Священномученик Сергий Мечёв
О страхе Божием
Беседа первая
Мы все, братие и сестры, особенно страдаем двумя основными недостатками. Первый заключается в том, что мы не умеем молиться, не учимся молиться, не работаем над нашею молитвой, не готовимся к ней всею нашей жизнью. Второй же наш недостаток – отсутствие того основного, что было у всех угодников Божиих, что и в Ветхом Завете у пророков, и в Новом Завете было непременным условием служения Богу – страха Божия. У нас его нет совсем или почти нет, и теперь многим кажется, что он и вовсе не нужен. Мы слишком часто забываем, что Господь не только Спаситель, но и Судия, что не только милосерд Он, но и справедлив, и Святая Церковь не перестает напоминать нам о необходимости иметь страх Божий, она постоянно напоминает нам о нем через творения святых отцов, через молитвы и церковные песнопения.
Когда вы входите в церковь, вспоминайте, дорогие мои, молитву, которую произносит диакон на ектении: «О святем храме сем и с верою, благоговением и страхом Божиим входящих в онь». Эта общая молитва, произносимая в начале ектении, служит основанием для следующих за ней частных прошений: «о страждущих, плененных» и т.д. Во время всенощного бдения мы поем: «Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему со трепетом» (Пс.2:11), и пророк говорит Господу: «Вниду в дом Твой, поклонюся ко храму святóму Твоему в страсе Твоем» (Пс.5:8). В Священном Писании Ветхого Завета, в книге Иисуса сына Сирахова, указывается: «Страх Господень – слава и честь, и веселие и венец радости» (Сир.1:11). Этим говорится, что страх Божий нужен не для одних нас – новоначальных, но и для тех, которые не только шли, но и дошли, и удостоились Царствия Небесного. Постоянное напоминание о страхе Божием относится не только к нам грешным и боящимся Страшного Суда, но и к святым: «Бойтеся Господа, вси святии Его, яко несть лишения боящимся Его» (Пс.33:10).
Для чего же нужен этот страх? Тем, кому это непонятно, надо вспомнить, что Христос, пришедши на землю, сказал: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин.13:34). Святые отцы говорят, что Церковь есть Тело Христово, и соединяет нас во Христе Иисусе любовь, без любви мы ничто. Любовь нам необходима: не имея ее, мы не члены Церкви, не ученики Христовы. Нам необходимо иметь, стяжать ее, но как, каким путем?
Ответ на наш вопрос находим мы у Иоанна Лествичника: «Умножение страха Божия есть начало любви...»1 Оказывается, не только в Ветхом, но и в Новом Завете нужен человеку страх Божий и нужен как раз для обретения любви.
Есть разные состояния любви и разные степени страха Божия. Мы, новоначальные, боимся Бога (если только есть в нас страх Божий), ибо мы чувствуем, что мы грязные и скверные, трепещем при мысли, что предстанем вот такими перед Судом Божиим, а прежде – перед судом своей совести, которая осудит нас, обличит. И вот, имея такой страх, мы через него начинаем очищаться. Но это только первая ступень. Авва Дорофей говорит, что есть два страха: один у новоначальных и другой у совершенных. Первые исполняют волю Божию из страха наказания, и этот страх необходим, потому что он очищает нас и покоряет Богу. Вторые же творят волю Божию не из страха, а из любви, покоряются не потому, что боятся осуждения и страдания, а из страха отлучения от Бога, от того света и радости, которые они получают в уже достигнутом ими пребывании и соединении с Господом. Это и есть страх совершенных, или совершенная любовь, о которой Иоанн Богослов говорит, что она изгоняет страх (1Ин.4:18). «Есть два страха: один первоначальный, а другой совершенный, ...один свойствен, так сказать, начинающим быть благочестивыми, другой же есть (страх) святых совершенных, достигших в меру совершенной любви. Например, кто исполняет волю Божию... из любви к Богу, любя Его, собственно, для того, чтобы благоугодить Ему, сей знает, в чем состоит существенное добро, он познал, что значит быть с Богом. Сей-то имеет истинную любовь, которую святой называет совершенною. И эта любовь приводит его в совершенный страх, ибо таковой боится Бога и исполняет волю Божию уже... не для того, чтобы избегнуть мучений, но потому, что он, как мы сказали, вкусив самой сладости пребывания с Богом, боится отпасть, боится лишиться ее. И сей совершенный страх, рождающийся от этой любви, изгоняет первоначальный страх: посему-то апостол и говорит: «совершенна любы вон изгоняет страх» (1Ин.4:18)"2.
То же находим у Максима Исповедника:
Страх двояк: один чистый, а другой нечистый. Тот страх, который порождается по причине прегрешений, под действием ожидания мук, нечист; так как причиною имеет сознаваемый за собою грех, и не пребудет навсегда, потому что вместе с отъятием чрез покаяние греха исчезает. А тот, который и без этого боязливого беспокойства из-за грехов всегда стоит в душе, этот страх чист и никогда не отойдет; потому что он некако соприсущ Богу, как дань от лица тварей, проявляя собою естественное всем благоговеинство пред Его величием, превысшим всякого царства и силы.3
А Василий Великий различает три ступени страха Божия: во-первых, можно благоугождать Богу из страха мук – это состояние раба; во-вторых, можно исполнять заповеди, боясь не получить награды, обещанной Богом тем, кто исполняет Его волю, – это доля наемника, работающего из-за мзды, и эта ступень уже выше первой. Но есть еще третья, высшая ступень, когда мы делаем добро из-за самого добра, – это участь сына, который творит волю Отца не из рабского страха или в надежде на моздаяние, но из любви к Отцу, из боязни огорчить Его и оскорбить. Здесь понятными становятся слова Антония Великого, который сказал: «Я уже не боюсь Бога, потому что люблю Его». Он вовсе не был лишен страха Божия, но обладал им в высшей степени, когда страх переходит в любовь.
Однако невозможно достигнуть совершенного страха (иначе), как только первоначальным страхом. Ибо трояким образом, как говорит Василий Великий, можем мы угодить Богу: или благоугождаем Ему, боясь муки, и тогда (находимся) в состоянии раба; или, ища награды, исполняем повеления Божии ради собственной пользы и посему уподобляемся наемникам; или делаем добро ради самого добра, и (тогда) мы находимся в состоянии сына. Ибо сын, когда приходит в совершенный возраст и в разум, исполняет волю отца своего не потому, что боится быть наказанным, и не для того, чтобы получить от него награду, но собственно потому и хранит к нему особенную любовь и подобающее отцу почтение, что любит его и уверен, что все имение отца принадлежит и ему. Таковой сподобляется услышать: «уже неси раб, но сын... и наследник Божий Иисус Христом» (Гал.4:7). Таковой уже не боится, как мы сказали, Бога, конечно, тем первоначальным страхом, но любит Его... И Господь, сказав Аврааму, когда он привел для жертвоприношения Ему сына своего: «ныне бо познах, яко боишися ты Бога» (Быт.22:12), сим означил тот совершенный страх, который рождается от любви.4
Таким образом, через страх Божий приобретается и любовь к Нему, а в ней полагается начало любви к ближнему, настоящей христианской любви, о которой говорит Господь.
Итак, нам нужно иметь страх Божий, воспитывать себя в нем. Но так как мы его вовсе еще не имеем или почти не имеем, нужно нам начать с низшей ступени, сознать свое рабское состояние. И если Господь даст, поднимемся и мы через некоторое время на вторую ступень. Но получить любовь совершенную не от нас зависит – это дар Божий. Имейте же страх Божий, братие, и помните, подходя к Святой Чаше: «Со страхом Божиим и верою приступите».
Беседа вторая
Я говорил, что наша вера есть вера покаянная. Что с этого начал свою проповедь и Иоанн Креститель, говоря: «Покайтеся, приближибося Царствие Небесное» (Мф.3:2), и Сам Господь наш Иисус Христос, и апостолы постоянно говорили: «Покайтесь и креститесь».
Нам надо учиться любить Бога и через Бога и друг друга, ибо только такая любовь – христианская. А для этого надо начать со страха Божия. Если вера начинается с покаяния, то путь к любви лежит через страх Божий. Если хочешь прибыть в пристань любви, то кормчим твоим возьми страх Божий, говорят святые отцы. Покаяние есть корабль, а страх – его кормчий, любовь же – божественная пристань. Страх вводит нас на корабль покаяния, перевозит по смрадному морю жизни и путеводит к Божественной пристани, которая есть любовь.
Наши души загрязнены, а потому и не действует на нас страх Божий. Об этом говорит блаженный Диадох, делая следующее уподобление:
Как раны, случающиеся в теле, если не прочистить их и не подготовить как должно, не чувствуют прилагаемых к ним врачами лекарств; а когда очищены бывают, чувствуют действие лекарств и чрез то приходят в совершенное исцеление; так и душа, пока остается нерадивою и покрыта бывает проказою сластолюбия, страха Божия чувствовать не может, хотя бы кто непрестанно толковал ей о страшном и неумытном судилище Божием; а когда начнет действием полного к себе внимания очищаться, тогда начинает чувствовать, как живительное некое врачевство, страх Божий, пережигающий ее, как в огне некоем, действием обличений, и таким образом мало-помалу очищаясь, достигает наконец совершенного очищения.5
Итак, мы не чувствуем страха Божия вследствие проказы греха, а вовсе не потому, что он не свойственен нашей природе. Чтобы почувствовать его хоть в малой степени, надо принять какие-нибудь меры к очищению души. Если мы идем к любви через страх Божий, то это потому что «умножение страха Божия есть начало любви»6, как говорит Иоанн Лествичник. Страх Божий как вводный, как нечистый, как несовершенный, как страх раба перед наказанием – именно этот страх нам полезен и нужен, поскольку им первоначально уклоняется человек от греха. Если же идем из-за награды – находимся в состоянии наемника, и это также нам полезно, ибо заставляет творить добро. А третья ступень – страх сына. Здесь нет ни наказания, ни наград, но радость общения с Отцом, делание добра во имя страха, что человек может быть лишен Духа Святого Божия, что и есть совершенная любовь.
Что же делает в нас страх Божий? Нам приходится идти путем страха новоначальных, рабского страха. Наша вера – покаянная. Уверовав в Господа, мы сейчас же должны каяться, ибо Христос чист, а мы полны грехов. И так из нечистых должны мы сделаться чистыми, из смертных – бессмертными, из тленных – нетленными. Но чтобы очищаться, надо видеть свою грязь; чтобы каяться, надо знать свои грехи.
Луч солнечный, проникнувший чрез скважину в дом, просвещает в нем все, так что видна бывает тончайшая пыль, носящаяся в воздухе: подобно сему, когда страх Господень проходит в сердце, то показует ему все грехи его.7
Страх Божий действительно показывает нам наши грехи, освещая даже и те уголки души, куда мы обычно вовсе не заглядываем. Как ученик перед экзаменом, начиная в последний раз пробегать страницы учебника, видит, что он знает и чего не знает; так и грешник перед лицом Чистейшего вспоминает, что настанет час и предстанет он перед Престолом Господа и окажется не в одежде нетления, которую дал ему Бог при крещении, а в одеянии, сотканном из его лукавых дел.
Итак, есть ли страх Божий действительное средство для очищения души или о нем говорили только для того, чтобы держать людей «под палкой»? Нет, он нам действительно необходим, ибо надо нам видеть грехи наши – без этого нет спасения. Страх Божий показует человеку грехи его.
Но этого мало. Страх Божий еще и искореняет грехи. «Страх Господень искореняет из души все лукавства и грехи. Кто же не боится Бога, тот впадает во многая злая»8. Так сказал о страхе Божием Антоний Великий, которого поистине можно назвать величайшим по жесткости его борьбы со своей страстной плотской природой. И в этой борьбе не нашел он более сильного средства, чем страх Божий.
Страх Божий не только показует душе ее грехи и искореняет их, но и охраняет человека. Если человек хранит в себе страх Божий, то и страх Божий хранит его. «Страх Господень хранит человека и бережет, пока не сбросит он с себя сего тела, как написано: «Страха ради Твоего, Господи, во чреве прияхом, и поболехом, и родихом дух спасения Твоего» (Ис.26:18)"9.
В таинстве миропомазания, которое совершается вслед за крещением, Церковь молится: «Сохрани его (крещаемого. – О.С.) в Твоем освящении, утверди в православной вере, избави от лукаваго и всех начинаний его; и спасительным Твоим страхом в чистоте и правде душу его соблюди; да во всяком деле и слове благоугождая Тебе, сын и наследник будет Небеснаго Твоего Царствия»10. Только что человек получил одежду нетления, но нужен ему и щит и опора, чтобы предохранять эту одежду. Этим-то щитом и служит для него страх Божий.
Авва Дорофей говорит: «Первоначальный страх свойствен нашему душевному состоянию. Он охраняет душу от всякого зла, как полировка медь, ибо сказано: »...страхом же Господним уклоняется всяк от зла» (Притч.15:27а)»11. Поэтому вовсе нельзя так легко относиться к страху Божию, как мы относимся, и говорить, что теперь не время крепостной зависимости и древнего рабства. Это и не рабство, и не крепостничество, а школа, которую надо нам пройти и вне которой нельзя достигнуть совершенной любви, как свидетельствуют о том те, кто прошел эту школу.
Страх Божий сохраняет душу от всякого зла. Я не делаю чего-либо дурного потому, что у меня есть полировка, удерживающая меня от зла. Без этой полировки я не могу уклониться от всякого зла. Страх Божий ведет к очищению и спасению. Кажется, что это так только в греховной плоскости, что страх Божий нужен только, чтобы освободиться от греха. Даже если бы это было так, и тогда был бы страх Божий ценен и необходим. Но этого мало. Если хотим получить от Господа дары Святого Духа и будем о том просить Его, то первые дары – дух премудрости, дух разумения и дух страха Божия.
Премудрость... Но помните: «Начало премудрости – боятися Господа» (Сир.1:15)? А разве нельзя быть мудрым вне страха Божия? Да, но мудростью мирской, а не Божеской. И не забывайте, что, с точки зрения мира, мы – безумцы, если имеем дар премудрости Господней. «Что же есть начало премудрости, как не то, чтобы удаляться от всего ненавистного Богу?»12 Так вот в чем премудрость-то!
Но как же приобретать страх Божий? По этому поводу есть определенные указания святых отцов, которые стяжали страх Божий многими подвигами и трудами, а некоторые – даже многими падениями. Все сказанное по этому поводу суммирует авва Дорофей в одном из своих поучений:
Отцы сказали, что человек приобретает страх Божий, если имеет память смерти и память мучений, если каждый вечер испытывает себя, как он провел день, и каждое утро, – как прошла ночь, если не будет дерзновенен в обращении и, наконец, если будет находиться в близком общении с человеком, боящимся Бога.13
«Память мучений» – это для нас именно память самопосрамления, память о грядущем моменте, когда мы ужаснемся своей грязи и уже ничего не будем в состоянии сделать. У древних было напоминание: memento mori – «помни о смерти», но у нас это гораздо сильнее. Помни не о смерти только, а о том моменте, когда совесть тебя обличит и когда ты уже ничего не сможешь сделать. Эта память связана со cтрахом раба.
«Если каждый вечер испытывает себя, как он провел день, и каждое утро – как прошла ночь». Мы же не следим за собою, и если моментами получаем благодатию Божиею страх Божий и на минуту видим свои грехи, то не пользуемся этими лучами и не испытываем при их свете и малой частички своей жизни – даже одного дня.
Третье условие – «если не будет дерзновенен (волен. – О.С.) в обращении». Для нас оно самое главное, ибо на это мы уж и совсем внимания не обращаем, дерзость, или вольность, у нас понимают как известное отношение одного пола к другому. Но это лишь частный случай дерзости в обращении.
Когда авва Лот был в келье аввы Агафона, то пришел к последнему инок, желавший вступить в киновию (общежитие) и спросил: «Отче, я хочу жить с братьями. Как повелишь мне жить с ними?» Старец же отвечал на это: «Как в первый день, как придешь к ним, так и во все дни поступай. Будь во всем как странник».
Самая большая вольность бывает у нас по отношению к тем, с кем мы живем постоянно, – к родным и близким нашим. Еще довольно сносно обращаемся мы с теми, к кому подошли как странники, с кем впервые встретились, и имели даже, пожалуй, то почтение и благоговение, о котором говорит авва Дорофей: «Потому хорошо нам, братия, иметь благоговение, бояться вредить себе и другим, почитать друг друга...»14 Но и это всё мы скоро теряем. Казалось бы, чем ближе узнаю я человека, чем больше сродняюсь с ним, тем больше должен я его уважать, но у нас бывает как раз наоборот.
Мы имеем «ближних» и «близких». Притча о самарянине обличает нас. Мы из наших ближних, с которыми впервые встретились как странники и к которым отнеслись сначала с величайшей внимательностью, делаем близких, с которыми мы запанибрата, и тогда прощай всякое благоговение перед ними. И наоборот, хорошо бы нам из близких делать ближних, сделать ближних себе из наших отцов и матерей. Святые отцы предостерегают нас от вольности, ибо она разрушает страх Божий, ведь если я без благоговения отношусь к главнейшему из творений Божиих, в которое образ Божий вложен, то какой же во мне страх перед Творцом? А так ли надо? «Друг друга тяготы носите...» (Гал.6:2).
«И так, постарайтесь, как мы сказали, удерживать язык свой, чтобы не сказать чего-либо худого ближнему и никого не соблазнять ни словом, ни делом, ни взглядом, ни другим каким-либо образом; и не будьте удобораздражительны, чтобы, когда кто-нибудь из вас услышит от брата своего (неприятное) слово, не возмущаться тотчас гневом, не отвечать ему дерзко и не оставаться в оскорблении на него: это неприлично хотящим спастись, неприлично подвизающимся»15. Если кто из вас услышит неприятное слово от друга, пусть он потерпит, чтобы душа его не расслабла, как поврежденная сучком дыня. Не соблазняйте других своею вольностью, ибо вольность заразительна.
«Если будет находиться в близком общении с человеком, боящимся Бога». С кем поведешься, от того и наберешься, говорит народная мудрость. Нам надо прилепляться к людям, которые имеют страх Божий. Авва Дорофей говорит, что мы отгоняем от себя страх Божий тем, что делаем противное сему (тем четырем условиям): не имеем памяти смертной, ни памяти мучений, не внимаем самим себе и не испытываем себя, как проводим время, и общаемся с людьми, не имеющими страха Божия, и не охраняемся от дерзновения.
Сие последнее хуже всего, ибо ничто так не отгоняет от души страх Божий, как дерзость. А мы как раз купаемся в дерзости и вольности и именно этим панибратством измеряем близость между людьми. В этом отношении гибельно слово «товарищ». Это ли не вольность, когда двенадцатилетний мальчишка кричит какой-нибудь старухе: «Эй, товарищ!»
Как же сохранить страх Божий непоколебимым? Ведь если мы видим, что страх Божий хранит человека, мы сами должны его хранить. В 118-м псалме (17-я кафизма) есть слова: «Уготовихся и не смутихся сохранити заповеди Твоя» (Пс.118:60). Если мы накопляем в себе страх Божий, нам надо его хранить, стараться на нем утвердиться: да, страх Божий не цель, но он – единственное средство ко спасению, единственный путь к любви Божественной.
Тот, кто желает всегда иметь страх Божий непоколебимым в сердце своем, из следующего примера может уразуметь (как достигнуть сего): если кто желает пойти куда-нибудь, то обувается в сапоги. Писание же говорит, что сапоги суть знамение приуготовления (см.: Еф. 6:15); а также написано: «уготовихся и не смутихся» (Пс.118:60). Итак, кто усмотрит, что ему предлежит какое-либо дело, тот от телесного приуготовления должен заимствовать образец для духовного и надеть духовные сапоги, т.е. приготовить себя страхом Божиим... и, приготовив сердце, призвать Бога, чтобы Он даровал ему страх сей. А когда во всяком деле будет предлагать пред очами твоими страх сей, он сделается непоколебимым в сердце его.16
Мы путники, старающиеся взбежать на гору (а иногда – сбегающие с нее вниз и падающие), и должны быть готовы ко всякой дороге, должны всегда приуготовляться. Начиная каждый день, надо помнить, что ко всему должно приступать с благоговением и страхом Божиим. Только будучи сами активными, сохраняем мы в себе страх Божий. Иначе же будут у нас лишь отдельные настроения – «вечера настроений» – и только, а ведь нам нужно жить, нужно устраивать свои души для вечной жизни.
Но надо не только иметь страх Божий непоколебимым, но и вовремя находить его, когда он нам нужен. Авва Исайя хорошо говорит, что если кто приобретает вещь какую для своей нужды, а во время нужды не найдет ее, то напрасно он и приобрел ее. Таков тот, кто говорит: боюсь Бога, а когда поставлен бывает в обстоятельства, где был бы нужен сей страх, когда, например, находится в необходимости говорить с кем и в это время чувствует или припадки гнева и дерзкой несдержанности, или позыв учить другого человека тому, до чего сам не достиг, или движение человекоугодия, или желание сделаться именитым среди людей, – в то время не найдет в себе страха Божия, то напрасны все труды его. Все должно быть на едином фронте, как равно нельзя иметь два фронта – ближних и близких, нельзя вести «двойную бухгалтерию». Надо всегда пользоваться приобретенным страхом Божиим.
Есть одна опасность для тех, кто думает, что имеет страх Божий. Иные думают так о себе, ибо, вспоминая муки и Суд, умиляются, плачут, а потом впадают в грех, – так пусть они знают, что это не есть страх Божий: «...когда придет тебе таковая память и ты стараешься делами показать исправление, то это есть истинная память, через которую прощаются грехи. А когда видишь, что, вспомнив (страх Божий и суд), умиляешься и потом снова впадаешь в те же или худшие грехи, то да будет тебе известно, что такое припоминание от сопротивного и что демоны влагают в тебя оное к осуждению души твоей»17.
Я начал с того, что «умножение страха Божия есть начало любви»18. Можно сказать и наоборот: «По мере оскудения любви бывает в нас страх; ибо в ком нет страха, тот или исполнен любви, или умер душою»19. Многие из нас умирают душой, если еще не умерли. И эта смерть – смерть души – есть смерть настоящая, как говорит Григорий Палама, страшнейшая смерти тела, ибо смерть тела временна, оно воскреснет в день Второго Пришествия. Но как умереть может душа прежде смерти тела, так и воскреснуть она может прежде общего воскресения.
Вопросу о страхе Божием должны мы уделить главное место в своей душе. Относительно других добродетелей у святых отцов есть те или иные расхождения, каждый из них кладет во главу угла ту добродетель, которая именно ему нужна была для спасения. Но все святые отцы согласны: в страхе Божием все нуждаются в равной степени. Это мы в гордости сомневаемся в том, что он нужен нам теперь, в XX веке. А святые отцы всё сказанное – в том числе и необходимость страха Божия – доказывали не словами, а делами.