Святитель Марк Эфесский
Латинянин. Разговор о прибавке в Символе Веры "и Сына" (Filioque)

Латинянин. Мне удивительно, что вы порицаете нас за прибавку в Символе, между тем как второй Вселенский Собор изменил весь Символ первого (Вселенского Собора), увеличив его прибавлениями и распространив для большей ясности. Значит, перемена в словах нимало не вредит тому, кто строго хранит самые догматы.

Грек. Это справедливо. И мы знаем, что Символ второго Собора изменен в словах против Символа первого, и однако ж если тем Отцам позволительно было сделать изменение в Символе, то еще не следует, что и тебе то же позволительно.

Латинянин. Почему?

Грек. Во-первых, потому, что они были – Вселенский Собор, а ты не имеешь сего преимущества, сколько ни величайся Папою и его первенством. Во вторых, тогда было позволительно это, потому что еще не было запрещено, а тебе, дерзнувшему сделать прибавку после запрещения, нельзя не подлежать проклятиям, изреченным Отцами.

Латинянин. Когда же это было запрещено, и по какой причине?

Грек. Я тебе все скажу подробно. После изложения Веры на первом Соборе, деланы были неправомыслящими многие различные изложения веры, исключавшие единосущность (Сына со Отцем), но все они отринуты Церковию. И второй Собор Вселенский, сохранивший в точности мысль первого, сделал свое изложение, – то самое, которое мы употребляем без прибавки, а вы – с прибавкою. Впрочем ни тот ни другой Собор не постановили никакого запрещения против переделывания (Символа). Посему на третьем Вселенском Соборе был представлен символ веры, составленный последователями Нестория, в котором содержалось учение его ереси, и которым они дерзали оглашать некоторых крещаемых в Лидии. Отцы, выслушав его и разсудив, что уже пора положить конец переделываниям Символа от всякого, кто захочет, немедленно определили, да никто впредь не дерзает изменять изложенную Отцами Веру, то есть Символ Веры. Посему и блаженный Кирилл зная сие постановление (ибо он сам был председателем сего великого Собора), говорит: «ни коим образом не попускаем колебать изложенную Отцами нашими Веру, то есть Символ Веры, и не дозволяем ни себе самим, ни другим ни изменять какого либо речения, находящагося там, ни опускать даже одного слога, помня слова: «не прелагай предел вечных, яже положиша Отцы твои» (Прит. 22, 28). «Ибо не они говорили, а Дух Бога Отца, исходящий от Него, но не чуждый и Сыну по существу»¹. Слышишь, как запрещает переменять и пропускать не мысль токмо, но и речение и слог. «Не позволяем ни себе самим, ни другим», говорит он как бы от лица всего Собора. Они были – Собор Вселенский, сами определили запрещение, сами изрекли те страшные проклятия. И себе же самим не дозволяют: как же тебе это дозволительно? И на самом деле они поступали таким образом: ибо не дерзнули прибавить к Символу слова Богородица, которое было главным предметом их разсуждений, но читали как прежде, и как мы доныне читаем: «от Духа Свята и Марии Девы». Слова великого Кирилла показывают самым ясным образом, какое мнение он имел как о божественном Символе, так и о происхождении Святаго Духа. Он хочет, чтоб Символ был неизменен и в речениях и в слогах, и Святаго Духа исповедует единосущным. Что чище или яснее этого? Чудно, что он обе мысли сии поставил вместе, как будто предвидя, что вы – Италийцы погрешите против обеих. Так святые и о будущем промышляли, сколько могли и предобличали имеющие возникнуть заблуждения. Все восточные Епископы, на основании сих слов, согласились и примирились: так, они говорят у Феодорита (который пишет): «прочитав в общем собрании Египетские писания, и испытавши их смысл, нашли все написанное в них согласным с сказанным: ибо и Богом совершенным и человекомь совершенным Господь наш Иисус Христос проповедуется в них, и Дух Святый исповедуется не из Сына или чрез Сына бытие имеющим, но от Отца исходящим, собственным же Сыну именуется яко единосущный». Видишь, как они поняли выражение: «не чуждый Сыну по существу»? И когда Несторий в своем символе говорил: «Дух Святый и не Сын есть и не чрез Сына имеет бытие», сей великий Собор допустил это и не сказал ничего против сего, и не похулил, очевидно, потому, что одобрял такое учение: иначе он не промолчал бы. Итак знай, что третий Вселенский Собор положил первый запрещение на переделывателей Символа, и первый отверг ваш догмат словами Нестория, которые он принял и одобрил. Посему не ищи другого Собора, который утвердил бы ваш догмат, решительно отринутый сим великим Собором, и тот Собор, который бы утвердил его, был бы не Собор, а лжесобор. И составившийся после сего четвертый Собор, прочитав прежде всего оба Символа, принял их за один, и по прочтении заключил, что «сей досточтимый и исполненный божественной благодати Символ достаточен к совершенному познанию и утверждению благочестия»... Слышишь, «досточтимый Символ». Следственно оба – один, так как во втором содержится первый. И третий Собор говорил о обоих, как об одном. Но послушай, что далее сказано: «о Отце и Сыне и Святом Духе он излагает учение совершенное». Слышишь, «излагает учение совершенное». Следственно ни мало не недостаточное о Духе Святом и не имеющее нужды в прибавке. А как должно блюсти сей Символ, они же сами под конец сказывают сие: ибо после постановлений и распоряжений, святый и Вселенский Собор сей определил: «да не будет позволено никому произносить, или писать, или слагать, или преподавать в учении, или представлять иную веру. А которые дерзнут писать, или слагать, или преподавать в учении, или представлять, таковые, если они епископы, или принадлежат к клиру, да будут чужды, епископы епископства, а клирики клира; еслиж то миряне, да будут преданы анафеме». Что Верою (Собор) называет здесь Символ Веры, – это очевидно, думаю, всякому, имеющему смысл: ибо речь идет именно об этом, и Вера может сделаться иною не только от многих речений, но и от одного, когда оно прибавлено или опущено или переменено (в Символе). И слова: писать, слагать, представлять, явно дают разуметь, и означают выражение словами.

Латинянин. Нет. Иною верою Собор называет веру противную, содержащую в себе догматы чуждые Церкви, потому что ту веру, которая содержит в себе только раскрытие или объяснение, совсем нельзя назвать иною, хотя бы она разнилась одним или многими словами.

Грек. Меня удивляет, что ты не по словам заключаешь о мысли тех, кои изрекли их, а напротив словам их даешь значение, какое тебе хочется. Думать, что иное (не тоже) значит противное, не свойственно человеку мудрому, умеющему означать предмет приличным словом. Иное обширнее противного, и не все то, что мы называем иным (не тем же) по отношению к чему либо есть противно тому. Человек не тоже, что конь, по виду, но не есть что либо противное, ибо по существу нет ничего противного. Следственно под иною верою Отцы разумели не противную веру, точно так как никто не разумеет человека под животным. А что они разумеют веру иную по отношению к выражению, видно из слов писать и слагать, как выше сказано. Да и смешно было бы составляющего противную и еретическую веру, епископа и клирика низлагать только, а мирянина подвергать анафеме, потому что всякий еретик, и епископ и мирянин, одинаково подлежат анафеме. И Отцы не могли этим ни устрашить, ни отвратить еретиков: их было много и после того. Символа однако никто, кроме вас, не дерзнул переделать. Итак запрещение имеет в виду речения, не смысл, и оказывается, что ваши епископы и клирики уже не епископы и не клирики, когда столько Соборов, и столь великих, низложили их, и миряне подлежат анафеме и отлучению, потому что и последующие Соборы постановляют тоже и почти теми же словами, как-то пятый и шестый и после них седьмой, который громогласно возглашает: «мы соблюдаем постановления Церкви, мы храним определения Отцев, мы прибавляющих что либо или отъемлющих из Церкви анафематствуем». И еще: «кто уничижает какое либо предание Церковное, писанное или не писанное, да будет анафема». Разве вы не уничижаете писанного предания Отцев прибавочным нововведением? И как вам не стыдно читать весь остальной Символ, как составили Отцы, а вставлять от себя одно только речение? Прибавлять и отнимать речения свойственно еретикам, которые думают этим укрепить свою ересь. Сделали ли бы вы это с Евангелием, или с Апостолом, или хотя с каким нибудь вашим учителем? Не подвергли ли бы вы суду того, кто бы дерзнул на это? И если б даже не было такого множества Соборных определений и страшных и безчисленных запрещений: все, – не низко ли вставлять свои собственные слова в чужие сочинения, уже получившие известность и принятые во всей вселенной, и представлять такой соблазн Церквам? «Жестоки вы и зверонравны: у вас железное в груди сердце»², когда не обращаете внимания на своих братьев, соблазняющихся и устраняющихся от вас, стараясь только поставить на своем, и не отступиться от своего нововведения. Еще что? После седьмого Собора был опять Собор при Василии Царе Римском, созванный святейшим Патриархом Фотием. Сей Собор носит (иногда) название вселенского осьмого, и на нем присутствовали местоблюстители Иоанна, блаженного Папы древнего Рима, Епископы Павел и Евгений, и Пресвитер и Кардинал Петр. На нем подтверждены постановления седьмого Собора; он и блаженного Фотия утвердил на его престоле и предал анафеме дерзавших уже тогда произносить Символ с вашею прибавкою. «Если кто, – говорит, – вместо сего священного Символа дерзнет написать иной, или прибавить, или убавить, и назвать это определением, тот подлежит осуждению и отвержению от всякого христианского жительства». Тоже и Папа Иоанн и яснее говорит о сей прибавке в Символе. Сей Собор издал и правила, находящиеся во всех книгах, в которых содержатся Соборные правила. Итак не хорошо ли мы делаем, что устраняемся вас, когда вы ни во что ставите столько, и столь великих, Отцев и вселенские и многочисленные Соборы?

Латинянин. Я не знал этого до сего времени, и теперь сам дивлюсь дерзнувшим вначале сделать эту прибавку, что, не смотря на такое множество запрещений, не убоялись изречь ее, и передать последующим поколениям.