Святитель Фотий Константинопольский
Интронизационное послание Патриарха Фотия папе Николаю

(Epistula 288)

Это первое послание новоизбранного Патриарха Фотия Римскому папе Николаю I, отправленное через год после вступления на кафедру (то есть в 860 г.) с посольством, возглавляемым протоспафарием Арсавиром, которое доставило в Рим также письмо от императора Михаила III. Хотя текст носит достаточно формальный характер интронизационного послания (так, исповедание веры дословно повторяется в Окружном послании Восточным патриархам (Ep. 289)), мотив личного нежелания Фотия занимать этот пост выражен, пожалуй, с большей силой, чем того требовали риторические условности. В последующей переписке эта тема получит дальнейшее развитие. Ответ папы (Epistula 3, Mansi XV, 168A-C) содержал протест против поставления в патриархи мирянина, в основном повторявший подобные же претензии, предъявлявшиеся Римским престолом Патриархам Тарасию и Никифору.

Во всём святейшему, священнейшему собрату и сослужителю Николаю папе Старшего Рима Фотий, епископ Константинополя, Нового Рима.

Когда я представляю в мыслях величие священноначалия и человеческое ничтожество, далеко не достигающее присущего тому совершенства, и начинаю оценивать немощь моей силы и то понятие, которое я всегда имел о высоте такого достоинства, заставлявшее удивляться и изумляться тем, кто из нашего поколения (чтобы не говорить о предыдущих) принял на себя страшное иго архиерейства, будучи людьми, связанными плотью и кровью, но отваживаясь совершать дела бестелесных херувимов, – когда я исследую и рассматриваю это и вижу, что ныне сам уловлен в том же, что, созерцаемое у других, приводило меня в волнение, невозможно высказать, какую я испытываю боль и каким унынием пребываю одержим.

Ведь хотя у меня с детства была забота, возраставшая вместе со мной и меня сопровождавшая, жить спокойно в размышлениях о себе самом, освободившись от житейских дел и треволнений – ибо надлежит, начав писать к Вашему Преподобию, говорить правду, – пусть даже почести царских должностей, удерживая это стремление, принуждали обращаться к иным занятиям, тем не менее для меня никогда не была переносима смелость взять на себя исполнение архиерейского достоинства. Ибо всегда, всегда внушало оно мне почтение и страх, особенно при воспоминании о первоверховном апостоле Петре, который, показав много свидетельств веры в Господа Иисуса Христа, истинного Бога нашего, и всесторонне дав много доказательств любви к Нему, словно в увенчание прежних его добрых дел и свершений удостоился вдобавок к учительскому принять и пастырское служение. Но знаю я и о рабе, которому вверен был талант и который, опасаясь суровости господина, скрыл его, чтобы доверенное ему как-нибудь не пропало, будучи расхищено, и как он был призван к ответу за то, что не вернул этот талант давшему приумноженным, и подвергся осуждению на огонь и геенну.

Но зачем я это пишу, а боль усиливается и печаль усугубляется, и удручение растравляется? Ведь воспоминание об огорчительных вещах делает страдание острее и не позволяет легкомыслию принести облегчение. Но драма происшедшего выводится на сцену с той целью, чтобы Вашими молитвами видя неведомо как и сказать вверенную нам паству хорошо руководствуемой и окормляемой, мы отогнали наседающую на нас тучу безысходности и избежали мрака легкомыслия. Ведь бывает же, что и для кормчего хорошо бегущее по ветру и управляемое судно становится причиной радостного настроения, а полнота церкви, цветущая благочестием и добродетелями, радует предстоятеля, назначенного пасти её, и заставляет отступить мглу уныния.

Итак, после того как тот, кому выпало священствовать до нас, оставил это достоинство, приступили ко мне с силой, не знаю каким образом подвигшись, и сопричтённые клиру, и собрание епископов и митрополитов, и прежде них и вместе с ними любящий благочестие и христолюбивый царь, ко всем добрый, кроткий и человеколюбивый и – почему не сказать истину? – не имеющий равного по кротости среди прежних царей. Мне же он тогда показался каким-то бесчеловечным, жестоким и очень страшным – потому что ни в малейшей мере не ослаблял натиска вместе со всей вышеупомянутой полнотой священства. Но он выставлял предлогом неуступчивости единогласное стремление и рвение священников, и что даже при желании не смог бы исполнить <мою> просьбу, а те, поскольку их собралось великое множество, даже не могли как следует расслышать слов моего увещания. Те же, кто и разобрал их, не принимали, и добиваясь, и настроившись говорить только одно, что я должен обязательно даже против воли принять бремя начальствования над ними. А так как мне со всех сторон преградили пути словесных призывов, выступили слёзы, и мрак безысходности, наполнивший всё внутри меня замешательством и прорвавшийся до самых глаз, превратился в поток. Ибо помысел, разом отчаявшись в спасении через слова, обратил само естество к мольбе и слезам, понадеявшись получить от них какую-то помощь и содействие, хоть и ошибся в своём намерении. Ибо принуждавшие и тогда не отступили, пока это дело, мне нежеланное, а для них вожделённое, не было совершено. И с тех пор уже я претерпеваю пребывание в самом средоточии треволнений, какими судьбами, знает Тот, Кому всё ведомо.

Но хватит желудей, к месту сказать поговорку¹. Поскольку же наилучшая общность – это общность веры и она есть главнейшая причина истинной любви, то чтобы установить с Вашим Преподобием чистую и неразрывную связь, мы решили, что следует вкратце представить положения нашей и Вашей веры, тем самым и горячее и усерднее привлекая Ваши молитвы, и раскрывая наше к Вам расположение.

Итак, верую в единого Бога, совершенного, творящего совершенство, Отца, Сына и Духа Святого, не рассекая инаковостью ипостасей также и природу – ибо да иссечено будет Ариево рассечение – но в тождестве природы полагаю различие ипостасей – ибо да падёт подобным же образом и Савеллиево совпадение – Троицу Пресвятую, вседетельную, всесильную, собезначальную Самой Себе как пребезначальную по отношению ко всякому временному началу, однако Отец занимает в Ней место Начала и Причины: ибо так Троица будет равночестно водружена превыше понятия времени, и богословски будет песнословиться в той же самой сущности с Отцом, от Которого Один без истечения неизреченно рождён, а Другой исходит; в Троицу всесвятую, пресущественную сущность, первое потому, что Она боголепно превосходит всякую сущность, а второе – потому что от Неё всё сущее причастно бытию, преблагую благость, первое потому, что Она есть источник благости, а второе – потому что благие от Неё бывают благими.

Таково у нас вкратце безупречное тайноводство нашего богословия. Сын же и Слово Бога и Отца в последние времена произошёл от Приснодевы и преславной Владычицы нашей Богородицы с плотью, одушевлённой душою мыслящей и разумной, то есть воспринял совершенного человека истинно, а не в воображении, не личностно, и не кого-то из ограниченных по отдельности собственной и определённой особенностью, но всего человека; сотворив его отдельным существом в Своей ипостаси и дав ему ипостась, Он спас человеческий род. В Одном и Том же Христе сохраняются природы Божества и человечества, соединённые ипостасным соединением, но не смешанные изменением по сущности: одна ипостась Христова, но две природы, и каждой из них я уделяю собственную волю (ибо во Христе две неумалённые воли, потому что и два действия). Один и Тот же страстный и бесстрастный, тленный и нетленный, описуемый и неописуемый, одно усвояя Божеству, другое же относя к человечеству. Он был добровольно распят за нас и даровал нам честной и поклоняемый крест как причину низвержения смерти; Он же был погребён и сопричислен мёртвым и в третий день по Своему богоглаголанному речению воскрес из мёртвых и явился ученикам, и тем, что ел и пил с ними, совершенно устранил у них всякое сомнение и подозрение в мнимости; затем и вознёсся вместе с воспринятым, то есть со Своей плотью, одушевлённой мыслящей и разумной душою; и вновь так же придёт судить живых и мёртвых, ибо так говорит священное речение: придет тем же образом, которым вы видели Его идущего на небеса (Деян 1:11)².

Так мысля и исповедуя непревратно веру, утверждённую и проповедуемую в соборной и апостольской Церкви, принимаю семь святых Вселенских соборов. Первый, потому что он разбил и низложил Ария и его единомышленников вместе с их отвратительным твареслужением. Второй, ибо он изгнал и изверг из церковного ликостояния умалишённого Македония, впадшего в безумие, подобное Ариеву, – ведь и он, поместив всесвятой и вседетельный Дух среди творений, не стыдился служить твари. Но также и Третий, низложивший злочестивого Нестория и его новопридуманное богомерзкое суеверие: ведь он, дерзко и безрассудно отторгая нераздельно и ипостасно соединённого с Богом Словом целокупного человека от Божественной ипостаси Слова, измышлял и воображал его самоипостасным, почему и явившийся во плоти Сын и Слово Божие привиделся ему простым человеком, и соответственно этот трижды жалкий отказался называть пресвятую Богородицу Богородицей в собственном смысле. Четвёртый же – как сокрушивший и анафематствовавший несчастного Евтихия³ и негодяя Диоскора с их бредовыми измышлениями и всеми их сторонниками: ибо они болтали, будто плоть Господа не единосущна нам, но соединение происходит из двух природ, однако после соединения они вместе исчезают в одной природе, так что ни та, ни другая, ни Божественная, ни человеческая не сохраняет своих свойств. И Пятый же – как иссекший и совершенно испепеливший возобновлённые на погибель их зачинателям мерзкие учения и порождения злочестивого Нестория, безбожного священноначальника столицы и Феодора, ещё более безбожного епископа Мопсуестийского, их и всех, больных тем же, что и они, суемудрием, – но также и как исторгший и искоренивший Оригена, Дидима, Евагрия, еллиномысленным суждением и неразумным мнением впавших в крайнюю глубину безбожия: ибо, выдумав степени и нисхождения Божества и предсуществование душ и отклонения и отпадения их от склонности к Богу, перемещая и перенося их по различным и многовидным телам, они, как говорится, изрыгая из чрева, баснословили и разглагольствовали о конце наказаний и восстановлении бесов. Но и Шестой – как отбросивший и ниспровергший сторонников Гонория, и Сергия, и Макария, празднословов и безумцев, а вместе с ними и безудержно впитавших их злочестие со странными и чудовищными их измышлениями: ибо несчастные не к добру приписывали Христу Богу нашему, Сущему из двух непревратных природ, одну волю и одно действие. Ещё же и второй Никейский священный и великий Собор, отметший и низвергший иконоборцев, а следовательно и христоборцев и обвинителей святых, с ними же вместе и отвратительную их манихейскую ересь: ибо те ненавидели писать на иконах единосущное нам святое тело Господа нашего Иисуса Христа, неистовствуя по поводу Его неписанности и неописуемости и безумно заключая из-за этого, что Он не единосущен нам.

Таково моё исповедание веры и вещей, к ней относящихся и вокруг неё происходящих, и в нём упование – и не только у меня, но и у всех, кто заботится о благочестии и кому присуще божественное вожделение держаться чистого и неподдельного христианского учения. Посему, составив это наше письменное исповедание веры и поведав на словах, словно рисуя на картине, то, что касается нас, Вашему всесвященнейшему священству, мы нуждаемся в Ваших молитвах, о чём многократно просили, чтобы нам обрести Бога милостивым и благосклонным к тому, что мы делаем и уже сделали, а всякий корень соблазнов и камень преткновения видеть устранённым из церковного благочиния; и чтобы подвластные были хорошо упасаемы, и их преуспеяние в благе не пресекалось множеством наших прегрешений, из-за чего мы обвинялись бы в многократно большем грехе. Но да буду я и делать и говорить им в поучение подобающие вещи, да будут и они послушливо и покорно ведомы к собственному спасению и да крепко сочетаются со Христом, Главою всех, по Его человеколюбию и благости, Которому слава и держава вместе с Отцом и Святым Духом, живоначальной и единосущной Троице, ныне и присно и во веки веков, аминь.