Иоанн Златоуст Пять слов об Анне

Слово 1 2 3 4 5

Предисловие

Эти слова св. Иоанна Златоустого сказаны им к антиохийскому народу в 387 году, вскоре после бесед, говоренных им по случаю низвержения царских статуй, как видно из собственных выражений святителя в 1-ом слове об Анне (конец 1-го отдела). Здесь Златоуст, напоминая своим слушателям предмет произнесенных им перед тем бесед, на первом месте указывает беседу «по случаю возвращения отца нашего из дальнего путешествия», под которым разумеется 21-я беседа к Антиох. народу, произнесенная в первый день Пасхи, по возвращении в Антиохию еп. Флавиана в 387 году (см. «Полное собрание творений св. И. Златоуcта», т. II, стр. 236). Из бесед, указанных затем в том же 1-ом отделе, на последнем месте поставлено «увещание о клятвах», обращенное к собравшимся в Антиохию сельским жителям; этому предмету наиболее посвящена 19-я беседа к антиохийскому народу, в которой с особенною обстоятельностью раскрывается значение данной клятвы и ее нарушения, равно как говорится о большом собрании в Антиохию сельских жителей (Полн. собрание твор. св. И. Злат., т.II, стр. 209). Так как 21 и 19 бес. к Ант. народу говорены были несомненно в 387 г. и так как вслед непосредственно за этими произнесены были слова об Анне, то в виду этого последние должны быть отнесены к тому же 387 г., но ко времени после Пасхи; для частнейшего же определения недель или дней их произнесения нет достаточных данных.

О том, что и во время Пятидесятницы и всегда нужно помнить о посте, и что не только он сам, но и память о нем приносит пользу; далее о промысле Божьем и о том, что не маловажным проявлением его служит, между прочим, естественная любовь родителей к детям; затем о том, что не только отцы, но и матери обязаны воспитывать детей, и, наконец, об Анне.

1. Когда мы расстаемся с гостем, который провел с нами несколько дней и с которым мы радушно делили беседу и стол, то на другой день, после его ухода, при виде накрытого стола, тотчас вспоминаем о нем и о взаимной беседе, и обращаемся к нему с горячею любовию. Так же точно поступим и по отношению к посту. Он пробыл с нами сорок дней; мы приняли его радушно, и затем проводили. Намереваясь теперь предложить духовную трапезу, вспомним о нем и о всех благах, принесенных им нам. Ведь не только самый пост, но и воспоминание о нем может принести нам весьма большую пользу. Как те, кого мы любим, доставляют нам большое удовольствие, не только тогда, когда бывают у нас, но и тогда, когда мы вспоминаем о них, так и дни поста с их собраниями, общими собеседованиями и другими добрыми плодами, какие мы получали от него, радуют нас и при воспоминании; если мы вспомним обо всем этом, то получим и в настоящее время большую пользу. Говорю это не с тем, чтобы принудить вас к посту, но чтобы убедить вас не увлекаться развлечениями и не вести себя, как большая часть людей, если только следует назвать людьми этих малодушных, которые, как бы освободившись от уз и вырвавшись из какого-нибудь тяжкого заключения, говорят друга другу: «наконец-то мы переплыли это скучное море поста». А другие, более слабые боятся уже и за будущую Четыредесятницу. Это происходит от того, что во все остальное время они без меры предаются забавам, роскоши и пьянству. Если бы мы все прочие дни постарались проводить честно и скромно, то и прошедший пост вспоминали бы с любовью, и предстоящий приняли бы с большим удовольствием. В самом деле, каких только благ не доставляет нам пост? Везде тишина и светлое спокойствие. Дома разве не свободны от шума, беготни и всякой тревоги? А еще прежде домов, спокойствие наполняет самые души постящихся; да и во всем городе водворяется такое же благоустройство, какое бывает в душах и в домах: вечером не слышно поющих, днем не заметно шумящих и пьянствующих; нет ни крику, ни драки, но везде полное спокойствие. А теперь не так, но с самого раннего утра – крик, шум, беганье поваров, большой чад, как в домах, так и в мыслях, от того, что развлечениями внутри нас разжигаются страсти и раздувается пламень порочных пожеланий. Поэтому мы должны жалеть о прошедшем посте, так как он все это сдерживал. Пусть мы сложили с себя самый труд поста, но не прекратим любви к нему и не изгладим памяти о нем. Когда ты, пообедав и отдохнув, выйдешь на площадь и увидишь, что день склоняется к вечеру, то, вошедши в эту церковь и приблизившись к амвону, вспомни о времени поста, когда церковь была полна народа и у всех было сильное желание слушать, была живая радость и возбужденная мысль; представив все это, вспомни о тех вожделенных днях. Когда велишь подавать на стол, принимайся за пищу с воспоминанием о посте, и никогда не впадешь в невоздержание. Как имеющий жену степенную, целомудренную, благородную и питающий к ней пламенную любовь, и в ее отсутствие не может полюбить женщину развратную и распутную, потому что любовь к первой заполняет его душу и не позволяет войти в нее другой страсти, так бывает с постом и с невоздержанием: если помним о первом – благородном и целомудренном, то последнее – эту публичную блудницу и мать всякого бесстыдства, то есть, невоздержание¹, отгоним от себя весьма легко, потому что любовь к посту сильнее всякой руки отталкивает безстыдство невоздержания. По всему этому, прошу вас всегда помнить о тех днях.

А чтобы и мне, с своей стороны, содействовать такому воспоминанию, постараюсь и ныне предложить тот же предмет, который приготовлялся тогда рассмотреть, чтобы самое сходство поучения было для нас некоторым напоминанием о том времени. Вы, может быть, забыли (об этом), так как у нас с тех пор было уже много бесед и о других предметах. Так, по случаю возвращения отца нашего² из дальнего путешествия, необходимо было рассказать все, происходившее в столице. После того нужно было беседовать с язычниками³, чтобы надлежащим образом утвердить тех, которые вследствие несчастия сделались лучшими и обратились к нам от языческого заблуждения, и показать им то, какого избежали они мрака и какого достигли света истины.

Затем, в течение многих дней мы совершали торжество в честь мучеников, и, конечно, не прилично было нам, находясь при гробах мучеников, уйти без похвальных слов, подобающих мученикам. За этими похвальными словами следовало увещание о клятвах: когда увидели мы, что все сельские жители пришли в город, то решились преподать им это напутствие и с ним отпустить всех их от нас⁴.

2. Поэтому, для вас не легко было бы пересказать тогдашнее наше рассуждение с язычниками, а я, постоянно упражняясь в этом и занимаясь этим делом, весьма легко могу припомнить все содержание беседы, повторив вам вкратце то, что было сказано. О чем же была у нас речь? Мы рассуждали о том, как Бог от начала промышлял о нашем роде, как научал полезному, когда не было письмен и не дано было Писания; мы показывали, что Он руководил нас к богопознанию чрез созерцание природы. Держа вас не за руку, а руководя ваш разум, я обозревал творение, показывая небо, и обозревая землю и море, озера, источники, реки и великие моря, луга и сады, произрастающие нивы, обильные плодами деревья и покрытые лесами вершины гор. Много тогда говорил я и о семенах, и о травах, и о цветах, и о растениях – плодоносных и бесплодных; и о животных – кротких и диких, живущих в воде и на суше, о земноводных, о летающих в воздухе и пресмыкающихся по земле, и о самых стихиях вселенной; и так как ум наш был не в состоянии постигнуть беспредельное богатство (природы) и объять вселенную, то мы все вместе восклицали о каждом творении: «яко возвеличишася дела твоя, Господи; вся премудростию сотворил еси» (Пс 91.6). Мы удивлялись премудрости Божией, не вследствие только множества (тварей), но и по следующим двум (причинам); первая та, что (Бог) создал вселенную прекрасною, великою и удивительною; (вторая же та), что (на всем)видимом Он напечатлел много признаков слабости; первое – для того, чтобы внушать удивление к премудрости и привлекать созерцающих к служению Ему, а второе – для того, чтобы созерцающие красоту и величие творений не стали, оставив Создателя, вместо Его, поклоняться видимым (предметам); от такого заблуждения может отклонить их (наблюдаемая) в них слабость. И то, что вся тварь тленна, что она преобразится в лучший вид и достигнет большей славы, и о том – когда, почему и для чего она сделалась тленною, обо всем этом рассуждали мы тогда с вами, показали могущество Божие и в том, что Он тленным телам сообщил такую красоту, какую даровал им в начале, какова красота звезд, неба, солнца. И подлинно, нужно удивляться тому, как они в течение столь многих лет не потерпели ничего такого, что (терпят) наши тела, не ослабели от старости, и не потеряли крепости от болезни и какой-либо немощи, но постоянно сохраняют силу и красоту, которую, как я выше сказал, Бог даровал им в начале: ни свет солнечный не иссяк, ни блеск звезд не померк, ни ясность неба не утратилась, ни пределы моря не переменились, не истощилась и сила земли, производящая ежегодные плоды. Что это тленно, мы доказали и от разума, и из Священного Писания; а что оно прекрасно, светло и всегда сохраняет свой цветущий вид, в этом удостоверяет ежедневное наблюдение, чему особенно нужно удивляться, когда Бог создал это так в начале.

Против этих рассуждений наших некоторые тогда возражали, говоря: «значит, человек хуже всего видимого, если состав неба, земли, солнца и всех звезд существует столько времени, а он чрез семьдесят лет разрушается и погибает». На это мы скажем, во-первых, что это живое существо разрушается не все; благороднейшая и существеннейшая часть его – душа – остается навсегда бессмертною, не подвергаясь ни одному из этих бедствий, тление же касается только низшей части его. Во-вторых, это обстоятельство, служит нам к большей чести; ведь мы непросто и не без всякой причины подвергаемся старости и болезням, но справедливо и для нашей пользы: справедливо потому, что мы впали в грех; для нашей пользы, – чтобы посредством этих нужд и страданий искоренить гордость, исходящую у нас от беспечности. Следовательно, Бог попустил это не с тем, чтобы унизить нас: если бы Он хотел унизить, то не оставил бы нашу душу бессмертною. Но и не по бессилию сотворил Он наше тело таким: если бы Он был бессилен, то не мог бы и небо, звезды и состав земли поддерживать столь долгое время. А (сотворил Он наше тело таким) для того, чтобы сделать нас лучшими и благоразумнейшими, и более покорными Ему, от чего зависит все наше спасение. Потому Он не создал неба подверженным старости и другим каким-нибудь подобным слабостям, что, лишенное свободного произволения и души, оно не может ни грешить, ни исправляться; почему не имеет нужды и в исправлении. А вам, одаренным разумом и душою, необходимы были производимые этими страданиями скромность и смирение, так как и в начале первый человек прежде всего впал в гордость. Иначе, если бы небо создано было подобно нашим телам и так же старилось, многие увидели бы в этом большое бессилие Создателя, как не могущего сохранить одно существо в течение многих веков; между тем теперь, когда Его создания пребывают столько времени, отнять у них самый повод (к этому).

3. Но тем, что сказано, не окончится наше существование; когда мы хорошо воспользуемся настоящей жизнью, тела воскреснут в большей славе, будут светлее неба, солнца и всего прочего, и перейдут в высшее состояние. Итак, один способ богопознания (достигается) чрез (рассматривание) всего творения ⁵; другой, не менее важный, чрез совесть; и его вполне изложили мы тогда в обширных рассуждениях, показывая то, как само собою возникает у нас познание доброго и недоброго и как сама по себе внушает нам все это совесть. Итак, у нас от начала были эти два учителя – творение и совесть, и оба они, не произнося слов, учили людей безмолвно. Творение, поражая зрителя видом (своим), возбуждает в созерцателе вселенной удивление к ее Создателю; а совесть, путем внутреннего внушения, научает всему, что должно делать; силу ее и решение суда (ее) мы узнаем по состоянию лица. Когда внутренне обличает она в грехе, то покрывает внешний вид смущением и большим унынием. Она делает нас бледными и робкими, когда уличаемся в чем-либо постыдном, и хотя голоса (совести) мы не слышим, однако по внешнему виду замечаем внутреннее негодование (ее). Кроме этих двух, говорили мы, промыслом Божиим нам дан еще и третий учитель, уже не безмолвный, как первые, но такой, который действует на нашу душу словом, увещанием и советом. Кто же он? Это – родной отец каждого. Для того Бог и вложил в родителей любовь к нам, чтобы в них мы имели наставников в добродетели. Не одно рождение делает отцом, но хорошее образование; и не ношение во чреве делает матерью, но доброе воспитание. Что это справедливо, что не природа, а добродетель делает отцами, это могут подтвердить нам сами родители. Они часто, когда увидят, что сыновья их сделались негодными и развратными, отсекают их от своего родства, отказываются от них и усыновляют себе других, часто ни с какой стороны не близких к ним. Что же может быть страннее этого, когда (родители) отвергают тех, кого родили, и принимают, кого не родили?

Это сказано нами не без цели, но чтобы ты знал, что свободная воля сильнее природы, и что она-то преимущественно пред последней делает и сыновьями, и отцами. И это было делом промысла Божия, что Он и не попустил, чтобы дети лишены были естественного расположения (к ним родителей), и, в тоже время, не все предоставил этому расположению. Если бы родители любили своих детей отнюдь не по естественной необходимости, а только за их нравы и добрые поступки, тогда ты увидел бы многих детей изгнанными из родительских домов за свою небрежность и род наш расстроенным. С другой стороны, если бы (Бог) все отдал во власть природы и не попустил родителям ненавидеть даже и злых детей, напротив, и будучи оскорбляемы детьми и терпя от них тысячи неприятностей, отцы по естественной необходимости должны бы были оставаться ласковыми к дерзким и оскорбляющим их детям, тогда род наш дошел бы до крайнего нечестия. Если и ныне дети в надежде на любовь родителей часто оскорбляют их, хотя не могут вполне положится на природу, зная, что многие, сделавшись негодными, лишились и дома, и наследия отцовского, то до какого нечестия не дошли бы они, если бы Бог не оставил родителям и возможности гневаться на детей, наказывать и прогонять от себя, когда они делаются злыми? Потому-то Бог и поставил любовь родителей в зависимость и от потребности природы, и от нравов детей, чтобы они, с одной стороны, были снисходительны к погрешностям детей, будучи побуждаемы к этому природою, а с другой – злых и неисцельно больных не укоренили бы во зле преступным потворством, что было бы неизбежно, если бы природа принуждала их ласкать и негодных детей. Подумай, сколько попечительности в том, что (Бог) и повелел любить (детей), и положил меру этой любви, и в то же время определил награду за доброе воспитание детей? А что награда за это назначена не только мужьям, но и женам, послушай, как Писание во многих местах говорит и этим и тем, и женам не меньше, чем и мужьям. Павел, сказав: «жена же прелстившися в преступлении бысть», прибавил: «спасется же чадородия ради» (1Тим.2:14–15). То есть, ты скорбишь, говорит, о том, что первая жена подвергла тебя болезням, трудам и продолжительному чревоношению? Не скорби; не столько вреда терпишь ты от болезней и трудов, сколько получаешь, если хочешь, пользы от воспитания детей, находя в нем повод к добрым делам. Действительно, если рождаемые тобою дети получат надлежащее воспитание и твоим попечением наставлены будут в добродетели, то это будет началом и основанием твоему спасению, и, кроме награды за собственный добрые дела, ты получишь великую награду и за их воспитание.

4. И чтобы ты знал, что не рождение делает матерью и не за это положена награда, Павел в другом месте, обращая слово ко вдове, сказал так: «аще чада воспитала есть» (1Тим. 5:10); не сказал: если родила детей, но: «аще... воспитала». Первое есть дело природы, последнее – дело свободного произволения. Потому и здесь, сказав: «спасется чадородия ради», не остановился на этом; но желая показать, что не рождение, а хорошее воспитание детей доставляет нам награду, прибавил: «аще пребудут⁶ в вере и любви и во святыни с целомудрием» (1Тим 2.15). То есть, ты получишь великую награду, если рожденные тобою дети пребудут в вере и в любви и в святости. Итак, если ты расположишь их к этому, если будешь увещевать, учить, советовать, то за такое попечение назначена тебе от Бога великая награда.

Так, жены да не считают чуждым для себя делом попечение о детях как женского, так и мужского пола: (апостол) не различил здесь пола, но как там сказал просто: «аще чада воспитала есть», так и здесь: «аще пребудут в вере и любви и во святыни». Следовательно, нам нужно заботиться о детях того и другого пола, и особенно женам, потому что они больше сидят дома. Мужей часто отвлекают и путешествия, и судебные занятия, и гражданские дела; а жена, будучи свободна от всех таких забот, удобнее может воспитывать детей, так как имеет много досуга. Так поступали жены в древности. Действительно, эта обязанность, – разумею попечение о своих детях и руководство их к любомудрию, – лежит не на мужьях только, но и на женах. (В доказательство) того, что это правда, расскажу вам одну историю.

Среди иудеев была жена, по имени Анна. Она долго страдала неплодием, и, что еще прискорбнее, соперница ее была матерью многих детей. А вы знаете, что бесчадие, по природе и само по себе, невыносимо для женщин; а если при этом есть соперница, имеющая детей, то оно становится еще тяжелее, потому что из ее благополучия она яснее понимает свое собственное несчастие, подобно тому, как и живущие в крайней бедности скорбят особенно тогда, когда подумают о богатых. И горе было не в том одном, что она не имела детей, а та имела, но и в том, что та была соперницею, и не только была соперницею, но и оскорбляла ее своим презрением. Однако ж Бог, и видя все это, медлил: «и не даде ей Господь, – говорит Писание, – чада по скорби ея, и по сетованию»⁷ (1Цар 1:6). Что значит: «по скорби ея?» Не то, чтобы Бог, видя, как она великодушно переносит несчастие, останавливал ее деторождение, а то, что хотя Он и видел ее мучение, скорбь, обиды, однако не прекращал ее сетования, намереваясь устроить нечто другое, гораздо более важное. Не будем слушать этого праздно, но и отсюда извлечем урок высокого благоразумия. И когда подвергнемся какому-нибудь бедствию, то, хотя будем сетовать, скорбеть и считать бедствие невыносимым для себя, не станем, однако, спешить и не упадем духом, но будем выжидать промысла Божия. Он хорошо знает, когда нужно прекратить то, что причиняет нам скорбь, как это случилось и с Анной. Бог не по ненависти и не по отвращению к ней заключил ее утробу, но для того, чтобы пред нами открылась мудрость этой жены, чтобы мы увидели богатство ее веры и узнали, как чрез это Он сделал ее более славною. Но послушай, что дальше. «Тако творяше, – говорит Писание, – от года до года» довольно времени⁸, «внегда приходити ей в дом Господень, и сетоваше, и плакаше, и не ядяше» (1Цар 1:7). Сильная скорбь, продолжительная печаль! Не два-три дня, не двадцать или сто, и не тысячу или вдвое столько же дней, но довольно времени, говорится, т. е. в продолжение многих годов, скорбела и сетовала эта жена: таков смысл слова «довольно времени». И однако, она не возроптала: ни продолжительность времени, ни насмешки и оскорбления соперницы не поколебали ее любомудрия⁹; она постоянно молилась и просила; а что важнее всего и в особенности показывает любовь ее к Богу, (было то), что не просто она желала это самое дитя, но желала посвятить плод свой Богу, принести (Ему) начаток от собственного чрева и получить награду за этот добрый обет. Откуда это видно? Из дальнейших слов.

Вы все, конечно, знаете, что бесчадие невыносимо для жен – особенно из-за мужей. Есть много таких безрассудных мужей, которые винят жен, когда они не рождают, не зная того, что способность рождать имеет начало свое свыше – от Божия промысла, и что для этого ни природа женщины, ни сожитие (с мужем) и ничто другое, само по себе, недостаточно; но хотя бы и знали, что это обвинение не справедливо, тем не менее упрекают, часто даже отдаляются и неохотно живут с ними.

5. Посмотрим, не случилось ли того же и с этою женою. И если увидишь, что она терпела презрение, беcчестие, огорчения, не имела близости к мужу и использовалась особым его расположением, то можешь предположить, что она желала дитя для того, чтобы иметь большую близость, свободу, и сделаться более любезною мужу. Но если найдешь совершенно противоположное этому, т. е., что она была любима (мужем) более, чем имевшая детей, и пользовалась большим расположением, то ясно, что она желала иметь дитя не ради чего-нибудь человеческого и не для того, чтобы еще более привлечь к себе мужа, но по той причине, какую я указал выше. Откуда же это видно? Послушай, что об этом говорит сам писатель. Ведь он не без цели упомянул об этом, но, чтобы ты узнал добродетель жены. Что же он говорит? «Анну любляше Елкана паче Феннаны» (1Цар 1:5). И потом далее (Елкана), видя, что она не ест, а только плачет, говорит: «что ти есть, яко плачешися и почто не яси, и почто биеши сердце твое; несмь ли аз тебе добрее паче десяти чад?» (1Цар 1:8). Видишь, как он привязан был к ней и как сильно скорбел за нее, не потому, что не имел (от нее) детей, а потому что видел ее печальною и удрученною скорбью? Однако не убедил ее в том, чтобы она перестала печалиться, потому что не для него желала она иметь дитя, но чтобы принести некоторый плод Богу. «И воста... Анна, – говорит Писание, – по ядении их в Силом» и по питии¹⁰ «и ста пред Господем» (1Цар 1:9). Не без цели употреблено и это выражение: "по ядении и по питии», но чтобы ты знал, что время, которое другие посвящают отдыху и бездействию, она проводила в молитве и слезах, потому что была весьма трезвенна и бодра. «И ста пред Господем. Илий же жрец седяше на престоле, при празе двери храма Господня». Не просто сказано и это, – что – «Илий... жрец седяше... при празе двери храма Господня», но чтобы показать душевный пыл этой жены. Бывает часто, что вдовица, беспомощная и одинокая, терпящая много обид и оскорблений, в то время, когда царь готов войти в предшествии копьеносцев, щитоносцев, всадников и множества других слуг, не пугается, не ищет защитника, но, раздвинув всех их, является пред царем с большой смелостью и трогательно описывает свое несчастие, будучи побуждаема необходимостью. Так и эта жена не смутилась и не постыдилась, в присутствии сидевшего первосвященника, сама просить и с большою смелостью придти к Царю (небесному); напротив, окрыленная любовью и вознесши мысль к небу, видя как бы самого Бога, так начала говорит Ему со всею горячностью. Что же говорит она? Вначале она, лучше (сказать), ничего не говорит, а начинает плачем, проливая источники горячих слез. И как от падающих дождей и жесткая земля, орошенная и размягченная ими, легко возбуждается к произращению плодов, так случилось и с этою женою: утроба ее, размягченная слезами, как бы дождем, и согреваемая скорбию, начала возбуждаться к доброму деторождению.

Но выслушаем и самые слова ее, и ее прекрасную молитву: «и плачущи проплака, – говорит Писание, – и обеща обет Господу, глаголющи: Адонаи Господи Елои Саваоф» (1Цар 1:10–11). Страшные и грозные слова! Хорошо сделал писатель, что не перевел их на наш язык; он и не мог переложить их на греческий язык с свойственною им силою. Не одним именем назвала она Бога, но многими, Ему свойственными, показывая тем любовь к Нему и пламенное стремление. Как пишущие прошения царю, поставляют вверху не одно только имя, но величают его победоносным, августом, самодержцем, и многими другими именами, и потом уже излагают просьбу, так и она, вознося к Богу некоторого рода просьбу, в начале ее полагает многие имена, выражая этим, как я сказал, свою любовь и почитание Тому, Кого просит. Просьбу эту внушила ей скорбь; потому и скоро была услышана писавшая ее с большим разумением. Таковы молитвы, происходящие от душевной скорби. Вместо бумаги служила (здесь) ее душа, вместо пера – язык, вместо чернил – слезы. Потому и сохранилась просьба ее до наших дней: неизгладимы бывают письмена, которые начертаны этими чернилами. Таково было начало просьбы! Что же далее? «Аще призирая призриши, – говорит Анна, – на смирение раби твоея» (1Цар 1:11). Ничего не получив, она начала молитву с обета; приносит Богу дар, ничего не имея в руках. Так она волновалась и тосковала более о том, (чтобы дать), чем о том, (чтобы получить), и для этого просила дать дитя. «Аще призирая призриши на смирение рабы твоея». Два права, говорит, я имею (на получение просимого): служение (Тебе) и несчастие. «И даси рабе твоей семя мужеско, то дам е пред Тобою... дар». Что значит: «пред тобою... дар»? (Я сделаю) его преданным и всецелым рабом Твоим; отказываюсь от всякой власти; хочу только быть матерью на столько, чтобы дитя получило от меня свое начало, а затем отступаю и удаляюсь.

6. Посмотри на благоговение этой жены. Она не сказала,: если дашь мне троих, я отдаю тебе двоих; если двоих, отдаю тебе одного; но: если дашь только одного, весь плод отдаю Тебе. «И вина и пиянственнаго не испиет» (1Цар 1:11). Еще не получила дитяти, и уже образует пророка, говорит о его воспитании и входит в договор с Богом. О, смелость жены! Не будучи в состоянии заплатить теперь же, потому что ничего еще не получила, она выплачивает цену из будущего. Как многие из земледельцев, живущие в крайней бедности и не имеющие столько денег, чтобы купить теленка или овцу, берут их у господ из-полу, обещаясь выплатить стоимость из будущих плодов, так, или еще гораздо больше, сделала и она. В самом деле, она получает от Бога сына не из-полу, но с тем, чтобы затем всего отдать Ему, а плодом иметь его воспитание. Для себя она считала достаточною наградою потрудиться над (воспитанием) священника Божия. «И вина и пиянственнаго не испиет», говорит она. Не подумала сама в себе так: что, если он будет слабого сложения и от питья воды потерпит вред? Что, если сделается нездоров, а потом умрет, подвергшись тяжкой болезни? Размыслив, что Давший сына Сам позаботится и об его здоровье, она от самых пелен и рождения повела его к святости, возложив все на Бога, и еще до болезней рождения освящалось ее чрево, заключавшее в себе пророка, носившее священника и жертву, – жертву одушевленную. Для этого Бог попускал ей долго быть в скорби; для этого Он поздно дал (ей сына), чтобы самым способом рождения более прославить ее, чтобы показать ее любомудрие. Ставши на молитву, она не помнила о своей сопернице, не говорила об оскорблениях от нее, не выставляла на вид обид; не сказала: «избавь меня от этой негодной и злой женщины», как делают многие жены; не вспоминая об этих оскорблениях, она молилась только о том, что ей нужно было. Так поступай и ты, человек: когда увидишь, что враг огорчает (тебя), не говори ни одного оскорбительного слова, и не желай ему зла за то, что он враждует против тебя; но, вошедши (в церковь), преклонив колена и проливая слезы, моли Бога – прекратить скорбь, потушить печаль. Так и она сделала – и получила величайшую пользу от враждовавшей против нее женщины, так что и та содействовала рождению дитяти; а как, я скажу. Так как она оскорбляла, печалила (Анну) и увеличивала горесть (ее), а от горести пламеннее делалась молитва, то эта молитва преклонила – Бога, произвела то, что Он исполнил ее, и таким образом родился Самуил. Так точно и нам, если будем бдительны, враги не только не повредят, но и принесут величайшую пользу, делая нас во всем более тщательными, только бы скорбь, ими нам причиняемая, вела нас не к ругательствам и обидам, а к молитве.

Родив сына, (Анна) назвала его Самуилом, что значит: «услышит Бога»¹¹. Так как получила его вследствие того, что была услышана, по молитве, а не по природе, то в имени дитяти, как бы на медном столпе, она напечатлела память этого события. Не сказала: назовем его по имени его отца, или дяди, или деда, или прадеда, но – сам Даровавший его, говорит, да будет почтен именем дитяти. Ей подражайте, жены, ей будем подражать, мужья, и такое же будем иметь попечение о детях, будем так же воспитывать их, как во всем прочем, так и в отношении целомудрия¹². Ничто у юношей не требует такого старания и забот, как целомудрие и чистота, потому что эта особенно страсть¹³ обуревает этот возраст. Что делаем мы относительно светильников, тоже будем соблюдать и по отношению к детям. Часто случается, что, когда служанка зажжет огонь, мы велим ей не подносить светильника туда, где лежит тростник, или сено, или что-нибудь подобное, чтобы незаметно для нас не упала в это вещество искра и не сожгла всего дома. Так же будем заботиться и о детях и не станем обращать их взоры туда, где (бывают) бесчестные служанки, нескромные девицы и распутные рабыни; а если есть у нас такая служанка, или соседка, или вообще другая какая этого рода девица, то прикажем и подтвердим им, чтобы они и не являлись на глаза и не вступали в разговор с юношами, чтобы попавшая отсюда искра не воспламенила всей души дитяти и не причинила безутешного горя. Будем удалять детей не только от зрелищ, но и от слушания соблазнительных и развратных песен, чтобы ими не прельстилась душа их. Не будем водить их в театры, на пиры и попойки. Но станем беречь юношей еще более, чем дев, скрываемых во внутренних покоях. Обыкновенно, ничто так не украшает юного возраста, как венец целомудрия, и то, чтобы вступать в брак чистому от всякого распутства. И жены будут им любезны, когда душа их наперед не узнает блуда и не будет растлена, когда юноша будет знать одну ту женщину, с которой он вступил в брак. Тогда и любовь бывает пламеннее, и расположение искреннее, и дружба надежнее, когда юноши вступают в брак с соблюдением этого (правила). А то, что делается ныне, не брак, это просто денежная сделка, торговля. Если юноша и прежде брака растлился, и после брака опять будет смотреть на чужую жену, то, скажи мне, что пользы от брака? Тягчайшее наказание, непростительный грех, если, имея дома у себя жену, (муж) оскверняет себя с блудницами и творит прелюбодеяние: после жены, хотя бы с женатым распутствовала и не блудница¹⁴, его действие есть прелюбодеяние. А это бывает: и после брака бегают к любовницам, потому что прежде брака не соблюдали целомудрия. Отсюда – распри, ругательства, разорение домов и ежедневные ссоры; оттого любовь к жене ослабевает и прекращается, истощаясь в обществе блудниц. А если научится целомудрию, то жену свою будет считать милее всех, станет смотреть на нее с великою любовью и иметь с нею большое согласие; а с миром и согласием войдут в тот дом все блага. Итак, чтобы нам и здешнее устроить хорошо, и с этим вместе получить царство небесное, будем заботиться и о себе самих, и о детях, особенно по отношению к этой заповеди, чтобы не придти нам на тот духовный брак в нечистых одеждах, но с большим дерзновением насладиться честью, уготованною там достойным. Ее да достигнем все мы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, честь и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

О вере Анны, о ее любомудрии и кротости, о чести, подобающей священникам, и о том, что должно молиться и прежде и после принятия пищи.

1. Нет ничего, возлюбленные, равного молитве, нет ничего могущественнее веры. То и другое недавно показала нам Анна: пришедши к Богу с этими дарами, она сделала все, чего хотела: и испорченную природу исправила, и заключенную утробу отверзла, и бесславие уничтожила, и оскорбления соперницы прекратила, и сама себя привела в состояние великого благодушия¹⁵, пожав тучный колос с бесплодного камня. Все вы слышали, как она молилась, как просила и умоляла, – и получила, родила, воспитала и посвятила (Богу) Самуила. Потому не погрешит тот, кто эту жену назовет вместе и матерью и отцом дитяти: хотя и муж сеял, но силу этому семени дала ее молитва, и она-то сделала начатки рождения Самуилова более чистыми¹⁶. Подлинно, не сон только и сожитие родивших, как (при рождении) других, но молитвы, слезы и вера были зачатками этого рождения; и (таким образом) пророк, родившийся вследствие молитвы матери, имел рождение более чистое, чем другие. Потому и об этой жене прилично будет сказать: «сеющии слезами радостию пожнут» (Пс 125.5). Ей поревнуем, мужи; ей будем подражать, жены: она – учительница того и другого пола. Бездетные да не отчаиваются; матери так да воспитывают рожденных ими детей. Все будем подражать любомудрию этой жены до рождения, вере при рождении, усердию после рождения. В самом деле, что может быть разумнее (поведения) этой жены, которая кротко и мужественно перенесла тяжкое несчастие и дотоле не отступила, пока не устранила своего горя, и не положила удивительного и необычайного конца своему бедствию, не имея на земле ни одного заступника и помощника! Она знала человеколюбие Владыки, потому и приступила к Нему одна – и достигла, чего желала. И действительно, для прекращения этого горя нужна была не человеческая помощь, но божественная благодать. Оно происходило не от потери денег, чтобы мог кто-либо, принесши золото, прекратить его; не от телесного недуга, чтобы, призвавши врачей, можно было уничтожить болезнь.

Немощна была природа и нуждалась в высшей помощи. Поэтому, оставив все земное, она прибегла к Владыке природы, и не отступила до тех пор, пока не умолила Его разрешить неплодство, отворить утробу и бездетную сделать матерью. Поэтому она блаженна; не потому однако, что стала матерью, а потому, что сделалась ею, не быв (ею по природе)¹⁷. Первое есть обыкновенно дело природы; последнее – особенный подвиг этой жены. Она блаженна и по болезням рождения, но не менее блаженна и по всему тому, что предшествовало этим болезням. Все вы, и жены и мужи, знаете, конечно, что для женщины нет ничего тяжелее неплодства, – что, хотя бы она наслаждалась бесчисленными удовольствиями, никогда не может прогнать от себя скорбь, причиняемую ей этим несчастием. Если же оно столь тяжело теперь, когда мы призваны к высшей мудрости, когда стремимся к небу, и, нисколько не занимаясь настоящим, готовимся к иной жизни, когда (воздается) высокая похвала девству, то представь, каким злом оно почиталось в то время, когда не было у древних никакой надежды, ни мысли о будущем, когда все делали для настоящего, и когда бесчадие и неплодство было каким-то проклятием и осуждением. Нельзя сказать и выразить словами скорбь, причиняемую этим обстоятельством. Свидетельницы этого – жены, которые во всем показали мудрость, терпение, а этого несчастия не могли перенести; напротив, или роптали на мужей, или считали жизнь невыносимою. Но эту жену обуревала не одна только скорбь вследствие неплодия, во и другая страсть – гнев вследствие оскорблений соперницы. И как в то время, когда два противных ветра, сталкиваясь друг с другом, захватывают попавшую между них ладью и поднимают множество волн и спереди и сзади ее, кормчий, сидящий при руле, спасает ладью, отражая напоры волн с помощью своего искусства, так и эта жена, когда гнев и скорбь, как противные ветры, овладевали душой ее, омрачали ее мысли и производили большие волнения в течение не двух, трех или двадцати дней, но в продолжение целых годов (ведь сказано: это продолжалось «довольно времени»), мужественно вынесла бурю и не попустила уму своему потонуть в бездне. Это потому, что страх Божий, как кормчий, сидящий при руле, внушал ей мужественно переносить это волнение, и не переставал править душою ее до тех пор, пока не привел в тихую пристань этот корабль, полный груза, это чрево, заключавшее в себе драгоценное сокровище. Она, ведь, несла не золото и не серебро, а пророка и священника; и чрево ее было вдвойне священно: и потому, что зачатое в нем дитя было столь велико, и потому, что начало своего зачатия оно получило от молитвы и от вышней благодати.

2. Но если груз был необыкновенный и удивительный, то способ продажи был и еще удивительнее; она отдала его не людям, не каким-либо купцам и торговцам, но лишь только выгрузила его из корабля, продала Богу, и приобрела такую выгоду, какую доставить свойственно было Богу, – потому что по принятии его, Бог дал ей вместо того другое дитя, да еще и не одно, не два, не три и не четыре только, но гораздо больше: «яко неплоды, – сказано, – роди седмь» (1Цар 2.5), и (таким образом) проценты превзошли самый капитал. Такова торговля с Богом: Он возвращает не большую сумму капитала, но увеличенную в несколько раз. И не только детей женского пола Он дал, но составил прибыль из того и другого пола, чтобы радость ее была полная. Говорю это не с тем, чтобы вы только воздали похвалу, но чтобы и поревновали вере и терпению этой жены, о чем вы слышали отчасти и прежде. Но, чтобы докончить и остальное, позвольте мне вкратце рассмотреть слова, ею сказанные священнику и служителю священника после первой молитвы; тогда вы узнаете, как кротка и смиренна была душа этой жены. "И бысть, – сказано, – егда умножи молящихся пред Господем, Илий же жрец храняше¹⁸ уста ея" (1Цар 1.12).

Двоякую добродетель указывает здесь писатель у этой жены: твердость в молитве и бдительность души; первую – выражением: умножи; вторую – прибавлением: «пред Господем». Все мы молимся, но не все пред Богом. У кого в то время, как тело простерто на земле и уста бессмысленно произносят слова, душа блуждает везде – дома и на площади, тот может ли сказать о себе, что молится пред Богом? Пред Господом молится тот, кто вполне сосредоточил свою душу и не имеет ничего общего с землею, но перенесся на самое небо и изгнал из души всякий человеческий помысл, как сделала тогда и эта жена: всецело сосредоточившись и напрягши ум, со скорбною душою призывала она Бога. Но как же сказано, что она и "умножи" молитву, тогда как молитва ее была краткая? Она не умножала слов и не распространялась в молитве, а произнесла немногия и простая слова: «Адонаи Господи Елои Саваоф, Аще призирая призриши на смирение рабы твоя, и помянеши мя, не забудеши рабы твоея ¹⁹, и даси рабе твоей семя мужеско, то дам е пред Тобою в дар до дне смерти его: и вина и пиянственного не испиет, и железо не взыдет на главу его» (1Цар 1.11). Много ли здесь слов? Что же (писатель) разумел, говоря: "умножи"? То, что она постоянно повторяла одно и то же, и не переставала в течение долгого времени произносить одни и те же слова.

Так молиться повелел и Христос в Евангелии: сказав ученикам своим, чтобы они не молились подобно язычникам и не говорили лишнего (Мф.6:7), Он дал нам и образец молитвы, научая (нас), что быть услышанным (Богом) зависит не от множества слов, а от бдительности души. Но, скажет кто-нибудь, если нужно молиться немногими словами, то как Он в доказательство того, что нужно непрестанно молиться, сказал притчу о том, что была одна вдова, которая неотступностью просьбы и частым приходом своим смягчила жестокого и бесчеловечного судью, не имевшего ни страха Божия, ни стыда пред людьми? (Лк.18:3–5). Как и Павел увещевает, говоря: «в молитве пребывающе» (Рим 12.12) и опять: «непрестанно молитеся» (1Фес 5.17). Произносить, ведь, немного слов и непрестанно молиться – это противоречит одно другому. Нисколько не противоречит – да не будет²⁰ – напротив, одно с другим весьма согласуется. И Христос, и Павел заповедали творить краткие и частые молитвы, с небольшими промежутками. Если долго будешь произносить слова, нередко делая это без внимания, то дашь диаволу большую свободу подойти к тебе, устроить ковы и отвлечь мысль твою от произносимых слов. А если будешь творить постоянные и частые молитвы, занимая все время частым повторением (их), то легко можешь сохранить внимание²¹ и самые молитвы будешь творить с большою бдительностью. Так поступила и она, произнося не много слов, но постоянно и многократно припадая к Богу. А когда священник заградил ей уста (таков смысл слов: храняше «устне ея двизастеся, а глас ея не слышашеся» (1Цар.1:13), то она принуждена была покориться священнику и прекратить молитву. Так загражден был у нее голос, но не заграждено стремление²², напротив, тем сильнее взывало внутри сердце. Это есть в особенности молитва, когда вопли раздаются извнутри; это особенно свойственно душе страждущей – произносить молитву не напряжением голоса, а устремлением ума.

3. Так молился и Моисей. Когда он ничего не говорил, Бог сказал ему: «что вопиеши ко Мне?» (Исх 14.15). Люди слышат только звук голоса, а Бог прежде этого слышит внутренний вопль. Так можно быть услышану, не произнося слов; и ходя по площади, можно молиться мысленно с великим усердием; и сидя с друзьями, и делая что бы то ни было, (можно) призывать Бога с великим воплем, – разумею внутренний вопль, – не делая его известным ни для кого из присутствующих. Это самое сделала тогда и эта жена – «Глас ея не слышашеся», говорит Писание (1Цар 1.13), а Бог услышал ее. Это был внутренний ее вопль! "И рече ей отрок Илия²³: доколе пияна будеши? отъими вино твое от тебя²⁴ и иди от места Господня» (1Цар.1:14). Здесь в особенности открывается терпение жены. Дома оскорбляла ее соперница; пришла она в храм, и здесь оскорбил ее отрок священника, укорил и священник. Она бежала от домашней бури, пришла в пристань – и опять нашла волны; пришла получить врачество, и не только не получила его, но чрез оскорбления получила рану и от них язва еще более загноилась. Вы знаете, как скорбящие души принимают обиды и оскорбления. Как тяжкие раны не сносят легкого прикосновения руки и делаются от того хуже, так и возмущенная душа раздражительна, негодует на все и оскорбляется незначительным словом. Но с этою женою ничего такого не случилось и тогда, когда укорил ее служитель. Если бы еще оскорбил ее священник, терпение ее было бы не столь удивительно: достоинство сана, величие власти невольно заставили бы ее быть скромною. Между тем она не вознегодовала и на служителя священника; а этим еще более преклонила Бога на милость. Так и мы, если, будучи поруганы и потерпев тысячу огорчений, великодушно будем относиться к оскорбителям, то чрез это приобретем большее благоволение от Бога.

Откуда это видно? Из случившегося с Давидом. Что же он испытал? Некогда он лишился отечества; свобода и самая жизнь его подвергались опасности; войско его перешло на сторону негодного юноши – этого тирана и отцеубийцы; он скитался по пустыне. Но не вознегодовал, не возроптал на Бога, не сказал: «что это такое? Сыну попустил восстать на отца? Если бы даже была справедливая причина к обвинению, и в таком случае не следовало этому быть. А теперь, ни много ни мало не обиженный нами, он ищет обагрить свою руку кровью отца, и Бог, видя это, терпит». Ничего подобного не сказал. А еще важнее и удивительнее было то, что, когда он скитался и был оставлен всеми, на него напал Семей, человек злой и негодный, называя его убийцею и нечестивцем и понося множеством других ругательств; но и при этом он не пришел в ярость. А если кто скажет: что удивительного в том, что он не отмстил, будучи слаб и не имея власти? – то на это, во-первых, скажу, что я не так подивился бы ему, если бы он перенес ругательства, имея диадему и царство, и восседая на траве, как теперь хвалю его и удивляюсь ему, сохранившему спокойствие во время несчастия. В первом случае, величие его власти и ничтожество оскорбителя сильно побуждали бы оставить последнего без внимания. Так мудро поступали нередко и многие другие цари, извиняя оскорбителей крайним их безумием. Ведь неодинаково действуют на нас оскорбления, когда мы наслаждаемся благополучием, и когда находимся в несчастии: когда постигнет нас неудача, тогда они трогают нас более и поражают сильнее. Но кроме этого, надобно прибавить еще и то, что он имел силу отмстить, и не отмстил. А что терпение его происходило не от слабости, но от незлобия, – в этом можешь убедиться тем, что, когда военачальник просил позволения пойти и отрубить Семею голову, Давид не только не позволил, но еще оскорбился этим и сказал: "что мни и тебе, сыне Саруине...²⁵, оставите... проклинати мя: да²⁶ призрит Господь на смирение мое и возвратит ми благая вместо клятвы его в днешний день» (2Цар 16:10–12). Так и случилось.

4. Видишь ли, как знал праведник, что великодушное перенесение оскорблений ведет к большей славе? Поэтому он, застигнув некогда Саула в узком проходе²⁷ и имея возможность умертвить его, пощадил его, несмотря даже на то, что окружавшие его советовали поразить (Саула) мечем. Ни удобство сделать это, ни подстрекательство других, ни перенесенные им многие несчастия, ни ожидание еще больших не заставили его извлечь меч, хотя, сделав это убийство, он остался бы неизвестным даже для войска, потому что это происходило в пещере и, кроме него, не было тут никого. Он не сказал подобно намеревающемуся совершить прелюбодеяние: «тма окрест мене и стены, ком убоюся» (Сир 23:25); нет, он взирал на недремлющее Око, и знал, что очи Господни в тысячу раз светлее солнца. Поэтому он все делал и говорил так, как бы в Его присутствии и суде над его словами, и сказал: не подниму руку мою на христа Господня (1Цар 24.7). Я смотрю не на злобу его, но на достоинство. Никто не говори мне, что он властолюбив и непотребен; чту божественное избрание, хотя бы он и оказывался недостойным. Не моя вина, что он оказался недостойным чести. Пусть выслушают это те, которые не уважают священников; пусть узнают они, какое почтение он (Давид) оказал царю; а священник заслуживает гораздо большего почтения и уважения, насколько призван к высшему служению. Пусть научатся они не судить и не обвинять, но покоряться и оказывать послушание. Жизни священника, как бы он ни был худ и небрежен, ты не знаешь, а он (Давид) обстоятельно знал все, что сделал Саул; и однако и при этом он уважал поставленную Богом власть.

А что ты, и хорошо зная, не заслуживаешь извинения и прощения, когда презираешь предстоятелей²⁸, и не слушаешь слов их, послушай, как Христос отнял у нас и этот предлог Своими словами в Евангелии: «на Моисеове седалищи седоша книжницы и фарисее: вся убо, елика Аще рекут вам творити²⁹, ...творите, по делом же их не творите» (Мф 23:2–3). Видишь ли, как Он не унизил наставления и не отверг учения даже тех, чья жизнь была так развращенна, что справедливо возбуждала отвращение в учениках? Говорю это не в осуждение священников, – да не будет! – вы сами свидетели всего поведения и благочестия их, – а для того, чтобы мы оказывали им гораздо более почтения и уважения. Чрез это мы принесем пользу не столько им, сколько себе: «приемляй пророка во имя пророчо, мзду пророчу приимет» (Мф 10.41). Если нам не позволено судить о жизни друг друга, то тем более о жизни отцов.

Но то, о чем я говорил (опять необходимо обратиться к той жене), т. е. что великодушное перенесение оскорблений приносит нам многие блага, исполнилось и на Иове. И ему я не столько удивляюсь до увещания жены, сколько после гибельного ее совета (Иов 2.9). И эти слова пусть не кажутся кому-либо странными. Часто, кого не поражали самые события, губило слово и вредный совет. Зная это, дьявол, поразив Иова самым делом, наносит ему удар и словами. То же самое он сделал и с Давидом. Увидев, как великодушно перенес он возмущение и беззаконное насилие сына, дьявол, желая помрачить разум и воспламенить гнев, возбудил этого Семея, стремясь уязвить его душу оскорбительными словами. Так же коварно поступил он и с Иовом. Когда увидел, что Иов посмеялся над стрелами и как адамантовая башня мужественно противостоит всему, то вооружил жену, чтобы совет не возбудил подозрения; в ее словах он скрыл яд и самыми мрачными чертами изобразил несчастие. Что же тот доблестный? – «Вскую яко едина от безумных жен возглаголала еси? Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим»? (Иов 2.10). Это значит: если бы это было не от Господа, настолько высшего нас, а от какого-нибудь друга, равного нам, то какое бы имели оправдание мы, так облагодетельствованные Им и воздающие Ему противоположным? Видишь ли боголюбивую душу и то, как он не превозносится и не хвалится тем, что мужественно переносит те необычайные удары, и не считает такого терпения делом мудрости и великодушия, но, как бы уплатив необходимый долг, и не потерпев ничего необыкновенного, так сильно заградил уста жены? То же было и с этой женой. Так как видел, что она великодушно переносит неплодство и припадает к Богу, то возбудил против нее служителя священника, чтобы еще более раздражить ее. Но жена не допустила себя до этого; напротив, приучившись дома переносить укоризны и привыкнув к оскорблениям соперницы, она безбоязненно выдержала и эти нападения. Поэтому и в храме явила она великую кротость, мужественно и великодушно перенося упреки в пьянстве и бесчинстве. Впрочем не мешает выслушать самые слова ее. Когда служитель сказал: «отими вино твое от тебя и иди от места Господня», то Анна отвечала так: «ни, господи» (1Цар 1:14–15). Оскорбившего назвала она господином, а не сказала, как многие говорят: это сказал мне священник? Это учащий других попрекает в пьянстве и бесчинстве? Напротив, она позаботилась только о том, как бы отклонить подозрение, хотя и несправедливое.

5. А мы, подвергаясь оскорблениям, когда нужно извинение и примирение, часто раздуваем пламя, нападаем на оскорбивших, как дикие звери, тесним их, влачим, требуем наказания за сказанные слова, и тем самым, что делаем, подтверждаем взведенную на нас клевету. Если хочешь доказать поносителям, что ты не пьян, докажи это кротостью и скромностью, а не бранью и не ругательством; ведь, если ты станешь бить оскорбившего, то все примут тебя за пьяного; а если перенесешь великодушно, то самым делом отклонишь злой навет. Так поступила тогда и эта жена. Сказавши: «ни, господи», она самым делом доказала, что подозрение было ошибочно. Почему, однако, заподозрил это священник? Разве он видел, что она смеялась, или плясала, шаталась и падала, или говорила что-нибудь постыдное и низкое? Откуда же явилось у него такое подозрение? Не так и не без причины, но на основании времени дня. Это был полдень, когда она совершала молитву. Из чего это видно? Из того, что выше сказано. «И воста Анна, – говорит Писание, – по ядении их в Силоме и по питии, и ста пред Господем» (1Цар.1:8). Видишь ли, время, которое все употребляют на отдых, она посвятила молитве, от стола устремилась на молитву, пролила источники слез, показала ум трезвенный и бодрый, и после обеда помолилась так усердно, что получила дар вышеестественный, разрешила неплодство и исправила немощную природу.

Таким образом от жены этой мы приобрели ту пользу, что научились молиться и после пиршества. Кто готов к этому, тот никогда не впадет в невоздержание и пьянство, никогда не испытает следствий объядения, но, сдерживая свои помыслы ожиданием молитвы, как бы уздою, будет в надлежащей мере употреблять все предлагаемое, и тем доставит и душе и телу великое благословение. Стол, начинающийся и оканчивающийся молитвою, никогда не оскудеет, но обильнее источника принесет нам все блага. Не будем же пренебрегать такой пользой. Странно, что слуги наши, получив от нас что-нибудь со стола, благодарят нас и отходят с добрым словом, – а мы, наслаждаясь столь великими благами, не воздаем Богу и такой чести, и это – когда мы должны получить великое благословение³⁰, потому что где молитва и благодарение, туда приходит благодать Святого Духа, оттуда прогоняются демоны, и все вражеские силы отступают и обращаются в бегство. Кто намеревается обратиться к молитве, тот и во время стола не осмеливается сказать что-либо неприличное, а если и скажет, тотчас раскаивается. Итак должно и при начале, и при конце (стола) благодарить Бога, в особенности потому, как я выше сказал, что, если мы приобретем этот навык, то не легко впадем в пьянство. А если и случится когда-нибудь встать (из-за стола) в хмелю и опьянении, и тогда не оставляй своей привычки, но и с тяжелою головою, шатаясь и падая, будем молиться и не изменим своему обычаю. Если сегодня ты так помолишься, то завтра исправишь погрешность, сделанную накануне. Так, когда мы будем принимать пищу, будем вспоминать об этой жене, об ее слезах и ее добром опьянении: да, и она была в опьянении, но не от вина, а от великого благоговения. А если она была такова после обеда, то какова была утром? Если после принятия пищи и питья молилась так усердно, то какова была она, когда еще ничего не вкушала?

6. Так обратимся опять к ее словам, исполненным великого любомудрия и кротости. Сказав: «ни, господи», она прибавила: «жена в жесток день аз есмь, вина и пьянства не пих» (1Цар.1:15). Заметь, как и здесь она не говорит об оскорблениях соперницы, не изображает ее злобы, не оплакивает домашнего несчастия, но открывает свою скорбь настолько, насколько нужно было для оправдания пред священником: «жена в жесток день аз есмь, вина и пиянства не пих, но изливаю пред Господем душу мою». Не сказала: «молюсь Богу, прошу Бога», но «изливаю душу мою пред Господем», то есть, я всю себя обратила к Богу, к нему устремила весь ум мой, всею душою и всею крепостию совершила молитву свою, открыла Богу свое несчастие, показала рану; Он может приложить (к ней) врачество. «Не даждь рабы твоея в лице³¹ во дщерь погибели» (1Цар.1:16). Опять называет себя рабою и всячески старается, чтобы священник не имел об ней худого мнения. Не сказала себе: какое мне дело до его злословия? Он осудил напрасно и без причины, заподозрил в том, в чем не следовало; пусть все клевещут на меня, лишь бы совесть моя была чиста. Напротив, она исполнила ту апостольскую заповедь, которая повелевает "промышляти добрая", не только пред Господом, но и пред людьми (Рим.12:17). Она всяким способом устраняла подозрение, говоря: не «даждь рабы твоея» в лице «во дщерь погибели». Что значит «в лице»? Не сочти меня бесстыдною и дерзкою: эта смелость происходит от горести, а не от опьянения, от скорби, а не от упоения. Что же священник? Смотри, как и он разумен: не стал расспрашивать об ее несчастии, не захотел допытываться причины его, а что говорит? "Иди в мире³², Господь ³³ Бог Израилев да даст ти все прошение твое, еже просила еси от него» (1Цар.1:17). Обвинителя жена сделала своим защитником: так хороша скромность и кротость. За обиду получила она достаточное напутствием – нашла себе заступника и ходатая в том, кто укорил ее. И на этом она не останавливается, но еще говорит: да обрящет³⁴ «раба твоя благодать пред очима твоими» (1Цар.1:18); то есть, о, если бы ты узнал из окончания и самого совершения дела, что я молилась и просила вследствие не опьянения, а великой скорби. "И иде..., – сказано, – в лице ея не испаде» (1Цар.1:18). Видишь ли веру этой жены? Прежде чем получила просимое, она стала уже бодра, как бы получивши. А причина та, что она молилась с великою горячностию, с непоколебимым усердием. Поэтому она и пошла, как бы получивши все. Притом и Бог, намереваясь дать ей дар, освободил ее от скорби.

Ей поревнуем и мы, и во всяком несчастии станем прибегать к Богу. Если нет у нас детей, будем просить их у Него. А если получим, будем воспитывать их с большою заботливостью и удалять юношей от всякого зла, особенно же от любострастия. Искушения этого греха сильны и ничто так не волнует этого возраста, как эта страсть. Поэтому оградим их отовсюду советами, увещаниями, страхом и угрозами. Если они одолеют эту страсть, то не скоро поддадутся и другой, – напротив, будут выше и страсти к деньгам, победят и пьянство, и всячески постараются избегать бесчинства и порочных обществ; будут и родителям любезнее, и приятнее всем людям. В самом деле, кто не будет уважать скромного юношу? Кто не обнимет и не облобызает обуздавшего нечистая пожелания? Кто из самых богатых не согласится с великим удовольствием отдать за него свою дочь, хотя бы он был беднее всех? Как никто не будет столь жалок и глуп, чтобы решиться иметь зятем расточительного и развратного человека, хотя бы он был богаче всех, так никто не будет и столь безрассуден, чтобы отвергнуть и обесславить скромного и целомудренного. Итак, чтобы дети наши были и у людей в уважении, и Богу любезны, будем украшать их душу и вводить их целомудренными в брачную жизнь. Тогда потекут к ним и все земные блага, как из источников, и от Бога получат они милость, так что насладятся и настоящею, и будущею, славою, которой да достигнем все мы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, честь, держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Об Анне и о воспитании Самуила; также о том, как полезно нескорое рождение (детей), и как опасно и гибельно нерадеть о детях.

1. Если не кажусь кому-либо надоедливым и обременительным, то обращусь к тому же предмету, о котором говорил вам, – поведу вас к Анне и посвящу беседу лугу добродетелей этой жены, лугу, украшенному не увядающими цветами и розами, но молитвою, верою и великим терпением. Эти (добродетели) гораздо благовоннее весенних цветов, будучи орошаемы не потоками вод, но дождями слез. Не так источники вод делают сады цветущими, как потоки слез напаяют плод молитвы, содействуя ему достигнуть наибольшей высоты. Так было и с этой женой. Лишь только она выговорила слова, молитва ее достигла неба и принесла ей зрелый плод – святого Самуила. Не огорчайтесь же, если мы опять беремся за тот же предмет: будем говорить не тоже самое, а другое, новое и свежее. Ведь и для обыкновенного стола иной может приготовить из одного припаса много кушаньев; мы видим, что золотых дел мастера из одного куска золота делают и ожерелья, и цепочки, и многие другие золотые вещи. Вещество однообразно, а искусство разнообразно, и не стесняется однообразием данного вещества, будучи само находчиво и изобретательно. А если таковы земные вещи, то тем более благодать Духа. Что трапеза ее различна, разнообразна и многовидна, послушай об этом Павла, который говорит: «одному Духом дается слово премудрости, иному же слово разума... другому же вера... иному же дарования исцелений», ходатайства, управления³⁵, «роди языков... Вся же сия действует един и тойжде Дух, разделяя властию коемуждо, яко же хощет» (1Кор.12:8–11). Видишь ли, как разнообразна. Рек много, говорит, но источник один; яства различны, а угощающий один. А если такова благодать Духа, то не будем утомляться.

Мы видели ее неплодною; видели, как стала матерью, видели, как она плакала; видели, как радовалась. Скорбели с нею тогда, порадуемся сегодня. Так и Павел заповедал – радоваться с радующимися и плакать с плачущими (Рим.12:15). И это нужно делать не только с людьми живущими в одно время с нами, но и с бывшими давно. И не говори мне: какая же мне будет польза от Анны и воспоминаний о ней? Неимеющие детей могут научиться тому, как им сделаться матерями; матери узнают, какой самый лучший способ воспитания детей. И не только жены, но и мужья получат от этой истории весьма большую пользу, – научившись обращаться с своими женами, хотя бы они страдали неплодством, так же кротко, как Елкана обращался с Анною. И не только эту, но еще и другую гораздо большую они получат пользу, научившись тому, что все родители должны воспитывать детей своих для Бога.

Поэтому не будем считать бесполезным для себя слушать эту историю, если она не принесет нам денег и серебра; напротив, поэтому именно и станем считать ее полезною и выгодною, что она открывает нам не золото и серебро, а гораздо важнейшее этого – душевное благочестие и небесные сокровища, и научает тому, как можем мы устранить всякую опасность. Деньги дать легко могут и люди, а исправить природу, прекратить такую печаль, уничтожить скорбь и ободрить душу, готовую пасть, – возможно для одного Владыки природы, а ни для кого из людей. Ведь, если бы ты, страдая неизлечимою болезнью, обошла весь город, истратила деньги, пользуясь у многих врачей, и не нашедши нигде никакого облегчения, встретилась с женщиною, которая страдала такою же болезнью и избавилась от нее, то ты не отстала бы от нее с (своими) просьбами, убеждениями и мольбами о том, чтобы она указала избавителя. А теперь, видя Анну, которая стоит между нами и рассказывает о своем недуге и, без мольбы, указывает врачество и врача, ужели ты не подойдешь и не воспользуешься врачеством, ужели не выслушаешь этой истории со всем вниманием? И какое ты когда-либо сможешь получить благо³⁶? Другие нередко переплывали обширные моря, предпринимали дальние путешествия, тратили деньги и переносили труды, чтобы увидеть указанного в другой стране врача, не имея при этом уверенности в том, что непременно освободятся от болезни. А ты, жена, когда не предстоит тебе ни морского путешествия, ни перехода за пределы отечества, ни другого какого-либо подобного труда, – и что говорю: перехода за пределы отечества? – тебе нет надобности переступать даже и за порог дома, но в самой спальне можно найти врача, и без всякого посредника говорить с ним обо всем, о чем захочешь («Бог приближаяйся Аз есмь... а не Бог издалеча» (Иер.23:23), ты откладываешь и медлишь? Какое же будешь иметь извинение? Как получишь прощение, когда, имея возможность найти легкий и совершенно удобный способ избавиться от постигших тебя зол, ты нерадишь и отказываешься от своего спасения? Ведь этот Врач может, лишь только захочет, исцелить не только бесплодие, но и всякую болезнь души и тела. И удивительно то, что Он совершает исцеление не только без труда и путешествия, без издержек и посредников, но и без боли. Он не прилагает к ране железа и огня, как делают другие врачи; Ему достаточно сделать одно мановение, и всякая скорбь, всякая печаль, всякая болезнь удаляется и убегает.

2. Итак, не станем откладывать и медлить, хотя бы мы были бедны и впали в крайнюю нищету. Не нужно платить деньги, чтобы защититься бедностью. Этот Врач требует в награду не денег, а слез, молитв и веры. Если, имея это, придешь к Нему, непременно получишь, чего просишь, и отойдешь с большою радостью. В этом убедиться можно из многого другого, а не худой пример представляет и эта жена: принесши не золото и серебро, а молитву, веру и слезы, и она получила, чего просила, и с этим отошла. Не будем поэтому думать, будто это повествование для нас бесполезно. «Сия... писана... быша, – сказано, – в научение наше, в нихже концы век достигоша» (1Кор 10.11). Но обратимся к ней и узнаем, как она освободилась от болезни, что сделала после освобождения и как воспользовалась даром, данным от Бога.

«И седе жена, – говорит Писание, – и млеком питаше» Самуила (1Цар.1:23). Видишь, как смотрела она на это дитя, не только как дитя, но и как на приношение: у нее была двойная любовь – по природе и по благодати. Мне кажется даже, что она чтила свое дитя – и справедливо! Если намеревающиеся принести в дар Богу золотые чаши и сосуды, получив их изготовленные и положив до времени дома, смотрят на них не как на обыкновенные сосуды, а как на приношения, и не осмеливаются прикасаться к ним просто и без нужды наравне с другими, то тем более с таким расположением смотрела эта жена на свое дитя и прежде, чем ввела его в храм; она и любила его более, чем как дитя, и заботилась, как о приношении, думая чрез него освятиться. Дом ее сделался храмом, так как в нем был пророк и священник. И ее благочестие можно видеть не только из того, что она обещала его (Богу), но и из того, что не решилась войти в храм, пока не отняла его от груди. "Яко рече, – сказано, – мужеви своему: не взыду³⁷ дондеже взыдет отроча... со мною³⁸, а когда³⁹ отдою е,... явится⁴⁰ лицу Господню, и пребудет там до века» (1Цар 1.22). Видишь ли? Она сочла не безопасным оставить (его) дома, а самой идти (в храм); получив дар, не решилась она явиться без дара; а привести его и потом взять с собою и уйти назад также боялась. Поэтому она оставалась (дома) столько времени, чтобы явиться (в храм) вместе с даром.

Наконец, она привела его и оставила, и он, будучи отнят от сосцов матери, не тосковал, – а вы знаете, как обыкновенно тоскуют дети, когда отнимают их от груди, – но ни он не скучал, разлучаясь с матерью, а обращал взоры к Господу, сделавшему и ее матерью, ни мать не скорбела, расставаясь с сыном, потому что посредствующая (между ними) благодать⁴¹ стала выше влечения природы и они, казалось, были вместе (друг с другом). Как виноградная лоза, стоя на одном месте, далеко простирает ветви, и кисть, хотя висит на далеком расстоянии, находится в связи с корнем, так было и с этою женою. Сама оставаясь в городе, она простерла свою ветвь до храма и там повесила спелую гроздь; расстояние нисколько не помешало этому, потому что любовь к Богу соединяла сына с матерью. Хотя он и молод был летами, но зрел добродетелью, и для всех приходивших в храм был учителем великого благочестия. Расспрашивая и узнавая об образе его рождения, они получали достаточное утешение – надежду на Бога; и никто, увидя это дитя, не уходил молча, но все прославляли Того, Кто даровал его сверх чаяния. Поэтому Бог замедлил рождение, чтобы увеличить эту радость, чтобы эту жену сделать более славною. Знавшие ее несчастье были свидетелями благодати Божией; так что продолжительное неплодство сделало ее более известною всем, заставило всех ублажать ее и удивляться, и возносить за нее благодарность Богу. Говорю это для того, чтобы мы, если видим, что святые жены страдают неплодством или каким-нибудь другим подобным недугом, не скорбели, не роптали и не говорили про себя: почему это Бог презрел столь добродетельную жену и не дал ей дитяти? Нет, (Он делает так) не потому, что презирает, а потому, что лучше нас самих знает полезное нам. Итак, она привела в храм, ввела агнца в овчарню, тельца в стадо, посадила в сад розу без терний, розу никогда неувядающую, но всегда цветущую, которая может подняться до самого неба и благоуханием которой наслаждаются все, живущие во вселенной, даже до сегодня. Вот столько лет уже прошло и благоухание добродетелей усиливается, а не слабеет от продолжительности времени: таково свойство духовных предметов.

3. Так вошла пересаживающая прекрасное растение; и как трудолюбивые земледельцы сначала бросают в землю семена кипарисов или других подобных растений, а потом, когда видят, что семя стало деревом, не оставляют его на той же земле, но, выкопав оттуда, пересаживают на другое место, чтобы земля, приняв молодое растение в свои недра, всю силу свою сполна употребила на питание его корня, – так сделала и эта жена. Дитя, сверх чаяния посеянное в ее утробе, она взяла из дому и пересадила в храм, где источники и непрерывные духовные орошения. На них⁴² можно было видеть исполнение пророческого слова, которое произнес Давид в своей песни: «блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе. Но в законе Господни воля его, и в законе Его поучится день и нощь. И будет яко древо насажденое при исходищих вод, еже плод свой дает во время свое» (Пс 1.1–3). Не после того, как испытал зло, он (Самуил) удалился от зла, а избрал добродетель от колыбели. Он не участвовал в беззаконных советах и не имел общения в нечестивых собраниях, но в самом нежном возрасте, от сосцов матери, перешел к другим сосцам, духовным. И как дерево, постоянно орошаемое, достигает большой высоты, так и он поднялся на высоту добродетели, будучи постоянно напояем слушанием слова Божия.

Но посмотрим, как (мать) пересадила его; последуем за этою женою и войдем с нею в храм. "И взыде, – сказано, – с ним в Силом... с телцем трилетным» (1Цар 1.24). Значит, жертва была двойная: был телец бессловесный и словесный; одного принес в жертву священник, другого вознесла жена. И жертва ее была гораздо лучше той, которую принес священник: она была жрицею от собственной утробы, подражала в этом патриарху Аврааму и с ним вошла в состязание. Только тот, взяв сына, опять привел его назад, а она оставила в храме навсегда; лучше же сказать – и тот вознес всецело, потому что нужно смотреть не на то, что он незаклал, а на то, что внутренне все это исполнил. Видишь, как жена, состязается с мужем? Видишь, как природа не помешала ей соревновать патриарху? Но посмотрим, как она возносит его. Пришедши к священнику, она сказала ему: «во мне, Господи» (1Цар.1:26). Что значит: "во мне"? Выслушай, т. е., внимательно слова мои. Так как прошло уже много времени, то она хочет напомнить о том, что ею прежде сказано было; поэтому говорит: «во мне, Господи; да живет душа твоя; ...аз жена стоявшая пред тобою, о еже помолитися⁴³ Господу: о отрочати сем молихся Господу⁴⁴ и даде ми...⁴⁵ прошение мое, еже просих у него: и аз отдаю е Господеви во вся дни живота его на служение Господеви» (1Цар.1:26–28). Не сказала: я та самая жена, которую ты обидел, оскорбил и осмеял за невоздержание и пьянство; вот Бог показал тебе, что я не пью и что напрасно ты обвинил меня в том. Ни одного такого жестокого слова она не сказала, а говорит с большою скромностью. Хотя на своей стороне она имеет свидетельство самого исхода дела и может теперь упрекнуть священника, напрасно и без причины осудившего ее, однако она не делает этого, но говорит только о Божием благодеянии. И посмотри на благородство этой рабы. Когда она страдала, то никому не открывала своего несчастья, и не сказала священнику: у меня есть соперница, которая оскорбляет и поносит меня, и имеет много детей, а я, живя скромно, никак доселе – не могла сделаться матерью; Бог заключил мою утробу, и, видя меня в скорби, не умилосердился надо мною. Ничего такого она не сказала, но, умолчав о виде своего несчастья, объяснила только, что она страдает душою, сказав: «жена в жесток день аз есмь»; да и этого не сказала бы если бы не вынудил ее к тому священник подозрением в нетрезвости. Когда же перенесла она эту рану, и Бог даровал ей по ее прошению, тогда она открывает это благодеяние священнику, желая иметь его участником в благодарении, как тогда имела участником в молитве, и говорит: «о отрочати сем молихся, и даде ми Господь прошение мое, еже просит у Него; и аз отдаю е Господеви». Смотри, как она скромна. Не подумай, говорит, будто я, посвящая (Богу) сына, делаю что-нибудь великое и удивительное. Не я виновница этого дела: я плачу долг. Я получила залог, и возвращаю его Тому, Кто дал. Говоря эти слова, она и себя, вместе с дитятей, посвящала Богу, привязав себя к храму, как бы цепью, природным сочувствием.

4. Если доброе расположение человека там, где его сокровище (Мф.6:21; Лк.12:34), то тем более душа матери была там, где ее дитя; и чрево ее вновь исполнялось благословения. Когда она сказала эти слова и помолилась, послушай, что говорит священник Елкане: «да воздаст ти Господь семя другое⁴⁶ от жены сея за дар, егоже даровал еси Господеви» (1Цар.2:20). В начале он не сказал: «да воздаст ти», но как? «Да даст ти все прошение твое» (1Цар.1:17). Когда же она сделала Бога должником своим, тогда говорит: «да воздаст ти», внушая добрую надежду на будущее. Если Бог дал не вследствие долга, то тем более воздаст после того, как Сам получил. Итак, первый сын получил начало от молитвы, а следовавшие за ним – от благословения; и таким образом весь плод этой жены был освящен. Первенец был подвигом жены, а второй – ее и вместе священника⁴⁷. Как тучная и плодоносная земля, приняв семена, производит обильную ниву, так и эта жена, приняв с верою слова священника, дала нам другие добрые колосья, и отменила древнее проклятие, родив по молитве и благословению. И ты, жена, ей подражай. Если ты бездетна, помолись также, и попроси священника, чтобы он принял участие в твоей молитве. Подлинно, если ты примешь слова с верою, благословение отцов произрастит добрый и зрелый плод. Когда же сделаешься матерью, посвяти и ты своего сына Богу. Она ввела в храм, а ты себя саму сделай царским храмом. Члены ваши, сказано, суть тело Христово⁴⁸ "и храм живущаго в вас Святаго Духа» (1Кор 6.15, 19). И в другом месте: "вселюся в вас самих⁴⁹ и похожду" (2Кор. 6.16).

Не странно ли, что обветшавший и готовый упасть дом мы поправляем, издерживаем на это деньги, приглашаем строителей и употребляем все усилия, а дом Божий (именно домом Божиим может быть душа юноши) не удостаиваем и обыкновенного попечения? Смотри, чтобы не услышать тебе того же, что некогда услышали иудеи. Так как они, по возвращении из плена, оставили в небрежении этот чувственный храм, а собственные дома украшали, то этим так огорчили Бога, что Он послал к ним пророка – предсказать голод и оскудение всего необходимого и указать причину такой угрозы; она состоит в том, что вы живете в домах истесанных, «храм же мой... запусте» (Агг 1.4) ⁵⁰. А если нерадение о том храме возбудило такой гнев Божий, то тем более небрежение об этом храме оскорбит Господа, потому что последний тем досточтимее первого, чем более имеет символов святости. Не попусти же дому Божию сделаться вертепом разбойников, чтобы не услышать тебе и другого обличения, которое Христос сделал иудеям: "дом Отца Моего⁵¹ дом молитвы есть» (Лк 19.46), «вы же сотвористе и вертеп разбойником» (Мф 21.13). Как же он делается вертепом разбойников? Когда мы допустим войти и поселиться в душах юношей низким и грубым пожеланиям и всякому распутству. Такие помыслы свирепее разбойников, отнимая у детей свободу, делая их рабами безумных страстей, поражая их со всех сторон и нанося душе их множество ран. Поэтому каждодневно будем заботиться об этом и, пользуясь словом, как бичом, будем изгонять все такие страсти из их души, чтобы дети были в состоянии вместе с нами принять участие в высшей жизни и совершить всякое в ней служение. Не видите ли, как живущие в городах, лишь отнимут детей своих от груди, тотчас заставляют их носить масличные ветви, делают их судьями состязаний, начальниками этих состязаний и хоров? Так будем делать и мы: с раннего возраста будем вводить их в жизнь небесную, потому что эта земная жизнь требует только трат, а пользы никакой не приносит.

5. Скажи мне, в самом деле, какая может быть польза от народных похвал? Когда наступает вечер, тотчас прекращается весь этот шум и рукоплескания; когда пройдет праздник, остаются без всякого удовольствия, повеселившись как будто во сне и не находя, не смотря на свои поиски, радости, которую доставил им венок, или блестящая одежда, или какая-либо другая роскошная вещь⁵²; все это пробежало мимо их быстрее ветра.

А жизнь небесная совсем не такова: не требуя издержек, она приносит нам великую и верную пользу. Ведущему такую жизнь рукоплещут постоянно – не люди нетрезвые, а сонм ангелов. Что говорю: сонм ангелов? Сам Владыка ангелов похвалит и прославит его. А кого хвалит Бог, тот не один, не два и не три дня, но вечно торжествует с венцом на голове и никогда не увидишь его голову лишенною этой славы. Время этого торжества не ограничено определенными днями, а продолжится в бесконечность будущего века. К тому, чтобы совершилось это служение, никогда не может служить препятствием бедность; напротив – и бедному можно совершить его, бедному даже всего удобнее, как свободному от всякого житейского блеска, потому что здесь нужны не денежные траты и не богатство, а чистая душа и умная мысль⁵³; ею изготовляются для души одежды, потребные для такой жизни⁵⁴, и сплетается венец, так что если она не будет украшена добродетелями, то множество золота не принесет ей никакой пользы, как не повредит нисколько и бедность, если она имеет внутреннее богатство.

Это служение пусть совершают и у нас не только дети мужеского пола, но и дочери. К нему призваны не одни мужчины, как это бывает в мирских делах; на это зрелище принимаются и жены, и старцы, и юноши, и рабы, и свободные. Там, где дело идет о проявлениях души, не может служить препятствием ни пол, ни возраст, ни житейское отличие, и ничто другое. Поэтому прошу всех вас посвящать на это служение сыновей и дочерей своих с самого раннего возраста, и заготовлять для них богатство, свойственное этой жизни, не закапывая в землю золота и не собирая серебро, но слагая в душе их кротость, целомудрие, скромность и все другие добродетели. Таких свойств требует это служение. И если это богатство мы соберем и для себя и для детей, то и в настоящей жизни насладимся великим счастием, и в будущей услышим тот блаженный голос, которым Христос прославляет всех исповедавших его. А исповедание бывает не только чрез веру, но и чрез дела; если нет этого последнего, то мы находимся в опасности – быть наказанными наравне с отвергшимися (Господа). Ведь, не один способ отречения, но много и есть различные, которые и описывает нам Павел в следующих словах: «Бога исповедуют ведети, а делы отмещутся Его» (Тит 1.16); и в другом месте: «аще кто о своих паче же о присных не промышляет, веры отверглся есть и невернаго горший есть» (1Тим 5.8); и еще: «бегайте⁵⁵ лихоимание, еже есть идолослужение» (Кол.3:5). А если есть столько способов отречения, то очевидно, столько же, и еще больше, есть и способов исповедания. Постараемся же всеми ими исповедать (Бога), чтобы и нам получить небесную честь, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

К тем, которые оставляют священные собрания и уходят на зрелища; также о том, что быть в церкви не только полезнее, чем быть на зрелищах, но и приятнее; далее о второй молитве Анны, и о том, что нужно молиться непрестанно и во всяком месте, будем ли мы на площади, или на пути, или на ложе.

1. Не знаю, что мне говорить сегодня. Видя, что церковные собрания уменьшаются, пророков оскорбляют, апостолов презирают, отцами пренебрегают, а чрез рабов оскорбление переходит и на Господа, хотел бы я сказать обличение, но не вижу здесь тех, которые должны бы выслушать обличение, а (вижу) только вас, для которых такое внушение и увещание не нужно.

Впрочем, и при этом нам не нужно молчать, потому что при этом и своему негодованию на них дадим выход наружу, выразив его словами, и их заставим краснеть и стыдиться, возбудив против них столько обличителей, – всех вас слушателей. Если бы они пришли сюда, то выслушали бы обличение только от нас одних; а теперь, убегая от нашего обличения, они услышат все это от вас. Так делают и друзья: когда не найдут самих виновных, то жалуются их друзьям, чтобы эти пошли и передали им сказанное. Так сделал и Бог: оставив согрешивших против Него, он обращается с жалобою к невинному Иеремии, и говорит: «видел ли еси, что сотвори ми» безумная дщерь Иудова⁵⁶ (Иер 3.6)? Так и мы жалуемся вам на тех, которые теперь отсутствуют, чтобы вы, ушедши отсюда, вразумили их. Кто, в самом деле, может снести такое небрежение? Однажды в неделю собираемся мы сюда, и в этот день не хотят они оставить житейские попечения! А начни кто выговаривать им, они сейчас ссылаются на бедность, на необходимое пропитание, на настоятельные дела, выдумав себе оправдание, которое хуже всякого обвинения. В самом деле, что может быть хуже обвинения, когда другое вам представляется более нужным и необходимым, чем дела Божии? Значит, если бы эта отговорка и была справедлива, и тогда их оправдание служило бы, как я сказал, к их обвинению.

Но ведь это только одна отговорка, предлог, и прикрытие лености, в чем вы убедитесь и без моих слов: обличит представляющих такие извинения послезавтрашний день, когда весь город переселится в цирк, когда и дома и площади опустеют из-за преступного зрелища. Здесь, видите, и главная часть храма не наполнена (народом), а там занимают не только цирк, но и верхние комнаты дома, и кровли, и крутизны, и множество других возвышенных мест. Ни бедность, ни недосуг, ни слабость телесная, ни боль в ногах, и ничто подобное не удерживает этой необузданной страсти. Старики бегут туда быстрее цветущих юношей, и стыдят свои седины, опозоривают возраст, подвергают осмеянию самую старость. Когда они приходят сюда, то, как бы чувствуя тошноту, жалуются на беспокойство и тяготятся слушанием слова Божия, ссылаясь на тесноту, жар и тому подобное. А там, стоя на солнце с открытою головою, и не смотря на то, что их попирают ногами, толкают, наносят им сильные удары и другие бесчисленные неприятности, они бывают веселы, как бы на лугу. Оттого-то у нас города и развратились, что худы наставники юношества. В самом деле, как можешь ты образумить беспорядочного и развратного юношу, когда сам, в старости, поступаешь так легкомысленно, когда сам, за свою долгую жизнь, не насытился еще этим отвратительнейшим зрелищем? Как можешь ты удержать сына, или наказать провинившегося раба, или вразумить ближнего, небрегущего о своих обязанностях, когда сам ты в глубокой старости ведешь себя так неблагопристойно? Если случится юноше оскорбить старика, этот сейчас указывает на свой возраст, и бесчисленное множество (других стариков) разделяет его негодование. А когда надобно вразумлять юношей и быть для них образцом добродетели, тогда у них (стариков) нет и помину о летах; напротив, они еще неистовее юношей стремятся к преступному зрелищу.

2. Я говорил сейчас о стариках не с тем, чтобы освободить юношей от обличения и укора, но чтобы чрез тех предостеречь этих. Конечно, что неприлично для старика, то тем более неприлично для юноши. И где для старика – великий позор и большой стыд, там для юноши тем более ужасная гибель и глубокая пропасть, чем живее в юношах пожелания, чем сильнее в них пламень, который, лишь только получит хоть немного вещества отвне, зажигает все. Действительно, юноша весьма легко предается похоти и удовольствиям, почему и имеет нужду в большем надзоре, в крепчайшей узде, в надежнейшем ограждении и предостережении. Не говори мне, человек, что зрелище доставляет удовольствие; а лучше вразуми меня, не приносит ли оно, вместе с удовольствием, и вреда. И что я говорю о вреде? Оно не доставляет даже и удовольствия, как можешь видеть ясно из следующего. Возвращаясь из цирка, встреться с выходящими из церкви, и разузнай обстоятельно, кто получил больше удовольствия: тот ли, кто послушал пророков, принял благословение (от священнослужителя), насладился поучением, помолился Богу о своих прегрешениях, облегчил совесть и не сознает за собою ничего преступного, – или ты, который оставил матерь⁵⁷, презрел пророков, оскорбил Бога, ликовал с диаволом, слушал богохульников и ругателей, потратил время попусту и напрасно, и не принес оттуда домой никакой пользы – ни телесной, ни духовной? Стало быть, и для удовольствия лучше приходить сюда. Ведь после театра тотчас является осуждение, обличение совести, раскаяние о сделанном, стыд и позор такой, что не смеешь и глаз поднять. А в Церкви все напротив: смелость, свобода речи и безбоязненный со всеми разговор обо всем, что здесь слышали.

Итак, когда выйдешь на площадь и увидишь, что все бегут на то зрелище, ты беги тотчас в церковь и, пробыв в ней немного времени, услаждайся надолго словом Божиим. Напротив, если вслед за толпою ты уйдешь в цирк, то, повеселившись немного, будешь скорбеть во весь тот день, и в следующий за ним, и в многие другие, осуждая себя (за свой проступок); а если воздержишься немного, то будешь весел во весь день. Так обыкновенно бывает не только в этом деле, но и во всех других. Порок доставляет кратковременное удовольствие и продолжительную скорбь, а добродетель – кратковременный труд и продолжительную пользу, а вместе удовольствие. Например, помолился ты Богу, поплакал и поскорбел несколько времени на молитве, или даже забавлялся целый день, но потом подал милостыню, попостился, сделал какое-либо другое доброе дело, или, будучи обруган, не отплатил ругательством; сдержав себя таким образом и обуздав свою страсть на одно мгновение времени, ты затем веселишься и радуешься непрестанно, вспоминая о своих добрых делах. А с пороком – совсем иначе: выбранил кто (другого), отплатил (другому) бранью? Пришедши домой, он снедает сам себя, размышляя о словах своих, которые не раз причиняли великий вред. Итак, если ищешь удовольствия, то «похотей юных бегай» (2Тим. 2:22), сохраняй целомудрие, и слушай внимательно слово Божие.

Говорим вам это для того, чтобы вы, пересказывая об этом тем, которые не пришли теперь в церковь, и постоянно оглашая их этими словами, отвлекали их от всякой дурной привычки, и убеждали все делать с надлежащим рассуждением. Ведь у этих людей, которые увлекаются просто и без рассуждения, и самого усердия (к добру) нельзя назвать похвальным. Это обнаружится на следующем собрании. Когда мы будем праздновать святую пятидесятницу, стечется такое множество народа, что здесь будет у нас крайняя теснота. Но я не похвалю такого стечения, потому что это будет делом привычки, а не благочестия. Итак, что может быть жальче этих людей, когда и нерадение их так преступно, и кажущееся усердие не заслуживает похвалы? Тот же, кто участвует в этом божественном собрании по любви и здравому рассуждению, тот, конечно, должен делать это постоянно, а не (приходить только) вместе с теми, которые являются сюда лишь в праздник, потом опять уходить, увлекаясь подобно овцам без рассуждения.

3. Это вступление слова я мог бы распространить и более, но так как знаю хорошо, что вы и без моего убеждения сделаете, что вам следует, и скажете им даже больше сказанного мною, то, чтобы не наскучить вам направленными против них обличениями, я, предоставив все остальное вам, возьмусь за обычное наставление и возвращусь к истории Анны. Не удивляйтесь, что я еще не оставил этого предмета: не могу я выбросить этой жены из моего ума, – так удивляюсь благолепию ее души и красоте сердца. Я люблю глаза, слезящиеся во время молитвы и постоянно бодрствующие; (люблю) губы и уста, не раскрашенные какими-нибудь притираньями, но красующиеся благодарностью к Богу, каковы и были у Анны. Удивляюсь ей за то, что она показала терпение, а еще больше удивляюсь потому, что показала терпение, будучи женщиною, – женщиною, которую многие часто порицали. "От жены, – сказано, – начало греха, и тою умираем вси» (Сир.25:27); и опять: «мала есть всяка злоба противу злобе женстей» (Сир.25:21); и Павел: «Адам не прелстися; жена же прелстившися, в преступлении бысть» (1Тим.2:14). Поэтому особенно и удивляюсь ей, что она отклонила эти обвинения, устранила осуждение, и, принадлежа к обвиняемому и упрекаемому полу, опровергла все эти упреки, научая делами своими, что и жены стали злы не по природе, а по своему произволу и нерадению, что, и принадлежа к этому полу, можно достигнуть высокой добродетели. Это существо (женщина), в самом деле, настойчиво и решительно: если уклонится ко злу, то совершает великие злодеяния; а если примется за добродетель, так скорее отдаст жизнь свою, нежели отстанет от своего намерения.

Так и Анна одолела природу, победила необходимость, и усердием к молитве сделала то, что из бесплодной утробы произрастила дитя. Да и получив (сына), она опять прибегла к молитве, и говорит: «утвердися сердце мое в Господе, вознес еси рог мой в Бозе моем» (1Цар 2.1). Что значит: «утвердися сердце мое в Господе», уже известно вам, это я уже объяснил любви вашей⁵⁸, а теперь нужно объяснить дальнейшие слова. Сказав: «утвердися сердце мое в Господе», она прибавила: «вознесеся рог мой в Бозе моем». Что значит: "рог мой?" Это выражение часто употребляется в Священном Писании; напр. говорится: «вознесется рог его"⁵⁹ (Пс.74:11), и "вознесен⁶⁰ рог Христа» его⁶¹ (1Цар 2.10). Что же означает "рог"? Этот способ выражения заимствован от беcсловесных животных и означает силу, славу, знаменитость. Им, вместо славы и оружия, Бог, даровал только рога; потеряв рога, они теряют очень много своей силы; как безоружным воином, так и безрогим волом, легко можно овладеть. Значит, жена сказала тем не что иное, как: возвысилась слава моя. Как же – возвысилась? «В Бозе моем», говорит. Потому и безопасно это возвышение, что оно имеет твердое и непоколебимое основание! Слава от людей так же ненадежна, как сами прославляющие: оттого и упадает скоро. А слава, даруемая Богом, не такова; она пребывает непоколебимою навсегда. Изображая то и другое, ненадежность первой (славы) и постоянство последней, (пророк) говорил так: «всяка плоть сено, и всяка слава человеча, яко цвет травный. Изсше трава, и цвет отпаде». Но о славе Божией не то говорит, а что? «Глагол же Бога нашего пребывает во веки» (Ис.40:6–8).

Это видно и из примера этой жены. Цари, полководцы и властители, употребившие иногда многие усилия, чтобы увековечить свою память, построившие великолепные гробницы, воздвигнувшие во многих местах статуи и множество изображений, и оставившие по себе бесчисленные памятники своих деяний, забыты и неизвестны никому даже и по имени; а эта жена прославляется теперь во всей вселенной. Пойдешь ли в Скифию, в Египет, в Индию и даже за концы вселенной, услышишь, как все прославляют добродетель этой жены; слава Анны обнимает всю землю, где только светит солнце. И удивительно не только то, что она прославляется во всей вселенной, но и то, что, по истечении столь долгого времени, слава ее не только не померкла, но более и более возрастает и увеличивается; ее любомудрие, великодушие и терпение все знают, – и в городах, и в селах, и в домах, и в воинских станах, и на кораблях, и в мастерских, словом – везде можно слышать похвалы этой жене. Когда Бог захочет кого прославить, тогда слава эта, не смотря ни на приключившуюся смерть, ни на множество лет, и ни на что другое, остается навсегда цветущею, и блеска ее никто не в состоянии помрачить. Потому и она, желая научить всех слушателей, что нужно прибегать не к тленному, а к Тому, от Кого исходят к нам блага верные и неизменные, указала на виновника своей славы. Сказав: «утвердися сердце мое в Господе», она прибавила: «вознесеся рог мой в Бозе моем» и этим сопоставлением указала нам на двоякого рода блага, которые редко бывают вместе. Я, говорит, избавилась от волнения, освободилась от бесчестия, достигла безопасности и снискала славу. А все это редко соединяется вместе. Многие свободны от опасностей, но не имеют славы; другие достигают славы и известности, но должны для этой славы подвергаться опасностям. Напр., часто случалось, что многие прелюбодеи, отравители, раскапыватели могил и другие подобного рода преступники, будучи заключены в темницу, потом выпускались оттуда по милосердию царя: так они избавлялись от наказания, но не очищались от позора, напротив – срам всюду следует за ними. Другие, благородные воины, вели славную и знаменитую жизнь, презирая опасности, вдавались в сражения, часто получали множество ран и наконец умирали преждевременною смертью: эти, пожелав славы, лишались безопасности.

4. Но с этою женою произошло то и другое: она достигла безопасности, и вместе с тем снискала славу. Так было и с тремя отроками. Они освободились от опасностей, избежав огня, и сделались славными, победив сверхъестественно силу этой стихии. Таковы действия Бога: Он дает жизнь славную и вместе безопасную! Указывая на то и на другое, Анна и сказала: «утвердися сердце мое в Господе, вознесеся рог мой в Бозе». Сказала не просто: "в Бозе", но: «в Бозе моем», – усвояя себе общего Владыку вселенной. Это сделала она не с тем, чтобы умалить владычество Его, но чтобы показать и выразить свою любовь к Нему. Таков обычай у любящих: они не хотят любить вместе со многими другими, но желают выражать свою любовь особенным, исключительным образом. Так делает и Давид, когда говорит: «Боже, Боже мой, к Тебе утренюю» (Пс 62.2). Сказав о всеобщем Его владычестве, он сказал и об особенном господстве над святыми. И в другом месте: «Боже, Боже мой, вонми ми, Вскую оставил мя еси» (Пс 21.2); и еще: «реку Богу»⁶² «заступник мой еси» (Пс 90.2). Это – слова души пламенеющей, согретой и горящей любовию! Так поступила и эта жена. Впрочем, нисколько не удивительно, что так поступают люди; но когда ты увидишь, что и Сам Бог поступает так, тогда-то изумись.

В самом деле, как эти люди не называют Его (Богом) обще со многими другими, но хотят еще, чтобы Он был собственно их Богом, так и Он называет себя не только Богом их обще со всеми другими, но и собственно их Богом. Поэтому Он говорит: «Аз есмь... Бог Авраамов и Бог Исааков и Бог Иаковль» (Исх 3.6), не ограничивая тем Свое владычество, но еще более распространяя. Его власть возвышается не столько многочисленностью, сколько добродетелью подвластных; и не так приятно Ему называться Богом неба, и земли, и моря, и всего, что в них, как приятно называться Богом Авраама, Исаака и Иакова. И чего не бывает у людей, то можно видеть у Бога. Именно: у людей рабы называются по господам, и все говорят обыкновенно так: такой-то поверенный того-то, такой-то домостроитель такого-то, военачальника или градоначальника; а никто не говорит: такой-то градоначальник такого-то повереннаго; нет, низших мы обыкновенно называем всегда по высшим. Но у Бога оказывается напротив: не только Авраам называется Божиим, но и Бог – Авраамовым, Господь зовется по имени раба. Этому именно удивляясь, говорит Павел: «темже не стыдится... Бог⁶³, Бог нарицатися их» (Евр 11.16). Не стыдится, говорит, Господь называться по имени своих рабов. Объясни, почему не стыдится? Для того, чтобы и мы подражали. Но они, говорит, «страннии и пришельцы быша» (Евр 11.13). Этого-то, кажется, и нужно было стыдиться, потому что странник представляется человеком незначительным и презренным.

Но святые были странниками не в том смысле, какой имеет это слово само по себе, а в другом, особенном. Мы называем странниками людей, оставивших свое отечество и пришедших в чужую землю. А святые были не такие странники; нет, презрев всю вселенную и признав землю ничтожною, они обращали взор к небесному граду, не по гордости, но по великодушию, не но надменности, но по любви к мудрости. Рассмотрев все земное, они увидели, что оно скоро проходит и гибнет, и что здесь ничто не твердо и непостоянно, – ни богатство, ни власть, ни слава, ни самая жизнь, но все имеет конец и стремится к своему пределу, – небесное же напротив не таково, но нескончаемо и вечно. Тогда-то они пожелали быть странниками по отношению к скоротечному и преходящему, чтобы получить блага постоянные. Итак, они были странниками не потому, что не имели отечества, но потому, что стремились к отечеству вечному. Объясняя это, Павел говорил: «ибо таковая глаголющии, являются яко отечествия взыскуют» (Евр.11:14). Какого, скажи, отечества? Не прежнего ли, которое они оставили? Нет, говорит: «аще бы, убо оно помнили... имели бы время возвратитися: ныне же лучшаго желают, сиречь небесного... ему же художник и содетель Бог... темже не стыдится... Бог, Бог нарицатися их» (Евр.11:10, 15–16).

5. Будем же и мы, прошу, подражать им, презрим настоящее и будем стремиться к будущему; возьмем эту жену в учительницы себе, будем всегда прибегать к Богу и у Него просить всего. Ничего нет равного молитве: она и невозможное делает возможным, трудное – легким, неудобное – удобным. Ее совершал и блаженный Давид, о чем говорил так: «седмерицею днем хвалих тя о судбах правды твоея» (Пс 118.164). Если же царь, обремененный бесчисленными заботами и развлекаемый со всех сторон, столько раз в день молился Богу, то какое оправдание или прощение можем получить мы? Ведь мы имеем столько праздного времени, и не молимся Ему непрестанно, несмотря даже на то, что можем получить столь великую пользу. В самом деле невозможно, совершенно невозможно, чтобы человек, молящийся с должным усердием и постоянно призывающий Бога, впал когда-либо в грех. А почему это так, я скажу. Кто воспламенил свой ум, возбудил душу, переселился на небо, и таким образом Господа назвал своим; кто, вспомнив о своих грехах, беседует с Ним о прощении их и молит Его быть милостивым и кротким, тот, предаваясь такой беседе, отлагает всякое житейское попечение, окрыляется и становится выше страстей человеческих. Врага ли увидит он после молитвы, – уже не будет смотреть на него, как на врага; красивую ли женщину, – не соблазнится при виде ее, потому что пламень, возженный молитвою, еще остается внутри его и отгоняет всякую негодную мысль. Но так как нам, как людям, свойственно и впасть в беспечность, то, когда пройдет час, другой, третий после молитвы, и ты увидишь, что возбужденный в тебе жар готов мало-помалу охладеть, спеши тотчас опять на молитву и согрей охладевшую свою душу. И если будешь делать это в продолжение всего дня, частым повторением молитв согревая самые промежутки между ними, то не дашь диаволу доступа и входа к твоим мыслям. Когда, приступая к обеду, мы видим, что нагретая для питья вода остыла, то опять ставим ее на очаг, чтобы она поскорее нагрелась; так будем поступать и здесь: на молитву, как бы на горячие уголья, будем полагать уста свои, и таким образом опять воспламенять душу свою к благоговению.

Станем также подражать домостроителям. Они, когда строят (здание) из кирпича, не полагаясь на прочность этого материала, связывают постройку длинными бревнами, причем кладут их не на большом, а на малом друга от друга расстоянии, чтобы частой кладкой этих бревен сделать крепче связь между кирпичами. Так сделай и ты: перелагай все житейские дела свои частыми молитвами, как бы связями из бревен, и таким образом со всех сторон огради жизнь свою. Если будешь так поступать, то, хотя бы подули бесчисленные ветры, хотя бы напали искушения, скорби, какие-либо горькие мысли, или какое бы то ни было несчастие, не могут они уронить этого дома, скрепленного так частыми молитвами. Но, скажешь, возможно ли человеку светскому, занятому службой, молиться по три часа в день и приходить в церковь? Возможно, и весьма легко. А когда нельзя придти в церковь, тогда можно помолиться и не оставляя своей службы, стоя там, пред дверьми. Ведь для молитвы нужно не столько слово, сколько мысль, не столько движение рук, сколько напряжение души, не столько известное положение тела, сколько расположение духа.

И Анна была услышана не потому, что громко и сильно взывала, а потому, что крепко вопияла внутренно, сердцем. «Глас ея не слышашеся», говорит Писание (1Цар 1.13); а Бог услышал ее. Этого часто достигали и многие другие. Когда начальник внутри (судилища) кричал, грозил, выходил из себя, бесновался, они⁶⁴, оградив себя пред входом (крестным знамением) и произнесши в уме краткую молитву, входили (в судилище), и заставляли судью перемениться, укрощали его и из свирепого делали кротким; и ни место, ни время, ни молчание, не было для них препятствием к такой молитве.

6. Так и ты сделай: восстенай горько, вспомни о грехах своих, воззри на небо, скажи умом: «помилуй мя, Боже», – и твоя молитва кончена. Кто сказал: «помилуй», тот исповедался, сознал грехи свои, потому что желать помилования свойственно согрешившим. Кто сказал: «помилуй мя», тот получил отпущение грехов, потому что помилованный не наказывается. Кто сказал: «помилуй мя», тот получил царствие небесное, потому что Бог, кого помилует, того не только освобождает от наказания, но и удостаивает будущих благ.

Не станем же говорить в свое оправдание, что дом молитвы не близко: благодать Духа нас самих сделала храмами Божиими, если только мы бдительны; стало быть (молиться) для нас везде весьма легко. Наше богослужение не таково, каково было прежнее – у иудеев, имевшее в себе много чувственного и обставленное множеством обрядов. Там молящемуся нужно было и придти в храм, и купить горлицу, и принести дрова и огонь, и взять нож, и стать пред жертвенником, и исполнить множество других постановлений. Здесь же (не нужно) ничего такого, но где бы ты ни был, везде с тобою и жертвенник, и нож, и жертва, потому что ты сам и жрец, и жертвенник, и жертва. Где бы ты ни был, везде можешь поставить жертвенник, покажи только бодрую волю, и не помешает тебе ни место, ни время; нет, хоть ты и не преклонишь колена, не станешь бить себя в грудь, и не простерешь рук к небу, а только покажешь горячую душу, ты этим исполнишь все (нужное для) молитвы. Можно и жене, сидя за прялкою или занимаясь тканьем, обращать ум к небу и призывать Бога пламенно. Можно и мужу, выходя на площадь, или идущи по своим делам, совершать усердные молитвы. Другому, и сидя в мастерской и сшивая кожи, (можно) вознести душу к Господу. Слуге можно, и покупая, и поднимаясь вверх, и сходя вниз, и занимаясь на кухне, (когда нельзя пойти в церковь), совершать искреннюю и усердную молитву. Бог не гнушается местом: Он требует только пламенного сердца и смиренной души⁶⁵.

А чтобы увериться тебе, что (для молитвы) требуется не (известное) положение тела, место или время, но мысль добрая и бодрая, (послушай, как) Павел, лежа в темнице распростертый, а не стоя прямо, (потому что не позволяла ему этого колода, в которую забиты были ноги его), как он, помолившись с усердием, лежа, потряс темницу и поколебал ее основание, устрашил темничного стража и затем привел его к святому таинству. Также Езекия, не стоя прямо и не преклонив колена, но лежа на постели по причине болезни и обратившись к стене, с жаром и смиренной душой призвал Бога, и тем отменил произнесенный уже приговор и привлек к себе великое благоволение (Божие), и возвратил себе прежнее здоровье. И это случалось не только с святыми и великими мужами, но и с порочными. Так разбойник, и ни стоя в доме молитвы, не преклонив колена, но будучи распростерт на кресте, немногими словами приобрел царствие небесное. (Или вот еще примеры).

Один в тине и во рве, другой во рве и со зверями, третий даже в чреве китовом, – (все они), призвав Бога, прекращали все бедственные обстоятельства и привлекли к себе вышнее благоволение. Говорю это, чтобы убедить вас чаще приходить в церковь, и дома молиться в тишине, в свободное время и преклоняя колена, и воздевая руки, если же в какое-либо время или в каком-либо месте вы будете находиться среди множества других людей, – и тогда не нужно оставлять обычных молитв, но таким же образом, как я сказал любви вашей, молитесь и призывайте Бога, в надежде получить не меньшую пользу и от такой молитвы. Это я сказал не для того, чтобы вы мне рукоплескали и удивлялись, но чтобы исполнили то на деле, совершая молитвы и моления и ночью, и днем, и за работой. Если мы так устроим себя, то и настоящую жизнь проведем в спокойствии, и получим царствие небесное, которого да удостоимся все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

К тем, которые приходят в церковь только в праздники, и о том, что такое праздник; к ропщущим на промысл Божий за то, что в жизни есть богатые и бедные; также о том, что бедность весьма поучительна и доставляет во всем больше удовольствия и безопасности, чем богатство; и об Анне.

1. Напрасно, кажется, увещевали мы бывших у нас в прошлое собрание – пребывать в доме⁶⁶ отеческом, а не приходить (сюда) с теми, которые являются к нам только в праздник, и опять уходить; лучше же сказать – не напрасно, потому что, если и никто из них не убедился нашими словами, за то нам уготована награда, и все сделано для нашего оправдания пред Богом. Проповедник, – слушает ли кто его, или нет, – должен бросать семена и отдавать серебро, чтобы Бог требовал отчета уже не от него, а от принявших то серебро. Так и мы сделали: обличили, упрекнули, попросили, внушили. Мы напомнили о сыне, расточившем имение и возвратившемся в дом отеческий, и описали все бедствия его, голод, стыд, бесчестие, и все, что перенес он на чужой стороне, желая этим примером сделать их более благоразумными. Не ограничились мы и этим, но показали им отеческую любовь к ним тем, что не подвергли их наказанию за нерадение, а приняли с распростертыми объятиями и простили им согрешения, отворили дом, предложили трапезу, облекли их одеждою учения, и оказали им всякое другое внимание. Но они не захотели подражать тому сыну, не пожалели о прежнем своем уклонении, не остались в доме отеческом, но опять ушли. Так вот вам, вам, которые всегда с нами, и следовало бы опять привести их сюда и расположить к тому, чтобы они участвовали с нами в каждом праздничном собрании. Хотя Пятидесятница и прошла, но праздник не прошел, потому что всякое (церковное) собрание – праздник. Откуда это видно? Из слов самого Иисуса Христа: «идеже бо еста два или трие, – говорит Он, – собрани во имя Мое, ту есмь посреде их» (Мф 18.20). Коли Христос находится посреди собравшихся, то какое еще нужно тебе доказательство, что это – праздник?

Где поучение и молитвы, где благословения отцов и слушание божественных заповедей, где собрание братий и союз искренней любви, где беседа с Богом и беседа Бога с человеками, – там как не быть празднику и торжеству? Праздник делает обыкновенно не многочисленность, а добродетель собирающихся, не драгоценность одежд, а красота благочестия, не обилие трапезы, а душевное усердие. Величайший праздник – добрая совесть. Как во время мирских праздников, кто не может ни одеться в светлую одежду, ни устроить более обильную трапезу, но живет в бедности, в голоде и в крайних бедствиях, для того и праздник не в праздник, хотя бы весь город он видел ликующим, и даже тем более скорбит и сокрушается, чем более видит других в удовольствии, а себя в бедности; и как, напротив, для богача, живущего в веселии, могущего каждый день переменять одежды и наслаждающегося великим благоденствием, праздник и тогда, когда нет праздника, – так и в делах духовных: кто живет в правде и добродетели, тот и без праздника празднует, получая чистую радость от своей совести; а кто живет в грехах и в пороке, и сознает за собою много злого, тот и в праздник менее всех празднует. Таким образом можно и нам, если захотим, праздновать каждый день, если будем заботиться о добродетели и хранить в чистоте свою совесть. В самом деле, чем прошлое собрание лучше настоящего? Не шумом ли только и смятением, а больше ничем? Ведь, если и сегодня причастие святых тайн, и общение в других духовных благах, как-то: в молитве, в слушании, в благословениях, в любви и во всем прочем, – то настоящий день отнюдь не меньше прошедшего, ни для вас, ни для меня, проповедника. Кто слушал нас тогда, те будут слушать и теперь; а кого нет здесь теперь, тех не было и тогда, хотя они, казалось, и были здесь телом. Они не слушают теперь, не слушали и тогда, и не только сами не слушали, но еще беспокоили слушающих, производя шум и смятение. Значит, для меня и тогда, и теперь одинаковое зрелище, одинаковое собрание слушателей, и теперешнее нисколько не меньше прежнего. Даже, если сказать нечто удивительное, это собрание еще лучше того, потому что (теперь) беседа (идет) без шума, поучение без смятения, а слушание с большим разумением, так как никакой шум не беспокоит нашего слуха.

2. Говорю это не потому, чтобы я пренебрегал многочисленностью собравшихся тогда, но для того, чтобы убедить вас – не печалиться и не скорбеть о малочисленности собравшихся сюда ныне. Не множество тел мы желаем видеть в церкви, а множество слушателей. Итак, если и тогда, и теперь, у нас одни и те же гости, то и сегодня я с тем же усердием предложу вам угощение, возвратившись к предмету, речь о котором прервана была праздничным временем⁶⁷. Как в Пятидесятницу неблаговременно было, оставив беседу о дарованных нам в тот день благах, продолжать речь о прежде начатом предмете, так теперь, по прошествии Пятидесятницы, вполне прилично опять взяться за продолжение прерванного рассказа, излагать ту же историю об Анне.

Не на то нужно смотреть, много ли сказано, и во много ли дней, но на то, дошли ли мы до конца этой истории. Так, нашедшие сокровище, хотя возьмут оттуда тысячи денег, не отстают однако до тех пор, пока не выберут всего: не то, чтобы получить много, но – чтобы ничего не оставить, вот что особенно их привлекает. Если же пристрастные к деньгам показывают такую заботливость о вещах тленных и преходящих, тем более нам должно так поступать с божественными сокровищами, – не оставлять их до тех пор, пока не извлечем всего, что является⁶⁸. Что является, сказал я, потому что все извлечь невозможно. Сила божественных истин есть источник, постоянно текущий, никогда не оскудевающий и не истощающийся. Не поленимся же: речь у нас не о предметах обыкновенных, но о молитве – надежде нашей; о молитве, посредством которой бесплодная сделалась матерью, бездетная – многочадною, печальная – веселою, посредством которой исправлено несовершенство природы, отверзлась заключенная утроба и все невозможное стало возможным. Поэтому рассмотрим все понемногу, – объясним каждое речение, так чтобы и самое малое, сколько то возможно, не ускользнуло от нас. Для этого-то целые две беседы употребили мы только на два речения, – на первое, которое гласит: «утвердися сердце мое в Господе», и на второе, следующее за тем: «вознесеся рог мой в Бозе моем». Сегодня следует перейти к третьему. Какое же это? «Разширишася, – говорит, – уста моя на враги моя, возвеселихся о спасении твоем» (1Цар.2:1). Обратите внимание на точность выражения. Не сказала: «изощрились уста мои на врагов моих», потому что они настроены были не к брани и насмешкам, не к бесчестным словам и осуждению, но к увещанию и совету, к исправлению и внушению. Поэтому она не сказала: «изощрился язык мой на врагов моих», но «разширишася». Я наслаждаюсь, говорит, свободою, могу говорить смело; ныне я избавилась от стыда и ободрилась. И здесь она не назвала по имени свою соперницу, но просто неопределенностью названия, как бы личиною, прикрыла ту, которая причинила ей столько горестей. Не сказала, как говорят многие жены: посрамил ее Бог, сокрушил и уничтожил эту негодную, гордую и надменную, но (сказала) просто; «разширишася уста моя на враги моя, возвеселихся о спасении твоем».

Смотри, как она выдерживает одно правило в продолжение всей молитвы: как в начале говорила: «утвердися сердце мое в Господе, вознесеся рог мой в Бозе моем, разширишася уста моя на враги моя», – так и здесь (говорит): «возвеселихся о спасении твоем». Не просто: о спасении, но о «спасении твоем». Не потому, говорит, радуюсь и восхищаюсь, что я спасена, но – что спасена Тобою. Таковы души святых! Они более, нежели о дарах, радуются о Боге, давшем их, – потому что любит Его не ради Его даров, но дары ради Его. Так слугам признательным и рабам благодарным свойственно всему своему предпочитать их господина. Того же будем, убеждаю вас, держаться и мы: согрешим ли, – станем скорбеть не о том, что наказываемся, а о том, что прогневили Господа; сделаем ли доброе дело, – станем радоваться не ради царствия небесного, а о том, что угодили Царю небесному. У кого есть ум, для того прогневать Бога ужаснее всякой геенны, равно как и угодить Богу – дороже всякого царствия. И не удивляйся, что должно иметь такие чувствования по отношению к Богу, когда многие также поступают и по отношению к людям. Так часто поступаем мы с своими детьми: если невольно сделаем им какое-либо зло, то мучим себя и наказываем; то же и относительно друзей. Если же оскорбить друзей или детей для нас гораздо тяжелее, чем вытерпеть наказание, то тем более нужно питать такие чувствования по отношению к Богу, неугодное Ему дело считать ужаснее всякой геенны. Таков был блаженный Павел: он говорил: «известихся, яко ни смерть, ни живот, ни ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим 8.38–39). И мы, когда ублажаем святых мучеников, то ублажаем их прежде за раны, а потом – за награды, прежде – за страдания, а потом – за уготованные им венцы, потому что награды от ран, а не раны от наград получают свое начало и основание.

3. Так и блаженный Павел радовался прежде не о благах, уготованных (ему), но о скорбях, постигших его ради Христа, и восклицал: «радуюся во страданиих моих о вас» (Кол 1.24); и в другом месте: «не точию же, но и хвалимся в скорбех» (Рим 5.3); и еще: «яко вам даровася от Бога,⁶⁹, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати» (Флп 1.29–30). И подлинно, удостоиться претерпеть что либо ради Христа – величайшая благодать, венец совершенный и награда, не меньшая будущего воздаяния! Это знают те, которые умеют искренно и пламенно любить Христа. Такова была и эта жена, имевшая горячее расположение и пламенную любовь к Богу, почему и говорила: «возвеселихся о спасении твоем». Не было у ней ничего общего с землею; нет, она презрела всякую человеческую помощь, окрылялась благодатью Духа, носилась горе, во всем обращала взор к Богу и у Него искала избавления от постигших ее бед. Знала она, твердо знала, что все человеческое, каково бы оно ни было, подобно природе дающих (людей), и что, если мы хотим стать на крепком якоре, то нам нужна во всем помощь свыше. Поэтому она и прибегала во всем к Богу, и, получив от Него благодать, радовалась более о Подателе, и с благодарностью говорила: «несть свят яко Господь, и несть праведен, яко Бог наш, и несть свят паче Тебе» (1Цар 2.2). Не укоризнен, говорит, суд Его; свято и не ложно определение Его.

Видишь ли, как мыслит признательная душа? Не сказала она про себя: что сделал Он для меня особенного? Что больше, чем другим? Что соперница получила давно и с великим избытком, то я (получила) после долгого времени, с усилием и слезами, с прошением и молением, и с великим трудом. Напротив, будучи твердо уверена в Божием промысле, она и не требует от Господа отчета в происходящем, как делают многие из людей, ежедневно вызывая Бога на суд. Они, как только увидят одного богатым, а другого бедным, сейчас же вооружаются против Его промысла. Что ты делаешь, человек? И о подобном тебе рабе судить не позволил тебе Павел, говоря так: «темже прежде времене ничтоже судите, дóндеже приидет Господь» (1Кор 4.5); а ты привлекаешь к суду Господа, требуешь от Него отчета в делах (Его), и не трепещешь, не страшишься? Какое же, скажи мне, получишь ты прощение, какое оправдание, когда каждый день и час видишь столько доказательств Его промысла, а из-за кажущегося неравенства в разделении богатства и бедности осуждаешь, и притом, несправедливо, порядок во вселенной? Между тем, если бы ты исследовал это самое явление с должным расположением и внимательною мыслью, то, даже при полном отсутствии всяких других доказательств Божия промысла, самое богатство и бедность доказали бы его весьма ясно. В самом деле, уничтожь бедность, и ты уничтожишь весь порядок в жизни и расстроишь жизнь нашу: тогда не будет ни корабельщика, ни кормчего, ни земледельца, ни домостроителя, ни ткача, ни сапожника, ни плотника, ни кузнеца, ни кожевника, ни хлебопекаря, и никого из подобных ремесленников, а без них у нас все расстроится. Теперь бедность служит для каждого из них лучшей учительницей, как бы сидя при каждом из них, и даже против воли побуждая их к работе. А если бы все были богаты, то все стали бы жить в праздности, и тогда бы все расстроилось и погибло.

Но, кроме сказанного, легко обратить против этих людей и то самое, что говорят они (против Божия промысла). В чем, скажи мне, обвиняешь ты промысел Божий? В том, что один имеет больше денег, а другой меньше? А что если мы докажем, что самыми необходимыми вещами, гораздо более важными, (чем богатство), и составляющими опору нашей жизни, все люди обладают поровну? Признаешь ли тогда промысел Божий? (Признать это) совершенно необходимо. В самом деле, если ты обращаешь в доказательство недействительности промысла только то, что не все поровну имеют одну вещь, т.е. деньги, то когда будет доказано, что все равно пользуются не одною вещью, и притом столь маловажною, но весьма многими и гораздо важнейшими, тогда ты, очевидно, и по неволе принужден будешь этим признать промысел Божий.

Итак, поведем речь о том, что поддерживает нашу жизнь; исследуем это с точностью, и посмотрим, имеет ли в этом богатый преимущество пред бедным. Богач, например, употребляет фасийское (вино) и множество других подобных напитков, искусно составленных и приготовленных с большою изысканностью. Но источники вод открыты для всем равно – и для богатых, и для бедных. Ты, может быть, усмехнулся, слыша о таком равенстве? Но рассуди, насколько вода лучше, необходимее и полезнее всякого вина, и тогда переменишь свое мнение и узнаешь истинное богатство бедных. Если уничтожить вино, от этого не будет никому большого вреда, разве только больным. Но если кто заградит источники воды и уничтожит эту стихию, тот разрушит всю нашу жизнь и истребит все искусства; мы не будем тогда в состоянии прожить и двух дней, но тотчас все умрем смертью жалкою и самою мучительною.

4. Итак, вещи необходимые и составляющие опору нашей жизни для бедного доступны не меньше, даже, если сказать нечто и удивительное, еще больше, чем для богатого. Известно ведь, что многие богачи, вследствие расстройства тела, происходящего у них от роскоши, большею частью не могут пить воды; а бедняк во всю жизнь свободно наслаждается этою влагою, прибегая к источникам вод как бы к источникам меда, и получая оттуда истинное, чистое удовольствие. А что огонь? Не необходимее ли он бесчисленных сокровищ и всего богатства человеческого? Но и это сокровище равно открыто для употребления и богатому, и бедному. А воздух, столь необходимый для нашей жизни, а свет солнечный, – разве богатым более доступен, а бедным меньше? Разве первые четырьмя, а последние только двумя глазами видят свет? Ведь этого нельзя сказать. Значит, и богатым, и бедным назначено наслаждаться этим в равной мере, или лучше сказать, и здесь можно найти большее преимущество на стороне бедных, благодаря тому, что у них живее чувства, острее зрение и совершеннее все силы восприятия. Потому они и получают существеннейшее удовольствие, и больше радости и наслаждения от рассматривания природы. И не только в этих стихиях, но и во всем прочем, что дает нам природа, можно видеть равенство (бедных с богатыми), или лучше преимущество бедных (пред богатыми).

Так, сон, который приятнее и необходимее и полезнее всякой пищи, обыкновенно легче у бедных, чем у богатых, и не только легче, но и крепче. Эти последние от того, что много веселятся, едят, когда нет голода, пьют, когда нет жажды, и спят, когда не хочется спать, в конце концов ни в чем не находят удовольствия, потому что приятность для нас той или другой вещи зависит не столько от ее свойства, сколько от потребности нашей в ней и (своевременного) ее употребления. Не так приятно пить сладкое и благовонное вино, как отрадно бывает пить воду, когда есть жажда; не так (приятно) есть сладкие пирожки, как есть, когда хочется есть; не так (приятно) спать на мягкой постели, как спать, когда клонит ко сну, и все это бывает больше у бедных, чем у богатых. А что относится к телесному здоровью и вообще благополучию, не равно ли это принадлежит богатым и бедным? Может ли кто сказать или доказать, что одни бедные бывают больны, а богатые всегда в добром здоровье? Напротив, можно видеть, что бедные редко подвергаются неизлечимым болезням, а у богатых они поражают все тело. Подагра и головные боли, расслабление и неизлечимое расстройство нервов, злокачественные и вредные расслабления⁷⁰ всякого рода, обыкновенно, всего более мучат этих людей, которые живут роскошно и намащаются ароматами, а не тех, которые трудятся, работают и ежедневными трудами добывают себе необходимое пропитание.

5. В одном отношении живущие в роскоши несчастнее даже нищих; этого не станут отвергать и богатые. Часто богач, лежащий на мягкой постели, окруженный слугами и служанками, и от всех принимающий множество услуг, услышав, как бедный кричит на улице и просит хлеба, заплачет, застонет и пожелает лучше быть таким же, только бы здоровым, чем богатым и больным. И не только в здоровье, но и в чадородии, богатый также не имеет никакого преимущества пред бедным. Одинаково и у богатых, и у бедных бывает и много детей, и ни одного. А вернее сказать, и здесь богатый уступает бедному. Бедняк, если и не будет отцом, не чувствует большой скорби, а богач, – чем более умножается его имущество, тем более терзается неимением детей и ни в чем не находит удовольствия от того, что не имеет наследника. Наследство бедного, если он умрет бездетным, не возбуждая спора по своей маловажности, переходит к его друзьям и родственникам. А наследство богача, привлекая к себе взоры всех, часто переходит в руки врагов покойного, и так как он еще при жизни своей видит это на других, то и ведет жизнь, ужаснейшую всякой смерти, ожидая, что и с ним будет тоже самое. А смерть не равно ли (постигает тех и других)? Не умирают ли преждевременною смертью как богатые, так и бедные? И по смерти не одинаково ли и у тех и у других тело разрушается, обращается в прах и пепел и зарождает в себе червей? Не одинаково, скажешь, погребение? Но какая от того польза? Надевая на (умершего) богача много драгоценных и позлащенных одежд, ты ничего другого не доставляешь ему, как только больше ненависти и осуждения, открываешь против покойного уста всех, навлекаешь на него тысячу проклятий и зажигаешь сильнейшую брань за корыстолюбие, потому что каждый разрывается и задыхается (от досады) и проклинает умершего за то, что он, и после смерти, не оставил безумной страсти к деньгам. И зло не в этом только, но и в том еще, что это открывает глаза грабителям, и таким образом, большая пышность становится поводом к большему его (богатого) бесчестию. Тела бедняка никто не решится обобрать; малоценность одежды служит стражею тела его. А у гробов богачей и запоры и ограды, и двери и стражи, и все напрасно и без пользы, потому что жадность к деньгам побуждает на все отваживаться привыкших к подобным злодеяниям. Стало быть, чем больше оказывают покойному почестей, тем больше готовят ему оскорблений: кто получил небогатые похороны, тот лежит с честью, а погребенный великолепно обнажается и терпит бесчестие. Но если и ничего такого не случится, и тогда он не выиграет ничего, разве только доставит обильнейшую пищу червю и произведет больше гнилости. Так это ли, скажи мне, достойно ублажения? И кто так жалок и несчастен, что из-за этого станет завидовать человеку? Впрочем, если не только это, но и все прочее разберем подробно и исследуем с точностью, найдем, что бедные имеют гораздо больше преимуществ пред богатыми.

Рассматривая все это со вниманием и исследуя все прочее: "даждь, – сказано, – премудрому вину, и премудрейший будет» (Притч.9:9), и постоянно помня, что и множество денег не доставляет богачам ничего больше, кроме забот и беспокойств, кроме страхов и опасностей, будем думать, что мы имеем отнюдь не меньше, чем богатые. В самом деле, будем только бдительны, и мы будем иметь гораздо больше, чем они, как в вещах божественных, так и во всем настоящем. Удовольствие и безопасность, добрую славу и телесное здоровье, чистоту души, благие надежды и нерасположение к греху – найдешь больше у бедных, чем у богатых. Итак, не станем роптать подобно рабам неблагодарным и обвинять Господа, но будем благодарить (Его) за все, и почитать злом только одно – грех, и добром – правду. При таком образе мыслей ни болезнь, ни бедность, ни бесчестие и никакое другое мнимое бедствие не постигнет нас, но получив от всего чистое удовольствие (в настоящей жизни), мы удостоимся и благ будущих, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

Святитель Иоанн Златоуст - Полное собрание творений Пять слов об Анне

О вере Анны, о ее любомудрии и кротости, о чести, подобающей священникам, и о том, что должно молиться и прежде и после принятия пищи.

Об Анне и о воспитании Самуила; также о том, как полезно нескорое рождение (детей), и как опасно и гибельно нерадеть о детях.

Телеграм канал с цитатами святых

Телеграм бот с цитатами святых

Святитель Иоанн Златоуст - Полное собрание творений
Пять слов об Анне

Телеграм канал
с цитатами святых

Телеграм бот
с цитатами святых