Святитель Филофей Коккин
Житие и деяния преподобного Саввы Нового, Ватопедского, подвизавшегося на Святой Горе Афон

От переводчика

Житие прп. Саввы Ватопедского (не путать с Сербским, который жил на 300 лет раньше) является уникальнейшим текстом христианства. Мало того, что сам Савва – один из величайших святых, до времени сокрытых Богом от людской молвы. Но и автор Жития – Филофей Коккин, вселенский патриарх, подвижник и защитник исихастов. Кир Филофей был другом свт. Григория Паламы и защищал его на антипаламистских соборах.

Вообще-то это уникальный случай: Житие афонского исихаста, написанное другим афонским исихастом. Причем, сам Филофей был учеником прп. Саввы, они несколько лет вместе подвизались на Афоне в монастыре Ватопед. Сравнить этот уникальный текст можно разве что с Житием прп. Антония Великого, написанным свт. Афанасием Великим, или же с Житием прп. Симеона Нового Богослова, написанным прп. Никитой Стифатом.

И все же эти тексты сравнивать неправильно. Жития свв. Антония и Симеона были стилизованы под житийный канон. А Житие прп. Саввы настолько уникально, его подвиги настолько выходят за все разумные рамки, что и стилизовать описание под канон оказалось невозможным... Это текст совершенно уникальный! Об этом пишет сам кир Филофей:

«Если же вы поймете что-то не так или вообще ничего не поймете, то я еще раз напоминаю вам: я взялся описать только несколько эпизодов лишь в той мере, в какой мне самому это понятно...»

Не случайно Господь не попустил широкого распространения этого текста. Многим этот рассказ и не полезно было бы узнать. Этот текст написан монахом для монахов.

Поскольку кир (т.е. господин) Филофей получил высочайшее образование, то прежде всего обращает на себя внимание язык, которым он пользовался: живой, полновесный, переполненный эллипсисами и различными аллюзиями. Поэтому произведения Филофея чрезвычайно трудны для перевода и на русских язык почти не переводились.

Например: «И вот, положившись на пучину Божией Благости и неизреченного Милосердия, наш атлет вступает в пучину морскую...» – так сказать вместо «он отплыл в Ефес» мог только Филофей Коккин или, может быть, Андрей Критский. Это белый стих, чудеса византийской риторики.

Житие прп. Саввы Ватопедского обратило на себя внимание еп. Порфрия Успенского, он пытался перевести, но не смог этого сделать, тогда он выполнил частичный пересказ, который стал считаться Житием. Поэтому многие думают, что это и есть полное Житие. Нет. Это только отрывки.

Второй раз Житие прп. Саввы Ватопедского переводилось на русский язык в 1914 году, но этот перевод также был крайне неудачным и не получил признания. Мы бы назвали этот текст извращением благочестивого ума, другое слово трудно подобрать.

Мы готовим к изданию на портале новый полный перевод с древнегреческого, а сейчас предлагаем сокращенный вариант. Искушающихся и нетвердых в вере просим на этом месте остановиться и дальше не читать. Еще раз напоминаем: этот текст написан монахом для монахов.

Впрочем, зачем умножать слова? Не лучше ли предоставить слово самому кир Филофею? Во введении к этой части Жития он сам все прекрасно объясняет. Предлагаемый отрывок переводится с древнегреческого впервые.

А теперь я вас удивлю!

А теперь я вас удивлю! Все, что я описал раньше, – это было лишь введение. А то, что я должен сейчас описать вам, как бы это выразиться, вот сейчас только начнется нечто настоящее. – Что я могу об этом сказать?! Я просто не решаюсь приступить... Я даже не знаю, какими словами мне это все описать... Да что там слова!

Нет, не то, чтобы мне не хватало слов, я имею в виду другое. Тот эпизод, который я должен описать настолько потрясает воображение и превосходит слова, насколько он превышает вообще все предыдущее описание жизни прп. Саввы.

И вот, я задаю себе вопрос: если это продолжение настолько невероятно, и совершенно ясно, что это не только мое мнение, но все с этим согласятся, может быть, мне не следует предавать гласности сокрытое?

Тем не менее, раз я уже начал рассказ, то как же мне его бросить?! Это и побуждает меня быть последовательным и сделать то, что вообще-то мне сделать не под силу...

Ну, что же, вот я решаю продолжить повествование, рассказывать далее, да к тому же еще и рассказать все подробно, и тем самым в два раза усложняю себе себе задачу.

Но я вам скажу, если бы мне не удалось продолжить описание, то мне нисколько не было бы стыдно за это. – Как будто я не знал величие предпринятого мною дела?! Знал. Поэтому мне не было бы стыдно за то, что взятая работа мне не по силам.

Сейчас я имею одно намерение – как получится рассказать то, что мне известно о великом святом. Если же вы сможете понять все мои намеки, то это будет подлинным подарком за мой труд и, поверьте, это может быть только по молитвенной помощи того, о котором я сейчас буду говорить.

Если же вы поймете что-то не так или вообще ничего не поймете, то я еще раз напоминаю вам: я взялся описать только несколько эпизодов лишь в той мере, в какой мне самому это понятно. Лучше сказать, я не описываю все по порядку, а лишь те эпизоды, которые стали известны людям. Все же описать совершенно невозможно...

В окрестностях Ватопедской Лавры

Итак, как я уже сказал, освободившись от необходимости возвращения на Родину и от затруднений, которые бы возникли от встречи с родными, Савва стал как бы полным хозяином над самим собой. Я имею в виду то, что он теперь стал жить только для себя и для Бога, ради Которого он стал мертвым для всего остального.

(Речь идет вот о чем: Византийская Империя трещала по швам. С востока – турки. С запада – итальянцы. Набеги постоянно чередовались. В данный момент итальянцы заняли Салоники и отрезали родных Саввы от него самого. И вот, так он стал свободен! – исихазм. ру)

Книги и все свои послушания он бросает где-то в окрестностях Ватопедской Лавры. А я забыл сказать, что его дивный старец был из Ватопеда, и оба они должны были платить пошлину монастырю (ип икнин телундес исан).

Впрочем, любовь к отшельнической жизни и стремление к большим подвигам побудили их удалиться от всеобщего собрания и киновиальной жизни. Почему? Потому что эта жизнь имела в себе кое-что расслабляющее и нежащее чувства.

Из пучины в пучину

Итак, наш Савва всецело полагается на Бога и горячо просит указания, что ему делать. (Итальянцы приближались Афону, жестоко истребляя население. А к монахам они испытывали особую ненависть, предавая их жестоким мучениям, требуя принять католичество: отречение от Православия или смерть. – исихазм.ру)

Он предался прилежной молитве, прося у Отца сирот отеческого милосердия и сострадания к участи монахов. Затем он призвал молитвы духовного отца, как бы постоянно имея его перед своими глазами и уповая на его помощь. Вдруг, в сердце он почувствовал какую-то радость, идущую изнутри и Божественное просвещение. Как будто кто-то из самых глубин сердца еле ощутимо воззвал: «Если хочешь купить многоценную жемчужину, то повелеваю тебе идти в Иерусалим».

Тотчас, он повинуется Повелевшему, потому что Савва не сомневался, Кто это был. И вот, положившись на пучину Его Благости и неизреченного Милосердия, наш атлет вступает в пучину морскую. Он сначала минует соседний Лимнос, затем Лесбос, после него Хиос.

Но Савва хотел посетить всю Азию, потому что очень почитал Наперстника Христова, ап. Иоанна Богослова. (Напомним, что ап. Иоанн Богослов был епископом Ефеса. В гонение Домициана он был брошен в Ефесе в котел с кипящим маслом, но остался жив и был сослан на Патмос. Скончался в Ефесе в 101 году – исихазм.ру)

Прежде всего, он направился в Ефес, немного пробыв там. И, как он обычно делал и в других городах, со свойственной любителю уединения мудростью Саввы осмотрел остатки древнего благоденствия вокруг освященного храма Возлюбленного (т.е. ап. Иоанна Богослова – исихазм.ру), а так же сам город и его окрестности. Причем, всем взиравшим на него он доставлял повод к удивлению.

Кипр

После этого, минуя Патмос и близлежащие острова, он пристает к Кипру. Выйдя из корабля он скрывается от своих спутников, потому что он намеревался предпринять новый подвиг, превышающий человеческую природу. Впрочем, решающий момент наступил, и сейчас вы все узнаете...

Савва воздевает к Богу руки, а с ними и душу, которая никогда от Бога не отлучалась и была уязвлена к Нему крайней любовью, а правильнее сказать, была вне себя от любви. Сначала он с умилением и слезами воссылает Богу молитву с просьбой укрепить его на предлежащий подвиг. После этого он снимает с себя всю одежду, сняв даже нижнее белье...

Как вам это? Но для него это было ничто, ведь он уже раньше отложил ветхого человека и не имел в себе ничего из земного мудрования. Да к тому же еще прежде совлечения одежды, он был уже бесплотным и как бы невещественным. В таком виде он является жителям острова.

Это воистину страшное и удивительное происшествие изумляло всякую душу видящую его или слышащую о нем. А Савва теперь с гораздо большим основанием и смелостью произносил известные слова Иова: «Наг я вышел из чрева матери моей, нагим и возвращусь туда. Да будет Имя Господне благословенно вовеки!»

И вот, Савва начинает обходить находящиеся на Кипре города: босой с непокрытой головой и совершенно обнаженный. Ведь он там был для всех чужим и лишенным крова, никому не известным и никому не знакомым. Да что там говорить, ведь он не имел там не только родных или друзей, но и связей с кем бы то ни было. Хотя и это, по моему мнению, было бы в высшей степени тяжело! Но он не имел вообще ничего из того, в чем обычно нуждаются люди и даже необходимой для поддержания жизни пищи.

Жена, прельщенная красотой тела

Так, однажды Савва в обычном для себя обнаженном виде проходил через один кипрский город. Когда он шел главной улицей, его увидела одна женщина, выглядывая из окна верхнего этажа одного дома. Женщина увлеклась красотой его тела. Не знаю, что она замыслила, но в этот момент женщина с удивлением воскликнула: «Какое красивое тело у этого человека!»

Дело в том, что это было еще начало его подвига, и тело его еще не почернело от соприкосновения с местным воздухом, солнечного жара и холода. В общем его тело или телесное смешение (и ту соматос красис), являющее собой по природе стихию огня, тогда было белым и нежным, как у детей.

Тогда мудрый Савва, чтобы обличить тайную змею чувственного удовольствия и тем самым дать женщине поучение, совершает поступок, воистину, достойный одной только его благородной души. С одной стороны, он хотел научить женщину, чтобы она ничему подобному не удивлялась и не прельщалась красотой тела через невоздержанность глаз. А с другой – он считал весьма важным не подать какого-нибудь повода более простым людям к соблазну.

Так вот, осмотревшись туда и сюда, и увидев какую-то канаву полную тины и червей, он подбежал к ней и сел в середину этой грязи и гниения... И так он сидел, погрузившись в это зловоние, как будто в какой-то купальне или на прекрасном лугу. Нет, лучше сказать, он был как бы в благовонном нежном саду, полным роз!

Так он сидел до наступления вечера. И только с наступлением темноты он вылез оттуда – весь черный от грязи и исполненный зловония. Теперь уже более слабых умом его нагота не могла соблазнить. Разве не об этом говорит ап. Павел: «для чего моя свобода будет судиться с чужой совестью?!» (1Кор 10:29)

И не только это. Но и для благоразумных и более ревностных по Бозе его поступок послужил к немалой пользе. Они могли хорошо уразуметь из этого, что должно презирать телесную красоту, как ничтожную, и подвизаться в целомудрии, угашать телесные удовольствия сколь возможно более суровым образом жизни.

Ложью прикроемся и устроим праведному засаду

Мудрый хотел дать урок, как утешать телесные удовольствия сколь возможно более суровым образом жизни. И верно! Именно так и произошло! Он нисколько не ошибся в своей благой выдумке и достиг цели. Одни из видевших были поражены его удивительным мужеством и решимостью, не говоря о том, что они дивились ему, как человеку. Другие же – к удивлению прибавляли горячие слезы.

А прежде всех жена, бывшая причиной этой драмы. Она укоряла себя в необдуманности речей и невоздержанности глаз. Так он врачевала грех языка достойными похвалы слезами и словами покаяния. Она дала себе слово в будущем быть осторожною.

Вот, разве это не превосходный пример его решимости и благой ревности? Разве это не превосходный пример того, что он всячески старался, насколько это было возможно, не только не подавать соблазна, но, напротив, он поступал так, чтобы все могли получить от этого пользу.

А теперь пришло время вспомнить о брани, которую держали с ним демоны. Ведь Савва и там оказался победителем. Впрочем, мой рассказ о жене уже начал это повествование. Случай с женой был как бы уже началом неистовства бесов против подвижника. В начале они через жену уготовили его неуловимой душе первую засаду – приятность чувственного удовольствия. Тем не менее, лисья шкура не привела их к цели.

Тогда демоны стали говорить друг с другом: «ложью прикроемся и устроим праведному засаду» (Исайа 28:15), ибо «свет праведным светит всегда», а «глаза у мудрого в голове его» (Притч 13:9). Теперь демоны надевают на себя львиную шкуру и, уже не скрываясь, со всей яростью устремляются на него.

Так всегда бывает: демоны как бы мстят за отвергнутое чувственное удовольствие...

Итальянец, который гордился своим богатством

Жил там один из итальянцев, который весьма гордился своей принадлежностью к знатному роду и своим богатством, потому что, действительно, был могущественным в своем отечестве. Он приложил к природной гордости, порожденной его родом, еще и свою собственную – уродливую гордыню.

И вот, он встречается с Великим прямо посреди города... Гордец сидел на прекрасной благородной лошади, а вокруг его толпилась свита, окружая его внешним великолепием.

Итальянец недоумевает о новом и необычном виде Мудрого, и, побуждаемый к этому злобой демонов, начинает расспрашивать о нем своих спутников.

Они же сказали, что этот человек никому не известен, а, судя по наружному виду, он, может быть, – соглядатай. Вероятно, он явился из какой-либо чужой страны и принял такой вид притворно, для обмана граждан.

Итальянец тотчас приказал схватить Савву и грозно на него уставившись, со свойственной ему гордыней, стал спрашивать – кто он и откуда.

Урок волшебной трости

Мудрый же не обращает ни малейшего внимания на слова итальянца, потому что эти слова его вовсе не касались. Желая освободить гордеца от его гонора и надменности, мудрый не словами, а простым делом ниспровергает все это превозношение.

Спокойно протянув посох или трость, которую он обычно носил в руке, мудрый Савва к асается им шапки, бывшей на голове у гордеца, и сбрасывает ее на землю.

Так Савва достаточно разумно и в то же время остроумно поучает наглеца, показывая, что высота и превосходство пустой славы, которая окружает его, ничем не отличается от пепла и праха. Он показывает, что слава – это по сути та же самая земля и пепел, так слава скоро переходит и неустойчива по своей природе.

Он показывает, что обычная трость легко и свободно разрушает славу, обращая ее в бесславие! И от этого не сможет защитить даже такая большая свита, заботливо охраняющая славу, как нечто твердое и постоянное...

Ярость гордеца была беспредельна!

Но итальянец был очень далек от понимания таких вещей. Зато по наружному благородству итальянец заключил о благородстве души Мудрого. Поэтому его вразумление возбудило в итальянце только обиду и наглость. Ярость его была беспредельна! Он вообще в своем неистовстве казался подобен сошедшему с ума.

Так, он приказывает свите немилосердно избивать его палками. А они, скорее чем слово сказать, растянули его на земле и столько ему нанесли ударов, сколько человек – человеку не решится ударить, если не будет в душе зверем. Ведь такого ни одна человеческая телесная природа не в состоянии вынести, если не получит помощи свыше.

И вот, кости у мудрого Саввы сокрушались, куски мяса разлетались в воздухе, а земля окрасилась излиянием крови. В тот момент сострадание к общей природе не коснулось тех людей.

Атлет, однако, терпел не испустив ни одного стона! Это пример великого терпения мудрого мужа. Нигде не было ничего подобного. Ведь он мог бы избежать опасности просто сказав что-либо! Тот скверный человек уже не требовал зашититься, а хотел лишь услышать ответ, чтобы не оказаться окончательно униженным, как ему казалось. Так терпение мудрого мужа было подобно Маккавеям, а лучше сказать, – выше этого, причем, намного! ...

Бог Сам стал лекарством для его плоти и питательным веществом для его костей

Итак, мудрый муж был тверд и неуступчив, подобно бездушной статуе перенося мучения. А те мучители, наверное, убили бы его... Но наши люди, собравшись с разных сторон, негодуя на ярость зловерных латинян, еднодушно исполнились возмущение.

Православные люди воспрепятствовали этому безбожному убийству, несмотря на то, что мучители наговорили много глупостей, объясняя почему они вопреки всякой справедливости убивают какого-то странника и скитальца, так сильно изувеченного, что он не мог уже говорить. Ведь из-за страшных побоев его оставила жизненная сила и Савва потерял сознание...

Люди подняли воина Христова, подобно какой-то бездушной вещи, и принесли домой. Одним только дыханием Савва показывал, что еще не совсем мертв. Люди омыли кровь его, обвязали его раны, и человеколюбиво ухаживали за ним долгое время. Особенно прилагали усердие те люди, которые были боголюбивы по характеру, стараясь через этот труд проявить свою добродетель.

И Всевышний не пренебрёг своим воином. Он послал Свое Слово и полностью исцелил его, укрепил расслабленные его руки, ослабевшие колени. Бог Сам стал лекарством для его плоти и питательным веществом для его костей.

Если пойду долиной смерти – не убоюсь зла, потому что Ты со мною, Господь!

И вот, Савва восстал, как бы от некоего сна, совершенно целым, невредимым душою и телом, и воспел в радости Богу: «На пути познания Откровений Твоих я радуюсь о них, как о всевозможном богатстве» (Пс 118:14). Ибо «Если пойду долиной смерти – не убоюсь зла, потому что Ты со мною, Господь!»

Говоря так он опять возвратился к прежнему образу жизни: то удаляясь в пустыни и там соединяясь с Богом, Которым он всегда был наполнен и никогда не отлучался от Него, то обходя села и города острова Кипр.

Савва притворялся безумным, а втайне имел великий разум! За все это вермя он никогда никому не сделал ничего обидного или неприятного, никакого вреда, как это было в обычае у других юродивых. Нет. Савва всецело был исполнен благородства и мира. Он относился ко всем с дружеским молчанием и умом. Если что-то и бросалось в глаза, так это его воспитанность и любезность.

Из славы в Славу Великий старец

Достигнув цели своего притворства, Великий старец, наконец, выходит из грязи. Но тут, вопреки ожиданиям, Господь явил чудо – страшное, превышающее все разумные представления тех, кто там был...

Так, подвижник не только не получил никакого вреда от навозного рва и гнили, не только не имел в себе ничего зловонного и отвратительного, нет, ничего этого, никакой грязи, на нем не было! Но даже сама мокрота не коснулась его!

Он имел вид, как будто бы он только что встал с постели или чистой и нежной травы в саду... Савва был совершенно чист! И, о чудо! Даже его вретища не коснулась влага!

Так, намереваясь покончить с человеческой славой, он получил такое обилие новой Славы, что она во много раз превысила и затмила прежнюю.

Что же мне сказать дальше?! Это чудо не только поразило всех свидетелей, а был там весь город, но и привлекло к нему весь Кипр, в полном составе, если можно так сказать! Я имею в виду то, что раньше к нему приходили лишь по два и по три человека, а теперь – целые города...

Таинство Преображения

Друг мой, этого Таинства Преображения должен достигнуть всякий, стремящийся к совершенству

(Далее прп. Савва идет на поклонение в Иерусалим, по Святым Местам Иудеи и, конечно, как все афонские монахи, – на Синай. Прожив там два года, поражая тамошних отцов своими подвигами, Савва опять приходит в Иерусалим, как бы берет благословение на безмолвие. И затем подвижник заключается в одной из пещер, которых много вокруг Иордана. Там он выдерживает нападения целых полчищ бесов и сподобляется созерцания Нетварного Света.)

Однажды, когда мы были в монастыре Ватопед, в праздник Преображения Господня, мы стояли с Блаженным в монастырском хоре, среди воспевающих праздничные песнопения. Неожиданно, приблизив свои уста к моему уху, так что почти касался его, Савва сказал:

«Друг мой, этого Таинства Преображения должен достигнуть всякий, стремящийся к совершенству»

Пораженный его словами, я взглянул на его лицо... Я хотел расспросить его поточнее и вот, слышу те же самые слова! Лицо же его было настолько сияющим, исполненным такой необыкновенной светлости, как будто он только что удостоился видения Господа и Его Переображения.

И так было на самом деле! Просто я по своему недостоинству не хотел это понять и не замечал, несмотря на то, что некоторое время сам видел это и слышал. Точнее, у меня были удержаны глаза, чтобы я не замечал это, как было с Клеопой. (Лк 24:16)

Где ты живешь, где ты отдыхаешь, Милый мой?

Тем не менее, Савва тяготился славой в Иорданской пещере, поэтому он тайно от всех оставляет ту пещеру и землю, переходит Иордан и уходит во внутреннюю пустыню. Эта пустыня была ни для кого не доступна. Это та самая пустыня, в которой великая подвижница Мария Египетская встречалась с дивным Зосимой.

Тогда прп. Савва решает подражать ей. Он снимает с себя последний хитон и с великой радостью удаляется туда. Ибо он не мог оставаться спокойным. Он был уязвлен сладчайшей стрелой Господней, постоянно имел в уме Любовь явившегося на землю Господа и ни на миг не желал оставаться без сладчайшего Света.

Он вопил к Богу вместе с невестой из Песни Песней: «Где ты живешь, где ты отдыхаешь, Милый мой?»

Одним злом исправить другое зло

Когда Великий в своем обычном обнаженном виде так блуждал по пустыне, враг восставил против него двух арабов. Они встретили Савву и пристали к нему. В предлог они привели свое подозрение, якобы он является сторожем денег, спрятанных в этом месте христианами, которые ранее владели этими землями... Арабы стали требовать, чтобы он немедленно указал им место клада.

Это было внушение лукавого, довольно неискусное, хотя столкновение он подстроил, действительно, хитро.

А Савва ничего не отвечал им. Тогда арабы настолько жестоко его избили, что даже сами посчитали его мертвым. Сатана распалил их варварские души во много раз сильнее халдейской печи. Арабы решили оставить его мертвого, бросив в какую-нибудь яму.

Но в последний момент арабы заметили в нем малую жизненную силу и испугались, что он может придти в себя и явиться начальнику того народа, причинив им беду. Это свыше им была внушена мысль, что этот человек по многим причинам любезен местному народу.

И что же? – Они, наоборот, вместо того, чтобы спасти его, убоялись расплаты...

Как всегда поступают орудия лукавого! Они надеются одним злом исправить другое зло...

И вот, они решают добить невинного!!!

Без всякого основания! Полагая, что убийство избавит их от всякой опасности!

Это гнусное намерение совершилось бы, если бы Бог в тот момент не воспрепятствовал ему. Ведь в это время Бог человеколюбиво издалека приготовлял им спасение через Савву!

Ты потребовал суда? – Получи свой суд!

Как только один из тех палачей поднял меч, чтобы снять с уже боровшегося со смертью человека голову... О, Милосердие Божие над делами нечестивых! Та рука, поднятая вверх и как бы требующая суда за безумное дело, сделалась сухой, неспособной держать меч!

Это чудо таким страхом исполнило второго варвара, что он убежал со всех ног. Он пытался спастись от Бога бегством?! А к этому тотчас возвратился разум, и он оплакивал свое несчастье, источая горючие слезы и сильно раскаиваясь...

Что же делает человеколюбнейшая и, поистине, христоподражательная душа Саввы?! Как только он пришел в себя и понял, что произошло, он так стал сострадать своему палачу, что вперил очи в Небо.

Сам он не мог как следует вытянуть руки к Богу, из-за повреждений от побоев, поэтому немого приподняв ладони он восставляет иссохшую руку в прежнее живое состояние. Тогда совершенно не ожидавший всего этого варвар убегает.

А Савве предстает тот самый сладкий защитник, ангел Божий, который всегда спасал его. Взяв Савву за правую руку он исцеляет его и исполняет обычной благодати. Он дает все: крепость тела, радость души, просвещение и души – и тела, и новые силы на путешествие (кини евдромия) в будущем.

О том, кто «пишет на воде, разгоняет облака и стреляет в небо»...

(Затем прп. Савва приходит к Иордану и является в древний монастырь Саввы Освященного, поселяется там в пещере, ни с кем не разговаривая. Разносится молва. Множество монахов собираются со всей Святой Земли только взглянуть на подвижника, как пишет кир Филофей «...больше, чем к Иоанну Крестителю...».)

Ну, что же, а теперь приготовьтесь услышать о новом (палин) и небывалом сражении подвижника. Ибо пришло время, наконец, рассказать о самой замечательной (динон) его выдумке и победе (палесматон – уловка, прием, выдумка)

И вот, лукавый все испытал, и все, как говорится, попробовал... И что же он увидел? Он увидел, что «пишет на воде, разгоняет облака и стреляет в небо»... Ведь именно такие поговорки используют в отношении того, что невозможно. Тем не менее, лукавый не оставляет борьбы, хотя давно уже следовало это сделать(!).

Да и как мог он оставить прп. Савву, видя, как он сверхъестественно восходит на Небо вместе с плотью?! На то самое Небо, откуда сам диавол жалким образом свалился, хотя и был бесплотным!

И вот, он прибегает к последнему оружию, к последней, так сказать, возможности...

Последняя битва

Собрав всю свою демоническую силу и выстроив ее фалангами в ряды, подобно тому, как делают на войне или в каком-либо сражении, сатана сам, становится полководцем во главе отрядов и главным борцом. И вот, сатана лично выступает на борьбу против Саввы.

Они приступают и сначала криком и шумом, и даже как бы свистом, потрясают пещеру. Они бесстыдно кричат и, делая много шума, выкрикивают угрозы и брань... на непобедимого и бесстрастного. А после этого еще более дерзко и хамски выкрикивают следующее:

«Зачем ты нас постоянно опаляешь? Зачем ты всю жизнь во всяком деле нам постоянно противишься? В то время, как мы не сделали тебе никакого зла!

Мы не можем выносить твоих подвигов и все возрастающего усердия. Более того, мы не выносим даже упоминаня о тебе. Даже имя твое нам слушать – противно!

Ставим тебе условие. Оставь эту борьбу и вражду против нас, и дай и нам – и себе хоть немного передохнуть. Или же ты очень скоро отправишься к своему Возлюбленному и в любом случае оставишь наши владения. Потому что мы не можем больше ждать! Твоя любовь к Нему заставляет нас дать тебе решающую битву.

Выбирай! Потому что теперь мы уже не оставим тебя пока не изгоним, что бы там ни случилось и чего бы нам это ни стоило! И мы изгоним тебя не только отсюда, но и вообще из этой «временной жизни!»

Великий Старец не обращал никакого внимания на их крики, подобно человеку, который погружен в сон. Он уже успел привыкнуть к их уловкам, изучил их нападения, и оставался спокойным, пребывая в Боге в обычном радостном состоянии духа. Он весь этот шум и бесконечную болтовню вменял в детский лепет!

Бесы же издали новый ужасный дикий вой и с воплями закричали:

«Послушай, ты что оглох?! Почему ты ничего не отвечаешь нам? Так ты не реагируешь ни на наши вопли – ни на наше молчание?! Ну, посмотрим!»

Но Савва опять ничего не отвечал, да и как он мог ответить, если он в это время разговаривал с Богом?!

«Желающие мне зла говорят тщетное и каждый день замышляют новые козни. А я подобно глухому – не слышу, и подобно немому – не отверзаю уст. Стал я подобен человеку, который глух и нем. И все это, потому что я на Тебя, Господи, уповаю!» (Пс 37:13–16)

Бесы же все более и более исполнялись дерзости и неистовства. Наконец, они уже будучи не в состоянии сдерживать себя, бросаются на Великого. Собравшись отовсюду в кучу и выстроившись, плечо к плечу, сомкнутым строем, с как можно более сильным криком, жаждая убийства, они наваливаются на подвижника.

О Суды Божии! Бесы хватают его, относят на соседний утес, и сбрасывают вниз головою...

О самой замечательной (динон) выдумке (палесматон – стратегическая уловка) прп. Саввы, принесшей ему окончательную победу

Утес скалы был настолько высоким и вызывал такой ужас, что при одном только взгляде на него становилось страшно. Конечно, упавший оттуда ни в коем случае не мог бы остаться живым, будь то человек, скот, или любое живое существо...

Я уверен, что дивный Савва в это время мысленно слышал: «Ангелам своим заповедает о тебе, и они на руках своих понесут тебя..» О, всем управляющая Сила Христова! Он не только услышал, но и делом испытал это чудо!

И вот, Савва полетел вниз...

Но он полетел не вниз головой, как того хотели злодеи, а совершенно прямо! Не потерпев никакого вреда, он стал на ноги на дне пропасти и тем самым восторжествовал над врагами, их самих низринув в бездну их погибели. Теперь-то они уже не смели нападать на него, как это им позволялось раньше по особому Божественному Промыслу...

Я просто хочу заметить, что это был конец бесовских нападений, а именно, их совершенное прекращение. Но как это произошло – я еще не рассказал до конца....

Бесплотное существо, посланное для удивления человечества

Как я уже сказал, Великий Савва падает вниз и, безопасно перенесенный невещественными руками ангела, который охранял его, становится ногами на землю, воздев руки к небу и туда же вперив очи... Но это была еще не победа.

Что же он придумал? – Он стоит там неподвижно сорок дней, совершенно не касаясь ни пищи – ни пития. Он стоит воздев руки без сна твердо и неподвижно, подобно какой-либо статуе из твердого бездушного материала.

Я бы скорее назвал теперь его бесплотным существом, посланным для удивления человечества. Или я бы именовал его новым Моисеем, великим служителем Божиих Таинств, некогда сверхъестественно вошедшим во мрак и принявшим скрижали завета. Правда, Моисею потребовалось вдвое больше дней и двухкратное восхождение. Как мы знаем, ему пришлось обновить те Священные Скрижали, которые сокрушило невоздержание тех, кто хотел жить по закону.

Или я бы называл Савву каким-нибудь подобным Моисею, не знаю как и назвать, – созерцателем и служителем Божиих Таинств. ...

Итак, прошло три дня и три ночи, а Великий все продолжал молиться, простерши руки к небу, на дне пропасти.