Святитель Григорий Нисский собрание творений.
Похвальное слово святым сорока мученикам (первое)

Чем, предполагаю, многие тяготятся, тому я мысленно радуюсь. Многим, вероятно, неприятно толпиться между собою в тесноте, а для меня это верх радости. Ибо радуется око пастыря, видя, как его стадо теснится от множества и переполняет ограду; хотя и не мала эта ограда овчая, но просторное место делается тесным для стада многочисленного. Видя нечто таковое и около Господа, Петр сказал ему в ответ: «наставниче, народи одержат Тя и гнетут» (Лк. 8:45). Подлинно, это значит, как говорит негде божественный Апостол, быть утесняему, но не стеснену; ибо «мы отовсюду , – говорит, – притесняемы, но не стеснены (2Кор. 4, 8). Но мне какого рода держать речь пред столь многочисленным собранием? Кто даст мне голос, звучнейший трубы, чтобы покрыть шум множества и сделать слова доступными слуху собравшихся? К чему из прочитанного обратив свою мысль, найду приличное для присутствующих слово? Обилен Иов, своим примером научающий мужеству в жизни; обилен загадками приточник. Что сказать и о священном апостоле, который в своем учении к Ефесянам может быть открыл бы и нам нечто из тех неизреченных глаголов, которые называет превышающими человеческое разумение (2Кор. 12, 4), в загадочных речениях открывая неизреченную тайну креста (Ефес.3,18–19)? Такого же рода и другие, в псалмопениях заключающиеся, тайны: «воспоминание» (Пс. 69, 1), «столпописание» (Пс. 15), "точило" (Пс. 80, 1). Ибо обратив внимание на эти надписания прочитанных нам псалмов, видим, что сии загадочные речения могли бы дать не малый предмет для слова. Но мне кажется благовременным, исследование о сказанном приберечь до другого времени; я желаю найти какое либо изречение (писания) приличное и соответствующее радости настоящего праздника. Какое же? Я знаю один, свойственный природе, на самых божественных скрижалях Законодателем природы начертанный, закон, который повелевает воздавать своим родителям всяким благим воздаянием, какое только возможно. Ибо, "чти , – говорит, – отца твоего и матерь твою, яже есть заповедь первая во обетовании, да блого ти будет» (Исх. 20, 12; Еф. 6, 2) Если же сей закон есть первый с обетованием и исполнение его приносит пользу самому исполняющему, ибо почитание родителей обращается на исполнившего закон; то хорошо бы всякому размышляющему иметь в виду эту заповедь, которой конец – благодеяние и благодать исполняющему оную. Но плотские наши отцы, послужившие своему роду в продолжение назначенного им от начала времени, как давно уже умершие, не имеют нужды в нашем почтении, так что невозможно исполнить сей закон, за несуществованием тех, кои могли бы принять от нас благое воздаяние. Закон же повелевает нам исполнять на деле заповедь, чтобы получить обетованное; ибо невозможно неделающим получить награду делающих. И так что же нужно делать, когда нет родителей, тому, кто и обетованного ищет и не имеет возможности, как достигнуть того, к чему стремится? Подлинно, сие затруднение совершенно разрешает для нас то, что мы видим. Ибо, видя вас, я не имею нужды слишком заботиться об иных отцах. Вы – мои отцы, отцы и самых отцев для меня; потому что отчество родившихся заключает в себе и достоинство родителей. Итак – каким же делом исполним в отношении к вам закон почтения? Признательный, нежно любящий сын, своим служением подкрепляя старческий возраст отца, служит опорою хилой немощи, сам будучи всем для отца. Посему отец представляется молодеющим в сыне, и дрожащая старческая рука, покоясь на юношеской крепости, пользуется силою юноши; и движение ног, сгибающихся уже от искривления членов, делается крепким, при заботливости сына, поддержка со стороны которого как бы опять возвращает прямизну ногам старца. Если от времени помрачилось и зрение, опять при помощи сына старец делается зорким, водимый за руку в движениях, необходимых для жизни. Вы же, мои отцы, не таковы чтобы нуждаться в чем-нибудь подобном.

И так за какое же дело мы можем получить плод, – благословение заповеди? Что приятного принесем вам в дар, когда вы не имеете недостатка ни в каком благе? Или и самое повествование о тех прекрасных вещах, какие у вас есть, может заменить честь, которою мы обязаны вам? И так не время ли сказать и о том, какие и сколь многочисленные блага служат украшением вашей жизни, – лучше же нам следует не сказать только, но и указать на сии блага. Может быть вы думаете, что я стану говорить об этих обыкновенных и всем известных благах, – о плодородии земли, изобилии плодов, о реке, разделяющей ваше местообитание? Я говорю об этой реке, замыкающей свое течение в кругу равнины и образующей озеро, которая и выше озера и по выходе вновь из него, будучи разделена (на каналы), соответственно потребностям каждого из жителей, искусственно орошает рощи и луга и доставляет живущим бесчисленные выгоды, позволяя разделять себя сообразно со всяким желанием жителей города. Пусть говорят об этом другие, те, для которых слово служит и средством тщеславия и доставляет опытным (в этого рода красноречии) некоторую честь, – умножать чрез то хвалу отечества. А кто-нибудь, мирской человек, умеющий судить о благах сей жизни, к этим похвалам пусть присоединит, если хочет, похвалу и другой реке; я говорю о соседней, причисляемой, по величине, к знаменитым рекам во вселенной, которая, начинаясь у нас, протекает вблизи города, принося собою не мало хорошего для увеличения красоты страны и содействия удобствам жизни. Если нужно перечислять основателей города, или прославлять роды населивших колонии его, или повествовать сверх того об успехах совершенных у нас силою оружия, о трофеях, сражениях, удивительных делах храбрости, которые бытописатели собрали в книгах, то все это чуждо нашему собранию. Ибо христианское слово стыдится вменять христолюбцам в похвалу то, что чуждо вере; это значило бы прославлять тень храброго, вместо его трофеев. И так слово наше пусть возвратится к настоящему и представит нашим взорам ваш собственный плод. Да умолкнет же речь о мирских красотах, хотя и этот предмет мог бы дать обильное содержание для похвального слова. Ибо ни целое небо, которое есть самое прекрасное и величайшее во всем сотворенном, ни сияние светил, ни широту земли, ни иное что, по стихийному составу своему входящее в состав вселенной, боговдохновенное слово не признает чем либо великим и достойным удивления. Божественное повеление научило меня не относиться с удивлением ни к чему преходящему. И так, если все небо и земля прейдет и весь образ мира «преходит» , как говорит Апостол (1Кор. 7, 31); то найдет ли кто приличным, если мы сделаем предметом похвал плодородие земли и (обилие) воды? Ибо хотя в вашей местности таковых земных удобств и более, чем в других местах; но в сравнении с вашими благами, слово (Божие), как известно, вменяет их ни во что. И так, обратим наши хвалы к тому, что предпочтительнее по природе. На это укажут вам уже не слова наши, но и сами вы можете видеть главное из ваших благ. Ибо кто не знает ваш плод, – что вы произрастили сей многоплодный колос мучеников, числом плодов превысивший число тридцать? Посмотрите на сию священную ниву; здесь (собраны) снопы мучеников. Если хочешь узнать, о какой говорю ниве, посмотри вокруг не далее настоящего места. Какое это место, в котором находится сие собрание? Что говорит тебе это ежегодное обхождение круга (времен)? Какие повествования приносит тебе воспоминание сего дня? не те ли это "речи" и «словеса, ихже только, – как говорит Пророк, – не слышатся гласи их» (Пс. 18, 4), повествующие о чудесах благозвучнее всякого слова? Если ты посмотришь на сие место, оно скажет о себе, как о поприще мучеников; если помыслишь о дне, он как бы некоторый велегласный вестник возглашает о венце мучеников. Кажется мне, я слышу, как провозглашает сей день: один (день) гордится сотворением светил, другой – неба, а иной величается устроением земли; мне же для украшения моего довольно чудес мучеников; довольно величаться красотою венцев; довольно хвалиться знаками победы над диаволом. Какие в часы мои произошли события, достойные повествования! Какое я произвел приращение к лику Ангелов! Какой плод дала Богу земля! Какой сад насадил в мое время Господь! Отсюда вся почти вселенная насадилась отпрысками здешних отраслей, подобно тому, как полная силы виноградная лоза производит из себя и другие виноградные лозы и сама остается без убыли. Сие и другое сему подобное, мне кажется, благовествует благодать сего дня и место сего собрания. Но что делать мне при таком множестве народа, мне тихогласному и медленному в слове, речь которого едва слышна предстоящим, при шуме, заглушающем слова? Ибо иначе, я занял бы ваше внимание добрыми повествованиями о том, каким образом прекрасное сообщество сорока (мучеников) вместе подвизалось и вместе повсюду нашло себе жилище; как они и повсюду разделяются и друг у друга гостят по местам. Каждый, получивший как благодатный дар, часть их останков, приял все целое явление мучеников; ибо все они, соделавшиеся едино о Господе, чрез одного вселяются и все, в полном своем числе. Но не заслужит ли порицания наше слово за то, что умолчало о начале повествования о них? Какое же начало? Добрая и досточтимая юность, превосходная вера, которая соделала всех их избранными, сияющими красотою, величием подобными молодым деревьям в летнем цвете.... Видите ли как речь заглушается смятением и слово прерывается шумом, так что мы, обуреваемые возгласами народа, как бы некоторым волнующимся морем, по необходимости должны прибегнуть в тихую пристань молчания? Если же по благодати Божией у нас будет для второй (части) слова удобство при спокойствии слушающих, то ныне оставленное восполнится Богу содействующу. Ему слава во веки веков. Аминь.