнодушие ли к запросам веры и Церкви, которое наблюдается в так называемых образованных слоях общества, или временные вспышки религиозного интереса то в различного рода теософических, религиозно-философских обществах, в коих мало философии и совсем нет религии, то в произведениях новейших литераторов, с их больными и прямо упадочными поисками «новой религии» чуть ли не в области извращённой чувственности.

Откуда равнодушие? И откуда желания и склонность даже в проявлениях религиозного интереса всё-таки идти мимо Церкви, мимо или против церковной власти?

В ответ мы услышим множество объяснений; с одной стороны, обвинители Церкви укажут нам на невежество нашего духовенства, на его невысокую жизнь, на его леность и равнодушие к общественным нуждам и запросам, на его замкнутость от других сословий, классов и бытовых групп народа, неумение его возглавить своим руководством, огнём воодушевления и искусством деятельности всякие начинания, способные объединить вокруг Церкви различные круги общества. И в пример, и в укор сошлются непременно на духовенство заграничное и иноверное, столь обеспеченное и влиятельное...

С другой стороны, защитники церковного клира и его представители укажут в свою очередь на великое религиозное невежество даже так называемой нашей интеллигенции, на безбожный характер всего её просвещения, на равнодушие её к вопросам высшего порядка, на увлечение материальными благами и грубо-материалистическими, будто бы научными воззрениями, наконец, на барское отношение к служителям Церкви и нежелание в священнике уважать и священника, и человека...

Не в этих взаимных препирательствах выяснение истины. Несчастье наше лежит гораздо глубже, и оно одинаково должно быть принято во внимание обеими спорящими сторонами.

И прежде всего, когда мы говорим о разобщении в Церкви, надо точно указать его границы; оно захватывает не всю Церковь, не весь наш православный народ, а часть его, правда, очень важную в жизни народа, – разумеем образованное общество, и притом тоже не всё, – но всё-таки часть. В общем же русский народ живёт и ныне православием и Церковью.

Отдельные личности, в силу своих особых и исключительных дарований и заслуг, всегда и прежде, и теперь приобретают всецерковное значение. Старцы, духовники, подвижники не оскудевали на Руси. Вчера утром скончался отец Иоанн Кронштадтский... Краса нашего пастырства, всероссийский священник, всероссийский молитвенник, он наглядно явил в своей личности, жизни и деятельности образ той дивной церковной власти, которая покоряет себе невольно, которая утверждает основы власти в сердцах, – образ той власти, о коей сказано: царство Моё не от мира сего... Когда вчера за всенощной впервые поведано было верующим о горестном этом событии, нужно было видеть всеобщее непритворное горе и невольные слезы богомольцев. Тот вздох глубокой горести, что и сию минуту пронёсся среди вас, братие, то тяжёлое чувство понесённой тяжкой утраты, для каждого как будто утраты его собственной, это сознание, что вся русская Церковь понесла незаменимое, невосполнимое лишение, эти слёзы, что подступают к сердцу и связывают речь, готовые вырваться рыданиями, – всё это – свидетельство, что в минуты особенные весь народ православный в Церкви составляет одно и живёт её жизнью, её скорбями и радостями. И когда ко гробу здесь почивающего святого князя Михаила текут народные волны, и когда они в недалёком будущем потекут ко гробу его благоверной земной супруги Анны Кашинской, и на небе разделившей с земным мужем венец небесной славы и общения в лоне любви Божьей: тогда ясно для всех, что наше общение и единение всецерковное не нарушено. Не то же ли самое видим в Соловках, Почаеве, Чернигове, Киеве, Иркутске и Москве? Кто различит в этом движении души народной пастырей и пасомых? Кто разбирает, что святой Феодосий был архиерей, святой Серафим – иеромонах из мещан, святой Михаил – князь, а святая Анна – княгиня, супруга, потом монахиня и схимница?

Могуча Церковь православная своей собранностью, взаимным союзом пастырей и пасомых, их общением веры, смирения и жизненного подвига, могуча своей народностью, и пока она будет народной, дотоле, вечно могучая, будет она и на Руси святой непоколебима. Не только в смысле единения чувств, не только в смысле целонародного единения, внешнего и внутреннего слияния в единый могучий духовный организм, – нет, даже в области учения эта народность Церкви охраняет нас от падений и ошибок. Служители православной Церкви, какого бы превознесённого сана они ни были, в православии не заслоняли и не заслоняют от вас Христа, как заслоняет и заменяет Его собой на Западе обоженый на земле наместник Христа – папа Римский. Но вместе с тем Церковь наша не впадает, подобно протестантской, отторгшейся от римского первосвященника общине, в противоположную крайность, – не остаётся в безвластии, в разброде и распаде всякого видимого устройства, ибо она опирается на сильную церковную власть, на жезл архипастырства. Шестьдесят лет тому назад, в ответ на горделивые притязания и приглашения римского первосвященника (Пия IX-го) покориться его власти и принять учение, восточные патриархи писали: «У нас ни патриархи, ни соборы не могли ввести что-либо новое, потому что хранитель благочестия у нас есть самое тело Церкви, т.е. народ церковный, который всегда желает веру свою содержать неизменно и согласно с верой отцов своих».

И если хотите знать, в чём причина равнодушия к Церкви в некоторых классах нашего общества, и в чём объяснение замечаемого по местам падения силы и влияния пастырства, – так это именно в потере такого чутья разумения и хранения народности Церкви. И, опять скажем, это важно не только в смысле народном, в каком употребляли это слово восточные патриархи, но и в смысле более узком, – национальном, по отношению собственно к одному русскому народу.

Русское образованное общество двести лет тому назад пошло на поклонение Европе. Что оно встретило и нашло у европейских народов? Оно встретило гордость народную, высокое национальное самосознание. Что бы ни говорили о католичестве и протестантстве, какие бы заслуги их в истории жизни и мысли европейского человечества ни указывали, как бы ни восхваляли их культурное значение, – мы всё это можем признать, со всем согласиться, но мы не можем и никто не может сказать, чтобы западное христианство знало и осуществило дух смирения, точнее – дух смиренномудрия. Это свойство единственно есть у православия, у православных народностей и среди них больше всего – у народа русского. Осуждают такое свойство православия поклонники гордости народной, приписывают такому духу смирения русского человека все его неудачи и недостатки в политическом и государственном отношениях, но никто не смеет отвергать духа смирения в нашем народе. Итак, русские образованные люди, воспитанные в смирении, имевшие, как увидим, сознание народного достоинства, но чуждые национальной гордости, встретились в Европе с народами, обладающими, напротив, высокой народной гордостью. И вправду, было чем, – говоря мирским языком, – было чем гордиться народам Запада: их блестящая история, великие завоевания, культурные успехи, превосходство пред всеми неевропейскими народами, великолепные соборы, величественные и мировые войны, успехи искусств и наук, города, дороги, школы, изобретения, открытия, всё то, что наши русские люди, поклонившиеся Западу, называли его «святыми чудесами». – Всё это, действительно, могло питать народную гордость. В противовес этому, что блестящего, в смысле внешности, – что давала русскому человеку его история? История мученического народа, тревоги и лишения, бесконечная борьба с дикими поработителями, татарское иго, с его издевательством над русским народом, с его мучениками, каков и сей благоверный князь Михаил Тверской и его дети, умершие и замученные в Орде, падения и поражения, великая во всём скудость, голод и холод, суровый климат, бедная почва, леса и болота, «эти бедные селения, эта бедная природа, край родной долготерпенья», – доля русского народа: как всё это могло поднимать национальную гордость? И могла ли такая история идти в сравнение с историей Запада?

Но было у русского народа одно сокровище, блеском своим и ценой затмевавшее весь и всякий блеск всех и всяких сокровищ, была драгоценность величайшая, несказанная, неизобразимая, превыше и чище всяких драгоценностей: это – православие. Русский народ, как новый Израиль, был в этом отношении подобно Израилю древнему. Рядом с Грецией, гордой философскими успехами, поэзией и искусством, рядом с Римом, с его государственной силой и выработанным правом, рядом со всемирными завоевателями и царствами, что представлял древний Израиль? Но он обладал истиной религиозной, и потому занял своё место в мировой истории: кто может отрицать это? И кто может отрицать, что народ израильский сохранял сознание своё народное и в те времена, когда ни Греция, ни Рим, ни Египет, ни Финикия, ни Вавилон, ни Ассирия, как народности, уже не существовали? Израиль, порабощённый и порабощаемый ими, пережил их духовно и... победил в христианстве. И русский народ, как народ, знал и знает, ценил и ценит по достоинству своё сокровище, своё православие. Им он определяет своё самосознание, и мы утверждаем, что такое его самосознание было и останется чрезвычайно высоким, не ниже, а безмерно выше по внутренней ценности и по внешней долговечности, чем гордость народов европейских наследников Рима. В таком именно самосознании и есть залог и сила объединения русского народа: русские люди и доселе, обращаясь друг к другу, к «миру», к обществу, называют собратий своих не гордым европейским именем: «господа», не пошлым теперь словом: «товарищи», а святым и вечным и единственно у нашего народа возможным и существующим наименованием: «православные».

При таком положении дела, стоит отойти русскому человеку или целому классу общества от православия, или усвоить себе взамен смиренномудрия православного начало противоположное, гордыню европейских народов, – и вслед за этим неизбежно падение и национального самосознания: если не ценить православия, то больше и ценить нечего в своём, русском народе. Таков, к сожалению, и был удел нашей интеллигенции... Вот почему наша интеллигенция, при многих и бесспорных её достоинствах и заслугах, при её идеалистическом настроении, при многих бескорыстных порывах и даже подвигах, – безнациональна, безнародна, вот почему на всех её начинаниях, включая сюда и последнее «освободительное движение», лежит печать пустоты, безжизненности и безнадёжного бесплодия. Духа нет в её замыслах и действиях, раз нет веры народной... Начало гордыни, воспринятое с Запада, помешало нашим образованным классам разглядеть красу родной православной Церкви: в ней им всё представлялось полным мрака, невежества, скудости и приниженности; оно заставило и в родном народе видеть только грубость, дикость, необразованность, нищету и убожество... А затем, начало той же гордыни претило воспитанному в европейской гордости сердцу русского образованного человека идти в Церковь путём церковным, ибо это – путь смирения. Надо ведь учиться у Церкви, надо исповедать свои грехи, надо смирить себя пред духовником, надо ум покорить вере, надо окаевать себя и признать в себе много худого. Отсюда либо холодность к Церкви, равнодушие к её жизни, к её работе, либо искание истины религиозной самое чистое и горделивое вне Церкви и мимо церковной власти... Замечали ли вы, что кумир нашей интеллигенции и «интеллигентной веры» граф Толстой о многих пороках и о многих добродетелях, по его мнению, евангельских и христианских, говорит: о непротивлении злу, неделании, чистоте брачных отношений, о войне, клятве, о суде, казни и пр., но он упорно молчит, ни звуком, ни полусловом нигде и никогда он не обмолвился о гордости и смирении? Это в высокой степени и характерно, и замечательно!

Замечаете ли вы, далее, всякие теперешние обновленческие стремления в Церкви и попытки её реформировать, – всё равно, откуда они ни идут: от представителей ли клира, или от мирян? Все говорят об умалении власти в Церкви, об умалении и принижении в частности власти епископа. И это также неприметно приразившийся людям западного склада и воспитания дух западной протестантской гордыни. Вот где корень равнодушия к Церкви и борьбы с ней в поисках религиозной истины.

О, нет! Не умалять нужно жезл власти, а поднимать и укреплять его! Не призывайте анархии жизни церковной: за ней последует анархия всякой жизни. Не отходите от союза пастырей и пасомых: за ниспровержением этого союза уничтожаются всякие земные союзы и единения людей. Не отходите от народности воцерковлённой: вы убьёте всякое чувство народности и в области государственной. Не надейтесь умалением и ослаблением власти церковной дать свободу и расцвет религиозной жизни: вы подорвёте всякую человеческую власть и подготовите царство звериное, в котором погребена будет всякая свобода.

Возлюбите православие, и в нём и через него войдёте в таинственную связь и единение со всем народом Божиим церковным, который, слава Богу, ещё чтит церковную власть, чтит особой любовью архиереев Божиих, дорожит их благословением, превозносит их честью. В этой чести – честь народа и слава святой нашей Церкви, наша крепость, сила и единение. В этой чести – залог силы и твёрдости власти и с тем вместе залог всякого земного благоустроения.

Полюбите православие, – и пред вами откроется краса души народной, понимание жизни народа и его внутреннего существа.

Полюбите православие, – и в духе его смирения вы увидите красу родной нашей Церкви, и в её созерцании, в общении с церковной жизнью найдёте нескончаемую отраду сердца.

Полюбите православие, – и жизнь ваша станет полной, и принадлежность к народу, к обществу и государству станет осмысленной, и труд ваш будет плодотворным.

И жезл церковной власти, в любовном общении пастырей и паствы, будет не тягостью, а радостью, властью не от мира сего, властью, приемлемой добровольно, и поэтому тем более сильной и влиятельной.

И тогда Господь исполнение – полноту Церкви Своей сохранит, освятит любящих благолепие дома Его, и тех воспрославит Божественной Своей силой! Аминь.

Божие дитя¹⁷¹

ПАМЯТИ О. ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО

И умер он, и похоронен в гробницах отцов своих, и вся Иудея и Иерусалим оплакали Иосию... (2Пар. 35:24).

Умер батюшка о. Иоанн Кронштадтский. Свершилось над ним таинство смерти, смежил он земные утрудившиеся очи, он, всю жизнь устремлявший взоры очей своих и взоры других к Свету Вечному, и ныне предстоит Ему, скончав течение.

Ждали все, и уже давно ждали его смерти; о ней напоминала его уже перешедшая за псаломский предел старость; о ней говорила его тяжёлая и мучительная болезнь.

Но Промысл Божий, в судьбах и намерениях неисповедимых, сохранил его жизнь до уреченного времени. Не умер он во время русско-японской войны, – а ведь был тогда болен к смерти и тогда уже указал себе могилу. Не умер он в годину разгара русской смрадной смуты, устами прогрессивных писателей и их пером обливавшей грязью почившего праведника. Не умер он и во дни самого ожесточённого похода на его честь и самых отвратительных попыток унизить и опозорить его имя и на сцене, и в печати, и в мерзких картинах, хотя разболелся и в это время опять смертельно. Бог Своё творит! Умер отец Иоанн в переживаемые нами дни, для чего – Господь это потом укажет!

И хотя, повторяем, все были в ожидании его смерти, однако, когда год назад, в последний раз принявши святые Тайны Христовы, возлёг он на одр свой и тихо отошёл к отцам своим в мире, препитан в старости добрей; когда догорела эта лампада, когда погасла эта свеча Божия, – общее чувство несказанной горести охватило все сердца. Точно каждый потерял близкого, родного человека, точно каждый понёс личное невознаградимое лишение! Не было уголка и ни одного самого малого поселения на русской земле, где весть о смерти всероссийского пастыря и молитвенника не встречена была слезами горести и молитвы.

Плачь, Россия! Болезнуй, осиротелая! К кому придут за молитвой и словом утешения бесчисленные страдальцы? К кому будут писать и посылать умоляющие письма и телеграммы? У кого будут искать чудодейственной молитвы? Плачь, Россия! Скорби словами плача Давидова: «Краса твоя, Израиль, пала на высотах твоих... О, не рассказывайте об этом у врагов в Гефе, не возвещайте о том на улицах Аскалона, чтобы не радовались враги, сыны и дочери филистимлян, чтобы не торжествовали дочери неверных!» (2Цар. 1:19–20).

И вспоминается давно минувшая скорбь народа израильского, уже и в то время греховного, но ещё окончательно не отверженная Богом, – скорбь о благочестивом царе Иосии. В годину полного забвения народом веры отцов, в годину наглого торжества иноверия и язычества, когда забыт был храм и оставлен закон Бога, явился этот кроткий и благочестивый царь среди своего народа. Неустанно старался он восстановить истинное богопочитание, и дожил до радости, что народ, забывший о Пасхе, праздновал её весь, во всем своём составе, во всех городах и селениях с торжеством он праздновал Пасху Господню, и по всей земле слушал забытые слова закона Господня. "И умер он, – говорит о нём Библия, – и похоронен в гробницах отцов своих. И вся Иудея и Иерусалим оплакали Иосию. Оплакал его и Иеремия в песни плачевной, и говорили все певцы и певицы об Иосии в плачевных песнях своих и передали их в употребление у Израиля»...

О, достойно и праведно всем певцам России и всем служителям слова возгласить скорбные речи и всенародный плач принести ко гробу усопшего пастыря! «Он сошёл, как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие сухую землю. И кланялись ему цари, и все народы знали о нём. Был он милосерд к нищему и убогому, и души убогих спасал... И будет жить, и будут молиться о нём непрестанно, всякий день благословлять его. Будет имя его благословенно; доколе пребывает солнце, будет передаваться имя его». Плоды его посева будут волноваться, как тучные колосья в поле, как лес на Ливане, и в городах размножатся люди веры, как трава не земле! (Пс. 71:6 и далее).

Буди, буди пророчество это на русской земле!

Да, он сошёл, как дождь на скошенный луг... Ко времени было явление его. Он пережил в долгую жизнь свою два страшных натиска, два вражьих нападения на все святыни веры и отечества: одно – во дни молодости и полноты сил, в шестидесятых и семидесятых годах минувшего столетия, другое – во дни своей угасающей старости, гораздо более яростное и кипящее срамотами ада и дьявола, в памятные всем нам последние пережитые годы. Падала вера; хулы возводились на Церковь; не только народ, – пастыри и представители Церкви изменяли под влиянием страха перед злобой врага или в каком-то больном увлечении заветам и уставам Церкви православной. Колебались всё устои жизни; дрожал престол Царский; совершались кровавые преступления до попыток цареубийства включительно; никакие спешные реформы жизни, следовавшие одна за другой, не приносили успокоения; лилась кровь верных слуг Царя, хранивших долг любви, чести и присяги; гремели выстрелы и бомбы кровожадных и осатанелых слуг революции при одобрении и руководительстве всё заполнившей наглой «прогрессивной» печати и представителей господствующих политических «прогрессивных» партий; множество людей потеряло всякое уважение и к вере, и к самым обычным, доступным и святым даже для дикарей правилам нравственности... Но стоял и светил, всё разгораясь бо́льшим и бо́льшим светом, как маяк в Кронштадте, спасительный для обуреваемых, дорогой и незабвенный отец Иоанн. Его живая вера, дар его чудес, его несказанная благотворительность, его неописуемый труд целодневный и целонощный, его неутомимые поездки, дивные службы, его поучения словом живым и печатным, его обаятельные нравственные качества простоты, красоты, незлобия, глубокого смиренномудрия, нестяжательности, милосердия, – всё это влекло к нему сердца, и нет возможности исчислить всех тех, которые избегли коварных сетей дьявола только потому, что через отца Иоанна уловлены были во всемирно-церковные мрежи Христовы для вечного спасения! Горделивые успехи знания, поднимающегося на разум Божий; политические дерзкие заговоры и замыслы, покоящиеся на началах внехристианских и внецерковных; общественные движения, не освящённые духом Христовым, – всё эти волны, пенящиеся нечистотами своими, не могли сдвинуть с места ярко горящего светильника. Знал его русский народ, знал, – по словам Царя своего, – «кто он и что он»; знали его и Цари русские; умирая, незабвенный и истинно-народный Царь-Праведник Александр III-й ему, о. Иоанну, поведал предсмертные помышления, с ним молился и при нём отдал последний вздох свой... И далеко по России, и далеко за пределами её известно стало имя красы нашего священства, и являлся он живым примером, живым показателем и свидетелем духовной силы и жизни и действенности православной Церкви, которая воспитала в недрах своих под кровом благодатной помощи свыше такого великого пастыря. Знаем мы, в природе физической не может быть такого явления, чтобы посредине огромной тысячевёрстной низины и болота, без всякой связи с горными хребтами, стояла высочайшая в мире гора: высочайшие горы окружены горами меньшими, но всё же горами, высочайшие горы выступают обыкновенно в целом сонме гор... Закон этот имеет силу и в духовном мире. И мы посему видели наглядно всю лживость тех обвинений на русскую Церковь, которые находили в ней и в её служителях одну низину и болото с грязью: если есть такой пастырь, как отец Иоанн Кронштадтский, такой подвижник, такой муж, о коем народная вера давно изрекла свой приговор, что житие его славно и успение будет со святыми, то, значит, около него были и есть подобящиеся ему мужи, значит, не пустынна и не бесплодна, не мертва и не безжизненна русская православная Церковь! И праздновали русские православные люди, говоря образно, свою пасху, и читали они невозбранно слово Божественного закона, как Израиль во дни Иосии.

Русские «семеи», ругатели, отозвались хулами в печати¹⁷² на смерть отца Иоанна и заявили, что они знали двух отцов Иоаннов, одного – прежнего, скромного, «благотворителя», другого – позднейшего, «политика и политикана», обличителя, грозного проповедника, который будто бы не ясно и сам разумел те вопросы, о которых говорил¹⁷³. Да, ему не хотят простить того, что он бичевал Льва Толстого в пору, когда граф, убаюкивая власть словами мира и непротивления злу, подготовлял русскую кровавую революцию и воспитывал своими писаниями будущих убийц и бомбометателей; ему не хотят простить того, что он открыто высказался против последнего «освободительного движения», стал за православие, попираемое врагами, за царскую и за всякую другую власть, уже приговорённую к упразднению, за русский народ, отдаваемый в жертву и на растерзание отвратительнейшего по лицемерию и жалобам на «угнетённость» инородческого заговора. Ему не хотят забыть и простить того, что он мужественно отказался от сочувствия кишинёвским евреям, когда узнал о настоящей подкладке и Иудиных целях на весь мир кричавших иудеев; не хотят простить и забыть того, что он открыто заявлял о своём сочувствии к неожиданно для врагов России и её изменников возникшему и сорганизовавшемуся патриотическому русскому движению, что он призывал Божие благословение на патриотические союзы и содружества и сам состоял даже, как и у нас в любимой им и любящей его Москве, их членом... Ему не хотят простить громкого и сильного слова осуждения всей грязи, преступности, лицемерия, безверия и кровожадности русской революции, метавшей бомбы, проливавшей кровь, убивавшей тысячи жертв и всё время вопившей об отмене смертной казни... для убийц и палачей, называемых слугами «освободительного движения». Бог судил отцу Иоанну дожить до дней этой революции, чтобы теперь и из-за могилы его на ней лежала печать его осуждающего слова и проклятия крамоле и предательству. Бог судил отцу Иоанну приять венец исповедничества и мученичества, брани и поношения, клеветы и гонений от деятелей и представителей этого не русского революционно-освободительного движения, чтобы ни для кого и навсегда не оставалось и тени сомнения в том, что между отцом Иоанном и лицемерными пособниками и творцами русской революции, готовыми ссылаться в своё оправдание и для достижения преступных целей на все авторитеты мира, поднявшими даже иконы и церковные хоругви под водительством переодетого в священные ризы крамольника, – не было и нет ничего общего. Нет, и в борьбе с революцией последнего времени это был всё тот же, а не другой, не подменённый отец Иоанн Кронштадтский. Ту же он возвещал веру, ту же внушал он любовь к Царю, как и во дни былые, так же он осуждал пороки, как и прежде, только голос его стал ещё громче, только дерзновение его стало ещё сильнее, только власть неземная, власть духа и слова у него возросла, созрела и окрепла, только подвиг его стал ещё виднее. Так и подобало ему сотворить во дни старости! И если бы наша революция имела за собой только одно это преступление, запятнала себя одной только этой низостью, т.е. только гонением на отца Иоанна, желанием уничтожить и загрязнить его честь, опорочить и унизить его имя, его дело, его служение, молитву, благодать, поучение, – то и этого одного довольно, чтобы верующий и честный человек осудил её решительно и бесповоротно и отвратился от неё навсегда! Здесь – свидетельство того, что она объединила всё низкое и недостойное и собрала в свои ряды людей, для которых ненавистно на земле и в людях всё чистое и святое. Собрала одних «семеев» государственной жизни, хулителей и ругателей, нравственные отбросы жизни, для которых составляет своеобразную радость бранить то, пред чем все поклоняются, и торжествовать при одной мысли о том, что вот, наконец, и у святого человека указывают недостатки, бранят его, и имя его волочат по грязи. Людям без чести, без имени, без заслуг, без добра и труда такая разнузданность ругательства служит некоторым внутренним самоуспокоением совести и самооправданием собственного ничтожества.

Благословен и преблагословен Господь наш, что все мы, здесь присутствующее, ни разу и ни на йоту не усомнились в праведности праведного, и теперь предстоим в молитве о нём без укора совести! Для всех нас почивший старец всегда был, как светильник, горя и светя!

В чём же тайна его обаяния, в чём залог того, что не было и не могло быть в нём никогда двух отцов Иоаннов, что всю жизнь свою он был учителем и провозвестником единой и неизменной истины?

В том, что он был воистину «Божие дитя». Трудно встретить такую простую и детскую веру, ясность мысли, чистоту сердца; трудно найти такую непоколебимую убеждённость в истине; трудно обрести такую преданность Церкви и всему церковному. Ясно, в чём тайна его влияния. Искренность и чистота сердца, – вот что влияло, вот что покоряло, вот что было неисчерпаемым источником неизреченных откровений и утешений, которые лились от него широкой и многоводной рекой. Немногим, быть может, ведомо, что в последние годы он, по свойству своей болезни, мог принять и Тела Христова лишь кроху, а причащался Христовой Кровию, как причащаются младенцы... И здесь, не символ ли чистоты и святости его детской веры и младенческого незлобия? Аще не обратитеся и не будете, якоже дети, не увидите, не войдёте в царство Божие!..

Злоупотребляли его детской доверчивостью. Это правда. И это смущало многих, а больше тех, которым в глубине души всё-таки хочется видеть в человеке больше худого, чем доброго, кого в тайниках души бессознательно влечёт и в святом найти что-либо достойное укора...

Теперь и это минуло. Теперь злоупотреблять уже не будут. Теперь за гробом всем к нему одинаковый доступ. Теперь ничто не будет омрачать и в глазах людей светлый лик его.

И пойдёт народ церковный к его дорогой могиле, и прильнёт к нему народная всецерковная вера. И польются о нём, а скоро, может быть, и к нему... тихие молитвы, зримые и незримые слёзы!

Верим мы, блажен путь, в который вступил ты, наш дорогой батюшка! Память твоя в род и род!

К твоему гробу, к твоей могиле приносим мы нашу скорбь, наши молитвы и воздыхания, и наше упование приносим, что небо духовное православной Церкви загорeлось ещё одной звездой, что в сонме угодников, в земле и в народе нашем просиявших, предстал пред Богом ещё один о нас молитвенник... Плачем и болезнуем, но в этом одном и слышим Христово утешение...

Молись за Русь, молись за народ наш, дорогой наш батюшка, молись о нас Вечному Свету! Аминь.

Рождество Христово¹⁷⁴

Случилось мне раз разделить путешествие в горных странах Закавказья с одним братом-славянином, родом из Австрии. Пришлось, за трудностью пути и невозможностью, ехать даже верхом на лошадях, довольно долго идти пешком. Время было только что после Рождественских святок. Выдался ясный день; чувствовалось очень хорошо под ясным солнцем, в ожидании скоро грядущей весны, в Закавказье очень рано начинающейся. Завязался оживлённый разговор; мой собеседник выражал мысль, что православный русский народ недостаточно проникает в смысл евангельских событий, не различает в них важного от неважного. В частности, например, – говорил мой спутник, – как православные понимают Рождество Христово? Ведь это первый из праздников, воистину, торжество из торжеств. А православные Пасху чтут и именуют таким именованием, но не Рождество. На Пасху и звон целую неделю, и ликование, и трогательные обычаи, и вся поэзия религии. На Рождество – двунадесятый праздник, только немногим выделяющийся из круга других. А за границей, в католичестве, сознали всю глубину и превосходящую важность боговоплощения, – и к этому воспоминанию приурочили полноту торжества веры и в церквах, и в семье. Одна ёлка чего стоит...

Так рассуждал мой собеседник. Я спросил его, как народ на Западе отразил Рождество Христово в своих песнях, стихаx, сказаниях? Как народ отозвался в своём творчестве на вековую проповедь католичества о важности боговоплощения?

И собеседник мой, в ответ на мой вопрос, прочитал мне, даже пропел, народные стихи, распеваемые в Чехии в день Рождества Христова. Я привожу их по памяти, не ручаясь за верность слов и их расстановку, но сохраняя вполне их смысл.

Смысл такой: «Нам родился «Христос Пан», – будем веселиться; расцвёл для нас прекрасный цветок, – будем радоваться! Он «роду кролевского», Он жизни пречистой, вот Кто нам родился!»

Стихотворение, весьма характерное для мировоззрения западного христианства и западного человека. Хочется подойти к нему с суждением православного христианина.

Это верно, что праздник Рождества Христова у нас не столь светел, как Пасха: он второй по Пасхе, «трёхдневная Пасха». Однако, он не в ряду обычных двунадесятых. Православная Церковь и здесь, как и во всём, осталась верной воззрениям древнего христианства, обычаям апостольских церквей, в которых, как это достоверно известно, до IV века совсем не было праздника в 25-й день декабря, а Рождество Христово и Крещение Господне соединялись в один великий праздник Богоявления – Eπιφανὴ и праздновались, по свидетельству святителя Климента Александрийского в Египте и по свидетельству святителя Иоанна Златоустого в Антиохии, – 6 января. Радость жизни и победы, победы над всем и всяким злом и над злом коренным и последним, исходным для всякого зла, – над смертью, святая православная Церковь видит в Воскресении Господа. К мысли о боговоплощении приходило и человеческое религиозное сознание в религиях Востока и даже в философских прозрениях Греции и Рима. Но истина воскресения, воскресения Иисуса Христа, воскресения личного с телом, после издевательства человеческой злобы, после смерти от рук человеческих, воскресения силой Божества Своего, – это только достояние христианства. Значение его в области религиозной духовной жизни не нам указывать; оно указано авторитетом апостолов, которые своё проповедное слово везде и всегда начинали с вести о воскресении, оно возвещено и словом апостола Павла: если Христос не воскрес, суетна наша вера и напрасны все наши надежды, а мы – самые жалкие из людей и к тому же обманщики (1Кор. 15 глава).

И, тем не менее, православие в Рождестве Христовом видит гораздо более, чувствует неизмеримо глубже, чем католичество, с его материализацией всего христианства. В самом деле, если уж сравнивать влияние этого события на народные воззрения и сказания, то даже при условии одного по крови славянского происхождения у русского и у Чеха, какая разница в представлениях и чувствах! Можно ли тронуть и удовлетворить русское православное сердце приведёнными чешскими стихами? Это банальное и сентиментальное сравнение Иисуса Христа с прекрасным цветком, – что оно говорит душе, и какое собственно отношение имеет к событию? Разве нельзя его приложить и к Богородице, и ко всякому святому? Это упоминание о том, что Христос «роду кролевского», – причём оно в нашем празднике? Не хотят ли этим упоминанием заставить забыть об убогом вертепе, о бедных родителях, о яслях, о холоде ночи, о соломе, бывшей первым ложем Богочеловека? Какая материализация чувств! Какая узость в похвале и умилении!

Мы не можем сейчас подробно и во всей широте коснуться, для сравнения, русских народных сказаний о Рождестве Христовом. Отсылаем желающих к соответствующей литературе¹⁷⁵.

Остановимся только на некоторых подробностях.

В сказания и духовные стихи русского народа перешёл рассказ из Четьи-Миней о Рождестве Спасителя. К яслям Новорождённого привязаны были вол и осёл. Их привёл Иосиф из Назарета. На осле ехала Пресвятая Дева, а вола Иосиф привёл на продажу, чтобы было чем уплатить царскую подать и содержать себя с Пресвятой Девой и в пути, и в Вифлееме. И чудо: бессловесные животные служили Родившемуся Богочеловеку! Они как бы инстинктом почувствовали, что пред ними Страждущий Творец; стоя при яслях, они тёплым дыханием своим согревали Новорождённого Младенца от зимнего холода...

Радость ныне велия мирови явися:

Спас человеческому роду родися.

Близ града Вифлеема в вертепе глубоком,

Между волом и ослом, на месте высоком,

В яслях, на остром сене, пеленами повитый,

Нищ лежал всего мира Царь презнаменитый...

Буди благословенный, Боже наш, во веки,

Яко еси возлюбил тако человеки!

Оставивши на небе златые палаты,

Изволил еси пожить зде между быдлаты (чёрный люд).

На одном сене лежишь, як какой сирота,

Всех одеваешь, а Тя покрывает нагота!

Так, не «королевский род», не великолепие цветка, не красоту и пышность, а величайшее снисхождение Божества, смирившегося до человечества ради любви к человечеству, прежде всего и более всего видит сердце православного в тайне воплощения Бога Слова. Иже в вертепе родивыйся и во яслех возлегий нашего ради спасения представляется православному христианину в самом боговоплощении уже предначавшим Свой крестный путь земной жизни. Он – друг бедных и обездоленных; Он – сообщник их земного страдания. Он освятил и осветил бедность и лишения Своим примером. Он близок всем: младенцам, – как Младенец, родившийся в немощи, слабым криком приветствовавший жизнь и принуждённый со святым семейством бежать с родины; богатым и мудрым, – как приявший дары злата, ливана и смирны от принёсших сокровища царей-волхвов; простым людям и бедным, – как приявший поклонение бедняков-пастырей; небожителям, – как воспетый ими в час рождения; всея твари земной одушевлённой, – как бы представленной животными, согревавшими своим дыханием Его младенческое тело...

Не «Христос Пан», а Богочеловек, иже не восхищением непщева быти равен Богу, однако, Сам Себе умаливший, смиривший Себе, послушливый даже до земной жизни и земной человеческой смерти, – вот каковым уразумело Христа родившегося православное сердце. И какая здесь и глубина прозрения, и глубина чувства! И какая огромная разница этого духовного разумения от душевного и плотского ума Запада!

Приди, желанный день радости и праздника! Дохни на нашу усталую душу! Приди и воодушеви служителей родившегося Богочеловека «славить Христа» с крестом в руке и с победным пением в устах не за то, что Он – Царственный отпрыск славного человеческого рода, а за то, что Он – Сын Божий, что Он принял вертеп и ясли, что нас ради родися Отроча Младо – Превечный Бог.

Миссионерство и веротерпимость¹⁷⁶

Православное Миссионерское Общество поминает ныне заупокойной молитвой своих умерших членов.

Миссионерское Общество... Какое это теперь чуждое слово, – слово о миссии, чуждое и забытое посреди иных интересов жизни, захвативших огромное большинство русских православных людей и ничего общего не имеющих ни с верой, ни с православием, ни с миссией, ни с Церковью. Всё заполнили партийные ссоры и раздоры; все заняты вопросом об устроении самой плоти государства, т.е. внешнего государственного строения, и совершенно забыли о его душе, о его служении вечным целям и законам верховного добра, нравственным и воспитательным задачам в мире. А между тем в пределах нашего христианского государства, не только по его окраинам, в дальней Сибири – на Алтае, в Забайкалье и по Амуру, но и в самом центре государства, на родной и чисто русской реке Волге, вблизи исторических русских святынь, живут сотнями тысяч язычники и в миллионах – мусульмане.

Где-то вдали от нас работают миссионеры, стоят заброшенные миссионерские станы, тонут в окружающем мраке миссионерские школы: всё это бедно, всё одиноко, всё разобщено с православным народом и всё забыто и оставлено без помощи, даже без внимания! Нет материальных средств, нет деятелей, нет учреждений! Всё чаще и чаще слышим, что и крещёные инородцы, лишённые на местах христианского просвещения, не имея школ и церквей, не имея священников и проповедников, отпадают в язычество и мусульманство. Видим, что мусульманство по всему Поволжью поднимает голову, объединяется, усиливается, притягивает к себе, всасывает в свою массу язычников-инородцев. В довершение всего и то, что уже сделано Миссионерским Обществом, эти миссии, эти станы, эти хоть убогие школы, – все эти зачатки миссионерства вот-вот погибнут. Революционное движение принизило религиозное настроение народа, разорило его материально, отвлекло его интересы в другую сторону: жертвы на дело миссионерское, и прежде незначительные, теперь совсем прекратились, иссякают и тают скопленные запасные суммы, помощи нет ниоткуда, близко полное истощение всяких средств. Уже десятками закрываются школы среди инородцев, уже местным деятелям и учреждениям сокращены вдвое и втрое отпускаемые прежде на святое дело миссии пособия...

Кто знает об этом ужасе положения? Кто обращает внимание на этот наш позор? Да, это – позор, это – горе, это – приговор нашему христианскому обществу и государству! Если не дорога нам честь Церкви, если так поникла в нас религиозная ревность, если столь мало у нас любви к истине и к братьям, блуждающим вне истины и ограды церковной, если нам ничего не говорит религиозная совесть, – то хоть интересы не столь высшего порядка, именно, хоть сознание пользы, простой пользы государственной, должно подсказать нам, как опасно, как гибельно усиливать чёрное море мусульманства, как опасно иметь коснеющих в язычестве подданных, которые не связаны с государством и господствующей народностью никакими духовными связями! Вспомнили бы хотя первые века русской истории, когда множество народностей на севере и северо-востоке нынешней России, живших по Волге, Оке и Москве, чуждых нам по крови, в единстве веры православной слились с русским племенем и соединились с ним в родстве духовном, более крепком и надёжном, чем родство по крови и племени, и образовали единое и могучее царство русское. Вспомнили бы времена старого Московского царства, которое всегда разумело, что задача его по отношению к народностям, вошедшим в состав России, не исчерпывается только проведением дорог, устройством суда и порядка внешней жизни, но, прежде всего, заключается в просвещении инородцев светом веры!

Но если бы мы видели одно равнодушие к делу миссии, это ещё, как говорится, было бы только полгоря. Нет, пред нами опасность более страшная, пред нами заблуждение более гибельное, пред нами лукавство современной растлённой мысли и растлённого слова, чреватое гораздо большим и несказанным опустошением в рядах верующих. Ныне, по новым теориям так называемого культурно-правового государства, в самом существе, в самой основе отрицается дело миссионерское, как дело насилия, как учреждение отжившее, как пережиток рабства. И вся эта гнилая философия, которой прикрывается религиозное равнодушие или затаённая злоба против всякой религии, вся эта гнилая философия желает опираться, ища оправдания, ни более, ни менее, как на само христианство!

Говорят, пишут, возражают против миссионерства и утверждают, что в то время как христианство есть религия любви, свободы и мира, миссионерство есть дело злобы к инакомыслящим и инаковерующим, есть внесение вражды и раздора, есть покушение на свободу совести. Какое фарисейство, какое лицемерие, какая презренная игра на словах и понятиях, с целью смутить неверующих и прикрыть своё духовное ничтожество и сатанинскую борьбу против Христа и Его евангелия! Говорят и пишут, что современное государство должно стоять выше и вне всяких религиозных вопросов, не вмешиваться в интересы вероисповедные, не помогать ни одному вероисповеданию, объявить полную свободу всяких вер и самого безверия, быть совершенно равнодушным к «так называемой» истинной вере, неистинной, или к совершенному безбожию. Для государства, говорят, всё это не имеет ровно никакого значения. На языке современном такое отношение к области веры называется свободой совести и веротерпимостью.

Итак, не выходит ли по новой философии, что Спаситель мало любил людей и не должен был проповедать Своего учения, потому что всякая проповедь новой веры есть покушение на свободу?.. Итак, выходит, апостолы, эти миссионеры вселенной, были на ложном пути, когда язычникам и Иудеям от их ложных учений и воззрений открывали вход к истине Христовой! И древняя Византия, просветившая славянство, и Рим, сделавши всю Европу христианской, и наши русские известные и безвестные веропроповедники, как Исаия, Леонтий, Трифон Печенегский, Трифон Вятский, Феодорит Кольский, Кирилл Челмогорский, Стефан Пермский, Иннокентий Иркутский, начиная от Михаила Киевского, первого митрополита и проповедника веры Христовой русским славянам-язычникам, – все эти подвижники и свидетели Христовы, убелившие костями своими дебри Севера, трудившиеся среди диких и языческих племён, – все они, по приговору новых модных воззрений, напрасно трудились и напрасно русский народ почитает их заслуги и ревность! Можно ли дойти до большего бесстрашия в кощунстве? Можно ли договориться до большего безумия?

Свобода совести... Но совесть всегда свободна и не может быть нигде, ни у кого и никем связана. Самое название, как видим, является нелепым. Иное дело – свобода вероисповедания, или же принуждение и насилие в вере. Но православное миссионерство никогда, по идее своей, путём насилия не действовало и не должно действовать. Однако, понятие насилия, принуждения и воздействия нельзя сделать настолько растяжимым, чтобы под него подводить всякую проповедь, слово обличения, вразумления и научения, школу, книгу, богослужение. В противном случае, и самое существование государств христианских и народов верующих нужно признать насилием по отношению к неверным и иноверным. И что за философия! Всё для язычества, всё для неверия, всё для иноверия, – и ничего для христианства, ничего для истины. Но ведь и христианская совесть свободна, ведь и христианская ревность не связана, и христианской любви к истине нельзя отказать в праве исповедовать, проповедать и насаждать эту истину по любви к тем, которые истины не ведают и без неё гибнут. По учению современных поклонников свободы совести, пусть дикие тунгусы убивают стариков и старух, пусть рождающие женщины, как нечистые, изгоняются вне жилищ и мёрзнут в стужу и гибнут в горах Хевсуретии, пусть где-либо приносят человеческие жертвы, пусть разврат и кровосмешение уничтожают и обращают в идиотов целые племена, вроде сванов, пусть кланяются медведям, зверям и птицам, пусть шаманы и жрецы используют в своих корыстных видах невежество дикарей, – пусть всё это совершается и остаётся, но зато пусть сохранена будет «свобода совести»! Только христианским миссионерам нельзя бороться с шаманами, только верующим христианам нельзя заботиться о просвещении язычников: со стороны христиан это будто бы будет нарушением любви и свободы, а со стороны тех, кто желает сохранить всю эту губительную мерзость и оставить коснеть в ней целые племена, – это объявляется высшим проявлением любви, и притом любви христианской! Пусть лучше умрут духовно целые народы, но по рецепту свободы совести, чем живут и спасаются, но с нарушением модного рецепта!

Веротерпимость... Знают ли сторонники её и поклонники этого модного идеала, что веротерпимость истинная есть удел и право только и исключительно людей верующих, и притом глубоко верующих, и притом горящих огнём веры, ревности и усердия? Знают ли они, что уважать чужое религиозное чувство может только тот, кто в себе его сам имеет? Знают ли, что у теперешних проповедников веротерпимости, как они её понимают, говорит или равнодушие к вере, или тайная к ней злоба? Вот Ирод говорит волхвам: «идите поскорее, тщательно разведайте о Младенце и, когда найдёте, известите меня, чтобы и мне пойти поклониться Ему» (Мф. 2:8). Четырнадцать тысяч избитых младенцев Вифлеема, – вот жертвы «веротерпимости» Ирода по отношению к волхвам, но это только самая малая, самая незначительная часть погубленных нынешними защитниками веротерпимости юношеских душ, в которых вера убита равнодушием, отравлена безбожными книжками с насмешками и издевательствами над христианством и всякой верой. Не забудьте, что книжки эти издаются и пишутся исключительно сторонниками пресловутой свободы совести и неверия – терпимости.

Вот изображённый в Деяниях Апостольских проконсул Ахаии Галлион, с его презрительной речью, под которой теперь охотно подпишутся все сторонники пресловутого правового государства, с его замалчиванием и отрицанием всякой религии. "Иудеи, – говорит Галлион, когда к нему привели судить апостола Павла за проповедь, – если бы какая-нибудь была обида, или злой умысел, то я имел бы причину выслушать вас. Но когда идёт спор об учении и именах, то разбирайте сами: я не хочу быть судьёй в этом. И прогнал их от судилища». Дееписатель тут же замечает: «А все эллины, схватив Сосфена, начальника синагоги, били его пред судилищем, и Галлион нимало не беспокоился о том» (Деян. 18:14–17).

Уже раздавались речи наших веротерпимых Галлионов в Государственной Думе. И скоро-скоро ещё услышат русские православные люди о таких законопроектах нынешних думских Галлионов в защиту «укрепления начал веротерпимости», такие речи в Государственной Думе при их обсуждении, что у них зазвенит в обоих ушах... И придётся покинуть представление о том, что отцы наши и предки создали Русь святую и боголюбивую, что стране нашей смиренной, полной веры и чудес, Бог отдал судьбу вселенной, власть земли и глас небес, что всю нашу землю родную с ношей крестной Царь вселенной исходил благословляя, что чистая риза Христа всегда будет покрывать и исцелять раны и язвы совести народной. Когда православные русские люди захотят охранить святыню веры, укрепить и расширить её действия, высшее государственное учреждение скажет им: «я не хочу быть судьёй в этом», и прогонят их от судилища. Оно в сознании своей высокой культурности, в согласии со всеми европейскими авторитетами, объявит все веры одинаковыми и терпимыми, а это значит, что из них истинной нет ни одной...

Но там, где изгоняют Христа, там воцаряется дьявол; там, где не взошла пшеница, вырастают плевелы. И будет, и уже есть гонение на родное православие, и будет православие на православной Руси последним из вероисповеданий, и будут его лишать и права, и значения ради свободы чужой чьей-то совести, и не найдётся защиты: Галлион ни мало не будет беспокоиться об этом... А что же хорошего вышло из такой веротерпимости Рима? Удержался ли он в ней? В ответ мы можем указать на сотни тысяч мучеников христианских.

Начав с презрения к христианству, Рим окончил невиданными и неслыханными гонениями на него, и только уверовавшие во Христа кесари дали христианству сначала приют и терпимость, а затем и господство в мире. И теперь спасение от новых Галлионов у нас одно – в защите и подвиге православного Кесаря, Самодержца и Покровителя Церкви Христовой...

Вот, наконец, самый излюбленный и прославленный пример, образец и проповедник веротерпимости и полной свободы от всякой совести; это уже не из евангелия, это из самой интересной истории самого интересного времени и народа...

Пред нами Вольтер. Чем окончилась его проповедь? Чем окончилась эта веротерпимость, выразившаяся в самых тонких и ядовитых насмешках над христианством? Всем ведомо, что всё это в значительной степени подготовило революцию во Франции. Революция, избивавшая верных Христу его служителей, осквернявшая храмы и алтари и на престол главного храма в столице посадившая распутную блудницу, провозглашённую божеством, – вот ответ на вопрос, что принесла такая веротерпимость. А ныне во Франции веротерпимость изгнала служителей церкви, ограбила её имущества, уничтожила монастыри, выбросила все символы христианства из государственных учреждений и учение святой веры из школ. Стеснения для христианства, и зато свобода еврейству, неверию и всему враждебному Церкви, – такова свобода совести, такова веротерпимость. К этому по наклонной плоскости скатимся и мы, если поклонимся новым идолам, если в горящей ревности веры не будем отстаивать то, что нам всего дороже – правду, силу, честь, первенство и господство святой веры нашей православной и ей одной принадлежащее в России право проповеди и самой широкой помощи её миссионерству. Она дарована нам Богом; она и оставлена и завещана нам в наследие отцами нашими не для потери и продажи, и не для предательства, не для мёртвого хранения, не для зарывания в землю, а для распространения во всей обширной богоданной земле нашей. Мы будем отвержены, мы будем посмешищем всех народов мира, если в учении святого православия не осмыслим, не освятим и не почтим власть помазанников Божиих, царей православных, хранителей и защитников веры, сильных сказать каждому врагу веры и Церкви: «отойди, умолкни и перестань», чем бы он ни прикрывал свои преступные вожделения. Мы расхитим и растеряем Божие достояние, народ православный, если его, младенчествующего в вере, отдадим в жертву разным проповедникам неверия и иноверия. Как древний Израиль, блудивший с богами чуждыми, мы потеряем своё царство.

Да не будет! О, скоро ли мы скажем с пророком: как прекрасны ноги благовестника, возвещающего, наконец, мир измученной земле нашей, наполненной лжеучителями, благовествующего радость, проповедующего спасение, говорящего новому Сиону – верующему народу нашему: «воцарился Бог твой» (Ис. 52:7). Славь, святая Русь, Бога твоего, пронеси имя Христа твоего до последних пределов земли, исполняй твоё великое апостольское служение в мире, проповедуй истину православия, водрузи Крест Господень и возвести слово евангелия и благодать Духа Святого, и Церковь истинную народам царства твоего, не ведущим света и Христа. Не смущайся лицемерными и обольстительными речами лжесловесников, под именем свободы совести растлевающих всякую совесть и под именем веротерпимости изгоняющих всякую, и особенно православно-христианскую веру. Ты, быть может, недостойная избрания, однако, избрана и поставлена на рубеже двух миров, двух эпох, двух цивилизаций, двух стран света – светить истиной Христовой. Проповедуй же и распространяй слово Божие и Царство Христово!

И когда не останется в пределах твоих иноверия и язычества, тогда только ты можешь сказать своё историческое: «совершишася», и предстать пред Богом в сознании исполненного мирового призвания. И придут к тебе с покорностью сыновья угнетавших тебя и назовут тебя городом Господа, Сионом Святого Израилева (Ис. 60:12). И придут цари к свету твоему и народы неверные к восходящему над тобой сиянию. На тебя язы ́цы уповати будут, и будет покой твой – честь. Аминь.

Послесловие к III тому

Настоящим томом, невзирая на его значительный объём – до 800 страниц, далеко не исчерпаны все появившиеся в печати до 1915 года мои поучения. В IV томе, согласно первоначальным предположениям, будут напечатаны мои статьи только церковно-публицистические и статьи, касающиеся вопросов миссионерства.

V-й том – о социализме – уже напечатан. В дальнейшем будут изданы последовательно VI, VII и т.д. томы, в которые войдут мои поучения с 1909 по 1914 год. Эти дополнительные томы будут бесплатно доставлены лицам, подписавшимся на полное собрание моих сочинений, и выдаваемы без приплаты тем, кто вообще будет получать мои сочинения полностью, а не отдельными томами.