Святитель Николай Сербский (Велимирович). Творения.
Беседы под горой

Пролог

Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их (Мф 5, 1−2).

Христос проповедовал, взойдя на гору, а я решаюсь проповедовать только у подножия горы. Невидимый Христос и сегодня стоит на горе, то есть над всеми нами, и говорит с людьми с высот Своего Духа и Евангелия, а я стою под горой, прислушиваюсь к Христу и веду беседу с братьями своими, которые собрались около меня здесь, внизу.

Христос говорил авторитетно, а я говорю без авторитета. Весь мой авторитет во мне, его нет вне меня. Мой авторитет не в моем происхождении, не в моем звании и не в моей миссии, но в моей вере, которой я живу, и в моей любви, с которой я предлагаю свою веру братьям моим. Я лишь предлагаю свою веру, я ее никому не навязываю. А примет ли кто мою веру? Если ее никто из людей не примет, я останусь под горой один – один со своей верой. Но такого одиночества я не боюсь. Я не боюсь одиночества без людей, но боюсь лишь одиночества праздного – боюсь одиночества без веры.

Я хотел бы, чтобы мою веру приняли все, кто ощутил одиночество без веры или, другими словами, праздность жизни без веры. Я хотел бы этого не ради того, чтобы еще более прославить нашу веру за счет множества своих последователей, но для того, чтобы через эту веру последователи ее стали более достойными в жизни своей и в смерти своей.

Я почитаю не веру, но почитаю людей. Вера не цель, а мотив жизни. Не существует ни веры ради веры, ни веры ради Бога, но есть только вера ради людей. Своей верой люди могут сделать лучше и выше только самих себя, а не Бога. Перед величием Бога одинаково ничтожны и людская вера, и людское безверие. Бог хочет, чтобы люди верили, не ради утверждения Своего величия, но ради них самих.

Бог все знает. Человек, который ни во что не верит, должен или знать все, или воображать, что знает все. Человек, который бы знал все (а таких не существует), был бы равен Богу. Человек, который воображает, что знает все (а таких очень много), стоит ниже того, кто ничего не знает. Тот, кто знанием поддерживает свою веру и верой дополняет свое знание, решает на практике проблему веры и науки. Всякое другое решение, диктуемое обычно суетностью или незнанием, лишь нагромождает новые тайны и загадки на ту высоченную гору, у подножия которой мечется и теряется в догадках человек всю свою жизнь.

Мы, в двадцатом веке по Рождестве Христовом, находимся у подножия горы тайн и загадок мира точно так же, как и люди за двадцать веков до Христа. И в наше время, как и во все минувшие времена, слышатся вздохи сомнений и немощи:

О, отгадайте мне загадку жизни,

ту скрытую и древнюю загадку!..

Скажите мне, что значит человек?

Откуда он пришел? Куда идет?

И кто живет там, наверху,

на звездах золотых?

(Генрих Гейне).

Пусть человечество за 4000 лет сделало 4000 шагов вперед – что это значит перед громадой тайн, которые простираются выше Сириуса и превосходят все наши измерения? Ничего, само собой разумеется. Но этих шагов достаточно, чтобы сделать веру необходимой, углубить, возвысить и окрылить ее.

По правде говоря, крылья веры часто напоминают крылья Икара. Как они расплавились от Солнца, так и крылья веры часто плавились от сомнений. Однако не только вера, но и сами знания не смогли устоять перед ядом и ржавчиной сомнений. Английские позитивисты (к примеру Дж. Миль), ценившие позитивные знания больше, чем кто бы то ни было, и больше, чем кто бы то ни было, стали сомневаться в них.

Вера, которая есть лишь теория, вера понятий и силлогизмов, всегда имеет Икаровы крылья, всегда подвержена сомнению. Напротив, вера, которая стала неотъемлемой частью жизни души и которая управляет всеми мотивами и всеми поступками отдельного человека, вера, которой живет человек, такая вера имеет более надежные крылья, чем крылья Икара. Такую веру сомнения не затронут, с такой верой человек может взлететь высоко − на ту гору, где Христос. С такой верой человек может жить, и перед горой тайн и загадок жизни быть героем, полным отваги и счастливого мира в душе. Думаю, что именно такую веру и предлагаю я братьям своим под горой.

А примет ли кто мою веру? Или я останусь в одиночестве со своей верой? Впрочем, такого одиночества я не боюсь. Я не боюсь одиночества без людей, но боюсь лишь одиночества без веры, ибо оно самое праздное и самое мучительное, которое только может постичь простых людей, живущих под горой.

Драма Иоанна Предтечи

h6С Проповедь в день усекновения главы Иоанна Предтечи

Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою (Мк 1, 2).

... его почитали за пророка (Мф 14, 5).

... дочь Иродиады... тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя (Мф 6, 22–25).

Человечество – слово звучит горделиво, любезные братья, но если посмотреть сверху, с вершины горы, то человечества не видно. Видна мгла вдали, и видны облака, но человечества не видно. Виднеются черные массивы лесов и неровно сотканная сеть полей и лугов, однако человечества нигде не видно. Сквозь мглу едва проступают пятнами большие города, словно пролитые лужи серого цвета, и едва угадываются реки и дороги, извивающиеся словно белые нити, однако человечество не заметно. Не видны ни царские дворцы, ни парламенты, ни храмы, как не видны и мухи, которые перелетают через те объекты человеческой гордости, не видно ни воробьев, которые летают выше мух, ни орлов, которые летают выше воробьев, – видно только, что вверху все голубое (это люди называют небом), а внизу все серое (это люди называют землей), и между ними угадывается нечто (что люди никак не называют). Наблюдатель на вершине горы наконец утомился, пытаясь разглядеть человечество в долине, он закрыл глаза, растянул губы в циничной усмешке и прошептал про себя: «Человечество – всего лишь горделивое слово!» И с закрытыми глазами стал слушать, может, удастся хотя бы услышать то человечество.

Человечество – горделивое слово, любезные братья, но на вершине, сколько ни слушай, человечества не слышно. Человечество в долине пир справляет, но с того пира ни единый возглас не долетает до вершин гор; человечество внизу плачет и рыдает, но его плач и его рыдания не поднимаются выше полета воробья; человечество в долине ведет войны, но шум тех боев не достигает и высоты полета орла; человечество внизу женится и выходит замуж под буханье колоколов и салютов и устраивает шумные овации своим героям и шумные демонстрации своим тиранам, но отзвуки всего этого затихают и умирают еще раньше, чем достигают вершин. И слушатель на вершине, склонив голову к земле (не слышно ли чего о человечестве из долины), наконец распрямляется и громко говорит сам себе: «Напрасно я смотрю в пустую могилу и ожидаю оттуда голос, ибо человечество – всего лишь горделивое слово и ничего больше». Не видимое и не слышимое с высоты, человечество живет и умирает в котловинах жизни, и его одинаково не слышно и не видно ни когда оно живо, ни когда оно мертво.

И все-таки, братья, в том человеческом обществе, которое не видно с вершин только потому, что глаза ваши не могут различить его, и которое не слышно оттуда только потому, что уши ваши не могут его услышать, в этом человеческом обществе подчас разыгрываются драмы, которые (как бы далеко по времени или в пространстве они ни происходили) не могут остаться незамеченными Тем, Кто видит с горы так же, как и из долины, и слышит вдали так же, как и вблизи, Тем, ради Кого и разыгрываются все эти драмы человеческие, – то есть Богом.

Человечество переживает многочисленные мелкие и крупные драмы, которых мухи, и воробьи, и орлы не замечают, но которые из-за этого не становятся менее важными. И все мелкие и крупные драмы человечества составляют одну великую, одну стройную, гениальную, одну-единственную драму, которую, правда, облака и мгла, леса и горы не могут увидеть, но которая из-за этого не становится менее значительной и ничего от своего величия не теряет, ибо ее видит Тот, Кому нужно видеть.

Среди драм человеческих была одна необычная драма, на берегах Мертвого моря в крепости Махерон – драма Иоанна Крестителя (свершившаяся задолго до нынешних времен, хотя мы ее и сегодня вспоминаем), но она осталась невидимой и неслышимой для пастухов, которые в тот день были на горе Елеонской над Иерусалимом и пытались оттуда разглядеть и расслышать в этом городе то, что зовется человечеством.

Люди жили в тот день, как и обычно, своей ленивой восточной жизнью. Вдоль улиц городов сидели многочисленные нищие и просили милостыню во имя старого Бога Израильского, который воздаст тому, кто им, нищим, подаст. На базарах препирались фарисеи и саддукеи о законах и пророках и никак не могли закончить свой спор. Их мирила только совместная неприязнь к римским стражникам, которые ходили перед ними взад-вперед и звоном своего оружия усиливали их крики. В храме, в великом храме Соломона, царила гробовая тишина, и если кто в нем тогда находился, тот пытался и сам потеряться в этой тишине, которая олицетворяла стародавнее прошлое рода человеческого.

По домам пели, плакали, ссорились, размышляли, предавались покою − делали в основном все то же, что и сегодня делают в городских домах обычным жарким летним днем. Мысли старцев переносились в далекое прошлое, тысячелетней давности, оживляя Ноя, Авраама и остальных праотцов и беседуя с ними. Мысли молодых людей перелетали через тысячи километров пространства и останавливались на вечном городе Риме − тогдашней столице мира. Старцы мыслями своими обращались к прошлому, а молодежь вопрошала Рим о судьбе своего народа. И был Иерусалим, этот святой израильский город, опутан сетью человеческих мыслей, связывавшей пространство и время, тогда как пастухи с Елеонской горы напрасно пытались разглядеть «человечество», этих гордецов в мыслях и делах своих.

Меж тем в крепости Ирода на южном берегу Мертвого моря собрался весь эпикурейский цвет общества − но не святыня привлекла их сюда, а жажда наслаждений. Меньше самого малого муравейника казался пастухам мраморный зал, в котором разыгралась великая трагедия Иоанна Крестителя и Иродиады, трагедия, которая дошла и до нас, которая и наши сердца взволновала. Подумайте только: помпезный мраморный дворец царя Ирода исчез с лица земли, камня на камне от него не осталось, а свершившаяся в том зале драма человеческая, которую невозможно было увидеть даже с небольшой высоты, живет и сегодня. То, что не было видно, сегодня воскресает в наших мыслях и воссоздает сияющий зал дворца Ирода. Выходит, драма человеческая важнее мраморных дворцов, в которых она была разыграна, а человечество, дорогие собратья мои, важнее гор, с которых его не видно.

Драма Иоанна Крестителя началась еще до его рождения. Еще до того, как Иоанн появился на свет, о нем было сказано. И обо всех нас, любезные братья, говорят еще прежде нашего рождения. Еще до того, как мы на свет явимся, о нас думают и говорят. О нас думает Бог, ангелы Господни знают о нас, родители наши советуются о нас в то время, как мы еще далеко от сознания и света. Сотнями видимых и невидимых связей связаны мы еще до рождения с целым светом, который нас окружает.

Предыстория рождения Иоанна длинна и трогательна. Некие муж и жена плакали весь свой век и молились Богу. Они слезами своими доказывали искренность своей молитвы и хотели, чтобы Бог послал им хоть одно дитя, но Господь им его не давал. В продолжение долгих лет были они презираемы людьми и презирали сами себя за то, что не имели детей. Пустыми и бессмысленными казались им из-за этого и их жизнь, и их брак бесплодный, как смоковница на обочине дороги, которая цветет и зеленеет, но плода не приносит: они любили друг друга и желали свою любовь показать через дитя, но его не было, и слезы делали горькой их любовь. Так и сегодня горька любовь тех, у кого брак без детей. Но Иоанн, еще не родившийся, ничего не знал о том, что жизнь его родителей пуста и горька без него. И вот однажды эти престарелые муж и жена поразились, когда поняли, что у них будет сын. Они не сразу смогли поверить − оба были в возрасте, – но радость их была велика. Старая женщина стала уединяться и вдали от людей предаваться радостным мечтам о своем будущем сыне. Думаю, такие мечты о ребенке, которому еще только предстоит родиться, знакомы каждой женщине, ставшей матерью или надеющейся, что ей посчастливится быть ею.

«Каким будет мой сын? Кем он будет?» Такие вопросы могла задавать себе женщина, которой было свыше суждено стать матерью великого пророка. «Будет ли мой сын красивее меня и отца своего? Будет ли он счастливее нас? Ведь он должен, должен быть и красивее, и лучше, и счастливее нас». Такие сладостные и суетные вопросы задавала себе, без сомнения, мать Иоанна и сама отвечала на них до рождения сына.

В один из дней встретились родственницы: Елизавета, будущая мать Иоанна, и Мария, будущая мать Христа. Ни Иоанн Предтеча, ни Мессия не были еще рождены, но оба были в утробах матерей своих. И когда встретились эти две женщины и взглянули друг на друга, они мгновенно все поняли. По лицу и по фигуре догадались они, что обе несут бремя. Судьба невидимо встала между ними и шепотом поведала тайны, которые они в себе носили. Показались им те тайны великими и чудесными: подумать только, они, простые, обычные женщины, стали орудиями Божьими, они были избраны Богом, чтобы произвести на свет двоих необычных мужей, которые должны будут быть связаны между собой узами более тесными, чем родственные узы их матерей!

Обе они были скромного происхождения и положения. Елизавета была женой священника, Мария – женой плотника. И если говорить, чем были они богаты, так это смирением перед Богом и покорностью назначенной им судьбе.

Встретились они, смиренные, в Иудее в обычный день, когда Солнце стояло на таком же расстоянии от Земли, на каком и сейчас стоит. Земля каждый день делала полный оборот вокруг своей оси, неся на себе тех, которые звались Елизаветой и Марией. Солнце видело, что они в течение трех месяцев находились вместе − все это время Мария гостила у Елизаветы. А однажды, когда Мария покинула свою тетку, Солнце поглядело на Землю и увидело Елизавету с новорожденным.

«Какое мы дадим ему имя?» – спрашивала мать. – «Как мы будем его воспитывать?» – спрашивал отец. – «Как защитить его от болезней?» – спрашивали друг друга родители. Теперь их любовь, такие долгие годы остававшаяся бесплодной и горькой, наконец-то обрела свой желанный предмет: у них появился сын, единственный, горячо любимый, а с ним пришли в их дом и приятные заботы.

Иоанн рос быстро, так же быстро, как его родители слабели и увядали; его сила, телесная и духовная, возрастала в той же мере, в какой сила его родителей ослабевала, − и старый священник Захария и его жена Елизавета умерли еще до того, как в пустыне возвестил глас вопиющего пророка. Этим пророком в пустыне стал их Иоанн – их любимый единственный сын! Они предназначили бы ему лучшую долю, если бы о его судьбе спрашивали. Но ни они, ни он сам не спрашивали о том. Судьба любого человека, дорогие мои братья, старше него самого, поэтому никто из нас не может оказаться старше своей судьбы, как не может и быть ее ровесником.

Иоанн должен был приготовить путь более сильному, чем он сам. Должен был очистить и вспахать поле, чтобы сеятель, когда придет на поле, мог сразу же сеять. Поэтому Иоанн отправился без пощады корчевать и без отдыха пахать. Он рано увидел, что Бог предназначил его служить не Себе, но людям, и был готов к такому служению: к возделыванию Божией нивы, которой являются души человеческие. Он стал изучать людей вокруг себя и нашел, что души их объяты нездоровьем. Грех омрачил души людей, они таились сами от себя, затворяясь в своей скрытности. Незнание и неверие тяготили души человеческие, и они гибли как слабые растения, увядающие и покрывающиеся плесенью, которые затеняет скала. В душах людей царили похоть и сладострастие, удушая всякий добрый и идеальный порыв, который мог бы их возвысить. Свой разум люди употребляли исключительно на интриги и козни, которые приносили бы им прибыль и усладу, язык − для того лишь, чтобы скрыть истинные намерения и чувства. Люди, чьи души обуревало такое зло, сами и страдали от него.

Но почему Иоанн страдал, если сам болен не был? Отчего же протестовал против того, как жили люди, если его душа была и светла, и отважна, и праведна, и полна любви? Именно оттого, что душой он был праведен среди многих и многих живших неправедно. И страдание его было подобно страданию здоровой клетки в ткани организма, окруженной больными клетками.

В возрасте тридцати лет Иоанн, мирный, как ягненок, удалился от людей в пустыню, а возвратился − поистине, как лев. Он удалился в пустыню, чтобы в молчании и одиночестве обдумать все, что произошло с ним за тридцать лет жизни среди этих людей, чтобы, оставшись наедине с безмолвием пустыни, с таинственным и трепетным мерцанием звезд, подумать о том, что такое жизнь. Дни и ночи напролет в раздумьях сидел он посреди пустыни на сером камне, склонив голову на руки, или бродил по берегу Мертвого моря, в гневе на себя за свою немощность. Множество загадок теснилось в уме его, и Иоанн мучительно пытался отыскать их разгадки. Как-то раз тишину нарушил рык льва. Пустыня осталась безответной, даже эхо не вернулось к нему. Рык повторился. И на этот раз вокруг царила тишина. И чем мертвеннее она была, тем яростнее рычал лев. Но всякий раз его рычание растворялось в пустынных просторах.

Пророк вслушивался, томимый предчувствием:

«Может, и я буду как этот лев? Может, и меня, когда я буду кричать, никто не услышит и на мои вопросы не найдется ответа. Может, мне суждено стать гласом вопиющего в пустыне».

Однажды Иерусалим и вся Иудея пришли в воление от известия, что объявился новый пророк, не виданный прежде и страшный. И весь Иерусалим, и вся Иудея вышли посмотреть на него.

И увидели они человека поистине необычного: в одежде из верблюжьего волоса, с кожаным поясом, босого, с непокрытой головой; лицо худое, опалено солнцем, волосы и борода всклокочены, из-под нахмуренного лба пламенеют глаза, как две звезды, что горят в ночи над пустыней.

В толпе народа этот человек кричал будто лев посреди пустыни: «Покайтесь! Вы, ожесточившие сердца к ближним своим, покайтесь, и покаяние смягчит сердца ваши, − нет ничего лучше мягкого сердца. Вы, что давали в чрезмерный рост тем, у кого не было еды, покайтесь, ведь и вы можете оказаться голодными. Вы, во зло употребившие оружие свое, защищая неправду, когда нужно было биться за правду, покайтесь, – кто ест неправедный хлеб, разжигает огонь в своем теле. Покайтесь, пребывающие в гордости перед людьми своим происхождением от Авраама, – Бог может из камней воздвигнуть детей и назвать их потомством Авраамовым. Покайтесь и вы, что мните себя первыми, Бог может первых сделать последними. Покайтесь, маловеры. Вот, смотрите: я иду впереди Того, Кто сильнее меня, о Котором написано, что Он придет. Покайтесь – и услышите, чтó Он вам скажет, ибо только в сокрушенное покаянием сердце могут войти Его слова. Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!»

Неправедники в испуге говорили пророку: «Хочешь, мы дадим тебе золота? Только замолчи, ибо ты язвишь нас, будто угрызения совести».

«Мне не нужно золото, порождения ехиднины, – отвечал пророк. – Мне не нужно ничего из того, что вы желаете для себя, ибо у меня есть то, что ценнее золота.»

И праведники приходили к Иоанну и говорили: «Хочешь, мы дадим тебе золота за твою нам науку, как быть праведниками?»

«Я живу и говорю с вами, братья, ради вас самих, а не ради вашего золота, оно мне не нужно, − отвечал Иоанн. − У меня есть больше − вы, и ваша праведность лучшая плата».

И разошлась об Иоанне молва, что не знает он страха и никого не щадит. И даже беззаконие Иродиады, жены царя Ирода, обличал Иоанн. И она посылала ему золото, чтобы он замолчал. Но пророк в гневе отверг золото грязной блудницы.

Иродиаду отказ Иоанна привел в бешенство, и она воспылала жаждой мщения. Изо дня в день она то обещала ему награды, то слала угрозы, пытаясь заставить его замолчать, но ничто не могло остановить обличительные слова пророка.

Однажды на берегу реки Иордан вокруг Иоанна собралось множество народа. Пророк увидел идущего к нему Иисуса, сына Марии, и сказал народу: «Смотрите, вот Тот, кого вы ждете, –Агнец Божий!» Это случилось через тридцать лет после встречи Елизаветы и Марии; теперь их дети стояли перед толпой, которая сегодня готова была возглашать им: «Осанна!», а завтра станет неистовствовать: «Распни!»

А покуда все больше и больше народа стекалось из Иерусалима к Иордану посмотреть на двух новых пророков и послушать их, Иродиада страдала тяжкой бессонницей. Что только ни делали придворные царя Ирода, чтобы развлечь мрачную царицу, но она, вопреки их стараниям, становилась еще мрачнее. Наконец Ирод решил потешить супругу и велел привести Иоанна. Слуги отыскали его, схватили и, связав, бросили в подземелье дворца. Иродиада в душе немного успокоилась, ей льстило, что в клетке у нее сидит лев пустыни, однако страх по-прежнему не покидал ее: лев был еще жив, да и находился слишком близко. И вот что она измыслила дальше.

Иродиада ради удовольствий, к которым она привыкла с младых ногтей, могла пойти на любой шаг, лишь бы удовлетворить свою прихоть, была готова все принести в жертву этому идолу и все поставить ему на службу. Сначала идолу Иродиады служили ее родители, потом первый муж – Филипп, потом второй – царь Ирод. Считая совершенно естественным, что весь Иерусалим и его знать должны служить ее идолу, да и не только Иерусалим, но и вся Иудея и весь мир, и не только весь мир, но и Боги, и еврейские, и римские. Иродиада привыкла приказывать людям, а богов пыталась умилостивлять, чтобы и они служили ее удовольствиям. Иродиаду, представлявшую себя центром вселенной, около которого должно было вертеться все, не устраивало, если ей отказывались служить не ропща и без промедления: были ли это вещи, люди или даже сами боги. И горе всем, если Иродиада не испытывает наслаждений! А только они и составляют ценность бытия!

«Наслаждений, и одних только наслаждений!» – восклицала Иродиада.

«Правды, и одной только правды!» – не переставал говорить Иоанн.

И неминуемое столкновение произошло.

Иоанн лежал на полу мрачной темницы и мысленно перебирал события своей жизни. Где-то там, в ярко освещенном зале, пировали гости Ирода. Царь праздновал день своего рождения. Знатные вельможи, тысяченачальники и старейшины, были приглашены на богатую трапезу римского вассала Ирода, не уступавшего в роскоши Давиду и Соломону, но не имевшего и тени их власти. Звенели золотые кубки, наполненные вином ливанских и финикийских виноградников, и раздавались оглушительные крики: «Наслаждений, и только одних наслаждений!» Царь Ирод праздновал день своего рождения.

А Иоанна, пророка-узника, неотступно мучили мысли: правда ли, что Иисус, сын Марии, Мессия, Которого ждет народ? Не ошибся ли он, Иоанн, когда указал на Него, как на Богом обещанного и пророками предсказанного Спасителя мира? Не обманулся ли сам и не обманул ли народ? Древние пророки говорили, что когда придет Мессия, воцарится правда на земле. Вот, Сын Марии пришел, а правда не воцарилась, продолжает торжествовать неправда. Вот и он, предтеча и пророк, стал жертвой всесильной неправды, что ликует повсюду. Значит, Мессия еще не пришел? А если пришел? Так размышлял Иоанн, и из груди его вырывались отчаянные стоны.

Царь Ирод знавший до тонкостей вкусы своих гостей, старался услаждать их до пресыщения и вновь оживлять уснувший было аппетит: музыка, пение, танцы, острые восточные ароматы, раздражавшие обоняние, и яркие цветные пятна придавали блеск пиршеству.

Во дворце Ирода началась настоящая оргия, когда принялась танцевать Саломея, дочь Иродиады от первого брака. Всех, кто был на пришестве заворожила и одурманила Саломея своими танцами, красотой и грацией, но сильнее остальных – самого царя Ирода.

«Проси чего хочешь – все дам тебе!» – пообещал ей расчувствовавшийся царь. Саломея, рассмеявшись, подошла к матери и спросила у нее: «Чего мне просить?»

Иродиада многозначительно посмотрела на дочь и ответила: «Саломея, дитя мое, не торопись, в твоем ответе – судьба и моя, и твоя. Как ты решишь, так и будет. Не проси золота, ибо золотом ты не сможешь откупиться от страшного пророка, что брошен в темницу нашего дворца. Не проси, Саломея, ни благовоний, ни нектара, ни меда, ибо все это прогоркнет от речей страшного пророка. Не проси ни драгоценностей, ни чудес заморских, ибо все это испепелит один лишь взгляд страшного пророка. Не проси ни рабов, ни евнухов, ни прекрасных юношей еврейских, ни знатных римских воинов, ибо все отравит ядом бичующий язык страшного пророка. Саломея, дитя мое, проси голову самого пророка, она дороже половины царства Ирода. А его ты и так получишь. И насладишься.

«Наслаждений, и только одних наслаждений! – требовала одна кровь, ударившая в головы матери и дочери.

В этот момент двери темницы открылись, и Иоанн увидел людей. Один из них держал в руках пустое блюдо. Иоанн удивился.

В тягостной тишине дворца Иродиада нетерпеливо ждала. Ирод переводил отяжелевший взгляд от одного гостя к другому. Саломея в окружении прислужниц стояла на лестнице, ожидая возвращения палача. Вскоре оруженосец Ирода вернулся с блюдом, на котором лежала голова Иоанна с черневшими в запекшейся крови волосами.

Саломея весело подбежала к матери и передала ей дар царя Ирода.

Иродиада победоносно принесла блюдо гостям и поставила его на стол среди яств и вин. С минуту гости оставались в замешательстве, но затем со всех сторон возобновилось громогласное: «Наслаждений, и только одних наслаждений!» – оргия продолжалась... Иродиада и Саломея вышли на крышу дворца. Солнце клонилось к закату, и небосклон алел, как кровь пророка на золотом блюде.

Время шло. Искрашивались мраморные камни дворца Ирода. Перемалывались в прах дни жизни Иродиады и ее красавицы дочери, хотя они и противились власти времени. Настал час, и приняла их бренные кости та же самая земля, где нашел упокоение Иоанн – страшный пророк правды ради.

Может, ветер случайно занес в Белград малую толику их праха – не знаю. Но знаю наверняка, что достаточно много у Белграда и от духа Иоанна, и от духа Иродиады. Я знаю, да и вы сами знаете, что каждый день мы все являемся свидетелями драм, когда приходят в столкновение жажда наслаждений и поиск правды, драм, подобных драме во дворце Ирода, но гораздо менее сильных по своему трагизму. Наши драмы разыгрываются не только в домах и на улицах, но и в душах наших, внутри нас самих. Большинству из нас все-таки присуще смешение духа Иоанна и духа Иродиады. В большинстве из нас жажда наслаждений всегда борется с устремлением к правде. Это-то и бросает нас в разные крайности и до боли рвет на части нам душу и сердце.

Иродиада и Иоанн – два полюса человеческой природы. Давайте простим Иродиаде, дорогие братья, простим ей, ибо и великий пророк простил ей в царстве духов; простим ей, чтобы и нам простилось. Простим, она того заслужила, ибо на протяжении двадцати веков служит христианскому миру примером того, как не нужно жить здесь, на земле. Двадцать столетий выставлена она на осуждение и презрение всего света. Простим ей, ибо ее не за что больше прощать – ее грех и так уже достаточно наказан.

Боже, Ты видел драму Иоанна Крестителя во дворце Ирода.

Ты и сегодня взираешь на нас Своим взглядом.

Так дай нам силы победить в себе дух Иродиады, чтобы следовать примеру Твоего праведника.

Выводи нас из заблуждения, Боже, всякий раз, как только кровь помутит наш разум.

Пусть мысль о Тебе, великий Боже, всегда разгоняет тьму наших жизненных драм, – Тебе лучше видно, чем нам самим.

Аминь.

О вере во мрак

Проповедь в день молитвы студентов Христианского союза

Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы (1Ин 1, 5).

Веруйте в свет, да будете сынами света

(Ин 12, 36).

Мы, господа, веруем в Бога. Однако наши противники упрекают нас, что мы верим во мрак! Как это, изумляемся мы, ведь мы поверили в Бога именно из страстного желания света? Почему же теперь оказалось, что мы верим во мрак? Может, спрашиваем мы наших противников, вы нам дадите взаймы того вашего света, которым вы живете?» А наши противники отвечают нам: да, они могут одолжить нам их света, чтобы мы рассеяли свой мрак, и предлагают узнать, что такое их свет.

Смотрите, говорят они, нет ни Бога, ни богов, но существует только природа и ее законы. Мы изучаем природу, и природные законы становятся для нас все яснее. Мы систематизируем законы природы с помощью многочисленных наук и, куда бы ни шли, несем науку перед собой, как факел. Он освещает нам путь и, мы движемся в правильном направлении без падений и блужданий.

Если, к примеру скажем, потребуется исследовать море, мы вооружимся наукой о нем и с ее помощью смело заглядываем в таинственные глубины морские, где не владеющим этой наукой, померещатся лабиринты, населенные сонмом богов. Но наука вместо Посейдона и нимф показывает нам осьминогов, морских пауков и кораллы.

Если нам потребуется получить сведения о полезных ископаемых, к нашим услугам геология и минералогия, нам для этого не нужно спускаться в недра Земли в царство Плутона.

Если нам захочется понять, какие процессы идут под корой дерева, мы послушаем, что говорят ботаника и химия, а не сказочные нереиды.

Если мы пожелаем узнать, что происходит под кожей нашего тела, на помощь мы призовем физиологию, а не злых или добрых духов.

Если нам понадобится отправиться в заоблачные дали, нас поведет в путь астрономия, а не Аполлон и не Венера.

Если мы захотим узнать всему меру, форму и число, нас обо всем уведомит математика без каббалистической путаницы и мистики Пифагора.

Захочется нам познакомиться с громами и молниями, мы обратимся к физике, а не к Юпитеру или Перуну.

Если возникнут у нас проблемы со здоровьем, мы обратимся к медицине, а не к Эскулапу.

И все это потому, что наука изгнала из природы богов, а на смену верованиям пришло знание.

Вот почему наша наука – свет, а ваша вера – мрак.

Отрекитесь от мрака и примите свет.

Так нам говорят наши противники. А мы в удивлении вот что отвечаем им.

Да ведь у нас уже есть тот свет, которым гордитель вы: наука принадлежит нам так же, как и вам, и ее факел нам тоже освещает дорогу. Но у нас по сравнению с вами есть преимущество: у нас есть вера в Бога, а свет этой веры ярче света одной науки. Но вы этого не хотите признавать. Так можно ли говорить, что лишь у вас свет, а мы находимся во мраке?

Мы признаем, что наука осветила ярким светом природу, изгнав из ее храма полубогов и идолов, которыми измышления человеческие населили наш мир. Мы видим, что свет науки, рассеяв мрак, повсюду осветил и морские глубины, и заоблачные высоты. И этот свет не затмил собой света истинной веры.

Наука, приуготовив путь истинной вере, только подтверждает: храм природы – творение Бога Единого – должен быть достоин Своего создателя. Придерживаясь такого взгляда, мы верим в свет, а не во мрак.

Вы утверждаете, что природа подчинена законам. Если это так, то природа направляется логикой. А если и это так, то природе присущ разум. Разве нет?

Конечно, нет. Законы отнюдь не следуют логике и не продиктованы разумом. Но если законы не формируют порядок, они и не выполняют предназначение законов, по существу не являясь таковыми. Этого не допускаете ни вы, ни мы. Ибо если не существовали бы законы природы, тогда, без сомнения, не существовала бы и сама природа, так как она немыслима без них. С этим согласны и вы, и мы. Но мы делаем шаг вперед, утверждая, что законы соотносятся с таким началом, как разум. А поскольку природа подчинена законам, она, следовательно, содержит в себе разумное начало. Тот разум, которым управляется природа, гораздо превосходит разум человеческий. Человеческий разум всего лишь нерв в организме великого разума природы. Но когда существуют нервы, существует и центр. И центром всех нервов вселенной, или, скажем иначе, средоточием всех законов природы, есть наш Бог. А наш Бог есть разум и свет. Так почему же вы считаете, что мы верим во мрак?

Давайте представим себе двух муравьев. У них, скажем, есть миниатюрные научные приборы, и они с их помощью принимаются исследовать палец у нас на руке. Они тщательно изучают и строение нервной системы нашего пальца, и равномерность кровотока в нем. А теперь представим, что, отдыхая после многотрудного занятия, наши исследователи препираются в том вопросе, что это за чудо – палец. Один говорит: «Этот палец единственный мир, в котором действуют законы, в котором нервы правильно соединяются и в котором кровь вечно течет в правильном направлении». Другой возражает: «Да, но где начинаются и где заканчиваются эти нервы? И откуда течет и куда возвращается кровь? Думаю, все нервы сходятся в одном центре. Этот центр я называю мозгом и верю, что все кровеносные сосуды и сосудики соединяются с единым резервуаром, который я называю сердцем».

«А я в это не верю! – восклицает первый. – Ни мозга, ни сердца не существует, существуют только нервы и кровь, а еще законы, которые ими управляют. Мы можем говорить только о том, что видим. Из этого я заключаю, друг мой, что твоя вера – вера во мрак».

Или представим, что у этих муравьев-ученых есть миниатюрный телескоп, с помощью которого они смотрят на Солнце. Разумеется, они видят лишь несколько солнечных лучей, но самого Солнца не видят. Один муравей говорит: «Мы видим лучи света, знаем их яркость и цвет, знаем время, когда они появляются и когда меркнут. И этого достаточно. Мы знаем все, что можно знать о свете». Другой ему возражает: «Да, мы действительно знаем не больше того, что ты перечислил, но я верю, все эти лучи исходят от одного великого, невидимого нам центра света, откуда бесчисленные лучи простираются во все стороны. Этот центр я называю Солнцем». Первый муравей в раздражении парирует: «Как ты можешь говорить о том, чего не видишь? Как ты можешь поддаваться таким фантазиям? Какое еще Солнце!? Все лучи простираются до бесконечности, и у них нигде нет центра. И эта твоя вера – вера во мрак».

Не напоминаем ли мы тех крошечных муравьев. И мы, и они исследуем свет, который видим, и который в сравнении со вселенной гораздо меньше одного пальца на руке. И мы, и они рассматриваем нервы природы и прислушиваемся к току крови природы. И тем не менее в одном мы не сходимся. Мы верим, что в нервах природы действует один универсальный разум, а по сосудам природы струится жизнь, которая имеет своим центром сердце. Наши противники обвиняют нас, что мы верим во мрак. Мы говорим далее, что все те частицы света, которые нам открывает наука, есть частицы великого, невиданного света; этот свет мы называем Богом, и в Него мы верим. Но наши противники возражают нам, говоря, что мы верим во мрак.

Так рассудите нас, господа, и скажите, кто же пребывает во мраке: мы, то есть те, чей разум стремится к тому свету, которого больше, чем видят наши глаза, чем открывает нам наука, или наши противники, которых удовлетворяет то, что они видят и слышат.

Скажите: вам тоже кажется, что вера в Бога – вера во мрак? Ответьте как можно скорее, ибо от того, верим мы или не верим, зависит вся наша жизнь! Ответьте скорее: кто знает, сколько нам жить вместе под этим Солнцем? Кто знает, может, нас смерть ожидает за воротами этого дома?

Мы верим, господа, в жизнь без смерти. Наши противники возражают: «Вы верите во мрак!» «Как же так!? – в изумлении вопрошаем мы. – Ведь мы поверили в бессмертие именно из страстного стремления к свету. Почему же по-вашему получается, что мы верим во мрак? Может, вы нам дадите взаймы света, которым вы живете?», – просим мы наших противников. А они отвечают, что дадут, чтобы мы рассеяли объявший нас мрак, и предлагают узнать, что собой представляет их свет.

Жизни без смерти нет. Жизнь – как бы срединная точка на бесконечной линии смерти. И живая, и неживая природа состоит из одинаковых частиц –материальных атомов. Группируюясь то на один, то на другой лад, они образуют самые разные тела. Однажды, по воле слепого случая, эти атомы образовали какое-то необычное, способное двигаться тело. Мы называем его человеком. Человек, как таковой, и существует благодаря тому, что его тело составляют атомы определенного размера и вида. Поэтому и определенные функции выполняет тело человека. Но стоит в этом образовании произойти какому-либо хотя бы малейшему нарушению, как все рассыплется, будто спичечный домик, и больше никогда уже не повторится на свете в том же облике. Так думаем мы, и свою точку зрения подкрепляем у Демокрита, Лукреция, Штрауса и Геккеля. В нашей мысли – свет. Примите нашу мысль и отбросьте свою наивную веру во мрак.

Так нам говорят наши противники, мы же в удивлении отвечаем им вот что.

Да нет, это вы верите во мрак, а не мы. Вы верите, что вся жизнь человеческая проходит меж двух могил. Одна могила – рождение, из нее человек выходит, а другая могила – смерть, туда человек сходит. Вы верите, что до рождения человек где-то во вселенной существовал в виде отдельных атомов, которые принадлежали разным другим телам. Вы верите и в то, что и после смерти человек будет существовать лишь в виде разобщенных атомов, которые будут также принадлежать разным чужим телам. Вы не допускаете, хотя бы теоретически, что человек будет существовать после смерти. Вот и выходит, что это вы совершенно лишены света, а не мы! А мы верим в бессмертие, потому что верим в Бессмертного Бога, Который есть источник жизни.

Существование природы доказывает, что существуют законы природы; существование законов природы доказывает, что существует универсальный Божественный разум; существование универсального Божественного разума доказывает, что существует вечная жизнь, в которой нет смерти. И все это так тесно и необходимо связано, что одно без другого и представить невозможно.

Если разум вечен и непреходящ, тогда выходит, что смерти – как некоего абсолюта, противного разуму, а следовательно, и законам природы, – нет, и она всего лишь точка на бесконечной линии жизни.

Можно привести и другие аргументы в пользу нашей веры.

Инстинктивное стремление человека к бессмертию – самое сильное из всех стремлений. У человека нет таких стремлений, какие он за свою жизнь не смог бы удовлетворить. Многим это удается в той или иной мере. Однако никто не обретает бессмертия, то есть не может удовлетворить самое свое сильное желание. И все стенают и плачут, когда наступает их смертный час.

И те, кто достиг богатства и кому оно дало все в жизни. И даже те, для кого жизнь была тяжела, однобразна и прошла в нищете. Почему? Потому что страстно желали бессмертия. Потому что не верили природе и не верили Творцу. Но если идти за их логикой, Бог, Который сотворил нас, Который вложил в нас множество возможностей, на протяжении десятков лет развивал их и доводил до определенного совершенства, Тот великий Бог оказался бы неразумным, уничтожь Он такой Свой труд одним мановением. Он оказался бы непоследовательным, если бы одним мановением погасил тот свет, который Сам в нас зажег и поддерживал в течение всей нашей жизни. И, наконец, Он оказался бы расточительным, если бы всякий раз начинал заново процесс совершенствования человека, предавая смерти то, что было уже достигнуто.

Но сказать о Боге, что Он неразумен, непоследователен, расточителен, нельзя.

Доказательства тому на каждом шагу. Достаточно посмотреть на природу.

Сама природа противится смерти, природа хочет жить. Природа ни о чем другом не говорит с такой ясностью, как именно о страстном своем стремлении к бесконечной жизни. Этот эгоизм природы обеспечивает и нам жизнь без смерти. Природа хочет жить, а живет она при нашем посредстве. Если бы природа желала нам смерти, она должна была бы желать смерти и самой себе, а себе она этого не желает. Она допускает смерть для частей своих, то есть для нас, только потому, что знает, что после смерти предстоит нам другая жизнь. Потому природа и не боится, что смерть нас уничтожит. Следовательно, природа не боится смерти. Зачем же нам бояться ее?

Так мы отвечаем нашим противникам и спрашиваем их, как же получается, что наша вера есть вера во мрак? Смотрите, мы верим в свет и после смерти и до рождения, а вы не верите. Нашему разуму потребно больше того света, что позволяют увидеть глаза и предлагают науки, а вы довольствуетесь видимым лишь телесными очами светом. Вот и ответьте нам, господа, кто же из нас во мраке. Ответьте поскорее, ибо от веры или неверия зависит вся наша жизнь. И кто знает, может, нас смерть поджидает за воротами нашего дома.

Мы верим, господа, в единство рода человеческого. Наши противники возражают нам: «Вы верите во мрак». − «Как же так? − изумляемся мы, − ведь мы поверили в единство рода человеческого именно потому, что страстно хотим света. С чего вы решили, что мы верим во мрак? Может, вы нам дадите взаймы света, которым вы живете?», – просим мы наших противников. А они отвечают нам, что дадут нам своего света, чтобы мы смогли выбраться из мрака, и поясняют, что же такое – их свет.

Единства человеческого рода не существует, говорят наши противники. Всякий человек − особая цель природы, если вообще можно утверждать, что у природы есть цель. Людей ничто не объединяет, ни метафизически, ни органически. Даже истории человечества не существует, есть лишь история отдельных людей. Поэтому оставьте свою веру во мрак и согласитесь принять наш свет.

А мы в удивлении отвечаем им так.

Нет, мы не во мрак верим, потому что не верим, что между людьми нет метафизического и органического единства. Нет такого человека, который не видел бы смысла жизни и не ставил бы какую-либо цель. Однако смысла и цели жизни на земле человек придерживается не только своих на особицу, но и присущих всем людям и с ними вместе, ведь все мы составляем единый огромный организм − человечество, − который образовался на земле, развивался на протяжении всей истории и будет жить, пока с лица земли не исчезнет последний человек. И именно благодаря тому, как мы ощущаем единство рода человеческого и какой смысл вкладываем в понятие единства многоликого человечества, мы не замыкаемся сами в себе и не отделяем себя от остальных людей.

Мы чувствуем, что человечество имеет единое тело и единую душу, понимая это и метафизически, и органически. И отсюда можем заключить, что все люди на земле составляют единого человека, одного всечеловека, возраст которого исчисляется многими тысячами лет и который населяет всю нашу планету.

Вся история − и древняя, и современная − есть история всечеловека. У него больше силы и интеллекта, чем у любого человека-одиночки. Разобщенные и разбросанные по лицу земли, мы чувствуем себя сиротами, что мы слабы и убоги. Но мы становимся сильнее, когда представляем себя в единстве со всем родом человеческим, со всеми людьми на земле, как мы это чувствуем сегодня, в день совместной христианской молитвы всей университетской молодежи.

Поэтому сегодня мы молимся обо всех простых и несвободных людях, чье положение мы, сербы, особенно хорошо понимаем. И где бы они ни жили, и мы почувствуем облегчение их участи.

Мы молимся за всех тех, кто беднее нас и не имеет образования. Если они станут богаче и получат образование, и мы станем богаче и умнее, подобно тому, как здоровая часть тела ощущает себя еще крепче, когда больной орган выздоравливает.

Мы молимся за всех тех, кто беднее нас и не имеет образования. Если они станут богаче и получат образование, и мы станем богаче и умнее, подобно тому, как здоровая часть тела ощущает себя еще крепче, когда больной орган выздоравливает.

Мы молимся за наших старших братьев, у которых несравненно более богатая культура. Мы на них смотрим как на водительствующих нами. Мы молимся, чтобы им не устать и не склонить голов, ибо нам не будет угрожать опасность, пока они бесстрашно стоят на рубежах.

Мы молимся за тех, кто живет в Европе,– в ее просторном доме есть и наш очаг, у которого мы, как все остальные, греемся и от которого получаем свет. Мы молимся за тех, кто живет на Американском и на остальных континентах, за людей всех цветов кожи.

Мы молимся и за тех людей, которые веруют в Магомета или в Будду или поклоняется Иегове. Мы молимся и за наших противников, которые нашу веру называют верой во мрак. Мы молимся и за тех, кто верит в колдунов, поклоняется Солнцу и звездам. Мы молимся за всех суеверных и за всех атеистов на всей нашей планете, на которой мы живем вместе и которая нас бережно несет среди других звезд, терпеливо нас питая и согревая. Одним словом, мы молимся за всех детей нашей матери Земли, за всех братьев и сестер наших.

Мы так молимся, ибо вера наша велит нам так молиться. Так что ответьте нам, господа: действительно ли наша вера – вера во мрак?

О царском происхождении

Проповедь в воскресный день

Один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас (Еф 4, 6).

Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии (Рим 8, 14).

Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих (Мф 18, 10).

Все люди сыновья царские, дорогие братья. И те бедняки, что, одетые не по-царски, стоят перед вратами этого храма и протягивают к вам руки за милостыней, поверьте, они тоже царского происхождения, как и все вы, которые по крови, или по богатству, или по положению ощущаете себя ближе к царям, чем они. Когда, выходя отсюда, вы опустите в их руку мелкую монету, знайте, что положили ее в руку тех, в ком еще есть капля царской крови. Вспомните, что их предки поколений сто назад могли быть царями, а ваши – нищими, и их предки могли подавать вашим предкам милостыню. Вспоминайте об этом и обращайтесь с ними так, как обходились бы со своими предками.

Все мы сыновья царские, ибо каждый из нас может найти в своей родословной по царю. Различие только в том, что кому-то потребуется меньше блуждать по своему прошлому и ему придется перелистать меньше страниц родословной, пока он не наткнется на первого царя в своем роду, а кому-то нужно будет приложить гораздо больше усилий, перебирая умерших предков: у одного первый предок – царь, а у другого царь был в пятидесятом, или в сотом колене. Все мы больше уважали бы друг друга или интересовались друг другом, если бы знали не только свои родословные. Порой даже заинтересованности бывает достаточно, чтобы проявилось уважение или появилась симпатия. На водителя, который вас везет, вы обращаете меньше внимания, чем на деревья вдоль дороги или какие-нибудь камни у обочины. Но представьте, как бы вдруг изменилось ваше к нему отношение, если бы вам сказали, что предок вашего водителя во времена Иисуса Христа был царем! Вы сразу же перевели бы внимание на человека рядом с собой и заинтересовались судьбой такого царского предка.

Есть такие элегантные дамы, например, как из Общества защиты животных, которые одевают своих собачек в шелка и укладывают в пуховые постельки, но в то же время совершенно не думают о своих слугах, что спят на циновках. Но представим себе, как бы изумились эти дамы, когда кто-нибудь сказал бы им, что во времена Соломона предки их собачек были собаками, а предки их слуг – царями.

Многие из нас грешат против себя и других людей. Грешат против себя в том, что забывают о своем царском происхождении, а в отношении других людей, забывая, что и они сыны царские. Многие совершенно утратили ту нить, что связывала их с царским предком. Им мало того, что судьба понизила их в звании и поставила на ступеньку простых людей, они и сами постарались еще опустить себя до уровня дурных людей.

Истинный сын царский отличается тем, что с уважением относится и к самому себе, и к другим людям. Он уважает себя как царя, помня своих предков и ощущая ответственность перед своими потомками, то есть не отделяя себя от тех и других и от остальных людей, которые его окружают. Ни один эгоист не способен на такое. Сын царский полагает себя избранным сосудом, вмещающем и прошлое и будущее, или зеркалом, в котором они отражаются.

Однако истинный сын царский не допустит, чтобы в его зеркале отражался любой человек, – нет, он предпочитает быть зеркалом только для царей, да и то лишь лучших. Он охотно видит в себе лучших представителей своего рода и сравнивает себя с ними, внутренне с ними беседует и советуется. Постоянно ищет – больше в своем духе и характере, чем в теле – и удостоверяется, сколько в нем воистину царской крови – крови самых великих и достойных предков. Он почитает царскую кровь в себе как святыню, которую он получил в наследство и должен передать потомкам.

Настоящий царский сын уважает не только себя, но и других. Он уважает других людей по той же причине, по какой и себя, то есть потому, что и в других он видит царскую кровь. Ни дурной характер, ни низкий интеллект, ни скромное положение, ни плохая одежда этих людей не препятствуют настоящему царскому сыну признавать в них царское достоинство, ибо ищет и находит его в прошлом каждого человека. Если он напрасно ищет в первых поколениях, возвращается лет на сто назад и находит его там. Если нет, возвращается на тысячу, несколько тысяч лет назад и там ищет. А если не находит и там, то ищет и находит его у Творца человека, у Царя царей – у Бога. И найдя царскую кровь в другом человеке, настоящий царский сын видит в нем своего брата. Может, тот брат несчастнее его, может, он пал, может, запутался в заблуждениях, может, раздавлен жизнью или по своей воле унижен и разорен, настоящий царский сын никогда не отречется от брата своего, напротив, чем брат несчастнее, тем ближе он станет сердцу его, и чем лучше он поймет судьбу брата своего, тем больше будет его уважение к брату.

Удивительны судьбы человеческие! Люди возносятся на царский престол и низвергаются до нищенской сумы, возвышаются до царского величия и падают до немощной слабости – каждая человеческая судьба идет не по ровной линии, а зигзагом, она то величественна, как вздымающий ввысь водяные струи фонтан, то сокрыта, как подземная река. Но и в фонтане, и в подземной реке течет одна и та же вода, исток и устье которой – океан. Так же и с людьми. И на царственной высоте, и в пастушьей низине живут сыновья одного и того же Царя, Который есть исток и устье для всех, Который знает число детей своих и видит во всяком из них что-то от своего Царского достоинства. Поэтому все, кто ищет отголоски своего царского происхождения, обязательно найдут их: каким-либо образом найдут их следы в истории царей земных и, несомненно, найдут в Царе Небесном. Для тех, кто верит в Бога, совершенно ясно, что все люди – сыны Царские, потому что все они – дети Божии. Кто говорит о себе, что он – сын царский, потому что его дед и отец были цари, все-таки меньше ощущает в себе царское достоинство, чем тот, кто утверждает, что он – сын царский потому, что его отец – Царь Небесный, великий и вечный Царь, а более великого, чем Он, нет среди всех царей земных, превышающего Его во времени нет никого во всех земных царских династиях. Настоящий царский сын понимает, что принадлежит к вечно правящему и всемогущему Царскому Дому. И это ощущение всегда поддерживает на должной высоте и в мыслях, и в сердце.

Все мы – сыны царские, дорогие братья мои. Однако истинными детьми царскими являемся мы не все. Мы не можем не быть царскими сынами, если отец наш, Бог, есть Царь царей, однако мы можем быть, а можем и не быть настоящими сынами царскими, поскольку наше царское достоинство зависит не от права наследования, а от нас самих. К сожалению, мы не во всем и не всегда бываем достойны того, чтобы нас называли к царскими сынами, потому что мысли наши порой бывают не царские и относимся мы к себе и к другим часто не по-царски. Среди нас есть даже такие, кто, отрекаясь от своего царского, божеского происхождения, причисляет себя к обезьяньей династии и утверждает: «Основателями, праотцами человеческого рода были обезьяны, а мы их потомки».

Давайте скажем этим людям: «Допустим, это так. Пусть мы произошли от обезьян, но разве сами они не царского происхождения? Разве не находите вы еще до обезьян некую царскую династию?»

«Нет, – услышим мы в ответ, – до обезьян и были обезьяны, а перед теми обезьянами – черепахи, а намного раньше были простейшие хламидомонады».

Если мы опять скажем им: «Пусть бы и так. Пусть мы произошли от обезьян, обезьяны – от черепах, а черепахи – от хламидомонад. Но разве и черепахи, и хламидомонады не царского происхождения? Разве не было еще до династии хламидомонад некой более возвышенной царской династии?»

«Нет, – опять услышим в ответ. – До простейших хламидомонад не было ничего, до них был хаос отдельных элементов, которые позже случайным образом соединились и образовали хламидомонаду, а из хламидомонады превратились в черепаху, из черепахи – в обезьяну, а из обезьяны – в человека».

Тут мы воскликнем: «А разве над тем первобытным хаосом не было Царя? Разве Божий разум не старше и могущественнее хаоса? Разве хаос не был всего лишь материалом в руках Ваятеля? Да могут ли из глины возникнуть горшки сами собой, без гончара? Разве могли из первобытной, хаотичной глины, из хаоса элементов родиться сами по себе хламидомонады, от хламидомонад – черепахи, от черепах – обезьяны, от обезьян – люди?»

«Да, – получим ответ. – Так, по всей видимости, и получилось. Но как бы то ни было, для нас главное, что люди произошли от обезьяны, и нет в них ничего ни царского, ни божественного. И пусть не гордятся поэтому цари земные своим царским происхождением, ибо в их жилах течет кровь орангутанга, и в жилах всех людей течет кровь обезьянья. И пусть не говорят люди, что они благородных или неблагородных кровей, ведь кровь на земле у всех одинакова. Кровь одна и та же и у человека, и у обезьяны, и у черепахи, ибо она из элементов хаоса. Поэтому и царь и нищий – одно и то же, кровь и вода – одно и то же».

Если же мы на это возразим: «Поскольку вы себя признаете детьми обезьяны, тогда, без сомнения, и дела ваши похожи на дела обезьян, ведь и яблоко от яблони недалеко падает», – мы тут же получим ответ: «Да, мы действительно мало обращаем внимания на действующую мораль; у нас нет большого уважения к обычаям, которые установлены другими; для нас не существует ни прошлого, ни будущего, для нас важно лишь настоящее; для нас не существует человечества, но существуем лишь мы сами; у нас есть только одна абсолютная ценность – это наше собственное „Я”».

Так отвечают люди, у которых совершенно утрачено осознание своего царского происхождения и которые поэтому не имеют понятия о своем нынешнем достоинстве. Они – дошедшие до вырождения цари, они видят в себе лишь некую пользующуюся плодами культуры обезьяну, да и в других людях видят то же самое. Поэтому они не в состоянии уважать ни себя, ни других людей так, как уважают обезьян. Вместо уважения у них лишь особо выраженный инстинкт – инстинкт самосохранения, подобный инстинкту животных, и только этот инстинкт у них доведен до совершенства, утончен и потому принимается и поддерживается разумом. Животные эгоистичны, но сами не знают почему. В отличие от них докатившиеся до обезьяноподобия цари эгоистичны потому, что уверены, что их личное «Я» есть центр любой жизни и единственная ценность на всем белом свете. Животные не так самолюбивы, не так эгоистичны, потому что заботятся об утолении лишь моментально возникающего у них голода. А эти цари, о которых мы сейчас говорим, самолюбивы и эгоистичны больше животных, ибо уверены в своей исключительной значимости и ценности. Они заботятся о том, чтобы утолить голод не только в какой-то момент, но на целый век. Животное в лучшем случае запасает столько пищи, сколько ему требуется на одну зиму, а эгоистичный человек накапливает столько жизненных средств, сколько ему не израсходовать не только за человеческий век, но за тысячи лет жизни здесь, на земле. Барсук набивает в свою нору столько кукурузы, сколько ему нужно, чтобы едва живым перезимовать, а один европейский миллиардер, у которого есть все для пристойной жизни с семьей в самых дорогих городах Европы, сделал запасов на сто тысяч лет. Подумать только! Или еще пример: разница между «богатым» и «бедным» барсуком далеко не так чудовищно велика, как различие между богачом и нищим. «Бедный» барсук имеет запас пищи, скажем, на один день, а «богатый» его собрат – самое большее, на сто дней. Между тем бедного человека вполне может сравнить с «бедным» барсуком в том смысле, что он может иметь запас жизненных средств только на один день, тогда как некий миллиардер – на тридцать шесть миллионов дней! Или другими словами: один «богатый» барсук мог бы накормить в один день сто других голодных барсуков, в то время как один богатый человек мог бы накормить за один раз тридцать шесть миллионов других людей. Видите, барсуки менее самолюбивы, чем многие люди! Животный инстинкт самосохранения превратился у людей в такую ненасытность, что по сравнению с ней прожорливость барсука или акулы кажется совершенно обычной незлобивостью.

Люди, чья философия выражается лишь словами «инстинкт самосохранения» и которые подобной философией оправдывают свою чудовищную жажду безграничного богатства и безмерных наслаждений или стремятся с беспредельным цинизмом высмеивать мораль человеческую, такие люди ни в чем не превосходят своего «предка»-обезьяну и ничем не походят на сынов царских. Они не уважают себя, ибо видят в себе только животное, и не уважают других людей, ибо рассматривают их только как свою добычу. У них нет стремления ни к героизму, ни к любви, ни к достоинству, ни к правде, ни к самопожертвованию, ни к дружбе, – словом, они не чувствуют в себе ни одного из царских стремлений, но имеют лишь инстинкт самосохранения. Все свои высокие стремления они сумели затупить, ограничить, запугать своими нецарскими мыслями, своей нецарской философией. Тем самым они сами себя отправили в изгнание. Можно им только выразить сожаление. Нам тяжело с ними, но им еще тяжелее с самими собой. С возрастом инстинкт самосохранения не даст их душе утешения. Подчиненные этому сильно развитому инстинкту, имея горы золота, они будут ощущать себя как тот сын, который хлебал пойло со свиньями, когда удалился от отца своего. Их царские стремления, подавленные на протяжении всей жизни, пробудятся и будут ожидать удовлетворения. И тогда в душах этих низко павших царей произойдет целый переворот – душа возопит о своих правах: они наконец почувствуют себя истинными сынами царскими, которые очень долгое время были вынуждены жить в обществе свиней, и, как настоящие сыны царские, перестанут довольствоваться участью свинопаса и свиньи в одно и то же время и отправятся на поиски своих далеких предков царской крови, причем станут искать их уже не среди обезьян, а среди царей, и не среди царей земных, но в царе-прародителе всего живого – в Боге. Можно только посочувствовать тем царям в изгнании, которых судьба превратила из царей в людей обычных и которые сами себя сделали ничтожествами.

Однако давайте прежде всего посочувствуем сами себе. Ведь и мы достойны сожаления. Достойны сожаления потому, что, называя себя сынами царскими и, являясь тем самым сынами Божьими, мы нередко поступаем недостойно сынов царя или, называя себя детьми Света, ходим во мраке. Мы считаем себя царскими детьми, признавая отцом своим Бога, а потому детьми Света, ведь Бог есть царь Света, но мы ходим во мраке, когда отказываем другим в том, что и их делает детьми Божьими, детьми Света. По существу, мы окажемся детьми мрака, а не Света, если станем считать, что Бог лишь в нас одних зажег огонек, а все другие люди вокруг – из гипса, который не горит и только затеняет наш собственный свет. Мы блуждаем во мраке, когда ценность всех людей вокруг сводим к нулю, когда всех других людей считаем нулями, а во главе тех нулей ставим единицу, которая представляет нашу личность. Мы и тогда будем детьми мрака, а не Света, когда будем полностью отрицать достоинства других людей, хотя наше знакомство с ними всего лишь шапочное. А не являемся ли мы детьми мрака тогда, например, когда, зная за человеком один единственный грех, вопреки здравому смыслу обвиняем его во всех тяжких, считая ничтожным нулем?

Допустим, некий человек совершил убийство. За это он был судим, перед сотней людей в зале суда признался в своем преступлении и потом несколько тысяч дней и ночей отбывал наказание за решеткой темницы. Когда же он снова вышел на свет Божий и вернулся в общество людей, то почувствовал, что исправился, стал порядочным человеком. Однако наше сознание навеки приравняло его к нулю.

А другой человек украл, третий обманул, четвертый напился, пятый изменил, шестой попробовал дорваться до денег или власти. И за все это они настолько виновны в наших глазах, что мы их мгновенно считаем полными нулями и всюду говорим о них как о ничтожествах. И если где-либо заходит речь о них, мы проталкиваемся вперед и кричим: «Позвольте, господа, я этого человека отлично знаю. Он вор! Он когда еще в школе учился, то украл букварь у соседа своего по парте, за что и был исключен из школы. Не человек – нуль, да и только!» А если начинается разговор о другом, кого хвалят за патриотизм, мы тут же встреваем: «Позвольте, господа, я этого человека отлично знаю. До этого он уже сменил две партии. Ничтожество – не человек!» Если же заходит речь о третьем, избранном на высокий государственный пост, мы обличаем: «Позвольте, господа, он это место получил обманом и подкупом. Я его хорошо знаю, он и меня однажды хотел обмануть и подкупить. Не человек – нуль без палочки!»

И так далее. Так мы судим о людях, так о них говорим и пишем. И если кого-то однажды уличили в каком-либо грехе, тот человек никогда больше уже не сможет подняться в наших глазах, а мы не даем ему подняться в глазах остальных людей. Тот человек может легко и сто раз искупить свой грех перед Богом, но пред нами он его никогда и ничем не искупит.

Наша неправда по отношению к другим людям не знает предела. Мы осуждаем людей за абсолютно незначительные и часто от них не зависящие вещи. Одного мы не терпим за то, что он кашляет, другого – за то, что заикается, третьего – за то, что у него птичий голос, четвертого – за то, что у него змеиная шея, пятого – за то, что у него волосы вьются «мелким бесом». Или еще: одного не терпим из-за его родни, другого – из-за его приятелей, третьего – из-за его чина или денег. Или еще пример: мы встретились с неким человеком в трамвае первый раз в жизни, впервые с тех пор, как Земля вертится вокруг Солнца и Солнце смотрит на Землю, мы впервые сели рядом на одну скамью – и мы его смертельно ненавидим только за то, что он сел слишком близко. Мы его смертельно ненавидим и награждаем про себя самыми грубыми прозвищами. Поступая так, мы напоминаем вулкан, скрывающий в себе серный дым, огонь и пепел. Кто бы ни приблизился к нам, мы того опаляем и обливаем грязью. Мы не прощаем тому, кто убил однажды, но сами убиваем постоянно. Мы не даем человеку подняться, но снова толкаем его в пропасть, где он оказался из-за единственного греха. Разве это не убийство?

Но мы еще и крадем постоянно. Мы подчеркиваем и выпячиваем на все лады только зло, какое есть в человеке, и намеренно скрываем от себя и от других то, что есть в нем доброго. И осуждая других за воровство, мы сами воруем у других, скрывая их добродетели своей завесой серного дыма и пепла. Да разве это не кража? Украсть у кого-то сто динаров означает нанести ему ущерб только в сотню динаров, но украсть уважение к нему и представить его людям бесчестным человеком означает нанести ему ущерб гораздо больший, чем в сотню динаров.

Мы к тому же и обманываем. Мы злорадствуем и в злорадстве своем преувеличиваем чужие ошибки, совершая таким образом обман. Этот обман происходит от нашего жадного стремления видеть чужие недостатки и грехи, а когда их нет, тогда создавать их своим воображением и приклеивать к той личности, которую не терпим и которую хотим скомпрометировать. Встретит нас, например, на улице приятель и спросит, что нового? Мы тут же отвечаем: «Много, много чего нового. Слышал, что такой-то член правительства сфальсифицировал ценные бумаги? Об этом везде сейчас шушукаются, а я-то давно знаю, что он нечист на руку». Наш знакомый удивляется, а мы продолжаем: «А ты слышал, как оскандалилась госпожа N? Теперь она весьма скомпрометирована, хотя все глупцы продолжают превозносить ее порядочность. А какие слухи ходят о профессоре Х? А знаешь ли ты о делишках адвоката Z? Да-а, перевелись порядочные люди на свете! О порядочности теперь могут мечтать лишь восторженные романтики. Ну, извини, друг, тороплюсь!» И с этими словами ласково протягиваем приятелю руку и удаляемся со своей грязной фантазией и злобным языком, спеша дальше, от одного знакомого к другому, из одной редакции в другую, из одного села в другое, разнося грязные слухи.

Так мы сеем плевелы на ниве Божией. Дни нашей жизни проносятся вихрем, а мы бросаем на ниву жизни лишь сорные семена, которые разносятся тем вихрем во все стороны. Самое роковое для нас то, что мы не осознаем, что играем такую неблаговидную роль, не понимаем, что поступаем не по-царски. Мы не можем возвыситься над ошибками одного человека и оценить его как такового – для нас человек равнозначен его ошибке. Мы не замечаем, что в слове «человек» заключено больше смысла, чем в понятии «его ошибка», и поэтому незаметно отделяемся и удаляемся от нашего Отца, Царя Небесного, и таким образом опускаемся до уровня свинопасов, которые питаются теми же помоями, что и их стадо.

Доводилось ли вам когда-либо присутствовать на службе божией в белградской церкви вместе с осужденными из городской тюрьмы? И если да, то задумывались ли вы над судьбами тех людей? Жаль, если не задумывались. Редко где человека охватывает такое многообразие чувств, как ни в таком месте, когда стоишь на молитве вместе с людьми, которых общество изгнало из своей среды: с убийцами, ворами, мошенниками. Нужно видеть, как эти люди в белых тюремных бушлатах своими мозолистыми дрожащими руками зажигают свечи (Бог знает, за чье здоровье или за упокой чьей души) и как упорно вглядываются в пламя своей свечи, шепча бледными губами молитвы (опять Бог знает, за чье здоровье или за упокой чьей души). Нужно видеть, как они с рабским унижением кланяются всякому проходящему мимо них. Они сами себя считают недостойнейшими среди других пред ликом Божьим и оттого каждому кланяются. Они знают, что думают о них люди. О, они это хорошо знают и не сомневаются на этот счет. Они знают, что напрасно было бы говорить людям, что в их жизни есть и еще что-то, помимо их преступления, и что преступление не занимает всей их жизни и всю их душу, что и на их веку было много дней, когда и им была мила правда, когда и они жертвовали собой и страдали ради других, и искали Бога, и верили в приход Царства Божьего. Они тщетно уверяли бы людей, что не весь свой век проливали кровь и только грабили, жгли, обманывали и пособничали ворам. Они знают, что люди им не поверят, ибо смотрят на всю их жизнь исключительно сквозь единственный момент и на всю их душу исключительно через одну ее часть, а именно: сквозь тот момент и через ту часть, которые их и привели в тюрьму. Потому-то они и боятся людей, потому-то и не доверяют им. Потому и открывают душу только Богу, то есть только Тому, Кто знает обо всех днях их жизни, а не только о дне совершения преступления, знает обо всех движениях их сердца, а не только о преступных шагах. Именно поэтому в молитве этих бедных людей больше страстности и больше силы, чем в молитве людей свободных.

Братья мои, знаете ли вы, сколько осужденных и вне тюремных стен! Сколько в обществе, среди нас, тех, кто случайно потерял уважение людей и оттого может обратиться лишь к Богу! Сколько их, которые непредумышленно навредили своему другу и оттого его потеряли навсегда! Сколько торговцев, растративших полученный кредит и из-за этого не знающих покоя ни днем ни ночью! Сколько чиновников, у которых из-за чего-то поломалась карьера и которых по этой причине все только и делают, что презирают! Сколько найдется рабочих, кто из-за каких-то неурядиц надолго потерял работу и тем самым подверг себя и своих родных ужасам бедности и голода! Сколько их – ославленных, оговоренных, опороченных!

И все эти люди тоже сыны царские, как и мы, хотя мы их таковыми не признаем. Признает их таковыми Царь, Отец их и Отец наш, но мы, их братья, не признаем их. Всегда брат меньше любит брата, чем отец сына. Во всяком брате есть малая искра каиновой нетерпимости по отношению к своему брату, а у всякого отца, даже у самого плохого, есть Божественная любовь к своим детям. Людей, чья репутация подорвана, мы знаем только по грехам, но Бог, который ведает всю глубину души человека, знает об этих людях то, что их оправдывает и делает Его сынами. Поэтому они никогда не станут в глазах Божиих ничтожествами, испиши им мы нулями и весь лоб, и всю спину.

Мы записываем таких людей в ничтожества и тем не менее, когда такие нули совершают самоубийство, протестуем и кричим: самоубийство тяжкий грех! Не противоречим ли мы сами себе? И разве нет никакого объяснения, почему такие люди доходят до самоубийства?

Допустим, один человек легкомысленно проиграл в карты кредит. Он знает, что совершил тяжкий грех, но знает также, что несмотря на то, что согрешил, способен сделать еще много доброго и достойного. А мы на всю жизнь заклеймили его банкротом – что хорошего из этого выйдет? Это ему и так покоя не дает, вот потому он и предпочтет такой жизни смерть. Нет, нельзя думать, что он один виноват в самоубийстве. Нет, не станем равнодушно пожимать плечами, будто мы не имеем никакого отношения к тому, что он лишил себя жизни.

Еще пример. Молодая девушка мечтала о счастливой жизни и верила людям. Что на свете может быть естественнее этого? Но в один из дней все начинают бросать камни в эту девушку. За что? «Да за то, что согрешила, – кричим мы. – Согрешила, вот и давайте побьем ее камнями!» А помните, как сказал Христос? Он сказал: «Кто без греха, тот пусть первый бросит в нее камень!» Однако мы так не говорим. И кто тогда виноват в самоубийстве этой несчастной, если не наша фарисейская ревность? Бедная девушка хотела бы сказать, крикнуть, защититься, молить нас о пощаде и нас уверить, что у нее в душе еще есть место для добродетели, что у нее еще сильна вера в идеалы и что она горько раскаивается в своем грехе. Она хотела это сказать, но мы ей не дали. Мы из ее греха сделали сенсацию дня, употребив всю безжалостность современных технических средств, чтобы распространить эту сенсационную новость как можно шире и в самых ярких красках. Да как же в таком случае, господа, мы смеем говорить о самоубийстве молодого неопытного существа, когда, чтобы соблюсти истину, следует говорить об убийстве и о том, что мы и есть убийцы?

Так мы порочим сами себя и радуемся, что скомпрометировали другого. Так мы порочим свое имя христианина и царское достоинство, сводя добродетель к осуждению чужого греха. Подобная добродетель с обратным знаком не дает всем нам ни малейшего права называться христианами и сынами царскими. Беспощадно предавая других осуждению, мы наивно думаем, что тем самым себя возвышаем. Мы в наивности полагаем, что покажем себя почтенными и благородными людьми, если единственно не станем есть и пить с грешниками, если изо всех сил будем сторониться так называемых скомпрометированных людей, выказывая к ним презрение и изливая на них потоки брани.

Христос не чуждался тех, кого называют людьми с подмоченной репутацией и потому шарахаются от них. Господь не боялся, что пороки грешников запятнают Его добродетель, как боимся мы за свою, потому как его добродетель зиждилась на прочном камне, а наша распростерта на песке. Христос бывал на рыночных площадях и на перекрестках дорог среди порочных людей, встречался с отвергнутыми грешниками и презренными грешницами – на великий соблазн для фарисеев. Фарисеи боялись даже столкнуться на улице с грешниками, а Христос шел им навстречу и нарочито искал их. Фарисеи ни за что не желали переступить порог дома сборщика податей, а Христос ел и пил с мытарями. Фарисеи были готовы любого грешника побить камнями, а Христос готов был каждый камень, брошенный в грешника, остановить и отвратить от него. Фарисеи попирали ногами всякого, кто пал в грязь, чтобы замарать еще больше, а Христос Своими руками поднимал таких из грязи, говоря: «Встань и ходи!» Фарисеи считали ниже своего достоинства ходить среди простых людей и интересоваться их судьбой, а Христос именно это и считал своим достоинством. Вот в чем различие между Христом и фарисеями.

Давайте теперь посмотрим, в чем различие между Христом и нами. Христос знал, что в душе любого человека есть возвышенное и благородное, нечто царское и божеское, что может разгореться огнем, если сдуть золу. Христос сдувал золу с душ человеческих, а мы на них наваливаем ее горами. В этом различие между Христом и нами. Христос искал в людях хорошее, чтобы оправдать их, а мы ищем в них плохое, чтобы предать осуждению. Христу претило говорить о грехах других людей, а нам это приятно. Христос Своим словом обращал грешников в праведников, а мы своими словами делаем из грешников еще больших грешников. Христос спасал людей, а мы их губим. В этом все различие.

Но подумайте, и мы можем уподобить себя Христу. Нужно лишь, самое первое, не сворачивать с избранного пути: если уж называем себя сынами царскими, будем стараться оправдывать это имя. Найдем в себе мужество и возвысимся над личными антипатиями и предрассудками и станем думать о человеке прежде всего как о человеке. Пусть грешник отойдет на второй план. Давайте презирать грех, но не грешников, ибо, положа руку на сердце, мы грешникам во всем братья.

Далее, давайте наберемся терпения и поищем под грехами и пороками у тех, кто себя, как мы говорим скомпрометировал, подтверждение их царского происхождения. И мы такое подтверждение обязательно найдем, не сомневайтесь! Даже самый закоренелый грешник носит его где-то в сокровенном уголке души, быть может, и не подозревая об этом. И даже погубивший свое доброе имя человек, которого мы считаем абсолютным ничтожеством, не раздумывая бросится к человеку, набрасывающему на шею петлю и остановит его руку, спасая тем самым от смерти, поспешит разделить с голодным последний кусок хлеба или увлажнить уста умирающему от жажды. Попытайтесь представить такого великого грешника в ситуации, где может проявиться его царская душа. Представьте его на кладбище, где молчат мертвые, мыслимо ли, чтобы он смеялся среди могил? Или представьте его в больнице, где стонут больные, мыслимо ли, чтобы он плясал среди страданий? Или еще: пожар в школе, гибнут дети, – мыслимо ли, чтобы он равнодушно отвернулся и пошел прочь? Представьте еще, что он стоит рядом со спящим, к которому подползает змея, – мыслимо ли, чтобы он не двинулся с места? Разумеется, нет! И самый плохой человек окажется в такие минуты человеком. И самый отпетый разбойник докажет, что он сын царский.

Наконец попытаемся проделать еще вот что: дерзнем быть непоследовательными – непоследовательными в ненависти и в презрении к людям. Мы всегда неутомимо ратовали за последовательность, называя это качество достоинством, однако, выходит, и непоследовательность может оказаться добродетелью. И счастье тому, для кого ненависть и презрение к людям не являются целью жизни. Их можно будет назвать настоящими сынами царскими, воздающими славу Отцу своему.

Один человек шел из Иерусалима в Иерихон. По дороге на него напали разбойники, они избили и ограбили путника. Два человека, в чьей любви к себе он был уверен, прошли мимо и не оглянулись. И только самарянин, о котором путник думал, что тот его ненавидит, сжалился над ним и помог ему. Двое оказались непоследовательными в любви, и Христос осудил ее, а милостивый самарянин оказался непоследовательным в ненависти, и ее Христос похвалил и приводил в пример. Будем непоследовательны и мы в ненависти, как самарянин. Прошу вас, будем непоследовательны! Будем непоследовательны в презрении к грешным людям, ибо, если не сделаем этого, более всего скомпрометируем сами себя!

Не будем зарекаться, что с тем-то и тем-то не перемолвимся и словом за всю жизнь. Может быть, нам завтра придется нарушить клятву. Никогда не посмеем сказать о ком-нибудь: «Он для нас умер!» Знайте, человек не умирает даже тогда, когда умирает его тело, а разве он мертв, пока жив?

Давайте не будем никогда говорить о ком-либо, что, если б он не существовал, мир был бы лучше, – может, тот человек то же самое говорит о нас. Ведь наш общий Царь-Отец, Который на небесах, никогда не говорит такого ни о нем, ни о нас. Он во всех нас видит Своих детей, царских сынов. Он видит Своих детей не только в царях земных и не только в тех, кто по-царски одет и по-царски проводит время, кто по крови или по богатству, или по положению ощущает себя сродственником царям, но и в тех нищих у ворот этого храма, которые ждут вашего выхода, и не только в тех, которые, как и мы, веруют в Него и молятся Ему, но и в тех, которые в Него не верят и которые ищут своих предков среди обезьян.

Поэтому давайте возвысим наши мысли и наши сердца, как приличествует сынам царским. Давайте обратим взор на нашего Отца, Царя Света, и наши мысли просветлеют. Давайте обратим взор на нашего Отца, Царя Милости, и наши сердца станут смелее и теплее.

К Тебе, Боже, Который знаешь наших предков-царей и наших предков-нищих и которых – и тех и других – любишь как детей Своих, к Тебе мы стремимся вознестись мыслями и любовью. Мы желаем стать достойными Тебя, Который – вечная мудрость и вечная любовь. Ты нас вызвал из небытия в бытие и сделал сынами царскими Своими. Самым большим несчастьем для нас будет, если у нас помрачится рассудок и мы забудем о нашем царском происхождении, когда мы падем низко и отойдем далеко от Тебя, в добровольное изгнание во тьме. Наибольшее блаженство мы испытаем, когда вернемся к Тебе и назовемся Твоими сынами. Ибо только около Тебя мы ощущаем себя царями. Без Тебя мы как лист, который оторвавшись от ветки, был игрушкой ветров и бурь, покуда не упал в грязь. Или как луч, который, утратив связь с Солнцем, затерялся в пространстве. Что значит один луч без Солнца, как не раб тьмы и холода? Так и мы без Тебя, великий Свет наш, как один луч без Солнца, – рабы тьмы и холода.

Взываем к Тебе, Боже: поддержи и придай силы желанию нашему постоянно возноситься к Тебе мыслями и любовью своею, чтобы постоянно мы были с Тобой, как истинные сыны царские.

Аминь.

О том, что ограждает жизнь

Проповедь в неделю о самарянке

Иисус сказал (женщине cамарянской) в ответ: всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек (Ин 4, 13–14).

Симон Петр отвечал Ему: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (Ин 6, 68).

Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я; Тебя жаждет душа моя, по тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной (Пс 62).

Мы повстречались с тобой на жизненном пути, дорогой друг. Впервые видим друг друга, но, смотри, очень быстро сблизились. Я знаю, что движет тобой, а ты знаешь – что мной. То, что движет и мной и тобой, называется жаждой жизни. Почему я так хорошо знаю тебя, если вижу тебя первый раз? Почему ты так хорошо понял меня, если видишь меня впервые? Да потому, что в себе я увидел тебя, а ты – меня. Ты, по сути, отображение меня, а я – тебя. В сущности, мы оба – одно. Потому, при встрече, мы и не задали друг другу вопрос: «Кто ты?» – но спросили: «Куда ты идешь?» Я знаю, что ты стремишься к жизни, и ты знаешь, что я иду к ней. Потому и спрашиваем один другого, куда идем. Но не находим согласия в том, каким путем надо идти. Я говорю тебе: «Ты идешь неверным путем, он не ведет к жизни». А ты возражаешь мне, что это я иду ошибочным путем, который ведет в пропасть. И тут мы расходимся и чувствуем, что мы совершенно чужие. И чем больше спорим, тем больше проявляется меж нами отчужденность, и вот нас уже разделяет разверзшаяся бездна, она становится все глубже и шире. Ты на одном краю пропасти, я – на другом. Края пропасти расходятся все больше и больше, и вот они уже на таком отдалении, что ни я не понимаю, в чем ты обвиняешь меня, ни ты не слышишь, какие аргументы выставляю я против твоих. И, не слыша один другого, каждый из нас думает, что победил.

Но задумайся, нам с тобой суждено умереть, и по ту сторону мы сделаемся одним – прахом. И если твой и мой прах после нашей смерти станет одним прахом, то почему бы и мыслям нашим, пока мы живем, не быть одними мыслями для тебя и меня?

Мы с тобой хотим каких-то гарантий в жизни. Видишь, и Луна, и Земля, и Солнце не подвержены случайностям, и основания, на которых они существуют, неколебимы, а мы с тобой подвержены и колеблемся в своих основаниях. Что же обеспечивает Луне стабильность движения? Луну притягивает Земля и силой притяжения заставляет оборачиваться вокруг себя. Землю притягивает Солнце и силой своего притяжения удерживает вместе с Луной. Другое, более мощное Солнце притягивает наше Солнце и силой своего притяжения удерживает его вместе с Землей и Луной и увлекает за собой. Каждая большая звезда притягивает ближайшую меньшую и вовлекает в свое движение.

А в чьем водительстве гарантии для нас? Кто тот, кто нас притягивает и удерживает? Кто тот, кто рядом с нами, поблизости от нас, но имеет жизни больше, чем мы?

Я говорю: «Бог». Ты молчишь.

Я говорю: «Бог». Ты не отвечаешь. Твои мысли – не мои мысли, твой путь – не мой путь. Когда ты идешь на запад, я иду на восток; когда ты направляешься на север, я удаляюсь на юг. Но подумай, куда бы ни шли мы с тобой, мы движемся навстречу смерти. Со всех четырех сторон света смерть выставила сторожевые посты, а мы все идем и попадаем то в одну засаду, которую нам приготовила смерть, то в другую . И если, когда мы умрем, твой и мой прах станет одним прахом, то почему бы и мыслям нашим, пока мы живем, не быть одними мыслями для тебя и меня? Отчего в смерти мы одно, а в жизни нас двое? Пока мы с тобой были детьми, мы были под одним водительством, которое нас притягивало и держало: большими звездами, которые в пору детства находились ближе всего к нам и вели нас, были родители. Они прожили больше, чем мы, и ограждали своей жизнью нашу. Родительский взгляд изгонял из сердец наших страх и сомнения. Под родительским взглядом мы смело противостояли многим опасностям, в лицо которым не смели бы и взглянуть, если б знали, что родители наши не смотрят на нас. Взгляд родителей вселял мир и покой в наши души. Их забота о нас укрепляла наши сердца. Их любовь к нам облагораживала наши мысли. Одного их слова было достаточно, чтобы, подобно трубе архангела, оживить в нас замершую было жизнь.

Пока мы с тобой были детьми, сомнения не могли нас одолеть. Стоило только сомнениям относительно жизни закрасться в нашу детскую душу, мы их тут же поверяли родителям. Если, случалось, нас омрачал вопрос, всегда ли мы будем жить или жизнь всего лишь призрак одной всамделишной смерти, мы вспоминали своих родителей, и это воспоминание давало ответ на наш вопрос в пользу жизни. Ведь если иногда наша маленькая, детская жизнь казалась нам хрупкой, мы ее соединяли с жизнью родителей и с ними вместе отважно двигались вперед.

Разразится ли война, мы держимся за подол своих родителей. Грянет ли буря, мы спасаемся под их крылом. Свалит ли болезнь, мы ищем у них исцеления. Подойдет ли смерть, мы в них видим надежных союзников против смерти. В родителях своих находим мы свободу и жизнь. В золотом детстве все мы словно пловцы на бурной реке, которых с берега подстраховывают с помощью веревок. Мы плывем бесстрашно, потому как знаем, что в случае опасности нас подтянут к берегу и спасут.

Но теперь, когда мы с тобой вышли из-под родительского попечения, друг мой, кто теперь поддержит нас в минуту слабости? Кто теперь сможет осветить нашу жизнь, когда сгустятся потемки? Под чье крыло спрячемся мы с тобой, когда придет война, грянет буря или сразит болезнь? В ком мы с тобой найдем надежного союзника, когда смерть нависнет у нас над головой? Смотри, мы с тобой плывем по бескрайнему морю; видишь ли ты кого-нибудь, кто с берега поддерживает нас, чтобы мы не утонули?

Кто Тот, кто заменил нам родителей поры нашего детства? Кто Тот, кто и сейчас около нас и чья жизнь больше нашей?

Я говорю: «Бог». Ты молчишь.

Я говорю: «Бог». Ты не отвечаешь.

Твои мысли теперь не мои мысли. Ты полагаешь, что в обеспечении того, чтобы нашей жизни не угрожала опасность, Богу не отведено никакой роли. Ты думаешь, что оградить жизнь от опасности можно богатством. И я вижу, как ты спешишь накопить как можно больше. Вижу, как приобретаешь имение за имением, строишь дом за домом, и набиваешь сейф за сейфом деньгами. И нигде нет тебе ни покоя, ни отдыха, пока ты копишь богатство. Твои волосы седеют, кожа становится дряблой, фигура оплывает, все тебе напоминает, что жизнь клонится к закату, но ты с упорством делаешь одно и то же: складываешь динар к динару. Ты складываешь динар к динару и размышляешь, какой высоты мог бы достигнуть столб, если все твои динары положить один на другой.

Я могу тебе ответить. Как бы ни был высок столб из твоих динаров, он ни в коем случае не достанет до неба и не приведет к вечной жизни. Ибо человека с небом и с вечной жизнью связывают не ступеньки из золота и серебра, но лествица возвышенных мыслей и добрых дел.

Но ты продолжаешь делать все то же: кладешь динар на динар, кладешь и размышляешь, какой высоты и крепости могла бы получиться стена из твоих динаров, если бы ты ее возвел вокруг себя?

Могу ответить тебе. Какой бы высокой и крепкой ни была та стена, она все же не смогла бы оградить твою жизнь от страданий и от смерти. Действительно, если страдание не придет к тебе извне, оно придет изнутри тебя самого. Если смерть не придет извне, от бедности и преступлений, она придет изнутри, от старости твоей и праздности. Хотя стены из серебра и золота, которыми ты отгородился, и оберегают твою жизнь от внешнего мира, они не могут уберечь ее от внутреннего разрушения.

Послушай, я расскажу тебе притчу.

Один человек хотел защитить свой дом от злодеев, чтобы они не смогли забраться в дом или поджечь его. Поэтому он отгородился высокой и толстой стеной. Однако когда стена была готова, он подумал, что злодеи могут проломить стену или перескочить через нее, подобраться к его дому и осуществить свой злой умысел. Поэтому он построил вторую стену, еще выше и толще первой, а потом – и третью, и четвертую, и пятую. Когда пятая стена была готова, человек подумал, что нужна шестая стена, но в это время его дом обрушился от старости и ветхости. Человек с тоской посмотрел на кучу мусора и на величественные стены вокруг нее и сказал: «На что мне теперь стены, если нет дома?»

Поэтому я тебя спрашиваю, друг мой, зачем тебе золотые и серебряные стены, которыми ты себя окружаешь, если жизнь твоя может вскоре уподобиться тому дому, который рухнул и перестал существовать? Ты повернулся спиной к своей жизни, а лицом – к стенам, которыми пытаешься оградить жизнь свою от напастей. Потому твоя жизнь так мрачна и жалка, что скрыта от твоего взора, и потому стены, которые ты воздвигаешь вокруг себя, так великолепны, что глаза твои светлеют от радости, глядя на них.

По существу, ты пытаешься оградить не жизнь, но лишь средства для того, чтобы жить. Не обманывай себя! Хотя богатство твое растет, вместе с ним отнюдь не увеличивается твоя жизнь, подобно тому как рост дерева не будет больше, чем больше вокруг него будет ненужных подпорок и загородок.

Богатство еще не жизнь, оно всего лишь подпорка для кратковременной земной жизни.

Я тоже шел твоим путем, друг мой, и я копил деньги, думая, что накапливаю жизнь. Я тоже любовался горой золота и серебра на своем столе и радовался, что у меня так много этих блестящих металлических кружочков. Я их перемешивал, поглаживал руками и составлял из них разные фигуры. Но заглянув в душу свою, я не увидел, что жизни в ней стало больше, чем было тогда, когда еще не сияла эта гора металла. Мои сомнения оставались теми же, что и прежде. Моя тоска томила меня, как и прежде. Моя печаль была той же, что и прежде. Хочу жить дольше, – думал я, глядя на богатство, лежавшее передо мной в равнодушном ко всему блеске. Только тот сможет добавить мне жизни, у кого жизни больше, чем у меня. У этого металла ее нет. Этому металлу отмерено жизни не больше, чем моим мертвым костям под землей. Если случится так, что кто-нибудь найдет мой мертвый череп и швырнет его на свой стол в кучу золотых монет, он сможет наполнить мой череп золотом, однако оживить его золотом не сможет, поскольку будет пытаться наполнить смерть смертью. Чтобы мертвое ожило, потребуется вдохнуть в него жизнь. А в золоте жизни так же мало, как и в моем мертвом пустом черепе. Тот, кто мог бы дать мне жизнь, должен содержать мою жизнь в себе и иметь еще и излишек жизни, из которого он мог бы мне одолжить часть. Он должен быть словно неисчерпаемый источник, из которого просочится и моя капля жизни.

Так в чем или в ком тот неисчерпаемый источник жизни? Известно, что не в золоте, – это я вижу и понимаю. В богатстве совершенно точно не может быть жизни, ибо в золоте ее меньше, чем во мне самом, потому что золото, когда жизнь подходит к концу, оказывается всего лишь кусочком металла, мертвым камнем подле родника.

Такие мысли приходили мне тогда, когда и я шел тем путем, каким ты сейчас идешь, друг мой, в один из дней, когда я любовался горой золота и серебра на своем столе, представляя рядом с ней свой череп.

Когда меня сегодня спрашивают, в чем источник жизни, я радостно и однозначно отвечаю: «В Боге, в Боге, без сомнения, в Боге».

Глядя на нас с тобой, друг мой, многие братья наши спрашивают: «Можете ли вы нам сказать, кто тот, от кого зависит, что у нас есть жизнь и будет она? Кто тот, у кого ее так много, что он может и нам дать? Кто тот источник, что мог бы утолить нашу жажду жизни?»

Я говорю: «Бог». Но ты молчишь.

Я говорю «Бог», но ты не отвечаешь. Твои мысли больше не мои мысли. Твои мысли предполагают жизнь без Бога. Ты считаешь, что мы сможем, когда вырастем и достигнем зрелого возраста, и без родителей, и без Бога получить достаточно жизни. И вот ты отказываешься от золота и думаешь, что мы с тобой сможем оградить свою жизнь с помощью людей, потому что люди – живые существа, а не нечто мертвое, как золото. Ты поступаешь сообразно тому, как думаешь. Заводишь друзей, умножаешь их число изо дня в день и делишь с ними страхи и сомнения. Утомившись под бременем жизни, ты опираешься на дружеские плечи и находишь в том отдохновение. В кругу друзей твои страдания тают как снег у огня.

Но подумай всерьез: кто они, твои друзья, с помощью которых ты рассчитываешь продлить и обезопасить свою жизнь? Какие-нибудь крупные жизневладельцы, у которых жизни так много, что они и тебе одолжат, и сами не обеднеют?

Нет, конечно! Они такие же бедняки, как и ты; нищие, жаждущие путники, как и ты; беззащитные, слабые тростинки, гнущиеся на ветру, как и ты. Мелкие роднички, из которых ты не можешь напиться, ибо они наполняются по каплям, и им ничего не стоит высохнуть. А тебе нужно припасть к глубокому источнику, который может освежить и придать жизненных сил.

Я бы посмеялся над тобой, друг мой, если б не было мне так жаль тебя, потому что ты обманываешь сам себя. Однако найдется много других, кто над тобой посмеется, да и ты сам усмехнешься с горькой иронией в конце концов, будь уверен. А я не могу над тобой смеяться, потому что мне тебя жаль.

Мне жаль, что ты пытаешься оградить свою жизнь с помощью тех, кто пытается такую же помощь получить от тебя. Мне жаль, что ты так недальновиден. Ты утверждаешь, что застраховал свою жизнь в нескольких агентствах. Ты застраховался от наводнения, пожара, болезни, голода и даже от смерти. Где бы ты ни увидел опасность для жизни, ты тут же бежишь в страховое общество, чтобы оно защитило тебя от опасности. Каждую сторону жизни, где ты чувствуешь слабину, ты пытаешься подпереть мощными столбами. И все твои заботы сегодня сводятся к тому, чтобы найти еще одного друга и стать членом еще одного страхового общества.

Но послушай, я расскажу тебе притчу.

Один человек собрался за океан в желании перебраться из Европы в Америку. Он застраховал свою жизнь у многих страховщиков в многочисленных компаниях, совсем как это делаешь ты. Предусмотрительно купил билет на самый большой и надежный пароход, какой только существовал на свете, чтобы океан со всеми его ужасами не мог ничего поделать с его жизнью. Плыл, не зная страха и забот, несколько дней и ночей, обдумывая, как бы и по другую сторону океана застраховать свою жизнь – с помощью страховых обществ, банков, клубов и друзей. Однажды ночью сидел он в роскошно меблированном и ярко освещенном салоне. Рядом с ним сидели такие же, как он, или такие, с помощью которых он намеревался обезопасить свою жизнь. Он чувствовал себя в полной безопасности на этом гигантском судне – воплощении достижений самой современной науки и самого современного искусства. А потому верил, что полностью защищен наукой и искусством, делами человеческого ума и человеческих рук. «Жизнь зависит от людей, и у них надо искать защиты в жизни», – подумал наш пассажир, скользнув взглядом по сияющему огнями салону и сидевшим рядом с ним. Ироничная улыбка пробежала у него по лицу, когда он вспомнил о тех, кто в Боге видит жизнь и у Него ищет заступления. В салоне было уютно и тепло, электрические огни разливали свой волшебный свет, звучала приятная музыка. А за бортом плескались холодные волны. Глубина под килем доходила до трех тысяч метров. В недосягаемой вышине тихо мерцали звезды.

И вдруг – катастрофа! Пароход остановился и стал тонуть. И вскоре самое совершенное произведение науки и искусства исчезло под водой. Музыка замолкла, электричество погасло, а роскошный салон наполнился водой и любопытными голодными рыбами. Наш знакомый, который так предусмотрительно и старательно ограждал свою жизнь, оказался вдруг в самом беззащитном положении, какое только можно представить: ночь, бескрайняя морская пучина, борьба один на один с волнами. Чем ему могли помочь все общества страхования жизни, клубы и друзья? Все они были сейчас далеко, только смерть дышала в лицо. Люди, которые только что сидели рядом с ним в уютном салоне, теперь барахтались в воде: одни боролись с волнами и тонули, покорившись судьбе, другие спешили доплыть до него, чтобы ухватиться за него и попытаться себя спасти. Он не мог никого позвать на помощь, так как рев волн заглушал его слабый голос. Не мог ни на кого опереться – повсюду вокруг него обманчиво чернела вода. Он не мог бороться – океан слишком велик, чтобы принять вызов едва приметного противника.

Наш знакомый тонул, успев на несколько мгновений поднять взгляд к небу. И вот о чем он подумал: «Отчего звезды не тонут в своем эфирном океане? Должно быть, их поддерживает Некто более могущественный, чем они. Обратись я к Нему с просьбой защитить мою жизнь, я сейчас не расставался бы в страхе с этим светом, а страх мой так ужасен, что помрачает разум. Весь свой век я обманывал себя, говоря, что человек может от человека получить жизнь и у него найти спасение. Вот сотни людей рядом со мной тонут, как и я, помощь к ним не придет, и жизни им не осталось. Мой час пробил, конец всему, я не нашел жизни в жизни, моя жизнь была вечный страх смерти, и моя смерть подтверждает это». Такая мысль молнией сверкнула в его голове, сверкнула – и угасла под водой.

Подошла тебе моя притча, друг мой? Что ты теперь думаешь о страховании жизни? Могут ли люди помочь найти желанную жизнь?

Но если муравей может найти желанную жизнь с помощью других муравьев, то и мы с тобой тоже можем – с помощью других людей. Но подумай, как ты посмеялся бы над муравьем, который попытался бы прибавить себе муравьиного века, обратившись к таким же, как он, муравьям (которых может прибить капля воды) или попытался бы заручиться гарантиями для своей жизни у своих собратьев. Вот и над тобой могли бы так же посмеяться те, кто в Небесном Царстве удостоился более высокой жизни. В их глазах мы с тобой – те же муравьи. В Небесном Царстве могли б посмеяться над тобой и надо мной, если бы не жалели нас.

Так что не будем пытаться продлить себе жизнь и защитить ее ни с помощью созданий, над которыми мы стоим выше, ни с помощью равных нам. Больше жизни мы можем получить только от Того, у Кого больше жизни, чем у нас. Кто же это?

Я говорю: «Бог». Ты молчишь.

Я говорю: «Бог». Ты не отвечаешь.

Твои мысли больше не мои мысли. В твоих мыслях мало места для Бога, потому что в тебе мало жизни, а Бог есть жизнь. Он не ищет жизни вне себя, ибо вся жизнь в Нем. Мы с тобой, друг мой, должны искать лучшую жизнь над собой, потому что обладаем лишь частью жизни. Богу не нужно жизнь искать вне Себя, ибо Он вмещает в Себя жизнь целиком. Я говорю тебе: жизнь едина и неделима, если смотреть на нее с высот Божеского Духа; однако когда мы смотрим на нее со своего ограниченного горизонта, мы видим только часть ее. Поэтому продление жизни мы с тобой должны искать там, где жизни больше, а не в золоте, ибо в золоте ее нет нисколько; и не у других людей, ибо и другие люди обладают такой же мерой жизни, что и мы с тобой. Больше жизни мы с тобой сможем найти лишь у Бога, только в Боге, ибо Он есть источник всяческой жизни. Любые другие источники могут замутиться или пересохнуть, но этот источник, из которого берет начало сама жизнь, всегда прозрачен и полон.

Ты меня спрашиваешь, откуда я знаю, что у Бога больше жизни, чем у меня. Я это знаю из того, что вся моя жизнь предполагает наличие некой высшей жизни. Из того, что логика моего разума и мой опыт показывают мне, что жизнь моя не могла произойти ни от жизни более низкой, ни от жизни равной, но только – от жизни высшей. Мой разум мал, это правда, но у меня нет ничего лучше, чем он, поэтому я должен ему верить. Я должен верить своему разуму особенно тогда, когда он находится в согласии с разумом тех живших до меня на нашей планете гениев, которые вели за собой человечество. Все эти люди сами шли за Богом и сами черпали жизнь и себе, и другим в глубоком и непересыхающем Божественном источнике жизни.

Поэтому если мы с тобой страстно желаем жить, мы должны возвыситься до Того, Кто рядом с нами, но выше нас. Смеешь ли ты произнести Его имя?

Я смею. Я говорю: «Его имя – Бог». Ты молчишь.

Я говорю: «Бог». Ты не отвечаешь.

О, если бы воссоединились наши мысли, подобно тому как соединятся наши мертвые кости. Если бы мы могли произнести вместе Его имя БОГ! Но твои мысли – не мои мысли.

В твоих мыслях есть место для Христа. А Христос путеводит нас к жизни. У Христа больше жизни, чем у кого бы то ни было, ибо в Его уделе – жизнь вечная, жизнь Божественная. Не часть жизни, но жизнь целиком. Его жизнь была соединена с жизнью Отца Его. Поэтому Он и мог указывать путь к жизни тем, кто искал ее. Именно поэтому Он и мог утолить жажду жизни тех, кто жаждал ее.

Послушай притчу.

Однажды в знойный день Спаситель присел у колодца, чтобы отдохнуть. Некая женщина, самарянка, пришла почерпнуть воды в том колодце.

– Дай Мне пить, − сказал Христос той женщине.

– Как ты, будучи иудей, просишь пить у меня, самарянки?– ответила ему женщина, потому что в то время иудеи и самаряне враждовали.

Тогда Христос сказал ей в ответ:

– Если бы ты знала, Кто говорит тебе: Дай Мне пить, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую... Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную.

Женщина сказала наивно:

– Господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать.

Христос говорил притчево, и женщина в первый момент не поняла его слов. Но эти же слова Христос повторяет сегодня и нам с тобой, друг мой. А лучше ли мы понимаем их, чем та женщина самарянка? Вдумайся, ведь Спаситель говорит о том, чего мы с тобой хотим больше всего: о жизни, большой и непреходящей, источник которой – Бог.

Живая вода – жизнь, которая исходит из вечного и непересыхающего источника. У Бога есть та живая вода, которая утоляет вечную и самую большую жажду – жажду жизни. Христос раздавал живую воду, Он ее раздает и сегодня. Только Он один может оградить наши малые и хрупкие жизни. Он один может возвысить нашу земную жизнь. Он один может изгнать из нас страх смерти, ибо Он один дает нам жизнь после смерти. Он – вместилище Божественной жизни без остатка. Необходимо довериться Богу, Отцу Небесному, и слить жизнь свою с Его жизнью, – это условие, что мы получим жизнь. Так нас учит Христос. С нас потребуется за это одна плата – вера и наше сильное желание. Можем ли мы с тобой сегодня верить в это и сильно этого желать, друг мой?

«Можем» – говорю я. Ты молчишь.

Я говорю: «Можем». Ты не отвечаешь.

Так почему ты молчишь, когда вся Вселенная говорит. Солнце, как только взойдет утром, говорит о Боге. Звезды, как только засияют в вечернем небе, величают Бога. Почему же ты молчишь? Прислушайся к шелесту травы в поле и вглядись в муравейник у себя под ногами. И они свидетельствуют, что их жизнь исходит из глубинного источника. Почему же ты молчишь, когда даже такие малые твари говорят о Боге? Прислушайся ко всем минувшим поколениям рода человеческого. Слышишь, они говорят: «Мы не умерли, мы живем, потому что Отец наш Небесный жив». Почему же ты молчишь, когда и мертвые говорят о Боге? Прислушайся к будущим поколениям, которые придут нам на смену, прислушайся и услышишь: «Пока мы в глубине источника жизни, но скоро поднимемся на поверхность и придем». Почему же ты молчишь, когда даже еще не родившиеся говорят о Боге? Прислушайся, наконец, к душе своей, ведь и она тебе скажет: «Я не одинока, со мной рядом Кто-то, Кто меня превосходит». Почему же ты молчишь?

Заговори, друг мой! Не молчи, но заговори вместе со мной. Я и без тебя мог бы идти за Христом. Я и тогда пошел бы за Христом, когда бы все от Него отпали и я остался один. Как же можно не идти за Ним, когда я знаю, что у Него жизни больше, чем у меня, что Он дает мне жизнь и до гроба, и после смерти. Но, говорю я тебе ради тебя, друг мой, поверь, все другие пути, которыми ты идешь в поисках жизни, окольны и бесцельны. Я их все знаю, потому что и сам плутал по ним. Все эти пути ведут жизнь твою к бессмысленности и смерти.

Ну, заговори же, друг мой! Не молчи, не молчи, заговори вместе со мной. И если в будущем наши мертвые кости соединятся, при жизни пусть соединятся наши живые сердца, наши мысли и наши слова! Воссоединимся в Том, Кто все соединяет в Себе. Воссоединимся в Боге и скажем: «Отче наш великий, Ты, Который на небесах и на земле и Который вдыхаешь жизнь и в небеса и в землю! Мы предаем дух наш, и тела наши, и жизнь нашу в руки Твои. Нигде на свете мы не получаем гарантий для своей жизни, кроме как у Тебя, Всемогущая и Бессмертная Жизнь. Вместе с Тобой мы имеем все, а без Тебя мы самые бедные и самые несчастные твари на свете. Без Тебя мы все мертвы и при жизни, а с Тобой мы все живы и после смерти. Мы взываем к Тебе в один голос из долины погибели, где истлеваем вместе с делами своими: «Господи, Чьи мысли возжигают новые Солнца, вспомни о нас, детях и рабах Твоих, когда жизнь в нас начнет угасать. Только вспомни о нас, и тьма нашей жизни рассеется. Только удостой нас мысли Своей, и смерть исчезнет с нашего горизонта, а жизнь наша станет величественной, как и Ты, Боже, и непреходящей, как небо Твое. Аминь.

О крови праведника

h6С Слово в день памяти первомученика архидиакона Стефана

[Стефан иудеям]: Вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы...И побивали камнями Стефана, который молился и говорил: Господи Иисусе! приими дух мой. И, преклонив колени, воскликнул громким голосом: Господи, не вмени им греха сего. И, сказав сие, почил. (Деян 7, 50 и 59–60).

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное (Мф 5, 10).

Праведный своею верой жив будет (Авв 2, 4).

Вера наша, дорогие братья, утвердилась на крови ее Основателя и Его апостолов, на крови тех героических душ, которые время от времени Бог посылает людям, чтобы сделать род человеческий лучше и благороднее. Подобно тому как молодому растению требуется много влаги для роста и укрепления, так и всякая вера в молодости своей требует много крови, причем крови праведной. А наша вера, самая благородная среди других верований, потребовала и самой благородной крови для своего возрастания.

Такова уж судьба, братья, нашего рода, что самые великие из людей жертвуют своими жизнями, чтобы малые и худшие могли жить. Принося в жертву своих лучших сынов, люди спасают себя. Все наилучшее, что род людской смог взрастить, он должен был принести в жертву ради искупления большинства. Потому-то с древнейших времен люди верили, что только кровь праведников может спасти и искупить вину. Великие люди приходят в мир вовсе не для того, чтобы наслаждаться радостями мира, но для того, чтобы открыть их простым людям и дать им возможность наслаждаться ими. Однако простые люди зачастую их не понимают и не слушают, и даже гонят их, мучают и предают смерти сотнями способов.

Но Бог хочет, любезные братья мои, чтобы великие люди после смерти стали более еще великими, более еще могущественными и красноречивыми. Когда уста их замолкают, их кровь начинает взывать, и она заставляет людей сойти с дорог, на которых они то блуждают, то ломятся напролом. И только тогда люди со стыдом и покаянием возвращаются на то место, где пролили кровь великого человека, воздвигают ему памятник, и только тогда отправляются тем путем, который он, посланник Божий, указывал им еще при жизни своей.

Израильский народ предал смерти по очереди всех своих пророков, а когда никого из них не осталось больше в живых, стал воздвигать им памятники. Греческий народ дал чашу яда своему величайшему сыну, чьим именем клялись умнейшие из людей последующих времен. Да и мы, сербы, должны краснеть от стыда над некоторыми страницами нашей истории, на которых записаны имена тех, кто многим или всем пожертвовал на благо своего народа, но которых народ не оценил по заслугам. История других народов тоже дает довольно много примеров невинных жертв и страданий праведников.

Однако зачем искать другие примеры, когда есть пример нашего Спасителя? Его жизнь – череда жертв ради рода человеческого и череда неправд человеческого рода по отношению к Нему. Смерть Спасителя есть не что иное, как печать и венец Его жертвы и Его страданий. Спаситель знал, что его дело – величайшее и поэтому требует наибольшей жертвы. Христос предвидел Голгофу и для себя, и для своих последователей. Поэтому Он и предупреждал их о предстоящем. Христос говорил им, что всем тем, кто хочет быть солью и светом земли, уготовано быть людьми гонимыми, неправедно судимыми и мучимыми. Он подбадривал их, чтобы им не дрогнуть в мучениях. Своих последователей, которые за Его дело принесут величайшую жертву, Христос утешал, говоря, что они станут величайшими примерами в истории человеческого рода. Однако ученики Его не поняли проповеди о таком щедром жертвовании. Они полагали, как и остальные их соотечественники, что Царство Божие падет, как манна небесная, без человеческого труда и усилий. Только намного позже стали ясны им слова их Учителя, позже, когда они увидели Его на кресте, или еще позже, когда Дух Святой стал и их побуждать к жертве. Теперь мы видим, как они один за другим приносили себя в жертву за великое дело Божие.

Таким образом, жертва Одного побудила к жертвам десяток, этот десяток – сотню других, эта сотня – тысячу, покуда вера наша не укрепилась в мире настолько, что больше не требовала кровавых жертв.

Мы часто с радостью размышляем о той младенческой поре нашей веры, точно так же, как с радостью вспоминаем свою собственную молодость. И сегодняшнее празднование одного из тех мучеников, которые кровью своей споспешествовали возрастанию нашей веры, напоминает нам о тех первых днях, когда на свет появилась Церковь Христова. Давайте же, братья, мысленно перенесемся на минуту в то время.

I

Судьи Христовы ошибочно полагали, что, распяв своего великого противника, они и дело Его уничтожат. Однако закваска была брошена. Прошло немного времени, как тайное стало явным. К тем судьям израильским стали приводить каких-то людей, которые по Иерусалиму и окрестностям тревожили народ известием, что распятый пророк из Назарета воскрес и живет.

Это были ученики Христовы. Правители были удивлены, видя пред собой людей простых, неученых, бедных, которые пламенно и решительно говорили об Иисусе как о посланнике Божием и о пути жизни, который Он проповедовал, – как о единственном пути спасения. Последователей Иисуса стали предавать суду и казнить, а потом устроили безпощадные гонения. Но все было напрасно. Апостолы новой веры не отступали, не страшились, а продолжали обращать людей на свою сторону. Число апостолов было невелико, их возможности были ничтожны, однако их сила была не в числе, но в непоколебимой вере в скорую победу Иисуса над миром, в скорое пришествие Царства Божиего. Эта непоколебимая вера переполняла их души, ею они укреплялись на совместных молитвах, ею воодушевлялись и утешались в тяжкие дни гонений и страданий. Эта вера превращала бедных рыбаков галилейских в непобедимых и красноречивых сторонников Христа. Такими были все они, таким был и молодой Стефан.

Юноша, с лицом как у ангела, Стефан был так отважен и так красноречив, что его противники вынуждены были действовать против него обманом и клеветой. Они обвинили его в хуле на старую израильскую веру. Его привели на суд, и он, беззащитный, попытался обратить в свою веру тех, кто его судил. Приговор суда – страшный приговор – последовал быстро, и быстрее того он был приведен в исполнение.

Молодого апостола христианского окружила масса разъяренных, готовых к расправе людей с камнями в руках. Юноша пытался в обезумевшей толпе своих земляков отыскать хотя бы одного-единственного, кто понял бы его и последовал его словам. Но такого не нашлось! Куда ни падал взгляд мученика, оттуда в него летели камни, чтобы заставить его замолчать, чтобы обезобразить прекрасный лик того, кто многих обратил ко Христу, чтобы как можно скорее увидел смерть тот, кто своим чудесными словами проповедовал жизнь. Под градом каменьев Стефан испустил дух свой, устремив взор в небеса, которые отверзлись пред его верой и показали ему сияние Божественного Престола.

Кровь Стефана, пролившаяся за нашу веру, была первой после крови, пролитой на Голгофе. Стефан первым принес себя в жертву вере Христовой – в этом его слава, в этом причина почитания, которое оказывала ему Церковь на протяжении веков, и которое мы, как часть Церкви Христовой, оказываем ему здесь сегодня.

II

Мы чтим память о святой жертве Стефана, ибо мы считаем эту жертву добрым делом ради спасения братьев, считаем поступком, достойным удивления и подражания. Героизм в христианстве всегда ценился очень высоко, он и сегодня дорогого стоит. Быть христианином действительно означает не что иное, как быть героем, то есть быть человеком, готовым пожертвовать собой во имя человечества или ради Бога.

Есть люди и у нас, и в других странах, и число их, к сожалению, не уменьшается, которые без устали твердят, что христианская вера изжила себя, потому что призывает людей к самопожертвованию, то есть к тому, что противно природе и законам природы. Природа, как утверждают они, создала человека со многими потребностями. Их человек должен удовлетворять, если хочет жить счастливо. И чем полнее человек будет удовлетворять свои желания, тем счастливее будет он жить. Жертвовать кому-то что нужно себе – означает противостоять собственной природе. В природе действует один непреложный закон – инстинкт самосохранения. Все, что получает жизнь, стремится ее поддержать. Поэтому тот, кто жертвует от своего богатства, своего здоровья или ума, тот нарушает великий закон самосохранения, которому подчинена вся вселенная. Как же может немощный человек противоречить этому всесильному закону? Как может мизерная сила человеческая противостоять огромной силе природы?

«Поэтому, – призывают эти странные учителя, к которым я отнюдь не испытываю ненависти, но за чье душевное здоровье опасаюсь, – давайте повиноваться природе! Давайте жить, как живет природа! Заботьтесь только о себе! Удовлетворяйте свои желания! Жизнь коротка, используйте ее на благо себе! По возможности, не причиняйте другим зла, но не делайте им и добра!»

Но представьте, друзья мои, что было бы, если б все люди стали придерживаться того же мнения! Что осталось бы от общества, от человечества, от культуры? Все должно было бы распасться. Все человеческие ценности были бы утеряны, и человек спустился бы на ту ступень развития, где находятся дикие звери. Ибо дикие звери инстинктивно знают только один закон – закон самосохранения. Однако это не совсем точно, потому что и дикие звери часто возвышаются над инстинктом самосохранения и демонстрируют порой удивительные примеры самопожертвования. Так лев не поедает один свою добычу, но делится с львицей и детенышами своими; голодный орел относит в когтях пищу своим орлятам. И к тому же и тот и другой подвергаются опасности, когда защищают свое потомство от нападения врагов. Подобные поступки животных нельзя подвести под закон самосохранения. Это инстинктивная, или полусознательная, или даже сознательная жертва ради других. Это отказ от части своего блага и своей жизни ради других.

Самопожертвование ради потомства гораздо сильнее выражено у человека. Отец семейства отдает детям все свое время, посвящает им все свои заботы, весь труд и все мысли независимо от того, богат он или беден. Рабочий в шумном цехе крутит рычаги станка, а мыслями находится дома, думая, может быть, о больном ребенке, которого оставил утром в горячечном бреду. Рабочего прошибает холодный пот, и он желает лишь, чтобы быстрее бежало время. Или представьте себе, чем может пожертвовать мать ради спасения больного ребенка! Если бы она имела сто жизней или если бы ей принадлежало все золото мира, или если бы она могла собрать все солнечные лучи – она все бы отдала смерти в отплату за жизнь своего дитя.

Или возьмите самопожертвование в более широком смысле – не только ради семьи, но ради Отечества. Для любого патриота, будь он крупный собственник, государственный деятель или обычный гражданин, его Родина всегда будет предметом наибольших забот и усилий. Наши герои времен Восстания за независимость Сербии заряжали пушки своим серебром и золотом и били тиранов. Гениальные слепцы, воспевавшие героизм сербских воинов, умоляли привязать их к седлам коней и пустить на поле брани, чтобы враги затупили об их кости свое оружие.

Или возьмем еще шире – все человечество! Например, ученый на некий алтарь возлагает, как жертву, себя самого. На этом свете, братья мои, мы находимся как бы в лабиринте самых необыкновенных вещей и понятий: на наших глазах повседневно возникают новые формы жизни, они развиваются и исчезают, а затем появляются вновь. Мы наблюдаем многие загадочные явления природы и не можем ни объяснить их причин, ни понять их смысла. Жизнь наша стала бы светлее и приятнее, если бы мы нам удалось постичь смысл этих явлений. Ученый весь отдается исследованию непознанного, таинственного. Для него вовсе не существует таких ценностей, какими он не пожертвовал бы ради нового открытия, которое умножило бы человеческие знания и воспламенило еще одну свечу во мраке нашего незнания и наших заблуждений. А сколько ученых, людей с хорошим достатком, которые могли бы мирно и спокойно жить по своим домам, но которые отправились исследовать полярные области нашей планеты и нашли свою смерть во льдах. Сколько ученых было погребено в снегах, или поглощено морем, или погибло в диких просторах пустынь. Один известный врач, чтобы со всей точностью испытать, как люди страдают от холеры, испытал это на себе – заразил себя холерными бациллами. Другой ученый, великий социолог, пожертвовал все свое огромное состояние в намерении преобразовать человеческое общество на прочных и справедливых основаниях. Все эти примеры, дорогие братья мои, и бессчетное число других красноречиво свидетельствуют, что самопожертвование не только не противоречит природе, но, напротив, оно именно то, что свойственно природе всех разумных существ, что самопожертвование было не только в древние времена, но точно так же совершается и сейчас. И когда наша вера требует от нас жертвенности, это не противоречит законам природы, ибо жертвенность есть основа нашей природы.

И все же, наша вера и наша природа – не одно и то же. Наша вера стремится облагородить нашу природу, возвысить, чтобы поднять ее над самой собой и сделать над-природной, а человека превратить в над-человека. Наша природа консервативна, а вера прогрессивна. Природа пытается задержать в нас старые привычки, а вера не позволяет нам ни на минуту самодовольно остановиться в своем развитии. Вера требует от нас непрерывного обновления сердца и души и перед каждым из нас ставит самый главный вопрос: стал ли ты сегодня лучше и совершеннее, чем был вчера? Природу нашу можно сравнить с грубо высеченным из скалы камнем, которому ваятель придает завершенный облик. Вера неутомима в шлифовке нашей природы.

Кто-нибудь может подумать, что уже достиг совершенства, но эту мысль вера отвергнет, как отвергла самодовольную молитву фарисеев. Ибо дети веры, братья мои, это не те, кто думает, что достиг совершенства, но те, кто страстно желает совершенства. Благо жаждущим совершенства, ибо только они настоящие сыны Отца Небесного! Вера нужна лишь жаждущим правды и истины, а тем, кто самодостаточен и самодоволен, вера не нужна.

Кто стремится к идеалу, – а все идеалы, братья, в Боге, – должен прежде всего верить в свой идеал. Идеалы основаны на вере, и только с верой можно идти к идеалам. Но вера наша возводит нас к нашему идеалу по лестнице, у которой ступеней без счета. Ступени начинаются от человека-животного, а приходят к Богочеловеку, один конец лестницы – в царстве инстинктов, а другой – в Царстве Духа. Бежать от собственного скотоподобия и приближаться к Богу, совершенному Отцу вселенной, – вот существенное требование нашей веры. Этот путь тяжел и труден. Поэтому человечество и продвигается медленными шагами по пути, на котором облагораживаются дух и сердце. Каждый человек в отдельности должен достичь в этом успеха, чтобы и человечество в целом смогло продвинуться вперед. Наша вера нужна нам для того, чтобы помогать друг другу на великом пути совершенствования. Она ставит нам два условия. Первое: мы должны смотреть вперед и прокладывать путь остальным. А второе: мы должны оглядываться назад и помогать не отстать более слабым или обессилевшим братьям, чтобы и они поднялись на ту же ступень, на которую подняли нас труд и данный нам Богом дар, ибо хочет Бог получить не одного преуспевшего в этом человека, но все человечество. А путь, приводящий к успеху, называется самопожертвованием – богатых ради бедных; ученых ради пребывающих во мраке незнания; великих ради малых; отдельных людей ради всего человечества.

III

Когда мы приносим себя в жертву, братья мои, мы не ждем немедленной награды и благодарности от тех, ради кого наша жертва. Часто награда запаздывает, а чаще всего ее и вообще не оказывается. Нередко первыми бросают в нас камень те, кто ел наш хлеб. Часто нас толкают в пропасть те, кто с нашей помощью достиг власти и богатства. Много раз те, кому мы помогли разбогатеть, сделают все, чтобы нас разорить, а те, чью честь мы защитили, обвинят нас в бесчестии.

Часто мы будем ощущать себя оставленными детьми и друзьями, не признанными Отечеством и презираемыми всеми людьми. И тогда наше раненое сердце сожмется, а из груди вырвется стон: «Да разве это я заслужил от детей, которых с такой любовью пестовал, трудясь до пота? Почему же меня оставили друзья, которые за моим столом ели и пили и пользовались моим добром, как своим? А почему Отечество, которому я был предан, забыло своего сына? Разве человечество не в состоянии проявить милость к одному человеку, который пожертвовал своим счастьем ради счастья всечеловеческого?»

Но в ответ мы получим одну иронию. И тогда мы почувствуем себя совершенно одинокими на всем белом свете. Наш взор не найдет ничего достойного на земле, и тогда наши глаза обратятся к небу, как и глаза Стефана, в поисках лучшего ответа и лучшего утешения. И мы обратимся с последним горьким стоном к звездам, которые так тихо мерцают в ночи и к которым каждую ночь миллионы страдальцев обращаются за утешением. И мы их спросим: «О звезды, вы живые? Неужели вы своим мерцанием радуетесь моим бедам или вы так трепещете от ужаса, взирая на неблагодарность и неправду людей? Есть ли на вас или где-то еще кто-нибудь, кто мне показал бы правду и утешил меня? Должен ли я надеяться или мне только и остается – поскорее превратить свою жизнь в прах, из которого она и возникла?»

И тогда явится Тот, Кто нам до этого казался бессловесным и бесчувственным. Бог заговорит, братья, со всех концов вселенной, в нас самих: «Не бойся, Я с тобой! Ты ради Меня жертвовал и страдал Меня ради. Знай, что это Я через тебя жертвовал и страдал. Не ищи награды у тех, кто выше тебя и кто не знает, что делать, но только у Меня ищи награду, ибо ты трудился на Моей ниве. Терпи и веруй, что окончательная победа за Мной!»

И когда мы услышим этот святой, Божественный голос, мы забудем обо всех ударах, нанесенных нам неправдой и неблагодарностью человеческой. Наше сердце успокоится, а лицо осветится верой в Бога, подобно тому как просияло лицо первого христианского мученика Стефана. И тогда и к нам придет молитва за неразумных и неблагодарных на всем белом свете: «Господи, не вмени им это в грех!» Аминь.

О Христовом меньшинстве

h6С Проповедь в Великую Пятницу

Господь с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога (Пс 13, 2).

Много званых, но мало избранных (Лк 14, 24).

Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним (Рим 6, 8).

На лице у каждого из вас, дорогие мои братья, я вижу смерть. Я вижу, как покрывается морщинами ваше лицо, седеют волосы, вижу, как сохнет грудь, а походка и кровообращение замедляются. Своей губкой смерть стирает румянец с вашего лица, дыханием пригашает сияние ваших глаз, своим резцом цинично и неумолимо обезображивает ваш телесный облик и уничтожает красоту вашего духа. Вся ваша жизнь полна борьбы со смертью, ибо вся ваша жизнь – в сетях смерти.

Когда вы едите, вы боретесь со смертью, ибо вместе с голодом приходит смерть. Когда вы умываетесь и чиститесь, вы боретесь со смертью, ибо смерть кроется в нечистоте. Когда вы бежите от тоски и печали, вы бежите от смерти, ибо тоска и печаль – сродники смерти. Когда вы прогуливаетесь или занимаетесь гимнастикой, вы бежите от смерти, ибо смерть происходит от неподвижности. Когда вы бежите от одиночества и ищете развлечений и бесед с другими людьми, вы бежите от смерти, ибо в одиночестве вашем смерть сопутствует вам. Когда вы отправляетесь из дому в поисках лекарства от своих болезней, вы бежите от смерти, ибо болезни предвещают смерть.

Смерть всю жизнь преследует вас по пятам, она делает это под вымышленным именем, под чужими личинами. Зачастую она скрывается в самых сладостных ваших желаниях, которые должны были бы, по вашему мнению, прибавить вам жизненных сил. В цветах, ароматом которых наслаждаетесь, в вине, которое пьете, в любви, которой разогреваете свою кровь, – то там то здесь дает о себе знать смерть. И вы поражаетесь, узнав, что смерть поселяется не только в грязи и нечистотах, но и в самых благоуханных цветах, и в самом игристом вине, и в самой безоблачной любви, и даже – на прозрачных и сияющих вершинах Гималаев.

Смерть постоянно находится около вас, и вы постоянно ведете борьбу с ней, не задумываясь об этом. Многие из вас только тогда вспоминают о смерти, когда видят перед собой ее жертвы. Эти смельчаки пребывают в уверенности, будто заключили договор с жизнью, что никогда не умрут, но стоит им увидеть победу смерти над своим другом, как тут же они принимаются внимательно осматривать себя, подобно тому, как веселый и беззаботный путник начинает заниматься своим ружьем лишь в тот момент, когда неожиданно волк преграждает ему дорогу. Тогда они не отходят от зеркала и радуются, видя, что их лицо румяно, волосы черны и зубы на месте. «Смерть не властна надо мной», – шепчут они про себя, и светлая радость охватывает их душу и заставляет глаза светиться необычайным сиянием. Их охватывает печаль, когда они стоят у смертного одра своего друга и видят его окоченевшее желтое лицо, его неподвижно сложенные руки, но, возвратившись с кладбища, с похорон своего друга, они сразу же идут к зеркалу, чтобы узнать у него, сколько еще отделяет их от смерти. И когда им зеркало говорит, что им еще далеко до смерти, они спешат предаться радостям жизни и подальше отодвигают мысли о смерти.

Когда Христос умирал на кресте, толпа зевак у подножия креста смотрела на Него как на принадлежащего больше смерти, чем жизни, и с любопытством наблюдала, как в Нем на смену жизни приходит смерть, ибо такое когда-нибудь, но должно произойти с каждым из живущих. В толпе было мало таких, кто жалел умиравшего на кресте, а больше было таких, кто внутренне радовался, что тем, с кем смерть поиграет еще несколько минут, был кто-то другой. И в своей радости они говорили в глубине души: «Какой-то Иисус умирает, а не я. Над ним торжествует смерть, а не надо мной. Это он взглянул сегодня утром последний раз на солнце, а я буду смотреть на него и завтра, и послезатра, и еще долго-долго, ведь смерть еще далеко от меня: мои щеки румяны, тело крепко, кровь горяча. Подожду-ка еще несколько минут, пока он не испустит дух, интересно посмотреть на это, а потом пойду домой, в Иерусалим, я проголодался, а здесь, на Голгофе, только хищные птицы найдут себе пропитание».

Для Христа секунды тянулись долго-предолго, и Ему казалось, что смерть нарочно замедляет шаги, чтобы продлить Его муки как можно дольше. Но время шло как обычно – ни быстрее, ни медленнее. Ведь ускоряет время радость, и наша замедляет его ход боль.

В какой-то миг Христос увидел перед собой многоликую пеструю толпу. Воины в доспехах и с копьями, римляне с выбритыми лицами и длиннобородые евреи с широкими поясами, женщины в ярких одеждах, богачи в роскошных хитонах и полунагие бедняки с нечесанными волосами, иерусалимская детвора, обезумевшая в своей радости от необычного для нее зрелища, – вот кто был тем большинством, с нетерпением ожидавшим, что Христос либо совершит чудо, либо испустит дух, а то ведь пора домой – самое время утолить голод.

У самого креста стояла Женщина, Она обнимала крест и ноги Христа и пыталась слезами своими облегчить Распятому Его страдания. Это была Мать. Рядом стоял юноша, бесстрашный Его ученик, он горячо сопереживал и не переставал утешать несчастную Мать. Чуть поодаль – несколько сломленных горем женщин Всего пять-шесть человек – меньшинство, которое не ожидало нетерпеливо ни смерти Христа, ни какого-то чуда от Него, и не ощущало ни голода, ни жажды.

Вид толпы о многом сказал Ему. «Я в меньшинстве, – теснились в голове у Него мысли. – Сегодня, когда я расстаюсь с земной жизнью, Я в меньшинстве – юноша и несколько женщин, которые плачут у креста Моего, со Мной, а все остальные против Меня. Но Я был в меньшинстве и вчера, и с самого начала. Я был в меньшинстве, когда родился в убогой Вифлеемской пещере. Тогда большинство было за царем Иродом, все царство было у него. А кто был со Мной? Мои родители и бедные пастухи вифлеемские.

Я был в меньшинстве и тогда, когда с родителями бежал в Египет. Тогда в большинстве оказался фараон египетский. У него было свое государство, а Я не имел где головы приклонить, ехал на осле и под пальмой спал.

Я был в меньшинстве и тогда, когда в первый раз вышел к народу и учил его. Одни говорили обо Мне, что Я имею в Себе веельзевула, другие вопрошали, может ли из Назарета быть что доброе? Тогда в большинстве оказались те, кто людей ничему не учил, потому что либо не мог, либо не хотел. Но они смеялись над всяким, кто был учителем.

Я был в меньшинстве и тогда, когда учил людей отойти от древних установлений и обновить души, отбросив суеверия и заблуждения, и поселить в своих сердцах единого Бога. Я дал людям новую и величайшую заповедь – любить друг друга. Но я остался в меньшинстве – среди тех, кто жизнь людей наполнял самыми разными идолами и пугалами либо, подобно горячему ветру пустыни, иссушал души, вырывая из них даже крохотные духовные ростки.

Я был в меньшинстве и тогда, когда проповедовал, что нужно ценить человека выше его общественного положения и достоинства.

Достичь хорошего положения и достатка некоторым удается за чужой счет: чужим трудом и не своими мыслями. Мы видим, что и дети садятся на царский престол. Но достичь определенного духовного совершенства – дело нелегкое, этого ни у кого нельзя взять. Чего ты стоишь сам по себе, без своего богатства и положения? Чего ты стоишь как человек, а не как богач или вельможа? Сколько у тебя души, доблести, добродетели и благородства ума? Так спрашивал Я и остался в меньшинстве, ибо люди не любят отвечать на такие вопросы, ведь чаще всего они спрашивают, сколько у кого денег, домов, рабов и наград.

Я был в меньшинстве и тогда, когда говорил, что последний раб римского цезаря может быть лучше его самого. Но для большинства пыль на обуви цезаря имеет большую цену, чем люди, которые обувают его.

Я был в меньшинстве и тогда, когда несколько дней назад входил в Иерусалим и когда Меня встречало множество людей, крича Мне «осанна» и устилая Мой путь пальмовыми ветвями. Народ слышал, что Я могу превратить воду в вино и один хлеб – в тысячу хлебов, и надеялся, что Я пришел, чтобы воссесть на царском престоле, что Я буду всех без труда и забот с их стороны поить и кормить, творя чудо. Но Я не совершил чудес – и остался в меньшинстве. А большинством оставались ложные пророки, соблазнители и обольстители.

Я был в меньшинстве и вчера, когда стоял перед Пилатом, свидетельствуя ему об истине, а он Меня насмешливо спросил: «Что есть истина?» Он не стал ждать Моего ответа, ибо в его вопросе уже содержался ответ, который он хотел услышать.

«Истина ... она очень изменчива, – читалось в глазах Пилата, – У Тебя истина одна, у меня другая, и каждая умирает вместе с тем, кому принадлежит. Не упорствуй, признай истину за обвинителями и будешь свободен. Ведь Твоя истина Тебе враг, она ведет тебя к смерти. Так что же лучше: ложь, которая несет жизнь, или истина, которая несет смерть?» В этом Пилат имел за собой большинство, с ним были все собравшиеся перед дворцом, кричавшие: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю». А Я был в меньшинстве или, вернее, совсем одинок, ибо даже те, кто разделял Мои взгляды и был со мной, из страха притворились, что они против Меня.

Я в меньшинстве и сегодня, когда страдаю и умираю из любви к людям. Друзья и ученики Мои разбежались, как рассеиваются овцы, когда бывает поражен их пастырь. Все они остались бы со Мной до конца, если бы ради Моей истины им не суждено было бы пострадать, и если бы она не требовала от них терпения. В большинстве оказались те, кого истина воодушевляет только тогда, когда она сладка и доставляет удовольствие. А Моя истина горька. Поэтому Я сегодня в меньшинстве – рядом с крестом только один ученик и несколько женщин, а вокруг – толпа, презрительная, злобная, ей лишь бы поскорее – еще не умер?!! – разойтись по домам и утолить, наконец, голод».

Так думал Христос, глядя на толпу. Но в следующий миг Он увидел другую картину.

Римская армия заполняет улицы святого города Иерусалима. Плач и кровь оставляют за собой солдаты, на месте домов дымятся развалины. Храм Соломона осквернен и превращен в руины. Тела иерусалимлян устилают улицы, а те горожане, кого не настигли римские мечи и копья, стоят, связанные цепями и веревками, в ожидании, когда их отправят вместе с награбленным товаром на невольничьи рынки в разные концы мира. « Вот цена Моей крови, которая сейчас проливается на Голгофе, – сокрушался об иерусалимлянах Христос. – Крови, которую еще вчера эти люди принял на себя и на детей своих. Страшную цену платят они! Но и среди них Я в меньшинстве».

Страшную картину разрушения Иерусалима сменила другая. Огромный цирк с ареной, как высохшее озеро, по берегам которого тысячи глоток орут, охваченные одной неутолимой жаждой – жаждой крови, человеческой крови, христианской крови! В многоликой пестрой толпе блистает цезарь с вооруженной свитой. На арену выталкивают каких-то изможденных, в бедных лохмотьях людей: мужчин, женщин, детей. Публика замирает в ожидании. И вот гнетущую тишину нарушает рев диких зверей: голодные тигры, гиены, львы набрасываются на свои жертвы. Но предсмертные вопли несчастных тонут в рукоплесканиях обезумевшей от вида крови толпы на трибунах. Большинство – у цезаря, ведь он правит толпой.

Вот представительное собрание знаменитых и блестящих ораторов, которые называют себя предводителями Христова войска. Решается вопрос: кто же такой Христос. Меж собравшимися полный раздор. Одни говорият, что Христос – человек, а другие утверждают, что Он – сверхчеловек. Одни говорият, что Христос пришел искупить человечество, а другие утверждают, что Он пришел, чтобы просветить людей. Одни говорят, что Христос претерпел муки на кресте, а другие, что не смог их вынести. Одни говорят, что Христос – врач, а другие называют Его чудотворцем. Одни говорят, что Христос много проповедовал, а другие утверждают, что Он не произнес ни одного учительного слова. А в завершение спора большинство привлекает тех, кто в меньшинстве, к суду и осуждает во имя Христово: одних на лишение чести и положения, других – на изгнание, третьих – на костер.

На смену этой картине пришла следующая.

Христос увидел величественнные храмы во всех сторонах света, воздвигнутые во имя Его. Увидел, что от языческих капищ не осталось даже развалин, а Его веру принимают государства за государствами. Целая армия называвших себя Его служителями денно и нощно славила Его и Его дела. Однако совсем в немногих из них узнавал Себя Христос. В том незначительном меньшинстве, в котором воплощались великодушие, гуманность, любовь. В тех, для кого Христос был не яблоком раздора, но единственным живым источником, который напоит всякого, кто придет к нему. Но верх и теперь был у большинства, того самого, у которого от Христа оставалось только внешнее имя. Большинство это, глумясь над Христовым меньшинством, служило собственным страстям и притязаниям, жажде богатства и власти, сеяло ненависть между людьми во имя Христа. Во имя Христа это большинство разделило Христову Церковь надвое, натрое, на десять частей. Во имя Христа осуждались лучшие люди и уничтожались лучшие книги. Во имя Христа отвергались просвещение и знание, подавлялись свободные порывы человеческого духа и вершилось насилие над разумом. Затем Христос увидел, как многочисленные армии, собиравшиеся под знаменем Его креста, спешили повергнуть неприятеля, как миллионы крестоносцев из Европы на другом берегу Босфора нашли себе могилу. Увидел, как являвший собой поле битвы, страшнее которого не знала история, Иерусалим пеплом своим покрыл столько погибших за Христа, сколько жителей не насчиталось бы во всем святом городе со дня его основания. Христос увидел миллионы людей, которые поднимались на Голгофу.

Они припадали к тому месту, где стоял Его крест, и целовали землю, впитавшую капли Его крови. Но среди них Он нашел лишь небольшое число Своих. А большинство, себялюбивое, алчное, кровожадное в евангельской истине не нуждалось. Христос увидел Европу, охваченную войнами. Их тоже вели во имя Его, причем с обеих сторон, высоко подняв святой крест и меч, обагренный кровью, опустошая целые страны и подвергая целые народы гибельным бедствиям...

Мысли Христа на миг прервал недовольный ропот у креста: «Все никак не умрет?»

Сколько было тех, кто прославлял Его и евангельскую любовь, заставляя камни проповедовать, мертвые струны петь, строчки из букв говорить; сколько было тех, кто на множестве языков повторял Его нагорную проповедь и рассказывал о любви Отца к Сыну и Сына к Отцу.

Но бессчетное множество было тех, кто был гонителем Его. Они в один голос свидетельствовали, будто Он принес в мир мрак и посеял заблуждения, стал камнем преткновения на пути совершенствования человечества, что Своим догматизированным учением заковал всякую свободу в железные оковы, сковал и мысли, и творческие порывы, и жизненные устремления. По их словам выходило, что Он отрицает прогресс, противится науке, просвещению, культуре и новым идеям. Что Он против самой жизни и против людей... Что Он – в меньшинстве.

И Иисус, возгласив громким голосом, сказал: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой».

«Умер! Умер!» – радостно взревела голодная толпа и шумно, как вздувшийся от дождя поток, хлынула с Голгофы к Иерусалиму: там, в прохладном покое, они утолят, наконец, свой голод.

Когда умирают цари, друзья мои, простые люди радуются: «Цари могущественны в жизни, но перед смертью беспомощны, как и мы. Однако, цари достойны большей жалости: их прах попирают ноги простолюдинов».

Когда богачи умирают, бедняки радуются. Теперь богачи беднее нас, земли у них теперь меньше».

Когда мудрецы умирают, дураки радуются: «Мудрецам со всей их мудростью не подняться из-под земли, а мы вот расхаживаем туда-сюда и радуемся солнцу».

Как бы мы сегодня, друзья мои, выразили, что чувствуем, стоя у подножия креста Христова? Оплакивали бы смерть Христа? Конечно же, нет, потому что Его смерть славнее жизни многих из нас. Радовались бы оттого, что мы сегодня оказались в большинстве на Голгофе? Нет. Мы могли бы радоваться только тогда, когда посмели бы себя причислить к Христову меньшинству. А оплакивать мы будем себя, ведь мы часто отходим от Христа и присоединяемся к большинству, которое далеко от Христа. Если мы не будем с Христом, мы не сможем избежать смерти, как все то большинство, которое противостояло Христу на протяжении веков.

Но мне могут возразить, что точно так же и меньшинство Христово не обошла смерть. Не обошла, но с некоторым отличием.

Смерть настигает антихристово большинство, когда оно бежит от нее, от победительницы, в страхе и отчаянии, а меньшинство Христово победно идет на смерть, исполненное уверенности, что смерть бессильна перед Тем, Кто называет Себя Богом живых.

Большинство антихристово провозглашает победу смерти над человеком, а меньшинство Христово воплощает победу человека над смертью.

Так давайте же все вместе последуем искренне за Христом.

Сегодня мы притекаем к Его распятию. Не станем целовать Распятие Христово праздника ради, но облобызаем его, как свое собственное распятие.

Не станем целовать раны Христовы обычая ради, но приложимся к ним, как к своим собственным ранам.

Пусть наше лобзание будет обетованием того, что мы присоединяемся к Христову меньшинству.

Чем ближе мы будем к страданию, тем больше приблизимся к Христу, тем ближе станем к Богу.

Чем ближе мы станем к Богу, тем больше мы приблизимся к победе над смертью, к вечной жизни.

А для этого нужно сделать всего один шаг.

Но надо сделать решительный шаг.

Аминь.

О раздумьях перед зеркалом

h6С Воскресная проповедь

Порождения ехиднины! Как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста (Мф 12, 34).

Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека (Мф 15, 11).

Ты испытуешь сердца и утробы, праведный Боже! (Пс 7, 10)

Когда я шел сегодня к вам, друзья мои, мне пришла в голову мысль, что то место, в которм мы сейчас живем, было некогда дном морским. Там, где сегодня мы воздвигаем храмы, театры и дома, когда-то водяная толща покрывала вековые отложения песка и грязи с илом и травой; там, в полнейшей темноте могла существовать только растительность, приспобившаяся к жизни в холоде под огромным давлением воды. Сотни лет здесь царствовала безмолвная мрачная ночь. Обитатели этого царства нескончаемой ночи жили, не зная, что где-то над ними светит солнце, и поколения за поколениями истлевали, превращаясь в ил и грязь. Ни звука, ни луча света, ни проблеска мысли на протяжении сотен– кто знает, может, тысяч – лет! Там, где сейчас птицы летают в поднебесье, плескалась вода, и в ней плавали рыбы в вечной охоте за добычей.

Если бы тогда люди плавали по морю, как сегодня, они со страхом отводили бы взгляды от этого места, где мы сейчас проводим свою жизнь, ведь в те времена морская пучина означала могилу всему, что не могло найти там себе условия для жизни. Никто не мог даже предположить, что эта мрачная могила однажды станет колыбелью человеческой жизни. Ни у кого не было такого полета фантазии, чтобы представить, что океан отступит, и на его дне станут жить люди, что они образуют государства, построят города, проведут дороги и проложат стальные рельсы и что в поднебесье будут парить воздушные корабли.

Кто из нас сегодня воодушевился бы такими невероятными мыслями во время путешествия по морю, когда за бортом нас устрашает водная стихия? Кто из нас, плывя по Адриатическому морю, решился бы утверждать, что на дне этого моря когда-нибудь появятся государства и города?

Между тем, такая невероятная фантазия осуществилась однажды. Древнее море исчезло, и его могильное дно пригрело солнце. Там, где был ил, зазеленели поля. Потом заблестели реки, покрылись лесами горы. Потом зашумел ветер и запели птицы. А потом появились разные животные. Как при первом сотворении мира! Утро и вечер по очереди сменяли друг друга в священном безмолвии. Но Творец и нас предвидел в Своем творении. Как Он предвидел, что на этом мрачном дне морском станут жить люди, и в этом городе, шедро освещенном солнцем под воздушной небесной лазурью. Как Он знал всю нашу предысторию, как ведет нас на протяжении всей нашей истории. Его Промысл и сейчас внимательно следит за нами и готов без устали сопровождать нас и в будущее.

Да будет слава и хвала Творцу из века в век, из поколения в поколение!

Вот какие мысли пришли мне в голову, друзья мои, пока я шел сегодня к вам.

Я не должен их скрывать от вас, напротив, меня радует, что я могу сообщить их вам. Если бы я умел, я бы написал об этом, я изобразил бы это на холсте, выразил бы в музыке. Показал бы свои мысли и чувства, словно в волшебном зеркале, которое всегда говорит то, о чем думаем мы. Я бы не стал стыдиться своих мыслей.

О, если бы мы с вами, друзья мои, всегда были бы заняты только такими мыслями, с которыми без стеснения и стыда могли бы показаться перед подобным зеркалом! Тогда мы приближались бы к совершенству. Однако, даже при едва-едва критическом рассмотрении своих мыслей мы, к сожалению, убеждаемся, что совершенство от нас так же далеко, как земля обетованная.

Давайте попробуем как-нибудь в вечерней тишине, ради интереса, воспроизвести в памяти все, что с нами произошло за день. Давайте посмотрим, как все это отобразится в нашем зеркале. А для этого пусть оно пройдет чередой, как кадры в кинематографе. Сколько всего разного мы увидим! Какой калейдоскоп! Великое и ничтожное, прекрасное и отвратительное, добродетельное и греховное – и все за один лишь день!

Мы возрадовались бы сердцем, увидев какую-нибудь свою возвышенную мысль в зеркале, и возгордились бы в самонадеянности. И напротив, сгорели бы от стыда или умерли от страха, если б встретились в зеркале со своими низкими и недостойными мыслями. Тогда мы с отвращением и презрением поскорее отвели бы взгляд со словами: «Да ведь я негодяй и чудовище, а не человек!»

Вот, к примеру, сегодня утром, проснувшись и увидев солнце на небосводе, я подумал: «Поистине велик Творец солнца и всего того, что под солнцем!» Однако эта светлая мысль в следующий момент омрачилась мыслями о воровстве, обмане, убийствах, предательствах, совершаемых человеком.

Проходил я как-то мимо ювелирного магазина и увидел на витрине множество драгоценных вещиц. Я подумал про себя: «Можно зайти в магазин, попросить показать золотое колечко с бриллиантом, часы на золотой цепочке, сережки с ожерельем. А когда услужливый продавец все это принесет и отвернется, чтобы еще что-нибудь достать, я мог бы спрятать пару безделушек в карман, потом поинтересоваться у продавца ценами и, наконец, сказать, что это меня не устраивает, для меня слишком дорого, поблагодарить за любезность и уйти». Для меня такая мысль не страшна, покуда я ношу ее в голове, но стоит мне представить все это в зеркале перед собой и как бы увидеть своими глазами, я тотчас закрою лицо руками, чтобы не видеть себя в роли вора. А как был бы велик мой стыд и мое унижение, если бы около меня перед зеркалом стоял и тот ювелир и вместе со мной видел мою воровскую мысль! Со стыдом и унижением я бы упал перед ним на колени и умолял простить меня за такую грязную мысль, а себе самому поклялся бы сто раз, что никогда больше не позволю таким мыслям проникать в мою душу. О, если бы существовало такое зеркало! Оно меня лучше всего другого сделало бы порядочным человеком.

Все это я говорю для тех из вас, кто не смеет о своих нечистых мыслях никому сказать и тем более показать их в зеркале. Мне стыдно говорить об их грехе. Я и их призываю соучаствовать в моем стыде: пусть им тоже станет стыдно, ибо стыд отмывает душу человека от грязных мыслей. Краска стыда на лице − цвет протестующей совести – единственная приличествующая для грешника краска. Она говорит, что он не совсем еще погибший человек и у него еще остается что-то святое.

Или вот, взглянул я в полдень на раскрывшиеся цветы, на зрелые плоды и рой пчелок, которые вились вокруг них, взглянул и подумал, что все творения на этом свете существуют не только ради себя, но и ради других. Солнце светит не для того, чтобы просто светить, но чтобы пробудить к жизни бесчисленные творения природы, дать всем увидеть безбрежье невыразимой красоты, наполнить радостью сердца и лица осветить улыбкой. Цветы расцветают не для того, чтобы наслаждаться собственным существованием, но для того, чтобы другим творениям усладить жизнь. Плоды зреют не только для того, чтобы дать семена, из которых произрастут новые плоды, но чтобы и пчелам был нектар для меда.

Эту мыслью я смело и радостно поделюсь с каждым, но при том условии, что она даже тени не бросит на следующую мою мысль, которая будет о ложной дружбе.

У меня есть друг, мы часто встречаемся и беседуем. Несмотря на дружеские отношения я чувствую его превосходство над собой: он умнее меня, у него более ровный характер, его положение в обществе гораздо завиднее моего. «Сколько же это будет продолжаться? – думаю я. – Все могло бы оказаться иначе. Если бы не было этого человека, в тени которого я вынужден идти по жизни, и меня бы ценили так же, как сейчас ценят его – и мой ум, и мой характер, и у меня было бы такое же положение в обществе, как у него». Это первая половина моей мысли. Другая – о том, как сделать так, чтобы мой друг перестал быть мне препятствием на жизненном пути. И эта мысль занимает меня полностью.

С этой мыслью я вхожу в дом моего друга, жму ему руку и улыбаюсь. С этой мыслью я глажу по головке его детишек, но их ангельской душе не находится созвучия в моей. Мы прогуливаемся. Я иду рядом и обдумываю статейку в газету (конечно анонимную), в которой мне хотелось бы показать всем, что у моего друга довольно ограниченный ум, что коварный характер, что свое положение он не заслужил, а получил благодаря злоупотреблениями. Я иду рядом с другом, и мой язык говорит ему что угодно, только не то, что у меня в голове.

Или, в другой раз, мы стоим в вечерних сумерках на берегу бурной реки. «Как прекрасна природа в своей первозданности!» – восхищается мой друг. «Я соглашаюсь с ним, но мысли мои далеко от того, что произносит мой язык. Моя мысль видит в бурной реке не красоту природы, но смерть друга.

«Столкну-ка я его в реку и не дам подплыть к берегу, пока не захлебнется. Тогда я больше не буду жить в его тени. Тогда я возвышусь над ним». С такой мыслью я поглядываю на бурлящий поток... С такой мыслью протягиваю руку другу и как ни в чем не бывало улыбаюсь ему всякий раз, когда мы встречаемся взглядами.

Страшная мысль.Но она стала бы гораздо страшнее, если бы я увидел ее в зеркале. Если бы я вдруг оказался с этой мыслью перед волшебным зеркалом, в котором отражаются мысли, я стал бы гнушаться себя, как убийцы. А если бы перед тем зеркалом я оказался вместе с своим другом и его детьми?! Мой друг, которому я так искренне пожимаю руку, увидел бы, как я мысленно сталкиваю его с берега в бурную реку. Дети, которых я так часто глажу по головке, увидели бы, как я убиваю их отца. Друг побледнел бы, а дети с криками попытались бы защитить отца. А я? Я бы почувствовал, что недостоин не только своего друга, но недостоин права жить, что мне остается или убить себя, или до основания очистить свои мысли и возвыситься.

О, если бы существовало такое зеркало! Ничто не могло бы внушить мне такой страх перед грехом, как оно. Я бы посмотрел в зеркало и увидел всю подлость свою. Зеркало меня заставило бы либо уничтожить себя, либо исправить. Я бы не стал убивать себя, я, разумеется, принялся бы исправлять себя.

Может, есть среди вас, братья мои, такие, кто разговаривает и смеется со своим другом и в то же время прячет за словами и смехом подлость, сплетню или интригу? Пусть такой человек примет мою исповедь, как свою, и примет на себя часть моего стыда за подобные грязные и варварские мысли.

Или другой пример: я взглянул вечером на темное небо, усеянное звездами, и душу мою наполнила мысль о величественном порядке, который правит природой. Люди, мало знакомые с этим порядком, рассуждают о столкновении звезд и страшатся комет, иногда посещающих наш небосвод. Те, кого никогда не поражала математическая точность в расписании движения небесных тел, не исключают неточности в движении дальних или редких звезд. Для них кометы означают падение или даже нападение, а траектория кометы представляется неким бессмысленным завитком. Между тем кто внимательно изучает небо, чем больше его изучает, тем больше дивится небесному порядку. И тогда мысль наша, хотя глаза и приборы могут обмануть нас, мысль которая ведет нас по бескрайнему небу не только нигде не допускает беспорядка, но еще убедительнее доказывает и подтверждает порядок, который нашим глазам виден лишь отчасти.

Наша Земля одна лишь планета среди множества планет. И днем, когда звезд не видно, и ночью, когда все звезды, сколько их в просторах вселенной, она всегда в сверкающем хороводе вокруг Солнца – всегда одна из планет в межпланетном пространстве.

И мы, и планета наша, мы вместе составляем загадку, решение которой люди пытаются найти с момента появления на земле, но решение которой находится у Того, Кто эту загадку и дал людям.

Вот о чем я думаю по вечерам, и вот что я особенно хотел бы видеть в зеркале, чтобы эта моя мысль сделалась для меня как можно яснее.

Но есть и другие мысли, из-за которых я разбил бы зеркало, если бы оно мне их показало – мысли о псевдо-патриотизме и предательстве Родины.

Мое Отечество находится в тяжелом положении, и я знаю, что должен, как сын своей Родины, жизнь положить за ее спасение. И я созываю патриотические съезды, на которых воодушевляю граждан бороться за свою страну, которой грозит опасность. Довожу их до слез умиления к родным очагам и до негодования по отношению к наглому врагу. Более того, я хожу по канцеляриям патриотических обществ, пишу газетные статьи, распространяю памфлеты против неприятеля, принимаю участие в разных патриотических манифестациях.

Однако в мыслях у меня совсем не то, что на языке. Мысли рождают в моей душе сокровенный, тайные планы, касающиеся меня самого. Я говорю, что нужно спасать Отечество, а думаю, что его нужно продать подороже.

Я воодушевляю граждан выступить на защиту Родины, а сам строю планы, как в удобный момент отослать свою родню в безопасное место из города, который будет разбит неприятельской артиллерией, как свои деньги заблаговременно забрать из банка, который будет ограблен вражеской армией, как себе обеспечить безопасность под кровом какого-нибудь иностранного посольства и, наконец, как свое будущее увенчать властью и богатством, предлагая услуги врагу.

О, мерзкие мысли! Хотел бы я, чтобы в тот момент, когда я буду размахивать патриотическим знаменем перед согражданами, внезапно появилось волшебное зеркало, в котором все присутствующие увидели бы мои отвратительные, предательские мысли. Тогда язык мой онемел бы от неожиданности, с лица сбежала бы краска стыда, а ноги стали бы ватными. Я бросился бы прочь от людей, презренный, как прокаженный. Но было бы лучше, чтобы меня однажды отвергли и презрели люди, чем это будет делать моя совесть всю мою жизнь. Лучше, чем в конце концов быть отвергнутым и презираемым Богом.

Видите, стоит только однажды вечером возобновить в памяти то, о чем вы думали днем, и вы увидите, какие чудовищные ростки могут взойти и расцвести бесконтрольно в самом укромном и дорогом уголке сада. Мы проходим по цветущему саду и сердимся, видя, что он весь зарос сорняками, среди которых цветы боязливо никнут, как рабы перед своим господином, Меж тем беззаботно и благодушно мы допускаем, чтобы в самом милом нашему сердцу саду, в душе нашей, поднялись сорняки, при виде которых, будь их можно увидеть в волшебном зеркале, ужаснулись бы и мы сами, и ближние наши.

Вы спрятались бы за каменной стеной, если б вам открылось вдруг в волшебном зеркале, какие сорные мысли могут поселиься подчас в той или иной элегантной, причесанной и надушенной головке.

Чей-то сад может быть огражден многоцетной живой изгородью из, привлекательных роз. Однако за такой красивой оградой в самом саду вместо цветов могут оказаться кусты чертополоха и ядовитые растения. Такова и некая женщина-кокетка, которую можно встретить на улице. Головка ухожена, надушена, сверкают украшения. Но в ней роятся мысли, не достойные такой шикарной внешности. По несколько часов каждый день проводит эта кокетка перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя, но ни одной минуты не уделяет своим мыслям. Она кладет краски на лицо, как ей нравится, и наслаждается их игрой желая и на природу надеть маску и людей обмануть, а мысли ее остаются безобразными и беспорядочными, ядовитыми и грязными.

Но представьте, что однажды эта кокетка посмотрит на себя в волшебное зеркало и увидит, что у нее в головке − так замечательно уложенной и ухоженной. Какой ужас! Какое разочарование! Вместо изящного цветка – безобразные колючки! Она увиделе бы в зеркале свои ничтожные и сумасбродные мысли, она опустила бы взгляд, умерила гордость и устыдилась.

Представьте теперь, что под вечер по главной улице Белграда прогуливается столичный высший свет и вдоль улицы установлены волшебные зеркала. Как вы думаете, сколько нашлось бы дам, которые от стыда не опустили бы глаз перед зеркалом, где отражались бы не их шляпки, а мысли?

Для многих женщин, опускающих свой взгляд перед зеркалом мыслей, слабым утешением могло бы послужить то, что есть и такие, − и их немало, и они более могущественны и умны, − которые должны были бы устыдиться своих мыслей, если б их выставили напоказ в волшебном зеркале в публичном месте.

Найдутся офицеры, которые охотно расстались бы с мундиром, лишь бы не увидеть свои мысли в зеркале, поскольку их мысли менее всего соответствуют военной форме и воинскому долгу.

Некоторые представители народа ни за что не согласились бы, чтобы перед ними в зале скупщины поставили зеркало, в котором отражались бы их мысли, когда они принимают самые ответственные парламентские решения, ибо при рассмотрении важных и ответственных государственных вопросов в головах у некоторых депутатов вертятся мелкие и безответственные мыслишки.

Некоторые государственные деятели предпочли бы встретиться с самим дьяволом, нежели с таким открывающим их мысли зеркалом, ибо мысли отдельных сановников, имеющих высокое и почетное общественное положение, далеко не соответствуют ни их званию, ни положению.

Немного встретится молодых людей, которые хотя бы один день целиком могут провести без низких и грязных мыслей.

Немного и стариков, чьи повседневные мысли – мысли мудрости.

Мало таких жен, которые думают лишь о верности мужу своему и заботятся о детях своих.

Немного и благодетелей, мысли которых не исполнены суеты мирской.

Немного найдется литераторов и художников, чьи мысли не отравлены манией величия.

«Мысли простодушны, − может сказать кто-нибудь. – Мысли еще не поступки, а люди ценятся по делам своим».

Нет, не так, друзья мои, отнюдь не так. Наши мысли дают импульс и направление нашим делам. Дурная мысль есть начало всякого зла на свете. Грязная мысль отравляет разум и сердце, оскверняет слово и дело рук.

Каин подумал, что если бы у него не было праведного брата Авеля, он был бы счастливее. Поначалу эта мысль помутила Каину разум, потом ожесточила сердце, потом разнуздала язык и наконец обагрила невинной кровью руки.

Царь Саул хвалил Давида, когда тот играл перед ним на струнах, но одна мысль, что Давид выше его, что его больше любит народ, помрачила разум Саула и отяготила его сердце жаждой крови.

Давид увидел однажды жену сотника Урии. За взглядом последовала грешная мысль, за грешной мыслью – вожделение, за ним – кровь праведника.

Иуда задумал предательство задолго до того, как совершил его. Ведь не будь отвратительного замысла, не было бы и чудовищного поступка.

Иуда совершил самоубийство тогда, когда увидел осуществленным свой предательский замысел. Если бы он мог увидеть свою предательскую мысль в зеркале еще до ее осуществления, он бы испугался ее и содрогнулся точно так же, как испугался и содрогнулся от содеянного им.

И Давид испугался бы и содрогнулся от нечистой связи с чужой женой и от своего преступления, если бы раньше мог увидеть в зеркале, как будет выглядеть его вожделение к чужой жене и как преступно будет убит ее законный муж.

Перед таким волшебным зеркалом опомнились бы и отказались от преступлений и Саул, и Каин.

Пока замышляемое зло неясно и темно, оно не кажется таким уж страшным. К сожалению, многие недобрые мысли не проясняются раньше осуществления. Зло, стоит нам его ясно увидеть, начинает страшить нас. А содеянное зло становится зеркалом злых мыслей, которые долго пробивали себе выход из потемок нашего сознания. Если бы мы в состоянии были многие свои мысли подвергнуть цензуре и загасить прежде того, как они разовьются и возьмут верх над нами, властно подталкивая перейти к делу!

Контролировать свои мысли так же необходимо, как обязательно вести прополку в огороде. Возможность следить за своими мыслями означает, что человек получил возможность для самовоспитания, хотя бы однажды в день заглянуть в свою душу и помотреть, чтó в ней появилось нового и что из старого изменилось. Контроль своих мыслей не означает уничтожения свободы мышления, ни в коем случае, но, напротив, означает освобождение возвышенного и светлого от низменного и грязного. Свобода мысли означает освобождение мысли от греха. Именно возможность не держать в уме мелкие и грязные мысли и означает свободу мысли. Свобода мысли предполагает смелость в возделывании сада свой души и в избавлении ее от мелких и недостойных мыслей, которые, как сорняки, густо обступают реденькие кустики больших и достойных мыслей. Из этого следует, что свобода мысли означает свободу для возвышенных мыслей, но тиранию для мыслей нечистых. Ах, друзья мои, давайте будем тиранами по отношению к своим грязным мыслям и не позволим им тиранить нас. Я проповедую вам тиранию мысли ради свободы мысли. Если вы не будете в первую очередь тиранами самих себя, вы никогда не сможете стать свободными людьми. Если вы не будете тиранами самих себя, вы будете вынуждены стать страшными тиранами и рано или поздно потеряете человеческий облик.

Кто впускает в свою душу и самые высокие, и самые низменные мысли, подобен человеку, который возвел для себя великолепный дворец из мрамора, но забыл навесить двери. И вот человек этот удивляется, что в его прекрасный дворец почему-то заходят беспрепятственно свиньи и гуси. Сначала хозяина удивляет их присутствие в его доме, он считает его неприличным, но не выпроваживает наглецов, перепутавших скотный двор с дворцом. И мало-помалу хозяин дворца привыкает к ним. А в скором времени дело оборачивается так, что уже оказывается большей неожиданностью встретить в его доме людей, чего не скажешь о свиньях и гусях.

Христианство учит, что человеческое тело – это храм, предназначенный для святыни. И наполнить его необходимо Духом Божьим, Духом Святым, духом истины и света. Когда мы стоим у какого-нибудь храма, величественного и красивого снаружи, нам не терпится узнать, что внутри. По внешнему великолепию мы судим и о находящейся в храме святыне. Но каково наше разочарование, когда внутри вместо святыни битый кирпич, паутина и затхлый воздух!

Точно так же, когда мы видим человека, здорового и красивого на вид, мы думаем, что в таком здоровом и красивом храме души должна быть и возвышенная святыня. Или когда знакомимся с кем-то, мы сразу же интересуемся его мыслями. Больше, чем его глаза и его лицо, нас интересует, что они скрывают. Что для этого человека свято? Во имя кого возведен храм? А может, это капище идолов? Мы разочаровываемся, если не обнаруживаем святыни.

Телесные храмы многих великих мыслителей были более чем скромными. Но велик Бог, обитавший в тех храмах. А когда великий Бог посещает такой храм – велики в нем и святыни.

И напротив, когда в красивых телах поселяются некрасивые мысли, как во многих чистых ручьях заводятся жабы, тогда такие люди представляют собой не что либо великое, а просто ложь. Вот и оказывается, что ни к чему величественные храмы, если в них лживые фетиши, как ни к чему в бочке из самого дорогого дерева хранить прокисшее вино.

Христос обнаружил эти ничтожные фетиши в душах многих лживых и суетных людей своего времени. Христос взывал к внутреннему обновлению человека: обновлению его мыслей, сердца и воли.

«Блаженны кроткие», − говорил Христос. Но как человек будет кроток, если мысли его непрестанно в гордости и суетности? В первую очередь необходимо сделать кроткими свои мысли, тогда будет легко и жить кротко.

«Блаженны милостивые», − говорил Христос. Но как человек будет милостив, если в его мыслях –грабеж, предательство, убийство? В первую очередь необходимо сделать милостивыми свои мысли, тогда легко будет и быть милостивым.

«Блаженны чистые сердцем», − говорил Христос. Но как человек будет чист сердцем, если мысли его грязны? В первую очередь необходимо очистить мысли, тогда и сердце будет чисто.

«Блаженны миротворцы», − говорил Христос. Но как будет творить мир тот, у кого в мыслях злоба и воинственность? В первую очередь нужно в мыслях обрести мир, тогда будет легко жить в мире со всеми людьми.

Каковы мысли, таковы и дела. Суетные мысли – суетные дела, грязные мысли – грязные дела, немилостивые мысли – злобные дела. Великим делам всегда предшествовали великие мысли. Возвышенные мысли создали возвышенное искусство. Патриотизм наших предков являет собой зеркало их патриотических мыслей.

И наши мысли отразятся в делах наших. Но прежде наши мысли отражаются в одном великом зеркале, как и все тончайшие движения душ наших, как и вся природа. Это зеркало есть Бог. Даже еще только зарождающаяся и еще не оформившаяся мысль отражается в Божественном зеркале. В Духе Божием отражается весь дух наш, все мысли наши чувствуют Дух Божий. Как бы мы устрашились, когда узнали бы, что все наши мысли, стоит им только появиться в нашем сознании, тотчас же становятся известными кому-то еще, пусть и самому близкому человеку. Почему же нам делается так страшно? Да потому, что мы знаем, что у нас могут возникать и ничтожные, и грязные, и сумасшедшие мысли, которые мы не смеем поверить никому, даже самому лучшему другу. Но нам стало бы намного страшнее, когда наши мысли в любой момент могли бы открыться всему свету. А мы меж тем и не подозреваем о существовании рядом с нами того самого таинственного зеркала, как не подозревает о нем и столичный высший свет на вечерних прогулках по главной белградской улице. Как не подозревают о нем те из священников, в чьих мыслях нет святости, те из офицеров, кого одолевает малодушие, те из патриотов, у кого на уме предательство, те из депутатов, кому лучше было бы где-нибудь служить агентами по снабжению, те из государственных деятелей, у кого торгашеская психология. Пусть все они знают, что все их мысли отлично известны Тому, Кого следует больше всего бояться и стыдиться.

Давайте помнить об этом и мы все, братья мои. Давайте постараемся строго присматривать за своими мыслями. Когда кто-нибудь удостоивается высокой аудиенции, он старается, чтобы мысли его там были самыми светлыми и возвышенными. За несколько дней до приема он просеивает свои мысли через самое тонкое сито, пока не отсеется все ничтожное и недостойное и не останется только самое значительное и достойное. Давайте не будем забывать, что все мы каждый день и каждый час дожидаемся аудиенции у самого могущественного, самого мудрого, самого великолепного, самого богатого Владыки − Царя царствующих и Господа господствующих. Давайте вспоминать об этом и критически оценивать свои мысли. Пусть мысль величайшего Царя всегда водительствует нашими мыслями и собирает их воедино. Она единственная очистит и возвысит все остальные наши мысли. Давайте помнить, что великая и невидимая тайна, величественная и беспредельная, как вселенная, проходит с нами рядом через всю жизнь и что в этой тайне − в зеркале Духа Божиего − отражаются все тайны душ наших.

Давайте со вниманием взирать на каждое движение души, ибо каждое движение наших душ навеки отпечатлевается в духе Божием.

Итак, совершенный Дух Божий есть в то же время совершенное зеркало мыслей наших. Пусть же страх пред этим зеркалом вытеснит из душ наших все низкие и грязные мысли. Чтобы ваша вера в Бога была непреходящей и спасительной, ваши мысли должны быть чистыми и светлыми, как чист и светел Бог. Иначе вы всегда будете маловерными.

Аминь.

О героях нашего времени

h6С Проповедь в день искушения и печали

Будь тверд и мужествен, не страшись и не ужасайся, ибо с тобою Господь Бог твой везде, куда ни пойдешь (Нав 1, 9).

Господь − свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь − крепость жизни моей: кого мне страшиться? (Пс 26, 1).

Новые нужды порождают новые силы.

(Петар Негош «Горный венок»).

Встречаются ли в наше время герои или все они принадлежат исключительно прошлому? Этот вопрос, друзья мои, всякий раз волнует нас, когда мы бросаем взгляд на безликую толпу людей, занятых мелочными заботами и подогреваемых мелочными страстями. Неужели на героев исключительное право у прошлого, а нашему времени остается довольствоваться лишь сборищем обычных, посредственных людей? Почему потребовалось, чтобы сначала в мир пришли все великие, а после них − все малые, сначала – все сильные, а потом – все слабые, сначала все светлые и счастливые, а после них – все мрачные и несчастные? Может, природа уже устала рождать и желает отдохнуть? Всему свое время, как сказал Екклесиаст, время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время разрушать, и время строить. Может, так же и с героями? Наступает время героев, и они высятся как корабельные сосны, а проходит время героев, и на смену им приходят те, кого едва различишь в невысоком просе. Не таковы ли и мы теперешние?

Такие мысли охватывают нас, когда мы проходим по ярмарке человеческой жизни и видим простых людей с их житейскими слабостями и страхом смерти, с тем, что для них ценно, на что они жалуются, как деланно улыбаются и притворно плачут. Такие же мысли охватывают нас и тогда, когда мы раздумываем о себе и сравниваем себя с героями, жившими до нас и оказывавшими честь земле, в пыли которой мы, тепершние, едва заметны, и восклицаем горестно: «Благо жившим до нас! Они были героями, достойными уважения. А достойны лишь презрения!»

Благо прошлому, ибо на ярмарке жизни оно восседает на почетном месте, а нынешнее время простирается у его подножия. Прошлое мы видим как рощу высоких вечнозеленых деревьев, а нынешнему времени нечего показать, разве что невызревшее просо.

Прошлому принадлежат герои Троянской войны, а сегодня над их могилами прозябает вырождающееся поколение, на чьем олимпе обосновались боги страха, наживы и удовольствий.

Прошлому принадлежат идеалисты, которые, мечтая страстно о небе, воздвигали пирамиды, но не забывали и о хлебе насущном, а сейчас над их могилами без устали кланяются и молятся дьяволу, чтобы тот обратил камни и даже сами пирамиды в хлеб, чтобы насытить их неутолимое брюхо, пропадающие в ничегонеделанье люди.

Прошлому принадлежит то героическое поколение, которое основало и прославило Рим, одинаково великий и в войнах, и в правосудии. А в его прахе сегодня копошатся какие-то людишки, вся слава которых – в рассказах о славных делах их предков.

Прошлому принадлежат славные спартанские и римские матери, которые любили своих детей больше, чем себя, и свое Отечество больше, чем своих детей; те матери, которые знали тайну одного из самых важных искусств на свете – воспитания детей, ведь они взращивали из детей своих героев и великих людей. А нынешнее время нам показывает женщин, которые полагают, что смогут называться матерями, если только родят и научат своих детей быть эгоистами; показывает нам таких женщин, которые прежде женщины, а уж потом матери, или все что угодно, но только не женщины.

Прошлому принадлежит та классическая молодежь, которая умела быть юной и которая проводила молодые годы, соревнуясь в геройстве и доблести. На место этой молодежи сегодня пришло раздраженное и истеричное молодое поколение, которое в десять лет склонно к пороку, в шестнадцать уже отрицает прошлое, в семнадцать отрицает и современность, в восемнадцать ощущает себя созревшим и состарившимся, в девятнадцать способно на убийство, а в двадцать два совершает самоубийство.

Прошлому принадлежат те вдохновенные сторонники христианства, которые своими жизнями, исполненными самопожертвования, и исполненными геройства смертями, придали нашей вере ее историческое значение. А современность в состоянии показать уже не носителей христианских идеалов, а лишь какие-то ничтожества, которые ни в какую другую эпоху не сделали бы чести этой возвышенной вере и, разумеется, не создали бы ей того авторитета, какой она получила в истории.

Прошлому принадлежит, наконец, и то самое сербское героическое поколение, которое освободило нашу страну от азиатского варварства, то поколение, что было «рождено для песни». А вместо того поколения, нашедшего в себе душевные силы восстать против одной из самых могущественнейших империй, современность вывела на арену нас, поколение, рожденное для прозы; нас, у которых не находится силы духа противостоять даже самим себе, собственному варварству; нас, столь неразумных, что мы не можем думать о народе своем, как о целом, но делим его на партии, ибо легче думать об одной партии, чем о целом народе; нас, которые делят партии на блоки, ибо легче заботиться об одной части партии, чем обо всей партии; нас, которые делят блоки на фракции и группы, ибо легче думать о них по отдельности, чем обо всем блоке; нас, которые, наконец, делят всех людей на две части: мы и все остальные, − и думают каждый о себе, ибо для этого требуется меньше всего напряжения душевных сил. Одним словом, для прошлого характерны могучие леса, а для современности – невызревшее просо.

Размышляя так о прошлом и настоящем, мы приходим к выводу, что жизнь имела ценность только в прошлом, что только тогда она была значительна и прекрасна, а сегодня это лишь бледное подобие той жизни. И часто такое заключение доводит нас до отчаяния. Мы начинаем жаловаться на жизнь, горько сожалеть, что нам досталась такая жизнь. Мы начинаем сожалеть, что предкам нашим жизнь отвела важную роль, а нам поручила смешную, потому что предков наших она избрала быть героями, а нас записала в комедианты. И мы начинаем стыдиться того, какую смешную комедию играет с нами жизнь, заставляя и нас участвовать в ней, и начинаем ненавидеть жизнь, а свою ненависть к жизни увенчиваем ненавистью к самим себе, пока ненависть к себе не завершим самоубийством.

Однако среди нас всегда найдется кто-нибудь, кто не согласится с нашим выводом. Такой человек опережает нас на шаг. Когда мы, подобно заблудившимся в лесу путникам, долго и безуспешно отыскивая дорогу, падаем от усталости и в отчаянии ждем погибели, не догадываясь, что осталось сделать всего лишь один − последний − шаг, чтобы выйти на дорогу, только один из нас делает его. Такой человек и есть герой нашего времени.

Он размышляет так. Прошлая жизнь и жизнь теперешняя не разделимы. И та, и другая жизнь, − и прошлое, и настоящее, − у одного Владетеля, Который все объемлет одной мыслью и оживляет одной любовью, ибо не творил прошлые поколения любовью, а нынешнее − ненавистью. А что создано Божественным Промыслом и Божественной любовью, которые никогда не ослабевают, должно быть всегда величественно и прекрасно. Следовательно, и нынешнее время должно быть величественно и прекрасно. Допустим, что земля не в состоянии давать великое и прекрасное, разве потерпел бы такое Бог − создатель всего великого и прекрасного? Разве Бог, Творец звездного неба, потерпел бы, чтобы вместо Земного шара по небу катился почерневший от пепла шар, не произрастающий ничего, кроме сорняков и мелкого проса? Однако и в прошлом не только высились могучие деревья, но росло и мелкое просо. Но мы его не видим, потому что удалены от него. В прошлом остается только величественное, а малое, так как оно вдалеке, исчезает из поля нашего зрения. Далекое прошлое человечества дает нам увидеть лишь несколько героических личностей, как в долине, покрытой мглой, выступают лишь вершины холмов. Неисчислимое же множество обыкновенных и незнатных людей, которые жили рядом с теми героями, остаются неприметными издали. Таких людей невозможно разглядеть на расстоянии точно так же, как великое и огромное нельзя охватить взглядом вблизи. В картинной галерее человек подходит ближе к небольшим картинам и отходит подальше от больших, чтобы получше их разглядеть. Так же обстоит дело и с историей мира, этой великой галереей человеческих образов. Чтобы увидеть людей малых, надо быть совсем рядом с ними, быть их современниками; а чтобы увидеть великих, надо отстоять от них во времени, глядя на них из далекого далека. Нет числа великим личностям, которые жили незаметно и умерли неприметно для своих современников, а сегодня мы им воздвигаем памятники. Неприметные и незаметные для своих современников, они поражают нас своим величием, а их современники остаются для нас неприметными и незаметными. Скольких великих мыслителей в истории человечества оклеветали их современники, называя глупейшими и пустыми людьми, а сегодня мы прославляем этих истинных героев мысли и поражаемся величию их разума, а малых и безрассудных гонителей их знаем только как некую безликую массу. Сколько великих художников и поэтов умерло нищими на чердаках! И этих гениальных нищих знает сейчас весь мир, в то время как их многочисленные современники изчезли из человеческой памяти. И кто знает, сколько великих людей нашего времени страдает от голода, сколько их, незамеченных и непризнанных, отвергнуто с презрением нами, их современниками! Мы их не видим, ибо смотрим на них слишком близко. Их смогут увидеть только далекие будущие поколения. Современники же замечают только тех, кто занимает высокое положение, но редко или никогда не замечают тех, кто велик и не занимая какого-либо положения.

Над прошлым вершит суд настоящее, а его будет судить будущее. Так что не станем торопиться выносить приговор (преждевременный и несправедливый) и осуждать наше время, ведь на его ниве не одно лишь мелкое просо зеленеет − уже подрастают могучие деревья, но чтобы увидеть их в полной силе, должен исполниться определенный срок; на его ниве среди множества обыкновенных людей уже есть и герои, но их можно будет увидеть только из будущего. Героев всегда мало, вот почему они остаются неприметными для современников.

Так утверждает один из нас. И этот один – герой нашего времени.

Но героя нашего времени не делают героем общие рассуждения о прошлом и настоящем. Он герой во всякой жизненной ситуации и в любой области деятельности. Возьмем науку. Если он занимается наукой, она приносит ему удовлетворение, а не повергает в отчаяние, как многих ученых, когда полученные результаты исследований ставят их лицом к лицу с реальностью, которая в первый момент не может не ошеломить. Ученый с помощью микроскопа открывает несчетные и невиданные доселе микромиры в питьевой воде и в воздухе, которым мы дышим. Эти существа, которые по одиночке ни на что не годятся, в массе способны на невообразимые вещи. Ученый обеспокоен: этим невидимым тварям под силу подточить здоровье человека. Разрушить и уничтожить целые страны! Если б могли мы увидеть, как мириады этих невидимых существ кружат около нас, обосновываются на наших лицах, забивают нам рот и уши, лезут в глаза − и угрожают нам смертью! А ведь помимо обнаруживаемых под микроскопом есть, по-видимому, и еще мельче, которых в современный микроскоп не увидишь, но можно будет обнаружить, когда появятся более совершенные и точные приборы. Вот почему, когда ученый негероического склада думает об этих смертоносах-невидимках и ужасается, что смерть повсюду расставляет свои сети, из его груди вырывается тяжелый стон: «Как хорошо было тем, кто жил до нас, ибо они не видели, в какие смертельные сети поймана жизнь человека, как видим мы. Подумать только, им было невдомек, что они рабы и жертвы в руках невидимых палачей, в чем мы сегодня убедились воочию. Потому-то они и жили в свое удовольствие.

Так говорит обычный ученый и пытается найти утешение в мирах, противоположных по величине невидимым мирам микробов. Он рассматривает звезды с помощью телескопа и удивляется их гармоничному расположению и равномерному движению. Однако телескоп открывает ему до такой степени многочисленные и огромные звездные миры, что у него начинает мутиться в голове и гулко стучать сердце, и он говорит: «Глядя в нынешний телескоп, я открываю новые и новые звезды, и этому нет конца и края, а что же будет, если телескоп станет зорче раза в два-три?» У этого ученого начинает колотиться сердце, когда в бескрайнем космосе он представляет нашу маленькую планету, затерявшуюся среди бесчисленных звезд, такую маленькую, что ее невозможно увидеть даже с ближайших звезд, не говоря о миллиардах далеких звезд, откуда ее не видно вовсе. И тогда, отпрянув от телескопа, он хватается за голову и восклицает: «Что есть наша Земля?! И что есть человек на Земле?! Земля наша ничтожно мала – просто песчинка, а человек на ней еще меньше песчинки. Хорошо было тем, кто жил до нас и не знал того, что знаем мы, и верил в то, во что мы не можем теперь верить, – что Земля представляет собой центр, около которого вращаются все остальные небесные тела. Предки наши были счастливее нас, ибо верили, что во вселенной после Бога, по своему значению, сразу идет человек. Могу ли я быть счастлив, если, к несчастию своему, знаю, что Земля наша, по сравнению с другими мирами, ничто, а царь земной, человек, еще меньше чем ничто? Могу ли я быть счастлив, когда между Богом и человеком разверзлась непреодолимая пропасть? Нет, вопрос не в том, могу ли я быть счастлив, но в том, как вообще я могу жить хоть минуту после того, как это понял?!»

Так думает и так говорит обычный ученый. Но герой тот среди ученых, кто и сам прошел через подобные мрачные и убийственные рассуждения, но не дал им себя поработить; тот ученый настоящий герой, кто, спустившись во ад, находит в себе силы выбраться из глубин на свет, ибо мыслит и говорит по-другому.

Действительно, говорит ученый героического склада, человек сегодня должен ощущать себя иначе, чем раньше. Когда-то человек тверже стоял на ногах, потому что Землю считал огромной и неподвижной и не замечал вокруг себя мира микробов, угрожающих ему во сне и наяву, как не подозревал он и о существовании во вселенной неисчислимых и неизмеримых сияющих миров, которые своей величиной и своим блеском совершенно затмевают Землю и низводят ее до ничтожной песчинки. Человек прошлого уверенно ступал по земле и представлял себе небо неким голубым покрывалом, расшитым золотом звезд. А мы его поэзию отбросили, заставили Землю нестись в головокружительном хороводе, разодрали голубое, расшитое звездами покрывало небес и раздвинули границы неба до бесконечности. Кроме того, мы обнаружили беспредельно малые миры вокруг себя и таким образом оказались между двумя бесконечностями. Наши предки были подобны рыбакам, которые плывут по середине реки и видят оба берега, а мы с вами рыбаки в открытом море − и берегов там не видно.

По сути, ученому сегодня труднее быть героем, чем в прошлом, как тяжелее плыть по морским просторам, чем по реке. Однако это не означает, что быть героем для ученого стало невозможно.

Прежде всего, новая наука наглядно показала на обширном фактическом материале, что миром, а это касается как наименьших, так и наибольших величин, правит совершенный порядок. О гармонии мира наши предки больше догадывались и фантазировали, чем знали. Современные ученые знают о гармонии мира, изучают ее и подтверждают фактами. Старая наука, рассматривая природные явления, допускала и случайность, и самопроизвольность. Новая наука утверждает, что миром управляют только порядок, закон и размеренность. Старая наука понимала наш мир как самопроизвольную безумную оргию, а новая наука представляет его как музыкальную гармонию. Новая наука принижает величие человека, открывая перед ним и безбрежную панораму миров вселенной, по сравнению с которыми он лишь бесконечно малая величина, и страшную паутину, которую плетут вокруг него смертоносные микромиры. Однако новая наука в то же время и подтверждает величие человека. Тот факт, что он смог понять, что Земля представляет собой шар, вращающийся вокруг Солнца, как и факт, что он смог вооружить зрение и увидеть то, что обычным глазом не видно, доказывает, что человек вовсе не так уж мало значит, как считают люди с мрачным мироощущением.

Неправда, что современная биология и астрономия, просвещая наш разум, гнетет сердце. Кто понимает, чего стоят эти две науки, гордость современного человечества, тот будет смотреть на мир с жизнерадостным мироощущением, а не пессимистически. Биология и астрономия расширили горизонты человека. Билогия показала, что жизнь его − это жизнь борца, героя. Астрономия открыла, что во вселенной есть превосходящие человека и его планету Земля по величию, красоте и степени совершенства творения. Разве может опечалить человека знание, что его жизнь – жизнь героическая, не похожая на жизнь пребывающего в постоянстве мира, и что во вселенной есть нечто более совершенное, чем он? Нет, напротив, эти знания как раз и должны радовать человека и укреплять его надежду и волю в борьбе на пути к совершенству.

Так мыслит и так говорит в наше время герой-ученый.

Однако не только ученый может быть героем нашего времени, но и политик. Политиков нынешние времена обескураживают, и только политика-героя ничто не может лишить уверенности.

Обычные политики рассуждают так.

Разумная политика могла проводиться только в прошлом, потому что тогда отношения между людьми были определеннее и естественнее. В те времена политики могли обращаться к людям либо как к гражданам, либо как к патриотам, либо как к братьям и люди отзывались на их призыв и следовали за ними. А к кому могут взывать и к чему призывать нынешние политики? К гражданам? Но граждан страны сейчас не существует − есть лишь члены той или иной партии, а на членов одной партии политик из другой партии может влиять не больше, чем на граждан другого, например, вражеского государства. Знаменитые афинские и римские ораторы могли одной речью сгладить, как мы сегодня сказали бы, все межпартийные различия между гражданами и уничтожить разделявшую их пропасть, чтобы мысли объединить, а кровь разогреть для общеполезного дела. Сегодня такого успеха не могут добиться и самые искусные ораторы. Сегодня устранить межпартийные разногласия и унять вражду между народами в любом парламенте Европы не удалось бы даже всем преуспевшим в ораторстве грекам и римлянам, восстань они из небытия.

Члены партий, несомненно, поразились бы их красноречию, наградили рукоплесканиями и отвесили любезные поклоны, но когда пришло бы время голосовать, они не стали бы считаться с мнением какого-нибудь Демосфена или Цицерона, а приняли бы мнение своих партийных хозяев. И продолжали бы отсиживаться в своих партийных конурах, утешая себя, что над их-то крышей не каплет. А что до общенационального дома, так тут хоть потоп разразись.

Ну и к чему же остается взывать? К достоинству человеческому? К совести? К гуманности? К братской любви? К морали? Но ведь мы видим, что сегодня все это подвержено сомнению. Все, что в прошлом составляло основу общественного строя и общественной жизни, поколеблено и обесценено. Когда-то существовали понятия, которые никто не смел обсуждать, − теперь этого нет. Когда-то у каждого были или должны были быть авторитеты − сегодня этого нет. Было время, когда и безумцам не могло прийти в голову, что вера, мораль, армия, авторитет монарха не нужны государству. А сегодня так думают и те, кто вовсе не безумен. Некогда общественная жизнь основывалась на святости брака и домашнем воспитании детей. Сегодня брак лишился святости и превратился в хмельную оргию и рынка, а все домашнее воспитание свелось к тому только, чтобы детей накормить, одеть и отправить в школу. Было время, когда государственная политика доверяла школе воспитание граждан, вдохновенных и сильных духом, а сегодня школы перестали быть центрами воспитания. Дети воспитывают себя сами, не получая помощи от семьи и школы. Семья только кормит и одевает, школа только наполняет знаниями, другими словами, семья набивает живот, а школа − голову. Сердце детям не наполняет никто, разве что они сами да улица.

Следовательно, среди таких разрушений нельзя проводить никакую разумную политику. Следовательно, такое время, когда царят хаос и смута, не может дать вдохновенного политика. Так подытоживают свои жалобы на наше время современные политики.

Однако герой-политик видит и светлую сторону нашего времени. Вот что он говорит.

Жизнь общества сегодня стала гораздо сложнее, потому и проводить разумную политику стало тяжелее. Политик нашего времени должен быть умнее политика прошлого. Тот поступал по принципу «сила есть −ума не надо», а политику нашего времени так действовать невозможно: сегодня политика должна быть умной и обоснованной. Политику необходимо верить и в идеалы, и в свою эпоху, и во все человечество, и в свой народ, и в себя самого. Если политик мрачно воспринимает жизнь, то он слепой поводырь слепых. Политик − водитель для тех, кто видит хуже, чем он, поэтому он должен предвидеть, куда ведет нас наше время, он должен уметь заглянуть в тайны истории, приоткрыть врата будущего. Если он не видит ничего, кроме хаоса, разнузданности, осквернения святынь, отрицания и разрушения всего того, что должно быть незыблемым, ему как политику не место в нашем времени. Оно имеет свои отватительные язвы, это правда, но и организм человечества стал сегодня гораздо сильнее и он в состоянии переносить вызываемую ими боль. Политик со здравым взглядом всегда найдет достаточно здоровых элементов в своем народе, с помощью которых можно будет вести здоровую политику. Политик должен героически поддерживать все то, что есть здорового и доброго в его народе против того, что есть больного и злого. А если политику суждено погибнуть, как Столыпину в Росии, его героическая смерть тоже послужит победе идеалов, за которые он отдал жизнь.

Так думает и так говорит политик-герой нашего времени.

Но героем нашего времени может быть и отец семейства. Вот что говорит он.

Я рад, что исполнил свой родительский долг, но говоря по правде, много чего омрачает мою радость.

Во-первых, то, что я не могу заработать столько, сколько нужно моим детям. У меня нет денег, чтобы дать сыновьям необходимое образование. Во-вторых, то, что моя дочь, она уже на выданье, все не может выйти замуж. А не может потому, что имеет то, что не нужно, но не имеет того, что нужно: у нее горб на спине и ни динара в приданое. В третьих, дети мои меня не почитают, они презирают, высмеивают и проклинают меня, говоря: «Зачем ты нас родил, если не можешь ни одеть, ни накормить, ни выучить, ни замуж выдать? Зачем родил нас горбатыми и некрасивыми? Разве для нас было бы хуже остаться нерожденными? Разве лучше маяться людям на потеху?» В-четвертых, моя жена находится в сговоре с детьми против меня. Все зло мира она ставит мне в вину и говорит им, что я законченный грешник. Это всего лишь в-четвертых, а есть еще и в-пятых, в-десятых. Вот так я и живу. И многие так живут, несут такое же бремя, жалуются на такую же судьбу, и вздыхают, и плачут, и проклинают своих родителей точно так же, как их дети проклинают их самих. И слыша плач, вздохи и ропот вокруг, я чувствую радость, что могу утешить и подбодрить других, хотя сам обременен такими же невзгодами, как и они. Я радуюсь вдвойне, что могу сам переносить несчастья и никому не жаловаться на судьбу. И втройне рад, что люди, которые не знают о моих бедах, считают меня счастливым человеком. Вот я и тружусь денно и нощно ради детей своих. И чем больше они презирают меня, тем сильнее я люблю их. Так говорит отец семейства, которого мы назвали героем.

Герой нашего времени и благотворитель. Многие творят малые добрые дела и жертвуют от достатка своего сколько им по силам. А герой творит большие добрые дела и жертвует, если требуется, всем до последнего. Многие дают малую лепту и всегда спрашивают: «Кто нас поблагодарит за это?» Герою такое никогда и в голову не приходит. Он никогда не раскаивается, что сделал добро, даже тогда, когда ему за добро отплачивают злом. Он верит, что добро никогда не остается невознагражденным, а зло – безнаказанным, хотя награда и наказание, по-правде говоря, могут запоздать, − иначе мир перестал бы существовать. Герой проник в эту тайну, а потому, когда творит добро, никогда не спрашивает: «Кто мне скажет за это спасибо?» − как спрашивает обычный человек.

Герой благодетельствует тем, кто живет в страхе, ибо своим примером вселяет храбрость в их сердца.

Герой благодетельствует сиротам: он отец им.

Герой благодетельствует заблудшим: он обращает их на путь истинный.

Герой благодетельствует слабым и больным, грешным и презираемым, уверяя их, что и они на этом свете не лишние.

Герой есть благодетель для народа своего, ибо верит, что если даже всего себя принесет ему в жертву, останется жить в памяти народной.

Герой есть благодетель для всего человечества, ибо верит, что человечество есть единое тело и единая душа, а значит, и его тело и его душа являются частью великого живого организма, в котором ничто не пропадает, как ни одна капля не исчезает в круговороте воды, будь то ручей или океан.

Но у героя нашего времени героизм проявляется прежде всего по отношению к самому себе. Герой достигает сперва полной власти над собой, укротив и облагородив себя, а потом уже переносит это и на других. Неблагородный человек напрасно будет твердить о благородстве. Его слова останутся пустым звуком, хоть и услаждающим слух иногда.

Герой не говорит о свете – от него самого исходит свет.

Герой не трубит о том, что собирается сделать – он делает. Никчемные и праздные люди (каких большинство на свете) стоят около него, срестив руки, и критикуют его работу, но героя мало волнует их критика, ибо он знает цену своему труду, и потому трудится и молчит.

Если кто-нибудь тонет, другие стоят на берегу и гадают, кто придет на помощь утопающему. Герой не гадает − прыгает в воду и спасает.

Герой всегда оптимист, а сохранять оптимизм самое трудное в нашей жизни. В большинстве своем люди смотрят на жизнь пессимистически. У большинства не осталось ни веры в жизнь, ни надежды на нее, ни любви к ней. Из сотни человек, встреченных за день, редко найдется даже один, который на жизнь смотрит с оптимизмом. Люди унывают, жалуются, ругают жизнь, враждуют с Богом и с ближними. Пессимизм и мизантропия − болезни, охватившие человечество. И только герой противостоит им, ибо его хранит вера в Творца, Который ведет всех к добру. Его вера рождает доверие к жизни. Поэтому герой принимает от жизни с доверием все, что предлагает ему жизнь, будь то радость или страдание, утешение или боль.

Но где, спросите вы, друзья мои, найти такого героя в наше время? Покажите нам, где он?» Но я не смогу его вам показать, ибо его нельзя увидеть с близкого расстояния. Лет через сорок – пятьдесят все мы, собравшиеся здесь сегодня, умрем и займем свои места в музее прошлого, молчаливо внимая суду потомков. А они из своего далекого далека и увидят среди нас только героические личности, не замечая всех остальных.

Но если нам не удается увидеть героя среди таких же, как мы, герой сам видит в себе героя, ибо он сильнее других духом, сердце его горячее, вера и надежда крепче, чем у других, у него больше выдержки и терпеливости, идеалы значат для него все. Он и в долине плача нашей жизни не теряет оптимизма, он и на кладбище, в окружении мертвыми костями человеческими, говорит: «И здесь тоже нива Бога живого».

На ваш вопрос, где герой нашего времени, я так отвечу вам, дорогие братья. Загляните в себя, может, герой − в каждом из вас. Ведь никто себя не знает лучше, чем сам человек.

Героем окажется тот из вас, кто почувствует ритм движения современной жизни.

Герой тот из вас, кому наука раскрывает глаза, кого она радует, кому укрепляет надежду и возвышает сердце.

Героем окажется тот из вас, кто пожертвует собой ради счастья своих детей, своей страны, всего человечества.

Тот из вас герой, кто умеет терпеть, не поступаясь ни верой в Бога, ни надеждой на светлые дни, ни любовью к жизни.

Тот из вас герой, кто, работая на фабрике, поднимается в пять утра, целует детей, накрывает своим одеялом, чтобы им было теплее, полутемными улицами спешит на свою ежедневную, однообразную работу, и даже в спешке не забудет взглянуть на зведное небо и промолвить: «О Господи, видишь, я с покорностью несу свой крест, который Ты мне определил – и мне не тяжело».

Та женщина будет героиней, которая скажет себе: «От того, какой у меня сын, зависит счастье сербского народа, а каков мой сын, зависит от того, какая я. Значит, счастье сербского народа зависит от меня».

Достаточно, если вы, друзья мои, найдете в себе геройства хотя бы с горчичное зерно. Поставьте рядом еще одно − зернышко веры, и вы сможете сдвинуть горы и сможете сказать: «Да будет счастлива Сербия!»

И Сербия будет счастлива.

О торгующих в храме

h6С Беседа на встрече с молодыми работниками торговли Белграда

Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дóма Отца Моего не делайте домом торговли (Ин 2, 13–16).

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру (Мф 23, 23).

Горе тем, которые думают скрыться в глубину, чтобы замысел свой утаить от Господа, которые делают дела свои во мраке и говорят: «кто увидит нас? и кто узнает нас?» (Ис 29, 15).

Есть люди, друзья мои, которые жизнь нашу считают огромной меняльной лавкой, в которой все оценивается единой мерой, все продается и все покупается за эту меру. В такой меняльной лавке жизни кузнец оценивает пользу, которую приносит выкованный им нож, оценивает его и продает. Ковровщик оценивает и продает ковры. Еще лет пятьдесят назад в Америке оценивали и продавали черных рабов, и закон этому не противился. В наше время оценивают и продают белых рабов. И что из того, что закон это запрещает?! Предатель прикидывает, что принесет ему измена родине, и продает родину. Судья − сколько стоит справедливость, и продает ее, священник оценивает и продает добродетель, воин − честь, женщина − верность, юноша − достоинство. Иуда оценил и продал Христа. В меняльной мавке жизни все, что существует, существует как товар для обмена и продажи; всему устанавливается цена, за все платятся деньги. Вся наша земля превращена в рыночную площадь, на которой продают, покупают, обменивают. Все разнообразные занятия и ремесла человек в конце концов свел к торговле того или иного вида.

Так некоторые понимают жизнь. Так ее понимали некоторые и во времена Христа. Эти люди считают, что в жизни все, без исключения, торговля и все места на земле отведены под рыночные площади, но рано или поздно они будут вынуждены столкнуться с другими понятиями − когда у них произойдет встреча с Христом.

Однажды Христос вошел в храм помолиться вместе с народом. Это был тот величественный храм в Иерусалиме, который возвел Соломон и был для народа Израильского святыней святынь.

Но все-таки нашлись такие, кто и великую святыню народную превратил в торжище, где позвякивание монет, блеяние и мычание скота заглушали голос молитвы Богу. Огорченный таким зрелищем, Христос, сделал бич из веревок и изгнал из храма всех продающих овец, волов и голубей, разбросал деньги торговцев и опрокинул их столы. «Храм − дом молитвы, − сказал им Христос, − дом Отца Моего Небесного, а вы устроили в нем торговые ряды и пристанище для разбойников. Убирайтесь вон!»

Однако Христос поднял Свой бич не только на торгашей из иерусалимского храма − на всех торгующих святынями, где бы и в какой форме они ни делали это. Не только на тех, кто торговал волами и овцами и звенел монетами в то время, когда народ обращался с молитвой к Богу, − Он изгнал всех, где бы то ни было и когда бы то ни было торговавших всем, что свято для человека, свято для народа, а также поднял Свой бич на тех, кто свои торгашеские лавки обманно именовал «храмом любви», «храмом братства», «храмом истины».

Кто хочет светить людям, должен сам быть светом. А если он торгует святыней, забыл Бога и обманывает людей, то он не свет, на нем только личина света, − он воплощение тьмы.

Кто хочет быть солью земли, должен иметь в себе настоящую соль. А если он распродает святыни, не вспоминает о Боге и мошенничает с людьми, то он только прикидывается таким, кого называют солью земли.

Кто идет в храм и приносит Богу дар, а сам ненавидит брата своего, тот торгует святыней, ибо забывает брата своего и думает, что может обмануть Бога. За свечи опускает динар в церковную кружку и подолгу стоит, прося за это у Бога долгой жизни, крепкого здоровья и большого богатства, да и не себе только, но всем милым его сердцу сродникам, а сам в то же время ненавидит брата своего? А Господь говорит: «Пойди прежде примирись с братом своим, и тогда приди и принеси дар твой».

Человек, который любит лишь того, кто любит его, нисколько не лучше торгашей в иерусалимском храме, которых Христос изгнал бичом. Такой человек дает лишь тому, в ком абсолютно уверен, что тот ему отплатит взамен. Кто подает милостыню нищим не для того, чтобы помочь им, но чтоб прослыть милостивым, тоже торгует святыней. Такой человек подает нищим, чтобы лишь себя показать перед людьми, тем самым подкупая людей, чтобы они его ложь называли истиной, а притворство − святостью.

Тот, кто молится Богу, чтобы показать перед людьми свою набожность, торгует святыней, ибо торгует набожностью, хвастаясь перед всеми добродетелями, которых у него нет, и желая, чтобы его за это больше уважали.

Изощряющийся в многословии, когда он молится Богу, тоже торгует святыней, ибо считает, что чем больше молитвенных слов будет произнесено Богу, тем больше Бог должен оказать ему милостей. И тот, кто, как фарисей, перечисляет и пересчитывает пред Богом свои добрые дела, точно так же торгует святыней, ибо полагает, что сам уже сделал все, что должен был совершить доброго, а теперь очередь Бога делать добрые дела, то есть вознаградить его за то, что он совершил доброго.

Кто служит двум господам, тот торгует святыми понятиями верности и преданности, ибо человек не может служить и Богу, и маммоне одинаково верно и преданно. Тот, кто служит то Богу, то дьяволу, кто якобы служит Богу, скрываясь от дьявола, или служит дьяволу, прячась от Бога, тот торгуется и с Богом, и с дьяволом, ожидая помощи с двух сторон.

Кто мерит людей одной мерой, а себя другой, тот торгует святыней, ибо торгует правдой. Такой человек мерит зло других людей большей мерой, чем собственное, как и добро, что делает он, мерит большей мерой, чем то, что делают другие. Такой человек преувеличивает чужой грех, а свои грехи преуменьшает, в то же время преувеличивая свою добродетель.

Кто видит соринку в глазу ближнего своего и гонит и презирает его за это, а в своем глазу бревна не видит, тот торгует святыней, ибо торгует истиной.

Кто делает другим зло, а желает, чтобы они делали ему добро, такой человек тоже торговец в храме, ибо желает у всех людей скупить все богатства и заплатить за это позеленевшими медяками, рассыпающимися в прах, как только берут их в руку.

Кто исполняет малые заповеди, не решаясь соблюдать две самые большие, тот торгует святыней, причем торгуется сам с собой, что ему делать, а что нет. Таких торговцев уместно сравнить с человеком, который стоит на берегу большой реки и которому необходимо перейти на другой берег, но он не решается ступить в воду. Каждый день, чтобы перейти реку, он приходит в определенное время к реке, снимает обувь, подворачивает одежду, берет посох в руки и − остается на берегу. Проходят дни, и он уже настолько забывает о первоначальном намерении, что когда кто-то говорит ему, что главное все-таки перейти реку, такой челвек в ярости готов указчика приковать к кресту.

Фарисеи учили, что не годится собирать колосья в субботу, как не годится по субботам лечить больных, и постились два раза в неделю, и умывались и молились по правилам, и жертвы Богу приносили по правилам, однако великие заповеди любви к Богу и к людям забывали и самозабвенно грабили вдов и убивали пророков. А Христос учил, что не следует забывать и малые заповеди, но прежде всего нужно соблюдать большие.

Христос обличил торгующих в храме и поднял на них бич. И они ополчились против Него, схватили Его и осудили на крест. Таких в народе израильском оказалось большинство − идущих широким путем, путем торговли даже тем, что как святыня должно быть выше торговли. А Христос призывает нас идти узким путем, на котором торговля и святыни не совместимы. Только такой путь ведет к жизни, а широкий путь оканчивается пропастью.

Голгофская трагедия произошла много столетий назад. Но давайте представим, что было бы, если бы сегодня Христос явился среди нас и вошел в наши храмы взглянуть на наши святыни? Он нашел бы, что многие из нас, священников, хоть и не продают волов, овец и голубей и не меняют деньги под кровом церковным, но, по правде говоря, тоже сделались своего рода торгующими в храме. И сделались потому, что стали равнодушно и теплохладно относиться к святыне, которой служим. Мы служим без преданности и воодушевления, по одной лишь должности. Из-за этого мы служим не одному Господину, как должно, а многим, как нередко приходится. Однако когда святыне служат по должности, а не по сердцу, когда ей отмеряют и отдают столько, сколько дает она, тогда святыня превращается в товар, а храм – в торговую лавку.

Многие из нас, священников, стали торгующими в храме еще и потому, что мы сами не видим, куда идем, но желаем вести за собой других. Священникам, не торгующим святыней, их вера служит светильником, который они несут перед собой и освещают путь жизни. А мы подчас прячем свои светильники за спину и потому плутаем, спотыкаемся во мраке и напрягаем зрение, чтобы разглядеть дорогу под ногами, как и те, у кого и вовсе нет света. Мы не перестаем уверять, что нам дан свет, а между тем ни сами его не видим, ни другим не показываем. Мы стали светильниками, который не светит, и солью, которая не солона.

Поэтому, увидев нас, Христос и на нас поднял бы Свой бич. Поэтому Он потребовал бы, чтоб мы или оставили храм, или ревностно стали служить святыне. И уж конечно, Он не потерпел бы в храме таких, как мы, как не потерпел торгующих в храме иерусалимском.

Однако свой бич Христос не только против нас, священников, но и против тех, кто торгует и другим, что свято для человека.

Вы слышали, что говорят о храме науки? И если у науки есть храмы, значит, она святыня. Но хорошо ли вы знаете служителей этой святыни? Входили вы в их храмы, в их святое святых? Слышали, как иногда из этих храмов доносится громкое блеяние и звон монет? Люди, которые ищут истину, часто плутают, прежде чем ее найти или еще только отправиться на ее поиски. Люди, которые так и не нашли истину, довольствуются той, которую нашли другие, но звенят ею и кричат о ней суетливо и настойчиво, как торгаши, которым вдруг привалило много денег. Есть люди, которые называют себя жрецами храма науки, но которым позавтракать важнее самых серьезных научных истин. Есть первосвященники науки, которые смотрят на науку, как на хлебопекарню. Чем совершеннее она, тем больше хлеба выпекает. Если б дьявол пообещал им, что все великие и малые истины превратит в хлеб, а ученые за это станут ему поклоняться, они поклонились бы дьяволу до земли. Наука освещает у них только разум, а их сердца и души так и остаются черными. Такие ученые больше вредят человечеству, чем приносят пользы.

Самый главный храм науки − университет. Однако не все свечи, возжигаемые в этом храме, согревают − многие сжигают все, что оказывается поблизости от них. Сколько здесь мальчиков, которые, не научившись сами, учат других и, не воспитанные сами, воспитывают других, но которые значимостью своей обязаны лишь этому храму, где они по каким-то причинам оказались жрецами! Эти случайные и жалкие жрецы науки живут в невероятном упадке воли и характера. Не говорите при них о героических поступках − их нервы этого не вынесут. Не хвалите перед ними сильные личности − им скучно об этом слушать. Не говорите при них с любовью об их коллегах − они от этого падают в обморок. Не читайте их полемику в газетах и журналах, ибо почувствуете необоримый гнев и стыд.

Однако не презирайте храм науки из-за многочисленных торговцев и менял, которые в нем торгуют святынями и звякают монетами. Верьте только, что Христос сегодня поднял бы на них Свой бич точно так же, как и на известных нам притворных книжников и фарисеев. Верьте, что Христос почел бы долгом и сегодня очистить от торгующих храмы науки точно так же, как тогда − иерусалимский храм.

Христос поднял бы Свой бич и на торгующих в храме закона. Приходилось вам слышать о святости государственных законов? А поскольку эти законы святы, то и место, где они создаются, есть храм во имя этой святыни. Это храм зовется парламентом. Однако хорошо ли вы знаете служителей этого храма? Входили вы в их храмы, в их святое святых? Слышали, как иногда из этих храмов разносится громкое блеяние и звон монет?

Подобно тому, как торгующие, которых Христос изгнал из храма иерусалимского, приходили в храм не ради молитвы, но ради торговли, так и многие служители закона приходят в его храм, в парламент, не ради законотворчества, а по своим личным торговым делам и ради личной выгоды. О, какими только путями не добывают входные билеты в этот храм! Самыми широкими, какие только есть на свете. А если правда преграждает путь в парламент, торгующие святыней закона отталкивают правду и еще больше расширяют путь. Если и дружба встает у них на пути, они поступаются и дружбой, еще больше расширяя себе путь в парламент. Если их стесняет сказанное слово, они втаптывают его в грязь, и путь делается еще шире. Если им мешает Бог, они отпихивают и Бога, и путь становится совсем широким.

Нужно видеть, как эти торгующие святыней закона толкаются, когда спешат в свой храм. Если вы никогда не видели, то посмотрите, когда у нас в Сербии будут выборы. Посмотрите на них, когда, прикинувшись простыми людьми, они разбредаются по городам, заучив, как артисты, свои роли; когда они, как кукловоды, превращают всю нашу страну в театральные подмостки, где эти жалкие марионетки разыгрывают невероятную комедию, в которую втягивают и нас. Посмотрите, как с приближением выборов вся жизнь нашего народа становится все комичнее – нет, трагичнее, как она все больше утрачивает реальность и все быстрее превращается в спектакль. Посмотрите на этих актеров, как они едут из столицы «в народ» и как возвращаются обратно, присмотритесь к этим «господам крестьянам», которых культура едва успела сделать людьми, но людьми без святых идеалов и морали, без сердца и души, глядите на них сейчас, на выборах, когда они выходят на площади перед народом и громогласно кричат: «Мы лучшие из лучших в Сербии, выбирайте нас!»

Кто из вас, братья, рискнул бы сказать о себе перед всеми: «Я самый лучший вас всех!» Разумеется, никто. Тем не менее до начала выборов найдутся в нашем Отечестве сотни таких, которые будут далеко не так хороши, как они говорят о себе, но перед тысячами других без стеснения и стыда заявят о себе: «Мы лучшие из лучших, выбирайте нас!» А когда эти люди обманут народ, чудом будет, если храм закона не превратится в лавку, где торгуют святыней, и если из него не послышится рев скота и звон монет. Может, вы думаете иначе? Что эти «самые лучшие» и в самом деле пришли с намерением состряпать наилучшие законы для народа? Ошибаетесь! Они пришли не для того, чтобы дать народу нужные законы, но для того, чтобы поторговать с прибытком. Или вы думаете по-другому? Может, вы думаете, что они приходят трудиться для народа и говорить правду во имя народа? Увы, это не так. Они так устают, они столько претерпевают страхов за выборы, что для них нет ничего приятнее, как отдохнуть в парламенте. Они столько лжи наговорили за выборы, что им стыдно открывать в парламенте рот и говорить правду, − чтобы не разрушать предвыборную ложь, расчистившую им путь в этот народный храм.

Однако, не относитесь с презрением к храму законодательства, ибо и он является народной святыней. Не презирайте ее из-за многочисленных торговцев и менял, которые щелкают кошельками и шуршат купюрами. Верьте только, что Христос сегодня поднял бы Свой бич на них точно так же, как Он поднял на лживых законников иерусалимских. Верьте, что Христос почел бы долгом и сегодня очистить от торгующих храмы закона точно так же, как и храмы молитвы и науки.

Однако Христос поднял бы свой бич и на торгующих святыней свободы слова.

Слышите, сколько у нас говорится об этой святыне? Сколько ревностных сторонников у нее повсюду? Каждый день вы берете в руки газеты – храмы свободы слова. А разве не приходилось вам иногда сомневаться в святости этих храмов? Ведь и сюда чаще приходят не для служения святыне, но ради того, чтобы проворачивать торговые сделки и качать прибыль. Жрецами этих храмов часто оказываются те, кого не терпят ни в каком другом храме. И те, у кого нет ничего нового за душой, что можно и нужно сказать людям, говорят через газеты о старом, делая это лишь за тем, чтобы обменять слова на деньги. И те, что появились только-только на свет и начали учиться, входят в этот храм и принимаятся учить всех на свете, движимые суетностью и своекорыстием. И те, кому уже ничто не свято ни на земле, ни на небе, вдруг хватаются за святыню свободы слова − но поступают так только в расчете на одну лишь выгоду. И те, кто каждый день совершенно сознательно лжет в пасквилях и памфлетах против уважаемых людей, тем самым выпачкивают грязью святыню свободы слова, хотя в словесных восторгах и заявляют, что свободу эту защищают. Но это лишь вывеска, необходимая им, чтобы побыстрее и подороже продать свой товар.

И все-таки, братья, не презирайте святыню свободы слова, ведь это народная святыня. Не презирайте ее из-за многочисленных торгашей и менял, которые превратили ее в товар и предмет спекуляций. Верьте, что сегодня Христос поднял бы Свой бич и на них. Верьте, что Христос почел бы долгом и сегодня очистить от торгующих храмы свободы слова точно так же, как Он очистил храмы молитвы, науки и закона.

Однако этим Он не ограничился бы, ведь еще много у нас и других мест, из которых святость вытеснена торговлей. Назову святость брака. Знаете ли вы людей, которые торгуют этой святыней? Может, они есть среди вас?

Приведу примеры такой торговли.

Некто спрашивает своего приятеля: «Чего бы ты сейчас хотел больше всего?» «Жениться», − отвечает тот. «Это вовсе не трудно, в Сербии, известно, женщин и мужчин поровну, так что без жены не останешься. Чем не невеста, к примеру, барышня Н.? Красавица, образованная, и темпераментом вы схожи». «Да будет тебе, − прерывает наш жених, − сколько за ней приданого?» «Десять тысяч», − последовал ответ. А мне нужно сто тысяч, так что кому-нибудь другому ее сватай».

У этого господина, как видим, и вправду было одно желание, только не желание жениться, а без труда получить много денег. Жена и брак для него вещи второстепенные и случайные, для него главное деньги, как и для торгующих в храме иерусалимском главным были деньги, а вера и молитва отодвигались на второй план.

А вот еще пример. Некто спросил одну богатую госпожу: «За кого вы имеете намерение выдать свою дочь?» «За человека с положением», −был ответ. «Но видите ли, сударыня, люди с положением чаще всего в очках и со вставными зубами. Неужели вы употребите ваше богатство, чтобы с его помощью выдать вашу дочь за подслеповатые глаза и гнилые зубы?» − «В конце концов, жениху моей дочери не обязательно иметь положение, но он должен быть богат». − «Богат? Вероятно, вы хотите сделать свою дочь несчастной. Подумайте: богатство будет жить с богатством, но в этом доме любовь не поселится. Вы и вправду мечтаете о такой жизни для дочери?» Ответом было молчание.

Но, братья, не относитесь с презреньем к святости брака, не подвергайте сомнению его святыню из-за того, что есть немало торгашей и менял, которые и ее превратили в предмет спекулятивных сделок. Сегодня Христос и их изгнал бы тоже.

Христос поднял бы Своим бич и на всех торгующих святым понятием Отечество; на тех, кто пользуется его бедствиями и тяжелыми периодами, поспешно обогащаясь; на тех, кто собственное счастье строит на несчастье Отечества и наживает богатство на его бедности; на тех, кто в критические моменты истории поставляют в армию щебень вместо пшеницы и уголь вместо пороха, а сыновьям Сербии, защищающим родную страну, подсовывает испорченные продукты и гнилую одежду.

В человеческом обществе торговля представляет собой нужное и оправданное занятие. Христос никогда не шел против торговавших тем, чем торговать разрешено. Вспомните, Его ученики торговали рыбой, и Он их за это не укорял. Однако Он укорял их тогда, когда они спрашивали Его, какова будет им плата за то, что они оставили свои дома и пошли за Ним. Тогда Он их укорял как людей, пытающихся торговать святыней. Ибо настоящий последователь истины не спрашивает, сколько ему заплатят.

Братья дорогие, торгуйте товаром, но не истиной, ибо если вы будете торговать истиной, Христос будет против вас. А когда Христос против вас, то с вами – Иуда. Кого вы предпочтете в союзники: Христа или Иуду? Я вам предлагаю Христа.

Торгуйте и ножами, и лошадьми, и коврами, но не торгуйте людьми, ибо люди есть храмы, в которых обитает Дух Божий. Хотя подчас те храмы запущены, и убоги, и сумрачны, все же в них хранится святыня, не предназначенная для продажи. Все люди − сыны царские, сыны Божии. Помните это и не переходите границ дозволенного в торговле. Иначе Христос будет против вас, а с вами − Иуда. Выбирайте!

Торгуйте пшеницей и рисом, но не торгуйте верой и святынями веры. Святыню нельзя измерить той же мерой, какой взвешивают пшеницу и рис. Торгуйте шелками и бархатом, но не торгуйте законами, ибо законы нельзя измерить той мерой, какой вы отмеряете ткань. Торгуйте по закону (своей торговле вы этим не повредите), но не торгуйте законом (ибо этим вы повредите законам).

Торгуйте вином и хлебом, но не торгуйте любовью и браком. Если вы будете пытаться и любовь превратить в товар, то станете противниками Христа, ибо Христос учил, что не хлебом единым жив человек, что ему для жизни нужны еще святыни, нужны идеалы.

Я специально говорю вам об этом, мои молодые друзья. Если услышите высказывания против торговли и торговцев, знайте, что к вам и к вашему делу это не относится, − но до тех пор, пока вы не переступили порог храма какой-либо святыни и не станели торговать ею.

Если вы где-нибудь услышите (а услышите наверняка), что для торговли нет ничего святого, знайте, что слова эти не восходят ни ко времени Христа, ни ко времени великих учителей и добродетелей человечества, но принадлежат тем, у кого самыми прямыми предками могут быть торгаши из иерусалимского храма.

Если когда-нибудь услышите (а услышите наверняка), что в Сербии все святыни выставлены для продажи, вы понимайте это не как то, что они уничтожены, но как то, что унижены. Но поверьте мне, дорогие мои, каждая святыня может долго и терпеливо сносить унижение, ибо она бессмертна и переживет всех, кто ее унижает. Торгующие святынями умрут, но святыни останутся. Вспомните, и вера, и наука, и закон, и свобода слова, и брак святынями почитались народами еще в самые древние времена. Пролетели тысячелетия, многие народы сошли со сцены истории, но святыни стоят до нынешнего дня. Умерли миллионы торговавших этими святынями, но сами святыни живы. Поверьте моим словам: кто торгует святыней, тот наносит большее зло себе, чем святыне. Тот губит душу свою, затмевая святыню торговлей. Но святыне от этого ничего не делается... Если вам придет в голову торговать святынями, вспомните, что бич Христов, изгнавший торговцев и менял из иерусалимского храма, занесен уже и над вами. Оставьте такие мысли свои, покуда бич Хритов не опустился на вас.

«Да как же тогда разбогатеть, − спросит кто-то из вас, − если не торговать святынями?»

Мне известен только один ответ на этот вопрос: «Если торговля святынями единственный путь к богатству, тогда искренне желаю, оставайтесь нищими!»

О предках и потомках

h6С Проповедь в день памяти Косовской битвы

Погибели предшествует гордость, и падению – надменность (Притч 16, 18).

[Иов] сказал [жене своей]: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов 2, 10).

Как смерть через человека, так через человека и воскресение из мертвых (1Кор 15, 21).

Так говорит Господь Бог: вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших...и вложу в вас дух Мой, и оживете (Иез 37, 12–14).

Бог всеблагий на сербов разгневан

Из-за их смертельных прегрешений

(Петар Негош. «Горный венок»)

Дни поражений забыть гораздо труднее, чем дни побед. Многие дни славы французы забыли, но Седан они забудут не скоро. О многих победах русские и не вспоминают, но день поражения в бою при Цусиме вошел в вечные народные календари, и оттуда его не просто вычеркнуть. Евреи все еще каждый год отмечают разорение Иерусалима, хотя победы Саула и Давида забыты. А сербское племя! Кому из сербов придет в голову ежегодно отмечать победу на Плочнике или на Волчьем Долу? Никому. Эти дни победы не так известны всему нашему народу, как Видовдан, день поражения и гибели на Косовом поле.

Поражение в Косовской битве 15 июня 1389 года мы, сербы, увековечили искусством, верой и политикой.

Косовской битве отведено центральное место во всей нашей литературе, особенно в поэзии. Художники и скульпторы черпают вдохновение в нашей великой национальной трагедии, которая и сегодня воздействует на сербов с неослабевающей силой.

Вера наша увековечила поражение в Косовской битве, причислив косовских мучеников к лику святых, которых Церковь чтит и поминает на протяжении столетий из года в год, сделав этот трагический день значимее остальных.

Наша политика относила, и продолжает относить Косовское сражение к национальным идеалам. Никакая значительная политическая деятельность в Сербии не была бы возможна, если бы не получала импульса или оправдания в этом событии.

Видовдан мы чтим и как политическое событие, и как православное, но больше как политическое. Этот политический памятник имеет две стороны: Одну − светлую, и на ней написано «политика единства», а другую − темную, и на ней написано «политика разъединения». Представителем политики единства был царь-святитель. Представителями политики разделения были те крупные и мелкие провинциальные князья и воеводы, мрачные средневековые эгоисты и сладострастники, которым их собственные амбары и конюшни были дороже крепкого и мощного общенародного дома.

Видовдан самый выдающийся день сербской истории. Он видится лучше, чем любой другой. Это некая высочайшая вершина, откуда просматривается вся наша история. Но Видовдан поистине и день нашего Страшного Суда. Он вынес свой приговор всему тому, что последовало за ним, и тому, что ему предшествовало, и тому, что происходит в нашей истории сегодня. Этот день разделил нашу древнюю знать на две части: на героев, кто пожертвовал собой ради правды, и на трусов, что пожертвовали правдой.

Этот день и сегодня как Страшный Суд для всех нас. Каждый год он приходит, разворачивая перед нами огромную картину, на одной стороне которой стоят герои и спрашивают нас: «А вы принадлежите к какой половине? Отвечайте скорее, ибо может так случиться, что на будущий год мы не застанем вас в живых, среди людей, но зато вы будете на этой картине, как и ваши предки, чтобы потомки знали, ктó вы были. Отвечайте, какое царство выбираете?»

И в нынешний год пришел Видовдан с той же картиной и с тем же вопросом. Что мы ответим?

«Мы выбираем царство героев, − несомненно, будет нашим ответом. − Мы собрались здесь сегодня, в День памяти, чтобы дать Видовдану такой ответ. Это наша клятва, что мы вместе с великими героями. И не только на словах, но и на деле».

А теперь, после такого ответа, мы можем себе позволить вопрос, который представляет интерес не только для патриотов, но и для людей вообще, где бы они ни жили.

Почему сербы столетиями страдают из-за своих несчастных средневековых предков? Почему нынешние поляки несут наказание за грехи безумного и беспринципного дворянства восемнадцатого века? Но оставим народы и возьмем отдельных людей. Почему добросердечный человек страдает из-за недоброго предка? Почему сын должен терпеть поношение или изгнание своего отца? Кого-то по его грехам страшная болезнь довела до совершенной немощи, так почему же его сын или дочь должны погибнуть от той же болезни во цвете лет, оказавшись без вины виноватыми? Кто-то растратил все свое состояние и покинул этот мир, оставив наследнику память о себе, соединенную с обязательством до конца дней выплачивать отцовский долг. Почему человек должен страдать всю жизнь, если ни в чем не виноват? (Вы только представьте себе такую жизнь, единственная цель которой заключается в возврате долгов, какие наделали ваши предки!)

Этот вопрос всегда одинаков, относится он к целому народу или к отдельному человеку. Но те, кто привык вырывать событие из общего потока жизни, не находят на него ответа и рассматривают такие страдания сами по себе, без всякой связи с жизнью. Однако такое можно осмыслить только с учетом взаимосвязанности единичного и целого. Тогда страдание окажется либо наказанием, либо лекарством.

Но как может человек расплачиваться за грех, совершенный кем-то другим, будь это даже отец или сын? Как можно лечить раны одного поколения на теле другого? Разве это не абсурд? Будем считать, как считает христианство, что жизнь одного человека только часть более высокой жизни, а все люди составляют единый живой организм, как части нашего тела составляют целое тело. И тогда станет понятно, почему потомки страдают за грехи предков. В потомках продолжается одна и та же жизнь человечества, как в ветвях и листьях − жизнь одного и того же дерева.

Жизнь продолжает собственную жизнь, а потому не спешит ни в чем. Не спешит все свои действия показать на той или иной своей части, то есть не исполняется все целиком только на одном человеке, не завершает всего того, что на нем начинает, а делает это на его сыновьях и внуках. Грехи, которые не были искуплены тем, кто их совершил, искупают его родные, близкие друзья или потомки. Вместо него им приходится страдать здесь, на земле. Жизнь не успевает (слишком коротко отпущенное человеку время: 60 – 70 лет) каждому на этом свете воздать по заслугам. Но жизнь продолжается и тогда, когда человек умирает, жизнь продолжает жить и продолжает начатую свою работу.

Поэтому на вопрос, почему сын страдает за грехи отца, мы можем ответить просто: потому, что жизнь отца и жизнь сына составляют одну, которая в отце проявляется как грех, а в сыне − как страдание за грех. В отце причина, а в сыне − следствие, или по-церковному, в отце падение, а в сыне искупление. Поэтому, когда христианская Церковь учит, что весь род человеческий страдает за грех первого человека, прародителя нашего, и говорит, как Христос страдал и распят был за чужие грехи, она не утверждает ничего, что бы противилось законам природы или нашему повседневному опыту. Своим учением о грехе и искуплении Церковь христианская учит единству рода человеческого. Все отвечают за одного, и один отвечает за всех. От греха одного человека страдают все, и от греха всех страдает один. Это такое частое явление, что его можно наблюдать повсюду в истории человеческой, куда ни взглянуть: и в прошлом, и в настоящем. Из-за греховности народных вождей страдали целые народы, а от глупости и дикости народа часто страдали и самые замечательные вожди. Всеобщая история − доказательство тому. Но история нашего народа для нас, сербов, самое сильное доказательство, ибо это и наш опыт. Наша история, которую мы знаем лучше всего и которой больше всего верим, доказывает нам: один народ есть одно тело, которое страдает вместе с отдельными своими членами, и наоборот, отдельные здоровые части тела не могут не страдать, когда все остальное тело разлагается от болезни.

Позвольте вам по случаю нынешнего Видовдана напомнить нашу историю, однако не так, как рассказывают ее нам ученые-историки, но так, как в моменты тишины и одиночества нашептывает земля, на которой мы наследуем предкам.

Однажды на рассвете (много с тех пор было рассветов) будто тихий разговор послышался. Разговаривали горная гряда Шар-планина и Дунай-река. Спросила Шар-планина у Дуная: «Отчего так тихо около тебя, Глубокая Река, отчего это такое необычное затишье? Давно не видно, чтобы римские цезари отдыхали от побед на твоих берегах, остывали от войн в прохладе твоих вод. Давно я не вижу, чтобы воды твои окрашивал кровавый пурпур. Отчего такое затишье?» Дунай-река отвечает: «Глубокое затишье, Высокая Гора, настало здесь оттого, что римских цезарей теперь нет, а их легионы, павшие на моих берегах, поросли травой. Но я не верю, что так будет продолжаться долго. Как-то раз радуга, которая выгнулась прямо надо мной, предсказала, что скоро меня посетит какой-то новый народ. А теперь, Высокая Гора, скажи мне, что видишь ты? Мы несколько столетий не разговаривали. Возвратился ли к тебе Александр Македонский с Востока? Цветут ли Афины, о которых говорили мы в последний раз?

«Александр уже никогда не вернется ко мне, − ответила Шар-планина. – Отцвели Афины, и в прахе афинском лежат их боги и люди. Увял и Рим... А сейчас я вижу, как отцветает на Босфоре град Константина, вознесенный до неба великолепием и хвастовством, но низвергаемый оттуда злом и бесчеловечностью. Взгляни, кто-то приближается к тебе! Должно быть, это новый народ − твое ожидание и твоя надежда! Что ему предопределено на этой земле?»

А новый народ достиг берегов Дуная и переправился через него вместе со своими стадами, вместе со своими богами, вместе со своими светлыми надеждами на будущее. Проходило время. Поколение за поколением сходило в могилу. Много раз Дунай истекал в море, возвращался дождем к истокам, и снова устремляся к морю. Однажды гора Шар-планина крикнула Дунаю: «Дунай, Дунай, скажи мне, как живет народ на твоем берегу?» Помолчав довольно времени, Дунай ответил: «Новый народ оставил старую веру и принял новую, он неутомим в служении Богу. А вот у его правителей чаши вываливаются из рук, когда они служат Богу и святым, ибо правители дремлют, когда они служат Богу и народу, не дремлют только лишь, когда служат себе и своему властолюбию. Хорошо, что ты, Шар-планина, не видишь со своей вышины всех тех грехов, которые правители этого народа совершают в междоусобной борьбе за власть. Сыновья не на жизнь, а на смерть схватываются друг с другом около отцовского престола. Брат зовет брата в гости и, улыбаясь, дает ему испить отравленного вина. Сын бросает отца в подземелье и оставляет там гнить заживо. Мать замышляют убийство одного своего ребенка, чтобы другой, любимец, непременно получил власть. Нужно ли говорить, что вытворяют между собой дальние родственники? Думаю, не нужно... Единственное могу сказать в утешение: народ пока в стороне от злокозненностей своих властителей, притворяется, будто их не видит, но втайне проливает слезы... Я тоже много тех слез принял в себя. Народ говорит: «Нам стыдно за наших властителей и больно за их грехи. Попирают законы, кровь льют рекой, безумием затмевают разум, родной край разрывают на куски, сеют горькие семена раздора, отравляющие весь сербский народ... Что тут поделаешь... Остается терпеть, ведь они плоть от плоти и кровь от крови нашей, простим им. Стыд сделает нас сильными и добрыми». Еще одна страница истории. И опять проходило время, поколение за поколением сходило в могилу, и Дунай изливал свои воды в море и снова возвращалась к истокам. Однажды увидел Дунай: сотрясается Шар-планина. Спросил отчего. В ответ услышал: «От изумления, как быстро этот народ прошел жизненное поприще и оказался в рабстве. В желании славы, полный жизненных сил и молодой отваги, в недолгом времени завладел он землями до самого Босфора, разбил шатры перед градом Константина. Казалось, миг еще, и этот молодой народ назовут преемником славы эллинов и Константина, и он откроет новые страницы истории, которую начал создавать более сильный его старший брат на Севере. Обманутая в своих ожиданиях, я сотрясаюсь от неясности судьбы этого народа. Однажды вороны с моих гор спустились на поле в долине и долго не возвращались оттуда. Наконец они вернулись, сытые и перепачканные кровью. Не славяне, которым предрекалась мощь и слава, обосновались в Царьграде − там восседал воинствующий наместник пророка, у которого была одна цель: повергнуть в небытие византийцев и покарать славян... Вот я и содрогаюсь от горя, при виде немыслимых мучений, каким подвергается этот народ. Лев может растерзать человека, змея − отравить ядом, волк − зарезать клыками, но человек человека может и растерзать, и отравить, и зарезать... Однако человек претерпевает все и остается жив. Невероятна судьба этого народа! Я смотрю и не верю своим глазам. Давай подождем и посмотрим, драма еще не подошла к завершению. Но смотри, Дунай-река, ты опять окрашиваешься кровавым пурпуром! Это кровь христиан... Я замолкаю, ибо на Голгофе должна царить тишина». Страница истории, подобная Голгофе.

Несколько столетий, будто обломки скалы, полетели в пропасть вечности. Балканы, много раз становившиеся центром мира, превратились в дикое место. Однако под ярмом рабства сербский народ не одичал, в большей мере, чем столетия благоденствия, его характер шлифовали столетия страданий и терпения, − так комья земли отшлифовывают до блеска лезвие плуга, который до того не знал соприкосновения с землей. Народ выжил!

Теперь начинается новый акт в драме жизни народа, предки которого так много грешили, а потомки так много страдали. Открывается страница истории, сияющая как солнце.

Так вот, я вам рассказал историю сербского народа, как рассказывают сказки. Сегодня наша история действительно кажется нам сказкой, невероятной и поэтически приукрашенной. А разве не похоже на сказку, что когда-то скотоводы и земледельцы от Карпат двинулись на Балканы, чтобы поселившись на этих землях, основать сильное государство, создав угрозу могущественной Византии и вступив в ожесточенную борьбу с османами. И разве не звучит как сказка, что народ этот попал в рабство и полтысячелетия оставался в нем, что возродился, закаленный, и бросил друзьям и недругам: «Вот я, среди вас, я еще жив!»

Вы можете как угодно судить об этих сказках, но я скажу вам, что среди них есть еще одна, гораздо более невероятная − о нашей современной жизни, которая полнится слухами и воплями напуганных людей, что скоро мы погибнем. Это ли не самая большая небылица. Хорошо иметь предосторожность, но плохо не иметь смелости. Как может погибнуть народ, который умеет терпеть? Как может погибнуть народ, который терпел пятьсот лет и не погиб? Как может погибнуть народ, который только закаляет и возрождается в терпении? Как может погибнуть народ, старый, как и другие народы Европы, но в то же время и молодой, ибо его сделали таким страдания, − так из старого железа огонь выковывает новое. Скорее погибнут народы, которые давным-давно отвыкли терпеть, владычествуя на протяжении веков, чем народы, у которых две трети истории − страдания и терпение. К таким народам принадлежим мы, сербы. Я не знаю, что будет с французами, если их в первый раз постигнет большое страдание, но уверен, что поляки нынешние свои страдания перенесут. Я не знаю, что станется с турками, которым никогда терпеть не приходилось, но балканские славяне погибнуть не могут. Пробный камень жизнеспособности любого народа − терпение. Народ, который умеет терпеть, не может погибнуть. Среди великих народов Европы только славяне попали в рабство. Славяне страдали, да, но посмотрите, как они переносили страдания – величественно, как герои! Сколько выносливости, упорства и выдержки обнаруживают в страданиях славяне в небольшой Сербской Краине, в Хорватии, в опустошенной Македонии, в разорванной на части Польше или на поруганной нашей прародине − в Галиции! Так давайте оставим недостойную для нас мысль, что славяне погибнут!

Время, в которое мы живем, исполнено величия! Нынешнее терпение славян − героическая его страница. Мы никогда не постыдимся своего сегодняшнего страдания и, может, будем еще и гордиться им. Нам, сербам, сегодня приходится краснеть от стыда не за то, что сербы были у турок конюхами, но за то, что один из сыновей князя Лазаря, Вук, после поражения сербов на Косовом поле, попросил у турок помощи в войне против своего брата Стефана. В истории нашего господства и свободы до Косовской битвы гораздо больше страниц, которых мы должны стыдиться, чем страниц страдания и терпения от поражения в Косовской битве до освободительного восстания. Для господства нужна мудрость, для терпения – смелость. Если славяне не сравнялись с остальными великими народами в мудрости господства, они превзошли их в смелости терпения, а смелость в терпении есть наилучшая гарантия блистательного будущего.

Однако терпеливо переносят страдания не только те народы, что оказались в рабстве, – все мы терпели и терпим, и не только за совершенные нами, но и за чужие грехи. Наша вера больше, чем какая-либо другая, освятила терпение как некую необходимость для совершенствования человека. Кто претерпит до конца, тому будет дан венец славы, тот будет спасен.

Кто сможет испить чашу терпения, которую испил Христос, тот войдет в славу Христову. Не поддаваться малодушию и не приходить в ужас от страданий, когда они нас постигнут, но верить, что Бог знает о них, – вот заповедь нашей Церкви. Достаточно верить, что Бог знает о наших страданиях, чтобы найти в себе силы радостно переносить любые страдания, ибо всякое наше страдание Бог попускает для нашего же блага. Мы этого не видим, покуда терпим, но поймем тогда только, когда страдания закончатся. Но если даже они не оставят нас до самой смерти, не станем бояться, воодушевленные верой. Наше так долго длящееся терпение, пусть и скрытое от глаз людей, будет иметь добрые последствия для тех, кто будут жить после нас, и для нас самих, когда мы на том свете будем радоваться их радости, − радости, которую мы подготовили для них своим терпением. Лучше пусть другие радуются нашему терпению, чем страдают от нашей радости.

Мы сетуем на предков, что они оставили нам страдание, что нам досталось искупать их грехи. У нас будет право жаловаться на предков, только если сами мы не станем причиной страдания собственных потомков, если не оставим любимым и дорогим близким после себя грехи, искупать которые придется им. Поэтому постараемся вовремя искупить грехи. Для этого нужно покаяться, для покаяния требуется признание, для признания − смелость. Стиснем зубы и соберем всю смелость, сколько ее есть у нас, − покаемся в грехах наших, и претерпим наказание за них. Вот путь, как стать человеком. Пока этот путь нами не пройден, мы можем только предположительно называться людьми, мы еще не созрели для того, чтобы нас так называли по праву.

Этот путь тернист, но лишь он ведет к славе и счастью. Его суждено проходить и народам, и путь этот окажется самым тернистым для самых даровитых, потому что Бог кого любит, того и наказует, − никого Бог не любил так, как Единородного Сына Своего, никто на земле не заслужил более, чем Христос, любви Божией и, но никого другого не подверг Бог таким тяжким мукам, каким подверг Своего Сына. Народ, не прошедший свой путь на Голгофу, будет лишь претендовать, чтобы называться народом, но действительно народом он не будет.

Мы закончили, я бы сказал, школу терпения, в которой учились не одно столетие. Мы доказали миру, что не погибли, − даже тогда, когда по нам уже читали заупокойные молитвы. Так зачем же сегодня накаркивать, что мы неминуемо погибнем?

Если говорить сегодня о понесенных нами потерях, то нужно будет сказать, что у нас потеряна вера в себя и вера в Промысл, который исполняется на жизни как целого народа, так и отдельного человека. Что потеряна сила духа и что малодушие является самым тяжким грехом современного общества.

Мы все, собравшиеся здесь, воспринимаем тяжкий грех наших братьев как собственный и исповедуем его пред Богом сегодня, в день нашего поражения, в этот судьбоносный день, который год за годом все больше раскрывает перед нами картину Косовской трагедии, указуя одним перстом на все предшествовавшее этой трагедии, а другим – на все, что за ней последовало.

Так давайте исповедуемся сегодня и покаемся, ибо нынешний день должен быть днем всенародного покаяния и всенародной исповеди. Исповедуемся и помолимся:

Боже, Ты заботишься обо всех народах и о каждом человеке, укрепи и нашу веру и нам дай силы духа. Ты, Боже, послал на нас наказание за прегрешения предков наших, покарай нас и за наши грехи и не допусти, чтобы наши потомки страдали из-за нас. Боже великий, умудри нас в счастье и дай мужества в терпении. Боже всемогущий, да будет воля Твоя! Аминь.

О будущем счастливом отечестве

h6С Проповедь в самый обычный день.

Притеснители народа Моего – дети, и женщины господствуют над ним. Народ Мой! вожди твои вводят тебя в заблуждение и путь стезей твоих испортили (Ис 3, 12).

И возьму вас из народов, и соберу вас из всех стран, и приведу вас в землю вашу. (Иез 36, 24).

И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное (Иез 36, 26).

Люди больше живут тем, чего не имеют, чем тем, что имеют. Люди больше живут желаниями, чем реальностью, и будущим больше, чем настоящим. Нынешний день – это то, чего вчера у нас не было, это наши вчерашние желания и вчерашнее будущее. Вчера мы жили в мечтах о нынешнем дне и в страстном желании сегодняшнего дня. Наступившим утром наши мысли и наши мечты уже переселились в день завтрашний. Вот и выходит, что наши мысли и наши желания опережают время, другими словами, мы обгоняем время и спешим все вперед.

Как пловец бросает свой взгляд вдаль, гребок за гребком равнодушно отталкиваясь от воды, так и мы равнодушно перебрасываем через себя набегающие на нас волны времени и с любопытством всматриваемся в открывающиеся просторы идущего нам навстречу времени. Очень уж редки в нашей жизни моменты, когда мы просим время остановиться! И так всю свою жизнь − мы больше задерживаемся на том, что далеко, нежели на том, что близко, и больше живем тем, что видим своим умом и сердцем, чем тем, что видим своими глазами, и больше занимаем себя и вдохновляемся тем, чего у нас нет, нежели тем, что имеем. Поэтому всегда только меньшая часть нашего счастья у нас в руках, в нынешнем дне, а бóльшая часть – вдали, в будушем, в том, как его рисуют наши желания и стремления. И потому наше счастье никогда не бывает полным. Как каждый из нас поодиночке, так и весь народ сербский сегодня больше живет тем, чего нет у него, нежели тем, что у него есть. Сербский народ еще не стал ни великим, ни культурным, поэтому его стремления превосходят стремления других народов.

В истории народа бывают периоды голода и пресыщения. От пастушеской идиллии до культурного пресыщения история последовательно проходит этапы различного рода голода и постепенного его утоления. История сербского народа − это уже не пастушеская идиллия, когда сербы испытывали самый сильный голод, но еще и не культурное пресыщение, хотя в ходе истории некий голод нам утолить удалось.

В средние века нас терзала родовая месть, теперь этот голод утолен. Если сегодня и найдется кто-то, кто испытывает такой голод, то это следует отнести на счет атавизма у отдельного человека, а не приписывать целому народу.

На смену этому голоду пришел другой, очень похожий на него − наши партии мстили одна другой, празднуя пирровы победы. Но и с этим голодом мы справились. А если сегодня и есть такой, кто страдает от него больше, чем, например, от обыкновенной нехватки еды, он, какие старания ни приложил бы, чтобы выглядеть современным и прогрессивным, будет отсталым человеком, да и только.

Утолен в нашей стране и голод на политические потрясения. Наши недавние предки, да и мы сами, возлагали на него большие надежды. Надо признать, мы оказались ненасытными в желании все привести в порядок, чтобы управлять своей страной: за одно столетие мы испробовали все типы государственного управления − от патриархального до абсолютистского, от торгово-олигархического до будуарного и преторианского, от полудемократического до демократического в полном смысле.

Мы уже насытились культурой и псевдокультурой Европы. Псевдокультура – это изнанка культуры, ее тень, неотступно за ней следующая. Освободившись от унизительного рабства, мы жадно потянулись к европейской культуре и раскрыли для нее свою душу. Однако мы были слишком молоды, слишком неопытны и неосмотрительны, чтобы суметь понять и принять подлинную культуру. Псевдокультура оказалась для нас и привлекательнее, и доступнее. Когда раба отпускают на свободу, он первым делом набрасывается во вред себе на все то уродливое, что предлагает свобода. Так сделали и мы, когда освободились от жестокого гнета. Нашей молодежью, учившейся за пределами Сербии, легче всего усваивались самые разрушительные теории − и те, что касались политики, веры и искусства, и те, что касались народной и семейной жизни. Когда сербская молодежь получала министерские портфели, она трезвела от первого увлечения свободой, но, к сожалению, часто впадала в другую крайность − в потребление культуры без разбора и во вред. Сегодня Сербия не испытывает потребности в псевдокультуре, она жадно ищет истинную культуру − подлинное достояние человечества.

Утолен, скажу далее, и наш голод на правду. Столетиями мы жаждали ее, но утолили этот голод лишь тогда, когда убедились, что нужно не ждать правды, а нужно за нее бороться с верой и надеждой на Бога.

Утолены и многие другие виды голода, но все-таки мы сегодня далеко не сыты, мы почувствовали свободу и культуру только лишь отчасти, не всем национальным организмом, однако страстно желаем абсолютно свободной и культурной жизни, как живут народы вокруг нас. Представьте себе голодного человека, рот у него битком набит, но еда застряла в горле и не может пройти в желудок, на языке приятное ощущение, − и только, беднягу по-прежнему томит голод. Если вы представили себе такого человека, то теперь легко можете представить Сербию. Устами Сербии сербский народ почувствовал вкус свободы и культуры, но он не может их проглотить, ибо у него сдавлено горло. Как же в такой ситуации может быть счастлив народ?

Счастье народа, как его понимаю, не пресыщенность либо чувств, либо духа, но внутренняя сила и внешняя возможность для осуществления свободной культурной деятельности. Внутренняя сила – это то, что, во-первых, дает природа, а во-вторых, то, что своим трудом развивает сам народ. Внешняя возможность есть нечто, что зависит от множества причин и развивается вне нас. Мы в Сербии жаждем именно внешней возможности, которая нам необходима, чтобы мы показать внутреннюю силу, ибо без этого ни нам самим, ни всему миру так и не узнать, чего мы стоим. Представьте, идет чемпионат по бегу и бегуны свободно соревнуются между собой. Можно ли о человеке, который сидит на обочине со связанными руками и ногами, сказать, обгонит ли он всех или отстанет? У нас, сербов, одна часть нашего тела свободна, а другая связана. Как же нам двигаться? Как нам соревноваться с теми, которые свободно бегут впереди нас? Это невозможно, ибо мы связаны и не можем двигаться, не можем соревноваться. Однако сегодня цель нашей национальной жизни совсем не в том, чтобы соревноваться с теми, у кого есть свобода и культура и кто мог бы уже отпраздновать тысячелетие своей свободы и культуры, но в том, чтобы подготовиться к такому соревнованию. А мы готовы к нему, как вы думаете? Сейчас, дорогие братья, мы живем с вами так, что каждый день повторяем один и тот же смертный грех: мы не готовим нашу внутреннюю силу ко дню грядущего соревнования, но полагаемся на внешние обстоятельства, то есть сидим на обочине, связанные, и ждем, что нас кто-то освободит от вековых пут, и не прилагаем усилий, чтобы самим сбросить их. Мы спим, окутанные холодными зимними сумерками и ждем, когда взойдет весеннее солнышко и разбудит нас и оживит, совсем не думая о том, найдет ли оно в нас что-нибудь, что еще способно пробудиться и ожить.

Мы поставили наше национальное будущее в исключительную зависимость от министерства иностранных дел, мы все уже сжились с мыслью, что будущее счастье Сербии зависит единственно от того насколько искусно ведут дипломатическую игру руководители внешней политики нашего государства. Мы перестали верить, что будущее счастье Сербии зависит в первую очередь от каждого из нас, и, не делая того, что зависит от нас, пожираем глазами одного человека, министра иностранных дел, и ждем от него того, чего малые дети ожидают только от фокусника. Мы верим только в искусную шахматную игру − во внешнюю политику. Мы веруем, что наш спаситель − искусный министра иностранных дел: на дипломатической доске он удачно передвинет фигуру и выиграет. Одним словом, мы поставили наше счастье в зависимость от ожидания и только ждем.

«У нас ничего путного ждать нечего!» – можно услышать со всех сторон, на улицах и в домах белградских. Уже стало обычным делом, что люди, не исполнившие свой долг перед Отчизной, сидят в кафе или прогуливаются по улицам и говорят: «У нас ничего путного ждать нечего!» Торговцы, которые не умеют торговать и страдают от своего неумения, критикуют министерство иностранных дел и говорят: «У нас ничего путного ждать нечего!» Чиновники, которые предпочитают работе отсутствие в своих ведомствах, твердят, что министерство иностранных дел неудачно передвинуло нашу фигуру на политической доске и поэтому «у нас ничего путного ждать нечего!». Женщины, которые не смогли воспитать своих детей, находят, что внешнюю политику следовало бы повернуть вправо, а не влево, но так как она фатально повернута влево, то «у нас ничего путного ждать нечего!» Такой прогноз дают все те, кто не имеют веры ни в себя, ни в свой народ. Таких людей у нас в Сербии стало очень много. Они, как безработные, которые ходят по рынку, заглядывают в каждую лавку, в каждую витрину, каждому лицо,– и критикуют всех и вся. Они не имеют ничего своего, что можно было бы выставить на продажу, кроме брюзжащей критики, которая в нашей стране, впрочем, весьма потеряла в цене.

Они не верят в себя и, следовательно, не верят в других. Для них все те, кто живет сегодня, всего лишь жалкие вырожденцы, которые появились на свет для того только, чтобы помрачить славу и умалить величие их славных предков. Они часто повторяют: «Если бы нынешнее поколение совсем вымерло, может, тогда появилось бы новое, более достойное, более способное, чем это». Они любят повторять фразу о стародавнем и новом Израиле.

Однако не верьте их словам, дорогие братья, ибо все это лишь пустые речи. Одно поколение от другого не отделено китайской стеной, но каждое предыдущее сливается с последующим. Предыдущее поколение дает следующему за ним не только организм, но и дух, и мораль, и навыки. Каждое последующее поколение неизбежно более чем наполовину формируется, наставляется и вдохновляется тем поколением, которое ему предшествовало. Наконец, поколение не может в каком-то отрезке времени существовать одно − с ним одновременно живет несколько поколений, поэтому они не могут не влиять одно на другое. Так что лишено логики утверждение, что наши потомки будут совершенно здоровы, если мы совсем больны, и что они будут абсолютно добры, если мы злы. Мы должны всерьез заняться своим здоровьем, если хотим иметь здоровое поколение. Разве не глупость надеяться, что стебель будет здоров, если корень, от которого стебель пьет сок, поражен.

Поэтому мы − такие, какие есть − не смеем отталкивать от себя своих потомков и кричать им, как в прежние времена кричали на Востоке прокаженным: «Нечистые! Нечистые!» Напротив, мы должны призвать их к себе и показать им, что есть у нас здорового и что больного, и сделать так, чтобы им понравилось чистое и здоровое и не понравилось нечистое и заразное. Мы не должны прятаться от детей наших, но должны показаться им такими, какие мы есть на самом деле − они все равно нас узнают . И давайте скажем им: «Мы рок ваш и ваше спасение. Смотрите на нас с той стороны, с какой будете нас видеть как спасение и жизнь».

Христос говорил: «Пустите детей приходить ко Мне!» И все мы должны говорить то же и следовать этому призыву. Но прежде мы должны сами, как дети Божии, прийти к Христу, а потом к себе призвать детей наших.

«Да что может Христос сказать нам, сербам, сегодня?» – вопрошают потерявшие веру и в себя, и в Христа, и в народ. А Христос вот что может нам сказать сегодня.

Вы, сербы, принадлежите к народам униженным и оскорбленным, а Меня тоже всегда оскорбляли и унижали. Я ваш товарищ по несчастью и близкий друг, который знает счет вашим вздохам и меру вашим слезам. Я иду плечом к плечу с вами через всю вашу историю и сопровождаю все падения ваши и подъемы. Вы зачастую не замечали Меня или избегали, а Я вам никогда не навязывал Себя, подобно тому, как настоящий друг никогда не напрашивается, но никогда и не теряет товарища из виду и не изгоняет его из своего сердца.

Другие народы воздвигли Мне роскошные храмы и жертвовали без счета серебро и золото, а вы – нет, и все же вы в сердце Моем не дальше тех, первых. Другие народы посвятили Мне все лучшее, что ими создано в науке и искусстве, а вы – нет, но все же вы не стали для Меня хуже, чем они. Другие народы ежедневно возжигают больше свечей пред Моим алтарем и больше падают ниц пред ликом Моим, чем вы, но все-таки Я с вами, как и с ними. Я больше с вами, чем с ними, ибо их жизнь в пресыщении, а ваша – в голоде и жажде, а Я всегда больше дружил с голодными и жаждущими, чем с сытыми. История великих и пресыщенных народов перестала быть Моей историей, а ваша история всегда была, и остается сегодня, историей голода и страданий.

Вера ваша не отвечает вашим желаниям: вы хотите иметь счастливое Отечество, а сами не верите в такое Отечество. Отбросьте недостойное представление, что вас освободит и сделает сильными один человек. Освобождайте и укрепляйте каждый сам себя, и когда вы все станете свободными и сильными, тогда и Отечество ваше будет свободным и сильным. Внешняя свобода ничего не стоит без свободы внутренней, как и внешняя сила ничего не стоит без силы внутренней. У вас в Сербии внешняя свобода есть, но чем она может вам помочь, если ваша душа в плену сомнений и отчаяния?

Отбросьте нелепую мысль, что будущую счастливую Сербию создаст один человек. Смотрите на вещи реально, а реальность в том, что вы все должны в здание своей мечты положить по камню, поскольку все вы строите будущее своего народа.

Отбросьте недостойный пессимизм из-за того, что вы малочисленный народ. Вспомните, все великие народы были сначала малыми. И Церковь Моя, в которой сегодня сотни миллионов, вначале имела едва ли десяток верующих. И этот десяток победил не числом и не внешними средствами, но верой и стойкостью, ростом внутренним, духом, истиной и воодушевлением. Веруйте в Меня, ибо вера в Меня означает веру в себя, а она означает победу. Веруйте в Меня, как Я верю в вас.

Вот что мог бы сказать нам Христос сегодня.

Если мы будем следовать Его словам, мы будем созидать, а не рушить, верить и надеяться, а не отчаиваться, мы создадим свое Отечество. Мы сделаем сильнее наш национальный организм, укрепим дух. Наша вера в себя совершенно разрушена – мы должны восстановить ее. Наша воля ослабла, она гнется во все стороны, как камыш на ветру, – мы должны сделать ее незыблемее пирамид. Наш взгляд омрачен ненавистью к людям – мы должны учиться любви к ним. Слух наш огрубел от героических песен прошлого и ликующей музыки будущего – мы должны щадить слух, чтобы у нас не притупилось восприятие искусства, помогающего жить. Язык наш стал скор на проклятие нашей жизни – мы должны попридержать его, но во всеуслышание говорить о нашей вере и надежде.

Одним словом, нам следует перевести наше внимание с деятельности министерства иностранных дел на нас самих, осознав, что будущее счастье нашей Родины зависит от каждого из нас. Поэтому все мы должны стать министрами внутренних дел. Мы много говорим о других людях и часто критикуем других, а о себе говорим мало и совсем себя не критикуем. К сожалению, я не слышал, чтобы говорили: «У нас ничего путного ждать нечего, потому что я плохой человек» − но каждый кричит: «У нас ничего путного не получится, потому что другие плохи». Но если бы каждый воскликнул: «Сербия несчастна оттого, что я плохой человек и плохой ее гражданин», − Сербия в три дня преобразилась бы, а через три года стала бы счастливой страной, и все мы были бы счастливы вместе с нею и с детьми нашими. Она накопила бы столько сил − и физических, и моральных, и духовных, − что все ее внешние путы лопнули бы сами по себе, как лопается кора дерева, когда оно быстро идет в рост.

Так что нам, братья, нам не остается ничего другого, как начинать с себя. Будем предтечей для наших детей в созидании счастья Отечества. Пусть они увидят хоть одну искреннюю и отважную попытку с нашей стороны, пусть увидят проторенную тропу, по которой продолжать движение им. И хотя наша работа покажется им по-ученически несовершенной, все равно, она будет им весьма кстати, ибо наше ученическое несовершенство подвигнет их к совершенству, к мастерству.

Пусть в глазах наших детей мы останемся детьми. Быть детьми совсем не унизительно, напротив, это необходимое условие для входа в Царство Небесное. Христос сказал: «Если... не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Оно наше будущее счастливое Отечество на небесах, но это и наше будущее счастливое Отечество на земле. Ни в то, ни в другое Отечество мы не сможем войти, если не будем как дети. Если мы не будем, как они, верить в возможность невозможного, не будем воодушевлены будущим, не придем ко Христу и не научимся у Него терпению в страдании, не научимся верить в себя и в победу своих идеалов, мы действительно исполним пророчество тех зловещих предсказателей, которые, толкаясь без дела по торжищам, выкрикивают: «У нас ничего путного ждать нечего!»

Будем же как дети и призовем детей своих к себе. Не станем отделять их от себя, а разрешим им приходить к нам. Давайте, когда будем приближаться к детям, величайшей из святынь, отряхнем с себя как можно больше праха, чтобы их не запачкать, умоем лицо и руки, а им скажем, что мы грязны, чтобы они постарались быть чище нас.

Будьте благословенны, дети наши, скажем мы им, будьте благословенны! Наше благословение не стоит дорого, ибо мы, предки ваши, не сделали ничего достойного ни перед Богом, ни перед людьми. Но в нашем благословении − все наше желание, чтобы вы были достойнее нас.

Благословляем вас, дети наши, и пусть на пути вашем растут тернии, как росли они на нашем пути и на пути наших предков. Не розы, но тернии, ибо путь с розами ведет книзу, в долину, а вы должны подниматься вверх, идти узкой тропой сквозь тернии. Мы падали от усталости посредине тернистого пути и, окровавленные и изнуренные, поворачивали назад, страстно желая оказаться в долине роз. Вы должны быть сильнее нас и идти вперед, не обращая внимания на кровь и пот.

Благословляем вас, дети наши, и пусть число ваше умножится, чтобы тех, кто не выдержат и упадет, заменили другие. Пусть будет как можно больше глаз устремится к одной цели. Пусть как можно больше умов вознесется ввысь, к единому истинному Богу и как можно больше сердец сольется воедино в благородном порыве.

Невелика, дети, та земля, на которой вы рождены, но станьте вы великими и возвеличьте землю нашу и сделайте счастливым Отечество.

Будьте великими в вере в Бога – это во-первых. Ибо эта вера пробудит в душах ваших и веру в себя, а она предвестница всякой победы.

Будьте великими в надеждах своих – это во-вторых. У кого слабая надежда, тот немного может достигнуть. Если рушатся одни надежды ваши, тотчас обращайтесь к другим, еще большим. Будьте великими в надеждах, ибо в надеждах будущее.

Будьте великими в любви – это в-третьих. Любовь подобна огню, который согревает жизнь. Пусть как можно больше огня будет в сердцах ваших. Смотрите, чтобы пламя его никогда не уменьшалось. Любовь жертвенна. Берегитесь остаться без Бога, чтобы не угасло ваше жертвенное пламя. Ревностно служите Богу, каждый день возжигайте жертву Богу.

Будьте великими в выдержке и стойкости. Попирайте тернии и поднимайтесь упрямо на вершину. Заглушайте боль вашу песней о будущем счастливом Отечестве. Страдайте, но пойте. Пусть слезы у вас текут от боли, но уста ваши пусть будут раскрыты для песни. Живите будущим, идите вперед и не оглядывайтесь, ибо кто оглянется, превратится в камень. Пусть вашему упорству дивятся и небо, и земля, и все народы на земле.

Пусть о величии вашем станет слышно повсюду, пусть оно гремит, будто это вострубила труба иерихонская. От этого гласа трубного падут стены, которые нас окружают, перестанут нас терзать все внешние узы, и тогда мы почувствуем себя свободными. И уже не будем сидеть на обочине, глядя на состязание великих и свободных и проклиная свою судьбу, но и сами встанем в ряды соревнующихся.

Только для этого надо помолиться Богу.

«Боже, мы так часто малодушествовали, подними нас, падших, и придай храбрости нам, испугавшимся. У Тебя, единственного Бога, будущее счастливое Небесное Отечество наше, в котором царят любовь и мир. Наш святой царь Лазарь предпочел Твое Царство Небесное, и мы, потомки его, последуем за своим святым царем-мучеником, ибо только через мученичество приходят на Небеса, – Боже, поддержи нас в мученичестве. Только герои истины увидят лик Твой, Боже, − Ты единственный можешь вдохнуть жизнь в мертвые кости и героизм в слабые сердца! Ты, Боже, свидетель тому, что мы не жаждем молочных рек в кисельных берегах, − мы жаждем обрести такую землю, где правда Твоя воссияет еще ярче и где имя Твое будет прославлено достойнее. Единый Великий Господь, просвети ум и возвысь сердца рабов Твоих, чтобы никогда нам не стремиться к неправде и никогда не уклоняться от борьбы за правду. Аминь.

О великом имени

h6С Проповедь в обычный день

Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле! (Пс 8, 10).

Кто изречет могущество Господа, возвестит все хвалы Его? (Пс 105, 2).

Не произноси имени Господа, Бога твоего напрасно, ибо Гсподь не оставит без наказания того, кто произности имя Его напрасно (Исх 20, 7).

Моя одежда, господа, уже сказала вам, какой будет моя проповедь. Одежда моя старого-престарого покроя, такова и моя проповедь. И вся она выражается одним словом. Это общеизвестное слово, знакомое всем, во все исторические времена, во всех концах света, на всех языках, во всех сердцах. Слово это – имя Того, Кто выше нас.

Когда мы, христиане, видим плодородную вспаханную землю, которая начинает одеваться зеленью, когда видим роскошь земного убранства, звезды над собой в ночи и солнце ранним утром, и приводящии нас в ужас молнии, мы переглядываемся и с любовью произносим это слово –

БОГ.

Короткое слово, но полное глубокого смысла. Оно и пронизывает всю мою проповедь.

Когда это слово говорят непослушным детям, они становятся послушными.

Сказанное преступнику, который обогатился злодеянием, слово это наполняет его страхом.

Сказанное праведнику, который пострадал из-за своей праведности, слово это делает его смелым.

Сказанное болящему, слово это исцеляет его.

Сказанное потерпевшему кораблекрушение в волнах морских, слово это наполняет его надеждой.

Сказанное родителям у могилы ребенка, слово это приносит им глубокий вздох облегчения.

Сказанное властителям, объятым заботами о благе своего народа, слово это укрепляет сердце и просветляет дух.

Сказанное гордым, слово это их смиряет.

Сказанное презираемым и униженным, слово это их возвышает.

Сказанное солдату на войне, слово это изгоняет страх смерти.

Сказанное разочаровавшемуся в жизни, слово это становится для него спасительным якорем.

Сказанное преданному другом или обманутому счастьем, слово это спасает его от самоубийства.

Сказанное опечаленным, слово это проясняет их лица.

Сказанное радостным, слово это напоминает им о заботах.

Это слово мудрых делает еще мудрее, богатых – еще богаче, образованных – еще образованнее, ученых – еще ученее, брагородных – еще благороднее, сильных – еще сильнее, счастливых – еще счастливее.

Разве это не всесильное слово? Разве есть другие слова, которые могли бы произвести большее действие?

Произнося это краткое имя, Колумб двинулся через бескрайние водные просторы искать Америку, в которую никто, кроме него, не верил.

Произнося это краткое имя, великий Ньютон познал великую тайну небесной механики.

С этим именем шли в бой победоносные Кромвель, Карл XII и Суворов.

С этим именем распространял Христово учение в Азии и Европе апостол Павел.

С этим именем на устах завершил свою жизнь недавно умерший шведский литератор Стринберг.

С этим именем предводители сербского восстания сто лет назад поднялись на великое дело освобождения своего народа от турецкого рабства.

Это имя вспомнили сегодня утром сотни тысяч граждан нашей страны, которые вышли на свои поля трудиться и исполнять свой ежедневный тяжкий долг.

Это имя помянули сегодня утром во дворце нашего короля и в бесчисленных других домах, начиная от хором на площади Теразия до лачуг в горах Златибор и Капаоник. Его произнесли многие ученые и умные головы, его прошептали многие старцы и юноши, его призвали на помощь многие здоровые и расслабленые, его пролепетали и дети, не знающие еще его значения, и малоумные, знающие только, как повторять чужие слова.

И так изо дня в день.

Это имя проходит через всю мою проповедь.

Я знаю, что многие люди не упоминают этого имени, многие и не стараются вспомнить его. Знаю, что многие это имя поносят и хулят. Это меня не удивляет, ведь чем более известен человек, тем больше у него недругов. Бог имеет больше врагов, чем любой человек на земле, ибо и величие Божие превышает всякую величину человеческую.

Но разве имя Божие станет меньше от того, что люди некоторые не вспоминают его? Разве имя Божие стало бы меньше, если бы его ни один человек на земле не вспоминал? Нет, конечно. Оно было бы точно таким же величественным, даже если бы людей не было, даже если бы люди не поминали имя Божие, Бог все же не остался бы не помянут. Его помянуло бы воинство духовное, которое Он сотворил. Даже если бы все люди на земле ежедневно вспоминали и прославляли имя Божие, слава Божия не стала бы большей и имя Божие не стало бы более слышным во вселенной. Бог утвердил Свою славу на более крепком фундаменте, чем род людской. Создавать славу на человеческом фундаменте все равно, что строить на песке. Кто прославлял Бога до появления человека и кто будет прославлять Его после исчезновения человека? Смотрите, наука утверждает, что земля несколько тысячелетий назад вся была подо льдом, и есть вероятность, что земля опять покроется льдом. Кто же, следовательно, прославлял Бога тогда, когда сверкали ледники в тех местах, где сейчас блистают наши храмы во имя Божие? И кто будет славить Бога тогда, когда наши храмы, и города, и кладбища с нами вместе будут покрыты ледниками? Или с исчезновением людей на земле исчезнет и слава Божья и сгинет во мраке, подо льдом и снегом, подобно тому, как сгинут наши тела?

Нет, господа, слава Божия не зависит от нас, однако наша слава зависит от Бога – и наша слава, и наше счастье. Подумайте, насколько меньше было бы счастья у людей, если бы имя Божие вдруг совсем забылось на земле и человек не мог обратиться ни к кому, кто был бы более могуществен и силен? Миллионы тех, что жизнь свою всегда связывали с этим именем, почувствовали бы себя тогда как человек, который над бездной держится за выскальзывающую из рук ветку и вот-вот выпустит ее из своих пальцев. Тогда было бы гораздо меньше милости и благородства, меньше геройства и воодушевления. Зло тогда вылезло бы из своей бездны и бросило бы свою тень на весь свет. Добро было бы побеждено и брошено во тьму, в бездну. Тогда зло восторжествовало бы.

Так было бы в случае, если бы имя Божие было совсем неизвестно. Но нам тяжело, или лучше сказать, невозможно представить себе человечество, и историю, и культуру без Бога. Половину истории человечества создает Бог, а половину – человек. Имя Божие вписано заглавными красными буквами в историю и культуру человечества. Походите по свету и убедитесь, что это так. В Европе, которая является сегодня самым просвещенной частью света, во всяком городе, в который вступите, и в каждом селе, мимо которого пройдете, прежде любого имени вы прочтете имя Божие. Это имя выписано высокими и нарядными храмами, которые высятся над остальными зданиями и превосходят их своим богатством. Дом Божий повсюду вам прежде всего бросится в глаза, раньше и скорее, чем обычные дома.

Что толку замалчивать имя это, и ненавидеть его, и клеветать, если его нельзя ни стереть, ни умалить? Мы приходим и уходим, а оно остается написанным на небе пламенными языками. Это имя обогатило жизнь каждого отдельного человека. Кто отрекается от этого имени, тот отрекается от большого богатства. Кто вычеркивает из своего сердца и ума это имя, тот иссушает в себе источник богатства морального и духовного. Кто толкает других отречься от этого имени, тот отнимает у своего ближнего богатство большее, чем серебро и золото. Ибо Бог есть богатство, которое остается у человека и тогда, когда у него не станет ни серебра, ни золота.

И я, дорогие братья, желал бы, чтобы вы все имели его и хранили при себе. Это богатство – излишняя роскошь для животных, но потребность для человека. Если бы человек жил хлебом единым, Бог был бы для него роскошь. Однако, не хлебом единым жив человек. Однако человек имеет и разум, и сердце, которым нужна пища точно так же, как и животу. Для разума и сердца нет здоровее пищи, чем пища от Бога. Кто Бога носит в разуме и в сердце своем, тот на пути к спасению. Самые мудрые люди в истории носили Бога в своем разуме и в сердце своем, а мы, менее мудрые, закрываем ему доступ в свой разум и в свое сердце. Самые сильные люди в истории считали Бога великим богатством, а мы, менее сильные, это богатство отбрасываем, считая его бесполезным. Самые просвещенные народы света произносят имя Божие, как самую великую святыню, но мы, менее просвещенные, стыдимся этого имени. Нам, сербам, которые начали многое и которые не завершили ничего, Бог необходимость, а не роскошь. Кто хочет вершить великие дела, тот должен иметь и мысли великие. А самая великая мысль, которая когда-либо могла прийти в голову человеку, есть мысль о Боге.

Господа, я проповедую вам одну великую мысль и одно великое имя. Моя проповедь старая-престарая, старая и всегда новая. Эта великая мысль невидимо двинула колесницу жизни человеческой, как электричество невидимо приводит в движение электрические машины. Это великое имя, которое я вам проповедую, и которое мы все должны один другому проповедовать, не трудно запомнить, не трудно произнести, не трудно почитать, не трудно прославлять. Это великое и спасоносное имя – БОГ. Аминь.

Новые беседы под горой

h6С Пролог к новым беседам под горой

В творчестве владыки Николая (Велимировича) «Новые беседы под горой» занимают выдающееся место. И прежде всего потому, что в них рассматривается чрезвычайно интересная богословская тема: «Что было в начале и что будет в конце света?» и приоткрывается тайна воплощения Сына Божьего.

А было ли когда на свете мыслящее существо, которое не интересовали бы эти вопросы? Поколение за поколением мучительно пыталось найти ответ на них, но, так и не преуспев в этом и разочаровавшись, одно за другим, сходило в могилу. Возобладало убеждение, что от этой тайны «ключи − в могиле».

Когда Сын Божий, один из Творцов этого света, Очевидец начала нашего бытия, в теле человеческом посетил нашу планету, Он открыл нам тайну Начала и Конца. Он открыл нам истину, которая совершенно отличается от любых философских и научных теорий и гипотез о начале и конце света.

Устами Своего любимого ученика – апостола и евангелиста Иоанна Богослова – Спаситель сказал, что в начале было Слово, что Слово предшествовало всему, а также что начало Творения предварял договор.

Как это можно понять нашим ограниченным мышлением и говорится на последующих страницах.

Наш великий мыслитель и знаток творчества и деятельности владыки Николая – преподобный Иустин (Попович) сказал: «Сербская душа запиналась и подбирала слова до тех пор, пока не родился Николай и не нашел ей нужных выражений». Больше всего эти слова находят отражение в «Новых беседах под горой». В попытке величайшие тайны человеческого ума раскрыть через разум владыка силой мысли проник в глубины тайны, чтобы из тех глубин, что до нынешнего дня оставались непознанными, извлечь на поверхность истину, объяснив ее в самых понятных словах, в самых доступных выражениях. Сравнения из нашей повседневной жизни делают эту истину еще понятнее и логичнее. Прочтя «Новые беседы под горой», вы убедитесь в этом и сами. Эти беседы многим помогут понять тайны жизни и смерти.

Лаврентий,

епископ Шабацко-Валевский

В начале было Слово, и Слово было у Бога,

и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога.

Все чрез Него начало быть,

и без Него ничто не начало быть, что начало быть.

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его...

Был Свет истинный, Который просвещает

всякого человека, приходящего в мир.

В мире был, и мир чрез Него начал быть,

и мир Его не познал.

Пришел к своим, и свои Его не приняли.

А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его,

дал власть быть чадами Божьими,

которые ни от крови, ни от хотения плоти,

ни от хотения мужа, но от Бога родились.

И Слово стало плотию, и обитало с нами,

полное благодати и истины;

и мы видели славу Его,

славу, как Единородного от Отца...

И от полноты Его все мы приняли

и благодать на благодать,

ибо закон дан чрез Моисея;

благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа.

Бога не видел никто никогда;

Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил.

Евангелие от Иоанна, глава первая

стихи 1 – 18

Начало

(Ин 1, 1–5)

«Что было в начале? Что будет в конце?» А не равны ли по своей тяжести, братья мои, эти вопросы вопросу «Что происходит сейчас?» И поскольку любой мыслящий человек пытается понять, что происходит сейчас с ним и вокруг него, постольку его все неодолимее преследуют вопросы: «Что было в начале?» и «Что будет в конце?»

Стоит только начать разговор с людьми о выходящих за рамки обыденного вопросах жизни, и вы заметите, что минут через десять чьи-нибудь рассуждения уже ударятся о стены начала и конца, и вы услышите недоуменный вопрос: «Что было в начале? Что будет в конце?»

Трудно представить, что хоть один-единственный человек из тех, что когда-то жили на земле, человек, обладающий зрением и разумом, человек, у которого есть душа и сердце, который, вглядевшись в этот свет и в себя в нем, не задумался бы над началом и концом всего. Невозможно представить, что когда-то хоть один ученый, изучая происходящее (либо внутри самого человека, либо в человеческом обществе, либо в природе), не задумался бы хоть раз о начале и конце всего того, что случается в жизни. И еще труднее представить, что некогда жил хотя бы один святой человек, который пусть на миг, но мог отделить то, что бывает сейчас, от того, что было в начале, и от того, что будет в самом конце.

Вопросы о начале и конце света так же естественны, как и вопросы человека, который неожиданно выбрался из густого леса на широкую дорогу: «Откуда идет эта дорога? Куда она ведет?», − или человека, который наткнулся на неизвестную реку: «Откуда вытекает эта река? Куда она впадает?»

Миллионы и миллионы наших предков задавали себе эти два мучительных вопроса и давали на них разные ответы. Но не думайте, что этих ответов были миллионы – ответов всего четыре:

Первый ответ. У этого света нет ни начала, ни конца, то есть не стоит напрасно мучиться вопросами «Что было в начале?» и «Что будет в конце?»

Второй ответ. В начале был Бог, Который из ничего сотворил мир и Который его в конце снова претворит в ничто.

Третий ответ. В начале был некий туманный хаос, в котором, состязаясь с ним, одни боги пытались перекричать других, – они и по сей день борются между собой в попытке завладеть всем миром.

Четвертый ответ. В начале был туманный хаос, который сам своей силой и своим внутренним разумом претворился в космос. В конце времен мир снова вернется в свое первобытное, хаотическое и туманное, бесформенное состояние.

Первый ответ давали чаще всего древние индийцы; второй – древние евреи и некоторые из греческих мудрецов; третий – древние вавилоняне, ассирийцы, египтяне, греки, римляне и вообще подавляющее большинство людей на нашей планете; четвертый – некоторые древние греко-римские философы, стоики и некоторые из новых и новейших европейских мыслителей и ученых (если не большинство их).

Каждый из этих четырех ответов на первый взгляд может вам показаться возможным, но если вы глубоко задумаетесь над каждым из них и всесторонне рассмотрите их, то останетесь неудовлетворенными любым из них.

А может, есть некий пятый ответ? Может, когда-нибудь кто-то дал его? Может, этот кто-то мог бы сказать, откуда и куда идет путь? И мог бы объяснить, где река жизни берет начало и куда впадает?

Да, есть и пятый ответ, существует и человек, который дал его и который мог сказать, откуда идет и куда ведет путь, и где исток реки жизни и где ее устье.

Во то время, когда с исключительной точностью исполнялись все пророчества Христа: когда Иерусалим и храм иерусалимский были разрушены, когда народ, который распял Христа, был рассеян по всему свету, когда апостолы Христовы были гонимы и ученики и последователи Христовы, представ перед судом, были осуждены и казнены огнем и мечом, – в то время жил человек, который дал пятый ответ на вопрос: «Что было в начале и что будет в конце?»

Это было время, когда в Риме, столице мира, все четыре упомянутых ответа критиковались и смешивались, покуда наконец все четыре не были отвергнуты – император Домициан издал ясный указ, что отныне его должны называть богом все его подданные, что фактически означало – население всего известного в то время мира. В то время жил человек по имени Иоханан, или Иоанн, который дал пятый ответ на упомянутые мучительные вопросы.

Рыбак по своему первоначальному занятию и апостол Христов до конца дней, Иоанн пережил всех первых апостолов и на протяжении полувека наблюдал, как Евангелие Христово прокладывает себе путь.

Откуда этот человек знал как ответить на труднейшие, для всех поколений людских, вопросы? Если он говорит как рыбак, мы ему не верим. Если он говорит как старец и мудрец, мы ему не верим. Если вообще он говорит как человек, не известно насколько ученый, насколько мудрый и опытный, мы ему не верим. Откуда он, да и любой смертный, знает, где начало пути, если он не был в начале, и где конец пути, если он не был в конце, откуда ему знать, где берет начало река жизни, если он не был у истоков, и куда она впадает, если он не был в устье?

Но мы несомненно должны ему верить, ибо он говорил не от себя, не как рыбак, не как старец и мудрец, не как простой смертный. Три года он был другом Христа и неотступно следовал за Ним. Нередко он приклонял голову к груди Христовой. Он не отрекся от своего Учителя и Господа и тогда, когда Его унижали, мучили и распяли. Под крестом на Голгофе он стоял рядом с Матерью Иисуса и видел и конец всего, и начало всего. Он записал малую толику из слов и дел Христовых, лишь столько, чтобы люди научились верить в Него и обрели жизнь вечную, а услышал он и увидел от Христа столько, что «если бы писать о том подробно... и самомоу миру не вместить бы написанных книг» (Ин 21, 25). Следовательно, передал нам, вне всякого сомнения, не свои слова, но речи Христовы. А что он узнал от Учителя, то и поведал нам. А что он слышал, слышал от Того, Который Сам Себя назвал Начало; от Того, Который знал, откуда идет путь, ибо Он был в начале его, и знал, куда он ведет, ибо Он был в конце пути, и Он знал, где исток реки жизни, ибо был у истока, и Он знал, куда впадает река, ибо был в устье. И поэтому пятый ответ, по сути, дает не Иоанн, но Христос; отвечает не мудрец, но отвечает Очевидец.

Представьте, что вы заблудились в густом лесу, а потом неожиданно вышли из него на широкую дорогу, о которой не знаете, ни где ее начало, ни где конец. Представьте еще, что на той дороге вы встретили нескольких мудрецов, таких мудрых, каких может только дать земля, которые стояли и спорили, откуда идет дорога и куда ведет. И вы, надеясь, что они укажут вам направление, внимательно выслушали их рассуждения, посмотрели, как они оценивают видимый отрезок пути, и попытались проверить, верны ли их доказательства. Но в этот момент, когда на всех нашли нерешительность и отчаяние, на дороге показался ребенок, который сказал вам, что идет от начала пути, из такого-то города, и направляется в такой-то город, где дорога кончается. Кому вы скорее поверили бы: мудрецам, которые вместе с вами топчутся на этом отрезке дороги, переворошив все камешки на ней, или несмышленому ребенку, который говорит, что идет от самого начала и знает название города, куда этот путь ведет?

Или представьте еще, что вы во время путешествия наткнулись на большую реку и не знаете, ни где ее исток, ни где устье. И представьте, что на берегу вы застали нескольких мудрецов, таких мудрых, каких только земля может дать, которые стоят и спорят, где исток той реки и где может быть ее устье. И вы вежливо будете слушать их рассуждения, ознакомитесь с их исследованиями чистоты воды и того, какие камни нанесла вода, и попытаетесь обдумать их доказательства. Но в этот момент на берегу появится мальчик-пастух, который скажет вам, что он идет от истока этой реки и гонит овец к своему дому в самом ее устье. Кому бы вы скорее поверили: мудрецам, которые вместе с вами топчутся на берегу и исследуют каждую каплю воды в реке и каждую песчинку, или несмышленому пастушку, который говорит, что идет от верховьев реки и гонит овец своих к устью?

Разумеется, вы скорее поверите одному ребенку-очевидцу, чем целому собранию наимудрейших неочевидцев.

Так и в нашем случае: мы стоим на жизненном пути и спрашиваем о начале и конце пути, или мы стоим на берегу реки жизни и спрашиваем об ее истоке и устье. Если издалека появится хоть один очевидец, будь то рыбак, плотник или ребенок, мы тотчас оставим всех мудрецов земных и пойдем за тем очевидцем. Или разве вам не случалось, хотя вы сами так мудры и опытны, обращаться с просьбой вывести вас из незнакомого леса или указать путь в горах к какому-то несмышленому ребенку, который эту дорогу знает как очевидец.

Хорошо, значит, мы имеем дело с очевидцем. И очевидцем был не апостол Иоанн, не рыбак, не старец и мудрец, не любой человек вообще, но Иисус Христос, Чьи слова Иоанн, Его самый близкий друг, записал после того, как через три года снова услышал их от своего Учителя.

Апостол Иоанн, сообщает нам, что о начале всего поведал Христос:

В начале было Слово,

и Слово было у Бога,

и Слово было Бог.

Оно было в начале у Бога.

Все чрез Него начало быть,

и без Него ничто не начало быть,

что начало быть.

Итак, в начале было Слово, и Слово есть начало всего. В Слове Божием есть начало пути, и в Слове Божием исток реки жизни. Так говорит Очевидец начала.

Мы Ему верим или не верим? Если верим, наша душа, встревоженная неизвестностью, успокоится, ибо получит достоверный ответ на непростой вопрос о начале всего. И еще потому успокоится наша душа, что будет видеть бесчисленные добрые последствия, логично вытекающие из этого единственного простого и краткого ответа. Но если мы Ему не верим все-таки, нам не остается ничего другого, как вернуться к тем первым четырем ответам. Но прежде чем мы решим, верить нам или нет, спросим себя, каковы были те люди, которые дали нам первые четыре ответа, и каков был тот, кто нам дал пятый ответ. Для сравнения примем три мерила оценки:

1. Кто их них безгрешнее и святее?

2. Кто из них больше беспокоится о нас, ищущих путь?

3. Кто из них был в начале пути как очевидец?

Среди миллионов человеческих существ, которые дали первые четыре ответа, были и святые, и несвятые, малогрешные и многогрешные. Однако никогда никто не был так же безгрешен, как Иисус Христос, хотя иногда кое-кто и осмеливался говорить о собственной непогрешимости. Итак, пятый ответ дал самый безгрешный и самый святой человек из тех, что когда-либо ходили по земле.

Далее. Среди миллионов человеческих существ, которые сформулировали первые четыре ответа, были и такие, кто более или менее беспокоился о роде человеческом, и такие, кто беспокоился лишь о себе, о своей славе и о своей жизни. Но с тех пор, как люди рождаются и умирают на земле, никто никогда не показывал такой отеческой заботы обо всем роде человеческом, как Иисус Христос. Не ища славы и отказавшись от царского престола, когда люди хотели сделать Его царем, но не отворачиваясь от болящих и презренных, Он позволил распять Себя вместе с разбойниками на кресте, только бы нам было хорошо, чтобы открыть нам глаза и указать истинный путь. Следовательно, пятый ответ дает нам человек, больше заботящийся о нас, чем какой-либо самый заботливый отец о своем ребенке.

Среди миллионов человеческих существ, сформулировавших первые четыре ответа, были и первоклассной учености люди и высокой мудрости, но было много и других, менее ученых и менее мудрых, к тому же и более пристрастных, и более воинственных. Однако с того дня, как черная земля полнится миллионами человеческих костей, ни один учитель или вождь не дал о себе личного свидетельства, что он есть Начало, что он был при сотворении мира, что он, поэтому, есть очевидец всего, что было до и после сотворения мира. Этого не утверждал никто, кроме Иисуса Христа, Сына Божиего.

Поэтому нам более естественно верить Ему, самому святому среди святых, самому заботливому среди заботящихся и самому явному свидетелю и очевидцу того, что нам нужно знать.

Да просветит Живой Господь души наши и да очистит сердца наши, да укрепит нас разумом, чтобы мы все удостоились и сподобились усвоить ту истину, из которой черпаем свет и радость, и силу в этой жизни и из которой почерпнем и свет, и радость, и силу в той жизни. Аминь.

Мир как слово

(Ин 1, 1–4)

Мы спрашиваем себя, братья, что было в начале. И небесный Очевидец нам отвечает, что в начале было Слово и что это Слово было Бог, и что через Него все начало быть. Этот Очевидец является самым достоверным и самым осведомленным свидетелем. И мы должны ему верить. Наша вера не должна быть полуверой, осторожной и пугливой, которая оглядывается по сторонам и страшится, и пятится назад при первом же окрике. Наша вера должна быть яснее всякого знания, сильнее и полезнее всякого знания, которое нам могут дать люди, не бывшие очевидцами Божественной мудрости.

Чтобы наша вера была именно такой, Евангельская весть должна удовлетворить и нашу мысль, и наши чувства, и нашу волю – одним словом, всю нашу природу.

Но удовлетворяется ли Евангельской вестью наш ум, наше сердце и наша воля? Наш ум спрашивает: «Как понимать, что в начале сотворения мира было Слово, и как понимать, что Слово есть Бог?»

Случалось ли вам наблюдать, братья, учеников в классе, когда они тихо сидят и молча слушают учителя? Потом вдруг все одновременно встают и начинают петь? И вы спрашиваете: «Почему так получилось? Что побудило их к тому, что было началом?»

Случалось ли вам, братья, видеть армию на войне, когда тысячи солдат скрытно сидят в окопах и ни одно движение их не заметно, и ни один звук не слышен. А потом вы видите, как вдруг тысячи солдат выскакивают из окопов, начинают стрелять и с криками бросаются в атаку? И вы задаете себе вопрос: «Почему двинулись с места тысячи солдат, почему они вдруг выскочили из укрытия, начали стрелять и с криками бросились вперед? Что было причиной их внезапной атаки, стрельбы, криков и стремительного наступления?»

Ответ очевиден. Слово учителя повелело ученикам в классе встать и запеть; слово генерала повелело тысячам солдат выскочить из окопов, начать стрелять и с криками броситься в наступление.

Человеческий ум мучительно пытается выразить себя в словах. Человеческие чувства мучительно пытаются выразить себя в словах. Человеческая воля мучительно пытается выразить себя в словах. Вся душа человеческая, вся жизнь человеческая мучительно пытается выразить себя в словах.

Ни одно наше разумное решение не осуществится, пока не будет высказано словами. Мы не только говорим, но и мыслим словами.

Хозяин велит слугам разбить на пустыре сад. И они разбивают на пустыре сад. Началом любого сада, виноградника и любого цветника является слово человека.

Государственный деятель говорит: «Пусть здесь будет построен мост, а здесь проляжет дорога, тут поднимется фабрика, а там вырастет город». Началом сооружения моста, прокладывания дороги, возведения фабрики, строительства города является человеческое слово. Да, братья, оно предшествовало всему, что когда-либо сажали, возводили, строили, созидали люди.

Вы говорите о труде. Но труд − это лишь слуга слова. Любое наше действие − это лишь исполнение нашего слова.

Вы говорите о решении. Но решение лишь туман, покуда слово не придаст ему форму. Именно в слове заключается сформированное и полное решение, готовое выйти из нас, как творец из своих покоев, и начать созидать. Пока ум не найдет слова, наш язык не двигается, наше сердце в смущении, наша воля колеблется и вся наша душа тычется в растерянности, как слепец без поводыря. Но когда ум наш найдет слова, тогда и он, ум наш, и сердце наше, и воля наша, и вся душа наша становятся слугами найденного и рожденного слова, а машина телесная становится исполнителем и слугой слова.

Покуда дитя не заговорит, его еще не вполне можно называть человеком. Глухонемой − полноценный человек, ибо он говорит если не словами, то знаками. И мы с вами много раз объяснялись знаками, а не словами. Но и знаки тоже слова. В природе знаки более распространенный язык, чем слова. Минералы и растения − язык природы в знаках. Животные – полу-слова, полу-знаки. Однако для природы и они ясное выражение того, что хотела она сказать. Человек единственный на земле обладает созидающим словом. Но вся вселенная говорит разными способами: либо словами, либо движениями, либо знаками. Следовательно, вся вселенная есть слово, но не самостоятельное и самобытное, оно − отзвук того Слова, Которое было в начале и с Которого все началось.

Слово предшествует браку, а значит − и рождению нового человека.

Слово матери осушает слезы в глазах плачущего ребенка.

Слово друга прогоняет тени с хмурого лица приятеля.

Слово врача вливает силы в больного.

Слово священника отгоняет от умирающего страх смерти.

Слово работодателя находит дело сотням рук.

Слово нищего доводит до стыда богача.

Вот почему в Слове поистине заключается начало всех и всего. Теперь уму нашему ясно, что в Слове − начало всего, что существует в жизни человека, что посредством Слова люди создают все. И то, что является созидательной силой для человека, является и созидательной силой повсюду во вселенной. И здесь, и там Слово есть и начало, и средство творения.

Но уму нашему пока не ясно, как Слово может быть Богом. В Евангелии говорится о Слове Божием, Которое у Бога, Которое исходит от Бога. Сможем ли мы насытить вечно голодного зверя, живущего в нас, ум, и удовольствоваться собственным объяснением? Давайте попробуем.

Когда мы видим следы льва на песке, мы говорим: «Это лев». Когда слышим блеяние, мы говорим: «Это овца». Когда слышим ржание, мы говорим: «Это конь». Когда мы слышим шелест листьев, мы говорим: «Это листья». Когда слышим журчание воды, мы говорим: «Это ручей». Когда слышим шум деревьев, мы говорим: «Это ветер». Мы не отождествляем земные существа ни с одним из характерных для них признаков, кроме собственного их голоса или производимых ими звуков. Мы не ошибаемся, когда, слыша голос Павла, но не видя его, говорим: «Это Павел». Или же когда слышим Петра, говорим: «Это Петр». Мы не скажем, увидев следы Павла, что это Павел, но скажем, что это следы Павла. Не скажем об одежде его, что это Павел, но скажем, что это одежда Павлова. Не скажем про книгу, написанную Павлом, что это Павел, но скажем, что это Павлова книга. Ни о состриженных волосах Павла, ни об отсеченной руке или ноге Павла мы не скажем, что это Павел, но скажем, что они Павловы. Но когда мы услышим голос Павла, услышим, что он где-то говорит, то, даже не видя его, мы скажем: «Это Павел». И когда мы слышим голос Петра, или Иоанна, или Илии, то, даже не видя их, утверждаем: «Это Петр, это Иоанн, это Илия». Ни с чем мы так не отождествляем человека, как с его речью вообще и с его голосом в частности. А голос – это не что иное, как основа речи, основа точно такая же таинственная и чудесная, как и ткань, вытканная на этой основе, – слово.

Обратите внимание на две вещи:

Во-первых, голос – менее всего подвергающийся изменениям на протяжении всей жизни человека, от рождения до смерти, признак. Тело изменяется несравненно быстрее, так что тело человека в старости мало чем напоминает его тело в молодости, но голос остается тем же или иногда только меняется совсем незначительно. Мысли, представления, понятия − словом, все содержание ума человека в старости лишь отдаленно напоминает содержание ума его в молодости, но голос остается прежним. Ощущения, желания, страсти − словом, все содержание сердца постаревшего человека мало чем напоминает содержание его сердца времен молодости, но голос, с небольшими изменениями, остается тем же самым. Стремления, тяготения и вся воля человека в старости точно так же едва напоминают содержание, направления и силу его воли в молодости, но голос, с небольшими изменениями, остается тем же. Друга, которого вы не видели лет тридцать, вы не узнаете ни по лицу, ни по походке, но узнаете по голосу. Голос, следовательно, самое долговечное и самое неизменное, что есть в человеке. Поэтому голос и, соответственно, слово можно с легкостью использовать для идентификации человека. И поэтому можно утверждать: слово есть человек.

Во-вторых, голос неразрывно связан с самыми жизненно важными и самыми загадочными железами в организме человека, расположенными в мозгу, в гортани и в детородных органах. Развратные люди, у которых нарушается работа желез детородных органов, приобретают сиплый голос или теряют его совсем. Когда заболевает железа в горле (тироидная), человек бывает поражен телесно и становится слабоумным. Голос, таким образом, является выражением деятельности самых таинственных и жизненно важных желез, через которые душа влияет на тело. И самую большую радость, и самую невыносимую боль, и самую сильную страсть человек выражает не словами, но лишь голосом, как и животное. Одним таким возгласом, воем или стоном человек выражает все свое состояние в данный момент. Вот почему можно утверждать: слово есть человек.

Теперь наш ум вопрошает, как обстоит дело с так называемой мертвой природой, с такими безгласными предметами, как минералы, земля и прочее. Я так могу ответить на этот вопрос.

Во-первых. Все живые существа, предметы и явления с точки зрения голоса можно, очевидно, разделить на две группы: которые порождают голос изнутри и которые производят звук соприкосновением с ближайшими предметами. Изнутри порождают голос человек и животное. Человек порождает и разумную речь, чего животные не могут. Попугай повторяет слова человека, но произносит не разумные слова, а лишь сочетания звуков, которые услышал и которым научился подражать. За исключением этих различий, можно сказать, что человек и животное рождают голос из себя, а минералы, земля, ветер, вода, огонь и растения − соприкосновением с ближайшими предметами. Главное в том, что все предметы, известные на свете, имеют голос, который либо рождается внутри, либо производится вовне.

Во-вторых. Это различие только иллюзия. Голос есть и у камня, и у земли, и у растения, и у капли воды, и у молекулы воздуха точно так же, как есть голос у Солнца, Луны, других небесных тел. Тонкий слух мог бы услышать, как текут соки в растении; еще более тонкий слух мог бы услышать голоса в камнях, земле, капле воды, молекуле воздуха. Но наше ухо не способно услышать все голоса, точно так же, как наш глаз не может разглядеть все предметы. Тем не менее известно, что на этом свете больше голосов, которые мы не слышим, чем предметов, которые мы не видим. А это значит, что вселенная более наполнена звуками, чем образами и красками, ибо нет ничего безгласного для того, кто слышит. Все наполнено звуками, голосами, все наполнено словами. Вся вселенная есть одна оглушительная музыка, один немолчный разговор.

На этом наш ум не успокаивается и спрашивает, в самом ли деле слово так всесильно или оно всего лишь пятая часть «суммарной мощности» человека. На этот вопрос можно ответить так.

Первое. Давайте посмотрим на наши пять чувств как на пять великих таинств: вкусового ощущения, обоняния, осязания, способности видеть и способности слышать. Более таинственными из них кажутся последние три: осязание, зрение и слух. А из них самое загадочное явление – слух. Но отчего? Да оттого, что голос загадочнее всего на свете. Потому, что звук дает самое непосредственное и самое полное изображение. Вкус, обоняние, осязание и зрение – чему все они служат, как не тому, чтобы изобразить что-то, сказать о чем-то? Так разве все эти чувства не слуги слова? И разве все эти чувства сами не являются неявными словами? Цветы выразительнее всего говорят о себе глазу и носу, воздух и лед − коже, звезды − глазу. Главное то, что через все чувства приходит рассказ, притча, слово всех творений о себе, о своем присутствии, о своем состоянии, о своих особенностях. Они говорят и уху о том же самом, то есть о себе, о своем присутствии, о своем состоянии, о своих особенностях. Все чувства, следовательно, принимают в себя слова, ибо не могут ничего более от мира принимать, кроме слов, поскольку все впечатления есть слова. Не существует немых предметов − тот предмет, который не может заявить о себе ясно для уха, являет себя глазу или коже, или носу, или губам. Нет мертвых и безгласных предметов, ибо пока вещи говорят о себе, воздействуя на любые из наших чувств, они высказываются, но если высказываются, значит, существуют, а пока они участвуют в общем хоре вещей, они живут. На свете нет ничего, что по силе и распространенности могло бы сравняться со словом.

Второе. То, что имеет неодолимую силу, хотя и непонятную, обладает наибольшей силой. Нас сильно привлекают или отвращают от себя некоторые предметы из-за своего вкуса или из-за своего запаха или из-за того, что мы чувствуем, когда прикасаемся к ним. Нас сильно привлекают или отвращают от себя некоторые предметы из-за своего облика или своих красок. Но разве вам не приходилось слышать, причем не однажды, что самая притягательная сила на свете − музыка? Под музыку танцуют змеи и медведи, музыка разъяряет зверей и усмиряет их. Самые примитивные племена и народы, очень далекие от цивилизации, знают музыку. Она движет сильнее, чем что-либо другое на свете. И когда она понятна, и когда не понятна, она всегда обладает таинственной и непреодолимой силой. Почему это так, если не потому, что она нас ведет к дому, напоминает о первоначальном, да, именно о начальном, отечестве нашем? О первой песне, о первом звуке, о первом голосе, о первом слове?

Итак, мы доказали, что слово есть начало всего созидания и творения; что слово есть главная сила в природе и в человеке; что звук и, соответственно, слово, есть самое распространенное и универсальное явление; что человек и вся вселенная есть слово. Отсюда следует, что прежде всех вселенских, бледных и меняющихся слов, должно было быть самобытное Божественное Слово, а от Него и через Него произошел весь мир, как его отзвук, ибо от чего же мог произойти отзвук, как не от звука? И что другое в начале могло вызвать к жизни слово, если не Слово?

Теперь нам остается еще понять, удовлетворяется ли природа наших чувств и природа нашей воли Евангельской вестью о начале мира и о сотворении мира? Об этом поговорим в дальнейших главах.

Пусть Всемогущество Божие научит нас смирению. Пусть Доброта Божия воспламенит в нас любовь. И пусть Слово Божие живет в нас и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Жизнь и свет

В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков (Ин 1, 4).

Евангелие не говорит исчерпывающе о начале мира. Какая в этом мудрость, братья, и какая осмотрительность! Тайновидцы и слуги Слова, которые написали для нас Евангелия, всеми своими усилиями подчеркивают заповеди Христовы, касающиеся нашей жизни и поведения здесь, на земле. Об этих заповедях они говорят так исчерпывающе и подробно, что не оставляют никаких сомнений в том, как нам следует поступать, чтобы мы были спасены, а глубочайшей тайны бытия Божия, начала мира, столкновения света и тьмы евангелист Иоанн касается лишь десятком фраз. Несомненно, евангелисты получили от Учителя повеление никому не рассказывать о тайнах, которые Он открыл им, и держать их при себе, чтобы не бросать своего жемчуга перед свиньями (см. Мф 7,6), чтобы не дать грубому миру пищу, которую ни умы, ни сердца людей не в состоянии переварить по причине своей злой воли.

Самый любимый ученик Христа решился лишь на десяток осторожных фраз. Но каждая из них поднимается перед взором духовного человека как гора, которая таит в своих недрах россыпи золота и серебра. То, о чем светские мудрецы писали толстенные книги, Иоанн изрек в нескольких фразах: он изрек и тайну внутреннего бытия Божия, и тайну начала, и тайну сотворения, и тайну зла в мире, и тайну нашего спасения. Читайте, братья, первые восемнадцать стихов Евангелия от Иоанна и думайте над ними восемнадцать лет (сам Иоанн над ними думал столько) – и перед вами раскроются все пять величайших тайн, которые мы перечислили выше.

А теперь по любопытству своему, по жестокосердию и злобе, спросим себя, может ли эта Евангельская весть удовлетворить наше сердце и нашу волю?

Наше сердце ищет жизни, которая не угаснет. Наша воля ищет света, который обманчивым сиянием своим не заманит в дебри. Так открывает ли Евангельская весть нашему сердцу жизнь, которая не гаснет, и открывает ли Евангельская весть нашей воле свет, который не заманит в дебри?

Евангелие нам говорит: В Нем (Слове) была жизнь, и жизнь была свет человеков.

Представьте, вы пробираетесь по горному ущелью и посматриваете на голые скалы по обе стороны тропы. На отвесных каменных стенах ясно можно различить и следы действия воды, и следы действия вулканического огня, и следы наслоения земли, и следы действия воздуха. И вы размышляете, как эти четыре элемента, состязаясь между собой и смешиваясь друг с другом, создали это скалистое ущелье. И пока вы об этом размышляете, приходит некто и говорит вам, что и человек возник так же, как и это ущелье. Разные элементы боролись и смешивались между собой, пока не сотворили человека. И точно так же, как эти горы некогда распадутся на первоначальные составные элементы, так что земля отойдет к земле, вода − к воде, огонь − к огню, а воздух − к воздуху, точно так же и существо человеческое разложится на элементы, из которых было создано. Представьте себе это и скажите, удовлетворится ли этим ваше сердце и ваша воля? Находит ли в этом объяснении ваше сердце ту жизнь, которую ищет, а ваша воля − тот свет, который ищет? Или сердце ваше сожмется от боли и затрепещет от дыхания вечной смерти, вечного небытия и безумия, а ваша воля придет в смятение оттого, что те пути, которые открываются этим объяснением, – пути добра и зла, пути созидания и бездействия, пути милосердия и жестокости, − окажутся беспорядочно переплетенными?

Ваше сердце и в самом деле сожмется от боли и затрепещет от дыхания вечной смерти, вечного небытия и вечного безумия, а воля ваша придет в смятение оттого, что открывшиеся пути по существу не что иное, как полное бездорожье.

Или представьте себе, что вы случайно оказались на плоскогорье, кишащем змеями. Объятые животным страхом, вы бежите по этому плоскогорью, спасая свою жизнь. Вы ожидаете, что каждый новый шаг и каждое новое усилие выведут вас из бедственного положения. Но там вдруг кто-то кричит вам, что вы напрасно надеетесь спастись, ибо плоскогорье обрывается в мрачную бездонную пропасть. И представьте, этот некто скажет вам, что жизнь человеческая на земле поистине такова. Гонимый бедами, разочарованиями, болезнями, глупостью, преследующими и жалящими как змеи, человек смотрит в будущее, спешит в его объятия и ожидает от каждого нового дня спасения до тех пор, пока, обессилевший в конец, не достигает края, откуда все живое срывается в мрачную бездонную пропасть, из которой ему никогда не выбраться. Представьте себе это и скажите, довольно ли ваше сердце таким объяснением и довольна ли ваша воля таким объяснением? Находит ли ваше сердце в таком объяснении жизнь, которую ищет? А воля ваша − свет, который ищет? Или сердце ваше сожмется от боли и затрепещет от дыхания вечной смерти, вечного небытия и вечного безумия? Или воля ваша придет в смятение перед тупиком, придет в замешательство оттого, что добро попрано, что все усилия тщетны, а милосердие призрачно?

Ваше сердце и в самом деле сожмется от боли и затрепещет от дыхания вечной смерти, вечного небытия и вечного безумия, а воля ваша в самом деле придет в смятение перед тупиком, перед полным бездорожьем.

А теперь представьте себе, этот некто скажет, что жизнь человеческая не случайно родилась в борьбе и смешении нескольких элементов, поскольку жизнь существовала и прежде всех земных элементов, ибо она была в Слове Божием, Которое есть Бог, и она была свет. И тьма не могла одолеть этот свет, и мрак смерти не мог омрачить эту жизнь, ибо то был Свет истинный (не мерцание), Который просвещает всякого человека, приходящего в мир; то был Свет истинный, и все чрез Него начало быть (Ин 1,9 и 10). Жизнь, которую не может одолеть смерть, есть вечная жизнь; свет, который не может погасить тьма, есть вечный свет; а Слово, Которое у Бога, в Котором и жизнь, и свет, есть выражение полноты вечной мудрости. Если жизнь вечна, свет вечен и они пребывают в полноте вечной мудрости, тогда человек, который имеет в себе жизнь, свет и мудрость, есть дитя той – и никакой другой – вечной жизни, вечного света и вечной мудрости. Здесь начало человека, здесь отечество его, его радость – истинная радость, которая только и может исходить от истинной жизни, истинного света и истинной мудрости. Представьте, что кто-то сказал вам это. Найдет ли ваше сердце в этом объяснении жизнь, которую ищет? И найдет ли ваша воля в этом объяснении свет, который ищет? Или сердце ваше опять сожмется от боли и затрепещет от дыхания вечной смерти, вечного небытия и вечного безумия? И воля ваша опять придет в смятение перед тупиком или перед полным бездорожьем?

Поистине взыграло бы сердце ваше от радости и затрепетало бы от дыхания вечной жизни, вечной истины и вечной мудрости. И в самом деле окрепла бы воля ваша, ибо увидела бы верный и светлый путь перед собой, один-единственный правильный и светлый путь.

А еще представьте: некто говорит вам, что вечное Слово (или выражение полноты мудрости Божией, которая была в начале) и сейчас связано с миром. Тот вечный свет, что сиял в начале, и сейчас светит. И исток не потерял связи с рекой. И тепло не потеряло связи с огнем. И дыхание не потеряло связи с легкими. И любовь не потеряла связи с сердцем. Однако река мечется в предчувствии, что скоро пересохнет, полагая, что потеряна связь с истоком. И теплота остывает, полагая, что потеряна связь с огнем. И любовь плачет, полагая, что потеряна связь с сердцем. Представьте: кто-то заснул на солнечной поляне и во сне потерял связь с солнцем, хотя солнце связи с ним не теряло. И снится ему: мрак и ужасная гонка, и безумная борьба во мраке, и мучительные попытки выбраться из мрачных глубин на солнечный свет. А солнце все это время освещает его своими лучами. Как и написано: был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли(Ин 1, 9–10). Ибо они погрузились в сон, и во сне совершают ужасную гонку во мраке, и ведут безумную борьбу во мраке, и до кровавого пота пытаются выйти из мрака на свет. Одним словом, они потеряли во сне связь со светом, который никогда не переставал светить им и освещать их. Пробудившиеся радуются, что проснулись и увидели свет великий. Они слышат: вечная жизнь зовет их своими. Для них все беды, все разочарования, все болезни, вся глупость и все змеи на высокогорье жизни теряют свое жало, ибо все это остается во сне и во мраке. И для них с пробуждением от сна и при встрече со светом пропадает ужас бездонной пропасти на краю высокогорья жизни. И они доходят до осознания того, что все то, что было перед началом и в начале мира, а именно: Слово, Жизнь и Свет, − все это и сейчас, через все времена, сопровождает сотворенный мир и не теряет его из виду, подобно тому как Солнце провожает своим оком Землю и не теряет ее из виду. Представьте, что некто сказал вам это. Ваше сердце нашло бы в этом объяснении жизнь, которая не угасает? А воля ваша нашла бы в таком объяснении свет (а не мерцание), который не манит на кривые дороги? Или сердце ваше сожмется от боли и затрепещет от дыхания вечной смерти, вечного небытия и вечного безумия? И воля ваша придет в смятение перед тупиком или перед беспорядочным переплетением открывающихся вам путей?

Поистине взыграло бы сердце ваше от радости и затрепетало от дыхания вечной жизни, вечной истины и вечной мудрости. И в самом деле окрепла бы воля ваша, ибо увидела бы перед собой один-единственный верный и светлый путь.

Первое объяснение жизни, от которого сердце ваше сжимается от боли и трепещет от дыхания вечной смерти, вечного небытия и вечного безумия, а воля ваша приходит в смятение и ослабевает, дают вам светские мудрецы. Они, как и вы сами, внезапно вышли из густого леса на широкую дорогу, не зная ни начала, ни конца ее. А второе объяснение жизни, от которого сердце ваше играет от радости и трепещет от дыхания вечной жизни, вечной истины и вечной мудрости, а воля ваша крепнет, ибо видит верный и светлый путь перед собой, дает вам Очевидец. Он идет от начала. Он знает, откуда идет и куда приведет дорога.

Но все светские мудрствования напрасны. Удовлетворить наш ум, и сердце наше, и волю нашу может только Очевидец. Только Он может изгнать из души нашей страх, которым переполняется она, когда мы бежим по кишащему змеями плоскогорью, и отереть холодный пот со лба нашего, когда мы глядим в лицо смерти. Никто другой, кроме Очевидца, не в состоянии просветить наш ум и сделать его мудрым; не сможет сделать сердце наше просторнее и наполнить его радостью; никто другой не сможет придать силу нашей расслабленной и растерянной воле и открыть нам истинный светлый путь.

Такая Евангельская весть удовлетворит и сердце наше, и волю нашу, как и разум наш.

Возблагодарим, братья, Бога Творца, Который звучанием Своего Слова и сиянием Своего Света пробуждает нас от сна и от смерти к жизни.

Да будет Ему слава и хвала и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Сыны тьмы и сыны света

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его... (Ин 1, 5–13)

Нет, братья, ничего ужаснее и бессильнее тьмы. Стоит только зажечь свечу в комнате, тьма тут же исчезает, будто ее и не было. И смерть есть тьма, и невежество, и ненависть.

Как только воссияет жизнь, тьма смерти тут же исчезает, будто ее и не было. Как только воссияет знание, тьма невежества тут же исчезает, будто ее и не было. Как только воссияет любовь, тьма ненависти тут же исчезает, будто ее и не было.

Что символически истинно в мире материальном, то фактически истинно в мире духовном; что символически истинно снаружи, то фактически истинно внутри. Ибо изнутри, из духовного мира, приходят и весь свет, и вся истина, которые снаружи, в мире материальном, блекнут.

Докуда достигает свет свечи, там тьмы нет, будто никогда и не было. А по границе света, там, где он угасает, клубится тьма. Около всякого света в мире клубится тьма, ибо в мире нет ни единого источника света, чьи лучи светили бы бесконечно. И свет Солнца окружен тьмой, и свет всякой звезды ограничен тьмой. Точно так же окружены тьмой и жизнь наша, и знания наши, и любовь наша. Чем слабее свет, тем ближе подступает тьма. Нашу неустойчивую жизнь часто охватывает тьма, и наше непрочное знание часто охватывает тьма, и нашу нерешительную любовь часто охватывает тьма. И Бога в мире окружает тьма, но не охватывает Его, ибо Бог есть спокойный и постоянный, немерцающий Свет, границ Которого тьма не находит.

Бог − это единственное солнце, чей свет достигает бесконечности и возвращается в начало. Бытие Бога не ограничивается тьмой смерти; и Божеское познание не ограничивается тьмой незнания; и Божественная Любовь не ограничивается тьмой ненависти. Когда Бог воссиявает, тьма пропадает, и ее нигде больше нет, будто и не было. Кто бы ни призвал Бога, Он является в Своем бесконечном Свете жизни, мудрости и любви, ибо Бог есть Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин 1,9). Кто не призовет Бога, останется в бессильном страхе смерти, в бессильном страхе невежества, в бессильном страхе ненависти. Ни один человек не может придти в этот мир, чтобы свет Божий не сопровождал его и не шел перед ним. Если пришел человек в мир, значит свет Божией жизни, и Божией мудрости, и Божией любви пребывает в нем. Бог − Мудрец с Востока вечного света, Который каждому новорожденному приносит тройные дары, светлые и благоухающие. Кто пренебрежет дарами, бросит их и понадеется на дары, которые дает мир, того охватит тьма. Долготерпение Божие может быть уподоблено широкой дороге. Она не выбирает путников и не злится, что по ней не только едут цари, но и ступают царские кони. Дорога не виновата, если кто-то поскользнется и упадет в яму, а то, изнуренный тяжелым грузом, еще и сильно ушибется. Любовь Божия может быть уподоблена любви матери. Неизменным голосом с неизменной любовью мать зовет детей своих, и они, слыша материнский голос, спешат на ее зов. Разве мать виновата, что дети забывают ее голос, не узнают его и идут на голос сирены-обманщицы?

Именно такой случай и произошел с людьми, ибо говорится в Евангелии: В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал (Ин 1, 10). Не признали люди свою мать, не узнали голоса матери своей. Подолгу слушая сладкий голос сирены, они забыли голос своей матери. И когда мать окликнула их по имени, они отпрянули от нее, ибо не узнали ни голоса ее, ни своего собственного имени. Когда мать назвала их сынами Божиими, они насмеялись над ней, ибо жили с мыслью, что они из племени животных. Это случается и сейчас. Видя, как тяжел путь, который ведет к Богу, люди с удовольствием скатываются до положения животных. До сих пор есть в мире Бог, но и поныне мир не знает Бога. И никогда не познает Его на скользком окольном пути, которым идет сейчас. Бог – слишком тяжелая пища, и потому люди с удовольствием потребляют пищу животных. Слишком утомительно следовать законам Божиим, и потому большинство прикрывается законами природы. Слишком ослепителен свет Божий, и потому люди погружаются во тьму, ибо не могут вынести свет Бога. Заболевая бешенством, животное кусает своего хозяина, который его кормил и холил, потому как уже не узнает его. Отравленные бешенством мира сего, увлеченные голосом сирены-отравительницы, люди восстают против Бога и гонят Его от себя. Потому и сказано: Пришел к своим, и свои Его не приняли (Ин 1, 11). Какой ужас! Представьте себе многочисленных гостей, собравшихся на трапезу у хозяина, который отсутствует. И представьте, хозяин вдруг появился, а гости повскакали со своих мест, вытолкали его вон и закрыли за ним двери. Вы ужасаетесь, слыша такое, но это происходит повсеместно между гостями-людьми и Хозяином-Богом. Бог приходит в Свой дом и к Своим, а они Его не принимают и гонят прочь. Но Бог никого не принуждает принимать Его, никому без причины не мстит, даже если гонят Его, Бог терпелив, чтобы перестать ждать от детей Своих плача и раскаяния.

У одного человека захватили разбойники четырех сыновей и увели их с собой. После долгих лет узнал отец, где находится разбойничье становище и отправился в горы, собираясь выкупить сыновей. Но в разбойничьем логове произошла ссора, и шайка распалась на два табора, которые воевали друг с другом. Отец появился в одном таборе, узнал двоих своих сыновей, начал плакать и спрашивать, где двое других. Прошло так много лет, что сыновья не признали отца, потому они ответили ему: «Люди, о которых ты спрашиваешь, наши самые лютые враги, они находятся в другом таборе. Если ты наш отец, то не можешь быть их отцом. Если ты их отец, то не можешь быть нашим». Горемычный отец отправился в другой табор, нашел там двух других своих сынов, которые тоже его не узнали. Он услышал от них те же самые слова, что и от двоих первых. Вдобавок они ограбили его, отняли приготовленный выкуп, забрали у него одежду, побили камнями и прогнали прочь.

Нечто похожее произошло с Христом, когда Господь наш явился на земле среди детей Божиих, занявшихся разбойничьим ремеслом. Римляне Его не признавали за своего, потому что Он не поддерживал их против иудеев. Иудеи не признавали Его за своего, потому что Он не выступал с ними против римлян. Фарисеи не признавали Его за своего, ибо Он не разделял их неприязнь к саддукеям. Саддукеи не признавали Его за своего, ибо Он не разделял их неприязнь к фарисеям. Грешники не признавали Его за своего, ибо Он не одобрял их грехи. Праведники не признавали Его за своего, ибо Он не хвалил их за формальную праведность и не гнушался грешников. Так шло до тех пор, пока все они не объединились против Христа − и бранью, камнями, крестом и железом прогнали Его прочь из разбойничьего леса мира сего и заперли за Ним врата. Пришел к своим, и свои Его не приняли.

А тем, которые приняли Его... дал власть быть чадами Божьими. Не слугами и рабами, но сынами. Не гуртом скота, который идет на заклание и по дороге бодается из-за травы на обочине, но сынами господскими, которые знают, что живут в своем имении. Не сынами бесильной и пугливой тьмы, матери смерти, невежества и ненависти, но сынами Божественного Света, мудрости и любви. Тогда они Его приняли, и они принимают Его и сегодня. Почему и для чего они Его приняли и принимают?

По двум причинам: во-первых, им стала омерзительна ложь мира сего, а во-вторых, они узнали голос матери.

Как яркая пестрокрылая бабочка привлекает детей, так и этот мир привлек их. И как разочаровывается ребенок, когда поймает бабочку и увидит, что это лишь гусеница, так и они разочаровались в мире, «поймав» его всеми пятью чувствами. И вместо жизни, которой этот мир иллюзорно сиял, они увидели вблизи тьму, полную ужасов незнания и неизвестности. Вместо счастья, которым этот мир манил обманчиво издали, вблизи он дал им услышать свой недовольный ропот. Поэтому они поняли, что этот мир – лишь место заточения, ужасное место казни, где раны открываются и, напрасно омываемые слезами, не прекращают источать кровь и гной и вскоре начинают гореть одной огненной болью.

Те, кто, вне всякого сомнения, убедился в ложности мира, приняли Бога и получили от Него возможность называться чадами Божьими.

Они Его приняли еще и потому, что узнали голос матери. Многие голоса в этом мире похожи на него, из-за этого многие обманываются и идут за такими голосами, а они их заводят в свинарню и превращают в свиней, – но это голос не матери, а обманщицы-сирены, которая дурманящими травами, запахами и отравами мира сего заманивает и опаивает свои жертвы, чтобы убить. На свете есть один-единственный голос матери – голос Бога в нас, который слабо слышен в грохоте мира сего. Но если начать прислушиваться к этому голосу, он становится все громче, пока не заглушит весь грохот мира, подобно шуму большого водопада, пока не останется единственным в покоренном и умолкнувшем мире. Поэтому такие люди, которые оказались в разбойничьей шайке, но не потеряли память о голосе родительском (память, с которой люди рождаются), тотчас узнают голос Божий и, как дети на голос матери, возвращаются домой. Поистине они как агнцы, которые на звук рожка своего пастыря торопятся к нему. Они принимают Бога и получают от Него власть называться чадами Божиими. Кто же они?

Те, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились (Ин 1, 13). Это, братья, тайна великая. В этом есть доля света и тьмы, в этом есть доля жизни и смерти, в этом есть доля знания и невежества, в этом есть доля любви и ненависти. В этом суть и объяснение двойственности мира. Это, братья, великая тайна.

Грех течет алой рекой крови, течет со времен Адама до наших дней. И от Адама до наших дней в красной реке крови кроется черная струя греха. В крови кроется грех, из крови передается грех, через кровь наследуется грех от Адама до наших дней. Во всякое новое тело вливается красная река с черной струей, и каждый раз устье становится истоком, но ни в кого не может влиться такая красная река, в которой не было бы черной струи греха. Слишком бурна эта красная река, слишком взбудоражена черной струей греха, которая всегда идет против течения реки, мешая ей, и поднимает волну, достигая духа и разума, зрения и речи, пока не овладеет всем телом, не вызовет хотение плоти, пока не покорит его и не научит стать хотением мужа. А хотение плоти становится хотением мужа из-за невежества или, говоря точнее, из эгоизма и страха. Из эгоизма, ибо видя, что мир сей не есть отчий дом человека, плоть хочет представить его отчим домом и внушить это человеку, для чего использует чары женщины-искусительницы, то есть чары всего нашего земного мира, чтобы очаровать своей обманчивой лаской и наслаждениями и погасить в нем и последнюю искру воспоминания о его Небесном Отечестве. Из страха, ибо хотение плоти, полностью подчинившее себе человека, означает полное отпадение от Бога, означают одиночество и немощь, от которых человек ищет спасение и защиту в обществе, многолюдстве, умножении потомства. Так от крови рождается хотение плоти, и из хотения плоти − хотение мужа. Поэтому трудно даже надеяться, что те, кто рожден от крови, от хотения плоти и хотения мужа, познают Бога и примут Его как своего. Они не рождены от Бога, поэтому смотрят на Него как чужак на чужака и принимают Бога как чужака.

Кто же спасется, братья, от неистовства красной реки? Кто иссушит черную струю греха в ней? Может, есть какая-нибудь ладья, на которой можно выплыть из красно-черного водоворота, в котором все мы тонем со времен Адама до нынешних дней? Может, есть кто-то, кто протянет утопающему руку?

Очевидец, Который был в начале пути, у истока реки, говорит, что есть. Один Бог может спасти нас от потопа, в котором погибает весь род людской. Один Бог может иссушить черную струю греха. Он единственный − ладья спасения. Его рука − единственная рука друга, протянутая утопающему.

Но спастись смогут лишь родившиеся от Него. Не от крови, не от хотения плоти, не от хотения мужа, но от Бога. Только они видят ладью спасения, только они схватятся за дружескую руку, протянутую утопающим. Только они признают Бога, когда Бог приближается к ним, и принимают Его как свой своего. За это им Господь Посетитель и дает власть быть чадами Божиими.

Здесь вы можете задать два вопроса. Первый: как возможно человеку, однажды рожденному от крови и от хотения плоти и от хотения мужа, родиться от Бога? И второй: если это все же возможно для одного человека, то почему невозможно всем?

На первый вопрос можно ответить так. Человек не такое простое существо, как кажется на первый взгляд, а вся человеческая жизнь на земле есть одно непрерывное перерождение, так что о любом человеке только перед смертью его можно будет сказать, что он рожден полностью. Человек – это как бы нива на ниве. В недрах самой сокровенной нивы внутреннего человека зарыто семя Божие, которое меньше горчичного зерна. Если человек сознает это и позволяет этому семени Божиему беспрепятственно произрастать в себе, семя это разрастется настолько, что вновь рожденный человек станет использовать ветхого человека, рожденного от крови и хотения плоти и хотения мужа, как перегной, точно так же, как новый побег, что растет из старого дерева, использует его как перегной. А кроме того очевидно, что человек непрерывно рождается до самой смерти своей. И если весь свой век человек находится в процессе рождения, почему же он не возьмет направление этого процесса в свои руки, и не направит свое рождение подобно Богу, и не позволит Богу родиться в нем, то есть не позволит горчичному семени Бога в недрах самой внутренней нивы своего существа вырасти, и иссушить черную струю греха в красной реке крови, и предотвратить бурление красной реки, и обуздать хотение плоти, и не дать появиться хотению мужа, почему? Отчего он оставляет свое непрерывное рождение полностью вне своей власти, подвергая себя прихотям крови и внешним магическим чарам, чтобы в этом непрерывном рождении одно чудовище порождало другое чудовище, зачем?

На второй вопрос можно ответить так. Родиться от Бога можно всем людям, только одним легче, а другим тяжелее. А это зависит от того, сколько сорняков и камней засоряют внутреннюю ниву человеческую, на которой должно пробиться семя Бога. Ибо известно из опыта, что недостаточно иметь доброе семя, но наряду с добрым семенем должна быть и ухоженная нива. Если даже наилучшие семена бросить на каменья, надежда на урожай будет слабой.

Каждый человек рождается как сын тьмы и как дитя Божье. На протяжении своего перерождения в течение всей жизни, человек определяет, кем он будет: всецело сыном тьмы или всецело сыном Бога. Ибо говорится: был свет дневной истинным и озарял всякого человека, приходящего в мир. Всякому Своему существу милостивый Отец дает зажженный факел света. Не погасившие свой факел познают Господа Посетителя и будут радоваться Ему, как дети радуются голосу матери. Но несчастны и в этой, и в новой жизни будут те, кто дарованный им факел света загасят в красно-черной реке, ибо никогда и Господа Посетителя не узнают, и никогда не примут Его как своего, и никогда не спасутся от страшного потопа в безрассветной ночи. Ибо говорится: пришел к своим, и свои Его не приняли. Если стражи стоят со своими фонарями ночью в карауле, то, когда сотник приходит с обходом постов, те, у которых фонари погасли, не увидят лица начальника караула, не узнают его, не поприветствуют его. И сотник проходит мимо, а нерадивые стражники остаются и дальше ждать его. А сотник уходит и не возвращается.

Да поможет Господь Посетитель всем нам, братья, родиться чадами Божиими, чтобы ходить не в бессильном страхе, как ходят сыновья тьмы, но в силе и свободе во имя Господне и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Полнота

Ин 1, 14–17

Кто нам, братья, откроет истину о человеке? Человек этого не может, ибо век его краток, а истина долговременна. Кто нам откроет истину о мире? Мир не может, ибо он мелок, а истина глубока. Только Тот, Кто видел начало мира, знает всю истину о мире. И только Тот, Кто видел начало человека, знает всю правду о человеке. Только Очевидец может нам, братья, поведать истину о мире и о человеке.

Но для того, чтобы открыть нам истину, Очевидец должен явиться в сей мир. Это первое условие. Но даже если Очевидец придет к нам в каком-нибудь облике, этого недостаточно. Если Он явится нам в виде огня или ветра, Он не сможет открыть нам истину, ибо мы Его не сможем понять. Точно так же, если Он нам явится в образе сосны или кипариса, в виде голубя или льва, то не сможет открыть нам истину, ибо мы не сможем Его понять. Чтобы открыть нам истину, Очевидец должен появиться среди нас как человек, который живет человеческой жизнью и говорит человеческим языком. Это второе условие. Поэтому и сказано в Евангелии от Иоанна: И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца (Ин 1, 14). В начале Евангелия от Иоанна сказано: Слово – Бог. А здесь говорится, что Слово стало плотью; значит, Бог стал плотью. Это евангельское утверждение не могут понять светские философы, иудеи и магометане.

Почему же светские философы не могут понять это утверждение? Да потому, что они считают, что Богу не нужно было являться в облике человека среди нас и открывать нам истину, ведь Он открыл всю истину в мире, и те, кто ищет истину, могут ее найти в мире. На это нетрудно ответить.

Во-первых, вся истина не в мире. Если б она вся была в мире, миром был бы Бог – вечный, неизменный, бессмертный, наполненный тройным светом: жизнью, мудростью и любовью. Но мир не таков, в этом мы со всей очевидностью убеждаемся каждый день. Весь мир исполнен бессилия, страха, тьмы и изменчивости. Вместо тройственного света мы видим в нашем мире лишь отдельные тревожные искорки: немного жизни, окруженной смертью; немного мудрости, окруженной безумием; немного любви, окруженной ненавистью, которые вырываются из тьмы, мечутся во тьме и в ней исчезают.

Во-вторых, всё на свете, по правде говоря, возвещают нам об истине, всё своим языком, языком животных или полунамеками: образами, знаками, символами, жестами и звуками. Всё подобно разбросанным буквам: каждая имеет свое значение, но нам не нужны лишь буквы, нам нужно целое слово. Как нам составить осмысленное и разумное слово из бесчисленных разбросанных букв? Если кто-то разотрет золотую монету в порошок и развеет золотую пыль по улице, то как потом собрать весь этот порошок и превратить его снова в золотую монету? Удастся ли отобразить на ней надписи и воссоздать лик царя, которого прежде никогда не видели?

В-третьих, светские философы поделены на многочисленные группы, воюющие друг с другом. То, что одна группа отстаивает, другая отвергает. Каждая группа говорит от своего имени, основываясь на собственном опыте и авторитете. Никто их них не решается утверждать, что он очевидец Истины, что он видел начало мира, видел дно и вершину мира и знает, когда конец света. А так как они говорят как обычные смертные, не имеющие в себе тройного света, и так как они утверждают только то, что их собственными ограниченными усилиями сплелось и выткалось у них в мозгу, то мы им верить не можем. Поэтому мы вынуждены их утверждения отвергнуть. Поэтому мы принимаем Евангельское утверждение о Боге, явившемся во плоти человеческой с намерением открыть всю Истину.

Почему же иудеи и магометане не могут принять это утверждение?

Во-первых, потому, что они считают тело человеческое слишком дурным и нечистым домом, в котором не может поселиться Всемогущий и Пречистый Бог. Во-вторых, потому, что не верят в Святую Троицу и спрашивают: «Если Бог явился в теле человека на земле, кто же остался на небе управлять миром вместо Бога?» В-третьих, потому, что считают, что Богу не нужно спускаться на землю, ведь Он может открыть истину людям через Ангелов Своих и избранников. На все это мы можем найти легкий ответ.

Во-первых, действительно, тело человека – слишком плохой и нечистый дом для Всемогущего и Пречистого Бога, это несомненно. Однако бесконечная милость Господа Человеколюбца не думает о дурном и нечистом, когда речь заходит о спасении детей Божиих. Представьте, ребенок упал в яму со смердящими нечистотами. Разве может его мать хотя бы подумать, что она не прыгнет в яму, потому что из нее исходит зловоние, и потому не станет спасать ребенка? Конечно, нет. Она будет думать лишь о спасении его, но не о смраде. Иудеи и магометане видят в Господе только судию, а не Отца или заботливую и милостивую мать. Поэтому им и в голову не приходит, что Господь Бог, страшный судия, может облачиться в дурное и нечистое тело человеческое. Бог правды этого не может, но Бог милости может.

Во-вторых, если бы иудеи и магометане верили в Триединую святость Бога, то есть в Святую Троицу, они не задавали бы вопрос: «Кто остался на небе и кто управляет миром, пока Бог на земле?» Ибо Бог одновременно и на небе, и на земле. Что бывает с морем, когда морская волна находит некую пустую пещеру на берегу и наполнит ее водой? Разве море сдвигается со своего места? Разве пересыхает? Разве меняет свой облик и свое имя? Нет, море остается морем. Так и Бог остался на Своем месте, не меняя ни Своего облика, ни Своего имени за время, когда Он пару мгновений заполнял пещеру тела человеческого и говорил с людьми как плотский человек.

В-третьих, Бог открывал и открывает людям истину через Своих Ангелов и избранников. Но этого недостаточно, этим Бог не показывает Своей совершенной милости как Человеколюбец. Ангелы могут направлять людей через слова, сны и знаки, однако не могут направлять и учить людей примером своей жизни, потому что Ангелы, имеющие нематериальную природу, отличаются от людей. Избранные люди никогда не могли открыть всю истину Божию из-за своей немощности и греховности. Нам не нужен пример более очевидный, чем пример Моисея и Аарона, брата Моисеева. Самый избранный человек в истории евреев был Моисей. И этот самый избранный из избранных засомневался в Слове Божием и поэтому умер за пределами Земли обетованной. Избранным учить народ был и Аарон, как первосвященник, но и он оступился и вместе с народом поклонился золотому тельцу. Мы признаем, что Бог открыл и открывает людям истину через Ангелов и избранников Своих, но это лишь часть истины, крохи истины, которыми самая голодная тварь на земле – человек – насытиться не может.

Отсюда ясно: никто другой, ни на небе ни на земле, не мог открыть людям всю истину, которая сполна утолила бы их голод. Бог не мог явиться на земле в виде огня, или ветра, или сосны, или кипариса, или голубя, или льва − Он мог явиться исключительно в теле человека, потому что только как человек Он мог высказать людям истину, которую люди смогли бы понять и принять. И второе: Бог не только не мог бы выразить полноту Своей истины и Своей благодати через Ангелов и избранников Своих, но Он не мог бы ни через этих, ни через любых других посредников проявить себя как Отец, совершенный в милости и совершенный в человеколюбии, − Он мог это сделать исключительно через Свое собственное явление людям, через Свое собственное воплощение. Вот почему мы должны отвергнуть все утверждения иудейские и магометанские, а Евангельское утверждение принять за истину. И Слово стало плотию.

И обитало с нами, полное благодати и истины. Истина не отделяется от благодати, благодать идет рядом с истиной и не отделяется от нее. Много истины − много и благодати. Истина облагодетельствует того, кто ее познает. Благодать есть обилие бессмертных даров. Бог есть обилие истины и обилие бессмертных даров. И как нет истины вне Бога, так нет и благодати вне Бога. Все Божии люди, которые ходили по земле, были Божиими людьми потому, что были носителями Божией истины и Божией благодати. Как добрые братья, они приносили дары своим братьям. Будучи духовно богаче своих братьев, они уделяли милостыню своей нищей братии. Однако чего стоят дары брата брату по сравнению с дарами матери сыну? Брат, поскольку он брат, представляет собой больше правду, чем милость; и поскольку он лишь брат, он оставит часть даров себе. А когда мать одаривает своих детей, она представляет собой небесную милость; она не оставляет себе часть и даже не помышляет о ней. Жизнь ребенка − ее жизнь, и радость ребенка − ее радость. Все самые значительные пророки и учители человечества, предшествовавшие Христу, относились к людям как братья к братьям. Но когда Бог явился среди людей в теле человеческом, Он пришел, неся полноту бессмертных даров, не как брат к братьям, но как мать к детям. И от полноты Его все мы приняли благодать на благодать (Ин 1, 16).

Полнота Его! Обилие Его! Переливающийся через край источник − так он полон и обилен! Одна благодать переполненного источника та, что жаждущие путники пьют из него и утоляют жажду; вторая − что от него поля зеленеют и нивы колосятся; третья благодать та, что крутятся водяные мельницы и мелют пшеницу; четвертая − что воды его дают свет людям. И сколько еще всего, не счесть! А кто может сосчитать всю благодать матери, переполненной милостью, когда она навещает своих детей? А сможет ли кто-нибудь счесть всю благодать от Пребогатого и Всемилостивого Бога, когда Он посещает Своих детей? Самый любимый ученик Господа Посетителя не пересчитывает Его благодать и лишь говорит: Все мы приняли благодать на благодать. Евангелисты, апостолы, святители и учители, принимавшие благодать на благодать из неоскудевающих рук Божиих, говорят о различных дарах, но окончательно никто сосчитать их не может. Изумляющее число даров, проистекающих от изумительной полноты и обилия. Что кому требовалось, тот то и получал: христианскому мудрецу требовалась благодать мудрости – он ее получал; рабу христианину требовалась благодать терпения – он получил благодать терпения; мученику христианскому требовалась благодать силы – он принял благодать силы. Поэтому говорится: От полноты Его все мы приняли благодать на благодать. Кто-то получил одну благодать, кто-то − две, кто-то − пять, кто-то − семь. Ибо Господь не скуп и не отмеряет благодать мерой, ибо Он не оскудеет от раздачи даров, как море никогда не высохнет от испарения и как воздух не уменьшится от того, что им должны дышать. Божии люди, появившиеся на земле до сошествия на нее Христа, были каждый как плодоносящее дерево рядом с источником, которое дало свои плоды и было срублено. А Господь Посетитель явился в мир как лес, который постоянно вырубают и который постоянно обновляется. Вся земля, все звезды, весь мир, ни одно Божие создание, ни один Божий человек, ни один Ангел Божий не в состоянии удовлетворить потребности человека и утолить его голод − и только Бог, Всемогущий и Всеобъемлющий Господь, может удовлетворить потребности человека и утолить ненасытный голод души. Он то, что нужно человеку. Когда это понимают, только тогда и говорят правильно, что человек удовлетворен настолько, насколько ему нужно. Ему нужно все: вся мудрость, вся жизнь, все счастье – тогда он будет удовлетворен. Загадочная неудовлетворенность человеческая среди праздно отдыхающего в полдень стада животных, неутолимый голод человеческий со всей очевидностью доказывают, что человек – сын царский, ставший свинопасом. Один Божий человек, избранник, вдохновленный и одаренный одним даром, открывает человечеству только одну часть неба. И никогда никто, кому довелось увидеть одну часть неба, не удовлетворяется этим. А когда явился Господь Посетитель, переполненный дарами, преизобилующий обилием, тогда открылось все небо целиком. Поэтому и свидетельствует очевидец: И мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца (Ин 1, 14.).

Радуйтесь, братья, ибо вместо наемника на ниву свою идет сын. Очистите кровь свою от черной струи греха; обуздайте в себе желания плоти и предайтесь воле Божией; притушите в себе рабский страх и рабскую немощь хотения мужа и познайте Господа Посетителя, полноту переполнения и обилие изобилия всего того, что рабы тьмы ненавидят и что сыны царские желают. Познайте Его как свой своего. Познайте Его и примите, как дети принимают мать. Примите Его и возьмите от полноты Его, от обилия Его благодать на благодать, возьмите без счета, без меры, возьмите все, что лежит открыто перед детьми Его от начала, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Закон и истина

Ин 1, 17

Закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа (Ин 1, 17). Еврейскому народу был дан Богом светильник, − Закон Моисеев. Когда Иисус Христос явил Собою истину, светильник этот перестал давать свет, его свет обратился во тьму, и всякий, кто способен был увидеть истину, убрал в шкаф ставший ненужным светильник, ведь когда восходит солнце, братья, лампы убирают в шкаф − ими пользуются только когда темно, они служат только до рассвета, а с рассветом они не нужны, поскольку появляется солнце, затмевающее любые светильники. А те, кто не обладал прозорливым зрением, чтобы видеть свет истины, по-прежнему довольствовались Моисеевым законом и потому стали напоминать людей, которые со свечами идут по улице в полдень.

Что такое закон, братья, и что такое истина? В чем различие между ними?

Законы милость дает тем, кто отпадает от милости. Те, кто живет милостью, не имеют закона, ибо не имеют в нем потребности. Пока сыны послушны отцу и пока послушание отцу приносит им радость, любой сын пользуется всем имуществом отца. Как только сын перестает слушаться отца, имущество делится, и непослушный сын получает себе на жизнь только часть отцовского имущества, а милость отца проявляется в виде закона. Закон стоит между милостью и пропастью. Отпавших от милости милость не уничтожает, они не низвергаются в пропасть (иначе не было бы милости), но подпадают под власть закона, закон их забирает к себе на службу, в рабство, с целью их образумить. Но если такие слуги и рабы закона, отпавшие от милости, не возвращаются к ней, они неминуемо толкают сами себя в пропасть и, бывает, гибнут. Таким образом, закон оказывается мостом между милостью и погибелью.

Представьте себе непослушного сына, который хочет во что бы то ни стало жить отдельно от отца. Отец знает наверняка, что сын отдельно от него не сможет жить полной и радостной жизнью и отговаривает сына от его намерения. Но сын настаивает на своем, и отец, чтобы спасти его, чтобы дать ему возможность если не жить, то хотя бы прозябать, отдает ему часть того, что имеет, и отпускает от себя. Этим он отдает сына во власть закона, ведь, если бы он не отдал его во власть закона, непослушный сын неминуемо дошел бы до пропасти и погибели. Если бы сын, прозябая под властью закона, образумился, покаялся и пожелал бы царства милости, он мог бы вернуться из-под власти закона опять к милости, вернуться от прозябания к полноценной жизни. Если бы он проявил себя непослушным и закону, он неминуемо дошел бы до погибели и канул в небытие.

Или представьте себе, что ваш самый близкий друг решился по некоторым причинам на голодовку и даже на смерть. Изо дня в день ваш друг ничего не ест и не пьет, а вы целыми днями мучительно размышляете, как спасти его. Наконец вы понимаете, что надо делать: начинаете поить его молоком через трубку, когда он спит, − так вы пытаетесь сохранить жизнь своему другу единственным доступным вам способом. Но представьте: друг ваш узнает о ваших действиях и перестает спать − он лишает вас единственной возможности оказать ему помощь и указать путь ко спасению. Что будет с ним? Он неминуемо окажется на краю гибели. ‹...›

Таким образом, братья мои, закон это то, что делает милость для спасения отпавших от милости. Там, где властвует одна милость и где нет отпавших от милости, там нет и закона. Мы употребляем здесь слово милость вместо слова истина только для того, чтобы яснее выразиться. А милость − это лишь другое лицо истины, не отделимое от истины, как тепло не отделимо от солнечного света. Человек, который выходит из темницы на свет и восклицает «солнце!», подразумевает свет солнца, а человек, который выходит из ледяной пещеры на свет и восклицает «солнце!», подразумевает тепло солнца. Поэтому когда мы говорим о милости, мы непреложно говорим в то же время и об истине. Так что, не впадая в замешательство и противоречия, можно утверждать: закон есть то, что делает истина для спасения отпавших от истины.

Что можно еще сказать об истине и законе? Что такое закон, братья? И что такое истина? И в чем различие между законом и истиной?

Истина представляет собой власть свободы, закон представляет собой власть рабства. Под властью истины человек отождествляет свою волю и свое счастье с волей и счастьем всех тех, кто живет под этой властью: а человек под законом отличает и отделяет свою волю и свое счастье от воли и счастья всех тех, кто находится под властью закона. Поэтому во власти истины нет никаких законов, есть только призрак закона для тех, кто смотрит на истину с точки зрения закона; и поэтому во власти закона нет никакой истины, разве что только призрак истины для тех, кто смотрит на закон с точки зрения истины. Это напоминает ситуацию, когда птица, рожденная и выросшая в клетке, думает о птицах, которые летают свободно рядом с ее клеткой, что и они в таком же положении, как и она; и наоборот: птицы, рожденные и выросшие на свободе, думают, что птица в клетке находится в таком же положении, как и они. Царство свободы не знает никаких ограничений, а царство закона − никакой свободы. Истина по существу рушит все границы и все ограничения; закон − всюду устанавливает границы и ограничения. Как свет лампы ослабевает и исчезает при ярком свете солнца, так и сила закона ослабевает и исчезает при ярком свете истины. Ни свет солнца, ни свет лампы не могут светить одновременно в одном и том же месте полным светом; точно так же ни сила закона, ни сила истины не могут проявиться одновременно в одном и том же месте в одинаковой мере.

Истина плетет клетку из закона и в ней закрывает отпадших от истины. Истина плетет клетку из милости, чтобы не отталкивать от себя отпадших от нее и не дать им низвергнуться в пропасть и небытие. Поэтому мы и говорим, что законы представляют собой мост между истиной и пропастью. Власть истины вечна и неизменна. Что существует, существует вечно и неизменно. Власть закона временна и переменна, и в ней два пути: один путь ведет к истине, другой − к пропасти и небытию. Власть небытия вечна и неизменна. Что не существует, не существует вечно и неизменно. Из этого становится ясно, почему Бог говорит о Себе: Я есмь Сущий (Исх 3, 14). Не говорит «Я есмь Тот, Который был» или «Я есмь Тот, Который будет, но Я есмь Сущий. А Бог и есть вся власть истины и милости. Область закона могла бы именоваться «нечто-ничто», ибо это область между бытием и небытием. Власть небытия, если бы могла именовать себя, назвалась бы «ничто».

Вся вселенная − одна клетка, сплетенная из закона, и в этой клетке заперта душа человека, отпадшая от Бога. И душа человеческая подчиняется законам, рабски преклоняется перед законами и, когда совсем теряет Бога из виду, обожает законы, как птица в клетке подчиняется ограничениям клетки, полагая, что пространство клетки – единственное место обитания птичьего рода. Отпав от Бога, человек пожелал иметь границу между собой и Богом, но вместо одной границы получил тысячи границ, тысячи ограничений, тысячи законов и запутался в нитях закона, как муха в паутине.

Сегодня, когда говорят, что закон дан через Моисея, имеют в виду один определенный закон, который исходил от истины и милости и был дан через Моисея, чтобы люди тем законом спаслись от подчинения другим бесчисленным законам и от преклонения перед ними и благодаря этому свернули бы с пути, что ведет в пропасть и небытие, но встали бы на путь, который ведет к истине и милости.

Представим себе огромное поле, залитое водой, и людей, которые тонут в воде. Давайте скажем, что это действует закон природы. Законом Моисея было брошено людям много досок, чтобы люди, ухватившись за них, могли держать голову над водой и дышать. Закон, по которому люди в воде должны захлебнуться и утонуть, побежден вторым законом, по которому люди, схватившись за доску, могут держать головы над водой и оставаться в живых. Но и первый, и второй – это законы. А теперь представим, что поднялось жаркое солнце и залитое водой поле быстро высохло. Тогда оба эти закона потеряют власть над людьми; люди почувствуют под ногами твердую землю, отбросят доски и своей волей станут свободно двигаться . Но некоторые, и по привычке, и боясь потопа, станут по-прежнему ходить по полю с доской в руках, как делали это в воде, чем будут вызывать удивление и смех у тех, кто отбросил доски и свободно ходит по твердой земле. Теперь мы видим, что один закон может победить другой и временно устранить его власть над человеком. А те, кто продолжает держать доски в руках и после того, как вода высохла, это люди, продолжающие придерживаться своего старого закона и тогда, когда истина воссияла над светом. Поэтому и говорится, что благодать... и истина произошли чрез Иисуса Христа. Не говорят «дается через Иисуса Христа», как говорят, что закон дан через Моисея, но именно произошли чрез Иисуса Христа. Ибо Он Сам благодать и истина и от Него Самого возникает благодать и истина на свете. Можно сказать: ночной свет исходит от Луны, а тепло и свет создаются Солнцем. Но кто создает свет, который исходит от Луны? Солнце. Ибо Луна сама по себе не светит, она получает свет от Солнца. А когда поднимается Солнце, Луна исчезает, и тогда непосредственно от Солнца в полной мере исходят и свет, и тепло. Так и надо понимать Евангельские слова, что закон дан через Моисея, а благодать и истина происходят через Иисуса Христа.

Закон не имеет благодати, ибо у закона нет милости. Закон дается мерой и принимается мерой, и никогда он не будет дан, пока не будет принят. У благодати нет меры, и благодать не отмеряется мерой. Благодать – это полнота и обилие даров. Закон есть бедность и нищета, отсюда же скупость и скаредность. Благодать дарится, а не дается в долг. Закон велит: око за око, зуб за зуб. Закон – это бедность и нищета, он, пока не возьмет, не может и дать, а когда даст, должен взять. Благодать – это полнота и обилие, и поэтому дает, не записывая долги, и, когда дает, обратно не забирает. Благодать не идет рядом с законом, потому что закон не истина. Благодать идет только рядом с истиной, и только там, где светит истина, благодать греет.

Но оставим закон Моисея. Возьмите какой угодно закон вселенной или закон, действующий между людьми, и вы сразу же убедитесь, что закон не знает благодати. Благодать одаривает добрыми дарами от своей полноты и своего обилия, ибо сказано: От полноты Его все мы приняли и благодать на благодать. Может ли какой-нибудь закон вселенной или общественный закон утверждать то же самое? Нет, поскольку, живя во власти закона, если не дашь, то не сможешь и взять, а если имеешь, должен дать. Ибо даже наилучшие законы есть лишь ограничения. И наилучшие законы лишь касаются области милости, а уже на линии соприкосновения они пропадают. Ибо там, где начинается милость, законы не действуют. Милость одним махом перешагивает через все законы. В своем крайнем выражении законы взывают к милости, и милость вмиг смягчает все острые шипы закона. А благодать – это нечто большее, чем милость; благодать действительно божественное название милости, праздничный вид милости, милость в цветущей роскоши – вот что такое благодать. Когда человек милостив, он прощает обиды противнику; когда человек по-Божески милостив, он осыпает добром того, кто его осыпает злом. Ради примера представим на минуту, что деревья разумные существа и действуют сознательно. Один человек пришел с топором к трем цветущим каштанам. Рубанул топором по первому дереву, а каштан размахнулся веткой и ударил его. Человек рубанул по второму дереву, но дерево смиренно вытерпело удар и не ответило человеку. Человек ударил по третьему дереву, и каштан осыпал человека целым роем своих прекрасных цветов. Первый случай попал бы в область закона. Второй случай представляет обычную милость. Третий случай представляет благодать, или божескую милость и своем праздничном выражении, в своей цветущей роскоши. Об этом последнем типе милости мы думаем, когда говорим вообще о милости. И об этом виде милости мы думаем, когда слово милость ради лучшего понимания употребляем вместо слова благодать. Ибо как трудно говорить о Солнце, но не думать в то же время о свете и тепле, так же трудно, даже еще труднее, говорить об истине, но не думать и не говорить о милости и благодати.

Вы можете спросить: «Разве закон Моисея не истина?» Или еще спросите: «Разве истина Христа не закон?»

Нет; ни закон Моисея не истина, ни истина Христа не закон. Закон связывает и опутывает, истина развязывает и отпускает. Закон Моисея только заменил другие законы, которым люди в Израиле до Моисея поклонялись и перед которыми преклонялись. Но и этот закон со своей стороны был абсолютный и неподкупный господин над душами человеческими. В смутном ощущении своего царского происхождения люди чувствовали себя рабами и под законом Моисея. Освободив народ Израиля от дурных законов, Моисей превратил – позвольте сказать метафорой – свинопасов в чабанов. Но разве сыны царские удовлетворились бы таким малым повышением в должности? Деятельность Моисея и закон Моисея представляют истину, запечатленную на бумаге и взятую в рамку. Получилась прекрасная картина, однако это только картина. Очень ясная картина, однако только картина, в которой истина предощущается и разжигается голод и жажда людей, мечтающих о полной и цельной истине.

Истина Христа – это не закон, но победа над всеми законами и освобождение от всех законов. В какой мере лампочки в ночи похожи на солнце, в такой же законы похожи на истину. Лампы помогают людям не споткнуться на недлинной дороге и не свалиться в пропасть; но от лампочек ни трава не растет, ни цветы не цветут. Все законы, да и Моисеев тоже, помогают людям не споткнуться в жизни − на этом столь небольшом отрезке пути и не свалиться в пропасть и небытие, но от закона ни жизнь не зарождается, ни цветы не расцветают. А от истины есть и жизнь, есть и цветы. Законы всегда учитывают краткие расстояния и промежутки и прилагаются к быстропроходящему дню человеческой жизни на земле (доски, брошенные утопающим на поле, залитом водой), а истина охватывает все возможные расстояния и промежутки, от того, как все начинает быть, и до того, что будет после конца всего. Поэтому Христос и говорит о Себе, что Он начало и конец (См. Откр 1, 8; 21, 6), а в другом месте, что Он прежде Авраама (См. Ин 8, 58). И вправду Его видению во все пределы предела нет. Это взгляд истины, братья мои. Не ограниченный ни временем, ни пространством, не ограниченный законами, языками и обычаями – взгляд истины.

Да призрит Господь на нас, заключенных в клетку закона, и уврачует наше слабое зрение. Да уничтожит истина и благодать Божия узы закона, которыми, как сетью, опутана и стеснена душа наша. Да утолит изобилие Господа Иисуса Христа и ненасытимый голод и неугасимую жажду наши, не утоленные, но весьма распаленные законами. И да осознаем мы все это, пока есть время, и вернемся с рокового моста закона под крыло материнское, где законы прекращают действие и где любовь кормит и поит до сытости и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Сын Единородный

Ин 1, 14–18

Бога не видел никто никогда; Единородный сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин 1, 18).

Это последняя монументальная фраза введения в Евангелие от Иоанна, исполинская и таинственная, как и все предшествующие, и все вместе они – как огромные камни, положенные в основание постройки не от мира сего, но которая строится в мире сем, чтобы в ней пребывала вечность.

В первой половине введения есть загадочная, новейшая и судьбоносная мысль о Слове как о Боге, о Слове как о средстве сотворения мира и о Слове как о носителе жизни и света. Во второй части этого введения есть загадочная, новейшая и судьбоносная мысль о Единородном Сыне, Который полон благодати и истины, Который из недр Отца, Который явил Бога, Чья слава была видна на земле и Иоанну Предтече, и Иоанну Богослову, и многим другим очевидцам и свидетелям, ибо Иоанн Богослов говорит: И мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца (Ин 1, 14).

Есть ли какие-нибудь сомнения или совершенно очевидно, что Слово, Которое было в начале, есть то же самое, что и Единородный Сын? Не говорится ли в первой половине стиха введения о Божественной сущности, которая называется Слово, а во второй − о другой Божественной сущности, которая называется Единородный Сын?

Нет, братья, никаких сомнений нет − совершенно ясно, что Слово, Которое было в начале, тождественно Единородному Сыну. И в обеих частях этого введения не говорится о двух Божественных сущностях − говорится об одном и том же. Значит, Слово, Которое было в начале, и Которое было у Бога, и Которое было Бог, и посредством Которого все сотворено, и в Котором была жизнь и свет – это Слово есть то же самое, что и Единородный Сын, Который из недр Отца, Который явил Бога, Чью славу, − славу, как Единородного от Отца, видели многие.

Но как можно понять, что Слово и Сын означают одно? Как это поймет душа, которая под законом? По правде говоря, души под властью закона понять этого не смогут, ибо Слово и Сын – понятия из области истины и благодати, поэтому лишь соответствующие души смогут принять, усвоить и постичь эти понятия. В области закона они, как и все другие понятия из области истины и благодати, могут отчасти быть представлены образами и догадками, точно так же, как труды и законы Моисея представляли в образах и догадках Царство истины и благодати Христа.

Представьте себе глубокую полноводную реку, которая вытекает из невидимого озера высоко в горах. Такая река поистине благодать для полей, лесов, животных и людей. Вода в реке холодная, чистая и быстрая, это говорит о том, где родилась река, где ее исток. Но вы спрашиваете об этом и, представьте, слышите голос этого невидимого озера: «Этот водный поток мой сын и мое слово». Сказало ли озеро правду этим? Может ли оно назвать водный поток, который из него вытекает, своим сыном и своим словом? По-видимому, да. Ведь река рождается из озера, а вода говорит об озере, вот и выходит что речной поток – сын того озера и слово того озера. И в озере, и в реке одна и та же вода, но все же озеро – это одно, а река − другое. Картина озера и реки исподволь намекает вам на тайну Бога, от Которого родится Единородный Сын и от Которого исходит Слово, Которое говорит о Боге.

Или представьте соловья, который поет, скрываясь в густых кустах. Вы слышите соловьиную песню, но самого соловья не видите. Однако песня говорит о соловье, о его душе, настроении, о силе и мастерстве и о других особенностях внутреннего мира соловья, откуда рождается его песня. И соловей мог бы сказать о звуке своего пения, что это его сын и слово его, что это он сам. Почему бы и нет? Не рождается ли его песня в нем самом? И не говорит ли его песня о нем самом? Соловей не виден, но его песня говорит о нем нашим ушам. И эта картина отчасти намекает на тайну Бога, от Которого рожден Единородный Сын и исходит Слово, своими особенностями говорящее о существе и существовании Божием.

А разве сын не является образом своего отца, разве он не живое слово о нем? Разве дочь не слепок со своей матери и не живое слово о ней? Не показывают ли дети особенности своих родителей? И когда родители их умирают, не остаются ли дети как видимое присутствие на земле тех, кто под землей? И это отчасти намекает на тайну Бога, от Которого рожден Единородный Сын и появилось Слово, своими чертами обнаруживающее тайное бытие и сущность Бога.

Итак, примерами и картинами из области закона можно приблизительно объяснить душам, живущим под законом, тайну тождественности Слова Божия и Сына Божия. А те, что из области истины и благодати, легко схватывают и понимают эту истину душой, как и внутреннюю истину своей души и тайну своего собственного слова.

Слово рождается в душе человека. Все другие ее проявления далеко не столь ясны и полны, как слово. Слово может выразить совершеннейшим образом и ум человека, и его чувства, и волю. По правде говоря, человек может сказать о состоянии своей души и делами рук своих, и движениями, и знаками. Но все это не очень ясный, неполный или опосредованный способ самовыражения. Изваяние никогда не сможет выразить душу своего ваятеля так же ясно, как непосредственное слово скульптора; и картина не выразит полностью душу художника, и здание – архитектора, пашня – пахаря, и одежда – портного: не смогут ясно и полно, как слово, непосредственно вырывающееся у них из души.

Слово −дитя души. Ничто не может выразить душу так совершенно, как то, что родилось в душе. Знаки и жесты и все дела рук человеческих – это слуги душ человеческих, но не сыновья. Один сын больше выражает своего отца, чем множество слуг. Одно слово лучше открывает душу, чем множество знаков. Нам потребовались бы сотни знаков, чтобы в одно мгновение открыть свои мысли и чувства, стремления, страсти, страхи, желания и предчувствия, но часто одно слово или одно выражение все это сразу ясно и полностью открывает. Ибо слово рождается в душе прямо и непосредственно, а знаки, жесты и дела производятся посредством чего-то другого. Слово проистекает из души непосредственно, как река из невидимого озера в горах, как песня соловья, который скрыт в кустах. Чем могло бы озеро яснее открыться, как не водой, которая из него вытекает? И чем соловей мог бы открыться яснее, как не песней, которая вырывается из его души? Вся природа старается выразить себя, она напрягается, чтобы выдавить слово из себя и сказать о себе. Однако ей не удается пойти дальше знаков и звуков. И только человек может рождать в себе слово, только человек может выговорить слово и сказать о себе. Это Божественное наследие человека и драгоценный дар милости, который в области закона зачастую становится орудием уничтожения и погибели человека.

Слово выводит на свет все, что происходит в душе. Слово связано со всеми возможностями и особенностями души – но через разум. Через разум в виде слов выражаются и мысли, и чувства, и стремления, и страсти, и страхи, и желания, и предчувствия. Разум черпает в душе слова для всего. Ничто не сможет вырваться из души и объявиться в разумном и понятном слове, пока не получит от рассудка складное слово о себе. А что не получает от рассудка складного и выразительного слова для себя, выражается звуками, междометиями, завываниями, рычанием, криком и так далее. Например, неожиданный страх не успевает выразиться словом, но выражается вскриком. Чтобы звуки получили свое значение, свое полное выражение – свое слово, для этого то, что стремятся выразить звуки, должно обязательно пройти через разум и от него получить слово.

Из-за этого часто слово отождествляется с разумом; и из-за этого Слово Божие часто отождествляется с разумом Божиим и называется Мудростью Божией.

Кто бы знал, чтó в том или ином человеке, если бы слово не исходило от него и не объявляло о нем? Точно так же, кто б знал Бога и чтó в Боге, если бы Слово не произошло от Бога и не объявило о Боге? Ибо сказано, что Бога не видел никто никогда, кроме Сына, Который в недре Отчем (Ин 1, 18). Однако кто-то возразит: «Чем же утешил нас евангелист, сказав, что Бога не видел никто и никогда?» Истина никогда не оставляет своих чад без утешения, ведь истина не бывает без благодати и, соответственно, без полноты и обилия даров. Поэтому и та истина, которую обнародовал евангелист, что Бога не видел никто никогда, не была бы истиной, если б не несла с собой утешение и благодать. Давайте вспомним о различиях между законом и истиной, о которых мы говорили раньше, и обратим внимание, что на это различие указывается именно в стихе семнадцатом, предшествующем новому и, на первый взгляд, неожиданному утверждению евангелиста, что Бога не видел никто никогда. Когда же это утверждение получает логическую связь с предыдущим, тогда кажущаяся загадка разрешается сама собой и неутешительное становится утешительным. В области закона Бог невидим, ибо Бог пребывает не в области закона, а в области закона и благодати. В области закона находятся лишь отпавшие от истины и благодати и разъединившиеся с ними. Эту область Бог сотворил как мост между Собой и пропастью небытия и, по милости несказанной, поставил на него всех тех, которые пожелали быть отдельно от Бога. В области закона властвует закон, он объявляет о себе во все стороны, и все видят и чувствуют присутствие закона, но не Бога. Бог властвует в области истины и благодати. В области истины и благодати Бог заявляет о Себе во все стороны, все видят и чувствуют присутствие Бога, а не закона. Кто живет в области истины и благодати, знают Бога, а не закон, видят и чувствуют Бога, а не закон, живут по Богу, а не по закону. Кто находится в области закона, знают о законе, а не о Боге, видят и чувствуют закон, а не Бога, живут по закону, а не по Богу. Вот почему в области закона Бога никто никогда не видел. Бог действует непосредственно в Царстве истины и благодати, а также опосредованно, через избранников Своих, в Царстве закона. Через них Бог дает благие законы, которыми люди спасаются от власти суровых законов и постепенно приближаются к Царству истины и благодати.

Как человек во сне не видит лица друга, склонившегося над ним, так во сне земной жизни человек, усыпленный магией закона и запертый в клетку закона, не видит обращенного на него лика Бога, Который вечно бдит над тем, кого Он возлюбил, хоть и отделился от Него человек, ибо ни на мгновение не отказывался Бог от человека. Поэтому, когда безбожник говорит, что Бога нет, он прав точно так же, как прав пьяный человек, когда смотрит в книгу и говорит, что смысла нет, а есть только буквы, которые пляшут. Перед человеком, опьяненным миром сим, законы мира трепещут, переливаются, переплетаются и танцуют точно так же, как буквы в книге перед человеком, опьяненным алкоголем. И поэтому, когда верующий человек говорит: «Бог есть», он прав, точно так же, как прав трезвый человек, который смотрит в книгу и видит только смысл, едва замечая буквы. Для трезвого буквы мертвы, но смысл жив; для пьяного буквы становятся живыми, а смысл мертв. Точно так же для верующего человека Бог жив, но законы мертвы, а для неверующего законы живы, но Бог мертв.

Вот почему фраза, что Бога не видел никто никогда, относится к области закона; Бога не видели те, кто находится в рабстве у закона. Его видят и знают только в области истины и благодати. Поэтому о Том, Который Бога видел, о Сыне Единородном, и говорят, во-первых, что Он полон благодати и истины и, во-вторых, что Он в недре Отчем. Оба выражения означают одно и то же, а именно, что Тот, Кто знает и видит Бога, должен жить в непосредственной близости от Бога, у Него под рукой, в Царстве благодати и истины. Он единственный может поведать о Боге с уверенностью очевидца, ибо те, кто рожден в мире закона, не могут ничего знать о мире истины и благодати. Только те, кто рожден в мире истины и благодати, могут говорить о своем мире. Как птица в клетке, рожденная и выросшая в неволе, ничего не может сказать остальным птицам в клетке о свободе в лесу и о жизни в лесу. Только птица, которая родилась и выросла в лесу, может говорить птицам в клетке о свободе в лесу и о жизни в лесу. Поэтому евангелист и подчеркивает существенное различие между законом и истиной, между Моисеем и Христом, между тьмой и светом, между теми, кто родился от крови, и теми, кто родился от Бога, между познавшими и принявшими Бога и не познавшими и не принявшими Его; одним словом, между властью закона и властью благодати и истины. Эти два мира непрестанно пред пророческим взором евангелиста, он все время приближает их один к другому, но никогда не перемешивает.

Завершая свою чудесную Благую весть, евангелист говорит о Сыне Единородном, Который вблизи Отца, что Он явил Бога, Которого никто из области закона никогда не видел.

Как Он Его явил? Подобно реке, которая говорит об озере, скрытом в горах. Подобно песне, которая говорит о скрытом в ветвях соловье. И более всего подобно слову человека, которое говорит о скрытой душе человеческой. Покуда слово в уме человека, оно бесплотно; как дух, стоит во вратах телесного мира и ждет, когда разум облечет его в плоть. Наши мысли большей частью представляют собой слова, который так и не были произнесены нами. Мы в основном мыслим ясными, собранными в логические цепочки словами, которые живут в нашем разуме как духи у врат плотского мира. Когда душа пожелает, разум открывает эти врата, облачает слово в прекрасные одежды из звуков и выпускает в плотский мир. И слово выходит и объявляет о душе. Весьма похожее происходит и со словом Божиим. Когда Бог хочет, Он облачает Свое Слово и отпускает его в плотский мир, чтобы явить Его в мире сем. Поэтому и сказано, что Слово стало плотию и поселилось среди нас, плотских. До Иисуса Христа Бог являлся в сей мир через избранников Своих, через законодателей, пророков и учителей. Но тогдашние явления Бога осуществлялись через образы, знаки, через человеческие слова, через труды и догадки. Как если бы кто-нибудь выражал свои мысли через картины, знаки, через слова другого человека, через свои дела и собственные прозрения. Или как если бы слуги являлись выражением души своего господина. Через теснины закона из Царства благодати и истины тысячи лет пробивается луч, чтобы смягчить суровость закона и спасти людей, идущих к пропасти и небытию. А в лице Иисуса Христа явился не слуга, но Сын Единородный. Бог явился Своим собственным Словом, Которое, как дух, стояло во вратах плотского мира и ждало. Царство благодати и истины излилось в полноте жизни и света в Царство закона. Сын Божий пришел в область закона, но не под власть закона.

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин 1, 5).

О блаженный Свет, вселись и в нас и из нас изгони тьму, именуемую законом. О блаженное слово Божие, вселись и в наши тела и яви нам Того, в Ком вся истина, вся благодать, вся жизнь и вся радость ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.