Святитель Григорий Богослов. Творения.
Избранные стихотворения
Избранная библиография
Издания
Anthologia graeca carminum christianorum / Ed. W. Christ, M. Paranikas. Leipzig, 1871. P. XII–XV, 23–32.
Carmina selecta S. Gregorii Nazianzeni / Ed. E. Dronke. Göttingen, 1840.
Cummings, J. T. A. Critical Edition of the Carmen De Vita Sua of St. Gregory Nazianzen: Diss. Princeton Univ., 1966.
Gegen die Putzsucht der Frauen / Ed. A. Knecht. Heidelberg, 1972.
Gregor von Nazianz. De vita sua / Ed. Ch. Jungck. Heidelberg, 1974.
Gregorii Nazianzeni Σύγκρισις βίων / Ed. H. M. Werhahn. Wiesbaden, 1953.
Patrologia graeca. Vol. 37, 38 / Ed. J.-P. Migne. Paris, 1842.
Переводы
Epigrams and sentences spiritual in vers, of Gregori Nazianzen, an ancient & famous Bishop in the Greek church / Transl. Th. Drant. London, 1568.
Grégoire de Nazianze. Poèmes et lettres choisies / Transl., ed. P. Gallay. Lyon, Paris, 1941.
Gregory of Nazianzus. Autobiographical Poems / Transl., ed. C. White. Cambridge, 1996.
Hymns of the Early Church / ed. J. Brownlie. London, 1913. P. 20–21, 42.
Grégoire de Nazianze. Le Dit de sa vie / Transl. A. Lukinovich, C. Martingay. Geneva, 1997.
Pellegrino M. Poesie Scelte. Turin, 1939.
Newman J. H. Historical Sketches. Vol. 2. London, 1896. P. 50–93.
Corsaro F. Poesie Scelte // Miscellanea di Studi di Litteratura Christiana Antica 6. 1955. P. 1–42.
Saint Gregory Nazianzen. Selected Poems / Transl., ed. J. McGuckin. Oxford, 1986.
Saint Gregory of Nazianzus. Three Poems / Transl., ed. D. M. Meehan. Washington, 1987.
Select Poems of Synesius and Gregory Nazianzen / Transl., ed. H. S. Boyd. London, 1814.
The Epigrams of St. Gregory the Theologian / Ed. W. R. Paton // The Greek Anthology. Book 8. London, 1917. P. 399–505.
Исследования
Ackerman W. Die didaktische Poesie des Gregorius von Nazianz: Diss. Leipzig, 1903.
Cavallin E. Gregorii Nazianzeni Carmen 1.2.1. 656 f. // London Studies in Classical Philology 8. 1981. P. 17–19.
Costanza S. Su alcune risonanze classiche nel carme 1.2.10 di Gregorio di Nazianzo // Sileno 2. 1976. P. 203–219.
Costanza S. La scelta della vita nel carmine 1.2.10 di Gregorio Nazianzeno. La priamel dei volori e delle professioni e il topos ‘alloi me – ego de’ // Studi in onore del A. Ardizzoni. Rome, 1978. P. 233–280.
Demoen K. Some Remarks on the Life and Poems of Gregory Nazianzen // OCP 63. 1997. P. 171–179.
Dubedout E. De divi Gregorii Nazianzeni carminibus. Paris, 1901.
Fernandez M. N. Observaciones sobre los Himnos de Gregorio Nacianceno // Emerita 36. 1968. P. 231–245.
Frangeskou V. A. Gregory Nazianzen’s usage of the Homeric simile // Hellenica 36. 1985. P. 12–26.
Ghedini G. La Poesia di S. Gregorio Nazianzeno // Scuola Cattolica. 1932. P. 256–260.
Gilber P. L. Person and Nature in the Theological Poems of St. Gregory of Nazianzus: Diss. Washington, 1994.
Grenier A. La Vie et les poésies de S. Grégoire de Nazianze. Clermont Ferrand, 1858.
Kalamakis D. Echoes of Pindar in Gregory the Theologian // Athena 79. 1983–1984. P. 73–79.
Kambylis A. Gregor von Nazianz und Kallimachos // Hermes 90. 1982. P. 120–122.
Keydell R. Ein dogmatisches Lehrgedicht Gregors von Nazianz // BZ 44. 1951. S. 315–321.
Keydell R. Die literarhistorische Stellung der Gedichte Gregors von Nazianz // Atti dello 80 Congr. Ist. di Studi Bizantini. II, SBN Vol. 7. Rome, 1953. P. 134–143.
Koster W. J. W. Sappho apud Gregorium Nazianzenum // Mnemosyne 17. 1964. P. 374.
Koster W. J. W. Sappho apud Gregorium bis detecta // Mnemosyne 18. 1965. P. 75.
Musurillo H. The Poetry of Gregory of Nazianzus // Thought 45. 1970. P. 45–55.
Pellegrino M. La Poesia di S. Gregorio Nazianzeno // Pubbl. della Univ. Cattol. del Sacro Cuore, Vita e Pensiero. 1932. No 13.
Sajdak J. De Gregorio Nazianzeno poetarum Christianorum fonte // Eos 18. 1912. P. 1–30 (Commentarii societatis philologiae Polonorum).
Sykes D. A. The Bible and Greek Classics in Gregory Nazianzen’s Verse // Studies in Patrology. Oxford, 1982. No 17.3. P. 1127–1130.
Sykes D. A. Gregory Nazianzen as Didactic Poet // SP 16.2. Berlin, 1985. P. 433–437.
Trypanis C. A. Greek Poetry From Homer to Seferis. London, 1981.
О стихах своих
Узрев, как много появилось пишущих
Не мерной речью, слишком вольно льющейся,
В трудах немало проводящих времени
Без пользы, в суетливом пустословии,
Но пишущих бесчинно и безудержно
Так много вздора, что, пожалуй, столько же
Песка в морях и вшей в земле Египетской, –
Единственное мнение, сладчайшее
Я изложил: отбросив словеса сии,
Держаться только богодухновенного,
Как в бурю мореходы ищут гавани.
Коль многим людям подали Писания
К нападкам повод, вот где мудрость, Дух Святый:
Сие то и толкает к мысли суетной
Всех тех, кто движим злыми побужденьями.
Когда ты пишешь, можно ли слова твои
Бесспорными соделать дольним помыслом?
А коли вовсе нет такой возможности,
В сем бренном мире, на куски расколотом,
Где каждый, отступивши прочь от истины,
Стремится словесами оправдать себя,
Я путь иной избрал своим писаниям
(Хорош он или скверен, мне он нравится):
Труды свои поведать речью мерною.
Не для того, как думать станут многие,
Чтоб славою облечься – той, которую
Пустой зовут при этом (но, однако же,
Мне ведомо: затем и пишут недруги,
Чтоб человекам угождать: ведь смертные
Своею мерой часто мерят ближнего),
И я стихов не предпочту божественным
Трудам – Глагол Господень да хранит меня!
Но вы дивитесь: что со мной соделалось?
Во-первых, возжелал я, для других трудясь,
Свою несоразмерность так обуздывать,
Чтобы писать не слишком много, – так-то вот
Борясь с размером. Во-вторых, для юношей
И всех, кто радость черпает в словесности,
Писать стихи как врачевство приятное,
Людей тем самым направляя к лучшему,
Закона горечь сладостью свершая им:
И тетиву ослабить нужно изредка.
Коль нет в стихах иного прока, пению
И лире пусть заменой служат. Радовать
Хочу, коль радуешься ты стихам моим:
Сие с пути благого не собьёт тебя.
А, в-третьих, я, – быть может, это мелочно,
Но это правда, – не могу язычникам
Отдать в литературе пальму первенства.
(Я о словесном говорю изяществе,
Хотя у нас краса лишь в умозрении.)
Итак, забава эта – вам, премудрые,
Пусть только нам окажут милость львиную.
В-четвёртых, я, недугом тяжко мучимый,
Нашёл, как старый лебедь, утешение:
С самим собой биеньем крыл насвистывать
Не плач по мне, а словно песнь прощальную.
Итак, теперь, о мудрые, изведайте
Наш помысл. Когда словам сим вы уступите,
В том будет прок. А если лишь играете,
То отступитесь: нет здесь ни чрезмерного,
Ни слишком длительного иль ненужного.
Коль пожелаешь, всё в самих стихах узришь:
Ты и моё найдёшь в них, и стороннее,
Хвалу благим и скверным порицание,
Примеры мнений и учений памятных
Благодаря сплетеньям букв изысканным.
Считаешь, мало? Сделай нечто большее.
Ругаешь метр? Ещё бы, меры нет в тебе,
Писатель скверных стихотворных выродков.
Слепец признать едва ли сможет зрячего,
Стоящему не обогнать бегущего.
Что порицаешь, то и покупаешь ты,
К тому стремишься, что ругаешь яростно:
Ведь ты стихи кропаешь сам без удержу,
Ругая, прочным делаешь доверие.
Мне мил на берегу крушенье терпящий.
К сему-то и стремитесь вы, премудрые.
Не это ли двуличье лицемерное?
Кто ныне лев, тот раньше обезьяной был:
Легко стремленье к славе обличается.
Стихов немало есть в Святом Писании,
Как из евреев мудрые глаголют нам.
Коль звуки струн ты не находишь мерными, –
С какими древле пелись речи стройные,
Ко благу направляя чрез приятное,
И нравы образуя сладкопением, –
То пусть Саул в обратном убедит тебя:
Освобождён был музыкой от духа он.
В чём вред, коль мы достойным удовольствием
Ведём к общенью с Богом этих юношей?
Переменить внезапно будет трудно их:
Да будет в них смешенье благородное
Теперь, – пока благое не закрепится,
Тогда и можно устранить приятное,
Опору их – благое же останется.
Так что же может быть сего полезнее?
Иль ты не добавляешь в пищу сладкое,
О ты, свои сурово брови хмурящий?
Зачем размеренную речь хулишь мою,
Стихи других своею мерой меряя?
Мидян пределы не близки с фригийскими.
Полёт орла и галки различается.
О человеческой природе
Мучимый скорбью, вчера вдалеке от людей я томился
В роще тенистой один, сердцем снедаясь своим.
Ибо лекарство одно полюбил я в тяжелых страданьях:
Тихо с душою своей наедине говорить.
С пением птиц в зеленеющих кронах беседовал ветер,
Крепкий, врачующий сон ниспосылая с ветвей
Даже тому, чья душа задыхалась. Кругом на деревьях
Сладкоголосы, легки, тёплого солнца друзья
Пели кузнечики, лепетом чудным весь лес оглашая.
Тут же прохладный ручей ноги мои омывал,
Тихо струясь через влажную рощу. А я, как и прежде,
Тою же болью страдал – лучше не делалось мне.
Пренебрегал я всем тем, что меня окружало, поскольку
Ум, погружённый в тоску, радость не может принять.
Вихрем вращался во мне исступлённый мой разум, и длилась
Несовместимых идей битва жестокая в нём.
Кто я такой? Кем я был? Кем я буду? Не ведаю ясно;
Тот, кто мудрее меня, тоже не знает сего.
Скрытый туманом, туда и сюда понапрасну блуждаю:
Даже и тени того, что я искал, не обрёл.
Все мы – скитальцы, и низменность всем нам не чужда; на всех нас
Плоти пресыщенной гнёт облаком тёмным лежит.
Право, мудрее меня те, кто больше других преуспели,
Прочь удалив из сердец в них же возникшую ложь.
Я существую. Задумайся: что это значит? Исчезло
Нечто во мне; а иным ныне являюсь; затем
Снова я буду иным, если буду. Я не неизменен:
Быстрый и мутный поток, вечно стремящийся прочь.
Кем из троих назовёшь меня? Кто из них – «я», отвечай мне.
Только смотри, чтобы «я» прочь не ушёл от тебя.
Реку нельзя перейти по тому же течению дважды,
И человека нельзя дважды таким же узреть.
В плоти отца пребывал я, затем приняла меня матерь,
Как обоюдный их плод. Плотью безвидною став,
Нечеловеческой, смутной, срамной, без ума и сознанья,
В матери я пребывал, словно бы в тёмном гробу.
Мы лишь для тленья, от гроба до гроба живём. И путями
Жизни идя, лишь годов видел я трату во всём,
Старости гибельной мне прибавляющих. Если по смерти
Вечность, нетленье меня примут, как изречено,
Вдумайся: разве не гибельна жизнь и, напротив, не жизнь ли
В смерти найдёшь, вопреки мыслям обычным твоим?
Я столь ничтожен – что ж беды гнетут меня, словно я крепок?
Нет, постоянно одно для однодневных существ,
Сродно, незыблемо, вечно – и, выйдя наружу из чрева,
Прежде всего я слезу пролил, оплакав все те
Бедствия, с коими в жизни пришлось мне позднее столкнуться,
Прежде, чем даже самой жизни коснуться успел.
Где-то, как древле на Крите, не водятся дикие звери,
Есть и такая страна, где неизвестны снега;
Но между смертных никто не похвалится тем, что отселе
Переселиться сумел, жизненных бед не познав.
Слабость и бедность, рождение, гибель, вражда, негодяи,
Звери земли и морей, тяготы – всё это жизнь.
Много я видел мучительных бедствий и тяжких несчастий,
Благ же, лишённых скорбей, я никогда не встречал
С тех окаянных времён, когда горькую кару воспринял,
Гибель вкусив и познав лютую зависть врага.
Я обращаюсь к тебе, неисцельная плоть, ненавистник
Благожелательный мой, вечно разящий меня,
Больно ласкающий зверь, леденящий огонь – это чудо,
Чудо великое, коль сможешь ты мне угодить.
Я и к душе обращусь, чтобы молвить достойное слово:
Кто ты? Откуда? Зачем труп волочишь на себе?
Кто привязал тебя крепкими узами к жизни, какая
Тяжесть к земле тебя гнёт? Как ты смешала, ответь,
Тело и разум, дебелое – с духом, тяжёлое – с лёгким?
Друг против друга сии ратуют в вечной борьбе.
Если посеянной с плотью вступила ты в жизнь, то увы мне:
Как этих гибельных уз я бы хотел избежать!
Образ я Божий, но я же и сыном стыда оказался;
Стыдно мне похоть назвать матерью чести моей.
Я истеченьем зачат, что сотлело; сегодня я смертный,
Завтра не смертный, а прах: горечь последних надежд.
Если ты нечто небесное, кто ты, откуда, поведай.
Если ты Бога удел или дыханье Его, –
Как ты сама полагаешь, – неправду отбрось, и поверю.
В чистом не свойственно быть нечистоте никакой.
Темень – не солнца удел, у нечистого духа не может
Быть порождением свет. Как же выходит, что ты
Движима злым побужденьем губительного Велиара,
Если ты с Духом небес смешана? И почему
Даже с Помощником этим к земле тяготеешь? О горе!
Как твой губительный грех невыразимо силён!
Если во мне ты, душа, не от Бога, какой же природы?
Страшно: не тщетной ли я славой напрасно кичусь?
Божье творение, рай, повеление, слава, надежда,
Ливень, что губит весь мир, ливень, что полон огня, –
После пришло к нам и письменное исцеленье закона,
После – Христос; Он смешал форму Свою и людей,
Так, чтобы страждущий Бог даровал бы оплот мне в страданьях,
Богом меня совершив образом смертным Своим.
Неукротима, однако, стремительность... мы, словно вепри,
Броситься рвёмся на меч в диком безумстве своём.
В чём заключается благо для жизни? В божественном свете?
Полная зависти тьма скрыла его от меня.
Всё, что я делаю, тщетно; но тщетно ли дело порочных?
Равную долю во всём им бы со мной – и в беде!
В изнеможение ввергнут божественным страхом, страдаю
Я от тяжёлых забот днём и ночною порой.
Этот надменный, ударивши в спину, свалил меня навзничь
И наступает пятой. Ну же, рассказывай мне
Ужасы мрачного Тартара, огненного Флегетона,
Бесов, что с нашей души взыщут сполна её долг.
Но для порочных всё это – лишь басня: живут настоящим,
Образы будущих мук к разуму их не вернут.
Лучше б виновные вовсе наказаны не были после,
Нежели мучиться мне ныне от кары за грех.
Но для чего, для чего воспевать мне несчастия смертных?
Нашему роду всегда, всюду сопутствует боль.
Бури волнуют моря, а по мне и земля ненадёжна,
Круговращенья времён года не остановить,
Ночью сменяется день, в непогоду туманится воздух,
Солнце – лучистым звездам, солнцу – глубокая тьма
Всю затмевает красу, луна возрождается снова,
Наполовину видно звёздное небо теперь.
Прежде и ты, Эосфор, сопричислен был к ангельским хорам,
Злобный завистник! Теперь спал ты с позором с небес.
Смилуйся же надо мною, о Троице, дивное царство!
Не избежала и Ты мнений безумных людей:
«Прежде Отец, а впоследствии Отрок великий, а после
Бога великого Дух», – что ж, изрекайте хулу.
Где остановишься ты, о коварная, злая тревога?
Остановись. Ибо всё ниже, чем Бог. Покорись
Разуму. Бог сотворил не напрасно меня. И сначала
Песнь воспою, а сия песнь слабоумной была.
Ныне – туман, а впоследствии – Слово, и всё осознаешь,
Либо узрев Божество, либо пылая в огне.
Всё это друг мой пропел мне, мой разум, и боль прекратилась.
Поздно из рощи домой тихо направился я –
То насмехаясь над теми, кто судит о деле иначе,
То с несогласьем в уме, с сердцем, горящим огнём.
Диалог с миром
Вопрос: О мир, к ответу! Кто ты и откуда ты?
Куда идёшь и для чего кружишь меня,
Как муравья, бывает, колесо влечёт?
Ответ: Не ведаю, откуда, но от Господа.
Иду туда, где лучше. Не кружу тебя,
Ты сам бесчинен, говоришь мне дерзости.
Вопрос: Зачем ты прочен, мы же столь изменчивы?
Ответ: Я вне тебя, но что же в том хорошего?
Ты волен и имеешь преимущество.
Вопрос: Добро. Но кто же внешним правит? Ответ: Дурно ли?
Материя прекрасным – во спасение.
Вопрос: Не лучше ли себя винить? Ответ: Вот именно.
О тленности человеческой природы
Милый мой мир (впрочем, вовсе не милый), зачем же меня ты,
Как муравья колесо, с грохотом страшным, ответь,
Ошеломлённого этим ужасным вращением, кружишь?
Ты хоть велик, но тебе ноша сия тяжела.
Знаю, от Бога исходишь и славишь Творца, но и сам я
Создан рукою Христа, будучи соткан из двух
Первоначал – из земного с небесным. И тело – отсюда,
Душу, напротив, вдохнул Разум великий в меня.
Но беспрерывно туда и сюда меня беды бросают:
Как от себя их терплю, так и от козней врагов.
Словно на берег попавший дельфин, я на воздухе гибну.
Мире, я гасну. Народ неповреждённым веди.
О ней же
Время и я, мы при встрече расходимся снова, как птицы,
Или как в море суда, не обладая ничем
Неизменяемым. Если же я согрешил, то проступок
Так и останется – вот в чём жесточайшая боль.
Не о чем мне помолиться, не знаю, как жить и что делать,
Ужас и этак, и так. Дай же мне верный совет:
Из-за греха моя жизнь – вереница страданий; умру ли,
Горе! для прежних страстей нет исцеленья тогда.
Если удел мой таков в этой жизни и если так тяжко
Бремя её, что и смерть не завершает скорбей,
Ибо с обеих сторон разверзается бездна, что молвить?
Только на милость Твою лучше всего уповать.
О суетности и превратности жизни и о том, что всех постигнет один конец
Ласточкой мне бы хотелось иль голубем стать длиннокрылым,
Только бы скрыться от жизни со смертными; или в пустыне
Жить со зверями (поскольку животные преданней смертных),
Ночи и дни проводить без печалей, скорбей, наказаний.
Только одно чтоб во мне не звериным осталось – мой разум:
Тот, что и Бога изведал, и по небу ходит свободно,
Свет неустанно стяжая для жизни моей безмятежной.
Или, взойдя на вершину, с высот, вознесённых над миром,
Буду взывать громогласно ко всем, населяющим землю:
«Смертные люди! О род истечения, как вы ничтожны!
Только для смерти живя, сколь мы тщетно собою кичимся!
Долго ль, игрушки обманчивых снов наяву, развлекаясь,
Будете вы только шум на земле поднимать понапрасну?»
Пользуйся разумом ты, путешествуя, друг мой, повсюду,
Так же, как я: ибо Бог наделил меня знаньем глубоким
Счастья и горестей; ум же над всем возноситься способен.
Тот был отважным и юным, друзья им гордились премного,
Гордой походкой ходил, выделялся прекрасным сложеньем.
Тот был красив, как звезда Эосфор, привлекая повсюду
Взоры людей, что весенний цветок между юношей славных.
Тот в состязаниях славился; этот – оружьем Арея;
Тот со зверьми на ристалище бился и мерился силой
С ними средь гор. А вот тот, об одних лишь пирах помышлявший
(Дань его чреву отдали и суша, и море, и воздух),
Сгорбился ныне, отцвёл: слабосильная старость явилась,
Вся красота улетучилась, внутренность мёртвою стала.
Только отчасти меж смертными, большей же частью в Аиде
Он пребывает. Иной предаёт себя басням различным.
Этот столь знатен, что думает лишь о могилах великих
Или о том, как недавно детей в завещание внёс он.
Этот, прославившись в городе силою мудрости, ныне
Вечно у всех на устах. А вот этот богатство без меры
Дома имея, всё помыслом тщится его приумножить.
Этот обрадован тем, что весы правосудия держит.
Этот, в багряных одеждах, с повязкой на лбу горделивом,
Силой земли обладает и в небо взирает с презреньем;
Будучи смертным, надеждой возносится ввысь, как бессмертный.
Всё это – ныне. Но скоро все станут равны, истлевая:
Раб и вельможа, батрак и любой, кто богатством кичится.
Всем нам единым приютом могильная темень послужит;
Гордым одно преимущество: быть погребёнными с плачем,
Надпись на камне надгробном оставив скорбящим потомкам.
Рано ли, поздно ли, всех нас единая участь постигнет:
Жалкая куча костей, обнажённый оскаленный череп.
Гордость прешла; но и бедность оставлена горем. Недуги,
Распри, нечестие, жажда богатства, бесчинная дерзость –
Всё уже умерло вместе с умершими, всё отшумело:
Прочь из могилы отправится лишь за воскресшими следом.
Видя всё это, послушайтесь, дети, благого совета
(Дети мои, ибо долее вас на земле существую):
Мир сей оставим и всё, что бушует в стремительном мире:
Всю эту скверну, которою царь нас прельщает наземный,
Хищник чужого, вредитель и злой человекоубийца, –
Славу, богатство, престол, благородство, неверное счастье –
Спешно оставим и в небо бежим без оглядки, где ждёт нас
Троицы свет, что сияет столь чудно и невыразимо.
Прочие, словно игральные кости, в одну и другую
Сторону падают; грязь им, как свиньям, приносит отраду;
Тьмою кромешною ночь им безумные очи застлала,
Только и могут ходить, что вдоль стен и держась друг за друга.
О путях жизни
Кто я? Откуда пришёл? Кем я буду, из праха поднявшись,
После того, как земля тело мое обретёт?
Буду ли Богом великим спасён? И куда я отправлюсь –
Верно ли мне суждено в тихую гавань идти?
Многострадальны сей жизни пути, переполнены горем:
Беды, несчастья, труды множатся – нет им конца.
В людях прекрасным, без примеси зла, ничего не бывает.
Если бы доля моя тяжкой такой не была!
Власть и богатство – престол ненадёжный, гордыня – пустое;
Рабство – бессмысленный труд, бедность – оковы навек.
Молодость – яркая молнии вспышка, минутная радость;
Старость – седины, печаль, скорый из жизни уход.
Слово крылатое – воздух, пустая молва. Благородна
Древняя кровь – но кабан тоже породист весьма.
Дерзость людская сверх меры пресытила. Брак – это привязь.
Добрые дети – труды. Скверные – тяжкий недуг.
На людях – учишься злу, в одиночестве – тихо слабеешь.
Занят работой? Тогда ум твой привязан к земле.
Хлеба кусок на чужбине поистине скуден. И землю
Плугом пахать тяжело. По морю ль ходишь – в Аид.
Родина – гиблое место, чужая страна – униженье.
Всё, что мы видим вокруг, – горе. Веселье и смех –
Пена, видение, ветер, роса, испарение, призрак,
Пепел, морская волна, тающий след корабля.
Вечно вращается круг, принося неизменно всё то же,
Так что устойчива тут лишь перемена часов,
Дней и ночей, порождений, смертей, наслаждений, болезней,
Быстрого бега, удач, жалких падений и бед.
В этом, о Логос, премудрость Твоя: Ты приводишь в движенье
Всё в этом мире затем, чтобы любил человек
Лишь неизменное. Крылья расправив ума, обозрел я
Всё в этом мире, и в нём смертный – ничтожнее всех.
Если и есть у людей то, что вечно, прекрасно, то это –
Наше стремление прочь, крест наш поднявши, уйти;
Слёзы, смятенье ума, погружённого в поиски Бога;
Радость надежды и свет Троицы, льющийся к тем,
Кто очищенью себя посвятил, кто оставил безумства;
Образ возможность хранить, Богом дарованный нам;
Жить посторонней для жизни, иной, неиспорченной жизнью,
Мир обменявши на мир, все бремена понести.
Элегический стих
Всякий блажен, кто бесплотною жизнью живёт, не пятная
Образ великий в себе мерзостью нечистоты.
Изредка, лишь поневоле покорны мы помыслам неба,
Чаще противимся им, разум во мрак погрузив.
Если рождён истечением я, для чего же бессмертным
Ты уподобил меня? Если от неба мой дух,
Что же меня Ты, Христос, долготерпишь, покрытого грязью?
Старость явилась: увы, слабы суставы мои.
Плоть то открыто восстанет, а то нападёт из засады.
Хуже, когда иерей жертву нечистый вершит.
Божьею силой великой тебя я, о плоть, заклинаю:
Алчность свою усмири в чёрный нечестия день.
Молитва Христу
Я умер для борений жизни горестной,
Что, как Эврип, по бурным волнам носит нас:
Ничто не прочно в ней ни на единый день.
Мне той далёкой жизнью жить хотелось бы,
Где обретёт награду состязавшийся.
Прощайте, люди, любящие жизнь свою,
Я ухожу, чтоб зреть Владыку Господа.
Благий, дерзну ли молвить? Тело бренное,
Твоей руки творенье, предаю Тебе.
Как скверно пахнет, жалкое, нелепое!
Воззри, о Боже: вот, перед Тобой лежит.
Теперь подай мне руку, кончи жизнь мою,
Пока горчайших зол мне не принёс конец.
Нужны ль ещё мне скорби, очищения?
Я гибну, гибну в горе. Но Тебе умру,
Мой Бог! Ты разгоняешь мрак страдания
Для мертвеца, который жив пока ещё.
Моление Христу
Наставник! Ученик Твой бурей страшною
Объят – восстань же и спаси от гибели:
Лишь повели, и море успокоится.
Христе, дерзаю молвить: не гнети меня,
Да не угасну я под грузом горестей.
Ведь Ты людей гораздо худших миловал,
Не осуждай на то, что мной заслужено,
Сними с весов судебных часть вины моей.
Снесёт ли кто и тяжесть дня единого?
Куда пойти грехами отягчённому?
Утренний обет
Даю с утра я Богу обещание
Не одобрять и не творить греховного,
Но день Тебе принесть как жертву чистую,
Быть непреклонным, над страстями властвовать.
А коль порочен буду, то и трапезу
Святую оскорблю, и седину свою.
Христе, содействуй этому стремлению.
Вечерний плач
Я лгал Тебе, о Слово Божье, Истина,
Когда сей день как жертву посвящал Тебе.
Уже не светлым ночь меня окутала.
Молясь Тебе, я видел это явственно,
Однако ноги отказались слушаться,
И мрак пришёл, заклятый враг спасения.
Христе, зажги мой свет, и снова будь со мной.
К народу Церкви Анастасии
Скорбят пути Сиона, жаждут в праздники
Узреть народ, прилежно чтящий заповедь.
И я скорблю: ведь я не вижу более
Народ, текущий внять глаголам уст моих:
И чужестранцев, и константинопольцев,
Всех просвещённых чудным светом Троицы.
Как лев, окрестность рыком оглашающий,
Стенаю ныне: чад любимых, может быть,
Другие уловляют речью вкрадчивой.
Но если обрету я силу прежнюю
В Тебе, о Троице, то снова, рыкая,
Заставлю хищных разбежаться в стороны.
Чудеса Илии пророка и Елисея
Вот Илии деянья Фесвитянина.
Вначале воронами он питаем был,
Затем вдовицу накормил сарептскую
Муки и масла малыми остатками.
Своим дыханьем сына воскресил он ей
Из мёртвых. Литься запретив от Господа
Дождю, затем позволил вновь, невиданным
Огнём сожегши жертву. После многие
Провёл в пустыне дни без пищи. Далее
Испепелил он двух пятидесятников
Рассёк милотью воды иорданские,
Взошёл на небо в колеснице огненной.
А Елисею он и дар, и милость дал.
Рассмотрим и деянья Елисеевы.
Рассёк милотью воды иорданские,
В истоках солью устранил бесплодие,
Детей надменных истребил животными.
Потоки вод для воинов он жаждущих
Извёл в Едоме. Долг вдовы источником
Елея он покрыл. Сунамитянке же
И сына дал, и после воскресил его.
У зелий силу отнял смертоносную
И скудной пищей многих спас от голода.
Очистил Неемана-сириянина,
Но и проказой поразил Гиезия.
Заставил плыть секиру по волнам речным.
Затмивши очи сириянам, предал их
Врагам, и пищи предсказал обилие
Для войска. Мёртвый, воскресил он мёртвого
Своими же костями близлежащими.
Злословящему
Много худого теперь говоришь обо мне ты, милейший.
Если ты сам совершенен, охотно тебе я поверю.
Если же нет, то всегда говори обо мне ещё хуже:
Как превосходно, когда негодяи меня ненавидят!
Эпитафия и краткое изложение своей жизни
Царь мой, Христос, для чего я тенетами плоти окутан,
Ради чего помещён в полную горестей жизнь?
Богоподобный отец породил меня с матерью славной –
Я появился на свет лишь по молитве её.
Матерь молилась и Богу меня посвятила младенцем.
В чудном виденьи ночном тягу я к девству обрел.
Всё это сделал Христос. А затем по волнам я носился;
Много от хищных страдал; телом своим изнемог.
Пастыри были враждебны; бывало, меня предавали;
Чад я лишился своих; бедами был угнетён.
Вот какова у Григория жизнь. Остальное устроит
Жизнеподатель Христос. Так начертай на камнях.
Перевод с древнегреческого,
вступительная статья и примечания В. Н. Генке
Стихотворения на греческом языке
ΕΙΣ ΤΑ ΕΜΜΕΤΡΑ
Πολλοὺς ὁρῶν γράφοντας ἐν τῷ νῦν βίῳ
Λόγους ἀμέτρους, καὶ ῥέοντας εὐκόλως,
Καὶ πλεῖστον ἐκτρίβοντας ἐν πόνοις χρόνον,
Ὧν κέρδος οὐδὲν ἢ κενὴ γλωσσαλγία·
Ἀλλ ̓ οὖν γράφοντας καὶ λίαν τυραννικῶς,
Ὡς μεστὰ πάντα τυγχάνειν ληρημάτων,
Ψάμμου θαλασσῶν ἢ σκνιπῶν Αἰγυπτίων49
Πάντων μὲν ἂν ἥδιστα καὶ γνώμην μίαν
Ταύτην ἔδωκα, πάντα ῥίψαντας λόγον,
Αὐτῶν ἔχεσθαι τῶν θεοπνεύστων μόνον,
Ὡς τοὺς ζάλην φεύγοντας ὅρμων εὐδίων.
Εἰ γὰρ τοσαύτας αἱ Γραφαὶ δεδώκασι
Λαβὰς, τὸ, Πνεῦμα, τουτί σοι σοφώτερον,
Ὡς καὶ τόδ ̓ εἶναι παντὸς ὁρμητήριον
Λόγου ματαίου τοῖς κακῶς ὁρμωμένοις.
Πότ ̓ ἂν γράφων σὺ, τοῖς κάτω νοήμασιν
Ἀναμφιλέκτους, ὦ ̓ τὰν, ἐκτείναις λόγους;
Ἐπεὶ δὲ τοῦτο παντελῶς ἀμήχανον,
Κόσμου ῥαγέντος εἰς τόσας διαστάσεις,
Πάντων τ ̓ ἔρεισμα τῆς ἑαυτῶν ἐκτροπῆς
Τούτους ἐχόντων τοὺς λόγους συμπροστάτας·
Ἄλλην μετῆλθον τῶν λόγων ταύτην ὁδὸν,
Εἰ μὲν καλήν γε, εἰ δὲ μή γ ̓, ἐμοὶ φίλην·
Μέτροις τι δοῦναι τῶν ἐμῶν πονημάτων.
Οὐχ, ὡς ἂν οἰηθεῖεν οἱ πολλοὶ βροτῶν,
Τῶν πάντα ῥᾴστων, δόξαν ἐκκαρπούμενος
Κενὴν, ὃ δὴ λέγεται. Τοὐναντίον μὲν οὖν
Τρέχοντας οἶδα τοῖς ἐμοῖς, οὕτω γράφειν,
Ἀνθρωπαρεσκεῖν μᾶλλον· οἱ γὰρ πλείονες
Τοῖς σφῶν μέτροις μετροῦσι καὶ τὰ τῶν πέλας,
Οὔτε προτιμῶν τοῦτο τῶν θείων πόνων·
Μή μοι τοσοῦτον ἐκπέσοι Θεοῦ λόγος!
Τί οὖν πέπονθα, τοῦτ ̓ ἴσως θαυμάσετε.
Πρῶτον μὲν ἠθέλησα, τοῖς ἄλλοις καμὼν,
Οὕτω πεδῆσαι τὴν ἐμὴν ἀμετρίαν·
Ὡς ἂν γράφων γε, ἀλλὰ μὴ πολλὰ γράφω,
Καμὼν τὸ μέτρον. Δεύτερον δὲ τοῖς νέοις,
Καὶ τῶν ὅσοι μάλιστα χαίρουσι λόγοις,
Ὥσπερ τι τερπνὸν τοῦτο δοῦναι φάρμακον,
Πειθοῦς ἀγωγὸν εἰς τὰ χρησιμώτερα,
Τέχνῃ γλυκάζων τὸ πικρὸν τῶν ἐντολῶν.
Φιλεῖ δ ̓ ἀνίεσθαί τε καὶ νευρᾶς τόνος·
Εἴ πως θέλεις καὶ τοῦτο· εἰ μή τι πλέον,
Ἀντ ̓ ᾀσμάτων σοι ταῦτα καὶ λυρισμάτων.
Παίζειν δέδωκα, εἴ τι καὶ παίζειν θέλεις,
Μή τις βλάβη σοι πρὸς τὸ καλὸν συλωμένῳ.
Τρίτον πεπονθὼς οἶδα· πρᾶγμα μὲν τυχὸν
Μικροπρεπές τι, πλὴν πέπονθ ̓· οὐδ ̓ ἐν λόγοις
Πλέον δίδωμι τοὺς ξένους ἡμῶν ἔχειν·
Τούτοις λέγω δὴ τοῖς κεχρωσμένοις λόγοις
Εἰ καὶ τὸ κάλλος ἡμῖν ἐν θεωρίᾳ.
Ὑμῖν μὲν οὖν δὴ τοῖς σοφοῖς ἐπαίξαμεν.
Ἔστω τις ἡμῖν καὶ χάρις λεόντιος.
Τέταρτον εὗρον τῇ νόσῳ πονούμενος
Παρηγόρημα τοῦτο, κύκνος ὡς γέρων,
Λαλεῖν ἐμαυτῷ τὰ πτερῶν συρίγματα,
Οὐ θρῆνον, ἀλλ ̓ ὕμνον τιν ̓ ἐξιτήριον.
Πρὸς ταῦτα νῦν γινώσκεθ ̓ ἡμῖν, οἱ σοφοὶ,
Τῶν ἔνδον. Εἰ δ ̓ ἥττησθε, τῶν αὐτῶν λόγων
Πλεῖστον τὸ χρῆμα· καὶ τὰ παιζόντων λόγοι,
Χωρεῖτε· μακρὸν δ ̓ οὐδὲν οὐδ ̓ ὑπὲρ κόρον,
Ἀλλ ̓ οὐδ ̓ ἄχρηστον, ὡς ἐγῷμαι παντελῶς.
Αὐτοὶ διδάξουσ ̓ οἱ λόγοι θέλοντά σε.
Τὰ μὲν γάρ ἐστι τῶν ἐμῶν, τὰ δ ̓ ἔκτοθεν.
Ἢ τῶν καλῶν ἔπαινος, ἢ κακῶν ψόγος,
Ἢ δόγματ ̓, ἢ γνώμη τις, ἢ τομαὶ λόγων,
Μνήμην ἔχουσαι τῇ δέσει τοῦ γράμματος.
Εἰ μικρὰ ταῦτα, σὺ τέλει τὰ μείζονα50
Μέτρον κακίζεις· εἰκότως, ἄμετρος ὢν,
Ἰαμβοποιὸς, συγγράφων ἀμβλώματα.
Τίς γὰρ βλέποντα, μὴ βλέπων, ἐγνώρισεν;
Ἢ τίς τρέχοντι, μὴ τρέχων, συνέδραμε;
Πλὴν οὐ λέληθας, ὃ ψέγεις, ὠνούμενος.
Ὃ γὰρ κακίζεις, τοῦτό σοι σπουδάζεται,
Καὶ σφόδρ ̓ ἀμέτρως, τὸ γράφειν ποιήματα.
Ὅταν51 δ ̓ ἐλέγχῃ, πίστις ἀντεισέρχεται,
Καὶ πεζὸς ἡμῖν ναυαγῶν ὁ φίλτατος.
Τοιαῦτα τεχνάζεσθε, ὑμεῖς οἱ σοφοί.
Ταῦτ ̓ οὐ πρόδηλον ψεῦδος, οὐχὶ διπλόη;
Πίθηκος ἡμῖν ἀρτίως, λέων δὲ νῦν.
Οὕτως ἁλίσκετ ̓ εὐπετῶς δόξης ἔρως.
Πλὴν ἴσθι πολλὰ καὶ Γραφαῖς μετρούμενα,
Ὡς οἱ σοφοὶ λέγουσιν Ἑβραίων γένους52.
Εἰ μὴ μέτρον σοι καὶ τὰ νεύρων κρούματα,
Ὡς οἱ πάλαι προσῇδον ἐμμελεῖς λόγους,
Τὸ τερπνὸν, οἶμαι, τοῦ καλοῦ ποιούμενοι
Ὄχημα, καὶ τυποῦντες ἐκ μελῶν τρόπους.
Σαούλ σε τοῦτο πεισάτω, καὶ πνεύματος
Ἐλευθερωθεὶς τοῖς τρόποις τῆς κινύρας53
Τίς οὖν βλάβη σοι, τοὺς νέους δι ̓ ἡδονῆς
Σεμνῆς ἄγεσθαι πρὸς Θεοῦ κοινωνίαν;
Οὐ γὰρ φέρουσιν ἀθρόαν μετάστασιν.
Νῦν μέν τις ἔστω μίξις εὐγενεστέρα.
Πῆξιν δ ̓ ὅταν τὸ καλὸν ἐν χρόνῳ λάβῃ,
Ὑποσπάσαντες, ὡς ἐρείσματ ̓ ἀψίδων,
Τὸ κομψὸν, αὐτὸ τἀγαθὸν φυλάξομεν.
Τούτου τί ἂν γένοιτο χρησιμώτερον;
Σὺ δ ̓ οὐ τὰ ὄψα τῷ γλυκεῖ παραρτύεις,
Ὦ σεμνὲ, καὶ σύνοφρυ καὶ συνηγμένε;
Τί οὖν κακίζεις τὴν ἐμὴν εὐμετρίαν,
Τοῖς σοῖς μέτροις σταθμώμενος τὰ τῶν πέλας;
Χωρὶς τὰ Μυσῶν καὶ Φρυγῶν ὁρίσματα
Χωρὶς κολοιῶν κ ̓ ἀετῶν ὑψώματα.
ΠΕΡΙ ΤΗΣ ΑΝΘΡΩΠΙΝΗΣ ΦΥΣΕΩΣ
Χθιζὸς ἐμοῖς ἀχέεσσι τετρυμένος, οἶος ἀπ ̓ ἄλλων
Ἥμην ἐν σκιερῷ ἄλσεϊ, θυμὸν ἔδων.
Καὶ γάρ πως φιλέω τόδε φάρμακον ἐν παθέεσσιν,
Αὐτὸς ἐμῷ θυμῷ προσλαλέειν ἀκέων.
Αὖραι δ ̓ ἐψιθύριζον ἅμ ̓ ὀρνιθέεσσιν ἀοιδοῖς,
Καλὸν ἀπ ̓ ἀκρεμόνων κῶμα χαριζόμεναι,
Καὶ μάλα περ θυμῷ κεκαφηότι. Οἱ δ ̓ ἀπὸ δένδρων
Στηθομελεῖς, λιγυροὶ, ἠελίοιο φίλοι,
Τέττιγες λαλαγεῦντες ὅλον κατεφώνεον ἄλσος.
Πὰρ δ ̓ ὕδωρ ψυχρὸν ἐγγὺς ἔκλυζε πόδας,
Ἦκα ῥέον δροσεροῖο δι ̓ ἄλσεος. Αὐτὰρ ἔγωγε
Τὼς ἐχόμην κρατερῶς ἄλγεος, ὡς ἐχόμην.
Τῶν μὲν ἄρ ̓ οὐκ ἀλέγιζον, ἐπεὶ νόος, εὖτε πυκασθῇ
Ἄλγεσιν, οὐκ ἐθέλει τέρψιος ἀντιάειν.
Αὐτὸς δὲ, στροφάλιγξιν ἑλισσομένοιο νόοιο,
Τοίην ἀντιπάλων δῆριν ἔχων ἐπέων·
Τίς γενόμην, τίς δ ̓ εἰμὶ, τί δ ̓ ἔσσομαι; Οὐ σάφα οἶδα.
Οὐδὲ μὲν ὅστις ἐμοῦ πλειότερος σοφίην
Ἀλλ ̓ αὐτὸς νεφέλῃ κεκαλυμμένος ἔνθα καὶ ἔνθα,
Πλάζομαι οὐδὲν ἔχων, οὐδ ̓ ὄναρ, ὧν ποθέω.
Πάντες γὰρ χθαμαλοὶ καὶ ἀλήμονες, οἷσι παχείης
Σαρκὸς ἐπικρέμαται κυανέη νεφέλη.
Κεῖνος δ ̓ ἐστὶν ἐμεῖο σοφώτερος, ὃς πλέον ἄλλων
Ἤπαφεν ἧς κραδίης ψεῦδος ἑτοιμολόγον.
Εἰμί. Φράζε τί τοῦτο; Τὸ μὲν παρέθρεξεν ἐμεῖο·
Ἄλλο δὲ νῦν τελέθω, ἄλλ ̓ ἔσομ ̓, εἴ γ ̓ ἔσομαι.
Ἔμπεδον οὐδέν· ἔγωγε ῥόος θολεροῦ ποταμοῖο
Αἰὲν ἐπερχόμενος, ἑσταὸς οὐδὲν ἔχων.
Τίπτε με τῶνδ ̓ ἐρέεις; τί δέ σοι πλέον εἰμὶ, δίδαξον.
Καὶ νῦν τῇδε μένων, δέρκεο μή σε φύγω.
Οὔτε δὶς ὃν τοπάροιθε, ῥόον ποταμοῖο περήσεις
Ἔμπαλιν, οὔτε βροτὸν ὄψεαι, ὃν τοπάρος.
Ἦν πάρος ἐν χροῒ πατρὸς, ἔπειτά μ ̓ ἐδέξατο μήτηρ,
Ξυνὸν δ ̓ ἀμφοτέρων. Ἔνθεν ἔπειτα κρέας
Ἄκριτον, ἄβροτον, αἶσχος ἀνείδεον, οὔτε λόγοιο,
Οὔτε νόου μετέχον, μητέρα τύμβον ἔχον.
Δὶς ταφέες, ζώοντες ἐπὶ φθορᾷ. Ἣν γὰρ ὁδεύω
Ζωὴν, τήνδ ̓ ὁρόω τῶν ἐτέων δαπάνην,
Ἥ μοι γῆρας ἔχευεν ὀλοίϊον. Εἰ δέ με κεῖθι
Αἰὼν οὐ φθινύθων δέξεται, οἷα φάτις,
Φράζεο μὴ ζωὴ μὲν ἔχῃ μόρον, ἡ δὲ τελευτὴ
Ζωή σοί γε πέλῃ, ἔμπαλιν ἣ δοκέεις.
Οὐδὲν ἔφυν. Τί κακοῖσι δαμάζομαι, ὥς τι πεπηγός;
Τοῦτο γὰρ ἡμερίων ἄτροπόν ἐστι μόνον,
Συμφυὲς, ἀστυφέλικτον, ἀγήραον. Ἐξότε κόλπων
Μητρὸς ὀλισθήσας πρῶτον ἀφῆκα δάκρυ
Ὁσσατίοις, οἵοις τε συναντήσασθαι ἔμελλον
Πήμασι, δακρυχέων πρὶν βιότοιο θίγω!
Χώρην μέν τιν ̓ ἄθηρον ἀκούομεν, ὥς ποτε Κρήτην,
Καί τινα καὶ κρυερῶν ἀλλοτρίην νιφάδων·
Θνητῶν δ ̓ οὔ ποτέ τις τόδ ̓ ἐπεύξατο, ὡς ἀδάμαστος
Τοῦδε βίου στυγερῶν ἔνθεν ἀπῆλθε μόγων.
Ἀδρανίη, πενίη τε, τόκος, μόρος, ἔχθος, ἀλιτροὶ,
Θῆρες ἁλὸς, γαίης, ἄλγεα, πάντα βίος.
Πήματα μὲν καὶ πάμπαν ἀτερπέα πόλλ ̓ ἐνόησα,
Τῶν δ ̓ ἀγαθῶν οὐδὲν πάμπαν ἄμοιρον ἄχους,
Ἐξέτι τοῦ, ὅτε μοι πικρὴν ἐπομόρξατο ποινὴν
Γεῦσίς τ ̓ οὐλομένη, καὶ φθόνος ἀντιπάλου.
Σοὶ μὲν δὴ, σὰρξ, τοῖα δυσαλθέϊ, εὐμενέοντι
Ἐχθρῷ, καὶ πολέμῳ οὔποτε λυομένῳ,
Θηρὶ πικρὸν σαίνοντι, πυρὶ ψύχοντι, τὸ θαῦμα!
Θαῦμα μέγ ̓, εἴ ποτ ̓ ἐμοί γ ̓ ὕστατον εὐμενέοις.
Ψυχὴ, σοὶ δ ̓ ἄρ ̓ ἔπειτα λελέξεται ὅσσ ̓ ἐπέοικε
Τίς, πόθεν, ἢ τί πέλεις; τίς δέ σε νεκροφόρον
Θήκατο, καὶ στυγερῇσι πέδαις ἐνέδησε βίοιο,
Ἐς χθόνα βριθομένην πάντοθε; Πῶς ἐμίγης
Πνεῦμα πάχει, σαρξὶν δὲ νόος, καὶ ἄχθεϊ κούφη;
Ταῦτα γὰρ ἀλλήλοις μάρναται ἀντιθέτως.
Εἰ μὲν δὴ σάρκεσσιν ὁμόσπορος ἐς βίον ἦλθες,
Ὤ μοι συζυγίης τηλόθεν οὐλομένης!
Εἰκών εἰμι Θεοῖο, καὶ αἴσχεος υἱὸς ἐτύχθην·
Αἰδέομαι τιμῆς μητέρα μαργοσύνην.
Ῥεῦσις γάρ μ ̓ ἐφύτευσεν, ὁ δ ̓ ἔφθιτο· νῦν βροτός· αὖθις
Οὐ βροτὸς, ἀλλὰ κόνις· ἐλπίδες ὑστάτιαι.
Εἰ δὲ σύ γ ̓ οὐρανίη, τίς, ὅθεν; ποθέοντα δίδαξον.
Εἰ μὲν ἄημα Θεοῦ καὶ λάχος, ὡς φρονέεις,
Ῥίψον ἀτασθαλίην, καὶ πείθομαι. Οὐ γὰρ ἔοικε
Τοῦ καθαροῦ ῥυπαρὴν ἔμμεναι, οὐδ ̓ ὀλίγον.
Οὐδὲ γὰρ ἠελίοιο λάχος σκότος, οὐδὲ πονηροῦ
Πνεύματος αἰγλῆεν ἔκγονον ἐξεφάνη.
Πῶς δ ̓ ὀλοοῦ Βελίαο τινάγμασι τόσσον ἐλαύνῃ,
Καί περ ἐπουρανίῳ Πνεύματι κιρναμένη;
Εἰ γὰρ τοῖον ἔχουσα βοηθόον ἐς χθόνα νεύεις,
Αἲ αἳ τῆς ἀκράτου σῆς ὀλοῆς κακίης!
Εἰ δ ̓ οὔ μοι θεόθεν σὺ, τίς ἡ φύσις; ἦ μέγα τάρβος,
Μή ποτε μαψιδίῳ κύδεϊ φυσιόω.
Πλάσμα Θεοῦ, παράδεισος, Ἔδεμ, κλέος, ἐλπὶς, ἐφετμὴ,
Ὄμβρος ὁ κοσμολέτης, ὄμβρος ὁ πυρσοπόλος,
Αὐτὰρ ἔπειτα νόμος, γραπτὸν ἄκος· αὐτὰρ ἔπειτα
Χριστὸς ἑὴν μορφὴν ἡμετέρῃ κεράσας,
Ὥς κεν ἐμοῖς παθέεσσι παθὼν Θεὸς, ἄλκαρ ὀπάζοι,
Καί με θεὸν τελέσῃ εἴδεϊ τῷ βροτέῳ.
Ἀλλ ̓ ἔμπης ἀδάμαστον ἔχω μένος, ἐς δὲ σίδηρον
Αὐτοφόνῳ μανίῃ σπεύδομεν, ὥστε σύες
Τίπτ ̓ ἀγαθὸν βιότοιο; Θεοῦ φάος; Ἀλλ ̓ ἄρα καὶ τοῦ
Εἴργει με φθονερὴ καὶ στυγερὴ σκοτίη.
Οὐδὲν πλεῖον ἔμοιγε. Τί δ ̓ οὐ πλέον ἐστὶ κακοῖσιν;
Αἴθε γὰρ ἶσον ἔχον, καὶ μάλα περ μογέων!
Κεῖμ ̓ ὀλιγοδρανέων· τάρβος δέ με θεῖον ἔκαμψε·
Τέτρυμ ̓ ἠματίαις φροντίσι καὶ νυχίαις.
Οὗτος ὁ βρισαύχην με καὶ ὕπτιον ὦσεν ὀπίσσω,
Λὰξ ἐπέβη. Σὺ δέ μοι δείματα πάντα λέγε,
Τάρταρον ἠερόεντα, πυριφλεγέθοντας, ἱμάσθλας,
Δαίμονας, οἳ ψυχῶν πράκτορες ἡμετέρων.
Μῦθος ἅπαντα κακοῖσι, τὸ δ ̓ ἐν ποσὶ μοῦνον ἄριστον·
Οὐδὲν ἐπιστρέφεται τῆς βασάνου κακίη.
Λώϊον ἦν ἀλιτροῖσιν ἐς ὕστερον ἔμμεν ̓ ἄτιτα,
Ἢ ἐμὲ νῦν κακίης πήμασιν ἀσχαλαᾷν.
Ἀλλὰ τί μοι, βροτέων τί δέ μοι τόσον ἄλγε ̓ ἀείδειν;
Ἡμετέρης γενεῆς πᾶσιν ἔπεστιν ἄχος.
Οὔ μοι χθὼν ἀτίνακτος, ἅλα κλονέουσιν ἀῆται.
Ὧραι δ ̓ ἀλλήλαις εἶξαν ἐπεσσύμεναι.
Νὺξ ἦμαρ κατέπαυσε, τὸ δ ̓ ἤχλυσεν ἠέρα χεῖμα.
Ἄστρασιν ἠέλιος, ἠελίῳ δὲ νέφος
Κάλλος ἀπημάλδυνε, παλίζωος δὲ σελήνη·
Αὐτὰρ ὅγ ̓ ἡμιφανὴς οὐρανὸς ἀστερόεις
Καὶ σύ ποτ ̓ ἀγγελικοῖσιν, Ἑωσφόρος, ἦσθα χοροῖσι,
Βάσκανε, νῦν δ ̓ ἔπεσες αἶσχος ἀπ ̓ οὐρανίων
Ἵλαθί μοι, βασίλεια κεδνὴ, Τριὰς, οὐδὲ σὺ πάμπαν
Γλῶσσαν ἐφημερίων ἔκφυγες ἀφραδέων.
Πρόσθε Πατὴρ, μετέπειτα Πάϊς μέγας, αὐτὰρ ἔπειτα
Πνεῦμα Θεοῦ μεγάλου, βάλλετ ̓ ἐπεσβολίαις.
Ποῖ στήσεις με φέρουσα κακοφραδὲς ἔνθε μέριμνα;
Ἵστασο. Πάντα Θεοῦ δεύτερα. Εἶκε λόγῳ.
Οὐ δέ με μαψιδίως τεῦξεν Θεός. Ἔμπαλιν ᾠδῆς
Ἵσταμαι· ἡμετέρης τοῦτ ̓ ὀλιγοφρενίης.
Νῦν ζόφος, αὐτὰρ ἔπειτα λόγος, καὶ πάντα νοήσεις,
Ἢ Θεὸν εἰσορόων ἢ πυρὶ δαπτόμενος.
Ὥς μοι ταῦτ ̓ ἐπάεισε φίλος νόος, ἄλγος ἔπεσσεν.
Ὀψὲ δ ̓ ἀπὸ σκιεροῦ ἄλσεος οἴκαδ ̓ ἔβην,
Ἄλλοτε μὲν γελόων ἑτερόφρονα, ἄλλοτε δ ̓ αὖτε
Κῆρ ἄχεϊ σμύχων, μαρναμένοιο νόου.
ΠΡΟΣ ΚΟΣΜΟΝ ΔΙΑΛΟΓΙΣΜΟΣ
Ἐρώτ. Δικάζομαί σοι, κόσμε. Τίς, πόθεν πάρει,
Πρῶτον δίδαξον, καὶ ὅποι καταστρέφεις.
Ῥοιζεῖς δὲ πῶς με κύκλος ὡς μύρμηκ ̓ ἄγων;
Ἀπόκρ. Οὐκ οἶδ ̓ ὅθεν προῆλθον, ἐκ Θεοῦ δέ γε.
Καταστρέφω δ ̓ εἰς κρεῖσσον. Οὐ ῥοιζῶ δέ σε,
Ἀλλ ̓ αὐτὸς ὢν ἄκοσμος, ὑβρίζεις ἐμέ.
Ἐρ. Πῶς οὖν σὺ μὲν πέπηγας, ἄστατος δ ̓ ἐγώ;
Ἀπ. Ἐγὼ μὲν ἐκτός εἰμι, καὶ τίς ἡ χάρις;
Σὺ δ ̓ ὢν θελητὴς, εἰ θέλεις, ἔχεις πλέον.
Ἐρ. Καλῶς· τὰ δ ̓ ἐκτὸς τίς φέρει; Ἀπ. Τί γὰρ κακόν;
Ὕλη τάδ ̓ ἐστὶ τοῖς καλοῖς σωτηρίας.
Ἐρ. Ἢ κρεῖσσον αὑτὸν αἰτιᾶσθ ̓; Ἀπ. Οὕτως ἔχει.
ΠΕΡΙ ΤΟΥ ΕΠΙΚΗΡΟΥ ΤΗΣ ΑΝΘΡΩΠΙΝΗΣ ΦΥΣΕΩΣ
Κόσμε φίλ ̓, οὐ φίλε πάντα, τί μ ̓ ὡς τροχὸς ἀμφιέλικτος
Ῥοιζηδὸν φορέεις ἀντιπορευόμενον,
Μύρμηχ ̓ ὡς ὀλίγον, πικρὴν φορὰν ἀσχαλόωντα;
Ἔμπα γε μὴν φορέεις τόσσον ἐόντα, τόσος.
Οἶδα μὲν ὡς θεόθεν σὺ Θεοῦ κλέος. Ἀλλὰ καὶ αὐτὸς
Χριστοῦ χειρὶ πάγην, πλεκτὸς ἀπ ̓ ἀμφοτέρων,
Οὐρανίων χθονίων τε. Τὸ μὲν δέμας ἔνθεν ἐτύχθη·
Ψυχὴ δ ̓ αὖ μεγάλου ἐστὶν ἄημα νόου.
Ἀλλὰ καὶ ὡς πολλοῖσιν ἐλαύνομαι ἔνθα καὶ ἔνθα
Πήμασιν ἐξ ἐμέθεν, πήμασι δυσμενέος.
Δελφὶς δ ̓ ὡς ἐπὶ χέρσον ἁλίδρομος, ἠέρι θνήσκω.
Κόσμε, παρῆλθον ἐγὼ, λαὸν ἄτρωτον ἄγοις.
ΠΕΡΙ ΤΟΥ ΑΥΤΟΥ
Ἀλλήλους μὲν ἐγώ τε καὶ ὁ χρόνος, ὡς πετεηνὰ
Ἢ νέες ἐν πελάγει ἀντιπαρερχόμεθα,
Ἑσταὸς οὐδὲν ἔχοντες· ὃ δ ̓ ἤμπλακον, οὐ παραθρέξει,
Ἀλλὰ μένει· ζωῆς τοῦτο μογηρότατον.
Οὐδ ̓ ὅ τι εὔξομ ̓ ἔχω, ζῆσαι πλέον, ἠὲ λυθῆναι·
Τάρβος ἐπ ̓ ἀμφοτέροις· ὧδε δὲ φράζεό μοι.
Ζωή μοι πολύμοχθος ἁμαρτάσιν. Εἰ δὲ θάνοιμι,
Αἲ αἲ, τῶν προτέρων οὐδὲν ἄκος παθέων.
Εἰ ζωὴ τόδε σοι τεκμαίρεται, ἧς τόσον ἄχθος,
Οὐδὲ τὸ λυθῆναι λῦσιν ἔχει καμάτων,
Κρημνὸς δ ̓ ἀμφοτέρωθε. Τί ῥέξομεν; ἦ τόδ ̓ ἄριστον,
Λεύσσειν πρὸς σὲ μόνον, σήν τ ̓ ἀγανοφροσύνην.
ΠΕΡΙ ΤΗΣ ΤΟΥ ΒΙΟΥ ΜΑΤΑΙΟΤΗΤΟΣ ΚΑΙ ΑΠΙΣΤΙΑΣ, ΚΑΙ ΚΟΙΝΟΥ ΠΑΝΤΩΝ ΤΕΛΟΥΣ
Ἤθελον ἠὲ πέλεια τανύπτερος, ἠὲ χελιδὼν
Ἔμμεναι, ὥς κε φύγοιμι βροτῶν βίον, ἤ τιν ̓ ἔρημον
Ναιετάειν θήρεσσιν ὁμέστιος (οἱ γὰρ ἔασι
Πιστότεροι μερόπων), καὶ ἠμάτιον βίον ἕλκειν,
Νηπενθῆ, νήποινον, ἀκηδέα· ἓν τόδ ̓ ἄθηρον
Μοῦνον ἔχειν, θεότητος ἴδριν νόον, οὐρανοφοίτην,
Ὥς κε γαληνιόωντι βίῳ φάος αἰὲν ἀγείρων.
Ἤ τινος ἠερίης σκοπιῆς καθύπερθεν ἀερθεὶς,
Βρονταῖον πάντεσσιν ἐπιχθονίοισιν ἀΰσω·
Ἄνθρωποι θνητοὶ, ῥοιῆς γένος, οὐδὲν ἐόντες,
Οἳ θανάτῳ ζώοντες, ἐτώσια φυσιόωμεν,
Μέχρι τίνος ψεύστῃσι καὶ ἠματίοισιν ὀνείροις
Παιζόμενοι, παίζοντες, ἐπὶ χθονὶ μὰψ ἀλάλησθε;
Ἄθρει δὴ πραπίδεσσι τεαῖς, ἐπὶ πάντας ὁδεύων,
Ὡς καὶ ἐγώ· δὴ γάρ με Θεὸς μέγαν ἴδριν ἔθηκεν
Ἐσθλῶν τε, στυγερῶν τε, νόος δ ̓ ἐπὶ πάντα φορεῖται.
Οὗτος ἔην θαλερός τε καὶ ἄλκιμος, εὖχος ἑταίρων,
Ὑψιβιβὰς, μελέεσσιν ἐριζώοισι τεθηλώς.
Οὗτος κάλλιμος ἦεν, ἑωσφόρος, ὄμματα πάντων
Ἕλκων, εἴαρος ἄνθος ἐν ἀνδράσιν. Οὗτος ἀγῶσι
Κύδιμος· ἔντεσιν οὗτος Ἀρήϊος· οὗτος ἄριστος
Θηροφόνων σταδίοισι, καὶ οὔρεσι κάρτος ἐγείρων.
Οὗτος δ ̓ αὖ θαλίῃσι καὶ εἰλαπίνῃσι μεμηλὼς,
Γαίῃ, καὶ πελάγεσσι, καὶ ἠέρι γαστέρα φέρβων,
Νῦν ῥικνὺς, καὶ ἄναλκις (ἀπήνθησεν γὰρ ἅπαντα)
Γῆρας ἔβη, τὸ δὲ κάλλος ἀπέπτατο· νεκρὰ τὰ γαστρός.
Βαιὸν ἔτ ̓ ἐν μερόπεσσι· τὸ δὲ πλέον, εἰν ἀΐδαο.
Οὗτος δ ̓ αὖ μύθοις πνείων μέγα παντοδαποῖσιν·
Οὗτος δ ̓ εὐγενέτης τύμβοις φρονέων μεγάλοισιν,
Ἢ δέλτοις ὀλίγῃσι νεόγραφον αἷμα λελογχώς.
Οὗτος καρτερόμητις, ἐνὶ πτολίεσσι μέγιστος,
Πανδήμοις στομάτεσσι βοώμενος· οὗτος ἄμετρον
Πλοῦτον, τὸν μὲν ἔχων, τὸν δὲ φρεσὶν ἔνδον ἀέξων.
Οὗτος δ ̓ ὑψιθρόνοιο δίκης πλάστιγξι γέγηθεν.
Οὗτος δ ̓ αἱματόεντι ῥάκει, δεσμῷ τε καρήνου
Γαίης κάρτος ἔχων, καὶ οὐρανὸν αὐτὸν ἀτίζει
Θνητὸς, ἐν οὐ θνητῇσι μετήορος ἐλπωρῇσι.
Νῦν τάδε, μικρὸν ἔπειτα κόνις, καὶ πάντες ὁμοῖοι,
Δμῶες, σκηπτροφόροι, θῆτες, πλούτῳ κομόωντες·
Εἷς ζόφος, εἷς δὲ δόμος· τόσσον πλέον ὀφρυόεσσιν,
Ὅσσον κλεινοτέροιο γόου, τύμβου τε τυχῆσαι,
Οὔνομά τ ̓ ἐν λάεσσι λιπεῖν ἐπικήδειον οἰκτροῖς·
Ὀψὲ μὲν, ἔμπα δὲ πᾶσιν ἴσον θνητοῖσι τάλαντον.
Ὀστέα πάντες ἀφαυρὰ, σεσηρότα, γυμνὰ κάρηνα.
Λῆξε τύφος. Πενίην δὲ μόγος λίπε· νοῦσος ἄϊστος,
Ἔχθος, ἀτασθαλίη, πλεόνων πόθος, ὕβρις ἀτειρὴς,
Πάντ ̓ ἔθανε φθιμένοισιν ὁμοῦ, καὶ πάντα μέμυκεν,
Ἄχρις ἂν ἐγρομένοισι συνέμπορα ἔνθεν ἵκηται.
Ταῦτ ̓ οὖν εἰσορόωντες, ἐμοῖς πείθεσθ ̓ ἐπέεσσι,
Παῖδες ἐμοὶ (παῖδες γὰρ, ὅσον πλέον εἴρυσα πνεῦμα),
Δεῦρ ̓ ἄγε, κόσμον ἅπαντα, καὶ ὁππόσα τῇδ ̓ ἀλάληται,
Ῥίψαντες, κακότητας ἐπιχθονίου βασιλῆος,
Ἅρπαγος ἀλλοτρίων, δηλήμονος ἀνδροφόνοιο,
Πλοῦτον, ἐϋκλείην, θώκους, γένος, ὄλβον ἄπιστον,
Προτροπάδην φεύγωμεν ἐς οὐρανὸν, ᾗχί τε πολλὰ
Κάλλεα μαρμαίροντα φάος περὶ τρισσὸν ἄφραστον.
Οἱ δ ̓ ἄλλοι πεσσοῖσιν ἐοικότες ἔνθα καὶ ἔνθα
Πίπτοιεν, πεσσῶν τε κυλίσματι τέρψιν ἔχοιεν,
Ἢ δνοφερὴν σκοτόμαιναν ἑοῖς ἐπικείμενοι ὄσσοις,
Τοίχους ἀμφαφόωντες, ἐπ ̓ ἀλλήλοισι δ ̓ ἴοιεν.
ΠΕΡΙ ΤΩΝ ΤΟΥ ΒΙΟΥ ΟΔΩΝ
Τίς, πόθεν ἐς βίον ἦλθον; ἐπεὶ δέ με γαῖα καθέξει,
Τίς πάλιν ἐκ κόνιος ἔσσομ ̓ ἀνιστάμενος;
Πῆ δὲ φέρων στήσει με Θεὸς μέγας; ἦ ῥα σαώσει
Ἔνθεν ἀναστήσας εὔδιον ἐς λιμένα;
Πολλαὶ μὲν βιότοιο πολυτλήτοιο κέλευθοι,
Ἄλλη δ ̓ ἀλλοίοις πήμασι συμφέρεται.
Κοὐδὲν ἐν ἀνθρώποισι καλὸν, κακότητος ἄμικτον.
Αἴθε δὲ μὴ τὰ λυγρὰ πλείονα μοῖραν ἔχεν!
Ὁ πλοῦτος μὲν ἄπιστος ὁ δὲ θρόνος, ὀφρὺς ὀνείρων·
Ἄρχεσθαι δὲ μόγος, ἡ πενίη δὲ πέδη.
Κάλλος δ ̓ ἀστεροπῆς, τυτθὴ χάρις, ἡ νεότης δὲ,
Βράσμα χρόνου πολιὴ, λυπρὰ λύσις βιότου.
Οἱ δὲ λόγοι πτερόεντες· ἀὴρ, κλέος· αἷμα παλαιὸν
Εὐγενέται, ῥώμη καὶ συὸς ἀγροτέρου.
Ὑβριστὴς δὲ κόρος· δεσμὸς, γάμος· εὐτεκνίη δὲ,
Φροντὶς ἀναγκαίη· δυστεκνίη δὲ, νόσος.
Αἱ δ ̓ ἀγοραὶ, κακίης μελετήματα· ἠρεμίη δὲ,
Ἀδρανίη· τέχναι, τῶν χαμαὶ ἐρχομένων.
Στεινὴ δ ̓ ἀλλοτρίη μάζα. Τὸ δὲ γαῖαν ἀρόσσειν,
Μόχθος. Ποντοπόρων τὸ πλέον εἰν ἀΐδῃ.
Ἡ πάτρη δὲ, βέρεθρον ἑόν· ξενίη δέ τ ̓ ὄνειδος.
Πάντα μόγος θνητοῖς τἀνθάδε· πάντα γέλως,
Χνοῦς, σκιὰ, φάσμα, δρόσος, πνοιὴ, πτερὸν, ἀτμὶς, ὄνειρος,
Οἶδμα, ῥόος, νηὸς ἴχνιον αὖρα, κόνις,
Κύκλος ἀειδίνητος, ὁμοίϊα πάντα κυλίνδων,
Ἑστηὼς, τροχάων, λυόμενος, πάγιος,
Ὥραις, ἤμασι, νυξὶ, πόνοις, θανάτοισιν, ἀνίαις,
Τερπωλῇσι, νόσοις, πτώμασιν, εὐδρομίαις.
Καὶ τόδε σῆς, γενέτορ, σοφίης, Λόγε, ἀστατέοντα
Πάντα πέλειν, στασίμων ὥς κεν ἔχωμεν ἔρον.
Πάντα νόου πτερύγεσσιν ἐπέδραμον, ὅσσα παλαιὰ,
Ὅσσα νέα· θνητῶν δ ̓ οὐδὲν ἀκιδνότερον.
Ἓν μόνον ἀνθρώποισι καλὸν καὶ ἔμπεδόν ἐστιν,
Ἔνθεν ἀφορμᾶσθαι, σταυρὸν ἀειρομένους·
Δάκρυά τε, στοναχαί τε, νόος θείοισι μεμηλὼς,
Ἐλπὶς, καὶ Τριάδος λάμψις ἐπουρανίης
Μιγνυμένης καθαροῖσι, χοὸς λύσις ἀφραδέοντος,
Εἰκόνος ἀφθορίη, τὴν λάχομεν θεόθεν·
Ζώειν τ ̓ ἀλλότριον ζωῆς βίον, ἀντὶ δὲ κόσμου
Κόσμον ἀμειβομένους, ἄχθεα πάντα φέρειν.
ΕΛΕΓΕΙΑΚΟΝ
Ὄλβιος ὅστις ἄσαρκον ἔχει βίον, οὐδ ̓ ἐπίμικτον
Εἰκόνι τῇ μεγάλῃ βόρβορον ἀμφέθετο.
Παῦρα μὲν οὐρανίοισι νοήμασιν ἕσπετ ̓ ἀνάγκῃ,
Πλείονα δ ̓ ἀντιάει, καὶ ζόφος ἐστὶ νόου.
Εἰ ῥοίης γένος εἰμὶ, τί μ ̓ ἀθανάτοισιν ἐΐσκεις,
Εἰ πνεύσθην θεόθεν, τίπτε με πηλόδετον,
Χριστὲ, φέρεις; γῆρας μὲν ἔβη, καὶ ἅψε ̓ ἀκιδνά·
Ἡ δ ̓ ἔτι λύσσαν ἔχει σὰρξ ἐπανισταμένη
Ἀμφαδὸν, ἢ λοχόωσα· τὸ δ ̓ ἄλγιον, ὁππότε μύστην
Οὐρανίων θυέων μὴ καθαρὸν παρέχει.
Ὁρκίζω σε Θεοῖο μέγα κράτος, ἠδὲ κελαινὸν
Ἦμαρ ἀλιτροβίων, ἴσχεο μαργοσύνης.
ΠΡΟΣΕΥΧΗ ΕΙΣ ΧΡΙΣΤΟΝ
Τέθνηκα τῷδε τῷ ταλαιπώρῳ βίῳ,
Ὃς φέρετ ̓ ἄνω κάτω τε, Εὐρίπου δίκην,
Βέβαιον οὐδὲν, οὐδ ̓ ἐφ ̓ ἡμέραν, ἔχων.
Ζῆσαι δ ̓ ἐκείνῳ τῷ μακρῷ πόθος μ ̓ ἔχει,
Ὃς ἆθλα κεῖται τοῖς κάλ ̓ ἠγωνισμένοις.
Πρὸς ταῦτα χαίρεθ ̓, οἷς φίλα τὰ τοῦ βίου·
Ἐγὼ δὲ χαίρων ὄψομαι τὸν Δεσπότην.
Τολμῶ τι λέξαι, ὦ Μάκαρ· τὸ σῶμά σοι
Τὸ σὸν τὸ τῆς σῆς πλάσμα προσρίπτω χερός·
Ὡς λεπτὸν, ὡς ὀδωδὸς, ὡς παρειμένον!
Ἰδοὺ πρόκειται, βλέψον, ἐκλελοίπαμεν.
Καὶ νῦν πάρει, δὸς χεῖρα, ἢ λῦσον βίου,
Πρὶν καί τι χεῖρον συμπεσεῖν ἐμοὶ τέλος.
Τί δεῖ πάλιν κακῶν τε, καὶ καθαρσίων;
Ὄλωλ ̓, ὄλωλα συμφοραῖς, σοὶ δ ̓ ὄλλυμαι.
Σὺ γὰρ Θεός μου· σὺ ζόφον λύεις κακῶν
Νεκρῷ πνέοντι μικρὸν, ἢ λυπρὸν βίον.
ΔΕΗΣΙΣ ΠΡΟΣ ΤΟΝ ΧΡΙΣΤΟΝ
Ἐπιστάτα, κλύδων με δεινὸς ἀμφέπει,
Τὸν σὸν μαθητήν. Ἐξέγειραι, πρὶν θάνω.
Μόνον κέλευσον, καὶ ζάλη τεθνήξεται.
Τολμῶ φράσαι τι· Χριστὲ, μὴ πίεζέ με,
Μηδὲ σβέσῃς με τῷ βάρει τῶν θλίψεων.
Πολλοὺς ἔχεις γὰρ καὶ κακωτέρους ἐμοῦ,
Οὓς ἠλέησας. Μή με κρίνῃς ἀξίως.
Κένου, κένου δὲ τοῦ ταλάντου τὸ πλέον.
Μιᾶς τίς οἴσοι φόρτον ἡμέρας μόνης;
Τίνι προσέλθω τοῖς κακοῖς βαρούμενος;
ΕΥΧΗ ΕΩΘΙΝΗ
Ὄρθρος δίδωμι τῷ Θεῷ μου δεξιὰς,
Μηδὲν σκοτῶδες ἢ δράσειν ἢ αἰνέσειν,
Ἀλλ ̓ ὡς μάλιστά σοι θύσειν τὴν ἡμέραν,
Μένων ἄσειστος, καὶ παθῶν αὐτοκράτωρ.
Αἰσχύνομαι τὸ γῆρας, ἂν κάκιστος ὦ,
Καὶ τὴν τράπεζαν ἧς παραστάτης ἐγώ.
Ὁρμὴ μὲν αὕτη, Χριστέ μου· σὺ δ ̓ εὐόδου.
ΠΡΟΣ ΕΣΠΕΡΑΝ ΘΡΗΝΟΣ
Ἐψευσάμην σε,54 τὴν ἀλήθειαν, Λόγε,
Σοὶ τὴν παροῦσαν ἡμέραν καθαγνίσας.
Οὐ πάντα φωτεινόν με νὺξ ἐδέξατο.
Ἦ μὴν προσηυξάμην τε καὶ τοῦτ ̓ ᾠόμην·
Ἀλλ ̓ ἔστιν οὗ μοι καὶ προσέπταισαν πόδες.
Ζόφος γὰρ ἦλθε βάσκανος σωτηρίας.
Λάμποις τὸ φῶς μοι, Χριστὲ, καὶ πάλιν φανείς.
ΠΡΟΣ ΤΟΝ ΑΝΑΣΤΑΣΙΑΣ ΛΑΟΝ
Σιὼν ὁδοὶ πενθοῦσι, τὸν νόμου λάτρην
Λαὸν ποθοῦσαι ἡμέραις ἑορτίοις.
Πενθῶ δ ̓ ἔγωγε λαὸν οὐχ ὁρώμενον
Ἐμοὺς ῥέοντα πρὸς λόγους, ὡς ἦν ποτε
Κωνσταντινούπολίς τε καὶ ξένων ὅσον
Ἔνδημον, οἷς ἤστραπτεν ἡ φίλη Τριάς.
Καὶ νῦν ἐγὼ μὲν ὡς λέων βρυχώμενος
Μακρὰ στενάζω. Τῶν δ ̓ ἐμῶν τέκνων τυχὸν
Ἄλλοι κατασκιρτῶσι, πιθανοῖς λόγοις
Συναρπάσαντες. Εἰ γὰρ ἔλθοι μοι σθένος,
Ὡς πρὶν, Τριὰς, σὸν, καὶ βρυχησαίμην πάλιν
Ἐν σοὶ, τάχ ̓ ἄν τι θῆρες εἴξειαν πάλιν.
ΕΙΣ ΤΑ ΘΑΥΜΑΤΑ ΗΛΙΟΥ ΤΟΥ ΠΡΟΦΗΤΟΥ ΚΑΙ ΕΛΙΣΑΙΟΥ
Τοσαῦτα θαύματ ̓ Ἠλίου τοῦ Θεσβίτου.
Κόραξι πρῶτον ἐτράφη· καὶ δεύτερον
Ἔθρεψε χήραν πλουσίως Σαραφθίαν,
Μικροῖς ἐλαίου καὶ ἀλεύρου λειψάνοις·
Ἧς καὶ τὸν υἱὸν ἐκ νεκρῶν φυσήμασιν
Ἤγειρεν. Ὑετόν τ ἀνέσχεν ἐκ Θεοῦ,
Ἔπειτ ̓ ἀφῆκε. Θυσίαν καταγνίσας
Πυρὶ ξένῳ τε καὶ ξένοις, εἶτ ̓ ἤρκεσε
Τροφῆς ἄγευστος ἡμέραις ἐν πλείοσι
Ἔφλεξεν ἄρδην πεντηκοντάρχας δύω.
Ἰορδάνην διῆλθε μηλωτῇ τεμών·
Πυρὸς δ ̓ ἀνῆλθεν ἅρματι πρὸς οὐρανὸν
Ὁμοῦ δοράν τε καὶ χάριν Ἐλισσαίῳ
Ἀφῆκεν. Ἄθρει καὶ τὰ τούτου θαύματα·
Ἰορδάνην διῆλθε μηλωτῇ τεμών.
Πηγὰς ἔθηκεν ἁλσὶν εὐτέκνους πόλει.
Παῖδας δ ̓ ὑβριστὰς θηρίοις ἀπώλεσεν
Διψῶντι ῥεύματ ̓ ἐξ Ἐδὼμ ἐπήγασε
Στρατῷ· γυναῖκά τε χρέους ἐῤῥύσατο
Πηγαῖς ἐλαίου· τῇ δὲ Σουναμίτιδι
Οὐκ ὄντ ̓ ἔδωκε παῖδα, κ ̓ ἐκ νεκρῶν πάλιν.
Φθοράν τ ̓ ἐπέσχεν ἐκ πόας, καὶ πλείοσιν
Ἤμυνε λιμὸν ἐνδεεστέρᾳ τροφῇ.
Ναιμᾶν δὲ λέπρας ἐκκαθήρας τὸν Σύρον,
Πέμπει Γιεζεῖ τὴν νόσον· εἶτ ̓ ἀξίνην
Ἔπλευσε νώτοις ἐκ βυθῶν Ἰορδάνου·
Σύρων δὲ τοὺς ἕλκοντας ὄψεις ἀμβλύνας
Ἔδωκεν ἐχθροῖς· εἶτα τῷ στρατῷ κόρον
Προεῖτο, λεπρῶν ἔργα. Καὶ νεκρὸς νεκρὸν
Ἤγειρεν, ἐγγὺς συντεθέντων ὀστέων.
ΕΙΣ ΛΟΙΔΟΡΟΝ
Πολλὰ λέγεις με κακῶς, ὦ φίλτατε· εἰ μὲν ἄριστος
Αὐτὸς ἐὼν, τάχα τι καὶ πείσομαι· εἰ δὲ κάκιστος,
Λίσσομ ̓ ἀει με λέγοις καὶ πλείονα. Ὧδ ̓ ἂν ἔγωγε
Πᾶσιν ἀριστεύοιμι. Κακοῖς ἔχθεσθαι ἄμεινον.
ΕΠΙΤΑΦΙΟΣ ΚΑΙ ΣΥΝΤΟΜΗ ΤΟΥ ΑΥΤΟΥ ΒΙΟΥ
Χριστὲ ἄναξ, τί με σαρκὸς ἐν ἄρκυσι ταῖσδ ̓ ἐνέδησας;
Τίπτε με τῷδε βίῳ θῆκας ὑπ ̓ ἀντιπάλῳ;
Πατρὸς μὲν γενόμην θεοειδέος, οὐκ ὀλίγης δὲ
Μητέρος· ἐς δὲ φάος ἤλυθον εὐξαμένης.
Ηὔξατο, καί μ ̓ ἀνέθηκε Θεῷ βρέφος· ἀφθορίης δὲ
Θερμὸν ἔρωτα χέεν ὄψις ἐμοὶ νυχίη.
Χριστὸς μὲν δὴ τοῖς· τὰ δ ̓ ὕστατα κύμασι βράσθην,
Ἁρπαλέαις παλάμαις ἤρκεσα, σῶμα λύθην,
Ποιμέσιν οὐ φιλίοισι συνέδραμον, ηὗρον ἄπιστα,
Χηρώθην τεκέων, πήμασι χασσάμενος.
Οὗτος Γρηγορίοιο βίος· τὰ δ ̓ ἔπειτα μελήσει
Χριστῷ ζωοδότῃ. Γράψατε ταῦτα λίθοις.