Слово в день пятидесятницы*

(Говорено иеромонахом Филаретом в Александроневской лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1811 год

Исполнишася вси Духа Свята. Деян. II. 4. После того, как погрузившийся в твари

1

, не могши сносить несозданнаго света, человек "скрылся" (Быт. III. 8) от Бога, и Бог скрылся от человека, дабы не истребить преступника святым Своим присутствием, Единый

2

Триипостасный, по неизреченной благости, вновь приближился к отчужденному

3

, в постепенных откровениях, да «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца и общение Святаго Духа» (2Кор. XIII. 13) возставит и паки превознесет падшаго. Явился Отец в обетованиях любви и милосердия и устрашеннаго всемогущим правосудием грешника провождал к ходатайству Сына: явился Сын под покровом человечества, и, в Себе Самом победив грех, и умертвив смерть, отверз Благодати Святаго Духа дверь к сынам гнева: явился наконец Дух Святый в знамении огненных языков и проникнул в Апостолах естество человеческое, дабы усвоить ему благоволение Отца и заслуги Сына и соделать, да будем «причастницы божественнаго естества» (2Петр. I. 4). В тот самый день, в который дан некогда на Синае закон «духа работы в боязнь» смерти; в тот самый день исшел ныне

4

от Сиона «закон Духа жизни, свободы, сыноположения» (Рим. VIII. 15, 2): да разумеем, что «не постигнутое» плотским Израилем «оправдание закона исполняется» в чадах веры, «ходящих по духу» (Рим. VIII. 31, VIII. 4), и общество спасаемых предызмеренным шествием приближается к совершению. Итак, мы должны взирать на сошествие Святаго Духа не токмо как на чудо, прославившее Апостольскую церковь, но и как на событие, существенно сопряженное с делом нашего спасения. Настоящее торжество не есть простое воспоминание прошедшаго, но продолжение Апостольскаго приготовления к приятию онаго «Духа», непрестанно «дышащаго, идеже хощет» (Ин.3:8). Апостолы, как повествует книга их деяний, после постоянных и единодушных молитв, «исполнишася... Духа Свята» (Деян. 2:4); и не только Апостолы, но, по изъяснению святаго Златоуста, и пребывавшие с ними ученики, «имен народа вкупе яко сто и двадесять» (Деян. I. 16), «исполнишася вси». И нас ныне церковь, как и в Иерусалимской «горнице» (Деян. I. 13), во храме сем совокупляет, дабы призвать Утешителя Духа истины, да приидет и вселится в нас. Чтобы столь важное прошение не сретилось с древним упреком: «не веста, чего просита», (Мф.20:22; Мк.10:38) – вникнем, слушатели, предварительно, что такое «исполниться Духа Свята» и колико дар сей необходим для всех и каждаго. Не осмелимся говорить здесь о Духе Святом, как о третием лице покланяемыя Троицы, исходящем от Отца и почивающем в Сыне; сам только «Божий Дух испытует... глубины Божия» (1Кор. II. 10). Дух, посылаемый Сыном от Отца (Иоан. XV. 26) в спасительных дарах, Дух, исполняющий человека, человек, исполненный Духа: – вот предметы, которые постигает человек, но и то человек, Духом же обитаемый; мы, едва ли «начаток духа имуще» (Рим. VIII. 23), только издалека, чрез зерцало слова Божия, приникать можем в явления сего великаго таинства. Что такое Дух Святый в первоначальных дарах Своих, сие изъясняет Сам Он Своими «огненными языками». Он есть невещественный «огнь», который действует двумя силами: светом и теплотою, – светом веры, теплотою любви. Сей небесный свет, по выражению Соломона

5

, «предходит и просвещает, дондеже исправится день» (Прит. IV. 18). «Разгоняет мглу неведения и сомнений; открывает обман призраков»

6

, которые погрязший в чувственности разум принимает не редко за истины; дает человеку видеть себя самого в наготе растленной природы, познать мир в отношении к душе и ощутить присутствие Бога, яко источника света; сообщает «уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. XI. 1)

7

. По той мере, как свет от Солнца правды умножается в уме, согревается и воспламеняется сердце. Любовь Божественная изгоняет из него самолюбие, попаляет в нем терние плотских пожеланий, очищает; упраздняет его и взаимно привлекает в душу новый свет. Слияние сих источных даров Духовных образует «огненный язык, изрекающий закон Бога» Слова «в сердце» (Псал. XXXVI. 31) человека, «воображающий в нем Христа» (Гал. IV. 19), совершающий «возрождение»

8

в жизнь духовную. Способ, каковым человек исполняется благодатных даров, есть единое нераздельное действие Св. Духа, которое, однако, в человеке начинается и прекращается, уменьшается и возрастает, длится и ускоряется, приемлет различныя направления и виды; всегда соответствует готовности приемлющаго, но никогда не зависит от его произвола; сопровождается ощутительными следствиями, но убегает от разсудка, желающаго взойти к его началу. Простираясь из внутренняго во внешнее, оно уподобляется влаге, сходящей на руно Гедеоново (Суд. VI. 38), которая из воздуха открывается в каплях воды и наполняет окрин, – или ветру, примечаемому в тех движениях, которыя он производит, но не в тех, которыя его составляют. «Дух, идеже хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуду приходит и камо идет, тако есть всяк человек, рожденный от Духа» (Иоан. III. 8). Какия же суть примечательнейшия перемены, которыя могут означить путь Духа Божия в душе человеческой? Бывают минуты, в которыя и преданный миру и плоти человек пробуждается от очарования, в каковом они держат его; видит ясно, что прошедшая жизнь его есть цепь заблуждений, слабостей, преступлений, измен Богу, что дела его естественно суть семя будущих казней, и что самыя добродетели его не постоят пред взором вечнаго Судии; осуждает сам себя, трепещет всем существом своим и, будучи отчаян в самом себе, чрез сие отчаяние влечется к упованию на Бога: «сие расположение»

9

к покаянию что есть иное, как не тот «Дух велик и крепок, разоряя горы и сокрушая камение» (то есть низлагающий гордость и умягчающий жестокосердие), который посылает пред собою «мимоходящий Господь» (3Цар. XIX. 11)? Что, как не то «дыхание бурно», которое предвещает сошествие Святаго Духа (Деян. II. 2)? Что, как не тот «страх Твой, Господи», среди коего мы «во чреве приемлем Дух спасения Твоего» (Ис. XXVI. 18)? Блажен, кто «с покорностию дает влещи и себя»

10

сему стремлению Духа Божия! Оно поведет его «тесным путем» (Мат. VII. 14) самоотвержения; заставит его самого исторгать то, что прежде посеял, и разрушать то, что созидал; научит его страдать и «радоваться во страданиях» (Кол. I. 24); «распять плоть со страстьми и похотьми» (Гал. V. 24), дабы совершенно предать дух в руце Божии. Мало-по-малу бурное дыхание превратится в те кроткия, «неизглаголанныя воздыхания», коими «Сам Дух о нас ходатайствует» (Рим. VIII. 26), – в тот живой глас, коим «вопиет Он в сердцах наших: Авва Отче» (Гал. IV. 6); и тогда человек исполняет Христову заповедь о «непрестанной молитве» (Лук. XVIII. 1), «что, при однех собственных силах, было бы для него невозможно и по его склонности к разсеянию, и по неведению предметов и образа истинной молитвы: «о чесом бо помолимся»"

11

, «якоже подобает, не вемы» (Рим.8:26). С упражнением в непрестанной молитве неразлучно соединяется Духовное уединение, в котором христианин, «вошед в клеть свою и затворив двери» (Матф. VI. 6), пребывает, подобно как Апостолы, в «ожидании обетования Отча» (Деян. I. 4). Он не вдается в развлечение, в коем миролюбцы, связанные суетными благоприличиями, преследуя утехи, преследуемы заботами, редко возвращаются к себе: но «пленяет разум в послушание Христово» (2Кор. X. 5) и все свои желания или воскриляет горе, где «живот его сокровен есть со Христом в Бозе» (Кол. III. 3), или упокоивает "внутрь" себя, где Благодать, наконец, должна открыть «царствие Божие» (Лук. XVII. 21). Исполняет обязанности своего состояния, не привязываясь к соединенным с ними выгодам; пользуется наружными благами, но «не прилепляется к ним»

12

; приобретает так, как бы не имел нужды; теряет так, как бы отдавал излишнее. Если человек твердо решится, по возможности, удерживать себя в сем состоянии самоотчуждения, то скоро его «пустыня жаждущая процветет, яко крин" (Ис. XXXV. 1), «зерно горушно, вверженное в вертоград души его, возрастет в древо велие» (Лук. XIII. 19); сквозь «тлеющий покров ветхаго человека», отчасу более «совлекаемый, будет просиявать новый человек, созданный по Богу в правде и преподобии истины» (Кол. III 9. Еф. IV. 24); и дух святыни дышать будет во всех его способностях и действиях. Так исполненный Духа Свята человек не потемненному предразсудками оку представляет такой образ совершенства, пред которым, как тень, исчезает все, что мир называет прекрасным и высоким. Его, слушатели, оценил Апостол, когда о некоторых подвижниках веры сказал, что их «не бе достоин весь мир» (Евр. XI. 38). Благодать превращает в безценное сокровище все, к чему ни коснется в человеке, ей преданном. В его уме сияет дух премудрости, – не той, которою сыны века сего преимуществуют, по словам Спасителя, «в роде своем» (Лук. XVI. 8), то есть которая научает их быть изобретательными в способах и ловкими в случаях к снисканию временных выгод и умножать свое достоинство не столько в себе, сколько во мнении других, – но премудрости, «духовно востязующей вся» (1Кор. II. 15), дабы все обратить в средства к единому вечному благу души. Его волю движет дух свободы: ибо «закон Духа жизни о Христе Иисусе» его «свободил от закона греховнаго и смерти» (Рим. 8:2), который дает своим рабам столько тяжких владык, сколько есть нужд и прихотей, страстей и привычек. Во глубине сердца его почивает дух утешения и «мира, всяк ум превосходящаго» (Фил. IV. 7), который Иисус Христос дает ученикам своим, «не якоже мир дает» (Иоан. XIV. 27): ибо мир мира есть краткая дремота под шумом опасной бури, – безопасность, основанная на неведении, так что радостныя восклицания: «мир и утверждение!» иногда прерывает «внезапу нападающее всегубительство» (1Сол. V. 3); напротив того, мир, даруемый Христом

13

, утверждается на непоколебимой уверенности в примирении с Богом, «так что христианин в самых искушениях, скорбях и опасностях «не стужает си», но и «в смерть предается» мирно, в уверении»

14

, что «еже ныне легкое печали по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделывает» (2Кор. IV. 8–17). В нем обитает дух величия, которое не есть ни слепая отважность, ни гордость, покрытая пышностью, ни блеск естественных добродетелей, нечистых в своем источнике, но истинная возвышенность мыслей, занятых Богом, обширность видов, ограничивающихся одною вечностию, благородство чувствований, рожденных и воспитанных словом Божиим, – дух смирения, которое среди богатства благости Божией усматривает в себе одну бедность и недостоинство, дабы тем более «величить Господа»; между тем как «не возрожденные»

15

Духом Божиим в самых недостатках своих стараются находить нечто великое, самым унижением просят себе почтения, «пресмыкаются, чтобы подавлять других»

16

, – дух силы, с которым христианин не есть более оный человек «безсильный»

17

, пленник собственных чувств, со всех сторон открытый нападениям врага, побежденный прежде сражения и, дабы усмирить одну страсть, покаряющийся другой; но добрый воин, «облеченный во вся оружия Божия» (Еф. VI. 11)

18

, «могущий вся о укрепляющем его Иисусе Христе» (Фил. IV. 13), «силою восхищающий царствие Божие» (Матф. XI. 12). Что сказать о тех чрезвычайных «дарованиях, о тех явлениях Духа,» которыя избранным Божиим даются «на пользу» (1Кор. XII. 4, 7) других, в созидание всея церкви? О, несравненное счастие быть сосудом, жилищем, орудием Духа Божия! О, блаженство на земли небесное! О, таинство, в котором сокрывается все, чего ищет дух человеческий, и о чем «вся тварь... совоздыхает и сболезнует» (Рим. VIII. 22)! Но, «Господи! кто верова слуху нашему, и мышца Господня кому открыся» (Ис. LIII. 1)? «Плоть и кровь не являют» (Матф. XVI. 17) сего таинства: мир думает, что и на небесах дышат духом мира, и, столь многократно слыша глаголющих языком Духа Твоего, доселе, так же, как прежде, ругается: «вином исполнени суть» (Деян.2:13). Так. Есть и между христианами люди, которым дары Святаго Духа кажутся столь странными, что если не смеют совсем отвергнуть их, по крайней мере относят к другим лицам и временам; а сами, не помышляя о возрождении, довольствуются или праздною надеждою на заслуги Ходатая, или даже собственною честностию. Не будем обманываться привлекательным видом, который имеет обыкновенная мирская честность. Не быть врагом веры, не делать вопиющих несправедливостей, оказывать иногда благодеяния, убегать вредных излишеств, – кратко, исполнять только необходимыя и наружныя обязанности человека и члена общества – значит только «повапливать свой гроб» (Матф. XXIII. 27), который между тем остается «внутрьуду полн костей мертвых;» значит срывать «листвие древа животнаго», данное во «исцеление языком», но не вкушать «плодов» (Апок. XXII. 2) его, долженствующих питать христианина; значит иметь «правду книжников и фарисеев», которая не вводит «в царствие небесное» (Матф. V. 20). А проникнуть в изгибы своего сердца, отколе «исходят помышления злая» (Матф. XV. 19), и там водворить чистоту и святость, а «соблюсти весь закон», и не согрешить ни «во едином», дабы «всем» не быть «повинну» (Иак. II. 10), – какой своему токмо разуму и силам оставленный человек похвалится, что исполнит сие? Един «Бог зиждет в человеке сердце чисто, и дух прав обновляет во утробе» его (Псал. L. 12). Должно «родиться свыше», чтобы «видеть царствие Божие» (Иоан. III. 3). С другой стороны, когда «неистленное семя» (1Петр. I. 23) сего вышняго рождения низведено на землю смертию Богочеловека, мы не можем и остальное предоставить, безконечной впрочем, силе заслуг Его. Как? Разве Бог предал Сына Своего в жертву не только своему Правосудию, но и нашей неблагодарности? Разве мы для того познали действительность крестной жертвы, чтобы тем с большею безпечностию оставаться в бездействии? Так мыслить не есть возвышать цену заслуг Христовых, но паче «унижать их»

19

и почивать на них с такою же пагубною безопасностию, как некогда Иудеи «почивали на законе». «Если мы во Христа крестились, то, согласно сему исповеданию, да явим в себе плоды крещения не только водою, но и духом; ибо Христос «крестит Духом Святым и огнем»

20

(Матф. III. 11). Наконец, когда Божественный дар Духа кажется нам редким явлением: не заключим из сего, что он не для всех. Он для всех, как скоро все для него. Если не примечают более следов Его: то или имеют очи – и не видят; или в самом деле вопрос: «егда приидет Сын человеческий, обрящет ли веру на земли» (Лук. XVIII. 8), – приближается к разрешению, и самый мир находится при последнем издыхании. Вселенная знает, что случилось с нею тогда, когда рек раздраженный Бог: «не имать Дух мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть» (Быт. VI. 3). Тогда не только беззаконный род человеческий, но и тварь, «повинувшаяся суете неволею,» потребились мстительными волнами. Еще подобное прещение – и наступит огненный потоп суда последняго! Но доколе Бог сохраняет бытие наше, христиане, и благоденствие Церкви Своей, дотоле мы не можем сомневаться, что Дух Божий в ней «пребывает». Также, как при создании мира, Он «ношашеся верху воды» (Быт.1:2), носится Он и ныне, при продолжающемся возсоздании человека, над бездною разстроеннаго естества нашего и животворящим осенением оплодотворяет его к благодатному «возрождению»

21

. Предадим себя Его всесильному действию; преведем к нему наши мысли и желания от смешения плоти и мира; воззовем из глубины отпадения нашего, да снидет на нас и Своею благодатию, ходатайством Искупителя нам приобретенною, очистит, просветит, обновит, освятит и спасет, Благий, души наша. Аминь.

2. Слово в неделю четвертую по пятдесятнице

(Говорено в Александроневской лавре; напечатано отдельно22 и в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.). 1811 год

Оброцы греха, смерть: дарование же Божие, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем. Рим. VI. 23. Некогда имя «греха» было для христиан так ужасно, как проклятия и казни. Апостол Иаков, желая одним ударом сокрушить гордость хвалящагося ведением истины, но живущаго по плоти человека, сказал только, что ему грех: «Ведущему добро творити, и не творящему, грех ему есть» (Иак. IV. 17). Ныне многие содрагаются при имени безчестия, урона, смерти: мысль о грехе, подобно привидению, не тревожит более просвещеннаго века. Так ли совершается в нас предсказанное пророками о царстве Мессии: «яко да обетшает согрешение» (Дан. IX. 24)? Ах! Согрешение обетшавает в нас не так, как старая одежда, которую повергают к ногам, когда облекаются в новую; но так, как застарелая болезнь, в которой чувствование боли притупляется временем, и которую мало наконец отличают от здравия

23

. Столь опасная привычка подкрепляется столь же бедственною недальновидностию, с каковою мы смотрим только на прелестную личину, под коею грех нам является; но не проникаем в истинное свойство его, и не соединяем с ним его последствий. Что такое наши недостатки, бедствия, смерть? – Говорят

24

: несовершенства природы, действия случаев, удары судьбы! – Так-то самолюбие удобнее позволяет нам хулить Бога, нежели находить источник зла в себе самих. Правда Божия, слушатели, не имеет нужды в нашем оправдании. Но неправда наша должна быть обнажаема для нашего же от Бога оправдания. На сей конец, сообразно настоящему чтению из Апостола, откроем по возможности необходимый союз греха со смертию, «оброцы греха смерть», и пагубному обольщению греховнаго состояния противоположим преимущества состояния благодатнаго: «дарование Божие, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим.6:23). "Бог, – как говорит Премудрый, – смерти не сотвори» (Прем. I. 13). От источника жизни могло ли что проистечь, кроме жизни? Дав бытие ничтожеству, Он дал бытию закон, по которому бы оно действовало ко благу: действование по сему закону есть

жизнь

. Благороднейшия твари получили свободу, которая есть способность исполнять закон, по сознанию его совершенства, из любви к Законодателю, и которая посему не исключает возможности отступить от онаго; а такое произвольное отступление от закона есть

грех

. Но Поелику тварь, выходя из пределов, премудростию и благостию Творца ей поставленных, не может взойти к высшему совершенству, котораго, будучи сама в себе ничтожество, не только дать, но ниже возвратить себе не может; то ея уклонение от закона по необходимости есть падение в низший круг действования, разстройство, разрушение,

смерть

. Вот путь, по которому «единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть» (Рим.5:12). Он входит, как тать, и потом неистовствует, как разбойник: обнажает, порабощает, убивает. Человек, по троякому отношению своего действования к самому себе, ближнему и Богу, может наслаждаться троякою жизнию: естественною, как существо видимаго мира, гражданскою, как член общества, и духовною, как умаленный малым чим от ангел: преобладающий грех и на жизнь естественную, и на целыя общества, и на безсмертный дух человеческий налагает дань смерти. «Оброцы греха, смерть» (Рим.6:23). В первобытной невинности человек был безсмертен по телу, равно как и по душе. Покоренныя ему твари подвержены были естественным изменениям, – однако так, что ни владыка их, ни оне сами от того не страдали. Едва грех овладел сим владыкою, как и в его владениях, и в нем самом, по непостижимому действию правосудия Божия, возстал мятеж: и скоро бы, может быть, «опустошило всю землю» единое «беззаконие», если бы

25

милосердый Бог не положил между им и его пагубными последствиями некотораго разстояния, дабы оставить место покаянию и благодати. Между тем дивный Промысл заповедал смерти в различных видах преследовать и поражать грех в такой соразмерности с его шествием и силою, чтоб его же порождение было препятствием его могуществу, и чтобы ослепленный впрочем грешник без труда узнавал в нем своего врага и убийцу. Дабы показать вам действие сего Божия суда, я не укажу на первый мир, вдруг погребенный в волнах за умножение неправды; или на древние грады, которые воплем своего разврата низвели на себя небесный огнь; или на гробы похотения, которые в безплодной пустыне создала себе роскошь Евреев и проч. Кто имеет очи: тот, не обходя веков и стран, всегда и везде видит меч Божий на преступление, сокрытый в самой природе и в обыкновенном течении дел человеческих. Не видите ли вы, как смерть, по выражению Пророка, «восходит сквозе окна ваша» (Иер. IX. 21), – проникает во все чувства и силы, поколику открываем их для греха? Как чаша земных удовольствий изливает если не всегда скоропостижный, то, без сомнения, медленный яд в уста неумеренности; корысть не столько наполняет сокровищницы златом, сколько душу мучением; обида вызывает против себя если не правосудие, то другую обиду; коварство упадает в яму, которую изрыло ближнему, и «мужие кровей и льсти не преполовляют дней своих» (Псал. LIV. 24)? Как самое тонкое злоупотребление способностей естественных изощряет на себя столь же тонкое оружие: гордость убивает разсудок; мудрость, «неискусившая имети Бога в разуме, предается в неискусен ум творити неподобная» (Рим. I. 28); и в самый корень греха – самолюбие – от времени до времени ударяет гром злополучия? И когда Бог, «не хотящий смерти грешника», говорит о Себе, что Он «наводит грехи отцев на чада и на чада чад, до третияго и четвертаго рода» (Исх. XXXIV. 7): не то ли сие значит, что самый грех, неограниченно возобладавший человеком, внедривается в существо его, распространяет власть свою вместе с жизнию, которую он дает другим, и если не свергнут сего наследственнаго ига, собирает свои «оброки» с сынов, внуков и правнуков? Но ежели сим или другим образом греховная болезнь одного может сделаться заразою многих, то удивительно ли, что и последующая за нею смерть также постигать может племена и народы, как и человеков? Жизнь общественная получила начало тогда, как Бог рек первой человеческой чете: «наполните землю, и господствуйте ею» (Быт.1:28): здесь нет ни разделения, ни разрушения. От чего же смертны, а иногда и чрезмерно кратко-жизненны сии тела гражданственныя, если не от того же, как и естественныя? Оскудение любви к отечеству и взаимной искренности между членами общества сопровождается слабостию и безпорядком в его действиях; роскошь, поглощая его истинное довольство, измучивает его вымышленными нуждами; стремление к преобладанию и неправосудие возбуждают против него внешних и домашних неприятелей; в вере и благочестии оно хранит или теряет основание своих законов, побуждение деятельности, страх злодейства, награду подвигов, залог безопасности, – словом, жизнь и душу. Если ты, правоверное Отечество, не стареясь, переживаешь твоих соседов и врагов, то благослови правду и веру, которыя Господь Саваоф оставил тебе, как семя долгоживотное! Без них никакой народ не может ожидать себе лучшей участи, нежели возлюбленный, но неверный Богу Израиль. «Вскую умираете, доме Израилев?» вопиет к нему Иезекииль (Иез. XVIII. 31). Вотще, совратясь от пути правды, мечтаешь ты, что «не управится путь Господень» (Иез.18:25); напрасно думаешь ускользнуть от Его правосудия, – ты сам себя умерщвляешь твоим нечестием. «Вскую умираете, доме Израилев?» Если и бывают случаи, когда «путь нечестивых спеется» (Иер.12:1), и рука их господствует, то сие есть или последняя мзда, которую восприемлют они за некий останок добродетелей, или последнее напряжение, которое лишит их останка крепости. Развратное общество в силе – подобно человеку в горячке: его сильныя и быстрыя действия суть действие болезни, а часто и предвестие смерти. Державный Пророк видел и описал судьбу торжествующаго нечестия: «видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры ливанския». Но долго ли продолжалось сие явление? – «Мимо идох, и се не бе» (Пс. XXXVI. 35). Впрочем все казни, преследующия беззаконие в естественной и общественной жизни, суть токмо припоминательный образ и, так сказать, след истинной смерти, совершенно неразлучной от греха. «В оньже Аще день снесте от древа, смертию умрете» (Быт. II. 17). Вам известно, что Адам девять веков жил на земле по снедении от древа запрещеннаго: или не сбылось сие слово, коего ни единая черта не может прейти, хотя бы небо и земля поколебались? – Нет! Адам точно «умер» в день грехопадения: умер в своем уме, который, быв причастен Божественнаго света, облекся во мрак чувственности; умер в своей воле, которая утратила силу стремиться ко благу духовному; умер в своем сердце, которое упало с высоты небесной любви и блаженства и раздробилось по числу земных прелестей; умер в своей деятельности, которая с сего времени могла производить только «мертвыя дела» (Евр. IX. 14). Что убо и мы, рожденные во грехах и слишком богатящиеся сим наследием Адамовым, – что мы в «теле смерти сея» (Рим. VII. 24), как не живые мертвецы во гробах своих? Смерть тем более убийственная, чем менее ощущаемая, и ужаснейшая всех смертей, которыя мы видим и знаем! Ибо те убивают временное, а сия вечное; те сами смертны, а сия может быть безсмертною. Гроб, по словам одного христианскаго учителя (Тертул.), есть убежище от смерти; но это не для умирающаго во грехе, ибо его и за гробом ожидает «смерть вторая» (Апок. XXI. 8) или раскрытие первой смерти во всех ея ужасах. Познаем, слушатели, чего мы должны страшиться. Если страшен меч, то еще страшнее убийца; если ужасна смерть, которая поражает не столько человека, сколько грех, то колико ужаснее грех, который рождает смерть! Но Поелику страх есть безполезный мучитель, доколе он не есть пестун любви: не умедлим обольщаемому грехом сердцу нашему дать достойнейший его прилепления предмет и к нему единому, по возможности, соберем все расточенныя силы наши, как печальные обломки кораблекрушения к безопасному берегу. – Какой животный свет посылает небо в наш внутренний ад! И как скоро убегает от него сень смертная! Бог правды и мздовоздаяния для праведника, становится Богом милосердия и благодати для грешника! «Дарование же Божие, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим.6:23). Нашедши нас мертвыми, благодать не требует, чтобы мы заслужили жизнь, ибо сие невозможно. Она обретается не ищущим; является не вопрошающим; дарствует, а не воздает. «Дарование Божие». Приметим же греховную слепоту нашу. Чего мы не делаем для удовлетворения суетным желаниям и страстям законопреступным! Богатству жертвуем спокойствием, чести – богатством и опять спокойству – честию; бросаемся в опасности, дабы извлечь из них славу, или повергнуть в них соперника; проводим век в непрестанных заботах, дабы достигнуть лучшаго состояния, которое всегда удаляется от нас; и, видя свое здравие ослабевающим, продолжаем убивать себя чрезмерными усилиями, чтобы дожить желаемаго. А свергнуть тяжкое бремя греха и взять легкое иго Иисуса, исхитить слабое сердце от мира и положить его в силу Божию, совершающуюся в немощах, упраздниться и дать Богу творить в нас свое дело – это трудно, это превышает наши силы!.. Увы! Мы бываем деятельнее и сильнее для нашей погибели, нежели сколько нужно бы для нашего спасения. Благодать возобновляет и возвращает человеку все, что грех ни разрушает. Она паки почерпает ему духовную жизнь из Бога, ея источника; вводит его в сочленение безсмертнаго тела Церкви и, когда земная наша храмина тела разорится, уготовляет храмину нерукотворенную на небесах. «Живот вечный». Напротив, за какую награду мы работаем греху? – Поставим себя между им и смертию, и, озревшись сюду и сюду, мы невольно повторим вопль сына Саулова: «вкусих мало меду, и се аз умираю» (1Цар. XIV. 43). Я вкусил несколько капель удовольствия – и вижу пред собою море зол. После нескольких минут наслаждения предстоит вечность мучений. Я не насытил и плоти, а погубил душу. «Вкусих мало меду, и се аз умираю». Наконец, благодать представляет нам всемогущаго Подателя и вернейшаго Споручителя своих даров, Иисуса Христа Богочеловека. Он есть Бог, ибо наше возсоздание может совершиться силою единаго Создателя; но вкупе и человек, дабы мы безопасно и дерзновенно приближались к Нему. Он соделался по нас «грехом и клятвою» (2Кор. 5:21; Гал. 3:13), чтоб искупить нас от греха и клятвы, и, стяжав нас кровию Своею, ожидает, чтобы мы все прияли чрез Него в Нем. «О Христе Иисусе Господе нашем». На чем, напротив, утверждаем мы наши надежды, когда покоряемся греху? – Лукавый враг, каждый раз, когда подает нам запрещенный плод, обещает слишком много: «будете яко бози» (Быт.3:5), но, исполнив его волю, мы обыкновенно или ничего не получаем, или получаем несравненно менее, нежели надеялись. И почто же еще опираемся на сей тростяный жезл, который толикократно уже сокрушался под нашею рукою и прободал ее, а не поспешаем ко Врачу, исцеляющему язвы душ и телес? Почто держимся земли, которая коловращает нас вместе с собою, а не имемся всеми силами за крест Ходатая, который есть лествица к небесам? Почто, когда так быстро «преходит образ мира сего» (1Кор. 7:31), «внегда смущается земля, и прелагаются горы в сердца морская» (Псал. XLV. 3), мы, от угрожающих и нам ударов, не сокрываемся в язвы нашего Спасителя? О Боже, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему! Возьми грех наш, да не возмет он с нас оброка смерти вечныя; и подаждь нам Твое дарование, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем. Аминь.

3. Слово на Рождество Христово.

(Говорено архимандритом Филаретом в Александроневской лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1811 год

Велия есть благочестия тайна, Бог явися во плоти. (1Тим. 3:16.) Новый Адам исходит из девственной земли. Жена, источник проклятия, износит росу благословения. Является истинный «Ной», который «упокоит нас от дел наших, и от печали рук наших, и от земли, юже прокля Господь Бог» (Быт. V. 29). Безродный «Мелхиседек» (Евр. VII. 3), рожденный без матери, рождающийся без отца, приходит наследовать Царство и Священство вечное. Преходит наконец долгая ночь страха и ожидания всемирнаго; – и утренний свет проникает во мрак Ветхозаветнаго Святилища, отверстаго не столько к ежедневному, сколько к вечному Востоку. Небесная Манна изсыпается от стамны, ее сокрывавшей. Жезл Иессеев прозябает вместо увядающаго жезла Ааронова. Христос раждается. Приидите, пастыри кроткие, и облобызайте Агнца и Пастыря, – Агнца, пасущаго пастырей, и Пастыря, имеющаго собрать во едино мирное стадо с агнцами волков и юнцев со львами. Приидите, волхвы мудрые, и поклонитесь тайнам древняго младенца; научитеся от Слова немотствующаго, вкусите от ангельскаго хлеба на трапезе безсловесных, и видите, яко благ Господь. Сонмы небесных сил, «восхвалившие» Господа, «егда сотворены Быша звезды!» (Иов.38:7), удвойте и утройте ваши славословия пред вашим Солнцем, и для нас восходящим. Христос раждается. Христос раждается в Вифлееме: и в сем ли состоит вся настоящая радость и вся слава в вышних Богу? Слава Богу: если Он раждается и для нас

26

, ибо, по намерению судеб

27

, «сие Отроча родися нам, и дадеся нам» (Ис. IX. 6). Среди торжества о Его рождении, Церковь страждет болезнию рождения, дабы Он «вообразился» (Гал. IV. 19) в нас. Не презрим радостной скорби нашея Матери: снимем хотя некоторыя черты с образа рождения Иисусова и положим их в сердцах наших. Вифлеем был отечественный град предков Иисусовых: однако Иосиф и Мария не имели в нем ниже убогой хижины, ниже пяди земли наследственной, ни пребывания постояннаго. Провидение, рукою Кесаря, привело их в сие место, из котораго предопределено было «изыти Вождю Израиля» (Матф. II. 6). Чуждые в земле предков своих, пришельцы в своем отечестве дали отечество Сыну Того, «из Него же всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Еф. III. 15). – Христиане! Доколе мы живем в мире с безпечностию граждан и наслаждаемся им с самовластием обладателей, дотоле Христос не может вообразиться в нас. Мир непрестанно силится выпечатлевать в душе нашей свои преходящие образы; насыщаемыя желания рождают другия желания, которыя неприметно возрастают в исполинов и зиждут Вавилон. «Блажен, иже имет и разбиет о камень» веры самых «младенцев» (Пс.136:9) сего Вавилона и отчуждит себя от града зде пребывающаго, дабы взыскать грядущаго! Если бы Авраам, по гласу Божию, не изшел от земли своея и от рода своего, то бы он не получил славнаго завета, обетования и наследия. Если бы страждущий Израиль не решился подвергнуть себя трудностям опаснаго и неизвестнаго пути, то Иегова не изшел бы в силах его и не уготовал бы в нем жилище Себе. Если бы прозорливая мать не изгнала невиннаго Иакова от лица мстительнаго Исава, оный не пришел бы на страшное место «врат небесных». Безпокровные токмо странники находят Вефиль и Вифлеем

– дом Божий и дом Хлеба животнаго. Только произвольные изгнанники земли приемлются в граждан неба. Кто желает быть селением Сына Божия, тот должен иметь отечество в едином Боге и, при всей привязанности к отечеству земному, впрочем весьма естественной и праведной, почитать его токмо предградием небеснаго.

Иисус, ничего не заняв от мира в своем рождении, повидимому, не хотел и ему показать ничего собственнаго. Древодел получил имя отца его; носившая его во чреве, по ея признанию, не принесла к сему служению другаго достоинства, кроме чувствования своего недостоинства: «призре на смирение рабы своея» (Лук. I. 48); Он скрыл неизмеримую вечность Свою за днем Своего рождения; престолом Царя царствующих соделались ясли, утварью – пелены, первыми слугами Царствия – пастыри стада; Божия сила и Божия премудрость сокрыты в немощах младенчества. Но кто может измерить разстояние от высоты Божественнаго Существа Его до глубины Его уничижения? Конечный ум не может следовать за Ним, как в его восхождении превыше всех небес, так и в его нисхождении до бездн падшаго естества. Что же при виде толикаго смирения должно чувствовать сердце, желающее быть сообразным образу Иисуса? – «Сила ума, великость духа, знаменитость дел, преимущества званий! я вами не прельщаюсь и не завидую тем, которые гордятся вами. Нет высшей мудрости, как отречься от мудрости для Иисуса; нет большей славы, как разделять безчестие с Иисусом; нет избыточнейшаго состояния, как нищета Иисуса; «нет иной двери к совершенству и блаженству»

28

, как младенчество Иисуса; нет лучшаго украшения для души, в которой Он должен обитать, как видеть себя чужду всех украшений, подобно яслям Его. – Ток благодати, подобно речным устремлениям, изливается в долы: кедры на горах блюдутся громам и молниям. Бог творит из ничего: доколе мы хотим и думаем быть чем-нибудь, дотоле Он в нас не начинает своего дела. Смирение и отвержение себя есть основание в нас храма Его: кто более углубляет оное, тот выше и безопаснее созиждет. Одною из существенных принадлежностей рождения Иисусова была чистота Его Матери, не нарушенная ниже взором, ниже мыслию. Она должна была иметь обручника, но токмо для того, чтоб он был защитником и свидетелем ея целомудрия, и чтоб ея священное девство не казалось осуждением брака

29

. Между тем она была, как единодушно исповедует Церковь, Дева прежде рождества, в рождестве и по рождестве. Взирай на ея пример, стремящаяся к соединению с Богом душа, и виждь в зерцале совершенства ея твою обязанность. Господь есть Бог ревнивый: тогда как Он гласом отеческой благости говорит человеку: «даждь ми, сыне, твое сердце» (Прит.23:26), праведная ревность Его, не менее в духовном, как и в нравственном смысле заповедует: «не прелюбы сотвори» (Исх.20:14). Тот, Кто дал нам сердце, не довольствуется большею или меньшею его долею: оно все должно принадлежать Владыке всяческих. Он не признает достойною Себя никакой любви

30

, которая не основывается на любви к Нему; всякое услаждение, в котором ищем себя пристрастно, всякая мысль, наклоненная к тварям, всякая разсеянность есть удаление от Него

31

. Строгая токмо над собою бдительность может возвести к блаженному с Ним соединению и удержать в нем: «всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота» (Притч. IV. 23). Небесный Жених обручается с мудрыми токмо и непорочными девами, не дремлющими при его чертоге; девственная, к единому Богу обращенная душа зачинает духовную жизнь и рождает блаженство чистаго созерцания. «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф.5:8); и где? – в самом сердце своем. Чистая душа, подобно как чистая вода, приемлет в себя живыя изображения солнца и неба. Не будем долее удерживать взоров на тех чертах в образе рождения Иисусова, которыя желающих начертать оный в душе своей могли бы устрашить трудностию подражания. Но еще один взгляд на те черты онаго, в которых сквозь самое уничижение сияла Его Божественная слава, и которыя вслед за первыми благодать раскрывает и в нашем рождении духовном. При рождении Христовом Ангелы воспевают славу Божию и мир на земли: они воспевают и при нашем возрождении славу благодати и мир человека с Богом. «Радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся» (Лук. XV. 7). Ко Христу приходят с благоговением пастыри и волхвы, несмотря на убожество и неизвестность, которыя отделяли Его, повидимому, от всего мира: так и соединяющийся со Христом соединяется в Нем со всеми верными Ему, столько же неразрывным, сколько непостижимым союзом; тот Дух, который образует из них единое общество, или паче единое тело, иногда нечаянно, всегда благовременно, сближает их друг со другом, дабы взаимно наставлять и поучаться, утешать и принимать утешение, исповедывать милость и славу Божию. – Христу приносятся дары: злато, яко Царю; ливан, яко Богу; смирна, яко мертвому за смертных: но не обещает ли Он и нам, что ищущим Царствия Божия «вся приложатся» (Матф. VI. 33)? Не хощет ли «сотворить нас Цари и Иереи Богу и Отцу своему» (Апок. I. 6)? Не сопрягает ли нашего духовнаго рождения с тою животворящею смертию, после коей «живот» наш будет вместе «с Ним сокровен в Бозе» (Кол. III. 3)? О Боже, давый нам Сына Твоего! чего Ты нам с Ним не дарствуешь? Даждь токмо нам родити в себе дух Христов и жити его жизнию. Тогда пусть и против нас, как некогда против Него, «мятется Ирод и весь Иерусалим с ним»; пусть неистовствует князь века сего, и весь мир вооружается: Ты покрыеши нас в тайне селения Твоего; на воде покойне воспитаеши нас и чрез Ангела завета Твоего введеши нас в гору святую Твою. Аминь.

4. Беседа о молитве Господней.

(Говорена в Троицкой домовой, князя А. Н. Голицына, церкви, в среду недели двадесятыя, октября 23; напечатана отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.). 1812

Что Мя зовете, Господи, Господи, и не творите, яже глаголю? Лук. VI. 46. Страшный гнев Господа открывается нам, слушатели, в сем изречении Евангелия

32

! Он укоряет не только тех, которые хулят или забывают святое имя Его, но и тех, которые с благоговением обносят оное в устах своих. «Что Мя зовете, Господи, Господи?» Итак, неужели Бога оскорблять можно и молитвою? – Можно, если устная молитва не сопутствуется сердечною, а сердечная не сопровождается творительною молитвою. «Что Мя зовете, Господи, Господи, и не творите, яже глаголю?» (Лк.6:46). Пророк, изображая отвержение Иуды предателя, во вдохновенном свыше негодовании вопиет

33

: «молитва его да будет в грех» (Псал. CVIII. 7)! Но молитва Иуды, если он молился, повидимому, долженствовала быть самая святая: Поелику он, подобно как и мы, у Самого Сына Божия учился призывать «Отца, иже есть на небесех». Итак, не должно ли страшиться и другим, чтобы святейшую и Божественную молитву Господню не употребить столь недостойным и осудительным образом

34

? Размыслим

о способе правильно и спасительно употреблять молитву Господню

. «Отче наш, иже еси на небесех!» взываем мы, последуя Единородному. Я говорю: последуя Единородному. Ибо кто бы дерзнул произнести сие призывание, когда бы «Единородный» не соделался «Первородным во многих братиях» (Рим. VIII. 29), облекшися в плоть нашу, и если бы мы взаимно не облеклися в Него крещением? Дщери Евы производят на свет только рабов и сынов гнева: одна Церковь рождает чад свободы и благодати. Рождение в рабство совершается без нашей воли: рождение в свободу долженствует быть свободное. Где слабый останок первоначальной свободы воздвигается от земли, расторгает узы плоти, стремится ко благу духовному, там начинается рождение небесное, сыноположение Духа, приемлемое верою. Часто

35

мы произносим имя «Отца небеснаго»; но размышляли-ль мы когда

36

о нашем праве так именовать Его? Занимаясь земными мыслями, земными желаниями, земными действиями, охотно покорствуя суете вместе с тварию, которая покорена ей неволею, безпечно продолжая быть так же «плотию», как и «родились от плоти» (Иоан. III. 6), какую часть имеем мы в Отце небесном, и как можем поставлять себя в сан Его сынов, вместе с Единородным, «иже есть сияние славы и образ ипостаси Его» (Евр. I. 3)? Именуя «Отца небеснаго» не для того, чтобы благодарственно исповедать наше благодатное усыновление, но только для того, чтоб ульстить (если бы то возможно было) Его милосердие, ужели мы думаем нашими воплями обезоружить «правду Бога, испытующаго сердца и утробы?» (Пс.7:10) – Нет, отвещавает Он на дерзновенныя взывания чад мира и плоти, – Я не Отец ваш, доколе вы не тщитесь внутренно соделаться Моими чадами: вы «отца есте» того, коего «вожделения хощете творити» (Иоан. VIII. 44); мне подобает

37

быть для вас токмо Господем рабов и Судиею повинных. Дадим, христиане, Богу нашему быть для нас тем, чем Его именуем. Отторгнем себя от земли; взыщем отечества небеснаго: тогда неосужденно

38

наименуем Отцем нашим живущаго на небесех, и Он без гнева услышит наши прошения. «Да святится имя Твое» – вот первое прошение. Божие имя есть вещь священнейшая в мире. Им совершаются наши спасительныя таинства; им печатлеется верность наших клятв и обещаний; его полагаем мы в основание начинаний наших. Было время, когда оно, исходя из уст рабов Божиих, владычественно потрясало природу и низлагало их врагов видимых и невидимых. Сия непостижимая сила есть собственно Божия, но ея действие в нас зависит от нашей веры и благочестия. Посему

39

заповедано нам хранить имя Божие с благоговением и употреблять с бережливостию: «да не приимеши имене Господа Бога твоего всуе» (Втор. V. 11). Посему, признавая себя недостойными хранителями сего небеснаго сокровища, мы молим Отца небеснаго, да вечно святое в самом себе имя Его святится и в нас; да с благодатною силою произносим его устами; да с верностию изрекаем его делами; да «свет наш просветится пред человеки», и они в нас и с нами «прославят Отца нашего, иже на небесех» (Матф. V. 16). Но что, если язык молящагося, долженствующий освятить имя Божие, или, паче, освятиться им, еще не очищен от празднословия

40

, злоречия, лжи, клеветы? Что, если желания наших сердец противоборствуют хотениям наших устен? Если гласы молебных пений и славословий наших возмущает нами же «возносимый» к небу «вопль нищих» (Иов. XXXIV. 28), которым не благовествовали мы Бога, Отца сирых; заглушает «глас крове братий наших» (Быт. IV. 10), в которых мы не прославили Бога, Судию обидящих? Какая в том польза, что мы на языце носим славу Божию; если язы ́цы, взирая на нашу жизнь, в удивлении вопрошают друг друга: «где есть Бог их» (Псал. LXXVIII. 10)? Сколько можешь

41

, «удержи язык твой от зла.., сотвори благо» (Псал. XXXIII. 14–15) всем сердцем твоим; не вотще молиться будешь, «да святится имя Божие». «Да приидет царствие Твое» – вот второе прошение сынов царствия. Царство Божие – «царство всех веков» (Псал. CXLIV. 13): и еще прежде, нежели родились веки, Бог был царем Своей сокровенной вечности. Ныне во времени Он открывает владычество Творца и Промыслителя в царстве природы, и в царстве благодати любовь Отца Спасителя, – впрочем так, что мы "видим" Его здесь токмо «якоже зерцалом в гадании»

42

(1Кор. XIII. 12). Наконец оба сии царства, постепенно достигая предопределеннаго совершения, преобразятся в единое царствие славы, в котором Он явится сынам царствия «лицем к лицу» (1Кор.13:12), и будет возводить их от славы в славу. Грядущее таким образом от Бога к человекам царствие многих в торжественном пришествии своем обыдет и оставит ошуюю: только избранные и носящие в себе внутреннее семя царствия призваны будут «наследовать уготованное им царствие от сложения мира» (Матф. XXV. 34). Итак, моление наше о царствии Божием есть благоговейное желание, чтобы Бог совершил «чаяние твари, откровения сынов Божиих чающей» (Рим. VIII. 19), и нас сподобил достойно сретить сие вожделенное для всего мира событие»

43

. Искренно ли в нас такое желание? Мы желаем царствия Божия и знаем, что сие царство «несть от мира сего» (Иоан. XVIII. 36); «но не многие ли из нас в легкомысленных мечтаниях созидают здесь каждый собственное царство? Сын силы думает мечем начертать другим закон страха и «унижения»

44

; мнящийся быть мудрым хочет владычествовать пером в царстве мнений; легкомысленный мечтает быть законодателем в удовольствиях и забавах, корыстолюбивый устрояет»

45

темное царство и собирает бездушных подданных в своих сокровищницах. Мы желаем царствия Божия и верим, что в него вводят «узкая врата и тесный путь» (Матф. VII. 14): однако не часто ли, упреждая друг друга, поспешаем занять широкий путь и вступить во врата пространныя? Мы любим поставлять себя одесную других, не представляя того, что, «по самому естественному последствию, идя таким образом на встречу Господу, мы обрящемся ошуюю Его»

46

. Мы желаем царствия Божия и слышали, что "нудится" (Матф. XI. 12) оно: и так делаем ли себе какое насильствие для приобретения его, и не для того ли только молимся о нем, чтобы труд сего великаго дела сложить на единаго Бога? Возревнуем о служении Богу, подобно как мы ревнуем о господствовании в мире; изыдем во сретение царствию Божию путем креста и смирения: тогда молитва о его пришествии не будет лицемерием. Третие прошение: «да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Бог наш на небеси и на земли творит вся, елика хощет: «воли бо Его кто противитися может» (Рим. IX. 19)? Итак, без сомнения

47

, не умножения могущества желаем мы Всемогущему в нашей молитве. Тварь, одаренная волею, но которая видит все свое блаженство в единой воле Творца своего, молит, да Его воля благая и совершенная покорит себе ея волю несовершенную и слабую, и будет в ней «и еже хотети и еже деяти» (Фил. II. 13). Но что есть воля Божия «на земли, яко на небеси?» – Ангелы суть небо; человеки суть земля: когда земнородные будут служить Богу с любовию столь пламенною, с ревностию столь неудержимою, как Ангелы, тогда исполнится воля Его, яко на небеси, и на земли. – Церковь верующих есть небо на земли; омраченный и заблуждающий мир есть токмо земля; когда и погибшия овцы познают спасительный глас Пастыря и седящии во тьме и сени смертней видят свет велий: тогда исполняется воля Отца светов, яко на небеси, и на земли. – Дух есть, некоторым образом, небо в человеке; плоть – земля: когда «внутренний человек, соуслаждающийся закону Божию», подчинит себе «закон сущий во удех» (Рим. VII. 22–23), а плоть останется тем, чем ей должно быть, – покорною рабынею; тогда исполнится воля Бога духов, яко на небеси, и на земли. Много мы говорим о воле Божией, но едва ли не более помышляем о исполнении своей воли. Мы желаем видеть землю, по исполнению воли Божией, подобною небу, или самым небом; но начинаем ли мы сие великое превращение с самих себя? Любовь ангельская! ты выше нас: я не осмелюсь искать тебя. Любовь христианская! где ты обитаешь? Где ты действуешь, ревность благочестивая? Где почиваешь ты, кроткая преданность воле Божией? Вместо возвышения от земли к небу, от жизни христианской к ангельской, не более ли приметно в нас нисхождение от неба к земле, унижение духа пред плотию, ниспадение от благословеннаго царства благодати в мятежное владычество растленной природы? Возненавидим прежде злую волю собственную, и потом уже молиться будем о благой в нас воле Божией. Три прошения молитвы Господней, о которых я сказал, слушатели, тем с большею осмотрительностию и благоговением должны быть приносимы нами Господу, что простираются от времени до вечности. Следующия за оными четыре прошения относятся более до времени; но мы должны памятовать, что благоразумное или неблагоразумное попечение о временном приобретает нам благоволение или воздвигает на нас гнев Вечнаго. «Хлеб наш насущный даждь нам Днесь». Сим желанием должны ограничиваться наши попечения о благах мира. Жизнь есть благо потому, что ею можно заслужить блаженную вечность: потому только благо для нас и то, что служит к сохранению жизни. Кто знает, сколько должен он сделать для вечности, тот не много имеет времени заботиться о жизни настоящей. К счастию, благий Промыслитель слагает

48

с нас сей последний труд, как скоро мы приемлем на себя первый: «ищите прежде царствия Божия, и сия вся приложатся вам» (Матф. VI. 33). И посему верныя чада Божии просят не у рабов, но у "Отца", – просят не суетных украшений и ничтожных драгоценностей, но "хлеба"; хлеба не вкуснаго, но «насущнаго; »не в житницы на лета многа, но только "днесь" на трапезу. "Довлеет", говорят они, настоящему «дневи злоба его» (Матф. VI. 34): почто заранее стужать попечительному Отцу о таких нуждах, которых, может-быть, заутра не будет более? Но и при толь ограниченном требовании, не столько помышляют они о хлебе насыщающем тело, как о том "насущном" хлебе, который питает и укрепляет «существенную» часть человека: ибо «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих»

49

(Матф. IV. 4). Все ли мы умеем хотя чувствовать спасительный глас слова Божия, если не обретать для онаго сродную пищу? Не часто ли подавляется сей духовный глад алчностию плоти, которая требует не насыщения, но пресыщения; не одежды, но убранства; не здравия для отправления дел, но неги и бездействия? Удовлетворив себе в обыкновенных временных потребностях, мы вымышляем для себя случаи непредвидимые и нужды в будущих летах, которыя никогда к нам не придут. Наконец, не довольствуясь оскорблять Бога столь излишними желаниями, мы еще оставляем Его и обращаемся с оными к сильным земли, к хитростям, к неправдам, и таким образом присовокупляем к дерзости неверие. Будем умереннее в наших желаниях и благоразумнее в выборе потребнаго

50

для нас: одна благоразумная умеренность умеет просить хлеба у «Хлеба животнаго» (Иоан. VI. 35). «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Сколь многочисленны долги наши Богу! Есть долг наследственный. Наш первый Праотец купил запрещенный плод ценою жизни своея и своего потомства: мы родимся должниками. Есть долги собственные. Бог невидимо нам раздает многоценные "таланты", внутренние и внешние, «комуждо противу силы его» (Матф. XXV. 15): употребление их во благо и во славу Его есть лихва, им требуемая: каждое беззаконное действие, каждое порочное желание, каждый лукавый помысл изчитаются Всеведением и составляют ужасное множество долгов наших. Они неоплатимы. Но какой легкий договор нам о них предлагается! «Аще отпустите человеком согрешения их; отпустит и вам Отец ваш небесный» (Матф. VI. 14). Для сего-то священнаго договора мы приводим пред Него с собою наших должников; указуем Его милосердию на наше милосердие: и если бы таким образом все до единаго старались изгладить пред очами Божиими зло, соделанное человеками; то рукописания грехов наших постепенно бы оскудевали, доколе наконец взаимныя прощения всех и каждаго составили бы единое всеобщее оправдание, к неизреченной славе Помилователя, к несказанному блаженству помилованных. Не так же ли удобно, скажут, Милосердию безконечному и без условия простить погрешности и заблуждения слабых смертных, сколько бы ни были оне многочисленны? – Но не удобнее ли тебе простить несравненно меньшия оскорбления твоего ближняго? То истинно, что милосердие Божие безконечно: потому-то и хочет оно, чтобы не ты один, но и все получили прощение; и, подая его тебе, как бы просит его у тебя твоим братиям. О человек, который живешь и дышешь единою милостию Господа! если ты отвергаешь Его у тебя ходатайство за ближних твоих; как может Он приять за тебя ходатайство Сына Своего? Тогда в прошении «оставления долгов наших, якоже и мы оставляем должником нашим», уже заключается и осудительный на нас приговор: "суд без

51

милости не сотворшему милости» (Иак. II. 13). Не забудем, христиане, миловать прежде, нежели будем просить помилования. «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут» (Матф. V. 7). «И не введи нас во искушение». Безполезно было-б и прощение грехов, если бы мы всегда возвращались к ним с прежнею слабостию. Но как трудно не пасть когда-либо среди непрестанной брани противу плоти, мира и духа злобы! Лев рыкает; лисы коварствуют. Если мы противопоставляем лукавству прозорливость, то крепость изменяет нам; если ярости силу, то коварство нас обманывает. Нет для нас иной надежды, разве когда единый Победитель всех врагов наших не попустит на нас более нападений, нежели мы можем выдержать, или дарует нам столько искусства и сил, сколько нужно для совершенной победы. И мы молимся, слушатели, о сохранении нас от искушений: но не приближаемся ли к ним сами, прежде нежели они постигают нас? Молимся, да не поработит нас плоть; но не сами ли слишком заботливо питаем и греем врага сего и служим ему как другу и владыке? Молимся, да не очарует нас мир; но не мы ли отверзаем ухо к его тлетворным обаяниям? Молимся, да не соблазнит нас око; но не мы ли его пригвождаем к земным прелестям? Против кого в таком случае обращается наша молитва, если не против нас самих? «Кийждо искушается от своея похоти влеком и прельщаем» (Иак. I. 14). От нас зависит нейти на встречу искушениям: молитвою отвращать должно те, которыя против воли нашей с нами сретаются. «Но избави нас от лукаваго». Есть наконец некоторый род зла в поврежденной природе, которое находится не столько во внутреннем существе вещей, сколько во мнении, в действии токмо наружном и преходящем ощущении. Оно не всегда есть бич карающаго Правосудия; но часто поражающий жезл любви, горькое врачевство и, так сказать, благо несозревшее. Убожество, болезнь, печаль, унижение, гонение, суть зло разве тогда, когда мы виновны в них; но немощная природа содрогается при одном виде страдания. И сколь велико снисхождение Отца небеснаго, Который позволяет нам просить Его, да успокоит нас и от сих призраков зла; да ускорит разсеять и сии легкия тени, пробегающия по юдоли жизни! Но тем дерзновеннее и неблагодарнее мы, когда употребляем во зло толикое снисхождение. Сколь многие вопиют к Богу на несчастия, которыя суть дело их собственных рук! Тот, который неумеренностию сокрушил крепость свою, приходит жаловаться на свои немощи; тот призывает суд Божий на оскорбляющих его, кто сам осуждается пред ними своею совестию; тот окаявает свою нищету, кто привлек ее расточительностию. Просить ли таковым избавления от лукаваго, или лучше благодарить Промысл за предстоящее обличение и внушаемое исправление лукаваго сердца? Будем, слушатели, с радостию сносить наказание, когда мы виновны; когда невинны, без нетерпеливости молиться о избавлении от бедствия. «Весть Отец наш небесный, ихже требуем» (Матф. VI. 32). Воистинну, Отче Всеведущий! Ты не дашь чадам Твоим «камня вместо хлеба и змии вместо рыбы» (Матф. VII. 9–10). Но мы и о «чесом помолимся, якоже подобает, не вемы» (Рим. VIII. 26). Скоро находим мы недостатки нашей молитвы; но без Тебя не достигнем в ней совершенства. Исправи ее Сам, «яко кадило пред Тобою», да не едины уста, но и мысль, и сердце, и желания, и деяния, и дух, и плоть, и "вся кости наша рекут: Господи, Господи» (Псал. XXXIV. 10)! «Яко Твое есть царство и сила и слава во веки». Аминь.

5. Слово в великий пяток.

(Говорено в Александроневской Лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1813

Чего теперь ожидаете вы, слушатели, от служителей слова? Нет более слова. Слово, собезначальное Отцу и Духу, рожденное для нашего спасения, начало всякаго слова «живаго и действеннаго», умолкло, скончалось, погребено и запечатано. Дабы вразумительнее и убедительнее сказать человекам «пути живота» (Псал. XV. 11), Слово сие преклонило

52

небеса, и облеклося плотию: но человеки не восхотели внимать Слову; растерзали плоть Его; и се, «взят от земли живот Его» (Ис. LIII. 8). Кто же теперь даст нам слово жизни и спасения? – Поспешим исповедать тайну Слова, которая долженствует обезоружить гонителей Его и которая возвращает Его душам, готовым принять Оное. Слово Божие не связуется смертию. Как устное слово человеческое не совсем умирает в ту минуту, когда перестает звук его, но паче восприемлет тогда новую силу и, прошед чрез чувство, вселяется в умах и сердцах слышавших: так Ипостасное Слово Божие, Сын Божий, в Своем спасительном вочеловечении, умирая плотию, в то же время «исполняет всяческая» (Еф. IV:10) Своим духом и силою. Посему-то, когда Иисус Христос изнемогает и умолкает на кресте, тогда и небо и земля дают Ему глас свой, и умершие проповедуют воскресение Распятаго, и самое камение вопиет о Нем. «И померче солнце, и завеса церковная раздрася.., и земля потрясеся, и камение распадеся.., и многа телеса усопших святых восташа» (Лук. XXIII. 45; Матф. XXVII. 51–52). Христиане! Воплощенное Слово умолкает токмо для того, чтобы сильнее и действеннее глаголать к нам; сокрывается для того, чтобы внутреннее «вселиться в нас» (Иоан. I. 14); умирает, чтобы даровать нам Свое наследие. Будучи собраны церковию беседовать с умершим Иисусом, слышите «живое слово» (Евр. IV. 12) умершаго; слышите данное от Него вам завещание: «Аз завещаваю вам, якоже завеща Мне Отец Мой, царство» (Лук. XXII. 29). Но, дабы неблаговременныя мечтания о величии сего наследия не уклонили взоров наших от предписаннаго пред нами в сии великие дни Распятаго Иисуса, приметим тщательнее, христиане, что первые наследники Его не обрели по Его кончине инаго сокровища, кроме древа креста, на котором Он пострадал и умер, и сей токмо крест, в подражательных образах, преподали всем желающим участвовать в наследии царствия. Что сие значит? – То, что, как Христу «подобаше пострадати», дабы потом «внити в славу» (Лук. XXIV. 26), которую «имел Он у Отца», так христианину «многими скорбьми подобает внити в царствие» (Деян. XIV. 22), которое завещал ему Христос; что как крест Христов есть дверь царствия для всех, так крест христиан есть ключ царствия для каждаго сына царствия. Вот сокращение великаго «слова крестнаго» (1Кор. I. 18), толь необъятнаго уму, толь удобоприятнаго вере, толь сильнаго Богом. Принесем оное, как каплю мира, ко гробу Слова Животворящаго. Прежде, нежели вочеловечившийся Сын Божий восприял и понес крест Свой, сей крест принадлежал человекам. В начале своем он был соделан «из древа познания добра и зла». Первый человек думал испытать только плод его; но едва прикоснулся, как вся тяжесть запрещеннаго древа, со всеми ветвями его и отраслями, обрушилась на хребет нарушителя Господней заповеди. Тьма, скорбь, ужас, труды, болезни, смерть, нищета, уничижение, вражда всей природы, – словом, все разрушительныя силы, как бы исторгшись из роковаго древа, ополчились на него: и низринулся бы сын гнева навеки во ад, если бы Милосердие, по предвечному совету, не простерло к нему руки своей и не удержало его в падении. Сын Божий пренес на Себя бремя, подавляющее человека

53

; усвоил себе крест его и предоставил ему токмо придержаться сего креста, без сомнения, не для того, чтобы он вспомоществовал Всемогущему в отношении бремени, но дабы сам, и с малым оставшимся ему крестом собственным, носим был силою креста великаго, подобно как ладия влечется движением корабля. Тако крест гнева преображается в крест любви; крест, заграждавший рай, становится лествицею к небесам; крест, рожденный от страшнаго «древа познания добра и зла», чрез орошение Божественною кровию, перерождается «в древо жизни» (Быт.2:9). Сын Божий приемлет естество наше, и «страданьми совершает» в Себе «начальника спасения» нашего; «искушается по всяческим», и «вспомоществует искушаемым»; шествует со крестом, и «ведет в славу» своих последователей (Евр. II. 10, 18). Кто измерит всемирный сей крест, понесенный Начальником нашего спасения? Кто извесит его тяжесть? Кто исчислит разнообразное множество крестов, из которых он, как из каплей море, составляется? – Не от Иерусалима токмо до Голгофы несен крест сей, с помощию Симона Киринейскаго. Несен он и от Гефсимании до Иерусалима, и до Гефсимании от самаго Вифлеема. Вся жизнь Иисуса был единый крест; и никто не прикасался к бремени его, разве для отягчения онаго: «Един истоптал точило» ярости Божией, «и от язык не бе мужа с Ним» (Ис. LXIII. 3). Божественное

54

соединяется с человечеством, вечное со временным, всесовершенное с ограниченным, несозданное с своим созданием, самосущее с ничтожным: какой необозримый и непостижимый крест из сего уже слагается! Богочеловек, котораго нисшествие на землю прославляют небеса, является здесь в уничиженнейшем возрасте человечества, в малейшем граде малейшаго из царств земных; нет для Него ни дома, ни колыбели; кроме убогих родителей, едва несколько пастырей занимаются Его рождением. Исчисляют Безначальному осмь дней новаго бытия – и порабощают Его кровавому закону обрезания. Господь храма «приносится во храм поставити Его пред Господом» (Лук. II. 22), и пришедый искупить мир искупляется «двумя птенцами» (Лук. II. 24). Тогда как Он еще немотствует, уже изощряется на Него в устах Симеона оружие слова крестнаго и проходит сердце Его матери (Лук. II. 34–35). Некоторые иноплеменники приходят возвеличить Его именем царя Иудейскаго; но сия малая слава воздвигает на Него злобу Иудейскаго царя, соделывает Его невинною виною кровопролития и принуждает удалиться от народа Божия в страну идолослужителей. Всеобъемлющая Премудрость Божия не иначе как с возрастом «преспевает премудростию... у Бога и человеков» (Лук. II. 52). Источник и податель благодати «приемлет благодать». Тридесять лет Владыка небес и Царь славы сокрывается от неба и земли в глубоком повиновении двум смертным, которых удостоил нарещи Своими родителями. Чего потом не претерпел Иисус от дня вступления Своего в торжественное служение спасению рода человеческаго

55

. Святый Божий, грядущий освятить человеков, вместе с ищущими очищения грешниками, преклоняется под руку человека и приемлет

крещение

: воистину крещение, слушатели, то есть погружение не столько в водах, сколько в обилии креста! Испытующий сердца и утробы Сам поставляется «в искушении». Хлеб небесный предается земной «алчбе». Тот, пред Которым должно «преклоняться всякое колено... небесных, земных и преисподних», допускает князя преисподних требовать от Себя «поклонения» (Матф. IV. 9). Ходатай Бога и человеков открывает Себя человекам; но Его или не узнают, или нехотят узнавать. Его учение почитают богохульным (Матф. IX. 3), Его дела беззаконными (Иоан. IX. 16), Его чудеса Веельзевуловыми (Матф. XII. 24). Если Он чудотворит и благотворит в субботу, Его называют нарушителем субботы. Если обращает заблуждших и приемлет кающихся, Его порицают «другом грешников» (Матф. XI. 19). Там ищут уловить Его словом (Матф. XXII. 15); здесь ведут Его на верх горы, дабы низринуть (Лук. IV. 29); инде вземлют на Него камение (Иоан. VIII. 59); нигде не дают Ему главы подклонити (Матф. VIII. 20). Он воскрешает умершаго, – завистники совещаваются умертвить Его Самого (Иоан. XI. 43, 44, 46 и 53). Народ во вратах Иерусалима приветствует Его царем, – все земныя власти возстают, дабы осудить Его, как преступника. В избранном сонме Своих другов Он видит неблагодарнаго предателя и первое орудие смерти Своей; лучшие из них служат Ему «соблазном», помышляя человеческое в то время, когда Он идет на дело Божие (Матф. XVI. 23). Почиешь ли Ты, Божественный Крестоносец, хотя на едино мгновение от ига, непрестанно возрастающаго на раменах Твоих? Почиешь ли, если не для обновления Твоих сил к новым подвигам, по крайней мере из снисхождения к немощи Твоих последователей? – Так, приближаясь к Голгофе, Ты почиешь на Фаворе. Гряди на сию гору славы; да просветится лице Твое светом небесным; да убелятся ризы Твои; да приидут закон и пророки признать в Тебе свое исполнение; да услышится глас благословения Отчаго! – Но не примечаете ли вы, слушатели, как крест последует за Иисусом на самый Фавор, и слово крестное не разлучается от слова прославления? О чем тамо среди толикой славы беседуют со Иисусом Моисей и Илия? – Они беседуют о Его кресте и смерти. «Глаголаста же исход Его» (Лук. IX. 31). Долго носил Иисус крест Свой, как бы не чувствуя его тяжести: наконец «предан был ему, аки льву, да сокрушит вся кости Его» (Ис. XXXVIII. 13). Внидем за Ним с Петром и сынми Заведеовыми в вертоград Гефсиманский и проникнем бдящим оком во мрак последней нощи Его на земли. Уже Он не сокрывает креста, сокрушившаго душу Его: «прискорбна есть душа Моя даже до смерти» (Матф. XXVI. 38). И молитвенное беседование с единосущным Отцем не освобождает Его, а удерживает

56

под тяжестию страдания: «Отче мой, Аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Матф. XXVI. 39). «Носящий всяческая глаголом силы своея» (Евр.1:3) имеет теперь нужду «в укреплении от Ангела» (Лук. XXII. 43). Может быть, смертная скорбь Иисуса представляется некоторым из нас недостойною безстрастнаго. Да ведают они, что сия скорбь не есть действие нетерпения человеческаго, но Божескаго правосудия. Мог ли «Агнец заколенный от сложения мира» (Апок. XIII. 8), убегать своего жертвенника? Тот, «Егоже Отец святи и посла в мир» (Иоан. X. 36), Тот, Который от века приял на Себя служение примирения человеков с Богом, мог ли поколебаться в деле сего служения единою мыслию о страдании? Если Он мог иметь какую нетерпеливость, то разве нетерпеливость совершить наше спасение и облаженствовать нас. «Крещением имам креститися, – говорит Он, – и како удержуся, дóндеже скончаются» (Лук. XII. 50). Итак, если Он скорбит, то скорбит не собственною, но нашею скорбию; если мы видим Его «быти в труде, и в язве от Бога, и во озлоблении», то Он «грехи наша носит, и о нас болезнует» (Ис. LIII. 4); чаша, которую подает Ему Отец Его, есть чаша всех беззаконий, нами содеянных, и всех казней, нам уготованных, которая потопила бы весь мир, еслиб Он един не восприял, удержал, изсушил ее. Она растворена во-первых преслушанием Адама, потом растлением «перваго мира» (Быт. VI. 12 и 2Петр. II. 5), гордостию и нечестием Вавилона, ожесточением и нераскаянностию Египта, изменами Иерусалима, «избившаго пророки и камением побившаго посланныя к нему» (Матф. XXIII. 37), злостию Синагоги, суевериями язычества, буйством мудрецов и, наконец (поелику Искупитель понес на себе и будущие грехи мира), соблазнами в самом христианстве: разделениями единаго стада Единаго Пастыря, дерзновенными мудрованиями лжеучителей, оскудением веры и любви в царстве веры и любви, возрождением безбожия в недрах самаго благочестия. Присовокупим к сему все то, что мы находим в себе и окрест себя достойным отвращения и гнева Божия, и также все, что стараемся сокрыть от своей совести под ухищренным наименованием «слабостей», – легкомыслие и законопреступныя утехи юности, закоснение старости, забвение Промысла в счастии, ропот в несчастиях, тщеславие в благотворении, корыстолюбие в трудолюбии, медленность в исправлении, многократныя падения после возстания, безпечность и бездействие, свойственныя владычеству роскоши, своеволие века, надменнаго мечтою просвещения: все сии потоки беззакония сливались для Иисуса в единую чашу скорби и страдания; весь ад устремился на сию небесную душу; и дивно ли, что «она была «прискорбна

57

даже до смерти». Наше слово изнемогает, слушатели, чтобы провождать еще великаго Страдальца от Гефсимании до Иерусалима и Голгофы, от внутренняго креста до внешняго. Но совершаемыя ныне Церковию тайнодействия уже преднаписали вам сей путь и сей последний крест. Он столь болезнен, что солнце не могло взирать на него, и столь тяжек, что земля потряслась под ним. Претерпеть в чистейшей непорочности все мучения, внутренния и внешния, тягчайшия и поноснейшия, и претерпеть вместо награды за соделанныя благодеяния; страдать Всесвятому от пребезаконных, Творцу от тварей; страдать за недостойных, неблагодарных, за самых виновников страдания; страдать для славы Божией, и быть оставлену Богом, – какая неизмеримая бездна страданий! «Боже наш! Боже наш! Вскую оставил еси» (Мф.27:46) Возлюбленнаго Твоего? – Ей, Господи! Ты оставил Его вмале, дабы на веки не оставить нас, Тебе оставивших. Отныне Он «воцаряется; облекается в лепоту, препоясуется силою, и утверждает вселенную, да не подвижится» (Псал. XCII. 1). «Вознесенный от земли» крестом, Он простирает его на землю, и «вся привлекает к себе» на небо (Иоан. XII. 32). Но сколь ни велика и Божественна все привлекающая сила Иисуса Христа, Он не иначе может «влещи нас в след Себе» (Песн. I. 3), как чрез водружение креста Своего в нас и сопряжение с Его крестом Креста нашего. «Иже хощет по Мне ити», глаголет Он, «да возмет крест свой и последует Мне » (Лук. IX. 23). Ибо хотя заветною Своею кровию и крестом Своим совершил Он очищение от грехов и от проклятия искупление всего мира, и отверз нам вход во святая святых; но Поелику туда не входит ничто, кроме жреца и жертвы, то мы должны, яко жертву, предать себя в руки сего великаго, «по чину Мельхиседекову», Священника; Поелику клятва есть плод греха, грех же утверждается своим корнем в свободной воле, то, для усвоения себе очищения и искупления правды и благословения Христова, мы должны свободно предать волю свою крестному в нас действованию Христову. Для сего-то те, которые истинно постигли заключенную «в слове крестном силу Божию», столь часто и примером и словом поучают нас

58

«сораспинатися Христу, распинаться миру, распинать плоть со страстьми и похотьми, не жить себе самим, исполнять лишение скорбей Христовых во плоти нашей» (Рим. VI. 6; Гал. VI. 14, V. 24; Рим. XIV. 7; Кол. I. 24). Чем неослабнее и терпеливее мы носим бремя креста нашего, тем обильнее подаются нам дары Божии, приобретенные крестом Христовым: «якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Грешник, который от усильнаго ношения креста своего преходит наконец к распятию себя на нем, с совершенною покорностию подвергаясь всем действиям очистительнаго правосудия пред лицем распятаго Иисуса, вскоре услышит с разбойником радостный глас Его: «днесь со Мною будеши в раи» (Лк.23:43). Страдание в присутствии Христа, и по образу Его, есть преддверие рая. Как видимый, вещественный крест есть державное знамение видимаго царства Христова, так крест таинственный – печать и отличие истинных и избранных рабов невидимаго царствия Божия. Он есть драгоценный залог любви Божией, жезл Отчий, не столько наказующий и сокрушающий, сколько «пасущий и утешающий» (Псал. II. 9, 22:4), очистительный огнь веры, сопутник надежды, укротитель чувственности, победитель страстей, возбудитель к молитве, страж чистоты, отец смирения, наставник мудрости, пестун сынов царствия. Где воспитаны все великие Ангелы, водители и хранители Церкви, – Иосифы, Моисеи, Даниилы, Павлы? – В училище креста. Когда благословеннее вся Церковь возрастала, процветала и приносила плод во святыню? – Тогда, как вся нива Господня непрестанно раздираема была крестом и напаяема кровию мучеников. Кто суть те, которые окружают славный престол Агнца? вопросили Иоанна в видении. – «Сии облеченнии в ризы белыя, кто суть, и откуду приидоша?» (Апок. VII. 13) и когда он не мог узнать их в Божественной славе сей, то ему сказано, что то были запечатленные крестом: «сии суть, иже приидоша от скорби великия» (Апок. VII. 14). Кто же суть те, которые желают «испразднить крест Христов» (1Кор. I. 17) и мнят «уразуметь силу воскресения Его без сообщения страстей Его» (Фил. III. 10)? Если един Христос есть и «живот и путь» (Иоан. XIV. 6) к животу, то как могут они достигнуть

живота

Христова, не шествуя

путем

Его? Могут ли изнеженные сии члены быть в союзе тела, которое «счиневает себе» увенчанная тернием «Глава» (Еф. IV:15–16)? Можно ли членам быть в покое и безпечности, когда глава в труде, и в язве, и во озлоблении; забываться в шумных радостях, когда она объята болезнями смертными; упиваться из полной чаши мирских удовольствий, когда она жаждет и вкушает оцет; превозноситься, когда она преклоняется; не хотеть ниже минуты поболеть о собственных грехах и беззакониях, когда она за чуждыя страждет и умирает; жить миру и плоти, когда она предает дух свой Богу? О, человек, влекомый благодатию Господа твоего на небо, но погрязающий плотию в мире! виждь образ твой в человеке, погружающемся в водах и противуборствующем потоплению: он непрестанно возобновляет в членах своих образ креста, и таким образом превозмогает враждебныя волны. Воззри на птицу, когда она желает вознестися от земли: она простирается в крест и возлетает. Ищи и ты в кресте средства изникнуть от мира, и вознестися к Богу. «Слово крестное... спасаемым сила Божия есть» (1Кор.1:18). Аминь.

6. Слово пред погребением тела светлейшаго князя Михаила Иларионовича Голенищева-Кутузова Смоленскаго.

(Говорено в с.-петербургском Казанском соборе, в присутствии их императорских Высочеств государей великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича, июня 13 дня. Напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.)» 1813

Благопоспешно бысть спасение рукою его: и огорчи цари многи, и возвесели Иакова в делех своих, и даже до века память его во благословение. 1 Макк. III. 6–7. Так в дееписании сынов Израилевых истина и признательность, совокупясь, старались одушевить чертами славы и безсмертия утешительный образ Вождя, о потере котораго «плакал и рыдал весь Израиль плачем велиим». Не обновляются ли пред нами

59

сии древния черты, не кажутся ли оне теперь только взятыми с величественнаго образа

60

, который наполняет ныне ваши мысли, ваши сердца, ваши чувства, сетующие пред Богом сыны России?.. Приидите, утвердим единодушно на предстоящем гробе столь давно готовое и никогда не обретавшее столь приличнаго места надгробие: «Благопоспешно бысть спасение рукою его: и огорчи цари многи и возвесели Россию в делех своих, и даже до века память его во благословение». Итак, он был для нас поспешником «спасения»: и мы ли для него закоснеем в безплодном чувствовании потери? «Огорчая» врагов, он был нашим «веселием»: и мы ли неутешною о нем печалию нарушим его торжественный покой и возвеселим врагов наших? Его память «даже до века во благословение»: и где же время жалоб и стенаний? Не отступай от нас, безсмертная память мудраго и сильнаго Богом Вождя; утешай нас благословением и похвалами тебе сопутствующими; сокрой, если не можешь исцелить, или, по крайней мере, укрась нашу скорбь, да не будет она оскорблением Безсмертному! Но нет, и цветы сельные не сияют под бурным небом, и плоды не созревают среди дождей: и среди бури смертной, под слезным дождем, не созревают, ниже процветают похвалы безсмертных. Чем обильнее было сеяние, тем долее не соберется жатва: и слабая рука не свяжет рукояти олив и лавров. Обратимся к матерним внушениям Церкви, да наставит нас, и облегчить бремя, и совершить долг настоящаго торжественнаго сетования. Она допускает благословение и похвалу, сопровождающия память блаженно-усопших, восходить на сие священное место для того токмо, чтобы они поучали оставшихся; позволяет славе смертных, достигших безсмертия, приближаться к алтарю для того, чтобы преклонить ее пред славою Живущаго во веки веков; хощет непременно, чтобы мы здесь, «возверзая на Господа печаль» (Псал. LIV. 23) о умерших, возносили Ему в жертву и наши в них утешения. Не поколеблемся убо над оплакиваемым поспешником видимаго нашего спасения превознести Единаго невидимаго Виновника всякаго спасения

61

. «Господне есть спасение» (Псал. III. 9). «Господь с сильным крепостию» (Суд. VI. 12), избирая его и наставляя, искушая и сохраняя, возвышая и венчая, даруя и вземля от мира. Вот истина, которую ныне, к наставлению нашему, мы можем созерцать в ея собственном свете и в зерцале времен протекших, – к утешению в лице и деяниях Михаила, безсмертнаго архистратига Российскаго, светлейшаго князя Смоленскаго. Мы не желаем затьмить твоея славы, светлейший муж, мы желаем три краты озарить ее вышнею славою: ибо какая участь на земле и на небесах может быть величественнее, – как быть избранным, уготованным, благоприятным и преукрашенным орудием руки Вседетельной? Ты не будешь пререкать нашей беседе; или, паче, ты сам начнешь ее: ибо еще отзывается в сердцах наших оный глас твой, когда на пути побед и славы, обратясь к Престолу и отечеству, дабы поведать о чудесах брани, ты поверг славу земнаго вождя пред Вождем небесным и воскликнул: «Велик Бог!»

62

" Воистину велик Бог! И един Он велик и в великих и в малых земли. Если стихийное даже мудрование повелевает искать величия там, где соединяются мудрость, благость и могущество, то где найдут человеки внутреннейшее средоточие сего единения, и первоначальный источник сих совершенств, кроме единаго Триипостаснаго, Который от Своего исполнения дарует мудрость их помышлениям, благость хотениям и мощь действованию? – Вера научает не столько изследовать, сколько чувствовать и со смирением взывать к Отцу небесному, «яко Его есть царство и сила и слава»; и между тем как некоторые из нас, христиане, каждый день исповедуют с Церковию сие вседержавное «царство» с таким чуждением, как удаленные от престольнаго града обитатели весей беседуют о делах державных – те, которых искреннее желание служить Богу приближает к Его невидимому престолу, – видят, ощущают во глубине души своей, и не только покорствуя власти сущей от Бога, но и будучи сами властителями языков, подобно царю Израилеву, пред целым светом глаголют от избытка сердца: «яко Господне есть царствие, и Той обладает языки» (Псал. XXI. 29). Царство Господа – «царство всех веков, и владычество Его во всяком роде и роде» (Псал. CXLIV. 13). Преходящия владычества человеческия совокупно и повременно являются на позорище света для того, чтобы служить сему невидимому царству; и сильные земли чредою изводятся стрещи стражбы его. Связав природу необходимостию и «оставив человека в руце произволения его» (Сир. XV. 14), великий Художник мира простирает свой перст в разнообразное сплетение событий естественных и свободных деяний, и таинственным движением то неких сокровенных нитей, то видимых орудий образует и сопрягает все в единую многохудожную ткань всемирных происшествий, которую время развертывает к удивлению самой вечности. Различныя состояния земных гражданств непрестанно направляются Провидением к тому, чтобы оне уготовляли в себе граждан небесам: для сего действует оно и чрез общество на человека и взаимно чрез человека на общество; для сего «языки, шатающиеся и возстающие на Господа, пасутся жезлом железным, и яко сосуды скудельничи сокрушаются» (Псал. II1, 2, 9), обращающиеся «возсозидаются и насаждаются» (Иер. XVIII. 9), искушаемые «проводятся сквозе огнь и воду, твердые в испытании вводятся в покой» (Псал. LXV. 12); для сего «возносятся избранные от людей Господних» (Псал. LXXXVIII. 20), крепкие, предопределенные сотворить волю Промысла, «поддерживаются за десницу» Десницею Всесильною, которая «уравнивает пред ними горы, и врата медная сокрушает» (Ис. XLV. 1–2): и между тем, – «да смирится высота человеча, и вознесется Господь един» (Ис. II. 17), – жребий многочисленнейших народов долго иногда скрывается в неизвестной руке единаго смертнаго, а судьба каждаго сильнаго земли слагается из неисчисленных случайностей, которых никакая человеческая мудрость – объять, никакая земная сила – покорить себе не может. Если сие всеобъемлющее Владычество Божие подвергает нас некоторой судьбе, то судьбе премудрой. Если оно, повидимому, налагает узы, то разве на своеволие и буйство. Если уничижает, то единственно тех, которые думают быть сами творцами своего величия, мечтают «взыти выше облак и быти подобны Вышнему» (Ис. XIV. 14). Если же оно и возносит жребий нечестиваго, то не иначе разве как возносится жезл, который вскоре поразит некоего виновнаго, сокрушится, и отвержется. Напротив те, которые сами ничего не ищут, кроме славы Божества и блага человечества, обретают в покорении себя Промыслу свою надежду и безопасность, в Его власти – основание своего могущества, в Его славе – источник своего величия. И каких чудес премудрости и благости не творит Он для совершения в их начинаниях Своих собственных намерений! Он призирает на них еще прежде, нежели они взирают на свет, и от начала до конца их течения блюдет их, яко зеницу ока, украшает дарами природы, наставляет примерами, умудряет опытами, очищает искушениями, благоденствием укрепляет, провождает в путях света, предводит стезями мрака, теснотою «изводит на широту» (2Цар. XXII. 20), ограждает в опасностях, одушевляет в подвигах, соделывает спасением и радостию народов в жизни, венчает в смерти, наконец в самый гроб сопровождает славою и благословениями. Человеческому оку не позволено, слушатели, проникать в оную художественную храмину Провидения, где оно творит и уготовляет творцов народнаго благоденствия; но когда они являются на предопределенном для них поприще и совершают свое служение, тогда слава нерукотвореннаго Божия орудия просиявает купно с премудростию Художника. Воззрите на совершившееся уже спасение какого-либо народа, – вы увидите всегда в его избавителе спасение Божие. Народ Божий не имеет отечества; в земле чуждой, под тяжким игом, истомленный работою, вместо награды, осуждается на истребление. В сие время Господь призирает на младенца, поверженнаго на смерть; посылает его во двор того самаго царя; воспитывает во всей премудрости того самаго народа, с которыми он некогда должен препираться; исполняет его сердце любовию к единоплеменным; раздражает дух его несправедливостями утеснителей; искушает бедствием и почти рабским, после пребывания в царском доме, состоянием; вооружает Своею силою, укрепляет Своим присутствием, – и вы видите Моисея, без оружия победоноснаго Вождя Евреев, «бога Фараонова» (Исх. VII. 1). Народ Божий в отечестве угнетается иноплеменниками. Но Господь, наказуя, не хощет отринуть людей Своих: Сам «возставляет им судей, и спасает их от руки врагов их» (Суд. II. 18). Так, Ангел является Гедеону, возвещает ему, яко «Господь с ним»: и на утрие сей мирный поселянин собирает многочисленное воинство; но, да будет спасение рукою Божиею, с тремя стами безоружных, побеждает безчисленныя полчища врагов – и дарует свободу Израилю. Народ Божий предается во власть и пленение языков. Тот, который послал сию язву, еще прежде уготовал и врача. Еще Иерусалим не предчувствует своего падения: но «сотворивый грядущая» (Иса. XLV. 11) уже глаголет Иерусалиму: «возградися; нарицаяй не сущая, яко сущая» (Рим. IV. 17), нарицает не родившагося еще Кира «Своим пастырем и помазанником, обещает повинуть пред ним языки и крепость царей разрушить, да созиждет град Господень и пленение людей Господних возвратит» (Ис. XLV. 1, 13). И се Кир – покоритель и обладатель Востока, дабы соделаться освободителем Израиля, возстановителем Иерусалима. Народ Божий без правительства, без закона, окрест Иерусалима – без отечества, окрест храма – без богослужения. Кто бы в сей день гнева мог и помыслить о возставлении низверженнаго Израиля, если бы Отвративыйся от него гневом еще раз не обратился к нему милосердием? Бог восхотел – и, подвигнутый священною ревностию, одушевленный примером и наставлением Отца, возстает Маккавей; с горстию истинных сынов Израилевых разсевает многочисленныя ополчения гонителей веры, очищает святый град, обновляет благолепие храма, приобретает народу Иудейскому могущественных союзников и – да обратимся паки к его дееписанию – соделывается безсмертным поспешником спасения Божия: «благопоспешно бысть спасение рукою его; и огорчи цари многи, и возвесели Иакова в делех своих, и даже до века память его во благословение». Но почто, желая «видеть дела Божия» Промысла, «яже положи чудеса на земли» (Пс.45:9), мы принуждены всегда устремлять взоры наши в даль

63

прошедшаго? Как будто величие Божие "преходит" так же, как «образ мира сего» (1Кор.7:31), и «царство всех веков» (Пс.144:13) остается наконец только в развалинах древности! Как будто Бог, нарекший себя некогда для мертвых «Богом живых» (Мк. XII. 27), преображается для живых в Бога мертвых, и мы уже не можем «видети благая Господня на земли живых!» (Пс.26:13) О мир, враждующий на Бога и тогда, когда его исповедуешь! ты соглашаешься искать Его в отдалении времен – и не хочешь «осязать Его, недалече от единаго коегождо нас суща» (Деян. XVII. 27). Уступаешь Ему чуждую для тебя область прошедшаго – и желаешь в настоящем воцарить случай, или обоготворить разум и самыя страсти человеческия. Если ты не можешь слышать, как непрестанно «день дни отрыгает глагол» (Пс.18:3) присносущной славы Божией – приникни хотя единожды, как сей безмолвный гроб вещает о ней сему алтарю, и настоящий день отвещавает прошедшим, яко един есть «сый, и иже бе, и грядый – Вседержитель» (Апок. I. 8). Не минута нечаянности сближает пред нами, слушатели, память безсмертнаго Михаила с памятию безсмертнаго Маккавея. Церковь предварила сей союз их своим желанием и предчувствием: Промысл оправдал ея желание событием. Вы помните оный благознаменитый день веры и любви к отечеству, когда подвигнутая опасностию его Церковь взывала к вам, именитые Россияне, пред сим самым алтарем, «да воздвигнет из вас Господь новых Маккавеев»

64

, и кто, кроме Провидения, или управил желание Церкви к предопределенному событию, или устроил событие по ея мольбе? Кто, на глас сего желания и мольбы, воздвигнул мужа, котораго деяния и судьба не могут точнее быть изображены, как дееписанием Маккавея? Кто повелел, чтобы даже имя сего мужа соотвещало имени Маккавея, и оба имена сии, подобно как оба сии мужи, возглашали единое славословие: «кто, яко Бог»

65

? Но возвратимся по пути жизни Смоленскаго, до его исходищ, и осяжем напечатленные на нем следы Провидения. В дарах естественных человеку ниспосылается первое напутствие для жизни его и открываются начальныя черты его предопределения. Если бы мы умели вернее слагать и разрешать сии трудныя черты и читать в началах последствия, то давно бы можно было узнать в Михаиле человека запечатленнаго природою, или паче Творцем ея, к великому назначению. Сей ум, в котором и высокия знания и приятныя искусства, не стесняя друг друга, находили свое место, – ум способный, в одно время, составлять чертеж брани, соображать к единой цели разнообразныя отношения союзных и враждебных Держав и легкою ногою измерять зыблющияся стези Дворов, – должен был казаться сотворенным не для одного, но для всех путей общественнаго служения и славы. Сия твердость, непоколебимая ни страхом, ни скорбию, и благодушная покорность своей участи были предуготовлены для таких подвигов, среди которых поколебались бы тысящи тысящ, если бы единая глава не сдержала общаго бремени. Сия глубокая проницательность и неутомимая осторожность, так-сказать, указывали на змия коварства, с которым наипаче предопределено было браться нашему Михаилу. Но Промысл, который сам благовременно устрояет и уготовляет свои орудия, не являет их прежде времени человекам, которые вместо содействия иногда положили бы препоны его в них намерениям. Предназначаемый Провидением чрез даруемыя человеку способности путь жизни обыкновенно пролагается воспитанием. Воспитание Михаила, будучи подобно воспитанию многих других, может-быть, не предвещало всей судьбы его; но совершившаяся судьба его заставляет с уважением воспоминать о его воспитании. Оно заключалось, слушатели, в пределах отеческаго рода и отечественнаго святилища воинских «званий»

66

. Так новою благостию Провидения избранный сын отечества предохранен от суевернаго уничижения пред идолом иноземнаго просвещения и образованности; отечеству предоставлена сугубая слава иметь Смоленскаго и никому за него не быть обязанным: а родителям и воспитателям остался от сего воспитания тот важный для наших дней урок, что не иноплеменное наставление производит достойных сынов отечества. Рано изшел Михаил из рук обыкновенных наставников

67

, как бы для того, чтобы сохранить цветущий возраст и неутомленныя способности для труднейшаго и необыкновеннаго к необыкновенному назначению образования. В самом деле, он был изведен на такое поприще, где, – между тем как воспитание юности его приносило вожделенныя плоды, и его любовь к отечеству ознаменовывалась постепенно рвением и подвигами, – его дарованиям отверсто было высшее и единственное училище великих мужей, училище живых примеров, опытов и опасностей. Задунайский, Таврический, Рымнинский были то руководителями его деятельности, то свидетелями его доблестей, то светильниками его умозрений. Он шел пред лицем или о страну сих вождей, в знаменитых битвах, иногда вознося победу на грозныя укрепления городов и ополчений, иногда устремляясь к ней чрез преграды, поставленныя природою, иногда удерживая оную мужеством, иногда уловляя решимостию, и, – если для ироя нужно свидетельство ироя, так же как и для мудраго важен суд мудрых, – имел то преимущество, что вождь, который паче прочих любил и насаждать и собирать свои лавры собственными руками, нарек его своею «десницею»

68

. Но, дабы удержать слово наше в пределах, ему предначертанных, не снидем, слушатели, во все следы нашего ироя на том бранном поприще, где он хотя из зрителя незабвенных примеров соделался уже примером для многих, но не отделился еще от сонма вождей, как безпримерный, и где мы увидели бы его более в блеске славы человеческой, нежели под осенением славы Божией, явившейся над ним наипаче в последние дни его. Не будем разсматривать тех победных венцов, которые без сомнения были бы достаточны украсить иную главу, но на челе Михаила становятся едва приметными под великим венцем последним. Напротив остановимся и возблагоговеем пред оными священными отличиями, которыя некогда возложило на него Провидение, указуя своего избраннаго. Я говорю о его чудесных ранах, которыя без сравнения более должны были возбудить к нему внимание глубокомыслящих, нежели как наружные знаки достоинства и чести привлекают взоры легкомыслия. Сей ревностный поборник браней отечества, подвизаясь за его безопасность, не хочет примечать опасностей собственных; и смерть двукратно проходит сквозь его главу

69

, как будто бы оружие Агарян особенно искало сих очей, в которых просиявала прозорливость, и сея главы, в которой созревала мудрость, толико для них после страшныя. Какия пререкаемыя знамения! Те, которые видели язвы сии, еще открытыя, думали, что в последний раз видят сего язвеннаго; те, которые слышали, что он еще живет, не верили язвам его, доколе не осяжут. Но когда Бог двукратно возвратил ему и жизнь и неврежденную целость духа и тела, когда самою болезнию первой язвы поставил его на новую стезю совершенствования, чтобы он, ища здравия, обрел новый источник полезных знаний в путешествии, в обозрении благоустроеннейших государств света, в собеседовании с прославленными во языках мудрецами брани

70

; тогда верующие Провидению долженствовали «соблюдать глаголы сии, слагая в сердцах своих», колико драгоценна глава сия Небу, и какого высокаго служения оно ждет от нея, обдержа и соблюдая ее столь высокою мышцею! Впрочем, после столь знаменательных приключений судьба Михаила долго хранилась под множеством печатей, которыя, от времени до времени раскрываясь, представляли ее в различных видах: всегда предуготовляли, но и всегда утаевали тайну его последняго назначения. Уже меч его или покоится, или только блистает, не имея кого поражать

71

. Не раз шествует он с оливою к союзникам своих государей или для утверждения и украшения новаго мира, или для обновления древней дружбы

72

. Не раз является посреди отечественных областей неутомимым блюстителем их внутренняго благоустройства и спокойствия

73

. И наконец, принесши трем самодержцам и отечеству в дань благоговения и долга лучшия лета жизни, он уже начинает, по видимому, преклоняться от трудов общественных к покою семейственному

74

. Следующее токмо время могло показать, что будучи преносим из области в область отечества, из страны в страну Европы, он руководим был невидимо к совершеннейшему познанию отечества и Европы, между которыми должен был стать единственным пределом и, взвесив, подвигнуть их сопротивныя взаимно силы; и что высокий путь подвижника отечества скрывался наконец в смиренных сенях веси для того, чтобы торжественнее открылось позорище для ратоборца Европы. Вдруг скипетр Александра указует ему обширнейшее поле действования и воздвигает его в помощь, великой некогда, союзной державе против возрастающаго исполина, который на развалинах престола, превращенных в лобное место, созидая новый престол, желал утвердить и украсить его разрушением древних и прелиять священныя венцы наследия в тяжелый венец насильственнаго преобладания. Верный подданный, яко праволучная стрела, летит на намерение прозорливаго и благосердаго Монарха; и когда спасительная скорость помощи предупреждена пагубною опрометчивостию требовавших помощи, когда вождь, пришедший вспомоществовать сильнейшим войскам, сверх всех опасений, видит их в плену, а себя безпомощна, с частию только своих сподвижников, далече от пределов отечества, пред многочисленным и надменным успехами неприятелем, тогда-то начинают усматривать отечество и Европа, что Михаил уготован во главу браней. Не смущенный столь страшною нечаянностию, он ведет малую свою дружину невредиму пред лицем победоноснаго врага, отражает его, поражает

75

, восхищает его корысти, пленит плен и соделывает из тяжкаго преследователя только бременоносца своей добычи. Еще по судьбам Вышняго не время было сокрушить выю гордаго; но Михаилу дано было узреть своего будущаго противоборца, испытать его и бросить в его сердце первыя семена боязни. Наконец, приближалась сия мрачная година отечества, для которой Михаил соблюдаем был, яко светильник для нощи. Еще мы думали ходить в тихом свете мира, но всепроницающее око Провидения, сокрытое в небесах

76

, уже видело тучи, стремящияся покрыть Россию от всех стран Европы; и Держащий в руке сердца Самодержцев паки положил очи Александра на испытаннаго подвижника, и свою «помощь на сильнаго» (Пс.88:20). Михаилу вручена брань на Юге, которая, не быв страшна в первых своих действиях, могла соделаться опасною в своем продолжении, когда бы чреватый вероломством Запад, прежде ея окончания, разродился своими чудовищами. Древний победитель и друг Агарян еще раз соделался и победителем их и другом. Поколебав их троекратно сильнейшия полчища, он притворяется бегущим

77

, и, обратясь, так сказать, поглощает их вместе с их станом и всеоружием; потом изумленнаго мужеством его врага сугубо пленяет мудростию, и в то самое время, когда тлетворное дыхание Запада отвсюду воздувает на нас бурю, он возстановляет тишину на Юге, ограждает, расширяет наши пределы. Кто уже не видит здесь «Господа с сильным крепостию» (Суд.6:12)? Кто не видит на Юге «возжигаемое светило спасения» (Ис. LXII. 1) нашего, долженствующее расточить мрак, объемлющий нас от Запада? Когда мрак сей отяготел над некоторыми странами отечества, – глас Божий, призывающий Михаила к служению спасения, вновь услышался в гласе народа. Чувствуя, отколе происходил сей глас, и покорствуя священной воле отечества, сей многолетный начало-вождь, завоеватель, миротворец, забывает и старость свою, и прежния заслуги, приобретшия ему право на спокойствие и уважение, и приемлет секиру, вместе с дружинами ополчающихся за отечество земледельцев. Вскоре страшная година искушения преполовляется. Настает время, предуставленное Провидением и восприятое Монархом, дабы устремлению слиянных сил едва не целой Европы на единую Россию, изощренному коварною внезапностию, которое не могло быть притуплено иначе, как постепенным уступлением, противопоставить наконец твердый оплот, обновить надеждою дух утомленнаго неизвестностию воинства, обратить уклоняющееся лице брани на врага, – и открывается великое поприще Смоленскаго. Но дерзнет ли далее сие слабое слово тещи путь за сим исполином? Как изобразит оно ту зарю надежд, которая быстро разлилась от края до края отечества вместе с молитвою, что Михаил наречен архистратигом всех сил российских? Как сотворит оно слышан тот неслыханный прежде гром, который он бросил на врага, как скоро ступил на поле брани? Как изъяснит сию проницательность, которая могла предсказать, что «потеря столицы не есть потеря отечества», после того как две сильныя некогда державы в подобном несчастии сего не постигали, но вместе со своими столицами упадали к ногам утеснителя? Какая сила языка представит ту силу духа, с которою ветхий днями вождь, принужденный для спасения отечества принести в жертву его древнюю столицу, приемлет на единыя свои рамена все несчастия и жалобы ея жителей, всю скорбь подвизавшихся за нее ратников, все сострадание и опасения отечества, и наконец тяжкия опустошенной Москвы развалины? И кто из вас, слушатели, не упреждал уже меня отселе мыслию и сердцем? Кто из вас не следовал за Смоленским стократно чрез все поприще побед и славы его то желаниями, то радостию, то благодарностию, то удивлением? Кто из вас не «возвеселился в делех» сего новаго «Маккавея, огорчившаго» трех царей в их собственных лицах, и многих в их вождях, пленившаго тысящи, поразившаго тьмы, избавившаго грады, отмстившаго за нарушенную святыню храмов, извергшаго ужасы злодеяний из отечества, внесшаго ужас праведнаго мщения в страны враждебныя и даровавшаго порабощенным надежду освобождения? Кто не уверился, яко Господне «благопоспешно бысть спасение рукою» сего вождя, который шествовал под предводительством священнаго изображения Благодатной

Путеводительницы78

и вместе с нею величил Бога в величии своего смирения? Если что еще оставалось Провидению совершить для сего поспешника даруемаго нам спасения после толиких подвигов, в которых он сотворил всю волю Его, то даровать ему такую кончину его течения, в которой «благословляющие память его» на земли вновь узрели бы над ним благословение свыше. И какая кончина, слушатели! С какою небесною точностию измерено и определено время ея от начала его последняго служения: четыре луны – поборник отечества в пределах его; четыре луны – каратель неистовых утеснителей в их владычестве, и, как скоро исполнил меру своего мщения до сего равновесия, – сын покоя вечнаго

79

! Как венчаемый победоносец, он вземлется среди непрерывных победительных восклицаний предводимаго им воинства; как благословляемый защитник Церкви, он сопровождается в своем исходе величественнейшим торжеством ея, и проходит мрачную дверь смерти среди светлых дней Воскресения

80

. Он скончался тогда, когда не род его только, не отечество едино, – целая Европа чувствует, что его лишается, и священный помазанник Божий не скрывает слез своих о нем от очей своего народа

81

. Между тем сам Бог подвизает сердца народов, чтобы торжественное возвращение в отечество, свойственное безсмертному победителю, совершилось над смертными останками его: и сей гроб прошел обширныя страны иноплеменныя и отечественныя с такою славою, какая никогда с толико свободною ревностию, с толиким единодушием не была приносима победителям в их жизни. Тако, если Смоленский не жил никогда для себя, но всегда для отечества и Провидения, то Провидение даровало ему кончину – для него самого. Дивный в судьбах Твоих Господи! воистину Ты Сам был неотступно с сим избранным Тобою «сильным крепостию», и «благопоспешил спасение» наше «рукою его»: и Ты «отъял, еже дал» (Иов. I. 21) еси, дабы не почивали на видимых дарах Твоих наши легкомысленныя чаяния, но возносились к Тебе, к Нему же «вся чают» (Пс.103:28). Да будет воля Твоя, Отче небесный, и да внесется неоцененный дар Твой в сокровища славы Твоей. По милости же Твоей и истине Твоей, соверши над нами простираемыя к нам доселе щедроты Твои, да не когда паки "рекут" о нас «языцы: где есть Бог их?» ( Пс.78:10) Призри на правду нашего дела, на страдания толь многих народов, на возведенныя к Тебе, «отнюдуже приходит помощь» наша (Пс.120:1), очи России, на слезы кроткаго Помазанника Твоего, и даждь, да егда Днесь, яко же древле, вземлется на небо преоруженная силою Твоею «колесница Израилева», и едина обетшавшая «милоть» остается пред нами на земли, – даждь, да снидет «сугубый дух» Илии (4Цар. II12, 15), – огненный дух ревности, мужества и крепости на поборников славы Твоея и поспешников спасения нашего. Россияне! вы все единодушно желаете, чтобы дух, данный Смоленскому, не преставал ходить в полках наших, и почивать на вождях наших. Нет лучшей сего похвалы для отшедшаго; нет лучшаго наставления для оставшихся сынов отечества. Аминь.

7. Слово о гласе вопиющаго в пустыни и на воспоминание происшествий 1812 года.

(Говорено в Троицкой домовой князя А. Н. Голицына церкви, января 18; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.)

1814 Глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень, правы творите стези его. Мар. I. 3. Блаженная пустыня, в которой слышен столь вожделенный глас! Вожделенный глас, которым возвещается приближение Господа! Ибо если повелевается «уготовать путь Господень, и правы творить стези Его в пустыне», то конечно Господь не далек от нея и желает посетить ее. Посему-то и Пророк Господень приветствует ее радостию и веселием: «радуйся пустыня жаждущая, да веселится пустыня, и да цветет яко крин» (Ис. XXXV. 1). Что пред сею пустынею и гласом ея, хотя впрочем не столько глаголющим в мире, сколько «вопиющим» в трепетном благоговении, – что пред ними молва и смятение человеческих обществ, что шум и разсеянность города, который едва ли где и когда бывает лучше, нежели каким видел его пустынелюбивый царь: «видех беззаконие и пререкание во граде; днем и нощию обыдет его по стенам его; беззаконие и труд посреде его и неправда; и не оскуде от стогн его лихва и лесть» (Псал. LIV. 10–12). И кто не пожелает с Давидом «удалиться бегая, и водвориться в пустыни», так чтобы тамо «чаять Бога» (Псал. 54:8–9)? Кто из тех самых, которые любят находить препятствия в искании Бога, не возскорбит по крайней мере о том, что не может исторгнуться от «суеты и крушения духа», и не имеет «крил, яко голубиных, да полетит и почиет» (Псал. 54:7)? О, если бы Господь даровал нам ныне, хотя на краткое время, снити внимательною мыслию в лежащую пред лицем Его «пустыню», приять сердцем «глас» предваряющей благодати Его, да в умилении подвигнемся на «уготование пути» Его! «Глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень, правы творите стези Его». Когда Евангелие, дабы обратить очи ваши на путь Господень, оглашает вас «гласом пустыни», – да не возмнит кто из вас, христиане

82

, будто вас хотят без различия похищать из жизни общественной и влещи к Иоанну Крестителю в некую ненаселенную страну Иорданскую. Пророк, издалеча слышавший и предвозвестивший «глас вопиющаго в пустыни», явленный в Иоанне, без сомнения, имел пред очами нечто более, нежели одну Иорданскую пустыню. «Всяка дебрь наполнится, и всяка гора и холм смирится; и будут вся стропотная в право, и острая в пути гладки, и потом явится слава Господня» (Ис. XL. 4–5): так изображает Исаия преображение своей пустыни. Но пустыня Иоаннова и в явление Господа Иисуса, и после, оставалась также дикою, как была прежде. Какая же то пустыня, в которой Пророк слышал глас, возвещающий приближение Господа? – Вотще терялись бы мы в разнообразии времен невозвратных и мест недосягаемых, для обретения оныя. Напротив, она не столько удалена, сколько не примечаема, и усматривается чрез восхождение от чувственнаго к духовному, от человеческаго к Божественному. Что есть пустыня в обыкновенном понятии человеческом, для ока чувственнаго? – Место, необитаемое и невозделываемое человеками, хотя бы оно было исполнено зверей и других живущих тварей. Отселе да разумеем, что есть пустыня для взора духовнаго, для ока Божия? – Когда страсти, свойственныя естеству зверей, и пожелания скотския, возобладав человеком, удаляют от него всякую духовную мысль, всякое чистое желание, всякое благое дело и, так сказать, опустошают высшую область его природы, – что тогда есть душа его, как не пустыня дикая? Но когда число таковых животных человеков столь велико, что весь состав человечества, по Слову Божию, есть «плоть» (Быт. VI. 3): совершенные же духовные человеки реже на земли, нежели классы, оставшиеся на пожатой ниве, – то что есть и целый мир пред очами «Отца духов» (Евр. XII. 9), как не безплодная пустыня? Наконец, когда самый град Божий на земли оскудевает сынами вышняго Иерусалима, и попирается язычниками; когда избранный вертоград Возлюбленнаго приносит вместо гроздия терние; когда людие Господни «оставляют источника воды живыя» – Господа, чтоб «ископать себе кладенцы сокрушенные» (Иер. II. 13), возмущают или преграждают чистый ток небесной истины, но потом истаевают неутолимою жаждою над горькими потоками земной мудрости, – что тогда самая Церковь, как не пустыня жаждущая? И в сии ли неустроенныя, оставленныя, непроходныя пустыни пролагает себе путь Господь славы и велелепоты? Исходит от блаженных селений небесных и грядет посетить землю, грехом и проклятием опустошенную? Оставляет сынов дома Своего – чистых духов, питающихся светом лица Его, и поспешает обрести овча Своего стада, заблуждающее от Него в горах и дебрях? Так! "Господь," Который самый «потоп населяет» (Пс. XXVIII. 10), не хощет предать конечному запустению ни единаго угла своего безпредельнаго владычества; единородный Сын Божий единою рукою в славном «дому» Отца своего уготовляет «обители» для упокоения спасаемых, другою зиждет «скинию в пустыне» для спасительнаго прибежища погибающим. И здесь явится слава благодати Его: только всякое ниспадение в чувственность да удержится; всякое возношение гордости да низложится; закоснение в неправде собственной да не препятствует открыться правде Божией; терние и камение – злоба и ожесточение да не препинают мирнаго шествия любви Божественной: «всяка дебрь да наполнится, и всяка гора и холм смирится, и будет вся стропотная в право, и острая в пути гладки; и явится слава Господня». Воздвигнитесь убо, работающие миру неблагодарному, воздвигнитесь от него тайным шествием, подобно как древние Израильтяне от Египта; обратитеся и воззрите очами духа на лице пустыни – в вас и окрест вас – ожидающей своего посещения и обновления; видите ея сетующий образ; провидите славу, ей обещаемую; и, Аще услышите «глас Господа, сотрясающаго пустыню» (Псал. XXVIII. 8), «не ожесточите сердец ваших» (Псал. XCIV. 8): «путесотворите шествующему по пустыням» (Псал. LXVII5, 8). Но кто может сказать, что не слышал сего страшнаго иногда, однако тем не менее милосердаго гласа? – Глас Иоанна Крестителя, призывающий к покаянию и возвещающий приближение Царствия Божия, не есть единственный «глас вопиющаго в пустыни», но повторение многократных и продолжение непрерывных подобных гласов. Еще тогда, как человек, слышав «глас Господа Бога, ходяща в раи» (Быт.3:8), сокрылся в первый раз от лица его и таким образом открыл первую «пустыню» в самом раю, тогда же услышался и первый «глас в пустыни: где еси?» – глас, который оттоле, в безчисленных отголосках, несется по всем местам и временам, и пронесется до самой вечности, взыскуя погибающих в удалении от Господа. Если бы не одебелело сердце людей сих, если бы не тяжко слышали они ушима и не смежали очей своих, то все чувства их непрестанно наполнял бы глас благодати предваряющей и призывающей к обращению и спасению: глас отвне – возглашающий в видимой природе; глас извнутрь – исходящий из глубины души; глас свыше – нисходящий в Божественном откровении; глас долу – отражающийся в происшествиях мира, движимых перстом Господа и дхновением уст Его.

Глас в природе

. Если он мало слышим, то потому самому, что не престающ. Привычка слышать его притупила внимание, и его равномерность показалась безмолвием. Безбожник исповедал бы Бога, воззрев на небеса, и услышав вещание их, если бы не родился под ними; каменное сердце разселось бы от стенаний земли, проклятой в делах человека, если бы всем бытием своим не было погружено в сии стенания прежде, нежели ощутило само себя. «Небеса», говорит один из имеющих уши слышати, – «небеса поведают славу Божию» так, что «не суть речи, ниже словеса, ихже не слышатся гласи их» (Псал. XVIII2, 4), то есть, нет языка или наречия, на котором бы само собою не выражалось их проповедание. Другой, среди сих торжественных гласов твари славословящей премудраго Творца, открывает болезненныя воздыхания «твари повинувшейся суете»: "вемы, говорит, яко вся тварь совоздыхает и сболезнует даже до ныне» (Рим. VIII20, 22). Сии совокупные гласы и воздыхания твари, – глас от источника первоначальнаго в мире блага и воздыхание из бездны произникшаго зла, глас небеснаго порядка и воздыхание земнаго нестроения, глас жизни и воздыхание смерти, глас всеобщаго сохранения и воздыхание всеобщаго истления, – не суть ли, для разумевающих, некий «глас вопиющаго в пустыни», или вопль самой всемирной пустыни, отвсюду гласящий человеку: «кто кроме тебя мог внести зло в творения Всеблагаго? Не ты ли, будучи поставлен их владыкою, соделался их поработителем? Не ты ли превратил царство благолепия в безобразную пустыню и окрест плодов жизни насадил терние и волчцы? Доколе убо и страждешь сам и с собою оставляешь «всю тварь совоздыхать и сболезновать»? Доколе не обратишься всем существом твоим, да с тобою приближится и все владычество твое к Единому Виновнику всякаго блага и совершенства, от Котораго ты удалился, но Который еще столь видимо к тебе приближается отвсюду и Своею славою и Своими щедротами? Доколе не «уготовляешь пути Господня, и правых не творишь стезей Его""? – Боже мой! если бы единый мгновенный вздох целыя Твоея твари мог быть измерен внешним чувством, – сколько бурь и громов он бы составил! Но вся тварь непрестанно воздыхает к нашему сердцу, неумолкно вопиет к уму: и мы не слышим, и еще веселимся ея страданием и разрушением!

Глас из глубины души

. Сей, может-быть, еще менее слышан, нежели глас внешней природы, потому что и более тонкаго требует чувства, и более глубокаго внимания. Хотя, без сомнения, никто не может лучше «ведать, яже в человеце», как «дух человека, живущий в нем» (1Кор. II. 11), но дух сей не редко уподобляется такому домовладыке, который проводит большую часть времени в открытых храминах своего дома, замечает мимоходящих, приемлет посещающих, собеседует, пиршествует; а тайную клеть свою едва посещает, как чуждую гостинницу, не знает сокровищницы своей, и все попечения домостроительства возлагает на рабов и наемников. Мы живем по большой части во внешних чувствах; заботимся о преходящих удовольствиях; мудрость мира, страсти, пожелания управляют нашею деятельностию: между тем, что происходит в душе нашей, что скрывается в таинственной глубине ея, не ведаем, и более стараемся познать других, нежели самих себя; отверзаем все возможные исходы из самих себя, – и ни единаго входа внутрь себя. Блажен, кто умеет, по примеру Давида, собирать все свои силы в ту недоведомую страну природы человеческой, которая сопредельна с высшими областями духовнаго и Божественнаго, там «открывать ко Господу путь свой» (Псал. XXXVI. 5) и ожидать исходящей от лица Его судьбы своей: «услышу, что речет о мне Господь Бог! » (Пс.84:9) С сей непостижимой для разумения высоты нисходят в сердце верующее и любящее живейшия внушения благодатных ощущений: «яко речет Господь мир на люди Своя и на обращающия сердца к Нему» (Псал. LXXXIV. 9). Но и когда сей «мир Божий, превосходяй всяк ум» (Фил. IV. 7), еще не посетил нас, и тогда не так же ли удобно, или не паче ли еще свойственно гласу Господню достигать до нас прямым путем духа и сердца, нежели окрестною стезею чувств и плоти? Не испытали-ль мы уже иногда, в минуту внутренней тишины, когда утомленныя суетою мысли возвращаются от своего разсеяния, когда пресыщенныя желания отрешаются от своих предметов, и мы нечаянно начинаем «внимать себе» (1Тим. IV. 16), – не испытали-ль мы в такое время некой пустоты в духе, некой туги в сердце, в которых таится глубокое и непрестанное воздыхание? Наблюдайте постояннее за сим скрытным ощущением; заключайтесь чаще от мирскаго шума, оное заглушающаго, во внутреннюю храмину души вашей; заграждайте тщательнее все исходы к разсеянию: вы узнаете во внутреннем воздыхании вашем то самое, которому совоздыхает вся тварь; мало-по-малу оно будет разрешаться то в терзающее «рыкание» (Псал. XXXVII. 9), яко льва, то в умягчающее стенание, яко горлицы; и наконец вы услышите истинный «глас вопиющаго» во внутренней вашей «пустыни», возвещающий вам, что хождение в стропотных путях мира и плоти только уязвляет и утомляет душу вашу; что вы напрасно расширяете для нея стези ея изгнанническаго странствования, по которым она только более удаляется от отечества небеснаго; что для нея должно искать пути возвращения к Отцу небесному и спасительнаго посещения свыше, «уготовлять путь Господень, и правы творить стези Его».

Глас в откровении

. Между тем как большая часть человеков день от дня тягчае слышали ушима, да не услышат всеобщаго воздыхания твари о свободе чад Божиих, и час от часа более одебелевало их сердце, да не уразумеют глаголов сего самаго сердца, которое «взыскует лица Твоего, Господи» (Псал. XXVI. 8), Ты, не хотяй смерти закосневающаго даже грешника и неистощимый в средствах к обращению его, подвизался Сам, «да явлен будеши не ищущим Тебе, и обрящешися не вопрошающим о Тебе» (Ис. LXV. 1). От времени до времени, Ты открывал ухо избранным Твоим, исполнял дух их животворящим словом Твоим, и устроил

83

их яко трубами Твоего гласа, и устами Твоего глаголания к сынам человеческим на языке сынов человеческих. «Многочастне и многообразне глаголал еси отцем во пророцех; в последок дний сих глаголал нам в Сыне» (Евр. I. 1–2), отселе с новым обилием «излиял от Духа Твоего» на Апостолов, «да прорекут», и чрез них доныне продолжаешь изливать Оный «на всяку плоть» (Иоил. II. 28). Не знаем, Твою ли благость безпредельную и непостижимую премудрость должны мы единственно прославлять за постепенное распространение Твоих видимых с нами общений, или в тоже время обязаны сознать умножающееся в нас невнимание, и ожесточение, востребовавшее крайних усилий противоборствующих, только сокровище торжественных Твоих откровений, тысящелетиями собираемое, никогда не являлось

84

толико для всех открытым, как в сию «последнюю годину» (1Иоан. II. 18). «Слово, еже заповедал еси с нами» от века, и «Дух Твой», облеченный Священным письменем, «настоит посреде нас» (Агг. II. 6): оглашает во храмах, собеседует в домах, и тогда, как в служение Слова призываются толико нищие дарами апостольства, Ты положил в сердце любящим Тебя, да вновь самих Апостолов – в их писаниях – сопроводят по градам и весям, по чертогам и хижинам, и таким образом во всем пространстве исполнится сказанное: «проповестся сие Евангелие царствия по всей вселенней» (Матф. XXIV. 14). Теперь «глас», или лучше, совокупность гласов, по временам, по местам, «вопиявших в пустыни», глас, не только возвещающий, но и являющий приближение Твое, не возбуждающий только ужас пустыни, но и утешающий благодатию ея посещения, не указующий только «стропотная и острая», но и наставляющий «уготовлять путь» Твой, «и правы творити стези» Твои, поставляющий нас «рабами, ждущими Господа своего» (Лк.12:36), и «девами, уготовляющимися во сретение Жениху» (Мф.25:1), – сей живый и животворящий глас уже простирается по горам отдаленнейшим и досягает в глубочайшия «дебри». Ты веси, Господи, не конец ли уже великой, всемирной проповеди мы слышим: «проповестся сие Евангелие царствия по всей вселенней, во свидетельство всем языком, и тогда приидет кончина» (Мф.24:14). Ты Един зриши в сей мрачной полунощи, не время ли уже «быти воплю: се Жених грядет, исходите во сретение Его» (Матф. XXV. 6)!

Глас в происшествиях мира

. Поелику всякое «слово Божие живо и действенно» (Евр. IV. 12), и все сущее и действуемое в мире «носимо глаголом силы» Божией (Евр. I. 3): то несомнительно, что во всех происшествиях мира, поколику они суть действия Провидения, заключен глагол Божий, и в особенности в происшествиях, действующих на человека, – глагол Божий, простирающийся к человеку. Опыт и благоговейное внимание к делам Промысла, или, точнее, сам Промыслитель мира отечески вводит чад Своих в познание сего непреложнаго языка случайных, повидимому, событий: и чада, не отвергающия наказания Отча, разумевают, как благоденствие возвещает им любовь и милосердие Божие; искушения и внезапныя избавления поучают верованию и упованию на Провидение; бедствия обличают грех и призывают к покаянию; лишения временных благ и наружных преимуществ проповедуют смирение и самоотвержение; препятствия и преткновения в путях мира и плоти призывают на путь Господень. Но если кто еще не слышит, или не узнает тихаго гласа Божия в приключениях собственной жизни, да не затворит, по крайней мере, слуха и сердца от тех всемирных гласов судеб, которые вдруг поражают племена и народы, наполняют веки, потрясают небом и землею. «Да плачет земля и да помрачится небо» (Иер. IV. 28), взывает Бог у Пророка, когда все другие гласы призывания, обличения, сетования, угрожения не могли остановить стремившагося к своей погибели народа Израильскаго. Так обыкновенно «глаголет Бог суды своя» (См. Иер.4:12) к языкам преогорчевающим. Он повелевает сему небу, которое поведает славу Его, проповедывать Его гнев и ярость гласом страшных знамений и тлетворных влияний; заповедует сей земле, которая от года до года износит Его благословение, вознести стенания глада и шум нестроения; обрушивает грады и царства, дабы громом падения их пробудить спящих в безчувственном забвении о Нем: все превращает в пустыню там, где «мерзость запустения» (Матф. XXIV. 15) проникла до самаго святилища; но все токмо для того, чтобы, погубляя путь нечестивых,

85

очистить пространство, да «уготовится путь Господень, и правы сотворятся стези Его» (Ис.40:3). «Глас Господень в крепости! Глас Господень в великолепии» (Псал. XXVIII. 4)! Казалось бы, христиане, что нам нельзя и почить от множества, силы и непрестаннаго взывания гласов, возбуждающих нас обращаться к Богу. Однако в Евангелии назнаменовано время коснения небеснаго Жениха, в которое «воздремаша вся и спаху» (Матф. XXV. 5); и пусть каждый, очистив чувствия, испытает оком, и слухом, и сердцем, не все ли окрест нас знаменует сию опасную нощь бездействия и безпечности. «Бог славы гремит» (Псал. XXVIII. 3) ныне всеми своими гласами уст, и труб, и громов. Не будем говорить об ударах, которыми «сотрясает» Он всю великую «пустыню» западнаго христианства. Слышите ли вы «глас», недавно возгремевший и едва еще утихающий в пределах собственной земли нашей, в развалинах, «в пустыне» града великаго? Сей болезненный и смертный глас толь многих граждан, глас разрушения вековых оград, глас поругания храмов, есть ли только действие случайнаго удара? Но рука Провидения не ударяет мимо своея меты; а сия мета назначается премудростию и правосудием. Есть ли сие одно поражение виновных? – Без сомнения, всевидящим судом не наказуются невинные; но не будем «судиями помышлений злых» (Иак. II. 4); не осудим братий наших паче самих себя

86

. В общем бедствии долженствовали пасть и виновные, которым продолжение жизни послужило бы токмо к умножению их преступлений; но могли без неправосудия пострадать и невинные, которых бы страдание более очистило и запечатлело мученичеством, нечаянная кончина только ускорила привести к блаженному концу бытия их и которые, может-быть, спасены таким образом от преткновений, угрожавших им в спокойном продолжении земнаго странствования. – Нет! посещенные тягчайшими бедствиями не суть виновнейшие нас помилованных, и удар судеб возгремел не на одних тех, на которых низведен он. «Ни, глаголю вам, но Аще не покаетеся, вси такожде погибнете» (Лк.13:3). Вот глас, который сам Господь научал нас слышать в каждом бедствии общественном. И услышали ли, уразумели ли, прияли ли мы в настоящих происшествиях сие поучение Господне? – Правда, глас помилования и благоволения, которым огласил нас Господь пред всеми языками, свидетельствует о множестве послушно

87

приявших глас наказания Его: смирение в признании вседействующей над нами руки Его, и благотворительность к бедствующим ближним, распространяемыя посреди нас действием сильных примеров, являют в нас плод, достойный покаяния. Но так ли сокрушил сердца наши крепкий глас Господень, чтобы «всякая дебрь наполнилась, и всякая гора и холм смирились?» Не еще ли видны возношения собственности? Не еще ли зияют ненасытимыя земныя желания? Подая требующим, отказываем ли мы себе хотя в некоторых излишествах? Не слишком ли поспешаем заглушать сокрушающий, но вкупе и назидающий «глас вопиющаго в пустыни», шумом плещущих и веселящихся? Не многое ли пробужденное судом, уже вновь воздремало под сению милости? Блюдемся, о чада помилования, дабы нерадением о богатстве благости и долготерпения Божия, толь многочастно и многообразно призывающаго нас к обращению и переменению жития, вновь не собирать себе гнева Божия, и не предать себя тягчайшему и конечному суду. Помыслим: если ныне, во время благоприятно и в день спасения, не «уготоваем мы пути Господня, и не сотворим правых стезей Его», то когда явится Сам Он, «и от лица Его» не токмо горы и холмы, но «побегнут небо и земля», так что «места не обрящется им» (Апок. XX. 11), где мы тогда обрящемся? – Аминь.

8. Слово в день Сошествия Св. Духа

(Говорено в Троицкой домовой князя А. Н. Голицына церкви, мая 18; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1814

Исполняйтеся Духом». Ефес. V. 18. Душа всякаго праздника есть присутствие того, кому празднуют. И для празднующих день Святаго Духа что может быть вожделеннее, как если бы сей небесный Утешитель благодатным

88

наитием посетил Свое празднество? Если бы Он, хотя уже не огненными языками осиял главы наши, по крайней мере тайною искрою огня своего коснулся наших сердец и воспламенил их ощущением присутствия Божия; подобно как некогда и «косныя, еже веровати, сердца» двух учеников возжигал Он так, что сии самыя сердца могли указать им по крайней мере след присутствия Господня: «не сердце ли наше горя бе в нас, егда глаголаше нама на пути» (Лук. XXIV. 32). Благо сие так велико, что, не знаю, можно ли его и просить от «Сокровища благих» без внутренняго содрогания и некоего удивления собственному дерзновению; хотя впрочем Церковь, и каждый день, и в начале каждаго молитвословия, приглашает нас молить Святаго Духа, не токмо да «приидет», но и да «вселится в нас». Но чего единое желание толико с нашей стороны трудно, слушатели, то самое, так просто и так щедро, предлагает нам ныне Дух Святый устами Апостола; и не только предлагает, но заповедует, внушает, поставляет законом: «исполняйтеся Духом!» (Еф.5:18) Коль блаженную, Божественный Павле, но вместе коль чудную и непостижимую ты даешь нам заповедь! «Исполняйтеся Духом»: разве в нашей состоит воле исполняться Духом

89

? Если сие сокровище столь близко и столь приступно, то почему оно столь редко и неизвестно? Христиане! конечно между Ефесскими соучениками нашими, «которым учитель языков первоначально дал наставление нами разсматриваемое»

90

, не было человека, который бы его не разумел в сем случае, и мог бы противуположить ему наши недоумения. Иначе Богодухновенный наставник, без сомнения, предупредил бы совопрошения вразумлением. Так, знали в то время «жаждущие» указанный некогда пророком путь, да «идут на воду, и елицы не имут сребра, да шедше купят и ядят, да шедше купят без сребра и цены вино и млеко». Ныне, повидимому, и «сребро иждивается не в хлебы, и труд наш не в сытость» (Ис. LV. 1–2). Нам кажется, будто Господь слишком дорого ценит свои блага, и будто не наши мышцы ослабели для принятия, но Его рука сократилась для подаяния даров духовных. Нет! Господь независтно «изливает от Духа своего на всяку плоть» (Иоил. II. 28). Если мы не «исполняемся Духом», то не даров Его не достает для нас, а нас не достает для даров Его. Да утешатся нищие Духом! Да воздвигнутся немоществующие плотию! Да оправдится Господь во словесех Своих! Было время, когда апостолы, преимущественно святые храмы Святаго Духа, не ощущали Живущаго в них. Они

91

уже обладали даром чудес, а еще не понимали начала и не примечали направления силы, в них действующей. Дух любви являлся в них духом гнева, и призванные в служение спасения готовы были низвести с небесе огнь потребления. Сама Истина обличала их в столь странном неведении самих себя: «не весте, коего духа есте вы» (Лук. IX. 55). После, когда тот же Дух, который вначале действовал в Апостолах сокровенною силою, посетив их торжественным сошествием Своим, исполнил ведением и премудростию, они узнали Его столь ясно и столь близко, что решительно различали Его как от собственнаго, так и общаго некоего духа, действующаго в естественных, не возрожденных Духом Божиим, человеках и, может быть, в них самих некогда действовавшаго. "Мы же", говорит один из них, «не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога, да вемы, яже от Бога дарованная нам» (1Кор. II. 12). Заметим, слушатели, что Апостол не говорит: «дадеся нам дух», но: «мы прияхом духа». Как бы так сказал: «известно, что Бог «дает» Своего Духа каждому, кто расположен «принять» Его. Только люди по большой части порабощаются и омрачаются «духом мира. Мы же» отвергли владычество сего мрачнаго духа, но приняли духом нашим светоносныя влияния «Духа, от Бога» исходящаго; и таким образом открылось в нас деятельное познание и ощущение даров, от Бога нам предуставленных. «Мы же не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога, да вемы, яже от Бога дарованная нам"". Итак, поверьте не нам, немощным служителям слова

92

, поверьте избранным орудиям, посланникам и благовестникам Духа Божия, что, несмотря на некое самостоятельное бытие и свободу человека, он не только может находиться, но и находится обыкновенно под правлением одного из двух начал, или «духа мира сего», или «Духа иже от Бога», смотря по тому, котораго из них действие на себя свободно «приемлет». Если вы сего, повидимому, на себе не испытываете, – сие токмо то значит, что «не весте, коего духа есте вы». Дабы, по возможности, приближить к общему разумению сии тайныя отношения духа человеческаго к Духу Божию, да будет позволено употребить притчу и гадание, в которыя сама Божественная истина облекалась не редко, дабы явиться взорам человеков, более или менее чувственных. – Младенец во чреве имеет собственную душу и жизнь; но жизнь его погружена в жизни матерней, ею проникнута, ею питаема, так что, в сравнении с полною жизнию человека, едва может почитаться жизнию: вот образ того состояния, в котором естественный человек находится в мире. Дух его имеет собственную жизнь и свободу, но тем не менее, будучи во плоти, объят и нечувствительно правим силою мира: он мыслит, но по стихиам мира; желает, но так, как побуждает всеобладающая в мире похоть плотская, похоть очес и гордость житейская; действует, но в тесном и низком круге чувственнаго; живет, но по духу мира, «в отчуждении от жизни Божия» (Еф. IV. 18). Впрочем заключение младенца во чреве не есть решительное намерение природы, но токмо средство и путь, которым он ведется к полному бытию; и он должен изыти на свет, узреть красоту мира, вкусить от благ его, познать его Творца: таково и высшее назначение человеческаго духа, «объятаго»

93

плотию и заключеннаго в мире. «Подобает вам родитися свыше» (Иоан. III. 7), – «подобает», ибо сие, по намерению Божию, не случайный токмо жребий некоторых, но утвержденный закон и предопределение всего человечества, к которому вся естественная жизнь служит токмо приготовлением и переходом. Узник мира должен быть «изведен из темницы» своей – «исповедатися имени Господню» (Псал. CXLI. 8), «просветиться» светом Христовым, «вкусить дара небеснаго и силы грядущаго века» (Евр. VI. 4–5) в течении еще настоящаго века, «приять» в самом мире «Духа, иже от Бога», начать на земли дышать небесным воздухом. И как раждающийся младенец, отрешаясь от жизни матерней, не имеет труда искать новой жизни своей, но в себе самом носит источник деятельности, непрестанно развивающейся и усовершающейся, вкруг же себя всюду находит воздух, нужный для своего дыхания: так, влекомый благодатию от мира и призываемый к вышнему рождению, человек ближе находится к области новой жизни, нежели думает; ибо мы только можем быть далеки от Духа Божия, а Дух Божий не может быть далек от нас. Сей Дух, по словам Премудраго, «сквозе вся проходит духи» (Прем. VII. 23), будучи

94

неприкосновен во святыни своей и вездеприсущ своею благостию: он изливается на всякую силу и способность, предающуюся его действованию, и в самом сердце ветхаго человека отверзает источник новой жизни. «Веруяй в мя», рек Податель Духа, «реки от чрева его истекут воды живы. Сие же», присовокупляет возлюбленный ученик, изъясняя слова небеснаго Учителя, «сие же рече о Дусе, егоже хотяху приимати верующии во имя Его» (Иоан. VII. 38–39). Наконец, вот важная разность между рождением естественным и духовным: первое достигается и совершается необходимым шествием природы, а последнее свободным стремлением к Богу веры во Христа. «Веруяй в мя, якоже рече писание, реки от чрева его изтекут воды живы». И для чего целыя «реки от единаго чрева», когда единыя капли от исполнения благодати довольно, чтоб оживотворить сонмы духов? – Для того, как рекло Писание, чтоб явить презельное богатство благости, по которой Дух Святый не токмо наполняет, но и преисполняет меру нашей готовности к принятию Его и, так сказать, более нам дарствует, нежели мы приемлем. Нам ли убо, чада веры, не познавать присутствия посреди нас Духа Святаго и вопрошать о Его владычестве: где оно? А еще до торжественнаго сошествия Его на царство веры чада закона ощущали вездесущую и вседействующую силу Его столь живо, что нигде не могли скрыться и почить от благоговейнаго ужаса! «Камо пойду от Духа Твоего» (Псал. CXXXVIII. 7)? восклицал Давид. Нам ли недоумевать, как самодеятельный дух человеческий может стоять под непрестанным действием Духа всемогущаго? А еще во времена Иова разумели, что «дух есть в человецех, дыхание же Вседержителево есть научающее» (Иов. XXXII. 8)! Нужно ли припоминать и собственное наше исповедание, столь часто по гласу Церкви возобновляемое, которым, вводя себя в молитвенное приближение к Богу, возвещаем вездесущую и всеисполняющую силу Духа Его? –

«Везде сый и вся исполняяй!»

«Вся исполняяй!»

Но почто же не все Им «исполняемся?» – Видно, что самих себя должно вопрошать о сем. Можно ли нам «исполняться Духом», если плоть, непрестанно враждующая на духа, не находит в нас никакой преграды своему владычеству? Если в ея пресыщении, упоении, наслаждении мы угашаем даже свойственный духу нашему глад слышания слова Божия и жажду правды? Если мы токмо и живем в сию плоть, в которой, как по собственному опыту нас уверяет человек Божий, совсем «не живет доброе» (Рим. VII. 18)? В таком случае мы сами течем под тяжкий суд Божий, изреченный на первый мир: «не имать Дух Мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть» (Быт. VI. 3). «Еже бо Аще сеет человек, тожде и пожнет: яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет истление, а сеяй в дух, от духа пожнет живот вечный» (Гал. VI. 7–8). Можно ли нам «исполняться Духом Божиим», если мы сами одушевляем себя токмо духом сего мира? Если только его стихийною мудростию исполняем наш ум, только его прелестями оживляем наше воображение, только его страстями возбуждаем наше сердце, только его законами правим нашу волю, только ему стараемся угодить нашим действованием? Если лучшия наши чувствования и самыя добродетели заражены тлетворным дыханием «духа мира»

95

: любовь пристрастием, снисходительность ласкательством, благородство гордостию, трудолюбие корыстолюбием, благотворение тщеславием, достоинство презрением других, подвиги честолюбием? Токмо те могут прияти «Духа, иже от Бога», которые «не прияли духа мира сего», или изгнали его

96

, "не любя мира, ни яже в мире» (1Иоан. II. 15). Можно ли нам «исполняться

97

Духом Святым», если мы еще преисполнены сами собою так, что нет в нас ниже столько упраздненнаго и очищеннаго места, куда бы хотя капля всенапаяющия воды, по всей долготе и широте времен и мест «текущия в живот вечный» (Иоан. IV. 14), могла укануть и не превратиться в брение нашим самолюбием и греховными останками? – Наша нечистота есть оплот, которым заграждаем мы от себя токи Духа Господня, подобно устремлениям весенних вод, «посланнаго» всюду «созидать» новую тварь и «обновлять лице земли» (Псал. CIII. 30), но то не есть еще и гнев, а паче милосердие Божие, что сии токи не проторгаются в души недостойныя, ибо святая и освящающая вода жизни, упадши на нечистое, воспылала бы огнем всепоядающим. И, посему, да не сетуют на Духа Господня и те, которые, хотя всеми силами отвергаются плоти, мира и самих себя и с духовною «жаждою» приходят ко Христу, однако «не пиют» еще от источника благословений, не ощущают в себе утешительнаго присутствия благодати освящающей и обновляющей, или, ощутив мгновенно, теряют оное. В Евангелии написано, что некогда, между тем, как Сам Иисус Христос проповедывал о «Дусе, егоже хотяху приимати верующии во имя Его, не у бе Дух святый»

98

приемлемый, «яко Иисус не у бе прославлен» (Ин.7:39). В другом месте Он говорит ученикам Своим, что и после неизменнаго Ему последования надобно прежде искушенным быть лишением видимаго присутствия Его и потом уже взыти к таинственному общению Духа Святаго: «уне есть вам, да Аз иду. Аще бо не иду Аз, Утешитель не приидет к вам; Аще ли же иду, послю Его к вам» (Иоан. XVI. 7). Даже по воскресении Его, когда Ему «дадеся... всяка власть на небеси и на земли»

99

(Мф.28:18), потребны были Апостолам пятдесят дней «терпения, единодушных молитв и молений» (Деян. I. 14), дабы они могли, упразднясь от всего, единаго наконец «исполнитися Духа свята» и начать жить в сем исполнении. Токмо «упразднясь» от всего, удостоились они «праздновать» великий праздник Божий. Может-быть, и для вас, ревнующие об апостольском последовании Христу, но не ощущающие на себе «помазания от Святаго», – может-быть, и для вас потому «не у есть Дух святый, яко Иисус не у прославлен» в вас; может-быть, вы прияли Его еще токмо, яко «Пророка», носящаго слово «Божие» во устах своих, но еще не посвятили себя Ему, яко «Священнику», да в общении всемирныя жертвы своея всецело вознесет и вас в благоприятное приношение Отцу Своему; еще не превознесли Его, яко «Царя», да никакое желание и мысль не воздвигнется без Его мановения. Может-быть, «уне есть и вам, – если разумеете» и взыскуете «Христа» более «по плоти» (2Кор. V. 16), нежели по духу, – да «отъимется» на время от душ ваших вожделенный "Жених" (Мф.9:15; Мк.2:20), и лишение духовных утешений очистит вашу веру, возвысит любовь, утвердит терпение, изощрит молитву, изгонит опасное самоуслаждение, приготовит сугубое блаженство. Но те, в которых если не ощущается, по крайней мере уже начинается сокровенною рукою «помазание, не требуют, да кто учит их: яко то самое помазание учит их о всем» (1Иоан. II. 27). Что мы сотворим, живущие токмо плоти и крови, которыя «царствия Божия наследити не могут» (1Кор.15:50)? Что будем мы, по духу мертвые, хладные и сухие, подобно разсеянным среди поля «костям» в Иезекиилевом видении? «Оживут ли кости сия» (Иез. XXXVII. 3)? вопрошал Бог Пророка, желая ниспослать на них животворящаго Духа Своего. «Не хотяй смерти грешников, но еже обратитися и живым быти им» (Иез.33:11), без сомнения, и на сии духовные остовы с толиким же взирает милосердием и

100

желанием их оживления Духом Святым. «Оживут ли кости сия? – Господи Боже, Ты веси сия» (Иез. 37:3). – И ныне рцы Сам, еже рекл еси древле Пророком Твоим, яко несть в нас, иже проречет, – Сам рцы костем сим: «се Аз введу в вас дух животен, – и дам Дух Мой в вас, и оживете и увесте, яко Аз есмь Господь» (Иез. 37:5–6). Аминь.

9. Слово в неделю двадесять четвертую

(Говорено в Александроневской лавре; напечатано в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.). 1814

И рече Иисус: кто есть коснувыйся Мне? Лук. VIII. 45. Евангелие повествует, что некогда Иисус Христос, идя посреди множества народа, получил некое «прикосновение», которое заставило его спросить, кто прикоснулся к Нему, и когда шедшие с Ним ученики ответствовали, что сие прикосновение могло быть нечаянное, происходящее от тесноты и потому не требующее дальняго изследования, тогда Он присовокупил, что то было не простое и обыкновенное прикосновение, но такое, при котором Он ощутил силу из Него изшедшую: «прикоснуся мне некто: аз бо чух силу изшедшую из Мене» (Лк.8:46). Когда при сем повествовании представляем себе, что сие изыскание делает Иисус Христос, Божия сила и Божия премудрость, от удивления приходит желание взаимно вопросить Его: не ужели Ты, Господи, сый Божия Премудрость, не ведаешь, кто прикоснулся к Тебе? И еще: не ужели Ты, сый Божия Сила, так предан во власть человеков, что могут они почерпать и, так сказать, похищать из Тебя сию Божественную силу без Твоего сведения и соизволения? Первый из сих вопросов разрешить поможет нам Апостол Павел, который говорит, что Христос Иисус, «иже во образе Божии сый не восхищением непщева быти равен Богу» (Флп.2:6), для Котораго, то есть, быть и почитаться равным Богу не было похищение чуждаго достоинства, Поелику Он есть существенный образ Божий, что сей Христос Иисус себе «умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв и образом обретеся, якоже человек» (Филип. II. 7), то есть столько же истинно и совершенно восприял на Себя малый и рабский образ человека, сколько непреложно и неизменно был и есть в Нем великий и славный образ Господа и Бога. В сем «умалении» Своем, или, по точнейшему приложению Павлова изречения, «в истощании» Своем, Иисус Христос, как говорит тот же Апостол, «искушен был по всяческим, по подобию» человеческих недостатков и немощей, «разве греха» (Евр. IV. 15), который собственно не принадлежит к образу человека, но к образу диавола. Итак, если воплотившийся Сын Божий истощил всего Себя

101

; если Он искушен был по всяческим по подобию человеков, то не удивительно, что благоволил искуситися и тем, что принял на Себя подобие человеческаго неведения, в котором сокрывал свет Божественной Премудрости

102

, и сквозь которое свет сей просиявал токмо, когда было нужно, для озарения человеков. Из сего можно уразуметь, что не было непристойно Божественному Иисусу вопрошать окружающих Его: «кто есть коснувыйся Мне?» Хотя же само Божество Его видело, знало и сокровенным образом возвещало Его человечеству, «кто есть коснувыйся», но Ему благоугодно было наружно предложить сей вопрос для того, чтоб обратить общее внимание на необыкновенное прикосновение и следствие

103

сего прикосновения. Посему можно сказать, что Сам Иисус Христос обратно предлагает нашему вниманию и размышлению второй сделанный нами вопрос: подлинно ли Тот, Который есть Божия Сила, так предан во власть человеков, что единым некаким прикосновением они могут извлекать из Него для себя сию Божественную силу? – Потщимся же, колико можем, изследовать и сей вопрос, уже не столько следуя собственному желанию знать, сколько соответствуя намерению Самого Спасителя, желающаго наставить нас и привести в благодатное к Нему приближение. Прежде всего в настоящем изследовании должны мы утвердить для себя, какое только возможно, истинное и верное понятие о той непостижимой силе, которою Иисус Христос исполнен так, что при одном прикосновении, да и то не к самому Его телу, а токмо к краю одежды, оная уже проливается и производит чудесное действие. Таковое понятие дает нам Апостол, когда говорит о Иисусе Христе, что в Нем «живет всяко исполнение Божества телесне» (Кол. II. 9). Вникнем тщательнее в сие краткое, но весьма знаменательное изображение Богочеловека. Божество представляет Апостол исполнением или полнотою всякаго совершенства, блага и блаженства. Но Поелику Божество безконечно, то никакое конечное существо не может принять и вместить сего исполнения. Поелику Божество и все его исполнение духовно, то никакая бренная тварь естественно не может причаститься от сего исполнения. Поелику Божество свято и праведно, то как может особенно человек грешник приступить к Его исполнению без того, чтобы не быть пожерту всепоядающим огнем строгаго суда Божия? Что же творит «не хотяй смерти грешника?» – Он «благоизволил», говорит Апостол, "всему" Божественному «исполнению» Своему «вселитися» во Христе Богочеловеке «и тем примирити всяческая к Себе, умиротворив кровию креста Его чрез Него, Аще земная, Аще ли небесная» (Кол. I. 19–20). Таким образом безконечность Божия вселяется во Христа и делается прикосновенною для конечных существ; высочайшая духовность Божия вселяется во Христа и не только сближается с низшею духовностию души человеческой, но проникает, объемлет и наполняет Божественными силами самую телесность Его человечества, – «живет в Нем телесне»; оный «Свет неприступный», оный «огнь поядаяй», каким представляет нам негде Бога самое слово Его (1Тим. VI. 16; Евр. XII. 29), вселяется во Христа и, умеряемый Божественным Его человечеством, является в Нем отверстым источником света и воды живыя для омраченнаго и умерщвленнаго грехом естества. Человечество Иисуса Христа есть полный сосуд Божественных даров, которые при едином прикосновении преливаются из него; есть устие Божественнаго источника, в котором вся внутренняя и сокровенная полнота животворящей силы Божией становится приступною и удобоприемлемою; есть оный, пророком Исаиею в таинственном откровении виденный, «горящий угль» (Ис. VI. 6), который, чрез одно прикосновение к устам Пророка, все существо его проникнул своею огненною силою, и очистил, и освятил его

104

. Приложим сии понятия к описанным в Евангелии действиям Иисуса Христа – и мы точно найдем в сих действиях возвещаемое Апостолом исполнение Божественных сил, наполняющих самую телесность Богочеловека, и на все от нея преизливающихся. Он приемлет в руки хлебы, и Его неоскудевающее исполнение творит пять хлебов достаточными для пяти тысяч народа. Он берет брение, и Его вседействующее исполнение сообщает сему брению силу отверсти очи слепому. Он прикасается мертвому, и Его животворящее исполнение возбуждает жизнь угасшую. Он получает от жены кровоточивой прикосновение только к краю ризы Его, и Его безпредельное исполнение достигает ея чудотворною своею силою, «и абие ста ток крови ея» (Лк.8:44), – она исцелела. Видите из сего, христиане, что Бог во Христе не держит, так сказать, заключенною, а «отверзает щедрую руку Свою» для всякаго требующаго; что всякое исполнение благодати Божией чрез Христа непрестанно готово наполнить всякий недостаток, исцелить всякую немощь, очистить всякий грех человеков. Впрочем евангельская история показывает, что не все, наружно приближавшиеся ко Христу, принимали от Его исполнения. Она представляет нам в одно время множество народа, Его сопровождающее, окружающее, стесняющее; и одну только жену, Ему прикасающуюся так, что сие прикосновение ощутил Он не телом, а Божественною Своею силою. «Наставниче», говорит Петр и сущие с ним, «народи одержат Тя и гнетут». Иисус ответствует: «прикоснуся мне некто» (Лк. 8:45–46). – Должна быть некая тайна в сем прикосновении. Для сей-то тайны, христиане, Господь и предложил вопрос Свой: «кто есть коснувыйся Мне?» Он благоволил, чтобы все мы знали тайну сию и умели бы прикасаться к Нему для нашего спасения. Прострем внимание наше до конца сего евангельскаго приключения, и не отринем наставления, которое сам небесный Учитель подает всем нам в лице жены кровоточивой. Сия жена прикоснулась ко Христу тайно, стыдясь всенародно изъяснять Ему свою болезнь; но когда двукратный вопрос Его: «кто есть коснувыйся?» показал ей, что поступок ея утаен быть не может, тогда она, хотя не без смущения, открыла и намерение и следствие своего прикосновения. «Трепещущи прииде, и падши пред Ним, еяже ради вины прикоснуся Ему, поведа Ему пред всеми людми, и яко исцеле абие» (Лк. 8:47). Тогда Господь, поучая ее не стыдиться прежняго недуга, но утешаться полученным исцелением, в то же время открывает в наставление всем тайну ея чудодейственнаго прикосновения: «дерзай дщи, вера твоя спасе тя» (Лк. 8:48). Вера, христиане, есть соответственное орудие спасительнаго ко Христу прикосновения; ею прикасающийся и к ризам Его достигает даже до внутренности Его Божественнаго исполнения; она есть духовный магнит, привлекающий небесныя силы. Тайна сия известна, говорят, может-быть, некоторые, слыша сие. О, если бы так было, христиане! О, еслиб ы нам известна была вера, какую имеют истинные последователи Христовы! О, если бы нам известна была оная, истинно «вселенская» вера, которая в Авеле множайшую жертву принесла паче Каина; которая в Ное угодила Богу и спасла род человеческий от конечнаго истребления потопом; которая в Аврааме принесла в жертву Богу единороднаго сына и, сквозь отдаление многих веков, видела день Христов; которая в Моисее жезлом пресекла море и чрез бездну провела народ Божий; которая отверзала очи Пророков и делала их современниками потомственных событий; которая в учениках и свидетелях Иисуса Христа оставила все, чтоб идти в след Его, и потом Его силою исцеляла всякий недуг и всякую язву, с Ним ходила по водам, не умерла в ужасные дни смерти Его, прияла обетование Святаго Духа по вознесении Его, повелевала именем Его всей природе, победила своим терпением целый мир ея гонителей! – Что я говорю? – Если бы нам деятельно известна была вера хотя столь малая, как зерно горчичное, что бы мы тогда были? – Мы могли бы преставлять горы. «Аще имате веру, яко зерно горушно, речете горе сей, прейди отсюду тамо, и прейдет, и ничто же не возможно будет вам» (Матф. XVII. 20). Если же в той вере, которую некоторые из нас толь тщеславно себе приписывают, не находим мы не только возможности действовать чудесными и Божественными силами, но ниже довольной помощи для возстановления разсыпанных и подавленных сил собственной нашей духовной природы; если сия мнимая вера не исцеляет нас ни от духовныя слепоты ума, ни от текущаго непостоянства сердечных вожделений, ни от двоедушнаго хромания в путях закона и правды, и не спасает от мертвых дел, – то не должно ли признаться нам, верные, что истинная вера, которую небесный Учитель называет «верою Божиею», и для нас есть еще тайна, которой предлежит нам поучаться, дабы она открылась в нас? И Поелику сия тайна хотя и в нас самих сокрывается, но никем не может быть открыта, разве Начальником и Совершителем веры Иисусом: то не должно ли нам непрестанно взывать к Нему с первыми Его учениками: Господи, «приложи нам веру» (Лук. XVII. 5)? Или, может-быть, вера наша не достигает сообщения с явленною во Христе силою Божиею, потому более, что уже Он оставил землю и вознесся на небо? – Если какая душа, жаждущая Господа, возмущается сею мыслию, то да воспомянет она последнее обещание Иисуса Христа, данное Апостолам пред отшествием Его на небо: «се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века» (Матф. XXVIII. 20). Апостолы не пребыли на земле «до скончания века»: кто же не видит, что данное им обетование простирается и на тех, которые по них преемственно вступают в те же права веры и составляют единую Церковь «до скончания века»? Живущее во Христе исполнение Божества не заключается небом; и вознесение плоти Его не отъемлет у нас Его Духа и силы. Дерзнем сказать более: оно не столько разделяет, сколько еще более соединяет Его с своею Церковию. Ибо для чего восшел Он «превыше всех небес»? Для того, учит Апостол, «да исполнит всяческая» (Еф. IV. 10). И потому исполнение Божества живет ныне уже не в едином личном телеси Его, но и во всем таинственном теле Церкви, "яже есть" вся – единое «тело Его, исполнение исполняющаго всяческая во всех» (Еф. I. 23). О, коль близ есть нас Христос повсюду, и наипаче в Церкви своей! Только твари, окружая нас отвсюду и, подобно как в оном приключении евангельском, тесняся между Им и нами, не допускают нас прикоснуться к Нему. Но дерзай, ищущая своего спасения душа! Не уступай сей смятенной толпе, которая сама не знает, куда влечет тебя. Употребляй все усилия проложить себе прямой путь к вожделенному твоему Спасителю; простирай к Нему то крепкие вопли покаяния, то тихия воздыхания молитвы, то пламенныя желания любви. Подвизайся, елико можешь, досягнуть хотя края Его риз: Он не умедлит и в них открыть для тебя ток живоносной силы Своей. Приближайся к Нему преимущественно в сем доме молитвы и таинств, где хотя Он также закрывает Свое присутствие некоторыми наружными видами, но вместе и являет оное торжественнейшим образом. Здесь ежедневно слышатся глаголы Его, которые хотя для чувственных человеков суть чувственные звуки и письмена

105

, но для верующих «дух суть и живот суть» (Иоан. VI. 63). Здесь тайнодействуется тело Его, коего святое приобщение не токмо приближает к Нему верующих, но и совершенно с Ним соединяет, по слову Его: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем» (Иоан. VI. 56). Погружайся, верующая душа, всею мыслию и сердцем во глубину сих таинств веры и в них наипаче обретай твоего Спасителя, приступай к Нему, прикасайся Ему, соединяйся с Ним! «Дерзай, вера твоя спасет тя». Аминь.

10. Слово на вторый день праздника Рождества Христова

(Говорено в придворной церкви, в присутствии Ея Императорскаго Величества Благочестивейшей Государыни Императрицы Марии Феодоровны и Их Императорских Высочеств; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1814

Ангел Господень во сне явися Иосифу, глаголя: востав, поими Отроча и матерь его, и бежи во Египет, и буди тамо, дóндеже реку ти: хощет бо Ирод искати Отрочате, да погубит е. Матф. II. 13. Чудно и ужасно! – Ангелы, которых естества не приял Сын Божий, торжествуют Его на земли рождение; Ангелы стараются спасти жизнь пришедшаго спасти человеков: а человек, для котораго Сын Божий соделался сыном человеческим, ищет погубить своего Спасителя. Воинство небесное проповедует на земли мир, но вместо того начинается неслыханная война: с одной стороны царь Ирод и весь Иерусалим, с другой – Отроча Иисус и, Его телохранители, все младенцы Вифлеемские. Правда, царь не победил Отрочате: воинство младенцев не предало Вождя своего в руки врагов, но своею кровию пожертвовало за жизнь

106

всеобщаго Искупителя: напротив того невидимая месть постигла Ирода и его соумышленников: «изомроша ищущии души Отрочате» (Матф. II. 20). Но сия победа не принесла мира, ниже безопасности Победителю. Иосиф не дерзает даже ввести Его в отеческий град: «убояся тамо ити» (Матф. II. 22). После сего уже не удивительно, что возраст Отрочате Христа принесет Ему новыя брани, новыя опасности. Едва Он явится миру, все видное в мире возжелает затьмить славу Его. Фарисеи, книжники, священники, князи, судии, правители обратят против Него каждый свое оружие. Когда же победа возведет Его на небеса, все земныя силы, народ и вельможи, мудрецы и кесари подвигнутся для истребления от земли мирнаго царства Его. Кровопролитие, начатое в Вифлееме, обагрит царства и веки. Возвращаясь от воспоминания сих печальных событий, с каким утешением успокоивается дух, при виде великих и сильных земли, смиряющихся пред Отрочатем Вифлеемским, полагающих лучшую славу свою в служении Ему, ищущих своего веселия в Его Евангелии! Но что такое, христиане, так долго раздражало и, может-быть, частию еще раздражает людей против Иисуса Христа, в самые дни крепости Своея кроткаго и незлобиваго, как отроча, и заповедавшаго всем своим последователям, да будут "яко дети" (Матф. XVIII. 3)? – «Любовь к миру», ответствует представленный ныне в Евангелии пример Ирода, и дает нам случай свидетельствовать противу сей любви, колико суетной, толико вредной и богопротивной. Не будем говорить о той любви к миру, в которой и самый мир, согласно с Евангелием, признает вражду против Бога. Будучи обличаема сама собою, она не требует посторонних обличений. Есть иная любовь к миру, которая, повидимому, примиряется с любовию к Богу; которая соглашается приносить жертвы Богу, только чтоб ей не возбранялось принимать жертвы от мира; готова творить дела человеколюбия, только чтобы мир видел и одобрял их; даже любит ходить во храмы Богослужения, только чтобы мир за нею последовал. С сей-то лукавой и притворной любви должно снять личину, ее украшающую, и повергнуть оную под строгий суд, произносимый Евангелием на всякую любовь мира без исключения: «любы мира сего вражда Богу есть» (Иак. IV. 4). Тех, которые, при самом желании своем принадлежать Богу, не могут еще отторгнуться от мира, привязывает к нему наипаче троякий узел: прелесть его благ, сила его примеров и надежда совместить с любовию к миру служение Богу. Слово Евангелия, как духовный меч, разсекает сие сплетение обманов и открывает свободному оку суетность благ мира, опасность его примеров и тайное семя вражды против Бога, заключенное в самой, как говорят, невинной любви к миру. Там, где мир восприемлет всю возможную важность и великолепие, дабы привлекать взоры, которых он не может

107

не уважать; где неразлучная с ним подражательность облекает его в виды тех совершенств, которым он удивляется, и заставляет брать высокие примеры, дабы тем полномочнее давать свои собственные; где близость великих бросает некую тень величия на самые малые предметы, – могло бы статься, что сей блеск или ослепил проницание, или поколебал твердость, или уничтожил доверие служителя слова, долженствующаго в лице самаго мира свидетельствовать его ничтожность. Но Дух Божий, который приходит «обличить мир» (Иоан. XVI. 8), предупредил сие затруднение, воздвигнув Себе свидетеля, котораго нельзя упрекать ни дерзостию, или пристрастием, ни неведением и неопытностию. Мудрейшаго и счастливейшаго из царей Он облек званием «Екклесиаста», то есть проповедника, и вдохнул ему слово суда на всякое благо, счастие и славу мира. Что же проповедует сей царственный проповедник? «Суета суетствий, рече Екклесиаст; суета суетствий, всяческая суета. Видех всяческая сотворения, сотворенная под солнцем: и се вся суетство и крушение духа. Се аз возвеличихся и умножих мудрость паче всех, иже Быша прежде мене во Иерусалиме: и уразумех аз, яко и сие есть крушение духа. Рекох аз в сердце моем, прииди убо, да тя искушу в веселии, и виждь во блазе: и се такожде сие суетство. И призрех аз на вся творения моя, яже сотвориста руце мои, и на труд, имже трудихся творити, и се вся суета. И возненавидех аз всяческая мира» (Еккл. I2, 14, 16–17; Еккл. II1, 11, 18). Св. Златоуст (Слов. на Евтр.) находил Соломонову проповедь о суете столь важною, что желал, дабы она «была написана и на стенах, и на одеждах, и на соборищах, и на домах, и на путях, и на вратах, и на внутренних входах, а всего паче на сердце каждаго». Можно сказать, что суета и действительно повсюду написана, только не всегда на челе и на лице вещей; и мы читаем сие поучительное надписание по большой части уже тогда, как несколько времени обращаем оныя в руках наших. В самом деле, что сие значит, что вчерашнее украшение сегодня перестает нравиться; что повторяемое сладкопение начинает терзать слух; что приобретенная честь, или сокровище, отражает сердце наше к новым исканиям; что расширяемый круг познаний только более отверзает пред нами неизмеримую страну неизвестностей, а в нас – ненаполнимую пустоту любознания? Не то ли, что дух наш невольно находит поражающее начертание суеты на всем, что занимает нас в мире: на наших удовольствиях, на нашем богатстве, на наших достоинствах и на самой мудрости нашей? Творец всех вещей разсыпал по ним сие начертание: подобно как попечительный отец на орудиях детских забав написует буквы, которым дети должны научаться. Горе легкомысленным детям, которыя не приемлют учения между играми! Орудия игр непрестанно будут у них отнимаемы, а ненавистное учение останется и будет нападать на них с оружием угроз и наказания. Так, если мы, употребляя блага мира, не поспешим уразуметь в них «суету суетствий и суету всяческих», то, между тем, как сии тленныя блага ежечасно будут исчезать в руках наших, «суета» будет оставаться в сердце нашем, как терние после цветов, и разнообразными уязвлениями будет производить «крушение духа». Тогда в самом пресыщении чувств поселится вечный глад; сладость приобретения и обладания отравляема будет заботами сохранения и страхом потери; счастие и слава других будет казаться несчастием и безславием нашим; свет познаний, как ночной призрак, то будет непостоянно мерцать в дыме гордости, то ниспадать отчаянно в брение нечистой жизни; наипаче же смертный помысл, как строгий пестун, являясь нечаянно, будет приводить в смятение и трепет резвых чад удовольствия. – Таким образом обильная жатва приводит раба суеты в такое же недоумение, как убогаго недостаток дневнаго пропитания: «что сотворю» (Лук. XII. 17)? Благодать чудотворений, явившаяся в Сыне тектонове, паче язв египетских, мучит честолюбивых вождей народа: «что сотворим? яко человек сей многа знамения творит» (Иоан. XI. 47). – Невразумительный слух о рождении безвестнаго младенца, принесенный в столицу иноплеменниками, колеблет царя на престоле, на твердость коего тем менее он полагался, чем более дорожил его блеском: «слышав Ирод царь, смутися» (Матф. II. 3). «Сынове человечестии! доколе тяжкосердии? Вскую любите суету» (Пс. IV. 3) вместо того, чтобы умудряться от нея? Почто "ищете лжи" (Пс. 4:3), которою мир прельщает, не примечая истины, которой он скрыть не может? – «Преходит образ мира сего» (1Кор. VII. 31), – не образ только некоторых вещей, но и образ всего мира; и что будет с любовию к миру, когда он прейдет невозвратно? «Земля, и яже на ней дела, сгорят» (2Пет. III. 10): куда же тогда пойдут безсмертныя желания, обыкшия питаться от земли? Где будут самыя глубокия мудрования, которыя однако также ископаны от земли? «Будет небо ново и земля нова» (Ис. LXV. 17): допустят ли нас внести туда с нашим сердцем останки ветхаго мира? Обратимся к мудрейшему из царей. Как счастливо суетою исправляет он свою мудрость, познав ничтожность тех вещей, которыя ложным блеском не раз осуетили помышления мудрых: «уразумех аз!» Как суетою же исцеляет от мучений суеты, открывая суету самыя сея суеты: «суета – суетствий!» Как суетою мира сего приуготовляет себя к лучшему и непреходящему миру, престав любить мир суетный: «возненавидех аз всяческая мира!» К сожалению, многие ближе знают Соломона, подобно прочим, обращающагося в вихре земли, но теряют из вида Екклесиаста, стоящаго в солнце истины и проповедующаго суету земнородным. Бедственное ослепление людей, прельщенных миром, увеличивается тем, что слепые слепых же избирают вождями себе, или дают влещи себя множеству, на которое опираясь десницею и шуйцею мнят быть безопасны от падения. На что же, христиане, дано нам собственное око ума, на что возжен пред нами светильник откровенной Богом

108

истины, если бы мы могли ходить по единому осязанию примеров мира? Внидем в Иерусалим, в котором Евангелие показывает нам сокращенный образ мира: и приметим, куда приводят примеры сего мира, приемлемые слепым подражанием. – Весть о рождении Христа Царя приносится в Иерусалим, который ожидал в Нем своего избавителя. Ирод, котораго не священное право наследия, но честолюбие возвело на престол Давидов, и который утверждал власть свою более притворством и насилием, нежели правлением истинно-благодетельным, не мог спокойно слышать о законном Царе Иудейском, хотя Сей был еще в пеленах и скрывался во мраке неизвестности: «слышав Ирод царь, смутися». Но что Иерусалим? Познаeт ли он время посещения своего? Восклоняет ли главу, поникшую под чуждым игом? Радуется ли? Благословляет ли Господа Бога Израилева, «яко посети и сотвори избавление людем своим, и воздвиже рог спасения им в дому Давида отрока своего» (Лук. I. 68–69)? Напротив! Вид разстроеннаго властителя, как в зеркале, отражается в участниках его неправеднаго владычества; от сих тот же образ выпечатлевается в раболепных человекоугодниках; размножается любопытством, лукавством, неблагоразумием; и наконец весь Иерусалим наполнен и объят нелепым безпокойством и богохульным смущением о благодатном для всего Израиля и всего мира событии: «Ирод царь смутися, и весь Иерусалим с ним» (Мф. 2:3). Да помыслят при сем люди, которые думают, что живут как должно, если живут как большая часть, – да помыслят они, долженствовали-ль, во время сего смятения Иерусалима, Захария, или Симеон, или Волхвы, подражать примеру множества, и по господствующему мнению учреждать свои чувствования и деяния! – Или заблуждал мир в одном Иерусалиме? Благословенно время и страна, где пример великих и сильных земли служит светильником для народа и не позволяет сгуститься тьме, распространяемой миродержителями тьмы века сего! Но – доколе не приидет Царствие Отца небеснаго, призываемое нами в молитве, – и под видимым владычеством благочестия всегда есть тайные самовладыки, которым Христос Царь не угоден, Поелику Он требует совершеннаго повиновения и отречения от любимых страстей и вожделений: и пленники примеров мира последуют за оными, не примечая, что находятся в порабощении у возмутителей. Какой же признак сих возмутителей и возмущаемых? – О Царю Христе! мир не хочет верить; но ты Сам уверяешь нас, что знамение не принадлежащих Тебе есть – многочисленность; что «мнози суть звани» во царствие Твое, «мало же избранных» (Матф. XX. 16.); что те, которым Отец Твой благоволил дать царство, суть «малое стадо» (Лук. XII. 32); что «узкая врата, и тесный путь вводяй в живот, и мало их есть, иже обретают его» (Матф. VII. 14)! – Нет! Мир не руководитель, которому последовать, но враг, котораго побеждать должно чадам Божиим: «всяк рожденный от Бога побеждает мир» (1Иоан. V. 4). Образ мыслей и чувствований, наиболее одобряемый, не редко есть наиболее опасный; пример, от котораго заповедано нам остерегаться, есть точно пример наиболее общий; обычай, принятый всегда и везде; дух времени, которым дышат и живут: «не сообразуйтеся веку сему» (Рим. XII. 2). Может-быть, вы желали бы, христиане, осуждаемый Евангелием образ «века сего» видеть представленным в чертах более ясных и раздельных, дабы тем непогрешительнее различать, что «в сынах века сего» не достойно сынов «века онаго», но Тот, Который не позволил прежде времени отделять плевелы от пшеницы, дабы, с восторжением оных, и сия не была исторгнута, и «оставил расти обоя купно до жатвы» (Мат. XIII. 30); оставил также обетшавающий образ века сего, и посреди его тайною рукою новонаписуемый образ века грядущаго, в нерешительных, смешенных и пресеченных чертах, до предопределенных времен совершения, когда наконец и на целых сонмах рабов и врагов Божиих, и на каждом челе явится там светлое "имя Отца" небеснаго (Апок. XIV. 1), а там – страшное «начертание зверя» (Апок. XIV. 11), имеющаго сотворить открытую, но гибельную для себя брань со Агнцем Христом. Ныне же токмо то известно, что мир есть пещера и ложе, где раждается и воспитывается зверь; и поле, на котором с пшеницею зреют плевелы, огню блюдомые. Но не довольно ли уже сего разумения для того, чтобы оно управляло заповеданною нам осторожностию? – Чем глубже «весь мир лежит во зле» (1Иоан. V. 19), так что различие зла и блага становится в нем как бы едва видимым, тем с большею осмотрительностию мы должны в нем прикасаться даже к тому, что кажется благом. Если весь мир исполнен плевел, и доселе не мог быть очищен от них, то может ли быть очищена от оных душа, исполненная миром? Если враг Божий сокровенно зачинается и живет в сердце мира, то может ли любовь Божия обитать в любви к миру? Итак, вотще стараются некоторые утончать любовь к миру, вместо того, чтобы отсекать ее, и, вместо того, чтобы побеждать оную любовию к Богу, надеются примирить одну с другою. Как бы кто ни облекал свою любовь к миру видами добродетелей: воздержания, трудолюбия, нестяжательности, кротости, благотворительности; но Поелику душа всех добродетелей есть любовь, то все добродетели его знаменуют токмо сына века сего, живут и дышат миром, и с миром исчезнут. И как две души не могут одушевлять единаго тела: так две любви – любовь к Богу и любовь к миру – не могут одушевлять единой души: «аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем» (1Иоан. II. 15). Где же нет любви к Богу, там должна быть по необходимости, хотя иногда сокровенная и не примечаемая, вражда против Него, ибо пред высочайшим Благом нет места равнодушию. В царстве Вседержителя всякий отдельный союз есть возстание на всеобщаго Владыку: кольми паче союз с областию, очевидно зараженною духом буйства и своеволия. «Любы мира сего – вражда Богу есть» (Иак.4:4). Воззрим еще раз на Ирода, в котором Евангелие обнажает совершенно сие глубокое и крайнее зло любви к миру. Сия любовь обыкновенному взору представляется в Ироде такою, что желающие избавить ее от имени порока и ввести в общество добродетелей могли бы начать с сего примера. Рождение Царя Иудейскаго приводит Ирода в смущение. Что же? И не простительно ли некоторое смущение, при угрожающей потере владычества и чести? Но притом сие смущение было, повидимому, кратковременным порывом страсти, которая вскоре покорена разсудку. Ирод не запретил волхвам благоразумнаго изследования о Царе Иудейском, но еще содействовал им чрез способных к тому людей: «собрав вся первосвященники и книжники людския, вопрошаше». Он сам исповедал грядущаго Христа: где «Христос раждается» (Матф. II. 4)? Он желал достоверных сведений о Его пришествии: «шедше испытайте известно о Отрочати». Наконец он готов был сам поклониться Христу: «яко да и аз шед поклонюся Ему» (Матф. II8). Какое безпристрастие и благочестие! – восклицали, вероятно, Иерусалимляне. Мир остался бы в сем обольщении, произведенном любовию к миру: но вдруг явилась небесная истина: «Ангел Господень явися». Он оставляет без внимания искусcтвенныя слова и добродетели, поставленныя на зрелище: ведет нас прямо в сердце творца их и открывает, может-быть, еще самим Иродом не примеченное хотение, возникающее из глубины души его: «хощет Ирод». И что мы видим? – Смерть Спасителя мира, запечатленную в душе миролюбца. «Хощет Ирод искати Отрочате, да погубит Е» (Матф. II, 13). О, если бы мы могли утвердиться в вожделенном уверении, что мир не воздвигает окрест нас подобных сему лису противу Агнца Христа! «Изомроша ищущии души Отрочате!» (Матф. II, 20) Но когда призванные воинствовать под знаменем «Победителя мира» (Иоан. XVI. 33) ценою тленных благ увлекаются на страну мятежа; когда овцы Пастыря, имеющаго малое стадо, мнят обрести лучшую пажить посреди хищных зверей и нечистых животных; когда довольствуются тем, что имеют рукою мира написанный «образ благочестия» (2Тим. III. 5), не предаваясь его силе, сокрушающей и возсозидающей, умерщвляющей и возрождающей, – то не «ищут ли» еще, хотя не Иродовым путем, – не «ищут ли» однако «души Отрочате»? Не возстают ли, то есть, хотя, может-быть, сами того не примечая, противу истиннаго духа Христова? Оставим Соломону, котораго поставили мы первым свидетелем противу любви к миру, запечатлеть сие свидетельство и положить настоящему слову соответственный ему конец: «конец слова: Бога бойся, и заповеди Его храни: яко сие всяк человек» (Еккл. XII. 13). Противопоставь обольщениям любви к миру «страх» Божий, и «по заповедям» Божиим принимай, или отвергай подаваемые тебе примеры, а не составляй себе из одобряемых в веке сем примеров, собственных заповедей. «Храни» заповеди Божии, дабы мир, под видом благоучреждения и украшения твоей наружной деятельности, не похитил оных из сердца твоего. «Яко сие всяк человек»: то есть сыновний страх к Богу и хранение заповедей Его, в средоточии коих почивает любы Божия, суть все для всякаго человека: в них его радость, обилие, слава, покой, блаженство, живот временный и вечный. Аминь.

11. Слово в великий пяток

(Говорено в Александроневской лавре; напечатано отдельно и в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1816

Тако возлюби Бог мир. Иоан. III. 16. Ныне ли о любви, скажут, может быть, некоторые? Ныне ли, когда плод вражды созрел в вертограде Возлюбленнаго; когда и земля трепещет от ужаса, и сердца камней разрываются, и око неба помрачается негодованием? Ныне ли о любви к миру, когда и Сын Божий, страждущий в мире, оставлен без утешения, и молитвенный вопль Его: «Боже мой, Боже мой, Вскую Мя еси оставил» (Матф. XXVII. 46) – без ответа Отеческаго? Правда, христиане! День вражды и ужаса день сей, день гнева и мщения. Но если так, то что с нами будет, когда и земля не тверда под нами и небо над нами не спокойно? Куда убежать с колеблющейся земли? Куда уклониться из-под грозящаго неба? Взирайте прилежнее на Голгофу: и там, где видится средоточие всех бед, вы откроете убежище. Тогда, как «трепетна бысть земля и основания гор смятошася и подвигошася, яко прогневася на ня Бог» (Псал. XVII. 8), не видите ли, как непоколебимо там стоит неукорененное древо Креста? Тогда, как и мертвые не почивают в гробах своих, не видите ли, как мирно почиет Распятый на кресте Своем, сколько ни старались Его совлещи самою славою Спасителя: «иныя спасе, себе ли не может спасти» (Мф.27:42); самым достоинством Сына Божия: «аще Сын еси Божий: сниди со креста» (Мф.27:40); самым благом веры в Него: «да снидет ныне со креста, и веруем в Него» (Мф.27:42)? Итак, утвердим в сердцах наших сию странную и страшную для мира, но радостную для верующих истину: что во всем мире нет ничего тверже Креста и безопаснее Распятаго. Ужасы от Голгофы для того и разсеяны по всему миру, чтобы мы, не видя нигде безопасности, бежали прямо на Голгофу, и повергались у ног, и скрывались в язвах и погружались в страданиях Распятаго Спасителя. О солнце! для чего бы тебе закрывать от Него лице свое в полдень, когда великое дело тьмы еще при твоем свете достигло уже своей полуночи, и когда "очи Всевидящаго, тмами тем светлейшии» (Сир.23:27) света твоего, и во тьме столь же ясно видят позор Богоубийства? – Так! в твоем негодовании впечатлено было наше вразумление; ты поспешало совершить видимый день вражды и гнева, дабы препроводить нас к созерцаемому дню любви и милосердия, освещаемому незаходимым светом трисолнечнаго Божества. Христианин! Пусть «тьма покрывает землю!» Пусть «мрак на языки»! Востань от страха и недоумений! «Светися» верою и надеждою! Сквозь тьму «приходит свет твой» (Ис. LX. 1–2). Пройди путем, который открывает тебе раздирающаяся завеса таинств; вниди во внутреннее Святилище страданий Иисусовых, оставя за собою внешний двор, отданный языкам на попрание. Что там? – Ничего, кроме святыя и блаженныя любви Отца и Сына и Святаго Духа к грешному и окаянному роду человеческому. Любовь Отца – распинающая. Любовь Сына – распинаемая. Любовь Духа – торжествующая силою крестною. «Тако возлюби Бог мир!» О сей-то любви, христиане, да будет позволено мало нечто немотствовать пред вами, Поелику изрещи ея даже и не возможно, так что само Слово Божие, дабы совершенно изобразить ея, умолкло на кресте. Сие же Слово и сия любовь да дарует нам и немотствовать и внимать немотствованию, подобно как дети одной матери ея сердцем и ея словами взаимно немотствуют и разумеют немотствование. Итак, кто распинает Сына Божия? Воины? – Они суть почти столько же страдательныя орудия, как крест и гвоздие. Пилат? – Он, кажется, истощил все усилия в защищении Праведника и торжественно изъявил свое несогласие на пролитие крови Его: «прием воду, умы руце пред народом, глаголя: неповинен есмь от крове Праведнаго сего» (Матф. XXVII. 24). Народ? – Как мог он искать смерти Того, Котораго старался воцарить? Первосвященники? Старейшины? Фарисеи? – Они признаются, что не имеют власти ни над чьею жизнию: «нам не достоит убити никогоже» (Иоан. XVIII, 31). Предатель? Он уже свидетельствовал во храме, что «предал кровь неповинную» (Матф. XXVII. 4). Князь тьмы? – Он не мог коснуться и жизни Иова: ныне же сам осуждается и изгоняется. Но кто лучше, как Распятый, может знать распинателей? И что же глаголет Он? – «Не ведят, что творят» (Лук. XXIII. 34). Коснулся было истинной причины дела сего Каиафа, сказав, что «уне есть, да един человек умрет за люди»: однако и «сего о себе не рече, но Архиерей сый лету тому» (Иоан. XI. 50–51); он прозвучал, как кимвал, в который на тот день надлежало благовестить для церкви, но и сам же не уразумел своего благовестия. Таким образом то, чего не хотели, не могли, не знали, пред целым светом совершилось теми самыми, которые не хотели, не могли, не знали. Впрочем, сие не значит того, чтоб и не было виновных в убиении Невиннаго! Нет! Кто не мог, если бы только восхотел, уразуметь то, что уразумел и проповедал отчаянный даже Иуда? Но «аще Быша разумели, не Быша Господа славы распяли» (1Кор. II. 8). Нам должно приметить здесь то, какую ничтожную паутину составляло все сплетение видимых причин, произведших великое Голгофское событие. Как же сия паутина в первых нитях своих не расторглась или от дохновения гнева Божия, или даже от ветра суеты человеческой? Кто связал ею льва от Иуды? Как сделалось то, чего не хотели, не могли, не знали, и что столь удобно было и уразуметь и отвратить? Нет! «Хулители Голгофские также не знают, что говорят, как распинатели не знают, что делают; в самом же деле»

109

не человеки здесь ругаются Божию величеству: Божий Промысл посмевается буйству человеческому, «без нарушения свободы»

110

, заставляя его служить высочайшей Своей Премудрости. Не лукавые рабы прехитряют Господа: Всеблагий Отец не щадит Сына, дабы не погубить рабов лукавых. Не вражда земная уязвляет любовь небесную, – небесная любовь скрывается во вражду земную, дабы смертию любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную. «Бог возлюби мир, и Сына Своего единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный» (Иоан. III. 16). Кажется, мы, и приникая в тайну распятия, и усматривая в страданиях Сына Божия волю Отца Его, более ощущаем ужас Его правосудия, нежели сладость любви Его. Но сие долженствует уверять нас не в отсутствии самыя любви, а токмо в недостатке нашея готовности к принятию ея внушений. «Бояйся, не совершися в любви» (1Иоан. IV. 18), говорит ученик любви. Очистим и расширим око наше любовию, и там, где оно смежалось страхом Божия суда, насладимся зрением любви Божией. «Бог любы есть» (1Иоан. IV. 16), говорит тотже созерцатель любви. Бог есть любовь по существу и самое существо любви. Все Его свойства суть облачения любви; все действия – выражения любви. В ней обитает Его всемогущество всею полнотою своею; она есть Его истина, когда осуществует возлюбляемое; она есть Его премудрость, когда учреждает существующее или существовать имеющее, по закону истины; она есть Его благость, когда премудро раздает истинные дары свои; наконец, она есть Его правосудие, когда степени и роды ниспосылаемых или удерживаемых даров своих измеряет премудростию и благостию, ради высочайшаго блага всех своих созданий. Приближьтесь и разсмотрите грозное лице правосудия Божия, и вы точно узнаете в нем кроткий взор любви Божией. Человек своим грехом заградил от себя «присносущий»

111

источник любви Божией: и сия любовь вооружается правдою и судом, – для чего? – дабы разрушить сей оплот разделения. Но как ничтожное существо грешника, под ударами очищающаго Правосудия, невозвратно сокрушилось бы, подобно сосуду скудельному: то непостижимый Душелюбец посылает единосущную Любовь Свою, то есть единороднаго Сына Своего, дабы Сей, «носящий всяческая глаголом силы Своея» (Евр. I. 3), восприятою на Себя плотию нашею, кроме греха, понес и тяжесть наших немощей, и тяжесть подвигшагося на нас правосудия: и Един истощив стрелы гнева, изощренныя на все человечество, в крестных язвах своих открыл бы незаградимые источники милосердия и любви, долженствующие упоить всю, проклятую некогда, землю благословениями, жизнию и блаженством. «Тако возлюби Бог мир». Но если Отец небесный из любви к миру предает единороднаго Сына Своего; то равно и Сын из любви к миру предает Себя Самого: и как любовь распинает, так любовь же и распинается. Ибо хотя не «может Сын творити о Себе ничесоже» (Иоан. V. 19), но ничего также не может Он творить и вопреки Себе. «Он не ищет Своея воли» (Иоан. V. 31), но потому, что есть вечный наследник и обладатель воли Отца Своего. «Пребывает в Его любви», но в ней и сам восприемлет в Свою любовь все, Отцу любезное, как глаголет: «возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас» (Иоан. XV. 9–10). И таким образом любовь Отца небеснаго, чрез Сына, простирается к миру: любовь единосущнаго Сына Божия вместе и восходит к Отцу небесному, и нисходит к миру. Здесь имеющий очи да видит глубочайшее основание и первоначальный внутренний состав креста, из любви Сына Божия ко всесвятому Отцу Своему, и любви к человечеству согрешившему, одна другую пресекающих, и одна другой придержащихся, повидимому разделяющих единое, но воистину соединяющих разделенное. Любовь к Богу ревнует по Боге, – любовь к человеку милует человека. Любовь к Богу требует, чтобы соблюден был закон правды Божией, – любовь к человеку не оставляет и нарушителя закона погибать в неправде своей. Любовь к Богу стремится поразить врага Божия

112

, – любовь к человеку вочеловечивает Божество, дабы посредством любви к Богу обожить человечество и, между тем как любовь к Богу «возносит от земли Сына человеческаго» (Иоан. XII. 32, 34), любовь к человеку разверзает объятия Сына Божия к земнородным, сии противоположныя стремления любви соприкасаются, сорастворяются, уравновешиваются и слагают из себя то дивное средокрестие, в котором прощающая «милость и судящая истина сретаются, правда» Божества «и мир» человечества «лобызаются», чрез которое небесная «истина возсиявает от земли, и правда» уже не грозным оком «приникает с небеси; Господь дает благость земле», и «земля дает плод свой» небу (Псал. LXXXIV. 11–13). Крест Иисусов, сложенный из вражды Иудеев и буйства язычников, есть уже земный образ и тень сего небеснаго Креста любви. Без сего мог ли бы оный не токмо удержать на себе, даже до смерти, Держащаго дланию жизнь всего живущаго, но даже и коснуться рамен Того, для избавления Котораго вящше дванадесяти легионов Ангелов ожидали токмо мановения. Вотще мрачное полчище подъемлет оружие, дабы взять Его в плен, и готовит узы Ему: освещая путь свой огнем злобы, оно не видит, что Он уже пленен и связан собственною Своею «любовию, яко смерть, крепкою» (Песн. VIII. 6). Вотще вопиет беззаконное соборище: «мы закон имамы, и по закону нашему должен есть умрети» (Иоан. XIX. 7), – он умрет не по иному, как по сему своему закону: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу положит за други своя» (Иоан. XV. 13). Вотще повторяют хулители: «аще Сын еси Божий, сниди со креста »(Матф. XXVII. 40), – Сын Божий тем-то самым и дает познать Себя, что не снидет со креста, доколе не истощит всего Себя в сугубом стремлении любви к Отцу Своему, Которому наконец предает дух Свой, и к человекам, для которых источает воду очищения и кровь жизни. «О сем познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи» (1Иоан. III. 16). Углубляйтесь, христиане, в сие великое познание не одним словом и языком, или слухом праздным, но духом и истиною: и вы приидете наконец в то, если можно так сказать, содружество креста, что не будете находить сладчайшаго удовольствия, как в духе созерцания взывать с Богоносным мужем: «Любовь моя распялася!» (Игнат. Богонос.). Любовь Божия, непосредственно действующая в кресте Иисусовом, без сомнения долженствовала сообщить ему Божественную силу. И как быстро, как обильно, как неизмеримо далеко течет из него сия победоносная сила! "Аще зерно", так говорил Иисус Христос о Себе Самом, – «аще зерно пшенично пад на земли, не умрет, то едино пребывает: Аще же умрет, мног плод сотворит» (Иоан. XII. 24). О, как скоро сие зерно Божественнаго семени, умирающее на кресте, дает окрест себя отрасли новыя жизни! Смотрите, как, еще прежде кончины Иисуса, на древе проклятия, в устах разбойника, процветает молитва: «помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!» (Лук. XXIII. 42), и сей подлинно райский цвет в тот же день преносится в рай Божий. Смотрите, как, вместе с потрясенною землею и разседшимися камнями, сокрушается каменное дотоле сердце язычника и немедленно износит зрелый плод устен, исповедующихся Спасителю: «воистину Божий Сын бе Сей» (Матф. XXVII. 54). Каким непреодолимым влечением оставившие Иисуса

113

живаго собираются окрест Его креста и гроба! Наипаче же явилась победа креста в Иосифе Аримафейском. Доколе он знал Иисуса, как пророка и чудотворца, он не имел мужества открыть себя Его учеником: «потаен страха ради Иудейска» (Иоан. XIX. 38). Но когда узнал, что Иисус умер смертию осужденнаго

114

, то Вознесенный от земли повлек его к Себе с такою силою, что он не внял ни чести, ни боязни человеческой, и не поколебался обнаружить даже пред правительством свое участие в Распятом: «дерзнув вниде к Пилату, и проси телесе Иисусова» (Мк. XV. 43). Не тою ли же силою и давно согнившия в вертограде смерти зерна показали необычайный плод, – «и многа телеса усопших святых восташа»? (Матф. XXVII. 53). Чем далее простираться будет сила Креста, тем более торжественны будут ея действия. Она сосредоточит в едином Иисусе распятом всякую власть на небеси и на земли; даст ощутить силу благодатнаго владычества Его и сущим в темнице духовом; вознесет Его превыше всех небес; низведет Им оттоле Утешителя, Который не пришел бы, если бы Иисус не прошел путем Креста и не соделал его путем истинно царским. Тогда «любы Божия» безпрепятственно и преизобильно «излиется» в жаждущия "сердца" верующих «Духом Святым» (Рим. V. 5), и, не смотря ни на какия препятствия, поведет крестными подвигами искупленный мир ко всеобщему торжеству освящения и прославления. Пусть враги креста Христова устроят новый крест для Его Церкви: они готовят ей тем новую победу и новую славу. Пусть мудрецы века сего огласят «слово крестное юродством»: оно будет юродством только для «погибающих» (1Кор.1:18). Пусть «Иудеи» – древние или новые – «просят знамения», не примечая знамений, совершающихся пред их очами, и «Еллины ищут» собственной «премудрости» (1Кор.1:22) слова там, где должно деятельно веровать в Премудрость Божию: истинная Церковь всегда будет «проповедовать Христа распята; Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие» (1Кор.1:23), и Он всегда будет, для «званных» Богом

115

, «Христос, Божия сила и Божия премудрость» (1Кор. I. 24). Пусть наконец настанут и те лютыя времена, когда человеки «здраваго учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители, чешеми слухом, и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся"

116

(2Тим. IV. 3–4); во след за лжеучением приведут богоотступление, и самую любовь изсушат преумножением беззакония: по мере сих событий сила крестная, как при втором распятии Господа, проникнет с новым обилием все человечество и всю природу, сотрясет всю землю, разрушит в ней то, что было твердо, низринет то, что возвышалось, затьмит то, что блистало, не столько в отмщение врагам Божиим, которые обыкновенно сами уготовляют себе гибель, сколько для того, чтобы ускорить и довершить привлечение всего к Вознесенному от земли. Равным образом и любовь, подобно предуготовленному елею мудрых дев, неприметно для юродивых, соблюдется дотоле, как явится вожделенный Жених, и она седмеричным пламенем воспылает в день брака агнчаго; – и дотоле, как прейдут и небо и земля, и вера и надежда, «и будет Бог всяческая во всех» (1Кор. XV. 28), Поелику во всех Богоносных сердцах будет «любовь, излиянная» в них «Духом Святым» (Рим.5:5) чрез язвы крестныя. Вот, христиане, и начало, и средина, и конец креста Христова – все одна любовь Божия! Как в чувственном сем мире, куда ни прострем взор к Востоку или Западу, к Югу или Северу, всюду зрение упадает в неизмеримость неба: так в духовной области таин, по всем измерениям креста Христова, созерцание теряется в безпредельности любви Божией. Прекратим дерзновенное о сем немотствование. Слово крестное чем более изрекается, тем более онемевает язык плоти, и око земнаго ума слепотствует от избытка небеснаго света крестнаго. Сам вечный Художник креста, «Отец Господа нашего Иисуса Христа, да даст вам по богатству славы Своея, силою утвердитися духом Его во внутреннем человеце; вселитися Христу верою в сердца ваша: в любви вкоренени и основани, да возможете разумети со всеми святыми, что широта и долгота и глубина и высота, разумети же в сем непостижимом многокрестии единую преспеющую разум любовь Христову, да исполнитеся во всяко исполнение Божие» (Еф. III. 14–19). Впрочем, вспомним, что если мы не по имени токмо христиане, но или есмы, или хотя желаем быть истинными последователями Иисуса Христа, то имеем и свой крест, по его заповеди: «аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет» (Мат. XVI. 24). Поелику же наш крест должен быть подобием Креста Христова, то не отрадно ли теперь помыслить, что и наш крест должен состоять из единыя любви? Так, христиане, сей крест, от котораго миролюбцы бегут, как от мучителя

117

, и от котораго самые крестоносцы не редко стонут, но большею частию потому, что благое и легкое бремя Христово, по неведению, малодушию, неопытности, увеличивают собственными тяжестями, – сей страшный крест весь из любви – что может быть утешительнее? – весь из любви состоять должен. Но да принесет ныне каждый из нас малый крест свой и приложит к великому Кресту Христову, дабы видеть, сообразен ли оный своему первообразному: ибо мы должны ведать, что всякий крест, не подобный Кресту Христову, не вознесет нас от земли, но падет и с нами и истрыется под нами в дрова огню геенскому. Итак, воззрим еще раз на Крест Господень. Се любовь Отца небеснаго распинает за нас единороднаго Сына Своего, – как сообразуется сему наша любовь? Совершаем ли мы дело Авраама (Быт. XXII), возношение на жертвенник любви Божией всего нам любезнаго, без колебания, без остатка собственности, паче упования? Се любовь Сына Божия сама предает себя на распятие не токмо Святейшей руке Отца Своего, но и рукам грешников: научила ли любовь и нас неограниченной сей преданности судьбам Божиим, с которою бы мы, как Исаак, всегда были готовы быть жертвою – для славы ли Божией, для очищения ли собственнаго, для блага ли ближних? Се любовь Божия, изливающаяся Духом Святым, наполняет горняя и дольняя, объемлет время и вечность, дабы и ожестевшее и омертвевшее враждою против Бога растворить в живоносную и блаженную любовь: умеет ли и наша любовь побеждать злое благим, благословлять кленущих, молиться за распинающих и не знать ни одного врага во всем мире, хотя бы он не давал нам ни одного друга? – Не умножим сих вопрошений. Здесь должна продолжать беседу – совесть каждаго, которая и возвестит нам, ныне, или некогда, непременно, или горе, ожидающее врагов креста, или победу, мир и славу его любителей, по суду закланнаго на кресте Агнца Божия, Ему же от всякаго создания «благословение и честь и слава и держава во веки веков» (Откр. V. 13). Аминь.

12. Слово на Преображение Господне

(Говорено архиепископом Тверским Филаретом в Тверском кафедральном Преображенском соборе; напечатано в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1820

Взыде на гору помолитися. И бысть, егда моляшеся, видение лица Его ино; и одеяние Его бело блистаяся. И се мужа два с Ним глаголюща, яже беста Моисей и Илия. Лук. IX. 28–30. Высокое зрелище на горе Фаворской. Зрелище, подлинно, достойное того, чтобы и видеть оное с восхищением, как видели Апостолы, и воспоминать с торжеством, как мы ныне воспоминаем. Не напрасно и те, которые были свидетелями великих явлений на Синае и Хориве, – не напрасно Моисей и Илия являются на Фаворе. Они увидят здесь более, нежели там. На Синае и Хориве сила и слава Божия открылась человекам сквозь силы видимаго естества: на Фаворе не только Божество является человекам, но и человечество является в Божественной славе. Моисей трепетал на Синае (Евр. XII. 21); Илия жаловался на Хориве (3Цар. XIX. 14): в Апостолах на Фаворе сквозь ужас сияет радость: «добро есть нам зде быти» (Мф.17:4). Христиане! вероятно, сердце ваше готово сказать о зрителях Фаворской славы: воистинну добро есть им тамо быти! Счастливы они, что могли там быть! Что-ж, если скажем вам, что путь к созерцанию Фаворской славы не поглощен бездною, не прегражден стеною, не зарос тернием, не забыт, не потерян, но еще и ныне указуется знающими желающим (Не трудно понять, что сие говорится о пути духовном: ибо телесным шествием, конечно, нельзя взойти к видениям духовным и откровениям Божественным). В самом деле, для чего Евангелист, приступая к изображению славнаго Преображения Господня, прежде всего свое и наше внимание обращает на молитву: «взыде на гору помолитися»? Для чего еще, как будто не полагаясь на проницание некоторых читателей и слушателей Евангелия и опасаясь, что недовольно поймут важность замеченнаго обстоятельства, он тут же повторяет, что Преображение Господне случилось во время молитвы: «бысть, егда моляшеся»? Для чего иначе, если не для того, чтоб указать нам в молитве путь к свету Фаворскому, ключ таин духовных, силу откровений Божественных? Если Богомудрый Евангелист нашел столь нужным с изображением славы Фаворской соединить мысль о молитве, то конечно не излишне будет и нам, христиане, с воспоминанием славнаго Преображения Господня соединить хотя некое малое размышление

о силе и действии молитвы

. Хотя должно уповать, что в сем доме молитвы нет никого, кто бы не имел более или менее познания о силе и действии молитвы, однако, для основательнаго знания, да будет позволено войти о сем предмете в изследование, как бы о неизвестном. Итак, имеет ли какая-нибудь молитва какое-нибудь действие? – Сей вопрос не долго может оставаться неразрешенным. Он разрешается общим смыслом человеческаго рода, ибо все от просвещеннаго чистым светом веры христианина до язычника, омраченнаго грубым суеверием, – все люди признают обязанность молиться, а большая и лучшая часть людей и самым делом исполняют сию обязанность, хотя не одинаковым образом и не с одинаковым успехом; но для чего бы и установлять и совершать молитву, если бы не признавали в ней никакой силы и не ожидали от нея никакого действия? Если кто спросит, как могут и язычники быть свидетелями о силе молитвы, когда они, не имея истиннаго богопочтения, не имеют потому и истинной молитвы, – того мы опять спросим: как же у них и есть какая-нибудь молитва? Как ни старайся изъяснить, какое бы то ни было, несовершенное, явление молитвы, в основание происхождения его всегда должно будет положить силу молитвы. Молятся и язычники, конечно или потому, что оставляемый тварию, но не оставляющий ея, Бог и в их омраченных сердцах оставляет некоторыя искры Своего света, который «просвещает всякаго человека, грядущаго в мир», и котораго «тьма необъемлет» (Иоан. I. 9, 5), который и во плоти возбуждает некое чувство потребности духовной, дает некое предчувствие о возможности ея удовлетворения, и таким образом побуждает взывать к неведомому Богу о неведомой помощи, – или потому, что из самаго блата чувственности, в котором погрязло язычество, иногда возникали некоторыя окриленныя души, которыя, при сознании низости и нечистоты сего состояния, искренним желанием и усилием познать силы духовнаго мира, достигали некотораго причастия их, и потом научали других достигать того же искренним и крепким желанием, то есть, молитвою, – или наконец потому, что еще с тех времен, когда во всем роде человеческом было истинное Богопознание, и следственно во всем роде человеческом известна была сила и действительность истинной молитвы, несмотря на последовавшее повреждение Богопочитания, осталось неизгладимое всеобщее уверение как о необходимости самаго Богопочитания, так и о пользе молитвы, то есть о ея силе и действительности. К несчастию, есть философия (того рода, который Апостол Павел называет философиею «по стихиам мира, и тщетною лестию») (Кол. II. 8), которая, пренебрегая вообще свидетельство человеческаго рода, думает надежнейшее свидетельство истины дать сама себе. Она учит, что как весь мир связан узами причин и последствий, в которых и свободныя существа более или менее запутаны, то, когда человек молится, – например, о изобилии плодов земных, а сие изобилие зависит от благорастворения воздуха, благорастворение воздуха от действия и воздействия солнца, земли и воды, действие же их от законов мира, однажды Творцом его постановленных и всегда постоянно и необходимо действующих, – он молится или безполезно, или разве только для своего смирения и покорности пред властию и величеством Творца. Заметим, что и сей род мудрования не может отнять у молитвы хотя того действия, что она образует в человеке качество смирения пред Богом, – а это уже не маловажное и спасительное действие. Но сего не довольно. Спросите, если встретите, учеников сего мудрования, что лучше: искусная машина или существо живое, разумное, свободное, и благоустроенное общество таковых существ? Что возвышеннее: художник, который устроил машину и наблюдает за ея движениями, или отец, который родил детей и воспитанием образует их в свое подобие, и царь, который основал царство свободных и управляет ими так, как они хотят быть управляемы, только без нарушения его премудрых и благих намерений? Выбор здесь не труден, и ответа ожидать не нужно. Спросите же их еще: для чего в творении Всесовершеннаго Творца лучше хотят они видеть совершенное произведение, нежели благоустроенное царство премудраго Царя и великий дом Отца Всеблагаго? Почему охотнее представляют себе Бога Художником мира, нежели Царем неба и земли и Отцем духов? Ответа на сие предоставим им искать в своей совести, а для нашего настоящаго разсуждения довольно, что если Бог есть не только Создатель наш, но и Царь и Отец, то нет сомнения, что дети не вотще будут призывать Отца, и Царь не заградит слуха от сынов Царствия. И удивительно ли, если чадолюбивый Отец в удовлетворение добраго, или, по крайней мере, невиннаго желания сына, остановит или переменит движение машины, которую он устроил? Так не удивительно, если Всеблагий Отец небесный, по молитве земнородных чад своих, дает новое, необыкновенное направление природе, управляемой законом необходимости. Сим уподоблением изъясняет действие молитвы сама Истина и само Слово: «аще вы лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим: кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Матф. VII. 11). Некоторые христиане, знающие и творящие дело молитвы более наружно, по обряду, нежели внутренно, по духу, не сомневаясь в неопределенной мысли, что молитва может быть сильна и действительна, недоумевают или совсем ошибаются в приложении сея мысли к самим себе и своей молитве. Молясь многократно, и не видя

118

ощутительных последствий своея молитвы ни в себе, ни окрест себя, вместо того, чтоб усомниться в истине и достоинстве своих молитв, они получают духом лености и самопрельщения вдыхаемую мысль, что молитва сильная и действительная есть, может-быть, особенный дар благодати, предоставленный только для некоторых избранных Божиих и для некоторых только чрезвычайных случаев. Для таковых скажем не обинуясь, что нет человека, котораго молитва не могла бы соделаться сильною, если он того твердо и чистосердечно, с верою и упованием на Бога, возжелает; и нет вещи, в которой бы молитва не могла соделаться действительною, если только предмет молитвы не противен премудрости и благости Божией и благу молящагося. Много сказано: надеемся однако, что не обманем истинных любителей молитвы. Представьте себе человека, который силою молитвы затворяет и отверзает небо для прекращения и низведения дождя; велит, чтобы горсть муки и немного елея достаточны были для пропитания нескольких человек, на несколько месяцев, и даже, может быть, не на один год, – и сие исполняется; дует на мертваго, – и он воскресает; низводит с небес огнь, дабы он попалил жертву и жертвенник, погруженный в воду. – Что может показаться необыкновеннее сея силы молитвенныя? Но так кажется только для человека, не знающаго силы духовной; а для знающаго сие есть дело подобнаго нам человека. Это не мое мнение, но учение Апостольское. Апостол Иаков, поучая нас «молиться друг за друга», в убеждение к сему говорит, что «много может молитва праведнаго», и сие общее для всех наставление, и убеждающую мысль подтверждает именно примером необыкновеннаго человека, котораго мы теперь изобразили и котораго он называет подобным нам человеком: «Илиа человек бе подобострастен нам, и молитвою помолися, да не будет дождь; и не одожди по земли лета три и месяц шесть: и паки помолися; и небо дождь даде, и земля прозябе плод свой» (Иак. V. 16–18). Для чего сказано здесь, что сей чудодействующий Илия был «подобострастен нам»? – Точно для того, чтобы, почитая его необыкновенным человеком, не обленились мы подражать ему и достигать силы в молитве. Если, несмотря на сие, подражать в молитве Пророку – кажется вам жребием, превышающим вашу посредственность, и высотою недосязаемою; то представьте себя, чем вам угодно, меньшим пророка, представьте себя хотя меньше, нежели христианами, хотя только язычниками: и в сем случае, я утверждаю, что молитва ваша может быть сильна и действительна. Она может – чего больше? – может и из язычников соделать вас истинными христианами; может ввести вас в истинное Богопознание и Богопочтение, хотя бы оно и неизвестно вам было, и, если не будет близко человека, который бы мог руководствовать вас к тому, она отверзет небо и низведет вам оттоле Ангела, который наставит вас. Но не мечтаю ли я, увлекаемый желанием возбудить вас к молитве сильной и действительной? Нет, братия и смолитвенники, я все говорю о том, что действительно уже было, а потому и опять быть может, и о чем свидетельствуют наши священныя книги. Известный из книги Деяний Апостольских (X) Корнилий, сотник Римскаго войска, был язычник; не известно, знал ли он «единаго Бога» (Ин.17:3), а то верно, что не знал, «Егоже послал есть" Бог, «Иисуса Христа» (Ин.17:3); но он творил столько добра, сколько разумел, боялся и непрестанно призывал Бога, хотя и неведомаго: «благоговеин и бояйся Бога со всем домом своим, творяй милостыни многи людем, и моляйся Богу всегда» (Деян. 10:2). И что же сделала постоянная молитва язычника? Она точно преклонила к нему Небеса, и низвела в помощь ему вышния, даже Божественныя, силы. Среди самой молитвы является ему Ангел. "Корнилие", говорит он, «услышана бысть молитва твоя» (Деян. 10:31), и потом научает его призвать Апостола Петра. Когда же призванный Апостол проповедал ему Иисуса Христа, Дух Святый, еще прежде совершения крещения, излиялся на Корнилия. Изыскивайте, если хотите, изобретайте в мыслях ваших вещь, которая казалась бы недоступною силе молитвы – не отчаяваемся при свете слова Божия показать вам, что она доступна и достижима, хотя бы даже казалась невозможною. Вообразите, например, целый народ тяжким преступлением раздраживший Бога; присовокупите, что Бог уже изъявляет праведную волю Свою погубить сей народ, и что в сии ужасныя минуты остается один только человек на свете, который может принести молитву за сей, почти уже поглощаемый адом, народ. Не кажется ли вам, что уже невозможно спасти народ сей? Опыт Моисея показал, что и сие возможно. Народ Израильский, непосредственно после славнаго Богоявления и законоположения Синайскаго, вдруг впадает в идолопоклонство. Моисей предстоит Богу на горе. Выслушайте и уразумейте, какия дивныя слова в сие время изглаголал Господь Моисею: «и ныне остави Мя, и возъярився гневом на ня, потреблю их» (Исх. XXXII. 10). О, Господи Боже духов и всякия плоти! неужели сей раб Твой, который только Твоею силою силен, может воспрепятствовать исполнению воли Твоей? Оставь Меня, глаголет, Я хощу явить праведный гнев Мой, хощу погубить сей народ; но ты меня удерживаешь. «Остави Мя, и возъярився гневом на ня, потреблю их». Что же еще? Молитвенник и тогда не оставляет Бога, но усугубляет молитву, и гнев непобедимаго Всемогущаго уступает силе молитвы бреннаго человека. «И умилостивися Господь о зле, еже рече сотворити людем своим» (Исх. 32:14). Измеряйте здесь, если можете, чудесную силу молитвы, и найдите после сего, чего бы не могла она совершить во спасение! Дабы усмотреть еще, с какою удобностию ключ молитвы отверзает духовныя и Божественныя сокровища, воззрим паки к Фавору, к которому и старались мы приближиться настоящими размышлениями. Всмотримся еще раз прилежно в изображение Преображения Господня у Евангелиста: «взыде на гору помолитися. И бысть, егда моляшеся, видение лица Его ино» (Лк.9:28–29), и проч. Если смеем мы по сим чертам угадывать сердечную тайну Божественнаго Иисуса: кажется, на пути к Фавору в прямом и непосредственном намерении Его было не преображение, но просто молитва: «взыде на гору помолитися». Кажется, и на самой горе, в самыя минуты преображения, собственною целию действия Его была только молитва: «бысть егда моляшеся». Размышляющему не покажется невероятною и та догадка, что предметом сея молитвы Спасителевой долженствовало быть приготовление Себя и учеников к приближающемуся Своему страданию и крестной смерти, о чем Он не задолго пред сим открылся ученикам (Лук. IX. 22), и о чем в самое время Преображения беседовали с Ним Моисей и Илия (Лк. 9:31). Как же среди молитвы о страдании открылась слава? – Как самородный, так сказать, цвет и плод обильной живою силою молитвы. Дух молитвы, сливаясь с Духом Божиим, исполнил светом душу Иисусову; преизбыток сего света, не удерживаясь в душе, пролиялся на тело – и просиял в лице; не вмещаясь и здесь, осиял и преобразил самую одежду; расширяясь еще далее, объял души Апостолов – и отразился в восклицании Петровом: «добро есть нам зде быти» (Мф.17:4); прошел в область внутренняго мира – и привлек оттоле Моисея и Илию; достиг самых недр Отца Небеснаго – и подвигнул любовь Его к торжественному свидетельству о возлюбленном: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Мф.17:5). О, чудо молитвы, единым действием объемлющей небо, и землю, и самое Божество! – Да не скажет кто, что сей пример молитвы до нас не относится, как дело Богочеловека. Он относится, и до нас, христиане; ибо в нас тоже, хотя не в том же степени, должно совершаться, что и во Христе. «Сие да мудрствуется в вас», учит Апостол, «еже и во Христе Иисусе» (Фил. II. 5). Время наконец спросить: отчего же столь многия молитвы остаются без действия, если всякая молитва может быть столь сильна и действительна? Ибо для сего наипаче вопроса сказано все, что доселе сказано. Отличим здесь один случай, когда молитва кажется не исполненною, между тем как она исполняется неожиданным и высшим образом. Так, Павел «трикраты молил Господа», да отступит от него «пакостник плоти», но Бог ему ответствовал: «довлеет ти благодать Моя; сила бо Моя в немощи совершается» (2Кор. XII. 8–9). Не прекращено искушение, но еще более дивная дарована победа над продолжающимся искушением. Если исключить подобные сему случаи, то все безуспешныя молитвы объясняются кратким изречением Апостольским: «желаете, и не имате, зане не просите; просите и не приемлете, зане зле просите, да в сластех ваших иждивете» (Иак. IV. 2–3). Наши молитвы безплодны или потому, что это не суть прошения прилежныя и неотступныя, которыя бы исходили из глубины души, и в которых бы вся душа изливалась, но только желания слабыя, которыя мы изрекаем без возбуждения духа, и думаем, что они сами собою должны исполниться; или потому, что прошения наши не чисты и злы, что мы просим вреднаго, а не полезнаго для души нашей, или просим не во славу Божию, но для удовлетворения наших хотений плотских и самолюбивых. Молись, христианин, молитвою крепкою, от всея силы души твоея, молитвою прилежною и неотступною, молитвою благою и чистою, а если сего не обретаешь в себе, молись о самой молитве, и ты молитвою сперва приобретешь молитву истинную и действительную, потом сия все победит с тобою, и все тебе приобрящет, возведет тебя на Фавор, или в тебе откроет Фавор; низведет небо в душу твою, и душу твою вознесет на Небо. Аминь.

13. Слово в неделю третию по пятдесятнице119

(Напечатано в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1820

И о одежди что печетеся? Смотрите крин сельных, како растут: не труждаются, ни прядут. Глаголю же вам, яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих. Матф.VI. 28–29. Можно предугадывать, что говорено будет против излишних попечений об одежде и убранстве

120

; и, может быть, при сей догадке, некоторые уже помышляют, что сей предмет слишком мал для того, чтобы занять внимание христианскаго собрания, в час, назначенный для спасительнаго учения. Но излишества и в малых вещах не суть малости. Излишество в пище и питии в самом начале своем есть источник немощей и болезней; а в своем продолжении может превратиться в медленное самоубийство. Так и вред суетных попечений об одежде простирается от тела до души: это уже не малость! Есть люди, у которых сии попечения составляют не малую долю ежедневных упражнений, и похищают великую часть времени, которое, все без остатка, нужно для приобретения вечности, это никак не малость! Кому, несмотря на сие, поучение об одежде и уборах кажется малостию, тот пусть помыслит, мог ли величайший под солнцем Учитель учить малостям? Не слушайте, если не угодно, малых людей, разсуждающих о малостях, но вы не должны оставить без внимания того, чему Небесный Учитель нас поучает. «О одежди что печетеся? Смотрите крин сельных, како растут: не труждаются, ни прядут. Глаголю же вам, яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих». Что такое одежда? В порядке естественном – средство для защищения человеческаго тела от разрушительнаго действия стихий; в порядке нравственном – защита стыдливости; в порядке гражданском – искусственное прикрытие членов тела, приспособленное к отправлению того или другаго звания общественнаго, и вместе отличительный знак званий и степеней, в них постановленных. Хотя из сих понятий тотчас можно усмотреть, что попечениями об одежде должны управлять необходимость, скромность, постоянство: впрочем, не остановимся на сих понятиях, которыя более показывают правильное употребление одежды человеками и обществами, нежели ея происхождение и первоначальное назначение от Творца человеков и обществ человеческих. С сего священнаго места можно и должно видеть далее, нежели обыкновенно видит мир и его стихийная мудрость. Возведите мысли ваши к первым дням вселенныя, в которые человеческий род заключался в одной чете, только вышедшей из рук Создателя в совершенной чистоте и святости, – вы не найдете там никакого следа одежды. "Беста", говорит книга Бытия, «оба нага, Адам же и жена его, и не стыдястася» (Быт. II, 25). Можно даже сказать без противоречия свидетельству Слова Божия, что они не были и наги, потому что не имели и не ощущали того недостатка, который мы называем наготою: подобно как тот не есть еще гладен, кто не принимает пищи, но и не чувствует в ней нужды. Но вкусили прельщенные лукавым змием от запрещеннаго плода, и «разумеша, яко нази беша» (Быт. III. 7). Вот начало наготы! Яд греха, принятый в душу и сердце, быстро разлился по всему существу их; страсти возбудились и произвели безпорядочныя движения в теле; и похоть ли, которая «заченши раждает грех» (Иак. I. 15), сама тотчас родилась от перваго греха, или несчастные родоначальники устыдились будущаго племени, которое носили в чреслах своих и котораго сделались теперь убийцами; – только они прежде всего поспешили закрыть сии чресла. «И сшиста листвие смоковное, и сотвориста себе препоясания» (Быт. III. 7). Вот происхождение одежды! Итак, что есть одежда наша? Она есть произведение беззакония; она есть обязание греховной раны, и притом пустое, без целебнаго елея; она есть слабое средство для кратковременнаго сохранения осужденнаго тела от действия стихий, совершающих его казнь; она есть прикрытие нравственнаго безобразия, соделавшагося естественным; она есть защита от стыда телесной наготы, изобретенная обнаженным в совести человеком; она есть видимый знак человека – преступника; она есть всеобщий и всегдашний траур, наложенный раскаянием, по смерти первобытной непорочности; она есть знамя победы, которое наш враг выставил наружу, овладев нашею внутренностию. Что же делают те, которые с такою заботливостию наперерыв стараются блистать красотою и великолепием одежд? – Едва ли что-нибудь более, как только возобновляют и украшают торжество древняго врага человеческаго рода. Что значит сия гордость, с которою имеющий на себе дорогую одежду едва удостоивает взора покрытую вретищем или полураздетую нищету, – сия ненасытимость, с какою некоторые со дня на день умножают сие непостоянство, с которым так часто переменяют уборы? Не есть ли сие нечто подобное тому, как если бы больной вздумал тщеславиться множеством своих струпов и красотою обязаний; или, если бы раб, принужденный носить оковы, желал иметь их в великом числе и выработанныя с разнообразным искусством? Правда, Бог некоторым образом освятил то, что есть в одежде простейшаго и вместе необходимейшаго. «И сотвори Господь Бог Адаму и жене его ризы кожаны, и облече их» (Быт. III. 21). Но чрез сие самое вновь осуждается безразсудная заботливость о украшении тела. Если вещество, по наставлению Самого Бога, употребленное для составления одеяния, было кожа: то для чего некоторые или несчастными, или презренными представляют себе тех, которые носят простой лен и грубую волну? Для чего нам неприятно, если не на нас прядет шелковый червь, не для нас земля рождает злато, и море перла? К чему столь детския прихоти? Чего вам лучше и благолепнее той одежды, которую для вас готовит Сам Бог? Ибо можно сказать, что Он и для каждаго из нас, как для Адама и его жены, творит потребныя ризы. В какой стране мира Он предопределяет нам произойти на свет, в той же и производит все, что, по качеству сея страны, потребно для тела нашего, и для снискания того, что необходимо потребно, почти всегда довольно средств влагает в руки наши Его премудрый Промысл. Для чего же еще мы не редко желаем, чтобы одежда наша превышала не только требование необходимости, но и приличие нашего состояния? Для чего иногда мы не довольны своими украшениями потому только, что оныя не похищены у отдаленнейших братий наших? Посмотрите – так премудрость Божия постыждает не только суетныя попечения о излишнем, но и о потребном излишния – посмотрите на полевые цветы, как они растут: не прядут и не трудятся, а вы, маловеры, мучите себя по произволу изыскиваемыми заботами о вашем одеянии, как будто Провидение меньше занимается вами, нежели былием, ныне цветущим, а завтра увядающим, и будто Оно забыло близ вас произвести для вас потребное! И какой же предмет столь нетерпеливых забот? – Нежная ткань, драгоценные камни, чистое золото – пусть приложат к сему исчислению, что еще угодно – как все сие мало и недостойно озаботить того, кто хотя мало размышляет! Не знаю, что может давать золоту на весах разумнаго человека такую же тяжесть, как и на весах торжника, если это не есть тяжесть бед, которыми обременяет оно род человеческий. То, что называют лучшею водою в камнях, не суть ли слезы несчастных жертв, которыя вживе, глубже

121

мертвых погребаются во мрачном чреве гор, для извлечения оттуда сих драгоценных безделиц? Лучшия произведения искусных рук могут ли составить чью-нибудь славу, кроме своего художника? И далеко ли простирается сия слава? Художник мира положил предел для тщеславия смертнаго искусства в самых обыкновенных делах природы. Посмотрите еще раз на полевые цветы: Соломон, во всей славе своей, не облачался так, как последний из них, говорит Истина. Если вы, смотря на полевые цветы, не обретаете в себе мудрости пчел, дабы собрать с оных тонкий, духовный мед; если зрелище природы не приносит вам наставления, которое бы обратилось в вас в силу и жизнь: изберите себе другое, высшее зрелище; возвысьте дух ваш, и воззрите не на образ и тень истины, но на самое лице ея, на красоту не созданную, на цвет совершенства, – воззрите, члены тела Христова, на Главу свою и всмотритесь пристально, пристанут ли ей любимыя вами украшения. Какая несообразность! Глава во яслях, на соломе, а члены хотят почивать на своих седалищах и утопать в одрах своих! Глава в уничижении, в нищете, а члены только и помышляют о богатстве и великолепии! Глава орошается кровавым потом; а члены умащаются и обливаются благовониями! Со Главы падают слезы, а члены жемчуг осеняет! Глава в тернии, а члены в розах! Глава багреет от истекшей крови, и смертною объемлется бледностию; а члены лукавым искусством дополняют у себя недостаток естественной живости, и, думая сами себе дать красоту, в которой природа им отказала, превращают живый образ человеческий в изображение художественное! Глава то в наготе, то в одежде поругания, а члены любят покоиться под серебряным виссоном, под златым руном, или, вместо наготы Распятаго, с презрением стыда и скромности, вымышляют себе одежду, которая бы не столько покрывала, как обнажала! Но – «да не возглаголют уста моя дел человеческих» (Псал. XVI. 4)! Должно опасаться, чтобы не почтено было неблагопристойностию обличение обычаев, которым однакож последовать неблагопристойностию не почитается. Что ж? – спросят, вероятно, люди, более желающие избавиться от обличения, нежели исправить обличаемое, – неужели все должны отвергнуть всякое благолепие и облечься в рубища? – Нет, совопросники, «мудрые, еже творити злая, благо же творити не познавшие» (Иер. IV. 22)! Никто сего не требует. Божественный Учитель наш обличает, а потому и нас обязывает обличать только попечения об одежде и особенно излишния, суетныя, пристрастныя. «0 одежди что печетеся?» Впрочем известно, что и Сам Он (без сомнения, дабы не лишить утешения и награды людей, служивших Его телесным потребностям) носил драгоценный не швейный хитон, который пожалели раздрать разделявшие ризы Его. Есть род и степень благолепия, и даже великолепия в одеянии, который назначает не пристрастие, но благоприличие, не суетность, но состояние, не тщеславие, но долг и обязанность. Но попечения без конца, пышность без меры, расточение без цели, ежедневныя перемены уборов потому только, что есть люди, которые имеют низость заниматься изобретениями сего рода, и что слишком много таких, которые имеют рабскую низость подражать сим детским изобретениям – невероятная безразсудность! Безразсудность тем более странная и нелепая, что, без сомнения, многие, виновные в ней, признают ее, и однакож не престают вновь делаться виновными в ней! И пусть бы оставалась она безразсудностию: бедственно то, что ею пораждаются и питаются беззакония. Спросите, например, некоторых пришедших в сие священное место не прежде начала, но уже в продолжении общественных молитв и священнодействия, спросите и сами себя, вы, с которыми сие случилось: как похищено сие время у Бога и у души? – Окажется, что у некоторых оно посвящено было телу, из котораго творили тогда кумир. Не видите ли, как явно мнимыя малости ваши обращаются в оскорбление Великаго Бога? Или, посмотрите, как иногда на торжище без внимания проходят мимо нищаго, просящаго мелкой монеты на хлеб насущный, и тысячи отдают за ненужное украшение. Кто дерзнет сказать, что тут не нарушена любовь к ближнему? Кто же не видит из сих немногих примеров, как легко извиняемая миром суетность может сделать человека повинным пред обеими скрижалями

122

закона Божия. Христиане! как наследники и будущие возобновители рая, не обленяйтесь исторгать из сердец ваших и малое былие нечистых страстей, дабы не умножились плевелы, и не возрасло терние, и не было подавлено семя Божественное. Лучше лишиться тысячи украшений тела, нежели представить Всевидцу малейшее пятно в душе и совести. Ах! хотя бы под рубищем, только бы сохранить то царственное облачение, о котором писано: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся» (Гал. III. 27). Аминь.

14. Слово при вступлении в управление Московскою паствою.

(Говорено архиепископом Московским Филаретом в Московском Успенском соборе, августа 14 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1821, 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Рим. I, 7. Так некогда святый апостол Павел приветствовал Церковь державнаго Рима, вступая с нею в общение посредством Послания. Так при сем первом общении лицем к лицу приветствовать Церковь сего Престольнаго града и я дерзаю. Но кто я, дерзнувший возглашать столь великое слово среди столь великия Церкви? среди Церкви, которая кроме славы, заимствуемой от древняго Царскаго престола, еще прежде имела славу некоторым образом приготовить у себя место для сего престола и доныне сохранила благодать преподавать Венценосцам священный Венец и помазание на Царство; – среди Церкви, которая обыкла слышать живые и сильные гласы Божественнаго Слова, в которой сияли столь многие Светильники Православныя Веры, не угасшие и во гробах, но и оттоле еще сияющие светом будущаго века, в которой предстояли в молитвах, дознанные после, небесные споспешники наших земных молитв; – здесь, где древняя святыня еще недавно вновь ознаменовала себя и очистительным посещением, и чудесным избавлением, и праведным отмщением; – как дерзнул я предстоять толикому сонму Божию в священнодействии таинства веры и как паки дерзаю начать священнодействие слова истины? Немощным гласом недостойных уст как дерзаю колебать самый сей воздух, исполненный благоуханием Святыни? О, Владыко Господи! Ты видишь глубину сердец; Ты слышишь движение помышлений; Ты зрел сие смятенное сердце, когда только еще даемы были жребии сего служения; Ты слышал трепетное воспоминание онаго древняго гласа: «избери могуща иного, егоже послеши» (Исх. IV, 13). Но когда, по неизследимым судьбам Твоим, чрез Священную и Державную Власть, жребий сей пришел и не возвратился, «аз же кто есмь, могий возбранити Бога» (Деян. XI, 17)? И ныне, Господи, да будет воля Твоя, ибо уже и бысть воля Твоя. «Укрепи, Боже, сие, еже соделал еси в нас» (Псал. LXVII, 29). Ради народа Твоего многаго даруй благодать служению сему; ради славы Твоей, сугубо дивной в ничтожных орудиях, «соверши силу Твою в немощи сей. Даждь гласу Твоему глас силы» (2Кор. XII, 9; Псал. LXVII, 34) и в недостойных устах, да «приемлющие слово слышания Твоего от нас, приемлют не аки слово человеческо, но якоже есть воистинну, Слово Божие, и да действуется оно в сих верующих» (1Сол. 2:13). Итак, Богом дарованные нам Отцы, братия и чада Церкви сея, «благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа!» О, если бы совершенно исполнилось над вами сие первое желание наше! тогда могли бы мы уповать, что Бог исполнит и все во благих желания ваши. Но духовныя желания совершенно бывают действительны тогда, когда с волею дающаго благословение соединяется воля приемлющаго. Посему, дабы расположить сердца наши к соединению в едином желании, достойном сего духовнаго общения, скажем нечто в изъяснение того, почему прежде всего и паче всего желаем вам «благодати и мира». Мы все, когда ни встречаемся один с другим, обыкновенно приветствуем друг друга каким-либо желанием. Что значит сие обыкновение? – Знаменательное указание на состояние наше, если бы мы были внимательны! Вообразим на минуту, что мы встретились бы не на сей бедной и осужденной земле, но на небесах, или хотя в земном раю: каким желанием стали бы мы там приветствовать друг друга? Желанием здравия? – Но там и без того нет болезней. Желанием долгоденствия? – Как может там быть забота о долгоденствии, где есть безсмертие? Желанием благополучия? – Там уже есть блаженство. Желанием ли, наконец, благодати и мира? – И сие там имеют все, или еще и более – имеют благодать и славу. Из сего само собою открывается, что там, вместо изъявления желаний, обыкновеннее всего должно быть изъявление радости в благодарных славословиях преисполнившему все желания – Богу. Что же теперь значит, что здесь, на земле, мы приветствуем друг друга различными желаниями? – То, что всем нам недостает многаго, что мы не в том состоянии, в котором должны быть, и к которому предназначены, что мы здесь не в отечестве, но в земле чуждой, не в пристанище, но на море, не в истинном жилище нашем, но в кратковременной гостиннице или на пути, не в области мира, но среди брани, между врагами, между опасностями, в изнурении, в лишении. Чем прямее и точнее к исполнению

123

наших недостатков относятся наши желания, тем они достойнее, тем они правильнее. Приложим сию меру к обыкновенным желаниям нашим. – Желание здравия, если при сем думают о телесном, относится только к низшему совершенству животной природы, общей нам с безсловесными, – здесь совсем нет в виду потребности собственно человеческой. – Желание долгоденствия, если не получает высшаго значения в соединении с другими благороднейшими желаниями, не может принести нам ничего более, как только продолжение нашего земнаго изгнанничества и странствования, и, если мы не на пути избавления и возвращения в небесное отечество, то еще большее удаление от онаго; ибо – «слышите и разумейте!» (Мф.15:10) – в сем мире, в котором все движется и преходит, нет и для нас неподвижнаго состояния, и если человек не старается непрестанно приближаться к небу, то неприметным образом приближается ко аду. – Желание благополучия, если хотят получить только благо земли, а не благословение Неба, есть обольщение, поколику не исполняется, – и еще большее обольщение, поколику исполняется: неосторожный странник земли, собирая блестящий прах, изнемогает под приятным бременем, или, гоняясь за мелькающею тению, коснит в безполезной торопливости. Так в обыкновенных человеческих желаниях видно, при всегдашнем ощущении недостатков, достойное сожаления невнимание к недостаткам существенным и потребностям истинным! И потому, Боголюбезные, для вас не будет чуждым и странным тот, кто не советуется с плотию и миром, дабы сретить вас желанием по сердцу вашего внешняго человека, но, в уповании обрести сердце ваше по «сердцу Божию», прежде всего и паче всего взыскует Божественнаго источника, дабы оттоле почерпнуть для вас духовное благословение: «благодать и мир». Познаем существенный для нас недостаток мира! Возчувствуем высокую потребность благодати! Кто лучше знает, чего нам недостает, и кто лучше может указать путь желаниям нашим, как не Тот, Котораго желание нашего блага низвело в сей лежащий «во зле мир» (1Ин.5:19), дабы Самим Собою восполнить то, чего нам недоставало? Но и обыкновенное и торжественное благословляющее желание Спасителя нашего было желание и благословение мира. Приходит ли Он к ученикам Своим, когда уже «дана Ему всякая власть на небеси и на земли» (Матф. XXVIII, 18), и когда они могли ожидать от Него дара, достойнаго сея власти? – Он приносит им мир. «Прииде Иисус, и ста посреде, и глагола им: мир вам» (Иоан. XX, 19). Отходит ли Он в путь креста, когда смущенное сердце другов Его требовало сильнейшаго врачевства, действительнейшаго утешения? – Он оставляет им врачевство и утешение мира: «мир оставляю вам, мир Мой даю вам» (Иоан. XIV, 27). Хощет ли Он послать Апостолов для благовествования о Нем всему миру, и дать им довольное для сего пути напутствие? – Он усугубляет им благословение мира. «Рече им Иисус паки: мир вам, якоже посла Мя отец, и Аз посылаю вы» (Иоан. XX, 21). Завещавает ли, как должны они вступать во грады и веси, совершая посольство, на них возложенное? – Он и им повелевает приносить с собою мир. «В оньже Аще колиждо град или весь внидете: входяще в дом, целуйте его, глаголюще: мир дому сему» (Матф. 10:11–12). После сего примера и повеления Христианин не будет в недоумении, правильно ли, паче прочих благ, приветствуют его миром. Если же кто еще не уразумел, для чего так нужно «помышление мира, которое помышляет на него» (Иер. XXIX, 11) Дух Христов, тому не нужно далеко идти на поле брани, или в осажденный город, или на позорище

124

распрей, чтобы уразуметь сие. Человек! самое близкое к тебе и самое опасное для тебя поле брани есть собственная твоя жизнь и деятельность в мире, если на сем поле не приобретена еще тобою "победа побеждающая мир, вера" (1Иоан. V, 4); сердце твое подобно граду, осажденному отвне и таящему крамолу внутри, если «мир Божий еще не водворился в оном» (Кол. III, 15); в помышлениях твоих непрестанно возобновляется позорище распрей, если еще «не низложено в тебе оружиями, сильными Богом, всякое возношение взимающееся на разум Божий, и не пленен разум твой в послушание Христово» (2Кор. X, 4–5). Если тебе неизвестна сия брань, то, конечно, ты никогда не пробуждался от дремоты чувственной жизни к бодрствованию высшей жизни человеческой, никогда и главы не возносил из плена и рабства духовнаго. Кто более или менее усиливался возникнуть из сего рабства в свободу чад Божиих, тот, без сомнения, испытал и уразумел, как зло мира нападает на нас с оружием скорбей и страданий, дабы низложить нас унынием и отчаянием; как блага мира окружают нас, дабы взять в плен коварством похоти; как неудержанныя желания плоти простираются, повидимому, дабы покорить нам весь мир, но в самом деле покоряют нас всему, к чему они прилепляются; как плоть сражается с духом и сама с собою, страсти востают большею частию против разсудка и не редко одна против другой; как под ногами того, кто более старается примечать и обходить преткновения, более открывается соблазнов, так что весь подвиг естественной добродетели состоит почти только в дознании превозмогающаго порока, подобно как весь подвиг естественной мудрости – в дознании превозмогающаго неведения. Если при помощи разума и добрых страстей мы являемся иногда победителями на поле внешней деятельности: сие не приобретает еще нам истиннаго мира; позорище брани только переносится далее во внутренняго человека, и подвиг становится тем труднее, чем сокровеннее здесь враждебныя силы и оружия. Иногда, например, нам кажется, что мы победили корыстолюбие или сластолюбие, совершив подвиг благотворения или воздержания; но, в то же самое время, входя в глубину сердца, усматриваем, что мы там побеждены тщеславием или гордостию; и там, где думали стоять под защитою совести, сверх опасения, уязвляемся ея палящими стрелами. Восходя в область ума, обретаем новую брань помыслов, оправдывающих наши действия, и паки осуждающих, побуждающих к подвигам, и паки воспящающих, то сомнениями, то страхом, то разсеянием, воспаряющих к небесам, и низвергающихся во прах, светоносных и омрачающих, чистых и оскверняющих. Внимательные узнают здесь ту брань, о которой говорит один из опытных подвижников, «яко несть наша брань противу крови и плоти, но против начальств и властей и миродержителей тьмы века сего, духов злобы поднебесных» (Еф. VI, 12). Сею-то бранию утомленный, вопиет Давид: «несть мира в костех моих!» (Пс.37:4) Отчего нет мира у того, который победил всех врагов народа Божия и создал «град мира», Иерусалим? – «Несть мира, – говорить он, – от лица грех моих» (Псал. XXXVII, 4). Кто из нас дерзнет похвалиться, что в нем нет греха? Посему кто не должен признаться и в том, что в нас нет собственнаго внутренняго мира, ни мира с Богом, ни мира с самими собою? «Ты, Господи Боже наш, мир даждь нам» (Иса. XXVI, 12)! Бог – Отец наш, и готов дать нам вожделенный мир, братия Христиане! Для сего Сам Он нарекся «Богом мира» (1Сол. 5:23); для сего даровал нам Единороднаго Сына Своего Иисуса Христа, Который «есть мир наш» (Еф. II, 14); для сего послал в силе Духа Своего «благовествующих мир» (Рим. X, 15), от которых, по непрерывному преданию священнаго рукоположения, и в нас недостойных «положено слово примирения» (2Кор. V, 19). Но что говорит «Мир наш» благовестникам мира, которых Он послал во всякий «град и дом», – ко всякой Церкви и ко всякой душе? – «Аще убо будет дом достоин, приидет мир ваш нань; Аще ли же не будет достоин, мир ваш к вам возвратится» (Матф. X, 13). Таким образом сколь ни готов для нас мир от Бога: нам приносят его тщетно, если мы недостойны принять его. Что же может соделать нас достойными принять мир, нам подаваемый? Между человеками приобретается мир или самою бранию, или правдою, или по милости: – бранию, когда победитель предписывает мир побежденному; – правдою, когда ищущий мира или удостоверяет в справедливости своей, или сделанную несправедливость заглаждает удовлетворением; – по милости, когда тот, кто не имеет ни силы, чтобы завоевать мир, ни правды, чтобы заслужить оный, предается великодушию оскорбленнаго враждою и непритворною покорностию собственною, или притом и споручением вернаго и могущественнаго посредника, приобретает милость мира. Но «мир Божий», кто может, или восхитить силою от Всесильнаго, или правдою заслужить от Того, «пред Которым не оправдится всяк живый» (Псал. CXLII, 2)? Кто хотя однажды побежден грехом, тот уже "раб греха" (Иоан. VIII, 34) и «виновен противу всего закона Божия» (Иак. II, 10), требующаго всецелой святости и «совершенства по образу Отца небеснаго» (Матф. V, 48); и потому он не имеет уже ни силы, ни правды; он не может сам собою изгнать воцарившагося в нем зла, и, если делает какое, несовершенное, добро, оно всегда относится к обязанности настоящей и потому никогда не составит удовлетворения правосудию Божию за зло, прежде соделанное. Итак единая для нас надежда мира с Богом есть милость Бога мира, по которой Он не только не хощет мстить нам за греховную против Него вражду, но и хощет нас освободить от порабощающих нас сею враждою, врагов Его и наших; не только не взыскует от нас невозможнаго с нашей стороны удовлетворения Его правосудию, но и приемлет на Себя удовлетворить оному за нас ходатайством и крестным подвигом Единороднаго Сына Своего; признает нас достойными наслаждаться «миром Его, превосходящим всяк ум» (Филип. IV, 7), как скоро мы признаем собственное недостоинство и утверждаем надежду нашу в Его милосердии. «Благодать Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа» есть единственный для нас источник истиннаго и совершеннаго духовнаго мира. С нашей стороны вера, молитва и смирение открывают в нас ток горнему источнику благодати, и тогда Господь «уклоняет на нас аки реку мира» (Иса. LXVI, 12), которая потопляет в нас все враждебное и все существо наше орошает, прохлаждает, оживляет, исполняет плодами жизни, «возвеселяет» чистыми духовными «устремлениями, освящает в нас селение Вышняго» (Псал. XLV, 5), и, как проистекла из вечной жизни Божией, так и «течет в нас в жизнь вечную» (Иоан. IV, 14). О мир, вожделенный паче всего! О благодать, вожделенная прежде всего! – ибо мир есть единосущное чадо благодати. Будучи призван принести ныне Господу начаток общения с сею Церковию, по воле Его, молю всех, Богоугодно стоящих теперь в сем общении, соединить взаимно все сердца в крепком желании «благодати и мира от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа». Единодушная молитва сопастырей и всех верных да привлечет свыше благодать и мир новому пастырю, дабы он с силою и действием мог возвещать пастве благодать и мир. «Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим, братие» (Гал. VI, 18); «и мир Божий, превосходяй всяк ум, да соблюдет сердца ваша и разумения ваша о Христе Иисусе» (Фил. IV, 7). «Сам Господь мира да даст вам мир всегда во всяком образе» (2Сол. 3:16), как во внутреннем, так, по действию внутренняго, и во внешнем. Мир пасущим стадо Божие, – в христианском послушании пасомых; мир пасомым, – в отеческом и братском попечении пасущих. Мир начальствующим, – в верности подчиненных; мир подчиненным, – в мудрости и кротости начальствующих. Мир судящим, – в непритворной искренности судимых; мир судимым, – в прозорливости и безпристрастии судящих. Мир продающим и купующим, – во взаимном отвращении от лукавства и обмана. Мир делающим и трудящимся, – в благословенном успехе полезнаго делания и в обильном плоде труда праведнаго.

Мир всем!

Аминь.

15. Слово в день торжественнаго венчания и священнаго помазания на царство Благочестивейшаго Государя Императора Александра Павловича

(Говорено в Московском Успенском соборе сентября 15 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

Не прикасайтеся помазанным Моим. Псал. 104:15. Среди торжества о Помазаннике Божием, при воспоминании помазания Его, ко времени слово о помазанных Божиих. И какое слово! Пророк, между «судьбами Божиими по всей земли», отличая особенную судьбу помазанных, не довольствуется собственным указанием на то очевидное действие сея судьбы, что Бог «не оставил человека обидети их» (Псал. 104:14); Он отверзает небо и дает услышать оттоле творческое слово, созидающее их безопасность: «не прикасайтеся помазанным Моим». Под именем «помазанных» в сем изречении первоначально разумеются некоторые начальники избраннаго Богом племени. Но Поелику тоже имя помазанных тем же Словом Божиим усвоено предержащим властям, от Бога поставленным, то мы не погрешим теперь, если, возведя ум свой на небо, представим себе, что Царь царей и Господь господей, с высочайшаго Престола Своего, указует на всех помазанных от Него властителей, и заповедует всем подвластным: «не прикасайтеся помазанным Моим!» Не удивительно, что громовым гласом нужно было возвещать сию заповедь народам языческим, глухим для кроткаго слова Божия. Кто бы подумал, что для Христианских народов нужно будет вновь написать ее кровию христианских народов? Но она написана кровию и огнем на жесткой скрижали Европы; и в просвещенном веке есть мудрецы, которые доныне еще не умеют прочитать сих грозных и вместе спасительных письмен! Благочестивые Россияне! кто, как вы ныне, «творит молитвы, моления, прошения, благодарения... за Помазаннаго Царя и за всех, иже во власти суть» (1Тим. 2:1–2): тот, если делает сие искренно и усердно, являет делом, что на сердце его написан закон благоговения и любви к помазанным Божиим. Посему можно быть уверену, что здесь нет никого, для кого бы нужно было заповедь о неприкосновенности помазанных Божиих проповедывать, как новую заповедь. Но как во время заразы желающие предохранить себя умножают очистительный огнь и курение, так во времена, когда зараженный дух века распространяет мнения тлетворныя, не безполезно и нам размышлением воздувать хранящуюся у нас искру истины, дабы чистыми и неповрежденными сохранить чувствования сердечныя. Если бы Слово Божие не провозглашало неприкосновенности помазанных Божиих: тем не менее надлежало бы обществу человеческому законом постановить и освятить неприкосновенность власти государственной. Правительство, не огражденное свято почитаемою от всего народа неприкосновенностию, не может действовать ни всею полнотою силы, ни всею свободою ревности, потребной для устроения и охранения общественнаго блага и безопасности. Как может оно развить всю свою силу в самом благодетельном ея направлении, когда его сила непрестанно находится в ненадежной борьбе с другими силами, пресекающими ея действие в столь многоразличных направлениях, сколько есть мнений, предубеждений и страстей, более или менее господствующих в обществе? Как может оно предаться всей своей ревности, когда оно по необходимости должно делить свое внимание между попечением о благосостоянии общества, и между заботою о собственной своей безопасности? Но если так не твердо Правительство, не твердо также и Государство. Такое Государство подобно городу, построенному на огнедышущей горе: что значат его твердыни, когда под ними кроется сила, которая может каждую минуту все превратить в развалины? Подвластные, которые не признают священной неприкосновенности владычествующих, надеждою своеволия побуждаются домогаться своеволия; власть, которая не уверена в своей неприкосновенности, заботою о своей безопасности побуждается домогаться преобладания: в таком положении Государство колеблется между крайностями своеволия и преобладания, между ужасами безначалия и угнетения, и не может утвердить в себе послушной свободы, которая есть средоточие и душа жизни общественной. Но не простираясь далее в сих гражданских соображениях, обратим внимание к Слову Божию, которому внимать мы призваны, и которое немногими чертами или звуками открывает великий свет. «Не прикасайтеся помазанным Моим». Краткая заповедь, но премудро соединяющая в себе с требованием повиновения глубокое изъяснение сего требования и убеждение к послушанию! «Не прикасайтеся» властям предержащим, глаголет Вседержитель, ибо оне суть «Мои»; не прикасайтеся, ибо оне суть «помазанныя» от Меня. Итак, одно из глубоких оснований неприкосновенности предержащих властей есть то, что оне суть Божии. «Несть бо власть, – как говорит Апостол, – аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. XIII, 1). При сей мысли, опять удивляюсь и сетую, воспоминая, как некоторые, вопреки столь ясному учению первых, истинных, Богодухновенных учителей Христианских, что «власть от Бога», среди христианства вздумали учить, что власть от народа. Спросил бы я сих людей, которые сами себя провозглашали мудрецами за то, что по обдуманному плану были совершенными невеждами в Христианстве, и учили сему невежеству других; – спросил бы я их: где же видели вы народ, который бы сперва не имел над собою власти и потом сотворил ее для себя? В каких местах? В какия времена? Не думаю, чтобы вы решились указать на скопища беглецов или разбойников, как на первоначальный и совершеннейший образец общества человеческаго. Можете ли вы хотя в другом роде вещей показать нам образ того, как, по вашему понятию, происходит власть в обществе? Если, например, уподобим общество зданию, а власть сравним с основанием, которым все поддерживается, или со сводом, который все покрывает: здание ли полагает свои основания, или возносит над собою свод? Не художник ли устрояет все сие? Или, если представим себе общество в виде членовнаго тела; и власть, как орудие управления и охранения, как возбудительную силу общественной жизни и деятельности, назовем главою или сердцем: глава и сердце рукам ли и ногам обязаны своим происхождением и достоинством? Не основательнее ли признать общее и высшее начало образования для всего состава членов? – Но поспешим опять, по совету Апостола, уклониться «от прекословий лжеименнаго разума» (1Тим. VI, 20) «и внимать учению» (1Тим. IV, 16). Изыскателю безпристрастному не трудно уразуметь, каким образом власть, по учению Христианскому, происходит от Бога. Откуда сие множество людей, соединенных языком и обычаями, которое называют «народом»? Очевидно, что сие множество «народилось» от некоего меньшаго племени, а сие произошло от семейства. Итак в семействе, собственно так называемом, лежат семена всего, что потом раскрылось и возрасло в великом семействе, которое называют государством. Следственно там должно искать начатков и перваго образа власти и подчинения, видимых ныне в обществе. Отец, который естественно имеет власть дать жизнь сыну и образовать его способности, есть первый властитель; сын, который ни способностей своих образовать, ни самой жизни сохранить не может без повиновения родителям и воспитателям, есть природно подвластный. Но как власть отца не сотворена самим отцем и не дарована ему сыном, а произошла вместе с человеком от Того, Кто сотворил человека: то и открывается, что глубочайший источник и высочайшее начало первой, а следственно и всякой последующей между человеками власти есть в Боге. "Из Него", во-первых, как изъясняется Апостол, «всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Еф. 3:15); потом, когда сыны сынов разраждаются в народ, и из семейства возрастает Государство, необъятное для естественной власти отеческой, Бог дает сей власти новый искусственный образ и новое имя, и таким образом Его премудростию «царие царствуют» (Прит. VIII, 15); и далее, сколько бы ни продолжались народы, как бы ни изменялись Государства, всегда посредством вседействующаго Промысла «владеет Вышний царством человеческим» (Дан. IV, 22). Поелику во времена неведения, как человеки забыли Творца своего, так и общества человеческия не познавали верховнаго своего Владыки: то Бог, вместе с другими тайнами Своими, и тайну происхождения предержащих властей, даже чувственным образом представил пред очи мира в избранном для сего народе Еврейском. В Аврааме чудесно вновь сотворил Он качество отца и постепенно произвел от него племя, народ и царство; Сам руководствовал Патриархов сего племени; Сам воздвигал вождей и судей сему народу; Сам «царствовал» (1Цар. VIII, 7) над сим царством; Сам воцарил над ним царей и долго являл над ними чудесныя знамения Своей верховной власти. Если таким образом всякая предержащая власть открыто, или сокровенно, исходит от Бога, и Ему принадлежит: то как дерзнуть прикасаться к ней? Если мы требуем, чтобы наше произведение неприкосновенно было для других, и наша собственность ненарушима: кто может ненаказанно нарушить устроение и собственность Вседержителя? Другое священное основание неприкосновенности предержащих властей есть то, что они суть «помазанные» от Бога. Имя «помазанных» Слово Божие нередко дает Царям по отношению к Священному и торжественному помазанию, которое они приемлют, по Божественному установлению, при вступлении на Царство. Как бы мы ни разсуждали о сем действии, значит ли оно посвящение помазуемаго Богу, или его освящение от Бога, созерцаем ли мы в сем действии таинство, приносящее помазуемому Божественный Дух и силу духовную, или только видим действие торжественное, пред очами народа полагающее на Царя несокрушимую печать Вышняго избрания, – если только имя помазанника Божия не есть слово без значения, то оно представляет лице, запечатленное Богом, священное, превознесенное, достойное благоговения, и потому неприкосновенное. Но достойно особаго примечания, что Слово Божие именует помазанными и таких земных владык, которые никогда не были освящены видимым помазанием. Так Исаия, возвещая волю Божию о царе Персидском, говорит: «сице глаголет Господь помазанному Своему Киру" (Ис. XLV, I); тогда как сей царь языческий еще и не родился, и родясь, не познает Бога Израилева, в чем и обличается от Него предварительно: «укрепих тя, и не познал еси Мене» (Ис. 45:4). Каким же образом сей самый Кир, в то же время, наречен помазанным Божиим? Сам Бог изъясняет сие, когда предрекает о нем чрез того же Пророка: «Аз возставих его.., сей созиждет град Мой, и пленение людей Моих возвратит» (Ис. 45:13). Приникни здесь, Христианин, в глубокую тайну предержащей власти! Кир есть царь языческий; Кир не знает истиннаго Бога: однако Кир есть помазанник истиннаго Бога. Почему? Потому что Бог, «сотворивый грядущая» (Ис. 45:11), назначил его для исполнения судьбы Своей о возстановлении избраннаго народа Израильскаго; сею Божественною мыслию, так сказать, помазал Дух его еще прежде, нежели произвел его на свет: и Кир, хотя не знает, кем, и для чего помазан, движимый сокровенным помазанием, в царстве языческом совершает дело Царствия Божия. Как могущественно помазание Божие! Как величествен помазанник Божий! Если только не изглаждает он в себе помазания Божия упорным противлением помазавшему его Богу: то он есть живое орудие Божие; сила Божия исходит чрез него во вселенную, и движет большую или меньшую часть рода человеческаго, к великой цели всеобщаго совершения. Если таков может быть даже неведущий Бога: не много ли паче священно величие тех помазанников, которые познали Помазавшаго их, и дар помазания не только прияли для других, но и для себя объяли верою и благочестием, как Давид, Иосия, Константин Великий, помазанные для того, чтобы с собою воцарять благочестие, и – не усумнимся присовокупить – как Александр Благословенный, помазанный разрушить мятежное могущество нечестия в сии последния времена? О таковых сугубо священных помазанниках, если бы грозная заповедь не возвещала, благоговейная любовь сама собою чувствует, что «касаяйся их, яко касаяйся в зеницу ока Господня» (Зах. II, 8). Храните же внимательно зеницу ока Господня, «не прикасайтеся Помазанным Его». Заповедь Господня не говорит: не возставайте противу предержащих властей. Ибо подвластные и сами могут понимать, что, разрушая власть, разрушают весь состав общества, и следственно разрушают сами себя. Заповедь говорит: «не прикасайтеся» даже так, как прикасаются к чему либо без усилия, без намерения, по легкомыслию, по неосторожности; ибо случается нередко, что в сем неприметно погрешают. Когда власть налагает на подвластных некое бремя, хотя и легкое и необходимое: как легко возбуждается ропот! Когда подвластные видят дело власти, несогласное с их образом понятия: как стремительно исторгаются из уст их слова осуждения! Как часто необученная послушанию мысль подчиненнаго, нечистым прикосновением, касается самых намерений власти, и полагает на них собственную свою нечистоту! Клеврет мой! кто дал тебе власть над твоими владыками? Кто поставил тебя судиею твоих судей? Христианская душа! ты призвана «повиноватися за совесть» (Рим. XIII, 5): елико можно, не прикасайся власти, ниже словом ропота, ниже мыслию осуждения; и веруй, что «якоже возвеличися душа Помазанных во очию твоею, тако возвеличишься ты пред Господем, и покрыет тя, и измет тя от всякия печали» (1Цар. XXVI, 24). Аминь.

16. Слово о нетлении святых мощей, на память Преподобнаго Сергия

(Говорено в Троицкой Сергиевой лавре сентября 25 дня; напечатано в собраниях 1821, 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

И кости твоя утучнеют, и будут, яко вертоград напоенный, и яко источник, емуже не оскуде вода». Ис. 58:11. Во дни Пророка Исаии были люди, – какие, вероятно, есть и ныне, – которые жаловались на Бога, для чего не награждает Он их благочестия. «Что яко постихомся, и не увидел еси?» (Ис. 58:3) Пророк ответствует на сие, что и «пост и суббота», и благочестивый подвиг, и духовное празднование, приятны Богу, если люди во «дни пощений своих не обретают волей своих, если не творят хотений своих в день святый» (Ис. 58:3); и, в награду за сие непритворное благочестие, обещает между прочим, что "и кости" таковых людей «утучнеют, яко вертоград напоенный, и яко источник, емуже не оскуде вода». – Неожиданное обещание! Кости сего тленнаго тела, кажется, не тучнеют от подвигов поста, ниже от субботствования духовнаго. – Подобно сему, другой Богопросвещенный муж, «восхваляя мужей славных», между прочим говорит: «и обоюнадесяте Пророков да процветут кости от мест своих» (Сир. XLIX, 12). Но кости сих Пророков давно уже почивали во гробах, когда сие написал о них сын Сирахов. Итак неужели кости угодивших Богу и в умерщвлении плоти «тучнеют», и во гробах «процветают?» Воистинну «тучнеют и процветают»! Тучнеют и процветают кости благочестивых во время жития их, духовно, когда, «яко от тука и масти», исполняется душа их радостию (Псал. LXII, 6) о Боге; когда «праведник, яко финикс, процветает» (Псал. XCI, 13) благими делами, приносящими плод во святыню; – тучнеют и процветают, несмотря на то, что плоть их увядает и изсыхает от подвигов воздержания; ибо, «аще и внешний их человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни» (2Кор. IV, 16). По смерти же тучнеют и процветают кости благочестивых славою их добродетелей, так что они, быв нередко умалены и забвенны в жизни, являются великими и знаменитыми по смерти, так что гробы их бывают великолепнее жилищ, в которых они обитали. Но кроме сего, в предлежащих нам священных останках Праведника мы усматриваем собственными очами еще образ, как и во гробах «тучнеют и процветают» кости праведных. И все тела человеков, по смерти их, подобно семенам, погребенным в земле, и растениям во время зимы, медленным, неприметным для нас прозябением, среди самаго истления, постепенно прозябают и приготовляются к животворной весне общаго воскресения. Но некоторыя телеса праведников подобятся лавровым и некоторым другим древам, во время самой зимы очевидно растущим и зеленеющим; «хранимыя Господом кости их» (Псал. XXXIII, 21), и после смерти, являют в себе, «яко тук и масть», духовную силу жизни, чудесно изливающуюся и на то, что их окружает; их телеса прежде общаго воскресения «процветают» начатками нетления. От чего сие и для чего? От чего нетленны телеса праведников? Для чего Бог дарует им сие нетление? Разсуждение о сих вопросах может объяснить одну из наград благочестия, и одно из побуждений к благочестию. "Бог", как говорит Премудрый, «созда человека в неистление» (Прем. II, 23). Дух его жил Словом Божиим, и потому наслаждался блаженным безсмертием; тело его питалось от древа жизни, и таким образом должно было сохраняться в безболезненном нетлении. «Единем человеком», – так изъясняет Апостол печальную перемену сего состояния, – «единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде, в немже вси согрешиша» (Рим. V, 12). Итак причина, по которой человек смертен, и тело его тленно, есть грех, – яд, который принял человек первоначально душею, но который, в дальнейшем действии своем, отравил и тело

125

, медленною отчасти, но вообще смертоносною отравою. Из сего не трудно усмотреть, что возвращение человека «в неистление» возможно только тогда, когда он перестанет отравлять себя грехом. Но возможно ли сие после того, когда «грех во» весь «мир вниде», когда мы, «в беззакониях зачинаемся, раждаемся во грехах» (Псал. L, 7) и, как бы по естественной необходимости, «пием неправды, якоже питие» (Иов. XV, 16)? Притом для исцеления зараженнаго ядом потребно нечто более, нежели только прекратить употребление яда. Никто не может быть творцем самого себя: смертно болящий или умерший не может даровать себе здравия или жизни, которых источник в нем затворился. Если и в неповрежденном состоянии своем человек жил, как мы сказали, словом Божиим: кольми паче смертнаго возставить в безсмертие, и растленнаго в нетление, не может ничто, кроме Творческаго слова Божия. Слово Творческое вновь изречено в поврежденное грехом творение Божие, для его возстановления, и низведено в нем до такой глубины, до какой грехом низпали человеки. «Слово плоть бысть» (Иоан. I, 14). Теперь все падшее и отчужденное от жизни Божией получает новый, возвратный ход. Источник Божественный вновь открывается во глубине человеческой природы и внутренно изливает в нее благодатный свет и силу. Здесь обретает душа человеческая врачевство, очищающее и исцеляющее, которое истребляет в ней смертоносный яд греха, и вместе врачевство укрепляющее и предохраняющее, которое не допускает сей заразе возобновляться и усиливаться новыми грехопадениями. Животворное действие благодати, так же как некогда смертоносное действие греха, простирается по всему существу человеческому от духа до тела; и Поелику сила Божия конечно могущественнее, нежели сила греха, которая собственно есть немощь, то не удивительно, что благодать, по выражению Апостола (Рим. V, 20), «преизбыточествует», паче «умножившагося греха», что она действительнее исцеляет и возстановляет, нежели грех заражает и разрушает. «Аще прегрешением единаго», разсуждает Апостол, «мнози умроша, множае паче благодать Божия и дар благодатию единаго человека Иисуса Христа во многих преизлишествова» (Рим. V, 15): «Да якоже царствова грех во смерть, такожде и благодать воцарится правдою в жизнь вечную, Иисусом Христом Господем нашим» (Рим. V, 21). Таким образом Слово Божие, нисходя до воплощения, самой плоти открывает путь восходить до нетления и прославления; Иисус Христос становится «воскрешением» нашим (Иоан. XI, 25), и когда вселяется верою в сердца наши, тогда и в самых телесах, верою очищенных и освященных, скорее или медленнее просиявает сила Его воскресения. Примечайте в целом бытии рода человеческаго, как явление сея силы воскресения всегда соразмерно было с постепенным откровением воплощеннаго Слова Божия. В первые веки, когда всю тайну Христову находим заключенною в одном слове «о семени жены, сокрушающем главу змия», и силу воскресения усматриваем во одном Энохе, который, как уединенный орел в обновленной юности, воспаряет в нетлении над целым миром, чрез господствующее растление нравственное приближающимся ко всеобщему истлению естественному. Во времена Пророков, когда обетование о Христе, как «о семени, в котором благословятся все народы», многократно повторенное, и более объясненное, ощутительнее возбуждало веру, и потому обильнее вселяло в сердца, хотя и глубоко еще сокровенную силу Христову, и сила воскресения не только, по подобию Эноха, явилась в Илии, при взятии его на небо, но кроме того еще в продолжение земной жизни открывалась в Илии же и Елисее, воскрешением умерших; и даже, – что составляет единственный в священных сказаниях пример прежде пришествия Христова, но согласный со многочисленными сего рода явлениями по пришествии Христовом, – сила воскресения сверх чаяния воздействовала некогда чрез кости умершаго уже пророка Елисея. "Бысть", повествует книга Царств (4Цар. XIII, 21), «бысть погребающим мужа, и се видеша воинов, и» – от страха – «повергоша мужа в гробе Елисеове: и впаде тело человека мертва, и прикоснуся костем Елисеовым, и оживе, и воста на ноги своя». Когда же, столь давно предреченное, и постепенно предуготовленное, воплощение Слова Божия наконец совершилось; тогда, кто не знает, какими быстрыми потоками сила воскресения потекла по сей, еще и не обновленной, земле? Сообразно с целию настоящаго разсуждения, особенно должно указать здесь один случай. Когда Иисус Христос вольным страданием нашего ради спасения допустил низвести Себя в область смерти для того, чтобы ввести туда собственную силу жизни, и таким образом разрушить царство смерти в самых основаниях его: тогда сила Его немедленно проникла все, и в том, что способно было принять ее, тотчас ознаменовала себя животворным действием. Вот изъяснение того, что в то время «и гроби отверзошася, и многа телеса усопших святых восташа» (Матф. XXVII, 52). «Иисус Христос вчера и Днесь, Той же и во веки» (Евр. XIII, 8). Он яко Бог «действует вся во всех» (I Кор. XII, 6), действует и ныне, подобно как действовал от начала, и действовать будет до конца; действует в малом, равно как в великом, действует как во всей Церкви, которая есть тело Его, так и во всех верующих, которые суть члены Его. Он «воображается в них» (Гал. IV, 19), «живет в них» (Гал. II, 20), и как в Нем Самом «живет всяко исполнение Божества телесне» (Кол. II, 9), так, по некоему образу сего Божественнаго таинства, и Он благоволит жить в избранных Своих даже телесне, поколику обретает их способными ко внутреннему с Ним общению. Обретает ли Он ум, постоянно к Нему обращаемый благоговением и молитвою? Он «воображается» в уме, и исполняет его светом Своим, истиною Своею, «безвестная и тайная премудрости Своея» являет ему (Псал. L, 8). Обретает ли сердце, отверстое пред Ним покаянием, верою и любовию к Нему? Он «вселяется в сердце» (Еф. III, 17), и с Собою вносит в него новую жизнь, вместо плотской духовную

126

, вместо земной небесную, преображает любовь человеческую в Божественную, и свойства человеческия в Ангельския. Обретает ли наконец и тело, в сообразность с душею, непрестанно очищаемое воздержанием и подвигами, и потому способное принимать и сохранять в себе как-бы некие отпечатки и следы внутренних движений благодатных? И оно, некоторым образом, и даже в земной еще жизни, начинает быть Богоносным. Сколь бы ни странною казалась для некоторых мысль о Богоносном теле земнаго человека: я не раскаяваюсь, что произнес ее; ибо не догадкою и соображением

127

составляю сей образ, но обретаю его на самом опыте, который представили еще Апостольския времена, и о котором предание времена Святых благоговейно сохранили. Святый Игнатий Богоносец так приобык питать сердце свое любительным воспоминанием сладкаго имени Иисуса Христа, что сие глубокое душевное впечатление чувственным образом отпечатлелось в телесном органе, и когда, после мученической кончины его, разсечено было его сердце, в нем усмотрели буквенно изображенное имя Иисуса Христа (Чет. Мин. Дек. 20). Как сосуд, в котором долго хранится благовонная масть, заимствует от нея силу благоухания: так самое тело Христианина, в котором постоянно обитает благодатная сила Христова, проницается ею во всем составе своем, и даже благоухает ею для других. И Поелику «сила Христова» нетленна, то естественно, что она, «вселяясь» (2Кор. XII, 9) в человеков, «иже Христовы суть» (Гал. V, 24), и телесам их сообщает нетление; Поелику сила Христова

128

всемогуща, то с естеством ея согласно и то, что она чрез них чудодействует, когда то благоугодно Господу

129

, подобно как некогда чудодействовала, чрез «главотяжи и убрусцы», которые были на «теле» святаго Апостола Павла, и приняли в себя «пот» его (Деян. XIX, 12), и чрез одно «осенение тению» святаго Апостола Петра (Деян. V, 15). Какое, братия, дивное воздаяние за благочестие, что им не только дух человеческий возводится к благодатному общению со Христом, но и самое тело, которым совершаем сии малые подвиги пощения, молитвеннаго коленопреклонения, братолюбнаго служения, соделывается чрез то причастным благодатной силы Христовой, животворящей и чудодейственной! И если сие на земли еще, то на небеси какая жизнь, какое могущество, какая слава ожидает благочестивых! Между тем примечать можем, что не все благочестивые, и даже не все Святые участвуют в сем "первом", так сказать, «воскресении» (Апок. XX, 6), которое состоит в чудесном

130

на земли нетлении освященных телес их; подобно как и в первоначальном явлении сего перваго воскресения, «многа телеса усопших святых восташа» (Мф.27:52), но не все телеса святых усопших. Что значит сие? Неужели не правосуден Бог ко Святым Своим, одним увеличивая меру благодати, а другим уменьшая, одним безсмертие приближая, а других отдаляя, одних прославляя, а других сокрывая? Без сомнения, никто, знающий Бога, не может сего помыслить. Итак, что значит видимое неравенство видимой награды, даруемой Святым? Может-быть, оно некоторым образом соответствует степеням внутренняго их освящения, по которому, – скажем словами Апостола, – как «звезда от звезды разнствует во славе, такожде и воскресение мертвых» (1Кор. XV, 41–42), и последнее, совершительное, и первое, начинательное: но с большею основательностию из неравенства сей предварительной награды Святым заключить можем, что сия награда им даруется не столько в воздаяние собственно им, сколько для другой, с премудростию и благостию Божиею сообразной, цели. В самом деле, для тех, которые не ищут славы человеческой, и которые уверены, что вечно будут царствовать во славе Божией со Христом, велико ли то, чтобы иметь или не иметь временных начатков сея славы на земли? – Но как с воскресением Христовым «многа телеса усопших святых восташа» для того, чтобы, «по воскресении Его, внити во святый град, и явитися мнозем» живущим, для удостоверения их об открывшейся силе воскресения: так и до ныне телеса усопших Святых являются в нетлении, с силою чудодейственною и живоносною, для нас живущих, для удостоверения, – если к стыду времени есть и такие между нами неверующие, – для удостоверения в воскресении Христовом и в нашем будущем воскресении, для укрепления немощных в подвигах противу греха и смерти, для возбуждения невнимательных и нерадивых к подвигам благочестия. «Поминайте наставники ваша», учит Апостол Христиан своего времени, поминайте наставники ваша, «иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их» (Евр. XIII, 7). Как бы так разсуждал он: «мы не довольствуемся поучать вас нашим словом; не все души довольно отверсты для него, и не все сохраняют его, когда приемлют. Для сего указуем вам еще на пример «наставников ваших», и в сем примере на то, что сильнее поражает чувства, и тем глубже проникает в душу, – на «скончание жительства» их, запечатленное ясными знамениями веры». Зрелище подлинно назидательное, и в молчании более обильнаго слова говорящее духу! Но как слово наконец умолкает; так и пример наконец скрывается: и память скончавшихся наставников может угаснуть. Что же творит Бог, «хотящий всем человеком спастися и в разум истины приити» (1Тим. II, 4)? Он, так сказать, увековечивает назидательную кончину совершившихся во благочестии наставников. Проходит несколько веков, и мы все еще видим ее собственными очами, взирая на нетленные останки их. Сие нетление, сия целебная и живоносная сила, от них исходящая, внятнее и убедительнее слова поучают нас благочестию, и побуждают «подражать вере их». На что более мое скудное слово? – Довольно и для нас, братия, того неумолкающаго поучения, которое приносит сей безмолвный гроб. Можно ли не слышать сего поучения? Можно ли, слыша, не разуметь его? «Взирайте», глаголет сам скончавшийся Наставник наш, «взирайте на скончание моего жительства», которое я столько веков представляю пред очи моих учеников, и всех требующих наставления. Вы все признаете, что скончание жительства моего благословенно и блаженно; я слышу, в Боге моем, как вы оное ублажаете; вижу, как стекаетесь торжествовать оное. Для меня ли ублажаете вы кончину мою? Ваши ублажения не умножат моего блаженства в Боге моем. Но если вы ублажаете кончину мою: то ублажите и житие, которое привело меня к сей кончине, и ублажите оное для вашего собственнаго блаженства. Сугубо неизвинителен тот, кто, видя путь, уклоняется в заблуждение; видя благий пример, во зле закосневает. Сугубо бедственно, близ пристанища претерпеть кораблекрушение и потопление, при виде награды заслужить наказание, при виде блаженства погибнуть. Единственное приращение, какое вы можете доставить моему блаженству, есть то, чтобы доставить моей к вам любви радость вашего спасения. Ублажите самих себя

131

, подражанием вере моей со всеми плодами, которые произвела от нея благодать Христа моего и вашего». Что речем на сие, братия? – Ей, Богоносный Отче наш и Наставниче! «Буди нам по глаголу твоему». Аминь.

17. Слово в день собора святаго архистратига Михаила

(Говорено в Архангельском кафедральном соборе; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение? Евр. I, 14. Торжественно собрался ныне собор земный, воздать честь Собору небесному; собрался собор человеков, воспеть хвалы Собору Ангелов. Для чего? «Не все ли они», говорит Апостол, изъясняя высокое превосходство Сына Божия пред Ангелами, не все ли они «суть служебные духи»? Для чего же Церковь, которая часто изъявляет желание вместе с Ангелами служить Богу, и славословить Его благость, теперь, так сказать, остается позади их, и совершает род служения в честь их самих? Сие тем более требует изследования, что и древний закон, «вчиненный Ангелами» (Гал. III, 19), не представляет никакого торжественнаго установления в честь Ангелов. Самое обыкновенное основание священных установлений, – говоря сие, мы не колеблем других оснований, глубоких и таинственных, – самое, говорю, обыкновенное основание церковных установлений есть благочестивое напоминание. «Помни день субботный» (Исх. XX, 8), говорит заповедь. «Будет вам день сей в память» (Исх. XII, 14), говорит закон Пасхи. «Сие творите в Мое воспоминание» (Лук. XXII, 19), говорит Сам Иисус Христос, установляя таинство Тела и Крови Своей. На сем основании древний закон не мог основать особеннаго церковнаго установления в честь Святых Ангелов в такия времена, когда человеки наклонны были воздавать служебным силам честь Божескую, и когда всего более нужно было напоминать о подобающем служении единому Богу. Ныне, под законом Христовым, совсем иныя времена. Единство Божие как солнце, озаряет умы: но как звезды неприметны при солнце; так при занятии любомудрствующаго ума одною великою мыслию о Свете несотворенном

132

, некоторые уже не примечают светов сотворенных, малых конечно перед Оным, впрочем чистых и благодетельных, – не примечают «служебных духов, посылаемых» от Бога в «служение для тех, которые должны наследовать спасение»; а не примечая их, устраняются от их благодетельнаго сообщества и помощи. Для таких времен прозорливо и премудро установила Церковь торжествовать в честь Собора небесных Сил, дабы мы немощные земнородные получали назидательное напоминание о сих споспешниках нашего спасения. Удивительно, что забвение о небесных Силах в некоторых из Христиан простирается до того, что сомневаются даже о существовании невидимаго мира. Если бы не имели мы о сем свидетельства в книге Откровения: мы могли бы найти оное в книге природы. На всем видимом написано свидетельство о невидимом. Апостол Павел говорит, что «невидимое Божие, Его присносущая сила и Божество, от создания мира, чрез разсматривание тварей, есть видимо» (Рим. I, 20): но как не все видимое может отнесено быть непосредственно к невидимой силе Божией; то, на основании Апостольскаго изречения

133

, можно видеть мир невидимый, сквозь мир переходящих образов – мир постоянных сил, посредством которых вседетельная сила Божия держит, «носит» (Евр. I, 3), движет, управляет и сохраняет все видимое. Посмотрите на дерево или траву: то, что вы видите, может только увянуть, засохнуть и разрушиться; а то, что производит зелень, рост, цвет и плод, не есть ли невидимое? Оглянитесь на самих себя: то, что в вас чувствует, желает, мыслит, не есть ли невидимое? Приметьте подобную лествице постепенность тварей, которыя потолику совершеннее одна другой, поколику более открывается в них действие невидимаго; начните от земли и камня, в которых невидимое совершенно погребено; взойдите по лествице видимых тварей до человека, в котором невидимое может уже господствовать: не естественно ли над сею степенью предполагать твари, в которых видимое совершенно поглощено, – существа, чисто невидимыя, духовныя? Правда, в нынешнем омраченном состоянии человека и мира, сквозь письмена видимых вещей тускло мелькает свет мира невидимаго. Но за то в книге Откровения очищенное верою око ясно усматривает не только существование мира невидимаго, но и его близость, и тесный союз его с видимым. Там Херувим стережет путь древа жизни (Быт. III, 24); здесь Ангел утешает отчаянную Агарь (Быт. XVI, 7–12); в другом месте Ангелы вместе с Господом гостят у Авраама (Быт. XVIII); Ангелы спасают Лота из погибающаго Содома (Быт. XIX); Ангел сохраняет жизнь умирающему от жажды Измаилу (Быт. XXI, 17–19); Ангел и, может быть, более, нежели Ангел по существу, однако же Ангел по явлению и по наименованию в священном бытописании

134

, – удерживает руку Авраама, вознесенную на заклание Исаака, и осыпает его благословениями (Быт. XXII, 15. 17); Ангела обещает Авраам в руководство рабу своему (Быт. XXIV, 7), и сей раб дивно руководствуется в обретении Ревекки. Иаков, то спящий во множестве видит Ангелов, по лествице восходящих на небо, и нисходящих на землю (Быт. XXVIII, 12), то бдящий встречается с полками Ангелов (Быт. XXXII, 1). Ангел является Моисею в горящей купине (Исх. III, 2), для приготовления его к изведению Израильтян из Египта. Ангел в столпе огненном и облачном предшествует Израильтянам из Египта, заграждает их от преследующих Египтян (Исх. XIV, 19), сопровождает чрез Чермное море, и сорок лет непрерывно странствует с ними по пустыне. Под «распоряжением Ангелов приемлют» (Деян. VII, 53) Израильтяне закон Моисеев. «Архистратиг силы Господни» является Иисусу Навину (Нав. V, 14), и распоряжает чудесное завоевание Иерихона. Ангел, вместо Пророка, проповедует Израильтянам, и плачущий от его проповеди народ ознаменовывает место его явления именем "Плача" (Суд. II, 1–6), Ангел призывает Гедеона к избавлению Израильтян от порабощения (Суд. VI, 11); Ангел двукратно посещает родителей Сампсона, предсказывает необыкновенное рождение, и научает воздержанием матери охранять плод чрева (Суд. XIII). Ангел поражает Иерусалимлян за тщеславие Давида (2Цар. XXIV, 16), и Ассириан за гордость Сеннахирима (4Цар. XIX, 35). Пророк Илия неоднократно в действиях своих руководствуется Ангелом (3Цар. XIX, 5; 4Цар. I, 15); Елисей показывает отроку своему сонм Ангелов, подобный охранительному воинству (4Цар. VI, 17). Исаия видит Серафимов окружающих Престол Господень, и от одного из них приемлет огненное очищение (Иса. VI); Иезекииль среди отверстых небес созерцает четыре Богоносныя животныя и одушевленныя колеса (Иез. 1); Даниил зрит «тысящи тысящь служащих» Ветхому деньми, «и тмы тем предстоящих Ему» (Дан. VII, 10); иногда встречает он Ангела хранителя и, может быть, более нежели Ангела, в разжженной пещи (Дан. III, 92); иногда во рве львином (Дан. VI, 22); иногда Гавриил «парит» над ним, и «прикасается» к нему, и изъясняет ему видения (Дан. IX, 21); иногда в откровениях своих он слышит «о Михаиле, едином от первых старейшин» небесных, и «Князе» народа своего (Дан. X, 13, 21). Захария, кроме того, что видит и слышит Ангелов, многократно «в себе» ощущает «Ангела глаголющаго» (Зах. I, 14). О Господи сил! Какие воистину Соборы небесных Сил собираешь Ты для земнородных! Как дивно «ополчаешь Ангелов Твоих окрест боящихся Тебе» (Пс. XXXIII, 8)! Каким содружеством, каким единством сопрягаешь духи Ангельские и человеческие! Может быть, некоторые думают, что Ангелам покорены были только ветхозаветныя времена теней и гаданий, подобно тому, как видимыя звезды поставлены для обладания нощию. Посмотрим. Откроем Новый Завет. Се восходит солнце духов; является Царь откровений, Иисус Христос. Что же? Должны ли исчезнуть звезды? Должны ли удалиться служебные духи Света? Или присутствие солнца не уничтожит звезд, а только сделает их менее приметными? Или и в присутствии Царя, царственные служители будут учреждать и облегчать доступ к Нему? Но почто вопрошать о сем? Сам Царь провозглашает, чему быть надлежит: «отселе узрите небо отверсто, и Ангелы Божия восходяща и нисходяща к Сыну человеческому» (Иоан. I, 51): и действительно, мы видим Ангела, возвещающаго неплодное зачатие Предтечи (Лук. I, 11) и безсеменное зачатие Спасителя (Лук. I, 26), целое воинство Ангелов, воспевающих славу рождества Спасителева (Лук. II, 13), Ангела разрешающаго недоумение Иосифа (Матф. I, 20) и устрояющаго безопасность Младенца Иисуса от ищущих души Его (Матф. II, 13), Ангелов служащих Иисусу по искушении Его в пустыне (Матф. IV, 11), Ангелов усвоенных каждому младенцу, «выну видящих

135

Отца небеснаго» (Матф. XVIII, 10), более двенадцати легионов Ангелов, готовых ополчиться за Иисуса против Иудеев (Матф. XXVI, 53), Ангела явившагося для укрепления Его в Гефсиманском подвиге (Лук. XXII, 43), Ангелов отверзающих гроб Его (Матф. XXVIII, 2), возвещающих Его воскресение (Иоан. XX, 12)

136

, Ангелов сопровождающих Его вознесение и возвещающих Его паки пришествие (Деян. I, 10. 11), Ангелов разрешающих узы (Деян. XII, 7), и отверзающих темницы для Апостолов (Деян. V, 19); наконец Ангела только еще возникающему от тьмы язычества Корнелию явившагося для того, чтобы указать ему вход в Церковь Христианскую (Деян. X, 3–6). Христиане! Иисус Христос, по изречению Иоанна Богослова, есть «Святый, истинный, имеяй ключ Давидов, отверзаяй, и никтоже затворит» (Апок. III, 7). Итак, если Он отверз небо: кто же смеет затворить его? Или кто смеет сказать, что теперь уже не время видеть Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих по воле Сына человеческаго? «Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение?» Кто же и ныне может утверждать, что они уже без дела и мы без помощи? Но чем несомненнее удостоверяемся мы о близости к нам святых Ангелов и о их готовности на помощь нам: тем с большею заботливостию мы должны помыслить о том, от чего в наши дни так мало слышат о сей помощи, а еще менее верят слышанному о том. Или нет при нас Ангелов; или мы не примечаем их; или удаляем от себя. Что их нет, то не правда, как мы видели. Следственно правда то, что мы или не примечаем их, или даже удаляем от себя. Как в видимых своих явлениях святые Ангелы не редко принимаемы были человеками за подобных человеков: так легко случиться может, что и невидимыя их действия человек примет за собственныя человеческия или обыкновенныя естественныя действия. Не случается ли, например, что, среди недоумения или некоего бездействия ума, вдруг, как молния, просиявает чистая, святая и спасительная мысль; что в обуреваемом или хладном сердце мгновенно водворяется тишина, или возгарается небесный пламень любви к Богу? Если всякое явление по роду своему свидетельствует о присутствии действующей силы, то сии внутренния явления души нашей не свидетельствуют ли о присутствии небесных Сил, по человеколюбию бросающих лучи свои в наш ум и искры в наше сердце? Не суть ли это действия Ангелов, по изречению Пророка Захарии, «глаголющих в нас?» Как достойно сожаления, если мы не примечаем сей Ангельской помощи! Ибо, не примечая, не приемлем ея, как должно, и не пользуемся ею; не пользуясь, остаемся неблагодарными и виновными, не приготовляем себя к другим подобным посещениям и таким образом даже удаляем от себя хранителей наших. Если мы человеки удаляемся от человеков, которых расположения противны нашим расположениям; если наставник наконец отрекается от ученика, не внемлющаго наставлениям, или пестун от воспитанника, отвергающаго руководство; если самый отец удаляет от себя непокорливаго сына: то как не удалиться наконец от нас святым Ангелам, когда мы не следуем их спасительным внушениям, и оставляем безплодным для нас их служение? Как не удалиться от нас небесным Силам, когда мы предаемся токмо земному? Как не удалиться чистым духам, когда мы живем в нечистотах плоти? Как не удалиться Ангелам Божиим, когда мы непрестанно имеем в мыслях и в желаниях не Бога и Христа Его, но мир и самих себя? Чада церкви! Чада Божии! Будем ходить, яко чада послушания. Не слышим ли, как матерь ежедневно просит нам у Господа и Отца нашего «Ангела мирна, верна, наставника, хранителя душ и телес наших?» Не отвергнем блага, о которых она столько для нас подвизается. Презрим земное и приближимся к небесному. Очистим чувствия, и узрим сверхчувственое. Изгоним из души нашей плотския желания и суетные помыслы, и тогда посетят ее безплотныя Силы, и поведут нас с собою «от силы в силу», доколе наконец и Сам "явится Господь Бог в Сионе" духа нашего (Псал. LXXXIII, 8), и «сотворит» в нем Себе «обитель» (Иоан. XIV, 23). Аминь.

18. Слово к восприемлющим обет сердобольных вдов

(Говорено в Мариинской церкви Императорскаго вдовьяго дома декабря 12 дня напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

«Вдовицы чти сущия истинныя вдовицы» (1Тим. V, 3), пишет Апостол Павел к Тимофею, Епископу Ефесскому. Здесь и теперь прилично воспомянуть сию Апостольскую заповедь. Дабы правильно разуметь изречение Апостола, надлежит знать, что, в первыя времена Христианства, кроме известнаго, никогда неизменяемаго чина Священноначальственнаго и Священнослужебнаго, учрежден был в Церкви некоторый особенный разряд служебных лиц из женскаго пола, которыя назывались «вдовицами» потому, что избираемы были действительно из вдовиц, а иначе «Диакониссами», то есть «Служительницами» потому, что должность их была, служить Церкви по некоторым ея поручениям. Им поручаемо было между прочим попечение о бедных, хождение за больными, и особенно, во времена гонения на Церковь, посещение исповедников веры в темницах. Сим «вдовицам», и ради сих полезных служений, оказывать уважение завещавал Апостол, когда писал к Тимофею: «вдовицы чти». Прошли времена гонений. Христианское человеколюбие могло действовать свободнее прежняго. Казалось, менее нужными сделались и особенныя «служительницы» Христианскаго человеколюбия. Между тем соблазны между самыми Христианами умножались. Казалось, нужнее сделалось удаление от обращения в смешенном обществе Христиан, большею частию слабых и ложных. Апостольское учреждение «вдовиц» скрылось в уединенных обителях и пустынях. Теперь смотрите, как дух истиннаго Христианства, проходя сквозь изменения времен, сквозь разнообразие народов, остается однако всегда одинаков и сам себе подобен; как еще и ныне возобновляет он первыя свои благотворныя действия в подобном прежнему виде и в подобной силе. Монархиня, Матерь Благословеннаго из Монархов, следственно Благословенная из – матерей, с сей высоты земнаго благополучия, глубоко нисходит к страждущему человечеству, и является Материю сирот, вдовиц, оставленных, безпомощных, болящих. Будучи не только человеколюбива, но изобретательна в человеколюбии, Она из призренных человеколюбием устрояет себе новыя орудия человеколюбиваго призрения. Так между призренными Ею вдовицами Она взыскивает «истинных вдовиц», способных и расположенных верно проходить служение человеколюбия; по чувствованиям собственнаго сердца нарекает их «Сердобольными», и, торжественно посвящая их в служение болящим, ради пользы, трудности и святости сего служения, «чтит» их особенною честию, утвержденною Державным соизволением Благочестивейшаго Монарха. Таков жребий, приемлемый ныне вами, Боголюбивыя и человеколюбивыя сестры о Господе! Уже называю вас Боголюбивыми и человеколюбивыми, по уверению, что вы уже испытаны и обретены достойными торжественнаго служения Христианскому человеколюбию. По долгу же ввереннаго мне служения напоминаю вам, что Евангелие усвояет «честь» только «истинным вдовицам», и сего ради завещаваю и молю: готовясь теперь произнести пред Всевидящим Богом обет сердоболия, и принять честь сердобольных вдовиц, восприимите, возобновите искреннее и чистое желание быть «истинно сердобольными вдовицами», Боголюбивыми и человеколюбивыми. Посмотрите на образ истинной Христианской вдовицы, написанный в Евангелии: «истинная вдовица и уединенная уповает на Бога, и пребывает в молитвах и молениих день и нощь» (1Тим. V, 5). Если сократить сие в одну черту: сие значит, что она должна быть благочестива, или Боголюбива. Далее Апостольское учреждение при избрании вдовицы требует о ней изыскания, «аще святых нозе умы, Аще странныя прият, Аще скорбных снабде» (1Тим. 5:10). Сие значит, что она должна быть деятельно человеколюбива. Вот образ вашего служения! Приближаясь к сему образцу, вы будете приближаться к совершенству в своем деле. Надобно вам часто взирать на сей образ оком ума, и с новым всегда вниманием стараться изобразить оный в сердце. Чем искреннее будете вы человеколюбивы и Боголюбивы в сердце: тем менее трудности будете вы находить в делах служения вашего, тем более успеха, тем более блаженства! Предварительным опытом конечно вы узнали уже некоторыя трудности восприемлемаго вами служения. Как может облегчать их любовь, сие можно усмотреть из обыкновенных случаев жизни. От чего, например, мать часто в глубокую ночь непринужденно бодрствует над своим младенцем, а кормилица не может победить сна? Не силою ли матерней любви уничтожается трудность долговременнаго бдения? Если таким образом естественная человеческая любовь облегчает трудныя дела: менее ли сильно будет благодатное человеколюбие, одушевляемое силою любви Божественной? Если будете помышлять, что все человеки по природе суть одно в первом человеке, и разделясь, как потоки одного источника, паки сливаются в одно по благодати в Иисусе Христе; если сообразно с сим размышлением будет чувствовать и сердце ваше, что между вверяемыми попечению вашему точно нет ни одного чужаго: то попечение о ближних не будет разниться от попечения о себе; а свое бремя не тяжко, как говорит опытное присловие. Если будете помышлять, что мы не иначе живем, и не имеем иной надежды жить, как любовию и милостию Отца небеснаго, что каждую минуту Он совершает для нас более благодеяний милования, хранения и помощи, нежели мы можем совершить для других во всю жизнь нашу: то вы всегда будете чувствовать, как мало и ничтожно то, что мы делаем для ближних, а потому возжелаете иметь, и любовь Божия даст вам «крила огня» (Песн. VIII, 6), чтобы легко и быстро лететь на всякое дело служения ближнему. В тоже время, как истинная любовь к Богу и ближнему облегчает труд служения страждущему человечеству, она же производит от сего труда обильные плоды. «Не любящий», как сам «пребывает в смерти» (1Иоан. III, 14), так и всякое дело его, хотя бы имело наружный вид добродетели, есть мертво и безплодно, и слово, «как кимвал» (1Кор. XIII, 2), бездушно. Но когда истинная Христианская любовь пронзает и отверзает сердце: тогда в нем, и во всех его излияниях являются «исходища жизни» (Прит. IV, 23). Слово утешения, от сердца, исполненнаго Христианскою любовию, как поток жизни, проливается в сердце страждущаго; самый взор с таким сердцем, как луч света, проникает в душу, омраченную печалию. Если точно сия любовь управлять будет вашим служением страждущему человечеству: то и телесныя дела сего служения, по тайному благословению Верховнаго человеколюбца Бога, спасительны будут для тела болящих, и душевныя ваши расположения будут приносить им душевное облегчение, вожделенное само в себе и опять естественно благотворное для здравия телеснаго; но, что еще важнее, ваше истинное Христианское человеколюбие будет для них непрестанным Христианским поучением; ваше упование на Бога может подкреплять их против уныния и страха смерти; молитва веры вашей может быть целебнее всякаго врачевства и для тела, и для духа их. Для сего Апостол, дав заповедь, «болящему призывать пресвитеры церковныя, да молитву сотворят над ним» (Иак. V, 14), дабы не подумали, что сим изключается молитва прочих, тотчас присовокупляет общее наставление: «молитеся друг за друга, яко да исцелеете» (Иак. 5:16). Наконец, тоже Христианское благочестие и человеколюбие, которое одно может сделать служение ваше в высочайшем степени благотворным для ближних, – оно же, и оно единое, может совершенно наградить вас за подвиги, и соделать блаженными. Земная почесть и воздаяние не долго утешают и тех, которые пристрастны к земному, а еще менее тех, которые безпристрастно полагают цену вещам. Блажен, кто не так располагает жизнь и дела свои, чтобы только на земле, и от человеков «восприять мзду свою» (Матф. VI, 2)! Блажен, кто, не останавливаясь на земном, «простирается к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе» (Фил. III, 14)! Для сего и земная почесть вам изъявляется знамением креста, чтоб и она вам напоминала «о почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе». Желаете ли вы приобресть в несомненной надежде сию почесть, и утвердить ее за собою на веки? Дайте любви Христовой располагать делами вашего служения. Она во-первых сделает для вас то чудо, что ваше служение страждущим ближним превратит в служение Самому Иисусу Христу, Который дал ей на то полномочие, когда сказал: «понеже сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне сотвористе» (Матф. XXV, 40). Что же может быть выше и сей, хотя еще тайной, почести, что более сего, хотя и сокровеннаго, блаженства, что сладостнее одной мысли, – служить Самому Иисусу Христу? Но в следствие сего служения, сердобольная любовь, если вы до конца ей последуете, возведет вас и к той царственной почести, к тому высочайшему званию, когда и вас со всеми святыми торжественно звать будет Царь царствующих: «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира» (Матф. XXV, 34). Ибо, скажет Он собственно вам: Я «был болен, и вы посетили Меня» (Мф. 25:36). Вступите же радостно в сей благословенный подвиг, и проходите его неослабно, при содействии благодати Христовой. Для укрепления себя в оном, каждый раз, когда будете возлагать на себя крест, даруемый вам в знамение сердоболия, вспоминайте сердоболие Господа нашего Иисуса Христа, Который, из любви к страждущему человечеству, исцелял всякий недуг и всякую болезнь, и Сам волею пострадал и умер на кресте, дабы всех нас исцелить от смертоносной болезни греха; воспоминайте сердоболие Пречистыя Богоматери, которая с пронзенным сердцем предстояла кресту и погребению Сына своего, подавая нам пример сострадания. Сими воспоминаниями прививайте себе чистую и спасительную болезнь человеколюбиваго сострадания; пусть болит ею сердце ваше; сия святая болезнь, и для больных и для здоровых, будет источником исцеления. Аминь.

19. Слово на Рождество Христово и на воспоминание освобождения Церкви и Державы Российския от нашествия Галлов

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре; напечатано отдельно и в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

И внезапу бысть со Ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога и глаголющих: слава в вышних Богу. Лук. II, 13. Ныне Ангелы проповедуют вам, Христиане, и Ангелы же показывают, что вам должно делать по их проповеди: что может быть лучше сего поучения, и нужно ли после сего другое? Ангел является, и проповедует человекам: «се благовествую вам радость велию, яже будет всем людем, яко родися вам Днесь Спас» (Лк. 2:10–11). Надлежало бы человекам на сию радостную проповедь воскликнуть: «аминь», и прославить Бога за сие благовестие. Но с Ангелом проповедником Ангелы же являются и слушателями. "И внезапу", то есть, как скоро произнес он проповедь о Рождестве Христовом, они целым воинством восклицают: «слава в вышних Богу!» Восклицают же так, что не только горния, им принадлежащия обители, но и дольний мир оглашается их славословием. Для чего? Без сомнения, для того, чтоб и дольний мир последовал горнему, чтобы к славословию Ангельскому присоединилось человеческое славословие. Итак будем послушны поучению Ангельскому. «Приидите возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему» (Псал. XCIV, 1). «Слава в вышних Богу!» Но вы уже и пришли радоваться о Рождестве Спасителя; славословие, которое Церковь переняла у Ангелов, оглашает не только храмы Божии, но и жилища ваши; проповедь Ангельская, не смотря на то, что произнесена за столько веков, оказала и ныне свою силу; дело, кажется, совершено. Надлежало бы теперь земным служителям слова умолкнуть и успокоиться, когда действуют проповедники небесные. Но их проповедь краткая и многозначущая, их славословие внезапное, невольно возбуждают к удивлению, а чрез удивление к изследованию и размышлению. Притом всходит на мысль, что, когда небесныя Силы проповедывали и торжествовали Рождество нашего Спасителя, кроме не многих пастырей, весь дольний мир погружен был во сне, и не слыхал их проповеди и славословия. Неужели, – скажут, вероятно, некоторые, – не ужели и мы среди яснаго дня Господня можем продремать великое славословие Церкви? – Не укоряя сим никого, я напомню только, что Давид, который, без сомнения, бодрственнее нас был в славословии, нужным находил иногда пробуждать свою славу: «востани слава моя» (Псал. LVI, 9)! Испытаем и мы, размышлением о славе Божией в рождении Спасителя нашего, пробуждать нашу славу, или, яснее сказать, нашу ревность к славе Божией. «Слава в вышних Богу!» Не прежде, как при рождении Иисуса Христа, земля слышит сие Ангельское славословие: для чего не прежде? И прежде не имел ли Бог славы в вышних? Так! Бог имел высочайшую славу от века. По изречению одного ясновидца славы Его, Он есть "Бог славы" (Деян. VII, 2), то есть, с самым именем, с самым существом Его соединена слава, так что Он не был бы и Богом, если бы не имел славы. Слава есть откровение, явление, отражение, облачение внутренняго совершенства. Бог от вечности открыт Самому Себе в вечном рождении единосущнаго Сына Своего, и в вечном исхождении единосущнаго Духа Своего; и таким образом единство Его во Святой Троице сияет существенною, непреходящею и неизменяемою славою. Бог Отец есть «Отец славы» (Еф. I, 17); Сын Божий есть «сияние славы Его» (Евр. I, 3) и Сам «имеет у Отца Своего славу, прежде мир не бысть» (Иоан. XVII, 5); равным образом Дух Божий есть "Дух славы" (1Петр. IV, 14). В сей собственной, внутренней

137

славе живет блаженный Бог превыше всякия славы, так что не требует в оной никаких свидетелей, и не может иметь никаких участников. Но как, по безконечной благости и любви Своей, Он желает сообщить блаженство Свое, иметь благодатных

138

причастников славы Своея: то подвизает Он Свои безконечныя совершенства, и оне открываются

139

в Его творениях; Его слава является небесным силам, отражается в человеке, облекается в благолепие

140

видимаго мира; она даруется от Него, приемлется причастниками, возвращается к Нему, и в сем, так сказать, кругообращении славы Божией, состоит блаженная жизнь и благобытие тварей. Так Херувимы стоят пред престолом Господним, в полноте славы Его, и во славу Пресвятыя Троицы взывают друг ко другу трисвятую песнь: «свят, свят, свят Господь Саваоф» (Ис. VI, 3); они «закрывают лица свои», потому что существенная слава Божия есть «свет неприступный» (1Тим. VI, 16) и для вышних тварей; они «окрест и внутрьуду исполнены очей», потому что желание, созерцанием приобщаться славы Божией, все существо их делает оком; они «покоя не имут день и нощь» (Апок. IV, 8), не потому, чтобы им возбранен был покой, но потому, что блаженство, которым преисполняет их созерцание и причастие славы Божией, как будто из переполненнаго сосуда, непрестанно изливается в радостном журчании славословия, и таким образом «слава, яже от единаго Бога» (Иоан. V, 44), возвращается к Богу. Так человек, в своем первобытном состоянии, был «образ и слава Божия» (1Кор. XI, 7), и без одежды не знал наготы, будучи одеян сею славою. Так и видимыя небеса «поведают славу Божию; день дни отрыгает» о ней «глагол, и нощь нощи возвещает разум» (Псал. XVIII, 2–3). Но если таким образом слава Божия пребывает от века в Боге; и в самых тварях, не только в невидимых, но даже и в видимых, возвещается давно и непрестанно: то для чего при Рождестве Иисуса Христа новым и нечаянным образом провозглашается оная с неба на землю, как нечто неизвестное и неслыханное? Христианин! здесь твоя чреда быть «оком», и особенно «внутрьуду», стани добре, и созерцай: здесь есть слава и тайна, – слава заключенная в тайне, тайна открытая в славе. Человек остановил в себе присноживотное обращение славы Божией, решась не возвращать ея Богу, но присвоить ее себе, в надежде, по обещанию обольстителя, самому «быть, яко Бог» (Быт. 3:5). От сего в духовном человеке произошло нечто подобное тому, что происходит в чувственном человеке, когда останавливается обращение крови. Человек духовно умер для славы Божией, или по крайней мере, омертвел так, что в нем остались слабыя, в сравнении с прежним состоянием, движения жизни душевной, омраченной, обнаженной, болезненной и тленной. Поелику же и во всем видимом мире слава Божия распространялась преимущественно чрез человека, отражаясь в нем, как в образе Божием: то, сокрывшись от человека, она уже не столь ясно, как в начале, просиявает и во всем видимом мире. Хотя очистивший чувствия Псалмопевец и после сего слышал глагол «небес, поведающих славу Божию», и звук

141

их проходящий по всей земле: но сей звук, без сомнения, уже не так высок и великолепен, как был в начале; ибо тогда слышны были только величественные и сладостные звуки жизни и согласия, а ныне к ним примешиваются раздирающие звуки страдания и шум разрушения. Сие печальное затмение славы Божией в мире, омраченные грехом человеки довершили тем, что, все желания и помышления свои погрузя в твари, «изменили славу нетленнаго Бога в подобие образа тленна человека, и четвероног, и гад» (Рим. I, 23). «Бог славы», ведая, что без славы Его нет блаженства для Его тварей, употреблял, скажем по человечески, многоразличныя и необыкновенныя усилия, дабы паки проявить ее в человеках: но сии усилия долго казались тщетными, и в самом деле были только более или менее отдаленными и частными приготовлениями к действительному, всеобщему, единственно возможному явлению славы Его между теми, которые «лишены ея» потому, что «вси согрешиша» (Рим. III, 23). В самыя первыя минуты отлучения человека от славы Божией, Бог искал его, дабы возвратить к ней: «Адаме, где еси?» (Быт. 3:9) но грешник не мог сносить ея присутствия; бежал, и крылся от нея. После, дабы соделать ее доступною человекам, Бог облекал ее иногда в явления Своих Ангелов: но и сие приводило в ужас человеческую природу, и не могло посредствовать в общении ея с славою Божиею. «Увы мне, Господи, Господи», вопиет Гедеон, «яко видех Ангела Господня лицем к лицу» (Суд. VI, 22). «Смертию умрем», взывает Маное, «яко Бога видехом» (Суд. XIII, 22). Народ Израильский, сколь ни тщательно, по наставлению Самаго Бога, чрез Моисея, приготовлен был к явлению славы Божией на Синае, даже стоя в отдалении, не выдержал сего явления; «и рекоша Моисею: глаголи ты с нами, и да не глаголет к нам Бог, да не когда умрем» (Исх. XX, 19). Что сказать о тех явлениях славы Божией, когда по исполнении меры беззаконий человеческих, на восходящий к Богу вопль, не мог Он, не изменя святости Своей, ответствовать гласом любви и милосердия, но ответствовал грозными и карающими судьбами Своего правосудия, как было, например, в осуждении Каина, во всемирном потопе, в истреблении Содома? – «Бог славы гремел» (Псал. XXVIII, 3); земля трепетала; человек исчезал: где было радоваться? Кому славословить? Что же наконец творит неистощимый в средствах милования и спасения Бог, дабы возстановить человека «в упование славы»? Поелику человек не дерзал приближиться к Богу, и приобщиться славы Его: Бог приближается к человеку, и приобщается его уничижения. Дабы грешник не убегал более присутствия Божия, Сын Божий является ему «в подобии плоти греха» (Рим. VIII, 3). Дабы немощная тварь не исчезла от славы всемогущаго Творца, Он уже «не облекается во исповедание и в велелепоту» (Псал. CIII, 1), но в немощное и немотствующее младенчество и в убогия пелены. Как искусный врачь, видя, что болящий страшится сильнаго врачевства, скрывает сие врачевство под иным видом; и таким образом врачевство принято, и больной спасен: так и Небесный Врачь душ и телес, видя, что человечество, зараженное смертоносною болезнию греха, страшится Божественнаго, между тем как ничем не может быть излечено, кроме Божественнаго, заключает Божество Свое в образ человечества, и таким образом человеческий род, прежде нежели узнал, действительно вкусил Божественное, всецелебное врачевство благодати. Как же скоро Божество в человечестве: то и «вся нам Божественныя силы Его, яже к животу и благочестию, поданы» (2Петр. I, 3); и потому наша немощь восполнена будет силою Божиею; наша неправда изглаждена будет правдою Божиею; наша тьма просвещена будет светом Божиим; наша смерть упразднена будет жизнию Божиею; в самом сокрытии для нас славы Божией мы получаем надежду славы; и когда слава сия откроется, она не ослепит, не устрашит, не разрушит нас, но, просияв в нас, просветлит и весь мир, в котором мы ее затмили. «Христос в вас, упование славы» (2Кор. XIII, 5), обнадеживает Апостол. Се славная тайна и таинственная слава настоящаго дня! Небесные служители света прежде нас увидели зарю сея славы, и тотчас, обратясь к нам, воскликнули: «слава в вышних Богу!» Теперь уже не заря, но полный день сея славы: да востанет и наша слава; да взыдет взаимно к небожителям; да вознесется в радостном восхищении сердец к самому престолу Всевышняго: «слава в вышних Богу!» Братия! Помыслите, что Ангелы так торжественно прославляют Бога не за их спасение, но за наше. С какою же ревностию должны мы прославлять Его за себя самих! Кто даст мне искру небеснаго огня, Ангельской любви к Богу, чтобы я мог возжечь ею сердца ваши к Ангельскому, неумолкному, не имеющему покоя славословию? Ибо знаю, что мир уже готовится заглушить в душе вашей отголосок Ангельскаго славословия, шумом празднующих, суетными беседами, пением растлевающим чистоту духа, «отягчить сердца ваши объядением и пиянством» (Лук. XXI, 34). Берегитесь, чтобы Бога Спасителя своего, прославляемаго словом во храме, не оскорбить делами в доме. «Зане токмо прославляющия Мя прославлю», глаголет Он, «и уничижаяй Мя безчестен будет» (1Цар. II, 30). И не испыталиль уже мы недавно сего безчестия тяжким опытом, так что Господь не только домы наши предал хищению и огню, но и храмы Свои уничижил? За что иначе, если не за то, что мы жизнию, недостойною славы Его, уничижили Его в домах наших, и нерадением о благочестии уничижили Его во храмах? Но се, Он и паки помиловал и прославил нас: прославим Его, чтобы вновь не подвигнуть на себя Его негодования, которым столь необыкновенно мятущийся чин природы уже нам угрожает. «Дадите славу Богови» (Псал. LXVII, 35)! «Прославите Бога в телесех ваших и в душах ваших» (1Кор. VI, 20)! Аминь.

20. Слово в день Алексия Митрополита, и в неделю сыропустную

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре, февраля 12 дня; напечатано в собр. 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Овцы Моя гласа Моего слушают, и Аз знаю их: и по Мне грядут, и Аз живот вечный дам им. Иоан. X, 27–28.

1822

В сих словах Иисус Христос, истинный Пастырь и Посетитель душ, и Образ всех духовных пастырей, изображая Себя и Своих овец, дает наставление всем нам, каков должен быть Пастырь для своих овец, и в каком союзе должны быть овцы со своим Пастырем. «Овцы Моя гласа Моего слушают, и Аз знаю их: и по Мне грядут, и Аз живот вечный дам им». Как радостно видеть теперь, – и Пастыря по сему образу, и овец в сем союзе с Пастырем! Христоподобный Пастырь, Святитель Алексий, конечно, знал и знает овец сего словеснаго стада, и его духовную потребность, и верность его послушания, когда предоставил и предоставляет ему доныне сей безценный залог, – свои священные останки; конечно желал и желает нам жизни вечной, когда в самом гробе своем открыл и не престает открывать источник благодатных исцелений и надежду вечной жизни. Се, и новыя овцы древняго стада его, сколь ни давно уже он безмолвствует, еще слушают гласа его; хотя он здесь – покоится на ложе своем, а там – далеко шествует в небесах, еще приходят лобызать следы его. О, если бы все овцы сего великаго стада таковы были к Пастырю своему, каковы предстоящия теперь в сей священной ограде! О, если бы предстоящие здесь, каковы в сей торжественный час, таковы были во всю жизнь свою, во-первых к Пастыреначальнику Иисусу Христу, а по Нем и ко всякому от Него поставленному Пастырю! Может быть на сие скажут: «врачу, исцелися сам» (Лук. IV, 23)! Приемлю совет; признаю немощь; желаю уврачевания; ищу врачевства во врачебном хранилище слова Христова, и, как известно, что и поставленные врачевать других не могут врачевать сами себя, избираю врачем Богоноснаго Алексия, дабы его рукою, то есть, посредством его предстательства и его примера, почерпнуть из слова Христова дух и силу Пастыря. «Аз знаю их», говорит Иисус Христос об овцах Своих. И так свойство истиннаго Пастыря есть знать своих овец; или, если совершенное знание принадлежит токмо испытующему сердца Иисусу, [Который потому и есть «единый Пастырь» (Иоан. X, 16), коего пастырства отчасти причащаются все пастыри], по крайней мере истинный Пастырь, по образу Христову, должен употреблять все возможныя усилия, чтобы знать своих овец и внутреннее их состояние. Подлинно, сие необходимо. Если Пастырь не знает своих овец: он, может быть, вздумает преследовать чужих – суетный труд, и оставит своих – погибель! Если он не знает особеннаго состояния некоторых из них: статься может, что новорожденным, вместо «словеснаго нелестнаго млека, от котораго бы оне расли во спасение» (1Пет. II, 2), он предложит «твердую пищу» (Евр. V, 14), а крепких захочет питать млеком; удалит от воды жаждущих; прострет жезл на немощных; не даст покоя имеющим во чреве. Кажется, притча ясна, истина очевидна; не нужно изъясняться о сем более, для тех, которым должно разуметь все притчи. Пастырю Алексие! Как ты знал овец дарованных, и даже издалеча проразумевал даруемых тебе от Пастыреначальника, особенно дивным образом открылось в совершившемся тобою исцелении Агарянския царицы. Предприемля для сего путь в страну, омраченную зловерием, воистинну ты был Евангельский Пастырь, оставивший девятьдесять и девять овец, и шедший искать заблуждшия. Кто мог думать, что искание сие будет не тщетно? Кто, кроме живущаго в тебе Духа Божия, мог предвозвестить тебе, что сия новая Сирофиникиянка, по вере, от нея неожиданной, способна получить от Христа, еже хощет? Он верно предвозвестил тебе сие; и мы можем думать, что, отверзши ей чудесным образом очи телесныя, ты бросил ей в сердце и некия искры света духовнаго, и превратил козлище в агницу. Но мы, пасущие там, где ты после пастырскаго подвига почиваешь, как мало ревнуем о духовном даровании прозорливости! Так мало, что некоторые из нас, может быть, и не почитают ея потребностию своего звания. Некоторые из нас, к сожалению, не имеют, и, к осуждению своему, не стараются иметь даже обыкновеннаго познания о внутреннем состоянии овец, им вверенных. По слабому понятию о своем звании, некоторые почти все дело пастыря ограничивают свирянием на свирели, предками настроенной; другие превозносят искусство гласа и слова; иные полагаются на крепость жезла: или, сказать без притчи, одни думают, что все дело священника состоит в священнослужении по древнему чиноположению; другие выше всего поставляют искусственную проповедь; иные надеются спасти духовное стадо свое одною властию вязать и решить, как бы ни была она употребляема. Необходимо и спасительно все, и священнослужение, и проповедь, и власть вязать и решить: но все сие требует мудрых рук и разсудительнаго употребления, и не то или другое по случаю, но все совокупно и в порядке приводит ко спасению. Что, если мы только свиряем, а овцы требуют пищи; если мы хотим дать им пищу в слове нашем, но с трапезы нашей сыплются только сухия плевы, или цветы, увеселяющие, но не питающие; если мы угрожаем жезлом, где надлежало бы утешать, или разрешаем, где надлежало бы устрашить вечными узами? – Пастырю истинный! приими сие исповедание недостатков наших; научи нас примером Твоим «разумне разумевать души стада нашего» (Прит. XXVII, 23), и ходатайствуй о нас пред Пастыреначальником, да дарует нам и ревность и искусство, знать овец, от Него нам вверенных, дабы мы умели и «изнемогшее подъять, и болящее уврачевать, и сокрушенное обязать, и заблуждающее обратить, и погибшее взыскать» (Иез. XXXIV, 4), Его спасительною благодатию. «Аз живот вечный дам им», говорит еще Пастыреначальник об овцах Своих. Очевидно, что сего не может сказать никто, кроме Его: ибо един Он имеет «ключи ада и смерти» (Апок. I, 18). Но как Он во всяком деле, которое совершил, и во всяком слове, которое произнес на земли, «дает нам образ, да якоже Он творил, и мы творим» (Иоан. XIII, 15), по мере даруемой от Него благодати и вверяемаго нам служения: то и в сем случае, когда Он открывает в Себе свойство добраго Пастыря, дающаго вечную жизнь овцам Своим, чрез сие самое Он поучает нас, и заповедует нам, для вверенных от Него словесных овец не иметь инаго намерения, как приобретение им вечной жизни. Сия мысль должна воспламенять наши молитвы, одушевлять слова, управлять поступками. Сию цель должно нам иметь в виду, во всех отношениях наших к словесным овцам, учим ли во храме, беседуем ли в доме, утешаем ли в скорби, разрешаем ли от грехов, даже связуем ли, – и в сем последнем случае, угрожая вечною смертию, мы должны иметь в намерении вечную жизнь, дабы и стоящих на краю погибели «страхом спасти от огня восхищающе» (Иуд. I, 23). Так ли ходим мы в служении пастырском? Сюда ли точно устремлены все наши мысли и желания? «Приставили ль» мы, по изречению Соломона, «сердце наше ко стаду нашему» (Прит. XXVII, 23)? Стараемся ли, непрестанно умножать силу духа, дабы от себя и других отревать прах суеты, возметаемый вихрем легкомыслия, и разгонять облако житейских попечений, коими закрывается от очей мира свет жизни духовной и вечной? Не случается ли напротив, что некоторые из нас, занимаясь менее важными делами пастырскаго служения, и то не с довольным вниманием, теряют из вида великую последнюю цель онаго? Обезпечивая себя мыслию, что Датель жизни вечной есть единый Пастыреначальник, равнодушно смотрят на то, живут ли вверенныя им овцы жизнию благодати, заражены ли болезнию греха, или совсем духовно умирают. Были некогда и такие пастыри, которых в искании одной собственной корысти, вместо спасения овец, обличил Сам Пастыреначальник: «се млеко ядите, и волною одеваетеся, и тучное закалаете, а овец Моих не пасете. Пасоша пастыри самих себе, а овец Моих не пасоша. Се Аз на пастыри» (Иез. XXXIV, 3, 8, 10)! О, если бы мы могли быть уверены, что не встретим более столь неверных пастырей, «непщующих приобретение быти благочестие» (1Тим. VI, 5), осужденных Пастыреначальником! Добрый и верный Пастырю Алексие! Сохрани нас молитвами твоими от опаснаго небрежения и пагубной неверности пред Пастыреначальником. «Да подвизаемся», по Апостолу, «добрым подвигом веры, да емлемся за вечную жизнь, в нюже и званы есмы» (1Тим. VI, 12). "Никтоже", и наипаче никто из пастырей, «своего си да ищет, но еже ближняго кийждо» (1Кор. X, 24). «Да сокровиществуем себе», и другим, «основание добро в будущее, да вси приимем вечную жизнь» (1Тим. VI, 19). Но тогда, как я врачую себя, когда у ног Богоноснаго Пастыря поучаюсь обязанности Пастыря, – в сей самый час я останусь виновным против сей обязанности, если и для сего словеснаго стада не поищу слова исцеления и жизни. Благослови, Пастырю наш, и для овец твоих восприять слово Пастыреначальника; чрез тебя же да изыдет в них сила благовестия. «Овцы Моя гласа Моего слушают», говорит Иисус Христос. И так свойство истинных овец есть слушать своего Пастыря. Подлинно, если овцы не будут слушать Пастыря, сие будет тоже, как бы совсем не было над ними Пастыря. Оглашает ли он звуком свирели, взывает ли гласом уст, возносит ли жезл, все сие не принесет пользы и спасения овцам, если оне, удалясь, не видят и не слышат, или упорствуя, не слушают, или не быв приучены, не внимают. Овца, не слушающая Пастыря, есть верная добыча хищнаго зверя. Разрешим притчу. Христиане суть овцы пажити Христовой; Пастырь, котораго должны они слушать, первоначально и существенно есть Сам Иисус Христос, а по Нем и те, кто бы ни были они, которые видимо представляют Его невидимое пастырство, и действуют вверенною от Него властию; ибо Он, как говорит Апостол, "дал есть" Церкви «пастыри и учители, к совершению святых в дело служения» (Еф. IV, 11–12); и чтобы узнавали данных от Него, Он поставил признак: «входяй дверьми, пастырь есть овцам» (Иоан. X, 2), то есть, вступающий в сие служение посредством благодатнаго избрания; и чтобы сих служебных пастырей слушали, как-бы Самого верховнаго, Он провозгласил, что слушать их и Его есть едино: «слушаяй вас Мене слушает» (Лук. X, 16). Двор овчий и духовная пажить, где слышим глас Пастыря, где пища и спасение овец, есть Церковь. Глас Пастыря есть молитва, учение, тайнодействие, управление, совет душеполезный. Если люди, называющие себя Христианами, оставив Церковь, блуждают по дебрям расколов, «влающеся и скитающеся всяким ветром учения, во лжи человечестей, в коварстве козней льщения» (Еф. IV, 14); если вместо истиннаго Пастыря, входящаго дверьми, слушают «прелазящих инуде» (Иоан. X, 1), которые, по суду Пастыреначальника, «татие суть и разбойницы»; или если, и не отлучаясь от Церкви явно, не прилепляются однакоже к ней искренним, послушным сердцем; не радят слушать Пастыря молящагося, учащаго, тайнодействующаго; не ищут духовнаго совета; мечтают, по невежеству и гордости, что они сами себя могут пасти и спасти: таковые, и подобные им, Поелику не слушают истиннаго Пастыря, то и не суть истинныя овцы; уклоняясь от послушания спасительному гласу Пастыреначальника, они неприметно идут на встречу льву, который «рыкая ходит, иский кого поглотити» (1Петр. V, 8). Сего ради, вы, предстоящие здесь, в священной ограде Пастыреначальника Христа, и избраннаго Пастыря Его Алексия! если, как самое присутствие ваше свидетельствует, сохраняете себя от болезни невнимания и непослушания; как предохранительное врачебное средство, приимите слово Пастыреначальника: «овцы Моя гласа Моего слушают», дабы воспоминанием о сем слове всегда возобновлялось и усиливалось ваше к Нему сердечное внимание и послушание, и дабы шум и соблазны мира не увлекли инуды вашего сердца и помышлений. А тем, которых душевное внимание отвлечено от Христа соблазнами, заглушено шумом сует, удалено заблуждениями, разсеяно по прелестям мира и плоти, понесите отсюда, как врачевство против сей болезни духа, сие слово Христово: «овцы Моя гласа Моего слушают». Да познают они глас истиннаго Пастыря своего, и да возвратятся к Нему раскаянием и твердым намерением слушать Его неуклонно. Слушать неуклонно! Ибо, глаголет Пастыреначальник, «овцы Моя не только слушают гласа Моего», но и «по Мне грядут». Для чего иначе и слушать овцам пастыря, если не для того, чтобы неуклонно последовать его водительству? Слушать Пастыря есть начало послушания, но и то не всегда; ибо иногда слышат пастыря и хищные звери, но сие не делает их овцами: совершенное же послушание есть верно последовать слышанному. Спасительный глас указует спасение; услышав его, мы еще не спасены: только тогда, когда твердыми стопами пойдем на сей глас, мы достигаем спасения. И потому, слышишь ли Пастыря молящагося: не слушай только, но молись и ты; из дома молитвы приноси дух молитвы и в твой дом и освящай им тайную храмину твою. Слышишь ли Пастыря учащаго: не слушай только, но и слагай глаголы его в сердце твоем; и как овцы, после того, как примут пищу свою, отрыгают ее изнутри, и повторенным жванием совершеннее приготовляют ее, дабы она превратилась в их плоть и кровь; так и ты, после того, как приемлешь пищу слышимаго слова, отрыгни ее паки от сердца твоего, и прилежным размышлением о слышанном преврати оное себе в плоть и кровь, или лучше сказать, в дух и жизнь, и, в крепости духовной яди сей, твори дела не мертвыя и плотския, но живыя и духовныя. Сие заповедывал и древний строгий закон, которым пасом был Израиль, когда провозглашал о заповедях: «сотворивый та человек жив будет в них» (Лев. XVIII, 5). К сему призывает и свободный закон Евангельский: «приникий в закон совершен свободы, и пребыв, сей не слышатель забытлив быв, но творец дела, сей блажен в делании своем будет» (Иак. I, 25). И в сем-то, слушатели, нужно и нам, которые мнимся быть послушными, прилежно себя испытывать, не забытливые ли мы слушатели, по выражению Апостола, «прельщающие себя самих» (Иак. I, 22). Чего в сем случае не можем опасаться мы, недостойные служители слова, когда, непосредственно Богом руководимый в слове, Пророк испытал сие непостоянство слушателей? Израильтяне говорили о Иезекииле у забрал и во вратах домов: «соберемся, и услышим исходящая из уст Господних» (Иез. XXXIII, 30). Но в сие самое время Сердцеведец открыл Пророку, что его слушать будут, как слушают искуснаго певца, из любопытства, без пользы: «и будеши им, яко глас песнивца сладкогласнаго благосличнаго, и услышат глаголы твоя, и не сотворят их» (Иез. 33:32). Подумайте и вы, не для того ли только собираетесь слушать исходящая из уст Господних, чтоб слышать и судить, как мы говорим, не заботясь о исполнении того, что мы предлагаем? – Увы нам, Слове Божий! то, чем Ты Себя именуешь, что Ты еси, чем сотворил Ты вселенную, чем возвеличил человека, чем является мудрость, чем подается жизнь, – слово, священное, Божественное слово, мы сделали зрелищным игралищем! Повторяю: прилежно испытывать должно нам, не любопытные ли только, не забытливые ли мы слушатели слова, прельщающие себя самих. И чтобы дать вам краткий способ сего испытания на сей самый день, присовокуплю краткое слово: в сей день, священный сам по себе, и достойный особеннаго внимания, по приуготовлению ко дням воздержания и покаяния, внимайте Христу, а не суете мира, последуйте Христу, а не обуявшим рабам плоти. Кто ныне сохранит себя верным сему слову: о том и надеемся, и с надеждою молим, да и впредь будет «не слышатель забытлив», но творец дела, и наконец совершенно «блажен в делании своем будет». Аминь.

21. Слово в неделю крестопоклонную

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре, марта 5 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет. Мк. VIII, 34. Некогда Иисус Христос наименовал Себя «Путем, Истиною и Жизнию» (Иоан. XIV, 6). Теперь, соответственно с первым из сих наименований, указует Он нам путь. «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет». Евангелист замечает при сих словах, что Иисус Христос произнес их, «призвав народы со ученики Своими». Сие показывает, что Его воззвание относится не к одним особенно избранным, но ко всем без исключения. Кто бы ты ни был, слушающий сие, надобно и тебе подумать о пути. В видимом и временном мире, в котором ты живешь, нет ничего неподвижнаго, но все идет, и проходит. И твоя жизнь идет, и проходит; ты покоишься иногда, по видимому, телом, но твои сокровенныя помышления, твои тайныя желания непрестанно в движении: а потому если ты не идешь путем спасения, то верно идешь путем погибели, или, если не идешь, то падаешь, – падаешь из жизни духовной в плотскую, из жизни человеческой в скотскую, и не приметишь, как обрушишься в жизнь адскую, в смерть сугубую, – невозвратно! Подумай же о своем пути! Как вождь и царь свободных, Иисус Христос не приневоливает никого к пути, который Он указует, но приглашает желающих вступить в оный: «иже хощет по Мне ити». Спроси себя, Христианин, спроси так, чтобы ответствовать решительно, хочешь ли ты идти за Иисусом Христом? Христианину не хотеть идти за Христом? Какая нелепая мысль! Как она противоречит сама себе! Однако есть люди, которые понимают, как нелепа сия мысль, но не чувствуют, как преступно сие дело. Почему же мы и Христиане, когда не последуем Христу? – Мы потому Христиане, – скажут некоторые, прислушавшись к словам первоначальнаго учения Христианскаго, но не уразумев силы их, – мы потому Христиане, что веруем во Христа. – Хорошо. Но если ты веруешь во Христа; то конечно веруешь и в слово Христово: ибо то и другое есть одно. Если ты веруешь в слово Христово; то должен и поступать по сему слову: ибо веровать в слово, и не поступать по нему, есть пагубная дерзость и безумие. Изъясним сие примером: если бы тебе, блуждающему в неизвестных и опасных местах, сказал некто: вот тропинка, по которой ты можешь придти в безопасное место; и если бы ты, не имея причины сомневаться в сем указании, стал медлить, или пошел в противную сторону, может быть на встречу зверю или разбойнику: не была ли бы то пагубная дерзость и безумие? – Но что говорит тебе слово Иисуса Христа, в Котораго, и в которое ты веруешь? – «Аще хощеши совершен быти, гряди в след Мене». (Матф. XIX, 21). После сего чем отзовешься от последования Иисусу Христу? Разве тем, что ты не домогаешься совершенства? Но сего именно требует от тебя Тот, в Котораго ты веруешь: «будите вы совершени», говорит Он; и притом как? «якоже Отец ваш небесный совершен есть» (Матф. V, 48). Если ты отрекаешься от стремления к совершенству: то Он отъемлет у тебя надежду царствия небеснаго: «аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в царствие небесное» (Матф. V, 20). Если ты не хочешь быть с Ним: – а как быть с Ним, если не поступать по слову Его, и не последовать Ему во всем? – то Он признает тебя врагом Своим, и отрекается тебя пред лицем неба и земли: «иже несть со Мною, на Мя есть» (Матф. XII, 30); «иже Аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми» (Мк. VIII, 38). И так одно из двух: или ты должен идти за Христом, последовать

142

Его слову и Его примеру; или ты напрасно называешься Христианином. Не трудно было бы признать и принять обязанность идти за Христом, если бы не останавливала мысль: куда идти за Ним? Куда же? – Посмотрим, куда Он идет. «Се восходим», возвещает Он идущим в след Его (Мк. X, 33. 34), «се восходим во Иерусалим, и Сын человеческий предан будет Архиереом и книжником, и осудят Его на смерть, и предадят Его языком, и поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его, и убиют Его». Страшный подлинно путь Христов! Самые Апостолы, которые, будучи непосредственно Им руководимы, за Ним следовали, не могли спокойно проходить путем сим. "Бяху", повествует Евангелист, «на пути восходяще во Иерусалим; и бе варяя их Иисус, и ужасахуся, и в след идуще, бояхуся» (Мк. X, 32). И что еще? Есть на сем пути поприще, которое Сам Иисус Христос проходил не без ужаса: «начат ужасатися и тужити» (Мк. XIV, 33). Но не напрасно ли открываю я весь ужас пути Христова, котораго и без того страшатся многие? – Нет, Христиане, «утешение наше», скажем со Апостолом, «не от прелести, ни от нечистоты, ни лестию» (1Сол. 2:3). Не хотим скрывать от вас трудности, которая неизбежна: но из самой трудности вы можете усмотреть, что не трудно преодолеть ее. От чего ужасался Иисус Христос, Его же вся боятся и трепещут, Которому некого бояться, потому что нет силы, которая бы могла быть страшна для Всемогущаго? От чего тужил Тот, Который есть источник радости и блаженства для всего, что может быть причастно радости и блаженства? Очевидно, что не Его собственно был сей ужас, и сия туга: но подвергся Он им потому, что «Он недуги наша прият, и болезни понесе» (Матф. VIII, 17). Но для чего приял Он и понес наши недуги и болезни, если не для того, чтобы уврачевать их, или по крайней мере, до совершеннаго уврачевания, облегчить так, чтобы не оставить нас «искуситися паче, еже мощи» (1Кор. X, 13)? Следственно ужас и скорбь, если не совсем отъяты от пути Христова, то много уменьшены тем самым, что Он уже совершил путь сей, и проложил его для нас. Посему и Апостолы не всегда, как в начале, боялись идти за Христом; но пришло после время, когда они тем же страшным и скорбным путем проходили с радостию. Они, пишет повествователь их деяний, «идяху радующеся, яко за имя Господа Иисуса сподобишася безчестие прияти» (Деян. V, 41). Как могло статься, что те же люди, на том же пути, сперва боялись, а потом радовались? Боялись, когда Иисус Христос еще не совершил сего пути, и не привел его в безопасность; радовались, когда Он прошел путем сим, и на Себе унес трудности его. Боялись, когда взирали только на сии трудности, не проникая далее; но возрадовались, когда ясно усмотрели конец пути Христова. Ибо куда наконец приводит путь сей? Он приводит на небеса, к Самому Богу Отцу, как Сам Иисус Христос, изображая весь путь Свой, от начала до конца, сказует: «изыдох от Отца, и приидох в мир, и паки оставляю мир, и иду ко Отцу» (Иоан. XVI, 28). Сей путь вводит в славу Божественную: «подобаше пострадати Христу, и внити в славу Свою» (Лук. XXIV, 26). Не ужели и мы, скажет не разумеющий таин Христовых, не ужели и мы возведены будем к Самому Богу Отцу, и внидем в славу Единороднаго Сына Божия? Так, братия! Ибо верен Тот, Который сказал: «идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет» (Иоан. XII, 26). И так, если Господь наш идет к Богу Отцу Своему: то приведет к Нему с Собою и нас. Если Христос входит в Свою Божественную славу: то введет с собою и Христиан, и соделает, как изъясняется Апостол, «причастниками Божественнаго естества» (2Петр. I, 4). Не говорите, что толикая высота недосязаема для земнородных: нам должно только с твердою решимостию вступить в ту часть пути Христова, которую прошел Он, и проложил для нас на земли; когда надобно будет вознестись превыше земнаго, и восходить к небесному и Божественному, тогда Он Сам подымет нас, яко «на крилех орлих» (Исх. XIX, 4), по Своему великому обещанию: «аще Аз вознесен буду от земли, вся привлеку к Себе» (Иоан. XII, 32). При сих размышлениях, надеемся о вас, братия, что сердце ваше говорит Вождю и Спасителю своему: «Господи! иду по Тебе, аможе Аще идеши» (Матф. VIII, 19); только Ты, Сердцеведче, не отрини сего желания, как некогда отвергнул оное в устах некоего, без сомнения, потому, что не от полноты сердца оно изливалось. Если же вы желаете идти за Христом: то время сказать вам, как должно вам идти за Ним. «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет». Во-первых, желающий последовать Христу должен «отречься самого себя», то есть, отвергнуть свое самолюбие, не быть привязан к собственной чести, собственной выгоде и собственному удовольствию, но все сие, по образу путешественника, встречать мимоходом, и вскоре оставлять позади себя; во всем поступать по сему наставлению Апостола: «да имущии жены, якоже не имущии будут: и плачущиися, якоже не плачущии: и радующиися, якоже не радующеся: и купующии, яко не содержаще: и требующии мира сего, яко не требующе» (1Кор. VII, 29–31). Как можно, скажут, дойти до такого самоотвержения? Можно так же, как воин отрекается от приятностей домашней жизни, когда выходит на поле брани; как он отрекается и от самой жизни, когда вступает в сражение, без каковаго отречения не мог бы он быть ни мужественным, ни победоносным. Если сие можно делать для тленнаго венца и временной славы: чего не можно и не должно сделать для венца нетленнаго и славы вечной? Во-вторых, для последования Христу должно «взять крест свой». Крест Христов составляют «Его страдания, искушения и убиение» (Мк. VIII, 31). Претерпев един все сие для нас, Он имеет совершенное право требовать, чтобы каждый из нас претерпел все сие для Него. Но дабы не сокрушить нас тяжестию сего бремени, под которым Он Сам являлся изнемогающим, Он не возлагает на нас Своего великаго креста, но заповедует только взять каждому свой собственный, то есть, быть готовым перенести столько страданий, искушений, внешних, внутренних, сколько на каждаго в особенности наведет наказующая, очищающая, и вместе милующая судьба всем управляющаго Провидения. Не ужели сие неизбежно? вопиют изнеженныя души. – Успокойтесь и разсуждайте. Если «подобаше пострадати Христу», безгрешному и всемогущему, дабы «внити в славу Свою»: как можем мы, оскверненные и разслабленные грехом, дойти до сея славы, не быв очищены искушениями и укреплены страданиями? Ибо что живет в нас ныне? Если самолюбие препятствует признанию: обличим себя признанием Апостола: «не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе» (Рим. VII, 18). В нас живет, со времени перваго греха, ветхий Адам, с его страстями и похотями: как же можно совлещись его, и облещись в новаго человека, – что есть цель нашего стремления, – не говорю, без страдания, но даже без смерти? Должно взять крест не для того только, чтобы подвизаться в ношении онаго, но чтобы наконец совсем «распять плоть со страстьми и похотьми» (Гал. V, 24), «умертвить уды наша, сущия на земли» (Кол. III, 5), «умереть» таинственно, чтобы "живот" наш был «сокровен со Христом в Боге» (Кол. III, 3). Таково, Христиане, учение креста, учение столь нужное и существенное в Христианстве, что Церковь, не довольствуясь часто возвещать оное гласом, еще чаще представляет оное в изображениях и знамениях. При самом крещении она возлагает на нас изображение креста; при каждой молитве повелевает нам полагать на себе знамение креста; и от времени до времени, как и в настоящий день, торжественно предлагает нам для поклонения и целования знамение креста. Будем внимательны; приимем, не яко от уст человеческих, но яко от уст Самого распятаго Спасителя нашего сию заповедь, да «отвержемся себе, и возмем крест свой, и последуем Ему». Аминь.

22. Слово в пятую неделю великаго поста

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре Марта 19 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Она же реста Ему: даждь нам, да един одесную Тебе, и един ошуюю Тебе, сядева во славе Твоей. Иисус же рече има, не веста, чесо просита. Мк. X, 37–38. Случай, какого не надлежало, по видимому, ожидать, представляется нам в сих словах Евангелия. Лучшие ученики наилучшаго из Учителей, пред самым окончанием обучения, оказываются незнающими! Известно, что двенадцать учеников, иначе называемые Апостолами, избраны Божественным Учителем, Иисусом Христом, преимущественно пред тысящами других явных и тайных учеников Его. Можно примечать, что Иаков и Иоанн, о которых теперь идет речь, между самыми двенадцатью Апостолами были особенно избранные: ибо им, и кроме их одному Петру, оказал Он ту высокую доверенность, что допустил их быть свидетелями Своего славнаго Преображения на Фаворе, и Своего тяжкаго подвига в саду Гефсиманском. Около трех лет сии счастливые ученики почти неразлучно пребывали с единственным своим Учителем, слушая от Него глаголы жизни вечной. Приближалась минута, когда Он скажет им: «вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам» (Иоан. XV, 15). И такие ученики, и в такое время, не знают, что говорят! «Не веста, чесо просита». Что же при таком просвещении повергло их в такое

143

неведение? – Желание быть выше других, и быть почти равными Тому, Который превыше всего. «Даждь нам, да един одесную Тебе, и един ошуюю Тебе, сядева во славе Твоей». Не уничижим, братия, сих ближайших последователей Христовых за то, что и они претыкались на пути своем, когда еще сошествие Святаго Духа не озарило их светом незаходимым, и не укрепило силою непобедимою. Но видя, как иногда самый "свет мира" (Матф. V, 14) подвержен был затмению, самые "столпы" (Гал. II, 9) Церкви колебались, помыслим, как нужно нам бодрствовать над собою, и непрестанно взывать о свете и силе к Отцу светов и Господу сил. «Мняйся стояти, да блюдется, да не падет» (1Кор. X, 12). Апостол Павел, говоря о грехопадениях и наказаниях Евреев, при образовании из них народа Божия под руководством Моисея, замечает, что «сия вся образи прилучахуся онем; писана же Быша в научение наше» (1Кор. X, 11). Подобно сему и об искушениях первых последователей Христовых, в которыя влекла их поврежденная в Адаме природа, и в которыя неисповедимый, но всегда премудрый и благий Промысл попускал им впадать в то самое время, когда надлежало из них образоваться новому народу Божию, можно сказать, что все сие случилось с ними, как образ или пример для последующих за ними, и описано в Евангелии, для наставления нашего. Так, приключение Иакова и Иоанна, которые домогались первых мест пред Апостолами, научает нас познавать и отвращать искушение, которое заключается в желании быть выше других. В нынешнем веке слышим притчу: худой тот воин, который не желает быть военачальником. Не Соломонова это притча; не мудрость это, но мудрование плотское и суетное. Истинная притча говорит: «иже высок творит свой дом, ищет сокрушения» (Прит. XVII, 16). И еще: «не чист пред Богом всяк высокосердый» (Прит. XVI, 5). С сим согласна притча и Того, Который более Соломона: «всяк возносяйся, смирится» (Лук. XVIII, 14). Трудно понять, как не понимают сих ясных свидетельств истины мудрователи века сего, которые, не преставая называться последователями Христовыми, вопреки слову Христову, желание вознести себя выше других, одним словом, честолюбие, полагают правильною чертою благороднаго духа. Они думают даже Апостола Павла поставить проповедником честолюбия, поймав его изречение: «добрее мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит» (1Кор. IX, 15). Но вслушайтесь внимательнее в проповедь Апостола, вы, проповедники честолюбия, и узнайте разность между ревностию к похвале, которая одушевляет его, и между алчностию к чести, которая вас снедает. Вы думаете исполнением должности заслужить честь: он говорит, что исполнение священнейшей должности, благовествовать небесную истину, не приносит ему никакой похвалы, как дело необходимой обязанности: «аще благовествую, несть ми похвалы; нужда бо ми належит» (1Кор. IX, 16). Вы за каждый подвиг желаете награды: он полагает свою награду в том, чтобы оставаться без награды, на которую имеет право: «кая убо ми есть мзда? да благовествуяй без мзды положу благовествование Христово, во еже не творити ми по области моей в благовествовании» (1Кор. IX, 18). Вы усиливаетесь исторгнуться из подчинения, и получить свободу и власть над другими: а он, имея полную свободу, отрекается от нея, и порабощает себя всем: «свободен сый от всех, всем себе поработих» (1Кор. IX, 19). Да умрет, вопиете вы, или по крайней мере, да накажется гордым презрением тот, кто коснется нашей чести пред человеками, но Апостол говорит: пусть умру я, если кто уничижит

144

похвалу мою пред Богом; лучше мне умереть, нежели потерять благоволение Божие: «добрее мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит». Возможно ли сию святую ревность о безкорыстном служении Богу и ближним, смешивать с страстию честолюбия? Спросите ваше честолюбивое сердце, каково было бы ему, если бы заставили его почувствовать, что вы худшие из людей одинакаго с вами состояния, что вы первые из всех достойны презрения и осуждения? Но Апостол Павел сие самое чувствование сердца непринужденно исповедует пред целою Церковию: «аз есмь мний Апостолов, и недостоин нарещися Апостол, первый от грешных есмь аз» (1Кор. XV, 9). Если вам кажется невероятным, чтобы столь уничижительное признание столь великаго из Святых могло произойти от внутренняго убеждения: то знайте, что не иная какая причина, как честолюбие же препятствует вам верить тому, что чувствует духовный человек во глубине своего смирения. «Како можете веровати, славу друг от друга приемлюще, и славы, яже от единаго Бога, не ищете» (Иоан. V, 44)? Но возвратимся к Иакову и Иоанну, и снимем некоторыя черты, которыми ознаменовалось в них желание превознести себя над другими. Во-первых, сие желание побудило их к домогательству странному и нимало несообразному с обстоятельствами, в которых они находились. "Даждь нам", говорили они Иисусу Христу, «даждь нам, да един одесную Тебе, и един ошуюю Тебе, сядева во славе Твоей». Но время ли было говорить сие? Пред сим самым говорил им Иисус Христос: «се восходим во Иерусалим, и Сын человеческий предан будет Архиереом и книжником, и осудят Его на смерть, и предадят Его языком и поругаются Ему» (Мк. X, 33). И вскоре надлежало исполниться сему предсказанию. Какая же несообразность! Он идет на место поругания и смерти: а они хотят делить между собою первыя места во славе Его. Настает время подвига: а они просят венца. Надлежало бы просить веры, чтобы не быть ни первыми, ни последними в оставлении Господа своего, когда Он предан будет: а они предлагают странное требование, быть ближе всех к Тому, Котораго вскоре оставят! Не такия же ли запутанности, в разных видах, представляет и ныне желание превознести себя над другими? Домогаются высокаго места: но не примечают пропастей, то есть, опасностей, которыя находятся на пути к нему, или окружают оное. Иной, например, говорит: дайте мне сесть на место правосудия: но не помышляет, что, может быть, место сие обложено сетями клеветы, подкопано мздоимством, что оно ждет не того, кто бы на нем, как на престоле, являл себя в блеске славы, но того, кто бы на нем, как на жертвеннике, принес в жертву справедливости свое спокойствие, свои выгоды, а иногда благоволение многих сильных, чтобы спасти одного безсильнаго. Не многие ли стараются достигнуть сего престола, тогда как готовы бежать от сего жертвенника? Что сказать о том роде честолюбия, котораго нелепость чувствуют некоторые из самых честолюбцев, – о честолюбии тех, которые стараются дойти до священнаго седалища правды путем неправды и святокупства, достигнуть высшей степени в обществе низкими средствами человекоугодия, лести и раболепства? – Не сделаем несправедливости никому из честолюбивых, если скажем всем им без исключения то же, что сказал Первый и Последний Своим искателям первенства: «не знаете вы, чего ищете». Во-вторых, желание превозношения обнаружило в Иакове и Иоанне тот недостаток, что они не довольно вникали в самих себя, в свои способности и в свое внутреннее состояние. Ибо в сем сокровенно их обличает Господь, когда вопрошает притчею: «можета ли пити чашу, юже Аз пию, и крещением, им же Аз крещаюся, креститися» (Мк. X, 38)? Сия чаша Христова есть та самая, о которой Он молился в саду Гефсиманском: «Отче мой! Аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия» (Мф. XXVI, 39); то есть, чаша страдания и смерти. Сие крещение Христово есть крещение кровию, пролиянною на кресте. Следственно вопрос, предложенный Иакову и Иоанну, вводит их в испытание самих себя, способны ли они участвовать в страданиях и кресте Христовом. И хотя они, совершенно или несовершенно выразумев сие, провозгласили себя способными, что, по видимому, признал и Господь, когда сказал им: «чашу убо, юже Аз пию, испиета; и крещением, им же Аз крещаюся, креститася» (Мк. X, 39): но последующия события показывают, что Господь обещал только им на будущее время дар участия в Его страданиях, что и совершилось наконец усечением Иакова и заточением Иоанна; в самое же то время, когда они так решительно утверждали, что могут пить чашу Христову, они весьма далеки были от сей возможности; ибо когда Иисус Христос пред сею чашею стоял в молитве, они не могли и единаго часа пребыть с ним во бдении; а когда Иудеи возложили на Него руки, тогда они вместе с прочими, «оставльше Его, бежаша» (Мк. XIV, 50). Таковое незнание себя, и меры своих сил и способностей, есть обыкновенный недостаток людей, коими обладает желание превозношения. Они готовы занять всякое место, которое обещает удовлетворение сему желанию: а того не знают, что, может быть, первый труд, котораго потребует сие место, приведет их в изнеможение, первая опасность обратит в бегство. Спроси себя, ищущий того, что выше тебя, можешь ли ты пить чашу, к которой простираешь руку? Если ты думаешь, что тебе надлежит возсесть у самаго кормила правления обществом: то можешь ли правильно обращать сие великое орудие, и крепко удержать во время бури? Если желаешь быть наименован мужем совета в собрании старейшин: то имеешь ли в себе потребную для сего звания мудрость и дух совета? Если порываешься выйти из круга простых граждан, и вступить в сословие благородных мужей: то подлинно ли благородством духа надеешься ты поддержать себя на ряду с другими, принадлежащими к сему сословию, или одною суетною пышностию и наружным блеском, который только обнаружит то, чего тебе недостает, и, вероятно, истощит то, что имеешь? Чем более кто имеет истиннаго познания о себе: тем менее почитает себя способным устоять в таковом испытании, а потому и приемлет в закон своего поведения правило Мудраго: «высших себе не ищи» (Сир. III, 21). Напротив того, чем усильнее и дерзновеннее кто ищет того, что выше его: тем несомнительнее можно заключать, что он или не испытал

145

себя, или обманулся в сем испытании, и обманет надежду тех, которые будут благоприятствовать исполнению его желания. В-третьих, желание превозношения, воздействовав в Иакове и Иоанне, сопровождалось нарушением мира между Апостолами. «И слышавше десять, начаша негодовати о Иакове и Иоанне» (Мк. X, 41). Евангельская История не изъясняет, какого рода было сие негодование: огорчились ли Апостолы неблаговременным стужением Учителю своему о преимуществах во славе, когда Он приготовлялся и приготовлял их ко вступлению в трудное поприще креста; оскорблялись ли несправедливостию, которая обнаруживалась в том, что из двенадцати, которые равным образом оставили все для Иисуса, и пребыли с Ним в напастях Его, и которым потому всем равно обещаны дванадесять престолов в царствии Его, двое хотят восхитить некий особенный степень славы; или наконец и в прочих десяти действовал тот же дух превозношения, так как некоторые, по видимому, могли представить свои особенныя права на предпочтение прочим, как на пример, другой Иаков то, что он был сродник Господень по плоти, Андрей то, что он первый решился последовать Иисусу (ибо и в одном и том же подвиге важнее подать первый пример, нежели последовать примеру других), – Петр то, что он первый исповедал Иисуса Христа Сыном Божиим. Но как бы то ни было: довольно ясно в наставление наше написано в сей истории то, что между Апостолами никогда не видно было взаимнаго негодования, доколе не являлось между ими желание первенства; но как скоро возникло сие желание, в след за ним открылось и взаимное негодование. Сие значит, что ближайшее порождение духа превозношения и честолюбия есть дух несогласия и раздора. Апостол, предрекая о последних временах, между прочим сказует, что тогда «за преумножение беззакония изсякнет любы многих» (Матф. XXIV, 12). Не много нужно проницания, чтобы усмотреть между нами сие печальное знамение: а с сим вместе можно примечать и то, что из всех беззаконий, едва ли не более всех, изсушается любовь гордостию и честолюбием. Роскошный легко дружится с роскошным; корыстолюбивый, если не в сообществе с корыстолюбивым, то убегает его: но честолюбивый честолюбиваго старается низринуть и истребить, и не оставляет в мире и покое никого, потому что последняя цель его есть видеть всех под ногами своими. Познаем, Христиане, в страстном желании быть выше других, тяжкую и опасную болезнь человеческаго духа и язву общества. Познав же сие, приимем или к исцелению, или к предохранению нашему, и те врачевства, которыми врачевал оную Врачь душ и телес в учениках Своих. «Иисус, призвав их, глагола им: весте, яко мнящиися владети языки соодолевают им, и велицыи их обладают ими, не такоже будет в вас» (Мк. X, 42–43). Первым врачевством против духа превозношения и преобладания должна быть мысль, что это есть дух, свойственный язычникам. Это их несчастие, что они пленяются славою человеческою, потому что не знают славы Божией; усиливаются превознести себя на земли, потому что не имеют упования взыти на небо. Мы ли, Христиане, познав истинную славу, будем гоняться за ложною? Нет, братия! «Не тако да будет в вас». Но как же должны поступать Христиане? Божественный Наставник наш продолжает: «иже Аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга» (Мк. 10:43). Желаешь ли превосходства и совершенства? старайся преимущественно и совершенно служить благу ближних. Если ты уже выше других по твоему званию; тем более старайся служить благу их, чтобы ты не был ниже своего звания: но если ты и ниже других; также ревностно старайся служить благу их, и тогда никто здравомыслящий не скажет, что ты в низком состоянии; Поелику и высочайшая земная власть, по понятию Христианскому, не иное что есть, как «Божий слуга во благое» (Рим. XIII, 4). Наконец, если, не смотря на сие, ветхий Адам, некогда восхотевший быть яко Бог, еще тоскует в тебе, когда ты умален пред человеками, или, когда ты возвышен пред некоторыми из них, вновь льстит тебе мечтою, что ты можешь быть Божеством над ними: то войди во врачебницу новаго Адама, и приими противу сей древней болезни вечноживотное врачевство. Иисус Христос предлагает тебе во врачевство Самого Себя: «ибо Сын человечь не прииде, да послужат Ему, но да послужит, и даст душу Свою избавление за многи» (Матф. XX, 28). Христианин! Не ужели ты думаешь вознестись выше Христа твоего? «Довлеет ученику, да будет яко учитель его» (Матф. X, 25). Но Божественный Учитель наш, будучи Господь всех, смиряет Себя и служит рабам Своим: кольми паче да смирим себя мы, и послужим друг другу любовию, «честию друг друга больша себе творяще» (Филип. II, 3). Аминь.

23. Слово Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Благовещенской Церкви Чудова Монастыря; напечатано в собр. 1822, 1835, 1844 и 1848 годов). 1822

Рече же Мариамь: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему. Лук. I, 38. Не великия, по видимому, слова, но великое дело в них заключается. И все мы нередко называем себя «рабами», даже рабами человеков, правда не всегда с готовностию на самом деле быть тем, чем себя называем; но иногда и самым делом, даже без нужды и обязанности, раболепствуем человекам. Трудно ли, по видимому, назвать себя «рабом» или «рабынею Господа», Которому мы все, по необходимости, рабы, желаем ли, или не желаем быть и называться таковыми? «Глаголом Его» все сотворено в начале, и доныне, когда ни посылает Он глагол Свой на землю, глагол сей не может возвратиться к Нему тощь. Посему не трудно, кажется, и то, чтобы на посланный от Него глагол ответствовать изъявлением согласия, «да будет по глаголу Его», так как сие уже должно быть непременно. Разсуждая таким образом, без внимания оставили бы многие, а, может быть, некоторые и оставляют без внимания, слова Мариами: но дело, которое открывается в след за ея словами, должно пробудить все внимание каждаго мыслящаго. Во дни творения мира, когда Бог изрекал Свое живое и мощное: "да будет", (Быт. 1) слово Творца производило в мир твари: но в сей безпримерный в бытии мира день, когда Божественная Мариам изрекла свое кроткое и послушное "буди", – едва дерзаю выговорить, что тогда соделалось, – слово твари низводит в мир Творца. И здесь Бог изрекает Свое слово: «зачнеши во чреве и родиши Сына» (Лк. I, 31); – «Сей будет велий» (Лк. 1:32); – «воцарится в дому Иаковли во веки» (Лк. 1:33): но, – что опять дивно и непостижимо, – самое слово Божие медлит действовать, удерживаясь словом Марии: «како будет сие» (Лк. 1:34)? Потребно было Ея смиренное: "буди", чтобы воздействовало Божие величественное: "да будет". Что ж за сокровенная сила заключается в сих простых словах: «се раба Господня: буди Мне по глаголу Твоему», и производит столь необычайное действие? – Сия чудная сила есть чистейшая и совершенная

преданность

Мариами Богу, волею, мыслию, душею, всем существом, всякою способностию, всяким действием, всякою надеждою и ожиданием. Христиане! О если бы каждый из нас, хотя помалу приобщился сей Богодейственной силы, молитвами Преблагословенныя Девы! Се раби Господни, и раби Твои, Мати Господня! Буди нам по образу Твоему! Да будет, братия, пример Пресвятыя Девы наставником нашим в истинной Богу преданности. Преданность Богу есть такое расположение духа, по которому человек всего себя, все, что ему принадлежит, все, что с ним случиться может, предоставляет воле и провидению Божию, так что сам остается только стражем своей души и тела, как стяжания Божия

146

. К сему расположению приготовляет человека внимательное наблюдение над собственными усилиями сделать себя совершенным и благополучным. Желает он сделаться мудрым; образует свои способности; напрягает силы ума; подкрепляет себя силами других избранных умов; составляет себе образ ведения: что же? Между тем, как он старается уяснять для себя в сем образе одну черту, другая в нем затмевается, пресекается, исчезает; по той мере, как расширяет круг своих познаний, за чертою знаемаго еще обширнее открывается область недоведомаго; истина, давно признанная за достоверную, приводится в сомнение вновь открытою истиною; конец самодеятельных изысканий, по признанию безпристрастнейшаго из древних мудрецов, есть открытие того, что человек сам собою ничего не знает. Желает он сделаться добрым; старается познать закон справедливости; возбуждает сердце свое к добродетельным чувствованиям; предприемлет добрыя дела: что же и здесь? Опыт доказывает, что желание быть добрым нередко бывает слабее страсти, влекущей к пороку, и ею побеждается; что познанный закон предлагает добро, но не дает силы творить оное; что добродетельныя чувствования, из жестокаго сердца, как огонь из кремня, высекаются с трудом, а легко угасают, в мягком же сердце, хотя и скоро возгараются, как огонь во льну, но так же тлятся слабо и не долго; что дела, внешнею своею стороною добрыя, со внутренней стороны своей часто бывают осквернены нечистыми побуждениями: своекорыстием, самоуслаждением, тщеславием; что природа человеческая, как принужден был признать в новейшия времена один из самых ревностных почитателей, так называемаго, нравственнаго разума, из самаго корня своего зло производит. По таковым опытам, что могут обещать и усилия сделать себя благополучным? – Где недостает истиннаго блага: там истинное благополучие конечно невозможно. Правильное следствие сих опытов, тщательно и безпристрастно наблюдаемых, должно быть то, что человек потеряет надежду на самого себя, и, если не хочет погибнуть, – Поелику вне действительнаго благополучия, и вне надежды, ничего нельзя найти, кроме погибели, – как бы по необходимости вознесет желание и надежду свою к Богу, и, еще не предвидя, и не предчувствуя, каким образом она может совершиться, предаст себя Ему, как разстроенную собственность, которою владетель располагать не умеет. Начав предаваться Богу, человек встречает другие опыты, совсем противоположные тем, которые имел он, управляя сам собою. Прежде собственныя усилия познать истину едва производили в нем слабый, кратковременный свет, оставлявший по себе сугубую тьму: теперь из самой тьмы, в которой он повергается пред Отцем светов, раждается для него внезапный свет: а если остается

147

он иногда и во тьме, то и в ней познает непостижимую близость Того, Который есть Свет превыше света. Прежде усилия делать добро или совсем подавляемы были в нем злыми склонностями, или производили несовершенное действие: теперь, когда он положил сердце свое в силу Божию, в самой немощи его начинает совершаться сила Божия, разрушающая зло и созидающая благо. Прежде наилучше обдуманныя предначертания его к устроению своего благополучия или не исполнялись, или в самом исполнении оказывались неудовлетворительными: теперь он не делает никаких собственных предначертаний, но со дня на день более усматривает великий чертеж Провидения, по которому, не смотря ни на какия препятствия, – кроме одного препятствия, которое полагало прежде его упорство и неверие, – постепенно устрояется его спасение. Прежде успехи надмевали его, неудачи повергали в уныние, прошедшее терзало раскаянием, настоящее озабочивало, будущее устрашало: теперь и благоприятныя события приемлет он с чистою радостию, потому что видит в них милость и дар Божий, и неблагоприятныя с надеждою, потому что усматривает в них обличение своего недостоинства, наставление к смирению, очищение и приготовление к лучшему; раскаяние не есть уже огнь, пожирающий душу его, но тихий дождь, ее орошающий, потому что он погрузил грехи свои в кровь и воду, истекшую из ребра Спасителева; нет для таковаго человека слишком тяжкой

148

заботы, потому что он всю печаль свою возверг на Господа; нет страха, потому что он живет под кровом Всемогущаго; прошедшее для него не потеряно, настоящее безопасно, будущее верно, – в руках Вечнаго. Прежде в самых делах благоугождения Богу, он суетился, подобно изображенной в Евангелии Марфе, и производил много молвы, не приобретая тем совершеннаго благоволения Божия: теперь, подобно Марии, безмолвен и недвижим, пребывает он у ног своего Спасителя, и, с минуты на минуту наполняясь жизнию слова Его, во глубине души своей обретает свидетельство, что он «избрал благую часть, которая не будет отнята у него» (Лук. X, 42). Таким образом преданность Богу, зачатая от убеждения ума, перераждается в живое чувство сердца; вынужденная, так сказать, уступка того, чего не умели сберечь, превращается в свободное даяние того, что сим единственно способом надеются сохранить; человек повергает себя невозвратно, как убогую лепту, в сокровищницу Божества, не мечтая увеличить ею сокровище Божие, но веруя и уповая, что там она не будет потеряна, и, сколь ни малоценна, употреблена будет, вместе с безчисленными талантами, на созидание живаго храма живому Богу. Говорят, что это значит сложить навсегда руки, сесть, и ожидать своего спасения. Совсем нет! Если кто в самом деле такое составил себе понятие о преданности Богу, и поступает по сему понятию: тот в заблуждении; он предается не Богу, но лености. Человек, не преданный Богу, не тем отличается, что он действует, но тем, что действует по собственной воле, полагаясь на собственный разум; подобно и преданный Богу не тем отличается, что не действует, но тем, что не действует по собственной воле и разуму. Как не преданный Богу может быть в бездействии: так напротив и преданность Богу не исключает действования, – действования по воле Божией и по Духу Божию. Положить талант свой в землю, без сомнения, не то, что положить его в руку торжника

149

. Ты отдал сокровище свое в искусныя и верныя руки; ты себя обезпечил: но сверх того можешь сему самому торжнику предоставить и свои руки, дабы он употребил их по своему искусству к совершению своих оборотов; и тогда получишь сугубое приобретение. Так желающий стяжать душу свою, предает сие сокровище Искупителю душ, и успокоевается в Нем верою, надеждою и любовию: но в тоже время сему всеобщему Стяжателю все свои способности и силы представляет в деятельныя орудия к совершению великаго оборота, чрез который ценою земнаго, тленнаго, ничтожнаго должно быть приобретено небесное, нетленное, Божественное. Если после сего найдет еще кто нужным спросить, почему собственно для усовершения и облаженствования человека требуется преданность Богу? вот ответ: – по тому, что человек потерял совершенство и блаженство, похитив себя у Бога, Который не только, по всеобщему праву Вседержителя, обладал им, но и особенно усвоил его Себе, положив на нем Свою печать, – Свой образ. Собственная воля твари отторгла третию часть неба, и зажгла в ней ад; собственная воля заразила природу человеческую грехом и смертию, и весь мир проклятием; и дотоле не престанет произраждать все виды зла, доколе не будет всецело предана Богу, Который един силен вновь проникнуть ее благословением, жизнию, святынею и блаженством небесным. Посему слово Божие часто напоминает нам о сей преданности, в отношении ко внутреннему и внешнему, ко временному и вечному. «Открый ко Господу путь твой и уповай на Него, и Той сотворит» (Псал. XXXVI, 5). «Приближи ко Господу дела твоя, и утвердятся помышления твоя» (Притч. XVI, 3). «Смиритеся под крепкую руку Божию, да вы вознесет во время, всю печаль вашу возвергше нань, яко Той печется о вас» (1Петр. V, 6–7). «Отче наш! Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли» (Матф. VI, 9–10). Все великое, что представляет нам слово Божие, совершилось великою преданностию Богу. Кто не знает Авраама и его великой жертвы? Как возмог он поднять смертоносную руку на сына, о котором получил потомственныя обетования? Как не усомнился он? Как не сказал Богу: не Ты ли, Господи, обещал, что «во Исааке наречется» мне "семя" (Быт. XXI, 12)? Где же будет сие семя, когда отрок Исаак сгорит на жертвеннике? Патриарх не имел в сие время ни помышления, ни желания, ни действия собственнаго; все предал он Богу, «паче упования во упование веруя» (Рим. IV, 18); и таким образом и вожделенную жертву принес, и вожделеннаго сына не лишился, и благословение над собою усугубил. «Воистинну», сказано ему, «благословляя благословлю тя, и умножая умножу семя твое.., и благословятся о семени твоем вси язы ́цы земнии» (Быт. XXII, 17–18). Таким образом преданность есть лучшая Богу жертва и вернейший залог Его благословений. Кто не слыхал о Иове, котораго добродетель проповедывал Сам Бог пред собранием небесных сил? Но в чем состоит сила его добродетели, если не в преданности Богу, Котораго непостижимым судьбам с благодарностию предал он себя, и детей, и богатство, и здравие, и чрез то соделал ничтожными все усилия врага добродетели и блаженства человеческаго? «Господь даде, Господь отъят: буди имя Господне благословено» (Иов. I, 21). Такая преданность Богу есть безопасная ограда от всех искушений. Посмотрите и на Моисея в ужасную минуту, когда пред ним море, а за ним войско Египетское. Народ вопиет к Богу; ропщет на вождя: но что вождь? Он не приготовляет народ к брани, не ищет пути к бегству, не воздвигает чудодейственнаго жезла, не произносит даже ни одного молитвеннаго слова к Богу. Что сие значит? – Он предался Богу, и вводит народ в сию преданность: «Господь поборет по вас, вы же умолкните» (Исх. XIV, 14). Все умолкло: но молчание сие громко раздалось на небесах, и подвигло чудодейственную силу Божию. «И рече Господь к Моисею: что вопиеши ко Мне? рцы сыном Израилевым, и да путешествуют.., и да внидут сынове Израилевы посреде моря по суху» (Исх. XIV, 15–16). Здесь видно, что преданность Богу есть самая крепкая и действенная молитва. Но, – чтобы вкратце сказать все для Христианина, – чем начинается высочайшее дело Христово? – Преданностию Сына Божия воле Бога Отца Своего. Се иду «сотворити волю Твою, Боже» (Псал. XXXIX, 9), глаголет Он, нисходя к воплощению. Чем оканчивается сие дело? – Тою же преданностию. «Не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Матф. XXVI, 39). «Отче, в руце Твои предаю дух Мой» (Лук. XXIII, 46). Итак преданность Богу есть и начало, и совершение Христианства и вечнаго спасения. Заключим сие учение увещанием, которым Церковь заключает большую часть молитвенных провозглашений, дабы непрестанно питать в нас дух преданности, которым дышет и живет истинное Христианство:

«пресвятую, пречиcтую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и приснодеву Марию со всеми Святыми помянувше, сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим»

. Аминь.

24. Слово в день Святыя Пасхи

(Говорено в Успенском Соборе апреля 2-го дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Христос воскресе! Сколь ни много уже раз повторяли мы ныне, но и еще не утомляемся повторять, уповаем же, что и вы не утомляетесь так часто слышать одно и тоже слово: «Христос воскресе!» Какое чудесное слово! Как изменяется от него вид всего, что существует! До сих пор многие из человеков знали только землю, на которой они являются на краткое время, и вскоре скрываются, неизвестно, куда; иные нечто еще слыхали об аде, как о пропасти, которая всех угрожает поглотить, и никого не отдает обратно; не многие помышляли о небе, как о таком горнем жилище, к которому лествицу только во сне видел некто, и только такую, по коей видны были восходящие

150

Ангелы Божии, а человеков не примечено. Теперь, когда «Христос воскресе», чем оказывается земля? – Она есть разсадник для неба; кратковременная и разрушением оканчивающаяся жизнь человека в теле, – скажем словами то, что наблюдаемый между нами при взаимном изъявлении радости воскресения обряд выражает вещию, – жизнь человека в теле есть начинающаяся жизнь птенца в яице, которому, по сокрушении скорлупы, открывается высший и обширнейший круг жизни; надобно только, чтобы зародыш птенца объят, проникнут и возбужден был теплотою крови матерней; то есть, надобно, чтобы зародыш небесной жизни в человеке объят, проникнут и возбужден был животворящею силою крови Христовой. Теперь, когда «Христос воскресе», и когда Ему, яко Богочеловеку, «дадеся всяка власть на небеси и на земли» (Матф. XXVIII. 18), не только небо сделалось досязаемым, но даже соединилось с землею так, что трудно найти между ими предел и различие; ибо и на земли является Божество, и на небеси человечество; Ангелы, которых Иаков видел восходящих и нисходящих по лествице небесной, теперь сонмами ходят по земли, как вестники Сына человеческаго, Который владычествует на небеси. Что и ад после того, как, по сошествии во ад, «Христос воскресе»? Крепость, в которую под видом пленника вошел победитель; темница, у которой врата сокрушены, и стражи разсеяны; вот подлинно, по изображению Христову, чудовище, которое поглотило сверженнаго с корабля Пророка; но, вместо того, чтобы пожрать и истребить его, сделалось для него другим, хотя не столь покойным, кораблем, чтобы вынести его на брег жизни и безопасности. Теперь становится понятным, как надеялся некто чрез самый ад пройти безопасно: «аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси» (Псал. XXII, 4), – Ты, Который для нас сшел с неба

151

, подобно нам, ходил по земли, и, подобно нам, низшел в сень смертную, дабы и оттоле проложить Твоим последователям путь во свет жизни. Наконец, и нас самих не иными ли уже, противу прежняго, соделало воскресение Христово? – Поверим одному из верных свидетелей воскресения Христова, что и нас оно переродило, если не самым действием, по крайней мере, надеждою. «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа», восклицает Апостол Петр, «Иже по мнозей Своей милости порождей нас во упование живо воскресением Иисус Христовым от мертвых» (1Петр. I, 3)! Но, если мы порождены воскресением Христовым только еще «во упование»; а за нашим упованием следует упование и всея твари, «чаяние бо твари откровения сынов Божиих чает» (Рим. VIII, 19): то все чудеса, которыя произвело воскресение Христово, суть только еще начатки дальнейших чудес, которыя оно будет открывать в продолжении, особенно в конце времен, и даже в безконечной вечности. По сим неистощимым чудесам совершившимся, и долженствующим совершиться

152

, воскресение Христово есть для нас источник размышления, созерцания, удивления, радости, благодарности, надежды, всегда полный, всегда новый, сколь ни давно, сколь ни часто из него почерпаем; оно есть вечная новость. И по сему-то, сколь ни уверены мы друг о друге, что каждому из нас известно воскресение Христово, еще однако желаем тысящекратно возвещать друг другу, как неслыханную весть, яко «Христос воскресе»; сколь ни удостоверены в истине сего события, засвидетельствованнаго очевидцами Воскресшаго, доказаннаго знамениями и чудесами, не оспоримаго врагами Христианства, еще однако жаждем слышать подтверждение, яко «воистинну воскресе Христос». Если слово есть пища, по реченному, яко «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих, жив будет человек» (Втор. VIII, 3): то слово о воскресении Христовом, подобно манне, как изображает ее Премудрый, есть «хлеб всякое услаждение в себе имеющий, и ко всякому сличный вкушению» (Прем. XVI, 20). Изнурен ли ты грехом, и алчешь правды? Прииди, насыщайся: «Христос воскресе, Иже предан бысть за беззакония наша, и воста за оправдание наше» (Рим. IV, 25). Утомлен ли ты безотрадным игом закона, и желаешь прейти от сего рабства в благодатную свободу? Приступи, вкуси пасху, тобою желаемую: «ибо пасха наша за ны пожрен бысть Христос» (1Кор. V, 7); «свободою убо, еюже свободи нас Христос, стойте, и не паки под игом работы держитеся» (Гал. V, 1). Недугуешь ли ты страхом смерти? Приими врачевство против сей болезни: «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. XV, 20). Изнемогаешь ли во брани противу врагов твоего спасения? «Вкуси добраго глагола» (Евр.6:5) воскресения, и в нем победоносной «силы грядущаго века; воскреснет Бог, и расточатся врази Его» (Пс. 67:2)! Прельщает ли тебя ложный вкус душевный, и побуждает искать пищи желаниям в тленных и суетных вещах мира? Исправь оный причастием силы воскресения: «аще воскреснусте со Христом, вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога седя» (Кол. III, 1). Или уже и «возжадала душа твоя к Богу крепкому, живому», и томится желанием, «когда приидешь и явишься лицу Его» (Псал. XLI, 3)? Живое упование воскресения утолит томление сея жажды, и сохранит самую жажду, яко здравую и спасительную, представляя уму, что «егда Христос явится, живот ваш, тогда и вы с Ним явитеся в славе» (Кол. III, 4). Видишь, христианин, какое обилие, какое разнообразие духовной пищи представляет нам Пасха наша, воскресший Христос. Питается ли теперь ею душа твоя? Действительно ли «вкушаешь» ты, «яко благ Господь» (Пс.33:9)? Ощущаешь ли в себе внутренно силу Воскресения Христова, разрешающую от грехов, и от проклятия за них, низлагающую страсти и похоти ветхаго человека, созидающую в тебе сердце чистое, и дух правый обновляющую во утробе твоей, подкрепляющую тебя в вере и надежде, воспламеняющую любовию к Жизнодавцу? Или при самой трапезе Господней ты гладен и жаждущ, и душа твоя не услаждена и пуста? – Впрочем, не хотим чрез сие испытание привести тебя в смущение и уныние. Нет! Хотя печаль, яже по Бозе, спасительна: но теперь не время печали, а радости, которая также может иметь свое спасительное действие: «ибо радость Господня, сия есть сила наша» (Неем. VIII, 10). И так, вкусил ли ты благости Воскресшаго? «Да возрадуется душа твоя о Господе» (Псал. XXXIV, 9), и сия радость да подвигнет тебя к теснейшему с Ним соединению. Не вкусил ли еще ты благости Его? Все однако возрадуйся, что Он не отлучает тебя от сего вкушения, но и призывает к сему, дая тебе слышать благовестие Своего воскресения, и быть между собравшимися во имя Воскресшаго, где по обетованию Своему и «Он посреде их» (Матф. XVIII, 20). Если чувствуешь себя и недостойным радости: возрадуйся о той дивной благости, которая и недостойнаго не отчуждает от участия в радости. Радость же о воскресении Господа нашего да введет во всех нас и силу воскресения Его живоносную и спасительную. «Ибо радость Господня, сия есть сила наша». Аминь.

25. Слово при освящении храма Живоначальныя Троицы, созданнаго тщанием княгини Евдокии Николаевны Мещерской, и при открытии основаннаго ею, Высочайше утвержденнаго Борисоглебскаго женскаго общежития

(Говорено мая 4 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог: храм бо Божий свят есть, иже есте вы. 1Кор. III, 17. Слава Богу «дивному во святилище Своем»! Еще место соделалось Святым и Божиим; еще отверзлось небо на земли; еще дано прибежище молитвам; еще явился престол Благодати. Некогда во всей вселенной был один только храм истиннаго Бога; и был некто, который восхищался от одной мысли, что он может идти в дом Господень: «возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Псал. CXXI, 1). Как не радоваться теперь, когда, так сказать, дом Божий приходит к нам из невидимаго вездесущия Божия, чтобы нам ближе было приступать к Богу? Давид, возжелав создать храм Богу, клялся не иметь покоя, доколе не найдет места угоднаго Богу: «клятся Господеви, обещася Богу Иаковлю: Аще дам очима моима сон, и веждома моима дремание, и покой скраниама моима, дóндеже обрящу место Господеви» (Псал. 131:2, 4–5); а до самого создания храма и дожить ему не суждено было. Как приятно сердцу, которому не только желание создать храм Богу, но и совершение сего желания даровано, – как приятно пред Богом сердца успокоиться в любви и благодарности! Есть ныне здесь и еще радость. Вместе с обновлением сего дома Божия, обновляется близ его дом Богоугоднаго жительства; так что радость благочестия получает новое пространство, соединяясь с радостию человеколюбия, и радость человеколюбия приемлет освящение от радости благочестия. Знамение во благо сотворил Бог, устроив сие таким образом: благо убогим, когда они видят себя у Бога. Соединим каждый свою радость в общее славословие. Благословен, дающий благия желания, укрепляющий в намерениях, устрояющий исполнение! Благословен «Бог, приближающийся» к нам Своею благодатию, когда мы не могли бы приближиться к Нему по нашей немощи и недостоинству! Благословен «Отец сирых и Судия вдовиц, Бог во святом Своем жилище», Который «вселяет одиноких в дом» (Псал. LXVII, 6–7), Который, даруя пришельцам обитель, ищет в них обители Себе Самому! Впрочем, сколь ни чист источник нашей радости пред Богом, нам заповедано и «радоваться» Господу «с трепетом» (Псал. II, 11). И естественная осторожность побуждает, с радостию о желанном приобретении соединять заботу о том, как беречь и как употреблять приобретенное. И от Апостола слышим грозное слово на того, кто не сохранит столь драгоценнаго приобретения, как храм Божий: «аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог». И так великое внимание потребно на то, чтобы пользоваться храмом Божиим, и не повреждать его. Обыкновенно потолику бережем вещь, поколику знаем ея достоинство. Посему Апостол, убеждая не разорять храма Божия, указывает на его достоинство, которое называет святостию: «храм бо Божий свят есть». Мысль о святости храма Божия он находит столь очевидною, что для удостоверения в ней не присовокупляет ничего, а самую сию мысль полагает в основание удостоверения. В самом деле, что храм Божий должен быть свят, сие столь же свойственно думать, как то, что день должен быть светел. День без света не был бы днем: храм без святости не был бы храмом, но или простым домом, или даже капищем. Но что такое свет дня? Что такое святость храма? – Здесь под очевидностию скрывается тайна, которой иные не проникают, и либо в неведении остаются, либо уклоняются во мнения погрешительныя, и даже иногда, как говорит Апостол, «елика не ведят, хулят» (Иуд. X). Некоторые, на пример, особенную святость храма полагают в древности его, или находящихся в нем священных вещей. Почтенна древность, и мысль о ней величественна; в ней созерцаем мы образ вечности, которая сама в себе превышает наше созерцание: почему и Сам Бог в видении Пророческом является в образе, и нарицается именем «Ветхаго деньми» (Дан. VII, 9). Однако мысль о святости храма отнюдь не должна быть смешиваема с мыслию о древности. Храм Соломонов был нов, когда Бог явился Соломону

153

, и сказал: «освятих храм сей, егоже создал еси» (3Цар. IX, 3): храм сей был древен, когда сей же Бог предал его язычникам на осквернение и разрушение. Горница Иерусалимская соделалась первым новым храмом Христианским, по вознесении Господнем: но когда в ней получили Апостолы излияние Святаго Духа, тогда, без сомнения, она имела в себе несравненно более святости, нежели древний в то время храм Иерусалимский. Чтобы взойти к истинному и общему началу святости, принадлежащей храму Божию, должно вспомнить, что первый создатель святаго храма (который назван тогда скиниею, Поелику был устроен по подобию шатра, так как и народ Божий в то время обитал в шатрах, странствуя в пустыни), – что создатель сего храма был Сам Бог; что чертеж сего перваго храма принесен был с небес, как заповедано Моисею: «виждь, да сотвориши по образу, показанному тебе на горе» (Исх. XXVII, 8); что по сему же самому образу, только с новым великолепием, создан после храм Соломонов; что наконец после того, как с Христианством открылось, представленное прежде в чувственных видах, поклонение Богу духом и истиною, храм Христианский содержит ту же святыню в духе и силе, которая в храме Моисеевом или Соломоновом представлена была в образе и явлении. Что же было источником святыни в храме Моисеевом и Соломоновом? – Омовение и помазание, употребительныя и в древности, как ныне составляли

154

только приготовительное освящение; самая Святыня ознаменовывалась тогда, когда чудесный облак осенял скинию или храм; когда небесный огнь нисходил на жертвы, словом, когда являлось присутствие Всемогущаго Бога. Так святыню храма изъясняет Соломону Сам Бог: «освятих храм сей, егоже создал еси». – Но как, Господи? – «Еже положити имя Мое тамо во веки, и будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни» (3Цар. IX, 3). Посему и ныне в совершительном действии освящения возвещается присутствие Божие, когда возглашается вратам, чтобы оне «возвысили верхи свои, да внидет Царь славы» (Псал. XXIII, 7). И так глубокое основание святости храма Божия есть присутствие Божие во храме, таинственное и непостижимое, но тем не менее истинное и действительное. «Господь Сам во храме святем Своем» (Псал. X, 4). Напрасно люди, которые думают мудрствовать выше, нежели учит премудрость Божия, говорят, что им не нужно искать присутствия Божия во храме, потому что они познали вездесущие Божие. Что вы говорите? Разве Бог не знает Своего вездесущия? Не сказал ли Он чрез Пророка: «небо престол Мой, земля же подножие ног Моих; кий дом созиждете Ми, и кое место покоища Моего» (Иса. LXVI, 1)? Не ужели Он забыл о сем вездесущии Своем, когда Сам сказал Соломону о храме: «будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни!» Конечно никакое особенное место не нужно для вездесущия Божия: но для ограниченности человеческой нужно, по крайней мере до некотораго степени усовершения, иметь известный предел, где бы совершалось прикосновение к безпредельному. Знаем и мы, что будет некогда «святый град», в котором не «видно будет храма; Господь бо Бог Вседержитель храм ему есть» (Апок. XXI, 22). Но град сей должен «снити от Бога с небеси» (Откр. 21:10): не созиждет его надменное мудрование человеческое, которое мнимым познанием вездесущия Божия хочет разрушить храм Божий; ничего не созиждет оно, кроме Вавилона. Может быть, найдутся и такие, которые скажут: как найдем мы во храме присутствие Божие, когда оно уже не является ни в облаке осеняющем, ни в огне сходящем с неба? Таковым ответствуем на сие словом Христовым: «аще знамений и чудес не видите, не имате веровати» (Иоан. IV, 48)! Как-бы так сказал Он: бедные маловеры! Вы все требуете, чтобы вера ваша питаема была непрерывными видимыми чудесами, подобно как слабыя растения сохраняют искуственною теплотою, вместо естественной солнечной. – Теперь уже не зима, или хладная древняя ночь; теперь лето Господне приятно, и ясный день спасения. Не то уже время, когда надлежало слабое растение веры сохранять и живить силою внешних чудес, время уже вере вашей, живой во Иисусе Христе, без внешних подпор укрепляться, и самой производить чудесные плоды. Веруйте, не требуя видимых чудес, и вы увидите несравненно высшей степени чудеса невидимыя. На что вам Синайские громы, когда вы слышите здесь в Евангелии живое слово живаго Бога? На что вам облак осеняющий, в котором древние, как говорит Апостол, «крестились в Моисея» (1Кор. X, 2), когда здесь имеете вы крещение, облекающее вас во Христа, и осенение от Духа Святаго? На что вам огнь, ниспадающий с неба и поядающий кровавыя жертвы, когда здесь есть Божественный огнь, нисходящий на безкровную жертву, и ее, не разрушая, превращающий в Божественную плоть и кровь, в пищу жизни вечной? Найдите только здесь хотя одну общую молитву верных; и тогда вы нашли здесь истинное

155

присутствие Божественнаго Спасителя, по Его непреложному обещанию: «идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь и Аз посреде их» (Матф. XVIII, 20). Веруйте присутствию Его: и тогда, если нужно будет, Он покажет вам Свое присутствие и видением, как показал многоразлично многим, начиная от посещения Апостольской храмины, дверем затворенным. Но без нужды не домогайтесь видения: «блажени не видевшии, и веровавше» (Иоан. XX, 29). Христиане! В какой бы то ни было сокровенности, только, если мы имеем во храме такое сокровище, какого драгоценнее и небеса не имеют, то есть, святое и благодатное присутствие Божие: то с каким вниманием, с каким благоговейным страхом должны мы здесь обращаться, чтобы оное не было у нас отнято, чтобы не было сказано и нам, как некогда сказано поклонникам дома Божия в Иерусалиме: «се оставляется вам дом ваш пуст» (Лук. XIII, 35)! Вы стоите здесь пред Богом: точно ли стоите вы непоколебимо в Его присутствии, не убегает ли мысль ваша за стены храма, не обращается ли сердце ваше от Бога к тварям, хотя и в доме человеческом вы почитаете неприличным оставить господина, и предпочтительно пред ним обращаться с рабами? Берегитесь, чтобы Великий Владыка сего высокаго дома в свою чреду не отвратился от вас, как вы от Него, и чтобы не остался для вас дом сей пуст. Вы участвуете здесь в молитвах: изрекает ли внутренно дух ваш то, что внешно говорят уста? Чувствует ли сердце, что слышит ухо? Или вы думаете, что Бог будет внимать молитве, которой вы сами не внимаете? Берегитесь, чтобы дом молитвы не остался для вас пуст. Что убо сотворим, предстоящие во храме, что сотворим, дабы не нарушить святыни храма? – Каждый из нас должен пещись о созидании, об освящении, о святом употреблении в общем храме своего собственнаго храма Богу. Ибо, говорит Апостол, «храм Божий свят есть, иже есте вы» (1Кор. III, 17). То есть, вы признаете, что храм Божий свят, и что раздражает Бога тот, кто нарушает святыню его; но сей храм – вы. Если святыня его не имеет инаго начала, кроме Бога, то

156

не имеет иной цели, кроме вас

157

; в вас открывается дух, заключенный в образах его; в вас постигается значение знамений его. «Вы есте церкви Бога жива» (2Кор. VI, 16). Тайна глубокая, «сокровенная», как говорит тот же Апостол, «от век и родов» в Боге и «ныне являемая только святым Его, иже есть Христос в вас» (Кол. I, 26–27)! Тщетно усиливались бы мы немотствованием плотскаго языка изъяснить духовныя и Божественныя чудеса, заключенныя в сей тайне. Не пытливостию, но верностию приобретается открытие тайны. Будем верны в том, что уже открыто нам: так приготовим себя и к высшему откровению сокровеннаго. Тебе уже сказано, что ты храм Божий: примечай же все, что есть, и что совершается, во храме Божием, и сообразно с сим располагай себя, и наипаче свою внутренность. Видишь здесь изображения дел Божиих и Святых Его: наполняй и ты ум твой и память, яко духовными образами, назидательными помышлениями о великих делах Божиих, и о Богоугодных делах Святых Его. Видишь светильник пред святым изображением: старайся, чтоб и в тебе святыя помышления о Боге раждали свет веры, и возжигали огнь любви к Богу. Видишь курение кадила: «да исправится молитва» твоя, «яко кадило, пред Богом» (Псал. CXL, 2). Слышишь слово Божие: внимай так, чтобы оно «вселилось в тебя» (Кол. III, 16), чрез учение и вразумление себя самого. Слышишь пение во славу Божию: «воспевай» и ты «в сердце твоем Господеви». Видишь Священнослужителей предстоящих Престолу Таин, и возвещающих, что мы «изобразуем» собою «Херувимов», предстоящих Животворящей Троице: «отлагай» же и ты «житейския попечения»

158

; «да молчит» в тебе «все плотское»

159

, и да навыкнет дух твой с Давидом «зреть Господа пред собою выну» (Псал. XV, 8). Тако, братия, «приходя», здесь «ко Христу, камени живу», и «сами зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоугодны Богови Иисус Христом» (1Петр. II, 5). Со Апостолом «молю вы, братие» и сестры, «щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше» (Рим.12:1). Аминь.

26. Слово в день Святителя Николая

(Говорено в Николаевском Перервинском Монастыре, маия 9 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе, на скончание жительства, подражайте вере их. Евр. XIII, 7. Сие пишет Апостол Павел к Евреям, то есть, к обратившимся в Христианство из Еврейскаго народа, и вероятно, к тем, которые жили в Иудее. Посему догадываться можно, что наставники, которых он имел в мыслях, суть именно Апостолы Иаков, брат Иоанна, и Иаков, брат Господень. Первый из сих скончался от меча, подъятаго на Церковь Иерусалимскую Иродом; а второй пострадал от Иудейскаго первосвященника Анны и его скопища. Естественно, что дети Церкви с горестию воспоминали столь бедственную потерю столь великих наставников. Сие-то расположение духа исправляет и возвышает Апостол, поучая воспоминать кончину благочестивых наставников не с печалию, но с благоговением, не для оплакивания, но для подражания. «Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их». Поелику Апостолы говорили то, что подаваемо было им от Духа Святаго: то послушныя дети Церкви наставления их принимали как законы, и слово их обращали в дело. Отсюда обыкновение торжественно воспоминать отшедших к Богу наставников Христианских, и, когда уже не поучают они словом, поучаться их примером. Иные наставники просияли словом мудрости

160

, иные иными дарованиями духовными, на пользу Церкви. Воспоминаемый ныне наставник, Святитель Николай, ознаменовал себя преимущественно сильною верою и ревностию по вере. Вспоминайте же его так, чтобы при том поучаться, и самым делом подражать его «ревности по вере». Ревность есть духовный огнь. Как мудрость светит в уме, как любовь согревает сердце: так ревность, сложное действие оных двух сил, воспламеняет все существо, в котором она есть. Она является в нем напряженною деятельностию, которая все, что может ей покориться, могущественно направляет к своей цели, – способное к очищению очищает

161

, смешенное разделяет, нечистое и тленное разрушает, противоборствующее отражает и разсыпает. Так ревность Самого Бога изображает Апостол, когда называет ее «ревностию огня, поясти хотящаго сопротивныя» (Евр. X, 27). По сему образу, ревность человека в отношении к вере есть такое качество и расположение духа, по которому человек с пламенным желанием и живейшею деятельностию старается, истинную веру, которую он познал и возлюбил, сохранить, распространить, очистить от примешения суеверий и соблазнов, и врагов ея или умягчить и обратить, или довести до невозможности вредить ей. Ревность по вере есть «алчба и жажда правды» (Мф.5:6) в вере, которая поколику обретает веру правую, потолику насыщается и блаженствует; а когда или не обретает правыя веры, или видит ее ослабляему нерадением ложных Христиан, колеблему раздорами, угрожаему бедами, тогда «снедает» (Иоан. II, 17) самого ревнителя. Соломон, изображая сию огненную или снедающую силу ревности, говорит: «жестока, яко ад, ревность» (Песн. VIII, 6). Аду ее уподобляет не потому, чтобы она хотела кого либо низринуть во ад; – ибо сего не может быть от истинной ревности, Поелику в составе ея есть любовь; – но или потому, что она, видя возлюбленныя творения Божия на пути ко аду, и с живейшим состраданием представляя себе погибель, им предстоящую, сама в себе чувствует их ад; или потому, что ревность, с избытком растворенная любовию, готова бывает разделить даже адскую участь с теми, по которых ревнует, дабы облегчить участь сию для них, и своею опасностию исхитить их от опасности. Так Апостол Павел, ревнуя по Израильтянах «ревностию Божиею», побужден был сказать, что он «молилбыхся сам отлучен быти от Христа по братии своей» (Рим. IX, 3), то есть, дабы они во Христа уверовали. По сему и подобным примерам, некоторые, может быть, думают, что сия святая ревность не есть общая и всегдашняя обязанность, но дар, низпосылаемый благодатию не многим, на некоторые особенные случаи, когда необыкновенныя опасности веры требуют необыкновенных усилий для ея сохранения и утверждения. Подозрением в сем образе разсуждения не касаемся мы тех, которые охладели в вере до такой степени, что не исполняют и обыкновенных, всеми признанных, ея обязанностей: как искать ревности по вере у тех, у которых и самой веры в делах найти не можно? Нет ли таких, которые чтят веру, желают, и употребляют некоторыя усилия исполнять ея обязанности, поколику знают их, но у которых ни в исчислении должностей, ни в списке добродетелей не найдешь имени ревности? Не думают ли, что нам нет нужды в ревности Павла, когда мы не назначены сражаться с упорством Иудеев, ни в ревности Моисея, или Финееса, или Илии, когда мы не живем среди мерзостей язычества? Конечно, не всякому быть Моисеем или Финеесом, Илиею или Павлом; когда и Моисей в известное время не мог быть Финеесом, ни Финеес Моисеем. Но если Моисей в одном, а Финеес в другом случае, спасли целый народ Божий своею ревностию: не лучше ли было бы еще, когда бы таких ревнителей было более? А из сего уже и видно, что если святая ревность не есть необходимая обязанность, по крайней мере она есть желательная добродетель. Но осмотримся внимательнее, не найдем ли мы ревности и между необходимыми нашими обязанностями. Что может быть необходимее и повсемственнее обязанностей, которыя Сам Бог возложил на нас десятью заповедями? Здесь ищу я закона ревности, и сие искание нет нужды простирать далее первой заповеди. «Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе бози инии»: слышите ли вы в сих словах, вместе с заповедию веры и любви, заповедь ревности? Вслушайтесь разборчиво. Когда небесный Законодатель провозглашает Себя «Господом» и «Богом»: Он возвещает Свою власть, и требует нашей покорности; возвещает Свое величие, и поставляет нас в благоговение пред Ним. Когда же «не стыдится», как выражается в сем самом предмете Апостол, «нарицаться» Господом и «Богом нашим» (Евр. XI, 16): что являет Он нам в Себе, как не любовь, и что возбуждает в нас к Себе, как не любовь? Ибо что может быть полнее любовию от лица говорящаго, что любезнее для слышащаго, как сказать, как услышать говорящаго: «Я есмь твой». И так вот заповедь любви. Но что далее? «Да не будут тебе бози инии, разве Мене». Что сие значит, как не то, что Бог, постановив между Собою и человеком союз любви, желает укрепить его и возвысить до такого совершенства, чтобы любовь сия исключала всякую другую любовь, которая с нею не согласна, и ей не подчинена, или, что тоже, открывает Свою ревность, и ревность нам заповедует? И так вот заповедь ревности. Изъяснение сие не вымышлено, а дано Самим Творцем закона, в продолжении десятословия: «Аз бо есмь Господь Бог твой, Бог ревнитель» (Исх. XX, 5). Из сего не трудно усмотреть, как то, что обязанность, быть ревностным по Боге и по вере в Него, лежит на каждом человеке, так и то, что обязанность сия простирается на все времена и случаи: Поелику заповедь ревности неразрывно связана Высочайшим Законоположником с заповедию любви к Богу, которая никогда никакому исключению подвержена быть не может. Но дабы ближе в самом действии усмотреть, как далеко может и должна простираться святая ревность, вопрошаю: должно ли быть ревнительну по таком Богослужении, которое хотя и было правильное и Богом установленное, но, по Его же судьбам, уже начало терять свое достоинство и значение, и вскоре совершенно должно быть разрушено? Как многия души, не воспламененныя Божественным огнем, подумали бы, что оне, не нарушая своих обязанностей, с хладным равнодушием смотреть могут на какое бы то ни было уничижение такого Богослужения! Не подумают ли некоторые, что в таком случае ревность была бы даже неуместна и неразсудительна, усиливаясь подкреплять то, что непременно должно быть разрушено? Примечайте же здесь, как много может обмануть нас мнимое благоразумие, лишенное живаго чувствования сердечнаго, или лучше сказать, нерадение, прикрытое видом благоразумия. Не так мыслил, не так поступал Тот, Который есть самая Премудрость, и вместе самая Любовь, и потому, чистейший образец ревности. Иерусалимское Богослужение, состоявшее из теней и гаданий, должно было прекратиться, когда явился Иисус Христос, Свет теней и разрешение гаданий; и самому храму вскоре надлежало быть предану язычникам для конечнаго разрушения. Но что в сие время чувствовал, что сказал, что сделал Иисус Христос, когда увидел во храме недостойное храма? Он чувствовал то, что изображено у Пророка: «ревность по доме Твоем снедает Меня. Не творите», говорил Он, «дома Отца Моего домом торговли». И самым делом «изгнал» продающих из храма (Иоан. II, 14–17). Видите, Христиане, пример святыя ревности в таком случае, по которому должно заключить, что и каждому из нас не будет недостатка в случаях к подвигам ревности. И сей образ ревности показан точно всем: ибо Иисус Христос поступил в сем случае, не яко принадлежащий храму, по особенной к нему обязанности, Поелику известно, что Он никогда не поставлял Себя в такое положение, но во всех случаях, для исполнения обязанностей установленнаго Богослужения, даже очудодействованных Им, отсылал к Священникам; Он действовал здесь по свободной, всеобщей ревности. И так, Христианин, если ты веруешь, и желаешь быть верен твоей вере: то надлежит тебе быть и ревнителем по вере. Не отрицайся от сего тем, что ты не видишь врагов веры, и не встречаешь предметов ревности. Иисус Христос нашел предмет ревности в самом храме истиннаго Бога. Встречается и в истинной Церкви Христианской то, что ревностнаго Христианина снедает ревностию. Можно ли равнодушно видеть многих из чад веры, живущих в таком неведении о том, во что они веруют, что им точно можно сказать сказанное Самарянам: «вы кланяетеся, егоже не весте» (Иоан. IV, 22)? Если Бог даровал тебе истинный свет веры и разумение тайны Христовы: то возревнуй по таковых со Апостолом «Божиею ревностию» (2Кор. XI, 2), и «болезнуй» спасительною болезнию, «дондеже вообразится» в них "Христос" (Гал. IV, 19). Не встречаем ли Христиан, которые право так именовать себя основывают токмо на исполнении некоторых наружных, по легкости предпочтительно восприемлемых, обязанностей, без внутренняго исправления сердца, без очищения совести, без возвышения духа к общению с Богом? Если ты Христианин не по одному имени, но по духу и силе; скажи хотя одному из таковых, кому можешь: почто ты, Христианин сый, Иудейски, или даже язычески, живеши? Трудно было бы окончить, если бы мы захотели продолжать исчисление подобных случаев к святой ревности, которые внимательный Христианин ежедневно может встречать, обращаясь с подобными себе Христианами. Но еще не далеко ли мы оных ищем, когда ищем далее самих себя? Обратись, Христианин, в собственную твою храмину, войди в себя самого: не найдешь ли и здесь того, что должно снедать тебя ревностию? Если ум твой «прилагается в научения странна и различна» (Евр. XIII, 9), и не хочет отдать себя в свободный плен и блаженное послушание вере: то не нужна ли тебе против тебя самого ревность святых Отцев, которые силою веры «низлагали взимавшияся на разум Божий возношения» (2Кор. X, 5) гордаго разума ересеначальников? Если корысть или суета наполняет сердце твое предметами мира, и оно занимается ими более, нежели Богом, для Котораго сотворено: то не нужна ли тебе против тебя самого ревность Моисея и Илии, обличавших и истреблявших идолослужение? Если чувства твои отверсты к удовольствиям растлевающим и оскверняющим душу: то не нужна ли тебе против тебя самого ревность Финееса, дабы, если можно, решительным ударом «умертвить уды сущия на земли», «страсть и похоть злую» (Кол. III, 5)? «Ревнуя поревнуй по Господе Бозе твоем» (3Цар. XIX, 10). Не одному Финеесу ревность принесла завет священства вечнаго. И нам, если будем чистыми и неизменными ревнителями и поборниками по царствии Божием в нас и в ближних наших, сия ревность принесет обет, или, лучше, самое исполнение обета, да «сотворит нас» Христос «цари и иереи Богу Отцу Своему. Тому слава и держава во веки веков, Аминь». (Апок. I, 6).

27. Слово в день Святаго Мученика Благовернаго Димитрия Царевича

(Говорено в Архангельском Соборе, маия 15 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Темже и страждущии по воли Божией, яко верну Зиждителю да предадят души своя во благотворении. 1Петр. IV, 19.

1822

Для чего так часто Церковь возобновляет пред нами зрелища неповиннаго страдания, торжественно возобновляя память невинно пострадавших? Для чего само Провидение поспешествует

162

в сем Церкви, – для чего и оно так долго и непрерывно представляет нам зрелища неповиннаго страдания, чудесно сохраняя

163

, пред нами, нетленные останки невинно пострадавших? Для чего, святое Отроча, багрянородное в жизни земной, по крови Царской, багрянородное и в жизни небесной, по крови мученической, – для чего еще оставляешь между нами твои разсеченные члены, и таким образом соделываешь потомков очевидцами того, как ты пострадал, без сомнения, не без воли Божией, хотя то было по воле и действием забывших Бога человеков? – Домышляюсь. Губители принесли тебя в печальную жертву законопреступному властолюбию, на погибель законной власти Царской; и дивный в судьбах Своих Бог попустил быть сему, дабы беззаконием вельможи обличить и наказать грехи народа: но дабы не вотще пролита была чистая кровь твоя, Он сберег ее ко времени; повелел ей, как Авелевой, вопиять против мятежников и похитителей Царскаго венца; и таким образом соделал тебя священною жертвою, агнцем, закланным за спасение законной власти Царской. Только сие нужно на время. Для чего же и теперь еще призываемся мы быть свидетелями, более, нежели за два века пред сим совершившагося неповиннаго страдания? Для чего так открыто, по изречению Церкви, «сеются мощи мучеников по всей вселенной»? Для того, как она же говорит, чтобы от них «прозябал плод исцелений»? – Правда. Но для чего и дар исцелений дается невинно пострадавшим, и притом иногда таким, которые не совершили великих подвигов добродетели, как сие, впрочем благословенное, Отроча? Для чего, повторяю, дар исцелений? Для тела ли только, когда самое тело не для себя, но для души? Как одним концем нити разрешается многосплетенный узел: так все сии вопросы разрешаются одною простою мыслию, что Бог сохраняет и украшает дарованиями чудес останки невинно пострадавших, а Церковь, таинница путей и намерений Божиих, возобновляет и прославляет память их, на тот конец, чтобы приучить нас к мысли о неповинном страдании, и соделать нас готовыми предать на сие души наши, если на то будет воля Божия. Мне кажется, на каждом гробе мучеников написано то, что написал Апостол Петр при мысли о Стефане, Апостоле Иакове и других мучениках первенствующей Христианской Церкви: «и так страждущие по воле Божией», Ему, «как верному Создателю, да предают души свои, делая добро». Должно признаться, что не легко привыкнуть к мысли о неповинном страдании. Против нея возстает некоторым образом вся природа, как человеческая, так и прочих тварей Божиих. Поелику все сотворил единый, премудрый и всеблагий Бог: то все сотворено в единстве, расположено по закону порядка и направлено к блаженству: "смерти" же "Бог" и «не сотворил» (Прем. I, 13). И так естественно, что никакая вещь не расположена к тому, чем разсекается единство, чем нарушается порядок, что уклоняет от блаженства. Таким образом всякая жизнь любит жить, и не хочет смерти; всякое орудие познания или ощущения желает находить свою пищу и радость в предметах, сообразных с его устроением, а не страдать от тех, которые несообразны с его свойствами, и разрушительны для его состава. В человеке, кроме естественнаго отвращения от страдания, против мысли о неповинном страдании возстает чувство справедливости, свойственное высшей его природе. Если чувственная природа, по началу своего устроения, требует, чтобы жизнь пользовалась безопасностию: то нравственная природа, по началу свободы и правды Божией, в ней впечатленному, еще сильнее требует, чтобы невинный был безопасен. И потому как вид разрушения приводит в содрогание чувственную природу: так нравственную природу приводит в сугубый трепет и смятение вид незаслуженнаго страдания. Но вот странность и противоречие природы самой себе, которое должно погрузить размышляющаго в безутешное уныние и отчаянную скорбь, если он не откроет источника утешения и надежды выше природы! Та же природа, которая внушает отвращение и ужас от страдания, особенно неповиннаго, та же самая природа возвещает, что страдание, даже и неповинное, неизбежно. Пройдите по всем степеням видимых тварей, пройдите по всем областям земной природы: где нет страдания? Что не страждет? И не более ли страждет то, в чем более видны черты невинности? Агнец трепещет от волка, кроткая птица от хищной; сильнейшия животныя, то по естественному побуждению и необходимости, то по случаю, истребляют слабейших, а иногда и сильнейших хитрейшия; то, что есть лучшаго в растениях, терзается и разрушается животными, составляя их пищу. Всякое благо, всякая радость, всякое удовольствие в природе, более или менее дорого, покупается страданием. Зерно должно расторгнуться, и совсем погибнуть, чтобы родилось растение и плод; чувство чадолюбия, источник живейшей радости в животной природе, очевидно растворено и в безсловесных тоскою и заботами; приятность питания и насыщения почти соразмерна бывает с предшествовавшим изнурением глада, и сладость сна, – с утомлением бдения. Во всех и самых благодетельных силах природы открыты источники страдания и разрушения. Солнце согревает, но и палит зноем; хлад укрепляет, но и убивает; вода орошает, но и потопляет; ветер освежает, но и наносит болезни; земля приносит человеку хлеб, но требует у него пота. Человек родится, живет и умирает также под законом страдания, и еще более прочих тварей покорен сему закону. Раждающая мучится, раждаемое плачет; умирающий страдает, плачут оставшиеся после умершаго. С начала жизни человек страждет от недостатка сил, от несовершеннаго развития способностей; под конец жизни, от утраты сил и способностей: если между сими крайностями есть какая средина, она через край наполняется страданиями от того, что человек никогда не находит способностей и желаний своих удовлетворенными. А сколько разнообразных случайностей! Болезни, страсти, оскорбления от людей, безпомощная бедность, обременительное богатство, тяжкая подчиненность, разстроенное управление, – сколько стрел, или точнее, сколько тулов, наполненных стрелами, на уязвление сердца человеческаго! Какая участь! Страдать не хочется; но страдать надобно! Несносно; а неизбежно! Что же делать? «Тяжело, говорит один размышляющий язычник, но терпением облегчается то, чего переменить не можно». Сей пример показывает, что и язычники признавали необходимость приучать себя к мысли о страдании, и даже к готовности на страдание неповинное. Но язы ́цы, «не имущие упования» (Еф. II, 12), не знали «терпения», которое «упование соделовает» (Рим. V, 4), и учили терпению отчаянному. «Терпи охотно, говорили они; иначе невольно терпеть будешь». Или: «погибай великодушно; потому что все погибает; приятно пасть под огромными развалинами». Горькия утешения! как будто горькая чаша может сделаться сладкою от соединения с морем той же горечи, и от той мысли, что она менее горька быть не может! Так мало может человек усладить чашу судьбы своей без познания Того, Который есть «утеха Израилева» и «чаяние языков» (Лук. II, 25. Быт. XLIX, 10)! Только в истинном благочестии, одним словом, только в Христианстве можно найти чудесный камень, превращающий мрачное железо в чистое золото, горечь в сладость, зло в добро, смерть в жизнь, страдание в блаженство. «И так страждущие по воле Божией, Ему, как верному Создателю, да предают души свои». И от сей мысли, что мы «страждем по воле Божией», неверующий ужаснулся бы, и возроптал бы на вернаго Создателя. Но верующий, углубляясь в сию мысль, обретает в ней обильный источник утешения, который растворяет сладостию всякую горесть. Одобряющая и обнадеживающая мысль о «воле Божией», о воле «вернаго Создателя», мирит верующаго с угрожающею мыслию о неповинном «страдании». Мы страждем по воле Божией, по воле Того, от Котораго «всякое даяние благо и всяк дар совершен сходит свыше» (Иак. I, 17); по воле Того, Который питает птицу, не стоющую ассария, Который траву сельную одевает великолепнее, нежели Соломон облачался в славе своей, и Который чрез Единороднаго Сына Своего уверяет нас, что мы, даже мы маловеры, дороже у Него какого нибудь крина или врабия; по воле Того, Который «солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и неправедныя» (Матф. V, 45), и заповедует нам подражать совершенству Своего милосердия. Как же можно, чтобы Тот, Который есть, и от Котораго происходит, единое благо, имел волю поставить нас в такое состояние, в котором нет ничего кроме зла? Как можно, чтобы Тот, Который бережет врабия и травное былие, не хранил человека, хотя бы проводил его сквозь огнь и воду, когда то находит нужным? Как можно, чтобы Тот, Который являет милосердие Свое даже злым, не явил даже правосудия Своего невинно страждущим? Если Благий посылает страдание: то конечно и в страдании есть некоторое благо. Если Милователь и Питатель наш «питает нас хлебом слезным, и напаяет слезами» (Псал. LXXIX, 6): то конечно есть нужда и польза приготовить нам такую пищу, подобно как находят нужным, с туком или сладостию обыкновенной пищи соединять остроту соли, кислоту, или горечь. Если безконечно Милосердый безконечным милосердием не удерживается от того, чтобы «показать людем Своим жестокая» (Псал. LIX, 5): то конечно не может статься, чтоб Он допустил сие вопреки правосудию. Скажут: посему и не было бы неправеднаго и неповиннаго страдания? И не знаю, есть ли в отношении к Богу неповинное страдание, кроме страдания Того, Который «язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша» (Иса. LIII, 5). Кроме Его «вси согрешиша» (Римл. V, 5): и потому все повинны страданию; а вместе с виновными человеками и покоренная им тварь покорена суете неволею, и от того вместе с ними совоздыхает и сболезнует, в надежде очищения и освобождения вместе с ними. Если же и есть страждущие неповинно в отношении к себе и своим делам: правосудие и благость Божия с избытком являются над ними в делах Божиих чудесных и спасительных, совершаемых в воздаяние за неповинное страдание. Осязательный образ сего представлен нам в Евангельском слепорожденном: если слепота его была темною загадкою в отношении к понятию о правосудии наказательном: «сей согреши, или родителя его, да слеп родися» (Иоан. IX, 2)? то загадка сия совершенно разрешена правосудием воздаятельным: «ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем» (Ин. 9:3). Тяжко ли, не видеть несколько лет света телеснаго, чтобы в награду за сие узреть свет духовный, Божественный, просвещающий всякаго человека к жизни вечной? Но если мысль о Боге, «яко верном Создателе», может облегчить для нас неповинное страдание: то мысль о Иисусе Христе, яко возлюбленном Спасителе, может сделать страдание любезным, сладостным, блаженным. Кто имеет сердце: тот знает, что есть страдание из любви и благодарности, и как сладостно сие страдание. Христианин! Кто может так любить тебя, и кто так достоин любви твоей и благодарности, как Тот, Который из любви к тебе оставил славу небесную, вкусил все скорби и горести земныя, пострадал на кресте, прошел даже сквозь адския мучения, дабы исхитить тебя из ада и возвратить в славу Божественную? Можешь ли ты отречься, если нужно из любви к Нему, вкусить несколько капель из чаши, которую Он для тебя испил без остатка? Что я говорю? Не чувствуешь ли ты неизъяснимой сладости сей чаши, которая так обильно растворена Божественною любовию, что горечь страдания составляет в ней едва приметную пряность? Ах! если ты сего не чувствуешь; то духовный вкус твой туп и мертв: болезнь, для уврачевания которой опять не иное что нужно, как умножить горечь в чаше твоей участи! И так, ученики пострадавшаго, в наказание ли, в залог ли милости, в наслаждение ли, или во исцеление, только непременно нужно нам приобщиться страдания. «Христу пострадавшу за ны плотию, и вы в туже мысль вооружитеся: зане пострадавый плотию, преста от греха» (1Петр. IV, 1). «Возлюбленнии, не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываему, яко чужду вам случающуся: но понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, да и в явление славы Его возрадуетеся веселящеся (1Пет. 4:12–13). Аще укоряеми бываете о имени Христове, блажени есте: яко славы и Божий Дух на вас почивает. Да не кто от вас постраждет, яко убийца, или яко тать, или яко злодей, или яко чуждопосетитель: Аще ли же яко Христианин, да не стыдится, да прославляет же Бога в части сей» (1Пет. 4:14–16). Аминь.

28. Слово в день обретения мощей Святителя Алексия

(Говорено в Чудове Монастыре маия 20 дня напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия, не токмо же мне, но и всем возлюбльшим явление Его. 2Тим. IV, 8.

1822

Необыкновенно смелыя слова! Можно

164

подумать, что этот человек забывается и мечтает, когда прежде суда Божия пред Богом себя оправдывает, и сам себе назначает венец от Бога. Но так думать не позволяет известная его скромность и глубоко смиренное о себе мнение. Ибо сей самый человек в другое время называл себя «наименьшим из Апостолов, недостойным имени Апостола» (1Кор. XV, 9), «гонителем» Церкви, «хульником» и «досадителем», единственно по благодати «помилованным, первым из грешников» (1Тим. I, 13, 15). Как же случилось, что человек, который так любит уничижать себя, с таким дерзновением себя возвеличивает? – Без сомнения, вера дала ему предчувствовать то, что уготовано ему: а открыть сие предчувствие, думаю, любовь его побудила. «Злопостражди», написал он пред сим возлюбленному чаду своему Тимофею: и тотчас, дабы сию горькую заповедь растворить утешением, указует ему на пример своего злострадания: «аз уже жрен бываю»; и на свою несомненную награду: «прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия» (2Тим. 4:5–6, 8). Но едва любовь к ученику исторгла из сердца учителя тайну высокой надежды; немедленно приходит смирение, и поставляет высокаго учителя на ряду с последними учениками: «не токмо же мне» венец правды, «но и всем возлюбльшим явление Его» (2Тим. 4:8). И все человеки Божии не любят быть в славе между человеками: а если являются между ими в славе, или являют в себе чаяние славы; то для того, чтобы, показуя им венец правды, привлечь их на путь правды. И ты, Духоносный преемник и подражатель Апостолов, «дело сотворивший благовестника, подвигом добрым подвизавшийся» (2Тим. 4:5, 7), когда некоторыми лучами твоего небеснаго венца и здесь на земли сияешь, – и ты, Алексие, по кончине своей, как Павел пред кончиною своею, проповедуешь нам надежду венца небеснаго, и поощряешь нас искать его. «Не токмо мне венец правды, но и всем возлюбльшим явление Его». Достойно примечания, Христиане, что Апостол обещает венец правды «всем возлюбльшим явление Господне». Чрез сие научает он нас, что, между прочими спасительными подвигами, для достижения венца от Господа, потребно то, чтобы мы «возлюбили явление Его», то есть, прилежно размышляли о пришествии Христовом, ожидали его непрестанно, желали сердечно, готовились к нему деятельно. Когда Иисус Христос возносился на небо, и Апостолы, хотя уже и предваренные о Его восхождении ко Отцу Своему, стояли с устремленными в след Его взорами, в изумлении ли от дивнаго

165

события, в недоумении ли о его последствиях, в сетовании ли о разлучении с Божественным Спасителем: тогда успокоить их волнуемыя мысли и чувствования

166

, посланы были Ангелы. Что же они делают? Какое употребляют врачевство? – Как крепкое

167

врачевство, употребляют они мысль о будущем явлении сокрывшагося от взоров Иисуса. «Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо» (Деян. I, 11). И как верно помогло

168

сие духовное врачевство! «Возвратишася», повествует Евангелист о Апостолах, по вознесении Господнем, «возвратишася во Иерусалим с радостию великою» (Лук. XXIV, 52). Видно, что, приняв поданное Ангелами врачевство, Апостолы действительно и обильно вкусили в нем силы грядущаго века. От того так часто подают они тоже врачевство и другим человекам, то есть, дают вкушать надежду будущаго явления Христова, нужно ли очистить зараженных, или укрепить слабых, или облегчить страждущих. "Христос", пишет Апостол Павел ко Евреям, «единою принесеся, во еже вознести многих грехи, второе без греха явится, ждущим Его во спасение» (Евр. IX, 28). Наставляя Тита преподавать учение спасительной благодати, он говорит, что сия благодать научает нас, «да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем в нынешнем веце» (Тит.2:12): но как возможем исполнить столь великия требования благодати? – В ответ на сие он присовокупляет: «ждуще блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:13). Поощряя Тимофея «успевать в правде, благочестии, вере, любви, терпении, кротости, подвизаться добрым подвигом веры, он завещавает ему соблюдать сию заповедь чисто и неукоризненно», – долго ли? спросил бы, может быть, иногда изнуренный подвижник; и прозорливый наставник, предупреждая сие, указует радостный предел подвигов: «даже до явления Господа нашего Иисуса Христа» (1Тим. VI, 11–14). Подобно и Апостол Петр, воззывая пастырей к истинному пастырскому подвигу: – «образи бывайте стаду», – возбуждает в них ревность к подвигу не иным чем, как мыслию о явлении Венцедателя Пастыреначальника: «и явльшуся Пастыреначалнику, приимете неувядаемый славы венец» (1Петр. V, 3–4). Сею надеждою растворяет он и горькую чашу страждущих: «понеже приобщаетеся Христовым страстем; радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся, веселящеся» (1Петр. IV, 13). Апостол Иоанн требует от Христианина высочайшаго «очищения себя, якоже» Сам Христос «чист есть». Каким же не разрушающим огнем, или какою огненною водою думает он произвесть сие коренное очищение? Надеждою явления Христова. "Вемы", говорит, «яко, егда явится, подобни Ему будем: ибо узрим Его, якоже есть: и всяк имеяй надежду сию нань, очищает себе, якоже Он чист есть» (1Иоан. III, 2–3). Можно сказать, что мысль об ожидаемом явлении Христовом была в первоначальном Христианстве всеобщим основанием, которым поддерживалось все здание, всеобщею силою, которою одушевлялось все тело, всеобщим двигательным орудием, которым производились действия великия и чистыя. Но для чего я сказал: в первоначальном Христианстве? Когда и какое Христианство может стоять без сего основания, жить без сея силы, действовать без сего орудия? «Упованием спасохомся» (Рим. VIII, 24), говорит Апостол; мы спасены в надежде, а не в полном совершении спасения. Что значит «спасение в надежде»? – «Ожидание», как определяет тот же Апостол, «блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:13). И так, где нет сего ожидания, там нет надежды; где нет надежды, там нет спасения; где нет спасения, там нет Христианства. Если кому сии заключения кажутся не довольно ясны потому, что выведены из свидетельства наставника в Христианстве, а не из простых и очевидных начал разума; – хотя в делах веры гораздо надежнее полагаться на свидетельства знающих, нежели на собственныя изыскания естественнаго разума, кичливаго и суетнаго, который в таких случаях, со всеми своими вопросами и недоумениями, не заслуживает иного ответа, как обличительный ответ Христов Никодиму: «еже вемы, глаголем; и еже видехом, свидетельствуем; и свидетельства нашего не приемлете» (Иоан. III, 11)! – если, говорю, несмотря на сие, желает кто собственным разсуждением изследовать, до какого степени надежда и непрестанное ожидание явления Христова входит в существо Христианства: пусть советуется с лучшим своим разумением и совестию. Кто чувствует в себе грех: тому не существенно ли потребна твердая надежда совершеннаго прощения и очищения? Без сего не угрожало ли бы ему отчаяние, которое есть ад в душе, прежде нежели низведет во ад душу? Кто страждет: тому не существенно ли нужна отрадная надежда лучшаго состояния? Кто испытывает, или хотя видит, несправедливость: тот, для успокоения сердца и совести, не имеет ли также нужды в надежде правосудия? Кто подвизается до изнурения: не имеет ли нужды в ободряющей надежде воздаяния? Христианин знает, что прощение и очищение грехов приобретено ему кровию и смертию Христовою: однако чувствует и то, что корень греха еще не исторгнут из него, как признавался и Апостол, что он чувствует «живущий в себе грех», и что «не живет во плоти» его "доброе" (Рим. VII, 17–18). Можно даже сказать, что святый более грешника чувствует в себе грех, потому что сие внутреннее чувство не заглушается в нем ни внешними чувственными удовольствиями, ни усыплением совести: посему, что было бы с Христианином, если бы он не надеялся и не ожидал непрестанно явления Христова, которое во всех частях, даже до тела смирения, должно преобразить его в славный образ Христов, при чем без сомнения и малейшие останки нечистоты греховной исчезнуть, и всякая брань греха, всякое искушение на веки прекратится? Христианин страждет, и страждет едва ли не более прочих человеков; ибо ему, сверх общих, для растленнаго естества человеческаго неизбежных страданий, в особенный жребий дан крест, подобный тому, на котором пострадал Христос: сколь же несчастен был бы Христианин, если бы не думал, если бы не чувствовал в своем страдании, что «страданием Вошедший во славу» (Лук. XXIV, 26) ежеминутно приближается, чтобы осиять славою страдальцев? Христианин и видит над другими, и над собою испытывает несправедливость мира, по предречению Истины: «якоже от мира несте.., сего ради ненавидит вас мир» (Иоан. XV, 19); и чем яснее разумевает он правду Божию, тем пламеннее «ревнует», тем болезненнее снедается ревностию, «зря мир грешников» (Псал. LXXII, 3) и бедствия праведных: истаял бы он от собственной ревности, если бы, как глас хлада тонка, не дышала на него прохладная надежда правосудия: «се гряду скоро, и мзда Моя со Мною воздати комуждо по делом его» (Апок. XXII, 12). Наконец Христианин подвизается; ибо с тех пор, как грех воцарил в мире зло, никакое добро не приобретается в нем иначе, как подвигом, бранию и победою; и должен подвизаться, по примеру Подвигоположника, иногда и до кроваваго пота, и до истощения всех сил: что же необходимее для ободрения его в подвиге, и для обновления сил его, как то, чтобы оком надежды усматривать в конце поприща Самого Подвигоположника, являющагося уже Венцедавцем; – не потому, чтобы в истинном подвижнике была корысть или тщеславие, алкающее венца, но потому, что душа его жаждет Самого Возлюбленнаго Подвигоположника и Венцедавца, за Котораго истинный подвижник «во всех препобеждает», яко «за возлюбльшаго ны» (Рим. VIII, 37)? Если бы истинный Христианин не имел сей единственной надежды: то всякая другая надежда могла бы привести его в отчаяние. «Аще в животе сем точию уповающе есмы во Христа: окаяннейши всех человек есмы» (1Кор. XV, 19). Все показывает, что с истинным Христианством существенно должно быть соединено упование и ожидание явления Христова. Что же посему должно сказать о тех, в которых или совсем нет сего упования и ожидания, или оно слабо и по большей части покрыто забвением? – То, что или в них нет истиннаго Христианства, или Христианство их слабо, и они забывают, чем обязаны сему имени. – «Еда аз есмь?» (Мф.26:22) – может быть, помыслит при сем истинный ученик, страшась преступления. – «Еда аз есмь?» (Мф.26:25) скажет и ложный, убегая обличения. Не можем никому подать обличительнаго знака: но, для имеющих очи, дела все обличают. «От плод их познаете их» (Матф. VII, 16). «Коснит Господин мой приити», говорит упоминаемый в притче злый раб, «и начинает бити клевреты своя, ясти же и пити с пияницами» (Матф. XXIV, 48–49). «Коснит жених» (Матф. XXV, 5), думают юродивыя девы, и спят безпечно, между тем как последния капли елея догорают в лампадах их. Так в слабых или ложных Христианах забвение о предстоящем пришествии Господа и праведном суде Его влечет за собою все дела, противныя духу Христианства, и до конца истощает все добродетели Христианския. Коснит «Князь царей земных» (Апок. I, 5), говорит сильный земли, прельщенный властолюбием, и начинает попирать слабых. Коснит, вопиют мятежные народы, и замышляют безначалие. Коснит Царь терноваго венца, говорит сын чувственных утех, и, увенчав себя цветами, засыпает на цветах, которые вскоре должны увянуть, и оставить по себе одно будущее терние. Коснит Царь Заимодавец, говорит раб сребролюбия или лености, и глубже зарывает в землю талант, котораго лихвою могло быть царствие. Коснит Жених, говорит душа, обрекшая себя небесному Жениху, и дремлет, не примечая, что в ея духовном сосуде елей умиления и любви Божественной оскудевает; а потому и свет разумения вскоре угаснуть может. Коснит, кричат ругатели; «где есть обетование пришествия Его? отнележе бо отцы успоша, вся тако пребывают от начала создания»; и в надежде на сие коснение, или лучше сказать, в отчаянии, «ходят по своих похотех» (2Петр. III, 4, 3). Нет, лукавые рабы и рабыни легкомысленныя, «не коснит Господь обетования, якоже неции коснение мнят, но долготерпит на нас, не хотя да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут» (2Петр. 3:9). И кто знает, не наполнилась ли уже мера Его долготерпения? – Примечайте, Христиане, как со дня на день умножаются знамения Его пришествия, Им Самим предназначенныя: туга языков, глады и пагубы и труси по местом, множество соблазнов, предательство друг друга, умножение беззакония, изсякновение любви, – и то уже знамение, что так многие дремлют, не обращая внимания на поразительныя знамения времени; ибо, по преждереченным глаголам от святых Пророков и Апостол ваших, «приидет день Господень, яко тать в нощи» (2Петр. 3:10). «Се грядет со облаки, и узрит Его всяко око» (Апок. I, 7)! Блажен, кто может от всего сердца сказать: «ей, гряди, Господи Иисусе» (Апок. XXII, 20)! «Венец возлюбльшим явление Его!» Аминь.

29. Слово в неделю всех Святых, при посещении города Коломны

(Говорено в тамошнем Успенском Соборе, маия 28 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин. Матф. X, 37.

1822

По неисповедимым судьбам Божиим, видя себя вновь посреди сего града, в котором суждено было мне в первый раз увидеть свет, и от котораго течением происшествий увлечен я был так, что никогда уже видеть его не чаял, – сверх чаяния, вновь находясь посреди братий и ближних, в сообществе которых получил первыя приятныя ощущения жизни, – желал бы я совершенно предаться сильному влечению любви к отчизне, – любви, по которой, как изъясняется некто из Иерусалимлян, дети Иерусалима «благоволиша камение его, и персть его ущедрят» (Псал. CI, 15), то есть, самые камни отечественнаго града им любезны, мил даже прах путей его. Сердце мое готово теперь воспевать сему граду песнь, которую они воспевали своему Иерусалиму: «вопросите, яже о мире Иерусалима: и обилие любящим тя! Буди же мир в силе твоей, и обилие в столпостенах твоих. Ради братий моих и ближних моих, глаголах убо мир о тебе» (Псал. CXXI, 6–8). Но что слышу? Сию сладкую песнь пресекает грозный глас заповеди Христовой, которая, как будто по особенному намерению, ныне оглашает меня среди сего храма. «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин» (Мф.10:37). Что же буду делать? Восприиму иную песнь песнопевца Израилева: «не Богу ли повинется душа моя» (Псал. LXI, 2)? Покорю любовь к ближним и братиям, – покорю любви к Богу и Христу; «забуду люди моя, и дом отца моего» (Пс. 44:11), и потщуся помнить токмо людей Господних и дом Отца небеснаго. В сем расположении духа и прерванную Иерусалимскую песнь продолжать мне позволено: «дому ради Бога нашего взысках благая тебе» (Псал. CXXI, 9), Боголюбезный граде! Ради святыя Церкви, которая есть дом Божий, ради православных чад ея, которые суть присные Богу, желаю я тебе благ; и Поелику желаю для Бога, то и благ желаю Божественных, «мира Божия, превосходящаго всяк ум, веры Божией», которая есть «Божий дар, любви Божией, изливающейся в сердца наши Духом Святым». Но не оскорбляю ли братий и ближних столь скорым отречением от любви отечественной? – Тотчас увидите, братия, что нет в сем несправедливости. Ибо и от вас не инаго требую расположения, как того же, в которое себя поставить желаю. Если желаете быть достойны любви Бога и Христа: возлюбите Бога и Христа паче отца и матери, паче братий и сестр, паче всего, что вам любезно. «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин». Когда, последуя Евангелию, возвещаю вам священную обязанность любить Бога и Христа превыше всего: сие не значит того, чтобы я опасался найти в ком либо из слышащих сие прямую вражду против Бога и Христа. Есть и сего расположения люди, о которых «плача говорит» Апостол, о которых и я воспоминаю с ужасом, «враги креста Христова» (Фил. III, 18), которые не хотят покорить ни разума своего вере Его, ни сердца закону Его, и говорят с изображенными в притче мятежниками: «не хощем сему, да царствует над нами» (Лук. XIX, 14)! Но не сомневаюсь, что против таковых каждый из правоверующих восприимет ревность Апостола, и не поколеблется, вместе с ним, отвергнуть их всею силою духа. «Аще кто не любит Господа Иисуса Христа: да будет проклят, маран-афа» (1Кор. XVI, 22). Есть иной род людей, между самыми верующими во Христа, и признающими над собою власть закона Божия, которые ужасаются мысли поставить себя врагами против Бога и Христа, но которые не довольно ясно познают, не довольно глубоко чувствуют, свою обязанность любить Бога и Христа, и потому не достигают всего блаженства, в сей любви заключеннаго. Они знают обязанность веровать, – с покорностию собственнаго разума принимать тайны, которыя открывает Слово Божие, потому что разум человеческий, ограниченный и поврежденный, не может уразуметь ума Божия, всесовершеннаго и безконечнаго; приемлют обязанность жить по закону Божию, – служить истинному Богу известным образом Богопочтения, не обижать ближних хищением, татьбою и подобными несправедливостями; чувствуют обязанность приносить покаяние, – обличать себя пред Богом во грехах, в надежде прощения ради Того, Котораго Бог, «не ведевшаго греха, по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем» (2Кор. V, 21); признают обязанность молиться, – призывать имя Божие, дабы низвести на себя благословение и спасительную силу Божию; поражаются страхом суда Божия, когда видят себя нарушившими которую нибудь из сих обязанностей; а когда думают, что исполняют оныя, тогда успокоивают себя надеждою царствия небеснаго, как заслуженнаго воздаяния. Не правда ли, что у некоторых, и, может быть, у многих Христиан, в сем заключается весь образ их благочестия, так что им и на мысль не приходит, что бы еще за сим оставалось. Нет, это не все еще, братия; много еще за сим остается, – так много, что без остающагося все прочее не приведет вас к истинной цели вашей, то есть, к вечному спасению вашему. Сколь бы ни высоко восходила лествица ваших добродетелей, она не возведет вас на небо, и, сверх опасения, бедственно может обрушиться с вами, если вверху ея нет последней степени, которая одна крепко и непоколебимо прикасается к небу. Спросите ваше сердце, любит ли оно Того, Котораго веру и закон приемлет, Которому приносит покаяние и молитву; чувствуете ли вы точно, что сия «любовь излиялась в сердце ваше Духом Святым» (Римл. V, 5), подобно как вы точно чувствуете лиющуюся в сердце любовь детскую, родительскую, братскую, при виде родителей, детей и братьев? Если совесть и дух не свидетельствуют вам, что вы точно и живо чувствуете внутренно сие Божественное излияние Божественной любви: то нужно вам прилежно учиться сей любви у единаго Божественнаго Учителя Иисуса Христа. «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин». Ты веруешь, и надеешься спастися верою. Не оспориваю сей надежды. Вере спасение предоставляет в удел Сам Спаситель. «Вера твоя спасе тя» (Матф. IX, 22), часто говорил Он тем, над которыми совершал чудесныя исцеления. И всем без исключения обещал: «иже веру имет и крестится, спасен будет» (Мк. XVI, 16). Но всякая ли вера одинакова? Нет ли различия между верою и верою? Какова, на пример, та вера, которую столь ужасною похвалою хвалит Апостол, когда говорит: «ты веруеши, яко Бог един есть; добре твориши; и беси веруют и трепещут» (Иак. II, 19). Кто может быть доволен такою верою? Какая же та вера, которая могла бы спасти человека? – «Вера, любовию поспешествуема» (Гал. V, 6), определяет Апостол. Если нет любви: то вера не имеет силы и успеха, и не достигает спасения. Вера без любви есть образ без жизни: любовь, как дыхание Святаго Духа, одушевляет веру и творит ее деятельною и спасительною. Если желаешь спасен быть верою: возлюби Того, в Кого веруешь. Ты живешь по закону. В сем, кажется, есть уже и любовь: ибо Сам великий Наставник в любви Божественной сказал: «имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя» (Иоан. XIV, 21). Но вникай, и разумей поистине то, что говорит Истина. Как любовь собственно есть чувствование сердца; и как испытующий сердце Наставник провидит, что некоторые слабые ученики помыслят, будто чувство сие может быть сохранено и без помощи деятельности, с сим чувством сообразной: то, предупреждая сие превращение истинной любви во мнимую, и поучая любить «делом и истиною» (1Иоан. III, 18), Он говорит, что «любящий Его есть тот, кто имеет заповеди Его, и соблюдает их». А того совсем не мог сказать исполненный любви Наставник, будто для учеников Его довольно только внешно исполнять дела Его заповедей, и будто сие вменится им вместо любви к Нему, хотя бы они ея и не чувствовали: подобно как любящему детей родителю не свойственно сказать к своим детям, что он позволяет и не любить себя, только бы они делали, что он прикажет. И что значит без любви соблюдение заповедей? Кто столь не сведущ о самом себе, или столь не искренен, чтобы не признаться, что он иногда, в чем нибудь, погрешает против заповедей? Если же таким образом здание собственной правды, созидаемое на основании заповедей, имеет слабыя места: то найдет

169

гром проклятия законнаго, и одним ударом разрушит все здание: «проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней, яко творити я» (Гал. III, 10). И еще сильнее: «иже весь закон соблюдет, согрешит же во едином: бысть всем повинен» (Иак. II, 10). Где же теперь спасение в исполнении заповедей? Оно есть; но для тех, которые исполняют заповеди не по писмени, а по духу: дух же закона есть любовь. Хочешь ли избежать проклятия законнаго? Желаешь ли иметь краткий и верный способ исполнить весь закон? Сей краткий и верный способ есть любовь. "Любяй", говорит Апостол, «закон исполни; исполнение закона любы есть» (Римл. XIII, 8–10). Не в том разуме сие сказано, будто любовь позволяет оставить закон без исполнения; нет! Она есть исполнение закона потому, что она есть душа закона; а душа и все тело оживляет и движет: так любовь исполняющему закон дает силу, и заповеди творит легкими к исполнению. Сын, который бежит увидеть возлюбленнаго родителя, чувствует ли усталость от пути? Так сынове Божии, любящие Бога человеки, не утомляются никакими подвигами на пути жизни, поспешая к вечным обителям, где надеются узреть Отца, от Котораго рождение дало им столь высокую область, – «чадами Божиими быти» (Иоан. I, 12), и Котораго в них любовь сильнее всякой любви, земной и небесной. Ты каешься. И в сем случае ты на добром пути; и сия стезя проложена ко спасению, по реченному: «покаяние нераскаянно во спасение» (2Кор. VII, 10). Но примечай и здесь глубокий разум слова Павлова: «покаяние нераскаянно», говорит он, то есть, покаяние, после котораго человек не переменяет восприятых им лучших мыслей опять на худшия, не возвращается на прежние грехи, не ослабевает в ревности жить по воле Божией, – такое покаяние, бывает «во спасение». Здесь паки, братия, требую я для вас свидетельства от вас самих. Не примечаем ли мы за собою, что благия намерения, восприемлемыя нами в покаянии, по времени колеблются иногда и падают, и мы, частию от безпечности, а частию и при некоторой заботе о своем исправлении, впадаем во грехи, в которых многократно каялись? Какая же в сем случае надежда спасения в покаянии, если «нераскаянное» только «покаяние» бывает «во спасение»? И что делать нам с нашими духовными болезнями, когда самое врачевство, при частом их возобновлении часто употребляемое, как бы притупляется в своем действии? – И в помощь врачевству, и против возобновления болезни, – и в помощь покаянию, и против возобновления грехов, действительнейшее средство есть истинная любовь к Тому, «Который не хощет смерти грешника», и Который даже умер за спасение грешника; истинная, говорю; ибо то не любовь, когда непотребный сын расточает имение родителя, в надежде на его снисхождение; но то любовь, когда нежный сын, и тем, что позволено ему, осмотрительно пользуется, сохраняя благоволение возлюбленнаго родителя. Евангельская История представляет нам разительный пример спасительной силы, которую истинная любовь дает покаянию. Жена, в целом городе известная, как грешница, приступает к Иисусу Христу, помазует миром ноги Его, омывает их слезами, отирает власами своими, словом, являет знамения покаяния, хотя не слышно из уст ея слов покаяния; и Тот, Котораго Иудеи называли укорительно, а Христиане радостно

170

называть должны «другом грешников» (Матф. XI, 19), разрешает ее, не смотря на множество ея грехов: «отпущаются греси ея мнози». Но каким образом столь совершенно воздействовало покаяние, которое даже не разрешилось еще открытым исповеданием грехов? Оно воздействовало посредством совершенной любви к Решителю грехов: «отпущаются», говорит Он, «греси ея мнози, яко возлюби много» (Лук. VII, 47). Ты молишься. Кто не похвалит и сего духовнаго упражнения? Но и о сем вопрошаю: какою молитвою ты молишься? Ибо есть и суетная молитва, о которой сказано: «приближаются Мне людие сии усты своими, и устнами чтут Мя: сердце же их далече отстоит от Мене; всуе же чтут Мя» (Матф. XV, 8–9). Что значит «приближаться» к Богу «устнами», а «сердцем» далеко «отстоять» от Него? – Произносить устами, или принимать слухом из уст других – молитвенныя к Богу слова, но не соединять с ними сердечнаго внимания и духовной теплоты, короче, молиться без любви. Не трудно суетность такой молитвы обнаружить даже простым, естественным разсуждением и побуждением природы. Что делает дитя, только начинающее мыслить, дабы получить желаемую вещь от отца или матери? Не соединяет ли оно для сего с своими прошениями всех, какия знает, выражений детской любви и нежности? И так не должны ли мы признать себя несмысленными более самых детей, когда думаем нашими хладными, без внимания, без любви, без сердца произносимыми прошениями что-либо получить от Отца небеснаго, Который именно «зрит на сердце», вместо того, что «человек зрит на лице» (1Цар. XVI, 7)? Скажем ли, что небесный Отец благ паче земных родителей, и потому «даст блага просящим у Него» (Мф.7:11)? Правда; но Он и праведен паче их, и потому не может дать недостойным; и даже, по самой благости, не может дать блага зле просящим, дабы они не осквернили самаго блага; но зле конечно просим мы, когда без любви просим, у Всеблагаго и Вселюбящаго. Но что еще говорит закон духовный? – Он показывает, что не только исполнение молитвы, но и самая молитва, истинная и чистая, без истинной и чистой любви не возможна. «О чесом бо помолимся, – учит Апостол, – якоже подобает, не вемы, но Сам Дух ходатайствует о нас, воздыхании неизглаголанными: испытаяй же сердца, весть, что есть мудрование Духа, яко по Богу ходатайствует о святых» (Рим.8:26–27). И дабы кто, слыша сие, не остался в недоумении о том, как можно приобрести сие высокое ходатайство, Апостол немедленно присовокупляет: «вемы же, яко любящим Бога вся споспешествуют во благое» (Рим. VIII, 26–28). Любовь к Богу все обращает в средства к нашему спасению и блаженству; без нея все средства не достигают сей цели. Не будет светить светильник без елея: и молитва не озарит духа без любви. Не взыдет без огня курение кадила: и молитва без любви не взыдет к Богу. Что сказать о побуждениях к добродетели, которыми заменяют любовь не познавшие силы ея, – о страхе суда и надежде воздаяния? – Подпоры необходимыя для созидающих дом душевный: но не на них лежит высота и красота здания духовнаго. Работающий из страха есть раб; трудящийся за воздаяние есть наемник. Раб, говорит Иисус Христос, «не пребывает в дому во век», – можно присовокупить: и наемник; – ибо только «сын пребывает во век» (Иоан. VIII, 35). «Страх муку имать», говорит возлюбленный ученик; «бояйся не совершися в любви»: за то «совершенна любы вон изгоняет страх» (1Иоан. IV, 18). Другой Апостол Христианам, в противоположении с Иудеями, говорит: «не приясте духа рабства паки в боязнь, но Духа сыноположения, о немже вопием: Авва Отче» (Рим. VIII, 15). И так дух рабства, – но также и наемничества духовнаго, – есть удел Иудеев: а жребий истинных Христиан есть дух сыновней любви к Богу и Спасителю. Можно даже, без прекословия Апостолу, сказать, что истинный дух и Ветхаго Завета был дух любви, если бы не облекла его рабством жестоковыйность Иудеев. Свидетельствуюсь в сем самыми заповедями закона Моисеева. «Возлюбиши Господа Бога твоего», пишет он. Дивлюсь особенно сей заповеди, когда сравниваю ее с заповедию о родителях: «чти отца твоего и матерь твою». Как? Отца «почитать», а Бога «любить»? Мы обыкновенно любим то, что к нам ближе и нам подобнее; а что выше нас, то почитаем. Посему, кажется, свойственнее было бы требовать «любви к отцу», и «почтения к Богу». Нет, говорит Божественный закон: «чти отца; возлюбиши Бога». Как бы так сказано: отца любить тебе свойственно и без заповеди, также и чтить Великаго Бога; заповедь учит тебя тому, что трудно было бы тебе уразуметь без нея; и так отца не только люби по естеству, но и чти по воле Отца небеснаго; Бога не только чти по внушению естества и совести; но дерзай приступить к Нему ближе, чего не дерзнул бы ты сделать без благодатной заповеди; возлюби Бога, яко Отца; нареки Его «твоим Богом, Богом сердца твоего, и частию твоею во век» (Псал. LXXII, 26). О возлюбленная заповедь любви! Как достойно сожаления, что так долго не разумели силы твоей, сокрушали зубы о жесткую кору писмени, и не умели вкусить сладкаго зерна, в ней заключеннаго! – Так долго, что когда сама Любовь явилась на земли, Она обрела заповедь любви совсем забытою, и проповедала ее, как новую: «заповедь новую даю вам, да любите» (Иоан. XIII, 34); – «Якоже возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас, будите в любви Моей» (Иоан. XV, 9). Христиане! Бог влечет нас в любовь Свою более, нежели одною заповедию, одним повелительным изъявлением Своея воли: Он лучше нас ведает, что любовь не приобретается однеми повелениями. Он ищет любви нас грешных и недостойных Своею святою и высочайшею любовию. «Тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный» (Иоан. III, 16). Надобно ли повелевать, или учить, чтобы мы любили Того, Кто умер для приобретения нам вечной жизни? Если чувствуем, что мы обидели бы отца, если бы больше, нежели его, возлюбили рабов его: как не чувствовать, что мы оскорбляем Отца Небеснаго, когда к человекам, которые все едва достойны нарещися рабами Его, наше сердце удобнее отверзается, и прилепляется теснее, нежели к Нему? Возревнуем быть достойными Его. Скажем сердцу нашему: мы не отнимаем тебя у родителей, присных и ближних; но и тебя и их вместе, отдаем Богу сердца

171

на веки. Аминь.

30. Слово при посещении города Серпухова

(Говорено в Высоцком Монастыре, июня 2 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Когда Святый Апостол Павел, с сотрудником Варнавою, быв воззваны Духом Святым из Антиохии для проповедания Евангелия в странах языческих, основали некоторыя новыя Церкви Христианския, и возвратились в Антиохию, где они жили: «по неких днех», как повествует книга Деяний Апостольских, рече Павел к Варнаве: «возвращшеся подобает посетити братию нашу во всех градех, в нихже проповедахом слово Господне, како пребывают». И действительно Павел «прохождаше Сирию и Киликию, утверждая церкви» (Деян. XV, 36, 41). Сие делал прозорливый наставник, или, лучше сказать, Сам Дух Святый побуждал его делать сие в предосторожность, чтобы новопросвещенные верою, или по привычке, не обратились к суевериям языческим, или по простоте, не были совращены с пути истины коварством лжеучителей, или по действию обыкновенных в мире соблазнов, не уклонились от святости жития Христианскаго. Поелику же не в новых только, но и давно устроенных Церквах могут являться лжеучения; а соблазны мира и никогда не прекращаются, доколе мир есть то, что он есть: то преемники Апостолов, «назидая» верующих «на основании Апостол и Пророк» (Еф. II, 20), то есть, уча поступать, и сами поступая так, как учили и поступали Апостолы, заповедали всем пастырям Церквей, от времени до времени, «посещать братию свою во всех градех», над которыми они поставлены право правити слово истины, «како пребывают» (Деян.15:36). Сей самый жребий служения, по священному преемству дошедший и до нашего недостоинства, привел нас и к вам, братия посетити вас, да увемы, «како пребываете», верные, в вере истинной, – «како пребываете», Христиане, в житии Христианском. И добрая о вас помышляти убеждает нас ваше ревностное стечение во храмы, ваше благоговейное внимание ко всему, что носит на себе знамение святыни, и частое воспоминание о Царствии небесном, слышанное нами в самых приветствиях ваших. Господь, Благодатию Своею да сотворит чтителей храма и святыни Его живыми храмами Святаго Духа, и с верою воспоминающих о Царствии Его да помянет во Царствии Своем, и да соделает истинными сынами сего блаженнаго Царствия! Но когда я новопришедший, по долгу моему, вникаю в то, «како пребываете», должно думать, что и вы, по долгу вашему, готовы внимать от меня тому, «како пребывати вам подобает», дабы сим взаимным сличением учения и жития можно было и вам и мне «соутешитися», как говорит Апостол, «верою общею, вашею же и моею» (Рим. I, 12). Каким же кратким, но верным словом могу изобразить вам то, как подобает вам пребывати? – Слышу Божественнаго Пастыреначальника, Который говорит: «Мое учение несть Мое, но пославшаго Мя» (Иоан. VII, 16). Кольми паче нам человекам недостоит преподавать учение, как наше. И так поставлю вам учителем верным и всякаго приятия достойным – спасительную Благодать Отца небеснаго, посылающаго земных учителей. "Явися бо", говорит Апостол, «Благодать Божия спасительная всем человеком» (Тит.2:11). Если явилась спасительная Благодать: то конечно явным соделала она и путь спасения. И подлинно, продолжает Апостол: «явися Благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас», то есть, «научая нас». Чему же научает спасительная Благодать? – «Да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем в нынешнем веце, ждуще блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:12–13). Благодать, прежде нежели вводит нас в спасительную жизнь, какую мы должны провождать, внушает нам, чтобы мы оставили жизнь погибельную, какую провождаем без Благодати. «Отвергшеся нечестия и мирских похотей». Как? – скажет человек, не испытавший благодатной жизни, а потому не чувствующий глубокаго растления жизни обыкновенной, естественной, – не ужели вне благодати вся мирская жизнь наша состоит только из нечестия и похотей? – Сколь ни странно сие для такого человека: но истина Божия велит нам утверждать, что это так. Все, «еже в мире», говорит Апостол Иоанн, «похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская» (1Иоан. II, 16). Примечайте, как сильно изъясняется здесь Апостол. «Все, еже в мире, похоть». Все, что ни есть в мире, есть одна похоть. Что не живет похотию, то уже не в мире, но в благодати, в Боге; что не в Боге, не во благодати, но в мире: то живет похотию. Кто не совсем ослеплен пристрастием к самому себе, и не совсем увлечен от себя самого разсеянием в суетах мирских: тот может видеть сие сам в себе, и сам для себя быть свидетелем сей строгой истины. Испытатели естества человеческаго знают, что мыслями управляет сердце (как и Слово Божие говорит: «от сердца исходят помышления» (Матф. XV, 19); а сердце управляется желаниями; и потому воля, или господствующее желание есть господствующее начало, или движущая сила всякой жизни. Смотрите же, какия желания управляют мирским человеком в мирской жизни? Многоразличны оне в отношении к частным случаям: но если взойти к общим их источникам, то усматриваются следующия коренныя желания: желание собственнаго удовольствия чувственнаго, желание владеть тем, что видим, желание быть выше других; – тоже короче: плотоугодие, корыстолюбие, честолюбие, – тоже словами Апостола: «похоть плотская, похоть очес, и гордость житейская» (Тит.2:11). Поелику похоть или не слушает разума, или слушает его только притворно: то плотоугодник ищет наслаждения, не разсуждая, что тем повреждает, и даже разрушает в себе создание Божие; корыстолюбец домогается приобретения, не разсуждая, что похищает у ближняго принадлежащую ему часть даров Божиих; честолюбец стремится к превозношению себя столь неудержимо, что если может взойти выше всего, что есть на земли, ни мало тем не удовлетворяясь, скажет, подобно изображенному Пророком царю Вавилонскому: «на небо взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой» (Иса. XIV, 13); или подобно царю Египетскому: «кто есть Господь, егоже послушаю гласа» (Исх. V, 2)? А из сего не трудно усмотреть, что вместе с «похотями» жизнь мирских человеков если не ознаменована явно, по крайней мере сокровенно заражена и «нечестием». И так, если желаем вести жизнь достойную истинных Христиан: то должны мы во-первых, как учит спасительная Благодать, отвергнуться «нечестия и мирских похотей». По той мере, как мы стараемся успевать в сем учении отречения от жизни мирской, Благодать вводит нас в высшее познание и в самый опыт действительной жизни Христианской. «Да целомудренно, праведно и благочестно поживем» (Тит.2:12). Жизнь человеческая в своей деятельности движется между тремя пределами, к которым приражаясь неправильно, приводит она в замешательство собственныя движения, и повреждает сама себя. Сии духовные пределы суть: сам человек, ближний и Бог. Чтобы дать жизни во всех сих отношениях верное направление к истинной цели, то есть, к вечному спасению и блаженству, спасительная Благодать дарует, и научает употреблять три силы:

целомудрие,

чтобы человек плотоугодием не повреждал сам себя,

правду,

чтобы он корыстолюбием не приражался к ближнему,

благочестие,

чтобы он гордостию и нечестием не оскорблял «Бога». Под именем «целомудрия», Благодать учит более, нежели одной телесной чистоте, как и Тот, Которым «Благодать бысть», в учении Своем говорит: «всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем» (Матф. V, 28). Жить целомудренно, в точном знаменовании сего слова, значит жить под управлением «целаго», неповрежденнаго, здраваго «мудрствования», не позволять себе никакого удовольствия, которое не одобряется здравым разсуждением, соблюдать ум не оскверненный нечистыми мыслями, сердце не зараженное нечистыми желаниями, тело не растленное нечистыми делами. И естественный разум мирских человеков не может не признать достоинства такой жизни. Ибо кто может утверждать, что не хорошо иметь чистую мысль, чистое сердце и чистыя дела? Но это, говорят они, слишком строго, и даже невозможно. Бедные! не ужели это строго, что желают соделать вас подобными чистым небесным Силам и пречистому Богу? Не ужели вам приятно было бы то снисхождение, чтобы вас оставили в похоти плоти быть подобными безсловесным животным? Что касается до того, что совершенная чистота кажется вам невозможною: это правда; «у человек сие невозможно есть» (Матф. XIX, 26). Посему-то и поставляем мы наставником в сей чистоте не разум человеческий, но Благодать Божию: «явися Благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас» (Тит.2:11–12). Благодать же Божия не имеет нужды спрашивать, что по силам человеку. «Невозможная у человек, возможна суть у Бога» (Лук. XVIII, 27). «Правду», по изъяснению весьма обыкновенному, полагают в том, чтобы «отдавать всякому свое». Изъяснение правды, основанное на том не довольно твердом основании

172

, что человек присвоил себе нечто, как свое, когда он «ничего не имеет, чего бы не приял» (1Кор. IV, 7) от Бога. Не удивительно, что держась сего понятия, человеки не научаются сами собою

173

правде Божией, которой научает Благодать Божия. Любить любящих, благотворить благотворящим, взаим давать для восприятия равнаго, почитают правдою. Фарисейскою правдою называет сие Правда Божия, и такою правдою, которая не вводит в Царство праведных. «Аще не избудет правда ваша паче книжник и Фарисей, – говорит Божественный Праведник, – не внидете в царствие небесное» (Матф. V, 20). Что сказать о правде, которую некоторые думают найти в том, чтобы воздавать оскорблением за оскорбление, ненавистию за ненависть, злом за зло? Если любовь к одним любящим названа Фарисейскою правдою: то ненависть и злобу против ненавидящих, должно признать ниже, нежели языческою правдою

174

. Познайте истинную, небес достойную правду в благодатном учении Евангелия: «вся, елика Аще хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им» (Матф. VII, 12). Хочешь, чтобы тебя любили человеки? люби человеков. Хочешь, чтобы тебе делали добро все без изъятия? делай и ты добро всем без изъятия. Приятно было бы тебе, если бы с тобою все обращались кротко и смиренно? будь сам кроток и смирен пред всеми. Кто не вкусил еще, сколь сладостна такая жизнь правды: тому можем мы только сказать, что если бы люди управлялись сею правдою; то не было бы ни обид, ни судов, ни хищений, ни убийств, ни распрей, ни войны, ни убожества. Какое благополучие для Христианина уже и в том, что он может надеяться увидеть сию жизнь правды, если еще не видит ея! Мы ждем «блаженнаго упования» (Тит. 2:13)

175

. «Будет едино стадо и един Пастырь» (Иоан. X, 16). «Нова небесе и новы земли по обетованию Его чаем, в нихже правда живет» (2Петр. III, 13). Высочайший предмет учения спасительной Благодати есть Благочестие. «До Бога высоко», – говорит наше народное присловие. Жаль, если такая мысль имеет силу в народе, которому приближение к Богу открыто Благодатию Божиею. Но вне Благодати, Бог и Его достойное благочестие, то есть, истинное Богопознание и Богопочтение, подлинно есть высота недостижимая. В язычестве неспособность достигать сея высоты оказалась в такой крайности, что люди сделали себе богов из дерева и камня, или обоготворили презренных животных, и для изъявления им почтения, подобных себе людей закалали пред ними в жертву. Умы более тонкие едва вознеслись до того, чтобы принять за Божества небесныя светила и тонкия силы телеснаго мира. Нашелся, по свидетельству Песнопевца Божия, нашелся безумец, который «рече... в сердце своем: несть Бог» (Псал. XIII, 1). Примечаю, что не сказал он сего в уме своем, то есть, не мог убедить свой ум к принятию сей нелепости, но вопреки ему в сердце своем отверг Бога, Котораго сие растленное сердце не хотело иметь, не желая покоряться Его законам. Какое впрочем ужасное растление сердца, которое, вопреки убеждению собственнаго ума, может отвергать Бога! Лучше ли и ныне поступают те, которые не хотят от Благодати принять учения благочестия? Не есть ли любимое их учение, что Божество, по недосязаемой высоте Своей, не имеет ничего общаго с нашим земным благочестием. Слепые мудрователи! вы не видите, что даже телесная природа обличает ложь вашего учения. Солнце, по своей высоте, для земли конечно не досязаемое, не ужели не имеет ничего общаго с землею? Не обращается ли она к нему непрестанно, чтобы для всего, на ней живущаго, принять от него свет и теплоту жизни? Почему вы можете думать, что духовное существо человека менее имеет нужды в духовном свете, и в духовной теплоте Высочайшаго существа, в просвещении и благодати Божией? А если оно имеет сию высокую потребность: то не должно ли обращаться свободно, и всею силою стремиться к своему вечному Солнцу? Или, – когда оно сего сделать не может, Поелику «тело тленное отягощает душу» (Прем. IX, 15), и она, отягченная чувственностию, как птица с отягченными свинцом крыльями, только бьется о землю, вместо того, чтобы возноситься к небу, – не должно ли уповать, что Благодать Всеблагаго существа Божия снидет к немощному существу человеческому, и просветит омраченный ум, и согреет хладное сердце, и привлечет к Себе и упокоит обремененную разтлением душу? Так и действительно «явися Благодать Божия спасительная, наказующи нас,,, да благочестно поживем» – да «кланяемся Богу» Духу «духом, и истиною», да «возлюбим Его всем сердцем, всею душею и всем помышлением», да обымем Его всем тем, чем не приявшие Благодати отвергают Его. Самая же утешительная, и собственно спасительная часть благодатнаго учения о благочестии, состоит в том, что в нем обретаем мы средство, котораго никакой сотворенный ум не мог изобресть, – средство, не только благоугождать Богу достойным Его служением, но и в оскорблении Его нашими похотями и нечестием получить прощение; не только творить волю Божию, но и получать от Него все, чего просим, даже до причастия Его Божественнаго естества, – именем и ходатайством Единородного Сына Его, воплотившагося и умершаго за нас, дабы «вся нам Божественныя силы Его, яже к животу и благочестию, поданы были познанием призвавшаго нас славою и добродетелию» (2Петр. I, 3). Таково, братия, «учение жизни», которое преподает нам «Благодать Божия спасительная всем человеком»; и не только преподает, но и принимать оное дает способность, и исполнить

176

дарует силу. О, если бы в каждом из вас сие Божественное семя прозябло, и возрасло, и принесло плод, угодный Насадителю благих, и для вас сладостный и живоносный! «Молим, не вотще Благодать Божию прияти вам» (2Кор. VI, 1). Последуем ея наставлению, не в некоторых только делах или упражнениях наших, но во всем «пребывании» нашем, во всей жизни нашей. «Поживем целомудренно, праведно и благочестно в нынешнем веце, ждуще блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит.2:12–13). Аминь.

31. Слово в день обретения мощей Преподобнаго Сергия

(Говорено в лавре его, июля 5 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1884 гг.)

Проидоша в милотех, и в козиях кожах, лишени, скорбяще озлоблени, ихже не бе достоин весь мир, в пустынях скитающеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных. Евр. XI, 37–38.

1822

Что это за люди, которых столь несообразными, по видимому, чертами описывает Апостол? Он ценит их дороже целаго мира: «ихже не бе достоин весь мир»; но в тоже время показывает, что они брошены так, как бы ничего не стоили, потому что не имеют ни порядочной одежды, ни пищи, ни безопасности, ни жилища: «проидоша в милотех, и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени, в пустынях скитающеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных». Может быть, мир не узнает, или не захочет узнать сих добровольных изгнанников мира: но вам не должно быть трудно узнать их, обитатели священной пустыни! Это наши предшественники, хотя, может быть, большая часть из нас отстали от них так далеко, что мы оскорбляем их, называясь их последователями. Если нужно указать на лица: таков был Илия Фесвитянин, котораго, как приметно, Апостол особенно имел пред очами, когда писал свое изображение великих странников мира; – Илия, который затворял и отверзал небо, низводил дождь и огнь, призывал глад и плодородие, а сам едва находил пропитание, иногда чрез пустыннаго врана, иногда чрез убогую вдовицу; словом истреблял живых, дуновением воскрешал мертвых, но сам убегал в пустыню «души ради своея», то есть, по причине опасности жизни, и, утомленный преследованиями врагов, «просил души своей смерти» (3 Царст. XIX, 3. 4). Таков был Иоанн Креститель, котораго «болий не воста в рожденных женами» (Матф. XI, 11), по свидетельству самой Истины, но который жил в дикой пустыне, носил грубую одежду, питался акридами, окончил свое поприще темницею и мечем. Таковы были после Павел Фивейский, Антоний Великий, Макарий Египетский, Ефрем Сирийский и множество других, которые из мрака пустынь, как звезды, просияли светом духовным, и озарили вселенную. Но на что, для очевидцев самаго дела, собирать многих посторонних свидетелей? Таков и сей дивный муж, который пришел сюда в безлюдную и непроходимую пустыню; долго жил здесь во всяком лишении, один с единым Богом; потом, когда нашлись люди, которые, узнав цену его, предпочли миру его пустыню, и предали ему самих себя в послушание и управление, был первый в трудах и подвигах, и последний в успокоении, носил одежду, которую отвергали другие; ел гнилой хлеб; вместо изгнания непокоривых, изгонял от них сам себя; и что же наконец? – По слову Пророка, «создались пустыни его вечныя; соделались основания его вечныя родам родов, и прозвался он здатель оград» (Иса. LVIII, 12). Не только немощные и сильные земли приходили в пустыню его просить от него благословения, советов, чудесных исцелений и побед на преобладавших врагов, но и Царица небес, ближними Царя царствующих сопровождаемая, нисходила в его святое уединение, чтобы утвердить в его пустыне благословение неба, которое в последствии времени враждебныя силы мира, при всем видимом их могуществе, тщетно покушались разрушить. Кто бросает драгоценности? – Почему же люди, «ихже не бе достоин весь мир», которые, при высоком внутреннем достоинстве, собственно для мира должны быть драгоценны по многим благотворным для него действиям, – почему они, в таком, по видимому, небрежении, разсыпаны «по пустыням и горам, по пещерам и ущелиям земли»? Мир ли, не дав им цены, отвергнул их; или они, узнав его цену, не захотели принадлежать ему? Гордость мира не позволяет ему признаться, что он оставлен, как недостойный: и потому он старается уверить тех, которые легковерно его слушают, что он сам, как ни к чему неспособных, отвергает тех, которые оставляют его; или что они, оставляя его добровольно, оставляют безразсудно. Но истина и опыт говорят вопреки ему, что не столько он их отвергает, сколько они оставляют его; и что он безразсуден и несправедлив, поколику отвергает их, а не они, поколику от него удаляются. Думают упрекнуть нас, когда говорят, что некоторые из древних благочестивых пустынножителей приведены были к сему образу жизни страхом гонений. Но против чего возставали гонители? – Против благочестия. Для чего убегали в пустыни гонимые? – Для сохранения благочестия. Кто же здесь заслуживает укоризну? Воин, который, увидев себя одного в неприятельском стане, умел безопасно удалиться, и невредимо сохранить знамя, ему вверенное, не ужели есть безчестный беглец? Не есть ли он некоторым образом победитель? Если мир хочет уничижить нас, называя последователями таких беглецов: то пусть осмотрится, не поставляет ли он тем самого себя в достоинство – последователя гонителей? Справедливо ли ненавидеть тех, которые всегда вам добра желают? И так справедлив ли мир, когда он ненавидит людей, которые, оставляя его на всю жизнь, в тоже время на всю жизнь обреклись желать ему истиннаго добра в непрестанных молитвах? Не совершенно ли безразсудно отвергать тех, которые не только желают нам добра, но и могут самым делом доставить нам то, чего желают? Но не сие ли самое делает мир, когда отвергает тех, которые подвигами благочестия и чистыми молитвами отводят от него громы раздраженнаго неба, и низводят на него могущественныя и действенныя благословения? Если он не постигает тайны духовных благословений: укажем ему на благословения видимыя и чувственныя. Смотрите, дикая пустыня превращается в цветущую, вековую обитель; безлюдная пустыня дает бытие многолюдному селению; пустынная обитель стоит непоколебимо против устремления врагов, уже низложивших столицу, становится щитом уже уязвленнаго царства и сокровищницею его спасения; и все сие – от одного пустынножителя! Дадим после сего миру судить о сем роде людей хотя по одним временным выгодам. Если он все еще отвергает их: он отвергает свою пользу. Если он еще почитает их ни к чему не полезными: он не знает собственных выгод. Сколь несправедливо поступает мир в том, что унижает

177

и отвергает сих людей: столь же напрасно льстит он себе тем, будто отчаяние в его благоволении заставляет их от него удалиться. Тщетно Фараон стал бы хвалиться, что он изгнал Израильтян в пустыню; хотя подлинно «нуждаху Египтяне людей со тщанием изринути их от земли» (Исх. XII, 33). Не отчаяние, но надежда вывела Израильтян из Египта; они воспользовались своим изгнанием, как средством своего избавления, и за свое бегство воспели Богу победную песнь. Истинно отрекающиеся от мира, если испытывают его неблаговоление, пользуются тем, как благоприятным случаем, чтобы тем безпрепятственнее удалиться от него; а часто, и не испытав от него никакой видимой неприязни, оставляют его совсем не потому, чтоб он отвергал их, но потому, что пустыня их призывает, и тихий, частию даже печальный, глас ея для них стократно вожделеннее, нежели шумныя радости мира. Кто гнал из мира сие чудное отроча, которое оставило его прежде, нежели имело случай узнать его? «Отроча растяше, и крепляшеся духом, и бе в пустынях» (Лук. I, 80). Знал ли мир и сего Варфоломея, прежде нежели соделала его известным пустыня; и мог ли отвергнуть его, прежде нежели он сам отвергся мира? Мир узнал уже оставившаго мир Сергия, по его подвигам и чудодействиям; и не столько отвергал, сколько привлекал его: но даже и тогда, когда был он привлекаем в такое состояние, которое хотя и в мире, но не от мира, и не для мира, – самое послушание

178

, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы разстаться с сладкою пустынею. Какая же тайная сила влекла сих людей из мира, и заставляла их, оставя все в нем приятное, скитаться по пустыням в лишении, в скорбях, в озлоблении? Узнаем сию тайну от Апостола, который изобразил сих непостижимых для мира людей. Сия тайна есть вера. "Верою, – говорит он, – победиша царствия, содеяша правду», – и далее: «проидоша в милотех», – в пустынях скитающеся; и паки заключает: «вси сии послушествовани верою» (Евр. XI, 33–39). Вера представила им, что они «страннии и пришельцы суть на земли» (Евр. 11:13), мысль, которую знают и неверующие, но и слыша

179

пропускают мимо ушей, или, лучше сказать, мимо сердца, и потому, хотя ежедневно, видят подобных себе умирающих, однако живут в такой безпечности о будущем, с такою привязанностию к земному, как бы им жить здесь вечно! – Вера вдохнула верным своим последователям глубокое чувство тленности мира и краткости жизни, а в следствие сего и пламенное желание отечества небеснаго; научила их «невидимому» Богу «предстоять, как бы видя Его» (Евр. 11:27), взирать «на Начальника веры и совершителя Иисуса, Иже вместо предлежащия Ему радости претерпе крест, о срамоте нерадив, одесную же Престола Божия седе» (Евр. 12:2); указала им на «мздовоздаяние» (Евр. 11:26), и для них уготованное. При сих несродных миру чувствованиях, при сих высоких видах, красоты мира для них померкли, сладости чувственныя преогорчились, земныя сокровища превратились в уметы, мир явился для них пустынею, а пустыня раем, – и они побежали. Побежали, как Израильтяне из Египта, как Лот из Содома, как пленники из Вавилона. Побежали от мира, где сообщество с мирскими человеками, и тварь, суетою и злоупотреблением искаженная, непрестанно разсевали их мысль, порабощали желания, возмущали душу и совесть. Побежали в пустыню, где поколику более устранялись от тварей, потолику ближе могли ощущать Бога; отреклись от земнаго брака, дабы вместо того, тем свободнее, уготовлять себя к единому небесному «браку Агнца» (Апок. XIX, 7); облеклись мрачною одеждою, дабы желание украшения не имело инаго предмета, как «виссон оправдания святых» (Апок. 19:8); осудили себя на глад и жажду, дабы чувственное насыщение не притупило глада и вкуса к духовной «вечери» (Апок. 19:9) Царствия Божия; удалились, так сказать, на самую границу видимаго и невидимаго мира, и, в сообразность с назначением к невидимому, добровольно и благовременно перенесли туда и мысль и сердце; и если принуждены оставить здесь бренное тело, то по крайней мере стараются, постом, бдением и другими подвигами, очищать и утончать его так, чтобы не столько оно «отягощало душу» (Прем. IX, 15), сколько душа облегчала его и воскриляла, чтобы оно, сколько можно, менее препятствовало им подражать жизни безплотных, и принимать благодатныя посещения Святаго Духа. Вот, братия и сообитатели пустыни, краткий, но истинный чертеж пути, которым истинные предшественники наши удалились от мира, и не на случай скитались по пустыням, но на верное странствовали «ко граду, основания имущему, егоже художник и содетель Бог» (Евр. XI, 10). Входить о сем в подробности не время теперь, и не нужно, может быть, для тех, которые сами деятельно идут путем сим. Но дабы нам, нерадением или прельщением духа заблуждения, не совратиться с истиннаго пути во след тех, которые блуждают «по непроходней, а не по пути» (Псал. CVI, 40), нужно нам прилежно всматриваться в следы наших предшественников, и поверять шествие наше. Очень нужно нам испытывать себя, точно ли потому мы удалились от мира, что возжелали благоугождать единому Богу, а не потому, что мир нам не благоприятствовал? В самом удалении от мира, не унесли ли мы с собою, как Рахиль из дома Лаванова, богов, которым служат в мире, – идолов гордости, корыстолюбия и плотоугодия? Или в самой пустыне, подобно Израильтянам, не слияли ль себе новых идолов, вместо тех, которых оставили в Египте? Чувствуем ли мы себя ближе к Богу внутренно, с тех пор, как наружно стали далее от мира? Отрекшись от преимуществ и обладания в мире, не искушаемся ли желанием преимуществ и старейшинства между собратиями? Жизнь, предназначенную исключительно для подвигов духовных, не обращаем ли в одно успокоение плоти? Благословен мирный сын пустыни, которому при таковом испытании «не зазирает сердце его»: он «будет иметь дерзновение к Богу» (1Иоан. III, 21). Благо и тому, коему, при сознании некоторых претыканий и падений, покаянная мысль и сокрушенное сердце обещают надежду прощения и утешения. Горе сеятелю соблазнов, который, в самую пустыню принесши с собою мир и его скверны, нарушает ея духовную святыню! Троякий суд падет на главу его: суд греха, суд нарушения обетов, и суд ядовитаго соблазна. Должно сказать нечто и к благонамеренным посетителям священной пустыни. Когда мы, последуя Апостолу, говорим о пустынножителях, что вера увлекла их из мира: не подумайте, будто вам, оставшимся в мире, мы уже не оставляем веры и надежды спасения. Нет! «Вера» «есть победа, победившая» и побеждающая "мир" (1Иоан. V, 4). Можно и жить в мире, но не быть "от мира" (Иоан. XV, 19). Не всем заповедал Иисус Христос то, что советовал некоему юноше: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди в след Мене» (Матф. XIX, 21), то есть, для последования Христу, не только оставь беззакония и страсти мира, но и всякий с живущими в мире союз расторгни. Напротив того всем проповедывал Он покаяние, веру в Евангелие и надежду Царствия небеснаго. Он Сам жил и в мире и в пустыне: учил в мире, а для молитвы удалялся в пустыню. «Яже вам глаголю, всем глаголю» (Мк. XIII, 37). Как никого не спасает одно внешнее пребывание в пустыне: так и не погубляет никого внешнее жительство в мире. Пустая пустыня, когда во внешней нет внутренней пустыни; для внутренней же пустыни есть, хотя не столь свободное, место и в мире, если кто найти его потрудится. «Егда молишися, вниди в клеть твою», то есть, в уединенную храмину души твоей, «и затворив двери твоя», то есть, удержав от разсеяния твои мысли и чувства, «помолися Отцу твоему, иже в тайне» (Матф. VI, 6). – «Не любите мира, ни яже в мире» (1Иоан. II, 15). Соделайте сердце ваше пустынею, в коей бы не было ни богатств, ни красот мира, ни нечистых плотских желаний, ни страстных помышлений. Вот и для пустынножителей, и для живущих в мире, общая священная пустыня, в которую «приходит», и в которой «творит обитель» (Иоан. XIV, 23) Себе возлюбленный Господь наш Иисус Христос, со Единосущным Своим Отцем и Святым Духом, к истинному блаженству нашему, во славу имени Своего Трисвятаго. Аминь.

32. Речь Благочестивейшему Государю Императору Александру Павловичу, пред вступлением Его Величества в Успенский Собор

(Говорена августа 25 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1823

Пред Богом сретаем Тебя, благочестивейший государь! и благодарим Его, что утешает нас Тобою; и молим Его, да утешит и Тебя нами. Воззри еще на сей царелюбивый народ, и утешься его любовию, которая и сокрываемому в глубокой нощи пришествию Твоему не допустила утаиться, но восприяла Тебя гласом восторга. Воззри еще на сей много-вековый царственный град, который дано Тебе, в краткое время, из развалин и пепла возродить; и утешься сим, как знамением того, что Бог, посетивший неправды наши, еще сохранил здесь благословение праведных: ибо «в благословении правых возвысится град», говорит Слово правды (Притч. XI, 11). Бог благословений да споспешествует Тебе выну и в важнейшем царственном зиждительстве Твоем, – в зиждительстве и возвышении нравственнаго и духовнаго порядка, в утверждении веры и правды, которыми и цари велики, и царства непоколебимы. Господи! спаси царя, и благослови, и сохрани вхождение Его и исхождение Его, ко спасению царства.

33. Речь Благочестивейшему Государю Императору Александру Павловичу, в день тезоименитства Его Величества

(Говорена в Успенском Соборе, августа 30 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1823

Благочестивейший Государь! Тогда как вся Россия приносит Богу радость о благоденствии Твоем, и молитву о продолжении онаго, мы, обитатели сей столицы, имеем еще то дополнение радости, что видим Тебя Самого участвующаго в нашей молитве, и что Ты можешь видеть нашу радость. Тот, который обещал исполнить молитву двух или трех человек, приносимую в вере и единодушии, да совершит молитву, которую ныне единодушно приносят о Тебе многие миллионы Твоих верноподданных; а нам да дарует чаще наслаждаться сею полнотою радости в Твоем лицезрении.

34. Слово в день венчания на царство, и миропомазания Благочестивейшаго Государя Императора Александра Павловича

(Говорено в Успенском Соборе 15 сентября; напечатано отдельно и в Христианском Чтении 1840 года и в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1823

Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. 1Тим. II, 1–2 О чем так настоятельно просит Апостол ученика своего Тимофея, Епископа Ефесскаго: или лучше сказать, что так непременно заповедует чрез Епископа и всей церкви: то самое, Христиане, с особенною торжественностию исполняем мы ныне в сем доме молитвы. Совершая молитвы, моления, прошения, благодарения за всех человеков, особенно мы приносим оныя за помазаннаго ныне Богом Царя нашего, который не только скипетром и мечем ограждает нашу жизнь и безопасность, но духом и всею жизнию своею подвизается, «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте»

180

. Не благодарно было бы пред Богом и пред ним, не вспомнить теперь, какой не давно пример подал он нам в деле молитвы, когда, не смотря ни на утомление от пути, ни на многоразличныя занятия кратковременнаго пребывания в обширном городе, в шесть дней четырекратно посетил здешние храмы в часы возношения безкровной жертвы. Как приятно должно быть подданным молиться за Царя, который так прилежно молится за подданных! Но между тем, как дело сие совершается усердием всех и каждаго, Церковь не почитает излишним, часто среди самаго дела молитвы, повторять нам заповедь Апостола о молитве; «молю прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». Посему неизлишним почел и я, не только повторить сию заповедь, но и разрешить ее на содержащияся в ней особенныя наставления о молитве. Первое наставление в изречении Апостола о молитве есть то, что он поставляет дело молитвы прежде всего: «молю прежде всех творити молитвы». Много дел благих, которых требует от Христианина Христианство, и которыя оно в нем совершает: но дело молитвы должно быть прежде всех; потому что без него не может совершиться никакое другое дело благое. Найти и самым делом пройти путь Господень, уразуметь истину, увидеть жизнь, или иначе сказать, покаянием распять плоть со страстями и похотями, чтобы очистить себя от всякия скверны плоти и духа, посредством веры воскреснуть и просветиться в сердце светом Христовым, наконец Божественною любовию быть вознесену к соединению с Божеством и к обожению посредством сего соединения: вот в немногих словах сокращение великих дел, которыя должны совершиться в Христианине; и как можно им совершиться, когда низшее из оных не может быть совершено без высших; а высшее, обыкновенно, недостижимо для того, кто не мог еще вступить на низший степень? Как может найти путь тот, кто не видит истины? Или, как может идти путем тот, в ком нет жизни? А истиною и жизнию не прежде может для нас соделаться Иисус Христос, разве когда соделается путем: ибо в сем точно порядке обещал Он нам открыться, когда сказал: «Аз есмь путь и истина и живот» (Иоан. XIV, 6). Как же разрешить сей многосплетенный узел, котораго все концы скрываются внутри его? Как отверзть сию заключенную сокровищницу, которая с перваго взгляда не представляет ни ключа, ни отверзтия, где бы оный влагался? Главная нить, которою разрешается весь узел духовных таин, и ключ, которым отверзаются все сокровища благодати, есть молитва. Молись с Давидом: «скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взях душу мою» (Псал. CXLII, 8): – и откроется тебе истинный путь Господень. «Аще кто от вас лишен есть премудрости», или, что тоже, познания спасительной истины: «да просит от дающаго Бога всем нелицеприемне, и не поношающаго, и дастся ему» (Иак. I, 5). Если кто и «живота просил есть у тебе», Господи, молитвою крепкою и чистою: «дал еси ему» (Пс. XX, 5), и даруешь всегда, «исполняя во благих желания» любящих Тебя (Псал. CII, 5). И что есть самая молитва в сущности своей, как не дыхание Божественной жизни в человеке, по реченному: «сам Дух воздыхает в нас воздыхании неизглаголанными» (Рим. VIII, 26)? Где есть хотя слабые начатки дыхания, там есть признаки жизни: а где нет дыхания, там нет и жизни. Так, в ком есть хотя начатки молитвы, в том есть признаки жизни духовной: состояние человека без духа молитвы есть состояние бездыханнаго по внутреннему человеку. Посему, как для жизни естественной прежде всего нужно возбудить дыхание: так для жизни духовной прежде всего нужно возбуждать дух молитвы. Второе наставление в разсматриваемом теперь изречении Апостола заключается то, что он дает понятие о разных видах молитвы. "Молю", говорит он, «творити молитвы, моления, прошения, благодарения». Молитвы должны мы приносить Богу, яко Богу, моления, как Судии, прошения, как Царю, благодарения, как Творцу и Подателю благ. Прошениями можем просить от Него благ, преимущественно вечных, а частию и временных; молениями нужду имеем умолять Его, да избавит нас от зол, от греха и от наказания за грех; за исполнением прошений и молений естественно следуют благодарения; молитва в собственном

181

и высшем ея знаменовании забывает некоторым образом и зло и собственное благо, и устремляется к созерцанию верховнаго и всеобщаго блага в Боге, так что в ней душа человека, по выражению таинственнаго Песнопевца, "восходит" к Богу, «аки стебло дыма кадильнаго» (Песн. III, 6). Моления сетуют пред Богом и утешаются; прошения дерзают и смиряются пред Ним; благодарения веселятся и торжествуют; молитва благоговеет пред Ним, и горит в любви, как жертва всегда живая и всесожигаемая. Молитва вообще есть душа всех особенных молений, прошений и благодарений; впрочем и сии, смотря по состоянию Христианина, соединять с молитвою не только позволительно для него, но полезно и даже необходимо. – Кто не приносит молений о прощении грехов, тот или по невежеству не знает их, или закрывает их от себя гордостию, как Фарисей, и, в том и другом случае, не принадлежит к царствию Божию, которое, с тех пор, как «вси согрешиша, и лишени суть славы Божия» (Рим. III, 23), не приемлет никого, кроме умоляющих и помилованных. – Кто никогда не приносит Богу прошений, тот мало верует в Его благость и силу, или совсем не верует. "Доселе" – так обличает в сем недостатке молитвы самих Апостолов Иисус Христос – доселе «не просисте ничесоже во имя Мое: просите и приимете, да радость ваша исполнена будет» (Иоан. XVI, 24). Кто не приносит благодарений, тот оказывает небесному Подателю всех благ такую несправедливость, которая и между человеками, в отношении к земным благодетелям, осуждается и наказуется общим презрением. Третие наставление разсматриваемаго изречения Апостолькаго состоит в том, что он определяет, за кого и в каком порядке должно совершать молитвы. "Молю", говорит он, «творити молитвы за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть». Слыхал я некоторых, которые говорят: «где уже нам за других молиться, когда мы за себя умолить не можем?» Такие люди, конечно, думают, что за себя должно молиться прежде всего, а за других можно и не молиться. Что должны они подумать, что должны думать и все мы, когда слышим, что Боговдохновенный наставник в молитве заповедует молиться за всех других без изъятия: «за вся человеки»; заповедует молиться за некоторых преимущественно: «за царя, и за всех, иже во власти суть»; а о молитве за себя самих совсем не упоминает? Что сие значит? То, что молитва о себе самих, взятая отдельно от молитвы за других, как плод духовнаго своекорыстия, не может составить чистой Христианской добродетели, а потому и не стоит особенной заповеди; между тем как молящийся о всех молится в то же время и о себе, и тем с большею чистотою и безкорыстием, чем менее отделяет свое особенное благо и спасение от всеобщаго блага и спасения всех человеков. Посему и Сам Иисус Христос дал всем нам одну молитву, не каждому за себя, но всем и каждому за всех, повелев просить «у Отца нашего» небеснаго «воли Его» для всей «земли», и «насущнаго хлеба, прощения долгов, избавления от искушений» для всех «нас» (Лук. XI, 2–4). Даже в частных наших случаях Он желал, чтобы, по крайней мере, «два или трие совещались просить о всякой вещи Отца небеснаго» (Матф. XVIII, 19). И так, не отрекайся от молитвы за других под предлогом опасения, что за себя умолить не можешь: но в самом деле опасайся, что не умолишь о себе, если за других молиться не будешь. Если каждый о себе только молиться будет; то каждый останется только с своею молитвою, хладный с хладною, немощный с немощною: но если каждый будет молиться за всех; то каждый вспомоществуем будет многомощною молитвою всея Церкви Христовы и всех Святых Божиих. «Молю убо творити молитвы за вся человеки». Что касается до молитв, предписанных в особенности «за царя, и за всех, иже во власти суть»: не безполезно в настоящее время обратить внимание на то, что когда писал Апостол сию заповедь к Церкви Ефесской, тогда цари и власти, от которых могло зависеть ея внешнее благосостояние, были не христиане, а язычники, не защитники, а большею частию гонители Церкви. Если за таковых молиться есть обязанность Христианская: то сколь противно было бы Христианству нерадеть о молитве за Царя, который есть Христов помазанник, и который властию и примером утверждает и распространяет благочестие! Нерадение сие не может остаться ненаказанным по той сокровенной связи, которою Провидение Божие в судьбе царей и народов не всегда близко, но всегда дивным образом точно соединяет благочестие с благоденствием, и пороки с бедствиями. Почему столь благочестивые и благодетельные цари, как Езекия и Иосия, не могли отвратить погибели царства Иудейскаго? – Потому, что недостойный народ не хотел вместить духа благочестия, который они в нем возбудить столь усильно старались. Четвертое наставление в разсматриваемом изречении Апостола есть то, что он постановляет для дела молитвы правильную цель: «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». Последствия молитвы, с неправильною целию приносимой, изображает другой Апостол, когда говорит: «просите и не приемлете, зане зле просите, да в сластех ваших иждивете» (Иак. IV, 3). Он показывает молитву безплодную: «просите, и не приемлете». Но почему она безплодна? – Потому что не имеет потребной доброты и достоинства: «зане зле просите». А почему она недостойна? – Потому что молящиеся имеют неправильную цель, дабы удовлетворить собственным вожделениям: «да в сластех ваших иждивете». Предупреждая сие злоупотребление и, можно сказать, осквернение святыни, какова есть молитва, святый Павел предписывает, чтобы мы при молитвах и прошениях наших имели в виду не собственные вожделения, но общее всех Христиан житие, благосостояние Церкви и отечества; чтобы предметом желаний наших была не жизнь приятная, для угождения грубому или тонкому сластолюбию, не жизнь изобильная, для удовлетворения корыстолюбию, не жизнь блистательная и славная, которая питала бы нашу гордость и честолюбие; но жизнь тихая и безмятежная; чтобы наконец и сия самая не была последнею целию желаний, так как мы, не имея в сей временной, внешней жизни «пребывающаго града» (Евр. XIII, 14), не можем здесь поставить последней меты для нашего стремления, но чтобы мы, достигая тихаго и безмятежнаго состояния временной и внешней жизни, тем безпрепятственнее простирались к достижению дальнейших успехов в жизни внутренней, для приобретения права на жизнь вечную в грядущем небесном граде: «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». Воспользуемся, братия, сими Апостольскими наставлениями, если кто до сих пор не довольно ими пользовался. Не попустим, чтобы праздность или суетныя увеселения удаляли нас от священнаго дела молитвы общественной и частной, церковной и домашней; не допустим самыя дела мирския разрушать в нас сие дело Божие. Есть «время всякой вещи под небесем» (Еккл. III, 1): как не быть времени для молитвы, которая есть первая вещь под небесем? Есть время для зрелищ: как не быть времени для храма? Если поспешаешь и на добрыя и на законныя дела: поспеши еще паче предварить их молитвою, чтобы доброе и законное соделалось святым; ибо «все освящается молитвою» (1Тим. IV, 5). «Молю убо прежде всех творити молитвы». Будем, сколько можно, внимательны к разным случаям, к которым благоразумно применяемое дело молитвы становится полным и совершенным. Чувствуя себя повинными пред правосудием Божиим, принесем Ему моления, да простит нам долги наши; а если бы и все повеленное сотворили, не престанем и тогда умолять о милости, признавая себя рабами неключимыми, которые ничего еще не заслужили, исполнив только должное. Мысль, что небесный Отец знает наши нужды, сия сладкая пища Христианской надежды, да не превращается у нас в пищу лености или неверия; то, что Отец всеведущ, да не препятствует чадам быть искренними; будем приносить Ему детския прошения наши, дабы Тот, Который по Своему всеведению предвидел оныя, мог исполнить оныя сообразно с правдою Своею. Но как чада послушания, получим ли просимое в полную меру прошения, или совсем не получим онаго, или даже лишимся и того, что имели, во всех сих случаях не престанем приносить наши благодарения Отцу, Который сколько щедр тогда, когда подает хлеб, столько же благ и тогда, когда не дает горящаго угля несмысленному детищу, или отъемлет у него смертоносное орудие. Дерзнем приступать ближе и ближе к сему всеблагому Отцу, даже без посредства наших нужд и Его даров: довольно услышать одно слово Его, или одно имя Его, «да изыдет душа наша в слово Его» (Песн. V, 6), и вся излиется пред Ним в молитве любви и радости. Тако «молю творити молитвы, моления, прошения, благодарения». Расширим сердце наше молитвою, и обымем ею всех человеков. В ней и отдаленное да соделается близким, и чуждое собственным, высокое и низкое равным пред лицем Всевышняго; в ней да угаснет вражда, и любовь да воспламенится более сильным и чистым пламенем. Особенно взыщем чрез молитву блага тем, которых Бог поставил особенными подвигами созидать наше благо. Кто знает, сколько может молитва веры за Царя и отечество? Некогда молитва одного Елиссея для царя и царства Израильскаго была сильнее войска; ибо привела целое неприятельское войско пленным в столицу Израиля. «Молю убо творити молитвы за вся человеки, за царя и за всех, иже во власти суть». Наконец, будем остерегаться, чтобы нечистое намерение, как червь, не повредило плода молитвы в самой его внутренности. Как недостойна была бы, например, молитва за Царя, если бы кто предстал в ней с прочими только для того, чтобы исполнить обычай и гражданскую обязанность! Нет! Не того требует Христианство; не того достоин Царь. Искренним сердцем, и всею душею да приносим «молитвы за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть», с чистым намерением, «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. Сие бо добро и приятно пред Спасителем нашим Богом» (1Тим. II, 1–3), Которому да воздается молитва непрестанно, благодарение за все, и слава во веки. Аминь.

35. Слово при открытии попечительства о бедных духовнаго звания

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре, Декабря 2 дня; напечатано отдельно в 1823 и 1824 гг. и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1823

Да узрят нищии, и возвеселятся: взыщите Бога, и жива будет душа ваша. Яко услыша убогия Господь, и окованныя Своя не уничижи. Псал. LXVIII, 33–34. Некогда богатый милостию Господь наш Иисус Христос возвещал о Себе, что Он послан «благовествовать нищим»; и не просто послан, но неким особенным тайным действием Святаго Духа «помазан», или посвящен, в сие служение. «Дух Господень на Мне» – сии слова Пророка Исаии относит Он к Себе – «Дух Господень на Мне; егоже ради помаза Мя благовестити нищим, посла Мя исцелити сокрушенныя сердцем» (Лук. IV, 18). Если небесное и Божественное посольство частию имело предметом благовествовать нищим; если Святейшему Посланнику Божества надлежало принять особенное посвящение для сего служения: то как важно служение – благовествовать нищим! Правда, Иисус Христос благовествовал преимущественно нищим духом, и предлагал им духовное богатство благодати: впрочем Он благовествовал также и нищим плотию, исцелял больных и разслабленных, милосердовал о народе не имеющем, чесо ясти, и не раз подавал ему хлебную милостыню, напитав пять тысячь пятью, и четыре тысячи семью хлебами. Для чего Сам Он послан был от Отца Своего: для того же преемственно посылает учеников Своих. «Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» (Иоан. XX, 21). Блажен, кто таким образом послан и помазан от Него, чтобы духовную нищету ближних исполнять духовным богатством благодати! Но и то не есть ли благое участие в Его посланничестве и в Его помазании, когда можем благовествовать хотя нищим плотию, облегчать их бедствие словом утешения и надежды, а по мере возможности, и делом помощи? На сей раз дух человеколюбия Христова посылает меня благовествовать нищим, именно, вашим, братия, служители Олтаря. Сей дух в Благочестивейшем Помазаннике Господнем и в Святейшем Соборе Правительства церковнаго подвигся на помощь безпомощным вашим, изнуренным старостию, окованным болезнию, сиротствующим, вдовствующим; ныне полагается основание постояннаго призрения их чрез составляемое для того из вас же Попечительное Сословие; средства для сего частию дало само Правительство, по мере его возможности, частию же оно уполномочило нас прибегнуть для сего к человеколюбию верных и послушных детей Церкви. «Да узрят нищии, и возвеселятся! яко услыша убогия Господь, и окованныя Своя не уничижи». Прежде нежели сие веселие нищих принесем мы пред Бога в благодарственном молении, как то заповедал нам Святейший Синод, бросим хотя легкий наблюдательный взор на многоразличную скорбь нищих, ожидающую себе утешения. Нищета есть один из горьких плодов проклятия, которое на лице всея земли грех человеческий посеял, а гнев Божий допустил произрастать. Как видимый предмет перваго греха составляла пища, – плод запрещеннаго древа; и первое обнаружение греховной заразы, проникнувшей человека, была искусственная одежда, – листвие смоковничное, вместо естественнаго одеяния света, от котораго человек обнажился грехом, – одежда также грехом оскверненная, потому что обнаруживала лукавое и лицемерное желание скрыть последствие греха: соответственно с сими действиями греха, на тех же двух предметах, на пище и одежде человека, особенным образом оказалось действие проклятия; так что он в отношении к сим предметам сделался беднее последних земных тварей. Жилище созидает себе человек; созидают себе и прочия животныя: в сем они равны между собою. Но для пищи – «птицы небесныя не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы» (Мф.6:26): а человеку в день проклятия

182

сказано: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт.3:19), и посеянное, сжатое, собранное в житницы, еще не пища для него, если не придет в помощь жерновный камень, сила дрождей, огня и многоразличное искусство; самый дух благодати, упраздняющий проклятие, хотя разрешает нас от заботливаго попечения о пище: «не пецытеся, что ясте» (Мф.6:25); но еще не освобождает от труда для снискания пропитания: «до нынешняго часа... труждаемся» (1Кор.4:11–12)

183

. И для одежды – «крины сельные не труждаются, ни прядут» (Мф.6:28), также и безсловесныя животныя; их одежда, без всякаго их усилия, вырастает из самаго их тела, и таким же образом, когда обветшает, заменяется новою: а человек не только не найдет себе в целом мире готовой одежды; не только имеет нужду в трудной и долговременной работе, чтобы составить себе одежду: но даже принужден для сего или грабить, или убивать другия твари, на пример, обнажить овцу от естественной ея одежды, чтобы одеться ея волною, или совсем убить ее, чтобы одеться ея кожею. Но не станем более распространяться словом о всеобщей нищете человеческой, на которую я только мимоходом указываю для того, чтобы внимательные могли примечать, как самыми обыкновенными предметами в жизни обличаются действия первороднаго греха, и с самою природою смешеннаго повреждения человеческаго рода; и дабы никто не осмеливался презирать нищеты, которая в некотором степени есть общий жребий человеков, всех без изъятия уничижающий, пред самыми низкими тварями. Посмотрим ближе на частную нищету, происшедшую из того, что человеки всеобщую нищету свою, по неизбежному ли последствию общежития, или по действию корыстолюбия и других страстей, не по равну между собою разделили. Скорбь нищеты есть одна из тяжких скорбей потому, что стесняет жизнь в самых необходимых ея требованиях: не так как многия другия скорби, которыя раждаются от неудовлетворения случайным только, или даже только мнимым потребностям. Унижают меня, или возвышают надо мною низших меня: могу скорбеть и много и мало, почти столько, сколь велико или мало мое честолюбие; а могу и совсем победить скорбь, победив честолюбие; живут и в самом низком состоянии спокойно и благополучно. Клевещут на меня, лишают меня добраго мнения: и сие бедствие, когда не простирается далее мнения, есть мнимое: ибо мнение других обо мне, каково бы ни было, не отнимает у меня власти оставаться честным, если я честен, благомыслящим и боящимся Бога, если я таков; а для того, кто имеет сокровище, тяжка ли та скорбь, что другие думают, будто он не имеет? Но когда лишен я пищи, одежды: тогда никакая Философия не может уверить меня, что я не голоден и не наг: здесь одна вещественная помощь сострадания может облегчить вещественное страдание. Собственная тягость нищеты увеличивается тем, что сие бедствие очень часто служит семенем или пищею других бедствий. Если с нищетою встречается болезнь: оне усиливают одна другую, чтобы совокупно подавлять бедное человечество: нищета не допускает отражать болезнь врачеванием; болезнь не оставляет места трудолюбию сражаться с нищетою. Если нищета постигает начальника семейства: тяжесть бедствия умножается над ним по числу домашних его, между тем как и над каждым из них тоже бремя тяготеет; для сына его нет воспитания; для дочери его нет супружества. Не скажу, чтобы нищета прямо пролагала путь порокам, преступлениям и последующим за ними бедствиям; ибо неоспоримо сказанное, что «от сердца исходят помышления злая» (Матф. XV, 19), а не из пустаго влагалища: впрочем внимательно наблюдающие сердце человеческое, могут примечать, что тайное в нем слово беззакония, или подавляется внутри его, или произникает во внешния дела, при содействии внешних обстоятельств; таким образом крайняя скудость изощряет искушение к неправедному приобретению; привычка к неблаговидной наружности, столь обыкновенной в нищете, представляет не слишком отвратительными неблагородные поступки, и, по странному превращению причины в ея последствиях, от нищеты телесной иногда не менее бедствует душа, как и тело; – бедствует тем опаснее, чем менее чувствует тяжесть сего духовнаго бедствия в сравнении с телесным. Понравится ли чадам изобилия, когда еще скажу? Скажу однако, повинуяся истине, в наставление нам, не испытавшим нищеты, из которых многие смотрят на нее с большим, нежели должно, равнодушием, – что тяжесть особенно подавляющая нищих братий наших есть именно наше изобилие и роскошь. «Бог живый дает нам», как говорит Апостол, «вся обильно в наслаждение» (1Тим. VI, 17): от чего же иной не имеет даже насущнаго хлеба на сей день? – От того, что другой запер у себя «многа блага, лежаща на лета многа» (Лк.12:19), или в один день истребляет более годоваго пропитания беднаго. Не властен ли я, скажет он, беречь или употреблять по произволу законную собственность? – Властен; но и беречь и употреблять также законно, по закону надежды на Бога, Который употребленное для нищих приемлет в заем Себе, и без сомнения не оставит в нужде Своего заимодавца; – по обычаю, если можно, совершенных верующих, которые «раздаяху всем, егоже Аще кто требоваше», и от того «не бяше нищь ни един в них» (Деян. 2:45, 4:34); – по крайней мере по законам благоразумия и умеренности, по законам человеколюбия и сострадания, которые не менее понятны для нищих, как для тебя твой закон собственности. Или, если угодно, не станем оспоривать у богатых права располагать законною собственностию так безпорядочно, как они хотят: желательно только, чтобы сердце их почувствовало, как иногда, думая невинно играть своею собственностию, глубоко пронзают они сердца нищих. "Вы весте", говорит Моиcей Израильтянам, побуждая их не оскорблять пришельца, – «вы весте душу пришельчу: понеже сами бысте пришельцы в земли Египетстей» (Исх. XXIII, 9). Мы, которые сами, по щедротам Божиим, не были нищими, знаем ли душу нищаго? Знаем ли, что он думает и чувствует, проходя, на пример, близ обширных хранилищ богатаго, или близ огромнаго дома зрелищ, или встречаясь с одетым в драгоценную одежду, не по требованию звания, или обоняя чад тучнаго пира, или слыша мусикийский гром из чертогов роскоши, и видя в них в полночь полуденный свет? – «Если бы – вероятно, думает он – если бы сии обширныя хранилища не наполнялись тем, что богатому совсем не нужно: как многие, подобные мне, могли бы получить от него необходимое, котораго теперь мы не имеем! Если бы сей широкий кров не был нужен на некоторые часы праздности, чтобы под ним собирались видеть притворство, и слушать вымыслы: сколько можно было бы собрать и водворить под ним таких, которые теперь не имеют, где главы подклонити, или не живут, а губят жизнь в нечистых, нездоровых, полуразрушенных и падением угрожающих жилищах! И тогда бы здесь не ложныя действующия лица произносили вымышленныя восклицания страстей, но непритворные действователи неухищреннаго зрелища возносили к небесам благодарственныя воскликновения, и самые камни возвещали действительную добродетель человеколюбия. Если бы носящий сию редкую иноземную одежду согласился променять ее на обыкновенную отечественную: он и тогда был бы одет прилично, и помог бы многим из нас променять рубище на одежду. Если бы с сего стола, котораго продолжительностию скучают собеседники, снять одну перемену пищи или пития: из сего можно было бы составить новый пир для нескольких, теперь алчущих и жаждущих. Сколько сладких или гремящих звуков в чертоге роскоши в час веселия: столько можно было бы утишить воплей и стонов бедствия, если бы на тот час отказать искусству, и отдать нищете то, что ему обещано. Там игра богатых несравненно дороже ценится, нежели труд бедных: и тем, которые платят сию цену иногда безпрекословнее, нежели плату работающему, или долг заимодавцу, не приходит на мысль, что за сию цену можно было бы выиграть благоденствие беднаго семейства и несколько сердец признательных. У сего светлаго чертога можно бы отнять несколько «из многочисленных его светильников так, чтобы он еще оставался светлым: но чрез то можно было бы наполнить елеем утешения светильник жизни, который от нищеты истощается, и может вскоре совсем угаснуть». – Если в сих размышлениях сколько нибудь угадываю я душу нищаго: то помыслите, какова должна быть ея скорбь, когда он чувствует свое бедствие, видит вокруг себя средства, могущия прекратить оное, и удобность употребить их, но в тоже время видит и то, что употреблять их не хотят, и ему то не позволено; – стоит среди текущей реки чужаго изобилия; но вода чужая проходит близ уст его, и оставляет его жаждущим! Так и Евангелие в сказании о Лазаре самою сильною чертою бедствия его полагает то, что он бедствовал у прага изобилия: «лежаше пред враты его гноен, и желаше насытитися от крупиц, падающих от трапезы богатаго» (Лук. XVI, 20–21)

184

. Кто пожелает разсматривать нищету в разных общественных званиях, тот еще откроет разныя черты страдания, и новыя побуждения к состраданию: и в сем разсмотрении нищета нашего звания, думаю, представится внимательным наблюдателям особенно достойною сострадательнаго участия. В других званиях нищета не редко происходит от лености, от предприимчивой жадности к приобретению, от расточительности, и потому есть не бедствие, но наказание: в звании служителей Олтаря, почти всеобщий жребий его составляющая бедность превращается в нищету обыкновенно болезнию, старостию, или смертию начальника семейства, доставлявшаго себе и ему пропитание. В ином звании сирота и вдовица безпрепятственно, по крайней мере, укрываются под осиротевшим кровом отца и супруга: в нашем звании сиротство и вдовство, даже болезнь и старость, заграждая источник пропитания, по большей части отъемлют у нищаго и жилище, которое, по установлениям, должно всегда принадлежать действительно служащему Церкви. Наконец – «сей нищий воззва, и Господь услыша и» (Псал. XXXIII, 7). «Да узрят нищии, и возвеселятся!» (Пс.68:33) Правда, и теперь нищие наши могут видеть у нас только еще приготовление к облегчению их участи; могут веселиться только еще надеждою. Ибо средства призрения их меньшею только частию подает нам человеколюбивая рука Правительства, большею же частию оне скрыты еще в руках частнаго человеколюбия. Совершится ли и с сей стороны надежда убогих, и будет ли радость их действительно исполнена? Узрят ли они в участниках одного звания один дух братолюбия, и столь же искреннюю попечительность о бедности звания, как о бедности собственнаго семейства? Узрят ли в чадах Церкви возвещаемую Апостолом «веру чистую и нескверную пред Богом и Отцем, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их» (Иак. I, 27), и во-первых, сирых и вдовиц, оставленных служителями сея чистыя веры? При ходатайстве за сих вдовиц и сирых, вспомните ли вы, чада веры, что те, от которых оне остались, провели и окончили жизнь в молитвах за вас и в служении спасению душ ваших? Подумаете ли, что сии вдовицы и сироты пастырей ваших потому не получили наследства, и самые сии пастыри потому не собрали запаса на старость или болезнь, что посещали «стадо Божие не нуждею, но волею, и по Бозе, ниже неправедными прибытки, но усердно» (1Петр. V, 2)? Пожелаете ли на ваше изобилие, на ваше великолепие, на ваши увеселения, которыя поистине часто делает нечистыми неумеренность, – пожелаете ли положить на оныя добровольную очистительную дань человеколюбию и нищелюбию? Будем надеяться, что Начный дело благо в нас, и совершит оное благодатию Своею, чрез благоугодныя Ему орудия. Возблагодарим Его за начало: воззовем к Нему о совершении. «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша». "Услыша" – и еще услышит – «убогия Господь, и окованныя Своя не уничижи» (Пс.68:33–34). Аминь.

36. Слово в неделю по Воздвижении185

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Иже бо Аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем; и сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы Святыми. Мк. VIII, 38. Отец Небесный не судит никому, но весь суд отдал Сыну Своему. Смотрите, как дивен суд Его. Как он точен и строг! Ибо наказание с преступлением измеряется одною и тою же мерою. Если человек постыдится Христа; вот преступление: – и Христос постыдится человека; – вот наказание. Но как вместе и снисходителен суд сей! Сколько дерзновенный раб захочет унизить пред очами своими Господа славы: столько, а не более, Господь славы хочет унизить пред Собою раба дерзновеннаго: «иже Аще постыдится Мене: и Сын человеческий постыдится его». Но каким бы в сем случае ни являлся нам Верховный Судия, строгим ли, дабы устрашить нас, и страхом спасти от преступления и осуждения, снисходительным ли, дабы устыдить нас, и стыдом спасительным предупредить стыд законопреступный, самое преступление, на которое произносится суд, кажется, может возбудить в нас весь ужас отвращения, и все внимание осторожности. Как? Будут люди, которые подумают, что Сын человеческий и словеса Его, то есть, Христос и Христианство, делают им стыд? – К сожалению невозможно в сем сомневаться. Будет то, что предсказывает Истина. Всеведущий Судия не провозглашал бы наказания, если бы не предвидел преступления. Чтобы некогда Господь наш не постыдился нас, Христиане, нужно нам, в предосторожность нашу, внимательно размыслить, что значит «постыдиться Сына человеческаго и словес Его», и как можно впасть в сие преступление. «Иже Аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем: и Сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми». Стыдятся обыкновенно нечистаго, низкаго, презреннаго. Как же можно постыдиться Иисуса Христа всечистаго, превознесеннаго, препрославленнаго? Что значит в сем случае «постыдиться»? Дабы определить разум сего слова в устах Иисуса Христа, надлежит вспомнить, что пред тем говорил Он о кресте. «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет» (Мк.8:34). Но что был крест в очах людей, прежде нежели крестная смерть и воскресение Спасителя нашего, представили оный и по внутреннему знаменованию величественным, и чрез то купно и по внешнему знаменованию священным? Он был орудие смерти для осужденных, и между осужденными для рабов, или для людей, признаваемых достойными вместе и наказания и поругания. Посему вероятно, что люди, привыкшие ценить вещи ценою народнаго мнения, услышав учение о кресте, тотчас подумали, как трудно последовать Учителю, Который готовится и готовит учеников своих к такому необыкновенному позору; вероятно, что люди отличной образованности и изящнаго вкуса по своему времени, стыдились даже стоять между слушателями такого Учителя, Который преподает столь странное учение. На сии помышления и чувствования испытующий сердца Учитель ответствует: «иже Аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем: и Сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми». Из сего можно заключить, что «стыдиться Сына человеческаго» определительно значит стыдиться Иисуса Христа, яко распятаго; и что стыдиться «словес» Его значит стыдиться учения о кресте. Предостережение против сего стыда очевидно нужно было для времен, в которыя господствовало Иудейство и язычество, и в которыя для опровержения Христианской веры, и для осмеяния Христиан, как безумных, довольным почитали сказать, что они веруют в Распятаго; – как безумных, говорю я; ибо точно сие говорит Апостол: «слово крестное погибающим юродство есть»; – «мы проповедуем Христа распята, Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие»(1Кор. I, 18, 23); и посему тот же Апостол, вместо того, чтобы объявить себя приемлющим учение Христово, верующим ему, благоговеющим пред ним, почел довольным сказать, что не стыдится онаго: «не стыждуся благовествованием Христовым; сила бо Божия есть во спасение всякому верующему» (Рим. I, 16). Должно заметить, что то же преступление, которое Иисус Христос называет стыдом имени Его и учения, иначе называет Он «отвержением Его», или отречением от Него: «иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, иже на небесех» (Мф.10:33). Стыдиться Христа есть начало, а отречься от Него есть совершение одного и того же преступления. Как «сердцем веруется в правду; усты же исповедуется во спасение» (Рим. X, 10): так сердцем стыдятся Христа в осуждение, чувствуют тягость и затруднение от Его учения, как несообразнаго с понятиями гордаго разума, с похотями плоти, с обычаями века сего; и в следствие таковых внутренних расположений, устами, делами и всею жизнию отрекаются от Него к погибели. Нет сомнения, что каждый благомыслящий Христианин чувствует важность сего преступления, разсматриваемаго во всем его пространстве: и может быть, некоторые думают, что самая тяжесть онаго избавляет их от опасения, чтобы не впасть в оное. Не удивляюсь, если благонамеренные, но не опытные в Христианстве, так думают. Так думал Апостол Петр, когда на предсказание Иисуса Христа, что все Апостолы соблазнятся о Нем в следующую ночь, сказал Господу: «аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогда же соблазнюся» (Матф. 26:33). И еще на предсказание о его троекратном отречении от Христа: «аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе». Так и все Апостолы думали: «такожде и вси ученицы реша» (Матф. 26:35). Но известно, что было в следующую ночь: «тогда ученицы вси оставльше Его, бежаша» (Матф. 26:56). И Петр, который менее всех опасался падения, пал бедственнее всех прочих. Отчего же сие случилось? От того наиболее, что Петр не опасался пасть так глубоко; а того еще не изведал, как древний человекоубийца тростием и изгребием закрывает пропасти, чтобы навести на них и низринуть неосторожнаго. Если бы кто из явных и сильных врагов Христовых напал на Петра: он увидел бы опасность, и вооружился бы мужеством. Если бы прямо сказали ему: отрекись от Христа: он ужаснулся бы сего преступления, и, может быть, подлинно решился бы в ту же минуту, до смерти стоять в исповедании осуждаемаго на смерть Иисуса. Вместо того, «приступи к нему едина рабыня»: чего тут опасаться? Она ничего не говорит, и вероятно, ничего не понимает, ни о вере во Христа, ни о исповедании Его; а только любопытствует о том, кого видали с Ним вместе: «и ты был еси со Иисусом Галилейским» (Мф.26:69). Петр подумал, может быть, что не стоит труда входить в разговор о Христе с людьми, которые так далеки от Его таин, и что сие значило бы метать бисер пред свиниями. По видимому, он старался только прекратить речь. «Не вем, что глаголеши» (Мф.26:70), сказал он; я тебя не понимаю: и не сведал, как постыдный для Апостола стыд Сына человеческаго прокрался

186

в сердце Апостола. Нападение повторено сильнее прежняго: ибо другая рабыня указала его «сущим тамо». Надлежало усилить отпор: и Петр сказал «с клятвою, яко не знаю человека» (Мф.26:71–72). Таким образом уклонение от разговора о Иисусе не приметно превратилось в отречение от Его лица. Еще нападение и улика, – и Петр «начат ротитися и клятися, яко не знаю человека» (Мф.26:74), то есть, всеми силами отрицаться от Него. Сие нечаянное и глубокое падение Петра, горько им оплаканное, попущено Провидением Божиим не для его только испытания, но и в наставление всем нам, Христиане. Он преткнулся, дабы мы научились осторожно ступать по пути спасения. «Мняйся стояти да блюдется, да не падет» (1Кор. X, 12). Если мы думаем, что решились бы пожертвовать жизнию за Христа, когда бы то нужно было: то дабы сим приятным уверением, подобно Петру, не обмануть самих себя, мы должны тщательно смотреть за собою, как поступаем в тех случаях, когда для неизменнаго исповедания Христа нужно пожертвовать чем либо гораздо менее важным, нежели жизнь. Подходит рабыня суетных приличий, и ни на чем добром не основанных обычаев, называемая в мире образованностию или людскостию (как будто без нея люди и людьми бы не были, и образа не имели), и говорит человеку, желающему быть последователем распятаго Иисуса: не ужели подлинно ты хочешь оставить путь столь многих людей разумных, разборчивых, сильных, богатых, почитаемых, любезных, которых образ жизни столько же приятен для них самих, сколько и всеми одобряем? Не ужели откажешь себе в удовольствиях и некоторых вольностях, которыя почти у всех почитаются невинными? Не ужели решишься быть странным в очах света и притчею общества? Не ужели будешь мучить себя подвигами, убивать постом, изнурять строгостями, которыя в самых отшельниках суть действие излишней, может быть, и не разсудительной ревности? До кого из желающих итти путем Христовым не доходят такия речи? К кому не приходят иногда такие помыслы? Что же скажем на сие, Христиане? Кажется, здесь дело идет не о том, чтобы отречься от Христа; нас хотят только пристыдить подозрением, «не были ль мы со Иисусом Галилейским», или не хотим ли вместо светскаго вечера, быть с Ним на всенощном бдении Его в саду Гефсиманском, где и Сам Он был с тугою и скорбию с болезненным, хотя притом совершенно свободным и охотным пожертвованием Своея воли. Нет, – говорят иные в тайных помыслах

187

, я совсем не понимаю, что значит быть в саду Гефсиманском; я знаю, и хочу знать только такое Христианство, которое утешает, а не такое, которое учит лишаться, страдать, и каким-то непонятным образом умирать самому себе: «не вем, что глаголеши». Ах! Поберегись, желающий спасти душу свою! Если так говоришь ты: то уже ты последователь не Иисуса, возставляющаго падших, но Петра падающаго. Если ты сказал теперь об отречении от мира и от самого себя, о участии в страданиях Христовых и о крестном слове: «не вем, что глаголеши»: можно ли быть уверену, что не скажешь вскоре о Самом Христе: «не знаю человека»? Войдем в какое нибудь из обыкновенных собраний, в доме или «на преддвории» (Мк.14:68); поищем Христиан между сынами века сего

188

; вслушаемся в разговоры. Тотчас услышим ласкательство, злоречие, голос тщеславия, корысти, смех легкомыслия, вопли нетерпеливости, суждения о всем, что знают, и чего не разумеют. Но скоро ли найдем беседу, и в беседе человека, который бы свободно произносил слово, солию мудрости Евангельской растворенное, разсуждал с чадами плоти о душе, и сынам века сего напоминал о вечности? От чего же так редко говорят Христиане языком Христианским? – Они боятся, чтобы их не узнали, как Христиан, и за то не поругались им сыны века сего; чтобы им не сказали: «беседа твоя яве тя творит» (Мф.26:73). И так они таятся и молчат; – и не примечают, что стыдятся Сына человеческаго, и что их молчание иногда довольно внятно говорит миру о Иисусе: «не знаю человека»! По сим примерам каждый может указать сам себе многие случаи в жизни, в которых мы более или менее приближаемся к опасности постыдиться Сына человеческаго, или совсем отречься от Него. Будь осмотрителен, Христианин, старайся благовременно примечать, где враг спасения твоего ставит тебе ковы на пути последования Иисусу Христу, дабы или осторожно миновать оные, или мужественно разрушать. Или пусть бы не входил Петр во двор Архиереев на столь близкую опасность; или, вошедши, уже не отступал бы так далеко назад от Того, Которому хотел так близко последовать. И ты, Христианин, или не приближайся, если можно, к людям, которые имеют безстыдство стыдить тебя тем, что составляет твою славу: или, если необходимо приближиться к ним, «глаголи о свидениях» Христовых пред кем бы то ни было, «и не стыдися» (Пс.118:46). Не являй своего дела благочестия, не провозглашай своего слова о спасении, когда не призывает тебя к сему никакая обязанность, и не вызывает на то слава твоего Спасителя, чтобы тебе не впасть в лицемерие или тщеславие: но не оставляй Богоугоднаго дела потому, что миру кажется оно странным; и когда захотят отлучить тебя от участия в скорбях, страданиях и поношениях распятаго Иисуса, скажи с благородною твердостию: «знаю человека», и желаю с Ним жить и умереть, чтоб и по смерти жить с Ним как с моим Спасителем и Богом

189

. Не постыдись, когда крестом Христовым хочет стыдить тебя «род прелюбодейный и грешный», да не будешь постыжден «пред Ангелами Святыми, пред Сыном человеческим во славе Его, и пред Отцем Его небесным», но да внидешь во славу Того, Которому подобает слава во веки. Аминь.

37. Слово В день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Благовещенской Церкви Чудова Монастыря 25 марта; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1824

И рече Мариамь: величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем: яко призре на смирение рабы Своея: се бо отныне ублажат Мя вси роди. Лук. I, 46–48. Наконец безмолвная Мариамь говорит; и слово Ея, исполненное духом, как река, течет и играет, как фимиам, восходит и благоухает, как молния, сияет и озаряет. Прочитанное теперь начало торжественнаго слова, произнесеннаго Ею, когда Елисавета в первый раз приветствовала Ее наименованием «Матери Господа» (Лк. 1:43), как много уже в себе заключает! Она славит Бога, и возносит к Нему не глас, но самую душу Свою: «величит душа Моя Господа». Радуется, и радость Свою превращает в молитву и жертву духовную: «возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем». Смиряется, и проповедует снисхождение Всевышняго: «призре на смирение рабы Своея». Пророчествует, и пророческий взор Ея проницает сквозь все времена до самаго конца их: «отныне ублажат Мя вси роди». Так и надлежало соделаться плодовитой словом Той, в Которую отныне вселилось Слово; прежде нежели Оно изыдет из Нея, как плод чрева, Оно является в Ней, как плод устен, исповедающихся Господеви: «рече Мариамь». Дивно слово Мариами: но величественно и Ея молчание. Предоставим благоговейным и внимательным, самим углубляться в разум слова Ея, которое так часто слышится в Церкви: обратим внимание на то, что не столь открыто вниманию. Вслушаемся в молчание Мариино, и поучимся от Нея бережливо употреблять сокровище слова. О безмолвии, в котором Пресвятая Дева возрасла и воспитана, говорить не буду: потому что сие закрыто молчанием Святых Евангелистов. Кто слышал, что говорит о сем предание: тот имеет образ совершеннейшаго благочестиваго воспитания, и может судить, соответствует ли сему образу, и обещает ли благословенные плоды, разсеянность, столь охотно позволяемая детям в наше время. День «Благовещения», то есть, радостнаго возвещения о предстоящем воплощении Сына Божия, начинает открывать сокровенную в Боге жизнь Богоматери. Слово Ангела обнаруживает в Ней добродетель молчания. Внезапно входит он в Ея уединение, и говорит Ей: «радуйся, благодатная: Господь с Тобою; благословенна Ты в женах» (Лк. 1:28). Сколько вопросов представлялось при сем удивленной Мариами! Кто сей неизвестный? Какое имеет он право, нарушать уединение Девы? Что значит неслыханное приветствие, которое безвестную Деву поставляет превыше всех жен в мире? Но ничто не выводит Ея из обычнаго Ей безмолвия. Она чувствует движение духа: но уста Ея не движутся. Не спешит Она ответствовать на приветствие; молчит, и размышляет. «Смутися о словеси его, и помышляше» (Лк. 1:29). Ангел, успокоив дух Ея одним словом: не бойся, – ибо слова небесных Сил не бывают без силы, и потому не остаются без действия, – продолжает начатое благовещение. В изъяснение наименования «Благодатной», присовокупляет, что Она «обрела благодать у Бога» (Лк. 1:30). Потом предсказывает Ей зачатие во чреве, рождение Сына, Его спасительное имя, Его достоинство Божественное, воцарение чудесное, царство безконечное. Сколько еще предметов для испытания и разглагольствия! Но Благодатная не желает испытывать таин благодати. Благословенная не дерзает разглагольствовать о том, что выше слова и разума. И теперь не прервала бы Она Своего молчания, если бы любовь к девству не исторгла из сердца Ея краткаго слова: «како будет сие, идеже мужа не знаю?» (Лк. 1:34) Чтобы правильно разуметь сие слово, необходимо должно, во-первых предположить, как и предание сказует, что Мариамь еще прежде обязала Себя обетом, во всю жизнь Свою хранить девство: ибо не обязанная сим обетом, и обрученная мужу, какую имела бы причину вопрошать о возможности родить сына: «како будет сие?» Во-вторых, надлежит взять в соображение закон Моисеев (Числ. XXX), по которому обет девы или жены мог быть уничтожен одним словом отца или супруга, и только тогда становился твердым, когда отец или супруг слышал о нем, и не отверг онаго. Из сего соображения должно заключить, также согласно с преданием, что обет девства, который, на предсказание

190

о рождении Сына, заставил Марию сказать: «како будет сие?» был уже тогда известен Иосифу, и признан им; и что он обручил себе Пречистую Деву с тем, чтобы, под именем супруга, быть стражем Ея девства, которому нужно было таиться под наружным покровом брачнаго союза в таком народе, который, привлекаясь видимым благословением брака, не постигал высоты девства. По сим обстоятельствам, сколь ни далека была Мариамь от того, чтобы не веровать, или сомневаться, или прекословить, или любопытствовать, принуждена однако была вопросить Ангела: «како будет сие, идеже мужа не знаю?» Хотя имею мужа по обряду обручения: но у меня нет мужа по обету девства; обет сей произнесен, утвержден; сколько я не желаю отменить его, столько не позволяет закон, который говорит: «человек, иже Аще обещает обет Господу, или заклянется клятвою, или определит пределом о души своей, не осквернавит словесе своего; вся, елика изыдут из уст его, да сотворит» (Числ. XXX, 3); Господь не нарушает Своих законов: как же будет то, что и обет девства сохранится, и закон исполнится, и сын родится? – Видите, что крайняя только необходимость расторгает священныя узы Ея молчания, или лучше сказать, сама благодать изливается во устах Ея; открывается тайна Ея обручения с Иосифом, дабы под сею тайною скрыть другую, глубочайшую тайну обручения с Богом; отречение Мариами от земнаго мужа подает Ангелу случай возвестить Ей достоинство Богоневесты, к которому Она предопределена: «Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя» (Лк. 1:35). Благовещение принято; Ангел отшел; Слово воплотилось; Дева зачала; оказались признаки зачатия: «обретеся имущи во чреве от Духа Свята» (Мф. 1:18). «От Духа свята», пишет Евангелист Матфей: но Иосифу долго не была возвещена сия тайна, и он не знал более того, что являло чрево: «обретеся имущи во чреве». Ибо если бы он знал тайну Богоневесты: то мог ли бы он думать о Ея «обличении», мог ли бы решиться «отпустить» Ее? А он думал о первом, и решился было на последнее. «Не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю» (Мф. 1:19). Здесь столько чудес молчания, что не знаю, достанет ли у нас слова, чтоб изглаголать молчание. Иосиф видит в Мариами, чего не ожидал, и чего понять не может: но молчит, и не вопрошает Ея. Мариамь видит Себя в опасности подвергнуться тяжкому подозрению, и даже осуждению: но молчит, и не открывает Своей тайны. Где и Ангел благовестник Мариами? Почто молчит он, и не успокоивает Ея от новаго смущения? Где и Ангел хранитель Иосифа? Почто он так долго не является, и не предохраняет праведника, когда чистая душа его столь удобно может омрачиться мыслию неправеднаго, и даже богохульнаго подозрения? И – если не дерзновенно вопрошать о сем – почто так долго безмолвствует и Сам, Посылающий Ангелов? Почто медлит просвещать Своего праведника, и спасать Ту, в Которой спасение мира? – «Зри», – восклицает Святый Златоуст, указуя на Иосифа в сих обстоятельствах, – «зри мужа кротость: не токмо, яко не мучи, но яко ниже изрече кому, ниже самой зазираемой, но в себе помышляше, и от самыя Девы тщася укрыти вину. Ниже бо рече, яко отринути Ю хотяше, но отпустити. Толико бе кроток и тих муж». И еще: «егда бо держати Ю в дому, законопреступно быти видяшеся; обличити же и на судище вести, смерти предати нужда бяше: он же ничтоже от сих творит, но выше закона уже себе устрояет. Подобаше бо, благодати пришедшей, многим быти уже высокаго жительства знамениям» (на Матф. Бесед. 4). Подлинно, видно, сердце праведника уже предчувствовало Христовы заповеди, чтоб иметь «око простое» (Матф. VI, 22) и «не судить, дабы не быть судимым» (Матф. VII, 1). Потому, он видит признаки матери, и однако не хочет предаться помыслам подозрения о Деве; имеет закон, уполномочивающий супруга, и однако не хочет судить обрученную. «Не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю»

191

. Видите, какия возвышенныя добродетели заключает в себе молчание Иосифа. Но еще выше молчание Мариами. Тот молчанием облегчает затруднение чужое, и в тоже время находит средство прекратить свое затруднение: а Сия в молчании носит Свою опасность, и с каждым днем молчания увеличивает Свое затруднение. Что же значит сей непонятный подвиг молчания? – То, что Мариамь есть совершенный сосуд Благодати. Ибо как вещественный сосуд негоден, когда он течет; так и духовный сосуд не достоин, если не хранит влиянной в него Благодати в ненарушимом, смиренном молчании, но течет и выдыхается без нужды и без пользы словом праздным, или нескромным, или нетерпеливым, или тщеславным: и напротив, как вещественный сосуд совершенный был бы тот, который бы не только влитое в него, но и самый дух онаго заключал во внутренности своей без малейшей утраты, и котораго бы ни удар не мог сокрушить, ни воздух или огонь разрушить: так совершенный сосуд духовный есть тот, кто имея «таинство веры в чистей совести» (1Тим. III, 9), в мире сердца, и в безмолвии всего существа своего, хранит вверенную ему благодать с такою твердостию, которой никакие удары бед сокрушить, никакая страсть, никакое искушение разрушить не могут. Если Мария говорила о Своей тайне с Елисаветою: то потому, что Елисавете уже открыта была сия тайна Духом Святым, и Он Сам говорил устами обеих: а если бы Она стала говорить о сем с Иосифом; то или по человеческой доверенности, или по человеческому страху, и следственно не по Божественному побуждению говорила бы о тайне Божественной. Теперь Она таится от того, которому, вероятно, более всех на земли открыто было сердце Ея, Поелику Она избрала его стражем Своего девства; таится с явною для Себя опасностию не только «обличения», но, как изъясняет Святый Златоуст, с опасностию «суда» и «смерти»: такое молчание достовернейшим образом свидетельствует, что Она восприятое в недра Свои Слово крепко держит, хранит совершенно, любит паче избраннаго и обрученнаго мужа, паче всякаго земнаго утешения, паче самой жизни Своей; в сем молчании совершается непрестанная, чистая, великая жертва Богу Слову. Не удивительно, что и Божественное откровение на время безмолвствовало, чтобы дать созреть, и в наставление наше открыться, столь великим добродетелям. Безмолвная жертва Мариами совершилась; мысль Иосифа решительно утвердилась в безстрастии; тогда слово небесное приспело увенчать подвиг молчания, прекращением затруднения Мариами, и открытием Иосифу велией тайны благочестия. «Сия же ему помыслившу, се Ангел Господень во сне явися ему, глаголя: не убойся прияти Мариамь жены твоея; рождшеебося в Ней от Духа есть Свята» (Матф. I, 20). Кто будет иметь довольно постояннаго внимания, чтобы следовать за Мариею по всему пути жизни Ея: тот может усматривать в Ней всегда тот же характер глубокой молчаливости, совершеннаго безмолвия, ничем не развлекаемаго сосредоточения во внутренности своей, словом – жизни, сокровенной в Бозе. Ни высочайшая радость, ни глубочайшая

192

скорбь не могла изменить сей главной черты Ея духа. Раждается Слово, Ангелы славословят; пастыри проповедуют; Матери ли Слова безмолвствовать и не торжествовать словом? Но Она безмолвствует, и не расточает слов, а только соблюдает слышанное. «Мариамь же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы Своем» (Лук. II, 19). Симеон ли пронзает душу Ея грозным пророчеством; Сам ли Иисус, еще в юных летах, оставляет Матерь, и как бы отрекается от Нея, возвещая, что Ему «в тех, яже Отца Его, достоит быти»: Матерь Слова не прекословит, но безмолвствует. «Мати Его соблюдаше вся глаголы сия в сердцы Своем» (Лук. II, 49, 51). Наконец «стоит» Она при «кресте» (Иоан. XIX, 25) возлюбленнаго Сына Своего, и предреченное Симеоном оружие действительно проходит душу Ея. Чужие не могли оставаться равнодушными; и еще тогда, как Он только нес крест Свой, «идяше во след Его народ мног людей, и жены, яже и плакахуся и рыдаху Его»; и по распятии «вси пришедшии народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя возвращахуся» (Лук. XXIII, 27, 48). Чего надлежит ожидать от Матери Распятаго, стоящей при кресте Его? Рыданий, жалоб, воплей, терзаний? – Ничего таковаго не видим и не слышим; самовидец не пересказывает нам даже ни одного слова Ея. Она страдала, без сомнения, как никто никогда не страдал на земли, кроме Самого Распятаго: но бездна Ея страданий не обуревала и не потопляла Ея, непрестанно упадая в столь же неизмеримую бездну Ея терпения, смирения, веры, надежды, безусловной преданности судьбам Божиим. Взирай, Христианская душа, на священный образ духовнаго молчания, представленный тебе Евангелием, частию и в лице Иосифа, наипаче же в лице Мариами, и познавай сокровенную, величественную красоту души Ея, о которой написал Пророк: «вся слава дщере царевы внутрь» (Псал. XLIV, 14); познавай, и возлюби сию духовную красоту; возлюби, и подвизайся, чтоб и тебе, хотя отчасти, облечься сею красотою дщере царевы, и по следам Ея добродетели достигнуть ея блаженства; ибо «приведутся царю девы во след ея» (Пс. 44:15). Встречаешь ли непонятное в вере? Не спеши любопытствовать или прекословить: но в молчании внимай глаголу веры, и терпеливо жди времени, когда глаголющий в притчах удостоит тебя изъяснения оных живым словом и опытом. Примечаешь ли в словах или делах ближних нечто странное, и, как тебе кажется, неправильное? Не торопись обличать и судить, если не призывает тебя к сему должность отца, или пастыря, или наставника, или начальника. Не будь праведен, как Фарисей, который себя одного находил таким в целом свете: «несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы» (Лк.18:11); но будь «праведен», как Иосиф, «сиречь», – изъясняет Святый Златоуст, – «благ и кроток» (на Матф. Бесед. 4). Опасаешься ли, что какое нибудь твое дело веры или любви подвергнется превратным суждениям и нареканию? Не провозглашай для сего твоей добродетели, чтобы, охраняя славу ея, не утратить чистоты ея. "Открый" не к человеком прекословием, но «ко Господу» молитвою «путь твой и Той сотворит: и изведет, яко свет, правду твою, и судьбу твою, яко полудне» (Псал. XXXVI, 5–6). Посещает ли тебя благополучие, и радость разширяет сердце твое? Не расширяй уст для тщеславия; но слагай в благодарном сердце глаголы благодеющаго Провидения. Постигает ли тебя бедствие, и скорбь наполняет душу твою? Не умножай воплей и стонов, во множестве которых по большей части слышны бывают отголоски упорства и непокорности судьбам Вышняго; но «потерпи Господа, мужайся, и да крепится сердце твое» (Псал. XXVI, 14). Ни в каком случае не расточай безразсудно слова, словесная тварь Слова Творческаго! Если Словом Бог сотворил все; а человек сотворен по образу Божию: то какия величественныя действия надлежало бы производить слову человека! В самом деле, оно исцеляло болящих, воскрешало мертвых, низводило с неба огнь, останавливало солнце и луну, и, что всего важнее, соделавшись орудием Воплощеннаго Слова Божия, оно претворяло и претворяет растленных грехом человеков в новую тварь, чистую и святую. Так действует слово человеческое, когда крепко быв заключено в горниле благоговейнаго молчания, и разжигаемо тайною внутреннею молитвою, получает свойственную ему чистоту и силу, или лучше сказать, становится причастным силы Слова Божия и Духа Святаго. И сие ли могущественное, зиждительное, священное орудие, мы обращаем на действия нечистыя, разрушительныя, святотатственныя, – на злоречие, клевету, хуления; или легкомыслием раздробляем оное в легкий прах, и разсыпаем по ветру в суетном празднословии?.. Некто сказал о себе: «девять помышлений ублажих в сердцы моем, а десятое изреку языком» (Сир. XXV, 9). Так берегут слово знающие цену его. По крайней мере, Христианин, «не скор буди усты твоими» (Еккл. V, 1); давай себе размыслить, во благо ли тебе и другим будет слово, которое ты раждаешь в мир, и которое, как бы ни казалось малым или ничтожным, будет жить до последняго суда и предстанет на нем во свидетельство или о тебе, или против тебя. Прими совет Апостольскаго слова: «всяко слово гнило да не исходит из уст ваших, но точию еже есть благо к созиданию веры, да даст благодать слышащим; и не оскорбляйте Духа Святаго Божия, Имже знаменастеся в день избавления» (Еф. IV, 29–30). Аминь.

38. Беседа О нищете духовной193

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Блажени нищии духом: яко ваше есть царствие Божие. Лук. VI, 20. Вот начальное учение, которое преподал Божественный Учитель и Господь наш Иисус Христос, когда на некоем «месте равне» окружал Его «народ ученик Его, и множество много людей от всея Иудеи и Иерусалима, и помория Тирска и Сидонска, иже приидоша послушати Его, и исцелитися от недуг своих» (Лк. 6:17–18). И мы здесь «на месте равне»: потому что здесь и высокий вельможа не выше прочих, и низкий простолюдин не ниже прочих, пред Богом, Который в вышних живет, и на смиренныя призирает. И здесь «народ ученик Его»: ибо все Христиане суть ученики Христовы. Сие «множество много людей пришло» сюда, чтобы приближиться, и, поколику можно, прикоснуться святыне и силе Божией, и чрез то «исцелитися»

194

«от недуг своих», какие кто чувствует душевно или телесно: надеюсь, что пришло, или, по крайней мере, должно было притти, и с тою мыслию, дабы «послушати» учения Христова. Не постыдитесь, давние, и, так сказать, природные ученики Христовы, если предложим вам начальное учение Христово: но тем с большим вниманием «послушайте» учение, которое давно пора вам исполнить, и в котором остаться незнающими не только стыдно было бы, но и погибельно. «Блажени нищии духом: яко ваше есть царствие Божие». Благословен возлюбленный Учитель за сие начало учения! Если бы Он, предприемля говорить народу о царствии Божием, всем без различия вдруг сказал то, что наедине сказал человеку, который сам почитался «учителем Израилевым»: «аще кто не родится свыше, не может видети царствия Божия»: то к вопросам Никодимовым: «како может человек родится стар сый? еда может второе внити во утробу матере своея и родитися» (Иоан. III, 3–4)? сколько бы еще присоединилось вопросов неудоборазрешимых для плотских человеков! Или, если бы не приготовленным ученикам предложил Он учение о кресте, которое, и после приготовления, самые Апостолы с трудом уразумели «не разумеша глагола сего, бе бо прикровен от них, да не ощутят его» (Лук. IX, 45): как трудно было бы слушать Его, и принимать слышанное! Теперь снисходя к немощи слушающих, Он не поражает высотою, не устрашает трудностию учения: но прежде всего делает оное любезным, и привлекает к нему сердца сладкими именами «блаженства, царствия Божия». Кто не ищет блаженства, где и как умеет? Кто не желает царствия Божия? Какой безумный или безчувственный может быть холоден или невнимателен, когда ему предлагают блаженство, когда ему обещают царствие Божие? Смотрите же. Вот путь к блаженству; вот дверь в царствие Божие – нищета духа. «Блажени нищии духом: яко тех есть царствие Божие». Не правда ли, что можно бросить целый мир, чтобы приобресть сию нищету, которая доставляет блаженство и царствие Божие? Христианин! Ученик блаженства! Ученик царствия Божия! Не пронзают ли уха твоего сии первые звуки учения Христова? Не расширяется ли сердце твое, чтобы поглотить оное! Не жаждет ли ум твой познать, что такое нищета духа? Не пробуждает ли тебя дух к спасительной заботе, как бы тебе соделаться одним из блаженных нищих духом? Слушай и учись. «Блажени нищии духом: яко ваше есть царствие Божие». Паки благословен Премудрый Учитель, что премудрое учение облекает простотою слова, так что утаенное от премудрых и разумных открывается даже младенцам. Что более загадочно, как блаженство, котораго все везде ищут, и никто нигде не находит? Что непостижимее царствия Божия, потому что все Божие непостижимо? Просто ли по сему изъяснить способ достигнуть блаженства и Царствия Божия? Напротив того, что знакомее и простее, как нищета, которую повсюду между собою встречаем? И ею-то безпримерный Учитель изъясняет тайну, как достигнуть блаженства и царствия Божия. Смотри на бедственную нищету плоти, размышляй, и уразумеешь блаженную нищету духа. Нищий не имеет ничего, а всего ищет у других, и, как милости, просит необходимаго для жизни, как-то: пищи, одежды, жилища. Если дух твой, воспоминая райское жилище, из котораго он в прародителях изгнан, райскую одежду света, от которой грехом обнажен, райскую пищу от древа жизни, которой лишен, чувствует себя в крайней скудости всякаго добра, и в опасности умереть вечною смертию; а потому непрестанно прибегает и припадает к Богу, ищет и просит себе духовнаго жилища – в Церкви Его, духовной одежды – в благодати Сына Его Иисуса Христа, дабы, в Него крестившись, в Него и облещись, духовной пищи – во всяком слове, исходящем из уст Божиих: по таковым расположениям Бог, богатый милостию, видит и приемлет тебя, как нищаго духом, и, даруя тебе просимыя блага, дарует в них самое царствие Божие. Признавать, что в нас, и для нас в мире, нет истиннаго духовнаго блага, и усердно просить духовной милости от Подателя всех благ Бога есть дело нищаго духом. Смиренная молитва и молящееся смирение составляют нищету духа. Если судить по тому, что лишение райских и духовных благ есть общий от прародителей жребий всех живущих на земли: то надлежало бы, кажется, всем без изъятия быть нищими духом. И подлинно, по сему разсуждению богатых духом собственно нет между человеками: но, что всего хуже, есть «богатящиеся», то есть, нищие, которые выдают себя за богатых. Они бывают, если можно так изъясниться, богаты гордостию, тщеславием, лицемерием, невежеством и слепотою; и потому не приходят в спасительное ощущение духовной нищеты. Один сделал несколько добрых или благотворительных дел; и думает, что уже обогатился добродетелями. Другаго похвалили; и он уверяет себя, что уже достиг совершенства. Иной умел только скрыть свои пороки: и за тем уже не нуждается в добродетелях. Иной, привыкши удовлетворять только требованиям плоти, почти не знает потребностей духа, изобилием благ земных закрывает от себя недостаток благ небесных, удовольствиями чувственными притупляет вкус духовный, и, если дом его полон, одежда украшена, тело насыщено или пресыщено, он весьма доволен; и, точно как богатый на нищих, смотрит на людей, которые говорят ему о гладе духовном, о наготе греховной, о бедственном земном изгнанничестве нашем из нерукотвореннаго и нетленнаго дома Отца небеснаго. «Имеяй ухо, да слышит, что» на сие «Дух глаголет» (Откр. 3:13). «Глаголеши, яко богат есмь, и обогатихся и ничтоже требую, и не веси, яко ты еси окаянен, и беден, и нищь, и слеп, и наг» (Апок. III, 17). Да слышим и то, какая судьба определена от Бога таковым ложно и мечтательно богатящимся. «Алчущия исполни благ, и богатящияся отпусти тщи» (Лук. I, 53). Чему и быть иному! Кто думает, что он богат; тот не чувствует нужды: кто не чувствует нужды; тот не просит: кто не просит; тот не приемлет, по реченному Апостолом: «не имате, зане не просите» (Иак.4:2): ибо небесный Податель благ, как нам не велит метать бисер пред свиниями, так и Сам сего не делает; и с другой стороны, не просящий от Бога благодати не способен принять ее, имея заключенное сердце. Посему сказано еще: «просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзается» (Матф. VII, 8) внутрь сокровенное царствие Божие. Христиане! Тот, Который в Евангелии поучает нас нищете духовной, «нас ради, богат сый, обнища, да мы нищетою Его обогатимся» (2Кор. VIII, 9). Если бы из послушания к Нему, из благодарности, для участвования в приобретенном Им для нас безчисленном богатстве, то есть, в безконечном блаженстве царствия Божия, надлежало нам из богатых сделаться нищими: чего жалеть? Но нам нечего терять по внутреннему нашему, духовному человеку, если не обогатила нас благодать Христова; соделаться нищими духом значит только познать ясно, и признать искренно нищету, которая с нами родилась и живет с нами. Можно ли нерадеть о сем? Можно ли упорствовать против сего? Если тебе и кажется, что ты стяжал некоторыя добродетели: «что имаши, его же неси приял?» Не от Бога ли приял ты закон добра, свет ума, в котором ты увидел сей закон, чувство сердца, которым ты возлюбил его, свидетельство совести, которое не позволило тебе отречься от него, или забыть его, силу воли, которою ты подвигся к исполнению его, средства, которыми ты мог исполнить его? «Аще же приял еси; что хвалишися, яко не приемь» (1Кор. IV, 7)? Оточти и отложи из присвояемаго тобою духовнаго богатства то, что приял ты от Бога: и осмотрись, остается ли у тебя что, кроме твоей наследственной нищеты? А что, если плоды правды твоей, как внутренним червем, повреждены нечистыми намерениями и побуждениями? Что, если против нескольких динариев, которые ты считаешь в духовном твоем сокровище, Бог и ближние могут считать на тебе многия тысячи динариев долгов, то есть, грехов и неправд? Не должно ли в сем случае признаться, что ты из нищих нищий? Если, вместо сего признания, ты заглушаешь чувствование сей нищеты, полагая свое удовольствие в тленном земном богатстве, или отягчая сердце свое объядением и пиянством, и предаваясь другим чувственным и скотским

195

вожделениям: ты делаешь то, что изображенный в Евангелии распутный сын, когда он в недостатке пищи, свойственной человеку, «желаше насытитися от рожец, яже ядяху свиния» (Лук. XV, 16). Возчувствуем, участники всеобщей нищеты, возчувствуем каждый во своем духе нищету нашу в благах духовных и смиримся; признаем нашу греховность, и покаемся; будем часто прибегать к дому Отца небеснаго, и просить от Него духовной милости, ради Христа, Единороднаго Сына Его для нас обнищавшаго, и нам богатство благодати стяжавшаго кровию Своею; нет сомнения, что по сему ходатайству "даст" Он «Духа Святаго просящим у Него» (Лук. XI, 13) с верою, и сей Утешитель паче слова опытом научит нас, как «блажени нищии духом», и что воистину «их есть царствие Божие». Аминь.

39. Слово Вознесения Господня

(Говорено в Архангельском Соборе 15 Маия; напечатано отдельно и в Христианском чтении 1838 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.)196. 1824

И егда взирающе бяху на небо, идущу Ему, и се мужа два стаста пред ними во одежде беле, иже и рекоста: мужие Галилейстии, что стоите зряще на небо? Деян. I, 10–11. А мне удивительным кажется то, что вы, светоносные мужи, вопрошаете сих мужей Галилейских, для чего смотрят они на небо. Как им не смотреть на небо, куда вознесся Иисус, куда перенесено

197

их сокровище, куда взята их надежда и радость, где жизнь их сокрылась? Если бы теперь смотрели они на землю: тогда надлежало бы спросить их, – и надлежит спросить всех последователей Иисуса Христа

198

, которые пристрастным оком смотрят на землю: что смотрите на землю? Чего вам искать на ней после того, как единственное ваше, и ея, Сокровище, найденное в Вифлееме, разсыпанное по всей Иудеи и Самарии, прошедшее чрез руки разбойников в Гефсимании, в Иерусалиме, на Голгофе, скрытое под камнем в саду Иосифа Аримафейскаго, взято и отнесено в сокровищницу небесную? Вам сказано, и так должно быть, да «идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Матф. VI, 21): и так, если сокровище ваше на небесах, там должно быть и сердце ваше; туда

199

должны быть устремлены взоры ваши, помышления ваши, желания ваши. «Два мужа во одежди беле», которые тотчас, по вознесении Господнем, явились Апостолам, и вопрошали их, для чего смотрят они на небо, без сомнения, сами были небесные жители: потому нельзя думать, чтобы сие было им неприятно, и чтобы они куда нибудь инуды хотели обратить взоры мужей Галилейских. Нет! Они хотят только прекратить бездейственное изумление Апостолов: «что стоите зряще на небо?» Пробудив их от сего изумления, они вводят в размышление, и наставляют Апостолов, – и нас, с какими мыслями должно взирать на небо во след Господа Иисуса, Который туда вознесся. "Сей Иисус, – продолжают они, – вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо» (Деян. 1:11). Хотя многократно Господь наш, по воскресении Своем, являлся Апостолам, и становился невидим; и потому они могли некоторым образом привыкнуть к сим чудесным нечаянностям: но когда, разлучаясь с ними на горе Елеонской, не просто удалился Он, или сделался невидим, а восходя видимо превыше облаков, только по причине безмерной высоты, престал быть видим ими; нет сомнения, что сей новый образ отшествия Его показался им, и после привычки к чудесному, необычайным, и особенно знаменательным. Им представилось тогда ясное

200

исполнение слов Его, которыя им пересказала Мария Магдалина: «восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему» (Иоан. XX, 17). Должно было заключить, что сии радостныя посещения Его, сии поучительныя собеседования с Ним, сии ощутительныя общения с Его Богочеловечеством, продолжавшияся четыредесять дней, прекращает настоящая минута. Когда руки и голос не могли уже достигнуть Возносящагося: Его преследовали взорами, желающими удержать Его. «Взирающе бяху на небо, идущу Ему». Можно вообразить, какое безмерное лишение должны были ощутить Апостолы,

201

по удалении на небо Иисуса, Который Един был для них все в мире. И сие-то безмерное лишение поспешают восполнить

202

небесныя силы. «Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо.., приидет». Христианин! Если ты сколько нибудь познал Господа Иисуса, и «вкусил, яко благ Господь» (Псал. XXXIII, 9): то конечно более или менее примечаешь, какая без Него пустота в мире, чувствуешь, какая без Него пустота в сердце. Так и должно быть: потому что все, что есть в мире, «суета суетствий» (Еккл.1:2); а суета не может наполнить сердца, сотвореннаго Истиною для истины: «все, еже в мире», есть "похоть", или предмет, приманка похоти в разных видах; и как «мир преходит и похоть его» (1Иоан. II, 16–17), или иначе сказать, предметы, возбуждающие похоть, вскоре исчезают, то сколь ни велик мир, сколь ни разнообразны блага его, сколь ни обильны потоки удовольствий его, все сие не может наполнить малаго сосуда сердца человеческаго, которое, будучи безсмертно, только вечною жизнию наполнено быть может. Если, при таковом ощущении пустоты в тварях, тебе кажется, что Господь, Который есть твоя истина, твоя жизнь, твое желание и полнота всех желаний, удаляется от тебя, скрывается, оставляет тебя не только без утешения, но и в скорби, не только одиноким, но и среди врагов твоего спасения; если утомленный взор твой не проницает небес, закрытых облаком, и недомыслимыя судьбы Всевышняго представляют тебе одну неизвестность: приими от небесных Сил исполненное силы слово, которое может наполнить твою пустоту, облегчить скорбь, прекратить одиночество, прояснить мрак, разрешить неизвестность, оживить дух твой надеждою необманчивою и нетленною. «Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, – приидет». К утешительному и спасительному свидетельству о будущем пришествии Вознесшагося Господа, небесные вестники Его присовокупляют некоторое изъяснение того, каким образом последует сие пришествие. Они сказывают, что пришествие Господа подобно будет отшествию Его, или вознесению. «Такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо». Небесные проповедники верно не празднословят, как иногда мы земные; но и малым словом подают великое наставление внимательным. Будем внимательны! «Такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо». По сему указанию, обращаясь к обстоятельствам отшествия Иисуса Христа на небо, во-первых, можем приметить благословение, в то время Им преподанное Апостолам. "Бысть", повествует Евангелист Лука, «егда благословляше их, отступи от них, и возношашеся на небо» (Лук. XXIV, 51). Сие обстоятельство восшествия Своего на небо, и разлучения с избранными Своими, Господь Сам приведет им на память, «егда приидет во славе Своей» (Мф. 25:31), и вновь сретясь с ними, будет призывать их к действительному обладанию царствием Его: ибо «тогда речет Царь сущим одесную Его: приидите благословеннии Отца Моего» (Матф. XXV, 34). Какой безконечный ток благословения Христова открывается пред нами, Христиане! Он начинает благословение, и, не окончив онаго, возносится. «Бысть, егда благословляше их, – возношашеся». Таким образом и вознесшись, Он еще продолжает невидимо преподавать благословение. Оно течет и нисходит непрестанно на Апостолов; чрез них преливается на тех, которых они благословляют во имя Иисуса Христа; получившие Христово благословение чрез Апостолов распространяют оное на других; таким образом все принадлежащие ко Святой, Соборной, Апостольской Церкви, делаются причастными единаго благословения Иисуса Христа и Отца Его, «благословляющаго нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе» (Еф. I, 3); как роса «Аермонская, сходящая на горы Сионския» (Псал. CXXXII, 3), сходит сие благословение мира на всякую душу, восходящую выше страстей и похотей, выше сует и попечений мира; как неизгладимая печать, знаменует тех, кои Христовы суть, так что в кончину века по сему знамению вызовет Он их из среды всего рода человеческого: «приидите благословеннии!» Помыслим, братия, как нужно нам попещись ныне, чтобы приобресть и сохранить благословение Вознесшагося Господа, нисходящее и на нас чрез Апостолов и Церковь Апостольскую. Если мы получили и сохраним оное: то и мы со Апостолами и со всеми Святыми в будущее пришествие Иисуса Христа призваны будем к участию во царствии Его: «приидите благословеннии!» А если тогда, как Он призывать будет «благословенных Отца Своего», или не обрящется на нас благословения, или мы будем иметь только ложное благословение людей, которые сами не наследовали благодатно и таинственно благословения Отца небеснаго: то что будет с нами? Ей, глаголю вам, помыслим и попечемся о сем благовременно! Другое обстоятельство вознесения Господня, примечаемое

203

в соображении с ожидаемым пришествием Господним, есть то, что Господь вознесся пред очами учеников Своих явно и торжественно. «Зрящим им взятся, и облак подъят Его от очию их» (Деян.1:9). Что за облак? – Облак света и славы, какой осенял и наполнял некогда скинию Моисееву и храм Соломонов. Там видели славу, но не видели Господа славы; после и Его видели, но не в славе, и потому не узнали Его, и не прославили: здесь и слава не скрывает Славимаго, и Славимый не скрывает славы. Апостолы зрели славу Вознесшагося

204

Господа: Пророк также и слышал ее, когда и сам торжественно воскликнул: «взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне» (Псал. XLVI, 6). И так, когда светоносные проповедники возвестили нам, что Он так же приидет, как видели Его идущим на небо: чрез сие они дали нам разуметь, что Он приидет явно и торжественно. Так точно предрек и Господь о Себе, что «приидет Сын человеческий во славе Своей, и вси святии Ангели с Ним» (Матф. XXV, 31). Так и Апостол изъясняет, что «Господь в повелении», или по предвозвещении, «во гласе Архангелове, и в трубе Божии снидет с небесе» (1Сол. 4:16). Но для чего, подумает иной, замечаются сии подробности, по-видимому, более возбуждающия любопытство, нежели подающия наставление: ибо предсказывают для того, чтобы можно было узнать, и принять с верою, посылаемое от Бога событие; а славнаго пришествия Христова кто не узнает, хотя бы и не был предварен о его подробностях? – Не спеши, возлюбленный, заключать о излишестве сих подробностей. Нет! Апостолы, Ангелы, Сам Господь не говорят ничего для любопытства, но все для наставления. Что пришествие Христово будет явное и торжественное, – сие предсказано для того, что будут провозвестники противнаго сему, когда на недостойных, неверных и развращенных Христиан послан будет дух обольщения. «Грядет час», или время искушения (может быть «и ныне есть») когда скажут: «се зде Христос, или онде!.. Се в пустыни есть! Се в сокровищах» (Матф. XXIV, 23, 26)! Вот Он у нас, говорят отщепенцы

205

, которые, оставя град Божий, духовный Иерусалим, Апостольскую Церковь, убегают не в истинную пустыню мира и тишины, но в запустение духовное и чувственное, где нет ни здраваго учения, ни святости таинств, ни добрых правил жизни частной и общественной. Вот Он у нас, говорят скрытно еретичествующие, указуя на свои тайныя сборища

206

, как будто солнцу должно светить только под землею; как будто не Он сказал и повелел: «еже глаголю вам во тьме, рцыте во свете; и еже во уши слышите, проповедите на кровех» (Матф. X, 27). Слыша таковые вопли или шептания, вспомните, Христиане, Ангельский глас и проповедь о Вознесшемся Господе: «такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо», так же явно, также торжественно. И потому, «аще кто речет вам: се зде Христос, или онде: не имите веры». Ни грубые вопли, ни хитрыя шептания, не походят на провозвещение Архангела и на трубу Божию. «Не исходите» в след зовущих вас из града Господня; оставайтесь на месте своем, и берегите веру вашу для истиннаго пришествия Христова, славнаго и торжественнаго. Третие обстоятельство Вознесения Господня, примечательное для будущаго, есть то, что оное было для учеников Его нечаянно и непредвиденно. Сие произошло, сколько можно узнать из кратких повествований Евангельских, таким образом, что Он, явясь им в Иерусалиме, как бывало многократно, и отходя, вел их за Собою, как сопровождающих, беседуя с ними, как обыкновенно, о царствии Божием, и наипаче о приближающемся сошествии Святаго Духа; «извед же их вон из Иерусалима до Вифании, и воздвиг руце Свои, и благослови их; и бысть егда благословляше их, отступи от них, и возношашеся на небо» (Лк.24:50–51). Не только по собственному изволению не предварил Он их о сем великом событии; но даже на вопрос их о временах великих событий царствия Его, решительно им отказал в сем познании. «Рече же к ним: несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти» (Деян. I, 7). Сей отказ в разумении времен, очевидно, простирается и на времена будущаго пришествия Христова, и преимущественно к сему относится. Еще и прежде Он внушал ученикам Своим внезапность сего события, уподобляя оное молнии, которая есть разительнейший в природе образ совершенной внезапности. «Якоже молния исходит от восток, и является до запад, тако будет пришествие Сына человеческаго» (Матф. XXIV, 27). Подобно сему и Апостол изъясняет: «приидет день Господень, яко тать в нощи» (1Сол. 5:2). Из сей внезапности будущаго Своего пришествия Господь Сам извлекает для нас, Христиане, спасительное предостережение. "Бдите убо, – глаголет, – яко не весте, в кий час Господь приидет» (Матф. XXIV, 42). Не увлекайтесь любопытством, или легковерием, когда Христиане, думающие знать более, нежели сколько дано от Христа, будут исчислять вам времена царствия Его, и определять лета чаемаго явления Его: «несть ваше разумети времена и лета» (Деян.1:7); старайтесь лучше познавать грехи свои, исчислять падения, и находить им пределы в покаянии. Наипаче же берегитесь, если услышите, что скажут предсказанные Апостолом ругатели: «где есть обетование пришествия Его? Отнеле же бо отцы успоша, вся тако пребывают от начала создания» (2Петр. III, 4). Берегитесь, чтобы мрачныя грезы сынов века сего, смежающих очи от света грядущаго века, не омрачили вашего сердца, не ослепили ума, не усыпили духа к тому вожделенному и страшному часу, когда «приидет день Господень, яко тать в нощи». «Возлюбленнии! сих чающе, потщитеся нескверни и непорочни Тому обрестися в мире» (2Петр. III, 14). Аминь.

40. РЕЧЬ при открытии дома трудолюбия в Москве

(Говорена августа 10 дня; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Блюдите, да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам: яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго. Прииде бо Сын человеческий взыскати, и спасти погибшаго. Матф. XVIII, 10–11. Предприемлющие ныне призрение малых сих, знают, кто сей Великий Сын Человеческий, который так заботится о малых детях человеческих, что не просто запрещает презирать их, но велит беречься сего презрения, как беды, или преступления

207

, и следственно заповедует пещись о них с любовию и уважением. Как же скоро вы знаете, кто дает сию малую заповедь пещись о малых: сего уже довольно, чтобы она соделалась для вас великою и любезною. Если приятно услышать и исполнить облагодетельствованному слово благодетеля, помилованному слово помилователя, избавленному от погибели слово спасителя: то как должно быть приятно услышать и исполнить Христианину слово Христово? Благочестивые предки наши знали силу и увлекающую сладость сего чувствования. От слова: «подай Христа ради», отверзались железныя двери сокровищниц. От слова: «прости Христа ради», сокрушались

208

оковы, и мечь упадал из руки правосудия. Уповаю, что и предприемлющим сие призрение бедных детей, дело сие приятно, как исполнение заповеди Того, Который, будучи «Бог Благословенный во веки», нас ради соделался не только сыном человеческим, но беднейшим на земли младенцем. Но не оставим без особеннаго внимания тех побуждений к призрению малых, которыя Он предлагает

209

. Первое побуждение не презирать малых: «яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца небеснаго». Смотря на детей очами плоти, мы усматриваем в них немощь, несовершенство, часто даже неблагообразие и нечистоту. От того люди, склонные

210

к неге, мало иногда пекутся даже о тех детях, с которыми связаны узами природы. От того лучшее в отношении к малым сим естественное чувствование, может быть, есть жалость о их безпомощности, а не уважение к сему малому и слабому существу: но сего-то уважения требует Господь

211

. «Блюдите, да не презрите». Что же делает Он, дабы вдохнуть сие Благодатное чувствование человеколюбия? – Отъемлет завесу плоти; отверзает пред нами духовный мир, и, на месте младенца и няни, показывает нам душу и Ангела ея. Теперь осмелимся ли пренебрегать? И что еще сказывает он? – «Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго». Почему говорит Он о их только Ангелах? А мы возрастные разве не имеем также Ангелов? Разве наши Ангелы не «выну видят лице Отца небеснаго?» «Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми, за хотящих наследовати спасение?» (Евр.1:14) Ах! трудно говорить о наших Ангелах так, как

212

об Ангелах младенцев. Кто знает, не уклоняются ли уже от нас Духи света, будучи отражаемы темными

213

делами и помышлениями нашими? Может быть и тогда, когда они приближаются к нам для некоего служения, принуждены ограждать себя облаком от нашей нравственной нечистоты, несносной для них и не могущей сносить прикосновения чистаго света их. Но Ангелы Хранители младенческаго сердца, еще не омраченнаго страстию, не растленнаго пороком, без препятствия обращаются между малыми сими и Отцем небесным, и приемлемым от Него светом ограждают их от мрачных сил, и своим сообщением с ними дают им то, что в детях и незнающие Ангелов признают Ангельским. Итак благо человекам, которые Христианским попечением о малых сих входят в участие небеснаго Ангельскаго служения, охраняя их и руководствуя со стороны видимаго мира, подобно как Ангелы охраняют их и руководствуют со стороны мира невидимаго. Сие значит дружиться с их и своими Ангелами небесным содружеством. Другое побуждение не презирать малых: «прииде бо Сын человеческий взыскати и спасти погибшаго». Помышление о цели пришествия Сына Божия на землю есть самый обильный, самый чистый источник благотворительных расположений во всяком роде. Если Сын человеческий «прииде взыскати и спасти погибшее», то, что уже погибло: то можно ли последователям Его, то, что Им так чудесно спасено, по нерадению вновь предавать опасности погибнуть? Если Он с небес пришел на землю искать погибшаго: простительно ли было бы нам не перейти от одного состояния человеческаго к другому состоянию, дабы приближиться к тому, что имеет нужду в помощи или сохранении? Если Он оставил Божественное блаженство, чтобы доставить спасение бедному человечеству: велико ли, когда мы уделим часть дарованных от Него временных благ на призрение малых сих, которые равно с нами суть наследники вечнаго блаженства? И как великое дело, сим малым средством, совершиться может! Спасенные Великим Спасителем становятся орудиями спасения, и, так сказать, малыми спасителями для малых сих, и, если не дерзновенно сие сказать, некоторым образом благодетелями

214

своего Спасителя: ибо Он сказал: «понеже сотвористе единому сих... меньших, Мне сотвористе» (Мф.25:40). Если вы призрением и попечением спасли жизнь, здравие, благоденствие, чистоту сердца, одному из малых сих: вы сделали благодеяние

215

Мне. «Мне сотвористе». Да благословит Господь открывающееся здесь ныне учреждение к призрению и воспитанию малых сих. Да даст благодать всем участвующим в деле сего призрения и воспитания, чтобы они творили дело сие в Духе Христовом

216

. Да даст благодать призираемым, чтобы они познали Отца небеснаго, Который дал им земных родителей, и теперь дарует еще других, в замен первых, и чтобы, возрастая по внешнему человеку, сохранили младенческую чистоту и простоту сердца, любезную человекам и Ангелам, и которой Царь и Судия небесный присудит право на Царствие Небесное.

41. Речь к Преосвященному Епископу Дмитровскому Кириллу, по рукоположении его

(Говорена в Успенском Соборе, октября 26 дня; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Многое и великое совершилось ныне над тобою: и от тебя востребовалось многое и великое. Ты принял великий дар: и дал великие обеты. В преподанном тебе даре заключается для тебя залог многих благ: а данные тобою обеты призывают тебя ко многим подвигам. Приветствую тебя, ущедреннаго великим даром Божиим: страшусь вместе с тобою, испытуя бремя общих нам обетов. С какими же помышлениями, с какими чувствованиями отпущу тебя отсюда, после совершившагося над Тобою тайнодействия? С помышлениями страха? Но церковь, призвавшая тебя в служение мира для нея, не имела намерения взять от тебя твой собственный мир; и притом возмущение духа страхом трудностей и опасностей не уменьшает трудностей, не отвращает опасностей, если не приближает и не увеличивает оных. С чувствованиями радости? Боюсь на земли радости, которая думает, что ей нечего бояться. Умер страх верою во благодать, тебя посетившую, и надеждою на Того, Который избрал и приял тебя: умерь радость, недоверием к самому себе, и ненадеянием на собственныя силы, и между страхом и радостию, как между двумя оградами от уныния и дерзости, узким, но безопасным путем, «иди в мире!» (Мк.5:34; Лк.7:50; Лк.8:48) Дабы вернее утвердиться на пути служения, на который ты ныне поставлен, обрати взоры твои туда, где путь сей начинается. Начинается он, сколько я могу видеть, от Иерусалима, и в нем от некоего дома, идеже, «сущу позде, во едину от суббот, и дверем затворенным,.. бяху собрани ученицы» (Иоан. XX, 19) Пастыреначальника нашего. Виждь Его тамо, ставшаго посреде их, оглашающаго их миром, дающаго им осязать Его воскресшее тело, исполняющаго их страхом и радостию, дышущаго на них Духом Святым, и таким образом, убитых смертию Его воскрешающаго и возраждающаго в причастие воскресшей Его жизни, и тотчас указующаго им путь, который они в сей силе Духа протекать должны. «Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» (Иоан. 20:21). Виждь потом сих посланников, протекающих вселенную, сеющих слово истины и спасения, раздающих сокровище благодати Святаго Духа, и, по достижении предела своего земнаго поприща, тоже посланничество предающих Богоносным Отцам нашим. Виждь Богоносных Отцев, простирающих Апостольское предание из рода в род, из века в век, непрерывно и неизменно, так что и до тебя ныне дошедший жребий есть тот же, который вышел из рук Апостольских; и тебе предлежащий ныне путь есть продолжение того же пути, который проложили первые посланники Христовы. Какая дивная цепь посланничества! «Якоже посла Отец Небесный» Сына Своего Единороднаго; и Единородный Сын Божий послал Апостолов; и Апостолы, или паче Дух Святый чрез Апостолов, послал Богоносных Отцев наших, а сии паки других, преемствовавших им; и таким образом наконец и мы, Аще и бренные или скудельные, присоединены к златой чистой

217

, и Божественной цепи посланников Господних. «Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы». Мысль о Божественном посланничестве Господа нашего Иисуса Христа, как первоначальном образе восприемлемаго ныне тобою служения, да будет тебе всегдашним напутствием в прохождении

218

онаго. «Отец посла Сына Спасителя миру»: подвизайся, последуя Единому Верховному Спасителю, быть орудием спасения душ человеческих. «Сын человеческий не прииде, да послужат Ему, но послужити, и дати душу свою избавление за многих» (Матф. XX, 28): по сему совершеннейшему примеру, тщися и ты, как можно более служить ради любви, а ради смирения, как можно менее допускать, да послужат тебе; восприими дух пастыря добраго, душу свою полагающаго за овцы. "Аз", говорит Господь Пилату, «на сие родихся, и на сие приидох, да свидетельствую истину» (Иоан. XVIII, 37): дерзай и ты за Ним на сие идти, да свидетельствуешь истину, не страшась врагов ея, и не смущаясь видом сильных земли: «глаголи о свидениях» Его «пред цари, и не стыдися» (Псал. CXVIII, 46). По образу кротости Его, берегись, чтобы и «трости сокрушенны не преломить, и льна курящася не угасит» (Матф. XII, 20): а если обрящешь продающия и купующия в Церкви, тебе вверенной; помяни снедавшую Его ревность Дома Божия. Если бы затруднения и даже опасности тебя встретили: вспомни, что и пред Ним была чаша, которая еще прежде крестнаго страдания испивала кровь Его; и однако ни крайняя опасность не была Ему смертоносна, ни даже самым делом совершившаяся смерть

219

не была Ему опасна; притом помысли, что Прошедший сквозь всякую опасность и самую смерть

220

в жизнь воскресения и ныне посреде нас; что Его дуновение, подающее Духа Святаго, и сюда простирается от Иерусалима; что слово: «Аз посылаю вы», не умолкло до ныне, а сие слово есть творческое, следственно, когда мы «по Христе посольствуем» (2Кор. V, 20), должно несомненно веровать и уповать, что Посылающий нас в тоже время творит нам силу, и приготовляет истинную, духовную безопасность: «Жезл силы послет тебе Господь» (Псал. CIX, 2). Таковыми размышлениями укрепляясь, благодушествуй, возлюбленный о Господе брат, вступая на поприще тебе открытое; и помощию твоею облегчай мне часть бремени, столько же и мне, как тебе, страшнаго, но вместе, ради Возложившаго и ради тех, которых тяготы носить нам должно, возлюбленнаго

221

бремени. Се вручаю тебе и жезл, как знамение силы, посылаемой тебе от Господа, частию как знамение пастырскаго попечения о словесном стаде, от тебя ожидаемаго. Возмогай о Господе, и нестесненным сердцем, возноси к горнему Престолу Его молитвы о святой Церкви Его, и о Благочестивейшем Помазаннике Его, и о послуживших настоящему твоему освящению.

42. Слово на Рождество Христово222

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Сие же все бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се Дева во чреве приимет, и родит сына, и нарекут имя Ему Еммануил: еже есть сказаемо, с нами Бог. Матф. I, 22–23. Неоднократно замечает Святый Евангелист Матфей, что все обстоятельства и происшествия, которыми ознаменовалось рождение на земли воплощеннаго Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, были не просто стекшияся обстоятельства и происшествия, но точныя события пророческих предсказаний. Замечание, важное не для одних Иудеев, которые и на то, что можно разсмотреть простыми глазами, не иначе хотели смотреть, как сквозь зрительное стекло Пророков, но и для всякаго, кто желает в перепутанных случайностями путях человеческих

223

открывать следы Провидения, и в происшествиях мира усматривать дела Божии. Не очевидно ли Божие дело, когда предсказанное за несколько столетий точно сбывается, и особенно, когда сбывается то, что по обыкновенным понятиям и соображениям представлялось несбыточным?

224

Как будто на предстоящую пред очами

225

, указывает Исаия на преблагословенную Деву Марию: "се дева", тогда как не только сия дева, но и ея родители и прародители не произошли еще на свет. "Се дева, – говорит Он, – во чреве приимет, и родит сына». Что глаголеши, Пророче? Может ли дева приять во чреве? Может ли родившая быть девою? Если сие и сбыточно: как сбудется сие у народа, которому ты предсказываешь сие событие? Если даже и сбудется: как может быть сие «знамением», очевидным, удостоверительным, какое ты предвещаешь: «даст Господь Сам вам знамение» (Иса. VII, 14)? Если

226

? ты подлинно видишь сию дщерь Давидову, на которую указываешь: «се дева»; если видишь ее в отдаленном от родины Давидовой, и в презренном «Назарете», в сиротстве, в убожестве, без всяких знамений царской ея породы, обрученную древоделю: скажи, как «даст Господь» сие "знамение", чтобы она явилась девою рода Давидова, раждающею в доме и отечестве Давидовом, именно, по назначению другаго пророка, в «Вифлееме» (Мих.5:2)? Смотрите же, как подлинно «Господь Сам» ответствует за верность слова пророческаго. «Дух Святый найде» на Марию, «и сила Вышняго осени» ее (Лук. I, 35): и она прияла во чреве, пребывая девою, и соделавшись материю Сына, тем не менее осталась девою. Чтобы незнающие тайны сего зачатия не могли оскорбить

227

зачавшую, она обручена мужу прежде сего зачатия: а дабы всякому здравомыслящему явно было сие знамение Господне, что дева зачала без мужа, зачатие последовало за обручением «прежде даже не снитися има» (Матф. I, 18), прежде нежели Иосиф «приял жену свою» (Мф. 1:24) в дом свой. Иосифу, чтобы он не остался в недоумении

228

, открыть сию тайну, и указать сие знамение, послан был Ангел: а для прочих, которые не могли видеть и слышать Ангелов, не менее Ангела верным свидетелем знамения и вестником тайны, был самый Иосиф, всем известный, как «праведный» (Мф. 1:19), который потому не мог обманывать людей, и тем еще более не мог клеветать на Бога и на Святаго Духа. Но как сделать, чтобы знамение, уже открывшееся в языческом почти «Назарете», дано было, по предречению Исаии, «дому Давидову» (Иса. VII, 13); чтобы дева, которая, по приятии во чреве от Духа Свята, и после трехмесячнаго пребывания в доме одной родственницы, до последняго времени чревоношения оставалась жить в «Назарете», не помышляя ни о каком путешествии, ни о каком переселении, – чтобы Она родила Вождя Израилева, по пророчеству Михея, «в Вифлееме» (Мих. V, 2)? Подлинно здесь, как намекает опять Исаия, «труд дан Господеви» (Иса. VII, 13), то есть, надлежало произвести трудныя, по человеческому понятию, и необъятныя дела, чтобы предсказанное знамение совершилось. Дабы Марию, по совету Ангела, наконец принятую в дом Иосифов, привесть из Назарета в Вифлеем, и достоверно и торжественно показать происхождение Сына ея от Давида, к сему избрана средством всенародная перепись, но как такая перепись в народе Божием не была в употреблении, даже запрещена была законом, то надобно было народ Божий предать власти другаго народа. И так Бог поколебал почти все царства мира, и покорил их Риму; над Римом воздвиг Августа; Августу дал всемирный мир, чтобы полномочие и удобство подали ему мысль

229

, и чтобы от него вышло «повеление, написати всю вселенную» (Лук. II, 1), пред тем временем, когда надлежало родиться Сыну девы; сия перепись сколько нечаянно, столько же необходимо повлекла Иосифа в отечественный ему город Вифлеем; Мария должна была следовать за Иосифом; земный род Еммануила открылся в то самое время, как приспело Его рождение; и, – что не многими днями ранее казалось еще несбыточным, – Он родился точно, по предсказанию пророческому, в Вифлееме. Подлинно, все сделано, чтоб исполнилось предсказание, и чтобы сквозь малыя и великия дела человеческия видно было единое великое знамение господствующаго над ними дела Божия. «Сие все бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог». При сем разсуждении о точном исполнении пророческих слов, относящихся к Рождеству Господа нашего Иисуса Христа, может кто-либо спросить: почему не столь, по видимому, точно исполнилось предсказание о Его имени? Поелику пророк Исаия преднарек Ему имя «Еммануила»: но вместо того Ангел повелел нарещи Ему имя: «Иисус». На сие, во-первых, ответствую, что если прочия предсказанныя подробности о Сыне Девы, а в числе их и менее существенныя, каково, например, есть назначение места рождения Его, сбылись в точности: возможно ли, чтобы Творец Пророчества, Дух Святый, допустил оному быть неточным в том, что составляет сущность, дух и цель всех предсказанных подробностей, именно, что в Сыне Девы сближается «с нами Бог», или иначе сказать, что мы Им «спасаемся!» Во-вторых, признаю, что при сличении Пророчества о имени Еммануила с событием, усматривается нечто неточное, по наружности

230

, в словах: но при сем не обинуясь утверждаю, что сия видимая неточность не только не есть недостаток или несовершенство в пророчестве, или в событии, но даже принадлежит к совершенству, и новым образом открывает Божественное происхождение того и другаго. Приведите себе на мысль то, что Еммануил и предсказан, и пришел на землю по предсказаниям, для верующих; а где вера, там не все должно быть ясно видимо, но должно нечто предполагать сокровенное, Поелику "вера", по Апостолу, «есть... обличение невидимых» (Евр. XI, 1), открытое же и полное видение не оставило бы места вере. Посему вы согласитесь, что Еммануил, в пришествии Своем на землю, долженствовал быть и столько видим, чтоб Его можно было узнать, и столько сокровен, чтобы в Него можно было веровать, и чтобы неверующие не могли проникнуть в тайны Его, и повредить делу Божию

231

, которое совершить Ему надлежало. Посему, что Пророк открывал верующим в необыкновенном имени Еммануила, то же самое Ангел представил миру под покровом не столь необыкновеннаго для слуха Евреев имени Иисуса, которое имели уже прежде один Судия, и один Первосвященник, также не без таинства для верующих, и также утаеннаго от неверующих. В-третьих, если, не останавливаясь на одном видимом, с помощию веры, или прозрения в невидимое, сличим назначенное в пророчестве имя «Еммануила», и явившееся в событии имя «Иисуса»: то не трудно усмотреть в них не только точную, взаимную сообразность внутреннюю, но и единство. Что препятствует нам человекам, да будет «с нами Бог?» – «Греси ваши, – говорит Пророк, – «разлучают между вами и между Богом» (Иса. LIX, 2). И так разлучение от Бога, и состояние греховное, есть одно и тоже. Следственно, приближение к Богу, и спасение от грехов, суть опять одно и тоже. Следственно «Еммануил – с нами Бог», и «Иисус – Спаситель от грехов», также есть одно и тоже. Следственно, и пророчество точно, и событие верно пророчеству

232

. «Еммануил» есть «Спаситель»; «Иисус» есть «с нами Бог». Познаем, Христиане, глубокую мудрость сего пророчества, и восчувствуем высокое блаженство сего события!

С нами Бог

во

Иисусе

, по самому воплощению: Поелику в Нем естество «Божеское» и «наше» человеческое, не только сближены, но соединены нераздельно, впрочем и неслиянно, во единое лице Богочеловека; и потому Он «не стыдится, – как говорит Апостол, – братию нарицати» нас (Евр. II, 11).

С нами Бог

во

Иисусе

, по искуплению: Поелику без Иисуса с нами был грех, который мы и от Адама наследовали, и сами творить не преставали; а «всяк творяй грех, раб есть греха» (Иоан. VIII, 34); с нами был диавол, ибо «творяй грех от диавола есть» (1Ин. 3:8); но Иисус, пришедши на землю, жизнию Своею исполнил закон Божий, который мы нарушали; страданием Своим загладил грех, который мы творили; смертию Своею умертвил смерть, на которую мы за грех осуждены были; сошествием Своим во ад освободил нас от темныя власти диавола; воскресением Своим вновь приобрел нам «жизнь Божию», от которой мы грехом «отчуждены были» (Еф. IV, 18).

С нами Бог

во

Иисусе

, по дару Святаго Духа: Поелику Сын Божий, пришедший на землю для искупления нас, возвратился на небо, «да умолит Отца, и иного Утешителя даст нам, да будет с нами в век, Дух истины» (Иоан. XIV, 16).

С нами Бог

чрез

Иисуса

, в нашем уме и познании: Поелику «Бога никтоже нигдеже виде; Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда» (Иоан. I, 18).

С нами Бог

чрез

Иисуса

, в нашем сердце и чувствии: Поелику «Христос вселяется верою в сердца наши» (Еф. III, 17), и с тем вместе «любы Божия изливается в сердца наша Духом Святым, данным нам» (Римл. V, 5).

С нами Бог

чрез

Иисуса

, во всей нашей жизни и делах, если только мы совершенно предаем себя Ему: Поелику тогда «живем не ктому мы, но живет в нас Христос» (Гал. II, 20); и «Бог действует в нас еже хотети и еже деяти о благоволении» (Филип. II, 13).

С нами Бог

чрез

Иисуса

, если только желаем того, во всех состояниях и приключениях жизни нашей; так что даже, страждем ли, можем с Ним страдать, «да и с Ним прославимся» (Римл. VIII, 17); умираем ли, можем «умирать Господеви» (Римл. 14:8). О имени Господа нашего Иисуса Христа, с нами Бог, Христиане, всегда и во всем; только мы да не престанем быть с Богом, чрез памятование о Нем, чрез молитву к Нему, чрез веру и любовь, чрез непрестанное упражнение в том, что угодно Богу, и что

233

к Богу нас приближает. Аминь.

43. Слово в неделю Ваий

(Говорено в Чудове Монастыре 22 Марта; напечатано в Христианском Чтении 1837 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

Сие же все бысть, да сбудется реченное Пророком, глаголющим: рцыте дщери Сионове: се Царь твой грядет тебе кроток, и всед на осля и жребя, сына подъяремнича. Матф. XXI, 4–5. Как приятно видеть образ солнца в чистом потоке, где он, хотя не столь сильным, как в небесах, но за то более приступным для зрителя светом сияет: так приятно в чистых источниках Израилевых, то есть, в проистекших от Духа Божия глаголах пророческих, духовным оком, то есть, Богомыслящим умом, созерцать образ Солнца правды, Господа нашего Иисуса Христа, представленный хотя не в таком полном свете, как в Евангелии, впрочем в таких чертах, в которых внимательный созерцатель удобно может усматривать Его Божественныя свойства, чудесныя действия, глубокия и спасительныя таинства. Сам святый Евангелист Матфей почел не излишным для Евангелия показать славу и таинство настоящаго дня в изображении Пророка Захарии. Прочитаем точныя слова Пророка, несколько сокращенныя Евангелистом. «Радуйся зело, дщи Сионя, проповедуй дщи Иерусалимля: се Царь твой грядет тебе праведен и спасаяй, той кроток, и всед на подъяремника и жребца юна» (Зах. IX, 9). Два предмета можно здесь разсматривать: дивное событие пророчества, и новое пророчество события. Если бы еще и не открыто было событие пророчества Захариина: по самому сему пророчеству можно примечать, что им обещается дивное событие. Кто бы мог ожидать, чтобы какой нибудь царь, в царственный город, торжественным шествием вступил на юном жребяти, рожденном от подъяремныя ослицы? И если бы кто явился в таком виде с именем царя: можно ли было думать, что его примут с искренним веселием и торжественными восклицаниями, а не с посмеянием или пренебрежением

234

? Издревле цари победоносные шествовали на конях; мирные вельможи, по простоте древних обычаев, путешествовали, правда, на ослицах; но на осля, рожденное от «подъяремныя», то есть, от работной, носящей тяжести ослицы

235

, и притом на осля юное, необученое, не отвыкшее от матери, царю возсесть, свойственно ли, вероятно ли было

236

? Как же пришло на мысль Захарии предсказывать торжественное шествие и сретение Царя, «вседшаго на подъяремника и жребца юна»? Как могло исполниться такое предсказание? И то и другое не могло быть иначе, как необыкновенным, от Бога устроенным образом. По сей необычайности предсказываемаго действия, самые Иудеи признают издревле до ныне, что пророчество Захарии о кротком Царе относится к Мессии, или иначе ко Христу, хотя не узнают Его, бедные, в кротком Иисусе. Но если в самом пророчестве Захарии уже можно усматривать необычайность события, им возвещаемаго: то внимательное разсматривание самаго события еще более может открыть чудеснаго и прямо Божественнаго. Когда какому царю надлежит торжественно вступить в царственный город: торжественность сия составляется посредством предварительных распоряжений и приготовлений. Но ничего таковаго не видим у Господа нашего, до самаго дня, – почти до самаго часа, царскаго вшествия Его в Иерусалим

237

. Вчера Он вечерял в Вифании, где воскресил Лазаря; и при помазании ног Его миром, говорил о предварительных распоряжениях не к воцарению, а к погребению Своему. Было там не мало народа, но «не Иисуса ради токмо, но да и Лазаря видят» (Иоан. XII, 9). Сегодня поутру идет Он в Иерусалим, сопровождаемый учениками, также как и в другие дни. «Идяше преди, – пишет святый Лука, – восходя во Иерусалим» (Лук. XIX, 28). Нет никаких приготовлений. Никто не думает о Его воцарении. «Сих же не разумеша ученицы Его прежде» (Иоан. XII, 16). Внезапно сие начинается, и вдруг совершается. "И бысть". Не доходя до Вифсфагии, не далеко уже и от самаго Иерусалима, дает Он неожиданное

238

повеление: «и бысть, яко приближися в Вифсфагию и Вифанию, к горе нарицаемей Елеон, посла два ученик своих, глаголя: идита в прямную весь: и в нюже входяща обрящета жребя привязано, на неже никтоже николиже от человек вседе» (Лук. XIX, 29–30), – по другому Евангелисту обстоятельнее: «осля привязано, и жребя с ним» (Матф. XXI, 2). Примечайте внимательно, как поистине Божественно действует Божественный Царь наш. Он видит пророчество; видит близкую минуту, когда ему надлежит исполниться: но еще нет орудий к исполнению онаго. Он взирает не телесным оком Своим, но Своим всеведением: и потребное тотчас обретается. «Абие обрящета осля привязано и жребя с ним». Чудесно, как найдено сие орудие, но и то не менее чудесно, как оно взято. «Отрешивша, приведита Ми» (Матф. XXI, 2), глаголет Он двум ученикам. Господи! – могли бы сказать посылаемые, – как можно сие сделать, – отрешить чужое осля, неизвестным посланникам, и вести, куда не знает хозяин? Подлинно, сие могло затруднить Апостолов; подлинно, видимая несбыточность повелеваемаго могла сопровождаться непослушанием посылаемых, если в другом случае встреченное ими затруднение сопровождалось и бегством

239

и отречением от Господа; и тогда бы дело разрушилось, и пророчество не исполнилось. Но и здесь Божественное ведение Царя нашего провидело готовность посылаемых, а Божественная власть Его над сердцами укрепила их против всякаго сомнения. То же ведение провидело вопрос хозяина осляти: «почто отрешаета?» Та же власть над сердцами предварительно дала на сие, по видимому, ни мало не убедительный для незнакомаго, но на самом деле непреоборимым оказавшийся ответ: «Господь требует» (Лук. XIX, 31). И посланные взяли, и привели осля, не зная, чье; и хозяин осляти отдал его, не зная, кому и на что. Между тем народ мног, не царски созванный, но «пришедый в праздник» (Иоан. XII, 12) не по гласу провозвестника, но по славе воскресения Лазарева, исходит в сретение Иисусу; и, объятый внезапным восторгом, вместо приготовленных украшений, постилает ему ризы, вместо царских знамений и оружия, вземлет ветви древесныя; предшествует, последует, восклицает кроткому Царю, без всякой царской пышности несомому спокойно ослятем, котораго никакая человеческая рука не приобучала до сей минуты ни к какому бремени. Как произошли все сии нечаянности? – Поистине, сие все бысть, да «сбудется реченное пророком». Сбылось несбыточное, дабы ясно было видно, что действует Тот, у Котораго «не изнеможет всяк глагол» (Лук. I, 37). Видим дивное событие пророчества Захариина. Изощрим взор, и увидим в самом событии новое пророчество еще более дивнаго события. В самом деле, что значит царский вход Господень в Иерусалим? Для чего столь дивное предсказание

240

? Для чего такое множество чудес? Какое намерение столь необычайных распоряжений

241

? Какое последствие сих Божественных действий? Какой плод столь величественнаго, но столь скоропреходящаго явления Царя Сионскаго? Как молния, открывается над Иерусалимом царствие небесное, и как молния, поглощается областию темною. Только еще собирается народ, чтобы идти в сретение Царю «праведному и спасающему»; неправда уже замышляет погибель и Ему, и прославившему

242

Его Лазарю: «совещаша же Архиерее, да и Лазаря убиют» (Иоан. XII, 10). Еще отроки от полноты чистых сердец восклицают в церкви: властители и мудрецы, «Архиерее и книжницы уже негодуют» (Матф. XXI, 15), и от избытка злобы не могут скрыть своего негодования. Сегодня говорят дщери Сионовой: «се Царь твой грядет тебе» (Мф.21:5): а чрез несколько дней таже дщерь Сионова, то есть, народ Иерусалимский скажет: «не имамы царя» (Иоан. XIX, 15), и самый сей Царь отречется от видимаго призрака царства: «царство Мое, – скажет Он, – несть от мира сего» (Иоан. XVIII, 36). Сегодня: «осанна сыну Давидову» (Матф. XXI, 9), а вскоре после сего: «распни Его» (Иоан. XIX, 15)! На что же сие блистательное, но исчезающее зрелище! Ты сказал уже, возразят мне, что «сие все бысть, да сбудется реченное пророком». Я сказал, что сие так дивно предсказано для того, чтобы можно было узнать в предсказании слово Божие; и так дивно исполнилось, чтобы можно было узнать в событии дело Божие. Но почто и слово Божие предваряло, и дело Божие последовало? Когда Бог, Который «рече, – и Быша» (Псал. XXXII, 9), «и се вся добра зело» (Быт. I, 31), посылает слово Свое, да сбудется потом и самое дело Его: надобно, чтобы от сего произошло некое существенное и твердое благо, а не один мгновенный призрак. Иначе, почто предприемлется дело Божие? Почто исходит слово Божие, и почто нисходит оно даже до таких ничтожных, по видимому, подробностей, как возраст осляти? Но, может быть, изысканныя

243

сии вопрошения начинают уже казаться дерзновенными, а еще не обретают искомаго. По крайней мере, не примечаете ли, что в славе настоящаго дня должна быть сокрыта некая тайна, хотя мы не дошли еще до ея открытия? Не имеете ли уже загадки, хотя еще не угадываете ея разрешения? Дойдя до сего, чтобы не выйти из пределов вашего вероятия, умолкаю. Пусть говорит вместо меня, и разрешит вам загадку, и откроет вам тайну, святый Златоуст. «Зде, – говорит он, изъясняя таинство входа Господня в Иерусалим, – Церковь чрез жребя изъявляется, и новые люди, прежде убо нечистии, егда же вседе Иисус, чисти соделавшиися. И зри всюду подобие соблюдаемо. Ученицы бо отрешают ослята: от Апостол бо и онии (то есть, Иудеи), и мы (то есть, Христиане из язычества), призвахомся. От Апостол приведохомся, понеже и наше благоискуство онех к ревности подвиже

244

. Сего ради является осля, последуя жребяти. Егда бо всядет Христос на языки, тогда приидут и Иудее ревнующе им. И сие являя Павел глаголаше: яко ослепление отчасти Израилеви бысть, дóндеже исполнение языков внидет, и тако весь Израиль спасется. Яко бо пророчество бе, явственно есть от реченных. Не бо было бы тщание пророку, с толиким опаством осляти возраст рещи, Аще бы не сие было. Не сия же токмо изъясняются реченными, но яко и со удобством их приведут Апостоли. Якоже бо зде никтоже сопротив рече хотящим взяти: тако и о языцех никто же возможе возбранити емлющим их Апостолом прежде. Не вседает же на нагаго жребца, но на ризы Апостольския. Понеже бо жребя от инех прияша, то и своя уже вся отдают, якоже Павел глаголаше: аз же в сладость иждиву и иждивен буду по душах ваших. Смотри же послушность жребца, како не обучен сый, и узды не искусен, не возскака, но благочинне идяше. И сие пророчество будущаго есть, покорность язык являющее и незапное их к благочинию преложение. Ибо вся содела слово глаголюще: отрешивша приведита Ми: да безчинная благочинна, и нечистая уже чиста будут» (На Матф. бесед. 66). До зде святый Златоуст. Повторим учение сего таинства

245

Христова так, чтобы, если можно, сделать оное более внятным. Вход Господень в Иерусалим не есть простое изъявление настоящаго, но паче пророчество и предзнаменование будущаго воцарения Его. Царство Его не есть сей Иерусалим, который вскоре разрушат, или земля Иудейская, которую вскоре поработят и опустошат, но Церковь, которой и «врата адова не одолеют» (Матф. XVI, 18). Осля и жребя, на котором Он возседает для царскаго Своего шествия, означают два рода людей, над которыми Он пришел духовно царствовать, – Иудеев и язычников. Осля подъяремное есть образ Иудеев, долго носивших на выях своих иго закона, «иго, его же» – признается лучший из них – «ни отцы наши, ни мы возмогохом понести» (Деян. XV, 10), и которое потому нужно было переменить на иго Христа благое, и бремя Его легкое. Жребя необученное знаменует язычников, неукрощенных учением, незнающих закона. Апостолы безпрепятственно берут осля и жребя: то есть, Апостолы, не смотря на препятствия, покаряют царствию Христову Иудеев и язычников. Господь возседает на жребя; осля за ним последует: то есть, сперва покаряются царствию Христову большею частию язычники, а когда предопределенные из язычников войдут в полноту Церкви, тогда и отставшие Иудеи обратятся и постигнут их. Необученное жребя благочинно несет на себе Царя: то есть, невежественные и своевольные прежде язычники вскоре образуются учением и заповедями Христовыми. Ризы постилают Царю: то есть, совершенные последователи Христовы все свое отдают Ему. Дети приемлют и славословят Царя: то есть, сердца, детския по простоте и искренности, приемлют Христа верою, прославляют Его любовию. Христиане, сынове царствия Христова! Если видим славу, или проникаем тайну настоящаго торжества: не попустим, чтобы оно прошло мимо нас, как постороннее для нас зрелище; ибо в сем случае мы остались бы посторонними и чуждыми для царствия Христова. Посылает ли кого из нас Господь на какое служение? Будем без испытания послушны, как Апостолы. Требует ли от нас чего? Предадим Ему все безпрекословно, как неизвестный, при имени Господа, отдал свою собственность, предадим добровольно, хотя бы то было с лишением потребнаго для нас, как то сделали постилавшие ризы свои. Ходил ли кто до ныне в воле сердца своего? Преклонись отныне под иго Христово. Думает ли кто, что образовал себя исполнением нравственнаго закона? Последуй за Христом, «аще хощеши совершен быти» (Матф. XIX, 21). Все воззовем детским, искренним сердцем: «осанна сыну Давидову!» «Хощем сему, да царствует над нами» (Лук. XIII, 14) во веки. Аминь.

44. Слово в день Святыя Пасхи

(Говорено в Успенском Соборе 29 марта; напечатано в Христианском Чтении 1842 года и в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Христос воскресе! Тогда отверзе им ум. Лук. XXIV, 45. Сколько храмин отперто, сколько дверей отворено ныне одним «ключем Давидовым», и одним его движением! В доме укрепляют и запирают двери, чтобы не допустить татя, или чтобы удержать буйнаго домочадца. Так и в доме Божием. Когда возделыватель и страж рая Божия похитил плод с древа познания: тогда он изгнан, рай от него заперт, и у входа поставлен сильнейший его страж с пламенным оружием. А Поелику, сверх того, преступника надлежало наказать, притом и после его изгнания продолжал господствовать в роде его дух преступнический и мятежный

246

: то как он, так и его потомки, один по другом, чрез дверь смерти, препровождаемы были в темницу, где заключались не на дни, но на веки. Отсюда само-собою видно и то, как загражден и заключен был от недостойнаго домочадца самый дом Господень, то есть, небо, к которому надлежало итти чрез сад Едемский Наконец Единородный Сын Домувладыки небеснаго, по Его милосердию и по Своему человеколюбию, приходит освободить заключенных, и возвратить изгнанных. «Ключ Давидов», отпирающий все двери, есть Богочеловечество И. Христа, Которым как Божество проникает во все состояния человечества, так и человечество входит во внутренняя Божества. Всеотверзающее движение сего ключа есть воскресение Христово. Им отверзается темница, и отдает заключенных; отверзается рай, и приемлет изгнанных; отверзается небо, и ожидает избранных. Что сказал я теперь во уши ваши, то говорит церковь и глазам вашим, представляя вам здесь, во все продолжение настоящаго праздника, отверзтыя двери к престолу Божественных таинств. Приметим и еще дверь, которую тот-же ключ Давидов, и в то же время, отверзает, дверь, может быть, не большую, но которая ведет в великую сокровищницу Божию. «Тогда отверзе им ум», пишет святый Евангелист. Тогда отверз Господь ум Апостолам. Когда? Тогда, как воскрес, явился им, показал им раны Свои, яде пред ними, когда совершенно утвердил веру их во Свое воскресение. «Тогда отверзе им ум, разумети писания; и рече им: яко тако писано есть, и тако подобаше пострадати Христу, и воскреснути от мертвых в третий день, и проповедатися во имя Его покаянию и отпущению грехов во всех языцех, наченше от Иерусалима» (Лк. 24:45–47). Да отверзется ум каждаго слышащаго сие, дабы принять открывающуюся важную истину, что воскресение Христово, и вера в сие воскресение, отверзает заключенный ум человеческий к истинному разумению высоких и спасителных предметов знания. В самом деле, как давно уже «начат Иисус проповедати и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное» (Матф. IV, 17)! И ранее всех прочих начали слушать сию проповедь Апостолы. Как давно и сами они посланы с такою же проповедию: «ходяще, проповедуйте глаголюще: яко приближися царствие Божие» (Матф. X, 7)! Итак они долго и слушали проповедь о покаянии и о царствии Божием, и сами о сем проповедывали: но еще ум их был заключен? Почти не вероятно, и однако, по слову Господню, справедливо. Не прежде, как по воскресении Своем, – «тогда отверзе им ум, разумети писания», и уже как разумевающим, рече им: «яко тако подобаше... проповедатися во имя Его покаянию и отпущению грехов». До сего времени они знали покаяние, как подвиг: теперь глубже познают «покаяние во имя Иисуса», как дух и силу подвига. Они знали покаяние более, как нужду и должность: теперь совершеннее познают его плод и награду, «отпущение грехов». Они могли проповедывать «приближение» царствия небеснаго: теперь могут свидетельствовать о действительном его явлении пред ними и в них самих. Как рано также, как многократно и как подробно предсказал Господь Апостолам и страдание Свое и воскресение! Иногда облекал Он сие предсказание притчею, как на пример, когда сказал Иудеям: «разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю» (Иоан. II, 19). Они при сих словах думали о храме: «Он же глаголаше о церкви тела Cвоего» (Ин. 2:21). Впрочем и притча о сем была у него иногда почти столько же понятна, как простое слово, как на пример: «якоже бе Иона во чреве китове три дни и три нощи: тако будет и Сын человеческий в сердцы земли три дни и три нощи» (Матф. XII, 40). Но сего не довольно. Так говорил Он при Апостолах посторонним, а самим Апостолам неоднократно говорил о сем без притчи, ясно, точно, подробно, на пример: «се восходим во Иерусалим, и скончаются вся писанная Пророки о Сыне человечесте; предадят бо Его языком, и поругаются Ему, и укорят Его, и оплюют Его, и бивше убиют Его, и в третий день воскреснет» (Лук. XVIII, 31–33). Можно ли говорить яснее? Можно ли, кажется, не понять сего? И не ужели, скажете вероятно, не ужели сего не поняли? Святый Евангелист предвидел сие сомнение; и потому с особенным напряжением слoва удостоверяет, что подлинно не поняли. "И тии", говорит он, – то есть, Апостолы, «ничесоже от сих разумеша, и бе глагол сей сокровен от них, и не разумеваху глаголемых» (Лк.18:34). Другой Евангелист повествует, что некогда, услышав от Господа о воскресении Его, Апостолы так затруднились в разумении слов Его, что, как будто на неразрешимой притче, остановились на них, и состязались между собою о их знаменовании. «И слово удержаша в себе стязающеся, что есть, еже из мертвых воскреснути» (Мк. IX, 10). Итак, точно не прежде, как по воскресении Господа, – «тогда отверзе им ум разумети писания, яко тако подобаше пострадати Христу, и воскреснути от мертвых в третий день» (Лк.24:45–46). Опасаюсь, что, не смотря на столь ясныя свидетельства Евангельския, столь закрытое состояние

247

ума в Апостолах прежде воскресения Христова, и столь внезапное озарение целой области разумения их одним лицезрением воскресшаго Христа, будет для некоторых глаголом сокровенным. О, если бы Господь и нам отверз ум, – сказать нечто вразумительное, и услышать нечто наставительное о том, как отверзается ум светом воскресшаго Христа и верою в Него! Слово Божие ум называет оком, разумение видением, неведение слепотою, как на пример в сем изречении Господа: «на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят, и видящии слепи будут» (Иоан. IX, 39). Известно, что пришествие Христово в мир никого не сделало слепым глазами, но многие оказались во время онаго слепы умом. Последуем же указанию слова Божия на состояния и действия ума чрез состояния и действия ока. Око видит вещи, частию по свойству самых вещей, как на пример: свет видит светлым; частию по образу своего устроения, и по своему особенному состоянию, как например: око слепаго, постепенно отверзаемое, сперва видит «человеки, яко древие ходяща» (Мк.8:24), по совершенном же исцелении, «зрит ясно все» (Мк.8:25); частию по действию общаго посредствующаго между зрителем и зримыми вещами света, как на пример: иное видеть вещи при свете лунном или звездном, а иное – при солнечном. Подобно сему духовное око видит духовные предметы, или, иначе сказать, ум разумевает их, частию по свойству самых предметов, – так «невидимая» Божия «от создания мира твореньми помышляема видима суть» (Рим.1:20) умом; частию по образу своего внутренняго устроения и по своему особенному состоянию: так младенчествующий ум видит предметы более чувственно, поверхностно, большею частию без союза и порядка в понятиях, а ум образованный видит менее чувственно, более углубляется в предметы, и открывает между ими союз и порядок; частию по действию посредствующаго между умом и предметами света, который может быть или естественный, или сверхъестественный, или свойственный миру, в котором мы живем, смешенный из чувственнаго и духовнаго, или чисто духовный и даже Божественный, по реченному: «во свете Твоем», Господи, «узрим свет» (Пс.35:10). Устроение ока телеснаго не ко многим родам и степеням света приспособлено, так что некоторое уменьшение света лишает оное силы видения, и некоторое увеличение света ослепляет оное. Устроение ума, как орудия духовнаго, несравненно пространнее и разнообразнее. Один и тот же ум человеческий может сделаться или своего рода нощною птицею, которой только темнота дает зрение, и у которой свет отъемлет оное, или зверем, который при лунном и звездном свете ходит восхитить пищу себе, или, как свойственно человеческому естеству, при свете дня делать дело свое и разсматривать многообразныя красоты мира. Он нисходит, и заключается в области чувственной; восходит, и становится способным к свету духовному, очищается и отверзается для принятия света Божественнаго. Кто желает видеть духовные предметы, для того, без сомнения, не довольно открыть глаза телесные и зажечь светильник телеснаго света. Чем возвышеннее предметы видения, тем возвышеннее должно быть состояние ока и свет, который ему посредствует в видении. Следственно для созерцания предметов Божественных потребен и свет Божественный, и устроение ума с тем сообразное. «Во свете Твоем», Господи, «узрим свет». Слово Божие, тайны царствия Божия, спасительное учение и спасительныя дела Христовы, без сомнения, суть предметы Божественные: следственно, чтобы созерцать оные ясно и чисто, потребен человеку свет Божественный, свет Христов, свет Духа Святаго и отверзтие ума силою сего света. Доколе сие не совершилось в человеке, дотоле он, хотя и слышит слово Божие, и даже видит его действующим, не постигает его пространства, высоты и глубины, Поелику духовное око его стоит в низшем свете естественном, и к сему только свету приспособлено. Вот почему Апостолы после того, как уже видели телесными очами воскрешение сына вдовы Наинской, не могли еще возвыситься созерцающим умом до разрешения вопроса: «что есть, еже из мертвых воскреснути» (Мк.9:10). Вот почему и Господь сказал Апостолам: «еще много имам глаголати вам, но не можете носити ныне» (Ин.16:12). Когда же, Господи, могут они носити слово Твое и разумети дела Твоя? Он ответствует: «егда же приидет Он, Дух истины, наставит вы на всяку истину» (Иоан. XVI, 13). Но что препятствует скорее приити Духу истины? Опять ответствует Евангелие: «не у бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен» (Ин.7:39). Наконец Он воскресает. Вместо того, что до сего времени Божественное в Нем погружалось в человеческое, с сего времени человеческое в Нем восходит в Божественное. Таким образом отверзается Его человечество и преисполняется уже не сокровенным, но являемым светом Божества, и разливает оный окрест себя; Богочеловек является солнцем всего человечества, и начинает разделять облака и мрак, облежащий оное; Божественный свет Его ударяет в очи, которыя вера в Его воскресение отверзла и устремила к созерцанию, и еще отверзает оныя, или возвышает к новому, небесному, Божественному зрению или разумению слова Божия и дел Божиих. «Тогда отверзе им ум разумети». Если сие отверзтие ума, или духовное озарение, представляется скорым и внезапным, сие не только не должно казаться странным, но и весьма свойственно свету, особенно духовному. Солнце, когда восходит, отверзает целый мир разнообразных красот: удивительно ли, что и свет благодатный, свет Духа Святаго, котораго действие «в сердцах» Апостол уподобляет «дню озаряющему и деннице возсиявающей» (2Пет.1:19), скоро и внезапно отверзает безпредельную область духовнаго разумения. Впрочем как естественный свет, так и свет Божественный, – имеют в отношении к освещаемым свою зарю и свой полный день: для Апостолов ясная заря взошла тогда, когда Господь «дуну, и глагола им: приимите Дух свят» (Иоан. XX, 22); полный же день открылся в сошествии Святаго Духа в огненных языках. Но, если око наше еще слабо, чтобы в полноте наслаждаться светом, которым воскресший Господь отверзает умы: обратим на минуту взоры на противоположную оному тьму, чтобы тем паче возлюбить «чудный» поистине «свет», в который мы призываемся. Посмотрите, как в то самое время, когда вера в Воскресшаго отверзает ум Апостолов, неверие в Воскресшаго заключает ум Иудеев во тьму осязаемую, до невероятности грубую. Что думают, что говорят они о воскресении Господа? «Промчеся слово сие во иудеех даже до сего дне» (Матф. 28:15). Какое слово? – слово, которому их Архиереи со старцами научили воинов, стражей гроба Господня: «ученицы Его нощию пришедше украдоша Его, нам спящим» (Матф. 28:13). Итак сие-то слово промчалось между Иудеями, и они ему поверили? Возможно ли? Как можно было украсть Его, когда вы окружили гроб Его воинами? Они спали, говорят Иудеи. Военные стражи спали! Так, по мнению Иудеев. Не ужели все до одного? Так. Не ужели ни один не проснулся, когда для взятия тела необходимо было отвалить камень «велий зело» (Мк.16:4), для чего потребно было несколько человек, и что не могло быть без шума? Ни один не проснулся. Но кто же свидетельствует о том, что тело украдено? Те же стражи. Как? те же стражи, которые спали и не проснулись, свидетельствуют о том, что произошло во время сна их, и чего они не слыхали? Кто может иметь дерзость разглашать такую баснь? Неверующие Иудеи. Кто может иметь безумие верить ей? Неверующие. Спросим еще, как могло статься, чтобы ученики Иисуса, которые, при первом виде предстоящей Ему опасности, обратились в бегство, – как могло статься, чтобы они решились на дерзкое и безполезное предприятие, – украсть тело умершаго Учителя своего из гроба запечатаннаго и окруженнаго стражею, по повелению правительства? Неверие не разсуждает; оно мчит по всему свету слова, которыя ему нравятся потому только, что дышат неверием. Но если сделалось известно, что сделано похищение из-за стражи, из-под печати правительства, и похитители известны: то преданы ли суду стражи и похитители? Отнюдь нет. Военный начальник стражей не заботится, стражи безпечальны, мнимые похитители не менее осьми дней остаются в Иерусалиме, и никто из строгих до сего времени начальников Иудейских не требует их к суду за столь важное похищение. Возможно ли, чтоб и после сего баснь о похищении тела Иисусова еще носилась между Иудеями, как нечто достойное выслушания? Возможно, потому что закоснелый в неверии ум, как нощная птица, видит только во тьме неверия, любит только свои грезы, и убегает от света истины, который жжет ему глаза. «Промчеся слово сие во Иудеех даже до сего дне». Христиане! Воскресший Христос отверз ум Апостолам, и чрез веру просветил их светом Божественным, не для них только самих, но и для того, чтоб они отверзли нам ум, и чтоб мы чрез веру сделались сынами света. Он допустил, чтоб и до нас донеслось нелепое слово, обличающее крайнюю слепоту неверующих Иудеев, дабы мы страшились неверия. Не говорите с Фомою: «аще не вижу.., не иму веры» (Ин.20:25). Помните слова Господа: «веруеши, больша сих узриши» (Ин.1:50); «блажени невидевшии и веровавше» (Ин.20:29). «Веруйте во свет, да сынове света будете» (Иоан. XII, 36). Вера и любовь да привлекут к вам возсиявший от гроба свет животный; сей свет да отверзет ум ваш к разумению таин вашего спасения, и сердце – к ощущению царствия Божия, которое внутрь вас есть; в отверзтом царствию Божию сердце да отверзется вам и рай и небо. Да не затворим сами от себя грехом и неверием того, что для нас отверзает ключ Давидов. Аминь.

45. СЛОВО в день Вознесения Господня248

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Зрящим им взятся, и облак подъят Его от очию их. Деян. I, 9. Зрящим одиннадцати Апостолам вознесся Господь. Без свидетелей воскрес: при свидетелях возносится. Каменный, запечатанный гроб скрывал славу воскресения во мгновение воскресения: светлый, прозрачный облак являет славу вознесения, когда оно совершается. От чего сия разность? – От того, может быть, что, как воскресение Господа, после сошествия Его во ад, было шествие из ада в Рай, то негде было поставить свидетелей

249

, а надлежало свидетелями онаго быть отшедшим от земной жизни Патриархам и Пророкам: вознесение же Господа, как шествие от земли на небо, естественно могло иметь свидетелями Апостолов, стоящих на земле, и взирающих на небо. Притом, довольно было видеть Воскресшаго после воскресения, чтобы свидетельствовать о самом воскресении: а вознесение с земнородною плотию на небо, надобно было видеть в самом действии, чтобы после о том свидетельствовать. Возможно ли, скажет плотский разум, чтобы земнородная плоть вознеслась на небо? – Мы ответствуем: нет нужды умствовать о возможности дела, когда самое дело видели и засвидетельствовали люди, которые за истину сего свидетельства умереть не отреклись. «Зрящим им взятся». Но только ли для уверения неверующих показал Господь Свое вознесение? – Без сомнения, и для поощрения верующих. «Аще убо воскреснусте со Христом», говорит Апостол; если, – скажем еще, – вы видели Его возносящагося на небо, и в сем новом торжестве Его также участвовать желаете: «вышних ищите, идеже есть Христос одесную Бога седя; горняя мудрствуйте, а не земная» (Кол. III, 1–2). Что значит «горняя мудрствовать»? Не правда ли, что сие не довольно понятно? А если ты сего не понимаешь: то, хочешь или не хочешь, ты должен признаться и в том, что сего не делаешь, то есть, не мудрствуешь горняя: ибо кто делает, тот уже знает дело, которое он делает. Если же не мудрствуешь горняя, то и не взойдешь в горняя, туда, «идеже есть Христос одесную Бога седя». Но если ты не взойдешь туда, где Христос одесную Бога: то подумай, земнородный, что с тобою будет, когда видимыя небо и земля прейдут, и вне горняго царствия Христова ничего не останется, кроме ада? Смотри, как земля

250

под тобою рушится, и ад разверзается: нет инаго средства спасения, как всею силою держаться за горнее. Надобно учиться «горняя мудрствовать, а не земная». Учиться «мудрствовать»! – Не устрашился бы кто сего требования. Не подумал бы

251

, что его хотят подвергнуть многоразличным трудностям, с которыми сопряжено прибретение того, что на земли называют мудростию; и к которым должно причислить самыя средства мирской мудрости, – множество учителей, один другому противоречущих, множество книг, не редко действующих как на глаз, так и на ум, только вредною пылью

252

. Не опасайтесь. Учиться мудрствовать по Евангелию не то, что учиться мирской мудрости. Мудрствование горнее не столь зависимо от внешних средств, не требует столь многих пособий, не так ограждено трудностями, как мудрость мирская, хотя и оное пользуется внешними средствами, не отвергает пособий, не изъято и от трудностей своего рода. Апостол, который написал нам заповедь, «горняя мудрствовать», пользовался средствами и пособиями земной мудрости, быв «воспитан при ногах ученаго Гамалиила»: но потом все сие, равно как и другия преимущества, отверг, как «тщету» и «уметы», «за превосходящее разумение Христа Иисуса», и «да Христа приобрящет» (Фил. III, 7–8); следственно, возвышался в мудрствовании горнем, не смотря на то, что в то же время отвергал

253

средства и пособия земной мудрости. Другие Апостолы только рыбарския сети вязать, а не книжныя мудрования распутывать учились: но сие не препятствовало им, не только успевать в мудрствовании горнем для себя, но и соделаться наставниками онаго для самых мудрецов. Так и после Апостолов. Василий Великий приобрел мудрость Афинскую, и отдал ее в рабыню мудрованию Евангельскому. Арсений, также Великий, обладая ученостию Еллинскою и Римскою, находил себя довольно несведущим, а старца, необразованного Египтянина, довольно сведущим, чтоб учиться у него начаткам духовной мудрости

254

. И так мудрствование горняго, хотя и для мудрецов, еще высоко, но вместе и для младенцев довольно просто. Яко Ты, «Отче Господи небесе и земли, утаил еси сия от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем» (Матф. XI, 25). Что же значит «горняя мудрствовать»? – Повторяю: если ты сего не понимаешь; то видно, что ты сего не делаешь. А если ты не мудрствуешь «горняя»: то нет сомнения, что мудрствуешь «земная», и следственно это ты уже знаешь. И так, что ты делаешь, когда мудрствуешь земное, на пример, когда умудряешься, как бы сделаться богатым? – Ты желаешь богатства; часто думаешь о нем; вымышляешь средства для приобретения и умножения онаго; самым делом употребляешь сии средства; что ни делаешь, делаешь с намерением приобресть и умножить богатство; в обладании богатством полагаешь свое благополучие. По сему примеру, можно сказать вообще, что «мудрствовать земная», значит земнаго желать, о земном думать, земное делать, земное иметь в намерении, в земном полагать благополучие. Перемени предмет, и окажется, что значит «мудрствовать горняя». Сие значит горняго, то есть, небеснаго, или иначе, духовнаго и Божественнаго, желать, о небесном думать, небесное делать, или, по изречению Евангельскому, «делать дела Божия» (Ин.6:28), небесное иметь в намерении, в небесном полагать блаженство. Как трудно! – подумают некоторые. Чтобы небесное иметь и в мыслях, и в желаниях, и в делах, для сего надобно земному человеку переменить и дела, и желания, и самыя мысли. Не спорю, что это нужно, и что это не совсем легко

255

. Но что же делать? Взойти на высоту труднее, нежели упасть в бездну. И так лучше ли упасть в бездну? Трудно мудрствовать горняя: но не трудно ли мудрствовать и земное? Легко ли, например, для человека любостяжательнаго принятое им мудрование? Он трудится день и ночь; лишает себя пищи и покоя; иногда оставляет дом; удаляется от близких сердцу; проходит сушу; пускается в море; нисходит в глубину земли; мучится то алчбою приобретения, то заботою сбережения, то страхом возможной, или отчаянием действительной потери. Если такия трудности заставляет переносить мысль, обогатиться на земли сокровищем тленным, на краткое время: не ужели не стоит подвига мысль, приобресть горнее сокровище, нетленное, на веки? Трудно земному человеку мудрствовать горняя, однако ж и зерно пшеницы, погребенное в земле у ног твоих, не мудрствует ли горняя своим образом? Оно разверзается; пробивается ростком сквозь землю вверх, борясь с ея и своею тяжестию; растет выше и выше; и, стремясь непрестанно горе, процветает и приносит плод. Не ужели ты думаешь, что земному человеку, меньше, нежели пшеничному зерну, дано силы возникнуть в горнюю область по роду своему? Трудно земному человеку мудрствовать горняя: но полно земной ли ты, человече? То ли собственно человек, что из земли берется, и в землю возвращается? Не есть ли сие только одежда твоя, или, если угодно, темница твоя? А ты сам, истинный человек, – ты дыхание жизни, происшедшее из уст Самого Бога, по реченному: «вдуну в лице его дыхание жизни, и бысть человек в душу живу» (Быт. II, 7). И так если, как земному, трудно, то, как горнему, не легко ли тебе мудрствовать горняя? Трудно ли огню итти горе, где его естественная область? Трудно ли камню падать на землю, где он родился? Трудно ли духу человеческому стремиться к горнему, приближаться ко Всевышнему? Если падение ветхаго Адама превратило стремление человека от горняго к дольнему и преисподнему: то воскресение и вознесение новаго Адама, Богочеловека, Иисуса Христа, не с сугубою ли силою обратило сие стремление в первоначальное направление, не поставило ли лествицу к небесам? Сошествие Святаго Духа не возжгло ли в человечестве духовно горящий огнь, естественно горе идущий, и горе влекущий то, в чем он обитает? Еще ли трудно и после сего мудрствовать горняя, хотя бы для сего надлежало и дела, и желания, и мысли переменить? Но как оставить земныя дела, желания и мысли, когда земное нас окружает, когда земное нам необходимо для земной жизни? Примечай за собою, как оставляешь ты горнее, для земнаго мудрования, и найдешь очень простой способ оставлять земное для горняго. Ты сокращаешь для себя время

256

дел благочестия, чтобы иметь более времени для дел мирских; иногда идешь во храм Божий, а между тем еще думаешь о том, что занимает тебя в доме твоем, даже иногда в то время, как стоишь телом во храме молитвы, мысль твоя уходит туда, куда влечет ее земное мудрование, или страсть в тебе господствующая; самыя духовныя упражнения твои повреждаются приходящими среди их земными воспоминаниями. Поступай противным сему образом. Делай дела, необходимыя для земной жизни: но старайся не простирать их далее необходимости, и по мере возможности освобождать себя от сей работы, в свободу дел благочестия. Не только предстоя Богу во храме, удерживай мысль от уклонения к земным вещам, но и вне онаго, когда по необходимости занимаешься вещами земными, отвлекай от них мысль и желание, и возводи к небесам и к Богу. Когда идешь на дело мирское: – воспоминай Бога, и проси Его благословения и помощи; когда входишь в покой от сего дела, воспоминай Бога, и благодари Его за помощь в труде и за дар покоя. Так можно со всяким земным, закону Божию не противным, упражнением соединять духовное мудрствование, и, так сказать, все земное и видимое превращать в горнее и духовное. «Егда воззриши на солнце», – учит святый Макарий, – «ищи истиннаго солнца, яко слеп еси. Когда простреши взор на свет, обратися оттуда очами к душе твоей, и виждь, имееши ли в ней истинный и благий свет, сиречь Господа» (Беседа 33). Свет Господа нашего Иисуса Христа да просвещает, дух Его да укрепляет, последование слову и житию Его да возводит каждаго из нас к мудрствованию горнему на земли, а чрез то и к блаженному лицезрению Его на небесах, идеже есть Христос одесную Бога седя

257

. Аминь.

46. Беседа о прикосновении веры ко Христу258

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

И весь народ искаше прикасатися Ему: яко сила от Него исхождаше, и исцеляше вся. Лук. VI, 19. Чудное зрелище показывает нам Святый Евангелист Лука. Господь Иисус, после всенощной молитвы на горе, и по избрании себе утром двенадцати Апостолов, сходит на равнину; Апостолы следуют за Ним; собор прочих учеников Его, встречает и принимает Его; великое множество людей, не только из многолюднаго Иерусалима, но из всей земли Иудейской, и даже из приморских мест Тирских и Сидонских, окружает Его. Хотят слышать Его учение; хотят получить от Него исцеления: но как обыкновенно многолюдство затрудняет само себя; то что делает народ? Он теснится к Учителю и Целителю, уже не для того, чтобы слушать, или вопрошать, не для того, чтобы просить исцелений, и ожидать, или возложения рук, или слова, разрешающаго грехи; но бросается к Нему, как кому случится, только чтобы достигнуть до Него, и прикоснуться или к живоносному телу Его, или к освященным и, так сказать, напоенным текущею из Него спасительною силою одеждам Его. «Весь народ искаше прикасатися Ему: яко сила от Него исхождаше, и исцеляше вся». Зрелище по истине чудное, и достойное не просто удивления, но и благоговейнаго размышления, и не только размышления, но и поревнования. Кто не возжелал бы спасительнаго прикосновения к Господу, от Котораго исходит сила исцеляющая все? Посмотрим же в Евангелии, как достигали сего желавшие, и увидим, как и нам достигать сего должно. Дабы желавшие спасительнаго прикосновения к Иисусу Христу могли самым делом сего достигнуть, для сего нужно было со стороны Его снисхождение, и снисхождение крайнее. Когда Он был на горе; они не могли прикасаться к Нему: ибо, вероятно, даже не знали, где найти Его, и как приближиться к Нему. Надобно было, чтобы Он сошел с горы на место ровное, где ожидал

259

Его народ: и сие сошествие было только малый, чувственный образ Его великаго и многоразличнаго снисхождения. Подумайте, что надлежало Ему оставить на горе: – сладкое и блаженное молитвенное собеседование с Отцем Своим небесным: однако ж Он нисходит. А что найдет Он внизу? – смешенное многолюдство, в котором иные хотят слушать Его, а иные, может быть, уловить Его в слове; в котором каждый готов приступить к Нему с своим требованием, но, вероятно, есть и не ведающие, чего просят; во множестве ищущих прикоснуться к Нему, вероятно, есть и такие больные, к которым мы, подверженные подобным немощам, не захотели бы приближиться, есть и такие грешники от которых мы, будучи также грешники, удалились бы, если бы видели сердца их, как Он видит. Однако ж Он нисходит; Он приближается. И что еще? Сии несчастные и погибающие, которые имеют в Нем нужду, как в Помощнике и Спасителе, поступают с Ним, повидимому, с нарушением должнаго к Божественному Чудотворцу благоговения, и очевидно с нарушением обыкновеннаго человеческаго уважения и приличия. Они, как в другом случае о подобном действии народа изъяснился один из самых Апостолов, "одержат" Его "и гнетут" (Лк.8:45); обезображенные болезнями, покрытые ранами

260

, вергутся на Него без разбора, беснуемых влекут и привергают к Нему другие: все терпит Он; всему снисходит. Как чистая и глубокая река приемлет всех почерпающих из нея, не возмущаясь и не истощаясь: так безконечная спасительная сила Его допускает всех приступающих к Нему, не истощаясь множеством их, не возмущаясь их недостоинством. «Сила от Него исхождаше, и исцеляше вся». Христиане! Если нужно снисхождение Божественнаго Спасителя, как и без сомнения оно нужно, – дабы и мы могли спасительно прикасаться к Нему: то со стороны Его не будет в сем недостатка. Не с горы только сошел Он на место, равное для нескольких тысяч народа Иудейскаго и соседственнаго с Иудеею: Он сошел с высоты небес для всех миллионов людей живших, живущих, и когда бы то ни было, имеющих жить на земле. Поелику Божественная сила Его, будучи выше самых небес, и чище самых небес, недостижима была низкому и недостойному естеству человеческому: Он низвел ее в самое человечество; влиял ее в сосуд плоти подобострастной нам, кроме греха, для исцеления от коего и потребна нам особенно сия сила; по избытку милосердия Своего к нам, Он, так-сказать, переполнил сосуд пречистыя плоти Своея Своею Божественною силою, так что ею оросилась самая

261

одежда Его, и уврачевала кровоточивую; а когда, по воскресении, "дадеся" Ему «всяка власть на небеси и на земли» (Матф. XXVIII, 18), когда восприятую Им плоть нашу вознес Он с Собою, и посадил одесную Бога Отца, тогда «сшедый... и возшедый превыше всех небес», исполнил «всяческая» (Еф. IV, 10), следственно, и всю землю, на все времена, Своею Божественною, спасительною, не только телесно, но и наипаче духовно «вся исцеляющею силою». Желаете ли и ныне даже чувственнаго доказательства близости и снисхождения к нам Иисус-Христова? – Мы имеем оное каждый день на сем Олтаре, где Он всегда ту же, как и прежде, Божественную и спасительную силу Свою, сие «исполнение Божества» живущее в Нем "телесне" (Колос. II, 9), покрывает видом хлеба и вина, и допускает нас не только прикасаться к Нему, но Плоть Его ясти, и Кровь Его пити во исцеление и жизнь вечную. Но мы видим далее в Евангелии, что для достижения спасительнаго прикосновения к Господу Иисусу, нужно было не только со стороны Его снисхождение, но и взаимно со стороны желающих сего блага, – искание и приближение. «Весь народ искаше прикасатися Ему». Искание же не должно разуметь здесь просто; и приближение не должно воображать только телесно. Были ищущие, которые искали Иисуса – убити; были приближающиеся к Нему, – чтобы ударить Его в ланиту: без сомнения, не для таких людей исходила от Него всеисцеляющая сила. Сам Христос ясно различает приближение ко всеисцеляющей Его силе, от всякаго другаго к Нему приближения, когда, теснимый множеством окружающаго народа, не чувствует ничьего приближения, кроме приближения одного человека: «прикоснуся», говорит, «Мне некто; Аз бо чух силу изшедшую из Мене» (Лук. 8:46). В чем же состоит сей особенный образ приближения ко Христу, сопровождаемый не мертвым приражением, но живым прикосновением, извлекающим из Него спасительную силу? – Сие также ясно показывает Господь в лице кровоточивой, которая, из множества теснящагося к Нему народа, одна умела к Нему приближиться и прикоснуться, и чрез прикосновение получила исцеление. Ибо что говорит Он ей? – «Дерзай дщи, вера твоя спасе тя» (Лук. 8:48). И так то, что пред очами телесными было приближение и «прикосновение», по созерцанию духовному, Господь называет «верою». Так должно разуметь и то искание, приближение, прикосновение, в следствие котораго над множеством народа ознаменовалась сила Господня исцеляющая всех. По вере искали Его, с верою приближались к Нему, верою духовно прикасались к Его силе, прикасаясь телесно к Его пречистому телу или ризам. Так «весь народ искаше прикасатися Ему», или, по крайней мере, те из народа, которые по вере своей послужили образцем для других. И какая вера видна в сих людях! Не та малая и как-бы неприметная, которой бы нужно было доискиваться, как и подлинно Господь Сам искал ее в двух слепцах, просивших зрения, вопрошая их: «веруета ли, яко могу сие сотворити» (Матф. IX, 28)? Не та вера слабая и колеблющаяся, с которою отец отрока беснуемаго и просил от Господа помощи, и в то же время не надеялся: «аще что можеши, помози»; которую он и признавал в себе, и в то же время не верил собственному признанию: «верую, Господи, помози моему неверию» (Мк. 9:22, 24). Не та вера медленная и полумертвая, которая в слепце Вифсаидском, после живоноснаго плюновения Господня на очи его, по двукратном возложении рук Его, едва пробудилась к принятию совершеннаго исцеления. Вера искавших прикасатися Иисусу не ожидает себе возбуждения от Него, не колеблется сомнением о Его силе, не смущается мыслию о своем недостоинстве, не требует от Него никакого действия, ниже слова; прямо, твердо и свободно идет Она к Источнику благодати, и почерпает из него; как будто силою похищает она всеисцеляющую силу Спасителя. «Сила от Него исхождаше и исцеляше вся». Но что в таком чрезвычайном избытке открывало сию целебную силу? – Не иное что, как черезвычайное дерзновение веры народной: «народ искаше прикасатися Ему». После сего, Христианин, если скажешь, что и ты желал бы сподобиться спасительнаго прикосновения ко Господу; ответ на сие не труден. Ищи, приближайся, прикасайся: только по вере ищи, с верою приближайся, верою прикасайся. Где мне, скажешь, искать Господа? как приближаться и прикасаться к Нему? Ищи Его мыслию – на небесах, любовию – в сердце, благоговением – в храме, везде ищи Его – делами, для Него предприемлемыми и совершаемыми. Приближайся к Нему, как оный верующий народ, желанием послушати Его, и желанием исцелитися, то есть, поучением в слове Его, и молитвою к Нему. Прикасайся к Нему в священных знамениях и Таинствах, которыми Он, как ризою, облекает в Церкви свою Божественную и спасительную силу, наипаче же прикасайся Ему в таинстве Тела и Крови Его. От тебя самого зависит более или менее успевать в таковом искании; в твоей воле более, или менее воспользоваться таковым приближением и прикосновением ко Господу, для твоего спасения и блаженства. Каковы бы ни были твои душевные недуги: чем совершеннее уверуешь, тем совершеннее получишь от них исцеление силою Христовою, которая и слепотствующее око ума твоего просветит познанием истины, и разслабленныя силы духа твоего укрепит для добродетели, и от духов искусителей тебя избавит, и от мертвых дел воскресит в жизнь духовную и святую. Но если ищешь Его невнимательно, приближаешься к Нему только устами, прикасаешься святыне Его только наружно, без живой веры и усердия: то ты уподобляешься тому народу, который только угнетал идущаго Иисуса, но не достигал Его спасительной силы. Горький упрек сделал Сам Господь некоторым неправильно, то есть, не по вере искавшим Его: «Аминь, аминь глаголю вам, ищете Мене, не яко видесте знамение, но яко яли есте хлебы и насытистеся» (Иоан. 6:26). О, если бы никто из пришедших ныне взыскать Господа во храме сем, не заслужил подобнаго упрека, невниманием к сокровищу веры и благодати, исканием только видимых и временных благ и чувственных утешений

262

! Присоединим к воспоминанию Господня обличения, Господне и наставление: «делайте брашно не гиблющее»; делайте «дела Божия»; «се есть дело Божие, да веруете в Того, егоже посла Он» (Иоан. 6:27–29). Аминь.

47. Слово в день Святителя Алексия263

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

Тече ко гробу, и приник виде ризы едины лежащя. Лук. XXIV, 12. Евангелие, повествуя о воскресении Господа Иисуса, излагает между прочим сии обстоятельства, что камень от гроба Его был отвален Ангелом, котораго сошествие для сего с неба сопровождаемо было землетрясением; что жены Мироносицы нашли сей гроб открытым; что Петр, и после него Иоанн, посмотрев во гроб, увидели лежащия ризы Господа, то есть, плащаницу, которою при погребении обвито было тело Его, сударь, или плат, который был на главе Его, и, вероятно, препоясание, которое было на Нем во время Его распятия. «Петр же востав тече ко гробу, и приник виде ризы едины лежащя» (Лк. 24:12). Что значит, что Евангельское повествование так занимается ризами Господа, которыя уже не нужны Воскресшему? Что значит, что и Воскресший оставил и сохранил ризы Свои во гробе, чтобы их видели? – Сие значит то, что и ризы Господа долженствовали быть в числе свидетелей Его воскресения. Если скажут Иудеи, что тело Господа украдено учениками; если бы самые ученики подумали, как на время думала Магдалина, что тело Господа перенесено кем-то: ризы Его вопиют против клеветников, и вразумляют погрешающих. Время ли похищающему тело развивать с него плащаницу и сударь, и опять свивать их, и укладывать порознь в порядке? Какая нужда переносящему тело погребенное, обнажать оное, когда напротив и обнаженное одеть надлежало, как для удобнейшаго перенесения, так и сообразно с мнением Иудеев о прикосновении к мертвым? Таким образом и безжизненныя ризы Господа проповедывали Его воскресение. И мы, собравшиеся здесь ныне, притекли ко гробу Христова служителя и подражателя. И сей гроб открыт в следствие потрясения, которое трудно вообразить сбывшимся без содействия руки Ангельской: ибо древяный храм, под которым несколько десятилетий скрыт был гроб сей, внезапно пал во время священнослужения, но сим падением никто не поражен, а только подан случай к открытию гроба сего. И что видим мы в открытом гробе сем? – Не погрешим, если скажем, что «видим ризы лежащя», не ризы тела, но самое тело видим, как ризы только, как облачение безсмертнаго духа, которое он оставил здесь, восходя в жизнь небесную; видим ризы лежащия благочинно, не поверженныя и не раздранныя, то есть, видим тело, не подверженное тлению и разрушению, но не вредимо и мирно почивающее. Что же значит, что подражатель Христу в жизни, подражает Ему и по смерти в том, что и гроб Свой открытый, и нетленную ризу плоти Своея видимую, нам представляет? – Как безмолвныя ризы Господа возвещали Его воскресение: так безмолвные нетленные останки сего подражателя Христова, не как неизвестное возвещают, но как в суете настоящей жизни не редко забываемое, приводят нам на память будущее наше воскресение. О безсмертии души человеческой, и о будущем воскресении самого тела человеческаго, если бы надлежало говорить к незнающим: то, для составления понятия о безсмертии, можно было бы обратить внимание на самое существо и естество того, что в человеке живет, и что умирает. То, что видим умирающим, есть видимое, грубое тело: а то, что живет в человеке, есть невидимая, тонкая сила, которую обыкновенно называем душею. Тело само изъясняет свою смертность; Поелику очевидно на части делится, и разрушается: душа не только не показывает в себе никаких признаков делимости, разрушимости, но являет совершенно противоположное тому свойство в способности разсуждения, которая разделенныя понятия о вещах представляет в нераздельном и неслиянном единстве, никак несовместном со свойствами делимаго вещества. Тело еще в продолжение жизни умирает, и конечно несколько раз, по частям, ежедневно отделяя от себя часть своего вещества мертвую; между тем душа, во все продолжение жизни, чувствует в себе одно постоянное бытие. Тело участвует в жизни, как бы по неволе, будучи приводимо в движение силою души, и всегда более или менее тяготя ее своею леностию: душа и в то время, когда деятельность тела воспящается сном или болезнию, продолжает свою, не зависимую от тела, жизнь и деятельность. Свидетелями безсмертия души человеческой можно бы поставить лучшую, и наибольшую часть рода человеческаго, и целые народы, от наиболее просвещенных, до наименее образованных, так что в сем случае самыя заблуждения могут некоторым образом свидетельствовать о истине. Сколь ни чувственны понятия о будущей жизни у последователей Магомета; сколь ни грубы сказания об оной у язычников; сколь ни поразительна власть духа тьмы и злобы над некоторыми из сих, у которых почитается за добродетель живому отдать себя на сожжение для умершаго; но и в сем превращении и смешении понятий и чувствований, и в сем преобладании скотских и зверских свойств над человеческими, еще, как искра в груде пепла, не совсем угасла истина, – та истина, что после настоящей есть для человека жизнь будущая. Если древние, или новые, Саддукеи силятся отвергать сию истину: то потому только, что она препятствует им быть Саддукеями, то есть, безпечно наслаждаться чувственными удовольствиями; Поелику мысль о безсмертии требует и смертной жизни, сообразной с будущею безсмертною. Можно бы, для удостоверения о будущей жизни человека, заставить говорить даже безсловесную и безжизненную природу. Ибо в целом мире нельзя найти никакого примера, никакого признака, никакого доказательства уничтожения какой бы то ни было ничтожной вещи; нет прошедшаго, которое бы не приготовляло к будущему; нет конца, который бы не вел к началу; всякая особенная жизнь, когда сходит в свойственный ей гроб, оставляет в нем только прежнюю, обветшавшую одежду телесности, а сама восходит в великую, невидимую область жизни, дабы паки явиться в новой, иногда лучшей и совершеннейшей одежде. Солнце заходит, чтобы взойти опять; звезды утром умирают для земнаго зрителя, а вечером воскресают; времена оканчиваются и начинаются; умирающие звуки воскресают в отголосках; реки погребаются в море, и воскресают в источниках; целый мир земных прозябений умирает осенью, а весною оживает; умирает в земле семя, воскресает трава или дерево; умирает пресмыкающийся червь, воскресает крылатая бабочка; жизнь птицы погребается в бездушном яйце, и опять из него воскресает. Если твари низших степеней разрушаются для возсоздания, умирают для новой жизни: человек ли, венец земли, и зеркало неба, падет во гроб для того только, чтобы разсыпаться в прах, безнадежнее червя, хуже зерна горчицы? Можно бы еще от внешних вещей обратить человека во глубину сердца его, и там дать услышать ему предвестие о жизни по смерти. Все живущее на земли, кроме человека, по внушению природы, печется только о настоящей жизни; кроме того случая, когда действует предчувствие жизни будущей, как на пример, в черве, который устрояет себе шелковый или паутинный гроб, в надежде воскреснуть бабочкою: от чего происходит, что человек, даже тогда, как забывает о собственной будущей жизни, многое делает для, так называемаго, безсмертия в потомстве? Сие стремление человеческаго сердца не есть ли отрасль от корня истиннаго безсмертия, – отрасль неправильная, но обнаруживающая силу корня? – Также, всякое сердце человеческое признает, а чем оно благороднее, тем сильнее любит добро и правду, не смотря на то, что, в настоящей жизни, добро и правда очень часто страждут от зла и неправды: откуда же происходит сие глубокое в естестве человеческом признание достоинства добра и правды, или совесть, если не от глубочайшаго, сокровеннаго ощущения царства добра и правды, которое граничит с настоящею жизнию посредством гроба? Но, может быть, погрешаю я и в том, что мимоходом говорю сие пред Христианами, для которых будущее воскресение не требует никаких изследований и удостоверений, как дело вернаго, засвидетельствованнаго и признаннаго опыта. «Аще бо веруем», говорит Апостол Павел, «яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе приведет с Ним» (1Сол. 4:14). «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. 15:20). Если кто, имея сей опыт воскресения, вздумает сам себя затруднять сомнением, как может оно совершиться, когда образ разрушения многих умерших тел, по видимому, не оставляет места для мысли о их возобновлении: тот же Апостол уполномочивает меня не только разрешить сие затруднение разсуждением, основанным на естестве известных вещей, но притом изъявить негодование за сомнение, которое и веру оскорбляет, и разуму, его изобретшему, чести не приносит. «Безумне, ты еже сееши, не оживет, Аще не умрет: и еже сееши, не тело будущее сееши, но голо зерно, Аще случится, пшеницы, или иного от прочих: Бог же дает ему тело, якоже восхощет, и коемуждо семени свое тело» (1Кор. 15:36–39). Думаю, что не изъяснять, или доказывать нужно нам безсмертие, воскресение и жизнь будущаго века: но напоминать о сих важных предметах, которые, как можно примечать, многих, в продолжение многаго времени, меньше занимают, нежели самыя мелочи. Апостолы называют себя «свидетелями воскресения» (Деян. II, 32) Христова, хотя должность их была свидетельствовать не о воскресении только, но и о всем учении Его. Так важною почитают они истину воскресения. И подлинно, как скоро утверждена сия истина, то сим самым утверждена истина всего, что творил, и чему поучал Господь наш. Но как важна истина воскресения Христова для веры: так истина воскресения нашего важна для жизни. Как скоро утверждена сия истина: то сим самым непоколебимо утверждены все правила жизни святой и Богоугодной. «Да ямы и пием, утре бо умрем» (1Кор. XV, 32). – Сие правило, которое Апостол, от лица не знающих, или не хотящих знать воскресения мертвых, произнес в поругание им, которое очень годилось бы для нравственной философии безсловесных, если бы они имели преимущество философствовать, в самом деле составило бы и у людей всю мудрость, всю нравственность, все законы, если бы удалить от них мысль о будущей жизни. Тогда, не прогневайся, ближний и брат, если и ты сделаешься пищею людей, которые любят ясти и пити: ибо если не стоит труда благоучреждать собственную жизнь, потому что «утре умрем»; то также не стоит труда щадить и жизнь другаго, которую завтра без остатка поглотит могила. Так забвение о будущей жизни ведет к забвению всех добродетелей и обязанностей, и превращает человека в скота, или зверя. О человек, непременно безсмертный, хотя бы ты о том не думал, хотя бы и не хотел того! Берегись забывать твое безсмертие, чтобы забвение о безсмертии не сделалось смертоносною отравою и для смертной жизни твоей, и чтоб забываемое тобою безсмертие, не убило тебя на веки, если оно тебе, не ожидающему его, и не готовому, внезапно явится. Не говори отчаянно: «утре умрем», чтобы тем необузданнее устремляться за наслаждениями смертной жизни: говори с надеждою и страхом: утре умрем на земли, и родимся или на небесах, или во аде; и так надобно поспешать, чтобы положить, надобно подвизаться, чтобы питать и укреплять в себе начало к небесному, а не к адскому, рождению. Что есть начало к небесному рождению? – Слово и дух, и сила воскресшаго Христа, Который есть и наше воскресение и жизнь. Принимай сие Божественное семя вечной жизни верою; полагай оное в сердце любовию; углубляй смирением; согревай молитвою и Богомыслием; питай или напаяй слезами умиления; укрепляй подвигами добродетели. Чтоб истребить в себе плевельныя семена жизни адской, и жить наконец чистою и полною жизнию Воскресшаго: умирай всему, кроме Его жизни, то есть, не действуй ни в каком качестве, Ему противном; не живи миру и плоти, страстям и похотям; не прилагай сердца к богатству; не возносись гордостию житейскою. С Павлом «вменяй вся уметы быти, да Христа приобрящешь», то есть, «яже верою Иисус Христовою, сущую от Бога правду», или праведность, «в вере.., еже разумети Его, и силу воскресения Его, и сообщение страстей Его, сообразуяся смерти Его», дабы «достигнуть в воскресение мертвых» (Филип. III, 8–11). Если так поживешь и умрешь: то и ты, оставив во гробе обветшавшия ризы земныя, получишь на небесах новыя, убеленныя в крови Агнца, и в день брака Его облечешься «в виссон чист и светел: виссон бо оправдания святых есть» (Апок. XIX, 8). Аминь.

48. Слово в день первоверховных Апостолов Петра и Павла264

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Первоверховным Апостолам празднуем: вникнем в дух и силу настоящаго празднования. Под именем «первоверховных Апостолов» Церковь соединяет Петра и Павла. Что сие отличительное наименование приличествует Святому Петру, в том не трудно убедиться из Евангельской истории. Во всяком собрании, даже равных между собой людей, обыкновенно кто нибудь имеет некоторое первенство, или по избранию и назначению, для порядка, или по превосходству своих способностей и особенному присутствию духа: и во многих

265

случаях, когда Евангельская история представляет Петра в собрании Апостолов, имя его первенствует в порядке имен Апостольских, и лице его первенствует между Апостолами, то в слове, то в действии. Когда, на пример, Святый Матфей хочет составить список избранных в звание Апостольское; он пишет: «Дванадесятих же Апостолов имена суть сия: первый Симон, иже нарицается Петр» (Матф. X, 2); – и потом именует прочих Апостолов. Когда Сам Божественный Учитель, по некотором времени учения, испытывает избранных учеников Своих в главном предмете Своего учения, и вопрошает: «кого Мя глаголете быти?» – Петр предупреждает всех Богомудрых ответом: «Ты еси Христос Сын Бога живаго»; и за то первый не только похваляется, но и ублажается: «блажен еси Симоне»; ему первому сказуется: «на сем камени созижду церковь Мою» (Мф.16:15–18), хотя впрочем не исключительно ему, потому что Церковь «назидается на основании Апостол и Пророк сущу краеугольну самому Иисусу Христу» (Еф. II, 20); он первый получает ключи Царства Небеснаго и власть вязать и решить (Матф. XVI, 19), хотя впрочем в след за сим и всем Апостолам таже власть дарована (Матф. XVIII, 18)

266

. И в то бедственное время, когда, при поражении Пастыря, разсеялись овцы стада, когда самые

267

столпы ея поколебались, самые камни основания подвиглись от мест своих, потому что сатана просил, дабы сеять их, яко пшеницу; – что тогда камень Петр? – Правда, не устоял и он, даже бедственнее других был низринут: но с тем вместе имел преимущество особенною молитвою Христовою быть воздвигнут на прежнее место свое, и ему предоставлено утвердить братию

268

. "Аз, – сказано ему, – молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя; и ты некогда обращшся, утверди братию твою» (Лук. XXII, 32). Подлинно, когда воскресение Господа прежде всех открылось Мироносицам; сие не утвердило Апостолов в веровании оному: «и явишася пред ними яко лжа глаголы их» (Лук. XXIV, 11). Но когда Воскресший явился Петру: то и прочие Апостолы, прежде общаго всем им явления, уже с твердостию говорили: «воистинну воста Господь, и явися Симону» (Лк. 24:34). Наконец должно ли наполнить пустоту, оставленную в лике Апостольском чрез отпадение Иуды? – Первый примечает сие Петр, и первый печется о сем. Должно ли, непосредственно, по сошествии Святаго Духа, торжественно начать проповедь Евангельскую? – «Став Петр со единонадесятьми», первый из них «воздвиже глас свой» (Деян. II, 14). Должно ли положить основание Церкви Христианской между язычниками, также как между Иудеями? – Петр крестит Корнилия; и уже не в первый раз просто изъясняется событиями, много затрудняемое толкованиями слово Христово

269

: «ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь Мою». Но чем яснее

270

таким образом первенство Святаго Петра между Апостолами: тем более требует изследования

271

то, что Церковь и Святаго Павла присоединяет к нему под общим для обоих наименованием Первоверховных Апостолов, – Павла, очень мало, по видимому, соединеннаго с Петром в Апостольстве. Известно, что Господь избрал сперва двенадцать Апостолов, а потом других семьдесять. Двенадцать, в сравнении с семидесятью, все могут быть названы верховными Апостолами. Но известно также, что Святый Павел не был в числе сих. Когда они в продолжение нескольких лет учились науке Апостольства у Божественнаго Учителя: тогда, вероятно, Павел продолжал еще учиться у законоучителя Иудейскаго Гамалиила. Когда они воплощенною Премудростию Божиею торжественно произведены в учители всех народов: «шедше научите вся языки» (Мф.28:19): Павел все еще оставался только учеником Гамалиила. Когда они единодушно ждали, и все совокупно получили Духа Святаго, и соделались Его непосредственными орудиями и верховными на земли раздаятелями даров Его: и тогда Павла между ими не было. Когда они начали созидать и распространять Церковь Христову: Павел еще был ея гонителем и разрушителем. Как же случилось, что столь далеко, по видимому, отставший от сонма верховных Апостолов, приемлет ныне от Церкви честь, не только равную с верховными, но и преимущественную, вместе с первоверховным из них? Посмотрим, нет ли способа сблизить сих двух мужей, и уразуметь помышление Церкви, которая соединяет их в настоящем праздновании. Нет нужды пространно изъяснять, или доказывать, что Апостольство Павла столь же величественно и Божественно по своему началу, как Апостольство Петра и прочих Апостолов. Довольно для сего сказать, что Призвавший Петра и прочих к Апостольству во время пребывания Своего на земли, – Сам призвал к тому же Павла, преклонясь к нему из отверстых небес. «Павел Апостол, ни от человек, ни человеком, но Иисус Христом и Богом Отцем», или как еще он изъясняется, «явлением Иисус Христовым» (Гал. I, 1, 12). Если велик тот, кто из глубокаго неведения в краткое время восходит к высокой и Божественной мудрости: менее ли велик и тот, кто из смертельной вражды против Божественной истины вдруг прелагается в любовь к ней, также, яко смерть, крепку? Вчера рыбарь; а ныне первый и единственный Богослов: "Ты еси", говорит, «Христос Сын Бога живаго» (Мф. 16:16)

272

: вот величие Петра! Вчера гонитель Христов, а ныне Апостол Христов; – «гоняй нас иногда, – говорят верные, – ныне проповедует веру, юже иногда разрушаше» (Гал. 1:23): – вот величие Павла! Если верховность духа Петрова над прочими Апостолами видна в том, что он некогда утвердил братию свою, поколебавшуюся в вере: не также ли видна верховность духа Павлова над самим Петром, когда Павел приметил непримеченный Петром соблазн, предстоящий Церкви, по причине его устранения от верующих из язычников, в угождение верующим из Иудеев, и исправил в сем случае действия Петровы? "Егда", говорит, «прииде Петр во Антиохию, в лице ему противу стах, яко зазорен бе» (Гал. II, 11). Если Апостольское действование

273

Петра является преимущественно великим в том, что как между Иудеями, так и между язычниками, он полагает первыя основания Церкви Христовы; чрез него наипаче, как чрез сильнейшее орудие благодати, собор Апостольский действует из Иерусалима не только на все Церкви Палестинския, но и на многия другия: не обширнее ли еще область Апостольства Павлова, простирающаяся от Иерусалима и Сирии до Македонии, до Греции, до Иллирика, от Антиохии до Рима, и, может быть, до Испании, при том так, что и он большею частию «не на чужем основании созидал» (Рим. XV, 20), но проповедывал там, где до него не было произносимо имя Христово? Посмотрите, как сии, без войска и без оружия всемирные завоеватели, делят между собою народы, не уступая друг другу, не в том, кому более владеть вселенною, но кому более страдать за спасение вселенныя: «уверено ми бысть», сказует Павел, «благовестие необрезания», то есть язычников, «якоже Петру обрезания» (Гал. II, 7), то есть Иудеев. Поелику же во время сего, не разделяющаго, но соединяющаго раздела, во вселенной не было ничего, кроме «обрезания» и «необрезания», кроме Иудеев и язычников: то Петр и Павел разделили ее между собою без остатка, и потому в целом мире некому оспоривать у них достоинства первоверховных. Впрочем, и тогда, как действительно есть некоторая первоверховность Апостольская в превосходстве даров, высоте добродетелей и обширности подвигов, можно еще спросить: для чего так торжественно возвещается первоверховность проповедников веры, которые полагали, и других научали полагать свое торжество не в верховности, но в смирении, и первенство в служении другим? – Дабы на сие ответствовать, вспомним притчу Христову: «не может град укрытися верху горы стоя» (Матф. V, 14). Град на верху горы, здесь означает душу возвышенную, наполненную и украшенную совершенствами и добродетелями: подобно как в других случаях Слово Божие душу Боголюбивую и благочестивую называет обителию Божиею, или домом Божиим. Как град на вершине горы стоящий, сколь ни скромны его здания, тем не менее виден издалека: так душа, отвергшая мир и плоть со страстями и похотями, долу влекущими, приближенная к небесным Силам, вознесенная на гору Закона Божия, чистотою, верою и любовию в Боге обитающая, и соделавшаяся обителию благодати Божией

274

, сколь ни скромно ея слово, сколь ни смиренны ея действия, и в смирении своем открывает свою возвышенность, и скромностию не может скрыть своей внутренней славы от очей сколько нибудь очищенных. И как путешествующие, усматривая град на горе, останавливаются и сами на некотором возвышении, откуда удобнее видеть его, указуют его друг другу, замечают особенныя возвышенности его, беседуют о красотах его, наслаждаясь величественным зрелищем, а иногда и управляя им путь свой, и поощряясь достигнуть видимаго вдали: так Богомудрые Отцы и руководители наши в пути спасения, останавливают нас на известном поприще времени, чтобы, как два величественные града, указать нам великия души Петра и Павла; замечают нам преимущественную возвышенность их совершенств и добродетелей; дают случай чистым душам насладиться созерцанием двух высоких обителей Святаго Духа, или единой высокой благодати Апостольства, обитающей в двух телесных обителях; побуждают очищаемых

275

, по возможности, хотя издалека, разсматривать сие духовное зрелище и по нему направлять и ускорять путь свой ко спасению ревностным подражанием усматриваемым подвигам и добродетелям; а дабы и неочищенных от праха мирских сует очистить некоторым предварительным очищением, и от брения плоти возвысить, для удобнейшаго умным оком разсматривания духовных высот, они старались как бы на некое духовное возвышение возвести нас стезею поста, настоящий день предварившаго. Ничего не скажу чистым и возвышенным созерцателям, чтобы не препятствовать им наслаждаться тем, что ныне видят они на горе Божией, на высоте Церкви Христовы. Станем добре и мы, едва, может быть, возникающие духом от плоти и мира; воспользуемся высоким духовным зрелищем, которое Церковь ныне нам представляет и указует. – Если ты еще привязан к миру, к мирским стяжаниям или удовольствиям, к мирским знаниям, к мирской чести: воззри на Петра, который оставил все, чтобы следовать за Христом; воззри на Павла, который, повидимому, и не совсем мирския знания Иудейскаго законника и Фарисея, и славу сих знаний, вменил за уметы, чтобы приобресть спасительное буйство и поношение Христово. Если не можешь оставить имения: оставь по крайней мере любостяжание и скупость. Если не можешь еще возлюбить поношение: отвергни по крайней мере любочестие. Иначе какой ты ученик Апостолов? Какой сын Апостольской Церкви? – Если ты грешник, знающий свое беззаконие; и грех твой, будучи пред тобою выну, не дает покоя твоей совести: хотя и низко в сем случае ты стоишь, но и ты воззри на высоких Апостолов. И первоверховный Петр не был ли на время отрекшимся

276

от Христа? И первоверховный Павел не был ли некогда гонителем Церкви? Но слезы покаяния и глубоко падшаго Петра возстановили в верховное Апостольство: а покаяние Павла, еще и не начатое, но провиденное, принято простертыми с небес объятиями Спасителя грешников: что же ты унываешь, грешник, и отягчаешь себя отчаянием? Возми крест покаяния и надежды, и лети на высоту благодати. Довольно сего для примера, как можем и мы, униженные в Церкви

277

, разсматривать высокия совершенства Апостолов, и размышлением о них питать душу свою, и одушевлять жизнь свою. В сем состоит истинный праздник Апостолов. Благословение Святых Апостолов и Святыя Церкви Апостольския почиет на празднующих сим образом. Аминь.

49. Слово в день Преподобнаго Сергия, о суде Святых

(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре Июля 5; напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1825

Не весте ли, яко святии мирови имут судити? 1Кор. VI, 2. «Мирови имут судити!» – Слово Апостольское весь мир предает суду Святых: кто же и куда может уклониться от суда сего? Весь человеческий род представляется разделенным на две части: на судей, которые суть «Святые», и на подсудимых, которые суть все прочие человеки, под именем «мира». Некуда уклониться из числа подсудимых, как разве в число судей. Если не поставим себя самопроизвольно в сан судей, что было бы весьма дерзновенно, и без дальнейшаго суда достойно осуждения: то по необходимости мы должны увидеть себя во множестве подсудимых. Святии судити имут! – Что же о суде сем должны подумать мы грешные? О суде человеческом, обыкновенном говорят, что не должно бояться суда, но судьи боятся должно; потому что суд, по существу своему, как действие правосудия, угрожает только некоторым из подсудимых, то есть, виновным, а судья, по невежеству, по лицеприятию, по мздоимству, и невинных, не менее виновных, опасности подвергает: о суде Святых – не знаю что и сказать, судей ли более, или самаго суда страшиться должно. Чем менее могли бы невинные опасаться сих судей, в которых нельзя предполагать ни неведения, ни пристрастия, превращающих суд: тем более грешные должны страшиться сих судей; ибо в них нельзя предполагать ни непроницательности, которая бы не приметила греха, ни лицеприятия, которое бы покрыло грешника. Если они не страшны потому, что благи и милосерды: то страшны по тому самому, что суть Святые, а потому совершенною ненавистью ненавидят грех, и конечно с совершенною правдою осудят его. Если же сии судии мира строги в правде; а «мир весь во зле лежит» (1Иоан. V, 19); и «никтоже чист от скверны» греха и неправды, «аще и един день житие его на земли» (Иов. XIV, 4–5): то как страшен должен быть по необходимости суд Святых над миром! И Ты, у котораго мы ныне витаем и покоимся, как птенцы под крилами кокоши, к которому прибегаем, как врачу немощей, как утешителю в скорбях, как сокровищехранителю милосердия, как раздаятелю щедрот, как предстателю за нас пред Всевышним Судиею, – и Ты наконец должен быть одним из сих грозных судей над нами! О ищущие милости! Устрашимся суда, котораго избежать не можем, и пред которым устоять не имеем силы. Устрашимся же не страхом малодушия, ведущим к отчаянию, но страхом благоразумия, внушающим осторожность. Ураним поставить себя мысленно пред сим судом, чтобы не опоздать нам оправданием пред ним, когда он откроется внезапно и торжественно. Не весте ли, «яко святии мирови имут судити?» Апостол Павел Христианам своего времени кратко напоминает о суде Святых, как о деле, в котором он полагается на их собственное знание. «Не весте ли?» Не ужели вы не знаете? Без сомнения вы сие знаете. Спрашиваю: можно ли и Христианам настоящаго времени повторить напоминание Апостольское с такою же благонадежностию? Можем ли мы на сие ответствовать: да, мы знаем суд Святых? Или, посоветуясь с своею совестию, не большая ли часть из нас должны признаться, что мы почти ничего не знаем об оном? В сем случае, опять спрашиваю: что значит сие незнание? Незнание о суде означает или простоту невиннаго человека, которому нет дела до суда; – но сие не есть наше состояние в отношении к суду Святых, как уже из вышесказаннаго разуметь можно; – или нерадение и закоснение грешника, который избегает мысли о неизбежном суде потому, что всегда занимается помыслами и делами греховными. О суд, котораго познание устрашает, и котораго незнание обличает и посрамляет нас; о котором размышление угрожает осуждением, и о котором забвение ведет прямо к осуждению! Откройся нам со страхом твоим, прежде нежели откроешься с неизбежным осуждением нашим. «Не весте ли», говорит Святый Апостол ведающим о суде Святых. Мы с неведущими обратимся к источнику ведения. Первое и главное сведение о суде Святых почерпаем из слов Самого Сына Божия, Которому Бог Отец «весь суд даде, да вси чтут Сына, якоже чтут Отца» (Иоан. V, 22–23), и Который в Свою чреду разделяет суд Свой с Апостолами: «аминь глаголю вам, яко вы шедшии по Мне, в пакибытие, егда сядет Сын человеческий на престоле славы Своея, сядете и вы на двоюнадесяти престолу, судяще обема надесяте коленома Израилевома» (Матф. XIX, 28). В сем изречении должно заметить, во-первых, что суд Святых откроется торжественно «в пакибытие», во вторичное бытие человеков, то есть, по воскресении мертвых, и следственно, суд сей будет всемирный не только в отношении к человекам последних времен, но и в отношении к роду человеческому от начала времен до конца их. Во-вторых, что суд сей откроется торжественно, «егда сядет Сын человеческий на престоле славы Своея»: но как сие будет, по другому изречению Его, тогда, «егда приидет Сын человеческий в славе Своей, и вси святии Ангели с Ним» (Матф. XXV, 31); следственно суд Святых произведен будет не только пред родом человеческим, но и пред Ангелами Божиими. В-третьих, что последователи Христовы «сядут на престолах для суда в тоже время, егда сядет Сын человеческий на престоле славы Своея»: следственно суд их будет соединен с Его судом; они порознь будут орудиями, или подчиненными, частными действователями Его единаго, всеобщаго и верховнаго суда. В-четвертых, что Апостолы «сядут на двоюнадесяте престолу, судяще обеманадесяте коленома Израилевома»: но как за сим остается еще множество народов и племен, которые предстанут всемирному суду; то можно из сего заключать, что кроме сих дванадесяти судей, и еще многие судии должны будут явиться. Сие догадочное заключение оказывается ясною и утвержденною истиною в изречении Апостола, который говорит, что не одни Апостолы, но вообще «святии мирови имут судити». Пророк еще с большею определенностию сказует, что все Святые Божии без изъятия возведены будут в достоинство судей, дабы произвесть суд над языками и людьми, над царями и славными их: «сотворити в них суд написан: слава сия», то есть, слава быть судиями в сем суде, «будет всем преподобным Его» (Пс.149:9). Присовокупим к сему свидетельство очевидца сего суда: ибо Святый Иоанн уже видел оный в откровении. "Видех", пишет он, «престолы и седящия на них, и суд дан бысть им» (Апок. XX, 4). Трудно вообразить, как произведется один, согласный и неподверженный никакому пререканию суд толикаго множества судей, над еще большим множеством подсудимых, по столь многим разнообразным и тонким предметам суда, каковы суть все явныя и тайныя дела, слова, желания, и помышления каждаго человека в продолжении всей его жизни. В изъяснение сего находим нечто у Псалмопевца, который говорит, что преподобные сотворят «суд написанный», и у Тайновидца, который пишет так: «и видех мертвецы малыя и великия стояща пред Богом, и книги разгнушася; и ина книга отверзеся, яже есть животная; и суд прияша мертвецы от написанных в книгах по делом их» (Апок. XX, 12). Как обыкновенно между человеками употребляется написанный суд, частию для удобности в отношении к высшим судиям, Поелику он не только слова и действия подсудимых, со всеми их обстоятельствами и подробностями, но и множество в разных местах находящихся свидетелей и других доводов суднаго дела представляет в нескольких написанных листах; частию для верности, Поелику слово сказанное мгновенно скрывается, и может быть пересказано иначе, а слово написанное остается видимым и непременным: так и суд Святых представляется написанным в книгах, и особенно в книге жизни, в ознаменование того, что им дан будет от Верховнаго Судии способ так же удобно и верно, или лучше сказать, несравненно удобнее и вернее, видеть всю внешнюю и внутреннюю жизнь каждаго судимаго ими, нежели как обыкновенный судия видит поступки подсудимаго в написанном полном судном деле; и что потому судимым грешникам не останется никакого способа не признаться в том, в чем обличат и осудят их Святые. Но кто, и когда пишет книгу нашей жизни для будущаго суда Святых? – Думаю, что пишем ее мы сами, и пишем непрерывно, в то самое время, когда что делаем или говорим, желаем или помышляем: так должно быть для того, чтобы мы не имели предлога отрицаться от нея на суде, и говорить, что в ней кем-то, когда-то написано, чего мы не знаем, и чего от нас не было. Но где лежит сия книга? – Кто знает, в каком месте хранит Судия написанный суд, доколе придет время открыть его всенародно? Впрочем надеюсь, не погрешим, если скажем, что в сердце каждаго из нас лежит книга жизни для будущаго суда нашего, – там, где не только знающие Бога, и закон Его, и благодать Его, но и язычники «являют дело законное написано, сосвидетельствующей им совести, и помыслом друг друга осуждающим или оправдывающим» (Рим. II, 15), ибо сие внутреннее явление не иное что есть, как – большее или меньшее открытие книги жизни, которая наконец вся, от начала до конца, откроется, и из нашей же внутренности осветится или тихим светом, или пожирающим огнем, «в день, егда судит Бог тайная человеком» (Рим.2:16). Можно еще сказать, что и в самом теле нашем, которое под покровом тленнаго

278

уготовляется к воскресению, как-бы в некоей книге, мы пишем жизнь нашу неприметными ныне, но явственными для будущаго суда нашего чертами: «каковая бо ныне», – говорит Святый Макарий, – «сокровища внутрь себе стяжала душа, таковая откроются и явятся тогда на теле» (Бесед. V, 8), может быть, также и на других созданиях Божиих; – ибо у Тайновидца сказано, что кроме особенной книги животной, есть еще книги, которыя должны разгнуться для суда по написанному в них, – может быть, говорю, и на других созданиях Божиих, нами беззаконно употребляемых, оскверняемых, повреждаемых, окажется по частям написанный суд настоящей жизни нашей, на пример, наши грубыя нечистоты на земле и воде, наши праздныя слова на воздухе, следы злобы нашей в том, что было предметом или орудием злобных действий, улики соблазнов наших в тех, которых мы соблазнили. Так необличенное живыми свидетелями братоубийство Каиново написано на земле кровию Авеля: и небесный Судия точно сими кровавыми, не только явственными для прочтения, но даже говорящими писменами, уличил непризнававшагося преступника: «глас крове брата твоего вопиет ко мне от земли» (Быт. IV, 10). Так один из будущих судей Божиих ржу золота и сребра предварительно принимает в качестве свидетеля против сребролюбцев: "ржа их", говорит, «в послушество на вас будет» (Иак. V, 3). Наконец самая благодать, вселившаяся во Святых, которой мы не приняли не по чему другому, как по самопроизвольному нерадению или упорству, их вера, их подвиги, их добродетели, которыя мы долго имели пред очами в сих подобострастных нам людях, но которым не подражали, явясь в день суда в полном свете, произведут то, что действие суда Святых само собою окажется над нами, посредством совести нашей: подобно как Ной, не поставляя судилища, не производя судебнаго изследования, тою самою верою, которою сам спасся от погибели в потопе, осудил неверовавший первый мир: "верою", говорит Апостол, «ответ приим Ное, о сих, яже не у виде, убоявся, сотвори ковчег во спасение дому своего: ею же», то есть, верою, «осуди весь мир» (Евр.11:7). Вот некие малые, какие с глубоким неведением нашим совместны, начатки познания о великом суде Божием и Святых Божиих над всеми нами: малые для того, чтобы ввести нас в тайны будущаго, но может быть, уже не малые для того, чтобы возбудить нас к спасительному страху будущаго. Если мы страшимся обнаружения некоторых, не совсем уже тайных, грехов наших пред некоторыми человеками, подобно нам грешными; если смущаемся пред тайным свидетелем и судиею нашей совести, котораго Церковь дает нам не столько для осуждения, сколько для изглаждения грехов наших: то как снесем мы обнаружение всех, даже в самой глубине души нашей сокровенных грехов, пред вселенским по истине Собором Святых, при всех знаемых и незнаемых человеках пред чистейшими взорами Ангелов, в открытом присутствии седящаго на престоле славы Своея, тогда как обнаружения грехов наших требовать будут не покаяние и прощение, но ад и огнь вечный? Если один лучь строгой истины, осветивший одно слово беззакония в книге совести нашей, как стрела, пронзает нашу внутренность: то каковы должны быть наши ощущения, когда вся книга жизни нашей, отверзется, все, по видимому, изгладившияся черты греха в ней сделаются явственными, все, что есть в существе нашем, представит написанный суд нашей прошедшей жизни, а все, нас окружающее, явится полчищем свидетелей против нас? О суд, о котором помышление колеблет и потрясает меня! Как устою я, когда ты в самом действии откроешься? – «Что сотворим, мужие братие?» (Деян.2:37) Если толико страшен суд: устрашимся греха, который один виною того, что суд толико страшен. А поколику мы уже виновны во грехе: то как угрожаемые явным и торжественным судом человеческим предварительно иногда прибегают к имеющему власть судить, и, чтобы избежать явнаго и строгаго суда и наказания, добровольно подвергают себя тайному и снисходительному суду и исправлению, так и мы ускорим прибегнуть к имеющим судити миру, и к Самому Верховному Судии, взыскуя себе суда тайнаго прежде явнаго, суда милосердия прежде суда правосудия, суда исправления прежде суда наказания. Подлинно, есть предварительный суд Святых, суд милосердия и исправления, чрез который предупреждается и отвращается страх последняго суда их, суда правосудия и наказания. «Что убо есть», – вопрошает Святый Макарий, – «еже Господь рек: сядете на двоюнадесяте престолах, судяще обеманадесяте коленома Израилевома»? И ответствует: «сие находим исполнившееся уже на земли, по вознесении Господнем на небеса: снизпослал бы Он Духа Утешителя на обанадесять Апостолов и святую силу, яже пришедши вселилася в них, и возсела на престолах разумов их. Но зане предстоящии глаголаху быти их пияных; сего ради нача Петр судити их, глаголя о Иисусе, яко мужа сильна в словесех и знамениих вы распясте, повесивши на древе» (Деян. II). – «Чего ради», – продолжает Святый Макарий, – «покаялися многие, научившеся от Петра, дабы быти им новым и Богу избранным миром. Видиши ли, како явилось начало суда? Тамо бо показася новый мир. И хотя и еще будут сидети и творити суд в пришествие Господне, в воскресение мертвых: обаче и зде сие сбыстся, Духу Святому возседшу на престолах разумов их» (Беседа VI). Как Петр, один из Судей Божиих над коленами Израилевыми, повинный Богу род Израильский, исполненным духовной силы словом судил не к осуждению и погибели, но к покаянию и спасению: так Ты, Судия Божий в языце нашем, Преподобне Сергие, исполненным благодати примером жития твоего суди исполненную грехами жизнь нашу к очищению, исправлению и обновлению. Твоим воздержанием и умерщвлением плоти суди нашу роскошь и негу, и исправи нас по крайней мере в здравую умеренность и простоту в удовлетворении потребностям телесным. Твоим неусыпным трудолюбием суди нашу леность и праздность, и возбуди нас к полезной деятельности и к безропотному исполнению наших обязанностей. Твоею кротостию и смирением суди нашу гордость и презорчивость, и научи нас не мудрствовати о себе паче, еже подобает мудрствовати. Твоею вольною нищетою суди нашу любостяжательность, и наставь нас быть довольными тем, что кому дарует Промысл Божий, и не прилагать сердца к богатству, Аще и течет оно. Наипаче, живущим в тебе духом благодати суди и осуди плотское наше мудрование, и мудрованием сим угашаемый дух благодати возжги в нас неугасимо. Предстательствуй о нас пред престолом Верховнаго Судии, Господа нашего Иисуса Христа, да приимем участие в искуплении от суда смертнаго животворящею Его кровию, и, если не может прейти нас суд и наказание, пусть ныне «судими от Господа наказуемся» временно, «да не с миром осудимся» (1Кор. XI, 32) на веки. Аминь.

50. Беседа279 о упокоении труждающихся и обремененных

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы. Матф. XI, 28. Слышите, зовут: надобно ли кому итти на сей зов? Призывают «труждающихся и обремененных»: есть ли здесь таковые? Или нам легко и не трудно, и потому нет дела до сего призывания? Обещают «упокоить»: надобен ли кому покой? Или не стоит труда итти за ним; а хочется нам радости, веселия, забавы? Спросим несколько иначе: желаете ли вы быть благополучны? Без сомнения, никто не отречется от сего. Но как назовете вы душевное состояние человека благополучнаго? Мне кажется, нет сему приличнаго имени более, как одно из двух: спокойствие, радость. Но действие радости, обыкновенной на земли, подобно действию вина; состояние радости есть состояние упоения; а упоение не продолжительно, и оставляет по себе чувство лишения, или даже тягости. Спокойствие есть состояние души здравой и трезвой; оно чувствуется не так живо, как радость, но за то более постоянно. Итак не прогневайтесь, любители радости, веселия, забавы: мы желаем, – и думаем, что для вашего благополучия обязаны желать вам, – более спокойствия, нежели радости, веселия, забавы. А кто так приучил свой вкус к земным радостям, так легко находит веселие, так неутомимо заменяет труд забавами, что ни в какую цену не ставит спокойствия: тому, – хотя, может быть, сие уже и слишком суровым покажется, – желаем даже того, чтобы он несколько испытал состояние «труждающихся и обремененных». В сей суровости желания мы подражаем некоторому, весьма доброжелательному впрочем мужу: "исполни", так молил он Бога – исполни «лица их безчестия, и взыщут Имени Твоего, Господи!» (Пс.82:17) Но может быть, состояние труждающихся и обремененных, и не редко, и не чуждо многим из нас: а в таком случае и успокоения искать

280

нужно, и к Упокоителю поспешить должно. «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии», – воззвал Господь Иисус, когда пред очами Его находились Иудеи, среди которых Он проповедывал. Какое на них Он мог видеть иго, которое бы затрудняло их, и бремя, которое бы их отягчало? – Во-первых, бремя грехов, под которым и сильный Царь Израилев изнемогал подобно рабу, страждущему болью в костях от несоразмернаго силам ношения тяжестей: «несть мира в костех моих», говорил Он, «от лица грех моих; яко беззакония моя превзыдоша главу мою; яко бремя тяжкое, отяготеша на мне» (Пс. XXXVII, 4–5). Во-вторых, иго закона Моисеева, который Апостол Петр именно называет игом, "его же", – говорит Он в изъяснении сего названия, – «ни отцы наши, ни мы возмогохом понести» (Деян. XV, 10); котораго при том тяжесть, в последние дни Иудейства, удвоена и утроена была учениями и заповедями человеческими от книжников и фарисеев; «связуют бо», глаголет о них Господь, «бремена тяжка и бедне носима, и возлагают на плеща человеческа» (Матф. XXIII, 4). В-третьих, иго и бремя многих и различных зол и бед, лежавших на Иудейском народе вообще, и упадавших на многих из онаго порознь: например, иго власти языческой, из-под котораго хотя и силились гордые Иудеи восклонять голову, и вопиять: «семя Авраамле есмы, и никому же работахом николи же» (Иоан. VIII, 33), но которое тем не менее тяготело на вые их, и восходило выше головы их, Поелику – лежало даже на Первосвященстве их, и на самом облачении первосвященническом, которое Римляне держали запертым в своей крепости; – иго Синагоги, которая преследовала исповедающих истину, не угодную ея предразсудкам и властолюбию; – наконец, частныя бремена нищеты, угнетения от сильных, неправеднаго суда, болезней, печалей. Таковыми и подобными бременами отягченных, трудностями утомленных, всех призывал к Себе Господь Иисус Христос: и Поелику призывал всех без изъятия; Поелику Бог «Отец послал» Его «Спасителя миру» (1Иоан. IV, 14), а не одному народу или времени, Поелику «словеса Его не прейдут» даже и тогда, когда «прейдут небо и земля» (Мк. XIII, 31); то и теперь Он еще глаголет, и между нами «труждающихся и обремененных» ищет, и к Себе призывает. Человек, знающий за собою грех! Не «труждаешься» ли ты? Не «обременен» ли? Чувствуя уязвленную совесть, не усиливаешься ли ты бежать сам от себя, безплодным однакож усилием: подобно как ураненный елень бежит по лесу, но уже не может убежать от раны, которую несет с собою, а только истощается в силах? Не мечешься ль иногда, как рыба поглотившая уду, безполезными однако же порывами: потому что иго, тебя вяжущее, и бремя тяготящее, находится внутри тебя? Не есть ли для тебя грех, частию бремя; поколику тяготит душу воспоминанием соделаннаго; частию иго, поколику лишает тебя свободы, затрудняет, изнуряет привычкою, подобно как ярмом связуется, затрудняется, изнуряется работное животное? Если же тогда, как живешь во грехе, ты еще не знаешь и не чувствуешь в нем ига и бремени: тем не лучше. В сем случае ты подобен дикому под ярмом и бременем животному, которое несется по стремнинам, и чем менее испытывает затруднения, чем менее чувствует тяжесть, тем скорее может низринуться в пропасть, и совсем погибнуть: и потому в сем случае, – как сказано и прежде, – желательно, чтобы ты лучше вошел ощутительно в неприятное состояние «труждающихся и обремененных», нежели оставался в опасном состоянии необузданности. Но ты, знающий беззаконие свое, как иго и бремя, не медли узнать и надежду облегчения: «прииди, труждающийся и обремененный». Человек, подвизающийся в добродетели! Не «труждаешься» ли и ты? И ты не «обременен» ли? Правда, если участь грешника есть иго и бремя: то уделом добродетели должна быть легкость и свобода. Но как иго и бремя греха ощущается уже после того, как он сделан: так и добродетель дает чувствовать легкость и свободу тогда, когда уже совершена будет. А легко ли достигнуть в ней совершенства? Путь ея идет на гору; крут, узок, усеян тернием. И познавать путь духовнаго совершенства, и действительно восходить по нему, трудно уже и по тому одному, что, как говорит опытный подвижник мудрости и добродетели, «тело тленное отягощает душу, и земное жилище обременяет ум многопопечителен» (Прем.IX, 15). Тело же, кроме того, что тленно, и потому не выдерживает всего напряжения безсмертной души, но, или ее в ея стремлении задерживает, или подвергается опасности отторгнуться от нея и разрушиться, – кроме сего, заражено грехом, связано привычками, противными добродетели: а также и ум, кроме того, что развлекается попечениями о земном жилище своем, – кроме сего связуется предразсудками, помрачается и увлекается страстями сердца, вводится в обман призраками чувств и воображения. А сколько еще посторонних препятствий подвигу в добродетели! Обилие благ земных прельщает, недостаток их искушает, примеры совращают с пути; неправыя суждения людей полагают претыкания; гонения устрашают; там, где, по видимому, кончится «брань к плоти и крови», вновь начинается брань «к началам, и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего духовом злобы поднебесным» (Еф.6:12). Кто подвизается не для того только, чтобы достать венец добродетели от людей, но для того, чтоб одержать истинную, внутреннюю победу над страстями и пороками: тому понятны жалобы, которыя слышим из уст одного из самых ревностных подвижников: «не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе. Еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе не обретаю. Не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. – Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе, яко мне злое прилежит. – Окаянен аз человек» (Рим. VII, 18–24). Познай же и ты, для котораго самый закон добра есть

281

, как бремя на хребте безсильнаго, – познай и нужду и надежду твоего или облегчения, или укрепления: «прииди, труждающийся и обремененный». Человек, постигнутый бедствием, страданием, печалию! Тебя не нужно испытывать, находишься ли ты, и полагаешь ли себя, в числе «труждающихся и обремененных». Опасаться должно не того, что ты не довольно сие знаешь, но того, не чрезмерно ли сие чувствуешь; и избытком сего чувствования не затрудняешь ли сам для себя познание средств успокоения. Единственное верное средство само себя тебе открывает; собери остатки расточенных сил; приближься узнать и принять оныя: «прииди труждающийся и обремененный». «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз» – глаголет Иисус Христос – "упокою вы". Прибежище верное! Пристанище безопасное! Помощь всесильная! Защита всепобеждающая! Облегчение небесное! Покой Божественный! Только приидите. Только не отрекитесь. Иисус Христос облегчает отягченных бременем грехов: ибо хотя бы грехи целаго мира на тебе лежали, Он подъемлет с тебя все сие бремя, переносит оное на Себя, и тем уничтожает. «Се агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин.1:29). Если ты побежден грехом: Агнец Божий побеждает его в тебе. Если ты продан под грех: искупляет тебя. Если ты связан грехом, как ярмом: разрешает тебя. Если ты падаешь под бременем греха: возставляет тебя. Если даже ты умерщвлен грехом: Бог воскресивший Христа, и мертваго тебя «прегрешеньми сооживит Христом» (Еф. II, 5); «кровь Христова, иже Духом Святым себе принесе непорочна Богу, очистит совесть» твою «от мертвых дел, во еже служити» тебе «Богу живу и истинну» (Евр. IX, 14). Иисус Христос упокоивает труждающихся под игом закона, тех, которые, подвизаясь в добродетели, более испытывают тягость и препоны подвига, нежели успехи онаго, и с продолжением онаго более, повидимому, изнемогают, нежели возмогают: ибо Христос, Божия сила и Божия Премудрость, дарует и свет чистаго познания, и силу совершеннаго исполнения, и подвиг облегчает, и подвижника укрепляет, и препоны отъемлет, и помощь посылает, и сквозь опасности безвредно проводит, и врагов наших в нас побеждает, и Свою в нас победу венчает. Подвижник, который недавно в изнеможении, почти без надежды, вопиял: «окаянен аз человек!» приближается ко Христу, и уже не находит в себе инаго чувства, кроме благодарности к Нему за свое успокоение: «благодарю Бога моего», восклицает он, «Иисус Христом Господем нашим!» (Рим.7:24–25) Со Христом подвизующемуся, «заповеди Божии тяжки не суть» (1Иоан. V, 3). "Иго бо" Христово «благо, и бремя» Его «легко есть» (Мф.11:30). С Ним и самый безсильный может сказать: «вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе» (Фил. IV, 13). Иисус Христос облегчает и упокоивает бедствующих, страждущих, печальных: ибо не только, яко избавитель, всегда может Он отвратить или пресечь бедствие, прекратить страдание, уничтожить причину печали; но, яко совершенный победитель зла, в самой области зла устрояющий Собственное царство блага, Он может среди самаго бедствия открыть в человеке чувство благополучия, самое страдание растворить удовольствием, самой печали дать вкус радости. Его сие дело, что Иов, после безвинной

282

потери имения и детей, благословляет Бога, и в несносной болезни, на гноище, не соглашается роптать; что Петр, в темнице, и в оковах, как будто в праздник, поет всенощную песнь; что Павел радуется в страданиях; что Киприан, на смертный о себе приговор, ответствует: «слава Богу!» Таков, Христиане, поистине еще на земли небесный, и прежде смерти безсмертный и блаженный «покой душ наших», который «обретается» во Христе (Мф.11:29); и котораго искать, если бы мы собственною нуждою нашею не вразумились, то всеблагий и всемилостивый Спаситель наш Сам ищет и призывает всех нас, чтобы даровать нам покой Свой. Можно сказать, что мы и приведены уже, и неоднократно приводимся к покою душ наших во Христе: когда приведены к Нему крещением, и каждый раз, когда приходим к Нему в молитве, в покаянии, в общении Тела и Крови Его. Что жь? Вкусили ль мы покой сей? Сохранили ль, и сохраняем ли в себе силу онаго? Или опять мы безпокойны, опять «труждающися и обремененны»? Долго ли же? Не ужели дотоле, как наконец, столь долго тщетно призывавший нас Христос, оставит не внемлющих, или непостоянных; а напротив ад, в угодность котораго мы труждаемся в суете, и обременяемся грехами, приступит, и скажет: довольно вы для меня трудились, и носили мои бремена; теперь придите, я упокою вас, как знаю: постелю под вами огнь не угасающий, и покрою вас червем не умирающим? Последуем лучше, братия, благодатному призыванию Христову; перестанем откладывать; последуем решительно; перестанем возвращаться вспять. «Да убоимся», со Апостолом говорю, «да не когда оставлену обетованию внити в покой Его, явится кто от вас лишився» (Евр. IV, 1). «Днесь», говорил Дух Святый еще «в Давиде»; – «днесь», говорил Он чрез несколько веков потом в Павле; – дивно Божие долготерпение, что и теперь еще есть время сказать: «днесь, Аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших» (Евр. III, 7). «Приидем» отныне ко Христу ревностным и не уклонным последованием Его учению и житию; «внидем в покой Его веровавшии» верою сердечною, живою и деятельною, предшествуемые сущими от века подвижниками веры и добродетели, истинными последователями Иисуса Христа, от всякаго ига и бремени земнаго обретшими у Него покой небесный, к которому и нас примером своим приглашают, да купно с ними славим Единаго Упокоителя и «Спасителя всех человеков, паче же верных»

283

. Аминь.

51. Беседа284 из притчи о плевелах

(Говорена 8 ноября; напечатана в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе твоем? Откуду убо имать плевелы? Матф. XIII, 28. Под руководством притчи Евангельской «о плевелах» нечто говорить хочу: призовем в помощь верховнаго Сеятеля добраго семени, чтобы не плевелы посеялись чрез слово сие, но чтобы в ничтожных плевелах наших обрелось зерно добраго семени, способное прозябнуть в мягкой земле послушных сердец, и принести плод для жизни вечной. А на что бы и говорить о плевелах? – подумает кто-либо. Призванному сеять доброе семя не лучше ли и заниматься только добрым семенем, а не плевелами негодными? – И я желал бы поступить таким образом. «О, да не возглаголют уста моя дел человеческих» (Псал. XVI, 4)! О если бы я мог не говорить о делах человеческих, суетных и погибельных, а только о делах Божиих, благих и спасительных! Дерзаю догадываться, что и Сам Творец и первоначальный Истолкователь притчи о плевелах не желал бы говорить о плевелах. Но что делать? Если есть опасность, что тогда, как сеется доброе семя, родятся и плевелы; или, если тогда, как посев уже взошел, действительно явились и плевелы: как в сих случаях не заниматься и плевелами? Как не подумать, что с ними делать? Рабы, не знающие таин небеснаго земледелия, хотели бы тотчас полоть, силою исторгать и истреблять плевелы: но Премудрый Господин поля не позволяет. «Ни: да некогда восторгающе плевелы, восторгнете купно с ними и пшеницу» (Мф.13:29). Что же однако делать, чтобы плевелы не усилились, и не заглушили пшеницы? – О сем думаю я извлечь некоторое наставление из разсматривания того, что такое плевелы, и откуда оне взялись на поле. «Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе твоем? Откуду убо имать плевелы?» Что такое плевелы? – В изъяснение сего Сам Творец притчи плевел сельных глаголет: «плевелы суть сынове неприязненнии»; или, по ближайшему преложению изречения Господня, как оно написано у Евангелиста Матфея на Греческом: «плевелы суть сынове лукаваго». В сем изъяснении не трудно приметить, – и приметить сие нужно для дальнейшаго разумения, – что притча под именем плевел заключает некоторых человеков, не по существу человеческому: подобно как и в другом изъяснении, что «доброе семя, сии суть сынове царствия» (Мф. 13:38), наименования добраго семени и сынов царствия относятся не к существу человеческому. По существу своему все человеки равно происходят первоначально от Бога Творца, последовательно от подобных себе человеков родителей: в жизни разделяются они на доброе семя и плевелы, становятся сынами царствия, или сынами лукаваго. «Сеявый доброе семя» (Мф. 13:37) не новое поколение на земли посеял; но в том поколении, какое нашел в мире, посеял сынов царствия, и распространил их во все поколения мира. Из сего должно заключить, что доброе семя означает дух и свойство сынов царствия; почему и сказано, согласно с сим изъяснением, в изъяснении другой притчи, что «семя есть слово Божие» (Лук. VIII, 11); Поелику от слова Божия происходит в человеках дух и свойство сынов царствия. А посему и в противоположную сторону притчи также должно заключить, что плевелы означают дух и свойство сынов лукаваго в некоторых человеках. Как развитие добраго духовнаго семени в человеке есть истина веры, благо любви, сила надежды, чистая мысль, непорочное желание, здравое слово, праведное и святое дело, духовная, небесная, Ангельская, Христова жизнь: так напротив прозябение душевных плевел есть ложь неверия или суеверия, зло нелюбления, ложная сила самонадеяния или безсилие отчаяния, нечистая мысль, порочное желание, не верное или не целомудренное слово, неправедное и беззаконное дело, жизнь плотская, земная, скотская, адская, или, – тоже одним словом, – не Христианская. «Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе Твоем?» Ты сеял на земли то, что принес на нее с Собою с небес: а принес Ты с Собою на землю дух Божественный, свойство небесное. Селом Твоим, или полем Твоим были сердца избранных человеков; Ты посеял в них слово Божие; согрел оное в них теплотою Духа Святаго; напоил Твоею Божественною кровию. Оно прозябло, процвело, принесло плод в жизнь вечную, «ово сто, овоже шестьдесят, ово тридесять» (Мф.13:23), в Апостолах, в Мучениках, во Святых всякаго рода; чрез них засеяло страны, народы, веки. Сверх сего, чтобы семя Твое, для поля Твоего, сохранить всегда чистым, и никогда неоскудным, Ты «завещал наполнить гомор от манны сея в скров в роды наша» (Исх. XVI, 32), – наполнить, то есть, определенную меру священных Писаний словом Божиим, так, чтобы, как некогда, из Божественных рук Твоих, от немногих хлебов, брали и насыщались тысящи алчущих, но количество хлеба от того не уменьшалось, а увеличивалось, подобно сему, из немногих Книг Божественных, тысящи тысящь научились, но тайны, и откровения таин премудрости Твоея от того не истощались, а непрестанно становились обильнее. Господи! Коль «доброе семя, и с каким премудрым попечением о его доброте и чистоте, сеял еси на селе Твоем»! «Откуду убо имать плевелы?» На Твоем, Господи, поле, откуда взялись плевелы? Если бы они явились там, где ничего не сеяно; или если бы злое растение взошло там, где злое и семя сеяно: не чему дивиться. Если между язычниками заблуждения и пороки: чего иного и ждать от сей земли дикой и не возделанной? Но на поле Христианства, которое возделано крестом Богочеловека, насеяно Словом Божиим, откуда плевелы языческие? Откуда заблуждения ума между вами, ученики Слова Божия? Откуда пороки сердца между вами, питомцы Духа Святаго? На сии не легкие, но не безполезные вопросы, есть у нас легкие, но весьма вредные ответы. Заблуждения, говорят, от ограниченности человеческой; пороки от слабости человеческой. Прекрасное родословие заблуждений и пороков, – прекрасное для того, чтобы люди, преданные заблуждениям, и погрязшие в пороках, люди, которых Евангельская притча называет «сынами лукаваго», могли уверять себя и других, что они не худаго рода! Невинное дело быть ограниченным; не стыдно признавать слабость сил человеческих: а из сего заключают, что и быть суеверным или безверным, также невинное дело; что и в пороках пребывать

285

также не стыдно. Заблуждения от ограниченности? – Полно правда ли, что ограниченность есть мать заблуждений? Ограниченность есть неплоды; она не раждает ничего; потому что и сама не есть нечто, а только предел, край, недостаток существенности. Возмем в пример способность зрения. Глаз твой ограничен: по сей причине удаляющийся от тебя предмет в известном разстоянии ты перестаешь видеть, и более ничего. Но если глаз твой вводит тебя в заблуждение, представляя окружающие тебя предметы в ложном движении кружащимися и падающими, от чего и ты падаешь: напрасно стал бы ты искать сему причины в ограниченности глаза; причины сему должно искать в твоем головокружении, происшедшем от употребления одуряющаго зелия, или вина в излишестве. По сему разсуждай и о духовном зрении ума. Ум твой ограничен: по сей причине удаленные от мысленных взоров его предметы для него неизвестны, или непонятны, и более ничего. Но если в уме твоем оказываются понятия, которыя противны естественному, всеми здравомыслящими согласно примечаемому и признаваемому порядку вещей, которыми ты думаешь всю вселенную обратить вверх дном, но вместо того низвергаешь сам себя в нелепости: можно ли сие изъяснить ограниченностию, которая не есть начало действующее, и которая есть недостаток, общий всем человекам? Не должно ли, напротив, по необходимости производить сие от упоения нечистым и бродящим вином, или одуряющим зелием такой мудрости, которая хотя по области явления ея называется земною и человеческою, но которой источник хуже, нежели что нибудь просто земное, которой корень ниже человечества? Пороки от слабости! – Поэтому, чтобы добродетельным быть, надобно быть исполином! А мы, напротив, как из священных сказаний знаем, что когда «исполини бяху на земли», тогда «умножишася злобы человеков на земли» (Быт. VI, 4–5); так и ныне видим не редко, что люди, и крепостию духа более других хвалящиеся, и менее других имеющие причины жаловаться на телесныя слабости или недостатки, впадают в пороки более тех, которые и телесным немощам и недостаткам более других подвержены, и отличной крепости духа себе не приписывают. Пороки от слабости! – А напротив, даже язычник заметил, что «мы тогда бываем лучше, когда немощнее». Пороки от слабости! – Согласимся, что и сие бывает в некоторых случаях: например, когда голодный нищий крадет кусок хлеба у богатаго. Но когда напротив того видим, что богатый, не только отказывает в куске хлеба нищему, но и грабительствует, и разоряет бедных, между тем как есть нищие, которые сохраняют безкорыстие: как можно изъяснить сие одною слабостию человеческою? Не видны ли здесь две противоположныя силы: в одном сила добра, может быть выше, нежели человеческая, в другом сила зла, без сомнения хуже, нежели человеческая? Перестанем обманываться; отложим о происхождении наших заблуждений и пороков такия мнения, которыя способны только уполномочивать заблуждения и пороки; не будем почитать плевел обыкновенным порождением и естественною принадлежностию пшеницы. И если не можем догадаться, откуда они подлинно: то вопросим о сем Господа, и от Него примем вразумление. «Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе Твоем? Откуду убо имать плевелы?» – Он ответствует: «враг человек сие сотвори» (Мф. 13:28), – «спящим человеком прииде враг его, и всея плевелы посреде пшеницы, и отыде» (Мф. 13:25); – «враг всеявый их есть диавол» (Мф. 13:39). Мне кажется, что если бы мы чаще и с большею верою думали о сем происхождении наших душевных плевел: то не так легко попускали бы им разраждаться и разрастаться. «Враг всеявый их есть диавол»: он посеял их в легкомысленных или зломысленных сочинениях, в изнеженных песнях, в соблазнительных зрелищах, в вольном обращении, в нескромных и не постоянных обычаях. За сим враг скрывается: «всея плевелы посреде пшеницы, и отыде». Ты думаешь, что позволяешь себе невинныя, только не совсем строгия, удовольствия зрения, слуха, воображения, чувствования: но будь внимателен; сквозь сии удовольствия сеются плевелы лукаваго, адское семя внедряется в сердце; возчувствуй отвращение; убойся; возприими осторожность. Осторожность: ибо притча говорит, что «спящим человеком прииде враг». Что значит здесь сон, сего Творец в притчи не изъясняет: но без опасения погрешности полагать можно, что сон значит здесь безпечность и недостаток бдительнаго внимания к себе самому, и к своим действиям. Спят человеки духовно, когда безпечно смежают очи ума, и не стараются взирать на свет истины Евангельской и закона Божия, чтобы непрестанно им просвещаться, и просвещать пути жизни своей; когда, подобно во сне мечтающим, не управляют мыслями своими, не обуздывают желаний своих, попускают воображению своему блуждать по предметам чувственным и суетным. Так спят они: а враг между тем не дремлет; он крадется во тме забвения о Боге и законе Его, и сеет в пшенице плевелы, во сне человеком мечты адския, в легкомысленном нерадении о добродетели и спасении, мысли нечистыя, желания греховныя, дела беззаконныя и погибельныя. Не спи, или пробудись, возлюбленная душа; изощряй выну око твое ко свету Божию; ходи в присутствии Божием; смотри бдительно не только за делами, но и за желаниями и за помышлениями своими; просвещайся внутренно Словом Божиим и молитвою, дабы и во время сна телеснаго заря духа не угасала в сердце твоем, и не допускала до тебя врага темнаго, сеющаго плевелы. Сынове царствия, в которых посеяно семя доброе! Притча сказует, что плевелы становятся виднее, по мере возрастания и созревания пшеницы, по мере приближения жатвы. О, как уже ныне видны плевелы на ниве Господней! Не близка ли потому и великая жатва? Ибо точно, по сказанному: «соберите первее плевелы, и свяжите их в снопы» (Мф. 13:30), – плевелы уже начинают сами себя приготовлять к последнему связанию в снопы для сожжения

286

: люди, которые предавались нечестию и беззакониям каждый по себе, время от времени более и крепче связываются в сообщества, в скопища, в соумышления. Да не спим, братия, но да бодрствуем; и да стережем и возращаем каждый в сердце своем зерно духа, которое Божественный Сеятель посеял в нас крещением и поучением Евангельским. А вы, небесные жатели, Ангели Божии! Прежде нежели явитесь пред нами с трубным гласом, возвестить жатву, вожделенную и страшную, глаголите к нам тихим гласом кроткаго возбуждения к покаянию и бдению духовному, «да не когда уснем во грехе в смерть». «Ополчайтесь окрест» нас, и избавляйте нас от врага, сеющаго в нас плевелы, пищу огня геенскаго. Аминь.

52. Слово в день знамения Пресвятыя Богородицы287

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов) 1825

И воздохнув духом Своим, глагола: что род сей знамения ищет? Аминь глаголю вам, Аще дастся роду сему знамение. Мк. 8:12. Роду Иудейскому, неверному и развращенному, Господь угрожает, что не дастся ему знамение. А мы, Христиане, род избранный, не должны ли уповать напротив, что дастся нам знамение во благо и во спасение? Да! Было время, когда Христиане обильно

288

сеяли не в землю и в плоть, но в дух и в небо; и соответственно с тем в обилии получали плоды

289

духовные и небесные: сеяли веру, и пожинали знамения и чудеса, благотворныя и спасительныя, питающия и укрепляющия дух для жизни вечной. И взаимно Бог сеял с небес знамения и чудеса; и они приносили на земли, между человеками, плоды покаяния, исправления, веры, надежды, благодарения Богу, добродетелей всякаго рода. Бог не редко творил чудеса

290

, не только чрез святых человеков, но и чрез святыя знамения, или чрез видимые знаки и воспоминательные образы святыни, как то, чрез чистыя телеса Святых, чрез святыя иконы: и творил Он чудеса

291

столь очевидно и торжественно, что Церковь торжественному воспоминанию некоторых чудес или чудодейственных знамений

292

особенные дни посвятила. А ныне, уже не по воспоминаниям ли только известны нам знамения? Не ищем ли мы оных, как редкости? Не тщетно ли оных ищем? Итак не опять ли сетует Господь на род сей? Не опять ли с грозною решительностию отказывает в знамении? «Что род сей знамения ищет? Аминь глаголю вам, Аще дастся роду сему знамение». Замечание, что мы не видим ныне чудес, так обыкновенно, и столь разными, не редко странными, сопровождается суждениями, что не безполезно размыслить, от чего мы ныне чудес не видим. Некоторые говорят решительно, что мы не видим чудес, Поелику их нет, да и быть им в наше время не должно. Ибо чудеса употреблены Богом, как средство для распространения и утверждения веры: и потому, когда вера довольно распространена, и утверждена безопасно, то и чудеса для нея сделались не нужными. Соглашаюсь, если угодно, с сими умствователями, что чудеса употребляются Богом, как средство для распространения и утверждения веры. Но должно ли заключить из сего, что чудеса уже не нужны в наше время, предоставляю разсудить безпристрастным. Если есть неверующие: то не излишни средства для распространения веры. Если есть враждующие против веры, и силящиеся поколебать ее: то не излишни средства для утверждения веры. Но как неверующие и враждующие против веры, к прискорбию и к опасности верующих, действительно в наше время есть, и даже в самом недре видимаго Христианства, как змия в пазухе: то должно ли, повторяю, заключить, что чудеса, как средство для распространения и утверждения веры, в наше время уже не нужны? Но, чтобы не угождать самонадеянным умствователям с оскорблением истины, изследуем их мысль, что чудеса употребляются Богом, как средство для распространения и утверждения веры. Есть чудеса, которыя очевидно направлены к распространению веры. Таково, например, «дарование языков», или чудесно сошествием Святаго Духа дарованная Апостолам способность говорить неизвестными им дотоле языками. Очевидно, что намерение сего чуда было, дать всем народам ближайшую удобность услышать учение веры. История Христианства показывает, что дарование языков сильно действовало в начале Христианства, что посредством онаго вера с скоростию молнии проникла во все народы мира; но что вскоре, когда каждый принявший веру народ начал иметь в себе знающих ея учение, и могущих сообщать оное на природном языке, при пособии обыкновеннаго изучения языков, на которых писали человеки Божии, чудесное дарование языков скрылось. В сем случае не без основания утверждать можно, что чудо прекратилось, как уже не нужное. Но есть другия чудеса, которыя не столь тесно связаны с распространением веры; которыя и там, где вера уже распространена и утверждена, могут быть употреблены во благо и спасение человеков. Таково, например, дарование исцелений, или чудесная способность исцелять от болезней молитвою, словом, возложением рук, и при посредстве некоторых других знамений. Для чего Царь Езекия поднят со смертнаго одра чрез Пророка Исаию, и возвращен к жизни на пятнадцать лет? Для того ли, чтобы слава о сем знамении веры дошла до невернаго Вавилона, и привлекла оттуда сколько ласкательное, столько же опасное посольство, которое ввело Царя в искушение тщеславия и было случаем к предсказанию страшных событий? Не о сем молился и плакал Езекия. "Господи", взывал он, «помяни, яко истиною ходих пред Тобою, и сердцем совершенным, и угодная пред очима Твоима сотворих». И Бог ему ответствовал чрез Пророка: «услышах молитву твою, и видех слезы твоя: се Аз исцелю тя» (4Цар. XX, 3, 5). Итак сие знамение было со стороны Божией дело неизреченнаго человеколюбия и крайняго снисхождения, в отношении к Езекии награда веры и добродетели; для других верующих, но немощных в вере, побуждение к крепкой вере и упованию на Бога. Почему и Сам Иисус Христос воскресил сына вдовицы Наинской? Евангелист не показывает иной сему причины, кроме той, что Господь сжалился над вдовицею. «Видев ю Господь, милосердова о ней» (Лук. VII, 13). Когда могут быть излишними такия чудеса, по таким побуждениям, для таких целей? Когда Апостол Иаков, предписав «болящему призывать пресвитеры церковныя, да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем, во имя Господне», присовокупляет обещание, что «молитва веры спасет болящаго, и воздвигнет его Господь» (Иак. V, 14–15): что сие значит, как не то, что он увековечивает в Церкви Христовой дарование исцелений, данное от Господа в начале Апостолам? На время ли и Сам Господь дал верующим сей закон и сие право: «веруяй в Мя дела, яже Аз творю, и той сотворит, и больша сих сотворит» (Иоан. XIV, 12)? «Веруяй – сотворит»: следственно, доколе есть на земли верующие, дотоле должны быть творящие дела Христовы, «и больша сих», а в числе сих великих дел, без сомнения, заключаются и знамения или чудодействия. Скажем еще свободнее: как всегда есть Бог, так всегда есть и чудеса: ибо как всегда Бог существует, так всегда же и действует; если Он действует, то очевидно есть дела Божии; дела собственно Божии суть чудеса. «Ты еси Бог творяй чудеса» (Псал. LXXVI, 15)! Тщетно дерзновенное мудрование твари хочет похитить у Тебя сие вечное преимущество и выражение Творческаго всемогущества. «Ты еси Бог творяй чудеса»

293

предварительнаго

294

очищения, без пламеннаго стремления к соединению с Богом? Апостол Павел, обличая Коринфян в недостойном причащении Тела и Крови Христовы, заключает: «сего ради в вас мнози немощни и недужливи, и усыпают довольни» (1Кор. XI, 30), то есть, многие поражаются внезапною смертию за оскорбление святыни. Мне кажется, для многих из нас и то уже есть чудо милосердия Божия, если в подобных случаях подобныя казни нас не постигают. Прибегнем, братия, к чудодействующему непрестанно во спасение наше Господу, и каждый о всех, и все о каждом, воззовем к Нему со Апостолами: «Господи, приложи нам веру» (Лук. XVII, 5). И потом уже с Давидом: «сотвори со мною знамение во благо: и да видят ненавидящии мя, и постыдятся, яко Ты, Господи, помогл ми и утешил мя еси» (Псал. LXXXV, 17). Аминь.

53. Слово пред присягою для избрания судей295

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Рече же Моисей: молюся ти, Господи; избери могуща иного, егоже послеши. Исх. IV, 13. Так отрицался Моисей, когда избираем был в представителя и вождя народа Израильскаго. Хотя избирающий был Бог, всеблагий, следственно избрание без сомнения имело цель благотворную, – всеведущий, – следственно не мог Он погрешить в избрании, – всемогущий, – следственно мог дать избираемому все потребныя средства оправдать избрание; хотя Бог, открывая Свое избрание, и спасительное намерение сего избрания Моисею открыл, и Свое присутствие и помощь ему обещал, и познанием Своего имени просветил его, и чудодейственною силою вооружил: не смотря на все сие Моисей отрицался от избрания. «Молюся Ти, Господи; избери могуща иного, егоже послеши». Но к чему сие теперь, думают, может быть, предстоящие здесь, собравшиеся испросить от Бога помощь и произнести пред Олтарем обет верности в начинающемся деле избрания? Надобно ли, чтобы те, на которых падет избрание, отреклись от избрания, и привели в затруднение избирателей? Знаю, что если бы все отреклись от избрания в должности начальников и судей; то некому было бы начальствовать и судить, и жизнь общественная лишилась бы благородных орудий, посредством которых она правильно движется и сохраняется от повреждения и разрушения. Но и напротив, должно знать, что если бы все захотели начальствовать и судить; сие вело бы к тому, чтобы не было подчиненных, следственно и управления, не было бы признающих над собою суд, следственно не было бы места правосудию. Между сими крайностями, – от которых да сохранит нас Бог! – посмотрим, не укажет ли нам безопасной средины отречение Моисеево, которое однакож кончилось покорностию избранию, и не даст ли сей пример полезных наставлений, не только избираемым, но и самым избирателям. Расположение избираемаго в общественную должность может быть троякое в отношении к избранию: или он ищет и домогается избрания, или уклоняется от онаго и убегает, или, в ожидании куда падет жребий избрания, остается равнодушным и спокойным. Кто в сем случае равнодушен и спокоен: того безпокоить и колебать не станем. Пусть его душевныя силы и склонности стоят в безмятежном равновесии. Желаем только, чтобы средоточием, на котором сие равновесие должно покоиться, была доверенность к избранию видимому, но с тем вместе и невидимому жребию, который никогда не падает слепо, и которому, приметно ли, не приметно ли, следует, слепой иногда, шар видимаго избирателя. А кто ищет и домогается избрания в общественныя должности, особенно высшия: тому не обинуясь скажем: вот к чему приводится пример Моисея; вот к чему повторяются его слова: избери могуща иного! Еще до избрания можно было примечать, а по избрании открылось ясно, кто был Моисей, и к чему Он был способен. Он был Мудрец и Пророк. Он был способен одною рукою и жезлом, защитить целый народ угнетенный, отразить целый народ угнетающий. Он был способен не только руководствовать народ, и судить по законам уже принятым, но и начертать, под непосредственным руководством Всевышняго Законодателя, новые законы, и ввесть их в употребление. Дух его был чреват необъятно великими делами: а чувствовал себя малым и ничтожным, подобно как желудь не знает, что из него родится дуб. Таково свойство людей, истинно способных, и душ возвышенных. Чем больше их способность, чем возвышеннее их понятия и чувствования: тем в большем свете, тем выше над собою, представляют они то, что называют совершенством; следственно тем далее от совершенства внутренно видят себя самих, тем менее на себя полагаются, тем более смиряются, тем менее ищут видимаго возвышения, и даже иногда уклоняются от онаго и убегают. «Избери могуща иного»! Желательно, чтобы в сие зеркало пристально посмотрелись отважные и неутомимые искатели начальственных должностей, дабы лучше узнать, каким представляется образ духа их в чистом свете истины. Почему они усильно ищут начальствования? Не потому ли, что сильно чувствуют свою способность к оному? Но истина показывает, что присутствие отличной способности оказывается совсем иным, даже противоположным тому образом. Испытатель природы спокойно разсматривает луну, определяет ея путь, изследывает свойства и действия; младенец со слезами требует, чтобы ее сняли с неба, и дали ему в руки: от избытка ли способности происходит в сем случае нетерпеливое желание? Нет ли таких искателей права начальствовать или судить, которые не затрудняют себя заботливым размышлением, способны ли они начальствовать, или судить, а довольствуются приятными мыслями, что будут носить почетныя звания начальников, или судей, достигать преимуществ, пользоваться выгодами? Не станем и мы, если так им угодно, затруднять их дальним изследованием их образа мыслей; удовольствуемся подать им легко понимаемую мысль, что суд не есть торговля, и почетныя звания и преимущества учреждены для должностей, достоинств, заслуг, а не для тщеславия. Если не принимаем труда размышлять: примем по крайней мере готовое размышление и совет, который давно для нас обдумал мудрый и опытный муж. «Не проси у Господа владычества, ниже от Царя седалища славы. – Не ищи, да будеши судия, егда не возможеши отъяти неправды: да не когда убоишися лица сильнаго, и положиши соблазн в правости твоей» (Сир. VII, 4, 6). Впрочем, кто и «не ищет, да будет судия», и даже уклоняется от начальствования: и тому, чтобы сим безопасным, повидимому, путем, не уклонился он в соблазн, и не впал в неправду, не безполезно указать надежнаго предшественника в пути отречения, опять того же, который сказал: «избери могуща иного». Почему отрицается Моисей от избрания? Не потому ли, что имеет много собственных дел, которыя дает ему возрастающее семейство его, управляемое им хозяйство сродника, и нужда помышлять о устроении собственнаго хозяйства? – Нет. Не потому ли, что сей воспитанник дочери Фараоновой, быв так близко к престолу, и добровольно удалясь от него, находит после сего уже скучным, или низким для себя, предводительствовать не славным племенем скотопитателей и плинфоделателей? – Нет. Стараясь отклонить избрание от себя «иному могущему», он признает чрез сие свою немощь, и на сем признании основывает свое отречение. Притом он не отвергает избрания дерзновенно и упорно: а просит освобождения от онаго кротко и смиренно: «молюся Ти, Господи!» Как же скоро Всевышний Избиратель явил Себя непреклонным в Своем изволении: тотчас избранный преклонился пред Его судьбою, пошел, и оправдал избрание. Так люди достойные оказывают в себе новое достоинство, когда отрекаются от достоинства. Они уклоняются от общественных должностей не потому, что находят их не довольно сообразными с своею личною пользою, не довольно приятными, не довольно почетными: но по чистому смирению. Они не смеют принять избрания, когда оно приближается: но также не смеют не принять избрания, когда оно совершилось. Судите посему, на правом ли пути тот, кто без особенной нужды, по желанию только собственной выгоды, или покоя, убегает от дел общественных к своим личным и домашним. Скажите, благородные и просвещенные мужи, просвещенный ли то образ мыслей, благородный ли то образ чувствований, если для меня мое важнее общественнаго, и я дороже отечества? Неужели я удобнее могу обойтись без общества, нежели общество без меня? Могут ли быть устроены и приведены в безопасность мои дела, если общественныя будут пренебрежены и допущены до разстройства? Как не высока и сия мысль, когда некоторые люди, некоторыя степени общественнаго избирательнаго служения находят низкими для себя, и потому не принимают избрания! О, Боже Всевышний! Как же для Тебя не низко управлять сим дольним миром? «Что есть человек, яко помниши его? Или сын человечь, яко посещаеши его» (Псал. VIII, 5)? Если бы Ты положил в уме твоем, что сие низко: Ты бы его забыл, и он изчез! Но когда для Всевышняго Бога не низко, помнить и посещать, хранить и терпеть, миловать и спасать сию бренную и грешную, и потому конечно весьма низкую, тварь: ты, сын человеческий, который думаешь, что пещись о некоторых подобных тебе человеках, и даже начальствовать над ними, для тебя низко, – не ужели ты выше Всевышняго? Кто любит высокое: тот пусть узнает истинное средство сделать высоким свое общественное служение. «Иже Аще хощет в вас вящший быти: да будет вам слуга» (Матф. XX, 26). Сего, по скудости нашей, довольно для избираемых. Обратим остаток слова на избирающих. Не раз Моисей отрицался от избрания: даже до того, что за сие «разгневался яростию Господь на Моисеа» (Исх. IV, 14). Но гнев на отрицание не победил благоволения к достоинству; и отрицание избираемаго не воспрепятствовало Всевышнему Избирателю совершить дело избрания. Моисей отрицался; напротив того Корей, Дафан, Авирон, с целым сонмом единомысленников, домогались: отрицавшийся избран, а домогавшиеся отвержены. На сии «образы, прилучавшиеся древним, а написанные в наставление наше», взирайте, благонамеренные избиратели, внимательно: и поучайтесь важному делу избрания. Для великаго ли, для малаго ли общества, не малая разница, Моисея избрать, или Корея. Старайтесь узнать Моисея, или ему подобных: умейте от них различить Корея, или его подражателей. Не редко Моисей убегает и скрывается: надобно найти его, и узнать достоинство сквозь покров скромности и смирения. Может случиться, что он будет отрицаться от избрания: не должно тотчас мстить за сие отвержением, должно разсудить спокойно, справедливее ли уважить отрицание, или полезнее настоять на избрание. Корей, напротив, ходит из кущи в кущу; набирает соумышленников для своего избрания; старается предупредить в свою пользу «начальников сонма», и для всех простирает сети льстивых речей, «яко весь сонм, вси святи» (Числ. XVI, 2–3): будьте осторожны, не дайте уловить себя. Избирайте не того, кто ищет должности, но кого должность ищет. Дайте обществу верных блюстителей порядка и правосудия: а не предайте общества искателям власти, либо корысти. Какое доброе учреждение, какая доверенность верховной Власти к сословиям подданных, когда им даровано право

296

избирать для себя непосредственных блюстителей порядка и правосудия из среды себя! Упрочьте доброе учреждение добрым исполнением; оправдайте доверенность; употребите данное право

297

так, чтобы верховная Власть не имела причины раскаяваться, даровав оное. «Усмотрите себе», скажу наконец с одним из древних советников, усмотрите себе «мужи сильны, Бога боящияся, мужи праведны, ненавидящия гордости» (Исх. XVIII, 21). В намерении таковаго избрания произнесите ныне обет ваш пред сердцеведцем Богом. Он, непогрешительный во временном, как в вечном своем избрании, да благословит и совершит предприемлемое избрание, ко благу всех и каждаго. Аминь.

54. Речь при всенародном открытии, хранящагося в Московском Успенском Соборе, завещательнаго акта в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича, о назначении на наследственный Всероссийский Престол Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Николая Павловича Императора и Самодержца Всероссийскаго

(Говорена декабря 18 дня; напечатана отдельно, и в Московских Ведомостях 1825 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1825

По собрании в большом Успенском Соборе Правительствующаго Сената, Военных и Гражданских Чинов и народа, Архиепископ Московский, в полном облачении, в предшествии прочаго духовенства, вышел из святаго Олтаря, неся над головою сребряный ковчег, остановился у приготовленнаго на предолтарном Амвоне стола, и, имея пред собою ковчег, говорил: Внимайте, Россияне! Третий год, как в сем Святом и освящающем Царей Храме, в сем ковчеге, который вы видите, хранится великая воля Благословеннаго Александра, назначенная быть последнею Его волею. Ему благоугодно было закрыть ее покровом тайны: и хранители не смели прежде времени коснуться сего покрова. Прошла последняя минута Александра; настало время искать Его последней воли: но мы долго не знали, что настало сие время. Внезапно узнаем, что Николай, с наследованною от Александра кротостию и смирением, возводит старейшаго Брата; и в тоже время повелевает положить новый покров тайны на Хартию Александра. Что нам было делать? Можно было предугадывать, какую тайну заключает в себе Хартия, присоединенная к прежним Хартиям о наследовании Престола. Но нельзя было не усмотреть и того, что открыть сию тайну в то время, значило бы раздрать на двое сердце каждаго Россиянина. Что же нам было делать? Ты видишь, Благословенная Душа, что мы не были неверны Тебе: но верности нашей не оставалось инаго дела, как стеречь сокровище, которое не время было вынести на свет, – как оберегать молчанием то, что не позволено было провозгласить. Надлежало в сем ковчеге, как бы во гробе оставить Царственную тайну погребенною, и Небесам предоставить минуту воскресения. Царь Царствующих послал сию минуту. Теперь ничто не препятствует нам сокрушить сию печать, раскрыть сей, Государственную жизнь сокрывающий, гроб. Великая воля Александра воскреснет. Россияне! двадцать пять лет мы находили свое счастие в исполнении Державной воли Александра Благословеннаго. Еще раз вы ее услышите, исполните, и найдете в ней свое счастие. После сего снята с ковчега печать, вынут из него пакет, и по освидетельствовании на нем печати и собственноручной надписи в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича, открыт и прочитан Архиепископом Высочайший Манифест в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича с приложенным при нем оригинальным Его Императорскаго Высочества Государя Цесаревича и Великаго Князя Константина Павловича отречением от права на наследование Престола. За сим приступлено к присяге на верность подданства Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Павловичу, с установленною торжественностию.

55. Слово к новоизбранным судиям пред произнесением присяги298

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

Боящиися Господа обрящут суд, и оправдания, яко свет, возжгут. Сир. XXXII, 18. Избрание искало судей, и обрело их: теперь избранным судиям надлежит искать суда, и – о, если бы они «обрели суд, и оправдания, яко свет, возжгли»! О, если бы нашли они для себя, и употребили для общества, такое искусство судить, чтобы оправдание невиннаго, и обвинение виновнаго, ясно было, как свет; чтобы верное познание истины возжигало в них самих живую ревность к порядку и благу общественному, и распространяло сей священный огнь во всем круге их действования! Народ ищет суда у поставленных судей: где же поставленным судиям искать суда, так чтобы он был у них готов для всякаго человека, для всякаго дела, для всякаго случая? Не в законах ли? Без сомнения, всего ближе искать онаго там. Ибо для чего и написаны законы, если не для того, чтобы судии обретали в них готовый суд, который бы оставалось им только прилагать к известным лицам, делам и случаям? Но мне кажется, что искание суда в близком, по видимому, хранилище, каковы суть книги законов, не без затруднения для судии новопоставленнаго. Чтобы обретать суд в законах, надлежит изучить их; но вероятно, что не каждый новоизбранный судия изучил законы предварительно, так как не каждый предназначал себя к званию судии: как же скоро кто избран в сие звание, он должен тотчас вступить, не в училище судей, а в самое судилище; а судилище не позволяет судить сперва, как случится, доколе научатся судить, как должно. Кроме сего, разнообразное множество законов не редко затрудняет и сведущих и опытных в законоискусстве; а ежедневно раждающиеся новые законы, в изъяснение и дополнение прежних, показывают, что разнообразие дел и случаев, простираясь гораздо далее разнообразия законов, ежедневно представляет, и будет представлять, новыя дела и случаи, на которые готоваго суда в законах не находится. Где же поставленным судиям искать более готоваго суда? Не в здравом ли разуме? Подлинно, разум судил людей, когда ни одного закона не было еще написано; потом разум же написал законы для суда; и наконец в тех, которые обязаны судить по законам писанным, живет еще тот же человеческий разум, который произвел все человеческие законы. Но мне кажется, и в разуме, хотя каждый носит с собою сию сокровищницу истины, – и в собственном разуме найти готовый суд не без затруднения. В самом деле, если бы удобно было каждому судии обретать суд в собственном разуме: то не для чего было бы писать законы. Поелику же найдено нужным написать законы: то сие показывает, что найдено неудобным почерпать суд из одного собственнаго разума: так как сей источник у иных не открыт, у иных безводен, у иных наполнен брением, или засыпан прахом, то есть, иным недостает образования, иным способности, у иных предразсудки или страсти заглушают здравый смысл и естественное чувство справедливости. Закон есть опытом утвержденный разум не одного человека, но правительства, целаго народа, многих поколений: как может сравниться с ним личный разум одного какого либо человека? Закон тем чище видит умственно, тем вернее показывает отрешенную истину суда, что он не развлекается видом чувственной личности подсудимых и прикосновенных к суду; для него нет

299

ни лица сильнаго, ни врага, ни друга, ни даров: напротив того личный разум судии тем удобнее ослепляется духовно, чем более видит чувственно; при виде сильнаго возмущается страхом, для друга смягчается, и, думая снисходить, впадает в слабость; на врага раздражается, и строгость простирает до жестокости; дарами прельщается, и, преследуя воздаяние, неприметно теряет из вида правосудие. Где же и легко, и верно, найдут судии суд законный, при обыкновенных неудобствах со стороны законов, благоразумный при обыкновенных несовершенствах человеческаго разума? Кто постигнет сию тайну суда? Кто, подобно Высочайшему и Совершеннейшему Судии Богу, «изведет, яко свет, правду» (Пс.36:6), которую затьмевать между человеками соединяются искусство и неведение, сила и немощь, живущая в судии страсть и мертвый разум законов? Да не оскорбятся законоведцы и мудрецы; но паче да вразумятся; не их собственно званию поверяет Верховный Судия великую тайну суда; есть другое, более действительное звание, тайных Его советников, звание боящихся Господа. «Боящиися Господа обрящут суд, и оправдания, яко свет, возжгут». Боящийся Господа имеет закон, в котором все множество законов заключается, все разнообразие законов согласуется. Ибо если цель всех законов есть правда, порядок, благо: и если всеобщее основание всякаго блага, порядка, правды лежит во благой, премудрой и святой воле Божией: то всеобщее основание и корень законов есть не делать и не попускать ничего противнаго воле Божией, а сие-то и есть бояться Господа. Боящийся Господа находится у самаго источника разума и премудрости: Поелику «начало премудрости страх Господень» (Прит.1:7). Боящийся Господа в суде не страшится сильнаго: ибо страшен ли стук колесницы во время грома? И старший между рабами велик ли в присутствии царевом? Боящийся Господа не повредит суда по любви к другу или по ненависти к врагу: Поелику он никого не любит паче Бога, и по любви к Нему хранит суд; а врагов он не имеет, потому что, боясь Бога, боится и закона Божия, повелевающаго любить врагов. Боящийся Господа в суде не прельстится дарами: Поелику он боится потерять благодать Божию и Царство небесное; где же найти такое сокровище, для котораго бы он мог решиться на такую потерю? Так важен для праваго суда и правосуднаго начальствования страх Господень. Посему-то, приявшие жребии общественных служений судебных и начальственных, посему-то и поспешают вас оградить страхом Господним, чрез священную клятву пред Словом Господа, пред крестным изображением Господа, пред олтарем Господа, пред лицем невидимаго, но видящаго сердца и помышления Господа. Со страхом Божиим приступите к клятве: с усугубленным клятвою страхом Божиим отыдите на служения ваши. Страх Господень да вспомоществует вам «обретать суд, и оправдания возжигать, яко свет». Аминь.

56. Слово при гробе в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича

(Говорено в Архангельском соборе февраля 4 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Подобен ему не бысть пред ним царь, иже обратися к Господеви всем сердцем своим и всею душею своею, и всею силою своею. – Обаче не отвратися Господь от ярости гнева Своего великаго (4Цар. XXIII. 25–26). О Боже! так ли неумолим гнев Твой? Царь, не только благочестивый, но и безпримерный в благочестии, царь, который «сотвори правое пред очима Господнима» (4Цар. XXII. 2.), царь, который старался не только подвластную ему Иудею, но и всю землю Израилеву очистить от идолослужения, и просветить Богослужением истинным, который, как скоро узнал книгу закона Божия, немедленно принес пред нею покаяние в беззакониях своего народа, и с тех пор не преставал быть ея учеником, исполнителем, защитником, проповедником, такой царь, с таким сердцем и душею, не мог отвратить Господа от ярости гнева Его великаго; но гнев сей открылся раннею и внезапною смертию сего самаго царя, – Иосии. О Боже! так-ли неумолим гнев Твой? Не таков ли гнев Божий над нами, Россияне? Ибо что значит сия, не угрожавшая нам, но уже действительная, кончина сего поистине Благочестивейшаго Царя, – кончина, которой ни лета Его не призывали, ни силы, по видимому, не допускали, ни самая болезнь, в начале своем, не предвещала? Не то ли сие значит, что Бог нами прогневан, и «не отвратися Господь от ярости гнева Своего великаго?» Не познал Иудейский народ цены сокровища, которое имел в царе своем Иосии: не познал, когда имел, и не воспользовался сим сокровищем. «Весь Иуда и Иерусалим плакаша о Иосии. И Иеремиа возрыда по Иосии, и глаголаша вси князи и княгини плачь по Иосии» (2Пар. XXXV. 24–25). Ах! поздно большая часть из них плакали по Иосии, вместо того, чтобы прежде усерднее плакать вместе с Иосиею, когда сердце его сокрушалось покаянием, и смирялось пред грозным судом Божиим, когда он плакал пред Богом, и был услышан. Иеремия, без сомнения, лучше всех знал, почему «рыдал», когда другие только «плакали»: он рыдал удвоенным плачем, плачем о лишении царя, и плачем о позднем плаче народа. Народы, которым Бог в день благоволения Своего даровал Благословеннаго Александра! (ибо народам был Он от Бога дарован, а не одному народу Российскому) народы! познали-ль вы всю цену сего Сокровища? Упрочили-ль для себя всю пользу, которою оно могло вас обогатить? Какое пророческое слово может ответствовать на сие? – Время будет на сие ответствовать событиями. – Вечный, владычествующий временами, да речет мир на Преемника могущества и добродетелей Александра, дабы возобновился и не умолкал «глас радости и спасения в селениях праведных!» (Пс.117:15) Но нам теперь говорить ли о великом сокровище? Оплакивать ли великую потерю? Говорить ли от избытка сердца печальнаго? или молчать от недостатка слова достойнаго? Дайте мне слово, или научите меня молчанию. Не умею говорить, и безмолвствовать не умею. Отрекаюсь от необъятнаго подвига хвалить Александра, уже Благословеннаго, но нельзя удержаться от печальнаго пред Церковию размышления и слова о Царе, Который, подобно как Иосия, достоин, чтобы по Нем рыдали Пророки. Представьте себе человека, который стоит над потоком, и видит, как его сокровище низвергается в глубину. Касаясь вод, оно производит звук, и раждает круги, один другаго пространнейшие: но в тоже мгновение скрывается в глубине, и только трепетание вод остается приметным зрителю. Подобно сему, кто может созерцать, пусть станет теперь над потоком времен, над водами народов, как изъясняется язык Пророческий. Смотри, как драгоценная жизнь явилась; подвигла своею силою народы; наполнила своею деятельностию многочисленнейшие круги, один другаго пространнейшие; произвела громкие звуки славы: но вдруг она погрузилась в вечность, и одно трепетное движение грозной нечаянности простерлось по всем известным народам. Александр, еще в колыбели, радость и надежда отечества, – Александр, в Порфирородном семействе, утеха и любовь, – Александр, в начале века на Престоле, как солнце на востоке, – Александр в России, Отец народа, Спаситель Империи, – Александр в Европе, возстановитель Царей, примиритель Царств, душа царственных Советов Европы, – Александр в Царствии Божием, избранное орудие Царя Христа, чтобы торжественно утешить и возвеличить Христианство там, где оно торжественно было целым народом отвержено и поругано, плотоносный Архистратиг небесных на земле сил, побеждающий небесным оружием, Кровию Агнца, кротостию и смирением; – какие светлые виды! какие величественные образы! Но как внезапно все они закрываются одною мрачною чертою: Александр во гробе! Если в области природы есть предзнаменования и предчувствия необыкновеннаго и великаго, подобно как в высшей области духа прообразования и пророчества: жизнь Александра многократно была оными ознаменована. Что значит, что Его рождение было в день, когда удаленное от нас солнце обращается к нам со своим светом; а вступление на Престол Империи, в то время, когда солнце, увеличив свет до равновесия со тьмою, начинает для наших стран весну, время развития и оживления земной природы? – Так случилось? Покойный ответ для людей, которые труд разсуждать почитают излишним, и боятся, чтобы не узнать чего необыкновеннаго, или чтобы не встретиться с Провидением! Не так ничтожны знамения времен для мудраго, который знает, что «в руце Господни власть земли, и потребнаго воздвигнет во время на ней» (Сир. X. 4). Святый Амвросий Медиоланский, даже говоря о Рождестве Спасителя, столь обильном знамениями чудесными, не оставляет без замечания и сего естественнаго знамения времени, что с «Рождеством Христовым день возрастает» (Слов. на Рожд. Хрис.). Что значила не обыкновенно живая радость, о которой еще можешь вопросить старцев твоих Россия, и рекут, – необыкновенно, говорю, живая радость народа, при рождении Александра, когда родившийся младенец был только еще Наследник Наследника? Что и сие значило, что, когда внуки, как новосаждения масличныя, окружали Великую Екатерину, все прекрасны душею, все возлюбленны, Александр преимущественно был Ея восхищением? Что значил восторг России, когда она увидела Александра на Престоле? – Опыт дает право сказать, что то были великия предчувствия Великой Императрицы и Империи. Сообразно с знамениями времен, одним из первых подвигов царствования Александрова было старание умножить свет в Севере, Ему подвластном. Учреждения для просвещения народа умножены, ограждены постановлениями, расположены в правильных кругах, приведены к общему средоточию, находящемуся близ самаго Престола, украшены новыми предметами знаний, обогащены способами, возвышены в правах, как для сообщающих, так и для приемлющих просвещение. Как распространился

300

, от сего свет, и сколько был он благотворен, пусть усматривают и определяют просвещенные. Царское дело создать обители просвещения прочно и благолепно, и покрыть Своим Высоким покровительством, а не преподавать учение, или руководствовать юношей. Но особенное время, на которое «Имеющий в руце Своей власть земли», как необходимо «потребнаго, воздвиг» Александра, было не тихое утро России, но бурный вечер Европы. Буря мятежа разрушила и Престол Царя и Олтари Христовы у народа, который дотоле, по видимому, дышал только легким ветром; и ужасныя развалины омывал продолжительный дождь кровавый. Из порывов безначалия родился, как сильный вихрь, похититель власти, который то уносил Престолы с мест, где они были, то поставлял их на местах, где их не было; и который, наконец, подняв большую часть Европы, нес обрушить ее на Россию. Что, если бы на сие время, когда так укрепился и возвысился сей «излишний» на земли, – что, если бы не воздвиг Господь «потребнаго» на ней? Что было бы с народами, которые со дня на день умножая собою число порабощенных, чрез сие самое умножали число орудий порабощения, и увеличивали силу поработителя и которым он не хотел оставить другой безопасности, как войдти в порабощение, ни другой чести, как быть орудиями порабощения? Что было бы с священным Царским достоинством, которое непорфирородный Царь оскорблял сугубо, и унижением Порфирородных, и возвышением непорфирородных? Что было бы с народным духом, что было бы с просвещением и разумом образованнейшей части света, когда неограниченное самолюбие, никаких границ не уважавшаго властителя, непременно требовало, чтобы все умело только раболепствовать пред ним, чтобы добродетель подвизалась только исполнять его волю, истина – ему ласкательствовать, знания – изобретать только средства для его целей, искусства – производить ему памятники его славы, или размножать его идола? Чего надлежало ждать и Христианскому Богослужению от мнимаго в своей земле возстановителя онаго, который дал ему вид возстановления только для того, чтобы чрез то получить себе вид освящения, который одною рукою возстановлял Олтарь Христов, а другою гораздо с большим усилием созидал Синагогу христоубийственнаго народа? Что было бы с землею, столь много бедствующею, и еще более угрожаемою? Какая бездна зол открывается при сем размышлении! Потому, какое безпредельное благодеяние «Имеющаго в руце Своей власть земли», что воздвиг на ней Александра, дабы заключить сию бездну? Чем бедственнее и ужаснее то, что было, и было бы, без Него: тем величественнее и благотворнее то, что чрез Него последовало. Бог, Который воздвиг Александра на время необычайных браней и подвигов, научил Его противопоставлять оружиям воинства плотским не одне плотския, но наипаче духовныя, даже, без несправедливой кому-либо укоризны, можно сказать, адским оружиям небесныя, хитрости правду, дерзости твердость и терпение, надменности кротость и смирение, надежде на искусство и силы человеческия – упование на помощь и провидение Божие. И что же последовало? Идол Франции сокрушился о грудь России. Невольным поклонникам его дана свобода выйдти из заблуждения. Союзом названныя оковы многих царств распались. Александр с победою в столице врагов, разрушивших тебя, возрожденная потом Столица Александра, и «наказует» их наказанием «праведника, – милостию» (Псал. CXL. 5). Ни к чему не прикасается; ничего не требует; не показывает и не принимает славы победителя; дарит им пленных, воздает Христианскую честь их Царю-мученику; дает им безопасность провозгласить изгнаннаго Царя, и возстановить законный, но давно разрушенный Престол. Какая необыкновенная победа над врагами! И Поелику столь высокая победа ни на минуту не подвигла духа Александрова с глубокаго основания смирения: то какая еще более необыкновенная победа над самою победою! И что еще! слава побед по правде, пред тем почти забытой, принесена Господу сил. Неукротимый дотоле дух браней связан. Союзам Царей и царств, для которых не находили дотоле более приличнаго закона, как закон своекорыстия и взаимной зависти, Александр, сильным примером Своим, положил в основание закон безкорыстия и благоволения, словом, закон Христианский. Несогласия народов или прекращены, или обезсилены. Крамолы, если не уничтожены, то приведены в отчаяние. Дела, которыя решал меч, уже разрешаются советами. Многочисленное воинство Александра стоит в тишине, как величественная стража мира, не только России, но и Европы. Оградясь от врагов внешних, Александр, по собственному Его изречению, обращается против врагов внутренних, против неправосудия, неблагочиния, неблагочестия; как солнце, правильными шествиями, обходит землю, Ему подвластную, повсюду являя всех одушевляющий взор благоволения, пример благоговения к Богу, действия правды и милости. Мы наслаждались безопасностию и покоем; ожидали и требовали блаженства: – увы! может быть, слишком нетерпеливо и с ропотом ожидали, не разсуждая о трудностях, какия встречают созидающие благо народов; – может быть, несправедливо требовали, будучи недостойны блаженства, сами препятствуя созиданию онаго недостатком чистой и послушливой ревности к общему благу, истощая общее изобилие нашею роскошию, затрудняя законы и действие их преумножением беззаконий; – и видел Господь; и прогневался; «и не отвратися Господь от ярости гнева Своего великаго!» Где сей новый Иосия, «иже обратися к Господеви всем сердцем своим, и всею душею своею, и всею силою своею» (4Цар.23:25)? Что принесло нам величественное шествие? Что нашло наше ревностное сретение? – Одно мертвенное, оставшееся от безсмертнаго. «Да плачет» вновь «весь Иуда и Иерусалим» – весь народ и Град престольный! «Да глаголют вси князи и княгини плачь!» Да «рыдают» Служители Слова и таинств, рыданием «Иеремииным», или плачем Давидовым! Слышу плачь певца Израилева: «горы Гелвуйския! да не снидет роса, ниже дождь на вас!» За что сие проклятие на невинную природу? – «Яко тамо повержен бысть щит сильных» (2Цар. I. 21), жалуется певец Израилев. Но сильные повергли щит, уступив сильнейшим в брани: за что же негодовать на место, которое приняло их в падении? Прииди, певец скорби: я укажу тебе место, более достойное негодования. Прииди, помоги мне сетовать на горы Таврийския. «Горы Таврийския! да не снидет роса, ниже дождь на вас!» Не оружием врагов поражены тамо сильные: горный ветр пронзил главу Священную. Не малый щит немногих сильных повержен тамо: великий щит благоденствия великой Империи, крепкий щит мира Европы, проникнут стрелою невидимою. Не Саул оставленный ищет тамо смерти, которая окружает его: но Возлюбленный Давид ищет жизни для Возлюбленной болящей Супруги; а никем не подозреваемая смерть Его Самого ищет. «Горы Таврийския! да не снидет роса, ниже дождь на вас!» Но тщетно и сие негодование, и может быть, дерзостно. «Смиримся под крепкую руку Божию» (1Петр. V. 6). И для нас, и для оплакиваемаго нами, лучше молиться, нежели жаловаться. Царю Царей! Ты воздвиг Его на время; Ты воззвал Его к вечности. Приими то, что Ты даровал; не остави тех, которых лишаешь. Ты "взял" сего Царя, как «праведнаго, от лица неправды» (Ис. LVII. 1), когда она готовилась вновь разродиться отступлением от Царей; (ибо разрушителя крамол всемирных, надлежало устранить от тяжкой скорби, видеть их отрасль, проникшую даже в отечество;) умилосердися, Господи, возьми сию неправду от лица оставшихся праведных! Христе, животе наш! в Тебе Едином искал Он врачевства и жизни во дни болезни Своея; сподоби Его «истее Тебе причащатися в невечернем дни царствия Твоего», в Соборе Царей, вечно с Тобою царствующих! Аминь.

57. СЛОВО в день Благовещения пресвятыя Богородицы301

1826 год

Твердое убо основание Божие стоит, имущее печать сию: позна Господь сущия Своя, и да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне. (2Тим. II. 19). Мне кажется, что ныне вижу я сие «основание Божие», которое Апостол указует как закрытое печатью, как известное одному Господу. Что есть основание Божие, на котором твердо стоит всякое создание Божие как не Сын Божий, Иисус Христос? «Яко Тем создана Быша всяческая, яже на небеси, и яже на земли, видимая и невидимая, Аще престоли Аще господствия, Аще начала, Аще власти, всяческая Тем и о Нем создашася, и всяческая в Нем состоятся» (Кол. I. 16–17). Если нужно и вновь созидать падшия создания Божии, «основания иного никтоже может положити, паче лежащаго, еже есть Иисус Христос» (1Кор. III. 11). Сие основание Божие несет ныне Дух Святый от высоты небесной, и полагает во глубине земной; несет от славы Божества, и полагает в сокровенности человечества, закрытое более нежели одною печатию, – печатию девства, печатию смирения, печатию молчания. Подлинно, кто кроме Господа знал Тебя, Единосущный Божий, в сем непостижимо умаленном

302

состоянии, в котором однакоже сокровен был «Бог всяческая во всех» (1Кор.15:28), когда Ты, как основание спасения нашего положен был во чреве Марии, даже и после Архангелова благовещения недоведомым образом. Дивимся славе творческих дел Божиих; подивимся также их сокровенности. Углубим еще мало внимание наше в указуемое Апостолом основание Божие: должно надеяться, что в нем найдется скрытое для нас сокровище.

Часть первая.

«Твердое убо основание Божие стоит, имущее печать сию: позна Господь сущия Своя». Хотя то верно, что «начаток создания Божия» (Апок. III. 14), или всеобщее основание онаго есть Сын Божий Иисус Христос: впрочем из слов Апостола приметить можно, что здесь он говорит «об основании Божием», не в отношении ко всем созданиям Божиим, но в отношении к некоторым только избранным, которых Господь отличительно познает и нарицает Своими. «Позна Господь сущия Своя». Что же значит в сем особенном отношении основание «Божие?» Без сомнения, оно значит то, что на Сыне Божием, как на всеобщем основании, в особенности созидается в роде человеческом; то, что на Иисусе Христе, как на глубочайшем основании, созидается в каждой душе истинно Христианской. Яснее сказать: оно значит Церковь, которой основатель есть Сын Божий; оно значит благодатный и спасительный дар Божий в человеке, веру, которой Начальник и Совершитель есть Иисус Христос. Сие основание Божие Апостол называет твердым или неразрушимым: потому что Сам Господь сказал, как о Церкви вообще: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18), так и о душах истинно Христианских в особенности: «не восхитит их никтоже от руки Моея» (Иоан. X. 28). Было издревле обыкновение полагать на зданиях знамения, или надписи, которыя бы показывали принадлежность оных, назначение, важность, неприкосновенность. По сему образу и на духовном здании Божием Апостол видит «печать», или иначе, знамение или надпись, которая твердое основание Божие отличает от неосновательных и удоборазрушимых взгромождений человеческих, и охраняет в неприкосновенности от покушений хитрости или дерзости, безразсудности

303

или злобы. «Твердое основание Божие стоит, имущее печать». Какую же печать? – "Сию", продолжает Апостол: «позна Господь сущия Своя». Дивная по-истине печать! Вы видите, что это надпись; Поелику она состоит из слов: но не без причины Апостол называет ее «печатью»; Поелику не столько изъявляет и открывает

304

, сколько сокрывает и утаевает; а сие и есть свойство печати. «Позна Господь сущия Своя». Господь знает Своих: итак неужели человеки не знают тех, которые суть Божии? – Так. Очень часто, и, может быть, большею частию, их не знают. О Моисее, когда он поразил Египет, избавил Израиля, ознаменовал чудесами воздух, воду, землю, древо, камение, можно ли было не знать, что он есть Божий? Однако, видно, не довольно сие знали, когда роптали на него и воздвигали мятежи против него. Иосиф чрез рабство и темницу проведен был до престола; прославлен ведением таин Божиих, облечен могуществом: однако самые братья его не скоро догадались, что он есть Божий; он принужден был сам открыть им сие: «не бойтеся: Божий бо есмь аз» (Быт. L. 19). Кому не известно было Ангельское житие и небес достойное учение Иоанна Крестителя? Но многие ли знали, что он точно указан сим словом Господним: «се Аз посылаю Ангела Моего» (Мал. III. 1)? На вопрос: «крещение Иоанново с небесе ли бе? Архиерее и книжницы и старцы», люди более других знающие, не постыдились объявить свое неведение. «И отвещавше глаголаша Иисусови: не вемы» (Мк. XI. 30–33). И Тебя, Присносущный и Единосущный Божий, даже после того, как Ты глаголал, как «николиже глаголал человек», творил «знамения», которых «не может человек творити», «аще не будет Бог с ним» (Иоан. VII. 46; Ин. III. 2), – знали ль и Тебя, от Котораго единаго истинное знание, как свет от солнца, исходит? Если бы знали, то не говорили бы так неблагоговейно:

305

«не сей ли есть тектонов сын» (Матф. XIII. 55)? Не отрекались бы так равнодушно: «сего не вемы, откуду есть» (Иоан. IX. 29). «Аще Быша разумели, не Быша Господа славы распяли» (1Кор. II. 8). Если же светильников мира и Самого Солнца не видали слепотствующие человеки, если открыто посылаемых человеков Божиих и самой Премудрости явившейся не познали: то уже и неудивительно, если не познаваемы бывают в мире те из сущих Божиих, которых особенное провидение Божие не являет миру, между тем как собственное их смирение скрывает от него. «Позна Господь сущия Своя». Никому кроме Господа не приписывает Апостол сего знания: итак неужели те, которые суть Божии, не знают и сами, что суть Божии? – Подлинно, и сие должно заключить из слов Апостола. Правда, по изречению того же Апостола, «самый Дух спослушествует духови нашему, яко есмы чада Божия» (Римл. VIII. 16), если мы подлинно таковы; и по другому Апостолу, «веруяй в Сына Божия, имать свидетельство в себе» (1Иоан. V. 10). Но какое свидетельство? – «Сие есть свидетельство, яко живот вечный дал есть нам Бог, и сей живот в Сыне Его есть» (1Ин. 5:11). Поелику же сей "живот" верующих, до дня откровения сынов Божиих, «сокровен есть со Христом в Бозе» (Кол.3:3): то может случиться, что они сами не довольно знают, какое сокровище Божие имеют в скудельных сосудах своего тленнаго человечества. И Дух, который свидетельствует духу их, не есть ли тот Дух, который «идеже хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуду приходит, и камо идет» (Иоан. III. 8)? Когда Он, «не веси, откуду приходит»; тогда исполняет тебя Божественным: а когда «не веси, камо идет», тогда не найдешь в себе ничего, кроме человеческаго. Не преимущественно ли избрал, не очевидно ли присвоил Себе Господь Павла, когда в откровении сказал о нем: «сосуд избран Ми есть сей» (Деян. IX. 15); и, положив в нем Свое Божественное основание, воздвиг на нем духовное здание не только многих уверовавших чрез него душ, но и многих великих Церквей, во многих странах и народах? И что же? Павел и после сего не знает, достиг ли он совершеннаго присвоения Богу. "Братие", сказует он, «аз себе не у помышляю достигша: едино же, задняя убо забывая, в предняя же простираяся, к намеренному теку, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе» (Фил. III. 13–14). Воистину только Сам един «позна Господь сущия Своя». Но почто скрывает Он их и от других человеков, и некоторым образом от самих себя скрывает? Для чего бы не знать им яснее, что они суть Божии, – к их утешению? Для чего бы не знать сего и другим человекам, – к их назиданию? Бывает и так

306

; Поелику печать Божия не может быть совсем неприметна, и не должна быть безполезна. Но и здесь, как в других случаях, более кроется под печатью, нежели что представляет открытый вид печати. Скрывается благодатное основание Божие в человеках: потому что полагается в самой глубине души, так чтобы глубже онаго не оставалось ничего человеческаго, которое могло бы ослабить твердость основания Божественнаго. Это, по выражению Апостола, «потаенный сердца человек» (1Петр. III. 4): нельзя встретить его на распутиях, или увидеть в зеркале. Скрывается основание Божие от мира, частию не по намерению, но по естественному последствию его чувственнаго образования. Мир не видит святых, подобно тому, как слепые не видят света. Скрывается благодатное основание в человеках, частию по намерению хранящаго их провидения Божия, дабы тем менее могли приражаться к оному враждебныя силы, угрожающия оному разрушением. Так и основание земнаго, вещественнаго здания скрывается в земле, потому что, быв обнажено и подвержено переменному действию стихий, ослабело бы оно, и ослабило бы вместе с собою все здание. Скрывается основание Божие в человеке и от сего самаго человека: дабы он «не возмнил себе быти нечто, ничтоже сый» (Гал. VI. 3), и не прельстил себя собственным умом; дабы не превознесся, и гордостию не испроверг в себе основания благодатнаго, которое лежит твердо и безопасно только во глубине смирения. Таковыя и подобныя размышления могут руководствовать к уразумению, почему основание или здание Божие, столь видимое в целом, такою сокровенностию запечатлено в частях своих и своем внутреннем составе, что един Господь верно знает сущия Своя. Возблагоговеем пред тайными судьбами Божиими. Возбудимся с глубоким вниманием искать человеков Божиих, и Божия в них основания. Не будем дерзновенны в суждениях о ближних наших, не зная в них того, что един Господь в них знает

307

.

Часть вторая.

«Твердое убо основание Божие стоит, имущее печать сию: позна Господь сущия Своя, и да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». (2Тим. II. 19). Разсматривая указанную Апостолом на основании Божием, или на здании Божием в человеке «печать» или надпись, до сих пор мы разсмотрели первую половину ея. Следует вторая половина: «и да отступит от неправды всяк, именуяй имя Господне». Если бы на здании Божием лежала только первая оная печать, читалась только первая надпись: «позна Господь сущия Своя», то есть, един Бог верно знает

308

тех, которые, по живой вере и никогда не отпадающей любви, неотъемлемо и вечно принадлежат Ему и Его, неземной только, но и небесной Церкви; сие могло бы и утешать нас и устрашать. Утешать – мыслию о твердости основания Божия, никому неприкосновеннаго, о ненарушимости печати Божией, о безопасности тех, которые сокрыты в тайне лица Божия. Устрашать – неизвестностию, в которой нельзя оставаться беззаботно. Ибо если

309

един Господь знает Своих, то кто суть те, с которыми мы живем и обращаемся, которых внушениями

310

образуемся, которых примерам следуем? Кто есмы и мы сами? Божии ли они? Божии ли мы? – Бог знает! Как страшно слово сие в сем случае! Если Бог один знает тех, с которыми я в сообществе, и которые меня руководствуют; то почему знать, не духи ли лестчие меня руководствуют? Не со врагами ли Божиими я в сообществе? Не в опасности ли потому и я – быть и остаться чуждым истиннаго, благодатнаго усвоения Богу? Какая страшная неизвестность! Господи, ведающий сущих Твоих! Праведен и премудр еси, сокрывая их от мира, который недостоин ведать их, и который употребил бы во зло известность о них

311

: но буди такожде благ для тех, которые, хотя может быть еще не суть Твои, но желают сделаться и пребыть Твоими; покажи знамение, по которому и мы, не ведающие, могли бы узнавать истинное, благое, благодатное, святое, одним словом, Твое в человеках, дабы паче всего сущее Твое любить, Твоего искать, Твоему поучаться и последовать, к Твоему прилепляться и присоединяться, и чрез единство с сущим Твоим, следственно и с Самим Тобою, иметь блаженное упование, и нам быть Твоими неизменно и вечно. Подлинно, как царская печать, скрывая под собою тайну цареву, в тоже время начертанием своим показывает, кому она принадлежит, и таким образом предохраняет от погрешности, чтобы не принять за царское то, что не царю принадлежит: подобно сему надобно, чтобы таинственная печать, которою Бог запечатлевает верных и избранных Своих для Себя Самого, как известных Ему единому, ознаменована была некоторым приметным и довольно верным знамением, по которому бы можно было внимательным отличать сущих Божиих от тех, которые обманывают, или обманываются, представляя себя таковыми. Таково и есть второе начертание, или вторая надпись, которую приметил Апостол на духовном здании Божием в человеках: «да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». Великое для нас благополучие на земли, великая надежда блаженства на небеси, что мы можем по вере «именовать имя Господне». Божественный Спаситель наш почти все дело спасительнаго посольства Своего с неба на землю заключает в том, что сделал человеков способными «именовать имя Господне». Приближаясь к пределу Своего земнаго поприща, Он взывает в молитве к Отцу Своему небесному: «дело соверших, еже дал еси Мне, да сотворю». Какое Дело? – «Аз прославих Тя на земли»; или иначе: «явих имя Твое человеком, их же дал еси Мне от мира» (Иоан. XVII. 4–6). Из сего почти можно заключить, что те, которым «явлено имя Отца небеснаго», которые «именуют имя Господне», по сему самому суть Христовы, суть Божии. "Никтоже", свидетельствует боговдохновенный Апостол, «может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (1Кор. XII. 3). А кто говорит Духом Святым, тот должен быть и Христов и Божий; Поелику Дух Святый чуждым не дается. Свидетельствует и другой Апостол, что «всяк веруяй, яко Иисус есть Христос, от Бога рожден есть» (1Иоан. V. 1). А кто рожден от Бога, тот ближайшим образом есть Божий. Что ж? Не можем ли мы посему разсуждать и заключать так: вот мы именуем

312

имя Господне; мы нарицаем Господа Иисуса: так верно мы Христовы, верно мы Божии; верно, есть в нас царствие Божие, и мы в царствии Божием в свое время будем? По жизни и делам некоторых подлинно можно примечать, что таковы у них мысли и чувствования, на которых, как на основании, зиждут они свою надежду для неба и для вечности. Таким образом их духовное здание имеет только сию печать: «именуяй имя Господне...» и не более. Будем осмотрительны. Это печать переломленная. Это надпись прерванная. Это не твердое основание

313

. Не «всяк именуяй имя Господне» истинно и совершенно утвержден во Господе и во царствии Его. Господь Сам возвещает: «не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в царствие небесное» (Мф.7:21). И еще более грозно то, что предрекает Он далее: «мнози рекут Мне в он день», то есть, в день, когда царствие небесное откроется, и в него призваны будут благословенные: «Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом? И тогда», продолжает Он, «исповем им, яко николиже знах вас» (Матф. VII. 21–23). О грозная нечаянность! Они призывали Господа, следственно знали Его и веровали в Него; пророчествовали, бесов изгоняли, творили чудеса, следственно не малую, и более нежели обыкновенную веру имели, но Господь не приемлет их во царствие Свое, и даже не знает их! О невероятное преспеяние зла и растления человеческаго! Не ужели и дающее живот вечный познание Единаго истиннаго Бога, и, егоже послал есть, Иисуса Христа, может быть без духа и жизни? – Надобно признать сие: потому что есть люди

314

, которые «Бога исповедают ведети, а делы отмещутся Его» (Тит. 1:16). Не ужели и вера, которой предоставлено спасать человеков

315

, может быть безполезна? Именно, бесполезна, как говорит Апостол Иаков: «кая польза, братие моя, Аще веру глаголет кто имети, дел же не имать? Еда может вера спасти его» (Иак. II. 14)? Не ужели может случиться, что самыя действия Духа Божия в человеке, каковы суть: пророчество, изгнание бесов, чудотворение, погрязнут в смешении свойств и дел растленнаго, плотскаго человека; что небесный огнь, который, возгорясь в человеке, должен горе возводить человека, угаснет в брении земном, и начавшаго просвещаться человека оставит темною главнею? – Если бы не было сей опасности; то не было бы произнесено и сего предостережения

316

: «духа не угашайте» (1Сол. 5:19)! Христе Господи! Если не все, именующие имя Твое, внидут в царствие Твое; кто же из них внидет в оное? Господь ответствует: «творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех» (Мф.7:21). И напротив, почему некоторые из них не внидут в оное? "Отъидите", глаголет, «от Мене делающии беззаконие» (Матф. VII. 23). Христианин! ты «веруешь сердцем»; вероятно

317

, ты веруешь «в правду». Но Бог один сие знает: весть «Господь сущия Своя». Меня сие не назидает, а может быть и тебя не удостоверяет. Доколе семя лежит в земле; кто знает, будет ли древо и добрый плод? Ты «устами исповедуешь» имя Господне и твою веру: если бы ты исповедал сие, как святые Исповедники и Мученики, среди ужасов гонения, при угрозах смертию за веру, исповедание твое было бы не одним легким словом, но вместе и сильным делом, и тогда было бы верно то, что исповедуешь «во спасение». Но без того, кто знает

318

, от истинной ли внутренней силы, от живой ли веры происходит твое устное

319

исповедание. Цветут весною и такия древа, которыя не принесут плодов, и сами, от слабости корня и от недостатка сока, увянут и изсохнут. Что, если на древе твоем виден плод только мелкий

320

и грубый, безобразный и безвкусный? Что, если мнимая вера твоя, которая величает себя православною, и даже, может быть, представляет себя чудодействующею, что, если она сопровождается жизнию плотскою и чувственною, делами неправедными и беззаконными? Как бы ни хвалилось тогда древо, как бы ни украшалось цветами; нельзя скрыть, что оно дикое. «Всяко бо древо от плода своего познается» (Лук. VI. 44), говорит Великий Вертоградарь. Как бы ни превозносил ты свою веру, как бы ни украшал ее словами исповедания: неправедныя дела и нечистая жизнь обнаруживают

321

, что ты такое в самом деле; не прельщай и не прельщайся: ты не принадлежишь к добрым древам вертограда Христова, но к саду, «егоже не насади Отец небесный», и который «искоренится» (Матф. XV. 13), если не будет возделан новым деланием духовным, делами правды и святыни. Хочешь ли быть добрым древом вертограда, которое не посечется и не искоренится? Приноси плоды добрые! Хочешь ли быть истинным зданием Божиим, вечно живым храмом Духа Святаго? Не только «именуй имя Господне» верою, но «и отступи от неправды» жизнию. Одно только твердое основание Божественнаго

322

упования и одно здание вечнаго спасения, одно то, которое «имеет печать сию: да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». По сей печати узнавай между именующими имя Господне сущих Божиих; по сему знамению испытывай себя, приходишь ли ты во усвоение Богу. Святый Василий Великий надежнейшим признаком благодатнаго состояния полагает возненавидение неправды. «Как может», – вопрошает он, – «известитися душа, что простил ей Бог грехи?» И ответствует: «если увидит себе самую в таком расположении, какое имел глаголавый: неправду возненавидех и омерзих» (Кратк. Прав. воп. 12. Пс. CXVIII. 163). Божие здание, Божий дом, душа Христианская! Внимай себе, точно ли твое внутреннее основание имеет истинную печать, утверждающую и охраняющую. Как от пропасти, как от смерти, как от двери ада, «да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне»

323

. Аминь. Посмотрим на основание наших дел. Не запечатлено ли оно желанием: да знает нас мир и да угодим ему? Если так: то дела наши не на Божием основании утверждаются и Господь не знает нас. Приникнем во глубину души нашей. Не надежда ли на себя и любовь к себе лежит в основании наших мудрований и склонностей? Если так: то не скрыто в нас основание Божие и Господь не знает нас. Испытаем жизнь нашу. Не на грубых ли только чувствах она утверждается и не до стихийнаго ли только разума возвышается? О как непрочно сие основание и сие здание! Оно рушится со стихийным миром и что тогда нам останется? Перестанем на песке мира созидать мнимое благо, разрушим надежду на самих себя, утвердим сердце наше в Господе, а в сердце устроим тайное делание молитвы, веры, любви к Богу, которым бы и нынешнее делание добра управляемо было: и тогда восприимем дерзновение упования, что Господь познает и нас, как сущих Своих. Аминь. «Твердое основание Божие», пишет Апостол, «стоит имущее печать сию: и да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». Когда видим на здании Божием оную первую печать, или первую надпись печати: «позна Господь сущия Своя», то есть, когда уразумеваем, что един Бог верно знает... Осмотримся. Не все тут. Не цела сия печать. Не твердо сие основание...» Не слышите ли, как велегласно весь Иерусалим «именует имя Господне»? Не только ученики Господни, но и народ, и даже Подумаешь, что здесь совершенно явилось «основание Божие», что уже не «Господь» Един «весть сущия Своя», но и вся вселенная их видит, потому что целый город торжественно приемлет Господа и следственно представляет себя градом Божиим. Но помедлите, дайте пройдти немногим дням, и окажется совсем иное. Народ, провозгласивший Христа Царя, охотнее возносить будет языческаго кесаря: «не имамы царя, токмо кесаря» (Ин.19:15). Будет час, когда во всем Иерусалиме, оглашаемом теперь торжественными восклицаниями Господу нашему, ничего не слышно будет, кроме мятежнаго вопля: «возми, возми, распни Его» (Ин.19:15). Несчастный народ и град! От чего с тобою столь внезапная, столь ужасная перемена? От того, что ты не отступил от неправды, хотя на время с некоторым благоговением именовал имя Господне. Архиереи, книжники, князи, фарисеи не отступили от неправды честолюбия и зависти; народ не отступил от неправды суеверия и наемнаго раболепства. Не «Божие основание» то было; и потому не было «твердо», но и разрушено, и по четырем ветрам разсыпано. Христиане, новый избранный народ Божий! Умудритесь печальным примером древняго. Как от пропасти, как от смерти, как от двери ада, «да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». Аминь.

58. Слово в день Святыя Пасхи324

(Напечатано в Христ. Чтении 1839 г. и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

«Христос воскресе!»

– Сказав сие, что могу сказать вам более? Все сказано. Надобно ли основать веру, сотворить надежду, воспламенить любовь, просветить мудрость, воскрилить молитву, низвести благодать, уничтожить бедствие, смерть, зло, дать жизненность жизни, сделать, чтобы блаженство было не мечта, но существенность, слава – не призрак, но вечная молния вечнаго света, все озаряющая и никого не поражающая? – На все сие найдется довольно силы в одном чудодейственном слове:

«Христос воскресе»

. «Аще Христос не воста, суетна вера ваша» (1Кор. XV. 17), признается один из несуетных Проповедников веры. Какое разрушительное предположение! Но чем более оно разрушительно, тем более созидательна противоположная оному истина: понеже Христос воста, то вера наша и непоколебима, и спасительна. Верует и язычник, но мертвым божествам, или тварям, также как сам он, смертным и тленным: как же может быть прочна вера, когда божество ея тленно, или живоносна, когда оно мертво? Верует Иудей, и верует Богу живому, но по «писмени» закона, которое грешника «убивает», а воскресить не может: чего ждать от сея веры, кроме того, что мы от нея видим? Она убила христоубийственный народ Иудейский, разсыпала кости его по вселенной, и с ним вместе сама себя разрушила так, что Иудей и вера его не имеют никакой надежды, разве в Христианстве. Некоторые мудрецы древности, уразумевшие нелепость язычества, но не проникшие во Святилище истины Божественной, изобрели было еще веру неведомому Богу, и воздвигли сему имени олтарь, может быть, некоторым и новейших времен мудрователям не неугодный, потому что он не назначает для себя великих жертв: но если неведом Бог, то неведомо и то, как должно служить Ему, и в сем случае может ли наше служение быть Ему приятно, а нам спасительно? Так – неведением основанная вера тем же неведением и разрушается. Мы, Христиане, веруем в Бога живаго, по закону «духа жизни о Христе Иисусе», свобождающему нас «от закона греховнаго и смерти» (Рим. VIII. 2). Мы «вемы», дерзаем сказать со Апостолом, «Емуже веровахом, и известихомся», «яко силен есть предание наше сохранити" (2Тим. I. 12). Как «известихомся?» – Всего вернее воскресением Того, «Емуже веровахом». Если Он веру Свою, в самом Лице Его, врагами Его низринутую во гроб, и низведенную во ад, воскресил, возвел, воцарил: то «известихомся, яко силен есть», и нашу веру и утвердить, и сохранить, и оправдать. «Аще в животе сем точию уповающе есмы во Христа», говорит еще твердый Проповедник веры, «окаяннейши всех человек есмы» (1Кор. XV. 19). Неверующие находят для себя в неверии ту выгоду, что могут безпечно наслаждаться приятностями жизни настоящей и пользоваться приязнию мира: незавидная, по правде, выгода, и не больше, как «окаянство»; ибо когда сказано: «окаяннейши всех человек есмы», чрез сие сказано и то, что все человеки, то есть, неверующие, больше или меньше «окаянны». Но если бы у нас, верующих во Христа, отнять уверение о воскресении: то подлинно мы были бы окаяннее всех окаянных человеков. «Мир», по слову Господню, «свое любит: а не сущих от мира», следственно и Христиан, если не всегда открыто гонит, то верно всегда внутренно «ненавидит» (Ин.15:19). Миролюбцы наслаждаются: Христиане, или, отрекаясь от наслаждений, страждут лишением, или, попуская себе наслаждения, должны страдать раскаянием. Но, да не льстится мир злым удовольствием, сделать нас отчаянными, подобно ему. Если и все, по чему ценится настоящее, потеряно; еще не все погибло для нас, или лучше сказать, еще ничего не погибло. Надежда наша основана глубже настоящаго мира, и выше его воздвигнута. «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. XV. 20). «Аще ли же Дух Воскресившаго Иисуса от мертвых живет в вас, Воздвигий Христа от мертвых оживотворит и мертвенная телеса ваша живущим Духом Его в вас» (Рим. VIII. 11). Потребуете ли больше для совершенной надежды? – Если угодно: мы уже имеем то, что нам обещается в будущем в замену настоящаго. «Бог, богат сый в милости, за премногую любовь Свою, еюже возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешенми, уже сооживи Христом, и с Ним спосади на небесных, да явит в вецех грядущих презельное богатство благодати Своея благостынею на нас о Христе Иисусе» (Еф. II. 4–7). Когда же «премногая любовь Божия», чрез воскресение Христово, и в вере нас непоколебимо утверждает, и совершенною надеждою утешает: что должно при сем чувствовать сердце наше, если грубая чувственность не сделала его неспособным чувствовать влияния духовныя? Что, как не ту же любовь Божию, которою Бог, как вечное Солнце, сияет для нас, воспламеняющую нас для Бога? «Любы Божия обдержит нас», изъясняется Апостол, «суждших сие, яко Аще един за всех умре, то убо вси умроша» (2Кор. V. 14). И в другом случае, как скоро наименовал он «Христа Иисуса умершаго, паче же и воскресшаго, Иже и есть одесную Бога, Иже и ходатайствует о нас», – тотчас, в неудержимом восторге, восклицает: «Кто ны разлучит от любве Божия» (Рим. VIII. 34–35)? Подлинно, если, по изречению самой Любви, «больши сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Иоан. XV. 13); но без меры великая любовь, еще и врагами ей бывших, нас возлюбила даже до смерти за нас, и смерти крестныя: можем ли мы быть столько неблагодарны и безчувственны, чтобы ради нас воскресшая любовь не воскресила нашей любви ради Себя? Не стану далее изъяснять различныя чудеса, какия производит одно чудодейственное слово:

«Христос воскресе»

. Если оно воскресит в нас святую любовь Божию, непрестанно убиваемую греховною любовию мира и плоти: довольно сего чуда для совершенства настоящия радости, и для того, чтобы все прочия чудеса открылись нам сами собою. В ком воскресший Христос, на сем празднственном поприще, как в учениках на пути в Эммаус, возжег сердце сладким желанием, и неким сокровенным ощущением Его Божественнаго присутствия: того не праздным словом, и более нежели по одному обычаю, можем приветствовать, как Эммаусских путешественников приветствовали Апостолы: «воистинну воста Господь!» (Лк.24:34) «воистинну воскресе!» Аминь.

59. Слово в неделю о Фоме325

(Напечатано в Христианском Чтении 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1826 год

Глагола ему Иисус: яко видев Мя, веровал еси: блажени не видевшии, и веровавше. Иоан. XX. 29. Когда, по слову Пророческому, «поражен был Пастырь, и расточены овцы стада» (Зах.13:7), то есть, когда Иисус Христос предан был на крест и смерть, и Апостолы Его подверглись различным искушениям: Фома был единою от овец Его, в общем разсеянии, долее прочих заблуждавшею. Тогда как прочие Апостолы, хотя «страха ради Иудейска», впрочем хорошо поступили, что из первоначальнаго разсеяния, кому куда случилось, вскоре обратились искать друг друга, сошлись в известном месте, – «бяху собрани» (Ин.20:19), и, без сомнения, общую скорбь превращали в единодушную молитву; Фомы, неизвестно, по какому препятствию, или по его собственной неосмотрительности, там не было, – «не бе ту с ними». Первое последствие сего было то, что первое явление Господа воскресшаго собранным Апостолам, для Фомы было потеряно: «не бе ту с ними, егда прииде Иисус» (Ин.20:24). Другое последствие, что, когда прочие Апостолы явлением Господним вновь утверждены были в вере, в которой поколебались-было во время Его страдания и смерти, Фома, не смотря на свидетельство сих верных очевидцев, с неким упорством утверждал себя в неверии: «аще не вижу на руку Его язвы гвоздинныя, и вложу перста моего в язвы гвоздинныя, и вложу руку мою в ребра Его, не иму веры» (Ин.20:25). На сей случай, хотя мимоходом, обратить внимание просил бы я особенно тех, которые в особенные дни, скорбей ли, радостей ли Христианских, когда мы «бываем собрани», и призываем Господа в молитве, и приемлем Его в таинстве, «не бывают с нами» в собрании церковном, по препятствиям ли со стороны дел мирских, впрочем большею частию не непреодолимым, или только по своему небрежению. Не лишиться бы им благодатнаго посещения Того, Который обещал быть посреди собранных во имя Его, и Котораго присутствие приносит с собою блаженный мир и радость неотъемлемую! Произвольным ослаблением союза

326

с прочими верующими, который должен был укреплять их веру, не дойти бы им от слабой веры до упорнаго неверия! Возвратимся к Фоме. От погибели, которую готовило ему закосневающее в нем неверие, спасла его, вероятно, еще не разрушенная неверием любовь к Господу, по которой недавно, и сам он решительно возжелал, и предлагал прочим Апостолам, с готовностию к смерти, не отставать от возлюбленнаго Учителя и Господа, на явную опасность жизни шедшаго во Иудею: "идем и мы", – говорил Фома, – «да умрем с Ним» (Ин.11:16). Поелику сим образом любовь Фомы уже приобщилась смерти Христовой; то следовало ей приобщиться и воскресения Христова. Привлеченный ею, воскресший Господь вторично явился собранным Апостолам, собственно ради Фомы; дал ему, как он хотел, осязать язвы Своих рук и ног и ребр, – и сим, не простым, только внешним осязательным свидетельством, но живым прикосновением к открытым, так сказать, устиям внутренняго источника жизни, полуумерщвленнаго неверием Апостола воскресил в жизнь веры. Совершив сие дело милосердия, Господь присовокупил слово правды: «видев Мя, веровал еси; блажени не видевшии, и веровавше» (Ин. 20:29). Счастливое неверие, – так мог бы думать Фома, которым приобретено посещение Господа! Нет, глаголет Господь, ты преимущественно помилован, но не преимущественно блажен. «Видев Мя, веровал еси: блажени» – совсем другие. А из нас иные, взирая на пример Фомы, могли бы подумать: почто мы так несчастливы, что не можем иметь непосредственнаго явления и утверждения в вере от Господа? Нет, глаголет Господь и нам, не видеть – не есть несчастие, когда и без того есть достаточныя основания веровать; напротив, не видеть и веровать есть – особенное достоинство веры, и потому особенное блаженство. «Блажени, не видевшии, и веровавше». Мне кажется, что сие изречение Господне требует несколько более обстоятельнаго разсмотрения. Должно вспомнить, что все Апостолы, и одни Апостолы, были пред лицем Господа, когда Он именно Фоме, с некоторым видом упрека, сказал: «яко видев Мя, веровал еси», и к сему присовокупил неопределенное изречение: «блажени не видевшии, и веровавше». При первом взгляде, неожиданным и необычайным

327

представляется то, что укоряет Фому, который подлинно и заслужил укоризну тем, что угрожал не верить, если не увидит; но так укоряет, что та же укоризна поражает, кажется, и прочих Апостолов, ибо и они, хотя ранее Фомы, «видев Господа, веровали». Вид необычайности увеличивается ублажением не видевших и веровавших, если вообразить, что все Апостолы принадлежат к числу видевших, и следственно лишаются ублажения. А не им ли прежде сказано: «ваша же блаженна очеса, яко видят»? (Мф.13:16) Надлежало приметить сии необычайности

328

, чтобы уклонением от них приблизиться к истинному разумению изречения Господня. Если и все Апостолы, видев Господа, веровали: но великая в сем разность между Фомою и прочими. Они не имели прежде своего видения, толико, и по числу свидетелей и по способам удостоверения, сильнаго свидетельства о воскресении Господнем, какое имел он от них. Им видение даровано было по воле Господней, а не по их требованию. И так Фома исключительно заслужил личный упрек, потому что дерзновенно требовал видения, после свидетельств, совершенно достаточных основать веру. Все Апостолы видели Господа: но до невероятности уничижительно было бы то для их священнаго собора, если бы не было между ними ни одного, которому бы принадлежало возвещаемое Господом преимущественное блаженство, не видеть и веровать. Не желаем видеть, и не дерзаем воображать вас, Богоблаженные Апостолы, лишенными какого-либо блаженства верующих. Явите же нам, Вы сами, кто из вас «блаженный, не видевший, и веровавший»? – Смотрите, братия, не сие ли самое открывает нам Евангелист Иоанн, когда, повествуя о посещении гроба Господня, в утро воскресения, двумя учениками, пишет: «вниде и другий ученик, пришедый прежде ко гробу, и виде, и верова» (Ин.20:8). Что видел он по входе во гроб? Без сомнения, тоже, что видел первый ученик, именно Петр: «виде ризы едины лежащя» (Ин.20:6). А чему поверил? Тому ли, что пред тем возвестила Магдалина: «взяша Господа от гроба, и не вем, где положиша Его»? (Ин.20:2) Но чему тут было верить? Тут нет никакой сокровенной истины, и одно явное неведение. Чему же поверил ученик, «егоже любляше Иисус» (Ин.20:2)? Догадываюсь, и, думаю, по необходимости должно догадываться, что в ту минуту, как он, вступив во гроб, «виде ризы едины лежащя»; необыкновенно живая любовь необыкновенным образом возбудила в нем веру; легкая мысль, что нельзя было представить случая, по которому бы ризы, обвивавшия тело Господне с мастию, могли отделиться от мертваго тела, подала ему великую мысль о воскресении

329

; он не видал ничего более, как отсутствие погребеннаго Иисуса из гроба, но во глубине любящаго сердца ощутил, что живет Возлюбленный, несмотря на то, что к верованию в воскресение Его даже познанием Писания не был приготовлен: «виде и верова: не у бо ведяху писания, яко подобает Ему из мертвых воскреснути» (Ин.20:8–9). Как же скоро таким образом найден между Апостолами образец преимущественнаго блаженства не видящих и верующих: беседа Господня с Фомою получает от сего совершенную ясность и точное знаменование. Кажется, можно видеть, как Господь взором укорения взирает на Фому и глаголет: «видев Мя, веровал еси»; потом обращает взор одобрения на Иоанна, и хотя не открыто к его имени, но тем не менее внятно к его сердцу, продолжает: «блажени не видевшии, и веровавше». Прочие Апостолы остаются между одобрением и упреком. Но Поелику блаженство не видеть и веровать Господь возвещает, как общее блаженство многих; Поелику, после других, и нам дарована благодать веровать в Господа с Апостолами, тогда как мы не видали Его с ними: то что подумаем мы о себе самих? Не ужели подлинно мы блаженны паче Фомы, и даже паче прочих Апостолов, кроме, может быть, одного возлюбленнаго? Не смею с сим вас поздравить; боюсь и в сем случае, чтобы не оскорбить первых последователей Господа, и всеобщих руководителей в последовании Ему, если впереди их поставлю последних, и у них себе похищу преимущественное блаженство. «Довлеет ученику, да будет яко учитель его» (Матф. X. 25): довольно и для нас, если и мы последние можем быть участниками в блаженстве с первыми руководителями к блаженству. Довольно, если найдутся между нами некоторые, к которым отнести можно ублажающее изречение Господне: «блажени не видевшии, и веровавше». Некоторые? – А другие из нас не ужели видят и веруют? – Как ни странным сие покажется некоторым, но так должно быть, чтобы степени блаженства соответствовали степеням веры. И ныне есть «видящие и верующие», – те, которые, как Фома, требуют от веры удостоверений ясных, действий ощутительных, знамений чудесных. Есть, напротив, «не видящие и верующие», – те, которые и тогда, как против удостоверений возстают сомнения, ощутительныя действия веры скрываются, знамения чудесныя не являются, тем не менее твердо и непоколебимо стоят в вере. Не одним Апостолам, но всякому любящему обещал Господь Свое явление, следственно и видение. «Любяй мя возлюблен будет Отцем Моим, и Аз возлюблю его и явлюся ему Сам» (Иоан. XIV. 21). Не берусь изъяснить образов сего явления. Кто видит солнце, тот сие явление понимает без всякаго изъяснения; но слепому изъяснять видение солнца было бы тщетное усилие! Скажем нечто, единственно по требованию настоящаго разсуждения. В сердце твоем возгарается необыкновенно живая, неизъяснимо сладостная любовь Божия, которая всякое дело благочестия делает тебе легким и приятным, так, что ты не можешь сего приписать себе, но принимаешь то за дар Божий: тогда легко тебе веровать; ты испытываешь то, чему веруешь; ты ходишь во свете веры. В сем случае Господь может сказать тебе: «видев Мя, веровал еси». Знай же, что если и тогда, когда огнь в сердце твоем покажется угасающим, духовная сладость престанет быть ощущаема, вновь восчувствуется труд подвигов, и недостаточество сил, если и тогда ты подвигов не оставишь, о благодати Божией не усумнишься, сердца унынию не предашь: вот особенное достоинство веры! И потому вот особенное блаженство, хотя бы оно покрыто было страданием: «Блажени не видевшии, и веровавше!» Господь является человеку не только во внутренней, но и во внешней жизни, видимыми благодеяниями Своего промысла, в которых, по слову Апостола, «поне осязать его» (Деян. XVII. 27) можно. Если Он «оградил внешняя» твоя, и «внутренняя дому» твоего, «дела же руку благословил» (Иов.1:10): легко тебе веровать. Но такой вере и диавол не верит, как не верил ей в Иове; и потому может случиться, что она подвергнется опасному испытанию. Если же и тогда, как благодеющая десница Божия скрывается, и тебя постигает нищета, или

330

болезнь, или иное бедствие, ты, как Иов, «во всех сих приключающихся не даешь безумия Богу»: (Иов.1:22) то Господь благословит «последняя» веры твоея паче, «неже прежняя» (Иов.42:12). «Блажени не видевшии, и веровавше». Может еще вера наша встретить Господа на путях жизни общественной, в лице меньших братий Его, по слову Его: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). И здесь иногда более Он видим бывает, а иногда менее. Авдию, который сто Пророков Господних кормил хлебом и водою, не трудно было вообразить, что в них Сам Господь «взалкался», и самому Господу «дал он ясти» (Мф.25:35). Напротив того, как часто искушает нас то, что, видя нищих, не видим в них Христа, то есть, Христовых и христианских свойств и добродетелей! Точно ли они бедны, думаем мы? Достойны ли они человеколюбиваго участия по образу жизни своей? Будут ли они молиться за нас, получив благотворение? Не возмущайся напрасно, благодетельная душа! Не охлаждай сам своея любви подозрениями; не омрачай сам своея веры сомнениями. Не довольно ли тебе слышать от Господа: «Мне сотвористе»? На что, как Фома, хочешь видеть и осязать Его в том, кому благотворить желаешь? Благотвори видимому – требующему, и верь Невидимому – Приемлющему. «Блаженни не видевшии, и веровавше». Аминь.

60. Речь Благочестивейшей Государыне Императрице Марии Феодоровне, пред вступлением Ея Величества в Успенский Собор

(Говорена апреля 30 дня 1826 года, напечатана отдельно, в Моск. Вед. 1826 г. No 39 и в собраниях 1835–1844 и 1848 гг.) 1826 год

Благочестивейшая Государыня! Некто видел и вопрошал внезапное видение: «кто сия проницающая аки утро» (Песн. VI. 9)? Мы видим, и не как внезапно явившуюся вопрошаем, но как всегда вожделенную Тебя призываем: прииди, «проницающая аки утро», сквозь остающийся еще сумрак после глубокой предшествовавшей нощи, – восходящая, как тихая заря, предвестница новаго солнца, из Тебя России возсиявшаго, нами с нетерпением ожидаемаго. Прииди, Матерь Царей! Отец светов да благословит вход Твой; и да совершит приносимую нам Тобою надежду, вскоре увидеть в полноте Священной славы, уже сияющаго Царскими доблестями, Николая, – Твое и наше утешение.

61. Беседа о небесной награде331

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1826 год

Возрадуйтеся в той день, и взыграйте: се бо мзда ваша многа на небеси. Лук. VI. 23. Господь Иисус повелевает возрадоваться и взыграть; обещает

332

награду, великую награду, небесную награду. Достанется ли кому из нас сия награда, без сомнения совершенная; потому что Судия, который определяет ее, и праведен, чтобы определить награду достойную, и благ, чтобы определить награду щедрую, и всемогущь, чтобы исполнить Свое определение во всей силе онаго? Внидет ли кто из нас в сию радость, без сомнения, блаженную; Поелику Призывающий к ней есть Источник блаженства. «Возрадуйтеся в той день». Какой это день, предназначенный для радости? Придет ли он и к нам? Доживем ли мы до него? Прочитаем в большей полноте слова Христовы, предназначающия день сей, чтобы нам узнать его. «Блаженни будете», глаголет Он, «егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына человеческаго ради. Возрадуйтеся в той день и взыграйте» (Лук. 6:22–23). Итак день, в который Христианам должно возрадоваться и взыграть, есть время, когда их, за имя Христово, ненавидят, разлучают, безславят. Теперь хотите ли дожить до сего дня, насладиться сею радостию? Или, еще не видя его, желаете, чтобы он прошел мимо вас, и уже не хотите вкусить радости, которой вкуса не знаете? Нельзя осуждать того, кто скажет в сем случае слова Христовы: «да мимо идет от Мене чаша сия», то есть, чаша ненависти от человеков, гонения, безславия: но также нельзя не восхвалить того, у кого достанет духа непрерывно договорить и следующия: «обаче не яко же аз хощу, но яко же Ты» (Мф.26:39), Отче Небесный! Премудрым и непостижимым судьбам Божиим предоставляя избирать достойных к трудному подвигу, и возводить к высокому блаженству – страдать за Христа, не пропустим без особеннаго внимания того, для всех вообще удобонаставительнаго, слова Христова, которое побуждает, для совершения подвигов, и для перенесения страданий, достаточную силу и ободряющую надежду почерпать из помышления о небесной награде: «се бо мзда ваша многа на небеси». Есть и такия, вероятно не многия, возвышенныя души, которыя, в сердечных помышлениях и желаниях, проходя мимо, и оставляя позади себя всякую, не только земную, но и небесную награду, прямо, чисто, единственно стремятся ко благоугождению пред Богом, и к соединению с ним любовию. «Что ми есть на небеси?» восклицает Псалмопевец к Богу, «и от Тебе что восхотех на земли? исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя Боже во век» (Псал. LXXII. 25–26). Не желаю, говорит, ничего земнаго; и на небесах не ищу ничего, кроме Бога небеснаго; не чувственных удовольствий алчет плоть моя, не любви тварей жаждет сердце мое; самую завидную между человеками долю без зависти уступаю всякому желающему; моя доля есть Бог; сердце мое хочет исчезнуть там, где Его не находит, и возродиться там, где обрести Его можно; самая плоть моя томится желанием единственнаго «насыщения, – внегда явитимися славе Его» (Пс.16:15). О сем состоянии некоторых благочестивых душ, для многих из слушающих сие, не знаю, что сказать

333

, разве сии слова Господни, сказанныя об одном из особенных состояний благодатных: «могий вместити да вместит» (Мф.19:12). Впрочем, если желание награды и не есть совершенство, Бог, однакоже не возбраняет человеку помышлять о награде; и даже Сам употребляет мысль о награде для поощрения человека к исполнению заповедей и к достижению совершенства. «Чти отца твоего и матерь твою»: вот заповедь. И вот в след за нею награда, поощряющая к исполнению ея: «да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли блазе »(Исх. XX. 12). «Аще хощеши совершен быти, иди продаждь имение твое, и даждь нищим»: вот требование совершенства. И вот непосредственно за сим награда, поощряющая к достижению сего совершенства: «и имети имаши сокровище на небеси» (Матф. XIX. 21). «Возрадуйтеся в той день, – егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына человеческаго ради»: вот великое требование подвига, для котораго нужна необыкновенная сила духа и непоколебимое терпение. Для сего вот и великая награда, способная возбудить и поддержать необыкновенную силу духа: «се бо мзда ваша многа на небесех». Ветхий Завет, как приготовительный к совершенству Христианскому, открытым образом говорит наиболее о наградах земных; потому что

334

, применяясь к понятиям людей, которым был дан, по необходимости должен был и духовныя созерцания небеснаго блаженства облекать в чувственныя изображения благополучия земнаго. Завет Новый, как открывающий совершенство царствия небеснаго, в его духовной силе и высокой чистоте, обыкновенно указует своим подвижникам и страдальцам награды небесныя: а земныя не только пренебрегает, как маловажныя, но иногда почитает даже уроном наград небесных. «Восприемлют мзду свою» (Мф.6:2, 5, 16), говорит Господь о лицемерах, ищущих посредством добродетели, славы человеческой: то есть, они получили свою награду на земли, от человеков, и потому не получат ея на небеси, от Бога. Вместо того, что древний Закон ласкал земным благополучием: «благо ти будет; долголетен будеши на земли блазе»; Евангелие земным благополучием угрожает, как опасным, а презрение сего благополучия полагает залогом небеснаго блаженства: «кая польза человеку, Аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» (Мк.8:36) «Любяй душу свою погубит ю; и ненавидяй души своея в мире сем в живот вечный сохранит ю» (Иоан. XII. 25). По сему разсуждению, каждый из слышащих сие имеет случай предложить себе, и может просто для себя решить, – не маловажный, надеюсь, для каждаго из нас вопрос: истинный ли я Христианин, или нет? Если ты истинный Христианин

335

: то ты верно не привязан душею ко временному благополучию; не пристрастен к земным наградам; поощряешь и утешаешь себя мыслию о награде небесной и вечной. А если ты забываешь о небесной и вечной награде, домогаясь временной корысти, чести, удобства жить в свое удовольствие: не прельщайся; такия расположения не показывают духа истинно Христианскаго. Кто управляется и одушевляется желанием только земной награды: тот есть земный Ветхозаветник, далекий от совершенства духовнаго, и от стяжания сокровища небеснаго. Кто делает добрыя дела для временной корысти, или для славы человеческой: тот еще не вышел из области язычества; он выработывает кумиры добродетелей на продажу или на зрелище: он восприемлет мзду свою от человеков, и потому небеса и Бог ничем более не должны ему

336

. Не скажут ли, что сие разсуждение слишком строго, и затворяет всех под грехом? Ибо не естественно ли, скажут, человеку и на земле искать где лучше, подобно как

337

рыба ищет где глубже? Если кто подлинно сие скажет, тот пусть знает, что не мы строгим разсуждением затворяем его под грехом; но суд Слова Христова и нерадение последовать сему Слову затворяют его под грехом. Если и естественно желать лучшаго земнаго: но не согласно с разумом искать онаго с забвением и утратою наилучшаго небеснаго. И если вы хотите держаться только естественнаго: то смотрите, не отпадаете ли чрез сие от благодатнаго, которое выше естественнаго? Опираясь на мнимыя естественныя ваши права, не отвергнете ли вы сих положений благодатнаго закона: «не сребролюбцы нравом, довольни сущими» (Евр. XIII. 5); – «честию друг друга больша себе творяще» (Рим. XII. 10); – «плоти угодия не творите в похоти» (Рим. XIII. 14)? Но если уже вам непременно угодно естественное: подлинно ли естественно искание земных воздаяний, какое столь обыкновенно примечается между нами; если естественным называть должно не то, чего требуют не управляемыя желания и не удерживаемыя страсти, но то, что из истинных потребностей естества человеческаго происходит, им соответствует, им удовлетворяет? Когда наемник желает платы, достаточной для пропитания, не только во дни работы, но и на дни необходимаго потом отдыха: не спорю, что естественно ему желать такого воздаяния. Но когда богатый не хочет ничего сделать без того, чтобы не извлечь из дела выгоды, даже, если можно, двойной и тройной выгоды: что тут естественнаго? Когда проходящий какое-либо служение

338

за каждый год, или за каждое сколько нибудь особенное действие служения, хочет большей и большей платы, высшаго и высшаго звания или отличия

339

: что и тут естественнаго? Требует ли того природа человека, и служит ли то к его совершенству, чтобы на него сыпали деньги, названия, украшения

340

. Не лучше ли было бы, напротив, и для естественнаго состояния человеков, если бы они взирали не столько на земныя воздаяния, всегда малыя в сравнении с трудами для них употребляемыми, и мало радующия в сравнении с неприятностями искания, соревнования, лишения, сколько на небесную награду, всегда великую, вполне радующую, никогда не отъемлемую?

341

Если бы каждый непрестанно имел пред очами свою «мзду многую на небеси», которую и властен каждый иметь пред очами непрестанно: то, удовлетворяемый чаянием оныя, каждый не так страстно искал бы воздаяний земных и утешений временных; продающий менее бы корыстолюбствовал; судящий охотнее

342

предпочел бы безчестной мзде неправды безмездную правду; обязанный служить обществу решительнее

343

предпочитал бы общую выгоду своей личной, и не отрекался бы от служения общему благу, хотя бы и не отдавали всей справедливости его служению; поставленный в подчиненность и послушание удобнее забывал бы свою волю, и менее тяготился взыскательностию начальствующаго; раб усерднее и веселее работал бы и нещедрому господину

344

; кратко сказать, мыслию о небесной награде поддерживаемое безкорыстие каждаго непрестанно увеличивало бы сокровище общаго блага человеков, и внутреннее сокровище добродетели в сердце каждаго

345

. Господи, щедрый в обещании, и верный в исполнении, Утверди нас в благотворном памятовании и чаянии «мзды многия на небеси», да и воздаяния земныя не будут для нас приманчивы, и скорби или потери временныя не будут несносны. Аминь

346

.

62. Слово при гробе блаженныя памяти Государыни Императрицы Елисаветы Алексиевны

(Говорено в Можайском Николаевском Соборе, в присутствии Государыни Императрицы Марии Феодоровны, мая 26 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835 –1844 и 1848 годов). 1826 год

Услыши молитву мою, Господи, и моление мое внуши, слез моих не премолчи: яко пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои. Ослаби ми, да почию прежде даже не отъиду, и ктому не буду. (Псал. XXXVIII. 13–14). Когда кто из Высоких на земли, по судьбе, для земнородных общей, отходит в землю: при сем обыкновенно слышатся отголоски славы, которая сопровождала его во время земной жизни. Слышим оные и теперь; но величественнее самой славы слышится здесь – молчание. Дерзая говорить, колеблюсь опасением, чтобы не возмутить безмолвнаго сетования Царицы-Матери, – чтобы не нарушить последняго безмолвия Царицы-Дщери, которая и среди славы знаменитейшаго из Домов Царских, во дни особенно громкие славою, любила погружаться в безмолвие. Но слово молитвы, надеюсь, не будет противно безмолвию, которое одушевляется молитвою. И такое слово приемлю от Псалмопевца, дабы в размышлении, хотя по необходимости печальном, искать некотораго врачевства против печали. «Услыши молитву мою, Господи, и моление мое внуши, слез моих не премолчи». Кто приносит Господу столь печальную молитву? – Книга Псалмов сказует, что Давид. Но что погрузило его в печаль, столь горькую? – Псалом не представляет на сие яснаго ответа. Не видно здесь вины, которою бы страждущий заслужил страдание; страждет желающий «сохранить пути свои, еже не согрешати даже языком» (Пс.38:2). «Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои»: так продолжает молитву свою Царь Израилев. Но целое царство не есть ли некоторым образом дом и семейство Царя? Как же должно быть сильно внутреннее чувство лишения, чтобы Царь потерял из вида не только дом свой, но и целое царство свое, и нашел себя чуждым, одиноким, пришельцем, странником! Наконец печальный Царь взывает к Богу: «ослаби ми, да почию, прежде даже не отъиду, и ктому не буду». Какая безутешная печаль! Он уже не просит радости, благополучия: он умоляет, даровать ему облегчение печали, отдохновение от страдания: «ослаби ми, да почию». Он уже не прельщается продолжением жизни; но думает удовольствоваться тишиною последних минут: «да почию, прежде даже не отъиду, и ктому не буду». При воображении сего тяжкаго состояния и мало знакомое с несчастием сердце раздирается: при помышлении же, что таково было состояние человека, не только не оставленнаго Богом, но и возлюбленнаго Богу, и молившагося Духом Святым, – изумленная мысль, как отторженная от брега ладия, носится по бездне судеб, покрытой мраком непостижимости. Не дадим себе долго носиться и волноваться безполезно. Есть пристанище веры, всегда отверзтое, всегда близкое для обуреваемых; есть якорь надежды, который малую ли ладию, великий ли корабль, равно удержать может в безопасности. Что за судьба, которая и на благочестивых и добродетельных людей, или посылает, или попускает, искушения, печали, бедствия жизни? – Не иная, как судьба любви: «егоже бо любит Господь, наказует» (Евр. XII. 6). Почему души благородныя и возвышенныя более иногда подвергаются скорбям, нежели обыкновенные люди, так что ни покров видимаго счастия, которым облекает их самая порода и звание, ни попечения любящих, самыя деятельныя и самыя нежныя, не укрывают их от ударов, коими поражает их рука невидимая? – Сие бывает с душами благородными и возвышенными потому именно, что оне суть возвышенныя и благородныя; потому что оне драгоценны, как золото, и приятны Богу, как избранная жертва. «Бог искуси их, и обрете их достойны Себе: яко злато в горниле искуси их, и яко всеплодие жертвенное прият я» (Прем. III. 5–6). Но какой тут порядок, когда наилучшия души так жестоко страждут? – Такой же, какой наблюдается, когда полагают золото в горнило, жертву на жертвенник. Золото будет чисто; жертва низведет благодать; огнем страдания искушенная душа просияет чистотою, а наконец и блаженством: «во время посещения их возсияют» (Прем. III. 7). После сего размышления не так тяжко мне коснуться предмета, который так болезненно сердец касается. Государыня, Которой душевныя свойства и расположения были так же возвышенны, как сан Ея; – Которой ум светился и сквозь Ея любимое молчание; – Которой сердце, кроткое и человеколюбивое, как ни закрывалось скромностию, в самых Ея взорах являлось, узнаваемо было наипаче страждущими и сострадательными, отверзалось к сострадательным для участия и покровительства в делах сострадания, к страждущим для благотворений, большею частию тайных; – Которая в труднейших приключениях не только не изнемогала духом, но и одушевлялась неожиданною силою к труднейшим подвигам, как то, во времена болезней Своего Супруга, преодолевая и Свою немощь, и Свою печаль, так сказать, поселялась и жила при одре Болящаго; – такая душа не была ли достойна всего возможнаго на земли счастия? И не столько ли же Она была окружена средствами счастия, сколько была онаго достойна? Ах! если Августейший Супруг, преодолевая все трудности, перенесся с Нею на край Государства, чтобы доставить Ей или здравие, или хотя облегчение и услаждение в тяжкой болезни; – если Августейшая Матерь, преодолевая все трудности, отторгая Себя от другаго, также матерняго попечения, далеко текла Ей на встречу, чтобы пролить отраду любви в Ея многострадальное сердце; и оставленное возлюбленною душею тело другой раз далеко преследует, безплодными уже, но еще вожделенными для Матерней любви лобзаниями: – то чего не готовы были сделать Александр и Мария, чтобы Елизавета была счастлива долго, непрерывно, совершенно? При всем том судьба вела Ее путем жизни не к великому, подобно Ея добродетелям, счастию, но к величественному несчастию. Может быть, природа, может быть, воспитание, наконец, может быть, безчадие, особенно не соответствующее желаниям на престоле, посеяло в сердце Ея тайное, болезнетворное семя уныния

347

. Бедственным потопом Столицы напоено сие семя; и необычайно возбужденная сердечная скорбь сострадания прозябла и развилась в телесную болезнь сердца. В сердце Супруга обрелось действительнейшее врачевство для Ея сердца: но жизнь, которая любовию питала и поддерживала угасающую жизнь Ея, внезапно сама угасла; и оставила Ее в стране пришельствия, как угасающий в тучах вечер оставляет истощившаго силы странника в мрачной пустыне. Благословенно могущество веры! Только Ея небесный огнь мог воспрепятствовать смертному хладу вскоре объять сердце, которое болезнь стремительно приближала ко гробу, а любовь совсем полагала во гроб Александра. Благость Брата и Преемника Его подвиглась, чтобы беречь и утешать Его вдовицу, и для сего, если можно, возвратить Ее в недра семейства. Из отдаленнаго града пресельничества Своего предприняла Она возвратное странствование. На сем пути, как путеводительная звезда, по захождении солнца, как новая искра жизни блеснула Ей надежда утешения от сердца Матери Александра. Странствующая поспешает к сему вожделенному свету, напрягает останки сил; простирает объятия; Августейшая Матерь взаимно их простирает. Достигай сих животворных объятий; почий, хотя мало, в них, утомленная телесными и душевными страданиями Елисавета! – Увы! упадают праздныя объятия; Елисавета почиет не тем покоем, котораго ждала в объятиях Матери, но тем, который ожидает седмерицею в скорбях очищенную душу Ея в лоне Отца чистых сердцем. Не окончив странствования, Она прешла в отечество, из котораго уже не странствуют: «отъиде и ктому не будет». Отче небесный, колико непостижимый в судьбах Твоих, толико же безконечный во благости Твоей! не пререкаем непреложной воле Твоей, совершившейся над Венчанною рабою Твоею, Благочестивейшею Императрицею Елисаветою, на земли: но молим, со дерзновением упования молим, соверши над Нею благую и вечноблаженную волю Твою на небеси. Увенчанную здесь сугубым венцем, Царским – от камени честна, и Христианским – от терния, венцем величия и венцем терпения, увенчай и там усугубленною славою, да безмолвная в земном страдании отверзет наконец уста Свои в небесном веселии, чтобы благодарственно исповедать пред Тобою блаженную тайну сего страдания: «по множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу Мою» (Псал. XCIII. 19). Еще же не одна Царственная душа страждущая, целый Дом Царев, целое Царство Российское взывает к Тебе, Царю царей: «ослаби ми, да почию!» Еще не почило сердце наше от прежней печали, как постигла нас, новая. Вся земля наша от края до края, от Столицы до Столицы, прочерчена погребальными путями Царскими. Довлеет Господи! да почиет гнев Твой

348

; да почиет сердце наше пред Тобою. Довольно торжествовала смерть и печаль; посли торжества жизни и радости мужественному преемнику Александра, и Августейшему Дому Его, и России. Аминь.

63. Слово в день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича всея России

(Говорено в Кафедральной церкви Чудова монастыря, июня в 25 день; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Правда возвышает язык: умаляют же племена греси. (Притч. XIV. 34). Священная обязанность собрала нас ныне во святый храм, дабы Виновнику всех благ Богу торжественно принести благодарение и молитву: благодарение за дар, низпосланный отечеству нашему в рождении Государя, праведно ныне царствующаго над нами; молитву о продолжении сего благодеяния Божия, то есть, о благополучном продолжении настоящаго царствования. Сынам отечества, которые не младенчествуют умом, не трудно уразуметь, справедливо ли называю даром Божиим рождение Государя, законно и праведно царствующаго, и благодеянием Божиим в особенности такое царствование, коего первый день соделался днем спасения царственнаго благоустройства, от разрушительнаго вихря злобы, который внезапно изторгся было из пропастей безумия. Поелику дар для всех и каждаго: то да будет и благодарение за оный от всех и каждаго. Чем спасительнее благодеяние, тем пламеннее да будет молитва о продолжении онаго. Но как и добрая по своему видимому предмету молитва не всегда равно бывает благоприятна Богу, Который "дает" просящим "по сердцу" их (Псал. XIX. 5), и «воздает каждому по делам его» (Рим. II. 6): то надлежит знать, что тогда только может иметь верный доступ к престолу Благодати молитва о царе и царстве земном, когда ей предшествует или сопутствует деятельная любовь к Царю и Царствию небесному. Давид, передая царство сыну своему Соломону, сказал между прочим: «да утвердит Господь слово Свое, еже рече о мне, глаголя: Аще сохранят сынове твои пути своя, еже ходити предо Мною во истине всем сердцем своим, и всею душею своею, не искоренится тебе муж с престола Израилева» (3Цар. II. 4). Вот судьба Царя и царскаго племени, которыя в Слове Божием представляются образцем царей и племен царских! Соломон в свою чреду написал: «правда возвышает язык, умаляют же племена греси». Вот общая судьба царств и народов! В уверении, что Благочестивейший Государь хранит и сохранит завещаваемое Словом Божиим Ему для нас, помыслим и попечемся о том, что заповедует нам тоже Слово Божие для Него и для нас вместе. Кто не совсем омрачен грубым неведением о Боге: того не нужно доказательствами руководствовать к сей очевидной истине, что Бог есть верховный Царь царей и царств. Будучи Бог всеблагий, всеправедный, премудрый, всемогущий, без сомнения, Он есть и Царь Всеблагий, Всеправедный, Премудрый, Всемогущий. Как Царь Всеблагий и Всеправедный, не может Он попустить, чтобы в Его Царствии правда была унижена пред грехом, чтобы добродетель была несчастнее порока и беззакония; как Царь Премудрый, не может Он иметь недостатка в средствах, для удовлетворения Своему правосудию и благости; как Царь Всемогущий, не может быть остановлен никакими препятствиями в делах Своего Царствия. И как царь земный поступил бы противно справедливости, порядку и благосостоянию царства, если бы, награждая верность и заслуги в некоторых лицах, не оказал особеннаго благоволения целой области, отличившейся верностию; или, если бы, наказывая преступников за частныя преступления, не употребил средств укротить целую область, возмутившуюся против законов царства: так нельзя подумать и о Царе Небесном, чтобы Он, воздая каждому человеку по делам его, не воздавал целым царствам и народам, по делам правды или греха, по господствующему в них благочестию или злочестию, по добродетелям или порокам, ознаменовывающим свойство того или другаго народа, состояние того или другаго царства. Даже удобнее представить человека без воздаяния по делам его в настоящей жизни, Поелику для него есть другая жизнь, в которой воздаяние сие совершится, нежели представить царство и народ, без воздаяния по правде или грехам царства и народа: ибо как для земных царств и народов нет другаго царственнаго и народнаго бытия, кроме земнаго; то не иначе, как в сем их бытии, должно совершиться над ними все дело правды Божией. Таким образом по свойствам Божиим, действующим в Божественном правлении мира, и по коренным законам царствия Божия, необходимо то, чтобы добро или зло в нравственной жизни царства и народа вело за собою добро или зло в бытии Государственном, чтобы «правда», или добродетель, «возвышала язык», то есть, доставляла благоденствие народу; чтобы «умаляли», то есть, в низкое и бедственное состояние приводили, «племена греси». Что так и бывает на самом деле, сие можно видеть в действительном бытии царств и народов, особенно тех, и в те времена, в которых, и в которыя, правда или грехи, достигают высокой степени силы и действия. Народ Египетский, один из сильнейших в древности, что могло умалить или унизить пред малочисленным и порабощенным племенем Еврейским, если не грехи вопиющаго на небо угнетения невинных и ожесточения против Бога? Семь народов Хананейских, отличавшихся исполинскою породою, сведущих в войне, обитавших на земле обильной и защищаемой природою, что могло умалить и низложить пред изнуренным трудностями и бедствиями четыредесятилетняго странствования народом Еврейским, если не грехи, над которыми еще за несколько столетий видел Авраам вознесенную руку Божию, готовую низвести карательный удар, но удерживаемую долготерпением до предопределенной минуты правосудия; "не бо", как сказано ему в то время, «исполнишася греси Амморреов до ныне» (Быт. XV. 16). Малый и многими многократно покаряемый, народ Иудейский, что сделало сильным при Давиде, счастливым при Соломоне, непобедимым для победоносных Ассириян при Езекии, – что, как не благочестие и правда Царей, которые и в народе примером и властию правду возращали, а грехи искореняли? Напротив того сей же избранный Богом народ, сие священное царство, чем разделено, ослаблено, умалено, унижено, разрушено, и почти без остатка свержено с священной земли в языческий плен, – чем, если не многими грехами, в подражание язычникам содеваемыми? Сие так верно, что Пророк Иеремия, предвещая Иерусалиму и Израилю наказание за грехи, не представляет сего неким особенным действием карающаго Бога, но как бы естественным только действием самых грехов; не говорит: накажет тебя Бог; но говорит: грехи тебя накажут. «Накажет тя отступление твое, и злоба твоя обличит тя» (Иер. II. 19). Нужно ли умножать примеры? Спросим вообще: как из малых племен возникают и возрастают народы, не подавляются сильнейшими соседами, но и сильнейших по временам преодолевают, или себе подчиняют? Как напротив того великие народы, которых естественная сила увеличивается искусствами, ей служащими, не всегда возвышаются, но в свою чреду падают и разсыпаются? – И не посвященная в таинства судеб Божиих история на сие ответствует, что благочестие, хотя иногда недовольно просвещенное, но искреннее, правота и доброта нравов возвышают и облекают победоносною силою дух народа; что напротив того уменьшение в народе благочестия, повреждение нравов, преобладание пороков, разрушают единодушие, ослабляют верность и мужество, похищают у законов силу, и, почитаемыя средствами общественнаго благоустройства, образованность и просвещение обращают в орудия дерзости, безпорядка и разрушения. И так, Россияне! ожидая блага России от Царя – справедливо, и прося от Бога – благочестно, помыслим и о том, – безпристрастно, – каким образом достижение сего блага и от нас самих зависеть может. Если молящиеся за Царя и царство, и наипаче предшествующие прочим в молитве служители олтаря, более устами, нежели сердцем и Богоугодным житием приближаются к Богу: в таком случае царство земное не тесно соединяется с Царствием небесным, следственно тленному и несовершенному земному не довольно сообщается совершенства и твердости небеснаго. Если невнимательность и холодность к вере уменьшает благоговение к священной клятве, и таким образом ослабляет союз верности, соединяющий подданных с Царем и царством: а хитрость, еще к большему ослаблению сего союза, не страшится употреблять клятву, чтобы связать ею в общем составе Государства особенные узлы своевольных соумышлений и беззаконных скопищ: великая утрата общественной силы, которая состоит в соединении! Если склонность к роскоши, праздности, забавам, растроивает порядок в семействах, истощает богатства их, делает то, что дети, забытые родителями во время воспитания, взаимно забывают их после воспитания: не прострется ли сие разстройство и на семейство семейств? Где будет богатство Государства, которое из богатств подданных слагается? Где будут сыны отечества, когда детей семейств не будет? Если различныя состояния общества, от неправильнаго движения страстей, подобно вывихнутию членов тела, выходят из свойственных им мест и пределов, не столько занимаются своими обязанностями, сколько чужими, втесняются в дела, совсем до них не принадлежащия, на пример, воин хочет законодательствовать; не призванный Церковию поставляет себя учителем веры; поселянин прилагает ухо к молве о вольности, которой не понимает, и которою не умеет пользоваться; гражданин мечтает о благородстве имени, не принадлежащем его званию, не поставляя в справедливую цену благородства духа, в приобретении котораго никто ему не препятствует: что может от сего последовать, как не то, что и весь состав тела Государственнаго производить будет нестройныя и не здравыя движения? Если в служении Царю и царству явно поставляют целию личную честь и выгоду: к чему такое стремление приведет удобнее, к пожертвованию ли собою отечеству, или, напротив, к пожертвованию себе отечеством? «Имеяй уши слышати, да слышит» (Мф.11Лк.8:8, 15). У кого внутренний слух сердца не загражден духовным нечувствием; тот да слышит, что при сих размышлениях говорит ему внутренний свидетель и судия правды и греха, – совесть: и если она обличает в недостатке подвигов для «правды, возвышающей язык», или в недостатке осторожности против «грехов, умаляющих племена»; то присоединим к молитве покаяние, к покаянию подвиги исправления, да приимем или благое воздаяние от правды Божией, или помилование от милосердия Божия. Благословен Бог, Который до ныне «правдою возвышал язык» наш! Сила благодати Его да умалит в нас «умаляющие племена греси!» Аминь.

64. Беседа об очищении сердца349

1826 год

Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят. Матф. V. 8. Если видеть царя земнаго, и особенно видеть не по случаю, а по данному доступу, почитается счастием: то какое блаженство узреть небеснаго Царя царствующих и Господа господствующих, Котораго и не можно увидеть по случаю, но единственно по Его благоволению и благодати! Что может видеть видящий царя? – Славу, могущество, мудрость, благость, все сие, может быть, в высокой степени, однако все ограниченное. Какия могут быть последствия сего видения? – Удивление, любовь, надежда, безопасность, и, может быть, некоторое причастие славы, однако не царской. Но что узрит тот, кто сподобится узреть Бога? – Благость и самое благо, всесовершенное и единственное, премудрость, и, самый предмет мудрости, истину высочайшую и всеобъемлющую, могущество неограниченное и силу всех сил, славу и красоту, которой никакое слово изобразить, никакое воображение представить не может. И какой плод сего созерцания? – Не только восторг удивления, восхищение

350

любви, исполнение всех надежд, безопасность, неприкосновенная никакому злу, которое не может произникнуть в благодатное присутствие Божие, но действительное причастие всей полноты созерцаемаго: ибо, по уверению Апостола, «откровенным лицем славу Господню взирающие в той же образ преобразуются от славы в славу» (2Кор. III. 18)

351

. Желает ли кто зреть Бога, и блаженствовать в сем созерцании? Пусть вступит на путь, к сему ведущий; сей путь указан Иисусом Христом, Который Сам есть "путь" (Ин.14:6), и вернейший

352

путеуказатель; сей путь есть чистота или очищение сердца. «Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят». Что такое нечистота сердца, сие больше или меньше всякому понятно, по опыту, к несчастию, не редко слишком очевидному. "От сердца, – говорит Сердцеведец, – исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы. Сия суть сквернящая человека» (Матф. XV. 19–20). Когда злыя помышления, исходя от сердца, видимо сквернят человека словами хулы на Бога, или клеветы на ближняго, делами татьбы, любодеяния, прелюбодеяния, убийства: тогда в скверных делах или словах кто не узнает нечистаго сердца? Отсюда само собою видно и то, что человек, приступающий к очищению своего сердца, должен отречься от дел, сквернящих человека, то есть, дел порочных и беззаконных. Без сего нет надежды не только лицезрения Божия, но ниже какого либо малейшаго участия в царствии Божием. «Или не весте, – говорит Апостол, – яко неправедницы царствия Божия не наследят? Не льстите себе» (1Кор. VI. 9). Не прельщайте себя никакою надеждою, которая не согласна с сею непреложною истиною. Но вот чего некоторые, или не примечают, или не хотят примечать: как не чисто иногда бывает сердце и такого человека, который не оскверняет себя делами порока или беззакония. Повторим изречение Сердцеведца: «от сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы. Сия суть сквернящая человека». Примечайте, как Он в одном изображении, не только видимую нечистоту обличает, но и невидимую обнажает. Когда злыя помышления исходят от сердца в дела: тогда оныя сквернят всего человека, и внутренняго и наружнаго, и сердце и внешние члены, и душу и тело. Но когда злыя помышления, хотя от сердца не исходят, однако в сердце гнездятся: что тогда? – Очевидно, что тогда оныя сквернят сердце, внутренняго человека, душу. Сия внутренняя нечистота человека может быть неприметною, и как-бы ничем, для другаго человека, который смотрит на его лице и дела: но для Бога, Который зрит на сердце, оная, не меньше наружной нечистоты дел, и явна, и омерзительна. Посему Господь и называет злыя помышления теми же отвратительными именами, какими означаем мы злыя дела: «помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы». Не убил ты человека, но в сердце пожелал ему погибели: слыши; сие злое помышление Господь называет уже убийством. Не отверзлись уста твои, чтобы произнести хулу на Бога, но сердце твое подвиглось дерзкими и ропотными помышлениями о судьбах Его: берегись; вероятно

353

, Сердцеведец уже слышал от тебя хулу. Отсюда можно усмотреть, что действительное очищение сердца, которое бы соделало человека способным узреть Бога, должно совершиться отречением не только от всех дел беззаконных и порочных, но и от всякаго помышления злаго, в котором злое дело, как плод в зародыше или семени, скрывается. Как строго! – скажут те, которые совсем не хотят приняться за труд очищения внутренняго. – Как трудно! – скажут и те, которые сей труд несколько испытали. Строго, или не строго, требование отречения от всех злых помышлений: не мы сие требование изобрели, не мы поставили оное условием тому, чтобы узреть Бога, и насладиться Божественным блаженством; но Тот, Который сказал: «блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Не желаешь подвергнуться строгости: не обвиняй никого, кроме себя, если не обрящешь благодати. Но в самом ли деле строго требование чистоты сердечной? Строг ли тот, кто от имеющаго не ясное, или совсем потерявшаго зрение, потребовал бы болезненнаго очищения органа зрения от грубой плевы его покрывающей, или влаги, его потемняющей, и за сие обещал бы чистое и совершенное зрение? Злыя помышления, от которых человек не отрекся, и следственно к которым страстно привязан, как бельма, или темная вода, помрачают око душевное, так, что не видит оно света даже близкой к нему естественной истины; например, омраченный помыслом гнева не видит света правды, и не различает вины от невинности; объятый страстию плотоугодия не видит света целомудрия, Божескому и человеческому взору приятнаго, и не примечает, как сам свое здравие разрушает. Удивительно ли, что для таких душ не доступен сверх-естественный свет Божества? И строгость ли то, или милосердие, что их еще не хотят оставить избранной ими тьме, но хотят, чрез внутреннее очищение, не только возвратить их к естественному духовному свету мудрости и добродетели, но и возвести к Божественному свету вечной истины и вечнаго блаженства? Что касается до труда, с которым соединено внутреннее очищение: не спорю в том, что оно трудно; и даже если бы кто назвал оное невозможным, и в том спорить не буду. Но трудность разрешается, невозможность исчезает, как скоро приложим веру к слову, все из ничего сотворившаго Слова: «не возможная у человек возможна суть у Бога» (Лук. XVIII. 27) «вся возможна верующему» (Мк. IX. 23). При помощи благодати Божией не трудно возненавидеть злые помыслы, которые для непотерявшаго совесть по самому естеству ненавистны и отвратительны; от возненавиденных не трудно отречься; по решительном отречении от них не трудно изгонять их из сердца силою помыслов благих, молитвы, страха Божия, и наипаче всякое зло разрушающим именем Господа Иисуса; если же и будут возвращаться, или случайно встречаться с нами против воли нашей, то или не в силах будут осквернить сердца, их отвергающаго, или, бросив на него кратковременную тень, изгладятся смиренною мыслию и скорбию покаяния. Не обленимся, братия, и не устрашимся труда: станем твердо в подвиге, «да очистим себя от всякия скверны плоти и духа» (2Кор. VII. 1). Наипаче же благодатию Сам «сердце чисто созижди в нас, Боже" (Пс.50:12); и, как бы ни был велик или продолжителен труд очищения сердечнаго, только наконец чрез сие очищение сподоби нас блаженнаго зрения славы Твоея во царствии Твоем. Аминь.

65. РЕЧЬ Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Величества в Успенский Собор для священнаго коронования и миропомазания

(Говорена августа 22 дня, напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Благочестивейший Государь! Наконец ожидание России совершается. Уже Ты пред вратами Cвятилища, в котором от веков хранится для Тебя Твое наследcтвенное освящение. Нетерпеливость верноподданнических желаний дерзнула бы вопрошать: почто Ты умедлил? если бы не знали мы, что как настоящее торжественное пришествие Твое нам радость, так и предшествовавшее умедление Твое было нам благодеяние. Не спешил Ты явить нам Твою славу, потому что спешил утвердить нашу безопасность. Ты грядешь наконец, яко Царь, не только наследованнаго Тобою, но и Тобою сохраненнаго царства. Не возмущают ли при сем духа Твоего прискорбныя напоминания? – Да не будет! И кроткий Давид имел Иоава и Семея (3Цар. II. 5–8): не дивно, что имел их и Александр Благословенный. В царствование Давида прозябли сии плевелы; а преемнику его досталось очищать от них землю Израилеву: что ж, если и преемнику Александра пал сей жребий Соломона? – Трудное начало царствования тем скорее показывает народу, что даровал ему Бог в Соломоне. Ничто, ничто да не препятствует священной радости Твоей и нашей! «Царь возвеселится о Бозе» (Пс.62:12). «Сынове Сиони возрадуются о Царе своем» (Пс.149:2). Да «начнет все множество хвалити Бога» (Лк.19:37): Благословен грядый Царь во имя Господне!» (Пс. 117:26) Всеобщая радость, воспламеняя сердца, да устроит из них одно кадило пред Богом, чтобы совознести фимиам Твоего сердца, да снидет благодатное осенение Царя царствующих на Тебя и Твое царство. Вниди, Богоизбранный и Богом унаследованный Государь Император! Знамениями Величества облеки свойства истиннаго Величества. «Помазание от Святаго» (1Ин.2:20) да запечатлеет все сие освящением внутренним и очевидным, долгоденственным и вечным.

66. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, при сретении Его Величества в Свято-Троицкой Сергиевой лавре

(Говорена сентября 25 дня, напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Боговенчанный Государь и Помазанник Божий! С сих священных высот, которыя пред очами Твоими, пять нескудных достопамятностями веков приветствуют

354

сию минуту, которая умножает достопамятности сего места. Здесь, где Димитрий Донский искал совета к победе, Петр Великий – безопасности, многие Твои Предки и предшественники – подкрепления и ободрения духа, для великих подвигов великаго звания, – здесь являешься и Ты, чтобы положить Царственные советы души Твоей пред Олтарем Триипостаснаго Бога, при гробе избраннаго раба Божия. Новый, к прежним, подвиг царскаго благочестия! Новая посему надежда небесных благословений на Царя и царство. Если бы кто в особенности спросил, что значит сие путешествие к пустынному Олтарю; вскоре после Царственных молитв и Царственнаго освящения Твоего в Твоем Первопрестольном Граде: в изъяснение сего можно указать еще древнейший пример, как новый, но уже помазанный и «укрепившийся на царстве своем», Царь народа Божия, от «Кивота Господня», бывшаго в престольном граде Иерусалиме, восходил с молитвою в Гаваон, «к Скинии свидения Божия, юже сотвори Моисей раб Божий в пустыни»; там особенно приближился к Богу, просил от Него Царской мудрости, и, за сие превосходное прошение, преизбыточно награжден и мудростию, и богатством, и славою (2Пар. I. 1–12). Таковыми воспоминаниями вразумленные

355

о духе настоящаго события, мы вновь спешим, Благочестивейший Государь, и здесь в пустыне, подобно как прежде в Столице, к Твоей Царской молитве присоединиться общими молениями: да «даст Ти Господь по сердцу Твоему, и весь совет Твой исполнит» (Пс.19:5), да пребудет

Венец

Твой присносияющ мудростию,

Держава

Твоя непобедимо сильна правдою и благостию,

Скипетр Твой

благодвижен посредством закона и порядка; да соделается Царство Твое образцем царств благоуправляемых, да сохранится Августейшее Семейство Твое, как образец семейств благословенных!

67. Слово Преподобнаго Никона, Игумена Радонежскаго356

1826 год

Еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние, тяготу вечныя славы соделовает нам, не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна (2Кор. IV. 17–18). Легко переносить печаль, преуспевать в добродетели, надеяться вечной славы, – чего более можно пожелать человеку в жизни, в которой печаль неизбежна, добродетель трудна, благополучие ненадежно? И такими преимуществами настоящей жизни обладание, не обинуясь, приписывает себе Апостол: «еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние, тяготу вечныя славы соделовает нам». Будем же внимательны к средству, которым приобретаются такия преимущества жизни. Как «легка печаль», даже Вам, которые, по собственному признанию, «во всем скорбяще.., нечаеми.., гоними.., низлагаеми.., присно живии в смерть предаетеся» (2Кор. IV. 8–11)? Как сия печаль «преумножает» Ваше «преспеяние», как «соделовает» Вам «тяготу вечныя славы»? – Ответствуют: «не смотряющим нам видимых, но невидимых». Дело состоит в том, что мы не смотрим на видимое, а смотрим на невидимое. Итак, не смотреть на видимое, а смотреть на невидимое, – в сем заключается сильное

357

средство против печали, для добродетели, для блаженства. Если, для определения врачебнаго средства, с пользою обращаются к началу болезни: то не безполезно заметить здесь, что первое и всеобщее начало всеобщей болезни человечества, начало всякаго несовершенства и несчастия, или иначе, начало всякаго греха и наказания человеков, есть неправильная мысль ума, и безпорядочная решимость воли, не смотреть более на невидимое, а смотреть только на видимое. Что иное называют «падением» человека, который и в состоянии падения остается на своих ногах, не как змий, осужденный ходить на чреве, – что, говорю, иное называют падением человека, если не то, что его ум, воля, деятельность отвратились, уклонились, низпали от Бога к твари, от небеснаго к земному, от невидимаго к видимому? Внимайте, как описывает сие книга Бытия: «виде жена, яко добро древо в снедь, и яко угодно очима видети» (Быт. 3:6). Вместо того, чтобы прилежнее взирать к невидимому Богу, Который заповедал не вкушать от сего древа, взирать в невидимое небо, где уготовано вечное воздаяние за исполнение заповеди Божией, взирать на невиданную еще, но уже указанную смерть, которая неминуемо должна была последовать за нарушением заповеди, – вместо всего невидимаго, жена смотрит только на видимую красоту запрещеннаго плода, и засматривается, и вкушает, и привлекает мужа к такому же вкушению. И таким образом от страстнаго внимания к видимому, раждаются грех, нагота, изгнание, проклятие, труды, печали, болезни, смерть, истление. Повторим сказанное: для определения врачебнаго средства, с пользою обращаются к началу болезни; заграждением источника зла пресекается распространение зла, и потоки его изсушаются

358

. Итак, если начало душевных болезней в человеках, и первый источник всякаго зла найден в том, что человек перестал смотреть на невидимое, а начал смотреть только на видимое; то не трудно заключить, сколь естественно искать врачебнаго противу зла и спасительнаго средства в том, чтобы перестать смотреть на видимое, и решиться смотреть преимущественно на невидимое. Что было в источнике, то и в потоках протекает. Забвение невидимаго и пристрастие к видимому, было началом зла в человеке: то же начало действовало и действует в распространении зла между человеками. Некоторые из них упорно не захотели взирать к невидимому Богу, – и родилось нечестие; другие, по пристрастию к видимому, и Бога видимаго иметь захотели: отсюда произошло идолопоклонство и суеверие. Презрели невидимую часть существа своего, душу, а стали смотреть только на видимую часть своего состава, тело; – и вместо человеческой жизни, управляемой разумом и законом добра, открылась в человеках жизнь скотская, чувственными похотями водимая, и зверская, необузданною яростию порываемая. Страстный и жадный взор на видимое, в неудержанном

359

направлении, становится некою злотворною силою, которая из всех видимых предметов по их различию, различный извлекает яд, тем более страшный, что в ком он образуется, того и отравляет. Так смотрят на видимую красоту телесную, и впадают в неистовство сладострастия; – на злато и другия видимыя блага, и заражаются любостяжанием; – на видимыя блага в руках других, и отравляют собственное сердце завистию; – на видимыя преимущества собственныя, и сами себя ослепляют гордостию. Так, по выражению Пророка Иеремии (Иер. 9:21), «восходит смерть сквозе окна ваша»; то есть, чрез чувства, которыми вы сообщаетесь с видимым миром, слишком отверстыя по неосторожности, а еще более по пристрастию к видимому, входит греховная смерть в душу. Что же нам делать? – Без сомнения, тщательнее затворять окна, которыми входит смерть, то есть, удерживать чувства, которыми прелесть и соблазн входят в душу; или, по выражению Апостола, «не смотреть на видимое, но на невидимое». Не останавливай взора на видимой красоте, – и сохранишься от прелести сладострастия. Не смотри на блеск богатства, твое ли оно, или чужое, – и не поработишься любостяжанию, и не уязвишься завистию. Не смотри на твои видимыя преимущества, но старайся познавать совершенства, которых требует невидимое существо твое, – и не унизишь себя гордостию, но вознесет тебя смирение. Не сей в плоть семена истления, – и пожнешь от духа живот вечный. Минуя все видимое, взирай непрестанно к невидимому Богу, – и обрящешь благодать пред очами Его, и насытишься явлением славы Его. Как можно, скажут, не смотреть на видимое, которое не только без воли, но даже против воли нашей, находится у нас в глазах; и напротив смотреть на невидимое, которое скрывается от взоров наших? На сие, дабы кто подлинно не смутился мнимою невозможностию, ответствуем, во-первых, что как можно не смотреть на видимое, сие показывает самый обыкновенный опыт, когда, например, человек, углубленный в размышление, не примечает, что происходит вокруг его; или когда объятому печалию, самое близкое и приятное дотоле, становится не мило и чуждо. Подобно сему человек, занимающийся благоговейным размышлением о высоких тайнах невидимаго, или благочестивою печалию по Боге, углубляясь в сии внутренния состояния отрешается от всего внешняго так, что и приятным не сильно привлекается, и неприятным не глубоко поражается, и видит, но не смотрит, и смотрит, но не пригвождает взора к видимому. Посему и Апостольское слово, средством преспеяния во благе и пособием к достижению блаженства, представляет не просто презрение видимаго, но в соответствии с усиленным

360

вниманием к невидимому: «не смотряющим нам видимых но невидимых». Во-вторых, дабы удостовериться, что и на невидимое смотреть можно, как-бы на видимое, довольно вспомнить, что хотя в высочайшем степени невидимое существо есть Бог, по изречению Апостола, «во свете живый неприступнем, егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (1Тим. VI. 16); однако и Его, по свидетельству того же Апостола, «невидимаго яко видя, терпяше» (Евр. XI. 27) Боговидец Моисей. Да и для всех человеков «невидимая Его, от создания мира твореньми помышляема, видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. I. 20). Так самое видимое, когда не на него единственно смотрим, но стараемся проникать далее, становится зрительным стеклом для созерцания невидимаго. Впрочем от Апостола можно заимствовать особенный

361

способ, как отставать от видимаго, и прилепляться к невидимому. Сей способ состоит в размышлении, что «видимая временна, невидимая же вечна». «Видимая временна». Что же смотреть на видимое? Какая польза строить на песке, писать на воде, гнаться за ветром, или бегущею тению? Для чего корыстолюбивый, честолюбивый, завистливый, несытыми глазами хотят поглотить весь мир? Прежде нежели они могут насытиться, исчезнет мир и прежде нежели мир исчезнет, исчезнут они от мира. «Видимая временна». Что ж, если сей непременный закон видимаго, уже и оказывает свое действие на том, что нас окружает; если время похищает у нас приятное и любезное, и оставляет чувство лишения, или даже страдания? – Тот же закон времени, который теперь на нас нападает с оружием скорби, вскоре обратится, чтобы нас избавить от нея. Если безразсудно привязывать себя слишком крепкими узами любви к видимому, которое вскоре может быть похищено временем; то не более благоразумно и то, чтобы самому на себе отягчать бремя печали о видимом, которое уже временем похищено. «Невидимая же вечна». Пред вечностию, как одна минута, так и все продолжение времени, равно неприметны. Что же значит минута лишения, за которою следует вечность обладания благом, минута страдания, которая приготовляет к вечности наслаждения, минута подвига для добродетели, которую ожидает вечность воздаяния и славы? «Невидимая вечна». И – ах! в обширных областях невидимаго есть не только вечное обладание благом, но и вечное лишение блага, не только вечное наслаждение, но и вечное страдание, не только вечное воздаяние и слава, но и вечная укоризна и стыдение, не только вечный свет и вечная жизнь, но и вечный огнь и вечная смерть. В краткой настоящей жизни мы проходим видимое, временное, как-бы некое преддверие невидимаго, вечнаго. Телесная смерть отверзает дверь, и если мы благовременно научились, верным и неуклонным оком смотреть на сокровенный путь невидимаго, и решительно направили стопы свои к вечному, вводит нас в вышния обители света и жизни; а ослепленных и отягченных пристрастием к видимому, низвергает в мрачную бездну, в ужасное преддверие смерти вторыя. Научимся, пришельцы видимаго мира, – доколе не поздно, научимся, как должно нам проходить краткий путь временной жизни безопасно и благонадежно, что на нем оставить без внимания, дабы предостеречься от развлечения, и куда обратить внимательные, осторожные взоры. Нам должно стремиться к вечной славе, «не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна». Если когда, в исключение из сего правила, позволительно и должно со вниманием

362

смотреть на видимое, то наипаче в тех случаях, когда видимое, как образ, как таинственное орудие и приятелище невидимаго, святаго, Божественнаго, самим Богом, или Богомудрыми учредителями, поставлено в предмет благочестиваго внимания для человеков. Таковы суть видимые образы, вещества, знамения, обряды Церковных Таинств и Богослужения. Но и в сем случае, сколь ни достойно благоговения видимое, – не на нем одном останавливаться должно. Сквозь святые образы и знамения видимыя, благоговейный, только не любопытный, взор веры должен быть устремляем к невидимой силе и существенному действию благодати Божией. Страшно подумать, что и Симон волхв видимо крещен был по чину Христианскому

363

: подумаем же, как нужно и там, где святыня, исходя из невидимаго, наполняет и объемлет видимое, – как нужно и там восходить от видимаго к невидимому, чтобы не оскорбить и невидимой и видимой святыни. Святая Церковь многообразно подвизается приближать нас от видимаго к невидимому. Так, при тайнодействии, она не только невидимых Ангелов присутствующими и сослужащими представляет, но и нам самим повелевает таинственно изображать в себе Херувимов. Так, она призывает нас торжественно творить память Святых, прешедших из видимаго в невидимое. И Провидение Божие частию привлекает нас к общению с Ними чрез их видимые чудодейственные останки, частию же и сии скрывает от нашего видения, чтобы вера училась, и без помощи видимаго, восходить к невидимому. Да внимаем сему руководству, и да «смотряем невидимых». Если, по слову Господню, Ангелы в вере воспитываемых младенцев выну видят лице Отца небеснаго, и если нет причины отнять сих невидимых охранителей и у вышедших из младенчества, продолжающих ходить в вере; если Святые Божии человеки, вступя в невидимыя обители света, еще удостоивают озираться в сей сумрак видимаго, и благотворными знамениями дают нам призывныя мановения: то со Святыми Ангелами хранителями, и со Святыми Божиими человеками, и – в особенности мы здесь с Богоносными Отцами нашими Сергием и Никоном, да соединяемся, поколику можем, в единый чистый взор к невидимому Отцу Их, и нашему, и в единое молитвенное желание, да утвердит Он нас, чтобы постоянно и неуклонно взирать к Нему духом, «не смотряющим нам видимых, но невидимых»; и в сем расположении духа, и печали сего временнаго жития благодушно переносить, и в добродетели с успехом подвизаться, и вечныя славы достигнуть благодатию Отца славы, с Единородным Его Сыном и Единосущным Его Духом препрославленнаго во веки. Аминь

364

.

68. Слово в день тезоименитства Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Мариинской церкви Императорскаго Вдовьяго дома, пред торжественным обетом сердобольных вдов, декабря 6 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)

«Кто мя устроит по месяцам преждних дней, в нихже мя Бог храняше» (Иов. XXIX. 2)? – воскликнул некогда Иов. Без сомнения, при сем помышлял он о детях умерших, и о домашнем благосостоянии разрушенном. Но есть еще предмет его печали, который особенно

365

достоин внимания, и даже удивления. Он тоскует о возможности благотворить, которую имел, и которой лишился. "Спасох бо", говорит, «убогаго от руки сильнаго, и сироте, ему-же не бе помощника, помогох». – «Уста же вдовича благословиша мя». – «Око бех слепым, нога же хромым: аз бых отец немощным» (Иов. 29:12–16). Не тоскуй, благодетельная душа! Бог, верховный благодетель, и покровитель всякаго благотворения, не дает в нарекание Своей добродетели

366

в лице твоем, Он устроит тебя по месяцам преждних дней, в которые Он хранил тебя. И подлинно, говорит наконец книга жития его, «даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову во усугубление», – «Господь благослови последняя Иовля, неже прежняя» (Иов. 42:10, 12). И у Тебя, Матерь благословенных Сынов по естеству, а по благотворению Матерь немощных и сирых

367

, светодательница слепых, благословляемая вдовицами, – и у Тебя, за год пред сим, не было ли таких минут, в которыя все чувство бытия и жизни заключалось в одном воздыхании о утрате, неизреченно великой?

368

«Кто мя устроит по месяцам преждних дней, в нихже мя Бог храняше?» Но Великий Отец сирых и Судия вдовиц, внял молитвам

369

благословляющих Тебя сирот и вдовиц, также как и молитвам осиротевшаго-было народа и царства, и

370

устроил Тебя точно по месяцам прежних дней, в которые Он хранил Тебя. Се и ныне, в том же месяце, в котором прежде священным торжеством одного из разнообразных Твоих благотворений ознаменовывали мы день Твоего Богом благословеннаго Сына, – и ныне, день Твоего другаго Богом избраннаго Сына, тем же торжеством благословляется. Вот опытное наставление для всякаго, кому нужно наставление в сей истине, что благотворительность к человекам верно наследует могущественное и действительное благословение Божие, часто дивными и нечаянными судьбами. Из Евангелия очень известно великое благословение, которое благодетельным людям уготовано на конце веков, и в самой вечности. "Приидите", глаголет Господь наш, как Царь и Судия мира, «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира» (Матф. XXV. 34). Но кто сии благословенные Отца небеснаго? – Продолжение суда Христова показывает, что то суть питающие алчущих, напояющие жаждущих, принимающие странных, одевающие нагих, посещающие больных и находящихся в темнице, короче, люди благодетельные к бедствующим ближним. И в другом случае Господь заповедует: «егда твориши пир, зови нищия, маломощныя, хромыя, слепыя: и блажен будеши, яко не имут ти что воздати: воздастжетися в воскрешение праведных» (Лук. XIV. 13–14). Если бы мысль о несоразмерности между подвигом и воздаянием, между временным благотворением человеку и вечным благословением от Бога, между служением земным

371

и наследием царствия небеснаго, – если бы сия, или подобная мысль, возстала в ком, чтобы поколебать веру в обещанное воздаяние: премудрость Божия уже противопоставила сему сомнению сильнейшую мысль дабы и в сем, как она делает и во всяком другом случае, низложить всякое возношение суетных помышлений человеческих, взимающееся на разум Божий. Щедрый Мздовоздаятель объявил, что благотворение, какое бы то ни было, кому бы то ни было сделано, приемлет Он за благодеяние Самому Ему сделанное: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). Посему Он не только, как судия, оправдает тех, которые делом исполняют закон любви к ближнему; не только, как Царь, царски наградит тех, которые помогают сынам царствия на пути к царствию; но и как должник, верно

372

удовлетворит тех, которые, «милуя нищаго, взаим дают Богу» (Притч. XIX. 17). И так, повторяю, из Евангелия очень известно великое последнее и вечное благословение Божие человекам, благотворителям ближних. Но к прискорбию, многие человеки, живя, так сказать, безъисходно в низкой области чувств и настоящаго видимаго мира, будучи мало

373

знакомы с духовным, с невидимым, с будущим, едва примечают грядущее царствие Христово, как будто в туманной дали; Судия, Который, как возвещает Апостол, – «се пред дверми стоит» (Иак. V. 9), по их мнению, еще за горами. От того, как ни страшен суд, как ни велико воздаяние, многие ни страхом, ни надеждою, – уже не говорю чистою, возвышенною любовию, – не возбуждаются, чтобы дешевою ценою благотворения человекам приобретать безценное царствие Божие; или, если делают в сем некоторые опыты, не имеют ни довольно постоянства в ожидании плода от сего подвига, ни довольно ревности против искушений, в оном встречающихся. Кто знает, говорят они, подлинно ли братиям Христовым достанутся наши благотворения? Где то благословение, с которым, не как вновь благословляемые, но как уже «благословенные», с готовым, придти должны на суд Христов человеки благодетельные, – где оно, когда расточаемыя нами благотворения, не как плодовитое семя на добрую землю падают, но как прах по ветру, разсыпаются, и мы не видим, чтобы к нам что нибудь благое возвратилось? Для сего-то и указал я, и еще укажу на опытное наставление в сей истине, что благотворительность верно наследует могущественное и действительное благословение Божие. Дадим небольшое состязание тем, которые искушаются сомнением о благонадежности своих благотворений. Подлинно ли, говорят они, братиям Христовым достанутся наши благотворения? – Дабы на сие ответствовать, нужно разсмотреть другой вопрос: кого разумел Спаситель наш, в притче о суде, под именем «братий Своих меньших?» Если Он, как приобщившийся плоти и крови человечества вообще, как пострадавший Един за всех по человеколюбию, по тому же человеколюбию, вообще всех человеков, по Апостолу, «не стыдится братию нарицати» (Евр. II. 11), и в особенности всех страждущих приемлет почти за едино с Собою: то первый вопрос разрешается просто; по сему разумению, какому бы страждущему ни достались наши благотворения, оне достаются всегда меньшему брату Господа Иисуса. Но если кто скажет, что сомнительно признать за меньших братий неповинно страдавшаго Иисуса таких людей из числа страждущих, которые страждут по грехам, и при самых страданиях во грехах остаются; если и согласимся, что братиями Христовыми, по точной силе слова сего, должны быть названы только те, которые, по вере во Христа, «от Бога родишася» (Иоан. I. 13); если далее из сего заключим, что те только благотворят Христу, которые благотворят людям благочестивым бедствующим: должно ли и в сем случае затруднять, или обезнадеживать дело благотворения заботою, кому достанутся благотворения? Что же вы сделаете с сею заботою? Перестанете ли благотворить? – Вы сами себя решительно лишите благословения, обещаннаго благотворящим, и нарушите великую заповедь любви к ближнему, которую нельзя нарушать ненаказанно. Захотите ли благотворить только достойным, и обходить недостойных? – Но не в сем ли самом и состоит узел, которому разрешения ищем, – не в сем ли он состоит, что вы не знаете довольно верных признаков, для различения достойных от недостойных? И кто дал вам право прежде суда Христова осудить кого либо, как недостойнаго называться чадом Божиим, и меньшим братом Христовым? Если кого нибудь и справедливо почитаешь ты недостойным сего дня: почему знаешь, чем он будет завтра? Ты сказал бы, на пример, о заключенном в темницу разбойнике: он недостоин моего посещения, потому что не есть меньший брат Христов: но что, если Господь скажет и ему пред смертию, как некогда сказал уже разбойнику: «днесь со Мною будеши в раи» (Лук. XXIII. 43)? Ты потерял случай сделать добро меньшему брату Христову! Положим даже, что ты отказал в благотворении человеку подлинно недостойному: знаешь ли, что ты сделал? Гоняясь дерзновенным суждением за именем достойнаго и меньшаго брата Христова, ты сам себя лишил достоинства сына Вышняго: Поелику обетование «будете сынове Вышняго», дано нам под условием «быть милосердыми, якоже Отец наш милосерд есть»; а Он – «благ есть на безблагодатныя и злыя» (Лук. VI. 35–36). Что же на конец остается нам делать? – Очевидно, не иное что, как благотворить, по возможности, всем бедствующим: достойным и святым, потому, что они чада Божии суть, и, по строгому разумению, меньшие братия Христовы; грешным и недостойным, потому, что и сами мы грешны, и следственно недостойны благ, которыми с избытком обладаем; и потому, что Всевышний Отец наш «благ есть на безблагодатныя и злыя». Как златоделатели работают над пудами золотистаго песка, довольствуясь надеждою достать золотник чистаго золота: подобно сему и нам должно благодетельно трудиться над толпами нищих и бедствующих; и для ободрения нас в сем подвиге довольно той надежды, что во множестве хотя одно когда либо совершится чистое дело благотворения, достойное сокровищницы Верховнаго Благотворителя, которое побудит благость Его и нас призвать от земнаго труда к небесному покою, словом благословения: «приидите благословеннии». Но, скажет еще иной, если призовутся к царствию те, которые в делах благотворения уже суть действительно «благословенные»: то для чего, подвизаясь в благотворении, не вижу я хотя начатков сего благословения? – Что могу я на сие ответствовать? Помысли, ревнитель воздаяния, может быть, более, нежели подвига, не в тебе ли самом должно искать ответа на твой вопрос, не на тебя ли обратить твое истязание? Что, если ты посеял гнилое семя? Кого в том винить, что не всходит? Если ты не от искренняго сердца творил благодеяния: кого винить, что не прозябает благословение? Что, если ты вчера посадил яблонныя зерна, и сего дня хочешь рвать яблоки? Обязана ли природа превратить свой порядок, чтобы угодить твоей нетерпеливости? Если ты вчера роздал несколько лепт нищим, и сего дня хочешь собирать плоды твоей благотворительности: не значит ли сие, что ты хочешь твоею короткою пядию мерить пути Провидения Божия, и великия судьбы Божии подчинить твоим мелким желаниям? Будь искренен, когда благотворишь, и великодушен, когда не видишь воздаяния: рано или поздно, судьбы Господни явятся, и благословение возсияет над тобою. Соломон написал: «посли хлеб твой на лице воды: яко во множестве дней обрящеши его» (Еккл. XI. 1). Что такое говорит творец притчей? Как можно, чтобы хлеб, брошенный на воду, в продолжение многих дней, не уплыл, не размок, не был поглощен рыбою, или склеван птицею? Сим видом невозможности творец притчей изображает дивное могущество Провидения Божия, которое никак не попускает погибнуть делу благотворения. Благотворя несчастным, обыкновенно малознаемым, или совсем неизвестным

374

, ты бросаешь хлеб свой в воду: время течет; доброе дело твое скрывается; может быть, и враги стараются затьмить оное и облагодетельствованные забывают: но придет минута судеб; хлеб твой найдется, и напитает тебя благословением и радостию. Не в воду ли бросал хлеб свой Авраам, когда сидел под деревом, ожидая каких нибудь странников, и, увидя их, бежал им на встречу, чтобы призвать и угостить их? И что наконец обрел он во множестве дней старости? – Посещение Господа, и обетование благословеннаго потомства. И Корнилий Сотник, по свидетельству книги Деяний Апостольских (Деян. X. 2), «творяй милостыни многи людем», не в воду ли бросал хлеб свой, когда милостыни его доставались, то язычникам, то не познавшим Христа Иудеям? И что же обрел? – Явление Ангела, посещение Апостола, познание Христа, дар Святаго Духа. Заключим словом Апостола: «благотворения и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог» (Евр. XIII. 16). Особенно вам, которыя и самих себя, или посвятили уже, или ныне вновь посвящаете, в жертву благотворнаго служения болящим, – чем большаго подвига и постоянства требуют таковыя жертвы сердоболия, тем с большим удостоверением сказуем вам, что «таковыми жертвами благоугождается Бог!» Аминь.

69. Слово на Рождество Христово375

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.) 1826 год

Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе, Иже во образе Божии сый не восхищением непщева быти равен Богу: но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся яко же человек. (Фил. II. 5–7). Если, по слову Соломонову, «время всякой вещи под небесем» (Еккл. III. 1): то не ныне ли время любомудрствовать со Апостолом о дивном самоумалении великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, когда видим Его умалившаго Себя даже до младенческой меры возраста, уничижившаго Себя даже до яслей

376

? Люди, пристрастные к великости земной, не редко соблазнялись умалением Иисуса Христа

377

. Но когда уже опытом столь многих веков дознано и то, что «Бог Его превознесе», что «пред именем Его» действительно «преклонилось всякое колено небесных и земных и преисподних» (Филип. II. 9–10); ибо, со дней воскресения и вознесения Его, тысячи свидетелей видели, как небесныя силы раболепно исполняли Его повеления, как напротив адския силы Его именем низвергаемы были

378

в бездну; земнородных же миллионы в поклонении Его имени находят свое блаженство: после сего, и пред людьми для того и собравшимися, чтобы преклониться пред именем Иисуса, мы можем освободить себя от труда защищать и оправдывать Его умаление; и ничто не препятствует

379

нам взирать на Его умаление с таким же благоговением, как и на Его величие. О, как умалил Себя Сын Божий в Своем воплощении! Умаление сие тем поразительнее должно быть для нас, что является в некотором противоположном соответствии с первоначальным возвеличением самаго человека. Ибо слово Божие не без намерения употребляет для изображения сих противоположностей одно и тоже выражение: «образ и подобие». «Сотворим человека, – рек Бог Творец, – по образу нашему и по подобию» (Быт.1:26). И Апостол о воплощении Сына Божия говорит: «зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся яко же человек». Иному владыке не много нужно умалять себя, чтобы показаться в виде раба. Но когда Господь великий и вышний, который и рабам своим дарует образ владычний, сам является в «образе и подобии» раба, то есть, в состоянии полнаго рабства, и глубокаго, какое рабству свойственно, уничижения: тогда на столь чрезвычайное умаление великаго не можно смотреть без особеннаго чувства удивления, простирающагося или до умиления, или до ужаса

380

. И сим-то образом умалил Себя Сын Божий в Своем воплощении. Но как еще более уничижил Он Себя в обстоятельствах Своего земнаго рождения! Надлежало избрать народ, в котором бы Ему родиться: и Он избрал для сего из всех народов земли малейший, не имеющий собственнаго правительства, многократно порабощенный и близкий к новому порабощению, некогда благословенный, но уже едва не отверженный. Надлежало избрать город: и Он избрал Вифлеем, так малый, что и благоприятствующий ему Пророк не может скрыть сего нарекания на него, и не находит инаго средства его возвеличить, как именем рождающагося в нем умаленнаго Иисуса. «И ты Вифлееме, доме Евфрафов, еда мал еси, еже быти в тысящах Иудиных! Из тебе бо мне изыдет старейшина, еже быти в Князя во Израили, исходи же его из начала от дней века» (Мих. V. 2). Надлежало избрать матерь; и, чтобы до времени сокрыть от неверующих тайну воплощения, надлежало узами закона, но не плоти, присоединить к ней и мнимаго отца: и вот избраны, хотя потомки Царские, чтобы совершились обетования и пророчества, но уже один древодель, а другая бедная, сиротствующая дева. И что еще? Если бы Господь родился в малом, собственном, или наемном жилище Иосифа; и Мария положила бы Его в бедной колыбели: зрак раба, Им восприемлемый, может быть, не все имел бы черты, какия его составлять могут; ибо могло найтись рабское жилище меньше Иосифова, и колыбель беднее Марииной. Что же изобретает

381

безконечно Великий, ищущий безконечнаго умаления? Августовым повелением «написати всю вселенную» (Лук. II. 1) приводит в движение народонаселение земли Иудейской, дабы Иосифу нельзя было

382

, ни остаться в собственном жилище в Назарете, ни найти наемное в Вифлееме, когда наступало время родиться истинному Господу вселенныя; и таким образом умаливший Себя даже до младенчества, уничижает Себя даже до яслей, вместо колыбели. «Положи Его во яслех: зане не бе им места во обители» (Лук. II. 7). Если от умаляющаго Себя Бога прострем взоры далее по пространству мира, в котором, и для котораго Он умаляется: чудо умаления представит нам новые разительные виды. Здесь приходит мне на мысль картина сошествия Слова Божия с небес на землю Египетскую, начертанная писателем книги Премудрости. «Тихому молчанию содержащу вся, и нощи во своем течении преполовляющейся, всемогущее Слово Твое Господи с небес от престолов Царских жесток ратник в средину погибельныя земли сниде» (Прем. Сол. XVIII. 14–15). И в сошествие воплощеннаго Слова Божия на землю Израилеву, не также ли нощь в своем течении преполовлялась, когда в самыя минуты рождения Его «пастырие беху в той же стране бдяще и стрегуще стражу нощную о стаде своем» (Лук. II. 8)? Не тихое ли молчание содержало вся на земли, когда один только Ангельский глас был услышан, и услышан не многими пастырями в пустыне? Ужасная безвестность, в которой карающее Слово Божие сходило на погибельную землю Египетскую, чтобы «вся исполнить смерти» (Прем. XVIII. 16), чрез поражение первенцов Египетских! Впрочем сия безвестность не только не умаляла, но еще возвеличивала славу Бога Мстителя, Который без видимых средств, без ощутительных действий, одним не слышимым «повелением», или, можно сказать, одним умолкновением жизнь всему изрекающаго Слова совершает казнь нечестивых. Иначе, но не менее ужасна та безвестность, в которой спасительное Слово Божие, раждаясь плотию, приходит посетить всю землю, погибельную потому, что земнородные «вси согрешиша, и лишени суть славы Божия» (Римл. III. 23); – приходит, не яко жестокий ратник, угрожающий всему живущему смертию, но как новорожденный младенец, во всю область смерти приносящий надежду возрождения и жизни; – приходит, – но погибельная земля не сретает, необъемлет, не прославляет, даже не видит своего Спасителя, и не слышит Слова Божия, безмолвствующаго в яслях. Почти тщетно «слава», которую Иисус Христос «имел» у Бога Отца, «прежде мир не бысть» (Иоан. XVII. 5), в устах Ангелов преследует Его сходящаго в мир, и достигает в след за Ним – даже до земли: на погибельной земле почти нет не оглушенных суетою ушей, способных слышать оную. Почти тщетно мудрейшая и знаменитейшая из звезд совершает необычайный путь, дабы указать просиявающее сквозь глубокую ночь Солнце правды: способных уразуметь сие указание, и готовых последовать оному едва найдется два или три человека, и то между седящими во тьме и в смертной сени язычества и звездопоклонения. А Иудея, где "ведом Бог" (Псал. LXXV. 2)? – Она не ведает, что «Бог явися во плоти» (1Тим. III. 16). А Иерусалим, «град Божий» (Пс. LXXXVI. 3)? – Он не в радости со Христом, пришедшим спасти

383

, но в смятении с Иродом, ищущим погубити

384

. А Первосвященники и Книжники, которым надлежало быть особенно близкими к Богу и тайнам Его, чрез молитву и разумение закона? Они прекрасно разрешают ученый вопрос: «где Христос раждается» (Матф. II. 4)? и так довольны, что не находят нужным далее заботиться узнать, не раждается ли Он действительно. Так не только в полунощи естественнаго времени, но в столь же глубокой нощи неведения и забвения человеков о Тебе и судьбах Твоих, «всемогущее Слово Твое, Господи, с небес от престолов Царских в средину погибельныя земли сниде» (Прем.18:15), и не смотря на то, что никто почти Его не прославляет, никто не познает и познавать не ищет, Оно не изрекает повеления карательнаго, но безмолвствует в спасительном для погибающих долготерпении! Так не только умалил Себя во образе Божии Сый и равный Богу, и Бог Сый: но еще приял новый вид умаления от невежества и небрежения тех, из любви к которым Он умалил Себя! Подивимся, христиане, произвольному для нас умалению Великаго Бога и Спаса нашего: но сего еще мало. Возблагоговеем пред сим умалением Его: но и сего не довольно. «Сие да мудрствуется в вас», учит нас Апостол, «еже и во Христе Иисусе» (Флп.2:5). Имейте и вы такия же чувствования, какия имел Иисус Христос; располагайте себя также, как Он расположен был. Что сие значит? – Сие изъясняет сам Апостол, сказав пред приведенным изречением: «ничтоже по рвению или тщеславию, но смиренномудрием друг друга честию больша себе творяще» (Филип. II. 3). Из сего видно, что учит он нас по примеру Иисуса Христа, не ставить высоко самих себя, и не превозноситься какими-либо преимуществами, но смиряться, и в самих себе, и пред другими. Кто имеет рабов: тот да воспомянет «приявшаго зрак раба», и умаленных жребием да не умалит презрением, и вознесенный над ними Богом, да не превознесет сам себя гордостию. Кто живет в великолепном доме, почивает на пухе, одевается шелком: да воспомянет вертеп и ясли, и с сими сообразно грубыя пелены; и да не уничижит тех, которые живут в хижинах, спят на соломе, одеваются рубищем, и которые, может быть, не по внешнему только, но и по внутреннему состоянию больше его Христу подобны. «Да хвалится», учит Апостол Иаков, – «да хвалится богатый во смирении своем» (Иак. I. 10). И тот, кто, по выражению Апостола, «почивает на законе, и хвалится о Бозе, и разумеет волю, и разсуждает лучшая, научаемь от закона» (Римл. II. 17–18), – ах! и тот, – «хваляйся о Господе да хвалится» (1Кор. I. 31)! «Мняйся стояти да блюдется, да не падет» (1Кор. 10:12)! Особенно же да не осудит неведущих, да не посмеется падающим! Христос есть «свет, просвещающий всякаго человека, грядущаго в мир» (Иоан. I. 9): может быть, тот, котораго ты видишь седящаго во тьме и сени смертней, вскоре светлее тебя осияется сим светом, или уже и осиявается внутренно, в области духа. Может быть, волхвы языческаго востока ревностнее тебя ищут, и предупредят тебя в обретении Христа; может быть, «мытари и любодейцы варяют» тебя «в Царствии Божии» (Матф. XXI. 31). Кротость, простота, смирение, снисхождение к низшим, уравнивающее себя с последним из них, спокойствие в уничижении, терпение, не-побеждаемое никакими оскорблениями, – «сие да мудрствуется в вас», подобно как «и во Христе Иисусе». Аминь.

70. Беседа на сырной неделе против невоздержания385

1827 год

Внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печальми житейскими, и найдет на вы внезапу день той. (Лук. XXI. 34). Приближающееся время Поста призывает нас к воздержанию: и святая Церковь сии приготовительные к оному дни расположила как степени, дабы по-малу отъемля тучность пищи, и увеличивая труд молитвенный, возвести нас к совершенству поста и к протяженным подвигам покаяния и молитвы. Но в сие преддверие святаго Поста, которое мы проходим, безразсудный обычай как много вносит противнаго воздержанию и трезвости телесной и духовной! Мне кажется, сие должно возбуждать в нас жалость и ревность, подобную ревности Дома Божия, по которой Господь наш бичем из вервий изгнал из преддверия храма

386

продающих и покупающих, превращающих его в дом купли и вертеп разбойников. О, если бы Он помог и нам малым бичем, сплетенным из словес истины и целомудрия, если не совсем изгнать, то хотя несколько укротить невоздержание, особенно неистовствующее при входе во святилище Поста, и кроме сего нередко угнетающее тела, опустошающее души, истощающее стяжание, расхищающее добродетели, поглощающее способности! «Внемлите себе», глаголет Господь, «да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством». Не излишним ли теперь покажется некоторым сие предостережение, и не обидным ли предполагаемое оным подозрение в таких грубых пороках? – Не желаем никого подозревать, ни обижать, но напоминаем

387

вам, люди, по собственному мнению, довольно умеренные и трезвые, что сказанное предостережение первоначально дал Господь избранным ученикам Своим. Наставление, которое Петру, Иакову, Иоанну, Андрею, не обидно было слышать, не может быть для кого-нибудь из нас ни оскорбительным, ни излишним. То ли одно есть объядение, когда тело не вмещает пищи? То ли одно пиянство, когда ум потоплен в вине, и отягченной головы не может носить тело? Если, в чем не трудно удостовериться, настоящее назначение пищи и пития есть поддержание и возобновление телеснаго состава, который неприметным образом непрестанно снедает

388

тление; а вкус пище и приятность питию даны, как средства для сей цели: то каждый кусок пищи, сверх утоления глада, снедаемый для вкуса, есть доля объядения: каждый глоток пития, после угашения жажды и после ободрения сил, употребляемый для приятности, принадлежит к чаше пиянства. Что же суть наши столы, на которых трудно перечесть различные роды пищи, трудно угадать их состав, трудно упомнить названия различных родов пития? Не хитросплетенныя ли сети, которыя мы разставляем друг другу, чтобы уловить в объядение, хотя иногда тонкое, и в пиянство, хотя повидимому трезвое? И не приметишь, как перейдешь от ядения к объядению, как простое употребление пития превратится в пиянство. Надобно прилежно смотреть за собою. «Внемлите себе». Сколько различных искусств, веществ орудий употребляет разумный человек для того, чтобы наполнить малое и несмысленное чрево! Как унижается разум, когда истощается в изобретениях, чтобы дань, ежедневно требуемая чревом, как неумолимым владыкою, была ему приносима, как можно в большем изяществе, и была им приемлема, как можно, в большем количестве! И как ругается над сим раболепствующим разумом чрево, концем всех его забот о изяществе полагая нечистоту и смрад! Восклонись, несчастный поклонник чрева, и если ты не можешь вдруг выше себя вознести твоих очей, стань прямо перед зеркалом и посмотри, не написан ли на самом тебе закон против раболепства чреву? – Не видишь ли, что выше чрева твоего есть грудь, в которой живет сердце, желающее добра, чувствующее любовь; что над нею еще возвышается глава, в которой царствует ум, созерцающий истину, разум мыслящий о вероятностях; что под тою и другою, как бы под небом и землею ад, низвержено темное чрево не умеющее ни мыслить, ни желать? Много ли нужно проницания, чтобы приметить, что оно не владычествовать должно над высшими областями, но быть в служении, в презрении? Если, напротив, ты стараешься более и более угождать чреву в том, чего оно слепо требует, для него желаешь, для него вымышляешь: то берегись, чтобы оно не сделалось у тебя сильнее и выше головы, и своею безобразною тяжестию не стало стеснять и подавлять благороднейших действий ума и сердца. «Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством». Под именем «сердца» Господь разумеет вообще «внутренность» человека, что можно видеть из Его собственнаго другаго изречения, в котором Он сии слова соединяет, изъясняя одно другим: «извнутрь бо», глаголет, «от сердца человека помышления злая исходят» (Мк.7:21). Итак под именем сердца, как внутренности вообще, в изречении Господнем разуметь должно духовныя силы человека с их действиями и совершенствами, в особенности разум

389

, силу хотеть, и способность познавать. Смотрите, на что наконец может обрушиться подавляющая тяжесть пресыщеннаго чрева. «Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша». Мы не примечаем, – скажут, может быть, – чтобы люди менее других воздержные в пище и питии, менее потому пользовались способностию разума и силою воли. Не спорю, что некоторые из них

390

даже лучше других пользуются способностию разума, чтобы понимать и изобретать тонкости удовольствий

391

для чувств и воображения, и сильнее других влекутся к оным желаниями. Дух таких людей носится, как пар над теплыми яствами, или немного выше. Но когда надобно вознести мысль и сердце горе, выше сих видимых небес, которыя хотя и тонки, но суть телесны, и потому еще ниже области, свойственной духу чистому; когда надобно устремить желание к Богу: тогда оказывается, что пресыщением отягченное чрево, как гиря висит под крилами духа, и тянет его к земле, так что, при всех усилиях, он более бьется о землю, нежели возлетает к небу. Животныя многопищныя и тучныя не могут бегать

392

так скоро, как малопищный елень: подобно сему чревоугодник не может быть так деятелен и благопоспешен в подвигах, как воздержный. Вы знаете, что человек пал: но как? Не отягченное ли запрещенным плодом чрево низринуло его из блаженнаго рая на несчастную землю? Отягчай оное более, и оно низвлечет тебя с земли в глубину ада. Подлинно, что ниспровергнуло Содому столь ужасным образом? – "Гордость, – ответствует Пророк, – в сытости хлеба, и в изобилии вина; и сластолюбствоваша та, и дщери ея; сие бяше ей, и дщерем ея» (Иез. XVI. 49). Подобным, но еще более ужасным, бедствием угрожает Господь чревоугодникам

393

. "Найдет, – говорит, – на вы внезапу день той». Какой день? – День, котораго только малый образ, только предвещание показано было в грозный день Содомы, – день который угрожает не одному, или нескольким роскошным и сладострастным городам, но целой вселенной, который заставит «издыхать человеков от страха и чаяния грядущих на вселенную» (Лк.21:26), в который «приидет Господь во тьмах святых Ангел Своих, сотворити суд о всех, и изобличити всех нечестивых о всех делех нечестия их, имиже нечествоваша» (Иуд. I. 14–15). Господь неоднократно внушает нам, что сей страшный день особенно нечаянно постигнет тех, которые, преданы невоздержанию, роскоши, попечениям о выгодностях и приятностях жизни. "Якоже бо, – говорит, – беху во дни прежде потопа, ядуще и пиюще, женящеся и посягающе, до негоже дне вниде Ное в ковчег, и не уведеша, дóндеже прииде вода и взят вся: тако будет и пришествие Сына человеческаго» (Матф. XXIV. 38–39). И еще говорит: «якоже бысть во дни Лотовы: ядяху, пияху, куповаху, продаяху, саждаху, здаху: в оньже день изыде Лот от Содомлян, одожди камык горящь и огнь с небесе, и погуби вся. По томуже будет и в день, в оньже Сын человеческий явится» (Лук. XVII. 28–30). Поистине, людям, которых гортань отверзается не для того, чтобы воспевать славу Божию, или изрекать пред Богом желания сердца, но для того, чтобы, подобно гробу, поглощать и обращать в тление все, что лучшаго живет и растет на земле; которые проводят половину жизни в труде обременять свое чрево, а другую в труде влачить

394

сие бремя; у которых вино волнует кровь и отуманивает голову: – где им помышлять о делах небесных, прозирать в сокровенныя судьбы Божии, вникать в словеса Пророческия, примечать знамения времен, стоять на страже

395

в ожидании грядущаго царствия Божия, которое совсем не по них, Поелику оно «не есть брашно и питие» (Рим.14:17)? Но вот что еще особенно

396

страшно: сия преобладающая роскошь, сие не помнящее Бога и себя невоздержание, не только могут быть внезапно постигнуты судом и поражены правосудием Божиим, но и составляют, по словам Господним, одно из предваряющих обстоятельств, и как-бы преддверие сего страшнаго суда. «Отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и найдет на вы внезапу день той». Что же должны мы подумать, когда видим, что и богатый и бедный, дома и в корчемнице, рано и поздно, наперерыв работают чреву; что чрево поглощает обширныя стяжания и наследия; что люди, которые с трудом приобретают насущный хлеб, необильные плоды своего труда и пота истощают на излишества и невоздержание, грубое или утонченное, на прихоти не требуемыя и не знаемыя природою; что провозглашение праздника, даже предварение о посте, сии, по намерению Церкви, орудия к возвышению благоговения, превращаются в орудия к усилению роскоши, подобно священным сосудам, употребленным для украшения Вавилонскаго пиршества? – О как опасно, да не «найдет на ны внезапу день той»

397

. Попечемся, братия, как бы нам ясти и пити во славу Божию, а не во вред себе и в оскорбление Подателю благ, Богу. Уступите гладу и жажде: но не вооружайтесь против воздержания и поста. Пусть хлеб насущный укрепляет сердце человека; пусть вино в меру возвеселит сердце печальнаго, или ободрит немощнаго; "ядите", – скажем, если угодно, и сие с Неемиею и Ездрою, – ядите «тучная и пийте сладкая», но – в знамение того, «яко свят есть день Господеви нашему» (Неем. VIII. 10), а не безвременно и без меры, по образу тех, «имже бог – чрево» (Флп.3:19). Во всякое же время внемлите слову Господню и «внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и найдет на вы внезапу день» суда, но да будут сердца наши светильниками мудрых дев, полными елея благодати, горящими любовию, светлыми верою, да будем готовы сретить Судию, яко жениха, и праздновать с Ним в небесном чертоге Его во веки! Аминь.

71. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы398

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.). 1827 год

Она же видевши смутися о словеси его (Лук. I. 29). И слышащие сие не смущаются ли уже мыслию, для чего хочу я говорить о смущении преблагословенныя Девы Марии, как будто сие торжество Ея не представляет важнейших предметов для размышления? Столько добродетелей, столько совершенств, столько чудес, столько таин, при имени преблагословенныя Марии, при воспоминании Ангельскаго Ей благовещения, представляются уму, что едва дают приметить малое и кратковременное смущение мирной и тихой души Ея. Но меня не смущает опасение таких прекословий. Чудеса славны без слова; тайны не редко лучше чтутся благоговейным молчанием, нежели дерзновенным усилием изъяснить оныя; добродетели, совершенства, – о если бы для нас довольно было говорить только о добродетелях и совершенствах, и не было нужды упоминать о несовершенствах, и даже о пороках

399

. Если же, как полагаю, не отрекутся многие признаться со мною, что едва ли не каждый день, а иногда и не однажды, то или другое слово, тот или другой случай, приводит нас в смущение, малое или великое, кратковременное или продолжительное, не редко простирающееся на наши собственныя слова, действия и отношения к другим, и во всяком случае неблагоприятное потому, что нарушает спокойствие и затмевает ясность души: то, есть немаловажная причина с особенным вниманием посмотреть на сей, маловажным кажущийся, случай, как иногда и благословенная миром Божиим душа, неизбежно входит в смущение, и как выходит из онаго, дабы примером, наши, большею частию произвольныя смущения, обличить, уменьшить, исправить и, по возможности, распространить область истиннаго мира душевнаго. «Она же видевши смутися о словеси его». Кто приводит в смущение Ту, которая должна быть исполнена мира, как призываемая родить "Мир наш" (Еф. II. 14)? Человек ли неприязненнаго расположения Духа? Дух ли неприязни, всегдашний враг мира, потому что сам его не имеет, обыкновенный производитель смущений и смятений, потому что живет в мятеже непрерывном? – Нет! К удивлению, виновник смущения Марии есть Ангел, мирный служитель Бога мира. Но может быть, образ, как он явился Ей, имел в себе нечто ужасное? – Нет, и сего не видно. Ангел тихо входит, и говорит

400

: «вшед к ней Ангел, рече» (Лк. 1:28). И так от чего же Она смущается? «Смутися о словеси его». Разве слово сие было грозно? – Напротив, оно было слово радости и благословения: «радуйся благодатная: Господь с тобою, благословенна ты в женах» (Лк. 1:28). Углубимся несколько в разумение сего Ангельскаго слова, чтобы найти сокровенную причину смущения Мариина. До сих пор ни один, и особенно ни одна из земнородных не слыхали с небес подобнаго приветствия. Приметно, что небесные вестники

401

не расточают приветствий: Поелику чистой небесной истине также не сродна изысканная ласковость, как и не нужная суровость. "Мир тебе" (Суд. VI. 23), сказал Ангел Господень Гедеону, по надобности успокоить его: ибо Гедеон, по понятиям своего времени, думал, что видение Ангела будет ему смертоносно. Но приветствие: «радуйся», безпримерно в древних явлениях Ангелов. «Господь с тобою», – так приветствовал Ангел Гедеона же, и также по особенной надобности вдохнуть ему силу и бодрость для чудесной победы на врагов, и для спасения народа Израильскаго. Многократно и щедро благословлял Бог Авраама, как например: «во истину благословя благословлю тя, и умножая умножу семя твое, яко звезды небесныя, и яко песок вскрай моря; и наследит семя твое грады супостатов; и благословятся о семени твоем вси язы ́цы земнии» (Быт. XXII. 17–18); и паки:

402

«Авраам бывая будет в язык велик и мног, и благословятся о нем вси язы ́цы земнии» (Быт. XVIII. 18). Но не сказано здесь, чтоб Авраам был благословлен в мужах, то есть, преимущественно пред всеми мужами; а о благословении Сарры, хотя и она участвовала в произведении на свет благословеннаго семени, совсем умолчано. Правда, сказал Господь однажды и о Сарре: «благословлю же ю» (Быт. XVII. 16): но достойно примечания, что и сие краткое благословение изречено не в лице ей, а в отсутствие ея, Аврааму. Видно так надлежало по судьбам Божиим

403

, чтобы от жены, в которой прежде мужа началась утрата благословения в блаженном раю, долее, нежели от мужа, таились начатки возвращающагося благословения на несчастной земле. Без сомнения, разумела сие Дева Мария, как из писаннаго слова Божия, так и посредством собственнаго смиреннаго Богомыслия, и потому, когда слышит, что неожиданный посетитель приветствует ее не только миром, но и радостию; приписывает ей благодать не как дар, но как ея неотъемлемое достояние

404

; возвещает ей благословение, преимущественное пред всеми женами в мире: тихая душа ея от сильных слов духа, как тихая вода от сильнаго дыхания ветра, по необходимости приходит в движение: «смутися о словеси его». Нет в сем смущении ничего нечистаго, но нет в минуту смущения той душевной тишины, которая ему предшествовала! Когда ветр, ударяя в поверхность воды, частию поднимает ее от места ея покоя, тогда и чистая вода трепещет и кажется возмущенною: так душа Марии, хвалебным словом Ангела не только подъемлемая из самоуничижения, в котором она обыкла покоиться, но и возносимая превыше всего сотвореннаго, трепетала чистым страхом, и Ея постоянное стремление во глубину смирения, сделавшееся ощутительным от того, что Ее превозносили, обнаружилось в виде смущения. Видим, как и святая и безстрастная душа входит в смущение: посмотрим, остается ли она в нем, и как выходит из онаго. «Смутися о словеси его, и помышляше, каково будет целование сие» (Лк. 1:29). Когда в какой душе происшедшее смущение продолжается, усиливается, берет решительный перевес над спокойствием, тогда мы слышим нетерпеливыя слова, примечаем неправильныя движения, видим безпорядочныя действия. Ничего такого не оказалось в Пресвятой Марии. Смущение не подвигло ея ни к какому действию, не исторгло у Нея ни одного слова. Из сего видно, что в смущении, в которое Она вошла по необходимости, ни минуты не оставалась Она по произволу; но как скоро почувствовала себя в оном, тотчас обратилась, чтобы выйти из онаго; и первым орудием против смущения употребила молчание. Другое средство, которое премудрая Дева употребила против смущения было размышление: «помышляше, каково будет целование сие». Евангелист не излагает подробно, в чем состояли сии помышления, без сомнения чистыя, как Ея душа, возвышенныя, как Ея дух, сильныя, как данная Ей благодать; он не нашел для нас нужною сию подробность; он написал о смущении Марии только то, что полезно узнать всем, подверженным смущению, то есть, что она выходила из смущения посредством основательнаго и осторожнаго размышления. Если, дабы довершить возстановление внутренняго мира Ея, нужно было успокоивающее слово Ангела: "не бойся" (Лк. 1:30): то для приготовления к новому принятию слов Ангельских не менее нужно было Ея собственное успокоивающее размышление, одушевляемое и молитвою, как из известнаго постояннаго расположения духа Ея без сомнения заключить должно. Небесное влияние приносит совершенный мир душе: но только твердая против внешних и внутренних обуреваний душа, восходящая от основательнаго размышления к Богомыслию, способна принимать высокия и обильныя влияния небесныя. Сличим теперь с непорочным смущением пренепорочныя Девы наши столь обыкновенныя смущения. Смущается Мариамь от слова похвалы, хотя нет похвалы, которой бы не была Она достойна, и которой бы не превышала своим достоинством. Так ли мы встречаем похвалу, когда она входит в ухо наше? Думаем ли, что хотя она кажется словом Ангела, но может оказаться словом искусителя? Стыдимся ли похвалы незаслуженной, ненавидим ли похвалу пристрастную, страшимся ли даже справедливой похвалы, чтобы она не усыпила добродетели, или не повредила чистоте ея? Не поглощает ли неосторожное сердце похвалу, как сладкое яство, и, может быть, как сладкую отраву; не доходит ли ненасытное самолюбие до безстыдства просить похвалы, или приписывать ее самому себе? Без застенчивости говорят некоторые о самих себе: я хороший христианин; я истинный сын Церкви: они спокойны при сих словах: но я, признаюсь, желал бы им несколько недоверчиваго к самим себе смущения, вместо сего слишком безпечнаго и самонадеяннаго спокойствия, которое может кончиться крайним и поздним смущением. Смущается Мариамь от слова, неудобоприятнаго для Ея смирения: мы напротив не часто ли смущаемся от слов, неудобоприятных для нашей гордости? Не только слова, подлинно укоризненныя, и действия в самом деле оскорбительныя, скоро выводят нас из терпения; но и неприятности легкия, слова ненамеренныя, обличения справедливыя и умеренныя возмущают до глубины сердца, до раздражения и ожесточения. Не очищенная от страстей душа, при самом слабом действии возмущающей силы отвне, как нечистая вода, поднимает из глубины свой ил и прах, и ко внешнему возмущению присоединяет гораздо более тяжкое внутреннее помрачение. Смущается Мариамь и не медлит укрощать смущение, удерживая и подавляя оное молчанием. А из нас многих едва не каждое воскипение внутренняго неудовольствия превращает в сосуд бродящаго вина, или в огнедышущую гору, которая изливает лаву и бросает камни на все окружающее. Как скоро искра безпокойнаго неудовольствия затлилась внутри тебя: тотчас возьми осторожность не дать ей внешняго воздуха, чтобы дым не превратился в пламя, и пожар не обнял всего тебя. От чего бы ни произошло твое внутреннее смущение: закрой бережно сосуд твой – молчанием, и дай ему стоять – в терпении, доколе безпокойное брожение кончится и вино твое очистится. Смущается Мариамь: но побеждает смущение размышлением. Приимем от Нея и мы сие оружие, для употребления в наших внутренних бранях. Как бы ни были разнообразны нападения; слово разума, и наипаче изощренное поучением в слове Божием, как обоюду острый мечь, может действовать во все стороны, к низложению врагов, и к нашей безопасности. Кто возстает против тебя и возмущает мир души твоей? Укоризна? – размысли, справедлива ли она. Если несправедлива: то стрела пролетела мимо тебя; от чего ж тебе быть больну, когда ты не ранен? Если же справедлива: то не сетуй на укорителя, как на врага, который наносит рану, но благодари его, как врача, который открывает ее и побуждает тебя к уврачеванию оныя. Обида ли, делом нанесенная, раздражает тебя? – размысли, что лучше, обидчиком ли быть, или обиженным? Без сомнения лучше быть невинным, нежели виновным. Размысли и о том, лучше ли раздражаться, или терпеть? Раздражение может сделать вдруг и виновным, и более прежняго несчастным, напротив того, терпением и непорочность сохраняется, и несчастие уменьшиться может. Собственные ли недостатки, несовершенные успехи в исправлении себя, внезапныя падения, и другия внутренния неустройства приводят тебя в смущение и уныние? – Помысли, что смущение одно не исправляет и не усовершает; а уныние отнимает силу; и потому не должно медлить в безплодном смущении, должно воспрянуть от уныния; и неослабными подвигами приобресть победу над страстями и похотями, а с ними душевный мир и радость спасения. Благодать Богоблагодатныя Мариами да будет со всякою душею христианскою в ея невольных смущениях, и да вспомоществует, и утишать оныя молчанием, и совершенно прекращать размышлением и молитвою, дабы безпрепятственно мог возглаголать сердцу нашему Ангел мира, и не исторгаемо посеять в нем «плод правды», который «сеется в мире творящим мир» (Иак. III. 18). Аминь.

72. Слово в день Святыя Пасхи405

(Напечатано в Христ. Чтении 1840 года и в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1827 год

Христос Воскресе! Еще Бог привел нас узреть сего царя дней, сию главу праздников. Благословен, положивый времена и лета во своей власти! Воистинну, день воскресения Христова есть царь дней: ибо как от благотворной власти царя приемлют подданные безопасность, мир, достоинство; так от благотворной силы дня воскресения Христова приемлют все прочие дни безопасность и мир: ибо иначе мы были бы «страхом смерти чрез все житие повинни работ» (Евр.2:15); – приемлют достоинство: ибо каждый день рождения, жизни, смерти каждаго из нас, был бы достоин проклятия, если бы не благословились все они днем воскресения Христова. Может быть, для сего-то между прочим свет неблагословенных дней погас во мгновение смерти Иисус-Христовой, чтобы из Его смерти и воскресения возсиял новый свет дней благословенных, чудесным образом освещающий как все грядущие, так и все прошедшие веки. И прошедшие, говорю: ибо Авраам, за столь многие веки до дня воскресения Христова, наслаждался светом не тех дней, которые тогда видел, но сего дня, котораго по вере ожидал, как сказует сам Иисус Христос Иудеям: «Авраам отец ваш рад бы был, дабы видел день Мой, и виде, и возрадовася» (Иоан. VIII. 56); видел же он сей вожделенный день особенно тогда, когда Исаака, в течение трех дней приносимаго в жертву в сердце намерением, наконец действительно на жертвеннике, на дровах всесожжения, под жертвенным ножем, под смертоносною рукою лежащаго, по выражению Апостола, в «притче прият» (Евр. XI. 19), то есть, вновь получил живаго, в предзнаменование будущаго из мертвых воскресения Христова, тридневнаго, после видимаго на кресте заклания и внутренняго всесожжения. А дабы день воскресения Христова освещал грядущие по нем дни и веки, смотрите, как дает ему неоскудевающий свет само Солнце правды – Иисус Христос, когда говорит сынам света, Апостолам: «паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас» (Иоан. XVI. 22). Если никто не похитит сей радости: то очевидно, что она сиять будет во все грядущие дни и веки. Христиане, сыны света, хотя, может быть, меньшие! О, если бы сей день, который Авраам рад был видеть, и который Апостолам принес радость неотъемлемую, с каждым возвращением своим приносил нам новое приращение света духовнаго, новое утверждение в радости спасения! Может-быть, некоторым покажется, что я «ожесточаю просити», – слишком многаго желаю и требую

406

, чтобы свет и радость воскресения Христова всегда возрастали в нас, между тем как начало их всегда есть одно и тоже, а потому и действует одинаково, даже, повидимому, действует на нас не всею полнотою силы, какою действовало на Апостолов; Поелику они сами слышали обетование радости, и сами видели Воскресшаго, сообразно с обетованием. На сей случай выслушайте мое оправдание; надеюсь оправдаться скоро. Вникните в обетование радости, данное Апостолам, а в лице их и всем нам: «паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше». По нашему понятию, надлежало бы сказать: вы Меня увидите, и возрадуется сердце ваше; ибо мы радуемся тогда, когда мы видим, кого любим: а то, что видит нас он, может для нас оставаться без всякаго действия; ибо когда не видим его мы, тогда не от чего возрадоваться сердцу нашему. Вопреки сему Господь сказал: Я увижу вас, и возрадуется сердце ваше; – так как бы все дело зависело от того, что Он увидит учеников Своих, и как бы не было никакой примечательной разности в том, увидят ли они Его, или нет. Что же хочет сказать чрез сие Премудрость Божия? – То, что как свет сего видимаго мира исходит от солнца, которое есть око сего мира: так свет душ и радость сердец исходит из очей Сына Божия Иисуса Христа, Который есть Солнце мира невидимаго; что, как солнце, когда восходит и зрит на землю, сим самым дает благотворный свет земным существам, поколику каждое из них способно принимать оный; так Богочеловек Иисус, когда призирает на души и сердца, – особенно после того, как Он в истинную весну и новое утро мира восшел от земли в прославленном уже Своем человечестве, которое, быв возвышено чрез страдания, сделалось, так сказать, прозрачным для живущаго в нем исполнения Божества, и котораго язвы суть отверстыя двери Божественнаго света, – таковым Своим присутствием дарует благодатный свет душам, и радость сердцам, по мере их духовной способности принимать оный, то есть, по мере веры и любви; что, как наслаждение светом солнца не зависит определительно от того, видит ли кто над собою круг солнца, или нет, но и тот, кто для сего не возводит и не напрягает ока, пользуется светом, и даже тот, кто сидит в тени, или стоит под облаком: так наслаждение светом Христовым и радостию о Господе не привязано к тому необходимо, зрит ли кто Христа, образно являющагося, телесным даже очам, но и тот, кто не дерзает возвести взора на высоту славы Его, по смирению, и тот, кто стоит под облаком веры, и тот, кто покоится в тени надежды, также могут наслаждаться духовным светом и небесною радостию, и еще иногда безопаснее, нежели зритель необыкновенных явлений, для которых надобно иметь орлиное око, чтобы не быть омрачену избытком света. Итак подлинно, в отношении к радости о Господе, все дело состоит в том, чтобы узрел нас воскресший Господь; и нет никакой примечательной разности в том, узрели ль Его мы очами телесными, или нет: величайшая же важность заключается в том, чтобы Господь узрел нас не только неомрачаемым оком Своего вездесущия и всеведения, которым Он проницает все, и от котораго в самой мрачной глубине ада самая черная мысль утаиться не может, но чтобы узрел Он нас светлым и светодательным

407

оком благодати, пламенным и воспламеняющим оком любви, которым Он взирает не на всех без различия, но по выбору, как узрел по воскресении своем Мироносиц и Апостолов. Впрочем из самаго сего выбора, по милосердию Своему, не исключает Он никого, если кто сам себя не исключит из онаго. Не ожидает, чтобы мы искали взора благодати Его, но, предваряя нас, ищет между нами Сам, на кого бы мог воззреть взором благодати, и Сам указует нам то положение, в какое нам должно стать, чтобы взор Его мог на нас успокоиться. «На кого воззрю? – взывает Он чрез Пророка, – токмо на кроткаго и молчаливаго», или сокрушеннаго духом, «и трепещущаго словес Моих» (Ис. LXVI. 2). Если не можешь более, имей только кротость, сокрушение духа, страх Божий: и Господь воззрит на тебя, по закону избрания, который Он сам Себе положил, и объявил всем нам; а за сим и на тебе, также как на Апостолах, исполнит Он данное и тебе в лице их обетование: «узрю вы, и возрадуется сердце ваше». Чтобы поверить сие размышление несомненным опытом, воззрим на первых и ближайших причастников радости воскресения Христова, которых разнообразные опыты дают нам сколько твердых доказательств для удостоверения в сем вожделенном событии, столько же верных наставлений для спасительнаго и блаженнаго участия в оном. Радость их о воскресении была ли необходимо привязана к видению Воскресшаго, телесным образом? Лишением сего видения оправдывалось ли у них уменьшение радости? Не противное ли сему показывают их приключения? Вы напомните мне при сем слово Иоанна: «возрадовашася убо ученицы, видевше Господа» (Ин.20:20). Так; но, еще прежде их, Мироносицы не радовались ли уже великою радостию, не видав Его? "Изшедше, – пишет святый Матфей, – скоро от гроба со страхом и радостию велиею, текосте возвестити учеником Его» (Мф. 28:8). Фома думал, что он в праве домогаться видения, и успел в своем домогательстве: правда, что сие привело его не только в радость, но и в восторг; однако подлинно ли сие особенное видение сделало его особенно счастливым? Совсем иначе судил сам Датель видения; Он упрекнул Фому видением, и ублажил не видевших. «Видев Мя, веровал еси: блажени не видевшии, и веровавше» (Иоан. XX. 29). А быть блаженну, без сомнения, есть нечто выше мгновенных восторгов и совершеннее радости. И Апостол Петр, как самовидец Воскресшаго, зная цену его видения, приписывает однако самый высокий степень радости верующим без видения. "Егоже, – говорит, – не видевше любите, и на Негоже ныне не зряще, верующе же, радуетеся радостию неизглаголанною и прославленною: приемлюще кончину вере вашей, спасение душам» (1Петр. I. 8–9). Таким образом, надеюсь, доказано, что начало внутренняго света и духовной радости, заключенное в воскресении Христовом, и на нас, не видевших Господа, может действовать всею полнотою силы своея, какою действовало на «самовидцев и слуг бывших Словесе» (Лк.1:2). Если же их опыты покажут нам и то, что сия радость не только сохранялась в них сообразно с обетованием, что «никтоже возмет» (Ин.16:22) ея, но, для сего самаго качества неотъемлемости, должна была в них возрастать и совершенствоваться: то чрез сие докажется, что не есть излишняя взыскательность желать и требовать, чтобы радость сия и в нас не только не оскудевала, но еще всегда возрастала, как свет утра, даже до полнаго дня внутренняго просвещения от Духа Святаго, даже до невечерняго дня царствия Христова. Итак – еще взор на опыты очевидных свидетелей воскресения Христова. Когда, по сказанию Евангелиста, «возрадовашася ученицы, видевше Господа», сие не было еще высоким степенем и совершенством радости: Поелику, как дополняет другой Евангелист, она смешана была в начале с неверованием, и для своего утверждения требовала еще более чувственнаго доказательства воскресения. «Еще же не верующим им от радости и чудящимся, рече им: имате ли что снедно зде?» – «И взем, пред ними яде» (Лук. XXIV. 41, 43). Но когда они, разставшись с Господом, возносящимся на небо, «поклонишася Ему, и возвратишася в Иерусалим с радостию великою» (Лк.24:52): не видите ли, что радость в них сделалась гораздо возвышеннее и сильнее прежней; ибо и разлучение с Виновником радости не уменьшает ея, но представляет «великою» паче прежняго? Наконец посмотрите далее, как те же Апостолы «идяху радующеся от лица собора» Иудейскаго, «яко за имя Господа Иисуса сподобишася безчестие прияти» (Деян.5:41): вот радость еще более возвышенная и сильная, и подлинно неотъемлемая, когда ни вражда, ни гонение, ни безчестие, ни раны, не могли нарушить ея. Итак, возвращаюсь к моему желанию: о, если бы радость настоящаго дня соделалась для нас радостию жизни, всегда возрастающею, как жизнь юности, и никогда не стареющеюся, как жизнь небесная! Но как сие сделать? спросят, вероятно. Как сие сделать? Как сделать то, чтобы радость, по началу своему вечная, не была кратковременною? Как сделать, чтобы радость, по своим последствиям безконечная и безпредельная, возрастала и увеличивалась на пути к своей безконечности и безпредельности! Мне кажется, не то трудно, как сие сделать; но труднее понять то, как делается иначе. Только не препятствуйте Божественной радости, только не изгоняйте, или не подавляйте ея: она будет сама собою продолжаться, возрастать, совершенствоваться, доколе наконец превратится в блаженство. В книге Пророка Иоиля есть примечательное изречение о том, как люди теряют радость, и подвергаются скорбям и бедствиям. «Виноград изсше, и смоквы умалишася: шипки и финикс, и яблонь, и вся древа польская изсхоша, яко посрамиша радость сынове человечи» (Иоил. I. 12). Чистая радость есть благородная и целомудренная дева, которая имеет неразлучною спутницею чистую совесть, которая может быть в обществе только с теми, которых и поступки непорочны, и слова скромны, и намерения чисты и возвышенны. Как скоро вы позволяете себе дела порочныя, слова праздныя и легкомысленныя, намерения нечистыя и низкия; она тонко примечает сие, и ея благородство посрамляется, ея целомудрие стыдится, и она убегает и скрывается от вас. Если грубое и безумное веселие мира заступает ея место: тем хуже. Мщение небесное, за оскорбление небесной радости, посылает проклятие на все источники радости земной. «Виноград изсше, и смоквы умалишася: шипки и финикс и яблонь и вся древа польская изсхоша, яко посрамиша радость сынове человечи». Сынове человечи! или, лучше, сынове Божии во Христе! Не посрамим радости небесной и Божественной житием нечистым и делами грубой чувственности, «да даст» Бог «веселие в сердца наши» лучшее, нежели у тех, у которых плоды «пшеницы, вина и елея умножишася» (Пс.4:8) и да «никтоже возмет радости» нашея о воскресшем и вечно живущем Иисусе Христе, Господе нашем. Аминь.

73. Слово по случаю возложения на раку мощей иже во Святых Отца нашего Алексия, Митрополита Московскаго, от Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича принесеннаго покрова и медали за персидскую войну

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря мая 28 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.). 1828 год

Пожри Богови жертву хвалы, и воздаждь Вышнему молитвы твоя: и призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя. (Псал. XLIX. 14–15) Прежде всех к Тебе ныне слово, Святителю Алексие, и слово не мое, но Царево. Предстаю Тебе, как посланник Благочестивейшаго Императора Николая Павловича, принесший Тебе дар Его, – как свидетель благоговения Его пред Тобою. Приими, глаголет Он Тебе, сей покров благолепия и славы, не потому, чтобы Ты требовал покрова вещественнаго и благолепия земнаго, будучи облечен светом небесным, покрыть Божественною славою, но потому, что Царь признает над Собою и над Своими деяниями покров твоих молитв и Твоего благословения. Приими сие сребро памяти и чести, сей, не только пoтом, но и кровию выработанный «динарий» за день брани Персидской: ибо Раздаятель онаго верует, что и Ты не праздным был зрителем брани сей, но хотя невидимо, тем не менее действительно подвизался пред Богом за верных сынов России против вероломных последователей лживаго пророка, подобно как некогда, еще живя на земли, очевидно подвизался Ты за охранение Церкви и Отечества от иноплеменных, то чудодейственною молитвою, то покаряющим словом убеждения. Но Поелику и без сего слышимаго слова, во свете Божием видишь Ты сердце Царево, и разумеешь, о чем наипаче оно беседует к Тебе: то, не стужая Тебе более, поспешаю обратить слово к тем, которые требуют проповедающаго, чтобы услышать, и вразумляющаго, чтобы уразуметь. Дело Царево, которое пред очами вашими, благочестивые обитатели древней Столицы, запечатлено ныне торжественными знамениями, в существе своем есть Царское исполнение повеления, которое царям также, как и рабам, изрек Царь царствующих устами Пророка Своего: «призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя». Был день скорби, котораго единое воспоминание, даже и по возвращении дней мира и веселия, еще наводит некий сумрак на душу Россиянина, – день, который угрожал затьмить веки России, если бы сквозь облако грозной судьбы не просиял тем яснее возвышенный дух Николая Перваго. Не стало Александра Благословеннаго, и мыслящие зло возмнили, что и благословения над Россиею не осталось. Сосед, котораго не опасались, в том самом, что его не опасались, вздумал найти средство сделаться опасным. На встречу мирному посольству нашему, он ввел в наши пределы войско, и начал опустошительную войну. Чувством сынов Отечества измерьте, если можно, сию новую скорбь новаго Царя, отвне приразившуюся в такое время, когда усилиями победить и уврачевать многоразличную скорбь домашнюю, могла истощиться самая обильная мера силы душевной. Война не только нанесена России, но и внесена в Россию, без причины, в самое время дружественных со стороны России сношений, без обычнаго объявления, следственно с вопиющим нарушением права народнаго, с оскорблением достоинства Империи, – война от врага, который находит удовольствие в подвигах против безоружных, – война в таком краю, куда не легко доставить защитников, куда и военачальника оказалось нужным послать с другаго края Государства: – трудно частному человеку пересказывать о сем равнодушно; каково было Государю сие испытывать! И что же? Сперва Он не хотел верить происходящему; потому что душа чистая не легко верит возможности дел неправедных; потом с решительностию и быстротою подвигнул силы против сил; а Сам обратился спокойно к Источнику сил Богу, чтобы призвать Его благословение на новое Царствование, и Его помощь противу всех трудностей. Теперь примечайте в самых событиях, как «верен Господь во всех словесех Своих», и как «близок всем призывающим Его во истине» (Пс.144:13, 18). Как скоро Благочестивейший Государь, по Священнодействии Его Царскаго венчания, «воздал Вышнему» первую особенную «молитву» (Пс.49:14) в сане Помазанника, подкрепив оную подвигом благочестиваго путешествия в священную пустыню, и общением веры с крепким молитвенником, Преподобным Сергием; тотчас Вышний явил Ему спасение Свое, приведя Ему непосредственно за сим перваго вестника первой в Его Царствование победы. Здесь преклонил Он Свою превознесенную главу и колена пред Царем царствующих, и прославил «Изимающаго» от скорбей, имея и здесь сего друга Сергиева совозводителем благодарений Своих, подобно как там имел Сергия предстателем Своих прошений. Видно, «усладилась Господеви» сия «беседа» (Пс.103:35) Царя; видно, и сердце Царя усладилось сею беседою с Богом, и новою силою надежды утвердилось во Господе: ибо с того времени Бог подавал Ему победу за победою, а Он знамения сих побед препосылал в сей самый храм, где прославил Бога за первую из оных. И се, когда твердое верностию и правотою дела, воинство Его, многочисленными подвигами решительно преодолело и победило, и врагов, и противоборствующую природу, и быстроту рек, и твердыни камней, и Кавказский хлад, и Закавказский зной, и высоту непреходимых гор, и глубину непроходимых дебрей; когда «врагу оскудеша оружия в конец» (Пс.9:7), и таким образом не только возстановлен нарушенный мир, но и огражден безопасностию разширенных пределов наших: – воздавая почесть доблестям Своих воинов, еще раз Благочестивейший Государь восприемлет случай вознести «жертву хвалы» (Пс.49:14, 23) Господу сил; еще раз воспоминает сей храм, в котором благословилась Его молитва о победе и мире, и сему избранному Предводителю молитв, как деятельному Сподвижнику в добропобедной брани, восписует победительная. Сынове России! не «радуетесь ли вы о Царе своем», особенно тогда, когда «Царь веселится о Бозе»? Знаю, что радуетесь; и радуюсь с вами о Нем, как един от вас; и паки радуюсь о самой радости вашей, потому что во свете радости о Царе видна любовь к Царю. Но не опасаюсь показаться чрезмерно взыскательным, если скажу, что это еще не все, к чему призывает вас настоящий случай. Хорошо взирать на благочестивое дело Царево с благоговейною радостию: но еще лучше присвоить себе оное, соделать оное вашим собственным делом, не по видимому образу и знамениям, но по духу и силе; – каким образом? – поставить себя не только зрителями благочестиваго дела, но и подражателями благочестиваго примера; иметь, по примеру Царя, написанным на сердцах своих сие высочайшее повеление Царя царей: «призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя»; во всякой скорби, общественной, или частной, не коснит прибегать к Богу с молитвою, и по избавлении от скорби не забывать возвращаться к Богу с благодарением. Казалось бы, не нужно и напоминать нищему, чтобы он просил милостыни, – или, человеку, который весь есть нужда и бедность, напоминать, чтобы он просил себе милости от Бога. Но конечно нужно было напомянуть о сем; и конечно не довольно напоминали человеки себе и друг другу о сей нужде всех и каждаго, когда Сам Бог нашел нужным явиться в слове Пророческом, и, так сказать, собственным лицем требовать себе молитвы от человека: «призови Мя в день скорби твоея». Есть нищие тупоумные, или убитые несчастием, которых надобно возбуждать и руководствовать к исканию помощи; есть нищие гордые, которые не хотят наклонить головы пред благодетелями, а хотят, чтобы благодетели поклонились им со своими благодеяниями: таковы суть пред Богом человеки, которые не умеют или не хотят призывать Бога в скорбях своих. Иной в день скорби своея только тоскует, и от утра до вечера более и более погружается в скорбь. – Помилуй себя, возлюбленный! Если ты утопаешь: то неужели лучше добровольно опустить руки и идти на дно, нежели усиливаться возникнуть из вод и вопиять о помощи? Иной истощается в домогательстве помощи человеческой, а не вспомнит о Боге, «помощнике в скорбех, обретших ны зело» (Пс.45:2). – Разсуди, если ты не совсем безразсуден: лучше ли тебе гоняться за человеком, который так часто говорит тебе: не проси меня; – мне не до тебя; приди после; – иди к другому; – я не могу помочь тебе; – либо скажет: помогу, – но потом не хочет, или не может исполнить обещания, – лучше ли, говорю, тебе гоняться за человеком, нежели прибегать к Богу, Который не отсылает тебя к иному помощнику, не отлагает Своей помощи, не изменяет Своим обещаниям; Который непрестанно находится близ тебя, и, если ты внимателен, в самом сердце твоем говорит тебе, приглашает тебя к молитве и обнадеживает Своею всесильною помощию: «призови Мя в день скорби твоея, и изму тя». Бог без меня знает мои нужды, говорит иной, и потому не хочет молиться. Вот пример, – если кому не случилось замечать сего страннаго явления, – как здравую мысль может превратить себе в отраву зараженное сердце. Христова сия мысль: «весть Отец ваш, ихже требуете, прежде прошения вашего» (Матф. VI. 8): но, произнеся Апостолам сию мысль, непосредственно продолжал Он: «сице убо молитеся вы»; и потом предложил им образец молитвы, известный всякому Христианину под именем «молитвы Господней» (Мф. 6:9–13). Таким образом, по разуму Самого Иисуса Христа, из сей мысли, что Бог ведает наши нужды, не то следует, чтобы совсем не нужно было молиться, но то, что должно молиться Богу как Отцу, с доверенностию, с преданностию воле Его, в простоте, без языческаго многоглаголания. Бог знает наши нужды; а потому не для чего молиться – сие разсуждение походит на то, как если бы нищий, покрытый рубищем, сказал: богатый видит мою нищету, и потому не нужно ни произносить просительныя слова, ни простирать просящую руку. О ты, слишком нищий разумом, и слишком богатый гордостию! неужели ты хочешь, чтобы богатый пришел, разсыпал пред тобою свои сокровища и бросил на землю хлеб, которым тебя напитать хочет? Не больше ли еще безразсудно и дерзновенно требовать, чтобы Бог разсыпал Божественныя сокровища благодати Своей, и поверг на землю небесный хлеб, пред человеками, которые совсем не думают и не заботятся о принятии даров Его? Бог, по безпредельной благости и милосердию, всегда готов все даровать человеку: но человек не всегда готов принять от Него что-нибудь. Чтобы нищему принять милостыню, надобно ему протянуть руку: чтобы младенцу принять пищу, надобно ему отверзть уста: подобно сему надобно человеку простираться к Богу, чтобы достигнуть благодати Его, надобно иметь отверзтую душу, чтобы приять дары Его. Молитва есть простертая рука для принятия благодати Божией, отверзтыя уста для вкушения пищи небесной. В сем разуме сказал Бог Израилю: «разшири уста твоя, и исполню я» (Псал. LXXX. 11). Благодать чистейше духовна; и потому требует чистаго духа для ея принятия; молитва же очищает дух, и его силы, и действия, и орудия. Итак, молись духом твоим, да приимешь Духа Божия; молись умом, да упоишься Духом разума; молись сердцем, да напитаешься Духом благочестия; все силы души и тела обрати в орудия молитвы, дабы все оныя обратились в благословенныя орудия благодати, для исправления и облаготворения поврежденной и бедствующей природы. Когда же приметишь по внешним событиям, или почувствуешь внутренно, что молитва скорбящаго не презрена и не отринута; что Бог изимает тебя от скорби, или хотя уменьшает и облегчает оную: тогда не забудь, «муж желаний» (Дан.9:23), что надлежит тебе быть и мужем благодарений; и как верным обретаешь Бога в исполнении обетования Его, так представь Ему себя верным в исполнении повеления Его: «изму тя, и прославиши мя» (Пс.49:15). Верностию в малом приобретается доверенность во многом. Верный в благодарении за малый дар Божий обретает дерзновение просить великаго. В самом деле, по собственному ощущению, Христианин, знать можешь, что сердце благодарящее свободнее открывается, и пространнее отверзается, нежели сердце просящее: следственно тем более оное способно к приятию обильной благодати. Где не призывают Бога в скорбях, где не прославляют Его за благодеяния, там пресекается общение человека с Богом, Источником всякаго блага и всякой премудрости; следственно в удел человеку остается только зло и безумие. От чего люди не только в трудных обстоятельствах не благодушествуют, но и бояться там, где нечего бояться? – От того, свидетельствует испытанная в бедах душа, что не призывают Господа. «Господа не призваша, тамо убояшася страха, идеже не бе страх» (Псал. XIII. 4–5). Каким образом целый мир языческий «предан в неискусен ум творити неподобная», омрачен нелепостями, погряз в мерзостях? – "Понеже", так изъясняет Апостол происхождение сего жалкаго состояния рода человеческаго, – «понеже не искусиша имети Бога в разуме; – занеже разумевше Бога, не яко Бога прославиша, или благодариша» (Рим. I. 21, 28). Берегись просвещенный верою Христианин, возвращения к языческому неверию и заблуждению; не медли призывать Бога в день скорби твоея, или паче, не оставляй каждый день прилежно взывать к Нему, тем более, что на сей осужденной за грехопадение человека земле, доколе не снидут на нее вновь дние неба, каждый день есть день скорби для того или другаго, здесь, или там, – скорби, если не от самаго бедствия, то от чувствительнаго лишения, или от близкой к сердцу заботы. И теперь, на пример, здесь мы веселимся, видя знамения побед, вкушая сладость мира и безопасности: а там – победоносное воинство вновь на поле брани; Царь за пределами Отечества; Царица странствует, влекомая любовию в близость к Супругу; Царица Матерь одиночествовала бы между Царскими Младенцами, если бы верная Дщерь, предвидя сие одиночество, не приспела издалеча на священную стражу любви при наилучшей из Матерей: – не довольно ли уже самых нежных забот для сердец Россиян? А что еще далее? Сын рабыни Агари неистовствует, как бы поспешая запечатлеть свое предопределение: «руце его на всех, и руки всех на него» (Быт. XVI. 12). Народ, от котораго святая Русь наследовала святую веру, едва не исчезает в бедах от врагов веры. Священники распинаются или сожигаются. Христиане, мужи и жены, старцы и дети влекутся в рабство, или истаевают гладом, или, что всего ужаснее, принуждаются отречься от имени Христова. Церковь Российская! призывай Бога Избавителя в сии дни скорби матери твоей, Церкви Греческой. Россия! день и нощь призывай Бога в помощь Благочестивейшему Императору и Его воинству, защитникам Христианства и человечества. «Господи! спаси Царя, и услыши ны, в оньже Аще день призовем Тя» (Псал. XIX. 10). «Да обрящется рука Твоя всем врагом Твоим: десница Твоя да обрящет вся ненавидящия Тебе. Вознесися, Господи, силою Твоею: воспоем и поем силы Твоя» (Псал. XX. 9, 14)! Аминь.

74. Беседа о благословенном рождении детей408

1828 год

Благословлю же ю, и дам тебе от нея чадо: и благословлю е, и будет в языки и цари языков из него будут. (Быт. XVII. 16) Как счастливы наконец Авраам и Сарра! Долго безчадствовали они: за то и чадо иметь будут, и прежде рождения его уже знают, что оно будет благословенно. Кто из желающих сделаться, или уже сделавшихся родителями, не пожелал бы иметь детей добрых, благословенных

409

? Но как не все дети соответствуют желаниям родителей: то естественно рождается вопрос, как достаются дети добрые, благословенные? Поелику добрые дети бывают не только у добрых, но иногда и у худых родителей, так как и напротив у добрых родителей бывают не только добрые, но иногда и худые дети: то неглубокие наблюдатели, в изъяснение сих разнообразных явлений, говорят, что это так случается. Просил бы я сих людей истолковать сие таинственное для меня изречение: «так случается». Когда пшеница родится на поле, где пшеница посеяна: вы не говорите, что это так случается. Но когда видите пшеничный колос, выросший на лугу, где пшеница не сеяна: вы говорите, что это так случилось. Что же хотите вы сказать? Без сомнения, не то, что колос родился без семеннаго зерна, или что семенное зерно само собою сделалось из земли, или не что-нибудь подобное; но разве то, что вам не известно, как семенное зерно занесено сюда ветром, или уронено здесь прохожим. Посему изречение: «так случается», есть только легкое средство уклониться от разрешения труднаго вопроса, или благовидный способ без стыда объявить свое незнание. Следственно мысль, что добрые или худые дети достаются родителям, как случится, – мысль, которая могла бы приводить в уныние особенно добрых родителей, и даже выражала бы некую несправедливость судьбы против них, по счастию, неосновательна, и совсем ничтожна; это слова, которыя выражают не более, как отсутствие мысли, способной изъяснить событие. Как же достаются добрые дети? – Не долго искать на сие закона, если видим добрых детей у родителей также добрых, благоразумных и попечительных о воспитании. Вопрос разрешается, если скажем, что сие так же естественно, как то, когда на поле, где посеяна пшеница, пшеница же и родится, а не плевелы. Врачи не признают ли за несомненное, что некоторыя болезни переходят от родителей к детям? А то еще менее может подлежать спору, что здоровье родителей есть наследcтвенно для детей, если особенныя причины не похитят у них сего естественнаго наследия. Также, смотря на лицо детей, не ищем ли мы обыкновенно сходства с лицем родителей? Итак, если мы находим, что родители себе самим обязаны за некоторыя телесныя совершенства или недостатки своих детей: что препятствует тоже в некотором степени заключить и о высших свойствах душевных, о предварительных склонностях и расположениях? Может быть, спросят: каким образом что-нибудь душевное может сообщаться от родителей детям чрез рождение, когда душа есть существо несложное, и потому ничего не может отделить от себя для сообщения другой душе? – На сие ответствую, во-первых, что утверждаемое мною сообщение некоторых нравственных склонностей и благих расположений от родителей детям совершается не чрез одно рождение, но с помощию благоразумнаго воспитания; во-вторых, вопрошаю взаимно: как может что-нибудь телесное переходить от родителей к детям, и оказываться в их жизни, когда тело их совершенно вновь образовалось из безобразнаго вещества, заимствованнаго от тела родителей, управляется собственною душею, непрестанно изменяется посредством питания и разрешения? Но недоумение о том, как сие бывает, не уничтожает опыта, что сие подлинно бывает. Осмелюсь сказать более: не есть ли даже удобопонятнее открытие чего-нибудь наследcтвеннаго в душе, которая, как существо несложное, все свои способности и силы раскрывает из себя самой, из внутренняго духовнаго корня бытия, полученнаго с рождением, нежели в теле, котораго устроение так много зависит от внешней, стихийной природы? Но дабы не поставить истину в зависимость от «помышлений человеческих», которыя все без исключения «суть суетны» (Пс.93:11) пред «ведением Господним», призываю вас пред суд сего вечно-непреложнаго ведения, и вопрошаю: кому дано сие благословение Божие: «раститеся и множитеся» (Быт. 1:28), телу ли человека, которое без души и не понимает сего благословения и не может исполнить онаго, или целому человеку, и особенно душе его? К телу ли относится сие слово писания: «сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его» (Быт. I. 27)? Бог безтелесен: следственно человек сотворен по образу Божию в душе. После сего еще один вопрос: и мы получим разрешение на многое. Что значит написанное о Адаме: «роди сына по виду своему и по образу своему» (Быт. V. 3)? То ли, что между Адамом и Сифом было сходство в чертах лица и в строении тела? Стоило ли труда вносить столь мелочное замечание в повествование столь священное, и, при том, столь краткое? И сличение представляемаго теперь «образа Адамова» с недавно указанным «образом Божиим» не ясно ли дает разуметь, что Священный Писатель говорит о внутреннем образе, духовном и нравственном? Творческое слово: «раститеся и множитеся», насадило в Адаме способность раждать благословенных чад, и передавать им в наследие образ Божий, по которому он сам сотворен: но когда грехом поврежден сей образ в нем; тогда хотя, по силе первоначальнаго творческаго слова, и мог он родить сына, но не мог сообщить ему более того, что в самом оставалось, "роди сына", не по образу Божию полному и совершенному, но «по виду своему и по образу своему», то есть, с некими останками образа Божия, и с неким примешением греха и повреждения Адамова. Вот и первоначальный Божественный, и последовательный естественный закон рождения человеческаго! Будучи внесен в книгу Бытия по случаю рождения Сифова, он никогда не уничтожен. И теперь естественно, чтобы родители раждали детей «по виду своему и по образу своему», – чтобы от грешников раждались грешники, подобно как от чахотных родятся чахотные, но чтобы от тех, которые свободным упражнением в покаянии, молитве и делании добра, при помощи благодати Божией, ослабили в себе греховныя и усилили добрыя склонности, раждались и дети с некоею предварительною помощию к добру, против силы греха, впрочем всегда преодолимой свободою и наипаче благодатию. Примечательное указание на сей закон рождения представляет Священная История в лице жены Маноевой. Ангел является ей и предсказывает, что она, быв дотоле неплодна, родит сына, и что «Назорей Богови будет сие отроча от чрева» (Суд. XIII. 3–5). И с сим вместе он велит ей, с сего времени начать, и продолжать во время беременности, Назореям свойственный образ воздержания: «от всего, еже исходит из винограда, да не яст, и вина и сикера да не пиет» (Суд. XIII. 14). Это почти то же, как если бы он сказал ей: сын твой должен быть Назореем; но чтобы сие вернее могло сделаться, приготовь его к сему образу жизни, когда будешь носить его во чреве твоем; веди образ жизни свойственный Назореям; и таким образом приготовь в нем способность и склонность к Назорейскому образу жизни

410

. Чтобы общий закон рождения согласить с особенными случаями, которые, по видимому, составляют исключение из онаго и даже противоречат оному, когда, например, от добрых родителей родятся дети их недостойные, или добрые дети от родителей недостойных, или от родителей обыкновенных дети необыкновенные, – для сего надлежит вспомнить, что Бог есть сколь всемогущий и неизменный в судьбах Своих Законодатель мира, столь же премудрый и всесвободный Правитель онаго, и всеправедный Судия не только видимых дел, но и сокровеннейших расположений человеческих. Чтоб избежать долгих разсуждений, объяснимся скорее примерами. Один и тот же Адам каких разнообразных раждает детей, – Каина, Авеля, Сифа! Где же тут один общий закон рождения? Будьте внимательны, и примечайте. Адам, свежим, так-сказать, ядом недавно соделаннаго греха напоенный и недавним обетованием избавления поставивший себя в некую еще незрело-обдуманную дерзость надежды, раждает Каина, дерзкаго грешника. Адам, в несчастном рождении Каина испытавший тягость проклятия, привлеченнаго грехом, обманутый надеждою, уничиженный суетою, раждает Авеля, кроткаго, но непрочнаго. Наконец, Адам, продолжением скорбей, глубже укоренившийся в смирении, терпением утвержденный в надежде, и надеждою в терпении, раждает Сифа, надежное основание своего потомства. От одного Авраама раждается Исмаил, – «дикий осел», по выражению предсказания о нем, и Исаак – благословение всех народов. От чего такая разность? – От того, что мятежная рабыня Агарь, повредила в Исмаиле благословению Авраамому; а добродетельная и смиренная Сарра с благословением Авраама, самым чистым и совершенным образом, сочетала в Исааке и свое благословение, по реченному о ней к Аврааму: «благословлю же ю, и дам тебе от нея чадо: и благословлю е, и будет в языки, и цари языков из него будут». Еще страннее казаться может, от Исаака и Ревекки, одним разрешением утробы рождение столь непохожих один на другаго сынов, как Исав и Иаков. Что же можно сказать в изъяснение сего необычайнаго явления

411

? – То, что сказано Богом самой Ревекке: «два языка во утробе твоей суть» (Быт.25:23). Два противоположныя начала в одно время действовали во чреве ея, – прирожденный грех Адамов, и Божие благословение; одно усилилось в Исаве, другое превозмогло в Иакове. Возмем еще один пример превратнаго нравственнаго хода рождений из Истории Царей Иудейских. Сын идолопоклонника Ахаза был благочестивый Езекия, а сын Езекии Манассия, опять идолопоклонник, хотя впрочем не нераскаянный. Сия превратность изъяснилась бы, может быть, очень просто, если бы мы имели достаточныя сведения о воспитании сих царей: ибо у людей знаменитых и богатых судьба детей много иногда зависит от детоводителей и наставников, из коих добрые становятся благотворными орудиями Провидения, а худые орудиями наказания за пороки родителей, и за небрежение о воспитании. Но кроме сего надлежит принять в разсуждение, что Божеския благословения и наказания в родах не всегда идут следом за добродетелями и пороками каждаго лица в роде: но иногда ускоряют, чтобы пресекать зло и усиливать благо в человечестве вообще, а иногда отстают, чтобы дать место долготерпению, или чтобы сберечь доброе на время, когда оно наиболее нужно. «Господь», как взывает Он Сам о себе, «Господь Бог щедр и милостив, долготерпелив и многомилостив, и истинен, и правду храняй, и творяй милость в тысящи, отъемляй беззакония, и неправды, и грехи, и повиннаго не очистит, наводяй грехи отцев на чада, и на чада чад, до третияго и четвертаго рода» (Исх. XXXIV. 6. 7). Если бы кто стал жаловаться на строгость, «наводящую грехи отцев на чада до третияго и четвертаго рода»: всеблагий Бог с избытком оправдывает суды свои «милостию», которую простирает не на «четыре» только рода, но на «тысящи» оных. Мне кажется, сии размышления и примеры показывают, что супружество и звание родителей не суть такие предметы, которые бы можно ненаказанно предавать в жертву страстям, и в игралище легкомыслию, и что желающие иметь достойных детей благоразумно поступят, если предварительно самих себя сделают достойными родителями. Аминь

412

. Кто желает сделаться, или уже сделался родителем, тот, без сомнения, желает иметь детей добрых, благословенных.

75. Беседа о благом иге Христовом413

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.). 1828 год

Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть. (Матф. XI. 30) Господь Иисус призывает к Себе труждающихся и обремененных: «приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии»; обещает им душевное успокоение: «Аз упокою вы, – обрящете покой душам вашим» (Мф. 11:28–29). Какой приятный зов! Какое вожделенное обещание! Но какое средство употребит Он для успокоения труждающихся и для облегчения обремененных? Снимет ли с них бремя, которое их удручало? Избавит ли их от трудов, которые их изнуряли? Без сомнения, Он сие сделает: но на первый раз Он имеет в намерении совсем другое. Он хочет, чтобы они приняли на себя новое иго: "возмите", говорит, «иго Мое на себе». О милосердый Господи! Утружденных ли посылать на новый труд? На обремененных ли налагать новое бремя? Таковы ли у Тебя средства покоя? – Не смущайтесь; Господь ведает, что творит; и несообразныя с нашим мудрованием средства Его сообразны с намерениями Его премудрости

414

. Утружденные делами плоти и мира найдут покой, если примут на себя новый труд духовный; обремененные игом диавола, связанные злыми привычками, отягченные в совести грехами, гонимые и удручаемые бичами страстей найдут облегчение и свободу, если подклонят выю под иго Христово: «иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть». Христиане! Когда Сам Иисус Христос, который есть Вечное Слово и Вечная Истина, нашел нужным сказать, что «иго» Его «благо, и бремя» Его «легко есть»: то сие, во-первых, удостоверяет нас, что учение жизни Христианской, к исполнению котораго мы призываемся, воистину есть благотворно и удобно к исполнению; во-вторых, сие показывает, что действительно нужно приступающих работати Господеви удостоверять в удобоисполнимости учения Христианскаго. Слышим еще и ныне жалобу, на которую так давно уже ответствовал Божественный Учитель и Спаситель душ, – жалобу на тягость ига Его, на строгость Его учения, на трудность исполнять Его заповеди. На чем же основывается сия жалоба? В чем состоит сия трудность? – Без сомнения, в том наиболее, что учение Христово повелевает человеку идти против некоторых естественных склонностей, преодолевать их, умерщвлять, приносить в жертву; и что требует от Христианина строгаго очищения не только наружных, но и внутренних действий и движений, не только дел и слов, но и желаний и помышлений. Разберем сии обвинения человеческия против Божественной Истины. Истина не запирается, что она дает людям заповеди, не так легкия, как детския игрушки, но так тяжелыя, как иго, коим обременяют работный скот. «Возмите иго». Жалующиеся на Истину должны быть довольны сим откровенным признанием истины. Но чем более откровенно ея признание в том, что ея заповеди суть иго: тем более убедительно должно быть ея уверение, что иго сие благо, и бремя сие легко. «Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть». Люди, сколько нибудь благоразумные, и не совсем низкие в чувствованиях, конечно не решатся объявить требование на то, чтобы всегда быть и оставаться только детьми, вечно заниматься только игрушками. Но если вы помышляете восходить выше сего состояния: то надобно перейти к занятиям дельным, к трудам, к подвигам, – принять на себя «иго». На что «иго»? – скажут непокоривые: – человек не то, что работный скот; человек одарен разумом; для чего ж бы не вести его из состояния детства к возрасту совершенства путями разума, правилами понятными разуму, легкими воле, приятными чувствам? На что бы отягчать его игом, – правилами часто непонятными разуму, трудными воле, неприятными чувствам? Хорошо, разумные почитатели разума; откройте мне сии простыя, легкия и приятныя правила, посредством которых мог бы человек без труда, как будто в некую игру, выиграть совершенство и благополучие. Только я боюсь, чтобы правила сии не были слишком легки, или, яснее сказать, легкомысленны. Ибо, вопреки сему самонадеянному разуму, неоспоримый опыт свидетельствует, что в сей земной жизни человека никакая способность его не образуется, никакое знание не приобретается, никакой успех не достигается без того, чтоб он не впряг себя в какое нибудь ярмо, не понес какого нибудь бремени. Чтобы научить отрока грамоте, не впрягаете ли вы его в жестокое для него ярмо учебных часов, не отягчаете ли бременем непонятных для него книг, не принуждаете ли целый день твердить безсмысленныя и безвкусныя буквы? Что сказать о высшем образовании сего самаго разума, который хочет быть законодателем легкой нравственности? Чтобы сделаться достойным своего имени, не преклоняется ли он под иго наставников, не силится ли поднять веками собранныя бремена учености, и, чтобы понести оныя, не мучит ли тела безсонницею, не утомляет ли головы напряженными размышлениями? Чтобы сделаться богатым, не отказывает ли себе человек надолго в приятностях роскоши, не связывает ли себя строгим законом бережливости? Чтобы получить жатву, не приобщает ли земледелец и самого себя к ярму орющаго скота, и жнецы не наклоняют ли хребта своего

415

перед малым колосом, прежде нежели он послужит им в пищу? Чтобы сделать одежду для прикрытия и защищения от воздушных перемен тела человеческаго, сколько нужно разных искусств, разных трудов, разных орудий? Вот обыкновенные опыты человеческой жизни! Как же люди, которые по природе думают быть умнее и могущественнее природы, хотят легче научить человека добродетели, нежели грамоте? Легче сделать его совершенным духовно, нежели как он делается образованным по-мирски? Легче доставить ему вечное блаженство, нежели как приобретается тленное богатство? Легче достать живую пищу для безсмертной души, нежели как приготовляется безжизненная пища для смертнаго тела? Легче устроить нерукотворимую ризу правды и славы, нежели как устрояют рукодельную одежду нужды и стыда? Если свидетельств природы не довольно для людей, которые хотели бы лучше слушаться природы, нежели Евангелия: буду отважнее; сошлюсь на свидетельство сих самых людей в том, что не легкость и приятность, но трудность и пожертвование ознаменовывают истинную и возвышенную добродетель или совершенство в человеках. Пускай сии люди, которым Христианские подвиги потому только не нравятся, что трудны, – пускай они скажут, удивляются ли они делам, которыя никакого труда не стоят, не требуют никакой победы над собою, никакого пожертвования? Великое ли дело, когда богатый не грабит и не мздоимствует? Не гораздо ли важнее то, когда неимеющий насущнаго хлеба не хочет приобрести его неправдою? Когда обиженный отмщает: что тут важнаго? И звери то же делают. Но когда он щадит низложеннаго врага: тогда не только любомудрые, но и зрелищные ценители дел более превозносят победителя за победу над собственным гневом, нежели над силою врага. Что так в общепринятом мнении возвышает над многими другими подвигами подвиги военные и смерть за Отечество, если не пожертвование собственною безопасностию за безопасность Отечества? Итак, если от добродетели требуются подвиг и пожертвование, чтобы она была достойна мира и его мнения: можно ли менее требовать для того, чтобы она была достойна Бога и Его праведнаго избрания

416

? И если надобность подвига и закон пожертвования не делают неудобоисполнимою добродетели мирской: то как можно неудобоисполнимою почитать добродетель Христианскую потому только, что она соединена с тою же надобностию подвига, подчинена тому же закону пожертвования? Но чтобы прямее ответствовать, почему Иисус Христос налагает на Своих последователей некое иго и бремя, и как иго сие оказывается благим и бремя легким, приведем на память знающим и приемлющим свидетельства Священных Писаний

417

, что "человек", некогда «в чести сый, не разуме» превосходства своего Ангелоподобнаго состояния, и, обманутый прельщением искусителя, добровольно «приложися скотом несмысленным, и уподобися им» (Псал. XLVIII. 13), потому что прилепился к чувственной природе, преимущественно пред духовною. Сколько по естественному последствию сего действия, столько же по праведному наказанию сего преступления, он естественно находится ныне под игом чувственности, так что и старания сделать приятным иго плоти крушат дух его, и усилия вырваться из-под ига сего другим образом удручают его

418

, Поелику грубое иго крепко налегло на него; прирасло к нему, и он, как впряженный скот, не имеет орудий сам себя разрешить от онаго. Таким образом человек, по Апостольскому выражению, «естеством чадо гнева» (Еф.2:3), всегда «труждается»

419

, без успокоения; всегда «обременяется» без облегчения. В сем состоянии обретает его Христос: и, – примечайте, как напрасно труждающийся и обремененный жалуется на облегчителя и успокоителя; – не теперь в первые налагает, но только переменяет иго его; – переменяет иго злое и тяжкое на благое и легкое, – иго похотей и страстей погибельных на иго заповедей спасительных. И Христовы заповеди суть «иго»; потому что скотския похоти надлежит обуздать, зверския страсти укротить, и даже заклать чувственное удовольствие, и принести в жертву закону духовному: но иго Христовых заповедей есть «иго благое», потому что находящийся под сим игом ведется от состояния более или менее скотоподобнаго в состояние истинно человеческое, Ангелоподобное, даже Богоподобное; – есть «бремя легкое», потому что Господь, возлагающий оное, в то же время благодатно подает соразмерную силу нести оное. Иго Христово благо, и бремя легко: потому что чем охотнее человек несет оное, тем более сам становится благим; а чем более сам становится благим, тем легче для него становится исполнять благия заповеди, так что наконец он творит волю Господню с большею легкостию и удовольствием, нежели собственную, и таким образом иго на раменах его совсем исчезает или превращается в крылия, которыя непрестанно несут его на Небо. В сих размышлениях уже заключается оправдание истины Христианской и против другаго обвинения, будто она слишком строга, когда требует от своего последователя очищения не только наружных, но и внутренних действий и движений. Подлинно, строгость заповедей Христовых преследует и слова праздныя, и взоры нецеломудренные, и желания нечистыя, и помышления суетныя: но как сему и быть иначе, когда «прилежит помышление человеку прилежно на злая от юности его» (Быт. VIII. 21); а намерение Христово есть возвести сего человека к Богу, Которому никакое зло, никакая нечистота, никакая суета приближиться не может? Кто желал бы, чтобы закон Христов снисходительно взирал на безпорядочныя блуждения человеческих желаний и помышлений: того можно спросить, согласится ли он, чтобы по сему снисходительному закону поступали с ним его дети или его друзья? – Отцу было ли б приятно узнать, что его сын, видимо почтительный, втайне жаждет его наследства и ждет дня, в который оно ему достанется? Какой друг был бы доволен ласками и услугами своего друга, если бы узнал, что в душе его нет любви и усердия, которых оныя кажутся выражением? Если человек, который не видит мыслей и не знает желаний своего ближняго, не удовлетворяется, когда не видит в нем внутренняго к себе расположения: то колико необходимее, чтобы чистоты желаний и мыслей требовал от человека Бог, испытующий сердца и утробы

420

? А что сия строгость Евангельской нравственности не жестока, и ея требования, при содействии благодати, в данной каждому мере, удобоисполнимы: в том да уверят нас, новоначальных учеников Христовых, благословенные, веками оправданные, опыты учеников Его совершенных, из которых многие, конечно, живо чувствовали благодатную легкость, когда не только носили всецелое иго необходимых заповедей, но и добровольно приложили к нему иго советов Евангельских; отреклись не только от любостяжания, но и от самаго стяжания; не только в наслаждении отказывали плоти своей, но и необходимыя требования тела ограничивали, чтобы тем удобнее распространять свою деятельность в области духа. Упокоенные и прославленные Игоносцы Христовы! Вашими оставленными нам примерами, наставлениями, молитвами вспомоществуйте нам

421

труждающимся и обремененным бременами плоти и мира, и с верою воспринимать, и с любовию нести благое иго Христово, и в нем обретать покой душам нашим. Аминь.

76. Слово в день Рождества Пресвятыя Богородицы422

1828 год

И отвеща им глаголя: кто есть мати Моя или братия Моя? (Мк. III. 33) От чего праведная Елисавета, как скоро увидела пришедшую к ней Деву Марию, и услышала из уст Ея обыкновенное приветствие посещающих, тотчас исполнилась такою радостию, что радость сия сообщилась и младенцу во чреве ея

423

, и он взыгрался, и матерь воскликнула и начала благословлять Деву! От того, как объясняет сама Елисавета, что в Марии узнала она Матерь Господа. "Откуду, – говорит, – мне сие да приидет Мати Господа моего ко мне»? (Лк.1:43) От чего и Церковь о Пресвятой Деве Марии так радуется и с таким восторгом ублажает Ее

424

? Почему самому рождению и младенчеству Ея воздает празднственную честь, безпримерную для прочих святых и праведных? – Кажется, и на сие не нужно искать другаго ответа, кроме того, который нашли мы в пророческом духе Елисаветы: Мария есть Мати Господа нашего. Но посмотрите, какую нечаянность представляет нам Евангелие. Мати Господа, которую так рано нашла и нам указала Елисавета, внезапно скрывается. Се Господь Сам вопрошает: «кто есть Мати Моя?» – Нельзя вообразить, чтобы Он или не знал Своей Матери, или хотел отречься от Нея: однако вопрошать: «кто есть Мати Моя», значит или не знать Ея, или отрицаться от Нея

425

. И что же мы делаем, когда ублажаем благословенную Матерь Господа нашего, думая тем угодить Ему, и к Нему чрез Нее приближиться, если Он некоторым образом устраняет Ее от Себя

426

? Не смущайтесь, Песнословцы Богородицы, от сего труднаго помышления. Оно поведет нас к размышлениям, которыя не поколеблют, но утвердят нас в уверенности о Ея Божественной славе, также как и в разумении святаго учения Сына Ея и Бога. "Седяше, – повествует Евангелист Марк, – народ окрест Его. Реша же Ему: се Мати твоя и братия твоя и сестры твоя вне ищут тебе. И отвеща им глаголя, кто есть Мати Моя или братия Моя?» (Мк. 3:32–33) Что не хощет Он знать братий Своих, то понять не трудно. В то время они были достойны таковаго отчуждения, потому что, как замечает Евангелист Иоанн, «ни братия Его вероваху в Него» (Ин. VII. 5)

427

. Но и кроме вины неверования их, справедливо сие потому, что это были мнимые только братия Иисуса; ибо это было родство

428

Иосифа, мнимаго отца Иисусова. Таким образом, отрекаясь от братий, по рождению плотскому так называемых, Господь не отрицает никакой истины земной, а утверждает небесную истину Своего Божественнаго рождения. Но каким образом и Матерь Господа подвержена одинаковому жребию с Его братиями? Она не мнимая, а истинная матерь Его по человечеству; и сего высокаго достоинства никогда не унизила Она неверованием в Него, яко истиннаго Сына Божия. Одна та вера, которою Она прияла Его, прежде Его земнаго рождения и зачатия, во время благовещения Архангелова, уже превосходит веру всех прочих верующих. Когда Иисус, еще младенец, во яслях, признан от пастырей Спасом, Христом, Господом

429

: чем, как не верою, побуждаема была Мати Его соблюдать «вся глаголы сия в сердцы Своем» (Лук. II. 19)? Прежде нежели чудесами "явил" Он «славу Свою и вероваша в Него ученицы Его» (Иоан. II. 11), Матерь Иисусова столько уже веровала в Его чудодейственную силу, что сотворить первое чудо в Кане Галилейской, Она именно Его убедила. Так Она и ранее других, и совершеннее других, и веровала в Него, и познавала Его: а Он, то произносит вожделенное имя Матери, и уклоняется от того, чтобы видеть ее

430

: «кто есть Мати Моя?» то видит Ее, и не дает Ей имени Матери: "что есть, – глаголет, – мне и тебе жено?» (Ин.2:4) И паки: «жено, се сын твой» (Ин.19:26). Господи! Не деяния Твои мы истязуем; но премудрости Твоей спасительной научиться желаем. Не постави нам в вину испытания писаний

431

и даруй благодать разумения. Нужно ли предостерегать вас, Христиане, дабы вы не подумали, будто Господь не вполне чтит Преблагословенную Матерь Свою? Едва ли нужно. Ибо вам должно быть известно всеобщее против недоразумений сего рода предостережение, которое Он Сам сделал еще Иудеям, когда сказал: «да не мните, яко приидох разорити закон, или пророки; не приидох разорити, но исполнити» (Матф. V. 17). Посему, без сомнения, не разорил, но исполнил Он и сию заповедь закона: «чти отца твоего и матерь твою». И подлинно, когда Его, еще в юных летах, проникнутаго чувством Своего назначения, не разумевшие того родители пришли отторгнуть от собеседования с учителями закона Божия, и увлечь

432

из храма; тогда Он, хотя сделал возражение против сего поступка родителей, но тем не менее «бе повинуяся има» (Лук. II. 51). И наконец, когда страдания крестныя раздирали Его душу и тело; когда пронзенными членами так тяжко висел Он на гвоздях между жизнию и смертию, а на Нем целый мир висел над погибелию в ожидании спасения

433

, ни муки всего ада, ни попечения всего мира, всех времен и вечности, не заглушили в Нем чувства законной обязанности к Матери. Сию обязанность, которой исполнение пресекалось для Него вместе с земною жизнию, Он передал тогда Иоанну, котораго девство и любовь соделали достойным служителем Девы-Матери; а чрез то и в сей части закона, подобно как во всех других, показал нам совершенство, состоящее в том, чтобы почтение к родителям, и попечение о них, простиралось на все обстоятельства жизни, до гроба, и далее гроба. Если же и в столь трудных обстоятельствах столь совершенное почтение Матери Своей оказал Господь наш: то без сомнения должно заключить, что и в других случаях, хотя Он, повидимому

434

, чуждался Ея, чуждался отнюдь не в предосуждение духовному «величию», которое «сотворил» Он Ей (Лк.1:49) Своим от Нея рождением, а только по уважению других высоких обязанностей Своего земнаго служения. Вспомним Его учение: «иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин» (Матф. X. 37). Так поучая, так должен Он был и творить, и примером дать силу поучению, по собственному Его правилу, что «велий в царствии небеснем» должен «сотворить и научить» (Матф. V. 19). Посему надлежало Господу Иисусу когда нибудь в земной жизни Своей делом показать, как любит Он земную Матерь Свою совершенно, только не «паче» Отца Своего небеснаго, и как сыновнюю по человечеству любовь приносит в жертву делу Божию, Им совершаемому. Теперь смотрите, как сим умозрением объясняются дела Христовы, казавшияся с перваго взгляда непонятными

435

. Матерь Иисуса требует, чтобы Он чудесно произвел вино на браке. Но чудеса назначены не для угождения Матери, а для явления славы Божией. Итак здесь угождение Матери надлежало принести в жертву: и, для совершенства сего жертвоприношения, пожертвовано и самою мыслию о Матери, и самым наименованием Матери

436

: «что есть Мне и тебе жено?» Впрочем, час явить славу Божию, который не пришел прежде сея жертвы, наступил в след за оною: и потому чудо, в котором, повидимому, отказано Матери, чрез минуту совершается. Матерь Иисуса и братия Его приходят, чтобы взять Его из дома, где Он многочисленному народу проповедует небесную истину. Они предприняли сие по доброму побуждению, почитая Его находящимся в опасности: потому что его враги оглашали Его то неистовым, то действующим чрез князя бесовскаго, и умышляли погубить Его. Но если бы Он покорился воле Своих сродников: то был бы нанесен вред делу Божию, не только потому, что безвременно прервалась бы Его проповедь, но и потому, что враги Его, как доказательство клеветы, употребили бы взятие Его сродниками, как будто имеющаго нужду в их попечении

437

. Итак должно было и здесь угождение Матери принести в жертву: и сия жертва опять была полным всесожжением, то есть Господь принес в жертву всю Свою любовь к Возлюбленной Матери, и самую мысль и память о Ней

438

: «кто есть мати Моя?» Как-бы так говорил Он: «для чего волею земной Матери хотите вы отвлечь Меня от исполнения воли Отца небесного? Когда сии две воли влекут в разныя стороны: Я знаю, и тотчас покажу, которой из них и с какою решительностию должно последовать. Оставляю земное рождение и родство, как-бы Я забыл его, как-бы его совсем не было: совершенно предан есмь воле Отца небеснаго, и делу Его, и Царствию Его; здесь ищу Себе и родства, если его иметь надобно: «кто есть мати Моя или братия Моя?» Кто же они? «Чада Божии, верующие во имя Его, иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася» (Иоан. I. 12–13); или иначе: «иже Аще сотворит волю Божию, сей брат Мой, и сестра Моя, и мати Ми есть» (Мф.12:50). Видите, Христиане, что Господь не Матерь Свою, всякаго ублажения достойную, внимания лишает

439

, но нас поучает истине и правде, словом и примером. Внимайте и поучайтесь; примечайте и подражайте. Когда родители, сродники, наставники, начальники требуют от вас того, что противно мудрованию вашему, вашей склонности, вашему вкусу, но что нужно, или полезно, или по крайней мере, безвредно: пожертвуйте мудрованием вашим, вашею склонностию, вашим вкусом обязанности повиновения. Вспомните Иисуса, Премудрость Божию, Который «бе повинуяся» Иосифу древоделю. Когда ваши родители, сродники, ближние, требуют помощи, утешения, служения, между тем как вы сами в нужде, в скорби, в немощи: соберите последния силы ваши; забудьте свою скорбь для облегчения их скорби; разделите с ними последнюю крупицу и последнюю каплю. Вспомните Иисуса, среди мучений крестных, пекущагося о спокойствии Своей Матери. Но когда несчастный пример и желания ваших родителей, сродников, людей вами почитаемых и любимых, отвлекают вас от исполнения священных обязанностей к Богу, вовлекают в дела противныя закону, нарушающия мир совести, противныя истинному благу и спасению безсмертной души вашей: тогда спросите и вы себя словом Иисусовым: «кто есть мати моя, или братия моя?» Вспомните, что у вас есть лучшее и высшее обыкновеннаго родство; что Бог, Отец ваш; что Церковь, Матерь ваша, что все творящие волю Божию, все Святые, суть ваши братия, или по крайней мере, желают быть вам братиями; не унизьте себя пред сим высоким родством; не разлучите себя от сего добраго и прекраснаго семейства; сотворите и вы волю Божию вместо человеческой; да и на вас укажет Господь, и речет: «се мати Моя и братия Моя». Аминь.

77. Речь к Преосвященному Епископу Тамбовскому Евгению по рукоположении Его

(Говорена в Успенском Соборе, июня 9 дня; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1829 год

Благодатию Всесвятаго Духа совершилось ныне над тобою дело видимое в своих знамениях, невидимое в существе своем; таинственное в отношении между знамениями его и существом его, – дело, имеющее вид человеческаго по своим орудиям, но воистину Божественное по силе в нем действующей, не столько понятное для разума, сколько ощутимое верою, – может быть, не довольно ощущаемое по нашему несовершенству, тем не менее существенное и действительное. Святый Апостол говорит «о даровании», которое дается «с возложением рук священничества», и которое «живет» в человеке, приявшем оное (1Тим. IV. 14). Как в привитом дереве живет сила, производящая плод по роду и качеству прививка: так и в человеке, которому священным тайнодействием, так сказать, прививается благодатная сила, живет она потом, действует чрез него, и производит благодатный плод по роду и степени, в каком сообщена. Да не испытует неукрощенное любопытство, каким образом при возложении рук, или священных писмен, или риз, передается духовная сила: но пусть благоговейный ум наблюдает и соображает как еще в те времена, когда токи благодати не так отверзты были, как отверзлись в язвах распятаго Спасителя, – еще, говорю, в те времена, Илия, например, повергает ризы свои на Елисея, и сей чувствует непреодолимое побуждение оставить все, чтобы вдруг из простаго земледельца переродиться в сына пророческаго; как опять тот же Илия в минуту своего вознесения низвергает милоть свою на Елисея, и сей получает с нею сугубый дух своего посвятителя; или как самый не благодатный из Архиереев (потому что произнес осуждение на самую благодать и истину), еще обнаруживает в себе вышнюю пророческую силу, потому только, что он Архиерей: «не о себе рече, – замечает Святый Евангелист, – но Архиерей сый.., прорече» (Иоан. XI. 51). Если еще во времена сеней и гаданий так ясно иногда просиявала тайнодейственная сила: что должно думать о временах самой благодати и истины? Если в сосуде, полном адских влияний, еще продолжала действовать прежде-влиянная в него благодать Архиерейства: что сказать о сосудах, не только освященных в свое время тайнодействием, но и сохраняющих, умножающих, возобновляющих свое освящение чистою верою, чистою молитвою, чистою жизнию, очистительным покаянием? Итак, Боголюбезный брат и сопричастник тайнодейственныя благодати, вступив ныне во Святилище сие с верою, что примешь «дарование» Божие, изыди отселе с новою верою, что «живет» в тебе отныне сие дарование; и сею верою возбуждаемый, со страхом носи сокровище, которое «имамы в скудельных сосудах» (2Кор. IV. 7) нашей немощи и недостоинства, – "не неради", – напоминаем тебе словом того же Апостола, который дал нам свидетельство о даровании Святительском – «не неради о даровании живущем в тебе, еже дано тебе бысть», ныне, «с возложением рук» Архиерейства. Напоминание не строгое, чтобы не устрашить тебя великостию требования, впрочем довольно знаменательное, чтобы указать тебе твои обязанности, и достаточное, чтобы руководствовать тебя к исполнению оных. Нет причины предполагать, чтобы много было, наипаче между служителями Таинств, людей, упорно отвергающих дарование Божие. Но печальный опыт сего останка времен показывает, что не много и таких, в которых бы дарование Божие приносило плод так обильный и очевидный, как в Апостолах и Богоносных Отцах наших. Чем же наполняется обширная средина между сими крайностями? Без сомнения людьми, которые не довольно радят о даровании в них Божием. И так «не неради» о нем: и возможешь с сим, толь кратким и простым правилом, идти так близко за самыми Апостолами, как Святый Тимофей за Святым Павлом. Видишь ли себя знающим Божественные догматы: не помышляй, что знаешь довольно, и не переставай «внимать учению» для самаго себя: «не неради». Поучаешь ли народ: не вознеради, сравнивая себя с другими, реже в сем упражняющимися; но поревнуй Павлу, который день и ночь со слезами учил своих, и от того истина слов его была, как животворное солнце, а слезы его, как благотворный дождь, для духовной нивы. Встретишь ли в пастве твоей невежествующих и заблуждающих: не обезпечивай себя мыслию, что они сделались такими при твоих предшественниках: «не неради». Безуспешность предшественников не оправдает безуспешности преемника. Усмотришь ли Христиан не христиански живущих: не раздражайся, но и не смотри равнодушно: «не неради». Обличи злое дело кротким словом, и еще более обличи добрым примером. Особенно «не неради» употреблять дарование разума духовнаго на безпристрастное испытание и осмотрительное руководствование тех, которым будешь давать участие во благодати Священства, и святую ревность на очищение Дома Божия от соблазнов, сеемых недостойными служителями Олтаря. Для сего со страхом воспоминай нерадение первосвященника Илия, которое кончилось погибелию его и его детей, и уничижением самой святыни Кивота Божия. Се, в знамение твердости правления и благоразумной строгости вручаем тебе и священный жезл. Употребляй его сколько можно более, как жезл пасущий, и сколько можно менее, как палицу наказующую; более угрожай, нежели поражай, и все без нерадения, со вниманием, с разсуждением, со страхом Божиим. Сам же Пастыреначальник да упасет и тебя и вверенное тебе стадо, «утешая» тебя и подкрепляя невидимым «жезлом» Своего верховнаго всеспасительнаго Провидения и управления. Аминь.

78. Слово в неделю вторую по пятидесятнице440

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1829 год

Она же абие, оставльша корабль и отца своего, по нем идоста. (Матф. IV. 22). В Евангелии встречаются нам

441

ныне вдруг четыре человека, которые все, что имели, на чем утверждали свое благосостояние, что любили в мире, оставили для того, чтобы следовать за Иисусом Христом, не имеющим где главы подклонити. Удивительный пример силы, действующей в слове Христовом! Ибо единое слово Христово: «грядита по Мне» (Мф.4:19), увлекло за Ним Петра, Андрея, Иакова, Иоанна, невидимою, но непреодолимою силою, подобно как магнит некою сокровенною силою, привлекает к себе железо. Удивительный пример и веры, с какою Апостолы приняли слово Христово, которое, по изъяснению другаго Апостола, не пользовало бы, если бы осталось только «словом слуха», и не было «растворено верою слышащих» (Евр. 4:2)! Ибо хотя Господь и подкрепил требование последования за Ним величественным обещанием, соделать рыбарей «ловцами человеков» (Мф.4:19): но сие великое обещание так же трудно было им понять и принять, как и оставить малое достояние, по видимому, необходимое, и утешение, по видимому, неразлучное с самою природою человеческою. Впрочем, для удивления ли только представлено нам в Евангелии сие необыкновенное зрелище? Довольно ли нам оставаться благоговейными зрителями столь решительных последователей Христовых, или надлежит и нам по тем же самым следам идти за Христом, Который есть единый их и наш Наставник и Путеводитель? Не должно ли и нам что нибудь «оставить», чтобы сделаться истинными последователями Христовыми? – Подумаем о сем хотя не много. Надлежит разсудить, какая была существенная причина того, что святые Апостолы так решительно все оставили, чтобы следовать за Христом. Скажем ли, что то было безпредельное могущество слова Христова? Правда, слово Христово, яко Божие, действует безпредельно могущественно; впрочем оно никогда не действует излишно: итак сим предложенный вопрос не разрешается, а только превращается в другой вопрос: для чего слово Христово действовало на Апостолов так сильно, чтобы отторгнуть их от всего, к чему они могли быть привязаны по некоторой нужде, и даже по самой природе и закону? Скажем ли опять, что сие особенно нужно было для Апостолов, посылаемых проповедывать Евангелие всей твари, чтобы никакая тварь в особенности не привязывала их к себе, не удерживала, не развлекала их внимания, объемлющаго спасение всего мира? И то правда: однако-ж будет ли справедливо, если сих людей, которые своим служением должны приобрести Богу весь мир, – их-то именно, и одних их, приговорим потерять весь мир, а себе самим тем более дадим права пользоваться миром, чем менее полезны мы Царствию Божию? Не возстанет ли против сего разсуждения наша совесть? А сие не обращает ли нас к такому заключению, что если избранные, святые, ближние, други, братия, сопрестольники Христовы должны были все в мире оставить, потерять, отвергнуть, презреть, возненавидеть, забыть, чтобы Единаго Христа приобресть, и Ему Единому принадлежать, кольми паче мы, рабы Его недостойные, едва только не отверженные, обязаны принести некую подобную, хотя менее полную, и совершенную жертву вере в Него, любви к Нему, слову Его и заповедям Его? Если может быть сомнение о том, правильно ли сие заключение: оставим, поколику то возможно, и самое умствование вместе со всем прочим, что надлежит оставить для Христа, и послушаем самаго слова Христова, котораго конечно ни в каком случае оставлять не должно. Тако глаголет оно: «аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик» (Лук. XIV. 26). Дабы, вы не подумали, что сие строгое изречение относится к одним избранным ученикам, или Апостолам, святый Евангелист не оставил с точностию предварить, к кому оное произнесено. "Идяху, – говорит, – с Ним народи мнози; и обращся, рече к ним» (Лк.14:25). И так не на некоторых только избранных, но на всех без изъятия простирается сей приговор, что тот не может быть учеником Христовым, кто не «оставит», или не «возненавидит» всего, по естеству любезнаго, то есть кто крепкою любовию к Богу не превозможет и не препобедит любви ко всему, что любят вне Бога. На что, – спросят, может быть, – сии жертвы лишения для Бога, Который ничего не приобретает чрез них? Подлинно Богу, как вседовольному и всеблагому, не для – чего лишать, потому что нечего требовать; Он Сам дает все, и всем дарствует. Но Он и не требует для себя никаких лишений: а человек сам не может обойтись без них для приобретения лучшаго. Сие ясно показывает образ, представленный в Евангелии. Господь не говорит Апостолам: оставьте мрежи, оставьте корабль и отца своего: Он только воззывает их; Он говорит только: «грядита по Мне». Но когда они хотят исполнить сие слово, последовать сему воззванию: тогда оказывается, что сие надлежит начать оставлением своих мреж, своего корабля и отца своего. Если бы они не оставили мреж, корабля, отца: то и не последовали бы за Иисусом. Кто хочет плыть: тому прежде надлежит отвязать, или, для поспешности, отсечь веревку, которою

442

лодка его прикреплена к берегу. Кто желает действительно быть на пути к небу: тому необходимо нужно, или постепенно, – со вниманием и усилием разрешить, или, если боится закоснеть, и если чувствует в себе довольно силы, – решительным ударом отсечь все страстныя, земныя привязанности. Надобно освободиться от похотей плоти, чтобы предаться влечению духа. Надобно попрать ногами земное, чтобы мудрствовать горняя. Надобно извергнуть из сердца мир, чтобы нашлось в оном довольно пространства для безпредельной любви к безконечному Богу. Вот, Христиане, одно из начальных Евангельских учений, так как оно и предложено нам почти в начале

443

Евангельской жизни Апостолов. Посему не многаго потребуем от вас, если предложим, чтобы вы пред собственною совестию испытали себя, сколько успехов оказали вы в сем учении. Не отваживаюсь спрашивать, многие ли из нас, в строгом и полном смысле, «оставили все» (Мф.19:27; Мк.10:28; Лк.18:28), ради последования Иисусу Христу. Признавая свое несовершенство и недостоинство, не признаю себя в праве испытывать о том, чего Сам Господь требует токмо от некоторых, под условием совершенства: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди в след Мене» (Матф. XIX. 21). Если мы не оставили всего для Христа самым делом: исполняем ли сие хотя отчасти намерением и желанием? Говорит ли в тебе иногда сердце твое: как много еще я имею в мире, в сравнении с тем, что необходимо потребно для жизни временной! Как обременяюсь от того заботами! Как развлекаюсь удовольствиями! Господи, обнищавый мене ради! Даруй мне причаститися святыя и спасительныя нищеты Твоея, оставить мыслями попечения, оставить чувствами удовольствия! Как многое, и как живо еще люблю я в сем преходящем мире, и как связуюсь иногда, то железными узами любви огорченной, то златыми узами любви удовлетворяемой взаимностию и благополучием, и как те и другия воспящают меня в пути любви Божественной! Господи, возлюбивый нас тако, яко душу Твою положил еси за нас! Помоги мне, ради любви к Тебе, умерить любовь естественную, умертвить любовь пристрастную, возненавидеть не довольно любящую Тебя душу мою, да чистая любовь Духа Твоего Святаго «даст ми криле, яко голубине, и полещу, и почию» (Псал. LIV. 7) у Тебя, и в Тебе Едином! Но дабы самыя сии чувствования не прельстили тебя одним призраком, или не решительным порывом отрешения от тварей: осмотрись, и приметь, оставил ли ты самым делом для Бога хотя что нибудь, и особенно то, чем наиболее искушается господствующая склонность твоя. «Авраам бяше богат зело» (Быт. XIII. 2); и он не отверг и не расточил богатства своего: но когда, ради любви к Богу, не пощадил сына своего возлюбленнаго, тогда не осталось никакого сомнения, что он готов был для Бога пожертвовать всем, что имел, без малейшаго остатка. Если ты, напротив, при восторгах желания служить Богу, при изъявлении готовности пожертвовать для Него всем, не пожертвовал еще для Него действительно ничем, за что держится твоя любовь к собственности:

444

то готовность твоя, и желание твое очень

445

сомнительны. Если ты ничего еще не оставил в мире: то

446

не сделал еще ни однаго шага в след за Христом, ни одного шага по пути к небу. Призови нас, Господи, вседействующим словом Твоим, во след Тебе, и вдохни в нас непритворное чувство оставления всего, ради Тебе единаго, да все в Тебе обрящем, и сами в любви Твоей обрящемся. Аминь.

79. Беседа из слов святаго Апостола Павла о молитве духом и умом447

1829 год

Помолюся духом, помолюся же и умом: воспою духом, воспою же и умом. (1Кор. XIV. 15). Молитва есть дело толикой важности в жизни духовной, что если бы кто хотел разрешить для себя недоумение, находится ли он на пути к совершенству жизни духовной, то ему надлежало бы примечать, имеет ли он какой-нибудь успех в молитве. Ибо если взять в разсуждение слово Господне: «вся, елика Аще воспросите в молитве верующе, приимите» (Мф.21:22); то по необходимости должно заключить, что кто умеет с верою в молитве просить всего, потребнаго к совершенству жизни духовной, тот все сие и приемлет, и потому, без сомнения, идет к совершенству жизни духовной, и наконец достигает онаго

448

. Судя по толикой важности молитвы для жизни духовной, мы должны быть очень заботливы

449

о лучшем и надежнейшем способе совершать молитву. Будем же внимательны. Вот Апостол, сказуя, как лучше желал бы молиться он сам, чрез сие дает нам самое надежное наставление, как и нам лучше молиться. "Помолюся, – говорит, – духом, помолюся же и умом: воспою духом, воспою же и умом». В изречении Апостола представляются, во-первых, два внешние вида молитвы: «помолюся, воспою», – молитва словесная и молитва песненная. О сих видах молитвы довольно заметить вкратце, как верно святая Церковь следует примеру и учреждению Апостольскому, Поелику и ныне употребляет в Богослужении попеременно чтение и пение, молитву словесную и молитву песненную; и как общеупотребительным и общеполезным должно почитать сие учреждение, не только для малосведущих и водимых чувственными впечатлениями, но и для людей возвышенно мыслящих, Поелику и Богомудрый Апостол наравне со всем народом верующих, желает не только молиться духом и умом, но и петь от избытка Боголюбиваго сердца и умиленнаго чувства! Во-вторых, представляются в изречении Апостола два некие особенные способа молитвы: молитва духом и молитва умом. «Помолюся духом, помолюся же и умом». Чтобы разуметь сии высшие образы молитвы, надлежит вникнуть, что значат слова: дух и ум в языке Апостольском. Когда слышим Апостола говорящаго, что «сущии по плоти плотская мудрствуют, а иже по духу, духовная» (Рим. VIII. 5): тогда разумеем, что дух есть нечто высшее в человеке, противоположное плоти или чувственности. Когда тот же Апостол говорит еще: «сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному» (Рим. VII. 25): из сего усматриваем, что и ум есть нечто высшее в человеке, противоположное «плоти». Посему, кажется, что дух и ум составляют почти одно, как и подлинно соединяет их Апостол, когда излагает истину, или существо Христианскаго учения, состоящее в том, чтобы «обновлятися духом ума». Если можно здесь примечать какое различие «ума от духа»: то разве такое, что «дух» представляется в самом «уме» чем-то более возвышенным, более внутренним, открывающимся в уме, подобно как душа открывается в чувствах. Но как в изречениях Апостола о молитве деятельность ума представляется в некоторой противоположности с деятельностию духа

450

, как например: «дух мой молится, а ум без плода есть»: то надлежит между ими быть не малому, и весьма ощутительному различию. Дабы открыть сие различие, прочитаем слова Апостола несколько в большей полноте: «аще бо молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть. Что убо есть? Помолюся духом, помолюся же и умом: воспою духом, воспою же и умом» (1Кор.14:14–15). Теперь видим, что выражение: помолюся духом, поставлено на место прежде употребленнаго выражения: «молюся языком». Следственно «молитва духом» составляет одно с «молитвою языком»; и дабы понять молитву духом, надобно иметь понятие о молитве языком. Чтобы не утомлять вас долее тяжким изыскательным словом, поспешим сказать, в чем состоит дело. Когда Апостолы по вознесении Господнем, «вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении» (Деян.1:14); и в десятый потом день «исполнишася вси Духа Свята, и начаша глаголати иными языки, яко же Дух даяше им провещавати» (Деян. II. 4); и таким образом дар говорить иными неизученными языками открылся, как весьма блистательный плод молитвы, и как весьма торжественное знамение сошедшаго и действующаго Святаго Духа: с того времени молитва и ревность верующих взяла особенное направление и стремление к достижению сего дара, сколь полезнаго в те времена для распространения Христианскаго учения, столь же приятнаго для обладающих оным, как очевидно уверительнаго в присутствии благодати Божией. Поелику сие стремление верующих соответствовало намерению благодати распространить Христианство: то благодать щедро-даровито снисходила сему стремлению, и таким образом в собраниях церковных не редко случалось, что дух молящихся восторгался к Духу Божию, Дух Божий нисходил на дух молящихся и, как неудержимый поток, изливался чрез уста их молитвами, песнопениями, славословиями, пророчествами на разных языках. Обилие сего дара было так велико, что иногда объятые Духом произносили молитвы, воспевали Божественныя песни на таких языках, которых большая часть присутствующих, или даже никто из них, совсем не разумели. На сей-то случай сказал Апостол: «аще молюся языком», – то есть языком неизвестным, открывшимся только по дарованию Святаго Духа, – «дух мой молится, а ум мой без плода есть»; – ум без плода потому, что его не понимают другие, и от того слово молитвы, сеемое языком его, не приносит в других плода подобной молитвы. После сего, надеюсь, несколько понятно, что «молитва духом» есть такое молитвенное состояние, в котором человек, воскриляемый верою и любовию, самою так сказать вершиною существа своего, своею высшею способностию и силою, которою он как бы сопределен

451

с Божественным, стремится и восторгается к Духу Божию, приемлет наитие Духа Божия, предается сему наитию, так что уже тогда не столько сам человек молится, сколько «дышет» в нем «Дух» Святый, дышущий «идеже хощет» (Ин.3:8), – "Сам Дух" Святый «ходатайствует» о нем «воздыхании неизглаголанными» (Рим. VIII. 26), или глаголами, не редко превышающими разумение человека чувственнаго. Различаемая от сего состояния

452

у Апостола «молитва умом» есть такой образ молитвы, когда ум молящагося хотя возвышается к Богу с благоговейными мыслями, с благочестивыми желаниями, со святыми чувствиями умиления или радости, но не предается влечению духовнаго восторга неограниченно, а управляет своими мыслями, желаниями, чувствиями так, что в сем случае духовныя силы действуют в обыкновенном, им свойственном, порядке, а потому молитвенныя прошения и славословия изрекаются общевразумительно, почему и слышащих могут возбуждать к участию в молитве. Оба сии образа молитвы одобряет и предлагает к употреблению Святый Апостол, когда говорит к Коринфянам: «помолюся духом, помолюся же и умом». То есть: не желаю и не советую вам употреблять один из сих образов молитвы исключительно; а за лучшее признаю, иногда молиться духом, а иногда молиться умом, попеременно, по требованию обстоятельств, – молиться духом для себя и для Бога, – молиться умом для Бога, и для себя, и для назидания ближних. Не можно при сем пройти без особеннаго замечания, и даже без удивления того, что Апостол предлагает молитву духом, которая есть дар Духа Божия, наравне с молитвою умом, которая есть свободное дело духа человеческаго. Как? Неужели мы так же властны употреблять молитву духом, как и молитву умом? Помыслил ли ты о сем, Святый Наставниче? – Без сомнения, братия, Дух Святый во Святом Павле не погрешает в преподаваемых нам наставлениях. Видно, подлинно властны мы молиться духом, как скоро подлинно и совершенно предаемся Духу Божию, который есть Дух молитвы; – видно властны, потому что, подобно сему, по дивному снисхождению к нам Духа Божия, и Пророки властны в употреблении духа Пророческаго, как о том ясно свидетельствует тот же Апостол: «и дуси пророчестии Пророком повинуются» (1Кор. XIV. 32). Но еще более должны мы удивиться тому, что благодатную молитву духом, Апостол старается не усилить и распространить, но некоторым образом ограничить и удержать в ея стремлении. Он жалуется на избыточествующее употребление молитвы духом. С неким негодованием против молитвы духом говорит он: «дух мой молится, а ум мой без плода есть». Он как бы предпочитает молитву умом и преимущественно к ней побуждает: "в церкви, – говорит, – хощу пять словес умом глаголати, да ины пользую, нежели тмы словес языком» (1Кор.14:19). Что же сие значит? – То, что благодать Святаго Духа в первенствующей Церкви разливалась, как море; что тогда многих верующих нужно было не побуждать к молитве, не влещи к делам духа, но умерять их безпредельную ревность, чтобы они, погружаясь в духе, не забывали обыкновенных обязанностей внешняго общежития человеческаго и Христианскаго. Если от сего духовнаго зрелища первенствующей Церкви обратимся к настоящему ея состоянию и к самим себе: то не должно ли нам придти в удивление другаго рода, или, может быть, в страх и ужас, от печальной разности настоящаго с прошедшим? Многие ли между нами погружены в молитву духа так, чтобы нужно было их из моря духа извлекать на брег ума? Многие ли, хотя сколько-нибудь, испытали молитву духа? Многие ли довольно понимают ее, когда о ней говорится? Скажут, за чем же ты нам и говоришь о сей молитве, которая так необыкновенна и так мало понятна? – Пусть на сие жалуется, кто хочет; а я именно потому и говорю о сей возвышенной молитве, что в наше время она так необыкновенна, и что так мало ее понимают. Надобно, чтобы век сей знал, что в нем сделались необыкновенными такие дары благодати, которые некогда были весьма обыкновенны; что мудрецам его сделались непонятны такия описания благодатных действий, которыя понятны были простолюдинам, слушавшим Апостола Павла, или читавшим его Послания. Как же скоро знает сие сей поздный и сумрачный век: тотчас говорю ему то, что еще ранее повелено было сказать Ангелу Ефесския Церкви: «помяни убо, откуду спал еси, и покайся, и первая дела сотвори» (Апок. II. 5). Поистине, братия, глубоко низпали мы от благочестивой ревности, от духовнаго преспеяния первенствующих Христиан, когда не только чудесная молитва духа оскудела, но часто и молитва ума невнимательна, молитва сердца хладна, молитва уст не одушевлена молитвою ума и сердца. Покаемся и поревнуем первым делам первых Христиан; понудим себя «терпети в молитве и молении», то есть, пребывать в ней по возможности, постоянно и неослабно; станем на страже ума и чувств наших со вниманием, чтобы отгонять от молитвы нашей суетные помыслы, страстныя желания, и чувственныя развлекающия впечатления и воспоминания, подобно как древле Патриарх Авраам отгонял хищных птиц от своей жертвы; да приближаемся к Богу не устами только, но наипаче сердцем; да помолимся и воспоем умом, по усердию нашему, да помолимся и воспоем наконец и духом, по дару Святаго Духа, Ему же слава со Отцем и Сыном во веки. Аминь.

80. РЕЧЬ при заложении в Москве Триумфальных ворот

(Говорена августа 17 дня, напечатана в Московских Ведомостях 1829 года, в Христианском Чтении 1829 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1829 год

По державной воле Благочестивейшаго Императора Николая Павловича, на сем месте должны воздвигнуться торжественныя врата в память незабвенных дней Александра Благословеннаго, в память отечественных бедствий, вознагражденных победами и славою, в память возрождения сего Царствующаго Града, ожесточением врагов почти разрушеннаго, Провидением Божиим дивно сохраненнаго, любовию к Отечеству возстановленнаго с большим прежняго благолепием и великолепием. Посему мы собраны здесь ныне, чтобы призвать благословение Божие на основание и созидание сего памятника. Правило Христианское, чтобы всякое дело и начинание освящалось словом Божиим и молитвою. С мыслию о памятнике всего чаще соединяется мысль о славе людей и дел, которыя составляют предмет памятника; но если бы только славолюбию человеческому свойственно было созидать памятники, то тщетно старались бы мы освятить дело, у котораго его дух и намерение отнимали бы внутреннее достоинство, подобно как червь у плода, в котором он скрывается. Итак, дабы благонадежно призвать благословение Божие на видимое основание памятника, надлежит прежде благонадежно утвердить его невидимое основание, то есть побуждение и намерение, с каким он созидаем быть должен. Естественное, простое, и по простоте своей чистое побуждение к созиданию общественных памятников должно полагать в любви к Отечеству и благодарности к людям, которые по общеполезным подвигам достойны жить в памяти Отечества. Чтобы в сем удостовериться, возведем нашу мысль к началу памятников частных, которые в происхождении должны были предшествовать общественным, так как семейство предшествовало государству. – Сын любит сидеть под древом, под которым часто видел сидящим отца своего, и наслаждался беседою отеческой любви и опытной мудрости: в сем случае дерево есть памятник отца для сына, и то, что делает оное памятником, есть любовь сыновняя; но Поелику они напоминают прошедшее только одному знающему оное, а человек желает и для других сделать памятным то, что для него незабвенно: то от недостатка и несовершенства памятников естественных должна была родиться мысль устроить искуственные памятники. Что делал человек, то по времени стал делать народ, который есть тот же человек, только умноженный: и таким образом произошли общественные памятники. Если любовь к Отечеству изобретает памятники общественные: то пользуется сим изобретением Государственная мудрость. – Памятник есть безмолвный проповедник, который, в некотором отношении, может быть превосходнее говорящаго, потому что не прекращает порученной ему проповеди, и таким образом она доходит до целаго народа, и до многих последовательных родов. – Памятник есть книга, которой не нужно искать в книгохранилище, потому что она лежит на пути; и таким образом читается и теми, которые не думали раскрывать ее. Приметив сие, мудрость государственная благоприятствует устроению памятников, дабы они в свою очередь внушили народу ту самую любовь к Отечеству, которая внушила мысль устроять их, и дабы, возвещая добродетели и подвиги предков, к тем же добродетелям и подвигам поощряли потомков. Так, если Бог благоволит воздвигнуться основываемому ныне памятнику, он будет возвещать непобедимое мужество Благословеннаго Царя и с ним вместе благословеннаго народа, великия жертвы, принесенныя Царем и народом для спасения Отечества, и великое спасение, приобретенное великими жертвами. Поучение, подлинно достойное внимания потомства! Таким образом уже мы находим, что есть памятники, в гражданском отношении священные. Но как мы призваны для освящения христианскаго, то не умедлим показать, что и таковаго освящения могут быть достойны гражданские памятники, именно тогда, когда глубоким основанием их есть благочестие и благодарность к Богу, Верховному Виновнику благотворных для общежития человеческаго, и по благотворности достопамятных, событий. В книге Царств, после описания вторжения иноплеменников во Святую землю и победы, одержанной над ними по молитве Пророка Самуила, читается следующее: «и взя Самуил камень един, и постави его между Массифафом и между ветхим и нарече имя ему: Авенезер; сиречь камень помощи; и рече: дозде поможе нам Господь» (1Цар. VII. 12). Вот памятник, без сомнения благословенный и священный, потому что им благословляется и святится имя Господа Помощника. Нет сомнения, и Благочестивейший Николай, указуя сие место для памятника, рече в сердце своем: «зде поможе нам Господь». Человек, котораго имя не желаю я произнести, прошел здесь, с любезным ему опустошением, сквозь, Столицу до близ лежащаго дома Петрова: сделал себе кратковременным, достойным себя памятником, пожар Петрова дома; дозде дошел он; и уже не дано ему идти далее; он возвратился, чтобы поспешать к своей собственной погибели. «Отзде поможе нам Господь». Вознесем убо с Благочестивейшим Государем и мы благоговейныя сердца к Богу – Помощнику, и вновь призовем Его помощь, да воздвигнется сей памятник в благодарение и славу Ему и в благодатное наставление родам грядущим. – Да возвещает он помощь Господню бывшую и да увещает к упованию и на помощь Господню будущую. Да входит сими торжественными вратами многолетно в первопрестольный Град Свой Благочестивейший Государь наш, со славою побед, и с радостию мира. Да не внидет никогда сими вратами враг, да не убегнет ими злоумышленник. – Да исходит ими во веки верный Град в сретение законному и возлюбленному Царю. Граде, до ныне дивно Богоспасаемый! «Да прозовется» и впредь, по Пророку, «спасение забрала твоя, и врата твоя хвала» (Ис. 60:18).

81. Слово на заключение мира с оттоманскою портою в 1830 году453

(Напечатано в Христианском Чтении 1840 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1830 год

И будут дела правды мир, и одержит правда покой, и уповающе будут до века. (Ис. LII. 17). И так, слава в вышних Богу! – Мир на земле Российской, и, чрез миротворство России, мир на землях многих! Мир, достойный быть изображен сими пророческими словами: «будут дела правды мир, и одержит правда покой»; а посему достойный также сей пророческой надежды: «и уповающе будут до века!» Если бы могущественный Самодержец жаждал только бранных побед: то, став одною ногою в Адрианополе, а другою в Эрзеруме, Он не утерпел бы, чтобы не сделать еще шага, дабы до земли унизить высокую Порту. Но великодушный Монарх, как решился в начале брани, так и среди успехов оружия остался при первоначальной решимости действовать не столько правом силы военной, сколько мирною силою правды. Среди отверстых, так сказать, врат к новым победам, от торжественных кликов славы, Он обратил все внимание к тихому гласу человеколюбия. Сие неземное величие духа явил в себе Благочестивейший Государь, и плод онаго есть мир, ознаменованный многочисленными делами правды и человеколюбия. Правда договоров возстановлена и ограждена; неправды против Россиян и против России заглаждены вознаграждениями; христианским народам под нехристианским правительством оказано верное покровительство; и если хотим быть внимательны, можем усмотреть, что с делами правды Царевой тайным неким, но действительным союзом связаны дела правды Божией: ибо тот самый властитель, который за девять лет пред сим, в день Пасхи, перваго Священноначальника Христианской Греции предал мученической смерти, в нынешнем году, в день же Пасхи, должен был утвердить независимость Христианской Греции, – независимость, которой Европа соединенными силами Наваринской битвы, соединенным искусством продолжительных переговоров, не могла достигнуть, и которой достиг Император Российский без приметных усилий, миром. Вот, Христиане, очевидный для целаго мира пример верности и непреложности Божественных изречений, что «будут дела правды мир», то есть, дела справедливости, благости, непорочности, или естественно, или сокровенным действием Провидения превращаются в мир, в благоуспешность, в благополучие; что «одержит правда покой», то есть добродетель истинная, «наитием Духа от Вышняго» (Ис. XXXII. 15) возбуждаемая и управляемая, одерживает победу над всеми препятствиями и достигает покоя, в делах общественных – общественнаго, в делах духовных – духовнаго; что люди сего рода «уповающе будут до века», то есть только на добродетели, на благости, на непорочности основанное благополучие благонадежно и прочно. Не одни цари принуждены бывают вести войну, и употреблять усилия к достижению выгоднаго мира. «Не война ли жизнь человека на земли?» – говорит Иов (Иов. VII. 1). И подлинно, кто из нас не находится чаще или реже, в более или менее трудном противоборстве с каким-нибудь врагом, препятствующим нашему миру, или домашнему, или душевному: хотя враг сей не какой-нибудь царь и народ, но просто неблагоприятствующий человек, или, может-быть, вещь, и даже отсутствие вещи, мысль, желание, страсть, недостаток? Один, например, сражается с бедностию, и, то усилием трудов, то искусством оборотов старается завоевать изобилие, или, по крайней мере, примириться с нуждами. Другой домогается занять какое нибудь возвышенное место в общественной службе, или преследует какое-нибудь почетное название, чтобы как нибудь помириться с помыслами честолюбия, которые не дают ему покоя. Но вот в чем всего чаще погрешают неумиренные воинственники жизни: они не примечают открытаго, или сокровеннаго, но тем не менее вернаго союза между правдою и миром, между добродетелию и благополучием, между непорочностию и спокойствием. От того правда для них не довольно любезна; от того мир для них не довольно надежен. Им кажется, что закон налагает на нас дела правды, как тяжкие оброки, как господския работы, только к изнурению нашему, без всякой для нас надобности и выгоды. Им думается, что также удобно, или еще скорее, можно достигнуть мира, если оставить в стороне трудный и узкий путь правды. Нет! Дела правды предписываются законом для того именно, что оныя суть средство к миру. Мира благословеннаго, благополучия прочнаго, спокойствия истиннаго не иначе достигнуть можно, как путем правды. «И будут дела правды мир, и одержит правда покой, и уповающе будут до века». Хотя дерзко, и почти нелепо, брению вопрошать скудельника, почему он делает такой, а не другой сосуд, и назначает ему такое, а не другое употребление: однако да будет отчасти позволена сия дерзость, не для мятежнаго и тщетнаго прекословия премудрому и благому Художнику мира, но для скромнаго изследования потребной для нас истины. Вопроси, человек, для чего Бог сотворил тебя существом нравственным, имеющим тонкое внутреннее чувство различения добра и зла; для чего, по свидетельству Апостольскому, «создан» ты «на дела благая, яже прежде уготова Бог, да в них ходишь» (Еф. II. 10), а дела злыя возбранены тебе строгими заповедями, под угрозою смерти? Для Творца ли твоего сие надобно, или для тебя самого? Если ты медлишь на сие ответствовать, то предваряет тебя один из просвещенных друзей Иова, и говорит: «воззри на небо, и виждь: смотри же на облаки, коль высоки суть от Тебе. Аще согрешил еси, что сотвориши» Живущему превыше их? «Аще же и много беззаконновал еси: что можеши сотворити» Ему? «Понеже убо праведник еси, что даси Ему? Или что из руки твоея возмет» (Иов. XXXV. 5–7)? Возмем в разсуждение заповедь: «не укради». К чему нужна она Тому, Который обладает всем, и у Котораго никто не властен ни отнять, ни похитить? Не сделаешь Ему прибыли, если не украдешь, ни убытка, если украдешь. У него даже невозможно украсть, потому что куда ни унеси вещь, она всегда остается в Его владении. Если же заповедь сия не для Законодателя надобна, то, конечно, надобна для самого тебя, которому заповедана. Так точно: заповедано тебе не красть, дабы тоже заповедано было всем, дабы таким образом ты отвсюду был огражден безопасностию от кражи, дабы дело неправды не похищало у тебя мира, дабы дело правды приносило тебе покой. Подобным образом запрещено убивать, чтобы твоя жизнь предохранена была от убийства; запрещено лжесвидетельствовать и злословить, чтобы ты не страдал от клеветы и злоречия; запрещено желать зла и мыслить зло, чтобы злыя желания не мучили твоего сердца, чтобы злыя мысли не оскверняли и не затмевали твоего ума. Запрещены даже праздныя слова и праздныя мысли: это уже слишком тяжело, говорят легкомысленные; без нужды строго, думают неразумеющие; праздныя слова, говорят, не вредны, а праздныя мысли – еще менее: да, мелкия насекомыя большею частию не ядовиты и не смертоносны; однако хотел ли бы ты жить в воздухе, ими наполненном, где непрестанно толпятся они в глаза, жужжат в уши, тревожат осязание и сотнями наносят, подлинно, несмертельныя раны? Сему подобно состояние души, наполненной праздными и суетными помыслами: если кому сие не ощутительно, то потому, что он не испытал лучшаго внутренняго состояния; и потому должен поверить знающим, что благо, которое готовит ему заповедь об очищении ума, гораздо важнее, нежели он вообразить может. Предписано Богослужение: без сомнения и сие не потому, чтобы Бог имел нужду или недостаток в служащих ему: «тысяща тысящ», как видел Пророк, «служат Ему» на небесах несравненно ближе и благоугоднее, нежели лучшие из земнородных; «тмы тем предстоят Ему» (Дан. VII. 10) там, не имея нужды обращаться к другим, ничтожным делам, ни к безчувственному покою, как мы – после нашего краткаго служения. Если мы удостоиваемся призывания к делам служения Богу: то для того, чтобы чрез сие сделать нам благодеяние и милость, приближить наши мысли, чувствования, действия, ум, волю, словом: приближить существо наше к Существу Высочайшему, чтобы сим приближением поставить душу нашу пред светом вечнаго Солнца, дабы она сим светом внутренно просвещалась, оживлялась, наполнялась, питалась, наслаждалась и, утвердясь наконец в причастии сего света совершенно, сделалась причастницею вечнаго блаженства. Что сказать «о новой заповеди» (Ин.13:34), о возвышеннейшем, чистейшем, совершеннейшем, собственно Христианском образе закона, о единственной и всеобъемлющей заповеди, о любви к Богу и к ближнему? Кто здесь не чувствует, как прямо, как непосредственно ведет правда к миру, исполнение заповеди к блаженству: тот, видно, не получил еще предсказаннаго Пророками истинным Христианам «сердца новаго и духа новаго» (Иез. XXXVI. 26), а остается с сердцем ветхим, Адамовым, «каменным»; и поистине таковый заслуживает, чтобы отнять у него сей свободный и возвышенный закон, котораго достоинства он знать не хочет, и предать его всей власти низкаго и рабскаго закона чувственных нужд, похоти, ярости, со скотами и зверями, и, с неодушевленною земною природою, законам темнаго, страдательнаго борения сил. Человек, заботящийся менее о правде, нежели о мире, менее о законе, чем о благополучии, может-быть, скажет, что он уверен во всеобщей благотворности закона и правды, если бы только держались оных все без изъятия, и если бы путь правды в начале и продолжении своем не представлял трудностей, которыя закрывают вожделенный конец онаго. Но когда, говорит, вижу, что слово правды и честности часто не находит внимания, а слово хитрости и лести уловляет людей и правит делами; что многолетный праведный труд только что не лишается насущнаго хлеба, между тем как посредством неправедных оборотов составляются огромныя богатства; что на пути правды предстоят подвиги, лишения, а по сторонам от него разсыпаны удовольствия... Не хочется договорить сего нелюбомудраго разсуждения, которое впрочем, осмотрясь, вероятно, не один из нас найдет у себя более или менее доведенным до употребления в делах. Ах, бедный искатель скороспелаго и дешеваго благополучия! Неужели ты подлинно хочешь завидовать хитрости, лести, неправедным оборотам, злоприобретенному имению, низким удовольствиям, кратко сказать, неправде и пороку? Неужели недостоинство средств не отражает тебя сильнее, нежели сколько привлекают выгоды, обещаемыя такими средствами? Неужели приятно было бы тебе надеть красивую одежду, как вывеску твоих обманов, построить великолепный дом, как памятник твоему грабительству, сесть за роскошный стол и есть плоть и пить слезы и кровь разоренных твоими неправдами? Неужели ты назвал бы это благополучием? Неужели полагал бы тут найти мир хотя на краткое время, не говорю, надолго? «Не ревнуй лукавнующым, ниже завиди творящым беззаконие: зане яко трава скоро изсшут» (Псал. XXXVI. 1–2). Если под владычеством правосуднаго царя земнаго не долго успевает неправда, не долго правда остается в затруднении: возможно ли в царствии всевидящаго и всемогущаго Царя небеснаго, долго, ненаказанно ругаться над Его вечными и святыми законами? Возможно ли, чтобы ревностные и верные исполнители сих законов не были ведены самым верным, хотя не всегда одинаким, не всегда открытым, не всегда торжественным путем к миру, к покою, к блаженству? Праведный Иов будет наконец благоденствовать, несмотря на то, что видимый и невидимый мир возстали на разрушение благоденствия его. Если правда Иосифа низведена до рабства и темницы: за то наконец она возведется до престола. Кроме сего, есть для Иосифа и в темнице мир, котораго не имеют братья его на свободе, – мир добраго сердца, утешение непорочной совести, отрадное веяние духа небеснаго на чистую душу, предвкушение блаженства, уготованнаго правде сынов Божиих, не только правдою, но и безконечными щедротами Отца небеснаго. Христианин! Никто, как ты, для достижения правдою мира, добродетелию блаженства, не имеет столь совершеннаго Подвигоположника, столь вернаго Вождя, столь могущественнаго Помощника. Он един паче всех показует тебе, что еслиб дела правды повели даже путем смерти, то проведут до воскресения в жизнь, и до вознесения в славу. Итак, тебе с особенною точностию и можно и должно исполнять учение, которое и прежде Христианства преподавать не колебались: «уповай на Господа, и твори благостыню, и насели землю, и упасешися в богатстве ея. Открый ко Господу путь твой, и уповай на Него, и Той сотворит. И изведет, яко свет, правду твою, и судьбу твою, яко полудне» (Псал. XXXVI. 3–6). Аминь. И так слава в вышних Богу! Мир на земле Российстей, чрез миротворство России мир на землях многих! И какой мир? – Мир достойный быть изображенным сими пророческими словами: «будут дела правды мир и одержит правда покой», посему достойный также сей пророческой надежды: «и уповающе будут до века». Если бы могущественный Николай, судьбою, также как и именем своим, обреченный к победам над народами, жаждал только бранных побед: то, став одною ногою в Адрианополе, а другою в Эрзеруме, наступив, так сказать, на руки Турецкой империи, он не утерпел бы, чтобы не сделать еще шага, дабы попрать главу ея, дабы уничижением Стамбула может быть поднять Константинополь. Но великодушный Николай, как решился в начале брани, так и среди успехов оружия остался при первоначальной решимости действовать не столько правом силы военной, сколько мирною силою правды. Стяжав славу победами, Он укрепился на труднейший подвиг – победить самую славу, которою так часто победители, как пленники, влекомы были, куда сами не знали. Славное между человеками дело – победить сильнаго и отчаяннаго врага: но на поприще побед, среди отверстых, так сказать, врат к новым победам, добровольно себя остановить, среди торжественных криков славы, все внимание обратить к тихому гласу человеколюбия – есть дивное дело небесной власти в духе человеческом. Сие не земное величие духа благости явил в себе Благочестивейший Государь, и плод онаго есть мир, ознаменованный многочисленными делами правды и человеколюбия. Правда договоров возстановлена, неправды против России и против Россиян заграждены вознаграждениями; после того как войною побеждены враги, великодушием мира побеждена самая вражда и безкорыстием миродателя обезоружена клевета завистников России; Христианским народам под не христианским правительством...

82. Слово в день св. пророка Илии454

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1830 год

И иде в крепости яди тоя четыредесять дней, и четыредесять нощей до горы Божия Хорив. И вниде тамо в пещеру, и вселися в ней, и се глагол Господень к нему (3Цар. XIX. 8–9). Во многих церквах, как здесь, память Святаго Пророка Илии совершается по особенному Церковному чину. Усердствующие собираются в первенствующий храм места, и, с предношением священных знамений веры, с пением духовных песней, путешествуют в другой храм, особенно посвященный памяти Пророка, и здесь уже совершается торжественное Богослужение. Что была за мысль Богомудрых Отцев наших в сем учреждении, каковаго для многих других Святых, и даже для многих Господних праздников, не сделано? Чтобы с основанием отвечать на сей вопрос, заметим общее правило Святыя Церкви: представлять видимые образы и подобия того, что воспоминается или созерцается духовно в ея праздниках. Так, воспоминая Крещение Господа, она ведет вас на реку и совершает молитвы над водою; торжествуя Воскресение Господне, она пробуждает вас в полночь, и преизобильным светом светильников во храме изображает день вечныя жизни в горнем Иерусалиме, где светильник Агнец, где солнце не нужно, где нощи не будет. По сему правилу, по сим примерам, догадываться можно, что наше крестное хождение в день Илии Пророка есть для назидания нашего представленный, уменьшенный образ многих его хождений, по истине крестных, то есть, соединенных с подвигом и страданием ради Бога и благочестия, и в особенности образ великаго и чудеснаго путешествия его в гору Хорив, где он сподобился созерцать торжественное явление Божества. И так, с благоговейным вниманием приведем себе на память хождение Пророка Илии во время бездождия и глада к потоку Хорафову и здесь его чудесное препитание служением вранов; потом его хождение в Сарепту, и там чудеса неоскудевающей горсти муки, неизсякающаго елея, воскресения сына вдовицы; обратное хождение в землю Израильскую, и чудеса низведения дождя на землю, и огня небеснаго на жертву; бежание пред Ахаавом во Иезраель, может быть, с желанием и нечестивую Иезавель обратить к Богу силою совершившихся чудес, и обратное отшествие души ради своея, не потому, чтобы подвизающийся для неба дорожил земною жизнию, но потому, что не хотел доставить торжества нечестию, в предосуждение благочестию; наконец великое, как я сказал, путешествие, к которому Ангел приготовляет Пророка двукратным сряду обедом, без сомнения, потому, что постник не хотел вкусить довольно, тогда как сие

455

нужно было для его укрепления на долгий путь, – чудесно трудное путешествие в продолжение четыредесяти дней и четыредесяти нощей без пищи, впрочем достаточно награжденное беседою с Богом и непостижимым для нас блаженным ощущением: «тамо Господь» (3Цар.19:12). Не буду говорить о последнем путешествии Пророка из Галгал в Вефиль, из Вефиля в Иерихон, из Иерихона за Иордан, при чем Илия старался скрыть себя и славу своего вознесения от Елисея. С нашими еще очень земными движениями ума и сердца не догнать нам путешественника, поспешающаго на небо. Особенно меня останавливает вопрос о Хоривском путешествии Пророка, подобный вопросу о нынешнем нашем крестном хождении: что была за мысль послать его в столь дальний и необыкновенный путь? Если бы спросили: за чем послан он был во время бездождия на поток Хорафов; ответ не труден: там еще сохранялось естественно хотя одно из средств жизни, вода. За чем в Сарепту? – За тем, что в Хорафе воды не стало, а в Сарепте нашлась верующая женщина, которая достойна была и сама быть сохранена от глада чудесно, и послужить сохранению человека Божия. Но за чем в Хорив? Для беседы с Богом? Для явления Божия? Но не беседовал ли Бог с Илиею и в Хорафе, и в Сарепте? Не равно ли для Вездесущаго явиться в пустыне Иудейской, или Аравийской? Не обвините меня по сим вопросам в любопытстве или дерзости. Внимайте спокойно; я ищу наставления. Подлинно Бог везде может беседовать с верующим; везде может дать узреть Себя чистому сердцем. Однако из сего не можно заключить, что Илии не нужно было идти в Хорив: ибо идти туда повелел ему Бог, а Бог не может повелеть что-либо излишнее или безполезное. Благодатное общение всегда готово для человека со стороны Бога; но человек с своей стороны не всегда готов для общения с Богом, и требует большаго или меньшаго приготовления, смотря по тому, в каком состоянии обыкновенно находится, и к чему приготовляется. «Очисти я Днесь и утре: и да исперут ризы: и да будут готовы в день третий» (Исх. XIX. 10–11). Сим повелением сам Бог очевидно приготовлял Евреев к великому откровению на горе Синайской. «Уготовихся и не смутихся, сохранити заповеди Твоя» (Пс. CXVIII. 60), говорит к Богу Псалмопевец: и тем дает разуметь, что если для исполнения заповедей Божиих в порядке, без смущения, нужно приготовление, кольми паче для принятия благодатных общений и духовных откровений. Чем особеннее общение, к которому Бог призывал Пророка Илию, тем особеннее требовалось к оному приготовление, которое и заключалось в его четыредесятидневном крестном ходе. Ход Илии был в мире, но от мира к Богу; во плоти, но от плоти к духу; по земли, но от земли к небу. Ход его был от мира: потому что час от часа далее оставлял он за собою и невразумимое безумие Ахаава, и неукротимую злобу Иезавели, и мерзости лжепророков, и бедственное ослепление Израильскаго народа. Как луна от тумана и облаков, душа Пророка освобождалась от темных, печальных и нечистых воспоминаний мирской суеты, порока и нечестия; возвышалась в светлости, в спокойствии, в чистоте, и силою уподобления, более и более

456

открывала себя Богу, Который есть свет и мир. Ход Илии был от плоти к духу: ибо хотя он и прежде сего не покорялся плоти, а предстоял Богу духом, почему и был способен слышать глас Его, и принимать Его повеления; но когда надлежало ему вступить в ближайшее, и после сокровеннаго в открытое некоторым образом общение с Богом, тогда потребовалось крайнее очищение и утончение внешняго человека, дабы сей бренный сосуд не распался от прикосновения высочайшей духовной силы. Больной глаз не может сносить обыкновеннаго света, который приятен оку здравому: но чтобы смотреть безопасно на солнце, потребно зрение орлиное. Так плотский, грехом зараженный человек, не способен к благодатным ощущениям даже низшей степени: но чтобы откровенным лицем взирать на славу Божию, или хотя под покрывалом предстоять ей вблизи, для сего и очистившийся от скверн плоти, и причастившийся духа, требует новаго возведения. Посему, как Синайскому с Богом общению Моисея сопутствовал четыредесятидневный пост: так и Хоривскому с Богом общению Илии предшествовало четыредесятидневное путешествие, в котором он не питался ничем другим, как только помышлением о Боге и молитвою. Ход Илии был к небу и к Богу: ибо хотя он, вероятно, не знал предварительно, что будет с ним в Хориве; но идучи на сию гору, которая сопредельна и в основании своем есть одна с Синаем, почему и названа «горою Божиею», без сомнения, вспоминал славное Богоявление Синайское, и сим благоговейным воспоминанием не только «приступал к горе осязаемей, и разгоревшемуся огню, и облаку, и сумраку, и буре, и трубному звуку, и гласу глагол» небесных, но, как созерцатель, и к самому Глаголателю небесному, «Егоже глас землю тогда поколеба» (Евр. XII. 18–19, 26), и таким образом, когда ноги Илиины текли все по земли, дух Илиин все восходил к небу, и приготовлялся к высокому общению с Богом. Таков, братия, великий крестный ход Илии; таков его святый праздник, в который он нимало не работал плоти, нимало не занимался миром, точно праздновал единому Богу. По сему можно судить, каков должен быть и наш, хотя малый, крестный ход, и наш, хотя не столь совершенный, духовный праздник. Когда в священном шествии ведут тебя от одного святаго места в другое для протяженнаго молебствия и торжественнаго Богослужения: помышляй, что и тебя хотят приготовить к общению с Богом, елико можно, чистому, елико можно, близкому. А если ты внимателен: то и всякий обыкновенный твой путь из дома во храм Господень совершай по возможности, как деятельное приготовление к общению с Богом. Еще же лучше, да будет и вся жизнь твоя, по примеру Святых, не иное что, как непрерывный крестный, крестом Христовым предваряемый, управляемый и охраняемый, кресту Христову последовательный ход, от плоти к духу, от земли к небу, от мира к Богу. Да будет твоим праздником не только то, чтобы ты был празден от тяжких рабских дел, но то наипаче, чтобы ты был свободен от приятной работы чреву, разсеянию, тщеславию, суетам разнаго рода. Соделывай всемерно ум твой, сердце твое и самыя чувства твои праздными от всякой твари, прельщающей, озабочивающей, смущающей, да возможешь принять Бога в уме, в сердце, во внутреннем чувстве, созерцанием, желанием, ощущением, чрез духовное учение, чрез чистую молитву, чрез дела благия и святыя. После сего что сказать о тех, которые без благоговения, без размышления, без внимания идут на праздник Церковный, как на мирское зрелище, на место святое, как на место увеселения чувственнаго? Да сохранит их Бог, чтобы они не приобщились к праздникам Ахаава и Иезавели: но чтобы они участвовали в празднике Илии Пророка, того конечно сказать о них не можно. Щедрый стяжатель даров духовных, не отказавший Елисею в недовольно скромном домогательстве иметь вдвое более тебя! Не откажи и нам дерзновенно просящим: ходатайствуй пред Богом твоим и нашим о усугублении благодати празднующим день твой вместе с тобою молитвою и воздержанием, или, с препитавшею тебя вдовицею, делами человеколюбия и милосердия. Но и на тех, которые не постигают еще высоты и чистоты твоего праздника, низведи от благопослушливаго тебе неба не огнь гнева пожирающий, но свет благодати просвещающий, да и сии наконец путем истины и правды приидут в гору Божию святую, и вселятся в ней во веки. Аминь.

83. Слово по освящении храма Святыя великомученицы Екатерины при Екатерининском Институте

(Говорено сентября 14 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1830 год

Уготовися призывати Бога твоего Исраилю. (Амос. IV. 12). Освящение храма есть один из случаев, при которых Церковь подает нам мысли о приготовлении нашем для Бога. Ибо что значат, с особенною торжественностию, во время сего тайнодействия возглашаемыя пророческия слова: «возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы» (Псал. XXIII. 7)? Скажем ли, согласно с изъяснением некоторых древних созерцателей, что сим изображается восхождение Иисуса Христа, по воскресении, с обоженным в Нем человечеством, на небо, – восхождение необычайное для небес, потому

457

что безпримерно дотоле, и совсем непостижимо было восхождение на небо с плотию: почему и надлежало произойти некоему необычайному движению небесных сил, так как-бы малыя двери и тайная лествица восхождения и нисхождения Ангелов, превращались в великия врата торжественнаго вшествия Победителя смерти и Возстановителя человечества? – Нет спора о сем первоначальном, небесном смысле слов Пророческих: но когда оне произносятся пред вратами храма земнаго; то по необходимости требуют сюда относящагося применения. Скажем ли что сим изображается вступление в освящаемый храм благодатнаго, таинственнаго присутствия Иисуса Христа, Царя славы, да возсядет здесь на престоле храма, подобно как на небесах возседит одесную Бога Отца, да подает отселе благодать, подобно как оттоле дает славу? – Это верно так: но что значит, что велят возвыситься вратам вечным, тогда как сие повеление произносится пред вратами, которые суть временны, потому что вещественны, и которые сего повеления не могут ни услышать, ни понять, ни исполнить? Для удовлетворительнаго разрешения сего вопроса возмем в основание то, что говорит о храме и о святости его Святый Апостол Павел: «храм Божий свят есть, иже есте вы» (1Кор. III. 17). То есть: храм Божий есть чувственное изображение духовнаго храма, который есть истинный Христианин; святостию храма изображается святость Христианина; следственно и освящением храма, освящение Христианина. И так, когда при освящении храма возглашается ко вратам вечным: то сие относится к безсмертной душе, к ея свободной воле, желаниям и любви, коими она может приять Бога. Когда повелевается, чтобы врата возвысились: то чрез сие возбуждается человек воздвигнуть силу воли своея от низких, земных вещей к возвышенным, небесным предметам, вознести горе помышления и желания, отверсть верою, расширить любовию сердце, к общению с безконечным Богом. Если сие изъяснение слов Пророческих и обряда освящения храма некоторым покажется недовольно простым, для убеждения в истине: то пусть поверят оное возглашением другаго Пророка, прямо к чтущим Бога человекам, под именем Исраиля. «Уготовися призывати Бога твоего, Исраилю»: взывает Пророк Амос: или, точнее по еврейскому его изречению: «приготовься в сретение Богу твоему». Пусть вспомнят обещание посещения Божия, которое не иносказательно ко вратам или храму, но прямо к верующему человеку и к любящей душе произносит Сам Иисус Христос: «аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим» (Иоан. XIV. 23). И так тебе говорят, Христианская душа, «приготовься во сретение Богу твоему». Как приготовиться? Когда ожидать Его? Где можно с Ним встретиться? – Посмотрим несколько пристальнее, несколько ближе. Человек не так сотворен, чтобы ему быть и оставаться в разлучении с Богом, и в удалении от Него. Если душа человека есть дыхание жизни от уст Господних, как сказует книга Бытия: то какова близость между дыханием и дышущим, такова должна быть близость между человеческою душею и Богом. Разлучение человека от Бога есть состояние неестественное. О причине сего разлучения тоже должно сказать в отношении ко всем человекам, что сказано Пророком в отношении к Иудеям: «греси ваши разлучают между вами и между Богом» (Ис. LIX. 2). Посмотрите на первых человеков после перваго греха. «Услышаста глас Господа Бога ходяща в раи по полудни»: вот след первоначальнаго общения человека с Богом! «И скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога» (Быт. III. 8): вот изображение греховнаго разлучения от Бога! Примечайте, что милосердый Бог идет к человеку и после греха его: но грешник не готов во сретение Богу своему, и убегает от Него. И это не в раю токмо: но и по изгнании человека из рая, Бог все еще старается приближиться к грешнику, чтобы обратить его к Себе, и потому не гнушается говорить даже с братоубийцею Каином; а грешник продолжает удаляться от Бога; и не Бог Каину, но Каин сам себе произносит приговор изгнания от лица Божия. Так от первых дней мира, и далее, Бог все идет к человеку, приближается, является в делах природы и Провидения, в чудесах, в откровениях, в законе, в Пророках, и в последок дний сих в единородном Сыне Своем Иисусе Христе. Прислушайся, внимательная душа: не слышится ли и тебе «глас Господа Бога ходяща», не только «в раи по полудни», но и по всей вселенной, в полудни и в полунощи, утром и вечером? Скажет ли напротив душа разсеянная, что она ничего таковаго не слышит? На сие ответствуем ей: Бог однако не переменился, не отступил вспять, не перестал действовать; если ты Его не слышишь, то ты невнимательна. Как вечный и вездесущий, Бог присутствует и действует всегда и везде, потому всегда и везде можно с Ним встретиться. Но Поелику человек, по греховности своей отвращается и удаляется от Бога; по своей переменчивости и немощи не всегда внемлет Ему; по своей духовной слепоте и плотяной огрубелости часто не примечает тонких духовных действий Божества: то есть особенныя обстоятельства и случаи, когда, и где, глас шествия Божия к человеку особенно внятно слышен, и таким образом человек особенно призывается уготовиться во сретение Богу своему. «Сице сотворю ти, Исраилю», говорит Бог у Пророка: «обаче яко сице сотворю ти, уготовися во сретение Богу твоему, Исраилю» (Ам. 4:12). Теперь нет нужды доискиваться, о каком деле Своем предваряет Бог Исраиля: хотя впрочем из слов Пророка можно приметить, что это есть угроза делом правосудия и наказания: довольно заметить для настоящаго разсуждения, что есть особенныя дела, которыя творит Бог, и о которых предваряет человека, именно для того, чтобы возбудить внимание человека; чтобы показать ему Свое приближение, и призвать его во сретение Себе; чтобы внушить ему Свои спасительныя намерения, и расположить его к соответствованию оным. «Видена Быша шествия Твоя, Боже» (Псал. LXVII. 25)! Просвети очи наши, чтобы в чистом свете разсмотреть виденное, да научимся созерцать и невиденное нами. Если нам не довелось собственными очами видеть какого нибудь великаго и чудеснаго шествия Божия, в котором «земля потрясеся, небеса кануша от лица Бога Синаина» (Псал. LXVII. 9): не видим ли мы, по местам, по временам, хотя меньших путей Его, которые идут иногда прямо к нам? Не случается ли, что земное, нас окружающее, потрясается, отслоняется от нас, и оставляет пространство между нами и прочими тварями? Болезнь, печаль, потрясение благосостояния, разлука с людьми искренними и верными, ненадежность оставшихся, гонение, угнетение, презрение, превратности внезапныя, бедствия поражающия, опасности грозныя, а в некоторых случаях, неизъяснимое внешними причинами внутреннее действие, не приводят ли нас иногда в такое расположение духа, что предметы, дотоле занимательные и приятные, уже не привлекают нас, но становятся неусладительны, безвкусны, чужды; мы чувствуем пустоту, ничтожность всего, что испытали, потребность и некое ожидание, которых ничто не удовлетворяет? Знаете ли, что это такое? – Невидимое однако же не совсем неприметное «шествие Бога» нашего, «глас Господа ходяща». Он идет к душе нашей, и уготовляет Себе путь, отстраняя от нея твари, около ея теснящияся, и путь Ему преграждающия. И «яко сице творит» Он тебе: «уготовися во сретение Богу твоему, Исраилю», – уготовься, душа моя, свободным и решительным отвержением тварей, нелюблением мира, ни яже в мире, дабы не было тебе препятствия принять Бога полною любовию неразделеннаго сердца. Когда мысль о будущем и страх суда Божия, как громовый удар, пробуждает нас от дремоты безпечности; когда совесть, как молния, внезапным грозным светом озаряет мрак души, и обличает все, даже до сокровенных нечистот, помыслов и желаний, даже до забытых давно грехов юности: что и это, как не «шествие Бога» правосуднаго и вместе милосердаго, «глас Господа», преследующаго грех, и в тоже время ищущаго благодатно приближиться к грешнику? Не скрывайся же безполезно, как Адам; не заточай упорно сам себя далее и далее от Бога, подобно Каину; «уготовися во сретение Богу твоему», сердечным сокрушением, слезами, покаянием, исправлением жития. Чувствуешь ли разширение, облегчение, возвышение сердца, при совершении добраго дела, во время прилежной молитвы, при посещении храма Божия, при слушании слова Божия? – Знай, что это «глас Господа Бога ходяща в раи» внутреннем, благодатное приближение, сладкое в двери сердца толцание Того, Который сказал: «се стою при дверех и толку; Аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему, и вечеряю с ним, и той со Мною» (Апок. III. 20). Не теряй драгоценнаго мгновения; не запирайся от вожделеннаго Пришельца; «уготовися во сретение Богу твоему», отверзи Ему дверь сердца твоего верою, любовию и искреннею готовностию послушливо принимать благодатныя внушения, и верно последовать оным. Вот некоторыя, наиболее обыкновенныя сретения благодатных посещений. Кто внимательно будет ожидать, и тщательно готовиться: тот будет встречать Бога своего так часто, и так близко, что наконец возможет сказать с Давидом: «предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся» (Псал. XV. 8). Призри благодатно, Господи и на нашего Давида, и на сопрестольную Ему общую для всех детей сих по человеколюбию Матерь; и к тем, которые устроением сего святилища желают приближить к Тебе, и Тебе уготовать юныя сердца сии, буди выну близок и присущ святым и освящающим Твоим благословением, временным и вечным. Аминь.

84. Слово по освящении храма и по принесении Господу Богу молитв о предохранении от губительныя болезни

(Говорено сентября 18 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов.) 1830 год

Вкратце буду беседовать с вами, братия; хотя не мало сказать надобно. Продолжившияся молитвы не позволяют быть долгому слову. Послушайте не долго, но внимательно. В молитвах упоминалось о губительной язве во дни Давида, и о чудесном ея прекращении (2Цар. XXIV). Воспоминание сие здесь к месту, теперь ко времени. Царь Давид впал в искушение тщеславия: хотел показать силу своего царства, и повелел исчислить всех способных носить оружие, тогда как такое исчисление совсем не было в употреблении у Евреев. И праведник не безопасен от падения, если вознерадит. Еще не кончилось исчисление народа, как Царь почувствовал в совести своей обличение греха и страх наказания от Бога. В самом деле явился Пророк, и, по повелению Божию, предложил Давиду на выбор одно из трех наказаний: войну, голод, мор. Примечайте из сего примера, что война, голод, мор, и подобныя бедствия, хотя кажутся приключениями случайными; хотя происходят частию от известных причин естественных, тем не менее однако суть орудия правосудия Божия, употребляемыя для наказания согрешивших человеков. Давид смирился пред Богом, безропотно покорился суду Его, и совершенно предался в волю Его. «Да впаду убо в руце Господни», сказал он. «И даде Господь смерть во Израили от утра до часа обедняго» (2Цар.24:14–15). Здесь приметьте скорый плод смиренной покорности судьбам Божиим. Не три месяца несчастной войны послал Бог, не три года голода, и мор не на три дня, как угрожал Пророк сначала, но уже только «от утра до часа обедняго». Открылось наказание греха, и совершилось покаяние Давида. «И рече Давид ко Господу, егда виде Ангела биюща люди, и рече: се аз есмь согрешивый» (2Цар.24:17). Давид совершенно покаялся во зле греха, и тотчас «раскаялся Господь о зле» наказания. «И рече Ангелу погубляющему люди: довольно ныне, отъими руку твою» (2Цар.24:16). Примечайте спасительное действие покаяния. Чтобы довершить действие помилования, избавления и спасения, Пророк, по наставлению Ангела, побудил Давида поставить Господеви олтарь, на гумне Орны Иевусеанина, там, где в последствии времени создан и храм Соломонов. «И созда тамо Давид олтарь Господеви, и вознесе всесожжения и мирная. И послуша Господь земли, и отъят язву от Израиля» (2Цар.24:25). Примечайте необходимость молитвы во время общественных бедствий, и в особенности пользу молитвы, приносимой торжественно пред олтарем, по наставлению духовному и небесному, по установлению Божественному. Братия! не видится ли нам нечто подобное грозному видению Давида? Не видим ли и мы «Ангела Господня стояща между землею и небом, и меч его извлечен в руку его, простерт на Иерусалим» (1Пар. XXI. 16)? Не смотрите большими глазами страха, которые обыкновенно видят то, чего нет, и не видят того, что есть: взирайте острым и мужественным оком проницания и благоразумной предосторожности. Губительная болезнь, несколько лет опустошавшая не Христианския страны Азии, простерлась и на Христианския страны Европы. В прошедшем году показалась она в пределах отечества нашего: уступила предохранительным средствам попечительнаго Правительства: но в нынешнее лето явилась вновь. Мы, до сего дня пощаженные, благословим долготерпеливаго к нам Бога! Но «Ангел погубляющий» виден; «меч его извлечен»: он угрожает. Что же нам делать? Я думаю, то же, что сделали Давид и жители Иерусалима при виде Ангела погубляющаго. «Паде Давид и старейшины Израилевы, облеченнии во вретище, на лице свое» (1Пар.21:16). То же должно нам делать, чем Ниневитяне отвратили не по догадкам и опасениям ожиданную беду, но определительно предсказанную погибель. «Вероваша мужие Ниневийстии Богови, и заповедаша пост. И возопиша прилежно к Богу, и возвратися кийждо от пути своего лукаваго, и от неправды сущия в руках их» (Ион. III. 5–8). Повергнем, братия, сердца наши пред Богом во смирении, в покорности неисповедимым судьбам Его. Признаем не только правосудие Бога, готоваго карать грехи наши, обличающаго наше житие, недостойное имени Христианскаго, но и Его милосердие и долготерпение, которое не вдруг, не прежде других, поражает нас, а показует поразившее других, нам же только грозящее наказание, и, как бы предохраняя, говорит: «аще не покаетеся, вси такожде погибнете» (Лук. XIII. 5). Покаемся, братия, и принесем плод достойный покаяния, то есть исправление жития. Отложим гордость, тщеславие и самонадеяние. Возбудим веру нашу. Утвердимся в надежде на Бога и на имя Иисуса Христа, Ходатая Бога и человеков, Спасителя грешных и погибающих. Исторгнем из сердец наших корень зол, сребролюбие. Возрастим милостыню, правду, человеколюбие. Прекратим роскошь. Откажем чувственным желаниям, требующим ненужнаго. Возлюбим воздержание и пост. Облечемся, если не «во вретище», то в простоту. Отвергнем украшения изысканныя, ознаменованныя легкомыслием и непостоянством. Презрим забавы суетныя, убивающия время, данное для делания добра. Умножим моления, тайныя на всяком месте, и во всякое время, общественныя, по руководству Святыя Церкви. Употребим внимательно, благовременно, благонадежно, всегда благотворное и всецелебное врачевство, мирную, безкровную жертву, приобщением Пресвятаго Тела и Крови Христовы. Хотя ни Ангел, ни Пророк не приходил побудить нас к созданию благоприятнаго Богу, а для нас благодатнаго олтаря: но, благодарение Богу, Христолюбивое усердие, не престает созидать олтари и храмы; и на одной неделе, не один олтарь освящен, и еще не один готовится к освящению

458

. Господи! «послушай земли», смиренно призывающей Твое пренебесное Имя, и «отъими язву» от России. Сохрани град сей, и верою живущих в нем. Благослови плодоносящих и добродеющих во Святых храмах Твоих! «Буди, Господи, милость Твоя на нас, якоже уповахом на Тя!» (Пс.32:22) Аминь.

85. РЕЧЬ Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу пред вступлением Его Величества в Успенский Собор

(Говорена сентября 29 дня, во время открывшейся в Москве губительной болезни; напечатана в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов) 1830 год

Благочестивейший Государь! Цари обыкновенно любят являться Царями славы, чтобы окружать себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас как Царь подвигов, чтобы опасности с народом Твоим разделять, чтобы трудности препобеждать

459

. Такое Царское дело выше славы человеческой, Поелику основано на добродетели Христианской. Царь небесный провидит сию жертву сердца Твоего, и милосердо хранит Тебя, и долготерпеливо щадит нас. С Крестом сретаем Тебя, Государь, да идет с Тобою воскресение и жизнь.

86. Слово в день Святых триех Святителей Московских, при продолжении молитв о избавлении от губительныя болезни

(Говорено в Успенском соборе, октября 5 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов.) 1830 год

И в праздник теперь не время торжествовать: потому что исполняется над нами слово Господне: «превращу праздники ваша в жалость» (Амос. VIII. 10). И в день Господень, в доме Божием несвободно Богословствовать: потому что свет созерцания закрывается туманом скорби, и заботливые помыслы прерывают нить размышления и слова. Должно нести то, что раждает находящий день: надобно, без попечения о чине слова, говорить то, что внушает, и чего требует настоящее время. И гнев, и милость, и наказание, и пощада, и грозное прещение противу грехов наших, и долготерпеливое ожидание нашего покаяния, ежедневно и ежечасно пред очами нашими. Ангел погубляющий ходит по стогнам и по домам; большую часть обитателей оставляет неприкосновенными; не многих касается; некоторых поражает. Видите, что мера грехов наших полна: ибо начинается необычайное наказание. Но видите и то, что бездна милосердия Божия неисчерпана и не заключена: ибо не «вскоре возгарается ярость Его» (Псал. II. 12). Помыслим, братия, о важности для нас настоящаго времени. Важно и всякое время; и нет времени, которое безопасно можно было бы пренебрегать: ибо во всякое время можно спастися или погибнуть. Но особенно и необыкновенно важно для нас сие время, когда Бог уже положил нас на весы правосудия Своего, так что одна пылинка, прибавленная к тяжести грехов наших, одна минута, не употребленная для облегчения сей тяжести, могут низринуть нас; когда путь жития нашего стеснился так, что с каждым шагом мы поставляем ногу между жизнию и смертию, между надеждою спасения и страхом погибели; когда «Бог Судитель праведен и крепок, и долготерпелив, и не гнев наводяй на всяк день», по неисповедимым, но, без сомнения, премудрым и праведным судьбам Своим, в сии дни, особенно, близко, прямо на нас навел гнев, и, «аще не обратитеся, оружие Свое очистил, лук Свой напряже и уготова и, в нем уготова сосуды смертныя, стрелы Своя палящими содела» (Псал. VII. 12–14). Когда тут медлить? Куда откладывать спасительныя намерения? У места ли дремать безпечно на краю пропасти? Надобно каждому из нас немедленно и ревностно попещись, как бы облегчить тяжесть прежних грехов своих, покаянием и делами человеколюбия; как бы от умножения сей гибельной тяжести предохранить себя чрез пресечение дел неправедных решительным и твердым намерением исправления; как бы чрез живую веру и непрестанную молитву «открыть ко Господу путь» свой духовный (Псал. XXXVI. 5), и утвердиться в нем, дабы и сомнительною стезею жизни временной могли мы проходить с бодростию, и на темный путь смерти телесной вступать без боязни; как бы возгарающийся гнев Божий угасить слезами умиления; как бы от стрел правосудия Божия укрыться под непроницаемым щитом креста Христова. Повторяю, и не могу довольно повторять: покаяние, исправление жития, молитва, вера во Христа Спасителя, и какия кому по состоянию и дару возможны добродетели Христианския и плоды духовные, – вот истинныя потребности наши во всякое, и наипаче в настоящее время! Вот верныя средства нашей безопасности во всякой видимой опасности, и благонадежные залоги неотъемлемой жизни в самой смерти! По благодати Божией спасительныя средства сии всегда готовы для нас; никогда не удалены от нас: войди только каждый в себя; взирай умом, обращайся сердцем, воздыхай духом к Богу крепкому, живому, многомилостивому. Господи! Ты един «веси сущих Твоих» (2Тим. II. 19), также и начинающих быти Твоими; однако, Поелику Ты показал нам возможность познавать древо по плодам, и духовное состояние человека по явлениям онаго; дерзаем утешать себя мыслию, что есть между нами такие, которых настоящий гнев твой обратил к милосердию Твоему, и страх близкой погибели приближил ко спасению. Сего ради буди благословен и во гневе Твоем, якоже и в милосердии Твоем! Но, Господи, обещавший некогда не погубить целаго града десяти ради в нем праведников, и ради покаяния единаго Давида повелевший Ангелу погубляющему отъяти руку свою от Иерусалима, пощади и спаси град сей ради известнаго Тебе в нем числа покаявшихся от грехов своих! Много должно утешать и ободрять нас, братия, и то, что творит среди нас Помазанник Божий, Благочестивейший Государь наш. Он не причиною нашего бедствия, как некогда был первою причиною бедствия Иерусалима и Израиля Давид (хотя конечно по грехам и всего народа): однако с Давидовым самопожертвованием приемлет Он участие в нашем бедствии. Видит нашу опасность: и не думает о Своей безопасности; устремляется к нам в ту самую минуту, как примечает опасность. Государь! Тебе нет нужды подвергать Себя нашей опасности; наши грехи привлекли на нас бедствие; облегчай оное, поколику можешь, но не приближайся к местам, кои посещает гнев Божий. Нет, говорит Он, «да впаду в руце Господни» (2Цар.24:14); иду туда, где вознесена грозная рука Господня, чтобы как можно более разделять скорбь, как можно деятельнее облегчать бедствие возлюбленнаго Мне народа. Государь! мы знаем, как близка к сердцу Твоему Твоя древняя Столица: но Россия на раменах Твоих; Европа предлежит заботливым очам Твоим, – Европа, зараженная, гораздо более смертоносным, поветрием безвернаго и буйнаго мудрования; против сей язвы нужно Тебе укрепить преграду; для сего потребно бдительное наблюдение происшествий, многие советы, дополнение рядов Твоего воинства. Так, говорит Он, Мой долг предупреждать и ту опасность; но непреодолимая сила отеческой любви и сострадания влечет Меня к сердцу России, болезненно трепещущему. «Защитниче наш, виждь, Боже, и призри на лице Христа Твоего» (Псал. LXXXIII. 10); приими жертву Его человеколюбия, и умилосердися над народом Его! О как, братия, желал бы я совсем успокоить себя таковыми утешениями, и почить на уповании. Но еще страшусь, чтобы пред очами Всевидящаго и нелицеприятнаго Судии число кающихся и смиряющихся не оказалось слишком малым, и покаяние слишком несовершенным; чтобы множество не поболевших и не сокрушившихся, когда бичь Божий поразил не многих, не низвело на себя умноженных ударов, чтобы на неприемлющих наказания Божия сильнее не возгорелась ярость Божия. К вам обращаюсь и мысленно припадаю, Богоутвержденные столпы здешняго Священноначалия, Петре, Алексие, Ионо, Филиппе! Чего не может сделать сие скудное и безсильное слово; чего недостает в моем собственном немощном и неплодотворном

460

покаянии: да сотворит то, да восполнит ваша благоприступная к Богу молитва, и обилие данныя вам благодати. Да не упасет смерть стада вашего. Да сохранится оно, и почиет в мире, в безопасности жизни временной, в надежде жизни вечной, не сокрушаемое, но руководимое и ограждаемое жезлом Верховнаго Пастыре-Начальника, Иисуса Христа, Начальника жизни, прославленнаго во Святых, во веки. Аминь.

87. Слово в неделю двадесятую по Пятдесятнице, при воспоминании освобождения Москвы от нашествия Галлов, и при продолжении молитв о избавлении от губительныя болезни

(Говорено в Успенском Соборе октября 12 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1830 год

Еще праздник; и еще слышится мне грозное слово Господне: «превращу праздники ваши в жалость, и вся песни ваша в плач» (Амос. VIII. 10). Мы воспоминаем ныне, и хотели бы праздновать освобождение сего града от четыредесятидневнаго одержания жестокими врагами. Хотим торжественными песнями славословить Бога избавителя. «Востани, слава моя.., исповемся Тебе в людех, Господи» (Псал. CVII. 3–4). Но что град? Что там люди? Не новое ли трудное поприще времени проходят? Несколько сот болящих страждут; многие здравые состраждут болящим; некоторые оплакивают умерших; малодушные связаны страхом; благоразумные не столько, как обыкновенно, свободны, по причине осторожности; человеколюбивые носят в сердце чувствование общаго бедствия; благоговейные поникли пред грозящим перстом Вышняго. Что же превозможет? «Праздник», или «жалость»? «Песни» торжественныя, или «плачь»? – Ибо трудно согласить и соединить сии противоположности. Почему премудрый Соломон и распределяет оныя на разныя времена. "Время, – говорит, – рыдати, и время ликовати» (Еккл. III. 4). Видно, не славу пробуждать, и не торжественныя песни воспевать нам ныне. И сие не потому, чтобы позволительно было во время прещения Божия прекратить благодарение Богу за Его прежния благодеяния. Нет! должно и во дни гнева Божия с благодарением воспоминать прежния по гневе милости Божии, как потому, что сего требует справедливость, так и потому, что сие должно подавать нам надежду возобновления милости к нам Божией и по настоящем гневе Его. И не только за прежния благодеяния Божии, но и за настоящее скорбное посещение Божие должно благословлять Бога, по примеру Иова: «яко Господеви изволися, тако бысть; буди имя Господне благословенно во веки» (Иов. I. 21). Но как и праведный Иов, при столь благодатном чувствовании сердца, уступил немощи естества человеческаго, и с самым посещением Божиим, которое было скорбное, а не радостное, сообразовался, тем, что «востав растерза ризы своя, и остриже власы главы своея, и посыпа перстию главу свою» (Иов. I. 20), в знамение печали: то и нам приличнее ныне образ печали, нежели радости, и по духовной немощи нашей, и по смирению пред грозным посещением Божиим, и наипаче по греховности нашей. Ибо как посещает ныне нас Бог, без сомнения, по грехам нашим: то всего паче потребно для нас покаяние: а с покаянием сообразнее печаль, нежели радость, только бы печаль была по Боге, Котораго мы оскорбили грехами нашими. "Печаль бо, – говорит Апостол, – яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (2Кор. VII. 10). Покоримся судьбе Божией во всем; последуем всякому мановению Провидения. Примем, как часть наказания Божия и то, что во славу Божию совершаемое нами служение не может ныне совершиться с подобною прежней радостию, торжественностию и пространством общения

461

. Переймем приличное настоящему времени слово и глас, от болевшаго до смерти, но потом чудесно исцелившагося Езекии: «яко ластовица, тако возопию, и яко голубь, тако поучуся; исчезосте бо очи мои, еже взирати на высоту небесную ко Господу» (Ис. XXXVIII. 14). Не для того извлекаю из Священных книг сии давние жалобные звуки, чтобы сделать более горькою нашу настоящую печаль, но чтобы показать образ печали спасительной. Тяжкая болезнь и преждевременная близость смерти опечалила Езекию: однако печалился он без ропота на Бога, без нетерпеливости, не теряя надежды. Он вопиял к Богу со страхом Божиим: в сем разуме уподобляет он себя робкой «ластовице». Он молился с кротостию и смирением: сие изображает он подобием «голубя», тихо стенающаго. И когда первыя молитвенныя взывания его казались не услышанными: он не предался отчаянию, но продолжал возносить прилежную и непрестанную молитву, и даже тогда, как молитвенный глас оскудевал в устах его, не преставал «исчезающими», но еще умоляющими очами «взирати на высоту небесную ко Господу». И что же наконец? – Милосердый Господь не презрел печали благочестивой, не отверг молитвы усердной и постоянной. "Избави мя, – сказует Езекия, – и отъя болезнь души моея; и Той сотвори путеводство во вся лета моя» (Ис.38:14–15). Да вопием, братия, и мы в настоящей печали нашей к Богу со страхом и смирением, с верою и упованием, с усердием и постоянством: «яко у Господа милость, и многое у Него избавление» (Псал. CXXIX. 6). «Господь мертвит и живит; низводит во ад и возводит» (1Цар. II. 6). Господи Иисусе Христе! в Тебе «живот бе» от века; в Тебе «живот явися» во времени; Ты «имаши ключи ада и смерти» (Откр.1:18). Ты во днех плоти Твоея многими и различными образы подавал человекам жизнь и исцеление, дабы никто, ни в каких обстоятельствах, не оставался без надежды Твоея помощи. Ты не только возложением рук и прикосновением риз исцелял болящих, но и ставшим издалеча прокаженным, без прикосновения, целебную силу преподал; и сыну мужа царева, не являя лица Твоего, заочно не менее действительное слово исцеления послал. Ты и языческой жены Хананейской докучливую молитву не отверг, и исповедуемую отцем отрока беснуемаго скудость веры благодатию Твоею дополнил. Ты для воскрешения дщери Иаировой на призывание отца ея склонился; для воскрешения Лазаря, не призванный, пришел, и сына вдовицы Наинской, никем кроме Твоего милосердия не умоляемый, воскресил. «Где суть милости Твоя древния, Господи» (Псал. LXXXVIII. 50)? Ибо хотя не обитаеши с нами видимо, но, по непреложному Твоему обетованию, «се с нами еси во вся дни до скончания века» (Мф.28:20). Если по грехам нашим так сильно возмогает смерть: да не престанет «являться и живот Твой в мертвенней плоти нашей» (2Кор.4:11), славы ради Твоего имени. Не отвергни наших молений несовершенных и недостойных; не умножи гнева Твоего за наше маловерие и нечувствие или нетерпение; приими исповедание нашего маловерия, как веру, и печаль нашу, как молитву; и когда очи наши, к Тебе взирающия, исчезают от немощи, да ходатайствует пред Тобою за нас само Твое безпредельное милосердие. Виждь вдовиц, угрожаемых безчадием; виждь младенцев, «иже не познаша десницы своея, ниже шуйцы своея» (Ион.4:11), не понимающих также ни вины, ни бедствия сиротства, им предстоящаго. Виждь, и милосердуй, и невидимо посли в нас слово Твое утешающее, исцеляющее, животворящее, и "глагол Твой да не возвратится к Тебе тощь" (Ис.55:11). Аминь.

88. Слово в неделю двадесять вторую по Пятдесятнице, при продолжении молитв о избавлении от губительныя болезни

(Говорено в Троицкой церкви странноприемнаго графа Шереметева дома, по случаю возобновления оныя, октября 26 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1830 год

Читанная ныне из Евангелия притча, или повествование о богатом и Лазаре (Лк.16:19–31) так известно, что, при вступлении в поучение, не нужно вновь читать или пересказывать написанное в Евангелии, а можно прямо приступить к размышлениям, какия оно внушает. Но прежде всего, сие место приводит мне на память «человека богатаго», который не потерял своего имени в делах ничтожных, который не оставил без внимания беднаго и больнаго Лазаря у ворот своего великолепнаго дома, но заботливо искал его по чужим домам, и бедному и больному Лазарю построил сей пространный дом, приготовил неистощимыя пособия для жизни и врачевания, и сие великолепное дело человеколюбия довершил устроением сего величественнаго Храма, чтобы Лазарь имел удобность не одним терпением до конца, но и другими упражнениями благочестия готовиться «к лону Авраамову». «Отче Аврааме», отче верующих и человеколюбивых! обыми, если можно, и за нас в блаженных недрах твоих, вместе с душею, терпением спасавшагося Лазаря, душу человеколюбием спасавшагося раба Божия Болярина Графа Николая; и да почиет она в светлых обителях вечно благословеннаго и благословляющаго твоего семени, Господа нашего Иисуса Христа, Которому ты берег души древния, и Который, для душ древних и новых, Един есть воскрешение и жизнь и покой! Обратимся, братия, к себе. – Кто богат и любит свое богатство; кто склонен к роскоши; кто чувствует в себе порыв возноситься преимуществами своего имени и состояния: тот пусть поставит себя пред Евангельскою притчею, как пред зеркалом, и пусть посмотрится, не походит ли он на богатаго Евангельскаго, и такое сходство нравственнаго лиценачертания не предвещает ли с вероятностию той же участи, какая постигла богатаго Евангельскаго по его смерти? "Бе богат": это походит на многих из нас; и это, кажется, не есть несчастная черта, потому что ее видели в лице самого Авраама, который однако не только себе обрел по смерти утешение, но и котораго лоно представляется хранилищем вечнаго утешения для других. «Облачашеся в порфиру и виссон», то есть, в самыя изящныя и драгоценныя ткани, какия в древния времена употребляемы были людьми знатными и богатыми: и это на многих из нас походит; и также, кажется, не беда, что человек богатый носит одежду, по приличию своего состояния, чистую, тонкую, отличную от простонародной. «Веселяся по вся дни светло»: кажется, и это не тяжкое преступление, что живущий в изобилии живет весело, и законно купленныя удовольствия разделяет с людьми, ему приятными. В сем состоит все Евангельское изображение жизни богатаго. Прибавим изображение и смерти его: «умре же и богатый; и погребоша его». Тут еще менее можно приметить что-либо, на чем бы основаться могло худое предвещание. Что же потом? Блажен ли умерший богатый? по крайней мере, свободен ли от наказания? – Нет! "во аде", – «сый в муках». О Боже! – подумает кто нибудь, – как легко погибнуть, и следственно как трудно спастися! Евангельский богатый, кажется, ничего не сделал, за что бы осудить его на погибель. – Так, возлюбленный! подлинно легко погибнуть. Кто решительным направлением своей воли, склонностию, страстию, совратился и двигнулся на путь неправый – на путь богатолюбия, роскоши, тщеславия: тот легко и неприметно катится по наклонности сего пути, не примечая, что наклонность сия простирается до самаго ада. Впрочем пример богатаго Евангельскаго не показывает того, сколько трудно спастися: ибо как совсем не видно, чтоб он делал что нибудь для своего спасения, то из сего примера совсем нельзя заключить, сколько труда для сего потребно. Ты думаешь извинить его тем, что он ничего не сделал для своей погибели: но не слишком ли много безумия требуешь ты от каждаго погибающаго, чтобы он сам действовал прямо для своей погибели? Погибают обыкновенно не потому, чтобы старались погибнуть, но потому, что не стараются спастися. Ничего не сделал? – В том то и преступление, от того то и беда, что ничего не сделал. Если кто ничего не делает для временнаго благополучия, для земной выгоды: не признаешь ли ты справедливым, когда таковый ничего не получает? Как же можно требовать, чтобы праведный, свободно свободными владычествующий Бог, так сказать насильно дал небесное, вечное блаженство человеку, который ничего не делает для получения сего блаженства, и не имеет к оному деятельнаго желания и стремления свободной воли? И так, вот некоторыя из наставлений, какия внушает Евангельская притча о богатом. Не должно слишком много успокоивать себя внешнею непорочностию своей жизни: не делать грубых, явных преступлений, не убивать, не грабить, не притеснять, не значит еще быть добродетельным и достойным блаженства; в некоторых людях это есть только внешняя благовидность жизни, еще не означающая души, в добре утвержденной; это есть только преддверие, которым входят в храм непорочности, только подножие, которым восходят к добродетели, стоящей гораздо выше. Благами века сего должно пользоваться с умеренностию, даже с некоторою недоверчивостию, с опасением, чтобы «не восприять благая своя в животе своем», без остатка утешения для жизни будущей. Вести жизнь «по вся дни веселую», по вся дни блистательную, в которой дни работные не отличаются от праздников ни трудом, ни простотою, в которой праздники не имеют покоя от увеселений, есть «путь», по самому снисходительному суждению, реже невинный, чаще сомнительный, очевидно «широкий»: а потому если видимая широта его не стесняется тайным отчуждением сердца от мирских прелестей, сокровенными духовными подвигами и препобеждающими суету добродетелями, то конец сего пути не иной может быть, как указанный Христовым изречением: «широкий путь вводяй в пагубу» (Матф. VII. 13). Дабы лучше усмотреть, чего недоставало в лице Евангельскаго богатаго, для благоприятных предзнаменований будущей участи, поставим против него лице Лазаря. «Нищь же бе некто именем Лазарь». Видите ли, чего не доставало богатому, против Лазаря? – Ему не доставало самаго имени. «Человек некий бе богат», говорит Евангелие. О, как стремглав превращается здесь образ мира сего! Кому была нужда узнавать и делать известным имя больнаго нищаго, поверженнаго на земле, на котораго никто не обращал внимания? Единственные собеседники его, псы, лизавшие гной его, верно не называли его по имени. Но имя Лазаря написано в Евангелии; известно Аврааму; слышно на небесах. А имя богатаго, на пиршествах и в собраниях переходившее из уст в уста его многочисленных друзей, почитателей и знакомых, пропало без вести. «Человек некий»: и только! Что же сие значит? – Без сомнения, надлежит сие изъяснить, как последствие обыкновеннаго начала, что имя человека является и скрывается, помнится и забывается, по роду и достоинству дел его. Предметами жизни и деятельности богатаго были вещи тленныя, удовольствия скоропреходящия, слава суетная: все поглощено суетою, временем, тлением; не на чем было устоять праздному имени празднаго человека. Да помыслят посему человеки, более пристрастные к чести и славе своего имени, нежели ревностные к делам достойным чести и славы; – да помыслят, что будет и с их именем? Если они стараются только как нибудь распространить и возвысить имя свое на земли, между человеками; а не делают ничего такого, по чему бы их узнали, почтили и приняли на небесах: то чего можно им ожидать для своего имени, разве что оно умрет со смертными, исчезнет в земном воздухе, или наконец промелькнет, может быть, некогда пред ними сквозь пламя преисподнее, для увеличения наказания их неукрощеннаго самолюбия и ложнаго славолюбия? Но на небесах или не будут знать их имен, или не осмелятся произнести, чтобы не осквернить святых уст и слуха небожителей, и чистаго воздуха небеснаго. Сюда принадлежат слова Пророческия: «ни помяну же имен их устнама моима» (Псал. XV. 4). Станем еще на краткое время между богатым и Лазарем. – «Лежаше пред враты его гноен, и желаше насытитися от крупиц, падающих от трапезы богатаго: но и пси приходяще облизаху гной его» (Лк. 16:20–21). Теперь открываются в лице богатаго черты, которыя обнажают его нищую внутренним добром душу, и обнаруживают тайну его погибели. Лазарь «пред вратами»: хозяину дома нельзя не приметить его при каждом своем выходе и входе: но богатый как будто не примечает его. Лазарь не только беден, но и болен: и сие не трогает жестокой души богатаго. Больному немного надобно; слишком довольно было бы для Лазаря остатка от ломтя хлеба, котораго богатый мало ест, сберегая остатки голода для снедей более лакомых: и сего бедный Лазарь тщетно «желает». Псы, по непонимаемому ими внушению благодетельной природы, приходят отправлять должность врачей над ранами Лазаря: богатый все не хочет догадаться, что в нем нет и столько сострадания, сколько есть в безсловесных. «О человек», чуждый человечества! – Но удержимся. Мы стоим здесь, братия, не для того, чтобы негодовать на пороки других, но чтоб учиться предохранять себя от пороков, или исправлять себя от них, и уклоняться от пропасти, в которую другие по небрежности низринулись. Вот еще очень нужное наставительное размышление, которое мы должны почерпнуть из Евангельскаго сказания о несчастном богатом. Жизнь чувственная, если небрежно предаются ей, занимая душу плотскими и суетными удовольствиями, неприметно разслабляет ея внутреннюю силу, и притупляет нравственное и духовное чувство, так что человек наконец делается туп, тяжел и почти неспособен к возвышенным побуждениям и чистым удовольствиям истинной добродетели. А как, напротив, легко было бы то самое богатство, которое обыкновенно служит пищею жизни чувственной и плотской, обратить на то, чтобы питать побуждения возвышенныя, чтобы достигать удовольствий чистых, посредством благотворения нуждающимся и бедствующим ближним! Братия! как много в сии дни «Лазарей!» Одни больны; другие бедны; некоторые и то и другое. Благодарение человеколюбию Благочестивейшаго Государя, и им одушевляемаго и движимаго Правительства! Благодарение и человеколюбию народа! Никто не остается не только «пред вратами», на улице, но не оставляется и в жилище, неудобном или небезопасном; врачующие и пекущиеся охотно приближаются к больным такою болезнию, о которой одна мысль в иных возбуждает отвращение или страх; крупицы «от трапез богатых», довольно часто падают в уста бедных; даже бедные своими лептами делятся с другими бедными, или отдают в милостыню свой труд, и себя в служение болящим; служители чистоты и Святыни всюду текут очищать, умягчать и заживлять душевныя раны страждущих, и еще не страждущих телесно. Кажется, и Сам Врачь душ и телес преклоняется к молитвам Веры и к подвигам человеколюбия, и простирает милующую руку. Смерть уже не распространяет власти, ей попущенной; и болезнь начинает уступать здравию. Однако дерзнем ли мы подумать, что у нас происходит уже нечто лучшее, нежели что видим в Евангелии? – Там один больной и бедный; один богатый, осужденный, и у сего пять братьев, подобных ему в том, что жили только для себя, а не для Бога и ближняго. Бог да помилует нас, братия, чтобы не нашлось и у нас, против одного требующаго милости, шесть немилостивых! Разделим, по возможности, каждый с которым нибудь, а все со всяким злостраждущим Лазарем, «благая наша, восприемлемая в животе нашем» временном, дабы принятые прежде нас на лоно Авраамле не отреклись разделить с нами благая Божия, в жизни вечной. Аминь.

89. Слово в день восшествия на Всероссийский престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, ноября 20 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1830 год

Вси путие Господни милость и истина взыскающим завета Его и свидения Его. Псал. XXIV. 10. Настоящий день Господь сотворил нам, сынове России, да возрадуемся о Царе, нам дарованном: и благодарение Богу, что сему радостному дню довольно почтительно уступают дни скорби, внезапно нашедшие на град сей. Град Царев выздоравливает, чтобы не проводить дня Царева в неблаговременном унынии. Предоставляю испытателям природы, по должности, или по охоте, потрудиться над изысканием причин сей благоприятной перемены: они найдут, вероятно, более одной и будут иметь случай состязаться о том, которая из них истинная, или которая сильнее другой. Что касается до меня, без труда нахожу одну причину, которая удовлетворительнее и приятнее многих изысканных изъясняет происходящее. Сия благотворная причина есть милость Божия к Царю и Царству. Так, по выражению Пророка, «день дни отрыгает глагол» (Псал. XVIII. 3), один день говорит другому, все происшествия каждый день говорят людям то, что написано у Пророка: «вси путие Господни милость и истина взыскающим завета Его и свидения Его». Что такое «путие Господни»? Неограниченному нельзя определять путей; Вездесущему некуда шествовать. Он уже везде присутствует. Соединение понятий «милости и истины» с понятием «путей» дает разуметь, что Пророк сие последнее слово употребил в значении нравственном. «Путие Господни» суть действия Провидения Божия в отношении к нравственным существам, направление управляемых Богом средств к достойным Божества целям. На каких же «путях Господних», или в каких действиях Провидения, указует нам Пророк «милость и истину»? Добрый благополучен: очевидно, что тут есть истина взыскающим завета Божия. И грешный не лишен временнаго благополучия: очевидно, что это милость. Но милость и истина в сих случаях так видимы, что, кажется, Пророку не стоило бы труда указывать на сии явления, довольно понятныя и без Пророка. Пророк говорит выразительно: «вси путие Господни милость и истина». Здесь приметно опасение, чтобы некоторые непроницательные люди не усомнились о некоторых путях Господних. О каких же действиях Провидения могут усомниться непроницательные? Приходит на людей бедность, болезнь, голод, смерть: путь ли это Господень? Где тут милость? Бедствия сии постигают многих, злых и добрых, без приметнаго разбора: путь ли это Господень? Где тут истина? Зло естественное от естественных причин рождается, естественными же средствами не редко и отвращается: где же тут путь Божий? Не примечаем ли, как недоумения сего рода охотно выдумываются и проповедуются людьми века сего, как будто новыя открытия, как будто познания законов естества? Подлинно, здесь не излишен чистый, возвышенный взор Пророка, чтоб усмотреть путь Божий в делах природы, чтоб открыть милость и истину Господню сквозь смешение невинности и виновности человеческой. И Давид сие видит; и задолго предупреждает наших поздных мудрователей, чтобы они не делали неуместных исключений из законов и власти, сколько всеблагаго, столько же и всеобъемлющаго Провидения. «Вси путие Господни милость и истина». Поелику Бог безконечен, вездесущ и всемогущ: то нет во вселенной никакого состояния тварей, которое было бы Ему недоступно, чрез которое бы не лежал какой нибудь путь Господень: нет происшествия, которое бы не было ведено путем Господним, впрочем так, что путь Господень никогда не стесняет путей свободы для существ нравственных. Поелику Бог вездесущий и всем управляющий есть также Бог премудрый, праведный и всеблагий: то все действия Провидения Его, все происшествия мира, касающияся существ нравственных, ведутся так, чтобы все было средством к добру и противу зла; чтобы то, что называют злом по неприятному ощущению и разрушительным действиям в видимой природе, сие, так сказать, поверхностное явление зла, было врачевством или противуядием против зла более глубокаго и подлиннаго, которое, раждаясь из злоупотребления свободы существ нравственных, повреждает их внутренно и делается источником безчисленных и безконечных злых последствий, внутренних и внешних, если пути онаго не пресекаются

462

путями Господними. «Вси путие Господни», в сем числе и, так названныя, «стези гнева» (Псал. LXXVII. 50), или карательныя действия Провидения, и бедствия, повидимому, случайно находящия, повидимому, без разбора поражающия, суть «милость и истина», относящаяся преимущественно ко «взыскающим завета Его и свидения Его»; – истина, когда поражается грешник, и предупреждается умножение грехов и распространение греховной заразы; – истина, когда в общем бедствии спасается праведник; – милость, когда пощажен бывает грешник, в котором или уже возбуждено, или предусматривается имеющее возбудиться покаяние; – милость и истина вместе, когда бедствием, которое угрожало многим, и постигло не многих, многие приведены к познанию своего греховнаго состояния и возбуждены к исправлению. Еще Иовом «слышанные», и еще и ныне слышимые «утешителие зол» (Иов. XVI. 2), (то есть такие утешители, которые, думая утешить во зле, ложным утешением производят новое зло) говорят: будьте спокойны: истребительная болезнь совсем не есть гнев и наказание Божие. Так что же она, други мои? Разве благоволение и награда от Бога? вероятно, что такой награды не пожелал бы себе такой утешитель; а то верно, что нам не позволит человеколюбие пожелать оной для него. Когда в храмине добраго отца покажется розга: увидевший ее тотчас подумает: видно, между детьми есть провинившияся. Вселенная есть дом Отца небеснаго. Человеков, особенно детей веры, бережет Он более, нежели мать детей своих (Иса. XLIX. 15). Общественное бедствие, без сомнения, не венок, а розга. И так, когда вижу сию розгу: не умею думать иначе, как что земныя чада, видно, заслужили наказание от Отца небеснаго. Возражают: как может быть наказанием, например, болезнь, от которой в числе прочих и невинный младенец умирает? – Уже много веков прошло, как сие возражение решил Премудрый: «восхищен бысть, да не злоба изменит разума его, или лесть прельстит душу его» (Прем. IV. 11). Иное умертвить невиннаго; – нельзя вдоволь ужасаться жестокой несправедливости человека, отъемлющаго у безвиннаго ближняго дар Божий, коего отъемлющий ни возвратить, ни заменить не в силах; – иное умереть безвинно, под владычеством Провидения, которое путем жизни временной, кратким или долгим, ведет к блаженному покою жизни вечной; безвинно умирающий ничего не теряет, а приобретает жизнь безопасную и лучшую, и в ней блаженство, или приготовление к блаженству, по способности, награду по достоинству; следственно человек не обижен; Провидение право. Таким образом, поздняя или ранняя, легкая или тяжкая, всегда «честна пред Господем смерть преподобных Его» (Псал. CXV. 6) и спасительна: но также всегда «смерть грешников люта» (Псал. XXXIII. 22) и наказательна. И Поелику от начала мира «грехом смерть во вся человеки вниде» (Рим. V. 12), как наказание: то и ныне увеличение власти ея над человеками вообще означает увеличение их наказания. И Владычествующий жизнию обыкновенно угрожает смертию, как наказанием за грехи и беззакония: «беззакония сотвори; смертию умрет» (Иезек. XVIII. 13)! Посему как смерть «не согрешивших по подобию преступления Адамова» не препятствовала всеобщей смерти человеков быть следствием всеобщаго осуждения (Рим. V. 14–18): так смерть невиннаго младенца от истребительной болезни не препятствует сей болезни оставаться общественным наказанием Божиим, и, может-быть, сверх того в частности, наказанием, или средством духовнаго возбуждения, для тех, которые лишились сего младенца, и его будут оплакивать. Если думают, что бедствие пришло не путем истины и милости Господней, наказующей зло, и обращающей к добру: то спрашиваю: как же пришло в мир бедствие? Украдкою? – Нельзя. Бог всеведущь. Насильственно? – Нельзя. Бог всемогущь. По слепому движению сил природы? – Нельзя. Ими управляет Бог премудрый и всеблагий. Куда ни обращайся с догадками, отвсюду принужден будешь возвратиться к одной неоспоримой истине, что, если как нибудь допущено в мир бедствие, то допущено не иначе, разве как средство Провидения, наказательное и исправительное, а иногда испытательное и усовершительное, – как истина и милость путей Господних. Но еще говорят: если бы болезнь была наказанием Божиим; то непозволительно было бы избавляться от нея врачеванием: ибо когда Государь определяет преступнику наказание, тогда покушение избавиться от сего наказания почитается новым преступлением. Неверное уподобление, и от того ложное заключение! В том самом случае, когда болезнь действительно есть наказание Божие, врачевания от болезни отнюдь не должно сравнивать с побегом от наказания. Можно виновному избежать от рук правосудия человеческаго; и тем сделать новое преступление, тем более тяжкое, что им пролагается путь к другим преступлениям: побег от правосудия всевидящаго и всемогущаго Бога невозможен; сим правосудием можно только быть прощену и отпущену; а о сем стараться не есть преступление. Убегающий от определеннаго ему наказания человеческаго есть мятежник: совсем не то врачующийся от болезни: он делает сие по дару и власти Того же Господа, Который наказует его: ибо «Господь созда от земли врачевания» (Сир. XXXVIII. 4); «от Вышняго есть исцеление» (Сир. 38:2). Убегающий от определеннаго человеческою властию наказания нарушает определение сея власти; сего никак не делает врачующийся от болезни; успехом врачевания открывается только то, что ему определена была болезнь не смертная. Исправим уподобление и окончим спор. Оковы суть одно из таких орудий правосудия человеческаго, которыя не для невинных назначены, хотя впрочем пребывание в оных Иосифа не виною его должно быть изъясняемо. Подобно сему болезнь телесная есть одно из орудий правосудия Божия, хотя болезнь Иова, Езекии и многих других приходила и приходит особенными путями Господними, в которых, впрочем, при внимательном разсмотрении, всегда открывается милость и истина. Случаи сынов человеческих, которые многоразличная премудрость Божия ведет путями праведнаго и благаго Провидения, так многочисленны, так разнообразны, так соплетены взаимными отношениями, так глубоко сокрыты своими началами в сердцах, которыя един Сердцеведец испытует, так далеко простерты своими последствиями по смертному и безсмертному бытию человеков, что желать все темное в оных понять, все трудное изъяснить, значило бы хотеть пересчитать песок, или горстью вычерпать море. Умей же и мудрствовать, и добровольно мудрованию своему полагать границу, по необходимости ограниченный человек! Поверь здравым понятиям о Боге всепромыслителе, которыя согласно тебе внушают и разум и откровение; удовлетворись несомнительными примерами людей, над которыми, и естественно, и чудесно, не над всеми одинаково, над каждым верно, явилась правда и благость Божия; согласись, не только умом, но и сердцем, с словом Пророка, и с неисчислимыми свидетельствами слова Божия, что «вси путие Господни милость и истина взыскающим завета Его и свидения Его». Уверенность, сколь удовлетворительная для ума, столь же отрадная для сердца, и благотворная для жизни! Мудрствующий по стихиям мира скажет: «воздух был заражен; – воздух освобождается от заразы». – Первое горько; да и во втором не много вкуса. Но когда говорят, что Отец Небесный умилосердился над нами, и когда слушают сие с верою: человек получает такия чувствования, по которым он становится в одно время и счастливее, и нравственно лучше прежняго. «Благо есть исповедатися Господеви, и пети имени Твоему, Вышний, возвещати заутра милость Твою и истину Твою, на всяку нощь» (Псал. XCI. 2–3). Да не изменяем никогда сей, сколько священной, столько же блаженной обязанности. Исповедаем истину Божию, наказующую бедствиями грешников, и освящающую оными праведников; исповедаем милость Божию, являемую нам ныне; призовем благоподательную милость и истину Господню на дни грядущие, Благочестивейшему Государю нашему и Августейшему Дому Его, царствующему Граду сему, России, и наконец всякой душе, по вере и взысканию завета Божия способной к причастию милости Божией. Аминь.

90. Слово в день тезоименитства Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича, по получении высочайшаго повеления о возстановлении сообщений Москвы, прерванных по предосторожности против губительныя болезни

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, декабря 6 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1830 год

Утомились мы, так долго и часто, говоря и слыша, все о болезни, все о смерти. Но кто может прекословить воле Владеющаго жизнию, Который сии уже малые, только что приметные остатки сени смертной не спешит совсем удалить от глаз наших, может быть, для того, чтобы, обезпечась скорым помилованием, не поспешили мы забыть праведнаго наказания? Благословен Он и за то, что наказал, и за то, что милует, и за то, что милует постепенно, дабы тем более упрочить нам Свою милость. Мне представляется, что, как Лазарь из гроба, востает в сие время сей град, правда не многими своими членами действительно умерший, однако весь всецело воскресший от страха смерти. Но чего еще недостает сему воскресшему, чтобы пользоваться обновленною жизнию? – Да! еще нужно для него тоже владычественное повеление, которое дано было для воскресшаго Лазаря: «разрешите его, и оставите ити» (Иоан. XI. 44). Внемли же, воскресший град! Се и для тебя исходит от Престола Царева разрешающий глас: «разрешите его, и оставите ити»; разрешите его от обязаний, которыми любящая рука принуждена была связать его предохранительно, чтобы область смерти не распространилась; оставьте его безпрепятственно, незаключенными вратами, непрегражденными путями, идти в села и окрестные грады, и принимать приходящих, чтобы жизнь естественная не затруднялась в своих потребностях, чтобы жизнь общественная не стеснялась в своих движениях. Благословенна благость Царева, и за намерение связать смерть, и за поспешность разрешить жизнь. Поздравляю тебя, от страха смертнаго воскресший, от болезни смертной исцелевший, от трудностей жизни разрешенный град! Но послушай, что еще, при сих благоприятных для тебя событиях, тебе сказать внушает истина, что советовать тебе, побуждает желание твоего блага. «Взысках благая тебе» (Псал. CXXI. 9). Если ты воскрес: то умей беречь безопасность жизни, тебе возвращенную. Если ты исцелел: то вспомни слово Исцелителя, сказанное «в Церкви: се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет» (Иоан. V. 14). Если ты разрешен, то умеренно и осторожно приводи в движение члены твои, дабы чадолюбивая мать не увидела необходимости вновь спеленать дитя, во вред себе употребляющее разрешенные члены. Кажется, кому бы лучше понимать высокую цену жизни и безопасности, как не тому, кто только выходит из смертной опасности? Кому свойственнее быть осторожну в употреблении здравия, как не тому, кто недавно видел окрест себя, или даже испытал над собою, жестокость болезни? Разрешенный от уз, или отпущенный из-под стражи, не больше ли другаго знает неприятность неволи; а потому не больше ли другаго должен беречься, чтобы вновь не заслужить оную? Грешник, наказанный и помилованный, к удалению от греха, не сугубое ли побуждение, не два ли крыла имеет, – в воспоминании наказания и в благодарности за помилование? Подлинно так бы надлежало быть: но как часто бывает совсем иначе! Едва не потонувший подле берега вскоре без нужды пускается в глубину. Тот, над кем уже сбылось врачебное предвещание мудраго: «во мнозех брашнах недуг будет, и пресыщение приближит даже до холеры» (Сир. XXXVII. 33), – как скоро чувство глада является вестником возвращающагося здравия, опять по прежнему разливается «на различие брашна» (Сир. 37:32). Тот, который вчера, как милостыню получил свободу, сего дня не хочет положить пределов своему своеволию. Сколько людей, городов, народов, времен, в которых повторялось то, в чем певец Израилев так давно, так горько, упрекал своих соотечественников! "Егда, – говорит, – убиваше я, тогда взыскаху Его, и обращахуся, и утреневаху к Богу; и помянуша, яко Бог помощник им есть, и Бог вышний избавитель им есть». – Но что далее? – «И возлюбиша Его усты своими – только, и языком своим солгаша Ему; сердце же их не бе право с Ним» (Псал. LXXVII. 34–37). Какие несчастные опыты! Какая неблагодарность и несправедливость! Какое отсутствие благоразумия! После такого поведения, чего добраго ждать, и по естественному действию не добрых начал, и по правосудию земному, а где сего не достанет, по правосудию небесному, котораго ни избежать, ни обмануть невозможно? – «Горше что будет!» Град возлюбленный! Горько тебе было; но много услаждена чаша твоя: благодарно сохрани дарованное; благоразумно заслужи лучшее; берегись грехов и погрешностей, «да не горше ти что будет» (Ин.5:14). Утвердим себе, братия, и не престанем исполнять благие обеты, которые вдохнуло нам спасительное время скорби. Не с ропотом воспомянем трудности, нас постигшия, но с утешением трудности перенесенныя. Благодушно перенесем некоторыя неудобства, которыя еще перенести остается. Употребим дарованныя облегчения и вспоможения в пользу, а не в удовлетворение страстей и прихотей. Со вниманием и чистосердечною верностию да ходим в послушании заповедям Божиим и повелениям власти, от Бога поставленной. Так будем благодарны Богу, нас милующему. Так будем достойны Царя, о нас пекущагося. «Господи, спаси Царя» (Псал. XIX. 10)! Господи! «на людех Твоих благословение Твое» (Псал. III. 9). Аминь.

91. Слово в неделю вторуюнадесять по Пятидесятнице463

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1831 год

Слышав же юноша слово, отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа. (Матф. XIX. 22) Какой это несчастный человек! Только приблизился ко Христу Спасителю; и уже удаляется от Него. Услышал Его Божественное слово; и отходит с печалию. С печалию отходит от Того, Который есть «утеха Израилева» (Лук. II. 25), и радость неба и земли. Если от Христа отходит он с печалию: то где же найдет он утешение? Что за несчастие? Что за странность? От чего это? Причина сей несчастной странности многим не показалась бы делом важным, если бы не открывались ея последствия, которых нельзя почесть маловажными. Это – пристрастие к земным вещам. «Бе бо имея стяжания многа». И так Евангелие хочет вразумить нас о вредных и опасных последствиях пристрастия к земным вещам. Примем сие вразумление со вниманием, и вразумим, по возможности, сами себя размышлением. Пристрастие к земным вещам бывает в человеках не одного рода, и не одной степени. Особенно различить должно пристрастие к вещам земным грубое, явно безпорядочное и беззаконное, от пристрастия тонкаго, не всегда приметнаго, иногда благовиднаго. Пристрастен кто нибудь к богатству, и для удовлетворения сему пристрастию употребляет обман или хищение; пристрастен кто нибудь к удовольствиям телесных чувств, и для удовлетворения своему пристрастию предается объядению, или пиянству, или еще более низким порокам; истощает стяжание свое, чтобы наполнить чрево свое; простирает свою жадность и невоздержание до неприличия, до безобразия, до болезней, и самыми болезнями не вразумляется обратиться к воздержанию: – такия пристрастия, и действия их, столь очевидно безпорядочны и беззаконны, и последствия сих пристрастий столь очевидно вредны в отношении ко временной и вечной жизни, что сего почти не нужно доказывать и указывать человеку, котораго ум не омрачен таковыми пристрастиями, котораго сердце не погрязло в тине скотских наслаждений. Пожелал ли бы добрый и благородно мыслящий хозяин, чтобы хищник поселился у него в доме, чтобы ненасытимый и нечистый ядца сидел за его столом, чтобы неистовый от вина входил в его беседу? Что же сказать о Всевышнем Домовладыке, и чистых обитателях небесных обителей? Возможно ли, чтобы в их обители допущены были души с такими склонностями и привычками, по которым, во время пребывания их в телах, для других, еще не совсем очищенных, только менее нечистых человеков, оне были отвратительны и нестерпимы? «Вне псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всяк любяй и творяй лжу» (Апок. XXII. 15). «Ни лихоимцы, ни татие, ни пияницы, ни досадители, ни хищницы царствия Божия не наследят» (1Кор. VI. 10). Есть земныя пристрастия, не столь грубыя, однако вредныя для ищущих Царствия небеснаго; и тем более опасныя, чем менее их опасаются. Сие должен объяснить показанный нам в Евангелии пример человека, пристрастнаго к имению. Он приступил к Иисусу Христу с важным вопросом: «что благо сотворю, да имам живот вечный?» (Мф.19:16) Посему можно приметить, что это был человек не легкомысленный, и не суетою только занимающийся. Сего юношу не стыдно поставить пред лицем старцев; на сего Израильтянина можно с уважением указать Христианам. Всех ли нас паче всего, и чаще всего занимает сей важный вопрос: «что благо сотворю, да имам живот вечный?» Не проводит ли иной дня в заботе, и ночи в безсоннице, над пустыми вопросами: как бы сделаться богатее? Или, как бы выше и виднее других занять место в обществе? Между тем как едва ли кто нибудь из нас не знает, что Евангелие возвещает горе богатым, и первым угрожает жребием последних? Если в таком состоянии душа твоя, христианин: то сказываю тебе, что она, кроме благодати святаго крещения, еще в низшем духовном состоянии находится, нежели душа сего Израильтянина, коей жалкое состояние обнаружилось внезапным удалением от Христа. Когда Иисус Христос вопрошающему о средставах достигнуть вечной жизни, ответствовал, что для сего надлежит соблюдать заповеди, не убивать, не прелюбодействовать, не красть, не лжествидетельствовать, почитать отца и мать, любить ближняго, как самого себя; тогда не обинуясь «глагола Ему юноша: вся сия сохраних от юности моея». В то время, когда человек ищет себе наставления для вечной жизни, трудно подозревать его в вознамеренном лицемерном самохвальстве пред своим наставником: ибо в сем случае он обманывал бы только самого себя, и, скрывая от наставника истинное состояние своей души, тем самым лишал бы себя наставления, сему состоянию приличнаго. И так должно думать, что Евангельский юноша не против совести объявил себя сохранившим заповеди от юности своей: хотя впрочем можно, и должно приметить, что зеркало совести его, не очищенное и не просветленное благодатию Христовою, не довольно чисто и верно представляло ему духовный вид и достоинство его деяний. Если от Израильтянина не требовать более, нежели чего надлежит от него требовать, по состоянию Израильтянина: то сей Израильтянин опять является довольно хорошим; и я опять опасаюсь, что не каждый из нас, Христиане, выдержит с ним сравнение в добродетели. Сохранил ли ты, Христианин, те заповеди, которыя сохранил сей Израильтянин? А тебе легче было, нежели ему, сохранить оныя, и не сравненно более можно и должно было сделать добра, при помощи благодати Христовой, данной тебе во святом крещении, щедро умножаемой, и удобно возобновляемой другими Христианскими таинствами. Послушаем еще Израильтянина. – «Вся сия сохраних от юности моея; что есмь еще не докончал?» (Мф.19:20) – Какой опять благоразумный вопрос! Как обыкновенный ученик писмени закона, смотря на дела свои со внешней их стороны, он почитает себя исполнившим заповеди: однако потому еще не почитает себя заслужившим жизнь вечную; не думает, чтобы удаление от грубых грехов и преступлений можно было поставить в столь высокую цену пред Богом, но предполагает, что для приближения к Богу, для достижения Царствия Его, нужен какой нибудь подвиг более возвышенный, более достойный величия Божия. Не видите-ли, что тут есть некоторое смирение, и некоторое предчувствие духовнаго закона? Сии добрыя расположения душевныя привели сего Израильтянина ко Христу; поставили его во дверях благодати; открыли пред ним путь не только спасения от вечной смерти, но и путь совершенства, ведущий к вечной жизни и к высшим степеням блаженства: ибо Господь точно нашел его способным к тому, чтобы преподать ему учение совершенства: «аще хощеши совершен быти» (Мф. 19:21). Что ж подлинно «не докончал» он? – Спрошу и я вместе с ним. Желание и деятельное искание вечной жизни, исполнение заповедей, смирение, стремление к усовершению в добре: – как уже тут много добраго! Чего еще не достает? И если подлинно чего нибудь не достает: то, кажется, сие остальное, или не очень нужно; или удобно может само собою произрасти от столь обильных семян добра. Так могли бы мы подумать: и много бы погрешили. Могут и многия семена добра остаться без плода, от одного только недостатка; могут многие подвиги не достигнуть цели, от одного только препятствия. Бедный Израильтянин умел почувствовать, что «не докончал»: но докончить не умел. "Иди", – сказал ему обретенный им благий Учитель, – «продаждь имение твое, и даждь нищим» (Мф. 19:21). От сего учения о совершенстве вдруг все изменилось в непостоянном ученике. Где прежняя доверенность к Учителю благому? Где желание живота вечнаго? Где от юности приобретенный навык исполнять познанныя заповеди? Где ревность о докончании подвигов, потребных для вечной жизни? – Все скрылось; все исчезло; я вижу только внезапное бегство: "отъиде". Тщетно благий, воистину, Учитель, словом истины нанесши страсти богатолюбца врачебную и спасительную рану, поспешает утолить боль ея, словом утешения: «и имети имаши сокровище на небеси» (Мф. 19:21); то есть я не отнимаю у тебя имения, а только переношу оное в самое безопасное место, на небеса; не разоряю тебя, но предохраняю от разорения, переменяю сокровище тленное на нетленное, проживаемое на неистощаемое, крадомое и отъемлемое на некрадомое и неотъемлемое: пристрастная к земному душа не приемлет утешения небеснаго: «отъиде скорбя». Тщетно провидевший сие Господь привлекает его непосредственно к Себе: «и гряди в след Мене» (Мф. 19:21); то есть, я предлагаю тебе тот самый жребий, который я избрал для самого Себя; может ли это быть худой жребий? Если ты, привыкши почитать себя счастливым с имением, не знаешь, как быть довольным без имения, ты удобно сему научишься из примера, слова и опыта, следуя за Мною. Сила слова и любви Христовой, приметно, проникала в сердце юноши; ему тяжко было разстаться с таким Учителем, не последовать такому наставлению: однако ж он не имел довольно решительности победить свою страсть, и потому она увлекла его. «Отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа» (Мф. 19:22). Отшел он от Христа, может быть, для того, чтобы никогда уже не возвратиться к Нему: ибо если, находясь у самаго Источника благодати, он не вкусил ея; то кто знает, взыщет ли его в удалении благодать, им оскорбленная и пренебреженная? Смотрите, братия, и со вниманием примечайте, с заботою и опасением о вашем собственном спасении примечайте, как одна страсть в человеке может повредить многим добродетелям; как пристрастие к земным вещам отягчает душу, омрачает ум, связует волю, угашает уже разгоревшееся желание благ небесных, удаляет от благодати, уже обретенной, разрушает надежду вечной жизни, повидимому, не без труда и благоразумия основанную. Ибо в Евангелии дело идет не просто о каком-то князе Иудейском, котораго судьба не теперь и не нами должна решиться; нет, Евангелие не разсказывает праздных и безполезных повестей; дело идет о судьбе человека, пристрастнаго к имению; и если ты таков, то, хотя без твоего имени, однако и о тебе говорит Евангельская повесть, и тебе угрожает, не какою либо маловажною опасностию, но тем, что твоя страсть может довести тебя до измены учению Христову, и удалить от Христа. Что же делать, скажет кто-либо, неужели всем бросать имение, и сделаться нищими? – Нет, опять не о том дело. Ибо и Христос не от всякаго требовал добровольной нищеты. На пример, сего, видно, не требовано Им от Иосифа Аримафейскаго, «иже и сам учися у Иисуса», и без сомнения был верен Его учению, когда решился послужить Его погребению, не смотря на опасность от врагов Его, и который впрочем в сие время еще оставался «человеком богатым» (Матф. XXVII. 57). Итак что же делать? Кто чувствует внутреннее призвание к добровольной нищете, а наипаче кто, по испытанию и убеждению в сем призвании, посвятил оной себя обетом: тот да держится нищеты сея, как можно, вернее, как можно, искреннее, как можно, совершеннее. Имей то, что иметь заставляет необходимость, и правило твоего звания позволяет. Но берегись присвоивать и удерживать что нибудь сверх сего; и не позволяй себе жаждать большаго. Не прельщай себя мнимым снисхождением суждения о том или другом, говоря: это не слишком непозволительно: по сему обольстительному суждению поступал Иуда, когда «ковчежец имеяше, и вметаемая ношаше» (Иоан. XII. 6). Он думал, что не слишком непозволительно с некоторою жаждою желать умножения денег, чтобы от избытка удобнее было подавать нищим; и не приметил, как совсем забыл правило Апостольскаго нестяжания: «не стяжите злата, ни сребра, ни меди при поясех ваших» (Матф. X. 9); и под покровом нищелюбия воспитал своекорыстие и злокорыстие: "тать бе" (Ин.12:6). Не обезпечивай себя и тем, что ты не какое нибудь большое накопил сокровище: не пуды золота надобны, чтобы погрузить твою ладию в бездну адскую; тридцать сребренников были для сего слишком тяжелы в руках человека, изменившаго правилу нестяжания. Кто же не обязан правилом совершеннаго нестяжания: тот, пользуясь богатством, законно приобретенным, не забывай правила, еще Псалмопевцем провозглашеннаго всем богатым: «богатство Аще течет, не прилагайте сердца» (Псал. LXI. 11). Напоминай себе часто, что скорее, или медленнее, но во всяком случае чрез не долгое время, или богатство тебя оставит, или ты оставишь богатство: и потому обходись с ним, как с гостем, котораго надобно честно принять и честно проводить. «И купующии, яко не содержаще, и требующии мира сего, яко не требующе» (1Кор. VII. 30–31), учит Апостол. Наконец, если, не смотря на желание поставить себя в сие Христианское равнодушие к земным вещам, ты не достигаешь сего безпристрастия, сей свободы, сей возвышенности духа; если земныя желания против твоей воли, как сети, опутывают твою душу и не допускают ее возноситься к небесному; если заботы любоимения отвлекают тебя от дел благочестия, или развлекают мысли и охлаждают чувствования сердца твоего в самых упражнениях благочестия; если скупость стесняет твое сердце, и скорчивает твою руку, когда тебе надлежало бы простерть ее для благотворения: то вновь особенным образом указываю тебе на Евангельскаго богатолюбца. Это его болезнь; и тебе показано теперь, как она опасна. Итак подумай о врачевствах, которыя подал против нея Врач душ и телес: «продаждь имение твое, и даждь нищим; – гряди в след Мене». Если ты не умеешь с сохранением имения, сохранить твою душу: то подлинно, не лучше ли уже погубить богатство, нежели, чтоб оно тебя погубило? Если не можешь вдруг, по крайней мере по немногу выпутывай душу твою из сети пристрастий, действуя вопреки пристрастиям, ее связующим. Заставь себя благотворить бедному, хотя бы сердце твое не преклонялось к нему состраданием. Отторгни себя от дел житейских, и хотя с некоторым принуждением, поставь себя на дело благочестия, когда того требуют долг и порядок жизни. Бог узрит сии, хотя не совершенныя, однако благонамеренныя жертвы: и низпослет тебе мудрость и силу на то, чтобы приносить оныя в большей чистоте и совершенстве. Наипаче же, если по немощи твоей не достигаешь еще, чтобы непосредственно следовать за Христом, по крайней мере внимательно и неуклонно взирай во след Его; вразумляй себя учением Его; возбуждай себя примером Его; молитвою привлекай силу Его; и за сим путеводительным Светом, как Израиль за столпом огненным, хотя помалу, простирайся дальше и дальше от Египта, ближе и ближе к земле обетования, – дальше и дальше от порабощения страстям и похотям, ближе и ближе к свободе чад Божиих, и к житию на земли небесному, к которому и да приведет всех нас путями провидения и благодати Своея, нас ради Обнищавший, да мы нищетою Его обогатимся, богатый в милости Христос Бог наш, сый благословен во веки. Аминь

92. Слово по освящении храма на кладбище464

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1831 год

Скры мя в селении в день зол моих, покры мя в тайне селения своего. Пс. XXVI. 5. Благодатию Всесвятаго и всеосвящающаго Духа, освящен ныне храм сей, чтобы ему быть небоподобным жилищем Божиим, святилищем таинств, прорицалищем Слова Божия, лествицею, досязающею до небес, для восхождения молитв веры к престолу Всевышняго. Благословен Бог благоволивый тако, ради споспешествования спасению душ наших. Благословенны раби Божии, споспешествовавшие сему делу благодати, попечением, трудом, соединением доброхотных даяний, из коих и малая лепта будет иметь не низкую, а может быть, и очень высокую цену пред очами Бога, взирающаго на сердце дателя. Благословение Бога Отца да осеняет, свет Иисуса Христа, Сына Божия, да просвещает, крило Святаго Духа да покрывает, ныне и присно, всякую душу человека, входящаго во святилище сие с верою и любовию к Богу, с молитвою и упованием на Него, с признанием своея немощи и греховности, с желанием Благодати Его, для исполнения заповедей Его. Истинный Бог и Господь наш Иисус Христос, Который есть воскрешение, и живот, и покой умерших о Господе, по молитвам веры, здесь приносимым, да исполняет до совершения меру покоя, да утверждает надежду блаженнаго воскресения, душам, в покаянии и вере скончавшихся, коих телеса окрест храма сего почивают на уповании воскресения. Поелику же особенность освященнаго ныне храма есть та, что он создан на месте погребения усопших о Господе: то сие подает нам случай и побуждение, нечто сказать о благочестивом обыкновении созидать храмы Божии на местах погребения усопших, и погребать усопших при храмах Божиих. Храм нужен не Богу, Котораго престол есть небо, и земля подножие, и Котораго вселенная не вмещает, но человеку для прибежища к Богу, чрез всевозможное устранение от суеты тварей, в которой чувство присутствия Божия потеряно. Так определяется место храма: подобным образом определены быть могут и особенные часы храма. Особенно нужен человеку храм Божий, во-первых, в час благоговения, для принесения славы Богу, яко Богу, Всевышнему, Всесовершенному, славословие Котораго есть рай и блаженство даже на земли; во-вторых, в час радости, для принесения благодарения Богу Творцу, Промыслителю, Спасителю; в-третьих, в час душевной скорби, для излияния души пред Богом, Который, в откровении Своем, благоволил между прочим явить себя в имени «Утешителя». На сие последнее употребление храма Божия, то есть, на употребление онаго во время печали, указует Святый Давид, когда, паче всего прося и взыскуя от Господа, чтобы «посещати храм святый Его» (Псал. XXVI. 4), поставляет сему в причину: – «яко скры мя в селении Своем в день зол моих, покры мя в тайне селения Своего» (Пс. 26:5). Слова сии, может быть, относятся к тому дню жития Давидова, когда он, в смертной опасности от Саула, в бегстве, один, без оружия, без хлеба, без помощи, пришел в скинию Божию в Номве, и хотя тут был на то время Доик, сделавшийся после доносителем Саулу на Давида, и проливший за него кровь многих невинных, однако и Доик Давиду в сие время не повредил, и Саулу его не предал, и Первосвященник Авимелех, даже с отступлением от закона, снабдил Давида хлебом освященным, и мечем Голиафа, для защиты в случае нападения. Сей случай есть один из тех, в которых Бог веру и благочестивое доверие человека, прибегающаго ко храму Его в труднейшие часы жизни, оправдывает, по видимому, случайным, но удивительно верным в его пользу направлением, и обстоятельств, и свободных расположений других человеков. Впрочем сей ли точно случай был в мыслях Псалмопевца, или нет: но Поелику он желает всегда посещать храм Божий, и даже «жить в дому Господнем», по той причине, что Господь скрыл его в селении своем в день зол: то из сего видно, что он приписывает храму Божию постоянное преимущество, быть прибежищем для бедствующих и печальных, крепкою оградою безопасности, сокровищницею благодатнаго утешения. Смерть, по обыкновенному понятию, и по естественному чувствованию, не есть ли верх зол? Смерть любезных нам не есть-ли полнота скорбей? – Итак полезно и благодетельно, чтобы на краю могилы, где с любезными нам погребается наше благополучие, наши радости, наши надежды, стоял храм Божий, куда можно принести самую горькую печаль, чтобы получить, колико сладостное, толико же верное утешение. Да внидет сюда препровождающий

465

новопреставленнаго, или еще скорбящий о давно умершем, и да услышит сострадательное увещание Апостола: «братие, о умерших да не скорбите, якоже и прочии не имущии упования» (1Сол. 4:13). Да внидет осиротевший, и падет в объятия «Отца сирых». Да внидет вдовица, и, с надеждою неизменнаго покровительства, припадет к «Судии вдовиц» (Псал. LXVII. 6). Да внидет лишившийся детей, и найдет их в верных руках неизреченно благаго и благодетельнаго Любителя детей, глаголющаго и некоторым родителям, как некогда сказал Апостолам: «оставите детей, и не возбраняйте им приити ко Мне: таковых бо есть царство небесное» (Матф. XIX. 14). Всяк, пораженный зрелищем смерти, да внидет сюда, во храм за нас Умершаго, и ради нас Воскресшаго, и да воскреснет духом, вняв слову воскресения: «аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе», то есть, с верою в Него, «приведет с Ним» (1Сол. 4:14). Из сего краткаго разсуждения можете усмотреть братия, как сообразен с назначением храма, как нравственно полезен, обычай устроять храмы при местах погребения, и погребать при храмах. Но должно признаться, что сие изъяснение не будет еще удовлетворительно для тех, которые знают, что для обычая Церковнаго, дабы он был правилен и чист, не довольно того, чтобы он основан был на благовидных соображениях и чаемой пользе; а надобно, чтобы он глубже и непоколебимее утвержден был на непреложном и прямом свидетельстве Слова Божия, или по закону единства Церкви, на верном предании от первых образцовых времен Христианства. Войдем в некоторое изъяснение, чтобы, по возможности, удовлетворить и сему требованию. Обычай Иудейской Церкви в обращении с умершими, утвержденный Моисеевым законом, далеко разнится от обычая Церкви Христианской. Там прикоснувшийся к умершему почитался нечистым, и место, где лежал умерший, почиталось нечистым. Посему там, положить умершаго во дворе храма, значило бы осквернить храм. Почему так было в Церкви Ветхозаветной, а не так в Церкви Новозаветной? – Смерть была нечиста от Адама, как нечистый плод греха его. Но Христос очистил и освятил смерть Своею пречистою и пресвятою смертию. От Его Богопричастнаго тела, за нас пострадавшаго, от Его Божественныя крови, за нас излиянныя, простерлась очистительная сила на все человечество, преимущественно же на тех, которые приобщены к таинственному телу Его, чрез таинство святаго Крещения и святыя Евхаристии. Посему для нас, Христиане, смерть может быть также чиста, как жизнь; и умершие, наравне с живыми, могут принадлежать храму Господню; потому что, наравне с живыми, принадлежат Господу. «Никтоже бо нас, – по учению Апостола, – «себе живет, и никтоже себе умирает. Аще бо живем, Господеви живем: Аще же умираем, Господеви умираем. Аще убо живем, Аще умираем, Господни есмы» (Рим. XIV. 7–8). По сей принадлежности всех Единому Господу, тогда, как живые стоят во храме Господнем, умершие, как-бы продолжая пребывать в общении Церковном, почивают окрест храма; некоторые же, которые достовернее и совершеннее других усвоены Господу, и которых "смерть" преимущественно «честна пред Господем» (Псал. CXV. 6), как-то, святые мученики, по обычаю, сохраненному священным преданием, почивают телесами своими под самым олтарем храма. Одни упокоиваются тайнодейственною и молитвенною силою олтаря: другие самому освящению олтаря споспешествуют силою своих молитв и данныя им благодати. Можем и в Слове Божием показать основание сего обычая, преданием в Церкви сохраненнаго. «Глаголано бысть Моисею хотящу сотворити скинию: виждь бо, рече, сотвориши вся по образу, показанному ти на горе» (Евр. VIII. 5). Но что показано ему на горе? – «образ и тень небесных вещей» (Евр.8:5), как сказует Апостол. Итак вот коренный закон храма, который нет причины отменить и для храма Христианскаго: храм должен быть сотворен во всем, как можно, по образу вещей небесных, показанных достойному созерцателю. Как образ небесных вещей для храма Ветхозаветнаго созерцал Моисей на горе Синае: так образ небесных вещей для храма Новозаветнаго показан был Иоанну Богослову в откровении, где он между прочим сказует: «видех под олтарем души избиенных за слово Божие, и за свидетельство, еже имеяху», то есть, души святых мучеников (Апок. VI. 9). Не нам, и не теперь открывать тайну, для чего тамо души святых мучеников сокрыты до времени под олтарем, а не ликуют окрест олтаря: довольно для настоящаго разсуждения заметить, как верно в видимой православной Церкви все сотворено по образу небесных вещей. Там, в славном храме небесном, души святых мучеников под олтарем: и здесь, в земном таинственном храме, мощи Святых под олтарем. Если же прилично телесам Святых почивать под самым олтарем святаго храма: то не неприлично и то, чтобы телеса верных почивали окрест олтаря и храма. Примечай, душа Христианская, священную и даже таинственную важность обыкновения, тела усопших о Господе полагать при храме Господнем. Оне достойны сей почести потолику, поколику сами суть храмы Божии, члены тела Христова, жилища Святаго Духа. Помышляй о сем часто, со вниманием, пока носишь земное тело; и со тщанием очищай свое тело воздержанием, освящай упражнениями благочестия, устрояй ему нетленную одежду из дел веры и добродетели, дабы, когда ты отложишь свое тело, и его положат близ святилища Господня, не возгнушалась оным святыня Господня, как неочищенным от растления Адамова и твоего собственнаго, и не отринула от себя жребия твоего ко жребию тех, «ихже расточишася кости при аде» (Псал. CXL. 7), но восприяла тебя «в наследие нетленно, и нескверно, и не увядаемо, соблюдено на небесех» (1Пет. I. 4). Аминь.

93. Беседа о благочестивом усердии466

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1832 год

Тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе (Рим. XII. 11). Говорить о благочестивом усердии подает мне мысль не один Святый Павел своим Богодухновенным наставлением, но и многочисленный собор Святых своими примерами

467

. Те, которые в настоящее собрание приведены

468

, благочестивым усердием, может быть, не без утешения услышат нечто такое, что сообразно с свидетельством их собственной совести. Вообще же никто не должен почитать ни маловажным, ни посторонним для себя то, чему Апостол Христов Христиан поучает. «Тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе». Последним из сих трех увещаний Апостол убеждает нас деятельно исполнять обязанности наши к Богу: а двумя предыдущими определяет, с какими душевными расположениями надлежит исполнять оныя. Дело раба работать господину своему: так дело Христианина работать Господеви. Каким образом? Работать над своим умом, чтобы просветить его познанием истиннаго Бога и святой воли Его; работать над своим сердцем, чтобы очистить его от страстей и похотей, дабы оно могло сделаться достойною жертвою Богу, и обителию благодати Его; работать всеми своими силами и способностями, чтобы все делать для Бога, и благоугодным Ему образом, как то, для Него честно исполнять дела звания и должности, для Него благотворить бедным, для Него терпеливо переносить скорби. Земные господа удовлетворяются только такою работою, которая приносит выгоду, а просьбы и добрыя слова своих рабов и наемников конечно не поставят в счет работы к воздаянию: но Господь небесный, не ищущий от нас никакой выгоды и не имеющий ни в чем нужды, а приемлющий нашу работу для того только, чтобы нам же благодетельствовать, приемлет и наши к Нему молитвы и славословия, как службу и работу Ему благоугодную. Из сего не трудно усмотреть, как многообразна

469

работа Господеви, и как она простирается на всю жизнь человека внешнюю и внутреннюю, до великой субботы, – успокоения в Самом Боге. Очень худо было бы, если бы такая работа производилась без старания и с леностию. Ленивый не делает того, что делать должно; нестарательный делает кое-как, не заботясь о успехе и совершенстве дела. Такие работники не годными почитаются и у земных господ; кольми паче непотребны они пред очами Господа небеснаго. Посему верный приставник дел Его взывает ко всем, Ему работающим: «тщанием не лениви!» Не будьте ленивы и нестарательны! Но, не довольствуясь сим, Он присовокупляет: «духом горяще!» Имейте горячность духа, пламенную ревность, кипящее усердие служить Богу, и творить волю Его. Живое усердие к Богу есть черта, которая много значит в характере Христианина, и в определении того, чем быть, и чего достигнуть он может. Во-первых, оно есть собственно то, что в человеке работу Господню делает угодною Богу. Сие объяснить можно близким простым примером, и доказать вашим собственным делом. Пред святым Образом ты возжигаешь свещу, и полагаешь, что тем совершил некоторое служение Богу. Но ты знаешь, что Богу и Святым его, пребывающим во светлостях святых, небесных, нет никакой нужды в земном, вещественном светильнике; ты видишь, что и во храме иногда без него можно было бы обойтись при помощи великаго, вседневнаго светильника Божия на небе. Что ж значит твое служение возженною свещею, и как оно может быть угодно Богу и Святым Его? – Оно должно быть видимым знамением

470

горящаго в тебе духа, твоего благочестиваго усердия. Дух Божий распределил в Церкви образы служения по чину и по способностям: предстоятель олтаря молится, славословит, тайнодействует, поучает: меньшие служители Олтаря возбуждают молитву и духовное разумение священным чтением или песнопением, указанием чина священнодействия и предметов молитвы; тебе, которому досталось в безмолвии слушать и возбуждаться, дабы ты не казался устраненным от деятельнаго участия в Богослужении, бездейственным членом Церкви, предоставлено знаменательное действие возжечь свещу пред святым Образом, и когда ты сие делаешь, совесть твоя получает свидетельство, что ты участвуешь в служении Богу, Церковь утешается, заключая по знамению, что ты горишь духом, и Бог благоугождается жертвою твоего сердца. По сему примеру надлежит разсуждать и о других делах благочестия. Человек не видит сердца ближняго своего: но и он не удовлетворяется одною видимостию и вещественностию дел, а старается по приметам угадывать, с искренним ли усердием оныя делаются, и когда сие находит, высоко ценит дела, и много утешается. Бог ли сердцеведец может быть доволен видимым и вещественным делом благочестия и добродетели, когда не видит в сердце человека благочестиваго усердия? «Бог зрит на сердце». «Даждь Ми сердце твое», говорит Его премудрость человеку; и взаимно «даст ти Господь по сердцу твоему» (Пс.19:5). По сердцу Иерусалимской вдовицы, положившей в церковное сокровище две лепты, произнесен суд Христов, что малый дар ея больше всех великих. Малую деньгу безценною пред Богом делает благочестивое усердие. Во-вторых, благочестивое усердие помогает человеку в работе Господней, облегчает для него подвиги служения Богу, и ускоряет шаги его по пути к духовному совершенству. Когда человек мира и плоти слышит заповеди, по которым должно поступать человеку Божию: не люби мира, ни того, что в мире; отрекись от имения, то есть, или раздай оное бедным, или управляй им с таким равнодушием, как бы ты не имел онаго; умерь любовь к отцу и матери, к жене и детям, чтобы тебе не любить их больше, нежели Бога; отвергнись себя; возми крест: он ужасается тягости работы Господней, и не понимает, как может кто нибудь понести оную. Напротив того не только всесильный Подвигоположник говорит: «иго Мое благо, и бремя Мое легко есть» (Мф.11:30); но и подобострастный нам раб Его сказует, что «заповеди Его тяжки не суть» (1Ин.5:3). Как же согласить столь различные между собою виды одного и того же дела? – Соглашение сие заключается в понятии благочестиваго усердия. «Путь заповедей Твоих текох, – говорит Псалмопевец, – егда разширил еси сердце мое» (Пс. CXVIII. 32). Он дает чрез сие разуметь, что путь заповедей Божиих, путь жизни благочестивой и духовной, кажется трудным, человек коснит на нем, колеблется, претыкается, воспящается, не умеет переставить ноги, дотоле, доколе сердце его сжато, холодно, не возбуждено к добру: но когда оно разширяется духовным жаром, возбуждается Божественным желанием, тогда человек бежит путем Божиим легко и скоро. Опытный разумеет сие: а дабы удобнее было разуметь каждому, пусть обратят внимание на то, как много делает горячность духа в обыкновенных делах человеческих. Укажу на один случай, в котором вдруг можно видеть и действительный, обыкновенный опыт, и вместе притчу, имеющую высшее, духовное знаменование. Иаков сам себя отдал в работу Лавану на семь лет с тем, чтобы, вместо платы, получить Рахиль в супружество: «и Быша пред ним, – говорит дееписание, – яко малы дни, занеже любяше ю» (Быт. XXIX. 20). Рахиль, красная взором, знаменует красоту созерцания духовнаго. Если в духе человека зажглась любовь к красоте Божества и Божественнаго: то хотя и многие годы должно будет провести в трудных подвигах благочестия для приобретения полной радости спасения; будут пред ним, яко малы дни, занеже любит то, для чего работает. Сим образом изъясняется то, как Апостолы среди гонений проходили с проповедию Евангелия вселенную от края до края, и не утомлялись; как Мученики радовались во страданиях; как Преподобные в суровом и скудном пустынножительстве находили блаженство, и не хотели променять онаго ни на какую иную жизнь. В-третьих, горячность усердия к Богу может быть полезна в особенности, для охранения человека от искушений со стороны плоти и мира, и духов злобы и прелести. Духовные наблюдатели изъясняют сие простым подобием. Когда котел кипит на огне: тогда не смеют к нему приближиться, ни насекомое, чтобы осквернить, ни наглое домашнее животное, чтобы похитить пищу, приготовляемую в нем для человека. Но когда снимется с огня и остынет, тогда насекомыя роятся около него, и падают в него, и наглый пес

471

может приближиться, осквернить, похитить. Подобно сему, когда душа человека кипит огнем Божественнаго желания: сей духовный огнь служит ей в одно время и силою для действования, и бронею для защиты. Но если небрежение допускает угаснуть сему огню; и благочестивое усердие остывает: то суетные, лукавые, нечистые помыслы родятся и роятся в области чувственной, падают во глубину души, и оскверняют ее, и может придти наглая страсть, и расхитить в душе, что в ней уготовлялось для благоугождения Богу. Что мнится вам братия? Не есть ли горячность духа к Богу качество, преимущественно вожделенное? Так подлинно. И сию мысль находим у Самого Спасителя Нашего. «Огня приидох воврещи на землю, – глаголет Он, – и что хощу, Аще уже возгореся» (Лук. XII. 49). То есть, как желал бы я, чтобы он уже горел! Что жь это за огнь, столь вожделенный Пришедшему спасти человека? Без сомнения, не огнь разрушающий, но огнь оживляющий, огнь духа, ввергаемый в землю сердца, который, по выражению Пророка, «разваряет и очищает, яко сребро, я яко злато; и очистит сыны Левиины», то есть, сынов сердца; «и прелиет я яко злато, и яко сребро; и будут Господеви приносяще жертву» духовную "в правде" (Мал. III. 3). Сей Божественный огнь, которым Иисус Христос так желал воспламенить сердца человеков, горел уже тогда в собственном Его сердце, как в своем источнике, как то обнаруживают непосредственно за вышеприведенными следующия слова Его: «крещением же имам креститися», то есть, крестным страданием; «и како удержуся, дóндеже скончаются» (Лк.12:50)! То есть, как Я томлюсь, доколе сие совершится! Что значит сие томление, как не то, что Его сердце горело желанием страдания и крестной смерти, дабы сею жертвою умилостивить Бога Отца, и совершить спасение человеков? После таковых размышлений не болезненно ли, братия, помыслить, что есть и в называющихся Христианами сердца, остающияся только землею, в которую еще не ввержен огнь Христов, хладною, чуждою жизни Божией? Не печально ли примечать, что некоторые работают Господеви только в внешних делах благочестия и добродетели, поверхностно, принужденно, без возбуждения духовнаго, без усердия искренняго и глубокаго? Бедные! они понимают, что слишком опасно было бы не работать Господеви совсем; но работая не усердно, делают сами себе двоякий вред: и увеличивают тягость своей работы, и не достигают всего плода, от нея возможнаго. Могут некоторые сказать: мы желали бы иметь горящий к Богу дух, но что делать, если сие нам не дается? На сие ответствуем: если Божественный Спаситель наш во дни плоти Своея так желал ввергнуть Божественный огнь Свой в сердца человеков: думаете ли вы, что Он менее желает сего ныне? «Иисус Христос вчера, и Днесь, той же и во веки» (Евр.13:8). В Нем и ныне, как всегда, и для каждаго, как для всех, – в Нем живот и свет человеков, свет непрестанно просвещающий, живот непрестанно оживляющий. «Приступите к Нему, и просветитеся» (Пс.33:6). Положите пред Ним землю сердца вашего, и Он возжжет в ней Свой животворный огнь. Сделайте для Него не многое, что теперь есть в вашей возможности, и Он сотворит для вас, что есть в Его всемогуществе и всеблагости. Возбуждайте сердце ваше воспоминанием безчисленных и непрестанных благодеяний Бога Творца и Промыслителя, и размышлением о безпредельной любви Искупителя, который, недовольствуясь быть вашим благодетелем, соделал Себя вашею жертвою и вашею пищею, – сохраняйте, сколько можно, совесть вашу не возмущенною и мирною, а если она возмущена грехом, не медлите очищать и умирять ее покаянием; заставляйте себя безленостно и безропотно работать Господеви со страхом, доколе не дастся вам работать Ему с радостию; не приписывайте себе успехов, какие дадутся

472

в служении Богу, но восписуйте все благое благодати Его, держите себя чрез молитву и смирение, непрестанно поверженными пред Богом, как земля пред солнцем. Верен Бог, сияющий видимым солнцем Своим на злыя и благия, по обетованию благодати Своея, возсиять и в сердцах ваших, согреть и воспламенить их духом Своим Святым, да будете «духом горяще, Господеви работающе» (Рим.12:11), не только, яко верные раби, тщательно, по усердию, но и яко присныя чада, радостно, по любви, да имеете утешение внутреннее, да достигнете воздаяния вечнаго. Аминь.

94. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы473

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.) 1832 год

Да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве. Матф. VI. 18. У гроба Пресвятыя Девы Марии, Церковь поставляет нас ныне в благочестивое созерцание. Ибо что такое церковный праздник, если не благочестивое созерцание, в котором дух отдыхает от труда плоти, и собирает силы для работных дней жизни? Что же видим, быв поставлены у гроба Пресвятыя Девы? Зрелище необыкновенное! – Обыкновенно до гроба – свет и ясность, далее гроба – мрак и неизвестность: но здесь совсем напротив. До гроба – какое высокое достоинство и добродетель в какой глубокой тайне и безвестности! Далее гроба – какой свет и слава, какое торжественное воздаяние достоинству и добродетели! Не много нужно труда для изъяснения, что нравственное достоинство Преблагословенныя Девы Марии должно признавать безпримерно высоким. Сие видно само собою из достоинства служения, в которое она избрана и возведена. Если бы нашлась добродетель выше, нежели Ея: то была бы несообразность в том, что Она преимущественно избрана быть жилищем, престолом, Материю Бога Слова. Но в судьбах и делах Божиих несообразности быть не может

474

. Следственно, как верно то, что Мариам есть «благословенная в женах», то есть, благословенная высочайшим благословением пред всеми прочими женами: так же верно и то, что добродетель Ея есть высочайшая, чистейшая, совершеннейшая, хотя впрочем Она чиста и совершенна помощию того же Христа, Который соделался наградою Ея чистоты и совершенства. Но посмотрите, сколько знают, как видят достоинство Мариами прежде гроба Ея. Кому лучше было знать Ее, как не тому, кто удостоен был доверенности хранить сие сокровище мира, сию запечатленную сокровищницу Неба? Но Иосиф вначале так мало знал, сколь высоко должно чтить Ее, что почитал даже возможным «обличить» Ее, хотя и не хотел того. Иосиф готов был повергнуть безценное сокровище, если бы оно не было надежнее оберегаемо более просвещенными хранителями, Ангелами. «Не хотя ея обличити, восхоте тай пустити ю. Сия же ему помыслившу, се Ангел Господень во сне явися ему» (Матф. I. 19–20). О дивно-молчаливая Дево! Не ближе ли было Тебе самой известить Иосифа о том, о чем наконец известил его Ангел? Почто ждала Ты дальняго вестника с неба? Почто не спешила на помощь праведнику, почти впадшему в несправедливость? – Без сомнения для того, «да не явишися человеком», с Твоею добродетелию, с Твоею благодатию, с Твоим достоинством, "но" единственно «Отцу Твоему» небесному, «Иже в тайне». Тайну высокаго достоинства Девы Богородицы более или менее открывали Ангелы, звезда, волхвы, пастыри, Симеон: но Ангелы возвратились на небо; волхвы на Восток; звезда скрылась; Симеон с миром отпущен из мира сего; свет Вифлеемской славы потушен гневным дыханием Ирода и кровию младенцев; Мария скрывалась то в Египте, то в Назарете, а Ея достоинство и знаменитость – в Ея сердце. «Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердце своем» (Лук. II. 19). Пришло время, когда слава премудрости и чудотворений Сына Мариина просияла в Иудее и Галилее. Надлежало бы отблеску славы Сыновней вскоре озарить и лице Матери. Однажды нечаянно показалось, что сие начинается. Другая, может быть мать, или сильно желающая быть матерью, живее других вообразила счастие Матери благословенной, и всенародно предалась восторгу, который побуждал ее прославлять Иисуса, и вместе с Ним Его Матерь. «Воздвигши некая жена глас от народа, рече Ему: блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал» (Лук. XI. 27). Но приметьте: она говорит околичностями; ублажает «чрево и сосцы», а не произносит имени Той, Которую прославляет. Почему? – Без сомнения потому, что не знает Ея ни в лице, ниже по имени. Другие знали Мариам и в лице и по имени: потому что не могли не знать сего: и несмотря на сие оставались в самом странном о Ней неведении. Послушайте, что говорят сограждане и соседи Иисуса и Марии. «Откуду сему премудрость сия, и силы?» (Следственно, они слышат премудрость Иисуса, видят чудеса Его, признают их, и побуждаются ими узнавать все, что до Него касается). «Не сей ли есть тектонов сын? Не мати ли Его нарицается Мариам» (Матф. XIII. 54–55)? Видите, они не умеют даже сказать: Иосиф, сын Давидов, Мария, дщерь Давидова; они знают только то, что в глазах: – что Иосиф есть ремесленник, что Мария есть – Мария. Как же не знают они даже того, что Евреи так заботливо старались знать и о себе, и о других? Как не знают рода и происхождения Марии? – Не иначе можно изъяснить сие, как тем, что Пресвятая Дева, не желая ни в чем «являться человеком», не ища никакого человеческаго утешения, не хотела и того, чтобы в уничижении бедности Своей утешать Себя пред человеками достоинством Своего рода; и потому не делала гласным Своего происхождения так же, как Своей добродетели и благодати. Но что уже дивиться тому, что чужие, дальние ли то, или ближние, долго не дают славы Той, Которую должны «ублажать все роды» (Лк.1:48)? Сам Сын Ея, – усомнился бы я сказать, если бы можно было усомниться пересказывать сказанное самою Истиною, – Сам Сын Ея, повидимому, не решается

475

дать Ей пред человеками славу, подобающую матери; и Он является как-бы не знающим, или не желающим знать Ее. «Кто есть Мати Моя» (Матф. XII. 48)? вопрошает Он. Как-бы ищет, кому даровать имя, честь и славу Своея Матери, умалчивая о Той, Которой Его рождение дало право на сии отличия

476

. «Мати Моя и братия Моя сии суть, слышащии слово Божие и творящии е» (Лук. VIII. 21). Говоря таким образом, Господь не отчуждает Матери Своея по плоти: Поелику слышит слово Божие паче других Та, Которая услышала оное прежде других; и творит оное деятельнее других Та, Которая сотворила Ему достойную обитель

477

во чреве Своем. Но, во-первых, Господь возвышает Своим изречением слушающих и творящих слово Божие, и возбуждает к сему спасительному деланию; во-вторых, и Он, в приведенном изречении, сообразуется с собственным правилом Своея Матери, чтобы «не являться человеком», – сколько можно уклоняться от славы человеческой, ища славы Божией; и Он медлит, отлагает явить человекам всю честь и славу Той, Которая есть «честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим». Иду далее поприщем земной жизни Иисуса и Марии: тоже повсюду. Где наиболее является слава, там отнюдь не является Мария, как например, при торжественном входе Господнем во Иерусалим. А если где является Матерь Господня, там не слава Ее встречает, как например: «стояху при кресте Иисусове Мати Его и сестра Матере Его» (Иоан. XIX. 25). Последуем за Распятым, чрез дверь гроба, в область славы Воскресшаго. Уже не первый только, но и последний по вере ученик Его славит Его Божество: «Господь мой и Бог мой!» (Ин.20:28) Уже за славою Господня воскресения следует новая Божественная слава вознесения Его на небо. Ищу человека, действия, слова, в котором бы

478

, хотя теперь, явилась слава «Матери Господа моего» (Лк. 1:43), которую, правда, еще очень рано, только без свидетелей, и без последствий возвещала праведная Елисавета: ищу и – не нахожу. "Сии вси" – написано об Апостолах после вознесения Господня – «бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами и Мариею Материю Иисусовою» (Деян. I. 14). Какое неожиданное повествование! Не только после Апостолов, но даже после неких неизвестных жен, едва наконец вспомнили наименовать «Марию Матерь Иисусову». Что это такое? Неужели повествователь не довольно чтит Матерь Божию? – Сохрани Бог допустить сию мысль, оскорбительную не только для Пресвятыя Девы, но и для Cвятаго Евангелиста Луки! Что ж это значит? – То, что Cвятый Лука так пишет в книге Деяний Апостольских, как вела себя Пресвятая Дева между Апостолами; а Она, хотя, по высоте благодати, в духе, невидимо председательствовала в соборе Апостолов, – по смирению сердца, во плоти, видимо, не допускала до Себя никакой славы, не употребляла никаких преимуществ, поставляла Себя в ряду с прочими женами, учила их Своим примером тому, чему после учил их Апостол Павел словом: «жены ваша в церквах да молчат» (1Кор. XIV. 34). «Жена в безмолвии да учится со всяким покорением; жене же учити не повелеваю» (1Тим. II. 11–12). Желал бы я – скажу мимоходом – чтобы в сей священный пример пристально всмотрелись наши чуждающиеся братия, которые, прежде суда Христова, осудив без разбора всякое священство

479

, и за то наказав сами себя произвольным лишением священства, к довершению безпорядка, поручают начальствовать у себя в общественном

480

Богослужении девам, – без сомнения, не мудрым, а юродивым

481

! Ибо какая дева, кроме юродивой, дерзнет принять на себя в Церкви то, к чему не дерзала приступать Пресвятая Дева Богородица? Теперь посмотрим на другое, необозримое по пространству, но уже удобозримое по светлости, поприще, которое открылось для Пресвятыя Девы Ея успением. Как скоро сие совершилось: собор Апостолов, как говорит благочестивое предание, отвсюду собран Духом Божиим, чтобы не столько оплакивать, сколько праздновать Ея погребение. Как прежде неверие Фомы обращено в доказательство достоверности воскресения Христова: так теперь умедление Фомы обращается в средство к прославлению вознесения Богоматери, – еще сокровеннаго, как сокровенна была жизнь Ея на земли

482

. Восприяв славу Божию на небеси, с сего времени Она не отвергает и человеческой славы на земли, прежде неугодной для Ея смирения, теперь полезной и благотворной для живущих на земли

483

. Слава Ея имела и своих врагов, подобно как и слава Христова: но в сем-то наипаче является Божественная сила благодати, что враги служат ей не столько препятствием, сколько средством к достижению ея целей. Что произвели еретики, которые так и хитро и дерзновенно

484

усиливались похитить у Пресвятыя Девы Марии высокое наименование «Богородицы»? – То, что Православная Церковь, остерегаясь от их лукавства и дерзости, стала еще ревностнее прежняго прославлять Пресвятую Богородицу, от чего нет теперь в Церкви ни одного дня, ни одного Богослужения, которые бы не были «преукрашены Ея Божественною славою». И это не есть простой перекор слов православных противу еретических, но действительное сражение духовных сил и совершенная победа силы Христовой над силою Его противников. Ибо славящия уста утомились бы в продолжение веков, если бы, на глас молитв и славословий, не посещала верующих Пресвятая Богородица Своею могущественною помощию, принося душам Христа с Его благодатию, подобно как Она является носящею Его на руках, в наших священных изображениях. – «Радуйся благодатная! Слава Твоя Боголепная Богоподобными сияет чудесы!» Вот, братия, что видится мне ныне, чином церковным и долгом служения поставленному на страже, в созерцании, у гроба Пресвятыя Девы Богородицы. Но к чему сие видение? – Ибо созерцание благочестивое должно быть не праздно, а деятельно. – К тому, чтобы пример сокровенной жизни Ея споспешествовал нам – и уразуметь, и принять, и делом исполнять учение Христово: «да не явишися человеком... но Отцу твоему, Иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве». Подвизайся, делай добро, служи Богу: но берегись, чтобы твоих подвигов, твоих добродетелей, твоего благочестия не обнаруживать пред людьми без нужды, произвольно, самодовольно, тщеславно

485

; имей Бога свидетелем твоей совести, и Он будет мздовоздаятелем твоим за все, что ты, не примечаемый человеками, для Него делаешь или терпишь. Господь заповедует тайну, во-первых, для дел человеколюбия: «тебе творящу милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя» (Мф.6:3). Во-вторых, для дел благочестия: «егда молишися, вниди в клеть твою, и, затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне» (Мф.6:6). В-третьих, для дел самоотвержения и умерщвления плоти: «да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне». Следственно, тайну скромности и смирения заповедует Он для всех обязанностей человека к Богу, ближнему и самому себе, – для всякой добродетели, – для всех дел Закона. Скажут: но как же исполнится Христово же слово: «тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех» (Матф. V. 16)? – Не заботьтесь; слово Христово исполнится само собою, и не потребует вашей помощи. Сказано: «да просветится свет ваш», сам собою, естественно, как светит всякий свет; а не сказано: выставляйте на показ свет ваш. Добрыя дела суть дела света по естеству: делайте тайно, – свет просияет, когда, и сколько повелит Бог Светодавец. Беда в том, если делаете дела темныя, злыя: от сих, конечно, нет и не будет света, и Бог не будет ими прославлен. Скажут еще: как же и молиться, или проповедывать в Церкви, если и дела благочестия творить должно в тайне? – Дабы ответствовать на сие, напомним, что в том же самом поучении, в котором Спаситель наш говорит о молитве в тайне, говорит и о даре, приносимом к олтарю: «аще принесеши дар твой ко олтарю» (Матф. V. 23); а сие бывает в Богослужении открытом и торжественном. Из сего видно, что заповедию о тайной молитве не отменяется обязанность участвовать в общественном церковном Богослужении. Но есть и в сем случае своего рода осторожность, чтобы не являться человекам тщеславно, а смиренно предстоять Отцу небесному, Иже в тайне. Если, стоя в церкви, ты совершаешь действия благоговения, общия всем присутствующим, но стараешься удерживать, или делать неприметными, особенныя в тебе движения возбужденнаго благочестия, воздыхания или вопли, готовые исторгнуться, слезы, готовыя пролиться: в сем расположении ты и среди многочисленнаго собрания сокровенно предстоишь Отцу твоему, Иже в тайне. Помыслим, братия, сколь и неблагородно, и тягостно, и безполезно жить только на показ, как поступают многие и в нравственной, и в общественной, и в домашней жизни. Все показывают, все выставляют, о всем трубят, всякое ничтожное дело провозглашают, подобно как кокошь свое новорожденное яйцо. Но провозглашение кокоши основательнее; она возвещает яйцо, которое подлинно родилось и остается: а тщеславные возвещают то, чего нет, или провозглашением уничтожают провозглашаемое. Например: сделано дело благотворения: хорошо; до сих пор оно существует. Но если сделавший и хвалится оным: то доброе дело исчезает. Теперь открылось, что нет добраго в его сердце; там тщеславие. Нет добраго в его деле; произведение тщеславия не есть доброе дело. Нет добраго даже в глазах людей: ибо они проникают тщеславие, и если славят дело тщеславнаго, то в тоже время разглашают и укоризны его тщеславию. Кольми паче нет здесь добраго пред Богом. Он отказался от тщеславных, когда сказал: «восприемлют мзду свою» (Матф. 6:2, 6, 16). Христианин! Будь, а не кажись: вот одно из важных для тебя правил. Познай несравненное достоинство скромной, тихой, сокровенной добродетели. Ей свойственно быть тайною для земли: потому что она небесной породы, и для неба существует. Совершай ее в тайне, и охраняй от глаз человеческих, часто нечистых и вредящих ея чистоте

486

, а представляй тщательно и непрестанно чистому и очищающему оку Божию. «И Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве». Аминь.

95. Слово в день Тезоименитства Благовернаго Государя, Наследника Престола, Цесаревича Великаго Князя Александра Николаевича

(Говорено в Успенском соборе, августа 30 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.) 1832 год

Бога бойтеся, царя чтите. (1Пет. II. 17). В собрании боящихся Бога и чтущих Царя, не трудно возвещать сие учение. Прежде нежели предложено, уже оно принято; прежде нежели проповедано, исполняется

487

. Ибо что привело вас в сей Дом Божий, как не благочестие, или страх Божий? Что собрало вас именно ныне, и собирает в подобные нынешнему дни славы, радости и надежды Царевы, если не благоговейное почтение к Величеству Помазанника Божия, соединенное с любовию к Нему и к исполненному надежд – Наследнику Его величия и добродетелей, и с желанием сохранить надолго сии дары Божии? Итак нужно ли повторять: «Бога бойтеся, царя чтите»? Радуюсь, если не нужно; надеюсь, что не будет сие излишно. Может быть, не каждый из нас размышлял, что значит, что две заповеди: «Бога бойтеся, царя чтите», в учении Святаго Апостола Петра поставлены рядом, в непосредственном одна с другою сближении. А в сем размышлении, может быть, найдется нечто достойное внимания. Подобное сближение мысли о Боге с мыслию о царе встречаем и у самого Иисуса Христа, когда Он говорит: «воздадите Кесарева Кесареви, и Божия Богови» (Матф. XXII. 21). Но здесь сочетание мыслей произведено не просто изволением говорящаго, а сложностию вопроса, на который Он ответствует: «достойно ли есть дати кинсон Кесареви, или ни?» (Мф.22:17) – вопрошали Господа ученики Фарисеев и приверженцы Ирода, ожидая, что если ответ будет: должно; то Фарисеи могут обвинить Иисуса пред народом в недостатке ревности по законе Божием, в котором написано: «пол дидрахмы дань Господу» (Исх. XXX. 13), а не земному царю; если же ответ будет: не должно; в таком случае Иродиане обвинят Иисуса пред Римским правительством, в речах возмутительных против Кесаря. Чтобы разсечь сию обоюдную сеть, потребен был обоюду острый ответ: отдайте Кесарево Кесарю, – заплатите дань Кесарю монетою, которая носит на себе его изображение и надпись, – знак его власти, и его ручательства за безопасность собственности; отдайте Божие Богу, – отдайте в дань храму Божию пол-дидрахмы, по предписанию закона Божия. Есть обязанности не только к Богу, но и к Царю; одне другим не противоречат; и те и другия вместе исполнять можно и должно. Изречения Святаго Апостола Петра в его Послании не управляются какою либо приметною, внешнею, случайною причиною. Его мысли свободно следуют созерцанию истины, и его слова его же мыслям. Вслед за мыслию о Боге само собою родится у него мысль о царе, и обязанность к царю становится рядом с обязанностью к Богу. Что же особенно примечательное можем мы открыть в сем сочетании мыслей Апостола? Прежде ответа на сей вопрос, надобно вспомнить, что написанное в первом веке Христианства теперь предлагается людям девятнадцатаго века, что впрочем дух Евангелия, как Дух Божий, объемлет все времена; и что посему он изрекает в первом веке то, и таким образом, что и каким образом нужно и удовлетворительно и для девятнадцатаго, равно как для всех прочих веков. Несчастное свойство мудрования, более в нынешния времена, нежели прежде, господствующее в умах, есть недоверчивость к истине, во всяком роде познаний. О всем, что прежде было признаваемо твердым основанием прочих познаний, теперь спрашивают, точно ли это есть основание, и, под предлогом испытания и удостоверения, разными образами подкапываются под оное, не догадываясь, что сия работа есть только разрушительная, а не созидательная. На чем основано правило: «Бога бойтеся»? На чем основано правило: «Царя чтите»? Не потому ли Священник проповедует почтение к Царю, что надеется от него покровительства своему служению? Не потому ли Царь покровительствует Олтарю, что надеется иметь его подпорою Престола? Не взаимная ли только польза соединяет Олтарь с Престолом? Прости меня, Святая

488

, Божественная Истина, что я пред Твоим Святилищем принужден открыть часть глубин омраченного, низверженнаго мудрования! А ты, достойное последних времен мудрование, высокое только в гордом о себе мнении, глубокое только потому, что роешься в земле и прахе чувственных опытов и мелочных изысканий, плодовитое только сомнениями и подозрениями, твердое только в упрямстве неверия! Слыши, если хочешь слушать безпристрастно, истина не колеблется стать против твоего дерзновеннаго испытания, и просто явиться пред твоими ухищренными изысканиями. Да, есть в том польза, когда Олтарь и Престол союзны; но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая и тот и другой. Благо и благословение Царю, покровителю Олтаря; но не боится Олтарь падения и без сего покровительства. Прав Священник, проповедующий почтение к Царю: но не по праву только взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось и без надежды взаимности. Вот человек, который недавно был рыболовом, и который, перестав быть таким, не сделался чем нибудь важным для Иерусалима и Рима, и несколько других, подобных ему, вопиют Иерусалимлянам и Римлянам, Иудеям и язычникам: «Бога бойтеся!» Веруйте в Господа Иисуса! Сей голос проходит вселенную, проходит веки. Тысячи и мириады Иудеев веруют в Иисуса, ими распятаго. Миллионы бывших многобожников убоялись Бога Единаго. Повсюду Христианские Олтари на развалинах Синагог Иудейских и капищ языческих. Какой могущественный царь помог сему огромному перевороту? Константин Великий? – Никак! Он пришел к Олтарю Христову, когда сей уже стоял на пространстве Азии, Европы и Африки; – пришел не для того, чтобы поддержать оный своею мощию, но для того, чтобы с своим величеством повергнуться пред его святынею. «Живый на небесех» рано «посмеялся» (Псал. II. 4) тем, которые поздно вздумали унизить Его Божественную Религию до зависимости от человеческих пособий. Чтобы сделать смешным их мудрование, Он три века медлил призывать сильнаго Царя к Олтарю Христову; а между тем со дня на день возставали на разрушение Олтаря сего цари, народы, жрецы, мудрецы, сила, искусство, корысть, неправда, хитрость, ярость. Что же наконец? – Все сие исчезло: а Церковь Христова стоит; не потому, что поддерживается человеческою силою, но потому, что и «врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18); потому, что Христос царствует и Своим Царством утверждает вселенную, а не вселенною Свое Царство. «Господь воцарися, в лепоту облечеся; – ибо утверди вселенную, яже не подвижится» (Псал. XCII. 1). Вот и другое воззвание бывшаго рыбаря: «царя чтите». Пусть поищут мудрецы сомнений и подозрений, какая бы взаимность, выгода, надежда могла заставить сего проповедника пристрастно благоприятствовать царю. Кто был царь, который прежде и ближе других встретился с проповедию Святаго Петра? – Ирод. Какия же услуги оказал Ирод Христианству? – "Возложи", говорит Книга Деяний Апостольских, «возложи Ирод царь руце озлобити некия от Церкве. Уби же Иакова брата Иоаннова мечем. И видев, яко годе есть Иудеем, приложи яти и Петра, – егоже и емь всади в темницу» (Деян. 12:1–4). Ангел чудесно избавил Петра от темницы и от Царя: и после того Петр проповедует: «царя чтите». Чем также наградила Петра за подвиги Апостольские держава Римская? Не крестом почести, а крестом распятия. Петр ожидал сего, с вероятностию, по примерам, даже с достоверностию, по предсказанию Господа: и почтение к царю проповедывал подданным царя, от котораго пострадать готовился. На чем же основывалась сия проповедь? – Конечно не на взаимности, выгоде, надежде. На чем же? – Без сомнения, на истине Божественной, а не человеческой. «Бога бойтеся: царя чтите». Первая из сих заповедей тверда самостоятельно: в мысли о Боге необходимо заключается мысль о благоговении к Богу. На первой утверждается вторая: ибо если вы боитесь Бога, то не можете не уважать того, что постановил Бог; но как, по слову другаго Апостола, «несть власть, Аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. XIII. 1), и власть верховная, ближайший на земли к Богу, «Божий слуга есть» (Рим. 13:4): то, благоговея истинно пред Богом, вы не можете не чтить усердно и Царя. Теперь открылось, что думал Апостол, когда с мыслию о страхе Божием непосредственно соединил мысль о почтении к царю. Он хотел кратко, но притом, чисто и основательно преподать учение о должности Христианина и гражданина. Сказав: «Бога бойтеся», он изложил учение Христианина, и вместе положил основание учению гражданина. Сказав непосредственно за сим: «царя чтите», он не только изложил учение гражданина, но и утвердил оное на незыблемом основании Божественной Религии. Он вдруг показал – как независимое, Божественное достоинство Религии, так, зависящее от устроения Божия, достоинство Царскаго Престола; как важность союза между Олтарем и Престолом, так ничтожность низких, недостойных помыслов о том и другом. Христиане! Если Апостольская заповедь: «Бога бойтеся», некогда своею внутреннею силою покорила себе неведавшие Бога умы, враждебныя против Бога сердца язычников; если ее верно исполняли среди бедствий Христианства, под пытками гонителей онаго: то мы, которые родились под священным и благотворным владычеством сей заповеди, ныне, когда за ея исполнение не только не преследуют, но и одобряют, какое извинение можем найти для себя, если мы хладны к благочестию, недеятельны в исполнении воли Божией? Если непосредственно подле великой заповеди: «Бога бойтеся», могла стоять заповедь: «царя чтите», тогда, как царь не чтил истиннаго Бога и преследовал Его чтителей: то как и священна, и легка, и сладостна должна быть для нас сия последняя заповедь, когда Царь, над нами царствующий, не только знает и исповедует единаго с нами истиннаго Бога, но и освящен помазанием Божиим, покровительствует истинное благочестие Своею властию, уполномочивает Своим примером, ограждает Своими законами и правосудием, чтит Святых Божиих, как и недавно почтил Он с Церковию новопрославленнаго Святителя Митрофана

489

? «Бога бойтеся: царя чтите». Сии две заповеди так соединены для нас, как бы два ока на одном лице истины и правды. Не разрозните их; не обезобразьте лица истины; не повредите одного из очей ея. Боимся Бога, – говорят некоторые суеверы; и отрекаются молиться за царя, или давать ему дань, или вступать в его службу. Не очевидно ли, что это не последователи благочестия, но враги онаго, также как и отечества? Христос учил: «воздадите Кесарева Кесареви». Апостолы учили: «царя чтите». Кто учит не тому, чему поучал Христос и Его Апостолы: тот не последователь, а враг Христов. Негде есть и инаго рода политические раскольники; они хотят, к соблазну народов, иметь царя, не освященнаго Царем царствующих, закон человеческий без закона Божия, власть земную без власти небесной, присягу без имени Божия. Знаете ли, что делают сии неугомонные мудрователи? Они хотят выколоть у правды правое око. Можно ли основать закон и власть только на зыбком песке мнений людских? Как может стоять земля без неба? Что значит слово: Клятва, без Всевидящаго и Всемогущаго, Который Один дает сему слову дух и силу, неколебимо поддерживающую вернаго и неизбежно карающую изменника? Братия! Да стоим твердо во всецелой истине и правде. Боящиеся Бога! «Царя чтите». Чтущие Царя! «Бога бойтеся». Аминь.

96. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Величества в Успенский собор

(Говорена сентября 20 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1832 год

Благочестивейший Государь! Каждый год является весна, каждый день восходит солнце: но явление их всегда ново, всегда радостно для земли, которая в них чувствует свою собственную жизнь. Так радость лицезрения Твоего, венчанный Свет наш, по благости Твоей к нам уже не редкая, и теперь, как-бы в первый раз, нова для нас, и полна, потому что сердца наши чувствуют в Тебе душу народной жизни. Да будет же наша о Тебе радость, радостна и Тебе; ибо кроме сего нет для Тебя за нас достойной на земли награды. Царь царствующих да продолжит сохранять Тебя, так же во всем Твоем царстве, как и в Твоем благословенном семействе, Отцем о чадех веселящимся.

97. Слово по освящении храма Святаго Духа на Московском Даниловском кладбище

(Говорено сентября 25 дня; напечатано в Христианском Чтении 1832 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1832 год

Благодать даяния пред всяким живым (да будет), и над мертвецем не возбрани благодати. (Сир. VII. 36). Радоваться на кладбище, правда, не очень у места: однако я не колеблюсь признаться, что с радостию нахожусь ныне на сем месте, куда в продолжении многих лет множество людей ежедневно приносит свои печали. Радуюсь, помышляя о снисхождении благодати Божией, которая сего новаго, верою ей предлагаемаго, жилища не отвергла; потому что благоволила совершиться освящению онаго по чину святыни. Радуюсь, помышляя о сем храме, вместо ветхаго новом, вместо близкаго к разрушению увековеченном, вместо скуднаго и малоудобнаго благоустроенном и благолепном. Радуюсь, воспоминая в вере и уповании преставльшагося раба Божия, который принес мне первую заботу о недостаточном устройстве бывшаго здесь храма, и еще двух подобных, и вверил нескудныя для каждаго из трех даяния, с такою при том строгою осторожностию, да «не увесть шуйца, что творит десница» (Мф.6:3), – что и не означенное именем его собственноручное писание о сем деле истребовал от меня назад, чтобы почерк руки не обнаружил его пред человеками. Возлюбившая благолепие дому Бога своего, душа! Бог видит твое имя, котораго я не произношу, повинуясь твоему завещанию: и да сохранит оное в книге живота; да украсит оное на небеси славою, без сомнения лучшею, нежели та, от которой ты благоразумно скрывался на земли; да скажет тебе там, где ты у Него почиваешь, что добрая мысль твоя не осталась без дела, и что даяние твое встретилось и с добрыми руками, и с обилием других даяний, так что добрый плод превысил добрую надежду. Радуюсь, помышляя о всяком рабе Божием, мало ли, много ли, по силе споспешествовавшем созданию и украшению сего храма и наипаче о понесшем все попечение и труд сего устроения. – И для чего же не сказать иногда что нибудь в Церкви о некоторых частных людях, если только не по человеческим видам сказать желается? – Незнатная женщина была та, которая помазала благовонным миром главу Господа Иисуса; и сие дело ея, по видимому, было простое, женскому образу мыслей свойственное: однако, за доброту ея намерения, Господь тогда же повелел о ней и деле ея говорить в Церквах всего мира. Можно говорить в Церкви о том, что делается для Бога и Церкви. – Что же радостно мне, при мысли о устроителе храма сего? – Не только то, что он щедро послужил здесь Богу стяжанием и трудом, но и в особенности, что вступил в сие дело тогда, как не был к оному привлекаем никакою нуждою, никакою обязанностию; – тогда, как имел уже на своем попечении другой храм; – тогда, как обнаруженная некоторыми холодность к сему делу представляла неблагоприятный пример, и мы, искавшие помощи оному, оказались было безпомощными. Не говорю о сем яснее потому, что ни на кого не только жаловаться, но и в мыслях моих сетовать не желаю: Бог да наставит на лучшее всех нас; Церкви же Своей Он верно не оставит без благопотребной во время помощи, как сказал я относительно к сему храму еще в минуты безпомощности, и как, по благости Божией, на деле оказалось. Радуюсь, думая о бедных и безпомощных братиях наших, которые при сем храме обретают себе и жилища новоустроенныя, и средства к постоянному призрению оных уготованныя, с тем же свободным доброхотством, которое действовало в созидании храма. Сказав сие, с моей стороны – по долгу благодарности, для других – в утешение и назидание, прибавлю для добродеющаго в Церкви: да не приложит он сердца своего к человеческой похвале, если слышит или услышит ее; да не восприимет мзды человеческой, суетной и ничтожной, за то, что делал для Бога, истиннаго и вечнаго Мздовоздаятеля; да возрадуется с нами, но не о себе, а о Господе, который благословил его и стяжанием, и намерением добраго употребления онаго, и благопоспешным исполнением намерения. Наконец, радуюсь я теперь, думая и о усопших братиях наших, зде лежащих. Ибо если не напрасно благочестивая древность ввела в обычай, чтоб они полагаемы были при Церкви; если есть для них польза от приносимых здесь за них молитв и великой безкровной Жертвы: то мне мнится, что и они вместе с нами празднуют, когда здесь молитвы и жертвоприношения о них возобновлены, распространены на три олтаря, упрочены. А что есть душам усопших польза от совершаемых за них молитв и жертвоприношений, о том не будет здесь неуместно сказать несколько слов, ради общаго нашего утешения и назидания. Есть в Христианстве люди, которые сами себя лишают утешения молиться за усопших. Какие это люди? – Без сомнения те, которые, приметным или неприметным для себя образом, больше любят умствовать, нежели веровать. Почему не приемлют они молитв за усопших? – Не видно другой тому причины, кроме той, что не понятно, как действие молитвы простираться может так далеко, – даже из одного мира в другой, из видимаго в невидимый. Человека, разсуждающаго таким образом, спросил бы я: понятно ли обыкновенному разуму действие молитвы человека живущаго за другаго живущаго, – особенно если молитва приносится за отсутствующаго, или же и за присутствующаго, но приносится для испрошения чего либо нравственнаго и духовнаго, как-то: прощения грехов, исправления от пороков, укрощения страстей, просвещения, утверждения в добродетелях? Две души, каждая с своим собственным умом, волею, склонностями, свободою, не суть ли одна для другой два отдельные мира, – отдельные тем более, что преграждены телами? Как же молитва одной простирает свое действие на другую? Пусть отвечают на сии вопросы, как хотят. Если возмутся изъяснить, как отдельность существа и свободы не мешает действовать молитве за живых: сим самым изъяснится, как таже отдельность не мешает молитве за усопших. Если скажут, что действие молитвы за живых возможно, хотя неизъяснимо разумом; то я скажу: не отвергайте же и действия молитвы за усопших потому только, что оно неизъяснимо, или таковым кажется. А по моему мнению, в предметах веры безопаснее то, чтобы меньше умствовать, а более верить, и утверждаться не на мудровании собственном, а на Слове Божием. Слово же Божие говорит: «о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы». Следственно по разуму, без благодати, не знаем, можно ли молиться за кого нибудь. "Но сам Дух, – продолжает Апостольское слово, – «ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными» (Рим. VIII. 26), в молитве каждаго, по его состоянию особенной; и тот же Дух, для общаго руководства в молитвах, наипаче общественных, явственно изрекает, о чесом подобает молитися. Например: «молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки» (1Тим. II. 1). Еще: «аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти; да просит, и даст ему живот, согрешающим не к смерти. Есть грех к смерти; не о том, глаголю, да молится» (1Иоан. V. 16). И еще: «молитеся друг за друга, яко да изцелеете. Много бо может молитва праведнаго поспешествуема» (Иак. V. 16). Послушаем еще, как Святый Апостол Павел и молится за других, и требует молитвы других. «Молимся всегда о вас, – пишет он к Солунянам, – да вы сподобит званию Бог наш и исполнит всяко благоволение благости, и дело веры в силе, яко да прославится имя Господа нашего Иисуса Христа в вас, и вы в Нем, по благодати Бога нашего и Господа Иисуса Христа» (2Сол. 1:11–12). И далее в том же послании: «прочее, молитеся о нас, да слово Господне течет и славится, якоже и в вас» (2Сол. 3:1). И в другом послании: «всякою молитвою и молением молящеся во всяко время духом, и в сие истое бдяще во всяком терпении и молитве о всех святых и о мне, да дастся ми слово во отверзение уст моих, с дерзновением сказати тайну благовествования, о немже посольствую во узах» (Еф. 6:18–20). Не собирая более свидетельств Священнаго Писания о молитве вообще, как о деле известном, приложим к особенному предмету настоящаго размышления те свидетельства, которыя доселе приведены. Если мы не знаем, о чем молиться; а для вразумления нашего незнания дано нам Священное Писание, «могущее умудрити во спасение», даже до того, что «совершен будет Божий человек на всякое дело благое уготован» (2Тим. III. 15–17): то от премудрости и благости Духа Божия, изглаголавшаго сие Писание, надлежит ожидать, что оно не только удовлетворительно наставит нас, о чем молиться, но и предохранит запрещениями, чтобы нам не молиться о том, о чем молитва была бы не угодна Богу. Чаяние сие оправдывается самым делом. Теперь же видели мы, как Священное Писание, заповедуя молитву «за вся человеки», от молитвы, Богу не угодной и человекам не полезной, предохраняет верующаго запрещением: «есть грех к смерти; не о том, глаголю, да молится». Из сего следует, что если о молении за усопших и нет в Священном Писании особенной, определительной заповеди, а выводится оное только из понятий и заповедей о молитве, более общих; но если притом нет против сего моления в Священном Писании никакого запрещения, как и действительно нет: то самое сие незапрещение, самое молчание Священнаго Писания есть уже доказательство того, что моление за усопших Богу не противно, и человекам не безполезно. Охотник до сомнений спросит: не излишне ли молиться о тех, которые умерли с верою и упованием? – Ответствую: не излишне ли, по видимому, молиться о Святых? Однако, Святый Павел велит молиться «о всех святых». Не излишне ли молиться о Апостолах, которые суть распространители благодати на всех прочих, и первые из Святых в Церкви: «положи Бог в Церкви первее Апостолов» (1Кор. XII. 28)? Однако Апостол Павел требует, чтобы молились о нем и не Апостолы, и притом тогда, как он уже приближался к венцу за подвиги Апостольства. Есть молитва в пользу самого Евангелия: «да слово Господне течет и славится», хотя Евангелие само есть «сила Божия во спасение всякому верующему» (Рим. I. 16): – можно ли бояться излишества в молитве за верующих? Или, спросят, – не тщетна ли молитва за умерших во грехе? – Ответствую: тщетна – за умерших во грехе смертном, смертию духовною, и в сем состоянии постигнутых смертию телесною, – за тех, которые внутренно отпали от духовнаго тела Церкви Христовой и от жизни по вере, своим неверием, нераскаянностию, решительным и конечным противлением благодати Божией. Где просвещенному и безпристрастному оку явны признаки сей горькой смерти; там нет места утешению молитвы: «есть грех к смерти; не о том, глаголю, да молится». – Но что может сделать молитва «о брате, согрешающем грех не к смерти»? Может «дать ему живот». Неужели и умершему телесно? – Святый Иоанн, котораго словами теперь мы руководствуемся, не говорит: «да»; но не говорит и – «нет». Он не запрещает молиться о умершем, тогда как запрещает молиться о грешнике отчаянном и безнадежном. Всепроницательная премудрость Божия, в Божественном Писании, не провозглашает довольно громко заповеди молиться за усопших, может быть для того, чтобы в надежде на сие

490

пособие, не обленились живущие, ранее телесной смерти со страхом свое спасение соделовать. Но когда и не возбраняет сего рода молитв: не то ли сие значит, что еще позволяет бросать, хотя не всегда решительно надежную, но иногда, и может быть часто, благопомощную вервь, отторгшимся от брега жизни временной, но недостигшим вечнаго пристанища душам, которыя между смертию телесною и последним всемирным судом Христовым, зыблются над бездною

491

, то возвышаясь благодатию, то низводясь останками поврежденной природы, то восторгаясь Божественным желанием, то запутываясь в грубой, еще не совсем совлеченной, одежде земных помышлений? И вот, может быть, почему моление за усопших издревле существовало и существует в Церкви, не как торжественно возвещенный, существенный член веры и строгая заповедь; но как благочестивое предание и обычай, всегда поддерживаемый свободным послушанием веры, и частными духовными опытами. Приведем на сие некоторыя свидетельства. «Благодать даяния, – пишет Сын Сирахов, – пред всяким живым да будет, и над мертвецем не возбрани благодати» (Сир.7:36). Что значит здесь «благодать даяния»? Если это дар олтарю; то слова: «над мертвецем не возбрани благодати», очевидно значат: принеси жертву по усопшем, или, что тоже, молись за усопшаго. Если же кто хочет признать более вероятным, что «благодать даяния» значит благотворение бедному; то слова: «над мертвецем не возбрани благодати», будут значить: подай милостыню в память усопшаго. Ту ли другую ли мысль имел Сын Сирахов: оне обе предлагают одно, им общее основание, – то, что живущий может и должен делать добрыя и душеполезныя дела ради усопшаго. В истории Маккавеев находим именно жертву и молитву за усопших. Иуда принес оную за воинов, умерших во грехе взятия военной добычи «от даров идольских», которыми благочестивый не должен был осквернять рук своих (2Мак. XII. 39–46). С тех пор, как образовалось общественное Богослужение Христианское, моление за усопших пошло в оное, как часть, постоянно к составу онаго принадлежащая. Свидетельствуют о сем все древния чиноположения Божественной Литургии, начиная от литургии Святаго Иакова, брата Господня. Посему нет никакого сомнения, что моление за усопших есть предание Апостольское. «Аще и грешен отъиде, – говорит Святый Златоуст, – елико возможно есть, помогати достоит: обаче не слезами, но молитвами, и мольбами, и милостынями и приношениями. Не просто бо сия умышлена Быша, ниже всуе творим, память о отшедших в Божественных тайнах, и о них приступаем, молящеся Агнцу лежащему, вземшему грех мира, но да отсюду будет им некая утеха. Ниже всуе предстояй жертвеннику, страшным тайнам совершаемым, вопиет: о всех во Христе усопших и памяти о них совершающих» (на 1 Посл. к Кор. бесед. 41). И далее говорит: «не ленимся убо отшедшим помогающе, и приносяще о них молитвы. Ибо общее лежит вселенныя очищение. Сего ради благонадежно о вселенней молимся тогда, и с мучениками, со исповедниками, со священниками именуем их. Ибо едино тело есмы вси, Аще и светлейшия суть уды удов. И возможно есть отвсюду прощение им собрати, яко то от молитв, от приносимых за них даров, от святых с ними именуемых». «Благочестивейший Государь, – пишет Евсевий о Константине Великом, – избрал местом своего погребения Церковь Апостолов, созданную им в Константинополе, в надежде участия в молитвах, совершаемых там в честь сих Святых, и для того, чтобы соединясь в Церкви с народом Божиим, сподобиться иметь участие в Божественной службе, в таинственной жертве, в молитвах верующих, даже и после смерти своей» (О жизн. Конст. кн. IV. гл. 71). – «Не должно отрицать, – говорит блаженный Августин, – что души усопших, от благочестия ближних живущих получают отраду, когда за оных приносится жертва Ходатая, или творима бывает милостыня в Церкви: но сие полезно только тем, которые в жизни заслужили то, чтобы им сие после было полезно» (О вер. над. и люб. гл. 110). Святый Григорий Двоеслов

492

представляет примечательный опыт действия молитвы и жертвоприношений за усопшаго, случившийся в его монастыре. Один брат за нарушение обета нестяжания, в страх другим, лишен был по смерти Церковнаго погребения и молитвы в продолжении тридцати дней; а потом из сострадания к его душе, тридцать дней приносима была безкровная Жертва с молитвою за него. В последний из сих дней усопший явился в видении оставшемуся в живых родному брату своему, и сказал: «доселе худо было мне, а теперь уже я благополучен; ибо сего дня получил приобщение» (Бесед. кн. IV. гл. 55). Но остережемся, чтоб после некраткаго священнослужения, не продлить слова до утомления. Для внимательных довольно сказаннаго, чтобы каждый подтвердил себе следующия, не незнакомыя, но нередко забываемыя правила: Первое: молись за усопших с верою и надеждою милосердия Божия. Второе: не живи сам небрежно, а старайся чистою верою и неотлагательным исправлением от грехов, упрочить себе надежду, что и за тебя, по твоей кончине, молитвы принесут душе твоей отраду, и помогут ей в достижении вечнаго покоя и блаженства в Боге, присно блаженном и препрославленном во веки. Аминь.

98. Слово по освящении храма493

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1832 год

Ты же сыне человечь, покажи дому Иизраилеву храм, и да престанут от грехов своих. (Иез. XLIII. 10). Если слово сие не даром лежит в священных книгах; если, как уверяет Апостол, «елика преднаписана Быша, в наше наказание преднаписашася» (Рим. XV. 4): то к кому из нас сие слово? Кому дается сие повеление? К кому препосылается сие увещание! После других, не простирается ли, может быть, и ко мне повеление: показать храм тем, которые могут смотреть на него со вниманием, особенно теперь, когда храм только что явился в своем существе и действии, потому что «слава Господня вниде во храм» (Иез. XLIII. 4)? Не должно ли, может быть, и предстоящим в сем храме, и видящим новоявленную святыню сию

494

, напомнить древнее увещание: «да престанут от грехов своих»? Грехи народа Иудейскаго, – холодность к истинной вере, пристрастие к суевериям языческим, корыстолюбие, роскошь, неправда, угнетение сильными слабых, непослушание подчиненных властям, возрастшия до разстройства жизни частной и общественной, после безплодных обличений от Пророков, после частных и непродолжительных наказательных посещений Божиих, привлекли наконец решительный суд Божий. Иерусалим взят и разрушен Вавилонянами. Храм Соломонов сожжен. Иудеи отведены в плен Вавилонский. Прекратилось законное Богослужение: потому что хотя оставались священники, но не было законом определеннаго и освященнаго места для Богослужения. Неудивительно, если горесть Иудеев доходила до отчаяния: потому что в прежних наказаниях Божиих гладом, войною, мором, они имели утешение и надежду в святом храме, который показывал, что союз их с Богом не вовсе прерван, и что путь к умилостивлению Его еще открыт; но когда Бог, отвергая согрешивший народ, отверг и место Свое Святое, тогда отвержение казалось окончательным и гнев неумолимым. В сие-то безнадежное, по видимому, время Бог берет между пленниками Вавилонскими Пророка Иезекииля, ведет его в духе в опустошенный Иерусалим; на развалинах и пепелище храма показывает ему целый храм, его устройство, размеры, законы, присутствие в нем славы Божией; и повелевает тайновидцу, посредством повествования, показать прочим Иудеям сие сколь величественное, столь же утешительное зрелище, котораго не могли они видеть обыкновенными глазами. «Ты же сыне человечь покажи дому Иизраилеву храм». То есть: скажи дому Израилеву, что храм Божий не в конец разрушен; что можно видеть его в духе, хотя и нет его для очей телесных; что над развалинами его носится его таинственный образ; что там дело идет о его устройстве, размерах, законах, а сие бывает тогда, когда готовятся созидать новый храм; что следственно есть надежда видеть новый храм Божий, и есть надежда Иудеям вновь быть народом Божиим, потому что Бог не станет созидать безлюдный храм. «Покажи дому Иизраилеву храм». Слышащие сие теперь, могут подумать, что сие до них не касается. Мы не Иудеи, скажут они, не имели несчастия по грехам лишиться своего храма; но имеем благословение Божие видеть храм, благочестивым

495

усердием воздвигнутый, и благодатию Божиею освященный. Признаю и я над делом вашим благословение Божие; сорадуюсь вам; призываю продолжение благословения Божия. Но не торопитесь с вашими прекословными помыслами. Вы тотчас услышите то, что верно не до одних Иудеев касается. «Покажи храм», глаголет Господь, «и да престанут отгрехов своих». Покажи храм: но не просто, не для одного любопытства, не для одного утешения сим видением, но для того, чтобы сие видение произвело в видящих действие, и действие сильное и решительное: «да престанут от грехов своих». О Господи, «обличаяй, и наказуяй, и научаяй, и обращаяй, яко пастырь стадо свое» (Сир. XVIII. 13)! Разве может видение храма Твоего иметь сию врачебную и спасительную силу? Разве может оно способствовать согрешающим, «да престанут от грехов своих»? О, если бы Ты научил нас, как с успехом употребить сие средство к нашему исправлению и усовершению, – нас, которые после желания и вознамерения престать от грехов своих, даже и не примечаем иногда, как впадаем во грехи, то прежние, то новые! Нет сомнения, что сие размышление и желание разделяют со мною многие, и таким образом открывается, что слово Божественнаго откровения, которым теперь мы занимаемся, касается не до одних Иудеев, но с пользою может коснуться до сердца всякаго, согрешившаго пред Богом. Будьте же внимательны. Дело точно до нас касается. Представляемое Иудеям чрез Пророка видение новаго храма, по необходимости должно было привесть им на память прежний храм, созданный Соломоном, и непременную судьбу бывшаго храма, которая не может измениться и для будущаго. Судьбу сию определил Бог, когда, по совершении и освящении храма, в видении Соломону сказал между прочим: «аще отвращающеся отвратитеся вы и чада ваша от Мене, и не сохраните заповедей Моих и повелений Моих; – и храм сей, егоже освятих имени Моему, отвергу от лица Моего» (3Цар. IX. 6–7). Сколь непреложна судьба сия, Иудеи дознали печальным опытом, в разрушении сего храма Вавилонянами. На все сие указует Бог, когда глаголет Иезекиилю: «покажи дому Иизраилеву храм». То есть: представь дому Израилеву образ новаго храма, и тем самым приведи на память судьбу храма прежняго, которая, как основанная на правде вечной, не может не быть судьбою и новаго; и пусть помыслят Иудеи, что должно им делать. Если приятно и вожделенно им видение новаго храма: то пусть позаботятся о сохранении храма. Если заботятся о сохранении храма: то пусть вспомнят, что грехи разрушили храм. Если знают, что грехами разрушается храм: то пусть перестанут быть разрушителями храма. «Покажи дому Иизраилеву храм, и да престанут от грехов своих». Видите, как сильно увещевало Иудеев видение храма, чтобы они престали от грехов своих. Но не тоже ли, Христиане, и нам говорит видение ныне новаго храма? Господь Христианскаго храма, Господь сего храма, не есть ли тот самый Бог, Который некогда храм Иудейский, по благоволению Своему воздвигнул, благодатию Своею освятил, во гневе Своем за грехи дважды отвергнул, и предал опустошению? Правда, во храме Христианском, преимущественно пред древним Иудейским, Бог является Богом милосердия и благодати в Единородном Сыне Своем Иисусе Христе, Спасителе грешных: но перестал ли Он, – может ли вечный перестать – быть также и «Богом правды»? Итак судьба перваго храма в мире не простирается ли на все храмы до последняго в мире? И над сим новоосвященным храмом не изрекается ли от Вышняго, угрожающее вместе и предохраняющее, определение: «аще отвращающеся отвратитеся вы и чада ваша от Мене, и не сохраните заповедей Моих, – и храм сей, его же освятих имени Моему, отвергу от лица Моего», или видимым отвержением осквернения и опустошения, или невидимым отъятием благословляющей и благодеющей руки, сокрытием благодатной силы святилища? А из сего не следует ли уже само собою и сие увещание: «покажи храм, и да престанут от грехов своих»? Пусть берегутся устроители храма, чтобы не быть его разрушителями. Утешающиеся благодатным видением храма да отвергаются

496

того, что ведет к лишению сего видения, сея благодати. «Да престанут от грехов своих». Скажет ли кто: желаю престать от грехов, но не знаю, как сего достигнуть? – Хорошо. Я покажу тебе одно из ближайших средств для научения сему. Сие средство есть храм. Ибо, сверх прославления Бога, во храме не иным чем занимаются, как тем, чтобы отвести человека от грехов, и обратить к добродетели. Не сему ли учат Пророческия и Апостольския писания, которыя здесь читают? Не сему ли учат священныя песни, которыя здесь воспеваются? Не сему ли учат примеры Святых, которые здесь ежедневно представляются? Приходи, внимай, и научишься и умудрен будешь. Показую тебе храм, да престанешь от грехов своих. Скажет ли кто еще: желаю престать от грехов, но не имею силы освободиться от них? Не спорю против сего признания, и поспешаю показать тебе близкое, отверзтое хранилище силы духовной. Сие хранилище есть храм. Что могущественнее Слова Божия, которым сотворено все, и которым возсозидается все? Здесь оно действует. Что сильнее молитвы, которая проходит облаки и преклоняет к себе Вышняго? Здесь она живет, как в своем доме: ибо храм, по слову Писания, есть «дом молитвы» (Лук. XIX. 46). Что благотворнее присутствия Господа нашего Иисуса Христа, Который для того и «прииде в мир, чтобы грешныя спасти» (1Тим. I. 15)? Здесь Он присутствует и духовно, по Своему непреложному обещанию: «идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их» (Матф. XVIII. 20), и ощутительнее, нежели духовно, в пречистом Теле Своем, за нас ломимом, во оставление грехов, и в Божественной Крови Своей, за нас изливаемой, во оставление грехов. Что суть и все совершаемыя здесь таинства, как не сосуды, в коих благодатная Божественная сила, победоносная над злом, благопомощная для добра, заключена и открыта – заключена видимо, открыта невидимо; заключена для испытующаго разума, открыта для верующаго сердца; заключена для невнимательнаго и некающагося грешника, открыта для искренно кающагося, и подвизающагося о своем исправлении? Приходи, приступай, очищайся, укрепляйся и победишь зло, и успеешь во благе. Показую тебе храм; да престанешь от грехов своих. «Се глас от храма глаголющаго ко мне, и муж», то есть, Ангел, «стояше близь мене» (Иез.43:6), – сказует тайновидец храма. Еслиб и наши очи, братия святаго храма сего, были отверсты для видения таин: и мы увидели бы в сем храме Ангелов, с нами входящих, с нами служащих, как посылаемых «в служение за хотящих наследовати спасение» (Евр. I. 14). Что же, думаете, сии чистые и верные служители Божии глаголют, когда видят нас во храме невнимательных, не очищенных, леностных к молитве, не приступающих к таинствам, не отложивших всякое житейское попечение, не возненавидевших греха совершенною ненавистию? Не дивятся ли они несообразности наших расположений? На что ж, говорят они, – на что сим людям святый храм, если они не пекутся о своем освящении? Неужели для того, чтобы он был только свидетелем их нерадения, к горшему осуждению за то, что не пользуются столь близким и удобным пособием ко спасению? «Сыне человечь, покажи» сему новому «дому Иизраилеву храм, и да престанут от грехов своих». Сколько дано моей мерности, я показал вам, братия, храм, как средство и пособие освящения. Благодать Божия, отныне здесь обитающая, и отсюда исходящая, да споспешествует вам, если кто из вас еще не оставил, оставить небрежную жизнь греховную, и утвердиться во благочестии и во всякой добродетели, да в Церкви Бога жива, и сами будете Церкви Бога жива, в нихже Дух Божий живет и жить будет во веки. Аминь.

99. Слово по освящении храма Св. Великомученика Димитрия, в доме призрения для ведомства Духовнаго Попечительства, устроенном Гвардии Капитаном Дмитрием Петровичем Горихвостовым

(Говорено октября 2 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1832 год

Тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют: и предыдет пред тобою правда твоя, и слава Божия объимет тя. (Ис. LVIII. 8). Взирая на сей дом, как на дело человеколюбия, на сей храм, как на дело благочестия, соединеннаго с человеколюбием, – помышляя о сирых, безпомощных, безкровных, которым уготовляется здесь кров, помощь, замен попечений родительских, – во всем, что здесь устроено, приготовлено, назначено, примечая тихое мановение руки, свободно и попечительно простирающейся к делу благотворения

497

, как изъясню я чувствование утешения, как удовлетворю побуждению благодарности? – Желал бы я иметь власть, не только с искренним желанием, но и с силою и действием, изрекать подобныя сим пророческим, обещания и предвещания: «разверзется свет твой; – предыдет пред тобою правда твоя; – слава Божия объимет тя». Но что нужды, что слово человеческое не имеет власти и силы приводить в действие благословения, которыя оно изрекает сему, или другому благотворящему? Сию власть и силу имеет Слово Божие для всех благотворящих. В деле человеколюбия заключается семя благословения. Провидение Божие не оскудевает

498

, раскрывая сие семя, возращая, и уготовляя плод благодати и спасения тому, кто благотворит ближнему от искренняго и чистаго сердца. "Тогда, – говорит Пророк Исаия, – разверзется рано свет Твой». Когда это? Видите, что он предвещает некое особенно прекрасное утро, и не всякому, а некоему

499

особенно счастливому человеку. Когда же и кому? – Тогда, и тому, когда кто верно исполнит дела человеколюбия, к которым увещевал Пророк непосредственно пред сим предвещанием своим. «Раздробляй алчущим хлеб твой; и нищия безкровныя введи в дом твой: Аще видиши нага, одей; и от свойственных племени твоего не презри: тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют: и предыдет пред тобою правда твоя, и слава Божия объимет тя» (Ис.58:7–8). Творящему дела человеколюбия Пророк обещает не только раннее и ясное утро доброй надежды, но и полдень славы. Бытие человека идет подобно тому

500

, как дни мира от начала их. «Бысть вечер и бысть утро» (Быт. I. 5). Сперва сумрак и тьма, как состояние природы: а потом уже свет, как дар Божий. Жизнь человеческая показывается сперва в сумраке, смешенном из тьмы неведения и из мерцаний простоты и незлобия детскаго. За тем возстающия страсти, возрастающая чувственность, усиливают мрак

501

. То, что на языке мира называется просвещением и образованностию, не есть удел многих; и притом это есть только блеск поверхностный и безжизненный

502

. Свет истинно благотворный и жизненный должен быть не чуждый, не поверхностный, но воплощенный в жизнь и деятельность человека, Божий по дару, «твой» по усвоению внутреннему. Блажен, у кого в сердце, или в средоточии существа, глаголет Творческое слово: «да будет свет». Правда, оно глаголет всегда и для всех; Поелику есть слово вечное: но Поелику сердце человеческое, по своей ниспадшей природе, есть «одебелелое» (Иса. VI. 10), то есть, чувственное, и «каменное» (Иезек. XI. 19), то есть, по грубой чувственности, неспособное к тонким духовным ощущениям, то не всякое сердце человеческое довольно чутко для гласа и слова Божия, не всегда довольно прозрачно и чисто для света Божия. Что же может способствовать тому, чтобы сделать сердце человеческое менее грубым, и более способным оглашаться глаголами духа, просвещаться светом благодати? – Не скажу, чтобы для сего был один только способ: но должно сказать, что, в числе способов к сему, один из простейших есть добровольное умягчение, растворение собственнаго сердца любовию к ближнему, состраданием к бедствующему, делами человеколюбия. Так «блажени милостивии»; так они «помиловани будут» (Матф. V. 7). Твори усердно дела человеколюбия: «тогда разверзется рано свет твой». Рано: – скорее, нежели ты думаешь: скорее, нежели как достигнул бы ты сего средствами, которыя кажутся более искусными и более возвышенными. Человек имеет нужду не только в свете благодати, как омраченный по природе неведением и чувственностию, но и в целебной силе благодати, как немощный и страждущий, не только «плотию», которая естественно «немощна» (Матф. XXVI. 41), но, что гораздо важнее, духом. Чувственность, страсть, порок, потому только и ум омрачают, что порабощают волю, и лишают ее свободной силы. И где же на земли душа, которая бы не болела, легче, или тяжеле, в своей совести? Кроме сего есть болезни, отвне поражающия душу до глубины: – нещастия, печали. Единый верный, и довольный для всех людей, случаев, немощей, болезней, скорбей, врачь душ и телес есть Господь наш Иисус Христос: это правда; это безценная правда; блаженная правда. Но самое верное лекарство надобно верно принять, чтобы оно было целебно и спасительно: и не часто ли нужно бывает особенное искуство, дабы лекарство было принято, особенное приготовление, дабы лекарство воздействовало? Вы говорите иногда человеку: приими всецелебное врачество благодати Христовой; но уста души его не отверзаются; рука не простирается, или дрожит; и вы напрасно приклоняете к нему чашу спасения. Для успеха в духовном врачевании весьма полезно иногда то приготовление, чтобы рука человека укрепилась делами благотворения, чтобы сердце и уста его разверзлись чувством сострадания и словом утешения к бедствующему ближнему; чтобы приобретаемое посредством дел милости доброе свидетельство совести утвердило надежду на милость Божию, чтобы надежда на Бога милосердаго привела за собою уверенность в средствах Его милосердия, или веру, чтобы вера в Спасителя возбудила святое желание к Нему, или любовь Божественную. Потому Пророк, уча благодетельствовать, исцелять, по возможности, скорби ближних, в след за тем обнадеживает скоростию кореннаго, нашего собственнаго исцеления. «Исцеления твоя скоро возсияют». Обрел ли уже человек свет, или еще коснит в началородной тьме, ускоряется ли его духовное исцеление, или он еще влачит тягость различных немощей и скорбей ветхаго Адама, он между тем, пока на земле, всегда на пути, знает ли его, или не знает, видит, или не видит, идет по нему, или влечется: а враги всегда близко, претыкания всегда под ногами, опасности вокруг, руководства часто не достает, охранение не является. Счастлив, кто может иметь пред собою предшествователя, который бы отклонял опасныя встречи, показывал, где безопасно поставить ногу, страшил и удалял врагов, и призывал охранителей! И такого-то предшествователя обещает слово Пророка человеку благодетельному к ближним; и сей надежный предшествователь есть – самая его добродетель. «Предъидет пред тобою правда твоя». Малосведущий в путях Провидения не вдруг поймет, каким образом добродетель, нами сделанная, и оставленная назади, во днях прошедших, может на пути жизни явиться впереди нас, в подобии руководителя: но это верно так в путях Провидения. Она предшествует нам светом, который мы чрез нее приобрели, поддерживает нас силою, которую мы от нея прияли, отражает от нас враждебныя силы тьмы, призывает к нам невидимыя благотворныя силы света. Поелику добродетель человеколюбия в действиях своих соответствует целям всеблагаго Провидения, и таким образом служит ему: то Провидение восприемлет на себя, так сказать, долг взаимности и благодарности, и особенно покровительствует благотворящих, как своих служителей, и свои орудия

503

. Вдова Сарептская на пути своей жизни встретилась с голодом; и верно была бы поглощена им: но из последней горсти муки она подала в милостину Пророку Илии малый опреснок. С сей минуты сия добродетель пошла пред нею: и она прошла время глада чудесным образом безопасно и спасительно. Наконец, если мы уразумели, каким образом благотворительность к нуждающимся и бедствующим ближним доставляет человеку благодатный свет, благотворную силу, благонадежное руководство на путях жизни: то чрез сие, без дальнейших изъяснений, становится очевидным и то, что та же благотворительность ведет к причастию славы Божественной. «И слава Божия объимет тя». Итак, благодеющий да благодетельствует с радостию, в верной надежде благословения Божия действеннаго и спасительнаго. Но и приемлющий благодеяния, по долгу благодарности, да благословляет благодетеля словом радости, любви, молитвы, да и благодетелями и приемлющими благодеяния прославляется Бог, премудро и праведно устрояющий благополучие бедствующих чрез человеколюбивых благодетелей, и блаженство благодетелей чрез дела человеколюбия. Аминь.

100. Слово по освящении храма Святителя Митрофана, в Хотькове монастыре

(Говорено июня 29 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

И сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом. (1Петр. II. 5). Сей храм, по всей вероятности, есть первый, который украшается новопрославленным именем Твоим, Святителю и Чудотворче Митрофане. Приими сей начаток, сию добровольную жертву веры; представи оную Великому Архиерею, прошедшему небеса, Господу нашему Иисусу Христу; сотвори ее благоприятну Богови; дополни и дополняй твоими богоприятными молитвами недостаточество наших молитв, ныне принесенных о храме сем, и отныне во храме сем приносимых; не попусти праздну быти благодатному имени твоему, нареченному на храме сем, но посещай оный, яко тебе верою нашею усвоенный; благослови и упаси душу, сей дар усердия тебе принесшую, и всем храму сему служащим и в него притекающим споспешествуй, да "и сами, – по Апостольскому слову, – яко камение живо, зиждутся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови, Иисус Христом». Веруйте и не сомневайтесь, чада веры, что прошения наши, теперь изреченныя, и слышит, и приемлет, и не отречется исполнить, избранный нами Предстатель пред Богом. Ибо для чего иначе и прославил его Бог на земли, довольнаго славою небесною, и не имеющаго нужды в славе земной, – для чего иначе, если не для того, чтобы чрез сию славу открыть и указать его нашей вере, и чтобы, по сей вере, принимать его за нас предстательство, и исполнять наши во благих желания? Но при сем не забудем, что благодать непременно требует веры; что предстательство Святых, всегда для нас готовое, ожидает от нас желаний благих, чистых, искренних; что, дабы сподобиться их споспешествования, надлежит представить им то, чему бы они споспешествовали, то есть надлежит самим нам посильно действовать и подвизаться для нашего спасения: ибо как можно, чтобы святые, при всей их благодатной силе (которой впрочем, по самой доброте ея, не свойственно принуждать и неволить), привели нас в царствие небесное, когда мы для того не хотим сделать ни одного шага, или напротив идем путем ада и погибели? «И сами, яко камение живо, зиждитеся», заповедует Апостол. «Камень живый, от человек убо уничиженный, от Бога же избранный, честный» (1Пет. II. 4), И. Христос и Его спасительная благодать, есть вечно незыблемое основание истинныя Церкви. На сем основании созидали и продолжают созидать ее Апостолы, пастыри, учители, словом учения, силою молитвы, таинствами веры, подвигами жизни. Сим образом создана Церковь; но это еще не все для того, чтобы и ты, и я устроены были в составе Церкви. Вы не мертвые камни, из которых строят художники, но которые не могут созидать сами себя; «вы камение живо», имеете свою жизнь, волю, деятельность; и так надобно, чтобы вы имели деятельное участие в вашем духовном созидании: «и сами зиждитеся», так, чтобы в вас был и храм, и священство, и возношение жертв духовных. Как чудно Христианство! Иудейство представляло законный храм один только во всем мире, законное священство только в одном роде Аарона, жертвы только вещественныя, безжизненныя или умерщвляемыя, в крови, огне и дыме; многие в оном редко могли достигнуть до храма, никогда до священства, и никогда же большею частию не достигали до разумения тайны прообразовательных жертв, запечатленной до Христианства. В Христианстве, напротив, не только повсюду храмы, не только из всех народов, по избранию благодати, священники, не только повсюду приносится безкровная Жертва, заключающая в себе, не прообразование Христа отдаленнаго и ожидаемаго, но таинство Христа пришедшаго, присутствующаго, предающагося нам в пищу и питие жизни вечной; но и что еще? – Дабы и последний из Христиан не мог подумать и пожаловаться, что Бог менее, нежели о других, благоволит о нем, и менее, нежели других, приближает его к Себе, всем вам дана возможность, право, обязанность, заповедь, чтобы вы, пользуясь и храмом, и священством, и Божественною Жертвою, в самих себе устрояли то самое, чем пользуетесь от священнаго служения других. «И сами зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом». Поелику Апостол говорит о «жертвах духовных», как о многих: то слова его ведут нас к указанию на некоторые особенные роды таковых жертв; сие, надеюсь, послужит самым простым способом изъяснения Апостольскаго учения о духовном храме и священстве. Есть жертва духовнаго сокрушения, которую, еще во времена Иудейства, более вещественнаго всесожжения угодною Богу признавал Давид: «всесожжения не благоволиши; жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. L. 18–19). Когда человек, входя в самого себя, усматривает свое пред Богом недостоинство, нечистоту, греховность: тогда дух его, который до того, может быть, высился и величался каким нибудь своим добрым качеством, или преимуществом внешним, от обличения совести, как от молнии древо, сокрушается и низлагается. Как из разбитаго сосуда истекает то, что в нем было: так из сокрушеннаго сердца источаются слезы печали по Боге и покаяния. Не думай, возлюбленная душа, что ты страдаешь безплодно: Бог приемлет сокрушение и покаянное смирение твое, как жертву, и притом не маловажную. «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Сия жертва есть одна из первоначальных духовных жертв. Кто не принес ея: от того прочия духовныя жертвы не будут совершенны, если только возможны. Есть жертва славословия и молитвы, которой также от древних еще времен научал Псалмопевец: «пожри Богови жертву хвалы, и воздаждь Вышнему молитвы твоя» (Пс. XLIX. 14). Каждый раз, когда ты чувствуешь благодарность к Богу, твоему Творцу, Промыслителю и Спасителю, или благоговение к Его Божественному величию и совершенствам; когда внимательное размышление о Боге засвечивает некоторый свет познания в твоем уме, возжигает огнь любви в сердце и от сего восходит в душе чистая радость и святое желание к Богу: ты возносишь сим образом к Богу духовную жертву, которая в видимом Богослужении тайнознаменательно изобразуется кадилом и фимиамом. "Кто сия", – говорит древний созерцатель в таинственной песни, – «кто сия, восходящая от пустыни, яко стебло дыма, кадящая смирну и ливан» (Песн. III. 6)? Разрешая сию притчу, мы можем сказать, что это есть душа, растопленная любовию в молитву, которая испаряется выспрь, идет к небу легко, как дым, и бывает Богоприятна, подобно как приятно благоухание кадила. Есть жертва милости, которой учит Сам Иисус Христос. «Шедше, научитеся, что есть, милости хощу, а не жертвы» (Матф. IX. 13). Как дела милосердия, по любви к Богу, творимыя нами для ближних наших, Господь Иисус приемлет, как-бы сделанныя Ему Самому; "понеже, – глаголет, – сотвористе единому сих братий моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40): то понятно, каким образом дела сии составляют приношение или жертву Богу. Апостол побуждает нас к таковым жертвам, обнадеживая, что оне будут приятны Богу. «Благотворения и общения не забывайте; таковыми бо жертвами благоугождается Бог» (Евр. XIII. 16). Есть жертва правды и истины, на которую указывает Соломон в притче: «творити праведная, и истинствовати, угодна Богу паче нежели жертв кровь» (Прит. XXI. 3). Всякое дело справедливости и добродетели, всякий подвиг за истину, обращается в жертву Богу, когда совершается именно с тем намерением, чтоб исполнить волю и закон Божий, и особенно с пожертвованием собственной выгоды и собственнаго удовольствия. Не смущайтесь тем, что люди попирают иногда сию жертву: Бог взыщет свою жертву и воздаст за нее. Посему говорит Давид: «пожрите жертву правды, и уповайте на Господа» (Пс. IV. 6). Высшая из жертв за истину, истинное всесожжение Христианское, есть мученичество за веру Христианскую. О сей жертве написал Апостол Павел к Тимофею: «аз уже жрен бываю» (2Тим. IV. 6), подавая нам и пример предания себя на жертву сию, и вместе наставление, чтобы не дерзать на сие самопроизвольно, а только послушно предаваться, когда судьба Божия приведет кого, во еже жрену быти. Но дабы кто не подумал, что мы, хранимые Провидением Божиим в мире Церкви, так сказать, обойдены участием в благодати и славе мученичества, поспешим сказать наконец, что есть род мученической жертвы, доступной всякому, внутренней, когда Христианин мечем слова Божия, силою повеления Христова, в глубоком самоотвержении, отсекает от ума своего всякий собственный помысл, от воли всякое собственное желание, от сердца всякое, хотя бы то было и праведное, негодование на ближняго, и всякое вожделение собственнаго удовольствия, всякое услаждение самим собою; и все сие приносит в жертву воле Божией, по образу подвигоположника Иисуса, когда Он, предваряя крест внешний внутренним, в Гефсиманском подвиге сказал Отцу Своему небесному: «не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Матф. XXVI. 39). Есть свободное приношение

504

собственнаго тела, к которому так настоятельно приглашает нас Апостол, когда говорит: «молю вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше» (Рим. XII. 1). Образ сей жертвы, по изъяснению того же Апостола, состоит в том, чтобы мы «помышляли себе мертвых убо быти греху, живых же Богови, и чтобы представляли себе Богови, яко от мертвых живых, и уды наша оружия правды Богови» (Рим. VI. 12–13), то есть, чтобы все наши силы, способности, члены благоразумно употребляли на делание добра, для Бога. Сюда принадлежит и сия особенная жертва, когда девство Богу посвящается, и дар целомудрия, в чистом сосуде воздержания, Богу приносится. Вот приятныя Богу жертвы, которыя не от одних, поставленных священноначалием, священников, но и от всякаго истиннаго Христианина могут, и должны быть приносимы, частию должны по обязанности

505

частию могут по усердию добровольному, и по особенному призванию свыше. Приносите оныя, Христиане! и не оставляйте Бога вашего без жертв, Его достойных, дабы и Он не оставил вас без благословений низводимых усердными жертвами. Скажете ли, что для вас еще не довольно ясно, каким образом вы созиждитеся в храм духовный? Не затрудняйтесь. Вы только верно и усердно приносите жертвы, вам указанныя, и вам понятныя, жертву сердечнаго сокрушения пред Богом, жертву хвалы и молитвы, жертву милости и правды, жертву посвящения вашей души и вашего тела на дела Богоугодныя. Как в древния времена жертвы были прежде храма, и потом жертвы создали для себя храм, и освятили оный: так и ваши духовныя жертвы, постоянно продолжаемыя, низведут невидимую руку благодати Божией, которая созиждет и освятит в вас храм свой, да вселится в вас Бог, и будет вашим Богом, и вы будете Его людьми, о Христе Иисусе, Господе нашем. Аминь.

101. Слово в день обретения мощей Преподобнаго Сергия506

(Напечатано в Христианском Чтении 1839 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

В благословении правых возвысится град; усты же нечестивых раскопается. (Прит. XI. 11). Вот необыкновенный род строительнаго искусства, который, вероятно, не всем известен, а иным покажется вовсе несбыточным. Город созидается: чем, думаете? Богатством? художеством? властию? многолюдством? – По мнению Соломона, не тем, а добрыми словами добрых людей: «в благословении правых». И напротив, город разрушается: чем? оружием врагов? огнем? водою? землетрясением? – Опять не тем, а злыми словами злых людей: «усты нечестивых раскопается». Как могущественно и благотворно, по мнению Соломона, благословение! И как разрушительны слова злобныя. Но если бы Соломон не открыл сей тайны слова, в Палестине: то мы могли бы домыслиться о ней, при внимательном разсмотрении места, где теперь находимся. Была здесь безлюдная, ни руками человеческими не возделанная, ниже следами человеческими не ознаменованная, пустыня. Но явилось здесь благословение одного праведника, или еще немногих с ним: и совершилось то, что праведному и Богоугодному мужу предсказано Пророком: «созиждутся пустыни твоя вечныя и будут основания твоя вечная родом родов; и прозовешися здатель оград, и стези твоя посреди упокоиши» (Иса. LVIII. 12). Пустыня уподобилась градам, благоустроением и многолюдством, создалась крепче градов, потому что не падала и во время неоднократнаго падения царствующаго града; воздвиглась выше градов, потому что под сень ея приходят обитатели градов и весей, приносят здесь Праведнику дары, которых он никогда не искал, и честь, от которой всегда убегал; и все сие делают потому, что видят на ближних, испытывают на себе, как могущественно и благотворно благословение сего Праведника. Сие располагает меня к некоторым размышлениям «о благословении», которыя, может быть, и для других окажутся не излишними. Благословение, по своему имени, происходит от благаго слова. Если же хотите доискиваться, откуда происходит благое слово, где первоначальный его источник, и глубочайший корень его силы: то найдете, по указанию Божественнаго мудреца Иоанна, что «в начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Бог бе Слово: – в Том живот бе, и живот бе свет человеком» (Иоан. I. 1–4). Поелику человек сотворен по образу Божию: то из сего самаго заключить можно, что и в даре слова он получил нечто по образу творческаго Слова Божия. Святый Иоанн доводит сию мысль до высочайшей степени знаменательности, когда говорит, что та самая жизнь, или сила, которая есть в Боге Слове, соделалась светом человеков. Внутренний свет человека проявляет себя в слове. Итак, Поелику Бог Слово «рече, и Быша» (Пс.32:9), и притом «вся добра зело» (Быт.1:31): то не удивительно, что и человек, когда он находится в возвышенном состоянии образа Божия, из полноты веры в Бога Слова, Котораго «живот бе свет человеком», из глубины благости сердечной, изрекает слово, и оно действует, оказывается могущественным, творит благо. Предложенное теперь размышление должно быть достоверно: Поелику основано на непреложной истине Священнаго Писания. Но дабы кто не усомнился в том, верно ли из истины Божественной извлечено наше заключение: представляем вам свидетельство святаго Мужа, который из одного с нами начала вывел одинаковое с нами заключение. Глубокий, при всей простоте слова, созерцатель вещей Божественных и человеческих, Макарий Египетский, о состоянии человека, «когда он еще небеснаго образа был причастник», пишет следующее: «доколе Слово Божие было с ним, и хранил заповедь, все имел». И далее: «самое Слово в нем сущее, было ему вся, то есть оно было ему и разум, и чувство, и наследие, и учение. Что бо Иоанн глаголет о Слове? «В начале бе Слово». Видиши, что Слово было вся». И еще: «Вся ему было Слово и доколе пребывал храняй заповедь, друг был Богу» (Бесед. XII. 167–167; 6–8). Слово Божие было человеку все; в Слове Божием имел он все, говорит Святый Макарий. Я только договариваю: Слово Божие было человеку и могуществом его собственнаго человеческаго слова; в Слове Божием имел он и силу благословения. Не удивительно, если сила сия была велика: сие напротив очень естественно, когда она так близко происходила от Божественнаго начала. Гораздо страннее было бы представлять ее столь же ограниченною в человеке совершенном, как и в человеках, отчужденных от жизни Божией. Обыкновенный разум человеческий не знает духовнаго могущества слова, и даже боится догадок об оном. Сему почти так и надлежит быть: Поелику он берет образы своих познаний уже не с того человека, который сотворен по образу Божию, но с того, который, ниспадши с сей высоты грехом, "приложися, – как говорит Псалмопевец, – скотом несмысленным и уподобися им» (Пс. XLVIII. 13). И сему-то человеку принадлежит и самый сей разум, который теперь разсуждает о способностях и силах человека. Какой же мудрости ожидать от такого разума? Он, как слепой, осязает глаз, и, не могши ощупать в нем света, заключает, что солнца точно также нет на небе, как нет у него в глазах, и что верить бытию и действию солнца и света было бы суеверие и мечтательство. Сему слепцу нужен, да для него именно и написан, сей врачебный совет тайновидца: «коллурием помажи очи твои, да видиши» (Апок. III. 18), вылечись от ослепления грубою чувственностию; помажь око разумения тонкою мазью веры в духовное и Божественное: тогда будешь истинно видеть. Притом, если хотим видеть или познавать силу и действие духовное: то надобно и предметом наблюдения избирать не людей плотских, хотя они всегда в глазах, но людей духовных, хотя сии не часто встречаются; – людей, которые нравственным очищением и самоотвержением уменьшили тяжесть вещества, подавляющаго дух человеческий, а постоянным обращением ума и сердца к Богу, приближились к Нему, возвратились к причастию образа небеснаго, возобновили внутреннее общение со Словом и Духом Божиим. Если вы, как должно, расположены к сему роду наблюдения: то мне не трудно показать вам в опытах, как много заключается в выражении Клеопы: «муж силен словом» (Лук. XXIV. 19). Словом Иисус Навин остановил солнце. «От уст словесе» (3Цар. 17–1) Илии зависели роса и дождь, в продолжении трех лет с половиною. «По глаголу Господню, егоже глагола рукою Илииною» (3Цар.17:16), горсти муки в водоносе, и столь же малаго количества елея в чванце, достало на все время голода. Трикратным дхновением и словом Илии воскрешен сын вдовы Сарептской. Елисей исправил злокачественные источники Иерихонские, всыпав в них соль: но как всякой знает, что соль не имеет такой силы, то по необходимости должно заключить, что сила сего действия заключалась в сем слове Пророка: «сице глаголет Господь: исцелих воды сия» (4Цар. II. 21). Словом Апостол Петр исцелил хромаго, и воскресил Тавифу. Не собирая более примеров, замечу в особенности, как ясно в некоторых из приведенных теперь, действие Слова Божия в слове человеческом, как-то: в словах Елисея: «сице глаголет Господь», и в словах Апостола Петра к хромому: «во имя Иисуса Христа Назорея, востани и ходи» (Деян.3:6). В других случаях, повидимому, иначе, как-то: Тавифе тот же Апостол говорит как будто своим только словом: «Тавифо, востани» (Деян.9:40). Но предыдущий случай не оставляет никакого сомнения в том, что и здесь, хотя не проявляется именем и звуками, но действует силою то же самое Слово Божие, обитающее в Святом Апостоле. Если же таким образом дознано, что Слово Божие, являясь ли открыто в устах человеков, приближенных к Богу, или действуя сокровенно из сердец их, творит дела чудесныя, некоторым образом подражательныя творческим действиям Божества: то не менее должно быть понятно и достоверно, что то же Слово Божие, чрез тех же людей, теми же способами, изрекает и преподает благословения, некоторым образом подражательныя действиям Божескаго Провидения. Итак благословлять, в сильнейшем значении сего слова, значит простирать действие Божия Слова на творения Божии. Благословляющий есть благою волею посредствующий между Словом Божиим и творением Божиим. По сему понятию, верховный и всеобщий раздаятель благословений, есть Иисус Христос, Ходатай Бога и человеков, Богочеловек, в котором «Слово плоть бысть» (Ин. 1:14). Вот почему благословение было древнейшею чертою, которою Он означен был еще Патриархам, например, Аврааму: «благословятся о семени твоем вси язы ́цы земнии» (Быт. XXII. 18). Вот почему и Апостол, желая изобразить благодеяния Христовы роду человеческому, сказал, что Бог Отец «благословил нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе» (Еф. I. 3). Вот почему и мы, преподавая наше заимственное благословение, обыкновенно употребляем имя Иисуса Христа, в особенности, или в составе имени Пресвятыя Троицы, и крестное знамение Христово. Из преподавателей заимственнаго благословения, родители суть некоторым образом естественные посредники между творческим Словом и своими детьми: Поелику некоторым образом довершили над ними дело создания, произведя их на свет. Вот почему естественно важно и сильно благословение родительское, особенно же, если благочестием возвышается до силы благодатной. В сем роде удивительны благословения Патриархов. Например, благословение Сима Иафету: «да распространит Бог Иафефа» (Быт. IX. 27), теперь, после нескольких тысячь лет, как сильно еще действует в потомках Иафета, Европейцах, которые не престают распространять во все страны света свои поселения, торговлю, власть, религию, нравы. Священник есть раздаятель благословения, по чину благодатнаго тайноводства. Еще в первоначальном постановлении о законном священстве, Бог сказал священникам: «благословите сыны Израилевы» (Числ. VI. 23). И паки о них же: «да возложат имя Мое на сыны Израилевы, и Аз Господь благословлю я» (Числ. VI. 27). И в Новом Завете, когда Господь повелел Апостолам, и преемникам их служения до скончания века, учить, крестить, вообще тайнодействовать, «во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Матф. XXVIII. 19), Он положил чрез сие в них силу Своего благословения, и дал им власть преподавать оное. По сему судите, достойно ли внимания благословение священства. Не о том думайте, какою рукою, или в каком сосуде, но какой Божественной Лозы духовное вино подается вам, чрез благословение служителя Христова. Впрочем и то справедливо, что «аще кто очистит себе, будет сосуд в честь освящен и благопотребен Владыце, на всякое благое дело уготован» (2Тим. II. 21). Посему Святые, как сосуды верою и духовными подвигами очищенные, благодатию исполненные, любовию отверзаемые и преливающиеся, суть не столько почерпатели и раздаятели благословения, на время, по должности, по нужде, сколько живые потоки благословений, неистощимо текущие и орошающие. Благословение Христово непрестанно лиется в них, и преливается чрез них, «яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его: яко роса Аермонская, сходящая на горы Сионския: яко тамо заповеда Господь благословение и живот до века» (Псал. CXXXII. 2–3). Оно изливает свет и мир в души, цельбу в тела, благопоспешество в начинания и дела, благоустройство в места, невидимую, но богато и разнообразно плодотворную небесную росу на землю. Иудеев посылали за благословением в Иерусалим, на горы Сионския: «яко тамо заповеда Господь благословение» (Псал. CXXXII. 3). Колико благополучнее мы, Христиане! Для нас оно и более открылось, и более приближилось. И тамо и здесь заповеда Господь благословение. Уразумеем же благословение. Как вожделенно должно быть то, чего сам вседовольный Бог желает! А Он желает, Он требует Себе от нас, и от всех Своих творений, благословения: «благословите Господа вси раби Господни» (Псал. CXXXIII. 1). «Благословите Господа вси Ангели Его; благословите Господа вся дела Его» (Псал. CII. 20–22). Возлюбим же и мы благословение, и во-первых, собственно Христово благословение. Преклоним сердце и пред всяким благословением святыни, по той же причине, что в оном нисходит благословение Бога Слова. Родители! не забывайте благословлять детей своих любящим сердцем, и старайтесь возвысить силу вашего естественнаго благословения, привлекая благочестием и верою силу благодатную. Дети! дорожите благословением родителей тысячекратно более, нежели прочим наследством: ибо чрез оное, по вере, можете получить благословение Отца, «из Негоже всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Еф. III. 15). «Делом и словом чти отца твоего и матерь, да найдет ти благословение от них. Благословение бо отчее утверждает домы чад» (Сир. III. 8–9). Поелику во всяком неложном благословении чрез благословляющаго человека сокровенно течет благотворное Слово Божие: то помыслим, братия, какую духовную выгоду имеем мы, когда благословляем. Тогда, как мы отверзаем сердце наше человеку, подавая благословение, Бог Слово изнутри отверзает вход в сердце наше Своему благословению. Подавая человеку, мы приобретаем от Бога. Посему примем как духовное благодеяние, и будем искренно исполнять, и сию Христианскую заповедь: «благословляйте гонящия вы; благословите, а не кляните» (Рим. XII. 14). Верное исполнение сего верно соделает нас благословенными Отца Небеснаго, которых Иисус Христос призовет наследовать уготованное таковым Царствие от сложения мира. Аминь.

102. Слово по освящении храма Святыя Равноапостольныя Марии Магдалины, в Градской больнице507

(Говорено июля 22 дня; напечатано в Христианском Чтении 1836 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

И ныне се на небесех послух мой, свидетель же ми во вышних. Да приидет моя мольба ко Господу, пред Нимже да каплет око мое. (Иов. XVI. 19–20). Прозорливость и человеколюбие подвиглись, и побудили Власть устроить дом врачевания для больных, которые не могли бы пользоваться сим пособием в своих жилищах: дело, которое само говорит о своем достоинстве. Но я слышу, что еще говорила при сем Власть благочестивая. Сего не довольно, сказала она. Больница, потребности жизни, лекарства, врачи, – это еще не все, что нужно для больных. Для них нужен еще дом молитвы; для них должны быть в близкой готовности пособия веры. Чем же на сие будет ответствовать служитель Веры? Без сомнения, радостию и благодарною к Богу молитвою за Венценоснаго Благодетеля страждущаго человечества, и Его же духом одушевляемых исполнителей воли Его. При том, думаю, к обязанности же служителя Веры отнесено быть может, чтобы дать некоторый отчет в благочестивой мысли, которая столь благодетельно исполнена. Итак утверждаю, что как в болезнях, так вообще в несчастиях, никакия средства и пособия недостаточны без Религии. Одна Религия, и притом откровенная, примиряет ум с зрелищем бедствий, которое возмущает его. Религия приносит полное утешение бедствующим. Религия подает решительныя врачевства против бедствий. Не трудно встречаться с добром и благополучием. Сердце и чувство ими довольны: не за что и разуму спорить против оных. Но когда зло и беда у нас пред глазами, хотя и не на нас нападают: один сей вид поражает чувство и сердце; и если среди сего поражения возстает размышляющий ум, он мучит себя вопросами: зачем зло в мире всеблагаго Бога, безпорядок в делах Премудраго, разрушение в творении Всемогущаго? Сколько веков боролся с сими недоумениями естественный разум человеческий, и не мог одолеть оных! В какой мрак, в какия нелепости впадал он, желая изъяснить происхождение зла! Он догадывался, не в грубом ли веществе или телесности заключается причина тьмы, зла и греха, и, дабы от сих недостойных произведений освободить Божество, представлял себе вещество вечным и несотворенным от Бога. Вообразил себе злое начало, независимое и равносильное доброму началу, то есть, Божеству. Вымыслил неумолимый рок, или слепую судьбу, которая без разбора обрекает существа на зло или добро, так что самое Божество не может сему препятствовать. Как будто может быть вечным вещество, которое мы ежеминутно видим разрушающимся! Как будто вечная материя, злое начало, неумолимый рок суть что нибудь больше, нежели мечты и выдумки, и притом такия выдумки, которых нельзя принять без того, чтобы не отринуть важной и коренной истины, именно, понятия о безпредельном совершенстве и всемогуществе Божества! Как будто зло делалось от того или понятнее, или сноснее, что переименовывали оное злою материей, злым началом, злым роком! Так бился разум человеческий в темном и тесном чувственном мире, как цыпленок в яйце, и не мог пробить скорлупы. В таком состоянии были мудрецы и любители мудрости, следственно и все почти люди, доколе не ознакомились с откровенною Религиею, долго таившеюся в небольшом уголке земли, откуда совсем не ожидали света, долженствующаго просветить вселенную. Явилось Христианство: и нелепости оказались нелепостями, темное объяснилось, несносное облегчилось. Теперь поняли, что зло произошло первоначально от злоупотребления свободы существами сотворенными, следственно не делает нарекания Творцу мира, Который в даре свободы был велик и щедр, а злоупотреблению ея непричастен; теперь узнали, что Бог имеет средства искупить человека от зла, коему сей добровольно себя продал за чувственное удовольствие, следственно зло не делает нарекания и Провидению Божию о мире; теперь получили верную надежду, что зло, и в человеках, и в природе будет решительно побеждено, а добро возвышено, и блаженство утверждено на веки Христом Спасителем, следственно и при виде зла и бедствия можно благодушествовать, подобно как земледелец не отчаявается зимою, зная, что посев его не совсем убит холодом, а воскреснет весною, или как садовник не сердится весною на горькие и терпкие плоды, зная, что будут мягки и вкусны летом и осенью. Так одна Религия, и притом откровенная, примиряет ум со зрелищем бедствий, которое возмущает его. Если трудно быть и зрителем бедствий: то конечно еще труднее испытывать оныя на себе самом. Но как иногда нельзя миновать их: то надобно же как нибудь уметь обходиться с ними. Вопль и рыдание, без сомнения, не есть наилучший способ беседовать с несчастием: найдите же другой, более сообразный с достоинством разумнаго и свободнаго существа, но также сообразный и с возможностию бедствующаго; иначе сказать, изыщите средства утешения. Здесь-то желал бы я испытать сию гордую Философию, которая думает, не иным чем, как только мудрствованием собственным, сделать человека благополучным и независимым от внешних приключений. Послал бы ее, например, в больницу, испытать силу ея мудрования. Что скажет она страждущему? – «Будь великодушен; ты страждешь по действию причин естественных, по законам природы, от которых не можешь освободиться, будучи звеном в цепи существ и перемен». – Как вы думаете, будет ли от того больному легче или приятнее, когда он узнает, что страждет по причинам и законам? Не почувствует ли, напротив, он себя более прежняго отягченным узами причин и законов, из коих нельзя вырваться? – Или, положим, что Философия, смотря на больнаго с нравственной стороны, скажет: – «вероятно, ты сам привлек болезнь какими нибудь излишествами, неправильностями, неосторожностию: переноси же великодушно то, чего сам причиною». – Опять спрашиваю: достаточно ли сие разсуждение для утешения страждущаго? Не может ли он сказать такому утешителю: ты удвояешь мое несчастие, представляя меня несчастным и физически и нравственно? – Что еще может сказать страждущему Философия? – «Терпи; если не врачевание, то смерть прекратит страдания». – Но если на сем она остановится, – а она принуждена остановиться на сем, потому что не видит далее: то скорее призовет отчаяние, нежели отраду. Отстраним суетную мудрость человеческую, которая много обещает, но мало может. Прииди, Премудрость Божия; помоги, Божественная Религия. Ты можешь сказать страждущему, что его бедствие или послано, или допущено небесным Отцем милосердым; что следственно бедствие не без нужды, не без правды, не без пользы, ибо такого не попустил бы такой Отец; что Он милует и тогда, когда поражает, и готов ежеминутно даровать облегчение, по способности приемлющаго, сообразно с истинным благом его. Ты можешь уверить, что страдание может быть велико, но не может быть несносно, по реченному: «верен Бог, иже не оставит вас искуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести» (1Кор. X. 13). Если болящий от того болен, что грешен и, следственно, сугубо несчастен: ты можешь подать ему и сугубое утешение, именно: для скорби душевной – надежду прощения грехов, по вере и покаянию; для болезни телесной – надежду исцеления, вследствие прощения грехов, или же то уверение, что Врачь душ и телес употребит болезнь как средство очищения, обратит болезнь тела во врачество души чрез подвиг терпения, и что следственно, надобно благодушно принимать страдание болезни, как благодушно принимают горькое лекарство, в пользе котораго уверены. Ты, безсмертная Религия, можешь из самой горькой мысли о смерти извлечь сладкое утешение ибо ты видишь в ней не конец только настоящаго, но и начало будущаго, – не предел, но продолжение, не закрытие зрелища, но открытие лучшаго, – не мрачную бездну, в которую на-удачу может броситься отчаяние, но область света, куда благонадежно может вступить вера, где претерпевших до конца ожидает не только прекращение бед, но и наслаждение благ, и выше всякаго понятия щедрое воздаяние за терпение. Наконец, в основание и совершение всех утешений, ты, Религия Христова, можешь указать страдальцу на великаго Мужа болезней, Который «язвен бысть за грехи наша и мучен бысть за беззакония наша», Который понес «наказание мира нашего», Котораго «язвою мы исцелехом» (Иса. LIII. 5). Те, которые истинно познали Его в вере и любви, знают, как не только возможно без ропота и нетерпеливости, но даже как сладостно, переносить страдания в общении страданий Его, с помощию Его, при виде примера Его, из благодарности к Нему, из любви к Нему. От них-то слышим, столь невероятныя для мудрования плотскаго, но и столь ободрительныя для мудрования духовнаго, изъявления внутренних ощущений: «хвалимся в скорбех» (Рим. V. 3). «Радуюся во страданиих моих» (Кол. I. 24). «По множеству болезней моих в сердце моем утешения Твоя возвеселиша душу мою» (Псал. XCIII. 19). «Якоже избыточествуют страдания Христова в нас: тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Так полно и совершенно утешение, которое страждущий или бедствующий может обрести в Религии. Надобно ли, сверх облегчительнаго пособия, решительное врачевство против бедствий? И оно вернее обретается в Религии, нежели где либо инде. Есть болезни, от которых врачебная наука отказывается; есть бедность, от которой не избавляет никакое трудолюбие; есть скорби от несправедливости, которых не может пресечь никакое правосудие человеческое, по той весьма достаточной причине, что человек не всеведущ и не всемогущ. Для Религии нет подобных препон и ограничений. Ея сила есть сила Всемогущаго, Который «мертвит и живит, низводит во ад и возводит, убожит и богатит, смиряет и высит» (1Цар. II. 6–7); Который «исцеляет всяк недуг и всяку язю» (Матф. IV. 23). Ту самую силу, которою благодетельствовал и чудодействовал Иисус Христос, излиял Он в души Святых, заключил в своем Слове и в таинствах, и от сих сокровищниц ея дал ключи вере и молитве. «Вся возможна верующему» (Мк. IX. 23). Дабы сличить настоящия размышления с опытом, вспомните Иова, котораго и нельзя почти не вспомнить в обители болящих. Нападение грабителей, истребительный огнь небесный, разрушительная буря, потеря стад, рабов, дома, детей, – сколько стрел в одну цель! Сколько бед на одну голову! Несчастие, великое само в себе, делала еще большим великость прежняго счастия. Удары, сносные порознь, до чрезмерности усиливала многочисленность и внезапность. Но праведник устоял: потому что стоял посредством Религии в Боге. «Яко Господеви изволися, тако бысть»: сказал он (Иов. 1:21). Изобретатель зла

508

нашел средство еще увеличить бедствие: «и порази Иова гноем лютым от ног даже до главы». Не было для него ни дома, ни больницы: «седяше на гноищи вне града». Оставалась у него жена: но не для помощи, а для новаго искушения; она вздумала его учить отчаянию: «рцы глагол некий ко Господу, и умри» (Иов. II. 7–9). Посетили его друзья: но их слова были не пластырь на его раны, а еще новыя стрелы обличений неправедных. Что же? Тул диавола истощился, но щит праведника не пробит. Какой щит? – Тот же, что у Апостола: "щит веры" (Еф. VI. 16). Сей щит поставляет он против стрел неправедных обличений, когда говорит: «се на небесех послух мой, свидетель же ми во вышних». В молитве ищет он себе утешения и врачевания: «да приидет мольба моя ко Господу, пред Ним же да каплет око мое» (Иов.16:20). Человеческая мудрость в Елифазе, Валдаде, Софаре, Елиусе постыждена. Религия в Иове победила решительно. «Господь же возрасти Иова. И даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову, во усугубление» (Иов. XLII. 10). Христе Господи! Твоя благодать торжествовала в Иове над всяким злом, во образ Твоих победоносных страданий. Она же и теперь облегчает подвиг Иова: ибо теперь его не повергают на гноище вне града, но дают ему благоустроенную обитель, призрение, врачевание, утешение веры, и все сие ради Тебя, Который к Себе Самому отнес подобныя дела человеколюбия, когда рек: «болен бех, и посетисте Мене» (Матф. XXV. 36). Благословенна Вера Твоя, святая, могущественная и спасительная! Приими и благослови сию обитель, как жертву, Ей и Тебе принесенную. Всякий же болящий да верует, «и молитва веры спасет болящаго» (Иак. V. 15). И всякий бедствующий да верует, и будут «вся возможна верующему» (Мк.9:23), во славу Начальника и Совершителя веры Иисуса Христа, нераздельную со славою Отца и Святаго Духа. Аминь.

103. Беседа о нашем житии на небесех509

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

Наше бо житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем Господа нашего Иисуса Христа, иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его. (Фил. 3:20–21). Как бы ни приятно кто жил на сей темной земле: однако никто, надеюсь, не станет спорить, что несравненно приятнее должно быть житие на светлых небесах, если туда кто может переселиться. Посему не достойна ли полнаго внимания нашего весть, которую слышим от Апостола о житии на небесах, что оно действительно есть, и даже что оно для нас не чуждо? «Житие наше на небесех есть». Небесный житель, который, видно, еще живя на земли обладал небесным житием, потому что все земное пренебрег и оставил, и потому что еще тогда силу небесной жизни проявлял в себе духовною прозорливостию, исцелениями, властию над преисподними силами, Преподобне Отче Сергие! Твоею молитвою и благословением споспешествуй нам возвести помышления и сердца наши к небесному житию, да не погрязнем в суете жития земнаго. Разуму земному странным показаться может Апостольское возвещение, что «житие наше на небесех есть». Он скажет: и птицы небесныя не на небесах живут, хотя мы уступаем им преимущественно называться «небесными»; мы меньше птиц можем отделять себя от земли. Наша жизнь стоит на земле, как на основании; питается земною пищею; покрывается земною одеждою; укрывается в земном жилище. Как же можно сказать, что «житие наше на небесех есть»? Иное дело, если бы сказано было: житие наше на небесех будет. Но и сие кому известно? А то как возможно? Вы оправдаете меня, братия, в том, что я не соглашусь поправлять, или ослаблять слов Апостольских в угодность непонимающих. Я стою твердо в Апостольском уверении, что «житие наше на небесех есть». Чтобы сделать истину сию внятною и ощутительною, надлежит различить и сравнить жизнь временную и вечную, телесную и духовную. Если бы городскаго жителя, во время путешествия, в поле, или в деревне, спросили: где он живет? без сомнения, он не сказал бы: вот здесь на дороге, или вот здесь в сельской гостинице; но сказал бы, что живет в городе, где у него дом и семейство, хотя бы во время вопрошения и далеко был от города. И справедливо: ибо мы живем не там, где случайно странствуем, где ночуем в постоялом доме, но где имеем постоянное пребывание. Примените сие к Апостолу: и просто будет его необычайное по первому виду изречение. Святый Павел жизнь временную представлял только странствованием, землю – не больше, как постоялым домом; как мысль странника упреждает его, и находится уже в доме, когда он еще на пути, так сердце Апостола, во время земнаго странствования, было уже там, идеже есть сокровище его, где Бог живет во свете, где Христос царствует во славе, где обители Святых и жизнь их истинная и вечная. Так он мыслил и чувствовал, такия мысли и чувствования предполагал и во всех Христианах, как участниках той же веры, как наследниках той же вечной жизни: и потому не о себе только, но вместе с собою и о всех нас уверительно сказал: «житие наше на небесех есть». Как жизнь временная есть едва приметное мгновение пред вечною: так жизнь телесная, или чувственная, едва заслуживает название жизни в сравнении с духовною. Святый Апостол, тогда как возвещает житие небесное, с горестию и негодованием отвергает преобладающую в некоторых людях жизнь телесную или чувственную. «Мнози бо ходят, ихже многажды глаголах вам, ныне же и плача глаголю, враги креста Христова, имже кончина погибель, имже бог чрево, и слава в студе их, иже земная мудрствуют» (Фил. III. 18–19). И не духовный человек оскорбится, если ему скажут, что он живет только чревом: так низко думают о чреве и о жизни чрева даже и такие люди, которые не духовно мыслят. Но если всякий поклонник без сомнения много ниже своего Божества: то подумайте, как низки люди, «имже бог чрево», которые идолу чувственнаго наслаждения приносят в жертву время и жизнь, тело и душу, дары природы и приобретения в мире! Если это жизнь, то разве скотская: а жизни человеческой, кольми паче Христианской, ни искры тут нет. Какая же быть может жизнь, которую нам не стыдно было бы назвать нашею жизнию? скажут ли: жизнь сердца? или: жизнь разума? На сие скажу относительно жизни сердца, что, если она не возвышена особенным средством, то близко граничит с жизнию чувственности, и потому легко низвергается в ту же пропасть низости, которую мы не давно указали; или же удобно переходит в жизнь зверя, который находит удовольствие в том, что терзает; что касается до жизни разума, кроме того, что она с трудом, и то в немногих, восходит до некоторой высоты, земный разум также висит над пропастью чувственности, и нет в природе человеческой силы, которая была бы достаточна безопасно поддержать его. Почему Апостол, тех, «иже земная мудрствуют», ставит рядом с теми, «имже бог чрево и слава в студе их», то есть, которые, предавшись чувственности, полагают славу в делах постыдных, и «имже кончина погибель» (Флп.3:19). Какая же, спрошу еще раз, быть может жизнь, которую мы могли бы назвать нашею, не подвергаясь стыду и опасности? – Не иная, как только жизнь духа, – жизнь, в которой «уды сущие на земли», то есть чувственныя похоти и страсти, «умерщвляются» (Кол.3:5) крестом Христовым, то есть чрез повиновение заповедям Его, и чрез последование примеру Его, – жизнь, в которой «разум пленяется в послушание веры» (2Кор.10:5), и от нея получает и чистый свет, дабы видеть истину, и силу, дабы непоколебимо стоять в оной, – жизнь, в которой «вселяется Христос верою в сердца» (Еф.3:17) человеков, «и любовию действует» в них к миру внутреннему, к благополучию внешнему, к благоустройству общественному, к блаженству вечному. Сия жизнь не есть земная, потому что она земное умерщвляет; не есть земная, потому что раждается от семени небеснаго и Божественнаго. Она есть небесная жизнь, потому что хотя сеется на земли, но растет в небо, и даже превыше небес, она есть небесная, еще прежде окончания видимой жизни земной, потому что нам «возвещен живот вечный, иже бе у Отца, и явися нам, и в следствие сего есть общение наше со Отцем и с Сыном Его Иисусом Христом» (1Иоан. I. 2–3), есть «общение Святаго Духа со всеми нами» (2Кор. XIII. 13); а сие общение, без сомнения, есть небесное и пренебесное. Познаем, возчувствуем, Христиане, достоинство Христианства. Поверим возвещению Апостольскому, уразумеем сие возвещение, возрадуемся о сем возвещении, что «житие наше на небесех есть». И если между тем устрашают нас превратности жизни временной, озабочивают нужды жизни телесной, возмущают искушения плоти, да возводим взоры наши от темной и коловратной земли к светлому и неподвижному небу, «отонудуже и Спасителя ждем, Господа нашего Иисуса Христа», Который и превратности времени, и нужды тела, и искушения плоти окончательно прекратит, когда «преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его», что предначал Он для нас, и в чем обнадеживает нас Своим преображением, воскресением, вознесением. «Житие наше на небесех есть!» В сем Апостольском слове, подаю вам, чада Церкви воинствующей, оружие против многаго, что сражается с вами на земли. Тяготит тебя печаль о добром и возлюбленном умершем. Скажи себе: «житие наше на небесех есть»; не благоразумно было бы разслаблять себя на пути печалию о том, кто упредил нас; лучше напрягать силы и внимание, чтобы верным путем идти туда, где житие обоих. Искушает тебя любовь к земным вещам и желание многаго приобретения. Скажи опять: «житие наше на небесех есть», а здесь мы путешествуем; не надобно путешественнику слишком увеличивать ношу путеваго запаса; нелепо было бы останавливаться на дороге, и строить себе великолепный дом для ночлега. Обижают тебя, лишают собственности, чести, награды, Еще скажи себе: «житие наше на небесех есть»; там наши сокровища некрадомыя, венцы нетленные, воздаяния вечныя. Не нужно заботиться много, если отнимают лепту на пути; позаботимся лучше, чтобы сохранить безценное наследие в доме Отца небеснаго. Так сильною мыслию о небесном, верою в небесное, любовию к небесному, надеждою небеснаго возмогай, земнородный, над земным и преисподним; и подвизайся непрестанно, да будет в тебе небо Благодатию, да будешь наконец ты в небе со славою вечною. Аминь. Если по вознесении Господнем на небо Апостолы стояли неподвижно с устремленными туда взорами, как бы ничего не оставалось для них на земли: то что осталось на ней после того, как и Матерь Господа нашего сокрылась от земли, вознесясь невидимо путем Сына своего в Его Божественную славу? Не хочется оглянуться на землю, когда видим, что все благое, святое, божественное, как молния возблистав над нею мгновенно, как молния же скрывается внезапно. Я готов бы тосковать теперь, но Церковь велит праздновать. И сие без сомнения потому, что приведя нас к краю всего земнаго, в то же время она вводит нас в преддверие неба, открывает пред нами лествицу небес, по которой недавно взошла живая лествица божества, – хощет, чтобы мы вошли туда очищенным умом, прежде нежели удостоимся взойти воскресшим духом и прославленным телом, и чтобы необманчивым созерцанием дознали радостную истину апостольскаго слова, что «наше житие на небесех есть отонуду же и Спасителя ждем, Господа нашего Иисуса Христа, Иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его».

104. СЛОВО510 по освящении храма Святыя Великомученицы Екатерины, при Московской Екатерининской больнице

(Говорено в 20 день августа; напечатано отдельно, в Христианском Чтении 1833 года и собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1833 год

Есть же во Иерусалимех овчая купель, яже глаголется Еврейски Вифезда, пять притвор имущи. В тех слежаше множество болящих, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды. (Иоан. V. 2–3). В сих словах Евангелия видим древнейшую из градских больниц. Похвалим человеколюбие Иудеев, которые для множества болящих создали пять «притворов», или галлерей, и дали приличное сему месту имя: «Вифезда», то есть «дом милосердия»; хотя впрочем не знаем, правительству или народу должна достаться сия похвала. Врачебное средство было там одно: не человеческим искусством приготовленная баня в овчей купели. Вместо врача, приходил в сию больницу Ангел. «Ангел бо Господень схождаше». Сей необыкновенный врачь исцелял решительно, и ни один больной не был у него записан в списке неизлечимых. «Здрав бываше, яцем же недугом одержим бываше» (Ин. 5:4). Не правда ли, что это было прекрасное заведение? Но покажем и ту сторону онаго, которая не так светла. Небесный врачь посещал порученную ему больницу не ежедневно, как земные врачи, а только однажды в год. «Ангел бо Господень на всяко лето схождаше». Исцеление было решительное, но каждый год получал оное один только человек. «Иже первее влазяше по возмущении воды, здрав бываше» (Ин. 5:4). Не всякий больной имел силу дойти до возмущенной воды, а тем менее упредить других. Не доставало прислужников или сердобольных людей для помощи безсильным. От того некоторый разслабленный тридцать восемь лет безполезно лежал в сей больнице, доколе не явился Господь стихий, времен и Ангелов, Которому не нужно было ни мутить воды, ни ждать годоваго срока, ни призывать Ангела, а довольно было сказать разслабленному: «востани, возми одр твой, и ходи» (Ин. 5:8). «Какой есть исцеления образ сей? Какое нам таинство являет?» – вопрошает Святый Златоуст, указуя на Евангельское сказание об овчей купели. А кто позволит более смелости своему естественному разуму, любящему вмешиваться в дела Провидения, которыя выше его: тот может еще сказать: какое странное соединение и чудесной силы, исцеляющей всякую неизлечимую болезнь, и скудости сея силы, не простирающейся далее исцеления одного человека; и щедрости, приготовляющей целый водоем врачевства, и бережливости, не дающей более одного, редкаго приема онаго; – и Ангела и воды, как будто целебной силе Ангела нужна вода, которая впрочем, как все знают, не есть всеобщее врачевство. Но послушаем, что на сии недоумения ответствует Святый Златоуст. «Не просто бо, – говорит он, – и не туне сие написано есть: но будущия вещи аки на образе и изображении написует нам: дабы зело необычайное и нечаянно пришедшее дело не повредило у многих силы веры. Что убо есть, еже написует? Имело некогда крещение даятися, многую силу и дар великий содержащее, крещение вся грехи очищающее, и вместо мертвых живыми творящее. И так все сие чрез купель, и чрез другия многия воды, как бы чрез образ, ясно означается». До зде Святый Златоуст (На Иоан. Бесед. 36). Осмелимся продолжить сие изъяснение. Надобно было на опыте показать погружение в воду, уничтожающее всякую болезнь, чтобы приготовить умы к открытию крещения в воде, уничтожающаго все грехи. Надобно было в ощутительном явлении движения воды дать приметить благотворное над нею действие Ангельскаго духа, дабы сделать менее невероятным новотворное и возродительное в воде крещения действие Духа высшаго, нежели Ангельский, Духа собственно Божия. Надобно было, чтобы благотворная сила овчей купели подавалась только тому, кто ревностным стремлением к исцелению оставляет позади себя всех прочих: дабы и в сем явлен был образ купели крещения, которой спасительная сила подается только тому, кто стремлением веры к небесному и Божественному оставляет позади себя все земное. Надобно было представить Ангельское действие ограниченным, надобно было подле самого Ангела продержать разслабленнаго тридцать восемь лет без исцеления, дабы тогда, как Христос исцелит его единым словом, очевидно из сего было, что сей Исцелитель

511

без сравнения выше Ангелов, что власть Его неограниченна, что Он есть Ипостасное Слово Божие и истинный Бог. Если бы кто вздумал еще жаловаться, что много средств употреблено для одной цели, – множество больных, множество лет, множество ежегодных чудес Ангельских для одной мысли о Христе и крещении: на сие ответствую: цель сия довольно велика сама в себе, и важна для человечества, чтобы сделать неприметною всякую жалобу на расточение средств, употребленных для достижения сей цели. Если испытатели природы производят продолжительныя работы, устрояют многодельныя орудия, употребляют огромныя издержки, чтоб открыть или объяснить какую нибудь частную и подчиненную истину естественную: то конечно стоило труда устроить в Иерусалиме овчую купель с ея принадлежностями, как небольшую «модель» великой купели, в которой возрожден целый мир Христианский, – как удобовразумительнаго указателя высокой истины и непостижимаго таинства Христа Спасителя и Бога. Но довольно о Христианских таинствах, которыя лучше и достойнее чтутся смиренным молчанием веры, нежели возносящимся испытанием разума. Возвратимся просто из больницы Иерусалимской в больницу Московскую. С радостию, с чувством внутренняго убеждения мы можем воздать долг хвалы и благодарности Благочестивейшим Самодержцам нашим, которые как во всякой добродетели, и во всяком благотворении, так и в попечении о болящих величественно предшествуют народу своим примером. По них с благодарностию можем вспомнить и некоторых из подданных, которые в подвигах человеколюбия довольно близко последовали Царскому примеру. Можно насчитать в сем граде более пяти, не «притворов», а великолепных домов, которые представляют добродетель милосердия в делах тем лучше, что не выставляют ея в названиях. Отче милосердия! призирай выну на дела сии оком благодати; и да будут помиловани милующие; да будут, по непреложному обещанию, «блажени милостивии» (Мф.5:7). Нет, правда, здесь оной купели, достаточной против всякаго недуга, и врачи здесь не Ангелы. Вразсуждении сего я могу только указать нашим плотоносным врачам на пример безплотнаго Иерусалимскаго врача, для их размышления. Сей пример не показывает ли близости духовнаго к телесному, возможности союза между силою духовною и вещественным средством врачевания, целебнаго влияния духовнаго на телесное, когда духовное чисто и доступно Божественному? А если это так: то не может ли, – не должен ли врачь, если не хочет быть ремесленником, работающим только вещественными орудиями над веществом, – не должен ли, говорю, и духовное употреблять в пособие телесному врачеванию, чистую волю признавать важною частию в составе врачебных средств, усердною молитвою искать света и силы в тех случаях, где наука идет ощупью в темноте, и претыкается? Но если здесь и не достает Ангела, за то ни один больной не будет здесь, как в Иерусалиме, доведен до необходимости жаловаться: «человека не имам» (Ин. 5:7); но каждый найдет здесь и человека врачующаго, и человека служащаго немощному, и, когда нужно, человека приближающаго к благотворным влияниям источника духовнаго. Во славу Бога, преимущественно в Христианстве щедраго средствами спасительными, должно сказать, что место, где мы стоим теперь, не может завидовать купели овчей, соделавшись ныне хранилищем силы, более нежели там, высокой и благотворной. Не Ангел однажды в год, но Царь Ангелов, Ангельскими дориносимый чинми, приходит сюда так часто, как дерзает призывать Его призванный к сему дерзновению человек; и пребывает здесь с силою, которою все сотворено, и все сохраняется, врачуется, усовершается. Есть здесь всеобщий источник исцелений: о, если бы довольно умели, верующим сердцем, открывать оный для себя и болящие, и врачующие! Но как слушающие меня не болящие: то скажу еще: о если бы и здравые ревностнее притекали в сие святилище сил, как во врачебницу душ, почти всегда, как я думаю, не безболезненных внутренно? Если Церковь, как свидетельствует устроение сего места, признается нужною и для больных, которые большею частию не имеют сил приходить в оную: меньше ли нужна она для здоровых, которые приходить в нее могут? Кто отважится утверждать сию несообразность? А не часто ли видим мы сию несообразность на деле, то есть, что здоровые меньше больных помышляют о Церкви? Можно, говорят, молиться Богу дома, духом. Нет о сем спора. Но люди, которые лучше нас умели молиться духом, не бегали от храма, а прибегали в оный с радостию. «Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Псал. CXXI. 1). Даниил Пророк, «муж желаний» (Дан. X. 11), человек, который жил молитвою, когда не мог идти в храм Иерусалимский, потому что был в Вавилоне, и потому что храм был разрушен, старался сблизить себя по крайней мере с местом и, так сказать, тенью бывшаго храма, становясь на молитву перед открытым к Иерусалиму окном, и в те часы, в которыя приносима была жертва во храме до его разрушения. «Дверцы же отверсты ему в горнице его противу Иерусалима; в три же времена дне бяше преклоняя колена своя, моляся и исповедаяся пред Богом своим» (Дан. VI. 10). Или Даниил суеверен? Или вы хотите быть духовнее Даниила? – Нет! Надобно признаться, что те, которые не посещают храма под предлогом молитвы духом, или совсем не радят о молитве, или совсем не понимают сего дела. Если же кто, признавая свое нерадение и невнимательность, изнемогает в усердии ко храму потому, что, посещая оный, не довольно ощущает в себе от того содействия к лучшему: таковаго уверяем со Святым Златоустом, что «приобрящет и приимет некоторую пользу; хотя и не таковую, дабы мог оную чувствовати, однако же приимет. Ибо если бы кто мимо прошел мироварницы, или бы в подобных ей домах часто кто находился; то и не хотя облагоухался бы приятною вонею: кольми паче человек в церковь ходящий. Не возможно бо, – говорит он еще, – дабы беседующий к Богу, и послушающий беседующаго Бога, не приобрел что либо» (на Иоан. Бесед. 53). Не будем, братия, безпечны о здравии душ наших, но будем тщательно пользоваться врачебницею душ Церковию, и Врачем душ – Христом, доколе Он ходит среди нас, как Врачь, исцеляющий всякую болезнь греха, доколе, по долготерпению, медлит явиться, как Судия, имеющий решить жребий наш на вечную смерть, если не на вечную жизнь. Аминь.

105. Слово в день Священнаго Миропомазания и торжественнаго венчания на Царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича всея России

(Говорено в Успенском Соборе августа 22 дня, напечатано в Христианском Чтении 1833 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1833 год

Побеждай благим злое. (Рим. XII. 21). Если бы в сей день, освещаемый сиянием Царскаго венца, величественнаго и благолепнаго, не столько по числу и достоинству камений честных, сколько по достоинству законной наследственности, по преимуществу освящения свыше, по превосходству Царских доблестей, которыя он покрывает, – возжелали мы, Россияне, увидеть венец сей в новом блеске: то мы тотчас можем иметь сие приятное видение, обратив наблюдательный взор на новыя Царственныя деяния Благочестивейшаго Императора. Посмотрите на пример, на новый состав Российских законов, столь ожиданный правосудием, и наконец извлеченный из разночастных, разнообразных, иногда недружных стихий разновременнаго законодательства. Не есть ли это новый, светлый, из отечественных копей извлеченный, камень в венце Николая Перваго, – камень, котораго так долго искали Его предшественники, и который Он Своею неутомимостию предвосхитил у Своих преемников. Или, поставьте себя на пределах двух империй, двух частей света и двух религий, и посмотрите на оконченное недавно дело умирения на Востоке. Сделаться благодетелем, охранителем, спасителем царства, недавно враждебнаго, и только победами доведеннаго до примирения, – не есть ли и сие такое дело Царской доблести, которое приносит новое светлое украшение венцу Благочестивейшаго Императора нашего, новую славу Его царствованию? Славу сего дела особенно провозглашать должно здесь, в Церкви: Поелику оно есть великолепное исполнение благороднаго правила Христианскаго: «побеждай благим злое». Дело сие не только славно для Царя и народа, но и полезно для Христианства: ибо весь не познавший Христа Восток видит теперь в сем славном деле, к какой чистой, безкорыстной, возвышенной верности и благотворительности располагает вера Христианская сердца Царя и народа. Но довольно сего воззрения на некоторыя дела Царственныя, чтобы нынешняя особенная молитва и благодарение за Царя были нами принесены, сколько по долгу послушания Церковной заповеди, столько же по убеждению и усердию собственному. Гораздо нужнее каждому из нас обращать внимание на собственныя дела, хотя, может быть, малыя и едва приметныя в необъятном множестве и разнообразии дел человеческих, но никогда не маловажныя для делающаго: потому что пойдут за ним далее пределов настоящей жизни, и либо увенчают его, либо возложат на него укоризну и стыдение вечное. «Побеждай благим злое». Всякий ли найдет исполнение сего правила в своих делах? Всякий ли найдет сие правило довольно раскрытым в уме своем, довольно углубленным в сердце своем? Что есть зло в мире, и собственно в человеках, о сем опыт всех и каждаго свидетельствует так сильно, что, хотя бы разум и вздумал против сего спорить, не может переспорить свидетельства ощущений, которыя умствованиям не повинуются. А когда зло есть, и действует против нас: то не употреблять против него никаких средств было бы противно и закону самосохранения, и закону человеколюбия; потому что неудерживаемое зло поглотило бы весь род человеческий, – и закону веры в Бога; потому что не препятствовать распространению зла значило бы благоприятствовать вражде против Бога, и хуле на Его творчество и управление миром. Итак надобно противостоять злу, сражаться с ним, побеждать оное. «Побеждай злое». Но каким оружием? Положим, что вы решились бы употреблять такое же оружие, с каким на вас нападают, и поступать по праву равнаго воздаяния. Обида за обиду, злословие за злословие, рана за рану. Будет ли сим образом побеждено зло? – Не думаю. На пример, если воздано раною за рану: то произошло двое раненых вместо одного; следственно зло удвоено, а не прекращено, потому что обиженный, нанеся рану обидчику, не излечил тем своей. Обида, возданная за обиду, не только не уничтожает зла сделаннаго, но и не останавливает хода зла, или даже усиливает оное. В ком было довольно зла, чтобы начать обиду, в том, по всей вероятности, найдется онаго еще более, чтобы отвечать на взаимную обиду. Таким образом должна произойти цепь обид; и Поелику каждый воздающий за обиду естественно будет стараться сделать соперника менее способным вредить, то всякая дальнейшая обида должна быть тяжелее и убийственнее предыдущей. Из сего можно усмотреть, как верно разсуждение

512

Апостола: «аще друг друга угрызаете и снедаете, блюдитеся, да не друг от друга истреблени будете» (Гал. V. 15). И так, побеждать злое злым не надежно, если бы кто и не удержался от такого сражения мыслию, что сие не позволительно. Спросят, может-быть: как же наказывают убийцу смертию? Как же ведут войну? Ответствую: иное право частнаго человека, иное суда, и еще иное власти верховной. Власть верховная, Поелику не имеет над собою судии на земли, по необходимости сама должна судить обиды, наносимыя Государству, и употреблять войну исполнителем Государственнаго правосудия: но и сие, верховная власть, одушевленная достойными своей высоты чувствованиями, делает не для того, чтобы поразить злым злое, но чтобы защитить и охранить благое, то есть безопасность и благо собственнаго ея Государства. Если власть судебная внутри Государства сражается злом наказания противу зла преступления: и сие так разнится от частнаго мщения, как разсудок от страсти, как созидание от разрушения. Суд сражается против зла не за себя, но за невинно страждущаго: следственно водится не злом мщения, но благом сострадания, человеколюбия, справедливости; притом в благоустроенном Государстве суд только открывает виновнаго, а наказывает его закон; но и закон гражданский, если он изречен духом Христианскаго правосудия, не имеет намерения мстить за зло, а пресекать и предупреждать зло; не имеет намерения убивать убийцу, но смертию, или другим образом, лишать его возможности убийства, и охранять от него живущих. В сем именно духе кроткий закон Благочестивейших Самодержцев наших присуждает и убийце не смерть, а жизнь, хотя отлученную от жизни честных граждан, однако же – жизнь и надежду умереть не смертию преступника, а смертию Христианина. Что касается до людей в частности; если бы каждый вздумал присвоить себе те права, по коим действует суд против преступления, или власть верховная против врагов Государства: то явилось бы почти столько же воюющих сторон, сколько есть людей, имеющих силу владеть своими членами. Состояние человечества, которое нашло себе достойное место в головах некоторых умствователей, но котораго, – благодарение Провидению, – не было и не будет, потому что не может быть в истинном бытии рода человеческаго! Итак, если побеждать злым злое, частию не позволительно, частию не надежно, даже и при помощи правосудия человеческаго, которое, при всей бдительности своей, не может поставить довольно щитов противу тонких уязвлений злобы и коварства: то Христианское правило «побеждать благим злое», оказывается столько же необходимым, сколь оно привлекательно своею чистотою и возвышенностию. Недальновидные могут подумать, что в подвиге сего рода скорее побежден будешь, нежели победишь: потому что зло действует наступательно, а благо, и особенно Христианское благо, и оборонительнаго противодействования не любит. Напрасно! Мы имеем опыт сей победы, столь великий, столь очевидный, что он должен ободрить всякую робость, разрешить все недоумения, если смотрят на оный, как должно. Какое огромное зло сражалось против первенствующаго Христианства! То было зло целаго мира. Как напротив малым и немощным казалось благое, заключенное в Христианстве! «Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит; и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая; и худородная мира и уничиженная избра Бог и не сущая, да сущая упразднит» (1Кор. I. 27–28). Как же побеждено буиим премудрое, немощным крепкое, ничтожным сущее? – Побеждено благим злое: неверие верою, порок и разврат сторогою добродетелию, гонение терпением, несправедливость великодушием, любостяжание и грабительство нестяжательностию и вольною нищетою, лукавство прямодушием, вражда любовию, сила и ярость мучителей кровию мучеников. И всемирное зло язычества исчезло; и благо Христианства овладело миром. Не ужели ты подумаешь, Христианин, к оскорблению Христианства, будто труднее подвизаться ныне противу зла, прокравшагося в мир Христианский, нежели как было прежде, противу зла господствовавшаго в мире языческом? Добрая победа не в том состоит, чтобы ты сделал зло врагу, но чтобы враг не мог сделать истиннаго зла тебе. А сего никакой враг не сделает, если ты твердо стоишь во благе силою веры к Богу и любви к Богу и человекам. Посмотрите на человека сим образом сражающагося противу зла, и вслушайтесь посреди самих опасностей брани в его военный клик: «кто ны разлучит от любве Божия? скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или мечь?» – Видите, нападение со многих сторон; удары сильны. Не пал бы воин Христов? – Нет, восклицает он: «во всех сих препобеждаем за Возлюбльшаго ны». И что еще? – Он уверяет, что в целом мире нет силы, которая могла бы поколебать побеждающаго благим злое. «Известихся бо, яко ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим. VIII. 35–39). Всем слышащим сие членам воинствующей Церкви желаем не столь труднаго подвига противу зла, но столь же благою силою веры и любви, столь же совершенной победы и спасения со славою вечною. Аминь.

106. Слово в день празднования Пресвятей Богородице в Страстном монастыре

(Говорено июня 2-го дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

И тебе же самой душу пройдет оружие. (Лук. II. 35). Бедствие человека непорочнаго и добраго есть одна из трудных загадок, какия предлагает видимая вселенная человеку размышляющему. Видя добраго страждущаго, другой добрый страждет и сам, Поелику чувствует сострадание: и таким образом от одной загадки родится другая: за что и сей страждет? Видит сие слабый верою, и подвергается искушению в вере. Видит склонный к пороку, и разрешает загадку на свою голову: какая же, говорит, польза быть добродетельным? Видит склонный к неверию, и непонятную загадку разрешает другою, несравненно более непонятною; он говорит: случай господствует в мире и в делах человеческих. Благословенная в женах! Непорочнейшая из дщерей человеческих! И Тебе премудрый старец Симеон не усомнился предложить сию грозную загадку: «и тебе же самой душу пройдет оружие». День плачевный и ужасный, но вместе спасительный разрешил Тебе загадку пророчества. Терние венца Иисусова, гвозди Его распятия, копие прободения Его, Его раны, Его болезненный вопль, Его умирающий взор, – вот оружия, которыми Твое матернее сердце пронзено было столь же безпримерно глубоко, сколь совершенна Твоя любовь, сколь безпримерна Твоя непорочность. Теперь, когда Ты пребываешь в Божественной славе Сына Твоего, для Тебя уже разгадана и загадка необычайнаго события: теперь Ты видишь во свете Божием, для чего надлежало пройти оружию и Твою чистую душу, и как сие согласно и с безконечною премудростию, правдою, и благостию Провидения, и с Твоим безконечным блаженством. Матерь Света! низведи нам искру света от ума Христова, дабы уразуметь и нам тайну бед и скорбей земных, не столько, сколько бы желало наше любопытство, но сколько нужно для нашего мира и спасения. Не было бы никакого зла на земле, и никакого бедствия в человеках, если бы не было греха. «Единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть» (Рим. V. 12), в имени которой заключается сокращение всех бед и зол. За грех определен человеку принужденный и изнурительный труд вместо свободнаго и легкаго делания: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. III. 19). За грех болезни: «в болезнех родиши чада» (Быт. 3:16). За грех смерть: «в оньже Аще день снесте» от древа запрещеннаго, «смертию умрете» (Быт. II. 17). Человек, потеряв опыт первоначальнаго чистаго бытия своего и вселенной, потерял и понятие об оном. Как рыба, движущаяся в воде, не знает лучшей и более совершенной жизни, какою животныя живут в воздухе: так бедная душа человеческая, погруженная в грубый и тленный стихийный мир, и в нем живущая, как рыба в воде, не знает тонкой и нетленной жизни райской. Отсюда недоумения своемудрствующаго разума о том, была ли подлинно такая жизнь, и как она могла быть. Я приведу теперь одно только из сих недоумений, для примера их ничтожности. Разум разсчитывает, что если бы люди все раждались, и ни один из них не умирал; то умножение людей сделалось бы наконец несообразным с пространством и способами земли обитаемой; и таким образом теснота вселенной требует смертности человеков, чтоб умирающие очищали место преизбыточествующему множеству раждающихся. Таковым мелочным счетчикам жизней мы можем сказать тоже, что Господь сказал Саддукеям, которые из законов брака вздумали было извлечь опровержение учения о жизни будущей: «прельщаетеся, не ведуще писания, ни силы Божия» (Матф. XXII. 29). Кто вам сказал, что земля была бы вечною темницею для человеческаго безсмертия? И не ужели вы думаете, что с земли на небо нет иной дороги, кроме той, которая лежит чрез гроб и могилу? Не ужели также вы думаете, что землю, и прежде ея проклятия в делах человека, так же как ныне, надлежало размерять десятинами на каждаго человека, для его обитания и продовольствия? «Прельщаетеся, не ведуще». Не растленный грехом человек несравненно менее зависел в жизни от произведений земли, нежели ныне; а земля, без его труда, несравненно щедрее была для него в своих произведениях, нежели ныне. Совершив на ней определенное поприще, он восходил бы на небо так легко, как в Иаковлевом видении лествицы, досязающей до небес, «Ангели Божии восхождаху и нисхождаху по ней» (Быт. XXVIII. 12). Возможность сего перехода в Енохе и в Илии отчасти нам показана. Не опасайтесь! Нетленная жизнь безгрешнаго человека разсчитана была Провидением лучше, нежели вами ныне. Поелику же вечное Провидение от века провидело и то, что превосходный и необходимый для блаженства дар свободы будет человеком употреблен во зло, и тем рушится первоначальное устроение человека и земли: то нет сомнения, что премудро и благодетельно разсчитано им и последовавшее за сим смешение добра и зла, которое нас изумляет и поражает. После общаго вопроса о бедствиях человечества, зачем оне есть в царстве Провидения, на который ответ уже заключается в том, что мы доселе сказали, испытующий разум предлагает два особенные вопроса: во-первых, зачем бедствуют и невинные, во-вторых, зачем и те, которые не безвинны, страждут не в соразмерности с виною своею, а нередко наименее виновные страждут наитягчае. Дадим ответ на оба сии вопроса. Для сего воззрим на человечество не нашим взором поверхностным, но глубоко проницательным взором людей просвещенных свыше. В каком виде им представляется человечество? «Вси согрешиша, и лишени суть славы Божия» (Рим. III. 23), говорит Святый Павел. «Кто чист будет от скверны?» вопрошает Иов, – и ответствует: «никтоже, Аще и един день житие его на земли» (Иов. 14:4–5). «В беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. L. 7), исповедует Давид, не опасаясь нарушить сим отзывом заповедь почтения к родителям. Что же сие значит? то, что все человеки согрешили еще во Адаме, который, Поелику начал раждать детей уже после греха, то не мог без чуда передать им того, чего уже не имел, – безгрешности и нетления, а естественно передал то, что имел, – грех и тление. – Если бы кто из нас дерзнул еще спросить: чем же виновны мы, невольно наследовавшие от Адама грех и тление? таковому, если он сколько нибудь внимателен к себе, вместо меня могла бы ответствовать, и заградить ропотливыя уста, его собственная совесть, которая может в жизни каждаго указать случаи, в коих мы не были верны добрым побуждениям, быв для того довольно сильны и при наследованном повреждении. «Болий есть Бог сердца нашего, и весть вся» (1Иоан. III. 20); и потому видит в нас и те тонкия нравственныя нечистоты, которых более или менее огрубевшая совесть не примечает. Итак «аще беззакония наши назриши Господи, Господи, кто постоит» (Пс. CXXIX. 3)? Сим размышлением, вопрос: почему бедствуют и невинные? не только разрешается, но и уничтожается; потому что, по строгому суждению, нет на земли невинных, и следственно все бедствующие бедствуют, как более или менее виновные, кроме Единаго, «иже греха не сотвори» (1Пет. II. 22)

513

, и Котораго страдания, высочайше таинственныя, имеют блаженнейшее для нас изъяснение, ибо «Той язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на Нем: язвою Его мы исцелехом» (Иса. LIII. 5); Он подъял и понес тяготы, нас подавляющия, чтобы с тем вместе возставит нас от падения. Что касается до вопроса: зачем люди, хотя, может быть, небезгрешные, но по всем открытым признакам безвинные, бедствуют иногда чрезмерно тяжко: кто может обличить Провидение

514

в сей чрезмерности? Если признаем, что бедствующий небезгрешен; и если знаем, что всякий грех есть отступление от закона, следственно возстание против воли Бога законоподателя

515

, мятеж в Царстве Божием, оскорбление вечнаго величества Божия: то скажите какой грех слишком мал для временнаго бедствия, и какое временное бедствие слишком велико для греха? Нет спора о том, что не все грехи равно тяжки, и что есть разныя степени виновности в грехе одного рода: но кто из нас может довольно верно взвесить сию тяжесть, довольно точно определить сию степень? Для сего должно положить на весы, и поставить в меру, не только видимое дело, но и невидимое желание, и сокровенное намерение, и тайную мысль, силу и немощь, познание и неведение, пособия и препятствия, прельщение к злу и поощрение к добру, невнимательность к неизведанному и неверность дознанному опытом, закоснение и раскаяние, ожесточение и сокрушение: но кому возможно все сие, разве единому Испытующему сердца и утробы, всеобъемлющему и всеведущему? Также и для того, чтобы взвесить тягость бедствия, надлежит принять в разсуждение, кроме открытаго вида онаго, степень чувствительности бедствующаго, скудость и даже отсутствие, или напротив обилие противодействующих утешений, и многое, для чего нет веса и меры у внешняго зрителя. Как же говорим мы о чрезмерной тяжести бедствия, в сравнении с тяжестию греха, разве на угад и на удачу? Бог действует на временную жизнь человека, поврежденнаго грехом, не только в качестве судии, чему еще будет особенное время в конце веков, но также, и преимущественно, в качестве врача, чему теперь-то и есть время. Посему Он определяет человеку меру бедствия и скорби иногда не как отщитанное воздаяние за дела, но как прием врачевства, способный препобедить силу греховной болезни: а это совсем другой разсчет. Есть болезненныя состояния, которыя кажутся маловажными и не угрожающими, но против которых сведущий врачь находит нужным употреблять жестокия врачебныя средства. Притом же Врач небесный не всегда начинает врачевать болезнь душевную по ея уже раскрытии: взор Его проницает в глубину души, самой сей душе невидимую, и открывая там тонкий зародыш греха, страсти, самоволия, самоугодия, тонкую примесь зла и нечистоты к добрым склонностям и расположениям, орудием искушения извлекает наружу сии болезненныя начала для их уврачевания, и для возведения души к высшей чистоте. Не случается ли видеть, что люди благоучрежденные в жизни, охотно прибегающие к Богу, лишась того, что сильно любили, например детей или супруга, мирской чести и славы, или имущества, так предаются скорби, что в ней одной сосредоточивают свою жизнь, не умеют подкрепить себя здравым размышлением, в котором прежде не имели недостатка; не могут довольно собрать себя

516

в молитву, в которой прежде находили услаждение; вера, любовь к Богу, преданность в волю Божию, суть теперь для них только знакомыя имена и звуки, после того как они до своего несчастия ощущали в себе силу и действие оных? Что сие значит? – то, что любезное им они любили чрезмерно, и паче Бога, хотя сами того не различали; что дети, супруг или супруга, честь, слава, имущество были идолы их сердца. Что же было делать Сердцеведцу и Душелюбцу, как разве отнять идол, исторгнуть, хотя болезненно, неправильную любовь к твари

517

из души, которую Он хощет наполнить Своею Божественною любовию? Он любит, милосердует, очищает, врачует, приготовляет к блаженству; а мы смотрим, и говорим: как Он тяжко посещает! Наконец согласимся, что есть бедствия, о которых совсем нельзя спрашивать: за что, но разве: к чему? в которых не нужно обвинять человека, но в которых надобно только уметь оправдать и возлюбить Провидение. Таковы бедствия Иова, Пророков, Апостолов, Пресвятыя Девы. Не быв на сей высшей степени духовнаго возраста и жизни, когда питаются крепкою пищею креста, мы, в нашем младенчестве Христианства, – дай Бог, чтобы, хотя в младенчестве! – без сомнения только слабо и невнятно можем лепетать о путях и подвигах душ полнаго возраста Христова. Вопросим же лучше их самих, что скажут они нам о своих бедствиях. Что же говорит Иов? «Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть. Буди имя Господне благословено во веки» (Иов. I. 21). Что говорит Апостол? – «Радуюся во страданиих моих» (Кол. I. 24): «якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Видите ли, как не кстати мы, грешные люди, вступаемся за Праведников, и покушаемся возстать против Провидения за их бедствия? Они не приемлют нашей безразсудной услуги; они не жалуются на горькую участь свою; не хотят перемены ея; они радуются; они благословляют Бога; они счастливы; мы не понимаем их счастия, и думаем, будто можно роптать за то, за что они благодарят. Если вы хотите хотя догадочно понимать то, до чего еще не достигли: смотрите на земное, и гадайте о небесном и Божественном. Ты любишь друга; он тебя любит; и тебе благодетельствует. Совершенно ли, при сих отношениях, удовлетворена твоя любовь, если она полна и чиста? Думаю, нет. Ты можешь думать: «уверен ли друг мой в искренности любви моей? не подозревает ли он, что я люблю больше его благодеяния, нежели его?» Пусть же откроется случай, когда ты мог бы для своего друга понести труд, скорбь, опасность: если ты благородная душа; как охотно ты бросишься на сей случай! И перенося для друга твоего труд, скорбь, опасность, как будешь ты радоваться, что теперь он несомнительно узнает искренность и чистоту любви твоей! Приложи сей пример к любящим Бога в благополучии. Они уверены, что Бог знает их сердце, к Нему благодарное: но не доверяют себе. Они могут, и некоторым образом должны заботливо помышлять о том, совершенна ли их благодарность к Нему, чиста ли любовь, не прилепляется ли сердце их тайным пристрастием к благодеяниям, мимо Благодетеля, и любовь, питаемая временными благодеяниями, не угаснет ли по истощении сей пищи. Является искушение, и приглашает: принеси в жертву твоего возлюбленнаго Исаака; претерпи для Бога лишение того, что ты более всего любишь после Бога; понеси гонение, безчестие, страдание за имя возлюбленнаго Иисуса. Как воскриляется при сем Боголюбивая душа! Как она готова вступить в поприще страдальческаго подвига, предать себя в огненное испытание! Как она тверда в сем испытании? Как утешает ее мысль, что наконец она приносит Богу жертву, которая ей не дешева! Какое успокоительное и удостоверительное свидетельство дает ей совесть, когда огнь искушения не изменяет злата ея, когда в горниле страданий сильнее возгарается любовь ея к Богу, когда сквозь внешнее умерщвление природы просиявает внутренняя благодатная жизнь, и небо в человеке утверждает надежду о человеке в небе! Поверьте, неопытные, что не лгут сии люди, когда говорят о своей радости в страданиях что в огне бедствия они поют и славят Бога с такою же безопасностию, свободою и услаждением, как три отрока в пещи Вавилонской. Христиане! кого из нас на пути жизни временной не встречает чаще или реже разнообразное бедствие? Тщетно старались бы мы обойти все такия встречи; по крайней мере некоторыя из них неизбежны: следственно надобно благовременно приобучать себя, чтобы встретиться приличным образом. Предложенныя теперь размышления да побудят нас к тому, чтобы встречать бедствие не как врага и мучителя, но как справедливаго наказателя грехов, как врача душевных болезней, как посланника Божия, как вестника благодати. «Его же бо любит Господь, наказует» (Евр. XII. 6). Аминь.

107. Слово в день рождения Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Успенском Соборе июня 25-го дня, напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)

Вем бо, яко заповесть сыном своим, и дому своему по себе: и сохранят пути Господни творити правду и суд. (Быт. XVIII. 19). Поелику год Царя, принадлежа Ему, как год жизни, принадлежит вместе и царству, как год царствования: то неудивительно, что в настоящий день, граничный между окончившимся и начинающимся годом Благочестивейшаго Самодержца нашего, востает вся Россия, и устремляет изощренное око на прошедшее, на будущее, на небо, с благодарением, с надеждою, с молитвою. Одна из особенностей совершившагося года царства

518

состоит в том, что рядом с сим годом, как юная луна при солнце на ясном небе, явился начальный год совершеннолетия Наследника Престола. Как теперь еще вижу я сей прекрасный вечер, по истине достойный дня Христова. Среди величественнаго храма, среди песнопений и молитв пред открытым олтарем Воскресшаго, на минуту прерванных, к открытому Слову жизни, к спасительному Кресту Христову Царь настоящий ведет юнаго Царя будущаго, между тем как венец и скипетр и держава, как знамения будущаго царствования, покоятся о страну. Сколько важных мыслей можно прочитать в сем зрелище, когда оно еще безмолвствует! Итак вступление Порфиророднаго на путь к Престолу должно быть на пути к олтарю. Итак заповедь, обет, молитва, суть предобручение венца, скипетра, державы. Итак крест есть предварительный венец венца, и силу будущей власти Царской надлежит извлечь из лобзаемаго Евангелия. Итак

519

, чтобы благонадежно завещавать Царство, для сего, видно, надлежит

520

прежде крепко завещать благочестие. Слышу священный обет Сына Царева, и вдруг открывается, что совершеннолетие, которое Сам вступающий в оное с толикою скромностию назвал «ранним», есть напротив того вполне зрелое

521

: потому что Он возвышенно понял высокие помыслы Своего Родителя, и глубоко почувствовал важность настоящаго мгновения. Он стоит пред Богом, как живая жертва, приносимая Царем-Отцем за будущее благосостояние царства, и, согласно с волею Родителя, и Сам представляет Себя в жертву, и облак слез, восходящий в очах Его, дает приметить, что фимиам непорочнаго сердца Его восходит горе. Мне кажется, что и вы были при сем царственном жертвоприношении, Поелику в то же время приносили ту же молитву: так хотел Благочестивейший Государь, Который любит, поколику возможно, быть с вами во всем едино. Но я был при оном ближе, и могу вам свидетельствовать, что сколь поразительно некогда чудна была жертва, орошенная удвоенным и утроенным возлиянием воды, чтобы потом пришел на нее небесный огнь, столь сладостно чудною явилась наша безценная живая жертва, орошенная всеобщими слезами

522

любви, радости и молитвы, дабы пришел на нее животворный огнь благословения свыше. Ты призрел не сие мгновение

523

, Царю небес и вечности, пред Которым и ни одно земное мгновение несть забвено. Тебе принесены сии слезы, столь искренния, столь единодушныя, столь чистыя, какия только может проливать Отец Отечества вместе с сынами царства

524

. Когда жребий наш приидет пред лице Твое; когда судьбы твои вопросят у Тебя, открыть ли на нас сокровища гнева по грехам нашим, или сокровища щедрот, по вере в Тебя: тогда, Господи, помяни вновь сие мгновение, призри еще на сии слезы; и еще изреки на нас суд милосердия; еще изнеси нам державный жребий спасения и мира. Благочестивейшему же Царю нашему, Который царствует не только для современников, но и для потомства, Который так же печется о царствовании будущем, как о настоящем, и попечения Свои о будущем пред Тобою, вечный Царю, полагает, и Тобою обезпечивает, – умножи и лета Его царствования, и благословения Твои на них, тем обильнее, чем благоизвольнее вверяет Он Себя, и Своего Наследника, и Свое царство державе Твоего Провидения. Братия! Случай, который так приятно нам разсматривать, заключает в себе истину, которую желательно видеть более и более открытою для нашего внимания, для нашего убеждения, для нашей деятельности: благо Царю и народу, царству и дому, родоначальнику и роду, которые благонадежную будущность упрочивают себе Богом и благочестием. Почти одинок был Авраам, и при том был странник, без отечества, без дома, когда Бог сказал при нем, как будто без него: «Авраам же бывая будет в язык велик и мног, и благословятся о нем вси язы ́цы земнии» (Быт. XVIII. 18). То есть: одинокий

525

, кочующий Авраам сделается Еврейским народом, сильным царством, прострется от Египта до Ливана, потом разсыплется от Вавилона до Египта, до Антиохии, до Рима

526

; вновь сосредоточится в новом, духовном, Божественном «Сыне Авраамли» (Матф. I. 1), – в Иисусе Христе; и вновь паче прежняго распространится в новом, духовном Израиле, – в Христианстве, и в сем

527

благословятся высочайшим и обширнейшим благословением точно все народы земные. Какое величественное древо, вселенную ныне осеняющее, в каком малом зерне обетования скрыто было! И как чудно изрекает Бог сие обетование! «Авраам же бывая будет», то есть верно и непременно будет, «в язык велик». Не глаголет: «ты будешь», хотя говорит в лице Аврааму, но: «Авраам будет», как бы его тут не было, давая сим разуметь, что дело обетования сделается, как бы без него, не по его предусмотрению, не его силою, не по его заслугам; ибо так действует благодать. А что еще удивительнее, Бог не глаголет даже: «аз сотворю Авраама в язык велик: но: «Авраам будет», как будто дело сделается само собою. Господь скрывает некоторым образом Свою вседействующую силу, дабы показать Аврааму основание доброй будущности, которое особенно нужно сделать очевидным. Какое основание? – Благочестие, и на нем основанную правду, или добродетель. "Вем бо, – продолжает Всеведущий слово Свое к Аврааму, – яко заповесть сыном своим, и дому своему по себе; и сохранят пути Господни творити правду и суд». Авраам посеет благочестие в сынах своих и в доме своем, и произрастет многоплодие и величие потомства. Завещает им правду: и они получат неисчислимое и неописанное наследие всемирнаго благословения. Вот древнейшее умозрение, или, точнее сказать, вот Самим Богом преподанная теория обезпеченной будущности, объясненная, и до сих пор подтверждаемая

528

тысячелетними опытами! Может быть, некоторые скажут, что жребий Авраама есть особенный и единственный во всем человечестве. Да, он есть особенный, по чистоте и превосходству веры Авраамовой, среди господствовавшаго суеверия и беззакония; и единственный по цели обетования, которая есть Христос: но в отношении к указанному основанию доброй будущности это не есть единственный случай, или исключение из правила общаго, а напротив есть только весьма ясный пример общаго правила, по которому действует Провидение. Бог, Который так благословляет «правду и суд» в человеке, не может Сам отступать от правды и суда, ниже изменять Своих вечных правил. Если Он обещал, и по обещанию действительно даровал Аврааму благословенную будущность на том основании, «яко заповесть сыном Своим и дому своему по себе; и сохранят пути Господни»: то, без сомнения, также дарует благую будущность, личную ли, потомственную ли, каждому, кто, заповедав благочестие во-первых себе самому, силою благочестия же действует и на зависящих от него, ревнуя о распространении онаго между ближними, и споспешествуя утверждению онаго на времена грядущия. Апостол, не обинуясь, возвещает всеобщее благотворное действие благочестия на будущность. «Благочестие, – говорит, – на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго» (1Тим. IV. 8). В мудровании сынов века сего видны две мысли, которыя располагают их жить в настоящем со слепою надеждою, или, напротив, с отчаянною безпечностию в отношении к будущему

529

: первая, что мир идет по своим законам, и потому один, или несколько человек, напрасно усиливались бы дать сей огромной машине желаемое направление; другая, что человечество само собою идет к совершенству, и потому не много важности в том, как ударяешь ничтожным веслом твоим по широкой реке времени, которая и без того течет, и все, по ней плывущее, влечет к морю совершенств разнаго рода. Дабы усмотреть, правы ли сии мысли, можно их отдать на суд одну другой. Если мир, не исключая и человечества, идет по своим законам, как искусно устроенная машина: то напрасно мечтаете вы, будто человечество само собою идет к совершенству. Машина проходит и повторяет известный круг более или менее сложных и разнообразных движений; и, без руки художника, нейдет ни к какому новому, прежде ей неизвестному совершенству; временем же, скорее или медленнее подвигается к повреждению и разрушению. И напротив, если человечество само собою, или хотя как нибудь иначе, идет к постепенно возрастающему, или наконец ожидаемому совершенству: то, конечно, или мир не так управляется свойственными ему законами, как машина, или, по крайней мере, человечество не так крепко привязано к машинальной части мира, как думает машинальная мудрость. Мир идет по своим законам! Пусть так; он идет по законам необходимости. А ты, существо свободное и нравственное, разве ты не должен идти по законам свободы и нравственности? Разве премудрый, праведный и благий Бог только в бездушном мире воцарил свойственный Ему закон: а мир духовный предал мятежу и безначалию беззакония? Нет! В мире физическом, что посеяно, то, а не другое, вырастет по закону необходимости

530

; в мире духовном и нравственном, что посеешь свободно, то и жать будешь. Посеешь благочестие и правду: пожнешь благословение и благополучие. Посеешь нечестие и неправду: пожнешь клятву, бедствие, погибель. Человечество идет к совершенству! Это не совсем неправда. Философия нашла сию мысль у Религии; позавидовала возвышенности ея; похитила ее; но не поняла, и не умела употребить. Религия открыла, что Бог ведет человечество к совершенству и блаженству, зло неисправимое отсекая правосудием, исправимое исправляя милосердием, подая Свою силу немощи, но никогда силою не подавляя свободы, а преклоняя ее к добру любовию: гордая философия, худо подслушав, тщеславно пересказывает, что человечество идет к совершенству само собою, побеждая (как она прибавляет) природу посредством искусства, открытий, изобретений, но (что не всегда она проповедует, однако показывает делом) не домогаясь приближиться к Творцу природы. Со Святым Павлом молю вас, «братие, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиам мира, а не по Христе» (Кол. II. 8). И ныне, как во времена языков, уклонясь от мудрости по Христе, «в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога» (1Кор. I. 21). Думают одним взором обнять все человечество; указывают какой-то самодвижный ход онаго к совершенству; превозносят успехи так называемаго просвещения и образованности; обещают золотой век: и там, где наиболее думают, что все сие делается и сделается само собою, и менее всего заботятся о благословении и просвещении свыше, – там именно, и в то же самое время, не находят ни добродетелей, ни нравов, ни спокойствия, ни безопасности, пороки необузданны, распри безконечны, союзы ненадежны, мудрость сделалась не более, как промышленностию, и познания товаром, книги и зрелища наполнены преступлениями и ужасами, как темницы и места казни. Скажите пожалуйте, неужели сие-то и есть прямая дорога и естественный ход к совершенству человечества? Или, напротив, не суть ли это распутия, дебри, пропасти, уклонения, заблуждения, падения? Но сократим спор. Если человечество, в целом ли, почастно ли, должно идти к желаемому и ожидаемому в будущем совершенству, благополучию, блаженству: то надобно, чтобы найден, или лучше указан был истинный к тому путь. Говорю: лучше указан: потому что путь, пролагаемый догадочно, часто не ведет к цели и тогда, когда ее представляет в виду; а путь, указанный опытным и верным путеводителем, ведет к цели и тогда, когда она еще скрыта от взоров. Какой же это путь? – Тот, который Откровение Аврааму нарекло, по приспособлению к разнообразному множеству шествующих, – «путями Господними», который впрочем в основании есть единый путь Господень. Кто же указует путь сей? – Иногда, поколику нужно, Сам Господь с неба, как, например, тому же Аврааму: «ходи предо Мною и буди совершен» (Быт. XVII. 1). Обыкновеннее же испытавшие благонадежность сего пути, от радости провозглашают свое обретение, и по человеколюбию приглашают к участию в оном, как например: «блажени непорочнии в пути, ходящии в законе Господни» (Псал. CXVIII. 1). «Блажен муж, иже на пути грешных не ста, но в законе Господни воля его. Будет яко древо насажденное при исходищих вод. Вся, елика Аще творит, успеет» (Псал. I. 1–3). «Блажени вси боящиися Господа, ходящии в путех Его. Труды рук твоих снеси; блажен еси и добро тебе будет» (Псал. CXXVII. 1–2). «Потерпи Господа, и сохрани путь Его, и вознесет тя еже наследити землю; внегда потреблятися грешником, узриши» (Псал. XXXVI. 34). Если, то есть, и покажется тебе, что путь Господень труден, или долог, и не являет тебе вскоре приятной будущности: не колеблись в вере; не теряй надежды; наконец минует испытание, и откроется воздаяние. «Потерпи – узриши». Христиане! Вам известно, что великий град Божий, к которому собственно ведет путь Господень, – блаженная будущность, которая оправдает путь сей совершенно, – лежит за пределами времени. Но на сем же, и только на сем, пути лежат и мирныя обители и безопасные грады временных благословений. Сохраняйте сей путь, у нас благодарение Богу, не потерянный: и как Благочестивейший Государь наш указует путь сей Своему Наследнику, так и вы предшествуйте на сем пути добрым примером, и указуйте, и заповедуйте оный, родители детям, домовладыки домашним, наставники наставляемым, начальники подчиненным, старшие младшим; все друг другу да подаем руки на пути веры и благочестия, который есть единственный верный путь благоденствия и блаженства! Аминь.

108. Слово В день обретения мощей Преподобнаго Сергия531

(Напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 г.) 1834 год

Чадо, Аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение: управи сердце твое, и потерпи, и не скор буди во время наведения: прилепися ему, и не отступи, да возрастеши напоследок твой. (Сир. II. 1–3). Собравшиеся здесь к Мужу, который прилежно поработал Господеви Богу во время свое, и приял от Него вечное воздаяние, столь обильное, что вот уже несколько веков от избытка онаго неистощимо уделяет всякому, истинно нуждающемуся и непритворно просящему, – собрались, без сомнения, для того, чтобы найти себе у него помощь и наставление в работании Господеви Богу, дабы получить воздаяние спасения и блаженства. Тех, которые успешно прошед начальные подвиги служения Богу, «ведутся» уже «на совершение», мы предоставляем непосредственному тайному наставлению и руководству сего Богомудраго Наставника, глаголющаго духом к духу, «и помазанию» общаго для него и для них Духа Божия, которое "учит" их "о всем" (1Иоан. II. 27). Поелику же и на нашу немощь возложен долг служения слову истины: то, приняв благословение от сего Сильнаго делом и словом, сообразно с нашею мерою, обратим мы малую беседу к тем, которые, подобно нам, коснят еще в «слове начала Христова» (Евр. VI. 1); не столько «работают» Богу, сколько «приступают» к сему; давно, может быть, начинают, но все не находят себя «уготованными» к спасительному деланию. И сим предложим не нашего мудрствования ненадежное изобретение, но готовое поучение опытнаго мудреца. «Чадо, Аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение». Поучение для иных недовольно ожиданное, и еще менее приятное! Я думал, скажет иной, что приступающий работать Богу должен готовиться к подвигам, хотя не малым, но не трудным, более же – к утешению, к радости, к блаженству: потому что Бог всемогущий и всеблагий не только видит работающих Ему, но и приближается к ним, помогает им, утешает их, награждает. – Да, это все так; надежда сия верна; и должно держаться ея: но надлежит знать и то, что на пути к награде и блаженству, среди поприща подвигов, и при самом вступлении в оное, нередко, и притом иногда неминуемо, встречается искушение; а потому надобно готову быть и к сей встрече. «Аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение». Что такое «искушение»? – Испытание, какое, в чем, или в ком, свойство, какая сила, какое превосходство, или напротив, какое несовершенство, находятся, по наружности недостоверно узнаваемыя, или совсем скрытыя во внутренности. Так слово Божие изъясняет о сем предмете само себя: «яко же искушается в пещи сребро и злато: тако избранная сердца у Господа» (Прит. XVII. 3). Вещь, кажущаяся золотою, может быть или из чистаго золота, или из нечистаго, или вовсе не из золота во внутренности: в огне золото становится чище, примесь отделяется, поддельное вещество обличается. Так добродетель человека может быть чистая и твердая, о Бозе соделанная, и в силе Божией неизменная, или нечистая, по причине примешения помыслов тщеславия, своекорыстия и самоугодия, или наконец вовсе лицемерная: в огне искушения чистота ея возвышается, нечистота отделяется, лицемерие обличается. При сем может кто нибудь подумать: мы делаем испытание вещей, потому что не всегда узнаем по наружности, что скрывается в их внутренности: но Богу, Котораго взор, как все объемлет, так и сквозь все проницает, на что испытывать сердца человеков? Недоумевающий о сем пусть приметит, что и художник полагает золото или серебро в огнь не для того только, чтобы узнать подлинность и чистоту или нечистоту металла, но и для того, чтобы нечистое и поддельное отделить и отбросить, и получить чистый, светлый, прочный и более прежняго ценный металл. Для первой из сих двух целей какими нибудь особенными опытами искушать сердца не нужно Богу всеведущему: но для другой попускать на человеков, и даже, может быть, иногда наводить искушения, полезно для самих человеков. Полезно посредством искушения обличение ложной и лицемерной добродетели, дабы освободить человека от пагубнаго самопрельщения, и поставить на путь истиннаго покаяния и исправления. Полезно посредством искушения и неложную добродетель возводить к высшей чистоте, крепости и совершенству, по реченному: «святый да святится еще» (Апок. XXII. 11), да, по обетованию Христову, «чистии сердцем Бога узрят» (Матф. V. 8), да вся «побеждаяй наследит вся» (Апок. XXI. 7), да совершенный, без препоны, по закону подобия и единства, приступит и приобщится «к церкви первородных на небесех написанных, и духом праведник совершенных» (Евр. XII. 23). Наконец полезно и очищенную уже веру, и усовершенствованную добродетель, и Божественную поистине любовь, обитающую в сердце человека, скромностию и смирением покрываемую, посредством искушения открывать, дабы ее познали, возлюбили, возжелали перенять, и сугубо прославили Бога, и за образец, и посредством подражания. Не входя теперь в разсуждение об особенном, высшем роде искушения душ совершенных или приближающихся к совершенству, как, например, некогда «Бог искушаше Авраама» (Быт. XXII. 1), требованием в жертву единственнаго сына обетования, а сообразно взятому нами в основание настоящей беседы слову Писания, ограничивая взор более общим, низшим, начальным родом искушений, к которым должен готовиться каждый, приступающий работати Господеви Богу, не скроем, что встреча с искушением, которая, по направлению Провидения, должна быть полезна, хотя и трудна, может быть напротив опасна, хотя притом иногда и приятна. Есть злохудожное и насильственное направление искушения, которое усиливается ослабить и подавить добро, и поднять зло в человеке, ввести нечистоту сперва в помыслы, потом в желания, и наконец в дела, возмутить и разстроить душу. Не пренебреги сего, желающий работати Богу; будь предусмотрителен; приготовляй силу против насилия, благоискусство против злохудожности. «Уготови душу». Для сего нужно знать, откуда происходит сей род и сие направление искушения. О сем говорит святый Апостол Иаков: «никто же искушаемь да глаголет, яко от Бога искушаемь есть; Бог бо несть искушаемь злыми, не искушает же Той никогоже» (Иак. I. 13). Иной во время искушения говорит: Бог послал на меня искушение; и не заботится, когда оно производит в душе его движения неправильныя, немирныя, нечистыя; не примечает, как отворяет оно дверь греху. Нет, возражает ему святый Иаков, не усыпляй себя тщеславною мыслию, что ты на пути Божием, потому что неблагоприятному состоянию твоему ты дал невинное и даже почетное название искушения; Бог, как Сам не искушается злом, которому совсем недоступно естество Его; так и не искушает никого злым направлением искушения, что было бы противно Его благости. Откуда же сей род и сие направление искушения? – "Кийждо, – продолжает тот же Апостол, – искушается от своея похоти влекомь и прельщаемь; таже похоть заченши раждает грех» (Иак. 1:14–15). Если же таковое самоискушение – от похоти, иногда еще не решительно греховной, впрочем способной зачать грех: то не трудно усмотреть многочисленные источники искушений, по следующему указанию другаго Апостола: «все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца», присовокупляет и Иоанн согласно с Иаковом, «от мира сего есть» (1Иоан. II. 16). Дополним еще, что и мир, как творение Божие, не есть сам по себе гнездо похоти, или работная храмина искушений; не к сему назначил его премудрый Художник и Содетель Бог; но к сему силится обратить его, чрез преслушание перваго человека вошедший в него, злохудожник и разрушитель диавол, который и есть «искуситель» по преимуществу, как и называется в священном Писании (Матф. IV. 3). Если он нагло дерзнул приступать в сем качестве к самому Иисусу Христу, в Котором «не имел ничесоже" (Иоан. XIV. 30), в Котором, то есть, не было ничего греховнаго, или поврежденнаго, или нечистаго, и следственно никакой внутренней пищи искушению: то не должно ли заключить, что сей адский ветр всегда, до предсказаннаго решительнаго запечатления бездны (Апок. XX. 3), приметными или неприметными, прямыми или косвенными исходами дышет в мир, и силится раздуть всякую искру похоти в человеке, и «все еже в мире», превратить в дрова огню сему нечистому? Как же много причин, как много случаев к искушению; как иногда прикрыта, и между тем как велика должна быть опасность! Не годится быть безпечну; нельзя пускаться на удачу; надобна осторожность, бдительность; надобно изыскивать средства к безопасности; надобно иметь в готовности оружие для отражения нападений; надобно присутствие духа, мужество, твердость, непреклонная решимость, долго, может быть, стоять в искушении, которым испытуется в нас доброе, и ни на минуту не уступать искушению, которое клонит к злу. Все сие не приходит само собою: если ты подлинно желаешь работати Господеви Богу; то подумай о сем не поверхностно, не разсеянно, с глубоким вниманием, с деятельным попечением; устрой ум твой, расположи сердце твое. «Уготови душу твою во искушение». Спросишь ли, как сие сделать? – Предлагаю тебе дальнейшия наставления избраннаго мною наставника.

Первое

. «Управи сердце твое». Не попускай твоим помыслам и желаниям носиться без управления, как корабль без кормчаго, как конь без узды. Дай им управление. Направляй непрестанно мысли к истине, желания к добру. Обуздывай помыслы и желания суетныя, чтобы не вознеистовились похоти злыя, и не повергли колесницу души в пропасть беззакония.

Второе

. «Потерпи, и не скор буди во время наведения». Опрометчивость и непостоянство суть равно вредные домашние враги добрых намерений, и переметчики на враждебную сторону искушения. Непостоянство разрушает начатое устроение души; опрометчивость, начиная без основания, также готовит не иное что, как разрушение. Кто «не скор во время наведения», то есть во время приражения искушения не поступает опрометчиво, тот сберегает себя от шага, который, по всей вероятности, оказался бы не на прямом пути, и выигрывает время собраться с силами, и поучить помощь: «Претерпевый же до конца, – по непреложному обетованию, – той спасен будет» (Матф. X. 22).

Третие

. «Прилепися ему, и не отступи, да возрастеши напоследок твой». Вспомним слышанное от Апостола: «Бог несть искушаем злыми, не искушает же Той никогоже». Итак чем крепче прилепляешься к Нему, чем постояннее в Нем утверждаешь сердце твое: тем ты безопаснее от искушения, которое не может проникнуть в Бога, следственно и тебя в Нем поколебать не может. Если искушение, происходящее не от Бога, «искушает» тебя «злыми», тревожит, поднимает нечистое дрождие со дна чувственности, приводит в брожение злыя склонности: прибегай к Богу, и молись молитвою, преданною от Господа: Отче Небесный! «Не введи нас во искушение». А если искушение, управляемое Провидением Божиим, дает тебе средства усмотреть в себе недостатки, которых ты до того не примечал, немощи, от которых почитал себя избавленным; увеличивает твою опытность и ревность о своем исправлении; погружает тебя в смирение: прибегай также к Богу, и молись молитвою Псалмопевца: «искуси мя, Боже, и увеждь сердце мое; истяжи мя, и разумей стези моя; и виждь, Аще путь беззакония во мне, и настави мя на путь вечен» (Пс. CXXXVIII. 23–24). Заключим утешительным для искушаемых словом Апостольским: «блажен муж, иже претерпит искушение: зане искусен быв приимет венец жизни, егоже обеща Бог любящим Его» (Иак. I. 12). Аминь.

109. РЕЧЬ по рукоположении Преосвященнаго Агапита Епископа Томскаго и Енисейскаго

(Говорена в Успенском Соборе в 12-й день августа, напечатана в Христианском Чтении 1834 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.)532 1834 год

Преосвященный Епископ Агапит! Бога Отца прозрением и предуставлением, Царственным вкупе и Священноначальственным мановением Господа нашего Иисуса Христа, благодатию и действием Святаго Духа, при молитвенном и рукоположительном служении Соепископов, приял ты ныне часть Епископскаго дарования, предназначеннаго, по изъяснению Апостола, «к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова» (Еф. IV. 12). «Часть Епископскаго дарования», – сказал я, не уменьшая твое настоящее приобретение, но из указания на целое, к которому принадлежит сия часть, желая извлечь полезныя и утешительныя для тебя мысли. Какое ж это целое, котораго часть досталась тебе в нынешнем даровании? Не меньше, как Епископство Христово. Ибо Самого Иисуса Христа Апостол Петр называет, по Славенскому переводу Послания, «посетителем», по Греческому подлиннику, – «Епископом душ» (1Петр. II.25). Он, разделяя свое собственное Епископство душ, применительно к потребностям Церкви, коей Он есть "глава" (Кол. I. 18), «дал есть овы убо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители» (Еф. IV. 11). Видишь, какого чуднаго достояния часть приял ты ныне: – часть того дарования, которым Благовестники предали и неповрежденным сохранили Евангелие Христово, которым Пророки освещали мрак сокровеннаго и будущаго, которым Апостолы преобразили мир языческий в Христианский, которым Иоанн возгремел о Боге Слове, которым Петр поколебал Синагогу, которым Павел «от Иерусалима и окрест даже до Иллирика исполнил благовествование Христово» (Рим. XV. 19), которым Афанасий, Василий, Григорий утвердили Православие и низложили ереси, от котораго Иоанн златыми струями учения усладил и напоил Церковь. Помышляй о сем, и воскриляй твой дух, и возбуждай твою ревность, и утверждай твое упование на помощь свыше. Немощь ли устрашает тебя? – Вспомни, что и Апостолу сказал Господь: «сила Моя в немощи совершается» (2Кор. XII. 9). Озабочивает ли тебя то, что не на готовый идешь престол, но должен будешь сам поставить и утвердить твое седалище, и при том на такой земле, где не многонасеянную ниву Христову окружают и плевелы и терние? – Воззри на Павла, который не только не приходил в смущение от подобных затруднений, но еще любил «благовестити не идеже именовася Христос, и не на чужом основании созидать» (Рим. XV. 20). Затрудняет ли тебя отдаленность паствы, тебе вверяемой? – Опять воззри на Павла, который, не довольствуясь тем, что своим служением наполнил пространство от Иерусалима до Иллирика, еще побуждаем был Апостольскою ревностию распространить свои подвиги до Рима и до Испании; или – если трудно смотреть так далеко – воззри на собственном твоем пути на Святаго Стефана Пермскаго, на Святаго Иннокентия Иркутскаго. Не добрые ли это предшественники? Не благ ли путь, который лежит по следам их? Приими же благодушно и благонадежно сей, частию, если угодно, и путнический, наипаче же пастырский жезл; и гряди в крепости Господней, и совершай спасение людей Божиих. По образу древняго Патриарха, «с жезлом сим прейди» предел Европы, и да даст Господь, да «будеши» более, нежели «в два полка» (Быт. XXXII. 10) спасаемых.

110. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу пред вступлением Его величества в Успенский Собор

(Говорена сентября 8-го дня, напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Благочестивейший Государь! Об одном из Благочестивейших Царей народа Божия написано: «и вселися Иосафат во Иерусалим, и паки изыде к людям от Вирсавии даже до горы Ефремли, и возврати их ко Господу Богу отец своих» (2Пар. XIX. 4). Вот древнейший образец повременных путешествий Царя к Царству, для блага народа. В сумраке древности, Ты мог не приметить сего образца Твоих путей, управляемых собственно Царскою мудростию и отеческим попечением о нашем благе; но тем паче примечательно для нас, что так сходно с древним Священным образцем, «и паки исходиши к людем», от столицы до столицы, от области до области Твоей великой Державы; и в самую сию минуту, высоким примером Твоего благочестия возвышаешь сердца людей сих «ко Господу Богу отец Своих». Так на необъятном разстоянии времен и мест, виден опыт одной и той же истины, что пути Благочестивых Царей имеют сходное между собою направление, потому что их направляет одна невидимая рука; потому что «сердце Царево в руце Божией» (Прит.21:1). Посему пред сим Святилищем Божиим, приветствуем Тебя, Благочестивейший Государь, не только по чувству любви радостным, но и по чувству благоговения священным приветствием: «благословен грядый во имя Господне!» (Пс.117:26) Господь Сам да благословляет Царские пути Твои миром и всяким благом для Тебя и вернаго Богу и Тебе Твоего народа.

111. РЕЧЬ Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, по случаю прибытия в Москву Благовернаго Государя Наследника престола, Цесаревича и Великаго Князя Александра Николаевича, при вступлении Его Величества и Его Высочества в Успенский Собор

(Говорена октября 19 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.)

Благочестивейший Государь! Столица, радующаяся при одной мысли, что ей даровано быть колыбелью Твоего Первенца, – естественно, с живейшею радостию видит в год совершеннолетия Того, Котораго приняла она в день рождения от самаго недра Благочадныя Матери. Радость сия возвышается и еще – восхитительною мыслию, что Твоя любовь дарит нам ныне сию нечаянную радость. Такая радость не нашла бы для себя довольно слов. Но за нее может говорить простая сердечная молитва: да хранит Господь выну Тебя – наш мир и нашу радость, и Твоего Возлюбленнаго Наследника – нашу надежду, и да продолжит умножать Твои семейственныя радости, которыми так отечески делишься с Твоим же обширным семейством – Твоих верноподданных.

112. РЕЧЬ533 к Преосвященному Исидору, новорукоположенному Епископу Дмитровскому

(Говорена ноября 11 дня; напечатана в Христианском Чтении 1835 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

После того, как соединенною молитвою сопастырей призвана тебе Божественная благодать «проручествующая», то есть, чрез рукоположение нисходящая и возводящая; – после того, как сия благодать, чрез открытый ею самою проток молитвы и рукоположение, без сомнения, действительно излиялась на душу твою; – после того, как нашими смиренными руками, она же облекла тебя в полноту священных одежд, – священных, потому, что оне суть не просто украшения, но знамения даров и добродетелей, которыми Пастыреначальник Господь Иисус облачает души Богу посвящаемыя

534

; – наконец после того, как сия же благодать обновила в тебе свой дар тайнодействованием и чрез тебя с нами; – чин святыя Церкви повелевает мне, начатое словом молитвы заключить словом напоминания и совета. Что же скажу? Не хощу сказать тебе моего слова, немощнаго и безжизненнаго. Чтобы запечатлеть живое дело Святаго Духа, ищу живаго слова, тем же Духом вдохновеннаго. Даждь нам нуждающимся в заем, Божественный Павле, твое слово, которое некогда послал ты к святому Тимофею. «Воспоминаю тебе, – говорит, – возгревати дар Божий, живущий в тебе возложением руку моею» (2Тим. I. 6). Тимофей был рукоположитель, как видно из завещания ему от Апостола: «руки скоро не возлагай ни на когоже» (1Тим. V. 22). Тимофей был правитель и судия пресвитеров, как видно из другаго ему завещания: «на пресвитера хулы не приемли, разве при двою или триех свидетелех» (1Тим. V. 19). Следственно Тимофей был Епископ, – был то, чем и тебя ныне та же благодать сотворила. Для особеннаго твоего настоящаго положения, может быть, не излишне будет заметить и то, что Тимофей является у Апостола не самостоятельным Епископом града Ефеса, но как-бы местоблюстителем, или, по нынешнему иноязычному названию, «Викарием» Святаго Павла, как усмотреть можно из следующих слов послания Павла: «сия пишу тебе, уповая приити к тебе скоро; Аще же замедлю, да увеси, како подобает в дому Божии жити, яже есть Церковь Бога жива» (1Тим. III. 14–15). Слова сии показывают, что святый Павел сам действовал, и намерен был лично действовать в управлении Церковию Ефесскою; а между тем употреблял и руководствовал святаго Тимофея, сперва как своего сотрудника и содействователя, а потом, по мере надобности, и как самостоятельнаго действователя в Церковном управлении. Думаю, что и слушающие нас не совсем без пользы сие услышат, но найдут в моих замечаниях приятное для их веры свидетельство, что в Церкви Апостольской, даже до ныне, все происходит по образцам Апостольским. Тебе же, Боголюбезный брат, сказанное мною должно показать, что не по случайному применению, но по истинному праву и приличию, даже по обязанности, могу, и должен я, обратить к тебе слово Святаго Павла, посланное к Тимофею: «воспоминаю тебе возгревати дар Божий, живущий в тебе возложением» рук наших. Видишь ли, что показует тебе непогрешительное Апостольское слово? – «Дар Божий, живущий в тебе возложением рук». «Дар Божий!» – Не помысли о своем достоинстве; не обопрись на свою силу; не присвой себе того, что есть единственно Божие; не припиши «Христова благоухания» сосуду, в который оно положено. «Дар Божий!» – Смиряй, но не низлагай себя мыслию о своем недостаточестве или недостоинстве; не изнемогай в своей немощи. Вседержительный Дародатель не требует богатаго приимателя; сила Божия не нуждается в силе человеческой. «Дар Божий возложением рук!» – Объими и удержи непоколебимою верою сей дар Святаго Духа, как тот самый, который Бог Слово преподал Апостолам словом, но притом и дхновением, ради единосущия со Святым Духом; Который Дух Святый низвел на Апостолов в «дыхании бурном», но при том и в «огненных языках» (Деян.2:2), ради единосущия с Богом Словом; и Который наконец в Апостолах, и преемниках их, как орудиях Духа, избрал себе также орудием и знамением руку, как многодеятельнейшее из орудий. «Дар Божий живущий в тебе!» – Так! Нет сомнения, что присноживущий Источник жизни Бог живые дает и дары. Но для сей тайны благодати совсем нет у меня слова; а есть только, для тебя и для себя, боязненное и дерзновенное, недоступное и неотступное верование, желание, упование, стремление и повержение всего себя в смертныя язвы Жизни за нас умершей, из которых единственно просиявает, дышет и течет истинная жизнь, в нас живущая. Но, о бедная смертность, или, что почти тоже, греховность наша! И сия, в столь глубоком, в столь неистощимом, в столь чистом и светлом Источнике почерпаемая жизнь может в нас не только возмутиться и потемнеть, но истощиться, изсякнуть, угаснуть от нашего нерадения. И посему-то, как участнику жизни благодатной, наипаче же как орудию для распространения оной, Апостол воспоминает Тимофею, и я воспоминаю тебе, и ты сам себе отныне прилежно воспоминай, «возгревати дар Божий живущий в тебе», возбуждать, питать, возращать оной приличными средствами и пособиями, как-то: молитвою, Словом Божиим, ревностию, и верностию в порученном действовании, терпением в трудностях, любовию креста Христова, неуклонным зрением на образ Христов, который должен быть нашим отличием, не столько на персях и на сердце, сколько в персях и в сердце. Он Сам, – Верховный Пастыреначальник наш, да упасет и управит тебя, и дарованный тебе ныне дар Свой да сохранит в тебе, и возрастит, и многоплодным сотворит, в оправдание благопопечительнаго избрания Державной и Священной Власти, в благопотребное и полезное служение Церкви, и, – если мне позволено не забыть и сего, – в облегчение бремени, на мою немощь возложеннаго. Да будет жезл сей твой и моею на время подпорою!

113. Слово по освящении храма Святителя Николая, что в Толмачах

(Говорено ноября 25 дня, напечатано в Христианском Чтении 1835 г. и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Коль добри доми твои, Иакове, и кущы твоя, Израилю! яко дубравы осеняющия, и яко садие при реках, и яко кущы, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах. (Числ. XXIV. 5–6). Слова сии написал в книге Числ Пророк Моисей: а произнес оныя Валаам, человек, котораго пророческий характер затмевается тем, что не выдержан до конца его жизни. Не скрывая сего обстоятельства, я не усумнился впрочем, в книге истиннаго Пророка, взять верно пересказанныя слова, произнесенныя Валаамом, как достойныя внимания: потому что произнесены оныя еще тогда, когда он, не прельщаясь корыстию и честию от языческаго царя, сохранял себя верным духу видения и Слову Божию; а потому мог даже пророчествовать о Христе и о спасительной Его смерти и воскресении, как то можно видеть в следующих его же словах: «возлег почи, яко лев, и яко скимен, кто возбудит его? благословящии тя благословени, и проклинающии тя прокляти» (Числ. XXIV. 9). Итак, стоит труда всмотреться в то, что видит сей провидец, и вслушаться в то, что он говорит. Валаам стоял на высоте Фогора, имел пред глазами стан Израильтян, в конце сороколетняго странствования их по пустыне, и говорил: «коль добри доми твои, Иакове, и кущы твоя, Израилю! яко дубравы осеняющия, и яко садие при реках, и яко кущы, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах». Невероятно, чтобы после столь продолжительнаго, столь труднаго путешествия, шатры и дорожныя повозки Израильтян, простому, телесному взору представлялись в такой восхитительной красоте, какою блещут оные в словах прозорливца. Что же он видел? О чем он говорит? – Я уже заметил выше, что под образом спящаго льва, царя животных, или сына львова, котораго никто не смеет разбудить, Валаам видел Христа, Царя неба и земли, Сына Божия, Который почил сном смерти, и Котораго никто невластен был воскресить, как только Он Сам, Своею Божественною силою. Посему-то видение и заставило видящаго тотчас воскликнуть: «благословящии тя благословени», что также собственно Христу приличествует, как Единому благословляющему благодатию всех, благословляющих Его верою. Согласно с сим разумением видения, можно думать, что и под образом стана Израильтян, видимаго телесными очами, провидцу дано было созерцать духом Церковь Божию и Христову: и в сем случае не удивительно, что он описывает красоту ея с восхищением. Какой это прекрасный «дом!» И не удивительно, ибо в нем живет Бог. Но Церковь подобна и «кущам», потому что находится в состоянии странствования: «не имамы бо зде» на земли «пребывающаго града, но грядущаго взыскуем, небеснаго» (Евр. XIII. 14). Она подобна «дубраве осеняющей»: потому что в ней и над нею всегда почивает осенение благодати Божией. Она подобна «саду» при реке: потому что всегда напаяется живою водою Духа Божия и учения Христова, всегда растет духовно, и приносит плод правды. Она – «яко кущы, яже водрузи Господь», непоколебима, неразрушима, как дело Божие: так как и действительно Сам Господь сказал о ней: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18). «Яко кедри при водах» (Чис.24:6), всегда зеленеют, всегда возвышаются: так и она никогда не теряет жизни, которая возникла в ней от неистленнаго семени слова Божия, и непрерывно поддерживается Духом Святым; наконец она непрестанно возвышается к небесам, дабы совершенно соединиться с Главою Своею, Христом, и сделаться совершенно небесною. Если бы кто сказал, что восторженныя слова прозорливца могли относиться к Скинии свидения, находившейся в стане Израильтян, иначе сказать, к их походному храму: сие не противоречило бы нашему изъяснению; потому что Скиния свидения также была образ, в котором можно и должно было созерцать Церковь. Сие видение духовнаго благолепия Церкви приведено мне, братия, на мысль видением чувственнаго благолепия сего, ныне обновленнаго, храма, тщанием возлюбивших сие благолепие чад новаго Израиля, и благопоспешным подвигом воздвигнутаго и украшеннаго видимо, действием же благодати облеченнаго невидимо в высшую, духовную, таинственную красоту, и устроеннаго в таинственное жилище Божие. Пусть бы пришел и сюда древний прозорливец; или, если ему надобно зрелище, более обширное, пусть бы он, вместо нечистой высоты Фогора, стал у нас на благословенной высоте Кремля, посмотрел бы на многочисленные храмы, древние, новые, тщательно сохраненные в благолепии, или возобновляемые, или вновь и ныне с древним же усердием созидаемые: истинно, думаю я, он возобновил бы свой древний восторг, и еще раз возгласил бы свою древнюю песнь: «коль добри доми твои, Иакове, и кущы твои, Израилю!» Благословен Бог, не оставляющий людей Своих присутствием благодати Своея! Благословенны людие Божии, не оставляющие Бога своего своею верою и желанием благодати Его! Пробави милость Твою ведущим Тя, Господи; и да не удалят Тебя от нас наши грехи и неверности, но паче благодать Твоя, нами во святилищах Твоих искомая, да отверзает сердца наши, да посещает их, да исполняет своею силою и своим утешением, и таким образом, изгоняя из них, и отражая от них все, Тебе противное, и их да созидает «в жилище Божие духом» (Еф. II. 22). К утешению веры, не неблаговременно теперь будет, представить вам, братия, из слова Божия несколько удостоверительных свидетельств о пребывании благодати Божией в Церкви Христовой неотступно до скончания века. Первое из таковых свидетельств дает Сам Иисус Христос, «свидетель верный и истинный» (Апок. III, 14), когда говорит: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18). – «Созижду»: слово сие показывает созидание Церкви еще в намерении, прежде самаго исполнения. Господь, как во многих случаях, для удобнейшаго вразумления нас о Божественных, непостижимых делах своих, уподоблял оныя обыкновенным делам человеческим, так и здесь уподобляет Себя хозяину, вознамерившемуся построить дом, или архитектору, обдумывающему построение здания. Надлежало между прочим подумать о прочности здания, и предусмотреть и предотвратить то, что могло бы вредить оному. И так Основатель Церкви смотрит в будущее. Видит, что врата адовы, отверстыя к земле грехом Адамовым, при создании и по создании новой Церкви Христианской испустят против нея новыя силы зла: полчища гонителей, сонмища еретиков, скопища разных соблазнов. Что-жь? Если здание будет повреждено до разрушения: то цель онаго не будет достигнута; и не будет охранена слава Божественнаго Создателя. Но слава Ему во веки! Он провидит и предустрояет лучшее: "созижду, – говорит, – Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей». Враги ея будут возставать на нее; будут иногда сильны; будут в некоторыя времена, в некоторых местах, торжествовать, отторгая у нея члены; а она будет страдать и болезновать, но решительно «не одолеют ей». Долго ли? – Без сомнения, до скончания века. Ибо если бы могли одолеть когда нибудь, то Провидящий времена до вечности, не мог бы сказать решительно, что «не одолеют». Но чем Церковь побеждает и сохраняет себя непобедимою? – Без сомнения, силою Божиею, благодатию Божиею. Следственно, если силы адския никогда не одолеют ея: то сие значит, что всегда в ней сохранится, и всегда спасительно действовать будет сила Божия, благодать Божия. Второе свидетельство сей истины можно заимствовать из Апокалипсиса, или Откровения Святаго Иоанна Богослова, которое пророчественно изображает судьбу Церкви Христовой до скончания века. В сем Откровении непрерывно видим истинную Церковь, сперва в образе двадцати четырех старцев окрест Божественнаго престола (Апок. 4), покланяющихся «живущему во веки веков» (Откр.4:9); потом, по мере, может быть, распространения Христианства, в числе ста четыредесяти четырех тысяч, запечатленных печатию Бога живаго; далее, «в народе многом, егоже исчести никтоже может, от всякаго языка, и колена, и людей, и племен, стоящем пред престолом и пред Агнцем» (Откр.7:9); далее, в виде храма с Олтарем и поклонниками, который Иоанну повелено измерить (Откр. XI); еще далее, в лице жены, «облеченной в солнце», то есть в истину и добродетель Иисуса Христа, Который есть "свет миру" (Иоан. VIII. 12), украшенной венцем «от звезд двоюнадесяте», то есть Боговедением Апостольским, имеющей под ногами «луну», то есть мудрость человеческую, естественную (Апок. XII); еще далее, пред браком Агнца, она представляется «женою Его», уготовавшею себя, и облеченною в виссон оправдания Святых (Откр. XIX); и еще, после изображения тайновидцем перваго воскресения, она именуется у него «святых станом и градом возлюбленным» (Откр. XX. 8), доколе наконец, с новым небом и новою землею, обновляется и она в «Иерусалим нов, сходящь от Бога с небесе» (Откр. XXI. 2). Достойно примечания, что тайновидец, изображая самыя опасныя времена для Церкви, представляет ее невредимою от опасностей, но чудесно сохраняемою. Например: змий «гоняше жену»: но он ее не догоняет и не низлагает; потому что «даны Быша жене два крила орла великаго; – и поможе земля жене» (Откр. XII. 13–14, 16). Провидение так управляет ходом происшествий, что и земныя учреждения споспешествуют миру или безопасности Церкви; и «криле орла великаго», может быть, царственнаго, благоговейно несут ее, выше злобы и лукавства врагов ея, «в пустыню в место свое» (Откр. XII. 14), – конечно не просто в безлюдие внешнее, ибо Церковь сама есть многолюдство верующих, но в «пустыню» наипаче внутреннюю, – все далее от мира, все ближе к Богу; ибо «свое место» для Церкви есть близость к Богу и соединение с Ним. А сие и значит то, что благодать Божия, не отъемлется

535

от Церкви, и в самыя опасныя времена, должна пребыть с нею неразлучно даже до скончания века. Третие свидетельство той же истины находим в следующих словах Святаго Апостола Павла: "и Той", то есть Христос, «дал есть овы убо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова, дóндеже достигнем вси в соединение веры, и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» (Еф. IV. 11–13). Чтобы лучше уразуметь силу сего изречения, представим себе, что мы вопрошаем у Апостола: долго ли будут в Церкви «Пастыри и Учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова?» – Он ответствует: «дондеже достигнем вси в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова». Следственно, доколе есть на земли не достигшие в соединение веры, не пришедшие в совершенство духовнаго возраста, еще нуждающиеся в познании Сына Божия: дотоле будут в Церкви Пастыри и Учители, к совершению Святых; и как совершение Святых чрез Пастырей и Учителей не может быть без всесвятыя благодати Божией, то и она должна, по удостоверению Апостола, пребывать с Пастырями и Учителями в Церкви действующею дотоле, как, препобедя все препятствия, приведет всех, предуставленных ко спасению, в соединение веры. Приведем еще одно свидетельство о всегдашнем присутствии в Церкви благодати, особенно тайнодейственной. Тот же Апостол, увещевая Коринфских Христиан с особенным благоговением приступать к таинству Тела и Крови Христовы, говорит: «елижды бо Аще ясте хлеб сей, и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дóндеже приидет» (1Кор. XI. 26). И здесь важная истина скрывается в малом слове: «дондеже». Чтобы лучше открыть оную, опять обращаю речь Апостола в вопрос: долго ли Христиане будут ясти хлеб таинственный, и пити чашу Господню, и приобщением Тела и Крови Христовой возвещать смерть Господню? – В словах Апостола нахожу ответ: «дондеже приидет». То есть: таинство Тела и Крови Христовы ненарушимо будет совершаться в истинной Церкви Христовой до самаго втораго пришествия Христова, или, что то же, до скончания века. Поелику же сие не может быть без благодати тайнодейственной, без благодати священства, а заимственная благодать священства не может быть без преподаятельной благодати Архиерейства: то очевидно, что благодать тайнодейственная и чин священноначалия, по предречению Апостола, пребудут в Церкви во все времена, и хотя не всегда равно обильным потоком, но никогда непресекаемою струею, потекут даже до пределов Царства славы. По сим, и подобным неложным свидетельствам, – какое утешение, братия, что и в сии поздныя времена Церкви, также как в самыя первыя, с уверенностию могу я говорить вам словами Святаго Апостола Петра: «возлюбленнии, препоясавше чресла помышления вашего, трезвящеся, совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым» (1Петр. I. 13). Не внимайте же клевещущим на Церковь, будто благодать в ней истощилась; будто священноначалие в ней или совсем, или в половину рушилось. Скажите чуждающимся Архиереев: если корень изсох, то как могут быть свежия ветви? Если, – как они думают, или, точнее сказать, не размыслив, укоряют, – благодать Архиерейства истощилась: то как может продолжаться благодать священства, которое без Архиерейства есть то же, что ветвь без корня? Но Поелику они признают благодать священства: то как могут отвергать благодать Архиерейства, которое есть корень священства? А если не отвергают благодати Архиерейства: то почему чуждаются онаго? Скажите отвергающим всякое священство: если, по их зломудрию, совсем рушилось священство, то должно сказать, что рушилась и Церковь, что «врата адова одолели ей». Но если они скажут и сие, то явно возстанут не против нас, смиренных служителей Церкви, но против Самого ея Основателя, Который сказал, что «врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18). Если нет таинства Тела и Крови Христовы: то Апостол сказал неправду, что оно будет совершаться, «дондеже приидет» Господь на суд. Но если слово Апостольское ложным быть не может; если словеса Христовы не мимоидут, хотя бы прешли небо и земля: то есть и ныне, и до скончания века будет, святое таинство Тела и Крови Христовы; есть и будет благодатное священство и священноначалие; и противники сего учения суть противники слова Апостольскаго и Христова. Одно еще нужно к сему присовокупить: «совершенне уповая на благодать» Божию в Церкви, к вашему охранению от лжеучения, к вашему утешению в скорби о грехах и в страхе суда Божия, к вашему подкреплению в немощах, не обратите надежды на благодать в повод к небрежной жизни, недостойной святыя благодати. «Но по звавшему вы Святому и сами святи во всем житии будите» (1Петр. I. 15). Аминь.

114. Слово в день тезоименитства Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича и пред торжественным обетом сердобольных вдов

(Говорено в церкви Святыя Марии Магдалины, что во Вдовьем доме, декабря 6 дня; напечатано в Христианском Чтении 1834 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Помаза Его Бог Духом Святым и силою, иже пройде благодетельствуя и исцеляя. (Деян. X. 38). Ко дню, именем Благочестивейшаго Императора украшенному, самое близкое слово было бы о нашем благополучии под охранительною сению могущественнаго имени «Народопобедителя», которое так счастливо всею полнотою своего знаменования встретилось с духом именуемаго, покаряющим себе народы троякою силою: мудрости, могущества и любви. Но мановение самого Самодержца указует иное направление моим мыслям, назначает моему слову иной предмет – бедствие и сострадание. Ибо тогда, как мы совершаем праздник верноподданнической любви, Благочестивейший Государь хощет, чтобы ныне же, именно здесь, был праздник Царскаго человеколюбия. Тогда, как мы приносим к сему Олтарю молитвы о Его безценном для нас здравии, Он вносит сюда Свою сострадательную заботу о болящих, и поручает нам освятить живыя орудия Его собственнаго сердоболия. Последуем, братия, Христианскому движению сердца Царева, и помыслим о том особенном роде человеколюбия, который имеет предметом болящих. И во-первых, потребуем сему роду человеколюбия столько внимания, сколько он заслуживает в разных отношениях. Некоторыя из дел человеколюбия, которыя, по Евангелию, дадут право на благословение на суде Христовом, и на призыв к блаженству, представляются вниманию, не быв искомы, и предлагают нам сами себя. Алчущий, жаждущий, странник, нуждающийся в одежде, являются, приходят, сказывают о своей нужде, показывают ее; в них добродетель человеколюбия ходит за нами, преследует нас, хочет втесниться в наши домы: только не убегай; только не запирай дверей. Но бедствующий болезнию лежит: кто его увидит? Если он просит помощи: кто его услышит? А не редко, чем более нужна ему помощь, тем менее он может изъяснить свою нужду, и даже понимать и чувствовать оную. Позаботьтесь же о сердоболии к болящим, которое менее других родов человеколюбия вам докучает; подите, поищите сей добродетели, потому что она за вами ходить не может. Иногда причиною невнимательности благоденствующих к некоторым бедствиям полагать можно то, что их не испытывали; – что не всегда верят виду бедствия; – что почитают бедствующаго виновным в его бедствии. Например, что значит быть алчущим, по недостатку хлеба, сего по опыту не знает большая часть из нас даже в то время, которое у других называется голодом. Сострадание к заключенным в темницу может охлаждаться мыслию, что они заключили туда сами себя, собственными делами. Не таково бедствие болезни. Если ты и довольно долго, безпорочно, безопасно шел путем жизни, не встречаясь с оным: впрочем больше, нежели вероятно, что оно встретит тебя далее, в старости, пред смертию. Итак, при одре болящаго состражди ему, – и себе; и, вспомнив закон Провидения, который так часто можно читать в происшествиях, если бы он и не был написан в Евангелии: «в нюже меру мерите, возмерится вам» (Матф. VII. 2), – попекись утешить и облегчить болящаго, чтобы некогда и тебе послано было Провидением потребное утешение и облегчение. По великости бедствия велико должно быть сострадательное внимание к бедствующему. Хотя же трудно определять великость бедствия, потому что бедствие наше обыкновенно кажется нам больше чужаго, и действительно испытываемое больше слышимаго, или представляемаго в мыслях: но пример многострадальнаго Иова дает нам разуметь, как велико может быть бедствие болезни в сравнении с другими несчастиями. Постигнутый нищетою и безчадием, он еще разсуждал великодушно и благословлял Бога: но пораженный болезнию, «отверзе Иов уста своя, и прокля день свой» (Иов. III. 1). По сей-то великости бедствия некоторых болящих, благотворение болящим представляется в Евангелии не только похвальным делом добродетели человеческой, но и высоким делом человеколюбия Божественнаго, и между человеколюбивыми деяниями самого Иисуса Христа блистает особенною славою. И алчущих питал Он, как-то напитал в пустыне, однажды пять тысяч народа пятью хлебами, а в другом случае четыре тысячи семью хлебами; и болящих посещая или приемля приходящих, исцелял всяк недуг и всяку язю в людех. Чудесен был и тот и другой род благотворения: но когда надлежало Апостолу Петру, приготовляющему Корнилия и некоторых других язычников ко вступлению в Христианство, изобразить для них Божественность лица Иисус Христова, и высокую благотворность Его деяний, внимание проповедника особенно остановилось на втором роде благотворения. "Помаза, – говорит, – Его Бог Духом Святым и силою, Иже пройде благодетельствуя и исцеляя». Итак, исцелять есть дело Божественное: но посему и посещать болящих, утешать, облегчать, подкреплять в духе, есть такое благотворение человеческое, которое идет следом за Божественным. Нельзя наконец не упомянуть об особенной важности посещения болящих в том отношении, что состояние болезни не редко превращается в преддверие смерти. Важное поприще земной жизни – последнее, где успешным окончательным подвигом довершаются предыдущие, и даже иногда, больше или меньше, восполняется недостаток оных, или напротив, не увенчанный конец больше или меньше затмевает все дело; – где присутствие духа в решительном сражении выигрывает вечную победу, или напротив, малодушному и безполезному усилию спастись бегством от смерти угрожает невозвратный плен; – где немногими остальными шагами человек переступает в небо, или оступается в бездну! Неудобопонятная, и потому неудобоуправимая и небезопасная последняя брань тления с нетлением, ветшающаго человека с обновляемым, связующаго тела с освобождаемою душею, привычек и привязанностей земных с желаниями небесными, воспоминаний прошедшаго с надеждами и страхами будущаго! Иногда упадающия силы телесныя, не отрешившуюся от тела душу, так сказать, засыпают своими развалинами, и болящий не видит приближающейся смерти, не вспоминает своих, заранее на сие время восприятых, намерений, не примечает важности наступающаго подвига, не ищет пособий. Приближься к сему колеблющемуся подвижнику, свежий, запасный воин; напомни ему о приготовлениях к решительной брани, поддержи его в подвиге, подай ему духовныя оружия: щит веры, и шлем упования спасения; подкрепи его силою из сокровищ благодати; помоги духу его, сквозь развалины плоти, возвышаться к Отцу Духов; утешительным и животворным Божественным словом, и тихим дхновением молитвы, расправь и возвысь крила отлетающей душе. Кто знает? Может быть, непогрешительно совершив свой горний полет, она, по взаимности любви невременной, возвратится некогда к тебе, как голубица к Ною, с неувядающею ветвию мира, когда настанет и твоей душе время выйти из ковчега смертнаго тела на землю живых, безсмертных. Если сии размышления дают вам, братия, некоторое понятие о том, сколь достойное внимания и упражнения дело есть человеколюбивое и Христианское посещение болящих: то мне остается, во-вторых, указать кратко на расположения, в каких должно быть при таковом посещении, дабы оно было истинно полезно. Посещение болящих должно быть предприемлемо по чувству долга и вместе по свободному расположению. Один произвол не обезспечил бы постоянства в сем деле, не редко утомительном. При одном невольническом чувстве долга, дело сие было бы холодным и мертвым, безвкусным для посетителя, непитательным для посещаемаго. Посему-то в особенности вам, призванныя сестры сердоболия, для испытания свободнаго расположения дается время приготовления; а потом чувство долга подкрепляется обетом. При посещении больных неразлучною спутницею должна быть любовь Христианская. С любовию, как всякое, так и сие дело, легко делающему, и приятно тому, для кого делается. Наипаче же Христианская любовь, как во всех отношениях есть, по изречению Апостола, «исполнение закона» (Рим. XIII. 10), так и в отношении к болящим, одна может заменить все правила, или, если нужно, и дать оныя, и принять, и исполнить. Она постарается доставить больному всякое возможное утешение, кроме вреднаго; и позлатить ему горькое, но спасительное врачевство. Сия же любовь призовет к одру болящаго кротость и терпение, на которыя впрочем особенное обращать должно внимание, чтобы оне отсюда не отлучались. Как о действиях ветхаго человека сказал Апостол: «не аз сие творю, но живый во мне грех» (Рим. VII. 20): так о расположениях больнаго можно иногда сказать: это не он, а болезнь. Она бывает в нем необыкновенно раздражительна, нетерпелива, упорна: если в обращении с ним не сохраните с своей стороны кротости и терпения, то можете пролить масло на огонь, и притом на огонь истребительный. Наконец приносите к одру болящаго, – непременно приносите, веру и молитву. Если уже находите его в чувствованиях веры и молитвы: прилагайте ваш фимиам к его фимиаму, и поддерживайте огнь кадила его дыханием вашей молитвы. Если же, к сожалению, не возжено его кадило, не приметно в нем ни теплоты веры, ни благоухания молитвы: тем не менее употребите и здесь вашу веру и молитву. Если мертвым горящим углем, чрез приближение, зажигается другой мертвый же холодный уголь: не паче ли сердце, одушевленное и воспламененное живою верою и молитвою, может возжечь тот же огнь в другом, даже и совсем хладном, даже в полумертвом сердце? Не усумнитесь приближить и к сему невозженному углю вашу горящую кадильницу; и тихим, но постоянным направлением воли, действующей с Богом, навевайте на него животворящий духовный огнь. Может быть, еще не поздно воздуть хотя малую искру жизни духовной, в угасающей жизни плотской: и тогда вы совершили не только величайшее благотворение человеку, но и Апостольское служение Богу. Для употребления сих мыслей и советов случаи могут встречаться каждому; а для призываемых ныне в сердобольное служение болящим да будут оные напутствием к сему Богоугодному служению. Аминь.

115. Слово в неделю двадцать шестую по Пятидесятнице536

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Тако собираяй себе, а не в Бога богатея. (Лук. XII. 21). Евангелие в притче представляет нам человека богатаго и корыстолюбиваго, который, получив обильный урожай хлеба, не подумал ни о благодарении к Богу, ни о человеколюбии к ближним, нуждающимся в пропитании, но составлял себе план, куда положить множество хлеба и как сберечь его на многие годы, предполагая далее из корыстолюбиваго сделаться роскошным и ленивым. Провидение не имело причины беречь того, кто решился жить без пользы для других и во вред собственной душе: и потому на лета многа составленный план в самый день его составления рушился определением судьбы Божией: «в сию нощь душу твою истяжут от Тебе» (Лк.12:20). Господь заключил сию притчу следующим возглашением: «тако собираяй себе, а не в Бога богатея». Так обманывается в своих предположениях, так не успевает в своих намерениях, так сверх опасения теряет и свои сокровища, и себя, человек, который собирает богатство себе только, по своей жадности, чтобы сделать оное пищею своего корыстолюбия, роскоши, лености; который не в Бога богатеет. Учение притчи о нелепости жаднаго, своекорыстнаго и самонадеяннаго богатолюбия, надеюсь, каждому из вас, братия, и вразумительно, и убедительно, без дальнейших объяснений и доказательств. Кто захочет богатеть так безумно, и так несчастно, как изображенный в притче? Надеюсь посему, что мысль ваша ищет более правильнаго и более благонадежнаго отношения, какое было бы возможно между человеком и богатством. Приметьте же сие отношение в заключительных словах притчи: оно состоит в том, чтобы «богатеть в Бога». Но что значит: «богатеть в Бога?» Правило сие, по первому виду, не так ясно, как противоположная ему неправильность – «собирать себе». Собирают себе, в житницу, в кладовую, в пазуху: но как богатеть в Бога, Который не берет земнаго, вещественнаго богатства к Себе на небо, и не имеет в оном нужды

537

? Для кратчайшаго изъяснения правила: «богатеть в Бога», скорее всего можно указать на близкий здесь пример. Богу во храм, на его созидание или на обновление, или на содержание его в потребном благоустройстве и в приличном благолепии, иной приносит часть богатства своего, а иной посвящает безкорыстный труд

538

, который есть также собственность, не редко высоко ценимая между людьми, и первоначальное богатство, посредством котораго делаются богатыми небогатые. Что-жь, отдающие таким образом свое богатство и свой труд Богу, беднеют ли, или богатеют? Словом Господним говорю: «богатеют», как потому, что сим образом благословляется прочее их богатство, честно приобретенное, и благонамеренный труд

539

, так и потому, что принесенное ими не перестает быть их достоянием, Поелику Богу присвоять оное не нужно

540

, не теряется, Поелику похитить у Бога не можно, а сохраняется в невредимой пред очами Божиими целости, для их будущаго воздаяния. Вот один из способов «богатеть в Бога»

541

. Другой способ «богатеть в Бога», Сам Иисус Христос излагает в следующих словах: «продадите имения ваша, и дадите милостыню, сотворите себе влагалища неветшающа, сокровище не оскудеемо на небесех» (Лук. XII. 33). Если мысль твоя не успокоивается на одном простом доверии к верному и непогрешительному слову Христову, и желает еще объяснения, как может поданное тобою нищему очутиться в сокровищнице небесной; и сие изъясняет тебе Господь другим Своим изречением: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). На сии слова, написанныя в Евангелии, ты можешь смотреть, как на заемное письмо, которым Господь признал Себя должным тебе во всем, что ты подал, или что благотворительно сделал нуждающемуся ближнему. Обладатель мира, без сомнения, не имел нужды в сем ничтожном займе, не только для Себя, но и для тех, для которых делает оный: но такова дивная благость Его, что Он уничижает Себя до образа должника твоего, чтобы привлечь тебя к благотворению и чрез благотворение к блаженству; Он занимает у тебя безделицы, прах, тлен, которые ты называешь земными благами, чтоб иметь случай, без оскорбления Своего правосудия, платить тебе истинным благом, нетлением, блаженством, с такою лихвою, которой ты никогда исчислить не возможешь. Против сего способа: «богатеть в Бога», некоторые могут возразить, что им нельзя продать имение и обратить оное в милостыню: Поелику оно нужно им для пропитания себя и семейства. Уважим сию отговорку столько, сколько она заслуживает быть уважена. Признаем, что о совершенной, произвольной нищете можно сказать тоже, что сказал Господь о совершенном девстве: «не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть» (Матф. XIX. 11). Осудим нерадение о домашних, и безчувственную холодность к родным, которая конечно уже не обещает человеколюбия и к чужим; – осудим строгостию Апостольскаго слова: «аще кто о своих, паче же о присных не промышляет, веры отвергся есть, и невернаго горший есть» (1Тим. V. 8). Если тебе не дано свыше стремления к совершенной, добровольной нищете: оставайся, доколе будет угодно Богу, богатым, смиряя между тем себя мыслию о своем несовершенстве по духу, а не возносясь по мудрствованию плотскому. Пекись о родных, о семействе, по обязанности, по любви естественной; но не забывай, что сия степень любви положена, дабы восходить на высшую степень духовной любви к человечеству, и на высочайшую степень любви к Богу. «Богатей в Бога», хотя частию твоего богатства, посвящаемаго на дела Богоугодныя и человеколюбивыя; остальное же, – берегись, по крайней мере, чтобы не «собирать себе» только, из любостяжания, чтобы не умножать неправдою, чтобы не иждивать на роскошь и тщеславие. Освящай твое стяжание, не присвояя онаго себе, но признавая оное даром Провидения Божия, благодаря за оное Всещедрому Дателю Богу, не прилепляя своего сердца к даянию, но непрестанно вознося оное к Дателю, с готовностию возвратить Ему оное, когда премудрая судьба Его потребует. После сего можно еще ожидать по настоящему предмету вопроса от тех, которые не пожертвовали богатством Богу, потому что не имели онаго. А нам, скажут, необидливый Бог неужели не дал способа богатеть Ему, хотя бы в некоторый замен бедности, претерпеваемой нами для себя? – Не сетуйте. Покажу и вам ваше богатство, которым если уметь будете владеть, не позавидуете никому из тех, которые почитаются богатыми. Посмотрите: вот открывает вашу неокрадомую сокровищницу Святый Апостол Иаков: "слышите, – говорит, – братия моя возлюбленная, не Бог ли избра нищия мира сего богаты в вере, и наследники царствия, еже обеща любящим Его» (Иак. II. 5)? Видите ли? – Богатство веры, наследие царствия Божия, – чего вам больше? Без сего богатства никакое другое не принесет пользы: при сем богатстве никакой урон, никакое лишение, не важны, потому что и кратковременны, и безмерно малы в сравнении с сокровищами веры, с наследием царствия небеснаго. О богатстве веры всего паче попечемся, братие, и богатые, и бедные, чтобы и приобресть, и умножить оное, и не утраченным сохранить в непорочном житии: тогда без скудости, без зависти друг к другу, без изнурительных забот, в мирном уповании, ожидать будем наследия царствия, еже уготова Бог любящим Его. Аминь.

116. Слово по освящении придельнаго храма Святителя Николая, более известнаго по другому олтарю во имя Преподобнаго Сергия, в Рогожской слободе

(Говорено 16-го декабря; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Послеши Духа твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли. Буди слава Господня во веки. (Пс. CIII. 30–31). Пророк Псалмопевец удивительно как любит славить Бога. Что, помыслив о Духе Божием, посылаемом на твари, созидающем или возсозидающем их, и обновляющем лице земли, он возрадовался и воскликнул: «буди слава Господня во веки!» сему я не удивился бы. Но пред сим самым он говорил о Боге, отвращающем лице от тварей, о тварях от того мятущихся, лишаемых духа, исчезающих, в персть свою возвращающихся: удивительно, что и сие не смутило его, и не воспрепятствовало его славословию. И далее, в том же псалме, он изображает грозное величие Вседержителя: «призираяй на землю, и творяй ю трястися; прикасаяйся горам, и дымятся». Но что же потом? Говорит ли он о своем ужасе? или безмолвствует в трепете? – Ни то, ни другое. Он радуется, поет и славит Бога. «Воспою Господеви в животе моем; пою Богу моему, дóндеже есмь» (Пс.103:33–34). В сем священном образце заключается для нас, братия, учение: должно славить Бога, не только тогда, когда Он является в дарах, в благодеяниях, в милостях, но и тогда, когда, по видимому, отвращается и удаляется, в самом же деле, сокровенно приходит и приближается, в посещениях грозных или скорбных, в лишениях, в бедствиях. Учение истинное, полезное всегда, а здесь, и ныне, еще и благовременное. Памятен и для меня третий надесять день Августа, когда внезапно для нас, но не внезапно для Бога, не без ведома, не без попущения Его, сия часть града посещена была огнем истребляющим; когда дымная дорога от места истребления пролегала по небу почти над моею головою, и как будто предназначала дальнейший путь истреблению на земле; когда носимые ветром пожарные угли, пролетев не одно поприще, упадали на моем дворе, и как будто говорили мне: далеко ли, думаешь, пойдет сие посещение? Лето и бездождие, сила и направление ветра, – все благоприятствовало умножению бед, и распространению оных с неизбежною быстротою, почти подобною той, какую видим в сказании вестника Иовлева: «огнь спаде с небесе, и пожже овцы, и пастыри пояде подобне; спасохся же аз един» (Иов. I. 16). Тот, который утром имел жилище и прочее потребное для жизни, или даже избыток и богатство, к вечеру оставался безпокровным и безпомощным, и если не был одинок, то сие не служило к облегчению, потому что нищета семейная тягостнее нищеты одинокой. Бедствие, взявшее многочисленную дань от домов сего града, и от имуществ обитателей, потребовало себе некоторой дани и от храмов; и невидимый, непонятный для нас жребий пал на сей храм. Чтожь? – скажут, вероятно, некоторые при сих горестных воспоминаниях, неужели должно, – неужели можно славить Бога и в сем случае? – Признаем, если угодно, что сие не так легко для человеческой немощи, для человеческой недальновидности, в то время, когда бедствие устремляет на человека свою силу и действие. Между тем можно спросить обратно: может ли быть время, когда бы не должно было славить вечнаго Бога? Может ли Он когда быть недостоин славы? А если всегда славить его должно: то не трудно заключить, что и можно Его славить всегда: ибо Он довольно праведен и всемогущь, чтобы должнаго не оставить невозможным. Что под самыми, так сказать, ударами бед есть возможность не только стенать, или жаловаться, или роптать, но и славить Бога, – сие ясно, как день, видно в Иове. Вести о бедствиях, для него разорительных, одна за другою, как стрела за стрелою, поражали его, и без сомнения, до глубины сердца пронзила последняя весть о потере вдруг всех детей. Что же? Он принес обычную жертву скорби: растерзал ризы; остриг власы; посыпал перстию главу. Но что далее? – В то же время он молится: «пад на землю, поклонися Господеви». Он размышляет, как-бы человек любомудрствующий на свободе: «сам наг изыдох от чрева матере моея, наг и отъиду тамо; Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако бысть». Наконец он славословит: «буди имя Господне благословенно во веки» (Иов.1:20–21). Скажут: нельзя всем быть так крепкими духом, как был Иов. Не спорю: хотя впрочем сия отговорка от великодушия очень слаба для Христианина. От младенчества времен патриархальных, в каких является жизнь Иова, долго расло человечество, и высокаго возраста достигло в Христианстве: а потому паче прежняго может и должно иметь дух возвышенный и непоколебимый в бедствиях. В пособие для сего имеет оно теперь учение Христово, пример Христов, Божественную силу Христову: ибо, по изречению Святаго Апостола Петра, «вся нам Божественныя силы Его подана познанием призвавшаго нас славою и добродетелию» (2Пет. I. 3). И посему-то святые мученики, в своих страданиях, торжественнее и постояннее самого Иова славили Бога, как например, Иаков Персянин, когда у него все персты рук и ног, а потом самыя руки и ноги отсекаемы были мучителями по одному члену, чтоб увеличить мучение, ни которым ударом меча или секиры не был доведен до вопля нетерпеливости, но при каждом отсечении произносил молитву или славословие Христу Богу, и большею частию с такою радостию, как-бы не страждущий. Но я уже сказал, что не препятствую вам быть немощнее Иова, если вы то себе позволяете, и если то не стыдно вам, как Христианам. Ты не имеешь довольно присутствия духа, чтобы славить Господа среди самаго бедствия: жаль; однако пусть так. По крайней мере, удержись от безсмысленных воплей нетерпеливости, от безполезных жалоб, от дерзновенных слов ропота; обрати твои скорбныя чувствования в смиренную молитву: таким образом Бог не будет прогневан, а ты будешь менее безпокоен. Ты не позаботился благовременно так расположить дух твой, чтобы облако временнаго бедствия не могло закрыть от очей его вечной славы Божией, в минуты силы бедствия; ты пропустил прекрасный случай испытать непобедимую силу Христианской добродетели: жаль; много пропущено; только еще не все. По крайней мере, по уменьшении силы бедствия, утиши твои скорбныя чувствования; собери силы твоего ума; помысли, что Бог твое бедствие предусмотрел, – мог отвратить, – не благоизволил отвратить; – что Он, всеблагий, не желал тебе, так как и не может желать зла; – что следственно попустил бедствие для какого нибудь твоего блага, или для отвращения от тебя какого нибудь большаго зла; – помысли, что и после бедствия у тебя что нибудь еще осталось, если не жилище, то какая нибудь собственность, или хотя одежда, и, что всего важнее, жизнь и душа: что Бог, Который попекся сохранить твою жизнь, сим самым изъявляет другое благотворнейшее попечение о спасении твоей души, для чего и сберегает тебе время жизни; – если даже ты недовольно обезпечен и жилищем и пропитанием, помысли, что птица и тогда поет славу Сотворившаго ее, когда у нея нет ни гнезда, ни приготовленной пищи, и, промыслом того же Творца, находит, чем питаться и где провести ночь; – таковыми и подобными размышлениями ободри дух твой; вознеси сердце твое к Богу; скажи хотя после бедствия, что не умел сказать во время бедствия: «буди имя Господне благословенно! Буди слава Господня во веки!» Ты принесешь чрез сие Богу приятную жертву; и в собственном сердце посеешь доброе семя. Иным кажется во время бедствия, что они способнее были бы славить Бога во время благополучия, и что потому не на пользу послано им бедствие. Мечта! Нам часто кажется, что, по пословице, там хорошо, где нас нет: но самая сия пословица смеется над сею мечтою. Ты думаешь, что славил бы Бога, если бы не был несчастлив, а напротив был осыпан Его благодеяниями: вероятно, потому что не трудно. И безсловесное оказывает ласку тому, кто дает ему корм. Не к великой же добродетели ты себя располагаешь! Не много же, видно, дорожишь добродетелию более возвышенною, хотя более трудною! Но если ты ленив и низок для добродетели трудной и возвышенной: то не ручайся за себя, что и для добродетели низшей и легчайшей ты не был бы также ленив и низок. Перестань мечтать, и посмотри на опыты. Посмотри на Израильский народ, когда Бог «возведе я на силу земли, насыти их жит селних, ссаша мед из камене, и елей от тверда камене, масло кравие, и млеко овчее, с туком агнчим и овним, сынов юнчих, и козлих, с туком пшеничным, и кровь гроздову пияху вино» (Втор.32:13–14). Тут-то надлежало по твоему умозрению славить Бога. Смотри же далее, как неверно твое умозрение. «И яде Иаков, и насытися; и отвержеся возлюбленный; уты, утолсте, разшире и остави Бога сотворшаго его, и отступи от Бога Спаса своего» (Втор. XXXII. 13–15). Посмотри опять на того же Израиля во время бедствия, и узнай, препятствовало ли оно, или напротив помогало ему славить Бога. «Егда убиваше я, – сказует Псалмопевец, – тогда взыскаху Его, и обращахуся, и утренневаху к Богу; и помянуша, яко Бог помощник им есть, и Бог вышний избавитель им есть» (Пс. LXXVII. 34–35). Видишь ли, что и благополучие может быть опаснее бедствия, и бедствие спасительнее благополучия. Не завидуй же благополучию; и не унывай в бедствии. Помышляй, что и тебе послано бедствие, или предохранить тебя от неблагодарности и забвения о Боге, до которых в благополучии могла бы довести привязанность к земным благам и удовольствиям; или очистить тебя от действительных грехов прошедших дней благополучных; или призвать тебя к высшей добродетели, чтобы не только сделать тебя более безопасным от ада, но и доставить тебе более светлый венец на небе. Но возвратим слово, и более приближим к себе, и к нашим происшествиям, и к настоящему случаю. Прославим, братия, Бога, Который хотя и «путесотворил» здесь огненную «стезю гневу своему» (Пс. LXXVII. 50), однако и преградил оную милосердием и благодатию. Как некогда в стане Израильтян, «когда изыде гнев от лица Господня, и нача губити люди», Аарон с кадильницею «ста между мертвыми и живыми, и преста пагуба» (Числ. XVI. 46–48): так и здесь Святитель Алексий и Преподобный Сергий, дружественные между собою в земном житии своем, и по преставлении своем являвшиеся иногда вместе, как известно из преданий Сергиевой обители, а здесь соседствующие в соименитых им храмах, стали невидимо с фимиамом своих молитв среди потока огня, и преградили оный, и один из своих храмов дивно сохранили невредимым и сделали убежищем для святыни другаго; а от сего другаго сохранили по крайней мере внутреннюю святыню, и то, что наиболее нужно было к неукоснительному возстановлению здесь Богослужения. Прославим Бога, Который, посетив одних бедствием, сохранил других для прибежища бедствующим; Который «послал дух» человеколюбия в помощь, да «созиждутся» (Пс. 103:30) истребленныя жилища, или, по крайней мере, да не в конец безпомощною нищетою разрушится жизнь бедствующих; Который послал дух благочестиваго усердия, да возсозиждутся святилища, и – вот уже второму здесь олтарю благоволил обновиться, не только благолепием видимым, но и невидимою благодатию. Прославим Бога, не только словом, но и сердцем, ему преданным, и житием ему благоугодным, да не паки прогневается Господь на люди своя, но паче возвеселится о делех своих. И в освященном храме Православно-Христианском, и в освящаемых выну душах Православно-Христианских «буди слава Господня во веки» (Пс.103:32). Аминь.

117. Слово в день Рождества Христова

(Говорено в Чудове Монастыре, декабря 25; напечатано отдельно, в Христ. Чтен. 1835 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

И рече им Ангел: не бойтеся; се бо благовествую вам радость велию, яже будет всем людем. Яко родися вам Днесь Спас, иже есть Христос Господь. (Лук. II. 10–11). Какую радость возвещает Ангел пастырям Вифлеемским! Подлинно «радость велию». И как, по его предвещанию, это такая радость, «яже будет всем людем»: то теперь, по исполнении уже предвещания, радость сия, без сомнения, принадлежит и вам, здесь предстоящим, всем людем Божиим, от великаго до малаго, всем, кто только не закроет ока ума, чтобы познать оную, и не окаменит сердца, чтобы оную почувствовать. Какая ж это радость? – Ангел изъясняет: «яко родися вам Днесь»... Прерываю речь вестника, чтобы показать в самом начале его речи начало радости. Рождение всегда больше или меньше радостно, потому что представляет разширение и торжество жизни: так как напротив смерть всегда больше или меньше печальна, потому что, поглотив одну жизнь, она угрожает всем остающимся жизням, того же рода. В особенности же рождение бывает радостно для тех, кому, или у кого и для кого родится младенец. Если он родится известному семейству: радость сему семейству. Если он родится народу и государству, как например сын царев и особенно наследник престола: – радость всему народу и царству. Ангел говорит: «родися вам». Кому? Неужели только пастырям Вифлеемским, к которым было слово Ангела? Но

542

Ангел сказал уже, что радость будет «всем людем»: сие показывает, что чрез пастырей он смотрит на всех людей, и потому именно возвещает радость «всем людем», что возвещаемый младенец рождается «вам, всем людем», не семейству, не народу, но всем людям на свете, сколько есть, было и будет. Какая же огромная радость! Теперь вы можете радоваться каждый за себя, и за весь род человеческий, за отживших

543

свой век, и отшедших в вечность, о которых вы или с печалию воспоминаете, или не знаете, что об них думать, и за ваших потомков, о которых, может быть, заботитесь, как они жить будут. Но станем далее выведывать от Ангела, почему возвещаемое им рождение должно принести всеобщую радость. Он говорит: «яко родися вам Днесь Спас». В истории народа Божия не однократно видим являвшихся знаменитых мужей, которые для него были орудиями спасения Божия. «Возстави им Господь судей, и бяше Господь с судиею, и спасе я от рук врагов их во вся дни судии» (Суд. II. 18). Случалось и то, что такое спасение возвещаемо было Ангелом, как например Гедеону: «иди в крепости твоей сей, и спасеши Израиля от руки Мадиамли» (Суд. VI. 14). Но сии временныя и частныя спасения не могли быть предметом радости для «всех людей». Потому что не на всех простирались, и вскоре

544

уступали место новому злу и бедствию. «Умираше судия, и отвращахуся, и паки растлевахуся паче отец своих» (Суд. II. 19). Теперь рождается Спас всем людем, – истинный Спаситель, Котораго только слабым изображением были все знаменитые в священной древности мужи силы и спасения, – всеобщий Спаситель, Котораго спасение простирается на всех, кто только не захочет погибнуть сам добровольно, – всегдашний Спаситель, на спасаемых Которым не смеет прийти никакая новая погибель. Вестник радости еще изъясняет ее: «родися вам Днесь Спас, иже есть Христос Господь». Видно Вифлеемские пастыри уже имели некоторое понятие о Христе, когда небесный Вестник, видящий мысли их, надеялся достаточно вразумить их о великости возвещаемой радости, сказав, что возвещаемый есть «Христос». И подлинно нельзя было им не слышать иногда в Иерусалимском храме псаломскаго гласа, который оттуда перешел и в наши храмы: «Спасе Господь Христа Своего» (Пс. XIX. 7). И еще: «Господь утверждение людей Своих и защититель спасений Христа Своего есть» (Пс. XXVII. 8). Впрочем сии самые гласы псаломские дают разуметь нам, в каком возвышенном знаменовании говорил о Христе Ангел пастырям. Псалмы представляют Христа спасаемаго, чтобы потом служить спасению других: в словах Ангела является Христос спасающий, не имеющий нужды ни в каком спасении

545

для Себя, имеющий силу спасения в собственном существе, и действующий ею неограниченно: «Спас, иже есть Христос Господь». Псаломник узнает, как бы новое, то, что Господь покровительствует Христа, защищает, спасает: "ныне, – говорит, – познах, яко спасе Господь Христа Своего» (Пс. 19:7): Ангел возвещает Христа, Который есть сам Господь, – Христа, то есть, помазанника Божия, Котораго Бог, как сказует другой Пророк, «помаза, благовестити нищим посла, исцелити сокрушенныя сердцем, проповедати плененным отпущение, и слепым прозрение, нарещи лето Господне приятно, и день воздаяния, утешити вся плачущия, дати плачущим Сиона славу вместо пепела, помазание веселия плачущим, украшение славы вместо духа уныния» (Ис. LXI. 1–3), но Который в то же время и Сам есть Господь и Бог, Сам Собою сильный спасти не только угрожаемых погибелию, близких к погибели, погибающих уже, но и погибших спасти, умерших воскресить, осужденных оправдать, под клятвою за нарушение закона сущих благословить, рабов ада в чад Божиих претворить. О радость безпредельная, простирающаяся от неба до ада, вожделенная, как спасение, сладостная и восхитительная, как помазание Духа Божия, могущественная, как виновник ея Господь! Я умолк бы теперь: потому что сего слишком довольно, чтобы ее чувствовать, так как напротив никакого слова не было бы довольно, чтобы вполне изобразить оную. Но проповедь Ангела еще не кончилась. Дослушаем ее до конца. Он хочет еще показать «знамение», – примету, по которой бы ближе усмотрели возвещаемую им радость, лучше узнали ее, и полнее в ней удостоверились: «и се вам знамение». Какое ж это знамение? Где оно? Покажи нам. Вот оно: «обрящете младенца повита, лежаща во яслех» (Лк.2:12). Ах, вестник радости! Не разрушил ли ты ее, думая возвысить и утвердить знамением? Что за радость видеть младенца не в порфире, или виссоне тонком, не в чертоге, или в светлом доме, даже не в хижине, даже не в колыбели, потому что для него не нашлось ни хижины, ни колыбели, – но «в яслях», и следственно в каком нибудь жилище безсловесных, или в пустом месте, не защищенном от декабрьскаго ночнаго воздуха? При таком зрелище не скорее ли пожалеешь о родившей и о рожденном, или убоишься за жизнь младенца, нежели обрадуешься? – Но нельзя же подумать и того, чтобы Вестник небесный явился обмануть землю ложным обещанием, или неверным знамением радости. Если нам земнородным не кажется знамением радости то, что он указует, как знамение радости: не потому ли так, что чистое, небесное око лучше видит вещи, нежели земное, не вдруг очищаемое от праха суеты?

«Очистим чувствия и узрим»546

; очистим ум, и уразумеем тайну Христа Господа

547

; очистим сердце, и насладимся Его радостию, сквозь наружные виды скорби. Подумав лучше, я начинаю понимать Ангела, и признаю

548

, что безпримерное зрелище «младенца повита, лежаща в яслех», есть «знамение» не столько безпримерной нужды и бедствия, сколько безпримерной радости. Ибо скажите, в каком иначе виде желали вы обрести родившагося вам Днесь Спаса, Христа Господа? В славе ли небесной, свойственной Ему, как Господу? – Но сей славы трепещут самые Херувимы, и закрывают пред нею лица. Как же могли бы устоять пред нею мы, земнородные, бренные, грешные? В славе ли хотя земной? – Но было ли бы и сие зрелище радостнее зрелища простых пелен и смиренных яслей? Многим ли доступна и земная слава? И есть ли она что нибудь больше, как только поверхностный блеск? Тем, которые смотрят на ея блеск она большею частию не достижима; а те, от которых исходит блеск сей, знают

549

, что слава земная не есть верное знамение радости. Нет! Перестанем искать знамения радости нашими гаданиями дерзновенными, но не надежными: вникнем глубже в то знамение, которое нам показано. Почему нужно нам знамение радости? – Потому, что у нас не достает радости. Почему нам потребен Спас, Христос Господь? – Потому, что мы страшимся погибели. От чего же недостаток радости, от чего страх погибели? От того, что мы находимся в удалении от жизни Божией; от того, что живем в растлении греховном. А если так: то не доброе ли знамение, что родившийся нам Спас начинает показываться там, где оказалось первое наказание греха, по изречению Судии: «в болезнех родиши чада» (Быт.3:16)? Как премудрый врачь, Он приближается Своею врачебною, Божественною силою к самому началу и корню нашей болезни, нашего греховнаго растления: какое же могло быть лучшее знамение чаемаго исцеления? По сему глубокому и премудрому началу не трудно заключить, сколь совершенное готовит Он врачевание. Не маловажно и то, что нисходя до смиреннаго рождения, Он нисходит еще и до уничиженных яслей

550

. Чрез сие дает Он особенное знамение, что, хотя бы грех унизил тебя до скотоподобных страстей и похотей, хотя бы ты совестию принужден был сам на себя обратить пророческое обличение: «человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс. XLVIII. 13); и тогда не должен ты отчаяваться в снисхождении Спаса твоего, Который, не возгнушавшись возлечь в яслях, не возгнушается и в яслях души твоей почить Своею благодатию и Своим миром, если только ты покаянием и верою пред Ним себя повергнешь. И так «приидите вси труждающиися и обремененнии» (Матф. XI. 28) грехами, бедствиями, мучениями совести, страхом осуждения вечнаго и погибели; се вам знамение спасения, и следственно радости, какая только вам желательна; – се вам знамение: «обрящете младенца повита, лежаща в яслех, иже есть Спас, Христос Господь». Приступите к Спасу «младенцу», и будите яко дети незлобием и кротостию. Приступите к Нему «повитому»; и свяжите ваше греховное своеволие; предайте вашу волю воле Спасителя вашего. Приступите «к лежащему в яслех»; и отвергните нечистое, скотоподобное житие, и на месте онаго утвердите жизнь духовную. Приступите к Слову немотствующему, с безмолвными воплями непрестанно молящагося сердца: и Бог Слово изречет в сердца ваши Свою неизреченную радость. Тогда уразумеете небеснаго Вестника радости; тогда возгласите с Материю рождшагося Христа; «величит душа моя Господа, и возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем» (Лук. I. 46–47). Аминь.

118. Слово пред присягою для избрания судей551

(Говорено в Кафедральной церкви Чудова Монастыря Генваря 2 дня; напечатано в Христианском Чтении 1835 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

Руки скоро не возлагай ни на когоже, ниже приобщайся чужим грехом; себе чиста соблюдай. (1Тим. V. 22). Слыша сие, благородные, и разных родов и степеней почетными званиями украшенные мужи, вы тотчас можете подумать: к чему теперь сие слово? «Руку возлагать» не наше дело; мы пришли дать обет благонамеренно избрать достойных в некоторыя должности гражданския; и клятвою пред Богом засвидетельствовать Государю, Отечеству, друг другу, что будем сие делать точно по совести. Знаю: и на сей именно случай желаю предложить вам некоторыя мысли. Но позвольте мне думать, что не неуместно избрал я для сего в руководство моему размышлению слово Апостольское, которое вы слышали. Дайте мне объясниться. «Руки скоро не возлагай ни на когоже, ниже приобщайся чужим грехом; себе чиста соблюдай». Можете знать, как очивидцы, что обряд возложения рук, от времен Апостольских доныне постоянно употребляемый в Церкви, означает, предваряемое избранием и утверждением, возведение и посвящение в разныя степени Церковнаго служения. Итак правило Апостола: «руки скоро не возлагай», значит: не будь тороплив в избрании, утверждении, возведении в Церковныя должности: будь в сем осмотрителен, осторожен. Правда, что сие правило направлено на нас, служителей Церковнаго управления; а нужно теперь правило для вас, почтенные избиратели управления Гражданскаго. Но что же делать? Апостолы писали не государственныя постановления, не гражданские законы; нельзя требовать, чтобы в книгах их отъискалась подробная инструкция Гражданскаго избирателя. Впрочем вы удостоверены, что Апостолы в своих Писаниях руководствовались истиною, и притом Божественною: а истина для всех одна. И премудростию, и законодательством Апостолов было благочестие: «а благочестие на все полезно есть» (1Тим. IV. 8). Посему можно вам взять истинное и благочестивое правило Апостольское из Церкви, и перенести в вашу избирательную палату. Отложите особенности: мысль о служениях Церковных, обряд рукоположения: вы увидите в разсматриваемом изречении Апостола общее правило: не будь скор в избрании в должности общественныя, абудь осмотрителен, осторожен. Приложите ближе сие

552

к вашему делу и обряду, и скажите себе: избирательнаго шара скоро не полагай: будь осмотрителен, осторожен. Я же к сему присовокуплю, что сим образом учит вас Апостол, а не я: уважьте наставление, и само по себе, и ради Наставника. Но Апостол дает нам и вам не безотчетное повеление: ибо Христианство владычествует силою свободнаго убеждения. К наставлению об осторожности в избраниях, он тотчас присовокупляет и убеждение в важности и необходимости сего наставления. «Ниже приобщайся», говорит, «чужим грехом; себе чиста соблюдай». О каких говорит он чужих грехах? Что значит «приобщаться чужим грехом?» – Слова Апостола заключают в себе мысль дальновидную: надобно ее раскрыть, и приближить к делу. Дабы убедительно предостеречь от «скорых», то есть, неосмотрительных и необдуманных избраний, прозорливый Наставник смотрит на последствия оных. Если выбираешь в должность без внимания, как случится: всего легче, что выберешь недостойнаго. Если Тимофей (к которому первоначально писал свое наставление святый Павел), по неосмотрительности, рукоположит Пресвитера несведущаго в учении спасения, или недостойнаго по жизни: то произойдут в Пресвитерстве или невольные грехи неведения, или вольные грехи неукрощенных страстей и низких склонностей; и далее, в следствие сего, некоторые грехи народа, которым надлежало бы очищаться посредством духовнаго разума и священнаго служения, останутся не очищенными; и еще далее, родятся новые грехи соблазна, который с особенною силою приходит чрез недостойных служителей святыни. Вот разнаго рода чужие грехи, на которые предостерегательно указывает Святый Павел Тимофею и мне! Мы сказали бы, может быть: какое нам дело до чужих грехов? Пусть отвечают за них те, которые их делают. Но Апостол говорит: ниже приобщайся чужим грехом: следственно полагает, что указанные теперь грехи падают на ответственность не только тех, которые их делают, но и того, кто скоро, неосмотрительно, необдуманно избирает и возводит недостойных делателей правды и святыни, которые после оказываются делателями неправды и греха. Кто посмеет сказать, что Святый Павел судит здесь слишком строго? Знает дело праваго суда тот, который принадлежит к избранным между избранными, которые непогрешительным Избирателем удостоены доверенности – «мирови судите, – Ангелов судити» (1Кор. VI. 2–3). Надобно еще заметить, что Апостол говорит о избрании только «скором», неосмотрительном; и такое избрание находит уже участным в чужих грехах. Что же сказал бы он о избраниях обдуманно неблагонамеренных, пристрастных, корыстных? – Не трудно заключить, колико строже должна быть осуждена неблагонамеренность, в сравнении с неосмотрительностию: и я думаю, что избирателям неблагонамеренным, пристрастным, своекорыстным, он сказал бы, что на их главу падет почти вся тяжесть грехов, содеваемых против звания и должности недостойно избранными. Перенесите, почтенные избиратели, разсуждение Апостольское от наших выборов к вашим; и помыслите, с каким вниманием надлежит вам ныне употребить власть избрания, которая с такою щедрою доверенностию дарована вам Высочайшею властию Самодержца. Если, – чему я не предполагаю быть на деле, но что говорю по ходу предостережения

553

, – если вы не употребите всего, какое возможно, внимания и попечения, чтобы открыть, привлечь и избрать в общественныя должности людей самых достойных и благонадежных; – если вы будете подавать избирательные голоса в пользу одного потому, что он очень желает избрания, в пользу другаго, потому что он добрый знакомый, в пользу третьяго, потому что надобно же кому нибудь быть избрану, и так далее; а между тем не довольно будете вникать в то, имеет ли избираемый способности и сведения, потребныя для дел, к которым избирается, и ручаются ли прежде известныя его правила и деяния за то, что он согласно с пользою общественною проходить будет служение, которое вы хотите вверить ему; – если потом, в следствие столь невнимательнаго и небезпристрастнаго избрания, избранный вами служитель правосудия возмятет правду и суд, станет оправдывать неправды богатых и сильных, а не будет внимать суду вдовиц и сирых; блюститель земскаго порядка и спокойствия, вместо того, чтобы облегчать и разрешать затруднения смиренных земли, сделается для них ярмом связующим и гнетущим; вождь ваших наследственно почтенных сонмов окажется не столь прямым и твердым в путях своих, как требует достоинство сего, особенно виднаго и возвышеннаго в Государстве, сословия, в котором растут столпы для благолепия престола Самодержца; – если такия и большия сих неправильности и грехи откроются в избранных вами, в следствие невнимательнаго или небезпристрастнаго избрания: то позвольте вам сказать, прежде нежели сие случилось, что в таком случае ваши гладкие избирательные шары превращаются в руках ваших в острыя стрелы, которыя уязвят общественное благосостояние, и обратятся уязвить вашу совесть, спокойную, может быть, во время производства избрания, по такой же невнимательности в отношении к себе, как и в отношении к другим. Остерегись, благонамеренный избиратель, чтобы ничего таковаго не случилось; будь внимателен, – ревностно, дальновидно внимателен; не допусти последствий избрания, нежелательных ни для общества, ни для тебя; «ниже приобщайся чужим грехом; себе чиста соблюдай». «Себе чиста соблюдай», не только от чужих отдаленных грехов, но в то же время и от ближайшаго к тебе, собственнаго греха, который чрез невнимательность подкрасться может. Ибо что делаешь ты ныне здесь, приступая ко вверенному тебе делу избрания? – Приемлешь во твои уста имя всевидящаго Бога, лобзаешь Слово Христово и образ распятаго Христа; и сими святейшими знамениями запечатлеваешь твой обет, что так верно будешь обращаться в начинаемом деле, как верно видит тебя Бог, как верно Слово Евангелия, как верно умер за тебя твой Спаситель и твой будущий Судия. Если за сим ты будешь невнимателен в твоем деле: то легко сделаешься и неверен; и таким образом оскорбишь святыню Божественную, которую ты лобзаешь, и покланяемое имя, которое приемлешь. Соблюди себя от столь мрачной нечистоты: «не очистит бо Господь приемлющаго имя Его всуе» (Исх. XX. 7). «Испытаяй сердца и утробы Боже праведно» (Псал. VII. 10)! Силою страшнаго и покланяемаго Твоего имени, соблюди приемлющих ныне оное, в чистоте праваго разумения и благаго намерения, да будет дело их мирно, благоуспешно, общеполезно, да усмотрят «себе от всех», и изберут в Начальства, «мужи сильны», Тебе, «Бога боящияся, мужи праведны, ненавидящия гордости» и корысти (Исх. XVIII. 21), достойны начальствовать и судить в людех Твоих. Аминь.

119. Слово в день Святителя Алексия, во вторник сырныя недели

(Говорено февраля 12 дня, в Кафедральной Церкви Чудова Монастыря; напечатано в Христ. Чтен. 1836 года и собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

Яко ни в чесом от полезных обинухся, еже сказати вам, и научити вас пред людьми и по домом, засвидетельствуя Иудеем же и Еллином, еже к Богу покаяние, и веру, яже в Господа нашего Иисуса Христа. (Деян. XX. 20–21). В сей день Церковь собрала нас для благочестивой радости. Но в сию неделю она приготовляет нас к благочестивой печали. Которому из сих противоположных направлений теперь нам преимущественно следовать, или как согласить оныя между собою? Праведна благочестивая радость о праведнике, совершившемся, прославленном, который был светильником сея церкви во время жизни на земле, и по смерти продолжает быть для нея светилом небесным. Нужна благочестивая печаль, для наших неправд и грехов, омрачающих жизнь, закрывающих свет благодати, преграждающих путь к совершенству и блаженству. «Печаль бо, яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (2Кор. VII. 10). Святый Апостол Павел собственным примером показывает нам возможность согласить и соединить противоположныя, по видимому, чувствования духовной радости и духовной печали. «Ныне радуюся, – пишет он к Коринфским Христианам, – не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние: оскорбесте бо по Бозе» (2Кор. 7:9). Мудрствование человеков Божиих одинаково. Посему, думаю, что и Святый Алексий, не только не почтет радость дня своего нарушенною, но и возрадуется ныне о нас, если усмотрит нас входящими в спасительную печаль покаяния. Итак побеседуем о покаянии, и во-первых, о потребности онаго, а потом, по требованию настоящих дней, о приготовлении к оному. Беседуя к православным Христианам, я могу принять за основание разсуждения, что потребность какого либо дела будет доказана, как скоро показано будет, что сие дело требуется истинным Христианством, и существенно соединено с оным. Посему надобно посмотреть, в каком отношении находится покаяние к Христианству. Взойдем к началу Христианства. Иоанн Креститель был утреннею звездою пред восхождением Солнца – Христа. Учение Иоанново было зарею учения Христова. Чему же учил Иоанн? – Покаянию. «Бысть Иоанн крестяй в пустыни, и проповедая крещение покаяния во отпущение грехов» (Мк. I. 4). «Крещение покаяния», как бы вы ни толковали сие выражение, дает разуметь, что покаяние в учении Иоанна составляло главную черту, необходимую потребность, как и объясняет Евангелие само себя, когда всю проповедь Иоанна заключает в следующих словах: «покайтеся, приближибося царствие небесное» (Матф. III. 2). Взошло Солнце правды. Настал день пришествия Христова. Просветив Собою крещение во Иордане, освятив Своим примером великую четыредесятницу поста в пустыне, Иисус является в Галилее, дабы, как замечает Евангелист, исполнить пророчество: «людие седящии во тьме видеша свет велий, и седящим в стране и сени смертней, свет возсия им» (Матф. IV. 16). Что это за свет? – Следующия за приведенным пророчеством слова Евангелиста показывают, что он указует на свет Божественной проповеди Христовой: «оттоле начат Иисус проповедати». О чем была сия Божественная и Светоносная проповедь? – О покаянии. «Оттоле начат Иисус проповедати, и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное» (Мф. 4:17). Свет Христов должен распространяться. Лучами его соделались двенадцать Апостолов. Они посланы распространять свет: «посла их проповедати царствие Божие» (Лук. IX. 2). Какой же приносят они людям свет? В чем состоит проповедь царствия Божия? – Это все тот же свет; все таже проповедь – покаяние. "Изшедше, – сказует Святый Марк, – проповедаху, да покаются» (Мк. VI. 12). Последуем за движением Солнца правды, чрез грозный час, когда силы тьмы думали на веки затьмить оное крестною смертию, но злоба, обманутая Провидением, сделалась слепым орудием к открытию новаго, могущественнейшаго света воскресения Христова, к которому, без сомнения, относится сие видение и предречение Пророка: «свет солнечный будет седмерицею в той день» (Иса. XXX. 26). После того, как вновь просветила Апостолов новая четыредесятница, когда воскресший Христос «деньми четыредесятьми являлся им, и глаголал, яже о царствии Божии» (Деян. I. 3); тогда, как озарили их огненные языки Святаго Духа, Который, по обещанию Христову, должен был «научить их всему» (Иоан. XIV. 26), «наставить их на всякую истину» (Ин. XVI. 13); – тогда, как множество народа, пораженное чудом сошествия Святаго Духа, Петровым обличением в Христоубийстве и свидетельством о воскресении Христовом, готовое к принятию Христианства, вопросило Петра и прочих Апостолов: «что сотворим, мужие братие» (Деян.2:37)? – Какой, думаете, новый свет возблистает из уст Петра? Какое пролиется учение? Какая возгремит проповедь? – всегда тот же свет, тоже всегда спасительное учение, таже всегда необходимая проповедь – покаяния. «Петр же рече к ним: покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа во оставление грехов» (Деян. II. 37–38). Если бы кому пришло на мысль, что Петр имел в сие время особенную причину проповедывать покаяние; Поелику проповедывал тем, которых в тоже время обличал в убиении Христа руками беззаконных: для исправления сего односторонняго взгляда на сей случай надлежит заметить, что слушателями Петра были, без сомнения, все удивленные свидетели сошествия Святаго Духа, и открывшагося в Апостолах дарования языков, а в числе их были многие разнонародные пришельцы, – Парфяне, Мидяне, Египтяне, Римляне, и прочие, которым не было повода участвовать ни в злоумышлении Фарисеев, ни в мятежных воплях Иерусалимлян, обманутых ложною заботою о безопасности города и земли своей; но и тем Апостол не предложил иной проповеди, кроме общей для всех проповеди покаяния. Подобно и Апостол Павел представляет проповедь покаяния всеобщею потребностию и главным делом Апостольским, когда говорит о себе: «не бых противен небесному видению» (то есть, призвавшему в Апостольство), «но сущим в Дамасце прежде и во Иерусалиме, и во всякой стране Иудейстей, и языком, проповедую покаятися и обратитися к Богу, достойна покаянию дела творяще» (Деян. XXVI. 19–20). Может еще кто либо сказать, что Иоанн Креститель, Сам Христос, Апостолы проповедывали покаяние людям приготовляемым и призываемым к Христианству; а мы, по благодати Божией, от самаго младенчества уже Христиане; и потому это особенный вопрос, каким образом и на нас простирается обязанность покаяния. И подлинно, Апостол Павел относит «покаяние от мертвых дел» не к «совершению» Христианства, но к «основанию», или начальному руководству и учению онаго (Евр. VI. 1). Впрочем он же показывает нам и то, что сие руководство и учение имеет место и употребление не только в преддверии Христианства, но и по вступлении в оное. Ибо кому изъявлял он свое удовольствие о усмотренном покаянии, когда писал в послании: «ныне радуюся, не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние»? Кому? – «Церкви Божией, сущей в Коринфе», как означено в начале послания (2Кор. 1:1, 7:9). Итак видите не только некоторых Христиан, но целую Церковь Христианскую, входящую в покаяние, и Апостола, радующагося о ея вступлении в покаяние. Не действительным ли уже Христианам писал и Апостол Иаков: «исповедайте убо друг другу согрешения, и молитеся друг за друга, яко да исцелеете» (Иак. V. 16)? Не получившим ли отпущение грехов своих в крещении, новое в покаянии отпущение грехов возвещает и Апостол Иоанн, когда говорит: «аще исповедаем грехи наша, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды» (1Иоан. I. 9)? И если у тех, которые, в первыя времена Христианства, в полном возрасте, при свободном употреблении разсудка, по внутреннему убеждению, первым и решительным покаянием отрекшись от всякия скверны плоти и духа, прошли сквозь всеочистительную баню крещения, – если у них после, по времени, оказывались на ризе души более или менее мрачныя пятна, требовавшия новой очистительной силы покаяния: то что сказать о нас, которых благодать крещения посетила, без нашего ведома, не встреченная покаянием, не сопровожденная благодарностию? Важное преимущество – быть ограждену святынею крещения прежде, нежели прирожденное семя греха развилось и разраслось в грехах произвольных: но довольно ли верно воспользовались для нас сим преимуществом наши родители, восприемники, воспитатели, наконец мы сами для себя? Не жили ль мы долго, совсем не думая о важности того, что носим в себе святыню крещения? Не тем ли более имеем мы нужду в покаянии по крещении, чем менее совершилось в нас покаяние пред крещением? Но чтобы решить дело короче, довольно сделать один вопрос: имеем ли мы на себе грех? – Если, паче чаяния, кто скажет: нет; таковому не обинуясь говорю: нет

554

, ты обманываешь сам себя, в тебе нет истины; или лучше сказать, это не я, святый Иоанн Богослов говорит: «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1Иоан. I. 8). Но если, хочешь, или не хочешь, а надобно признаться, что грех на нас есть; то чего ты хочешь далее? Умереть ли во грехе? Ибо «грех содеян раждает смерть» (Иак. I. 15). Если сего не хочешь: то избери покаяние; ибо нет инаго пути из области греха и смерти. Довольно о потребности покаяния. Скажем нечто, по требованию настоящих дней, о порядке приготовления к оному. «Аще беззакония назриши Господи, Господи, кто постоит» (Псал. CXXIX. 3)? – Если сие изречение Псалмопевца, со времени перваго греха перваго человека, справедливо для всех и всегда; то как нет человека, который бы не имел нужды в покаянии, так и нет времени, в которое было бы оно излишно. Так мыслит Церковь, которая ежедневно просит нам у Господа «прочее время жития нашего в мире и покаянии скончати». Но хотя посему все житие Христианина должно быть провождаемо в духе покаяния: однако исповедание грехов пред служителем таинства, и принятие благодатнаго разрешения в оных, и духовнаго наставления к охранению себя от оных, может быть только по временам. Если бы предоставить употребление таинства покаяния только частному ощущению потребности и произволу каждаго, то не только нерадивый не имел бы поощрения, но и внимательный не имел бы довольной помощи. Посему надобно было установить некоторый порядок, и определить времена. Попечение, которое употребляет Церковь о чистоте одеяния души твоей, можно уподобить попечению, которое ты употребляешь о чистоте одежды твоего тела. Если бы тебе случилось упасть в грязь: то не поспешил ли бы ты омыть твою одежду? Так если бы впал ты в тяжкий грех: то чем скорее очистил бы совесть твою покаянием, тем лучше; Церковь готова принять тебя во всякое время. Но если белизна твоей срачицы только не много изменяется от пота и пыли: ты продолжаешь носить ее несколько времени, и уже пред каким либо срочным днем, на пример, праздничным, заменяешь ее совершенно чистою. В сем случае пример порядка и неопрятнаго побуждает подражать опрятному. Подобно сему Церковь, по временам, пред праздниками, наипаче же пред великим воспоминанием спасительных страданий, крестной смерти и воскресения Христова, чтобы в большей чистоте праздновать, как-бы срочным образом приглашает вас убелять одеяние душ ваших покаянием и таинственною кровию Агнца, вземлющаго грехи мира, побуждая таким образом внимательнаго и малый прах грехов неведения, забвения, разсеянности, внезапности, от души оттрясать, – а невнимательных, привлекая к очищению примером внимательных. На помощь покаянию призывает она пост; приспособляет Богослужение к возбуждению покаянных чувствований; и до того простирает матернюю о нас заботливость, что, дабы легче ввести нас в подвиги поста, сделала настоящую неделю преддверием онаго, предписав для нея нечто среднее между постом и мясоястием, и первые, не частые опыты постных коленопреклонений. При виде столь снисходительнаго материнскаго попечения святыя Церкви о чадах своих, как болезненно, братия, видеть в тоже время столь далеко простираемую невнимательность к намерению чадолюбивыя матери, и даже превращение мудрых и благодетельных ея распоряжений! Церковь хочет приготовлять нас к воздержанию: а у нас в сие самое время больше обыкновеннаго владычествует невоздержание в пище и питии. Церковь думает приучать нас к труду коленопреклонений: а у нас многие бросают свой обыкновенный труд, не принимаясь за труд церковный, или больше, нежели работою, обременяют и утомляют себя безвременным ядением и питием, непрерывными забавами и увеселениями. Церковь помышляет, как бы вернее, по очищении чувств воздержанием, возвести нас к духовному высокими умы созерцанию странствия Владычня, безсмертныя трапезы, спасительных язв Господних, животнаго гроба, светозарнаго воскресения: а мы усиленно разсеваем себя и отягчаем чувства изысканным разнообразием излишеств, как будто нам нужно заградить, а не открыть себе вход в область чистаго духовнаго созерцания предметов спасительных и Божественных. Чем более приближается пост; тем более умножаются сии безпорядки: и дни, которые должны быть особенно тихи, как ближайшие к безмолвию поста и покаяния, едва ли не бывают самыми шумными в году, и наименее охраняемыми от греха и суеты. Это ли повиновение Церкви? Это ли преддверие поста? Это ли приготовление к покаянию? Какой больной стал бы нарочно усиливать свою болезнь сего дня, потому что намерен лечиться завтра? Чада Церкви! Вспомните, что истинныя чада ея суть, по Апостолу, «чада послушания» (1Петр. I. 14). Послушайтесь же искренно ея материнскаго приглашения к покаянию. Последуйте ея направлению в приготовлении к покаянию. Если не вдруг укрепитесь исполнить все, чего она от вас требует: по крайней мере не покаряйтесь с таким раболепством суете, излишествам и безпорядкам. Да охраняют вас, да подкрепляют, да руководствуют на пути очищения Силы небесныя, и молитвы Святителя Алексия, вас ныне собравшаго, и при сем смиренном слове председательствующаго. Аминь.

120. Слово в неделю крестопоклонную

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

И призвав народы со ученики своими, рече им: иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет. (Мк. 8. 34). Хочу показать вам знаменование настоящаго дня в Церкви, и с тем вместе предложить часть Христианскаго учения, которой исполнение всякой день нужно и спасительно. Почтив день сей поклонением кресту, почтите оный вниманием к размышлению о Господней заповеди самоотвержения и крестоношения. Посмотрим в Евангелии, при каких обстоятельствах изречена сия заповедь. Господь наш Иисус Христос, проходя поприще земнаго жития и проповедывания истины, приближался к страданию и крестной смерти, предуставленным для Него, во спасение наше. По Своему Божественному всеведению, Он видел сию близость; и нашел нужным предупредить своих учеников о предстоящих грозных событиях, которыя, при совершенной внезапности, могли бы не только поколебать веру их, но и совсем разрушить. Посему двенадцати Апостолам, как более достойным, и способным принимать тайны Его, сказал Он ясно: «яко подобает Сыну человеческому много пострадати, и искушену быти от старец и Архиерей и книжник, и убиену быти, и в третий день воскреснути» (Мк.8:31). Но Поелику и Апостольская вера в сие время еще не созрела для сей великой тайны; и первый из Апостолов Петр осмелился противоречить сему предсказанию, так что нужно было заградить уста его строгим упреком: то, без сомнения, не время было так же ясно говорить о сем народу; а между тем для утверждения веры нужно было, чтобы и народ имел заранее свидетельство, что Господь предвидел свои страдания и шел на вольную смерть. Посему-то ученикам при народе, и народу, сказал Он как бы загодочно: «иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет». Не говорит: Я понесу крест, и постражду на нем: но когда велит своему последователю нести крест; а последовать значит подражать, делать тоже, что делает предшествующий; то дает разуметь, что понесет крест и Сам; а следственно и распят будет; ибо не для чего было нести крест, если не для распятия. Итак загадка загадана всенародно: и хотя народ не мог отгадать ее в то же время; но, по событии распятия Господня, должен был и понять слышанное предсказание, и удостовериться в Божественности Предсказателя, и поверить спасительному таинству нашего искупления страданием и крестною смертию Богочеловека. Мы теперь, братия, проходим поприще поста, и приближаемся к торжественному воспоминанию спасительных страданий, смерти и воскресения Христова. Матерь-Церковь заботится, чтобы мы не предстали сему высокому и святейшему зрелищу неготовые, недостойные. По сему она останавливает нас на средине постнаго поприща: и тем самым словом, которым Господь заранее приготовлял учеников и народ к событию Своего распятия, она приготовляет нас к благоговейному воспоминанию Его распятия; и нам в Евангелии возглашает она от лица Христова: «иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет»; и чем оглашает наш слух, то самое предлагает и нашему оку, то есть, крест Христов, дабы чрез око непрестанно внушать то, чего нельзя довольно часто повторять слуху. Мне кажется, что я слышу сие безмолвное, но довольно внятное внушение. Ты приближаешься к высокому и таинственному воспоминанию крестной смерти Христовой, чтобы потом войти в радость Воскресения Христова. Остановись и подумай, достоин ли ты сего приближения, готов ли к сему созерцанию, довольно ли у тебя для сего веры, благоговения, любви, разумения. Посмотри как-бы еще несколько издалеча, как-бы приготовительно, на великое зрелище Христа Крестоносца, Христа распинаемаго, Христа умирающаго и погребаемаго; и поучись, как бы приступить ближе и не быть отринуту, как бы прикоснуться к жизнеточащим язвам Господним и не быть осуждену. Многие приближались, но не многие так спасительно, как благоразумный разбойник; многие прикасались, и по любопытству теснящиеся, и ругающиеся, и биющие, и распинающие, но не многие так свято, как Иосиф и Никодим. Только последователи Христовы неосужденно и спасительно приближаются и прикасаются ко Христу; а последователь Его должен отвергнуться себя, взять крест свой, и по Нем идти. Вот что, братия, внушает вам ныне Матерь-Церковь. Вот что и без меня, как чрез меня, проповедует вам нынешний день. Дабы сему внушению последовать, надобно вразумиться, что такое отвергнуться себя и взять крест свой. «Отвергнуться себя» не значит ли бросить свою душу и тело, как бросают ничего нестоющую вещь, без внимания, без попечения? – Нельзя так думать. Душа есть вещь очень дорого стоющая. Верную оценку ея вы слышали ныне же в сих словах Евангелия: «кая польза человеку, Аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою» (Мк.8:36)? То есть: потеря души есть потеря столь великая, что целым миром заменена быть не может. Следственно душа для человека дороже целаго мира. Как ее бросить без внимания? Нельзя думать и того, чтобы Господь повелевал нам бросить без всякаго попечения тело наше, если вспомним, что Апостол Его представляет, как дело закона естественнаго, и даже, как образ высшаго закона духовнаго, то попечение, по которому «никто же когда свою плоть возненавиде, но питает и греет ю» (Еф. V. 29); что тело наше создал Бог, и дал нам, как орудие, для действования в телесном мире, с тем, чтобы в употреблении онаго в свое время потребовать от нас отчета, «да приимет кийждо пред судищем Христовым, яже с телом содела, или блага, или зла» (2Кор. V. 10); – что наконец тело не только должно беречь и образовать для дел нужных, полезных и добрых в мире, но еще можно употребить к славе Божией, по совету Апостола: «прославите Бога в телесех ваших и в душах ваших, яже суть Божия» (1Кор. VI. 20). Можно ли пренебрегать, как маловажное, то, чрез что можно прославлять Бога? И так, что же значит отвергнуться себя? – Из сказаннаго, по необходимости, надлежит заключить, что сие не значит бросить душу и тело без внимания, без попечения, но разве отвергнуть пристрастие к телу и его удовольствиям, к жизни временной и ея благополучию, и даже к наслаждениям душевным, почерпаемым из неочищенной природы, к желаниям собственной воли, к любимым понятиям собственнаго мудрования. Что такое разумение заповеди самоотвержения есть правильное, сие усмотреть можно из намерения, с которым она произнесена. Какого намерения? – того, чтобы сделать человека способным идти за Христом. «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе». Для чего бы желающему идти по Христе не стать на сей путь по самому сему желанию, без другаго предварительнаго требования? Для чего предварительно требуется от него самоотвержение? – Видно, для того, что без сего желание идти по Христе осталось бы несбыточным. И подлинно, привязанному к любимым понятиям собственнаго мудрования сия привязанность препятствует восходить выше, и веровать истине Божественной: он не способен идти за Христом без отвержения сей привязанности, потому что без сего не вступит на путь чистой веры. Не оставляющий желаний собственной воли также не может быть последователем Христовым: ибо последование в том и состоит, чтоб избирать путь не по собственной воле, а по воле предшествующаго. И не хотящий послушанию и преданности в волю Божию пожертвовать наслаждениями душевными не есть надежный последователь Христов даже и в том случае, когда он стремится к наслаждениям духовным; Поелику он, напрягая все усилия к мерцанию света на крутизнах Фавора, потому самому еще не сопровождает Господа к спасительной Голгофе: что же сказать, если он почерпает свои душевныя наслаждения из неочищеннаго источника падшаго естества и, упорствует, когда Провидение и благодать приближаются преградить потоки его, для очищения души? – Сказал о сем суд Свой Сам Господь, когда одному из людей сего рода, изъявившему желание идти по Нем, и в то же время привлекаемому наслаждениями родственной любви, ответствовал: «никто же возложь руку свою на рало, и зря вспять, управлен есть в Царствии Божии» (Лук. IX. 62). Что пристрастный к жизни временной не может успешно совершить последования Христу, сие видно в Апостолах, которые, и после довольно долгаго у Него учения, и после столь многих чудес, не только Им, но и ими, по дару Его, соделанных, обратились от последования Ему в бегство, когда на пути Его встретились с опасностию жизни. Что пристрастный к благам жизни временной не способен последовать Христу, сего печальный опыт представляет Евангельский юноша, который хотя и сам желал вступить на путь к животу вечному, и Самим Христом призываем был последовать Ему, не последовал, но «отъиде скорбя, бе бо имея стяжания многа» (Матф. XIX. 22), и не хотел с ними разстаться. Наконец, пристрастный к телу и его удовольствиям, очевидно, есть худой последователь Христу: ибо изнеженному, обременяемому, разслабляемому оными, ему трудно подниматься на гору Господню; он охотнее обратится под гору, или воздремлет в цветах, и не далек от того, чтобы погрязнуть в блате нечистых страстей и похотей. Кратко сказать, Поелику все, что есть в сыне Адамовом, доколе не очищено, или лучше, не новосоздано Христом, обыкновенно подвержено употреблению пристрастному: то желающий быть истинным и верным последователем Христовым все, что в себе усвояет и любит, должен оставить, не в отношении к употреблению, но в отношении к пристрастию. И сие-то сокращая еще более, Господь сказал: «да отвержется себе». Другое, чего требует Господь от своего последователя, есть взять крест свой. Что такое «крест свой»? – Я уже сказал, что изречение о кресте последователя Христова предполагает крест Самого Христа, и указует на оный. И так крест наш есть нечто подобное тому, что называется крестом Христовым. И как под именем креста Христова мы разумеем, во-первых, орудие страдания и смерти Его, во-вторых самое страдание и смерть Его на кресте, в третьих, в более обширном смысле, все последование и разнообразие страданий, уничижения и постепеннаго умерщвления Его, и внутренний крест скорби, в глубоком ощущении, и еще ранее, в предчувствии видимаго креста и страдания: то и под именем креста нашего должно разуметь всякую, по судьбам Божиим, нас постигающую скорбь, лишение, уничижение, страдание и многострадальную или бедственную смерть. Не ужели, скажут, на все сие должен обречь себя каждый Христианин? – Заповедь Господня не изъясняется так строго. Не наше дело предназначать себе жребий: наш долг уметь принимать тот, который Господь нам назначает. И Христос не избирал, и не умножал себе страданий, а принял те, и в той полноте, какия, и в какой, предуставила Ему премудрость, правда и судьба Отца Его, а исполнили сыны человеческие, не ведавшие, что творили. Кольми паче нескромная и потому ненадежная была бы дерзость, обрекать себя на многое трудное нашей немощи, не могущей и малое, и легкое понести без вышней помощи. Посему-то Господь не говорит в заповеди Своему последователю, да умножит себе страдания, да распнет сам себя, но меньше, снисходительнее: «да возмет крест свой». Что такое «взять крест!» – Не убегать скорбнаго посещения; не упорствовать против онаго; быть в готовности принять оное, когда еще не постигло, послушно и безропотно принять оное, когда действительно постигает; кротко дать себя вести, как овча на заколение, по образу Агнца и Пастыря Христа, если нужно пострадать за правду; безпрекословно нести дрова для собственнаго всесожжения, как Исаак, если такова воля Отца Небеснаго, для нашего очищения и для приведения нас в обетованное пакибытие. Таковы суть условия, при исполнении которых человек может незаблужденно следовать за Христом, приближаться к Нему не внешно, а внутренно, не местом, а духом, соделываться в вере и любви общником спасительных Его страданий и смерти, и в уповании общником Его воскресения и славы. Да испытуем себя, Христиане, и да отвергаемся всего, что нас привязывает узами пристрастия к себе самим, к плоти, к миру, да будем свободны и легки, чтобы идти за Христом. Да приемлем безропотно и послушно крест свой, то есть, меру скорби и страданий, без сомнения, непогрешительно измеренную для нас Провидением, соответственно потребности нашего исправления, очищения и усовершения. Верно да ходим за Христом путем самоотвержения и креста; и верно внидем в радость Господа своего. Аминь.

121. Слово в неделю четвертую великаго поста, и в день Алексия, человека Божия

(Говорено в Алексеевском монастыре, марта 17 дня; напечатано в Христианском Чтении 1837 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

И тако долготерпев, получи обетование. (Евр. VI. 15). Недостаток терпения и постоянства в делах, предприемлемых для вечнаго спасения, некоторым кажется недостатком, по немощи человеческой, обыкновенным, и потому не очень важным. К сожалению, едва ли не правда то, что сей недостаток обыкновенен: но никак не правда, чтобы он был не очень важен. Множество душ по сему недостатку не достигают спасения: не ужели это маловажно? Кто не согласился бы войти в рай, если бы всякий мог войти в него несколькими шагами, в несколько минут или часов? И тать, и разбойник охотнее пошли бы на сию легкую и верную добычу, нежели на опасную и неверную добычу татьбы и разбоя. Но когда видят, что к вечному спасению надобно долго идти узким путем, с трудом проходить тесныя врата, – надобно постоянство, терпение, долготерпение: тогда многие совращаются на широкий путь искать временнаго удовольствия; и, как путь удовольствия законнаго и позволеннаго также не довольно широк, и средства онаго самою законностию некоторым образом ограничиваются и стесняются; то, по тому же недостатку терпения, переходят к удовольствиям непозволенным, порочным, беззаконным, и неприметно приближаются к вечной погибели. Посему благодетельно святый Апостол учит нас постоянству и терпению для достижения вечнаго спасения, и для сего указывает на пример Авраама, который «долготерпев, получи обетование». Последуем оком ума за его указанием. Вникнем в его учение. Бог повелел Аврааму оставить отечество, и идти в неизвестную землю: и в награду за веру и послушание сему повелению изрек обетование: «сотворю тя в язык велий, и благословлю тя, и возвеличу имя твое, и будеши благословен. И благословлю благословящия тя, и кленущия тя проклену, и благословятся о тебе вся племена земная» (Быт. XII. 2. 3). Авраам поверил и повиновался. Вышел из Ура; пришел в Харран. Здесь лишился отца, может быть, не от старости только, но и от трудностей путешествия. Но обетование не исполнилось. Авраам пришел в землю Ханаанскую и узнал, что это земля, обетованная ему и его потомству. Но голод изгнал его из сей земли в Египет, еще бoлее для него неизвестный, еще более опасный. Обетование становилось почти несбыточным: однако Авраам продолжал верить, и терпел. По возвращении в землю обетованную, ссора между пастухами Авраама, и племянника его Лота, заставила их разделиться: следственно Авраам сделался слабее, и тем большей опасности подвергался от соседних иноплеменных народов; и в след за тем, по случаю взятия в плен Лота в Содоме, вмешан был в войну против четырех царей. Мелхиседек благословил его, как победителя, словом: но благословение Божие, которое должно было сотворить его в язык велик, не являлось. Еще Авраам не имел обетованнаго сына, как уже предречено ему было порабощение потомства его в продолжении четырех сот лет. Надобно было долготерпение, чтобы взирать на столь продолжительныя бедствия, тогда как не видно еще было и начала благословения. Авраам поспешил иметь сына от Агари: но то была ошибка; Измаил не был сын обетования. Сыну обетования надлежало родиться от Сарры: но Сарра была неплодна; Авраам и Сарра были оба стары: какое долготерпение нужно было, чтобы еще веровать, еще надеяться исполнения обетования! Наконец обетованный Исаак родился, вырос; событие обетования Божия началось; надежда благословеннаго потомства просияла. Конец ли долготерпению Авраама? – Еще нет. Внезапно Бог требует Исаака во всесожжение: отец должен заклать сына, и в нем все свое потомство, и уничтожить Божие обетование! Нельзя довольно дивиться, как и в сем случае достало у отца верующих веры и долготерпения: но достало. Исаак принесен в жертву в послушном Богу сердце отца своего; и тем самым упрочено на жизнь и благословение всемирное и вечное. В сие время сквозь отдаление веков Авраам увидел день Христа, приносимаго в жертву живую и спасительную на кресте, «и виде, и возрадовася» (Иоан. VIII. 56), не только о своем обетованном потомстве, но и о своем обетованном вечном спасении. «Тако долготерпев, получи обетование». Может быть, некоторые подумают: что нам до Патриарха? Кто может быть другим Авраамом? – Нельзя одобрить сих мыслей. Это уклонения и отговорки от добрых подвигов долготерпения в вере, свойственныя тому самому нетерпению, непостоянству, малодушию, лености, против которых Апостол хочет вооружить нас силою примера Авраамова. Правда, что Авраам человек единственный, Патриарх, отец верующих. Но вы, дети веры, разве не дети сего самаго отца верующих? А детям прилично ли не подражать доброму отцу? Прилично ли сказать: что нам до отца? Для чего-ж и Писание говорит нам о Аврааме, и о других древних Святых, если сие до нас не касается? – Нет, сказует о путях и судьбах их то же Писание: «сия вся образы прилучахуся онем; писана же Быша в научение наше, в них же концы век достигоша» (1Кор. X. 11). Нет нужды, что мы живем почти на другом конце веков от ветхозаветных Патриархов; их примеры не так далеки от нас, как их времена; их приключения так ведены были Провидением, что между тем, как они шли к исполнению данных им обетований временных и вечных, они показывали нам стези к нашему вечному спасению; и для сего самаго их приключения описаны в священных книгах. Дело не в том, чтобы буквально и чувственно повторять то, что в них видим: Бог «удоволи нас служители быти нову Завету, не писмене, но духу» (2Кор. III. 6). Надобно примечать в Ветхозаветных Святых дух веры, который издалеча приближал их к грядущему Христу, и перенимать оный, как наследие, законно следующее нам, верующим во Христа пришедшаго. Итак должно смотреть на долготерпение Авраама в вере, и побуждать себя постоянно и терпеливо упражняться в делах веры и спасения, поколику немощь наша позволит, паче же, поколику благодать дарует. Разумеется, что не один Авраам подает в сем пример, но и многие, если только не все, угодившие Богу. Непосредственный сын и наследник обетования Авраамова, Исаак, не так же ли, как отец, «долготерпев, получи обетование» благословеннаго потомства? Он должен был, не колеблясь в вере, претерпеть двадцатилетнее неплодство Ревекки, опасности и обиды от Герарцев, наконец слепоту, которая воспрепятствовала ему дать, как он хотел, благословение первенцу природы, Исаву, но в то же время, при его долготерпении веры, способствовала дать неотъемлемое благословение избранному первенцу благодати, Иакову. И благословенный Иаков, котораго Сам Бог обещал «не оставить» (Быт. XXVIII. 15), не должен ли был долго терпеть смертельную вражду старшаго брата, двадцатилетнюю работу в доме неблагодарнаго Лавана, опасности нападений, разнообразныя огорчения семейственныя, лишение сына любви и надежд, Иосифа, наконец тягость глада и трудное в старости переселение в необетованную землю Египетскую, в которой надлежало страдать его потомству, о чем предсказание, деду его бывшее, не могло быть и ему неизвестно? Кто не знает, сколько должен был претерпеть Иосиф, чтобы достигнуть спасения своего, и своего племени? Он претерпел вражду братьев, рабство, клевету, узы, темницу. Моисей, чтобы соделать временное спасение своего народа, во образ нашего вечнаго спасения, также должен был всю жизнь терпеть, то сороколетнее добровольное изгнанничество, то трудную борьбу с ожесточением Фараона, то, почти непрерывную борьбу с препятствиями природы, и с непостоянством и неверностию своего народа. Но поспешим от дальних образов к примерам более близким. Апостолы, мученики, преподобные, сколько долготерпели, в проповедывании Евангелия, в страданиях за веру, в подвигах духовной жизни! Послушаем хотя одного святаго Павла, о себе разсказывающаго: «от Иудей пятькраты четыредесять разве единыя приях», то есть, в пяти разных случаях получил по тридцати девяти ударов; «трищи палицами биен бых, единою каменьми наметан бых; трикраты корабль опровержеся со мною; нощь и день во глубине сотворих; в путных шествиих множицею: беды в реках, беды от разбойник, беды от сродник, беды от язык, беды во градех, беды в пустыни, беды в мори, беды во лжебратии, в труде и подвизе, во бдениих множицею, во алчбе и жажди, в пощениих многащи, в зиме и наготе» (2Кор. XI. 24–27). Вспомним наконец и долготерпение собравшаго нас ныне во храм сей Человека Божия. Дом, богатство, родителей, невесту оставил чудный Алексий, избирая тесный путь спасения, семнадцать лет провел без жилища, между нищими в притворе церковном; и, что еще труднее, «пробысть», как сказует повесть жития его, «приснопамятный в отчем дому неведом, сице худый и изнуряем, от врага побораем, от любве сродников разжигаем, и от рабов своих поругаем, не десять дней или сто, но лет семнадесять всецелых» (Пролог.). Какая решительность в намерении спасения, какое постоянство в исполнении, какое терпение в искушениях! Наша леность неохотно смотрит на таковые примеры долготерпения в вере. Она охотнее ищет примеров тому, как бы спастись легче и скорее. Правда, безконечно-милосердый Бог сделал возможным и сие, дабы никакой грешник, ни в каких обстоятельствах, не имел причины отчаяваться. В Евангелии видим, как несколько слов покаяния и веры отверзли разбойнику рай. Но при сем не оставим без внимания и того, что сей пример в некоторых обстоятельствах безпримерен, именно в том, в какую неожиданную близость судьба поставила погибающаго со Спасителем, без возможности удалиться от Него пригвожденному ко кресту

555

, и в какия чудесныя минуты благодати. Приметим также и то, что покаяние, не поздное для разбойника на кресте, поздно было для другаго, в тех же самых обстоятельствах, в те же самыя благодатныя минуты; что спасенный разбойник обратился ко Христу один, в противоположность нераскаянию Архиереев, Князей, Фарисеев, Книжников, Старейшин, целаго Иерусалима. Кто дерзнет сказать, что легче и надежнее к исполнению сие быстрое, ничем неудержимое возникновение из погибели во спасение, нежели достижение спасения постепенным шествием по пути покаяния и самоисправления, с терпением и долготерпением? Для успокоения нашей лености и непостоянства, мы говорим, что Бог приемлет и тех, которые часто падают. Так, Он приемлет и сих: но прежде усматривает, по немощи ли они падают, по неведению ли, по соблазнам ли и претыканиям невольным, или напротив, по нерадению, по пристрастию к порокам, в которые падают, не смотря на свидетельство совести против беззаконий, в которыя падают. Есть падающие, которым поспешает помощь благодати: и есть падающие, к которым пренебреженная ими премудрость Божия посылает достойное их слово: «убо и Аз погибели вашей посмеюся; – будет бо, егда призовете Мя, Аз же не послушаю вас; взыщут Мене злии, и не обрящут» (Прит. I. 26–28). Если бы ты испытывал человека, котораго намерен принять в свой дом; и если бы он, несколько минут занимался тем, что ты ему поручаешь, а потом на целый день, или более, обращался к тому, что ему нравится, что тебе противно, что несообразно с порядком твоего дома: не ужели ты бы его принял? Как же думать, что всесвятый Бог менее нас печется о Своем вечном доме, о небесном граде Своего Царствия, да «не имать в него внити всяко скверно» (Апок. XXI. 27)? Как же думать, что Он доволен будет человеком, который на минуту вспоминает Его, и на целый день, или еще на многие дни забывает; который несколько дней как нибудь постится, и потом на год предается невоздержанию; который одним и тем же языком теперь «благословляет Бога и Отца, и потом кленет человеки, бывшия по подобию Божию» (Иак. III. 9); который после покаяния безпечно возвращается ко греху, и после греха так же безпечно не спешит к покаянию; в котором не только нет готовности, ни желания, ради веры и любви к Богу и Христу, претерпеть всякую скорбь, всякое лишение, всякое бедствие и самую смерть, но который не имеет твердости, для благоугождения Богу, победить страсть, исправить неправильную склонность, отвергнуть худую привычку, предпочесть дело благочестия делу собственной корысти или честолюбия; который, даже после посвящения себя Богу особенным обетом, так же, как без обета, живет миру и работает суете его? Да уповаем, Христиане, на благодать Божию, обещавшую и подающую нам спасение: но при том «да не лениви будете, но подражатели наследствующих обетования верою и долготерпением» (Евр. VI. 12). Аминь.

122. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Чудове Монастыре, Марта 25 дня; напечатано в Христианском Чтении 1835 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

И исповедуемо велия есть благочестия тайна, Бог явися во плоти, оправдася в Дусе, показася Ангелом, веровася в мире, вознесеся во славе. (1Тим. III. 16). Благоговейно воспоминаем и торжествуем мы ныне тот единственный во временах день, то великое мгновение, когда велия благочестия тайна: «Бог во плоти», не в слове только, но в силе Вышняго, принесена Архангелом Гавриилом на землю, скрыта в чистом сердце и в приснодевственной утробе Преблагословенныя Марии, запечатлена смиренным Ея молчанием. После сия «тайна, сокровенная от век и от родов» (Кол. I. 26), превратилась во всемирную славу: но тем не менее и теперь еще остается тайною. «Велия есть благочестия тайна, Бог явися во плоти». Дивились, без сомнения, сей тайне и на небесах, когда она там открылась; когда Иисус Христос, воскресший, и возносящийся, дабы сести одесную Бога Отца, «показася Ангелом», в невиданной ими славе Богочеловека. Небесное удивление, как и все небесное, прекрасно. Дивились Ангелы тайне и славе Богочеловека: но не смущались. Вопрошали: «кто есть сей Царь славы?» но не любопытствовали, не сомневались; желали знать, чтобы благоговеть; и прежде нежели провозглашено им разрешение вопроса их: «кто есть сей Царь славы», они уже принимали Его, как Царя славы; потому что уже взывали: «возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы» (Псал. XXIII. 7–8). Чем более непостижимою видят они тайну: тем более находят ее достойною непостижимаго Бога, тем более благоговеют, тем более славят Бога, тем более просвещаются Его славою, и блаженствуют. Там ведение и слава не противоречат и не завидуют тайне: и тайна до безконечности умножает славу и свет. Но земля так ли приемлет дивную тайну Бога во плоти, – земля, для которой собственно сия тайна и изобретена, и употреблена, и сокрыта, и открыта, и низведена, и вознесена, и предана позору, и прославлена? – Воистинну благословенна в женах единственная Пресвятая Дева, которая представила Себя достойным хранилищем пришедшей с небес тайне, чтобы она не обратилась вспять, как наполненный сокровищами корабль от берега, не имеющаго пристани; – которая, быв возводима в превыспренний сан Богоматери, не попустила своему помыслу, ниже на один волос, подняться из глубины смирения; – которая умела обнять безконечное Слово Божие столь малым словом человеческим: «се раба Господня, буди мне по глаголу твоему» (Лук. I. 38). После Ея, благословим и тех, которыми тайна Бога во плоти «веровася в мире», которые оную с верою приняли, верно сохранили, проповедали всем народам; – чрез которых она, в неизменной чистоте, в неуменьшенной силе, и до нас достигла. Но это те, которые хотя и «в мире суть» (Иоан. XVII. 11), однако «не суть от мира» (Иоан. XVII. 14). А мир? – Он не хотел было принять спасительной для него тайны Божией: по слуху о ней, он возстал было в тревоге, чтобы подавить ее, чтобы затьмить ее лжами, запутать вымыслами, покрыть

556

презрением и клеветами, чтобы преградить ей путь мечем, залить ее кровию ея свидетелей, погребсти в их могилах, сжечь в огне, потопить в воде, истребить всеми возможными способами истребления. Не удалось! Вопреки усилиям мира, тайна Бога во плоти превратилась, как я уже сказал, во всемирную славу. Но и теперь сколько еще людей, которые или не познали сей тайны, или, познав, не приняли! И что еще прискорбнее, даже между теми, которые получили оную по наследству от отцев и праотцев, или остаются, или вновь являются такие, которые не знают, что делать с сею непонятною тайною; спрашивают, то с любопытством, – почему для спасения человеческаго рода употреблено столь необычайное средство – воплощение Божества; то с сомнением, – неужели без сего не возможно спасение человека. А где любопытство, там еще нет чистаго ведения; где сомнение, там еще нет полной веры. Тайна гонит от себя прочь любопытство по тому самому, что есть тайна. Она призывает к себе веру: впрочем не возбраняет ей мимоходом пользоваться пособием скромнаго размышления, для снятия с ея пути претыканий, которыя бросает на него сомнение. Если посему осмелиться размышлять о потребности воплощения Сына Божия нас ради человек, и нашего ради спасения: то верующий может положить в основание своего размышления следующия изречения Самого Иисуса Христа. Первое изречение: «никтоже знает Сына, токмо Отец; ни Отца кто знает, токмо Сын, и емуже Аще волит Сын открыти» (Матф. XI. 27). Что без познания Бога нельзя быть спасену и блаженну, в том не усомнится никто здравомыслящий. Но если сокровище Богопознания лежит сокрыто во внутренности самаго Божества, недоступно по недосязаемой высоте Его; если взять из онаго себе на потребу спасения может «токмо» тот, «емуже Аще волит Сын» Божий "открыти"; а между тем и Самого Сына Божия, Который «волит открыти» человеку Богопознание, «никтоже знает, токмо Отец»: то как же может совершиться спасительное открытие Богопознания? – Надобно, чтобы Сын Божий, из недоведомости Божества, которая превыше всех образов познания, так сказать, выступил в некие познавательные образы, как Он и нарицается «образом Бога невидимаго» (Кол. I. 15). Но в какие образы? – Конечно, ближе к Божеству, в духовные. Положим так. Чрез сие начинает быть понятным, как совершается откровение Богопознания небесное, в духовном, Ангельском мире. Но земля не то, что небо; и человек не то, что Ангел. Особенно в настоящем состоянии земли и человека, небо и Ангел закрыты для земли и человека: следственно и откровение Богопознания, свойственное небу и Ангелам, не было бы еще откровением для земли и человека. И так надобно, чтобы Сын Божий, когда Он «волит открыти» спасительное Богопознание нынешнему человеку, снизшел еще, и вступил в образы познания, ближайшие к человеку; чтобы Слово Божие, не преставая быть Словом Божиим, вступило в образы человеческаго слова; чтобы «образ Бога невидимаго», не преставая быть тем, что Он есть, вступил в образы видимые для ока земнороднаго ума; чтобы Он явился или в образах преходящих, – и вот откровения и видения Святых: или в образе пребывающем, – и вот воплощение Сына Божия. Второе изречение: «никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною» (Иоан. XIV. 6). Что значит приити к Богу? – К Богу, Который «во свете живет неприступнем, егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (1Тим. VI. 16) в существе Его, – конечно не может человек придти ни ногами по земле, ниже крилами по воздуху. Что же значит приити к Богу? Приходят к тому, от кого бывают удалены: но как можно и удалену быть от Бога вездесущаго? – «Дух есть Бог» (Иоан. IV. 24): духовно должно быть и шествие к Нему. Духовное удаление и приближение происходит преимущественно в воле. Волею греховною, злою, человек удаляется от Бога, как и сказано в Писании: «греси ваши разлучают между вами и между Богом» (Иса. LIX. 2). Волею покаянною и благою человек приходит к Богу. И сего-то не может быть без воплощеннаго Сына Божия, как Он Сам сказует: «никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною». Если ты спросишь: для чего-ж бы человеку не приити к Богу одною собственною волею, которая свободна? ответствую: в добрый час! Сделай опыт. Но если будешь внимателен: то, без сомнения, найдешь и признаешь то, в чем признавались лучшие нас с тобою: «еже хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю; не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю» (Рим. VII. 18–19). Как ни странно пред глазами разума сие противоречащее само себе явление в человеческой природе; но оно давно замечено даже и теми, которых сему наблюдению не научило Христианство: и если вникнуть глубже в причину онаго, то можно удостовериться, что так и должно быть при известных обстоятельствах. Источник добра и силы есть един Бог. Если человек стоит в добре, и чрез то в общении с Богом: то он непрестанно почерпает из Бога силу делать добро; и потому как свободен желать добра, так и силен делать оное. Но если он допустил себя до греха, и чрез то вошел в разлучение с Богом: то, по мере удаления от Бога, уменьшается для него удобность почерпать от

557

Бога силу; и потому, когда воля его, по природной свободе своей, делает обратное движение к добру и к Богу, сила делать добро не отвечает хотению делать оное; и человек не может приити к Богу сам собою, без особеннаго, чрезвычайнаго низведения к нему силы Божией; – без такого посредства, которым бы разстояние между Богом и человеком было наполнено, разделение уничтожено, общение, ничем не пресекаемое, возстановлено; – без посредства, которое бы с совершенным единством касалось обеих разделенных сторон, – Бога и человека. И такое посредство есть Богочеловек. Третие изречение: «тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный» (Иоан. III. 16). Бог не может делать ничего излишняго и ненадобнаго: ибо сие было бы не сообразно с Его премудростию. Итак, если Бог дал Единороднаго Сына Своего миру: то видно, сие было нужно. Для чего? – Для того, как сказует Сам Сын Божий, «да всяк веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный». Не ужели иначе погиб бы мир, и не имел бы живота вечнаго? – видно, так. Почему? – Чтобы сделать сие, по возможности, понятным, взойдем мыслию к началу тварей. В книге премудрости написано: «Бог смерти не сотвори» (Ин. I. 13). Сию строчку из книги премудрости Божественной без затруднения может переписать в свою книгу всякая премудрость человеческая, если она не совсем лишена понятия о Боге Творце всесовершенном. Бог есть чисто жизненное начало. Тварь, как тварь, подвержена переменам: но ея перемены, в творении и под управлением всесовершеннаго Творца, могут быть устроены в порядке, к совершенству, без страдания, без разрушения грубаго, нечистаго, мертваго, даже в случае разрешения оных на составныя начала, которое может происходить легко и приятно, как например (поколику

558

можно найти примеры в нынешнем несовершенном устроении тварей), разрешение чистаго елея в свет, или разрешение ладана в благовонное курение. Откуда же безпорядок, безобразие, нечистота, страдание, разрушение, тление, словом: смерть? – Мне кажется, что и естественное разсуждение не найдет на сие сказать ничего другаго, как то, что говорит откровенное Богом учение: «грех в мир вниде, и грехом смерть» (Рим. V. 12). Грех, как отлучение от Бога, есть вместе «отчуждение от жизни Божия» (Еф. IV. 18), и следственно, раньше или позже, – смерть для существа телеснаго, разрушимаго, временная, а для духовнаго, неразрушимаго, вечная, потому что, кроме Бога, нет, и никогда не будет, другаго источника жизни. Таким образом грех и смерть ручаются в мире друг за друга, что они тут. Видишь ли владычествующий в мире грех: ты можешь сказать: мир находится на пути смерти. Видишь ли в нем смерть: ты также можешь сказать: мир, видно, согрешил, и идет к погибели. Кто не так слеп, чтобы не видеть в мире владычества ни того, ни другаго, ни греха, ни смерти; тот может понять, сколь нужно миру избавление от погибели, дарование вновь вечной жизни. И для сей-то потребности, Бог «Сына Своего Единороднаго дал есть». Смерть и погибель приходят на человека, и как естественное следствие удаления от Бога, и вместе, как действие правосудия Божия над грехом. Посему для спасения человека нужно, во-первых, удовлетворить правосудию Божию (потому что никакое свойство Божества не может лишено быть свойственнаго ему действия; и потому что объявление безусловнаго прощения или ненаказанности, стоящаго уже на пути греха человека всего легче повело бы далее по сему пути, и следственно не ко спасению, а к погибели); – во-вторых, вновь ввести в человечество жизнь Божию, которая бы воцарившуюся в нем смерть победила и уничтожила. Требования трудныя, и естественно невозможныя! Удовлетворить правосудию Божию значит предать грешника вечной смерти: за сим совершенно исчезает для него возможность вечной жизни. Как и приближить жизнь всесвятаго Бога к человеку грешнику? Столь резкая противоположность сближаемых крайностей более угрожает истреблением недостойной твари, как сена от огня, нежели обнадеживает спасением. Что же творит Бог чудес? Он вводит Свою Ипостасную жизнь, Своего Единороднаго Сына, в малую, избранную долю человеческаго естества, долгим, сокровенным действием судеб Его приготовленную, от заразительной примеси греха предохраненную, соединяет Божество и человечество в единую Ипостась Богочеловека; низводит облеченное человечеством Божество в состояния человеческия, кроме греха, даже в немощи, в страдания, в смерть. И что же? – Правосудие Божие всесовершенно удовлетворено, потому что в лице Богочеловека человечество понесло присужденную себе смерть, и понесло вполне, так как и мгновение смерти Богочеловека, по соприсутствию вечнаго Божества, равняется вечности; на удовлетворении правосудию основано право Искупителя, простить кающагося грешника, без пагубной надежды ненаказанности для некающагося; и в то же время жизнь Божия, низшедшая в глубину человеческой смерти, но смертию по своему естеству не одержимая, из глубины смерти сияет во все умершее грехом человечество, и вносит вечную жизнь во все души, которыя ей открывают себя верою, а не отражают ее от себя неверием и ожесточением. «Тако возлюби Бог мир». Сии размышления дают место вопросам: как же человек жил, делал добро, познавал Бога еще прежде, нежели совершилось воплощение Божества? Как живут, делают добро, познают Бога и теперь человеки, не пользующиеся плодами воплощения Божества? Вопросы, достойные внимания. Тем, которые не довольно проникли во внутренность тайны Бога во плоти, чтоб изнутри видеть ея живоносный свет, испытывать ея спасительную силу, разрешение предложенных теперь вопросов может, по крайней мере, отвне показать величие сей тайны, которая одна зиждет из человеческаго рода стройное здание, с удивительным единством в разнообразии, простирающееся по всем размерам пространства и времени, и высотою своею теряющееся в небесах; и вне которой человечество представляет безпорядочныя развалины, редко где и когда несколько возвышающияся, вообще же раздробленныя, разсыпанныя, едва поднимающияся над землею. Как жил человек до Христа? – Жил в первоначальной чистоте своего сотворения, посредством общения с Богом Словом, в Котором «живот бе, и живот бе свет человеком», "в начале" также, как и всегда после (Иоан. I. 1–4). А с того времени, как грех разлучил человека от Бога, до Христа, если человек, уже «мертвый прегрешеньми» (Еф. II. 5) внутренно, жил еще внешно; и если являлись еще в нем и некоторые проблески жизни высшей: то жил он, во-первых, останками жизни, преподанной ему от Бога в начале, подобно как живет черенок, отрезанный от живаго дерева, до истощения в нем живаго сока, или до привития его вновь к живому дереву; во-вторых, жил предварительными начатками жизни Христовой, которых можно искать далее колыбели Вифлеемской, и ранее благовещения Назаретскаго, можно сказать, окончательнаго, а не начинательнаго: ибо в то самое время, как жизнь первоначальная повреждена грехом, нужно было ввести в человечество врачевство Христово; и оно введено словом перваго благовещения о воплощении Бога Слова: «семя жены сотрет главу змия» (Быт. III. 15); и с того времени начало и непрерывно продолжало действовать благодатно, как можно примечать в Патриархах и Пророках. Что касается до естественной жизни человечества, поврежденной грехом; можно ли не примечать, и в прежних временах, и ныне, как она идет не к совершенству, но к разрушению и смерти; как она с течением веков сократилась в летосчислении личнаго жития; как она растрескалась и разселась на несвязныя глыбы

559

, которыя называют племенами и народами; как она во многих чуждых Христа народах, низпала до самых низких степеней жизни скотской и зверской. Как человек познавал и познает Бога, делал и делает добро до Христианства и без Христианства? – Мой ответ один: если познавал Бога, то познавал останками первоначальнаго света в разуме, при помощи благочестиваго предания; если делал что-нибудь, в некотором смысле, доброе, то останками первоначальной доброты в воле. Падением человека во грех, образ в нем Божий сокрушен, но не совсем истреблен и уничтожен; вечное Солнце зашло в душе его, но некоторые лучи зари от Него еще касаются высот ея. И при сем уменьшившемся свете, «невидимая Божия от создания мира твореньми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. I. 20) «Языцы, закона не имуще, естеством законная творят; – являют дело законное, написано в сердцах своих» (Рим. II. 14–15). Но скажут, может быть: если естественно есть в роде человеческом хотя некоторое познание Бога, и хотя некоторое делание добра: то не мог ли бы он естественными же средствами, при продолжаемых усилиях и взаимном содействии, быть возвышен, усовершен и спасен? Ответ на сие не очень труден: ибо опыты готовы, надобно только указать на них. Род человеческий, до Христианства, в продолжение нескольких тысяч лет имел довольно простора испытывать естественныя свои усилия. Что же он выработал? – После древнейших преданий о едином Боге, о непорочности райской, или, как говорилось у язычников, о золотом веке, – многобожие, идолопоклонство, пороки и злодеяния, которых одне названия ужасают противуестественностию

560

, как например, не только человекоубийство, но и детоубийство, и отцеубийство, и человекоядение. Мир языческий, жалкий в невежестве, когда переходит в образованность, становится отвратительным по разврату, который обыкновенно идет рядом с нею, и обращает ее в свое орудие. Что сделала языческая философия? Привела ли она хотя один языческий город или деревню в познание единаго Бога? Не она ли напротив изобрела сомнения о бытии Бога и добродетели? – Во времена Христианства легко было разуму зажечь многие фокусы естественнаго знания при солнце откровения Божественнаго: но и в сии времена, естественный разум, вознамерясь действовать без Христа, не лишил ли себя самых останков духовнаго света, не посрамил ли себя неистовством, котораго и в язычестве не видано, именно, государственным законом провозгласил-было безбожие? Пусть назовут сие случайным припадком, частным безпорядком, злоупотреблением разума в немногих людях, обладаемых страстями, только наружно представившимся в обширном виде: не спорю, если хотите

561

; но если это злоупотребление, безпорядок, болезнь; то где же благоупотребление, порядок, здравие разума естественнаго, без высшаго управления откровением, без врача Христа? Пусть покажут, если могут, в более обширном, или хотя не в меньшем виде, общественное действование такого разума к совершенству и блаженству рода человеческаго! И кто может поручиться, что его злоупотребление, безпорядок, болезнь не возвратятся многократно, в новых, по обстоятельствам, видах, с новою жестокостию, если вы оставите его без высшаго попечительства, и предоставите ему независимое владычество; если, прежде несбыточной от него заслуги, провозгласите его спасителем рода человеческаго? Поистине, довольно печальных опытов для удостоверения, что самоспасение человечества, естественными средствами и усилиями разума, есть не более, как мечтание и болезненный бред духовно недугующаго человечества. Лучший и действительно спасительный подвиг разума человеческаго к совершенству и блаженству человечества может состоять только в том, чтобы безпристрастно изведать и измерить свои силы, средства, недостатки, для сей великой цели; понять возможность, признать потребность откровения свыше; приближаться «к велией благочестия тайне», положить к ея стопам свое оружие и свой венец; и предать себя в благородный плен, в свободное послушание вере в «Бога явльшагося во плоти». Христиане, чада Веры, наследники Откровения, хранители тайны Божией! Благословим Бога таин и откровений. Прославим Богочеловека, Начальника и Совершителя веры. Сохраним тайну Божию, толико снисходительно нам вверенную. Помыслим также при сем, что неприлично было бы хранить тайну благочестия в душе и жизни нечистой. Должно хранить святое и Божественное сокровище в ковчеге от злата чиста, – «таинство веры в чистой совести» (1Тим. III. 9). Аминь.

123. Слово в день рождения Его Императорскаго Высочества, Наследника престола, Государя Цесаревича, Великаго Князя, Александра Николаевича

(Говорено в кафедральной церкви Чудова Монастыря, апреля 17 дня; напечатано в Христианском Чтении 1835 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

Блюдите, да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам: яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго. (Матф. XVIII. 10). Слава и благодарение Царю Царствующих! День рождения Благовернаго Государя Цесаревича, Наследника Престола, возвращается к нам, сыны России, не только с обычною радостию, но, можно сказать, с радостию возрастающаго

562

торжества. Его жизнь является нам, не только как благословенная отрасль благословеннаго корени, не только как цвет прекрасный, блистающий изящными качествами наследственными, но уже и как цвет, оплодотворенный достойным высокаго рождения и назначения воспитанием. Первенец и Наследник Царя, по сему самому, очевидно, выше всего в царстве: но не видали ль вы, как Он являлся сперва в рядах простых воинов, потом пред их рядами в низших степенях военнаго начальствования; как знаки сих степеней, один по другом, приобретал Он успехами в преподаваемом Ему воспитании; как самое имя Цесаревича получил Он не только как свое достояние, по праву Наследника Престола, но и как награду, по времени, по заслуге? Так руководствовал и руководствует Его благопопечительный Родитель, чтобы в Наследнике Престола образовать Наследника Отеческих доблестей: и собственною, так сказать, рукою возводя Его к сему совершенству, сим же самым подает высокое, но всем понятное, и для всех убедительное, наставление родителям и детям. И сие-то подает теперь и мне мысль предложить, для обыкновеннаго круга жизни, несколько размышлений об особенном внимании, какого требуют дети и их воспитание. Общее правило: пекись о детях, не требует долгаго учения и многих доводов. Его проповедует природа. Она говорит в сердце родителей в пользу детей; и не удивительно: жизнь родителей чувствует свою отрасль в жизни детей, и естественно хочет, чтобы она расла и цвела. Но, что более удивительно, природа в самых детях говорит за них, и еще прежде, нежели они говорить умеют: вид младенца умягчает и не родительское сердце, и, если он безпомощен, влечет к тому, чтобы оказать ему помощь. Безсловесныя проповедуют человеку попечение о детях. Большая часть из них питают своих детей; охраняют с заботливостию и ревностию, переходящею в ярость, и даже с опасностию своей жизни: а некоторыя и учат своих детей тому, что принадлежит к свойственному их жизни совершенству. Но человека сильнее, нежели безсловесных, влечет природа к попечению о детях внутренним побуждением, и нудит необходимостию внешнею. В безсловесных привязанность к детям оканчивается с незрелостию их возраста: в человеке она простирается далее, и остается навсегда. Дети безсловесных скорее и с меньшими пособиями выходят из состояния безпомощности и незрелости, нежели дети человека. Если бы при сем земечании вздумалось кому спросить: не обижен ли таким образом человек в сравнении с безсловесными? – На сие не обинуясь отвечать можно: нет. И во-первых, потому, что некоторыя несовершенства рождения и жизни человека, нами примечаемыя, не принадлежат к первоначальной, чистой природе человека, но, как показывает священное предание, суть последствия и признаки ея повреждения прародительским грехом, в начале произвольнаго, а потом уже наследственнаго. Во-вторых, потому, что как безсловесныя тем более пособий к жизни должны были получить от природы, чем менее способны увеличить оныя своим действием, не имея разума; так напротив человека нужно было не слишком ограждать пособиями природы, чтобы не стеснить поприща, предоставляемаго разуму его и свободе. Если бы пособия и побуждения природы так же властно, и так же легко, как безсловесных, двигали человека к целям жизни: то что было бы делать его разуму? Где была бы его свобода? Где достоинство разумнаго и свободнаго выбора, заслуга, добродетель, а следственно и высокое нравственное блаженство свободнаго существа? Дорого же, скажут, покупается совершенство человеческой жизни, всегда только искомое, очевидно жалким несовершенством ея начала! – Да, может быть, не дешево; за то и покупается драгоценное. Какая цена может быть довольно дорога, чтобы купить небесное совершенство, к которому приготовляется человек на земли? Но и самыя низшия совершенства земной жизни человека не бывают так малы, чтобы можно было пожелать променять оныя на подобныя совершенства жизни безсловесных. Захотел ли бы, например, человек променять свой прекрасный, или даже простой, дом на жилище бобра, или гнездо птицы, хотя сии последния одним побуждением природы, легче, нежели дела человеческаго разума, устрояются без архитектора, без каменщика, без плотника, без денег? Сие мимоходное оправдание судьбы человека в несовершенстве его рождения, не отводит меня от цели настоящаго размышления, но ведет к оной. Если человек раждается более прочих животных безпомощным, и более их требует пособий к усовершенствованию своей жизни: то особенная судьба человечества говорит родителям: попекитесь о детях. Если природа не так усильно обработывает человека, потому что не хочет владычествовать над ним, как над рабом; потому что доверяет обработать его разуму и свободе; а разум и свобода в человеке открываются не вдруг, и не без помощи, но требуют пособия от разума прежде открытаго, и направления от свободы прежде испытанной и обработанной: то достоинство разума и свободы говорит родителям: попекитесь о детях. Если человек, зачатый в беззакониях и рожденный во грехах, должен быть очищен и возведен к совершенству небесному, то жалкое начало, и высокое назначение, вдруг, и печальным, и торжественным голосом, говорит родителям: попекитесь о детях. Но там, где глаголет Христос, всего лучше послушать, что Он глаголет. "Блюдите, – глаголет, – да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам, яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго». Сие сказал Он Апостолам, когда, «призвав отроча, постави е посреде их» (Мф.18:2): и потому, хотя оное изречение, в высшем знаменовании, в качестве притчи, относилось к младенцам веры, но оно сказано было не мимо и естественных младенцев, из коих один был видимым и непосредственным предметом слова Господня, и особенно не мимо детей Христианских, которые обыкновенно суть и младенцы веры, по крещению. Посему каждый раз, когда Господь рукою Своего Провидения поставляет пред вами дитя, когда оно вам родится, или вверяется вашему попечению властию и законом, или приводится в руки ваши нуждою и безпомощностию, вы можете предствалять себе, что Господь смотрит на оное, и говорит вам: «блюдите, да не презрите единаго от малых сих». И как сильно подкрепляет Он сию заповедь! «Аминь бо глаголю вам, яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго». То есть: «Ангели» служат хранителями детей; следственно имеют к ним внимание, заботятся о них, уважают их: как же вам оставлять их без попечения, без внимания, в пренебрежении? Ангели их «на небесех», и нисходят для них на землю: вы ли не захотите наклонить вашу земную гордость к их малому возрасту? Ангели их «выну видят лице Отца небеснаго», и от сего блаженнаго созерцания обращают взор к пеленам и колыбели, и слух к плачу или лепетанию младенца: вам ли покажется или скучным, или малым делом попечение о малых сих? И кто же посылает Ангелов к младенцам человеческим? Кто, как не Сам Творец Ангелов и человеков? Подумайте же: небо приходит в движение, чтобы сберечь на земле жизнь или непорочность вашего младенца; а между вами нет ли таких, которые без сострадания слышат вопль младенца на коленях нищеты, которые смотрят на возрастание собственных детей не с большим вниманием, как на траву, растущую в поле? Пожелаем, чтобы не нашлось столь жестокосердых, или столь нерадивых, и не станем более говорить о них. Держась слова Господня, скажем несколько слов о том, как осмотрительно должно быть внимание к детям, и попечение о них. «Блюдите, да не презрите единаго от малых сих». Остерегайтесь, чтобы такое пренебрежение не прокралось, тогда как вы не расположены предаться оному с сознанием. "Блюдите", родители и воспитатели, «да не презрите единаго от малых сих», которых вы родили, которых вы воспитываете. Вы, может быть, не подозреваете и возможности сего презрения: потому-то и сказано: будьте осмотрительны, остерегайтесь, "блюдите". Небрегут о детях, если они по опыту принадлежат кормилице, няне, надзирателю, надзирательнице, более, нежели отцу и матери, и более, нежели то нужно. Природа, или лучше, Творец природы, одной и тойже особе матери дает и млеко кормилицы, и заботливость няни. Правда, что разделять сии служения не редко, больше или меньше, заставляют, то немощь матери, то ея другия обязанности; но если сие делается только по склонности к беззаботной жизни, по необдуманному подражанию примерам подобной безпечности: то лучше бы подумать доброй матери, отнимать ли мать вдруг у двух младенцев, – и у младенца кормилицы, и у своего собственнаго, и заставлять ли своего младенца пить из груди кормилицы, можеть быть, тоску по оставленном ею собственном детище, вместо того, чтобы он пил любовь из груди своей матери. Мать, которая кормит и носит на руках своего младенца, отец, который в минуты отдыха от своих дел, также берет его на руки и учит его первым наименованиям того, что священно и любезно, – «блюдите, да не презрите», – они делают и прекрасное и важное дело: они наслаждаются сими занятиями, дитя также наслаждается; и в тоже время любовь и доброта родительская непрестанно сеет в сердце дитяти семена детской любви и доброты, и ранним и обильным сеянием приготовляет многоплодную жатву. Небрегут о детях, если хотят только забавлять их, и забавляться ими, и особенно тогда, как настает время более учить их, нежели забавлять. Такое неосмотрительное обращение с детьми обличает, и совет против онаго подает древний Мудрец в следующих изречениях: «ласкай чадо, и устрашит тя; играй с ним, и опечалит тя. Не смейся с ним, да не поболиши о нем. Накажи сына твоего, и делай им, да не в безстудии его поткнешися» (Сир. XXX. 9–10, 13). Премудра и спасительна та родительская любовь, которая, стесняя саму себя, несколько удерживает ласку к детям, несколько скупится на утешения им, чтобы сберечь сие в поощрение и в награду их послушанию, или успехам в полезном учении. Небрегут о детях, если и учат их, но более приятному, нежели полезному. Искусства и познания приятныя доставляют жизни человеческой, так сказать, приправы и лакомства, а не хлеб и пищу: не странно ли было бы заботливо собирать к столу, как можно более, приправы и лакомств, и не заботиться о том, будет ли хлеб и пища? Небрегут о детях, если старательнее учат их полезному для жизни временной, нежели спасительному для души безсмертной; если тщательнее меблируют их голову набором слов и понятий, нежели возделывают вертоград их сердца, исторгая из него дикия травы неправильных склонностей и привычек, насаждая в нем благия чувствования к

563

добродетели, ограждая его от ветров легкомыслия и от бурь страстей; если при воспитании не довольно помнят и не довольно употребляют в дело, сколь важное само в себе, столь же благодетельное для всех отраслей познания, начало учения: «начало премудрости страх Господень; разум же благ всем творящим его» (то есть: хорошия познания хороши для тех, которые употребляют их на хорошия дела); «благочестие же в Бога начала чувства» (Прит. I. 7). Вы обработываете в детях будущих граждан, воинов, словесников, письмоводцев, художников, промышленников: хорошо; но «блюдите, да не презрите» – не пренебрегите того, что еще лучше, того самаго, в обработывании чего хотят помочь вам "Ангели их", которые «на небесех выну видят лице Отца вашего небеснаго», – не пренебрегите образования в них сынов Церкви, приготовления будущих граждан неба. Предоставляю слушающим продолжить сии размышления: ибо имею причины думать, что внимание к предмету сих размышлений, то есть, к воспитанию детей, довольно распространяется. Пример Царя, благословеннаго Отца и благопопечительнаго Воспитателя, и пример Первенца Царева, расширяющаго юныя крила во след великоорлему полету Родителя, величественно и усладительно светит и родителям, и детям, и воспитателям, и воспитываемым; и благодетельная попечительность о воспитании детей простирается от высших до средних, и даже до низших сословий народа. В сей самый день гражданство сей Столицы открывает памятник незабвеннаго дня совершеннолетия Государя Цесаревича, Наследника Престола: и сей памятник будет не бездушный мрамор или медь, но осмидесятерица отроческих душ, у которых бедность отнимала надежду добраго воспитания, и которыя получат сие благодеяние от добрых душ Россиян, благодарных Богу за своего Царя, славу России, и за Наследника Его, надежду России. Воистину, благодарение Царю Царствующих, благостынно хранящему и возращающему доблести Престола, и оттоле распространяющему всякое добро в царстве и народе. Ангелы Его, хранители Царей и Царств, да ополчаются выну окрест Благочестивейшаго Государя нашего Императора, Благочестивейшия Государыни супруги Его, Благовернаго Наследника Его, и окрест всего Августейшаго Дома; и охраняя Их, сим самым да охраняют благо и спасение всея России. Аминь.

124. Слово по освящении Градо-Клинскаго соборнаго храма Пресвятыя Троицы

(Говорено 24 мая; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1836 год

И бяху выну в церкви, хваляще и благословяще Бога. (Лук. XXIV. 53). Восхвалим и мы Бога, в Троице поклоняемаго, Начальника и Совершителя всякаго создания, во веки благословеннаго в церкви Святых. Ныне особенно да восхвалят Бога братия святаго храма сего. Труд многих лет наконец окончан. Заботы прекратились. Долгое ожидание исполнилось. Храм, усердием вашим воздвигнутый, благодатию Божиею совершен и освящен. Не без заботы был и я свидетелем трудностей в его созидании. Здание предпринято было почти не по силам вашего малаго града. Надлежало не только созидать, но частию и пересозидать неблаголепно созданное. Надлежало по временам останавливать дело, потому что истощались средства продолжать оное. Видно, ревность ваша не изнемогла: потому что помощь Божия вас не оставила. Радуюсь ныне с вами, не столько вашему облегчению от труда и заботы (хотя и сему радуюсь), сколько тому, что вы понесли труд Богоугодный, заботу душеполезную; и что Бог принял от вас дар усердия, потому что возниспослал на оный дар освящения. Возблагодарим Бога, тако благоволившаго: возблагодарим не только словом, но наипаче сердцем и делом. Имев усердие к созиданию храма, имейте усердие ко храму созданному. Утешаясь им, как делом вашего усердия, почтите в нем дело благодати Божией. Пользуйтесь освященным храмом для собственнаго вашего освящения: ибо иначе для чего было бы и созидать и освящать оный? Бог вездесущ, и потому не имеет нужды в храме, который для Него всегда мал и невместителен. Но человек ограничен: и потому имеет нужду в ограниченном явлении присутствия Божия. Бог снисшел к сей нужде человека: и благоволил быть храму, и даровал ему благодать особеннаго Своего присутствия. Мы знаем одно состояние человечества, когда не нужен ему храм: – это состояние новаго Иерусалима, под новым небом, на новой земле: но сие самое доказывает надобность храма в других состояниях, и именно в том, в котором теперь мы находимся. Как особенную, отличительную черту новаго Иерусалима, Тайновидец указует то, что в нем нет храма: «и храма не видех в нем» (Апок. XXI. 22). И, как-бы предусматривая, что сия необычайность покажется слишком поразительною и неимоверною, что будут спрашивать, как можно быть граду Божию без храма Божия, он тотчас объясняет, почему это так: «Господь бо Бог Вседержитель храм ему есть, и Агнец» (Апок. XXI. 22). Как-бы так сказал он: человечество там усовершено и возвышено до того, что твари не заграждают и не закрывают от него присутствия Божия; в сие святое присутствие входят там непосредственно, не имея нужды в особом святом месте, представительном сего присутствия. Нет нужды в храме: потому что человек живет в Боге и во Христе, как во храме, и в Нем Самом обретает без труда все, к чему мы подвизаемся проникнуть посредством храма. Если и там сотворенное око не объемлет света несотвореннаго, и потому нужно некоторое снисхождение и умерение света неприступнаго: то сие совершает там открытый свет Богочеловека Иисуса, Который Своим человечеством низводит и умеряет свет Божества, и Своим Божеством просвещает и блаженнотворит человечество. «Светильник его Агнец» (Апок. XXI. 23). Так, и потому не нужен храм в Иерусалиме новом. Но мы еще не в новом, сходящем с небес, Иерусалиме: следственно нам нужен храм. Еще тварь, еще собственная плоть наша, грубая, не очищенная, преграждает нам вход во святое, благодатное присутствие Божие: и так надобно, чтобы сие благодатное присутствие само себя отверзло для нас во святом храме. Еще небеса, куда вознесся Христос, свет наш, не отверзаются и не открывают нам сияния славы Его: надобно нам пока хотя малое небо на земле, свет, хотя сокровенный в тайне; и сие можем мы обрести во храме, чрез молитву, чрез Слово Божие, чрез Таинства. Обращаясь от конца времен к их началу, если бы мы не нашли храма и там: сие было бы не удивительно; потому что райский человек походит более на человека новаго Иерусалима, нежели на нынешняго человека. Но можно сказать, что первый на земле храм Божий был самый рай, в котором Бог благодатно являлся человеку, в котором человек, освященный образом Божиим, был непорочным священником, в котором видимою, таинственною святынею было древо жизни; Поелику от сего древа человек таинственно вкушал нетленную жизнь, подобно как мы ныне, на Трапезе Господней, от плода пшеницы и лозы, таинственно и существенно вкушаем безсмертную жизнь Божественнаго Тела и Крови Христовы. С тех пор, как человек грехопадением сокрушил в себе образ Божий, и перестал быть живым храмом Божиим, потребность видимаго, образовательнаго, тайноводственнаго храма Божия очевидно сделалась более ощутительною: и Священная история показывает, что сколько человек трудился над удовлетворением сей потребности, столько же, или еще более, Сам Бог споспешествовал тому. От древних Патриархов, которые кочевали в шатрах, не естественно было бы требовать храма, по правилам зодчества созидаемаго. Храм существовал у них сокращенно в жертвеннике: и мы многократно видим в их житиях, что Бог является, и в следствие того Патриарх созидает жертвенник, и обратно, Патриарх созидает жертвенник, и Бог является ознаменовать Свое благоволение над жертвенником и над создавшим его. Бог является Ною, сохраняя его от потопа, и тотчас по потопе «созда Ное жертвенник Господеви» (Быт. VIII. 20): Ной возносит всесожжение на жертвенник, и Господь вновь является благословить новый послепотопный мир. «Явися Господь Авраму: и созда тамо Аврам жертвенник Господу явльшемуся ему» (Быт. XII. 7). Иакову Бог сам повелевает создать жертвенник, и назначает для того место: «взыди на место Вефиль, и живи тамо, и сотвори тамо жертвенник Богу явльшемуся тебе» (Быт. XXXV. 1). Место, называемое «Вефилем», то есть, «домом Божиим», еще прежде Бог освятил, явясь на нем Иакову во время сна в видении над лествицею, соединяющею землю с небом. Создание Авраамом жертвенника, на котором он хотел, по повелению Божию, принести в жертву Исаака, было как-бы предварительное заложение Храма Иерусалимскаго, после, чрез несколько веков, на сем месте созданнаго. Когда же Патриархальное племя, в котором от начала мира сохранилось ведение истиннаго Бога и откровений Его, возрасло и образовалось в народ: тогда Бог под собственными распоряжениями устроил в нем храм Свой в большей полноте и совершенстве, сперва, под именем «Скинии свидения», подвижный и походный, применительно ко времени странствования народа Божия из Египта в землю обетованную, а потом в сей земле, неподвижный, в создатели котораго также Сам назначил Соломона. Наконец, по разрушении сего храма вместе с Иерусалимом, за грехи народа, как скоро паки настало время помиловать народ, еще раз Сам Бог пекся и о возстановлении храма, послав Пророков Аггея и Захарию побуждать Иерусалимлян и всех Иудеев к созиданию онаго. На основании всех сих событий можем утвердить решительно, что храм Истиннаго Бога в человечестве есть устроение Божие, а не человеческое. Но Богу не свойственно устроять иное на земли, как только благопотребное и спасительное для человеков. И так в устроении Божием имеем мы свидетельство Самаго Бога о том, колико храм Божий нам нужен и спасителен. При сем может кто нибудь помыслить, что храм, о котором теперь говорено, был ветхозаветный, прообразовательный относительно ко Христу, еще тогда ожидаемому; а потому с исполнением прообразований, то есть, со времени пришествия Христова, он перестал быть нужным, почему и упразднен тою же особенною судьбою Божиею, которою прежде был устроен. Это правда. Однако сие не препятствует нам из Божественнаго установления храма во времена ветхозаветныя выводить заключение о важности и потребности храма во времена новозаветныя. Отделите от главной мысли храма придаточныя особенности храма ветхозаветнаго, – его приспособление к прообразованиям, к кровавым жертвам, к строгому закону обрядов: вот то, что достигло своего предела, и упразднено, как не нужное: но коренная мысль о храме, как о доме молитвы, как о святилище таинств, как о хранилище благодати, не есть исключительная принадлежность времен ветхозаветных; и потому не могла прейти с оными. Она свойственна и Христианству; и потому входит в оное со всею силою, какую прежде Христианства получила от Божия устроения. Сам основатель Христианства, Иисус Христос, не только посещал храм Иерусалимский, но и защищал его достоинство против оскорбления, когда изгнал из него продающих и купующих: это, без сомнения, не для того, чтобы поддержать храм, котораго скорое падение Сам Он предсказал, но для того, чтобы сохранить и в Христианстве мысль о святости храма Божия, и о должном к нему благоговении. И Апостолы, даже по вознесении Господнем, когда так наполнены были Святыми образами сорок дней продолжавшихся явлений Господа Воскресшаго, и Его беседами о царствии Божием, не просто между собою благодарили и прославляли за сие Бога, но устремлялись во храм: «и бяху выну в церкви хваляще и благословяще Бога» (Лук. XXIV. 23). Даже и по сошествии Святаго Духа, когда Он очевидно и торжественно освятил их в живые храмы Божии, еще не излишним почитали они «восходить во святилище на молитву» (Деян. III. 1). Так свойственно благочестивому духу ощущение потребности в Божием храме, законно устроенном и Иерархически освященном! Впрочем Апостолы пользовались ветхозаветным храмом только по нужде, на время. Поелику же многое в нем Христианству не соответствовало, и надлежало его непременно перестроить применительно к новому завету: то грубую работу разорить старое, Провидение Божие поручило язычникам Римлянам; а Христовым Апостолам и Богомудрым их преемникам Дух Святый преподал высокое искусство не зодчества вещественнаго, но духовнаго и Богодейственнаго устроения новых, собственно Христианских храмов. Первоначальным образцем их послужила, без сомнения, та «горница велия» (Лук. XXII. 12), в которой Господь установил, и в первый раз совершил таинство Тела и Крови Своея. Он Сам ее для сего назначил, и, как верховный Архиерей, освятил: отсюда тот закон Христианскаго храма, по которому власть и назначить оный, и освятить, принадлежит Архиерею. Господь назначил горницу велию особенно для новозаветнаго таинства Тела и Крови Своея: отсюда закон, по которому всякий храм Христианский назначается особенно для сего таинства, так что некоторыя другия таинства могут по нужде быть совершаемы и в других местах; а сие непременно требует храма Иерархически освященнаго. В горнице велией Господь совершил таинство только при двенадцати Апостолах, причастниках сего таинства: отсюда закон, по которому во храм Христианский, особенно на время таинства Тела и Крови Христовы, допускаются только способные быть причастниками сего таинства, а не удостоившимся крещения и отлученным от таинств диакон велит изыти из храма на сие время. Но я не распространюсь более о законах Христианскаго храма, которые впрочем также показывают, как важна потребность онаго, и как высоко достоинство. Замечу о благопотребности храма в Христианстве еще одно, что и те избранные подвижники Христианства, которые в совершенном удалении от мира, в возможном отречении от всего чувственнаго, в пустынях и недоступных местах провождали равноангельную жизнь, входили в общение с небесными силами, получали откровения вещей Божественных, сподобились быть, и делом явились духовными

564

и Богоносными, – и они при всем том еще должны были пользоваться благодеяниями храма Божия, именно, приобщением Тела и Крови Христовы, как можно примечать особенно из того, что Провидение Божие не редко употребляло необычайныя, даже чудесныя, средства, чтобы доставить им сие напутствие пред их отшествием в вечность. Для примера именую Преподобную Марию Египетскую, которой и по толиких подвигах, и по толикой благодати, нужен был последний дар – причастие Трапезы Господней; и, чтобы ей доставить сей дар, каким непонятным, но вместе каким верным движением подвигнут был Богодвижимый воистину Зосима! Сии размышления о происхождении, достоинстве и благопотребности храма Божия, и особенно Христианскаго, да будут в особенное утешение тем, которые здесь своим усердием споспешествовали делу столь Богоугодному и душеспасительному; всем же нам да будут в напоминание и побуждение, чтобы тщательно пользоваться храмом Божиим, как великим для нас даром Божиим, или паче, как великою сокровищницею много различных даров Божиих. Посещайте Храм Божий прилежно; пребывайте в нем благоговейно; участвуйте здесь в молитвах и славословиях сердечно; слушайте возвещаемое Слово Божие внимательно, не так чтобы только слышать и на время занимать свое любопытство, но так чтобы слышанное прилагать к своему сердцу, сохранять в памяти, возобновлять в размышлении, обращать в дело и жизнь. Требовать ли от нынешних Христиан, чтобы они были «выну в церкви, хваляще и благословяще Бога»? – Опасаюсь, что скажут: как это возможно? Когда же делать дела домашния! – Однако, братия, это как-то было возможно, и без требования исполнялось в начале Христианства: «бяху выну в церкви, хваляще и благословяще Бога». Впрочем согласимся, что это не для всех. Церковь не требует, чтобы все вы отвергли ваши домашния дела: но желает, чтобы все привели в порядок ваши дела душевныя. Делайте ваши земныя дела во дни, которые всем Бог для того предоставил: «шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя» (Исх. XX. 9): хотя, правду сказать, между нами есть такие, которым и шесть дней в неделе не все нужны для дел, и не все на дела употребляются. Но я уже не оспориваю у вас дней, которые предоставил вам Бог. Седьмый день «Суббота Господу Богу твоему» (Исх. XX. 10). День Воскресный, день освященный для праздника, или для поста, должен решительно и вполне принадлежать Богу и его храму. По крайней мере в сей день будьте «выну в церкви», участвуйте, по возможности, во всяком Богослужении храма, и дома паче других дней одушевляйте себя духом церковным, духом молитвы и благоговения к Богу, возвышением сердца над всем земным и мирским. Если в день праздничный церковь полна, домы пусты, улица и торжище безмолвствуют: вот прекрасный вид Христианскаго града, на который и от небеснаго града посмотреть не стыдно! Тогда благословение небесное, как «роса Аермонская на горы Сионския» (Псал. CXXXII. 3), нисходит на храм и на пребывающих в нем; от храма приносится ими в домы; день праздничный благословляет дни работные, и дела человеческия делаются лучше и успешнее, потому что не пренебрежено дело Божие, потому что освящена Суббота Божия. Но если и в праздник к утреннему Богослужению храма не пускает нас леность и сон, к дневному – неуместное дело мирское, к вечернему – опять мирское веселие, или леность и отвычка: отдаю на суд вашей совести, Христианские ли это обычаи! Господи! Даруй людем Твоим, на них же наречеся имя Твое, духовно «возлюбити благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея» (Псал. XXV. 8); да соделаются истинными чадами дому Твоего, «и в крове крилу Твоею» не постыдно «надеятися имут; да упиются от тука дома Твоего, и потоком сладости Твоея напоиши я» (Псал. XXXV. 8–9). Аминь.

125. Слово в неделю вторую по Пятьдесятнице565

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1836 год

Она же абие оставльше корабль и отца своего, по Нем идоста. (Матф. IV. 22). Евангелие показывает нам ныне, с какою властию Господь наш Иисус Христос призывал избранных к последованию за Ним, и в служение Апостольское; и, соответственно тому, с каким послушанием, и с какими пожертвованиями, они последовали Его призванию. Власть призывающаго являет в Нем силу Божественую: послушание призываемых вразумляет нас о долге Христианском. На берегу моря Галилейскаго четверо рыбаков занимались своим делом. Двое закидывали сети, начиная лов: другие двое, в другом месте, поправляли сети, видно, поврежденныя во время лова. Идет некто по берегу, и говорит двум первым: идите за Мною; и Я сделаю вас ловцами человеков. Петр и Андрей могли узнать в призывающем Того, Котораго Иоанн Креститель указал им на Иордане, и назвал «Агнцем Божиим» (Ин.1:29); и Который, при первой встрече с незнакомым Симоном, не только назвал его по имени, но и преднарек ему новое имя Петра, тогда не понятное и загадочное. Сии воспоминания должны были возбудить в Петре и Андрее почтительное внимание к словам призывающаго Иисуса. Но при сем нельзя было им не приметить и того, что призывающий был странник, безпомощный, не имеющий ни собственнаго дома, ни богатства, ни звания в обществе, почетнаго или начальственнаго. Как же вдруг пойти за Ним? Куда итти за человеком, который не имеет, где преклонить голову? Петр и Андрей имели какую нибудь хижину, имели лодку, сети, рыболовный промысл, и от того пропитание: как бросить сие, чтоб итти за тем, который и сего не имеет? – Но Он сделает «ловцами человеков» (Мф.4:19)? – Что это значит? Как это возможно? Люди ловят людей в свою власть, подчиненность, зависимость, в свою волю, посредством предварительной власти над некоторыми людьми, посредством богатства, посредством разнообразнаго светскаго искусства, посредством сильных, богатых, образованных сообщников и единомышленников: ничего такого не имеют ни призывающий, ни призываемые быть ловцами человеков. Посему чего бы естественно должен был ожидать призывающий Иисус от Петра и Андрея? – если не решительнаго отказа, то нерешимости, раздумья, колебания и борьбы между порывами на зов необыкновенный и привязанностию к быту обыкновенному, между желанием и надеждою неизвестнаго великаго, и между опасением потерять известное малое, и не приобрести ничего. И что же напротив оказалось? – Решимость быстрая, готовность полная, последование зову неотсроченное ни на минуту. Петр и Андрей не остановились даже, чтобы передать свои рыболовныя сети, дабы оне без пользы не пропали, или не сделались добычею хищника. Они просто их бросили. «Она же абие оставльша мрежи, по Нем идоста». Иисус идет далее по берегу, и подобным образом зовет других двух рыбарей, Иакова и Иоанна. Действие зова оказывается подобное прежнему, и, может быть, еще более удивительное. Из Евангельской истории не видно, чтобы Иаков и Иоанн так рано, и так благоприятно предварены были о Иисусе, как Андрей и Петр: тем более удивительно, что и те приняли зов Его также безпрекословно, как сии. Иаков и Иоанн, чтоб итти за Иисусом, должны были оставить то, что гораздо дороже рыболовных сетей, – оставить отца своего: но и сила сыновней любви, вместе с прочими противоборными чувствованиями и помышлениями естественными, не могли стоять против силы слова Иисусова: «она же абие оставльша корабль и отца своего, по Нем идоста». Что же это за сила, которая в немногих звуках слова Иисусова действует так внезапно, так неестественно, так победоносно над сильнейшими естественными привязанностями, чувствованиями, умопредставлениями? – По самому действию необходимо должно признать, что это сила вышеестественная, следственно Божественная, – сила слова Божия «живаго и действеннаго» (Евр. IV. 12), – «глагола, который не возвращается тощь» (Ис. LV. 11) к изрекшему его, Слова, – которым "вся Быша" (Иоан. I. 3). То же Слово, соприсносущное Богу Отцу, Которое в начале мира непостижимым, Божественным образом «рече, да будет свет: и бысть свет» (Быт. I. 3), и вообще: «рече, и Быша: повеле и создашася» (Пс. XXXII. 9), теперь облекшись в одежду человеческаго естества, с тою же Божественною властию глаголет человеческим гласом, и глаголемое творится; тварь неудержимо никакими препятствиями устрояется и движется по гласу Творца; человек идет за Бого-человеком; рыбарь делается Апостолом. Из сказаннаго доселе усмотрим, братия, к нашему назиданию и утешению, сколь благодетельно для нашея веры Господь Иисус повсюду являет Божество Свое и спасительную силу Свою; сколь дивная сила обитает в Слове Его, исшедшем из уст Его; и сколь богатое сокровище Божественной и спасительной силы предано нам в наследие в словесах Господних, сложенных, как в некоей сокровищнице, в Святом Евангелии. Но при сих размышлениях о Божественном могуществе Слова Христова, надлежит принять в разсуждение и то, что сие Слово, всегда одинаково могущественное само в себе, неодинаково простирает Свое могущество на твари. Когда Оно глаголет твари, как твари: тогда она покорствует Ему необходимо. Так Иисус «запрети ветру, и рече морю: молчи, престани; и улеже ветр, и бысть тишина велия» (Мк. IV. 39). Но когда Слово Божие глаголет твари, как существу разумному и свободному: тогда предоставляет ей свободно внять глаголемому, и принять спасительную силу и действие глагола. Так глаголал Господь Петру и Андрею: «грядита по Мне» (Мф.4:19); и сим не только побуждал их следовать за Ним, но и давал им силу исполнить сие, и преодолеть все препятствия: однако не принуждал их, а предоставлял им свободно принять слово, и силу слова, повеление, и благодать исполнения. И потому, прославляя Божественную силу слова Христова, мы не должны оставить без замечания и человеческую в Апостолах добродетель послушания слову Христову. Как быстро подвиглась их свободная воля во след призывающаго слова Христова: «абие», тотчас! Как верно за намерением последовало самое дело: «по Нем идоста!» Как безусловно всем для сего пожертвовано: «оставльша мрежи, – оставльша корабль и отца своего!» И вот, братия, и для нас пример, и указание общаго Христианскаго долга – послушания слову Христову, – послушания скораго, неуклоннаго, деятельнаго, никакими препятствиями не побеждаемаго, на все пожертвования готоваго. Ибо не одним Апостолам так могущественно глаголал Христос: но с тою же Божественною силою глаголет и всем Христианам, или желающим быть Христианами: покайтеся и веруйте; – бдите и молитеся; – будите милосерди; – да любите друг друга; – глаголет, и вместе подает благодать исполнения. Самое повеление итти за Иисусом, хотя не в том смысле, чтобы всем быть ловцами человеков, но чтобы самим быть уловленными во спасение, относится ко всем Христианам, как не трудно усмотреть из другаго изречения Его: «аще кто Мне служит, Мне да последствует» (Иоан. XII. 26). Служить Христу, без сомнения, обязан каждый Христианин; следственно и последовать Ему должен каждый. Долг, котораго нарушение тем неизвинительнее, что дающий повеление, дает вместе и силу исполнять оное, только-что не принуждает. Испытаем себя, Христиане, и возбудим. Господь призывает нас, чтобы Ему служить, и Ему последовать, и куда последовать? – «Идеже есмь Аз, – говорит Он, – ту и слуга Мой будет» (Иоан. XII. 26). Какую высокую цель Он указует нам! И Он же дает силу достигать оной. Что же мы? Может ли каждый из нас, не запинаемый совестию, сказать: «готово сердце мое, Боже, готово» (Пс. LVI. 8)? Если и кажется в лучшия минуты наши, что душа наша «исходит в слово Его» (Песн. V. 6): идут ли также и дела наши во след Его повелений и заповедей? Мрежи земных забот, привязанностей, пристрастий, не опутывают ли наших ног, направляемых во след Господа? Видя истинный путь Господень, и слыша призывание на оный, не говорят ли некоторые: что же нам делать с нашими родителями, с нашими знакомыми, с нашими общественными связями, с нашими выгодами, которых нельзя взять с собою на сей путь? Да! «Узкий путь»: нельзя увлечь по нем за собою многаго. Но надобно вспомнить, что нет инаго пути за Христом, ко спасению, кроме узкаго, и что нельзя притти ко спасению, если не вступишь самым делом на истинный путь спасения. Если, не обманывая себя, желаешь спастися: то будь верным последователем Христа, по пути истинной веры Его и заповедей Его, и как можно, оставляй позади себя все, что не может, или не хочет, проходить с тобою путем тесным, но единым спасительным. Господи, в силе Слова Твоего посли нам благодать последования Тебе! «Влецы» нас «в след Тебе, в воню мира Твоего течем» (Песн. I. 3). Аминь.

126. Слово по освящении храма святителя Иакова, в первоклассном Ставропигиальном Иаковлевском монастыре

(Говорено Июня 14 дня; напечатано в Христ. Чт. 1836 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1836 год

Говорить ли мне здесь? Тратить ли для соседней нивы семя слова, котораго запас в моей малой кошнице слишком скуден для насеяния участка земли, собственно мне указаннаго Небесным Земледельцем? Не дерзновенно ли отверзаю мои уста, здесь, где, кажется, еще не совсем замолкло духовное вместе и витийственное слово Святителя Димитрия, где сильнее всякаго слова говорят дела его, и единочестных предшественников его, Иакова, Игнатия, Исаии, Леонтия, – не только поучительныя дела святой и святительской жизни, но еще более чудныя дела, совершаемыя среди гробоваго покоя? Не лучше ли в благоговейном безмолвии смотреть на сию, так давно святую землю, на сей древний вертоград и разсадник святыни и преподобия, где рано процвел Аврамий, откуда пересажден многоплодный добродетелями и дарованиями, многоветвистый учениками, Сергий, откуда Иов возрас до неизвестной прежде на Севере высоты Патриаршества, где родоначальник Царей святительствовал, и готовился поддержать потрясенный первосвятительский в России престол? И так умолкнуть? Но не само ли Слово Божие изрекло закон слова человеческаго: «от избытка сердца уста глаголют» (Матф. XII. 34)? Не хвалилось ли некогда слово свободою искренности пред Самим Богом: «се устнам моим не возбраню; Господи, Ты разумел еси; правду Твою не скрых в сердце моем, истину Твою и спасение Твое рех, не скрых милость Твою и истину Твою от сонма многа; благовестих правду в церкви велицей» (Псал. XXXIX. 10–11)? Нет, не возбраняйте устнам моим немощным, сильные Богом служители и творцы слова, но паче, данною вам благодатию, уврачуйте мою немощь, восполните мое оскудение, как на не многия минуты настоящаго слова, так и на весь остаток моего недостойнаго служения слову, если какой сохраняется еще мне долготерпением и благостию Небеснаго Пастыреначальника. «Се, устнам моим не возбраню». «От избытка сердца возглаголют уста» мои. Реку «истину Твою и спасение Твое», Господи. Благословен Бог, Который дарует храм Свой человеку! – Не подумайте, что я обмолвился. Точно, Бог дарует храм свой человеку, когда, по видимому, человек созидает храм Богу. «Кий дом созиждете Ми?» – вопрошает Бог через Пророка (Иса. LXVI. 1). И человек не может найти на сие ответа. Как можно создать дом Безконечному, Невместимому? Как определить особое жилище Вездесущему и вся Исполняющему? Храм без присутствия Божества напрасно именовался бы храмом Божиим: но как ввести в храм земный присутствие Бога небеснаго, в видимый невидимаго, в вещественный высочайше духовнаго? Разум человеческий, путем естественнаго разсуждения, не дошел бы до разрешения сей задачи, как-бы ни сильно чувствовал потребность ближайшаго и удобнейшаго сообщения с Богом, яко источником всякаго блага, если бы не разрешила оной премудрость Божия, в тайне сокровенная. Бог безконечный Сам применил Себя к мере человека ограниченнаго; снисшел (не существом, а действием) от вечности во время, от вездесущия в место, явил свое присутствие в благодатных знамениях и действиях, как на пример, Иакову в видении лествицы, соединяющей землю с небом: и мысль об особенном месте присутствия Божия родилась, и дом Божий основался, как сие именно видно в словах Иакова: «есть Господь на месте семь; страшно место сие: несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная; и прозва Иаков имя месту тому: домь Божий» (Быт. XXVIII. 16–17, 19). Так «дом Божий», по благодати Божией, явился между человеками, сперва в жертвенниках, потом в скинии Моисеевой, далее в храме Соломоновом, и наконец с обилием благодати является в храмах Христианских. Благословен Господь наш Иисус Христос, с особенным обилием являющий милость Свою, и истину Свою, и спасение Свое, во храмах Новаго Своего Завета! Некогда во всем мире был один только храм истиннаго Бога; но Господь наш и над храмом совершил нечто подобное притче, которою изобразил Самого Себя: «аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает; Аще же умрет, мног плод сотворить» (Иоан. XII. 24). Суд Божий над ветхозаветною Церковию поверг на землю единственный в мире, Богоугодный некогда и облагодатствованный храм, и ветхое зерно умерло: но вместо того благодать Новаго Завета произрастила по всей земле безчисленные храмы Христианские. Некогда один только Давид осмелился желать создания храма, и одному только Соломону даровано исполнить сие: какая же милость Господня, что ныне так невозбранно многие, по мере усердия, по благословению Церковнаго Священноначалия, могут участвовать в деле Соломоновом, и один человек может соединить в себе и Давидово желание и Соломоново исполнение! Сколь щедро Зиждитель Христианства разсыпает по земле храмы новозаветные: столь же щедро полагает в них сокровища благодати и спасения. «Яже начат Иисус творити же и учити» (Деян. I. 1) во храме, в Иерусалиме, по всей Иудее и Галилее, в синагогах и домах, в селениях и в пустынях, – не все ли сие продолжается и повторяется в наших храмах посредством чтения Евангелия: Не преувеличиваю, когда говорю: продолжается и повторяется посредством чтения Евангелия; ибо это не просто слово и сказание, но вместе сила и действие, – слово, которое тогда, выходя из уст Иисуса, на пример, изгоняло бесов, и ныне, выходя из Евангелия, также ужасает их, карает и обращает в бегство. Чем дивна и небоподобна горница тайной вечери Господней, и дом сошествия Святаго Духа: не тем же ли самым святы и наши храмы, куда еще приходит Христос приобщать Своих Своего Тела и Крови, ибо приобщение Тела и Крови Его конечно не может быть в Его отсутствии; – где еще сходит Дух Святый, освящая служителей слова и таинств, и тайнодействия, ими совершаемыя, ибо как чрез рукоположение Апостольское продолжалось сошествие Святаго Духа на рукополагаемых, так и доныне в рукоположении священства продолжается рукоположение Апостольское? Благодарно благословим Господа и за то, что даровав храмам новаго Своего завета высокую благодать своего Божественнаго, спасительно действующаго присутствия, благопромыслительно присовокупил к тому посредствующий благодатный дар – общение Святых. Ибо если и в небесной Иерархии, как поведают нам Богопросвещенные созерцатели, не все равно способны непосредственно принимать Божественный свет, но блаженные духи высших чинов передают оный блаженным же духам низших степеней; то кольми паче для нас, сущих на земли, полезно и благопотребно быть может, под единым верховным Ходатаем Бога и человеков, Богочеловеком Иисусом, подчиненное благодатное посредничество Святых, дабы всевышняя благодать Божия, часто неудободосязаемая нами, по недостатку чистоты ума и возвышения сердца, по отягчению духа плотию, по несообщимости высочайшей чистоты Божией с неочищенным от греха естеством, – дабы благодать Божия сама нисходила к нашей низости, и ближе приспособлялась к частным и постепенным потребностям нашим, посредством частных и постепенных дарований, которыя Дух Святый разделяет Святым. По сему-то, думаю, и в сем-то смысле первенствующая Церковь «общение Святых» явственно признавала членом веры, как то можно видеть из некоторых древних символов веры. По сему-то, думаю, и Апостол, как на важное преимущество Церкви Христианской, указует на ея общение с Церковию небесною. «Приступисте, – говорит, – к Сионстей горе, и ко граду Бога живаго, Иерусалиму небесному и тьмам Ангелов, торжеству и Церкви первородных на небесех написанных, и Судии всех Богу, и духом праведник совершенных» (Евр. XII. 22–23). Но если бы кто спросил нас, когда же, и где мы приступили, или приступаем к торжествующей небесной Церкви, как является, и чем знаменуется наше с нею общение; то сему испытанию нельзя удовлетворить очевиднее и простее, как разве указать на Христианский храм справедливо и знаменательно называемый «Церковию», не только по тому, что собирает в себе Церковь земную, но и потому, что соединяет ее с Церковию небесною. В нем не только благоговейно чтится память Святых, и призывается молитвенное их предстательство с таким постоянством и порядком, что, можно сказать, все светила духовнаго неба в известных кругах времени обращаются окрест Церкви, сущей на земли; но и многоразличная благодать, данная Святым, как в некоей сокровищнице от всех времен и мест собирается, неповрежденно сохраняется, щедро в пользу всех и каждаго употребляется. Здесь даже доныне Дух Святый ударяет в струны Давидовой Псалтири, и оглашает вас ея Богодвижными звуками. Даже доныне Моисей, Анна, Аввакум, Исаия, Иона, Даниил, Захария, воспевают с нами свои пророческия песни, и дышат на нас духом своей молитвы. Даже доныне, каждый день, сама Пресвятая Дева отверзает свое преисполненное Божественною любовию сердце к нашему сердцу, и возглашает свое превыше-серафимское величание Господа. Даже доныне Василий и Златоуст влагают в наши священнослужащия уста свои священнодейственные глаголы. Даже доныне здесь Ефрем поучает, Дамаскин песнословит вместе и богословствует, Савва освященный управляет чином Церковных молитвословий, и – чтобы воспомянуть хотя одного и из наших некогда единоземцев, а теперь небожителей, видимо связующих земную Церковь с небесною, – Димитрий ежедневною чредою призывает Святых показать нам для подражания их Богоугодную жизнь и подвиги. Что сказать о древнем священном установлении полагать части телес святых Мучеников и других Святых в наиболее священном месте храма? Не представляется ли в сем осязательная точка благодатнаго соприкосновения Церкви земной с небесною, из коих одной принадлежит дух праведника совершившагося, а другая еще обладает его телом, не чуждым и духа, потому что оно оказывает действия в высшей степени жизненныя, каковы суть целебныя? Что сказать о другом Церковном обычае, по которому храм, посвящаемый всегда собственно Богу, иногда приписуется имени одного из Святых, как и освященный ныне храм приписан имени Святителя Иакова? Просто ли это обычай? Для различения ли только и памяти наименование? – Нет. Богомудрые установители Церковных обычаев не могли действовать без мысли; в Церкви нет ничего не значущаго. Во всех явлениях ея живет сокровенная благодатная сила; во всяком слове изрекается дух. Если мы при освящении наименовали храм сей храмом Святителя Иакова: то сим самым поручили ему храм, благоговейно пригласили сего Святителя быть его покровителем и начальником; и Святитель, живущий в Боге человеколюбце, по человеколюбию, без сомнения, не отрекся от сего приглашения. Какое утверждение храму! Какая помощь нам немощно и недостойно служащим! Какое утешение вам предстоящим! Праведник совершенный невидимо настоятельствует здесь посреди нас; он, как достойный, пространнее отверзает токи благодати, более или менее преграждаемые нашим недостоинством; он подкрепляет наше немощное служение, и дополняет недостатки онаго; он возносит и неокриленныя молитвы наши и ваши, в пренебесный жертвенник Божий. Благословен Бог, дивный во Святых своих! Наконец, братия святаго храма сего и обители сея, благодарственно благословим Бога и за сей собственно новосозданный храм: ибо «аще не Господь созиждет, всуе трудишася зиждущии» (Пс. CXXVI. 1). Он благословляет начинание, и дарует совершение. Он, владыка сердец Ему предающихся, и не имеющую в вашем храме нужды руку движет на помощь вашей нужде. Он и благоугодность дела, и благоприятие приношений, и благопромышление о нашем спасении запечатлел новониспосланным освящением. Скрою ли и остальное в сердце моем? – «Благослови душе моя Господа, и вся внутрення моя имя святое Его» (Пс. 102:1). Благословени вы Господеви, Святителие Иакове и Димитрие, благословением и молитвами вашими сподобившие меня не только припасти к святыне вашей, но и священнослужить под вашим священноначалием. Всем же слышавшим теперь мои малыя помышления о великой и многоразличной благодати Божией во храме, говорю словом Апостольским: «да имамы благодать», столь щедро нам подаваемую; и «ею да служим благоудно Богу, со благоговением и страхом» (Евр. XII. 28). Аминь.

127. Слово в день обретения мощей Преподобнаго Сергия566

(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре, 5 июля; напечатано в Христ. Чтении 1837 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1836 год

Рече же ему Господь его: добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю. (Матф. XXV. 21). Сие сказано в притче о царствии небесном. Следственно в сих словах представляется закон царствия небеснаго: кто на деле оказывается верным в малом, тому дается полномочие на многое. Хотите ли видеть в действительном бытии то, что слышите в иносказании притчи? Можете еще на земле усматривать, как действует закон царствия небеснаго в людях, которых Царь Небесный особенно избрал, испытал в верности, обрел «верными в малом», и потому «поставил над многим», и прославил, как высокия и сильныя орудия своего царствия. Укажем на то, что ближе. Многое ли имел Преподобный Отец наш Сергий, когда избрал для себя сие место, или лучше, когда Бог избрал его, чтобы благословить чрез него и сие место? – Удобнее сказать, чего он не имел, и что оставил, нежели, что имел. Он оставил звание, родительский дом, наследство; нашел здесь пустыню безлюдную, непроходимую, не совсем безводную для одного, но для жительства многих даже водою скудную; построил хижину и малый храм, но не имел в нем священнодействующаго; иногда не имел в хижине хлеба, а в храме обычнаго светильника для нощных молитвословий. Один можно было примечать

567

рано данный ему талант: – это желание служить Богу; но только время открыть могло, чистаго ли золота сей талант, и до какого степени обогатит он делателя. И что же открыло время? Смотрите, сколь «над многими поставлен» сей «верный о мале». Как во многом небесном был он уполномочен, когда еще жил на земле! Как на многое земное простирает свое полномочие и теперь с неба! Не высоким ли небесным полномочием действовал он, когда, на пример, жизнь умершему призвал, или когда избавлению отечества от ига неверных не просто советом и молитвою, но прозрением и предсказанием споспешествовал? Что может быть сильнее и обширнее сего полномочия, которое возмогло дикую пустыню превратить в вековую обитель

568

, и которое благотворныя влияния и действия, – благословение, охранение, утешение, исцеление, помощь в добре, помощь противу зла, распростирает по векам, по местам, по людям, так что, по благодати дивнаго во святых Бога, нельзя указать сему ни конца, ни предела? Вот удивительный, очевидный опыт, как в царствии Божием «верный о мале поставляется над многими». Но я говорю о сем не для того, чтобы только удивляться, а чтобы учиться. И потому, показав вам в частном опыте действие общаго закона, поспешаю возвратить внимание ваше к самому сему закону, который, как общий закон царствия Божия, должен касаться до всех, и до каждаго из нас, если желаем принадлежать царствию Божию. Кто бы ты ни был, желающий себе царствия небеснаго, притча о царствии небесном сказана и к тебе. Итак, если хочешь достигнуть желаемаго: то надобно и тебе достигнуть того, чтобы тебе сказано было сие одобрительное слово: «добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен». Ибо, если сего не достигнешь: то, по необходимости, случится противное сему: тебе сказано будет: «лукавый рабе и ленивый»; а в след за сим: – «неключимаго раба вверзите во тьму кромешнюю» (Матф. XXV. 26, 30). Если сего ужасаешься: то позаботься «о верности». Не почитай маловажным и того, чтобы «о мале быть верным». Как Христиане, мы охотно называем себя «верными», и в сем наименовании полагаем надежду спасения, так как напротив наименование «невернаго» представляем себе и ненавистным и погибельным. И справедливо. Сей образ мыслей есть Евангельский и Апостольский. «Кая часть верну с неверным?» говорит Апостол (2Кор. VI. 15). И как часть вернаго есть спасение, по слову самого Иисуса Христа: «иже веру имет и крестится, спасен будет» (Мк. XVI. 16): то противоположная часть невернаго должна быть погибель. Но, чтобы нам не обмануть самих

569

себя, нужно со вниманием разсмотреть вопрос: кто имеет полное право называться верным, и потому имеем ли мы сие право? Скажет ли кто: я имею полное право называться верным, потому что верю Христианскому учению о Боге? – Боюсь, чтобы такому не сделал сильнаго возражения Апостол: «ты веруеши, яко Богь един есть; добре твориши: и беси веруют, и трепещут» (Иак. II. 19). Однако их никто не называет верными. Видите, что вопрос, по видимому, простой, становится труднее, при углублении в его изследование. Усильте же внимание, чтобы победить затруднение. Применяя свойство нашего языка к духу Евангельскаго учения, кажется, без опасения погрешности, можем мы в полном понятии «веры» признать три подчиненныя и составительныя понятия: «уверенность, доверенность и верность». Когда Апостол говорит, что «без веры не возможно угодити Богу; веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающим его мздовоздатель бывает» (Евр. XI. 6): он указывает сим особенно на начальную часть веры, на «уверенность» в истинах Богопознания, на веру ума. Но когда тот же Апостол в другом месте говорит о Аврааме, что он "верова" Богу, «животворящему мертвыя, и нарицающу не сущая, яко сущая»; что он «паче упования во упование верова» (Рим. IV. 17–18): здесь представляется уже не простая вера ума

570

, но более глубокая и более сильная вера сердца; это безусловная преданность человека Богу, неограниченная «доверенность» к обетованиям благодати, не имеющая нужды ни в каком ручательстве доводов и удостоверений; это решительное направление души к Божественному

571

, как-бы естественно встречающееся с благодатию Божиею. Сюда принадлежит вера приемлющая спасительную силу таинств, и, в особенных случаях, ознаменуемая дарами чудодейственными. Но что и сего рода вера, даже чудодейственная, может иногда быть неполною, неоправдательною и неспасительною, в том не позволяет сомневаться грозное, поистине, изречение Христово: «мнози рекут Мне во он день: не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом; и тогда исповем им, яко николиже знах вас; отъидите от Мене делающии беззаконие» (Матф. VII. 22–23). Итак необходимым дополнением веры, чтобы она была оправдывающею и спасительною, должна быть «верность». На сие дополнение веры указует Апостоль, когда говорит: «праведный от веры жив будет; и Аще обинется, не благоволит душа Моя о нем. Мы же братие несмы обиновения в погибель, но веры в снабдение души» (Евр. X. 38–39). «Вера» противоположная погибельному «обиновению», колеблемости, отступлению вспять, непостоянству, измене, есть «верность», – верность Богу и Христу в неизменном исповедании православныя веры, верность в отношении к заповедям Божиим, состоящая в неленостном их исполнении, верность в отношении к таинствам, дарованиям, служениям, в тщательном употреблении оных по намерению Божию, во славу Божию. Теперь, кажется, открылось, что полное право на спасительное наименование «верных» не так легко приобресть, как легко мы присвояем себе сие наименование, не думая о праве. Если хочешь действительно принадлежать к числу «верных», над которыми должно исполниться предуставление Христово: «иже веру имет и крестится, спасен будет»: то не только мысленно веруй, что Бог есть, что Он ищущих Его награждает, что по неизреченному человеколюбию, Он послал Единороднаго Сына Своего на землю, дабы открыть нам путь спасения, и Духа Своего Святаго, чтобы нас облагодатствовать и освятить; не только без пытливости разума, с доверенностию принимай неизъяснимыя таинства веры; но предайся вере всею душею твоею, и всею жизнию твоею, так, чтобы вера была главною мыслию твоей жизни, и вся твоя жизнь выражением веры; наконец, будь верен Царю Небесному, которому, кроме того, что принадлежишь по праву естественному, как Творцу и Господу всего, сверх того добровольно вписался ты в службу, когда вступил в Христианство; будь же неизменно и постоянно верен Его имени, Его повелениям, Его службе, Его дарованиям и талантам, которые Он вверяет нам, «комуждо противу силы его» (Матф. XXV. 15). Вероятно, многие из нас не довольно опасаются сделаться неверными пред Богом, потому, что представляют себе неверность только в большом виде, а не обращают внимания на неверность в малом. Если бы кто сказал нам: «идем, да послужим Богом иным» (Втор. 13:2): кто не ужаснулся бы одной мысли о толикой неверности? В сем случае самая великость зла уменьшает опасность подвергнуться оному. Сделаться неверным о «мале» не так страшно: и опасность, по виду маловажности пренебрегаемая, тем удобнее постигает неосторожных. Иной успокоивает себя мыслями: я не то, что лукавый раб, который зарыл данный ему талант в землю, и ничего добраго не сделал; я нечто делаю; то еще не беда, если некоторыя лепты моего таланта остались без прибыли, или вовсе потеряны; что некоторыя заповеди или обеты не исполнены; что некоторые дни года или часы дня не посвящены Богу, как бы надлежало; что некоторыя средства добра употреблены небрежно, или обращены только к удовольствию собственному. Ах, клеврет мой! Ты не так разсуждаешь, как судит праведный Господь наш. Только «верному о мале» Он дарует многое: следственно, попуская себе умышленно неверность в малом, ты сам себя лишаешь права на многое. И если за неверность в малом ты не получишь от Господа многаго; да и малое утратишь неверностию: то с чем ты наконец останешься? Лукавое самооправдание дерзает иногда говорить и то, что быть верным о «мале» не стоит труда; и что можно было бы больше быть верным, если бы больше было вверено. Заградим и сии безстыдныя уста словом Господним: «верный в мале, и во мнозе верен есть, и неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть» (Лук. XVI. 10). Кто из рубля крадет или расточает: не то же ли сделает из тысячи? Так и в духовном: неверному в малом дары большие были бы только случаем к большей неверности. Не щедрости недостает у Бога, чтобы дать человеку вдруг многие и высокие дары благодати: но, чтобы предохранить от крайняго осуждения за неверность в великом, Он испытывает его в меньших служениях, и тем приготовляет к большим дарованиям. Сими и подобными размышлениями потщимся, братия, часто возбуждать себя к верному во всем хождению пред Богом. Потщимся быть верными пред Ним в употреблении даров природы, да ниспослет нам высшие природы дары благодати; верно сохраним начатки благодати, да сподобимся дарований больших; как же скоро усмотрим в сем нашу неверность, будем по крайней мере верны в признании и исповедании грехов наших, и – Богь «верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды» (1Ин. I. 9); и за сию верность в малом, – в покаянии, воздаст нам обилием душевнаго мира и вечнаго спасения. Аминь.

128. Слово в день введения во храм Пресвятыя Богородицы 572

(Напечатано в Христ. Чтен. 1836 г. и в собраниях l844 и 1848 гг.)

1836 год

Явися бо благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас, да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем в нынешнем веце. (Тит. 2:11–12). Если память жизни и деяний Святых естественно приводит к размышлению

573

о добродетелях и совершенствах, которыми жизнь их была ознаменована: то к настоящему торжественному воспоминанию посвящения Богу

574

Преблагословенныя и Пречистыя Девы Марии что может быть ближе, как размышление о девстве и целомудрии? Ибо не Она ли положила твердое основание девства? Не Она ли возвела оное до безмерной высоты? Мир ветхозаветный ревновал о чадородии, а потому и о браке, домогаясь родить Спасителя мира. Он так мало понимал и чтил девство, что девство, навсегда чуждое брака, было для него предметом оплакивания. Дщерь Иеффаева, которая должна была умереть, «не познав мужа», не только «иде сама, и другини ея, и плакася девства своего на горах», но и после смерти ея «от дней до дней исхождаху дщери Израилевы плакати о дщери Иеффая Галаадитина четыре дни в лете» (Суд. XI. 38, 40). Жизнь Иоанна Крестителя, и, еще прежде, жизнь Пророков Илии и Елисея, – вот ранния указания на достоинство девства: но и сии указания в свое время не поняты; потому что Евреи чаще видали Пророков, не чуждающихся жизни супружеской, как например: Моисея, Самуила и других. Были от начала мира человеки Божии: но первая Дева Божия есть Преблагословенная Мария. В непорочности младенческой быв посвящена Богу на всегдашнюю чистоту, Она сделалась первым, навсегда непоколебимым, основанием Ангельской на земли жизни. И в какой, больше нежели небесной, высоте, Она показала нам достоинство девства! От Евы до Нея, женский пол, так как и мужеский, служил закону брака, в чаянии той награды, что рано или поздно произведет на свет благословенное Семя, которое «сотрет главу» адскаго «змия» (Быт. III. 15), и о Котором «благословятся вси язы ́цы земнии» (Быт. XXII. 18): но сия награда не браку была предназначена. Брак мог раждать только человеков. Одно девство достойно было родить Богочеловека. Но прежде нежели скажу что нибудь о девстве собственно для вас, которые меня слушаете, опасаюсь помысла, который, может быть, захочет отражать от вашего сердца слово о девстве. – «Девство Пресвятыя Богородицы, избранное быть приятелищем воплощения Сына Божия, есть единственное в роде человеческом, которое как пред собою не имело примеров, так и по себе не будет иметь подражателей» – То правда, что не будет другаго воплощения Бога Слова, ни другой Матери Божией: однако братия, из сего не должно заключать, будто девство Преблагословенныя Марии не представляет нам никакого примера для подражания, не подает никакого учения для жизни. Если Дева Мария удостоена высочайшаго избрания Божия: то разсуждайте, почему сие сделано? Скажете: по особенной благодати Божией? – Не спорю. Но разсуждайте далее: благодать Божия может ли быть в противоречии с правдою Божиею? – Нет, без сомнения. Если в человеке несогласие с самим собою есть нелепость: кольми паче в Боге, существе всесовершенном, должно быть совершенное согласие свойств и действий, сродное чистейшему единству. Итак, если Дева Мария удостоена высочайшаго избрания по благодати Божией; то равномерно и по правде Божией. Превыше всех вознесена Она избранием; потому что превыше всех явилась достойною избрания, по своим душевным качествам и расположениям, и, между прочим, по чистейшему девству, которым Она, как солнце, взошла, очевидно превыше всего древняго, верно же и превыше всего грядущаго мира. Отсюда надлежит заключить, что если Преблагословенная Мария чистейшим девством достигла высочайшаго и безпримернаго избрания Божия: то, хотя и не возможно равное сему избрание, однако подражающий, по возможности, Ея девству, по правде Божией, может, подобно Ей, уповать особенной благодати Божией, особеннаго избрания, особеннаго приближения к Богу. Если Ее одну девство соделало честнейшею Херувим, и славнейшею без сравнения Серафим: то Ея подражателей по крайней мере оно может соделать равными Ангелам. Если Ее одну девство соделало осененною скиниею Духа Святаго, Материю Сына Божия: то может оно тем не менее и другия души соделать дщерями Божиими, ближними Царя небеснаго, невестами Христовыми. Сие именно возвещает нам тайнознаменательный псалом: «приведутся Царю девы в след ея» (Псал. XLIV. 15). Если умозаключения кажутся вам не довольно надежны; а речи Пророков и гадания не довольно ясны: то хотите ли от Самого Господа узнать о равноангельном достоинстве девства? Слышите собственное слово Его: «в воскресение ни женятся, ни посягают, но яко Ангели Божии на небеси суть» (Матф. 22:30); или, как пересказывает другой Евангелист, «равни суть Ангелом» (Лук. XX. 36). Состояние, в котором ни женятся, ни посягают, следственно, всегдашнее девство, Господь называет состоянием равноангельным. Хотите ли узнать из слова Божественнаго, что девство не только для многих возможно к соблюдению, но и для всех вожделенно? – Слышите слово Апостола Павла к Коринфянам: «хощу, да вси человецы будут, якоже аз» (1Кор. VII. 7). Что значит: «якоже аз»? – Сие изъясняет он далее в том же Послании: «еда не имамы власти сестру жену водити! Но не сотворихом по области сей, но вся терпим, да не прекращение кое дамы благовествованию Христову» (1Кор. IX. 5, 12). То есть, он лишил себя помощи и утешений брачнаго состояния, чтобы тем безпрепятственнее заниматься проповеданием Евангелия. Следственно и всем Апостол желал бы того, чтобы посвятили себя на служение Богу и благочестию в девстве. Хотите ли видеть высокий жребий, уготованный девству от Бога? – Смотрите очами тайновидца Иоанна: «и видех, и се Агнец стояше, на горе Сионстей, и с ним сто и четыредесять и четыре тысящи, имуще имя Отца Его написано на челех своих». Он слышал их «поющих песнь нову пред престолом Божиим, и никтоже можаше навыкнути песни, токмо сии»

575

. Кто ж это? – спросите вы. – Он ответствует: «сии суть, иже с женами не осквернишася: зане девственницы суть: сии последуют Агнцу, аможе Аще пойдет; сии суть куплени от людей, первенцы Богу и Агнцу» (Апок. XIV. 1–4). Видите превосходное достоинство девства. Полюбопытствуйте знать, что такое девство, и как сия добродетель совершается. Каждый, по собственному опыту, знает девство, как естественное состояние, предшествующее браку, не испытавшее таин брака, не пробужденное к познанию их. Но это есть только несовершенный начаток того, о чем теперь беседуем. Это еще только трава лилии, а не цвет; только леторосль яблони, а не яблоко благовонное. Девство младенчества, потому самому, что есть просто естественное состояние, не есть дело свободы, ни плод подвига, следственно не есть еще добродетель. Прилично называется оно «невинностию», потому что в нем «нет вины», противуположной девству; но и все тут: а еще нет в нем превосходнаго достоинства, принадлежащаго девству совершенному. Девство, как подвиг, как добродетель, как цвет чистоты, как плод целомудрия, как путь совершенства, является тогда, когда человек, в возрасте, по обыкновенному ходу телесной природы, более или менее располагающему к супружеству, не предаваясь влечению природы, не увлекаясь обычаем, примерами, приятностями и нуждами общежития, решается не приобщаться браку, а соблюсти девство навсегда. Но как и подвизающийся не будет увенчан, если незаконно будет подвизаться (2Тим. II. 5): то решающийся на подвиг девства должен знать, всегда помнить и соблюдать главный закон сего подвига, состоящий в том, чтобы подвиг девства предпринимаем и проходим был для Бога. «Царствия ради небеснаго», говорит Сам Верховный Законоположник девства Иисус Христос (Матф. XIX. 12); и Апостол: – «не оженивыйся печется о Господних, како угодити Господеви. – Не посягшая печется о Господних, како угодити Господеви, да будет свята и телом и духом» (1Кор. VII. 32, 34). Угождение Богу, и для сего освящение духа и тела есть цель подвизающихся в девстве. Кто бежит на поприще девственной жизни не к сей цели: тот не к венцу бежит. Для того девственник и устраняется от супружества, чтобы особенная склонность к существу земному не задерживала, или не кривила его стремления к Богу. По сему стремлению всею силою ума и любви к Господу, и по направлению всей деятельности к благоугождению Ему, девствующая душа и называется невестою Небеснаго Жениха. Из сего главнаго закона девства не трудно уразуметь, что телесное удаление от всего, принадлежащаго браку, не есть совершенное девство, а только низший степень онаго: ибо стремление и приближение к Богу, как Существу духовному, может и должно совершаться собственно в духе; девство же тела отъемлет только препятствия стремлению духовному, и пресекает стремления противоположныя. Отсюда происходят разныя подробныя правила девства. Господь сказал: «всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем» (Матф. V. 28). Посему, как есть любодеяние сердца: так должна быть и противоположная сему пороку добродетель – девство сердца. Подвизающийся в сей добродетели должен сохранять сердце свое чистым от всякаго плотскаго вожделения, от всяких помыслов, противных целомудрию; невольныя приражения нечистых помыслов без укоснения отражать, для сего бдеть осторожно над движениями своих помышлений и желаний, занимать и ограждать ум и сердце свое, то упражнением в Слове Божием, то внимательною, внутреннею молитвою. Как Господь показал, что любодеянию сердца бывает служителем око: то в противоположность сему и око надлежит обучать, чтобы оно служило девству, то есть, отвращать взоры от всякаго соблазнительнаго предмета, а на представляющиеся неизбежно, взирать без страсти, без помысла, видя не видеть, и, как можно скорее, пресекать опасное видение. И сие-то есть, умерщвлять чувство зрения, по завещанию Господнему: «аще око твое десное соблазняет тя, изми е, и верзи от себе» (Матф. V. 29). Отсюда покрывало на очах, пустынножительство, затворничество. Но если для охранения девства от соблазна и нечистоты нужно умерщвлять чувство зрения: то, по сравнению, можно понять и убедиться, что подобным образом нужно умерщвлять и прочия чувства, как то: слух – от слышания нескромных и соблазнительных речей, вкус, обоняние, осязание – от соответствующих им ощущений, наклоняющих к неге и роскоши. Отсюда упражнение в молчании, пост, сухоядение, простота и суровость в одежде, одре, жилище, порабощение и умерщвление тела трудом, молитвенными бдениями, коленопреклонениями. Чтобы сократить изображение девства в одну черту, привожу прекрасное и многознаменательное изречение святаго Златоуста: «корень и плод девства есть жизнь распятая» (О девст. гл. 79). Но не много ли уже беседую я о предмете, о котором многие из слышащих могут думать, что сие не до них касается? В самом деле, Господь Сам предварил нас, что не все способны девствовать: «не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть» (Матф. XIX. 11). Он Сам призывал к подвигу девства не всех, но только тех, которые способны, которым дано сие дарование: «могий вместити, да вместит» (Матф. XIX. 12). И Поелику девство не для всех; то вы можете даже спросить: для чего ко всем об оном беседуем? – Приемлю сей вопрос. Он приведет меня к цели и к концу моего слова. Ко всем говорим о девстве: потому что между всеми находятся те, «имже дано есть» сие; и слово ищет между всеми тех, которых Бог призывает слышать и творить оное, и которых человек часто не знает. Ко всем говорим о девстве: чтоб и брачные знали, что есть состояние выше брака; чтобы смиренно мыслили о браке; и чтобы, уважая девство, хотя в других, и смиренно мысля о браке, приобретали браку благословение, близкое к благословению девства. Ко всем говорим о истинном девстве: чтобы, зная оное, остерегались ложных путей буиих дев, которыя, с невозженными светильниками ума, без сердечнаго елея, скитаются вдали от чертога, и, вместо небесной любви к небесному Жениху, питают в себе только вражду против благословеннаго брака. Ибо еще с Апостольских времен «дух явственне глаголет, яко в последняя времена, отступят нецыи от веры, внимающе духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник, сожженных своею совестию, возбраняюще женитися» (1Тим. IV. 1–3). Наконец, ко всем говорим о девстве: чтобы и брачные и безбрачные, от высокой красоты девства, от средняго благообразия честнаго и непорочнаго брака, осторожным и заботливым оком различали неблагообразие того состояния, которое ни златаго таланта девства, ни сребрянаго таланта брака не возделывает верно по воле Господа всех талантов и даров. Девство и брак не для всех: но целомудрие для всех. «Явися бо благодать Божия спасительная всем человеком, да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно праведно и благочестно поживем в нынешнем веце». – Что значит «целомудренно»? – Или в чистоте девства, или в честности брака, в том и другом случае, с «отвержением мирских похотей», и в особенности «плотских похотей, яже воюют на душу» (1Пет. II. 11). Только так живущие в нынешнем веке, могут «ожидать блаженнаго упования» в будущем (Тит. 2:13). Аминь.

129. Слово в день коронования Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено Августа 22 дня, в Успен. соборе; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1836 год

Повинитеся убо всякому человечу созданию Господа ради, Аще Царю, яко преобладающу, Аще ли же князем, яко от Него посланным, во отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем. (1Петр. 2:13–14). Десять крат обратившийся годовый круг возвращает ныне нам, радующиеся Россияне, тот пресветлый день, в который, в сем самом Храме, узрели мы Благочестивейшаго Императора нашего Николая Павловича, восприявшаго наследственный Императорский венец, и запечатленнаго священным помазанием. Сей венец сияет. Венчанная глава благоденствует. И так, в настоящей радости нашей, не только мы можем петь с Царственным Псалмопевцем: «положил еси», Господи, «на главе его венец от камене честна», но, с утвержденною опытом надеждою, можем присовокупить и следующий за сим Псаломский стих: «живота просил есть у тебе, и дал еси Ему долготу дний во век века» (Псал. XX. 4–5). При мысли о венце, мне приходит на память еще один стих древняго благоговейнаго созерцателя природы: «благословиши венец лета благости Твоея», Господи, «и поля Твоя исполнятся тука» (Псал. LXIV. 12). Если год земли составляет для нея род венца, более или менее украшеннаго ея произведениями: то не паче ли год Царя, – не паче ли еще, десятилетие Благочестивейшаго Императора нашего мы можем разсматривать, как новый над венчанною Главою венец, составленный не из ветвей, или цветов, или драгоценных камней, но из мудрых предначинаний, благотворных деяний и благословенных успехов? Это венец, собственно Царскою работою выработанный и украшенный, но притом и благословением Божиим освященный: ибо и мудрыя предначинания приводит в действие, и увенчивает успехами, не одна человеческая воля и сила, но превыше ея Божие благословение. Указать ли, хотя бегущим взором, хотя на некоторыя драгоценности сего венца, впрочем и без меня видимыя вами, – указать ли потому только, что и видимое всеми мы любим указывать друг другу, когда радуемся видеть. – Смотрите. Враги внешние побеждены и укрощены. Враги домашние уничтожены. Союзы, особенно благоприятные миру царей и народов, укреплены особенно. Редким Царским искусством враги переработаны в друзей. Силе бедствий, которыя предупредить и отвратить не во власти человеческой было, не раз могущественно и благодетельно противопоставлено личное присутствие духа Благочестивейшаго Императора. Военныя силы бдительным попечением непрерывно содержаны и содержатся в развитии, соответственном достоинству и безопасности Государства; в особенности же морския, не только увеличены, но, не знаю, не сказать ли, воскрешены пристальным животворным Царским взором. Просвещение, искусства, промышленность разнообразно поощрены. Законодательство и правосудие получило свой особенный венец в систематическом составе законов. Человеколюбивыя заведения для воспитания, врачевания, призрения, возращены в числе, и цветут под незаходящим солнцем непосредственнаго Царскаго призрения. Всякая нужда, бедность, несчастие, общественное, частное, непрерывно находили и находят отверстою благодеющую руку Царскую. Соответственно потребностям Святыя Церкви, ея Пастыри, ея Храмы, ея Обители, частию умножены, частию облаготворены. В областях, где в прежния несчастныя времена, Восточное благочестие стеснено было насилиями Запада, собственное око Благочестивейшаго Государя усмотрело неблагообразие Православных храмов, и особенная Его воля облекла их приличным благолепием. Его любовию к Православной Церкви одушевлена ревность ея служителей, и многия тысячи ея чад, частию отторженных от нея в своих предках во дни неустройств и гонений, частию заблудившихся в лета неведения, возвращены в ея матерния объятия. Вот некоторыя части высокой работы в венце Царскаго десятилетия! Величественно и сладостно сияет он оку сердца Русскаго; и не только в настоящее время, но и на будущее отражает свет благих надежд. Рука, держащая Всероссийский скипетр, твердая в начале, естественно приобрела большую благодвижность, посредством десятилетних опытов; а между тем на дальнейшую будущность державы простерто попечение и обезпечение воспитанием Наследника Престола. Природная любовь Россиян к Царю своему естественно умножена приобретенною любовию к Царю, Который непрерывно о нас печется, для нас живет и действует и с священной высоты Своей так приближается к Своему народу, что наши сердца, можно сказать, соприкасаются с Его сердцем. Что убо речем, радующиеся Россияне? – «Заповеждь, Боже, силою Твоею, укрепи Боже сие, еже соделал ecи в нас» (Псал. LXVII. 29). «Дни на дни Царевы приложиши; лета Его до дне рода и рода» (Псал. LX. 7). Но время мне вспомнить, что сие место, и сии минуты, назначены не просто для изображения впечатлений и излияния чувствований, но преимущественно для учения. Учение, котораго теперь само сердце наше требует, не о том ли должно быть, что могли бы мы воздать Царю, непрестанно для блага нашего подвизающемуся, что могли бы воздать Богу, подвиги Его благословляющему? Не только благодеяния Царя Небеснаго, но и благодетельные для нас подвиги Царя земнаго выше нашего воздаяния. Для них возможно с нашей стороны не воздаяние, а только соответствие. Какое соответствие? – Непрестанное воодушевление себя к исполнению своих обязанностей пред Царем Небесным и земным, как учит Апостольское слово: «повинитеся yбо всякому человечу созданию», то есть, всякому от Бога устроенному над человеками начальству, «Господа ради, Аще Царю, яко преобладающу, Аще ли же князем, яко от Него посланным» (1Пет.2:13–14). Какое удовлетворительное учение! «Повинуясь Царю» и «начальству», вы благоугождаете Царю; и в то же время, «повинуясь Господа ради», вы благоугождаете Господу. Что повиноваться должно, надобно ли сие доказывать? – Где есть общество человеческое, там необходимо есть власть, соединяющая людей в состав общества; ибо без власти можно вообразить только неустроенное множество людей, а не общество. Но власть действует в обществе, и сохраняет оное, посредством повиновения. Следственно повиновение необходимо соединено с существованием общества. Кто стал бы колебать или ослаблять повиновение; тот колебал бы, или ослаблял бы основание общества. Но Апостол не довольствуется тем, чтобы учить повиноваться как нибудь: он учит повиноваться с определенным побуждением – «Господа ради». Здесь видно предположение, что он имел в виду и другие роды повиновения, по другим побуждениям, как-то, ради себя, ради общества, ради начальства: но преимущественно пред прочими выбрал для своих учеников один род – повиновение «Господа ради». Кто повинуется из страха наказания: тот повинуется ради себя, чтобы охранить себя от неприятности наказания. Есть люди, для которых надобно и сие побуждение к повиновению: но никто не захочет похвалиться, что он выбрал для себя именно сей род повиновения. Кто повинуется для достижения выгоды, награды, почести: тот также повинуется ради себя. Власть поступает прозорливо и благодетельно, когда употребляет показанныя теперь поощрения к повиновению: но оне, по существу своему, могут иметь место в некоторых только случаях; а не могут основать и обезпечить повиновения всеобщаго. Дела повиновения, наиболее общия и притом необходимыя для общества, как например, вношение податей, наименее способны к тому, чтобы соединить с ними какое нибудь воздаяние или почесть. Ум любомудрствующий похвалит повиновение ради общества и вместе ради себя. Благо человека не может быть устроено и сохранено иначе, как посредством общества. Общество доставляет человеку безопасность личную, образование способностей, случаи к употреблению оных, способы к приобретениям, и опять безопасность приобретеннаго. Но как для сохранения общества необходимо повиновение: то каждый человек и должен повиноваться – ради общества, из благодарности к нему за себя, и вместе – ради себя, чтобы, сохраняя повиновением общество, сохранять для себя то, чем от общества пользуется. Умозрение сие справедливо: но много ли в обществе людей, способных учреждать свое повиновение по идеям и умозрениям? Когда смотрю на опыты, как на подобных умозрениях хотят в наше время основать повиновение некоторые народы и Государства, и как там ничто не стоит твердо, зыблются и престолы и олтари, становятся, по выражению Пророка, «людие аки жрец, и раб, аки господин» (Ис. 24:2), бразды правления рвутся, мятежи роятся, пороки безстыдствуют, преступления ругаются над правосудием, нет ни единодушия, ни доверенности, ни безопасности, каждый наступающий день угрожает: – видя все сие не могу не заключать: видно, не на человеческих умозрениях основывать должно Государственное благоустройство! Есть повиновение ради общества и Начальства, не столько по умозрению, сколько по чувству сердца, по любви к Государю и отечеству. Счастлив народ, одушевляемый сею любовию! Это жизненная теплота в теле Государства, самодвижное направление к общественному единству, крылатая колесница власти, свободная покорность, покорная свобода. Нам, Россияне, от матерняго млека напитанным любовию к Государю и отечеству, известно по давним и недавним опытам, сколь крепительна была сия пища для подвигов труднейших, во времена труднейшия. Продолжайте, – не забывайте, – сию, некоторым образом чудесную, и на земле, выше, нежели земнаго свойства пищу, сию манну народной жизни, чем раньше, тем лучше, по отечественной земле собирать, и ежедневно питать ею себя и детей ваших. Ибо – предостерегаем вас – есть народы, у которых сладкая манна любви к отечеству, не быв употреблена правильно и благовременно, повредилась, или стала казаться менее приятною для поврежденнаго вкуса; есть земли, где под знойным солнцем ложнаго просвещения, она растаяла, испарилась, улетела. Но в чем же должна состоять предосторожность? – В том, чтобы знать и соблюдать от вышняго неба нисходящий и Богоданный закон, как собирать, хранить и употреблять манну. Скажем без иносказания: чтобы естественная любовь к государю и отечеству была неизменна, чиста, спасительна, для сего нужно, чтобы ее охранял, и в действиях руководствовал высший, совершенно небесный и Божественный закон любви Христианской. Таким образом, по возможности, пересмотрели мы разныя побуждения к повиновению, которыя Святый Апостол Петр или отверг, или миновал в своем убеждении к повиновению: и, если не обманываюсь, вы могли усмотреть из сказаннаго доселе, что все оныя оставляют чувствовать потребность более сильнаго, более общаго, более чистаго и возвышеннаго побуждения, которое одно, как совершенное, избрал Апостол: «повинитеся Господа ради». «Власти от Бога учинены суть», – говорит другой Апостол. «Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется» (Рим. 13:1–2). «Повинитеся убо всякому начальству человечу», всякой законной, и особенно Верховной власти, «Господа ради»; повинуйтесь полным, безпрекословным повиновением, ради Господа Всемогущаго и Правосуднаго, Который не может попустить ненаказаннаго противления Своему повелению; повинуйтесь искренно, ради Господа Сердцеведца, Который не только всякое дело неповиновения, но и всякий жестоковыйный или ропщущий помысл видит и осуждает; повинуйтесь с надеждою, ради Господа Премудраго и Всеблагаго Промыслителя, Который непрестанно бдит над приведением Своего устроения к спасительным для нас целям, и Который особенно «сердце Царево» имеет «в руце Своей» (Притч. XXI. 1); повинуйтесь с любовию, ради Господа, Котораго и славное царство на небесах, и благодатное царство в душах человеческих есть царство любви, и Который заповедал нам, всею силою души стремиться к тому, «да будет воля Его, яко на небеси, и на земли», следственно и в земном царстве. Вот повиновение, всегда удовлетворительное для власти, и всегда блаженное для повинующагося! Поставьте оное в самое сильное испытание: пусть, например, надобно будет пожертвовать собою повиновению, пострадать или умереть за Государя и Отечество; пусть воздвигнет против сего естественную борьбу естественная любовь к собственной жизни, к благам жизни, ко многому любезному в жизни: вся брань помыслов, без сомнения, низложена будет, как скоро придет сильное благодатное слово: «Господа ради». Пожертвуй всем повиновению «Господа ради»: если сладостно жертвовать для Царя и отечества, еще паче сладостно жертвовать для Господа; и в сем случае не горько уже оставить и земную жизнь, вместо которой приемлющий жертву сию Господь даст много лучшую жизнь небесную; не горько оставить и любезное на земле, Поелику оно будет оставлено на руках любви Отца Небеснаго. Благочестивые Россияне! Изъясняя Христианское учение о повиновении, думаю, что сим самым изъяснил я и ваши собственныя чувствования. Кроткий Дух Господа Иисуса, «послушливаго даже до смерти» (Флп.2:8), да не престанет благодатно одушевлять сердца и жизнь нашу чувством кроткаго, совершеннаго Христианскаго повиновения; и да будет оно непрерывным нашим благодарением Благочестивейшему Государю, непрестанно для блага нашего подвизающемуся, и вместе благодарственною жертвою Господу, Его нам даровавшему, и благотворные подвиги Его благословляющему. Аминь.

130. Слово по освящении храма Преображения Господня, что на Ордынке

(Говорено сентября 20 дня; напечатано в Христ. Чтен. 1837 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1836 год

Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? Чашу спасения прииму, и имя Господне призову. (Пс. 115:3–4). Если верный подданный приносит Царю дар от своего усердия, и дар его приемлется: кто, думаете, в сем случае одолжен и осчастливлен, приемлющий, или приносящий? – Думаю: приносящий. Ибо частное приношение частнаго человека может ли быть важно для Царя, обладающаго всем? Напротив очень важно для усерднаго подданнаго снисхождение и благоволение Царя, изъявляемое приятием дара. Кольми паче, когда верный раб Божий, от своего благоговения приносит дар Богу, Который в дарах наших не имеет никакой нужды, Который есть всевластный Владыка даров наших и прежде их приношения, пред безконечным величеством Котораго все тварные дары безмерно малы и ничтожны; – по справедливости должен думать приносящий, что не он одолжает Бога, но что Бог дарует ему милость, благодеяние, счастие, сподобив его благодатию восприять благоговейное желание, дав провидением Своим средства исполнить оное, и от пренебесной высоты крайним снисхождением призрев на приношение земнороднаго. Что и одно желание создать храм имени Божию есть благоугодный Богу дар, сие из уст Самого Бога знаем мы чрез Давида и Соломона, который говорит: «и рече Господь к Давиду отцу моему: понеже взыде на сердце твое, еже создати храм имени Моему, добре сотворил еси, яко бысть на сердце твоем» (3Цар. VIII. 18). Итак, кто сподобился не только иметь на сердце подобное желание, но и самым делом принести Богу подобный дар: тот да взирает на дар свой Богу, как на дар себе от Бога, с кротким чувством своего благополучия, с чистою радостию, со смиренным благодарением Богу, Который един великодаровит и в ниспослании даров человеку, и в приятии даров от человека. Но не сии ли же чувствования приличествуют и всем, участвующим в торжестве храма, Богу посвящаемаго, и Богом освящаемаго? Ибо храм Божий есть общий дар Божий человекам, или, точнее сказать, великая сокровищница многоразличных даров и благодеяний Божиих человекам, как-то: духовнаго просвещения, очищения, исцелений, утешения, возрождения в новую жизнь, питания, возращения, укрепления сей новой жизни, всякаго благословения, всякой силы, помощи, защиты, общения с Богом мысленнаго, сердечнаго, тайнодейственнаго, не редко, по вере и благопотребности, даже чудеснаго. И потому, когда с новым храмом Господь дарует нам новый ключ, отверзает новую дверь к толиким сокровищам Своея благодати: кто внимательный не воскликнет с Давидом: «что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми!» Если подлинно, братия, ваше сердце, возбуждаемое к благодарности за благодеяния Божии, изрекло теперь Давидов вопрос: «что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?» то приимите к сердцу и Давидов на сие ответ: «чашу спасения прииму, и имя Господне призову». Чудно! Желая благодарить Бога, что хочет он делать? – «Чашу спасения прииму!» Но если он хочет в изъявлении благодарности Богу поступить так, как обыкновенно в его время поступали «во дворех дому Господня, посреде Иерусалима» (Псал. CXV. 10): то не свойственнее ли было бы ему сказать: принесу «жертву спасения», или «всесожжение» тельца или овна? Какую вместо того хочет он «принять чашу спасения»? Левитский закон именно предписывает «жертву спасения» (Лев. III. 1) от говяд, или от овец, или от козлов: а наименования «чаши спасения» нет в Левитском уставе. Если между служебными сосудами храма Иерусалимскаго и упоминается о чашах: но не в числе предметов первостепенной важности. Что-ж? Не ужели Пророк не знал, что должно делать, или на что обратить преимущественное внимание в установленном Богослужении? Кто может сие подумать о Пророке? Что ж такое говорит он: «чашу спасения прииму»? – Мы поймем сие, братия, если представим себе, что Давид сказал сие именно, как Пророк, а не просто, как благодарный пред Богом песнопевец. Тогда, как его сердце возжелало принести благодарственное служение Богу, дух Пророческий пронес его сквозь тени и образы ветхозаветные к новозаветной истине, мимо храма Иерусалимскаго в горницу Сионскую; показал ему Господа, учреждающаго совершеннейшее благодарственное Богослужение; дал узреть в руке Его таинственную чашу; дал услышать слово Его: «сия чаша новый завет Моею кровию, яже за вы проливается» (Лук. XXII. 20); восторженный Пророк воспламенился желанием сделаться причастником грядущаго таинства, и воскликнул в древнем Иерусалиме, как будто здесь ныне с нами пред Святою чашею: «чашу спасения прииму»! Дивлюсь тебе, святый Пророче, который «по вере умер, не прияв обетований», нам Христианам предоставленных, но тем не менее «издалеча видел я, и целовал» (Евр. XI. 13). Обращаясь же к нам самим, дивлюсь и скорблю, и даже ужасаюсь, помышляя, как святый Пророк, из отдаления веков, стремился свою пред Богом благодарность ознаменовать общением дарованнаго нам таинства; и как напротив многие из нас, стоя при самых дверях сего таинства, пред самою Святою чашею, не имеют сердечной жажды, не хотят сказать с решительным стремлением духа: «чашу спасения прииму», приобщусь и я. Слышите ли, что глаголет Господь, учреждая Свою Божественную трапезу? – «Приимите, ядите» (Мк. 14:22). Не довольно ли было бы сказать: «вкусите»; дабы можно было разуметь, что довольно вкусить от трапезы Господней хотя однажды, или причащаться ея иногда, при особенной нужде, подобно как употребляют врачевство; ибо трапеза сия и действительно заключает в себе могущественное Божественное врачевство для душ и телес; и могущество его, как Божественное, так велико, что «аще кто снесть от хлеба сего» и единожды, сего может быть достаточно, да «жив будет во веки» (Иоан. VI. 51). Но нет! Господь предложил нам Тело Свое не для единократнаго, или не частаго и случайнаго употребления, как врачевство, но для питания постояннаго и всегдашняго: «ядите». Если бы Тело Христово предложено было нам только как врачевство: и тогда, братия, надлежало бы нам самим просить позволения употреблять врачевство сие чаще, подобно как часты наши немощи, особенно душевныя. Но когда Господь даровал нам оное, как насущный хлеб, по слову Его: «хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть» (Ин. VI. 51): то чрез сие самое не только позволил, но и повелел, чтобы мы часто приступали к Его трапезе. Мы не оставляем себя на долго без хлеба обыкновеннаго, зная, что иначе ослабеют наши силы, и жизнь телесная продолжаться не может: как же не боимся мы надолго оставлять себя без хлеба животнаго, небеснаго, Божественнаго? Вслушайтесь еще в другое учредительное слово Господне, именно о Святой чаше: «пийте от нея вси» (Матф. XXVI. 27). Не пропустим без внимания малаго слова: «вси»: ибо в каждой черте слова Божия скрывается свет, в каждом звуке премудрость. Господь не сказал о таинственном хлебе: «приимите, ядите» вси: и праведно, ибо некоторые не могут ясти, на пример, младенцы. Но о таинственной чаше сказал: «пийте от нея вси», и таким образом устранил всякое исключение, разумеется, для пребывающих в вере и единении Церковном. Примечайте же, как отступают от точности заповеди Господней те, которые не допускают до святых таин младенцев и малолетных до известнаго возраста; и как напротив верна слову Господню Православная Церковь, когда она и младенцам подает Святую чашу, да «пиют от нея вси», даже и те, которые могут только «пити», не имея крепости, чтобы «ясти». Еще более достойно примечания, как Господь при первом преподаянии Святыя чаши, в то же время обличает ея отъятие у народа, – нововведение поздних веков. Не знаю, чему здесь более дивиться, многоразличной ли премудрости слова Божия, или дерзости мудрования человеческаго против яснаго слова Божия. Господь видит, что подаваемую Им чашу жизни самочиние захочет похитить у меньших братий Его; и предварительно поставляет преграду против сей дерзости определительным повелением: «пийте от нея вси». Но самочиние не внемлет; нет, не «вси», говорит оно, простолюдины не должны причащаться от чаши. – Благословим, братия, Бога, что мы принадлежим к Православной Церкви, которая непричастна сему самопроизвольному мудрованию, но с верным послушанием слову Христову всем вам предлагает Святую чашу: «пийтe от нея вси». Но чем более утешаюсь я верностию, с которою возлюбленная матерь наша святая Церковь соблюдает законоположительное слово Господа своего: тем с большею заботою смотрю на неточность и недеятельность, с которою тоже слово Господне приемлют многия чада Церкви. Тайная вечеря и здесь таже, как в Сионской Горнице; Тот же Господь и ныне учреждает ее; вы слышите собственное слово Его чрез уста священнодействующаго: «пийте от нея вси»; вскоре после сего священныя врата отверзаются, является служитель таинства, чтобы пригласить вас к исполнению повеления Христова: «пийте от нея вси»; он зовет вас: «со страхом Божиим и верою приступите». Но вы – приступаете ли «вси»? – Долготерпеливе Господи! – часто, ни один. – Не смущайтесь много; не укоряя, говорю сие; знаю, что в вас это не дерзость самочиния, но недостаток дерзновения в вере; что вы поступаете по обычаю, от предков принятому, веками распространенному: но будьте безпристрастны; сличите ваш обычай с заповедию Христовою: не можете не признать, что обычай мог бы точнее следовать заповеди; что можно

576

бы вам деятельнее исполнять слово Христово. В начальные века Христианства хождение в воскресные и праздничные дни в Церковь, и приобщение Святых таин составляло для верных одну почти нераздельную обязанность; так что есть церковныя правила, которыя осуждают «ходящаго в церковь» и «исходящаго вон» без «святаво причащения» (Апост. Прав. 9. Антиох. Соб. прав. 2). Вот обычай, очевидно более совершенный, нежели нынешний! Что же касается до тех, которые ниже один раз в год не приступают к Трапезе Господней, или совсем чуждаются ея: суд их написан в Евангелии: «аще не снесте плоти Сына человеческаго, ни пиете крове Его; живота не имате в себе» (Иоан. VI. 53). Не промолчим того, что говорят обыкновенно в свое оправдание редко приступающие к Святым Тайнам: мы недостойны; мы не готовы. Мысль сия иногда подлинно происходит от смирения; и тогда она конечно не повредит союзу сих душ со Христом, подобно как сему не повредило смиренное чуждение Петрово: «изыди от Мене, яко муж грешен есмь, Господи» (Лук. V. 8). Но надлежит осматриваться, чтобы под благовидным покровом имени смирения не притаилась наша холодность к вере, и нерадение о исправлении жизни. Ты не готов: не ленись, приготовься. Ты недостоин: недостоин и ни один человек общения со Всесвятым, потому что ни один не безгрешен; но как всякому другому, так и тебе предоставлено веровать, каяться, исправляться, быть прощену, и уповать на благодать Спасителя грешников и Взыскателя погибших. Ты говоришь, что недостоин: напрасно ты приемлешь на себя чужую должность; удостоить или не удостоить тебя таинства есть долг тайнодействователя, а не причастника. Ты недостоин: согласимся, что это правда. Что же далее? Не ужели ты хочешь и оставаться недостойным? Если ты безпечно оставляешь себя недостойным общения со Христом на земли: не подвергаешь ли ты себя явной опасности остаться недостойным общения с Ним на небеси? Но если ты страшишься своего недостоинства, и хочешь от него избавиться: то избавишься ли, удаляя себя от Христа, от Его благодати, от Его силы, от Его жизни? Не лучше ли, посильно исправляя свое недостоинство, прибегать ко Христу в таинстве, чтобы принимать от Него помощь и силу к более совершенному исправлению и преуспеянию в благоугождении Богу? Христиане! Щедро и великодаровито, почти всегда и повсюду, Господь отверзает для нас храм Свой, уготовляет Свою Трапезу, призывает к Своей Вечери. Надобно стыдиться неблагодарнаго на милостивое приглашение отзыва: «имей мя отречена» (Лук. XIV. 18). Надобно страшиться приговора: «званнии не Быша достойни» (Матф. XXII. 8). Да возбуждаем себя, чтобы, как можно, не редко приступать к Трапезе Господней, со внимательным очищением себя от всякия скверны плоти и духа, со страхом своего недостоинства, но с верою в благодать, с сердечным алканием и жаждою любви к сладчайшему Иисусу, Котораго плоть и кровь есть истинный хлеб жизни, и единственная чаша спасения. Аминь.

131. Слово на память Преподобнаго Сергия

(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре, 25-го сентября; напечатано в Христ. Чтен. 1836 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1836 год

Возвратишася в Листру и Иконию и Антиохию, утверждающе души учеников, моляще пребыти в вере, и яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. (Деян. XIV. 21–22). Сие сказание Святаго Евангелиста Луки о проповеди святых Апостолов Павла и Варнавы представляет способ наставления, довольно необыкновенный. Цель наставления, как вы видите из самаго сказания, была та, чтобы утвердить души учеников в вере. Какое же средство употребляют для сего Богомудрые Наставники? – Они предсказывают верующим скорби, и скорби необходимыя, потому что чрез них надобно достигать царствия Божия. «Многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие». Не надлежало ли опасаться, что сия истина, грозная, поколеблет веру, а не утвердит? Не лучше ли было бы скрыть опасное предусмотрение опасностей? Но нет! Апостолы не скрывают учения о скорбях, предстоящих на пути к царствию Божию: видно, нужно сие учение. Они предлагают сие учение, желая утвердить души учеников в вере: видно, есть в сем учении сила для утверждения веры. «Многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие». Апостолы не говорят: многими познаниями подобает внити в царствие; хотя сие, по видимому, было бы сообразно с «сокровищами премудрости и разума» (Кол. II. 3), сокровенными во Христе. Видно, многия познания полезны, но не совсем необходимы для достижения царствия Божия. В самом деле, Мытарь достиг оправдания, а следственно и близкой надежды царствия Божия, не многими познаниями, но многим смирением, не высокими созерцаниями, но очень простою молитвою: «Боже, милостив буди мне грешнику» (Лук. XVIII. 13). He говорят: многим временем подобает внити в царствие Божие: хотя и на земли многое достигается не скоро; а небо, кажется, далее земли. Видно, продолжительность времени не есть строгое условие приближения к царствию небесному. В самом деле, разбойник на кресте, в несколько часов, и даже, может быть, в несколько минут совершил путь от врат адовых до дверей рая. Не говорят: многими трудами и подвигами подобает внити в царствие Божие: хотя то правда, по слову Самого Иисуса Христа, что «царствие небесное нудится» (Матф. XI. 12). Видно, успех усилий, которыми достают царствие небесное, не всегда определяется тягостию трудов и числом подвигов. Перстень сына царствия дан блудному сыну скорее, нежели он окончил труд договорить покаянную речь оскорбленному отцу. Он едва успел изобразить свое недостоинство: «отче, согреших на нeбо и пред тобою, и уже несмь достоин нарещися сын твой» (Лук. XV. 21); а не успел еще принести просьбы: как ему даровано более, нежели он смел желать и надеяться. Не многими познаниями, не многим временем, не многими трудами, но, – говорят Апостолы, – «многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие». Видно, скорби, паче других средств и пособий, нужны и полезны для достижения царствия Божия. Разум, не довольно покоренный вере, не довольно ею просвещенный, не вдруг усмотреть может, подлинно ли, и почему путь к царствию Божию должен лежать непременно чрез скорби. Что, кажется, за необходимость заставлять человека страдать, чтобы потом сделать его блаженным? Отсюда может родиться догадка, не относится ли учение о скорбях ради царствия Божия только до первенствующих Христиан, которым надлежало вытерпеть гонения от Иудеев и язычников, до утверждения Христианства во вселенной. Сим подлинно Христианам, и в сих обстоятельствах, Апостолы Павел и Варнава говорили о «многих скорбях» ради царствия Божия, и притом вскоре после того, как Павел пред их глазами, в Листре, едва не до смерти побит был камнями, за проповедывание Христианства. Но, что учение о скорбях ради царствия небеснаго есть не временное только и частное, а всегдашнее и всеобщее в Христианстве, в сем не трудно удостовериться из наставлений Самого Иисуса Христа, не случайных и примененных к особенным обстоятельствам, но коренных и всеобщих. – Чем начал Он Свое учение о царствии небесном? – «Блажени нищии духом; блажени плачущии» (Матф. 5:3, 4). Ощущение нищеты, более или менее, соединено с ощущением скорби; и плачь, даже благочестивый, течет из источника скорби, хотя впрочем должно быть и такое время, когда, как Моисей древом горькия воды Мерры, Христос крестом услаждает горесть благочестиваго плача. Чем оканчивает Господь Свое учение о блаженстве? – «Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради» (Матф. V. 11). Не видите ли, что учение Господне о блаженстве скорбию начато, и еще большею скорбию окончено? – Какое учение может быть более общим для Христиан, как учение о последовании Христу? Но в чем состоит сие учение? – «Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет. Иже бо Аще хощет душу свою спасти, погубит ю; и иже Аще погубит душу свою Мене ради, обрящет ю» (Матф. 16:24, 25). Как ни уменьшайте силу, как ни смягчайте значение сих изречений Господних: во всяком случае нельзя не признать, что ими предрекаются последователю Христову многия скорби. Если ты возьмешь крест, и пойдешь за Христом: то куда ты придешь? – Очевидно, туда, куда шел, взяв крест, Он Сам; следственно на Голгофу, на страдание, на распятие. «Погубить душу свою» ради Христа, значит ли пострадать за Него мученически (что впрочем не есть общий жребий, тогда как напротив изречение Господне о погублении души есть общее для всех спасаемых); или сие значит пресечь и умертвить в душе страстныя движения, составляющия жизнь ветхаго человека, изсушить похоть, угасить ярость, обуздать порывы собственной воли, отвергнуть пристрастие к собственному мудрованию: – самое выражение: «погубить душу», которым изображены сии подвиги последователя Христова, сии душевныя преобразования, дает разуметь, что здесь имеют место многия скорби, простирающияся даже до смертнаго борения и подвига. Святый Апостол Петр учит: «Xpиcтy пострадавшу за ны плотию, и вы в ту же мысль вооружитеся» (1Пет. IV. 1). Подлинно мысль о страдании Христовом за нас одна может быть достаточна для того, чтобы примирить нас со всякою скорбию и страданием ради Христа и Его царствия. Если Христос, не сотворивший греха, пострадал: можно ли нам грешным роптать на страдание? Если Христос пострадал за нас: какая была бы неблагодарность не хотеть принять скорбь ради Его и Его заповеди? Если возлюбленный Спаситель наш пиет чашу страданий: любовь к Нему не должна ли ощутить жажду причаститься от чаши Возлюбленнаго? Если "подобаше", должно было, сообразно было с премудрою, праведною и благою судьбою Божиею, «пострадати Христу и внити в славу свою» (Лук. XXIV. 26); и сие «подобаше» ради нас: как не поверить, что и нам «подобает», должно, прилично, сообразоваться с примером и судьбою нашего Подвигоположника, – «многими скорбми внити в царствие Божие»? Но если кому не довольно просто верить, а нужно притом о потребности скорбей быть удостоверену разсуждением: и сей способ наставления имеем мы также в словах святаго Апостола Петра: «зане пострадавый плотию преста от греха, во еже не ктому человеческим похотем, но воли Божией прочее во плоти жити время» (1Пет. IV. 1, 2). Чудно сие разсуждение Апостола. Оно подает случай к вопросу: не ужели человек не может «престать от греха, не пострадав плотию», тогда как он имеет свободу избирать лучшее, и сверх того помощь к добру от благодати Божией? Я не буду довольно смел, чтобы решительно ответствовать на сей вопрос, на который Апостол только намекнул. Но замечу, что дело, о котором говорит Апостол, конечно лучше нас знает он, и как Богопросвещенный Апостол, и как опытный подвижник, который уже не мало шел путем страданий, когда указывал сей путь Христианам; и конечно его Божественное просвещение и его страдальческие опыты показали ему причину, по которой Христианин должен поставлять себя в готовность к страданиям: «зане пострадавый плотию преста от греха». В самом деле, грех, который человеком допущен, пробил себе дорогу в его сердце и в его существо. Если вы, усилием свободной воли, при помощи благодати, изгоняете его: по пробитой дороге он силится возвратиться. По следам прежних греховных впечатлений вновь идут страстныя и греховныя движения, возбуждаемыя воспоминанием или присутствием искушающих предметов и привычкою. Что же надобно делать, дабы решительнее освободить себя от греха? – Не только изгнать его, но и пробитую им дорогу заградить, разрушить, истребить. Надобно глубоко взрыть землю сердца, чтобы уничтожить следы греховнаго услаждения, чтоб исторгнуть глубоко проникшие тонкие корни греха. Надобно с огнем пройти по стезям внутренних чувств, чтобы очистить их от остатков греховных впечатлений. Следственно надобны скорби и страдания, дабы «пострадавый плотию престал от греха». Найдя таким образом, что скорби в руке Провидения суть очистительное орудие для человека, уготовляемаго к царствию Божию, мы не должны удивиться, если найдем в опытах Святых и то, что высшему очищению нередко соответствуют преимущественно многия скорби. «Многи скорби праведным» (Псал. 33:20), сказует Псалмопевец по наблюдению; а также и по собственному опыту исповедует пред Богом: «по множеству болезней моих в сердце моем, утешения твоя возвеселиша душу мою» (Псал. XCIII. 19). «Лишени, скорбяще, озлоблени» (Евр. XI. 37): – сими чертами описал Апостол ветхозаветных подвижников веры, не заботясь называть их по имени: так находил он черты сии общими и обыкновенными! Если бы надлежало изобразить жизнь и новозаветных подвижников веры, Апостолов, Мучеников, Преподобных: опять годились бы теже черты: «лишени, скорбяще, озлоблени». Не сими ли же чертами ознаменован образ и твоей жизни, присный наставниче наш к царствию Божию? – «Лишен, скорбящь, озлоблен». Не только «лишен» всякаго земнаго стяжания, что, может быть не трудно для лишившаго самого себя добровольно; не только «скорбящ» в заботах о мире и спасении братии; но и «озлоблен», то от малодушия облагодетельствованной тобою братии, во время скудости потребностей, то от «любоначалия»

577

роднаго брата: – «озлоблен» даже до того, что сделал было себя изгнанником из обители, которая и существованием, и всем тебе одному обязана. Итак и житие твое тоже проповедует нам, что слово Апостольское: «яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие». Посмотримся, братия, в два верныя зеркала, – в зеркало слова Божия, и в зеркало жития святых, – так ли, как подобает, идем мы к царствию Божию. «Хвалимся в скорбех» (Рим. V. 3), сказует о себе Апостол. От нас, может быть, еще рано сего требовать. Исполняется ли в нас хотя другое, меньшее слово Апостольское: «скорби терпяще, в молитве пребывающе» (Римл. XII. 12)? Скорби, которыми по судьбам Божиим посещаемся, приемлем ли с терпением, и, когда изнемогает терпение, подкрепляем ли оное молитвою, чтобы не впасть в нетерпение или ропот? Не тяготимся ли напротив даже легкими и обыкновенными в жизни скорбями, трудностию некоторых дел, неисполнением некоторых желаний, лишением некоторых приятностей жизни? – Малая скорбь оскорбительнаго слова не истощает ли иногда всего терпения нашего, так что вместо приобретения посредством ея награды терпения, мы мучим сами себя преувеличенною и вредною скорбию гнева и памятозлобия? Апостол сказал Коринфским Христианам: «ныне радуюся, не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние, оскорбесте бо по Бозе» (2Кор. VII. 9). Скорбим ли и мы о грехах наших скорбию по Бозе, скорбию покаяния, так искренняго и глубокаго, чтобы о нашей скорби радовались Ангелы, как о залоге нашего исправления и спасения? Кто не подвергает себя добровольно очистительной работе внутренней скорби покаяния и самоукорения, и внешних скорбей не приемлет с терпением и смирением: тот еще не на пути, который указывает Eвaнгeлиe к царствию Божию. «Многими скорбми подобает нам внити в Царствие Божие». Аминь.

132. Слово в день обретения мощей Святителя Алексия

(Говорено в Чудове монастыре, мая 20-го; напечатано в Христ. Чтен. 1838 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1837 год

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их. (Евр. 13:7). Настоящий день есть один из тех, в которые Церковь с особенною торжественностию призывает нас к исполнению Апостольскаго завещания, мною теперь прочитаннаго. По ея установлению мы воспоминаем ныне Богомудраго наставника нашего, Святителя Алексия, который как во все время Святительства своего с благодатною силою глаголал слово Божие в назидание словеснаго стада Христова, так особенно потрудился в чистом изглаголании слова Божия, когда Славенское преложение святаго Евангелия с Греческим подлинником поверил, и от несовершенств стараго наречия, и от описок невнимательных переписчиков, очистил и исправил. Сей подвиг важен, между прочим, потому, что чрез него Святитель, Богом просвещаемый, предварительно обличил неправое мнение людей, явившихся после него, которые даже доныне утверждают, будто в священных и церковных книгах, и описку переписчика исправить, и непонятное слово перевода заменить понятным, непозволительно и противно Православию. Они говорят: по старым неисправленным книгам спасались и спаслись известные Святые; такия книги поправлять, значит, портить. Если бы так разсуждал святый Алексий: то конечно не стал бы он ни поверять перевод, ни поправлять рукопись Евангелия; а должен был взять книгу Евангелия, какая в его время находилась в Успенском Соборе, и сказать: по сей книге спасался и спасся Святитель Петр; нечего здесь поверять и исправлять. Но он поверял и исправлял: и потому очевидно не так разсуждал, как новые ревнители не очень старой старины, а точно также, как и древле и ныне разсуждает православная Церковь, то есть, что спасительная истина Христова и в неисправленных и исправленных священных и церковных книгах одна; но что, для сохранения и распространения сей самой истины, исправная книга лучше неисправной. Как предначинание и оправдание церковнаго изследования и исправления книг в последовавшия времена, Провидение Божие сохранило нам изследованную и исправленную Святителем Алексием книгу святаго Евангелия: и она являлась очам вашим в самое сие священнослужение, быв несена диаконом во святый олтарь. Видите, братия, благодетельность Апостольскаго завещания. Мы воспомянули наставника нашего: и от сего воспоминания тотчас получили полезное для всей Церкви наставление. Но углубимся несколько в завещание святаго Апостола Павла о благоговейном воспоминании наставников наших. «Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие». В сих словах есть нечто печальное. Поминают то, чего уже нет. И так когда Апостол завещавает поминать наставников Богоглаголивых: то сим самым сказывает, что их нет уже, и едвали не предсказывает, что подобных им не будет. Ибо как тем, что имеем и видим, легче пользоваться, нежели тем, чего не видим, и что уже миновало: то не очень нужно было бы заботиться о воспоминании прежних наставников, если бы подобные им непрерывно процветали в Церкви. Но Апостол заботится о воспоминании наставников, прежде бывших: видно не надеется, чтобы в их преемниках наставляемые вполне обрели тот же дух и силу, те же подвиги и добродетели, то же слово и тот же пример. Что сие предусмотрение верно, к сожалению свидетельствуют опыты многих веков. Не случается ли слышать и ныне сетования: где ныне Святые? Где прозорливцы или чудотворцы? Где наставники, которые бы глаголали слово Божие с такою силою, руководствовали ко спасению с такою верностию, как Петр или Павел, или хотя как некоторые из Духоносцев, бывших после Апостолов? На печальный подлинно вид навело нас Апостольское завещание, поминать наставников наших. Но смотрите, как оно же может подать нам и утешение. Сетуют, что нет ныне Святых. Мимоходом замечу, что не должно преувеличивать сего мнения. Многие, или немногие, только должны быть и ныне Святые; и не может быть, чтобы их совсем не было: ибо без Святых мир не был бы достоин хранения Божия, и не мог бы стоять. «Семя свято стояние его» (Иса. VI. 13). Мы можем говорить, что нет ныне в мире Святых, подобно как отец Алексия человека Божия сказал бы, что у него в доме нет сына, и нет Святаго, тогда как сын его жил у него в доме, и был муж Святый, но закрыт был, и от отца, и от других, образом нищаго. Справедливее можно скорбеть, что Богопросвещенные наставники и Святые ныне слишком редки; что их не видно, что в людях духовных примечается незрелость духа. Что ж? Как утешиться нам в сей скорби? Как восполнить примечаемый недостаток? – Возьмите в прошедшем то, чего не находите в настоящем: «поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие» прежде. Правда, поминать наставников скончавшихся, не то, что пользоваться живущими: но слишком ли велика сия разность, и не стоит ли одно другаго? Наставление от наставника живущаго близко и удобоприемлемо, когда его видим и слышим; слово и пример его в сем случае для нас так же живы, как и он сам: преимущество немаловажное! Но живя в теле, подобно нам, кто бы он ни был, он еще подвержен искушениям, и не избавлен от возможности преткнуться, и, может быть еще, в своем падении, увлечь с собою наставляемых. Напротив того наставник скончавшийся, котораго житие и скончание жительства ознаменовано присутствием в нем благодати Божией, котораго чистое учение оправдано святою жизнию, и святость жизни подтверждена святою и блаженною кончиною, есть руководитель ко спасению решительно достоверный и непоползновенный, есть притом помощник тем более сильный и неизнемогающий, что, отложив тленность и немощь земной жизни, живет в безпрепятственном причастии света и силы Божией: преимущество высокое и несравненное! Что касается до близости и удобоприемлемости наставления и помощи духовной: близость в духе не измеряется областями жизни и разстояниями места и времени, но мыслию, желанием и любовию, созерцанием, молитвою и верою. Вера может сблизить вас с наставником благоговейно воспоминаемым, почти также, как с присутствующим: ибо и с сим душеполезно сближает она же, а не просто видение лица и слышание слова. Вера посредством писания или предания, оживит пред вами учение и пример отшедшаго к Богу наставника; а посредством молитвы приобретет вам его действенную за вас молитву к Богу, и действительную помощь. Сим образом «поминайте наставники ваша»: и без сомнения, вы будете удовлетворены в потребностях духа вашего так, что не будет нужды сетовать на несовершенство или скудость наставления современнаго. Чудное, братия, устроение Царствия Христова! Наши немощи, наши недостатки угрожают лишить вас потребнаго вам духовнаго наставления. Что же творит многомилостивый и благопромыслительный Господь? Дополняя недостаток наставников живущих, Он прежде общаго воскресения воскрешает некоторым образом наставников умерших, и, еще прежде полнаго открытия царствия небеснаго, на земли в небесном царствии Своем, то есть, в Церкви Своей, особенным образом «творит их», по изъяснению Тайновидца Иоанна, «Цари и Иepеи» (Откр.1:6), небеснаго вкупе и земнаго священноначалия, – «Иepeи», возносящие за вас действенную молитву непосредственно в пренебесный жертвенник, – «Цари», имеющие власть чудодейственною помощию благоуправлять вас к миру и спасению. Вы боитесь не найти ни одного духовнаго наставления близ себя, в свое время. Он дает вам всех духовных наставников, из всех времен всея Вселенския Церкви, и в них делает для вас доступными все духовныя познания и опыты, все дарования и силы благодатныя. При сем не без сожаления и не без удивления воспоминаю, что некоторые из Христиан не хотят угодивших Богу наставников воспоминать воспоминанием благочестия и веры, и особенно прибегать к их помощи в молитвах. Не нужно, говорят, никакого ходатайства пред Богом, кроме ходатайства Христова; и ходатайством простых человеков было бы оскорблено ходатайство Богочеловека. Сие мудрование подобно тому, как если бы кто вздумал утверждать, что в царстве, ни в самых даже и малых делах, ни к кому не должно прибегать, как только к царю, и не чрез кого инаго, как только чрез сына царева; и что прибегающий к посредству подчиненных властей, и рабов царевых, имеющих доступ к его престолу, оскорбляет верховное достоинство царя и высокое предстательство сына его. Не царь ли своею властию

578

действует чрез подчиненныя власти? Не к его ли милосердию прибегают чрез посредство верных ему рабов? Не Бог ли и Христос действует и славится чрез Святых Своих? Не к Его ли благодати прибегают чрез их посредство смиренные молитвенники, почитающие себя недостойными непосредственно приступать к Богу и Христу? Не совершенно ли согласно с крайнею чистотою Божества и с крайним также Его снисхождением и милосердием то, что наши молитвы несовершенныя и неочищенныя, вспомоществующею молитвою Святых очищаются и делаются способными к приятию на пренебесный мысленный жертвенник. Но возвратимся еще раз к завещанию Апостола. Заповедав нам помнить Святых наставников наших, он указует цель сего воспоминания, чтобы мы, «взирающе на скончание жительства» их, «подражали вере их" (Евр.13:7). Что мы, по благодати Божией сохраняем Апостольскую заповедь, о сем свидетельствует самое сие собрание, ради памяти Богомудраго наставника нашего, Святителя Алексия. Остается нам помыслить и попещись о том, идем ли мы точно к цели, указуемой Апостольскою заповедию. Иных ударяющий гром заставляет перекреститься: несчастие, болезнь, печаль, приводит им на память Святых, как утешителей, целителей, помощников, и побуждает призывать их. Хорошо и то, что в бедах прибегаем к предстательству и помощи Святых; конечно это лучше, нежели совсем забывать их: но не довольно воспоминать их только по случаям и по нуждам временным. Всех нужд важнее то, чтоб воспоминать их для подражания вере их и неразлучному последствию истинной веры, богоугодному житию их. Та только память Святых угодна им и Богу, и спасительна совершающим оную, которая совершается с искренним желанием подражать им, и достигнуть полнаго с ними во свете Божием общения чрез оовещение и нас самих. Аминь.

133. Речь Его Императорскому Высочеству Всероссийскаго престола Наследнику, Государю Цесаревичу, Великому Князю, Александру Николаевичу, пред вступлением в Московский Успенский Собор

(Говорена июля 24; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1837 год

Благоверный Государь! Всегда светло для нас Твое пришествие, как заря от Солнца России, но на сей раз новые виды, новыя чувствования и думы. С особенною радостию сретаем Тебя после Твоего путешествия даже в другую часть Света, хотя все в одном и том же Отечестве; ибо сердце наше трепетно следовало за Твоим ранним, дальним и быстрым полетом. Но что значит сие путешествие? Не то ли, что сказал древний мудрец: «обходяй страны, умножит мудрость»? Тебе должно наследовать мудрость, объемлющую огромнейшее из царств земных: и дальновидная попечительность Августейшаго Родителя Твоего, сверх домашняго руководства к сей мудрости, назначила для Тебя учебною храминою – Россию. И что же? «Обходя страны» России, уже Ты простерся далее, нежели кто либо из ея Царей. Собственное око Твое собирает или поверяет и умножает сведения о ея силах, средствах и потребностях. Каких вожделенных плодов должна надеяться от сего Россия! Се и на древлепрестольный град простираешь наблюдательные взоры. Глубокая мысль ведет Тебя почтить здесь святыню, освящающую Царей и хранящую приснопамятный покой освященных ею Твоих родоначальников. Здесь наипаче прикасаешься Ты сердцу России, и его жизненную силу, которая есть наследственная любовь к наследственным Государям, отразившую в прежних и нынешнем веках столько враждебных сил, видишь в ея свободной игре, – в сих волнах стремящагося к Тебе народа, в сих восторженных взорах, в сих торжественных восклицаниях. Любовь Россиян да соделает Тебе легким труд, внушенный любовию к России. Когда же возвратишься к Возлюбленному Тебе и нам Твоему Родителю: возвести Ему, что Россия чувствует Его дальновидную о ней попечительность; что мы благословляем Его как за себя самих, так и за потомство; что мы молимся, чтобы род и род потомства возрастал и созревал пред очами Его и Твоими, дабы за себя и за нас благословлять Его и Тебя.

134. Речь Его Императорскому Высочеству, Всероссийскаго престола Наследнику, Государю Цесаревичу, Великому Князю Александру Николаевичу, пред вступлением в Свято-Троицкую Сергиеву лавру

(Говорена Августа 2; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1837 год

Благоверный Государь! В других местах предметом изследования Твоего были богатства природы, способы искусства, действия власти. Здесь наблюдательный взор Твой усмотрит, что может один человек, без пособий природы, искусства, власти, с одною силою, часто неприметною для мирa, – с силою благочестия. Здесь была пустыня, и жили звери; потом была пустыня, и жил один отшельник. Но как его удаление телом от мира было стремление сердцем к Богу: то благословения и силы Неба пролились на него, и оросили место его. Пустыня его превратилась в вековую обитель, в разсадник учения и жизни духовной, в сокровищницу даров благодатных: и, Поелику «благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго», также как «и грядущаго» (1Тим.4:8), – Сергиева обитель сделалась твердынею, на которую иногда могла опереться Столица и Россия. Под сими стенами сокрушились волны, которыя поглотили было Столицу и Россию от того, что потрясен был ея твердейший оплот, – верное наследование Престола. Благоговейное посещение Преподобнаго Сергия в обители его, всегда было по сердцу Благочестивейших Государей наших. Что ТЫ наследовал сие благочестивое чувство, подобно как и все возвышенное, достойное твоего рода, – тому свидетель – нынешний день. Вниди, Благоверный Сыне Царя Благочестивейшаго! Пред олтарем Триипостаснаго Бога, предай желания чистаго сердца неземному молитвеннику, который еще паче очистит и возвысит их, и которому ближе положить их на небесный Олтарь. Нам же даруй утешение вместе с Тобою молиться за безценное долгоденствие и благоденствие Твоих Августейших Родителей, и Твое.

135. Речь Ея Императорскому Величеству, Благочестивейшей Государыне Императрице Александре Феодоровне, пред вступлением в Московский Успенский собор

(Говорена Августа 4; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)

Благочестивейшая Государыня! Древняя Столица юнеет от радости, встречая Твой пресветлый Материнский взор, отражающийся в цветущих взорах Первороднаго из Твоих Сынов и Первородныя из Твоих Дщерей. Как счастлива Москва, которой суждено было принять Твоего Первенца в свои объятия, при самом Его рождении, – как она счастлива, что ей же даровано видеть Его возвращение в Твои объятия, после первых подвигов Его, в жизни возмужавшей. Возвращаясь, Он приносит Тебе радость, которою возрадовались о Нем миллионы Россиян. Тобою рождена вся сия радость. Так благословил Тебя Господь, купно с Твоим Августейшим Супругом. Да благословляет душа Твоя Господа святою радостию и благодарением. Господь же Твое благодарное пред Ним сердце да продолжит исполнять новыми благословениями и радостями.

136. Слово в неделю первуюнадесять по Пятдесятнице, и в день коронования Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено Августа 22; напечатано в Христ. Чтен. 1838 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1837 год

Не подобаше ли и тебе помиловати клеврета твоего, якоже и аз тя помиловах? (Мф. 18:33). Евангельское чтение настоящаго воскреснаго дня назначает предметом настоящаго слова учение о прощении согрешающих. Сие не будет неблаговременно и для особеннаго настоящаго торжества о Благочестивейшем Государе императоре Нашем, Богом венчанном и священно-помазанном. Святое учение кстати встречается с достойным себя примером, и назидательныя размышления облегчаются приятными воспоминаниями верноподданнической любви. Сколько в обширной державе Благочестивейшаго Императора Нашего людей, которые пред Его правосудием были в долгу, иногда и очень тяжком, но которых судьба может быть изображена сею Евангельскою чертою: «милосердовав же господь раба того, прости его, и долг отпусти ему!» (Мф.18:27) Сколько, следственно, таких, которых Он сильным примером собственнаго милосердия может учить милосердию к согрешающим: «не подобает ли и тебе помиловати клеврета твоего, якоже и аз тя помиловах?» Можно ли не воспомянуть теперь, что и Первородный Сын Благочестивейшаго Государя нашего

579

, вступая с возрастом в неотсрочное наследие Родительских добродетелей, одно из ранних движений наследственной благости явил в сострадательном внимании к судьбе должников правосудия, и в ходатайстве пред Августейшим Родителем о ея облегчении, какое только возможно милосерднию без оскорбления правосудия; и что милосердие Царя с радостию отозвалось милосердию Сына Царева? И так возвратимся к Евангелию, и возмем оттуда побуждение и способ перенести и в наши домы и в наши сердца – добродетель, столь светло сияющую пред нами на престоле. Чтобы учение о прощении согрешающим соединить с побуждением к исполнению онаго, Божественный Учитель наш предлагает оное в поразительной притче. Царь требует отчета от подданных, у которых было в руках множество богатства, ему принадлежащаго. Приводят одного, который должен ему десятью тысячами талантов, то есть, долгом, для подданнаго неоплатным, и который за то, по законам царства, должен быть продан с женою и детьми. Несчастный, не зная, что делать, просит отсрочения уплаты. Но Царь сжаливается, и совсем прощает долг. Величественное зрелище милосердия! Должник не имеет средств к оправданию; закон осуждает его; царь имеет всю власть исполнить осуждение; повинный не почитает возможным просить, чтобы долг был прощен, а разве только отсрочен: и внезапно – долг прощен. Это так прекрасно, что, если бы Господь, не продолжая речи, сказал, как некогда в другой притче: «иди, и ты твори такожде» (Лук. X. 37), сердцу неокаменелому надлежало бы тотчас отвечать: пойдем, исполним. Но Господь не благоизволил остановиться, показав, как прекрасна добродетель; Он провидел, что не все пленятся ея красотою; и признал нужным показать безобразную противоположность. Притча продолжается. Прощенный должник встречает своего должника, одного из своих клевретов, подданных того же царя. Долг маловажен: только сто пенязей. Однако прощенный заимодавец взыскиваетс своего должника строже, нежели Царь заимодавец: «емь его давляше». Слышит ту же мольбу, которую сам приносил царю: «потерпи на мне, и вся воздам ти» (Мф.18:28–29): но не воспоминает прошедшаго, не трогается настоящим, и бросает своего должника в темницу. Какая неуместная жестокость! Сам прощен: а простить не хочет. Сам просил отсрочения уплаты невозможной: а не хочет отсрочить возможной. Если предыдущая часть притчи сильно побуждает к тому, чтобы простить: то сия вторая часть еще сильнее отражает самую мысль о том, чтобы не простить. Третья часть притчи показывает последствие жестокости, которую оказал прощенный непрощающий. Царь узнает об его поступках; берет назад свое великодушное прощение; и предает его истязателям, «дондеже воздаст весь долг свой» (Мф.18:34) – неоплатный. Нельзя не чувствовать силы сей притчи. Надобно только узнать ея верное приложение. Что значит иносказательное лице Царя заимодавца, Господь Сам истолковал в заключении притчи: «тако и Отец мой небесный сотворит вам» (Мф.18:35). И так Царь заимодавец есть Отец небесный. Чрез сие определяется значение всех частей притчи. Что же дал нам в долг Отец небесный? – О, как много! Больше, нежели тысячи талантов! Дал Он нам бытие и жизнь, тело и душу, разум, сердце и чувства; дал землю под ноги наши, прекрасный шатер неба над главы наши; дал солнце нашему зрению и жизни, воздух нашему дыханию; дал животных во власть нашу, и многоразличныя произведения земли для наших нужд и удовольствий, для пищи, для одежды, для жилища, для упражнения нашей деятельности к произведению полезнаго и приятнаго. Скажет ли кто при сем, что слишком гордо думать, будто для нас и земля, и солнце, и небо; таковому ответствую: если ты думаешь о сем гордо, советую тебе отложить свою гордость, и думать о сем смиренно и благодарно пред благодетелем Богом, а не думать, будто мысль, злоупотребленная гордостию, потому самому перестает быть истинною. Скажешь ли еще, что землею, солнцем и небом пользуешься не ты один, и не только все человеки, но и безчисленное множество других тварей Божиих; ответствую: что до того? Тем более чудно, тем более необъятно богатство Божие, что, хотя им пользуются безчисленныя существа, но и ты пользуешься им так, что оно совершенно для тебя приготовлено, и к твоим потребностям приспособлено. Найди способ обойтись без земли, солнца и неба, – и тогда не почитай себя за них должником пред Богом: а если сего не можешь сделать, то признай, что каждый луч солнца, который тебя освещает или согревает, каждая капля воздуха, которую ты берешь себе дыханием, есть твой новый заем из сокровищ Божиих, – заем, всегда продолжаемый, ежеминутно возобновляемый, и следственно, всегда неоплатный. Но из одних ли сокровищ творения занимаем мы у Творца? Как щедро дарует нам еще Всеблагий Промыслитель из сокровищ Своего провидения, – ежеминутное хранение наших сил и способностей, помощь и содействие во всем благом, средства и пособия к жизни благоустроенной и благополучной, добрых и любящих родителей, благоразумных воспитателей, праведнаго и благодетельнаго Царя, безопасность общественную, успехи в начинаниях, невидимо устрояемое избавление от бед, когда очевидно «суетно спасение человеческо» (Псал. LIX. 13). Что сказать о важнейшем еще, и еще более неоценимом заимодательстве Божием из сокровищ благодати? Нам грешникам, омраченным, погибшим, даровал Господь свет веры, надежду спасения, смертию Сына Своего Единороднаго заплатил за искупление нас от вечной смерти, которой мы предали себя грехом; как залог, как начаток, как напутствие жизни вечной и блаженной, дал нам Духа Своего Святаго, крещение возрождения, нетленную пищу тела и крови Христовой. О, если бы мы были вечными должниками Божиими потому только, что благодеяния Божии к нам безчисленны и вечны! Но это еще не все. Есть новые долги наши перед Богом, которые болезненно нас тяготят и глубоко уничижают, – долги, происходящие и возрастающие от того, что мы и заимоданное нам во зло употребляем, и возможнаго с нашей стороны Великому Заимодателю, или, по Его поручению, клевретам нашим, не воздаем. Всегда ли верно воздаем мы Богу славу, благодарность, молитву, ближнему любовь, бедствующему сострадание, бедному возможную помощь? Тщательно ли употребляем мы в оборот заимоданные нам таланты, – время всегда ли на занятия полезныя, или, по крайней мере, невинныя, разум всегда ли для истины, сердце всегда ли на движения к добру, чувства всегда ли на подвиги умеренности воздержания и чистоты? Можем ли похвалиться, что удовлетворяем в сих отношениях своему долгу? – «Тебе, Господи, правда, нам же стыдение лица» (Дан. IX. 7)! После сего, братия, усмиренный, как думаю, взор наш обратим на то, что притча Господня оценивает маловажною ценою «ста пенязей», – на долги ближних наших пред нами, на их согрешения против нас, на несправедливости, или оскорбления, нами от них претерпеваемыя. Как малыми, как ничтожными являются все долги сего рода, когда имеем в виду наши собственные долги пред Вседержителем! Небрежно коснулся кто нибудь нашей чести: можно вовсе не заметить сего, если мы заняты справедливо заботливою мыслию о том, как часто мы невоздаем должной чести и славы великому и всеблагому Богу. Кто нибудь несправедлив против нас: не трудно стерпеть и простить, если разсуждаем, что попустил сие Бог, пред Которым мы так часто, так тяжко неправы. Тому, кто не забывает, что по безконечному только милосердию не низвержен он в вечную темницу, трудно забыться до того, чтобы до уз и темницы преследовать ближняго без необходимости, за оскорбленное своекорыстие или самолюбие. Но если, к стыду нашему, Христиане, мы забываемся, и помилованные не милуем, и прощаемые не прощаем: то поспешим напомнить себе, что Царь небесный видит; что ближайший к нам клеврет, от котораго нельзя утаиться, наша совесть, против нас пред Ним свидетельствует и будет свидетельствовать; что придет наконец день, когда и Долготерпеливый «путесотворит стези гневу Своему» (Псал. LXXVII. 50), то есть, правосудию; что упрек небеснаго Судии, который слышим заранее, и который еще можем обратить себе в орудие исправления и спасения, тогда уже неисцельно пройдет душу нашу, как оружие суда и наказания: «нe подобаше ли и тебе помиловати клеврета твоего, якоже и аз тя помиловах?» Для заключения сего слова надобно вполне выслушать заключение притчи Господней: «тако и Отец Мой небесный сотворит вам, Аще не отпустите кийждо брату своему от сердец ваших согрешения их» (Мф.18:35). «От сердец ваших»: в сем заключается дух учения о прощении согрешающим, и разрешение могущих встретиться недоразумений. Прости от сердца: не наружно только, и не лицемерно. Прости от сердца: и все сделано, хотя бы потом потребовались от тебя внешния действия, выражающия, по видимому, не прощение, а взыскание. Должника не беднаго, а лукаваго, можно и в темницу всадить в духе помилования, как будто в больницу для излечения его от язвы лукавства. Царь или судия также не нарушают заповеди о прощении согрешающим, когда определяют наказание виновному, не мстя ему, но исправляя его, и предохраняя невинных от его преступлений. Так добрая мать плачет, и берет розгу на упрямое дитя: без сомнения, в сие время она не мстит, а разумно любит. Прощай согрешающему от сердца, с любовию: а между тем, если можешь и должен, исправляй его с благоразумием и также с любовию. Аминь.

137. Слово по освящении храма Святыя Мученицы Татианы, при Московском Университете

(Говорено сентября 12; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1837 год

Взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя. Приступите к Нему и просветитеся, и лица ваша не постыдятся. (Пс. 33:5–6). И так вот дом молитвы под одним кровом с домом любомудрия. Святилище таин приглашено в жилище знаний, и вступило сюда, и здесь основалось и утвердилось своими тайнодейственными способами. Видно, что Религия и Наука хотят жить вместе, и совокупно действовать к облагорожению человечества. Снисходительно, со стороны Религии: возблагодарим ея снисхождению. Благоразумно, со стороны Науки: похвалим ея благоразумие. Не скажу: высочайший Мудрец, ибо сие наименование было бы еще низко для Того, о Ком теперь думаю; – Тот, Который есть Само-премудрость, и единственный источник всякой мудрости, в Котором «вся сокровища премудрости и разума сокровена» (Кол.2:3), Который, открывая Свои сокровища, «дает премудрость», и "от лица" Котораго исходит «познание и разум» (Прит.2:6), – Он пришел сюда ныне, и притом не только как посещающий Гость, но и как водворяющийся Обитатель; и открывает здесь Свое училище, какого никто, кроме Его, ни до Него, ни после Его, не мог образовать; – училище, всегда довольно высокое для самых возвышенных умов и душ, и вместе довольно простое для самых простых и смиренных земли; – училище, которое не ласкает надеждою степени учительской, а хочет сделать все народы, не более, как «учениками», но которое, будучи так не приманчиво, при первоначальном образовании своем, привлекло и переучило по своему древле ученый мир; – училище, в котором, без нарушения справедливаго уважения и любви к известным наукам, можно заметить преимущественно достойные неповерхностнаго любопытства предметы учения. Слово жизни, – философия не по стихиям мира, художественными опытами убиваемым и раздробляемым на мелочи, и, по естественной соразмерности последствия с причиною, дающим не очень живыя и не очень огромныя познания, но по живым и животворным началам «премудрости Божией, в тайне сокровенной, юже уготова Бог прежде век в славу нашу» (1Кор.2:7), – созерцание Верховной Единицы в единосущной Троице, и Троицы в Единице, как истиннаго корня всего числимаго, как безмернаго основания всего измеряемаго, – познание земли и неба, не то могильное познание земли, которое по глыбам и слоям сходит в глубину ея, как в могилу, и остатками разрушения хочет истолковать жизнь погребенную и оставшуюся, без надежды воскресить погребенную, и сохранить оставшуюся, не то стеклянное познание неба, которое посредством дальнозрительных стекол следит пути звезд, не пролагая зрителю пути в небо, но познание земли и неба, в начале добрых зело, потом земли проклятой в делах человека, и неба сделавшагося «нечистым» (Иов. XV. 15), далее, земли, которая с сущими на ней делами сгорит, и неба, которое прейдет, наконец «новаго неба и земли новой», в которых правда живет» (2Пет.3:13), и в которыя можем переселиться и мы, если правдою жить будем, – законодательство, не какое нибудь древнее Греческое и Римское, которому время дало важность, и котораго время показало слабость, потому что Государства, которыя хотело благоустроить и упрочить сие законодательство, давно исчезли, но законодательство, которым Царь неба и земли благоустрояет Свое царство всех веков и Свое владычество во всяком роде и роде, и, что особенно важно для каждаго из нас, законодательство, которым Он хочет устроить Свое царство внутрь нас, если мы решительно и деятельно возжелаем сделаться сынами Его царствия, – врачебная наука душ, преподающая средства не только исцеления от болезней душевных, но и воскресения

580

от смерти духовной, показывающая способы не только сохранять от разрушительных нравственных недугов жизнь, какую имеем, но и обретать новую, лучшую, открывающая не мечтательное, а подлинное, всеисцеляющее врачевство, Плоть и Кровь Богочеловека, и единственное начало высшей жизни, Благодать Святаго Духа: – не занимательны ли должны быть сии учебные предметы? Не достоин ли ревностнаго слушания и последования Единственный Учитель, Который преподал и преподает их в Своем вселенском училище? И что же препятствует слушать Его и поучаться от Него? Напротив, как близко и как удобно! «Приступите к Нему, и просветитеся» (Пс.33:6). Сии призывныя к просвещению и к Просветителю слова принадлежат очень древнему и безспорно высокому служителю просвещения, Царю и Пророку Давиду. Повторим их несколько в большей полноте: «взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя; приступите к Нему, и просветитеся, и лица ваша не постыдятся» (Пс.33:5–6). Чтобы лучше выразуметь сие, надобно вспомнить, что древние почитали невозможным видеть Бога, и что сам Бог некоторым образом утверждал их в сей мысли, когда рек Моисею: «не возможеши видети лица Moего; не бо узрит человек лице Мое, и жив будет» (Исх. XXXIII. 20). Итак державный певец псалмов не чрезмерное ли, не противное ли верованию своих времен предлагает, когда предлагает приступить ко Господу, и от Него непосредственно просвещаться? Чтобы не обременить Пророка виною погрешности в Богопознании, несообразной с просвещением Пророка, мы по необходимости должны взять в соображение другой вид Богопознания, также представляющийся у древних Евреев. Внимательное изследование священных книг Еврейских показывает, что Бог являлся в образе существа сотвореннаго, Ангела, человека, но с Божиим именем, с Божеским действием. Чем неожиданнее встречается сей человекообразный вид Богопознания под владычеством главной мысли о Боге невидимом, неприступном, непостижимом: тем легче узнать в нем особенное устроение провидения, именно, раннее к человечеству снисхождение Сына Божия, предварительно являющагося в очертании Своего будущаго воплощения, подобно как солнце, прежде восхождения своего, является в утренней заре, а иногда и в воздушном отражении круга своего. Теперь становится понятным, как Давид невидимаго и неприступнаго Бога представляет видимым, безопасно доступным и просвещающим приближающихся к Нему; а с сим вместе определительно дознается и то, что Пророк приглашает приступить для просвещения нашего к тому точно Господу, котораго мы называем Господом нашим Иисусом Христом. И так Христос есть Свет и древняго мира, также как новаго! И отдаленный древний мир указует не на иной свет, как на сияющий нам так близко во Христе! Куда же и теперь приглашать любителей просвещения, как не к сему Свету? «Приступите к Нему, и просветитеся». Если вникнуть в союз сих пригласительных слов у Пророка с предыдущими и последующими: то можно усмотреть, что с призыванием к Господу Просвещающему он желает соединить убеждение к принятию сего призывания. Когда он говорит: «взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя»: он указывает чрез сие на свой личный опыт, сперва несчастный, потом счастливый. «От всех скорбей моих»: видно, скорби его были многочисленны, тяжки; видно на обыкновенных стезях мирской жизни не встречал он ни облегчения, ни помощи, ни утешения. «Взысках Господа»: – видно, и помощь от Бога не легко получил он, или потому, что, не искусясь трудным опытом, не был довольно просвещен, или потому, что слишком глубокий мрак скорби скрывал от него путь Божий: ибо не говорит, что прибегнул к Господу прямо, приступил близко, но говорит, что «взыскал Господа»; ищут же не того, что видят, или к чему путь верно знают. Что же однако наконец принесло искание Господа? – «Взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя». Как блуждающий в темноте, или в лесу, или в дебрях, голосом ищет избавителя, котораго не может видеть, и состраждущий, услышав, ответствует ему, приближается к нему, и прекращает его затруднение: так Давид взыскал Господа гласом скорби и молитвы, и Господь, услышав, ответствовал ему гласом благодати, приближился к нему, и прекратил все его скорби

581

. Теперь Давид, из несчастнаго счастливый, хочет делиться своим счастием; благодарный к Избавителю, хочет споспешествовать избавлению бедствующих человеков: и потому, в след за указанием на свой счастливый опыт, произносит воззвание, побуждающее не только искать Господа, как сокровеннаго, но и приступать к Нему, как уже обретенному: «приступите к Нему, и просветитеся, и лица ваша не постыдятся». Такое последование изречений дает нам право разуметь сие последнее так, что Пророк обещает от Господа не только просвещение ума, светом истины Христовой, но и просвещение сердца, светом Духа Утешителя, в преизобилующем утешении котораго всякая скорбь земная исчезает, как капля горечи в чаше сладости. Найдя, что Пророк призывает к просвещению от Господа, яко к средству против скорбей, не подумаем впрочем, будто его призывание в сем смысле относится только к некоторым людям, в некоторых обстоятельствах. Нет. Он взывает: «приступите, – просветитеся», – а не называет никого, к кому бы обращал сие воззвание, без сомнения, в том знаменовании, что взывает ко всем, которые имеют уши слышати. Спросим себя: без скорбей ли прожили мы доныне, и надеемся ли прожить без скорбей? Не думаю, чтобы кто так решительно похвалился прошедшим, или поручился за будущее. Спрошу особенно: кто из нас ненарушимо обладает блаженством, о котором говорит древний благочестивый мудрец: «блажен муж, иже не поползнеся устнами своими, и неуязвися печалию греха» (Сир. XIV. 1)? Если паче чаяния захотел бы кто сказать, что он сохранил и сохраняет сие блаженство: таковому предварительно заграждает уста безпрекословный обличитель, избранный по чистоте, ученик Христов Иоанн: «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1Ин. 1:8). Но если мы не так прельщены сами собою, не так чужды истины, чтобы не признавать в себе греха, и следственно подвержены печали греха: то спрашиваю всех имеющих, или когда-либо имевших притязание на просвещение и мудрость: где та мудрость, которая бы научила меня утешиться в печали греха? Где то просвещение, которое осветило бы мне путь избавления от скорбей жизни; и наипаче от скорбей совести? Где та наука, которая бы удовлетворительно разрешала, ни для кого из нас не посторонний, вопрос о возможном облаженствовании человека, и особенно человека согрешившаго и повиннаго пред Богом: ибо хотя издревле не мало любомудрствовали о блаженстве человеческом по разуму, но мало имели успеха, частию потому, что не понимали главной трудности вопроса, происходящей от мысли о грехе и о виновности пред Богом, частию потому, что суетились, как бы облаженствовать временную жизнь человека безсмертнаго, то есть, хотели подсластить каплю, не заботясь, сладко или горько будет море, которое после нея пить надобно? Где человек, который бы просветил меня так, чтоб «лице мое не постыдилось» пред Богом и пред собственным сердцем, зазирающим согрешающему? Изыскатели сил, движущих небо и держащих оное в порядке и равновесии! не найдете ли вы мне силы, которая бы исправляла мое уклонение от истиннаго пути неба, которая бы достаточно противодействовала моему вольному и невольному тяготению к аду? Ведцы прав Божеских и человеческих, естественных и общественных! вы не можете не признать, что нет естественне и безызъятнее права, как то, которое имеет Бог требовать, чтобы никакая тварь Его не нарушала Его воли и закона никаким действием, никаким словом, которое также есть своего рода действие, никакою мыслию и желанием, которыя в области духа и всеведения суть тоже, что слова и действия в области чувств; что поступивший в противность правам Самодержца теряет чрез сие собственныя права, которыми пользовался по его милости, и которыми, по коренным началам Царственнаго благоустройства, не мог пользоваться иначе, как с обязанностию вернаго послушания; что по тем же началам он подвергает себя укротительным или карательным действиям правосудия. Таким образом и ваша наука, так же как и совесть, «постыждает лице» грешника: но найдет ли она средство изгладить его стыд? Говорят у вас, что сделанное не может быть не сделанным: сие изречение осуждает грешника на вечный стыд сознаваемаго греха. Бог милосерд: говорят часто без размышления, и на сей мягкой мысли хочет уснуть неразборчивая совесть: но мысль о милосердии Божием, столь сильным, столь сладким светом просвещающая область веры, не может быть приведена в подобное действие в области естественнаго мудрствования, одними условиями

582

умозаключающаго разума. Бог милосерд, но и правосуден; безконечно милосерд, но и безконечно правосуден; весы понятий стоят равно, и нет причины, почему бы надежда на милосердие Божие могла перевесить ужас правосудия Божия. Что грешник подлежит правосудию Божию, то очевидно; в каком он отношении к милосердию Божию, то по разуму неопределимо; а каким образом Божие милосердие может преизбыточествовать для грешника без нарушения прав Божия правосудия, сие, без особеннаго откровения свыше, совершенно непостижимо. Кто же разрешит мои недоумения? Кто просветит тьму мою? Кто утешит меня верным и непосрамляющим упованием на милосердие Божие? Кто «избавит мя от всех скорбей моих». – Тебе Единому возможно сие, от Бога пришедший Учителю, Свете мира, Посетителю душ, Господи Боже, Спасителю Иисусе! Твое чудесное явление в мире, Твое слово, которому подобно «николиже глаголал человек» (Ин.7:46), наипаче же Твои за меня страдания, Твои раны, Твоя крестная смерть суть такия доказательства спасающаго милосердия, которыя сильны и достаточны, – и оне только сильны и достаточны, – не только земную тьму неведения, сомнения, скорби, но и адский мрак отчаяния просветить сладким, животворным, неугасимым светом. Как бы ни глубоко «уязвлено было» сердце мое «печалию греха»; как бы ни было изранено и растерзано скорбями земной жизни; – когда внутренним движением веры прилагаю мои сердечныя раны к Твоим крестным ранам: текущая из них Твоя безсмертная и воскрешающая жизнь касается моей жизни умирающей или уже умершей; и Твой Божественный свет просвещает омраченнаго; творческое Слово Твое возставляет падшаго, исцеляет недугующаго, воскрешает умерщвленнаго: утешение Духа Твоего или избавляет от всех скорбей, или самыя скорби делает утешительными, самыя страдания радостными, в причастии Твоих спасительных скорбей и страданий; с тобою «лице» мое «непостыждается» пред Богом Отцем Твоим и пред собственною моею совестию; ибо «кровь Твоя очищает совесть мою от мертвых дел» (Евр.9:14); правда Твоя покрывает мою самоосужденную неправду; ходатайство Твое дарует мне дерзновение пред Отцем Твоим, и, как Ты научил и

583

дал нам право нарицать Его и нашим Отцем, сего ради славлю Тебя, Единственный Просветитель, и хотя недостойным гласом, с достойным служителем Твоего вечнаго просвещения, взываю о Тебе ко всем просвещенным и непросвещенным века сего: – «приступите к Нему», – благоговеющим умом, верующим сердцем, молящимся духом, послушною волею, приближьтесь, «приступите к Нему, и просветитеся, и лица ваша не постыдятся». Аминь

138. Слово в день обновления храма Воскресения Христова, что в Барашах

(Говорено сентября 13; напечано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1837 год

Быша же тогда обновления во Иерусалимех. (Иоан. X. 22). И ныне Православная Церковь празднует обновление храма; и сей храм в особенности, благодаря усердию Христолюбивых душ, торжествует свое обновление. От чего сей праздник, и к чему он служить должен? – Ибо всякое учреждение Церковное должно быть утверждено на святом основании; должно иметь целию благо духовное. Праздник без основания и без пользы, был бы не достоин не только мудрости Христианской, но и простаго благоразумия человеческаго. Обычай торжественно совершать обновление храма, и даже торжественно воспоминать совершение онаго, имеет свое основание в примерах глубокой и священной древности. Когда явление Господа Иакову во сне над лествицею, соединяющею землю с небом, подало ему первую, может быть, на земли мысль о местном присутствии невместимаго Бога: «есть Господь на месте сем» (Быт. XXVIII. 16); и когда Иаков назвал место сие «домом Божиим» (Быт.28:17): тогда он, одинокий странник, с посохом в руке, и с дорожным запасом хлеба и масла на плечах, конечно не мог воздвигнуть сей дом Божий в огромном и великолепном виде; однако еще будучи в духе Богосообщения, побужден был, по крайней мере вместо олтаря, поставить камень, на котором спал, и возлить на него елей, какой имел с собою. Что ж это такое, как не опыт безкровнаго олтаря, неожиданный во времена кровавых жертв, и его обновление, посредством помазания, – действие, которое и ныне видите вы в мирoпoмaзaнии олтаря, при освящении храма Христианскаго? После того, как Моисей по повелению Божию, воздвигнул скинию свидения, то есть, подвижный храм в походном стане странствующаго народа Израильскаго, в книге Числ о торжественном обновлении сего храма пишет он следующее: «и бысть в день, в oньжe сконча Моисей, яко же поставити Скинию, и помаза ю, и освяти ю, и вся сосуды ея, и олтарь, и вся сосуды его, и помаза я, и освяти я, и приведоша Князи Израильтестии – дары своя пред Господа» (Числ. 7:1–3). И здесь видим помазание, но уже помазание не простым елеем, как у Иакова по нужде, а мирoм благоуханным, по особенному повелению Божию устроенным, и назначенным единственно для освящающаго помазания, притом помазание не олтаря только, но и храма, с его принадлежностями. Подобно сему и в освящении Христианскаго храма видите вы не только помазание олтаря, но и помазание храма, крестообразно, по четырем странам света. Когда вместо скинии создан был неподвижный храм во Иерусалиме: для обновления онаго «сотвори Соломон праздник в той день, и весь Израиль с ним, собор велий» (3Цар. VIII. 65). Поелику в сей новый храм должна была переселиться древняя святыня скинии, Кивот завета Господня, который особенно представлял присутствие Божие: потому особенное действие в торжестве обновления было то, что «внесоша Иереи кивот завета Господня на место его, во святая святых, под крила Херувимов» (3Цар. VIII. 6). Сему при обновлении Христианскаго храма соответствует торжественное внесение в оный священных останков святых Мучеников или других Святых прославленных, чрез которое представляется вступление в оный Самого Царя славы, Иисуса Христа, во Святых почивающаго. Можно сказать, что обновление скинии Моисеевой и храма Соломонова, не только служители святыни и народ, но и Сам Бог торжествовал, исполнив святилище славою Своею в подобии облака, и ниспослав небесный огнь на жертвы. Не позавидуем ли мы сей чудесной торжественности? – Да не будет. Тогда были времена видимых образов и знамений. Нам сказано: «блажени не видевшии, и веровавше» (Ин. XX. 29). И теперь светлый облак благодати Божией осеняет не очи, но сердца верующих; и теперь огнь любви Божественной воспаляет, не агнцев, но сердца кротких; и ведают опытно достойные, хотя не видят недостойные. И чудесно обновленный храм Иерусалимский разрушен, не столько враждебною силою Вавилонян, сколько гибельным преобладанием грехов народа Иудейскаго. Но после возвращения его из пленения Вавилонскаго, паки новый храм, и паки «сотвориша сынове Израилевы, священницы и Левити, и прочии сынов преселения обновление дому Божия в радости» (1Ездр. 6:16). Потом, когда и в сем храме, хотя не разрушенном, но обнаженном от святыни Сирийцами, надлежало, и оказалось возможным, вновь устроить святые сосуды и жертвенник, опять вси людие «сотвориша обновление олтаря дний осмь, и принесоша всесожжения с веселием» (1Мак. IV. 56). Чем безнадежнее было пред сим состояние Иудеев; тем сие событие было радостнее, и достойнее всегдашней пред Богом благодарности: а потому «и устави Иуда и братия его, и весь собор Израилев да празднуются дние обновления олтаря во времена своя на всяко лето» (1Мак. IV. 59). И вот праздник обновления, о котором упоминает Святый Евангелист Иоанн: «быша же тогда обновления во Иерусалимех, и зима бе; и хождаше Иисус в Церкви, в притворе Соломони» (Ин.10:22–23). Из сего повествования видно, что Сам Иисус Христос уважил праздник обновления, и посетил храм ради праздника, хотя время не благоприятствовало празднику: «зима бе», и, что гораздо хуже воздушной непогоды, «зима бе неверия», как дополняет Святаго Иоанна Богослова Святый Григорий Богослов. После того, как ветхозаконный праздник обновления во Иерусалиме украшен и возвышен, Поелику на нем, – скажу опять словами Григория Богослова – «Иисус присутствоваше, Бог cый и храм. Бог вечный, храм новый, единодневно разрушаемый, и тридневно возставляемый, и пребывающий во веки»; – после сего неудивительно, и понятно то, что и в Христианском мире явилась подобная мысль, обновление храма Воскресения Христова в Иерусалиме сделать общим, ежегодным праздником вселенской Церкви. Надобно при сем вспомнить, что языческая злоба, стараясь истребить Христианство, и самые следы его на земле, святыя места распятия, погребения и воскресения Господня, не только сделала недоступными благоговению Христиан, засыпав землею и камнями, но и поругала поставлением на них идолов. Какая же была, по долгой скорби, радость Христиан, когда святая Елена идолов сих низвергла, святыя места открыла, истинный Крест Господень обрела, Голгофу и пещеру гроба Господня объяла одним обширным храмом! Матерь Церквей передала сию радость Церквам всех мест и времен, и все оне приняли ее, в празднике обновления сего храма. Иногда подражали сему и другие храмы, ежегодно празднуя день обновления своего: но ныне воспоминательный праздник обновления храма обыкновенно скрывается в праздновании дня имени храма, более известнаго, и потому более способнаго к общественному торжеству. Таково, братия, происхождение и последовательное образование Церковнаго обычая и чина священных обновлений. Предложенныя вам воспоминания и соображения должны поставить вас в благоговейное внимание к настоящему празднику. Но то, к чему благоговеем, если подлинно достойно благоговения, должно быть для нас и благотворно. Какое же благо должен принести нам праздник обновления? Священнодействие обновления приносит храму благодать освящения, по которой он из простой храмины становится домом и жилищем Божиим, хранилищем всякаго благословения и освящения для верующих и для приступающих к вере. Для сего собственно назначен чин освящения храма: но это не все. Празднственное воспоминание обновления храма исповедует благодеяние освящения, и славу Бога Освятителя. Достойно и праведно! Только и это еще не все. Что ж еще? – «И сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен» (1Петр. II. 5), взывает ко всем Христианам, следственно и к нам, Апостол. А другой Апостол и видит уже в Христианах то, чего сей требует «не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас» (1Кор. III. 16)? Должно и нам, Христиане, достигать сего, если еще не достигли. О сем своею торжественностию напоминает нам, к сему призывает нас праздник обновления храма. Но пусть вам и мне говорит о сем древняя Церковная книга: «обновляемся же и мы, суще Церкви Бога живаго, ветхаго отлагающе человека, в новаго же облекающеся, уклонимся от обетшавших в нас зол наших, и сотворим благая дела, в новости жизни ходити наченше: да якоже человецы рукотвореннаго, сице Ангели нерукотвореннаго душевнаго нашего храма празднуют обновление: радость бо бывает на небеси Ангелом о грешнице, покаянием обновляющемся» (Пролог. Сент. 13). Легко ли, скажут иные, отложить целаго «человека ветхаго!» Легко ли сделаться совсем «новым человеком»? – Положим, что не легко; но если сие достигнуто многими, то и нам возможно. Не легко; но нужно для нашего спасения: разве лучше погибнуть, когда это не так трудно? Не легко дело обновления: но и дела ветхаго человека разве не имеют своих трудностей? Не легко, для лениваго, для опирающагося на собственныя силы: но не слишком трудно для ревностнаго, и очень не трудно для верующаго в помощь Божию, всегда готовую. Не должно преувеличением трудностей питать леность и малодушие. Малыя плинфы кладут одну по другой, и созидают огромный храм: подобно сему назидай твою душу, как можно, непрерывно, посильными благими помышлениями, благими желаниями, благими делами, и весь созиждешься в храм духовен. Старайся каждый день отложить что нибудь ветхое, и восприять новое: и наконец явишься всецело и вечно новым. Если вчера ты заботился только о плоти, которая ежедневно ветшает, и решительно изветшает во гробе: позаботься ныне о духе, который страждет от ветхости твоей, и вечно может страдать от нея, если не потрудишься над твоим обновлением. Если вчера ты наслаждался вкусом избранных яств: испытай ныне вкус простой снеди, приправленной продолжительным воздержанием. Если вчера хвалил ветхое вино: предпочти сего дня новую воду. Если вчера блистал украшениями: узнай сегодня, что несравненно покойнее простая, неизысканная одежда. Если вчера думал о корысти: ныне подумай о милостыне. Если вчера был любителем зрелищ: ныне возлюби Церковныя собрания. Если вчера в книгах празднословных «поучался тщетным» (Пс. II. 1): начни ныне «испытывать писания» (Иоан. V. 39) Богомудрыя. Если сделал и доброе дело: не останавливайся на нем, чтобы не обветшило его самохваление и тщеславие, «но задняя забывая, в предняя простирайся» (Филип. III. 13), к новым подвигам и добродетелям. Если тебе нравилось казаться добрым: не ищи более казаться, но будь. Новый человек не мечта, не призрак, но истина, существенность; не в чужих глазах должен он жить, но в твоей внутренности: «потаенный сердца человек, в неистлении кроткаго и молчаливаго духа, еже есть перед Богом многоценно» (1Петр. III. 4). Долго ли суетиться для людей, для мира? Надобно наконец жить для Бога. Только живя для Бога, соделаемся мы храмом Божиим, и будет жить в нас Бог, и мы в нем будем жить и блаженствовать во веки. Аминь.

139. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением в Успенский Собор, по возвращении Его Императорскаго Величества из Закавказскаго путешествия

(Говорена октября 27; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)

Благочестивейший Государь! Слава Богу. Ты возвращаешься. Ты перешел горы, и горы отнял от наших сердец, озабоченных трудностями Твоих исполинских путей по землям и морям Твоей исполинской державы. Но конец заботливым помыслам. Осталось с удивлением радоваться. Продолжая и усовершая начатое Преобразователем России, – давно ли, подобно ему, Ты стоял на бреге Невы, и, под Собственными глазами Твоими созданный корабль, собственным мановением устремлял в воды западных морей? И уже Ты приходишь к нам из того восточнаго края, где дальновидный Петр едва успел поставить стопу ноги, и где Ты твердо и обширно владычествуешь. А между тем – там – твердыни, которыми Ты ограждаешь нашу безопасность, становились еще тверже под Твоими стопами. Там – горы, освященныя Апостолом России, смирялись под Твоими коленопреклонениями пред древнею святынею. Там – поля Вознесенския содрагались, там – волны Черноморския трепетали, от Твоих громов, мирных, но сильных, как бранные, мирных, но тем не менее победоносных: ибо Твоим предусмотрительно благоустроенным воинством и среди мира Ты непрестанно побеждаешь и низлагаешь, если не врагов, то самый дух вражды и тревоги, который привык-было колебать Европу. Благочестивейший Государь! подвиги не утомляют Тебя. Но если, по слову Премудраго, «время всякой вещи» (Еккл.3:1), а следственно должно быть некоторое время и покою: то прииди, много ради нас подвизающемуся Духу Твоему дай опочить – на наших сердцах. Благословение же Господне, которое одно дает и утверждает истинный мир и покой, да почивает выну на Тебе, и на Твоем Августейшем Семействе, и на Твоей России.

140. Слово в день вoсшecтвия на Всероссийский Престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Чудове монастыре, ноября 20; напечатано в Воскр. Чтен. 1837 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1837 год

И возращу тя зело, зело, и положу тя в народы, и цapиe из тебе изъидут. (Быт. XVII. 6). Если день природы неодушевленной может нечто говорить внимательному, как некто подслушал и свидетельствовал, что «день дни отрыгает глагол» (Псал. XVIII. 3): то не больше ли внятно и обильно должен говорить день человеческий, ознаменованный особенными действиями Провидения Божия, или воспоминаниями о них. – Какое слово может обнять все, что нынешний день говорит уму и сердцу Россиянина? Он говорит, во-первых, о том за четырнадцать лет бывшем дне, в который Бог в сердце приснопамятнаго Александра, и в его заветную хартию положил мысль о царствовании Николая, как преимущественно желанном и благонадежном для России; потом, о другом дне, от котораго начинаются двенадцатилетние, до ныне, опыты, удостоверяющие, что в завете Александра заключалось предусмотрительное и благотворное для России определение Божиих судеб. В царствовании полном деятелности, «день дни отрыгает глагол» Царских подвигов, подъемлемых и совершаемых в войне и мире, в законодательстве и правосудии, в усовершении устройства разных родов общественной службы, званий и состояний, в покровительствовании и распространении просвещения и благотворения, в превозможении трудностей, в отвращении опасностей, в умножении плодов народнаго благоденствия в настоящее время, в сеянии новых семен общественнаго блага на будущия времена: и естественно, что нынешний царственный день особенно полон отголосками столь многоразличных глаголов царской славы. Впрочем, когда вижу, что день сей собрал вас, верныя и избранныя чада России, привел во храм, поставил пред олтарем: то с утешением о вас заключаю, что день уже изглаголал в сердца ваши свою проповедь, и что вы уже приняли его поучение, которое в том наипаче и состоит, чтобы принести Богу славу, благодарение и молитву за Царя, Богом дарованнаго, царствующаго под осенением Провидения Божия. После сего не так уже трудно служителю слова договаривать нечто из глаголов царскаго дня, в назидание сынов царствия. Зрелище Царскаго благословеннаго семейства, которым в сие время наслаждается сия столица, представляет нам, Россияне, среди высоких доблестей Царских, в столь же возвышенном свете доблести семейственныя. Доблести царския суть достояние собственно царево: доблести семейственныя могут и должны быть общим достоянием Царя и народа. Провидение, являя семейственныя доблести на высоте Престола, не говорит ли чрез сие народу, что и в них есть возвышенное достоинство, что и оне нужны и важны, и столько же достойны поревнования, сколько доступны подвигу? Семейство древнее Государства. Человек, супруг, супруга, отец, сын, матерь, дщерь, и свойственныя сим наименованиям, должности и добродетели существовали прежде, нежели семейство разраслось в народ и образовалось Государство. Посему жизнь семейственная в отношении к жизни государственной есть некоторым образом корень дерева. Чтобы дерево зеленело, цвело и приносило плод, надобно, чтобы корень был крепок, и приносил дереву чистый сок. Так, чтобы жизнь государственная сильно и правильно развивалась, процветала образованностию, приносила плод общественнаго благоденствия, – для сего надобно, чтобы жизнь семейственная была крепка благословенною любовию супружескою, священною властию родительскою, детскою почтительностию и послушанием, и чтобы, вследствие того, из чистых стихий жизни семейственной естественно возникали столь же чистыя начала жизни государственной, чтобы с почтением к родителю родилось и расло благоговение к Государю, чтобы любовь детища к матери была предыгранием любви к отечеству, чтобы простодушное послушание домашнее приготовляло и руководствовало к самоотвержению и самозабвению в повиновении законам и священной власти Самодержца, действующей непосредственно, или чрез начальства, от него поставленныя. Из семейств составляется Государство, и члены семейств образуются в члены великаго состава государственнаго. Хотя сила общей жизни тела может, больше или меньше, исправлять частные недостатки и повреждения в здравии членов: но, без сомнения, полнее и совершеннее может она проявлять себя в движениях членов здравых и неповрежденных. Так, хотя власть государственная, может исправлять частные недостатки и пороки жизни семейственной: но тем еще лучше для Государства, чем менее нужны сии

584

исправления, чем более здравых членов семейство представляет в распоряжение Государства, чем вернее приготовлена и сбережена домашняя честность и доброта к употреблению в подвиги и добродетели на поприще жизни общественной. Итак, да помыслят отцы и начальники семейств, что если они, по выражению Апостольскому, «дом свой добре правят» (1Тим. III. 4); если в своем комнатном владычестве правильно и верно действуют разсудительно употребляемою властию, опытным словом, добрым примером; если содержат своих домашних в порядке и послушании, вселяют в них страх Божий, любовь к ближним, верность к Государю и отечеству, бдительным смотрением охраняют их нравы: то, кроме того, что исполняют чрез сие долг, возлагаемый природою, а следственно и ея Создателем, что готовят сами себе плоды семейных утешений, – кроме сего, таковым действованием они совершают и в пользу Государства служение, котораго благия последствия могут простираться даже до потомства. Я сказал, что последствия доблестей семейственных могут простираться даже до потомства: и как не могу показать ceго в будущем потомстве, котораго мы не видим; то, дабы оправдать сказанное, по необходимости должен обратиться к предкам и потомкам, бывшим прежде нас. Авраам был благочестивый и добрый отец семейства, почти только начинающагося, когда Бог явился ему, и дал следующее обещание: «возращу тя зело, зело, и положу тя в народы, и царие из тебе изъидут» (Быт. XVII. 6). Провещание много сказывающее в немногих словах! Надобно вспомнить, что сие было за многие веки до того, как Бог в избранном народе Своем учредил царское достоинство, и освятил оное собственным избранием и помазанием. Примечайте же, как рано Господь помышляет о царях; как ясно дает разуметь, что учреждение царя есть дело Его вечнаго предопределения; как высоко ценит достоинство царя, когда преимущество быть родоначальником царей предоставляет в награду столь избранной доблести, как Авраамова. Но какая то была доблесть, которая приобрела Аврааму столь великое и обширное потомственное обетование: «возращу тя зело, зело, и положу тя в народы»? – Еще не та единственная доблесть самоотвержения, с каким он, по воле Божией, готов был единороднаго сына своего принести в жертву; ибо сие было уже после; но не столь безпримерная доблесть мужа непорочнаго, упражняющагося в домашнем благочестии, дом свой добре правящаго, с пожертвованием собственных выгод охраняющаго домашний мир и родственное согласие (Быт. XIII), с опасностию собственною готоваго на избавление присных от бедствия (Быт. XIV). Итак Авраам в сем случае представляет образ доблести семейственной; а Божие к нему провещание – образ потомственно благих последствий такой доблести. Чтобы показать важность семейственных должностей и добродетелей и для подчиненных членов семейства, довольно указать на один пример, сильнейший самаго закона; потому что это пример Законодателя, покаряющагося закону. Когда юнаго Иисуса преблагословенная Матерь Его и мнимый отец нашли во храме в собеседовании о предметах духовной мудрости, и жаловались, что Он оставил их: тогда Он дал было им на сие такой ответ, которым, по видимому, разрешал Себя от закона покорности земным родителям; потому что занимался делом Отца Своего небеснаго. «Что, яко искасте мене? Не весте ли, яко в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми»? Но что же потом? Не смотря на столь высокое право, смиренно преклонил Он выю под иго заповеди, повелевающей чтить отца и матерь: «и сниде с нима, и прииде в Haзарет, и бе повинуяся има» (Лук. 2:49, 51). Так важен долг повиновения семейственнаго, что единородный Сын Божий, отсрочил Свое вступление в дело Божие, чтоб исполнить сей долг пред земною Материю, и даже пред одним именем отца, которое носил Иосиф

585

до благовременнаго открытия тайны неимеющаго отца на земли, и чтобы Своим примером вновь освятить обязанности, и возвысить добродетели жизни семейственной. Если сии размышления и примеры слышавшими вспомнятся, по возвращении в семейства; если некоторых предохранят от невнимания к обязанностям семейственным; если внимательных сделают ревностнее, ревностных утешат: то малое слово сие награждено будет немалым плодом. Аминь.

141. Беседа пред пренесением памятников прежняго заложения храма Христа Спасителя, для приготовления к заложению онаго на новом месте

(Говорена в Троицкой церкви, что на Воробьевых горах, июня 20; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1838 год

Нынешний день для собравшихся здесь представляет так много необходимаго дела, что не оставляет много времени для произвольной беседы. Однако надобно же сказать хотя несколько слов, чтобы дать отчет в том, что мы делаем. Некоторое объяснение тем более нужно, что случай, который теперь с нами встретился, не встречался с нами прежде, и не трудно предсказывать, что еще не встретится. Что же значит сие собрание? Какой праздник знаменуется сим собором церковным? Это не праздник, если говорить языком церковным, но «отдание», окончание праздника, который не был вполне торжествован, и вместе «предпразднество», приготовление к празднику, который не вскоре торжествуем будет. Мы призваны сюда, чтобы окончить то, что почти не начато, для приготовления к новому началу. Что могли бы сделать только поздние потомки после отдаленных предков, то нам доводится сделать после наших современников, и частию после самих себя. Александр Благословенный положил в сих местах начало созиданию Храма во Имя Христа Спасителя, в ознаменование царственной благодарности за спасение России. Составлен чертеж здания; избрано место; даны средства сооружения; прошло двадцать лет, в начале которых думали, что к концу сего времени мы увидим здание возрастающим. В столько времени мог бы даже явиться целый храм: и если бы так было, то мог бы он стоять многие веки непоколебимым и неповрежденным, потом опять многие веки могли бы видеть его древним и ветшающим; еще веки нужны были бы для того, чтобы сквозь развалины обнажились самыя основания, и тогда наконец могла бы найтись в них крестообразная дска, знак бывшаго храма, с именем Основателя его Александра, напомнила бы подвиги Великаго Монарха, и дело Его благочестия, и ввела бы размышляющих в думы возвышенныя и печальныя. Какая же то необычайная игра событий, что сие необъятное поприще промелькнуло перед нами, и мы теперь очутились у его последняго предела! Тот, который нашел средства сдержать тяжесть Европы, обрушившейся на Россию, мог ли сомневаться, что найдутся средства сдержать тяжесть здания, неравновесно действующую на склоне горы? Тот, который умел соединить сердца вдадык и народов Европы, чтобы создать храм общаго мира, мог ли думать, что камень будет упрям против Его державной воли, и не пойдет в состав храма, ею указуемый? Время уяснило истину. Преемник Александра, по любви братней, и по уважению к воле Предшественника, простираемому до благоговения, употребил все возможныя усилия, чтобы исполнить мысль Его без перемены: но сим отдалилось только время ея исполнения. И прежнее место и прежний чертеж преднамереваемаго здания оказалось необходимым заменить новыми. Что ж? Не ужели не благословилось предприятие Благословеннаго? Да не будет. Но Божие всемогущество явилось над могуществом человеческим, судьбы Божии превознеслись и над возвышеннейшими и над лучшими помыслами человеческими. «Не суть, якоже nyтиe ваши, путие Мои, глаголет Господь» (Иса. LV. 8). «Да смирится всякая высота человеческая, и да вознесется Господь един» (Иса. II. 11). Бог низлагает гордость нечестивых, разрушая создания их без надежды возстановления; Бог смиряет и усовершает мудрование благочестивых, приводя благия их намерения к исполнению не теми путями, которыя предначертал самомудрствующий человеческий разум. Не ныне начинаются опыты сего явления непостижимых судеб. Вспомним одно из древнейших начинаний храмоздательных. Иаков видит видение Божие; благоговеет к месту, на котором оное видел; поставляет на нем камень; возливает на него елей; дает ему имя: «Вефиль», то есть, «дом Божий» (Быт. 35). Подумаешь, что видишь заложение храма, который когда либо может быть создан истинному Богу, и котораго не было до Иакова. Но когда пришло время создать скинию Господню, и потом храм, скиния воздвигнута не в Вефиле, а в пустыне Аравийской, и, быв перенесена в землю обетованную, поставлена не в Вефиле, а в Силоме, и потом в Гаваоне; а наконец и храм создан, не в Вефиле, ни в Силоме, ни в Гаваоне, но, где прежде не думали, – в Иерусалиме. Давид, Царь по сердцу Божию, предпринял создать храм: но исполнить сие предприятие суждено было сыну и преемнику его Соломону. Не дивно, если и ныне, чем важнее храмоздательное предприятие, тем более является владычество Божиих судеб над человеческими начинаниями. И посему-то мы не с скорбию или смущением, идем снять основание несозданнаго еще храма, но с молитвою и упованием веры, и с священною торжественностию, с какою оное было положено. Освященныя руки поднимут то, что положено было освященными руками; руки избранных служителей державной воли приимут то, что положено державными руками, и древний святый храм сохранит сие, «дондеже обрящется» новое и благоугодное «место Господеви», для «селения Богу Иаковлю» (Пс.131:5). Соединимся братия, в молитве, да дарует Господь после Благочестивейшаго Александра Благочестивейшему Николаю благодать храмоздательства, как даровал оную после Давида Соломону. Да «обрящет» Он «место Господеви», и да возблаговолит Господь о месте, от Него избранном; да созиждет Oн «селение Богу Иаковлю», и да вселится в оное слава Господня. Да исполнится торжественный обет Царя и Царства; и да утвердятся обетования Божии на Благочестивейшем Самодержце России, на Его Доме и на Его народе, на веки. Аминь.

142. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Успенском соборе; напечатано в Христ. Чтен. 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1838 год

Призре на смирение рабы своея: се бо отныне ублажат мя вси роди. (Лук. I. 48). Кому из внимательных к Богослужению не известна часто слышимая Церковная песнь в честь Пресвятыя Девы Марии:

«блажим тя вси роди, Богородице Дево»**

? Если размыслим, от чего произошла сия песнь, и на что указуют самыя слова ея: то созерцающему духу представится чудное и необъятное зрелище. В дали прошедших времен видите вы, что из незнатнаго «Назарета» в другой не славный город нагорной страны Иудейской

586

приходит бедная и безвестная в мире Дева; приветствует свою престарелую родственницу обычным приветствием: но внезапно возбуждает в ней Пророческий восторг; приветствуется ею, как «Матерь Господа» (Лк. 1:43), и, быв объята подобным восторгом, пророчествует сама о себе: «се, отныне ублажат мя вси роди» (Лк. 1:48). Глас Ея слышат народы, веки, концы вселенныя, и народы, веки, концы вселенныя ответствуют Ей: се исполняем твое слово: «блажим тя вси роди, Богородице Дево». Сей храм, сей праздник, сие священное и торжественное собрание, также принадлежат к исполнению предсказания пресвятыя Девы, что Ее будут ублажать все роды. В ней ублажается и то, что до Нея всегда было предметом оплакивания, – конец земной жизни. Усмотрим из сего, братия, высокое достоинство изречения пресвятыя Девы: «се, отныне ублажат мя вси роди». Это не простое слово радости, не гадание, случайно получившее вид предчувствия; но пророчество, в самом точном смысле сего слова, глагол Духа Святаго в устах Марии, изъявление определения и изволения Божия о Ея судьбе, и о нашей к Ней обязанности. Усмотрим и высокую важность предания, по которому Вселенская Церковь во всяком Богослужении постоянно и ревностно ублажает пресвятую Матерь Господню. Это не простое человеческое предание, не обычай только, введенный произвольным усердием, не подражание примерам частнаго верования, но мысль Духа Святаго, переданная человекам, последование мановению перста Божия, исполнение обязанности столько же священной, сколько справедливой и благотворной для Христианства. Закон, по которому родятся истинныя пророчества, Апостол Петр изобразил в следующих словах: «ни бо волею бысть когда человеком пророчество, но от Святаго Духа просвещаеми глаголаша святии Божии человецы» (2Пет. I. 21). Два признака должны соединиться, чтобы с достоверностию показать и отличить такое пророчество. Во-первых, предсказание должно быть такое, котораго нельзя вывесть из известных обстоятельств посредством заключений разума, или изъяснить из естественнаго состояния предсказателя. Во-вторых, предсказание должно исполниться в точности. Если предсказание выводится посредством заключений разума, или изъясняется из естественнаго состояния предсказателя: то это догадка человеческая, а не Богом вдохновенное пророчество. Если предсказание не сбылось в точности: то это ложное, а не истинное пророчество, или, по крайней мере, не дознанное в истине. Так судить о Пророках учат сами Пророки. «Пришедшу слову, познают Пророка, егоже посла им Господь в вере» (Иер. XXVIII. 9). Приложим сии начала к предсказанию Пресвятыя Девы. Бедная и безвестная в мире Дева из чего могла бы по разуму вывести столь великолепную догадку, на чем могла бы естественно утвердить столь огромную надежду, что Ее узнает и будет прославлять не только современный мир, но и все роды всех последующих времен? На том ли, что она была от рода царей? – Но слава рода сего давно прешла; сама же она была обручена древоделю, а от такого жребия конечно слишком далеко до всемирной славы. На том ли, что Ей уже предсказано быть Материю Христа? – Но если бы и о сем разсуждала Она по разуму своего времени, как даже и при Христе разсуждали самые Апостолы; и потому ожидала бы «устроения царствия Израилева» (Деян. I. 6): как мало и сие могло вести Ее к надежде всемирной и всеродной славы! Кто из царей Израилевых знаменитее Давида? Чья память в роде Израилевом благословеннее памяти родоначальника Авраама? Но матери Авраама и матери Давида, не только не ублажают последовавшие роды, но даже имен их не знают. Много ли могла обещать Себе по сим примерам и Матерь Мессии, разсуждая естественно по разуму и понятиям своего народа и времени? Надобно при сем вспомнить о глубоком смирении преблагословенныя Марии. Кто не мало думает о своем достоинстве, о своих добродетелях, тот может льстить себе преувеличенными надеждами: но расположение духа Ея совсем не таково было. В то самое время, как Она славит Бога за свое избрание к высокому званию Матери Господа, она видит Себя только рабою, говорит только о своей ничтожности: «призре на смирение рабы своея». Как же вдруг, от столь смиреннаго мудрования переходит Она к столь высоким глаголам о самой Себе: «отныне ублажат мя вси роди»? Очевидно, что не от собственных семян Ея разума и сердца возникла сия мысль. Дух Святый, которому предалась Она в восторге молитвы, просветил в сие время Ея ум, подвигнул Ея уста, и Она изрекла то, что предопределил о Ней Бог, и что, под руководством Его провидения, должна в отношении к Ней исполнить Вселенская Церковь. Как предречение Пресвятыя Девы являет признаки глаголющаго в Ней Слова Божия; так событие сего предречения ознаменовано признаками дела Божия, не только вообще, потому что событие вполне соответствует предречению, но и в особенности, потому что событие образовалось и утвердилось не теми способами, которые бы показывали обыкновенный путь природы, или дело рук человеческих. Если славу в мире находит ищущий ея, или охотно пользующийся случаями встретиться с нею: это путь мирa, это дело рук человеческих. Но если убегающий славы входит между человеками в славу, чистую, возвышенную, даже больше, нежели человеческую: очевидно, это не путь мира, не дело человеческое; здесь есть причина искать пути Божия, усматривать перст Божий. «Славы от человек не приемлю» (Иоан. V. 41), глаголет Сын Девы Марии; но слава Его покрывает землю, и очевидно, что это «слава, яже от единаго Бога» (Иоан. V. 44). Такой же путь славы устроил Он и для своей пречистой Матери. По видимому, Ей менее других надлежало чуждаться славы, которую Она сама себе предсказала: тем не менее Она постоянно чуждалась и убегала ея. Когда народ был в восхищении от Божественных глаголов Иисуса; когда славил Его за чудодействия; когда торжественно сретал Его, как Царя: ни однажды не видим в Евангелии, чтобы в таких случаях Матерь Его являлась близ Его, разделить Его славу. Напротив, видим Ее поспешающую к Нему с материнским участием, когда Его безславили, будто «неистов есть» (Мк. III. 21); видим Ее при кресте Его, разделяющую Его страдания и поругание. Сам Господь наш Иисус Христос, во дни земной жизни своей, не спешил открыть славу Матери Своея, чтобы не казалось делом естественной, человеческой любви то, что должно быть действием высокой благодати. А потому не удивительно, что в сие время и Апостолы, как многое другое, так не довольно понимали то, какая степень чести и служения подобает Матери Господней, и нужно было со креста преподать начатки сего учения возлюбленному ученику: «се мати твоя» (Ин.19:27). Таково было устранение Пресвятыя Богородицы от славы, Ее ожидающей, сообразное с Ея смирением, а также и временем, когда «Иисус не у бе прославлен» (Ин.7:39). Но посмотрите, как уже в сие самое время непроложенным, по видимому, путем приходит Ея слава. Как из облака молния, внезапно просиявает она из уст некоей жены, которая, в духовном восторге от Божественных глаголов Иисуса, «воздвигши глас от народа, рече Ему: блаженно чрево носившее Тя!» (Лк.11:27) Неизвестная жена конечно не слыхала того, что Матерь Иисуса слишком за тридцать лет сказала одной только Елисавете: «ублажат мя вси роди». Но как верен ея исполнительный ответ на сие пророчество, не только в мысли, но даже в слове: «блаженно чрево!» Можно ли не примечать здесь, от предсказания до исполнения, единаго пути Божия, которым приходит «слава, яже от Бога», – дыхания единаго Духа Божия, начинающаго подвизать «все роды, да ублажат» Матерь Приснодеву? Когда распятый Господь прославлен воскресением и вознесением на небо: тогда слава Божественныя Матери Его является уже не мгновенно блистающею, яко молния, но, по выражению Соломона, восходящею, "аки утро", так что «добрая, яко луна", при Солнце правды, – та же самая, по возшествии Его превыше всех небес, осталась для земли «избранною, яко солнце» (Песн.6:9), посреди единонадесяти или двунадесяти звезд, то есть, Апостолов. "Сии вси, – сказует Книга их деяний, – бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами и Mapиeю материю Иисусовою» (Деян. I. 14). Примечайте, что Она, никогда не быв видена среди Апостолов при Иисусе, теперь уже неразлучна с собором их: «бяху терпяще», постоянно пребывали, с «Mapиею материю Ииcyсовою». Что значит сие новое устроение? – Хотя оно может быть изъясняемо и просто желанием общения в молитве, при общем ожидании сошествия Святаго Духа: но, при углубленном внимании, можно здесь открыть нечто особенное и более таинственное. Если сосуд, в котором было благоуханное мирo, и после онаго благоухает, и в некотором степени продолжает действие самаго мирä кольми паче соделавшаяся сосудом Божества во время воплощения, должна была на веки быть умащена Божественным благоуханием благодати от Того, Котораго и единое имя есть «миро излиянное» (Песн. I. 2); и потому Ей свойственно и как-бы сродно Своим присутствием и молитвою приближать к человекам благодатное присутствие и спасительное действие Обитавшаго некогда в Ней телесне, и всегда Обитающаго в Ней духовно и Божественно. Сие-то конечно благотворное действие общения с Материю Господнею ощутили Апостолы в сердцах своих, тем полнее, чем сильнее жаждали они подобнаго ощущения, дабы восполнить лишение видимаго общения с вознесшимся Господом; и таким образом Она сделалась глубоким средоточием их единства, не смотря на то, что по Своему смирению продолжала уклоняться от всякаго вида владычествования в их сонме. «Бяху терпяще единодушно с Мариею материю Иисусовою». Чудно и торжественно наконец благодать «избранныя, яко солнце», явилась средоточною силою Церкви тогда, когда Она, по закону земнородных, познав запад свой на земли, восходила в невечерний день небесный: ибо и разсеянным по вселенной для проповеди Евангелия Апостолам свет Духа показал сие время последняго с Нею в видимом мире общения, и влечение Духа соединило их окрест Ея смертнаго одра, Ея живоприемнаго гроба. С тех пор, по выражению Церковному,

"слава

ея

Боголепная Богоподобными сия

ет

чудесы"***

. Тщетно мрачныя мудрования неправомыслящих усиливались затьмить Ея славу: оне только изощрили ревность правоверующих к Ея прославлению. Ни пространства мест, ни продолжение и превратности времен, не ослабляют сияния славы Ея. Сколь наши поздныя времена ни удалены от лицезрительнаго с Нею общения: сие не препятствует вере созерцать Ее, и молитве приближаться к Ней, между прочим при посредстве Ея священных изображений, и Она сама, чрез тайно сообщительные образы и знамения, исходит во сретение вере и молитве, и простирает усвоенную Ей благодать и благотворную силу на все исполнение Церковное, которое, в соответствие тому, всеродно ублажает Ее, сколько по долгу благоговения к Матери Господа, столько же по чувству веры, упования и благодарности. Христиане! Чем совершеннее удостоверяемся мы, что слава пресвятыя Богородицы в Церкви есть дело Божие; что наша обязанность ублажать Ее есть определение Божие: тем тщательнее, тем вернее должна быть исполнена сия обязанность. Ублажаем Приснодеву. Искренно ли? Не с лестию ли? Презренна лесть и между живущими на земле, которых впрочем она иногда обманывает: но живущую на небе, и видящую во всевидящем Боге, и обмануть невозможно. Возможно ли, скажут, и льстить там, где самая высокая похвала остается ниже своего предмета? – Льстим, если хвалим то, чего внутренно не уважаем. И так, ублажая Приснодеву, чтим ли девство? Уважаем ли целомудрие? Храним ли чистоту? Ненавидим ли нечистоту? Ревнуем ли о своем очищении? Ублажаем во храме преблагословенную Матерь: но не делают ли противнаго сему некоторые дома? Не оскорбляют ли благословенных имен отца и матери дети, неповиновением или непочтительностию, а и сами родители – пренебрежением родительских обязанностей и добродетелей? Прославляем здесь высокую в смирении, глубокую в молчании Мариам: но не здесь ли же с нами наша гордость, наше тщеславие, наша суетность, наша разсеянность и склонность к празднословию? И молва страстей не заглушает ли в нашем сердце славословий наших устен? С Елисаветою блажим «веровавшую» (Лк. 1:45), и чрез то введшую в мир Начальника Веры; чудимся Богоблагодатной: величаем чудодействующую: но тщательно ли храним безценный залог веры, которая и нас может привести к блаженству? Взыскуем ли благодати, не говорю, видимо чудодейственной, которая не всем даруется, так как и не для всех нужна, – но благодати внутренно возрождающей, созидающей в нас сердце чистое, обновляющей дух правый, соделывающей нас новою во Христе тварию? Не живем ли напротив небрежно и безпечно в растлении природы, в ветхом человеке, в делах плоти, в заботах или забавах мира, с праздным именем веры, неоплодотворенной любовию и делами благими, и потому немогущей ни родить в нас блаженства внутренняго, ни родить нас в блаженство небесное? «Не красна похвала в устах грешника». Если желаем достойно ублажать Пресвятую Матерь Божию; то да возлюбим всем сердцем Ея достоинства и добродетели; возлюбив да поревнуем, по возможности, жизнию следовать тому, что мыслию и словом ублажаем. В таком расположении утвердиться да поможет нам Сама ублажаемая нами, данною Ей благодатию и могущественными молитвами к Сыну Своему и Богу, единосущному и прославляемому со Отцем и Святым Духом во веки. Аминь.

143. Слово в день торжественнаго венчания и помазания на царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено Августа 22; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1838 год

И ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом. (1Цар. XVI. 13). Дух Божий носится над Давидом. Какое высокое состояние! Без сомнения, оно было и весьма благотворно для Давида. Без сомнения, от носившагося над ним Духа Божия нисходили светлые лучи в его ум, чтобы просвещать его в познании того, что истинно, Богоугодно и спасительно; упадали в сердце святыя искры, чтобы воспламенять его к добрым намерениям и спасительным делам, и все существо его исполнялось вышнею силою, с которою он и трудныя дела с дерзновением начинал, и совершал без утомления. Ибо если бы присутствие Духа Божия не ознаменовалось такими благотворными влияниями: то что могли бы значить, как могли бы сказаны быть, сии слова: «ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом?» Но какой это счастливый день, который ввел Давида из обыкновеннаго в столь возвышенное благодатное состояние? – Это день помазания его в царя народа Божия, как о сем ясно сказует первая книга Царств. «И прия Самуил рог со елеем, и помаза его посреде братии его: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом» (1Цар. XVI. 13). Можно ли думать, что Давид позабыл день, столь примечательный в его жизни? Не вероятнее ли напротив, что он помнил оный, и при каждом обращении годоваго круга дней встречал его с особенным вниманием, с благоговением к Богу, с благодарением, с молитвою о продолжении благопомощнаго осенения Духа Господня? И вот в какой глубокой и священной древности встречаемся мы с мыслию о торжественном дне царскаго помазания! И вот на каком глубоком основании утверждается сия мысль, именно на действии Духа Господня в царском помазании! В сем, по моему мнению, заключается истинное изъяснение важности и нашего, благочестивые Россияне, настоящаго торжественнаго дня. Бог, Который повелел помазать на Царство Давида, не есть ли Тот Самый Бог, Которым и ныне царие царствуют? Итак Он благословил и освятил венчание и помазание и нашего Царя. От дня помазания Дух Благодати Его носится над Помазанником. И как настоящий воспоминательный день венчания и помазания на Царство Благочестивейшаго Самодержца нашего очевидно связан со днем самаго события: то не должно ли думать, что в сей день особенно Дух Господень призирает и в наши сердца, чтобы по мере веры нашей, по искренности наших благодарений за прошедшее, по усердию и чистоте наших молитв о будущем, продлить над Царем и царством Свое благодатное осенение, благопомощное Царю, благотворное и спасительное для царства. Да будет же для нас день сей сколько радостным и торжественным, столько же и священным. Да одушевляет он как любовию к Царю, так и благоговением к Царю царствующих. Пусть веселие движет сердца: но и молитва да воздвизает души под благодатное осенение Духа Господня. Между тем мысль о священной важности царскаго помазания, приводит меня к некоторым размышлениям о важности священно-таинственных учреждений вообще. В наши времена разум человеческий, наслышавшись от Истории, что прежде люди много погрешали чувственным образом мышления о духовных предметах и суеверием, и что такое состояние называют детством человечества и разума, думает тем вернее показать себя вышедшим из детства, чем менее уважает чувственные виды Религии. Люди, которым не нравится подчиненность учреждениям Религии, но которые не находят силы отвергнуть самую мысль о Религии, в понятии о духовности ея ищут повода к освобождению себя от власти ея учреждений. Так родятся два сомнения, одно хуже другаго: имеют ли священныя учреждения внутреннюю важность и силу? даже, нужны ли для духовнаго человека чувственные виды и обрядовыя установления Религии? Те, которые усиливаются довести сии сомнения до несчастной уверенности, мнимые ревнители духа, известнаго им только по имени, дерзают важности и даже потребности священно-таинственных и обрядовых учреждений противопоставлять слово Господа к Самаряныне: «Дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися» (Ин. IV. 24). Дерзость невероятная и после того, как мы ее видели! Не тот же ли Господь установил Таинства, и облек их внутреннюю силу чувственными видами, и действиями обрядовыми? Итак может ли Его слово опровергать собственныя Его постановления? Разве может Премудрость Божия сама себе противоречить, и сама себя разрушать? Чтобы определить точный смысл слов Господа о духовном Богослужении, надлежит заметить, что сомнение Самаряныни, в разрешение котораго произнесены оныя, было не о важности или надобности видимых установлений Религии вообще. И в надобности, и в важности оных она была уверена, когда не смела быть равнодушною к ним, а заботилась удостовериться, которое из двух известных ей Богослужений есть правильное и спасительное, Самарийское или Иерусалимское. И Господь не колебал ея уверенности, а утверждал оную, когда одобрил Иерусалимское священно-обрядовое Богослужение, как сообразное с истинным познанием о Боге, и ведущее ко спасению. "Мы", то есть, покланяющиеся Богу во Иерусалиме, «кланяемся, егоже вемы: яко спасение от Иудей есть» (Иоан. IV. 22). Сим образом Господь приводил Самарянку от Самарянскаго раскола к Иудейскому правоверию. Но если бы Он на сем только и остановился: то оставил бы ее на пути к истине, не доведя до истины совершенной. Надлежало приготовить ум ея к высшему верованию Христианскому, готовому явиться с своими новыми установлениями на развалинах установлений Иудейских. Посему Господь продолжает: «грядет час, егда ни в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу» (Иоан. IV. 21): то есть, скоро не только неправильное Самарянское Богослужение рушится, но и законное Иудейское перестанет быть правильным, и также разрушено будет. А дабы сие не показалось предвещанием совершеннаго уничтожения Богослужебных установлений, особенно для Самарянки, привыкшей достоинство Богослужения измерять только святостию места, и дабы помысл ея, привязанный к одним чувственным видам Религии, возвести на высшую степень духовнаго разумения, Господь продолжает еще: «грядет час, и ныне есть, егда истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и истиною» (Иоан. IV. 23). То есть: скоро Богослужение перестанет быть привязанным к одному святому месту, каков Иерусалим; но тем не менее будет свято, и еще более совершенно; потому что более духовно, и следственно более достойно Бога, как существа духовнаго, и более истинно, вместо того, что Иудейское Богослужение состоит из прообразований ожидаемой истины, а непонятыя прообразования остаются одними чувственными видами без духа. Так слово Господне от чувственных видов Богослужения, возводит к поклонению Богу духом и истиною, но не отвергает оных, поколику они суть проявления духа и облачения истины: ибо иначе надлежало бы при поклонении духом отвергнуть даже слова человеческаго языка, которыя, и в чистейшем их употреблении, не суть самый дух и истина, но только проявление духа и облачение истины. Впрочем удостоверение, что духовное Богопоклонение не отвергает чувственных видов Богослужения, и даже имеет в них нужду, не есть еще удовлетворительное дознание важности оных. Как же можно достигнуть сего дознания? Разум человеческий не надежный к сему вождь; потому что, не умея дознать сокровеннаго в своем собственном доме, как может он изследовать и постигнуть сокровенности великаго дома Божия? Не понимая, как душа человеческая соединена с телом, вотще усиливался бы он стать выше самого себя, и уразуметь, как в учреждениях Божественных вещественное соединено бывает с духовным, земное с небесным, естественное с сверхъестественным, и сколь важно сие соединение для произведения действий благодатных и спасительных в человеке. Духовный, внутренний опыт высокаго, могущественнаго и благотворнаго действия священно-таинственных учреждений есть самое близкое дознание их силы и важности для тех, которые имеют такие опыты. Но здесь встречается то затруднение, что верные и полные опыты сего рода происходят только при чистой и совершенной вере: а такая вера не есть достояние общее; и в тех, которые стяжали ее, не всегда доступна открытому дознанию. Совершенно верующий получает внутренние опыты, как дар Благодати, как плод веры, свыше потребности своего удостоверения. Маловерный, если пожелает достигнуть тех же опытов для своего удостоверения, может не достигнуть их по самому маловерию. Нельзя ли однако найти средство воспользоваться и такими опытами, к которым сами мы еще, может быть, не способны? -Такое средство есть внимательное наблюдение над духовными опытами людей дознанной святости и веры; и особенно над такими опытами, которые, так сказать, сам Бог учреждает и производит над верующими, ощутительно являя невидимую благодать, дабы возбуждать, привлекать и утверждать веру. С примером такого опыта мы встретились в начале сего слова: обратимся к оному вновь. Бог предопределил Давида в царя Своему народу; и хощет возвестить о сем назначении Давиду и его семейству, прежде нежели настало время действительно исполнить предопределение. Орудием Божиим избирается Самуил. Что же для сего нужно? – Кажется, только пойти, и сказать слово. Нужно ли еще какое особенное действие? Какое? Чудесное для удостоверения Давида? – Юный Пророк и просто поверит престарелому Пророку, Который от юности своей известен всему Израилю, как истинный Пророк Божий. Обрядовое для торжественности? – Сие, кажется, было бы даже не уместно; потому что это еще не действительное и торжественное воцарение Давида, а только тайное предвозвещение, которое во время события служило бы удостоверением о воле Божией. Но что глаголет Господь Самуилу? – «Наполни рог твой елеа» (1Цар. XVI. 1). И потом: «востани, и помажи Давида» (1Цар. XVI. 12). Если не можно подумать, чтобы Бог соделал что либо излишнее или безполезное (ибо так думать было бы Богохуление): то надобно заключить, что помазание было в сем случае благопотребно даже пред очами Божиими, а посему не льзя уже не признать онаго важным для человека. Еще более дознается сие из непосредственнаго действия помазания над Давидом: «помаза его посреде братии его: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом». Вот опытное дознание того, что священное помазание не есть простой обряд, для впечатления на зрителей, ниже мертвый знак, связанный с означаемым только в мыслях, а не в самом деле, но действие таинственное, в котором чувственный вид невидимо есть сопутствуем или проникнут духовною и Божественною силою, и с возлиянием елея на помазуемаго соединено наитие благодати. Не стану собирать примеров. И один ясный и достоверный не мало вразумить может. Поспешим принять вразумление. Если ветхозаветныя священно-обрядовыя действия оказываются имеющими толикую важность и силу, тогда как оне были только «сень грядущих» (Колос. II. 17), тогда как «не у бе Дух Святый» изливаем обильно, «яко Иисус не у бе прославлен» (Иоан. VII. 39): то что должно думать о новозаветных священно-таинственных установлениях, получивших начало свое от Самого Иисуса Христа, тогда как «от исполнения Его мы вси прияхом и благодать возблагодать» (Иоан. I. 16); тогда как живоносные токи Святаго Духа, обильно излиявшагося на Апостолов, потому что Иисус уже бе прославлен, текут непрерывно, и орошают все исполнение Церкви, потому что прославленный Иисус пребывает с нею «во вся дни до скончания века» (Матф. XXVIII. 20)? Не больше ли еще важны, не паче ли исполнены благодати сии учреждения? Какого же оне требуют внимания? Какого благоговения? Креститься, по слову Господню, есть «родиться водою и духом» (Ин.3:5). Крещены все мы. Что ж? Помышляем ли мы о том, что носим в себе новое духовное рождение? Тщимся ли хранить, питать, возращать сие вышнее рождение? Господь рек на таинственной вечери, и при каждом повторении того же священнодействия глаголет и здесь: «сие есть тело Мое: сия есть кровь Моя» (Мф.26:26–28). Где Тело и Кровь Господа, распятаго, но и воскресшаго: там, без сомнения, и Дух Его, и Божество Его; там Сам Он присутствует: там близко стоим мы пред Ним, пред Которым и Ангелы трепещут: и чувствуем ли внутренно близость Его? по крайней мере, помышляем ли о ней благоговейно? Не забываемся ли здесь иногда, как не позволили бы себе забыться в присутствии великих земли? Рече Господь: «глаголы, яже Аз глаголю, дух суть, и живот суть» (Иоан. VI. 63). Сии самые глаголы оглашают нас в Евангелии; следственно дух и жизнь исходит в них. Как издалека, и с каким усилием устремлялся на встречу глаголам Господа нашего тот, который в уста духовной, таинственной невесты сего Божественнаго Жениха вложил сии слова: «душа Моя изыде в слово Его» (Песн. V. 6)! Наша душа, при толикой близости, исходит ли в сретение слову Господню благоговейным вниманием? Отверзается ли сердце наше верою к принятию духа и жизни в глаголах Евангелия? Не случается ли, что дух и жизнь течет в провозглашении сих глаголов; а мы остаемся без внутренняго чувства и движения, как мертвые камни в струях живаго потока? Сократим слово. Все священное в Церкви приосенено духом Благодати. Да приносим благоговение и веру; и да приемлем Благодать. Иначе самая близость Благодати тем тягчае осудит нашу невнимательность и небрежение. Аминь.

144. Слово по освящении храма Живоначальныя587 Троицы в Московском Данилове монастыре

(Говорено Сентября 13; напечатано в Хр. Чт. 1838 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1838 год

Хвалю же вы, братие, яко вся моя помните, и якоже предах вам, предания держите. (1Кор. 11:2). Святый Апостол Павел, преподавая Коринфским Христианам спасительныя наставления, хвалит их за то, что верно сохраняют предания. Какия это предания? – Сие можно усмотреть

588

из тех его изречений, которыми он напоминает и дополняет предания. Он говорит, что «муж не должен есть покрывати главу» (1Кор.11:7) во время молитвы: вот дополнение предания, которое показывает, что сему предшествовало предание о церковной молитве. Далее говорит он: «еда домов не имате, во еже ясти и пити? Или о Церкви Божией нерадите?» (1Кор.11:22) Сие обличение случайнаго безпорядка и неблагочиния в Церкви показывает, что сему предшествовало предание о святости Церкви, по которой она совсем не то, что простой дом, и требует благоговейнаго внимания. С особенною же ясностию, как на предмет предания, указывает Апостол на таинство Тела и Крови Христовы, когда говорит о сем: «аз приях от Господа... и предах вам» (1Кор.11:23). Таким образом оказывается, что Апостол хвалит Коринфских Христиан за соблюдение преданий о церковной молитве, о святости храма, о Божественной литургии. Взирая на сей храм, благолепно устроенный, и ныне благодатию Божиею освященный, помышляя, что сие сделано не по какому либо требованию, или необходимости, но по свободному усердию к Богу и святыне Его, по желанию, чтобы здесь непрерывно совершались церковныя молитвы, и приносима была безкровная жертва о душах живущих и преставльшихся, и чтобы место печальных воспоминаний превратилось в сокровищницу благодатных и спасительных утешений, – хвалю в душе моей предпринявших и совершивших сие Богоугодное дело. Но Поелику похвала моей мерности не была бы для них наградою, какой им желаю: то призываю на помощь святаго Апостола Павла, показую ему дело, подобное тому, что похвалил он в Коринфянах, и молю его преподать свою Апостольскую похвалу и благословение и здешним братиям. «Хвалю вы, братие, яко вся Апостольская помните, и якоже предаша нам Богоноснии Отцы, «предания держите» (1Кор.11:2). Заслужить Апостольскую похвалу за верное соблюдение истинных преданий должно быть желательно всякому сыну Церкви. И так внимания каждаго достойно учение о преданиях. С тех пор, как учение Христианское заключено в священныя книги, Святая Церковь, для вернаго и неизменнаго сохранения сего учения, имеет обычай и правило, не только мысли сего учения на непреложном свидетельстве Богодухновеннаго Писания утверждать, но и самыя слова и выражения, для означения важнейших предметов и частей учения заимствовать из того же чистаго источника Писания. Так, если тщательно разберете Символ Православныя Веры, и сличите его с священным Писанием: то найдете, что Святые Отцы Никейскаго и Константинопольскаго Вселенских Соборов изобразили в нем догматы Веры не своими словами ни выражениями, но взятыми из Священнаго Писания, и таким образом Символ Веры имеет для нас сугубую важность; ибо не только в нем изрекают истину Отцы Церкви, но и само Священное Писание, само слово Божие говорит их устами. Подобно сему и в учении о преданиях самое сие понятие, и самое наименование «предания» заимствуется из Священнаго Писания, как уже и показали мы отчасти из слов Святаго Павла. Но главнейшим основанием сего учения можно принять следующее изречение того же Апостола: «темже убо братия, стойте и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим». (2Сол. 2:15). Вот вместе, и учение для разумения, и учение для исполнения, и заповедь о преданиях, и введение в познание преданий. «Стойте и держите предания», т. е. твердо и постоянно соблюдайте: вот заповедь, выражение непременной обязанности, соблюдать предания. «Предания, имже научистеся или словом, или посланием нашим»: вот, вместе с наименованием преданий, руководство к истолкованию сего наименования. «Преданиями» называет Апостол все то, чему от него «научились» Xpиcтиaне, яко от Апостола, относительно веры, священноначалия, Богослужения, благочиния церковнаго и правил жизни. Далее он различает два вида предания: предание посредством «послания», или писанное предание, и предание посредством «слова», или неписанное предание. Но как предание писанное простее и обычнее означается наименованием Священнаго Писания: то наименование предания обыкновенно употребляется для означения того, чему не посредством Священнаго Писания, но посредством слова и примера мы научились от Святых Апостолов и Святых Отец. Достойно примечания, что Апостол нераздельно и равно заповедует держаться и преданий посредством «слова», и преданий посредством «послания», или иначе сказать, велит нераздельно и равно держаться и Священнаго Писания и священных преданий. Предания и Богодухновенное Писание стоят у него рядом; он требует от нас не меньшаго внимания и ревности к преданиям, как и к Богодухновенному Писанию. Нужно ли более сего, для удостоверения о важности преданий, и для побуждения к верному соблюдению оных? Здесь мог быть и конец учению о преданиях, если бы мы, подобно непосредственным ученикам Апостолов, имели пред глазами и непосредственное Апостольское, и потому несомненно

589

истинное, предание. Но уже Христианския предания прошли чрез многия страны, народы, языки, чрез многие веки. К первоначальным преданиям Апостольским присоединились предания Отеческия разных степеней древности. В некоторых частях преданий оказалось разнообразие, простирающееся до противоречия. Сделалось нужно изследование подлинности и достоинства преданий, – изследование, не всегда удобное и не всякому доступное. Для удостоверения в подлинности и достоинстве преданий, всего лучше было бы с точностию знать их начало: но оно нередко скрывается в туманной дали прошедшаго. Теперь что делать? Прежде, нежели скажем, что должно делать, – посмотрим, что делают. Одни обращают все внимание на то, что в преданиях есть темнаго и недостовернаго, и отсюда выводят догадку, не суть ли оныя дело, если не просто человеческое, то по крайней мере, преданное Провидением произволу людей и случайностям времен, и не позволительно ли освободить себя от дальней заботы о преданиях, тогда как «имамы известнейшее Пророческое» и Апостольское «слово» в «Богодухновенном писании, могущее умудрити во спасение», «да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое уготован» (2Тим.3:15–17). Другие, обращая внимание только вообще на заповедь соблюдать предания, без изследования, без разсуждения, слепо держат предания, как нибудь упадшия на их руки, не стараясь дознать их подлинность, достоинство и чистоту. Что же должно делать? – Должно остерегаться обеих крайностей, теперь указанных. Священное Писание начато чрез Моисея. Как же до того, в продолжении столь многих веков от начала мирa, сохранялась и распространялась истинная вера, и учреждалось сообразное с нею Богослужение? – По преданию. Следственно предание было точно такое же орудие Божие ко спасению человеков, как и Священное Писание. Священное Писание Новаго Завета начато чрез Евангелиста Матфея, спустя восемь лет по вознесении Господнем на небо. Где же до того было Евангелие, основание догматов, учение жизни, устав Богослужения, законы управления церковнаго? – В предании. Богодухновенное

590

Писание, по свидетельству одного из священных писателей, именно, святаго Евангелиста Луки, есть только продолжение и неизменнее особенным устроением Духа Божия

591

упроченный вид предания. «Якоже предаша нам, иже исперва самовидцы и слуги бывшии Словесе, изволися и мне no ряду писати» (Лук. I. 2–3). Вы хотите все утверждать на незыблемом основании Священнаго Писания. Очень хорошо. Так и должно. Между тем откуда известно вам, какия книги суть священныя, и почему та или другая из них точно принадлежит к числу священных? – Сие известно большею частию из предания. И так самое Священное Писание пользуется пособием предания. Если так важно истинное предание, прежде писания, и вместе с писанием: то когда же могла бы уменьшиться его важность? Разве тогда, когда писание, став на место предания, сказало бы нам, что уже не нужно заботиться о предании? Но писание говорит противное сему: «стойте и держите предания, имже научистеся или словом, или посланием». Впрочем, если даже Апостолов должно было испытывать в том, истинные ли они Апостолы, как сие видно из того, что в Откровении Святаго Иоанна Сам Господь одобряет дело Ангела Ефесския Церкви, «икусившаго глаголющияся быти Апостолы и oбpетшагo их ложных" (Откр.2:2): то кольми паче после Апостолов, чрез столь многия руки, чрез столь многие веки прошедшия предания, нужно испытывать, суть ли оне истинныя Апостольския и Святоотеческия, и не подверглись ли неправым изменениям и чуждым применениям. Без сей осторожности наше служение Богу может подвергнуться тому же осуждению, которым Господь поразил Фарисеев и книжников Иудейских, державших предания старец: «всуе чтут мя, учаще учением, заповедем человеческим. Оставльше бо заповедь Божию, держите предания человеческая» (Мк. VII. 7–8). Спросят, может быть: как же предохранить себя от сего осуждения? Как испытать предания, и отличить несомнительное? – Надежнейшее для сего, и удобнейшее к употреблению правило извлекаю из приведеннаго теперь изречения Господня. Испытывай предание посредством Слова Божия и посредством заповедей Божиих. Если предание противоречит Слову Божию; если оно ведет тебя к нарушению заповеди Божией: то знай, что это человеческое, не истинное предание, что такое предание соблюдал бы ты «всуе», между тем как нарушение заповеди Божией осудило бы тебя. Другое правило для испытания преданий можно извлечь из следующаго изречения святаго Апостола Павла к Тимофею: «да увеси, како подобает в дому Божии жити, яже есть Церковь Бога жива, столп и утверждение истины» (1Тим. III. 15). Если Церковь есть столп и утверждение истины: то в ней должно искать истины, и ею можно поверять требующую дознания истину, и особенно истину преданий, которых Церковь есть единое верное хранилище. Приемля предание от единыя, Святыя, Соборныя и Апостольския Церкви, «стойте» в нем, не колеблясь напрасными сомнениями, «держите» оное, с упованием благоугодить Богу. "Да держим, – поучает Апостол, – исповедание упования неуклонное, – не оставляюще своего собрания», т. е. собрания Вселенския Православныя Церкви, «якоже есть неким обычай» (Евр. X. 23, 25). Примечайте, братия, что еще в Апостольския времена были некие, имевшие обычай оставлять собрание Вселенския Церкви: не дивитесь, если и ныне встречаете неких, имеющих сей несчастный обычай. А если такие люди станут предлагать вам свое предание: то можете знать предварительно, что люди, оставившие Церковь, "столп и

592

утверждение истины» (1Тим.3:15), конечно предложат вам предание или ложное, или поврежденное, или по крайней мере, краденое и неблагословенное; и, конечно, ложное не спасет, поврежденное не исцелит, краденое не обогатит, неблагословенное не принесет благословения. Прославим, братия, Бога, сподобившаго нас быть чадами и членами истинныя и Святыя Церкви, в которой истинное и святое предание, – не просто видимое и словесное предание учения, правил, чиноположений, обрядов, – но с сим вместе и невидимое, действительное преподаяние благодати и освящения, сходит с неба на землю, «яко роса аермонская на горы Сиoнския», течет непрерывно и неизсякаемо, и орошает священноначалие и священнодействия, «яко миро нa главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его» (Псал. CXXXII. 2–3), так что помазанные Духом Святым Апостолы помазуют тем же духовным мирoм Святых Отцев, и сии своих преемников из века в век, Святители подают освящение храмам и таинствам, и взаимно храмы и таинства подают освящение Святителям, почему, прикасаясь к нынешней святыне, вы прикасаетесь к той же благодати, которая излиялась в сошествии Святаго Духа на Апостолов. Да держимся неуклонно сего чистаго и живаго источника. Яко чада послушания, с усердием и любовию да приемлем от уст и рук Матери нашея Православныя Церкви чистое учение веры и жизни, истинное благодатное освящение, верное руководство к жизни вечной. Аминь.

145. Слово в неделю шестую по пятдесятнице

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)593 1839 год

Видев Иисус веру их, рече разслабленному: дерзай чадо, отпущаются ти гpеси твои. (Матф. IX. 2). Верующаго поучать вере, не значит ли учить ученаго, и не излишний ли это труд? Так может показаться при поверхностном сличении слов: но не так при основательном разсмотрении дела. И ученому нужно возобновлять приобретенныя познания, и приобретать новыя, одним словом, учиться: ибо иначе надлежит опасаться, что и познанное потемнено будет забвением, и, остановясь, он отстанет от науки, которая непрестанно идет вперед. Подобным образом, или, еще и более, нужно верующему непрестанно поучаться вере, и умозрительно, и деятельно: ибо иначе надлежит опасаться, чтобы и засветившийся в сердце свет веры, без благоразумнаго наблюдения и поддержания, не погас, подобно светильникам известных в притче дев юродивых. «Правда Божия» в благовествовании Христовом «является от веры в веру», как изъясняется Апостол (Римл. I. 17). То есть: в учении Христианском открывается путь к праведности и святости, даруемой от Бога, посредством веры, восходящей со степени на степень, от совершенства к совершенству, всегда полагающей себе новыя восхождения, всегда простирающейся в предняя; потому что она стремится к безконечному. Посему прилично нам, Христиане, каждый раз, когда слышим какое слово писания о вере, «испытывать», по повелению Господню, сие «писание» (Иоан. V. 39), и изыскивать, какое преподается в нем учение и руководство собственно для нашей веры. Ныне в Евангелии мы слышали во многих отношениях поучительное повествование, как разслабленный принесен был к Господу Иисусу на одре, и получил от Него прощение грехов, и исцеление от болезни. При сем некоторые книжники, люди мнимо ученые, но в самом деле ослепленные гордостию книжнаго звания

594

, услышав возвещаемое Иисусом отпущение грехов, мысленно приняли сие за Богохуление: и таким суждением сами впали в преступление, которое хотели осудить, порицая Богохулением Того, Который Сам есть Бог: поразительный пример, до чего может довести склонность к пересудам! Но сие оскорбление Божескаго достоинства Спасителя нашего подало Ему причину явить Свое Божественное всеведение: потому что на сокровенныя, сердечныя помышления книжников Он тотчас дал ответ. Мнением книжников, что грехи может прощать один Бог, Он воспользовался для преподания глубокаго учения, что, так называемое, физическое зло, то есть, страдание, болезнь, тление, зависит от нравственнаго зла, то есть, греха, как последствие, с ним родившееся и с ним уничтожающееся; почему то же Божественное действие, которое, простираясь на душу, выражается словами: «отпущаются ти греси», простираясь и на тело разслабленнаго, здесь выражается словами: «востани и ходи» (Мф.9:2, 5), то есть, будь исцелен. Действительным исцелением разслабленнаго Иисус оправдал сие учение, доказал Свою Божескую власть прощать грехи, и показал в Себе истиннаго Сына Божия. Происшествие кончилось тем, что простой народ, следуя здравому смыслу и не предубежденной совести, принял чудо с лучшими чувствованиями, нежели книжники, и прославил Бога. Как бы мимоходом, среди сего повествования, встречается имя веры: «и видев Иисус веру их, peче разслабленному: дерзай, чадо, oтпyщаются ти греси твои» (Мф.9:2). Но при внимательном разсмотрении, открываются здесь относительно веры важныя и назидательныя истины. Первая истина: вера благотворно действует на человека грешника, для получения прощения во грехах. Ибо Евангелист не напрасно замечает, что Господь произнес отпущение грехов, «видев веру». Видно, Господь действовал не просто по Своему изволению, не потому только, что имел болящаго пред глазами, даже не потому, что сострадал бедствующему, хотя и сие свойственно Источнику милосердия, но потому, что увидел веру. Видно, что если бы не была усмотрена вера, не последовало бы и отпущения грехов. Один Бог действительно дает прощение грехов: одна вера приемлет оное. Другая истина: вера благотворно действует на человека бедствующаго, к его избавлению от бедствия. Возвещая разслабленному отпущение грехов, Господь не сие одно имел в намерении, но вместе с сим, его исцеление от болезни. В Божественном определении: «отпущаются ти греси», уже заключалось и другое: «востани и ходи». Только лукавыя помышления книжников потребовали, чтобы последнее произнесено было вновь, выразительно и отдельно. Следственно и к исцелению приступил Господь, «видев веру». Если бы не было веры: то не последовало бы чудеснаго исцеления, как сие ясно заметил Евангелист в другом случае: «и не сотвори ту сил многих, за неверство их» (Матф. XIII. 58). Господь, по милосердию Своему, дарует благодатныя и чудесныя исцеления, и другия творит избавления от бед; и без сомнения за Его милосердием дело не станет: надобно при том, чтобы не стало дело за нашею верою. Третия истина: вера одного человека может благотворно действовать в пользу другаго. Евангельское повествование говорит: «видев Иисус веру иx, рече разслабленному». Из сего видно, что не вера самого разслабленнаго, или по крайней мере, не одна его вера привлекла ему прощение грехов и исцеление; но помогла ему вера некоторых других людей: «видев Иисус веру их». Кто были сии необыкновенные помощники, узнаем от Евангелиста Марка, который, повествуя о исцелении разслабленнаго, согласно с Матфеем в существе дела, присовокупляет некоторыя подробности. Он сказывает, что разслабленнаго несли на одре четыре человека; что, по тесноте от множества народа, они не могли внести его в дом, в котором Господь находился; что, не уступая сему препятствию, они разобрали кровлю или потолок дома, и опустили одр с больным в храмину, на пространство, которое между Господом и собравшимся к Нему народом оставлено было благоговением сего народа. Их-то веру Господь увидел, и по их вере, или, по крайней мере, при содействии веры их вере разслабленнаго, и грехи разслабленному простил, и от недуга исцелил его. Здесь, братия, не не любопытно было бы мне, если бы то возможно было, «видеть помышления» (Мф.9:4) ваши. «Чудитесь» ли вы простодушно, подобно лучшим из древних Иудеев, «и прославляете ли Бога», «давшаго власть таковую человеком» (Мф.9:8), что они верою своею могут привлекать благодатную и чудодейственную силу Божию не только самим себе, но и другим, у которых не достает собственной подобной веры, или, подобно древним книжникам, и между вами, некоторые «помышляют в сердцах своих, что сей тако глаголет» (Мк.2:6–7)? Один верует, и другой исцеляется: какая тут сообразность? Один верует, и другой разрешается от грехов: какая тут правда? Не знаю, входят ли в сердца ваши подобныя помышления: но Поелику они ходят между людьми, и возмущают иногда и тех, которые не желали бы «мыслити лукавая в сердцах своих» (Мф.9:4): то что скажем мы в ответ духу сомнений и совопрошений? – Не будет ни грубо, ни обидно, если мы скажем ему то, что сказал Господь Апостолу Петру, когда он возстал с возражением против одной из таин веры: «иди за мною сатано: яко не мыслиши, яже суть Божия, но яже человеческа» (Мк. VIII. 33). Ты мыслишь о правде человеческой, и не понимаешь правды Божией; думаешь о сообразностях естественных, вещественных, но и сих часто не понимаешь и удивляешься, встречая их там, где не ожидал, и не находя там, где предполагал; и удивительно ли, что сообразностей духовных, общений благодатных, не постигаешь без благодатнаго опыта? Дух выше плоти; благодать выше природы; вера выше разума: посему не удивительно, что для плоти не понятно, как действует дух; для природы не понятно, как действует благодать; для разума не понятно, как действует вера. Впрочем из самаго прещения Господня на «не мыслящих, яже суть Божия», можно приметить, что есть некоторая возможность мыслить, яже суть Божия: потому что не справедливо было бы осуждать за то, что не сделано невозможнаго. И если можно, по Апостолу, «верою разумевать» (Евр. XI. З): то можно несколько разумевать и самую веру и ея спасительныя действия, и удостовериться, что в них нет ни неправды, ни несообразностей. Одна строгая правда не позволила бы ни в каком случае простить грехи; для сего нужна помощь милосердия; а милосердие не требует заслуги, которой бы воздано было по правде, но только готовности принять подаваемую благодать. Душа без веры есть сосуд запертый для благодати, а душа верующая – открытый. Вера открывает душу для принятия благодати. Чтобы увериться в сем действии веры Божией, посмотрим на действие веры человеческой. В сношении с человеком, к которому не имеем ни доверенности, ни преданности, не примечаем ли, что душа наша заперта для него; что его на нас действие скользит, так сказать, по поверхности нашего сердца, не проникая внутрь его; что разсуждения его нас не убеждают, и чувствования не трогают, хотя оне и не без силы? Напротив, кому мы доверяем и преданы: того и легкая мысль, и простое слово, преклоняет наш ум, проникает сердце, движет душу; и такое общение душ бывает иногда столь тесным, что мы находим для него приличным наименование единства. Примените сие дольнее к горнему, сие земное к небесному, сие человеческое к Божественному, и вы отчасти возможете уразуметь, как вера отверзает душу для принятия благодати, а также и то, как одна душа, привлекшая благодать верою чрез искреннее общение с другою душею, может и ей впечатлевать действие веры, и облегчать приятие благодати. Так души носителей Евангельскаго разслабленнаго c одной стороны верою стремились ко Христу, с другой человеколюбием и состраданием прилеплялись к душе разслабленнаго: «и видел Иисус веру их», и ток благодати пролился от Него чрез их души на душу и на тело разслабленнаго. О если бы, братия, сии размышления о благотворном и могущественном действии веры, сколько нибудь помогли нам, чтобы наша вера не была ни безсильнее, ни бездейственнее веры сих неизвестных жителей не славившагося верою Капернаума, которые, принесши ко Господу разслабленнаго, из сокровищ благодати Его вдруг извлекли несколько чудес, и весь народ подвигли к прославлению Бога! Благо было бы сие для нас во всякое время, во всякой скорби от належащаго, во всяком страхе от угрожающаго зла, при всяком непорочном желании потребнаго и истиннаго блага. Ко Господу взывающая скорбь, и к Нему взирающее желание, само собою обращалось бы в молитву веры; и вера приводила бы исполнение молитвы. Ибо верно Господне обещание: «вся, елика Аще воспросите в молитве, верующе, приимете» (Матф. XXI. 22). Аминь.

146. Слово595 по освящении храма святаго праведнаго Филарета в Спасобородинском монастыре, при обновлении сей новоучрежденной обители

(Говорено Июля 23 дня; напечатано в Христ. Чтен. 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1839 год

Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим. (Ин. XIV. 23). Молитвами, тайнодействием, торжественным славословием Божиим, обновляем мы ныне здесь и обитель Божию между человеками, то есть, храм Божий, и обитель человеком, посвящающих себя Богу. Добрая была мысль, посвятить храм Богу на месте, где столь многия тысячи подвизавшихся за Веру, Царя и Отечество положили временную жизнь, в надежде восприять вечную. Те из них, которые принесли себя в жертву, в чистой преданности Богу, Царю и Отечеству, достойны мученическаго венца, и потому достойны участия в церковной почести, которая издревле воздавалась Мученикам, посвящением Богу храмов над их гробами. Если же некоторыя из сих душ, оставляя тело, понесли на себе некоторыя тяготы грехов, некоторыя нечистоты страстей, и, к своему облегчению и очищению,требуют силы церковных молитв и безкровной жертвы, за них приносимой: то, за свой подвиг, паче других усопших достойны они получить сию помощь. Мысль обитать здесь, родилась, может быть, в недрах частной, семейственной печали. Что нужды? Довольно на первый раз, если печаль сия принесена Богу, и в Нем взыскано утешение. В совершенстве «никтоже благ, токмо един Бог» (Лук. XVIII. 19). Немощь есть исходная точка человека; совершенство – цель, которую он не вдруг даже усматривает, а усмотрев, и при усиленном стремлении к ней, всегда видит в разстоянии от себя. Благий Бог, ведающий человеческаго естества немощь, милосердый Господь, «лена внемшася не угашающий» (Мф.12), видит и слабую искру искренно добраго намерения в человеке, и Сам подвизается, судьбами своего Провидения, очистить ее от дыма естества, и напитать чистым светом благодати, к истинному благу и спасению душ. Не усомнимся признать дело Божия Провидения в том, что без искания нашлись желающие обитать на сем месте, когда оно было пусто, не утверждено никаким постановлением, ни чем не обезпечено; что сии люди вошли в общество, которое не было еще учреждено, предали себя в послушание, когда еще не было власти; что сие новое жительство было потом утверждено церковным благословением и Державною волею под необычайным дотоле наименованием Богоугоднаго Общежития, а наконец возведено и в чин обителей монашествующих; что Царская щедрота пришла на помощь частным приношениям, дабы надгробный храм и смиренныя при нем жилища облеклись в вид, обители свойственный, с присовокуплением и сего другаго храма, приспособленнаго собственно к потребностям Обители. Благословен Бог, благословляющий добрыя начинания во имя Его. Благодарение Благочестивейшему Государю, всегда готовому покровительствовать благочестивым предприятиям. Благодать, мир и спасение притекающим во храм сей и в Обитель сию искать благодати мира и спасения. Господи Боже сил! «Призри с небесе и виждь, и посети виноград сей, и соверши и, егоже насади десница Твоя» (Псал. LXXIX. 15–16): ибо только Ты сеешь доброе семя; только Ты, хотя и не без рук человеческих, насаждаешь, возращаешь, умножаешь и сохраняешь истинный и плодоносный виноград; только Ты, хотя не без нас, созидаешь обитель, и сию рукотворенную, в которой человек обитает пред Тобою, и нерукотворенную, в которой Сам благоволишь обитать в человеке. Да, обитатели обители, посетители храма! – когда обитель построена, когда храм освящен; тогда еще не все сделано. Есть еще обитель и храм, которые должно созидать и освящать. Какой храм? – Тот, о котором написал Апостол: «и сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен» (1Пет. II. 5). Какая обитель? Та, о которой сам Господь сказал: «аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим». Человеку быть храмом Бога Отца, и Сына, и Святаго Духа, и обителию, в которой бы Он жил, или хотя гостил, – какая необмыслимая мысль! Плоть не вместит сего, разум не поймет, гордое мудрование найдет несообразным, чтобы Безконечный обитал в ограниченном; самое чувство смирения скажет, что это безмерно много для ничтожной твари. Потому-то возвещающее столь высокия тайны Христианство

596

и требует веры, которая бы пленяла в свое послушание разум человеческий, которая бы низлагала всякое возношение помышлений, взимающееся на разум Божий, которая бы паче упования уповала, когда ей скажут: «от человек сие невозможно есть, от Бога же вся возможна» (Мф.19:26). Не дух ли истины чрез Апостола говорит Христианам с такою уверенностию

597

: «не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас» (I Кор. III. 16)? Не самосущая ли Истина, не Сын ли Божий изрек сие высокое обетование о сем ничтожном человеке, котораго мы, человеки же, так часто ненавидим, или пренебрегаем или чуждаемся: «Отец Moй возлюбит его, и к нему приидем и обитель у него сотворим?» Без сомнения истинно то, что говорит Истина. Иной, может быть скажет: мне ли домогаться высоких состояний духовных, непосредственной близости к Богу? Останусь хотя чем нибудь менее, нежели храмом Божиим и жилищем Духа Святаго. Нет, возлюбленный! Не советую тебе отказываться от того, что Бог даровать тебе желает, хотя, без сомнения, слишком дерзновенно было бы удостоивать себя того. Не преувеличиваю, когда говорю, что Господь не только позволяет, но и желает, чтобы ты Его имел твоим посетителем, гостем, обитателем. Он точно изъявил сие желание, когда сказал: «се стою при дверех и толку: Аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему и вечеряю с ним, и той со Мною» (Апок. III. 20). О чудо снисхождения! Живущий во свете неприступном, седящий на престоле славы, скрывает

598

Свой свет, котораго и Херувимския очи снести не могут, нисходит в мир дольний, чтобы приближиться к убогой, полуразрушенной хижине, какова душа человека, во грехах рожденнаго и живущаго, прежде нежели Сотворивший ее храмом и образом Своим возсозиждет ее и украсит Своим присутствием; стоит при дверях ея Тот, Которому отверзаются страхом врата смертная, пред Которым вземлются врата небесная, Который и затворенным дверем входит; как будто не имеющий дерзновения странник, осторожно ударяет Он в двери, пред Ним затворенныя, и терпеливо ждет быть услышан: и это потому так, что, принося человеку новый дар благодати, Господь желает сохранить ненарушимым древний дар свободы. Что ж, смиренное чадо земли? Не ужели ты не потщишься принять столь высокаго посещения, потому что чувствуешь себя недостойным онаго? Это было бы нескромность, а дерзость, или безчувствие; не смирение, а оскорбление величества. Не ужели ты не пожелал бы вечерять с Господом? Не ужели не желаешь услышать глас Его? Не ужели оставишь Его за дверьми безполезно ударяющим в оныя, как не поступают и с безвестным странником? И что сделаешь ты с душею своею

599

, если не захочешь пещися, чтобы она «созидалась» вновь, как сотворена была вначале, «в жилище Божие духом»? (Еф.2:22) Не ужели оставишь ее домом запустелым, вместилищем нечистот, обиталищем нетопырей, или даже разбойников? Не ужели не страшишься видеть, или увидеть ее чуждою добра, полною темных помыслов и нечистых желаний, оскверненною и отягченною идолами страстей, доступною духам злобы? – Сохрани Бог! – скажешь ты. Сохрани Бог! – говорю и я, и для сохранения души твоей показую тебе верное средство в том, чтобы ты со всяким вниманием и верностию, поколику можешь, уготовлял ее в обитель Господу. Если спросишь, что должно делать для сего уготовления; на основании слова Господня ответствую: исполнять те условия, под которыми Господь обещает, к кому бы то ни было, «приити, и обитель у него сотворить; – Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет». Возлюби Господа, толико любящаго тебя, толико к тебе снисходящаго; и сия любовь возбудит в тебе тонкое духовное чувство слышать глас Его, и она же отверзет Ему дверь сердца твоего, и приимешь Его, и сотворишься обителию Его. Если вопрошаешь еще: как бы обучить себя любви Божией, и соделать ее истинною, нелицемерною, крепкою; паки ответствую из слова Господня: соблюдай слово Его, исполняй заповеди Его; в сем состоит истина и сила любви к Господу, как он Сам удостоверяет: «имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя» (Ин. XIV. 21). Если же и в самом делании заповедей чувствуешь себя изнемогающим, или затрудняемым искушениями и препятствиями, паки призови на помощь любовь Божию, и ею одушевляй себя: «ибо крепка, яко смерть, любы; – крила ея крила огня» (Песн. VIII. 6); с нею «терпящии Господа изменят крепость, окрылатеют аки орли, потекут и не утрудятся» (Иса. XL. 31). Еще один вопрос нужно мне разрешить, и тогда умолкну. Если нерукотворенной, невидимой, внутренней, духовной обители требует себе Бог: то для чего еще сия рукотворенная и видимая? – Для того, чтобы в сей обители, тем удобнее услышать глас Господа, приближающагося к нашей обители внутренней, чем менее здесь оглушаемся шумом и молвою мира; – для того, чтобы в дверь сердца, отверзаемую Господу, не так легко вторгалось многое, что мы оставили за оградою обители видимой; – для того, для чего Пророку Илии нужен был Кармил, и Иоанну Крестителю пустыня; – для того, чтобы жизнь Пресвятыя Девы Богородицы имела на земли подражательное продолжение, и бывшее о ней пророчество ясно было в исполнении: «приведутся Царю девы в след ея» (Псал. XLIV. 15); – для того, чтобы дать свободное место слову Господню: «могий вместити, да вместит» (Мф.19:12); и другому: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и имети будеши сокровище на небеси» (Матф. XIX. 21). По сему-то святый Златоуст, похваляя Христианское благочестие страны Египетской в свое время, отдает в тоже время преимущество пустынножителям. «И сия, – говорит, – не во градех токмо благая, но и в пустынях, пaчe нежели во градех. Ибо мощно видети во всей стране оной Xpиcтoвo воинство, и царское стадо, и горних сил гражданство. И сия не в мужех токмо, но и в женской породе содержима обретаются: ибо и oне не меньше мужей любомудрствуют; не щиты приемлющия, не на кони вседающия, якоже славнии Еллинстии, повелевают законоположницы и любомудрцы, но ину много труднейшу рать имущия. Обща бо женам и мужем брань к диаволу и ко властем тьмы, и нигде же, естества немощь таковым сражением бывает препятие. Не по естеству бо телес, но по произволению души сия судятся ратования. Сего ради и жены паче мужей подвизашася многажды, и светлейшия победы знамения оставиша. – Сего ради, – продолжает он, – с прилежнейшим учений хранением, многу и житием своим показуют добродетель: всех бо имений совлекшеся, и всему миру распеншеся, далее происходят, и телесный труд свой в пищу требующим истощевающе. Ниже бо, егда постятся и бдят, праздни во дни быти хощут: но нощи в священных песнех и всенощных молитвах, дни же в молитвах, купно и рукоделии провождают» (Злат. на Матф. нрав. 8). В сих изречениях златословеснаго учителя, пребывающие в сей обители да обретут и закон своего подвижничества, и поощрение в нем; а мир да уразумеет из оных, что, устрояя святыя обители иночествующих, мы не произволом человеческим изобретенное жительство вводим, но древнее благочестие и священный чин церковный соблюдаем. Аминь.

147. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Императорскаго Величества в Успенский Собор, после открытия Бородинскаго памятника

(Говорена Сентября 4; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1839 год

Благочестивейший Государь! С благоговением слышал Твой древлепрестольный град, как ты, воздая честь подвигам рода минувшаго, в тоже время поучал подвигам род настоящий и грядущий, – как освящал славу благочестием, – как чуждую неги жизнь воинскаго стана услаждал для воинов – Твоим примером. Наконец и видит Тебя Твой древлепрестольный Град, и радостными взорами особенно ищет теперь увидеть во взорах Твоих отсвет радости, озарившей недавно Твой Благословенный Дом. Твой Первенец возвратился в Твои объятия, пленив сердца и чуждых народов доблестями, которыя наследовал от Тебя рождением, и которыя Ты образовал в Нем воспитанием. Любовь к Отечеству Твоей первой Дщери, при Твоем Родительском попечении, навсегда упрочила Ее для России, соделав и Супруга Ея Сыном России. Вниди в сие царственное святилище соединить Твою благодарную молитву с нашею; и новыя благодеяния Неба да орошают выну Твое благодарное пред Богом сердце.

148. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, при торжественном заложении храма во имя Христа Спасителя, в Москве, Сентября 10 дня, 1839 года

(Напечатана в собран. 1844 г.) 1839 год

Благочестивейший Государь! Есть для некоторых важных дел особенная судьба Провидения Божия, по которой одному избранному дается возвышенная мысль, а другому предоставляется величественное исполнение. В ожидании сего плотскому оку представляется, что дело не успевает: но пред очами Провидения оно преуспевает. Вместо одного избраннаго имеет оно двух; и сквозь одно дело просиявает много добродетелей: в предприемлющем – не только доброе намерение, но и смирение, и терпение, и покорность судьбам Божиим, когда он должен уступить другому исполнение, – в исполняющем – не только благое делание, но и безкорыстие, великодушие, братолюбие, когда исполняет мысль другаго как-бы свою. Так Давид, благодарный Богу за утверждение своего царства, помышляет создать Ему храм в Иерусалиме, и в сем утверждается совещанием с Нафаном. Мысль прекрасна; Пророк изобрел ее; Пророк одобрил: однако и два Пророка не угадали судьбы Провидения, пока она им не явилась. Исполнителем мысли Давидовой Бог назначает Соломона. «Той созиждет дом имени Моему, и управлю престол его до века» (2Цар. VII. 13). Так Александр Благословенный, благодарный Богу за спасение Своего Царства, помышляет создать, для священных воспоминаний и благодарных молитв, Храм Xpиcтy Спасителю, в Столице, бывшей всесожжением за спасение Отечества, и возрожденной из пепла. Мысль Его провозглашена; Церковь благословляла начинание Благословеннаго. Ты един из Братий Его стоял тогда подле Него: и – теперь мы видим, что Тебе еще тогда указал Вседержитель исполнить Священный обет Державнаго Брата Державною рукою. Итак, Россияне, мы в современных происшествиях читаем древнюю книгу Богоправимых Царств! Священныя времена проходят пред нами в деяниях наших Царей! Какое утешение для веры! Какая надежда для Отечества! Благочестивейший Государь! «Да утвердится сердце Tвое во Господе; да вознесется рог Твой в Бозе Твоем»; Спаситель мира, спасший Россию, да благопоспешит Тебе «создати сей Дом имени Его, и да управит Престол Твой до века».

149. Слово о молитве, преимущественно церковной, в день памяти Преподобнаго Сергия

(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре, 25 сент.; напечатано в Христ. Чтении 1840 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1839 год

«Молитеся о нас: уповаем бо, яко добру совесть имамы, во всех добре хотяще жити» (Евр. XIII. 18). – Пишет святый Апостол Павел ко Евреем, то есть, к Христианам из Евреев. «Молитеся о нас»: говорим иногда и мы людям, которых почитаем сильными в молитве, или, по крайней мере, упражняющимися в ней с приметным вниманием. И ныне, для чего множество людей собралось во храме сем, если не для того наипаче, чтобы сказать Преподобному Сергию, как могущественному молитвеннику: моли Бога о нас? Воспользуемся же словами Апостола, чтоб извлечь из них о взаимной молитве некоторыя мысли, для нас полезныя. «Молитеся о нас». Подумайте, кто это просит себе молитвы других? – Павел, который некогда, с своим сотрудником Силою, в темнице Филиппийской, совершал молитвенное Богу славословие, с такою духовною силою, что «внезапу трус бысть велий, яко поколебатися основанию темничному, отверзошася же абие двери вся, и всем юзы ослабеша» (Деян. XVI. 25–26); – Павел, который объятием сострадательной любви и молитвы воскресил Евтиха; – Павел, котораго молитве даровал Бог вдруг двести семдесят шесть душ, сопутников его в плавании, готовых погибнуть от кораблекрушения; – Павел, котораго сам Господь нарек «избранным сосудом» (Деян.9:15) благодати Своея, и который сам о себе не обинулся исповедать: «вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе» (Фил. IV. 13). И сей, вся могущий, просит себе помощи молитвенной; и от кого просит? – Не от каких либо избранных, крепких молитвенников, но от всех Христиан-Евреев, без разбора, не исключая и последняго мирянина. Что ж такое делает святый Павел? Да, что он делает, то достойно глубокаго внимания нашего, и, если будем внимательны, может подать нам немаловажныя наставления. Пример Апостола должен вразумить нас, Христиане, как настоятельна потребность взаимной друг о друге молитвы, и наипаче общественной, когда и сей, толико крепкий подвижник духовный, признает для себя нужду сей духовной помощи; как дерзко было бы опираться на силу одной собственной молитвы, хотя бы кто в ней уже имел некоторые опыты, и достиг некоторых успехов, когда на собственную молитву не дерзает положиться муж, облагодатствованный столь необыкновенно и чудесно; с каким смирением и простотою надлежит нам не отвергать, не пренебрегать молитвенной помощи немощнейшаго из верующих, когда прозорливый дух Павла не употребил в сем случае разборчивости, которую трудно употребить без возношения себя и без уничижения ближняго, и которая была бы без цели, потому что "сила" Божия «в немощех совершается» (2Кор.12:9), следственно может иногда совершиться и в немощнейших, по видимому, молитвенниках. Кстати заметим из примера святаго Павла, как верно, даже до ныне, в Церкви Божией сохраняется тот же дух и тот же чин, какой учением и примером ввели в нее святые Апостолы. В каждом Богослужении слышите вы, как Церковь призывает всех верующих, не исключая немощнейшаго и последняго, молиться, как друг за друга вообще и в разных отношениях, так в особенности за тех, которые призваны в преемственное Апостолам служение благодати. Дабы, без трудных разсуждений, ясно показать вам благотворное действие молитвы друг за друга, приведу пример другаго Апостола. «Петра стрежаху в темнице: молитва же бе прилежна бываемая от Церкве к Богу о нем. Егда же хотяше его извести Ирод», для суда, и, вероятно, для убиения, «в нощи той бе Петр спя между двема воинома, связан железнома ужема двема, стражие же пред дверми стрежаху темницы» (Деян.12:5–6). Опасность крайняя; избавление кажется невозможным; притом же сам Петр не молится о избавлении: «бе Петр спя». Но какая нечаянность! «Се Ангел Господень предста» (Деян.12:7). Он разбудил Петра; оковы спали с него сами собою; Ангел провел его сквозь запертыя двери, между стоящими при них стражами, и оставил на свободе. Каким же образом Петр не вымолил, а покоясь сном приобрел себе избавление

600

? Тем образом что «молитва, бе прилежна бываемая от Церкве к Богу о нем». Она совершила избавление Петра без его усилия и без его ведома. Мало сведущие в делах духа могут спросить: почему посторонняго молитвеннаго содействия, или даже полнаго действия, требуют и такие люди, которые имеют сами дар молитвы, возделанный упражнением, и приносящий даже чудесные плоды? Некоторые, по недоумению, в простоте, могут сказать о Петре или Павле то, что некогда Иудеи, в ожесточении, в укоризну говорили о Христе: «иныя спасе, себе ли не можешь спасти?» (Мф.27:42) На сие, для искренно вопрошающих, ответствуем: Павел просит себе чужой молитвы, по смирению; Петр не спасает себя из темницы, по отвержению своей воли, по преданности в волю Провидения Божия: между тем как того же Петра, и того же Павла, в молитве за других гораздо более свободными, и по вере дерзновенными, делает человеколюбие и сострадание; и потому они подлинно иныя спасают своей молитвою, и не стыдятся сами молитвою иных быть спасаемы. Но для чего Бог полагает на избранных Своих сей образ духовной скудости и уничижения, что они заимствуются пособиями молитвы от других людей, менее облагодатствованных? Для того же, чтобы лучше сберечь высоту их достоинства в глубине их смирения. Или, пусть сии люди

601

сами изъяснятся о дивном в них смотрении Божием: "имамы, – говорят, – сокровище сие в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, а не от нас» (2Кор. IV. 7). Если бы Святые всегда были также чудесно могущественны для себя, как часто бывают для других: то непроницательные люди удобно приписали бы им самим силу Божию, в них действующую; и следственно похитили бы у Бога славу, Ему принадлежащую: но когда теже люди в одном случае Богоподобны чудесным могуществом, а в другом подобострастны нам общею человекам немощию; тогда и малопроницательные должны усмотреть, что тут является «премножество силы Божия, а не от нас». Возвратимся к словам Апостола, которыя мы взяли в руководство настоящему размышлению. «Молитеся о нас: уповаем бо, яко добру coвесть имамы, во всех добре хотяще жити». Не просто требует он молитв о себе, но представляет нечто такое, по чему бы его требование признали справедливым, и не отказали в требуемом: «уповаем бо, яко добру совесть имамы, во всех добре хотяще жити». В сих словах можно видеть следующее размышление Апостола: если бы я признавал в себе совесть не добрую, неочищенную от грехов, по возможности человеческой и по благодати Божией; если бы не имел искренняго намерения вести добрую жизнь во всех отношениях: то не отважился бы просить себе от Церкви молитвенной помощи, которой нечистая совесть недостойна, и которая злому намерению споспешествовать не может: но Поелику, испытуя сердце свое пред Богом, не нахожу, чтобы совесть обличила меня в делах, заведомо и по намерению злых; а напротив того стараюсь во всех случаях иметь намерения Богу угодныя, ближним полезныя, собственной душе моей спасительныя; то с несмущенным дерзновением прибегаю к духу благодати и щедрот, дышущему в Церкви, испытующему сердца, и дающему всем по сердцу каждаго. И так, вот еще наставление, которое мы должны для себя извлечь из примера Апостола: кто желает воспользоваться споспешествующею молитвою ближних и всея Церкви; тот должен прилежно испытать свою совесть, отвергнуть всякое намерение греховное, всякое хотение нечистое, стараться нелицемерно, во всяком случае, соделать такую долю добра и правды, какая возможна ему, по дару Божию естественному, и по предварительной благодати; и потом уже с упованием просить достойнейшей помощи духовной и благодатной от душ, искренно молящихся. Таковы суть, братия, законы общественнаго духа молитвы; таков порядок его действования. Кто не подчиняется сим законам; кто не обращает внимания на сей порядок: тот напрасно вздумает жаловаться на скудость плодов общественной и взаимной молитвы; он должен жаловаться на самого себя, на свое неразумие, или, Поелику для простаго добролюбиваго неведения есть простыя внушения духа и тайная помощь благодати, еще справедливее должен жаловаться на свое произвольное нерадение или неверность. Церковь непрестанно призывает нас к молитве взаимности, то в особенности за начальствующих и служащих Церкви, то за братий наших, разнообразно бедствующих, то за всех единоверных вообще. Учрежденный лик, то и дело, вопиет за нас ко Господу о помиловании нас; и подаянии нам благодати. Что же ты предстоящий? Вопиешь ли также в сие время в сердце твоем? Чувствуешь ли важность сего общения, чтобы присоединить твой малый молитвенный глас к великому молитвенному согласию Церкви? Помышляешь ли о твоей частной молитве смиренно и униженно, а о соединенной молитве Церкви – благоговейно и благонадежно? Или только слушаешь пробегающия слова чтеца, как шум ветра, и глас певца, как звук свирели, и, между одушевленными духом молитвы, стоишь празднен, холоден, безчувствен? Если, по несчастию, так: то очувствуйся, полумертвая душа, возбуди сердце твое, воззови ко Господу из глубины твоей внутренней, да возможешь реянием твоим коснуться глубин Духа Божия, исполняющаго Церковь Божию, и привлещи себе начаток духа благодати и щедрот, в обновление и благоуправление твоея жизни. Иные, по видимому, обращаются к молитвам Церкви, призывают молитвы Святых, просят молитв от некоторых ближних: но между тем не довольно обращаются к своей совести, не довольно внимания обращают на свою жизнь, не восприемлют добрых намерений, или, восприяв, не сохраняют. Говорят Святому: молися о нас, а сами беззаботно стоят на пути грешных. Подумали ль вы, чего требуете? Не ужели дух молитвы для того дан Церкви, чтобы он, как вихрь, мог схватить некающагося грешника, и бросить в рай? Какая в сем случае была б правда у Бога? И что было бы с самым раем, когда бы его наполнили неочищенные покаянием и неисправленные в житии грешники? – Блаженное место не может сделать блаженным грешника; но грешник и блаженное место оскверняет собою и повреждает, как именно с сим блаженным некогда миром случилось чрез грех Адама. Нет! – Благодатный дух молитвы дарован от Бога для помощи грешникам, восчувствовавшим и возненавидевшим свою греховность, решительно возжелавшим очищения и совершеннаго исправления, у которых не достает только силы делать добро, а не добраго намерения. Желаю, братия, чтобы как можно менее нашлось между нами таких, для которых в настоящем размышлении нашем найдется обличение. – Кто же найдет здесь для себя обличение: тот да не гневается на обличающаго по долгу, но да приимет доброжелательное напоминание, и употребит оное к своему исправлению, которое да подастся всем нам благодатию Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, молитвами Преподобнаго Отца нашето Сергия и всех Святых. Аминь.

150. Слово по освящении храма Благовернаго Князя Александра Невскаго, в учрежденном от Московскаго градскаго Общества доме воспитания бедных детей и призрения престарелых и немощных

(Говорено Сентября 28-го; напечатано в Христ. Чтен. 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1839 год

Вера бо чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их, и нескверна себе блюсти от мира. (Иак. I. 27). Много приятных мыслей раждается при виде сего храма, ныне освященнаго, и сего дома, для котораго храм сей служит венцем доброты. Приятно видеть создание сего храма, как свободное дело благочестия. Приятно видеть учреждение сего дома, как щедрое дело человеколюбия. Приятно видеть здесь сочетание благочестия и человеколюбия, в одном деле, для одной цели, так что сии добродетели, в соединении, одна другую подкрепляют, одна другую возвышают. Приятно мыслить, что сие дело благочестия и человеколюбия есть плод благих расположений не одного человека, или не многих, но целаго сословия граждан великаго града. Приятно вспомнить, какой случай привел в движение благия расположения, и произвел благотворное дело. Первородный Сын Царев, надежда России, достиг совершеннолетия, и торжественно вступал в права онаго. Радовались Венценосные Родители. Сорадовалась Россия. Москва чувствовала сию радость, как свойственно сердцу России. Все, под руководством Церкви, возносили сию радость к небу и молили о ея упрочении; все, кто как мог, желали ознаменовать ее и в земном быту. Тогда возвысился сей общественный голос: «Царь заботился о своем Первенце, Царь радуется о своем Первенце, не только по родительской любви к Сыну, но и по Царской любви к Отечеству, по предусмотрительной заботливости о будущем благе России: чем же бы нам ознаменовать то, что мы сие чувствуем, что желаем сему соответствовать, поколику нам возможно? – Есть дети, о которых некому заботиться, о которых некому радоваться: да будет их матерью – наша любовь к Царю и Сыну Его. Ею призренные, обезпеченные, образованные

602

, да будут они ея живыми памятниками, ея от нас наследниками, ея проповедниками потомству». – Итак, учредители, вы полагали, что, дабы ознаменовать радость; надобно сделать доброе дело; что, дабы доказать любовь к Царю, надобно сделать дело человеколюбия; что, дабы сделать приятное Царю, надобно сделать дело благотворения! Прекрасно, возлюбленные! Такой образ мыслей достоин сынов Веры. Такая мысль о Царе достойна истиннаго величия. Такое предприятие достойно верных подданных Царя благочестивейшаго. При виде таких расположений, остается только желать, чтобы оне сохранялись, и не преставали приносить плод, их достойный; чтобы чувствования, так светло блеснувшия в минуты восторга, были постоянным и всеобъемлющим светом дел и жизни в людях, ими одушевленных. "Кто даст" – скажем словом Господним – «кто даст еже быти тако сердцу их в них – во вся дни, да благо будет им, и сыном их во веки» (Втор. V. 29)? И кто же дал бы нам сие без Тебя, «Отче светов», от котораго «свыше нисходит всякое даяние благо, и всяк дар совершен?» (Иак.1:17) Ты «призри на рабы Твоя, и на дела Твоя, и настави сыны их: и буди светлость Господа Бога нашего на нас, и дело рук наших исправи» (Пс. LXXXIX. 16–17). Благословение Твое да исходит выну от храма сего на дом сей, и на обитающих в нем, и на создателей и блюстителей того и другаго. С нашей же стороны, братия Христиане, требуется постоянное внимание к сердцу своему, дабы в нем от источника истинной веры исходили чистыя струи человеколюбия. Вот правило, которое должно быть основным не только для тех, которые особенно призваны благоустроять обители человеколюбия, но и для всех, которые желают благоустроить свой душевный дом. В соборном послании, то есть, в учении, писанном в руководство всем вообще членам Соборной или Вселенской Церкви, Святый Апостол Иаков оставил нам чудное изречение о союзе веры с человеколюбием. "Вера, – говорит он, – чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их, и нескверна себе блюсти от мира» (Иак.1:27). Это почти все равно, как если бы сказано было, что чистая вера есть чистое человеколюбие и непорочность жизни. Если бы сие сказал кто нибудь другой: то могло бы случиться, что его упрекнули бы смешением понятий. Но как сие сказал Апостол; а чрез Апостола говорил Дух Святый; а Дух Святый есть Дух истины: то нет сомнения, что в словах Святаго Иакова заключается чистая истина, а не смешение понятий. Нельзя его поправлять или оспоривать, а надобно правильно выразуметь. Святый Иаков, непосредственно после приведеннаго теперь изречения говорит: «братия моя, не на лица зряще имейте веру Господа нашего Иисуса Христа славы» (Иак. 2:1). Здесь видно, что он учит существу Христианския веры, и не думает, как некоторые ныне, пренебрегать догмат, чтобы обратить все внимание на одну нравственность. Посему и предшествовавшее изречение не так должно разуметь, аки бы вся вера, благоугодная Богу, заключалась в человеколюбии; но так, что чистая вера есть купно и человеколюбие. Вера пребывает верою; человеколюбие – человеколюбием: но между ими есть столь близкое отношение, столь неразрывная связь, что где есть чистая вера, там непременно есть и чистое человеколюбие, как последствие. Каждый истинно верующий должен быть истинно человеколюбивым. Дабы полнее выразуметь сие Апостольское учение, и точнее приложить оное к жизни, можно предложить два вопроса: не ужели нельзя иметь чистой веры без человеколюбия? И обратно, может ли быть чистое человеколюбие без чистой веры. Решение перваго из сих вопросов не трудно извлечь из приведенных нами слов Апостола. Если чистая вера есть купно чистое человеколюбие, или, что тоже, человеколюбие есть неразлучное последствие чистой веры: то отсутствие неразлучнаго последствия по необходимости должно быть признаком отсутствия действующаго начала; и следственно, где нет человеколюбия, там нельзя предполагать чистой веры; кто не имеет человеколюбия, тот не может благонадежно уверять себя, что имеет чистую веру. Как? – скажет иной, – я верую в единосущную Троицу, в Господа Иисуса Христа Богочеловека, в Его спасительное страдание, крестную смерть и воскресение, в Его вознесение на небо и грядущий суд, в благодатныя тайнодействия Святаго Духа; отвергаю всякое неправославное мудрование: не сия ли есть чистая вера в Бога, каковы бы ни были отношения мои к людям? – Нет спора, единоверный мой, что сия есть истинная Апостольская вера в существе своих догматов: но может быть сомнение в том, точно ли ты ее имеешь, и как имеешь. Поколику ты имеешь ее в Слове Божием и в Символе веры: потолику она принадлежит Богу, Его Пророкам, Апостолам, Отцам Церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в твоих мыслях и в памяти: тогда начинаешь усвоять ее себе; но я еще боюсь за сию собственность, потому что твоя вера в мыслях, может быть, есть только еще задаток, по которому надлежит получить сокровище, то есть, живую силу веры. А как получить ее? – сердцем, как говорит Апостол Павел: «сердцем веруется в правду» (Рим. X. 10). Но если ты усвоил себе веру сердцем, то есть, в глубине души почувствовал ея достоинство, святость и силу, возлюбил ее, прилепился к ней: то, в следствие сего, надлежит, по слову Апостольскому, «вселитися Христу верою в сердце» (Еф. III. 17) твое, то есть, внести в него Свою благодать, Свой свет, силу и жизнь, Свое мудрование, любовь и добродетель; и тогда ты возлюбишь всех человеков, – иначе и быть не может, – любовию Христовою; из любви и благодарности к пострадавшему и умершему за тебя готов будешь пострадать и умереть за спасенных Его любовию и искупленных Его смертию; кратко сказать, по мере совершенства в вере будешь совершен в человеколюбии. Таким образом одно из двух: или ты имеешь чистую веру, и купно с нею человеколюбие, и вообще Христианскую добродетель и непорочность; или, если сих не имеешь, то не будь дерзновен, хваляся одною верою, только словесною, или мысленною, но подвизайся утверждать веру в сердце твоем, да веруешь в правду, живою, а не мертвою, деятельною в любви, а непраздною верою, да оправдишься на суде Христовом, где воздастся по делам человеколюбия, и с «праведниками от веры жив будешь» вечно (Рим. I. 17). Разсматривание отношения между верою и чeлoвекoлюбиeм, как между началом и последствием, откроет нам путь к разрешению и того вопроса: может ли быть чистое человеколюбие без чистой веры? Если спросят о человеке верующем: откуда в нем чистое человеколюбие? ответ, по учению Апостольскому, прост: от чистой веры. «Вера бо чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их». Но если предположите чистое человеколюбие в человеке, не имеющем чистой веры: то спрашивается: откуда оно? Не знаю, какой можно было бы дать на сие удовлетворительный ответ. Скажете ли от природы? Но природа человека, поврежденная грехом, не производит чистаго добра собственною силою без особенной благодати Божией, которая приемлется только верою. Скажете ли от разума? Но он принадлежит к той же поврежденной природе человека, и потому также не обещает чистоты без благодати. Есть и в поврежденной грехом природе человека расположение к человеколюбию; одобряет сие расположение и необлагодатствованный разум: посему и природа и разум осудят не человеколюбиваго: но возведут ли они человеколюбие на степень чистоты? Например правило: «аще алчет враг твой, ухлеби его: Аще ли жаждет, напой его» (Рим. 12:20); – изобрел ли бы разум? Обрадовалась ли бы оному природа? – Не знаю. А то знаю достоверно, что природа и разум, неисправленные верою, пьют кровь врагов, и пожирают их трупы. Может и неуправляемый верою сделать иногда благодеяние врагу, из гордости, для славы великодушия, из удовольствия видеть унижение одолжаемаго, для предусматриваемой впереди выгоды собственной; следственно из побуждений нечистых. Но чистый закон любви ко врагам только Господь Иисус изрекает, только вера приемлет, только благодать делает любезным и удобоисполнимым. Потому-то Господь, изрекая сей закон, поставляет Себя в противоположности с иными законоположителями и наставниками: «Аз же глаголю вам: любите враги ваша» (Матф. V. 44). Ища истины непреложной, выдерживающей всякое испытание, обратим внимание на особенные случаи, в которых является чистое человеколюбие, по видимому, вне пределов чистой веры. Руфь Моавитянка, следственно, природная язычница, из сострадательной любви к бездетной и безпомощной Ноеммини, оставляет и свой род и отечество, и решается следовать за нею в землю Израилеву, без всякой надежды для себя, а только для того, чтобы утешать и упокоивать возлюбленную свекровь. Не есть ли это чистое человеколюбие вне пределов чистой веры? – Нет. Любовь к благочестивой Ноеммини привила ея веру душе Руфи, и вера сделала ее способною к человеколюбию, чистому до самозабвения и самопожертвования. «Бог твой, Бог мой» (Руф. 1:16), – говорила Руфь Ноеммини, совершая прекрасный подвиг человеколюбия. Ангел сказал Корнилию Сотнику, также природному язычнику: «молитвы твоя, и милостыни твоя взыдоша на память пред Бога» (Деян. X. 4). Если милостыни Корнилия взошли на память пред Бога, то есть, приняты в благоволение Божие: то оне должны быть чистыя, потому что нечистое не может приближиться к Богу. Не есть ли это чистое человеколюбие вне пределов чистой веры? – Нет. Из слов Ангела видно, что молитвы Корнилия восходили к Богу впереди его милостыней: а молитвы восходят к Богу не иначе, как предводимыя верою. Искреннее хотение, волю Божию творити, сделалось в его душе приятелищем предваряющей благодати Божией, и сия ускорила посеять в нем зерно веры, сперва нераскрытое, погребенное в естественном неведении; а дабы оно раскрылось и прозябло, для того послала потом Ангела, и наконец Апостола Петра. Что проповедь Апостола, как солнечный луч, упала на готовое уже, хотя закрытое, зерно веры в душе Корнилия, сие можно приметить из того, как быстро вера его раскрылась, и как высоко возрасла в немногие часы. Она достигла уже до причастия Святаго Духа прежде крещения водою. Но чтобы решить дело непогрешительным и окончательным судом, приступим к великому суду Христову. Очевидно, что на нем оправдывается человеколюбие. «Взалкахся бо, – говорит, – и дасте Mи ясти, возжадахся, и напоисте Мя», и так далее. Но примечаете ли важную особенность человеколюбия, которое Господь оправдывает и награждает вечным блаженством? "Понеже, – говорит, – сотвористе единому сих братий моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 35, 40). Дабы дела человеколюбия были чисты, достойны Господа, оправдательны, блаженнотворны, для сего надобно, чтобы оне в лице человека сделаны были самому Господу Иисусу. Но как сего достигнуть? Думаю, что не иначе можно, как путем чистой веры, которая во всем и чрез все взирает на Господа, Его полагает средоточием всех намерений и дел, ради Его благодетельствует, Его зрит в благодетельствуемых, как нареченных Его братиях, и таким образом, «милуя нищаго, взаим дает Богу» (Прит. XIX. 17). «Суд Божий есть по истине» (Рим.2:2). Как же оправдает Господь дела наши, как скажет нам: «Мне сотвористе», если мы делаем наши дела не для Него, а совсем по другим видам, если при делах наших к Нему не взираем, и о Нем не помышляем, если не приближаемся к Нему истинною и чистою верою и любовию? «Якоже предрекохом, и ныне паки глаголю» (Гал. I. 9). Братия Христиане! Да имеем постоянное внимание к сердцу своему, дабы в нем от источника истинной веры исходили чистыя струи человеколюбия. Аминь.

151. Беседа о соблазнах603

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1840 год

Не ктому убо друг друга осуждаем: но сие паче судите, еже не полагати претыкания брату или соблазна. (Рим. XIV. 13). В житии Богоноснаго Отца нашего Сергия находим, что Он, во время своего Игуменства, услышав однажды изшедшее из уст брата его Стефана, слово любоначалия: «кто есть Игумен на месте сем? не аз ли прежде седох на месте сем»? – немедленно вышел из обители, чтобы поселиться на другом удаленном и сокровенном месте. Очевидны в сем поступке терпение, кротость и смирение Святаго. Но вот что недоуменно: почему не вразумил он брата, по долгу Игумена? Как, за одного человека, оставил всю братию и служение, в которое поставлен священною властию? – Есть особенные пути Святых, пред которыми все должны благоговеть, Поелику они особенною благодатию Божиею управлены, и оправданы в своих последствиях; но которым не всякой имеет право последовать, потому что было бы дерзновенно, если бы каждый стал приписывать себе туже благодать. Таков случай, теперь разсматриваемый. Если у отца сын или у начальника подчиненный безчинствует: берегитесь молчать, и оставлять его без обличения и исправления. Вспомните грозное прещение и наказание, которым за небрежение сего рода Бог поразил несчастнаго Илия: «отомщу Аз на доме его до века в неправдах сынов его, о нихже ведяше, яко злословиста Бога сынове его, и не наказа их» (1Цар. III. 13). Если от какого нибудь искушения или неудовольствия приходит тебе желание бежать от места, на котором ты поставлен законною властию: остерегись; может случиться, что вину своеволия понесешь; от зла путем своего произвола не избегнешь, и преследуемаго тобою спокойствия не уловишь. Но если Святый Сергий в известном случае, не по сим обыкновенным правилам действовал: то по каким же? Ибо святому по святым правилам действовать надлежит. Мы уразумеем дело его, если приложим к его поступку правило Апостола: «сие паче судите, еже не полагати претыкания брату или соблазна». Видел прозорливый Сергий, что не удобно было прямо обличить любоначальствующаго; потому что в сем случае обличение казалось бы препирательством за Начальство, и вид личной распри между Игуменом и старшим по нем, и притом между родными братиями по плоти, был бы не без претыкания и для прочих братий обители. В сих трудных обстоятельствах премудрый Старец нашел средство, не только не положить претыкания с своей стороны, но и положенный другим соблазн уничтожить. Он никому не сказал о поступке брата, и своим удалением от начальствования подал и сильнейшее врачевство против страсти любоначалия. Бог же, оправдывая путь Угодника своего, чрез его добровольное изгнанничество паче прежняго утвердил в любви к нему братию его первоначальной обители, и возвратил его к ней властию Святителя Алексия. Вот примечательное указание на важность Апостольскаго правила: «еже не полагати претыкания брату или соблазна». Святый пример да возбудит нас к деятельному наблюдению онаго в нашей жизни. Но что такое «претыкание»? Что такое «соблазн»? – Если ты идешь, и об камень, лежащий на дороге, внезапно ударяешься ногою, от чего происходит замешательство движений и опасность падения: в таком случае камень есть для тебя «претыкание». Сей чувственный образ переносит Апостол к душе: ибо он заботится конечно не о претыкании на дороге, но о претыкании в жизни нравственной и духовной. Притом, он различает от претыкания «соблазн», без сомнения, как нечто более тяжкое, как причину не только преткновения, но и падения. Претыкаемся – в мыслях; падаем в делах. Претыкаемся – сомнениями, ложными мнениями, смущением помыслов и разстройством чувствований душевных; падаем – во грех, в преступление. Если мы пред ближним нашим говорим такия слова, или делаем такия дела, которыя произведут в нем худые помыслы и разстройство душевное; то мы полагаем ему претыкание: если нашими словами или действиями даем ему повод, побуждение, поощрение ко греху; то полагаем ему соблазн. Итак притчею изображенное увещание Апостольское: «еже не полагати претыкания брату или соблазна», означает то, что мы должны тщательно наблюдать, чтобы ни словами, ни делом, не подать ближнему повода, побуждения, поощрения к худым помыслам, к душевным возмущениям и движениям страстей, и наконец к самым делам греховным. Для точности учения различим еще виды соблазна, по его предметам. Предметом соблазна могут быть дела не только греховныя, но и позволительныя, и даже святыя. Не ужели, скажете, и святыя дела могут быть предметом соблазна? Могут, без сомнения: Поелику о сем свидетельствует непогрешительное Слово Божие. Что может быть святее, как проповедывать людям спасительное учение о Христе Распятом? Но сие было предметом соблазна, как сказует Апостол: «мы проповедуем Христа распята, Иудеем соблазн» (1Кор. I. 23). Это соблазн не от проповедующих, которых дело было чисто и свято, а от самих соблазняющихся, которые из спасительнаго для верующих учения о Кресте, мудрованием плотским, гордостию и неверием извлекали для себя вещество соблазна, подобно как паук извлекает яд из цветка, дающаго пчеле мед. Из сего примера не трудно вывесть правило, как должно поступать в отношении к соблазну сего рода. Если бы Апостолы, убоясь соблазна Иудеям, не стали проповедывать Христа распята: то мир не услышал бы спасительнаго учения, и не спасся бы. Итак очевидно, что им должно было творить дело, приносящее спасение миру, и не изменять своего действования для людей, которые сами себя соблазняют, и сами себя погубляют. Соблазн Креста не совсем кончился, братия; случается и ныне, что чада мира и плоти возмущаются при виде сильнаго и решительнаго стремления к делам духа и к мудрованию Христову, крестному. Не сюда относится Апостольское предостережение против соблазна. Да делаем свободно дела святыни и спасения. Плоть да не будет судиею духа. Мир да не предписывает законов делу Божию. Что дело позволительное может быть предметом соблазна, сие можно усмотреть из следующих изречений Святаго Апостола Павла. «Брашно нас не поставляет пред Богом; ниже бо Аще ямы, избыточествуем, ниже Аще не ямы, лишаемся» (1Кор. VIII. 8). Нет нужды входить в разбирательство, к какому случаю, и к какому употреблению пищи относится сие изречение: то ясно, что Апостол говорит здесь о употреблении пищи, как деле, не заключающем в себе ни особеннаго достоинства, ни особенной виновности пред Богом, следственно говорит о деле позволительном. И о сем самом деле он говорит далее: «аще брашно соблазняет брата моего: не имам мяса ясти во веки, да не соблазню брата моего» (1Кор. VIII. 13). В сих словах, вместе с указанием на соблазн от дела позволительнаго: «аще брашно соблазняет брата моего», находим и особенное правило предосторожности против сего рода соблазна: «не имам мяса ясти во веки, да не соблазню брата моего». Удивительное соединение силы увещания с кротостию совета! Как строг святый Павел к самому себе, когда дело невинное запрещает себе на веки, чтобы не соблазнить брата однажды; и как сильно сею строгостию к себе, побуждает и других к предосторожности против соблазна! С тем вместе как он снисходителен к поучаемым, когда не заповедует им «не ясти мяса во веки, да не соблазнят брата», но строгость запрещения обращает на себя, а другим предоставляет последовать его примеру, сколько могут. Что дела греховныя бывают предметом соблазна, сие не требует ни доказательства, ни объяснения. Только для нашей невнимательности, может быть, не излишне заметить, сколь обыкновенно грех сопровождается соблазном, и чрез соблазн размножается; как длинна бывает цепь, как обширен круг соблазнов, которые влечет за собою, и распространяет от себя, один грех. В книге Судей Израилевых повествуется, что некто Миха изваял кумир для себя и для своего дома, потом нанял Левита, чтобы приносить ему жертвы; от Левита выведали о сем домашнем кумире воины племени Данова, и похитили оный; и таким образом идолослужение одного человека из одного дома сделалось грехом города и племени. Таков обыкновенно ход греха путем соблазна. Лукавый помысл изваяет невидимый кумир греха; нечистое желание вносит его в душу; греховное дело выставляет его, и делает видимым; тщетно скрываемая тайна греха похищается и разносится; соблазн родится, и грех размножается; поползновенные увлекаются худым примером; другие впадают в грех злоречия и осуждения ближняго. Что сказать о грехах, которые, или по свойству своему неудобоскрываемы, или по дерзости открыто делаются, или от положения согрешающих между людьми получают особенную силу распространять соблазн? – Какой обильный сев, какая необъятная жатва плевел! Как печально, и вместе как грозно говорил о соблазнах Господь наш! «Гope миру от соблазн! – Горе человеку тому, имже соблазн приходит» (Матф. XVIII. 7)! – «Уне ему было бы, Аще жернов осельский облежал бы о выи его, и ввержен в море; неже да соблазнит от малых сих единаго» (Лук. XVII. 2). – О милосердый Господи! о грехах и грешниках глаголеши с толиким покоем, с толикою кротостию: «не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние» (Матф. IX. 13): а о соблазнах и соблазняющих так плачевно, и так грозно!.. «Разумех, Господи, яко правда судьбы твоя» (Пс. CXVIII. 75); воистину, плачевен грех, и страшен; но соблазн более. Грех мой, при помощи Благодати Твоея, могу я прекратить, и покаянием очистить; но соблазна, если он виною моею подан, и перешел к другим, уже не властен я ни прекратить, ни очистить. Да страшимся, братия, соблазна; и осторожность против соблазна да содействует нам в осторожности против греха, хотя впрочем греха убегать должно не по одному опасению соблазна, но по внутреннему отвращению от зла, и по любви к Богу, как исповедал о себе Псалмопевец: «неправду возненавидех и омерзих, закон же Твой возлюбих» (Псал. CXVIII. 163). Да страшимся же как подавать соблазн, так и принимать поданный: ибо грех по случаю поданнаго соблазна есть тем не менее грех, и может породить новый соблазн. Не продолжай рода порождений ехидниных; но спеши сокрушить главу змия, – греховный помысл победоносною силою Агнца непорочна и пречиста Христа. Аминь.

152. Слово при посещении Свято-Троицкой единоверческой церкви, пред заложением на единоверческом кладбище храма всех Святых

(Говорено сентября 8 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1840 год

Святый Апостол Павел в послании к Римлянам говорит между прочим к чадам Римския Церкви: «желаю видети вас, да некое подам вам дарование духовное ко утверждению вашему, сие же есть, соутешитися в вас верою общею, вашею же и моею» (Рим. I. 11–12). Поучительна ревность Апостольская. Святый Павел имел в своем попечении многия Церкви Азийския, Греческия, Македонския, большею частию им основанныя, и им руководствуемыя: но и на Римскую, не столь близкую, и не им основанную, простирал внимание; и не только писал к ней послание, но и лично посетить ее желал. Если те, которые, по устроению Божию, прияли, хотя не Апостольскую власть, впрочем от Апостолов друг-другоприимательно преданный жребий священноначальства, по справедливости должны подражать ревности Апостольской в своем, хотя не столь обширном, круге действования: то я не особенным чем либо похвалюсь, а только укажу на свою обязанность, если скажу, что уже давно «желаю видети вас», братия, в вашей собственно церкви, и что теперь исполняется мое давнее желание. Но, может быть, кто нибудь, услышав сие, помыслит: почему ж бы давно и не исполниться сему желанию, если оно есть давнее? – Дабы ответствовать на сей вопрос, я прибегну опять ко Святому Апостолу Павлу, который, в след за вышеприведенными словами, в послании к Римлянам пишет: «не хощу же не ведети вам, братие, яко множицею восхотех приити к вам, и возбранен бых доселе» (Рим.1:13). Если могло случиться, что Святый Павел, при толиком обилии данной ему, даже чудодейственной благодати, долго не мог исполнить труднаго: то при моей немощи, конечно не удивительно, что я не скоро мог исполнить не трудное. Вопрос, несравненно более достойный внимания для меня и для вас, должен быть сей: для чего я желал, или лучше, для чего должен был желать, увидеться с вами здесь, и для чего вам прилично было желать сего; ибо я нахожусь ныне здесь как по моему давнему желанию, так и по вашему неоднократному приглашению. И в сем отношении тот же Апостол может быть руководителем и образцем уже не для меня только, но купно и для вас, братия. «Желаю бо видети вас», говорит он Римским Христианам. Но для чего? – "Да некое, – говорит, – подам вам дарование духовное». Что это значит? Какое обещает он дарование духовное? – Он объясняет: «сие же есть соутешитися в вас верою общею, вашею же и моею». Итак вот для чего Апостол желает посетить церковь Римскую, видеть Христиан Римских: он желает найти у них общую веру и общение в вере, ближайшим образом дознать и открыть, что Римляне точно единоверцы ему, и он единоверец Римлянам. И в сем дознании он уповает обрести «соутешение», то есть, взаимное утешение, Римлянам от него, и ему от Римлян, и не просто утешение человеческое, но «дарование духовное», дар Святаго Духа Утешителя. Если, братия, и мы хотим быть верными сему Апостольскому направлению, сообразными сему первоначальному образу Церкви Христовы: то надобно, чтоб и ваше предварившее приглашение, и мое к вам настоящее пришествие, имело не иную цель, как «веру общую, вашу же и мою». Едино должно быть и у меня и у вас желание, да обрящемся точно друг другу единоверцы, по вере истинной, православной, чистой, непорочной, от Господа Спасителя чрез Святых Апостолов и Богоносных Отцев преданной, и непрерывным и неизменным преданием и до нас достигшей; да в общении мирных сердец и несмущенных совестей, «соутешимся верою общею, вашею же и моею», и в сем утешении познаем и ощутим благодатное «дарование духовное». Не домогаюсь покорить вас моему слову: покоряюсь слову Евангельскому и Апостольскому, и в покорении ему желаю быть вместе с вами. Послушайте еще, как оно проповедует и заповедует, не только веру каждому порознь, но и всем в совокупности общение и соединение веры. Когда Господь наш, отходя на вольное за нас страдание, Своею всемогущею к Единосущному Отцу Своему молитвою на веки утверждал Свою Церковь: тогда, помолясь прежде о Своих Апостолах, проповедниках веры, столпах Церкви, строителях таин, потом продолжал молитву Свою так: «не о сих же молю токмо, но и о верующих словесе их ради в Мя, да ecи едино будут» (Ин. XVII. 20–21). Слышите: не о том только печется Начальник и Совершитель веры, чтобы верующиe пребывали в вере, но и в особенности о том, чтобы верующие все были едино. Итак, если кто и мнится иметь веру, но не держится великаго единства всех верующих; ходит самочинно, не заботясь о искреннем общении с Единою, Святою, Соборною и Апостольскою Церковию: за таковаго весьма надобно бояться, чтобы он не остался вне действия спасительной молитвы Христовой, а следственно и вне спасения; ибо нет сомнения, что спасутся токмо те, за которых принес молитву Свою Ходатай Бога и человеков, и над которыми она исполнилась. Посему-то и Апостол, увещевая Христиан поступать достойно своего звания, увещевает соблюдать единство. "Молю вас, – пишет Святый Павел к Ефесеям, – аз юзник о Господе, достойно ходити звания, в неже звани бысте», – «тщащеся блюсти единение духа в союзе мира» (Еф. IV. 1, 3). Таким сочетанием мыслей Он дает разуметь, что достойно Христианскаго звания ходит только тот, кто тщится блюсти единение духа в союзе мира; что небрежение о единстве принадлежит к хождению, недостойному звания Христианскаго. Далее, открывая основания Христианскаго единства, и убеждая к соблюдению онаго, Апостол присовокупляет: «едино тело, един дух, яко же и звани бысте во едином уповании звания вашего: един Господь, едина вера, едино крещение: един Бог и Отец всех, Иже над всеми, и чрез всех, и во всех нас» (Еф. IV. 4–6). Подлинно, сколько причин, и каких сильных причин и побуждений к единству! Если для рабов бывает средоточием единения один общий господин, и еще более для домашних глава семейства, для детей отец: то кольми паче для нас, братия Христиане, Единый над всеми нами Господь Вседержитель, Единый у всех нас Отец небесный! Если едина есть вера, живущая в единстве Церкви, в общении единых таинств: то устраняющийся от единства, по необходимости должен опасаться, чтобы от него не устранилась самая вера, которая не может отлучиться от своего единства. Если все мы во Христе должны составлять единое тело, единым духом одушевленное: то кто может вознерадеть о единстве, без крайней для себя опасности? Кто не знает, что члены тела живут только в единстве тела, при несовершенном единстве бывают больны, отделясь от единства, умирают? Если мы призваны благодатию к единому упованию Царствия небеснаго: то нам очевидно нужно единение душ, чтобы безпрепятственно вступить в обладание нераздельнаго небеснаго наследия. Как верно то, что «царство раздельшееся на ся запустеет» (Матф. XII. 25): так же верно и то, что царство вечное и неразрушимое не приимет в себя никаких разделений и раздоров. В чистом единении веры и любви на земли должна образоваться способность к высочайшему соединению с Богом и Святыми на небеси. Братия святаго храма сего! чем удостоверительнее мы дознаем из Божественнаго слова, сколь важно и необходимо единение в вере: тем заботливее надлежит нам помыслить о том, действительно ли мы имеем сие благо, можем ли, при настоящем видимом общении, внутренно и духовно, по Апостолу, «соутешитися верою общею, вашею же и моею». И почему ж не предаться нам утешению сему, неколеблющимися мыслями, не стесненными сердцами? Не имеем ли мы твердых оснований вашего единения в вере? Не едину ли единосущную и нераздельную Троицу, одними и теми же догматами православия исповедуем и славим? Не единую ли крестную смерть и живоносное воскресение Иисуса Христа полагаем в основание нашея веры и нашего спасения? Не единую ли благодать Святаго Духа приемлем, в однех и тех же таинствах? Не одне ли и те же имеем заповеди и правила Евангельския, Апостольския, Соборныя, Свято-Отеческия? Не одним ли священноначалием и священством, которое от единыя живыя Лозы Христа, чрез Апостолов, исходит в подобии ветвей, простирающихся по всем местам, продолжающихся чрез все времена, и никогда не пресеченных, прививаемся к единой и той же живой и жизнодательной Лозе духовной и Божественной? Узел единства, связанный из столь многих златых нитей, перестанет ли быть крепким, если ниже его кто нибудь усмотрит расходящиеся концы некоторых малых нитей? Знаю, братия святаго храма сего, что единоверие ваше не для всех кажется ясным, во-первых, потому, что видят у вас некоторые Богослужебные обряды и обычаи, по внешнему образу отличные от употребляемых в великой Церкви, хотя впрочем не противоречащие духу и значению оных, как дознано испытанием не кратковременным; во-вторых, потому, что держащиеся сих обрядов некогда подвержены были осуждению церковному, когда держались оных с преслушанием Церкви и с отторжением от единства ея. Но не разрешаю ли уже я сих недоумений, когда только произношу их? Где есть единый дух веры, и единение духа в любви и в послушании, так как слово Апостольское повелевает Христианам быть чадами послушания (1Петр. 1:14): там некоторое случайное разнообразие в обрядах не есть разделение; и от суда, произнесеннаго на непокоривых, по справедливости освобождаются послушные. Так разсуждать не мы начали ныне, и не наши предшественники недавно: так разсуждала и поступала Святая Церковь и в первыя свои времена по требованию обстоятельств. Во втором столетии по Рождестве Христовом, между обычаями Церквей восточных и западных, была разность в предмете важном: Восточные праздновали Пасху в четвертый-надесят день Марта, хотя бы он был и не воскресный, а Западные – непременно в воскресный день. Но при сем единство веры и единение Церквей существовало, и не подлежало сомнению. Римский Епископ Виктор возстал было за сие против Восточных, и покушался на расторжение церковнаго общения с ними: но сему не мирному намерению противустал и западный же Епископ, Святый Ириней, который притом напомянул Виктору, что когда Святый Поликарп посетил Римскаго Епископа Аникиту, тогда каждый из них остался при своем обычае празднования Пасхи, но тем не менее они имели общение между собою, и Аникита ради чести предоставил Святому Поликарпу в своей Церкви первенство в совершении Святыя Евхаристии, и оба разстались в мире, и мир сохранялся во всей Церкви между держащимися одного, и между держащимися другаго обыкновения. Вот доказательство, что единоверие может существовать при разнообразии обряда и доказательство сие представляют вам Святый Поликарп и Святый Ириней. Воспомните при сем, что, по установлении на первом вселенском Соборе для всей Церкви одного времени празднования Пасхи, и в след за тем общаго пасхальнаго круга, непокорные сему определению не были извинены старым обычаем, но были осуждены: и вот вы имеете древний церковный пример того, как церковная строгость может падать на непокорных и враждующих за обряд или обычай, терпимый в миролюбивых и послушных. Кто размыслит о сказанном теперь, внимательно и безпристрастно: тот, надеюсь, ясно увидит, как и ныне Святая Церковь согласна сама с собою, когда к искренно желающим быть чадами послушания снисходительно простирает свои матерния объятия, и, твердо держа свои общие древние обряды и благочестивые обычаи, не поставляет однако же в преграду единоверию некоторых частных стараго времени обрядов, при уверенности в единстве догматов, таинств и священноначалия. Итак, братия, нет нам препятствия «соутешитися верою общею», как истинным «дарованием духовным», если только искренно сего желаем и усердно взыскуем. «Аще убо кое утешениe о Христе, – со Апостолом глаголю вам, – или Аще кая утеха любве, Аще кое общение духа, Аще кое милосердие и щедроты; исполните мою радость, да тожде мудрствуете, ту же любовь имуще, единодушни, единомудренни: ничтоже по рвению или тщеславию, но смиренномудрием друг друга честию больша себе творяще. Не своих си кийждо, но и дружних кийждо смотряйте» (Фил. II. 1–4). Имейте христианскую любовь; это просто: а любовь умудрится, чтобы соделать вас единомудренными; ибо ей свойственно соединять, а не разделять. Рвение, тщеславие, своекорыстие суть семена распрей и разделений: не допускайте сеяться злым семенам, и не возникнут злыя прозябения. Глубоко насаждайте смиренномудрие: и обильно произрастет мир. Ищите блага, утешения и спасения не себе токмо, но и ближним: да упрочится надежда спасения вашего, да умножится радость спасения общаго. Обретайте спасительное утешение в единении с единою Святою Церковию; и приносите матернему сердцу ея утешение вашим искренним ей послушанием. Не довольствуйтесь быть только как нибудь ей не чуждыми: подвизайтесь, «да будете», по слову Господню, «совершени во едино» (Иоан. XVII. 23). Духом чистаго единения и любви и примером благозаконнаго жития споспешествуйте, да приидут в безопасную ограду единства церковнаго «и ины овцы, яже не суть от двора сего» (Ин.10:16). Тако мудрствующим, и таковыми правилами жительствующим, благословение Вам, и благодать, и мир от Отца, и Сына, и Святаго Духа, Единаго Истиннаго Бога, во Святой Троице славимаго и покланяемаго во веки. Благословение Господне да приидет и на благое начинание, к которому теперь мы приближаемся, чтобы с самым началом дела, в последствии святаго, соединить начало освящения. Да приимет Господь добровольную жертву рабов своих, которых сердца Он подвигнул на дело благочестия и человеколюбиваго странноприимства; и да возниспослет им Свою Божественную благодать и щедроты. Да оснует храм Свой, да созиждет, да освятит, да утвердит. И прежде почившие в надежде воскресения братия святаго храма сего, да приимут новое утешение в том, что место покоища их приосенит святый храм, с присною за них молитвою и безкровною жертвою. И душа новопреставленнаго раба Божия Петра, который не дал себе покоя, "дондеже обрете место Господеви, селение Богу Иаковлю» (Пс.131:5), а обретши тотчас упокоен судьбою Божиею в самом начале и основании дела своего, да водворится у Господа в месте светле, в селении праведных, в вечно блаженном единстве «Церкви первородных на небесех написанных» (Евр.12:23). Аминь.

153. Слово на освящение храма Воскресения Христова, в селе Гуслицах

(Говорено 22 сентября; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1840 год

Ныне прилично сей обновленный храм огласить Псаломским возглашением: «се ныне благословите Господа вси раби Господни, стоящии в храме Господни, во дворех дому Бога нашего» (Пс.133:1). Правда, и во всякое время, на всяком месте должно хвалить и славить Бога. Ибо если неодушевленныя «небеса поведают славу Божию» (Пс.18:2); если «всякое дыхание хвалит Господа» (Пс.150:6): то как не делать сего существу разумному, паче прочих тварей Богом ущедренному? Но при особенных благодеяниях Божиих, особенно прилично приносить хвалу и славу Богу благодарным сердцем. А сие не есть ли новое благодеяние Божие для братий святаго храма сего, что многотрудное и многопопечительное дело храмоздательства наконец добрым тщанием довершено; что благолепный храм сей освящен, и чрез то приял новое осенение, посещение и вселение благодати Божией. Ибо что Бог обещал храму Ветхозаветному, который имел в себе только «сень грядущих благ» (Евр.10:1): то конечно дарует храму Новозаветному, который имеет самыя блага, в Ветхом Завете обещанныя. "Будут, – рек Он, – очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни» (3Цар. IX. 3). И так "ныне" особенно, «благословите Господа вси раби Господни, стоящии в храме Господни». И как облагодетельствованные и благодарные, при новом благодеянии, охотно воспоминают прежния милости благодетеля: то благословим Господа, в начале даровавшаго роду нашему бытие и жизнь, Свой Божественный образ и блаженное райское пребывание, и райскую Церковь основавшаго. Восхвалим Господа, яко и грехопадением прародительским в конец разрушиться Церкви Своей не попустил, но ее обетованием Спасителя вновь на веки утвердил, и человека грешника покаянием в нее паки призвал; и во времена неведения человеческаго не несвидетельствованна Себе оставил, но благодеяниями Своего промысла и чудесами Своими Свою благость и силу возвещал, Божественными судами и наказаниями пути грешных пресекал, житием Святых Своих и словом Пророков Своих путь спасения показывал, жертвами, священством и храмом Ветхаго Завета, единую всемирную, крестную жертву Новаго Завета, священство Христово и Церковь Христову спасительно предзнаменовал, озаряя единым светом веры настоящее, прошедшее и будущее. Наипаче прославим Бога Отца, яко Он Единороднаго Своего Сына Господа нашего Иисуса Христа для спасения нашего в мир послал, и Его краеугольным каменем Церкви Своея положил, с таким утверждением, что «и врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18), и будет Ему «слава в Церкви о Xристе Ииcycе во вся роды века веков» (Еф. 3:21). Прославим Его, яко и Духа Своего Святаго на Апостолов и на всю Церковь Свою излиял, и Его благодатию таинства церковныя исполнил: а дабы благодать таинств, как требует самое имя и понятие таинства, имела чистое, верное и ненарушимое тайнохранилище, для сего дал нам и освятил Свой благодатный храм, сие хранилище таинств, сокровищницу благодати, чертог Тела Христова, дом молитвы, училище Боговедения и благочестия, источник освящения, пристанище обуреваемых, прибежище бедствующих, врачебницу недугующих, утешение скорбящих, жилище радости духовныя, преддверие обителей небесных. Так благодарно приемля залог толиких благ, подаваемый нам в освящении храма, мы должны, братия, помыслить далее о том, как бы действительно воспользоваться благодатию святаго храма, да не безплоден будет человеческий труд храмоздательства, да не потерян для нас будет Божественный дар освящения. Как же должно нам пользоваться святым храмом? – Дабы спасительно пользоваться святым храмом, надлежит вообще, подобающим образом посещать оный, в особенности участвовать в главнейшем достоянии храма – в таинстве Тела и Крови Христовы, и наконец стараться и вне храма ходить достойно святыни храма. Должно, говорю, посещать святый храм Божий. Если строят дом; то конечно для того, чтобы в нем жить: а иначе на что было бы и строить его? Так, если созидают храм, то конечно для того, чтобы приходить в него и освящаться от него: а иначе на что было бы и созидать его? Должно посещать святый храм прилежно. Правда, храм возносит молитву не только за предстоящих в нем, но и за сущих повсюду православных: но сие, без сомнения, относится к тем, которые, когда могут, с верою, благоговением и страхом Божиим входят в оный. Если же ты забудешь посещать храм: то не будет ли справедливо, чтобы и он тебя забыл, и чтобы не посетила тебя благодать его? Должно посещать храм Божий с благоговением. Если, пришед в дом царя, ты был бы в опасении и в заботе, чтобы не сделать чего-либо несообразнаго с достоинством места: то с каким благоговением должен ты входить в дом Царя небеснаго! Если со страхом находился бы ты в доме царя, хотя он тебя и не видит, хотя, может быть, нет его и дома: то с каким страхом должен ты предстоять в доме Божием, где Вездесущий всегда присутствует, где Всевидящий непрестанно тебя видит! Должно посещать храм Божий со вниманием. Слышите вы во храме молитву, Слово Божие, псалмопение, учение. Прекрасно учреждено, что все сие, без вашего труда, готовое, вы слышите: но и слышать надобно уметь. «Блюдитеся, како слышите» (Лук. VIII. 18), вразумляет сам Господь. «Вонмем», возглашает нередко священнослужитель: то есть, будем слушать с полным, с глубоким вниманием. Когда слышишь в Церкви молитву: старайся, чтобы слышало не только ухо твое, но и сердце, и чтобы молитва Церкви сделалась твоею собственною молитвою. Когда слышишь Слово Божие: преклони пред ним не главу только, по обычаю видимому, но и ум твой невидимо. Слово Боже есть семя плода духовнаго: проведи глубоким вниманием глубокую бразду в сердце твоем, чтобы принять оное, и возрастить, и принести плод Богови. Слово Божие есть роса небесная: положи пред ним душу твою, как землю жаждущую. «Живо слово Божие и действенно» (Евр. IV. 12): не препятствуй ему животворно действовать в тебе; устрани безпорядочное движение помыслов, желаний, страстей. Когда слышишь церковное Псалмопение: воспевай и ты, если можешь, и устами; но наипаче, и непременно по изречению Апостольскому, «воспевай и пой в сердце твоем Господеви» (Еф. 5:19). Когда слышите в Церкви учение: ревнуйте и уразуметь оное, и сохранить, и употребить в пользу свою и других. Не обезпечивайте себя ленивою мыслию: «мы люди простые»: без сомнения, и простым так просто заповедует Апостол: «не дети бывайте умы, но злобою младенствуйте, умы же совершени бывайте» (1Кор. XIV. 20). Должно посещать храм Божий с верою. Только вере дано великое обещание исполнения всякой молитвы, «вся елика Аще воспросите в молитве, верующе, npиимете» (Матф. XXI. 22). Только вера живоносно приемлет действие живаго Слова Божия, только чрез нее бывает полезно и плодоносно слово учения: почему и сказано о слышавших при горе Синайской слово Божие, и учение Пророка Моисея: «не пользова онех слово слуха, нерастворенное верою слышавших» (Евр. IV. 2). Только вера обретает и объемлет благодать сокровенную в таинствах: почему и взывает приглашающий к великому таинству веры: «со страхом Божиим и верою приступите». Должно посещать Церковь Божию с верностию, ей неизменною. Вопрошал некогда Пророк Илия Израильтян: «доколе вы храмлете на обе плесне ваши» (3Цар. XVIII. 21)? Сею притчею он укорял их за то, что они хотя совсем от истиннаго Бога отрещись не дерзали, однако и Ваалу, по примеру язычников, жертвы приносили. И между вами, Новый Израиль, нет ли колеблющихся и непостоянных, у которых тогда, как истина и правая совесть ведут их путем Церкви, неправыя внушения и примеры, виды корыстные н нечистые, преломляют твердость, и изменяют направление; которые хотят, по видимому, быть учениками Евангелия, и между тем «прилагаются в научения странна и различна» (Евр. XIII. 9); то держатся освященнаго Собора церковнаго, то уклоняются к собраниям неосвященным и самочинным, или ищут, сами не зная, чего, в скопищах тайных, где, как обличает Апостольская прозорливость, «тайна деется беззакония» (2Сол. 2:7)? И на сих не падает ли упрек Илиин: «доколе вы храмлете на обе плесне ваши?» (3Цар.18:21) Неблагопоспешен в пути храмлющий на обе плесне. «Муж двоедушен неустроен во всех путех своих» (Иак. I. 8). Не такими стопами праведные идут к Богу. Если желаете чрез святый храм достигнуть освящения неотъемлемаго, и благодатною на земли Церковию, как лествицею, взыти в славную Церковь небесную: то прилепитесь к Церкви искренно, постоянно, неизменно, неколеблющеюся мыслию, нераздвоенным сердцем. «Держите», – как учит Апостол, – «исповедание упования неуклонное... не оставляюще своего собрания», то есть, Церкви Апостольской (Евр. X. 23, 25). Дабы спасительно пользоваться святым храмом, в особенности нужно не лишать себя участия в важнейшем достоянии онаго, – участия в Трапезе Господней. Смотря на храм, подумайте, для чего наипаче он устроен. Для молитвы? – Так. Он есть «дом молитвы» (Лк.19:46), по слову Господа. Однако молитва может быть совершаема и совершается и в простых домах, и на открытых местах. Для поучения в Слове Божием? – И это правда. Однако и сие возможно и кроме храма. Для совершения таинств? – Справедливо. Но и некоторыя таинства по нужде совершаются без помощи храма. Например, не в храме, а на реке совершил таинство крещения над кажеником святый Апостол Филипп. Для чего же наипаче храм? К чему особенно предназначено и приспособлено его устроение? Для чего, кроме мест читающих, поющих, молящихся, святилище внутреннее, доступное только посвященным? Для чего средоточие святилища, на которое обращена вся сила освящения храма, имеет образ трапезы? – Очевидно сие приспособлено к совершению таинства Тела и Крови Христовы. После сего подумайте, как это странно, или лучше сказать, как печально, что сею-то существенною святынею храма, к которой и создание и освящение храма служит только приготовлением, сею-то святынею недовольно стараются пользоваться братия храма! Рече Господь: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем» (Иоан. VI. 56). Что может быть вожделеннее, как пребывать во Господе, и Его иметь в себе пребывающаго? Не ужели вы сего не желаете? А если желаете: то как же некоторые долго не приходят вкусить Тела и Крови Господней, и даже приглашаемые к тому, отлагают и уклоняются? Рече Господь: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный» (Иоан. VI. 54). Не ужели вы не желаете живота вечнаго? А если желаете: то не оставляйте пользоваться средством, которое Господь даровал нам для приобретения живота вечнаго; не оставляйте, в приличныя времена, с очищением совести

604

, приступать к общению Тела и Крови Христовы. Не внимайте тем, которые говорят, будто может Христианин обойтись и без сей святыни, или заменить ее другим способом освящения. «Небo и земля прейдет, словеса же Моя не прейдут» (Мк. XIII. 31), глаголет Господь. Кто дерзнет изменить непреходящее Слово Божие? Можно ли заменить установление и дело Божие примышлением и делом человеческим? Некоторые недовольно заботятся о частом общении со Христом в таинстве, успокоивая себя надеждою, что сей недостаток восполнят при смерти, и соединятся с Ним единожды на веки. – О Господи! Сподоби каждаго из нас сего последняго дара в жизни настоящей, сего спасительнаго напутствия к будущей, якоже и Твоя первообразная Тайная Вечеря была напутственная пред Твоею спасительною для нас смертию и славным воскресением! – Но кто знает, братия, будет ли отдано в наше распоряжение наше предсмертное время, и будем ли мы уметь им воспользоваться, особенно после того, как мы не умели, или небрегли пользоваться временем жизни? «Смерть не замедлит, – угрожает Премудрый, – завет же адов не показан ти бысть» (Сир. XIV. 12). Нельзя сказать смерти: помедли. Ад не станет договариваться с тобою, чтобы ему не разверзать челюстей до часа, который ты назначишь. Пока свободно пользуешься жизнию, питайся пищею жизни и благовременно предохраняй себя от опасности сделаться самому пищею смерти и ада. Наконец, мы должны, сокровища благодати, хранящияся для нас во храме, охранять тщательно нашим хождением вне храма. От храма зависит судьба нашей жизни, которая им благословляется и освящается: но и от нашей жизни зависит судьба самаго храма. Щедро Бог дарует благодать; но не расточает ее напрасно. Верующих, кающихся, исправляющих свою жизнь, благодать святаго храма очищает и освящает: а неверующие, нераскаянно преданные греху, оскорбляют благодать, удаляют, и преумножением беззаконий самый храм оскверняют и разрушают. «Аще отвращающеся отвратитеся вы, и чада ваша от Мене, и не сохраните заповедей Моих, и повелений Моих: – и храм сей, егоже освятих имени Моему, отвергну от лица Моего» (3Цар. IX. 6–7), то есть: храм, лишенный благодати, будет опустошен и разрушен. Кто не знает, как верно, и как страшно, сей суд Божий исполнился над храмом Соломоновым? Сего-то провидящим духом предварительно страшась, и от сего предохраняясь, в день освящения храма Иерусалимскаго, Соломон молился между прочим сею молитвою, которую да вознесут и ныне с нами братия сего новоосвященнаго храма: – «да будут сердца наша совершенна ко Господу Богу нашему, преподобно ходити в повелениих Его, и хранити заповеди Его, якоже день сей» (3Цар. VIII. 61). Аминь.

154. Речь Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику, Цесаревичу, Великому Князю Александру Николаевичу, пред вступлением в Cepгиeвy Лавру с Ея Императорским Высочеством, Государынею Цесаревною, Великою Княгинею Mapиeю Александровною

(Говорена мая 23-го605 напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1841 год

Благоверный Государь! Не в долгое время вторично Ты шествуешь сим Царским путем: Царским, говорю, потому что уже несколько веков Государи Российские и Их Семейства по временам, шествуют от Престольнаго града сюда, – к смиренному Обитателю пустыни. Такова сила Веры. Она и отрекшагося от мира делает подвижником Отечества, паче пребывающаго в мире, и не только в жизни, но и по смерти; и высокое преклоняет к смиренному; и с отжившим земный век продолжает живыя общения. С такими мыслями сретая Тебя, Благоверный Государь, едва смеем упомянуть, что мы здешние радуемся Твоему пришествию; ибо не сие достойно Твоего внимания: но паче свидетельствуем, что пришествие Твое в сию обитель радостно для всей Православной России: Поелику оно являет, что Ты шествуешь Царским Родительским и Прародительским путем благочестия, ведя с Собою теми же стопами и избранную Тобою Сопутницу жизни; и что для новых надежд жизни взыскуешь новых благословений свыше. В Троице славимый Бог, толикократно благословлявший Царственныя молитвы, приносимыя Ему на месте сем, при предстательстве Угодника Своего, да сретит Вас, Порфирородные Молитвенники, новыми дарами Своей вседержавной благости, и в высоком счастии жизни Вашей да дарует всегдашнее утешение Августейшим Родителям Вашим, и залог ненарушимаго благоденствия Отечеству.

155. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Императорскаго Величества с высоконовобрачными, Государем Наследником престола, Цесаревичем, Великим Князем Александром Николаевичем, и Государынею Цесаревною, Великою Княгинею Mapиею Александровною, в Успенский Собор

(Говорена мая 14; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1841 год

Благочестивейший Государь! Уже сердце России трепетало радостию при вести о радости Твоего родительскаго сердца и двух сердец, соединенных на радость России. Твой Первородный, исполнив Собою высокия надежды Отечества, исполняет его приятными надеждами, избрав и соединив с Собою священными узами достойную Сонаследницу благословений, которыми ущедрено свыше Твое Августейшее Семейство. Но ныне, по любви Твоей, к подданным Отеческой, Ты благоволил и наградить, и еще возвысить верноподданническую радость Твоей древней Столицы, даруя ей счастие лицезрения Твоего и Виновников Твоей и нашей радости. Святая же Церковь свойственною ей духовною радостию радуется, когда Ты, Благочестивейший Государь, среди веселия Твоего Дома, воспомянув святыню сего древняго Дома Божия, притекаешь в сие святилище Царей, чтобы Твою и Чад Твоих радость благодарственно и молитвенно принести Богу, ее даровавшему. Царь царей да исполняет во благих желания Твои, и благословением благостынным, обильным, потомственным, да благословит Благоверных Александра и Марию, якоже благословил Благочестивейших Николая и Александру.

156. Слово в день обретения мощей Святителя Алексия

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)606 1841 год

Слово Xpиcтовo да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости учаще и вразумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших Господеви. (Кол. III. 16). Если нужен опыт и пример, до какого успеха в духовной жизни довести может простое поучение во псалмех, и пениих, и песнех духовных, по руководству Христовы Церкви: то для сего мы можем указать на многих прославленных в Церкви Святых, и в числе их на прославляемаго ныне Светильника церкви Российския. Ибо какия средства имел он для своего наставления? Училища? Они в его время не процветали: и не в училище искал он образования, но в обители монашествующих. От поучения во псалмех и пениих, и песнех духовных, по чину церковному, возсиял в нем духовный свет, который, возрастая, вознес его на высокий свещник, озарил церковь его мудростию и святынею, и еще озаряет благодатию чудодейственною. Какой же простый путь – упражнением в слове псалмопения, дойти до чистаго состояния духовнаго, до спасения души, до славы чад Божиих! и притом путь конечно верный: потому что его указал Апостол Павел; потому что им прошел Святитель Алексий. А если так: то и удивления, и сожаления, и заботливаго размышления достойно то, что многие долго сим путем идут, и не далеко достигают; – долго упражняются в церковном и домашнем Богослужении, но, и после столь обильнаго сеяния духовнаго семени в их чувства и мысли, не только сторичнаго, ниже тридесятичнаго плода духовнаго в них не видно. По устроению и чину Христовой Церкви, мы все ученики слова Христова: соответствуют ли же наши успехи цели и продолжению нашего учения? – Дабы вы могли в сем испытывать сами себя, повторяем один из начальных уроков вашего учения. «Слово Xpиcтoвo да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости учаще и вразумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших Господеви». Под именем «слова Xpиcтoвa», в наставлении Апостола, по руководству других его изречений, надлежит разуметь, во-первых, «начала Xpиcтoвa слова» (Евр. VI. 1), или первоначальное Христианское учение, о покаянии от мертвых, то есть, греховных дел, о вере в Бога, о воскресении мертвых и суде вечном; во-вторых, «слово крестное» (1Кор. I. 18), или учение о спасении человека грешника крестным страданием и смертию Богочеловека Иисуса Христа; в-третьих, «премудрость Божию в тайне сокровенную» (1Кор. II. 7), открытие высоких таин Божества Духом Святым, «испытание духом глубин Божиих» (1Кор. II. 10), многое, о чем знающие говорить большею частию не смеют и не умеют, и о чем не знающие мы напрасно усиливались бы плодить немыя речи. Великое и необъятное слово Христово! И чего же в отношении к сему слову требует Апостол от учеников своих? «Слово Христово», говорит он, «да вселяется в вас». Это не то, что слушать по временам сие слово из уст другаго, или своими устами произносить, или уметь иногда приводить оное на память. Требуется, чтобы оно в нас «вселялось», и следственно жило в нас. – Каким образом? – Так, чтобы другия мысли в ум, другия желания в сердце были принимаемы, как гости, допускаемы, как пришельцы, на время, по нужде; а слово Христово было постоянною мыслию в уме, господствующим желанием в сердце, душею во всей деятельности. Нескудный наставник дополняет: «да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости»: то есть, надобно, чтобы вы не оставались при скудных детских начатках учения Христова, но постепенно приобретали в оном новые, более обильные успехи; чтобы никакую, даже в тайне сокровенную, премудрость не почитали для вас чуждою, и до вас не принадлежащею, но со смирением устрояли ум ваш к Божественному созерцанию, и сердце ваше к небесным ощущениям. Но как все сие сделать? – Искусный наставник для великаго дела предлагает довольно простый способ, или, – чтобы нам понять его раздельнее, – в одном способе заключает два. Апостол предлагает, во-первых, псалмопением упражнять ум: «учаще и вразумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных». Какой удобный способ образования духовнаго! Не посылают вас в училища, на продолжительные и трудные уроки, для чего у многих не достало бы, или времени, или способности; не заставляют далеко искать превосходных наставников, если таких нет в виду: вам предлагается род самообучения и взаимнаго обучения в Христианстве. Упражняйтесь, говорят вам, во псалмех и песнех духовных; это не столько труд, сколько увеселение духовное; только делайте сие не просто и без внимания, но с сим вместе учите и вразумляйте сами себя и друг друга. Когда слышишь, или произносишь слова псалма, или другаго духовнаго песнопения, или церковнаго чтения: собирай в них мыслящую силу твою, углубляй внимание твое, примечай, какая в оных заключается истина, или какая открывается тайна, или какое преподается правило жизни. Если не снопами, как богатые, то, хотя по подобию бедных, малыми класами и зернами собирай на великой ниве церкви семя жизни: довольно и сим образом соберешь, чтобы засеять твою малую духовную ниву. Если встречаешь не вразумительное для тебя; и если притом не любопытство побуждает тебя искать уразумения: обратись к другому внимательному и опытному, и преимущественно к поставленному церковию наставнику, да последует одному от другаго вразумлениe в том, что кому открылось. Случится ли, что и ближний твой так же, как ты, не доразумевает: обратись опять к тем же псалмам, и они подадут тебе помощь против сего затруднения, научая тебя взывать в молитве к Богу: «открый очи мои, и уразумею чудеса от закона твоего» (Псал. CXVIII. 18). Тихая молитва, как безмолвная Мария, при ногах Христовых, несравненно более научается, нежели самодеятельный суетливый, как Марфа, разум, молвящий о мнозе, с своими мудрованиями и внешними пособиями знания. Посмотрите, как Архангел Гавриил преподает Даниилу откровение таин, и вместе изъясняет способ, каким достиг Пророк до сего высокаго познания. «Еще глаголющу ми в молитве, – сказует о себе Пророк, – и се муж Гавриил, парящ: и вразуми мя, и рече: Данииле, ныне изыдох устроити тебе разум. В начале молитвы твоея изыде слово, и аз приидох возвестити тебе, яко муж желаний ecи ты» (Дан. IX. 21–23). Чудное училище Божественное! Ученик на земли; учитель на небеси: не успел ученик изъявить желание небеснаго наставления, как молния откровения блистает на небесах, и слово Божественное нисходит на землю в устах вестника небеснаго. Ты должен получить ведение: говорит Архангел Пророку; потому что ты человек молящийся: «яко муж желаний ecи ты». Да не подумает слушающий сие: до меня сей пример не касается; ибо я не Пророк. Что нужды, что ты не Пророк? Из сего можно заключить только, что к тебе, вероятно, не Архангел пошлется, и не откровение судеб тебе преподается; но по крайней мере один от меньших Ангелов, тем не менее, по выражению Церкви, «верный наставник», может вразумить тебя о том, что тебе нужно уразуметь для твоего спасения: только дай ему доступ до тебя путем твоей молитвы: «яко муж желаний ecи ты». Во-вторых, Апостол предлагает псалмопением питать сердце: «во благодати поюще в сердцах ваших Господеви». Ecли надобно, как то уже несколько изъяснено, чтобы слово Христово жило в Христианине: то, без сомнения, недостаточно было бы стараться образовать оным ум, без особеннаго попечения о сердце. То, что в мире обыкновенно называют просвещением, есть не более, как лунное мерцание света и жизни, а не полный свет и жизнь духа. Истинное начало жизни духовной, подобно солнцу, изливает теплотворный свет, просиявающий в уме истиною, и согревающий сердце любовию к добру. Даже преимущественно в сердце открывается духовная жизнь, по крайней мере, ближайшая степень ея, на которую восходим из плотской жизни падшаго Адама. Так учит древний царственный мудрец: «всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота» (Прит. IV. 23). «Сердце отверзает Господь», дабы человек «внимал» (Деян. XVI. 14) слову Христову, и оно вселилось в нем. «В сердца изливается любовь Божия Духом Святым данным нам» (Рим. V. 5). «В сердца посылает Бог Духа Сына своего, вопиюща Авва Отче» (Гал. IV. 6). Таковым благодатным действиям Божества на сердце человека взаимным сердечным действием соответствовать, и к принятию оных себя располагать учит Апостол, когда увещевает «во благодати петь в сердцах наших Господеви». Совершая священное песнопение, или участвуя в оном, берегись, чтобы не одними устами участвовать в оном; Поелику Господь со гневом жалуется на тех людей, которые к нему «приближаются усты своими» только, и которых «сердце далече отстоит» (Ис. XXIX. 13) от Него; – также не одним слухом, хотя бы то было и не без разумения; потому что «не пользует слово слуха, не растворенное верою слышащих» (Евр. IV. 2). Но возбуждай сердце твое, чтобы оно изнутри ответствовало на внешний псалом, в духовном созвучии; чтобы оно, при воплях покаяния сокрушалось и умилялось, пред глаголами веры и таин благоговело и смирялось, при гласах славословий восхищалось на небо, когда воспевается любовь к Богу и надежда на него, веселилось и радовалось, при песнях духовных, изображающих духовную, Богоугодную жизнь, всеми своими желаниями воскрилялось к сей вожделенной жизни; наконец, чтоб и тогда, когда в устах пение умолкает, оно еще отзывалось в сердце, и возобновлялось воспоминанием и повторением благодатных ощущений. Если кому представится недоумение в том, что Апостол заповедует петь в сердцах «во благодати», которая от нас не зависит; а потому, кажется, и заповеди не подлежит: то, для ответа на сие, можно указать на достойных подражания певцов, «имущих гусли Божии, стоящих на мори сткляном, смешенном со огнем» (Апок. XV. 2). Благодать подобна сему морю: так она безпредельна; так водоогненна; ибо и орошает жаждущее сердце, и воспламеняет охладевшее. Ты стоишь, может быть, еще не на сем море, а на земле, потому что к земле привязан помыслами, желаниями, пристрастиями: но сделай шаг, и стань на море сткляном, чистом и светлом; отвергни земныя пристрастия, желания, помыслы, и ты очутишься во благодати; и тогда познаешь, как удобно исполняется Апостольская заповедь, «петь в сердцах во благодати». Таков, возлюбленные соученики, Апостольский урок о вселении в нас слова Христова. Нужно ли напоминать, что сделано Церковию, к большему облегчению нашего духовнаго учения? Псалмы, пения, песни духовныя, назидательныя чтения, избраны из священных книг, дополнены чистыми излияниями Духа чрез уста Богоносных Отцев, расположены по дням и часам; небесное училище, вместе и святилище, всякому отверсто. Что ж? Довольно ли учим мы самих себя? Довольно ли вразумляем друг друга? Каковы наши духовные успехи в учении, в житии? Трижды в день мы слышим в церкви символ святыя веры: но в чем существенно состоит спасительная истина веры, как мало иные знают! Годы проводят среди псалмов и песней духовных: но слова Христова, в себе вселившагося, не являют; «плода духовнаго», каковый «есть любы, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22–23), в зрелости и обилии не приносят. Ежедневно слышат в церкви возбуждающий глас: «горе имеим сердца»: но возвысить сердца свои не подвизаются, без заботы оставляют их долу, наполненныя суетою, одебелевшия, ожесточающияся, окаменевающия. Что же будет далее? – по господствующей привычке и многочисленным примерам, вероятно, все тоже. Что же наконец? – Сие учебное время, сия учебная жизнь кончится, не как во внешних училищах в известный срок, но совсем не ожиданно, и мы призовемся на открытое пред целым светом испытание, еже на страшнем суде Божием. Чем извиним тогда духовную малоуспешность нашу? Знаю выдуманныя на сей случай извинения. Не всем, говорят, быть учителями и Богословами; не всем быть Святыми. То правда, что не всем предназначен дар и долг учительства, что и Апостол не желает «многих учителей» (Иак. III. 1); и Церковь не многих удостоила имени Богословов. Однако ж никому не позволено в Христианстве быть вовсе не ученым, и оставаться невеждою. Сам Господь не нарек ли Себя учителем, и Своих последователей учениками? Прежде нежели Христиане начали называться Христианами, они все до одного назывались учениками. Не ужели ли это праздныя имена, ничего не значащия? И за чем послал Господь в мир Апостолов? – первее всего учить все народы: «шедше научите вся языки» (Мф.28:19). Если ты не хочешь учить и вразумлять себя в Христианстве: то ты не ученик и не последователь Христа: не для тебя посланы Апостолы; ты не то, чем были все Христиане с самаго начала Христианства; я не знаю, что ты такое, и что с тобою будет. Что касается до тех, которые хотят основать себе надежду спасения на сем, конечно не святом, догмате: не всем быть святыми; довольно сказать против них одно святое слово: «мир имейте, – пишет Апостол, – со всеми, и святыню, ихже кроме, – то есть, без мира и святыни, – никтоже узрит Господа» (Евр. XII. 14). Сбудется приговор, произносимый миром против себя, что не всем быть святыми: но что будет с теми, которые не потщатся покаянием, верою, духовным учением, благоговейным житием очиститься, просветиться, и, рано или поздно, «имети святыню»? Апостол уже решил их участь: «не узрят Господа». Братия! да не разлучит нас от Господа нерадение наше и невнимательность. Перестанем думать, если кто думал до сих пор, будто можем угодить Ему, исполняя только некоторыя обязанности, только наружно, и как случится. «Бог разумов Господь» (1Цар. II. 3). «Бог зрит на сердце» (1Цар. XVI. 7). «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. XVII. 21). И так непременно нужно внутренно приготовлять и устроять для царствия Божия наш разум и наше сердце. Воспользуемся для сего средствами, кои столь щедро подает нам Церковь, непрерывно нас учащая и вразумляющая, если только желаем учиться и вразумляться. Примем себе в деятельное руководство Апостольское слово, написанное некогда для Христиан Колосских, но точно не мимо и каждаго из нас изреченное Духом Святым: «слово Xpиcтoвo да вселяется в вась богатно, учаще и вpaзумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших Господеви». Аминь.

157. Слово по освящении храма Святителя Николая, в Перервенском монастыре

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 607 1841 год

Исполню храм сей славы, глаголет Господь Вседержитель. Мое сребро и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель. Зане велия будет слава храма сего последняя паче первыя, глаголет Господь Вседержитель». (Агг. II. 8–10). Такова была проповедь Пророка Аггея, при возобновлении храма Иерусалимскаго. Известно, что храм сей, Соломоном великолепно созданный, Вавилонянами разрушенный, был потом возстановлен возвратившимися из плена Вавилонскаго Иудеями, под начальством Иисуса и Зоровавеля, при скудных средствах, при многих препятствиях. Для поощрения возстановителей храма в их подвиге и в награду за него, Пророк именем Божиим возвещаеть им неожиданную новость, что храм сей не только будет иметь славу, как прежний Соломонов, но даже большую славу, нежели прежний Соломонов. Храм, в котором теперь мы находимся, имел своего рода и степени прежнюю славу, или, скромнее сказать, достоинство, достопамятность. С уважением воспоминаем, что его созидателем был Святейший Патриарх Адриан. Не враждебная рука, но время, которое раньше или позже делается враждебным всему, что родится и пребывает под законом времени, было причиною, что он потребовал возобновления: и сие, по благости Божией, посильно совершилось. От почтительнаго воспоминания о прошедшем, от мгновеннаго воззрения на настоящее, которое и само мгновенно, мысль почти невольно простирается в будущее: потому что не для настоящей только минуты предпринят труд возобновления. Что ж? Дерзнем ли уповать, что и здесь возглаголет Господь Вседержитель: «исполню храм сей славы»? Не только можем уповать, но и должны веровать, что Господь уже исполнил и здесь свое обетование о исполнении Своего храма Своею невидимою славою, что, внемля молитвам Церкви, и приемля предстательство добропобедных Мучеников и Святых, соприсутствующих нам во святых мощах своих, вступил он благодатным своим присутствием в сие святилище, и утвердил здесь пребывание Своей Святыни. А будет ли «велия слава храма сего последняя паче первыя»? Какой человек может сие провидеть и предсказать, если не покажет и повелит Господь Вседержитель? Даже и желать сего не было ли бы дерзновение чрезмерное? В смирении духа и признании нашего недостоинства, вознесем ко Господу Вседержителю менее дерзновенныя, и более умеренныя желания, да пребывает неотступно во храме сем благодать Его древняя и новая, да возвещается здесь выну слава Божия, свет Слова Божия, живаго и действеннаго, да озаряет сердца, осенение Духа Святаго да покрывает их миром, да возжигается здесь не один огнь светильников, но и огнь Божественнаго желания, да исправляются молитвы верных, яко кадило пред Богом, и да низводят всякий дар совершенный свыше от Отца светов, при предстательстве преблагословенныя Богородицы, и Святителя Николая, и Преподобнаго Сергия, призванном сему храму и сей обители, благочестием и верою предшественников наших. Но, может быть, мы поспешили мнением о славе храма первой и последней, не вникнув предварительно, что такое слава храма первая и последняя. Возвратимся к проповеди Пророка, и к храму Иерусалимскому, на который можно взирать частию, как на образец храмов и судеб их: Поелику он создан Соломоном по образу скинии Моисеевой, а сия по образу, показанному на горе Богом. Поклонники храма Иерусалимскаго славу храма полагали, кажется, наиболее в его великолепии. К сему народному понятию применяется Пророк, когда говорит Иудеям: «кто от вас, иже виде храм сей в славе его прежней? И како вы видите его ныне, якоже не суща пред вами?» (Агг.2:4) Сие сказано потому, что храм, который они созидали, был мал и скуден в сравнении с прежним разрушенным. Но далее, когда Пророк возвещает пророчески провиденную и разумеваемую славу храма, он уже не держится народнаго мнения, а исправляет оное и возвышает. К сему, без сомнения, клонятся следующия слова: «Мое сребро и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель» (Агг.2:9). То есть: не думайте, чтобы храм был славен только тогда, когда исполнен сребром и златом, и напротив безславен, когда скуден. Не много в сем разности для Бога, Который обладает не только сребром и златом храма, но сребром и златом всего мира. Он и обогащает храм Свой, когда восхощет, и без видимаго великолепия может дать ему славу, которая выше всякаго великолепия. Но в чем же, по лучшему разумению, состояла слава Иерусалимскаго храма, Которую Пророк называет первою? Ответ на сие можно найти в повествовании об освящении сего храма при Соломоне. "И бысть, – повествует книга Царств, – егда изыдоша Иереи из Святилища, и облак исполни храм Господень. И не можаху. Иереи стати служити от лица облака, яко исполни слава Господня храм» (3Цар. VIII. 10–11). Очевидно, что здесь «славою Господнею» называется чудесный «облак», осенивший и наполнивший храм, и бывший видимым знамением невидимаго, благодатнаго присутствия Божия. Следует другой вопрос: что значит возвещаемая Пророком Иерусалимскому храму «велия слава последняя паче первыя»? – Вопрос не так легкий к разрешению, как первый, даже затрудняемый разрешением перваго. Если первую славу храма Иерусалимскаго, или важнейшую часть ея составлял чудесный облак, знаменующий присутствие Божие; но сего чудеснаго знамения не видно во втором храме Иерусалимском, воздвигнутом после пленения Вавилонскаго: то где же «велия слава последняя паче первыя»? Кажется, здесь нет даже и равной с первою славы. Вспомним еще, что в первом храме Иерусалимском был кивот завета с Богоначертанными скрижалями, хранилась чудесная манна и жезл Ааронов, чудесно прозябший: все сие скрылось с разрушением перваго храма, и во втором уже не являлось. Где же «велия слава последняя паче первыя»? Разве она еще впереди? Но храм, на который указывал Пророк Аггей, когда говорил от имени Божия: «исполню храм сей славы», давно разрушен язычниками, бедственнее перваго. Где же его последняя слава велия паче первыя? – Вот не разрешимая загадка для неверующаго Иудея. Вам, Христиане, надобно было видеть трудность ея для того, чтобы тем яснее видеть силу Пророческаго слова, тем радостнее чувствовать торжество веры. Ключ к разрешению загадки Аггея подает нам другой, следовавший за ним Пророк, когда говорит: «внезапу приидет в Церковь Свою Господь, Его же вы ищете, и Ангел завета, Его же вы хощете: се грядет, глаголет Господь Вседержитель» (Мал. 3:1). Не трудно понять, что сие последнее пророчество указует на пришествие Господа нашего Иисуса Христа во вторый Иерусалимский храм: Он есть «Господь», Котораго столь долго «искали», то есть, ожидали верующие Ветхаго Завета; Он «Ангел» благодатнаго «Завета», Котораго желали они, как своего, равно как и нашего, Спасителя. Теперь понятно и Аггеево Пророчество о преимущественной последней славе храма, и оказывается удивительно точным. Не величайшая ли та слава храма, когда в нем является Сам Господь славы с Своим животворным словом, с Своими Божественными чудесами? И явился в нем Господь наш, точно в последнее время, пред его разрушением. И так невидимое присутствие Божие в видимых знамениях – вот «первая слава» храма Иерусалимскаго! Видимое присутствие Бога, явившагося во плоти – вот «последняя» слава храма Иерусалимскаго, «велия паче первыя»! Что посему должно думать о славе храма Христианскаго? – Нечто подобное сказанному о славе храма Ветхозаветнаго, который был «сень грядущих» (Евр.10:1), и котораго существенность совершеннее познается в Христианстве. Мысль о славе храма Христианскаго, конечно, не должно смешивать с мыслию о его благолепии и великолепии. Благословенно и в Христианине чувство древняго любителя храма: «Господи, возлюбих благолепие дому Твоего» (Псал. XXV. 8). Благо душе, сочувствующей душе возлюбленнаго Давида, который говорил Пророку Нафану: «се аз живу в дому кедрове, кивот же Завета Господня под кожами» (1Пар. 17:1). Стыдно, думал он, жить в прекрасном доме, и видеть дом Божий без свойственнаго ему благолепия и великолепия; если Бог благословил меня обилием, надобно, чтобы лучшая часть онаго посвящена была даровавшему. Так размышляющему не усумнюсь и я сказать с Пророком: «добре сотворил ecи, яко бысть на сердце твоем» сие (3Цар.8:18). «Все, еже в сердцы твоем, твори, яко Господь с тобою есть» (1Пар.17:2). Но если бы кто сказал, что он щедрыми приношениями храму Божию составил славу его: то я повторил бы ему проповедь Аггея Пророка: «Моe сребро, и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель». Не ты обогатил Бога, и прославил Его храм: Бог даровал тебе и дары, которые ты принес Ему, и благую мысль посвятить их. Его благодари, о Нем радуйся, Его прославляй; а в себе смиряйся. Един Господь Вседержитель силен и властен исполнить храм Свой славою. Он сказал о храме Иудейском: «исполню храм сей славы»; и дабы знали, откуда произойдет она не в одном знамении, но в существе и силе, Он сказал еще в тоже время: «зане Аз с вами есмь, глаголет Господь Вседержитель: слово, еже завещах с вами, егда изходисте из земли Египетския, и Дух Мой настоит посреде вас» (Агг.2:5–6). Подобно и нам, Христиане, сказал Господь наш: «идеже Аще два или трие собрани будут во имя Мое; ту есмь и Аз посреде их» (Мф.18:20); и в сем заветном слове, действенном и непреходящем, положил неоскудевающее начало славы для храмов Христианских, которые для того и существуют, чтобы собирать верующих во имя Его. Здесь Он, посреди нас, в слове Евангелия, в облаке таинств, в духе и пламени молитв единодушных. И Поелику, где Бог и прославленный Богочеловек, там и небо, всегда исполненное славы: то воистину, Господи,

«во храме стояще славы Твоея на небеси стояти мним»608

. Вот существенная слава храма Христианскаго. Но как слово Пророческое дало нам мысль о славе храма первой и последней, большей первыя: то нe ожидает ли чего подобнаго и Христианский храм? – Ожидает и Он втораго славнаго пришествия Христова: но оно последует не для того, чтобы дать высшую степень славы земным храмам Христианским, а для того, чтобы истинных поклонников сих храмов возвести в нерукотворенный храм небесной славы, которая и есть «последняя», потому что ею все заключается, и вместе никогда не будет «последнею», потому что есть вечная. Приготовляя нас к славе храма небеснаго, храм славы Божией на земли ожидает еще некоей посредствующей славы, которая, как и всякая истинная слава, даруется Богом, но которой обретение предоставлено нашей вере и нашей ревности. Как в Ветхозаветном храме слава знамений, чудес, прообразований должна была вести к славе явления Иисус Христова, так в Новозаветном храме слава благодатнаго присутствия Господня в Слове Его, в таинствах, в молитвах, должна вести к славе «вселения Хpиcтa верою в сердца наша», как изъясняется святый Апостол Павел (Еф. 3:17). Надлежит нам, входящим в храм Божий, по другому изречению Апостола, и самим соделаться «Церквами Бога жива" (2Кор. VI. 16), «и Духу Божию жить в нас» (1Кор. III. 16), или, по изречению другаго Апостола, надлежит приходящим во храм ко Господу, «камени живу, от человек убо уничижену, от Бога же избрану, честну», и самим, «яко камению живому, созидаться в храм духовен» (1Пет. II. 4–5). Еще и в Ветхом Завете, издалека, но уже ясно, Бог показывает сие последнее назначение Христиан, быть живыми храмами Божиими: «вселюся в них, и похожду, и буду им Бог, и тии будут мне людие» (Лев. XXVI. 12). Подумайте, какая была бы это слава для храма, когда бы наполняющие пространство его были вообще духовными, живыми храмами Божиими, исполненными Духа Божия. Как разливался бы свет Христовой истины! Как многоплодны были бы молитвы! Как ощутительна сила таинств! Как сладостны духовныя общения! Как сильна взаимная духовная помощь! Как легки чудеса, когда только нужны! И было так в Церкви: потому что Апостол утвердительно, и вообще говорит Христианам своего времени: «вы есте Церкви Бога жива» (2Кор.6:16). «Егда сходитеся», то есть во храм на Богослужение, «кийждо вас псалом имать», то есть, песнь, вдохновенную ему Духом Святым, «учение имать, язык имать», то есть, чудесный дар говорить неизученным языком, «откровение имать, сказание имать» (1Кор. XIV. 26), то есть, истолкование невразумительнаго другим. Так же ли в Церкви ныне? Кажется, нам уже не до того в храмах наших, чтобы домогаться «велией славы, последней, паче первыя». Не должно ли оплакивать оскудение «славы первыя»? Позаботимся, братия, о душах наших, предназначенных быть храмами Божиими. Утешительно помыслить, что Господь отчасти, хотя сокровенно, уже обитает в нас благодатию крещения и других таинств: но если мы не печемся охранять Его в нас жилище в чистоте и святыне, то есть, очищать себя «от всякия скверны, плоти и духа» и творить «святыню в страхе Божии» (2Кор. VII. 1); если небрежем оглашать внутренно наш душевный храм Словом Божиим, возжигать в нем светильник веры и любви, облагоухать его молитвою: опасно, братия, чтобы Святый, и во Святых почивающий, не возгнушался недостойною обителию, и не изрек, подобно как на древний храм и Иерусалим, решительнаго суда: «се оставляется вам дом ваш пуст» (Матф. XXIII. 38). Неослабными усилиями да отражаем приражающихся Вавилонян, то есть, лукавые помыслы, нечистыя страсти, плотския похоти, чтобы не возобладали нами и не разорили в нас храма Божия; если же по несчастию и сие случилось, да возстанем, как Иисус и Зоровавель, и да возставим в себе храм Божий невозвратимым покаянием, слезными молитвами, делами человеколюбия и милосердия, и всякаго рода благим духовным деланием, и да исполнит Господь храм Свой славы от времени до вечности. Аминь. «И исполню храм сей славы, глаголет Господь Вседержитель. Мое сребро и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель. Зане велия будет слава храма сего последняя паче первыя, глаголет Господь Вседержитель». (Агг. 2:8–10). Сие сказал от имени Божия Пророк Аггей, когда храм Иерусалимский, разрушенный Вавилонянами, вновь созидаем был Иудеями, после пленения Вавилонскаго. Пророк предвещал им славу храма, как поощрение и награду их подвига в созидании онаго. И здесь видим храм, давно некогда созданный, а ныне возсозданный и освящаемый, только не после разрушения от враждебной руки, но после обветшания от времени. Должно веровать, что и в настоящем случае Господь Вседержитель, призирая на благочестивое усердие плодоносящих и добродеющих во храме сем, внимая молитвам церкви, приемля предстательство добропобедных мучеников и Святых, соприсутствующих нам в их священных останках, посетил настоящее тайнодействие благодатным Своим присутствием, и, по благодати Своей, дал ему обетование славы: «исполню храм сей славы». А что такое «слава храма первая и последняя», о сем кратким учением обновим сие духовное и Божественное училище. Поклонники храма Иерусалимскаго, славу храма полагали, кажется, наиболеe в его великолепии. К сему народному понятию о славе храма применяется Пророк, когда говорит Иудеям: «кто от вас, иже виде храм сей в славе его прежней? И како вы видите его ныне якоже не суща пред вами?» Ибо храм, который они созидали, был мал и скуден в сравнении с прежним разрушенным. Но когда Пророк сему, ничтожным кажущемуся, храму обещает славу: тогда уже не по народному понятию говорит он о славе храма, и потому присовокупляет: «Мое сребро, и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель», т. е.: «напрасно уничижаете вы храм сей, потому что он не представляет видимаго великолепия; он может иметь славу, не смотря на сей мнимый недостаток; Мое сребро и злато во всей подсолнечной, глаголет Господь Вседержитель; не трудно Мне обогатить дом Мой, но Я не имею нужды для него в том, чем обладаю в целом мире. Что значит слава храма относительно к первому храму Иерусалимскому, т. е., бывшему прежде пленения Вавилонскаго, сие не трудно усмотреть из повествования об освящении сего храма при Соломоне. "И бысть, – повествует книга Царства, – егда изыдоша Иepeи из Святилища, и облак исполни храм Господень. И не можаху Иереи стати служити от лица облака, яко исполни слава Господня храм» (3Цар.8:10–11). Очевидно, что здесь «славою Господнею» называется чудесный «облак», осенивший и наполнивший храм, и бывший видимым знамением невидимаго присутствия Божия. Но если таким образом «первую славу» храма Иерусалимскаго, или важнейшую часть ея, составляет чудесный облак, знаменующий присутствие Божие: то каким образом второму храму Иерусалимскому, т.е., воздвигнутому после пленения Вавилонскаго, приписывается «велия слава последняя паче первыя», когда напротив того, в сем последнем храме невидно было ни чудеснаго облака, ни самаго ковчега завета, ни других чудесных принадлежностей перваго храма? Сей вопрос делал, и до ныне делает для Иудеев неразрешимою загадкою предсказание о преимущественной славе втораго Иерусалимскаго храма, разрушеннаго язычниками бедственнее перваго. Но для нас, христиане, ключ к разумению пророчества Аггеева подает другой Пророк, за ним последовавший, когда говорит: «внезапу приидет в Церковь Свою Господь, Его же вы ищете: и Ангел завета, Его же вы хощете: се грядет, глаголет Господь Вседержитель» (Мал. II. 1). Вера наша торжественно разрешает загадку; отверзает дверь уразумения, обретает искомаго многие веки Господа? сретает вожделеннаго Ангела завета, созерцает «велию славу храма» Иерусалимскаго «последнюю паче первыя» в том, что в сем xpaме, в последние дни его, явился Господь наш Иисус Христос. И так невидимое присутствие Божие в видимых знамениях – вот «первая слава» храма Иерусалимскаго! Видимое пpиcутcтвиe Бога, явившагося во плоти, – вот «последняя слава храма» Иерусалимcкaгo, велия паче первыя! Что должно думать о славе храма христианскаго? Нечто подобное сказанному о славе храма ветхозаконнаго, который со всеми принадлежностями своими был «сень грядущих» (Евр.10:1) и котораго существенность совершеннее познается в христианстве. Мысль о cлaве храма xpиcтиaнскaгo не должно смешивать с мыслию о его великолепии. Если храм наполнен украшениями, избранными по древности, драгоценности, красоте: по сему нельзя еще сказать, что он «исполнен славы». Блаженно то чувство сердца, которое говорит Богу: «Господи, возлюбих благолепие дому Твоего» (Пс.25:8). Благословенна смиренная душа, подобная душе возлюбленнаго Давида, который говорил Нафану: «се аз живу в дому кедрове, кивот же завета Господня под кожами»! (1Пар.17:1) Стыдно, думал он, пользоваться данным от Бога изобилием, если не посвящена Богу лучшая часть онаго; неприлично жить в прекрасном доме, и видеть дом Божий неукрашенным. Так размышляющему скажу и я, что сказал Нафан Давиду: «все еже в сердцы твоем, твори яко Бог с тобою есть» (1Пар.17:2). Успеешь ли ты сотворить для дома Божия «все еже, в сердцы твоем», или не успеешь, и после тебя благословится твое благое намерение. Но если облекши храм благолепием видимым, ты думаешь, что довольно прославил его и Живущаго в нем; а дух лестчий еще тебе вносит в ум помысл, что ты довольно прославил тем и себя самого, если, дав на дом Божий десятину, от твоего приобретения, мечтаешь подобно фарисею, что уже «неси, якоже прочии человецы» (Лк.18:11): то и тебе, как некогда Иудеям, глаголет «Господь Вседержитель: Мое сребро, и Мое злато» (Агг.2:8–9); велико ли то, что из многаго, тебе дарованнаго, немногое возвратил ты Даровавшему? Един Господь Вседержитель властен исполнить славою храм Свой. Он сказал о храме Иудейском: «исполню храм сей славы»; и если желаете знать, откуда произойдет она, слышите, что еще сказал Он в тоже время: «зане Аз с вами есмь, глаголет Господь Вседержитель: слово, еже завещах с вами, егда исходисте из земли Египетския, и Дух Мой настоит посреди вас» (Агг.2:5–6). Подобно сему и нам, христиане, сказал Господь Иисус Xpиcтoc: «идеже Аще два или тpиe собрани будут во имя Мое, ту есмь и Аз посреде их» (Мф.18:20); и в сем заветном cлoве, действенном и не преходящем, положил неоскудевающее начало славы для храмов христианских. Он здесь посреди нас в слове Евангелия, в облаке таинств, в духе и пламени молитв единодушных. И Поелику, где Бог и прославленный Богочеловек, там и небо всегда исполненное славы: то воистинну, Господи,

«в храме стояще славы Твоея на небеси стояти мним»609

. Вот первая слава храма христианскаго. «Первая»? И неужели после сей славы еще есть «последняя велия паче первыя»? Не знаю, должно ли сказать, есть «паче первыя»; но то верно, что за сею «первою славою» храма христианскаго должна следовать «последняя», к которой стремится первая, и без которой первая была бы как бы начало без соответственнаго ему окончания, как средство без цели. Как в ветхозаветном храме слава чудес, знамений, прообразований должна была вести к славе явления Иисус Христова: так в новозаветном храме слава благодатнаго присутствия Господня в таинствах, молитвах, должна вести к славе «явления Xpиcтoвa в нас» (Рим.8:18), как изъясняется Святый Апостол Павел. Надлежит нам, входящим во храм Божий, самим сделаться, по другому изречению того же Апостола, «церквами Бога жива» (2Кор.6:16), и «Духу Божию жить в нас»; или, по изречению другаго Апостола, надлежит приходящим во храм ко Господу, «камени живу, от человек убо уничижену, от Бога же избранну честну», и самим, «яко камению живому, созидаться в храм духовен» (1Пет.2:4–5). Еще и в ветхом завете издалека, но уже ясно, Бог показывал сие последнее назначение христиан быть живыми храмами славы Его. «Вселюся в них и похожду, и буду им Бог, и тии будут мне людие» (2Кор.6:16). Вот, наконец, «последняя слава храма христианскаго». О как желал бы я иметь дерзновение решительно предсказать созидателям, украшателям и посетителям обновленнаго храма сего, что будет для них, или лучше в них, слава его «последняя паче первыя»! Не трудно в сем поручиться за Господа, обещающаго славу: «Господь благодать и славу даст» (Пс.83:12). Но даяние может совершиться только тогда, если с другой стороны последует принятие, как изъясняет Господь, говоря Отцу Своему о первых учениках Своих: «Аз славу, юже дал ecи Мне, дах им» (Ин.17:22), «и тии прияша» (Ин.17:8): приятие же подаваемаго зависит от воли и расположения приемлющаго. И так с сей стороны никто не должен ожидать никакого пророка славы; но каждый из нас да подвизается сам, и наипаче во храме таинств и молитвы, чтобы принять подаваемую от Бога славу для своего внутренняго нерукотвореннаго храма, и тем довершить славу видимаго рукотвореннаго храма. Находяся во храме, будем прилежно собирать наши чувства, наши помышления, наши желания в единое Богомыслие и Божественное желание, и отходя в домы, будем убегать всего, что храм Божий осуждает и отвергает, как противное Закону Божию, как недостойное почитателей истиннаго Бога. Если будем верны в сем: то верно узнаем, что не напрасна молитва, которую так часто возносит Церковь, и с которою молю ныне всех вознести сердца горе: «Царю небесный! прииди и вселися в ны». Аминь.

158. Слово в день сошествия Святаго Духа, по освящении храма Благовещения Пресвятыя Богородицы, более известнаго по придельному олтарю Святых Безсребренников Космы и Дамиана, что в Шубине

(Говорено июня 8; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1842 год

Продолжая ныне торжествовать воспоминание сошествия Святаго Духа на Апостолов, и в то же время сподобясь торжественно совершить освящение храма сего, мы имеем благоприятный случай сблизить в наших мыслях предметы того и другаго торжества, и чрез то войти в размышления, для нас утешительныя и назидательныя. Святый Евангелист Лука, излагая обстоятельства, предшествовавшия сошествию Святаго Духа на Апостолов, говорит, что по вознесении Господнем на небо, возвратились они от горы Елеона в Иерусалим, «и егда внидоша, взыдоша на горницу, иде же бяху пребывающе»; что потом, «сии вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами, и Mapиeю Maтepию Иucyсовою и с братиею Его» (Деян. I. 13–14); что наконец, «и егда скончавашася дние пятидесятницы, беша вси Апостоли единодушно вкупе» (Деян. II. 1). Что это за горница, в которой пребывала сия первоначальная Церковь Христова? И что значит пребывание Апостолов, и прочих, в сей горнице? Была ли это простая жилая храмина, в которой днюют и ночуют? Так думать не позволяет самое многолюдство тех, которые представляются пребывающими в сей горнице. Двенадцати Апостолам, Пресвятой Матери Господней, Мироносицам и другим благочестивым женам, прочим ученикам Господним, которых всех Евангелист счисляет: «имен народа вкупе яко сто и двадесять» (Деян. I. 16), было ли прилично, было ли удобно, было ли возможно поместиться жительством в одной горнице? Что ж это была за горница? – Напоминает мне она, упоминаемую тем же Евангелистом, «горницу велию постлану», о которой Господь сказал Петру и Иоаннy: «ту уготовайта» пасху (Лук. XXII. 12); и в которой Он установил, и в первый раз совершил таинство Тела и Крови Своея. Или это есть одна и та же горница, по самому месту; или по крайней мере, та и другая одинакова по назначению и достоинству. Ея назначение было не то, чтобы в ней дневать и ночевать, обедать и вечерять, сидеть и почивать, но то, что пребывающие в ней «бяху терпяще единодушно в молитве и молении»; в ней совершалась тайная Вечеря Господня; в ней произошло избрание Матфия в священное служение и его причтение к лику Апостольскому. Это была «горница», которая возвышалась «горе» над всем земным и житейским; и благочестивым духом пребывающих в ней касалась небеснаго и Божественнаго, почему и возымела наконец то высочайшее преимущество, что в ней торжественно и чудесно явилось Небо и Божество. Дух Святый не только Своим всемогущим дыханием одушевил Апостолов, и огненными языками просветил их умы, воспламенил сердца, образовал языки для всемирной проповеди спасения, но и самое место их пребывания исполнил Своея святыни и благодати: «исполни весь дом, идеже бяху седяще» (Деян. II. 2). Еще раз вопрошаю: что это за горница? – И сказаннаго мною доселе, надеюсь, довольно, чтобы оправдать окончательный ответ, который даю на предложенный вопрос: горница Сионская, Апостольская, горница сошествия Святаго Духа, есть не иное что, как первоначальный образец святаго Христианскаго храма; и взаимно святый Христианский храм, следственно и храм ныне освященный, есть повторенная, возобновленная, размноженная Апостольская горница сошествия Святаго Духа. Правда, вы не слыхали ныне здесь шума, «яко носиму дыханию бурну» (Деян. II. 2); не видали огненных языков; никто не говорит

610

здесь разными языками разноплеменных народов. Но примите в разсуждение, что и в Апостольской горнице, или иначе сказать, в Апостольском святом храме, не каждый день слышалось потрясающее дыхание бурно: только однажды явились огненные языки; однако и в другия времена храм сей не был лишен благодати, которою исполнил его Дух Святый. Без первоначальнаго чудеснаго движения и блистания огненнаго, Святые Апостолы продолжали преподавать тот же дар Святаго Духа, в тихом возложении рук, которое друг-другоприимательно простирается и до нынешних священноначальственных тайнодействий в наших святилищах. "Языцы, – говорит Апостол Павел, – в знамение суть не верующим, но неверным» (1Кор. XIV. 22): то есть, чудесный дар говорить разными неизученными языками ниспослан от Бога для людей еще неуверовавших, дабы чрез дарованное знание их языка преподать им наставление в вере, и в то же время чудесным дарованием удостоверить их в Божественности веры; но для тех, которые уже уверовали, сие знамение не нужно. По той мере, как Божественная вера на земли распространялась, чудесное дарование языков сокращалось; и следственно сокрытие сего дарования не есть оскудение благодати, но прекращение нужды. Господь не одобряет в верующих искания очевидных, удостоверяющих знамений; но приписывает особенное достоинство вере, которая их не требует. "Блажени, – глаголет, – не видевшии, и веровавше» (Ин. XX. 29). Что же, братия? Дерзнем ли мы требовать от Бога в нашем храме того, что и в Апостольском не всегда было, так как и не всегда было нужно? Почтем ли крайним лишением неявление здесь чудесных знамений? Но слово Христово, которое вы слышите здесь в Евангелии, не так же ли Божественно, как огненные языки Святаго Духа? Не то же ли истинное Тело Христово, не та же ли истинная Кровь Христова предлежат на трапезе храма сего, как и на трапезе горницы Сионской? В молитвах и священнодействиях, и здесь по Апостольскому преданию и чину совершаемых, не Единый ли и Тойжде Дух Святый дышет, осеняет, освящает, прелагает земное в небесное, вещественное проницает духовным, сотворенное Божественным? Не Его ли наитием освящается вода крещения и кропления, совершается миропомазание? Не Он ли вступил и вселился в храм сей в мощах Святых, которых телеса, по собственному Его свидетельству, «храм живущаго» в них «Святаго Духа суть» (I Кор. VI. 19)? Нужно ли более для нашей веры, благоговения, любви, утешения, надежды? Да веруем благодати храма, не домогаясь видения чудесных ея знамений. Да благоговеем: ибо воистинну «Господь во храме святем Своем» (Пс. X. 3). Да «возлюбим благолепие дома Господня» (Пс. XXV. 8), не столько естественное и видимое, сколько невидимое и благодатное. Да «веселимся с Давидом о рекших нам: в дом Господень пойдем» (Пс. CXXI. 1). Да уповаем, что и нас, подобно как многих прежде нас, «сокроет Господь в тайне селения Своего в день зол наших» (Пс. XXVI. 5), – в день зол греха, от ужаса правосудия сокроет нас в тайне благодати прощения, – в день зол временнаго наказания, сокроет нас, прибегающих в тайну селения Его внутреннею, искренносердечною молитвою, – сокроет во благодати охранения, облегчения, избавления. Утешительно находить, дознавать и разсматривать таинственное сближение благодатнаго храма Христианскаго с чудесною Апостольскою горницею сошествия Святаго Духа. Но дабы утешение сие могло быть полным и верным, надобно присовокупить другое сближение, – между пребывавшими в оной горнице и между посетителями нашего храма. То, что высокаго и вожделеннаго имела в себе горница Апостольская, было дар Божий, – дар, и Апостолами незаслуженный; потому что кто может оказать заслугу Богу, Который не имеет нужды ни в какой заслуге, и Которому все создания Его служат не своею собственностию, но Его дарами? – дар, в котором и нам не отказано; потому что «благ Господь всяческим, и щедроты Его на всех делех Его» (Пс. CXLIV. 9). Но дар сей не был бы дан, если бы не встретил простертых к нему рук; сокровище сие не было бы положено, если бы не обрело сосудов, по возможности очищенных и уготованных, каковы были Апостолы, и прочие, пребывавшие с ними. Поколику приближаемся к ним и мы, не местом, не временем, что в собственном смысле невозможно, и не весьма нужно, потому что и наш храм есть место Апостольское по общению Апостольской благодати, – но поколику приближаемся и мы к Апостолам и их сопричастникам расположениями духа и сердца; потолику приближаемся к Божественному сокровищу благодати. Какия же это расположения духа и сердца? – «Беша вси Апоcтoли, – сказует Святый Лука, – единодушно вкупе» (Деян.2:1). «Вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении» (Деян.1:14). Апостолы и ученики Господни пребывали «в молитве и молении» к Богу, и тем приготовляли себя к приятию благодати Святаго Духа. Вспомним при сем, что Господь, пред вознесением Своим, не дал им особеннаго завещания о молитве, а только повелел «от Иерусалима не отлучатися, но ждати обетования Отча» (Деян. I. 4), то есть обещаннаго Святаго Духа. Для чего ж бы, кажется, молиться о том, что уже обещано и не может не быть исполнено верным в Своих обещаниях Богом? Однако Апостолы и ученики Господни, по собственному ощущению нужды, молятся об обещанном и ожидаемом, как бы только еще о искомом, и еще нечаемом. Такова необходимость молитвы для достижения благодати. Молитва есть дыхание духовнаго человека. Как дыханием телесный человек привлекает окружающий воздух, и вдыхает из него жизненность и силу: так молитвою душа отверзает себя вездеприсутствующему Духу Божию, и приемлет от Него жизнь и силу духовную. Да пребываем и мы в молитве и молении, да и нам Отец Небесный, по обетованию Единороднаго Сына Его, «даст Духа Святаго просящим у Него» (Лук. XI. 13). Апостолы и ученики Господни «бяху терпяще» в молитве, то есть, пребывали в ней постоянно, неутомимо, неослабно. Не одно всенощное бдение, по вознесении Господнем, совершили они; день за днем проходил, а обещанное не являлось. Но не возроптали они на медление; не усомнились в обещании, долго неисполняющемся; не изнемогли, не обленились, также усердно молились в десятый день, как и в первый: «бяху терпяще». И терпение их наконец оправдалось, и молитва торжественно исполнилась. Да не будем и мы в молитве нетерпеливы, ни леностны, ни маловерны; да прибегаем к молитве, как можно чаще; да пребываем в ней, как можно постояннее; да не малодушествуем, не видя скороспелых плодов молитвы: скорее, или медленнее, более явственно, или более сокровенно, дарует Господь и нам, терпящим в молитве, благодать, довольную для нашего спасения. Апостолы и ученики Господни пребывали и молились «единодушно вкупе». Сие соединение их устроил Сам Господь, когда повелел им «от Иерусалима не отлучатися»; и еще ранее, когда поучал их: «яко Аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, ея же Аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на небесех; иде же бо еста два или тpиe собрани во имя Мое, ту есмь посреде их» (Матф. XVIII. 19–20). Важное пособие в молитве, – единодушие молящихся! Подобно как сила Святаго Духа в Его чудесном сошествии, сила соединенной молитвы Церкви Апостольской, не раз простирала свое действие от духовной до вещественной природы. Ею некогда «подвижеся место, идеже бяху собрани» (Деян. IV. 31) Апостолы. В другое время она разрешила узы и заклепы, и отверзла двери темницы, в которой заключен был Петр Апостол. Для чего и ныне общая молитва церковная, если не для того наипаче, чтобы молитва каждаго была преумножена в силе споспешествованием множества «молящихся единодушно вкупе»? Не постыдимся, и не устрашимся признать, что моя или твоя молитва и немощна, и недостойна, чтобы достигнуть искомой благодати: но прииди, положи твою лепту молитвы в сокровище единодушной молитвы церковной, и сокровище сие будет достаточно, чтобы и тебе, вместе со всеми, приобрести безценный бисер благодати Божией. Благодарение Богу, не оскудевают и доныне опыты, как может прилежная молитва Церкви, искренняя молитва единодушных, не только мраком искушений, но и узами заблуждений, страстей и грехов одержимую «извести из темницы душу исповедатися имени Господню» (Пс. CXLI. 8). И сего ради, с упованием и дерзновением, общим гласом душ верующих, молим Тя и ныне, «Царю Небесный, Душе истины, прииди и вселися в ны». Не преставай осенять благодатию Твоею сей храм, Тобою освященный в день Твоего наития; исполняй во благих желания приходящих в него с верою и молитвою, просвещай их умы светом истины, согревай сердца любовию ко всему благому, наипаче же к Тебе Самому, Источнику всякаго блага! Благо сотвори душе возлюбившаго благолепие сего дома Твоего; и принесшаго в жертву земное небесному благослови благословением земным и небесным. Спаси души всех нас, да в неотъемлемой радости славим Тебе купно с Безначальным Отцем и Собезначальным Его Сыном во веки. Аминь.

159. Слово в день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Успенском Соборе Июня 25; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)

Стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся: вся вам любовию да бывают. (1Кор. 16:13–14). Если точно на всех членов Церкви простирается предписанный Апостолом закон взаимности: «утешайте друг друга, и созидайте кийждо ближняго» (1Сол. 5:11), так как он изречен без изъятия и ограничения: то не надобно ли иногда, чтобы и поставленный в Церкви подавать утешение и назидание, заимствовал утешение и назидание, или, по крайней мере, случай к назиданию, от тех самых, которые предстоят как приемлющие назидание? – Так действительно могу я поступить ныне. Вижу собор сынов Отечества, предстоящих в радостной, благодарной и благожелательной молитве за Отца Отечества, при воспоминании дня, в который Провидение даровало земле жизнь, по его назначению, благотворную и охранительную для миллионов жизней. По нашему общему сочувствию, сознаю в сем благословенное действие благословенной любви к Помазаннику Божию, которой в Россиянах удивляются иноплеменные, и удивлением дают свидетельство превосходства. Итак от вас приемлю я утешение, видеть в вас одну из важных отраслей любви Христианской уже прозябшую и плодоносящую. И с сим вместе, от вас же беру случай, предложить к нашему общему назиданию, несколько мыслей о Христианской любви, не довольствующейся тем, чтобы проявлять силу свою в некоторых отраслях, но домогающейся наполнить все поле жизни и деятельности. Обширный и многообъемлющий закон любви заключил Святый Апостол Павел в немногих словах: «вся вам любовию да бывают». Все, что вы ни делаете, должны делать «любовию», как-бы всеобщею силою и всеобщим орудием; все должны делать из любви, ради любви, по крайней мере с помощию и с участием любви. Апостол не выразил, любовь ли к Богу разумел он в изречении своем, или любовь к ближнему, или ту и другую вместе. Но как об отношениях к Богу непосредственно пред сим сказал он в другом изречении: «стойте в вере»: то надлежит заключить, что об отношениях к ближним, а потому, вероятно, и о любви к ближним, думал он, когда сказал: «вся вам любовию да бывают». Таков долженствовал быть разум его изречения и по обстоятельствам, в каких написал он сие к Коринфянам. Распри нашел он у них: потому и нужду имел учить, чтобы они все взаимныя отношения устрояли на основании взаимной любви. Впрочем любовь к ближнему представляется здесь в ближайшем действии; но и любовь к Богу не исключается: потому что любовь к Богу есть душа истинной любви к ближнему. «Вся вам любовию да бывают»: какую безпредельную область представляет Апостол действию любви! Мысль достойная глубокаго внимания! Как есть соответствие между высотою власти и между пространством области, на которую она простирает свое влияние: так есть соответствие между высотою любви и между пространством области, в которой она действует. Если бы кто приступил ко мне с вопросами: должно ли любить кого нибудь? должно ли с любовию делать что нибудь? то я не стал бы отвечать, а поспешил бы отступить от вопрошателя: потому что такие вопросы может предлагать только стоящий на пороге ада. Только там, где царствует «человекоубийца искони» (Ин.8:44), думают решительно, что можно быть совершенно без любви, что любовь есть слабость, что сила есть ненависть: следственно вопрос о возможности быть без любви есть порог ада. По сю сторону двери адской вопрос может быть не о всецелом отрицании любви, но разве о ея предметах, видах, степенях и пространстве или стеснения ея области. Представим себе любовь, заключенную в более или менее тесном круге родства, знакомства, взаимности: и посмотрим, каково ея достоинство. Отцу и матери нужен ли подвиг, чтобы любить свое дитя? Младенцу надобно ли учиться любить отца и мать? Если же в сей любви все делает природа, без подвига и почти без ведома человека: то где тут достоинство добродетели? – Это просто естественное чувство, которое и в безсловесных примечаем. Нелюбление родителей или детей есть глубоко низкий порок: но любовь к родителям и детям не есть еще высокая добродетель, кроме особенных случаев, когда ее возвышает соединенное с нею самоотвержение и самопожертвование. О достоинстве любви взаимности, которою любят любящих, нет нужды входить в изследование, после суда, который произнес над нею непогрешительный и нелицеприятный Судия: «аще любите любящия вы, кая вам благодать есть? ибо и грешницы любящия их любят. И Аще благотворите благотворящим вам: кая вам благодать есть? ибо и грешницы тожде творят» (Лук. VI. 32–33). «И Аще целуете други ваша токмо: что лишше творите? Не и язычницы ли такожде творят» (Матф. V. 47)? Сии разсуждения поставляют нас между двумя противоположностями, между которыми однако нет отдельной средины, и из которых в одну надлежит нам впасть неизбежно. Если мы ограничим нашу любовь родными, знаемыми, любящими нас: то мы не во благодати небесной, но в природе земной, несовершенной; наше достоинство едва ли восходит выше меры грешников и язычников, и, может быть, не далеко возвышается над уподоблением безсловесным. Если же мы признаем недостаточество природы, и жаждем благодати; если оставаться на ряду с грешниками почитаем низким, бедственным, погибельным; если чувствуем наше призвание к высшей добродетели, нежели до какой достигали язычники: то не должно нам ограничивать нашу любовь родными, знаемыми, любящими нас, но простирать оную далее сих пределов, от родных к чужим, от знаемых к незнаемым, от любящих к нелюбящим, словом, ко всем. Тот, чье сердце не расширено еще до всеобщей любви, может недоумевать, как любовь одного человека простираться может на такую безпредельную область? Разрешить сие недоумение поможет нам Апостол любви, Святый Иоанн Богослов. Он говорит: «всяк любяй рождшаго, любит и рожденнаго от Него» (1Иоан. V. 1). К сему можно присовокупить: всяк любящий Создателя, любит и создание любящаго Создателя. И так возлюби единаго Бога; и возлюбишь всех чад Божиих. Возлюби Творца, и не трудно тебе будет любить создания, которыя Он любя сотворил и сохраняет. Что касается до дел любви; для них есть порядок, указанный другим Апостолом: «да делаим благое ко всем, паче же к присным в вере» (Гал. VI. 10). Твори добро преимущественно присным по вере, по роду, по отечеству: но не полагай здесь рубежа для твоей любви; а поколику встречаешь случай, поколику имеешь средства, помоги бедности чужаго; сжалься над бедствием иноплеменника; «еретика человека отрицайся» (Тит. 3:10), то есть, его ложнаго и вреднаго учения, но человека и в иноверном щади, милуй, споспешествуй его благу, особенно духовному. Впрочем закон всеобщей любви, стремящейся объять всех человеков, необходимо должен дать человеку так много дела, что не останется места досугу от упражнения любви. Посему Апостол проповедует всеобщность любви, объемлющую и все дела, и все ей подчиняет. «Вся вам любовию да бывают». Есть дела, в которых любовь участвует сама собою, так что для сего не нужно ни учение, ни увещание. Так с любовию отец ласкает, мать питает свое чадо; с любовию сын отцу и матери откликается на зов, служит, помогает. Но есть другия дела, к которым не так близка любовь, и при которых не всякой о ней вспомнит. Над сими особенно надлежит испытывать благотворную силу Апостольскаго учения о любви вседействующей, или всему содействующей. «Что значит оное: «вся вам любовию да бывают»?» – вопрошает Святый Златоуст. И ответствует: «аще запрещает кто, рече, Аще обладает, или обладаем есть, Аще учится, Аще учит, вся с любовию да творит». Чего, как существенно необходимаго, искал Господь в Петре, когда хотел поставить его в учительское и священноначальническое служение? – Любви. Трижды вопрошал Он: «Симоне Ионин любиши ли Мя»? и не прежде, как по уверении в любви, изрекал повеление: «паси овцы Моя; паси агнцы Моя» (Ин. XXI. 15–17). Правда, вопрошение: «любиши ли Мя паче сих»? очевидно указывало, на прежнее самонадеянное уверение Петра: «аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогда же соблазнюся» (Матф. XXVI. 33), и троекратным удостоверением о любви ко Христу заглаждалось троекратное отречение от Христа; это была кроткая епитимия покаявшемуся и разрешаемому Петру. Но тем не менее сие относилось и к вверяемому служению. Ведал Господь, что любящий Его будет любить и овец Его; и что для пастыря, и для овец пастырская любовь надежнее жезла, и приятнее свирели. Это случай единственный, но вместе и пример для всех. Учащий, который действует одним знанием без любви, предлагает алчущим и немощным черствый, или даже каменный хлеб. Учение, которое не сердцем любящим приемлется, есть семя сеемое в снег. Знание без любви есть зимнее солнце, которое не оживляет и не возращает. Итак Аще кто учится, Аще учит, с любовию сие да творит. Если начальствующий или обладающий все думает делать одною силою власти, не пользуясь силою любви: то по необходимости он должен будет чрезмерно напрягать одну силу в замен другой, и таким образом отягчит бремя подчиненности, которое мог бы облегчать, и будет разстроивать союз, который желает скреплять: ибо «соуз совершенства», совершеннейшая связь между людьми, есть "любовь" (Кол. III. 14). Если и подвластный с необходимою покорностию не соединяет свободной любви: то сам для себя ожесточает иго, которое любовь умягчила бы. Не стараясь быть в сердце сыном обладающаго, приметно или неприметно, препятствует он обладающему быть отцем для него. Итак Аще кто обладает, с любовию да обладает: Аще обладаем есть, с любовию да повинуется. Должно ли и «запрещать», как выразился Св. Златоуст, то есть, бранить и наказывать с любовию? – Непременно с любовию, если запрещение должно быть Христианское и спасительное. Для чего бранят? Для чего наказывают? Не ужели для того, чтобы неистовствовать во гневе, мстить и карать? Какой разум одобрит сие? Какое сердце, в минуты безстрастия, не отвратится от сего? Для чего же можно, или должно, бранить? – для того, чтоб изъяснить виновному его вину и тягость ея. Для чего наказывать? – для того, чтобы пресечь или предупредить зло, и побудить согрешившаго к исправлению. Не трудно приметить, что сию цель наказания и назначает не иной кто, как любовь. И кто лучше ея может исполнить сие назначение? Она также может предохранить, чтобы обличение не перешло в гнев, чтобы неудержанный гнев не ожесточил виновнаго вместо исправления, чтобы строгость не простерлась до жестокости; она проливает животворный бальзам на рану, которую наносит наказание. Итак, Аще кто запрещает и наказывает: и сие с любовию да творит. Братия! Еще «воспомянути вам хощу ведущим и вам единою сие» (Иуд.1:5): какую заповедь новую, последнюю, единую оставил нам Господь наш, в отличительное знамение Своих учеников? – "Заповедь, – глаголет, – новую даю вам, да любите друг друга» (Иоан. XIII. 34). Мало ли еще заповедей? Мало ли добродетелей? Почему не упомянул Он ни об одной, кроме любви? Без сомнения, по предуведению, что если будет любовь, то будут и все добродетели, исполнятся и все заповеди. Итак, и по заповеди Господней, и по учению Апостольскому «вся вам любовию да бывают». Аминь.

160. Слово 611 в день Успения пресвятыя Богородицы

(Говорено в Успенском соборе; напечатано в Христ. Чтен. 1842 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1842 год

Ангел рече: радуйся благодатная: Господь с тобою, благословенна Ты в женах. Она же видевши, смутися о словеси его. (Лк I. 28–29). Не удивляюсь, что и Ты, Матерь Начальника мира, смутилась о словеси небеснаго вестника. Слишком необычайна была весть; очень рановременно приветствие, которое один Ангел мог тогда произнесть, едина Ты могла услышать и принять с верою. Бысть «Господь с Тобою» не только благодатным присутствием, но и существенным в Тебе вочеловечением. «Благодать» непостижимо высокая! «Радость» безмерно светлая! Но какие мраки облегали Тебя, живая и живоносная Обитель Света! Еще Он не возсиял от утробы Твоей, как близ Тебя возстала буря помышлений сумнительных, и едва, омрачив, не низложила стража Света, Иосифа. Тогда, как Божественный Свет из яслей отразился в небесах, и небесная о Нем слава отозвалась на земли, – тогда как Он озарял и простодушных пастырей и дальновидных волхвов, – Ирод и весь Иерусалим с ним смутились от близости Света, и царь подвигся на смертную брань против безоружнаго младенца, и Тебе, Матерь Света, надлежало убежать во тьму Египта, бояться возвращения в отечество Света, Иудею, и еще удалиться «к людям, седящим во тме и сени смертней, – в Галилею языков» (Матф. IV. 15, 16). Праведный Симеон, один из не многих, рано не только увидел, но и узнал, и на свои руки принял «Свет в откровение языков» (Лук. II. 32): но что же? Когда сей Свет осветил для него будущее, тогда он оружием пророческаго слова предварительно пронзил душу Матери Света, которой суждено было быть пронзенной оружием скорбей крестных: «и Тебе же самой, – сказал он, – душу пройдет оружие» (Лк.2:35). Божественное провозглашение Иисуса на Иордане, Его светолитие на Фаворе, торжество Его учения и чудес довольно ли озаряло радостию Тебя, Благодатная, мы не довольно знаем: а то и в Писании нам открыто, и по собственному нашему, хотя несовершенному в любви сердцу, нам понятно и ощутимо, как многи, разнообразны, продолжительны, глубоки долженствовали быть скорби Твои о Твоем Божественном, но в человеческия немощи облекшемся Сыне, когда Ты видела Его, то в изнурении от подвигов, то в пререкании у народа, то в опасности от врагов, то наконец в руках врагов; когда против Него возносимые вопли и хуления, Ему наносимые удары и раны поражали Твое сердце; когда Он вместо Себя дал Тебе чужаго

612

сына; когда Ты видела Его последний взор, слышала Его последний глас, сопровождала Его бездыханное тело. Свет воскресения Его, без сомнения, осиял Тебя обильнее всех: но не тем ли паче, как после молнии ночь, темною и безвидною должна была остаться для Тебя

613

земная жизнь, когда Он сокрылся в вознесении на небо? И сия ли есть судьба «Благословенныя в женах» – сперва быть сиротствующею матерью после умершаго на кресте Сына, потом от воскресшаго и присноживущаго в небесной славе Сына, вновь остаться на земли сиротствующею матерью. Но вот настает новое время. Оказывается, что семя слова небеснаго, если не всегда скорый, зато тем более обильный и прочный плод приносит. Теперь не одно небесное созерцание видит Твою «благодать», не один Ангел тайно благовествует Тебе «радость»; в церкви велицей благовествуется Твоя благодать и радость; род человеческий благословляет Тебя, «Благословенная в женах». Подобно, как слава Твоего Сына и Бога, и Твоя слава Боголепная из гроба возсиявает. Чудеса Твоего Успения открывали, что Богоносная душа Твоя отходит прямо к Богу: праздный после погребения гроб Твой показал, что и в теле Твоем смерть не нашла себе никакой пищи, то есть, ничего грехом зараженнаго, и потому ничего тленнаго. Жизнь будущаго века, которой мы еще только чаем, для Тебя

614

уже есть настоящая вечная жизнь, на высочайшей степени славы. В чертоге небесном, как «Царица» по благодати, «предстала» Ты «одесную» Царя по естеству, «в ризах позлащенных одеяна» (Псал. XLIV. 10), или по другому созерцанию, «облечена в солнце» (Апок. XII. 1), – в открытый, как мне мнится, и совершенный свет Христов; предстала, чтобы не только пребывать во свете и наслаждаться им, но и царствовать во свете, или световодительствовать, да «приведутся Царю девы», – души целомудренныя или уцеломудрившиеся, – "в след" Тебе (Пс. 44:15). Ныне «радуйся благодатная», и отныне на веки ненарушимо «радуйся», – не только радуйся, но и блаженствуй, – не только «благодатная», но и препрославленная! И если высокая степень света и блага, благодати и блаженства, есть состояние преисполнения, преизливающагося на сродное и удобоприемлющее: то, Богоблагодатная, от Твоего преисполнения и нам, Твоей благодати верующим и ее славящим, ниспосли хотя некую, тайную росу благодати, как зарю света, как источник блага, как залог блаженства. Простите мне, братия, если долго при вас, как будто без вас, размышляю. В такие дни, как нынешний, можно совсем забыть землю в беседе с Небом

615

. И хорошо было бы, если бы мы охотнее и долее беседовали с Небом, а менее охотно и поспешно к земле обращались, и то для того только, чтобы, встретясь с нашими недостатками и нуждами, тем неотступнее прибегать к обилию и щедротам Неба. Да, братия, от созерцания «благодати», которую Мариамь «обрела у Бога» (Лк. 1:30), и которая столь чудными путями возвела Ее к толь высокой славе, – обращаясь к себе, мы должны помыслить о потребности благодати для нас самих. Если едина Мариамь есть «благодатная» по превосходству: то напротив безблагодатным оставаться никому не можно без того, чтобы не погрязнуть во зле и погибели. Надобна хотя наименьшая доля благодати, чтобы достигнуть хотя последняго степени блаженства. Благодать, – если хотим исчерпывать полноту значения сего имени, – есть даяние от Благаго, даяние благое, даяние по единой благости, без предварительнаго права, или заслуги и достоинства приемлющаго. Если принять в разсуждение, что, по слову Господню, «никтоже благ, токмо Един Бог» (Мф.19:17; Мк.10:18; Лк.18:19): и следственно источника всего, что только есть благо в тварях, нигде нельзя искать, кроме Единаго Бога, по чистой благости дарующаго, а не воздающаго (ибо «кто прежде даде Ему и воздастся Ему?» (Рим. XI. 35)): то можно было бы заключить, что человек все, и в себе, и окрест себя, самое бытие, жизнь, тело, душу, способность и употребление способности познавать, желать, действовать, – все имеет по благодати Божией. Но Поелику благо, которое Бог положил в твари действием Своего творения, усвоилось им как-бы в собственность: то бывшее в своем начале благодатию, в своем продолжении соделалось естеством сущих и природою раждаемых, и в отличение от сего, благодатию именуется то, что Всеблагий Бог дарует человеку выше естества и природы. В сем разуме слово Божие употребляет имя благодати, означая им и «даяние преподающее», или Божественную силу, источающую благодатныя влияния, как на пример в следующем изречении: «явися благодать Божия спасительная всем человеком» (Тит. 2:11); и «даяние преподаваемое», или дар благодатный, как на пример в следующем засвидетельствовании Апостола: «Единому комуждо нас дадеся благодать по мере дарования Xpиcтoвa» (Еф. 4:7). Когда не было в мире греха: тогда, не знаю, все ли было удобопроницаемо и прозрачно для сего стихийнаго света, но, без сомнения, все прозрачно и проходно было для света благодати. Он безпрепятственно изливался на природу, и непрестанно исполнял ее благом и блаженством, сохраняя в ненарушимом совершенстве и безсмертии даже и то, в чем скрывалась возможность тления, – тело человека. Но когда чрез прельщение, злоупотребление свободы и уклонение воли человека от воли Божией вошел в мир грех: тогда сим самым нарушен первоначальный союз между природою и благодатию. Хотя свет благодати, как Божественный, и потому ничем не воспящаемый, не преставая, всегда и на все сияет: но природа, грехом оскверненная, омраченная, огрубелая, зараженная, сделалась и недостойною и неспособною принимать чистыя, светлыя, тонкия, нетленныя влияния благодати. Так вошла в мир «грехом смерть» (Рим.5:12) духовная, и в след за нею телесная, временная, и за нею вечная. И если только при споспешествовании благодати человек сохранял то, что первоначально имел: то конечно не возможно ему без особенной помощи благодати возвратить то, что утратил. Здесь наипаче открывается и крайняя потребность, и чудным образом удовлетворительный, по Апостольскому слововыражению, «избыток благодати» (Рим. V. 17). Отторгшемуся и отпадшему от благодати человеку естественно уже было ниспадать даже до ада, если бы провидевший сие от века, и вечно милосердующий Бог в среду падения не простер удерживающей и возставляющей руки. И дающее благодать, и приемлющее оную, – Божество и чистое человечество дивно совокупил Он в едину Ипостась Христа Господа, и в Его слове и жизни, в Его теле и крови, в Его крещении водою и духом, отверз новые преизобилующие токи благодати, простираемые и на отчужденное от нея, но не чуждое Вочеловечившемуся естество наше, дабы таким образом оскверненное грехом очистить, омраченное просветить, плотяное одуховить, растлевшее исцелить, падшее возставить, осужденное оправдать, умерщвленное оживить, погибшее спасти. Это не мое умозрение, но Евангельское учение. «Бог и Отец Господа нашего Иисуса Хpистa, – говорит Апостол, – облагодати нас о Возлюбленнем, о Немже имамы избавление кровию Его, и оставление прегрешений по богатству благодати Его» (Еф. I. 6–7). Слово Апостольское часто к мысли о благодати обращается, и все в Христианстве на ней утверждает. Хочет ли оно возвести нас к началу нашего спасения? Оно возводит нас к благодати: «явися благодать Божия спасительная всем человеком» (Тит.2:11). Хочет ли указать на спасение наше, как уже совершившееся? Указание опять относится к благодати: «благодатию есте спасени» (Еф. II. 5). Хочет ли изъяснить цель, силу и действие воплощения Сына Божия и пришествия Его на землю? И сие изъясняет мыслию о благодати: «благодать и истина Иисус Христом бысть» (Ин. 1:17). Хочет ли показать, как произошли в церкви Апостолы, Пророки, благовестники, Пастыри, Учители, и их дело служения спасению прочих человеков? Показует начало сего в благодати: «Единому комуждо нас дадеся благодать, по мере дарования Xpиcтoвa» (Еф.4:7). Хочет ли укрепить Христианина в подвиге? Укрепляет благодатию: «Ты убо, чадо мое, возмогай во благодати, яже о Xpисте Иисусе» (2Тим. II. 1). Хочет ли остеречь от греха? – Остерегает благодатию: «грех вами да не обладает: несте бо под законом, но под благодатию» (Рим. VI. 14). Хочет ли благоустроить нашу внешнюю деятельность? – Благоустрояет благодатию: «Слово ваше да бывает всегда во благодати, солию растворено, ведети, како подобает вам единому комуждо отвещавати» (Кол. IV. 6). Хочет ли приветствовать и благословить? И для сего призывает в помощь благодать: «благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Xpистa» (Рим.1:7). Видите, Христиане, что в Христианстве все благодатию, и ничего без благодати. Да печется же каждый из нас обрести для себя благодать. Да не придет кому лестный помысл, что если в спасении нашем все действуется благодатию, то нам уже не много нужно попечения о нашем спасении. Нет, соучастники благодати; благодать могущественная и действенная нам возвещена и дарована для того, чтобы укрепить нашу немощь, ободрить нашу безнадежность, одушевлять нашу благую деятельность, а не для того, чтобы обеззабочивать наше нерадение, и усыплять нас в бездействии. "Молим, – пишет святый Павел к Коринфским Христианам, – не вотще благодать Божию прияти вам» (2Кор. VI. 1). Как? Не ужели благодать, «спасительная всем человеком», может быть принята «вотще»? Видно, может сие случиться, когда от сего так заботливо предостерегает Апостол: «молим, не вотще благодать Божию прияти вам». Спасительна благодать Божия сама в себе: но не спасает нас без нас. «Не вотще» приемлется она, когда приемлется с верою, когда верно употребляется и сохраняется, когда обращаем ее в нашу жизнь и дела: но вотще, – когда вера оскудевает, когда наше житие и дела благодать Божию оскорбляют и отревают. Благодать есть талант небеснаго Домовладыки, который вернаго и усерднаго раба обогащает, а невернаго и лениваго осуждает, и отъемлется у него. Итак «молим, не вотще благодать Божию пpияти вам», – «смотряще да не кто лишится благодати Божия» (Евр. XII. 15). Остережемся и от другаго помысла, неблагоприятнаго благодати. Некоторые думают, что живут довольно хорошо, если живут по природе; и потому не подвизаются возвысить план своей жизни, чтобы жить по благодати. Благовидность опасная! Если, как мы отчасти показали, неповрежденный грехом человек жил не одною природою, но паче благодатию блаженствовал: то будет ли довольно хороша жизнь по природе, которая грехом повреждена и благодатию не исправлена? Не укажет ли кто, как на одобрение жизни по природе, на сказанное Апостолом, что «языцы, не имуще закона, естеством законная творят» (Рим. II. 14)? Такому скажу: разве тебе приятно в достоинстве жизни выравняться только с язычниками? Не так судил Господь наш, когда в упрек несовершенной жизни глаголал: «не и язычницы ли такожде творят» (Матф. V. 47)? Чрез сие давал Он разуметь, что для Его последователя, для человека совершеннаго, слишком мало того, чтобы жить по природе, подобно язычникам. Чтобы определить значение и достоинство жизни по природе, надобно взглянуть на место, которое занимает она во владычестве Божием и Христовом. Хотя владычество сие безпредельно и неизмеримо для нас: однако, Поелику во всяком благоустроенном владычестве можно замечать некоторое распределение состава его, соответственно целям управления: то Богословы не без основания заметили во всеобщем владычестве Божием и Христовом три сопредельныя царства: царство природы, царство благодати, царство славы. Вход в царство природы открывается человеку естественным рождением, в царство благодати – крещением, в царство славы откроется воскресением из мертвых и последним судом. С царством славы непосредственно сопредельно царство благодати, и только чрез сие лежит к оному путь из царства природы. Следственно, кто живет только по природе, тот на целое царство удален от блаженнаго царства славы. И потому, когда в последний день все царство благодати окончательно перейдет в царство славы; а «земля и яже на ней дела сгорят» (2Пет.3:10): где тогда останется безблагодатная жизнь по природе, если не в природе преисподней. Братия, общники даров и обетований благодатных! Не вознерадим о благодати Божией. Взыщем ее познанием, и признанием нашей немощи и греховности, молитвою, поучением в слове Божием, общением таинств веры, искренним желанием жить по заповедям Христовым; приимем оную верою и готовностию повиноваться ея внушениям; сохраним – верностию и постоянством в последовании ея руководству. Благодать сама будет нам тайною помощницею в наших ради ея подвигах, и увенчает их. По увещанию Апостола, «да приступаем сдерзновением к престолу благодати, да приимем милость, и благодать обрящем, во благовременну помощь» (Евр. IV. 16). По обещанию Пророка, «Господь Бог благодать и славу даст» (Псал. LXXXIII. 12). Слава Господу Богу, Дателю благодати, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, во веки. Аминь.

161. Слово в день священнаго венчания и помазания на царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича всея России

(Говорено в Успенском Соборе Августа 22; напечатано отдельно, в Моск. Губ. Ведомостях и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1842 год

Да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел, не оставляюще собрания своего, якоже есть неким обычай, но друг друга подвизающе. (Евр. X. 24–25). Праздник Царскаго помазания и Царскаго венца празднуем, сынове России. Достойно и праведно празднуем. Это праздник Государя, торжествуемый верностию и любовию подданных, и вместе праздник Государства, веселящагося о своем благе. Потому что, хотя Царское помазание и венец предоставлены единому Царю, но не для Него единаго. Не входя в испытание, каким образом с видимым помазанием соединено преподание даров духовных (потому что таинство должно всегда оставаться таинством, и следственно пребывать недоступным изъяснению); – можем однако позволить себе указание на ту символическую черту тайнодействия, что как от простаго помазания благовонною мастию одного человека, многим окружающим сообщается ощущение благоухания; так от таинственнаго миропомазания Царя животворное благоухание распространяется на все царство. Подобным образом и Царский венец не только главу Царя увенчавает, но увенчавает с тем вместе и благоустройство, и благосостояние, и благолепие царства. Так должно быть, по намерению Провидения: так и есть с нами, Россияне, по благости Провидения, и по доблести Благочестивейшаго самодержца. Но когда празднующая мысль приступает ближе к предмету празднования, чтобы возвеселиться созерцанием Его величия; когда разсматривает, как державный ум проходит по всему огромному составу Государства, объемлет вниманием и разнообразным попечением жизнь, безопасность, довольство, нравы, просвещение, верование миллионов народа, чтобы повсюду добро насаждать, возращать, охранять, зло пресекать, отвращать, предупреждать, необразованное образовать, несовершенное усовершать, поврежденное исправлять, и для сего по временам изрекает новые, или дополняет прежние законы, непрестанно движет многочисленныя пружины управления, бдит над правосудием, зиждет и одушевляет воинство; как Он проницательные и дальновидные взоры простирает далее пределов своего, в иныя царства, дабы отвсюду ограждать и утверждать мир, приобретать и поддерживать добрых союзников, подавлять семена раздоров, браней и крамол, обезоруживать зависть, высматривать обще-полезное, и усвоять, открывать вдали крадущееся влияние какой нибудь иноземной заразы, и преграждать ему стези: при таких помышлениях о подвигах Царя, к радости о Нем присоединяется и удивление, и забота любви. Сколько бремен, к облегчению всех нас, несут одне державныя рамена! О если бы и мы взаимно могли как нибудь споспешествовать облегчению оных! Некоторое средство для сего преподает нам Святая Церковь. Это есть молитва за Царя. Ибо если, по слову Писания, «много может молитва одного праведнаго» (Иак. V. 16): то конечно не мало может молитва благовернаго народа, в котором уповательно Господь имеет не одного праведнаго, потому что для праведных Он и хранит мир. Но дабы поискать, нет ли еще способа, которым бы подданные, не прикасаясь к делам Самодержца, могли споспешествовать облегчению Царскаго бремени, – вообразим, что все подданные жили бы в любви между собою, и не делали ничего, кроме добрых дел. Как облегчилось бы дело Царево! Не нужно было бы умножать законы; потому что любовь исполняет закон, прежде нежели он написан. Уменьшились бы заботы о порядке и благочинии общественном; потому что «любы не безчинствует» (1Кор. 13:5). Долгий праздник был бы от дел правосудия; потому что не добрыя дела дают работу Судам. Тогда Царь был бы в полном смысле тем, чем представляет Его молящаяся Церковь, «Отцем о чадех веселящимся». Что ж? Не можем ли мы сами споспешествовать тому, чтобы в царстве все жили в любви, чтобы все подвизались в делании дел добрых? – И можем, и должны. Не я изобретаю cиë сие проповедует и завещавает Апостол. «Да разумеваем, – говорит, – друг друга в поощрении любве и добрых дел, не оставляюще своего собрания, яко же есть неким обычай, но друг друга подвизающе». По истине, братия, если судьба, рождение, закон ввели нас в единое собрание, совокупили в единое общество: то конечно не для того, чтобы каждый знал только себя, и не заботился знать других, и споспешествовать их благу. Сие было бы противно понятию и существу общества. Союз общества связуется не иначе, как взаимностию: взаимным содействием, помощию, споспешествованием. Взаимныя обязанности членов общества частию определяются в законах, и распределяются по званиям и должностям; частию изрекаются совестию, и простираются на всех. Когда тать вламывается в дом гражданина, или в сокровищницу общественную: кто, благонамеренный, видя сие, скажет: не мое дело? Не каждый ли почувствует себя обязанным споспешествовать общественной и частной безопасности? Если таким образом на каждом лежит обязанность отвращать зло, частное или общественное: меньше ли всеобща, меньше ли сильна, не больше ли благородна обязанность распространять добро частное, и, поколику возможно, чрез частное – общественное, и особенно высшее добро нравственное и духовное, которое есть душа истиннаго благосостояния общественнаго? Христианство соединяет нас, братия, союзом более тесным, нежели общество просто человеческое, – союзом не только единой власти, взаимных нужд, общей пользы, но и союзом единой жизни. По учению Апостольскому и Церковному, все мы, под главою Христом, едино тело есмы. Итак чем очевиднее сия опытная истина, что «аще страждет един уд, с ним страждут вси уди; Аще ли же славится един уд, с ним радуются вси уди» (1Кор. XII. 26); тем непоколебимее сей закон, тем непреложнее сия обязанность, «да равно един о другом пекутся вси уди» (1Кор. XII. 25). И какое друг о друге попечение для Христиан нужнее, важнее, благотворнее, как поощрение друг друга к любви Христианской и к добрым делам? Слыша сие, не ответствуют ли мне мысленно некоторые: твое дело поощрять других к любви Христианской и добрым делам; исполняй свою обязанность. – Нет у меня спора против сего; признаю мою обязанность; приемлю ваше поощрение к исполнению ея; исповедую с Апостолом, что «горе мне есть, Аще не благовествую» (1Кор. IX. 16). Но и вы не должны уклоняться от исполнения обязанности, которую на меня и на вас равно возлагает Апостольское слово. В другом случае Святый Павел сказал мне, то есть, вообще поставленному Церковию служителю Христианскаго учения: «проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли, со всяким долготерпением и учением» (2Тим. IV. 2). Но вот, он не говорит различительно: пастыри поощряйте к добру пасомых, священники подвизайте народ; а говорит ко всем без различия, без изъятия: «да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел, – друг друга подвизающе». И ненапрасно так разширяет он сию обязанность: потому что для нея одних Церковию поставленных учителей не достало бы. Сколько людей, сколько направлений ума, склонностей, занятий, сколько разнообразных положений и случаев жизни, которые требуют наставления, совета, увещания, но которых не может преследовать Церковное наставление и Церковный наставник! И так необходимо, чтоб и сами наставляемые часто друг друга вразумляли, остерегали, поощряли к добру. Здесь можно встретиться с новым прекословием. Разве надобно, скажут, всем быть учителями других? – Отнюдь нет. Против сей крайности мы имеем ясное запрещение Апостольское: «не мнози учители бывайте» (Иак. III. 1). Бог Церкви Своей «дал есть овы yбо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители» (Еф. IV. 11), а не отдал каждому на произвол поставлять себя в духовные наставники. О сем именно сказано, что «никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога» (Евр. V. 4), или непосредственно, как вначале Апостолы, или преемственно, чрез званных от Бога прежде. О множестве же не призванных учителей Дух Святый предваряет нас, как о принадлежности несчастных времен: «будет бо время, егда здраваго учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители чешеми слухом, и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся» (2Тим. IV. 3–4). Против сего самодельнаго, и потому обманчиваго и опаснаго учительства, поставляет преграду Богопоставленный наставник, когда, увещавая всех нас поощрять друг друга к добру, тотчас присовокупляет: «не оставляюще своего собрания, яко же есть неким обычай». «Свое» для истинных Христиан «собрание», есть Соборная Православная Церковь. Ея должно держаться, в ея послушании пребывать, чтобы ревность побуждать других к добру не перешла в самочиние, и не повела к разделениям и заблуждениям. Когда дело идет о догматах, о таинствах, о священноначалии: берегись, чтобы не явиться делателем, котораго не посылал Господь в виноград Свой. Если Тот, Кем "все тело" Церкви, «составы и соузы подаемо и снемлемо, растит возращение Божие» (Кол. II. 19), не устроил тебя оком или устами сего тела: не присвояй себе особенных обязанностей сих членов. Не может рука или другой член сказать оку или устам: я исполню вашу должность. Но есть обязанности, которыя никакому члену тела не чужды, как то: сохранять жизнь, отвращать опасность. Жизнь тела духовнаго есть любовь; так как напротив «нелюбяй пребывает в смерти» (1Иоан. III. 14). Добрыя дела суть проявления жизни духовной. Итак, чтобы жизненная сила любви Христианской не угасла, чтобы плоды ея не оскудели, чтобы не подавили ея мертвыя дела суеты и порока, о сем должны заботиться все без изъятия члены Церкви. Может ли какой нибудь член тела сказать другому: я не забочусь, есть ли, и будет ли в тебе жизнь, или нет? – Надобно всем нам, братия, сочлены единаго тела Церкви, друг друга охранять от смерти греховной, друг друга поощрять к Боголюбию и братолюбию, друг друга подвизать на дела благия. Но как исполнять сие, без права учительства, и без неуместных притязаний учительства? – Сему едва ли не лучше разсуждений может научить – доброе намерение. Случаи поощрять друг друга к добру безчисленны: если усердно воспользуемся хотя некоторыми удобнейшими; то мы уже вступили в добрый путь: а кто вступил в путь, и остановиться не хочет; пред тем сам собою открывается дальнейший путь. Примечателен особенный образ выражения в Апостольском увещании: «да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел». Сим указуется на нашу знаемость друг другу, и чрез нее пролагается путь взаимному поощрению к добродетели. В самом деле, сколько людей, которых мы знаем, с которыми знакомимся, видимся, проводим время, безотчетно предаваясь развлечению, часто не догадываясь даже спросить себя о пользе наших общений! Для чего ж бы не сделать сию знаемость более разсудительною? Для чего бы не дать знакомствам более возвышеннаго направления? «Да разумеваем друг друга», не по образу только видимому, но паче по невидимому в нас образу Божию, не по ласковым приветствиям, но паче по словесам истины и целомудрия, не пo родству только земному, но и по небесному родству чад Божиих, не только по связям временных нужд, выгод, удовольствий, но гораздо более по святому союзу в искании благ вечных, не по видам любочестия, но по стремлению к почести вышняго звания о Xpиcте Иисусе. Так разумевая друг друга, сколько времени и деятельности, так небережно иногда расточаемых на праздныя беседы, на увеселения, на суеты, могли бы мы сберечь, и обратить на употребление, сообразное с достоинством человека и сына Церкви и Отечества, на разсуждения о истинном благе каждаго и всех, о нашем собственном и взаимном усовершении, на чтение назидательное и душеполезное, вместо безплоднаго и раздражающаго страсти, наконец на самыя дела добрыя, и других к добру поощряющия! Но это значило бы изменить направление господствующих в обществе обычаев? Кто может сие сделать? – Да, ты, и я, сделать сего не можем: потому-то мудрость Апостольская и не обращается к тебе или ко мне с повелением поощрять других к добру, но всем совокупно заповедует: «да разумеем друг друга в поощрении любве и добрых дел». О, если бы хотя не все, хотя довольно многие, возревновали о сем деятельною ревностию, постоянно имели сие в намерении, не затруднялись мелочными препятствиями в немаловажном подвиге! – Доброе соединение добрых волей, без сомнения, много возрастит их силу, и в обилии привлечет благословение и силу Божию; и тогда добро решительно превозможет; любовь воцарится; благоденствие царства и Царя будет совершенно; царство земное будет предградием града небеснаго. И да будет! – Аминь.

162. Слово в день памяти Преподобнаго Сергия

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 616 1842 год

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их. (Евр. XIII. 7). Вот заповедь Апостольская. Кажется, не забыта она у нас, и не оставлена без исполнения. Ибо что значит настоящий день, и настоящее собрание, как не то, что мы наставника нашего, Преподобнаго Сергия, «поминаем» памятию торжественною? Благоговейно «взираем на скончание жительства» его, когда празднуем дни, скончания его жительства, и его по скончании вновь явления между живущими, в его нетленных и чудодейственных останках. Можем ли, к довершению сего, похвалиться и тем, что «подражаем вере» наставников наших, «иже глаголаша нам слово Божие»? О если бы! Но и Апостол не всем Христианам Апостольским приписывал сию похвалу. Высокое свидетельство дал он вере Христиан Филиппийских, когда написал им: «вам даровася, еже о Христе, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати» (Фил. I. 29). А когда писал к Христианам Евреям: тогда нашел нужным о том же предмете еще заповедывать и учить. «Подражайте, – говорит, – вере их». Признаем и мы, братия, что имеем, не столько права на похвалу веры нашей, сколько нужды в обучении подражать вере Святых. Подражание есть одно из самых употребительных орудий для образования и направления жизни и деятельности, во всех видах. Это есть средство не менее действующее, как слово учения, иногда еще более, а иногда почти единственное. Подражание старее слова учения, и самое слово раскрывается и образуется посредством подражания. Может ли мать искуственно истолковать младенцу, какими движениями языка и уст, каким направлением дыхания должен он производить различные звуки, чтобы произносить слова? – Но дитя слышит слова, произносимыя матерью; и, раскрывающеюся жизнию побуждаясь к действованию, однако не самоизобретаемому и самоуправляемому, к которому еще не способно, получает направление делать тоже, что мать, одним словом, подражает ей, между прочим, и в произношении словесных звуков, и после возобновляемых покушений и опытов, один более другаго удачных, – дитя умеет говорить. Такова сила подражания, всажденная в самой природе человека. С возрастом, ее ограничивают и подчиняют себе другия открывающияся способности и возрастающия силы: свободная воля, учение, размышление, изобретательность. Но все еще значительною остается сила подражания, во-первых, потому, что ранее других раскрываясь, и объемля многие предметы, она поддерживается и привычкою, и необходимостию; во-вторых, потому, что к возвышенному учению, к умственному изследованию, к изобретению, не многие имеют достаточныя дарования, а подражать способен весь род человеческий; в-третьих, потому, что умственное изследование следит свой предмет в призрачной области воображения и памяти, в неокончательных чертах общих понятий, а подражание смотрит на предмет существующий в природе, в определенных и оконченных чертах действительности; и потому первое, переводя свои созерцания в действительность, не редко затрудняется и запутывается, а последнее легче и надежнее делает то, что видит уже сделанным. Отсюда можно усматривать, как важно для жизни, чему, и как человек подражает. Если бы он решился не подражать ничему, а все изобретать сам, и делать по своему изобретению: то в какое бедственное состояние поставил бы он себя, и как трудно было бы ему оттуда выйти! На пример, скорее умер бы он от голода, нежели в безчисленном разнообразии царства растений открыл бы пшеницу или рожь, и устроил многосложное искусство возделать ее, собрать, отделить, превратить в муку, и наконец в хлеб. Если с своею подражательностию попадает он на недостойные и ложные образцы: то естественно делается худым списком с худаго подлинника, и нередко на долго. Кто в малолетстве по худому образцу образовал свою способность писать буквы: тот обыкновенно во всю жизнь худо пишет. Бывает и хорошему образцу худое подражание, когда подражание не внимательно, не разсудительно, не постоянно. Если же избираем себе образцы деятельности достойные по предмету, совершенные или хотя приближающиеся к совершенству по образу и степени действия; и если следим их внимательно, разсудительно, постоянно: то и мы на пути к совершенству, открытом и верном. Но размышления о влиянии подражания на естественную жизнь и ея действия не суть ли посторонния для учения о подражании Святым в жизни духовной? – Разсуждайте. Если уста младенца не иначе, как подражанием образуются, чтобы нарещи отца и мать: думаете ли вы, что гораздо легче, без образца, без подражания, как нибудь, научится сердце ваше, не движением воздуха производить словесные звуки, но движением Духа Святаго в вере, нарицать и призывать Господа Иисуса, взывать из глубины своей к Отцу небесному: «Авва Отче?» (Гал.4:6) Если без помощи подражания вы затруднились бы приготовить и здравоносно употребить земный хлеб для поддержания телесной жизни: думаете ли, что без подобнаго пособия не трудно вам обрести и спасительно вкушать устами веры хлеб небесный, который дает новую жизнь душе, который, правда, сходит с небесе без нашего искусства и труда, но котораго вкушение необычайно и недоведомо земной природе, и который знающие не все вкушают в жизнь вечную, но некоторые в суд себе? Если только постоянным подражанием образцу научились вы писать мертвыя буквы на тленной бумаге, думаете ли, что гораздо простее, без образца, без подражания, наудачу, напишете имя ваше в нетленной книге жизни, писменами живыми, то есть, делами живой веры? Впрочем перестанем, если угодно, любомудрствовать по нашим соображениям и догадкам. «Имамы известнейшее пророческое» и Апостольское "слово" (2Пет.1:19). Что говорит оно? – «Бывайте подражатели Богу» (Еф.5:1), гласит оно устами Святаго Павла. И само Ипостасное воплощенное Слово глаголет: «будите вы совершени, яко же Отец ваш небесный совершен есть» (Мф.5:48). А как может сие сделаться? – Без сомнения, посредством подражания. Или безмерная высокость сего образца, предлагаемаго вам для подражания, приводит вас в недоумение и в безнадежность о успехе? – Напрасно. Подражание не требует равенства с первообразом. Вы можете снять с онаго только некоторыя черты для вас благопотребныя и доступныя, одну часть необъятной картины в уменьшенном размере: и при сем подражание может иметь свою пользу, достоинство и даже совершенство. Отец небесный «солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя» (Матф. V. 45). Вот первообраз представленный вам, дабы вы могли снять с него подобие для себя. Конечно, ты не можешь засветить другое солнце для того же или для другаго мира: но ты можешь засветить свет спасительной истины в уме неведущаго, зажечь искру любви к добру в сердце жестоком, или иначе испорченном: и вот, ты подражатель Богу, не только Сияющему солнцем на видимый мир, но и просвещающему души светом духовным. Не дано тебе свести с неба дождь, и оросить поля праведных и неправедных: но ты можешь оросить слезою сострадательной любви изсохшее от скорби сердце невиннаго страдальца, или жегомое раскаянием сердце грешника: и вот, ты подражатель Богу, Который дождит на праведныя и на неправедныя. Ты не в силах, как Бог, облаготворить всех добрых и злых, праведных и не праведных: но хотя одному, котораго ты знаешь недобрым для тебя, сделай возможное для тебя добро, с усердием

617

, с самопожертвованием: и одно такое дело уже делает тебя подражателем Отцу небесному, Иже «солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя». Но, дабы высоту образца Божественнаго сделать очевиднее доступною для ревности подражания, посмотрите, что еще умышляет искусный и снисходительный наставник спасительнаго подражания, Святый Павел. Как-бы лествицу восхождения поставляет он для нас, говоря: «подобни мне бывайте, яко же аз Христу» (1Кор.4:16). Теперь уже не на превыспреннее, невидимое, непостижимое небо зовет он вас искать образца для подражания, но низводит его для вас на землю, и показует во Xpисте, истинном Боге, но купно истинном человеке, принявшем на Себя естество наше, даже немощи наша, кроме греха. Если и сие не воздвигает нашу низость к высоте: руководитель сходит ниже, и еще ближе полагает для нас в степень восхождения самого себя: «подобни мне бывайте». Мне, говорит, подобострастному вам человеку, – мне, бывшему некогда хульнику и гонителю веры, – мне без труда можете подражать и грешники, «от нихже первый есмь аз». Если бы кто на сие возразил, что черты жизни Апостольской неудобоприменимы к состоянию его души, к обстоятельствам его жизни: разрешает Апостол и сие, когда заповеди подражания дает большее пространство: «поминайте наставники ваша, – подражайте вере их». Во множестве благих примеров, подаваемых истинными наставниками, без сомнения, откроются достоподражательныя черты, для меня, для тебя, для каждаго, по особенному состоянию души, по особенным обстоятельствам жизни. Заповедуя особенно «взирать на скончание жительства» наставников, Апостол, кажется, особенно имел в мыслях примеры мученической твердости в вере, так как имел особенную потребность указывать оные, для утверждения верующих в бедственныя времена Церкви. Но если заповедь Апостольская должна обнять все времена Церкви, и потребности всех и каждаго верующаго: то должна иметь и сие всеобщее значениë подражайте вере и жизни Святых. И подлинно, для чего и осиял Господь небо церковное толиким множеством прославленных Святых, подобно как небо стихийное множеством звезд, – для чего иначе, если не для того, чтобы каждый из нас удобно мог, по своей потребности, принимать от них свет и управление своего пути на небо? Предлежит ли кому подвиг охранения Святыя Веры от неправославия? – Да ищет таковый себе образца и руководства в жизни и слове таких наставников, как Великие Афанасий и Василий, Григорий Богослов и Златоуст. Избрал ли кто себе путь жизни уединенной и особенно посвященной Богу и молитве? – Да проходит мысленно, по книгам и преданиям, духовныя пустынножительства и общежительства, и да назирает, хотя издалека, следы также Великих в своем роде подвижников, каковы Антоний, Макарий, Пахомий, Ефрем, и многие из века в век стопам их последовавшие, и столь еще близкий к нам, по благости Божией, Сергий. Поставляет ли кого Провидение Божие в испытание веры лишениями и бедствиями? – Да утверждает себя таковый примером Иова, который и в лишениях, и в страданиях не преставал благословлять имя Господне. Озабочен ли кто, как бы жить достойно веры в богатстве и обилии? – Да взирает на жизнь Авраама кроткаго, уступчиваго, благодетельнаго, избавителя бедствующих, страннолюбца, странноприявшаго Ангелов и Бога. Если кто и глубоко низринулся в дела страстей и пороков: покажут и ему надежду и способ возникновения из пропасти спасшийся на кресте разбойник, подобный ему Моисей Мурин, Мария Египетская, и многие после погибели спасенные, после глубокаго развращения святые. Мне бы не кончить слова, если бы исчислять примеры Святых, разнообразно назидательные и спасительные. Старайтесь, братия, узнавать и замечать особенно те из них, которые ближе к состоянию вашей души, к обстоятельствам вашей жизни. Внимая им, вы получите сугубый плод: и удостоверительное познание спасительнаго для вас пути, и сильную помощь к прохождению его, молитвами Святых, к которым приближитесь подражанием и вашею молитвою. Братия! Подражательность так сродна человеку, что без нея не живет никто из нас. Разность в предметах и в ревности подражания. – Кто предписывает законы суеты, роскоши, своекорыстия, самочестия? – Никто. Как же усиливаются и распространяются суета, роскошь, своекорыстие, самочестие? – всего более посредством безразсуднаго подражания. Какую же силу должно иметь подражание, когда обращается на предметы законные и благословенные? – Да помышляем, братия, что «добро ревновати в добром» (Гал. IV. 18); и что как возвышенный образец возвышает подражателя, так низкий унижает. И потому да отвращаем очи от суеты мирa; да взираем внимательно на жизнь Святых: да подражаем их вере непорочной, твердой, живой, действующей в подвигах, в любви, в творении добра, да наследим и мы достояние «Святых в свете» (Кол.1:12), и с ними вечно славим Отца, и Сына и Святаго Духа. Аминь.

163. Слово по освящении храма явления Божией Матери Преподобному Сергию, устроеннаго над мощами Преподобнаго Михея в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре

(Говорено 27 сентября, напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1842 год

Благодатию всесвятаго и всеосвящающаго Духа совершилось ныне священное обновление сего храма, созданнаго прежде нас в честь и память явления Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы Преподобному и Богоносному Отцу нашему Сергию, чему очевидным свидетелем был и Преподобный Михей, во благоухании святыни здесь почивающий. Праведно было память сего благодатнаго события почтить освященным храмом, хотя впрочем и вся обитель сия есть памятник сего чуднаго посещения; потому что вся судьба ея в продолжении веков есть исполнение обетования небесной Посетительницы: «неотступна буду от места сего». Но если памятнику свойственно возвращать мысль ко временам и предметам, которые ознаменованы памятником: то, прости мне, великая Лавра Сергиева, мысль моя с особенным желанием устремляется в древнюю пустыню Сергиеву. Чту и в красующихся ныне храмах твоих дела Святых, обиталища святыни, свидетелей праотеческаго и современническаго благочестия; люблю чин твоих Богослужений, и ныне с непосредственным благословением Преподобнаго Сергия совершаемых; с уважением взираю на твои столпостены, непоколебавшияся и тогда, когда поколебалась-было Россия; знаю, что и Лавра Сергиева и пустыня Сергиева есть одна и таже, и тем же богата сокровищем, то есть, Божиею благодатию, которая обитала в Преподобном Сергии, в его пустыне, и еще обитает в нем и в Его мощах, в Его Лавре: но при всем том желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврою. Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятыя Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи, и пламень их досягает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной келлии, чтобы я мог вздохнуть ея воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий Преподобнаго Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных. Дайте мне облобызать праг ея сеней, который истерт ногами Святых, и чрез который однажды переступили стопы Царицы Небесныя. Укажите мне еще другия сени другой келлии, которыя в один день своими руками построил Преподобный Сергий, и в награду за труд дня, и за глад нескольких дней, получил укрух согнивающаго хлеба. Посмотрел бы я, как, позже других насажденный в сей пустыне, Преподобный Никон спешно растет и созревает до готовности быть преемником Преподобнаго Сергия. Послушал бы молчания Исаакиева, которое без сомнения поучительнее моего слова. Взглянул бы на благоразумнаго Архимандрита Симона, который довольно рано понял, что полезнее быть послушником у Преподобнаго Сергия, нежели начальником в другом месте. Ведь это все здесь: только закрыто временем, или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге. Откройте мне ковчег; покажите сокровище; оно непохитимо и неистощимо; из него, без ущерба его, можно заимствовать благопотребное, например, безмолвие молитвы, простоту жизни, смирение мудрования. Или это вам кажется только мечтанием воображения? – О, если бы мы достойны были, более очищенным оком ума созерцать сие в более существенных явлениях света духовнаго, а не в представлениях только собственнаго воображения! – Но, мне кажется, лучше хотя мечтать таким образом, нежели любомудрствовать противным сему образом. Братия сей обители! вы пришли сюда, когда пустыня уже облечена некоторым образом в подобие града обительнаго: но не града же искать пришли вы сюда; следственно пришли вы искать пустыни. Если она несколько закрыта: тем внимательнее надлежит ее искать. Если шум житейской молвы не вдалеке слышен: тем нужнее заграждать от него слух. Если образы суетнаго мира движутся пред лицем пустыни: тем ревностнее должно нам преднаписывать себе пред очами образ чистаго пустынножительства, и постоянно на него взирать, и с ним сообразовать житие наше. И для сего хочу я показать вам теперь, не человеческим художеством, но словом Божественным начертанный образ духовнаго любителя пустыни. Смотрите, как он сам себя изображает: «И рех: кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию. Се удалихся бегая, и водворихся в пустыни. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури» (Псал. LIV. 7–9). Правда, тот, кто говорил сие в псалме, был только временный пришелец пустыни по нужде, а не постоянный житель ея по обету: но сие не препятствует нам усматривать в словах его черты добраго пустынножителя; и даже тем более примечательна любовь его к пустыне, и правильное изображение пустынножительства. Дух Божий, который носился над Давидом от дня помазания его Самуилом, вел его чрез разныя состояния внешния так, и для того, чтобы в них показать нам поучительные образы духовных состояний. И так первая черта духовнаго пустынножителя есть желание пустыни, или усердие к благочестивому, отшельническому и уединенному жительству. «Кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию!» Желание есть семя или зародыш всякаго свободнаго дела, когда ему должно начаться, и душа его, когда оно продолжается. Как от души зависит жизнь, сила, достоинство тела: так жизнь, сила, достоинство всякаго дела зависит от желания. Если желание нечисто: дело недостойно. Если желание слабо: и дело не сильно достигнуть своего совершенства. Если духовнаго желания нет: дело есть мертвое. Дела, которыя мы делаем без искренняго желания, не утешают нас самих, и не приносят удовольствия другим. Если так судят и чувствуют люди, которые дела только видят, а о желаниях только догадываются: что сказать о суде Бога всевидящаго, испытующаго сердца и утробы? – «Даст ти Господь по сердцу твоему», а не по наружному твоему делу (Псал. XIX. 5). Посему, кто желает пустынножительствовать, или монашествовать с утешением и пользою для себя, и со благоугождением Богу: тот должен как начать сие дело с искренним, духовным и Божественным желанием, так и продолжать с неослабным усердием. Надобно, чтобы еще в мире сказал он себе: «кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию»? И когда чистое и горящее желание действительно, как на крилах голубиных, принесло его в пустыню, или в обитель отшельничествующих: он должен часто вновь возбуждать себя, расширять и приводить в движение сии крила, чтобы оне имели довольно легкости и крепости нести его далее – из пустыни на небо. Другая черта добраго пустынножителя или отшельника есть решительное и совершенное удаление от мирa. «Се удалихся бегая». Если бы не было нужды удаляться от мира: то не для чего было бы и водворяться в пустыне, избирать отшельническое одиночество преимущественно пред обыкновенным образом жизни семейственным и гражданским. Не Бог ли, сотворивший пустыню, созидает и хранит грады, и самую пустыню не для того ли сотворил Он, чтобы населить ее? Не живут ли и в городах Его рабы и чада, которых пустыня едва ли достойна иметь, подобно как напротив того другие, которых «недостоин весь мир, в пустынях скитаются, и в горах, и в вертепах, и в пропастях земных» (Евр. XI. 38)? Не обитал ли сам Господь во граде, так же как и в пустыне, и не дал ли граду Иерусалиму Своего храма, подобно как пустыне дал Свою скинию? He на всяком ли месте можно поставлять Ему обитель в душе, и покланяться Ему духом и истиною? – «На всяком месте владычества Его: благослови душе моя Господа» (Псал. 102:22). Но что делать, если сие благословенное приглашение, всюду и всегда благословлять Господа, не успешно повторяю я к душе моей от того, что мир в тоже время, не переставая, оглашает и оглушает ее своими разнообразными гласами требований, прещений, прельщений, смущения, развлечения, нужд, забот, страстей, похотей, и она не находит довольно силы противоборствовать сему, или утомленная противоборством, жаждет приближиться к Богу без препятствий со стороны тварей, служить Ему без развлечения? – В сем случае не остается иного, как расторгнуть всякия узы, привязывающия нас к миру, бежать из него, как Израильтяне из Египта, как Лот из Содома, и учредить для себя в пустыне новое жительство добровольнаго изгнанничества, в котором бы все внушало нам, что «не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем» (Евр. XIII. 4). Таким образом истинное отшельничество и пустынножительство есть также истинное и совершенное отречение и удаление от мирa, по заповеди Апостола: «не любите мира, ни яже в мире» (1Ин. II. 15). Кто приходит в пустынножительство или отшельническое братство, как переселенец, желающий перенести сюда выгоды и удобство прежняго жительства, или заменить их другими, а не как беглец, бросивший все, чтобы только избавиться от того, что было причиною бегства: тот не вполне отшельник, не в совершенстве пустынножитель. Кто в пустынножительстве ропщет на скудость в чем либо, и, пользуясь необходимым, требует излишняго, под благовидным именем утешения: тот еще не удалился от роскоши мира. Он подобен Израильтанам, которые в пустыне воздыхали о мясных котлах Египетских; и должен вспомнить, что были некоторые, которые спасшись из погибающаго Египта, погибли в спасительной пустыне, в гробах похотения. Кто в братстве отшельническом более желает поступать по своей воле, или даже повелевать, нежели покоряться: тот еще не удалился от гордости и честолюбия мирa. Заботливо надлежит ему осмотреться, чтобы не приближиться к сонму Корея, котораго конец показал, что чистая пустынная земля не хочет носить на себе властолюбивых и мятежных. Кто в братстве отшельническом более радеет себе, нежели братству и обители, усвояет, что не благословлено, или более, нежели что благословлено; после обета нищеты думает богатиться для себя, а не для Бога, не для братства, не для нищих: тот не удалился от корыстолюбия мирa. В какой образ образует он себя? Не в образ ли пророческаго ученика Гиезия, который, восхотев тайно и неблагословенно усвоить сребро Неемана, явно усвоил себе его проказу? Кто, вышед из мира в отшельническое жительство, пристрастным оком озирается на оный под предлогом невинной любви к присным, друзьям, знаемым: тому не безполезно взглянуть на жену Лотову, которая озрелась на оставленный ею Содом, и, как говорит Премудрый, «стоит столп слан, неверныя души память» (Прем. X. 7). Третия черта благонадежнаго пустынножителя есть упование на Бога. «Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури». Образ духовнаго пустынничества был бы довольно страшен, если бы столь суровая черта его, какою представляется совершенное отречение от мирa, не умягчалась и не покрывалась приятною и светлою чертою совершеннаго упования на Бога. Не случается ли даже, что удалившиеся от мира с намерением избежать трудностей и опасностей для души, сверх ожидания встречают для нея новыя трудности, и самыя опасности в отшельническом и пустынном уединении или общежительстве? И не должно сему дивиться. Израильтяне в пустыне сколько перенесли трудностей, сколько видели опасностей! Едва ли не более, нежели в самом Египте. Сам Начальник нашего спасения, и совершеннейший для нас образ онаго, где испытал сильнейшую брань против врага душ, как не в пустыне? Где более перенес духовных страданий, как не в уединении вертограда Гефсиманскаго? Но если так: то для чего же, скажут, и удаляться от мира в пустыню, от трудностей к трудностям, от опасностей к опасностям?#151;Ответствую: для того же, для чего Израильтяне вышли из Египта в пустыню: ибо в пустыне испытали они трудности и опасности, но очистились, научились и спаслись, вместо того, что в Египте погибли бы в мерзостях язычества; и если бы они не вышли в пустыню, то не пришли бы в землю, текущую медом и млеком. Для того же, говорю, для чего и Спаситель Духом Святым возведен был в пустыню, и для чего удалялся Он в уединение Гефсиманское: ибо в пустыне победил Он, непобежденнаго дотоле, врага душ наших, а в Гефсимании принес Он за преслушание человеков духовную жертву послушания воле Бога Отца Своего, и крепкую о нашем спасении молитву, в которой и «услышан от благоговеинства» (Евр. V. 7). Так и для нас, если и трудна и не безопасна пустыня: то все же полезно и спасительно бежать в нее от мира погибельнаго. А дабы и трудности преодолеть, и опасности пройти невредимо, для сего не более требуется, как только не быть нетерпеливу, не унывать, не отчаяваться, но, каково бы ни было наше положение, непрестанно «чаять Бога спасающаго нас от малодушия и от бури». Если произвольным нашим непостоянством, или нетерпеливостию не прервем сего чаяния: «упование не посрамит» (Рим. V. 5), и помощь свыше приидет непременно тогда, и в такой мере, как сие нужно для искренно желающих спасения, как прилично славе Спасителя. Братия святыя обители сия! если пустыня Сергиева, некогда безлюдная, дикая, безплодная, безводная, скудная, беззащитная, безпомощная, населилась, возрасла, процвела, благословилась от тука земли и от росы небесныя и пренебесныя, открыла в себе источники вод и благодати, возмогла защищать иногда грады и помогать народу: что все сие значит? Не то ли, что Поелику ея основатель, и его сподвижники, «чаяли Бога спасающаго»: то чаяние их оправдалось, и еще оправдывается, даже свыше чаяния? Какое подкрепление и для нашего упования на Бога спасающаго? Внимайте себе и званию вашему, и ходите достойно столь благаго призрения Отца Heбеcнaгo. Воскриляйте себя благочестивым желанием, дабы лететь во внутреннюю пустыню, – то есть, в духовную область «Царствия Божия», которое «внутрь вас есть» (Лук. XVII. 21). Отвращайте очи сердец ваших, еже не видети суеты мира, вами оставленнаго. Возбуждайте себя к неослабным подвигам для спасения душ ваших, упованием на Бога спасающаго. Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне, и потом долго пребываю в молве и попечениях града и дел человеческих, – «кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию!» Могу ли сказать себе, – или когда наконец возмогу сказать: «се удалихся бегая», «и водворихся в пустыни!» Когда облегчуся от бремен чужих, чтобы обратить все попечение к облегчению собственнаго, «да не како, иным проповедуя, сам неключим буду» (1Кор. IX. 27)? О, дающий, иному криле, яко голубине, дабы лететь и безвозвратно почить в пустыне, а иному глас «кокоши», чтобы созывать Твоих «птенцов» под Твои криле (Мф.23:37): собирай сам, и храни всех нас под крилами Твоея благости, и, стогнами ли селений, тропинками ли пустыни, приведи наконец всех в тот вечно безопасный град, из котораго не нужно будет убегать ни в какую пустыню. Аминь.

164. Слово по освящении храма св. Иоанна Богослова, что в Бронной

(Говорено октября 14, напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)618 1842 год

Или о Церкви Божией не радите? (1Кор. XI. 22). Это упрек, подумают, вероятно, братия храма сего, услышав сие Апостольское слово; это выражение негодования. Того ли теперь ожидать надлежало? То ли заслужили употребившие и тщание, и труд, и щедрость для возобновления и украшения храма сего, и усердно собравшиеся на торжественныя молитвы освящения его? Не опасайтесь, братия, чтобы Апостольская истина была когда либо жестока для любящих истину, чтобы отяготила творящих правду. Ея упрек нерадящему обращается в похвалу тщательному. Ея негодование на недостойнаго заключает в себе утешение достойному. Если святый Апостол обличает нерадящих о Церкви Божией: то потому, что признает должным, и одобряет благочестивое попечение о Церкви Божией. И так исполнившим священный долг таковаго попечения не наше немощное, но твердое и верное слово Апостольское свидетельствует, что они действовали по правилу и образу первенствующих Христиан Церкви Апостольской, и что следственно есть для дела их Апостольское одобрение и для них Апостольское благословение. Впрочем сего довольно для утешения, которое, как мед, умеренно и бережливо употреблять должно. За сим обратимся к слову Апостольскому для того, чтоб извлечь из онаго предосторожности против нерадения о Церкви Божией, без сомнения, никогда не излишния. «Или о Церкви Божией не радите». Нерадение о Церкви Божией, или иначе, невнимательность и неуважение к ней, обличаемое Апостолом в Христианах Коринфских, к которым он писал приведенныя нами слова, состояло в том, что богатые из них, принося в Церковь хлеб и вино для трапезы Господней, употребляли оныя в Церкви на трапезе любви, без порядка, с излишеством, с пренебрежением бедных. Чтобы дать им почувствовать неприличность такого поведения, он обращает их внимание на высокое достоинство Церкви Божией, противополагая ее простым домам. "Еда, – говорит, – домов не имате, во еже ясти и пити? Или о Церкви Божией не радите?» (1Кор. 11:22) Обличительный вопрос: «еда домов не имате?» очевидно предполагает, решительно принятое мнение, что храмина, в которой поставляется трапеза Господня, для общения Тела и Крови Господней, по сему не есть уже обыкновенный дом, но место священное, требующее особеннаго внимания и благоговения; и таким образом открывается, что и в Апостольския времена, так же как ныне, для совершения таинств были особенные святые храмы, или, как иначе называем, Церкви Божии, хотя впрочем тогдашняя власть и сила врагов христианства не позволяла устроять оных с таким благолепием, и с такими явственными знаками священнаго их назначения, как ныне. Дальнейшим сему подтверждением служит другой обличительный вопрос Апостола: «или о Церкви Божией не радите?» Ибо здесь наименование «Церкви Божией» прямо противополагается названию простых «домов»; и чувство негодования, которым Святый Павел вооружает свое слово против небрегущих о Церкви Божией, есть не иное что, как отразительно действующая сила глубокаго уважения и благоговения к Церкви Божией, которым исполнена душа его. При сем нельзя оставить без замечания и того, что Апостол не употребляет доказательств, дабы внушить Коринфянам уважение к Церкви Божией, но говорит о сей обязанности, как уже всем известной, и всеми признанной: «или о Церкви Божией не радите?» Как бы так говорил он им: «вам известно, что Церковь Божия, дом молитвы, святилище таинств, жилище Божие, храм, хотя рукотворенный, но такой, в котором созидаются нерукотворенные, живые храмы Божии, в котором, то есть, верующие просвещаются словом Божиим, и освящаются таинствами веры, так разнится от простых домов, как небо от земли, как Божественное от человеческаго; вам сие известно, и вам не нужно доказывать, что в Церкви Божией поступать должно благоговейно, как пред лицем Самого Бога: посему я удивляюсь, и не понимаю, как позволяете вы себе поступать в Церкви Божией, как будто в простом доме. Не ужели вы дошли до того, что потеряли должное внимание и уважение к Церкви Божией? «Или о Церкви Божией не радите?» При таком разумении Апостольскаго изречения, не трудно усмотреть каждому, что благоговейное почитание Церкви Божией, как собрания верующих, в коих обитает Дух Божий, как святилища таинств веры, есть верное предание Апостольское и общепринятый обычай первенствующих Христиан. Если некоторые Коринфяне в поступках своих показали нечто противное сему обычаю: то Апостол не далее, как в их же уме и сердце, в их собственном убеждении и внутреннем чувстве показал нам свидетельство действительности и важности сего постановления церковнаго. Не думаю, братия, чтоб и мне нужно было далеко простираться мыслями для изыскания причин к убеждению вашему, что храм Божий требует от Христианина глубокаго внимания и благоговейнаго почтения. Если вы обыкновенно признаете, что дом господина требует почтения и уважения преимущественно пред домом раба, гостеприимная храмина дома преимущественно пред его преддверием, дом царский преимущественно пред домом подданнаго: то не можете не признать, и не трудно вам восчувствовать, что дом Царя царствующих и Господа господствующих, требует уважения благоговейнаго, благоговения трепетнаго. Если училище детей строго требует молчания и внимания присутствующих: то какого безмолвия и внимания требует дом молитвы и учения Божественнаго? Когда здесь, как некогда в храме Иерусалимском, на сем возвышении, как на горе Иудейской, как на корме корабля Петрова, Тойжде Господь Иисус, тоже слово жизни и спасения, изрекает и нам в Евангелии Своем; когда и здесь, как некогда в горнице Сионской, Тойжде Дух Господень дышет в слове Божием и Божественных песнопениях: о, как самое безмолвное молчание, самое глубокое внимание, все еще мало пред страшным и вожделенным величием слышимаго и действующаго! О, если бы человек весь соделался слухом, весь вниманием, чтобы весь был проникнут светом слова Божия, чтобы весь объят был животворящею силою Духа Божия! Когда на сей священной трапезе, как на трапезе тайной вечери Господней, зрится Тело Господне за нас ломимое, и Кровь Господня за нас изливаемая, и возобновляется то самое, что на Голгофе всю тварь привело в трепет, и землю потрясло и камни сокрушило, и на животворное око мира навело смертный мрак: тогда не наипаче ли свойственно нам, чтобы сердце наше сокрушалось умилением, чтобы устремленное в созерцание таинства, оно исчезало в общении страданий Христовых, чтобы сквозь все существо наше проходил трепет благоговения? Или человек может быть нечувствительнее безчувсвенной природы? Или не только возможно сие, но и действительно бывает с нашим, жестче камней окаменелым, сердцем? Чем более возвышенно достоинство храма Божия, и того, что в нем совершается; чем более глубокаго благоговения он от нас требует: тем более тяжким преступлением почитать должно неблагоговение во храме, и тем более важною – всякую предосторожность против преступлений сего рода. По видимому, мы можем похвалиться пред Коринфскими Христианами тем, что не дерзаем, как они, в церкви Божией ясти и пити, подобно как в простых домах. Безпорядок, пораженный Апостольским обличением, кажется, исчез. Но будем осторожны; осмотримся, не вкрались ли на место его другие, не меньшие, даже, может быть, большие безпорядки. Не случается ли у нас в Церквах Божиих, что пришедшиe на Богослужение, забыв о Боге, Которому предстоят, обращаются друг к другу, приветствуют, вступают в разговоры о мирских делах? Думают, что дело еще в порядке, когда говорят тихо; забываются иногда до того, что греховный шум празднословия сражается с святыми звуками церковнаго чтения и пения. Теперь Апостол говорит и нам: «еда домов не имате»? Не ужели у вас нет домов, для ваших свиданий, приветствий, разговоров и споров? Не являются ль иногда в Церкви Божией люди, которых невнимательный вид, блуждающие взоры, небрежное употреблениe молитвенных знамений обнаруживают разсеянность мыслей и холодность сердца, которые без заботы поздно входят, преждевременно уходят, теснятся любопытствуя видеть, а не «стоят добре», как повелевает чин церковный, не стоят «со страхом», не избирают себе в образец мытаря, чтобы вдруг погрузиться и в смирение, и в безмолвие, и в молитву? Не новые ли это Коринфяне? И сим не говорит ли Апостол: «или о Церкви Божией не радите?» Не ужели вы думаете, что вместо благоговения, позволительно в Церкви любопытство, разсеянность, непостоянство, небрежность? – Менее иногда приметно человеческому оку, но тем не менее, или еще более, тяжко и бедственно достоинство храма Божия оскорбляется тем, что в него входят некоторые в нечистоте греховных страстей и дел беззаконных, без сердечнаго раскаяния, без искренняго желания исправления. «Или о Церкви Божией не радите?» Как не подумают таковые, что внемлющий в церкви гласу молитвы Господь слышит и вопль грехов, который покаянием только может быть утишен, чтобы не заглушал молитвы? Как не страшатся они, когда живущий в Церкви Всевидящий видит их входящих в священный Чертог Сына Его, не облеченных в одеяние брачное, не облеченных верою в заслуги Христовы и житием в добродетели Христианския? Видит, – и кто знает, на долго ли еще отлагает приговор правосудия о извержении неключимых рабов во тьму кромешную. Благость Божия да сотворит, чтобы грозная притча сия не ознаменовалась печальною истиною ни на ком из нас, братия; благости же Божией да не соделается препятствием наше произвольное нерадение – о удалении от зла и порока. Да невознерадим, братия, о Церкви Божией, но да тщимся непрестанно украшать оную совершеннейшим и нетленным украшением, – духовным вниманием, благоговением, усердными молитвами, нелицемерным покаянием, верою и благим житием, да и сами будем «Церкви Бога жива» (2Кор.6:16), и «Дух Божий живет» в нас (1Кор.3:16) ныне и во веки. Аминь. «Или о Церкви Божией не радите?»(1Кор. XI. 22). Не в упрек братиям Святаго храма сего произношу теперь сии слова, которыми Святый Апостол Павел упрекал некоторых братий Церкви Коринфской. Нет, не упрек от cлужителей слова, но похвалу и благодарение заслуживаете вы, за очевидное попечение о Церкви Божией, – о сем древнем храме, в котором, "по силе" и, может быть, по Апостольскому слову и примеру, «паче силы доброхотные» (2Кор.8:3), и ветхое возобновили, и не благолепное украсили, и ради множайших молитв о возобновлении Святыни Собор Церковный подвигнуть восхотели. Но к чему же может послужить теперь Апостольское обличение нерадящих о Церкви Божией? – к утешению пекущихся о Церкви Божией. Ибо если Cвятый Апостол обличает нерадящих о Церкви: без сомнения он одобрил бы благочестиво-пекущихся о Церкви. А потому если вы посильно исполняете священный долг таковаго попечения: то не наше немощное, но твердое Апостольское слово сосвидетельствует совести вашей, что вы действуете по одинаким с первенствующими христианами правилам, и что есть над вами благословение Церкви Апостольской. Впрочем сего довольно для утешения, которое, как мед, бережливо и умеренно употреблять должно. За сим обратимся к слову Апостольскому для того, чтоб извлечь из онаго предосторожности против нерадения о Церкви Божией, без сомнения, никогда не излишния. «Или о Церкви Божией не радите?» Нерадение о Церкви Божией, или иначе, невнимательность и неуважение к ней, обличаемое Апостолом, состояло в том, что богатые из Коринфян, принося в Церковь хлеб и вино для трапезы Господней, употребляли оныя безпорядочно; в излишестве, с пренебрежением бедных. Чтоб дать им почувствовать неприличность такого поведения, он обращает их внимание на высокое достоинство Церкви Божией, и противополагает ее простым домам. "Еда, – говорит, – домов не имате, во еже ясти и пити? Или о Церкви Божией не радите?» Обличительный вопрос: «еда домов не имате?» ясно показывает решительно принятое мнениe, что место, в котором поставляется трапеза Господня, для общения тела и крови Господней, по сему самому не есть уже обыкновенный дом, но место священное, требующее особеннаго к себе внимания и благоговения, и таким образом открывается, что и в Апостольския времена, также, как ныне, для совершения таинств были особенные святые храмы, как иначе называем, Церкви Божии, хотя впрочем власть мирская и сила врагов христианства не позволяла устроять оных открыто, с наружными знаками их священнаго назначения. Дальнейшим сему подтверждением служит другой обличительный вопрос Апостола: «или о Церкви Божией не радите?» Ибо здесь наименование «Церковь Божия» прямо противополагается названию «простых домов»; и чувство удивления или негодования, которым Святый Павел вооружает слово свое против небрегущих о Церкви Божией, есть не иное что, как отражение глубокаго уважения и благоговения к Церкви, которое он сохраняет в душе своей. При сем нельзя оставить без замечания и того, что Апостол неупотребляет доказательств, дабы внушить Коринфянам уважение к Церкви Божией, но говорит о сей обязанности, как уже всем известной и всеми признанной. «Или о Церкви Божией не радите?» – Как бы так говорил он им: вам известно, что Церковь Божия, дом молитвы, святилище таинств, жилище Божие, храм, хотя рукотворенный, но такой, в котором созидаются нерукотворенные, живые храмы Божии, в котором то есть верующие просвещаются словом Божиим и освящаются таинствами, так разнится от простых домов, как небо от земли; вам сие известно и вы сами признаете, что в Церкви Божией поступать должно благоговейно, как пред лицем Самаго Бога: по сему я удивляюсь, и не понимаю, как вы позволяете себе поступать в Церкви Божией, как будто в простом доме; неужели вы дошли до того, что потеряли уважение к Церкви Божией. «Или о Церкви Божией не радите?» При таковом разумении Апостольскаго изречения не трудно усмотреть каждому, что благоговейное почитание Церкви Божией, как собрания верующих, в коих обитает дух Божий, и как святилища таинств есть верное предание Апостольское и несомненный обычай первенствующих xpистиан. Если некоторые Коринфяне в поступках своих показали нечто противное сему обычаю: то Апостол не далее как в их же yме и сердце, – в их собственном убеждении показал нам свидетельство действительности и важности сего обычая. Не думаю, братия, чтоб и мне нужно было далеко простираться мыслями, в изыскании доказательств, почему храм Божий требует от xpистианинa глубокаго внимания и благоговейнаго почтения. Если вы обыкновенно признаете, что дом требует уважения преимущественно пред корчемницею, гостеприимная храмина дома преимущественно пред его преддверием, дом Царский преимущественно пред домом простаго гражданина: то вы не можете не признать, что дом Бога всевышняго требует уважения в высочайшей степени. Если училище детей, если суетное зрелище, требуют внимания и молчания присутствующих: какого внимания и молчания требует дом молитвы и Божественнаго учения? Когда в сей тихой ограде, на сем скромном возвышении, также как некогда в ограде храма Иерусалимскаго, как на горе Иудейской, как на корме корабля Петрова, Тот-же Иисус Христос, то же слово жизни и спасения, глаголет и нам ныне в Евангелии Своем и всегда Тот же Дух Божий дышет в слове Его: можно ли быть столько глубоку во внимании, столько безмолвну в молчании, сколько того требует величие слышимаго? О если бы возможно было, чтобы и кровь не ударяла в жилах, и дыхание не колебало воздуха, чтобы человек соделался весь ухом, и весь вниманием, дабы весь был проникнут светом слова Божия, весь объят силою Духа Божия! Когда на сей священной трапезе, также, как некогда в Сионской горнице вечери Господней, является тело Господне, за нас ломимое, и кровь Господня, за нас проливаемая, и повторяется то же самое, что на Голгофе всю тварь привело в ужас, и землю потрясло, и камни сокрушило, и на животворное око солнца навело смертный мрак: тогда что естественнее, как то, чтобы сердце наше сокрушалось умилением, чтобы устремленное к таинству око изчезало в oбщении страданий Христовых, чтобы сквозь все существо наше проходил тpeпeт благоговения? Но сколь высоко достоинство храма Божия, и сколь глубокаго требует от нас благоговения, столь же тяжким должно почитать преступлением неблагoгoвение во xpаме, и столь же важною всякую предосторожность против преступлений сего рода. По видимому мы можем похвалиться пред Kopинфскими xpиcтиaнами тем, что не ходим в Церковь Божию, чтобы в ней ясти и пити, подобно, как в простых домах. Да! безпорядок пораженный Апостольским обличением, изчез: но будем осторожны; осмотримся, не вкрались ли на место его другие подобные и еще гopшие безпорядки. Не случается ли и у нас, в Церквах Божиих, что пришедшие на Богослужение, забыв о Боге, Которому предстоят, и Который их видит, приветствуют друг друга, входят в разговоры о мирских делах, думают, что дело еще в порядке, когда говорят тихо; а иногда забываются до того, что нечистый шум празднословия как бы сражается с чистыми звуками священнаго чтения или пения? Что вы новые Коринфяне? «Еда домов не имате?» Неужели нет у вас домов, для ваших свиданий и приветствий, для ваших разговоров и споров? Не примечаем ли во храме Божием людей, которых невнимательный вид и непостоянные взоры обнаруживают разсеянную мысль и холодное сердце; которые вместо изображения на себе знамения креста делают какое-то судорожное движение, как будто для выражения того, что дух их отвращается от сего священнаго знамения; которые ходят с места на место и теснятся из любопытства, чтобы видеть, а не «стоять добре», как повелевает чин Церковный, чтобы внимательно и безмятежно молиться? Не должно ли сказать и к сим тоже, что сказал Апостол к неблагочинным Коринфянам: «или о Церкви Божией не радите?» Неужели вы думаете, что вместо внимания и благоговения позволительно в Церкви пустое любопытство и рассеянность, как будто на мирском зрелище? Менее иногда приметно, тем не менее всегда жестоко и бедственно, достоинство и Святость храма и Живущаго в нем оскорбляется тем, что люди, зараженные страстями и похотями, оскверненные делами беззаконными, входят во храм без сердечнаго раскаяния и без искренняго желания исправиться. «Или о Церкви Божией не радите?» Как не подумаете вы, что Бог, Который с благоволением приемлет в ней молитву чистаго или по крайней мере очищаемаго сердца, яко кадило благовонное, слышит также и тайный вопль грехов ваших, и неприметный для плотских человеков смрад ваших страстей и похотей негодующим духом от всечистаго Своего присутствия отревает? Как не позаботитесь вы о том, что Бог видит вас, входящих в священный чертог Сына Его, не облеченных в одеяние брачное, – не облеченных верою в Божественныя заслуги Христовы, и житием в добродетели христианския? Видит, – и кто знает, на долго ли еще отлагает решительный приговор Своего правосудия о извержении рабов неключимых во тьму кромешную. Благость Божия да сотворит, чтобы грозная притча сия ни на ком из нас, братия, не ознаменовалась печальною истиною: благости-же Божией да не соделается препятствием наше произвольное нерадение о укланении от зла и порока. Братия Святаго храма сего, порадевшие украсить Церковь Божию видимым благолепием! Довершайте ваше усердие, непрестанно радея о Церкви Божией, чтобы украшать оную вашим совершеннейшим, неоцененным и нетленным украшением, – чтобы украшать оную вашим благоговением, усердными молитвами, нелицемерным покаянием и верою, добрым и чистым житием, да и сами будем «Церкви Бога жива», и «Дух Божий живет в вас». Аминь.

165. Слово в день собора св. Архистратига Михаила

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)619 1842 год

Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати cпaceниe? (Евр. I. 14). В честь Собора безплотных небесных духов, собрался здесь ныне плотоносный, однако также духовный, Собор Церковный. Чудное, вере только возможное, сближение земнаго с небесным, видимаго с невидимым. Ангели на небеси, а мы на земли: однако мы празднуем для них, как-бы имея их с собою. Они невидимы для нас; без сомнения, и мы не всегда видимы для них, как не везде сущих и не всевидящих: однако мы празднуем для них так, как-бы они были пред нашими очами, как-бы мы были пред их очами. Ибо странно и безполезно было бы составлять для них праздник, обращать к ним слова хваления и молитвы, в том случае, если они сего не видят, не слышат и не знают. Итак настоящий праздник есть свидетель нам в том, что святая Церковь признает близкое общение наше, Христиане, с Ангелами. В каком же отношении находятся они к нам? В каком отношении мы к ним должны находиться? Главное и общее изображение отношения Ангелов к человекам находим в сих словах Апостола Павла: «не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение?» Апостол преподает в сих словах три достопримечательныя сведения: первое, что Ангелы суть «духи служебные», хотя по роду служения и называются иногда «властями» и «господствиями», а по благодати «сынами Божиими», и следственно достоинства их отнюдь не должно смешивать с верховным достоинством Иисуса Христа, Сына Божия по естеству, единосущнаго и сопрестольнаго Богу Отцу, истиннаго Бога и Господа Вседержителя; второе, что хотя Ангелы живут на небесах, однако «посылаются» Богом «в служение» и на землю: третие, что служение Ангелов особенным образом направляет Он в пользу тех из человеков, которых провидит, по вере и доброму, или покаянием исправляемому житию, способными «наследовать спасение» и вечное блаженство. Если же хотим и несколько подробнее узнать, каким образом Ангелы совершают свое служение в пользу хотящих наследовать спасение: сказует нам Святый Иоанн Дамаскин, научась от Святых Дионисия Ареопагита и Григория Богослова, что Ангелы «хранят части земли, народам и местам предстательствуют, яко же на сие от Создателя учинены суть, сущая наша управляют, и помогают нам, обаче всячески по Божественному хотению и повелению, яко вышше нас суще, и Богу присно предстояще» (Богосл. кн. 2. гл. 3). В откровении Св. Иоанна видим Ангела, «имеющаго область на огни» (Откр. XIV. 18), «Ангела воднаго» (Откр. XVI. 5), «четыре Ангелы стоящыя на четырех углех земли, держащыя четыре ветры земския» (Откр. VII. 1). Итак есть Ангелы, которым вверяется хранение и благоуправление некоторых частей и сил стихийнаго мира. И можно понять, как сие благопотребно. Ибо если долготерпением Божиим попускается и диаволу действовать на стиxии, как попущено ему возбудить в воздухе огнь, чтобы сжечь овец и пастырей Иова, и воздвигнуть бурю, чтобы обрушить храмину, и побить детей его: то кольми паче прилично и благопотребно, чтобы благие Ангелы имели власть над стихиями, дабы направлять их действие к сохранению и благу человеков, а неистовыя усилия губителя отражать и уничтожать. В видениях Пророка Даниила усматриваем небеснаго посланника, который извещает его о своем небесном (без сомнения молитвенном) подвиге за судьбу народа Еврейскаго, и присовокупляет: «и се Михаил, един от старейшин первых, прииде помощи мне», и далее: «и несть ни единаго помогающаго со мною о сих, но точию Михаил князь ваш» (Дан. X. 13, 21). Итак есть Ангелы хранители и небесные помощники народов и Царств. Наконец, – что всего ближе должно быть к каждому из нас, – есть Ангелы хранители каждаго человека, принадлежащаго к царству благодати Божией. Сие можем уразуметь из слов Самого Иисуса Христа: «блюдите, да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам, яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небесного» (Матф. XVIII. 10). Сила сего изречения состоит в том, что Господь, убеждая не пренебрегать детей, указует на пример Ангелов, которые, хотя «выну видят лице Отца небеснаго» в славе небесной, однако не почитают для себя низким пещись о малых чадах человеческих, и называться "их" Ангелами. Если же таким образом для малых детей, которых духовныя силы и способности еще не довольно раскрыты к самодеятельности, и которые потому менее, нежели возрастные, подвержены искушениям, не излишним признано сие устроение, чтобы они имели своих Ангелов: то тем паче надлежит заключить, что не исключены из сего устроения и возрастные, более искушаемые, следственно имеющие более нужды в духовной помощи, и, при высшем раскрытии сил духовных, более способные к духовным общениям. Православная Церковь так сильно убеждена в потребности сего Ангельскаго служения для каждаго из хотящих наследовати спасение, что каждый день несколько раз просит нам от Бога «Ангела мирна, верна наставника, хранителя душ и телес наших». Вникая в сию молитву Церкви, не только познаем, в каком отношении Ангелы находятся к нам (то есть, что они сокровенно, или открыто, наставляют нас, охраняют нашу душу, и наше тело), но частию научаемся и тому, в каком отношении мы к ним должны находиться. Услышав от Апостола, что Ангелы суть «служебные духи, посылаемые в служение за хотящих наследовати спасение», ты, может быть, слишком обезпечил бы себя, и воздремал бы в надежде на сих готовых охранителей. Потому Церковь часто посылает служителя молитвы возбуждать тебя, чтобы ты просил от Бога спасительнаго тебе посланника: «Ангела-хранителя у Господа воспросим!» Но какая нужда просить себе Ангела, скажешь, может быть, когда хранить человеков есть назначение всех Ангелов по непреложным судьбам Божиим? Какая нужда просить себе Ангела хранителя, когда он дается и младенцам, которые просить его себе даже и не умеют? – Вопросы несколько дерзновенные: Поелику одного повеления Церкви должно быть довольно для того, чтобы мы приносили молитву сего рода с уверенностию в ея потребности и пользе. Но я не уклоняюсь от дерзновения в вопросе, чтобы найти назидание в ответе. Итак ответствую. Ангел есть слуга Божий, а не твой: итак смеешь ли ты желать, чтобы он приходил к тебе как раб, небрегомый в своем служении, а не как посланник, честно сретаемый и приемлемый? А как пойдешь на встречу приходящему с небес, если не восходя умом и сердцем к небу, посредством молитвы? «Аз приидох в словесех твоих», говорит небесный посланник Даниилу Пророку (Дан. X. 12), – без сомнения, в словесех молитвы: молитвою своею Даниил проложил стезю, или поставил лествицу, по которой низшел к нему небесный посланник. Но если ты не пролагаешь такого пути Ангелу, если верный слуга Божий видит тебя обращающаго к Господу своему хребет, а не лице: то берегись; правда и святость его потребует, чтобы он сильнее возревновал за славу Господа своего, нежели за тебя; и не удивительно, если он вознегодует, удалится от тебя, и отымет от тебя свое крыло, готовое покрывать тебя. Если сего не хочешь: то будь прилежен и внимателен, и к молитве вообще, и в особенности к той, которою Церковь возбуждает тебя испрашивать от Бога помощь Ангела Хранителя. Младенцам Ангел хранитель дается и не просящим, по их немощи. Думаешь ли, что подобным образом надобно посылать его и к тебе, не просящему по лености? Душа младенца, крещением очищенная, произвольными грехами не оскверненная, своею невинностию, простотою, незлобием представляет некоторую содружность естеству Ангельскому, и потому не только не поставляет преград приближению Ангела хранителя, но, может быть, и привлекает его. Мы, возрастные, сохранили ль душу нашу в сем Ангело-содружном состоянии? Не отражаем ли мы от себя чистоту Ангельскую нашею греховностию? Ибо как пчелы удаляются оттуда, где распространяется смрад: так Ангелы удаляются оттуда, где распространяется грех. Удивительно ли жe, что нас так часто приглашают, как новой милости Божией просить себе Ангела хранителя, хотя мы получили его еще при купели крещения? Из сказаннаго теперь не трудно догадаться, что еще, кроме молитвы, нужно с нашей стороны в отношении к святым Ангелам: – именно, старание достигать содружности с ними посредством очищения себя от греха и стремления к святости жизни. «Кoe общение свету ко тме» (2Кор. VI. 14)? вопрошает Апостол, изрекая чрез сие закон духовных общений. Итак, кое общение Ангелу света с человеками тьмы греховной? Кое общение чистому духу с погрязающими добровольно в нечистотах плоти? Кое общение Ангелу доброму и святому с человеками, в которых добродетель подавляется страстями, которые святость почитают качеством, не для них назначенным? Уготовляй себя к общению с Ангелами молитвою, и по крайней мере искренним желанием очищения и освящения сердца и жизни: и будь уверен, что Господь «Ангелом Своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих» (Псал. 90:11), то есть, во всяких обстоятельствах жизни временной, а наипаче в пути спасения вечнаго. Аминь.

166. Слово по освящении Богородице-Рождественскаго храма, что в Столечниках

(Говорено ноября 29-го; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)

620

1842 год

И воста Иаков от сна своего, и рече: яко есть Господь на месте сем, аз же не ведех. И убояся, и рече: яко страшно место сие, несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная. (Быт. XXVIII. 16–17). В сих словах Праотца Иакова, и в приключении, которое заставило его сказать оныя, представляется один из самых древних примеров того, каким образом благодатное ощущение присутствия Божия, испытанное благочестивым человеком на некотором известном месте, пораждало мысль о святости того места и о Доме Божием, или о храме Божием. Да послужат нам оныя руководством к размышлению, полезному и благовременному по совершившемся ныне освящении храма сего. Иаков был в пути, один со странническим жезлом своим; – и там, где оставило его заходящее солнце, и застигла ночь, он лег спать, вместо постели, на земле, вместо возглавия, на камне, вместо покрова, под высоким шатром неба. Не было там не только ничего похожаго на дом Божий, но и никакого признака или принадлежности человеческаго жилища. Пробудился Иаков. Место все тоже; ничто не переменилось; ничего не прибавилось: но уже он находит там новое и великое; находит – присутствие Божие. «Есть Господь на месте сем». С удивлением, или с некоторою скорбию, признается он, что до сих пор не знал сего. «Аз же не ведех». Высокая нечаянность поражает его. «И убояся, и рече: яко страшно место сие». Нет, восклицает он; это совсем не то, что вчера; «несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная». И на сем месте, где мы стоим теперь, кто был вчера и смотрел только телесными глазами, тот видел только камень, дерево, металлы, краски, произведения земной природы, дела рук человеческих. Но теперь, кто пробужденным духом возстал, чтобы созерцать оком духовным, тот может и должен примечать, «яко есть Господь на месте сем»; должен знать и признавать, что сие есть «дом Божий, и сия врата небесная». Что ж за перемена там в очах Иакова? Что за перемена здесь в очах духовнаго человека? На месте, где провел ночь Иаков, открылось ему присутствие Божие, в сновидении. Увидел он лествицу, которая утверждена была на земле, и возвышалась до небес; Ангелы Божии восходили по ней и нисходили, подобно как земные служители по лестнице ходят в высокий дом господина своего; на верхнем конце ея стоял Сам Господь, и благословил Иакова и потомство его. Когда Иаков проснулся: чудесная лествица еще стояла в его памяти и воображении над головою его. Когда он вновь возводил мысленный взор до верхней степени сея лествицы: ему представлялась там дверь невидимаго небеснаго дома, из которой исшел и явился Царь небесный благословить раба Своего на земли. Таким образом Иаков спал, и проснулся у крыльца Дома Божия. После сего, и ясно, и очень естественно его восклицание: «несть сие, но Дом Божий». А здесь? – Не видели ль, не слышали ль вы, как и здесь, хотя и несовершенствами плоти обложенные, однако же «помилованные» служители Божии быти, то восходя – в молитве, то нисходя – в видимом земном служении, уготовляли место сие Царю небесному, и возвещали Ему готовность: «готов престол Твой»? (Пс.92:2) Как и здесь, ожидали Его присутствия, и призывали оное: «воскресни Господи в покой Твой»? (Пс.131:8) Как и здесь, не однократно повелевали вратам «взяти князи своя», то есть, открыться более и более в высоту, «да внидет» Всевышний «Царь славы, Господь силы» (Пс.23:7–10), с Своею невидимою славою, с сонмом небесных сил Своих? И что же наконец? Примечаете ли и вы здесь, что действительно пришел Царь славы, вошел Господь в покой Свой, седит Бог на престоле святем Своем? Видите ли духом и здесь духовную лествицу, которая соединяет землю с небом, создание с Создателем, человека с Богом, которой нижняя степень лежит на земле, дабы на ней могли стоять земные человеки; – которой посредствующия степени могут держать вас в духе над землею выше и выше, возводить ближе и ближе к небесам, и взаимно низводить небесныя силы в помощь вам; – на горнем месте которой стоит Сам Господь, и «речет мир на люди Своя, и на обращающия сердца к Нему»! (Пс.84:9) Познали ль вы здесь так верно, как верно знают то, что видят, – уведали ль вы присутствие Божие? Иаков, когда уведал присутствие Божие на известном месте, тотчас ознаменовал сие ведение видимым твердым памятником, освятил его возлиянием елея, присвоил тому месту навсегда имя Дома Божия, и неоднократно потом приходил туда совершать служение Богу, по установлениям своего времени. «И воста Иаков заутра и взя камень, его же положи тамо в возглавие себе, и постави его в столп, и возлия елей верху его. И прозва Иаков имя месту тому Дом Божий» (Быт.28:18–19). И после путешествия в Месопотамию, возвратясь оттуда, «постави Иаков столп на месте, иде же глагола с ним Бог, столп каменный, и пожре на нем жертву» (Быт.35:14). Таким образом видимый освященный памятник, и нареченное на нем имя дома Божия, свидетельствовали, что Иаков обрел здесь невидимое, но действительное присутствие Божие. Должно ли по сему примеру заключить, что и наполняемый теперь нами Дом Божий то же самое свидетельствует о тех, которые некогда воздвигли оный и освятили, и о тех, которые взяв почти только камень древний, облекли его новым благолепием, и новым помазанием, и освящением в чин дома Божия возстановить споспешествовали? – «Да будет, Господи!» Но – «яже глаголю, всем глаголю»: уведали ль вы действительно, «яко есть Господь на месте сем»? Или, как Иаков, получив ведение, с негодованием на себя признавался в своем прежнем неведении, так нам должно еще признаваться в нашем неведении настоящем: «aз же не ведех»? В самом деле, должно признаться, что познание присутствия Божия на некотором определенном месте затрудняется не только неведением чувственнаго человека, который не умеет сквозь чувственное проникать в духовное, чрез земное восходить к небесному, но и другим познанием человека мыслящаго, – познанием вездеприсутствия Божия. Как познать присутствие Божие на некотором месте, где Божество также невидимо, как и везде? Как познать присутствие Божие на месте определенном, когда никакое место не может заключить в себе Его присутствия, и никакоe место исключить из себя онаго не может? Само слово Божие иногда представляет присутствие Божие столь удаленным, что никому не можно достигнуть онаго. «Царь царствующих и Господь господствующих, Един имеяй безсмертие, и во свете живый неприступнем, Его же никто же видел есть от человек, ниже видети может» (1Тим. VI. 15–16). А иногда тоже слово Божие представляет присутствие Божие столь повсюду близким, что не можно быть вне онаго. «Камо пойду от Духа Твоего? И от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо ecu; Аще сниду во ад, тамо ecu. Аще возму криле мои рано, и вселюся в последних моря: и тамо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя» (Псал. CXXXVIII. 7–10). Присовокупим еще некоторыя указания присутствия Божия в слове Божием. Иногда указует оно присутствие Божие на небесах небес, и как-бы совсем устраняет от земли. «Нeбo небесе Господеви: землю же даде сыновом человеческим» (Пс.113:24). Но иногда Сам Бог низводит присутствие Свое на землю, и полагает оное навсегда во храме Своем. «Будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни» (3Цар. IX. 3). Наконец и еще меньшую и теснейшую обитель присутствию Божию, паче, может быть, вероятия многих, созидает слово Божие во внутренности человека. «Вы бо есте Церкви Бога жива, яко же рече Бог: яко вселюся в них» (2Кор. VI. 16). И так, Бог – в неприступном свете, Бог – во всем мире; Бог – на небесах; Бог – во храме; Бог – в человеке: – как же столь разные образы познания согласить в одном, самом с собою сообразном, ведении единаго присутствия Единаго Бога? Не трудно на сие ответствовать вообще, что как Бог во внутренних Своих свойствах, силах и действиях есть непостижим и безконечен; таков же Он есть и во внешних Своих откровениях и явлениях: и потому нимало не странно, а весьма естественно, что откровения единаго присутствия Его непостижимо различны, и явления Его безконечно разнообразны, потому и не могут быть обняты одним каким-либо частным образом познания, но во всех возможных образах познания одно необъятное Боговедение таинственно проявляют, и проявляя, оставляют таинственным. Но дабы неведущий не имел причины жаловаться, что ему неизвестное объясняют тем, что совсем недоведомо: испытаем, если можно, приблизить необъятное Боговедение к ограниченному познанию человеческому. Слово Божие, явление Божества в мире, именно, Сына Божия, Которому особенно принадлежит «исповедывать» (Иоан. I. 18), то есть, открывать, являть невидимое Божество, – изображает подобием благотворно возсиявающаго солнца: «возсияет вам», глаголет Бог у Пророка, «боящимся имене Моего, солнце правды, и исцеление в крилех его» (Мал. IV. 2). Подобно сему и в молитвах совершившагося ныне тайнодействия Бог прославляется, как «солнце истиннаго дня». Воспользуемся сим естественным подобием для некотораго созерцания истины сверхъестественной. Вы говорите: солнце на небе. Сие очевидно всякому. Но разсматривайте далее: что есть присутствие солнца? Присутствие вещи есть ея непосредственное отношение к другим, ея действование на другия вещи. Посему есть присутствие солнца повсюду, где оно действует своею силою света, теплоты, движения. И подлинно, когда ты, стоя на земли, видишь на небе светлый круг солнечный: тогда ты не можешь сказать, что солнце отсутствует; тогда и на земли есть для тебя присутствие солнца. Но и тогда, когда облака закрывают от тебя образ солнца, происходящий от него дневный свет не есть ли также действительное, хотя не столь явственное, присутствие солнца, которым и отличается день от ночи? И еще, когда таже солнечная сила, которая действует на всю подсолнечную вообще, особенным образом действует и оказывает свое действие в некоторой особенной вещи, например, во внутренности плода производит нежность, способность к питанию, вкус, зрелость: не есть ли и сие присутствие солнца в силе и действии? Дерзнем теперь, поколику возможно, возвести сие подобие к тому, что выше всякаго подобия. Как есть первоначальное и существенное присутствие солнца на небе, в светоносном круге онаго: так есть первоначальное и существенное присутствие Божества на небесах небес, в неприступном свете, в Его средоточной и всеобъемлющей вечности, для которой средоточие – везде, а окружия нет. Как солнце, не оставляя места своего на небе, деятельно присутствует во всей подсолнечной, поколику всюду светит, греет, движет: так Бог, живя в неприступном свете на небесах небес, тем не менее истинно и действительно присутствует во всем мире, и невидимом и видимом, Поелику «носит всяческая глаголом силы Своея» (Евр. I. 3). Как для находящихся на земли есть особенное присутствие солнца, когда они, сквозь чистый воздух, видят светоносный круг его, и примечают, как оно восходит, идет и заходит: так для очищенных от мглы плотския душ есть особенное присутствие Божие, которое является им в чудных образах Божественнаго света, пред очами духа их открывающихся, преходящих и паки сокрывающихся. Так Исаия «видел Господа, седяща на престоле высоце и превознесенне» (Иса. VI. 1); так Иезекииль видел, над четырьмя животными, и над огненными, одушевленными колесами, «на подобии престола подобие яко вид человечь» (Иезек. I. 26); так Иаков видел Господа на высоте лествицы в двери небес, и многие Святые многообразно. Впрочем, как и те, от которых образ солнца закрывается туманом или облаком, по обыкновенному дневному свету, и по другим действиям солнца, познают его присутствие: так и те души, от которых или нижняя мгла собственной плоти заграждает, или высшее облако неисповедимых судеб Божиих закрывает чрезвычайный свет чудесных откровений и явлений Божественных, могут однако же иметь довольно ясное познание и живое ощущение присутствия Божия, по некоторому, не столь определенному, не столь поразительному, но для ока неослепленнаго, действительному и ничем непомраченному свету Божества, непрестанно светящему в происхождении, возрастании, совершении, сохранении, управлении, возобновлении тварей, особенно в дивном для внимательных наблюдателей провидении о человеке. Далее, как есть некоторое внутреннее присутствие солнца в земном плоде, в который оно входит своею силою, и сообщает ему нежность, питательность, вкус, зрелость: подобным сему образом, – испытавший знает, а не испытавший для поощрения себя к опыту, может предварительно догадываться, что есть внутреннее присутствие Божие в человеке, котораго, по его свободному желанию, по его вере и любви, по молитве и преданности, Бог посещает Своею благодатною силою в сердце, внутренно умягчает, питает, услаждает, и действием духовнаго света и теплоты, – истины и любви, постепенно приводит к духовной зрелости, или совершенству. grozd Можно бы продолжать разносторонния применения взятаго нами уподобления: но лучше не простираться далеко на сем пути. Не все можно и должно изъяснять: многому должно только верить, потому что и можно только верить. Видимыя создания Божии, по слову Самого Создателя, представляют только «задняя» Его (Исх.33:23): лица же Его показать не могут. Свет сотворенных вещей есть не более, как тень Света несотвореннаго; а тень конечно не может быть так ясна, как свет. Имеют и твари свои таинства, которых действия не может не признать естествознание, встречаясь с оным в опыте, но которых истолковать оно не умеет. Можно ли же быть не довольну, если непостижимый Бог предлагает нам таинства, для которых пытливый разум тщетно изощряет свою проницательность? Не сего ли надлежало и ожидать от Непостижимаго Бога? – Если я укажу вам на зрелый грозд, и скажу, что в нем есть благословение солнца: вы должны мне поверить, потому что даже и по знамениям наружности можете приметить его зрелость, и можете в ней удостовериться вкушением, и при том знаете, что без солнца виноград не созреет: но тщетно стали бы вы требовать от меня изъяснения, или усиливались бы изъяснить сами себе, как солнце входит в ягоду, и малыя частицы земли, воды, воздуха, претворяет в кровь гроздову. Не испытуйте же таин Солнца духов, не требуйте отчета в действиях благодати Отца светов. Когда Евангелие и Церковь вводят вас в освященный храм, как в Дом Божий, приближают вас к его престолу, яко к престолу благодати, указуют вам на воду крещения или кропления, и сказуют, что есть над нею осенение Духа Божия; указуют на миро помазания, и образуют им печать дара Духа Святаго; указуют на тайнодействованные виды хлеба и вина, и возглашают: сие есть истиное Тело Господне, сия есть истинная Кровь Господня: веруйте не испытуя, приобщайтесь веруемому с любовию и преданностию; и вы обрящете в видимом невидимое, в чувственном духовное, в знамениях и видах истину и силу, в естественном свышеестественное, приближитесь к Божественному даже до «причастия, – как говорит Апостол, – Божественнаго естества» (2Петр. I. 4); «вкусите и увидите», только не оком тела, «яко благ Господь» (Пс.33:9), получите участие в «блаженстве невидевших и веровавших» (Ин.20:29). Таковыми различными, но между собою согласными, и единое спасительное и блаженное ведение составляющими образами познания, если не всеми, то некоторыми, уведали ль мы, братия, присутствие Божие, не словесно и мысленно только, но действительно и опытно? Кто истинно познал присутствие Божие во всем мире: тот над всем, происходящим в мире видит всемогущую, благую и праведную руку Божию: и потому на все, особенно важнейшия происшествия мира взирает с благоговейным вниманием; всякое благополучие в мире приемлет, как дар Божий, с благодарением; всякое бедствие в мире, как действие суда Божия, с покорностию, с терпением и упованием. Но если мы вообще к делам Божиим невнимательны, к благодеяниям Божиим неблагодарны, судам Божиим непокоривы; то не познали мы вседетельнаго присутствия Божия; «несть Бога пред очима нашима». Кто действительно познал присутствие Божие в человеке, и внутренно принял силу несозданнаго Солнца; в том непрестанно возрастает и созревает «плод духовный, любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердиe, вера, кротость, воздержание» (Гал. V. 22). Напротив того, если мы еще любим и делаем грубыя дела плоти, темныя дела диавола, дела невоздержания, корыстолюбия, гордости, жестокости, ненависти: то не познали еще мы благодатнаго присутствия Божия; не вкусили еще силы грядущаго века; чуждо еще для нас реченное от Господа: «царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. XVII. 21). Кто живо познал и ощутил невидимое присутствие Божие в видимом храме и его священных знамениях и таинствах: тот со Псалмопевцем «веселится о рекших ему»: «в дом Господень пойдем» (Псал. 121:1); тот, согласно с чувствованием другаго церковнаго Песнопевца, «стоя в храме славы Божией, на небеcи стояти мнит». Но если мы неохотно идем во храм, или даже удаляемся от него: то должно заключить одно из двух, или что мы совсем не знаем, «яко есть Господь на месте сем», или что мы рабы неверные, бегающие от дома Господа своего. Если мы стоим во храме неблагоговейно и без внимания; то видно не разумеем мы, «яко страшно местo сие»: а оно, если страшно и для благоговейных, как подобное сему страшно было для Иакова; то колико должно быть cтpaшнее для виновных в безстрашии! Если мы стоим здесь с помыслами не о Божественном, а о человеческом, и занимаемся друг другом, как будто в доме человеческом: то не явно ли, что мы забываем достоинство «Дoма Божия», и оскорбляем владычество Живущаго в нем? «Взыщите Господа, и утвердитеся; взыщите лица Его выну» (Пс. CIV. 4), дабы Он «исполнил вас радостию с лицем Своим» (Пс.20:7). Ищите присутствия Божия в мире – здравым и безстрастным разсуждением о делах Божиих; в сердце – верою, молитвою, чистотою, смирением; во хpaме – благоговением к святыне и таинствам, и глубоким вниманием Слову Божию. «Господи сил, с нами буди!» «Буди Господи, на месте сем»; и «мы неведущие» да познаем Твое присутствие святое и освящaющee. Аминь. «И воста Иаков от сна своего, и рече: Яко есть Господь на месте сем, аз же не ведех. И убояся, и рече: яко страшно место cиë несть сие, но дом Бoжий, и сия врата небесная» (Быт. XXVIII. 16–17). В сих словах праотца Иакова, и в приключении, которое заставило его сказать оныя, представляется один из самых древних примеров того, каким образом благодатное ощущение присутствия Божия, испытанное благочестивым человеком на некотором известном месте, порождало мысль о святости того места, и о доме Божием, или храме Божием. Да послужат нам оныя руководством к размышлению, полезному и благовременному по совершившемся ныне освящении Храма сего. Иаков был в пути, один со странническим жезлом своим; и там, где оставило его заходящее солнце, и застигла ночь, он лег спать, вместо постели на земле, вместо возглавия на камне, вместо покрова под высоким шатром неба. Не было там нетолько ничего похожаго на дом Божий, но и никакого признака или принадлежности человеческаго жилища. – Пробудился Иаков. Место все то же; ничто не переменилось; ничего не прибавилось: но уже он находит там новое и великое; находит – присутствие Божие. «Есть Господь на месте сем». С удивлением, или с некоторою cкорбию признается он, что до сих пор не знал сего. «Аз же не ведех». Высокая нечаянность поражает его. «И рече: яко страшно место сие». "И убояся". Нет, восклицает он; это совсем не то, что вчера; «несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная». И на сем месте, где мы стоим теперь, кто был вчера и смотрел только телесными глазами, тот видел только землю, камень, дерево, металлы, краски, произведения земной природы, дела рук человеческих. Но теперь кто пробужденным духом возстал, чтобы созерцать оком духовным, тот может, и должен примечать, «Яко есть Господь на месте семь»; должен знать и признавать, что сие есть «дом Божий, и сия врата небесная». Чтож за перемена там в очах Иакова? Что за перемена здесь в очах духовнаго человека? На месте, где провел ночь Иаков, открылось ему присутствие Божие в cновидении. Увидел он лествицу, которая утверждена была на земле, и возвышалась до небес; Ангелы Божии восходили по ней и нисходили, подобно как земные служители по высокой лестнице ходят в великолепный дом господина своего; на верхнем кoнце ея стоял Сам Господь, и благословил Иакова и потомство его. Когда Иаков проснулся: чудесная лествица еще стояла в его воображении над головою его. Когда он вновь возводил мысленный взор до верхней степени сея лествицы: ему представлялась там дверь невидимаго небеснаго дома, из которой изшел и явился Царь Hебесный благословить раба своего на земли. Таким образом Иаков спал и проснулся у крыльца дома Божия. После сего, сказанныя им слова, нами слышанныя, и ясны и естественны. А здесь? – Не видели ль, не слышали ль вы, как и здесь, хотя и не совершенствами плоти обложенные, обаче такожде помилованные служители Божии быти, то восходя в молитве, то нисходя в видимом земном служении, уготовляли место сие Царю Небесному, и возвещали Ему готовность: «готов престол Твой»? (Пс. 92:2) Как и здесь ожидали Его присутствия, и призывали оное: «воскресни Господи в покой Твой, Ты и кивот святыни Твоея»? (Пс. 131:8) Как и здесь, неоднократно повелевали вратам «взять князи своя», то есть открыться более и более в высоту, "да внидет" Великий и Всевышний «Царь славы, Господь сил» (Пс. 23:7–10), с Его невидимою славою, с сонмом небесных сил Его? И чтоже наконец? Примечаете ли и вы здесь, что действительно пришел Царь славы, вошел Господь в покой свой, седит Бог на престоле святем Своем? Видите ли духом и здесь духовную Лествицу, которая соединяет землю с Небом, создание с Создателем, человека с Богом? которой нижняя степень лежит на земле, дабы на ней могли стоять земные человеки; которой посредствующия степени могут держать вас в духе над землею выше и выше, возводить ближе и ближе к небесам, и взаимно низводить небесныя силы в помощь вам; на горнем месте которой стоит Сам Господь, и «речет мир на люди своя и на обращающия сердца к Нему»? (Пс. 84:9) Познали ль вы здесь так верно, как верно знают то, что видят, – и уведали ль вы присутствие Божие? Иаков, когда уведал присутствиe Бoжие на известном месте, тотчас ознаменовал сие ведение видимым твердым памятником, освятил его возлиянием елея, присвоил тому месту навсегда имя дома Божия, и неоднократно потом приходил совершать служение Богу, по установлениям своего времени. «И воста Иаков заутра, и взя камень, его же положи тамо в возглавие себе, и постави его в столп, и возлия елей верху его. И прозва Иаков имя месту тому дом Божий» (Быт. 28:18–19). И здесь, когда нашлись люди, которые возжелали воздвигнуть сей памятник благодатных Божеских явлений человекам и освятить его таинственным помазанием с тем, чтобы он всегда и назывался и был домом Божиим: не должно ли по сему знамению предположить знаменуемое, то есть, что нашлись люди, которых сердце уведало присутствиe Бога своего; не должно ли по крайней мере уповать, что как там за дар ведения от Бога воздано даром знамения от человека, так здесь за дар знамения от человека воздается дарованием спасительнаго ведения от великодаровитаго Бога? Бог упования да совершит сие упование; и да призрит с высоты невидимаго жилища Своего, дабы рабов Своих, благословляющих Его от земли, благословить «всяцем благословением,» наипаче же «духовным в небесных о Христе» (Еф.1:3). Но – «яже глаголю, всем глаголю»: уведали ль вы действительно: «яко есть Господь на месте сем»? Или как Иаков, получив ведениe, с негодованием на себя признавался во своем прежнем неведении, так нам должно еще признаваться в нашем неведении настоящем: «аз же не ведех». В самом деле должно признаться, что познание присутствия Божия на некотором определенном месте затрудняется не только неведением чувственнаго человека, который не умеет сквозь чувственное проникать в духовное, чрез земное восходить к небесному, но другим познанием человека мыслящаго, познанием вездеприсутствия Божия. Как познать присутствие Божие на некотором месте определенном, когда никакое место не может заключить в себе Его присутствия и никакое место исключить из себя онаго не может? Само слово Божие иногда представляет пpиcyтствиe Божие столь удаленным, что никому не можно достигнуть онаго. «Царь Царствующих и Господь Господствующих, Един имеяй безсмертие, и во свете живый неприступнем, Его же никто же видел есть от человек, ниже видети может» (1Тим. 6:15–16). А иногда тоже слово Бoжие представляет присутствиe Божие столь по всюду близким, что не можно быть вне онаго. «Камо пойду от Духа твоего? И от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо ecи: aщe сниду во ад, тамо ecu. Аще возьмуся на крылех зари» утренния «или вселюся в последних пределах моря» западнаго: «и тамо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя» (Пс.138:7–10). Присовокупим еще некоторыя указания присутствия Божия в слове Божием. Иногда указует оно присутствиe Божие нa небесах небес, и как бы совсем устраняет от земли. «Небо небесе Господеви: землю же даде сыновом человеческим» (Пс. 113:24). Но иногда Сам Бог низводит присутствие Свое на землю, и полагает оное на всегда во xpaме Своем. «Будут очи Мои ту и сердце Мое во вся дни» (3Цар. 9:3). Наконец и ещe меньшую и теснейшую обитель присутствию Божию, паче, может быть, вероятия многих, созидает слово Божие во внутренности человека. «Вы бо есте Церкви Бога жива, яко же рече Бог: яко вселюся в них, и похожду, и буду им Бог, и mии будут мне людие» (2Кор. 6:16). Итак – Бог в неприступнем свете, – Бог во всем мире; Бог на небесах; Бог во храме; Бог в человеке. Как же столь разные образы познания согласить в одном самом с собою сообразном, ведении единаго присутствия, Единаго Бога? Не трудно на сие ответствовать вообще, что как Бог во внутренних Своих свойствах, силах и действиях непостижим и безконечен; таков же Он есть и во внешних Своих откровениях и явлениях: и потому ни мало не странно, а весьма естественно, что откровения единаго присутствия Его безконечно разнообразны; потому и не могут быть объяты одним каким-либо частным образом познания, но во всех возможных образах познания необъятное Боговедение таинственно проявляют, и проявляя оставляют таинственным. Но дабы неведущий не имел причины, к мнимому оправданию своего неведения, или большему в нем зaкocнению, жаловаться, что ему неизвестное объясняют тем, что совсем неведомо: испытаем, если можно, приближить, необъятное Божественное ведение к ограниченному познанию человеческому. Слово Божие, явлениe Божества в мире, именно, Сына Божия, Которому особенно принадлежит «исповедание» (Иоан. I. 18), откровениe, явление Божества, изображает подобием благотворно возсиявающаго солнца: «возсияет вам», глаголет Бог у пророка, «боящимся имене Моего солнце правды, и исцеление в крилех его» (Мал. IV. 2). Воспользуемся сим естественным подобием для некотораго изъявления истины сверхъестественной. Вы говорите: солнце на небе. Сие очевидно всякому. Но разсматривайте далее: что есть присутствие солнца? Любомудрствующие говорят, что присутствие вещи есть ея действование на другия вещи. Посему есть присутствие coлнцa повсюду, где оно действует своею силою света, теплоты, движения. И подлинно, когда ты, стоя на земле, видишь на небе светлый круг солнечный: тогда ты не можешь сказать, что солнце отсутствует; тогда и на земли есть для тебя присутствиe солнца. Но и тогда, когда облака закрывают от тебя образ coлнцa, происходящий от него дневный свет, не есть ли также действительное присутствие солнца? И еще, когда та же солнечная сила, которая действует на всю подсолнечную вообще, особенным образом действует и оказывает свое действие в некоторой особенной вещи, напр., во внутренности плода производит нежность, способность к питанию, вкус, зрелость, а на его поверхности ознаменовывает свое действие яркою краскою и приятностию вида: не есть ли и сие действительное присутствие солнца в силе, действительное присутствие солнца в знамении? Дерзнем теперь, поколику возможно, вознести сие подобие к тому, что превыше всякаго подобия. Как есть первоначальное и существенное присутствие солнца на небе, во cветоносном круге онаго: так есть первоначальное и cyщественноe присутствие Божества на небесах небес, в неприступном cвете, в собственном, так сказать, круге вечности Его, впрочем, как счастливо изъяснился один учитель xpиcтиaнcкий, в таком круге, котораго средоточие везде, а opyжиe нигде. Как солнце, не оставляя места своего на нeбе, тем не менее присутствует во всей подсолнечной, поколику всюду светит, греет, движет: так Бог, живя в неприступном свете на небесах небес, тем не менее присутствует во всем мире, и не видимом, и видимом, Поелику «носит всяческая глаголом силы своея» (Евр. 1:3). Как для находящихся на земли есть особенное присутствие coлнцa, когдa они, сквозь чистый воздух, видят светоносный круг его и примечают, как оно восходит, идет и заходит: так для очищенных от мглы плотския душ есть особенное присутствие Божие, которое является им в чудных образах Божественнаго света, пред очами духа их открывающихся, преходящих и паки сокрывающихся: так Исаия «видел Господа седяща на престоле высоце и превознесенне» (Ис. 6:1), подобно Иeзекииль видел, над четырмя животными, и огненными одушевленными колесами, «на подобии престола пoдoбиe яко вид человечь» (Иез. 1:26). Так Иаков видел Господа на высоте лествицы в небесах, и многие святые многообразно. Впрочем, как и те, от которых образ солнца закрывается туманом или облаком, по обыкновенному дневному свету, и по другим действиям солнца, познают его присутствиë так и те души, от которых или нижняя мгла собственной плоти заграждает, или вышнее облако неисповедимых судеб Божиих закрывает чрезвычайный свет чудесных откровений и явлений Божественных, могуг однако же иметь довольно ясное познание и живое ощущение присутствия Божия, по некоторому не столь определенному, не столько поразительному, впрочем, для ока не coвcем ослепленнаго, действительному и ничем не помраченному свету Божества, непременнo светящему в происхождении, возрастании, совершении, сохранении, управлении, возoбновлении тварей, особенно в дивном для внимательных наблюдателей провидении о человеке? Далее, как есть некоторое внутреннее присутствие солнца в земном плоде, в который оно входит своею силою, и сообщает ему нежность, питательность, вкус, зрелость: подобным сему образом, – испытавший знает, а не испытавший, для поощрения себя к опыту, может предварительно догадываться, что есть внутреннее присутствие Божие в человеке, котораго, по его вере и любви, по молитве и преданности, Своею благодатною силою в сердце, внутренно умягчает, питает, услаждает, и действием духовнаго света и теплоты, истины и любви, постепенно приводит к духовной зрелости, или совершенству. Наконец, как присутствиe солнца ознаменовывает себя наружно в простом естественном знамении, когда, например, дает оно яблоку румяность, или колосу собственный солнечный цвет, и тем показывает, что солнечная сила совершила в сих плодах свое действие для приготовления их в приятную и здравую пищу: подобным неким образом присутствие Божие ознаменовывает себя в таинственных благодатных знамениях, которыя благодать Божия избирает, освящает, исполняет своею силою, даже в известном тайнодействии претворяет и пресуществляет в знаменуемое, дабы тогда, как видимый человек возбуждается, привлекается и очищается видимою святынею, человек невидимый обретал вожделенное невидимое, наслаждался духовным, питался Божественным, даже до «причастия, – как говорит Апостол, – Божественнаго естества» (2Пет. 1:4). Таковыми различными, но между собою согласными, и единое спасительное и блаженное ведение составляющими образами познания, если не всеми, то некоторыми, уведали ль мы, братия, присутствие Божие, не словесно и мысленно только, но действительно и опытно? Кто истинно познал присутствие Бoжие во всем мире: тот над всем происходящим в мире видит всемогущую, благую и праведную руку Божию: и потому на все, особенно великия происшествия мирa взирает с благоговейным вниманием; всякое благополучие в мире приемлет, как дар Божий, с благодарением; всякое бедствие в мире, как дейcтвиe суда Божия, с покорностию, с терпением и упованием. Если мы вообще к делам Божиим не внимательны, к благодеяниям Божиим не благодарны, судам Божиим непокоривы: то не познали мы вседетельнаго присутствия Божия: «несть Бога пред очима нашима». Кто действительно познал присутствие Божие в человеке, и внутренно принял силу несозданнаго солнца: в том непрестанно возрастает и созревает «плод духовный, любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, верa, кротость, воздержание» (Гал. 5:22). Напротив того, если мы еще любим и делаем грубыя дела плоти, темныя дела диавола, дела невоздержания, корыстолюбия, жестокости, гордости, ненависти: то не познали еще мы благодатнаго присутствия Божия, не вкусили еще силы грядущаго века; чуждо еще для нас реченное от Господа: «царствиe Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Кто живо познал и ощутил невидимое присутствие Божие в видимом хpaме и его священных знамениях: тот со псалмопевцем «веселится о рекших ему»: «в дом Господень пойдем» (Пс.121:1); тот, согласно с чувствованием другаго церковнаго песнопевца, «в храме стоя славы Божией на небеси стояти мнит». Но если мы не охотно идем во храм, или даже удаляемся от него: то должно заключить одно из двух, или что мы совсем не знаем, «яко есть Господь на месте сем», или что мы рабы непотребные, бегающие от дома Господа своего. Если мы стоим в храме не благоговейно и без внимания; то видно не разумеем мы, «яко страшно место сие»: а оно, если страшно и для благоговейных, как подобное сему страшно было для Иакова: то колико должно быть страшнее для виновных в безстрашии! Если мы нередко занимаемся здесь друг другом, как будто в доме человеческом: то не явно ли, что мы забываем и оскорбляем достоинство «дома Божия», а с оным и владычество живущаго в нем? «Взыщите Господа, и утвердитеся; взыщите лица Его выну» (Пс. 104:4), дабы Он «исполнил вас радостию с лицем Своим» (Пс. 20:7). Ищите присутствия Божия в мире здравым и безстрастным разсуждением о делах Божиих, в сердце чистотою и смирением, во храме молитвою, благоговением и ни чем не развлекаемым вниманием к слову Бoжию. «Господи сил, с нами буди!» «Буди Господи на месте сем; и мы не ведущие» да познаем Твое присутствие святое и освящающее. Аминь.

167. Речь к преосвященному Иосифу, Епископу Дмитровскому, по рукоположении его, в кафедральной церкви Святителя Алексия

(Говорена декабря 27; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1842 год

Священным призванием и совершившимся ныне освящением приобщенный к собору сосвященноначальствующих и наставляющих в Церкви, по Ея же уставу, ты стоишь на краткое время здесь еще, как священноначальствуемый и церковнонаставляемый. Без сомнения, и ты не желал бы утратить сии минуты, и я призван споспешествовать, чтобы оне для тебя не были утрачены. И без меня разумеешь, что совершилось ныне над тобою: но, по Апостольскому слову и примеру, и знаемое напомнить, «мне убо неленостно», тебе же "твердо" (Фил. III. 1). Исповедал ты ныне «доброе исповедание, пред многими свидетелями» (1Тим.6:12). Исповедал святые догматы Веры, священныя правила Церкви, обязанности новаго твоего служения, Бога Помощника служению верному, Бога Отмстителя служению неверному. Сим ты утешил и облагонадежил о себе Церковь, оправдал твое избрание, поставил себе две крепкия опоры: надежду на Бога Помощника в подкрепление подвигов служения вернаго и ревностнаго, страх Бога Отмстителя противу колеблемости служения небрежнаго, или невернаго. Среди высокой Трисвятой песни прияли мы тебя во Святилище, и, так сказать, во среду торжественнаго славословия Пресвятыя Троицы погрузили тайнодействие освящения твоего. Сим назнаменовано как то, что от славы Пресвятыя Троицы таинственно возсиявает свет благодати Святительския, так и то, что преимущественное назначение низпослания сея благодати есть служение таинству и славе Пресвятыя Троицы. Преклонил ты среди нас колена пред Престолом невидимо присутствующаго Великаго Архиерея, прошедшаго небеса, пред Которым преклоняется всякое колено небесных, земных и преисподних. Поминай сие, когда будешь стоять на возвышенном месте, и представлять высокий образ Его для Церкви: – поминай, что можешь быть возвышен в Церкви Христовой потолику, поколику еси коленопреклонный

621

раб Христов. Словеса Святаго Евангелия приосенили твою главу. Да владычествует в тебе над всякою мыслию Слово Христово, над всяким мудрованием человеческим – Божия премудрость. Сила Слова Христова преподана тебе, как «духовное оружие сильное Богом, на разорение твердем, да помышления низлагаешь, и всяко возношение взимающееся на разум Божий, и да пленяешь всяк разум в послушание Xpиcтoвo» (2Кор. X. 4–5). Что скажу о тайнодействии молитв и рукоположения сопастырей? Чин ли только это Церковный? Человеческое ли только служение? – Словом человеческим создать Строителя таин Божиих? Руками человеческими соделать дело Божие? Кто возмечтал бы сие? Кто на сие отверз бы несмысленно уста? Кто простер бы дерзновенно руку? Благословен Бог, дивный во Святых! «Дух Святый постави Епископы» (Деян.20:28) вначале: Он поставляет их и до скончания века. Он дышал на Апостолов силою Своею в подобии дыхания бурнаго: и еще дышет в движении таинственных словес на тайнодействующаго и тайнодействуемаго. Он почил на Апостолах в огненных языках, и на учениках Апостольских – в рукоположении Апостольском: Он почивает и ныне на избираемых Им и освящаемых в таинственном рукоположении от освященных прежде преемством того же Духовнаго

622

рукоположения. Так веруешь ты купно с нами: и потому, когда и ты вознесешь тайнодейственный глагол, когда и ты прострешь тайнодействующую руку; всею силою веры и божественнаго желания предавай себя в смиренное орудие Духу Божию: и будешь низводить благодать, и будешь размножать живыя порождения Духа Божия и сосуды благодати. Облачен ты в Святительския одежды и знамения. Да, это все знамения того, как должен ты со дня на день благолепнее и совершеннее облачаться в свойства и добродетели Верховнаго Святителя исповедания нашего, Иисуса Христа, в Его премудрость, в Его ревность по славе Божией, в Его чистоту, в Его смирение, в Его человеколюбие, как подобает тебе и образ Божественной любви Его, и крест Его терпения существеннее носить в сердце, нежели на сердце. После прочих, приими и знамение твоего более внешняго делания, – пастырский жезл. Да напоминает он тeбе и жезл Ааронов, прозябший с цветом и плодом, и жезл Моисеев, пресекший море. И твоего начальствования жезл да цветет и благоухает словом истины и благочестия, да изращает плоды дел благих, и да пресекает препоны, дабы открывать людем Божиим путь спасения. "Внимай себе и стаду» (Деян.20:28): и Господь да пасет тебя и пасомых на месте злачне, на воде покойне да питает нас! Наипаче молим, Боголюбезный Брат, творити молитвы о Благочестивейшем Самодержце нашем Николае Павловиче, благотворном Защитнике Святыя Церкви и Покровителе служащих Ей, и о всем Августейшем Доме Его, о мире и благосостоянии Святых Божиих Церквей и благоденствии Православной России, наконец и о тех, которые, по воле Божией, послужили твоему избранию и освящению.

168. Беседа о благодарности к Богу

(Напечатана в Хр. Чт. 1842 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 623 1842 год

Молим, не вотще благодать Божию прияти вам (2Кор. VI. 1). Апостол Павел, указав Коринфским ученикам своим на величайшее из благодеяний Божиих человеческому роду – на избавление от области греха чрез нисхождение в оную Единороднаго Сына Божия, дабы злотворную и смертоносную силу греха разрушить всепроницающею и всепобеждающею животворною и благотворною силою Божиею: «неведевшаго бо греха по нас грех», то есть, жертву за грех, "сотвори" Богь Отец, «да мы будем правда Божия о Нем» (2Кор. 5:21); – указав, говорю, на сие величайшее из благодеяний Божиих, святый Апостол тотчас присовокупляет увещание, которому, по любви к увещаваемым и по сильному желанию, чтобы оное было принято, дает вид просьбы: «молим, не вотще благодать Божию прияти вам». Указанной Апостолом благодати Божией не все ли мы участники, братия -Христиане? Посему долг имеем и мы повторить вам слово Апостольское: «молим, не вотще благодать Божию nрияти вам». Просим вас, чтобы благодеяния, которыя получили и получаете вы от Бога, получаемы были не напрасно. Окажите себя верными Его благодати, достойными Его благодеяний. Изъяснимся о сем несколько подробнее. Человек живет непрерывными благодеяниями Божиими: он весь составлен из даров и благодеяний Божиих; он погружен в благодеяниях Божиих, как в бездне. Бытие и жизнь человека, в своем начале, есть свободное даяние Творца, – дар, котораго никто не мог у Него вынудить, никто не имел права истребовать; следственно и продолжение бытия и жизни есть непрерывное продолжение тогоже даяния Божия. Жизнь временная есть ежеминутное благодеяние Божие. Безсмертие человека есть безсмертное, безконечное благодеяние Божие. Разберем состав наш. Душа, основание жизни, есть дыхание Бога Творца. Тело, жилище и орудие души – дело рук Божиих. Ум, без котораго не существовали бы для тебя ни истина, ни мудрость, сердце, без котораго не было бы для тебя ни блага, ни блаженства, чувства, без которых вселенная, тебя окружающая, была бы для тебя закрыта и недоступна, – все сие не так же ли Божие дело, Божии дары тебе – ничтожеству? Точно, ты весь составлен из даров и благодеяний Божиих. Осмотримся во вселенной. Кто положил под нами землю, которая нас держит над бездною, дает нам жилище, одежду, пищу? Кто пролил на земле воду, которая нас поит и омывает? Кто засветил в небесах светила, которыя дают нам возможность видеть вселенную с ея чудесами, которыя из мертвой земли вызывают для нас жизнь, красоту, благоухание, сладость, пищу, лекарство, и которыя нашу собственную земную жизнь питают тонкою, но не менее земной существенною пищею? Чей это воздух, которым мы дышем? Кто учредил нам день, который возбуждает нас к деятельности, и ночь, которая благоприятствует нашему покою? Кто дал злаку благодетельный для нас закон, – сверх немногаго числа семян, нужнаго для продолжения рода, производить преизбыточествующее множество, на хлеб нам? Кто заповедал древу, сверх нужнаго ему семеннаго зерна, приносить плод, нам, а не ему надобный? Кто велел гордому коню смиряться под нашею тяжестию, и смиренной овце, даже малому червю – прясть из своего тела нашу одежду? Кто, на случай скупости солнца, приготовил нам сокровища света и огня в кремне и стали, в дереве и масле? Не все ли сие и прочее неисчислимое – Божие устроение, Божия собственность, и, когда предоставлено в пользу нашу, Божие нам благодеяние? Точно, мы погружены в благодеяниях Божиих, как в бездне. Может быть, невнимательный к благодеяниям Божиим скажет: я пользуюсь тем, что в моей и в окружающей меня природе, посредством собственных моих усилий, либо при содействии других людей, обработал, изыскал, произвел, приобрел. Таковому ответствуем с Апостолом: «ни насаждаяй есть что, ни напаяяй, но возращаяй Бог» (1Кор. III. 7). Сие обличение ничтожности человеческих действий, в сравнении с благотворным содействием Божиим, столькоже справедливо буквально, в oтношении к обработыванию видимой природы, сколько иносказательно – в отношении к образованию духовнаго естества в человеке. Ты провел грубую борозду, или вырыл яму, бросил зерно или посадил корень и, может быть, еще брызнул водою, если это в небольшом саду. Какия ограниченныя, мертвыя, ничтожныя дела! Но что делает между тем небесный Земледелец? В зерне или корне Он уже приготовил неприметно, и тем более удивительно, все будущее растение и весь плод, котораго ты алчешь; в земле, в которую ты бросаешь семя, как в могилу, Он также приготовил для него матернюю утробу; далее Он повелевает солнцу своему, сквозь темныя и холодныя глыбы, пробиваться светом и теплотою, и извлекать из погребеннаго семени росток, из ростка стебель, из стебля цвет и плод; для споспешествования сему Он опять посылает поочередно теплоту и холод, влажность и сухость, дожди и росы, ветры и тишину; и конечно не насаждающий и напояющий человек, но возращающий Бог, из однех и тех же – земли, воды, воздуха, света, производит в пшеничном колосе хлеб, а в виноградной ягоде – вино. Мы примечаем наши ничтожныя дела потому самому, что они ограниченны и малы, потому что начинаем их и оканчиваем, усиливаемся для них и устаем от них; и напротив не примечаем иногда благодеяний Божиих по тому самому, что они велики, потому что готовы без усилий, повсемственны, всегдашни. Надобно иногда временное и местное отъятие благотворной руки Божией, чтобы люди справедливее оценяли благодеяние Божие, которым долго без внимания пользовались. Голод изъясняет Божие благодеяние хлеба, тлетворное поветрие – благодеяние воздуха, засуха – благодеяние дождя, безведрие – благодеяние солнца, которое не дорого потому, что всеблагий

624

Бог каждый день сияет им на злыя и благия. При разсмотрении человеческих обществ, мысль о благодеющей руке Божией застеняется не редко мыслию о свободной воле человеческой. Но Бог, благодетельный Творец мира и человека, может ли не быть также благодетельным Творцем общества человеческаго? Ибо независимое от Него и неуправляемое Им общество человеческое препятствовало бы Ему исполнять благодетельныя намерения о мире и человеке, ограничивало бы Бога, что противоречит коренному понятию о Божестве. Никто, признающий Бога Творца и Промыслителя, не станет спорить, что общество пчел или муравьев есть устроение Божие в природе, потому что никакие избранные члены улья не составляли для него постановления общественнаго, и никакой философ муравейника не вымышлял басни общественнаго договора. Чтож? Общество человеков менее ли достойно быть устроением премудраго Бога и всегдашним предметом Его благодетельнаго управления? Существует над человеками человеческое правление, – и сие нимало не противоречит тому, что каждый из них имеет, по естеству, свободную волю; равным образом существование сей свободы нимало не противоречит существованию верховнаго правления Божия и над родом человеческим

625

, и над семейством, и над государством. Сие правление Божие не бездейственно от того, что невидимо, и средствами достигать своих целей оно, без сомнения, богатее всякаго правления человеческаго. Как же скоро верим, что мы и в общественном, также как в естественном состоянии находимся под всеблагим и премудрым управлением Божиим: то все доброе и благотворное в общежитии – добрые родители, благоразумные воспитатели, просвещенные наставники, правдивые судии, попечительные начальники, а наипаче мудрый и благодетельный Государь и его благословенные успехи в благих для государства намерениях, победа над врагом, уничтожение крамол, достижение, сохранение, утверждение мира, возвышение или ограждение общественнаго внутренняго благоустройства, – все сие умножает никогда нескончаемый счет даров и благодеяний Царя царствующих, Господа господствующих, Отца, «из Негоже всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Еф. III. 15). «Милости Твоя, Господи, во век воспою» (Псал. 88:2), взывает Псалмопевец, и воспевает «завет» Божий Давиду, как Царю и родоначальнику, благотворный для царства и народа, и молит о возобновлении сих «древних милостей» Господних. Если кто думает при сем, что это было у Иудеев; то я говорю с Апостолом: «или Иудеев Бог токмо, а не и языков? ей, и языков» (Рим. III. 29). Не ужели Бог есть Бог царственно благодетельный только для Иудеев? право, и для Христиан; право, и для Россиян. Сколь впрочем ни многи и велики благодеяния Божии человеку в жизни естественной и гражданственной, но преимущественно велики, важны, неисчислимы, неописанны благодеяния Божии, относящияся к жизни человека духовной и вечной. Первые два рода благодеяний можно почесть только предуготовительными и споспешествовательными для последняго. Там даруется ничтожеству бытие и бытию благоустройство; здесь подается грешнику непорочность, осужденному – прощение, духовно-умершему – жизнь, погибшему – спасение и блаженство. Там сотворенное уготовляется и употребляется в пользу сотвореннаго; здесь Творец Сам приходит на помощь твари, служит ей, предает ей Самого Себя; Сын Божий не пощадевается, но за нас всех предается; плоть и кровь Богочеловека предлагается, как пища и питие, как врачевство, как источник жизни: сердце Божие отверзается; любы Божия изливается в сердца наши; Дух Святый подается; обители многи на небесах земнородным отверзаются, и в сердце человека обитель Божия сотворяется. Кто понимает, что душа человеческая может истинно жить только Богом, подобно как тело живет душею, но что Бог не может жить в душе нечистой; кто имеет довольно самопознания, чтобы примечать, как несчастно и как почти неизбежно обман змия и прельщение Евы повторяются в нас гордостию разума и похотию плоти; как всякое неправедное дело, даже всякое нечистое желание и лукавый помысл изгоняют душу из рая мирной совести; как, наконец, недостаточны одне собственныя усилия, чтобы возникнуть из ада совести раздраженной: тот может несколько понимать, как велико благодеяние благодатнаго искупления, очищения и прощения, как дивно также благодеяние сохранения человека в состоянии благодатном. Что же касается до высших даров благодати: просвещения, освящения, соединения с Богом, о сем и познавший прочия благодеяния Божии так мало может сказать, как видевший только мелкую милостыню, подаваемую нищим на крыльце, не может сказать о том, какие щедрые, драгоценные, сладкие дары во внутренности чертогов раздает Царь своим приближенным, домувладыка – друзьям своим, исполненный любви отец – своим присным чадам. Останавливаюсь в изложении благодеяний Божиих не потому, чтобы уже довольно сказал, но потому, что никогда нельзя сказать довольно. Останавливаюсь и слушаю, что мне ответствует ваша совесть, что говорит ваше сердце? Есть ли какое особенное отношение человека к Богу Благодетелю? Требуется ли какое соответствие благодеяниям Его. Или совсем никакого нет и не нужно? Не думаю, чтобы кто решился сказать сие последнее. И если бы нашелся таковый: то я усомнился бы, сердце ли у него в груди, а не твердый ли и холодный камень, либо какая-нибудь губа, жадно пьющая чужую влагу, без жажды, без вкуса и без насыщения; и разум ли у него в голове, или нечто худшее скотскаго инстинкта, потому что «пoзнa вол стяжавшаго его, и осел ясли господина своего» (Иса. I. 3); безсловесныя познают человека по благодеяниям, и оказывают им соответствие. Но если должно быть соответствие благодеяниям Божиим со стороны человека: то в чем оно состоять может? Заслуга, просьба, благодарность: вот три возможныя соответствия благодеяниям. Заслуга возможна между человеками, из которых один имеет нужду в услугах другаго, а другой может усердно представить первому свои услуги: но самодовольный Бог ни в чем не имеет нужды, и человек не имеет ничего представить Богу, что не было бы от Бога же полученным благодеянием; следственно здесь нет места заслуге. Просить от Бога благодеяний можно, и хорошо, если человек сие делает с доверенностию и со смирением. Но большая часть благодеяний Божиих бывает прежде нашего прошения, лучше нашего прошения и выше нашего понятия: нельзя просить того, что уже сделано, нельзя просить того, чего нет и в мысли. Посему остается самым употребительным способом соответствия благодеяниям Божиим – благодарность, истинная, как истинны благодеяния Божии, деятельная, как деятельно благотворит нам Бог. И посему «молим, не вотще благодать Божию прияти вам». Окажите себя верными благодати Божией в сердце, достойными благодати Его

626

на самом деле. Сотворил ли с тобою Господь знамение во благо избавлением от беды или опасности: памятуй бывшее, положись на Господа в будущем, употребляй во благо настоящее. Простирает ли тебе Бог благодеющую руку в земных благах: простри благодарную твою руку на помощь нуждающемуся ближнему. Является ли над нами благодеющий промысл Божий в добром Государе, в правлении, споспешествующем тихому и безмолвному житию: вознесем нашу благодарность к Царю царствующих в радостных славословиях и в усердной молитве за помазанника Его, и явим плоды благодарности в ревностном исполнении всякой верноподданнической обязанности. Обретаешь ли ты в сердце твоем дар благодати Божией, – прощение грехов, мир совести, радость спасения: благодари Бога твердою и непрестанно возобновляемою решимостию, убегать от грехов, глубоким внутренним вниманием к сохранению мира совести, скромным, но не леностным споспешествованием спасению ближних. Почтил ли кого небесный Подвигоположник отличием креста, подвигами искушения, скорби, страданий: да помышляет и сей, что и наказание от всеблагаго Отца есть благодеяние, и даже избранный дар «на пользу, да причастимся святыни Его» (Евр. XII. 10), и потому да учится нетолько не роптать, не малодушествовать, не сетовать, но и благословлять имя Господне с Иовом, или благодарственно взывать с Псалмопевцем: «благо мне, яко смирил мя ecи, да научуся оправданием Твоим» (Псал. CXVIII. 71). О всем благодарите: «сия бо есть воля Божия о Христе Иисусе в вас» (1Сол. 5:18). Аминь.

169. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено марта 25 в Чудове мон.; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1842 год

«Рече Мариамь: се раба Господня, буди мне по глаголу твоему» (Лук. I. 38). Вот слова земныя, но которыя, подобно небесным, чище искушеннаго сребра, вожделеннее злата, ценнее драгоценных камней. Вот сокровище, котораго пять тысяч лет небеса искали на земле, и которое открыть послан был один из ближайших предстоятелей небеснаго Престола! Подлинно, Архангел Гавриил не только принес Деве Марии слово Божественнаго благовещения

627

, но и взыскал услышать от Нея слово соответствия. Когда он произнес только слово приветствия: «радуйся благодатная: Господь с тобою, благословенна ты в женах» (Лк. 1:28): благовещение о Спасителе мира почти уже совершилось; потому что сим ознаменована и указана Матерь Господня. Но как Дева смутилась и, размышляя, молчала: то Архангел продолжил и усилил слово благовещения: «родиши Сына; – Сей будет велий, и Сын Вышняго наречется; – Царcтвию Его не будет конца» (Лк. 1:31–33). Теперь благовещение со стороны Архангела решительно совершилось: но еще он не почитает дела своего посольства конченным, потому что не то, котораго ждет, слышит слово: «како будет сие, идеже мужа не знаю». – Наконец он разрешает вопрос: «Дух Святый найдет на тя», – и получает взыскуемый ответ: «се раба Господня: буди мне по глаголу твоему». И вот искомое сокровище открыто. Радостным благовещением от неба приобретено благовещение от земли небу, взаимно вожделенное. Небесное посольство совершенно достигло своей цели. «И отъиде от нея Ангел» (Лк. 1:34–38). Чтож это значит? – что значит, что воплощение Сына Божия предваряется небесным благовещением, и что сие благовещение не только изрекается вседержавною волею

628

Господа, но и взыскует соизволения рабы Его? Разве Вседержитель не властен действовать, не предваряя и не ожидая соизволения? Для чего так нужны небу сии земныя слова: «се раба Господня: буди мне по глаголу твоему»? – Нужно сие было и для достоинства Матери Господней, и для самаго дела воплощения Бога Слова. Никто не станет сомневаться в том, что, для избрания быть Материю Господнею, требовалось в избираемой высочайшее, возможное на земли, достоинство. Но в чем состоять может достоинство существа разумнаго и свободнаго, если не в чистых и возвышенных воззрениях ума и движениях свободной воли? – Надлежало дать им место, чтобы основалось, утвердилось и, к утешению и назиданию нашему, явилось в Деве Марии достоинство Матери Господней. Ея смущение от высокаго Архангелова приветствия было движение души глубоко смиренной. Удержание сего смущения в молчаливом размышлении знаменовало мудрость, твердость и спокойное величие духа. В вопросе: «како будет сие, идеже мужа не знаю?» – проявлялась неизменная любовь к чистоте девства. Наконец в решительном изречении: «се раба Господня, буди мне по глаголу твоему», – изрекло себя послушание веры. Если, как учит Апостол, «верою вселяется в сердца Xpистос» (Еф. 3:17), уже приближившийся к человечеству и приобщившийся онаго воплощением: то колико превосходнейшая и крепчайшая вера потребна была Деве Марии, дабы первоначально воплощением вселился в Нее Сын Божий, так еще не близкий к человечеству, и по недоступной ни для какой твари высоте Своего Божества, и по причине средостения, которое грех поставил между Божеством и человечеством! И обрелась в Ней такая вера, и соделала для Нея возможным чистое и совершенное послушание, – призванию непостижимому послушание без сомнения, призванию безмерно-высокому

629

послушание без превозношения. И сие послушание преклонило душу Ея под осенение Духа Святаго, соединило волю Ея с волею Божиею, отверзло сердце Ея для входа силы Вышняго; и Вечный Свет пришел и засветил в Ней жизнь, новую не только для земли, но и для неба, небесную в земной, вечную во временной, Божескую в человеческой, всеоживляющую в умирающей. «И слово плоть бысть, и вселися в ны» (Ин. 1:14). «Дивна дела Твоя, Господи! Дивны Твоя тайны, Богородице!» Кто слышит Твой тихий глагол в Твоей затворенной молитвенной храмине? Кто провидит, какия огромныя дела ведет за собою Твое малое слово? Мир ощущает ли сию минуту, в которую делается перелом всецелой судьбы его, в которую изменяются отношения между землею и небом? Знает ли мечтающий о всемирном владычестве Рим, что в одной из дальних областей его, некая дщерь царей, называющая себя «рабою Господнею», изрекла приговор, который готовит миру новаго, лучшаго, высочайшаго Владыку, а Риму разрушение гордаго и своенравнаго владычества? Гадают ли славныя прорицалища языческих народов, что из уст безвестной Девы излетело прорицание, которое заставит их умолкнуть, низринет кумиры и кумирницы, прекратит кровавыя жертвы, уничтожит кровожадных жрецов? Домышляются ли мудрецы мира, что на глас Евреянки сходит с неба неведомая дотоле

630

Премудрость, Которая обуит премудрость премудрых, и разум разумных отвергнет, но младенцам откроет тайны, для мудрецов непостижимыя? – Что я говорю? – Иерусалим и колена Израилевы, которыя от дальних предков знают и хранят обетование Божие о великом Избавителе и Умиротворителе, и «безпрестани день и нощь служаще надеются доити» (Деян. XXVI. 7) до исполнения, – дослужились ли они до познания, что, пройдя обширную область обетования, в сей день или в сию нощь, внезапно приближились они к пределу исполнения, и что предел сей поставлен в Назарете? Книжники, которые столько раз читали в книге Исаии: «се дева во чреве зачнет, и родит Сына, и наречеши имя Ему Еммануил» (Ис.7:14), и едва ли не столько же раз недоумевали

631

о сем, – думают ли они, что провиденная Пророком Дева, и уразумела уже сие пророчество, и готовится исполнить оное? Знает ли хотя праведный Иосиф, уже не совсем чуждый тайнам Приснодевы, как обручивший Ее себе с тем, чтобы Ей пребыть девою, – знает ли, что в след за сим Она обручается Духу Святому, чтобы соделаться Материю Господа? В целом мире никому, кроме Единыя, не ведомо благовещение Архангелово, когда оно совершается: а оно долженствует огласить весь мир, когда совершится. И услышав рано простыя, по-видимому, слова благовещения Мариина: «се раба Господня: буди мне по глаголу твоему», – кто исчерпал бы весь их разум, ощутил бы всю их силу? А их разум сливается с бездною разума Божия, и объемлет время и вечность; их сила сопрягается с силою Вышняго, и преобразит землю, и наполнит небо. – Смиритесь, пытливые изследователи! Чудитесь и радуйтесь, смиренные созерцатели! Брось, кичливый разум, ломкия оружия своевольнаго мудрования, и возлюби свободный плен веры! Ты же, благомысленно ищущая своего спасения душа, вразуми себя словом и примером Преблагословенныя Девы, как высоко возводит, как многое совершает, как совершенно благоугождает Богу скромная и неблистательная, по видимому, добродетель, – послушание веры. «Послушание», по имени своему, есть «последование» тому, что «слышим», как наставление, или как повеление. Но в высшем, существенном, духовном значении, под именем послушания разумеется последование воли человеческой, как сотворенной и зависимой, воле Божией, как творческой и вседержавной. Из сего понятия тотчас открывается обязанность, польза и важность послушания. Твари ли возставать против Творца? Рабу ли земному воздвигать мятеж против Небеснаго Владыки? Не совсем омраченный разум, не совсем ожесточенное сердце, общими силами, отражают сию нелепую несообразность. Разум и сердце согласно изрекают обязанность послушания воли человеческой воле Божией. Воля Божия не погрешительна. Следственно послушание воле Божией должно предохранить или избавить человека от погрешностей и заблуждений. Воля Божия всеблага. Следственно послушание воле Божией должно вести человека ко всякому благу. Тварь без Творца есть ничто. Силою только Творца она есть нечто. Что же будет значить воля человека, если она не прилепится к воле Божией послушанием, если отторгнется от нея непослушанием? Некогда первый человек блаженствовал: почему? – Потому что последовал всеблагой воле Божией. Он пал с высоты своего блаженства: каким образом? – Его воля отпала от воли Божией, и впала в чувственныя пожелания. Преслушание, грех, смерть: это звенья одной цепи; взявшийся за первое звено влечет сам к себе последнее, – и, о если бы всегда не более, как только сам к себе! Напротив, «ослушанием единаго человека грешни Быша мнози» (Рим. V. 19). «Единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде» (Рим. 5:12). Надобно ли врачевать от всеобщей

632

смертоносной болезни бедное человечество? – Можно догадаться, что весьма нужный врачебный прием должно составлять то качество, утрата котораго была началом болезни, то есть послушание. С сим точно врачевством и пришел на землю Небесный Врач. Смотрите, как Он, будучи Сам безболезнен, в Самом Себе приготовляет врачевство для больнаго рода человеческаго, и как врачует его, – именно послушанием. «Смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя» (Фил. II. 8). «Послушанием Единаго праведни будут мнози» (Рим. V. 19). «Аще и Сын бяше, обаче навыче от сих, яже пострада, послушанию, и совершився бысть всем послушающим Его виновен спасения вечнаго» (Евр. V. 8–9). Есть послушание любви, послушание страха, послушание веры. В начале человек жил, как сладкою пищею, послушанием любви к Богу всеблагому и всесовершенному. Но после того, как сию блаженную жизнь отравил он вкушением запрещеннаго, ему нужно, как врачевство, иногда не без горечи, употреблять послушание страха пред Богом, праведным Судиею, и потом послушание веры в Бога и Христа, Помилователя, Исцелителя и Спасителя, дабы наконец, по мере исцеления, вновь питаться сладкою и безсмертною пищею, – послушанием любви. Так от послушания зависит духовная жизнь человека и Христианина; почему слово Апостольское и нарицает Христиан «чадами послушания» (1Петр. I. 14). Если бы мысль питаться и жить послушанием показалась кому только представлением воображения, изысканным и преувеличенным, а не представлением ума, почерпнутым из существа дела: таковый пусть вспомнит изречение непогрешительнаго Учителя, в слове Котораго нельзя предполагать изысканности

633

или преувеличения. «Аз есмь лоза, вы же рождие; и иже будет во Мне и Аз в нем, той сотворит плод мног: яко без Мене не можете творити ничесоже» (Иоан. XV. 5). Как это сделать, чтобы человек был во Христе, и Христос в человеке, чтобы человек соединился со Христом, подобно как с виноградною лозою ветвь ея? – Не иначе можно, как послушанием веры, свободною преданностию сердца и безмолвно покорной

634

воли человека вседействующей воле Христовой. Таким oбрaзoм послушание веры действительно вводит в человека силу и жизнь Христову, почему и деятельность такого человека нередко бывает далеко возвышеннее

635

и могущественнее обыкновенной, свойственной человеку, деятельности. Неразумевающий, или ищущий отговорки может сказать: как можно даже «жить», то есть, непрестанно заниматься послушанием воле Божией? Не ужели не оставить места своей воле, которая от природы есть, и которой уничтожить не можно? И можно ли в каждую минуту знать волю Божию? Счастливы избранные, к которым для сего Бог посылал Своих вестников; но и для избранных такие случаи были редки. – Кто говорит таким образом, тот доказывает не то, что дело совершеннаго послушания не удобно, а то, что не упражняющийся в деле, не знает, как оно делается. Если искренно желаешь знать волю Божию: есть и для тебя Ангел, который близок и готов. Это твоя совесть. Внимай совести твоей; не заглушай тонкаго гласа ея шумом страстей твоих: и будет открываться тебе воля Божия; и будешь на пути послушания. Есть и более удостоверительное, и более полное возвещение воли Божией, которое можешь читать в священных книгах, слышать в церкви, видеть в примерах Святых. Внимай сему; и воля Божия более уяснится тебе; и послушание сделается более удобным и верным. Все в мире происходит под управлением Провидения Божия, и следственно все по воле Божией, поколику не по воле

636

человеческой. Итак во всем, что тебя постигает, можешь познавать

637

волю Божию. Приходит благополучие, и благовествует тебе волю Божию, чтобы ты благодарил Бога. Приходит бедствие, и возвещает тебе волю Божию, чтобы ты терпел. И послушание может являться не только в том, чтобы действовать по воле Божией, но и в том, если не действуешь против воли Божией, и наипаче, если безропотно страждешь по воле Божией. Умей вестнику высшаго жребия сказать смиренно: «буди мне по глаголу твоему». Но учись также и при виде креста сказать великодушно: «не якоже аз хощу, но якоже Ты» (Мф.26:39), Отче небесный! Впрочем, хотя истина и добродетель доступны всем: однако никак не излишни, а часто необходимы особые учители, по роду знания, особые руководители, по роду подвигов. Так и для успеха в духовном послушании, поколику можешь, поколику внутренно чувствуешь особенную нужду, избери себе особеннаго наставника, сведущаго и опытнаго в сей науке, благословеннаго на сие служение, котораго слово сильно жизнию, светло молитвою, охранено от заблуждения смирением. Покори ему свою волю ради Бога: и воля Бога небеснаго сойдет к тебе на землю, и твое простое земное послушание будет достигать до неба, по реченному к истинным и законным наставникам от Дающаго пастырей и учителей: «слушаяй вас, Мене слушает» (Лк.10:16). Правда, послушание Богу посредством человека издревле вынесло свои училища из жизни обыкновенной, отделило их от общежития мирскаго, создало себе особыя обители, в которых и приносило, и приносит свои плоды для неба и для земли. Но наука, которую преподавать удобнейшим признано в тишине загородной, должна ли потому считаться совсем ненужною и безполезною для города? Сыны века сего желают

638

все больше и больше простора собственной воле. К чему сие ведет? – Не к тому ли, что некогда предсказывал Пророк: «будут людие, аки жрец, и раб, аки господин, и раба, аки госпожа: будет купуяй, яко продаяй, и взаим емляй, аки заимодавец» (Иса. XXIV. 2)? Но что будет во время сего неограниченнаго простора собственной воли? – Пророк сказует: «се Господь разсыплет вселенную, и опустошит ю» (Ис.24:1). То есть, Он попустит своеволию наказать самому себя теми безпорядками, которые оно производит. И после всех временных наказаний, знаете ли, что даст пищу адскому огню? Ничто более, как собственная воля с ея порождениями, то есть, грехами. Отложите собственную волю; и ад не найдет в вас для себя пищи. Восприимите волю Божию, и приимете в себя небо, доколе оно вас в себя приимет. Где воля Божия, там небо. Но легко ли разстаться с свободою, которая человеку естественна? – Кто требует от тебя, чтобы ты разстался с свободою? Бог даровал тебе свободу, чтобы ты свободно сделал выбор между злом и добром, между тварию и Творцем, между собою и Богом. Если изберешь себя, тварь, зло: пойдешь в плен самолюбия, тварей, зла. Если изберешь, и непрестанно будешь избирать добро, Бога, и Его волю: не утратишь, а утвердишь и разширишь свою свободу. «Идеже бо Дух Господень, ту свобода» (2Кор. III. 17). Но легко ли иногда преломить собственную волю? – Иногда трудно, иногда легко, смотря потому, как ты сам себе делаешь сие трудным, или легким. Когда ты хочешь исполнить волю возлюбленнаго отца или матери: не легко ли тебе забывать свою волю, не приятно

639

ли даже приносить ее в жертву. Кто препятствует тебе посредством веры и любви сделаться сыном Божиим, и сделать себе сладостным послушание воле Отца небеснаго? «Отче наш, иже ecи на небесех! Да будет воля Твоя» во всех нас! Аминь.

170. Слово в день Святыя Пасхи

(Говорено 11 апреля в Успенском Соборе; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1842 год

Христос воскресе! Христова Церковь торжественнейшим образом огласила ныне слух наш высочайшим из благовестий: «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово» (Ин. 1:1), и так далее. И как мы знаем ея обычай – Евангельским чтением ознаменовывать таинство дня, и подават нам предмет благоговейнаго размышления и духовнаго поучения: то что теперь должен я делать? Стараться ли мне восторгнуть ваши души от земли, вознести превыше солнца и звезд, вести на небеса небес, мимо низших и высших чинов Ангельских, до крайних высот сотвореннаго, туда, где нет времени, потому что там открыта не преходящая и не делящаяся вечность, где пространство изчезает в безпредельности, откуда обратным взором удостовериться можно, как не преувеличено, как даже слабо выражение Премудраго, что «якоже стражик в превесах, тако весь мир» пред Богом, «и яко капля росы утренния, сходящия на землю» (Прем. 11:23)? Требовать ли, чтобы вы «стали на страже» созерцания со святым Евангелистом Иоанном, выше, нежели стоял на своей страже Пророк Аввакум: Поелику Пророк созерцал Сына Божия в явлении Его воплощения, а Евангелист созерцает Его в таинстве Его Предвечнаго рождения? Беседовать ли к вам о «начале», в возвышеннейшем значении сего слова, о «начале всякаго начала», как изъяснился Царь Пророк (1Пар. 29:12), о начале, которое далеко предшествует началу времени и всего, что во времени, – о начале, от котораго все начинается в самой вечности, но которое никаким дальнейшим началом, равно как и концем, не ограничивается? Искать ли мне слов, дабы, сколь можно ближе к вашему разумению, и изрещи вам «Слово», которое не только человеческий, но и Ангельский ум постигнуть, и язык изъяснить, не достаточен, – «Слово», которое изрек единственно, и вечно изрекает, или раждает Един вечный Отец Слова, и которое Само изрекло все прочия существа, не именовательно к слышанию и познанию, но существенно к бытию и благобытию? Пересказывать ли, как-нибудь простее, выспреннее сказание верховнаго Богослова, что «в начале бе Слово», то есть, Оно не началось, так чтобы вы могли представлять Его некогда не бывшим, но в довременном и вечном начале всегда «было», равно как всегда есть и всегда будет, Поелику есть присносущно: что «Слово бе у Бога», то есть, «Единородный Сын, сый в лоне Отчи» (Ин.1:18), рождением Своим не отделился и не отлучился от Бога Отца, но есть единосущен Отцу и Святому Духу; что «Бог бе Слово», то есть, имя Бога в том же истинном смысле, в каком принадлежит Богу Отцу, равномерно принадлежит и Сыну Божию, подобно как и Духу Святому, впрочем, так, что в трех Божеских Ипостасях един токмо есть Бог по существу; что сим ипостасным Словом Божиим сотворено все без изъятия, земное и небесное, видимое и невидимое; что в Нем заключается «жизнь», или источник жизни всего живущаго, и наипаче живущаго духовною и безсмертною жизнию; что сия источная жизнь всегда была и есть «светом» для человеков, который сиял для них в раю, не совсем скрылся от них на земли, не угашен язычеством. Хотя им не усмотрен и не принят, знаменовал себя тенью в законе Моисеевом, зарею – в Пророках, доколе наконец, как солнце и день, явилось воплощенное Слово, с полным светом истины, с животворящею и чудодействующею силою, и в Его жизни, проповеди, деяниях, даже в вольном страдании и смерти, наипаче же в воскресении – «видехом славу Его, славу, яко Единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины?» (Ин. 1:14) Видите, что я едва только покушаюсь богословствовать под руководством Святаго Иоанна Богослова: и, может быть, в немногом, что я сказал, уже много дерзновения для немощи моего слова и, не прогневайтесь, может быть, и для немощи вашего слуха. И между богодухновенными Евангелистами не одному ли сыну громову дано так торжественно возгреметь благовестием пренебесной славы Бога Слова? Впрочем, как слыша звуки грома, хотя мы не разумеем их так ясно и раздельно, как некогда тот же сын громов разумел таинственные гласы седми громов, однако чувствуем, что они нам возвещают величие Божие: так, слыша высокие глаголы Святаго Иоанна о Боге Слове, хотя мы не достигаем совершеннаго их разумения, и по недостатку чистоты ума, и по недостижимой высоте самаго предмета, тем не менее можем чувствовать, что ими нам возвещается, Божественное само в себе, спасительное для нас, величие Господа нашего Иисуса Христа. И сего довольно. Можно удивляться и недоумевать, как это случилось, что Богомудрая Наставница наша, Святая Церковь, на сей день веселия назначила нам из Евангелия столь трудный урок. В день воскресения не ближе ли было бы беседовать из Евангелия собственно о воскресении, в день радости всеми способами возбуждать и питать радость? – Радость не была ли первым порождением воскресения, хотя в то же время действовал и страх от внезапнаго явления чудес? – Пришедшия «видети гроб» (Матф. 28:1), но получившия весть о воскресении Господа, «со страхом и радостию велиею текосте возвестити учеником Его» (Матф. 28:8). Не повелел ли Сам Воскресший радоваться в день воскресения? – «Се, Иисус срете я, глоголя: радуйтеся» (Матф. 28:9)! Что было с Апостолами, когда они увидели Воскресшаго и удостоверились в Нем Его крестными ранами? – «Возрадовашася убо ученицы, видевше Господа» (Ин. 20:20). Да и Церковь не признает ли ныне, более нежели когда-либо, владычество радости, наполняя почти все Богослужение торжественным песнопением, преимущественно пред чтением и учением? Говорю сие не с тем, чтобы входить с Материю-Церковию в состязание о ея уставе, но чтобы дать вам способ лучше уразуметь ея устав, и тем лучше исполнить его. Какая же была мысль Матери-Церкви, по которой она среди радости призывает чад своих к трудному размышлению о высокой истине, или к высокому созерцанию таинства истины? – Без сомнения, не уместным сие признала бы она, если бы предполагала в нас радость, ниспадающую в чувственность, смешанную с суетою, разсеянную, шумную: а если признала сие уместным, то, без сомнения, в том предположении, что праздничная радость наша должна быть духовная, чистая, мирная, возвышенная; ибо такая радость не только не препятствует основательному и глубокому размышлению, но и делает человека более обыкновеннаго способным к высокому созерцанию. Евангельская история представляет убедительные сего примеры. Когда будущая матерь Предтечева и будущая Матерь Господня, узрев друг друга, возрадовались чистою радостию, и радость праведной Елисаветы сообщилась и младенцу во чреве ея: какое было последствие сих трех радостей? – То, что обе матери пришли в божественный восторг, и обе пророчествовали. Когда Фома, долее других Апостолов неверием лишенный радости воскресения, вдруг обильно почерпнул ее из ран Воскресшаго: как действовала в нем сия радость? Она разрешилась Богословием. «Отвеща Фома, и рече Ему: Господь мой и Бог мой» (Ин. 20:28)! И это весьма естественно: ибо ничто так прямо не ведет к мысли, к вере и к удостоверению о Божестве Иисуса Христа, как Его воскресение. Итак, мы несколько дознали теперь, какова должна быть настоящая радость наша, дабы она соответствовала и достоинству своего предмета, и намерению Матери-Церкви. «О чада светообразная Церковная!» Умейте пользоваться светом, который так обильно изливает на вас Воскресший Господь! Если не так легко уметь хорошо богословствовать: кажется, не трудно, по крайней мере, уметь хорошо радоваться. Внимайте себе, и тщательно наблюдайте, чтобы праздничная радость ваша была духовная, чистая, мирная, возвышающая души ваши. Когда, от мудрых, может быть, дев наведавшись о минуте, благоугодной Небесному Жениху, в полунощи, со светильниками, вы окружили Его чертог, наполнили Его храм; похищенные у сна часы и начатки дня посвятили и посвящаете славословию, Евангелию, Таинству, слову истины: сим являете вы знамения радости духовной и чистой. Когда подаете друг другу целование мира, не устраняя никого, к вам приближающагося: вот признак радости мирной. Когда всякия уста, всякое ухо исполнены именами Христа и воскресения: охотно признаю сие выражением радости, возвышающей души ваши туда, где царствует Воскресший. До сих пор, кажется, все хорошо. Святое утро озарено светом радости святой. Но сей ночи и сего утра будет ли достоин день, и вечер, и седмица, которую Церковь определила для радости Воскресения? Радость духовную не поглотит ли вскоре веселие чувственное? То, что для души вашей собрали вы во храме, вне храма не разсеет ли суета без остатка? После зрелища священнаго, небеснаго, Божественнаго, не понадобятся ли вам низкия зрелища мирския, на которых игрушка-вещь, и, что еще хуже, игрушка-человек, будут играть вниманием вашего ума, и движениями вашего сердца, на которых разновидно олицетворенныя, – страсть, безумие, порок, оспоривать будут друг у друга ваше время, ваши похвалы, ваши деньги, – может быть, те деньги, в которых отказано бедному? Не сие ли Пророк называет посрамлением радости? "Посрамиша, – говорит, – радость сынове человечи» (Иоил. I. 12). Советую и молю, благоговейно чтимую в начале радость не посрамлять в последствии. Прилично ли обращать в игру и забаву такую радость, которая нам приобретена жертвою и страданием? «Пасха наша за ны пожрен бысть Христос. Темже, – заключает Апостол, – да празднуем не в квасе ветсе, ни в квасе злобы и лукавства, но в безквасиих чистоты и истины» (1Кор. V. 7–8). «Яко во дни, благообразно да ходим: не козлогласовании и пиянствы, не любодеянии и студодеянии, не рвением и завистию, но облецытеся Господем нашим Иисус Христом» (Рим. 13:13–14). Довольно у Него света и нетленной радости для всех и каждаго, чтобы никто не имел нужды, мимо Его, преследовать призрачный блеск, и безсмертной душе искать пищи в тлении. Ищите же радости всегда в истинном Ея источнике. «Радуйтеся всегда о Господе, и паки реку: радуйтеся» (Фил. IV. 4). Аминь.

171. Слово в день св. мученика, Благовернаго Димитрия Царевича

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)640 1843 год

Молю убо вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше. (Римл. XII. 1). Указанием на щедроты Божии Святый Апостол возбуждает в Христианах усердие приносить Богу нескудные и достойные Его дары благодарности. Долг праведный, и очевидно для всех и каждаго обязательный: потому что и все мы вообще, и каждый в особенности, пользуемся щедротами Божиими. Имея пред очами Царственнаго Мученика, жертву некогда оплаканную, но и ныне еще живую, Царству и людям благотворную, помыслим, братия, о должной и от нас Богу жертве, руководствуясь Апостольским увещанием: «молю вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше». Говоря о жертве, первоначально братиям церкви Римской, – людям, недавно вступившим в Христианство из Иудейства и язычества, Святый Павел, со свойственною Богомудрому наставнику мудростию, применяется к понятиям о Богослужении, какия имели они до Христианства, дабы легким образом их возвести от образнаго, несовершеннаго, или даже суетнаго, к истинному и совершенному, от наружнаго ко внутреннему, от чувственнаго к духовному. Прежде, – как бы так говорит он им, – вы приносили в жертву емные плоды и плоть безсловесных животных: теперь вы знаете, что Бог «не приимет от дому твоего тельцов, ниже от стад твоих козлов» (Псал. XLIX. 9); «ни от рук человеческих угождения приемлет, как-бы требуя что, Сам дая всем живот, и дыхание, и вся» (Деян. XVII. 25): принесите же Ему лучшую жертву – ваше тело, или лучше сказать, самих себя: «представите телеса ваша жертву». Прежде для жертвы вашей вы убивали живущее и разрушали бездушное; ныне научитесь служить Богу не разрушением твари Его, но сохранением ея, или даже возрождением в лучшую жизнь: «представите телеса ваша жертву живу». Прежде вы наблюдали, чтобы ваша жертва была из рода чистых животных, и не имела на себе никакого телеснаго порока; отныне наблюдайте, чтобы тело ваше, как жертва Всесвятому, не было повреждаемо или оскверняемо душевными

641

пороками и страстями нечистыми: «представите телеса ваша жертву святу». Как прежния жертвоприношения ваши вы учреждали, в самом язычестве не по своему одному произволу, а в Иудействе точно по установлению Божественному: так и жертвоприношение тела вашего совершайте по воле Божией, дабы во всем благоугождать Единому Богу: «представите телеса ваша жертву благоугодну Богови». Как посредством жертвоприношения безсловесных животных и вещей безчувственных совершалось чувственное, наружное Богослужение, у Иудеев несовершенное и только предуготовительное, а у язычников совсем суетное и безплодное: так напротив посредством непрестаннаго жертвоприношения разумнаго существа вашего, вы, Христиан, совершайте духовное Богослужение, приличествующее Богу Духу, внутреннее, достойное Испытующаго сердца и утробы, деятельно словесное, открытое Богом Словом, прямо к Нему ведущее, и с Ним соединяющее: «представите телеса ваша жертву Богови, словесное служение ваше». Братия Церкви Христовы, в ней рожденные, воспитанные и наставленные! Не напрасно ли мы расточаем слова, думая объяснять вам изречение, которое Апостол к нововступившим в Церковь написал, как само по себе ясное и вразумительное? Или напротив, – пусть каждый по сему примечает за собою, – довольно ли углублен разум его в тайне Христовой; – или само по себе ясное учение Апостольское, и после некотораго усилия объяснить оное, для некоторых из нас еще кажется темною загадкою? – Что подлинно значит принести тело свое в жертву? Не значит ли сие претерпеть мученичество: так как в сем точно разуме тот же Апостол в другом послании написал о себе: «аз уже жрен бываю» (2Тим. IV. 6)? Но мученичество видимое не есть общий жребий всех Христиан, во всякое время: а заповедь о жертве дает Апостол всем Христианам, не изъемля никого, и не ограничивая времени. Мученичеством умерщвляется тело: а заповедь Апостольская требует его в жертву живую. На мученичество должно быть предану от других, как и Апостол говорит о себе, что он «жрен бывает», а не сам себя приносит

642

«в жертву»: напротив того в заповеди своей он требует, чтобы вы

643

сами себя приносили в жертву: «представите телеса ваша жертву». – Что значит притом, что он повелевает принести в жертву «телеса» наши, когда «Дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом достоит кланятися» (Иоан. IV. 24)? Сей последний вопрос несомнительно, думаю, разрешится для каждаго, если вспомним, как тот же Апостол в другом месте подобным образом говорит: «или не весте, яко телеса ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть» (I Кор. VI. 19)? А еще в другом месте о сем самом предмете объясняется так: «не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас» (I Кор. III. 16)? Из сличения сих изречений ясно усматривается, что когда Святый Павел храмом ли Духа Святаго, жертвою ли, называет «телеса» наши, тогда он разумеет не одно тело, но всего человека в целом его составе; и следственно предметом Христианскаго жертвоприношения полагает и душу и тело вместе. – Как же должны мы соделать жертвою и душу и тело наше? Жертва существует прежде, нежели становится жертвою: жертвою делает ее назначение. Агнец на пажити не есть жертва: тот же агнец, когда приведен ко олтарю, становится жертвою. Посему и человек доколе ходит в мире, поникши к земле, собирая и поглощая пажить земных благ и чувственных удовольствий: дотоле он, и тело его, не есть жертва Богу; в сем случае

644

он или бывает жертвою тварей, работая, вместо Бога, богатству, боготворя чрево, или напротив поставляет себя идолом, и требует себе в жертву всего, что земля производит. Таким образом, Христиане, одним именем не превозноситеся, и не обольщайтесь наружностию. – Кто не живет истинно по-Христиански: тот находится в состоянии нравственнаго идолослужения. Но когда дух Христов, дух покаяния и благодати, берет человека с пажити мира, обращает и влечет к Богу, а человек, веруя, повинуется сему влечению; вменяет за уметы, и оставляет позади себя все, что привлекало его в мире; всецело посвящает Богу и душу, и тело, и дела, и желания, и помышления; решается, с безропотностию агнца, ведомаго на заклание, и действовать и страдать, и жить и умереть для Иисуса Христа: с сего времени он, пользуясь духовною силою священнодействий и таинств видимаго, изобразительнаго храма, невидимо входит, и сам таинственно зиждется, в храм духовен, и вступает в чин живой жертвы Божией. Хотя разныя жертвы скинии Моисеевой или храма Соломонова, в своих образах, в тени, в гадании, представляли первоначально единую, существенную, всеспасительную крестную жертву Господа нашего Иисуса Христа: впрочем, по причастию и подражанию сей всеобщей жертве, и над каждою живою жертвою Христианскою в некотором степени, и с применением к особенному ея состоянию, может и должно совершаться то, что некогда представлялось жертвами прообразовательными. Ты закалаешь твою жертву, когда духом умерщвляешь плоть со страстями и похотями; омываешь ее, когда оплакиваешь прежние грехи твои; возжигаешь ее, когда огнь любви Божией объемлет и наполняет сердце твое так, что силою онаго темныя стихии ветхой плотской жизни разрешаются и очищаются, и сквозь них проникает новая, светоносная, горе идущая жизнь духа. Ты приносишь фимиам, – одну из самых внутренних жертв, проникающую во Святая Святых, и усовершающую многия другия жертвы, – когда приносишь молитву: так еще во дни теней и гаданий разрешал сие священное гадание тот, который воспевал: «да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобoю» (Пс.140:2), Господи! Приносишь в жертву главу, когда «пленяешь разум» твой «в послушание веры», и умом твоим предаешься Богомыслию. Приносишь рамо, когда благодарственно приписываешь Богу силу, тебе дарованную. Приносишь тук, когда посвящаешь Богу твою радость и веселие. Приносишь агнца, когда ходишь в незлобии. Приносишь птенца голубинаго, когда хранишь чистоту. Приносишь работнаго тельца или юницу, когда ревностно

645

подвизаешься для Бога, или благодушно трудишься в пользу ближняго. Ho будь внимателен, чтобы жертва твоя была истинно «живая, святая, благоугодная Богу». Если вера твоя остается "без дел", и потому «мертва есть» (Иак.2:20); если велеречиво мудрствуешь о возрождении, о созерцании, о таинственности, но не радишь о исполнении заповедей Божиих, не поступаешь по установлениям матери-Церкви, как свойственно сыну послушания: то жертва духа твоего не есть живая; ты думаешь покланяться Богу духом, но не покланяешься Ему истинною. Если дела твои не одушевляются верою, и потому кровь Христова не «очищает совести твоей от мертвых» или умерщвляющих беззаконных «дел» (Евр. IX. 14); если и в тонких, чистых, и наиболее свойственных духовному Богопоклонению образах, коими облекается оно в Христианстве, ты не почерпаешь для себя духа и силы; приносишь фимиам, но не приносишь молитвы; возжигаешь свещу, но не горишь духом, слышишь премудрость Божественную в церковном чтении и пении, но не воспеваешь в сердце твоем Господеви; покланяешься телом, но не сокрушаешься духом: то жертва тела твоего не есть живая. Ты «имеешь» один «образ благочестия», за что отвержены Иудеи, а не «силу» (2Тим. III. 5) онаго, которою спасаются Христиане. Кто приносит во святый храм Божий сердце, отягченное объядением и пиянством, плоть с неукрощенными похотями, уста лживыя и язык уязвляющий: тот вместо агнца или голубя, животное нечистое или змию хочет принести в жертву

646

. Кто храмлет на оба колена, преклоняется то к Богу, то к миру, в одной добродетели стоит, а в другой колеблется или безпечно падает: тот приносит в жертву хромое. Кто не старается успевать в познании Сына Божия и Его спасительнаго учения, и думает угодить Богу, как случится: тот приносит в жертву слепое. Кто мнится служить Богу, но тайно ищет в том своей выгоды, или славы человеческой: тот святотатственно служит себе и людям, а не Богу жертву приносит. Все таковыя жертвы как не могут назваться святыми, так не могут и быть благоугодны Богу. Христиане! Еще с той минуты, как мы крещены во имя Отца и Сына и Святаго Духа, сим самым действием обречены мы в жертву Богу Триипостасному. Сочтемся с собою, сколько раз потом сия непокорная жертва отторгалась от своего жертвенника и убегала из храма; сколько раз вновь уловляема была благодатию Божиею, возвращаема покаянием, и опять рвалась и убегала! Может быть, столько раз, что мы не найдем тому и счета. Долго ли же так будет? Когда наконец решительно, невозвратно и совершенно «представим мы телеса наши жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение наше»? Молил бы я вас о сем страхом суда Божия; молил бы чаянием собственнаго вашего блаженства; но, повинуясь Апостолу, наипаче «молю вас, братие, щедротами Божиими». Молю щедротами Бога, от не сущих сотворшаго нас, и образом Своим почтившаго, покорившаго нам тварь, и даже предавшаго ее в повиновение суете нашей, дабы мы не имели никакого предлога отказать Ему в чем либо. Молю щедротами Бога, «тако возлюбившаго мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть» в жертву, «да всяк веруяй в Онь», взаимно представив себя в жертву Ему, «не погибнет, но имать живот вечный» (Ин. 3:16). Молю щедротами «помазавшаго нас Бога», «Иже и запечатле нас» Себе, «и даде обручение Духа в сердца наша» (2Кор. I. 21–22). Молю щедротами Господа нашего Иисуса Христа, давшаго нам плоть Свою и кровь Свою

647

, высочайшую, животворящую жертву спасения. Бог вседовольный предает все, и Самого Себя, в жертву для человека: человек ли ничтожный не представит всего себя единожды на-всегда в жертву Богу? Господь же да "помянет

648

всякую" духовную "жертву" вашу, братия Христиане, и внутреннее «всесожжение» ваше "тучно" пред Ним "да будет" (Псал. XIX. 4). Аминь. «Молю убо вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше» (Римл. 12:1). В сей день, в который мы по обыкновению празднуем благословенное рождение ко благоденствию нашему, Богом даннаго и Богом хранимаго, Царя нашего, и сверх того на сей раз торжествуем благополучно совершившееся священное Миропомазание избранныя Невесты Брата Царева и благословенное их обручение, чрез что и к Священному вертограду Православныя Церкви и к благочестивейшему роду Цареву прививается новая добрая отрасль, – в сем месте, которое сотворено благотворительным духом и существует непрерывными благотворениями Царицы-Матери, – кому не приходит на мысль о щедротах Божиих к дому Цареву, а в нем и ко всем нам, сынове царства Российскаго? Но все ли мы, по учению Апостольскому, с радостною мыслию о щедротах к нам Божиих соединяем благоговейную мысль о жертве нашей Богу? Ты, Благочестивейший Царю, на великия щедроты Божия ответствуешь великими жертвами. Всецелая деятельность Твоя для нас, независимая от побуждений и поощрений, свойственных службе подвластных, что иное, как не свободная, непрестанная жертва; любовию к Царю царей возжигаемая, любовию к народу Твоему всесожигаемая? Если о некоторых особенных жертвах должно упомянуть особенно, как величественна та умилостивительная жертва, когда в годину искушения, пришедшую на все Царства Европы, решительно и совершенно Ты пожертвовал безопасностию – правде, разсчетами человеческаго мудрования – безусловной надежде на Бога, собственными выгодами – спасению царей и народов! Или та благодарственная жертва, когда во дни побед и славы, всю славу побед приносил Ты Единому Господу сил, или та, подлинно, мирная жертва, приносимая за внешний и внутренний мир столь многих царств, для которой неизвестным до Тебя искуством, создал Ты жертвенник на хартии Священнаго союза и которая до сего дня столь очевидно благоугодна Христу, Царю и Богу! Видим и Твои жертвы Царица-Матерь! Царское изобилие принесено в жертву нищете и сиротству, Царский покой ежедневно приносится в жертву для успокоения бедствующих и страждущих. А наши жертвы? Словом Апостольским приглашаем каждаго помыслить о своей жертве: «молю убо вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше». Говоря о жертве, первоначально братиям Церкви Римской (хотя впрочем без сомнения в наставление всей Церкви Вселенской), – людям, недавно вступившим... Господь же да «помянет»...

172. Слово в день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено июня 25; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1843 год

Споспешествующе же и молим, не вотще благодать Божию прияти вам. (2Кор. VI. 1). Если воспоминаемое рождение главы семейства обычай делает праздником семейственным, и даже простирающимся далее пределов семейства: то кольми паче прилично и справедливо, чтобы воспоминаемое рождение Царя Благочестивейшаго, составляло праздник, празднуемый Царством, освящаемый Церковию. Такой праздник имеем мы ныне, Благоверные Сыны России. Но что в сем случае значит: «праздновать»? Быть «праздным» от дел и работ? – Это праздник для вещества, по своей природе коснаго и лениваго, а не для духа, по существу своему деятельнаго. Предаться безотчетно увеселениям? – Называют и это праздником: но это праздник чувств и воображения; а чувства и воображение, занятое чувственными образами, составляют только низшую область человеческаго существа. Какое же достоинство имел бы праздник, в котором бы не участвовало высшее и лучшее в человеке? Чтобы праздновать достойно человека, надобно праздновать разумно. Чтобы праздновать достойно Христианина, должно праздновать духовно. Разсмотри блага, которыми пользуешься под скипетром Богохранимаго Царя: безопасность, мир, благоуправление, просвещение, покровительство и споспешествование всему доброму и полезному, человеколюбивое призрение безпомощных, готовую помощь в бедствиях внезапных; помысли, как рождением Царя «Сотворивый грядущая» рано посеял семя наших благ, как благопромыслительно сохранил и возрастил оное, и ко времени приготовил действительный плод; благоговеющим умом, благодарным сердцем, вознеси благодеяния к верховному их Подателю, и как соображение настоящаго с прошедшим дано тебе для приготовления будущаго, то «радуясь Богу Помощнику нашему, приими псалом» (Псал. LXXX. 2–3), не только радостный, но и молитвенный: «укрепи Боже сие, еже соделал еси в нас» (Псал. LXVII. 29). «Дни на дни Царевы приложиши, и лета Его до дне рода и рода» (Пс. LX. 7). И во грядуще время «помяни нас Господи во благоволении людей Твоих, посети нас спаceниeм Твоим» (Псал. CV. 4). Так заботясь дать нашему празднику чин, достойный благодеяний Божиих, не только настоящих и прошедших, но и будущих, услышал я в нынешнем церковном чтении глас Апостола, который в нашу радость всевает новую заботу. "Молим, – говорит, – не вотще благодать Божию прияти вам». Благодать Божия, в слове Апостольском означает высшую степень даров и благодеяний Божиих. Итак если благодать Божия может оказаться вотще принятою: то конечно тоже может случиться и со всяким благодеянием Божиим. Есть о чем позаботиться, хотя бы о сем и не молил Апостол. Но молит он, и тем налагает и на нас обязанность молить вас о внимании к его наставлению. «Молим не вотще благодать Божию прияти вам». Если принять в разсуждение существенное свойство благодати Божией: то едва вероятным представляется, чтобы она в ком либо могла оказаться вотще принятою, даже по принятии безплодною. Она есть благая сила, действие, дар Бога всемогущаго, вечнаго, вездесущаго: какая же другая сила довольна будет противоборствовать ей? Какое время может исключить ее? Какое существо может быть ей недоступно? Если в состоянии природы Бог так объемлет и проницает человека Своим действием, что, по выражению Апостола, «Сам дает всем живот и дыхание и вся», и что мы «в Нем живем, движемся, и есмы» (Деян. XVII. 25, 28): что сказать о состоянии благодати? Тот самый служитель благодати, который внушил нам опасение, чтобы она не оказалась вотще принятою, сказует, что преимущественно в Христианстве открыта и дарована благодать Божия всем человекам, в достаточной ко спасению мере: «явися благодать Божия спасительная всем человеком» (Тит.2:11); что умножившийся до явления благодати грех не поставил преграды ея действию, а только послужил к торжественнейшему открытию ея победоносной силы: «идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать» (Рим. V. 20); что благодать уже совершила спасение наше, и во Христе уже имеем мы в самом действии не только то, чему веруем, но и то, чего надеемся: «Бог богат сый в милости, за премногую любовь Свою, ею же возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешеньми сооживи Xpиcтoм; благодатию есте спасени, и с Ним воскреси и спосади на небесных во Христе Иисycе» (Еф. II. 7). Сие сказал я не с тем, чтобы воспрекословить Апостолу, или поставить его как будто в противоречие самого с собою, но для того, чтобы кто не почел самую благодать недостаточествующею или изнемогающею, если она иногда окажется вотще принятою; чтобы кто не дерзнул сетовать на Бога там, где надлежит обличать и исправлять человека; чтобы никто не колебался в уповании на благодать Божию. Нет, «возлюблении, – говорю словами другаго Апостола, – препоясавше чресла помышления вашего, трезвящеся, совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым» (1Петр. I. 13). Но как же подлинно может случиться, чтобы благодать Божия, столь обильная, столь могущественная, столь действенная, быв при том уже принята человеком, оказалась вотще принятою, безплодною? – Поелику благодатное Божие царство есть тайна, для естественнаго разума неудобопостижимая, и потому сама премудрость Божия, беседуя о нем употребляла в пособие притчи и подобия, взятыя из царства природы: то мы воспользуемся некоторыми из оных, дабы устранить недоумение, и приближить к разумению истинное учение. Притча говорит: «подобно есть царствие небесное сокровищу сокровенну на селе, еже обрет человек, скры, и om радости его идет, и вся, елика имать, продает, и купует село то» (Матф. XIII. 44). Примечайте: сокровище готово, достаточно для обогащения, владеющий полем имеет и сокровище, в нем скрытое, но, без старания обрести оное, – тщетно имеет, другой знает о сокровище, но также без попечения, без пожертвования, без решимости продать все, чтобы купить поле, и воспользоваться сокровищем, – тщетно знает. Благодать есть сокровище готовое, довольное для обогащения каждаго и всех, но сокрытое, – где? на каком поле? – Мало ли где! На пример, на поле уединения и благоговейнаго безмолвия, на поле целомудрия и воздержания; только продай все, чтобы возобладать таким полем, и найдешь сокровище. Но наипаче близкое, и для всех доступное поле, в котором сокровенно положено сокровище благодати, есть Церковь. Какое сокровище сокрыто в ея священных собраниях! В них сокрыто присутствие Самого Христа Господа, по собственному Его уверению, что «идеже еста два или трие собрани во имя» Его, "ту" есть и Он «посреде их» (Матф. XVIII. 20); а в Нем «вся сокровища премудрости и разума сокровенна» (Кол. II. 3), равно и сокровища всех прочих даров духовных и Божественных. Какое сокровище в молитвах, славословиях Церкви! В них дышет благодать Пророков, Апостолов, Святых; в них наипаче, "Сам Дух" Святый «ходатайствует о нас воздыханиями неизглаголанными» (Рим. VIII. 26), как сказует Апостол. Какое сокровище в ея чтениях Евангельских! «Есть бо, – говорит Афанасий Великий (в послании к Маркеллину), – в словесех писаний Божественных Господь, егоже стерпети не могуще (духи тьмы), вопияху: молю тя, да не прежде времени мучиши нас». Таже сила, которая, исходя в слове Христовом, прогоняла бесов, исцеляла недуги, воскрешала мертвых, просвещала светом Божественным, пребывает и ныне в Его слове, в Его Евангелии. Какое сокровище в Таинствах, и наипаче в таинстве Тела и Крови Господней! В нем сокрыта вечная жизнь, с ея неисповедимыми благами, по реченному от Господа: «ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, имать живот вечный» (Ин.6:54). Надобно только уметь воспользоваться толикими сокровищами, надобно усвоить их себе, а для сего надобно «продать» или отдать за безценок, пренебречь, отвергнуть, «вся, елико имаши» (Лк.18:22), именно, твое самоугодие, твои страсти, твои порочные навыки, твои плотския желания, твою леность, твою невнимательность, твою разсеянность. Но если кто священных собраний удаляется; молитвам и славословиям Церкви не внимает; если тогда, как здесь сила Божия движется в слове Евангелия, иных леность едва еще допускает двигнуться из дома ко храму; если тогда, как совершается глубокое таинство, иной из предстоящих разсеянными помыслами, поверхностными взорами, бродит по внешности святилища, или, вместо спасительнаго собеседования с Богом, празднословит с человеком: то златоносное поле для таковых еще чужое; они еще не обрели сокровеннаго в нем сокровища, или обретеннаго не умеют взять; и даже хотя, по видимому, его имеют, но имеют вотще, или только мнятся имети. Могу и должен указать вам, братия Христиане, как и себе, еще, кажется, более близкое поле сокровища. Это самое сердце Христианина; это наш внутренний человек. Если крещение Христианина есть «рождение водою и духом» (Ин.3:5), как и действительно есть, по слову Христову; а рождение не иное что есть, как начатие новой жизни; и следственно Христианин в крещении получает новую жизнь, и конечно ту, о которой сказал Апостол: «живу не ктому аз, но живет во мне Xpиcтoc» (Гал.2:20): то помыслите, какое сокровище в нас положено святым крещением, какую благодать мы в нем прияли! Мы прияли в нем начаток жизни Христовой в нас, или, как выражается святый Павел, «начаток духа» (Рим.8:23). Что-ж? Обрели ль мы, братия, сие сокровище? Воспользовались ли им? Ощущаем ли в себе сию новую жизнь, которая, как жизнь Христова, должна быть несравненно сильнее ветхой жизни Адамовой? Возрастаем ли в сей новой жизни? Достигаем ли «в меру возраста исполнения Xpиcтoвa» (Еф.4:13)? Блажен, кому при сем самоиспытании «не зазрит сердце» (1Ин.3:21), и кто имеет о сем не льстящее, но успокоивающее «свидетельство в себе!» Сокровище благодати, на поле сердца обретенное молитвою и верою, приобретенное самоотвержением, умноженное любовию, искушенное огнем креста, да соблюдает он бдительно в неослабевающем подвиге и смирении! Для подобных же мне, для которых самая благодать не безопасна, потому что в ней находят повод к небрежной безпечности, привожу на память другую притчу. «Человек некий отходя призва своя рабы, и предаде им имение свое: и овому убо даде пять талант, овому же два, овому же един, комуждо противу силы его» (Матф. XXV. 14–15). Продолжение известно: получившие более, полученное умножили деланием и оборотом, и приобрели новое благоволение господина своего; а получивший один талант, закопал его в землю, и за лукавство и леность лишился последняго и подвергся тяжкому осуждению. «Человек» в сей притче означает Бога Творца и Промыслителя, Который «рабам своим», то есть, всем человекам дает различные дары, естественные и благодатные, внутренние и внешние; в особенности же Богочеловека Христа, Который, «отходя» от земли на небо, «восшед на высоту, даде даяния человеком» (Еф. IV. 8), как то, дары Святаго Духа, Евангелие, Таинства, и вообще «вся Божественныя силы, яже к животу и благочестию» (2Петр. I. 3). Сии различные таланты даются нам, по притче, «комуждо противу силы его», а по изъяснению Апостола, «по мере дарования Христова» (Еф.4:7), то есть, вполне удовлетворительно для потребностей нашей жизни, которыя предведение Божие определяет, и щедрота Божия наполняет. Смотрите же. Правда, что все зависит от дарованных талантов, без которых рабы, как были, так и остались бы ни с чем. Но не одно получение талантов, а делание и приращение вводит в радость Господа. И удивительно, что те, которые более имеют, более стараются приобретать; а получивший менее совсем не старается. Не указывает ли сие на нас, которые часто говорим, что мы не Апостолы, не Святые, не Праведные, не имеем их благодати, и тем думаем извинить у себя недостаток подвигов и добродетелей? Не то же ли это, как если бы мы сказали: пусть получившие пять, или два таланта, трудятся, чтоб приобресть другие пять или два; мы получили один, и потому нам позволительно меньше заботиться; довольно, если возвратим полученный; можно и в землю зарыть его. – Видите, как принятый уже талант или дар Божий благодатный, или же и естественный, может оказаться вотще принятым, и не только вотще, но и к осуждению принявшаго: ибо Раздаятель прозорлив, и, после крайняго милосердия, совершенно правосуден; не попустит, чтобы дар Его был расточен безвозмездно, и чтобы под личиною немощи укрылись лукавство и леность, но наконец отымет пренебреженный дар, и неключимому рабу оставит только «тьму кромешную» (Мф.25:30). Если сии размышления возбуждают нас к попечению о том, чтобы «не вотще благодать Божию прияти» нам: то могут оне указать также и на способы удовлетворить сему попечению. Поколику благодать Божия невидима и сокровенна, должно прилежно искать ее благоговением веры к Богослужению, к Слову Божию, к Таинствам; и усвоять, чрез пожертвование всякой собственности поврежденной природы, самоугодия и плотоугодия. Поелику же дары благодати Божией, и вообще дары Провидения Божия, имеем в руках наших, должно «делать в них», употреблять таланты в оборот, совершать при помощи благодати благия дела, и приобретать добродетели. Приявший «начаток духа» во Христе, да питает его духовною деятельностию, и да возращает его до меры совершенства. Получивший дар крепости да умножает подвиги, полезные и спасительные. Кому «духом дадеся слово премудрости» и "разума" (1Кор.12:8): да делает в сем таланте, и приобретением его да будет распространение спасительной истины между человеками. Если кому дарован крест и скорби (поелику и сие может быть «даром» (Фил. I. 29) благодати): да делает в сем таланте, и лихвою его да будет терпение непобедимое и упование не посрамляющее. Подобное должно происходить и с талантами, обращающимися в области природы и в домостроительстве временнаго жития и общежития человеческаго. Кому вверены обильные таланты начальства: да делает в них, и приобретением его да будет безопасность и спокойствие подвластных, защищение обиженных, избавление бедствующих, обезсиление зла. Кому достался скромный талант подчиненности, хотя бы то было даже на низших степенях общественной жизни: и сей, не унывая, да делает в нем, неуклонно и добросовестно исполняя обязанности своего звания; и в мале верный с великими призовется в радость Господа своего. Кто большим числом считает у себя таланты богатства и изобилия: да делает в них, и да приобретает обильнейшую лихву в молитвах нищих, в благословениях сирых и вдовиц. И общим для всех нас талантом Провидения Божия, – под сению Престола Богохранимаго Царя, «тихим и безмолвным житием», да пользуемся, братия, так, чтобы преуспевать «во всяком благочестии и чистоте» (1Тим.2:2), да и во грядущее время, по дару того же Провидения, и мы о Царе своем и о нас Царь наш, можем радоваться совершенною радостию, доколе наконец и в вечную радость Господа нашего внити сподобимся. Аминь.

173. Слово в день обретения мощей Преподобнаго Сергия

(Говорено 5-го июня в Троицкой Лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1843 год

Аминь, аминь глаголю вам, яко елика Аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам. Доселе не просисте ничесоже во имя Мое: просите, и приимете, да радость ваша исполнена будет. (Иоан. XVI. 23–24). Молитва есть одна из высших потребностей души человеческой, одна из существенных принадлежностей Богопочтения. Душа, погруженная в чувственность, разсеянная в мире, омраченная грехом, не чувствует, что, по своему началу, она есть дыхание из уст Божиих: но сила сего чувства, без ея ведома, возникает из ея глубины, и движет сердце к Богу, хотя бы то было к неведомому, или только погрешительно знаемому. Потому во всяком Богослужении, от духовнаго до чувственнаго, от просвещеннаго до невежественнаго, сущность и душу обыкновенно составляет призывание Божества, и следственно молитва. Хотя в учреждениях ветхозаветных важнейшую торжественность Богослужения составляли жертвы: но жертва была всегда или посредницею, или представительницею молитвы, и восходящий дым сожигаемой жертвы представлялся колесницею, на которой молитва хотела достигнуть до неба. Но дело молитвы, для всех времен всегдашнее, для всех человеков общее, научились ли наконец человеки делать, всегда в совершенстве, всегда с полным успехом? – Кто не знает, что нет! С утешением вижу себя среди собора приносящих молитвы истинному, в Троице Единому Богу, по Богопреданному церковному чину, при предстательстве совершеннаго молитвенника, Преподобнаго Отца нашего Сергия. «Просил» он, «и приял» вожделенное для души своей, и «радость исполненную» небесную: и еще «просит, и приемлет» полезное для притекающих с верою к его предстательству. Как-бы лествицу здесь утвердил он и для неокриленных молитв наших, которыя полагаем здесь при святых мощах его, и которыя он своими молитвами подъемлет, подкрепляет, очищает и возводит в пренебесный мысленный жертвенник Господень. И конечно нет здесь недостатка в опытных свидетелях исполненных молитв. Но при всем том нельзя не признаться, что и здесь не все «просят, и приемлют», и потому не всех «радость исполнена». Что же в сем случае делается с обещанием, которое так уверительно изрек Господь и Спаситель наш: «аминь, аминь глаголю вам, яко елика Аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам; – просите, и приимете, да радость ваша исполнена будет»? Не ужели сие обещание остается без исполнения? Или оно не к нам относится? Не должно, братия, сомневаться в том, что и к нам относится обетование Господа о благоуспешности молитвы. Он дал оное в числе Своих последних завещаний, когда оставлял мир, и, путем креста и смерти, отходил к Отцу Своему; и Он Сам изъяснился, что блага, тогда им завещанныя первоначально Апостолам, должны принадлежать не им одним, но и всем в Него «верующим словесе их ради» (Ин.17:20). Все Христиане суть наследники оных. Но должно заметить, что с обещанием Господа о благоуспешности молитвы соединено учение о способе молитвы, и поощрение к упражнению в ней. Кто верно следует учению, и возбуждается поощрением к молитве: в том верно исполнится и обетование о молитве. Важное для благоуспешности молитвы учение заключается в том, чтобы она приносима была во имя Господа Иисуса. «Елика Аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам». Уже Апостолы не один год были учениками Господа Иисуса, уже были от Него научены молитве Господней, и нам от них известной, когда Он открыл им, чего еще им не доставало, чтобы молитва их была решительно успешна: «доселе не просисте ничесоже во имя Мое». Так с ними случилось, может быть, потому, что до сих пор они видели в Нем более учителя и благодетеля человечества, нежели Ходатая Бога и человеков: ибо в сем последнем качестве открылся Он наипаче Своими страданиями, смертию и воскресением. Но как бы то ни было, если Апостолы не вдруг научились приносить молитву во имя Господа Ииcycä поспешим ли мы похвалиться, что довольно успели в сем учении? В незнаменательном, по видимому, молчании, которым столь обыкновенно встречает Небо наши стужающия ему прошения, не скрывается ли чаще, нежели мы думаем, кроткое обличение Серцеведца Иисуса: «доселе не просисте ничесоже во имя Мoe»? Что такое – «просить во имя Господа Иисуса»? – Просто сие для простых, искренних и смиренных сердец, и, без изследовательнаго изъяснения, или понятно для них, или ощутительно. «Миро излиянное имя Твое» (Песн. I. 2), Господи Иисусе! Когда изливается мирö его благоухание распространяется, и непритупленное или неподавленное обоняние, без искусства и усилия, получает ощущение услаждающее и ободряющее. Когда имя Господа Иисуса изливается в молитве: от него распространяется благоухание Святаго Духа; и не отягченное земными пристрастиями сердце, не заглушенное страстями чувство внутреннее, легко и просто приемлет ощущение благодати, услаждающее и возвышающее. Так верующая душа, во имени Господа Иисуса, и чрез то во благодати Духа Святаго, приближается к Отцу Небесному, и со дерзновением вопиет Ему: «Авва Отче»; и с детскою простотою сказует Ему свои прошения; и Он благоприемлет ея прошения, сопутствуемыя ходатайством Его Единороднаго Сына и Единосущнаго Духа. Так может, и должно быть со всеми, по силе имени Господа Иисуса, которая для всех одна и та же: но не так бывает со многими, по их собственным расположениям, поколику сердце их одебелело, поколику душа их возмущена, и внутренное чувство заглушено страстями, поколику их собственное мудрование не повержено пред благодатию Божиею. Для таких людей сила Иисусова имени есть, как благоухание мирa пред поврежденным чувством, в заключенном сосуде. Потребно искусство, потребно усилие, чтобы очистить чувство, чтобы открыть сосуд Божественнаго мирa, – искусство благоговейнаго размышления; – усилие внимания в молитве. Помысли, бедная душа, что без общения с Богом блаженна быть ты не можешь; но и доступ иметь к Богу сама собою также не можешь. Рай, в котором некогда ходил Бог, и беседовал с человеком, грехом утрачен, и правосудием Божиим от тебя затворен. Можно было и в раю сделаться грешником, и за то быть изгнану из него: но войти в него грешником не можно. Пламенное оружие Херувима заграждает от тебя вход его; проклятие гремит против тебя; закон осуждает тебя. С другой стороны ты не имеешь силы сама собою исторгнуться из области тьмы: потому что наследственным и произвольным поползновением продана под грех; а как область греха принадлежит к владычеству имущаго державу смерти, то ты ли, порабощенная, преодолеешь своих поработителей? Ты ли, проданная, искупишь себя от рабства? «Что даст человек измену за душу свою» (Матф. XVI. 26)? Но после сего, помысли, бедная прежде, и уже почти блаженная душа, что сделал для тебя Единородный Сын Божий Иисус Христос. Он сошел с небес, чтобы к тебе приближить Божество, к которому без сего ты не могла бы приближиться. Дивно и непостижимо приобщился Он твоего сотвореннаго естества, твоей плоти и крови, кроме греха, дабы Своим крайним снисхождением положить основание твоему восхождению, да возможешь благодатно и спасительно быть причастницею Его Божественнаго естества, Его животворящей плоти и крови. Будучи безгрешен, Он взял на Себя твои грехи, со грехами всего мира, чтобы тяжесть их не подавила тебя и всего мира. Понес на Себе заслуженную тобою клятву, осуждение, смерть, мучение, и тем заслужил и приготовил тебе благословение, оправдание, жизнь, блаженство. Чрез смерть и чрез самый ад прошел Он для тебя, чтобы отвсюду тебе открыть новый и живый путь, и Своим воскресением и вознесением отверз тебе не только райския, но и небесныя двери, ниспослав также и свет, и силу свыше, для твоего восхождения по стопам Его. Как сокращение Своих для тебя дел, как залог Своих даров, как ключ к сокровищам благодати, дал Он твоей вере, любви и надежде Свое Божественное имя и сказал: «елика Аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам». Сими и подобными помышлениями вразумляй себя, Христианская душа, какия для тебя блага заключает в себе имя Господа Иисуса, и отверзай чувство твоего сердца, чтобы оно могло усладиться Божественным благоуханием сего «мира излияннаго». Уразумей, что истинно молиться Отцу Небесному во имя Господа Иисуса, значит, не устами только произносить звуки сего имени, но наипаче к Самому именуемому возводить внимание ума, обымать Его верою, и любовию приимать Его в свое сердце. Молиться Богу Отцу во имя Иисуса Христа, значит верою и желанием облекаться во Христа, то есть, в Его послушание Отцу Своему, в Его страдания, для нас очистительныя, в Его животворящую смерть, в Его оправдание и освящение, в Его Божественную за нас заслугу, в Его силу, свойства и пример, сими святыми и освящающими облачениями покрывать и преобразовывать наше недостоинство, и таким образом с упованием приступать к Вечному Отцу, не могущему ни в чем отказать добродетелям и заслугам Своего Единороднаго Сына, в Котором почивает Его вечное благословение. Таким собственно молитвенникам принадлежит, и, по мере их веры и верности, верно в них исполняется непреложное обетование Господа Ииcycä «аминь, аминь глаголю вам, яко елика Аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам». Обещание успеха в молитве, столь великолепное, от Обещателя, столь могущественнаго, столь вернаго, Который не только ручается за исполнение обещания, но и деятельно ходатайствует об исполнении онаго, – такое обещание не есть ли вместе и поощрение к молитве, столь сильное, что не нужно никакое дальнейшее о сем напоминание, или настояние? Так бы кажется, надлежало быть: но, видно, не то провидит Обещатель; и, не довольствуясь обещанием, как-бы опасаясь, чтобы оно не осталось без внимания и употребления, еще поощряет к молитве прямым повелением и настоятельным увещанием: «просите, и приимете, да радость ваша исполнена будет». Подлинно, есть в природе человеческой странная двоякость и противоречие направлений: с одной стороны, чувство нужды в Божественном и желание общения с Богом, с другой, какая-то тайная неохота заниматься Божественным, и наклонность убегать от собеседования с Богом. И не трудно понять, от чего это так. Первое из сих направлений принадлежит природе первозданной, а последнее природе, поврежденной грехом. Это есть продолжение доныне того движения, которое оказалось в Прародителях по первом нарушении заповеди Божией. «Услышаста глас Господа Бога ходяща в раи по полудни, и скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога» (Быт.3:8). О чада, уже не столько Адамовы, сколько Божии во Христе! Мы слышим глас Господа, уже не обличением греха смущающий, хотя впрочем и сие не столько тяжко, сколько благодетельно, не проклятием гремящий, хотя впрочем и страх у Него есть средство спасения, но кротко и любезно призывающий нас, идти и брать у Отца Небеснаго блага, которыя мы грехом утратили. Не ужели не последуем гласу Господню? Если бы царь земный повелел провозгласить, что кто придет, и произнесет пред ним имя возлюбленнаго сына его, тот получит из его сокровищ богатый дар: думаете ли, что нужно было бы уговаривать рабов его, дабы они сим воспользовались? Как побежали бы все! Как старались бы упредить друг друга, пока неистощились царския сокровища! Но вот Царь Небесный, чрез Единороднаго Сына Своего, провозгласил, что всяк просящий во имя сего Сына, властен получить из Его неистощимых и нетленных сокровищ все, чего желает, все, чем безсмертная душа может обогатиться и сделаться блаженною на веки. Что ж? Все ли бегут к Нему? Все ли возносят имя Сына Его, и вместе с сим свои прошения и молитвы? Нет! Вот Он подтверждает Свое обетование, повелевает, убеждает: «просите, и приимете». Что теперь? Все ли одумались? Все ли восчувствовали свою небрежность, безразсудность, неблагодарность? Все еще нет! – «Тебе, Господи, правда, нам же стыдение лица» (Дан. IX. 8). Почудимся братия, Божиим щедротам и долготерпению. Устыдимся нашей лености и невнимания. Воздвигнем себя к духовному деланию, возбуждая ум от невнимания, собирая от разсеяния, очищая от помыслов лукавых и суетных, и сердце от страстей и порочных желаний. «В молитве терпите, бодрствующе в ней со благодарением» (Кол. 4:2). «И все, еже Аще что творите словом или делом, вся во имя Господа Иисуса Христа, благодаряще Бога и Отца тем» (Кол. 3:17). Перестанем препятствовать, но потщимся содействовать исполнению в нас Господня повеления и обещания: «просите и приимете, да радость ваша исполнена будет». Аминь.

174. Слово в день торжества о рождении Великаго Князя Николая Александровича

(Говорено в Успенском соборе, сентября 11; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1843 год

Известен вам тот обычай Святыя Церкви, что при наступлении праздника, еще в начинательном вечернем Богослужении, раскрывает она Священное Писание, и в нем показывает зеркало и образ того, что составляет предмет праздника. Например, празднуя память Праведника, она провозглашает из священной книги: «память праведнаго с похвалами» (Притч. X. 7). Таким образом духовная законность праздника утверждается словом Божиим; сущность или таинство праздника изъясняется, и радость праздника получает новый свет. В настоящий праздник не могли мы сего исполнить до настоящей минуты: потому что сие торжество, хотя предварительно призываемое нашими желаниями, объемлемое надеждами, тем не менее, по свойству предмета, внезапно нас посетило. Исполним же теперь хотя отчасти церковный обычай: покажем вам зеркало и образ настоящаго торжества в священных книгах. «Бысть слово Господне к Нафану: иди и рцы рабу Моему Давиду: – возставлю семя твое по тебе, иже будет от чрева твоего, и уготоваю царство его, и управлю престол его до века. – По всем словесем сим, и по всему видению сему, тако глагола Нафан к Давиду. И вниде царь Давид, и седе пред Господем, и рече: возлюбил мя ecи даже до сих. И мала cия пред Тобою суть, Господи мой Господи, и глаголал ecи о доме раба Твоего вдалеко. – И что приложит Давид еще глаголати к Тебе? И ныне Ты веси раба Твоего, Господи мой Господи. И раба Твоего ради сотворил ecи, и по сердцу Твоему сотворил ecи все величество сие сказати рабу Твоему, величия ради Твоего, Господи мой Господи. Несть бо ин, якоже Ты, и несть Бога разве Тебе во всех, яже слышахом ушима нашима. И кто якоже людие Твои Израиль, язык ин на земли? Яко настави их Бог еже избавити себе людей, еже положити Тебе имя, еже сотворити величие и просвещение» (2Цар. VII. 3–4, 12–13, 17–23). Приметим в сем священном сказании, во-первых, что унаследование потомства Давидова на престоле Царства Израильскаго было делом особеннаго непосредственнаго Провидения Божия; во-вторых, что Давид узнал и принял сие устроение Божие со смиренным благоговением; в-третьих, что радость о даровании ему царственнаго потомства прежде всего принес он во храм Божий в жертву Богу, в благодарственной молитве; в-четвертых, что Божие благодеяние потомственнаго унаследования на престоле Давид относил не только к себе и к роду своему, но и ко всему народу Израильскому. Какое это светлое зеркало настоящаго царственнаго торжества! Какой прекрасный образ прекраснаго события в царском Всероссийском Доме! Если мудрый, крепкий духом и благочестивый царь есть крепкое основание народнаго благоденствия в роде, в котором Он царствует; если достойный наследник престола обезпечивает сие благоденствие для следующаго рода: то благословенное рождение Наследника Наследнику Престола простирает радостныя надежды Царя и Царства до третияго и четвертаго рода. И кто же дал сей вожделенный дар Царю нашему, Россияне? Кто, как не Тот, Которому «отверзшу руку всяческая исполняются благости" (Пс.103:29), и особенно, Которым «царие царствуют» (Прит.8:15)? Хотя никакой Нафан не явился сказать Царю нашему: узриши Сына Сына Твоего: тем не менее сие есть Божие дело, Божий дар. Какая мать, могла когда-либо сказать: буду иметь плод? Какой отец мог сказать: буду иметь сына? – По сему-то Слово Божие признает детей не столько достоянием родителей, сколько собственностию Божиею: «се достояние Господне сынове, мзда плода чревняго» (Псал. CXXVI. 3). Итак, хотя не слышимо, но тем не менее действительно, Господь рек благоверному Цесаревичу: «будет Тебе сын». Господь рек благочестивейшему Царю: «yзриши сына Сына Твоего». И видит Он; и радуется с Ним Россия. Общею с Царством радостию радуется и Церковь; потому что надежды благочестиваго Дома Царева суть надежды и Церкви. И в особенности радуется она о том, что Царская радость, подобно как радость Давидова, прежде всего идет во храм, является пред Богом, приносит молитвенную жертву. И Поелику Благочестивейший Государь высокими обязанностями Своими увлечен на сие время от Своей столицы к одному из пределов обширнаго Царства: то единодушная с Ним как во всем, так и в благочестии, Царица непосредственным Своим словом призвала к благодарной молитве верноподданных, и по особенному благоволению, особенно в сем призвании воспомянула вас, «Церкви», и чада «первопрестольной столицы!» Не имею нужды более возбуждать радость. Она полна и совершенна, без сомнения, во всех нас. Одно напомнить я должен: будем внимательны, да будем достойны радости, которою нас ущедряет Божие Провидение. Делами и жизнию веры в Бога и верности Царю тщательно да охраняем с нашей стороны благоденствие, которое благость Божия упрочивает для нас благословениями Своими над Царским Домом. Аминь.

175. Речь при благодарственном к Господу Богу молебном пении, в Высочайшем присутствии Его Императорскаго Величества, к собранным из безсрочнаго отпуска воинам

(Говорена 2 октября; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1843 год

Пред лицем Бога мира, видя собор сынов брани, что помыслит, что скажет Церковь, служительница Бога мира? Не будет ли тем сильнее вопиять к Богу о мире, чем явственнее напоминает о брани, сие множество испытанных в искусстве брани, и среди мира и отдыха к брани готовых? Когда наконец, по пророчеству, «раскуют мечи своя на орала, и копия на серпы, и не возмет язык на язык меча, и не навыкнут к тому ратоватися» (Ис. II. 4)? И кому не приятен, кому не желателен мир, не исключая и сынов брани? Однако – Господь, нарицаемый «Богом мира», не нарицает ли Себя также «Господом воинств»? Не Бог ли «научает руки» верных Своих «на ополчение, персты на брань» (Псал. CXLIII. 1)? Авраам, образец кроткой веры, не воевал ли за своих родных и за союзных Царей? Не войной ли, по повелению Божию, народ Божий приобрел землю обетованную? Не Ангел ли Божий сделал гумно Гедеона военноучебным поприщем, и сильным небесным словом образовал его для победы над Мадианитами? Дух Божий, Который носился над Давидом от дня помазания его, не управлял ли рукою его, не только тогда, когда он извлекал из десятострунной псалтири пророчественные звуки, но и тогда, когда он победоносно стрелял в Голиафа, хотя не из лука стрелою, а камнем из пращи? Равноапостольный Царь Константин, для чего первее всего употребил крест Христов, только что им познанный? – Для брани и победы. Итак – Бог любит добродушный мир: и Бог же благословляет праведную брань. Ибо с тех пор, как есть на земли немирные люди, мира нельзя иметь без помощи военной. Честный и благонадежный мир большею частию надобно завоевать. И для сохранения приобретеннаго мира надобно, чтобы самый победитель не позволял заржаветь своему оружию. И так, Православные воины, словом Давидовым говорит вам Святая Церковь, приглашая в тоже время и вас говорить с нею: «благословен Господь Бог» наш, «научаяй руки» ваши «на ополчение, персты» ваши "на брань!" (Псал. CXLIII. 1) Любит мир Самодержец России: но по сему самому крепко стрежет его стражею сильнаго вернаго, искуснаго воинства. Любит Он мир Царства, и мир Своих воинов: и потому-то ускорил Он вам переход от военных подвигов к мирным занятиям, хотя впрочем еще находит нужным сохранить в вас искусство брани: потому что в мире надобно сеять, на случай нужды, семена побед. Мирные сыны брани! Уразумейте, возчувствуйте, оправдайте Царское о вас попечение. Некогда в Иерусалиме одни и те же люди, в одно и то же время, должны были строить городския стены, и ежеминутно быть в готовности отразить врагов: «единою рукою своею творяху дело, а другою держаху мечь» (Неем. IV. 17). И сей сугубо тяжкий подвиг перенесла и совершила любовь к отечественному граду. Вы можете обеими руками, безопасно, безпрепятственно, делать предоставленное вам дело поселянина или гражданина: делайте мирное дело ваше спокойно, трудолюбиво, честно, для довольства и блага вашей собственной жизни: но не забывайте и вашего меча, который может еще понадобиться Отечеству. Дух порядка, совершеннаго повиновения, точности в исполнении должнаго, который составляет одно из отличительных достоинств военнаго звания, сохраняйте и в гражданском положении вашем, и легким способом добраго примера простирайте его на других. Не забывайте, что добрый воин, лев против врагов, должен быть агнцем между своими. Живите кротко и любовно: а гнев и грозу берегите для врагов Отечества. Наипаче не забывайте, что добрый воин Царя Благочестивейшаго должен быть равномерно «добр воин Иисус Христов» (2Тим.2:3). Надобно ли в подтверждение сего вновь напоминать вам о древних победоносцах и уверять вас Апостольским словом, что они «верою победиша царствия» (Евр. XI. 33)? – Вы это ближе и простее знаете из деяний наших предков, наших Царей, наших избранных вождей. Тот воин истинно не победим, которому венец мученичества за Веру, Царя и Отечество, так же любезен, как и венец победы. Тот лучший слуга Царев, и надежнейший защитник Отечества, кто в верном Богу сердце, в чистой совести носит верную надежду Отечества небеснаго. Воины Христиане! Се Царь предводит вас не к подвигам бранным, но к Самому Источнику побед и мира, представляя вас, и Сам предстоя с вами Господу сил, в молитве и благодарении. Какая для вас награда! Какое утешение для Церкви! Какая душа не возвысится, в след за сим высоким призванием? – Горе сердца! Да исправится молитва, яко кадило! Да пройдет небеса! Да приимут ее Архистратиги небесных Сил, и принесут к престолу Царя царствующих! «Господи, спаси Царя!» (Пс.19:10) «Господи сил с нами буди!» Господи, «на людех Твоих благословение Твое». Аминь.

176. Слово в день тезоименитства Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича, в Мариинской церкви, пред обетом сердобольных вдов

(Говорено декабря 6; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1843 год

Тако да просветится свет ваш пред человеки. (Матф. V. 16). Свет, достойный внимательнаго зрения, исходит из сих слов Евангелия. В них является Законоположитель и Распорядитель света. Он отдает свет как-бы в собственность некоторым людям: "свет ваш". Он указывает способ не только пользоваться светом, но и светить другим: «тако да просветится свет ваш пред человеки». Он предлагает сие дело света, не как дар, который можно получить, но как обязанность, которую должно исполнять, и которую следственно можно исполнить, потому что Премудрость не повелевает невозможнаго: «да просветится свет ваш пред человеки». Что ж это за свет? Кто сии счастливые, на которых возлагается прекрасная обязанность распространять свет? Не счастливо ли было бы, если бы и мы нашлись в числе их? Господи Иисусе! Ты еси верховный Свет мира, по Твоему собственному слову: «Аз есмь свет миру» (Ин. 8:12). Посли нам внутренно свет Твой и истину Твою, чтобы мы могли найти, возбудить, удержать и употребить по воле Твоей свет, которому Ты повелеваешь просвещаться пред человеками. Чтобы узнать, кто сии люди, которых Евангелие призывает светить прочим человекам, надлежит обратить внимание на обстоятельства, в которых Господь изрек заповедь света: «да просветится свет ваш пред человеки». Евангелист Матфей описывает сии обстоятельства так: «узрев же народы, взыде на гору, и седшу Ему, приступиша к Нему ученицы Его: и отверз уста Своя, учаше их» (Мф. V. 1–2). Итак поучение Христово было к ученикам Христовым; и конечно высокая заповедь, светить человекам, относилась преимущественно к высшему разряду сих учеников, то есть, к двенадцати Апостолам, так как без сомнения, к ним относится следующая часть поучения Христова: «вы есте свет мира: не может град укрытися, верху горы стоя» (Мф. 5:14). Апостолы стояли на горе учения, которую теперь видим, и просветились светом закона духовнаго потом на горе Фаворе, – и постигли свет молитвеннаго созерцания, потом на Сионе, – и озарились светом воскресения, на Елеоне, – и возводили очи к свету обожения человечества во Христе, наконец паки на Сионе, – и наполнились светом Духа Святаго. Так возвысясь в духе, они уже не могли «укрыться» в естественной простоте своей и необразованности. Молнии света, не убивающия, но животворящия, проливались из них не только на землю Иудейскую, но и на языческий мир, лежащий в сугубой тьме неведения и пороков, и преобразовали его в мир света, в мир истины и добродетели, в мир Христианский. Так это дело Апостольское, а не наше? – помыслит, может быть слышащий. Следственно дело света – не наше дело? – Удержим помысл, без нужды торопливый. Возвратимся к зрелищу Христа, учащаго на горе. «Узрев же народы, взыде на гору, и седшу Ему, приступиша к Нему ученицы Его, и отверз уста Своя, учаше их». Учениками язык Апостольский часто называет не одних Апостолов, но и всех, с верою слушающих и приемлющих учение Христово. Что и в сем обширном смысле можно и должно принять наименование учеников, употребленное в приведенном теперь сказании Евангелиста, в том удостоверяет замеченное им обстоятельство: «узрев народы». Если бы поучение Господа относилось только к двенадцати Апостолам: для чего бы Евангелисту сказывать, что оно началось, когда Господь «узрел народы»? Странно вообразить человеколюбиваго Иисуса, узревшаго народы, оставившаго их без внимания, и «отверзшаго уста Своя только для двенадцати человек. Не так поступал Он обыкновенно. Что нужно было говорить собственно для Апостолов: то говорил Он им особо без народа: «особь учеником Своим сказаше вся» (Мк. IV. 34). А когда видел пред Собою народ, не пренебрегал его, и не лишал спасительнаго слова: «виде Иисус народ мног и милосердова о них, – и начат их учити много» (Мк. VI. 34). Итак нет сомнения, что и тогда, как Господь, «узрев народы», поучал на горе, проповедь Его не к одним Апостолам относилась, но касалась и каждаго из народа, кто имел уши слышать, и сердце веровать. Теперь найдено, что, если мы и не Апостолы, а принадлежим только к «народу» верующих: тем не менее и для нас есть доля в нагорной проповеди Христовой; и нам нечто сказано в сих словах: «да просветится свет ваш пред человеки»; дело света духовнаго нам не чужое. Слышащие сие, не пожелают ли услышать и то, как можем мы участвовать в распространении света, и не только услышать, но слышимое и творить по возможности? – О, если бы сие слово встретилось с сим желанием, котораго оно и домогается! – К разрешению же предложеннаго теперь вопроса мы тотчас притти можем, не чрез трудное изыскание, но чрез простое продолжение слов поучения Христова. «Тако да просветится свет ваш пред человеки». – Каким образом? – Господь продолжает: «яко да видят ваша добрая дела» (Мф. 5:16). Вот очень простая тайна света! «Добрая дела» – вот свет, который всякой издавать может! Добрый пример – вот способ, которым каждый может распространять свет между другими! И вот явственная черта Божественности учения Христова, что она, восходя превыше высокаго созерцания, в то же время низходит до самаго простаго разумения, и всякому доступнаго исполнения! Чтобы распространять между человеками свет, или иначе сказать, истину и добро, для сего, кажется, мы не знаем более открытых способов, как три следующие: слово, власть, пример. Слово действует убеждением, власть – праведно употребляемым могуществом, пример располагает к подражанию. Не всем дается дар и право действовать словом разума и премудрости; ко власти, особенно высшей и обширнейшей, немногие призываются Провидением; но все могут действовать добрым примером, между тем как и особенной силе слова или власти он сообщает от себя новую силу. По сему судите, как важен добрый пример. Если служитель слова скажет вам: будьте благочестивы, человеколюбивы, воздержны; но если его наставления не написаны в книге собственной его жизни: то весь плод поучительнаго слова может заключиться в ответном слове: «врачу, исцелися сам» (Лук. IV. 23). Не говорю, чтобы так и должно было: но так всего скорее случиться может. – Впрочем Господь повелевает принимать справедливыя и полезныя слова и от тех, которых дела словам не соответствуют: «вся убо, елика Аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите; по делом же их не творите, глаголют бo, и не творят» (Матф. XXIII. 3). Но кто творит то, чему поучает: у того дело его и малому слову сообщает великую силу. Свет слова без силы дел, есть блеск без жизни, скоро преходящий: свет добрых дел продолжает нередко светить и тогда, когда слово угасло, и за смертию делателя простирает долгую и широкую зарю. Так – «просвещался» ли бы «пред нами свет» Святителя Николая, посредством Его слова, которое скрылось в сердцах Его современников, и не перешло в книги, чтобы дойти до нас? – Но благодатныя и чудесныя дела Его сострадательной, неистощимой, безпредельной любви к человечеству, какую светлую, долгую, широкую зарю простирали и простирают по векам и странам вселенныя! Повеления власти во многообразии своем очевидно не всегда могут быть сопутствуемы примером повелевающаго, который один не может употребить себя во все дела и должности, распределенныя по разным степеням и разрядам подчиненности. Но где власть и подчиненность могут итти одним путем, как, например, в истине веры, в добре нравственном, в делах человеколюбия и милосердия: там предшествующий пример власти, как сильно, и вместе как приятно увлекает за собою подчиненность! Как вода с высших мест сходит на низшия, не всегда удерживаясь даже преградами: так нравственный дух высших состояний в обществе чрез подражание переходит в низшия, не смотря на некоторыя преграды, поставляемыя различием званий. Благочестие и человеколюбие владеющих и начальствующих, как солнце, без усилия сильно распространяет свет свой в круге подвластных. Счастливы подвластные и подчиненные, которым для того, чтобы одушевляться любовию к истине и добру, к правде и милосердию, ревностию к своим обязанностям, неутомимостию в подвигах, – надобно только взирать на поставленную над ними власть, и изучать ея действия! Не сомневаюсь, что теперь моему слову вторят мысли предстоящих: счастливы мы, которым здесь – не притча только, но и живыя дела Царскаго человеколюбия светят и говорят: «иди, и ты твори такожде» (Лук. X. 37). Потому-то, благодарение Богу, и часты у нас дела и учреждения человеколюбия. Но что еще скажем более близкое к тем, которых состояние подобно не «граду, стоящему верху горы», но, может быть, только хижине под горою? Не ужели может и их «свет просвещаться пред человеки»? – Почему не так? И малый светильник в хижине увидит блуждающий странник, и пойдет на его свет, и найдет в хижине спасение от холодной ночи или зверя, и успокоится в безопасности, и обрадуется странноприимству. И скромное доброе дело человека невиднаго в мире, если одушевлено добрым и святым намерением, есть дело света, которое и действует в сем качестве на видящих, привлекая к добру; и даже, под управлением Провидения, простирает иногда свое действие на неизмеримую даль. Посмотрите на указанную Сердцеведцем вдовицу, которая по избытку благочестиваго усердия, последния две лепты положила в сокровище храма. Какое маленькое доброе дело? Но пред сколькими уже миллионами человеков просветилось оно, и еще будет просвещаться в Евангелии, уча одних делать добро и при малых способах, а других, и в малых делах, и в малых людях, высоко ценить доброе чувство и святую мысль. И вот поощрительный пример и для вас, благолюбивыя вдовицы, избранныя и избираемыя в человеколюбивое служение болящим. Не блистательное дело, посидеть у одра болящаго, верно подать ему врачевство, послужить его покою, сказать ему слово утешения: но если сие одушевлено будет чувством Христианской любви, святою заботою и молитвою о мире души болящаго: то будет ваше скромное дело делом света для ближняго, и вашу совесть озарять будет светом внутренняго утешения. И никто из нас, братия, да не уклоняется от заповеди всеобщаго Светодавца и Световодителя. Каждый да творит добро по возможности, и да светит делами света, если не на ряду с великими светилами, то хотя между малыми звездами. Хорошо быть хотя малою искрою в том Божием небе, где и малая искра светлее и прочнее здешняго солнца. «Тако да просветится свет ваш». Аминь.

177. Слово649 по освящении храма Пресвятыя Богородицы, Взыскательницы Погибших, устроеннаго при замке пересыльных арестантов

(Говорено декабря 23; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1843 год

Всади их во внутреннюю темницу, и ноги их заби в кладе. В полунощи же Павел и Сила молящеся пояху Бога: послушаху же их юзницы. (Деян. XVI. 24–25). Вот и мы «молящеся поем Бога», если не в самой темнице, то близ самой темницы, и ради темницы, и «слушают» нас «юзницы». Помышляя о том, что здесь ныне совершилось, хочу радоваться, радостию человеколюбия: но несколько и страшусь, страхом Божиим. Если бы кому пришло на мысль, во дворе темничном построить царский дом: кто не сказал бы, что это несообразно с достоинством дома царскаго? Как же дерзнули мы во дворе темничном устроить дом более, нежели царский, – дом Божий? Чистота и святость принадлежат дому Божию преимущественно пред всяким другим местом, хотя впрочем не лишенным своей чистоты. Напротив того темница, и особенно темница осужденных, не есть ли такое место, куда общество человеческое повергает от себя нравственную нечистоту? Итак сохранится ли чистота, не оскорбится ли святость дома Божия, когда мы поставляем его в соприкосновенности с темницею осужденных? Правила Святых удаляют от святых Христовых Таин, и едва допускают переступать чрез праг святаго храма, людей, обремененных тяжкими грехами, доколе не очистят их совести покаяние, слезы и время, иногда довольно продолжительное. И не удивительна сия строгость, когда и человеческий закон тех же людей, за те же грехи, которые он, обнаружив, называет преступлениями, удаляет от домов и селений непорочных граждан, даже навсегда. Как же теперь святый храм, со святыми Тайнами, сам пришел к сим людям, которым строгость священных правил не дает права приступать к святым Тайнам, и едва позволяет входить во храм? Милостив буди к немощным служителям Твоея святыни, Единый Святый, Единый Господь, Иисус Христос, если мы не довольно строго удаляем от святыни Твоея то, что ея недостойно; если, научась от Апостола Твоего, «поминать юзники, аки с ними связани» (Евр. XIII. 3), мы хотим разделить с ними, что только знаем утешительнейшаго для себя, – именно, благодать святаго храма, и спасительное общение, или по крайней мере, благотворную близость животворящих таин. Не в темницу ли, не к осужденным ли, не к изгнанникам ли, не к узникам ли пришел и Сам Ты на землю, чтобы основать Твой живый храм, Твою святую Церковь! Ибо, что такое вся земля, после рая, как не пространная темница? Что человек вообще, как не осужденный преступник райскаго закона, изгнанник рая, пленник греха, узник бренной плоти, отягощающей душу? И не гнушалась чистота Твоя; не чуждалась святыня Твоя. Ты пришел; и в сей темнице, для сего преступника, изгнанника, пленника, узника, поставил Твой Голгофский крестный жертвенник; Твоим страданием и смертию совершил на нем Твою вселенскую Божественную литургию; принес Твою вечную жертву, которая одна и та же, и здесь, и ныне, совершается. И кто были ближайшие к сему Твоему жертвеннику? – Разбойник одесную; разбойник ошуюю. Если сия близость шуяго возбуждает негодование: то какое утешение подает близость деснаго, который и крестныя жертвы Твоея верою приобщился, и Тебя прославил, и сам спасся, и самым безнадежным грешникам подал пример и надежду спасения! И ныне, Господи Иисусе Xpиcтe Боже наш! Святый и освящающий, Архиерей, и Жертва, Спаситель грешных, Взыскатель погибших, Датель благодати и славы! Да не удалится и от здешняго жертвенника святыня Твоя; да почивает на нем благодать Твоя. И если между приближающимися к нему, пред зрящим на сердца оком Твоим, явятся и разбойники, или такие, которые не лучше разбойников: взыскуй и обретай между ими подобных благоразумному распятому с Тобою разбойнику. Пронзай души их взором Твоего всеведения и правосудия, да уязвятся сердца их спасительною скорбию покаяния. И когда от сокрушеннаго сердца возопиют к Тебе: «помяни их во царствии Твоем» памятию милосердия; даруй им благую надежду; и скоро начни отверзать им тайную дверь «рая» – в умиротворенной совести. А вы, которых закон и правосудие сделали чуждыми для нас, но которых еще братиями называть побуждает нас любовь Христианская! Поймите любовь сию, в ея опытах, которые перед вами. За чем пришли к вам, узникам, сии люди свободные, обилующие, люди почетных званий? Как вы с удовольствием изторглись бы из вашея темницы: так они с удовольствием отторглись от своих дел и занятий, и поспешили к вам, в темницу. Не имеют ли они в вас какой нужды? – Без сомнения, никакой. Какая же сила привлекла их сюда? – Сила любви Христианской. Видно, могущественна сия сила; видно, приятно следовать ея влечению. По любви Христианской, они находят приращение своего благополучия в том, чтобы сострадать вашему несчастию, чтобы трудиться для ваших нужд, чтобы по возможности, облегчать ваши тягости, наипаче же, чтобы указать вам единственное верное средство для вашего примирения с вашим жребием, – в вашем внутреннем примирении с самими собою и с Человеколюбцем Богом. Для чего так торжественно явился среди вас и Церковный Собор, и так близко к вам водворил святыню храма Христианскаго? Почему правосудие Церковное не так для вас решительно и неумолимо, как гражданское, хотя Церковь требует не только непорочности во внешних отношениях, но и во внутренней святости, и потому, могла бы строже судить виновных? Почему тогда, как гражданское общество изгоняет вас, Церковь как-бы гонится за вами. Одно изъяснение сих неожиданностей – любовь Христианская. Даже и грозною строгостию церковных правил не иной кто вооружил служителей веры, как любовь, по реченному Апостолом: «страхом спасайте от огня восхищающе»: любовь же повелела и умягчать строгость правил: «милуйте разсуждающе» (Иуд. I. 22, 23). Любовь во Христе избрала и провозгласила сей неожиданный образ действования: «не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние» (Матф. IX. 13). «Прииде cын человеческий взыскати и спасти погибшаго» (Матф. XVIII. 11). Та же любовь и ныне, от девятидесяти девяти овец незаблуждших, идет искать одной заблуждшей. Братия, и в сем уничиженном состоянии вашем, нам ради Христа возлюбленные! Не будьте к сей любви невнимательны и холодны. Если есть в вас некоторое расположение к благодарности, как оно есть в общей природе нашей: не ужели вы попустите себе оказаться не добрыми для тех, которые так деятельно добры для вас? Не ужели не захотите доставить некоторое утешение тем, которые заботятся о вашем утешении? Заботьтесь же сколько-нибудь и вы, чтобы доставить им утешение, котораго они ищут, – в вашем нравственном и духовном улучшении. Когда примечаете близ себя, что Христианство раскрывает в людях способность находить благополучие в том, чтоб итти в темницу, заботливо заниматься осужденными; догадайтесь из сего, что есть в Христианстве сила, и в самих осужденных, и в самих заключенных в темнице, или странствующих в изгнание или заточение, открыть способность к благополучию, котораго и темница не помрачит, которое и на пути в изгнание, назади не останется. Источник сей победоносно благотворной силы есть благодать Божия; хранилища благодати суть Слово Божие, Церковь и ея Таинства; средства привлекать и приобретать оную суть сердечная молитва, поучение Слова Божия, благоговейное участие в церковном Богослужении и, в установленном порядке, общение таинств, с верою и любовию. Не удивился бы я, если бы вы стали жаловаться, как трудно вам возвышать дух ваш, из-под тяжести бедствия. Не оспориваю сей трудности: но утверждаю, что есть верная возможность преодолеть ее; и чтобы доказать сие несомненными опытами, указываю вам на темницу, или, если угодно, и на несколько темниц и изгнаний, или заточений, которыя несравненно тяжеле вашей темницы и вашего изгнания, но которыя не препятствовали возвышаться духу, когда он того желает. Апостолы Павел и Сила, в городе Филиппах, за проповедь Евангелия, и за изгнание духа пытливаго, возмутившимся народом битые, израненные, отданы в темницу под крепкую стражу. Темничный страж, не довольствуясь заключением их во внутреннюю темницу, «ноги их заби в кладе». Что же они делают, – изнуренные биением, страждущие от ран, не могущие дать удобнаго положения телу, от стесняющей ноги обоих колоды, – что делают они тогда, как и не изнуренные уступают немощи тела? – «Полунощи Павел и Сила молящеся пояху Бога». Может быть, вы думаете, что Апостольский только дух мог быть так возвышен и не преодолеваем ни бедствием, ни немощию. Не совсем так. По гласу молитвы Апостольской, и прочие заключенные в той же темнице, не только не Апостолы, но, по всей вероятности, даже не Христиане (потому что это было в языческом городе), возвысились духом и над бедствием, и над немощию плоти, не предались сну в полунощи: «послушаху их юзницы». И видно, сильно их объял восторг молитвы Апостольской: потому что и чудо над ними совершилось: «всем юзы ослабеша». Кто не слыхал о юном, невинном Иосифе, отторгнутом от отца, проданном братьями в плен и в рабство, увлеченном в дальнюю страну, к иноплеменникам, оклеветанном, вверженном в темницу? – Знаете конечно и то, что столько бедствий не могли унизить духа юноши, ни поколебать его добродетели, но и в рабстве она была свободна, и в темнице просияла. Не видите ли, что и в темнице, и в заточении можно находиться, без упадка духа, не без надежды, и даже с достоинством и славою? Осмотрите еще одну темницу и узы, которыя должны показать вам, что темница и узы не только не погубляют невиннаго, но еще могут споспешествовать спасению виновнаго, если он благоразумно ими воспользуется. Манассию, виновнаго в отступлении от Бога, и в других тяжких преступлениях, «яша во узах, и связаша его оковы ножными, и отведоша его в Вавилон. И егда озлоблен бысть, взыска лице Господа Бога Своего, и смирися зело пред лицем Бога Отец своих, и помолися к Нему, и послуша его» (2Пар. 33:11–13). И так, если вы не можете, как Иосиф, сделать свою темницу, изгнание, заточение, почтенными и славными посредством невинности и непоколебимой добродетели: по крайней мере, как Манассия, старайтесь сделать ваши бедствия и трудности спасительными для вас, посредством покаяния, исправления жизни и безропотной покорности закону, власти и судьбе Божией. Что скажу наконец соединенным подвижникам Христианскаго человеколюбия, посетителям темниц, попечителям их обитателей и пресельников? Что в особенности соработникам дела благочестия, которое ныне запечатлела благодать? – Не многое потребно слово там, где уже довольно дела благонамеренно совершилось или совершается. «Не обидлив Бог забыти дела вашего и труда любве, юже показасте во имя Его» (Евр. VI. 10). Любовь Божия да не престает одушевлять и услаждать ваш труд. Имя Господа Иисуса да исполняет силою слова и действия вашего человеколюбия. В благоуспешном утешении бедствующих, в обращении заблуждающих, в радостном о сем свидетельстве совести вашей, да является вам и в темнице Тот, Который отъял оть нея поношение, и украсил ее, Своим уверением, что Он в ней был: «в темнице бех» (Мф.25:36). Аминь. В отд. изд. за сим словом помещена следующая «молитва заключеннаго в темнице»: Господи Боже, Создателю и Спасителю мой, благословенно да будет имя Твое святое! Благодарение и слава Тебе, Господи, о всех благих, яже приях от Тебе в житии сем. Ныне же скорбь и болезнь обретох и имя Твое призываю. Поношения нападоша на мя. Положиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней. Скорблю о сем, и по сей скорби разумеваю, яко согреших пред Тобою, и по грехам моим приидоша на мя беды. Ибо праведники Твои не унывающе и в темницах пояху Тебе, и во страданиих радовахуся. И Аще беззакония назриши Господи, Господи, кто постоит? Яко несть человека, иже не согрешит. Но Ты, Господи, грехи всего мирa носиши и покаянием очищаеши. Верую, яко и мене гpешнагo не отвержеши от лица Твоего. За весь мир Единородный Сын Твой излия Свою Божественную кровь. Верую, яко и мене от грехов моих омыти может и хощет. Сего ради с Давидом глаголю: исповем на мя беззаконие мое, Ты же, яко благ, остави нечестие сердца моего. Страшуся суда и осуждения человеческаго, но наипаче да будете мне в страх Твой неумытный суд и вечное осуждение. Аще неправда возстанет на мя: дерзаю словом Давидовым молитися Тебе: услыши, Господи, правду мою и вонми суду моему, и правдою Твоею избави мя. Аще же неправду сотворих, милосердием Твоим неправду мою уврачуй. Не попусти уклонитися сердцу моему во словеса лукавствия, к сокрытию истины и к ложному оправданию. Помози мне и уразумети и возненавидети неправду мою, возлюбити же правду и во истине обрести облегчение душе моей. Облегчи бремя бедствия моего. А еже понести мне суждено, да понесу с терпением ради очищения грехов моих и ради умилостивления Твоего правосудия. Аще и стыд покрыет мене пред некими человеки, да потерплю со смирением, да умилостивлю Тебе, Господи, да не постыжден буду пред лицем всего мирa на страшном суде Твоем. Прихожду к Тебе скорбный и печальный, не лиши мене духовнаго утешения. Прихожду к Тебе омраченный, яви мне свет упования спасения. Припадаю к Тебе изнемогший, возстави и утверди мене благодатию Твоею. Паче же всего даруй мне желание и помози мне, Господи, творити во всем Твою волю, да в мире совести прославлю имя Твое святое Отца и Сына и Св. Духа. Аминь.

178. Беседа по крестном ходе

(Напечатана в Твор. Св. Отц. 1844 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 650 1843 год

Приидите возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему: предварим лице Его во исповедании, и во псалмех воскликнем Ему. (Пс. XCIV. 1–2). Праздновать праздник дело столь обыкновенное, и столь, по видимому, простое, что не легко придет кому нибудь мысль подозревать себя в неумении праздновать. Вид пришедших на сей праздник, если не обманываюсь, более показывает удовольствие, что празднуют, нежели заботу, так ли празднуют. Но не случалось ли вам когда нибудь читать, или слышать в церковном чтении, что говорил Бог чрез Пророка Исаию некоторым празднующим о некоторых праздниках? – «Праздников ваших ненавидит душа моя» (Иса. I. 14)! Незаботливо ли это для празднующих? Что может быть несчастнее праздников, которые Бог ненавидит? И что это за несчастные праздники? Не Вааловы ли? Не Молоховы ли? Не другие ли идольские и языческие? – Совсем нет! Бог негодует на праздники Иудейские, истинному Богу посвященные, и даже Самим Богом установленные. «Новомесячий ваших, и суббот, и дне великаго не потерплю; поста, и праздности, и новомесячий ваших, и праздников ваших ненавидит душа Моя» (Ис. I. 13–14). И пусть бы так уничижаемы и отвергаемы были праздники Иудейские тогда, как сень законная прешла, и явилась благодатная истина; тогда как загадочныя жертвы овнов и тельцов разгаданы крестною жертвою Христовою, и безполезно стало повторять загадку разгаданную; тогда как ветхий Завет уступил место новому, храм Иерусалимский Церкви Христианской, служение Богу обрядовое поклонение духом и истиною. Но нет! Бог чрез Исаию возгремел против праздников Иудейских, когда Закон Моисеев господствовал, ветхий Завет был в своей силе, храм Иерусалимский стоял, и праздники Иудейские столько же важны были для истинной церкви Иудейской, как нынешние наши праздники для истинной церкви Христианской. Так посему может случиться, что и на наши праздники падет подобный приговор: «не потерплю; – ненавидит душа Моя?» – Да. В сем-то и состоит забота. Итак видите, что стоит труда подумать, как праздновать праздник, и так ли, как должно, мы празднуем. Вслушайтесь же внимательно, как Пророк Давид, во псалме, и созывает на праздник, и вместе поучает праздновать. «Приидите возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему: предварим лице Его во исповедании, и во псалмех воскликнем Ему». Первое наставление: "приидите". На сие вы можете сказать, что если это есть заповедь праздника, то вы правы пред нею; потому что пришли на сей праздник, и притом шествием торжественным и благоговейным. Не оспориваю сего утешения вашего. Но иные, может быть, скажут, разве непременно надобно куда нибудь «итти», чтобы «возрадоваться Господеви»? Разве нельзя праздновать и дома сидящему? Не стану спорить и против сих вопросов. Однако Пророк Давид не пустое же сказал слово: «приидите». Чтоже он думал? Чего требовал? Дабы «возрадоваться Господеви», дабы праздновать праздник Божий, надобно, чтобы человек был в некотором сближении с Богом. Бог всегда близок к человеку, по Своему вездесущию: но человек не всегда близок к Богу, по своей ограниченности, невниманию, разсеянности, по занятию земными предметами, по склонностям и действиям Богопротивным. Итак надобно выйти умом из земных помыслов и воспоминаний, сердцем из забот и пристрастий, телом из работ и дел, чтобы без преград и препятствий приближиться к Богу, предстать Ему, и праздновать в Его присутствии. Некоторые, вышед из жития греховнаго, из работы дел неправедных, из

651

пристрастий, вырвавшись даже из невинных, по видимому, естественных привязанностей к родству, к семейству, к дружбе, к вещам и занятиям необходимым для временной жизни, идут и приходят к Богу ежедневно, ежечасно, непрестанно, поучением в слове Божием, псалмопением, внутреннею и во время внешних занятий молитвою, возвышенным Богомыслием и созерцанием, так что по истине вся жизнь их составляет один «путь Господень» (Деян. XVIII. 26). Таких я не призываю более никуда; они в своем уединении, в какой нибудь хижине или пещере, празднуют с Богом и Ангелами праздники, более совершенные, нежели мы в наших торжественных собраниях. Я молил бы только их, посещать, хотя иногда, наши священныя собрания, не столько по надобности в том для них, сколько в благодеяние нам, чтобы их присутствием разширялось наше общение со Святыми, чтобы их крепкая, небопроходная молитва пролагала удобную стезю немощной молитве нашей. Знаю, по примерам и преданиям, что они и делают сие, по внушению водящаго их Духа Божия; и мысль, что такие люди скрываются во многолюдных церковных собраниях, и тайно, неведомо нам, но сильно и благопоспешно помогают молитвам нашим, – сия мысль есть одна из тех, кои делают более вожделенными сии собрания, сами по себе важныя. А вам, люди обыкновенные, которых душа в дни работные глубоко погрязает в делах и работах, а в неработные легко предается дремоте праздности, или разсевается в суетных увеселениях, которых внимание, по нуждам, по привычкам, по пристрастиям, так много занято земными предметами, что они стоят около вас, как преграда между вами и Богом, – вам настоятельно говорю я с Давидом о днях Господних: «приидите возрадуемся Господеви»; выдьте, как можно, хотя на сие особенное время, из обыкновеннаго вашего положения, неблагоприятнаго для души; оставьте позади себя ваши дела, ваши заботы, все, что вас привязывает, или разсевает, или смущает, или огорчает, или раздражает; приидите, в каждый из таких дней, в одно из тех освященных мест, где все вам напоминает, все дает чувствовать, что вы предстоите Богу: где слово Божие глаголет; где Дух Божий дышет; где Голгофская жертва Христова возобновляется; где благодать отверзает объятия молящимся; где Ангелы сослужат тайнодействующим человекам, и человеки тайно изобразуют

652

Херувимов. Дабы впрочем не затруднить еще один разряд людей, – тех, которые, по немощи, по нужде, по долгу повиновения, во времена священныя принуждены оставаться в домах, при делах мирских, – скажем и для них: по крайней мере, когда услышат они возвышенный голос колокола, возвещающий высокую минуту безкровной Жертвы, пусть пошлют в Церковь благоговейную мысль, благочестивое желание; пусть освятят себя знамением Креста, как-бы вместе с предстоящими алтарю: Ангел храма встретит их и вдали, причислит к действительно предстоящим, и вознесет на олтарь Господень память их. Второе наставление Пророка: «возрадуемся Господеви». Праздник без духовной «радости», без сердечнаго в нем участия, без внутренняго чувства, есть тело без души. Но должно испытывать и поверять чувство, и различать виды радости. Ленивый работник бросил работу, и рад, что настал праздник: он радуется своей лености, а не Господу. Легкомысленная женщина облеклась праздничным убранством, и с удовольствием начинает праздничный день: она радуется своей суете, а не Господу. Ядца и пийца видит, или воображает праздничное пиршество, и весел заранее: он радуется своему чреву, а не Господу. Нет! Если и тогда, как от вчерашней работы еще болят у тебя члены, ты охотно идешь во храм, и не боишься утомления; если твои чувства, мысли, сердце так заняты Богослужением, что ты не развлекаешься посторонним, и забываешь внешнее: то я верю, что ты «радуешься Господеви». Если же и по выходе из храма ты остаешься внутренно довольным так, что не привлекаешься удовольствиями чувственными; вносишь мир твоей души в мир твоего дома, и распространить твое утешение желаешь разве только в духовном общении, либо в благотворении к ближнему: то я еще больше верю, что ты «возрадовался Господеви». Ибо когда радость Господня, утешение внутреннее, духовное, посещает и наполняет сердце: тогда человек находит себя духовно услажденным и насыщенным так, что алкание внешних услаждений утихает и престает; тогда опыт лучшаго и высшаго показывает ему, как ничтожен их вкус, как низко погружение в них, как отвратительно их излишество; тогда если радость духовная возбуждает и движет его, то движет, по свойству своему, к делам духовным и Богоугодным. Дай нам такую радость, скажут, может быть, некоторые; научи нас так радоваться. – Желал бы я сего, братия, для вас, и для себя: только сомневаюсь, можно ли научить радости, как науке; можно ли раздавать оную, как раздают пищу за столом. Но за то можно иметь радость, и без прошения у других, и без научения другими. Посмотрите на младенца, когда он видит свою мать, и бросается в ея объятия: не видите ли, что он весь радость? А его никто не учил радости; и он не просил ея у матери. Будьте и вы, "яко дети", как и учил быть Христос Господь (Матф. XVIII. 3), – так просто, так совершенно предавайтесь Богу, так всецело повергайтесь в объятия благодати Его: радость Господня, от одного взора матери – Благодати, сама собою родится в сердце простом и чистом. Если же сердце ваше не обретает радости духовной: то не безполезно вспомнить закон и предел, который Бог положил радости. «Hесть радоватися нечестивым, глаголет Господь» (Иса. XLVIII. 22). Предел, за который не переступает радость Господня, есть тот, за которым начинается область нечестия или беззакония. Итак, если сердце твое не обретает радости духовной: то «внемли себе», как говорит Моисей, примечай за собою, испытывай себя, «да не будет слово тайно в сердце твоем беззакония» (Втор. XV. 9), не кроется ли в нем противный благочестию и добродетели помысл, страсть, намерение, дело нечистое, неправедное, злое, чем сердце осквернено, загромождено, заграждено, и сделано не доступным чистой и святой радости. В таком случае путь к радости о Бозе, есть «печаль яже по Бозе», которая «покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (2Кор. VII. 10), и таким образом «сеющии слезами радостию пожинают» (Пс.125:5): чего ради и Псалмопевец радости в самую средину радостнаго псалма своего всевает слезы, как семя чистой радости: «восплачемся, – говорит, – пред Господем, сотворшим нас» (Псал. CXXV. 5). Впрочем, испытывай себя, сказал я, не в слове ли беззакония кроется причина отсутствия радости: а может случиться и то, что она медлит явиться, ожидая мановения Благодати, испытующей твою преданность и упражняющей твое терпение, или просто требуя возбуждения свойственным Ей образом. Сюда относится третие празднственное наставление Пророка, которое заключается в следующих воззваниях: «воскликнем Богу Спасителю нашему; предварим лице Его во исповедании, и во псалмех воскликнем Ему». Он указывает здесь на средство возбудить священную радость, и, когда она возбудится, так как она по существу своему жива и деятельна, дать ей приличное упражнение. Когда вы приходите пред Бога, чтобы возрадоваться Господеви, чтобы праздновать праздник Его: не стойте пред Ним, как истуканы, с холодным равнодушием, без упражнения вашего внимания, без возвышения вашего сердца; вспомните, что предстоите Богу, вашему Творцу, вашему ежеминутному Хранителю и Промыслителю, вашему вечному Спасителю; взирайте к Нему вашим умом; взывайте к Нему вашим сердцем; Церковь вам предшествует в сем своими молитвами и песнопениями; дайте свободно входить Ея гласам и воскликновениям в ваше сердце; пусть оне там отдаются и производят духовный отголосок. «Воскликнем Богу Спасителю нашему». Может быть, призываемый воскликновениями Бог не вдруг даст ощутить душе Свою благодатную к ней близость: сие да не воспящает нас. Иногда Он предваряет наши призывания и ожидания Своим утешительным посещением: но если иногда и не так; то мы «предварим лице Его во исповедании», – во исповедании нашей немощи, а Его силы, нашего недостоинства, а Его благодати, нашей скудости, а Его великодаровитости, Его безчисленных благодеяний, и нашего, по крайней мере, искренняго желания быть Ему благодарными. Господь наш не одобряет мнения тех, которые, взывая к Богу, «мнят, яко во многоглаголании своем услышани будут»; и заповедует «молящимся не лишше глаголати» (Матф. VI. 7). Однако не должна же, и не может молитва быть слишком кратка, потому что к сильному и действенному слову молитвы нужно иногда не малое молитвенное приготовление, и потому, что надобно наконец дойти до исполнения также собственно Евангельской заповеди: «непрестанно молитеся» (2Сол. 5:17). Посему мы должны, с Церковию, не только возсылать к Богу краткия, горящия воззвания и воскликновения, но и возносить к Нему псалмы, – протяженныя, усугубляемыя, постоянное стремление к Богу выражающия, молитвы и славословия. «И во псалмех воскликнем Ему». Но надобно, может быть, и мне в учении о празднике и молитве «нелишше глаголати», дабы не прейти меру неутомленнаго внимания вашего. Сказанное доселе уже дает вам некоторый способ приметить недостатки, какие могут быть в вашем праздновании, дабы позаботиться о восполнении недостающаго и о исправлении неправильнаго. Признаюсь, меня не все радует, что вижу я в наши праздники. Что значит столь приметный иногда в праздничных церковных собраниях недостаток безмолвия и благоговейнаго внимания? Если бы помнили все, что пришли пред Бога, и предстоят лицу Его: то никто не осмелился бы, и не захотел бы здесь обращаться от Бога к человеку, и входить в празднословие или распри; народ никогда не был бы около святилища в безпорядочном и шумном движении, подобно волнам, которыя движет не дух разумный, а ветер непостоянный. Что значит так близко иногда к Скинии Господней являющееся на праздник новое поселение оных недобрых скиний, приготовленных для служения лакомству или пиянству, для суетных зрелищ, для игр, свойственных детям, но которыя не дети учреждают, и которыми не дети занимаются? Не то ли сие значит, что многие приходят искать веселия плотскаго и греховнаго там, где надлежало им обретать и вкушать радость духовную и святую? А такие праздники не суть ли те самые, которые Бог ненавидит? «Праздников ваших, – глаголет, – ненавидит душа Моя; бысте Ми в сытость, ктому не стерплю грехов ваших». То есть: Бог ненавидит, не самые праздники, но грехи, которыми оскверняются праздники, а за тем уже и празднование, грехами оскверняемое, и потому недостойное Божества. «Ни идолослужители бывайте, – говорит Апостол, – яко же нецыи от них», то есть, принадлежавших к Церкви Ветхозаветной, «яко же есть писано: седоша людие ясти и пити, и восташа играти» (1Кор. X. 7). Видите ли, что праздновать лакомым ястием, неумеренным питием, суетными играми, значит праздновать по-идолослужительски? Хорошо ли же вам начинать день празднованием Христианским, а оканчивать идолослужительским? Христиане! Христиански да празднуем праздники наши в радости духовной, в молитвах и псалмопениях Господу, в мирном покое или в делах благих и благотворных, да будут празднования наши Богу благоугодны, и для нас благословенны и спасительны. Аминь.

179. Слово на память Святителя Алексия, в субботу первыя недели Великаго поста

(Говорено февраля 12; напечатано в Твор. Св. Отц. 1844 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1844 год

И рече к ним: желанием возжелех сию пасху ясти с вами. (Лук. XXII. 15). Одною из принадлежностей праздника обычай полагает праздничную трапезу. Празднику духовному духовная и трапеза, без сомнения, преимущественно приличествует. Но и телесной праздничной трапезы не отвергает праздник, даже духовный: потому что мы не безтелесны; потому что нас учат «прославлять Бога», не только «в душах», но «и в телесех» наших, и, «аще ямы, Аще пием», и сие «в славу Божию творити» (1Кор. VI. 20, X:31). Была некогда, и ныне есть, торжественная трапеза, телесная, только не просто телесная, которой желал вкусить, и не стыдился изъявить сие желание даже Неимеющий нужды ни в какой трапезе, потому что Сам дает «пищу всякой плоти» (Псал. CXXXV. 25). "Желанием, – говорит, – возжелех сию пасху ясти с вами». Ныне мы празднуем блаженную память Святителя и Чудотворца Алексия. Какою же трапезою почтим сей праздник? Попечению о трапезе телесной не противоречит ли постное время? Трапезе духовной не воспрепятствует ли наша духовная скудость? – Затруднение прекращает сей же самый чин церковных времен, который ныне преимущественно вам открывает торжественную, не только духовную, но и Божественную трапезу, и конечно нет другаго дня в году, в который бы столь многие, присные Богу, наслаждались Божественною трапезою, как в нынешний. По увещанию Евангельскому не станем «пещися и молвити о мнозе» (Лук. X. 41): но, как добродушно угощенные весело беседуют, обращаясь наипаче к угостителю; так и мы со всеми приобщившимися ныне трапезы Господней, и радостною мыслию, и благодарным сердцем, и прославляющим словом, да обращаемся к Великому Угостителю, Который воистинну «сотвори вечерю велию, и зва многи» (Лук. XIV. 16). И те, которые не последовали еще сему зову, да слышат наше радостное исповедание, и да поревнуют нашему благополучию: да приидут, и «вкусят, и видят, яко благ Господь» (Псал. XXXIII. 9). Если бы человек, высший тебя званием, тобою и всеми чтимый по достоинству и добродетели, к которому войти в близость и знакомство ты и сам себя не удостоил бы, сверх чаяния, взыскал тебя, принял дружелюбно, и пригласил к своему столу: как охотно ты поспешил бы на сей зов, с какою радостию возвратился бы, с каким удовольствием говорил бы в кругу искренних твоих о угостителе и угощении. Что сказать, если бы так поступил Царь, и притом не с каким нибудь избранным служителем своего царствия, но с рабом, и еще с виновным, и достойным осуждения смертнаго? Но как еще малы сии примеры для уподобления тому, что происходит между Христом и Христианином! Царь небесный, Сын Божий и Бог, не только посылает Своих рабов и служителей, но и Сам сходит на землю, для тебя и для меня, – ибо как для всех человеков без изъятия, то конечно и для тебя и для меня, и все равно, как если бы именно и единственно для тебя и для меня, – для нас, рабов низшей и малой области безмернаго царствия Его, и притом для рабов греха, для потомков преступника Адама, которые в беззакониях зачинаемся, во грехах раждаемся, живем естественно не лучше своего рождения, потому что жизнь наша еще в прародителях, не хотевших довольствоваться благословенною райскою пищею, отравлена хищным вкушением запрещеннаго плода, – для нас приходит Небесный Угоститель, и не только питающую и услаждающую, но и врачующую и животворящую трапезу Сам учреждает, Сам призывает к ней, и Сам преподает нам то, что уготовал нам в пищу и питие. "Приимите, – глаголет, – ядите... Пийте от нея вси» (Мф.26:26–27). Глаголет, и ныне, и для нас, то, что некогда изрек Апостолам: потому что слово Его безсмертно и всегда действенно. – Здесь можно спросить, что достойнее удивления, счастие ли тех, которые вняли сему гласу Его, или невнимание тех, которые сами себя лишают сего счастия? И что предлагает нам на Своей трапезе Небесный Угоститель! – Все, что нашли бы вы на самой великолепной трапезе царя земнаго, избранныя произведения земной природы, многодельным искусством устроенныя в пищу и питие, которыя однако изящны только до употребления, а после употребления идут в тление, наравне с черствым хлебом нищаго, – все сие было бы недостойно «Царя веков нетленнаго» (1Тим. I. 17), Который и трапезою Своею нетление распространять желает. Что ж? Не соберет ли Он всего, что, еще прежде тления греховнаго, Сам, как Творец, положил в природе вещей, способнейшаго к питанию и услаждению? Не извлечет ли из глубины ея всех сокровищ благотворной и врачебной силы, которых так малые виды, веками, с трудом, на угад, отыскивают врачи земные? – И сие было бы недостаточно, и для щедрости Учредителя таинственной трапезы, и для потребности причастников ея: потому что Божественная только пища может истинно питать, и только Божественное врачевство врачевать болящую душу человека, которая по началу своему есть дыхание жизни от уст Божиих. Но как Божественное, по существу своему, не может не быть сокровенным для человека: то надлежало еще изобрести средство соделать Божественную пищу и врачевство удобообретаемыми и удобоприемлемыми для человека в простоте веры. И таким образом Сын Божий предлагает нам в таинственную пищу и питие, и во всецелебное врачевство, под видами хлеба и вина, Свое Божественное тело и Свою Божественную кровь. "Ядите, – глаголет, – сие есть тело Мое. Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя» (Мф.26:26–28). Может быть, вам представится нечто подобное сей трапезе в том, когда мать питает младенца млеком своим, которое только на время сего питания отделяется из ея тела и крови. Но как мало и сие подобие пред великим таинством! Мать преподает младенцу только избыток своего тела, приготовленный для сего природою, – преподает без труда, и даже к облегчению своему от избытка, который мог бы обременить ее. Наш Божественный Питатель преподает нам самое тело Свое, – всецелое тело Свое, – преподает со сладостию любви, без сравнения превышающей материнскую, но притом преподает нам тело Свое, горьким и смертным страданием уготованное нам в пищу. "Сие есть, – глаголет, – тело Мое, еже за вы ломимое» (1Кор.11:24). «Cия есть кровь Моя, яже за вы и за многия изливаемая». Как пшеница страждет в жерновах, и под рукою хлебоделателя, и в разженной пещи, да будет хлеб, укрепляющий сердце человека; как кровь гроздова страждет в утеснении точила, да будет вино, веселящее сердце человека: так благоволил воплощенный Сын Божий предать тело Свое на разнообразныя страдания Елеонския, Иерусалимския и Голгофския, допустил многострадально источить кровь Свою в предкрестных и крестных мучениях, дабы в них уготовать нам пищу и питие жизни и врачевания, безсмертия и блаженства. Таинство тела и крови Христовы так дивно и непостижимо, что Богомудрые отцы наши, как бы опасаясь за простоту и твердость нашея веры, желают, как-бы некими подпорами, подкрепить ее своими Богомудрыми разсуждениями. «Понеже, – разсуждает Св. Иоанн Дамаскин, – Адам сей», то есть, вторый Адам, Иисус Христос, «духовен есть; подобаше и рождению быти духовному, и пищи таковой же: обаче, Поелику сугуби и сложни есмы, то подобает и рождению быти сугубому, и пищи сложной. Сего ради рождение убо нам водою и духом, си есть святым крещением, дадеся; пища же есть самый хлеб животный, Господь наш Иucyc Xpистoc, с небесе сшедый». И далее: «како будет Мне сие, глаголет Святая Дева, понеже мужа не знаю? И отвеща Ей Гавриил Архангел: Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя. И ты такожде вопрошаеши ныне: како хлеб бывает тело Христово, и вино и вода кровь Xpиcтoвa? И аз же тебе глаголю: Дух Святый снисходит, и сия творит, паче слова и разума». Подобно и Святый Иоанн Златоуст увещавает: «да повинуемся во всем Богу, и ничтоже вопреки да глаголем, Аще и сопротивно быти видится нашим помыслом и зрениям глаголемое; но да будет и помысла и зрения нашего истиннейшее Его слово. Тако и в тaинcтваx да творим, не на предлежащая токмо взирающе, но глаголы Его содержаще: слово бо Его непогрешительно, чувство же наше удобь прельщаемо есть; слово Его никогда же изменяется, чувство же наше часте соблазняется. Егда убо слово рече: сие есть тело Мое; и да повинуемся, и да веруем, и мысленными то да зрим очима. Ничто же бо чувственно предаде нам Xpиcтoc, но чувственными убо вещми, вся же мысленная». Поелику назначение настоящей жизни нашей таково, что мы должны, как изъяснился Апостол, «верою ходить, а не видением» (2Кор. V. 7): то и благодатные дары, подаваемые нам в приобщении трапезы Господней, благодатное питание, врачевание, укрепление, просвещение, отражение зла, нетление, также наиболее верою постигаются и упованием объемлются, превыше видения и ощущения, хотя впрочем, по мере веры, по мере потребности, по мере внимания, достоинства, чистоты, и в ощущении опытном и в явственном действии познаются многими многообразно. По многоразличной силе Божественной пищи и пития, по многоразличной премудрости и благости Божественнаго Питателя, ощутительный плод вкушения трапезы Господней является верующим – то неизреченною радостию в сердце, то сладкою тишиною в душе, то светлостию в уме, то глубоким миром в совести, то утишением обуревавших искушений, то прекращением страданий душевных и телесных, а иногда и совершенным исцелением, то живейшим ощущением любви к Господу, или умножением ревности и силы к духовным подвигам и добродетелям. Но каковы бы ни были наши собственные в сей тайне опыты; скажу паки со Святым Златоустом: «да будет и помысла и зрения нашего истиннейшее слово Господа нашего». После того, как Он рек: «ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем; ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, имать живот вечный» (Иоан. VI. 56, 54); – как дерзнем мы, хотя и недостойные причастники Его плоти и крови, – как дерзнем отрицать то, что Он в нас, и мы в Нем, и что мы в Нем имеем живот вечный, если только сами не удалимся от Него, если только сами не повергнем себя паки в смерть греховную? Одно из приятнейших удостоверений, как о необходимости для нас, так и о спасительной благотворности трапезы Господней, имеем мы в том, как сильно желал ея Сам Господь наш. Ибо, что значат слова Его к Апостолам: «желанием возжелех сию пасху ясти с вами»? Ветхозаветной ли пасхи так сильно желает Он? Но она до сих пор была обыкновенна, как совершаемая ежегодно, а отныне должна совершенно прекратиться, когда прообразование должно уступить место пришедшей истине. Итак, нет сомнения, что Он пламенно желает пасхи новозаветной, – той пасхи, в которой Сам Себя приносит в жертву, Сам Себя предлагает в пищу. "Желанием, – говорит, – возжелех сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук», – после прообразовательной истинную, не только осязаемую, но и созерцаемую, не только вещественную, но и духовную, и Божественную, не только закланную, но и живую, и животворящую, начинаемую прежде мук, дабы она была всегдашнею свидетельницею предуведения и свободнаго приятия мук, но уже заключающую в себе спасительное действие креста для всех времен, как свойственно действовать вечному началу. "Желанием" любви и милосердия «возжелех сию пасху ясти с вами»: потому что в ней запечатлевается вся Моя к вам любовь, и вся ваша истинная жизнь и блаженство. Братия, сопричастники трапезы Господней! Если Господь, по Своей неизреченной любви, так пламенно желал ея не ради Себя, но ради нас: как пламенно должны желать ея мы, по любви и благодарности к Нему, и для нашего собственнаго блага и блаженства! Да согреваем нашу хладность пламенем любви Христовой. «Да не разленимся, – возбуждает Святый Златоуст, – толикия сподоблени бывше любве и чести. Не зрите ли отрочат, с коликим усердием емлются сосцу, с коликим устремлением водружают тамо уста? С толиким и мы да приступаем к трапезе сей, и к сосцу чаши духовныя, паче же и со множайшим желанием да привлечем, яко ссущие младенцы, Духа благодать». Аминь.

180. Слово на вечерне дня Святыя Пасхи

(Говорено марта 26; напечатано в Твор. Св. От. 1844 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1844 год

Возрадовашася убо ученицы, видевше Господа. (Иоан. ХХ. 20). Видеть Господа, без сомнения, есть радость, ни с чем не сравнимая. Ангелы на небесах не знают высшаго блаженства, как видеть Господа. Радость видеть Господа воскресшаго в учениках Господних имела еще особенную силу потому, что они пред тем с высоты радости внезапно низринуты были в бездну печали, а теперь из бездны печали также внезапно вознесены на степень радости, высший прежняго. Чем более радовались они прежде, когда в Божественнных словах и чудесных деяниях Господа Иисуса начинали «видеть славу Его, славу яко Единороднаго от Отца» (Иоан. I. 14), когда «и вси людие радовахуся о всех славных, бывающих от Него» (Лук. 13:17): тем более должны были печалиться, когда Он был предан в руки врагов, осужден, поруган, умучен, умер, только от неожиданнаго сострадания получил честное погребение, и даже во гробе преследован врагами. Но чем глубже и мрачнее сия печаль: тем торжественнее вновь возсиявшая над нею радость, когда в тайное, по причине страха, собрание учеников сквозь затворенныя двери, «прииде Иисус» (Ин.20:19), победоносный над смертию, и следственно, над всем, что враждебно Ему и Его последователям, приявший всякую власть на небеси и на земли, подающий Духа Святаго, действительно начинающий царство Небесное на земли, котораго близость возвещал дотоле. И мы ныне продолжаем сию радость первых учеников Христовых: потому что и мы ученики Христовы, хотя, может быть, последние, и, может быть, еще более последние по достоинству, нежели по времени. Нельзя ли же и нам увидеть Господа воскресшаго, чтобы возрадоваться о Нем полною радостию? Или, если нельзя: то можем ли мы радоваться о Нем полною радостию? На сей последний вопрос имеем утешительный ответ из уст Самого Воскресшаго. Когда Фома, не смотря на достаточныя свидетельства о совершившемся воскресении, никак не хотел обойтись без видения Господа воскресшаго: тогда Господь, хотя снисшел к дерзновенному требованию,однако не одобрил сего требования. Он позволил Фоме и видеть Себя, и осязать язвы крестныя: но в тоже время похвалил тех, которые не требуют видения: «блажени не видевшии и веровавше» (Ин. 20:29). Вот прекрасный жребий, который ничто не препятствует нам взять! Мы можем веровать в Господа воскресшаго не видя Его, и быть блаженными, а следственно и полную радость иметь. В блаженстве заключается полная радость. Апостол Петр в своем послании говорит именно о радости не видящих и верующих, и при том не только как о возможной, но как действительно принадлежащей Христианам: "Его же", то есть, Христа, «не видевше любите, и на Него же ныне не зряще, верующе же, радуетеся радостию неизглаголанною и прославленною» (1Петр. I. 8). Какой, Братия, краткий путь к благополучию! Какой легкий способ сделаться блаженным! Не видя Христа, веруй в Него, люби Его, и радуйся, и будь блажен! Но как нельзя не признать, что достижение видения веруемаго должно возвысить радость верующих; то не вдруг отказаться можно и от другаго вопроса: нельзя ли и нам, в день воскресения, достигнуть видения Воскресшаго, подобно как сего достигли Апостолы, хотя не довольно скоро, – «сущу позде в день той» (Ин.20:19)? Не дерзнем требовать сего упорно, как Фома, ни угрожать неверием за отказ в видении; потому что сия угроза не угрожала бы никому, кроме самого угрожающаго. Но нет ли кого нибудь, к кому бы, как некогда благочестивые Еллины к Филиппу, могли мы обратиться с смиренною мольбою: «господи, хощем Иисуса видети» (Ин. 12:21)? К кому лучше, если не к Матери-Церкви? И слышите ли? Она уже ответствует на желание наше, и не только нам обещает видение Воскресшаго, как возможное, но и возвещает, как уже действительное. Она поет: «воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу». Если мы видели воскресение; то видели и Воскресшаго: потому что воскресение видимо только в Самом Воскресшем. Если положим, что Матерь-Церковь имеет в виду преимущественно достойных и совершенных чад своих, и в их-то лице говорит так уверительно: «мы видели воскресение», то нам, несовершенным и недостойным, остается по крайней мере надежда, что и мы того же можем сподобиться, если поревнуем и потрудимся сделаться достойными и совершенными. Дабы слово Церкви о видении воскресения не казалось противоречащим приведенному нами Апостольскому слову о веровании без видения, изъяснимся. Иное дело, при достаточных основаниях к верованию, требовать видения как-бы в задаток, чтобы потом веровать. Это не сообразно с самым существом и с достоинством веры, подобно как и между людьми, худо верят, когда требуют задатка. Это дерзость. Это почти неверие, хотя, может быть, не совсем чуждое желания веровать. Сие не одобрено в Фоме. Иное дело веровать без видения, и в следствие послушания веры, как дар, как награду, как подкрепление, как живительное врачевство, получить видение. Так Первомученик Стефан веровал, исповедал веру пред гонителями, предал себя смертной опасности за веру, и тогда «виде славу Божию, и Иисуса стояща одесную Бога» (Деян. VII. 55). Есть же и такия видения, которых не искало желание, не призывала вера, но посредством которых Божие предведение и милосердие ищет будущаго сына веры. Так Господь явился в отверстых небесах, чтобы светом видения ослепить Савла-гонителя, и переродить его в Павла-Апостола. Иное дело видеть оком телесным, иное духовным. О чувственном видении Христа говорит Апостол: «не зряще, верующе же, радуетеся». О духовном, конечно, видении говорит Церковь: «воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу». Есть, по выражению Апостола, «дух откровения» (Еф.1:17), который дается не одним Пророкам и Апостолам. Есть «просвещенныя очеса сердца», которыми внутренний человек, в состоянии своего здравия и совершенства, смотрит в невидимое Царство благодати, подобно как внешний человек, телесными очами, в видимое царство природы. Апостол Павел, в послании к Ефесеям, простирая речь вообще к «верным о Христе Иисусе», сказует, что приносит о них следующую молитву: «да Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, даст вам духа премудрости и откровения, в познание Его, просвещенна очеса сердца вашего» (Еф. I. 17–18). Из сего видно, вопервых, что дара созерцания духовнаго может сподобиться каждый истинно верующий, во-вторых, что одно из средств к достижению сего дара, есть молитва. Когда воплощенный Сын Божий оставлял земную жизнь, и Апостолам надлежало лишиться сладкаго видения Его: тогда, в предварительном попечении о вознаграждении сего лишения, Он предложил и обещал им замен естественнаго видения в созерцании благодатном; и по сему случаю изрек общий для всех закон и чин созерцания: «имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя: а любяй Мя, возлюблен будет Отцем Моим: и Аз возлюблю Его, и явлюся Ему Сам» (Иоан. XIV. 21). Опыты любящих Господа показывают, что Он является им, смотря по их потребности и способности, иногда образно и лицезрительно, в Своем обоженном Человечестве, а иногда не изобразительно, однако тем не менее существенно и действительно, подавая им Свой мир, превосходящий всяк ум, Свою радость, неизглаголанную и прославленную, Свой внутренний благодатный свет, зарю дня невечерняго, отсвет славы вечной. Теперь видите ли путь к видению Христа воскресшаго? – Имейте заповеди Его, соблюдайте их, любите Его живою и деятельною любовию: и Отец Его возлюбит вас, и Он возлюбит вас и «явится вам Сам». Это так верно, как верно слово Христово. Не сим ли путем, то есть, не путем ли живой любви достигли видения воскресшаго Христа все те, которых в Евангелии видим достигшими сего в самый день воскресения? Что влекло Мироносиц с ароматами ко Христу, когда у них еще не доставало веры в воскресение; потому что миро и ароматы для мертваго, а не для воскресшаго тела? Что иное, как не любовь ко Христу, которая не умерла в них с Его смертию? Она влекла их ко гробу Его, и в тоже время привлекала к себе любовь Его, и Он «явился им Сам». Что собрало Апостолов и заключило в одну храмину, в день воскресения, которому вера и в них уже позже сего пробудилась? Страх ли Иудейский? – Правда, что страх заставил их запереть двери храмины: но если бы главный действователь был страх от врагов, то он не допустил бы их составить собрание, в котором они удобнее могли быть примечены врагами, нежели порознь; он разсыпал бы их врознь, по разным тропинкам к личной безопасности. Нет! Любовь к Распятому, пробудившаяся ранее веры, собрала во едино расточенных овец пораженнаго Пастыря, и боязливыя воздыхания сей любви услышала Его любовь, и Он «явился им Сам». Не та же ли любовь к Распятому являлась и в печальных взорах путешественников в Еммаус, и в их неудержимом собеседовании о приключениях, о которых и воспоминать было тяжко, и говорить не безопасно? Любовь, мимо познания, обрела Возлюбленнаго близ себя и ощутила близость Его в пламенеющих сердцах, прежде нежели «онема отверзостеся очи, и познася има в преломлении хлеба» (Лук. XXIV. 31, 35). Братия! Приимите сии Евангельския указания. Ищите Господа воскресшаго живою верою и деятельною любовию. По подобию собрания Апостольскаго, с любовию ищите Его в собрании Церковном. По подобию путешественников Еммауских, с любовию ищите Его в собеседовании о Нем, в доме, или на пути, с благочестивым другом, или хотя только с своею душею. По подобию Мироносиц, с любовию ищите Его в делах сострадания и благотворения. И да возлюбит и Он вас, да просветит очеса сердца вашего, и во святом созерцании, в чистой радости, в блаженстве мирной совести да явится вам Сам. Аминь.

181. Слово в неделю шестую по Пятдесятнице

(Напечатано в Твор. Св. От. и в собр. 1848 г.) 1844 год

Видевше же народи, чудишася, и прославиша Бога, давшаго власть таковую человеком. (Матф. IX. 8). Евангелие, в повествовании о исцелении разслабленнаго, предлагает нашему вниманию и размышлению Божественныя действия Христа Спасителя, и различныя о них суждения людей, которые были свидетелями оных. Разсматривание Божественных действий должно подать нетленную пищу духу, а разсмотрение различных суждений о сих действиях может составить предохранительное врачевство против суждений дерзновенных и ложных, и потому вредных. Первое в разсматриваемом теперь повествовании Божественное действие Христа Спасителя есть явление Божественной власти Его в прощении грехов. «Рече разслабленному: дерзай, чадо, отпущаются ти греси твои» (Мф.9:2). Не словом только явил Он власть сию, но и доказал ее словом и делом. В основание доказательства положил Он следующий вопрос: «что есть удобее, рещи: отпущаются ти греcи, или рещи: востани и ходи?» (Мф.9:5) Ответ на сие не был произнесен: он остался в совести слышавших вопрос. Не могли они не признать, что власть и сила человеческая недостаточна для того, чтобы сказать разслабленному: «вocтaни и ходи», и тем произвесть исцеление; должны были признать, что для сего потребна власть и сила Божественная, равно как и для того, чтобы сказать грешнику: «отпущаются ти греси», и тем действительно очистить душу. Власть Божественная в обоих случаях одна, с тою разностию, что не так очевидна в действии прощения грехов, которое простирается на душу, как в исцелении тела, которое подлежит чувствам. И так Христос Спаситель исцелил словом разслабленнаго, и тем явил и доказал Свою Божественную власть прощать грехи. Можно спросить: что было радостнее для разслабленнаго, услышать: «отпущаются ти греси», или услышать: «востани и ходи»? – Я думаю, что слово прощения было для него столько радостнее, сколько душа и ея здравие важнее тела и его здравия. И сию-то высшую радость предлагаю, братия, и вам. Ибо Господь для того так торжественно явил над разслабленным Свою Божественную власть прощать грехи, что бы ею не один он воспользовался, но и все мы. Кто бы ты ни был, слушающий сие, безгрешен ли ты? Полагаю, что ты сего не скажешь о себе. И если бы кто сказал сие о себе: общее удивление не замедлило бы опровергнуть нелепость. А если ты не безгрешен, то конечно грешен; если грешен, то виновен; если виновен, то достоин наказания, во всяком случае не малаго и не краткаго, потому что безмерно высоко и вечно величество Божие, которое оскорблено грехом. Что же тебе делать? Перестать грешить? – Если и можешь, и решишься, однако тем себя не избавишь. И перед человеческим судом тать или убийца, который перестал похищать и убивать, не перестает быть достойным наказания. Что же тебе делать? Делать добро? – Хорошо. Только добро, которое ты делаешь сегодня, ты и обязан сегодня делать, и следственно сим не заглаждаешь зла, сделаннаго вчера, хотя, может быть, частию исправляешь оное. Усугубить усилия делать добро? Прекрасно. Только и сим не заплатишь вполне за зло, сделанное прежде: потому что каждый день ты обязан делать добро полною мерою данных тебе сил, и следственно не можешь сделать ничего излишняго против даннаго тебе урока, что мог бы обратить себе в заслугу сверх обязанности, и в искупление своих прежних грехов. Притом люди, более нас опытные в борьбе против греха и в подвиге для добродетели, сказывают, что человек, от прародителей поврежденный грехом, и усиливший повреждение грехами произвольными, не имеет довольно собственных сил, что бы освободиться от греха, и в совершенстве делать добро. "Аз, – признается Апостол Павел, – плотян есмь, продан под грех. – Еже хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе не обретаю» (Римл. VII. 14, 18). И как тот же Апостол сказует, что «оброцы греха смерть» (Рим. VI. 23); что «открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду» (Рим. I. 18): то не печально ли, не страшно ли, даже не отчаянно ли положение грешника само в себе? Подлинно, и печально, и страшно, и отчаянно было бы оно, если бы не явился Бог – Слово, с словом прощения: «отпущаются ти греси». Сие сказано грешнику, и притом разслабленному, и он исцелен: дабы уразумел грешник, что Христос не только дарует прощение прежних грехов, но с тем вместе и силу, чтобы противоборствовать греху и делать добро впредь. Какое утешение! Какая радость! Да утешатся уязвленные печалию греха! Да воздвигнут главы свои пораженные страхом суда Божия! Да восприимут отчаянные надежду! Да радуются верующие! Да прилепятся неотторгаемо сердца наши ко Христу Спасителю благодарною любовию! Другое Божественное действие Христа Спасителя в разсматриваемом нами Евангельском повествовании есть проявление всеведения. Когда некоторые, не познавшие Божества Его, услышали Его слова: «отпущаются ти греси»; тогда они подумали, что Он приписывает Себе власть, Ему не принадлежащую, и, что еще хуже, сию невежественную мысль усилили в себе до укоризны: "сей хулит". Открыто сие сказать, вероятно, не осмелились они пред множеством народа, который благоговел к учению и чудесам Иисуса. Но Господь не попустил, чтобы их несправедливость и дерзость укрылась за оградою хитрости. «Вскую вы мыслите лукавая в сердцах своих?» (Мф.9:3–4) сказал Он, и самым сим обличением опроверг их несправедливое мнение, и сообщил им познание, котораго им недоставало, именно, что Он есть Сердцеведец Бог. Подумайте, каково было сие проявление всеведения для тех, над которыми оно себя ознаменовало. Им казалось не безопасным обнаружить пред народом свои неблаговидные помыслы. Как же они должны быть смущены и поражены, когда то, что хотели скрыть, внезапно сделалось явным; когда обнаружились не только их помыслы, но и то унизительное для них обстоятельство, что они были неискренни и малодушны; когда, наконец, чудесными словами и действиями Господа Иисуса доказано, что их помыслы были не только неосновательны, но и преступны! Братия! Христос и Евангелие имеют ныне дело не с книжниками и народом Иудейским, но с нами. Помыслим о действии всеведения для нас самих. Не входят ли иногда и в наши сердца такие помыслы, которых обнаружение унизило бы нас пред очами благомыслящих, – помыслы неправеднаго или пристрастнаго суждения, ненависти, зависти, гордости, незаконнаго вожделения, и не обезпечиваем ли мы себя тем, что это не обнаружено? Как обманываем мы в сем случае сами себя! Если мы допустили в сердце лукавый помысл, и не отвергли его, или еще питаем его: то мы уже унижены сами в себе, пред внутренним в совести зерцалом человеческаго и христианскаго достоинства. Но сего не довольно: есть свидетель сокровеннаго, несравненно более важный и грозный. При самых тайных помыслах наших присутствует всеведение Божие. Очами, тьмами тем светлейшими солнца, проницает оно нас, и говорит тогда: «вскую вы мыслите лукавая в сердцах своих?» Если мы не слышим обличения сего: тем не менее оно истинно, и тем хуже для нас, оглушенных шумом лукаваго помысла. Придет время, когда обличающее всеведение явится всем и пред всеми, когда, то есть, приидет Господь, «иже во свете приведет тайная тмы, и объявит coветы сердечныя» (1Кор. IV. 5). Тогда поздно будет укрываться от стыда вечнаго, и тщетно "тогда" постыжденные и устрашенные «начнут глаголати горам: падите на ны, и холмом: покрыйте ны» (Лук. 23:30). Начнем же лучше ныне решительнее изгонять из сердец наших помыслы, которые, наконец, постыдили бы нас пред лицем неба и земли. «Господи, не закосни» (Пс.69:6), взором Твоего всеведения не только обличать в нас, но и удалять от нас помыслы, Твоего зрения недостойные! Третие в разсматриваемом нами повествовании Божественное действие Христа Спасителя есть чудо исцеления. В разсуждении сего достойно примечания, что слово Господне исцеляющее явилось и воздействовало не прежде, как вслед за словом Господним прощающим грехи. Видно, есть связь между болезнию души и болезнию тела, видно, исцелению тела воспрепятствовал бы грех в душе, если бы человек не был очищен от него. Надлежало отнять болезнь души, чтобы она перестала заражать и тело. Надлежало удалить нечистую тьму души, чтобы всечистый свет Божественный приближился и исцелил тело. Не приходит ли вам иногда на мысль жалеть, что в наше время благодатныя исцеления и подобныя особенныя благодеяния Божии не так часты, или не так явственны, как видим в Евангелии? – Теперь имеем мы случай указать, куда надлежит обратить сие сожаление. Оно должно быть обращено на нас самих, на недостаток в нас веры и очищения от грехов. «Гpеcи ваши разлучают между вами и между Богом» (Иса. LIX. 2), сказует Пророк. Всемилосердый Бог хощет приближиться к вам и благотворить вам: но грехи ваши, как мгла, облежат вас и не приемлют благотворнаго света Божия. Подвизайся ревностно в очищении души твоей от греха; достигай того, чтобы во глубине души твоей возглаголало животворящее слово: «отпущаются ти греси»: тогда не преминут являться тебе и другия особенныя благодеяния Божии, часто, явственно, чудно. Мне остается еще обратить внимание на различныя суждения людей о действиях Христа Спасителя, теперь нами разсмотренных. Вот одно суждение: «видевше народи, чудишася, и прославиша Бога, давшаго власть таковую человеком». Вот другое суждение: "сей хулит". И чье же это суждение? – «Книжников», людей, которых, по нынешнему, надлежало бы назвать образованными, просвещенными, учеными! Какая нечаянность! Простой народ, хотя еще не познает Бога в лице Иисуса, однако в Его чудесных действиях признает силу Божию, и прославляет Бога: а люди образованные, при виде тех же самых действий, обвиняют Иисуса в богохулении. От чего это? От того, что народ, хотя не просвещенный, искренно следовал внушению здраваго смысла и доброй совести; а просвещенных ослепила гордость. Они не старались из существа дел Божиих почерпнуть истинное познание, но хотели своему мнимому знанию подчинить дела Божии; они мечтали, будто Бог не должен и не может действовать иначе, как по законам, какие заблагоразсудит Ему предписать мудрость иудейских книжников. Думаете ли, братия, что сей несчастный пример должен просто пройти мимо нас, и нам не нужно из него взять никакого урока? – Я не так думаю. Кто не любит света? Кто позавидует мраку? – Но что говорит истина? – «Бе свет истинный, иже просвещает». Следственно есть и ложный свет, который блещет поверхностно, а не просвещает внутренно. И так не может ли случиться и между нами, как случилось некогда в Иудеи, что прельщенные светом, блещущим поверхностно, не узнают и не примут света, просвещающаго внутренно? Не могут ли встретиться и ныне люди, которые не называются, правда, и, вероятно, не пожелали бы назваться книжниками, но которые, над какою-нибудь темною книгою, в тумане воображения, увидев призрак истины, вследствие того почитают себя способными произносить суд над таинствами Веры, над мудростию Церкви, над делами Провидения Божия в роде человеческом? – Что подобныя опасения не излишни, и внушаемая ими осторожность благопотребна, в том уверяет меня Апостольское слово. Не к иудейским книжникам, но к Христианским уже мудрствователям, следственно и ко мне и к вам, простирает Апостол увещание: «глаголю благодатию, давшеюся мне, всякому сущему в вас не мудрствовати паче, еже подобает мудрствовати, но мудрствовати в целомудрии», то есть, с благоразумною осторожностию, не выходя из пределов смиренномудрия, «коемуждо якоже Бог разделил есть меру веры» (Рим. 12:3). Христе, Свете истинный! Просвещай нас Твоим светом, вразумляй Твоим словом, руководи Твоею премудростию Дух смиренномудрия даруй нам, «да низлагает Он в нас всякое возношение, взимающееся на разум Божий» (2Кор. X. 4–5). Да познаем, как недостаточна и ненадежна мудрость мира, которая заботится украсить ум, но не улучшает сердца, которая богата мыслями и словами, но скудна делами, которая легко все судит и осуждает, но никого спасти не может. Тебе да исповедуем, Тебе да последуем, Твоим спасительным делам да чудимся, Тебе да прославляем, Христе, Божия сила и Божия Премудрость! Аминь.

182. Слово на память преподобнаго Сергия, Радонежскаго чудотворца

(Говорено сентября 25-го в Троицкой Лавре; напечатано в Твор. Св. Отц. 1844 г. и в собраниях 1848 г.) 1844 год

Ты убо злопостражди, яко добр воин Иисус Христов. (2Тим. II. 3). Часто слышим здесь песнопение, в котором Церковь, восхваляя Преподобнаго Сергия, как «подвижника добродетелей», с сим вместе именует его «истинным воином Христа Бога», и в изъяснение сего присовокупляет, что он «на страсти подвизался», – страстям и вожделениям противоборствовал, и побеждал их силою ума, помощию Божиею, оружиями, духовной брани свойственными. С каким расположением должны мы слушать похвалу «истинному воину Христа Бога»? Так ли, как не редко похвалы воинам и победителям слушают люди, не бывшие и не думающие быть ни победителями, ни воинами? Или как нововступившие и вступающие в воинство внимают славе много подвизавшихся воинов и победителей, чтобы перенимать их искусство, чтобы возбуждать свою ревность к бранным подвигам? Святая Церковь, провозглашая подвиги и добродетели Святых, обыкновенно не о том заботится, чтобы к их небесной славе присовокупить не нужную для них, ничтожную земную славу, а о том, чтоб нас обучать подвигам и поощрять к добродетелям. Чему же научает нас, и чего требует от нас показуемый образ истиннаго воина Христова? Хвалебное представление Святаго мужа в образе воина Христова заимствовано, без сомнения, от святаго Апостола Павла, который в послании к Тимофею пишет: «ты убо злопостражди, яко добр воин Ииcyc-Христов». Тимофей, которому дано сие наставление, или заповедь, чтобы злопострадать, как надлежит доброму воину Иисус-Христову, был один из учеников святаго Павла, заслуживший особенное у него доверие, и получивший от него в управление Церковь Ефесскую. Из сего можем заключить, что наставление сие достойно приятия и для людей преимущественнаго достоинства. Но не должно думать, что сие относилось исключительно к одному лицу, к которому писано, или только к званию, в котором сие лицо находилось. Нет, сие более или менее относится и к каждому Христианину. В сем удостовериться можно другим изречением того же Апостола к тому же Тимофею, в другом послании. «Да воинствуеши, – пишет он, – доброе воинство, имея веру и благую совесть »(1Тим. I. 18–19). Не каждый ли Христианин должен иметь веру и благую совесть? Но как сие относит Апостол к доброму воинствованию: то ясно, что и к доброму воинствованию обязывается каждый Христианин, а следственно и к злостраданию, какого требует святый Павел от добраго воина Иисус-Христова. Для большаго в сем удостоверения приведем еще учение того-же Апостола, котораго он уже не чрез пример одного лица, нo прямо ко всем Христианам простирает. "Приимите, – говорит, – вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют, и вся содеявше стати. Станите убо препоясани чресла ваша истиною, и оболкшеся в броня правды, и обувше нозе во уготование благовествования мира: над всеми же восприимше щит веры, в немже возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити: и шлем спасения восприимите, и меч духовный, иже есть глагол Божий» (Еф. VI. 13–17). Видите, что всех нас записал Апостол в воинскую службу Христову, и всем раздает оружие по роду сей службы. Посмотрим несколько ближе на сии оружия, которыя Апостол называет «Божиими», потому что не человеческим искусством и силою они устрояются, но благодатию Божиею нам даруются. Воин «препоясуется», чтобы связать одежду, скрепить тело, и тем крепче и свободнее действовать. Вашим препоясанием должна быть «истина». Познавайте истину, держитесь истины, связуйте истиною ваши мысли, склонности, желания. В сем препоясании вы можете духовно действовать крепко и свободно, не разслабевая – леностию, не претыкаясь – соблазном, не колеблясь – лжеучениями, и не падая – в грех и в порок. Воин облекается в «броню», чтобы оружие врага не могло ранить его, хотя бы и приразилось к нему. Вашею бронею да будет «правда», честность, добродетель. Правая совесть сохранит вас внутренно невредимыми, хотя бы внешно и приразилась к вам клевета или несправедливость. Воин, «обуваясь», становится готовым невредимою ногою идти против врага. Вам, вместо обувения, да будеть «готовность» идти не для того, чтобы нападать и поражать, ибо не в сем состоит ваше воинствование, но чтобы «благовествовать мир» – мир Христов, побеждающий всякую вражду и брань. Воин берет «щит», чтобы не допускать до своего тела стрел врага. И в вас невидимый враг направляет стрелы, острыя и уязвляющия, разжженныя и палящия, – то более невидимыя стрелы богоборных мудрований и сомнений, воспламеняющихся страстей и вожделений, то более видимыя стрелы наветов, поношений и самых гонений от врагов истины и добродетели, но если сердце ваше покрыто «щитом веры»: то и острыя стрелы не пронзят его, и палящия, не повредив, угаснут. Воин «шлемом» охраняет голову от ран, особенно в сей части тела опасных. Охраняйте и вы ваш ум «шлемом спасения», или, как полнее изъяснился Апостол в другом послании, «шлемом упования спасения» (1Сол. V. 8). Какия бы ни встретились с вами трудности или опасности: упование на Бога не должно допустить до души вашей духа уныния, за которым могло бы последовать и смертоносное отчаяние. Воин, поражая врага «мечем», приводит в бездействие и его силу, и силу оружия его. Так, и еще более победоносно действует «меч духовный», который есть «слово Божие». Сим оружием сам Началовождь наш Господь Иисус выдержал образцовое для нас сражение, и одержал благотворную для нас победу над начальником зла. «Писано есть, – говорил Он, – не о хлебе едином жив будет человек» (Мф.4:4). – «Писано есть: не искусиши Господа Бога твоего» (Мф.4:7). – «Пиcaнo есть: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши» (Мф.4:10). И троекратно мечем духовным пронзенный враг в изнеможении оставил место сражения. Вооружайся и ты, Христианин, мечем духовным, глаголом Божиим; держи его в твоей памяти и в твоем сердце; обучи себя обращать его острие против всякаго глагола беззакония: и никакое зло не будет для тебя непобедимо, ни какая сила врага страшна, ни какая хитрость его не проницаема, и все оружия его сокрушатся и упразднятся. Но возвратимся к заповеди наставника Христовых воинов, которая подала нам случай обозреть их оружия. «Злопостражди, – говорит, – яко добр воин Ииcyc-Xpиcтoв». Что значит: злопостражди? Значит ли: заставляй сам себя страдать, как то делают некоторые в избытке ревности бичеванием, или другим неестественным изнурением и даже искажением тела? – Но известно, что Апостол не одобрял «непощадения тела» (Кол. II. 23). Значит ли: сделайся мучеником? – Но сего нельзя решительно предписывать, как не состоящаго во власти воина Христова. Мысль, заключенную Апостолом в слове: «злопостражди» должна изъяснить его уподобительная мысль «о воине». Чем отличается звание воинов и приобретает преимущественное пред другими званиями право на уважение и почести? – Особенными трудами, лишениями, подвигами, соединенными с готовностию пожертвовать жизнию за исполнение своего долга. Подобное сему в воине Христовом Апостол называет «злостраданием». Среди покоя других, воин бодрствует на страже. Он жертвует своим покоем, чтобы охранить безопасность, чтобы замышляемому врагом нападению не уступить нечаянности, которая во много крат увеличила бы опасность. Надобно и тебе, Христов воин, с трудом бодрствовать на страже твоея веры и благия совести, на страже твоего и других спасения. Предавшись дремоте безпечности и мечтам чувственности, падали даже избранные подвижники веры и добродетели, внезапно уязвленные стрелами лукаваго. Надобно тебе постоянно иметь в мыслях и в действии повеления твоего Началовождя: «бдите и молитеся, да не внидете в напасть» (Матф. XXVI. 41). Воин, то в трудных походах, то в продолжительных сражениях, должен переносить холод, не погоду, зной, голод, жажду, утомление, боль, и все сие побеждать силою духа, без чего не совершить бы ему подвига, и не победить бы врага. Подобно сему и Христианин должен уметь переносить трудности, лишения, скорби, чтобы совершить духовные подвиги, чтобы приобретать победы над страстями. Глад и жажду чувственных желаний он должен не столько удовлетворять, сколько преодолевать и умерщвлять. Он должен отвергать удовольствия, которыя развлекают и ослабляют дух, и еще решительнее те, которые оскорбляют нравственное чувство и совесть. Он должен охотно переносить скорби, начиная от скорби покаяния, чтобы превозмогать искушения, чтобы приобретать добродетели. Только совершенная готовность пожертвовать жизнию за Царя своего делает воина безстрашным и непоколебимым в бранном подвиге, способным к победе, достойным венца, только совершенная готовность пожертвовать всем, когда нужно, и самою жизнию за Царя-Христа, за сохранение веры в него, за соблюдение заповедей его, делает Христианина «добрым воином Ииcyc-Xpиcтoвым», способным неколебимо стоять против врагов видимых и невидимых, победить все сопротивное, достигнуть венца нетленнаго. Сие значат слова Христовы: «иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю» (Матф. X. 39). Если бы кто стал жаловаться, что правила Христианскаго самопожертвования строги и тяжки; то продолжая следовать уподобительному разсуждению Апостола, я сказал бы ему: как же не тяготятся руководствоваться подобными правилами самопожертвования воины Царя земнаго? Прекрасно и приятно всем пожертвовать Царю и отечеству: но менее ли достойны пожертвований наших небесный Царь и небесное отечество? Напротив того, и самопожертвование ради царя земнаго ни чем лучше не облегчается и не поддерживается, как самопожертвованием ради Царя небеснаго, имеющим непреложное обетование жизни вечной и венца безсмертнаго. «Иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю». Если правила самопожертвования для веры и добродетели тяжки: изобретите мне другия – легкия, дайте мне нетрудную добродетель, и я вам отдам на суд ея достоинство. Если воин не переносил трудностей брани, если не стоял в сражении глаз против глаза со смертию: станете ли вы хвалить его твердость и мужество? Если Христианин не стоял против искушений с готовностию все претерпеть, чтобы только не изменить своему званию: как припишите вы ему сильную и высокую Христианскую добродетель? Кто не переносил скорбей и бед, у того как найдете вы терпение? И так уразумеем, что трудности, лишения, самопожертвование составляют преимущество и некоторую потребность добродетели, частию для того, чтобы она могла иметь достоинство, возвышенность, право на чести и награду, частию даже для того, чтобы могла существовать. Так, без сомнения, мыслил Апостол и о вере, когда особенным «явлением спасения» в некоторых Христианах признавал то, что им «даровася, еже о Христе, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати» (Фил. I. 29). Братия! Дар совершенно пострадать и умереть за Христа и Его веру есть дар высокий для высоких душ. Поревнуем, чтобы хотя низшия степени сего дара не были нам чужды! Когда нам предлежит подвиг веры, дело правды, но для сего надобно употребить трудныя усилия, или понести лишения, или подвергнуться опасности пререканий от людей холодных к вере, преследования от враждебных правде: непоколеблемся избрать трудную возвышенность духа, предпочтительно пред нетрудной низостию. Возбудим себя увещанием Апостольским: «ты убо злопостражди, яко добр воин Иисус-Христов». С пожертвованием собственнаго покоя, выгоды, удовольствия, безопасности, совершим подвиг веры, правды, добродетели, – и он верно соблюдет нам венец правды, его же воздаст Господь, праведный Судия, всем возлюбльшим Его! Аминь.

183. Слово на обновление древняго храма Успения Пресвятыя Богородицы

(Говорено сентября 28; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1844 год

Ты воскрес ущедриши Сиона: яко время ущедрити его, яко прииде время. Яко благоволиша раби Твои камение его: и персть его ущедрят. (Псал. CI. 14–15). Что это за камни Сиона, о которых благоволят рабы Господни? – Что за персть, которая им любезна? – Это камни и персть разрушеннаго Иерусалима, и особенно разрушеннаго древняго святаго храма Иерусалимскаго. Пророк смотрит на сии развалины во времена пленения Вавилонскаго; смотрит в то же время на душевныя расположения народа Иудейскаго: и на сем воззрении основывает надежду новаго благоволения Божия к Иерусалиму и храму. «Ты воскрес ущедриши Сиона». То есть: Бог умилосердится над Иерусалимом, и возстановит Свой храм. Пророк дерзает даже определить, что сие должно совершиться вскоре. «Якo время ущедрити его, яко прииде время». Но почему он знает, что сие будет, и должно быть вскоре? – «Яко благоволиша раби Твои камение его, и персть его ущедрят». То есть: Поелику Иудеи, своими душевными расположениями, являют теперь себя достойными наименования рабов Божиих; Поелику они даже пред развалинами храма Божия благоговеют к его древней святыне; с любовию, с умилением взирают на самые камни и персть, как на остатки святилища, в котором обитала благодать Божия: то должно уповать, что Бог вскоре умилосердится над Иерусалимом, возстановит храм Свой, и вновь будет обитать в нем Своею благодатию. Надежда сия самым делом исполнилась при Первосвященнике Иисусе и Князе Зоровавеле. Но уместно ли говорю я о судьбе столь великаго храма, когда думаю о судьбе столь малаго храма, как сей, в котором теперь мы находимся? – Думаю, что не совсем неуместно. Тот и другой суть храмы Единаго истиннаго Бога: потому естественно предполагать некое в судьбе их единство, хотя и при разности многих обстоятельств. Притом и малый храм Христианских таинств и Христианской истины не слишком мал пред великим храмом сеней и гаданий. Двести двадцать семь лет стоял сей древяный храм, быв создан Лаврою Преподобнаго Отца нашего Сергия, в начальствование Преподобнаго Отца нашего Дионисия; и тогда еще представлен в покровительство Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, в память славнаго Ея Успения, дабы, по сей памяти, Она со благоволением призирала на него, как-бы на Свою Гефсиманию. Время, с своим законом истления, осторожно прикасалось к тленному веществу, на котором положено было благословение Святых. Но как человек иногда сам не довольно бережет то, что бережет для него природа и Провидение: то наконец храм сей обречен был опустению, а в след за тем и конечному разрушению огнем. В сие время воспомянули мы древних почитателей древняго Иерусалимскаго храма: и как они «благоволиша камение его»; так и нам самое древо сего нашего храма, и некоторые в нем останки древних священных изображений, показались драгоценными, достойными благоговейнаго сохранения. Но как уже не можно было сохранить сей храм на прежнем его месте: то здесь, древнее купно и новое, мы «обрели место Господеви, селение Богу Иаковлю» (Псал. CXXXI. 5). Боже Отец наших! «Ты воскрес ущедриши Сиона». Ты «воскресишь» во храме сем древнее благословение, и «ущедришь» его новою благодатию. Да будет, Господи! Но что далее будет с сим обновленным храмом, и с новыми окрест его смиренными жилищами? – Ты веси, Господи! Будет то, чему повелит быть Твое вседетельное Слово, которое нарицает не сущая, яко сущая, возсозидает разрушенное, возставляет падшее, возвышает смиренное, воскрешает умершее, спасает погибшее. Будет то, что испросят молитвы Святых и Преподобных Отец наших, Сергия, Никона, Михея, Иоасафа, Серапиона, Максима, Дионисия, и прочих сподвижников их и сообитателей в земной, и в небесных обителях. Будет то, чему не воспрепятствуют быть наши грехи, наши немощи, наше недостоинство. Некто из Отцев вопросил некоего великаго из Отцев: какое есть доброе дело, которое бы мне сделать, так чтобы оно было делом моей жизни? Авва ответствовал: не все дела равны для всякаго. Книги говорят, что Авраам был страннолюбив, и Бог был с ним. Илия любил безмолвие, и Бог был с ним. Давид был смирен, и Бог был с ним. Итак в чем душа видит для себя хотение Божие: то и делай. Наипаче же храни сердце свое. Кто хочет подражать Авраамову страннолюбию, Давидову смирению: тот, как самые сии примеры показывают, может упражняться в сих добродетелях повсюду: на пути, в доме, в деревне, в городе, на престоле. Так ли легко найдет себе открытое и нестесненное поприще тот, кто изберет делом жизни своей Илиину любовь к безмолвию? Где теперь Илиин Кармил, или Хорив? Где Иоаннова пустыня? Где дикия места Палестинския и Египетския, которыя чудным образом угождающая благодати природа сделала неспособными для обыкновенных селений человеческих, чтобы сберечь для жительства земных Ангелов? Сонмы сих Ангелов переселились в сродное небо; земныя жилища их, едва не без остатка, пришли в запустение; и на поприще духовнаго безмолвия вновь рыщет одинокий зверь, или скитается полудикий человек. Переселилась любовь к безмолвию и в наши страны, и избрала для себя пещеры, леса, места, удаленныя не только от жилищ, но и от путей человеческих, чего близкий пример имеем в Преподобном Сергии: но как, по непреложному слову Христову, «не может град укрытися верху горы стоя» (Матф. V. 14); то высоко возрастшая и созревшая любовь к безмолвию, обыкновенно не оставалась сокрытою; привлекала учеников, почитателей, посетителей; и от самаго множества любителей или почитателей безмолвия, кроме других причин, почти по необходимости, стало тесно безмолвию. Между тем и пустыни наших стран, по самой природе, менее южных удобныя для безустройственнаго пустынно-жительства, с течением времени сделались для него менее прежняго пространными и свободными, по действию распространившагося народонаселения. Чего жe по сему ожидать? Путь Илии, путь Иоанна Крестителя, путь Антония Великаго, должен ли увидеть себя оставленным, и возрыдать, подобно как некогда, по сказанию Иеремии, «путие Сиони рыдали, яко несть ходящих по них в праздник» (Плач. I4)? Мир, вероятно, не почел бы сей потери тяжкою: но не так думать поучает опыт веков. Никто в городах и селениях Израилевых не нашел столько силы, – один Илия в пустыне нашел столько силы, – чтобы одному, одною силою духа, победоносно сражаться с господствовавшим в его время идолопоклонством. Пустыня, а не вселенная, должна была уготовать Иоанна, чтобы он сделался способным уготовать путь Господень для спасения вселенной. Глубокая пустыня и совершенное безмолвие воспитали Антония, до возраста великаго, чтобы он мог потом духовно родить, так сказать, племя и поколение земных Ангелов, пустынножительствовавших, общежительствовавших, священноначальствовавших в Церкви. Сказанное теперь о Святом Антонии можем сказать в другой раз, если на место его имени поставим имя Святаго Сергия. Итак, если для любви к совершенному безмолвию и в обителях часто бывает тесно, и в диких пустынях не совсем свободно, а доставить ей благоприятное для нея убежище должно быть полезно и ныне, как полезно было прежде: то где мы поселим ее ныне, в сем веке молвы многия? Не будет ли, может быть, ей приятно поселиться в малой, простой, уединенной, от молвы по возможности огражденной обители, под тению обители великой, подобно как некогда безмолвствующий Варсанофий Великий обитал в совершенном уединении, под тенью обители аввы Серида? Прииди благословенная любовь к безмолвию Илиина, Иоаннова, Антониева, Сергиева! Скрывайся от молвы: но не скрывайся от ищущих путей твоих и следов твоих, – твоих правил и твоих примеров. Являйся иногда и неищущим, способным принять тебя. Ты устраняешь человека от видения других, и тем удобнее даешь ему увидеть самого себя; а «сподобивыйся увидети себе», – по слову одного из твоих таинников, – «лучший есть сподоблшагося увидети Ангелов» (Исаак. Сир. сл. 41). Ты пресекаешь беседы с человеками, и тем искреннее вводишь в беседу со Христом. Ты затворяешь дверь внешния храмины, и отверзаешь внутреннюю храмину сердца. Ты подаешь, и научаешь употреблять оружие против страстей. Ты собираешь разсеянные помыслы. Ты погружаешь ум во глубину писаний, и почерпаешь свет. Ты совершенствуешь покаяние. Ты обретаешь источник слез. Ты возводишь к чистой молитве. Ты учишь «молчанию», которое «есть таинство будущаго века» (Исаак. Сир. сл. 42). Не для всех равно призываю любовь к безмолвию. Жизнь безмолвия не для многих. Но посещение безмолвия для всякаго должно быть вожделенно. Кто не упраздняет себя, хотя однажды в день, хотя на непродолжительное время, от всякаго внешняго земнаго занятия, попечения, пристрастия; и не вводит своей души в благоговейное безмолвие пред Богом: тот еще не познал пути мира для души своей. Ибо тако глаголет Господь: «упразднитеся, и разумейте, яко Аз есмь Бог» (Псал. XLV. 11). Аминь.

184. Слово по освящении храма Святителя Николая в доме Московской духовной Семинарии

(Говорено Ноября 1-го; напечатано в Твор. Св. От. и в собр. 1848 г.) 1844 год

Самуил спаше в Церкви Господни, идеже кивот Божий. И воззва Господь: Самуиле, Самуиле. И рече: се аз. (1Цар. III. 3–4). Благоволением и отеческою благопопечительностию Благочестивейшаго Самодержца уготованный, обновляем ныне мы дом учения и жительства для детей Церкви, уготовляемых на служeниe Церкви, и не только дом, но и храм Божий, в ближайшей сопредельности, под одним кровом с домом учения и жительства. Благословен Бог, дающий «еже хотети и еже деяти о благоволении» (Филип. II. 13), давший державной и священной власти благочестивое попечение о потребном для священнаго служения, вместе с человеколюбивым попечением о вспоможении служителям Олтаря в воспитании детей, да, облегченные от близкой сердцу заботы, «с радостию бдят о душах» (Евр. XIII. 17) паствы духовныя, да «творят молитвы за Царя» (1Тим. II. 1–2), при всегдашнем непреложном долге верности и любви, с новыми свободными движениями сердца благодарнаго! Дети! спросите родителей, или отцев их: с такою ли, как ныне, многообразною заботливостию были они призреваемы, когда, полувеком ранее, проходили поприще, вами теперь проходимое? Из неблагоустроенных жилищ не редко целыми поприщами измеряли мы неблагоустроенный путь до дома учения; и случалось, что только «в поучении нашем разгорался огнь» (Псал. XXXVIII. 4), когда в согревающем или освещающем огне нуждалась учебная храмина. Воспоминаю сие не для того, чтобы возбуждать упреки прошедшему, которое имеет свои добрыя и достопочтенныя воспоминания, но чтобы отдать справедливость настоящему. Вам предоставляется жилище, устроенное покойно, благолепно, величественно; и нам открывается совсем новая надобность напоминать вам, чтобы вы были в нем, как обласканные, но скромные гости, и чтобы не слишком привыкали утешаться оным. Надлежит вам помышлять и приучать себя помышлять с любовию, что, после сего, можно сказать, вельможескаго дома, множайшим из вас должно будет вновь обитать в смиренных жилищах, посещать убогия хижины; и к сему должно вам перейдти не с чувством тяготящей нужды, но с чувством священнаго и вожделеннаго долга. Но теперь мы во храме: и о храме наипаче прилично теперь помыслить. Когда думаю, что здесь водворяются дети, которыя некогда, прошед состояние детства, быв образованы учением, испытаны в познаниях, нравах и жизни, должны будут со страхом вступить в служение храму; и когда вижу, что храм уже сам приближился к ним, вступил в их жилище, водворился посреди их: дивлюсь снисхождению благодати, утешаюсь близостию святилища для уготовляемых к особенному освящению; но утешение переходит в заботу. Как воспользуемся мы сим снисхождением благодати, сею близостию святыни? Не столько ли же страшна ея близость, сколько утешительна? Возжелал некогда муж по сердцу Божию, Давид, приближить к себе священный Кивот Завета Божия, не в самый дом свой, а только в свой град: но когда церковнослужитель Оза, дерзновенным, хотя и благонамеренным, прикосновением к святыне, извлек от нея себе, вместо благословения, смерть; «убояся Господа Давид в день той, глаголя: како внидет ко мне кивот Господень» (2Цар. VI. 9). И только по времени, после новых особенных знамений благодатнаго снисхождения, возобновил и исполнил свое благочестивое предприятие. Храм истины и таин христианских заключает в себе или не меньшую, или даже большую святыню, нежели прообразовательный Кивот Завета Ветхаго. И так есть причина и обитателям сего дома убояться Господа в день сей, и рещи: како вниде к нам храм Господень? Как будем мы жить в такой близости к святыне Бога, который наипаче «в приближающихся» к Нему «освящается», и как свет, просвещающий достойных, но и как огнь, попаляющий недостойных. Чада! Не позволяйте себе забыться и потерять внимание к близкому храму Божию. Помните о нем со страхом: впрочем так, чтобы страх сей не отражал вас от дома Божия, а отражал от вас все недостойное дома Божия. Помышляйте, что Ангел храма видит вас и слышит, и берегитесь того, от чего с негодованием отвратился бы его небесный взор, чем оскорбился бы его чистый слух. Сердце обращенное к Богу, воля покорная заповедям Его, ум направленный к истине, жизнь тихая, обращение кроткое и миролюбивое, слово разсудительное и чистое, послушание начальству совершенное, любовь к делу своего звания, труд неленостный, покой умеренный, веселие невинное, – вот что может соседствовать с домом Божиим, без оскорбления его достоинства; и при сем, под его сению и при его свете, конечно, лучше, нежели где-либо, может юность расти духовно, процветать и приносить плод во спасение. Сколько близость храма Божия страшна, по неприкосновенной святости Живущаго в нем: столько-же должна быть и вожделенна, по щедроподательной благодати Живущаго в нем. Чтобы страх святыни растворить и усладить надеждою благодати, указую вам на отрока, который жил не только близь храма, но во храме, и даже спал во храме, и не только не осужден за дерзость, но и обрел высокое благодатное дерзновение пред Богом. «Самуил спаше в Церкви Господни, идеже кивот Божий. И воззва Господь: Самуиле, Самуиле. И рече: се аз». Чтобы воспользоваться сим примером, надобно его верно выразуметь. Не крайняя ли это, по видимому, небрежность, что был допущен, и позволил себе отрок Самуил, «спать в Церкви Господни, идеже кивот Божий»? И для служения туда входить Закон предписывал только Первосвященнику и Священникам: а Самуил не принадлежал и к низшему чину Левитов, которые, притом, не в отроческом, а уже совершенном возрасте вступали в служение храма. Если положить, что это была небрежность, принадлежавшая к числу безпорядков, которые допустил во храме слабый Первосвященник Илий, и которые привлекли внезапную гибель ему и детям его: то как могло случиться, что Самуил не подвергся с ними прещению Божию, а напротив, посещен особенным благоволением Божиим? Выход из темноты сих недоумений на свет истины можно найти в следующих словах дееписания: «прежде неже угасе светильник Божий, и Самуил спаше в Церкви Господни». К чему здесь упоминается о горящем светильнике Божием? Думаю, к объяснению того, по какому случаю «Самуил спаше в Церкви Господни». Видно, по особенной любви к святыне, рано в нем усмотренной, сверх обычая был он или послан, или допущен охранять светильник Божий, всю ночь горевший во храме: служение, для котораго могло бы недостать на целую ночь бдительности одного человека, кольми паче бдительности отрока. Но видно, любовь ко святыне храма и к молитве была в отроке Самуиле сильнее сна; и он, при светильнике Божием, бодрствовал, служил, благоговел, молился, один во всю ночь, не много уступая немощи природы и подкрепляя себя кратким только сном, совместным с неослабным охранением светлости светильника Божия. Теперь понятно, каким образом сон отрока Самуила во храме не только не был осудителен, но и сделался путем для откровения Божия. Это не была небрежность, оскорбляющая храм, но любовь к его святыне, свято почивающая. Вспомним при сем, что Самуил, в последствии времени Пророк, составил род духовнаго училища или образовательнаго общества «сынов пророческих». Вероятно, что сему учреждению обязано своим образованием не малое число пророков следующаго затем времени: так как с сего времени являются они у народа Божия в большем числе, нежели прежде. Но где училище, в котором образовался сам образователь пророков – Самуил? Не можем указать инаго, как только храм Божий. В храме с младенчества пребывал он, и не внешним учением образовался, но, посредством благоговения и веры, напитался Духом Живущаго в нем так, что еще в юности явился уже и сам храмом «Духа Святаго, Господа, глаголавшаго пророки». Чада храма, чада учения! Приимите наставление от Пророка Самуила. И вы водворяетесь, частию для учения, частию и для жительства почти в преддверии храма. Любите и вы храм и его служение, питайтесь Духом Живущаго в нем, посредством благоговения и веры. Если тебе падет жребий, хотя только чтением, или пением, или возжением светильника, или уготовлением кадила, служить храму: исполняй сие с благоговейным вниманием, с усердием, с радостию; вспомни, что одно из сих простых служений образовало некогда светильника Церкви, что служение светильнику Божию засветило в Самуиле пророческий свет. Имеете наставников, учение, книги. Это – сокровище для юности. Но земное учение требует помощи небеснаго Наставника, подобно как семя и прозябение требует солнца, чтобы возрасти и принести плод. «Господь дает премудрость, и от лица Его познание и разум» (Притч. II. 6). К Нему возводите взор ума, к Нему простирайте воздыхания сердца, когда приступаете к учению, или когда встречаете трудности в учении. К Нему возносите благодарное сердце, когда разумеваете учение и обретаете успех. Наипаче же храните чистоту и непорочность сердца, дабы не затмеваясь входил в душу свет Божий. «Яко в злохудожну душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху» (Премудр. I. 4). «Блажени чистии сердцем: яко тии» не только премудрость Божию, но и самого «Бога узрят» (Матф. V. 8). Аминь.

185. Слово по освящении храма Благовещения Пресвятыя Богородицы в Кафедральном Чудове монастыре

(Говорено декабря 3 дня; напечатано в Твоp. Св. От. и в собрании 1848 г.) 1844 год

И Аз же тебе глаголю: яко ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей. (Матф. XVI. 18). Каждый раз, когда освящается храм, и о нем приносится молитва, да «сотворит» Бог «до века непоколебимым», провозглашаются слова Христовы, обещающия непоколебимость Церкви Христовой. Что помышляли богомудрые Отцы наши, когда предписали нам соединять таким образом, с молитвою о непоколебимости храма, обетование о непоколебимости Церкви? – Без сомнения, они думали, что сие обетование может подкрепить сию молитву. Храм освящается и бывает богохраним не ради себя, но ради собирающейся в нем Церкви, то есть, большаго или меньшаго собора Православных Христиан, с их Священноначалием; почему храм и называется также Церковию. Следственно, чтобы с надеждою молиться о непоколебимости храма, для сего нужно иметь основание в надежде видеть непоколебимою Церковь, и сего-то основания, сего утверждения надежды ищем в обетовании, которое дал Господь Церкви Своей, что и «врата адова не одолеют ей». Но когда имеем непреложное обетование Господне о непоколебимости Церкви; то нужна ли уже молитва о сем? Однако мы молимся о сем, и кроме настоящаго случая, как например, когда поем

«утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь»653

. И что не излишня сия молитва, в том печальную уверенность доставляет нам действительно случившееся падение некоторых даже великих Церквей. Где, например, Церковь Африканская, в которой некогда так светло сиял Священномученик Киприян, и которая сообщила Вселенской Церкви не мало достопамятных Соборных Правил? – Она разрушена так, что и останков ея не видно. Если же самый опыт свидетельствует, что и великая Церковь не безопасна от падения и разрушения: то куда относится обетование: «врата адова не одолеют ей»? И на чем утверждаться может безопасность чад Церкви? – Сии вопросы не могут быть посторонними ни для кого из нас: потому что мы в Церкви, как в Ноевом ковчеге; если ковчег сокрушится и погрузится в бездну, что может удержать нас над бездною? Не охотно вхожу в разсуждение о предмете спорном. Знаю совет святаго Павла: «не словопретися ни на куюже потребу, на разорение слышащих» (2Тим. II. 14). Но знаю и то, что сей мирный увещатель иногда сам принужден был входить в спор, «не на разорение», но для назидания «слышащих», когда видел, что молчание было бы хуже спора. Случилось, что и Первоверховному Апостолу Петру, впрочем, конечно, без нарушения единства веры и любви, воспрекословил Первоверховный Апостол Павел. "В лице, – говорит, – ему противустах, яко зазорен бе» (Гал. II. 11). Желательно употреблять слово Господне, преимущественно как светильник для путей познания и для путей жизни, как пищу для души: но не напрасно представляется оно и под образом «меча духовнаго» (Еф. VI. 17); необходимо иногда употреблять его на разсечение хитросплетений, которыя угрожают опутывать души сетьми не Апостольскими. На вопрос: каким образом Церковь Христова непоколебима и неразрушима, когда некоторыя Церкви очевидно поколебались и разрушились? – Православная Восточная Кафолическая Церковь ответствует: Церковь Христова непоколебима, во-первых, в самом Иисусе Христе, на Котором, как на вечном основании, на веки утверждена, и с Которым, как тело с главою, соединена союзом безсмертной жизни; во-вторых, она непоколебима в своем вселенском единстве, не так, чтобы никакая часть, большая или меньшая, не могла отпасть от сего единства, но так, что, не смотря на отпадение иногда некоторых частей, всегда остается единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, сохраняющая чистое исповедание веры и учение жизни, неповрежденное Священное Писание и священное предание, и непрерывное преемство Священноначалия и таинств. Сие разрешение вопроса так прямо и близко выводится из Священнаго Писания, что для удостоверения довольно почти только повторить слова Христовы, и прочитать некоторыя свидетельства Священных писателей. "Созижду, – глаголет Господь, – Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18). Апостол Павел Церкви Коринфской об основании Церкви пишет: «основания инаго никтоже может положити, паче лежащаго, еже есть Ииcyc Христос» (1Кор. III. 11). Заметьте, что Апостол не только признает Иисуса Христа первоначальным и незыблемым основанием Церкви, но и отрицает возможность другаго подобнаго основания; и как он пишет, между прочим против тех, которые говорили: «аз же Кифин» (1Кор.1:12), то в общем изречении его заключается и сия частная мысль, что «Кифа», то есть Апостол Петр, не может быть признаваем первоначальным и незыблемым основанием Церкви, хотя впрочем он и может и должен быть признаваем вторичным, на Христе утвержденным, и во Христе только не поколебимым основанием, но в сем положении уже не один, а со всеми Апостолами и Пророками, по другому изречению Святаго Павла: «наздани на основании Апостол и Пророк, сущу краеугольну самому Ииcусу Христу» (Еф. II. 20). К Христианам Ефесским тот же Апостол о Церкви и о Христе пишет: «и Той дал есть овы убо Апостолы, овы же Пророки, овы же благовестники, овы же пастыри, и учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова, – да возрастим в Него всяческая, иже есть глава Христос, из Негоже все тело составляемо и счиневаемо приличне, всяцем осязанием подаяния, по действу в мере единыя коеяждо части, возращение тела творит в создание самаго себе любовию» (Еф. 4:11–12, 15–16). Изображение Церкви сколько живое, столько же глубокое и знаменательное! Если Церковь должна быть телом Христовым: то сим должна быть, без сомнения, едина Вселенская Церковь: потому что никто никогда не приписывал Христу многих тел. Если Вселенская Церковь есть тело Христа, Сына Божия: то сие тело, без сомнения, есть всегда чистое, всегда здравое, никогда не разрушимое; потому что противное сему было бы недостойно Сына Божия. Если из Него "все тело" Церкви Вселенския, «составляемо и счиневаемо приличне всяцем осязанием подаяния, возращение творит»: то, без сомнения, от Него исполняется оно не иным чем, как только жизнию, силою, светом, чистотою, нетлением. Если «в созидание» сего «тела Христова даны Апостолы, Пророки, благовестники, пастыри, учители»: то пастыри и учители, или иначе, Священноначалие Церковное, должны сохраняться в Церкви непрерывно, так как непрерывно должно продолжаться созидание тела Христова. Как телу, растущему и продолжающему жить, некоторыя вещества принадлежат только временно, и по времени, даже во множестве, отделяются от него, не препятствуя тем его возрастанию и совершенству: так возрастанию и совершенству тела Церкви не препятствуют, хотя бы и многочисленны были, люди, которые «во время веруют, и во время напасти», или другаго рода искушений, "отпадают" (Лук. VIII. 13), которые «от нас изыдоша, но не беша от нас» (1Иоан. II. 19). Сие учение о непоколебимости Церкви имеет то преимущество очевидной истины, что его большею частию не отвергают и разномыслящие с нами; а усиливаются только прибавить к оному то, чего мы не говорим, и чего не говорили Евангелисты и Апостолы. Говорят на Западе: Церковь непоколебима, во-первых, во Христе, во-вторых, определительно и почти единственно, в Апостоле Петре, в-третьих, в его преемнике, котораго еще называют видимою главою ея; и к сему присовокупляют, что единственно на сих опорах может безопасно быть утверждено спасение Христиан. Что думать о двух последних прибавочных частях учения? Нужны ли оне? Согласны ли с учением Апостолов и Апостольской Церкви, которое мы пред сим изложили? Божественный Петре! первоначальный чистый исповедник единаго Имени, «о Немже подобает спастися нам!» (Деян.4:12) Благослови нас единое спасительное имя «Христа, Сына Бога живаго» (Ин.6:69), единыя Главы единаго тела Церкви, превозносить, согласно с тобою, над всяким именем человеческим. Если, по строгому суждению Апостола Павла, «основания инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос» (1Кор.3:11): то каким образом думают приложить еще другое и третье основание? Если, по дальнейшему изъяснению того же Апостола, мы «наздани на основании Апостол и Пророк, сущу краеугольну самому Иисусу Христу» (Еф.2:20): то для чего хотят извергнуть из сего основания одиннадцать Апостолов, и вместо их положить не принадлежащаго к лику Апостольскому? Если, по Апостольскому же слову, «к совершению святых, в созидание тела Христова, даны», между прочим, «Апостолы», многие – для множества призываемых к вере, все купно и непосредственно приявшие благодать от Христа и от Духа Святаго: то какая разность в том, что из их преемников одному преподал освящение Петр Первоверховный, другому Иаков или Иоанн, на равне с Петром «мнимии столпи быти» (Гал. II. 9), иному «не разнствующий» (Гал. II. 6) от сих Павел, по древнему признанию Церкви, купно с Петром Первоверховный, иному Андрей Первозванный, и так далее? Чтобы поставить Тимофея Епископом в Ефесе, Павел не требовал Петра, подобно как и Петр Павла, чтобы поставить Марка Епископом в Александрии. Тимофей и его преемники так же твердо «назданы были на основании Апостола» Павла, как Марк и его преемники – «на основании Апостола» Петра. Когда же Петр сделался единственною опорою непоколебимости Церковной? Когда, кто, и где, в таком же смысле, сделался преемником Петровым? Священное Писание не показывает нам сего. Напротив того, Писание и предание показывают, что, после мученической кончины Святаго Петра, долго еще пребывали, и своим Апостольским достоинством первоначальствовали в Церкви – великий таинник Христов Иоанн Богослов, и Симон сродник Господень, Епископ Иерусалимский. И сколь верно то, что они не имели нужд в Римском Епископском престоле, столь же несомнительно и то, что Римский Епископский престол вместе с прочими преклонял свое достоинство пред их Апостольским первоначалием. И далее в течении времени предание церковное представляет нам не одного и единственнаго преемника Петрова, но трех, в трех разных местах. Доказательство на сие можем взять из сокровищ древности у тех самых, которые сему ныне прекословят. Святый Григорий Двоеслов, занимавший в священноначалии место, которое ныне хотят представить единственным престолом Апостола Петра, в послании к Евлогию, Патриарху Александрийскому (Париж. изд. 1675 г. Том. 2, кн. VI. Посл. 37), пишет: «хотя многие суть Апостолы, однако в отношении к начальствованию единый престол Первоверховнаго Апостола возымел силу в общем уважении, – единый в трех местах. Ибо он возвысил престол, на котором и почить и настоящую жизнь окончить благоволил», – то есть престол Римский. «Он украсил престол, на который послал ученика Евангелиста», – то есть престол Александрийский. «Он укрепил престол, на котором седмь лет возседал, хотя после и отшел от него», – то есть престол Антиохийский. «Единаго, – продолжает Святый Григорий, – и единый есть престол, на котором, по власти Божественной, три Епископа ныне председательствуют». Услышав о наименовании вселенскаго Патриарха (впрочем для почести только употребленном на Востоке), тот же Св. Папа устрашился обширности знаменования сего имени, и возревновал за честь всех Патриархов, а не одного западнаго. Он писал к Патриархам – Евлогию Александрийскому и Анастасию Антиохийскому (кн. IV. Посл. 36), так: «если попускают сие говорить не возбранно: то сим честь всех Патриархов отрицают». Вот учение Восточной Церкви о патриарших престолах, в устах Патриарха Западной Церкви! Потому что в его время Восток и Запад были едино, как повелел им Вечный Восток свыше. Если Слово Божие знает единую токмо Главу Церкви – Христа: то по какому праву человеческое мудрование хочет, сверх сей Божественной Главы, дать сему безсмертному телу еще другую главу – смертную? Если Вселенская Церковь, по слову Господню, должна быть такова, что «и врата адова не одолеют ей»: сообразно ли с сим давать ей такую главу, при которой врата адовы могли бы обезглавить Церковь? «К чему послужило Монофелитской ереси, – вопрошает ученый Богослов и Епископ новаго Запада (Боссюэт. слов. о единст. Церк.), – то, что она по нечаянности похитила Папу?» На сие древний и новый Восток ответствует: да, немного приобрела Монофелитская ересь, похитив Папу Гонория: потому что Папа не есть глава Церкви; потому что, при впадении его в ересь, Православная Церковь сохранила, на защиту истины, не зависящих от его власти, других Патриархов и Соборы. Но если бы ересь похитила действительно главу Вселенской Церкви; если бы ересь приобрела себе вселенскую главу и ея власть: что было бы тогда с достоинством и непоколебимостию Церкви? Благословен Пребожественный Основатель Церкви, который не вверил ея безопасности одному человеку, смертному и, кто бы ни был, не безгрешному. Не сказал Он Петру, следственно не сказал и никакому его преемнику: «врата адова не одолеют» тебя. Но сказал о Своей Церкви: «врата адова не одолеют ей», хотя бы многократно одолели того или другаго человека, хотя бы одолели долженствовавшаго быть опорою для многих, только не для всей Церкви. Кто приемлет в особенное замечание то, что Слово Господне об основании Церкви обращено к Апостолу Петру, и к одному ему: тот пусть вникнет в обстоятельства, в каких сие произошло. Петр один, предваряя прочих Апостолов, исповедал Христа новым исповеданием Христианским: «Ты ecи Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16:16): и потому один, преимущественно пред другими Апостолами, услышал новое слово Христа о Церкви: «и Аз же тебе глаголю» (Мф.16:18); и, на первоначальном всеобщем камне основания – Христе положен первым из последующих, меньших камней основания, то есть Апостолов, и притом не столько сам он, сколько его вера и его исповедание. Так слово Христово толкует Св. Златоуст: «на сем камени созижду Церковь мою, сие есть, на вере исповедания» (на Матф. Бесед. 54). Те, которые ревнуют о Св. Петре более, нежели он того от них желает, пусть послушают сего первоверховнаго Апостола более, нежели своего или посторонняго мудрования. Св. Петр не на Петре, но на Христе основать и утвердить вас желает. "К нему же, – говорит, – приходяще, Камени живу, от человек убо уничижену, от Бога же избрану, честну, и сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен» (1Петр. II. 4–5). Св. Петр знает одно только имя, без котораго нельзя спастися, – имя Христа, а не три имени – Христа, Петра и преемника Петрова. "Hесть бо, – говорит, – иного имени под небесем, даннаго в человецех, о немже подобает спастися нам» (Деян. IV. 12). Христос, «Камень живый», – вот, братие, первоначальное, глубочайшее, единое, всеобщее, вечно неколебимое, все на Себе носящее, Основание, на котором должны мы утверждать наши сердца, нашу веру, нашу жизнь, нашу надежду спасения, назидаясь последовательно на основании Апостолов, Пророков, Пастырей и Учителей Православной Вселенской Церкви! В сем Основании наша непоколебимость; в сем наша безопасность. Если же не тщимся на сем Основании утверждать нашу веру и нашу жизнь: то никакие мнимые столпы, никакия опоры человеческаго мудрования и силы не могут поддержать нашей храмины, зиждемой на песке мнений, предубеждений, страстей, угрожаемой неизбежно разрушением велиим. Если дивимся тому, какая великая благодать и сила дана Петру в слове Господнем: «ты ecи Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою», то помыслим о том, как сия благодать приобретена. Она приобретена не от плоти и крови заимствованным, но от Отца Небеснаго, внутренно «явленным», от полной души происшедшим, искренним, несомненным, безбоязненным, исповеданием веры: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго». Дело созидания Церкви Вселенския превыше наших усилий и забот, хотя впрочем не должно быть чуждо для наших молитв: но есть часть сего дела, ближе касающаяся до каждаго из нас, и требующая полной заботливости нашей; это – дело созидания той Церкви, о которой написал Апостол: «вы есте церкви Бога жива» (2Кор.6:16) – дело духовнаго созидания нашей душевной храмины, устроение спасения души нашей. Велик благодатию Петр для Церкви великой: для сей малой церкви надобно, чтобы каждый из нас был хотя малым, – но и не слишком малым, – подражателем Петру и преемником его благодати. Надобно, чтобы и ты был «учеником» Христовым, то есть, употреблял все возможныя для тебя средства приобретать верное познание Бога и Христа. Надобно, чтобы и ты молитвою испрашивал от Отца Небеснаго «явления» сего познания в живом ощущении сердца. Надобно, чтоб и твоя душа исполнялась верою во «Христа, Сына Бога живаго». Надобно, чтоб и ты искренно, несомненно, безбоязненно исповедывал «Христа, Сына Бога живаго», когда нужно, словом, а всегда жизнию, как твоего Учителя и Спасителя; чтоб и ты старался во всем поступать по Его учению и по Его заповедям. И если когда, по немощи, или неосторожности, будешь погружаться в искушения, как Петр в волны, надобно, чтоб и ты, как он, немедленно к Христу же простирал руки с покаянием, молитвою и надеждою. Только при таковых расположениях и делах веры и тебе принадлежать будет участие в данном Петру обетовании: "созижду" в тебе «Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей!» Аминь.

186. Слово в день тезоименитства Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Мариинской церкви Императорскаго Вдовьяго Дома, декабря 6; напечатано в собрании 1848 г. и в Твор. Св. Отец.) 1844 год

Блажени милостивии: яко тии помиловани будут. (Матф. V. 7). Мысль о милосердии естественно представляется душе там, где она осуществлена в деле, и является даже взору. Царское милосердие воздвигло и наполнило сей пространный дом, и поддерживает его в благоустройстве. Царское милосердие, вместе с благочестием, создало сей храм, и постоянно дает ему средства сохранять свой чин и благолепие, подобающее святыне. Царское милосердие взыскало сих вдовиц, призрело, успокоило; и, не довольствуясь непрерывными делами милосердия над ними, производит, так сказать, второе поколение дел милосердия чрез них, образуя избираемых из среды их, и употребляя для человеколюбиваго и благочестиваго попечения о болящих. При сих видах какое сердце не умягчится? Кто не благословит, во первых, венценоснаго милосердия, и потом всякаго милосердия? Кто не пожелает милосердым всякаго блага? Будем же довольны! Милосердым обещается не только благо, но и блаженство. Истина непреложная обещает сие. «Блажени милостивии», глаголет Господь. Найдя таким образом утешение в изречении, которое произнесено для наставления, не оставим онаго без употребления и в отношении к наставлению. Как приятно Небесный Учитель преподает начатки Своего учения! Не стесняет свободы ученика строгим повелением. Не устрашает угрозами. Не ведет темными стезями умствования. Указует то, чего все ищут, – блаженство; потом указует путь к блаженству – в добродетели милосердия: и предоставляет тебе самому решить, что тебе делать. Неужели ты не пожелаешь блаженства? А если желаешь блаженства: то неужели откажешься вступить на путь блаженства, посредством добродетели милосердия? Если бы остановило тебя недоумение, каким образом сей путь может привести тебя к сей цели, какое может быть отношение между милосердием твоим к другому, и между блаженством твоим собственным: разрешение сего недоумения уже приготовил Небесный Учитель, дополнив Свое изречение: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут». От кого помилование Господь обещает милостивым? От человеков ли? – Случается, что сделавший дело милосердия для другаго сам встречает нужду в милосердии другаго: и верное в правде и милости Провидение Божие награждает милосердие человеческое другим чсловеческим же милосердием. Но сего не довольно, чтобы сделать милостиваго блаженным. Сие последнее может сделать только Божие милосердие: и точно, милосердие Божие для сего нужно. Если человека разсматривать, как тварь: что значит он вне Божия сотворения и хранения? – Ничто. Как его ничтожество не имеет никакого права на бытие: так и его бытие не имеет никакого права на блаженство. Только по благости Божией человек существует: только по милосердию Божию он может быть блажен. Если же сверх сего принять в разсуждение, что нынешний человек есть сын Адама, согрешившаго, повиннаго, осужденнаго; что все мы раждаемся во грехах, и что, по слову праведнаго Иова, «никто же чист от скверны греха, Аще и един день житие его на земли» (Иов. XIV. 4–5): то нельзя не заключить, что не только мы не имеем права на блаженство, но что вечное Правосудие имеет на нас право к наказанию; и следственно, чтобы открыть нам путь к блаженству, для сего нужно не просто милосердие, которое милует и ущедряет ничтожных и неимущих, но именно «помилование», которое щадит виновных. Человек, никогда не безгрешный, и, если ты не ожесточен и не безчувствен, всегда больше или меньше уязвляемый печалию греха! Утешься. Тебе предлагается помилование. Грешник, никогда неблаженный! Возрадуйся. Тебе предлагается блаженство. Возмись за руководительную нить, которая должна привести тебя к помилованию и к блаженству. Сия руководительная нить есть милосердие. «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут». Позволишь ли себе еще недоумевать, каким образом к твоему помилованию, или освобождению от греха, может послужить твое милосердие к другому? – Познай себя несколько глубже. Свойство греха есть уклонять душу от Бога, как истиннаго всеобщаго средоточия и полноты, образовать для нея ложное средоточие в ея самости, заключать ее во тме чувственности, в грубости вещества, и все влещи к ней посредством самолюбия, самочестия, своекорыстия, самоугодия и самоуслаждения. В сем положении душа не приемлет света милующей благодати, подобно как света солнечнаго не приемлет заключенная отвсюду храмина. Если отворишь дверь или окно, хотя бы то было не ради солнца, а по другой причине: ты откроешь тем не менее вход солнечному свету. Так, если движением противоположным самолюбию, самочестию, своекорыстию, самоугодию, самоуслаждению, снисхождением к уничиженному, состраданием к бедствующему, желанием утешить его и помочь ему, отверзешь свою душу: то хотя ты отверзаешь ее человеку, тем не менее она отверзается неприметно и для Бога, источника любви и милосердия. Свет милующей благодати входит, и помилование начинается. Впрочем, кто может достаточно изъяснить действие милующей благодати Божией, которая, как все Божие, непостижима? И нужно ли сего требовать? Когда милосердый Заимодавец обещает тебе простить тьму талантов долга, с условием, чтобы ты простил своему должнику сто пенязей, или дал несколько пенязей не одолжившему тебя: надобно ли останавливаться и разыскивать, для чего нужно сие условие? Не благоразумнее ли поспешить оказать малую милость, чтобы воспользоваться милостию великою? Когда врач дает тебе целебное предписание: надобно ли тебе входить в тонкое изследование способа, каким действовать будет врачевство? Сие изследование, по всему вероятию, не удовлетворило бы тебя, и остановило бы врачевание. Исполни с доверием предписание знающаго: и получишь здравие, и силу врачевства опытно узнаешь. Господь и Судия неба и земли обещает тебе Свою великую милость с условием твоей малой милости ближнему: не испытуй таин Его милосердия; поспешай, и верно твори дела возможной тебе малой милости, и уповай на Его милость великую. Врач небесный дает тебе не трудное врачебное предписание, не кровь избыточествующую или неправильно движимую из тела твоего источить хощет, но избыток твоего внешняго достояния, тлеющий без движения, или в суетном употреблении погибающий, хощет привести в полезное движение, обратить чрез тебя в пользу других членов единаго человечества, и тем уврачевать твою душу, чтобы она не болела грехом, чтобы она не была жестка, темна, мертва без любви, потому что «не любяй брата пребывает в смерти» (1Иоан. III. 14). Здесь ли неудомевать? Здесь ли останавливаться? Здесь ли откладывать? Поспешай, пока есть время милости или милования, пока не настало время неумытнаго суда; буди милостив; твори дела человеколюбия, какия можешь: и помилован будешь, и блажен будешь. «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут». Аминь.

187. Слово в неделю вторуюнадесять по Пятдесятнице

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)654 1844 год

И се един некий приступль, рече Ему: учителю благий, что благо сотворю: да имам живот вечный. (Матф. XIX. 16). "Иметь живот вечный», наследовать безсмертную и блаженную жизнь на небесах, конечно лучше, нежели получить, какое бы то ни было, сокровище или преимущество на земли. По сему никто не должен быть равнодушен к вопросу: каким бы образом вернее и удобнее достигнуть вечнаго живота; особенно, когда видим, что к сей цели многие идут разными путями, а кто лучше достигает ея, не легко усмотреть, потому что сие открывается совершенно, только за пределами видимаго. И так не напрасно приходит на помощь сей заботе Евангелие. В нем слышали мы ныне и этот занимательный вопрос: «что благо сотворю: да имам живот вечный?» и ответ на него, сколько достойный внимания, по предмету, столько же достойный доверия, по лицу Ответствователя, Который не с удовольствием принял наименование «Учителя благаго», произнесенное в смысле обыкновенной ласки, но Которому подобает сие наименование в высоком смысле Его собственнаго изречения: «никто же благ, токмо един Бог» (Мф. 19:17). Какой же это ответ? – «Аще ли хощеши внити в живот, соблюди заповеди» (Мф. 19:17). Опасаюсь, что сей краткий и простый ответ не успокоит многих испытателей, как он не успокоил «единаго некоего», вопрошателя Евангельскаго. «Соблюди заповеди!» – Только? – скажут, вероятно, некоторые. Для вопроса, столь не объятно великаго, и для любомудрых труднаго, какое малое, и даже для детей не новое, разрешение! Может быть, в след за Евангельским вопрошателем, предложат и сие возражение: «вся сия сохраних от юности моея», но притом чувствую, что «еще не докончал» (Мф. 19:20), не довольно приготовил себя к вечной жизни. Такия помышления располагают к особенному размышлению о важности, значении и употреблении правила: «аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди». Если царь издал закон: не должны ли все подданные исполнять оный в точности? Поелику в неисполнении царскаго закона заключается противление царской власти, оскорбление царскому величеству, вред обществу, для блага котораго закон постановлен, и самому нарушителю закона, полезнаго для всех и каждаго. Притом власть, которая нашла нужным постановить закон, находится к необходимости поддерживать его в исполнении, а следственно и наказывать нарушителей онаго. Что сказать о «заповедях» Божиих, о сих законах Царя царствующих? Колико еще выше и сильнее здесь долг, и благоговения к Законодателю, и повиновения закону! Колико еще больший предстоит страх вреда от нарушения закона, и праведнаго за то наказания! Добрый подданный, которому сказал бы кто нибудь: исполняй царские законы, позволил ли бы себе дать на сие такой отзыв, что это совет не очень важный? Кольми паче ты, сын царствия Божия, или желающий быть таковым, когда слышишь наставление: «соблюди заповеди» Божии, дерзнешь ли помыслить, что это наставление не высокой важности? Если «Учитель благий», или точнее, самоблагий, Который есть самая премудрость Божия, дает тебе наставление: «соблюди заповеди»: что может быть вернее сего наставления? Если Он сие наставление соединяет с условием: «аще хощеши внити в живот»; и следовательно в соблюдении заповедей указует тебе путь к вечной, блаженной жизни: что может быть важнее сего наставления? Если сие наставление кажется тебе малым: вспомни, что сказал Господь о малых заповедях: «иже Аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем» (Матф. V. 19). А что значит: «мний во царствии небеснем?» изъяснит нам сие святый Златоуст. «Егда, – говорит, – слышиши меньшаго во царствии небеснем, ничто же ино разумей, разве геенну и муку: царство бо Он не наслаждение весть нарицати токмо, но и время воскресения, и пpuшecmвиe оно страшное. – Во оно время мний будет, сие есть, отверженный, последний. Последний же всячески в геенну впадет тогда» (Бесед. 16 на Матф.). Если таким образом нарушение малой заповеди низводит до геенны: то, напротив, соблюдение малой заповеди и малаго наставления предохраняет от геенны. И малаго ли внимания достойно то, что предохраняет от безмерных и безконечных зол? Просты заповеди, которыя Господь предложил, как средство для достижения вечной жизни: «не yбиeши, не прелюбы сотвориши, не украдеши, не лжесвидетельствуеши, чти отца и матерь, и возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе» (Мф. 19:18–19). Подлинно, и детям, по устроению Отца светов, не неизвестно сие учение. Чтож? Менее ли потому оно важно? Не тем ли паче и премудро, и сильно? Сколько мудрецы мира мучили и мучат себя и других, изследованиями о блаженной жизни! Кого научили они жить? Кого сделали блаженным? Их учение конечно не для детскаго разумения и деятельности: потому что их собственное разумение никогда не выходит окончательно из борьбы с недоразумениями; их собственная деятельность не помнит их учения. Вот ничтожность важности человеческой! Напротив того, вот величие простоты Божией: Бог изрек не многия, простыя заповеди, и в них преподал учение жизни, которое и для мудрых глубоко-знаменательно, и для детей доступно, и неведущих просвещает, и просвещенных руководствует, и души человеческия очищает, и общества человеческия охраняет, и временную жизнь благоустрояет, и для вечной образует. Менее ли величественно солнце от того, что светит и долинам, как горам, и хижинам, как чертогам, и насекомым, как планетам? Так, менее ли «заповедь Господня светла» от того, что «просвещает очи» душевныя и детей, как отцев, «умудряет и младенцев» (Псал. XVIII. 8–9), как старцев? Но какое действительно значение в отношении к жизни вечной имеет правило: «соблюди заповеди»? Евангельский юноша не обинуясь говорил о них: «вся сия сохраних от юности моея». Но между тем конечно не далеко прошел он по пути к жизни вечной, когда еще и не знал его; ибо только незнающему свойственно спрашивать, как он спрашивал: «что благо сотворю, да имам живот вечный»? Где же плод хранения заповедей? – В разсуждении сего необходимо заметить, во-первых, что этот человек напрасно хвалился; он не испытал глубины своего сердца, и сказал неправду, когда сказал: «вся сия сохраних от юности моея». Уличить его не трудно. Если бы он подлинно сохранил заповедь: «возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе»: то ближнему своему желал бы довольства и обилия столько же, сколько самому себе, и тогда не трудно было бы ему разделить свои стяжания с нищими. Но он не мог принудить себя к тому, и от Учителя вечной жизни, а с тем вместе и от пути вечной жизни, «отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа» (Мф. 19:22). Итак, если он не далеко прошел по пути к вечной жизни: то потому, что не далеко прошел по пути заповедей. Не заповеди были для него безплодны; но он не довольно трудился, чтобы возделать и собрать плод. Во-вторых, истинный разум Господня изречения: «аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди», надлежит определить строгою точностию его выражений. Не сказал Он: исполни заповеди; Поелику ведал, что для сего не достало бы сил человеческой природы, которая от прародителей повреждена грехом, и которой «прилежит помышление прилежно на злая от юности» (Быт. VIII. 21). Но сказал: «соблюди заповеди», то есть, не теряй их из вида, не оставляй без внимания, имей всегда пред очами, сообразуй с ними свои действия, сколько разумеешь, и сколько можешь. Не сказал также: соблюди заповеди, и внидешь в живот; ибо ведал, что человек не достигнет жизни вечной одним соблюдением заповедей, которых не может исполнить в совершенстве. Но сказал: «аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди»; то есть, желающему достигнуть вечной жизни нужно начать и продолжать сие дело соблюдением заповедей, хотя впрочем не одно сие нужно, и не сим одним совершится сие дело. В чем же должен состоять плод соблюдения заповедей? – В том, что поколику соблюдаешь их, и, по возможности, действительно исполняешь; потолику очищаешь себя от всякия скверны плоти и духа, и уготовляешь себя к принятию Божией благодати: а поколику на пути заповедей изнемогаешь, претыкаешься, падаешь в мертвенное состояние греха, потолику испытываешь свою немощь, смиряешь свой помысл, ощущаешь потребность искупления от грехов, и вышней помощи к благоделанию, побуждаешься прибегнуть от закона к благодати: глубоко и внутренно познаешь достоинство и силу заслуг и благодеяний Иисуса Христа, Его страдания и смерти, для нас умилостивительной и очистительной от грехов, Его воскресения, для нас жизнеподательнаго, прилепляешься к Нему верою, надеждою, любовию, благодарностию, желанием последовать Его учению и примеру. К сему точно хощет вести посредством заповедей Господь наш, когда после начальнаго наставления: «соблюди заповеди», предлагает другое совершительное: «гряди в след Мене» (Мф. 19:21). Ибо и сие последнее, так же как первое, относится не к одному Евангельскому юноше, но ко всякому, кто «хощет внити в живот». Частно же к нему относился только совет, долженствовавший очистить его сердце от усмотренной в нем Сердцеведцем страсти к богатству: «продаждь имение твое, и даждь нищим» (Мф. 19:21). Из сего явствует, что правило: «соблюди заповеди», имеет значение средства не единственнаго и окончательно достаточнаго, впрочем существенно нужнаго и действительнаго для приобретения вечнаго спасения. После сего не без особенной заботы должно спросить: употребляем ли мы сие средство соответственно потребности его и достоинству? Знаю, что истинно подвизающимся в делании по заповедям, смирение не позволит похвалиться: «вся сия сохраних от юности моея». Но не много ли и таких, которым возбранит сие обличающая совесть? Не видим ли нередко, что заповеди Божии нарушаются безпечнее и дерзновеннее, нежели человеческие законы? Говоря сие, не виновность против законов облегчаю, но тяжесть виновности против заповедей Божиих взвешиваю. Помышляют ли нерадящие, что значит их нерадение? Если верный во словесех, и неизменный в обетованиях Своих Господь желание и надежду вечнаго живота связал с соблюдением заповедей: то не хотеть соблюдать заповеди не значит ли не хотеть внити в живот? Если ты не думаешь обманывать себя безплодным желанием и неосновательною надеждою, а искренно «хощеши внити в живот»: то также искренно и деятельно «соблюди заповеди». О всяком деле, предприемлемом, не спрашивай прежде, будет ли оно приятно, выгодно, безопасно, похвально пред людьми, но прежде и паче всего испытывай, будет ли оно угодно Богу, не будет ли противно Его заповедям. По всяком деле, сделанном, не хвали себя в похотех души твоея, но испытывай вновь, не нарушена ли в нем какая заповедь Божия, и успех восписуй содействующей и покрывающей благодати, а в претыканиях и падениях с покаянием и верою взывай к благодати милующей и возставляющей и с новою бдительностию поставляй твою совесть на стражу хранения заповедей, да возможешь наконец со дерзновением веры рещи Господу: «се возжелах заповеди Твоя; в правде Твоей живи мя» (Псал. CXVIII. 40); и будет тебе по вере твоей, и пo верности твоей. Аминь.

188. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1844 год

Помяни, яко смерть не замедлит. (Сир. XIV. 12). Это не праздничное слово в праздник, подумают, вероятно, некоторые, услышав сказанное теперь. Для чего уменьшать светлость праздника мрачною мыслию о смерти, к нам поспешающей? Мне, братия, не так думается. Может быть, и в светлое время мрачных видов, и в праздники печальных мыслей достойны мы по делам нашим, согласно с древним прещением Божиим: «зайдет солнце в полудне, и померкнет на земли в день свет, и превращу праздники ваша в жалость, и вся песни ваша в плачь» (Ам. VIII. 9–10). Как бы то ни было, Богопросвещенный мудрец, которагокнигу Апостольская Церковь предала и сохранила нам, для нашего наставления, подает нам сей совет: «помяни, яко смерть не замедлит». Не благоразумно было бы, совет мудреца отвергнуть, даже без разсмотрения. И если вы не думали бы заняться мыслию о смерти ныне, потому что она вам представляется мрачною, то есть, страшною или печальною: то я думаю напротив, что по сей-то именно причине всего лучше заняться оною ныне, когда смерть является нам не страшною или печальною, но радостною и торжественною, не разрушительницею жизни, но руководительницею к вечному животу, когда она дышит на вас не тяжким воздухом тления, но благоуханием нетления, когда непосредственно за темною дверию гроба отверзает светлую дверь неба, когда, как вы слышите в церковной песни,

«живот предобручает смерть»655

, когда она, чтобы не тревожить вас даже звуком своего имени, преобразилась и переименовалась в «успение», то есть, успокоение, мирному сну подобное, и в «преставление», то есть как-бы легкое перестановление от места на место, от места в мире видимом в состояние мира невидимаго. И что значит, что смерть сделалась предметом праздника? – Торжественно возвещаем в Церкви смерть Господню, как спасительную и живоносную для всех нас: торжественно воспоминаем и смерть Матери Господа, как в высоком степени для нас поучительную и утешительную. Показав нам гроб Христов, с отваленным камнем, с однеми погребальными пеленами, в оном оставшимися, и возвестив, что «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. XV. 20), – Святая Церковь, как-бы заботилась, чтобы наша вера и надежда не утомились долгим ожиданием последующаго за сим начатком воскресения умерших: и потому она приводит нас к другому гробу, также в третий день после погребения отверстому, и уже праздному от тела, в нем погребеннаго, и как-бы указуя, говорит нам: вот и действительный, скорый, очевидный в лице Матери Господней опыт воскресения, котораго Христос был начаток; благодатию Сына Своего и Бога, Она так совершенно созрела на земли для неба, что и тела Ея не могла удержать земля до времени общаго воскресения: зрите праздный гроб Ея, и радуйтесь упованием жизни за гробом. Теперь мысль о смерти, омрачаемая страхом и печалию от нашего несовершенства и немощи, освещена радостию надеждыот силы и благодати Божией. Итак можно размышлять о смерти не смущенно: а размышлять о ней нужно. Дабы доказать, что всякому человеку нужно не поздное помышление о смерти, для сего довольно взять в разсуждение обыкновенное правило благоразумия. Оно требует, чтобы мы старались по возможности предусматривать будущие случаи, особенно важные или трудные для нас, и заблаговременно соображать и употреблять средства и способы, как бы встретить оные с пользою для себя, или по крайней мере с безопасностию. Земледелец прежде посева думает о жатве, и приспособляет посев к получению жатвы, сколь можно более обильной. Летом помышляет он о зиме, и заботится, как бы обилием лета наполнить скудость зимы. Не больше ли нужно всякому помыслить и позаботиться о том, как бы не пропустить лета жизни, и приготовить потребное на безплодную и суровую зиму смерти, как бы в сей смертной жизни произвести добрый и благонадежный посев, дабы в решительное время воскресения и суда, «пожать», как изъясняется Святый Иоанн Дамаскин,

«класы присно-живопитания»656

, или, если угодно, дабы самим нам прозябнуть, возрасти, процвести и созреть доброю пшеницею, которую жатели Ангелы соберут в житницы небесныя. Но мы часто позволяем себе небрежность в соблюдении правил благоразумия, думая, что некоторая на время небрежность еще не беда. Посему надобно настоятельнее доказать вам, как необходима для нас мысль о смерти, и как опасно пренебречь и потерять ее. Так она необходима, что не только земная, смертная, но и райская, безсмертная жизнь не могла стоять без мысли о смерти. Бог сотворил человека в совершенстве, достойном Всесовершеннаго Творца; ввел его в рай сладости; дал ему плод древа жизни, для нетления; от опаснаго древа познания добра и зла предохранил его заповедию, не вкушать от плода онаго. Но сего было не довольно. Райская жизнь не была бы безопасна. Для ея охранения нужно было поставить грознаго стража – помысл смерти. «В оньже Аще день снесте от него, смертию умрете» (Быт II. 17), сказал Господь: и райская жизнь была безопасна, доколе стоял подле ея помысл смерти. Но как скоро успел исконный человекоубийца лукавством своим удалить от человеков мысль о смерти: «не смертию умрете» (Быт. III. 4): тотчас и убил грехом жизнь райскую. Подивимся, братия, чудесам премудрости Божией, и оплачем наше безумие. Дух злобы и зависти, погрузив себя в смерть чрез отступление от Бога, умышляет смерть человеку: Бог провидит; и помысл смерти, в намерении врага губительный, в познании человека обращает в орудие предохранительное и спасительное. А человек ищет миновать приставленный к нему от Бога помысл смерти, чтобы достать минутное чувственное удовольствие: успевает избавиться от неприятной мысли о смерти, и впадает в действительную смерть. «Cия книга бытия человека!» Что было с Адамом, тому естественно быть и с нами: потому что мы естественные наследники Адама, если благодать и вера не сделают нас наследниками Богу и сонаследниками Христу. Человек, наследственно склонный ко греху, будет ли тверже против искушения, нежели человек, еще безгрешный, искушаемый ко греху, если отвергнет помощь, которая и для сего была необходима? – Конечно, нет! Итак если ты подкрепишь и оградишь себя благоразумным и благочестивым помышлением о смерти, как бдительною стражею: то, без сомнения, оно поможет тебе охранить себя, хотя не совсем от смерти, которая преступлением Адамовым уже вошла в мир и во всех человеков, впрочем от всего, что соделывает смерть страшною, бедственною, в полном смысле смертию. Но если, пренебрегая и отражая от себя мысль о смерти, мимо ея будешь устремляться только за удовольствиями чувственными, за приобретениями земными, за мечтами твоего воображения: то наконец, вместо страха от одной мысли о смерти, котораго ты убегал, внезапно и неизбежно встретишься с ужасами действительной смерти, не телесной только, которая есть более призрак смерти, нежели самая смерть, но и смерти второй, духовной, вечной, «идеже червь их не умирает и огнь не угасает» (Мк. 9:44). Из сего размышления может возникнуть вопрос: будет ли мысль о смерти, которую некогда Сам Бог поставил оградою противу вторжения в мир греха и смерти, – будет ли она довольно сильна и полезна, когда грех и смерть уже вошли в мир, и в нем царствуют? – На сие решительный ответ дает нам тот же благочестивый мудрец, котораго словами призвал я вас к настоящему размышлению о смерти. «Во всех словесех твоих, – говорит он, – поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши» (Сир. VII. 39). Много сказано: впрочем, если бы кто вздумал возразить, что слишком много: таковый скорее обнаружил бы неопытность своего мудрования, нежели опровергнул бы учение мудреца. Если подлинно во всех словесех твоих будешь ты поминать последняя твоя, то есть, при всем, что думаешь, говоришь, делаешь, будешь воспоминать и принимать в разсуждение смерть, и последующия за нею, воскресение, суд, вечное осуждение, вечное блаженство; если таким образом всякую твою мысль, желание, намерение, начинание, поступок, дело, предварительно будешь разсматривать и испытывать при свете вечности: то вера и благодать не дадут ли своим средствам более силы и действия к предохранению и спасению, нежели сколько силы и действия иметь могут прелести греха к соблазнению и погублению? Не исчезнет ли обаяние греховнаго, чувственнаго удовольствия, если ему противупоставятся последняя его, – безобразие разрушения, смрад гниения, червь могильный, тлящий и истлевающий, и наконец червь адский, никогда не усыпающий? Превозношение гордаго не падет ли, руки любостяжательнаго, жадно простирающияся, чтобы захватывать, на право и на лево, правильным приобретением и неправильным хищением, не опустятся ли, если укажут ему на немногие лакти земли, которыми вскоре ограничатся его владения, с тем, чтобы здесь можно было попирать его? Какой огонь страсти или нечистаго желания не угаснет пред силою неугасающаго огня геенскаго? И если силен смертный помысл, вооруженный страхом, противу зла: то еще в высшем степени силен он, озаренный надеждою, в пользу добра, в подкрепление подвигов, собственно Христианских. Спасительная смерть Богочеловека дает новое значение смерти человеков, верующих в Него: ибо теперь смерть проникнута жизнию. Сквозь язвы Распятаго Христа струится свет безсмертия, и в смертную жизнь, и в самую область смерти; и сыны света возбуждаются, и с легкостию идут на трудныя дела света, к которым призывает их Евангелие. Вы должны распять плоть, и жить духом, заповедует оно. – Повинуемся, ответствуют они; потому что «сеяй в плоть от плоти пожнет истление, а сеяй в дух от духа пожнет живот вечный» (Гал. VI. 8). Да умрете миру, и да живете Богу. – Да будет; потому что «мир преходит и похоть его, а творяй волю Божию пребывает во веки» (1Ин.2:17). Да распнетеся со Христом. – И сие вожделенно: «аще бо с Ним умрохом, с Ним и оживем; Аще с Ним страждем, с Ним и прославимся» (2Тим. II. 11). Умейте быть блаженными в изгнании за правду, в поношении, в страдании за Христа. – И сие возможно: потому что «недостойны страсти нынешняго времени к хотящей славе явитися в нас» (Рим. VIII. 18). Мне кажется, братия, настоящими размышлениями дал я вам некоторый способ усмотреть надобность и духовную, далеко простирающуюся, пользу, а следственно и обязанность, «поминать последняя». Итак время бы мне умолкнуть. Но Поелику мы так часто теряем или отлагаем сие полезное памятование, чтобы беззаботнее наслаждаться благами настоящей временной жизни: то надобно еще показать вам, как вредно действует забвение «последних» даже на видимыя блага настоящей временной жизни. Иерусалим пал. Иеремия сидит над развалинами его, и в плаче размышляет о причинах его падения. Какую же, думаете, Пророк открыл причину бедствия Иерусалима? – Может быть и не одну; но, как важную, заметил он ту, что Иерусалим не помнил последних своих. «Не помяне последних своих, и низведеся пречудно» (Плач. I. 9). Так, когда обыкновенным течением земных тленных вещей не вразумляются человеки поминать последняя; когда не внемлют вразумляющему о сем кроткому слову спасения, и грех умножается: тогда не хотящий вечной смерти грешника Бог, тяжко слышащим человекам возвещает последняя их, гласами громов, – событиями грозными, потрясающими, разрушительными. Братия, общники смертности и безсмертия, да не отлагаем благомысленно поминати последняя, яко да не согрешаем, и спасемся, временно и вечно. Аминь.

189. Беседа о новом рождении свыше

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1844 год

Не дивися, яко pеx ти: подобает вам родитися свыше. (Иоан. III 7). Не удивительно, если рождение некоторых людей, которых жизнь особенно угодна Богу, и благотворна для прочих человеков, и предусматривается с обещанием радости, и воспоминается праздником. Так о рождении Великаго Предтечи Господня предрек Ангел: «мнози о рождестве его возрадуются» (Лук. I. 14). Но когда видим, что и день рождения каждаго человека обычай делает праздником личным или домашним: тогда раждаются помыслы недоумения, и даже удивления. Рождение, за которым следует убегающая жизнь и неизбежная смерть, достойно ли быть предметом праздника? Человек, говорит Иов, «рожден от жены малолетен, и исполнь гнева» (Иов. XIV. 1): это ли праздновать? «В беззакониих зачат есмь», говорит Давид, «и во гресех роди мя мати моя» (Псал. L. 7): что тут праздновать? – Блажен, кто может праздновать то рождение, которым восполняются недостатки, исправляются несовершенства, прекращаются бедствия сего перваго рождения, – рождение новое, рождение духовное, рождение свыше. «Подобает вам родитися свыше»: сказал Господь Никодиму в ночной, уединенной с ним беседе. Не сказал: надобно «тебе» родиться вновь, хотя говорил с одним только человеком; но сказал: «подобает вам»: дабы видно было, что речь идет не о потребности сего или другаго человека в особенности, но что изрекается закон всем вам, которые желаете быть истинными учениками небеснаго Учителя Иисуса Христа. «Подобает вам родитися свыше». Учение Господне о возрождении человека странным показалось Никодиму, хотя ему нельзя приписывать ни неблагонамеренности, Поелику он признал Божественное посланничество Иисуса по Его чудесам, – ни грубой необразованности, потому, что был Князь и Фарисей. Сперва возстал в нем чувственный разум, разсуждающий о предметах по понятиям телеснаго только мира, и вопросил: «како может человек родитися, стар сый? еда может второе внити во утробу матере своея и родитися?» (Ин.3:4) А когда сие грубо-стихийное мудрование опровержено понятием о высшем рождении водою и духом: тогда еще вступил в состязание разум философский, и требовал объяснения и доказательства: «како могут cия быти?» (Ин.3:9) Не бывает ли подобнаго сему и ныне? Что такое возрождение? Что за мысль – человека в течении его бытия, производить вновь, тогда как он, без сомнения, должен оставаться одним и тем же лицем? К чему сие изысканное мудрствование, сия непонятная таинственность? Не довольно ли быть просто добрыми Христианами? Такия слова против глубокаго Христианскаго учения не вырываются ли у некоторых, как камни, бросаемые наудачу, без сознания, что ими поразить желают? Знайте же, что дело идет не о произвольно-возносящемся мудрствовании, Поелику с Апостолом, и я желаю «всякому сущему в вас не мудрствовати паче, еже подобает мудрствовати» (Рим. 12:3); не о пристрастии к темной таинственности, которую впрочем, не знаю, кто захотел бы предпочесть ясности возможной; не об уклонении от простоты, о которой со Апостолом, и я забочусь, «да не како истлеют разумы ваша от простоты, яже о Христе» (2Кор. XI. 3): но дело идет о том, чтоб или приобресть, или утратить царствие Божие. Возрождение требуется не для того, чтобы сделаться мудрецом или таинственником, но для того, чтобы приобресть Царствие Божие. Если ты удаляешь от себя мысль о возрождении: то удаляешь от себя возможность видеть царствие Божие. «Аще кто не родится свыше, не может видети Царствия Божия» (Ин.3:3), глаголет Господь. Итак повторяю: блажен, кто может праздновать свое рождение свыше. На сие вы можете сказать: почему же нам и не поздравить себя с блаженством возрождения, когда мы рождены водою и духом во святом крещении? – Вот мысль, достойная внимательнаго изследования, в учении о возрождении. Различим крещение водою и крещение духом, как различает их Сам Иисус Христос в Своем изречении к Апостолам: «Иоанн убо крестил есть водою, вы же имате креститися Духом Святым» (Деян. I. 5), и спросим: крещение, котораго мы сподобились, есть ли только крещение водою? – Нет без сомнения. Если бы оно было только крещение водою: то почти не разнилось бы от простых очистительных омовений, употреблявшихся во времена ветхаго Завета; оно было бы обряд, и не заслуживало бы наименования Таинства, которое отличительно дает оному Церковь; владычественное имя Отца и Сына и Святаго Духа представлялось бы в Крещении странно бездейственным; утверждать, что мы крестились во имя Святаго Духа, но не крестились духом, было бы непримиримое само в себе противоречие. «Елицы во Xpистa крестистеся, – сказует Апостол, – во Xpистa облекостеся» (Гал. III. 27): без сомнения, сего не может сделать вода, но разве дух. Если же крещение наше есть более, нежели крещение только водою: то нельзя не признать, что оно есть крещение водою и духом, или, по слову Господню, рождение водою и духом, и по выражение Апостола, «баня пакибытия» (Тит.3:5); одним словом, возрождение. Итак подлинно во святом крещении мы сподобились возрождения, "порождени, – как изъясняет Апостол, – не от семене истленна, но неистленна, словом живаго Бога, и пребывающа во веки» (1Петр. I. 23), – силою имени Отца и Сына и Святаго Духа. Что ж? Итак подлинно есть Царствие Божие внутрь нас? – Должно быть так. Итак мы блаженны? – Пусть и сие скажет о себе, кто может; а я не смею, потому что вижу слишком много такого, что сему противоречит; вижу более явлений и дел человека невозрожденнаго, ветхаго, нежели возрожденнаго, новаго, более бедности Адамовой, нежели блаженства Христова. Посмотрите, какими чертами описывает истинно возрожденных Священное Писание. «Всяк рожденный от Бога, греха не творит, яко семя Его в нем пребывает; и не может согрешати, яко от Бога рожден есть» (1Ин. III. 9). То есть: благодать Божия, как семя, как начало новой жизни в человеке, одушевляя его верою и любовию к Богу, непрестанно производит в нем добрыя помышления, намерения и дела; и потому совсем не сродно ему делать грех и находить в нем удовольствие. Всякой ли из нас крещенных отважится сказать о себе, что он таков? «Всякий рожденный от Бога побеждает мир» (1Иоан. V. 4). Всякой ли из нас чувствует себя таким победителем? Не многих ли из нас побеждает корысть, или слава, или суета мира, и влекут в плен его прелести? "Вы, – пишется к возрожденным, – помазание имате от Святаго и весте вся» (1Иоан. II. 20). «И не требуете, да кто учит вы, яко то само помазание учит вы о всем» (1Иоан. II. 27). Укажите мне здесь хотя одного из сих ведущих вся, чтобы мне научиться от него разрешению трудностей излагаемаго теперь учения. Мы стали теперь между противоположностями. С одной стороны есть причины думать, что мы причастны духовнаго возрождения чрез святое крещение; с другой есть признаки, по которым не льзя не признаться, что в нас большею частию не достает свойств и действий человека возрожденнаго. Как же изъяснить и согласить сии несообразности? Здесь приличествует слово притчи Господней: «подобно есть царствие небесное сокровищу сокровену на селе» (Матф. XIII. 44). Село, или поле, изображает человека. Глубина, в которой скрыто сокровище, означает сердце или внутренность человека, более или менее открытую верою. Сюда в таинстве крещения Дух Божий, «дышущий идеже хощет» (Ин.3:8), дхнул невидимо, и внес в Своем дыхании сокровище, нетленное семя возрождения, новую жизнь от Бога. Итак сокровище положено, и точно есть на поле нашем: но каждый ли из нас сделал с своей стороны то, чего далее требует притча? «Обрел» ли оное глубоким самопознанием и вхождением внутрь себя? «Скрыл» ли от невидимых татей, смирением? «Продал ли вся, елика имать» (Мф. 13:44), отвергся ли мира и плоти, отдал ли без остатка страсти и пожелания, чтобы взять внутреннее сокровище и употребить к своему блаженству? Если мы ничего такого не сделали; если совсем не позаботились проникнуть, что скрыто на нашем поле; если мы только на поверхности его пасемся чувственным удовольствием, как безсловесное злаком; если скрытое сокровище глубже и глубже зарываем уметами и дрязгом помыслов и дел суетных, нечистых, беззаконных: то сокровище лежит, но мы им не пользуемся; нетленное в нас семя не прозябает, не цветет, не плодоносит; духовная жизнь наша или в зародыше, или в обмороке; надобно желать, чтобы о нашем возрождении вновь попекся кто-нибудь, как Святый Павел о возрождении, крещенных еще прежде, Галатов, когда он писал к ним: «чадца моя, имиже паки болезную, дóндеже вообразится Xpистoc в вас» (Гал. IV. 19). То есть: как раждающая мать, нахожусь я в подвиге и страдании, дабы споспешествовать вашему духовному рождению, и притом уже не в первый раз: сперва сие было нужно, когда надлежало посредством веры и крещения положить в сердцах ваших начаток духа; но когда вы, «наченше духом, ныне плотию скончаваете» (Гал. III. 3), то потребен новый болезненный подвиг, дабы погребенное под преобладающею плотию духовное сокровище открыть, дабы задержанный росток духа возрастить до приношения плодов духовных, дабы впечатленный в душу крещением образ Христов прояснить и проявить во всех ея способностях, силах, расположениях и делах Христоподобных и Богоугодных. «Паки болезную, дóндеже вообразится в вас Христос». Кто соглашается с сими размышлениями в том, сколь важно и необходимо для истиннаго Христианства возрождение; а между тем в своей жизни, делах и совести не обретает успокоивающаго свидетельства, что он действительно пользуется плодами возрождения; тому надлежит не без заботы подумать, в каком же он состоянии находится, и к чему сие ведет. Суд Христов произнесен и, верно, не переменится. Как судил Он в безмолвную ночь в присутствии одного Никодима: так же будет судить и в славный последний день в присутствии всех Ангелов и всех человеков: не рожденный свыше, не может видети Царствия Божия! Иные думают: можно ли определить все шаги к Царствию небесному? Может быть, спасемся как-нибудь и мы. – Это походит на то, как если бы кто, приметив трудность и неизвестную надежду земледелия, сказал: может быть, родится хлеб и без возделывания и без посева. "Сеяй в дух, – говорит Апостол, – от духа пожнет живот вечный» (Гал. VI. 8). Если не сеем: то верно и жать нечего будет. Иной напротив, скажет: хорошо же; я непременно буду сеять в дух, и сделаюсь возрожденным. – Нет, возлюбленный! И это не есть надежный путь. Ни безпечное: «может быть», ни самонадеянное: «непременно», не годятся в делах духа. Кто как будто на заказ думает сделаться возрожденным: тот всего скорее сделается мечтателем. Не может младенец родиться, когда и как захочет: родить его должна мать, по порядку природы. Равным образом не может человек возродиться, когда и как захочет: возродить его должен Дух Божий, по порядку благодати. Между крайностями безпечной недеятельности и самонадеянной предприимчивости лежит скромный, но деятельный путь духа, который указует Апостол следующими словами: «со страхом и трепетом свое спасение содевайте» (Фил. II. 12). «Содевайте спасение», а не думайте, что оно соделается само собою, но содевайте со «страхом и трепетом», не полагаясь на то, что делаете сами, и остерегаясь непрестанно, чтобы не противиться действованию в вас Божию. «Бог бо есть действуяй в вас, и еже хотети, и еже деяти о благоволении» (Фил. II. 13). Хотите ли знать в особенности о возрождении, что наиболее зависит от нас, и что наиболее нужно с нашей стороны? Посмотрите, по указанию Апостола, на образ возрождения, представленный в рождении естественном. Не одна раждающая болезнует родами, но и раждаемое болезнует и плачет. Вот живая притча для учения о возрождении. Болезнуй о ветхой, плотской жизни, от которой ты еще не разрешился; плачь о грехах своих, не только потому, что ад угрожает тебе за них, но еще более потому, что ты Богу, тебя сотворившему, и тебя любящему, не был верен, что пред Христом, за тебя пострадавшим, явился неблагодарен, что Святаго Духа опечалил; плачь слезами сердечными, слезами печальной любви; найди себе пищу в сих слезах, по написанному: «быша слезы мне хлеб день и нощь» (Пс. XLI. 4). «Печаль бо, яже по Бозе, покаяние не раскаянно во спасение соделовает» (2Кор. VII. 10) – покаяние не словесное только, но деятельное, не кратковременное, но решительное и постоянное, то, которое в крещенных Церковь знаменательно называет вторым крещением, и следственно существенною принадлежностию возрождения, то, о котором радость бывает на небесах. Познайте, ищущие быть чадами Божиими, духовный вкус чистой, Божественной печали, и познаете возрождение, и вкусите новую жизнь, на радость себе и Небу, на радость полную, неотъемлемую во веки. Аминь. «Она произошла из слова на день рождения Государя Императора Николая Павловича июня 25 дня, но года произнесения его в рукописи не означено. В беседе изменено находящееся в рукописи след. вступление: Не удивительно, что рождение царя делается предметом праздника народнаго, что рождение Царя Благочестивейшаго делается предметом и церковнаго праздника. «Егда царь праведен на престоле сядет, не противится пред очима его ничтоже лукаво», говорит премудрый (Притч. XX. 8). Когда Бог благоволит родиться такому царю: тогда Он уготовляет России краеугольный камень колеблющемуся, может быть, зданию царства, подает новое врачевство против народных зол и бед, открывает новое сокровище народнаго блага, воздвигает новую стену против врагов, простирает над своею церковию новый покров тихаго и безмятежнаго пребывания – есть что праздновать и высоко торжествовать! Это праздник любви и благодарности к цapю, как верховному созидателю народнаго блага, и вместе любви, благодарности и молитвы к Богу, Единому Всевышнему Подателю всякаго блага, и Единому могущему на долго сохранить дар, от Него ниспосланный. Неговорю счастлив царь, для котораго так празднуют, ибо не ему в одолжение сие делается, но настоятельно скажу: счастливым да почитает себя народ, что он может так праздновать, ибо любовию к царю и молитвою за него утверждает собственное благоденствие. И так не удивляюсь, но радуюсь, что день рождения царева есть праздник. Но когда по сему случаю привожу себе на мысль, что и день рождения каждаго человека обычай делает праздником личным или домашним: то недоумеваю и почти удивляюсь. Рождение, за которым следует убегающая жизнь и неизбежная смерть – что тут праздновать?»

190. Беседа о молитве с должным приготовлением

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1844 год

Прежде даже не помолишися, уготови себе, и не буди, яко человек, искушая Господа. (Сир. XVIII. 23). Как приятен вид нивы, покрытой колосьями, которые зыблет тихий ветер, и полнота плода клонит долу: так приятен вид Церкви, наполненной молящимися, в которых веяние Духа Божия производит кроткия движения сердец, и которых, плодотворное в них, благочестие преклоняет пред Богом и Его Таинствами. Не из воображения беру я сей образ, но из Евангелия. Оно, изъясняя себя и свое действие, уподобляет учение семени, проповедующаго – сеятелю, слушающих – земле возделываемой, а уверовавших – земле возделанной и насеянной, которая «плодит прежде траву, потом клас, таже исполняет пшеницу в класе» (Мк. 4:28). Но должно признаться, что таже притча, которая, как чистое зеркало, усугубляет приятность того, что вижу пред собою в церкви, не позволяет мне безпечно предаться приятности сего видения. «Земля плодит прежде траву, потом клас, таже исполняет пшеницу в класе». Итак есть не только трава без колоса, потому что молода; – есть души еще младенчествующия в Христианстве, и потому не приносящия плода духовнаго; но есть и клас без зерна; – есть души, которыя имеют наружный образ благочестия, без внутренней силы онаго. Колос без зерна походит на колос полный; образ благочестия походит на истинное благочестие: как это обманчиво! Чем долее колос не наполняется зерном, тем он ближе к состоянию конечной пустоколосицы, в которой ничего не найдется для житницы; – чем далее человек остается при одном поверхностном образе благочестия, не исполняясь возраждающею силою онаго, тем он ближе к конечному закоснению в сем состоянии духовнаго безплодия, в котором ничего не найдется годнаго для царствия небеснаго: как это опасно! А при том вот что наиболее внушает заботу: колос не виноват, если небо и земля не наполнили его зерном: но чтобы человек исполнен был плодов благих, для сего Небо всегда готово с своими благодатными влияниями; он сам виновен, если нерадит привлекать оныя верою, молитвою, всецелым преданием себя влияниям Неба. «Что ж делать? Я молюсь, и призываю влияние Неба. Не в моей то власти, чтобы молитва моя исполнилась». – Не сие ли думают некоторые, и, может быть, многие? В ответ на сие предлагаю наставление Мудраго о том, что состоит в нашей власти, дабы молитва наша была Богоприятна. «Прежде даже не помолишися, уготови себе, и не буди, яко человек, искушая Господа». Нечего дивиться, если не успешно делается такое дело, к которому приступают, как случится, на удачу. Если хочешь победоносно сражаться: приготовься приличным вооружением себя, и обучением искусно владеть оружием. Если хочешь переплыть реку: приготовься снятием с себя одежды, которая связала бы тебя, отягчила и погрузила в глубину. Подобно сему, если хочешь молиться с пользою и успехом: «прежде даже не помолишися, уготови себе». Но в чем состоять может приготовление к молитве? Скажем ли: должно знать Бога, не токмо, как сотворившаго нас в начале, но и как пекущагося о нас ежедневно, ежечасно? Скажем ли: должно веровать, что Божие о нас промышление совершается, не только посредством законов, данных от Бога природе всех существ, но и независимо от законов природы, всевластною и вседействующею волею Божиею, что воля Божия, по человеколюбию, преклоняется к нашей воле, чтобы ее исполнить; что Бог не только позволяет, но и хощет, чтобы мы возносили к Нему наши непорочныя желания в молитве? Скажем ли: должно уповать, что не смотря на ничтожность нашу по самой природе, не смотря на недостоинство наше, по причине греха, Бог, по безпредельному милосердию Своему, не отвергнет и нашей молитвы, как уверяет нас непреложное слово Господне: «аще вы лукави суще умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец ваш небесный даст блага, – даст Духа Святаго, – просящим у Него» (Матф. VII. 11. Лук. XI. 13)? Скажем ли: должно, по изречению и примеру Давида, «предзреть Господа пред собою» (Пс. XV. 8), с твердою уверенностию представлять себе, что Бог, невидимо, но действительно присутствует при нашей молитве, нас видит, слышит, испытует наше сердце, чтобы дать нам по сердцу нашему? Все сие должно быть уже известно каждому молящемуся. Это такия приготовительныя к молитве расположения, без которых не только молитва не может быть успешна, но и едва ли может быть молитва. Есть еще некоторыя приготовления к молитве, которых потребность может быть не примечена, или забыта, без которых молитва может начаться и продолжаться, но не может иметь истиннаго и полнаго успеха. Одно из таких приготовлений к молитве есть прощение врагам и примирение со всеми ближними нашими, то есть, со всеми человеками. Ибо что говорите вы в той молитве, которая ни для кого не может быть чуждою, и в которой ничего не можно переменить, потому что образ молитвы, преданный Самим Господом, без сомнения, есть и сам в себе совершен, и каждому молящемуся приличен? – Вы говорите: «остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим»; то есть: прости нам грехи наши, как и мы прощаем всякому оскорбившему нас. Если вы говорите сие без особеннаго внимания, без предварительнаго испытания своего сердца: то легко может случиться, что во время молитвы вашей, в нем таиться будет вражда, или огорчение на ближняго, и следственно слова уст: как мы прощаем, так прости нам, от состояния сердца, по необходимости, получат превратный смысл: как мы не прощаем, так и нам не прости. Чтобы предохранить себя от сей погрешности, которая, очевидно, испровергает действие молитвы, нужно тщательно испытывать миролюбивое расположение нашего сердца; одно мысленное испытание онаго не надежно; тогда только можем быть уверены, что мы с своей стороны совершенно примирились с ближним нашим, если самым делом исполнили все для нас возможное, чтобы и с его стороны примирение совершилось. Сия предосторожность, сие приготовление к молитве так нужно, что даже начатую без онаго молитву Господь повелевает прекратить, и обратиться к приготовлению. "Аще, – говорит, – принесеши дар твой ко Олтарю, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред Олтарем, и шед прежде смирися с братом твоим» (Матф. V. 23–24). Приметим, как строга заповедь примирения. «Помянеши, яко брат твой имать нечто на тя»: «сие» случается иногда так, что ты не находишь в себе никакой вины против сего брата. Но Господь и сего случая не изключает из обязанности искать примирения прежде молитвы: «шед прежде смирися с братом твоим». Какая нужда в сей строгости? – спросит иной. Почему не могу я совершить своей молитвы, не заботясь о том, как расположен ко мне брат? – На сии вопросы я могу ответствовать просто: не знаю. Заповедь Господня ни мало не потеряет от того своей силы. Если бы твой заимодавец прощение такого долга, за который ты мог бы умереть в темнице, предлагал тебе под условием, чтобы ты простил маловажный долг твоему должнику: безумно было бы не принять сего легкаго и выгоднаго условия потому только, что ты не догадываешься, почему оно предложено. Подобно сему, когда Бог прощение грехов, за которые подлежал бы ты вечной смерти, обещает тебе, под условием, чтобы ты простил ближнему какое-нибудь оскорбление, примирился с ним после какого-нибудь недоразумения: безумно было бы лишать себя великаго прощения Божия, потому только, что ты не догадываешься, для чего так настоятельно требуется твое малое прощение ближнему, или примирение с ним. Какая нужда, говоришь ты, в сей строгости, с которою требуется от тебя подвиг примирения? – Нужда так не малая, как никогда не бывают малы намерения Божии. Строгость сия есть милость, и притом большая, нежели ты воображаешь. Ты хочешь быть благополучен, и о том хочешь молиться. Бог хощет более; Он хощет, чтобы благополучны были все Его создания, поколику оне сие принять могут; посему хощет Он, чтобы по возможности благополучен был и ты, но также и брат твой, который «имать нечто на тя», и который от того безпокоен, или, что тоже, не благополучен. Если ты с любовию и смирением будешь искать примирения с сим несчастным братом: то ты его сердце, в которое вонзилась вражда или досада, освободишь от сей занозы; оно сделается и спокойнее, и чище прежняго; таким образом ты будешь служителем Провидения Божия в деле благополучия твоего брата. Видишь ли, какая важная и прекрасная нужда требует от тебя подвига примирения, и какая в строгости сего требования заключается милость? Почему, говоришь ты, не могу я совершить моей молитвы, не заботясь о том, как расположен ко мне брат? – Потому, что если ты не заботишься о брате, который «имат нечто на тя», то ты не заботишься о спокойствии его духа, и о чистоте его сердца, и следственно о его благополучии; если не заботишься о его благополучии, то ты его не любишь; «не любяй брата, – по свидетельству возлюбленнаго ученика истинной любви, – пребывает в смерти» (1Иоан. III. 14); мертвый ничего делать не может; следственно ты, будучи мертв духовно, яко не любяй, не можешь и духовнаго дела молитвы совершить, как должно. Таже не любовь, которая не отверзает сердца твоего к ближнему, держит оное заключенным и для Бога. Шед смирися с братом; положи в сердце твое искру чистой любви; сия искра поможет, да исправится молитва твоя, яко кадило пред Богом. Другое, важное для успеха в молитве, приготовление к оной есть восприятие искренняго желания и твердаго намерения оставить всякий грех, которому мы подвержены, и жить по воле Божией. «Обратися ко Господу, – поучает Премудрый, – и остави грехи; помолися пред лицем, и умали претыкания; восходи к Вьшнему, и отвратися от неправды, и зело возненавиди мерзость» (Сир. XVII. 21 – 23). И Апостол «основание» духовнаго здания Божия в человеке означает сею верною отличительною и охранительною «печатью»: да «отступит от неправды всяк именуяй имя Господне» (2Тим. II. 19). Как-бы так сказал он: если ты именуешь имя Господне во исповедании, в призывании, в молитве, и отступаешь от неправды; то в тебе есть твердое основание, и верное знамение новаго, спасаемаго человека, котораго Бог возсозидает благодатию Своею из ветхаго, погибающаго: а если ты не отступаешь решительною волею от неправды, то хотя ты и призываешь имя Господне; основание твое не твердо, знамение твое сомнительно, и молитве твоей столько не достает силы, сколько не достает чистоты. «Уклоняяй ухо свое не послушати закона, – говорит Соломон в притче, – сам и молитву свою омерзил» (Притч. XXVIII. 9). Посему не удивительно, если Господь не преклоняется к такой молитве соизволением на просимое, и даже отвращается от нея. «Что мя зовете, Господи, Господи, и не творите, яже глаголю» (Лук. VI. 46)? – Пророк Исаия, слышав конечно жалобы Иудеев на безуспешность их молитв, вот как вразумляет их о причине сей безуспешности: «еда не может рука Господня спасти? или отягчил есть слух Свой, еже не услышати? Но греси ваши разлучают между вами и между Богом; и грех ради ваших отврати лице Свое от вас, еже не помиловати. Руце бo ваши осквернены кровию, и персты ваши во гресех, устне же ваши возглаголаша беззаконие, и язык ваш неправде поучается» (Ис. LIX. 1–3). Какая же мне надежда, скажет грешник, если самая молитва, которою желаю испросить прощение греха, не приемлется Богом? – Ответствую ему: надежда твоя есть сия самая молитва, но соединенная с покаянием неизменным, с решительным оставлением греха. – Но как мне освободиться от греха без помощи благодати Божией, которую желаю приобресть молитвою? – То правда, что нельзя освободиться от греха, без благодати Божией: но и благодати Божией не свойственно, освободить тебя от греха без воли твоей; потому что благодать не хощет сделать принуждения твоей воле; не хощет отнять у тебя прекрасный дар свободы, который ты так худо употребил, продав себя в рабство греху, за скоропреходящее и обманчивое удовольствие. Сделай же свое, малое; и тогда молись, и благодать сотворит с тобою свое великое. Оставь грех, решительным желанием не делать его более: и тогда молись, и благодать самым делом освободит тебя от его владычества. Оставь грех вольный; и тогда молись, и благодать избавит и предохранит тебя от греха невольнаго, и соделанный невольный грех в вину тебе не поставит. Оставь грех сердцем, – не люби, а возненавидь оный; оставь грех умом, – старайся и не думать о его прелестях; и тогда молись; и благодать поможет тебе стяжать чистое сердце, чистый ум, чистую душу и тело, чистую жизнь. Кто, не уготовав себя предварительно таковыми расположениями, приступает к молитве, кто просит от Бога милостей и благодеяний, не подумав о том, как бы завтра не оскорблять Его грехами, в которых виновен пред Ним сего дня: тот по истине, как изъяснялся Премудрый, есть «яко человек, искушаяй Господа». Ибо если бы вместе с словами молитвы обратить в слова и то, что кроется в сердце молящагося без желания своего исправления: то чтобы это было? «Господи, прости мне грехи, которыми я оскорбил Тебя, но я не намерен прекратить подобныя оскорбления; исполни мое желание, но я не обещаюсь исполнять Твою волю». Если бы с подобными речами обратился кто к земному властелину или судии: не всякий ли здравомыслящий принял бы сие не за просьбу, а за безразсудное покушение вывесть из терпения и раздражить? Кольми паче предстоящий Богу с словами уст молитвенными, и с расположениями сердца мятежными, есть дерзновенный «искушаяй Господа», до чего простираться может Его долготерпение. Оно простирается уже очень долго, если такой молитвенник не поражается правосудием Божиим. А отсюда конечно еще не очень близко до благодатнаго приятия и исполнения молитвы. Христианин! «не буди яко человек искушаяй Господа». Не принеси злобы пред лице Всеблагаго, нечистоты пред лице Всечистаго. «Прежде даже не помолишися, уготови себе». Наполни елеем светильник, чтобы он горел ясно и долго. Наполни миром сердце, чтобы молитва твоя была светла и постоянна. Ускори позаботиться, чтобы удалить от духовнаго кадила смрад жития нечистаго и неисправимаго. Будь верен и тщателен в сих начальных приготовлениях к молитве и Дух Божий, который есть Дух молитвы, ходатайства за тебя воздыханиями неизглаголанными, наставит тебя в дальнейшем совершении сего духовнаго делания, да принесешь плод Богови, собираемый в живот вечный. Аминь.

191. Беседа о страхе Божием

(Напечатана в coбpанияx 1844 и 1848 гг.) 1844 год

Темже царство непоколебимо приемлюще, да имамы благодать, ею же служим благоугодно Богу, с благоговением и страхом. (Евр. XII. 28). Сии увещательныя слова написал Святый Апостол Павел к Христианам из Евреев; а глаголавший в Нем Дух Святый преподал в них наставление Христианам всех народов и времен, следственно и нам. Как увещание простирает Апостол не ко властям, а ко всем Христианам без различия: то из сего должно заключить, что «принятием непоколебимаго царства» означает он участие не во власти царской, а в преимуществах и благах непоколебимаго царства. «Благодать», о которой говорит здесь Апостол, не как даруемой от Бога человеку, а как воздаваемой человеком Богу, очевидно есть благодарность. По сим замечаниям разум Апостольскаго наставления есть следующий. Если благость Божия дарует нам участие в преимуществах и благах непоколебимаго царства: то мы должны иметь в сердце благодарность к Богу, и, по чувству благодарности, должны Ему служить благоугодным Ему образом, с благоговением и страхом. Следуя сему Апостольскому побуждению к благодарности пред Богом, долженствующей обратиться в служение Богу, не оставим, братия, без особеннаго внимания, какого качества от нашего благодарнаго служения Богу требует Апостольское слово. "Да служим, – говорит Апостол, – благоугодно Богу с благоговением и страхом». Надобно несколько более углубиться в основание, на котором утвердил Апостол сию заповедь. Сперва сказал он Христианам: «приступисте к Сионстей горе, и ко граду Бога живаго, Иерусалиму небесному и тмам Ангелов, торжеству и Церкви первородных, на небесех написанных» (Евр.12:22): потом на сей мысли основал заключение: «темже царство непоколебимо приемлюще, да имамы благодать, ею же служим Богу». Из сего видно, что неопределенным наименованием царства «непоколебимаго» Апостол указует собственно на царство небесное и вечно блаженное. И если сие царство имеем мы в виду; и даже приемлем оное, и тем побуждаемся к благодарности и благодарному служению пред Богом: то, кажется, всего ближе было бы требовать, чтобы мы служили Богу с надеждою, с радостию, с веселием. Но не так разсуждает Апостол. Он говорит: «да служим благоугодно Богу с благоговением и страхом». Еще более удивиться можно сему разсуждению Апостола, если вспомним, что он в другом случае страх полагает принадлежностию рабскаго состояния человеков, живших под законом ветхаго Завета, как-бы чуждаго Христиан, сущих под благодатию новаго Завета. «Не приясте, – говорит, – духа работы паки в боязнь, но приясте духа сыноположения» (Рим. VIII. 15). И еще: «Не даде нам Бог духа страха, но силы и любве и целомудрия» (2Тим. I. 7). Подобно и другой Апостол говорит о страхе, как о несовершенстве, от котораго можно наконец освободиться: «совершенна любы вон изгоняет страх; яко страх муку имать; бояйся не совершися в любви» (1Иоан. IV. 18). Как же согласить сии различныя воззрения на один предмет? И не должно ли опасаться, что стремящиеся к совершенству любви оставят позади себя страх, и следственно нарушат заповедь о служении Богу со страхом, или, напротив, держащиеся страха задержат себя в восхождении к совершенству любви? Сии вопросы показывают, что не к юным только детям обращать можно сие приглашение венценоснаго наставника: «npиидите чада, послушайте Мене, страху Господню научу вас» (Псал. XXXIII. 12). Не думаю, чтобы нужно было учить, что есть вообще страх Божий. То, что довольно ясно по простому ощущению опытному, не редко становится темнее от искуственных определений. Если вы знаете, что такое страх раба пред царем, обвиненнаго и повиннаго пред нелицеприятным судиею: то увеличив меру даже до безмерия, вы можете понять, что такое должен быть страх человека пред Богом. В отвращение недоразумений, необходимо нужно различить особенные виды, в которых сей страх является, и степени, по которым он восходит или нисходит, в различных людях, или же в различных внутренних состояниях одного и того же человека. Чтобы различение не было произвольным, заимствуем оное из самаго Апостольскаго слова. «Не приясте духа работы паки в боязнь»: итак есть вид страха, который можно назвать «рабским», а сему противоположить можно страх «сыновний». Страх рабский, при служении Богу, есть внутреннее расположение души, которая боится Бога, карающаго грех, и потому отвращается и убегает греха, и всего Богу неугоднаго. Страх сыновний есть внутреннее расположение души, благоговейно любящей Бога, как всеблагаго отца, и по любви боящейся оскорбить Его. Высшая степень сыновняго страха есть страх «чистый», совершенно проникнутый любовию, и освобожденный от рабской боязни. Напротив того, нисшая степень рабскаго страха есть страх раба «лукаваго и лениваго» (Мф.25:26), – такое внутреннее состояние человека, в котором он боится не столько Бога, сколько мучения за грех, и потому хотя отчасти служит Богу по наружности, но внутренно не ненавидит греха, не подвизается против него для добродетели, и готов предаться ему, как скоро может представить его не так тяжким, чтобы за него угрожала вечная казнь. После сих различений не трудно уже определить и взаимно согласить истинный смысл разнообразных священных изречений относительно страха Божия в человеке. Если Апостол говорит нам Христианам, что «не даде нам Бог духа страха»: то, без сомнения, он разумеет здесь страх рабский, или, по собственному его выражению, «дух работы в боязнь», а не страх сыновний, который не чужд дарованному нам «духу сыноположения», потому что есть одно из движений сего самаго духа. Подобным образом, если другой Апостол сказует, что «совершенна любы вон изгоняет страх»: то и сей говорит о страхе рабском; страха же сыновняго и чистаго не имеет нужды изгонять любовь, которая сама в нем действует. Чистое не подлежит отвержению, почему и говорит писание о «страхе Господнем чистом», что он «пребывает в век века» (Пс. 18:10). Остановиться на степени страха однех наказаний, без сомнения, было бы низко для Христианина: он должен подвизаться, чтобы очищать свой страх, и от рабскаго восходить к сыновнему. Но и напротив, если бы кто сказал: хочу водиться духом сыноположения и не забочусь о страхе; или: предаюсь любви совершенной, и отлагаю страх: таковый, в дерзновенном возношении помысла, был бы недалек от падения. Бог даровал тебе духа сыноположения; но не сказал тебе: не имей более страха. И возлюбленный ученик Христов, провозвестник любви совершенной, не уполномочивает тебя изгонять из сердца твоего страх, а только открывает тебе тайну совершенства, что совершенная любовь, когда приходит, сама изгоняет страх без твоего усилия, без твоего участия, и, может быть, даже без твоего ведома, и то, может быть не на-всегда; потому что, между тем как любовь изгоняет страх, да насладится человек торжеством благодати, смирение обратно призывает страх, да не забудет облагодатствованный своего недостоинства. И если ты удалишь от себя страх: то кто же приведет тебя к любви? Потому что, как сказует Премудрый, «страх Господень на стезях любления поставляет» (Сир. I. 13). Кто принес на землю, и даровал человекам сыноположение Божественное? Не единородный ли Сын Божий, Который для сего и воплотился, и кровию Своею написал нам отпущение из рабства греха, отягченнаго страхом смерти, в свободу чад Божиих? Что ж? Освободил ли Он нас и от обязанности страха пред Богом? Напротив, Он проповедал ее сильнее и настоятельнее, нежели кто-либо из учеников Его. «Не убойтеся, – глаголет, – от убивающих тело, и потом немогущих лишше что сотворити. Сказую же вам, кого убойтеся: имущаго власть по убиении, воврещи в дебрь огненную. Ей, глаголю вам, Того убойтеся» (Лук. XII. 4–5). И так уже не станем удивляться, что Святый Павел, который и совершенную любовь знал, и сыноположение проповедывал, тем не менее заповедывал служить Богу, «со страхом». Позаботимся же еще больше о исполнении сей заповеди, нежели о ея изследовании. Исполнение паче изследования должно показать ея достоинство, силу и благотворность. Если страх Божий предводит вас на служение Богу во храм: он не укоснит принести вас сюда, как на крилах; поставит вас здесь точно пред лицем Божиим; отверзет ум ваш для глубокаго внимания Слову Божию, сердце для принятия благодати Тайнодействия; он не позволит мыслям и взорам блуждать по земле, когда они должны быть устремлены к небу, откуда испрашивается и приходит помощь, не допустит вас утратить блаженную беседу с Богом ради празднословия с человеком; он соделает ваше в Богослужении участие и Богу благоугодным, и душе вашей сладостным и питательным. Если страх Божий от храма сопровождает вас в жизнь домашнюю и общественную: он будет для вас верным стражем от опасных встреч, твердою стеною против враждебных стрел, скромным ходатаем высоких благ. Опасаешься ли обаяния греха? – «Страх Господень отреяет грехи» (Сир. I. 21). Ищешь ли премудрости? – «Начало премудрости страх Господень» (Притч. I. 7); и не только начало, но «и исполнение премудрости, еже боятися Господа» (Сир. I. 16). Угрожаешься ли бедою или смертию? – «Боящийся Господа ничего убоится, и не устрашится; Той бо надежда ему» (Сир. XXXIV. 14). «Страх Господень источник жизни, творит же уклонятися от сети смертныя» (Притч. XIV. 27). «Кто есть человек бояйся Господа?» – ищет Пророк, как ищут человека, которому спешат объявить щастливую весть; – «кто есть человек бояйся Господа? Законоположит ему на пути, его же изволи. Душа его во благих водворится, и семя его наследит землю. Тайна Господня боящимся Его, и завет Его явит им» (Псал. XXIV. 12–14). Только при страхе Божием благозаконен подвиг, верна надежда, безопасна радость. Посему сказано: «работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом» (Псал. II. 11). Если вы даже святые: то и святым вам сказуется: «бойтеся Господа вси святии Его» (Псал. XXXIII. 10). Если же не дерзаете сего достоинства приписать себе: то тем паче «со страхом и трепетом свое спасение содевайте» (Фил. II. 12), «творяще святыню в страсе Божии» (2Кор. VII. 1). Аминь.

192. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы657

1811 год

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)

Бысть же ходящим им, и Сам вниде в весь некую: жена же некая именем Марфа прият Его в дом свой. (Лук. X. 38). Блаженна ты, не славная и совсем неизвестная по имени весь: ибо Христос, Господь славы, посещает тебя. Благословен ты, не богатый, вероятно, дом: ибо Христос, богатый милостию входит под кров твой. Закхей погибал от страсти любостяжания: но как скоро посетил дом его Христос, в тот же самый день «спасение дому сему бысть» (Лук. XIX. 9). Будет спасение и дому Марфы, приявшей Спасителя, будет, без сомнения. Блаженно и всякое место или дом, которыя удостоиваются посещения Божественнаго. Наипаче же блажен человек, достойно приемлющий Божественное посещение. Ибо если посещает место невместимый Бог: то для того, чтобы посетить человека, и в его душе устроить Себе обитель. И что значит, что Евангельское повествование о посещении Христовом, так часто провозглашает пред нами Церковь? Не хощет ли она возбудить в нас жажду Божественных посещений? Не хощет ли вразумить нас, как можно привлекать, и как достойно принимать оныя? О Высокая Дверь посещений Божественных, живый град живаго Бога, первенствующая обитель Христа! «Мария», блаженная паче той, которая «избрала благую часть», ибо Ты избрала, или лучше, Тебя избрало, всецелое и всесовершенное благо, Тебя прежде всех, но и ради всех, во тме седящих, «посетил есть Восток свыше» (Лк.1:78), и не только посетил, но и обитал в Тебе, и под сению Твоею, Верховный Посетитель душ! Дверию гроба отходя от нас, чтобы взаимно посетить Его, и обитать с Ним в Его славе, оставь нам за Собою отверстыми двери милосердия. Воспомяни Ему о смиренной веси на распутии мира, которая однако же принадлежит к Его царству, о утлой хижине в юдоли тления, которую однако же Он Сам, и для Себя Самого, построил. Да не вотще жаждет душа благодатнаго посещения Его, да не вотще приидет посещающая благодать в душе, не умеющей сретить и принять. Мне слышится, что душа говорит: о если бы только посетил меня Бог Своим благодатным посещением! Как бы уже не принять Его мне с благоговением, с усердием, так, как благоугодно Посещающему? Вопреки сему, гораздо справедливее можно сказать: о, если бы только ты был способен, расположен, готов принять достойно благодатное посещение! Возможно ли, чтобы не посетил тебя вскоре Бог, Который, по созерцанию Иова, «внимает умом» к человеку, «посещение творит ему по всяко утро, и во всякое мгновение испытует его» (Иов. VII. 17–18). Но что препятствует человеку с успехом искать Бога, и достойно принимать Его благодатныя посещения? – Евангельское повествование о Марфе, приявшей Господа в дом свой, к вразумлению нашему показывает, что наиболее препятствует в том попечение житейское, или привязанность к земному. Марфа уже не искала только, или желала посещения Христова, но и получила оное. «Пpият Его в дом свой». Она приняла Его с благоговением: ибо и Господом нарекла Его, и от Него просила повеления сестре своей, будучи властна сама распоряжать в своем доме. «Господи, не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави? – Рцы убо ей», – Марфа приняла Господа с усердием: ибо тщательно готовилась угостить Его, как поступил и Авраам во время бывшаго ему посещения Господня. «Марфа же молвяше о мнозе службе». Не располагает ли сие думать, что приняла она Христа достойно и благоугодно Ему? – Не спешите мнением решительным. Подождите суда Христова. Что же глаголет Господь? – Не одобряет приема, который делала Ему Марфа, и дарует преимущественное благословение Марии, на которую Марфа жаловалась. Что сему причиною? В чем укорить можно Марфу? Она укорена в житейском попечении. «Марфо, Марфо, печешися, и молвиши о мнозе» (Лк.10:38–41). Если таким образом уже принятому благодатному посещению повредило житейское попечение, и более или менее похитило плод онаго: не больше ли еще может оно препятствовать и вредить тем, которые только еще начинают искать Бога и благодати Его? При внимательном разсмотрении Евангельскаго повествования можно различить некоторыя особенныя действия, которыми житейское попечение препятствует человеку благоугождать Богу, и приобретать благодать Его, или сохранять приобретенную. Оно развлекает и смущает. Отуманивает око ума в усмотрении света истины. Обезсиливает волю в избрании лучшаго. Житейское попечение развлекает и смущает. – Посмотрите на Марфу. Христос в ея доме, – Тот, для Котораго множество народа бегало по селениям и по пустыням, чтобы увидеть Его, чтобы услышать слово Его. – Тот, Котораго «мнози пророцы и царие восхотеша видети и не видеша» (Лук. X. 24), – Котораго "день", знакомый уже с Божественными посещениями «Авраам рад был видеть», и когда "увидел" только издалека, «возрадовался» (Ин. VIII. 56), искомый, вожделенный, для Марфы близок, видим, слышим. Что же Марфа? Радуется ли о Нем? Наслаждается ли Его лицезрением и слышанием глаголов Его? – Сомнительно. У нея иное занятие, иныя мысли и чувствования. Она думает и заботится о муке и елее, о хлебе и рыбах. Божественнаго Учителя истины, Подателя благодати, почти нет для нея: «Марфа же молвяше о мнозе службе». Негодование на сестру, неразделяющую сей заботы, обращает наконец ее к Господу: но и у Него ищет она помощи для того только, чтобы увеличить заботу и развлечение, и вовлечь в тоже других. «Ставши же рече: Господи, не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави служити? Рцы убо ей; да ми поможет». Помысли, Христианин, что Христос Господь, или действительно посещает дом души твоей, или стоит у дверей, и ожидает, чтобы ты «приял Его в дом свой». Если это кажется не довольно вероятным: не нашим словом уверяем тебя. Слыши, как Он сам возвещает о себе всем нам: «се стою при дверех, и толку: Аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему, и вечеряю с ним, и той со Мною» (Апок. III. 20). Скажем ли на сие: не видим Тебя, Господи, стояща; не слышим Твоего толцания? – Неуместный спор! Господь не обманывает нас; «оправдится» Он «во словесех Своих» (Псал. L. 6). Как же случается, что Он стоит при дверех, а мы не видим; толцет, а мы не слышим? – Так, как случилось подобное сему с Марфою. Житейское попечение влечет нас от предмета к предмету, от занятия к занятию, от заботы к заботе: и как заботы наши большею частию не так бывают успешны, как мы желали бы; то неудача смущает нас, недостаток помощи огорчает, препятствие от других раздражает; желания и страсти шумят как ветры, как волны; мы мятемся всуе; волнуем сами себя, к собственному вреду и опасности; обуреваемая внешно и внутренно душа не примечает кроткаго присутствия, не слышит тихаго гласа вожделенной и спасительной благодати. Житейское попечение отуманивает ум пред светом истины и благодати. – Такое затьмение ума Господь обличает в Марфе, когда сказует ей, что «едино есть на потребу» (Лк.10:42). Как прежде сего вразумления не уразумела она, сама собою, сей истины, если не глубоко, по крайней мере в простом и открытом значении слов? Положим, что не вдруг могла она возвыситься к постижению того, каким образом единое на потребу есть Бог, и Его слово, и Его царствие, по реченному: «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих» (Матф. IV. 4); и еще: «ищите прежде царствия Божия, и сия вся приложатся вам» (Матф. VI. 33). Но прияв Христа в дом свой, и следственно имея о Нем некоторое познание предварительно, как не поняла она по крайней мере того, что для Рекшаго: «Мое брашно есть, да сотворю волю Пославшаго Мя» (Ин. IV. 34), для Постившагося четыредесять дней и нощей, для Питающаго многия тысящи народа немногими хлебами, не суть на потребу многие роды пищи и пития? Как не догадаться бы ей, что Пришедший в мир, «да свидетельствует истину» (Иоан. XVIII. 37), Нарицающий Себя хлебом животным, Призывающий к Себе жаждущих, не тем благоугождается, чтобы Ему в изобилии предлагали брашно гиблющее, но разве тем, чтобы от Него приимали брашно не гиблющее, воду живую, слово истины и спасения? – Нет! Не поняла сего пекущаяся о мнозе; – не поняла потому самому, что пеклась о мнозе; потому что привычка житейским заниматься, о житейском заботиться, как свинец, отягчала крило ума, и не допускала возвыситься к разумению духовному. Не так ли некоторые и между нами, Христиане, хотя и бывают под одним кровом со Христом, как то действительно бывает во храме Его, хотя почти видят Его в таинстве, хотя слышат Его в Евангелии, не умеют однако толикими благами пользоваться и наслаждаться? Евангелие для нас не довольно понятно; таинство весьма закрыто; молитва утомительна. Не знаем, как находят в Евангелии Божественный свет, в таинстве Божественную силу, в молитве Божественную радость, блаженство, небо. И почему не дается нам духовный разум и чистое созерцание? – Потому что житейское попечение связует наш ум, обременяет его тяжкими земными пристрастиями, покрывает его мглою помыслов чувственных, суетных, нечистых; из орла, которому надлежало бы в чистом воздухе зреть на Солнце истины духовной и Божественной, превращает его в крота, роющагося в земле, в прахе и тлении дел мирских, плотских, чуждых для духа. Житейское попечение обезсиливает волю в избрании лучшаго. – «Мария благую часть избра», глаголет Господь. Избрала же она то, чтобы «седши при ногу Ииcycoвy, слышати слово Его». Как не избрала и другая сестра сей благой части? Разве не желала она приближаться ко Иисусу? Но сие желание оказалось в ней еще прежде, нежели в Марии, когда «Марфа прият Его в дом свой». Почему же одно семя желания не одинаково произрасло и принесло плод? – Потому, что в сердце Марии оно расло свободно: а в сердце Марфы заглушали оное плевелы житейскаго попечения. «Молвяше о мнозе службе». Волею духа стремилась она ко Господу, и привлекала Его к себе: но склонностию к житейскому отвлекалася от духовнаго Ему благоугождения к телесному служению, и не достигала близости к Нему благодатной. И во всякое время, и повсюду можно примечать, как различно действует в душах желание благодати и спасения, соответственно тому, бывает ли оно в них свободное, полное и единичное, или в действии своем разделяется, воспящается, ослабляется каким-либо желанием земной природы и склонностию житейскою. Видим людей, которые в продолжении многих лет все только начинают дело спасения своего, а не возводят онаго к совершенству; долго ищут Бога, и не находят; видят некоторую зарю благодати над собою, и не могут дождаться, «дондеже день» ея «озарит» сердце. От чего сие? – От того, что начинают дело спасения, но, по пристрастию к земному и житейскому, не совсем оставляют дела погибели; ищут Бога, но не хотят потерять тварей, ждут утешения благодати, но не хотят разстаться с утешениями растленной природы. Видим напротив и таких, которые позже других приступают служить Богу, и более других в том успевают. Блудный сын упреждает старшаго брата в благодати Отчей. Магдалина из глубины греховной, и почти адской (поелику часть ада в ней обитала), восходит на степень равноапостольной. Савл гонитель внезапно преображается в Павла Апостола. «Мытари и любодейцы варяют в царствии Божии» (Матф. XXI. 31) мнящихся быть природными сынами сего царствия. Каким образом совершаются такия чудеса? – Сильным, решительным, все земныя желания побеждающим и умерщвляющим желанием благодати и спасения. Посему слово Божие сильно возстает против смешения житейских попечений и пристрастий с желаниями и стремлениями духовными. «Никтоже может, – говорит оно, – двема господинома работати» (Матф. VI. 24). Итак, если ты раб житейскаго попечения: то как можешь быть в тоже время рабом Божиим? – «Идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Матф. VI. 21). Итак, если «твое сокровище» – то, чего ты желаешь, что любишь, о чем страстно печешься, находится на земли: то как может быть, чтобы "сердце" твое обрелось на небеси у Бога? – «Никтоже, воин бывая, обязуется куплями житейскими; да воеводе угоден будет» (2Тим. II. 4). Итак, если ты сознаешь внутренно, что твое душевное расположение крепко еще привязано к житейскому: то как можешь льстить себе мыслию, что ты угоден Вождю Христу, победителю мира? Внимательный к спасительным путям Божия провидения не без страха усмотрит, как иногда Сам Бог, приготовляя человека к особенному Своему посещению, или дарованию благодатному, рукою крепкою и мышцею высокою расторгает узы, привязывающия его к земному и житейскому. Каких дивных посещений сподобил Бог Авраама! Но и каких для того потребовал от него лишений! "Изыди, – сказано ему, – от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего» (Быт. XII. 1). Почему бы, кажется, не прийти на Иакова и Божию посещению и благословению, когда благословлял его Исаак в своем доме? – Но взят он из объятий благочестивых родителей; с опасностию, без помощи, без сопутника, приведен в незнаемое место; преклонил утомленную голову на пустынный камень, и – здесь нашел для себя и дом Божий, и посещение Божие, и могущественное благословение Божие. Какой путь довел Иосифа до благодати тайноведца, и до славы спасителя? – Путь Египетский, странничество, рабство, темница. Когда и где наиболее открылся Бог народу Израильскому? – Тогда, как он был отторжен от Египта, и еще привязан к земле обетованной, – там, где земля не привлекала его ничем земным, и во всем отсылала его к Небу. Чего мы ждем, когда медлим отрешаться от пристрастий житейских? Того ли, чтобы Бог привлек нас к Себе «рукою крепкою», особенным сильным влечением, как Авраама? – Но не дерзновенно ли, не мечтательно ли было бы такое ожидание? Или того, чтобы Бог низвел на нас «высокую мышцу» (Исх.6:1; Пс.135:12), и невольными лишениями, бедами, скорбями, поражениями, сокрушил блестящия оковы, в которых содержат нас мир и плоть? – Но ждать ли сего надобно, или по возможности предупреждать сие? – Разумным ли и свободным существам, подобно тем, «имже несть разума», дожидаться, пока «броздами и уздою челюсти их востягнеши не приближающихся к Тебе?» (Пс.31:9) Перестанем, братия, медлить и отлагать; поспешим облегчать себя от бремени, котораго тягость не довольно, может быть, знаем, потому что без него ходить еще не испытали, – от бремени житейских пристрастий. В обыкновенных делах и упражнениях жизни отложим попечение излишнее, многозаботливое, суетное, происходящее от неумеренных желаний, от неосновательнаго суждения о вещах, от недостатка веры в Бога и упования на Его Провидение. Поколику же призываемся особенно к делам Божиим, к молитве, к поучению в слове Божием, к духовным подвигам для обретения благодати Божией, –

«всякое ныне житейское отложим попечение»

, да пpиимем в душе и в сердце посещение Господне, и в нем познаем и обрящем и «единое на потребу», и «благую часть», которая «не отъымется» от нас во времени и в вечности. Аминь.

193. Слово в день Святителя Алексия

(Говорено Февраля 12-го в Чудове Монастыре; напечатано в Твор. Св. Отец 1845 г. и в собрании 1848-го года.) 1845 год

Не мнози учители бывайте, братие моя, ведяще, яко большее осуждение приимем: много бо согрешаем вси. (Иак. III. 1–2). К единому от богопросвещенных Учителей Церкви Российския, уже несколько веков безмолвствующему и покоющемуся, собралось ныне здесь множество учеников. Или он, и безмолвствуя, еще учит, и покоясь, еще действует? По истине, и теперь учит он, вере и жизни, сильнее слова, примером веры, Богом оправданной, и жизни, Богом прославленной. И теперь действует он для нас, пред Богом, своими о нас молитвами, а пред нами благодатным дарованием, по которому в самом теле его, как в чистом сосуде духа, вместо обыкновенных человеческих немощей, имеем мы открытыя «святыя мощи», – возвышенныя силы, которыя, подобно вещественному благоуханию, простирают сокровенное действие на чувство веры, возвышают наши собственныя силы, и производят благотворныя перемены. Итак, не напрасно, братия и соученики, собрались мы почтить Учителя. Но если праведно чтить избраннаго Евангельскаго учителя: то праведно и то, чтобы чтить вообще достоинство Евангельскаго учителя. Чтить учителя, и не чтить учительства, была бы несообразность. Таким образом, чрез самое настоящее собрание наше, мы для себя изрекаем обязанность чтить достоинство Евангельскаго учителя. Один из способов сего почтения указует нам Святый Апостол Иаков, когда говорит: «не мнози учители бывайте». Если ты уважаешь власть: то не дерзнешь произвольно принять ее на себя, или вмешиваться в дела ея; напротив того со всякою готовностию исполнять будешь обязанности подчиненнаго. Подобно сему, если ты чтишь достоинство учителя, установленное в Церкви Христовой: то не должен ты произвольно вступать на место учительское, или прибегать к учителям, которых никто не поставил, и к пророкам, которых Бог не посылал; но должен в кротости и послушании проходить звание ученика Евангельскаго, под руководством поставленных от Бога и Церкви учителей. Страшись быть учителем и сам для себя, а тем более, без высшаго призвания, учить других, или переучивать учителей, от Бога и Церкви поставленных. «Не мнози учители бывайте». Наставление, может быть, более нужное для многих, нежели как с перваго взгляда кажется. Страсть быть и слыть учителями была господствующая в Иудейских книжниках и фарисеях. Они, как обличает Господь наш, «любят зватися от человек: учителю, учителю» (Матф. XXIII. 7). Против сей страсти «Ииcyc глагола к народом и учеником Своим», то есть ко всем Своим последователям: «вы же не нарицайтеся учители: един бо есть ваш Учитель Христос: вси же вы братия есте» (Матф. XXIII. 8). Заповедь строгая, сколь высоко возносящая звание учителя в лице Христа, столь же неудобосообщимым делающая оное для христиан. Однако видим, что и в Христианской Церкви некоторые называются учителями. Ап. Павел и сам себя называет учителем языков, и вообще сказует, что «положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе пророков, третие учителей» (1Кор. 12:28). Как же согласить сие с заповедию Господнею? Не трудно, если точнее придержимся силы слов Апостольских и Христовых. Богодухновенный Апостол, без сомнения, не погрешает, когда свидетельствует, что «Бог положил в Церкви учителей». Он свидетельствует о истине, когда говорит: «поставлен бых аз проповедник и Апостол, истину глаголю о Xpисте, не лгу, учитель языков в вере и истине» (1Тим. II. 7). Но и Господь не служение учительское отвергает; ибо не говорит: да не будет учителей. Это даже не возможно; потому что, когда есть ученики, то по необходимости должны быть и учители; и как все Христиане суть ученики, и в начале не иначе назывались, как «учениками», то по необходимости должны быть и учители христианские, и особенно после того, как «Единый Учитель» вознесся на небо. «Не нарицайтеся, – глаголет, – учители: един бо есть ваш Учитель, Христос». Для себя ли ревнует Он о имени учителей? Конечно, нет. Ибо Он превыше всякаго имени. Но наше мудрование смиряет, превозношение низлагает, дерзость обуздывает, своеволие отсекает, осуждает и запрещает самопоставленное и самоназванное учительство. «Не нарицайтеся учители»: не восхищайте сего звания сами себе; не вызывайтесь учить, когда вы не призываетесь к сему. А если и будете к сему призваны; если Бог поставит, если священный закон наречет вас учителями: и тогда не возноситесь званием, которое только по дару и по причастию вам принадлежит, Поелику первоначально и существенно «един есть ваш Учитель, Xpистoc». Почитайте себя не более, как «братиями» тех, которые называют вас учителями; будьте слуги, а не властители учения и учеников: «болий в вас да будет вам слуга» (Матф. XXIII. 11). Видно, что, не смотря на сие благовременное предостережение, фарисейская страсть к учительству, чрез принятых в Христианство из Иудейства, вскоре прокралась и в Христианскую Церковь, когда Апостол Иаков возобновляет против нея увещание к христианам своего времени: «не мнози учители бывайте, бpатиe моя» (Иак.3:1). Увещание сие не того требует, чтобы не было большаго числа учителей. Ибо и во всяком обществе, и наипаче в Церкви, которая есть училище «премудрости Божией в тайне сокровенной», множество людей просвещенных и способных преподавать другим спасительныя наставления, не может составить обременительнаго излишества. Нет сомнения, что Апостол, увидя множество таковых, не запретил бы им учить, подобно как Моисей не запретил Елдаду и Модаду пророчествовать; и даже сказал бы вместе с ним: «кто даст всем людем Господним быти пророки», или учители, – «егда даст Господь Духа Своего на них» (Числ. XI. 29)? Но должно взять в разсуждение то, что истинно духовные люди и достойные учители почти не могут являться в виде избыточествующаго множества: ибо как первый степень их достоинства есть познание своего недостоинства, и высший степень их мудрости есть смирение, то, доколе можно, скрываются они в числе учеников, и никогда по своей воле не умножают собою числа учителей. Так Моисей и Иеремия, даже тогда, как сам Бог посылает их проповедовать, еще уклоняются от сего. «Избери могуща иного, егоже послеши», говорит Моисей (Исх. IV. 13). «Не вем глаголати», говорит Иеремия (Иер. I. 6). В Апостолах видим готовность быть ловцами человеков, и проповедывать царствие небесное: но ни в одном из них не видим того, чтобы он сам себя представил к званию Апостола, не говорю, поставил себя в оное. Таким образом, если не искать учительства духовнаго, и даже уклониться от него, есть черта не раз ознаменовавшая самых достойных онаго: то усильно искать и домогаться онаго, конечно, есть признак весьма неблагоприятный. Следственно, увидев многих, торопливо занимающих, или произвольно себе поставляющих седалища учительства духовнаго, мы могли бы не без основания сказать всем им: остерегитесь; ваше смешанное множество, ваше своевольное искание достоинства учительскаго показывает, что вы идете не по пути Пророков, не по следам Апостолов, не по стопам истинных учителей церковных. Сие обличение заключил Апостол в своем увещании: «не мнози учители бывайте». Люди, которые предприемлют учить, не быв призваны к тому, думают оправдаться тем, что хотя дерзновенно их предприятие, но дело их спасительно. Апостол разрушает сию мечту самонадеяния, вводя их в познание самих себя, и представляя им последствия их самоуправной деятельности. "Ведяще, – говорит, – яко большее осуждение приимем: много бо согрешаем вси» (Иак.3:1–2). Примечайте здесь кротость и смирение истиннаго учителя. Тогда, как он творит дело учителя, он поставляет себя рядом с учениками. Тогда, как имеет нужду обличить грехи других, и произнесть на них осуждение, сии чужие грехи, чужое осуждение он приемлет на себя самаго: «осуждение npиимем; – согрешаем вси». Но между тем, как он смягчает обличение, оно тем большую силу получает для разумевающих. Если Апостол, по делу учительства, поставляет себя под страхом осуждения, в ряду с людьми много согрешающими: то как должно быть страшно дело сие для всякаго другаго! Что сотворю, о Единый Учителю? Если учу, и согрешаю: страшусь, что большее осуждение прииму. И напротив, «горе мне есть, Аще не благовествую»: ибо «строение ми есть предано» (1Кор. IX. 16–17). О Судие, праведно строгий к учителям, более нежели к ученикам! Егда хощеши осудити недостоинство: пощади повиновение Твоему устроению, закону и преданию! A те, которых владычественная судьба Божия не послала учить, которых власть церковная не поставила наставниками, как дерзают учить и представлять себя наставниками? Чем могут извинить сию дерзость пред верховным Учителем и Судиею? Как не подумают, что «много согрешаем вси»? Могут ли они надеяться, что не повредят делу учительства своими грехами, от которых не очищены в сем деле избирающею благодатию, не ограждены послушанием закону избрания? Действуя по своемудрию и своеволию, могут ли они быть в мире с мудрствующими о Господе и правимыми волею Божиею? А потому, не станут ли разделять, вместо того, чтобы приводить в соединение веры, распространять соблазны, вместо назидания, возмущать мир Церкви? И какому за сие осуждению подвергнут себя, какому других совращаемых, или соблазняемых, и опять какому себя за них! Сколь не напрасны сии опасения, Церковь дознала многими печальными опытами. Для краткости приведу один пример, который много скажет внимательному. В послании Святаго Апостола и Евангелиста Иоанна читаем следующее: «писах Церкви; но первенстволюбец их Диотреф не приемлет нас. Сего ради Аще прииду, воспомяну его дела, яже творит, словесы лукавыми укоряя нас; и не доволен бывая о сих, ни сам приемлет братию, и хотящим возбраняет, и от Церкве изгонит» (3Ин. I. 9–10). Слышите ли? Диотреф не приемлет Иоанна! Диотреф, о котором неизвестно, была ли в нем какая искра здраваго понятия о вере и Церкви, и котораго имя дошло до нас только по милости человека, им пренебреженнаго, – Диотреф не приемлет Иоанна, избраннаго между Апостолами, Богослова по превосходству, тайновидца и главу пророков Новаго Завета, не уважает его послания, порицает его, не приемлет приемлемых Апостолов, запрещает другим принимать их, и из Церкви изгоняет их! Кто бы сему поверил, если бы не сам Апостол повествовал о сем? Видите, какия богопротивныя дела, какие разрушительные безпорядки производит в Церкви желание быть первым по собственному счету, и похищаемая независимость от поставленных учителей, мнящаяся быть довольною для себя и других! Судите по сему, как нужно и как важно предостережение Апостольское: «не мнози учители бывайте». Но здесь нет ни какого Диотрефа, думают, вероятно, некоторые из слушающих, и мы не ищем быть учителями других. К кому же относится обличение и предостережение? – Ко многим, братия, и к вам самим, которые так думаете. Ученику свойственно принимать для себя всякое слово учения, как земля принимает всякую каплю дождя и всякое зерно семени. Если вы не стараетесь прилагать учения к себе, а простираетесь в пытливое изыскание, кстати ли оно преподается, и к кому мимо вас относится: то вы слушаете учение не просто, как ученики, а более как учители или судии. В сем случае не излишне для вас предостережение: «не мнози учители бывайте». Не учите учащаго, как ему лучше учить; не судите других судом слышимаго учения; слушайте учение с ученическою простотою и смирением, для вашего внутренняго назидания. Вы не домогаетесь сделаться самопоставленными учителями на каком нибудь учительском месте: осмотритесь, однако же, не сделались ли уже вы такими в ваших мнениях и в ваших правилах, или, что не лучше, не избрали ль таких учителей в руководство жизни вашей. Чьи вы ученики после того, как не принадлежите к училищам детским или юношеским? Преданные ли ученики Отцев наших? Или сие кажется уже не благовременным, потому что новый век провозглашает себя мудрейшим прежняго? Прилежные ли вы ученики слова Божия? Или сие училище представляется довольно посторонним для занятых много человеческою мудростию, либо человеческою суетою? Послушные ли вы ученики Церкви? Или находите нужным сокращать ея уроки, потому что с ними не согласуется учение, которое преподает дух мира? Но как дух мира и дух века чужды единства, которое свойственно только духу Божию, и дают столько учений и учителей, сколько голов, более или менее, мыслящих: то даже не избежно, чтобы, по духу мира и века, каждый был учителем сам себе, и в то же время имел несчетное множество учителей, противоречащих друг другу. Что может быть сего несчастнее? Помыслите же, как верно обличение, и как нужно увещание Апостольское: «не мнози учители бывайте, братие моя, много бо согрешаем вси». Изберите себе лучше не многих надежных и между собою согласных учителей: спасительное слово Xpистово, святыя правила Церкви, опытную мудрость благочестивых и богопросвещенных Отцев наших! Здесь нет Диотрефа: но, к прискорбию Церкви и священноначалия, вы можете не далеко отсюда встретить более, нежели одного Диотрефа, и притом имеющаго последователей, не смотря на то, что он давно обличен словом Апостольским. «От нас изыдоша, но не беша от нас» (1Ин.2:19), обличает Апостол Иоанн отступивших от единства верования и от послушания Церкви. Не видим ли и ныне людей сего рода? От нас получили они начало веры и таинств, – «от нас изыдоша», но уже не хотят быть нашими. Без призвания, без благословения, как кому вздумалось, поставляют себя учителями, и, чтобы прикрыть неблагообразие самочиния, отвергают Церковь, от которой получили все, что имеют, или мнятся иметь. «Первенстволюбец Диотреф не приемлет нас». – «Дух явственно глаголет», и предрекает чрез Апостола Павла, «о внемлющих духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник, сожженных своею совестию», между прочими ложными учениями и заповедями, «возбраняющих женитися» (1Тим. IV. 1–3). И, не смотря на сие предварительное обличение, «духи лестчие» являются, «лжесловесники» не стыдятся проповедывать, будто в нынешнее время совсем уже нет благословеннаго брака, будто теперь уже не Бог печется о продолжении рода человеческаго; возстают против брака усильнее, нежели против того, что осуждается законом брака, а иные против истинных законов и брака и девства вооружаются не только лжеучением, но и железом. Сколь ни ясны здесь черты «духов лестчих и учений бесовских»: однако находятся «внемлющие» им. Многие самопоставленные учители умножают толки лжеучений; а неразсудительные последователи умножают лжеучителей. Встречаясь с теми и другими, припоминайте, братия, для себя и для них, предостережение Апостольское, столь бедственно ими пренебреженное: «не мнози учители бывайте, ведяще, яко большее осуждение приимем». Помните, что «положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе пророков, трeтиe учителей» (1Кор. 12:28). «И никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон» (Евр. V. 4), по богопреданному чину. Только званные Богом учители верно приводят к Богу. Аминь.

194. Слово в неделю четвертую великаго поста и в день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено марта 25-го; напечатано в Твор. Св. Отц. 1845 г. и в собрании 1848 года.) 1845 год

И рече им: сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом. (Мк. IX. 29). По установлению Церковному, освященному примерами, правилами, древностию, мы находимся теперь на поприще поста. Дабы проходить оное благодушно и благонадежно, не нужно ли нам возбудить и направить себя размышлением, для чего введены мы на сие поприще, и какое значение, достоинство, сила и цель подвига, нам предложеннаго? К размышлению о сем именно ныне располагает нас одно из Евангельских чтений настоящаго дня. И нынешний праздник не будет оскорблен постным словом: Поелику и он оказывает уважение посту, разрешая оный только частию, а частию сохраняя. И если духовные цветы, которыми украшается нынешний праздник, суть добродетели пресвятыя и преблагословенныя Приснодевы: то и добродетель поста принадлежит к украшениям нынешняго праздника. Ибо что значит, что во время пребывания пресвятыя Девы при храме Иерусалимском, как сказует благочестивое предание, Ангел приносил Ей пищу? – «Служебнии дуси, в служение посылаемии за хотящих наследовати спасение» (Евр. 1:14), не посылаются с светлаго неба на сию темную землю без нужды. Не постящийся, без сомнения, сам попечется для себя о пище, не только необходимой, но и обильной и приятной, и потому не требует Ангельскаго попечения. Но кто, пренебрегая и отвергая требования плоти, приближается к жительству безплотных, к тому и безплотные взаимно приближаются, и, дабы подвиг поста не преступил за пределы, полагаемые немощию телесной природы, когда нужно, приходят напомнить подвижнику, что время помочь телу, и предлагают готовую сверх-естественную пищу, вместо не готовой естественной. Таким образом питание пресвятыя Девы Ангелом свидетельствует о Ея упражнении в посте. Предание, известное нам чрез блаженнаго Иеронима и Святителя Димитрия, определяет даже с подробностию, как располагала Она свой день, и когда прекращался ежедневный Ея пост. «От утра даже до третияго часа дне стояше на молитве; от третияго же даже до девятаго в рукоделии или чтении книг упражняшеся. От девятаго же часа паки начинаше свою молитву, от неяже не преставаше, дóндеже являшеся ей Ангел, от егоже рук пищу взимати обыче» (Чет. Мин. Ноемвр. 21). Итак возвратимся к вопросу: для чего пост? К разрешению сего могут вести обратные вопросы: Для чего постилась пресвятая Дева Мария каждый день до вечера? Для чего постился Моисей на Синае три раза по сороку дней? Для чего постился Илия сорок дней на пути к Хориву? Для чего вся жизнь Иоанна Крестителя была не что иное, как непрерывный великий пост? Для чего постился даже Адам в раю? Для чего и сам Господь наш Иисус Христос постился четыредесять дней в пустыне? Для чего правило Апостольское (69) «к отлучению» от общения церковнаго присуждает того, кто «не постится во святую четыредесятницу пред пасхою, или в среду, или в пяток, кроме препятствия от немощи телесныя»? – Если и не отвечать на сии обратные вопросы: в них уже содержится сильный ответ против вопроса первоначальнаго. Указанные теперь образцы и законодателей подвига

658

только наименовать – значит уже представить достаточное ручательство, что сей подвиг имеет не маловажное значение, не малое достоинство и силу, и употребляется, как бы нечто необходимое, на пути к весьма высоким целям. Но не откажемся от некотораго разсмотрения предложенных вопросов, каждаго порознь. Для чего ежедневно постилась пресвятая Дева Мария? – Нельзя сказать, чтобы это было для приготовления к высокому званию Матери Господней, по Ея намерению, Поелику, при Ея вступлении в подвиг поста, сия тайна еще не была Ей открыта; но без сомнения можно сказать, что это было действительное приготовление к званию Матери Господней, по устроению Божию. Сама ли собою вошла Дева Мария в подвиг поста, пренебрегая телесное, потому что стремилась к духовному, или введена была в оный сокровенным или открытым внушением Ангела, Ея хранителя: но конечно не случайно, а по особенному усмотрению и предуготовлению для служения великой тайне воплощения Сына Божия избрана Дева постящаяся. Сей пример безпримерен и безподражателен. Однако мы можем из него вывести для себя верное заключение, что если совершенный пост пресвятыя Девы Марии был благопотребен и полезен на пути к Ея безпримерно высокому избранию, то наш, хотя несовершенный, пост может быть благопотребен и полезен на пути к обыкновенному для всех истинных христиан благодатному избранию. Для чего постился Моисей на Синае? – Священныя книги сказуют, что он постился сорок дней, в первый раз, для принятия от Бога Закона, во второй раз, для умилостивления Бога, прогневаннаго идолопоклонством Еврейскаго народа и угрожавшаго наказать оный совершенным истреблением, в третий раз, для высокаго благодатнаго боговидения и для вторичнаго получения от Бога скрижалей Закона и Завета, вместо разбитых. И сей пример далек от подражания. Однако и он может нам дать поучительные выводы. Если великий четыредесятидневный пост Моисея был ему споспешником в принятии закона Божия для целаго народа Еврейскаго, и можно сказать, для всего последующаго рода человеческаго; то наш, хотя не по достоинству называемый великим, хотя малый пост, может нам быть споспешником в углубленном и живом познании закона Божия, по крайней мере каждому для себя; так как, напротив, насыщенное чрево, по признанию даже внешних учителей, не благоприятствует учению и мирскому, кольми паче духовному и божественному. Если соединенный с молитвою пост одного Моисея был успешным ходатаем для испрошения от Бога прощения целому народу в тягчайшем грехе: то не может ли твой благоговейный пост быть полезным ходатаем для испрошения прощения грехов, по крайней мере одному тебе? Если протяженный пост Моисея был путем к чудесному боговидению, какое только достижимо для живущаго в теле: то наш посильный пост, облегчая сердце от отягощения чувственнаго, утончая от одебеления плотскаго, не может ли приготовить нас хотя к начаткам благодатных ощущений? Для чего постился Илия сорок дней на пути к Хориву? – Сей пост мог бы показаться ненамеренным делом случайной необходимости: потому что Пророк путешествовал по местам пустынным. Но Ангел дает нам разуметь, что это было дело не случая, а распоряжения, и притом небеснаго распоряжения. Пророк, видно, и сам не много заботился о пище; и, после того, как «иде в пустыню дне путь» (3Цар. XIX. 4 и сл.), не ужинав, «ляже, и успе под садом. И се Ангел Господень коснеся ему, и рече ему: востани, яждь и пий». Пророк вкусил ячменнаго опреснока и воды, приготовленных ему Ангелом, так не много, как свойственно любителю поста; и почувствовал нужду дополнить прерванный сон: «Возвратився успе». И что же? «Обратися Ангел Господень вторицею, и коснеся ему, и рече ему: востани, яждь и пий, яко мног от Тебе путь». Что была за надобность будить Пророка, уснувшаго тотчас по принятии пищи, и вновь заставлять его принимать пищу? Если Ангел заботился о его пропитании; то мог бы после, благовременнее, на пути явиться ему с своим ячменным опресноком и корчагом воды, если нужно, и не однажды. Видите, что Ангел не пир дает Пророку, а распоряжает пост. Подкрепи, говорит, себя пищею сильнее, потому что тебе долго надлежит остаться без пищи, тебе предлежит четыредесятидневный путь, и с тем вместе четыредесятидневный пост. Куда же привел Илию четыредесятидневный путь и четыредесятидневный пост? – К чудесному боговидению, подобно как и Моисея. Таким образом пост в лице Илии представляется не только добровольным подвигом Пророка, но и непосредственным последованием небесному руководству. Братия! на небесах знают, что делают, и для чего повелевают. Видно, есть особенная надобность в посте для особеннаго приближения к Богу. Можно и нам несколько понять сию надобность. Если, как говорит Премудрый, «тело тленное отягощает душу» (Притч. IX. 15), то судите, когда она способнее возвышаться к небесному и сообщаться с Божественным, тогда ли, когда «тленное отягощающее» обильно получает приращение тяжести и тления, или тогда, когда оно, по возможности, облегчается и утончается, посредством благоразумно размеренных лишений? Для чего строго постную жизнь вел Иоанн Креститель? – Не погрешим, если скажем, что это была его свободная склонность: ибо никто не принуждал его к посту. Но надобно также вспомнить, что сия склонность его была предвидена, предопределена и предсказана еще до его рождения, и притом в связи с его величием. "Будет, – говорил Ангел Захарии, – велий пред Господем, и вина и сикера не имать пити» (Лук. I. 15). Ангел удаляет от Иоанна вино и сикеру, как бы предполагая, что оне унизили бы наибольшаго в рожденных женами, и призывает пост, чтоб сей поддержал его величие. И для чего это? – Без сомнения для того, чтобы он достойным образом приготовлен был к высокому служению – быть предтечею Христа, крестителем воплощеннаго Сына Божия. Думаете ли, братия, что сей чрезвычайный пример не представляет ничего к подражанию для нашей обыкновенной жизни? – Да. Чтобы простерть бренную руку, коснуться главы крещающагося во Иордане Сына Божия, тогда как Дух Святый видимо сходит, и осеняет Его, – как очищен долженствовал быть Иоанн, дабы не опален был неприступным огнем Божества! И может ли с кем другим встретиться что либо, сколько нибудь подобное? Не может? – Осмотримся однако. Не приближаешься ли ты непосредственно ко Христу, или не приближается ли Он к тебе, не прикасается ли к тебе, не входит ли в тебя, не исполняет ли тебя, в причащении тела и крови Его? Подумай же, было ли бы то излишне, или тяжко, если бы тебя, как Иоанна, постом и молитвою целой жизни приготовляли к сему Божественному общению? Итак, не говорю, не справедливо ли, – не весьма ли снисходительно Матерь-Церковь требует от тебя приготовления к сему великому Таинству постом не строгим, в течение не многих дней? Дохожу до важнейших вопросов: для чего постился Адам в раю? Для чего постился Христос четыредесять дней в пустыне? Соединяю сии вопросы: потому что между ними есть глубокая связь. Если бы вам сомнительным показалось, подлинно ли Адам в раю постился: то довольно напомнить вам, что вы почитаете постом, и притом не малым, когда вам велят употреблять в пищу только произрастения земли, а мяс и рыб не касаться. Сие самое было постоянным законом райской жизни. Приметьте здесь, что много ли, мало ли, только ближе к райской жизни пост, нежели мясоед. Но кроме сего, была в раю особая заповедь поста: «от древа, еже разумети доброе и лукавое, не снесте от него» (Быт. II. 17). Не станем пытливо изследовать глубину сей заповеди: то несомненно по слову Божию, что постоянство в ея соблюдении должно было решительно утвердить Адама на пути жизни райской, духовной, небесной; напротив того, прельщение запрещенною ядию, нарушение заповеди дало в нем сильный перевес чувственному над духовным, низвергло его из райской жизни в земную, и низринуло бы во ад со всем потомством, невозвратно, если бы сего низвержения не остановил и не обратил к возвышению Сын Божий, став семенем жены и в Своем лице вновь поставив человечество в невыдержанное Адамом испытание, сделавшееся более трудным на земле, нежели было в раю. Таким образом несоблюдение первым Адамом легкаго поста в раю надлежало второму Адаму исправить выдержанием на земли строгаго поста, и с тем вместе отразить и низложить нашего превозмогшаго искусителя. И вот почему «Ииcyc ведяшеся Духом в пустыню, дний четыредесять искушаем от диавола, и не яст ничесоже во дни тыя» (Лук. IV. 1–2). Христиане! "Христос", как на Голгофе, так и в пустыне искушения, «пострада по нас: нам оставль образ, да последуем стопам Его» (1Петр. II. 21). После сего можно ли недоумевать, для чего пост? – Он для того, что «Христос нам оставил образ поста, да последуем стопам Его». Если пост Христов был звеном в цепи Его Богочеловеческих деяний, для спасения всего рода человеческаго: то надлежит и у нас посту быть звеном в цепи христианских деяний, к нашему собственному спасению. После сего не удивительно и то, что Апостольская Церковь приняла пост в число своих постоянных учреждений, и что Апостольския правила употребление поста тесно связуют с церковною христианскою жизнию, и тех, которые не хотят соединиться с Церковию в подвиге поста, кроме случаев препятствующей немощи, признают недостойными общения церковнаго. «Нe достанет ми повествующу времене» (Евр.11:32), если бы я стал еще указывать на подвиги поста в житиях Преподобных и Святых, которые, не довольствуясь обыкновенным снисходительным правилом поста, разнообразно усиливали сей подвиг до ближайшаго уподобления посту Илиину или Иоаннову. Их опытная мудрость, их чудесная жизнь, их прославленная святость свидетельствуют, что их подвиг был как правилен в начинании, так и благотворен для последствий. Важность подвига постнаго в некоторых особенных случаях открывает нам происшествие, предложенное благоговейному вниманию нашему ныне в Евангелии. Апостолы, после того, как Господь «даде им силу и власть на вся беcы, и недуги целити» (Лук. IX. 1), после того, как они «прохождаху сквозе веси, благовествующе и исцеляюще всюду» (Лук. IX. 6), встретили одержимаго мучительным духом немым, и не могли освободить страждущаго, доколе Господь Иисус не употребил Сам Своей Божественной силы и власти. После чудес, уже обыкновенных для них, внезапная недействительность данной им силы побудила их вопросить Господа, почему не могли они изгнать духа немаго. На сие Господь ответствовал: «сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом» (Мк.9:29). Как важно здесь значение, как велика сила поста, соединеннаго с молитвою! Не видно, чтобы Господь, дая власть Апостолам изгонять нечистых духов и исцелять недуги, требовал от них поста. Он не возлагал на них строгаго поста при Себе, а отлагал оный до времени Своего страдания. «Еда можете сыны брачныя, дóндеже Жених с ними есть, сотворити поститися? Приидут же дние, егда отъят будет от них Жених, и тогда постятся в тыя дни» (Лук. V. 34). И видно, Апостолы чудодействовали, не употребляя усиленнаго подвига поста и протяженной молитвы; а просто именем Христовым и данною им властию повелевали, и повеленное исполнялось. Но видно также, в страждущем от духа немаго необыкновенно велика была сила зла; и потому для победы над нею потребен был высший степень силы благодатной и благотворной. Какия же кроме веры, уже действовавшей в Апостолах, могут быть средства и пособия для достижения высшаго степени благодатной и благотворной силы? Господь предлагает молитву и пост. «Сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом». Видите ли благопотребность и пользу поста, соединеннаго с молитвою? Апостолам он нужен: нам ли не нужен? Чудотворцам он помогает: можем ли мы пренебрегать его помощию? Победе над мучительным и преобладающим духом зла он способствует: не ближе ли способствовать будет к укрощению плоти, воюющей против духа? Дабы подвизающиеся в посте не погрешали в сем подвиге, и немощные в сем подвиге, без чрезмерных усилий, приобретали плод онаго, для сего предлагаю вам довольно напитать ваш ум постною, но сладкою и питательною церковною песнию:

«постимся постом приятным, благоугодным Господеви. Истинный пост есть»

не одно уменьшение пищи и пития, но

«злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, отлучение похотей, оглаголания, лжи и клятвопреступления: сих оскудение пост истинный есть и благоприятный»659

. Аминь.

195. Слово в день Пасхи

(Напечатано в Твор. Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 г.) 1845 год

Христос воскресе! Уже провели мы несколько

660

торжественных и знаменательных часов величайшаго из праздников. Приходит на мысль спросить: довольно ли поняты нами самыя первыя минуты сего торжества? Возвратимся от сего светлаго дня к прошедшей, сперва темной, а потом не менее дня светлой ночи, и размыслим о том, что происходило. В полночь поспешила собрать нас Церковь для начатия торжества. Почему так? – Потому, что желательно было, сколько можно, сблизить начинательное время празднования с временем празднуемаго, то есть, воскресения Христова. Время сие не совершенно нам открыто. Когда Мироносицы, при восхождении солнца, пришли ко гробу Господню: он уже был открыт, и Ангелы возвещали воскресение Христово, уже совершившееся. Гораздо ранее потряслась около гроба Господня земля, Ангел отвалил от гроба камень, и светом своего явления привел в ужас и тем удалил стражей, чтобы открыть Мироносицам и Апостолам свободный доступ ко гробу. Еще ранее совершилось воскресение, Поелику оно совершилось еще при запечатанном гробе, как свидетельствует хранительница Христовых Таин святая Церковь; но только не прежде полуночи, Поелику оно, по предречению Господню, долженствовало быть тридневное, и потому войдти хотя в первые послеполуночные часы дня после субботнаго. В сих-то часах сокрытую, безпримерно высокую и чудесную минуту воскресения желали мы уловить началом нашего торжества, чтобы праздник, по возможности, составлял едино с празднуемым событием, так как и празднующие призываются быть едино с Творцем праздника. Непосредственно пред вступлением в торжество Христова воскресения мы воспели песнь тридневнаго погребения Христова. Для чего сие? – Во-первых, и здесь порядок воспоминаний следовал порядку воспоминаемых событий: Поелику воскресение Христово явилось из состояния тридневнаго погребения Христова. Во-вторых, пред самою радостию возбужденная благочестивая печаль должна была приготовить к более правильному и ясному сознанию и живому ощущению следующей за нею Божественной радости. К торжеству приступили мы песнию, в которой исповедали, что воскресение Христово Ангелы поют на Небесах; потом и себе просили благодати славить оное чистым сердцем; и сия песнь вначале возглашена в затворенном олтаре, когда церковь еще молчала. Что значит сей чин? – И здесь видно последование событию. Ангелы узнали и прославили воскресение Христово прежде человеков: ибо человеки узнали оное вначале от Ангелов. Небо не отверзлось видимо для земли, когда Христос отверз оное невидимо, силою креста Своего, и, вместе с воскресением Своим, ввел в оное Патриархов, Пророков и Святых ветхозаветных, при славословии Ангелов. Верою, а не видением знаем мы сей торжественный крестный ход Церкви Небесной: и, чтобы наше знание о нем было не слишком темно, и образовательное подражание оному в Церкви земной не слишком мертво, для сего имеем нужду просить от Христа Бога благодати и чистаго сердца; потому что «чистые сердцем Бога узрят» (Матф. V. 8). Испросив от Самого воскресшаго Христа помощь, чтобы достойно славить Его, мы начали славить Его весьма необыкновенным чином. Оставив олтарь и храм, мы остановились в ночи, на западе, пред затворенными вратами храма; и там возгласили первое славословие Пресвятой Троице и Христу воскресшему. Кадило и крест отверзли нам врата храма; и тогда из тьмы внешней вошли мы в его внутренний свет, и неудержимо предались восторгам праздника. Здесь видны такия необычайности, что их надлежало бы признать несообразностями, если бы не предположить в них сокровеннаго и глубокаго знаменования. Какое ж это знаменование? – То самое, которое мы отчасти уже указали. В видимых действиях Церкви земной по возможности начертан образ невидимаго торжества Церкви небесной. Это есть древний и высокий закон церковнаго Богослужения, чтобы в нем представлялись образы небеснаго. Так святый Апостол Павел о ветхозаветных священниках пишет, что они «образу и стени служат небесных» (Евр. VIII. 5). Христианская Церковь ближе к небесному, нежели ветхозаветная. Ветхозаветная представляла большею частию образы нисхождения небеснаго на землю, – воплощения Сына Божия: Христианская, после сошествия Его на землю, наипаче должна представлять то, как он, по выражению Пророка, «восшел на высоту, пленил плен», или, яснее сказать, пленников и рабов ада уловил и извел в свободу и блаженство, «приял даяния в человецех» (Пс. LXVII. 19), то есть, Своею крестною заслугою приобрел человекам право на благодатные дары Духа Святаго. Воскресение и восхождение Христово началось не от гроба только, но и от ада: ибо, по крестной смерти Своей, Он был, как исповедует Церковь,

«во гробе плотски, во аде же с душею, яко Бог»661

. «Даже до ада нисшел» Он, «и тамо сущую тму разрушил»

662

. До сего, хотя Патриархи, Пророки и Праведники ветхаго Завета не были погружены в глубокой тме, в которой погрязают неверующие и нечестивые: однако и не выходили из сени смертной, и не наслаждались полным светом. Они имели семя света, то есть, веру во Христа грядущаго: но только Его действительное к ним пришествие и прикосновение Божественнаго света Его могло засветить их светильники светом истинной небесной жизни. Их души, как мудрыя девы, были близ дверей небеснаго чертога: но только ключ Давидов мог отпереть сии двери; только жених небесный, Который из сих дверей вышел, мог войдти в них обратно, и ввести за Собою сынов брачных. Итак Спаситель мира, после того, как в видимом мире распялся и умер, в мире невидимом даже до ада нисшел

663

, и души верных озарил, и от сени смертной извел их, и двери рая и неба им отверз; и, паки в видимом мире, «свет воскресения показал». Не примечаете ли теперь, каким образом сие невидимое Церковь соединила с сим видимым и одно в другом изобразила? Как бы вместе с обитателями невидимаго мира, на западе, во мраке ночи, как бы в сени смертной, стояли мы пред затворенными вратами храма, как бы пред затворенными вратами рая. Чрез сие Церковь хотела сказать нам: так было до воскресения Христова, и так было бы вечно без воскресения Христова. Потом славословие Пресвятыя Троицы и Христа воскресшаго, крест и кадило нам отворили врата храма, как бы врата рая и неба. Чрез сии знамения Церковь сказала нам: так благодать Пресвятыя Троицы и имя и сила Христа воскресшаго, вера и молитва отверзают врата рая и неба. Горящия свещи в руках наших не только знаменовали свет воскресения, но в то же время напоминали нам о мудрых девах, и возбуждали к готовности, со светом веры, с елеем мира, любви и милосердия, сретить второе, славное пришествие небеснаго Жениха в полунощи времен и найдти для себя отверстыми Его царския двери. Вот некоторыя черты нынешняго церковнаго тайноводства! Будем внимательны, братия, да будем и верны таинственному руководству Матери-Церкви. Торжествуя Христу, для нас воскресшему, да взираем в то же время умиленным сердцем на Христа, за нас распятаго, страдавшаго, умершаго и погребеннаго, чтобы радость не забылась и не сделалась несмысленною. Только тот имеет полную и неотъемлемую радость воскресения Христова, кто со Христом и сам воскрес внутренно, и имеет надежду воскреснуть торжественно: а сию надежду имеет только тот, кто приемлет участие в кресте, страданиях и смерти Христовой, как учит Апостол: «аще сообразни быхом подобию смерти Его, то и воскресения будем» (Римл. VI. 5). «С Ним страждем, да и с Ним прославимся» (Римл. VIII. 17). Праздничная радость, которая забывает крест и смерть Христову, призывающия нас к распинанию плоти со страстьми и похотьми, находится в опасности – начатое духом скончать плотию, и празднующих воскресение Христа превратить в распинающих Его вторично. В след за Ангелами вступили мы в торжество Христова воскресения: с Патриархами, Пророками и Праведниками образно в нем соединились; как в рай и в небо, введены в церковь для празднования. Подумайте же, каково посему должно быть празднование наше! Оно должно быть близко к Ангельскому; должно быть достойно общения с небесною Церковию Патриархов, Пророков и прочих Святых; должно быть достойно рая и неба. Не думайте, что сие требование слишком велико и неисполнимо для нашей немощи. Кто празднует чистым сердцем, тот празднует с Ангелами. Кто празднует с любовию к Богу и воскресшему Христу, и в духе братолюбия к ближним, тот празднует в общении с небесною Церковию; Поелику Небо есть не иное что, как царство любви Божественной; и если, как уверяет тайновидец, «пребываяй в любви в Бозе пребывает» (1Иоан. IV. 16), то пребывает он, конечно, не ниже рая и неба. Но если не очень трудно возвыситься, чтобы праздновать в общении с Ангелами и Церковию небесною: то, к прискорбию, очень не трудно и отпасть, и удалиться от их общения. Кто радость духовную погружает и погребает в веселии плотском, тот уже не с бесплотными Ангелами празднует. Кто занимается земным так, что забывает небесное, тот не близок уже к Церкви небесной. Кто не старается охранить свое празднование от дел греховных, тот не в общении со Святыми празднует. Кто не хранит и не питает своего внутренняго света, и небрежением попускает ему гаснуть, тому не много надежды увидеть отверстыя царския двери небеснаго чертога, хотя и видит на земли отверстыя царския двери святилища. Христе Спасе, славимый на небеси Ангелами и блаженными духами святых человеков!

«И нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити!»664

Аминь.

196. Слово в день обретения мощей Преподобнаго Сергия

(Говорено июля 5-го; напечатано в собрании 1848 г. и в Твор. Св. От. 1845 г.) 1811 год

Возлюбленнии, молю яко пришельцев и странников, огребатися от плотских похотей, яже воюют на душу. (1Петр. II. 11). Из предстоящих здесь не многие ли находятся на месте сем, как пришельцы из других, более или менее отдаленных, мест, пришедшие к единому здешнему вековому обитателю, который сделался благодетелем для множества пришельцев и странников, потому что сам умел быть пришельцем и странником? Но и те, которые находятся здесь, как нынешние обитатели сего места, откажутся ли от наименования пришельцев, если вспомнят, что Давид в своем доме, в своем царственном граде, на своем престоле, признавал себя пришельцем у Бога, равно как и всех отцев своих? «Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои» (Псал. XXXVIII. 13). Итак, братия пришельцы и странники! приймем от страннолюбиваго Апостола Петра то, что подает он пришельцам и странникам. Как напутствие, как руководство и охранение от заблуждений, как оружие против опасностей странствования, подает он нам свое богодухновенное наставление. «Возлюбленнии, – пишет он, – молю, яко пришельцев и странников, огребатися от плотских похотей, яже воюют на душу». Что значат в наставлении Апостольском «плотския похоти», можно понять из самых сих слов, только не вполне. Похоть есть желание: но не всякое желание есть похоть. Похоть есть как бы хотение после хотения, желание простертое далее пределов естественнаго желания, страстное, не управленное законом, порядком, и умеренностию. Похоть плотская собственно есть безпорядочное желание плотских, чувственных удовольствий, в противоположность воздержанию, трезвости, целомудрию. Как святый Петр остерегает нас от похотей, «яже воюют на душу»: то, чтобы нам лучше узнать сих опасных врагов, призовем на помощь и других священных писателей. Апостол Павел пишет, что «спасительная благодать Божия» научает «нас, да, отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем» (Тит. 2:12). Здесь встречаем наименование «мирских похотей», в которых, впрочем, заключаются и плотския, потому что им противополагается «целомудренное» житие. Апостол Иаков пишет: «похоть заченши раждает грех» (Иак. I. 15). Из сего надлежит заключить, что похоти так же многообразны, как многообразны грехи. Апостол Иоанн пишет: «все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть» (1Иоан. 11:16). Святый Иоанн, для удобнейшаго обозрения воюющих на нас похотей, указует три главныя их отряда. Это суть, во-первых, «похоть плотская», о которой мы уже дали понятие; во-вторых, «похоть очес», неудерживаемое желание несытых глаз, которое предметами видимаго мира хочет не пользоваться благоразумно, а жадно наслаждаться, или завладеть, – любостяжание, любовь к суетным украшениям, страсть к зрелищам; в-третьих, «гордость житейская», желание превозносить себя над другими, а других видеть ниже себя, склонность величаться и тщеславиться некоторыми преимуществами видимаго и временнаго мира, частию достойными некотораго уважения, как то: родом, званием, знанием, делами необыкновенными; частию суетными и ничтожными, как то: богатством, пышностью и роскошью. Все сии виды похотей могут быть названы «плотскими», как названы у Апостола Петра; потому что их источник и цель есть плоть, а не дух, – и «мирскими», как у Апостола Павла: потому что берут себе пищу из видимаго и временнаго мира. Из сказаннаго доселе можно усмотреть, как многозначительно краткое увещание Апостола: «огребатися от плотских похотей». Он учит удаляться от невоздержания, от нетрезвости, от плотоугодия, от любостяжания, от любви к суетным украшениям, от страсти к зрелищам, от гордости, от тщеславия, от желания унижать перед собою других, которое легко перейдти может и в желание зла ближним. И притом учит удаляться не только от дел, в которых проявляются сии страсти и пороки, но и от безпорядочных и страстных желаний, не произведенных в дело, от похотей, еще не родивших греха действительнаго. Дело порочное оскверняет всего человека, от души до тела, которое более или менее служит порочному делу: но чистый от внешняго порочнаго дела еще не весь чист, если в душе его гнездится похоть плотская или мирская. Если вы, христиане, по слову Апостольскому, «храм Божий есте» (1Кор. III. 16), и «храм Божий свят есть, иже есте вы» (1Кор. III. 17); если, посему, тело ваше надлежит признавать частию храма Божия более внешнею, а душу, сердце, ум, внутренним святилищем, в котором надлежит обитать Христу и дышать Духу Святому: то довольно ли вы охраняете святость сего храма Божия, если очищаете только более внешнюю часть онаго, а в святилище внутреннем безпечно допускаете внутреннюю нечистоту? Страстный помысл, утвердившийся в уме, есть идол, поставленный во святилище Божием; похотное желание, господствующее в сердце, есть мерзость запустения на месте святе. Люди обыкновенные не видят сей внутренней нечистоты: но ее видит сердцеведец Бог, и Ангелы Его, и души Святых, которых внутренния очеса открыты. Если стыдимся, когда, подобные нам, люди видят обнаруженную нечистоту наших дел: да стыдимся тысящекратно более, когда всечистый Бог и Его Святые видят в нас сокровенную нечистоту страстных помыслов и похотных желаний. То, что во внешнем деле греховном представляется отвратительным даже для людей, которые и сами не без порока, уже заключается во внутренней похоти, как трава в семени, как порождение в зародыше: потому что «похоть заченши раждает грех: грех же содеян раждает смерть» (Иак. 1:15). Итак поспешайте извергать из души не разродившуюся еще нечистоту, чтобы она, раскрывшись, не посмрадила всего вашего существа. Поспешайте полоть едва возникающие из земли сердца плевелы, чтобы они, возросши, не подавили пшеницы. Поспешайте сокрушать яица змииныя, пока не родился ядовитый и смертоносный змий. Поспешайте изринуть из внутренняго святилища идол страстнаго помысла и похотнаго желания, пока он не потребовал убийственных жертв. «Молю огребатися от плотских похотей». Братия! Не будем холодны к увещаниям любви и кротости! Святый Петр мог бы учить со властию, как Апостол, или говорить равнодушно, как безпристрастный; но он лучше восхотел облечь свое слово любовию и смирением: «возлюбленнии, молю вы». Почему так? – И потому, что любовь и смирение суть неразлучныя и высшия свойства совершенных христиан, следственно и Апостолов Христовых; и потому еще, что знал он потребность своего увещания для нашего спасения, желал, чтобы увещание было принято, и также знал естественное действие слова любви и кротости, которое, как елей, во все проникает, от котораго, как от луча солнца, сам собою тает лед и холодных сердец, иначе не легко разбиваемый силою. Он предваряет об опасности; потому что любит. Он жертвует собственным достоинством, униженно умоляя, когда имел право повелевать: дабы сердцем открыть путь к нашему сердцу, и внушить нам спасительныя расположения. Можно ли не внимать такому наставнику и такому наставлению? «Возлюбленнии, молю огребатися от плотских похотей». Дабы наставление сие удобнее могло быть исполняемо, прозорливый наставник мимоходом указывает и на некоторыя пособия к исполнению онаго. Первое пособие есть помышление о том, что мы пришельцы и странники. "Молю, – говорит, – яко пришельцев и странников». Наименование пришельцев Апостол употребил в простом, обыкновенном значении, когда писал в начале своего послания: «избранным пришельцем разсеяния Понта, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии» (1Пет.1:1). Но сие значение не может иметь места, когда говорится об удалении от похотей, которое, без сомнения, равно поставляется в обязанность живущим в отечественной земле, как и странствующим в земле иноплеменной. Итак наименование «пришельцев и странников», в увещании Апостола, должно иметь высшее, духовное значение. Отечество, из котораго все мы странствуем, есть рай. Отечество, котораго все ищем, или должны искать, есть опять рай и небо. В отношении к сему отечеству, на земли, во временной жизни, все мы «пришельцы и странники». В основательных о сем размышлениях можно находить немалую силу для отражения похотей, приражающихся к нашему сердцу. Если, например, приближается похоть плотская, и призывает к чувственному наслаждению; ты можешь отвечать ей: удались от меня; я пришлец и странник; на пути не пиршествуют и не роскошествуют; благовидная или неблаговидная гостинница, суровая или не суровая пища, мягкий или жесткий одр, не много разнствуют для странника; благодушно перенесши лишения моего странничества, безмерно буду вознагражден утешениями в моем отечестве. Если похоть очес представит воображению тленныя богатства, и скажет: для чего ты мало имеешь? для чего не стараешься иметь более? отвечай и ей: я пришлец и странник; для странника часто удобнее нести с собою мало, нежели много; сохранив себя в странничестве, в отечестве найдут себе сокровища, которых «ни червь, ни тля тлит, и татие не подкопывают, ни крадут» (Матф. VI. 20). Если гордость житейская станет докучать тебе: зачем ты не довольно возвышен, не довольно почтен; и ей скажи: не смущай меня напрасно; я здесь пришлец и странник, а имею такое высокое отечество, пред которым и возвышенное и униженное на земли едва приметно, и равно ничтожно; горами ли, дебрями ли ведет меня невидимая рука Провидения, все равно, только бы привела меня в оное горнее отечество. Другое пособие к отражению похотей есть проницательное и осторожное усмотрение того, что оне «воюют на душу». Похоть обыкновенно приближается к душе не в виде воюющаго врага, но в виде друга, или угодливаго прислужника. Она представляет какое либо удовольствие, или мнимое благо. И ныне, как в первоначальном искушении первых человеков, похоть плоти и похоть очес о непозволенном и запрещенном внушают искушаемому, «яко добро древо в снедь, и яко угодно очима видети» (Быт. III. 6); и ныне гордость обнадеживает: «будите, яко бози» (Быт. III. 5). Но это все только приманка, которою злый ловец старается прельстить и уловить бедную душу. Это воинская хитрость врага, который, притворясь мирным, располагает человека оставаться безпечным и безоружным, чтобы без сопротивления, или только по слабом сопротивлении, взять его в плен, повергнуть в рабство порочной склонности, заключить в оковы греховнаго навыка, и наконец, чрез смерть временную препроводить в область вечной смерти. Сие приводи себе на ум, искушаемый похотию, и когда страстный и похотный помысл предлагает тебе удовольствие, разумей, что это приманка, под которою скрыта уда, уловляющая и увлекающая в неволю и в смерть; когда он, по видимому, ласкает, помышляй, что в самом деле он «воюет на душу»; и немедленно вооружись мужеством, и всею силою доброй воли отвергни похоть злую; а поколику чувствуешь недостаточество собственной силы, спешно прибегни верою и молитвою к «Искушенному по всяческим по подобию, разве греха», и «Могущему искушаемым помощи» (Евр. IV:15, II18) силою Божественною; повергнись пред крестом Победителя воюющих на души наши грехов; приметайся к Его всецелебным язвам. Как воззрение на меднаго змия, вознесеннаго Моисеем в пустыне, имевшаго силу прообразованнаго им креста Христова, вскоре исцеляло уязвленных ядовитыми змиями: так воззрение покаяния, веры и молитвы на распятаго Иисуса вскоре исцеляет душу, уязвленную ядовитыми впечатлениями похотнаго и греховнаго помысла. Крестом победивший всякое зло и самаго начальника зла, Господь и Спаситель наш Иисус Христос, благодатию Своею да дарует каждому из нас побеждать все воюющее на душу, при вспомоществующих молитвах совершившагося подвижника, преподобнаго Отца нашего Сергия, «вельми подвизавшагося на страсти в жизни временней», и своим примером к подобным подвигам нас призывающаго, и данною ему благодатию готоваго споспешествовать неленостно подвизающимся. Аминь.

197. Слово по освящении храма Господа нашего Иисуса Христа, в честь и память Гефсиманскаго моления Его

(Говорено июля 8, напечатано отдельно, в Твор. Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 года. ) 1845 год

Тогда прииде с ними Иисус в весь, нарицаемую Гефсимания, и глагола учеником: седите ту, дóндеже шед помолюся тамо. (Мф. XXVI. 36). Созидающие храмы во славу Господа нашего Иисуса Христа, для их наименования и торжественнаго в них воспоминания, обыкновеннее избирают славныя и радостныя события Его земной жизни. И хорошо, чтобы в самом наименовании храма являлась слава Божественнаго Спасителя, и озаряла входящих в него надеждою и радостию спасения. Пусть входящие во храм, посвященный воспоминанию Рождества Христова, радостно воспоминают, «яко Отроча родися нам, Сын, и дадеся нам» (Иса. IX. 6), что Он есть «Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог» (Иса. VII. 14. Матф. 1:23), «Начальник» нашего «мира, Отец будущаго века» (Ис. IX. 6), приемлющим Его верою «дающий область чадом Божиим быти» (Иоан. I. 12). Пусть входящие во храм, посвященный славе Богоявления, благоговейно воспоминают, что «Троицы явление во Иордане бысть»; и при сем, к утверждению надежды, да помышляют, какая Божественная сила, яже к животу и благочестию, нам дарована в Крещении, которое освящено не только примером воплощеннаго Единороднаго Сына Божия, но и наитием Бога Отца и Святаго Духа, присутствием и действием всея Пребожественныя Единосущныя Троицы. Пусть входящие во храм светоноснаго Преображения Господня радуются о сей предначинательной славе естества человеческаго в Лице Богочеловека, и надеждою одушевляются к подвигу, для достижения того, чтобы Он «преобразил тело смирения нашего, во еже быти ему сообразну телу славы Его» (Филип. III. 21). Пусть входящие во храм Воскресения Христова торжествующим оком взирают на победу над смертию и адом, уже для нас готовую (ибо только для нас потребно было «умерщвлену быть плотию, ожить же духом» (1Петр. III. 18) Безсмертному и Присноживущему); и в уповании на сию победу «да не стужают душами своими ослабляеми», хотя бы должны были «стать до крове противу греха подвизающеся» (Евр. ХII. 3–4). Пусть входящие во храм Вознесения Господня следуют взором веры за Прошедшим небеса, и видят путь неба открытым и для нас (ибо для сего самаго торжественно «взыде на небо Сын человеческий сый на небеси», (Иоан. III. 13); и да воскриляются умом и сердцем «вышних искать, идеже есть Xpистoc одесную Бога седя, горняя мудрствовать, а не земная» (Колос. III. 1. 2). Но не должно быть ни для кого странным и то, что храм, ныне освященный, посвящается благоговейному воспоминанию Гефсиманскаго моления Иисус Христова, принесеннаго со скорбию и тугою, и с подвигом, простертым до кроваваго пота. Ибо как радостныя и торжественныя события земной жизни Спасителя нашего имеют действительное отношение к нашему спасению, так равно и скорбныя и страдательныя, сопряженныя с состоянием совершеннаго истощания или уничижения, которое Он благоизволил на Себя принять. Благопотребно и совершенно необходимо для нашего спасения со Апостолом мудрствовать о Xpиcте Иисусе, что Он, «во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу» (Филип. II. 6): ибо, без естества Божественнаго и силы Творческой, каким образом могло бы совершиться спасение человечества, грехом погибшаго, низверженнаго ниже ничтожества? Но так жe благопотребно и совершенно необходимо мудрствовать о едином и том же Христе Иисусе и то, что Он «Себе умалил, зрак раба приим, и образом обретеся, якоже человек, смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя» (Филип. II. 7–8): ибо каким образом низверженное, немощное и недостойное человечество возникло бы и достигло к общению с Божественною спасающею силою, если бы Сын Божий не низшел во глубину нашей немощи и недостоинства Своим воплощением, не очистил нашей смертоносной заразы греха, не загладил нашей смертной виновности, Своим неистленным страданием в соестественном нам, но безгрешном теле, и Своею смертию и воскресением не отверз нам заключенных врат благодати и жизни Божественной? Апостол, поставляя целию стремления для себя, без всякаго сомнения также и для нас, «сущую от Бога правду в вере», относит к сему совершенству Христианскому два образа познания Иисус Христа, – один более торжественный: «еже разумети Его и силу воскресения Его»; другой более страдательный: «еже разумети сообщение страстей Его, сообразуясь смерти Его» (Филип. III. 9–10). Сему последнему разумению Иисуса Христа споспешествовать, да дарует благодать освященному ныне храму Он Сам, благословляяй и освящаяй всяческая, Христос Бог наш! Не можем обещать себе полнаго постижения тайны Гефсиманскаго события, которой неприкосновенность нашему испытанию Господь Сам ознаменовал тем, что из самых Апостолов только не многих к ней приближил, и только что приближил. Но Поелику в Гефсимании, так же как и на Голгофе, «Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его» (1Петр. II. 21): то в какия особенныя помышления и расположения должен вводить нас образ Гефсиманскаго многострадальнаго моления Иисус Христова? Во-первых, он дает нам руководительныя мысли о молитве уединенной. Когда Господь глаголет ученикам Своим: «яко Аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, еяже Аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на небесех: идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их» (Матф. XVIII. 19–20): тогда Он показует потребность и пользу молитвы общественной, в которой соединение многих подкрепляет каждаго. Но когда Он Сам, среди Своего великаго служения спасению человеческому, прерывая Свою проповедь и Свои чудодействия, «бе отходя в пустыню и моляся» (Лук. V. 16); и когда, наконец, приближаясь к пределу Своего земнаго поприща, дабы принести Богу Отцу молитву, сколь важную и таинственную по предмету, столь же трудную по обстоятельствам, удалился сперва с тремя избранными учениками от собора прочих, а потом и от трех избранных, в совершенное уединение, рекши: «седите ту, дóндеже шед помолюся тамо»: тогда показал нам потребность и важность молитвы уединенной, во всевозможном отлучении от всего сотвореннаго, погружающей душу в единое присутствие Божие. Братие! С надеждою да входим в молитву общественную; Поелику она благословлена словом обетования Христова: с любовию да входим в уединенную молитву; Поелику она освящена примером Христовым. Во-вторых, Гефсиманское моление Христово должно вводить нас в умилительныя помышления о глубоко-смиренном образе моления Христова. «Поклонь колена моляшеся» (Лук. 22:41). «Паде на лице Своем моляся» (Мф. XXVI. 39). «Паде на земли, и моляшеся» (Мк. XIV. 35). Когда подумаешь, что это Единородный Сын Божий, от вечности со Отцем и Святым Духом царствующий на пренебесном престоле, и теперь сего престола не оставивший, – что Он, облекшись в нашу нищету, немощь, низость, повергается в молитве на землю, чтобы молитвою исходатайствовать нам спасение, а смирением обличить, загладить и уврачевать нашу гордость: тогда пораженная мысль ищет, есть ли в мире довольно униженное место или положение, в которое бы человек мог себя уничижительно повергнуть, дабы ему не слишком стыдно было пред сим Божественным уничижением? При таком размышлении, как должны быть для нас легки и сладостны наши молитвенныя коленопреклонения и земнопоклонения, которыя так тяжкими кажутся иногда для нашей немощи и, может быть, для нашей лености! В-третьих, Гефсимания, исполненная духом моления Христова, орошенная кровавым пoтом Его Богочеловеческаго молитвеннаго подвига в навечерие дня Его распятия, представляет благоприятнейшее и благонадежнейшее мысленное место молитвы, для сокрушеннаго грешника, для возмущаемаго скорбию, тугою, унынием, страхом, для боримаго всяким искушением. Ибо там сила всех возможных искушений побеждена силою молитвы Христовой: и сия победоносная сила не прешла, но пребывает и пребудет; потому что «Иисус Xpистoc вчера и Днесь, Тойже и во веки» (Евр. 13:8). От чего Он, вступя на Гефсиманское поприще, «начат скорбети и тужити» (Матф. XXVI. 37), «ужасатися и тужити» (Мк. XIV. 33)? От предусмотрения ли приближающихся оскорблений и телесных страданий в Иерусалиме и на Голгофе? Но Он самыя сии оскорбления и страдания, не в воображении, а в самом их действии, в продолжение многих часов сей же ночи и следующаго дня, пред Синагогою и пред Пилатом, от Иудеев и от язычников, в Иерусалиме и на Голгофе, переносил, не изъявляя никакого страха, с победоносною твердостию, с высоким спокойствием, то с величием молчания, то с словом любви и молитвы о других, а не скорби о Себе. И если в одну новую таинственную минуту допустил услышаться воплю: «Боже Мой, Боже Мой, Вскую Мя еси оставил?»(Матф. XXVII. 46): то немедленно покрыл оный торжественным гласом: «совершишася» (Иоан. XIX. 30). От чего же еще прежде видимых страданий – скорбь, туга, ужас, прискорбие души даже до смерти? Какую горечь, какую тягость заключала в себе сия таинственная чаша, о которой Он и молился, «да мимоидет», являя тем истинное восприятое человечество, не чуждое немощи, хотя чуждое греха, и которую в то же время принимал по предвечной воле Отца Своего, глаголя: «не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Матф. XXVI. 39)? Увы! это горечь наших грехов, это тягость нашей виновности пред Богом, и заслуженных нами казней, которыя все принял на Себя «Агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин. I. 29); и таким образом Он скорбел, тужил, ужасался, прискорбен был душею даже до смерти, не потому, чтобы истощалось Его терпение, но потому, что Своими внутренними страданиями очищал Он наши внутренния нечистоты, заглаждал нашу виновность, удовлетворял раздраженному на нас Правосудию Божию, и с тем вместе молился о нашем помиловании, прощении и спасении, – и был услышан. Так изъясняет Апостол Павел Гефсиманское моление Иисуса Христа, когда пишет к Евреям, что Он, «во днех плоти Своея, моления и молитвы к Могущему спасти Его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан быв от благоговеинства» (Евр. V. 7). Как услышан, когда не избавлен от смерти крестныя? Услышан тем образом, что Ему предоставлено Своею крестною смертию и воскресением избавить нас от владычества греха и смерти вечныя. И так не правда ли, что в Гефсимании сила всех возможных искушений побеждена молитвою Христовою? И потому, кто бы ты ни был немоществующий и бедствующий вместе со мною брат мой, если ты уязвляешься печалию греха; если стесняешься тугою души, не удобно возвышаемой верою, не удобно расширяемой любовию, не благоподвижной на добродетель; если поражаешься страхом суда Божия; если искушаешься прискорбием души, простирающимся, по видимому, даже до смерти: не предавайся унынию безнадежному; не дай скорби, туге и страху совсем одолеть тебя; собери останки твоих изнемогающих сил, беги мысленно на победоносное Гефсиманское поприще Иисусово, – и там, где Сын благоволения и любви Отчей «паде на лице Своем моляся»; где пот Его молитвеннаго труда, яко капли крове, каплет на землю; где Ангел укрепляет Его в превышающем силу человечества подвиге, а дванадесять легионов других Ангелов ожидают повеления для Него, и от Него; откуда диавол бежит, поражаемый

665

многообразною Божественною силою послушания Богу Отцу, человеколюбия, смирения, молитвы, самопожертвования

666

, – там, недалеко от Агнца Божия, вземлющаго грехи мира, повергнись с твоими грехами, скорбию, тугою, страхом от разверстых челюстей смерти и ада; и помяни, что горечь твоей чаши уже наибольшею частию испита в великой чаше Христовых страданий; что под бремя, на тебе тяготеющее, уже подложил Свою облегчающую руку крепкий Гефсиманский Подвижник; что твой Спаситель, совершивший для тебя всецелое дело твоего спасения, ожидает от тебя только «сообщения страстей Его», какое возможно для твоей, хотя немощной, веры, любви и благодарности. Предайся же сему благодатному общению и не преставай предаваться всем сердцем. Если хотя с малою верою, упованием и любовию к сему приступишь: от самаго сего упражнения получишь приращение веры, упования и любви, а с ними и победу над искушениями; потому что «вера есть победа побеждающая мир» (1Ин. V. 4); потому что «упование не посрамляет» (Римл. V. 5); потому что "ни высoтa", пo видимому, для нас недоступная, «ни глубина», по видимому, нас поглощающая, «ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Xpисте Иисycе Господе нашем» (Римл. VIII. 39). Благодарным ко Христу Господу сердцем да памятуем, братия, что «Tой язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша», что «наказание мира нашего на Нем» было (Ис. LIII. 5). И посему да блюдемся всемерно, чтобы не нарушать нашего в Нем мира, и не наносить Ему новых язв, делами, уязвляющими нашу совесть, но внимательным хранением заповедей и верностию к благодати, да утверждаем себя в мире и общении со Отцем и Сыном и Святым Духом! Аминь.

198. Слово в день Преображения Господня

(Говорено в Спасо-Вифанском монастыре августа 6-го;

напечатано в Твор. Св. Отц. 1846 г. и в собрании 1848 г.)

1845 год

Приидите любящие учение истины: любовь ваша ныне награждается и удовлетворяется совершеннейшим учением высочайшей Истины. Приидите и маловнимательные к учению, или недовольные несовершенством и недостоинством преподающих оное; возбудите ваше внимание: ныне можете слышать Учителя, Котораго достоинство безпримерно, и, конечно, так же превосходно должно быть и учение. От Фавора слышна проповедь не учителя церковнаго, не Апостола, не Пророка, даже не Ангела, но самого Бога Отца. «Се глас из облака, глаголя: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих: Того послушайте» (Матф. 17:5). Учители церковные различают два вида спасительнаго учения: догматы и заповеди. Догмат есть Богом открытая истина, которой мы должны веровать для нашего спасения. Заповедь есть Богом данное повеление или правило, которое мы должны исполнять для нашего спасения. Сей самый состав учения представляет и небесная Фаворская проповедь. «Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих»: вот догмат! «Того послушайте»: вот заповедь! О догмате была проповедь Божественная еще прежде, на Иордане. И там был глас с небесе глаголя: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих» (Матф. III. 17). То была проповедь к первому проповеднику Новаго Завета, Иоанну Крестителю; и едва ли не один он в то время достаточно ее выразумел. Начинал он и сам проповедывать слышанное с неба, когда говорил о Иисусе: «Грядый свыше над всеми есть» (Ин. III. 31), и еще: «Отец любит Сына, и вся даде в руце Его» (Ин. III. 35): но проповедь Иоанна вскоре прекратилась, с его свободою и жизнию. Посему благопотребно то было для утверждения веры и благотворно для нашего неведения и маловерия, что догмат о Единородном Сыне Божием вновь проповедан с неба на Фаворе трем первейшим из Апостолов, как трем, по закону, достаточным свидетелям, уготовляемым во вселенские проповедники веры. Ибо, хотя им в то же время и было заповедано «никомуже поведати видения» Фаворскаго, «дондеже Сын человеческий из мертвых воскреснет» (Матф. XVII. 9): но, по миновании предела сего запрещения, они имели сие видение одною из непоколебимых опор своего свидетельствования о Божестве, силе и Славе Иисуса Христа, как о сем пишет Апостол Петр в своем предсмертном послании: «сказахом вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, самовидцы бывше величествия онаго. Прием бо от Бога Отца честь и славу, гласу пришедшу к Нему такову от велелепныя славы: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже Аз благоизволих! И сей глас мы слышахом с небесе сшедш, с Ним суще на горе святей» (2Петр. 1:16–18). С благоговением и радостию да помышляем, братия, о святости и твердости веры во Иисуса Христа, Сына Божия, и с непрестающею благодарностию к открывшему ее и утвердившему Богу. «Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный» (Иоан. III. 16). И дабы приготовить мир к принятию Его, предварительно «многочастне и многообразне древле Бог глаголал отцем во пророцех» (Евр. I. 1), предвозвещая Его явление, и образы будущаго явления Его представлял в праотцах и в «законе, имевшем сень грядущих благ» (Евр. 10:1). Когда же Он действительно явился в мире, но явился в естестве человеческом: тогда к открытию того, что скрывалось под сим покровом, употреблены были чудеса, являющия Божественную силу. Но как и чудеса, являя присутствие Божественной силы, не проявляют решительно Божескаго существа в лице чудотворца, потому что могут быть и человеками совершаемы, по воле и силе Божией: то что еще надлежало делать, чтобы явить истиннаго Сына Божия в лице Иисуса? Провозгласить ли Ему Самого Себя? Не обинулся Он сделать сие, когда, например, сказал: «Аз и Отец едино есма» (Ин. 10:30); и Его слово твердо было само собою, как слово самой Истины, и подтверждаемо было Его чудесами. Но Поелику Он признал также, что для человеческаго удостоверения недостаточно собственное о Себе свидетельство: «аще Аз свидетельствую о Мне, свидетельство Мое несть истинно» (Иоан. V. 31): то видите ли, какою преизбыточествующею мерою восполняется сей недостаток? Бог Отец, Который, по изъяснению Апостола, «во свете живет неприступнем, егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (1Тим. VI. 16), подвигся от Своей неведомой высоты, преклонил небеса, облек Свой неприступный свет в доступный созерцанию светлый облак, сократил Свое безконечное ведение и откровение безконечнаго в подобие человеческаго гласа, и Сам проповедал единосущное с Собою Божество рабий зрак носящаго Иисуса, нарекше Его Своим «Сыном возлюбленным», ибо сын «возлюбленный» в священном языке означает сына «единороднаго»

667

; а Сын Единородный не иный быть может, как «Единосущный» Отцу Своему. Обратимся от догмата к заповеди. В Богоявлении на Иордане провозглашен только догмат о Единосущном со Отцем Сыне Божием: в видении на Фаворе к сему догмату присовокуплена заповедь: «Того послушайте!» То есть: вы должны как слушать учение воплощеннаго Сына Божия, так и вступить в деятельное к Нему послушание, и постоянно пребывать в сем послушании. На Иордане провозглашать заповедь послушания для Иоанна было уже не нужно, а для других еще рано. Для Иоанна уже не нужно: Поелику он уже исполнял сию заповедь, когда из послушания крестил Иисуса, препобеждая собственное убеждение, по которому желал сам от Него креститься, а не крестить Его. Для других еще рано: потому что на Иордане Христос явился еще только Своим лицем, к которому нужно было возбудить внимание и веру, а не открыл еще Своего учения, которое требовало повиновения. На Фаворе заповедь послушания провозглашена, частию, может быть, соответственно с особенною потребностию свидетелей Фаворскаго видения. Ибо пред сим и первоверховный в вере Петр, хотя первый из Апостолов исповедал Иисуса «Христом Сыном Бога живаго» (Мф. 16:16), не оказал однако готовности препобеждать собственныя убеждения покорностию слову Христову. Когда «начат Иисус сказовати учеником Своим, яко подобает Ему ити в Иерусалим, и много пострадати от старец и архиерей и книжник, и убиену быти, и в третий день востати»: тогда «Петр начат пререцати Ему, глаголя: милосерд Ты, Господи: не имать быти Тебе сие» (Мф. 16:21–22). Хотя же сие открытое прекословие таинству веры немедленно пресечено было строгим упреком Господа: однако, может быть, внутреннее расположение Петра требовало дальнейшаго врачевания. Вероятно, сие врачевание продолжали Моисей и Илия, когда, беседуя с Иисусом на Фаворе, «глаголаста исход Его, егоже хотяше скончати в Иерусалиме» (Лук. 9:31), то есть, беседовали с Ним о предстоящих Ему страданиях и крестной смерти. Для них это была беседа созерцания и молитвы, а для Петра продолжение того учения о кресте, которому он дерзнул-было противоборствовать. Вероятно, сие врачевание довершал и Сам Пренебесный Врач силою Своего слова. «Того послушайте»; то есть, покаряйтесь учению воплощеннаго Сына Божия, хотя бы оно и казалось прекословным для вашего естественнаго мудрования, хотя бы оно вас оглашало страданием и крестом, среди вашего стремления к блаженству и славе. Но как бы то ни было с Апостолом Петром и с двумя его соучастниками в Фаворском видении: то верно, что как догмат, так равно и заповедь, проповеданные на Фаворе, проповеданы не для них одних, но и для всех нас. Не для трех человек гласит с небес на землю Божественная Истина, но для спасения всего рода человеческаго. «Глас Господень в крепости, глас Господень в великолепии» (Псал. 28:4). Он не ограничивается местом, не пресекается временем. С какою властию и силою возгремел он на Фаворе для трех учеников Христовых: с тою же самою властию и силою исходит он и ныне из Евангелия для всех учеников Христовых. И тогда, как властию всепокаряющею повелевает, силою вседействующею дает способность исполнять повеленное. Помыслим же, братия, что сею самою властию и силою сам Бог Отец вводит и нас в послушание возлюбленному Сыну Своему Иисусу Христу. Дерзнет ли кто не покориться сей Божественной власти? Кто не возжелает от сея спасительныя силы принять дар послушания? «Того послушайте!» Как не послушать всегда и во всем? Неужели кто нибудь не послушает? Глаголет воплощенный Сын Божий: «веруйте в Бога, и в Мя веруйте» (Иоан. XIV. 1). «Послушайте» Его; и соделайте сию веру начальною движущею силою вашей жизни! «Начат Иисус», и еще не престает, «проповедати и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное» (Матф. IV. 17). «Послушайте» Его; и поспешайте путем покаяния достигать царства небеснаго близкаго, доколе правосудие, также близкое, не затворило дверей милосердия! С горы, не так высокой, как Фавор, но тем удобнее всем доступной, учит Господь Иисус народы, и для разнообразнаго множества учеников указует различныя стези к блаженству, впрочем соединяющияся в единый общий путь спасения: "блажени, – говорит, – нищии духом; блажени плачущии; блажени кротцыи; блажени алчущии и жаждущии правды; блажени милостивии, чистии сердцем, миротворцы»; наконец «блажени изгнани правды ради» и "Мене ради" (Матф. V. 3–11), то есть, верные до страдания и смерти. «Послушайте» Божественнаго Наставника; и, если с перваго взгляда трудным кажется пройдти столь многия степени восхождения к блаженству, вступите хотя в некоторыя из указанных стезей, более близкия, или соответственныя вашему настоящему положению, только непременно вступите и неленостно продолжайте идти. Поколику чувствуете себя в состоянии греха: держитесь стези плача, может быть, жесткой и неудобопроходной в начале, но в продолжении, без сомнения, приятной, и простирайтесь далее по стезе непрестаннаго алкания правды, не человеческой, но Божией, даруемой Иисусом Христом, «Иже бысть нам премудрость от Бога, правда же, и освящение, и избавление» (1Кор. I. 30). Мнящие себя быть в чем-нибудь не малыми, поспешайте на стезю нищеты духовной и познания своего ничтожества. Искушаемые своею или других склонностию ко гневу и несогласию, с особенным усилием устремляйтесь на стези кротости и миролюбия. Подвизайтесь для чистоты сердца, не менее чистоты внешних дел: ибо на сердце зрит всечистое око Божие. Не чуждайтесь и крестнаго пути, слыша Господа глаголющаго: «аще кто хощет по Мне идти, да отвержется себе и возмет крест свой, и по Мне грядет» (Матф. XVI. 24). Не прекословьте слову креста вашего, как Петр напрасно прекословил слову креста Христова. Не находим ли мы высокаго удовольствия, если можем перенести трудный подвиг для человека, котораго чтим и любим? Из сего, по восхождению от малаго к великому, самое верное заключение есть то, что, если охотно понесем крест для Христа, найдем блаженство в самом подвиге, прежде блаженства за подвиг. Не отречемся же взять крест свой, да распнемся плоти, умерщвляя похоти ея; да распнемся миру, не прельщаясь его блеском и славою; да распнемся нашему самолюбию, подвизаясь всегда действовать, говорить, мыслить и жить для Христа, да живет в нас Христос! Христиане! Всяким и всегдашним послушанием «послушайте» Христа Господа, Который "бысть" и будет «послушающим Его виновен спасения вечнаго» (Евр. V. 9). Слава Ему со Отцем и Святым Духом во веки! Аминь.

199. Слово в день Уcпения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Успенском соборе августа 15 дня; напечатано в Твор. Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 г.) 1845 год

Иисус же, видев Матерь и ученика стояща, егоже любляше, глагола Матери Своей: Жено, се сын Твой. Потом глагола ученику: се мати твоя. И от того часа поят Ю ученик во свояси. (Ин. XIX. 26–27). Теперь уже не ученик распятаго Иисуса осиротевшую Матерь Его «поят во свояси», в малый дом. Сам Господь Иисус, царствующий на небесах, Преблагословенную Матерь Свою «поят во Свояси», во многия обители в дому Отца Своего, в блаженное созерцание и причастие славы, юже имел Он у Отца, прежде мир не бысть. Теперь не одного ученика Своего дает Он Ей в сына, чтобы Она упокоена была его сыновним служением: но всех учеников Своих, всех православно верующих христиан дает Он Ей в сыны и дщери, чтобы они пользовались Ея материнским попечением. Отходя в Церковь небесную, Она чудесно собирает к Себе верховных представителей Церкви, разсеянных по земле: и тем дает знамение, что союз Ея с верующими на земли не только не прерывается Ея отхождением, но еще отселе становится крепче, обширнее и деятельнее, и что живущая в Ней благодать

668

, столь долго сокрываемая смирением, должна открыться из Ея гроба, и наполнить Вселенскую Церковь Ея славою, по Ея раннему, некогда невероятному, но совершенно верному предсказанию: «ублажат Мя вси роди» (Лк.1:48). Такова судьба Пресвятыя Приснодевы, в Ея успении для жизни земной, временной, в Ея пробуждении к жизни небесной, вечной. Каким путем достигнуто до такой высоты блаженства и славы? – Сей вопрос предложить и разсматривать может не одна праздная любознательность, но и любовь к учению спасительному. Ибо, хотя судьба Пресвятыя Богородицы, в своем особенном виде и степени, безпримерна, но вообще, как судьба души совершившейся и блаженной, она есть следствие тех сил, расположений, действий и подвигов, которыми пролагается и совершается общий для всех человеков путь спасения. Не легко было бы обозреть весь путь жизни Пресвятыя Девы, большею частию закрытый и Ея безмолвием и молчанием Евангельской Истории. Впрочем некоторые следы онаго мы не однократно указывали вниманию и подражанию верующих, при подобных настоящему торжествах. На сей раз остановимся на одном возвышенном месте сего пути, открытом в Евангелии, чтобы обозреть хотя некоторую часть сего пути, открывающуюся с сего возвышения. Высота, на которую возвожу вашу мысль, есть гора Голгофа. Там, в часы, спасительные для всего рода человеческаго, но вместе страшные для всего сотвореннаго, – тогда, как совершаемое всеобщее спасение не было сознаваемо даже избранными из человеков, а всеобщий страх чувствовали даже камни, тогда, как, по выражению Пророка, был "Живот" человека «висящ пред очами» (Втор.28:66) человека, но человек видел только страдание и смерть, при зрелище, от котораго и чуждые оному, и враги, отходили растерзанные

669

состраданием, – «биюще в перси своя возвращахуся» (Лк.23:48), – там, при кресте распятаго Иисуса, стояла Его Преблагословенная Матерь. Какой чудный свет на Ея внутреннюю жизнь проливают сии мрачные Голгофские часы! Вспомним, что время страдания Христова было время опасности для всех, к Нему близких. Сие видно из собственных Его слов, которыми Он, предавая Себя в руки врагов, устранял подобную опасность от учеников Своих: «аще убо Мене ищете, оставите сих идти» (Ин.18:8). Но как Он мог истребовать пощаду Своим ученикам от тех, которые не щадили Его Самого? – Всепокаряющею силою Своего Божественнаго слова, которую, на сей конец, непосредственно пред сим, чудесно явил, низложив спиру и скопище на землю, единым словом: "Аз есмь" (Ин.18:6). Евангелист, повествуя о сем происшествии, присовокупляет, что Господь ранее предсказал оное, и оно исполнилось согласно с предсказанием. «Да сбудется слово, еже рече; яко ихже дал еси Мне, не погубих от них никогоже» (Ин.18:9). Это значит, что близкие к Господу, во время страдания Его, не только находились в опасности, но и погибли бы, если бы Он сего не отвратил особенным провидением. От сей опасности, от сей близкой погибели, «ученицы вси, оставльше Его, бежаша» (Мф.26:56), – «вси», не исключая Петра, который потом отважился-было вступить за Иисусом во двор Архиереев, но нe выдержал испытания, – не исключая Иоанна, которому, впрочем, вскоре любовь возвратила мужество, и повела его за возлюбленным Учителем до креста. Но Матерь Господню не видим ни в страхе, ни в бегстве, а видим «стоящую при кресте Иисусове» (Ин.19:25). Итак не видите ли, что Она стоит в духе, выше всеобщаго страха, выше Своей личной опасности, выше Апостольскаго мужества? Кто сказал бы, что Пресвятой Деве свойственно было паче всех устремляться в близость к Своему страждущему Сыну, по естественной материнской любви, тот показал бы себя слабым истолкователем Ея Голгофскаго стояния. Если взять в разсуждение одну естественную материнскую любовь: то чего надлежало бы ожидать для Ея сердца, чувства, жизни, от страданий Сына Ея, при виде которых и чуждые били себя в перси, и земля трепетала, и камни, вздыхая, разрывались, и солнце было в обмороке? – Нет, естественная любовь не столько изъясняет, сколько делает непонятным то, каким образом Пресвятая Дева могла «стоять» при кресте, не поражаясь страхом, не предаваясь нетерпеливой скорби, не повергаясь в безжизненное изнеможение. Чем же может быть изъяснено сие высокое мужество и крепость духа? – Не иным чем, как Ея глубокою преданностию судьбам Божиим, Ея верою в Божественную силу Своего Сына, известную Ей более всех, из явных и тайных чудес всей земной жизни Его, Ея познанием Христовых таин, которыя всех ранее Она постигла, и всех совершеннее соблюдала в сердце Своем. Вера, упование паче упования, любовь, не естественная только, но верою возвышенная в духовную и божественную, питали в Ней внутренний животворный "свет", котораго «не объят тма» (Ин. 1:5) и смерть, и ужасы Голгофские, и с которым неколеблющеюся стопою достигла Она в открытый свет и радость Христа воскресшаго. Прииди, христианская душа, всмотрись прилежно в следы Царицы Небесной: ибо следы Ея суть указание пути к Богу и для тебя, по реченному: «приведутся Царю девы в след Ея» (Пс.44:15). Не убегай от мысли о страдании Христовом, ни по невниманию, ни по своемудрию, ни по малодушию: ибо нет инаго пути ко спасению, как чрез Голгофу и крест. Приближайся к распятому Господу верою, упованием, любовию; и твердо пред Ним поставляй себя благоговейным размышлением и молитвою. В сем найдешь свет для твоего пути, и силу для твоего шествия. Если опасность, бедствие, скорбь, непосредственно, или в лице присных, тебя постигающия, колеблют твое мужество, истощают твое терпение! помяни Матерь Господа, стоявшую при кресте Его, и разсматриванием Ея безмерной и безвинной скорби, и непобедимаго мужества и терпения, возбуди себя к мужеству и терпению, в твоих, по сравнению, конечно, малых и, вероятно, не безвинных скорбях, прося в то же время от Нея пособия из талантов благодатной духовной крепости, у Нея преизобильно умноженных верным и благословенным деланием. Посмотрим еще, как с высоты Голгофы открывается некоторая низшая, но тем не менее достопоследовательная часть пути, которым текла Преблагословенная Мария к вечной славе. Евангелие повествует, что Спаситель наш, видев при кресте Своем Свою Матерь и возлюбленнаго ученика Своего Иоанна, «глагола Матери Своей: Жено, се сын Твой. Потом же глагола ученику: се мати твоя» (Ин.19:26–27). В сих изречениях видим любовь Божественнаго Сына к земной Матери, которую Он хощет не просто утешить в лишении Сына, но как бы возвратить Ей Себя в другом лице, и, чтобы почтить Ея девство, и вместе наградить девство возлюбленнаго ученика, избирает Девственника Иоанна в нареченнаго сына Приснодевы. Но мы не догадались бы, что в особенности заключается в оных изречениях Господних, если бы возлюбленный ученик, без сомнения, лучше всех понимающий сердце и мысль своего Учителя, не изъяснил оных, исполнением. Каким исполнением? – «От того часа поят Ю ученик во свояси» (Ин.19:27). Из сего открывается, что усыновление Иоанна Пресвятой Деве призывало его, между прочим, к тому, чтобы обезпечить Ея жилищем и потребностями жизни временной, и что, следственно, собственнаго в сем обезпечения Она не имела. Должно думать, что Ея любовь и вера к Божественному Сыну побуждала Ее быть всегда, сколь можно, близко к Нему в Его непрерывном странствовании по градам, весям и пустыням: и потому как Он "чужд" был "братии" Своей (Пс.68:9), так и Она; как Он «не имел, где главы подклонити» (Мф.8:20), так и Она. Так Пресвятая Дева, шествуя во внутренней жизни путем веры и совершенной преданности в волю Божию, в жизни внешней шла путем отрешения от земных привязанностей, от земных благ и удовольствий, путем простоты, нестяжательности, добровольных лишений, приносимых в жертву вере и Богу. Взирай, христианин, на сии благословенные следы, и будь внимателен, чтобы путь твоей жизни был, по крайней мере, не слишком удален от оных. «Поят Ю ученик во свояси». Видишь ли? Матерь Царя Небеснаго не в чертогах, не в великолепии, не среди множества служащих и ждущих мановения; Она пешешествует по стогне, в сопровождении одного рыбаря, чтобы обитать в малом, и то чужом, доме, без славы, без блеска, в тишине, в простоте, чтобы пользоваться только таким успокоением и служением, какое может быть Ей принесено благоговейным усердием беднаго и одинокаго рыбаря. Взирай на сие, и учись не высоко ценить богатство, не алкать удовольствий, не гоняться за славою, не прельщаться блеском, любить простоту и тихую посредственность, не презирать нищеты, когда встречаешь ее у других, не страшиться ея, если она тебя посетить хочет, не стыдиться ея, если она уже поселилась с тобою. Не отнимаем у тебя земных благ, если Провидение дает их тебе; пользуйся ими с благодарностию к Богу, с благотворительностию к ближним, со смирением: но внимай себе и своему сердцу, чтобы оно не прилеплялось к ним, а всячески отрешалось оть них. Если ты находишься на пути к небу, как и должно быть: то не обременяй себя много добровольно землею, чтобы не пасть в разслаблении на неокончанном пути. Прекрасный, но и страшный, и, без сомнения, вполне истинный закон судьбы нашей открыл нам Спаситель наш, когда сказал: «идеже есть сокровище ваше, ту и сердце ваше будет» (Лк.12:34). Сокровищем назвал Он то, чем пленяется наша мысль, к чему с превозмогающею силою стремится господствующая в нас склонность. Посему мы сами определяем нашу судьбу; мы носим ее в себе, в господствующей в нас склонности. Если наше сокровище, предмет господствующаго в нас желания, находится и остается на земли, в земных благах, стяжаниях, удовольствиях, славе: то здесь долу останется и наше сердце; а где наше сердце, там наша жизнь, там наш жребий; и потому он не найдется на небе. Изберем же и уготовим себе лучший жребий; расположим себя так, чтобы не на земли было наше сокровище. «Скрывайте себе сокровище на небеси» (Мф.6:20); туда непрестанно переносите ваши мысли, ваши желания, вашу любовь; и будет там ваше сердце, ваша жизнь, ваша радость, ваше блаженство, благодатию и щедротами Отца и Сына и Святаго Духа во веки. Аминь.

200. Слово по освящении устроеннаго при Московской Глазной больнице храма Христа Спасителя, отверзающаго очи слепому

(Говорено октября 28; напечатано отдельно и в собрании 1848 г.) 1845 год

Слава Господу Человеколюбцу! Слава Господу Светодавцу! Призрел Он оком Божественнаго человеколюбия на бедствующих братий наших, лишенных, или угрожаемых лишением света очей, и подвигнул человеколюбие человеческое, устроить для оных сие прибежище, и доставить им надежныя средства врачевания. Но сего не довольно было для человеколюбия Христианскаго. Еще позаботилось оно, чтобы здесь не повторился обоюдный «суд», на который Господь указал во днех плоти Своея, «да невидящии видят» – телесно, «и видящии слепи будут» – духовно (Иоан. IX. 39), чтобы ищущие здесь облегчения в общении с светом солнечным не встречали затруднения в общении с светом Христовым. И вот, среди врачебницы телесной явилась врачебница душевная, открытая сокровищница благодатнаго света. Слава Господу Светодавцу! Слава Господу Человеколюбцу! Благословенны да будут орудия Его человеколюбия. Да изливается обильно животворящий свет Его на них и чрез них. Да действует здесь всегда суд милости: «да невидящии видят». Да сохранит нас светодавец от суда отвержения: «да видящии слепи будут». Чтобы предохранить себя от сего последняго, весьма печальнаго суда, мы должны памятовать, братия, что источник света и духовное глазное врачевство имеем мы в Евангелии. Не упустим настоящаго случая, чтобы воспользоваться сим врачебным пособием, которое никому и никогда неизлишне, потому, что и невидящим дает видеть, и видящим умножает свет. Из Евангелия слышали мы ныне повествование о том, каким образом Спаситель наш даровал зрение слепому от рождения, употребив для того брение от плюновения и умовение в купели Силоамской. Дивно сие чудо, а притом и способ чудодействия примечателен, и возбуждает размышление. Хотя мы не можем испытать глубин премудрости Божией, однако и то справедливо, что имеем повеление «испытывать писания» (Ин.5:39); и, как говорит Святый Златоуст (на Иоан. Бесед. 57), «кто хощет от чтения какую либо пользу приобрести, тoт ни малых глаголов опускати не должен». Что же значат глаголы: «плюну на землю, и сотвори брение от плюновения, и помаза очи брением слепому»; и потом: «иди, умыйся в купели Силоамсте» (Иоан. IX. 6–7)? Для чего в других случаях Господь исцелял словом, иногда прикосновением; а теперь употребляет еще посторонния вещества, земную персть и воду? Для чего не одну персть, и не одну воду, но и ту, и другую? Во-первых, вероятно, для того, чтобы возбудить, испытать и явить веру исцеляемаго, потребную для исцеления, и назидательную для нас. Так поступал Он и в других случаях. Для чего, например, вопросил разслабленнаго: «хощеши ли цел быти?» (Ин.5:6) Не ведал ли, по всеведению, что хочет? И просто не понятно ли, что разслабленному хочется быть здоровым? Следственно вопросил не для того, чтобы узнать, но чтобы упадший от безпомощности в безнадежность дух восподнять, чтобы веру возбудить, и тем положить начало исцелению. Подобно и слепому, положив брение на очи, дал ощутить Свое человеколюбие и снисхождение к нищему, возбудил в нем доверие и надежду; и потому, когда в след за сим послал его к купели Силоамской, слепой не усомнился от того, что брение не оказало никакого действия, не подумал, что и вода Силоамская не более обещает, но пошел безпрекословно, и таким образом сделал дело веры. Во вторых, брение от плюновения и Силоам употреблены были Господом, вероятно для того, чтобы чудодействию, к затмению котораго усилия Иудейскаго сонмища Он провидел, приобрести многих свидетелей. Сколько посторонних глаз обратил на себя слепец, когда шел к купели в странном виде, с помазанными брением глазами, сколько глаз при самой купели, во время самаго прозрения, и при возвращении с глазами, уже видящими! Все, видящие сие, знали, что вода Силоамская не дает зрения, а пыль с дороги еще менее: следственно все узнали в прозрении слепорожденнаго Божественное чудо. В третьих, есть, вероятно, в вещественных знамениях чудодействия Христова и еще, – скажу опять словами Святаго Златоуста, – «великий и во глубине сокровенный разум». Земная персть, которую взял Иисус, и сотворил зрение слепому, не говорила ли о Нем Иудеям: узнайте в Нем того первоначальнаго и верховнаго Чудотворца, Который, по сказанию древнейшей из ваших священных книг, взял земную персть, и сотворил человека? «Силоам еже сказается, послан» (Ин.9:7), то есть, котораго наименование означает «посланника», – Силоам, который передал слепому зрение, посланное от Иисуса, не говорил ли о нем Иудеям: узнайте в Нем «Посланника» Божия, Котораго я предвещал вам издавна моим до сих пор не разгаданным, и теперь только разгаданным именем? Сего довольно о сокровенном разуме глаголов и знамений Евангельских. Возьмем из того-же повествования Евангельскаго более открытое изречение Господне, которое может ввести нас в размышления, более близкия к руководству и управлению нашей жизни. "Мне, – сказал Господь пред исцелением слепорожденнаго, – подобает делати дела Пославшаго Мя, дóндеже день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати» (Ин.9:4). Сын Божий, всевластный и всесвободный, провозглашает Свою обязанность делать дела Отца Своего небеснаго ради спасения человеков, и Свою покорность сей обязанности; Он какбы побуждает Себя к деланию неотлагательному, пока есть время, «дондеже день есть». Для чего это? – Без сомнения, для того, чтобы нам дать пример и наставление уважать наши обязанности, смиренно покаряться им, исполнять их ревностно и без отлагательства. Чтобы глубже ощутить силу сего наставления, и применить оное к нашей жизни, обратим внимание, во первых, на то обстоятельство, что Господь подвизает Себя к деланию, по случаю, мимоходно встреченному. "Мимоидый, – сказует Евангелист, – виде человека слепа от рождества» (Ин. 9:1). Слепой нищий сидел на дороге: Господь Иисус проходил мимо. Не видно, чтобы слепой призывал Его, или просил о исцелении. Не было, по видимому, причины останавливаться; не было нужды действовать. Но Господь Иисус останавливается, и говорит: «Мне подобает делати». Почему так? Потому что благость побуждает; потому что человеколюбие требует; потому что есть случай сделать доброе дело; потому что добраго дела, которое можно сделать в нынешний день и в теперешний час, не должно отлагать до другаго; потому что случай к добру может пройти, и с утраченным случаем утратилось бы добро, которому он благоприятствовал. Надобно ли напоминать вам, Христиане, чтобы, по образу Христову, вы не проходили мимо нищаго, или иным образом несчастнаго, не оказав ему помощи, если можете, и чтобы не дожидались вопля и слез, когда самый вид нещастия, без слов напоминает о помощи? Или и без меня, при случае, напомнит вам о сем ваше сердце? Есть дело не так случайное, и более к каждому из нас близкое, требующее всей нашей заботливости. Одного ли Христа послал Бог Отец, одних ли Апостолов избрал Христос делати дела Пославшаго их? И тебя, кто бы ты ни был, не послал ли в мир сей Бог, Творец твой и Провидец путей твоих? И если послал, то не дал ли тебе и дела Пославший тебя? Христа послал Бог Отец, Апостолов призвал Христос, делать дело спасения всех душ человеческих, – по крайней мере, всех, которыя согласятся принять спасение: Тебя Бог послал в мир сей, тебя Христос призвал в Церковь Свою, чтобы делать дело спасения, по крайней мере, одной твоей собственной души, – дело, котораго ты не совершишь без Христа, но котораго и Христос не совершит без тебя, без участия свободы, при сотворении тебе дарованной, и у тебя не отъемлемой. О сем деле вопрошали некогда Господа Иудеи: «что сотворим, да делаем дела Божия?» и получили ясный ответ: «се есть дело Божие, да веруете в Того, Его же посла Он» (Иоан. VI. 28–29). Над слепцем Иерусалимским совершилось дело Божие тем, что он прозрел, но еще более тем, что уверовал во Христа: совершилось ли подобное сему и над твоею душею, сын Иерусалима новаго? Не сидит ли еще твой внутренний человек, подобно слепцу, на распутии, – не сидит ли во тме неведения и в смертной сени греха, не видя света Божия, ни пути спасения, едва зная имя Христа Спасителя, не испытывая над собою действия спасительной силы Его? Христос Спаситель с Своей стороны не проходит мимо никого из нас. В безпредельной премудрости Своей непрестанно шествуя к безчисленным целям облаготворения и облаженствования различных Своих творений, в безпредельном милосердии Своем Он останавливается над каждым из нас; приближается с готовою каждому спасительною помощию: но как часто мы, в легкомыслии нашем, не познаем Его к нам близости, не приемлем помощи Его, или принятой не сохраняем! Не омыл ли уже Он нас в купели, лучшей, нежели Силоамская, – в купели святаго крещения? И для несохранивших чистоты по крещении, не уготовал ли новой бани покаяния? В таинственных образах и священных знамениях не предлагает ли Он нам Свою спасительную силу, подобно как некогда светодательную силу слепому в брении от Своего плюновения? Не сияет ли Он на нас Своим Божественным светом из Своего Евангелия? Как много сделал и делает Он для нас: а много ли мы для Него, и вместе для нашего истиннаго блага? Как много у нас дел нужды и произвола, дел временной выгоды и минутнаго удовольствия, дел суеты и страсти! Как охотно мы их изыскиваем, умножаем, изнуряем себя ими: а между тем, как мало, как несовершенно многие из нас пользуются удобными и готовыми средствами спасительнаго делания? Надобно нам, братия, уменьшать, сокращать, отсекать заботы о делах плоти тлеющей и мира преходящаго, и возбудить себя к деятельному попечению о безсмертной душе нашей. Надобно поставить себе в основание деятельности ту истину, что из всех дел на свете важнейшия суть те, которыя совершаются между Богом и душею, – дело покаяния, дело веры, дело молитвы, дело нашего духовнаго просвещения и освящения. «Подобает делати дела Божия». Другое примечательное обстоятельство Господня изречения о спасительном делании есть то, что Он сим изречением пресек любознательный разговор, и поспешил к делу исцеления. При виде слепорожденнаго, ученики вопросили Господа: «сей согреши или родители его, да слеп родися?» Вопрос, по-видимому, достойный обстоятельнаго разрешения; Поелику клонился к познанию путей Провидения. Но Господь немногими словами отверг догадки человеческия: «ни сей согреши, ни родители его»; и еще с более усиленною краткостию указал путь Божий: «да явятся дела Божия на нем» (Ин. 9:2–3). Ответ сей подавал случай к новому вопросу: для чего же он терпел слепоту прежде, нежели явились на нем дела Божии? Но Господь не допустил продолжаться состязанию, и тотчас присовокупил: «Мне подобает делати дела Пославшаго Мя», и приступил к исцелению слепорожденнаго. Сей быстрый переход от любознательной беседы к спасительному делу, весьма знаменателен. Он говорил Апостолам: не должно коснеть в испытании сокровеннаго, когда надлежит делать полезное; не испытание судеб нужно нещастному, а помощь; слепорожденный сам оправдает судьбу свою, когда прозрит, и с тем вместе за кратковременное лишение света видимаго получит блаженное просвещение вечным Божественным светом; Христос явился не удовлетворять любопытствующих, но спасать погибающих; да будет менее слов, но более дела: «Мне подобает делати». Не сказано ли сим нечто и для наших дел, как для дел пользы и милости, так и для главнаго дела спасения. Иногда, при виде нищаго, испытующий помысл говорит нам: не сей ли согреши? Не от своего ли греха он нищ? Не от праздности ли? Не от невоздержания ли? Не притворно ли является нищим? Кто легко предается таким помыслам: тот подвергает себя опасности осуждать невинных, и притом нещастных, пропускать случаи к благотворению, и наконец потерять расположение к благотворению. Как же охранить себя от сей опасности? – Должно помнить, что в отношении к бедствующим долг и польза не в том состоит, чтоб испытывать и судить, а в том, чтоб благотворить: «подобает делати». Лучше добродушное дело, нежели тонкое испытание. Лучше слепая лепта нищему от сердца, нежели проницательная холодность сердца. И в отношении к делу спасения нашего, люди, мнящиеся быть разборчивее других, не предлагают ли себе вопросов, которые более затрудняют, нежели приносят пользу? Как могло случиться, что согрешили Прародители? Как мы от них наследовали грех и наказание? Как смерть Иисуса Христа заглаждает все грехи, и уничтожает их последствия? Кто без нужды много вдается в подобныя испытания: тот легко может в них запутаться, и быть остановлен на пути к делу. Поспеши же разрешить все вкратце. Что есть в мире грех, ты видишь. Что есть грех и в тебе, ты чувствуешь. А каким образом Христос исцеляет от греха и освобождает от вечнаго осуждения, иди, узнай самым делом. Покайся, веруй, начни деятельно вести жизнь Христианскую. «Подобает делати». На твое усердное дело, без сомнения, приидет чудное дело Божие, и в нем явится тебе и премудрость Божия, в тайне сокровенная. Еще назидательное для нас обстоятельство изречения Господня о спасительном делании заключается в том, что Он подвигнул Себя к деланию, не смотря на предвидимыя затруднения со стороны человеков. Известно, что Иудеи «гоняху Иисyca, и искаху Его убити» (Иоан. V. 16), за совершение исцеленй в день субботный, по тогдашнему времени, праздничный, признавая сие нарушением святости праздника; хотя не трудно понять, что если день святится воспоминанием прошедших благодеяний Божиих; то кольми паче святится он настоящим чудесным благодеянием Божиим. Сие неблагоприятное последствие, без сомнения, было пред очами всеведения Иисусова, когда Он приступал к исцелению слепорожденнаго: и, кажется, почему бы не отложить дела до следующаго дня, чтобы не дано было повода пререканию и клевете? Такое разсуждение благоразумным было бы почтено у сынов человеческих: но его не приняла премудрость Сына Божия. Она учит нас, что дел, возложенных на нас Богом, нельзя отлагать в угодность человекам; что должно исполнять оныя неукоснительно и неуклонно, пока есть благовременность. «Подобает делати, дóндеже день есть». Господствующий ныне образ мыслей, конечно, не потребует большой строгости в соблюдении праздников. Он скорее возстанет против сей строгости. Ты хотел бы весь праздничный день посвятить молитве, помышлению о Боге, деланию добра, как и должно по назначению праздника: но тебе уступают для сего только немногие часы праздничнаго утра; и почти на весь день приглашают тебя к участию в обществах и занятиях совершенно мирских и суетных, если не совершенно греховных; и если откажешься, имеешь причину опасаться, что покажешься странным, и что на тебя негодовать будут. Что же ты сделаешь? На что решишься? Будь довольно благоразумен, возлюбленный; скажи себе: мне подобает и всегда, тем необходимее в день Господень, делать дела угодныя Господу. О если бы ты был и довольно тверд, чтобы обратить сии слова в самое дело! Но чтобы не слишком продолжить слово, поспешим обратить внимание на то, что Господь и Сам поспешает своим спасительным деланием. «Мне подобает делати, дóндеже день есть; приидет нощь, егда никтоже может делати» (Ин. 9:4). О Господи! Тебе ли поспешать, и беречь какой-нибудь день; – Тебе ли, сотворившему все дни, имеющему целую вечность для Твоих чудных дел? Что за день, в который Ты хочешь вместить дела Твои? Что за ночь, которая может угрожать Твоему дню? Господь изъясняет Свою притчу, когда говорит: «егда в мире есмь, Свет есмь миру» (Ин.9:5). Присутствие солнца определяет день естественный: видимое на земли присутствие Солнца правды, Бога явльшагося во плоти, определяет благодатный день особеннаго Божественнаго делания. Нощь после сего дня есть время страдания и смерти Христовой. О нощь, в которую подлинно никто же может делати! В продолжение земнаго дня Христова, не только Христос, но и Апостолы Его, под руководством сего Великаго Делателя, делали многое. Они уверовали в Него, последовали за Ним, проповедывали, исцеляли: все сие пресеклось, когда наступила грозная ночь, до новаго дня воскресения Христова. «Нощь, егда никтоже может делати». Как сильно бурная ночь сия колебала веру, насажденную Господом Иисусом в сердцах учеников Его! Как не далеко уже было до того, чтобы сатана, который просил сеять их яко пшеницу, разсеял их в конец, и чтобы дело спасения соделываемое посреде земли на кресте, в то же самое время разрушено было в душах избранных для распространения онаго! Чтобы не допустить сего, много надлежало предварительно сделать Спасителю нашему, глубоко положить основания веры в первых учениках своих, и сильно укрепить, то учением, то чудесами, то Своею всемощною молитвою. Имея все сие пред очами Своего всеведения, Он, как бы дорожа временем и поспешая, говорит: «Мне подобает делати дела Пославшаго Мя, дóндеже день есть». Видишь ли, кратковременный сын времени, как Сам Вечный бережет время, которое ты расточаешь? Он не коснит делом твоего спасения: а ты медлишь делом твоего собственнаго спасения. Он поспешает: а ты откладываешь. Утром говоришь: начну дело с полудня; в полдень даешь себе тоже обещание для вечера; вечером еще отсрочиваешь, думая, что это еще не последний час. В юности говоришь: попекусь о душе в летах зрелости; в зрелых летах, развлеченный более прежняго делами житейскими, успокоиваешь себя надеждою в старости пожить для Бога и для души; в старости обезпечиваешь себя мыслию, что еще можно принести чистое покаяние во время последней болезни. Так проходит утро, и полдень, и вечер, и после сего, конечно, весьма вероятно, что не готоваго застанет тебя смертная «нощь, егда никто же может делати». Не указывай мне на разбойника, который в последния минуты своего дня сделал более, нежели другие в целый день свой. Такой успех не довольно надежен, потому что редок, и, может быть, дается не просто, а в особенности людям, у которых в прошедшей мирской жизни были некоторыя дела, сокровенно привлекавшия благодать. Но вот, что известно гораздо вернее: день земли всегда оканчивается вечером: а день жизни человеческой не редко прежде вечера, прежде полудня, пресекает нощь смертная. В таком случае, куда пойдут надежды откладывающаго, если не в адскую нощь, в которой никто не может делать, чего не сделано в продолжение дня земной жизни, невозвратно прошедшаго? Притом не надобно терять из вида, что и благовременность делать некоторыя дела, служащия к нашему спасению, встречает иногда свою нощь прежде, нежели оканчивается день жизни. Теперь, например, ты живешь в изобилии: благо тебе, если поспешаешь делать дела милосердия, «дондеже день есть». Может быть, буквально, в следующую ночь тать или огонь, или другая нечаянность сделает то, что ты не в состоянии будешь «сотворити себе други от мамоны неправды, да, егда оскудееши» другими добродетелями, «приимут тя в вечныя кровы» (Лук. XVI. 9). Молитвами Святых Отец наших, да возбудит благодать Божия всех нас «делати дела» угодныя Богу, и полезныя душам нашим, «дондеже день есть», и доводить оныя до такого совершенства, чтобы оне могли «ходить в след с нами» (Апок. XIV. 13), и сквозь смертную нощь проникнуть с нами до новаго, лучшаго, невечерняго дня блаженнаго воскресения и жизни вечныя. Аминь.

201. Слово в день восшествия на всероссийский престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Чудове монастыре ноября 20-го; напечатано в Твор Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 г.)» 1845 год

Bcех почитайте: братство возлюбите, Бога бойтеся, царя чтите. (1Петр. II.17) Премудрость говорит в Притчах, что в глаголах уст ея «ничтоже стропотно, вся проста разумевающим, и права обретающим разум» (Притч. VIII. 8–9). Не таковы ли точно глаголы премудрости из уст Апостола Петра, теперь прочитанные? Как проста в них премудрость, и как премудра простота! «Всех почитайте»: вот общее учение об обязанности каждаго ко всем. «Братство возлюбите»: вот особенное учение об обязанности христианина к христианину. «Бога бойтеся»: вот нравственное Богословие, довольно понятное и для не Богослова, и для Богослова довольно глубоко умудряющее только бы он был не простой любопытствующий слушатель, а прилежный исполнитель учения. «Царя чтите»: вот вся наука для членов государства, или, как называют одним словом, политика Апостольская и Христианская. Заповедь: «царя чтите», сделала нынешний день торжественным. Заповедь: «Бога бойтеся», собрала нас торжествующих во храм. Знаем, что «несть власть, Аще не от Бога» (Рим. 13:1): что Им «царие царствуют» (Притч. VIII. 15). И потому пред Бога приносим благодарение за Царя, Богом дарованнаго и Богом хранимаго; пред Бога приносим желания, да и в грядущее время, – «Господи, силою Твоею возвеселится Царь, и о спасении Твоем возрадуется зело» (Псал. XX. 2). От заповедей святаго Апостола, видимых в исполнении, следственно уже понятых и принятых, обратимся к той части его учения, о которой можно усомниться, всеми ли она понята и принята к исполнению. «Всех почитайте». Все ли мы почитаем всех? Например, почитаем ли работника? Почитаем ли узника, своею виною доведеннаго до темницы? Точно ли должно, и как можно почитать и сих? – Сии вопросы показывают, что требуется некоторый труд размышления, чтобы «обрести разум» Апостольскаго изречения, и чтобы оно явилось простым к разумению, и «правым» в исполнении. Почитать человека, или воздавать ему честь, значит признавать в нем некоторое достоинство, и с сим достоинством сообразоваться в мыслях, словах и действиях, к нему относящихся. Поколику достоинство принадлежит не всем, а токмо некоторым людям, и бывает не одного рода, и разных степеней: потолику и честь должна принадлежать только некоторым, и в разных степенях. Сюда относится изречение Апостола Павла: «воздадите всем должная», – «ему же честь, честь» (Рим. XIII. 7). Здесь видно, что есть род чести, которую воздавать должно не всякому, а только тому, кому она по справедливости приличествует. Честь, принадлежащая царю, не может, без святотатства, быть отнесена подданному. Степень чести, присвоенный начальнику, не принадлежит подчиненному. Почтения, котораго, по естественному праву и по закону Божию, требует отец от сына, не может требовать сын от отца. Есть род чести, независящий от других родов и степеней, более общий и свободно достигаемый, однако не всеобщий. Это честь, принадлежащая нравственному достоинству человека, по слову Апостола Павла: «слава и честь и мир всякому делающему благое» (Рим. II. 10). По сему правилу почтены могут быть и те, которые стоят на низших степенях общества и обыкновеннаго мнения общественнаго. И Самарянин человеколюбивый достоин почтения, и притом преимущественно пред священником жестокосердым. И раб верный и усердный в делах господина своего достоин почтения, и притом более, нежели свободный, не на добро употребляющий свою свободу. Не колебля ни одного из особенных родов и степеней чести, но и не ограничиваясь ими, Апостольское слово нам возвещает еще всеобщий закон почтения, которым все и каждый обязаны всем и каждому: «всех почитайте». Как бы ни малою казалась мера достоинства в некоторых людях: имейте и для них в готовности соответственную меру почтения, ко всем должнаго: «всех почитайте». Неужели посему, должно почитать и таких людей, которые сами поколебали свое право на почтение делами неблагородными, низкими, порочными? – Гордость моя не хотела бы, но Апостольская заповедь велит и сих почитать, если не положительно, по крайней мере отрицательно, то есть, не презирать; потому что заповедь дана без исключения: «всех почитайте». Но можно ли не презирать таких людей? – Если должно; то, конечно, и можно: потому что мудрость Евангельская не заповедует невозможнаго. Отделите от человека дела неблагородныя, низкия, порочныя: отвращайтесь от них, презирайте их. Отделите человека от его дел, – и окажется возможным не презирать его. Видя груду золотоносной земли, не знающий презрит ее, а знающий не презрит, ради крупиц золота, в ней заключенных. Подобно сему, смотря на человека, представляющаго неприятный вид необразованности, грубости, безпорядка, порока, невнимательный презрит его, а внимательный пожалеет, но

670

не презрит: потому что и в сей неблагообразной глыбе есть золото. Какое золото? – Существо человека, и особенно его душа. Если с уважением смотрят и на малое дело великаго делателя, например, на какое нибудь дерево, посажденное знаменитым человеком, или на вещь, его руками сделанную: то можно ли презирать человека, – очень не малое дело великаго и премудраго Творца, которое Он и удостоил произвесть, и удостоивает хранить? Человек перестал бы существовать, если бы Бог презрел и пренебрег его. Следственно, самое бытие человека служит признаком, что Бог не презирает его. Кто же дерзнет презирать то, чего не презирает Бог? Если чтим и охраняем от пренебрежения изображение царя, хотя бы оно было и несовершенно, или каким нибудь случаем повреждено: как можем презирать образ Божий, Самим Богом начертанный в человеке, хотя и не сохраненный в первобытном совершенстве, а в некоторых и много поврежденный, впрочем не совсем изглаженный, и предназначаемый к возстановлению? Если тленную драгоценность не бросают с пренебрежением, а берегут со вниманием и уважением: то может ли быть предметом презрения нетленная драгоценность, – душа человеческая, не дешевле целаго мира оцененная непогрешительным Ценителем, Который сказал: «кая польза человеку, Аще npиобрящет мир весь, и отщетит душу свою» (Мк. VIII. 36)? – Что я говорю: не дешевле мира? – Она куплена ценою, безмерно высшею; она искуплена ценою крови и жизни воплощеннаго Сына Божия. Скажет кто либо: я по справедливости презираю недостойнаго, грешника, порочнаго. Остерегись, достойный! Если ты презираешь грешника: то сим самым не осуждаешь ли, больше или меньше, на презрение и себя? ибо и ты не безгрешен. Притом помысли, что ты видишь только внешность, а не внутренность; знаешь только не много прошедшаго, и минуту настоящаго, а совсем не знаешь будущаго. Доколе человек на земле; дотоле и добрый, обыкновенно, не без недостатков, ибо совершенная чистота есть достояние рая и неба; и злой не совсем без добра, ибо иначе земля отказалась бы носить его. И потому очень возможно, что между тем, как ты презираешь в человеке, что видишь, – в нем скрывается добро, котораго не видишь, или по крайней мере семя добра, которое может раскрыться, возрасти, принести плод, и представить его решительно достойным почтения. Тогда ты принужден будешь раскаяваться в неосмотрительном презрении. Лучше же совсем не делать того, что может вести к скорби раскаяния. Нет сомнения, что многие современники глумились над неблаговидною наружностию и странными поступками Симеона, Андрея, и наших Василия и Максима юродивых: но время открыло их сокровенную жизнь, и показало их достойными не только почтения, но и благоговения. Если бы мы стояли на стогне Иерусалима тогда, как Спаситель наш нес крест Свой, и за Ним, также на распятие, следовал разбойник: вероятно, мы не удержались бы от справедливаго, по видимому, и даже благочестиваго негодования, за чем этот презренный так близко идет за Всесвятым. Но как это было бы напрасно! Прошел час или два; и мы видим, что разбойник сделался исповедником Христа, что Христос в тот же день препровождает его в рай. Разбойник сделался для нас образцем, и мы благоговейно повторяем его молитву. После сего, не опасно ли презирать и юрода и разбойника? Сии размышления, надеюсь, достаточны для того, чтобы определить значение, и почувствовать силу Апостольской заповеди: «всех почитайте». За сим естественно следует подумать об употреблении сего учения. Нужно ли внушать почтение к тому, что само собою внушает почтение, – к священной власти Государя, к родителям, к начальствующим, к благодетелям? Но, может быть, не излишне напомнить, чтобы не презирали того, что легко подвергается презрению. Начальствующий да не пренебрегает и последняго подчиненнаго, но вниманием и снисхождением пусть сделает для него и последнее место не низким, и ему данное дело приятным: потому что чем охотнее делается дело, тем лучше и для дела, и для делающаго, и для начальствующаго над делом. Богатый да не превозносится над бедными, но да нисходит подкреплять своею помощию сии смиренныя подпоры его собственнаго благополучия. Есть время, когда признательность бедных лучше для богатаго, нежели богатство. Наследственно или условно владеющий трудом, или произведением труда подвластных, да не будет невнимателен к сим смиренным земли. Человек не вещь, которую можно употреблять, и не быть ей ничем обязану. И государственный, и нравственный, и особенно христианский закон с правом власти соединяет обязанность к подвластным. Если они отдают вам половину своего работнаго времени: отдайте им часть вашего свободнаго времени. Если они доставляют вам избыток; вы доставляйте им необходимое: безбедную жизнь, защиту, средства потребнаго для них образования, руководство и охранение нравов и веры. Умейте приобретать от них не одну выгоду, но и благодарность, и любовь. Любовь может, не снимая, облегчить их бремена, и сделать то, что они будут благословлять свою зависимость паче расширенной свободы. Призванный судить и исправлять погрешающих да не презирает судимаго, даже и виновнаго, дабы презрение не сделало суда небрежным и неразборчивым. Уважение к человечеству да охраняет исправителя и судию от гнева, правосудие – от жестокости, исправляемых – от ожесточения. Так, и подобным сему образом поступая с меньшими братиями нашими, братия христиане, мы будем исполнителями Евангельскаго учения и право шествующими последователями Христа, Который, будучи Господь господствующих, пришел на землю «не да послужат Ему, но послужити» (Мф.20:28), умрети за грешников и вознести смиряющих себе. Слава Ему с Отцем и Святым Духом во веки! Аминь.

202. Слово на освящение храма Пресвятыя Богородицы, в честь иконы Ея Иерусалимския, в городе Бронницах, совершившееся февраля в 3 день 1846 года

(Напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собрании 1848 г.) 1846 год

Токмо на месте, идеже изберет Господь Бог ваш, во едином от племен ваших, нарещи имя Его тамо, и призвати, и взыщете и внидете тамо. (Второз. 12:5). Многократно, братия, посещал я град ваш: и каждый раз чувствовал себя неудовлетворенным; потому что в краткой только молитве участвовал с вами, в вашем древнем храме, будучи скоро увлекаем другими требованиями моего служения. Посему ваше желание встретилось с моим собственным желанием, чтобы нам иметь более обильное с вами общение в соборной молитве, при благодатном тайнодействии освящения храма, вами созданнаго. Что ж, если и теперь желаемое исполниться не может, и я должен сказать с Апостолом: «восхотех приити к вам, и возбранен бых» (Рим. I. 13)? Не будем смущены или огорчены неисполнением наших смиренных желаний, если и апостольския желания, по судьбам Божиим, не всегда исполняются! Скажем с псалмопевцем: «не Богу ли повинется душа моя» (Псал. LXI. 2)? Дело освящения есть дело Божие. Благодать одинаково совершает оное тем или другим орудием, по установленному ею чину. Я же хощу сделать, что могу: побеседовать с вами, если нельзя самолично, то хотя чрез другия уста. С утешением признаю в новосозданном и освященном храме вашем дело вашего благочестиваго усердия, довольно великое для вашего не великаго града, так что, может быть, не будет несправедливо свидетельствовать о вас, как свидетельствовал святой Апостол Павел о Христианах Македонских, что вы, как они, явились «по силе, и паче силы доброхотни» (2Кор. VIII. 3). С утешением веры помышляю, что жертвы, принесенныя вами в созидании дома Божия, благоугодны Богу, чего знамение имеете в том самом, что вашему начинанию даровал Он совершение, и ваше Ему посвящение принял, даровав оному Свое освящение. С упованием приемлю для вас благословение от уст пророка: «Боже сил, обратися убо, и призри с небесе, и виждь, и посети виноград сей, и соверши и, егоже насади десница Твоя» (Псал. LXXIX. 15–16)! Воистину, Господи Боже сил, сей народ верующих есть Твой духовный виноград; Ты насадил его Твоею вceдетeльнoю десницею: обратися убо к нему ныне и во грядущее время Твоею благодатию, якоже он обращается к Тебе верою и молитвою; призри на него Твоим провидением; виждь, Всевидящий, его истинныя потребности, очевидныя и сокровенныя; и посети его щедротами Твоими, утверди его православием; огради от татей, прелазящих или подкапывающих Твою священную ограду, – от ересей и соблазнов; возрасти в познании Твоея истины: оплодотвори обилием дел благих, по заповедям Твоим святым; соверши всякою добродетелию в совершенное спасение! Обращаясь паки к утешительному предмету настоящаго торжества, чтобы настоящее утешение сделать более твердым и полным, благовременным нахожу предложить вам некоторыя мысли о том, какое благо приобрели мы, когда приобрели освященный храм Божий. Молиться можно, и должно, на всяком месте, как учит святый Апостол. "Хощу, – говорит, – да молитвы творят мужие на всяком месте, воздеюще преподобныя руки без гнева и размышления» (1Тим. II. 8), то есть, не имея во время молитвы гнева на ближних, и не смущая себя колеблющимися мыслями о действительности молитвы. И сам Господь Спаситель повелевает молиться всякому в своей храмине, какая у кого есть, только в уединенной и безмолвной. «Егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне» (Матф. VI. 6). Будьте верны повелению Господню; молитесь в уединении. Держитесь апостольскаго учения: молитесь на всяком месте. Особенно когда утром пробуждаешься от сна: помысли, что Бог дает тебе день, котораго ты сам себе не мог бы дать, и отдели первый час, или хотя первую четверть часа даруемаго тебе дня, и принеси ее в жертву Богу, в благодарной и в благопросительной молитве. Чем усерднее ты сие сделаешь, тем более освятишь свой день, тем крепче оградишь себя от искушений, каждый день встречающихся. Подобно сему, когда отходишь ко сну: помысли, что Бог дает тебе покой от трудов, и отыми начаток от времени твоего покоя, и посвяти его Богу, чистою и смиренною молитвою. Ея благоухание приближит к тебе Ангела, для охранения твоего покоя. Упражнение в сих и подобных видах домашней и уединенной молитвы необходимо, и благотворно для души нашей: но это не все, что нам нужно, и чего Бог от нас требует. В книге Деяний Апостольских написано: «вкупе же Петр и Иоанн восхождаста во святилище на молитву в час девятый» (Деян. 3:1). Что это значит? Апостолы слышали повеление Господне о молитве в уединенной храмине: почему же не довольствуются такою молитвою? Почему идут на молитву во святилище, то есть, во Иерусалимский храм, еще святый, хотя долженствовавший вскоре уступить святость храмам Христианским? Почему это? – Потому что, кроме молитвы домашней и уединенной, нужна еще молитва общественная, церковная, во святилище, во храме, получившем особенное божественное освящение; и сей род молитвы также основан на повелении Божием. Сие повеление в книге Моисеевой читается так: «токмо на месте, идеже изберет Господь Бог ваш, во едином от колен ваших, нарещи имя Его тамо, и призвати, и взыщете, и внидете тамо». То есть: Богу не угодно, чтобы общественное призывание имени Его, или, иначе сказать, церковное богослужение совершаемо было на каком нибудь простом, неосвященном месте, а должно сие делать только на том месте, которое Бог для сего изберет и освятит; и на сие Богом избранное и освященное место все должны приходить, и там призывать Бога. Сие повеление Божие исполнить предпринял царь Давид, а царь Соломон действительно исполнил, создав храм в Иерусалиме, на месте, которое Бог избрал, и указал чрез Ангела. Первосвященник со священниками освятил сей храм, внесши в него священный кивот, в котором хранились заповеди, перстом Божиим написанныя; слава Божия осенила его; Бог дал ему высокое обетование Своего благодатнаго присутствия: «будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни» (3Цар. IX. 3); и после сего Бог неоднократно изъявлял чрез Пророков негодование Свое на тех, которые истинному Богу приносили жертвы, но не в Его святом храме, а на высоких местах, по произволу избранных и неосвященных. Храм Иерусалимский, как ветхозаветный и преобразовательный, упразднен явлением прообразованной истины, то есть, Христа Спасителя, и устроением Новаго Завета. От Христа Спасителя получили Апостолы, и предали своим преемникам, власть созидать храмы Христианские во всяком граде и селении. Но божественное правило, чтобы храм всегда был местом избранным и освященным по богопреданному чину, сохранено и в Христианской Церкви. Посему правила Вселенских Соборов не позволяют иначе поставлять храм, как по благословению епископа, наследовавшаго сию власть от Апостолов (IV Всел. Соб. пр. 4), и предписывают освящать оный со священным миропомазанием, и с положением мощей святых (VII Всел. Соб. пр. 7). По силе сего богопреданнаго освящения, Христианскому храму вполне принадлежит древнее обетование особеннаго благодатнаго присутствия Божия: «будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни». Ему также преимущественно принадлежит обетование Христово: «идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их» (Мф. 18:20). Если Христианский храм сравним с ветхозаветным: то легко усмотрим, что и начинательное освящение и постоянная потом святыня свойственны христианскому, не только в равной с ветхозаветным, но и в высшей степени. Великою святынею храма ветхозаветнаго были заповеди, написанныя перстом Божиим; не так же ли божественную, и более обильную, святыню имеем мы на престоле нашего храма в Евангелии, в котором заключается непосредственное слово Бога-Слова, написанное чрез Евангелистов Духом Святым? Там на трапезе хлебы предложения, образ хлеба животнаго, сходящаго с небесе; здесь на трапезе самый хлеб животный, по слову Господа: «хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира» (Иоан. VI. 51). Там жертвы кровавыя, безсловесныя, несовершенныя предвестия единой всемирной Жертвы, всеспасительнаго страдания, смерти и воскресения Христова; здесь Жертва безкровная, словесное служение, всегдашнее возобновление живыя Жертвы Христа Спасителя, в таинстве тела и крови Его. Там были Ангелы хранители храма; почему, когда храму Иерусалимскому надлежало быть упразднену и разрушену, в нем слышан был глас невидимых Сил: «прейдем отсюда»: здесь также сослужат нам Ангелы, и охраняют святыню, здесь обитающую. Так Авва Леонтий, в Лавре преподобнаго Феодосия, пришедши в воскресный день в церковь для приобщения Святых Таин, видел Ангела стоящаго на правой стороне престола, и как старец, убоявшись, обратился, чтобы бежать в свою келлию, то пришел к нему глас от Ангела: с тех пор, как освящен сей престол, мне поручено пребывать при нем (Алфавит. Патерик. зн. Л. гл. 4). Сказаннаго доселе, надеюсь довольно, для показания вам, братия, как того, что, кроме молитвы домашней и уединенной, непреложное слово Божие и самое наше спасение требуют от нас еще молитвы церковной, во храме по богопреданному чину освященном тайнодействуемой; так и того, какия блага заключает в себе, и предлагает нам, святый христианский православный храм. В нем обретаем мы особенное благодатное присутствие Божие, божественный свет и спасительную силу Евангелия, приискреннее соединение со Христом в таинстве тела и крови Его, небесную помощь ангельскую, осенение Духа Святаго, святыню пребывающую, и с благоговением и верою входящих освящающую. Прославим Господа, щедраго Подателя толиких благ! «Возлюбим благолепие дому» Господня, «и место селения славы Его» (Псал. XXV. 8)! Да притекаем в дом Божий охотно и с любовию, как дети в дом отца своего! С простотою и смирением сердца, с безмолвием ума, с отложением всякаго житейскаго попечения, да предаемся здесь действию Духа Божия, одушевляющаго божественную службу! Да не нерадим очищать и освящать себя таинствами! Да блюдемся, чтобы в сие место благоухания святыни не привносить смрада нечистаго жития! Нельзя при сем не вспомнить с сожалением о тех, которые или долго уклоняются от святаго храма, по нерадению, или совсем удаляются от онаго, потому что, в следствие погрешительных мнений, хотят молиться не в святом храме, но на месте, котораго Бог не избрал, и котораго никто не освятил. Каких благ лишают они сами себя! И какому ответу подвергают себя пред Богом! Удаляющиеся от святыни

671

Церкви говорят, что сие делают они по старой вере. Удивительно, как люди могут извращать истину, если того пристрастно захотят. Где нашли они старую веру без священноначалия и без освященных храмов? Эта вера очень новая; двух сот лет не прошло еще, как она возникла. Истинно старая вера от начала христианства имела и имеет непрерывное священноначалие и освященные храмы. Знаю старый пример удаления от святаго храма и от поставленнаго Богом священноначалия, с мыслию о старой вере: но он, конечно, не будет угоден тем, которые у нас провозглашают себя последователями старой веры. Самарянам не захотелось ходить в Иерусалимский храм, и повиноваться тамошнему священноначалию; они построили для себя нечто, имеющее вид храма, но не святыню его, на горе Гаризин; некоторые священники отбежали к ним из Иерусалимскаго храма, и открылось новое неблагословенное богослужение. Чтобы приобрести сему незаконному действованию сколько-нибудь доверия от народа, нововводители говорили, что они делают сие по старой вере, и только старыя книги принимают, именно, пять книг Моисеевых; а прочия книги пророческия они отвергали, как уже не старыя. Не имея у себя древней церковной святыни, они хвалились, что имеют старый колодезь, из котораго пил патриарх Иаков. Благовидныя указания на древность и упоминание глубоко уважаемаго имени патриарха Иакова, увлекли немалое число неразсудительных; и разсудительнейшая из Самарян жена, упоминаемая в Евангелии, хотя чувствовала слабость сего учения, однако сомневалась, не лучше ли, подлинно, молиться в горе самарийской, нежели во храме Иерусалимском. Но, чтобы никто не увлекался подобными прельщениями, Христос Спаситель сказаль жене самарийской: «вы кланяетеся, егоже не весте: мы кланяемся, егоже вемы; яко спасение от Иудей есть» (Ин. IV. 22). То есть, вы в горе самарийской молитесь, не зная кому; мы, молящиеся во храме Иерусалимском, молимся Богу, Котораго знаем, и от Котораго имеем обетование спасения. Никого не желаю оскорблять сравнением с Самарянами: но вам, послушныя чада новаго Иерусалима, вам, молитвенники освященнаго Богом храма, полагаю пред очи пример Самарян, для вашей осторожности, дабы вы «блюлися от творящих распри и раздоры», которые, как говорит Апостол, «благими словесы прельщают сердца незлобивых» (Рим. XVI. 17–18). «Словеса» говорят, по видимому, «благия»: но в самом деле «прельщают», и отводят от истины. Старая вера, старыя книги, патриарх, – прекрасныя слова; но сими словами, обманчиво употребленными, «прельщены» были Самаряне, и удалились от истинной церкви и оть пути спасения. Блюдитеся и охраняйте друг друга, чтобы подобными, неправо употребляемыми, словами не прельстилось чье либо сердце. Держитеся древних, или, лучше сказать, вечных православных догматов веры, которые и в старых и в новых книгах равно проповедуются: и с тем вместе держитесь установленнаго Богом священноначалия и освященнаго Богом храма. Храните себя в постоянном, искреннем общении с благодатию и святынею, обитающею во святой Церкви, в которой, по божественному слову, пребывает и пребудет Богу «слава о Христе Иисycе, во вся роды века веков, аминь» (Еф. 3:21)!

203. Слово в день Святителя Алексия, на третий день недели воспоминания страшнаго суда

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря февраля 12; напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собр. 1848 г.) 1846 год

И соберутся пред Ним вси язы ́цы, и разлучит их друг от друга, якоже пастырь разлучает овцы от козлищ, и поставит овцы одесную Себе, а козлища ошуюю. (Мф. XXV. 32–33). Ныне собралось многочисленное словесное стадо к пастырю, который не разлучает оное видимо на десных и шуиих. Приемлет он приходящих от десныя страны, – от добродетели, со смирением; не отвергает и приходящих и от шуией, – от порока, с покаянием. Никому не говорит с прещением: «отъидите». Впрочем знаю, что для достойных десныя страны есть у него приветствия, ими довольно внятно слышимыя. Иному подает он просто мир в сердце, иному особенное утешение в особенной скорби, одному исцеление от немощи, другому подкрепление в борьбе с искушением, иным иное, каждому по его потребности, вере и молитве. Приближайтесь, пользуйтесь, пока пастырь собирает, питает, охраняет, исцеляет, пока есть время и от заблуждения возвращаться, и от страны шуией переходить на десную. Не всегда так будет. Настанет, действительно, день, котораго предвещательный образ недавно нам показан Церковию в Евангелии, когда сей пастырь, безмолвно среди нас покоящийся, и в покое благодетельствующий, оставит нас, и пойдет искать назначеннаго ему места на десной стране Великаго Пастыря, Который называет Себя «Единым Пастырем» (Ин.10:16), потому что все прочие пастыри суть только Его пастырския орудия, и Который «тогда сядет на престоле славы Своея» (Мф.25:31), Поелику Он есть не только Пастырь, но и Царь царствующих и Судия живых и мертвых. Тогда и каждый из нас должен будет предстать сему Великому Пастырю, Царю и Судии: но уже не в нашей власти будет избрать себе место, для нас приятное. «Соберутся пред Ним вси язы ́цы, и разлучит их друг от друга, якоже пастырь разлучает овцы от козлищ, и поставит овцы одесную, а козлища ошуюю». О ближний мой! Где мы тогда будем? Что, если не будем призваны на десную страну Царя, и потом в царство, уготованное от сложения мира? Что, если очутимся на шуией стране, между козлищами? Как это постыдно! И только ли постыдно? Нет, и ужасно, и гибельно. Ибо находящимся на шуией стране Судия скажет: «идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его. – И идут сии в муку вечную» (Мф. 25:41, 46). Пока есть еще время, пока еще не поставлен престол суда, еще не явился Судия, еще мы не предстали судилищу, еще не изречено слово суда, еще не разверз челюсти ад, подумаем, куда мы идем: ибо идем уже мы либо на десную, либо на шуюю страну страшнаго суда. Не произвольно или случайно скажет Судия, одному: стань одесную, другому: стань ошуюю; но сообразно с тем, кто на которую сторону сам себя направил. Не тогда овцы сделаются овцами, когда поставлены будут одесную, и козлища козлищами, когда поставлены будут ошуюю: но те и другия займут место по качеству, в котором ранее образовались, и которое принесли с собою. Итак, если ты благоразумен: и если желаешь, чтобы на последнем суде досталось тебе место на десной стране Судии: то подвизайся на пути жизни образовать в себе такия качества, которыя бы привели тебя на сию страну. Какия это качества? Во-первых, качество десных предстоятелей суда Христова выражается в Евангелии уподобительным наименованием овец: «поставит овцы одесную». Итак желающий получить место на десной стране всемирнаго Судии должен приобрести свойство и нрав овчий. В чем же состоит сие свойство и нрав, можем узнать от самого Пастыря-Судии, Который глаголет: «овцы Моя гласа Моего слушают, и Аз знаю их, и по Мне грядут» (Иоан. X. 27). Слушать гласа Пастыря значит поучаться в догматах и заповедях Евангельских. Идти за Пастырем значит самым делом и жизнию последовать учению Христа Спасителя, и подражать Его примеру. Но не слишком ли много для овец подражать пастырю, делать то же, что пастырь? – Чтобы устранить сие недоумение, Христос Спаситель является не только Пастырем, но и Агнцем, как видит и указует Его Иоанн Креститель: «се Агнец Божий, вземляй грехи мирa» (Ин.1:29). Отговорка уничтожена: безпрекословно могут и должны овцы подражать соестественным действиям Агнца, могут и должны человеки подражать добродетелям, совершаемым в соестественном им человечестве Христовом. Каким наипаче добродетелям? Сие опять можем узнать от Него Самого. «Научитеся от Мене, – глаголет, – яко кроток есмь и смирен сердцем!» (Мф.11:29) Повторяю: подумаем, куда мы идем. Если ты имеешь искреннее усердие поучаться в истинах святыя веры и в заповедях Евангельских; если стараешься исполнять сие учение самым делом и жизнию; если кротость и смирение суть постоянныя твои качества: то ты последователь Агнца Божия, ты овча Пастыря-Христа; ты верно идешь к Нему на десную страну. Но если кто слушать гласа Христова в Евангелии нерадит: о исполнении заповедей Евангельских не заботится; образовать себя в качествах агнчаго послушания, кротости и смирения не подвизается; напротив того, прихотливо скачет от суеты к суете; мудрованием плотским и мирским возносит себя до мечтательной высоты, какая изображена в словах пророка: «козел козий возвеличися до зела» (Дан. VIII. 8); издает от себя смрад нечистых дел: можно ли о таковом сомневаться, куда он идет, и куда, наконец, прийдет, если не переменит пути своего? – Уже указано: «козлища ошуюю». Во-вторых, отличительное качество десных предстоятелей суда Христова изображается в Евангелии наименованием благословенных сынов Отца небеснаго. "Приидите, – глаголет Судия, – благословеннии Отца Моего» (Мф. 25:32). Самое имя сынов здесь умолчано, нельзя однако сомневаться, что оно подразумевается; ибо сему соответствует то, что в след за сим Сын Божий нарицает человеков «меньшими братиями» Своими (Мф. 25:40). При сем надобно вспомнить, что с тех пор, как проклята земля в делах человека согрешившаго, мы раждаемся в мир, и живем по природе, не в качестве сынов Божиих, потому что раждаемся и живем во грехах, а всяк творяй грех есть не сын Божий, но раб греха, – и не в качестве благословенных Отца небеснаго, потому что «проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней, яко творити я» (Гал. III. 10). Как же может человек избавиться от проклятия? Чрез Христа, по реченному: «Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва» (Гал. III. 13), в Своем крестном страдании. Как можно сделаться сыном Божиим? – Чрез Христа, по реченному: «елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти» (Ин.1:12). Как сделаться благословенным Отца небеснаго? – Чрез Христа, по реченному: «благословен Бог и Отец Господа нашего Иисyca Христа, благословивый нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе» (Еф. I. 3). И хотя благословение сие уже готово для нас со стороны Божией: однако с нашей стороны оно не очень легко приобретается. – Авраам получил благословение Божие чрез Мелхиседека не прежде, как победив врагов, и высочайшее непосредственное благословение от самого Бога – не прежде, как отдав Ему в жертву единороднаго сына своего. Иаков получил благословение и новое имя только тогда, когда «труды своими укрепе к Богу, и укрепе со Ангелом, плакашеся и моляшеся» (Ос. XII3–4). Надобно уметь побеждать страсти и похоти, надобно крепко подвизаться в вере, в молитве, в самопожертвовании, чтобы достигнуть преимущества быть благословенным Отца небеснаго. Теперь осмотримся вновь, на каком мы пути. Если на пути преодоления и умерщвления страстей и похотей, на пути трудов и слез благочестивых, на пути веры, молитвы, самоотвержения и самопожертвования из любви к Богу и Христу: – слава Богу! есть надежда, что не мимо нас пройдет призывный глас: «приидите, благословеннии Отца Моего!» Но если кто не побеждает страстей и похотей, а ими побеждается, пленяется и увлекается; если кто любит не труд молитвенный и слезы умиления, но смех разсеяния и безполезную тревогу игр и забав; если кто на чувственное удовольствие, как Исав на варение сочевно бросается с такою жадностию, что для него пренебрегает безценное преимущество духовнаго во Христе первородства, теряет желание благословения Отца небеснаго: то куда приведут такия расположения душевныя и такое направление жизни? – «Не восхоте благословения, и удалится от него» (Псал. 108:17). В ад можно прийдти или упасть, хотя того не хочешь, и не думаешь о том: на небо нельзя взойдти, когда того не хочешь, и не думаешь о том. В-третьих, качество десных, то есть, оправдываемых и к блаженству назначаемых предстоятелей суда Христова, в Евангелии означается наименованием «праведников». Ибо те, которых Судия призывает под наименованием благословенных Отца Своего, в последствии называются праведниками: «oтвещают Ему праведницы – идут праведницы в живот вечный», и никто более. Понятие праведника заключает в себе всякую добродетель, исключает всякую неправду, всякий порок и всякий грех; и следственно представляет такое совершенство нравственное, что я не знаю, дерзнет ли кто, кроме какого нибудь самообольщеннаго фарисея, признать себя в достоинстве праведника. Кто же посему может надеяться быть оправданным на суде Христовом, на котором только праведники оправданы будут? – Может надеяться тот, кто, с Апостолом, «вменяет вся уметы быти, да Христа приобрящет, и обрящется в Нем не имый своея правды, яже от закона, но яже верою Иисус Христовою, сущую от Бога правду в вере» (Фил. III. 8–9). «Аще исповедаем грехи наша», говорит другой Апостол, «верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды» (1Иоан. I. 9). Деятельное очищение себя покаянием, сердечное стремление веры ко благодати Христовой, ревностное, при помощи благодати, упражнение во всякой добродетели, – таков путь правды, в продолжение котораго смиренный христианин всегда обретает себя не имущим своея правды, и на конце котораго благодать являет его совершенным праведником. Может быть, не удобно и даже не безопасно было бы требовать от вас, братия, полной уверенности, что вы находитесь на сем пути: но нельзя не требовать от вас заботливаго над собою наблюдения, не вне ли сего единаго спасительнаго пути лежат обыкновенныя стези нашей жизни. Кто не покаялся искренно и глубоко, тот не сделал перваго шага на пути правды. Кто не ищет своея правды во Христе, тот нигде не найдет ея. Кто не упражняется в правде, то есть, в добродетели, для него доступной, тот, конечно, не идет по пути, по которому шествующие возводятся в достоинство праведников. Но дабы кто не был устрашен и обезнадежен необъятным, по видимому, требованием упражнения во всякой добродетели, укажем в особенности на добродетель, которая представляет как бы сокращенный путь, и простое, но верное и безопасное шествие к праведности и к вечному на суде Христовом оправданию. Какая добродетель с особенною светлостию является на суде Христовом, и являет своих подвижников праведниками, благословенными чадами Отца небеснаго, достойными царствия уготованнаго от сложения мирa? – Милосердие к ближним, ради Христа. «Взалкахся бо, – глаголет Христос Судия сущим одесную, – и дасте Ми ясти, возжадахся, и напоисте Мя, странен бех, и введосте Мене, наг, и одеясте Мя, болен, и посетисте Мене, в темнице бех, и приидосте ко Мне. Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Мф.25:35–36, 40). Какой это краткий путь, и как далеко достигает! Какой тихий, пеший ход, и как высоко возводит быстрее колесницы! Какое мелкое сеяние и какую многоплодную готовит жатву! С мыслию о Христе, которая здесь необходима по тому, что на суде ценится действование не просто для человеков, но для человеков, яко меньших братий Христовых, – ты подаешь укрух хлеба, и тебе даруется право на царство; одеваешь нагаго тленною одеждою, и благодать отдаривает тебе нетленною ризою правды; идешь встретить странника, навестить больнаго или узника, и теми же самыми шагами идешь на десную страну грядущаго во славе Христа Судии, в собор благословенных Отца небеснаго. При сем естественно раждается вопрос: неужели найдутся люди, которых не привлечет сей легкий и приятный путь, которые обленятся идти по нем? – Разсудок готов на сие ответствовать, что это невероятно, а несчастный опыт говорит, что это почти обыкновенно у не малаго числа людей. О бедные странники земли! Куда же идем мы, если нейдем путем милосердия христианскаго к милосердию Христову? Ведь пред нами только два пути: путь приближения ко Христу, и путь удаления от Него; один к благословению, другой к проклятию; один в живот вечный, другой в муку вечную. Кто не старается верно держаться на первом пути, тот неизбежно сбивается на последний. Впрочем, братия, если кто из нас и далеко уклонился от спасительнаго пути Христова: да страшится оставаться; но да не отчаявается возвратиться. Еще двери милосердия не затворены. Еще путь спасения открыт. Еще слышан глас Великаго Пастыря не разлучающий, а собирающий: «и ины овцы имам, яже не суть от двора сего; и тыя Ми подобает привести» (Иоан. X. 16). Поспешим на сей обнадеживающий глас, и ближние и дальние, отозваться всеми желаниями сердца: приведи нас к Себе, Божественный Пастырь и Посетитель душ; сотвори нас овцами пажити Твоея; собери в ограду Твоего закона; покрый охранительным кровом Твоея благодати; да и в грозный день разлучения овец от козлищ сподобимся стати одесную Тебе, и приимем вечное благословение и наследие вечнаго царствия Твоего! Аминь.

204. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Чудове монастыре, напечатано в Твор. Св. От. и в собр. 1848 г.) 1846 год

Рече же Mapиaмь: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему. (Лук. I. 38). Просты, по видимому, сии слова Пресвятыя Девы Марии: но как много в них заключается! как многое ими открывается! какая в них видна глубина смирения! какая высота веры! какая солнечная чистота внутренняго чувства! как необъятна их сила! как необозримо их действие! Дело, которое должно совершиться по благовествующему глаголу Архангела, и по соответствующему глаголу Мариами, – дело спасительнаго для нас воплощения Сына Божия, – не теперь начинается. По малой мере человеческой, несколько тысяч лет ожидало сие дело согласия Девы, чтобы могло совершиться. Я сказал: по малой мере человеческой; потому что по великой мере Божией дело сие идет от самой вечности. Апостол свидетельствует, что «Бог и Отец Господа нашего Иисyca Христа, благословивый нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе, избра нас в Нем прежде сложения мирa» (Еф. I3–4). Но не нам восходить до сей пренебесной высоты созерцания. Довольно для нас взойдти к началу тайны Христовы, открывшемуся в земном раю. Когда лукавому искусителю удалось прельстить первых человеков, и разрушить их райское блаженство; когда смерть, прежде возвещенная предохранительно, а потом уполномоченная правосудием, наступала на человека, по следам греха: тогда милосердый в самом правосудии Бог, приостановив ее, благоволил в умирающем уже и погибающем человечестве посеять новое семя жизни и спасения. Чудным образом в слове осуждения, частию скрыл Он, частию открыл, тайну помилования, когда осуждаемому искусителю рек: «вражду положу между тобою, и между женою, и между семенем твоим, и между Семенем тоя; Той твою сотрет главу» (Быт. III. 15). То есть: ты, дух злобы, мечтаешь, что, прельстив жену, как слабейшую часть человечества, и чрез нее увлекши в преступление и Адама, будешь иметь весь род человеческий твоим всегдашним рабом. Нет! От побежденных тобою человеков возстанет против тебя вражда, противоборство, брань; она продолжится в их потомстве; наконец Тот, Который до времени сокрывается под таинственным наименованием «Семени жены», – «Той твою сотрет главу», победит тебя решительно, уничтожит твою власть, которая есть область греха и держава смерти, и следственно возвратит человечеству похищенную у него святость и жизнь, безопасную от смерти. К уразумению таинственнаго наименования «семени жены» пролагает путь самая необычайность сего наименования. «Семя», без сомнения, означает потомство, или определенное лице в потомстве. Но что значит «семя жены»? В обычае всего рода человеческаго, и особенно в древних родословиях видим, что «семя», или потомство, всегда относимо бывает к мужу, а не к жене, и родовое наименование детей или потомков заимствуется от отца или праотца, а не от матери, или праматери. На что же указывается необычайным наименованием «семени жены?» – Или ни на что, в порядке природы, или на таинство, которое выше природы, – на рождение, о котором природа спрашивает: «како будет сие, идеже мужа не знаю»? и о котором благодать ответствует: «Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя» (Лк.1:34–35), – на чудесное рождение Сына от жены без мужа, на рождение Христа, Богочеловека, от Девы. Что Адам уразумел тайну изречения Господня о Семени жены, сие можно примечать из того, что в след за сим он дал жене своей новое имя, которое было бы совсем неблаговременно и неуместно, если бы не относилось к сей самой тайне. «И нарече Адам имя жене своей: жизнь, яко та мати всех живущих» (Быт. III. 20). Жизнь, мати живущих, – имена сии были бы приличны праматери в состоянии непорочности, Поелику тогда она точно раждала бы всех живущих, и никого не раждала бы умирающаго: но тогда не дано ей сих имен, а наречена она просто женою. К чему же после грехопадения, когда она будет раждать умирающих, будучи притом сама причиною, что смерть будет общим наследием ея потомства, – к чему «нарече Адам имя жене своей: жизнь»? Разве в поругание? – Нет, конечно не в поругание, а вероятнее, в утешение себе и ей, смотря на нее сквозь Божие определение о «Семени жены», сокрушающем главу змия. Отцем, думал он, буду и я; но не буду отцем истинной Жизни; Ея матерью предоставлено быть жене без мужа: итак да наречется ей имя: «Жизнь, яко та мати всех живущих», не сама по себе, но потому, что некогда от Евы будет Дева, и от Девы родится Тот, Который есть «Истина и Живот» (Ин.14:6), и Который имеет силу всех умирающих перерождать в присноживущих. Из сказаннаго, надеюсь, усмотрите, братия, что благовещение спасительнаго для нас воплощения Сына Божия начато не Архангелом в Назарете, но самим Богом в раю: ибо там провозглашено Божие определение о победоносном «Семени жены», то есть, о рождении Христа Спасителя от Девы. Но если Божие определение о воплощении Сына Божия было уже постановлено и даже провозглашено еще в первые дни мира; то почему оно не исполнялось в продолжение столь многих веков? Не дерзнем приписать себе способности дать на сие полный ответ. «Кто бо разуме ум Господень» (Рим. XI. 34)? Однако можем сказать не обинуясь, что не в Боге причина медленности. «До скорости течет слово Его» (Пс. CXLVII. 4). «Той рече, и Быша: Той повеле, и создашася» (Пс. XXXII. 9). У Вечнаго всегда все готово. Для Всемогущаго всегда все возможно. Тварь медлит по необходимости, потому что движется в определенных кругах времени, которых не может ускорить. В твари свободной не достает готовности для принятия действия Божия, когда в ея воле не достает соответствия воле Божией. Особенно трудно устроять сию готовность в твари падшей и разрушенной, которую нужно возставлять и пересозидать. Таким образом слово Божие о Спасителе мира, как молния, блеснуло над человечеством в первыя минуты греховнаго омрачения, и неоднократно просиявало в последующих откровениях: но мрак греховный продолжал тяготеть, и веки и тысящелетия должны были пройдти, прежде нежели действительно «Слово плоть бысть» (Иоан. I. 14) и «Бог явися во плоти» (1Тим. III. 16). В сие долгое время, благословение, которым Бог Отец благословил нас в небесных о Христе прежде сложения мира, как молниеносный облак носилось над землею, между тем как тайное действие Провидения изыскивало в роде человеческом, и уготовляло благословенную в женах, которая бы могла своею чистотою божественную молнию привлечь, принять, вместить, удержать, не быв опалена огнем Божества, и таким образом чрез себя существенно усвоить всему человечеству благословение Христово. Не думаете ли, что весьма просто принять благословение Божие, хотя бы то было весьма высокое? – Не совсем так. Посмотрите на опыт Сарры. Господь глаголет о ней Аврааму: «благословлю же ю, и дам тебе от нея чадо» (Быт. XVII. 16). Видите, что заочно и заблаговременно предваряет ее, чтобы она приготовилась к действительному принятию благословения. Но что же? И после сего предварения, когда обещанное благословение решительно дано в ея присутствии, она, кажется, не нашлась довольно умеющею принять оное. «Разсмеяся же Сарра в себе» (Быт. XVIII. 12). Как бы ни был невинен сей смех: он, кажется, не довольно у места пред словом Божиим, и пред лицем Божиим. И когда Господь обличил ее в сем: она впала в новое замешательство, и как будто думала утаиться от Всеведущаго. «Отречеся же Сарра, глаголющи: не разсмеяхся: убояся бо» (Быт. XVIII. 15). Не станем однако уничижать Сарру, которая, в меру своего достоинства, прияла свою меру благословения, и соделалась предварительным образом «благословенныя в женах», как родившая единороднаго, как родившая в умерщвлении плоти, хотя впрочем не без мужа, как родившая образ Христов, Исаака, показавшаго Аврааму в своем жертвоприношении день жертвы крестныя. Но принесем справедливую дань благоговейнаго и радостнаго удивления благословенной в женах, Пресвятой Деве Марии, которая к высочайшему из благословений Божиих, внезапно над нею явившемуся, обрелась в совершенстве уготованною, и тем споспешествовала совершенно столь долго предуготовляемаго, призываемаго и ожидаемаго спасительнаго для нас воплощения Сына Божия. Если праведная Сарра предвестие о рождении от нея Исаака, необыкновенном, однако не сверхъестественном, приняла с замешательством; если, при подобном предвестии о рождении предтечи Господня, праведный Захария не верил, и требовал знамения: то колико выше самых праведников является Пресвятая Дева Мария, когда благовещение о рождении от Нея Христа Спасителя сверхъестественном, непостижимом, божественном, приемлет без замешательства, без недоверия! Прежде благовещения, при начале небеснаго явления, Она «смутилась» на несколько мгновений, и остановилась в размышлении, может быть, потому, что не тотчас узнала небеснаго вестника, потому, что дала место духовному правилу, и нам предписанному, чтобы «искушать духи, Аще от Бога суть» (1Ин. IV. 1); потому, что затруднена была необычайным приветствием. Впрочем смущение пред сильною похвалою не есть недостаток достоинства. Но, что весьма дивно, когда Она услышала несравненно более сильное слово благовещения: «Дух Святый найдет на тя; – зачнеши во чреве, и родиши Сына; – раждаемое свято, наречется Сын Божий; – царствию Его не будет конца» (Лк. 1:31–35): тогда уже нет смущения. Велия тайна не возбуждает Ее к испытанию, и неиспытанность тайны не останавливает в принятии таинственнаго благовещения. Безпримерно высокое назначение не вземлет ея из глубины смирения: призванная быть Материю Господа видит себя, как и прежде, только рабою Господнею. С другой стороны, Ея глубоко смиренное о себе мнение не препятствует Ей веровать безпримерно высокому назначению. Не видно даже никакой борьбы между сими перекрестными направлениями, никакого колебания мыслей и чувствований. Как чистая и тихая вода тихо и чисто приемлет свет солнца, и отвечает ему отсветом: так душа Пресвятыя Девы тихо и чисто приемлет слово Божественнаго откровения, и ответствует ему словом послушания: «се раба Господня: буди мне по глаголу твоему». Довольно для внимательных. Не требуйте многаго, испытующие и любопытствующие. «Вертоград заключен сестра моя невеста, вертоград заключен, источник запечатлен» (Песн. IV. 12), сказал Дух Святый о Своей невесте, первенствующей над девственными и чистыми душами, богоблагодатной Деве Марии. Довольно, если взором ума, как бы сквозь ограду, приникли мы в Ея таинственный вертоград, узрели некоторые цветы Ея добродетелей, ощутили благоухание благодати Ея. Надобно позаботиться о том, чтобы наши помышления не были подобны некоторым неблагородным насекомым, которыя безполезно кружатся около цветов, или оскорбляют их красоту своим прикосновением; но чтобы уподобились пчелам, которыя приближаются к цветам с смиренною песнию, и не оскорбляющим прикосновением извлекают из них сладкую и здравую пищу. Благоговейно приникая в тайну воплощения Бога Слова, да поет всякая душа христианская с Церковию Христовою:

«чистую славно почтим, людиe, Богородицу, огнь Божества приимшую во чреве неопально»

. Научимся от Нея подобающим образом встречать Божия посещения, принимать божественныя тайны. Если встречает тебя приветствие и похвала, особенно возвышенная и духовная: остерегись неразборчиво принимать и наслаждаться; ибо не всегда легко узнаешь, точно ли приносит оную вестник истины. Позволительно при сем смутиться: но поспеши удержать смущение, и в молчании призвать в помощь Бога, чтобы тебе не быть прельщену похвалою ложною, или чтобы и неложную похвалу не превратило в отраву самолюбие и превозношение. Когда слышишь благовестие божественных догматов и благодатных таинств: берегись не только неверия Фомина, но и маловерия Захариина, и замешательства Саррина. Вспомни слово Архангела, «яко не изнеможет у Бога всяк глагол» (Лк.1:37); и недопусти, чтоб изнемогла твоя вера. Если знамение Провидения, посылаемое иногда в одежде нечаяннаго случая, возвещает тебе жребий приятный, возвышенный, славный, не трудно тебе будет сказать: «буди мне по глаголу твоему». Но не забудь потом, чтобы не взирать на себя мечтательно, как на господина многих вещей и многих людей, а чтобы взирать на себя всегда смиренно, как на раба единаго всеобщаго Владыки: «се раб Господень». Поелику же может тебя постигнуть предвестие и не приятное, но угрожающее скорбию, лишением, уничижением: уготовляй себя предусмотрительно, чтобы уметь и сие принять. Не пререки ропотно, и не возопий нетерпеливо. Какая в том добродетель, чтобы охотно принимать приятное? Но скорбное принять благодушно, по благоговению к воле Божией, – вот подвиг, вот добродетель, вот залог награды! Обучай не уста свои, но свое сердце, чтобы оно могло свободно выговаривать слова готовящагося ко кресту Спасителя: «Отче, – не моя воля, но Твоя да будет» (Лук. XXII. 42). Зрите и разумейте, что радостное благовещение открывает начало спасения; а горький крест приближает к совершению онаго и к вечной славе воскресения, которой и да сподобит всех нас Господь наш Иисус Христос, благодатию Бога Отца и Святаго Духа. Аминь.

205. Слово в день Святаго Мученика Благовернаго Царевича Димитрия

(Говорено 15 мая в Архангельском Соборе; напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собрании 1848 г.) 1846 год

Аще мир вас ненавидит: ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. (Ин. XV. 18). Мир делает иногда такия дела, которыя не только для ненавидимых им ужасны, но и для любимых им ненавистны. Но есть ли у него средства успокоить или утешить людей, пораженных такими делами? Отдайте на суд самаго мира дело, которое одна из великих сил мира, страсть честолюбия, совершила над сыном царевым, не смягчась невинностию отрока и не устрашась крови, от предков освященной для блага народа. Без сомнения, и мир скажет, что это ужасно и ненавистно. А что может он сделать, чтобы сие ужасное и ненавистное дело загладить или исправить? Един Иисус Христос творит сие чудо, что зло, которое мир делает и котораго уничтожить не может, не только уничтожается, но и превращается в добро для страждущих от мира; что на событие ужасное и ненавистное можно взирать спокойно и с любовию; что, вопреки естественным понятиям и чувствованиям, по которым и благополучная смерть бывает печальна, смерть злополучная становится предметом праздника: потому что это есть смерть мученика Христова; потому что «честна пред Господем смерть преподобных Его» (Псал. CXV. 6). Так мир во зле самоосужден и безсилен! Так Иисус Христос во благе могуществен и победоносен! Посему Господь наш, предваряя Своих учеников и последователей о ненависти мира, не заботится ни мирить их с миром, как недостойным их союза, ни вооружать против него, как противоборца несильнаго, а только предостерегает их, чтобы нечаянно встреченная ненависть не привела их в страх и смятение. Он учит взирать на нее равнодушно, как на дело не новое. «Аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде». Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, если она возстанет против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и жить добродетельно. Могут некоторые подумать, что наставление Господа, не страшиться ненависти мира, не к ним относится, и дано не для наших времен и обстоятельств. Оно было нужно для первых последователей Христовых, которые жили среди врагов и гонителей христианства. Мы живем христиане между христианами. Мир, который некогда ненавидел христиан, в течение времен переродился в мир христианский. Кому неизвестна «победа, победившая мир, вера наша» (1Иоан. V. 4)? Остерегитесь, мысленные победоносцы, торжествующие победу, может быть, не для вас еще, или не вполне для вас, приобретенную! Мир побежден, но не уничтожен. Он еще живет, и по прежнему ненавидит тех, которые Христовы суть, или деятельно стараются быть таковыми. Мир, побежденный непреоборимою истиною веры, как бы невольно плененный в ея послушание, и потому допущенный в ея видимую область, не совсем отложил, а только скрыл при сем переходе свои древния свойства, неприметно внес в оную и распространил в ней свой собственный дух, и таким образом сей враг Христа и христианства очутился в пределах самаго христианства. Прикрываясь именем христианскаго мира, он действует свободно, и старается образовать для себя мирское христианство, сынов веры превращать в сынов мира, сынов мира не допускать до возрождения в истинную жизнь веры, а на не покаряющихся сему вооружается разными оружиями неправды, соблазном, укорением, осмеянием, презрением, клеветою, жестокостию. Если сказанное теперь желаете увидеть в несомненных опытах: посмотрите в летописи! Кто так часто среди самаго христианства возбуждал вражды, раздоры, смятение, преследовал не редко лучших из христиан, силился угашать светильники веры? Кто наполнил христианство мучениками, пострадавшими от людей, которые также назывались христианами? Кто жизнь Афанасия Великаго превратил большею частию в странничество изгнанника? Кто не оставлял спокойнаго дня в жизни Василию Великому и Григорию Богослову? Кто заточил Златоуста? Кто был причиною, что многие святые убегали от христианских городов и находили себя в большей безопасности в пустыне между зверями? Кто сию святую жертву заклал так преступно, и еще усиливался безславить кончину благовернаго Царевича, доколе она не была прославлена Богом? Кто? Неужели христиане, которым вдохновенный от Христа дух есть дух любви, мира, кротости, незлобия, послушания, терпения, взаимнаго назидания во всякой добродетели? Конечно, это мир, некогда славно побежденный верою нашею, но потом, по разности времен, разными образами, то орудиями лжемудрия, то порывами страстей, действиями соблазна, прельщения и, наконец, грубой силы, возобновлявший и возобновляющий брань, не без печальнаго для нас успеха, не потому, чтоб изнемогла непобедимая вера христианская, но по нашему произвольному разслаблению и малодушию. Если Господь, верный в покровительстве Своей вере и «не оставляющий искуситися паче, еже мощи» (1Кор. X. 13), в наше время, на нашу немощь не попускает столь сильных искушений, как прежде: мир однако имеет и ныне свои стрелы против тех, которые истинно Христовы суть, или деятельно желают быть таковыми. И хотя это суть, по выражению Псалмопевца, «стрелы младенец»: но и оне могут наносить "язвы" (Псал. LXIII. 8) младенчески немоществующим в вере. Например, когда облеченные в ум Христов «глаголют премудрость Божию в тайне сокровенную» (1Кор. II. 7), проповедуют учение о глубоком греховном повреждении человеческаго естества, о самоотвержении, о возрождении, о внутреннем человеке, о жизни созерцательной, о действиях «Святаго Духа», Которым, по изъяснению св. Иоанна Дамаскина,

«всяка душа живится и чистотою возвышается»

, и наконец

«светлеется Тройческим единством священнотайне»672

: не возстает ли против сего глубокаго учения поверхностная мудрость мира, как будто против мечтательства и опаснаго нововведения, хотя сие учение может назваться новым по тому только, что оно есть учение новаго, а не ветхаго человека, и опасным только для греховной плоти, Поелику в нем заключается ея распинание? Или, если бы кто из людей, по своему положению в обществе, находящихся в глазах мирa, совершенно предавшись влечению христианскаго духа, решился отвергнуть всякий внешний блеск, роскошь, зрелища, увеселения, развлечения, расточать имение только на нищих, прилепиться исключительно к храму Божию: не станет ли мир сего своего беглеца преследовать уязвляющими взорами? не направит ли на него стрел остроумия? Не найдутся ли люди, которые усомнятся в его здравомыслии по тому только, что он не применяется к миру и его нездравым понятиям и неправым правилам? Итак надлежит признать, что Христом обличенная ненависть мира против последователей Христовых не только была прежде, но продолжается и доныне. И если хотим быть безпристрастны, надлежит признаться, думаю, многим из нас, что есть и ложный страх, производимый сею ненавистию, и малодушное угождение миру, именно для того, чтобы не подвергнуться сей ненависти. Для сего люди благоразумные позволяют себе дела легкомысленныя; люди, которые высоко ценят честность, попускают себе дела, которыя честность очень не высоко ценит. Самое обыкновенное благоразумие может разсудить, что игра есть упражнение детское, и потому людям зрелаго возраста и ума едва изредка позволительное, для облегчения сил после долгаго напряжения во время важной деятельности. Как же изъяснить сие странное явление общежития, что общества людей зрелаго возраста и ума, в уреченные часы каждаго дня, игрою занимаются, едва ли не больше неопустительно, нежели делом звания и служения? Не иначе можно изъяснить сие, как тем, что разсудительные, хотя внутренно признают суетность сего упражнения, но боятся быть отлученными от общества, в котором суета сделалась законом, и потому раболепствуют суете, и убивают ею время, и более, нежели одно время. Не трудно христианскому благоразумию по достоинству оценить искусство, награжденное некогда в лице Иродиады усеченною главою проповедника покаяния и целомудрия, уже по сему одному воспоминанию неприятное для размышляющаго, и вообще не заслуживающее уважения, как игра, и притом не дружная «с тихим и безмолвным житием» (1Тим.2:2), к какому располагает христианство. Почему же на поприще сего искусства, так часто, в таком множестве, как бы неминуемо, идут христиане и христианки? Не к осуждению, а к извинению многих, можем полагать, что это по опасению, чтобы мир не наказал презрением за презрение к законам мира. Почтенный в обществе званием начальника или судии знает и чувствует, как хорошо иметь руки чистыя от неправды и мздоимства. Но он боится, чтобы мир не уничижил его благородной бедности: и после сего нельзя ручаться, что он не отверзет своей руки для даров благодарности, а за сим трудно ручаться и за то, что не отверзет ея для мзды неправедной. Вот случаи, которые показывают, как в самом обыкновенном течении жизни христианин искушается опасением ненависти мира, и как чрез сие может он сделаться или по некоторой неволе рабом мира, или охотно его другом. Но что далее? Страшась быть отвержен миром, он может дойдти до того, что будет отвержен Богом. Ибо «никтоже может двема господинома работати» (Матф. VI. 24). «Иже восхощет друг быти миру, враг Божий бывает» (Иак. IV. 4). Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, если она возстанет против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и жить добродетельно. Что страшиться? – глаголет тебе Христос Господь. Твое состояние не есть необыкновенное; опасность твоя не есть нечаянная. Воззри на твоего Учителя и Господа, и познай, что Он прежде тебя перенес ненависть мира, и притом без сравнения жесточайшую, нежели какая тебя коснуться может. «Ведите, яко Мене прежде вас возненавиде» (Ин.15:18). Но, Господи! какое в том утешение для ненавидимых миром, что и Ты был им возненавиден прежде нас? Не сугубая ли в том для нас скорбь, что и Ты, самая Любовь, был ненавидим? Не сугубая ли для нас опасность в том, что и Ты, самая Жизнь, был убиен ненавидящими? Не усомнимся, христиане, в утешении Господнем! Если «вся, елика преднаписана Быша, в наше наставление преднаписашася, да терпением и утешением писаний упование имамы» (Рим. XV. 4): то возможно ли, чтобы слово Господа, особенно для утешения сказанное, не было для нас обильным источником утешения? Если сей источник глубок: углубим, как почерпало, внимание! Чем более углубим, тем обильнее почерпнем. "Ведите, – глаголет, – яко Мене прежде вас возненавиде». Ведать, что Христос был миром ненавидим, утешительно для нас, христиане, во-первых, по тому, что сие может послужить нам к освобождению от сомнения, на правом ли пути мы находимся. Ибо мир, ненавидящий нас за Христа, старается дать своей ненависти такой вид, будто он не за Христа против нас враждует, а осуждает нас, как не истинно Христовою стезею ходящих. Образ мыслей и жизни управляемый христианскими началами, и потому не такой чувственный и разсеянный, какой любят в мире, мир называет неразсудительною строгостию, упрямством, странностию, простоту и смирение – малостию и низостию духа, расположение к духовным упражнениям и жизни созерцательной – склонностию к мечтательству. Но когда слышим, что и Христу, при Его божественных деяниях и глаголах, не разумевшие таин Божества и спасения говорили: «жестоко слово сие» (Ин. VI. 60), «хулы глаголет» (Лук. V. 21), «неистов есть» (Иоан. X. 20): тогда укоры мира против нас перестают быть страшными; потому что уподобляют путь наш пути Христову. Тогда терние, по которому ступаем, не столько нас уязвляет, сколько ободряет, как признак пути Христова. Тогда горькая чаша, которую подают нам, услаждается уверенностию, что мы «пием чашу, юже пил» Господь наш (Мф.20:22); и следственно это не чаша гнева, но чаша спасения. Во-вторых, ведать, что и Господь наш был ненавидим от мира, утешительно нам по тому, что чрез сие можем усматривать последствия ненависти, которую претерпеваем от мира, и конец наших бедствий. Если бы ненависть мира против Господа не кончилась победою и славою Господа: то не мог бы он указывать на оную к утешению ненавидимых миром учеников Своих. Но когда, видя себя на Его терновом пути, видим конец сего пути для Него: то и для нас конец того же пути видим. Итак пусть клевещут на истину; пусть ненавидят любовь; пусть убивают жизнь: истина оправдается, любовь победит, жизнь воскреснет. В-третьих, и без дальнейших видов, ненавидимым от мира ведать, что и Господь был ненавидим от мира, утешительно по тому самому, что в сем является их сообразность Его возлюбленному и вожделенному образу. Неужели приятнее было бы христианину быть любиму ненавидящим Христа миром? Нет. Пусть мир нас ненавидит, презирает, отвергает: любезна сия ненависть; славно сие презрение; приятно сие отвержение, которое ко Христу приближает и Ему уподобляет. Сподоби нас, Господи, приближаться к Тебе, если не делами совершенной добродетели, по крайней мере благодушным терпением противностей и скорбей, по вере и любви к Тебе, по образу Твоего терпения! Но сохрани нас от беды малодушия, чтобы из опасения противностей и скорбей, не раболепствовать страстям и суете мира, который Тебя ненавидит! Сотвори сие благодатию Твоею, милосердый к грешным, дивный во святых, препрославленный во веки! Аминь.

206. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Успенском Соборе, 15 августа; напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собр. 1848 г.) 1846 год

В Изложении Православныя Веры святаго Иоанна Дамаскина встречается следующее разсуждение о святых иконах: «понеже не вси знают писания, ниже вси в чтении упражняются: сея ради вины разсудиша святии Отцы, да сия» (яже в воплощении Сына Божия содеяшася), «аки преславная некая дела, на иконах изображаются, скорейшаго ради воспоминания» (Кн. IV. гл. 16). По сему разсуждению, взирать со вниманием на святыя иконы значит то же, что читать священныя книги. А из сего справедливо будет заключить, что из икон, так же как из книг, можно почерпать учение. И хотя святый Дамаскин относит сие к незнающим писаний: но и мы, сколько нибудь знающие писания, не превознесем себя над незнающими, и не почтем для себя излишним того, что для них полезно, «не высокая мудрствующе, но смиренными ведущеся», как учит смиренная мудрость Апостольская (Рим. 12:16). Ревнующие поучаться тайнам Пресвятыя Девы Богородицы от Священных Писаний знают, как не много там о Ней говорится. И нельзя на сие жаловаться: потому что и о Самом воплощенном Сыне Божием в священных книгах более умолчано, нежели сколько сказано, и это по самой необходимости, как заметил последний, дополнивший других, Евангелист: «яже Аще бы по единому писана Быша, ни самому, мню, всему миру вместити пишемых книг» (Ин. XXI. 25). Итак думаем быть правы, если, упражнявшись в других случаях по нашей силе, или лучше, по нашей немощи, в испытании писаний, о Пресвятой Деве свидетельствующих, ныне хотим, вместо книги, прочитать нечто в иконе Успения Пресвятыя Богородицы, которой древнейший образец, по особенному устроению Провидения, принесен был из Константинополя в Киев, и которую Святитель Петр, своею священною и святою десницею, изобразил нам здесь, без сомнения, не для чувственнаго только зрения, но и для духовнаго созерцания. Первая, ближайшая к зрителю часть иконы проста. Видим пречистое тело Пресвятыя Девы, по отшествии пресвятыя души Ея, почивающее

673

на одре. Собор Апостолов подъемлет, и несет оное к месту погребения. Святый Петр воздает ему честь каждением фимиама, хотя оно само несравненно лучшим и животворным благоуханием исполняло внутренния чувства приближающихся к нему с верою. Если бы кистию и красками можно было изображать звуки: то мы услышали бы от иконы и Апостольскую погребальную песнь, в которой, как сказует святый Дионисий Ареопагит, «сошедшиеся для зрения живоначальнаго и Богоприемнаго тела, Богобрат Иаков, и Петр, и все священноначальники воспевали безконечно сильную благость Богоначальственной немощи», то есть, благость Сына Божия в воплощении восприявшаго на Себя немощь естества человеческаго, кроме греха (о имен. Бож. гл. 3). О чем напоминает нам сие изображение? Чему нас поучает? – Напоминает о грозном законе смерти. Поучает благовременно помыслить о том, как нам встретиться с сим законом. «Земля еси, и в землю отъидеши»: сказал Небесный Судия в лице согрешившаго праотца роду человеческому (Быт. III. 19). И как неумолимо исполняется сей приговор! Пусть бы «царствовала смерть и над не согрешившими по подобию преступления Адамова» (Рим. V. 14), одинако над согрешившими каким либо иным образом, и над не очистившимися от греха прародительскаго. Но преблагословенная Мария, еще прежде нежели соделалась Богоматерию, по изъяснению церковнаго Богослова (Иоан. стихир. на Благовещ.),

«предочищена Духом»

, чтобы Ей быть достойным сосудом воплощения Сына Божия. Со времени же воплощения, как тело Ея есть жилище Божие, так, без сомнения, и душа Ея есть жилище Божие, в столь же высоком значении, как она, по достоинству Матери Господней, превышает Херувимов и Серафимов. И не смотря на сие, покоряется и Она закону смерти, хотя впрочем только по видимости; отходит и Она в землю, хотя впрочем только на краткое время. Как могло быть сие допущено? – Могло быть допущено по Ея смирению, по которому Она не хотелa бы пребыть совсем непричастною смерти, когда Пребожественный Сын Ея вкусил смерти; и действительно допущено по устроению Провидения, для нас, чада перстнаго Адама, неподвизающияся преобразиться в образ Адама Небеснаго, – для нас, чада согрешившаго, согрешающия и не очищающияся, чтобы мы, взирая на гроб Пречистыя Матери Живота, и обращаясь к тому, что ниже Ея, со страхом помыслили, как верно суждение Апостола, что и «праведник едва спасется», и чтобы глубоко почувствовали силу следующаго за сим заключения: «аще праведник едва спасется, нечестивый же и грешный где явится» (1Петр. IV. 18)? Если и при благодатном обновлении жизни, при высокой святости и чистоте, стрела смерти еще находит более или менее уязвляемое место в естестве человеческом: то что будет с человеком, который, не подвизаясь о благодатном обновлении, безпечно живет в растленной природе? Что будет с душею, которая греховными склонностями и страстями сама в себя вводит стихии адския, и плодит в себе семена смерти духовной? Что будет с телом, которое, при своем, уже природном, расположении к тлению, не только не получает врачевания от высшей силы, обновленной благодатию жизни, но еще приемлет новыя злейшия семена тления и смерти от порочной души, от ея разрушительных страстей, от ея необузданных похотей, от разных видов невоздержания и злоупотребления чувственных способностей? Внимательно и неленостно да подвизаемся, братия, чтобы заповедями Божиими и силою веры исправлять, очищать и возвышать нашу деятельность, и от видимой жизни естественной восходить к сокровенной жизни благодатной, да будет временная жизнь наша сродным началом жизни вечной, да не будет временная смерть наша преддверием смерти вечной, да будет гроб наш дверию в небо! Обратимся паки к разсматриванию иконы. Вторая часть ея не так проста, как первая. Над смертным одром и над бездыханным телом Пресвятыя Девы икона представляет Самого Христа Спасителя, держащаго на руках душу Ея, в образе младенческом, знаменующем, без сомнения, начатие новой в небесах жизни. Писания не говорят, чтобы сие телесными очами видели все бывшие свидетелями успения и погребения Божией Матери. Посему надлежит полагать, что составитель иконы представил здесь видимым принадлежащее к миру невидимому, и просто видимое соединил с духовно-созерцаемым. Изобразив тело Пресвятыя Девы, оставленное душею Ея, он как бы предупреждал вопрос: что в сие время происходило с Ея душею? И в ответ на сие, изобразил видимо и Ея душу, носимую руками Ея Божественнаго Сына. Здесь раждается новый немаловажный вопрос: какую силу имеет сие изображение? Не есть ли это простое представление воображения? – Нет. Так думать было бы не сообразно с достоинством древней святой иконы. Дерзость писать иконы по воображению живописца есть порождение своеволия новейших времен. Древние изображали на иконах то, что находили в достойных веры писаниях или в предании. И художник нашей иконы, святый Петр, без сомнения, не был расположен писать на иконах мечты воображения. Заключим не обинуясь, что его икона представляет нам не произвольный плод воображения, но созерцание, согласное с существом предмета. Надобно ли, по церковному правилу осторожности, показать согласие сего предания с Священным писанием? – Для сего можно указать на слова Христовы: «бысть же умрети нищему, и несену быти Ангелы на лоно Авраамле» (Лук. XVI. 22). То, что слова сии принадлежат к притче, не должно быть поводом к сомнению о их значении: потому что и приточныя лица изображаются чертами действительной природы. Как смерть и погребение богатаго суть черты действительной природы: так несение Ангелами умершаго нищаго, в терпении стяжавшаго душу свою, есть черта действительнаго созерцания. Итак сличайте. Если Писание свидетельствует, что души святых человеков, исходя от тела, приемлются Ангелами: то не совершенно ли согласно с сим, предание, между прочим посредством иконы, свидетельствует, что пресвятая душа Матери Господней, высшей Ангелов, исходя от тела, прията была Самим Ея Божественным Сыном? Ангел же, по другому преданию, послан был к Ней еще прежде на землю, дабы предварить Ее о приближавшемся преставлении; а потом собор Ангелов приветствовал Ее небесными песнопениями, которых отголосок слышали достойные во время Ея погребения. Видите, какую многоразличную премудрость заключили в иконном изображении Богомудрые Отцы наши. Они представили нам не только назидательное воспоминание прошедшаго видимаго, но и таинственное созерцание невидимаго в области грядущаго века. Какое сладкое, хотя недосязаемо высокое созерцание! Как светло сияет в нем любовь Божественнаго Сына к Богоблагодатной Матери! Какая точность Небеснаго Судии в воздаянии по делам земной жизни! Поелику Приснодева носила на руках своих Сына Божия, во время Его земнаго младенчества: то, в воздаяние за сие, Сын Божий носит Ея душу на руках Своих, в начатке Ея небесной жизни. Кто бы ты ни был, состранник земной жизни, слушающий меня, скоро и твоей и моей душе, – не знаю, которой скорее, – только верно скоро и твоей и моей душе отверзется невидимая область века грядущаго. Подумали ль мы, что там нас встретит? Кто там нас примет? Удостоят ли Ангелы, подобно как душу Евангельскаго нищаго, и нашу бедную душу нести в некую обитель света? Или ты о сем не заботишься, и думаешь, что можешь обойдтись и без сей почести? Не обмани себя. Правда, что это есть почесть достойным: но не есть ли это также и пособие нуждающимся? Если на пути видимаго мира нужно нам охранение и руководство Ангелов: то не паче ли при вступлении в безвестный и безпредельный мир невидимый? Теперь телесный мир стоит пред нами, как преграда, закрывающая от нас светлое царство небесное, но также отделяющая от нас и мрачное царство адское; но и теперь, более или менее, проникают до нас влияния преисподней тмы, и тем более благопотребны нам вспомоществующия влияния из царства света: что же будет, когда душа наша, отрешаясь от тела, переступит за преграду мира телеснаго, и вступит в непосредственное соприкосновение с миром духовным? Не угрожает ли ей открытое нападение темных сил, тогда как она не может сказать о себе, как мог сказать един Безгрешный: «грядет сего мира князь, и во Мне не имать ничесоже» (Ин. XIV. 30)? Блажен, кто, смотря за гроб, имеет довольно присутствия духа, чтобы сказать с Давидом: «аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла; яко Ты со мною еси» (Псал. XXII. 4), – Ты, свет мира и победитель ада, – Ты, Который и сень смертную просвещаешь сиянием креста Своего, – Ты, Который «за всех вкусил смерти», чтобы смерть поглощена была жизнию, – Ты, Который заповедуешь Ангелам Твоим живущих в помощи Твоей сохранять во всех путях видимых и невидимых, во времени и за пределами времени! Но чтоб иметь такое присутствие духа, для сего надобно, чтобы точно был с нами Христос, в нашей вере, в нашей любви, в нашей деятельности по Его воле и заповедям. У пророка Исаии, «сия глаголет Господь: блажен, иже имет племя в Сионе, и южики во Иерусалиме» (Ис. 31:9). Если сие изречение имеет силу значения в отношении к Иерусалиму земному и народу иудейскому: то несравненно большую в отношении к духовному Израилю и небесному Иерусалиму. Иудей, если не может прийдти в земном Иерусалиме в дом сродника, может найдти там для себя гостинницу, и за деньги получить то, чего не может иметь по родственной приязни. Но в небесном Иерусалиме нет наемных жилищ, ни денег, ни купли, ни продажи. Или приди туда, как единоплеменник и сродник, или не будешь там принят. – Но разве можем мы сделаться сродниками небесным гражданам, которых большею частию даже и не знаем? – Можем сделаться сродниками не только гражданам небесным, но и самому Царю их. Читайте в Евангелии давно готовую грамоту Его для всех вас на сие высокое родство. «Мати Моя и братия Моя сии суть, слышащии слово Божие, и творящии е» (Лук. VIII. 21). Итак будьте, братия, прилежны к слушанию слова Божия, особенно глаголющаго в Церкви, будьте деятельны и верны в исполнении Христовых заповедей; и вы войдете в родство небесное, будете «иметь племя в» горнем «Сиoне, и южики в» нерукотворенном «Иерусалиме», будете еще на земли, по слову Апостольскому, «сожителе святым и приснии Богу» (Еф. II. 19), а наконец, они примут вас и в вечные кровы небесные, в причастие блаженства, и в созерцание славы Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

207. Речь на открытие больницы при Московском Университете

(Говорена сентября 28; напечатана в собр. 1848 г.) 1846 год

Быв собраны освятить общественною молитвою дело науки и человеколюбия, которое должно здесь не одновременно совершиться, но продолжаться и жить, не излишнее мы сделаем, если введем в молитву размышление, которое бы ее возбудило и направило. Общая Матерь Церковь, удовлетворяя вдруг разнообразным потребностям чад своих, предлагает наиболее общие образцы молитвы, и дух благословения и благодати приближает к нам посредством священных знамений: но привлечь и принять сей дух должно наше верою жаждущее сердце; а сию жажду возбуждает ясное представление той особенной нужды, с которою прибегаем к молитве. Представляется здесь уготованная Царским человеколюбием и щедротами обитель, правда, обитель не безпечальная, потому что ее населяет и населять будет страждущее человечество, и будет в ней распределяемо не по правам и преимуществам, а по болезням; однако же обитель и утешительная, потому что страждущие приемлются сюда для облегчения, болящие для врачевания. И как счастливо с человеколюбием дружится здесь мудрость! Наука приходит облегчать многообразныя страдания: наблюдение над многообразными страданиями облегчает науку в ея трудных изысканиях. Врач помогает больному в получении здравия, и больной помогает начинающему врачу в приобретении врачебной опытности. Сии воззрения возбуждают нас к молитве радости и благодарения за Державнаго Человеколюбца и Покровителя знаний, и за деятельность служителей Его мудрости и человеколюбия, к молитве утешения и надежды за страждущее человечество. Можно сорадоваться врачу, идущему к постеле больнаго. Если простое посещение больнаго, для изъявления участия, для утешительнаго слова, есть заслуга пред Христом Спасителем, и приобретает Его благословение: то кольми паче посещение больнаго для вожделенной и благотворной помощи, для подания здравия. "Приидите, – говорит, – благословеннии; болен бо бех и посетисте Мене» (Матф. XXV. 34, 36). Счастливые люди, которые каждый день несколько раз можете заслужить сие благословение! Но можно и страшиться, когда видим врача при постеле больнаго. Приятно сохранить жизнь ближняго, возвратить ему здравие: но страшно иметь в руках здравие и жизнь ближняго. Если бы врач видел больнаго насквозь: то, конечно, вернее направлял бы в цель врачебныя средства. Но он не редко стоит пред телом больнаго, как пред затворенным домом, и сквозь некоторыя скважины не столько видит, сколько угадывает, что происходит внутри. Телоразсечение отворяет двери в пустой дом: и потому не может показать многаго, что происходит в нем в присутствии хозяина, то есть, души, одушевляющей тело. Душу же кто может преследовать по ея сокровенным входам и исходам в глубинах вещества грубаго, в высотах вещества тонкаго? Между тем, если от нея зависит жизнь: то возможно ли, чтоб, от различных ея состояний, не зависели степени жизни – здоровье и болезнь? Но что я говорю? – Не подумайте, чтоб я хотел сколько нибудь унизить науку, или охладить ревность врача, или поколебать надежду больнаго. Нет. Я не забыл учения одной из душеврачебных книг. ""Почитай врача противу потреб честию его: ибо Господь созда его. Господь созда от земли врачевания и муж мудрый не возгнушается ими"" (Сир. XXXVIII. 1, 4). Я хочу только подать мысль, что врач не слишком должен полагаться на одну свою проницательность и знание, и что взор ума его не должен погрязать в веществе. Чтоб врачевать больнаго, врач должен прозревать внутрь его, прорекать сокровенное в нем: сие требует чистоты сердца и возвышения духа. Скажем не обинуясь: сие требует возвышения духа к горнему духу премудрости и разума. Как всякую истинную, так и врачебную – «Господь дает премудрость, и от лица Его познание и разум» (Притч. II. 6). Сии размышления ведут к тому, чтоб при настоящем случае и врач, и больной, и доброжелательствующий врачу, и состраждущий больному соединились в особенной молитве к верховному Врачу душ и телес, да присещает Сам Он сию обитель врачевания, да даст ей, как некогда врачебной Силоамской купели, Своего благотворнаго Ангела, да изливает свет Свой в умы врачующих, да очищает сердца их любовию к страждущему человечеству, да благословляет их деятельность, и да простирает обильно и живоносно на болящих врачебную силу, которую Он создал и заключил во врачебных веществах.

208. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Императорскаго Величества с Государем Наследником Цесаревичем, Великим Князем Александром Николаевичем, в Успенский собор

(Говорена 30 сентября; напечатана в Моск. Ведом. и в собраниях 1848 г.) 1846 год

Благочестивейший Государь! Есть жажда, которую мы всегда неутомимо чувствуем, и счастливы, что так чувствуем. Это жажда сердец и взоров сретить Твой Царский взор. Для нас око Царя – око солнца. Не просто зрит, но и светит, и оживляет, и возращает, и возвышает. И так, гряди и ныне, светлостию Твоего взора одушевляй и возвышай то, что зиждется и благоустрояется силою Твоего державнаго духа; и да найдет взор Твой повсюду то, что угодно Твоему сердцу, для чего подвизается Твоя мудрость. Око же всевидящее охранительно да бодрствует над Тобою и Твоим Домом и Царством.

209. Слово в день вoсшecтвия на всероссийский престол Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря 20 ноября, напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1848 г.) 1846 год

Писано есть: дом Мой дом молитвы есть. (Лук. XIX. 46). Кто из нас не знает, что место, где мы теперь находимся, есть дом молитвы и дом Божий? Однако не неблаговременно, думаю, теперь привести на мысль, что знаменательное наименование «дома молитвы», и высокое наименование «дома Божия», не только дает сему месту Пророк, но также признает и сама воплощенная Истина, Господь наш Иисус Христос, «глаголя: писано есть: дом Мой дом молитвы есть». Чем вожделеннее для нас особенный предмет нынешней молитвы нашей, – призвание новых благословений Божиих на обновляемое царственное лето Благочестивейшаго Самодержца нашего: тем полезнее и приятнее иметь в виду твердое удостоверение, что молитва наша не на темном и неизвестном пути, не издалеча простирает недосязающия руки и не достигающие, может быть, до слуха гласы, но беседует с Богом в доме своем и Божием, следственно близко, свободно, удобослышимо, благонадежно. Приведем для себя в большую очевидность скорое и верное действие церковной, и в особенности царственной и всенародной в церкви молитвы, посредством древняго примера. Во время внезапнаго нашествия на царство иудейское трех враждебных народов, «ста Иосафат в собрании Иуды во Иерусалиме, в дому Господни», и принес единодушную с народом молитву к Богу, признавая свою немощь, и призывая Его противу врагов помощь: «не вемы, что соделати имамы им: но токмо очи наши к Тебе». Едва произнесена была молитва, как услышался благоприятный на нее ответ Божий, из уст Иозиила. «Бысть на нем Дух Господень посреди народа, и рече: слышите весь Иуда, и обитающии во Иерусалиме, и ты, царю Иосафате: сия peче Господь вам: не бойтеся, ниже ужасайтеся от лица народа сего многаго, несть бо ваше ополчение, но Божие». На другой день, когда Иосафат и его войско шли на встречу врагам, воспевая священныя песни, – междоусобие произошло в стане разноплеменных врагов; они истребили друг друга; Иудеям осталось только собрать добычу (2Пар. 20). Если так действовала молитва во храме сеней и гаданий: то менее ли надлежит ожидать от нея во храме явленной и воплощенной Истины? Если так дерзала и успевала она там, где владычествовал грозный Закон: то не паче ли здесь, где поставила престол свой милующая Благодать? Воплощенный Сын Божий учил молитве словом и примером; побуждал к ней; пролагал и облегчал ей путь к Богу, Своим о нас ходатайством, котораго не прекращает и ныне, и не прекратит до скончания века; и, одушевляя к подвигу чаемым плодом подвига, Он дал христианской соборной молитве уполномочивающее обетование: «аминь глаголю вам: яко Аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, еяже Аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на небесех» (Матф. XVIII. 19). «О всякой вещи, еяже Аще просита»: – какое обширное, какое, можно сказать, неограниченное полномочие! «Будет от Отца, Иже на небесех»: – какое высокое и, очевидно, никакою иною властию непреоборимое полномочие! А что в обетовании говорится о наименьшем соборном числе: «аще два от вас совещаета»: это для того, чтоб и малый, по нужде, собор церковный не почитал себя слишком недостаточным для участия в обетовании Господнем, и чтобы тем паче уповал на обетование собор великий. Хотите ли видеть сие обетование в исполнении, сие полномочие в полном действии? Посмотрите в первоначальную Церковь Апостольскую. После одной из первых, успешной проповеди, на Апостолов возстали все иерусалимския власти. Ввергают их в темницу; потом, взяв из нея, допрашивают в соборе князей, старцев и книжников, и грозно запрещают им учить о имени Иисуса. Буря сильна. Новонасажденное христианство было в опасности не только поколебаться, но и быть исторгнуто с корнем. Нужна была чрезвычайная опора, особенное подкрепление свыше. «И помолившимся им, подвижеся место, идежe бяху собрани, и исполнишася вси Духа Свята, и глаголаху слово Божие со дерзновением» (Деян. IV. 31). «Место, идеже бяху собрани», очевидно было домом молитвы и домом Божиим внутренно, хотя еще не время было тогда возвеличить оное внешно, и осенить крестом, как у нас ныне. В другое время, «Петра стрежаху в темнице: молитва же бе прилежна бываемая от Церкве к Богу о нем» (Деян. 12:5). Что же сделала сия церковная молитва? То, что Ангел разрешил Петра от оков, и сквозь запертыя двери, мимо стражей, вывел из темницы на свободу. Нужно ли говорить более, чтобы возбудить покоющуюся уверенность, что наименования дома молитвы и дома Божия не суть только почетныя наименования, поверхностно наложенныя на предмет, но выражают нечто существенное в предмете, хотя не всегда и не всем открывающееся? Кажется, все мы знаем, что в доме молитвы, в соборе церковном, есть особенная благодатная близость Бога вездесущаго; что в доме Божием есть таинственное вселение Бога невместимаго: что в сем доме богатаго благостию Домовладыки, больше нежели где либо, совокуплены сокровища даров, пособий, благодеяний, милостей, утешений, света, силы, жизни, спасения, и чадам и присным сего дома предоставлен ключ от сих сокровищ молитва веры. Кажется, все мы знаем достоинство и важность дома Божия, как о сем свидетельствует самое наше собрание, и общий образ благоговения, господствующий в сем собрании. Но я сказал не совсем решительно: кажется, все мы знаем; – и, к прискорбию, имею на то причины. Когда от должнаго молитвеннаго возвышения к Богу, или по немощи и развлечению, падаю мыслию на себя и на окружающее, или, по лежащему на мне долгу охранять чин церковный, обращаю испытательное внимание на служащих и предстоящих во храме; когда примечаю, что мы, служащие святилищу, не служим иногда образцем для прочих в благоговении к святилищу; когда слышу чтеца, торопливо пробегающаго псалом, или певца, играющаго звуками, без признаков духовнаго внимания к тому, что читают или поют; когда вижу некоторых предстоящих Царю небесному с меньшим благоговением, нежели предстояли бы царю земному, пришедших беседовать с Богом, беседующих вместо того между собою, и в сем положении вижу не таких людей, которых можно было бы извинить пророческим словом: «негли убози суть и буии» (Иер. V. 4); когда искушаемый неблаговременным словом сопредстоящаго, видимо, заботится не о том, чтобы не прогневать Бога неблагоговением в церкви, и не о том, чтобы удержать ближняго от неблагоговения, а о том, чтобы молчанием не оскорбить приглашающаго к празднословию: при таких видах желал бы не верить видимому, и недоумеваю, что это значит? Знаем ли мы, куда и для чего пришли? Знаем ли, что это дом Божий? Или не хотим пользоваться его сокровищами? Неужели поклонники храма Иерусалимскаго должны в чем нибудь уступить преимущество поклонникам какой-нибудь горы самарийской, которые не имея у себя подобной святыни, и даже, «кланяясь, егоже не ведят» (Ин.4:22), тем не менее строго соблюдают порядок и безмолвие при молитве? Поймите глаголемое притчею, что горько было бы сказать без притчи. Чтобы не преувеличивать обвинения, справедливость требует сказать, что несовершенный иногда вид благочиния и благоговения в храмах наших является не как выражение неблагочестия, а только как следствие не строгаго внимания и не довольной бдительности некоторых над собою. Впрочем, если бы кто спросил: стоит ли труда преследовать такия погрешности, как – поздный вход в дом молитвы, или ненужное слово, сказанное во время богослужения? – то я ответствовал бы, что надобно по возможности устранять и погрешности, чтобы за ними не пришли и не поселились грехи и беззакония. Обратимся к Евангелию и посмотрим, какия преступления преследовал Господь наш, когда, «вшед в Церковь, начат изгонити продающия в ней и купующия, глаголя им: писано есть: дом Мой дом молитвы есть, вы же сотвористе его пещеру разбойником» (Лк.19:45–46)? Какие люди пришли в храм Иерусалимский, и как превратили его в пещеру разбойников? Язычники ли это? Идольским ли служением осквернили они храм? Совсем нет. Это православные Иудеи, для удобности, продавали и покупали то, что нужно в храме для богослужения, волов, овец, голубей для приношения в жертву, и разменивали деньги, чтобы тот, кому жаль положить в сокровище храма большую монету, близко мог найдти для сего малую, – и это делалось не во святилище, а во дворе храма. Мы, взглянув на сие, может быть, усомнились бы, надобно ли преследовать неблагообразие, котораго не совсем легко избежать, и которое имеет свою пользу? Но Господь преследует сие неблагообразие не только словом, но и бичем от вервий, и называет оное превращением храма в пещеру разбойников. После сего надобно признаться, что нельзя почитать очень невинным, когда не во дворе храма, но в самом храме христианском, пред лицем самой святыни, разсеянность и человекоугодие разменивают между собою приветствия, и на праздные вопросы покупают безполезные ответы. Не угрожаю никому бичем Господним. Мой подвиг не в том, чтобы кого либо изгнать из храма, но в том, чтобы сохранить всех вас храму, как его украшение. Если же и сие малое слово покажется кому-нибудь похожим на малый бич: пусть оно угрожает более нам, которые, по справедливости, подлежим большей строгости: а вы спокойно уклонитесь от того, что заслуживает удары слова. Вспомним слово Соломона: «лучше обличения откровенна тайныя любве» (Притч. XXVII. 5). Возлюбим обличения. Если мы их не заслужили, тем спокойнее можем слушать их, а они помогут нам, чтобы не заслужить их впредь; если же, по несчастию, заслужили, они помогут нам исправиться. Благодарение Богу, что сохраняется в нас влечение к дому Божию! будем бодрственно внимательны к тому, чтобы наше пребывание в доме Божием сделать более достойным онаго, более совершенным, и тем более плодоносным и спасительным. С утешением воспоминаю пример, которым в благоговении к дому Божию предшествует нам Благочестивейший Государь Император. Как любит он созидать домы Божии! Вы сами по временам бываете свидетелями, как благоговейно предстоит Он Господу во храме! Как неуклонно зрит к олтарю! Как внимательно следует молитвам о том, что Ему любезно, и сопровождает их крестным знамением! Как смиренно преклоняется пред святынею! Соединимся мысленно с Ним в настоящей молитве нашей; да слиются все наши сердца в единое молитвенное кадило; любовь к Царю и вера к Богу да соединятся, чтобы воспламенить духовный фимиам молитвы; и да взыдет она от дома Божия земнаго в небесный; и да снидет новое благословение на царство Благочестивейшаго Самодержца нашего; да будет оно всегда благочестивою мудростию и правдою благоуправляемо внутри, ограждено безопасностию отвне, обильно средствами благоденствия, да под сению престола Его «тихое и безмолвное житиe поживем во всяком благочестии и чистоте!» (1Тим.2:2) Аминь.

210. Слово в день Тезоименитства Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Мариинской церкви Вдовьяго Дома декабря 6; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1848 года. ) 1846 год

Шедше же научитеся, что есть: милости хощу, а не жертвы? (Матф. IX. 13). Благоговейно творя церковную память Святителя Николая, котораго необыкновенно великая в Церкви слава просияла особенно из дел милосердия, и с тем вместе совершая отечественный праздник Тезоименитаго ему Царя нашего, и это в одной из многих обителей Царскаго милосердия, сколь неизбежно встречаемся с мыслию о милосердии, столь же охотно берем оное в предмет слова. Но чтобы слово о милосердии надежнее шло путем истины, приемлем ему в путеводителя слово самой воплощенной Истины: «шедше научитеся, что есть: милости хощу, а не жертвы?» Милость, кажется, не есть нечто непонятное. Когда мы, прося чего нибудь такого, на что не имеем права, но что удовлетворило бы нашей нужде, облегчило бы наше бедствие, избавило бы нас от затруднения, говорим обыкновенно: сделай милость, сделайте милость; то сим, кажется, свидетельствуем, что всякий знает, как сделать милость, и не нужно учиться сему. Однако Господь делает сие именно предметом учения: «шедше научитеся». Если же надобно учиться делать милость: то, конечно, всего лучше учиться у того же Божественнаго Учителя, Который вразумляет нас о надобности сего учения. Определительно излагает Он учение о милосердии, когда оказавшим в оном совершенные успехи дает торжественное одобрение и присуждает в награду царствие небесное. "Взалкахся, – говорит, – и дасте Ми ясти; возжадахся, и напоисте Мя; странен бех, и введосте Мене; наг, и одеясте Мя; болен, и посетисте Мене; в темнице бех, и приидосте ко Мне» (Матф. XXV. 35). Опять кажется, что это все простыя дела, не требующия науки, а разве, может быть, совета и побуждения к исполнению. И если в сем только состоит учение милосердия: то, вместо заботы об истолковании онаго, мне предлежит более приятная обязанность свидетельствовать о изрядных в сем учении успехах, которые оказывает сей Богоспасаемый град. Как благословенно изобилует он не только повременными делами человеколюбия, но и постоянными учреждениями деятельнаго милосердия Царскаго, милосердия вельможескаго, милосердия градскаго, милосердия особенных, добровольно для сего соединившихся, обществ, наконец ежедневным сеянием домашней и личной милостыни! Видим здания Царския, созданныя не для Царя и присных, но для чужих, дальних, смиренных, которых ищет и усвояет себе высокое милосердие. Видим палаты, воздвигнутыя вельможами, в которых по воле основателей, на счет их богатства, не вельможи роскошествуют, но алчущие питаются, жаждущие напояются, наготующие одеваются, странные вводятся, больные врачуются, сирые, престарелые, безпомощные находят призрение, успокоение, удовлетворение потребностям. Видим домы, частию так же обширные, частию смиренные, но за то многочисленные, в которых гражданское милосердие посильно следует за милосердием вельможеским, подобно как вельможеское за Царским. Видим идущих из великолепнаго дома посетить убожество в каком нибудь темном углу неблагообразнаго или нездраваго жилища, чтоб узнать и доставить потребное, или пригласить в обитель призрения. Видим приходящих в темницу так охотно, как в гости, пекущихся о заключенных, как о своих домашних. Видим, особенно во дни освященные, множество рук, простираемых в темницу, чтобы подать заключенным угощение, хотя впрочем известно, что они не алчут под кровом попечительнаго правительства. Без сомнения, есть еще подвиги милосердия, которых не видим, но тем не менее, даже, может быть, тем более светлые, что их не видим, поколику их скрывает смирение. Прекрасно! Слава Богу! Если непреложен тайный закон Провидения, некогда открытый Ангелом, что «милостыня от смерти избавляет» (Тов. 12:9); то, вероятно, ей не мало ты обязан своим спасением, Богоспасаемый град; может быть, особенно на сей-то черте твоего характера (впрочем не разлучной с твоим правоверием и любовию к Царям) , покоилось провидящее око небеснаго милосердия, когда небесное правосудие «посещало жезлом беззакония и ранами неправды», и таким образом "милость" Господня не «разорена от Тебе» (Псал. LXXXVIII. 33–34); смертоносныя раны, не раз на твоем долгом веку, нанесенныя тебе то яростию врагов, то другими бедствиями, не могли причинить тебе смерти, и ты, не изнемогая, достигаешь семисотлетней старости. Продолжи твою милость земную, да продолжится к тебе милость небесная. Продолжи исполнять завещание, которое, как ты ни стар, еще за-долго до рождения твоего написано: «буди любомилостив и праведен, да тебе благо будет» (Тов. XIV. 9). Но нам должно возвратиться к слову, от котораго мы начали слово. Мы все еще не разрешили, все еще остается нам разрешить, что это за учение, к которому отсылает нас Господь, когда говорит: «шедше научитеся, что есть: милости хощу?» Дела милости, о которых мы доселе говорили, суть как бы воплощение и тело милости. Они совершаются большею частию телесным, вещественным, видимым образом, и направляются против бедствий, которым человек подвергается по телу и по внешнему состоянию. Но как выше видимаго тела душа невидимая, духовная, оживляющая тело: так выше видимых дел милости самая милость, невидимая, духовная, которая должна оживлять и видимыя дела милости. Сия существенная милость живет в духе и в сердце человека, почему и называется милосердием; и целию имеет миловать преимущественно безсмертную душу ближняго, которая безмерно важнее тленнаго тела. Вот что не все понимают, или не все имеют во внимании! Вот чего не понимали, или не хотели понимать фарисеи, которых впереди нас посылал Господь учиться милости у пророка Осии, написавшаго в своей книге сии слова: «милости хощу, а не жертвы» (Ос. VI. 6)! Фарисеи, видя Господа Иисуса возлежащаго в доме мытаря Матфея и допустившаго быть с Собою за одним столом и других мытарей и грешников, дабы Своим снисхождением и Своим божественным словом привлекать их к покаянию и спасению, не хотели видеть в сем высокое дело милосердия, не думали, по подобию Ангелов, радоваться о грешнике кающемся, о душе, к которой приближается спасение, но видели в сем только мнимую несообразность с преданиями старцев. Имея довольно дерзости, чтобы судить Того, Котораго и при несовершенном познании должны были признавать не менее, как чудотворцем, но не имея прямодушия высказать свои мысли Ему Самому, они обратились с своими пересудами к Его ученикам: «почто с мытари и грешники Учитель ваш яст и пиет?» (Мф.9:11) Как будто не учитель учеников, а ученики учителя должны учить, как ему поступать! На сие-то Господь ответствовал фарисеям: пойдите к Пророку, и научитесь от него, что значит милость, и особенно духовная, узнайте, что Бог хощет и требует ея не только преимущественно пред соблюдением произвольных человеческих преданий, но и преимущественно пред обрядовыми действиями, в законе Божием предписанными: «шедше научитеся, что есть милости хощу, а не жертвы?» В наше время можно не опасаться фарисейской строгости, не позволяющей сесть за обед вместе с грешниками. Но из наставления, которое Господь дал фарисеям, нет ли чему научиться и нам, христиане? Поистине, надобно нам брать себе в руководство учение и пример Христов, чтобы творить милость не телесную только, но и духовную, часто не менее телесной нужную, и всегда паче телесной благотворную. Если судить здраво и взвешивать предметы и дела на весах правды: не странно ли, что более иногда оказывается внимания к лишениям, бедствиям и опасностям тела, которое можно избавить от страдания и спасти только на краткое время, нежели к лишениям, бедствиям и опасностям души, которую свойственное к ней милосердие могло бы избавить от вечнаго страдания и спасти на веки? Видят человека, утопающаго в воде: знакомые и не знакомые спешат на помощь, вопиют о помощи. Видят человека, утопающаго во грехе и беззаконии, в злокорыстии, в невоздержании, в сладострастии: стоят и смотрят, лучшие с сожалением, нелучшие с улыбкою, а иные, может быть, даже помышляют, нельзя ли воспользоваться тем, что утопающий оставляет на берегу. Когда горит дом: толпы народа бегут сражаться с огнем за бревна и доски часто неизвестнаго хозяина. Но когда душа горит огнем злой страсти, похоти, ярости, злобы, отчаяния: так же ли легко находятся люди, которые поспешили бы живою водою слова правды и любви угасить смертоносный огнь, прежде нежели он обнял все силы души, и распространился до слияния с огнем гееннским? Скажут, что сделать милость духовную, просветить истиною неведущаго, уврачевать зараженнаго страстию, освободить грешника от уз греховной привычки, возбудить веру и надежду в маловерном и отчаянном, не всякий так способен, как сделать дело милости телесной. Частию, это правда: но частию, это есть выражение не полной ревности к благоделанию, и отговорка, подобная той, которую премудрый нашел в устах лениваго: «лев на пути» (Притч. XXVI. 13). Не всякой богат; однако почти всякой может подать нищему, если не талант, то лепту: подобно сему не всякой так образован и опытен духовно, чтобы подавать ближним сильную духовную помощь; но почти всякой, и немощный, может сколько нибудь помочь немощнейшему, и не высоко образованный менее образованному; и даже не образованный образованному; потому что не все так в духовном, как бывает в телесном. Кто был Моисей? Пророк, законодатель, Боговидец. А кто был Иофор? Священник неизвестнаго богослужения, не принадлежащий к избранному Богом народу, едва утвердившийся в истинном богопознании чрез Моисея. "Ныне, – говорит, – уведех, яко велик Господь паче всех богов» (Исх. 18:11). Думаете ли; что этот Иофор способен подать помощь этому Моисею? Но Иофор увидел Моисея обремененным распрями народа, почувствовал к нему сострадание, и не поколебался предложить ему помощь, и действительно помог, присоветовав учредить разделение и постепенность судов

674

. Сей пример для того, думаю, показан в слове Божием, чтобы, с одной стороны, мнящиеся быть премудры и духовны не унижали пред собою простых и несовершенных, а с другой, и чувствующие себя далекими от совершенства духовнаго, мыслию о своем несовершенстве не охлаждали себя в усердии подавать ближним духовную помощь, по силе и разумению. Скажут еще, что телесную милость делать удобно потому, что ея просят не только нуждающиеся, но часто и не нуждающиеся, а духовную трудно, потому что имеющие в ней нужду не только большею частию не просят ея, но часто и предлагаемую отвергают и даже оскорбляют подающих. Должно признаться, что это затруднение велико. Но вспомним, что, когда Апостолы хотели подать миру великую духовную милостыню – христианскую веру и нравственность, он не только не просил ея, но и предлагаемую не хотел принять, и озлобился на предлагающих. Однако их вера, любовь, терпение, молитва сделали, наконец, то, что мир принял великую милостыню, и спасен. Что Апостолам дано было сделать для миллионов душ, для веков, для вселенной: того, хотя часть некую, хотя для одной бедствующей души сделать, верно, поможет благодать Божия всякому верному и братолюбивому чаду Апостольской Церкви. «Братие, Аще кто в вас заблудит от пути истины, и обратит кто его: да весть, яко обративый грешника от заблуждения пути его спасет душу от смерти и покрыет множество грехов», и ближняго, и своих (Иак. V. 19–20). В сих словах Апостол Иаков предлагает вам и подвиг, и надежду в нем успеха, и награду. Аминь.

211. Слово пред приведением к присяге дворянства Московской губернии, пред его выборами

(Говорено декабря 9; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1861 г.) 1846 год

Человецы бо большим кленутся, и всякому их прекословию кончина во извещение клятва есть. (Евр. VI. 16). Кто приступает к важному делу, тому полезно предварительно размыслить о нем, хотя бы оно и не казалось незнакомым; потому что невнимание может произвести так же неблагоприятныя последствия, как и незнание. Вы, благородные мужи, приступаете к важному делу, – к произнесению пред Богом клятвы в том, что употребите благоразсуждение и безпристрастие в избрании достойных в различныя должности начальствования и суда. Итак войдите, или допустите ввести вас, в некоторое размышление о том, к чему приступаете. «Клятва», или «присяга», есть именем Божиим утвержденное удостоверение о чистой истине объявляемаго о верном исполнении обещаемаго. Апостол сказал о клятве несколько неопределенно: «человецы большим кленутся», то есть, клянутся тем, что выше и важнее человека. Вероятно, при сем имел он в виду обычай своего времени клясться не только именем Божиим, но также небом и землею, храмом и олтарем. Но все сии виды клятвы, по изъяснению самого Христа Спасителя, имеют одно истинное значение, по которому прямо или не прямо относятся к Богу, и в Нем и Его имени имеют свою силу и важность. «Иже кленется церковию, кленется ею, и Живущим в ней: и кленыйся небесем, кленется престолом Божиим, и Седящим на нем» (Матф. 23:21–22). Но как дерзаем мы в наших уверениях и обещаниях употреблять святое и страшное имя Божие? Позволительно ли сие дерзновение? В каких случаях оно позволительно? Разрешение всех сих вопросов можно найдти в одном Апостольском изречении: «всякому прекословию кончина во извещение клятва есть», то есть, клятва есть окончательное, крайнее средство удостоверения во всяком случае, когда нужно прекратить прекословие, или устранить сомнение. Посему, если прекословие или сомнение, встречающееся в сношениях между людьми, не так важно, чтобы требовало усиленных мер для устранения онаго; или, если для сего есть простыя и ближайшия средства, находимыя в свойствах и обстоятельствах дел и отношений; если можно довольствоваться и не полным удостоверением, без большаго вреда, особенно общественнаго: в таких случаях и обыкновенное благоразумие не присоветует прибегать к крайнему средству удостоверений, и благочестивое чувство не должно позволить клятвы именем Божиим. Хочешь, например, чтобы верили твоему слову в разговоре, твоему обещанию в общежитии; во множестве случаев сего рода, большею частию маловажных, прибегать к клятве было бы сколько дерзновенно, столько же и излишно. Для той степени удостоверения, какая здесь нужна, есть простыя ближайшия средства. Говори всегда правду с точностию и без уклончивости: и твоему простому слову будут верить, как клятве. Не давай обещаний, в удобоисполнимости которых не уверен, а данныя обещания исполняй неизменно: и твоему простому обещанию будут верить, как клятве. К таким-то случаям относятся – и древняя заповедь: «не приемли имене Господа Бога твоего всуе» (Исх. XX. 7), и заповедь Христова: «не клятися всяко» (Матф. V. 34), и увещание Апостола: «не кленитеся ни небом, ни землею, ни иною коею клятвою: буди же вам еже ей, ей, и еже ни, ни: да не в лицемерие впадете» (Иак. V. 12). Но есть другаго рода случаи, в которых для устранения сомнения и для достижения удостоверения обыкновенныя средства недостаточны; а недостижение удостоверения сопровождалось бы крайним вредом не только частным, но и общественным. Отсюда происходит необходимость, а от необходимости обязанность, с крайним усилием достигать «кончины во извещение», прибегать к крайнему средству удостоверения, какое только возможно. Государь и государство требуют от подданных верности вообще, и в особенных служениях, должностях и поручениях. В сей верности необходимо нужно твердое удостоверение: потому что без сего не был бы обезпечен общественный порядок, и даже не было бы общественной безопасности. Чем же обезпечить верность? Законами? – Но чтобы законы имели полную силу и действие, для сего нужна строгая верность в их употреблении. Следственно предложенный вопрос здесь не разрешается, а только получает особенный вид: чем обезпечить верность в употреблении законов? Итак чем же? Не честностию ли, предварительно познаваемою? Для сего удобнее находить время и способы в необширном кругу частных сношений, нежели в необъятном пространстве государственных отношений. Власть употребляет ближайшия и важнейшия свои орудия, без сомнения, с предварительным испытанием и дознанием, поколику достигает и проницает человеческий ограниченный взор: но можно ли испытанием и дознанием решительно определить честность каждаго из тысяч и тем людей, прежде употребления их, как орудий государства? Опять возвращается вопрос: чем обезпечить верность? Не честным ли словом? Честное слово можно принять обезпечением только из уст человека дознанной честности: а где предварительное полное дознание честности неудобоисполнимо, там не обезпечивает слово, которое само себя провозглашает честным. Кто не знает, что, так называемое, честное слово дают и те, которые не обезпечили его исполнения для самих себя, и даже не думают о его исполнении? Чем же обезпечить верность? Не страхом ли наказаний? Как неприятно было бы, если б и было возможно, основать общее спокойствие на одном общем страхе! Но это и не возможно; потому что могут быть нарушения верности, которых человеческая проницательность не может открыть, и правосудие человеческое не может преследовать. Страх наказания нужен и полезен для обуздания склонных к преступлениям: но не достаточен для образования качества верноподданных. Таким образом неудовлетворительность более близких и обыкновенных средств к обезпечению верности приводит к крайнему средству, к запечатлению обещаемой верности великим и страшным именем Божиим, дабы каждый так уважал верность, как благоговеет пред Богом; дабы тот, кто вздумал бы дерзновенно коснуться своего обещания, неизбежно встретился с именем Божиим, которое не есть только произносимый звук, но призываемая сила Божия, проницающая души, испытующая сердца, благословляющая верных и карающая неверных. Что сия «кончина во извещение», сие крайнее средство удостоверения между человеками не есть просто человеческое учреждение, что клятва не есть только изобретение народоправительственнаго искусства, что сию опору земнаго царства приемлет, утверждает и освящает само небесное царствие, сие не трудно усмотреть из того, что клянется и сам Бог. «Мною самем кляхся, глаголет Господь» (Быт. XXII. 16) Аврааму. И Апостол изъясняет сие слово Господне точно, как образец Божией клятвы. «Аврааму обетовая Бог, понеже ни единем имяше большим клятися, клятся Собою» (Евр. VI. 13). Нет сомнения, что по снисхождению Бог дает здесь Своему обетованию образ человеческаго удостоверения: но также нет сомнения и в том, что Бог приемлет в Свои руки только те из земных орудий, которыя чисты и достойны неба. Клятва именем Божиим в верном прохождении общественнаго служения, или в верном исполнении общественнаго дела, нужна как для удостоверения власти и общества, так и для утверждения самого обязывающагося верностию. Верность не требует ли часто не только самоотвержения, но и самопожертвования? Не встречается ли с искушениями, иногда с грубыми, которыя однако не всегда столь же легко отразить, как легко приметить, иногда с тонкими, в которых можно запутаться почти неприметно? Самонадеянный положится в сем на себя: но едва ли сделает исключение из пророческаго суждения, что «всяк человек ложь» (Псал. CXV. 2), то есть, вне помощи Божией. А имеющий более самопознания не успокоился бы от сомнения сам о себе, если бы не прибегнул к Богу, и не утвердил в Нем своей надежды. «Господи, верный в словесех Своих, и преподобный во всех делех Своих» (Псал. CXLIV. 13)! Благослови верность моего слова и преподобие моего дела. Являй мне истину и правду; даруй мне готовность к самопожертвованию за них, твердость, чтобы устоять против приражений сильной неправды, прозорливость, чтобы не запутаться в сетях хитрости или пристрастия. – Так свойственно говорить сердцу человека, искренно желающаго сохранить верность в служении или деле общественном: так и предписанный законом от дней предков наших образец присяги повелевает говорить: «Господь Бог душевно и телесно мне да поможет!» Да удалится от нас помысл неверности клятве! Но чтобы он вернее был удален, поражайте его, как стрелою, грозным словом Божиим: «не очистит Господь приемлющаго имя Его всуе» (Исх. XX. 7). Если «не очистит Господь приемлющаго имя Его» всуе, напрасно, легкомысленно, без нужды: то чего должен ожидать тот, кто, давая клятву пред Богом, употребил бы имя Божие неблагонамеренно, святотатственно, чтобы его святостию покрыть нечистоту своей неверности? «Пoгyбиши вся глаголющия лжу» (Псал. V. 7): но не прежде ли прочих погубиши, Господи, глаголющия лжу пред именем Твоим и пред лицем Твоим, лжущих, как Анания и Сапфира, не человеком, но Тебе Богу? Когда Апостол Петр обличил Ананию сими точно словами: «не человеком солгал еси, но Богу; слышав Анания словеса сия, пад издше»; а потом и Сапфира, после подобнаго обличения, «паде абие пред ногама его, и издше» (Деян. 5:4, 5:10). Сей пример, и многие примеры вне священной истории, показывают, что ложь пред именем Божиим и пред лицем Божиим, ложь клятвопреступная, как бы в нетерпение приводит небесное Правосудие, и привлекает грозные и внезапные удары судьбы. К сим размышлениям о важности клятвы, надеюсь, и без моего содействия присоедините размышление о важности дела, для котораго даете клятву. От тех, которых изберете, будет зависеть не малая доля общественнаго порядка, спокойствие многих, спокойствие собственно зависящих от вас и врученных вашему попечению, а иногда, может быть, даже спокойствие некоторых из вас, и поддержание достоинства вашего возвышеннаго сословия. Избирайте так, чтобы не упрекать потом себя, чтобы не прогневать Бога. Найдите достоинство, если оно скрывается; умейте привлечь, если оно уклоняется. Напротив того, поставьте преграду домогательству недостоинства. Не поставьте себя ниже недостойных, допущением их перехитрить ваше действование. Оправдайте щедрую к вам доверенность к самодержавной Власти. Чистота намерения и действования да привлечет благословение Божие на избирателей, и на избрание, и на избираемых, и на последствия избрания. Аминь.

212. Молитва пред окончанием молебнаго пения, в новый 1847 г., и в воспоминание седмисотлетия царствующаго града Москвы

(Напечатана в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1848 г.) 1847 год

Господи Боже Вседержителю, Словом Твоим утвердивый небеса и Духом уст Твоих всю силу их, положивый светила на тверди небесней в знамения, и во времена, и во дни, и в лета, и бытие видимых созданий Твоих в круги времен заключивый, благословивый начатки времен, и числа исполнения их освятивый! Ты, Господи, усты Пророка Твоего Моисея, первым в месяцех лета нарекл ecи месяц, в оньже агнцем избавительныя пасхи спасительное таинство Агнца закланнаго прежде сложения мира, Господа нашего Иисуса Христа, предобразил еси людем Твоим Израилю. Ты, в древнем законе Твоем, в предел седмицы дней и седмицы седмиц, праздники Твоя, в память благодеяний Твоих, поставил еси; и исполнение седмицы лет и седмицы седмилетий, во обновление памяти судеб Твоих, летом оставления венчал ecи, со благословением безтруднаго изобилия. Се ныне Твой новый Израиль, от древняго образа к новоявленней истине прешед, первый в месяцех, и новое лето начинает от явления во яслех, вифлеемских Агнца, вземлющаго грехи мира, Господа нашего Иисуса Христа, и от начатия Его всеспасительныя крестныя жертвы, в страдательном пролиянии крове Обрезания. Царствующий же град сей не месяца токмо и лета начало пред собою ныне зрит, и не седмицы дней токмо и лет исчисляет, но, седмь протекших над ним веков помянув, судьбам Твоим чудится, и в помышлении о судьбах осьмаго своего века, пред лицем Твоим, Царю веков, благоговеет. Исповедуем милости Твоя древния, и о настоящих благодарим, и о будущих молим. Славим Твое благодатное избрание, и богатый о нас Промысл, яко малую некогда весь во град велий возрастил еси; и, прежде сбытия, еже славну быти граду сему во всех градех российских, и взыти рукам его на плещи враг его, и прославитися Тебе в нем, угодником Твоим святителем Петром предвозвестил еси; таже и приносимый престол Православия зде утвердил еси, и корень Единодержавия всероссийскаго зде насадил еси, и престол Царства возвысил еси, и угасшему светильнику царскаго рода отселе с вящшею светлостию возсияти даровал ecи, и святым Твоим зде пожити и во благоухании святыни почити благоволил еси, ихже молитвами овогда убо, аки адамантовою стеною, от напастей ограждал еси град сей, овогда же и бедствующий вскоре избавлял еси, и во дни наши, мневшийся погибнути, от пепела и разрушения еси возставил, и новым благолепием украсил, и обилием исполнил. Отче щедрот и Господи милости! Призри благосердием на сие благодарственное исповедание наше, и не отстави милости Твоея от нас. Благослови венец новаго лета благостию Твоею: и венец седми веков, иже на версе царствующаго сего града, и во осмем да не увядает. Обнови и умножи благословения Твои на превознесенном Тобою рабе Твоем Благочестивейшем Самодержавнейшем Великом Государе Нашем Императоре Николае Павловиче, и на державном Его роде. Долгоденствие и благоденствие, и в делах царствия и во всех добродетелех преуспеяние Им даруй. Сохрани Церковь Твою святую неколеблему на основании Твоего Божественнаго слова, на камени Апостольския веры, и никоеже дерзновенное своемудрие человеческое да не прикоснется кивоту Божию. Реки, Господи, мир на люди Твоя, и на обращающия сердца к Тебе. Да будет близ боящихся Тебе спасение Твое, вселити славу в землю нашу. Милость и истина в ней да сретаются, и правда и мир да лобызаются. Не предаждь нас, призрети в суеты и неистовления ложная, но да призрим на вся заповеди Твоя, и не постыдимся. Даруй нам благодать и благую ревность, да Твоего вечнаго царствия и правды его, прежде и паче всего, ищем, яко да и благая временному житию потребная вся приложатся нам, предстательствующими и покровительствующими молитвами Преблагословенныя Приснодевы Богородицы и Святителей Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, с нимиже во общении веры Тебе Единому Триипостасному Богу, Безначальному Отцу и Собезначальному Сыну и Соприсносущному Святому Духу, приносим подобающее благодарение, и поклонение, и славу, во веки веков.

213. Слово на память Святителя и Чудотворца Алексия в среду второй недели великаго поста

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, февраля 12; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1848 г.) 1847 год

Блажени плачущии ныне: яко возсмеетеся. (Лук. VI. 21). Образ поста, и при осторожности против фарисейскаго лицемернаго помрачения лиц, естественно несколько суровый и печальный, довольно просветляется у нас ныне радостию праздничною, и это по уставу святыя Церкви. Но ныне же, и по тому же уставу, оглашены мы словом Евангельским, располагающим к плачу: «Блажени плачущии ныне». Что же должно нам делать? Радоваться, или плакать? Подумала ли Матерь, чего желает она от своих чад? – Без сомнения, подумала, и знает, чего желает. Будьте внимательны: и без большаго труда усмотрите, как духовная радость свободно входит в область печали, и опять, когда нужно, уступает место справедливой печали. Память праведника, святителя и чудотворца Алексия, мы совершаем. Но священная притча учит, что «память праведных» должна быть «с похвалами» (Притч. X. 7). А другая притча сказует, что «похваляемым праведным, возвеселятся людие» (Притч. XXIX. 2). Из сего, людие православнии, видите, как можно нам ныне радоваться. Для сего довольно привести на память житие Святителя Алексия, подвиги его, добродетели, благодеяния. Доброе само в себе заключает похвалу, и само собою радует. Посмотрите мысленно на отрока Елевферия, которому суждено было в последствии времени сделаться Святителем Алексием. Из детских забав он избирает для себя умную, чистую, и, может быть, не безполезную. Ставит сеть, и хочет ловить птиц. Но Тот, без воли Котораго и врабий не падает на землю, не посылает ловитвы: потому что хощет не утешить Елевферия детским утешением, а отсечь у него склонность к забавам, и готовить его к важным занятиям. Ловца земнаго самого хощет уловить Ловец небесный. Утомленный ожиданием ловитвы, отрок дремлет: и, в минуту сего безмолвия внешних чувств, Ангел отверзает у него внутренний слух, и говорит его душе: «Алексие! что всуе трудишися! Будеши человеки ловящ». Потрясенная душа пробуждает тело. Елевферий не знает, чей это глас, чье это имя, что значит предсказание о ловитве человеков: но тем не менее, небесное семя глубоко всеялось в его душу, и начало прозябать. Он оставил птицеловство и все другия забавы; сделался молчалив, и казался печальным, потому что не был разсеян, и не занимался внешним; воспоминание таинственнаго гласа влекло его к внутреннему и невидимому. Чрез три года он решительно предался сему влечению, отрекся от мира, и, при вступлении в монашество в Богоявленском монастыре, получил имя Алексия, преднареченное в сновидении. Это ранняя заря духовной жизни святаго Алексия: но не довольно ли уже она светла и приятна? Пятнадцатилетний отрок отрекается от утех юности, сын болярина – от блеска знатности, крестник Князя, чаемаго владетеля Москвы, от видов на большую еще знатность; решается жить только для Бога и для души; заключает себя в монастырскую жизнь, – надеюсь, не станете спорить, если скажу: – более строгую за пять сот лет пред сим, нежели в наше время. Посмотрите, старцы, на отрока: и не только порадуйтесь о нем, но и поучитесь от него. Хорошо было бы, если бы на него умели, как должно, посмотреть и некоторые дети боляр, по крайней мере для того, чтобы не почитать себя очень любомудрыми и очень возвышенно мыслящими, когда они, поспешно вышед из училища, не столько стремятся к подвигам и пользам Отечества, сколько преследуют призраки почестей, или кружатся в вихре суеты и роскоши. Посмотрим далее на Алексия, монашествующаго. Надобно ли говорить о его подвигах, собственно монашеских? Понятно само собою, что пренебрегший так много приятнаго в мире, возложив руку на рало, уже не озирался вспять; не искал, как иные ныне, под наименованием подвижничества, только покойной и обезпеченной жизни; от протяженных богослужений и молитв не усекал по частице для своей лености; не смотрел одним оком в церковь, а другим за ограду Обители; не ценил собственности после обетов нестяжания; не вмешивал своей воли в дела послушания. Укажу на особенный подвиг, который один достаточен, чтобы показать Алексия светильником необыкновенно светлым не только для своего века, но и для многих веков. В веке, не представлявшем ни довольно пособий, ни довольно поощрения к усиленному учению он имел ревность, и нашел способы, достаточно научиться греческому языку: и для чего? – для того, чтобы приобрести более ясное и точное разумение священных книг Новаго Завета, на их первоначальном Апостольском языке. И не довольствуясь сим приобретением для себя, он возжелал еще разделить оное с единоверными и единоплеменными. Сличил славенский перевод новозаветных книг с греческим подлинником, и, очистив от несовершенств и погрешностей, внесенных в него неискусными переписчиками, собственною рукою написал оный в книге, которая хранится и до ныне в сей, от него созданной Обители, как одно из безценных от него наследий. Кому любезна Божественная истина и чистая слава Церкви, тот всегда с утешением взирать будет на сей богословский подвиг святаго Алексия. Как чисто сияет в оном Православие, которое всегда обращалось и обращается к священному Писанию, яко к вечному и для всех открытому источнику Божественной истины! В каком благоприятном свете представляет он достоинство российскаго духовенства в четвертом надесять христианском веке, который нигде не блистал просвещением! Какое подтвердительное свидетельство дает он действованию российскаго священноначалия в последовавшие веки, в исправлении поврежденных славенских рукописей священных и церковных книг по греческим подлинникам! Как ясно обличает неправое мудрование тех любителей мнимой старины, у которых любовь к старине превратилась в благоговение к старинным ошибкам, и которые исправление описки стариннаго писца почитают преступлением, и даже повреждением веры! Наконец, воззрим на Алексия, как на Святителя, и святаго. Добродетельное житие и мудрость его побудили Всероссийскаго Митрополита Феогноста взять его в митрополитский дом, и вверить ему церковные суды. Двенадцать

675

лет был он удержан в сем служении, не без особеннаго устроения Провидения, чтобы в болезнующих членах ближе узнал состояние и потребности всего тела Церкви, которое потом должен был хранить и врачевать. После сего приготовления, тем же Митрополитом Феогностом поставлен святый Алексий Епископом граду Владимиру, а чрез четыре года, им же, со всем освященным Собором, и с Советом Великаго Князя Симеона, избирается на престол Всероссийской Митрополии. Избрание несколько необычайное, при жизни митрополита сего престола, и им самим: но это было как бы по предведению, чтобы предупредить и не допустить не избранных искателей сего престола, каковыми действительно вскоре явились Феодорит и Роман. С сего времени святый Алексий решительно является Богоизбранным, Богохранимым и Богоправимым Ангелом Церкви Всероссийския. Он путешествует в Константинополь, и получает патриаршее благословение и утверждение. Встретив потом в России соперника, вновь путешествует в Константинополь, чтобы отдать себя и его на суд Патриарха, и вновь получает утверждение на кафедре всероссийской: а два не избранные искатели ея исчезают. В последнем из сих путешествий он подвергается опасности на море: но, дав с молитвою обет, по избавлении, создать обитель монашествующих, невредим достигает берега и отечества; и монастырь Андроников стоит доныне памятником услышанной молитвы и оправданнаго обета. Вскоре оказалось, что всеблагий Бог, спасая святаго Алексия от опасности, сберегал спасительное орудие для охранения Церкви и Державы Российской, и для славы Своего имени даже за пределами Церкви. Царь Орды, которой сила в те времена тяготела над Россиею, чрез посла требовал, чтобы Алексий пришел в Орду, и исцелил царицу, ослепшую и беснуемую. Джанибек требовал того, что не во власти человеческой: но, не понимая сего, в случае неисполнения требования, без сомнения, готов был прийдти в ярость, опасную и для Святителя, и для Церкви, и для России. Беды являют великих и святых: так было и в сем случае. Алексий явил великий дух, – потому что не уклонился от опаснаго путешествия; крепкую веру, – потому что не отказался от молитвы о чудесном исцелении; глубокое смирение, – потому что, не полагаясь на себя, молился при гробе святителя Петра. Бог подкрепил его веру знамением: свеща у гроба Святителя Петра зажглась сама собою. Святитель Алексий идет в Орду, исцеляет царицу, и стяжавает удивление, почести, дары и безопасность Церкви и России. Совершившееся чудодействие поставило его так высоко во мнении всех, что, когда другой жесточайший царь Орды угрожал России опустошительным нашествием, Великий Князь Иоанн не нашел для нея лучшей защиты, как Святителя Алексия: и сей, с новым самопожертвованием для блага общаго, идет в Орду, и хотя встречает затруднения, и много претерпевает, однако вновь возвращается со славою, принося Церкви безданность и мир Отечеству. «Помянух судьбы Твоя от века, Господи, и утешихся» (Псал. CXVIII. 52), свазал зритель судеб Божиих в народе Божием. Не сие ли должен чувствовать внимательный зритель Господних от века судеб над Pocсиею и Церковию Российскою? Как крепко у нас Церковь и Отечество друг друга обнимали и поддерживали! Как благодетельно было твердое единство священноначалия при недовершившемся еще единстве государственном! Как чудно, против тяготевшей над нами силы чуждаго невернаго народа, поставлена была духовная сила Церкви, чтобы несколько уменьшить и сдержать сию разрушительную тяжесть, доколе возрастут и созреют для ея отражения победоносныя государственныя силы! Поминай, православный сын России, с благодарением сии древния судьбы, и с упованием храни для грядущих времен силы, столь благотворныя во временах протекших, силу веры и любви к Отечеству, силу единодушия и готовой на всякое пожертвование любви к самодержавной власти. Не могу следовать за святым Алексием по всему двадцатичетырехлетнему поприщу его святительствования в Москве. И вас утомить боюсь. Но встречаю нечто, чего не могу пройти без внимания. Есть одно начинание святителя Алексия, котораго он не привел к концу. Есть один спор, в котором он не одержал победы. Смотрю, дивлюсь, и радуюсь, хотя не понимаю. У чудотворца начинание, котораго он не может совершить? У Богомудраго спор, в котором он не одерживает победы? Необычайно; а точно так. Приближаясь к пределу своего земнаго поприща, святый Алексий желал найти себе святаго преемника. Святые видят святых: и таким образом святый Алексий видел святаго Сергия. Призвал его, и предложил ему свой престол. Но Сергий отрекся; и Алексий не настоял. Что может быть святее начинания Святителя Алексия? Как же оно не совершилось? Как смиренный Сергий дерзнул воспрекословить Святителю, котораго глаголов слушал всегда, как Христовых? Как Святитель не решился преобороть игумена силою церковнаго и монашескаго закона послушания? Сколько бы мы ни умножали вопросов, ни святый Алексий, ни святый Сергий отвечать нам на них не будут. Для чего же нам сие показано? – Для того, чтобы до земли смирился наш гордый ум пред судьбами Божиими, которых и святые иногда не постигают, и пред самыми святыми, которых мы грешные часто ни видеть, ни понять не умеем; и чтобы благоговеющее сердце из глубины своей воззвало с псалмопевцем: «дивен Бог во святых Своих» (Псал. LXVII. 36). Поистине, дивен Бог в тебе, святителю Алексие: дивен и в том, что пророчественно явил тебе в преподобном Сергии Свое избранное орудие, не только для твоего времени, но и для последующих времен; дивен и в том, что, не дав тебе преемника, тебе подобнаго, предоставил тебе, с некоторыми сопрестольниками твоими, безпреемственную власть в Церкви Своей. Ты безмолвствуешь: но паче слова проповедуешь благочестие, и защищаешь Православие. Покоишься видимо: но действуешь невидимо, данною тебе благодатною силою, очищая и укрепляя наши несовершенныя и немощныя молитвы, распространяя окрест себя духовное благоухание, успокоивающее, услаждающее, врачующее, питая таким образом стадо, и пася овец и пастырей. Твоему пастырству благодарение, что и ныне сии овцы твои любезно теснятся окрест тебя. Твоему благословению благодарение и за то, что и в первые дни сего поста храм твой наполнялся молящимися, как в торжественнейшие праздники. Твой это дар; а моя радость, и общая надежда спасения, хотя есть о чем и печалиться, и чего страшиться. Радуясь о чтителях поста, могу ли безпечально смотреть на тех, которые не только не довольно чтут его, но как бы ругаются над ним своими поступками? На что была эта неуместная общественная веселость не в праздник? А в праздник, зачем похищено

676

время у благоговения, и расточено на суету? На что эта невоздержность, это преобладание увеселений в преддверии поста? Тысячи христианскаго народа бегут по следам языческаго легкомыслия; и находятся люди, которые о делах легкомыслия, как о достопамятностях, повествуют с торжеством и похвалами. Для чего это многолюдство не напомнит себе, что постом несколько сот тысяч Ниневитян спаслись от близкой погибели; а весь первый мир, ядущий и пиющий, роскошествующий и веселящийся, поглощен потопом? Для чего и в пост некоторые не довольствуются, или и совсем не пользуются, умилительным сладкопением церковным, но идут слушать зрелищнаго певца и сладострастные звуки, или смотреть зрелища, не говорящия, правда, безстыдных речей слуху, но и не говорящия ничего назидательнаго глазу? Некоторые скорбящие о сем, подобно мне, говорят: для чего много снисходит сему Начальство? Мне кажется, я имею на сие удовлетворительный ответ. Начальство, как детям, снисходительно позволяет вам открытыя забавы, чтобы склонные к забавам, не имея открытых, не предались тайным, более безпорядочным и вредным. Но вы для чего всегда хотите оставаться детьми, в вашей склонности к забавам? Не ходите слушать страстнаго певца или смотреть обаятеля; дайте себе лучшия упражнения: неблаговременныя и недостойныя христианской мудрости зрелища закроются сами собою; обаятели разочаруются; пекущееся о благочестии и благонравии народа, Начальство будет довольно; и христианское общество явится в образе строгаго благонравия, достойном времен Апостольских. Доколе же сего нет: не станем, по крайней мере, льстить себе; не станем хвалить легкомыслие, как мудрость; признаем наше несовершенство; осудим нашу суетность; возскорбим и восплачем над нашим неочищенным от греха веселием. Поспешим сеять слезы покаяния, чтобы пожать радость спасения. Остережемся, чтобы, гоняясь слишком много и долго за суетным веселием, не впасть, наконец, в поздния и безполезныя слезы безнадежности. «Последняя радости», мирской и чувственной, «в плач приходят», говорит опытный Соломон (Притч. XIV. 13). Напротив того, «блажени плачущии» слезами умиления духовнаго, учит Господь Спаситель наш, Ему же слава со Отцем и Святым Духом во веки. Аминь.

214. Слово в день обретения мощей преподобнаго Сергия

(Говорено в Сергиевой Лaвре 5 июля; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1861 г.) 1847 год

Иже Христовы суть, плоть распяша со cтpacтьми и похотьми. (Гал. V. 24). Сие изречение Апостола Церковь имеет обычай провозглашать, когда творит память преподобных мужей, которых земная жизнь, как жизнь прославляемаго ныне преподобнаго Отца нашего Сергия, особенно явственно была ознаменована действиями распинания плоти со страстьми и похотьми. Премудро и полезно сие соединение учения с примером. Если вам необычайными кажутся действия умерщвления плоти в жизни Святаго: слово Апостольское показывает вам, что оне тем не менее правильны. Если в слове Апостольском устрашает вас мысль об умерщвлении плоти: жизнь Святаго может вас успокоить, представляя сию мысль счастливо приведенною в действие. Не легко сказать себе решительно: распну плоть. Но не легко решиться сказать и противное сему: не стану распинать плоти. От той или другой решимости зависит важное в судьбе нашей обстоятельство: быть или не быть Христовым. «Иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми». Итак, если желаем быть Христовыми: то должны распять плоть. А если не хотим распять плоть: то не можем обещать себе, что будем Христовы. Если же не будем Христовы: то кому мы достанемся? В царствии небесном, конечно, не будет никого, кроме тех, «иже Христовы суть», и следственно никого, кроме тех, которые «плоть распяша, со страстьми и похотьми». После сего размышления ни для кого из нас не должно казаться посторонним некоторое дознание, что значит распять плоть со страстьми и похотьми, и почему сие нужно, и как сие может быть исполнено. Плоть не то, что тело. Тело, с его естественными свойствами и действиями, создал Бог, и создал не для смерти. От нарушения заповеди Божией, от вкушения запрещеннаго плода, начинает быть известною плоть, которой жребий есть смерть. Апостол представляет плоть «противящеюся» духу, и объясняет ея сущность посредством ея действий и явлений. Он говорит: «явлена суть дела плотская, яже суть прелюбодеяние, блуд, нечистота, студодеяние, идолослужение, чародеяния, вражды, рвения, завиды, ярости, разжжения, распри, соблазны, ереси, зависти, убийства, пиянства, безчинны кличи, и подобныя сим» (Гал. V. 17, 19–21). Посему под наименованием плоти надлежит разуметь возбужденныя в человеке самолюбие и чувственность, оказывающия себя ложною жизнию в страстях и похотях, и в делах, страстями и похотями управляемых. При сем понятии о плоти, мысль о распятии плоти не только начинает быть удобовразумительною, но и перестает быть страшною. Умертвить чувство злобы, убить расположение к убийству, очевидно, есть действие не разрушительное, а охранительное. Распять склоность к разврату, конечно, не есть мучение, но предохранение от состояния, духовно и вещественно мучительнаго, к которому скорее или медленнее ведет путь разврата. В сих действиях даже не представляется труднаго подвига: потому что и поврежденная природа человеческая вообще сохраняет столько доброты, чтобы отвращаться убийства и разврата, кроме исключительных случаев нисхождения в глубину зол. Следует обратить особенное внимание на то, что слово Апостольское, в числе дел плоти, отчуждающих от наследия царствия Божия, полагает не только тяжкия преступления и низкие пороки, но и довольно обыкновенные между людьми безпорядки, как-то «рвения, распри, безчинны кличи и подобная сим»; – что оно осуждает на распятие не только страсти и похоти плоти, явныя и грубыя, но и самую плоть, то есть, более тонкое и сокровенное начало страстей и похотей, углубленный в сердце человеческом корень греха, с трудом иногда обнаруживаемый, и еще с большим трудом исторгаемый. Здесь требуется подвиг, иногда не легкий, не кратковременный, болезненный, точно распинательный. Высоко уважаемый на Западе подвижник, блаженный Иepоним, желая освободиться от страстей и похотей, оставил богатства, блеск и удовольствия Рима, удалился на Восток в пустыню, жил там в молитве и духовноученых занятиях, в посте и лишениях всякаго рода: и при всем том признавался, что еще представлялись ему нечистые образы плотской и страстной жизни, и нарушали чистоту ума и мир совести. «Сколько раз, – пишет он, – с тех пор, как я живу в пустыне, мне воображалось, будто я нахожусь еще среди увеселений Рима! – Мое тело, прежде общаго разрушения человеческаго состава, было уже мертво: а мои страсти все еще кипели. Не зная, где найдти помощь, я повергался к стопам Иисуса, омывал их слезами, и старался извести сию мятежную плоть, оставаясь по целым неделям без пищи. Помню, что нередко проводил я день и ночь, вопия непрестанно и бия себя в грудь, доколе, наконец, Бог, запрещающий буре, подавал тишину душе моей» (Ер. 22. ad Eustoch.). Вот опыт, конечно, не единственный в роде человеческом, а в разных видах и степенях, вероятно, и не редкий, который показывает, что для полнаго благоустроения очищения и мира души, требуется не просто покорение плоти духу, на которое она добровольно не соглашается, но, по учению истинной жизни, умерщвление плоти, – умерщвление, по ея противоборству, и по ея ложной жизни, глубоко внедрившейся в природу человеческую, более или менее болезненное и распинательное. Впрочем указанный теперь опыт и естественно за ним следующее заключение не ту имеют силу, чтобы призывать всякаго в какую-нибудь древне-сирийскую или в древне-радонежскую пустыню, и обрекать неизбежно на тяжкия лишения. Оно есть особенное призвание, которое не требует всех, но между всеми тайно ищет некоторых словом Христовым: «могий вместити да вместит» (Матф. XIX. 12). Всем же надлежит знать и всегда памятовать, что плоть, страсти и похоти суть часто ласковые, но всегда ненадежные и опасные друзья, или враги под личиною друзей; что, чем более удовлетворяете вы сих мнимых друзей, тем более усиливаете сих действительных врагов; что, чем более живет в вас плоть, тем менее в вас начатка той высшей жизни, с которою вы должны перейдти в небо; и напротив, если надобно, чтобы высшая, духовная, приготовительная для неба жизнь в вас возникала, возрастала, созревала, то для сего жизнь плоти должна уступать, умаляться, умирать. Ибо на всех изречен сей приговор Божественнаго слова: «аще по плоти живете, имате умрети; Аще ли духом деяния плотская умерщвляете, живи будете» (Рим. VIII. 13). Слова Апостола: «аще ли духом деяния плотская умерщвляете», – дают причину полагать, что может быть не один способ умерщвления плоти, но что истинный способ есть умерщвлять ее – «духом». Странное дело, которое не излишне здесь заметить не к похвале язычества, но к постыждению плотоугодия между христианами! Мысль о потребности умерщвления плоти проникла даже в чувственное верование языческое. И жрецы Вааловы думали умерщвлять плоть, только не умели умерщвлять ее духом, но «крояхуся по обычаю своему ножами, и мнози бишася бичми, до пролития крове своея» (3Цар. 18:28). Нам, xpиcтиaнe, повелевается умерщвлять плоть не карательными орудиями, не мучением или уродованием создания Божия, не повреждением орудия души, но «духом», то есть, духовным законом, духовными разсуждениями, духовными правилами, духовным воззрением на образ жития и распятия Христова, и силою, почерпаемою из сих живых источников. Плоть хочет веселиться, разсыпаться в смехе, даже, может быть, скакать и произносить или с удовольствием слушать «безчинны кличи, и подобная сим»: порази ее ударами не ножа или бича, но духовнаго слова: – «горе смеющимся: – блажени плачущии ныне» (Лук. VI. 25, 21), – и yмерь веселие невинное, и убей веселие греховное. Плоть раздражается на оскорбившаго, и порывается на взаимное оскорбление: свяжи ее не узами вервяными или железными, но узами духовнаго разсуждения, и страха Божия: – «гнев мужа правды Божия не соделовает» (Иак. I. 20); – «всяк ненавидяй брата своего человекоубийца есть» (1Ин. III. 15); – «иже речет: уроде, повинен есть геенне огненней» (Матф. V. 22). Плоть, не довольствуясь необходимым, жаждет приятнаго, ищет наслаждения, и готова поставить оное целию жизни: укажи ей иный предмет и цель, – крест, водруженный на Голгофе для того, чтобы лишениями и страданиями очистить землю от нечистых наслаждений; жажду приятнаго угаси жаждою голгофскою; в сладости земныя положи оцет и желчь, поднесенныя распятому Господу; и с помощию орудий Его страдания, не вещественно употребляемых, но духовно созерцаемых, распни любосластие, роскошь и негу простотою, умеренностию, воздержанием, постом, трудами. Плоть, благовидно удерживаемая от дел, и плотскими людьми осуждаемых, не перестает иногда при сем тайно раждать и питать нечистые помыслы и желания. Не пренебрегай злых исчадий злой матери потому, что они малы и наружно неприметны. Поспешай обратить против них, и в разуме духовном самым делом исполнить пророческое заклинание: «дщи Вавилоня окаянная, блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень» (Пс. CXXXVI. 8, 9). Вавилон духовно значит мир греховный, грехом пленяющий и порабощающий. Дщерь Вавилона есть плоть, воспитанная суетою и прелестию мирa. Младенцы ея суть нечистые помыслы и греховныя желания. Камень есть Христос. Блажен ты, если не медлишь, силою веры, молитвы и самоотвержения, повергать пред сим Камнем, и разбивать сих младенцев, как скоро найдешь их. Ибо, если умедлишь: то нельзя не опасаться, что они выростут, обратятся в исполинов, и удержат тебя, или вновь сделают пленником Вавилона. Так, и подобным сему образом, да умерщвляем, братия, дела плотская духом, и да распинаем плоть со страстьми и похотьми, да будем Христовы, да живет в нас Христос, и мы, наконец, будем жить в Нем и в Его вечной со Отцем и Святым Духом славе. Аминь.

215. Слово по освящении храма Святителя и Чудотворца Николая, в городе Бронницах

(Говорено Июля 8; напечатано отдельно и в Собр. 1861 г.) 1847 год

Братие святая, звания небеснаго причастницы, разумейте Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Христа. (Евр. III. 1). Вот приветствие и поучение Святаго Апостола Павла, в его послании ко Евреем, слышанное нами в нынешнем церковном чтении. Но прежде, нежели займу внимание ваше сим Апостольским приветствием и поучением, – «возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его вкупе» (Псал. XXXIII. 4.)! Скажем со Апостолом же Павлом: «благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи» (2Кор. I. 3)! Не Его ли щедротами храм сей создан и благоукрашен? Не Его ли благодатию освящен? Не Его ли то утешениe, что даровано нам ныне, в торжественных молитвах, «соутешитися в вас верою общею, вашею же и моею» (Рим. I. 12)? Воспоминая и о щедротах братий, споспешествовавших созданию и благоустроению сего храма, благодарю плодоносящих и добродеющих во святем и всечестнем храме сем, и благодарю за них Бога, и призываю им, во-первых, «всякое благословение духовное в небесных о Христе» (Еф. I. 3), а за тем и земныя благословения на потребу жизни временной. Но вместе с сим приглашаю, как их, так и всех, и над собственною вашею Богоугодною щедростию признавать Божии щедроты. Что значат намерения человеческия, без благословения Божия? Что значат действия человеческия, без помощи и споспешествования Божия? «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии» (Псал. CXXVI. 1), говорит прозорливый наблюдатель путей Божиих. После щедрых царских и всенародных приношений на созидание храма, Царь Давид со смиренною радостию исповедуется пред Богом: «кто аз есмь, и кто людие мои, яко возмогохом сия Тебе благовольне обещати? Твоя бо суть вся, и от Твоих дахом Тебе» (1Пар. 29:14). И если, по слову Господа, «блаженнее есть паче даяти, нежели приимати» (Деян. XX. 35); если по сему дающий ближнему потребное имеет в сем некоторое блаженство: то помысли, колико большее блаженство дарует тебе Бог, когда провидением Своим устрояет тебе возможность, и благодатию Своею вдыхает тебе усердие, дать от твоего достояния нечто Ему Самому и святому храму Его! Не льсти себе мыслию о твоей силе, или превосходстве, или добродетели: но с Давидом радостно и смиренно исповедуйся пред Богом: «кто аз есмь? Твоя бо суть вся, и от Твоих дахом Тебе». Обращаюсь к Апостольскому приветствию и поучению. «Бpатиe святая» (Евр.3:1). Кого это зовет Святый Павел, так любезно и вместе так почтительно? Поверите ли, что вас? Или скажете, что Апостол Павел никогда вас не видал, с вами не беседовал и писем к вам не писал? Правда, Св. Павел к Евреям, уверовавшим во Христа, обращался первоначально, когда писал приведенныя нами слова. Но Бог поставил его Апостолом не для одних Евреев, а для всех народов, и для всех времен, и для всех Церквей Христовых, как и сам он говорит о себе: «Еллином же и Варваром, мудрым же и неразумным должен есмь» (Рим. I. 14); то есть, должен проповедывать спасительное учение всем народам, и всякаго рода и звания людям. Посему, когда он обращался с словом учения к христианам из Евреев, тогда действовавший в нем Дух Святый простирал чрез него слово учения и ко всем христианам всех народов, всех времен, всех Церквей, следственно и к вам. Итак нет сомнения, что в числе прочих и вас зовет Апостол любезным наименованием «бpaтий» и высоким наименованием «святых». Если скажем, что мы ни того, ни другаго наименования недостойны: то скажем правду. Много милости было бы, если бы Св. Павел назвал нас детьми, как назвал христиан Галатийских, когда писал к ним: «чадца моя, ими же паки болезную, дóндеже вообразится Xpиcтoc в вас» (Галат. IV. 19). Смеем ли считаться братьями Апостолу? Дерзнем ли назваться святыми, когда, по слову другаго Апостола, «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1Ин. I. 8)? Можно думать, что Св. Павел предусмотрел сии недоумения; и, чтобы устранить их, к своему воззванию: «братия святая», присовокупил другое истолковательное: «звания небеснаго причастницы» (Евр.3:1). «Званием небесным» называет он Божие призвание человеков во Христе к небесному вечному блаженству. «Причастниками» сего звания делаемся мы чрез веру во Христа и святое крещение. Поелику все верующие во Христа суть чада Божии, как сказует Св. Иоанн Богослов: «елицы прияша его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его» (Ин. I. 12.): то понятно и достоверно, что все верующие, или иначе, все причастники небеснаго звания, все христиане, от перваго до последняго, суть «братия», не по плоти, не по благодати, не по земному, но по небесному родству, как чада Отца небеснаго, как дети Матери Церкви. Поелику все приявшие христианское крещение в церкви, прияли в оном очищение от грехов, и освящение, по реченному: «Xpиcnoc возлюби Церковь, и Себе предаде за ню, да освятит ю, очистив банею водною в глаголе» (Еф. V. 25–26): то достойно приятия и то, что все мы, верующие, крестившиеся, звания небеснаго причастники, по силе веры, по дару благодати, по действию крещения, должны быть «братия святая». Некраток был я в разсмотрении Апостолова приветствия, не только для того, чтобы вы могли оное правильно уразуметь, и приложить к себе, но и для того, чтобы вы догадались, как в самом приветствии подается уже нам и наставление. Великий Апостол, исполненный Духа Святаго, еще ходя по земли достигавший до третияго неба, нисходит, приближается к нам, дружится и роднится с нами, ласкает и величает нас наименованиями братий, святых, участников одного с ним звания небеснаго. Подобно и другие Апостолы называют нас, то «братиями» (Иак. II. 1), то «возлюбленными» (1Ин. IV. 1). Братиями готовы назвать нас и Пророки, и Мученики, все Святые, только бы мы не отвергли сего родства нашими делами. Мало сего. Апостол уверяет, что и Сам Единородный Сын Божий «не стыдится братию нарицати» (Евр. II. 11) нас. Что же мы? Не ужели будем нечувствительны к толикой благости, к толикому снисхождению, к толикой почести, к толикой любви? Не ужели не потщимся твердо стать в чине, в который нас уже возводят? Если мы и недостойны сего: не ужели захотим и оставаться недостойными, когда нас уже удостоивают? Не ужели не поревнуем о святости, которую нам уже усвояют, потому что ея залог и начаток нам дарован в крещении? Не будем так неблагодарны, так не разсудительны, так не благонамеренны против самих себя. Братия святых! Не будем рабами греха. «Очистим себе от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в cтpacе Божии» (2Кор. VII. 1). Причастники небеснаго звания! Будем внимательны к сему званию, и неленостно последуем оному, путем закона Божия, путем учения Евангельскаго и Апостольскаго, путем примера Святых. На сей раз имеем от Апостола учение краткое, но много вразумляющее, и существенно нужное ко спасению. «Разумейте Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Xpистa» (Евр.3:1). Что значит «разуметь» Иисуса Христа? Значит ли просто знать, начинательно, или только по имени? – Но нужно ли было Апостолу говорить о сем, когда мы потому только и делаемся, и называемся христианами, что имеем некоторое, хотя начинательное, познание о Иисусе Христе? Значит ли разуметь Иисуса Христа вполне и совершенно, подобно как знаем некоторые предметы естественные, или науки человеческия? – Но это не возможно, потому что Иисус Христос не только в Божественном существе Своем, но и в таинстве Своего вочеловечения непостижим. Посему должно полагать, что между сими крайностями учением Апостольским указуется нам нечто среднее; что мы должны деятельно упражняться и успевать в разумении Господа нашего Иисуса Христа, не дерзая испытывать Его непостижимости, но и не довольствуясь знать Его только по имени, поверхностно, холодно. Итак разумейте Иисуса Христа, «Единороднаго Сына Божия», Единосущнаго Богу Отцу и Святому Духу, истиннаго Бога, всемогущаго, всеблагаго, всепремудраго: и питайте вашу веру животворною уверенностию, что Он, яко всемогущий, совершенно может, яко всеблагий, совершенно желает, яко всемудрый, имеет в готовности совершенныя средства, устроить нам и благо временное, и блаженство вечное. Разумейте Иисуса Христа, «Сына человеческаго», восприявшаго на Себя не только естество наше, но и немощи наши, «искушеннаго по всяческим, по подобию» нашему, «разве греха» (Евр. IV. 15): и утверждайте надежду вашу Апостольским разсуждением, что Он, «в немже пострада, Сам искушен быв, может и» нам «искушаемым помощи» (Евр. II. 18). Разумейте Иисуса Христа «Богочеловека», в едином лице нераздельно и неслиянно совокупившаго естества Божеское и человеческое: и утешайтесь помышлением, что здесь сходятся края бездны, разделившей человека грешника от Бога, и первоначальное общение человека с Богом возставляется в большем прежняго совершенстве; что, чрез обоженное человечество Христово, и всему прочему человечеству подаются «вся Божественныя силы, яже к животу и благочестию» (2Петр. I. 3), и вся «привлекает» к Себе «Отец небесный» во спасение, жизнь и славу; и не только утешайтесь помышлением о сем, но и отверзайте сердца ваши к приятию благодати и сил Божественных, и противоборствуйте влечениям земным, чтобы деятельно последовать влечению Отца небеснаго. Разумейте Иисуса Христа, «Посланника исповедания нашего», Который без сравнения выше всех посланников Божиих, не только земных, каковы были Моисей и Пророки, но и небесных, каковы суть Ангелы, «в служение посылаемые за хотящих наследовати cnacениe» (Евр. I. 14); Который провозгласил Божественное исповедание Божества, открыл тайны, от века сокровенныя, и Ангелам недоведомыя, преподал совершеннейшее учение жизни и спасения: а такое разумение Посланника исповедания нашего должно расположить нас к тому, чтобы неуклонно держаться возвещеннаго Им исповедания веры, чтобы жаждущим слухом и алчущим сердцем принимать Его учение, чтобы не только слушать словеса Его, но и творить их. Разумейте Иисуса Христа «Святителя исповедания нашего», великаго Архиерея не по чину Ааронову, временнаго, но по чину Мельхиседекову, вечнаго, Который принес Самаго Себя в жертву о гресех наших на жертвеннике креста, и сим «единем приношением совершил» всех «во веки освящаемых» (Евр. X. 14), но при том для каждаго из них, причастие той же спасительной жертвы устрояет и уготовляет повсеместно и ежедневно на таинственном олтаре; Который, прошел небеса, и там «одесную Бога» Отца, непрестанно «ходатайствует о нас» (Римл. VIII. 34), и оттоле послал и посылает Церкви Своей Духа Святаго, вся исполняющаго силою творческою, особенно же исполняющаго Церковь Христову силою благодатною. При таком разумении святительства Христова, должно быть понятно вам то чувство, которое в отношении к храму выражает церковная песнь:

«в храме стояще славы Твоея, на небеси стояти мним»

. Ибо церковь, как небо, исполнена Божественным. В ея молитвословиях "Дух" Святый «ходатайствует о нас воздыханиями неизглаголанными» (Римл. VIII. 26); в Евангелии глаголет к нам Христос; на олтаре Христос является в Своем теле и крови, с воспоминанием Его страданий, смерти и воскресения, и предлагает нам Божественную пищу; в таинстве крещения мы облекаемся во Христа; в таинстве мирoпомазания полагает печать Свою Дух Святый; в священноначалие и священство «поставляет», и в нем действует, Дух Святый. Не останавливай твоих мыслей на видимом священнодействователе он, как и ты, человек, и, может быть, немощнейший, нежели ты: но Дух Святый, сошедший на Апостолов, особенным непрерывным преемством достиг до него, и чрез него действует; Святитель исповедания нашего Иисус Христос невидимо стоит над ним, и чрез него святительствует. Уважай и видимое в церкви, Поелику оно проникнуто святым невидимым: пред невидимым же наипаче благоговей, как на небеси, как пред лицем Божиим. О если бы все мы, братия, как должно, «разумели Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Христа»! Тогда все мы с послушанием и единодушием исповедывали бы доброе исповедание Евангельское, Соборное, Отеческое, и не было бы тех, которые, оставив Евангелие, прилагаются в научения странна и различна, более учат и учатся учениям и заповедям человеческим, нежели учению Христову и заповедям Божиим, и преуспевают во вражде и злохулениях, а не в кротости и смирении Христовом, и не в любви ознаменовывающей истиннаго ученика Христова. Тогда все мы носили бы спасительное имя Иисуса Христа не только в устах, но наипаче в уме и в сердце; и Его Божественную силу опытно дознавали бы в нашей душе, и в нашей жизни: и тогда пришло ли бы кому на мысль заводить состязания и распри о звуках и письменах сего имени? Потому что, как сказует Апостол, «не в словеси царство Божие, нo в силе» (1Кор. IV. 20). Тогда в священнослужителях и священнослужении все мы признавали бы видимое дело невидимаго Святителя исповедания нашего Иисуса Христа, и следственно дело всегда святое, – дело вечнаго Архиерея, и следственно дело ни кем и никогда не разрушимое: и тогда возможно ли, чтобы кто дерзнул вознести хулу на святительство и священство Вселенской Церкви, и чрез отчуждение от него сам себя осудил на лишение освящения? Потому что, как сказует Святый Златоуст (на Посл. к Тим.), «аще не действует сими», то есть, иереями, «Бог; то ниже баню» крещения «имаши, ниже тайнам причащаешися, ни благословения наслаждаешися, неси убо христианин». Чтобы охранить себя от сих бедственных лишений, «братия святая, звания небеснаго причастницы, разумейте Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Христа»; тщитесь приобрести внутреннее сердечное о нем познание чрез поучение Евангельское и Апостольское, чрез частое, и, поколику можно, непрестанное призывание Божественнаго имени Его, чрез очищение себя исполнением заповедей Его, чрез общение с Ним в Его святилище и в таинствах. Храните себя от мнимых ревнителей исповедания, которых никто не послал, никто не посвятил, у которых нет ни святителя, ни святыни, ни святых, кроме однех имен (ибо святые с нами в церкви пребывают и почивают), которые «не дверми входят, но прелазят инуде», тогда как, по слову Господню, только «входяй дверми, пастырь есть овцам» (Иоан. X. 1–2). Впрочем, и не сущих от двора сего, с любовию да призываем в спасительную ограду Христову, и о них, вместе с собою, помолимся, да «достигнем вси в соединение веры и познания Сына Божия, в меру возраста исполнения Xpистова, да не бываем ктому младенцы, влающеся и скитающеся всяким ветром учения, истинствующе же в любви, да возрастим в Него всяческая, Иже есть глава Христос» (Еф. IV. 13–15), Ему же слава со Отцом и Святым Духом во веки. Аминь.

216. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Успенском Соборе 15 Авг.; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1861 г.) 1847 год

Предста Царица одесную Тебе. – Вся слава Дщере Царевы внутрь. (Псал. XLIV. 10, 14). Кого это изображает Пророк такими необыкновенными чертами, в одном из самых высоких и таинственных псалмов, названном «песнию о возлюбленном»? – Хотя бы мы, для узнания сего, не имели инаго средства, как искать во всем роде человеческом лица, сходнаго с сим изображением: без многаго труда и без недоумения могли бы мы найдти черты пророческаго изображения, несравненным светом сияющия в лице Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии. Она «дщерь Царева»: именно, дщерь царя Давида и царствовавших по нем в Иерусалиме. Она имеет «всю славу», какой только может достигнуть сотворенное существо: Поелику есть Матерь Царя славы, Матерь Бога Сына, по сему безпримерному достоинству честнейшая Херувимов и славнейшая Серафимов. Но «вся слава» Ея «внутрь»: Поелику состоит не во внешнем блеске и великолепии, но во внутренних совершенствах и добродетелях, и Поелику Пресвятая Дева, во все житие Свое на земли, смирением заключала Свою славу в Своем сердце, и удерживала от проявления. Как же скоро в пророческом изображении «дщери царевой», которой «вся слава внутрь», узнали мы Пресвятую Деву Марию: то Ее же должны узнать в той же пророческой песни, и в образе «Царицы, представшей» одесную Царя, Котораго «престол в век века», Который, будучи «Бог», от «Бога помазан елеем радости, паче причастник» (Пс.44:8), то есть, Богочеловека, Господа нашего Иисуса Христа. Когда и где предстала Она пред Ним так торжественно? – Без сомнения, по совершении Своего земнаго поприща, на небесах, где Он имеет у Отца Своего «славу, которую имел прежде мир не бысть» (Ин. XVII. 5). Она «предстоит» пред Ним, как предстоят рабы пред Господом; потому что и Она есть раба по Своему сотворенному существу: но вместе предстоит, как «Царица», потому что участвует в Его славе; потому что имеет Матернее пред Ним дерзновение. И можно ли думать, что ея предстояние пред Царем славы праздно и бездейственно? Если еще на земли, во время сокрытия Его и Своей славы, Она предстояла Ему с ходатайством о помощи в наших нуждах, даже маловажных, как например, о вине для невиннаго веселия на браке, и «еще не пришедший час» Его благотворных чудодействий могла приближить (Иоан. II. 1–9): то кольми паче ныне, на небеси, когда и Ея человеколюбие, и Ея пред Сыном и Богом дерзновение, освободилось от земных ограничений, предстоит Она пред Ним не в забвении о земнородных, но деятельно предстательствует о нас, о благодатной помощи в наших нуждах, бедах и скорбях, о мире всего мира, о спасении каждой души, искренно желающей спасения; и как «Царица» (поелику на небесах нет имен без значения, силы и действия), и Сама имеет власть заступать, охранять и ущедрять милостями в державный Ея покров прибегающих. Видите, что в слове пророческом обрели мы то, что имеем в церковном предании, что часто не в буквах, но в лицах читаем на святых иконах, что ныне радостно чтим церковным торжеством, – обрели Пресвятую Деву Богородицу, по успении на земли восшедшую на небо, как Царицу, во славе представшую Царю славы и предстательствующую о нас благодатно и спасительно. Возрадуйтесь девствующие: девство уже воцарилось на небесах, и царски оттоле вас покровительствует. Не унывайте раждающия: Матерь Господня, хотя не испытала болезней рождения в рождении безгрешном, тем не менее глубоко знает по опыту скорби материнской любви и заботы; и таким образом, подобно Своему Божественному Сыну, «Сама искушена быв» по благодати Его "может", и по милосердию Своему хощет, и другим «искушаемым помощи» (Евр.2:18). Веселитесь все рожденные женами: ибо, если Сын Божий, по своему вочеловечению, «не стыдится братию нарицати нас» (Евр. II. 11): то, конечно, и Пречистая Матерь Его «не стыдится» чадами «нарицати» всех нас, и Материнским сердцем о всех нас милосердовать. Но сего не довольно, что мы обнадеживаем и утешаем вас покровительством «Царицы, представшей одесную» Царя славы на небесах. Надобно и вас возводить, и вам восходить, хотя не на сию самую высоту, однако же в довольную близость к ней. Пророк назначает быть сему непременно. «Приведутся, – говорит, – Царю девы в след Ея» (Пс.44:15). Что за девы? – Без сомнения, не просто девы плоти; Поелику «плоть и кровь царствия Божия наследити не могут» (1Кор. XV. 50): но девы духа, в особенности, души, естественное девство очистившия и возвысившия благодатию, вообще же, души, сохранившия и возрастившия духовное девство, с которым родились от Духа в воде Крещения, или поврежденное исправившия совершенным покаянием и покаянною жизнию. Души христианския! Неужели вы не поревнуете идти в чине мудрых дев, во след Приснодевы? Неужели кто из вас обречет себя добровольно на участь дев юродивых? Неужели не возжаждет сердце ваше приближиться к небесному Жениху, Котораго сам Отец небесный не однократно провозгласил «возлюбленным», не по какой либо нужде высказать к Нему Свою любовь, но чтобы возбудить к Нему любовь нашу? Или вас разслабляет маловерная мысль, можно ли достигнуть такой высоты? Но нет места сомнению о возможности того, что непогрешительное пророческое слово предвещает и обещает, как долженствующее сбыться: «приведутся Царю девы в след Ея!» Или чувство недостоинства подавляет вас, и препятствует божественному желанию окрылиться? Отделите чувство недостоинства, которое справедливо, от подавляющей безнадежности, которая несправедлива. Для достойных ли приходил на землю Сын Божий? – «Не приидох, – говорит, – призвати праведники, но грешники на покаяние» (Мк. II. 17). «Прииде Сын человеческий взыскати и спасти погибшаго» (Матф. XVIII. 11). Если не только к недостойным и грешным, но и к погибшим пришел Спаситель: то и взаимно не только недостойные и грешные, но и погибшие имеют надежду приближиться к своему Спасителю; только бы возжелали, подвиглись, потщились уготовить себя к сему приближению, не своею силою, но Его же благодатною помощию. Души, желающия быть приведенными в след Царицы, представшей одесную Царя славы, должны уготовить себя к сему благоукрашением, подобным тому, каким Она благоукрашена: «вся слава дщере Царевы внутрь». Что значит «слава внутрь?» – Вразумляет нас о сем святый Василий Великий: «иже благоукрашает самаго себе Отцу видящему в тайне, и молится, и вся деет, не да явится человеком, но да явится единому Богу: той имеет всю славу внутрь, так как и дщерь Царева». И вот вам, христиане, нынешнее напутствие на путь царствия, в след небошественной Царицы; вот нынешний урок училища Христова: имейте достоинство и славу «внутрь», благочестие и добродетель в сердце, во глубине души, пред очами Всевидящаго, а не только в наружности, в словах и внешних делах, пред очами человеческими. Урок всегда полезный и спасительный, но, кажется, особенно требующий внимательнаго изучения в сем веке, который так много живет в наружность, и, по естественному последствию развлечения, конечно, уже не довольно смотрит внутрь! Как много у многих поглощает внимания, как много похищает времени, как много средств истощает усиленная страсть к блеску и приятностям в наружной жизни, в жилище, в одежде, в пище, в питии, в увеселениях! Сии многие думают, или и говорят: какая в том беда, что мы ищем своего удовольствия? Жалкое для деятельности разумнаго и нравственнаго существа оправдание, что от нея нет беды! Не заключается ли в сем оправдании обвинения, что в сей деятельности нет добра, нет пользы, нет достоинства? Но если для исправления вашей деятельности непременно надобно указать на розгу грозящей беды: то посмотрите, как, по мере разлива роскоши, уменьшается довольство, и до чрезмерности увеличивается на дне общества отсед нечистой и тунеядной нищеты; как пристрастие к блеску, переходя от богатых к небогатым, производит неразборчивость в средствах удовлетворять оному, и повреждает нравственность частную и общественную, а с нею и порядок, и безопасность; как привычка утешаться благовидностями наружной жизни прокрадывается в жизнь духовную, и повреждает нравственное чувство; сделавшаго доброе дело оставляет недовольным, доколе оно не напечатано и не провозглашено; оказавшему заслугу не дает успокоиться в сознании заслуги, но мучит его жаждою отличия внешняго. Остережемся, чтобы не погрешать в определении сравнительной цены наружнаго и внутренняго, чтобы не променять золота на медь и серебра на олово, чтобы, останавливаясь на наружном, не погрязнуть в суете. Не внутреннее существует для внешняго, но внешнее для внутренняго, внешния видимыя блага для тела, тело для души, душа для Бога и царствия Божия: а «царствие Божие», по слову Господню, «внутрь вас есть» (Лук. XVII. 21), если вы не поработились наружному, и не потерялись в нем. Занимайтесь и пользуйтесь наружным соответственно потребности, с умеренностию: но всегда поспешайте обращаться ко внутреннему. Скажи украшенной храмине: ты не чертог небеснаго Жениха. Чертог Его – непорочное сердце. Он вселяется «верою в сердца» (Еф. III. 17). Скажи изящным одеждам: ни одна из вас не годится «быть одеянием брачным» (Матф. XXII. 12), в котором входят на Царский брак, и без котораго извергаются во тьму кромешную. Сего одеяния не выткут на стане, и не принесут из чужой земли: оно частию подается свыше, частию выработывается собственными подвигами каждаго, по реченному: «облецытеся Господем нашим Иисyc Христом» (Рим. XIII. 14); «облецытеся во утробы щедрот, благость, смиренномудрие, кротость и долготерпение» (Кол. III. 12). Скажи роскошному пиру: не сюда прийдет небесный Гость, хотя Он и обещал «внити» и «вечеряти» со всяким, кто Ему «отверзет двери» (Апок. III. 20). У него иная пища: «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих» (Матф. IV. 4). Ему надлежит отверзти двери сердца: отверзают же их молитва, любовь и соблюдение слова Его: «Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим» (Иоан. XIV. 23). Скажите помыслам тщеславия и корыстолюбия, когда они приближаются к вашим добрым делам: удалитесь «лисы губящия винограды» (Песн. II. 15); мы хотим сохранить Господу винограда ни кем не тронутый плод. С помощию указанных теперь и подобных духовных размышлений и упражнений, «да даст вам», братия, Отец небесный, «по богатству славы Своея, силою утвердитися Духом Его во внутреннем человеце» (Еф. III. 16), да, имея «славу внутрь», достойны явимся «приведения» во славу вечную. Аминь.

217. Слово в день торжественнаго венчания и помазания на Царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Успенском соборе 22 авг.; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1861 г.) 1847 год

Очи мои на верныя земли, посаждати я со мною. (Пс. C. 6). Пророк и царь Давид хочет изобразить в псалме царя правосуднаго и милостиваго: «милость и суд воспою Тебе, Господи» (Пс.100:1). Не говорит прямо: воспою царя милостиваго и правосуднаго; потому что не позволяет смирение: Поелику он воспеть желает свои собственныя расположения и чувствования. Но говорит: воспою милость и суд, или правосудие, как свойства, отдельно от лица разсматриваемыя, которыя он желает иметь и сохранить; которых не смеет себе решительно приписать, о которых потому молит Господа, почему и обращается к Нему: «воспою Тебе, Господи». Всмотритесь в некоторыя черты пророческаго изображения. «Прехождах в незлобии сердца моего посреде дому моего. – Творящия преступление возненавидех. – Оклеветающаго тай искренняго своего, сего изгонях. Очи мои на верныя земли, посаждати я со мною» (Пс.100:2–6). Какой прекрасный образ царя! В своем доме он обращается кротко и просто, как исполненный любви отец семейства. Вид преступления как бы невольно возбуждает в нем ненависть, по глубокому чувству правоты. Клевету и тайные наветы он гонит от себя, как заразу. Непрестанно простирает проницательные взоры на двор, на столицу, на царство, чтобы отыскивать верных, приближать их к себе, употреблять в дела, испытывая в меньших служениях приготовлять к важнейшим, и по мере заслуг, ободрять и утешать их своим благоволением. С утешением представляя вам, Россияне, написанный, древний, величественный образ царя, тогда как наши сердца наполняет живый образ Благочестивейшаго Самодержца нашего, с заботою от написаннаго Пророком простираюсь мыслию к тому, что им не дописано. "Очи" Царя «на верныя земли»: но довольно ли находит Он верных земли? Довольно ли они соответствуют Его желаниям и благу царства? Довольно ли плодами верности награждают Его за царские подвиги? Сию заботу о верности, как дар верности, приношу Царю в день Его славы. Верные Россияне! Да не оскорбит вас забота о верности. Это не сомнение о верности, которое подлинно вас оскорбило бы, но желание совершенства в сей добродетели и чувство необходимой осторожности от преткновений, которыя могут встретиться на всяком пути, и не для одних хромых, или разслабленных. Позаботимся и каждый для себя и друг для друга, чтобы верность наша Царю и закону была полная, соблюдаемая всегда и во всем, в великом и в малом, чтобы она была безкорыстная, чтобы она была готовая на самопожертвование. От Испытующаго сердца и утробы имеем мы наблюдение над ходом нравственной деятельности, достойное глубокаго внимания и всегдашняго памятования: «верный в мале, и во мнозе верен есть; и неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть» (Лук. XVI. 10). Не примечают сего не дальновидные. Изменить царю и отечеству на войне, расхитить государственное сокровище, осудить невиннаго на тяжкое наказаниe – сии вопиющия неверности против царя, отечества и закона поражают всякаго, и тяжесть преступления входит в число средств, предохраняющих от покушения на оное. Но не делать дел царской службы, и пользоваться воздаянием или наградою за службу, ввести виды личной корысти в распоряжение делами и средствами общественными, принять в суде ходатайство вместо доказательства, и оправдать неправаго, – это, говорят, не большия неточности, извиняемыя иногда обстоятельствами, и не препятствующия верности в делах важнейших. Не обольщайте себя. Эти не большия неточности не очень малы, особенно же потому, что беременны большими неверностями. Эта не опасная, по видимому, неправда в мале, ведет за собою пагубную неправду во мнозе. Скажут: неужели нельзя свободному существу, по малом претыкании, остановиться и не допустить себя до большаго зла? По умозрению о свободе, не скажу, что нельзя. Но нельзя же отказать во внимании свидетельству опыта, который говорит устами премудраго, что «уничижаяй малая по мале упадет» (Сир. XIX. 1), и еще более свидетельству самой Премудрости Божией, что «неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть». Ея слова могут быть не поняты, но не могут подлежать сомнению. «Вся права суть разумевающим, и проста обретающим разум» (Притч. VIII. 9). Постараемся же обрести разум слов Христовых. – Обыкновенно, внимательнее берегут одежду еще чистую, нежели уже получившую пятно, которая по тому легко обрекается на употребление, подвергающее умножению пятен. Так бывает и с одеждою души, и с совестию содеяннаго. Есть внутреннее побуждение беречь ее, когда она чиста; есть особенное удовольствие в сем хранении; есть особенная для сего сила, Поелику к чистому близка благодать Божия укрепляющая и охраняющая: но как скоро пало на одежду вознерадевшей души хотя одно пятно неправды, душа уже не имеет такой, как прежде, бодрости, ни так же близкой благодатной помощи к охранению себя от втораго и третьяго нравственнаго пятна. При повторении действий неправды чувство нравственное притупляется; око душевное темнеет; глазомер различения между малою и большою неправдою становится меньше и меньше верным; приходит злая привычка. Теперь, кажется, понятно, каким образом нравственное направление, попускающее неправду в мале, имеет прямым, свойственным себе исходом неправду во мнозе. – Еще удобнее понять другую часть изречения Христова: «верный в мале и во мнозе верен есть». Всякая сила, при постоянно повторяемых опытах, переходящих от меньшаго к большему, развивается, возрастает и достигает возможнаго совершенства. Так и постоянно действующая верность в мале, естественно, наконец, оказывается верностию во мнозе, что наипаче видно бывает при обстоятельствах, благоприятствующих ея проявлению. Верные земли! Не почтите сих размышлений для себя излишними. Не пренебрегайте и малой неверности: от нея не слишком далека большая. Дорожите верностию в мале: ею предуготовляется и обезпечивается верность во мнозе. Каким образом верность повреждается корыстолюбием, надобно ли изъяснять или доказывать? Кто не знает, например, что если судия бывает неверен закону и справедливости, то самым обыкновенным изъяснением случаев сего рода бывает увлечение корыстными видами разнаго рода? Посему для тех, которые думают, что корыстолюбие не сожжет совести, так же как корысть не обожжет руки, я ограничусь указанием только на один много вразумляющий пример. Из множества учеников Христовых избрано было двенадцать Апостолов, без сомнения, подававших преимущественную надежду верности Божественному Наставнику. Погрешности в избрании быть не могло: потому что избирало всеведение. Но что случилось? Один из сих избранных верных «ковчежец имеяше, и вметаемая ношаше» (Иоан. XII. 6). Он засмотрелся на сребро; возлюбил сребро; возжаждал умножить у себя сребро: и сребролюбие довело его до жесточайшей неверности, до измены сколько низкой, столько же пагубной, – за сребренники предать Христа, и с тем вместе и свое апостольство, и свою жизнь временную и вечную. Верные земли! Пример предателя Христова единствен: и да не найдется никогда ничего подобнаго в роде человеческом! Но прелесть корысти – прелесть обыкновенная. Если ею отравлена верность даже апостольская: то и всякая другая верность должна с опасением отвращаться от сей прелести, под которою может скрываться столь убийственный яд. Важная принадлежность истинной верности есть готовность к самопожертвованию. Кто верен только в пределах собственной безопасности, тот верен вполне только самому себе. Верность, не расположенная к самопожертвованию, становится ничтожною в тех самых случаях, в которых наиболее нужна и была бы благотворна, и в которых с особенною светлостию могла бы открыться ея красота и величие. Защищение царя и отечества против воюющаго врага, очевидно, не возможно без решительной готовности пожертвовать жизнию за царя и отечество. Но и в мирных отношениях внутри отечества верность не обезпечена, если не усилена до готовности к самопожертвованию. Надобно ли, например, в суде или в начальствовании, праваго, но немощнаго защитить от неправаго, но сильнаго соперника или преследователя? Кто может сие сделать? Без сомнения, только тот, кто решился лучше подвергнуться гонению, нежели предать гонимую невинность. Надобно ли пред лицем сильных земли высказать не согласную с их мыслями и желаниями, но спасительную для общества, истину? Кто может сие сделать? – Без сомнения, только тот, кому приятнее пострадать за истину и общее благо, нежели сохранить себя в покое с ущербом блага общественнаго. Верные земли! Укрепляйте и возвышайте вашу верность общим с верными Неба правилом: «буди верен до смерти». "Очи" Царя «на верныя земли», чтобы озарять ваши подвиги, чтобы соделывать ваши жертвы, как жертву Исаака, не смертными для вас, благословенными для вас, и для отечества и для потомства. Если же чего для истинно верных не возможет сделать царь земный: то все совершит Царь небесный, Который рек: «буди верен до смерти, и дам ти венец живота» (Апок. II. 10). Аминь.

218. Слово читанное в московских церквах пред молебствием об охранении от губительной болезни

(Читано сент. 14-го; напечатано отдельно в Твор. Св. Oт. 1847 г. и в собр. 1861 г.) 1847 год

И виде Бог дела их, яко обратишася от путей своих лукавых: и раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им, и не сотвори. (Ион. III. 10). Сии утешительныя слова написаны в книге Пророка Ионы, и относятся к жителям великаго града Ниневии. Пророк Иона послан был от Бога сказать им, что за грехи их весь город их должен погибнуть. Ниневитяне устрашились суда Божия; признали свои грехи: обратились к Богу в покаянии, в посте, в молитве: и милосердый Бог принял их покаяние и молитву, и избавил их от погибели, к которой они уже были присуждены. В сем происшествии открываются истины, которыя мы должны сохранить в памяти и употребить в пользу нашей жизни. Первая истина та, что великия общественныя бедствия не суть действия случая, или некоей совершенно непонятной судьбы, но суть действия Провидения Божия, управляемыя правосудием и милосердием. "Востани", говорит Бог Ионе, «и иди в Ниневию град великий и проповеждь в нем, яко взыде вопль злобы его ко мне». Что значит: «вопль злобы»? Значит умножение пороков, неправд и беззаконий, от котораго вопиют утесняемые неправдами «и тварь повинувшаяся суете неволею», уже не только воздыхает (Римл. VIII. 20. 22), но, по чрезмерности злоупотреблений, вопиет к Богу о правосудии. Бог видит и малый грех, и слово греховное слышит, и мысль греховная от Него не скрыта: однако до времени Он долго терпит, ожидая исправления грешника. Но когда к нему «восходит вопль злобы»: Он укрощает ее грозными судами своими, чтобы она не истребила добра. Так вообще бывает попущение общественных бедствий, хотя для особенных случаев есть особенныя судьбы Божии, как например, в общественных бедствиях, между грешниками, страждут и умирают иногда и праведники, без оскорбления их достоинства, потому что своим терпением они назидают других, и умножают свои венцы, и смертию приобретают вечную жизнь. Другая, непосредственно за первою следующая, поучительная истина есть та, что бедствия общественныя должно встречать покаянием и молитвою, и чем благовременнее, тем лучше. Когда Иона предвещал Ниневитянам погибель: «вероваша мужие Hинeвийcтии Богови и заповедаша пост. И возвратися кийждо от пути своего лукаваго, и от неправды сущия в руках их, глаголюще: кто весть, Аще раскается и умолен будет Бог, и обратится от гнева ярости Своея, и не погибнем». Не медлили они своим обращением к Богу; не сказали, что еще неизвестно, сбудется ли пророчество, еще нет признаков угрожающаго бедствия, нет никакого необыкновеннаго движения стихий, ни тучи, ни молнии, ни вихря, ни землетрясения, и ни один еще дом в городе не обрушился: но «вероваша мужие Ниневийстии», не ожидая начала бед, по одному слову Пророка, признали свою виновность, поверили угрожающему суду Божию, и поспешили умилостивлять Бога покаянием, постом и молитвою. И благоразумно. Потому что теперь они могут приносить Богу покаяние свободно, а по наступлении беды, оно не было бы так свободным, и следственно не было бы так умилостивительным: теперь они могут молиться умиленным, но не совсем стесненным сердцем; а ужасом наступающей уже погибели могло быть подавлено и молитвенное чувство. Такой образ действования Ниневитян оправдан совершенно последствиями. Третья утешительная истина есть та, что покаяние и молитва суть действительныя средства против самых великих угрожающих или уже належащих бедствий. Уже Бог открыл Пророку, что «взыде вопль злобы» Ниневитян, что грехи их созрели к наказанию. Уже Пророк свидетельство Божие против преступнаго града: «взыде вопль злобы его ко Мне», обращая в решительное определение, «Ниневия превратится», объявил оное Ниневитянам всенародно. Казалось, что и непреложность суда Божия, и достоинство пророческаго слова, которое должно быть ненарушимо, требовали, что бы объявленное определение исполнилось без изменения. Но ничто невоспрепятствовало милосердию и благодати Божией, как скоро несколько им открыт был путь покаянием и молитвою. «И раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им, и не сотвори». То есть, в раскаянии Ниневитян, которым останавливается зло греха, нашел Он средство остановить наступавшее

677

зло наказания. Как иногда премудрый и милосердый Царь, желая не столько карать преступника действием наказания, сколько исправить страхом наказания, повелевает составить и объявить ему строгое осуждающее определение, но прежде исполнения сего дарует ему прощение: подобным сему образом поступил Бог с Ниневитянами. Предложенныя теперь истины всегда могут быть полезны к руководству нашей жизни. Да сохранит нас Бог от того, чтобы грехи наши умножились до Ниневийскаго вопля на небо. Но, как говорит Пророк, «грехопадения кто разумеет» (Пс. XVIII. 13)? Мы часто успокоиваем себя мыслию, что грехи наши не очень тяжки: а может быть только прельщаем себя. Может быть, не так видит их всечистое око Божие, и суд Божий тихими неприметными стопами к нам приближается. Но в настоящее время есть не скрытое посещение Божие, на некоторыя страны отечества нашего нашедшее, к которому мы не должны быть не внимательны. Губительная болезнь, в которой за семнадцать лет пред сим испытали мы частию суд, частию помилование Божие, вошла в пределы отечества нашего, исшед из той же, как прежде, чужой страны. Нет Пророка, который бы предварил нас, дойдет ли она до нас, и который бы хотя не без страха, нас избавил от нея. Но есть уже милосердие Божие в том, что сама она издали нам о себе возвещает, и возбуждает нас к осторожности. Что же должны мы делать? – Без сомнения, благоразумно и благонадежно будет употребить в предосторожность от бедствия, более или менее угрожающаго, те испытанныя средства, которыя для Ниневитян достаточны были для отвращения совершенной погибели. И так есть ли угрожает нам скорбное посещение Божие: признаем в оном правосудие Божие, частию наказующее грехи, частию побуждающее к исправлению: и побудим себя к улучшению нашей жизни, в отношении к благочестию, благонравию, воздержанию, человеколюбию. Да немедлим прибегать к Богу с молитвою, частию о избавлении братий наших, чад единыя Церкви и единаго отечества, которых уже постигло скорбное посещение, частию о себе самих, да не приближится к нам Ангел смерти, или да неотягчит руку свою; Ангелы же хранители наши да не преминут нас своим охранением, подкреплением и вразумлением, да повинуемся всегда Отцу Духов, и да творим волю Его, и да обретаем у Него милость и благодать. Не леностны будем и в употреблении естественных средств и предосторожностей к сохранению здравия, и к недопущению вредоносных влияний. Как можем требовать, чтобы хранил нас Бог, есть ли мы сами не бережем себя, и предаем действию разрушительных сил, малодушием и недостатком надежды на Бога, неумеренностию и невоздержанием и другими небрежностями? Внимательно храни себя малым возможным для тебя хранением: и Бог будет хранить тебя великим, всеблагим и всемощным хранением. Аминь.

219. Слово по освящении храма Святаго Духа, в Рождественском монастыре

(Говорено Сент. 18; напечатано в Твор. Св. От. l848 г. и в собр. 1861 г.)

1847 год

Не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас? Аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог. (1Кор. III. 16–17). Между тем, как боголюбивые подвизаются, чтобы создать, или лучше прежняго пересоздать, украсить, освятить храм Богу, Апостольское слово указывает нам инаго рода храм Божий, кажется, совсем готовый. И как близко! В лице каждаго христианина, в собственном теле нашем. «Не весте ли, – говорит, – яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас?» И еще: «или не весте, яко телеса ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть» (1Кор. VI. 19)? Апостол говорит о сем, как о деле весьма известном: «не весте ли? или не весте?» Неужели вы не знаете? Но сомнительно, все ли мы довольно знаем, каким образом христианин есть храм Божий? И если это так, и следственно мы очень богаты нерукотворенными живыми храмами Божиими: то можно спросить, для чего созидаем и освящаем рукотворенные храмы Божии? Пусть же сии вопросы введут нас в размышление. Сущность храма Божия составляет особенное благодатное присутствие Божие. Говорю: особенное благодатное присутствие Божие, различая сие от общаго вездеприсутствия Божией силы творческой и промыслительной во всех сотворенных существах. Так определил сущность храма Своего Сам Бог, когда, благословляя храм Соломонов, глаголал: «освятих храм сей, егоже создал ecи, еже положити имя Мое тамо во веки, и будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни» (3Цар. IX. 3). «И вселюся посреде сынов Израилевых» (3Цар. VI. 13). Посему, если надобно и человеку быть храмом Божиим: то надобно, чтобы вселился в него, и пребывал в нем Бог. Так точно и определяет Апостол храм Божий в человеке, когда говорит: «вы есте церкви Бога жива, якоже рече Бог, яко вселюся в них и похожду» (2Кор. VI. 16). Вы церкви живаго Бога, потому что Бог, по Своему древнему, чрез Моисея еще данному обещанию, Своею благодатною силою в вас вселился, и в вас пребывает. Но каким образом благодатная сила Божия входит и вселяется в человека? – Она входит чрез слово Божие: «живо бо слово Божие, и действенно, и острейше всякаго меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа» (Евр. IV. 12). При действии слова Божия, благодатная сила входит в человека посредством веры: потому что «вера от слуха, слух же глаголом Божиим» (Рим. X. 17); и таким образом «вселяется Xpистoc верою в сердца» (Еф. III. 17). Благодатная сила входит в человека посредством святаго крещения: «елицы бо во Христа крестистеся, во Христа облекостеся» (Гал. III. 27). И как «во Христе живет всяко исполнение Божества телесне» (Кол. II. 9); то и в облекшихся во Христа не может не присутствовать некая сила от исполнения Божества, которою и совершается в них новое «от Бога рождение» (Иоан. I. 13). Благодатная сила Духа Святаго входит в человека чрез святое мирoпoмaзaниë Поелику сие таинство, при неодинаковом действии внешнем, имеет внутреннее действие, одинаковое с Апостольским возложением рук на новокрещенных, о котором в Деяниях Апостольских написано: «возложиша руце на ня, и npияшa Духа Святаго» (Деян. VIII. 17); и к сему таинству надлежит отнести Апостольское изречение, что «помазавый нас есть Бог, Иже и запечатле нас, и даде обручение Духа в сердца наша» (2Кор. I. 21–22). Благодатная сила Христова входит в человека посредством причащения пресвятаго Тела и Крови Христовы: в сем нас уверяет собственное слово Христово: «ядый мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем» (Иоан. VI. 56). Благодатная сила открывает себе вход в человека чрез любовь к Богу, и Христу, и чрез соблюдение слова Его, то есть, Его учения и заповедей: в сем нас обнадеживает также собственное слово Христово: «аще кто любит Мя, слово мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему пpиидем, и обитель у него сотворим» (Иоан. XIV. 23). Благодатная сила приемлется человеком при содействии молитвы: ибо при молитве, совершаемой смиренным умом в глубине сердца, неразсеянной, прилежной, чистой, «Сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными» (Рим. VIII. 26). Видите, как обильно и разнообразно действует всеблагий Бог, изобретая посредства, пролагая пути, отверзая входы, чтобы внити и вселиться в человека. Это потому, что самым сильным хотением хощет Он соделать человека Своим храмом. Это для того, чтобы человек имел самую полную удобность соделаться храмом Божиим. Но когда Сам Бог Своею благодатною силою так благопромыслительно созидает и освящает Себе нерукотворенные живые храмы, и таких храмов должно быть столько, сколько есть христиан: для чего в тоже время и человек зиждет и освящает храм Богу? – Это для споспешествования достижению той же самой цели, для которой благопромыслительно действует Сам Бог, – для споспешествования созиданию и освящению живых Божиих церквей в человеческих душах и телесах. Человек рождается в мир далеким от того, чтобы ему быть храмом Божиим. «Храм бо Божий свят есть» (1Кор. III. 17): а всякий сын падшаго Адама, кто бы ни был, должен признаться в том, в чем не колебался признаться Пророк: «в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя» (Псал. L. 7). Итак он не храм Божий, а нечистое жилище греха. Храм Божий надобно в нем созидать вновь, тем с большею трудностию, что надобно созидать на разрушении здания греха. Для сего человек должен быть пересоздан, так чтобы он был, по слову Писания, «новою тваpию» (2Кор. V. 17); или быть перерожден, так чтобы по справедливости мог назваться «новым человеком» (Еф. IV. 24). В сем возсоздании действует Дух Божий и Его благодатная сила, как говорит Апостол Павел: «созидается в жилище Божие Духом» (Еф. II. 22). В сем возрождении действует живое слово Божие, как говорит Апостол Петр: «порождени не от семене истленна, но неистленна, словом живаго Бога» (1Петр. I. 23). Но если естественное рождение Сам Христос представляет образом духовнаго; и если для естественнаго рождения нужна матерняя утроба: то и для духовнаго рождения не нужна ли матерняя утроба, не в буквальном значении сего слова, как думалось Никодиму, но в высшем, соответственном предмету? – Сей вопрос и оправдывается, и разрешается одним разом, если скажем, что матерняя утроба и сокровищница жизни для новаго человека есть Христова Церковь и Ея, хотя рукотворенный, но духом благодати исполненный, тайнодейственный храм. Бог даровал Церкви Своей Божественное сокровище, Свое слово, чтобы оно, проникая в человека своею живою благодатною силою, возрождало его, возсозидало, соделывало храмом Божиим: не нужна ли для хранения сего сокровища достойная сокровищница, отлученная, по возможности, от обыкновенных земных вещей, благоукрашенная, освященная? – Это и есть рукотворенный храм Божий. – Но как в слове Божием имеют нужду все ищущие спасения: то сокровищница Его не должна ли быть всем им известна, всем открыта, всем доступна? – Таков и есть рукотворенный храм Божий. Бог ввел Свою Божественную благодатную и спасительную силу в христианския таинства, чтобы чрез них вводить ее в христиан. В наименовании «таинств» видно указание частию на то, что в них тайно действует благодатная сила Божия, частию на то, что сии священныя действия, по благоговению к заключенной в них Божией силе, должны быть тайною, недоступною для неприготовленных и недостойных. Оба сии указания сходятся в одной точке, – в мысли о необходимой потребности освященнаго тайнодейственнаго храма, в который бы и причастники таинств вступали с благоговением, и котораго внутреннее святилище от неприготовленных и недостойных было бы закрыто, и для них не входно. И в особенности, если обоженное тело Господа нашего Иисуса Христа по достоинству вознесено в жилище пренебесное; и если сие же самое тело даровано нам в таинстве: то можно ли не потщиться, чтобы и земное жилище онаго было, как можно меньше, земным, как можно больше, небесным, по благолепию, по освящению, и по смиренному пред оным благоговению? Из предложенных теперь размышлений созидающий храм может почерпнуть утешение – видеть свою жертву благоугодною Богу, и тем более благонадежною для обретения Его милости, что храм рукотворенный будет служить к созиданию и освящению многих храмов нерукотворенных: а все входящие во храм да почерпнут наставление, как им пользоваться храмом для созидания и освящения в храм Богу самих себя. Быв оглашены и оглашаемы во храме словом Божиим, быв и бывая причастниками благодатных таинств, мы можем думать, что уже соделались и сами храмами Божиими. Не несправедливо. Но послушайте, что и к порожденным словом Бога живаго, и к причастникам таинств говорит Апостол: «и сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен» (1Петр. II. 5). Он не говорит утвердительно: вы уже создались в храм духовный, – но повелительно: созидайтесь в храм духовный. Что же это значит? – То, что и в посетителях храма, и в причастниках таинств, во многих храм духовный бывает несовершен и недостроен, потому что несовершенна вера; или по создании оскверняется и разрушается в них святый храм, потому что не святую проводят жизнь, но растленную грехами. А за сим следует грозный приговор Божественнаго слова: «аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог». Кто нечистыми помыслами и лукавыми желаниями осквернит, и делами греха и беззакония разрушит духовный храм Божий в своей душе и в своем теле, и не потщится возстановить и обновить оный покаянием и исправленным житием, того долготерпеливый, но правосудный Бог, наконец, самого разрушит праведным судом Своим, то есть, попустит ему остаться вечною развалиною жизни, попираемою темными силами. Охраняя себя от такой бедственной участи, по увещанию Апостольскому, «о возлюбленнии, очистим себе от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии» (2Кор. VII. 1). Верную в сем подвиге помощь приучим себя находить в верном употреблении благодатных средств святаго храма и самой мысли о нем. Когда входишь в церков; приведи себе на память обетование Господа собирающимся во имя Его: «ту есмь посреде их» (Мф.18:20); и благоговей, как пред лицем Его: и благодать присутствия Божия осенит тебя, как некогда чудесное облако во храме иерусалимском. Когда пребываешь в церковной молитве: помысли, что в ней дышет Дух Святый, и удерживай всякое собственное движение, и вдыхай в себя Его животворящее дыхание. Когда здесь оглашает тебя слово Божие: отверзай не внешний только, но и внутренний слух твой; отверзай верою сердце; алчущим желанием принимай сей Хлеб небесный, и питай им не воображение только и память, но жизнь и деятельность. Когда хочешь быть причастником таинства тела и крови Христовой, или по крайней мере присутствуешь при сем таинстве: отторгни себя от видимаго, и прилепись мыслию и сердцем к веруемому, к кресту и гробу Господню, к телу Христову страждущему, умирающему, погребаемому, воскресающему, обоженному, прославленному: и прикосновение к Нему твоей веры будет существеннее, нежели кровоточивой к Его ризам; и «сила» Христова «изъидет» (Лук. VIII. 46) очистить и возвысить твои силы душевныя и телесныя. Если когда нибудь нечистый помысл и лукавое желание приближатся к храму души твоей: поспеши отразить их самою мыслию о храме. Не сказано ли в числе многих и мне: «храм Божий есте»? Не дерзну осквернить храм Божий тем, что противно его святости. Если же паче чаяния лукавое желание или страсть усилится, и будет побуждать и тело твое к делу нечистоты, греха и беззакония: вооружись и ты еще сильнее мыслию о святом храме. Не сказано ли в числе многих и мне: «телеса ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть»? Как же дерзну я грехом и беззаконием разрушить в себе храм Святаго Духа? Да не будет мне оскорбить и удалить от себя Духа Святаго! Душе Святый, от Отца исходяй, и в Сыне почиваяй, потом же нисходяй, и созидаяй святилища, и совершаяй Святых, и во Святых почиваяй! Почивай в освященном Тобою храме не исходно Твоею благодатию и действуй зиждительно и животворно силою Твоею, да и мы недостойные сподобимся создатися в жилище Божие, во славу Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь.

220. Слово в день памяти преподобнаго Сергия

(Говорено в Серг. Лавре 25 сент.; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собрании 1861 г.) 1847 год

По звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите. Зане писано есть: святи будите, яко Аз свят есмь. (1Петр. I. 15–16). В царствах человеческих народ с особенным почтением обращается к приближенным царя, частию, в следствие благоговения к царю, облекшему их своею доверенностию, властию, почетными званиями, частию, в надежде их благодетельнаго пред ним предстательства и покровительства, по данной им власти. Подобно сему и в царстве Божием, которое есть Церковь Христова, народ верующих, как и вы ныне, с благоговением обращается к святым Божиим человекам, чтя живущую в них благодать Божию, и по вере надеясь от них молитвеннаго пред Богом предстательства и благодеяний, по данной им благодати. Но в царстве человеческом, народ, воздавая честь вельможам, остается народом, и, по самому свойству государственнаго устройства, не может достигать преимуществ, пред которыми преклоняется, а в царстве Божием не так. Здесь каждый из народа верующих, чтя Святых Божиих, может и сам достигать достоинства, которое чтит в других, и не только может, но и призывается, убеждается быть святым. «По звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите. Зане писано есть: святи будите, яко Аз свят есмь». Братие, чтущие святость, как преимущество избранных! Помыслим о святости, как об обязанности всех и каждаго. Если бы гражданину или поселянину сказали: делай то и то, будь приближенным царя, который дает тебе право на сие преимущество, и призывает тебя к оному: с какою охотою, с каким жаром принялся бы он за требуемыя от него дела, хотя бы подвиг был не легок и труд не краток. Но вот провозвестник воли Царя Небеснаго нам, и последней степени гражданства в сем царстве недостойным, говорит: «святи будите»; будьте святы нравственно, и потом будьте святы блаженно; живите благочестиво и добродетельно, и будьте приближенными Царя Небеснаго, Который позволяет вам не только приближаться к Нему, но и пребывать в Нем и Сам хощет не только приближаться к вам, но и жить в вас. Что же? Как приемлется сие призвание? Все ли, – по крайней мере, мнoгиe ли последуют оному с готовностию, с горячим

678

усердием, с неослабною ревностию, с полною деятельностию? Не обыкновеннее ли то, что мы думаем и говорим: где

679

нам быть святыми? Мы люди грешные; довольно, если как-нибудь спасаемся покаянием. «Где нам быть святыми?» Но подумали-ль мы, чем же мы будем, и что будет с нами, если не станем подвизаться, чтобы сделаться святыми? Есть высшия степени святости, на которых сияют особенно избранныя и благодатствованныя души: но святость вообще не есть только частное между христианами отличие, которое похвально иметь некоторым, и без котораго легко могут обойтись другие. По учению Апостольскому, каждый, кто призван Святым Богом к царствию Божию, иначе сказать, каждый христианин, в самом призвании сем и в мысли о призвавшем Боге, должен находить для себя закон, обязанность и побуждение, чтобы ему непременно быть, или сделаться святым. «По звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите». Сие правило тем сильнее обязательно для сынов Новаго Завета Божия, что и сынам Ветхаго, менее совершеннаго Завета, оно уже было дано самим Богом: «зане писано есть: святи будите, яко Аз свят есмь». Если же вы живете без старания и без надежды быть святыми: то живете не «по звавшему» вас "Святому"; не соответствуете достоинству званных Богом и сынов завета Божия, – вы христиане по имени, а не в существе. К чему ведет такая жизнь, можно усмотреть из другаго Апостольскаго изречения: «мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа» (Евр. 12:14). Ясно: имейте мир со всеми, имейте святость: а без мира и без святости никто не увидит Господа, то есть, не достигнет вечнаго блаженства. Итак если мы небрежно и безпечно думаем, что нам не быть святыми: то сами на себя пишем приговор, не узреть Господа, быть чуждыми вечнаго блаженства. «Мы люди грешные». – Кажется, это истина неоспоримая. Ибо, напротив того, «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем и истины несть в нас» (1Ин.1:8). Но случается, что злоупотребление истины бывает не лучше явнаго заблуждения. Если мы признаем себя грешниками, по глубокому самосознанию, и чрез то входим в чувство нашего недостоинства и окаянства, сокрушаем наше сердце, смиряем прирожденную гордость ветхаго человека, побуждаем себя к исканию благодатной помощи и к подвигу против греха: такое признание греховности не только не обезнадеживает нас в достижении святости, но и пролагает к ней путь. А если мы называем себя грешниками, с поверхностною мыслию, без сокрушения сердца, без отвращения от греха, с безпечностию, с лукавым подразумеванием, что в том же должны признаться и все прочие, и что следственно нам и не стыдно признаваться, и не опасно после признания оставаться такими же, какими были до признания: такое признание греховности конечно не поведет к святости; и в сем случае даже говоря истину, яко грех имамы, «себе прельщаем, истины несть в нас», то есть, в нашем сердце и в нашей жизни, хотя и есть звук истины в устах наших. «Bеpнo слово и всякаго npиятия достойно, яко Христос Иисус прииде в мир грешники спасти» (1Тим. I. 15). Но мы обманываемся, если думаем, что спасемся, оставаясь грешниками. Спасает Христос грешников тем, что дает им средство сделаться святыми. «Как нибудь спасемся покаянием». – Да, покаяние принадлежит к числу средств спасения, которыя преподает Христос грешникам, когда проповедует: «покайтеся и веруйте во Евангелие» (Мк.1:15). Но если мы думаем, как-нибудь покаяться, как-нибудь спастися: то слишком легко судим о деле высокой важности. Угодит ли раб господину, если будет делать его дело как-нибудь, а не как можно лучше! – Конечно не угодит. Кольми паче не угодит человек Богу, если только как-нибудь делать будет «дело Божие», каково есть дело нашего спасения. Если и малое дело не делается хорошо и успешно, когда делается как-нибудь, невнимательно, небрежно: кольми паче великое дело спасения, – дело всех наших сил и способностей, главное дело всей жизни нашей. Мысль спастись покаянием есть мысль спасительная: но что должно подумать, когда видим в слове Божием несчастный пример человека, который «покаяния места не обрете, Аще и со слезами поискал его»? (Евр. 12:17). Видно, и покаяние не позволяет найти себя как-нибудь, а требует, чтобы грешник искал его неленостно, разсудительно, с искренностию, с твердым намерением исправления, не допуская себя до закоснения во грехе. Притом совершенный учитель покаяния, Иоанн Креститель, сказует, что истинное покаяние требует чего-то еще в след за собою. "Сотворите, – говорит, – плод достойный покаяния» (Матф. III. 8). Покаяние очищает землю сердца от терния, возделывает, умягчает; вера всевает в нее семя небесное; возрастание сего новаго растения есть соблюдение заповедей и делание добра, цвет его – духовное внутреннее просвещение, а зрелый совершенный плод – святость. Надобно, чтобы пшеница достигла зрелости, дабы она внесена была в житницу. Надобно, чтобы человек достиг святости, дабы он введен был в царствие небесное. К чему, братия, поведут нас предложенныя теперь размышления? К большей ли ревности и заботливости о деле спасения, для котораго требуется не только покаяние, как начатие онаго, но и святость, как совершение онаго? Или может быть, к большей безнадежности достигнуть спасения посредством святости, которую видим так высоко над собою? – Христе Боже, упование наше! Не попусти нам изнемочь в нашей безнадежности: но укрепи нас Твоим упованием. Были некогда и Апостолы Твои в безнадежности: но Ты разрешил ее всемогущим Твоим словом. Даруй и нам ощутить в вере силу того же самаго слова: «невозможная у человек возможна суть у Бога» (Лук. XVIII. 27). По истине, братия, если бы человеческими только естественными силами надлежало нам достигать святости: то несправедливо было бы отозваться, что это выше нашей возможности. Но когда для сего имеем Божию благодать предваряющую, просвещающую, укрепляющую, содействующую, охраняющую: никто не должен терять надежду достигнуть того, к чему «Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа избра нас в Нем прежде сложения мира»; а Он избрал нас «быти нам святым и непорочным пред Ним в любви» (Еф. I. 3–4). Посему и чувством долга, и надеждою от помощи Божией благаго успеха, да пробуждаем себя от нерадения и безпечности, да побуждаем себя к ревности в деле нашего спасения. По увещанию Апостола Павла, «очистим себе от скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии» (2Кор. VII. 1). По увещанию Апостола Петра, «совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым, яко чада послушaния не преобразующеся первыми неведения вашего похотении, но по звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите» (1Петр. I. 13–16). Если в сих увещаниях встречаете довольно великия требования: творить святыню, быть святыми; то вместе с сим и довольно простые способы удовлетворить великим требованиям, именно, отвергнуть похоти, стараться очищать себя от скверны плоти и духа. По той мере, как деятельно и верно человек с своей стороны подвизается в очищении себя от нечистых дел, от нечистых желаний и страстей, от нечистых мыслей, на него, при посредстве церкви и ея таинств, сходит освящение Божие, котораго и да сотворит причастниками

680

всех нас вседействующая благодать Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

221. Слово по освящении храма Рождества Пресвятыя Богородицы, при Богадельне Общества ремесленников

(Говорено октября 5; напечатано отдельно и в собр. 1861 г.) 1847 год

Во граде, довольно уже богатом учреждениями человеколюбия и благотворительности, вот еще дом милосердия, не ныне основанный, но недавно распространенный, и наконец увенчанный домом молитвы и святилищем таинств. Что прежде он был устроен в меньшем размере, сие, думаю, соответствовало ограниченности способов того сословия, которое устрояло его. Что по времени он распространен, сие может служить признаком, что дух человеколюбия и благотворительности не так был ограничен, как способы действования, и что он, превозмогая затруднения, разширял свою деятельность. А что человеколюбие не удовлетворилось доставлением нуждающимся покойнаго жилища и других потребностей жизни телесной, но позаботилось и душам их приготовить близкое прибежище, с духовною пищею и духовными врачевствами, сим ознаменовал себя дух человеколюбия Христианскаго. Что скажу начинателям и совершителям, покровителям и споспешествователям сего дела человеколюбия и благочестия? – Пусть приветствует их не просто человеческое слово, которое может подлежать подозрению в ласкательстве, или сомнению в безошибочности, но достоверное слово Пророческое: «блажен разумеваяй на нища и убога, в день лют избавит его Господь: Господь да сохранит его, и живит его, и да ублажит его на земли» (Псал. XL. 2–3). Что скажу тем, для которых совершено сие дело человеколюбия и благочестия? – Пусть и им укажет, что им делать, власть имеющее Пророческое слово: «да узрят нищии, и возвеселятся: взыщите Бога, и жива будет душа ваша: яко услыша убогия Господь» (Псал. LXVIII. 33–34). Пророк ублажает благотворящаго, но не всякаго, а благотворящаго разумно. «Блажен разумеваяй на нища». Если бросаю нищему монету без внимания, или с мыслию освободиться от докучливой просьбы, или с тем, чтобы похвалиться милостынею: в сем нет добраго разумения. Такое благотворение не ведет к блаженству, и разве только может, скрывая в себе некую искру добраго желания, приготовить к лучшему образу благотворения. Благотворение с разумом бывает не одинаково. Некоторые имеют правилом большую или меньшую, по своей силе, милостыню подать всякому требующему, с тою мыслию, чтобы всякому оказать любовь, и ни кого не осудить, как недостойнаго: это добрый и смиренный разум благотворения. Некоторые благотворят, по усмотрению нужды, а к тунеядствующему или злоупотребляющему благотворение, не простирают руки, не потому, чтобы кого нибудь осуждали и отвергали, но чтобы не давать в ближнем пищи греху: и это справедливый разум благотворения. Некоторые, примечая, что плод частнаго благотворения не редко бывает не верен, и обыкновенно не велик, предпочтительно входят в участие благотворения общественнаго: есть и в сем разум благотворения, достойный одобрения. Некоторые, не удовлетворяясь благотворением вещественным, употребляют оное преимущественно, как степень к благотворению духовному, к просвещению неведущих, к исправлению впадших в пороки, к утверждению бедствующих в вере и уповании на Бога: это преимущественно Христианский разум благотворения. Некоторые, охраняя себя от тщеславия и лицемерия, и желая дела человеколюбия соделать жертвою Богу, особенно подвизаются о том, чтобы их милостыня была тайная: это Самим Христом открытый разум благотворения. Таковы духовно-разумные образы благотворения. Кто так разумевает на нища и убога: тому словом Пророческим усвояется блаженство. Пророк не говорит, что человек благотворительный будет некогда блажен, но говорит, что он уже блажен в то самое время, когда благотворит. «Блажен разумеваяй на нища и убога». Что это за блаженство? – Блаженство соединенное с самым благотворением, то блаженство, о котором, по сказанию Апостола, Господь «Сам рече: блаженнее есть паче даяти, нежели приимати» (Деян. XX. 35). Когда томимому голодом дают пищу, или дрожащему от холода теплую одежду: не чувствует ли он себя на то время щастливым? Но Господь уверяет нас, что в то же время блаженнее тот, кто дает. Где можно найти сие блаженство? – В Боголюбивом и человеколюбивом сердце. В чем состоит сие блаженство? – В чувстве делаемаго и сделаннаго добра, в свидетельстве совести о исполнении в нас воли Божией, в радости о ближнем, нами обрадованном. Человек сохраняя в себе, хотя не в совершенстве, образ всеблагаго Бога, по которому сотворен, радуется о всем добром и тогда, когда только слышит о нем: посему естественно блаженствовать ему, когда делает оное. Сверх сего внутренняго блаженства, слово Божие усвояет человеку благотворительному еще благополучие, устрояемое особенным Провидением Божиим. «В день лют избавит его Господь. Господь сохранит его». Мы не можем ясно видеть, какими средствами достигает сего Провидение, потому что не можем следить за ним по всем путям его: но что достигает верно и чудно, то видим в опытах, особенно ясных в Священной Истории. Авраам сражается за бедствующих, избавляет пленников безкорыстно, человеколюбиво приемлет странников: и Провидение хранит его всегда богатым и сильным, всегда избавляет от опасностей; и он удостоивается, без сомнения, блаженнаго, Божия посещения, по замечанию Апостола, именно за свое «страннолюбие» (Евр. XIII. 2). Иов, по благотворительности, был «око слепым, нога хромым, отец немощным» (Иов. XXIX. 15–16). И хотя на него самого, после богатства и славы, попущен был «лютый день» нищеты, лишения детей, болезни, оскорбления, уничижения: но Господь, избавив его, «благослови последняя Иовля, неже первая» (Иов. XLII. 12); «и даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иoвy во усугубление» (Иов. XLII. 10). Товит «милостыни многи твopит братии" своей (Тов. I. 3), "хлебы дает алчущим и одеяние нагим, погребает» бедственно умерших (Тов. I. 17); и за сие от врагов своего народа подвергается разграблению имения и опасности жизни. Освободясь от опасности, дерзает на прежний подвиг: и, по нечаянному случаю, бывшему следствием сего подвига, лишается зрения, и впадает в нищету. Где же обещанное благотворящему словом Божиим «избавление в день лют»? – Оно несколько медлит, для того, чтобы явиться тем более чудным. Ангел Рафаил руководствует сына Товитова; доставляет ему щастливое супружество, богатство, средство для возвращения отцу зрения; и событиями больше, нежели словами, учит Товита, Едну, Товию, – и нас, что «благо молитва с постом и милостынею и правдою»; что «добро творити милостыню, нежели сокровиществовати злато» (Тов. 12:8). Но тогда, как мы разсуждаем о благополучии благотворящих, что думают те, которым не суждено благотворить другим, а пользоваться благотворением других? Не приходит ли им помысл печали, для чего не могут они иметь щастия благодетельствовать? – Слово Пророческое внушает им иное чувствование: «да узрят нищии, и возвеселятся» (Пс.68:33). Не приходит ли им помысл недоумения, что им делать в их стесненном и зависимом положении, чтобы иметь хотя некую долю некоего благополучия? – Слово Пророческое разрешает их недоумение, и наставляет их: «взыщите Бога, и жива будет душa ваша» (Пс.68:33). Если не дано вам жребия благотворить, и находить радость в благотворении: находите утешение в том, что ваше безпомощное состояние не лишено благотворения, что призрело на вас Божие Провидение, и земные Ангелы Провидения, человеколюбивые люди. Если они о тех, которых облагодетельствовали, радуются, по чувству человеколюбия: вы радуйтесь о благодетелях, по чувству благодарности. Есть род благотворения, – и притом возвышенный род благотворения, который совершать могут безпомощные так же, как и обилующие. Если не можете служить и помогать ближним вещественно; тем не менее можете служить и помогать им духовно, усердною молитвою за них, и особенно за тех, от которых пользуетесь сами благотворением. Бог внемлет молитве убогих, также как и обилующих: и, может быть, с особенным снисхождением внемлет молитве тех, которые, не имея на чем остановиться на земли, тем не удержимее прибегают к небу. «Услыша убогия Господь». Притекая к Богу с молитвою о благотворителях, вы в то же время будете благотворить вашей собственной душе. «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша». Соломон сказал; «богат и нищ сретоста друг друга: обоих же Господь сотвори» (Прит. XXII. 2). Прибавим, что Он обоих, как и «вся, премудростию сотворил» (Псал. CXIII. 24). С правдою попускает Он нужду и бедствие на человека, который обыкновенно не безгрешен, и следственно не безвинен пред небесным правосудием: но из видимаго зла какою великою и многообразною мерою извлекает существенное добро! Нуждающийся и бедствующий учится терпению, смиряется, очищается. Между тем его нуждою и бедствием возбуждается и питается в обилующем человеколюбие, сострадание, благотворительность, которыя в свою чреду производят в облагодетельствованных любовь, благодарность и упование на Бога. Так и богатство и нищета дают случаи к подвигам и добродетелям: а подвиги и добродетели суть семена блаженства. Рукою веры сейте добрыя намерения и добрыя дела, и выростет блаженство от земли до неба. Аминь.

222. Слово в день восшествия на Всероссийский престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, ноября 20; напечатано в Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.) 1847 год

Воздадите убо Кесарева Кесареви, и Божия Богови. (Матф. XXII. 21). Каждый раз, когда обращающийся круг лета возвращает нам день воцарения или царскаго венчания Благочестивейшаго Самодержца нашего, и когда долг и сердечное чувство верных подданных собирает нас на молитву, благодарственную за сей дар Провидения, и просительную о продолжении сего дара, Церковь дает нам услышать фарисейское словопрение и Христово учение обязанности к Царю, в соображении с обязанностию к Богу. Таким образом она предлагает и ныне сей предмет нашему размышлению: но если буду говорить о нем, не перетверженный ли урок повторять буду? Чтобы сия мысль не остановила моего слова, и не ослабила вашего внимания, сему да поможет пример Апостола, который написал: «таяжде писати вам, мне убо не леностно, вам же твердо» (Фил. III. 1). Нам нужно собственно Христово учение: но как Евангелие приводит нас к нему путем фарисейскаго словопрения; то не минуем сего пути. Это было не просто словопрение, а предприятие злоумышленное. Фарисеи, завидуя славе Господа Иисуса, и будучи раздражены обличениями от Него и неблагоприятными для них предсказаниями, решились погубить Его; и общим совещанием изобрели для сего средство. "Фарисее, – пишет святый Евангелист Матфей, – совет восприяша, яко да обольстят Его словом» (Мф. XXII. 15 ). А святый Лука дополняет: «да имут Его в словеси, во еже предати Его начальству и области игемонове» (Лк. XX. 20). Сличим сие начало предприятия с окончанием, намерение с последствием, и усмотрим над безобразием дел человеческих величественный образ действующаго Провидения Божия, которое искусно задуманныя, но неблагонамеренныя предприятия обращает в стыд изобретателям, и даже из зла производит благо. Фарисеи думали, как сетью, хитрым и лицемерным словом, уловить Иисуса, и неизбежно влещи в погибель: но покушение кончилось тем, что Его словом обнаружена их слабость, и посрамлено их невежество. Исконный враг рода человеческаго думал чрез них погубить Христа, и разрушить едва только полагаемое основание Церкви Христовой: но вместо того дал только Христу случай провозгласить учение, на веки утверждающее союз между Церковию и Государством, благоприятный для спокойствия Церкви, существенно важный для блага и прочности Государства. Хитрость и неблагонамеренность Фарисеев прежде слов открывается в лицах посланников их ко Христу. «Посылают к Нему ученики своя со Иродианы» (Мф.22:16). А почему же не пошли к Нему сами? – Без сомнения, по тому разсчету, что в случае успешнаго действования чрез учеников, насладятся успехом так же, как бы сами действовали; а в случае неудачи, пусть лучше на лице учеников падет стыд, а учители останутся в стороне. Но для чего посылают не одних учеников своих, а присоединяют к ним Иродиан? – Здесь-то и является искусство злоумышления. Когда Иудея, прежде независимая, покорена была Римлянами: тогда неприятная, по причине новаго и чуждаго владычества, обязанность платить подать Римскому Кесарю сделала для многих занимательным вопрос: «достойно ли есть дати кинсон Кесареви, или ни?» (Мф.22:17) Иродиане и Фарисеи были о сем противоположных мнений. Иродиане, заимствовавшие наименование от Ирода, который получил свою власть от Кесаря Римскаго, утверждали, что должно платить подать Кесарю, и противников сего мнения почитали мятежниками. Напротив того Фарисеи, согласно с Зилотами, мнимыми «ревнителями» закона Божия, полагали, что Иудеи, как народ Божий, должны, в отличие от языческих народов, платить одну только дань – Богу, в Его храм, по полусиклю с души, как предписано в законе Моисеевом, и что платить подать Римскому Кесарю, идолопоклоннику, значит оскорблять истиннаго Бога. Как же сии люди, противоборных между собою мнений, соединяются теперь, чтобы действовать за-одно? – Они отлагают на время свою вражду, чтобы общими силами сделать зло ненавистному тем и другим Учителю истины. Вот их расчет. Если Он скажет, что «достойно есть дати кинсон» Римскому Кесарю: то Фарисеи провозгласят, что Он изменил народу Божию и Богу, и таким образом опровергнут в лице Его достоинство посланника Божия и веру к Нему народа. Если же скажет: не «достойно есть дати кинсон» Кесарю: то Иродиане донесут на Него римскому правителю, как на мятежника, подвергнут Его суду смертному. Не правда ли, что сеть крепко связана, и ловко разставлена, «да имут Его в словеси?» (Лк.20:20) – Нельзя при сем не обратить внимания на печальный в Иудеях образ народа и общества разделеннаго на толки и соумышления. Образуя отдельныя соединения, они повреждают единство целаго, первое условие общественной жизни; уменьшают общую силу, разсекая ее на частныя, взаимно противоборныя силы; ослабляют общественное доверие; волнуют мысли народа, вместо того, чтобы устроять его благо правильною деятельностию, в спокойном послушании власти; колеблют здание общества, обращая в вопросы и споры то, что признано при учреждении обществ, положено в их основание и утверждено необходимостию; ведут в обществе внутреннюю войну, конечно, не к спокойствию его, и не к безопасности, а иногда еще бедственнее заключают между собою притворное перемирие, для сильнейшаго возстания против истины и правды. Благо народу и государству, в котором единым, всеобщим, светлым, сильным, всепривлекающим, вседвижущим средоточием, как солнце во вселенной, стоит Царь, свободно ограничивающий свое неограниченное самодержавие волею Царя Небеснаго, мудростию, великодушием, любовию к народу, желанием общаго блага, вниманием к благому совету, уважением к законам предшественников и к своим собственным, и в котором отношения подданных к верховной власти утверждаются не на вопросах, ежедневно возраждающихся, и не на спорах, никогда некончаемых, но на хранимом свято предании праотеческом, на наследственной и благоприобретенной любви к Царю и Отечеству, и еще глубже, на благоговении к Царю царствующих и Господу господствующих. Господи! Ты даровал нам сие благо. Нам остается благодарить, хранить и молить: «утверди, Боже, сие, еже соделал ecи в нас» (Пс. LXVII. 29). Обратимся к фарисейской сети, чтобы видеть, какова будет ловитва. Как приманка для привлечения в сеть, положен вопрос: «достойно ли есть дати кинсон Кесареви?» Но Тот, Кого хотят уловить, видит не только приманку, но и скрытую за нею сеть, не только вопрос, но и сердца и намерения вопрошающих. Чтобы положить осязательное основание решению вопроса, Он требует «златицу кинсонную», монету, которую надлежит употребить для уплаты подати, и, на взаимный вопрос: «чий образ сей и написание?» получив неизбежный ответ, что это – изображение и надписание Кесаревы, и следственно право его на монету очевидно, произносит решение, которое расторгаеть сеть, и в тоже время уловляет самих ловителей: «воздадите убо Кесарева Кесареви, и Божия Богови» (Мф.22:19–20). На что теперь пожалуется ревность Фарисеев? Сказано: «воздадите Божия Богови». – Что донесут Игемону Иродиане? Сказано: «воздадите Кесарева Кесареви». Тем и другим должно быть стыдно, что предлагали, как будто необычайно трудный, такой вопрос, который разрешается одним взглядом на монету. Но Фарисеям и Иродианам стыд, а всему миру спасительное поучение: «воздадите Кесарева Кесареви, и Божия Богови». Рабы Царя Небеснаго и ревнители славы Его! Царь Небесный не изъемлет вас от обязанностей к Царю земному, но Сам провозглашает их, и Сам повелевает исполнять их, потому что Им «царие царствуют» (Прит.8:15), и «несть власть, Аще не от Бога» (Рим.13:1). «Воздадите Кесарева Кесареви». Подданные Царя земнаго! Подчиняя

681

Ему, Царь Небесный не исключает вас из Своего всеобъемлющаго владычества, но и от вас, и от Него, требует покорности Своим законам: «воздадите Божия Богови». И церковь «да воздает Кесарева Kecapeви», вознося молитвы за Царя и Государство, внушая своим чадам верность к Царю, Отечеству и законам, и укрепляя сию верность клятвою во имя Божие. И Государство «да воздает Божия Богови», вместе с своим Самодержцем, благоговея пред Вседержителем, соглашая свои законы с Его заповедями, споспешествуя Церкви охранением, подобно как и она государству споспешествует учением и молитвою, «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте» (1Тим.2:2). Особеннаго примечания достойно, что, хотя вопрос Фарисеями предложен был только об обязанности к Кесарю, и хотя сей вопрос указанием на кинсон и заповедию: «воздадите Кесарева Кесареви», разрешался достаточно и непобедимо: Господь однако сим не удовлетворился, но простер Свой ответ за предел вопроса, и непосредственно присовокупил другую заповедь: «и Божия Богови», означая сим союз обеих заповедей и неполноту первой без последней. Подобно сему, и в других случаях, слово Божие обязанность к Царю непосредственно соединяет с обязанностию к Богу. Так говорит ветхозаветный мудрец: «бойся Бога, сыне, и царя» (Притч. XXIV. 21). Так и Апостол Петр: «Бога бойтеся, царя чтите» (1Петр. II. 17). Братия, чада царствия земнаго, и, по вере и упованию, чада царствия небеснаго! Без сомнения, не погрешит тот, кто и в земных делах следовать будет мановению небесному. Для чего слово Божие представляет нам мысль о Царе в непосредственной близости с мыслию о Боге? – Без сомнения, для того, чтобы сии мысли были дружны и неразлучны в нашем сердце, и в нашей деятельности, и чтобы мысль небесная была опорою земной. Благоговение и любовь к Царю нашему природны нам: но мысль о Царе царствующих всего вернее дает сим чувствованиям полную силу, совершенную чистоту, незыблемую твердость и прямоту действия. При свете мысли о Боге, мы исполняем обязанности подданных и подвластных, скажу словами Апостола, «в простоте сердца, не перед очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже paби Христовы творяще волю Божию от души, с благоразумием служаще якоже Господу, a нe яко человеком» (Еф. VI. 5–7). Аминь.

223. Беседа о трудолюбии

(Напечатана в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1861 г.) 1847 год

Во всем представляюще себе якоже Божия слуги, в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, в трудех. (2Кор. VI. 4–5). Святый Павел, как насадитель Церкви Коринфской, пишет к Коринфянам, и, как всеобщий Апостол, взывает ко всем христианам: «молим не вотще благодать Божию прияти вам» (2Кор.6:1). То есть, он убеждает христиан вести жизнь так, чтобы благодать Божия, принятая ими от Христа, чрез Его таинства, не оставалась в них безплодною, но чтобы они деятельно пользовались ея помощию, и добрыми делами упрочивали свое спасение. Не уподобляясь учителям, возлагающим на плеча других бремена тяжкия и неудобоносимыя, которых сами перстом не хотят коснуться, Апостол напротив того представляет себя понесшим и носящим бремена тяжкия и неудобоносимыя, чтобы ученики не отреклись понести что нибудь меньшее, для них возможное. «Во всем представляюще себе якоже Божия слуги, в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, в трудех», – и в разнообразии других подвигов и добродетелей, которых исчисление прерываю для краткости. Из сего множества бремен, подлинно более или менее тяжких для растленной природы, но не неудобоносимых при помощи благодати, беру теперь одно, и притом одно из более неизбежных и более удобоносимых, и желаю видеть оное на моих и ваших раменах. Это труды. Молю с Апостолом: «да представляете себе, якоже Божия слуги – в трудех». Или учение о трудах не стоит труда, и недостойно кафедры? Не скажут ли некоторые, что, кому нужно трудиться, тот без наставления пойдет на труд, по неволе, или по влечению страсти; а кто может обойдтись без труда, того неужели надобно мучить трудом напрасно? Если кто признается, что имеет сии мысли в голове, или, осмотрясь внимательно, найдет их в расположении своей жизни: таковый пусть имеет и наше признание, что сии самыя мысли представляют нам учение о трудах требующим труда и достойным внимания. Труд по неволе много ли лучше, нежели труд вола, несущаго ярмо и влекущаго плуг? И не сугубо ли тяжек, во-первых, собственною тягостию труда, во-вторых, тягостным чувством неволи? И потому не хорошо ли было бы, если бы мы могли и низший труд человека возвысить над трудом безсловеснаго, и, не ослабляя труда необходимаго, уменьшить его тягость, заменив подавляющее чувство неволи удобоносимым бременем нравственной необходимости, разумно сознаваемой? Труд по страсти, например, из корыстолюбия, благороден ли, и не соединен ли с мучением, потому что всякая преобладающая страсть есть внутренний мучитель? И потому не лучше ли будет, если облагородим труд, изгнав, или по крайней мере препобедив низкую склонность к корысти высшим побуждением к действованию? Труд из честолюбия, может быть, не согласятся некоторые назвать неблагородным. Не входя о сем в спор, я спросил бы только высоких и сильных: совершенно ли они довольны трудящимися в их службе, если сие делается только для того, чтобы возвыситься и достигнуть почести? Не лучше ли желали бы они, чтобы сие делалось из побуждений более чистых, – из глубокаго уважения, из преданности, усердия и любви? Что сказать о презрении труда, об отвращении от него и о праздной жизни? Если жизнь есть деятельность: то, по обратному заключению, безделие и праздность не есть жизнь, по крайней мере не есть жизнь разумнаго и нравственнаго существа. Долгий сон утром, медленное пробуждение, потом завтрак, прогулка, празднословие с посетителями или посещаемыми, может быть, не лучшее празднословия чтение, потом обед, отдых, зрелище, игра, ужин, и опять долгий сон, – это ли жизнь существа разумнаго и нравственнаго? Итак труд по неволе, труд по страсти, отвращение от труда и праздность, – все сие требует или исправления или улучшения здравым учением о труде; и такого учения нигде лучше нельзя почерпнуть, как в источнике любомудрия христианскаго. Есть ли труд на небесах? – Сего утверждать не можем, хотя знаем из Откровения Иоаннова, что тамошния Силы «покоя не имут день и нощь» (Апок. IV. 8), совершая непрестанное славословие Вседержителю. Но там не так, как здесь на земли. Здесь труд, покой, удовольствие, разделены, разграничены, разсечены: а там не нуждающаяся в покое деятельность сотворенных Сил, и покой их в Боге, и блаженство, составляют одно. Впрочем для благих «духов», на землю «в служение посылаемых за хотящих наследовати спасение» (Евр.1:14), думаю, есть труд, – и не легкий труд, из чистой и светлой области небесной, как в погреб или в рудокопную пещеру, нисходить для нас в сумрачную и душную область земную, бодрствовать над нашим недостоинством, простирать к нам тонкия духовныя внушения, не редко заглушаемыя нашею грубою чувственностию, терпеть наши недостатки и неверности, отступать иногда по необходимости от наших нечистот, но не слишком далеко, чтобы вновь высматривать благоприятныя минуты для благодетельнаго к нам приближения, наконец безутешно иногда скорбеть о нашей нераскаянности. Помысли о сем нелегкомысленно, сын персти! Если небожители не почитают для себя низким и неприятным нисходить из своего блаженства на несчастную землю, на труд для тебя спасительный: дерзнешь ли ты отринуть какой либо благопотребный труд, как низкий и неприятный? Берегись только низких побуждений, которыя одне делают истинно низким труд. Если спросим, был ли труд в раю: ответствует нам книга Бытия: «взя Господь Бог человека, егоже созда, и введе его в рай сладости, делати его и хранити» (Быт. II. 15). Рай не имел нужды в усиленном возделывании, подобно нашим полям и садам: потому что не было еще проклятия, возращающаго терния и волчцы. Для чего ж и райскому человеку назначено «делати»? К разрешению сего святый Златоуст приводит изречение премудраго: «мнозей бо злобе научила праздность» (Сир. 33:28). Посему, заключает он, Бог «восхотел, чтобы» человек «имел некую малую и мерную заботу о хранении и делании. Если бы он coвcем был освобожден от всякаго труда: то, пользуясь великим покоем, легко уклонился бы к лености. А делая дело, впрочем не сопровождаемое болью и изнурением, он лучше мог целомудрствовать». Из сего разсуждения златословеснаго учителя надлежит нам научиться, что, хотя бы кто из нас жил почти в райском довольстве и благосостоянии, хотя бы не представлялось ничего, понуждающаго к труду, однако и в сем случае не должно пренебрегать трудом, и уклоняться от него, а должно употреблять его, как охранителя внутренняго и внешняго благосостояния, чтобы не пришла и «мнозей злобе не научила праздность». Но наше состояние уже не райское: и в сем состоянии труд имеет новое значение, и новым образом необходим. За гордость и преслушание изгнанному из рая человеку Бог Судия сказал; «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. III. 19). То есть, как изъясняет святый Златоуст: «поелику ты не воспользовался толикою свободою; потому проклену землю, чтобы она уже не без орания и сеяния, как прежде, приносила тебе свои произведения, но со многим трудом, тягостию и изнурением; обложу тебя всегдашними печалями и смущениями, заставлю тебя все делать с пролитием пота, чтобы сии утеснения были тебе непрерывным поучением смиряться и сознавать свою природу». Если таким образом труд есть всеродное человекам наказание Божие, и вместе Божие им поучение к смирению и познанию своей немощи, которое должно вести к умилостивлению Судии Бога: то убегать от труда, как от наказания Божия, возможно ли, без опасности большаго наказания? Убегать от труда, как поучения Божия, не безразсудно ли? Не должно ли опасаться, что новый суд Божий скажет: Поелику ты знал, что за небдительное делание и за тунеядство в раю человек низведен от труда безболезненнаго на труд на земли болезненный, однако же благотворный; но ты не хочешь воспользоваться сим исправительным средством: то остается низвести тебя еще на низшую степень, – на труд преисподний, мучительный и безплодный? Впрочем христианство, которым все облегчается, улучшается, услаждается и усовершается, предписывает нам труд, уже не столько в качестве наказания Божия, сколько в виде служения Богу. "Во всем, – говорит Апостол, – представляюще себе якоже Божия слуги», и между прочим, "в трудех". Каким образом? Если труд для тебя необходим: смотри на него не как на слепую необходимость, но как на устроение премудрости Божией в жизни человеческой; и потому неси оный не с чувством неволи, но с чувством послушания воле Божией. И если, по устроению общественному, труд налагается на вас от другаго человека: несите оный не только ради человека, но вместе и ради Бога, «не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души» (Еф. VI. 6). Если и тяжкими и долгими обременяют вас трудами: принесите в трудах ваших Богу жертву безропотности и терпения. Если же и ничто не понуждает вас к труду: тем еще удобнее можете вы представить себя слугами Божиими в труде, который предприймете для блага ближняго. Потому что служение благу ближняго есть действительное служение Христу, по собственному Его слову: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). Скажу ли еще одно решительное слово Апостольское о труде, – скажу ли особенно свободным, и благородным, и обилующим, или удержусь, чтобы не отослали меня с оным к рабам и работникам? Но слово Апостольское говорит ко всем, и с ним ни пред кем отступить назад не смею. Что же говорит oно? – «Сие завещах вам, яко Аще кто не хощет делати, ниже да яст» (2Сол. 3:10). Подумаем мы, простирающие не утружденную руку на нескудную трапезу, были ль бы мы, по сему завещанию, или правилу, достойны разделить хлеб и воду с сим скинотворцем, который данное другим правило и сам исполнял, даже строже других, не только деланием Апостольским, но и просто работою, как и сказывает: «весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце мои сии» (Деян. XX, 34). «Труждаемся, делающе своими руками» (1Кор. IV. 12). «Не туне хлеб ядохом у кого, но в труде и подвизе, день и нощь делающе своими руками, да не отягчим никого же от вас» (2Сол. 3:8)? Но кто не достоин ясти с Павлом, тот, конечно, не будет достоин ясти с Христом, на трапезе Его, во царствии Его. Да не будем же ленивы, бездейственны и праздны; возлюбим труд; да делаем полезное, если не по своей нужде, то по человеколюбию к другим; да, по благом делании, по завещанию Апостольскому, не только земную пищу вкушаем со услаждением совести, но, наконец, и безсмертныя насладимся трапезы, по завещанию Христа Господа, рекшаго: «завещаваю вам, якоже завеща Мне Отец Мой, царство, да ясте и пиете на трапезе Мoeй во царствии Моем» (Лук. XXII. 29–30)! Аминь.

224. Слово пред благодарственным молебствием за прекращение губительной болезни

(Говорено в Чудове монастыре февраля 8-го; напечатано в Твор. Св. Отц. 1848 г. и в собрании 1861 г.) 1848 год

Обрете его Иисус в Церкви, и рече ему: се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет. (Иоан. V. 14). Обретаемся и мы ныне в церкви, и обретаемся для того, чтобы с благодарением исповедать пред Богом, яко здрави есмы, – некоторые от бывшей болезни, а все от опасения болезни, довольно некратковременнаго, не для всех легкаго, для некоторых же и очень не легкаго, когда обязанность звания, или человеколюбие, призывали их к подвигу врачевания болящих, или попечения о болящих. Обретет ли и нас в Церкви Господь Иисус? Изречет ли и нам Спаситель слово спасения? – Без сомнения, обретает Он нас не только всепроницающим взором Своего всеведения, но и всеоживляющим взором Своего милосердия. И слово, изреченное некогда в обстоятельствах, несколько подобных нашим, изрекает Он и теперь нам посредством Евангелия: «се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет». Это сказано было некоему человеку, во Иерусалиме, в притворе близ Овчей купели, в разслаблении тридцать восемь лет тщетно ждавшему излечения водою, которую однажды в год, для одного больнаго, делало врачебною прикосновение Ангельской силы, доколе наконец явился Владыка времен, стихий и Ангелов, и не требуя ни времени, ни воды, ни Ангела, исцелил раслабленнаго словом: «востани, возми одр твой и ходи» (Мк.2:9). Исцелитель не все кончил: потому что, убегая славы, поспешил скрыться в народе. Чрез несколько дней, вероятно, в праздник, исцеленный пришел в храм, вероятно, как и мы ныне, чтобы благодарить Бога за свое здравие. Тогда Исцелитель вновь нашел его, и, как прежде в слове подал ему врачевство целительное, так теперь в слове подает врачевство предохранительное: «се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет». Если бы мы услышали, что искусный врач излеченному им больному говорит, например: не употребляй впредь такой или такой пищи, – что бы мы подумали? Конечно мы бы подумали: видно излеченный прежде употреблял сию пищу; она, видно, была и причиною болезни; видно, врач предвидит, что и опять она причинит болезнь, если излеченный не перестанет употреблять оную. Подобно сему, что должны мы подумать, слыша слово Господне к исцеленному: «се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет»? – Видно, исцеленный прежде согрешал; видно, согрешения были причиною его болезни; видно, провидит Божественный Врач, что возобновляемые грехи возобновят зло, в том или другом виде, но еще в большей силе. Здесь можно спросить, участь ли одного человека представляется в Евангельском повествовании о разслабленном, или с тем вместе открывается общий закон суда над грехом, частию впечатленный в природе, частию приводимый в действие Провидением, хотя не всегда очевидно, не всегда скоро, не всегда одинаково, по видам, степеням и обстоятельствам греха, легкаго, тяжкаго, вопиющаго, невольнаго, вольнаго, по неведению, по увлечению, по пристрастию, борющагося, превозмогающаго, преобладающаго, ненавидимаго, любимаго, окаеваемаго, нераскаяннаго, исправимаго судом временным, оставляемаго суду вечному? Кто может измерить глубину, изследовать пути Божиих судеб? Кто решится каждаго больнаго признать осужденным, и всякую болезнь вывескою виновности? Страдал и праведный Иов болезнию, и притом весьма тяжкою. Но нельзя же признать и того, будто на одного Иерусалимскаго грешника исключительно направлена была строгость суда, за грехи юности, заключившая его на тридцать восемь лет в узы болезни, и, за возможные грехи старости, уготовившая ему еще более тяжкий жребий. След подобнаго суда виден и в судьбе другаго разслабленнаго, котораго исцеляя Господь сказал: «отпущаются тебе греси твои» (Мк. 2:5). Очевидно, что, подобно глубоко мудрствующему врачу, Он исцеляет от болезни, действуя на причину болезни. Что видим в сих примерах, то не выражается ли, как закон, в слове Апостольском: «грех в мир вниде, и грехом смерть» (Рим.5:12); – «оброцы греха смерть» (Рим.6:23)? Ибо что есть болезнь, как не отрасль древа смерти, или уменьшенный, неполный прием зелия смерти? Следственно, вместе с смертию и болезнь пришла в мир по дороге, проложенной грехом; а потому очень естественно, если она и ныне приходит тою же дорогою. Итак, убеждаясь признать существование общаго закона, связующаго болезнь и смерть с грехом, не отвергая впрочем в приложении онаго постепенностей, видоизменений и изъятий, не без основания мы можем тем же языком, как Евангелие исцеленному разслабленному, говорить оздравевшему от смертоносной болезни городу: ты был не обыкновенным образом болен; видно, ты более обыкновеннаго согрешал: теперь ты здрав, берегись же, чтобы не умножать грехов, чтобы не было хуже. С утешением вспомнить можем некоторыя обнаружения расположений, с какими православныя чада Церкви Московския приняли скорбное посещение Божие. Не только, по мановению Матери Церкви, приняли они участие в общих умилостивительных молитвах, но, возчувствовав собственную потребность умилостивлять Бога, и подкреплять себя пособиями веры, свободным напряжением благочестиваго усердия подвигли благоговейно издревле чтимую святыню для принятия, при ея посредстве, благодатной охранительной и целебной силы, и взыскали умножения особенных умилостивительных молений. Более ста таковых молебствий с крестными хождениями совершилось в окрестностях разных храмов и на открытых местах, среди благоговеющаго многолюдства, не опасавшагося и суровости ноябрьскаго и декабрьскаго воздуха в болезненное время. К духовной радости священноначалия, оно не имело нужды возбуждать кого либо к сим особенным подвигам благочестия: довольно было только соглашаться на изъявляемыя благочестивыя желания. И почему не думать, что в сих многократных, многочисленных соборах молящихся обрелись, хотя в невеликом числе, хотя, может быть, в числе десяти только, по слову Божию, достаточном для сохранения целаго града, единому Богу ведомыя, праведныя души, которых молитва достигла до пренебеснаго жертвенника, и приобрела нам то, что рука Божия

682

не вельми отяготела над нами? – Слава о сем Божию милосердию, не побеждаемому грехами нашими! Но скроем ли, что приходят на мысль и неутешительныя воспоминания? При виде болезни, которая особенно, как бич, поражает невоздержание, уменьшилось ли между нами невоздержание? В печальное время, когда одни из ближних наших страдали болезнию, другие сострадали болящим, одни умирали, другие оплакивали умирающих, когда следственно сострадательная любовь к ближним и смирение под крепкую руку Божию долженствовали бы сделать постылыми и прекратить увеселения и забавы, уменьшались ли оне по крайней мере? – При сем невольно задумаешься, и еще пожелаешь сказать возлюбленному Богоспасаемому граду: «се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет». Аминь.

225. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Чудове Монастыре Марта 25; напечатано в Твор. Св. Oт. 1848 г. и в собрании 1861 г.) 1848 год

Призре на смирение рабы Своея. (Лук. I. 48). В какой тишине какое великое событие совершилось в день, который торжественным воспоминанием возвращаем ныне из глубины прошедшаго! Один из ближайших к престолу Вседержителя, Архангел Гавриил, «повеленное тайно прием в разуме», как пересказывает никем неслышанное Церковь, знающая небесный язык и чин, пролетает сквозь все девять чинов Ангельских, от вышняго до нижняго неба, и стремится к земле. Небожители смотрят, и не постигают, что происходит. «Желают Ангели приникнути» (1Петр. I. 12). Куда он? Не на Синай ли, к законодателю Моисею, с новым откровением? Но Синай уже не блистает и не гремит; и Моисей уже не там. Он совершил и увенчал свое дело, когда сказал и написал: «Пророка от братии твоея, якоже мене, возставит тебе Господь Бог твой, Того послушайте» (Втор. XVIII. 15). Не в Иерусалим ли, не в храм ли тамошний, с чудесным облаком к кивоту Божественных

683

скрижалей с небесным огнем на жертву? Но и кивота сего там уже нет: дело идет о том, чтобы устроить одушевленный кивот Ипостасному Слову Божию. Куда же Архангел? В неславный Назарет, в малую храмину, к бедной Деве, не многим только известной тем, что Она необыкновенно любит Бога и девство. Она одна слышит, что говорит Архангел; одна сие знает после его беседы: и верный хранитель Ея, праведный Иосиф, не знает, что совершилось. А что совершилось? Предвечное определение Божие о спасении падшаго рода человеческаго приведено в действие. «Смотрение тайны, сокровенныя от веков в Бозе» (Еф. III. 9); непостижимыя и Ангелам, открыто дщери человеческой, конечно, не к постижению, но и не к верованию только, а к самому исполнению чрез Нее: и Ея вера возмогла вместить невместимое и для Ангельских умов. «Семя жены», которое должно «сокрушить главу» адскаго «змия», смертельно уязвившаго в раю человеков, или, иначе сказать, ввести в человечество Божественную жизнь, чтобы ею истребить в нем яд смерти, Семя Авраама, о котором должны благословиться все народы земли, прозябает в утробе Девы. Пророк, на котораго указывал Моисей и все прочие Пророки, в котором одном Закон и Завет ветхий достигнуть должен своей «кончины, оправдания всякому верующему» (Рим.10:4), приближился, и сокрыт за завесою нерукотвореннаго храма. «Дух Святый найде» на преблагословенную Марию, «сила Вышняго осенила Ее» (Лк.1:35); Сын Божий, собезначальный Отцу по Божеству, не оставляя престола Его, зачался на земли, по человечеству, яко младенец. «Слово плоть бысть, и вселися в ны» (Ин. 1:14); и становится отныне, – если позволительно сказать сие, не в духе превозношения, но в удивлении неизреченному снисхождению, – становится отныне ближе к нам, нежели к Ангелам; потому что естество Ангельское только приближается к Нему, а естество человеческое находится уже в единстве Ипостаси Его. «Не от Ангел бо воистину приемлет, но от семене Авраамова приемлет» (Евр. II. 16). Почему столь великое и дивное дело Божие, как воплощение Слова, совершилось так сокровенно для неба и земли? – Сокровенно для неба, может быть, потому, что не для неба сия тайна была потребна и приуготована; сокровенно для земли, вероятно, потому, что Божественнаго света сей тайны не могли бы перенести немощныя земныя очи, если бы он вдруг озарил их, и надобно было приготовлять их к тому постепенно: вообще же сие соответствовало тому, что тайна сия существенно непостижима для сотворенных умов. Впрочем, чтобы спасительное дело Божие не оставалось долго закрытым, ключ от кивота Божия, от сердца Богоматери, Духом Святым дан был праведной Елисавете: и она, как скоро увидела Пресвятую Деву после Архангелова благовещения, тотчас отперла и открыла сокровищницу тайны, когда воскликнула: «откуду мне сие, да приидет Мати Господа моего ко мне?» (Лк.1:43) и таким образом провозгласила воплощение Сына Божия, как уже совершившееся. Радостно с праведною Елисаветою можем сказать и мы, братия: откуду нам сие? какой это не заслуженный, и по недостоинству нашему неожиданный дар, что имеем сродную нам по естеству Матерь Господа, и что сам Господь дивно приближился к нам, приискренне приобщившись нашего естества, наших немощей и наших болезней кроме греха, даже нашей смерти, чтобы, приняв оныя на Себя, в замен того подать нам жизнь и силу, чтобы нашей вере не далеко и не трудно было искать Господа и обретать Его благодать, при предстательстве Матери Его, Матери света, любви и милосердия? Но если бы кто вздумал спросить, как это сделалось, что Безначальный начался, что Слово стало плотию, что совокупились разстоящия естества в едином лице Богочеловека: заградим слух, и ум, и сердце от духа пытливаго; почтим и ныне безмолвным благоговением Божественную тайну, в которую и "Ангелы" только «желают приникнути» (1Пет.1:12), – желают «приникнути», потому что любят премудрость Божию, но не дерзают испытывать, потому что благоговеют пред Божиею непостижимостию. «Высших себе не ищи, и креплших себе не испытуй» (Сир. III. 21), учит премудрый. Не малая мудрость скрывается в том, кто спокойно пребывает в неведении сокровеннаго, по благочестию и смирению

684

. Если хочешь любомудрствовать: не строй себе, хотя, может быть, художественных, но тем не менее безполезных, лестниц умозаключений к недоступному; не любопытствуй о том, как может безконечно превознесенное Божество безпредельным милосердием приближиться к человечеству, и соединиться с ним. Любомудрствуй лучше о том, что не так не доступно, и в чем более нуждается твоя мудрость, как может человек приближиться к Богу, или не остаться удаленным, когда Бог благоволит приближаться к Нему. Без предосуждения можешь спросить: как достигла Божия Матерь своего высокаго избрания? Как уготовила Себя к столь чудному общению с Богом? Какими подвигами? Какими добродетелями? Она не скрывает сей тайны, потому что и тебе желает показать путь приближения к Богу, хотя не равнаго с Нею, однако по тем же следам и тебе в некотором степени возможнаго. Великое дело изъясняет Она малым словом: «призре на смирение рабы Своея» (Лк.1 ). Говоря сие, Пресвятая Дева, без сомнения, думала только возвеличить Божие снисхождение, и не приписать Себе ничего: но Дух Святый, одушевлявший Ея славословие, управил Ея слово так, что в нем явилось светлое лице одной из добродетелей, наиболее приближающих к Богу. Молитва, пост, целомудрие, вера, любовь к Богу, словом, все добродетели окружали душу Пресвятыя Девы; но их покрывало, довершало, возвышало и пред очи Божии приводило смирение. «Призре на смирение рабы Своея». По преданию Святых, кажется, мы знаем и особенный определенный случай, в котором смирение Пресвятыя Девы привлекло Ей благодатное призрение и высокое избрание. Она любила как беседовать с Богом чрез молитву, так и внимать беседующему Богу чрез Священное Писание. Некогда в книге Пророка Исаии прочитала Она предречение о Христе и о Его Матери: «се дева во чреве зачнет, и родит Сына, и наречет имя Ему Еммануил» (Ис. VII. 14); и вера озарила, и любовь воспламенила Ея душу. Но, по смирению, не удостоивая Себя молиться о непосредственном приближении к самому Еммануилу, Богочеловеку, Она ограничилась молитвою о том, чтобы Ей даровано было увидеть матерь Его, и к ней приближиться, и то не более, как в качестве рабыни. Так смирением сердца уготовляла Она в Себе путь кроткому и смиренному сердцем Иисусу; и над Нею, прежде нежели изречено, исполнилось Его слово: «смиряяй ceбe, вознесется» (Лк.18:14). Она молилась будущей Богоматери, виденной в зерцале пророчества, чтобы удостоиться быть ея рабынею; и чрез то, в действительном событии, сама соделалась Богоматерию. «Призре на смирение рабы Своея». Приимем, братия, от богоблагодатной Учительницы благодатное учение смирения, с самим Христом Ей общее. Ибо и Он рек: «научитеся от Меня, яко кроток есмь, и смирен сердцем»; и с сим вместе обещал и плод и награду смирения: «и обрящете покой душам вашим» (Матф. XI. 29). Если бы кому неясным казалось, почему смирение, добродетель не блистательная, высоко ценится пред Богом, и Он преимущественно «смиренным дает благодать» (1Петр. V. 5): таковый пусть размыслит об отношении смирения к прочим добродетелям, и о его противоположности порокам. Если нет ничего противнее Богу, как гордость, потому что в ней скрывается обоготворение себя: то, по противоположности, всего паче должно быть приятно Богу смирение, которое, вменяя себя за ничто, всякое благо, честь и славу восписует Богу. Гордость не приемлет благодати, потому что наполнена собою: смирение удобно приемлет благодать, потому что упразднено как от себя, так и от всякой твари. Если гордость Ангелов с неба низринула во ад; то, по противоположности, надлежит заключить, что смирение от самаго ада, то есть, от самой глубины греха, может возвести на небо. Если высшая из добродетелей, "любовь, – по слову Апостола, – долготерпит, не завидит, не превозносится, не раздражается, николиже отпадает» (1Кор. XIII. 4–8): то это потому, что ее поддерживает и ей споспешествует смирение. Смирение есть соль добродетелей. Как соль придает пищам вкус: так смирение сообщает добродетелям совершенство. Без соли пища удобно повреждается: без смирения добродетель удобно растлевается гордостию, тщеславием, нетерпеливостию, и погибает. Есть смирение, которое человек стяжавает своим подвигом, познавая свою немощь, недостоинство, ничтожество, тайно укоряя себя за свои погрешности и недостатки, не позволяя себе судить ближних, укрощая себя трудом и послушанием, избирая во всем простое и неизысканное. И есть смирение, в которое вводит человека Бог судьбами Своими, попуская ему испытывать оскорбления, укорения, уничижение, лишения. С надеждою подвизайтесь деятельно смирять сами себя, возбуждая себя словами Апостола Иакова: «смиритеся пред Господем, и вознесет вы» (Иак. III. 10). С доверием предавайте себя смиряющему Богу, внимая увещанию Апостола Петра: «смиритеся под крепкую руку Божию, да вы вознесет во время» (1Петр. V. 6). Господь да призрит благодатию на всякую душу смиряющуюся, и да дарует нам опытно познать, что «близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренныя духом спасет» (Псал. XXXIII. 19). Аминь.

226. Слово по освящении храма Святаго Предтечи Господня Иоанна, в Кремле

(Говорено мая 2-го; напечатано в Губ. Вед. 1848 г. и в собр. 1861 г.) 1848 год

Как много власти дал Вечный времени над делами человеческими, с тех пор, как первый человек не подорожил своим безсмертием! Что бы ни предпринял человек, все должен он делать в покорности закону времени. Например, ты сажаешь в землю желудь, и хотел бы увидеть величественное дерево; но время говорит: нет, ты можешь увидеть деревцо и дерево, а величественное дерево я позволю видеть разве только твоим потомкам. И когда человек, с позволения времени, что нибудь действительно произвел: время простирает на его произведение новый, еще более тяжкий, закон, – закон ветшания и разрушения. Человек усиливается посредством памятников создать себе на земли безсмертие, котораго не умел готоваго сохранить в раю: время, как будто из жалости несколько медлит, но потом сие самодельное безсмертие погребает в развалинах. Когда так ругается время над произведениями человеческой пред Богом дерзости и тщеславия, как например, над столпом, который созидали было говорившие: «сотворим себе имя» (Быт. XI. 4), не сетую и говорю: это по делам. Но когда время не бережно касается и того, на чем положена печать святыни: тогда трудно быть равнодушну, невольно воздохнешь к Вечному. «Скиния свидения» (Исх. 31:7), походный храм Израильскаго народа, первый опыт и образец храмов истиннаго Бога, сооружена была Моисеем по непосредственному повелению Божию, «по образу показанному на горе» (Исх.26:30), или, как изъясняет Апостол, по образу «небесному». Каждый кусок дерева, каждый золотник металла, каждая нить ткани, употреблены в ней были Веселеилом, по внушению «духа Божия премудрости, и смышления, и ведения» (Исх. XXXI. 3). Она освящена была чудесным осенением облака и ниспосланием огня небеснаго на жертвы, и ознаменована в последствии времени многими чудесами. Особенно же священный кивот ея прославлен остановлением течения Иордана и изсушением его в полноводие, для перехода чрез него народа Израильскаго в землю обетованную. Во времена Давида она считала более четырех сот лет от своего создания. Какая святая древность! Какая древняя святыня! Какой драгоценный памятник Божиих чудес и благодеяний! Что же однако случилось? Когда Царь по сердцу Божию переносил кивот завета к себе в Иерусалим: он создал для него новую скинию, а древнюю оставил в стороне, вероятно потому, что время приближало ее к разрушению, и не оставило удобности перенесть ее. Соломон, в начале своего царствования, почтил еще древнюю скинию в Гаваоне тысячею всесожжений; но вскоре создал он новый храм, и с сего времени ее не видно более ни на земле Израилевой, ни в летописях. Задумаешься, и спросишь: как смеет время разрушать то, что создано по особенному повелению Вечнаго, под непосредственным Его покровительством, и назначено существовать «законно вечно в роды»? (Исх. XXVII. 21). Как может дряхлый естественный закон тления владычествовать там, где действовал сверхъестественный закон всемогущества, и положил печать Божиих чудес? Но время не отвечает на сии возражения, и продолжает доказывать права свои тем, что, после скинии свидения, и более ея прочный храм Соломонов начинает разрушать прежде Вавилонян и Римлян, как открылось в царствование Иоаса; a наконец и на величайшую святыню ветхозаветную, на ковчег завета с Богописанными скрижалями, бросает мрачное покрывало, так что мы не знаем ясно, где он, и что с ним сталось. Перестанем состязаться со временем, и обратимся к Вечному, чтобы просить от Него вразумления о судьбах Его во времени. Иногда Бог действие закона времени и тления над тленным по природе веществом удерживает по особенным намерениям Своей премудрости, правды и благости, как например, «не дает Преподобному Своему видети истления» (Пс. XV. 10), чтобы и телу, освященному сподвижничеством святой души, оказать свойственную ему честь; чтобы нетлением в царстве тления напомнить легко забываемую здесь истину, что «Бог созда человека в неистление» (Прем. II. 23); чтобы видимым нетлением во времени дать свидетельство невидимому безсмертию в вечности; чтобы дать удобность вере от живаго сосуда благодати почерпать и по окончании временной жизни. Обыкновеннее же Бог допускает закону времени действовать и на ознаменованное святынею: потому что видимая святыня имеет временное назначение, и если называется «вечною», то в неопределенном значении многих «веков», а не в строгом значении «вечности». На что было делать скинию Моисееву нетленною, или храм Соломонов неразрушимым, когда ветхий «Закон имел» только «тень грядущих благ» (Евр.10:1), и сия тень должна была изчезнуть при восхождении на совершенную высоту солнца истины Христовой? И еще прежде сего, Поелику Израильтяне «искусиша и преогорчишa Бога Вышняго, и свидений Его не сохраниша», Он Сам «отринул скинию Силомскую» (Пс. LXXVII. 56, 60), и на храм Соломонов за то же самое изрек подобную угрозу: «и храм сей, его же освятих имени Моему, отвергу от лица Моего» (3Цар. IX. 7); и действительно отвергнул, отъяв от него благодать Свою, и предал его язычникам на расхищение и разрушение. Судьба Христианских священных памятников веры устроением Божиим также применена к потребностям и состояниям верующаго и освящаемаго человечества. И Христианский храм Его высокая благодать не хощет изъять от обыкновеннаго закона времени; дабы вы не забывали, что и его назначение есть временное; дабы вы не почивали безпечною мыслию на непоколебимости древней видимой святыни, но подвизались восприимать святыню внутрь себя, соделывать себя «церквами Бога жива» (2Кор.6:16), и таким образом приготовлять себя к высшему еще Богослужению новаго небеснаго Иерусалима, в котором тайновидец «не видел храма: Господь бо Бог Вседержитель храм ему есть, и Агнец» (Апок. XXI. 22). Если же мы нерадим о нашем внутреннем освящении благочестием и добродетелию: то и к нам простирается древнее грозное слово Господне: «не надейтеся на себе в словесех лживых, понеже весьма не упользуют вас, глаголюще: храм Господень, храм Господень, храм Господень есть» (Иер. VII. 4). Сии размышления о священной древности и обветшавающей святыне, благовременны, думаю, и не безполезны в сем храме, древнем, обветшавшем, но по возможности сохраненном и возобновленном. Оне помогают нам взирать здесь на прошедшее без сетования, на настоящее с утешением, на будущее с назиданием себя. Должно ли много сетовать на то, что храма святаго Предтечи Господня, созданнаго Великим Князем Василием Темным, после того как над ним тяготели уже три с половиною века, коснулось в годину искушения действие враждебной руки, устремленной на конечное истребление здешней священной древности? Посещены жезлом грехи наши: но и велики были знамения Божией милости, когда важнейшая древность и святыня дивно сохранены. Сохранен со многою своею святынею великий первенствующий храм Пресвятыя Девы Богородицы

Успенский

, с существованием котораго Святитель Петр связал предречение о благоденствии и славе Москвы. Сохранен с своею святынею храм Святаго

Архангела

, посмертное покоище древних властителей Москвы и России. Сохранен с своею святынею храм

Благовещения

, особенно чтимое святилище Царскаго Дома. Сохранены со своею святынею и древностию храмы обители Святителя

Алексия

. Сохранен храм

Преображения

, покрывающий место предшествовавшаго ему храма, древнейшаго на горе Кремлевской. Сохранено и еще многое древнее, святое, драгоценное, что долго было бы теперь изчислять. Итак не очень тяжкая потеря, если камни Василья Темнаго не остаются на своем месте, когда храм, в них обитавший, с своею внутреннею святынею, и даже с осенявшим его древним крестом, переселился в другия древния стены. Напротив того будем утешены и благодарны Благочестивейшему Государю Императору, Который из разседающихся камней выносит древнюю святыню храма, и сохраняет в другом вместилище; тогда как здешний Царский дом Его уже преизобилует храмами, более или менее древними, приявшими от Него или обновление, или совсем новое, по долгом запустении, существование, что произошло именно с храмом Святаго Лазаря. Наконец из настоящих размышлений и представившихся примеров извлечем для себя наставление – прилепляться любовию и благоговением не просто к вещественной древности храмов, но паче к духовной в них благодати и святыне; искать в них не старинных только имен и летописных чисел, но наипаче нашего обновления и освящения; не того бояться, чтобы время не разрушило наших священных памятников; но страшиться и деятельно беречься того, чтобы их не разрушила наша греховность и недостоинство, от чего, по вере, от дальних и близких предков нам преданной, державным примером охраняемой и поддерживаемой, да сохранит нас Бог Своею преизбыточествующею благодатию во веки. Аминь.

227. Слово в день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Усп. Соборе июня 25; напечатано в Твор. Св. Oт. 1848 г., в Ведом. Моск. Город. Полиции и в собр. 1861 г.) 1848 год

Клятся Господь Давиду истиною, и не отвержется ея: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем. (Пс. CXXXI. 11). Когда мы, воспоминая день воцарения Благочестивейшаго Самодержца нашего, сие воспоминание с благодарностию, с радостию, с молитвою приносим в церкви пред Бога: мы чрез сие ознаменовываем то, что царство земное связано с небесным, что Царь воцаряется и царствует не без действия и содействия Царя царствующих: мы отзываемся на глас Всевышняго: «Мною царие царствуют» (Притч. VIII. 15). Подобным образом, когда воспоминание о священном венчании и помазании Царя пред Бога приносим: чрез сие мы предполагаем и признаем, что Богом Он венчан, помазан и освящен для дел царствования. Когда же и самое рождение Царя, который родился не царем еще, а младенцем, хотя и от державнаго рода, торжественно воспоминаем пред Богом: чрез сие действие мы выражаем ту истину, что не только воцарение, венчание, помазание, но, и еще прежде, самое рождение Царя есть особенное устроение Провидения Божия; что в день, в который Присноживущий Царь благословил сего младенца на жизнь, благословил Его уже и на царство. Посему-то, при возвращении сего дня, и прибегаем мы к Богу с вопиющим сердцем: благослови Его и еще, благослови Его царствовать долго, и всегда с благословением наследственным и потомственным. Глубокая мысль – в основание могущества и власти царской полагать могущество и власть Божию. Возвышенная мысль – источника для мудрости и благости Царевой искать в свете и любви Божественной, и царское величество величием Божиим в одно время и возносить и преклонять к кротости и смирению. Прекрасная мысль – еще над колыбелью созерцать зарю вышняго света, осиявающаго в последствии времени Престол. Если бы сии мысли были наше изобретение: можно было бы хвалиться счастливым изобретением. Если бы это были мысли только догадочныя: жаль было бы колебать их сомнением. Так оне привлекательны; так успокоительны; так благотворны. К счастию, это суть мысли основательныя, словом Божиим утвержденныя. Посмотрите, на чем премудрый Соломон основывает свое царское величие и свои царския надежды: – на том, что «клятся Господь Давиду истиною, и не отвержется ея: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем». Клятвы о истине свидетельствуемаго и обещаемаго и человеки, в мыслях и поступках основательные, не употребляют расточительно и без нужды; а берегут ее для дел особенной важности, и для утверждения истины, которая преимущественно требует ограждения от недоумений. Кольми паче Бог, Котораго слово и без клятвы самодостоверно, если достоверность его усиливает клятвою, то, конечно, сим указывает на особенную важность предмета, и на преимущественную потребность и благотворность удостоверения. Подтвердим сие примерами. По таинственному повелению Божию, Авраам, хотя не окончательным делом рук, тем не менее совершенною решимостию воли приносит в жертву единороднаго сына; и представляет образ крестной жертвы Единороднаго Сына Божия, предавшаго Себя, и преданнаго Богом Отцем, за спасение мира. Надлежало наградить безпримерное повиновение, указать на таинство, дать Аврааму обетование о Христе: и Бог изрекает оное с клятвою. «Мною Самем кляхся, глаголет Господь, его же ради сотворил еси глагол сей, и не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради: воистину благословляя благословлю тя, – и благословятся о семени твоем вcu язы ́цы земнии» (Быт. 22:16–18). Подобным образом надлежало некогда изъяснить, что, по предвечному совету Божию, Христос есть не только жертва страждущая, но и вечный Священник, Божественною силою священнодействующий спасение наше: и Бог, у Пророка, сию великую и спасительную истину изрекает с подтверждающею ее клятвою: «клятся Господь и не раскается: Ты иepeй во век по чину Мелхиседекову» (Пс. CIX. 4). Согласно с сими примерами надлежит полагать, что когда и «Давиду клятся Господь истиною», то есть, утвердил клятвою истину Своего слова с дополнением, что «не отвержется ея», то есть, не одновременно исполнит Свое слово, но сохранит оное на продолжение времен: то сим указано на предмет важный, благопотребный, благотворный. А какой это предмет? – Царская власть наследственная. «От плода чрева твоего посажду на престоле твоем». В следствие сих соображений мы можем изречение Божественное разрешить на следующия изречения истины.

Первое:

Бог «посаждает» царя на «престоле»; или, иначе сказать: царская власть есть Божественное учреждение.

Второе:

Бог «посаждает на престоле» царевом «от плода чрева его», то есть, наследственность царской власти есть также Божественное учреждение.

Третие:

царская наследственная власть есть высокий дар Божий избранному Божию, как о сем свидетельствует обещание сего дара с клятвою, и другое Божественное изречение: «вознесох избраннаго от людей Моих» (Пс. LXXXVIII. 20).

Четвертое:

царская наследственная власть есть и для народа благопотребный и благотворный дар Божий: Поелику благость Божия безпристрастна, и премудрость Божия всеобъемлюща; и потому, если Бог дает Царю дар, от котораго зависеть должна судьба народа, то, без сомнения, дает, провидя и предустрояя тем благо и всего народа. Вот коренныя положения царскаго и государственнаго права, конечно, не имеющия недостатка в твердости, Поелику основаны на слове Божием, утверждены властию Царя царствующих, и запечатлены печатию клятвы Его! Не Россиянин, может быть, спросил бы меня теперь: почему на постановленное Богом для одного народа, и на обещанное одному Царю, я смотрю, как на общий закон для Царей и народов? И я не затруднился бы ответствовать: потому что закон, истекший от благости и премудрости Божией, без сомнения, есть закон совершенный; а совершеннаго почему не предлагать для всех? Или ты думаешь изобрести закон, который был бы совершеннее, нежели закон, истекший от Божией благости и премудрости? От Россиянина могу ожидать инаго вопроса: к чему труд удостоверения о Божественном учреждении и благотворности наследственной царской власти? Сие учение уже написано на сердцах Россиян. – Знаю, возлюбленные, и радуюсь. Но если и не нужно удостоверять о том, что есть уже в сердце, тем не меньше естественно беседовать о том. Таков закон слова, который признала сама премудрость: «от избытка сердца уста глаголют» (Матф. XII. 34). Кроме сего, время теперь повторять себе и подтверждать самыя известныя истины: потому что дух времени не оставил ни одной истины, которую бы не покушался колебать, или словом, или на деле. Когда темнеет на дворе: усиливают свет в доме. Береги, Россия, и возжигай сильнее твой домашний свет: потому что за пределами твоими, по слову пророческому, «тма покрывает землю, и мрак на языки» (Иса. LX. 2), «Шаташася язы ́цы, и людие поучишася тщетным» (Пс. II. 1). Перестав утверждать государственныя постановления на слове и власти Того, «Кем царие царствуют», они уже не умели ни чтить, ни хранить царей. Престолы стали там не тверды; народы объюродели. Не то, чтобы уже совсем не стало разумевающих: но дерзновенное безумие взяло верх, и попирает малодушную мудрость, не укрепившую себя премудростию Божиею. Из мысли о народе выработали идол: и не хотят понять даже той очевидности, что для столь огромнаго идола недостанет никаких жертв. Мечтают пожать мир, когда сеют мятеж. Не возлюбив свободно повиноваться законной и благотворной власти царя, принуждены раболепствовать пред дикою силою своевольных скопищ. Так твердая земля превращается там в волнующееся море народов, которое частию поглощает уже, частию грозит поглотить учреждения, законы, порядок, общественное доверие, довольство, безопасность. Но благословен «Запрещающий морю» (Матф. VIII. 26)! Для нас еще слышен, в событиях, Его глас: «до сего дойдеши, и не прейдеши» (Иов. XXXVIII. 11). Крепкая благочестием и самодержавием Россия стоит твердо и спокойно, подобно каменной горе, у подножия которой «сокрушаются волны моря». Она спокойна, потому что державная рука Помазанника Божия держит ея мир: и сугубо спокойна, потому что это мир не дремлющий, но бодрствующий с оружием против ненавидящих мира. «С нами Бог!» да взывает каждый из нас заедино с Благочестивейшим Самодержцем нашим. С нами Бог благодатию православныя веры. С нами Бог благодатным даром благословеннаго наследственнаго Самодержавия. Да пребываем же и мы с Богом, чистою верою и достойною веры жизнию, непоколебимою верностию к богодарованному Царю и соответственным единоначалию единодушием! Начальствующие от Отца небеснаго и от царя земнаго да заимствуют отеческий дух любви и попечительности, для действования на подчиненных, обеим сторонам приятнаго. Подчиненные да ревнуют быть, как пред Отцем отечества небеснаго, так и пред отцем отечества земнаго, «чадами послушания» (1Петр. I. 14) искренняго и совершеннаго, помышляя, что как «противляйся власти, Божию повелению противляется» (Рим. XIII. 2), так равно и повинующийся власти, Божию повелению повинуется, и следственно одним действием повиновения можно совершить, сугубую добродетель, и приобрести сугубую награду. Блюстители правосудия да памятуют, «яко суд Божий есть» (Втор. I. 17), и да изрекают судимым не иной суд, как изрекаемый от Бога Им самим в Его слове, в законе и в их совести. Правосудие, в отношении к телу общества, есть род врачевания: если членам, потерпевшим лишение, не доставят они восполнения, поврежденным исправления, и не отсекут зараженных смертоносною язвою; то могут сделаться виновными в смертоносном заражении всего тела. Служители просвещения да открывают очи неведущих к небесному, и содружному с небесным, свету, при котором можно право ходить, и делать полезное: и да не прельщаются, и да не прельщают каким нибудь ночным светением червя или гнилаго вещества, котораго блеск может удивить на минуту; но не разгонит мрака, не осветит пути, не посветит делу. Призываемые к оружию для безопасности отечества да идут с любовию и самоотвержением, по гласу Цареву и по гласу Христову: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. XV. 13). Каждый в деле своего звания, в земледелии, в ремесле, в художестве, в торговле, в царской и общественной службе, да обращается честно, предпочитая своей пользе пользу общую, ожидая успеха в устроении общаго и частнаго блага, от Божия благословения правоте, «не ревнуя лукавнующим, ниже завидя творящим беззаконие, зане яко трава скоро изсшут» (Псал. XXXVI. 1–2). «Живый на небесех посмеется им, и Господь поругается им» (Псал. II. 4). «С нами Бог», верные Богу и Царю, Россияне! В Боге наша крепость. В Нем надежда. От Него мир, и, если нужно будет, от Него победа. Аминь.

228. Слово в день обретения мощей преподобнаго Сергия, во время возобновившейся и продолжающейся губительной болезни

(Говорено Июля 5; напечатано в Тв. Св. От. 1848 г. и в Собр. 1861 г.) 1848 год

Научивше многи, возвратишася в Листру и Иконию и Антиохию, утверждающе души учеников, моляще пребыти в вере, и яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. (Деян XIV. 21–22). Святый Евангелист Лука в книге Деяний Апостольских повествует, между прочим, о путешествии Павла и Варнавы, по особенному повелению Духа Святаго, для проповеди Евангелия. Они прошли несколько городов; проповедывали в них веру Христову; творили чудеса; многих действительно привели в веру Христову; основали Церкви; испытали, попеременно с славою, гонения, так что в одном и том же городе Листрах, сперва, по внезапном исцелении Павлом хромаго от рождения, их обоих приняли язычники за богов, и хотели было почтить их жертвами, но потом Павла побили камнями; и не оставляющий Своих избранных Бог сохранил жизнь его только тем, что его почли уже мертвым, и потому бросили. Совершив порученное Духом Святым посольство, Павел и Варнава возвращаются, чрез те же города, которые проходили прежде, не минуя и убийственнаго города Листр: таково дерзновение Апостольское! Они не заботятся об охранении себя от опасности, уже испытанной: потому что все их попечение устремлено ко спасению других. Они не просто идут обратным путем; но продолжают Апостольское дело, «утверждающе души учеников, моляще пребыти в вере», и вразумляюще, «яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие». Когда видим, что люди, принявшие веру непосредственно из уст Апостолов, видевшие Апостольския чудотворения, в ней удостоверяющия, еще требовали Апостольскаго попечения, чтобы «утвердить души» их: что должны мы подумать, братия, о наших душах? Меньшая ли, – даже не большая ли потребна забота о их утверждении? Тверды ли наши мысли о святом и праведном? Тверды ли наши добрыя намерения? Постоянно ли духовное направление нашей деятельности? Не колеблют ли нашего ума сомнения, нашего сердца и воли – страсти и чувственныя пожелания? Не упадаем ли духом, иногда в уныние печали, иногда в уныние разленения? Мнящагося стоять твердо разочаровывает Апостольское слово: «мняйся стояти да блюдется, да не падает» (1Кор. X. 12). Итак для собственной нашей потребности будем внимательны к тому, как богомудрые Павел и Варнава утверждали души учеников. Каким же образом? – Они увещевали их «пребывать в вере». Это значит, что не довольно узнать веру Христову, принять ее посредством крещения, и оставаться погруженным в обыкновенную жизнь сего видимаго мира; не довольно и того, чтобы прибегать к помощи веры только по временам, когда в наших недостатках или трудностях не находим земной естественной помощи: но надобно так себя располагать, и бдительно наблюдать за таким расположением духа, чтобы мы «пребывали в вере» постоянно и непрерывно, чтобы дух веры проникал и обнимал наши силы, способности, наклонности, желания, действия, чтобы он был главною движущею силою нашей жизни. Открываешь ли око, пробуждаемое утром: открывай в то же время око веры в сердце, и взирай к Владычествующему днем и вечностию, и проси Его помощи провести начинающийся день так, чтобы он мог вести тебя к дню невечернему, а не к ночи вечной. Отходишь ли ко сну: помяни смерть, которой сон есть образ и преддверие, и молитвою веры передай себя Тому, Который «есть воскрешение и живот» (Иоан. XI. 25); поколику же можешь победить сон, или поколику он не победит тебя, «помяни и в нощи имя Господа» (Пс. CXVIII. 55), и «полунощи востань исповедатися» Ему «о судьбах правды» Его (Пс. CXVIII. 62). Предприемлешь ли что: прежде всякаго другаго советника, советуйся с верою. Воззови словом Павловым: «Господи, что мя хощеши творити» (Деян. IX. 6)? Угодно ли Тебе, Господи, предприемлемое мною? Если угодно, благослови; если не угодно, не допусти меня сделать не угодное Тебе. И потом слушай, что речет тебе Господь в Своем слове, в твоем разуме, в твоей совести, в советах людей мудрых и благочестивых, и во внешних указаниях и знамениях. Приступаешь ли к делу: приветствуй свое дело, как приветствуешь дело ближняго: «Бог в помощь!» «Боже, в помощь мою вонми!» (Пс. LXIX. 2). Идешь ли куда: «иди с Богом», по напутственному слову, от благочестивых предков довольно у нас обычному, но едва ли столь же обычно делом исполняемому. «Ходи пред Богом», с Авраамом (Быт. XVII. 1); «предзри Господа пред собою выну", с Давидом (Пс. XV. 8); держи, как можно, в мыслях и в сердце, что Бог тебя видит, чтобы тебе и стыдно и страшно было покуситься на недостойное пред очами Божиими, чтобы тебя не смутила нечаянность, и не поколебала трудность, когда Господь «одесную тебе есть, да не подвижешися» (Пс. 15:8). Хочет ли твоя мысль, как птица, носиться, где случится, кpyжитьcя в paзнooбpaзии сует, или даже опускаться на нечистоту; ты, напротив, ее удерживай, связуй ей крылья усиленным вниманием к предметам духовным, возвращай твой странствующий ум в сердце, и давай ему благословенный труд призывания спасительнаго имени Господа Иисуса, в вере, любви и смирении; – труд, который, при верном продолжении, должен обратиться и в пищу, и в покой, и в радость, под осенением Святаго Духа, так как, пo Апостолу, «никтоже может рещи Господа Иисyca, точию Духом Святым» (1Кор. XII. 3). Таковы должны быть расположения и упражнения верующаго, чтобы он постепенно мог приближиться к состоянию утвержденной души, в котором Святый Павел не обинуясь говорил о себе: «верою живу Сына Божия; – живу не ктому аз, но живет во мне Христос» (Гал. II. 20). Обратимся к богомудрым Павлу и Варнаве, чтобы разсмотреть еще особенный способ, которым они утверждали души учеников. Какой это способ? – Вразумление или предвещание, яко «многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие». Способ неожиданный! Средство, по видимому, не обещающее привести к цели! Мысль о многих скорбях на пути к царствию Божию не более ли способна колебать, нежели утверждать души? Как же Апостолы употребляют ее тогда, как стараются утверждать души? Павел и Варнава, в наставлении, которым старались утвердить души новопросвещенных верою, не могли не упомянуть о скорбях: потому что скорби уже были в виду. Новопросвещенные видели, как на Павла и Варнаву неверующие повсюду воздвигали гонение за проповедуемую веру: по всему вероятию, подобной участи ожидать надлежало и принявшим веру. Чего ученики опасались по догадке, то наставники предвидели по Духу Божию: и таким образом против скорбей неизбежных спасительнаго средства оставалось искать только в том, чтобы правильно смотреть на них, и уметь их принять и перенесть. Сему поучали Апостолы, когда говорили, «яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие». То есть: вы опасаетесь скорбей, и от того можете возмалодушествовать. Знайте же, что скорби неизбежны на пути в царствие Божие. Так «подобает»: таково устроение Провидения Божия. Итак, если, встречая скорби на пути к царствию Божию, вы колеблетесь, и отступаете вспять: то вы воспящаетесь от царствия Божия. Если же вожделенно вам царствие Божие: то скорби на пути к нему вы должны встречать без малодушия и колебания. Если вы охотно идете и не гладким путем, помышляя, что он ведет в отеческий дом: то проходите охотно поприще скорбей, ведущих в царствие Божие. Так правильная мысль о скорбях на пути к царствию Божию должна служить не к ослаблению, но к утверждению душ. Не знаю, удержались ли христиане антиохийские, иконийские и листрийские, а наша пытливость, думаю, не удержалась бы, чтобы не спросить богомудраго Павла: почему же Бог, хотящий всем человекам спастися, основавший веру Христову, и покровительствующий ей чудесными силами, – почему не облегчил для верующих пути спасения? Почему или определено, или попущено быть скорбям на пути в царствие Божие? – Есть на сие готовый отзыв, Павлов и вместе Исаиин, Пророческий и Апостольский: «кто разуме ум Господень? или кто советник Ему бысть» (Рим. XI. 34. Иса. XL. 13)? Отзыв, достойный безконечной премудрости Божией, и достаточный для смиренной мудрости человеческой! Но против возношения помышлений, взимающихся на разум Божий, присовокупим к сему нечто, также под руководством Пророческаго и Апостольскаго слова. Скорбям суждено быть на пути спасения, во-первых, по правосудию. Бог хотел вести человека на небо райским путем: но человек преступил волю Божию, и оступился. Возмечтал идти выше пути Божия: и столько низринут правосудием Божиим, сколько низринул сам себя. Терние, волчцы, труд, пот, печали, воздыхания, посеялись на его пути, а, на конце его явилась смерть временная и вечная. По закону рождения, мы все наследовали от перваго прародителя грех и, его неразлучное последствие, наказание: и тем менее можем отказаться от сей последней части наследия, что сами умножаем первую грехами произвольными. Милосердие Божие открыло нам новый путь спасения во Христе, Который и правосудию Божию за нас удовлетворил Своею крестною смертию: но, при всем том, закон правосудия Божия не должен быть нарушен, и потому щадимаго грешника нельзя вести наравне с райским безгрешным человеком. Радуйся, что уже не к смерти, а к жизни ведет тебя милосердие: и прими безропотно легкие и не продолжительные уроки правосудия: труды, лишения, скорби, печали. Во-вторых, скорби в руке Провидения бывают средством врачевания душ. Грех есть болезнь, внедривающаяся в существо человека. Греховное впечатление и порочное услаждение оставляет, частию в душе, частию в теле, след, который становится глубже при повторении греховных действий, и который, возобновляясь воспоминанием, образует наклонность к греховному действию и некую жажду греха. Посему как иногда телесный врач внедрившуюся в тело и заражающую его язву болезненно выжигает или отделяет железом, и причиняет искусственную боль, чтоб излечить болезнь: подобно сему Врач душ и телес употребляет орудие скорбей, чтобы исторгнуть корни и изгладить следы греха, и огнем страдания выжигает заразу наклонности к греховным услаждениям. На сие указует изречение Апостола Петра: «пострадавый плотию преста от греха, во еже не ктому человеческим похотем, но воли Божией прочее во плоти жити время» (1Петр. IV. 1–2). В-третьих, скорби употребляет Провидение Божие для верующих и спасаемых, как средство испытания и приготовления к высшей степени добродетели, совершенства и блаженства. Испытание сие не нужно для Бога Сердцеведца: но нужно для самого человека, котораго «сердце глубоко» (Псал. LXIII. 7), и который сам не знает, что из него может быть открыто и выработано. Как приражение железа к твердому камню высекает искры, которых до того не было признака: так при ударах скорбей блистают из твердой души искры добродетели, которыя без того не возбудились бы. Каким сильным болезненным ударом падало на родительское сердце Авраама каждое слово повеления Божия: «пойми сына твоего возлюбленнаго, егоже возлюбил еси, Исаака, и вознеси его во всесожжение!» (Быт. XXII. 2). Но когда необычайное испытание возбудило отца Исаакова к необычайному подвигу веры, любви к Богу и самоотвержения: в каком высоком свете явились и его добродетель, и ея воздаяние! Он получил высокое и обширное благословение; «увидел день Xристoв» (Иоан. VIII. 56), соделался прародителем Христовым и отцем верующих. Какия тяжкия и многообразныя скорби переносил Апостол Павел! Но притом он имел дерзновение говорить: «хвалимся в скорбех» (Рим. V. 3); «радуюся во страданиих моих» (Кол. I. 24). Как это могло быть? Могло быть, и было потому, что он понимал, и не только понимал, но, по крайней мере начинательно, испытывал и чувствовал благословенные и блаженные плоды скорбей и страданий. "Якоже, – говорит, – избыточевствуют страдания Христова в нас: тако Христом избыточевствует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Буди нам свидетелем утешительнаго учения и ты, Преподобне Отче Сергие. Не избрал ли ты добровольно скорбей и лишений строгаго и безпомощнаго пустынножительства? Не понес ли трудностей брани против коварства и дерзости врагов невидимых? Не испытал ли скорбей от малодушия людей, не понимавших твоего совершенства, и от зависти искушаемых любоначалием? И се, по мере обильнаго сеяния скорбных подвигов, обильная для тебя жатва благодати, которую и других многих, во многие роды, по вере, питать продолжаешь! Но кто исчислит скорби святых на пути освящения, и даже в состоянии совершенства и святыни? И Ты, Пресвятая Мати Дево, высшая небес, чистейшая света солнечнаго, одною ли радостию Матери Господа жила на земли? И Твою душу чистейшую, осененную высочайшим благословением, исполненную благодатию, не прошло ли «оружие скорби» (Лук. II. 35) так же безпримерной, как безпримерно Твое достоинство и Твоя последующая слава? Обращаясь к себе самим, не признаем ли, братия, что ныне особенно ко времени углубляться в Евангельское учение о скорбях? Видно, мы не довольно внимали оному, когда суждено свыше послать нам, и не однажды послать, чрезвычайных и строгих проповедников, – болезнь и смерть. Они проповедуют не словами, но, сильнее слов, событиями. Что проповедуют? Думаю, нечто подобное проповеди Ангела откровения: «убойтеся Бога, и дадите Ему славу» (Апок. XIV. 7). Если в благоденствии вас не довольно привлекали к Богу благодарность и любовь: да приведет вас к Нему, по крайней мере, страх бедствия. Если вы не пользовались свободно тихими скорбями покаяния и умерщвления плоти, для очищения души: воспользуйтесь для сего по крайней мере невольно находящею, но в покаянии приемлемою скорбию бедствия, постигающаго или угрожающаго, или с бедствующими ближними состраданием разделяемаго. Дайте славу правосудию Божию, и, со смирением и самоосуждением приемля временное наказание, спасайте себя от вечнаго. «Господи, да не яростию Твоею обличиши» нас, «ниже гневом Твоим накажеши» нас (Пс. XXXVII. 2). «Наказуя накажи нас» временно, «смерти же» безвременной и вечной «не предаждь» нас (Пс. 117. 18). Ключем скорби «отверзи нам врата правды» и благодати, да «вшедше в ня исповемыся» Тебе (Пс.117:19), Взыскателю погибших, Спасителю грешных, Облаженствователю злостраждующих. Аминь.

229. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Успенск. соборе Авг. 15; напечатано в Твор. Cв. От. 1848 г. и в собрании 1861 г.) 1848 год

Собор ученик и Божественных Апостол собрася погребсти Богоприятное тело единыя Богоматере685

. Сим песнословием святая Церковь имеет обычай оглашать нас еще в предначатии настоящаго праздника. Церковь говорит как бы о том, что видит: и Поелику говорит для всех нас; то, кажется, желает, чтобы и все мы, не просто воспомянули, но как бы видели успение и погребение Божией Матери. Можем ли мы соответствовать сему намерению Церкви? – Не трудно понять, что это дело не телесных очей. Требуются два ока: око ума чистаго, и око сердца верующаго и любящаго. Признаем несовершенство наших очей. Но не можем ли мы хорошо смотреть очами Святых, которые умели созерцать, и желали помочь нашему созерцанию? Испытаем воззреть на преставление Божией Матери очами Святых: Дионисия Ареопагита, Ювеналия Иерусалимскаго, Андрея Критскаго и Иоанна Дамаскина. Правда, Святый Андрей и сам встречает некоторое затруднение. В Слове на нынешний праздник, он предлагает недоумение любознательных: почему преставления Богоматери не описал никто из составивших книгу Божественных Евангелий? Впрочем он и разрешает сие недоумение, говоря: «это может быть потому, что Ея богоприятное успение произошло долгое время спустя» по вознесении Господнем; «ибо, – как сказывают, – Она, достигши глубокой старости, преставилась от здешней жизни; или же, тогдашния времена не допускали таковаго изложения». Далее, в том же Слове, св. Андрей поступает так, как и мы теперь. Он смотрит на успение Божией Матери очами современника сему событию, святаго Дионисия Ареопагита, приводя его слова из его книги о «Божественных именах». Св. Дионисий, обращая речь к св. Тимофею, и упомянув о св. Иерофее, говорит: «и мы, как тебе известно, и он, и многие из священных наших братий, стеклись для зрения живоначальнаго и богоприемнаго тела. Присутствовал и Богобрат Иаков, и первоверховный и старейший из Богословов Петр. Потом, после зрения, угодно было всем священноначальникам, поколику каждый способен был, воспевать безмерномогущественную благость богоначальственной немощи», то есть, как изъясняет св. Максим, восхвалять вольное снисхождение Сына Божия, принявшаго на Себя немощное тело человеческое, кроме греха. При сем зрелище, открытом для нас св. Дионисием, не могу не остановиться и не воззвать: вот по истине великий Успенский Собор, источник и образец нашего здешняго, и всех Успенских Соборов: и о, если бы наш Собор, подражающий Апостольскому собранием священноначальствующих и священнослужащих и обилием песнопений, – о, если бы не слишком далеко отставал от образца своего и усердием молитв, и духов благодати, и ревностию прославлять воплощеннаго Бога-Слово и пречистую Матерь Его, паче слова и песни делом и жизнию! Но св. Дионисий открыл нам только часть дивнаго зрелища, как видно из его слов, близко за вышеприведенными следующих, обращенных также к св. Тимофею: «что там было таинственнаго, то прехожу молчанием, как не изрекаемое для многих, а тебе известное». Смиримся, если и мы принадлежим ко многим, для которых неудобоизрекаемо многое таинственное: но известное св. Тимофею, вероятно, сделалось известным от него и другим достойным, а от сих нечто из того и до нас могло достигнуть. Таинственное можно предполагать в том самом, как многие Апостолы собрались на погребение Пресвятыя Девы, когда они были разсеяны по разным странам для проповедания Евангелия. И сию тайну несколько нам открывает и объясняет св. Андрей, когда говорит: «не удивительно, если Дух, подъявший некогда Илию, и небеснаго огненоснаго колесничника вземший, и их тогда внезапно собрал, принесши на облаках в духе. Ибо для Бога все удобно, как знаем из примеров Аввакума и Даниила». А св. Иоанн Дамаскин, также в Слове на нынешний праздник, решительнее изъясняется, что, ради чести преставления Божией Матери, Апостолов, «по Божию повелению, облак, подобно некоей сети, влек в Иерусалим, и от краев земли, как бы неких орлов, во едино место устремил и совокупил». Св. Дамаскин и еще тайну в преставлении Божией Матери созерцает, и нам открывает: именно, «nришecтвиe Самого Царя к Своей Родительнице, дабы Божественными руками приять Ея святую, чистую и непорочную душу». Наконец, св. Дамаскин, для изъяснения таин Успения Божией Матери, приемлет в помощь св. Ювеналия, Архиепископа Иерусалимскаго, извлекая из некоего историческаго писания следующее повествование. В царствование Маркиана, Пулхерия создала в Константинополе, во Влахернах, и украсила храм в честь Пресвятыя Богородицы. Желая приобрести сему храму, приличествующую ему, святыню, и слышав, что близ Иерусалима, в Гефсимании, есть храм, на месте, где живоносное тело Приснодевы положено в раке, Император и Императрица изъявили Apxиeпискoпy Иерусалимскому желание, чтобы сии мощи принесены были в новосозданный храм, в охранение царствующему граду. Ответствуя на сие, св. Ювеналий, утверждаясь на древнем, как он говорил, и истиннейшем предании, упомянув о чудесном собрании Апостолов, мгновенно восхищенных из разных стран к Пресвятой Деве, с Божественною славою предающей душу Свою в руце Божии, о изнесении тела Ея с Ангельским и Апостольским пением и о положении онаго в Гефсимании, продолжал: «на том месте целых три дня продолжались Ангельския ликостояния и песнопения. По третием же дне, по прекращении Ангельскаго песнопения, пришли Апостолы, потому что один из них, Фома, опоздал, пришел по третием дне, и желал поклониться Богоприемному телу. Открыли раку, и всехвальнаго тела Ея обрести не могли. Нашли только Ея погребальныя пелены, лежащия, и от них исполнясь неизреченным благоуханием, закрыли раку. Пораженные таинственным чудом, одно то могли они подумать, что благоволивший Своею Ипocтaсию воплотиться и вочеловечиться от Нея, и родиться по плоти, и по рождестве сохранивший нетленным Ея девство, Бог Слово и Господь славы благоволил, и по прекращении Ея здешняго жития, непорочное и пречистое тело Ея почтить нетлением и преложением, прежде общаго вселенскаго воскресения». За сим св. Ювеналий дополняет свой ответ царю свидетельством св. Дионисия, которое мы уже привели; а св. Дамаскин оканчивает повествование истории тем, что во Влахернскую Церковь перенесен из Гефсимании ковчег с одеждами Пресвятыя Богородицы. Видите ли тайны и чудеса Успения Божией Матери? Видите ли торжество земное и вместе небесное? Видите ли легкий, кратковременный туман смерти, сквозь который ясно и величественно просиявает вечная жизнь? Видите ли гроб, превращенный в окно, открытое в невидимый мир, к пренебесному свету? Но наблюдите за собою, как вы на сие смотрите. Не с любопытством ли? – Ненадежный образ воззрения! Любопытство более способно похитить неблагословенный плод мнимаго и опаснаго знания, нежели произрастить жизненный плод истины. С удивлением ли? Это естественный образ воззрения на дивное, но неудовлетворительный. Бог чудес являет дивное не для того только, чтобы удивить, но чтобы удивлением возбудить внимание, возбужденному вниманию сделать ощутимым Свое невидимое мановение, и сим мановением наставить человека на истину и правду. С верою ли? Это собственно Христианский образ воззрения на святое и Божественное: впрочем и взор веры должен быть не только покоющийся в услаждении созерцаемым, но и простирающийся в предняя; потому что и вера есть не окончательная цель, а средство жизни Христианской. С желанием ли подражать святому и стремиться к небесному? – Вот что должно быть преимущественно плодом как всякаго духовнаго, так и настоящаго нашего созерцания. Видим преславное успение, которое чудесно украшают своим присутствием Апостолы, Ангелы, Сам Господь; и знаем, что это есть последствие пречистой и пресвятой жизни, исполнение в высшей степени закона Божественной правды, по которому «честна пред Господем смерть преподобных Его» (Псал. CXV. 6). Возлюбим же то, что приводит к кончине, честной не пред человеками только, но наипаче пред Господом; – возлюбим чистоту и святость жизни; возненавидим грех; отринем нечистоту дел и помыслов; «очистим себе» решительным желанием сердца, и не престанем очищать себя ежедневным подвигом, «от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии» (2Кор. VII. 1). Видим по успении необычно скорое пробуждение; за смертию тотчас безсмертие, в самой полной его силе; видим душу Пресвятыя Девы на руках Господа, и следственно на высочайшей степени блаженства, потому что близость к Господу и высота блаженства есть одно и то же; видим и приснодевственное тело Ея, не покорившееся закону тления, не ожидавшее срочнаго для всех дня воскресения, но в самое время сеяния в землю возрастшее в небо и процветшее славою. Всмотримся в безсмертие, и для нас в некоторой степени не чуждое; вспомним, и перестанем забывать, что по намерению Творца, по дару Спасителя, и «наше житие на небесех есть» (Флп. III. 20). И о чем же лучше нам заботиться: о земных ли приобретениях и удовольствиях, которыя от ищущих нередко убегают, достигающих не удовлетворяют, наслаждающихся обольщают, обладающих порабощают, у живущих исчезают, за умирающими не следуют, – или о благах небесных, которыя верно нас ожидают для вечнаго наслаждения? Ограничим наши земныя желания; не позволим себе дорожить прахом и тлением; не попустим безсмертной душе пристрастием погребать себя в земле, в которой и тело наше не должно навсегда остаться; «скроем себе сокровище нa небеси», да, по слову Господню, «идеже есть сокровище наше, ту будет и сердце наше» (Матф. VI. 20–21), чтобы таким образом сердце наше всецело привлекло нас на небеса; ибо где сердце человека, там и весь человек, и вся судьба его! Аминь.

230. Слово по освящении храма Святителя Николая, в селе Парфеньеве

(Говорено Августа 26-го; напечатано отдельно и в собр. 1861 г.) 1848 год

Возвратистася во Иерусалим, взыскающе Его. И бысть по триех днех, обретоста Его в церкви. (Лук. II. 45–46). Благодатию Божиею совершив ныне освящение храма во имя Святителя и Чудотворца Николая, имеем причину ему принести начаток слова. Се тебе, Святителю Отче Николае, благоговеющие пред твоею святостию, или паче, пред Божиею в тебе благодатию, создали храм, в память и честь твоих подвигов и добродетелей, в надежде твоих споспешествующих молитв и твоего благодатнаго покровительства. Приими с любовию приношение веры и любви, и представи оное Отцу светов, к Которому окончательно должен восходить всякий благочестивый дар, Поелику от Него первоначально свыше сходит всякий дар совершенный. И как еще в земном житии твоем ты благодетельствовал с верою искавшим твоего сильнаго Богом покровительства: так благодетельствуй создавшим сей благолепный храм, очевидно, усердною рукою, дабы, сколько можно, сделать земное достойным небеснаго. Благодетельствуй тем паче, что твоя благодетельная сила теперь уже не в возрастании, а в полном совершенстве, и ничто уже не препятствует проявлению данной тебе благодати, которую прежде скрывало смирение. И как многократно многих обращал ты от неверия к вере, от греха к покаянию и к духовной жизни, иных от болезней исцелял, от бед избавлял, и различными благодеяниями ущедрял: так и входящим в сей храм не преставай споспешествовать твоею молитвою и благодатною силою, да обретут благое и полезное, неведущие познание истины, согрешившие покаяние, кающиеся прощение и в исправлении утверждение, подвизающиеся успех в подвиге, недугующие исцеление, бедствующие избавление, нуждающиеся помощь, печальные утешение, и все сие к совершенному душевному спасению. Обращаясь к празднующим обновление храма, думаю, что время сие требует некоего слова о храме; и с сею мыслию беру в предмет размышления, одно из Евангельских пoвествований, примечательным, но, может быть, не для всех приметным образом относящееся к учению о храме. Святый Евангелист Лука, вводя нас в некоторое познание о ранних летах земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, проведенных большею частию в безвестности, пoвествует, что Он, будучи двенадцати лет, с Пречистою Материю Своею и Ея обручником и хранителем Иосифом, ходил в Иерусалим на праздник Пасхи. О сем путешествии Евангелист упоминает потому, что во время онаго, двенадцатилетний Отрок Иисус во храме явил премудрость, приведшую в изумление учителей Иудейских. Но дабы не подумали, что сие путешествие было случайное и однократное, Евангелист сказует вообще, что «хождаста родителя Его на всяко лето во Иерусалим в праздник Пасхи» (Лк.2:41). Примечаете ли в сем сказании свидетельство о важности храма Божия? Почему Мариамь и Иосиф не праздновали Пасхи дома, в Назарете? Почему нужно было им итти в Иерусалим? – Потому что там был храм Божий. Чтобы празднование было совершенно и Богоугодно, надлежало итти в храм Божий. Кажется, Мариамь и Иосиф могли бы уволить себя от труда ходить в храм Иерусалимский, по весьма основательной причине. Дом их был свят не меньше храма, если не более. Храм свят был потому, что имел в себе прообразование Христа: но они имели у себя Самого Христа. Не знаю, до какой степени разумевал сие Иосиф; потому что Мариамь слагала таинственные глаголы Господни в сердце своем: но Она несомненно знала от самаго благовещения Архангелова, что рожденный Ею от Духа Свята есть «Сын Божий», Котораго «царствию не будет конца». Смотрите же, как важен храм Божий. И те, которые Самого Господа храма имеют у себя в доме, идут однако поклониться Господу во храм. И даже Сам Господь храма Иисус Христос идет в храм Божй на ряду с поклонниками, дабы внушить нам благоговение ко храму Божию. Посему не трудно разсудить, как ненадежно и небезопасно мудрование тех, которые уклоняются от освященнаго Богом храма, и думают довольствоваться молитвою домашнею, или каким-нибудь местом молитвы, произвольно устроенным и неосвященным. Не безполезно нам обратить внимание и на то, что церковь Иерусалимская, в которую ходили на поклонение Мариамь и Иосиф, была единственная, если говорить по-нашему, и соборная и приходская церковь, не только для всего Иерусалима, но и для всей земли Израилевой, и для всей вселенной. Чтобы притти в нее, Мариамь и Иосиф, и Отрок Иисус должны были путешествовать от Назарета несколько дней. При сем воспоминании, как должно быть стыдно некоторым из нас, которые в немногих от себя поприщах, или ближе, видят церковь, слышат праздничный звук колокола, зовущий в нее, и остаются дома, или за делом, в сие время неблагословенным, или вовсе без дела. Возвратимся к повествованию Святаго Луки. Совершив праздник во храме и во Иерусалиме, Мариамь и Иосиф вышли оттуда, чтобы возвратиться в свой дом. И что же случилось? «Оста Отрок Иисус во Иерусалиме, и не разуме Иocиф и Мати Его» (Лк.2:43). Неожиданный случай! Как могли Иосиф и Мария сделаться так невнимательны, чтобы потерять свое безценное, Божественное сокровище, Отрока Иисуса? Отчасти понятно сие при мысли о многолюдстве: однако и при сем неожиданно. Какое же может быть более полное разумение сего случая? – То, как я думаю, что Провидение оный попустило, дабы потом Дух Божий чрез Евангелиста внес оный в священное Писание, в котором, «елика преднаписана Быша, в наше наказание преднаписашася» (Рим.15:4). А какое для нас из сего наказание или поучение? – То, что кто начинает удаляться от Божия храма, и разсеваться в молве и суете народной: тот находится в опасности потерять Христа из своих мыслей и своего сердца. Берегитесь. Христиане должны иметь Христа с собою и в себе, по силе Христианских таинств. О сем говорит Пророк: «Oтрoча родися нам, Сын, и дадеся нам» (Ис. IX. 6). О сем свидетельствует Апостол: «елицы во Xристa крестистеся, во Христа облекостеся» (Гал. III. 27). Сие обещает и дарует Сам Христос Господь: «ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем» (Иоан. VI. 56). Сие внутреннее присутствие Христа Господа имеющие крепкую веру и чистую жизнь ощущают, как свет, как мир, как силу, как жизнь, восходящую над естественною жизнию человеческою; посему и говорит Апостол: «живу не ктому аз, но живет во мне Христос» (Гал. II. 20). Совести каждаго предоставляю испытание, пользуетесь ли вы благодатною близостию и спасительным присутствием Христа Господа, или не сокрылся ли Он от вашей невнимательности, чему особенно подвергаются удаляющиеся от Божественнаго храма, или по нерадению, или по уклонению от царскаго пути церковнаго, на распутия произвольных человеческих мудрований. Есть люди, которые, признавая себя лишенными благодатнаго со Христом общения, идут искать его стропотными стезями сынов человеческих, в тайных обществах, или в известных обществах, которыя мнят достигнуть собственной святости без святыни, дарованной от Бога, без церкви, без святительства, без священства. Если спросишь их: почему в эту сторону обращаете вы ваше духовное искание? нередко слышишь ответ: потому что там наши отцы, наши сродники, наши знаемые. Какой успех может иметь такое искание Христа? – Какбы нарочно на сей вопрос, Евангельское повествование, представляя образ искавших Иисуса с наилучшим побуждением, но не с желаемым успехом, говорит: «искаста Его в сродницех и в знаемых, и не обретше Его, возвратистася» (Лк.2:44–45). Кто, удаляясь от церкви, ищет Христа у сродников, раболепствуя пред их предразсудками, или у знакомых, прельщаясь хитрыми словами: тот не обретет Его, и раньше или позже придет в сожаление о безплодном искании, может быть, слишком поздное. Но кто бы ты ли была Христианская душа, испытуемая скорбным лишением благодатной близости Господа Иисуса, удалила ли ты Его от себя грехом, или удалилась от Него по распутию неправаго мудрования, приими возбуждение предваряющей благодати к искреннему исканию Его, и надежнейший путь к обретению Его усмотри во святых следах Пречистыя Матери Его и Иосифа. Они не столько по своему неусмотрению, сколько по устроению Провидения, для того только и потеряли Господа Иисуса, и болезненно искали, чтобы указать тебе верный путь к обретению Его. «Возвратистася во Иерусалим, взыскающе Его. И бысть по триех днех, обретоста Его в церкви» (Лк.2:45–46). Так и ты, куда бы ни случилось тебе уклониться от Него, возвращайся в духовный Иерусалим, ищи Христа Спасителя в церкви, в ея молитвах, в ея таинствах, в ея благовестиях и поучениях, и если не тотчас, то по времени, по мере усерднаго покаяния, без сомнения, обрящешь Его благодатную близость, и в ней твою радость, и спасение, и блаженство вечное. Аминь.

231. Слово в день памяти преподобнаго Сергия

(Говорено в Троицкой Лавре Сент. 25; напечатано в Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.) 1848 год

Вы же род избран, царское священие, язык свят, люди обновления, яко да добродетели возвестите из тмы вас Призвавшаго в чудный Свой свет (1Петр. 2:9). Кого это изображает Апостол Петр такими светлыми, возвышенными чертами? Не святых ли прославленных, каковых близкий нашему созерцанию образ представляет Преподобный и Богоносный Отец наш Сергий? По-истине он, и все они суть «род избран», не только в человечестве, но и в самом христианстве. Они суть "священие", потому что своими предстательствующими за нас молитвами освящают и приближают к Богу наши немощныя и несовершенныя молитвы; и притом «царское священие», потому что силою молитвы и данной им благодати владычествуют над силами природы. Они явственно и вразумительно «возвещают добродетели Призвавшаго» их «в чудный Свой свет», именно, Его премудрость и всеведение-употреблением дарования прозорливости, Его всемогущество-действием дарования чудес, Его благость – изцелениями и другими благотворными действиями, на нас милостиво простираемыми. Но, читая приведенныя нами слова Апостола Петра, в его Соборном послании, в соображении с составом его речи, мы должны расширить их значение. Он простирает речь к людям, которых уподобляет «новорожденным младенцам» (1Петр. 2:2), которые были некогда «не людьми», а ныне сделались «людьми Божиими» (1Петр. 2:10), которых увещевает «огребатися от плотских похотей» (1Петр. 2:11): следственно говорит ко всем христианам, не исключая и начинающих подвиг христианский, и младенчествующих в вере. Итак знаете ли, братия христиане, что вы такое, по слову и разумению Апостольскому? «Вы род избран, царское священие, язык свят, люди обновления». Если не все вы таковы по плодам жизни: тем не менее все таковы по семени духовной жизни, в вас посеянному. Не все таковы по добродетелям: но все таковы по вере, вам преданной, и по благодати Таинств христианских, впечатленной в душах ваших. И что же? Если такое достоинство нам уже приписывается: не должны ли мы, или поддержать оное, поколику действительно имеем, или подвизаться приобрести, поколику не чувствуем в себе онаго в силе и действии? Для сего точно и указует нам Апостол на высоту нашего христианскаго достоинства, чтобы с сей высоты указать обязанность, к которой он нас призывает, и подвигнуть к исполнению сей обязанности. «Вы род избран, царское священие, язык свят, люди обновления». Но для чего даны вам такия преимущества? – «Яко да добродетели возвестите из тмы, вас Призвавшаго в чудный Свой свет». «Вся содела Господь Себе ради», сказует избранный ведец дел Божиих, Соломон (Прит. XVI. 4). Не потому «Себе ради», чтобы нужду имел в творении Творец, и без него вседовольный Сам в Себе: но потому «Себе ради», что для творения нельзя назначить иной решительной цели, если надобно сделать оное совершенным и блаженным. Поелику в Боге источник жизни и блаженства для твари: то и должна она к Богу взирать и стремиться, для Бога жить и действовать, чтобы таким образом непрерывно почерпать от Него жизнь и блаженство. Но что значит жить и действовать для Бога? Можно сделать что нибудь для человека, и это будет нечто значить для него. «Сыну человеческому правда твоя», говорит глубокомысленный друг Иова (Иов. XXXV. 8). Но для Бога безконечнаго, что значит действие твари, всегда ничтожной пред Ним? «Что даси Ему? или что из руки твоея возмет» (Иов. XXXV. 7)? Что можешь для Него сделать? – Можешь простираться к Богу, не как дающий, но как приемлющий даруемое. Можешь верою отверзать Ему свое сердце, как поток отверзает свое недро изливающемуся в него источнику. Можешь соответствовать Дарующему верным хранением даруемаго и употреблением по воле Его. Можешь возносить к Богу мысли исповедания Его совершенств и даров, и чувствования удивления, любви, благодарения, подобно как цветок возносит к небу благоухание, возбужденное влиянием неба. Наконец, Поелику Неприступный в Своей неограниченности и высочайшей святости не всегда непосредственно подает Свои дары существам ограниченным, а часто, и обыкновенно, подает посредством одних другим: то можешь и должен ты уподобляться потоку, который приемлемою свыше от источника влагою орошает окружающее и низшее; можешь и должен явленное тебе и в тебе от Бога и о Боге, при благовременности, являть словом, а всегда впечатлевать в твои дела и жизнь, чрез что и познание совершенств Божиих и самое причастие даров Божиих, при общении твоем с другими, будет распространяться, и на низшия создания Божии тобою будет нисходить действенное благословение. И сие-то есть вообще «прославлять Бога», и в особенном отношении к вам, христиане, «возвещать добродетели вас Призвавшаго в чудный Свой свет». И что может быть свойственнее сего назначения? – Как естественно потоку во всем течении своем представлять то, что принял он от источника: так же свойственно человеку, во всем течении своей жизни, являть то, что приял он от всеблагаго и премудраго Бога, частию в сотворении, наипаче же в благодатном обновлении чрез Христа, и таким образом возвещать Божии совершенства и добродетели. Как свойственно привитому дереву приносить благородный плод, по силе, сообщенной ему привитием: так же свойственно христианину, которому верою и таинством привита Божественная сила Христова, приносить плод духовный, и тем прославлять Бога, по слову Самого Христа: «о сем прославися Отец Мой, да плод мног сотворите» (Иоан. XV. 8). Что может быть и справедливее сего назначения? – Если все, что вы имеете, имеете от Бога; если особенно чрез Христа «призвал» Он «вас в чудный Свой cвет», от тьмы неведения во свет истины, от тьмы греха в свет благодати и правды, от тьмы оскверненной и смущенной совести в свет совести очищенной и мирной, от тьмы смертной во свет жизни: то в чем вы можете отказать Ему в воздаяние за толикие дары? Как же еще умеренно требование, чтобы вы, не отъемля их у себя, употреблением посвятили оные Даровавшему, и таким образом «возвещали добродетели вас Призвавшаго в чудный Свой свет!» Что может быть и счастливее сего назначения? – Имеющие чувство добраго и прекраснаго не потребуют доказательства на то, что теперь скажу. Высшая степень счастия есть – благотворить, а вторая по сей степени – быть благодарным. Итак, если человек, облагодетельствованный человеком, живее чувствует свое счастие, когда возвещает добродетели своего благодетеля: то возвещать «добродетели Призвавшаго вас в чудный Свой свет», и тем распространять сей свет, – не есть ли больше, нежели счастие? Не есть ли это самое блаженство? Если же кто, не смотря на все сие, уклоняется от назначения прославлять Бога и возвещать Его добродетели: таковому должны мы указать, что он выходит из порядка всех созданий Божиих, потому что это есть их всеобщее назначение, хотя разнообразно исполняемое, по разнообразию и степеням тварей. Что делают там, в невидимом небе, ближайшие предстоятели престола Вседержителя? – По сказанию тайновидца, «покоя не имут день и нощь, глаголюще: свят, свят, свят, Господь Бог Вседержитель» (Апок. IV. 8). Что значит: «покоя не имут»? Не то, чтобы они изнурялись непрестанными славословиями, как трудом без отдыха, но то, что, находя в словословиях радость и блаженство, не желают прекратить словословия, как не желают прекратить радость и блаженство. Если бы на сие кто сказал, что это выше нас: то сему, не кстати боящемуся высоты, я бы ответствовал, что и в невысокой нашей жизни на земли, мы должны готовиться к высокой жизни небесной: потому что земля есть разсадник и училище для неба; и потому надобно нам обучать себя хотя некоторым начаткам того, что делают на небе, чтобы оно после жизни земной, не отвергло нас, как неспособных. Но если угодно, понизим взор. Что делают сии видимыя небеса? – Ты, может быть, не слышишь; но чуткий и верный слух Пророка слышит, что «небеса поведают славу Божию» (Псал. 18:2). Сойдем еще ниже, к тварям земным, и даже к низшим между земными. Не слышим ли в псалме, к чему призывает их Пророк? «Хвалите Господа от земли, – бездны, огнь, град, снег, горы, холмы, древа, зверие, скоти, птицы» (Псал. CXLVIII. 7–10). Если призывает: то, конечно, видит в них способность, и знает их назначение «хвалить Господа». Итак, когда видимыя "небеса", которым Бог не даровал слова, тем не менее «поведают славу Божию»: какая превратная несообразность, если не поведает ея свойственным себе образом словесное творение Божие. Если все земныя, даже низшия твари хвалят Господа: то не ниже ли всех их сам себя поставляет человек, когда не возвещает добродетелей своего великодаровитаго Творца, Промыслителя? «Род избранный!» Береги себя от нравственнаго унижения. Тщательно испытывай себя, христианин, возвещаешь ли ты своею жизнию добродетели Призвавшаго тебя в чудный Свой свет. Если и дoбpoдетeли, но только твои собственныя, возвещаешь ты голосом явнаго или шепотом тайнаго тщеславия: ты уже не на высоте «языка святаго». Что ж, если жизнь твоя обнаруживает мало добродетели, много суеты, не мало порока? Достойно ли это тебя? Не говорю: достойно ли твоего Бога? Прежде, нежели скажешь слово, испытай, какое будет его действие, и еще строже, прежде нежели сделаешь дело, испытай, что будет оно говорить: ибо дела говорят сильнее слов. Поставь мысль о Боге и о Христе душею твоей жизни, движущею силою твоих нравственных действий, и твоя жизнь и дела будут сами собою возвещать добродетели Призвавшаго тебя, лучше богословских речей и разсуждений. Тщися жить духовно, а не плотски: и твоя жизнь будет возвещать добродетели «Отца духов». Милосердуй, благотвори, даже и врагам: и ты будешь сим возвещать «совершенство Сияющаго солнцем Своим на злыя и благия» (Мф.5:45). Будь безропотно предан Богу в несчастии, в скорби: и ты будешь проповедником Божия Провидения. Храни безгневие, кротость, смирение: и в самом безмолвии ты будешь провозвестником добродетелей кроткаго и смиреннаго сердцем Иисуса. Ради Его спостражди страждущему, постражди за охранение блага общаго, за избавление ближняго от неправды и беды: и будешь исповедником Положившаго душу Свою за спасение мира. Так живя, и по таким побуждениям действуя, ты пребудешь достойным Призвавшаго тебя в чудный Свой свет, сохранишь и умножишь свет тебе дарованный; и когда возрадуешься, ничто не возмутит твоей радости; когда помолишься, ничто не преградит молитве твоей пути на небо. Славя Бога на земли, упрочишь себе наследие славы на небесах. Ибо не прейдет слово Его: «прославляющия Мя прославлю» (1Цар. II. 30). Аминь.

232. Слово в день восшествия на Всероссийский Престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Чудове монастыре Ноября 26; напечатано в Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.) 1848 год

Боже, песнь нову воспою Тебе; во псалтири десятоструннем пою Тебе, дающему спасение царем. (Псал. CXLIII. 9–10). Приходило ли вам когда на мысль, что в древней Церкви Еврейской, подобно как у нас ныне, бывало своего рода молебное пение о здравии и спасении Царя? Точно бывало, как показывают Священныя книги. Совершали оное не только просто молитвенники, но даже пророки. Пророк Давид обещает песнь Богу, «дающему спасение царям», и, конечно, исполнит свое обещание: а это и будет молебное пение; потому что песнь Богу есть купно и молитва. «Боже, песнь нову воспою Тебе; во псалтири десятоструннем пою Тебе, дающему спасение царем». Примечайте, что Давид говорит не о «царе», то есть, не о себе только лично, а о царях вообще, то есть, о Божием покровительстве царскому достоинству. Еще примечательнее подобная песнь Пророчицы Анны, в которой она, вознося благодарственную молитву к Богу, даровавшему ей сына Самуила, возвысилась до пророчественнаго восторга. «Помолися Анна, и рече», излагая чудныя действия Провидения Божия молитвенно, и вместе пророчески: «даст крепость царем нашим, и вознесет рог Христа Своего» (1Цар. 2:1, 10). Надобно при сем вспомнить, что уже после, при сыне Анны, Бог дал царей народу еврейскому. Итак царей еще не было у Евреев: а Пророчица уже призывала и предрекала Божие покровительство их царям. Так дорого ценили царское достоинство, для блага избраннаго Богом народа, люди боговдохновенные! Так истинная Церковь, древле, и ныне, всегда одинаково верна истине, благотворной для общежития человеческаго, и самой себе! Но что значит, что Пророк предполагает о спасении Царей песнь «новую», тогда как она должна быть уже не первая? – Должно думать, что новыя царственныя обстоятельства, избавление от новых опасностей, препобеждение новых трудностей, вновь явленная Богом царю защита и помощь, возбуждали в уме Псалмопевца новыя мысли, в сердце новыя чувствования, в десятострунной псалтири новые звуки, в обычной за царя молитве новую песнь. И мы ныне, благодарственно воспоминая день, в который «Бог вознес избраннаго от людей Своих», даровал нам благочестивейшаго Самодержца нашего, не новую, а всегдашнюю приносим за Него молитву: но при мысли о новых событиях, сердце исполняется новыми благодарными чувствованиями к Дающему спасение Царю. Третие десятилетие вращая скипетр огромнаго царства твердою рукою, много имел Он царственных опытов, много совершил подвигов, много, хранимый и покровительствуемый Богом, преодолел трудностей: но еще новаго рода испытание царскаго духа и мудрости представил совершившийся ныне год. В царствах более или менее союзных с Россиею, и частию соседних, у народов многочисленных, образованных, в минуты дремания Правительств, из вертепов тайных скопищ, безнравственных и безбожных, внезапно исторгся вихрь мятежа и безначалия, который, колебля и разрушая порядок одного царства по другом, угрожал миру и безопасности всех народов Европы: а против державы Российской особенно дышал яростию с шумом и воплями, как против сильной и ревностной защитницы законной власти, порядка и мира. Здесь можно сказать с Девворою: «велия испытания сердца» (Суд. V. 16)! И терпение хранить было трудно, и дать свободу ревности не удобно. Оставаться в бездействии было не безопасно, и могла чрез сие увеличиться дерзость врагов мира; но и действовать было не благовременно, и сие могло доставить предлог ищущим случая воспламенить войну. «Beлия испытания сердца». Но сердце Царево утвердилось во Господе, и не поколебалось от трудностей. Благочестивейший Государь, с обычною Ему откровенностию, сказал Свое царское слово Своему народу о тревожных движениях за пределами России, могущих приразиться и к ея пределам, и изъявил Свою волю, равно непоколебимую, как в том, чтобы хранить мир, так и в том, чтобы отражать врагов мира. Внутренним движением военных сил к угрожаемым пределам, не выходя из мирнаго положения, Он стал в положение грозное: и таким образом нравственно подкреплял верных союзников и друзей порядка и мира, и поражал издалеча дерзость мятежа и безначалия. Если некоторые соседние Государи, которым безначалие, даже не покрываясь личиною, противостало во всем своем безобразии, с самыми разрушительными усилиями, благонадежно и с успехом противопоставили ему законную власть и силу: сему, без сомнения, не мало споспешествовало то, что за ними стоит крепкий защитительный оплот единоначалия и всякой законной власти – Россия. Итак, не новое ли это, что Самодержец России мановением скипетра действует так сильно, как оружием, не прерывая мира, побеждает одну из самых враждебных сил, словом угашает возгоравшуюся войну, величественным молчанием заграждает огнедышащия уста? И год тревог и ужасов для многих народов у нас остался годом мира и спокойствия. Боже, песнь нову воспеваем Тебе, дающему спасение Царю! Возвращаюсь к еврейскому псалмопевцу, любопытствуя знать ближе, какия обстоятельства возбудили его к новой песни о спасении царей. Путь к разрешению сего вопроса мне видится в самом псалме. Псалмопевец молит Бога: «избави мя от вод многих, из руки сынов чуждих, ихже уста глаголаша суету, и десница их десница неправды» (Пс. CXLIII. 7–8). И в след за сим восклицает: «Боже, песнь нову воспою Тебе, – дающему спасение царем». Чтобы понять сей внезапный переход от скорбной молитвы к торжественному воскликновению, необходимо предположить, что в людях, которых уста глаголют суету, которых десница есть десница неправды, он видит великую опасность не только для частных людей, но и для царства; и потому избавление от таких людей признает великим благодеянием Божиим, достойным торжественной благодарности. Что умножение людей, которых десница есть десница неправды, вредно и опасно не только для людей в частности, но и для общества, о том сомнения не предвидится. Но неужели так же вредны и опасны и те, «ихже уста глаголют суету»? Многия ли уста так строги, чтобы никогда не глаголали суеты? Чтобы разсуждать о сем основательно, требуется не поверхностный взгляд на суету. Соломон написал целую книгу для изъяснения суеты: но для сего довольно взять только начало и конец его книги. В начале ея сказано: «всяческая суета» (Еккл. I. 2); а в конце: «Бога бойся, и заповеди Его храни; яко сие всяк человек» (Еккл. 12:13). Соединив сии мысли, находим, что, по учению Соломона, все, возвышающее человека над суетою, заключается в страхе Божием и в хранении заповедей Божиих; и что, напротив того, вне страха Божия и хранения заповедей Божиих, все в человеке есть суета. Итак, «уста, глаголющия суету», которых Псалмопевец боится, как потопа, означают усиленное обнаружение образа мыслей, в основании котораго нет благоговения к Богу и Его заповедям. "Избави мя", говорит, «от вод многих, из руки сынов чуждиx, ихже уста глаголаша суету» (Пс.143:7–8). Мужа боговдохновеннаго, конечно, нельзя подозревать в напрасном страхе, или в малодушии. Если же указуемая им опасность от суеты действительно изведана: то хорошо ли мы поступаем, если видим, слышим, и, может быть, себе позволяем суету без опасения и осторожности? И в наше время, и близ нас не умножаются ли уста, глаголющия суету, в забвении Бога и Его заповедей? Не глаголют ли они часто, свободно, обаятельно, в беседах, на зрелищах, в книгах? Дело суеты начинается тем, что уменьшается внимание к Божественному и вкус к духовному, и усиливается наклонность к чувственному; пленяются изящным, ищут приятнаго, с охлаждением к истинному и доброму; более занимаются игрою страстей, нежели слушают разсудка и нравственнаго чувства. Но как божественное, духовное, истинное, доброе, безсмертно, и потому сродно безсмертной душе человеческой, и доставляет ей постоянное услаждение; а чувственное тленно, и потому для безсмертной души неудовлетворительно; приятное, не упроченное истинным и добрым, есть мгновенно, и перестает быть приятным при повторении и пресыщении, от чего раждается непрестанная жажда новаго; страсти, при ослаблении возжей разсудка и нравственнаго чувства, легко превращаются в бешеных коней: то дело суеты, получив силу, не может остановиться на однех забавах, но, смотря по обстоятельствам, больше или меньше, скорее или медленнее, подается вперед. Куда? – Это, к сожалению, слишком очевидно в наше время у «сынов чуждих». Многочисленныя у них «уста, глаголющия суету», сперва говорили суету приятную, потом нескромную, потом соблазнительную, потом явно порочную, наконец возмутительную и разрушительную; взволновали умы: вызвали, поощрили, даже вновь образовали людей, «ихже десница – десница неправды», и таким образом произошли, по выражению Псалмопевца, «воды многи», – потоп зла, который подмывает основания всякаго благоустройства и благосостояния общественнаго и частнаго. Так у «сынов чуждих». Но мы довольно ли осторожны? Некоторые виды их суеты не переходят ли к нам открыто, не прокрадываются ли неприметно? Скажут, вероятно, что мы заимствуем у них только невинную суету. Не войду против сего в спор, хотя можно сомневаться, окажется ли какая суета невинною пред судом истины и добродетели. Скажу только, что, когда для суеты, как говорят, невинной, дверь отворена, тем более требуется заботливаго внимания, чтобы она была затворена для суеты небезвинной и небезопасной. Благодарение Богу и покровительствуемому Им Благочестивейшему Государю, что мы охранены «от вод многих», и от «сынов чуждих, ихже уста глаголаша суету, и десница их десница неправды!» Да сохраняем себя с своей стороны достойными вышняго охранения! Средство для сего, простое и верное, то, которое предложил Соломон, и которое, как лучшее из наследств, передали нам наши предки: – «Бога бойся, и заповеди Его храни: яко сие всяк человек»; – в сем достоинство, благо и блаженство человека и человечества. Аминь.

233. Слово в день тезоименитства Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Чудове монастыре Декабря 6-го; напечатано в Твор. Св От. 1849 г. и в собрании 1861 г.) 1848 год

Яже свыше премудрость, первее убо чиста есть, потом же мирна, кротка, благопокорлива, исполнь милости и плодов благих, несуменна и нелицемерна. (Иак. III. 17). В сем изречении святый Апостол Иаков изложил некоторыя свойства истинной премудрости, на тот конец, чтобы можно было по сим отличительным чертам непогрешительно узнать ее, и благонадежно к ней прилепиться. Ныне, сынове России, мы радуемся о Царе своем: и естественно, наша мысль и сердце идут к источникам нашей радости, – к царским доблестям, особенно для всех открытым, и для всех понятным в благотворениях и милостях. Как отечески печется Благочестивейший Государь наш о своих подданных, вообще и порознь, соответственно званиям и различным обстоятельствам жизни! Kaк деятельно распространяет благодеяния воспитания и образования от высших до низших сословий народа! Как покровительствует и собственным оком назирает учреждения для призрения сирых, безпомощных, престарелых, для врачевания болящих! Как любит озарять своим благословением заслугу, даже и не Его престолу оказанную! Как не отчуждает от своего милосердия даже и тех, на которых безспорныя права объявило карающее правосудие! Как поспешно простирает подъемлющую руку к пораженным внезапным бедствием! При таких помышлениях о царской деятельности, исполненной милости и благотворения, как приятно встретиться с апостольскою мыслию, что милость и благотворительность принадлежат к отличительным чертам «премудрости, яже свыше». Итак дела и памятники царской милости представляют очевидное доказательство того, что Великому Государю на Всероссийском Престоле соприсутствует «яже свыше премудрость»: и если она соприсутствует Ему в делах милости, то, конечно, не оставляет Его и в делах правды и вообще в делах попечения о благе царства. Возблагодарим за сие и прославим Всевышнюю Премудрость, «которою царие царствуют»: и тем с большим дерзновением и упованием да просим у Нея Благочестивейшему Государю нашему и еще дара, – того, который Соломон видит у Нея в правой руке, как бы в готовности подать: «долгота бо жития и лета жизни в деснице Ея» (Притч. III. 16). О свойствах же истинной премудрости не безполезно нам войдти в некоторыя размышления для самих себя. Не думаю, чтобы кто из людей, более или менее размышляющих, отказался внять размышлению о премудрости, как бы о предмете, принадлежащем особенному кругу людей, и не входящем в общия потребности жизни. Сего, кажется, нельзя опасаться от века, который заботится о просвещении, едва ли не больше, нежели о добродетели, и который, не знаю, довольно ли основательно, только довольно незастенчиво провозглашает себя просвещенным. Противоположность невежества есть просвещение. Противоположность невежества есть премудрость. Итак просвещение и премудрость сходятся. Кто не обрекает себя на невежество, тот не должен быть равнодушен к премудрости. Кто помышляет о просвещении, тот пусть помыслит, может ли оно светить каким-нибудь иным cветoм, кроме премудрости. Если бы кто из христиан подумал, что он может в чувстве смирения, как в тени, покоиться, не заботясь о свете премудрости; таковаго я спросил бы: ты однако же хочешь ли знать Христа? Если не хочешь, то перестаешь быть христианином. А если желаешь знать Христа: то ты должен вспомнить, что Евангелие проповедует «Христа, Божию силу и Божию премудрость» (1Кор. I. 24); что Христос есть премудрость, не только Сам в Себе, но и собственно для нас: «Иже бысть нам премудрость от Бога» (1Кор. I. 30). Итак, если желаешь знать Христа, то не можешь миновать знакомства с премудростию. Она должна светить разумению христианина, охранять его веру и управлять его жизнию. "Блюдите, – поучает Апостол, – како опасно ходите, не якоже немудри, но якоже премудри» (Еф. V. 15). Но как не все, что блестит солнечным блеском, есть золото; и потому, кто не хочет быть обманут, тот должен изучить отличительные признаки благороднаго металла: так не все, что имеет вид премудрости, есть подлинно премудрость; и потому кто не хочет быть прельщен лжемудрием, тот должен вникнуть в отличительныя свойства истинной премудрости. Сему-то и поучает святый Иаков в изречении, которое мы взяли за основание настоящаго размышления. «Яже свыше премудрость, первее убо чиста есть». Первое отличительное свойство истинной премудрости есть то, что она чиста. Чтобы по собственному разумению Апостола определить, что желал он здесь означить наименованием «чистоты», надлежит принять в соображение, что «премудрость, яже свыше», противополагает он «земной, душевной, бесовской» (Иак. III. 15). Итак первое отличительное свойство истинной премудрости есть то, что она удалена от нечистот «земных, душевных, бесовских», или, по выражению другаго Апостола, «от всякия скверны плоти и духа» (2Кор. VII. 1). Последователь истинной премудрости не оскверняет руки неправедною корыстию, сердца – похотию, духа – гордостию и неблагонамеренностию. Он всевозможно хранит себя нравственно чистым в мыслях, в намерениях, в чувствованиях, в действиях. Наименованием «чистоты», означив образование, которое истинная премудрость дает человеку преимущественно в нем самом, слово апостольское представляет далее черты, которыми она ознаменовывает его более в отношениях к другим. «Потом же мирна, кротка». Другия черты истинной премудрости суть: мирное расположение духа, кротость, в противоположность «зависти горькой и рвению» (Иак. 3:14), положенных Апостолом в образе мудрости ложной. Что зависть есть черта мудрости ложной, в том убедиться не трудно. Завидуют в том, чего не имеют: следственно завидующий другому в мудрости сим самым обличается в том, что не имеет мудрости. Рвение, то есть, пристрастное усилие доставить преобладание своему мнению, есть плод зависти: следственно и сия черта принадлежит к образу мудрости ложной. Истинная премудрость не завидует, потому что имеет; не рвется, потому что имеет не мнение, а истину, обладающую внутреннею, непреоборимою силою. Последователь истинной премудрости мирно предлагает истину, и действует для правды; кротко вразумляет неведущих, и исправляет неправых. Если распря и вражда возстанут против истины и правды: он станет за истину и правду с твердостию, но без раздражения, и исполнив долг справедливой защиты, не замедлит возвратиться в свой внутренний мир, если не с радостию о торжестве мира, то по крайней мере с мирною молитвою и за не мирных. Так можно и должно понять того, который сказал о себе: «с ненавидящими мира бех мирен» (Пс. CXIX. 6). Далее, по Апостолу, «премудрость, яже свыше, благопокорлива». Будучи сама свыше, от Бога, тем не менее охотно покоряется она земной законной власти и начальству, яко также от Бога поставленным, и не только начальству, но и просто ближнему готова оказать послушание в требовании справедливом и благонамеренном. Только на богопротивное требование не обинется она сказать: «повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком» (Деян. V. 29): и скажет сие только для того, чтобы пострадать за повиновение Богу без нарушения повиновения власти. Яже свыше премудрость, «исполнь милости и плодов благих». Таково ея отношение к бедствующим и вообще к ближним. Всем делает она всякое возможное добро, по чувству долга пред Богом, по влечению любви и милосердия к ближним. Наконец, истинная премудрость «несумненна», или не склонна судить и пересуживать, «и не лицемерна». Она не выискивает сомнений против дознанных истин, чтоб иметь тщеславие указать новые пути знанию. Не судит, без призвания, людей, которых суд предоставил Себе Бог. Она не связывает людей новоизобретенными мнениями и соумышлениями в отдельные пучки, к ослаблению и расторжению всецелой общественной связи и единства. Не покрывает личиною своих мнений, правил и намерений, чтобы наружною благовидностию привлечь к тому, что не способно привлечь внутренним достоинством. Не кормчествует словом, мешая вино истины с водою суеты и с поддельными растворениями, которыя возбуждают не благородную бодрость, но неистовую ярость страстей. В таком духе безпритворной искренности гoворит Апостол Павел: «отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия, но явлением истины представляюще себе ко всякой совести человечестей, пред Богом» (2Кор. IV. 2). Таковы по учению апостольскому свойства истинной премудрости. Разсмотрев их несколько, какое употребление можем мы сделать из сего разсмотрения? Можем сделать то самое, для чего изложил свойства истинной мудрости Апостол, – охранить себя от прельщения мудрости ложной. В наше время у некоторых народов возникла новая мудрость, которая вековыми трудами государственной мудрости обработанныя и усовершенствованныя государственныя установления находит не только требующими исправления, но совсем негодными, и хочет все переломать и перестроить. По огромности предприятия можно подумать, что это должна быть огромная мудрость: и вот случай прельщения. Итак, может быть, не излишне испытать сию новую мудрость на оселке апостольском. «Чиста» ли она? – Нет. Она совсем не говорит о благоговении к Богу, которое есть единственный источник чистоты, и потому не имеет мысли о том, что христианство называет чистотою. «Мирна» ли она? – Нет. Она живет и дышет распрями не только ея последователей с непоследователями, но и последователей между собою. «Кротка» ли? – Нет. Надменна и дерзновенна. «Благопокорлива» ли? – Нет. Мятежна. «Исполнена ли милости и плодов благих»? Нет: жестока и кровожадна. «Несумненна ли»? – Напротив, она ничего не произвела, кроме сомнений, подозрений, нареканий и недоверенности. «Нелицемерна» ли? – Она переменяет личину за личиною, смотря по тому, какою когда лучше прельстить можно. Посему какая это мудрость? – Очевидно не та, которая свыше. Какая же? Не беру на себя дать ей имя. Вашему проницанию и безпристрастию предоставляю выбор из имен, предложенных Апостолом: «земна, душевна, бесовска». Но еще ближе познание свойств истинной премудрости можно, и должно, употребить для приобретения истинной премудрости. Приобретайте свойства премудрости, яже свыше: и вы постепенно будете приобретать самую премудрость, которой оне принадлежат. Подвизайтесь быть «чисты, мирны, кротки, благопокорливы, исполнены милости и плодов благих, несумненны, нелицемерны»: только успевая в сих подвигах, вы будете верно успевать в премудрости. Страстные любители знания могут возразить, что это – смешение понятий: что иное – знание, а иное – деятельность; иное – мудрость, а иное – добродетель. – Не спорим, что разделены в понятии: но так ли в жизни? Можете взять отдельно голову и сердце, – мертвыя; но в живом человеке оне находятся в единстве, и голова не живет без сердца. Так можете взять отдельно мудрость и добродетель в мертвом понятии: но в истинной жизни оне находятся в единстве; ум не живет без сердца, и мудрость без добродетели. Апостол указал, между прочим, на мудрость бесовскую. Что она такое? Знания естественнаго диавол может иметь не меньше и даже, может быть, больше, нежели человек: Поелику, по тонкости своего существа, видит в природе многое, чего дух человека, заключенный в теле, не видит. Чего же не достает в мудрости диавола? – Доброты. Итак, по Апостолу, знание без доброты есть мудрость диавольская: и следственно, по противоположности, знание с добротою есть премудрость Ангельская, или человеческая, смотря по тому, – одета ли она плотию. Итак, любители знания, покажите мне добродетель: и я обрадуюсь сему удостоверению, что вы имеете премудрость. Известна вам Евангельская притча о мудрых и юродивых девах. Она возбуждает к мудрости не каких либо избранных подвижников знания, но всех нас. И мудрыя и юродивыя девы имели светильники и свет. Чем же отличались и преимуществовали мудрыя? Тем, что сверх того имели елей в сосудах для поддержания света. Свет светильника есть знание ума; елей в сосуде – любовь к добру в сердце. Когда, по истощении времен, отверзутся двери вечности, и явится небесный Жених: свет земнаго знания угаснет вместе с земною жизнию, и с истлением светильни, то есть, преходящих предметов знания. Но душа мудрая, которая благовременно наполнила свой духовный сосуд живою и деятельною любовию, во-первых, к верховному добру, к Богу и Христу, а последовательно и ко всякому добру, помощию сего духовнаго елея воспламеняется и украшает свой светильник небесным, неугасающим светом, с которым некоснеющею и верною стопою идет в сретение Божественнаго Жениха Христа, и приемлется в чертог вечной радости. Любите свет: но не забывайте и елея, которым он питается. Любите знание и мудрость: но не забывайте и добродетели, которою живет мудрость, и которая даже есть самая мудрость, как учит многоиспытанный мудрец Иов: «се благочестие есть премудрость, а еже удалятися от зла, есть ведение» (Иов. XXVIII. 28). Аминь.

234. Слово пред благодарственным молебным пением, по прекращении губительной болезни

(Говорено в Чудове монастыре 19 Декабря; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1848 год

За несколько месяцев пред сим, совершали мы здесь, подобное нынешнему, соборное моление, с радостию, и не без опасения: – с радостию о том, что болезнь, внезапно поражавшая некоторых, и всем угрожавшая, по видимому, прекратилась; но и не без опасения, потому что мы не смели разрешить в свою пользу недоумения, достойны ли мы совершеннаго избавления от бедствия. Посему и воззвали мы тогда к возлюбленному богоспасаемому граду словом Господним: «се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет» (Ин. V. 14). К прискорбию, опасение оказалось ненапрасным. Бедствие возвратилось, и явилось «горшим» прежняго. Меч ангела истребителя, хотя не слишком умножил свои поражения, но шире прежняго блистал, и долее нам не позволял насладиться чувством безопасности. Наконец вновь нам думается, что Ангелу, «погубляющему люди», уже сказано, как некогда в Иерусалиме: «довольно ныне, отъыми руку твою» (2Цар. XXIV. 16). Но точно ли сказано? Решительное ли это повеление? Кто нас в сем уверит тверже прежняго? И что же мы будем делать? Неужели и ныне примешивать к радости страх? Думаю, что так и должно. Потому что духовная мудрость предписывает сие не только для какой нибудь сомнительной радости, но и для самой основательной, и потому можно сказать, для всякой радости. "Работайте, – говорит, – Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом» (Пс. II. 11). Радуйтеся пред Богом, Который хранит, щедрит, милует: но радуйтеся с трепетом, потому что и в день милости Он не престает быть неумытно праведным Судиею; и – «аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит?» (Пс.129:3) Но чтобы нам иметь более близкое указание свыше, что должны мы делать в настоящем положении нашем, слышите, что «Бог богов Господь глагола: призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и пpocлавиши Мя» (Пс. XLIX. 1, 15). Первой части сего повеления надлежало уже быть исполненной доныне: и мы можем, как и прежде, с утешением свидетельствовать, что она не осталась неисполненною, как во граде сем, так и в области его. Церковь во дни скорби призывала Бога умоляющим гласом: и послушныя ей чада последовали ей благоговейным вниманием, воздыханиями, слезами, коленопреклонениями, крестными хождениями. Одни благоговейно притекали в места, прославленныя святынею: другие ознаменовавшую себя спасительными действиями святыню привлекали в места своего жительства, к подкреплению своей веры, к ограждению себя благодатию. B разных местах, некоторыя святыя иконы, в продолжение многих дней, многопоприщными путями, странствовали по селениям на руках молитвенников, среди неоскудевающаго сонма других молитвенников. Олтарь радовался о множестве приходящих с покаянием и взыскующих Божественнаго брашна, во оставление грехов и в жизнь вечную. Что сказать о второй части приведеннаго нами Господня изречения, содержащей в себе обетование: «изму тя»? – Сожаления были бы достойны те из нac, которые подумали бы, что глагол, изшедший из уст Господних, который, по удостоверению пророческому, «не возвратится тощ» (Иса. LV. 11), остается для нас уже праздным и бездейственным. Таковых ненарушенную безопасность и мы можем изъяснить не столько словом Избавителя, сколько молчанием Судии, Который не спешит пресечь время долготерпения, потому что имеет впереди вечность правосудия. А о тех, которые по вере призывали Бога Избавителя, и невредимо прошли сквозь годину опасности, что иное можем мы думать, как не то, что на них исполнилось Божие обетование избавления, хотя бы им и не явилась небесная рука, их покрывающая, и невидимая благодать, их осеняющая и ограждающая? От многих же имели мы утешение слышать смиренное исповедание явственно на них ознаменовавшагося избавления. Инде целое селение, между другими постигнутыми губительною болезнию, являлось огражденным от нея: и нельзя было приметить никакой ограды, кроме усердной общественной молитвы. Инде, уже водворившаяся в селении болезнь и смерть отступали от онаго, как скоро посещала оное некая святыня, верою призванная. Иному в болезни, вообще столь упорной против усилий врачей, решительным врачевством был от святыни взятый елей, а иному – один от сердца произнесенный молитвенный обет. После сего нашему благоговейному вниманию и ревностному исполнению предлежит остальная часть Божия повеления: «прославиши Мя». Не будем невнимательны. Не будем тяжкосерды. Не будем не благодарны. Прославим Господа, «не до конца прогневавшагося, не давшаго искуситися паче, еже мощи, но сотворившаго со искушением и избытие, поразившаго и изцелившаго», наказавшаго и милующаго, простершаго над нами сень смерти, и разрешившаго ее светом жизни. Если в день скорби, пред угрожающею ночью смерти, ты воззвал к Богу из глубины души, и мог потом приметить некое мановение невидимой руки, изымающей тебя от опасности: прославь Бога, дающаго молитву молящемуся, близкаго к призывающим Его, являющагося в милостях и щедротах. Если ты не видал особеннаго знамения спасения, но тем не менее спасен от беды, ходившей окрест тебя: прославь Бога сокровеннаго, но тем не менее везде присутствующаго и вседействующаго, призирающаго на тебя, когда ты о том не знаешь, и спасающаго тебя, когда ты о том не думаешь. Если ты столь тяжкосерд, и так занят суетою, что и близкое бедствие не устремило тебя к Богу: одумайся хотя теперь, прославь Бога долготерпеливаго, и перестань искушать Его долготерпение невниманием к Его судьбам, и к вечной судьбе твоей собственной души. Не преминем прославить имеющаго в руце Своей сердце Царево Бога и за те облегчения общественнаго бедствия, которыя даровал Он нам действием человеколюбиваго сердца Благочестивейшаго Самодержца нашего, чрез верныя орудия благотворной воли Его, и чрез возбуждение частной благотворительности. Угрожаемым губительною болезнию благовременно, всенародно предложены были советы и вразумления, предохранительныя как от самой болезни, так и от сопутствующих ей ложных страхов и недоразумений, вредных не только для здоровья, но и для общественнаго спокойствия. Постигнутым болезнию приготовлены были врачебницы, врачи, врачевства. На оставшихся безпомощными после умерших простерто благотворительное призрение. Не обинусь сказать еще: прославим Бога и за самое бедствие и за род бедствия, которым мы посещены. Признаемся, что без сего бедствия мы меньше молились бы, меньше каялись, меньше смирялись. Итак, слава Богу, хотя и неприятным средством, умножившему в нас молитву, покаяние, смирение. А если сравним бедствие устрашавшей нас болезни телесной, с бедствием умственной и нравственной болезни, какою в наше время заражены некоторые люди, и чрез них невольно поражены некоторые народы и государства до такой степени замешательства и превратности, что у них больные хотят лечить здоровых, обуявшие в своеволии составляют законы для царственной мудрости, забывшие Бога мечтают созидать новый мир, неукрощаемый дух безпокойства и тревоги одних приводит в воспламенение ярости, других в оцепенение недоумения; и стогны городов устилаются мертвыми от язвы междоусобия: – от сих тяжких зрелищ обращаясь к себе, конечно, с глубоким убеждением присоединиться можем к образу мыслей Давида, и сказать: слава Богу, что мы «впали в руце Господни, яко многи суть щедроты Его зело; в руце же человечи не впали» (2Цар. XXIV. 14). Не словом же только прославим Бога: но наша жизнь, которую Он нам сохранил и сохраняет, да представит в нас ревностных чтителей Его славы, а в следствие сего и деятельных исполнителей Его воли. Твердость в вере, послушание Церкви, верность к Царю, усердие ко благу общему, непрельщение суетою и блистательною ложью духа времени, любовь к истине и правде, готовность к возможному благотворению, кратко сказать, наши добрыя мысли, добрыя чувствования, добрыя дела, да прославят Отца нашего, Иже есть на небесех! Аминь.

235. Беседа о милосердии к бедным

(Напечатана в. Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.)686 1848 год

Аз вам глаголю: сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы. (Лук. XVI. 9). Не много ли уже говорено и говорится о милосердии к бедным? Будем ли говорить и еще? Кому любезно милосердие, тому не будет сие в тягость: потому что не скучают разговором о том, что любят. А если кто не расположен часто слышать о милосердии, таковый, по справедливости, может усомниться, довольно ли он любит милосердие; и в сем случае напомнить и не раз о милосердии не лишнее. Как богатеет мир бедствиями и скорбями! Надобно, чтобы не меньше богатели чада Божии чувствованиями и делами милосердия. Кто хочет обогатиться, тот часто размышляет о способах приобретения. И тот, кто хочет обогатиться милосердием, также имеет нужду часто размышлять о приобретении сего сокровища нетленнаго и некрадомаго. В сей мысли может утвердить нас Евангелие. Известно, как тесна сия книга для множества предметов, которые принадлежали бы ей, если бы могли вместиться в ней. "Суть, – говорит Евангелист, – многа, яже сотвори Иисус, яже Аще бы по единому писана Быша, ни самому мню всему миру вместити пишемых книг» (Ин. XXI. 25). Посему можно бы подумать, что не много найдется места в Евангелии для учения о милосердии, по видимому, довольно простаго и обыкновеннаго: но Евангелие, или лучше, Сам Христос Спаситель говорит о милосердии многократно и многообразно, и это, без сомнения, соответственно с потребностию поучаемых. Он видит людей, только начинающих искать пути спасения и блаженства: и, пользуясь возбудившимся желанием спасения и блаженства, на сем грунте сеет семя учения о милосердии. «Блажени милостивии: яко тии помиловани будут» (Матф. V. 7). Видит души, способныя к возвышенным чувствованиям: и, чтобы научить их милосердию и благотворению безкорыстному, великодушному, простираемому даже на врагов, указует им высочайший образец. «Будите милосерди, якоже и Отец ваш» Небесный «милосерд есть» (Лук. VI. 36). «Яко солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя» (Матф. V. 45). Входит в дом к человеку любящему гостеприимство: и угощение обращает в учение милосердия. «Eгда твориши пир, зови нищия, маломощныя, хромыя, слепыя; и блажен будеши, яко не имут ти что воздати, воздаст же ти ся в воскрешение праведных» (Лк. 14:13–14). Видит людей, которым некогда подумать о делах милосердия, потому что их время слишком занято многодельною праздностию и праздною деятельностию, строгим исполнением законов современной роскоши в одежде и убранстве, пиршествами, увеселениями; которые тем глубже дремлют духовно, чем более возвышена деятельность их чувственной жизни, для пробуждения которых, следственно, надобно сильное средство: и таким средством употребляет притчу, в которой представляет для них зеркало настоящаго и будущаго. «Человек некий бе богат, и облачашеся в порфиру и виссон, веселяся на вся дни светло» (Лук. XVI. 19); и потому некогда ему приметить, что у ворот его лежит нищий и болящий Лазарь. Вот настоящее! А вот и будущее! Немилосердый богач, в адских огненных муках, не может достать капли воды, для прохлаждения того языка, который так тонко чувствовал изящество избраннаго ястия и пития. Видит Небесный Учитель законника, не отрицающаго заповеди человеколюбия, но покушающагося стеснить и запутать ее холодным изследованием: «кто есть ближний мой?» (Лук. X. 29): и дабы показать, что сие мнимое недоумение совсем не требует умственнаго изследования, и разрешается просто сердцем, притчею представляет в предмет человеколюбия странника, поверженнаго на дороге, обнаженнаго и израненнаго разбойниками. Видит священников и левитов, не довольно готовых, не довольно поспешных на помощь бедствующему; и, чтобы хотя стыдом расположить их к милосердию, показывает в притче о впадшем в разбойники, священника и левита, прошедших мимо, а Самарянина, по обыкновенному понятию, человека презреннаго, помогающаго безпомощному, как слуга, и как родной. Божественный Учитель милосердия не оставляет без особаго наставления «приближавшихся послушати Его» (Лук. XV. 1) и таких «учеников» (Лук. XVI. 1) как «мытари и грешницы», которые, как в приобретении, так и в употреблении богатства, руководствовались только мирскою мудростию, полагаемою в том, чтобы ловко приобресть, пожертвовать, только для большей выгоды, обезпечить себя от недостатка. От их мудрования, подобно как и прежде в доме угостителя от угощения, заимствует Он для них образ учения; и предлагает притчу о неправедном приставнике имения, и сопровождает ее наставлением: «сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы» (Лк.16:9). Видно, слышавшие сие наставление догадались понять оное не в смысле мирскаго мудрования, которому никогда неучил Божественный Наставник, но в разуме чистой духовной мудрости: потому что Наставник Сердцеведец не нашел нужным прибавить что либо, для ограждения Своего наставления от неправаго истолкования. Вероятно ли посему, что некоторые из христиан не так легко войдут в истинный разум учения Христова, как некогда мытари? Желалось бы почесть сие даже невозможным: но случается слышать вопросы: что значит притча о неверном приставнике? что значит: «сотворить себе други от мамоны неправды»? Неужели собравший богатство неправдою, подав милостыню из неправедно приобретеннаго, может тем приготовить себе добрую обитель в вечности? Полагаю, что надобно устранить сие недоумение: а для сего нужно яснее иметь в виду содержание притчи. Некто имел приставника сельскаго имения; и узнав, что он расточает вверенное, вознамерился отнять у него должность, и для того потребовал отчета в управлении. Управитель, видя, что должен остаться без места и без содержания, призвал людей, которым из управляемаго имения хлеб и масло были отпущены в долг, и, велев переписать долговыя записи, с уменьшением долга, подарил таким образом одному пятьдесят мер масла, другому двадцать мер пшеницы, в той надежде, что, лишась места и содержания, из благодарности будет ими принят в их домы. «И похвали господь дому строителя неправеднаго, яко мудре сотвори» (Лк.16:8). Примечайте, что неправедный строитель похвален не за неправду, которая не может быть предметом похвалы, и за которую он уже сужден прежде, и осужден на отрешение от должности, но за то, что «мудре сотвори», что искусно распорядился. Для правильнаго разумения сей притчи надлежит взять в соображение общее правило, что как видимый предмет притчи, по свойству вещей, не во всем может быть сходен с предметом, означаемым притчею, то не все, что принадлежит к повествованию притчи, может принадлежать к ея уподобительному значению и толкованию. Например, в притче о судии неправедном, «Бога не боящемся и человек не срамляющемся» (Лук. 18:2), который вдове, долго, ежедневно неотступно просившей защиты, оказывает наконец просимую справедливость, к уподобительному толкованию принадлежит, во-первых, самое имя судии, во-вторых, последняя часть повествования, и сим иносказанием означается, что Бог усердную и неотступную молитву наконец приемлет и исполняет: а подробныя черты первой части повествования, изображающия судию неправедным, «Бога не боящимся и человек не срамляющимся», не принадлежат к уподобительному толкованию притчи: потому что в сих чертах являются человеческия свойства, очевидно, не сообразныя с святостию Судии Бога. Подобно сему и в притче о неправедном приставнике, неправда и неверность входят только в повествование притчи для его полноты, а к уподобительному значению притчи не принадлежат, как черты не совместныя с духом учения Христова. Истинное же значение притчи определяется следующими чертами. Приставник управляет чужим имением: подобно сему всякий человек в настоящей жизни пользуется богатством и другими дарами Божия творения и провидения, не как независимый обладатель, никому не обязанный отчетом, но как приставник, обязанный отчетом Богу, Которому единому первоначально и существенно все принадлежит. Приставник наконец должен оставить управление, и дать в нем отчет: подобно и всякий человек, с окончанием земной жизни, должен оставить то, чем распоряжал на земле, и дать в своих действиях отчет пред судом Божиим. Отставляемый приставник видит, что останется скудным и бездомным: подобно сему преставляемые от земной жизни, иные благовременно в смиренном самопознании открывают, а иные поздно усматривают, что они скудны подвигами и добродетелями, что не стяжали довольно веры и любви к Богу, не довольно укрепились в молитве, не совершили достаточных подвигов воздержания и самоотвержения, или страдания за истину, которые отверзли бы для них одну из обителей небесных. Что делать бедному приставнику? Что делать скудной душе? -Приставник имеет надежду быть принят в домы тех, которым он от избытка ввереннаго ему управления сделал одолжение. Душа, при недостатке совершенства, имеет надежду, что бедствующие и скорбящие, которым она от своего земнаго благосостояния подавала помощь и утешение, благодарною молитвою веры, помогут и ей отворить дверь вечнаго крова, которую себе отверзают верностию в подвиге терпения. Конечное слово притчи ясно показывает, что она, употребляя мирское мудрование в подобие духовной мудрости, отнюдь их не смешивает: «сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть» (Лк.16:8). То есть: как жаль, что чада мудрости мирской имеют довольно искусства, среди самаго разрушения, темными средствами устроить свое временное благосостояние, а чада света, ученики мудрости Божественной, часто не употребляют довольно тщания, чтобы при ея свете, с ея силою, уровнять и управить свой путь в вечные кровы! Остается изъяснить выражение: «мамона неправды», чтобы не ясно понимаемыя слова не закрывали чистоты учения. У Сириян был идол, который назывался «мамона», и суеверно почитался покровителем богатства. От сего и к самому богатству перенесено то же название: «мамона». Господь, конечно, не без причины, вместо простаго названия богатства, употребил слово «мамона», в котором с понятием «богатства» соединяется понятие «идолослужения»: и причину сего не иную можно предположить, как ту, что хотел означить не просто богатство, но богатство, с пристрастием собираемое, с пристрастием обладаемое, делающееся идолом сердца. Таким образом определяется смысл и целаго выражения: «мамона неправды». Это значит богатство, которое, чрез пристрастие к нему, сделалось неправедным, или порочным: ибо в священном языке неправда может означать вообще порок, подобно как и правда – вообще добродетель. Что же посему значит наставление: «сотворите себе други от мамоны неправды»? Это значит: богатство, которое чрез пристрастие легко становится у вас мамоною неправды, веществом порока, идолом, обратите в доброе стяжание чрез благотворение бедным, и приобретите в них духовных друзей и молитвенников за вас. Что касается до тех богатых, которые не только не свободны от неправды пристрастия к богатству, но и отягчены неправдою злоприобретения: они напрасно ищут легкаго способа прикрыть свою неправду в притче о неправедном приставнике. Но если хотят истиннаго, собственно к ним относящагося наставления, то найдут оное в истории мытаря Закхея. Тогда как он неправду пристрастия к богатству очищает милостынею; «се пол имения моего, Господи, дам нищим», другую, более тяжкую, неправду злоприобретения заглаждает справедливым удовлетворением обиженных: «аще кого чим обидех, возвращу четверицею» (Лук. XIX. 8). Премудрый сын Сирахов приписывает милостыне достоинство жертвы и богослужения. «Творяй милостыню, аки жряй жертву хваления» (Сир. XXXV. 2). Но приношение Богу должно быть чисто не только от гнусности, но и от низости. «Да не принесеши, – говорит Закон, – цены песии в дом Господа Бога твоего» (Втор. 23:18). Посему можно судить, как нужно заботиться о том, чтобы подаваемое в милостыню было почерпаемо из чистаго источника. При сем приходит на мысль спросить: очень ли хорошо поступают, когда говорят: дай деньги на зрелище, или на другое суетное увеселение; половина их издержится для твоего удовольствия, а другая обратится в милостыню. Что тут будет? Милостыня ли очистит суету? Или суета лишит чистоты милостыню? Найдется ли на сие ответ, который был бы приятнее вопроса? Но, конечно, не подлежит сомнению то, что, если бы назначаемыя на благотворительное увеселение деньги, с устранением увеселения и на него издержек, сполна были отданы на милостыню; то милостыня была бы вдвое больше и несравненно чище. Апостол учит нас «плакати с плачущими» (Рим. 12:15), а не ликовать с мыслию о несчастных, и не переполнять чашу веселия, чтобы дрождие досталось плачущим. Надеюсь впрочем, что никто не оскорбится нашею заботою, чтобы изобретательное искусство благотворительности, доброе в намерении, сколь можно более имело достоинства в средствах и способах действования. Успокоим движение мысли и слова в безпрекословно верном общем правиле: «чти Господа от праведных твоих трудов» (Притч. III. 9), как делами благочестия, так и делами благотворения ближнему. Аминь.

236. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Императорскаго Величества с Их Императорскими Высочествами, Великими Князьями Николаем и Михаилом Николаевичами, в Успенский Собор

(Говорена марта 9-го; напечатана в Собр. 1848 г.687 1846 год

Благочестивейший Государь! И после долгих путей Твоих, Ты дал себе труд новаго пути, воспомянув отеческим сердцем Твой древлепрестольный град. Дерзаем сказать, что и мы следовали за Тобою, не только до пределов России, но и до дальняго края Европы, сопровождая Тебя нашими сердечными заботами, нашими молитвенными желаниями, уповая впрочем на хранящее Тебя Провидение. Теперь благодарим Бога за Твою охранительную к нам близость, за радость Твоего лицезрения с сими новыми цветами Твоих и наших надежд, и молим, да совершит Он просиявшую надежду еще сорадоваться возобновляемым и умножаемым Твоим семейным радостям.

237. Слово в день памяти Святителя Алексия

(Печатаются с издания 1861 года)». (Говорено в Чудове монастыре февраля 12; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

Час уже нам от сна востати (Рим.13:11). Неужели мы спящие? Можете вы сказать, и прогневаться и обвинить меня в нелепости за слова, которыя обратил я к вам, не исключая впрочем и себя. И мне хотелось бы, и за вас и за себя быть уверену, что мы не спящие, а бодрствующие; но препятствует сей уверенности подобный случай, который встречаю в Евангелии. Когда, в следствие прекословных суждений о чуде исцеления слепорожденнаго, сказал Господь: «на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят, и видящие слепи будут» (Ин.9:39); тогда Фарисеи с уверенностию возразили Ему: «еда и мы слепи есмы» (Ин.9:40)? Но ничего тем не выиграли. Потому что Господь рек им: «аще бысте слепи были, не бысте имели греха; ныне же глаголете, яко видим, грех убо ваш пребывает» (Ин.9:41). Итак, может быть, и мы живем, как спящие и мечтающие в сновидениях, а самоуверенно почитаем себя бодрствующими: и дело тем не лучше, а виновность наша тем больше. Неусыпный некогда страж дома Божия в стране бодрствующих и спящих, а ныне еще совершеннее неусыпный о нас молитвенник там, где совсем нет сна, хотя есть вечный покой – Святителю Алексие! твоим благодатным мановением и благословением возбуди во-первых мою дремлющую мысль и слово, а потом и внимание предстоящих, дабы мы могли понять и принять к сердцу и к исполнению пробуждающее Апостольское слово: «час уже нам от сна востати». Святый Апостол Павел пишет учительное послание к римским христианам, которых "вера", по собственному его свидетельству, «возвещается во всем мире» (Рим. I. 8); обличает нелепости язычества, неудовлетворительность иудейства, повреждение грехом и погибельное состояние всего человечества; возвещает единственное спасение в вере во Христа; открывает тайну будущаго к Нему обращения неверующих Иудеев; наконец дает наставления для жизни христианской, и между ими взывает: «час уже нам от сна востати». Видно Апостол не опасается, что римские христиане оскорбятся и возразят ему: неужели во сне достигли мы до того, что "вера" наша «возвещается во всем мире»? Неужели спящим ты предлагал возвышенное и таинственное учение, когда наконец думаешь пробудить нас от сна? Видно не сомневается он в их готовнасти признаться, что, и при возбуждении ума к познанию, может иногда сердце оставаться не возбужденным к добру; и что бодрствующие, по видимому, в вере могут оказаться дремлющими в жизни. Думаете ли вы, что вы лучше римских христиан апостольскаго времени? Надеюсь, что никто не будет так мечтателен, и что вы напротив готовы признать себя далеко не достигшими совершенства христиан времени апостольскаго. Будьте же и вы расположены испытывать себя, и, если потребует совесть, признаться, что, может быть, и ваше сердце не возбуждено к добру, а может быть, и ум не довольно пробужден для истины; что, может быть, и вы дремлете в жизни духовной и нравственной, а может быть, и в вере не бодрствуете; и что следственно не огорчаться должно, а благодарить, когда желающий добра напомнит, что «час уже нам от сна востати». Что такое сон? Что такое бдение? Бдение есть жизнь светлая, с сознанием себя. Сон есть жизнь темная, без сознания себя. Или иначе: Поелику человек, по естеству, живет жизнию тела членосоставною и растительною, и жизнию души животною и разумною: то, когда жизнь души восходит над жизнию тела, и проявляет себя в произвольном движении в чувствовании, в познании, в желании, в действовании, – это есть бодрствование; а когда жизнь души погружается в жизнь тела, скрывается в замкнутом, не произвольном движении членовном, и едва пробивается призрачными представлениями, – это есть сон и сновидение. Но христианин по благодати имеет еще высшую жизнь, духовную, по слову Господню: «аще кто не родится водою и Духом, не может внити в царствие Божие »(Ин.3:5). Если для того, чтобы сделаться способным к царствию Божию, или, что то же, дабы сделаться христианином, надобно родиться Духом; то, без сомнения, надобно и жить жизнию духа, высшею, нежели жизнь, какою живет естественный или, по выражению апостольскому (1Кор.2:14), "душевный" человек. Жизнь духовная, имея своим источником Дух Божий, Бога же и Его благодать имеет своим светом, своею силою, своею пищею, началом деятельности и целию стремления. Если сия жизнь духовная восходит и господствует над жизнию душевною и чувственною: это есть состояние бдения духовнаго. А если духовная жизнь погружена в душевную и чувственную, и сею преобладаема или поглощена: это есть состояние духовнаго дремания или сна. Когда дух твой взирает к Богу верою, молитвою, богомыслием; тогда он бодрствует: но если он перестает помышлять о Боге, то ты начинаешь дремать; а если ты забыл о Боге, то ты уснул. Если тебя одушевляет любовь к Богу, то ты бодрствуешь бдением неусыпающих: но если одушевляет тебя не любовь к Богу, а любовь к тварям, прельщение их суетным блеском, желание обладать и наслаждаться ими, то ты мечтаешь во сне. Если ты не «о хлебе едином» жить думаешь, «но о всяком глаголе, исходящем изо уст Божиих» (Мф.4:4); если по примеру Христову находишь для себя пищу в исполнении воли Божией: это также признак не спящаго, а бодрствующаго; потому что не во сне принимают истинную пищу; но если ты не алчешь слова Божия, не жаждешь истины Божественной и учения духовнаго; если не чувствуешь вкуса и услаждения в исполнении воли Божией: это есть нечувствие и сон духа; и если, как вместе с сим бывает, ты алчен к удовольствиям чувственным, жаждешь разсеяния и увеселений, думаешь иметь вкус, когда выбираешь лакомую пищу и приятное питье, и вкус изящный, когда тебя потрясают страстные звуки, когда очаровывают хитро составленныя

688

или забавныя зрелища; поверь, что это более призраки сновидящаго, нежели ощущения бодрствующаго: ты это узнаешь, когда дух твой пробудится в день благодати или в день суда. Если мысль о Боге движет тебя к деланию добра, и взаимно делание добра устремляет тебя к Богу, чтобы принести Ему в жертву благое дело, чтобы благодарить Его за помощь в благоделании: очевидно, что ты ходишь пред Богом и следственно бодрствуешь; но если движущею пружиною и целию твоей деятельности бывает самоугодие, человекоугодие, честолюбие, богатолюбие; то каковы бы ни были твои успехи и удачи, прийдет наконец время, когда оглянешься на твою мнимо-неусыпную деятельность, и увидишь исполнение над тобою пророческаго слова: «уснуша сном своим, и ничтоже обретоша мужие богатства в руках своих» (Пс.75:6). Не похвально спать, когда можно бодрствовать, а спать без просыпа и постыдно и опасно. Пробуждение от сна телеснаго не всегда в нашей воле: но пробуждение от сна душевнаго всегда от нас зависит; потому что немолчен для нас пробуждающий глас в совести, в слове Божием, в делах Провидения, – глас и для дремлющих и для спящих не неслышимый, если не закрывают уха нарочно. Господь глаголет в притче: «спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреде пшеницы» (Мф.13:25). То есть, во время сна, нерадения и безпечности приходит диавол и всевает в нашу жизнь худыя мысли, порочныя желания, беззаконныя дела. Видите, как опасен нравственный сон. В другой притче Господь глаголет нам: «вы подобни человеком, чающим Господа своего»; и присовокупляет: «блажени раби тии, ихже пришед Господь обрящет бдящих» (Лк.12:36–37). Посему и заповедует: «бдите убо; не весте бо когда Господь дому приидет, – да не пришед внезапу, обрящет вы спящи» (Мк.13:35–36), и вы не будете блаженны. Наконец Он подтверждает, что сие предостережение нужно для всех без изъятия: «всем глаголю: бдите» (Мк.13:37). Апостол еще указывает на некое, как он полагает, «известное» нам «время» и час, в которые, как бы, поспешает пробудить нас, нравственно спящих или дремлющих: «ведяще время, яко час уже нам от сна востати». Какой это час? Он несколько изъясняет: «ныне бо ближайшее нам спасение, нежели егда веровахом» (Рим.13:11). А что такое «ныне»? Может быть, это значит, что ближе к нам спасение ныне, – во время новозаветное, когда уже мы видели пришедшаго Христа, и познали и прияли Его таинства, нежели во время ветхозаветное, когда веровали во Христа еще ожидаемаго. Или: ныне, когда мы довольное время пребываем в Церкви Христовой, могли обрести довольно способов к утверждению в жизни духовной, ближе к нам спасение, нежели когда только еще приступали к вере Христовой. Но, как бы то ни было, глубокаго внимания нашего достойно то, что апостольское учение требует, чтобы мы востали от нравственнаго сна «ныне», а не завтра, в настоящий «час», а не в будущие часы. Кто из нас хочет погибнуть? Более или менее думает всякий спастися: но беда в том, что многие не хотят «ближайшаго спасения», а думают или мечтают воспользоваться спасением отдаленным. Они располагают свое спасение подобно, как упоминаемый в Евангелии богатый свою роскошную и веселую жизнь «на лета многа» (Лк.12:19): но забываемое ими «ныне» поглощает сии «лета многа»: иногда еще прежде, нежели они родились: «в сию нощь душу твою истяжут от Тебе» (Лук. 12:20). Итак, надобно нам, братия, послушаться предостережения Апостольскаго; надобно пробуждать себя от сномечтательной жизни чувственной, мирской, греховной, к истинной жизни духовной, по заповедям Божиим, по учению и примеру Господа Иисуса, сколько можно неукоснительно, ныне, в настоящий час, «дондеже, Днесь, нарицается» (Евр.3:13); потому что в час будущий, в день завтрашний, может быть, мы уже «уснем в смерть» (Пс.12:4), и поздно будет пробуждать нас, или же и возбудит нас, но уже не глас благодати ко спасению, но глас Архангела и труба Божия к суду и осуждению. Ураним, сколько можно, чтобы не опоздать невозвратно. «Отложим дела темная, и облечемся во оружие света. Облецытеся Господем нашим Иисус Христом» (Рим.13:12, 14). Аминь.

238. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено марта 25; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

Семя свято стояние его (Ис. VI. 13). Слава и благодарение Творцу времен, сотворившему день, который мы ныне возобновляем воспоминанием и торжеством, – день воплощения Сына Божия! Это есть один из не многих дней, на которые опираются все дни земли, чтобы не обрушиться в одну некончаемую адскую ночь. Потому что воплощение Сына Божия есть такое событие, которым поддерживается стояние и благосостояние человеческаго рода, вместе с другими творениями, созданными для служения ему, и подчиненными его судьбе. Сия, как мне кажется, мысль подана Пророку Исаии, когда ему сказано: «семя свято стояние его». Посмотрим, не даст ли нам сие малое семя слова о «семени святом» некоторых мысленных прозябений, на пищу души. Чтобы достигнуть точнаго разумения приведеннаго теперь изречения о «семени святом», надобно проследить целое происшествие из жизни Пророка. В Иерусалиме, в храме или над храмом, Исаия видел Господа, седящаго на высоком престоле, исполняющаго храм Своею славою, окруженнаго и славословимаго Серафимами с такою силою, что наддверие подвиглось от их гласа, и храм наполнился дыма. Увы мне, воскликул пораженный Пророк, почитая себя погибшим, потому что увидел Царя Господа Саваофа, имея, по собственному признанию, ничистыя уста, и живя посреди людей, имеющих нечистыя уста. Но Господь тотчас явил Себя возносящим смиреннаго. Серафим взял горящий угль с алтаря кадильнаго, и, прикоснувшись им к устам Исаии, возвестил ему очищение от грехов. Таинственный огнь проник душу Пророка, и одушевил его мужеством и ревностию. «Кого послю, – вопросил Господь, – и кто пойдет к людям сим» (Ис. VI. 8), то есть, к Иудеям, на которых указал Исаия, обличая скромно, под именем «нечистых уст» (Ис. VI. 5), нечистыя души и нечистую жизнь? Воспламененный Исаия уже не убоялся ответствовать: «се аз есмь, посли мя» (Ис. VI. 8). Иди, глаголал Господь, и скажи сим людям, что они слыша не слышат, видя не видят, что сердце их одебелело, уши тяжко слышат, глаза смыкаются; почему не будут они слышать и видеть, и не обратятся, дыбы Я исцелил их. Пророк сжалился, и вопросил: «доколе Господи» (Ис. VI. 11)? Долго ли не обратятся, и не исцелишь их? Господь продолжал: города опустеют; людей не станет; земля останется пуста; едва будет десятая доля прежняго, и опять будет опустошение. Но народ Иудейский будет, как теревинф или дуб, который и по сокрушении растет вновь от корня или от желудя. «Семя свято стояние его». Святое семя даст ему твердость устоять в опасностях. Если сии пророчественныя изречения сличим с событиями: то значение оных объяснится и определится следующим образом. Иудеи живут во грехах, и во грехах закосневают. Пророков обличающих, призывающих к покаянию, вере и спасению, они не послушают. За сие будут наказаны пленением вавилонским. Из плена возвратятся в малом, против прежняго, числе, и опять подвергнутся истребительным бедствиям во дни Маккавеев. Но при всем том народ сей не погибнет. Почему? – Потому что в нем хранится святое семя, для сохранения котораго и он сохранен будет Провидением Божиим. «Семя свято стояние его». Здесь сам собою представляется вопрос: что за святое семя, которым сохраняется согрешающий и бедствующий народ? – Если приведем себе на память признание Давида: «в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя» (Псал. L. 7); и если приймем в разсуждение, что нет причины относить признание сие к особенной личности Давида и матери его, а потому относить оное должно вообще к природе сынов Адамовых; то принуждены будем заключить, что семени святаго совсем нет между рожденными по закону падшей природы человеческой. Какое же святое семя Сам Бог указал Пророку? – Верно, то, которое обетовал Адаму, когда рек первому врагу человеческаго рода: «семя жены сотрет тебе главу »(Быт. 3:15); то, которым благословил Авраама, глаголя: «благословятся о семени твоем вси язы ́цы земнии» (Быт. 22:18); то, которое с новою знаменательностию проявил царю Давиду в качестве вечнаго Царя и Сына Божия: «возставлю семя твое по тебе; управлю престол его до века; Аз буду ему во Отца» (2Цар. VII. 12–14). Кратко сказать: единственное в роде человеческом существенно святое семя есть зачатый от Святаго Духа и родившийся от Святыя Девы Господь наш Иисус Христос. Бог, Которому, по выражению писания, «разумна от века суть вся дела Его» (Деян. 15:18), и Котораго всевидящия «очи видят еще несоделанное наше» (Псал. CXXXVIII. 16), от века видел все, безчисленные для нас, роды сынов падшаго Адама, и провидел, и избрал один, если не во всех своих лицах достойный, по крайней мере в некоторых сохранявший наиболее останков первосозданной доброты, менее уступавший заразе греха, преимущественно расположенный к принятию и верному хранению благодати, способный наконец, при постепенном благодатном очищении, произродить чистую Деву, могущую быть приятелищем воплощаемаго Божества, – света, сообщительнаго только чистому, огня, опаляющаго нечистое. Посему и надлежало беречь сей род, доколе он принесет прекраснейший цвет и совершеннейший плод человечества, – Деву Марию, Матерь Богочеловека. Поелику же сей род заключался в народе Еврейском: то надлежало беречь и народ сей. И вот почему к сему народу, преимущественно пред другими, посылаемы были Пророки, напитывать его благодатным светом, чтобы он не утратил веры, и не погиб от своих грехов и заблуждений. А чтобы он не погиб от врагов и бедствий, для того не редко употребляемы были чудесныя силы и действия, как например, преведение через море по суху, сороколетнее питание манною, избиение Ангелом ста осмидесяти пяти тысяч ассирийскаго войска, когда царь Езекия не силен был защититься от его многочисленности. Так святое семя было твердынею и защитою народа еврейскаго, доколе, наконец, «изыде жезл от корене Иессеова, и цвет от корене его взыде» (Ис.11:1), родился Сын Божий от дщери Иессеовой, явился на земли, жил, учил, чудодействовал, пострадал, умер, воскрес, вознесся на небо, ниспослал Святаго Духа, соделал спасение наше посреде земли. Цель Провидения достигнута. Не нужно стало беречь Иудеев по прежнему. Притом же они сами отреклись от святаго семени, предав Христа на смерть. И потому они, хотя в последнее время были довольно многочисленны и сильны, однако побеждены, лишены отечества, разсеяны по всей земле, и если не исчезли, то для того, чтобы оставаться печальным и вместе поучительным памятником хранившагося в них, но не признаннаго ими, святаго и спасительнаго семени, еще же и в той надежде, что исшедшее от них святое семя возродит некогда их останки. Что теперь думают чада не Израилева рода? Не возникает ли ревнующий помысл: как счастлив народ, которому даровано хранить святое семя, и быть им храниму! – Не завидуйте, но благодарите Бога. Один народ соделал Он хранилищем святаго семени, то есть, рода и рождения Христова: но для того, чтобы чрез сие соделать спасение всех народов и всех людей, собственно духовное и вечное, впрочем благотворно просиявающее и во внешнюю временную жизнь. Если счастливы те, которым даровано святое семя сокровенное, – Христос грядущий, сокрытый в обетовании: менее ли должны быть счастливы мы, которым даровано святое семя явленное, – Христос пришедший, приемлемый верою? Не «порождены» ли мы, как сказует Апостол, «не от семене истленна, но неистленна, словом живаго Бога, и пребывающа во веки?» (1Пет.1:23). «Или не знаете себе, – говорит другой Апостол, – яко Иисус Христос в вас есть, разве точию чим неискусни есте?» (2Кор.13:5). «Христос в вас, упование славы» (Кол.1:27). О Христе «благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго »(1Тим. 4:8). От Христа истинная Церковь Его имеет обетование, что и «врата адова не одолеют ей» (Мат. 16:18): и не естественно ли, чтобы качество неодолимости в некоторой степени сообщилось и хранилищу истинной Церкви, верному и чистому, поколику таковое образуется в православном народе, в благочестивом царстве, под покровительством Богоизбраннаго Царя, Которому, конечно, не без силы само слово Божие предоставляет от Христа заимствованное наименование и достоинство Помазанника Господня? – Так и для новаго Израиля, подобно как для древняго, имеет свое значение древнее слово: «семя свято стояние его». Итак, новый Израиль, благодатный народ Божий, не преставай хранить в себе святое семя: и оно хранить тебя не престанет. Семя слова Божия в уме, семя веры во Христа и любви к Нему в сердце, да питается молитвою, да растет подвигом; да являет свою силу в жизни и делах благих: и вселяющийся верою в сердца Христос, созидая Церковь Свою в каждом и во всех, будет для вас твердынею незыблемаго стояния, оградою безопасности, вашим светом и миром внутри, вашим победоносным оружием противу всякаго внешняго приражения враждебных сил видимых и невидимых. Это верно, по благодати Господней; и если может сделаться сомнительным, то разве по недостатку вашего соответствия благодати: «разве точию чим неискусни есте», как предостерегает Апостол. Почему он и увещавает с настоятельностию: «себе искушайте, Аще есте в вере, себе искушайте» (2Кор.13:5). Если помыслим, что так увещавал Апостол Христиан ранняго светлаго времени, которых вера не только видимо расла, но и цвела дарованиями духовными, даром исцелений, даром языков, даром пророчества, и для них находил еще недоуменным вопрос: «аще есте в вере»: то, мы, пиющие дрождие поздних времен, с какою заботою, с каким опасением должны испытывать себя: Аще есмы в вере! Да страшимся оказаться неискусными в вере; да подвизаемся приобресть искусство веры, не в устах только и в мыслях кратковременно являющейся, но глубоко сердечной, постоянной, живой, деятельной в любви по заповедям Божиим, чистой от неправых мыслей, так и от неправедных дел, готовой к самопожертвованию за истину и правду. Сия есть «вера наша, победившая мир» (1Иоан. V. 4), и еще долженствующая побеждать его, доколе вся Церковьы, воинствующая во времени, не прейдет в торжествующую в вечности. Аминь.

239. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Императорскаго Величества в Успенский собор

(Говорена марта 27-го; напечатана в Московских Вед. и в собр. 1861 г.) 1849 год

Благочестивейший, Самодержавнейший Государь! С благодарностию к Богу сретаем Тебя, и с чувством нашего счастия. Твой Престол осенен покровом Провидения. Твой род цветет, и прививает к себе новыя цветущия отрасли. Во дни, необильные миром, Твой народ в мире: потому что над ним бодрствует Твой Самодержавный дух. Из праха древности Ты воскресил здесь Твой Царский чертог, в величии, достойном Твоего царства, и великому дню Воскресения, Царю дней, предоставляешь освятить Твой праздник обновления. При предстательстве Святых, к которым во храме сем приводит Тебя благочестие, молим Бога, да пребудет Его благословение над Домом Твоим, да пребывает всегда с Тобою державно благочестие, и Твоим благочестием и Самодержавием всегда крепка и счастлива Твоя Россия.

240. Речь в Высочайшем присутствии при молебном пении, в Георгиевской зале Императорскаго Кремлевскаго дворца

(Говорена апреля 9; напечатана в Твор. Св. От. 1849 г. и в собрании 1861 г.) 1849 год

Призывая теперь предстательство Святаго Георгия, и вознося моления к Господу Сил, мы исполняем благочестивую мысль Благочестивейшаго Самодержца нашего. Какая это мысль? Это ветвь многообъемлющей мысли, по которой Державная рука создала, и в самый сей час еще зиждет Свои чертоги. Подобно людям обыкновенным, и Цари созидают себе домы, чтобы иметь жилище покойное, приятное, соответственное сану и потребностям жизни общественной. Но сего недовольно было для нашего Царя. Любя жить не отдельною личною, но единою общею с Своим народом и царством жизнию, он благоволил, чтобы Его дом был Царский и царственный, чтобы в нем ознаменовались и Царь и царство, чтобы это была скрижаль, или каменная книга, в которой можно читать и величие настоящаго, и чтимую память прошедшаго, и назидание для будущаго. Между прочими Царскими чертогами, сей чертог Георгия Победоносца самым наименованием своим не дает ли уже разуметь, о ком помышлял Государь, нарекая ему сие имя? – Он помышлял о Своих верных подвижниках браней, и не только помышлял, но и восхотел Свою о них мысль торжественно здесь

689

проявить и увековечить. Как Царский дух Его живет в Его воинстве непрестанным попечением о его благоустройстве и совершенстве: так хощет Он, чтобы память и честь Его воинства жила в Его Царском доме. Чертог Георгия Победоносца должен быть храмом славы победоноснаго Российскаго воинства, или, что равно справедливо, храмом Царской любви к верному воинству. Имена полков, светлыя испытанною верностию, мужеством, победами, – имена членов почетнаго сонма Георгиевских ратоборцев будут здесь на веки сиять и осияваться Царскою славою. И сего-то Царственнаго памятника полагает ныне начало Благочестивейший Государь; и сему-то начинанию призываем благословение свыше, при предстательстве Святаго Георгия Победоносца. Что думаете, что чувствуете вы, Христолюбивые воины, при сем новом проявлении Царскаго благоволения к вашей службе, и к вашим достоинствам? – Без сомнения, ваше сердце говорит вам то, что хотел бы сказать я: однако скажу. Посвятить себя подвигам за Царя и Отечество на жизнь и на смерть, – какое прекрасное, возвышенное призвание! Если приятен подвиг по воле отца, и тем более приятен, чем более дает упражнения сыновней преданности в преодолении трудностей: как должен быть радостен подвиг по воле Отца миллионов народа! И не тем ли более радостен, чем более соединен с самопожертвованием? Если приятно бодрствовать и трудиться для блага и спокойствия семейства: как должно быть вожделенно стоять на страже и в подвиге, для спокойствия и безопасности Отечества! Земная жизнь дается человекам на время; и у многих время берет ее обратно даром. Какое же преимущество – обратить жизнь свою в талант, для приобретения Царю и Царству спокойствия, победы, славы, – сделать жизнь свою священною жертвою верности и любви к Царю и Отечеству, – приближиться чрез самопожертвование к высшей степени святой любви, по суду Самаго небеснаго Судии: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13). Если душе свойственно получать сильнейшее движение к добру, когда к повелительному голосу долга присоединяется ласково убеждающий голос сердечнаго чувства: то не возвышается ли в вас особенно ныне сей голос? Не получают ли новую силу благородныя движения сердец ваших? – Чем торжественнее является вам благоволение Царя: тем пламеннее должна быть ваша ревность служить Ему, и готовность к самопожертвованию за Него. Чем величественнее воздает Он честь вашему званию, даже в Своем Царском чертоге: тем бдительнее должны вы хранить честь вашего звания повсюду – в битве, в походе, в городе мирнаго пребывания, в жизни военной, и в жизни нравственной. Честь воина – не в одной пылкой храбрости, но также и в строгом повиновении Начальству, в единодушии с соратниками, в непоколебимой стойкости, в недремлющей осторожности от нападающаго с оружием и от подкрадывающагося с смертоносным словом, в кротости к безоружным, в уважении собственности, даже неприятельской, в умеренности, «довольной», как учил Иоанн Креститель, «своими оброки» (Лк.3:14). Высшая же сила воина – в вере и уповании на Господа Сил. Да поможет Бог Державной мудрости держать Российское воинство в таком, как ныне, положении, чтобы один грозный вид его достаточен был отражать войну, и чтобы не было нужды поражать врагов. Но если когда дерзость врагов и Церственное правосудие вызовут вас к брани: вы вспомните тогда особенно сей чертог, и каждый полк, и каждый воин скажут единым сердцем: станем подвизаться так, чтобы Царь в Своем Георгиевском чертоге веселым оком воззрел на имена полков наших! – Боже воинств небесных и земных, праведно подвизающихся для царствия земнаго и небеснаго! Твоею помощию победивший врагов Пророк, не без Твоего мановения поставил памятник победы, и нарек его «камнем помощи» (1Цар. VII. 12). Благослови и здесь устрояемый Царственный Памятник, – памятник не только мужества и побед Христолюбивых Русских воинов, но и Твоей помощи, которою они победоносны и непобедимы. И Благочестивейшему Царю нашему даруй утешение, видеть написуемыя здесь имена всегда светлыми честию и добродетелию. Аминь.

241. Слово в день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Успенск. соборе июня 25; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собрании 1861 г.) 1849 год

Аще Быша людие Мои послушали Мене, Исраиль Аще бы в пути Моя ходил: ни о чесом же убо враги его смирил бых (Пс. LXXX. 14–15). Тогда как мы во внутреннем мире отечества, под мирным кровом дома Божия, соединенные мыслию о Царе своем, благословляем день, в который нам дарована Его жизнь, для блага нашего предназначенная, – в таком же ли мире Он, зиждитель и охранитель нашего мира, предмет наших всеобщих молитв? И чем теперь занят дух Его? Не устремляет ли Он орлих, дальновидных взоров за пределы отечества, чтобы наблюдать движения союзных и враждебных сил, и, в пользу одних и против других, направлять нравственную и военную силу России? Не обращает ли в то же время также неусыпных, также проницательных, взоров на Свою Россию, которой внутренния дела требуют Его мановений, и во время Его занятия делами внешними? Не в борении ли Он с влечением сердца к Своему Августейшему семейству, после того, как отвлечен от него попечением о безопасности Своего всероссийскаго семейства, и о возстановлении также и у других, более или менее союзных народов, общественнаго устройства, если только не в конец оно там разстроено разрушителями всякаго законнаго общества, которые, конечно в горькую шутку, называются «общественниками»? Если при сих помышлениях, к радости о Царе присоединяется забота: то тем паче должны мы благоговеть и молиться. Сего требовал от нас и Сам Благочестивейший Государь недавним царским словом, изреченным в слух всех сынов России. Молитесь, сказал Он, потому что скоро могут начаться действия брани. Если предвозвещение брани поразительно для любви к человечеству, которая не желала бы пролития и вражеской крови: то, вместе с сим, в призвании, по случаю брани, к молитве находит утешение и торжество вера. Молитва веры должна приобрести Царю союзника и поборника – в Царе небесном. Но вот что не должно при сем остаться не замеченным особенно: и мы, не призванные в воинский стан и безоружные, не совсем чужды участия в войне, – участия не только мысленнаго, но и действительнаго. Мы не участвуем в деле войны: однако более или менее участвуем в достижении более или менее совершеннаго в ней успеха. Как это? – Вникните и увидите. Если для времени войны, по сему собственно случаю и предмету, требуется молитва: то конечно предполагается, что молитва для войны может быть полезна. Но известно, что не всякая молитва равно действительна. Итак если наша молитва о подвизающихся на брани братиях наших единодушна, усердна, крепка, чиста, достойна: то она способна более или менее споспешествовать им в приобретении вернейшаго залога побед, – Божия благословения и помощи. Так, подвизаясь в молитве, мы становимся действительными духовными сподвижниками подвижников брани. Но если наша о них молитва не единодушна, не усердна, не крепка, не чиста, не достойна: то, по мере сих недостатков, она будет лишена действия, и мы лишим подвизающихся за нас братий наших некоторой доли споспешествования, которую могли и должны были доставить им. Если же и совсем уклоняемся от молитвы за них: то уподобляемся малодушным воинам, бегущим с поля битвы, которые и мужественных смущают и затрудняют. Говоря сие, ни мало не уменьшаем значения и самостоятельности естественных сил и способностей, ни важности воинских дарований, искусства, ревности. Отдадим справедливость верности, благородству, искусству, мужеству наших вождей и воинов; но если молитва, Божие благословение и Божия помощь также не суть слова без значения: то Церковь и народ, молящиеся за воинство, суть не маловажный для воинства подкрепительный, а может быть, пред очами духа, и предваряющий к победе отряд, по силе и достоинству молитвы. Чтобы сказанное не показалось игрою умозаключений: прибегаем к слову Божественному. Сам Бог рек устами Пророка: «аще Быша людие Мои послушали Мене, Исраиль Аще бы в пути Моя ходил: ни о чесомже убо враги его смирил бых». Речь идет о легкой и верной победе над врагами: «ни о чесомже убо враги его смирил бых». Такую победу Бог приписывает Себе, то есть, Своему благословению и Своей невидимой, или, когда нужно, и видимой чудесной помощи, ниспосылаемой избранному народу. Помощь же даруется не просто, не в произвольное отличие избранному народу, но под определенным условием нравственным и духовным: «аще Быша людие Мои послушали Мене, Исраиль Аще бы в пути Моя ходил». Исраиль мог иметь воинов, оружие, вождей, обилие силы, искусства: очень хорошо, но это еще не все. Враги его могли быть более многочисленны, более искусны, хитры, дерзки: не беда. Особенно важно то, чтобы он слушал Бога, чтобы ходил в путях Господних. Веруй, Исраиль, в Бога, молись Ему; слушай слова Его; поступай по заповедям Его, справедливо, благонравно, человеколюбиво; если согрешил, не медли покаяться и исправиться; надейся не на себя, но на Бога: и Он готов «ни о чесомже смирить враги» твоя, даровать тебе легкую и верную над ними победу. Какими ясными, какими разительными опытами дознал Исраиль сию Божественную судьбу браней! Иисус Навин сражается с Амалекитянами: а Моисей на горе молится. Крепче молится Моисей: крепче ратует Исраиль, и одолевает Амалекитян. Моисей изнемогает в молитве: Исраильтяне изнемогают в битве, и победа склоняется на сторону Амалекитян. «И бысть, егда воздвизаше Моисей руце; одолеваше Исраиль: егда же опускаше руце; одолеваше Амалик». В знамение особенной силы молитвы общественной, Аарон и Ор поддержали воздвигнутыя в молитве руки Моисея: «и преодоле Иисус Амалика и вся люди его» (Исх. 17:11–13). В другое время Иисус Навин сражается с пятью царями вдруг: и союзное с ним небо стреляет в его врагов каменным градом; а он по необычайной надежде на Бога, не произнося даже слов молитвы, собственным повелением останавливает солнце, чтобы иметь время за-светло довершить свою победу. Времена Судей Исраилевых представляют целый ряд происшествий, в которых открывается одна и та же судьба. «Сотвориша сынове Исраилевы злое пред Господем; – и предаде их в руки» врагов. «Возопиша сынове Исраилевы ко Господу; – и возстави Господь спасителя Исраилю», то есть, победоноснаго над врагами вождя (Суд.3:7–9). Здесь видно, между прочим, и то, каким образом достается иногда победа и не чтущим Бога. Она не им собственно дается: а отъемлется «у сотворивших злое пред Господем» и заслуживших наказание, и упадает в руки народов, служащих орудием наказания, доколе вновь может быть возвращена принявшим наказание и исправление. Так Исраильтяне идолопоклонствуют: и их раззоряют Мадиамляне. Но Гедеон, возбужденный Ангелом, заменяет алтарь Ваалов алтарем истиннаго Бога: и, в след за тем, с тремя стами безоружных, одним ночным военным кликом: «меч Богу и Гедеону» (Суд.7:18), производит в стане Мадиамлян смятение и междоусобие, в следствие котораго уже не нужно сражаться, а только преследовать и истреблять неприятельское войско. Кто не знает Давида и его пастушеской пращи, которая против Голиафа и Филистимлян была победоноснее войска и военных орудий? Сила была не в праще и камне, но в «имени Господа Бога Саваофа» (1Цар. 17:45), которым вооружен был Давид. Была и такая война, в которой главное сражение, решившее судьбу ея, дано было на словах, и в которой несправедливо нападающий враг «смирен был» точно «ни о чесомже», без оружия и ратоборства со стороны потерпевшаго нападение. Сеннахирим, царь Ассирийский, напал на Иудею; взял крепости, не встретил своему войску препятствия дойти даже до Иерусалима. Иудейский царь Езекия уже признал свое безсилие, и умилостивлял победителя данью. Но Сеннахирим домогался совершеннаго порабощения Иудеев, и, чтобы низвести до последней степени упадок духа их, вздумал поколебать их надежду на Бога, и для того словесно и письменно пустил в Иерусалим стрелы богохуления: «да не возносит тя Бог твой, на Негоже ты надеешися» (4Цар.19:10). Езекия понял, что война переносится с земли на небо, и, во храме пред Богом развернув богохульное рукописание, сказал; «отверзи, Господи, очи Твои и виждь» (4Цар.19:16). Бог ответствовал чрез Пророка Исаию, что на Себя приемлет защиту Иерусалима: «и бысть в нощь ону, и сниде Ангел Господень, и уби от полка ассирийскаго сто осмьдесят и пять тысящ» (4Цар.19:35). Может быть, некоторые возразят, что все сие происходило во времена «Феократии», то есть, Богоправления, и что теперь иныя времена. – Никто, конечно, не станет спорить, что времена переменяются, и что нынешний год уже иной, а не тот, который прошел. Но разве какия нибудь иныя времена имеют инаго Бога? Разве Бог когда нибудь отрекся от Своего Богоправления над миром и человеческим родом, и преимущественно над царствами и народами, в которых преимущественно заключено и распространено, или которым особенно соприкосновенно Его духовное царство, истинная вера, святая Церковь? Если думают, что Богоправление ограничено было временами Ветхаго Завета, и окончилось с началом времен христианских: то мы можем сказать напротив, что с Ветхим Заветом окончился только прежний, более частный и чувственно-образный, вид Богоправления, и в то же время начался новый, более общий и духо-образный. Это не наше гадание, а созерцание Пророка. Бог Отец рек воплощаемому Сыну Своему: «проси от Мене, и дам Ти языки достояние Твое, и одержание Твое концы земли» (Пс.2:8). И по Иоаннову Откровению Иисус Христос есть «Князь царей земных» (Откр.1:5), – Князь царей, конечно, не по тщеславному и бездейственному имени, но по власти и по употреблению власти. Можно даже сказать, что действие особенных Божиих судеб над царствами земными, и Божий над ними суд во временах, в некотором отношении необходимее, нежели для человеков порознь. Каждый человек имеет свое безсмертие, и потому награда или наказание, за дело его во времени, без нарушения правосудия могут быть отсрочены до вечной жизни. Но царства земныя не имеют безсмертия и другой жизни в вечности: следственно Божий над ними суд и воздаяние им за правду или неправду должны совершаться во временах, как-то, посредством благотворных или карательных действий природы, посредством благоустройства или нестроения общественнаго, посредством браней. И в наше время не присутствуем ли мы при суде Божием над некоторыми царствами и народами? Не можем ли примечать и то, как они привлекли сами на себя суд? – Но скажу словом апостольским: «что ми внешних судити? – Внешних Бог судит; – измите злое от вас самех» (1Кор. V. 12–13). Да будем, братия, благочестиво внимательны к нашей жизни, делам и помышлениям. Ради вечнаго блага душ наших, а с тем вместе и ко временному благу царства и отечества, да удаляем от себя все, что противно духу царствия Божия, который есть дух истины и правды, веры и верности, непорочности и чистоты, благости и милосердия, смирения и послушания, единодушия и любви. Да подвизаемся в молитвах о державе Благочестивейшаго Царя нашего и о победе воинства Его; и да не лишим нашу молитву силы нерадением, или маловерием, или недостоинством жизни. Словеса Господни не мимо идут никогда: и потому то же слово, которое было ветхому Исраилю обличением прошедшаго, гласит новому Исраилю, как наставление для настоящаго и обетование для будущаго: Аще, людие Божии, послушаете Бога, Аще, новый Исраиль, в пути Его ходить будешь; «ни о чесомже враги» твоя «смирит», и соделает тебя не только их победителем, но, как уже и было, даже избавителем их от домашняго их зла. Аминь.

242. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Усп. Соб. августа 15; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

О сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе (2Кор. V. 2). Дивна крестная смерть Господа нашего Иисуса Христа; дивно Его тридневное воскресение: но не дивно то, что оне являются дивными; потому что в них заключено недомыслимое таинство непостижимой премудрости Божией; ими чудесно разрешается не разрешимый без чуда вопрос, как спасти погибший род человеческий. Как это возможно, что пострадал и умер Сын Божий? – Возможно потому, что такова воля Отца Его, и такова Его собственная воля, для которой нет невозможнаго. Чашею Своего вольнаго, неповиннаго Богочеловеческаго страдания Он исчерпал и упразднил чашу вечных мучений осужденнаго за грех человечества. Своею смертию Он проник в замкнутую область всеобщей смерти человеческой, чтобы светом Божества разсеять мрак ея, чтобы силою Божества расторгнуть узы ея. Не позже третьяго дня от смерти воскрес Он, потому что Ему надлежало быть начатком умерших воскресающих, и не ранее третьяго дня, чтобы дело спасения нашего запечатлено было знамением Пресвятыя Троицы, Которой оно всей всецело принадлежит. Очевидно, не в такой степени, как смерть и воскресение Господне, однако дивна и смерть Пресвятыя Девы Богородицы и Ея воскресение. Как это возможно, что умерла чистейшая Херувимов и славнейшая Серафимов? Херувимы и Серафимы ниже Ея, и следственно в низшем степени должны быть блаженны: но они не знают смерти. Как умерла бывшая вместилищем воплощеннаго Сына Божия, и конечно не преставшая быть жилищем Божества? Нетленно приявшая огнь Божества должна ли была уступить силе земнаго тления? – Подлинно, можно полагать, что могла бы Пресвятая Дева, по выражению Апостольскому, не «совлещися, но пооблещися, да пожерто будет мертвенное животом,» (2Кор.5:4) – не сложить с себя одежду земнаго тела посредством смерти, но мгновенным преображением облещись в тело прославленное. И почему же не так было? Должно думать, что, по Своему всегдашнему смирению и по желанию подражать уничижению Своего Божественнаго Сына, Она сама желала не миновать уничиженнаго пути смерти временной. А всеустрояющее Провидение, не препятствуя углублению смирения, долженствующему возвысить будущую славу, смертию Матери Живота вразумляет нас, как не малый еще и не безопасный остаток силы сохраняет смерть в естестве человеческом и после животворящей смерти Христовой. Если пречистая Матерь Живота не миновала смерти, хотя тихой и кратковременной: то мы, далекие от совершенной чистоты, поверженные в нечистоту мыслей, в нечистоту страстей, в нечистоту дел, в нечистоту жизни, – в какой мы опасности смерти лютой и вечной! Слава вечной жизни начинала уже просвечивать сквозь самую смерть Пресвятыя Девы. За три дня, явился небесный вестник призвать Ее в вечность, и принес Ей знамение ожидающаго Ее рая. Чудесно собрался Собор Апостолов, чтобы почтить Ея преставление и погребение. Достойные видели самого Божественнаго Ея Сына, с небесными силами пришедшаго принять душу Ея. Бездыханное тело Ея чудодействовало. В третий же день от смерти, по подобию Христову, проявлено Ея полное воскресение. Земнаго тела Ея не стало во гробе. Собору Апостолов Она явилась в небесной славе. Таково событие, которое ныне воспоминает Собор Церковный торжественно, впрочем под смиренным наименованием Успения Божией Матери, представляющим более умягченную мысль о смерти, нежели мысль о торжестве и славе. Что же при сем думает Матерь-Церковь? Чего желает? Конечно, не думает высочайшей славе небесной доставить приращение ничтожною земною славою. Нас хочет Она поставить в созерцании, как бы на рубеже между жизнию и смертию, между землею и небом, между временем и вечностию. Каждому из чад Своих хочет Она сказать: смотри за предел гроба; помышляй на земли о небесном; во времени помни вечность; поучайся сему из книги жизни и успения Матери Божией. Действительно, в книге земной жизни Ея, поколику сия книга открыта для нас, мы повсюду находим одну господствующую мысль: стремление к небесному, вечному, божественному. Когда младенческий ум и младенческия стопы еще не сильны были нести Ее к небу: Ея туда стремление выразилось тем, что Она пришла в земное небо, – в храм Божий, и здесь поселилась. Необыкновенному раннему стремлению соответствовал необыкновенный ранний успех: в нежной юности Она уже так приближилась к небу, что Ангел посещал Ее, и питал небесною пищею. И не обычный в Ея времена обет всегдашняго девства для чего иначе восприяла Она, если не для того, чтобы, не связанной земными узами, тем свободнее стремиться к небу? Когда же, чрез воплощение в Ней Сына Божия, Сама Она соделалась вторым небом: с того времени нельзя уже и подумать, чтобы Ее привлекало что-либо земное. Будучи живым престолом воплощеннаго Сына Божия, Котораго носила во чреве и в объятиях, подобно живым престолам небесным, конечно жила Она Тем, Кого носила. Она слагала в сердце Своем все глаголы Его таин и судеб; прежде всех открыла Его Божественную силу, как видно из того, что испросила у Него первое чудо в Кане Галилейской; ранее Апостолов уразумела, что видящий Его видит Отца Его; следовала за Ним не только по трудным путям Его Богопроповеднических странствий, но и по страшному пути креста, смерти и погребения, почерпая неизнемогающее мужество в безпредельной любви. Наконец, когда воскресением и вознесением Христовым единственное сокровище Ея возвратилось на небо: и по чувству материнскому, но наипаче по чувству благодатному, без сомнения, сердце Ея постоянно было там, где Ея сокровище. Остальная жизнь Ея на земли была один неуклонный взор из времени в вечность, одно протяженное воздыхание к воздуху небесному – к небесной жизни со Христом в Боге. И вот по какому направлению жизнь Пресвятыя Девы достигла такого предела, на котором «пожерта бысть смерть победою» (1Кор.15:54) воскресения и славы, так скоро, и так торжественно. Можете подумать, не слишком ли много требую, если по направлению жизни Пресвятыя Девы указываю направление для вашей жизни. Мариамь, по свидетельству небесному, есть «благодатная» и «благословенная в женах» (Лук. 1:28): могут ли за Нею следовать люди обыкновенные, кольми паче обремененные грехами? Она, по созерцанию церковному, выше сравнения с Серафимами: как же далека наша низость от того, чтоб идти по Ея стопам? Не допустим, чтобы сии недоумения обезпечивали леность: истина легко разрешает их. Матерь Божия наречена благодатною, по превосходству; но есть и для всех нас некоторая мера благодати, соответствующая нашей вере и потребности, достаточная для нашего спасения: «явися бо благодать Божия спасительная всем человеком» (Тит.2:11). Матерь Божия безпримерно благословенна в женах и в роде человеческом: но и нас, как сказует Апостол: Бог благословил «всяцем благословением духовным в небесных о Христе» (Еф. 1:3). Можно ли идти по стопам Божией Матери? – Не только можно сему быть, но и должно, по предвещанию Пророка: «приведутся царю девы в след Ея» (Псал. XLIV. 15). Может человек подражать и Богочеловеку, Который сам к сему призывает, и обнадеживает достижением высокой цели: «аще кто Мне служит, Мне да последствует; и идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет» (Ин. 12:26). Подражание не требует равенства, ни даже близости к равенству. Малый может подражать великому в том, что доступно. Не всякому, по желанию, доступно дивное и чудесное: истинное и доброе доступно всем, хотя впрочем каждому в своей мере и степени, по мере веры, по степени чистоты желания и ревности подвига. И мы не говорим вам: девствуйте все, как Пресвятая Дева; беседуйте с Ангелами; восходите выше Серафимов. Мы указываем вам доступное: возбуждаемые памятию Ея жизни и успения, смотрите за предел гроба; помышляйте на земли о небесном; во времени помните вечность. Это так свойственно христианам, что Апостол говорит о сем, не как о должном и требуемом, но как о существующем и обыкновенном: «о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе». Многие из нас не охотно смотрят в небо и в вечность, частию потому, что на сем пути зрения встречается смерть и гроб, частию, потому, что их зрение слишком погружено в предметы земные. Как порицали бы вы человека, который бы, при виде приближающейся опасности, вместо того, чтобы не медля разсмотреть, что угрожает, и принять меры предосторожности, зажмурил глаза, чтобы не видеть опасности! Не то ли однако делаете вы сами? Смерть к вам приближается, и непременно прийдет: а вы, вместо того, чтобы, не отлагая, разсмотреть, что в ней опасно, и употребить открытыя вам средства сделать ее безопасною, зажмуриваете глаза, чтобы вас не безпокоил ея печальный образ! Боятся смерти: но разсудите здраво, что страшнее, смерть ли, которую готовящаяся к ней жизнь может сделать безопасною и блаженною, или не готовящаяся жизнь, которая делает смерть лютою? Что подумали бы вы о сыне, который, живя вдали от отца, так занят делами и удовольствиями чужой страны, что не думает о возвращении к отцу, и не пользуется случаями наведаться о нем и о его доме? – Без сомнения, вы сказали бы: видно сей сын не любит отца. Что же посему должно подумать о человеке, который так занят земными заботами и удовольствиями, что не помышляет о своем возвращении к Отцу небесному и о Его доме, – о небе и вечности? – Необходимо сказать: видно, сей человек не любит Бога, или по крайней мере, более любит мир, нежели Бога. Но то верно по слову Апостольскому, что «аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем» (1Ин. 2:15), и что не "любяй" даже и «не позна Бога» (1Ин.4:8). Что же остается у такого человека? – Какое достоинство в настоящем? Какая надежда для будущаго? – О Мати Живота! Светом Твоего живоноснаго успения пробуди нас от смертоноснаго сна нерадения о нашем вечном спасении. «К Тебе возводим очи наши Живущему на небесах» (Пс.122:1): даруй нам «начаток духа», да, преминув и радости и печали земныя, к Тебе сладце «воздыхаем, всыновления чающе» (Рим.8:23), «в жилище наше небесное облещися желающе» (2Кор.5:2). «Отврати очи наши, еже не видети суеты: в пути Твоем живи нас» (Псал. CXVIII. 37). Аминь.

243. Слово в день венчания и помазания на царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Усп. Соборе августа 22; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

Исраиль Аще бы в пути Моя ходил: ни о чесомже убо враги его смирил бых (Пс. LXXX. 14–15). Сии слова Божией судьбы, недавно, в подобный нынешнему день, полагали мы в основание размышления, призывая вас к молитве о помощи Божией во брани. К тем же словам имеем причину возвратиться ныне. Бог «смирил» врагов наших. Сказать ли: «смирил ни о чесомже»? (Пс.80:15) – не решаюсь. Наше воинство понесло труд долгих и трудных путей. Боролось не только с врагами, но и с природою. Проникло сквозь ущелия гор, которыя сколь легко было врагам преградить, как уже почти загражденныя природою, столь трудно было нам сделать проходимыми. Дало несколько битв против врагов, которые не имели недостатка ни в воинах, ни в предводителях, ни в оружии, ни в предприимчивости, словом, ни в чем, – кроме справедливости и законности. Города, селения, пути, – все надлежало воинству нашему оспоривать у оружия врагов; а где они не полагались на свое оружие, там обращали убийственную руку на свою землю и свою собственность, чтобы опустошение и лишение обратить в оружие против нас. Так, по их расчетам, самая победа, которая вела бы нас внутрь их земли, должна была вести к неисходной пропасти. Но «солга неправда себе» (Пс.26:12): а правда не обманута. Бог дал Свое покровительство законности и справедливости: и Русское воинство превозмогло все трудности; его верность, мужество, непоколебимость над всем восторжествовали. Наконец, да не мимо идет слово Божиих судеб: враги наши представляют и то, конечно, неожиданное для врагов, явление, что они «смирены ни о чесомже», принуждены без сражения отдаться победителям. Не знаем, начали-ль они понимать законность и справедливость: но видим, что из опытов настоящей войны они поняли, во-первых, ненадежность своего противоборства, во-вторых, достоинство Русскаго Царя и Его воинства. Одна мысль о своей ненадежности могла бы повести их не к покорности, но к действиям более дерзким и отчаянным; но мысль о достоинстве Русскаго Царя и Его воинства вела и привела их к заключению, что не мало чести заключается и в том, чтобы признать себя побежденными Русским, а не иным воинством, чтобы безусловно предать себя великодушию Русскаго Царя. И таким образом главный между ими властитель и вождь, хотя имел еще сто сорок огнедышущих уст, готовых поддерживать его жажду брани и надежду военной славы, предпочел однако надежду мира, который безусловною покорностию мог получить для себя и для своего народа от Самодержца Всероссийскаго. Приветствуем Тебя, Богом венчанный и помазанный Государь! Бог благословил Твою ревность о защите законности. Дал доброе свидетельство твоей правоте, хранящей союзные договоры не в писмени, но на деле. Твои всегдашния попечения о Твоем воинстве вновь оправданы. Безцарные пруги, опустошающие землю, удалены от Твоих пределов. Мечта самодельнаго народодержавия, взволновавшая многие народы, многих царей приведшая в недоумение, некоторых поколебавшая, некоторых даже низринувшая, обличена державною властию, сущею от Бога, и возвращается из неудачной действительности в область мечтаний. Остается нам желать и молить Бога, чтобы достойный конец увенчал достойное венца дело, чтобы победа законности распространилась всюду, где против нея была воздвигнута брань, чтобы благодарность за безкорыстную помощь утвердила союзников Царя нашего в союзнической верности, в которой Он тверд по правоте и великодушию, чтобы успокоиваемые подвигами Его соседи предоставили Ему единственное, какое могут, вознаграждение, – успокоение от подвигов, отвне мир, в котором безпрепятственно может сеяться, возрастать и созревать плод внутренняго благоустройства и благосостояния. Но что помыслим теперь собственно для нас самих? Зная из слова Божия, что Бог смиряет врагов народа при условии, если народ ходит в путях Божиих; и видя, что враги наши смирены, польстим ли себя мыслию, что, видно мы исполнили требуемое Богом условие, что мы право ходили в путях Господних? – Остережемся! И пред людьми мнение о своей добродетели есть ущерб существа добродетели: кольми паче пред Богом. Возвышение путей наших в наших собственных очах есть уклонение от пути Божия, хотя бы мы на нем и находились. Верные сему пути в благоприятных встречах видят только дары и благодеяния Божии. «Не в крепости силен муж: Господь немощна сотвори супостата его. – Той судит концем земли, праведен сый, и дает крепость Царю нашему, и возносит рог Христа Своего» (1Цар.2:9–10). Богом просвещенные созерцатели Божиих судеб открывают нам, что Бог дает царям и народам крепость, успех и славу, не только в награду за добродетель, но и в надежде, что, возбужденные благодарностию к Его благодеяниям, они исполнят волю Его. Так древняго Кира, еще не родившагося, Он назвал по имени, и сказал ему чрез Пророка Исаию: «Аз пред тобою пойду, и горы уравню, врата медяная сокрушу, и вереи железныя сломлю» (Ис. XLV. 2). Что значит сия необыкновенная милость? – Это залог того, чего Бог ожидает от Кира. Ибо глаголет: «вся воли Моя сотворит» (Ис. XLIV. 28). «Аз возставих его с правдою царя, и вси путие его правы. Сей созиждет град Мой, и пленение людей Моих возвратит» (Ис. XLV. 13). Не погрешим и мы, если, в являемых нам милостях Божиих, будем видеть не столько награду за действительное хождение в путях Божиих, сколько залог для возбуждения нас благодарностию к ревностнейшему хождению в путях Божиих. А что такое путь Божий? Где лежит он? Куда ведет? Путь Божий есть воля Божия и закон Божий. Лежит он в сердце боящемся и любящем Бога, и отсюда пролегает в дела и жизнь. Ведет он сперва к царствию Божию, которое внутрь нас есть, потом к царствию Божию, которое на небесах. Путь Божий есть познание и созерцание истины Божией и Христовой. Лежит он в сердце верующем, в уме послушном вере, в духе отвергшем мудрование плоти, и отсюда простирается также в дела и жизнь. Ведет он чрез Христа к соединению с Богом, по реченному самим Христом: «Аз есмь путь и истина и живот: никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною» (Ин.14:6). Путь Божий есть всякая добродетель, особенно же молитва, воздержание, человеколюбие, незлобие, терпение, смирение. Таким образом путь сей представляет многия стези; потому что проходит по всем степеням и состояниям внутренней и внешней жизни человека: но он вместе и един, как едина душа, которая всеми своими способностями должна стремиться к Богу, как един Бог, к Которому она должна стремиться. Евангелие сказует, что путь Божий узок, потому что стесняется окружающими широкими распутиями плоти, мира, страстей, похотей, пороков, беззаконий. Но путник не должен забывать, что узкий путь, хотя иногда по тернию, ведет к вечному животу, а широкий, частию, может быть, по цветам, но частию также по тернию, ведет в пагубу. Впрочем нельзя думать, что кому-либо из нас не была известна хотя часть пути Божия, по указанию воспитания, Церкви, совести. Но он премудростию и благодатию так устроен, что известную часть твердо и неуклонно прошедшему самым делом, чрез сие самое открывается, как идти далее. Итак забота наипаче о том, желаем ли, ревнуем ли мы идти по пути Божию, и верны ли в сем. Не хотят ли некоторые безпечно отдыхать на сем пути, а не трудиться идти вперед? Не думают ли, что без опасности можно и уклоняться от сего пути на распутия плоти, мира, страстей, порочной склонности, только бы не слишком далеко? Не доходят ли возмутившияся страсти и порочныя склонности до дерзости повторять призывающему на путь Свой Богу древний отказ: «отступи от нас, путей Твоих ведети не хощем» (Иов. 21:14)? Да помышляем, братия, что, по слову премудраго, «нерадяй о своих путех погибнет» (Притч. 19:16). И потому да держимся пути Божия твердо, верно, ревностно, неуклонно. «Потерпи Господа, и сохрани путь Его, и вознесет тя, еже наследити землю» (Пс. XXXVI 34) и небо. Аминь.

244. Беседа на обновление храма Святаго Архистратига Михаила, в кафедральном Чудове монастыре

(Говорена сентября 6-го; напечатана в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

Иже обрете благодать пред Богом, и испроси обрести селение Богу Иаковлю: Соломон же созда Ему храм (Деян. VII. 46–47). Это говорит Стефан Первомученик о Царях Давиде и Соломоне. Что такое сделал Давид? Как «обрел» он «селение Богу Иаковлю»? – Его жизнеописание показывает, что он предпринял создать храм Божий, и, по откровению Божию чрез Ангела, определил для сего место. Итак, по мнению святаго Первомученика, чтобы сделаться храмоздателем, для сего надобно приобрести «благодать» Божию, надобно сие «испросить» у Бога, как милость. Благодать обратить место, где мы теперь, в селение Богу Иаковлю, создать Ему храм сей, обрел Святитель Алексий. Ныне, по милости Божией, мы видим сей храм возобновленным во внутренности его со всевозможным сохранением древняго образа его, и возобновленным не столько по надобности в употреблении его, сколько по уважению к его древности. Ко времени теперь еще возобновление, – возобновление в наших мыслях древней, и от древних до новых времен простирающейся, судьбы сего места. За четыреста восемьдесять лет, и несколько более, пред сим, место сие принадлежало татарскому хану: потому что татарская власть тяготела тогда над Россиею. Нет сомнения, что как Великому Князю неприятно было видеть в самом Кремле своем, недалеко от дворца своего, владение ордынскаго царя; так и Святителю Алексию неприятно было видеть, недалеко от соборной церкви, гнездо чтителей лжепророка. И если Великий Князь не находил еще средств переменить сие: то конечно, еще менее Архиерей. Но Алексий «обрете благодать пред Богом»: и она дала ему средство превратить двор врагов христианства в дом и селение Бога христианскаго. Владетеля сего места, хана Джанибека, жена, Тайдула, подверглась тяжким припадкам, и лишилась зрения. Как некогда у язычника Неемана жестокость болезни вынудила веру к духовной силе Пророка Елиссея: так случилось и с магометанкою Тайдулою, по слухам о духовной силе Святителя Алексия. Хан требовал, чтобы он пришел, и исцелил ее. Святитель не поколебался в вере: пришел в орду, и исцелил царицу. Благодарная Тайдула подарила ему сие место, и он, за двенадцать лет до своего преставления, создал здесь обитель и храм во имя святаго Архистратига Михаила, – «по откровению Божию», как говорит древнее повествование; но какое тo было откровение, нам не известно. Святый преставился, и, по его завещанию, погребен здесь, в созданном от него храме. Когда прошло потом около шестидесяти лет: внезапно храм обрушился во время совершавшагося в нем Богослужения. Но, по благодати, обретенной святым Алексием, сие не причинило никому вреда, и было мановением Провидения к открытию мощей Святителя. Великий Князь Василий Васильевич повелел на месте разрушившагося созидать новый каменный храм: и когда надлежало углубить в землю его основание, тогда обретены мощи Святителя Алексия, благоухающия нетлением и целебною силою. Если обновленный ныне храм не во всех частях есть тот самый, который основан Великим Князем Василием Васильевичем: по крайней мере он тот же в основании; потому что, и по пересоздании его в начале шестагонадесять столетия, по прежнему сохранял в себе могилу Святителя Алексия, в которой удостоился тогда положен быть Новогородский Архиепископ Геннадий, усердно послуживший сей обители и православию. Сей храм, по освящении своем, принял в находившийся при нем придел Благовещения Пресвятыя Богородицы мощи Святителя Алексия, уже благоговейно чтимыя, и хранил их несколько десятилетий. Потом близь сего древняго храма был воздвигнут новый храм во имя Святителя Алексия, в который и мощи его перешли; но по времени сей новый храм обветшал, и следы его исчезли. Его заменил видимый ныне храм Святителя Алексия и Благовещения Божией Матери, и уже там успокоились мощи Святителя Алексия, внесенныя руками Царей Иоанна и Петра. Можно сказать, что довольно твердо выдерживал сей древний храм то испытание, которое, по слову Евангельскому, выдерживает храмина, созданная мужем мудрым: «сниде дождь, и приидоша реки, и возвеяша ветри, и нападоша на храмину ту, и не падеся: основана бо бе на камени» (Матф. VII. 25). Не раз падал на сию землю дождь бед, ниспосылаемый небом для ея омовения от грехов, и для возбуждения добрых прозябений; не раз приходили огненныя реки пожаров; не раз бурно возвевали ветры разных превратностей человеческих; неистовствовали здесь Ляхи и от них в самой сей обители блаженный Патриарх Гермоген, за ревность по вере и непоколебимую верность отечеству, вкусил мученическую гладную смерть; опустошали и разрушали Кремль Галлы: но сей храм и сия стена древних священных изображений стоит, выдержав приражения людей, времен и стихий; потому что утверждается «на камени». На каком? – На камени веры Святителя Алексия, на благодати, ему данной, на его первоначальном здесь благословении, на нем самом, на его теле, которое почивало в основании храма сего, прежде его основания каменнаго. Не всякому человеку дается жребий создать или возобновить храм Богу, каменный или деревянный: но каждый из нас имеет одушевленный храм Божий, более или менее ветхий, который может и должен возобновить. Сотворением человека Бог создал Себе одушевленный храм, и поставил в нем Свой образ. Человек, прельщенный духом лестчим, не удовольствуясь честию быть храмом Божиим, захотел сам быть богом: и затмил в себе образ Божий, и храм Божий привел в запустение и ветхость. Всеблагий Бог Отец, не уступая своего дела злу, послал Единороднаго Сына Своего, Которым «создана Быша всяческая» (Колос. 1:16), пересоздать храм Свой в человеке; и чтобы возобновить в нем Свой образ, ввел посредством воплощения в человечество единосущный «образ Ипостаси Своея» (Евр. 1:3). Богочеловек, Иисус Христос, по собственному Его предназначению и предречению, «разоренный» крестною смертию «храм Своего тела воздвигнул» (Матф. XXVII. 40) воскресением, дабы, по подобию сего и силою сего, мог воздвигнуться новый храм Божий, или Церковь, и во всем человечестве, и в каждом человеке. Христос сам есть и основание сего храма, по слову Апостольскому: «основания инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос» (1Кор. 3:11); сам и зиждитель, по Его собственному слову: «созижду церковь Мою» (Матф. XVI. 18). Есть и вспомогательные здатели, зиждущие орудиями слова и таинств, как о сем говорит Апостол: «Богу есмы споспешницы; яко премудр Архитектон основание положих; ин же назидает» (1Кор. 3:9–10). Но Поелику зиждутся не мертвые, а живые храмы: то и мы, зиждемые, не должны быть без дела, которое и дает нам Апостол, когда говорит: ко Христу «приходяще, камени живу, от человек убо уничижену, от Бога же избрану, честну, и сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен» (1Петр. 2:4–5). Созидай себя в духовный храм: не трудное ли это требование? – Подлинно, братия, трудное, – скажу больше: даже невозможное к исполнению, если вздумаем созидать себя только своим умом, только своею силою. Когда первый из Апостолов, нареченный Петром, то есть, «камнем» (Мк. 3:16), без сомнения, по особенной твердости, хотел утвердиться на собственных своих помышлениях и на своей силе, и сказал: «аще и вси соблазнятся, аз никогда же соблажнюся» (Матф. XXVI. 33): вскоре оказалось, что он строил на песке: от легкаго ветра из уст празднословящей рабыни пала его духовная храмина отречением от Христа. Но «невозможная у человек возможна суть у Бога» (Лук. XVIII. 27). Тот же Петр, когда исправил погрешность самооснования и самонадеяния, когда перестал утверждаться на своей силе и добродетели, почему и говорил: «своею ли силою или благочестием сотворихом» (Деян. 3:12)? Когда начал утверждаться на благодатной силе Христа, как и говорил: «Сей есть камень, бывый во главу угла: и несть ни о едином же ином спасения» (Деян. IV. 11): тогда не только свой духовный храм твердо основал и высоко создал, но и созидал иногда в один день по нескольку тысяч живых храмов, поучением, крещением и преподаянием Святаго Духа. Подобно сему и другой первоверховный Апостол, тогда как «трудясь паче всех» Апостолов, ничего не приписывал себе, а все благодати: «не аз, но благодать Божия, яже со мною» (1Кор. XV. 10), – создал многия и великия Церкви, и всю вселенскую Церковь писаниями своими немало подкрепил и украсил. Сии образцы высоки для нас: впрочем закон твердаго основания и созидания, и для великих, и для малых зданий, один и тот же. И каждый из нас, дабы устроить себя в храм духовный, да не полагается на собственное мудрование, да не надеется на собственную силу, да ищет благодати Божией; да просит милости Божией; Христа, и веру в Него, и любовь к Нему да полагает в основание своих мыслей, дел и жизни; и на сем «основании» да «назидаем» по иносказанию святаго Павла, не «дрова, сено, тростие», то есть, не суетныя и тленныя помышления и дела плотския и мирския, но «сребро, злато, камение честное» (1Кор.3:12), то есть, помышления чистыя и дела благочестия и добродетели. Если так себя созидать будем: то и «аще земная наша храмина тела разорится, будем иметь создание от Бога, храмину нерукотворену, вечну на небесех» (2 Коринф. V. 1). Аминь.

245. Слово в день памяти Преподобнаго Сергия

(Говорено в Троиц. Лавре сентября 25; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

Хвалите Бога во святых Его (Псал. CL. 1). Утешительно видеть собор верующих, собравшийся к единому из Святых, отшедших к Богу, и совершающий торжество. В сем виден величественный союз земнаго с небесным, воинствующей Церкви с торжествующею. Слава Святых на небесах, и земная слава не нужна им: но счастливо то́ для земли, что она чтит и славит небесную добродетель. Если приветствующаго тебя, в твой личный или семейный праздник, ты не оставляешь без взаимнаго привета, или угощения, или дара: то может ли Святый, совершившийся в любви, менее быть внимателен к приветствующим его в его праздник? Надобно только приветствовать Святых таким образом, который бы их был достоин. Не учит ли сему нас пророческое слово: «хвалите Бога во святых Его». Достойно внимания, во-первых, то, что Пророк приглашает хвалить Святых вообще, а не некоторых из Святых в частности. Отсюда можно заимствовать наставление, не излишнее для тех, которые к одному из Святых, по его славе или по дознанной на себе его помощи, прилепляются не только преимущественною любовию, что надлежало бы признать справедливым и естественным, но как бы исключительною, простертою до невнимания к другим праведникам. Если заповедь Божия повелевает нам любить всех человеков, не смотря на то, что в некоторых из них и не любезныя качества встречаются: то кольми паче должно и свойственно любить всех Святых, которых все качества и действия достойны любви и благословения. Дерзаем уповать, Преподобне Отче Сергие, что Ты благословишь сие размышление, которое не касается многой веры и любви к Тебе, утвержденной и непрестанно утверждаемой Твоими благодатными молитвами, благодеяниями и чудесами, но стремится утвердить и возвысить любовь к Святым там, где ея нет, или где она частию возвышается, а частию падает. Все Святые суть присныя чада Отца Небеснаго, все составляют одно великое семейство Христово. Если вы, в добром и единодушном семействе, любя одного, другаго не любите, то сим оскорбится конечно и тот, котораго любите: подобно сему, если, имея особенную любовь к одному из Святых, о других вы помышляете без благоговения, то и чтимый вами в своем лице бывает оскорблен вашею холодностию в лице других; потому что все Святые не только единодушны между собою, но и совершенно едино суть в Господе. Святые на небесах, подобно как верующие на земли, «имеют дарования, по благодати данней» им, "различна" (Рим. XII. 6), потому что в совокупности обладать всеми силами и совершенствами свойственно единому Богу. Сие разделение благодатных дарований ведет частию к тому, чтобы дарованием одного Святаго пользовались многие, имеющие нужду в сем даровании, а частию к тому, чтобы каждый человек мог пользоваться помощию многих Святых, по своим различным потребностям, по их различным дарованиям; и чтобы таким образом на благодати, на вере и на любви, основывался и утверждался всеобщий союз всех человеков со всеми Святыми в едином Боге. После сказаннаго, теперь не трудно признать в разсматриваемом нами изречении Псалмопевца другую поучительную знаменательность выражения. Он приглашает не просто хвалить Святых, но хвалить их так, чтобы в них прославляем был Бог. «Хвалите Бога во святых Его». Святые суть сосуды благодати. Но чья в них благодать? Не их, а Божия. И хотя она дана им от Бога, соответственно их вере, любви, подвигам; и хотя совершившиеся Святые утверждены в благодати на веки: но при всем том она не сделалась их собственностию, а пребывает Божиим дарованием, Божиею в них собственностию. Посему и не имеют они власти употреблять ее по своему произволу, и не пожелают так употреблять ее, по своему смирению и преданности воле Божией, употребляют же только по воле Божией. Итак если ты приближаешься к Святому, не одушевляясь в то же время верою и усердием к Богу: то и надлежит опасаться, что ты прикоснешься только к сосуду благодати, а заключенной в нем благодати не достигнешь. Если же приступая с молитвою к Святому, в то же время чрез него приступаешь с верою к Богу: то преклоняешь к себе и сосуд, и заключенную в нем благодать; молитва Святаго восходит к Богу, и возносит твою молитву; благоволение Божие нисходит, дарование Божие во Святом движется, и, по мере твоей веры, орошает твою душу; благословение Божие осеняет твои мысли и дела, и твои во благих желания исполняются. Посему-то и Матерь Церковь, премудрая таинница благодати, учит нас не только прикасаться к Святому сосуду, но и простираться к исполняющему оный, Всесвятому; наставляет нас не просто говорить Святому: помоги, сотвори благодеяние, но взывать богомудренно: «моли Бога о нас». То есть: мы знаем, что ты угоден Богу, исполнен благодати и силы; но знаем также, что благодать и сила в тебе есть Божия, и что ты ею действуешь не иначе, как по воле Божией; посему чтим тебя, и вместе воздаем славу Богу; просим твоего предстательства, и вместе исповедуем, по учению апостольскому, что «всяко даяние благо и всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Отца светов» (Иак.1:17); веруем, что твоя молитва сильна приобрести нам дар, котораго не была бы достойна одна собственная наша молитва; но как дар сей Божий, то не к тебе только, но чрез тебя к самому Богу прибегаем: «моли Бога о нас». Сими размышлениями поставляя себя в правильное положение пред лицем Святаго, не оставим без внимания и того, как должно нам поставлять себя в правильное положение в отношении к празднику Святаго. Праздник Святаго часто именуется в Церкви «памятию» Святаго. Что это значит? Неужели Святых надлежит иметь в памяти только во дни праздников их, а в прочие дни забывать? – Без сомнения не та мысль Церкви. Что же думать о наименовании: «память Святаго»? Или это есть случайно взятое в языке слово, не довольно точно приспособленное к предмету? – Нет. Надобно лучше думать о богомудрых Отцах наших, чиноположителях церковных. Все, чем обогатили они Церковь, они заимствовали обыкновенно из сокровищ слова Божия. Посему мне кажется, более, нежели вероятным, что наименование праздника: «память Святаго», заимствовано из Апостольскаго изречения: «поминайте наставники ваша». Но почему отсюда взято наименование? – Всего вероятнее потому, что здесь лежит основание самого установления церковнаго; здесь закон праздника: «поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их» (Евр. XIII. 7). Но вместе с законом праздника здесь же и наставление празднующим, как им праздновать. «Поминайте наставники ваша, – подражайте вере их». Праздник не для того, чтобы только отложить дело, и остаться в праздности, кольми паче не для того, чтобы позволить себе дела, которыя далее отстоят от святости, нежели дела работных дней: но для того праздник Святому, или Святым, чтобы воспоминать их богоугодную жизнь, взирать на их блаженную кончину, и подражать их вере, как созерцательной, то есть, их твердости в православном христианском учении, так и деятельной, то есть, их добродетелям христианским. Сорадуюсь тем, которые лучшую часть нынешняго праздничнаго дня освятили участием в церковных молитвах и благоговейным предстоянием при Божественной таинственной службе. В сем есть часть подражания вере Святых, имевших общим чувством то, что изобразил словом Псалмопевец: «возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Пс.121:1). О если бы могли мы иметь утешительную уверенность, что приобретеннаго утром освящения никто из пришедших на сей праздник не утратит и в прочее время дня, но всякий и сохранит, и дополнит оное продолжением священных воспоминаний, благочестивым чтением и размышлением, домашнею молитвою, воздержным употреблением земных благ с благодарением Богу, назидательным, или, по крайней мере, невинным и мирным собеседованием, без разсеяния, без суетных игр, без обаятельных увеселений! К сожалению, не так легко сего надеяться от всех, как легко было бы сему исполниться. Какое оскорбление достоинству веры, какой это, вместо подражания, перекор примерам Святых, что закон греховный, не редко с особенною силою противовоюет закону духовному в дни святые, хотя в сии дни Церковь преимущественно вооружает нас духовными оружиями, словом Божиим и молитвою! Если разсматривать и соображать существо и достоинство предметов: неужели радость духовная менее имеет сладости, нежели веселие плотское? Неужели молитвенная беседа с Богом менее занимательна, нежели празднословие между человеками? Неужели менее приятности в псалмах и песнях духовных, которыя просвещают, питают и укрепляют душу, нежели в песнях плотских, которыя ее омрачают, растлевают и разслабляют? Неужели брашно негиблющее менее вкусно и питательно, нежели брашно гиблющее? Неужели трезвый ум менее может доставить удовольствия, нежели отуманенное неумеренностию чувство? – Конечно нет! Но чувственности преданный человек не понимает себя, не знает, чего хочет, и желает насытиться от рожец и одуряющаго зелия мирских забав, ленясь употребить некоторый труд, чтобы очистить и возвысить свой вкус, для услаждения хлебом небесным и вином духовным. Со Апостолом молю вас, братия, «да не лениви будете, но подражатели наследствующих обетования верою и долготерпением» (Евр. VI. 12). Подвизайтесь подражать вере и богоугодному житию Святых, и не порабощаться суетным обычаям, не уступать греховным влечениям. Имейте довольно терпения и твердости, чтобы разсудком и законом Божиим удерживать и умерять чувственныя желания, чтобы не давать пищи плотским страстям. По мере их умерщвления, в вас будут получать более живости желания духовныя и вкус к чистым и возвышенным наслаждениям. Тогда суетныя и низкия мирския увеселения будут для вас ненужны и безвкусны; вам приятно будет и дом ваш обращать в церковь, посредством богомыслия и молитвы; церковь же ощутительно будет для вас небом; вы, не по имени только, но действительно, будете «сожителе святым и приснии Богу» (Еф. II. 19), и в близости к ним будете праздновать святые и сладкие праздники в чистом сердце. Да сотворит сие благодать Господня молитвами Преподобнаго Отца нашего Сергия и всех Святых! Аминь.

246. Слово в день восшествия на Всероссийский Престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Чудове монастыре Ноября 20-го; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собрании 1861 г.) 1849 год

Господне есть царствие, и Той обладает языки (Пс. XXI. 29). Замечали-ль вы, что при начатии церковных молитвословий обыкновенно мы возглашаем: «благословен Бог наш», или: «слава Святей Троице»; а при начатии моления о Благочестивейшем Государе нашем, в день Его воцарения, или царскаго венчания, употребляем особенное славословие: «благословенно царство» Святыя Троицы? И если вы сие замечали: то помышляли-ль о том, что значит сия особенность? Не думает ли, может быть, Церковь представить менее высоким царство земное, нарочно превознося над ним царство небесное, в то самое время, когда верный народ с особенною торжественностию чтит своего Царя молитвою и радостию? Нет. Церковь имеет при сем другую – лучшую мысль и намерение. Она возвышает и утверждает царство человеческое, связуя оное с царством Божиим. Воспоминая начатие благословеннаго царствования, и с сим вместе благословляя Бога именно в качестве Царя, она чрез сие дает нам разуметь, что высшее начало царствования сокрыто в Боге, хотя и открывается посредством земнаго закона престолонаследия, по воле главы царствующаго рода; и что, если доблестями и подвигами Царя, Его мудростию, крепостию, благостию, пользуемся мы для нашего блага: то за сие «благословенно царство» Божие, ниспосылающее нам сии дары. При таком умопредставлении, как высок Царь, когда власть Его есть орудие и проявление власти Царя Небеснаго! Как Он тверд на своем престоле, который поддерживается Вечным и Всемогущим Вседержителем! И какое сильное в сем умопредставлении заключается побуждение для Царя ко всякой добродетели и совершенству, чтобы Ему быть достойным орудием Царя Всесовершеннаго! Какое сильное и чистое побуждение для подданнаго, не только повиноваться Царю, но и благоговеть пред Ним, не только исполнять Его законы и повеления видимыми действиями, но и предаваться Ему верным и любящим сердцем на жизнь и на смерть пред очами Всевидящаго Царя царствующих! В наше время многие народы мало знают отношение государства к царству Божию, и, что особенно странно и достойно сожаления, мало сие знают народы христианские, – мало знают не потому, чтобы не могли

690

знать, но потому, что не хотят знать; и глаголющиеся быти мудри между ими с пренебрежением отвергают дознанное и признанное древнею мудростию. Им не нравится старинное построение государства на основании благословения и закона Божия; они думают гораздо лучше воздвигнуть здание человеческаго общества, в новом вкусе, на песке народных мнений, и поддерживать оное бурями безконечных распрей. Их новыя построения никогда не достроиваются, каждый день угрожают падением, часто действительно рушатся: однако новые столпотворители вавилонские, не смотря на смешение мыслей, худшее древняго смешения языков, кажется не думают еще отстать от своего столпотворения. В такия времена, как особенно нужно, так и особенно должно быть приятно нам, братия, часто напоминать себе и крепко содержать оправданное судьбою отечества нашего, преданное нам от предков, или, лучше сказать, от Пророков, учение, что «владеет Вышний царством человеческим» (Дан.4:14); что «Господне есть царствие, и Той обладает языки». Если бы сей особенной истины и не открыло человеку слово Божие; он мог бы найдти ее в общем составе своих познаний о Боге Творце и Промыслителе. Как Бог есть Творец мира вещественнаго и мира духовнаго: то, без сомнения, Он есть и Промыслитель того и другаго. И если промышления Его требует мир вещественный, движимый необходимостию законов, при сотворении в него впечатленных: то не паче ли требует онаго мир духовный, котораго существа, пользуясь преимуществом свободы, по сему самому иногда могут уклоняться от Творческаго направления и назначения, и для таковых случаев особенно призывают руку Промыслителя, охраняющую и возвращающую? И если существа духовнонравственныя требуют промышления Божия раздельнаго, по своим частным свойствам, расположениям и обстоятельствам: то не требуют ли также сосредоточеннаго промышления Божия целыя общества человеческия, Поелику от общества

691

много зависит совершенствование и благосостояние каждаго человека

692

? Но как благоустроение и охранение общества человеческаго преимущественно зависит от верховной над ним власти: то и открывается необходимость, чтобы промышление Божие преимущественно сосредоточено было над верховною властию, чтобы «владел Вышний царством человеческим». Царствование Божие над царством человеческим не для всех и не всегда бывает явно, во-первых, потому, что Царь Небесный безмерно высок и непостижим, и Его нисходящее действие нередко скрывается в цепи посредствующих естественных причин и действий; во-вторых, потому, что, царствуя над существами, которым даровал свободу, Он хранит

693

неприкосновенным Свой дар, оставляет довольно простора свободе человеческой; и от того случается, что мы довольно долго слышим шум, и видим движение дел человеческих, не редко

694

смешанных и безпорядочных, и не примечаем, как за ним тихо шествует Божий Промысл и суд, утверждающий, охраняющий и возвышающий то, что служит царствию Божию, и ранее или позже низлагающий то, что ему противоборствует. Посему, чтобы видеть царствование Божие над царством человеческим, надобно наблюдать со вниманием

695

особенные случаи, в которых оное, по требованию обстоятельств, с особенною ясностию открывается. «Рече Господь к Самуилу: прииди, послю тя ко Иессею до Вифлеема, яко узрех в сынех его Себе царя» (1Цар. XVI. 1). Самуил колебался, находя опасным сие посольство. И Господь признал опасность; и повелел чрезвычайное посольство прикрыть видом обыкновеннаго жертвоприношения: но самаго дела не отменил. Пророк приходит в Вифлеем, пересматривает сынов Иессея, не зная, кто из них должен быть царем. Едва, наконец, найден Давид, бывший у стада и оставленный отцем без внимания: и тогда уже Самуил получил от Бога определительное изволение, и помазал Давида в царя. Но что потом? Давид пошел не на престол, а обратно к стаду. По времени он позван в дом царя, но не царствовать, а играть на гуслях. Еще по времени, пришел он в войско, не как воин с оружием, а как обозный, с хлебом для своих братьев воинов: но нечаянно вызвался на единоборство с Голиафом; победил его, получил славу; сделался сродником царя. Теперь он уже не так далек от престола; но и после сего, еще он должен быть не царем, а изгнанником, бездомным, скитающимся по горам и дебрям, не находящим иногда безопасности в отечестве, и принужденным удаляться к иноплеменникам. Что жь это значит? Для чего Давид помазан в царя так рано, так, по видимому, не благовременно, с опасностию? Для того, во-первых, чтобы помазанием преподать ему царскую благодать, которая бы соделала его и победителем, и любезным народу, и в гонении непобедимым, и наконец довела до престола, как и сказано в Писании, что в следствие помазания, «ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом» (1Цар. XVI. 13). Во-вторых, для того рано помазан Давид, чтобы после, по действительном воцарении его, и непокоривые принуждены были признать, что Царь поставлен не случаем, не народом, а самим Богом. Не безполезно, думаю, будет, указать теперь особенное проявление

696

царствия Божия над царством человеческим, в христианския времена

697

. В начале сих времен, три столетия Церковь Христова не пользовалась помощию царства человеческаго, а напротив того часто подвергалась гонениям от него. В разумение тайны сего попущения Божия вводит нас Апостольское слово: «немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая, – да не похвалится всяка плоть пред Богом» (1Кор.1:27, 29). Надлежало Церкви Христовой являться безпомощною, дабы очевидно было, что она зиждется, утверждается и возвышается не человеческою, а Божиею силою. Надлежало ей страдать, и страданием победить, чтобы заградить уста неверующим и хулителям, древним и нынешним. Но надобно же было наконец отдать истине и видимую справедливость: надобно было, чтобы, по слову Пророка, «одержала правда покой» (Ис. XXXII. 17); чтобы Церковь, после стольких царей гонителей, имела Царя покровителя. Бог избирает для сего Константина: но Константин – язычник, и Христова истина обыкновенным путем человеческаго наставления не проникает до глубины его сердца. Итак Царь царствующих действует Сам, как о сем разсказал Константин, и как нам пересказывает слышавший от него историк

698

, Евсевий. «Однажды в полуденные часы дня, когда солнце начало уже склоняться к западу, говорил царь, я собственными очами видел составившееся из света, и лежавшее на солнце знамение креста, с надписью: сим побеждай. Сие зрелище объяло ужасом как его самаго, так и все войско. В след за сим, во сне явился ему Христос Божий с виденным на небе знамением, и повелел, сделав знамя, подобное сему виденному на небе, употреблять его для защиты от нападения врагов» (Евсев. о жизн. Констант. Кн. 1, гл. 28, 29). Константин исполнил повеленное; под знамением креста победил Максентия; сделался единовластителем Римской Империи; уверовал во Христа, и явился первым христианским царем и равноапостольным. Не очевидно ли здесь, что цари христианские ведут первое начало свое непосредственно от Царя Небеснаго? Я мог бы указать особенные пути царствия Божия и в княжении нашего равноапостольнаго Владимира, и в царствовании наших Царей ближайшаго времени. Но, да не отягчу слушающих продолжением слова в праздник, поспешаю заключить оное мыслями, которыя из предшествовавшаго размышления сами собою раждаются. Если сам Бог Своим словом и Своими действиями внушает нам мысль, что Он посредством особеннаго промышления царствует над царством человеческим: то конечно мысль сия благопотребна для нас; и мы не должны терять ее из вида. Подлинно, в ней заключается сила, оружие, опора, руководство для царя, для царства и для каждаго в царстве. – Предстоит законный, необходимый, но трудный подвиг: царь земный повелевает; Царь Небесный помогает: – подвиг совершен; но, как иногда случается, не усмотрен или не вполне усмотрен

699

, ничего не потеряно; у Царя Небеснаго хранится полное воздаяние. – Приближается искушение, прельщение: если бы случилось, что уважение к закону земнаго Царя поколебалось бы силою прельщения, око Царя всевидящаго издалеча осветит дебри и пропасти, неизбежныя на распутиях беззакония, и удержит искушаемаго на пути долга и чести. Если Царь Христос непосредственно Своим действием в лице равноапостольнаго Константина основал достоинство христианскаго Царя, для споспешествования Своей истинной вере, Своей Православной Церкви: то сию священную обязанность может ли без оскорбления Царя Христа пренебречь какое-либо христианское царство? – Слава Богу! Благочестивейший Государь наш деятельно и успешно исполняет сию обязанность, и не один миллион душ приобрел православию от неправославия. Да ревнуем и мы, каждый в своем круге действования, чтобы обязанности служить Царю земному и служить Царю Небесному, быть верным подданным и истинным христианином, составляли для нас одну нераздельную обязанность, один непрерывный подвиг всей нашей жизни. Аминь.

247. Слово в неделю двадцать девятую по пятдесятнице

(Напечатано в Твор. Св. От. 1850 г. и в собран. 1861 г.) 1849 год

Един же от них, видев, яко изцеле, возвратися, со гласом велиим славя Бога (Лук. XVII. 15). Слова сии принадлежат Евангельскому повествованию об одном из человеколюбивых деяний Христа Спасителя, – об исцелении десяти прокаженных. Мы часто слышим сие повествование на молебных пениях: ныне также представляется оно нашему благоговейному вниманию, а следственно и назидательному размышлению. Христос Спаситель даровал здравие десяти больным проказою. Проказа была болезнь тяжкая, часто заразительная, нечистая. По закону Моисееву, прикоснувшийся к больному проказою признаваем был нечистым, и подвергался обрядам очищения. Может быть, сей закон постановлен был, как средство против заразы: а может быть, он указывал и на происхождение проказы от нравственной нечистоты. В самом деле, мы видим в священных повествованиях, что Мариамь за мятеж против Моисея, Гиезий за корыстный обман от имени Пророка, Озия за святотатственное вторжение в священническую должность, мгновенно поражены были проказою. Прокаженные были люди отверженные от общества и сопребывания других людей: Почему Евангельские десять прокаженных и встретили Господа не в доме, не в селении, но пред вступлением Его в селение, «входящу Иисусови в некую весь», и не смея приближиться, «сташа издалеча» (Лк.17:12). Вот каким людям не отказал Он в благотворении! Взирай на сие, христианин, и учись у твоего Божественнаго Наставника, не отвращаться беднаго или бедствующаго потому, что его бедность или бедствие бывают иногда очень не благообразны, и не стеснять отверзающагося к состраданию сердца мыслию, что бедствующий, может быть, сам виною своего бедствия. Требует размышления и образ исцеления дарованнаго десяти прокаженным. Когда они воплем: «Иисусе наставниче, помилуй ны», очевидно просили себе исцеления: Он не отказал им в оном, но и не обещал онаго, а только сказал: «шедше покажитеся священником» (Лк.17:13–14). Чтож это значило? – Это было примечание к Моисееву закону, который повелевал прокаженному являться к священнику, для определения действительности болезни и действительнаго выздоровления, и принесения за выздоровевшаго от проказы жертвы очистительной и благодарственной. Итак Христос Спаситель, отсылая прокаженных к священникам и в церковь, чрез сие хотел, во-первых, уклониться от славы человеческой, потому что исцеление в сем случае должно было последовать не при многолюдстве в виду целаго селения, но в уединении на пути, во-вторых, побудить их к исполнению обязанностей церковных и богослужебных, в-третьих, возвести умы и сердца их к Богу, дабы в Нем видели источник всякаго блага и благодеяния, и Ему за все воздавали славу. Внимай сему, христианин, и поучайся у твоего Божественнаго Наставника, в благотворении любить сокровенность, а не гласность, искать не своей, а Божией славы. Когда дело твоего человеколюбия и щедрости умягчает пред тобою сердце облагодетельствованнаго: пользуйся сим случаем сделать ему еще большее благодеяние, – возбудить или усилить в нем чувствования веры и благочестия, возвысить его к благодарению, любви и прославлению верховнаго благодетеля Бога. В числе десяти прокаженных удостоен был чудеснаго изцеления «самарянин». Сим наименованием означались люди, отпадшие от православия ветхозаветной Церкви, совершавшие Богослужение не в благословенном Иерусалимском, а в ином не благословенном храме, отвергавшие большую часть пророческих писаний, хвалившиеся, как будто священною древностию, колодезем, из котораго пил патриарх Иаков и "скоти его". Господь обличает их в незнании истинной веры: «вы кланяетеся, егоже не весте» (Ин.4:12, 22). Но и чуждаго Церкви не отчуждил Глава Церкви от благодеяния телеснаго: и последствия показывают, что благодеяние не потеряно. Самарянин, конечно, не остался самарянином, когда, по исцелении, к Обличителю самарян «возвратился, со гласом велиим славя Бога, и паде ниц при ногу Его, хвалу Ему воздая» (Лк.17:15–16). Познай из сего, христианин, что область человеколюбивой благотворительности простирается не только до пределов Церкви, но и далее. Учись у Апостола делать доброе «ко всем, паче же присным в вере» (Гал. VI. 10): учись у Христа и не присных в вере привлекать к ней благотворением. Самое привлекательное выражение правой веры есть добродетель. Доброжелательное сердце убедительнее проповедует истину заблуждающему, нежели любопретельный ум. Из числа десяти прокаженных, получивших исцеление, оказалось девять неблагодарных. Всеведущий целитель видел неблагодарность прежде, нежели совершил исцеление: однако не удержался от совершения благотворения, и по совершении не раскаявался. Кротко изъявил Он удивление, не о том, что не благодарят видимаго благодетеля, но о том, что не дают славы Богу. «Како не обретошася возвращшеся дати славу Богу?» (Лк.17:18) Неблагодарность есть нечувствие души не естественное. В природе, не только человека, но и безсловесных, насаждено расположение к благодарности. Лев, котораго преподобный Герасим избавил от болезненнаго страдания, вынув у него из лапы занозу, ощутил к своему благодетелю такую привязанность, что служил ему во всю остальную жизнь его, и по его смерти, от печали по нем, умер на его могиле. – Но чтож? Если другой поступает не по природе: неужели посему, ты сын благодати, решишься поступать не по благодати? Неужели удержишь руку твою от благотворения потому, что испытал или предвидишь неблагодарность? Вспомни твоего Спасителя, Который хотя видел пред Собою девять неблагодарных, против одного благодарнаго, не удержался от благотворения всем. Не унижай достоинства благотворения желанием благодарности, как платы; не уменьшай радости благотворения мыслию о неблагодарности, которая не причиняет ущерба благотворению. «Доброе творяще, да не стужаем си: во время бо свое пожнем, не ослабеюще» (Гал. VI. 9). Аминь.

248. Слово по освящении храма Св. Архистратига Михаила, при открытии 2-го Московскаго Кадетскаго корпуса

(Говорено Дек. 6; напечатано в Моск. Вед. 1849 г. в Тв. Св. От. 1856 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

Сия есть победа, победившая мир, вера наша (1Иоан. V. 4). Россия обильна победами и умеющими стяжавать победы. Это говорят дела. Это знает Вселенная. Но вот еще разсадник побед. Еще учреждение для образования благородных воинов. Еще новый военный стан, только не подвижной, а неподвижный, не в шатрах, а в доме, некогда Царском; и – среди новаго военнаго стана новый храм «Бога мира» (Евр. XIII. 20). О, Боже мира! Где же обещанное Тобою чрез Пророка время, когда «раскуют мечи на орала, и копия на серпы, и не возмет язык на язык меча» (Ис. 2:4), следственно и учиться военному искусству не нужно будет? Без сомнения, есть такое звено в многосложной цепи времен; ибо глагол, от Тебя исшедший, не возвратится к Тебе тощ. Но мы недовольно разумеваем времена и лета, которыя Ты положил в Своей власти. «Грядет час, и ныне есть, егда речеши мир на люди Твоя», на царства, на грады, на веси, на души: но мир Твой и у Тебя Самого следует тому же закону, который Ты предписал ему для Твоих посланников: «аще будут ту сыны мира, почиет на них мир Твой, Аще ли же ни, к Тебе возвращается» (Лук. X. 6), в ожидании сынов мира. Слава Богу, мир обитает в отечестве нашем! Благочестивейший Самодержец блюдет его: и если недавно поднимал оружие, то на защиту мира; и, завоевав мир союзному царству, а по связи происшествий, конечно и многим другим, не умедлил возвратиться в Свой внутренний мир. Но при всем том похвалится ли наше время обилием сынов мира? У многих народов, на которых наречено имя Бога мира, не утрачен ли мир внутренний? И мир взаимный не в безпрерывной ли почти опасности? Не видели-ль мы, как пламя раздоров, мятежей, междоусобий обнимало города, переходило из города в город, из царства в царство; и если потушено, то не мелькают ли еще из-под пепла искры? – Для таких времен, самая любовь к миру должна быть вооружена, чтобы охранять мир; самые сыны мира имеют нужду в искусстве брани и во всякой готовности к отражению врагов мира. Итак благодарение прозорливой попечительности Самодержца, не престающей усиливать средства общественной защиты и безопасности. Да приидут мудрые наставники, да приидут благородные юноши, одни – преподавать, другие – изучать науку воинов, науку побеждать врагов Царя и Отечества, науку защищать Царя и Отечество. А я хотя не могу отказаться от звания и должности воина; потому что некто из людей моего рода службы другому, принадлежащему к той же службе, дал сию заповедь: «ты убо злопостражди, яко добр воин Иисус Христов» (2Тим. 2:3): однако ничего не могу сказать вам о искустве оружием наносить врагам раны и смерть, и тем приобретать победу. Мне указано оружие, – меня учили искусству брани, – которыми не отъемлется жизнь, а сохраняется, или даже дается мертвому. «Оружия воинства нашего не плотская »(2Кор. X. 4). «Несть наша брань к крови и плоти »(Еф. VI. 12). «Сия есть победа, победившая мир, вера наша». О сей победе должен я сказать нечто, хотя немногое. «Победа, победившая мир» – это победа огромная. И потому не стоит ли труда узнать, как она приобретена, и как может быть приобретаема вновь, хотя не в прежнем объеме. – Провозвестник сей великой победы сказывает, что оружие, сила, искусство, которыми оная приобретена, заключаются в вере. Он утверждает, что только владеющий сим оружием, сею силою, сим искусством, т. е. верою, именно, верою во Иисуса Христа Сына Божия, может сделаться победителем мира. «Кто есть побеждаяй мир? Только веруяй, яко Иисус есть Сын Божий» (1Иоан. V. 5). Удивительно, что Св. Евангелист Иоанн провозглашал уже победу веры Христовой над миром, когда мир далеко не истощил еще против нея своих враждебных сил и средств. Так прозорливо видел Апостол ход дела; так верно предвидел исход. Нам удобнее видеть в совершении то, что он провидел в начатках. Мир Римский (как любила называть себя Римская держава, гордо, но не без основания, потому что в ней заключалось все значительное и сильное в мире), мир языческий, в продолжении нескольких веков, вел войну против Христианства. На стороне мира были: власть, сила, искусство, образованность, многолюдство, народное мнение. Жестокость и ласка, лесть и клевета, угроза и обещание, награда и казнь, обогащение и грабительство, освобождение и порабощение, возвышение и изгнание, умствование мудреца и пытка мучителя, предразсудки и ярость народа, – все превращено было в оружия против Христианства. С другой стороны Христианство являлось без власти, без силы, без искусства, без защиты, без оружия, кроме пренебрегаемаго миром оружия веры в Бога невидимаго и в Сына Его Иисуса Распятаго. Но чем кончилась сия слишком неравная брань? – Мир языческий рушился и разсыпался в прах, а Христианство возвысилось и возгосподствовало, переродив мир в новую жизнь. Воистину, «сия есть победа, победившая мир, вера наша». Св. Апостол Павел, в послании к Евреям, представляет ряд достопамятных имен и событий, в доказательство того, что, во все времена мира, все возвышенное, дивное, чудесное совершалось не иначе, как верою. О сем, скажу вместе с ним, «не достанет ми повествующу времене»: но, вместе же с ним, не умолчу «о Гедеоне, Вараце же и Сампсоне и Иеффаи, о Давиде же и Самуиле» и о других (которых число не трудно было бы увеличить именами и наших Царей и Вождей), «иже верою победиша царствия, содеяша правду, – возмогоша от немощи, Быша крепцы во бранех, обратиша в бегство полки чуждих» (Евр. XI. 32–34). Итак словом Апостольским утвердите себя и в сей мысли, что та же вера, которая приобрела и приобретает духовную над миром победу Церкви и душе верующей, приобретает и ратоборную победу над врагами благоверному царству и верному вождю и воину. Но как и самое надежное оружие доставляет победу только тому, кто умеет хорошо употреблять оное: то пекитесь, подвижники за Царя и Отечество, – пекитесь, для себя и для тех, которых должны руководствовать к подобным подвигам, чтобы уметь хорошо употреблять победоносное оружие веры. Священное писание учит, что «веровати подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающим Его мздовоздатель бывает» (Евр. XI. 6). Но это есть только начаток, или первая степень веры; это значит усматривать веру, а не собственно иметь и употреблять ее. Веруем, что Бог есть: но много ли чрез сие приобретаем, если Он неприступен? Веруем, что Бог есть мздовоздатель: но что чрез сие приобретаем, если, по суду собственной совести, заслуживаем не воздаяние за то, что Его взыскуем, а наказание за то, что не довольно Его взыскуем, и не довольно Ему благоугождаем? Сии недоумения и затруднения разрешаются только тогда, когда вступаем на вторую степень веры, когда веруем в воплощеннаго Сына Божия Иисуса Христа, – когда веруем в Него, по откровению слова Божия, признавая в Нем «Сущаго над всеми Бога, благословеннаго во веки» (Рим. IX. 5), и вместе истиннаго «человека, и ходатая Бога и человеков» (1Тим. II. 5). Поелику Он Бог: то в Нем неистощимы для нас сокровища Божественной премудрости и благодати, и Его крестная за нас жертва имеет безконечную цену, для удовлетворения за нас безконечному правосудию, и безконечную силу, для воскрешения нас от смерти, наведенной грехом. Поелику Он человек: то Он близок ко всем человеческим состояниям, кроме греха, и по изречению Апостола, «Сам искушен быв, может и искушаемым помощи» (Евр. II. 18), и земною жизнию Своею представляет совершенный образец для нашей жизни. Поелику Он Богочеловек и Ходатай Бога и человеков: то Бог уже не недоступен для нас. Божественное человечество Христа есть узел, связующий с Божеством все человечество, есть небесная лествица, по которой молитвы наши невозбранно восходят к Отцу Небесному, есть гора Божия, по которой непрестанно струятся на человечество токи даров Святаго Духа. Когда такую во Христа веру объемлем и умом и сердцем: тогда вера восходит еще на высшую степень; она переходит в «упование непосрамляющее» (Рим. V. 5), и в «любовь николиже отпадающую» (1Кор. XIII. 8); проникает во всю жизнь и деятельность человека; и тогда, по слову Самого Христа, «вся возможна верующему» (Мк. 9:23). Тогда он удобно побеждает плоть с ея вожделениями и страстями, потому что в вере и любви к Богу и Христу обретает духовную сладость, которая возвышается по мере отвержения чувственных услаждений; удобно побеждает мир с его прелестями и неприязнию, потому что «вменяет вся уметы быти, да Христа приобрящет» (Фил. III. 8). Наконец он непобедим и победоносен и в брани против врагов Царя и Отечества, потому что не страшится ни труднаго подвига, ни смерти, взирая очами веры и надежды на небесный венец, прекрасный для всякаго подвизающагося верую и правдою, и преимущественно величественный для непоколебимаго и в смертном подвиге за верность Вере, Царю и Отечеству. Дети, призываемые к уготовлению на подвиги брани! Вам еще рано думать о победах на великом поприще: но и вам можно, и должно приобретать немаловажныя для вас победы на не широком поле вашей учебной жизни: любознательностию и трудолюбием побеждать леность и праздность, вниманием к полезному и должному побеждать разсеянность и легкомыслие, духом повиновения удерживать порывы юношеской воли, чувством достоинства отражать могущее встретиться неблагородное внушение или недобрый пример. Силу же для сих нравственных побед почерпайте в благоговении к Богу, в вере, в молитве. Часто да взывает каждый к Отцу небесному: «благости и наказанию и разуму научи мя» (Пс. CXVIII. 66). «Научи мя творити волю Твою» (Пс. CXLII. 10). Святый Михаиле, котораго покровительству вручен храм сей! Вождь небесных воинств, неотрицающийся споспешествовать и земным (как очевидно руководствовал Ты вождя Иисуса Навина, и научил разрушить крепкий Иерихон не оружием, но верою; ибо «верою стены Иерихонския падоша» (Евр.11:30))! приими в Твое покровительство и сию обитель уготовляемых на защиту Отечества: простирай благодатное крило над умами и сердцами детей и их руководителей, охраняй сей новый вертоград, яко рай Божий, да обильно сеются и растут в нем семена истины, добра и чести; а врага, покушающагося сеять плевелы, да не допустит вера, победоносная над видимым и невидимым. Предстоя близко престолу Царя Царствующих, предстательствуй, подобно как некогда о древнем народе Божием, предстательствуй о благоденствии и долгоденствии Благочестивейшаго Самодержца нашего, и Благовернаго Наследника Его, и о всем Царском Доме Его, и о верном Его народе, да пребывает истинная, святая вера всегда сердечно и действенно нашею, а с нею всегда будет нашею и победа

700

. Аминь.

249. Речь по рукоположении Преосвященнаго Филофея, Епископа Дмитровскаго

(Говорена Дек. 18; напечатана в Твор. Св. От. 1850 г. и в собрании 1861 г.) 1849 год

В Откровении святаго Иоанна видим седмь Ангелов седьми Церквей. Можно подумать, что это небесные Ангелы, хранители Церквей. Но когда слышим, что некоторых из них Дух Христов обличает, и угрожает им; Ангелы же небесные не грешат и не подвергаются прещениям: то приходим к той мысли, что под именем Ангелов Церквей заключаются земные блюстители Церквей, то есть, Епископы. Итак Епископ есть Ангел Церкви: как много в сей мысли поучительнаго для нас, и даже страшнаго! Чтобы соответствовать наименованию Ангела, ум Епископа должен быть светел, сердце чисто, мысли и желания духовны, жизнь удалена от нечистот плоти и мира. Как «посылаемый в служение за хотящих наследовати спасение» (Евр.1:14), он паче других должен наблюдать за собою, чтобы не искать своих си, но яже Божия и яже ближняго. Ангелом должен быть Епископ; что жь, если мы еще не достигли не только ангельской чистоты, но и человеческаго добраго устроения духа и жизни? Что, если нам угрожает сказанное Ангелу Сардийския Церкви: «не обретох дел твоих скончаных пред Богом» (Откр.3:2)? Страшно служение наше, возлюбленный брат; однако страх дан от Бога не для того, чтобы мы отчаявались, или унывали, но для того, чтобы страхом спасали себя и других. Призовем страх Божий в помощь нашему служению: но призовем также, и наипаче призовем, любовь. Возлюбим служение Возлюбившему нас даже до смерти, смерти же крестныя. Возлюбим служение спасению тех, за спасение которых сама Божественная Любовь пострадать и умереть благоволила. Принесем ей желание подвига: и она не отречется даровать нам силу для подвига. Жезл силы да послет тебе Господь от Сиона. Знамением сего да будет жезль, теперь тебе вручаемый.

250. Беседа об освящении дня Господня

(Напечатана в Твор. Св. Отц. 1849 г. и в собр. 1861 г.) 1849 год

И отвещав Иисус рече к законником и фарисеом, глаголя: Аще достоит в субботу целити? (Лук. XIV. 3). Некогда Господь Иисус, оком всеведения Своего взирая на сокровенные помыслы законников и фарисеев, вызывал оные наружу вопросом: «аще достоит в субботу целити?» позволительно ли в день, посвященный Богу, врачевать больных? – На вопрос о законе, у законников не нашлось ответа. «Они же умолчаша». В молчании сем заключалось строгое мнение, что в субботу врачевать не должно, и желание обвинить Иисуса, за Его изцеления в субботу, в нарушении закона: но строгие судии не осмелились отверзть уста свои, потому что народ благоговел пред Иисусом и пред его изцелениями. Посему Господь субботы Сам разрешил Свой вопрос: и – как легко и непререкаемо даже для противящихся Ему! Он тотчас исцелил бывшаго пред глазами Его человека, страждущаго водяною болезнию. «Прием исцели его, и отпусти» (Лк. 14:4). Очевидно, что изцеление было чудесное. Дело чудесное есть дело Божие. Дело Божие не может быть противно закону Божию. Следственно врачевание больных в день, посвященный Богу, не противно закону Божию. «Достоит в субботу целити». Известно вам, что день воскресный есть то же самое в христианской Церкви, что был в Церкви Ветхаго Завета день субботный. Вопрос: позволительно ли в день воскресный врачевать больных? не затруднил бы, думаю, ни ученых, ни неученых между нами. Кто не пошлет за врачем в день воскресный? Какой врач не пойдет к больному в день воскресный? От чего же сия разность во мнениях? От того ли, что мы лучше Иудеев понимаем закон дня Господня? – Хорошо, если так. Или, может быть, не от того ли, что мы меньше Иудеев внимательны к закону дня Господня? – Можете разсудить, как сие было бы унизительно для христиан. Итак надобно нам, братия христиане, помыслить и попещись о том, чтобы закон дня Господня и разуметь, и исполнять, не только не хуже древних Иудеев, но и совершеннее; так как христианство, без сомнения, выше и совершеннее иудейства. Возьмем в руководство Закон и Священную Историю. Что говорит коренной закон субботы, то есть, дня покоя благочестиваго, или дня Господня? – «Помни день субботный, еже святити его: – в день седьмый, суббота Господу Богу твоему. Да не сотвориши всякаго дела в онь »(Исх. XX. 8, 10). Примечайте. День всецело посвящается Господу; никакой доли онаго не выделяется для человека и для его дел. Не безполезно при сем заметить, что день измеряется здесь тою мерою, какою первоначально измерен он при сотворении мира, по сказанию Моисея: «бысть вечер, и бысть утро, день един» (Быт. I. 5). Посему, как некогда в еврейской, так и ныне в христианской Православной Церкви, всегда верной древним священным преданиям, праздник начинался и начинается вечером предпраздничнаго дня, и оканчивается вечером дня праздничнаго, как сие видите в порядке богослужения. Может быть, возразят, что невозможно посвятить Богу целыя сутки, потому что человеку необходимо нужно некоторое из суток время собственно для себя, например, время одеться, время принять пищу, время подкрепить тело необходимым сном. Возражение сие разрешается, во-первых, тем, что человек может употребить подвиг отказать себе в иной потребности, чтобы не похитить времени, посвященнаго Богу; во-вторых, тем, что и обыкновенныя дела можно делать для Бога, и тем освятить их, и согласить с законом дня святаго. Можно, например, в день Господень и одеваться, с благочестивою мыслию, чтобы чистою одеждою почтить чистоту и святость дня и храма Божия, в сей день преимущественно посещаемаго: и вот правильное начало праздничных одежд, которыя растленный в последствии времени обычай обращает на идолослужение суете и тщеславию. Можно «в день святый, – по выражению Ездры, – ясти тучная, и пити сладкая» (Неем. VIII. 10), но «ясти и пити в славу Божию» (1Кор. X. 31), с радостною и благодарною мыслию о Боге: и вот начало праздничных пиршеств, которыя в древности некоторым образом присоединялись к жертвоприношению и богослужению. Мысль, что и ночь праздника есть доля дня святаго, может и должна побудить человека, чтоб и сию долю времени, как можно, более освятить богоугодным подвигом, как можно менее уступить бездействию сна: и вот начало праздничных всенощных бдений, которыя частию нужда, частию немощь, а частию и произвол сокращает не редко до того, что наименование всенощной службы становится обличением ослабевшей ревности к молитвенным подвигам. Что говорит далее дополнительный и охранительный древний закон субботы? – «Сохраните субботу, яко свята сия есть Господу и вам: осквернивый ю, смертию умрет: всяк, иже сотворит в ню дело, потребится душа та от среды людей своих» (Исх. XXXI. 14). Что еще говорит о сем предмете Священная История? – Однажды, во время странствования в пустыне, Израильтяне «обретоша мужа собирающа дрова в день субботный» (Числ. XV. 32). Не знаю, затруднились ли бы мы определить степень сего преступления: а тогдашний весь сонм, не исключая и Моисея и Аарона, недоумевали, как поступить с виновным. «Не совещаша бо, что сотворят ему». Но дело кончилось тем, что «побиша его камением весь сонм вне полка, якоже глагола Господь Моисею» (Числ. 15:32–36). В книге Пророка Иеремии читаем тяжкую от лица Божия угрозу за преступления против праздника, по видимому, не слишком тяжкия. «Аще не послушаете Мене еже святити день субботный, и не носити бремен, ниже входити вратами Иерусалима с бременами в день субботный: то зажгу огнь во вратех его, и пожрет домы Иерусалимли, и не угаснет» (Иер. XVII. 27). Известно, с какою грозною точностию исполнена сия угроза чрез Вавилонян. Нельзя не упомянуть еще об одном примере добровольной строгости в хранении субботы, который представляют времена Маккавеев. От гонения Антиоха, принуждавшаго Иудеев к язычеству, многие из них удалились в пустыню. Язычники догадались, что выгодно будет напасть на них в субботу, в которую они, по закону, хранят покой. Тогда ревнителям благочестия внезапно представился неразсмотренный ими дотоле вопрос: «аще достоит в субботу» сражаться? И что же? – «Умрем вси в простоте нашей» (1 Макк. II. 37), сказали они, и около тысячи человек допустили убить себя, не сделав ничего для своей защиты. Уже сей случай вразумил Маккавеев, что таким образом язычники совсем истребили бы благочестие; и потому принято за правило – и в субботу сражаться с нападающими врагами. После сказаннаго доселе, пусть, кто хочет, удивляется строгости древняго закона о дне Господнем: для меня более примечательна его важность и сила. Пусть иные осуждают мнительность некоторых исполнителей онаго: но не больше ли достойно уважения их благоговение к закону, их самопожертвование закону? Хвалитесь, если угодно, высшим, нежели у древних, как и должно быть в христианстве, разумением закона: но позаботьтесь и о доказательствах сего похваления. Верныя же доказательства высшаго разумения духовнаго закона суть высшие подвиги и добродетели. Или вы думаете напротив, что высшее разумение закона о дне Господнем менее от вас требует, и более вам позволяет, согласно с свободою новоблагодатною, вопреки рабству ветхозаветному? – Для разрешения сего возьмем в руководство Евангелие. Что же говорит Евангелие, к облегчению строгости закона субботы, или дня Господня? – «Кто есть от вас человек, иже имать овча едино, и Аще впадет сие в субботы в яму, не имет ли е, и измет? Кольми убо лучши есть человек овчате? Темже достоит в субботы добро творити» (Матф. XII. 11–12). «Суббота человека ради бысть, а не человек субботы ради. Темже Господь есть Сын человеческий и субботе» (Мк. 2:27–28). Из сих изречений можно извлечь два правила. Первое: дела неизбежной нужды позволительны в день Господень. Второе: дела благотворныя и человеколюбивыя достойны дня Господня. Но из сего по необходимости надлежит заключить и то, что дела, в которых нет ни неизбежной нужды, ни нравственнаго достоинства и благотворности, и Евангелие, так же как древний закон, оставляет запрещенными в день Господень. Что касается до величественнаго изречения Господня: «Господь есть Сын человеческий и субботе»: слыша сие, не подумайте, чтобы Господь, создавший субботу, Сам разрушил ее, и позволил попирать ее. Он сказал, что не пришел "разорити" закон, но «исполнити» (Матф. V. 17). И нарекши Себя «Господом субботы», Он являет Свое Божество и власть истолковать закон субботы (ибо кто лучше может истолковать закон, как Сам Законодатель?), исполнить его и обновить. Сию власть особенно явил Он в том, что, сохранив сущность первоначальнаго закона – посвящать Богу седьмый день, освятил для сего новый день Своим славным воскресением. Древний день субботный, празднованный в память сотворения мира, не вполне радостный с того времени, как сотворенное повреждено грехом, по справедливости должен был уступить свою славу новому дню воскресному, в память новаго творения, которым мы «созданы во Христе Иисусе на дела благая» (Еф. 2:10), «порождены во упование живо воскресением Иисус Христовым от мертвых» (1Петр. I. 3). Видите, как Господь субботы не разорил ее, но еще возвысил. И потому, если свят и благоговейно чтим был древний день Господень, день «субботы», то есть, покоя, в память перваго творения временнаго: то не паче ли должен быть свят и благоговейно чтим новый день Господень, день воскресный, день радости новаго творения, пребывающаго во веки? Братия! вопрос Господень: «аще достоит в субботу целити?» оставшийся без ответа со стороны вопрошаемых, показывает вам, что истина вразумляет не только разсуждениями и ответами, но иногда и вопросами, на которые неизбежный ответ находится в совести вопрошаемых. Пойдем и мы по следам Небеснаго Учителя, и предложим нашей совести некоторые вопросы, которых разрешение, кажется, довольно предуготовлено предложенными теперь сведениями и размышлениями. Достоит ли христианам, чадам благодатной свободы, менее рабов Закона пещися о хранении дня Господня, потому только, что ныне за сие не угрожает побиение камнями? Достоит ли в утро дня воскреснаго, во время святаго дня, преимущественно святое, идти не в храм Божий, а на торжище, наполнять его до тесноты, вместо молитвы и покоя, суетиться среди молвы, купли и продажи? Закон гражданский снисходительно позволяет в день воскресный продавать и покупать необходимое для дня: пусть бы пользовались только сим снисхождением; однако и то, чем менее, тем лучше. А продавать и покупать в день воскресный, что можно было бы отложить до дня работнаго, продавать потому только, что сего хочет корысть, покупать потому, что в праздник досужно, – достоит ли? – Не довольно ли шести дней недели для сих продаж и куплей? Надобно ли вторгаться с ними в день седьмый, чтобы и на купленное, и на цену проданнаго положить печать греха против заповеди, освятившей день седьмый? В навечерии дня Господня, в часы, как изъяснено выше, принадлежащие действительно к составу дня освященнаго, в которые Церковь уже начинает торжественныя славословия, в которые благочестивые предки наши обыкновенно вкушали духовное веселие на вечернем или всенощном богослужении, достоит ли потомкам их спешить в места веселия мирскаго, на зрелища, которыя и не в такое важное время не много имели бы права на внимание христианина, как перенятыя от язычников, и едва ли когда восходящия выше языческих представлений суеты, страстей и пороков? В день, посвященный славе Христа Спасителя и радости спасения, достоит ли, под видом веселия, предаваться делам, которыя не только не славят Бога, но и человека унижают, и его спасению вредят, – делам плотоугодия, невоздержания, безчиния? «Имеяй уши слышати, да слышит». То есть, имеющий незаглушенную совесть да внимает ея ответам на вопросы, теперь предложенные. Заповедь, Церковь, совесть да управляют вашими поступками, как всегда, так наипаче во святый день Господень! Праздничную же свободу полагайте в том, чтобы не раболепствовать страстям, суетным обычаям и осуждения достойным примерам. Аминь.

251. Беседа при торжестве о рождении Его Императорскаго Высочества Великаго Князя Алексия Александровича

(Говорена в Чудове монастыре Генваря 7-го; напечатана в Моск. Вед. и Губерн. Вед. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

Пророк Псалмопевец, в одном из Псалмов, смотрит на человека, в котором находит признак благословения Божия; и, как бы радуяся тому, что нашел, указывает его всем: «се тако благословится человек бояйся Господа». Что значит: «тако благословится?» Где видит Пророк светлое знамение благословения? Он видит его в благочадии. – «Сынове твои, яко новосаждения масличная окрест трапезы твоея. Се тако благословится человек бояйся Господа» (Пс. 127:3–4). Видели мы, Россияне, как окрест трапезы Царя нашего являлись умножаясь, от дней до дней «сынове, яко новосаждения масличная», и возрастали до того, чтобы приносить вожделенный плод Царскому Семейству и Отечеству. Теперь видим, как и «окрест трапезы» первороднаго Сына Царева возникают одни по другом «сынове», и уже достигли того числа, какое окружает трапезу Державнаго Родителя Его. Радостно видеть благочадие державнаго рода, как плод цветущей природы: но еще радостнее вразумиться, что это есть благословение, сходящее свыше, «яко роса Аермонская, сходящая на горы Сионския» (Пс. CXXXII. 3). Благословение Царю и Его Наследнику есть благословение и Царству. Предмет нынешняго торжества ознаменован особенными чертами, приятно и назидательно вразумляющими. Вам известно, что Государь Наследник Всероссийскаго Престола родился в сем древлепрестольном граде, под сению молитв и благословения Святителя Алексия; здесь в храме сего Святителя, приял Святое крещение; и, по крещении, положен был в раку почивающаго Святителя, как бы на руки ему, как бы в объятия его. Нужно ли изъяснять мысль и чувство, заключенныя в сем знаменательном действии? Памятование о сем вера Благочестивейших Родителей передала вере Благовернаго Сына, между тем как время в Нем оправдало веру великих к Святому. То же чувство сообщилось и Его Благоверной Супруге. Во дни прошедшей весны, которые они провели под сению Святителя Алексия, и в которые неоднократно притекали к Святым мощам его, видно, благодать его, с Их верою, особенным образом встретилась в Их сердце: и вот оне, к общей радости, встречаются в открытом событии. Новое благословение свыше явилось Им в благополучном рождении Сына: и в то же время Их вера и благодарность к Святителю Алексию, и надежда на Его молитвы, явились в том, что, как знамение и залог благословения Его, Они взяли Его Имя для Своего Высоконоворожденнаго. Я сказал, что предмет нынешняго торжества ознаменован чертами не только приятными, но и назидательно вразумляющими. В самом деле, теперь не от нас, но из Царскаго Дома, посредством примера, приходит вам поучение: в Боге и благословении Его полагать источник блага, которое имеем или получаем, и надежду блага, котораго желаем, – возвышать и освящать дела природы духом благодати, – встречать рождение детей не только с радостными чувствованиями, но и с помышлениями благочестивыми, – искать для них счастливой будущности не только в благоприятных видах земных, но и в союзе их земнаго бытия с небесным, – давать имена детям не без разбора, либо с поверхностным разбором приятных или неприятных звуков и тому подобнаго, но с мыслию о благочестивых предках, которых души способны преподать действенное благословение потомкам, а еще лучше с верою к Святым, которых молитвы и благословения, без сомнения, благотворны. Наречение имен не так маловажное дело, как думают люди, которые лучше помнят имена, нежели знают существо и отношения предметов. Мудрость первозданнаго человека испытана и проявлена была наречением имен всякой душе живой. В наречении имен Патриархами, не раз проявлялся дар прозорливости и пророчества. Сам Бог, когда благоволил дать Аврааму новое, многознаменательное, потомственное благословение, – как залог, как печать, как таинственное знамение сего благословения, дал ему новое имя: «не наречется к тому имя твое Аврам, но будет имя твое Авраам, яко отца многих языков положих тя» (Быт. XVII. 5). Святая Церковь, зная, что не многие способны от себя нарекать имена, приносящия с собою благословение, учредила прекрасный обычай от Святых заимствовать имена, которыя по благодати Святых, всегда благознаменательны и способны принести с собою благословение. Но при том особенно благо младенцу, которому дают имя Святаго не по обычаю только, но по вере и любви к Святому. По сей вере приглашаю всех здесь присутствующих, сказать вместе со мною единое общее слово к Святителю Алексию: Благословен Бог и Его благодать, тобою, Святителю Алексие, споспешествовавшая вере Благочестивейших, и исполнившая молитвы и надежды России в Благоверном Первенце Царевом. Призри ныне и на веру Его и Благоверной Супруги Его; и благослови, и благословляй Новорожденное Чадо Его, и не переставай Богоприятными Твоими молитвами низводить выну небесное благословение на Благочестивейшаго Самодержца Нашего и на весь Дом Его, «яко росу Аермонскую, сходящую на горы Сионския». Аминь.

252. Слово в храме святыя мученицы Татианы, при Императорском московском Университете

(Говорено Генв. 12; напечатано в Твор. Св. От., в Москов. Вед., Губерн. Вед. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

И рече человеку: се благочестие есть премудрость, а еже удалятися от зла есть ведение (Иов. XXVIII. 28). Один из Греческих Царей, создав один из знаменитейших в Христианстве храмов, наименовал его храмом «Премудрости Божией». Какая мысль произвела сие наименование? – Думаю, та, что Господь наш Иисус Христос, по слову Апостола, есть «Божия премудрость» (1Кор. I. 24), и что под именем «премудрости» (Прит. VIII. 27–29) Он изображен в Писаниях Соломона, с которым Греческий Царь некоторым образом состязался в подвиге храмоздательства. По сему разсуждению и всякий храм Христианский, следственно и сей, в котором теперь мы находимся, есть храм премудрости. И сия обитель знаний, которая для себя устроила сей храм, и в нем ныне празднуя, воспоминает и освящает день своего учреждения, – которая своим

наименованием

провозглашает себя вмещающею, или, по крайней мере, подвизающеюся вместить в себе

все знания

человеческия, не представляется ли по сему обителию премудрости? И так здесь даже невольно должна придти мысль о премудрости. А с пришедшею мыслию о премудрости не тотчас можно разстаться. Ибо не знаю, найдется ли человек, который бы (если только не совсем утратил человеческия способности), встретясь с премудростию, не пожелал хотя что нибудь у нея заимствовать. Желаю и я теперь взять хотя небольшой урок премудрости. И Поелику едва удостоиваю себя не более, как в ученики ея: то беру на сей раз в учители праведнаго Иова. Кажется, это достойный учитель премудрости. Он выдержал для сей степени строгое испытание, с совершенным успехом. Три состязателя: Елифаз, Валдад, Софар, семь дней и семь ночей в молчании провели при нем, собираясь с мыслями; потом каждый из них неоднократно вступал с ним в спор, а по них еще и четвертый состязатель Елиус: и все они каждый раз получали от Иова сильный отпор. Наконец Верховный Непогрешительный Судия объявил о сем состязании решительный приговор: «не глаголасте предо Мною ничтоже истинно, якоже раб Мой Иов» (Иов. XLII. 7). Правда, когда сей верховный Судия продолжил испытание непосредственно Сам, и вошел с Иовом в состязание «сквозе бурю и облаки» (Иов. 38:1): тогда мудрость Иова изнемогла, и он признался в своей неспособности далее выдерживать испытание и даже в своей ничтожности: «почто еще аз прюся, наказуем, и обличаем от Господа, слышай таковая, ничтоже сый? Аз же кий ответ дам к сим? руку положу на устех моих» (Иов. 39:34). Но, видно и в признании своей немощи и ничтожности есть некоторая мудрость: потому что Господь не осудил Иова за сие признание, а наградил; и тем кончил и другое, еще более трудное испытание Иова, в котором адское зломудрие возражало против его мудрости не словами, но жесточайшими бедами: «даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову во усугубление» (Иов. XLII. 10). И так вы согласитесь со мною взять Иова в учители премудрости. Будьте же внимательны к уроку, который он нам преподает. Вот он ищет премудрости: «премудрость откуду обретеся? и кое место есть ведения?» И не находит ея в человеке. «Не весть человек пути ея, ниже обретеся в человецех» (Иов. 28. 12–13). Подумали бы о сем те, которые полагают, что человек сам для себя есть источник премудрости, и что он прядет из себя знание, как шелковый червь шелковую нить, с тою, не в пользу человека, разностию, что шелковую нить умеет выпрясть каждый червь, а нить премудрости медленно, неровно, непрочно, прядет весь человеческий род. Иов продолжает искать премудрости: но не находит ея и вне человека, в видимой природе. «Бездна рече: несть во мне; и море рече: несть со мною» (Иов.28:14). Подумали бы о сем те, которые наблюдением, опытом, изследованием стараются пройти видимую природу в долготу и широту ея и проникнуть в ея глубину; которые, убивая один вид вещества другим, и разделяя оное на тончайшия части, надеются дойдти до дна и основания природы, и на нем построить премудрость. Изследование природы имеет свою пользу, когда открывает ея законы, и чрез то разрушает предразсудки, господствующие над незнающими сих законов; когда открывает в ней силы и средства, удовлетворяющия потребностям жизни человеческой. Изследование природы имеет свое достоинство, и может сделаться путем к премудрости, когда, как говорит древняя книга премудрости, «от величества красоты созданий сравнительно Рододелатель их познавается» (Прем. XIII. 5), когда очищенному от страстей оку, как говорит Апостол, «невидимая» Божия «творенми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. I. 20). Но если мы умножаем и разнообразим познания о вещественном, не помышляя о духовном: углубляемся в изследования о тварях, не возвышаясь к Творцу: то, хотя бы познания наши казались обширными, как море, изследования наши глубокими, как бездна, по разсуждению Иова, надлежит опасаться, что ищущему здесь премудрости «бездна речет: несть во мне; и море речет: несть со мною». Между тем Иов высоко ценит премудрость, или, точнее сказать, ставит ее выше всякой цены. «Не дастся сокровище за ню, и не извесится сребро на изменение ея» (Иов.28:15). Сии слова возбуждают меня спросить, если можно, сего учителя, как же судил бы он о веке, в котором люди, мнящиеся мыслить и знать более других, торопливо собирают мысли, или, за недостатком их, мечты воображения, наполняют ими книги, усильно распространяют их, единственно для того, чтобы у читающих искусно похитить время, и взять цену сребра. Признал ли бы он, что такия мысленныя и словесныя произведения могут хотя сколько нибудь пробить или уровнять путь к безценной премудрости, или только загромождают его? – Мой Учитель, в отдалении веков, не слышит меня и не ответствует на мои вопросы. Может быть, и хорошо молчание, когда ответ едва ли был бы приятен веку сему. Наконец Иов открывает, где найдти премудрость: «Бог благо позна ея путь: Сам бо весть место ея» (Иов.28:23). Если бы кто сказал, что из сего еще не видно, как человек может достигнуть премудрости: я могу дополнить слова Учителя. Ведомое Богу «место» премудрости есть Его ум, Его слово, Его дух. И так иди путем, который ведет к Богу, и тем же путем будешь приближаться к премудрости. Путь же к Богу известен: – благоговейное размышление, молитва, вера. Но Учитель наш и сам дополняет свое изследование о премудрости, указывая на вернейшее к ней руководство, Самим Богом преподанное человеку. «И рече человеку: се благочестие есть премудрость, а еже удалятися от зла есть ведение» (Иов.28:28). Какое простое руководство к премудрости! Имей благочестие, и ты имеешь премудрость: удаляйся от зла, и ты обладаешь знанием. Опасаться можно, что сие учение может быть недовольно понято и принято некоторыми потому самому, что очень просто. Неужели, скажут, ничего более не надобно? Неужели бросить все науки? Неужели затворить все обители высших знаний? Нет, возлюбленные соученики, благочестие не есть отрицание наук и знаний: вам именно говорят, и говорят от лица Самаго Бога, что «благочестие есть премудрость»; а премудрость есть мать, воспитательница, покровительница истинных знаний и полезных наук. И благочестие есть жизненное, руководительное и охранительное начало истиннаго знания. Удаляться от зла значит возжигать светильник просвещения в сердце, и охранять светильник ума от бурь, которыя могут погасить его, или раздуть пожар. Кто не слыхал о мудрости Соломона? – «Умножися мудрость Соломона зело, – говорит книга Царств, – паче смысла всех древних человек» (3Цар. IV. 30). «Глагола о древех от кедра иже в Ливане, и даже до иссопа исходящаго из стены »(3Цар. IV. 33): сей одной черты довольно, чтобы усмотреть обширность и разнообразие познаний его. Кто же преподал ему оныя? – Благочестие. Все учебное поприще Соломона, все учебныя пособия его ограничиваются следующим: «Господи Боже, даждь мне премудрость и разум. И рече Бог к Соломону: премудрость и разум даю тебе» (2Пар. I. 9–12). Не всякой сим одним способом учения будет уметь достигнуть подобнаго успеха. И потому, ищущие знания и премудрости, слушайте просвещенных наставников; читайте основательныя и благонамеренныя писания; размышляйте: но не забывайте и урока мудраго Иова; не забывайте и Соломонова способа учения, который предлагается также и Апостолом: «аще кто от вас лишен есть премудрости: да просит от дающаго Бога всем нелицеприемне, и не поношающаго, и дастся ему. Да просит же с верою».(Иак. I. 5–6). Аминь.

253. Слово в неделю мытаря и фарисея и на память Святителя Алексия

(Говорено в Чудове монаст. февраля 12; напечатано в Твор. Св. От. 1850 г. и в собран. 1861 г.) 1850 год

Глаголю вам, яко сниде сей оправдан в дом свой паче онаго (Лук. XVIII. 14). Притчу о мытаре и фарисее, которую ныне мы слышали в Евангельском чтении, Христос Спаситель оканчивает тем, что фарисей пошел в дом свой как осужденный, или неоправданный, а мытарь как оправданный. «Сниде сей оправдан в дом свой паче онаго». Но разве они были в судилище? Разве над ними производился суд? Они были в церкви. Они молились. Отсюда открывается вид на церковь и на молитву, который, вероятно, не все довольно примечают и приемлют во внимание. Входя в церковь, становясь на молитву, мы всего скорее представляем себя просителями, а Бога подателем благ. Это справедливо: но это не все. Слово Христово показывает, что церковь, будучи домом молитвы, в тоже время есть и судилище Божие. Ты молишься: а невидимый Судия внемлет не только словам твоим, но и мыслям и чувствованиям сердечным, и производит над тобою праведный суд. Ты окончишь молитву: и пойдешь отсюда или оправданный или неоправданный, или даже осужденный. Пророк сказал о ком-то: «молитва его да будет в грех» (Псал. CVIII. 7). Видно, есть кто-нибудь, над кем сбывается сие слово: потому что Пророки не говорят слов на ветер. Итак, молитвенники, надобно нам позаботиться, как бы избегнуть осуждения, как бы достигнуть оправдания. Для сего посмотрим, как достиг оправдания мытарь, как не достиг фарисей. Искусный и крепкий молитвенниче, Святителю Алексие! Осени твоим благословением умы и сердца поучающихся молитве, да не уклонится слово наше от слова Христова; да уразумеют слушающие внутренно более, нежели изречет внешнее немощное слово. «Фарисей став, сице в себе моляшеся: Боже, хвалу Тебе воздаю» (Лк.18:11). Кажется, это не худая молитва. Фарисей «молится в себе», то есть, внутренно, мысленно, сердечно: это лучше некоторых из нас, которых уста произносят молитву, а сердце ея не чувствует, и мысль не редко уклоняется от нея к посторонним предметам, или, которые слушают церковное чтение и пение ухом телесным, но не отверзают глубоким вниманием слуха внутренняго, и не одушевляются духом молитвы. По таким расположениям надлежит опасаться, чтобы нам не остаться более чуждыми оправдания, нежели неоправданный фарисей. Фарисей «воздает хвалу Богу»: и это лучше некоторых из нас, которые в молитве помышляют более о том, что нужно им, нежели о том, что угодно Богу, которые, как алчущие наследия отеческаго, а не любви, дети, приходят в дом Отца Небеснаго, чтобы просить себе нужнаго и ненужнаго, полезнаго и неполезнаго, а не для того, чтобы созерцать Его совершенства, чтобы исповедывать Его премудрость, благость, провидение, помощь, благодеяния, чтобы вкушать от Его любви и благодати, приносить Ему свою любовь, благодарность, хвалу и славу. Фарисей – человек не без подвигов и не без добрых дел. "Пощуся, – говорит он, – двакраты в субботу, десятину даю всего, елика притяжу» (Лк.18:12). Поститься два дни в неделю закон ветхозаветной Церкви не предписывал; это был пост, введенный частным преданием, и добровольно принятый фарисеем; их чего можно заключить, что тем паче неопустительно наблюдал он посты законные. Давать десятину, то есть, десятую долю от стада, от произведений земли, от годоваго дохода, церкви, ея служителям и нищим, предписывал закон, впрочем, не тщательно исполняемый в последния времена ветхозаветной Церкви: фарисей, дававший десятину от всякаго приобретения, конечно, был ревнитель закона лучше многих, – и, нельзя не признаться, лучше некоторых из нас, которые не только не налагают на себя добровольных постов, но и установленные Церковию посты или явно нарушают, или исполняют небрежно, изобретая пост роскошнее мясоястия, – которые не только дясятой доли от своих приобретений не отделяют на церковь и на ея служителей, и на нищих, но и скудную на сие долю отдают неохотно, как бы невольную дань, а не с радостию, как жертву Богу. Повторяю: надлежит опасаться, чтобы не остаться нам более чуждыми оправдания, нежели фарисей неоправданный. Но как же он не оправдан? – Тотчас увидите. «Фарисей став, сице в себе моляшеся: Боже хвалу Тебе воздаю, яко несмь якоже прочии человецы». По-видимому он хвалит Бога: но в самом деле превозносит самого себя. Хвала Богу служит у него только средством выражения того, как он доволен собою, что он лучше других. Посему не трудно понять, может ли его молитва быть угодна Богу: это – кадило, из котораго восходит не благоухание благоговения и умиления, но смрад гордости и тщеславия. Понятно, почему он не может быть оправдан: провозглашая себя лучшим других и безпорочным, он не только говорит, сам не зная что, как не сердцеведец, но и очевидно говорит неправду; потому что лучше его знающий человеческую добродетель Апостол свидетельствует: «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас »(1Иоан. I. 8). Научимся из сего, братия, как вообще не думать о себе высоко, так в особенности не высокомудрствовать в молитве. Что тебе заглядываться на свои ничтожныя добродетели, когда надобно созерцать безконечныя совершенства Божии? Что тебе хвалить себя, когда надобно прославлять Бога? Если ты наслаждаешься сам собою: то конечно душа твоя не возжаждет к Богу; а потому и благодать Его не прийдет упоить тебя от тука дома Его потоком сладости Его. Фарисей в молитве не только хвалил себя, но и порицал других. «Несмь якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь» (Лк.18:11). Сих слов не оправдает и человек незлобивый и кроткий: как оправдает их Бог всеблагий, человеколюбивый, Котораго «щедроты на всех делех Его» (Пс.144:9)? Пред лицем Божиим ты укоряешь ближняго, как порочнаго, как преступника: но Бог имеет его под своим провидением, и милует; итак, в твоем укорении ближняго не скрывается ли дерзновенное укорение самого Бога, Который его милует? И какая тебе польза высматривать пороки ближняго? Ты не делаешься святым от того, что видишь его грешным; напротив того, твое око, которое Бог сотворил, и паки хочет сотворить чистым, сам делаешь лукавым. Ты ставишь «сего мытаря» между хищниками и неправедниками; но, может быть, сей низкий в глазах твоих Закхей, чрез час, каким-нибудь способом, поднимется выше, чтобы узреть Христа, и еще чрез час Христос о нем скажет, «яко и сей сын Авраамль есть» (Лук. XIX. 9). – Какими тогда глазами воззришь на того, котораго теперь порицаешь? Опасное, братия, искушение, без нужды разсматривать недостатки и грехи других людей, и прельщать себя мыслию, что мы не таковы, как они. – Точно, это значит прельщать самих себя. Глумясь над пороками ближних, мы нарушаем заповедь любви к ближним; оскорбляем Бога, их милующаго; оскверняем наш ум нечистыми представлениями; подвергаемся опасности быть порицателями невинных и даже будущих святых; смрадом нечистых воспоминаний растлеваем благоухание молитвы; немирною совестию воспящаем сердце наше от восхождения горе; и, конечно, не достигнем оправдания от Того, Который рек: «не судите, да не судими будете» (Мф.7:1). Кто избавит нас от сего искушения? Кто нам покажет надежный способ достигнуть оправдания в молитве? – «Сей мытарь», толико презираемый фарисеем. Мытарю поручил сие Христос Спаситель в слове притчи. «Мытарь, издалеча стоя, не хотяше ни очию возвести на небо, но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мне грешнику». Вот молитва, в следствие которой мытарь «сниде оправдан в дом свой» (Лк.18:13–14). Следственно, здесь есть и для нас образец молитвы, которая способна достигнуть оправдания. Мытарь, вошед в церковь, стоит вдали, ближе к дверям храма, нежели к его внутренней святыне. Что сделаем мы по сему образцу? Станем ли тесниться в притворе, оставив церковь пустою? – Сие не было бы сообразно ни с удобством, ни с порядком церковным. Кто может, поколику может, да подражает и видимому образцу оправданной мытаревой молитвы: всякий же да тщится постигнуть дух образа сего, и оным одушевиться! Что значит мытарево стояние вдали? – Страх Божий пред святынею Божиею, чувствование своего недостоинства. И мы да стяжем и да сохраним сии чувствования! – О Боже святыни и славы! Тот, котораго Ты оправдываешь, не дерзает приближиться к святыне Твоей: как же дерзаю я, достойный тысячекратнаго осуждения, входить во внутренность Твоего святилища, прикасаться к святыне Твоей, которой Ангелы со страхом служат, приступать к таинствам Твоим, в которыя Ангелы желают приникнуть? Даруй мне страх и трепет и самоосуждение, да не осудит меня мое дерзновение. Мытарь не хочет и очей возвести на небо. Что сие значит? – Смирение. Итак, имей смирение в молитве: и будешь иметь молитву оправдывающую. Мытарь биет себя в перси. Что сие значит? – Сокрушение сердца о грехах и покаяние. Итак, имей и ты сии чувствования. – «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс.50:19). Что ознаменовалось видимыми образами молитвы мытаревой: то же выражают и слова: «Боже, милостив буди мне грешнику». Мытарь не опирается на свои дела, подобно фарисею, но уповает на милосердие Божие. С биением себя в перси называя себя грешником, он чрез сие исповедует, что правосудие Божие требует добродетели, и осуждает грех; что он, как грешник, признает себя достойным осуждения, и уже чувствует свое осуждение; что желает избавиться от греха, и вместе сознает свое безсилие избавиться от онаго. Когда же, вместе с сим, просит у Бога милости, не представляя ни права, ни побуждения: то сим исповедует веру в безконечное милосердие Божие и в благодать, по вере оправдывающую и спасающую грешника, возраждающую и возсозидающую человека на дела благая, да в них ходит. Таким образом, молитва мытаря есть молитва покаяния и смирения, и, вместе, молитва веры и упования. С такою молитвою да входим в церковь, и да пребываем в ней, да возглаголет милосердый Господь и нам, яко снидем оправданы в дом свой. Аминь.

254. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Чудове мон. марта 25; напечатано в Твор. Св. От. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

И воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца (Лук. I. 33). В Евангелии слышали мы ныне дивную беседу Архангела и Пресвятыя Девы, – беседу, в которой сказалась, поколику может быть изречена, великая тайна неба и земли, беседу, сквозь которую можно усматривать событие, необъятное для земных и небесных взоров. Когда Архангел сказал Деве: «се зачнеши во чреве, – Дух Святый найдет на тя»; и когда Дева ответствовала: «се раба Господня, буди мне по глаголу Твоему» (Лк. 1:31, 35, 38): в сие мгновение, посредством сих слов, земля обручилась с небом, человечество с Божеством; и в следствие сего Безначальный зачался; «Слово плоть бысть» (Ин. 1:14); Сын Божий соделался Сыном человеческим, не преставая быть Сыном Божиим; Дева соделалась небом и престолом Божества; и в Ней положено, уже не обетовательное только, но действительное начало нашего спасения и блаженства. «Како будет сие?» (Лк. 1:34) вопрошала о сем событии Пресвятая Дева предварительно, не по недостатку веры, не по любопытству, но по чувству благоговейнаго удивления и по заботе о сохранении посвященнаго Богу девства, когда ей было предвещаемо быть матерью. Не дрезни, пытливый ум, и после события вопрошать: как сие было? Ангел не прийдет разрешить тебе неуместный вопрос. Что спасительное воплощение Сына Божия совершилось, ты видишь по чудесным и спасительным последствиям. Не испытуй непостижимаго. Смирись пред безконечною премудростию. Благоговей пред ея таинством. Дивись глубокому снисхождению Всевышняго. Прославляй и благодари Его за незаслуженный, безценный дар. Объими верою подаваемое спасение, не истязуя Спасителя Бога судом человеческаго мудрования. Впрочем Господь сказал: «Испытайте Писаний» (Иоан. V. 39). Итак позволим себе испытание, какое может быть нам доступно и наставительно. После перваго, возвышеннаго, но еще неопределеннаго приветствия Пресвятой Деве, Архангел усмотрел, что Она в страхе. «Не бойся Мариам» (Лк.1:30), сказал он. Почему же в то самое время, как старался освободить Ее от страха, он продолжал говорить то, что еще более изумительно и страшно, и чего провозглашение, по видимому, могло быть отсрочено? Почему не только возвестил он, что Она, пребывая Девою, родит Сына, каковое возвещение и было целию его посольства, но еще присовокупил, что Сей Сын будет Велий, Сын Вышняго, Спаситель, Царь, и притом Царь такого царства, которому не будет конца? Необходимо сие было по закону, по которому действует вера, и который нам известен из следующих слов Христовых: «еже Аще что можеши веровати, вся возможна верующему» (Мк. 9:23). Посему и Преблагословенной Мариами точно столько было возможно, сколько могла она веровать. Итак, чтобы Ей возможно было родить Богочеловека, Спасителя, Царя вечнаго царства, для сего нужно было, чтобы Она предварительно услышала и уверовала, что должна родить Богочеловека, Спасителя, Царя вечнаго царства. Почудимся, братия, сей безпримерно высокой вере Пресвятыя Девы, пред которою, самаго отца верующих, Авраама вера предречению о рождении Исаака, от престарелаго неплодства, есть меньше, нежели зерно горушно

701

пред кедром ливанским. Благоговейно и радостно возблагодарим Преблагословенную Мариамь за то, что Она имела сию веру, без которой мы не имели бы Христа Спасителя, Царя, обещающаго и нам царствие небесное и вечное. Вместе с сим, вразумим, братия, самих себя о силе веры. Невместимаго Бога вместить возмогла она в лице Пресвятыя Девы, не духовно только, но и телесно. И телесно, говорю, вместила Бога Ея вера: и сему тем более дивлюсь, чем более, в сравнении с духом, тело кажется удаленным от сообразности и сродства с Богом Духом, и по самой телесности, и по ограниченности, и по тленности. В чем же не могла бы нас удовлетворить наша вера, для которой предлежат несравненно меньшия требования, нежели для веры Девы Богородицы? А довольно ли часты между нами действительныя проявления веры, ощутительно возвышенныя над природою, ясно ознаменованныя благодатию? И посему не имеем ли мы нужды молиться с Апостолами Господу: «приложи нам веру» (Лук. XVII. 5)? Но Господь, не отвергая молитвы, обращает к нам требование веры. «Аще бысте имели веру, яко зерно горушно, глаголали бысте убо ягодичине сей: восторгнися, и всадися в море: и послушала бы вас» (Лук. XVII. 6). То есть: о если бы вы имели начаток веры от искренняго расположения вашего сердца! Тогда верно получили бы вы великую силу от благодати. Итак дело за вами, а не за Богом. Имейте сердечное расположение веровать, которое от вас зависит: и Бог не преминет

702

приложить вам веру крепкую, которая есть дар Его благодати. Не оставим без внимания той особенности, что от веры Пресвятыя Девы Богородицы требовалось предварительное признание предрекаемаго Ей Сына, не только в качестве Сына Божия и Спасителя человеков, но вместе и в качестве Царя, как существенно необходимое для таинства воплощения: «воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца» (Лк.1:33). Из сего надлежит заключить, что и от нашей веры, вместе с признанием, в лице Иисуса, Сына Божия, Богочеловека, Спасителя нашего, требуется также признание в Нем нашего Царя, как существенно необходимое для спасительной веры. В самом деле, видно, необходимо сие верование, когда Господь Иисус, хотя обыкновенно удалялся от славы человеческой, хотя однажды, «разумев, яко хотят приити, да восхитят Его и сотворят Его Царя», поспешил скрыться от сего (Иоан. VI. 15); но, во время торжественнаго вшествия Его во Иерусалим, по требованию фарисеев, чтобы Он запретил обращаемыя к Нему восклицания: «благословен грядый Царь», не только не запретил, но еще подтвердил, что если бы умолчали люди, то камни провозгласили бы Его Царем: «аще сии умолчат, камение возопиет» (Лук. XIX. 38, 40). Подобно и тогда, как наименование царя угрожало Ему смертию, Он только исправил неточное понятие о Своем царстве, сказав: «царство Мое несть от мира сего»; но на вопрос Пилата: «Царь ли еси Ты?» ответствовал не обинуясь

703

: «ты глаголеши, яко Царь есьмь Аз», ты говоришь справедливо, что Я Царь (Иоан. XVIII. 36–37). Наконец, по воскресении Своем, Он Сам провозгласил Свою царскую власть: «дадеся Мне всяка власть на небеси и на земли» (Матф. XXVIII. 18); а также и в предвещании Своего всемирнаго суда сам нарек Себя Царем: «тогда речет Царь сущим одесную Его: приидите благословеннии Отца Моего» (Матф. XV. 34). Христос царствует во всей вселенной, как Творец и Промыслитель, – в особенности на небесах как Царь славы, – на земле в Церкви, как в царстве благодати. Царствует здесь Словом Своим, как законом царства; и Духом Своим, как силою царственною. Его царство проникает в душу, посредством благодати с Его стороны, посредством веры и любви с нашей стороны, как и сказал Он: «царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. XVII. 21); почему и молимся: «да приидет царствие Твое». Из царства, которое «несть от мира сего», простирает Он Свое царственное действие и на царства и народы мира сего, благословляя, благоустрояя и облагоденствуя власть и народ, благоприятные духовному Его царству, а мятущиеся против него, и особенно после покорности Ему изменившие, предавая действию грознаго определения вручившаго Ему царство Бога Отца

704

: «упасеши я жезлом железным; яко сосуды скудельничи сокрушиши я »(Псал. II. 9). Наконец, в последний день мира Христос явится Царем-Судиею мира, чтобы воздать каждому по делам его, и чтобы временныя и приготовительныя царства природы и благодати преобразовать в единое вечное царство славы. Христиане! Приятно нам взирать на Христа, как на Спасителя нашего, Который вземлет наши грехи, примиряет с нами вечное правосудие, освобождает нас от вечнаго осуждения, претворяет нас из сынов гнева в сынов Божиих, с правом наследия небеснаго. Будем признательны и справедливы. Не забудем взирать на Него, и как на Царя нашего, Который владычествует для того, чтобы благоустроять нашу духовную жизнь, чтобы охранять и защищать нас от враждебных сил, чтобы образовать из нас достойных граждан царствия небеснаго, способных к вечному блаженству; и Который, для сего самаго, требует от нас совершеннаго повиновения Его владычеству. Един есть Сын Божий, Иисус Христос, Спаситель и Царь, и не разделяет сих качеств, которыми ознаменовал Себя в самом воплощении Своем. Если вы не захотите иметь Его своим Царем: не можете иметь Его своим Спасителем. Сказал ли тебе твой крестный отец, что ты Христу Царю дал присягу в верности? – Точно, ты дал ее, когда при крещении, устами восприемника неоднократно исповедал, что отрицаешься сатаны и всего служения его, и сочетаваешься и покланяешься Христу, яко Царю и Богу. Будь же постоянно внимателен, чтобы не быть прельщену, и чтобы не сделаться клятвопреступником и изменником. Если ты не сохранил верности Христу Царю в сердце и в жизни, в слове и в деле; и если случившихся некоторых неверностей немощи и неосмотрительности не загладишь покаянием и исправлением: то потеряешь право на покровительство Христа Царя, и на милосердие Иисуса Спасителя, и сам себя делами твоей неверности причтешь к шатающимся и мятущимся, которых Он «упасет жезлом железным», и «яко сосуды скудельничи сокрушит». Будь верен Царю Христу, верою православною, в послушании святой Церкви Его, верен любовию нелицемерною, препобеждающею всякое земное пристрастие, – верен жизнию благозаконною по заповедям и учению Евангельскому, – верен и поспешен в чистосердечном признании своих грехопадений и в возстановлении чистоты совести, доколе смерть не предускорила затворить двери покаяния. Слыши самого Христа повелевающаго и обещающаго: «буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота» (Апок. II. 10). Аминь.

255. Беседа в день отдания Пасхи и принесения камня Гроба Господня

(Напечатана705 в Твор. Св. От. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

Нынешним днем заключая радостные дни праздника Воскресения Христова, как разстанемся мы с ними? В каких мыслях? В каких чувствованиях? – Благословим Господа Воскресшаго, даровавшаго нам участие в радости Его Воскресения. Предадим Ему наши надежды, еще встретить сию радость, в продолжении нашего странствования на земле. Наипаче же призовем верною надежду, и за пределом сего странствования найдти для себя светлую область Воскресшаго, и там истее причащатися Его, в невечернем дни царствия Его. Признаем великодаровитую благость Христа и Церкви в том, что дано нам обильно наслаждаться праздничною радостию Воскресения Христова. Это дар Церкви: Поелику она так учредила; и вместе дар самого Христа Господа: Поелику Он дал основание учреждению Церкви. Церковь помнит и держит правило, изреченное Христом Господом для Его последователей: «не могут сынове брачнии плакати и поститися, елико время с ними есть жених» (Матф. IX. 15); и с того мгновения, когда яко «жених» от чертога, изшел Христос от гроба, «сынове брачнии», то есть, прилепившиеся к Воскресшему верою и любовию, во все дни, в которые Он не «отъят» от них, но продолжает приближаться к ним на земле в Своем прославленном теле, еще не вознесенном на небо, не постятся строгим постом, не преклоняют колен, и дни креста услаждают радостию Воскресения, и во дни делания непрерывно видят зарю праздника. В самый день Воскресения Своего, в первый день седмицы, явился воскресший Господь собранным Апостолам Своим, и по исполнении седмицы, вновь явился им в тот же день: посему сии «сынове брачнии» уразумели, что в сей день особенно благоволит приближаться к ним Небесный «Жених»; и потому сей день седмицы нарекли «днем Господним»

706

, и, по внушению Духа Святаго, освятили его для Церкви, как день воскресения и радости, на все седмицы года и на все времена. Если таким образом учреждения Церкви показывают, как вожделенна для нея близость воскресшаго Христа и прославленнаго тела Его, поколику она проявляется во времени: то, по соответствию с сим, не удивительно, если для верующих вожделенна также Его близость, поколику ознаменовывается в отношении к месту. Итак, понятна ревность святой равноапостольной Елены, употребившей необыкновенныя усилия, чтобы найдти крест, который освятился прикосновением тела распятаго на нем Христа и кровию, от Его язв излиянною; чтобы открыть погребенный тогда в земле гроб, в котором погребено было тело распятаго и умершаго за нас Христа, и из котораго оно воскресло в славе. Представим себе мысленно, в вертограде Иосифа Аримафейскаго каменный холм, и в нем изсеченную малую пещеру, или храмину, с низким в нее входом. При входе в нее, в правой стороне, каменный одр, такой длины и широты, какия достаточны для положения тела умершаго, а налево столько пространства, сколько нужно для вмещения вносящих тело. Вообразим, что в сей гробной пещере происходило в вечер, и далее вечера субботы, которую по справедливости называем «великою субботою»: вообразим же не по нашему произвольному мечтанию, но по указаниям истины. В вечерний сумрак Иосиф и Никодим вносят, снятое со креста и повитое пеленами со ароматы, тело Христово, и полагают на каменном одре, у каменной стены. Потом, в предназначенное от вечности и вечности только известное мгновение, погребальныя пелены развиваются. «Сударь, иже бе на главе» Христовой, также развивается, и паки «свивается» правильно, чтобы после оказался "особь" (Иоан. XX. 7) положенным чинно и знаменательно, а не уроненным случайно. В руце Бога Отца на кресте преданный дух Христа вновь одушевляет Его тело. Свет Божества, на Фаворе на краткое время, отчасти, поколику вместить могли зрители – Апостолы, просиявший сквозь сие тело, теперь, во гробе просиявает совершенно; и сие тело, до сих пор земное и причастное смерти, преображает в небесное, безсмертное, прославленное. При сем, высшем Фаворскаго, преображении, божественный свет и святейшее благоухание исполняют гробную пещеру; а самое тело Христово, уже духовное и прославленное, проникает и проходит сквозь каменную твердыню так же, как в последствии времени сквозь затворенныя двери. О место, на земле небесное! О ложе смерти, равное престолу божественной славы! О камень Богоприемный! Не сей ли есть первый из камней Сиона, драгоценнейший из камней всего мира, на который паче других взирал Пророк, когда предвозвещал «Воскресшаго, ущедряющаго Сиона,» ради веры тех, которым любезны камни Сиона, ознаменованные прикосновением и следом Воскресшаго: «Ты воскрес ущедриши Сиона; яко благоволиша раби Твои камение Его» (Псал. CI. 14–15)? Ублажаю с Пророком тех, которые «благоволят о камении Сиона», которые предпринимают дальний путь, чтобы благоговейно узреть и облобызать камень, на котором, близ котораго, под сению котораго (ибо это все один камень) лежало погребенное тело Христово, который был озарен и проникнут светом воскресшаго тела Христова. Но что, если скажу, что мы можем благоговейно узреть и облобызать сей камень, и не предприемля путешествия в Иерусалим? – Это кажется мечтою: но, по устроению Божию, это есть истина. В лето Господне 1808, по неисповедимым судьбам Божиим, храм гроба и Воскресения Христова в Иерусалиме посещен был пожаром. Все, что к первобытному, не рукозданному, но естественному каменному гробу Господню, присоединено было искусством для украшения, более или менее от огня пострадало, и требовалось возобновление. По сему случаю, зодчий, имевший полномочие в сем возобновлении, из уважения к благоговейному иерею храма, Фаддею, который еще живет в сане Архиепископа Севастийскаго, дерзнул над самым ложем Господним отделить от стены часть священнаго камня и вручить иерею. Богу было угодно расположить сердце Архиепископа Фаддея к тому, чтобы сия священная достопамятность, с его письменным о ней свидетельством, перешла в Россию, и соделалась здешним церковным достоянием, в благословение и утешение сынам веры, которые хотя и знают, что «блажени не видевшии, и веровавше» (Иоан. XX. 29), однако по любви вожделевают хотя следы Господа, в Котораго веруют, осязать и облобызать. Таким образом имею возможность пригласить вас, без путешествия в Иерусалим, ныне здесь приблизиться к части Иерусалимскаго живоприемнаго гроба Господня, и почтить оную благоговейным лобзанием. Но как, по слову Господа, «дух есть, иже оживляет, плоть не пользует ничтоже» (Иоан. VI. 63): то, приближаясь к вещественному знамению Господа погребеннаго, да взыщем приблизиться с тем вместе к духу Воскресшаго. По образу Мироносиц приблизимся ко гробу Господню со «ароматами» благоговейных мыслей и молитвенных чувствований. По подобию Апостолов Иоанна и Петра, не только «приникнем во гроб» Христов, да познаем тайну Его спасительной для нас смерти и воскресения, но и «внидем во гроб», всецело «предадимся в смерть» Христову, да умрет и погребется наш ветхий человек, с его неправедными делами, нечистыми желаниями, суетными помышлениями, да и «живот Иисусов явится в мертвенней плоти нашей, да облечемся в новаго человека, обновляемаго в разум, по образу Создавшаго его» (2Кор. IV. 11; Кол. III. 10). К предостережению себя вспомним, что приближались к гробу Христову и воины стражи; но Поелику в сердцах их было неверие и корысть, а не любовь к истине и не желание спасения, то и от явившагося им света Воскресения они отражены были в смерть. К предостережению себя вспомним, что прикасались гробу Господню и иудейские старейшины и фарисеи: но Поелику их привели к нему не истина, а лицемерие, не вера, а неверие, не любовь, а вражда: то они не проникли до внутренняго света гроба Господня, а только снаружи положили на нем печать, и ни для кого более, как только для себя: неверием и враждою они сами себе заградили вход в тайну Христову, которой не могли скрыть от мира. Христе Господи, Иже

«во гробе плотски, во аде же с душею, яко Бог, в раи же с разбойником, и на престоле был еси со Отцем и Духом, вся исполняяй неописанный»707

, и с нами до скончания века пребыти обещал еси! Даруй нам из созерцания Твоего живоноснаго гроба выну почерпать внутренний свет, и радость, и благодать, и надежду нашего воскресения, не в суд, но в жизнь вечную. Аминь.

256. Беседа в неделю вторую по Пятдесятнице и в день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорена в Успенском соборе Июля 25-го; напечатана в Твор. Св. От. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

И глагола има: грядита по мне, и сотворю вы ловца человеком (Матф. IV. 19). В Вифлееме знаем мы колыбель Христову: а если будем искать колыбели христианства, то, кажется, найдем ее на берегу моря Галилейскаго. После Вифлеема и Египта в неславном Назарете, от младенчества до возраста мужа совершенна, почти безвестно жительствовал Сын Марии. Кроме ея, Иосифа, Симеона и, может быть, немногих других, никто не знал, что сей Иисус есть предвозвещенный Пророками Христос, что сей мнимый сын Иосифа есть истинный Единородный Сын Божий. В день крещения Иисуса во Иордане, Иоанн указал в Нем «Агнца Божия, вземлющаго грехи мира» (Иоан. I. 29), или, без иносказания, Христа Спасителя мира, и глас Бога Отца с небес провозгласил земле Его возлюбленнаго Сына. В след за сим Андрей и Петр, Филипп и Нафанаил обрели и признали в Иисусе Христа Сына Божия, последовали за Ним, видели в Кане Галилейской начаток Его чудес, уверовали в Него: но, видно, еще мало поняли, к чему идет дело, и возвратились к своему наследственному делу – к рыболовству. Такова природа сынов Адамовых: она порывается возникнуть от чувственнаго к духовному, подобно как иногда рыба мечется из воды в воздух: но так же легко и скоро, как рыба в воду, погружается паки в чувственность; только Христос благодатною силою может ее решительно возвысить, обновить, возродить, и дать ей постоянное духовное направление. Вот идет Он по берегу моря Галилейскаго. Петра и Андрея, Иакова и Иоанна застает занятых ловлею рыб и рыболовными сетями. Простирает на них Свою духовную мрежу – полновластное, пророчественное, творческое слово: следуйте за Мною; Я сделаю вас ловцами человеков. Сила сего слова тотчас оказалась: они бросили все, двое из них оставили даже отца, чтобы никогда уже не оставлять Иисуса Христа и дела, от Него на них возложеннаго. Теперь открылось намерение Христа, привлечь к Себе человеков, уловить, собрать, соединить некими узами, то есть, как Он изъяснился в последствии времени, «создать Церковь» (Матф. XVI. 18) христианскую: и не только намерение открылось, но и самое дело началось; Поелику Он сам уловил четырех первых и знатнейших между будущими ловцами человеков. Так, можно сказать, рыболовное судно было колыбелью христианства, и Его повивальными пеленами – рыболовныя сети. Если бы я окружен был наиболее теми, которым богоизбранные ловцы человеков передали преемственно продолжение своего дела: то представил бы им в Петре, Андрее, Иакове, Иоанне, прекрасный и достоподражательный образец готовности последовать призванию Божию, безкорыстия, самоотвержения. Впрочем, в их примере заключено поучение и для всех. Если из Евангелия, из размышляющаго ума, из совести, откуда бы то ни было, слышишь ты голос, призывающий тебя к делу Божию, к делу веры, к делу добродетели, к молитве, к укрощению плоти, к отвержению суеты: и сей голос глубоко проникает твое сердце: ведай, что Христос невидимо мимоходит и взирает на тебя, и зовет тебя. Чем скорее и решительнее ты последуешь гласу Его: тем более благоугодишь Ему; тем большее получишь право на Его помощь. Но чем более невнимательным и косным себя окажешь: тем более удалишь от себя Призывающаго и надежду Его возвращения. Не возбранено тебе заниматься земными делами, для удовлетворения потребностям земной жизни, а есть и обязанность трудиться, и Божие повеление, да «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. III. 19): но берегись, чтобы не пренебречь дела небеснаго, вечнаго спасения души твоей, между тем как ты ловишь земную корысть, или чувственное наслаждение, или славу человеческую. Если бы даже отца земнаго, не внемлющаго истине и правде, оставить надлежало, чтобы исполнить волю Отца Небеснаго: не будь в недоумении, котораго предпочесть. Отец земный не приведет тебя на небо, если успеет уклонить тебя от пути Отца Небеснаго: напротив, Отец Небесный, чрез твое самоотвержение и повиновение воле Его, не только тебя приведет на небо, но и противляющагося отца твоего земнаго туда привлещи может твоею верою. Возвращаюсь к слову Господа о ловцах человеков. Когда Он, смотря на ловление рыб, по подобию сего, назначил Петра и прочих быть ловцами человеков: тогда чрез сие самое человеков назначил в ловитву, по подобию рыб. Не скажут ли на сие некоторые из нас: «Что есть притча сия?» (Лк.1:33) В какое море погружены мы, как рыбы? Для чего нужно нас ловить? Лучше ли нам быть уловленными во мрежу, более или менее стесняющую, нежели на свободе плавать в пространстве моря? Некоторое разрешение сих вопросов может быть не безполезно для того, чтобы мы не убегали от уловляющей мрежи Христовой, или уловленные не покушались из нея исторгнуться. Подобно рыбе в воде, как я уже отчасти заметил прежде, дух человека, в следствие первороднаго греха, погружен в плоти, в чувственности, в море житейском, в мире чувственном, который также поврежден от грехопадения Адамова, «во зле лежит», обуревается как ветрами, «похотию плоти, похотию очес, гордостию житейскою» (1Иоан. V:19, 2:16). То воды скорбей доходят до души человека; то утопает он в удовольствиях; то волнуется страстями; то увлекается течением суеты, не находя покоя, и не познавая себя и своего назначения. Но, что всего хуже, во глубине моря житейскаго кроется змий бездны, непрестанно алчущий поглотить человека, подобно как большая рыба малую. Из сего можно догадываться, для чего Христос хощет человеков уловлять в море житейском. Но более дает Он сие рузуметь, изъясняясь в другом случае тою же притчею: «подобно есть царствие небесное неводу, ввержену в море и от всякаго рода собравшу» (Матф. XIII. 47). Видите, что Он уловляет человеков для того, чтобы привлечь их в царствие небесное. Мрежею слова истины и спасительных заповедей Он объемлет их, собирает, ограждает, и благодатною силою крестною, при свободном послушании, влечет их, как из воды в воздух и на брег, из жизни плотской в духовную, от греха к святости, от обуревания страстей к тишине безстрастия, от текущаго к постоянному, от тленнаго к нетленному, от временнаго к вечному, от земнаго к небесному, от мира к Богу и Его вечноблаженному царствию. После сего можно ли не сказать: счастлив тот, кто уловлен мрежею Христовою и охотно следует ея влечению? Или, напротив, будет кто жаловаться, что тесно в Евангельском неводе? Не станем отрицать сего: ибо и сам Христос не только не отрицал, но и провозгласил, что «узкая врата и тесный путь вводяй в живот» (Матф. VII. 13). Но помысли жалующийся на тесноту пути Христова, будет ли тебе просторнее, если, уклонясь от мрежи Евангельской, или вырвавшись из нея, немногие дни

708

поиграешь на просторе моря житейскаго, а потом впадешь на веки в челюсти глубиннаго змия? Помысли, что тесная мрежа Христова влечет тебя к безпредельному пространству райскому и небесному, пред которым сей, простором тебя прельщающий, мир теснее

709

и хуже рыбарской мрежи. Помысли, что и у мира много своих сетей, которыми он тебя ловит, и теснит, и губит. Если в нем иногда просторно для плоти: то тем более тесно для духа. Напротив того, во мреже Евангельской если несколько и тесно для плоти: за-то в тоже время пространно

710

для духа, поколику Евангельскими заповедями обузданная и укрощенная плоть не препятствует духу, из вод чувственности возлетать

711

к воздуху небесному.

«Благословен еси, Христе Боже наш, иже премудры ловцы явлей, ниспослав им Духа Святаго, и теми уловлей вселенную!»712

Для нас же, братия, в особенности, благословен во Христе ловец Христов Андрей Первозванный, на горах Днепровских положивший удицу Креста в залог и предзнаменование, что ею после будет уловлен Равноапостольный Владимир и его народ. Благословенна и память Равноапостольнаго Владимира, который уловил Христу сперва Киевлян, а потом и всех Россиян, и оставил образ Благочестивейшим Самодержцам нашим, чтобы споспешествовать делу ловцев духовных, и первое благо своего народа полагать в благочестии христианском. Да благословится и благочестивая ревность и благотворная власть ныне Божиею милостию царствующаго Самодержца нашего Николая Павловича, Который не только в своем царствии распространению и утверждению царствия Христова споспешествует, и благоуправленными ловцами новыя ловитвы Христу приносит, но и за пределами отечества, там, где мятущиеся народы, расторгнув мрежу Христову, расторгли узы повиновения и человеческой законной власти, к возстановлению богоучрежденнаго порядка Богом призванный, действует рукою крепкою и мышцею высокою. Да зрит и каждый в сии благословенные следы. Кто призван продолжать подвиг ловцев духовных: да не нерадит привлекать ко Христу души словом истины, а не увлекаемыя словом – «пленять» добрым «житием» и молитвою. Всякий же без изъятия да не нерадит уразуметь и стяжать высокое благо – быть ловитвою Христовою. Да ограничиваем добровольно наши дела, желания, помышления, стремления мрежею заповедей Евангельских. Да следуем влечению благодати с верою и любовию; дабы наконец, когда «невод» Христов «исполнится» предуставленным числом спасаемых, и «извлечется на край» времен, могли мы обрестись «доброю» ловитвою и быть собраны "в сосуды "(Матф. XIII. 48) небесные и погружены в море света и блаженства вечнаго. Аминь.

257. Слово в день обретения мощей преподобнаго Сергия

(Говорено в Троицкой Лавре июля 5; напечатано в Твор. Св. Отц. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

Ищите же прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам (Матф. VI. 33). Кто имеет не поверхностное внимание к себе и к своей жизни: тот конечно замечал, как не редко дела земныя и мирския становятся препятствием делу духовному и небесному, делу благочестия и спасения души. Например, чувствует человек внутреннее побуждение, нескудною мерою посвятить свое время Богу, как жертву добровольную: но времени требуют у него естественныя движения и перемены земной жизни, труды для снискания необходимаго пропитания, одежды, жилища, дела звания и должности в обществе человеческом, попечения о возвышении и поддержании земнаго благосостояния, сношения с ближними по нужде, по приязни, по обычаю, наконец занятия приятныя и увеселительныя; и время расхищается так, что человек не только не приносит из него добровольных жертв Богу, но и похищает у Бога время, которое сам Бог Себе усвоил и освятил заповедию. Что же делать? как достигнуть того, чтобы дела земныя и мирския не препятствовали делу духовному и небесному? Многие люди разных времен и мест сей вопрос решили согласно, просто и счастливо. Они решительно бросили земныя и мирския дела, и предались единственно делу духовному и небесному. Для удостоверения, что сие решение вопроса было счастливо, довольно наименовать некоторых из тех, которые приняли сие решение. Таковы были: Пророк Илия, Иоанн Креститель, Апостолы, Антоний Великий, и, чтобы не ходить еще далеко, наш Преподобный Сергий. Их решимость оправдывают последствия вековыя и вечныя. И не на удачу, и не по действию произвольнаго человеческаго мудрования, была, и может, и должна быть счастлива решимость оставить все мирское, но с одной стороны, по устроению Божию, с другой – по действию ревностнаго желания следовать воле Божией. Не знаем, как устроился для Илии образ жизни одинокий, нестяжательный, безпопечительный: но что сие было по воле Божией, можно усмотреть из того, что Бог чудесно поддерживал сей образ жизни, определив между прочим врана хлебодаром к человеку, который за-долго до Христа начал следовать учению Христову: «не пецытеся, глаголюще: что ямы, или что пием, или чим одеждемся »(Матф. VI. 31)? Преемник же духа и образа жизни Илии, Елиссей, введен был в сей образ жизни очевидно прямым повелением Божиим. Что Иоанн Креститель жил в совершенном отречении от мира по устроению Божию, сие открыто было еще прежде рождения его, предречением Ангела, что он будет облечен «духом и силою Илииною» (Лук. I. 17). Апостолы «оставили все», также не по своему произволу, но по владычественному призванию Христову. С тех пор, как проповедано и написано Евангелие, избранные подвижники христианские из него слышали глас, призывающий их к совершенному отречению от мира. Так Антоний услышал в церкви слова Христовы: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси: и гряди в след Мене» (Матф. XIX. 21); и принял сии слова так, как бы они лично к нему изречены были; и потому, вышед из церкви, продал большую часть своего имения, и роздал нищим. По некотором времени, вновь услышал он в церкви слова Христовы: «не пецытеся на утрей» (Матф. VI. 34); и роздал нищим и остальное; и, от сего начав подвижническую жизнь, достиг такой меры духовнаго возраста, что вся Церковь нарекла и нарицает его Великим. Из сказаннаго происходят два заключения: первое, что решимость оставить все для служения Богу и для попечения о душе есть вожделенный и превосходный дар Божий, и благо тому, кто сей дар обрел, с чистым расположением принял, хранит верно, употребляет деятельно; второе, что сей дар не для всех, как сие можно видеть из указанных примеров, и из приведенных слов Христовых. Правило совершенной нестяжательности Господь преподал не в качестве заповеди, безусловно для всех обязательной, но в качестве совета, условно предлагаемаго желающему: «аще хощеши совершен быти». И как не от всякаго можно надеяться совершенства: так ненадежно было бы советывать всякому, чтобы оставил все. Да и естественное устроение земной жизни таково, что требует занимающихся и земными делами. Если бы все занимающиеся земледелием решились буквально исполнять правило: «не пецыся на утрей»; и, отвергнув попечение о завтрашнем дне, тем паче отвергли попечение о следующем годе, и перестали бы пахать и сеять: такое одностороннее направление к жизни духовной разрушило бы жизнь естественную. Но если таким образом неизбежно, чтобы многие не оставляли занятия делами земными мирскими: то неизбежно встречается опять прежний вопрос: как достигнуть того, чтобы дела земныя и мирския не препятствовали делу духовному и небесному? Более общеупотребительное и для немощи нашей более снисходительное разрешение сего вопроса можем найдти в изречении Господнем: «ищите прежде царствия Божия и правды Его». Поставление одного дела "прежде "показывает, что допускается другое дело после. Следственно в изречении Господнем заключаются две мысли: одна открытая, другая сокрытая в слове: "прежде". Мысль открытая: должно искать царствия Божия и правды Его прежде. Мысль сокрытая: не возбраняется искать и некоторых других предметов после. Таким образом из слова Христова открывается, что есть возможность, с успехом упражняться в деле небесном, в искании царствия Божия и правды Его, и, без вреда для сего дела, заниматься и делами земными, делами необходимыми, как-то: снисканием пропитания, одежды, жилища; – делами должными, как-то: исполнением обязанностей звания и службы в обществе человеческом; – делами полезными, или хотя только невинными, как-то: приобретением и употреблением разнообразных познаний в области природы и искусства, впрочем так, чтобы с сими египетскими сокровищами не погрязнуть в море житейском, но чтобы мудро и праведно похитить их у египтян, и употребить во славу Отца Небеснаго и во благо земных чад Его. Тайна добраго и безпрепятственнаго успеха заключается в том, чего вы будете искать "прежде", какое дело пойдет у вас вперед других дел, будет первенствовать между всеми делами, господствовать в ваших мыслях, желаниях и стремлениях, или, как изъяснялся один из древних Отцев, что будет у вас "делом," и что "поделием

713

". Если вы будете «прежде всего искать царствия Божия и правды Его»; если дело спасения души вашей благодатию и верою, очищения заповедями, усовершения добродетелями будет у вас первенствовать между всеми прочими делами, господствовать в ваших мыслях, желаниях и стремлениях; если сие только и будете вы почитать "делом", истинным и важным, а все земныя дела только "поделием", занятием второстепенным, маловажным, которому некоторая доля внимания уступается после главнаго дела: то земныя дела не будут у вас препятствием делу небесному; вы можете надеяться обрести царствие Божие, паче всего искомое, и между тем, не иметь недостатка и в том, о чем менее заботитесь, в потребном для земной жизни, по верному обещанию Господню: «сия вся приложатся вам». Напротив того, если вы думаете, что надобно прежде обезпечить себя в делах земных и мирских, и потом уже пещись о небесном; если какое-нибудь земное занятие наукою, искусством, художеством, промыслом, исканием выгод, блеска, и приятностей жизни, сделалось у вас первенствующею мыслию, господствующим желанием, вашим "делом" по превосходству, а дело благочестия остается у вас только "поделием", делом досуга от мирских занятий: то вы превратили порядок, предписанный словом Господним; вы не на пути к обретению царствия Божия; да и для обезпечения себя земными благами, не знаю, на чем можете утвердить свою надежду, потому что не к вам относится обещание Господне: «сия вся приложатся вам». И вот, братия, малым, по видимому, орудием «велия испытания сердца» (Суд. V. 16). Не маловажное орудие самоиспытания есть малый вопрос: что у вас на уме и на сердце прежде всего и паче всего? Когда ты пробуждаешься утром: какая у тебя первая мысль? Говорит ли твое сердце: слава Богу, показавшему свет? или: Господи, благослови мне день? Если так: то это знамение во благо. Но если вместе с твоим пробуждением пробуждается у тебя, и увлекает тебя, мысль и забота о каком нибудь земном деле, к которому ты пристрастился, и не дает тебе «помянуть Бога и возвеселиться» (Псал. LXXVI. 4); то боюсь за тебя, брат мой; сомнительно, ищешь ли ты царствия Божия прежде всего. Если ты стоишь в церкви; а мысль твоя уходит в твой дом, или в твою работную храмину, или на торжище, или в место увеселения: не признак ли это, что у тебя мысль, бегствующая от Бога, сильнее мысли, прибегающей к Богу? Поспеши же возвратить бегствующую; и соедини мысль и сердце твое в стремлении к Богу. Сим и подобным сему образом да испытуем каждый свое внутреннее расположение часто и прилежно; и да не косним отторгать нашу мысль и сердце от страстной привязанности к земному мирскому, дабы утвердилось сердце наше в Господе; дабы царствие Божие было постоянною, никогда не теряемою из вида, целию нашего стремления. Поелику же «от Господа стопы человеку исправляются »(Псал. XXXVI. 23): Ты Господи, возвративый плен Сионь от Вавилона, возврати пленение душ наших от преобладающей суеты мира, и настави нас даже до Иерусалима небеснаго, идеже во славе царствуеши Ты, и достигшие туда царствуют с Тобою во веки. Аминь.

258. Слово в день Успения Божией Матери

(Говорено в Успен. соборе августа 15; напечатано в Твор. Св. От. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

Мне бо еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение есть (Фил. I. 21). Сегодня, кажется, мы на погребении: но мы безпечальны. Как сии противоположности встретились и примирились? Священный образ, поставленный здесь для того, чтобы вразумлять нас о значении настоящаго дня и о предмете настоящаго собрания, представляет взорам нашим погребальный одр, на нем – святое и живоприемное, но уже бездыханное тело, и окрест его – собор несущих и сопровождающих оное к Гефсиманскому гробному месту. Точно, это – погребение. Однако, наш собор, присоединяющийся к изображенному и воспоминаемому погребальному собору, радуется и празднует. Как же встретились и примирились противоположности? И для чего соединены оне даже законоположением церковным? Здесь видна сила благодатной святости. Она и смерть превращает в жизнь, а потому и печаль в радость. Пресвятая Дева с большим правом, нежели сам святой Павел, могла присвоить его слова: «мне еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение есть». Матерь Живота не должна быть удержана смертию, хотя и должна пройдти сквозь ея область. На

"гроб"

Матери Божией Церковь взирает, как на

"лествиц

у

к небеси"714

, куда она идет, чтобы, по созерцанию пророческому, в качестве «царицы предстать одесную» (Псал. XLIV. 10) Христа, Царя Небеснаго, и чтобы не только самой блаженствовать в царствии небесном, но, действием Своего молитвеннаго предстательства, и на нас низводить оттоле дождь благословений. Посему как нам не радоваться? как не торжествовать? А что Церковь среди радости праздника не скрыла от нас и печальнаго зрелища погребения, это конечно и потому, что сего требует простая истина воспоминаемаго события, но, думаю, и потому, что Матерь Церковь, сколько желает возвести нас к созерцанию безсмертия и неба, столько же находит нужным предложить нашему вниманию и размышлению смерть и гроб. Проходя путем земной жизни, мы не знаем верно, что, ближе или дальше, с нами встретится, богатство или бедность, почесть или уничижение, любовь или ненависть, радость или печаль. Не смотря на сию неизвестность, мы, хотя на удачу, больше или меньше, заботимся, как бы приятныя из сих встреч не миновали нас, и как бы нам уклониться от неприятных. Но есть одна встреча верная, неминуемая: это встреча со смертию. Не надобно ли о ней подумать? Встретясь с неприятностию жизни, например, с бедностию, ты можешь и с нею продолжать путь, хотя не без труда, и надеяться иной лучшей встречи: но, встретясь со смертию, ты впадешь в ея руки; а она, говорят, не со всеми обходится кротко и мирно. «Честна пред Господем смерть преподобных Его» (Пс. CXV. 5). «Смерть грешников люта» (Пс. XXXIII. 22). Итак не требует ли благоразумие, чтобы благовременно и без отлагательства позаботиться, как бы лучше расположить себя для благонадежной встречи со смертию? Без отлагательства, говорю; потому что смерть не обещала нам помедлить, пока мы приготовимся встретить ее. Говорить ли о тех, которые вопрос о приготовлении к смерти думают не разрешить, а уничтожить мыслию о ничтожестве по смерти? Знаю от обличающаго премудраго, что «рекоша в себе помышляющии неправо: самослучайно рождени есмы, и по сем будем якоже не бывше: пепел будет тело, и дух наш разлиется, яко мягкий воздух »(Прем. II. 1–3). Трудно было бы поверить, что есть люди такого образа мыслей, если бы не было известно, что зло для своего существования требует лжи и безумия. Примечательно, как изъясняется Премудрый: «рекоша в себе помышляющии неправо»: эти люди говорят не потому, что убеждены, но потому, что их мысли уклонились от правды и добродетели; они усиливаются обольстительно выразить ложныя мысли, чтобы ими поддержать свои порочныя правила: «да будет нам крепость закон правды: уловим лестию праведнаго, яко бысть нам на обличение помышлений наших» (Прем. II. 11–14). Не хочется говорить о них более. Стыд для человечества, что есть люди, мечтающие быть разумнее других, и мудрствующие неразумнее червя, который приготовляется к смерти устроением себе паутиннаго или шелковаго гроба, не с тем, чтобы в нем исчезнуть, но, чтобы, положив в нем земную жизнь червя, воскреснуть в воздушную жизнь бабочки. Некоторые, не будучи причастны наглости и безумия отражать мысль о смерти помыслами неверия, думают однако же мало, или совсем не думают о смерти, потому что чрезмерно заняты другими предметами. Таких людей не мало, и не далеко искать их. Это мир. – Пристрастный к чувственным удовольствиям, то ищет удовольствий, то погружается в них, то утомленный от них отдыхает, то вновь ищет их; в сем проходят у него дни и ночи; ему не до того, и душа его не так настроена, чтобы беседовать с неулыбающеюся мыслию о смерти. Если случайно приходит к нему сия мысль: он спешит отогнать ее, не разсуждая, что, если трудно перенесть нечаянное присутствие мысли о смерти, то колико труднее будет перенесть нечаянное присутствие самой смерти, которую отогнать уже не можно будет! Человек, постоянно занимающийся делом, по должности, по охоте, по долгу повиновения, по нужде для пропитания, по корыстолюбию для выгоды и обогащения, обыкновенно живет в своем деле: оно владеет его временем, способностями, силами, мыслями, желаниями. Если он простирает взоры в будущее; то для того, чтобы усмотреть, какой еще предлежит ему труд, и какой новой выгоды можно впредь достигнуть. С Евангельским богачем он строит в будущем «новыя житницы», составляет новые планы земнаго благополучия; и ему не-когда подумать, что, может быть, даже без предварения, котораго удостоен богач Евангельский, «в сию нощь душу» его "истяжут" от него (Лук. XII. 20). Раб привычек и суетных обычаев, даже приближаемый к смерти летами, не хочет примечать ея приближения, хотя она почти уже в глазах. Пища и одежда, принимаемыя и отдаваемыя посещения, привычныя увеселения занимают его, как служба и должность; детское занятие игрою составляет для него ежедневный урок. На досуге от сих деятельных досугов он бродит мыслию в мечтательных воспоминаниях прошедшаго, чтобы не коснуться немечтательнаго будущаго, и не встретиться со смертию. Такая невнимательность к смерти к чему может вести, если не к затруднениям при смерти и далее смерти? Если бы нам и не было сказано, что там есть адская бездна и геенский огнь, угрожающие тем, которые в земной жизни не построили себе лествицы к небу: то по самым свойствам души нашей и по опытам в земной жизни, мы могли бы заключить, как опасно прийдти в мир духов, без духовнаго приготовления, с однеми привычками и пристрастиями к земному и чувственному. Душа в том находит удовольствие, и в том живет, к чему прилепились ум и воля: лишение сего есть для нея глад, скорбь, страдание, смерть. Отторжение же ума и воли от одного предмета и прилепление к другому, по порядку природы, не совершается мгновенно. Посему со всякою душею, которая с одними привычками и пристрастиями земными, без духовнаго приготовления, чрез смерть очутится в мире духов, естественно должно происходить подобное тому, что произошло с описанным в Евангелии богачем, который, Поелику до смерти занимался только тем, чтобы услаждать свой язык ястием и питием, то и по смерти не нашел у себя для себя высшей мысли и лучшаго желания, как чтобы прохладить свой язык, но также не нашел и желаемой капли воды. Пришельствующая в незнакомый духовный мир душа мечтает о привычных земных занятиях, жаждет привычных чувственных удовольствий: но их там нет. Напротив того, там есть возвышеннейшие предметы созерцания, чистейшие источники радости и блаженства: но они чужды ея уму и воле. Что же для нея остается? Ея внутренняя пустота, глад, скорбь, страдание, что и составляет ея смерть. Итак очевидно, что, дабы благонадежно переступить за гроб, надобно к сему располагать и приготовлять себя по сю сторону гроба. Каким образом? Надобно, сколь можно, себя отрешать и освобождать от привязанности и пристрастия к земному, плотскому, чувственному; потому что «плоть и кровь царствия Божия наследити не могут» (1Кор. XV. 50). Поелику же «нова небеси и новы земли по обетованию Его чаем, в нихже правда живет» (2Петр. III. 13); то надобно искать правды, чтобы она жила в нас, и мы с нею могли по смерти жить в царствии Божием; надобно одушевляться любовию к добру; надобно творить благия дела. Может быть некоторые помыслят: как будут нам полезны за гробом благия дела, которыя мы сделали в земной жизни? Они останутся на земли, подобно как и все, что мы здесь имеем и делаем? – Нет, братия. Не так думают ведающие тайны и судьбы Божии. Они полагают, что благия дела переходят с нами за гроб. Глас с небесе к тайновидцу Иоанну «блаженными» нарек «умирающих о Господе», и обещал им «покой», и дал на сие причину: «дела бо их ходят в след с ними» (Апок. XIV. 13). Если вещество некоторых благих дел, например, подаваемая милостыня, и принадлежит земле, и на ней остается: тем не менее дух благих дел принадлежит душе, сердцу, воле, совести; а потому переносится и в вечность, и открывается миром совести, святою силою воли, радостию сердца, блаженством души. Впрочем мы обманули бы себя, если бы сказали: станем делать добрыя дела, и сего довольно для приготовления нашего к благонадежной смерти и к блаженной вечности. Слово Божие говорит о законе Божием и о добрых по нему делах: «сотворивый та человек жив будет в них» (Гал. III. 12). Но оно говорит также: «иже весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен» (Иак. II. 10). Кто из нас не согрешил в чем-нибудь «едином», и более нежели в едином? И следственно, кто не повредил, больше или меньше, и добрых своих дел? Кто не сделался повинным пред вечным правосудием Божиим? Повинность же ведет не к покою и блаженству, но к суду и наказанию. Итак в приготовлении нашем к будущему нам предлежит еще важная забота, как бы и добрыя наши дела от греховнаго примешения очистить, и от повинности себя освободить. Но если и добрыя наши дела не довольно нам помогают, и даже сами требуют помощи: то где найдем мы довольную помощь? Небо и земля, и самые Ангелы могут ли сделать повиннаго правым, и грешника святым? Конечно, не могут. И что же с нами будет? Надобно ли уже признаться, что, по греховному повреждению природы нашей, мы существа погибшия? По истине мы существа погибшия: только да будет сие признание без отчаяния, и не без надежды; и отсюда открывается вид на истинный путь спасения. «Прииде бо Сын человеческий взыскати, и спасти погибшаго» (Матф. XVIII. 11). Вочеловечившийся Сын Божий освобождает нас от повинности вечному правосудию: Поелику Он есть «Агнец Божий вземляй грехи мира» (Иоан. I. 29). Он дарует нашим добрым делам силу, чистоту и совершенство: Поелику «Бог Сына Своего посла да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих, но по духу» (Рим. VIII. 3–4). Он глаголет нам: и "глаголы" Его «дух суть и живот суть» (Иоан. VI. 63). Заповедует: и с заповедию соединяет блаженство и царствие небесное: «блажени нищии духом, яко тех есть царствие небесное» (Матф. V. 3). Повелевает веровать: и обещает: «веруяй в Мя, Аще и умрет, оживет »(Иоан. XI. 25). Призывает последовать Ему: и обещает: «иде же есмь Аз, ту и слуга Мой будет» (Иоан. XII. 26). Страждет на кресте: и дает нам образ и силу «распять плоть со страстьми и похотьми» (Гал. V. 24). Умирает, воскресает: и пробивает нам удобопроходную стезю сквозь область смерти к жизни вечной. Видишь ли теперь, христианин, что всего нужнее для благонадежнаго приготовления к смерти и к будущей жизни? Веруй в Господа Иисуса, и призывай Его: следуй Его учению и примеру; прилепляйся к Нему памятию, и умом, и сердцем: и ты возможешь, не запинаясь, сказать со святым Павлом: «Мне еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение есть». Аминь.

259. Слово по обновлении храма Знамения Пресвятыя Богородицы в селе Дубровицах

(Говорено августа 27-го; напечатано в Губерн. Вед. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

После обновления вещественнаго и художественнаго, ныне обновлен храм сей обновлением духовным и священным. Теперь он то, чем должен быть: и потому теперь время смотреть, что он есть. Домом молитвы, святилищем таинств он уже являет себя в самом действии. При воззрении же на образ его устроения и украшения, нельзя не заметить, что храмоздатель старался произвесть нечто необыкновенное, возбудить особенное внимание зрителя, и следственно сообщить зданию качество памятника. В самом деле, сей храм полтора уже века хранит память Князя, который восприял благочестивую мысль создать его, – и с тем вместе провозглашает славную память великаго Царя, который, по благоволению к вельможе, принял на себя руководствовать исполнением благочестивой мысли его, и который свою господствующую мысль – дать России новый образ, по образцам других народов Европы, напечатлел почти на каждом камне сего здания. Но время любит смирять помысл человека, покушающагося сделаться вечным во времени. Оно простерло неблагосклонную руку на сей памятник, и угрожало затмить память, ему вверенную. Жители окрестных весей, которым предоставлено было пользоваться сим храмом, не в силах были остановить обветшание его, и возстановить его прочность и благолепие; и тот, кто имел бы довольно сильную обязанность и средства, вероятно, и желание, сие сделать, не мог, по неисповедимым судьбам Божиим. Как же сделалось, что мы видим храм сей не ветшающим и близким к запустению, но возобновленным, упроченным, благолепным паче прежняго? – Светлою чертою в сем случае проявил себя дух облеченнаго наследственными преимуществами и законными учреждениями соединеннаго сословия вельмож и благородных мужей. Что прекрасно было бы сделать одному, но чего он не мог: то за него принял к сердцу другой; и соединяя полномочие власти с побуждениями благочестия и человеколюбия, совершил дело, которым принес Богу жертву от немогущаго принести ее собственными руками; доставил многочисленным христианам окрестных мест утешение пользоваться упроченным и благолепным храмом; достопамятность века минувшаго надежно сохранил грядущему. Церковь будет благодарна за обновление, также как и за создание сего храма; к памяти прошедшаго присоединит память и настоящаго, и благодарностию сохраняемыя имена вознося к Богу, не престанет взывать, да помянет их во Царствии Своем ко благу и блаженству. Довольно сего воззрения на сей храм, в отношении к собственной его судьбе. Мы не исполнили бы своего долга, если бы не ускорили воззрением на храм, в отношении к входящим в него. Когда построен дом: надобно жить в нем: иначе для чего было бы и строить его? Когда приобретена какая-либо вещь: надобно сделать из нея полезное употребление: иначе для чего было бы и приобретать ее? Так, когда благоустроен и освящен храм: надобно посещать его, и обретать в нем духовную пользу; иначе к чему был бы труд в созидании его, и щедрость в его украшении? Богу посвящается храм: не потому, чтобы в сем жилище имел нужду Бог, Который живет во свете неприступном, но потому, что для человека нужно средство приближения и доступа к Неприступному Богу. Бог снисходит к сей потребности человека; прикасается к ограниченности его Своею безпредельностию; повелевает или позволяет создать малыми мерами ограниченный «дом Имени» Своему, познаваемому, прославляемому, призываемому, покланяемому, Богомощному, Богодейственному, а не существу невместимому; и дает Своему храму благословение и обетование: «будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни», – «очи», чтобы здесь особенно человек сознавал

715

, что Бог видит его, – «сердце», чтобы здесь особенно человек испытывал и чувствовал, что Бог его милует. Посему можно сказать, что не столько человек созидает и посвящает храм Богу, сколько Сам Бог дарует Свой храм человеку. И если дело человеческое надобно благоразумно употреблять в пользу: кольми паче даром Божиим надобно пользоваться благоговейно. Как пользоваться храмом? – Первее всего возлюби посещать его, дабы потом он сам способствовал тебе научиться, как им пользоваться. Старайся возбудить в себе чувствование того, который сказал и написал: «возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Пс.121:1). Сам Бог называет храм «домом молитвы» (Лк.19:46). И так пользуйся им для прославления Бога, для твоего упражнения в молитве и для снискания благ, ею приобретаемых. Не слышишь ли, как усильно храм призывает тебя к молитве частыми воззваниями: «Господу помолимся», как руководствует тебя произносимыми молитвословиями? Не удобно ли тебе внимать и следовать молитве, уже готовой? Внимай же и молись, не только слухом или устами, но и сердцем, дабы не постигло тебя Господне обличение и осуждение: «Приближаются Мне людие сии усты своими, и устнами чтут Мя, сердце же их далече отстоит от Мене» (Матф. XV. 8). Священное Писание называет еще храм «святилищем». Сие наименование относится преимущественно к таинствам, в нем совершаемым для освящения человека. Итак пользуйся храмом для освящения себя таинствами, и особенно высоким и Божественным таинством Тела и Крови Христовой. Что может быть вожделеннее и благотворнее сего таинственнаго соединения со Христом, в котором «обитает всяко исполнение Божества телесне»? Христова Церковь дала Храму Божию и его чиноположениям такое устройство, что он может еще назваться училищем веры и добродетели. Здесь Евангелисты, почти каждый день, по частям, в порядке, повествуют о событиях земнаго жития Христова, и проповедуют Его учение; здесь Апостолы, чрез свои писания, изъясняют сие учение, и прилагают к различным состояниям и обстоятельствам жизни христиан; здесь Пророки открывают нам древния судьбы Божии, и разнообразно нас поучают; здесь таинственныя учения о Пресвятой Троице, о Воплощении Сына Божия и о нашем спасении живоносною Его крестною смертию, оглашают нас и в чтениях и в песнопениях церковных так часто, как сие нужно по их таинственности и необходимости для нашего спасения. Будь только прилежен и внимателен к церковному Богослужению: и оно по времени умудрит тебя столько, сколько нужно христианину для благоустроения жизни временной, и для достижения спасения вечнаго. Сколько потерь для христианина, если он нерадит посещать храм Божий, или бывает в нем не внимателен и разсеян! А не многие ли из нас подвергают себя сим потерям, или не заботясь о том или не право в том извиняясь! Обыкновеннее всего то извинение, что дела дома, семейства, хозяйства, должности не позволяют часто быть в церкви, даже во дни, особенно Богу посвященные. Что на сие скажу? Количества дел ваших я не знаю. Но знаю, и могу вам указать человека, который конечно более имел дел, нежели вы, однако не только ими не был удаляем от дома Божия, не только часто посещал его, но почти жил в нем, по крайней мере, сердцем и желанием. Давид имел дела дома, семейства, хозяйства, царства, благоустроял царство не давно образовавшееся, и уже разстроенное, строил вновь столицу, вел войны со многими сильнейшими его врагами: но посмотрите, как ему досужно заниматься домом Божиим, как бы единственным предметом: «едино просих от Господа, то взыщу, еже жити ми в дому Господни, и посещати храм Святый Его» (Пс.26:4). Сердца Давидова желаем братии святаго храма сего, «да в церквах благословите Господа, и благословитеся из дома Господня» благословением временным и вечным. Аминь.

260. Слово в день памяти преподобнаго Сергия

(Говорено сентября 25 в Троицкой Лавре; напечатано в Твор. Св. От. 1850 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

Претерпевый же до конца, той спасен будет (Матф. X. 22). «Спастися», в обыкновенном употреблении сего слова, значит избавиться от опасности, от врага, от беды, от страдания, от смерти, от погибели. Так Ной посредством ковчега спасся от вод потопа, Лот бегством спасся от огня содомскаго. В высшем духовном разуме, «спастися» значит избавиться от врага диавола или от опасности подвергнуться его мучительству, сохраниться или очиститься от греха, как источника всех бед и страданий, освободиться от клятвы закона, связующей и поражающей грешника, избегнуть осуждения от вечнаго правосудия, быть безопасным от поглощения бездною, «идеже червь не умирает, и огнь не угасает» (Мк.9:46, 48), где жизнь и безсмертие непрестанно убиваются смертию неумирающею. Кто таким образом спасется от всякаго зла: того жребием, очевидно, должно быть благо и блаженство. Посему кто не пожелает спасения? И может ли быть человек, который бы действительно не желал онаго? Если некоторые люди живут и поступают так, как бы они не желали себе спасения: то это или потому, что прельщаемые и ослепляемые страстями, они безразсудно почитают возможным без опасности отложить исполнение сего желания до будущаго времени; или потому, что по множеству грехов и беззаконий, ими содеянных, отчаяваются в своем спасении; а если бы в них возбудилась надежда спасения, то возбудилось бы и желание. Жесточайший враг спасения нашего есть отчаяние. И Поелику Бог никого в сей жизни не присуждает к отчаянию, объявив торжественно чрез Пророка, что «не хощет смерти грешника», сколь ни тяжки грехи его, «но еже обратитися и живу быти ему »(Иезек. XXXIII. 11); и Поелику человек сам своим упрямством и гордостию пораждает в себе отчаяние: то у человека, отчаявающагося в своем спасении, нет врага столь жестокаго, как он сам. За желанием спасения и сознанием возможности онаго естественно следует помышление о средствах достигнуть онаго. Вышнее начало нашего спасения есть благодать Господа нашего Иисуса Христа, как свидетельствует Его возлюбленный ученик: «яко Отец посла Сына Спасителя миру» (1Иоан. IV. 14). А соответствующия сему началу средства со стороны человека суть вера, действующая любовию, и употребления таинств Церкви, по реченному самим Господом: «иже веру имет и крестится, спасен будет» (Мк. XVI. 16). Сколь ни совершенны и действительны сии средства спасения: но Поелику в приспособлении оных к душе и жизни человека встречаются препятствия и затруднения; то, для устранения сих препятствий, и для препобеждения сих затруднений, вновь требуются некоторыя вспомогательныя средства. Одно из таких средств указуется нам изречением Господним: «претерпевый до конца, той спасен будет» (Мф.10:22; Мк.13:13). Спасется только тот, кто претерпит, и претерпит до конца. Следственно, вспомогательное средство спасения есть терпение, и притом терпение до конца. Христос Спаситель поставляет терпение в ближайшем соотношении с гонениями за имя Его. "Се Аз, – говорит Он, – посылаю вас, яко овцы посреде волков»; – «предадят вы на сонмы, и на соборищах их биют вас; – и будете ненавидими всеми имене Моего ради: претерпевый же до конца, той спасен будет» (Мф.10:16–22). Гонение за истинную веру есть открытое и торжественное поприще терпения; и славный в Церкви чин претерпевших до конца и спасшихся суть святые мученики. Но что же мы, живущие в такия времена, когда нет гонений за имя Христово, когда, как говорит святый Златоуст, «ни раны, ни узилища, ни князи, ни сонмища, ни ино что от таковых належит нам, но и сопротивное все; мы начальствуем и обладаем, ибо цари благочестивии, и чести многи христианом?» Пожалеем ли, что нам не дано участия в подвиге и в славе терпения мученическаго? – Это было бы, может быть, самонадеянно и дерзновенно. Или порадуемся, что можем обойдтись без подвига? – Это было бы неблагородно, а притом и погрешительно. Начальник нашего спасения преподал учение о спасительном терпении в след за предречением о гонениях за веру, по естественной последовательности: но сим не ограничил области терпения. Он обещал спасение претерпевшему до конца: но никогда не обещал спасения нетерпеливому или не испытанному в подвиге терпения. Посему все мы, если желаем спастися, должны стяжать терпение, и сохранить оное до конца. «Претерпевый до конца, той спасен будет». Область терпения должна простираться на всю жизнь человека и на все судьбы человечества в сем мире. С терпением – человек приобретает и сохраняет блага, успевает в предприятиях, достигает исполнения желаний, безвредно выдерживает приражения зол: вышед из терпения, он тотчас в опасности утратить благо, и пострадать от зла, или, что не менее бедственно, сделать зло. Минута нетерпения может разстроить годы и веки. Поверите ли, что терпение нужно было даже в раю, где по видимому, совсем нечего терпеть? – Поверите, если размыслите. Если бы праматерь Ева имела довольно терпения, не отвечать на речи змия искусителя, с перваго слова ложныя, не бросаться, при возбудившемся чувственном влечении, опрометчиво на запрещенный плод, остановиться и подумать, не безопаснее ли верить Богу, нежели змию, посоветоваться, прежде несчастной решимости, с мужем, менее ея неопытным, еще до ея сотворения уже бывшим в общении с Богом: очень вероятно, что чувственное влечение было бы остановлено, истина восторжествовала бы над ложью, не был бы соделан грех, и не последовала бы смерть. Недостало терпения: и прародители пали, и с собою низринули весь будущий род человеческий. По сравнению с раем, надобно ли изъяснять, сколько нужнее терпение на земле, куда человек для того и послан из рая, чтобы «в терпении стяжавал душу» свою? Для чего всеблагий Бог изрек сие строгое определение: «умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя; – в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. III. 16, 19)? Конечно, не для того, чтобы открыть случай нетерпению или ропоту, но для того, чтобы ввести человека в подвиг спасительнаго терпения. Если бы терпение имел Каин во время своего унижения пред младшим братом, при жертвоприношении: он, без сомнения, поискал бы средства, поправить свое неприятное поло жение, в усерднейшем впредь служении Богу, а не в братоубийстве; и человек, может быть, долго бы еще не изобрел тягчайшаго из преступлений – человекоубийства. Дерзнем сказать и о блаженной Сарре нечто не к славе ея: ибо и в облагодатствованных душах иногда видны немощи природы, подобно как в солнце – темныя пятна; но для внимательных и немощи сих душ поучительны, подобно как их добродетели. Если бы супруга отца верующих имела довольно терпения, не смотря на свое продолжительное неплодство, спокойно ждать исполнения обетования Божия о семени Авраама, когда и как восхощет Обетовавший; если бы она не поспешила испросить себе у Авраама сына от рабыни: не было бы Сарре скорби и затруднений от Агари; не было бы Исмаила, неблагоприятнаго Исааку; не было бы агарян, враждебных естественному и духовному семени Авраама. Если бы у Израильтян, при Синае, достало терпения на сорок дней, чтобы ничего не предпринимать в ожидании разрешения неизвестности о Моисее, умедлившем на горе: они не запятнали бы себя идолослужением золотому тельцу при самом, так сказать, подножии престола истиннаго Бога, Законодателя. Вообще недостаток терпения был источником их преступлений и бедствий во время странствования их в Аравийской пустыне. Саул, во время опасности от врагов, имел терпение семь дней ждать Пророка Самуила, для совершения жертвоприношения, по повелению Божию: но у Саула недостало терпения только на несколько еще часов; он совершил жертвоприношение без Пророка: и Пророк явился уже не для того, что бы призвать ему Божию помощь, но чтобы объявить ему лишение благодатнаго избрания Божия. Если сии примеры страшны, потому что показывают, как легко погрешить против терпения, и как тяжки последствия от сего: то утешим и ободрим себя другими очевидными опытами того, как можно в самых трудных обстоятельствах сохранить терпение, и как благотворны от сего последствия. Какия лишения, страдания, искушения претерпел праведный Иов! И как верно и щедро вознаграждено его терпение! Какия жестокия и продолжительныя гонения претерпел Давид! И как славно вознаграждено его терпение! Какие многообразные роды истязаний, мучений, смертей, нарочно изобретены были врагами христианства для того, чтобы поколебать терпение христианских мучеников! И как чудно совершалась в их немощи сила Божия, то спокойным, и даже иногда безболезненным перенесением мучений, то внезапным изцелением ран, то карательными действиями над мучителями, то духовною победою, превращавшею самих мучителей в христиан! И кроме мученичества, как много и долго претерпевали многие подвижники благочестия, которые, по верному для прешедших и последующих времен изображению Апостола, «проидоша в милотех, и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени, в пустынях скитающеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных» (Евр. XI. 37–38)! И от тощих, по видимому, семен самоотвержения, добровольных лишений, претерпеваемых искушений, при орошающих слезах и теплоте молитвы, какие обильные в них являлись и являются плоды добродетелей, дарований духовных, благодатной силы и славы, еще на земле не небесной, а потом и из затвореннаго для нас неба благотворно просиявающей на землю! Сказанному теперь ты даешь очевидное и неумолкающее свидетельство, преподобне Отче Сергие! «Свидение твое да уверится зело» (Псал. XCII. 5) в сердцах наших, дабы видимые у тебя славные плоды побуждали нас заимствовать у тебя хотя несколько добрых семен, от каких оные прозябли; дабы и мы возлюбили самоотвержение, добровольныя лишения, благодушие в искушениях; дабы и мы, в посильную меру, стяжавали добродетели, простирались к дарованиям, достигали спасения, «терпя настоящая мужественне, веселяся будущими»

716

. Без терпения нет подвига: а без подвига нет добродетели, ни дарования духовнаго, ни спасения. Ибо «царствие небесное нудится» (Матф. XI. 12). Хочешь ли, по заповеди Христовой, стяжать совершенную любовь, объемлющую и врагов? – Размысли, как сие возможно. В людях встречаешь ты часто недостатки, не редко пороки, иногда и ненависть к тебе: а это располагает к неуважению людей, к отвращению от них, к взаимной ненависти, а не к любви. Как же стяжать любовь ко всем? – Если решишься и приобучишь себя с терпением взирать на недостатки и пороки людей, и на самую ненависть к тебе; то можешь возлюбить всех, не преставая ненавидеть пороки: а без терпения не можешь. Хочешь ли, по Апостолу, быть «чадо послушания» (1Петр. I. 14)? – Размысли, как сие возможно. Если начальствующий или старейший будет тебе повелевать только то, чего ты и сам желаешь: то ты будешь исполнять свою волю, исходящую из уст другаго. Трудно признать здесь добродетель послушания

717

. Послушание несомнительно тогда, когда ты очевидно не своему следуешь мудрованию, и не своим желаниям, но разсуждению и воле повелевающаго. Посему надобно, да и неизбежно, чтобы тебе нередко повелеваемо было то, что тебе не по мысли, не по желанию, не по вкусу, что тягостно для твоей неги, непокойно и обременительно для твоей безпечности: но чтобы сие исполнить без противления, без прекословия, без ропота, для сего нужно терпение. Итак, если имеешь терпение, то можешь иметь послушание: а без терпения не можешь. Подобно сему и всякая добродетель требует некоторых лишений, труда, подвига, брани против страстей, вожделений, искушений, не всегда легко и скоро увенчаваемой победою: и следственно требует терпения. Если поколеблется терпение: не устоит и другая добродетель. И Поелику добродетель есть обязанность всей жизни до конца: то и терпение есть потребность всей жизни до конца, если человек не хочет подвергнуться грозному определению Божию, провозглашенному Пророком Иезекиилем: «аще совратится праведник от правды своея, и сотворит неправду по всем беззаконием, яже сотворил беззаконник, вся правды его, яже сотворил есть, не помянутся: в преступлении своем, имже преступи, и во гресех своих, имиже согреши, в них умрет» (Иезек. XVIII. 24). И после правды можно умереть во грехах, и умереть вечно! Как опасно такое положение! Какая посему потребна осторожность! А как часто мы забываем опасность, и не думаем об осторожности! Слово Божие, совесть, советы добрых людей, указания Провидения подвизают нас на путь правды; и мы с жаром вступаем в духовный подвиг: но потом время охлаждает жар; труд подвига утомляет; искушения разстроивают; некоторые успехи в добре располагают к безпечности; словом, недостает терпения и постоянства: и наченшие духом нередко плотию скончавают. Братие, подвижники веры и добродетели! Братие, подвижники самоотвержения и креста! «Терпением да течем на предлежащий нам подвиг, взирающе на Начальника веры и Совершителя Иисуса» (Евр.12:1–2), и с терпением да продолжим оный до конца. «Претерпевый же до конца, той спасен будет». Аминь.

261. Слово в день восшествия на Всероссийский Престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Чудове монаст. ноября 22; напечатано в Губерн. Вед. 1850 г., в Твор. Св. От. 1851 г. и в собр. 1861 г.) 1850 год

Нынешний день, прежде проповедующаго, сам говорит слово, которое отдается глубоко в сердце Русском, и возбуждает думы: – двадцать пять лет совершилось, как царствует над нами Благочестивейший Государь Император Николай Павлович. Времена нельзя было бы исчислять

718

, если бы их не разделяли на круги, ограниченные известными пределами. Посему Бог создал светила, с тою между прочим целию, «да будут в знамения, и во времена, и во дни, и в лета» (Быт. I. 14). Не довольствуясь естественным разделением времен, Он дал им разныя сочетания, приспособленныя к высшим, преимущественно нравственным и духовным целям. Так образовал Он седмицу дней, а в законе Моисеевом и седмицу лет, и седмицу седмилетий; и поставил в особенное внимание седмый день, седмый год, и, по седми седмилетиях, пятидесятый год: дабы человек, прошед определенное поприще времени, особенно не краткое, остановился как бы на рубеже, осмотрелся, разсмотрел над своими путями пути Провидения, воздал славу Небесному Водителю и Охранителю, из опытов прошедшаго извлек для себя наставление в отношении к будущему. Пятидесятилетний круг времени, который у Евреев был законным, церковным и государственным, у Христиан, вместе с прочими ветхозаветными обрядовыми учреждениями, потерял силу закона: однако не совсем уничтожился, а перешел в область обычаев; и когда, быв приспособлен к человеку лично, представился

719

слишком долгим для недолгой по естеству человеческой жизни, тогда понадобилось разделить пятидесятилетний круг на два, и образовать двадцати-пяти-летний круг. Ибо и двадцати-пяти-летие пребывания, деятельности, подвигов, в известном состоянии жизни представляет такое поприще, которое пройдти значит одержать не малую победу над всеизменяющею силою времени. Что же скажем о благополучном совершении двадцатипятилетняго поприща столь высокой деятельности, столь многотрудных подвигов, как царствование над обширным Царством, во времена особенно трудныя для Царей и Царств? – Не по применению к обычаю только, но по размышлению о истинном основании для обычая, говорим, что день, запечатлевающий двадцати-пяти-летие благополучно продолжаемаго царствования, – день нынешний, есть особенно достойный благоговейнаго внимания, достопамятный, благознаменательный. При разсматривании ознаменовавших сие двадцати-пяти-летие Царских деяний, можно близкими опытами поверять то, что древняя мудрость и Царская опытность внушили Царю мудрецу написать: «егда Царь праведен на престоле сядет, не противится пред очима Его ничтоже лукаво» (Притч. XX. 8). Приметьте, что есть «лукавое» в Царстве и праведнаго Царя; потому что в небесном только Царствии нет зла, ни порока, ни беды: но «лукавое» не имеет силы «противиться» Царю праведному. «Лукавое» с дерзостию явилось было в то самое время, когда Николай Первый должен был возсесть на прародительский престол; и внезапная буря угрожала общественному порядку и безопасности. Но Царь, твердый правдою своего призвания, и упованием на Бога, не поколебался ни на мгновение; крепостию Своего духа запретил буре; утвердил Престол в то самое время, когда возсел на него, в первый день Царствования сделался избавителем Царства. Вскоре потом две не-Христианския державы, одна по другой, вызывали Его на подвиги бранные: и хотя открытая сила врагов подкрепляема была не менее значительною тайною силою завидующих России; однако правда и крепость нашего Царя в брани и уверенность в победе низлагали открытое, и обезоруживали скрытое противоборство так, что исполнению намерений Его не могло «противиться ничтоже лукаво». Так было и тогда, когда народ, не совсем иноплеменный, утраченное им достоинство царства получивший только по милости Русскаго Царя, и доведенный до безпримернаго в прежней истории его благоустройства и благосостояния, воздал за благодеяния неблагодарностию, и за благоуправление мятежем. Грозен и неотвратим был громовый удар Царской правды, поразивший крамолу и своеволие: но вслед за тем, подобно как громовое облако благотворным дождем, разрешилась Царская правда Царскою милостию, простираемою на всю страну, и в особенности на несчастных, и даже на виновных, поколику можно было миловать безвредно. Хотите ли видеть во внутренних делах Государства не воспящаемую затруднениями правду Цареву? – Посмотрите на законодательство. Век прошел до Николая Перваго в неутвердившихся предположениях и в неуспешных трудах, чтобы дать благоустройство Русскому Законодательству. Он совершил сие в немногие годы. Говорящему в церкви было бы не свойственно не коснуться сколько нибудь и дел церковных в соотношении с делами Государства. Единство веры есть важное подкрепление единству народности, и оба сии единства вместе имеют важное отношение к силе Государства. Около двух миллионов Русскаго народа, прежде единоверных, в три прошедшие века, чуждою хитростию и насилием отторжены были от Православной Церкви, и употреблены продолжительныя всевозможныя усилия прикрепить их к Церкви Западной. Правительство же Русское поступало с ними по правилам веротерпимости. Посему, сколько должно было желать, столько же мало можно было надеяться их возсоединения с Православною Церковию. Но они вдруг, собственным движением, под предводительством всех своих высших пастырей, и почти всех священнослужителей, тихо и свободно пришли в Православную Церковь, подобно как овцы возвращаются во двор овчий, из котораго недавно вышли. Как это сделалось? Если смотреть на средства человеческия: действие оказывается сильнее средств. Так и должно быть в деле Божием. Это дар Провидения благочестивой правде Царевой, ко благу Царства. Но я не жатву собираю, а только срываю некоторые класы на многоплодном поле Царскаго двадцати-пяти-летия. Можно ли однако не упомянуть о недавних событиях, когда правда Царя нашего подвиглась на защищение оскорбленной правды Царя-Союзника? – Не могло Державному Защитнику правды «противиться ничтоже лукаво», хотя для сопротивления поднят был почти поголовно целый народ, обольщенный и обладаемый сынами лукавства, из многих народов соединившимися в единомыслие лукавства. Приятно для верных сынов России слышать, что и в царствах, в которых на Россию привыкли смотреть только со страхом ея силы, и с опасением ея усиления, и сквозь туман собственных мечтаний не могли ясно видеть истинно высокаго духа Самодержца Ея, наконец в настоящее время раздаются громкия признания правоты, твердости, умеренности правил Самодержца Всероссийскаго в отношении к другим державам, и благотворной силы слова Его к прекращению опасных несогласий между некоторыми из них. Прославим, Россияне, Господа, "в руце" Котораго «власть земли», и Который «потребнаго воздвигает во время на ней» (Сир. X. 4). Воистину, благопотребнаго воздвигнул Он Благочестивейшаго Самодержца нашего Николая Павловича, – благопотребнаго для России, чтобы твердою рукою держать бразды правления обширнейшаго Царства, чтобы любовию ко всему отечественному охранять чистоту Русскаго духа от чуждых влияний, – благопотребнаго для Православной Церкви, чтобы ревностию к Православию споспешествовать распространению пределов ея, чтобы неослабною попечительностию возвышать благоустройство в чине служащих Церкви, чтобы благочестием сообщать жизненную силу умственному и нравственному образованию народа, – благопотребнаго для многих Царств и народов, чтобы силою правды и правдою силы и за пределами своей державы поддерживать законную власть, порядок, взаимную правду и мир между царствами и народами, тогда как «род строптив и преогорчеваяй, род, иже не исправи сердца своего, и не увери с Богом духа своего» (Пс. LXXVII. 8), волнует народы, когда «царства, раздельшияся на ся» (Мф.12:25), колеблются, когда неправда домогается восхитить силу, а сила не довольно чтит правду, когда мечтают на мятеже основать законность, во всенародных распрях найдти источник общественнаго согласия, иметь свободное управление посредством порабощеннаго Правительства, когда безначалие хочет быть началом, очевидно не созидательным, а разрушительным. Поелику же разсмотрение совершившихся в известном круге времени событий, открывая нам пути Провидения, должно, как мы сказали, преподать нам и наставление: то да слышим. Пример Царя, правдою победоноснаго и славнаго, проповедует правду народу. И взоры на всю современность, чем более их разширяем и углубляем, тем сильнее побуждают вопиять с Пророком и с Царем Пророком: «правде научитеся живущии на земли» (Ис. XXVI. 9). «Правда возвышает язык; умаляют же племена греси» (Притч. XIV. 34). «Правда мужей правых избавит их; безсоветием же уловляются беззаконнии» (Притч. XI. 6). Надобно ли объяснять, как нужна правда? – Вообрази, что ты окружен людьми, которые не говорят правды, не делают правды; что следственно уверениям в доброжелательстве нельзя верить; что на обещания нельзя полагаться; что призываемый тобою, или посылаемый на дело скажет: пойду

720

, и не пойдет; что должник скажет: заплачу, и не заплатит; что выслушавший твою просьбу о защите скажет: защищу, и не защитит. Можно ли между такими людьми хотя день провести спокойно и безопасно? Не видишь ли, что без правды нельзя жить? Скажешь ли: я позволяю себе только малую неправду, от которой не будет великаго бедствия? – ответствует тебе Премудрый: «уничижаяй малая по малая упадет» (Сир. XIX. 1). Если ты сегодня позволишь себе неправду в малом слове, завтра в малом деле; если другие, приметив сие, будут отвечать тебе тем же; если начальствующий не будет соблюдать правды в распоряжении, подчиненный в исполнении повеленнаго; если приходящий в суд позволит себе приносить неправыя просьбы, и прельщать судящаго дарами, а судящий уступит прельщению: то неправда может неприметно возрасти в такую гору, которая, обрушась, многих погребет под развалинами. Впрочем не совершенна была бы правда, если бы ее соблюдали только из страха беды и погибели. Да любим и да творим правду: потому что она сама в себе любезна; потому что сродна душе нашей, и еще паче потому, что «Господь любит праведники» (Пс. CXLV. 8). Аминь.

262. Слово в день Тезоименитства Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

1850 год

(Говорено в Мариинской церкви Императорскаго Вдовьяго Дома, декабря 6; напечатано в Губерн. Вед. 1850 г.; в Твор. Св. От. 1851 г. и в собрании 1861 г.)

1850 год

Сеяй скудостию, скудостию и пожнет: а сеяй о благословении, о благословении и пожнет (2Кор. IX. 6). Святый Апостол Павел, в послании к Коринфским Христианам, между прочим, приглашает их собрать между собою милостыню, и приготовить для отправления в Иерусалим, в пользу тамошних бедных Христиан. Он желает от них обильнаго благотворения; но не желает вынуждать онаго: и потому притчею подает им мысль, посредством которой они сами расположились бы к щедрости. «Сеяй скудостию, скудостию и пожнет: а сеяй о благословении, о благословении и пожнет». Кто сеет скудно, у того скудна будет и жатва: а кто сеет обильно, у того и жатва обильна будет. То есть: кто благотворит скупо, тот не имеет права на щедрое воздаяние; а кто благотворит щедро, тот получит обильный плод благотворения и щедрую награду от Бога. Как обильно сеет благотворения Благочестивейший Государь Император наш, приемля, где можно, в содействие столь же благотворную руку Благочестивейшей Супруги Своей! Безпомощному младенчеству – питание, отрочеству и юношеству – воспитание и образование способностей к полезной и благополучной жизни в обществе, истощившей силы заслуге – почетное довольство, убогой старости и дряхлости – призрение и покой, вдовицам – тихое и обезпеченное убежище, болящим – врачевание и сердобольное служение, – вот разнообразное сеяние, которое никогда у Него не прерывается. Кроме сего каждое радостное событие в Его семействе вновь отверзает Его сердце, чтобы благотворением даровать радость сердцам, стесненным лишениями и скорбями. Если в каком бы то ни было крае обширнаго Царства случилось бедствие, от котораго многие пострадали: при первой о сем вести тотчас простирается рука Царя, чтобы на месте бедствия посеять вновь семена благосостояния. К правилу, «да не увесть шуйца, что творит десница» (Мф.6:3), Он присовокупляет другое, чтобы десница не была останавливаема тем, что творит шуйца: милующая и благотворящая «десница» Его не редко, видимо или сокровенно, простирается и к тем, которых Его правосудие поставляет ошуюю, – на месте суда и осуждения. О, «Даяй семя сеющему» (2Кор. IX. 10), и возращаяй плод, и умножаяй жатву! Даруй, и не престани подавать Державному Сеятелю благодеяний обильную жатву Твоих благословений, – долгоденствие и благоденствие, радость благотворящаго сердца, признательность облаготворенных, любовь народов, преуспеяние благих начинаний, победоносный мир и миротворную победу. Мне кажется, что сию молитву о Царе приносит вместе с нами и в Бозе почившая Матерь Царева, Которая за двадцать пять лет пред сим завещала праздновать нынешний день особенно здесь, посреди облаготворенных и орудий благотворения, дабы к молитвам нашим тем удобнее преклонился Милующий милостивых. Обратимся к самим себе. Не думаю, чтобы кто принял намерение не сеять ни зерна добра на поле нужды и бедствия подобных себе. Таким расположением означилось бы не человеческое сердце. Но если надобно сеять: то конечно лучше сеять с надеждою обильной, нежели скудной, жатвы. А для сего, как учит Апостольское слово, надобно и сеять обильно. «Сеяй о благословении, о благословении и пожнет». Здесь представляется не незатруднительный вопрос: что значит: «сеять обильно»? Если скажем, что это значит сеять в большом количестве: то надобно будет заключить, что жребий сеять обильно, и в следствие того иметь обильную жатву, то есть, щедрую от Бога награду, может достаться только немногим людям богатым; и что, напротив того, наибольшее число людей, люди, не обладающие богатством, по необходимости должны ограничиться скудным сеянием, и потому не могут надеяться обильной жатвы благословений Божиих. Но можно ли думать, что таков суд Божий? – Верно не таков, как можем усмотреть из примера упоминаемой в Евангелии вдовицы, которая подала в Церковь только две лепты, и однако, по свидетельству и суду Христову, посеяла обильнее всех богатых. «Воистину глаголю вам, яко вдовица сия убогая множае всех вверже» (Лук. XXI. 3). Если бы она имела еще две лепты, и подала их нищему: Господь, без сомнения, также сказал бы, что она обильнее всех подала милостыню. Скажем ли, что сеять обильно значит благотворить в соразмерности с способами, какие для того имеем? Но удобно ли определить сию соразмерность, при неисчислимо различных степенях довольства, и при разнообразии собственных нужд у призываемых к благотворению? У Евреев был закон, который на Богоугодныя дела определял десятину, то есть, десятую долю от всего приобретаемаго. Но Закхей мытырь нашел для себя неудовлетворительною законную меру благотворения, и назначил себе иную: «се пол имения моего, Господи, дам нищим» (Лук. XIX. 8). Закхееву меру благотворения конечно неудобно предлагать многим: но и меру Еврейскаго закона

721

многие ли найдут для себя удобною? Христианская Церковь не перенесла в свои правила закона Иудейской Церкви о десятине: по предусмотрению ли неудобств в исполнении онаго, или по уважению к свободе Христианской, о сем пусть разсуждает каждый, как хочет. Мой долг напомянуть только, что, по достоинству Христианства, Христианская добродетель должна быть выше Иудейской. Предлагаем меру благотворения, никогда не затруднительную, всегда верную и благонадежную: такая мера есть – любовь. Тот «сеет о благословении», и «о благословении пожнет», кто благотворит из любви к Богу, из любви ко Христу, из любви к ближнему. Христос Спаситель сказал: «Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею; – возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе; – в сию обою заповедию весь закон и Пророцы висят» (Матф. XXII. 37–40). Из сего Апостол вывел заключения: «любяй друга, закон исполни: – исполнение закона любы есть» (Рим. XIII. 8, 10). Другой Апостол определил свойство законоисполнительной любви, когда сказал: «не любим словом, ниже языком, но делом и истиною» (1Иоан. III. 18). Из сих главных начал Христианскаго закона очевидно следует, что кто благотворит из любви к Богу и ближнему, у того благотворение, в чем бы ни состояло, всегда имеет полноту, и таким образом он сеет всегда не скудно, всегда с надеждою благословенной жатвы. Имеющему же много, любовь не позволит сеять мало. Христос, грядущий Судия мира, предварительно изъяснил нам, откуда для сеющих благотворения возрастет

722

жатва вечнаго благословения. Она возрастет

723

не из вещества благотворения. Что значат лепты, поданныя нищему? Что значат, если угодно, и груды золота, разсыпанныя щедростию? – Все та же земля и тлен? Великое ли дело, по воле отдать другому нечто из того, что вскоре по неволе все оставишь, или что еще скорее тебя оставит? Вещество благотворения есть тело мертвое, если не присутствует и не действует душа, то есть, любовь. Она дает благотворению жизненность, рост, плод, жатву. Нищаго, котораго так часто оставляют без внимания, или милуют с пренебрежением, Господь любит, и пострадал за него, и желает спасти его; и потому желает, чтобы он не отчаялся в своих страданиях, чтобы не умер преждевременно. Итак, если и ты, по заповеди Господней, любишь нищаго; то ты встречаешься и соединяешься в любви с Господом. Если с любовию утешаешь нищаго, и благотворишь ему: то хотя мало, хотя ничтожно, однако же споспешествуешь Господу хранить и спасать нищаго. Вот каким образом твое благотворение нищему переходит к Господу, и Он по истине глаголет: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). Вот каким образом малое зерно благотворения приносит безчисленную и безконечную жатву: «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира» (Матф. XXV. 34). Побуждаясь таковыми размышлениями, да не оставляем, братия, без исполнения совета Апостольскаго: «благотворения и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог» (Евр. XIII. 16). При том возлюбим лучший образ благотворения, – благотворение из любви. Сеемое рукою любви, растет уже в минуту посева. Любовь умножает утешение благотворящаго; потому что ничто не делается с таким удовольствием, как то, что делается из любви. И получивший благодеяние, сделанное с любовию, сугубо чувствует благодеяние. Но при такой важности любви в отношении к благотворению, если кто ея

724

не чувствует, когда предстоит случай к благотворению, и если не располагают к ней качества требующаго благодеяния: не надобно ли уже удержаться от благотворения? – Отнюдь нет. Чтобы недостатки ближняго не препятствовали твоей любви, призови в помощь смирение. Если и не имеешь живаго чувства любви, благотвори из послушания заповеди любви. Господь призрит на подвиг послушания, и дарует тебе радость любви, и чрез нее – совершенство благотворения. Аминь.

263. Слово в день мученицы Татианы

(Говорено в храме святыя мученицы Татианы, при Императорском Московском университете, января 12-го; напечатано в Моск. Вед. 1851 г., в Твор. Св. Отц. 1851 г. и в собр. 1861 г.) 1851 год

Прилучится же вам во свидетельство. Положите убо на сердцах ваших, не прежде поучатися отвещавати: Аз бо дам вам уста и премудрость (Лук. XIX. 13–15). В обители высших знаний, и следовательно, можно сказать, в обители мудрости, празднуем праздник Святыя Мученицы. Есть ли какое отношение между обителию знаний и мученицею, между мудростию и мученичеством? Нынешний день есть тот, в который за несколько веков пред сим, Святая дева, Диаконисса Римской Церкви Татиана, мученическим подвигом стяжала нетленный венец, и, посредством смерти за Христа, родилась в безсмертную блаженную жизнь. Нынешний же день есть тот, в который, почти за век пред сим от мудраго благоизволения благочестивой Царицы, родилась сия обитель знаний. По правосудию Провидения день подвига для мученицы сделался и на земли днем славы, не празднословной и суетной, какова бывает слава мирская, но действительной и благотворной. Тогда как Церковь, воспоминая подвиг, славит Подвигоположника и Венцедателя Христа, – тогда особенно дух увенчанной подвижницы привлекается посетить землю, как поприще совершившагося подвига, и в памяти чудесной благодатной помощи, споспешествовавшей подвигу, почерпает дерзновение предстательствовать о благодатной помощи, для просящих ея с верою; а небесный Венцедатель возобновляет награду подвига, многомилостиво преклоняясь к сему предстательству. Сим, без сомнения, помышляли воспользоваться руководители сего Царскаго учреждения, когда решились день основания его воспоминать не просто, но с призыванием Божия благословения дальнейшему существованию и деятельности онаго; и для того созданный здесь храм вручили покровительству святыя Мученицы Татианы, и братию сего храма – ея молитвенному предстательству. Помышление благочестивое, проистекшее из чистаго источника священнотаинственных преданий. Но как, по учению Апостола, все члены церкви, следственно и святые, «имеют дарования, по благодати данней» им, "различна" (Рим. XII. 6); следственно и благотворят преимущественно по роду своего дарования; следственно и желающим от них благодатной помощи прилично в некоторой степени сообразоваться с особенным их дарованием: то есть причина вновь спросить: есть ли какое отношение между мученицею и обителию знаний? Есть ли какое сродство между мученичеством и мудростию? Ответствую: есть. Мученик есть сын мудрости, и уже не младенчествующий. Мученичество есть род мудрости, и очень не низкий. Чтобы трудная встреча с бедствиями не сделалась сугубо трудною от их нечаянности, Христос Спаситель предварил об них Своих последователей: «Возложат на вы руки своя, и ижденут, предающе на сонмища и темницы, ведомы к царем и владыкам, имене моего ради»; и присовокупил: «прилучится же вам во свидетельство» (Лк.21:12–13). То есть: гонения за веру должны привести вас к тому, чтобы «свидетельствовать». О чем? – Очевидно о истине веры Христовой, о Божественной силе Христовой. Заметим, что из сего изречения Христова древнею Церковию заимствовано наименование «свидетеля», для означения «мученика», так что на греческом языке «мученик» не иначе называется, как «свидетелем». Можно догадаться, что для свидетельствования о Христе посреди сонмищ Иудейских, вооруженных законом и преданиями, и пред лицем царей и владык языческих, действующих лжемудрованием, лестию, силою и яростию, потребна была немалая мудрость. Но на что догадка? – Сие очевидно из продолжения слова Христова: «положите убо на сердцах ваших, не прежде поучатися отвещавати: Аз бо дам вам уста и премудрость, ейже не возмогут противитися или отвещати вси противляющиися вам» (Лк.21:14–15). Что Христос Спаситель обещал, то, без сомнения, и делом исполнил. Итак Он мученикам «дал», и они имеют, «премудрость», победоносную над всем, что ей противоборствует. Жребий мученичества не для всех; но мученическая мудрость не для одних мучеников. Она спасла и прославила их, и светит всем на пути истины и спасения. Не пройди мимо сего света без внимания, кто бы ты ни был, ищущий путей мудрости, или только в простоте ходящий. Любопытствуй иногда, не безплодным любопытством, узнать сей род премудрости, которую ты, может быть, не думал искать там, где она тебе указуется, – которая, «не прежде поучаяся», преподает сильные уроки, – которая победоносно свидетельствует о истине, – которой «не могут противитися противляющиися», – которая исходит от высокаго начала, Поелику исходит от Христа: «Аз дам вам уста и премудрость». Но что за род премудрости у мучеников? Какой состав ея? Как определить ее? – Для разсуждения о сем, не думаю прибегнуть к руководству тех любомудрых, которые, в виду премудрости Христовой, независимо от нея столько раз предпринимали построить всеобъемлющую науку; но разрушали создание один другаго, и не составили даже плана, благонадежнаго и общеприемлемаго, для предполагаемаго построения. Обращусь к любомудрию старому, но не лишенному силы: нет нужды, что устарелым покажется оно пред теми, которые проповедуют безконечное движение к новому, то есть, плавание без пристани, стремление без цели. Книга Премудрости изображает премудрость следующими главными чертами: «целомудрию и разуму учит, правде и мужеству, ихже потребнее ничтоже есть в житии человеком» (Прем. VIII. 7). И вот черты премудрости, которыя прекрасно и величественно светят в словах, деяниях и страданиях мучеников Христианских. Не высокий ли «разум», или благоразсуждение, является у них, когда они, вопреки наследственным предразсудкам, уразумели нелепость многобожия, познали единаго истиннаго Бога, усмотрели неудовлетворительность внешняго Иудейскаго закона, открыли потребность благодати Христовой и ея Божественную силу и действительность; и достоинство сего новаго ведения определили для себя так решительно и твердо Павловою оценкою: «вменяю вся тщету быти за превосходящее разумение Христа Иисуса Господа» (Фил. III. 8)? Как совершенно их «целомудрие», или воздержание, когда они отреклись не только от всех страстных чувственных удовольствий, но большею частию и от невинных; и не только не искали удовольствий, но решались на жесточайшия страдания, чтобы сохранить чистыми мысль, совесть, сердце, душу, тело, и «прославлять Бога в телесех и в душах, яже суть Божия» (1Кор. VI. 20)! Как строга их «правда» или праведность, когда от них требовали только слова или знака, благоприятнаго язычеству, а думать оставляли их, как хотят; и когда словом: «я не христианин», или даже одним молчанием, они могли бы избавиться от страданий и смерти, но они не хотели ослабить правды ниже словом, ниже молчанием; – или когда, например, один из них, которому вложили в руку фимиам, и насильно наднесли ее над языческий алтарь, допустил жечь сию руку

725

, но не разжал перстов, чтобы фимиам не упал на алтарь, что удовлетворило бы истязателей, и избавило бы его от мучения; – или, когда, перенося несправедливыя и жестокия оскорбления, лишения, истязания, не только не помышляли они об отмщении, но и оказывали гражданской и государственной власти гонителей точное повиновение во всем, что не противно закону Божию и нравственному! Как величественно их «мужество», когда они, будучи «предаваемы на сонмища», и «ведомы к царем и владыкам», за «имя» Христово, зная, что встретят страдания и смерть, шли неуклонно, спокойно, и некоторые даже с радостию; – когда язычество сражалось с ними угрозами, хулениями, бичами, разными орудиями пытки, огнем, раскаленным железом, кипящим маслом, мечем, но победа доставалась никого не уязвляющему оружию веры и любви Божией и терпения; – когда, например, святый Лаврентий, лежа одним боком на раскаленной сковраде, сказал мучителям: «сожжено; оборотите на другой бок» – или когда святый Иаков Персиянин, которому отсекали члены один по другом, при отсечении каждаго члена произносил славословие Богу, как свойственно победителю! Я сказал, и повторяю: жребий мученичества не для всех: но мученическая мудрость не для одних мучеников. Она спасла и прославила их, и светит всем на пути истины и спасения. Кто не хочет блуждать на удачу, тот хорошо поступит, если при сем свете осмотрится, находится ли он на сем пути, или, может быть, не слишком ли от него удалился. К «разуму» истины Божественной, Христовой, спасительной, прилепились ли мы умом и сердцем так, что она сделалась нашим сокровищем, нашим утешением, и что знания низшия по предметам и целям уступают ей преимущество в нашем внимании, в нашей привязанности? – Это разум, которому учит премудрость. Или, напротив, более книг священных и назидательных нас привлекают книги любопытныя и забавныя, и учение, которое обещает похвалу или выгоду, занимает более, нежели учение, ведущее к вечному спасению? – Это не тот разум, которому премудрость учит. «Целомудрие» и воздержание так ли обладают нами, чтобы удерживать нас от чувственных удовольствий, по крайней мере незаконных, страстных, излишних, от зрения и слышания, неодобряемаго скромностию? Или, напротив, произвольно усиленная жажда чувственных удовольствий кажется требованием природы; привычкою к чувственным удовольствиям заглушается вкус к удовольствиям духовным; стыд не стоит на страже против нескромных зрелищ и нецеломудренных слов? – Это совсем не то, чему учит премудрость. Она учит целомудрию и воздержанию. «Правда» наша не в том ли только состоит, чтобы не обижать не обидевшаго нас? – Это еще не премудрость. Внимательно наблюдать и ревностно исполнять наши обязанности к Богу и ближнему, быть до самопожертвования послушными законной власти, всегда быть готову, по возможности, сделать ближнему добро, и отстранить от него зло, хранить прямодушие, верность в слове, нельстивость, – такова правда и праведность, которой учит премудрость. «Мужество» мы знаем и охотно прославляем в жизни военной. А думаем ли о мужестве в жизни нравственной? Решусь ли спросить: как перенесли бы мы за веру и правду то, что переносили мученики? – Ограничусь вопросом легким, как переносим мы уязвление насекомаго, – малую обиду, несправедливый упрек, колкое слово, причиненный вещественный урон? Не раздражаемся ли? Не готовы ли отмстить? – Как далеко сие от премудрости, можно судить потому, что раздражаться, и, по движению одной ярости, чуждой ума, мстительно нападать на раздражающаго, свойственно и зверям. Мужество и возвышенность духа, достойныя человека и премудрости, должны оказаться в том, чтобы оскорбление малое или великое принять великодушно, оскорбившаго простить, и, поколику возможно, благоразсуждением и доброжелательством возвести его на лучший путь. Бывает потребность в мужестве не только в отношении к людям, которые против нас, но и в отношении к тем, которые, по видимому, за нас. Есть приятные враги, которые делают нападения не с острым оружием, но с мягкими сетями. Есть люди, которые силою приязни и дружбы влекут к делам неблагородным и неблагонравным, и мысль о приязни и дружбе может ослаблять силу противоборства пороку. Кто станет твердо, и силою благочестиваго и нравственнаго чувства расторгнет сеть, и отразит соблазн, тот сын мудрости, и ему принадлежит венец мужества. Уступить лукавому соблазну, значит малодушно изменить премудрости. Христе, «Божия сила и Божия премудрость» (1Кор. I. 24)! Молитвами и примерами святых Твоих мучеников поучай, и научи нас премудрости, не той, которую Ты «обуил» (1Кор. I. 25) и осуждаешь

726

за ея гордость и суету, но той, которая «первее убо чиста есть, потом же мирна, кротка, благопокорлива, исполнь милости и плодов благих, несумненна и нелицемерна» (Иак. III. 17). Аминь.

264. Слово в день Благовещения Пресвятой Богородицы

(Говорено в Чудове монастыре марта 25; напечатано в Твор. Св. От. 1851 г. и в собр. 1861 г.) 1851 год

Рече же Мариамь: се раба Господня, буди мне по глаголу твоему. И отъиде от нея Ангел (Лук. I. 38). Как всякий великий церковный праздник, так и нынешний, призывает нас к созерцанию одного из таинств веры, составляющего предмет, душу, святость, славу праздника, дабы из сего созерцания почерпнуть пользу для души. Ибо церковные праздники составляются не для одного увеселения, как мирские, но для утешения и назидания, споспешествующего спасению душ. На праздниках мирских расточается то, что собрано во дни труда: на праздниках церковных можно и должно собирать духовное сокровище мудрости созерцательной и деятельной также обильно, или еще обильнее, нежели во дни непраздничные. Таинство настоящего праздника выражаем обыкновенно, называя его днем «благовещения Пресвятой Богородицы», то есть, препослания от Бога и принесения Архангелом Гавриилом Пресвятой Деве Марии благой вести, что в ней совершится воплощение Сына Божия, и от нея родится Христос. Но если бы требовалось только передать весть: то для Архангела довольно было бы двух слов: родиши Христа. Дело произошло не так. Архангел приближился к Пресвятой Деве с приветствием: «радуйся благодатная: Господь с тобою: благословенна ты в женах» (Лк.1:28). Приветствие – величественное, но неопределенное; располагающее к ожиданию чудесного, но неизвестно – чего. Пресвятая Дева, знакомая с Священным Писанием, могла вспомнить, что когда к Гедеону Ангел приступил с приветствием: «Господь с тобою» (Суд. VI. 12), то приготовлял его к делам чудесным и к спасению народа Израильского от врагов. Она «смутилась» (Лк.1:29), как повествует Евангелист, не смущением сомнения или неверия, но смущением смиренного чувства пред высокою нечаянностию. Светлый дух Архангела усмотрел сие чувство, и поспешил возвратить душе Пресвятой Девы мир и тишину, потребные для принятия сильнейшего духовного света: «не бойся Мариамь: обрела бо еси благодать от Бога». За сим, в сердце Пресвятой Девы, как в сосуд уготованный и открытый, он изливает Божественный свет полною мерою: «се зачнеши во чреве, и родиши Сына, ...Сей будет велий, и Сын Вышняго наречется, ...и воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца» (Лк. 1:30–33). Таким образом, великая воля Отца Небесного возвещена; таинство воплощения Сына Божия открыто: однако, сим еще не вполне совершилось благовещение. В душе Пресвятой Девы рождается вопрос; и Архангел не смеет удалиться, доколе не разрешит его; потому что вопрос рождается не от недоверия, не от пытливости, но от владычествующей любви к чистоте девства; и потому что сия-то владычественная любовь к совершенной чистоте и должна быть приятелищем таинства воплощения Бога Слова. Сия любовь к совершенной чистоте изрекла себя в вопросе Мариами: «како будет сие, идеже мужа не знаю?» и привлекла ей новый поток Божественного света и силы в слове Архангела: «Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя» (Лк. 1:34–35). Что может быть сильнее сего слова? Однако, и сие произнесши, Архангел не почитает своего посольства оконченным: он ожидает еще некоего слова от Мариами. Видно, не довольно было того, чтобы она беспрекословно приняла небесную весть: надобно было, чтобы с словом Божественного благовестия обручилось слово ее согласия. Для достижения сего, Архангел указывает ей на событие, хотя далеко низшее, однако также только посредством чуда Божия возможное, – на то, что праведная Елисавета, неплодная, престарелая зачала уже сына, и вообще на чудодейственное всемогущество Божие: «яко не изнеможет у Бога всяк глагол». Так, наконец, смиренная воля Мариами подвигнута во сретение всевышней воле: «рече... Мариамь: се раба Господня, буди мне по глаголу твоему». Теперь, видно, Гавриил удостоверился, что дело предвечнаго совета, ему вверенное, вполне совершилось: «и отъиде от нея Ангел» (Лк.1:37–38). При сем некоторые, может быть, подумают: мы слышим благовестие о таинстве воплощения Сына Божия, видим принятие сего благовестия: но где самое таинство? Не просто дарование Божие, но самое Божество исполняет Пресвятую Деву: и как не примечаем мы собственно Божественного явления, ни отблеска света Божия на лице Мариами, ни выражения восторга у Архангела? «Отъиде от нея Ангел», – и только. – Легко не только для любомудрия, но и для неразумия легко делать вопросы, на которые никакая мудрость отвечать не в силах. «Кто... разуме ум Господень, иже изъяснит и» (1Кор. II. 16)? Если вы хотите проникнуть в тайну воплощения Сына Божия до глубины ее, или сие превыше-естественное действие низвести в постижимое для вас явление: то вы хотите быть выше Ангелов; – неуместное, без сомнения, притязание! Ибо, как сказует Апостол, и самые Ангелы в таинства Христовы только «желают... приникнути» (1Петр. I. 12), то есть, желают воззреть во глубину их, но не проникают; – желают по любви к Божественному, но не проникают по непостижимости Божественного, по несоразмерности ограниченного зрения с предметом бесконечным. –

«Невместимаго Бога вместившая»

, без сомнения, ощутила внутренно свет и славу, и блаженство сего беспримерного Богосообщения; вероятно, и взор Архангела дивно и восхитительно ощутил зарю Божественного Света, в нее вселившегося: но непостижимое должно было оставаться непостижимым; «тайну, сокровенную от век и ...родов» (Кол. I. 26), еще не наступило время открывать многим; и это весьма благословно, если Богоматерь вселившийся в нее Божественный свет покрывала облаком своего смирения, и если Архангел только безмолвным благоговением почтил

«честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим»

. Рассматривание беседы небесного вестника с Пресвятою Девою может ввести нас в исследование другого рода, более для нас доступное, и более близкое к нашему назиданию. Для чего Архангел не довольствовался изрещи к ней слово благовещения, но употребил, можно сказать, настоятельные средства, чтобы достигнуть слова ее согласия? Неужели без сего слова Мариами не совершилось бы воплощение Сына Божия? Неужели всемогущей воле Божией нужно соизволение воли человеческой? – Вопросы, по-видимому, трудные: но могут быть разрешены просто. Их разрешение можно найти там же, откуда они заимствованы, – в евангельском повествовании. Архангел Гавриил, без сомнения, исполнял в точности то, что внушил ему Божий повелевающий глагол. Но Архангел, не ограничиваясь словом благовещения, не прекратил беседы своей с Пресвятою Девою дотоле, доколе не услышал от нея слова согласия: «буди мне по глаголу твоему». Следственно, так угодно было Богу. Следственно, так должно было. Следственно, сего непременно требовала Божия премудрость и Божия судьба. Если желаем несколько уразуметь, почему всемогущая воля Божия в деле, принадлежащем собственно всемогуществу, действует не без соизволения воли человеческой: обратимся к началу и к существенным свойствам естества человеческого. Человек сотворен по образу Божию. Важная черта образа сего положена в его воле: и есть разумная свобода отличающая человека от низших созданий Божиих, образа Божия не имеющих. Посему Бог хранит ненарушимую свободу воли человеческой, храня в ней черту образа Своего: а потому и при действии неограниченного всемогущества, когда его действие должно коснуться внутреннего, духовного состояния человека, приемлет во внимание свободное изволение человека. И человек, с своей стороны, если почему может быть способен к ближайшему общению и соединению с Богом, то – по силе Божия в нем образа; потому что лучшее в сотворенных существах, достойнейшее Божия воззрения и благоволения, приближения к Богу и блаженного с Ним соединения, конечно, есть образ Божий: а потому для достижения общения и блаженного соединения с Богом и должен человек обращать к Нему свои способности, ознаменованные чертами образа Его, устремлять к Нему свой ум, волю, сердце, особенно же соединять свою волю с Его волею, движением свободного изволения, посредством веры и любви. Пророк, предсказав высокое общение с Богом преблагословенной Девы Марии посредством воплощения в ней Сына Божия, присовокупил: «приведутся Царю девы в след ея» (Псал. XLIV. 15). Под именем «дев» разумеются души, не растленные любовию плоти и мира, или от ней очищенные. Это, если угодно, – ваши души, христиане, поколику оне сохраняют духовное девство, в которое родились крещением, или поколику возвращают оное покаянием. Оне также должны быть "приведены к Царю" Богу, хотя не рядом с Царицею Небесною, Которая впереди всех, потому что выше всех, однако же, "в след ея"; чрез последование в некоторой степени примеру ее, оне должны быть доведены до некоторой степени общения с Богом. Не нерадите пользоваться преимуществом, которое предлагается вам и почти усвояется пророчеством. Всматривайтесь внимательно, и действительно вступайте в след Царицы Небесной. Есть и для вас благовещение своего рода и степени; вам "благовествуется день от дне спасение Бога нашего» (Пс. XCV. 2): принимайте слово спасения, как принимает дождь земля жаждущая. Снизшедый вселитися в Деву Ипостасию Своею, еще снисходит, чтобы «вселитися... верою в сердца ваша» (Еф. III. 17): не оставайтесь бездейственны: «исходите в сретение Жениху» (Матф. XXV. 6); сретайте приближающуюся благодать Божию вашим сердечным желанием. Сотворивший вас без вас определил спасти вас не без вашей воли, ознаменовывая тем высокость вашей природы даже в ее падении. Его воля, всегда спасительная, ждет вашей воли, долженствующей принять спасение. Не отлагайте, не колеблитесь, решитесь твердо – вашу волю владычественной воле Божией покорить страхом в послушание, всеблагой воле Божией предать верою в надежде, наконец, соединить с оною волю вашу любовию, – "соузом совершенства» (Кол. III. 14). Только в очищенном от мглы своевольных, страстных, чувственных, мирских вожделений воздухе души воссияет блаженнотворный Божий свет. Только преданная Богу воля будет царствовать с Богом на небесах. И, напротив, если что еще в настоящей жизни возжигает в человеке адский огонь, и должно соделаться его пищею в вечности: то это воля, непокорная Богу. Аминь.

265. Слово в день рождения Благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Успенск. соборе июня 25; напечатано в Моск. Вед. 1851 г., в Твор. Св. От. 1851 г., в Москвитянине 1851 г. и в собр. 1861 г.) 1851 год

Яко свободни, а не яко прикровение имуще злобы свободу, но яко раби Божии: всех почитайте, братство возлюбите, Бога бойтеся, царя чтите (1Петр. II. 16–17). Что важнейшия из сих заповедей, преподанных Апостолом, знакомы нам, и не остаются у нас без действия, – о том свидетельствовать может нынешний день. Заповедь – «Царя чтите» – является в действии, когда благословенный день рождения благословенно царствующего Царя вы воспоминаете радостно и торжественно. Заповедь – «Бога бойтеся» – является в действии, когда вы вашу радость о Царе, ваши о нем желания и надежды приносите пред Бога, чтобы Он благословил вашу радость, призрел на ваши желания, совершил ваши надежды. И да будет неразрывен союз сих двух заповедей, прекрасный и благотворный! Народ – благоугождающий Богу – достоин иметь благословенного Богом Царя. Народ – чтущий Царя – благоугождает чрез сие Богу: потому что Царь есть устроение Божие. Как небо, бесспорно, лучше земли, и небесное лучше земного: то так же бесспорно лучшим на земли должно быть то, что устроено по образу небесному, чему и учил Бог Боговидца Моисея: «виждь, да сотвориши по образу показанному тебе на горе» (Исх. XXV. 40), то есть, на высоте Боговидения. Согласно с сим, Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земли Царя; по образу Своего вседержительства – Царя Самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века – Царя наследственного. О, если бы все Цари земные довольно внимали своему небесному достоинству, и к положенным на них чертам образа небесного верно присоединяли, требуемые от них, богоподобную правду и благость, небесную недремленность, чистоту мысли, святость намерения и деятельности! О, если бы все народы довольно разумели небесное достоинство Царя и устроение царства земного по образу небесному, и постоянно себя ознаменовывали чертами того же образа, – благоговением и любовию к Царю, смиренным послушанием Его законам и повелениям, взаимным согласием и единодушием, и удаляли от себя все, чему нет образа на небесах, – превозношение, раздор, своеволие, своекорыстие и всякое зло мысли, намерения и действия! Все, по образу небесному благоустроенное, по образу небесному было бы блаженно. Все царства земные были бы достойным преддверием царства небесного. Россия! Ты имеешь участие в сем благе паче многих царств и народов. «Держи, еже имаши, да никтоже приимет венца твоего» (Апок. III. 11). Сохраняй, и продолжай украшать Твой светлый венец, непрерывно подвизаясь совершеннее исполнять венцедательныя заповеди: «Бога бойтеся, Царя чтите». Простираясь от известнаго к тому, что, может быть, менее усмотрено и понято в слове апостольском, обращаю ваше внимание на то, что Апостол, уча страху Божию, почтению к Царю, повиновению начальствам, с тем вместе учит свободе. «Повинитеся, – говорит, – всякому человечу начальству Господа ради; Аще царю, яко преобладающу, Аще ли же князем, яко от него посланным» (1Пет.2:13–14), – «яко свободни» (1Пет.2:16). Повинуйтеся, как свободные. Повинуйтесь, и пребывайте свободны. Кто усомнился бы, довольно ли совместимы сии части учения, того спросил бы я: если есть обязанные долгом повиновения тебе, например – подчиненные по званию и должности, слуги, работники: не примечаешь ли, что из них одни повинуются только по необходимости, неохотно, принужденно, другие – добровольно, охотно, усердно, следственно – свободно? И не разумеешь ли, что повинующийся только по необходимости будет уступать сей необходимости не более, как поколику не может преодолеть ее, будет работать для тебя, как можно, менее, с малою заботою о успехе дела и о твоей пользе, и даже готов совсем пренебречь дело, как скоро не будет понуждать надзор, или угрожать наказание и лишение воздаяния; напротив того, повинующийся по свободному расположению будет трудиться для тебя полною силою, верно и без надзора, тщательно и вне страха наказания? Итак не очевидно ли, что повиновение может быть соединено с свободою, и что такое повиновение лучше повиновения не свободнаго? Но есть трудность в том, каким способом согласить и соединить повиновение и свободу, когда их направления представляются противоположными; – свобода хочет разширять человеческую деятельность, а повиновение ограничивает ее. В сем случае дело зависит наиболее от того, как понимают свободу. Ибо едва ли есть в языках человеческих слово, которое столько было бы подвержено неправому пониманию и злоупотреблениям, как слово:

свобода

. Некоторые под именем свободы хотят понимать способность и невозбранность делать все, что хочешь. Это мечта; и мечта не просто не сбыточная и нелепая, но беззаконная и пагубная. Знаете ли, кто первый на земли прельщен был сею мечтою? – Первый человек, Адам. Получив при сотворении высокие способности и могущественные силы, быв поставлен владыкою рая и земли, он пользовался обширнейшею свободою, какую может иметь сотворенное существо. Но и сей свободе поставлен был предел, – древо познания добра и зла. Адаму не предоставлено было свободы вкусить от плода его. Злоупотребитель свободы, старейший человека, чрез злоупотребление свободы сделавшийся духом тьмы и злобы, темными внушениями научил тому же злоупотреблению человека. Человек захотел иметь свободу совершенно неограниченную, как Бог, и дерзнул переступить за предел, положенный заповедию Божиею. И что же последовало? – Он не только не приобрел большей свободы, но утратил большую часть и той, которую имел; и если бы и не осудил его Бог, то естественная необходимость поврежденной грехопадением его природы так же осудила бы его на рабский труд: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт.3:19). Удивительно покушение праотца незаконно расширить область свободы, и без того почти всемирную; впрочем оно может быть объяснено недостатком знания опытного, хитростию искусителя, и самою обширностию действительного владычества, при которой легко было не остановиться перед пределом, по видимому, ничтожным. Что касается до его потомков, обнаруживающих подобное стремление, – не знаю, более ли надобно дивиться тому, что они не уважают, и как бы не видят пределов, указуемых человеческой свободе и законом Божиим, и самым составом общества человеческаго, и необходимостию природы, – или более оплакивать сию прирожденную заразу, которую они наследовали от зараженного злоупотреблением свободы праотца, и которую, по омрачению ума, подобным образом наследственному, не довольно умеют усмотреть, и еще менее уврачевать, хотя это и просто при свете истинном. «Разумейте же», – скажу с Пророком, – «разумейте... безумнии в людех, и буии некогда умудритеся» (Пс. XCIII. 8). Поймите, мечтатели безграничной свободы, гибельное безумие ваших мечтаний, – поймите, наконец, хотя после жестоких опытов, когда сокрушавшая свои пределы свобода не раз обагряла лице земли неповинною кровию, и, проливая потоки крови человеческой, утопляла в них и сама себя! Но как же правильнее понять и определить свободу? – Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее, и что она по естеству есть достояние каждого человека. Чего бы, кажется, и желать более? Но сие учение имеет свой свет на высоте умозрения природы человеческой, как она должна быть: а нисходя к опыту и деятельности, какова она есть, оно встречает темноту и преткновения. В неисчислимости рода человеческого многие ли имеют так открытый и образованный разум, чтобы верно усматривать и отличать лучшее? И те, которые видят лучшее, всегда ли имеют довольно силы – решительно избрать оное и привести в действие? От лучших из человеков не слышим ли жалобы: «еже... хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю» (Римл. VII. 18)? Что сказать о свободе людей, которые хотя не в рабстве ни у кого, но покорены чувственности, обладаемы страстию, одержимы злою привычкою? Свободен ли корыстолюбец? Не закован ли в золотые оковы? Свободен ли плотоугодник? Не связан ли, если не жестокими узами, то мягкими сетями? Свободен ли гордый и честолюбивый? Не прикован ли, не за руки и за ноги, но головою и сердцем, не прикован ли к своему собственному истукану? Таким образом, опыт и сознание, по крайней мере, некоторых людей, в некоторых случаях, не говорят ли того, что вообще говорит Божественная Истина: «всяк творяй грех, раб есть греха» (Иоан. VIII. 34)? Наблюдение над людьми и над обществами человеческими показывает, что люди, более попустившие себя в сие внутреннее, нравственное рабство – в рабство грехам, страстям, порокам, – чаще других являются ревнителями внешней свободы, – сколь возможно расширенной свободы в обществе человеческом пред законом и властию. Но расширение внешней свободы будет ли способствовать им к освобождению от рабства внутреннего? – Нет причины так думать. С большею вероятностию опасаться должно противного. В ком чувственность, страсть, порок уже получили преобладание, тот, по отдалении преград, противопоставляемых порочным действиям законом и властию, конечно, неудержимее прежнего предастся удовлетворению страстей и похотей, и внешнею свободою воспользуется только для того, чтобы глубже погружаться во внутреннее рабство. Несчастная свобода, – которую, как изъяснился Апостол, "имеют, яко прикровение злобы!» (1Пет.2:16) Благословим закон и власть, которые, поставляя, указуя и защищая по необходимости поставленные пределы свободным действиям, сколько могут, препятствуют злоупотреблению свободы естественной и распространению нравственного рабства, то есть рабства греху, страстям и порокам. Я сказал: сколько могут: потому что совершенного прекращения злоупотреблений свободы, и погруженных в рабство греха возведения в истинную и совершенную свободу не только нельзя ожидать от закона и власти земных, но для сего не довлеет и закон Небесного Законодателя. Закон предостерегает от греха, согрешившего обличает и осуждает; но не сообщает рабу греха силы расторгнуть узы сего рабства, и не преподает средства загладить содеянные беззакония, которые, как огненная печать греховного рабства, лежат на совести. И в сем то состоит «немощное... закона» (Римл. VIII. 3), о котором необинуясь свидетельствует Апостол. Здесь вновь представляется вопрос: что же есть истинная свобода, и кто может ее дать, и особенно – возвратить утратившему ее грехом? – Истинная свобода есть деятельная способность человека, не порабощенного греху, не тяготимаго осуждающею совестию, избирать лучшее при свете истины Божией, и приводить оное в действие при помощи благодатной силы Божией. Возвратить сию свободу рабу греха может только Тот, Кто даровал ее при сотворении безгрешному человеку. Сие объявил сам Творец свободы: «Аще... Сын вы свободит, воистину свободни будете» (Иоан. VIII. 36). «Аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете, и уразумеете истину, и истина свободит вы» (Иоан. VIII. 31–32). Иисус Христос Сын Божий, в воспринятом естестве нашем пострадав и умерши за нас, Своею "кровию... очистил совесть нашу от мертвых дел» (Евр. IX. 14), и расторгши узы смерти Своим воскресением, расторг и связующие нас узы греха и смерти, и, по вознесении Своем на небо, ниспослав Духа истины, даровал нам чрез веру свет Своея истины – усматривать лучшее, и Свою благодатную силу – творить оное. Вот свобода, которой не стесняет ни небо, ни земля, ни ад, которая имеет пределом волю Божию, и это не в ущерб себе, потому что и стремится к исполнению воли Божией, которая не имеет нужды колебать законные постановления человеческие, потому что умеет в них усматривать ту истину, что «Господне есть царствие, и Той обладает языки» (Псал. XXI. 29), которая не принужденно чтит законную человеческую власть и ее повеления, непротивные Богу, Поелику светло видит ту истину, что «несть... власть, Аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Римл. XIII. 1). Итак, вот свобода, которая совершенно согласна с повиновением закону и законной власти, потому что она сама того хочет, чего требует повиновение. Много имел бы я сказать о христианской внутренней, а не внешней, – нравственной и духовной, а не плотской, всегда благоделающей, и никогда не мятежной свободе, которая может жить в хижине так же удобно, как в доме вельможеском или царском, которою подвластный, не преставая быть подвластным, может пользоваться столько же, как властелин, которая и в узах и в темнице ненарушима, как то можно видеть в христианских мучениках. Но уже время положить конец слову. Возлюбим свободу христианскую, – свободу от греха, от страсти, от порока, свободу охотно повиноваться закону и власти, и делать добро «Господа ради», по вере и любви к Нему. И никто да не будет прельщен людьми, от каких остерегает нас Апостольское слово, – которые «свободу... обещавают, сами раби суще тления» (2Петр. II. 19). Аминь.

266. Слово в день Успения Пресвятой Богородицы

(Говорено августа 15-го; напечатано в Твор. Св. Отц. 1851 г. и в собр. 1861 г.) 1851 год

Посем глагола им: Лазарь друг наш успе (Ин. XI. 11). Успение Пресвятой Богородицы воспоминаем ныне благоговейно и торжественно. Что значит «успение»? По силе слова: отхождение ко сну. А означается сим кончина земной жизни Матери Божией. – Приметно, Святая Церковь хотела избежать наименования смерти, говоря о Матери Жизни. Но откуда же заимствовано наименование «сна» для означения смерти? Должно думать, что – из уст Христа Спасителя. «Лазарь друг наш успе», сказал Он Апостолам, когда, по силе Своего всеведения, возвещал им о постигшей Лазаря смерти, находясь вдали от места его кончины. Видно, что это был новый язык: потому что Апостолы не поняли его, и Господь нашел нужным перевести Свое изречение на их обыкновенный язык: «Лазарь умре» (Ин.11:14). Что же значит сей новый язык? Для чего Христос и Церковь называют смерть сном? Какие чрез сие хотят нам подать мысли? Теперь не неблаговременно и не бесполезно – дать на сие ответ. Почему смерть праведного Лазаря названа «сном», – понять не трудно. Она имела ту отличительную черту сна, что вскоре должна была прекратиться пробуждением, то есть, возвращением прежней жизни. В слове: "успе", вместе с извещением о смерти Лазаря, заключено было пророчество, что он через четыре дня воскреснет. Подобно сему можно уразуметь и то, почему телесная смерть Божией Матери названа «успением». И она имеет ту отличительную черту сна, что вскоре окончилась пробуждением, то есть, совершенным воскресением в жизнь вечную. В слове: «успение» скрывается указание на церковное предание, что Божия Матерь на третий день по Своем преставлении от земли, явилась Апостолам в небесной славе и – то был не один дух Ее, но купно с воскресшим телом, которого потому уже и не обрелось во гробе Ее. Впрочем, в Писаниях Апостолов виден утвердившийся обычай – не только в особенных знаменательных случаях, но и вообще, называть смерть «успением и сном». Так, Апостол Павел об очевидцах воскресшего Господа пишет: «множайшии пребывают доселе, нецыи же и почиша» (1Кор. XV. 6). Он также пишет относительно воскресения мертвых: «вси... не успнем, вси же изменимся» (1Кор. XV. 51). То есть: мы не все умрем, потому что последний день мира застанет на земли живущих; но все изменимся, потому что тем, которых последний день мира застанет живыми, некогда будет умереть и быть погребенными; их тела, не подвергаясь смерти, изменятся из тленных в нетленныя, какие будут иметь и воскресшие из мертвых. Переименовывая смерть успением и сном, богомудрые Мужи, без сомнения, хотели внушить своим последователям, что христианин должен смотреть на смерть не «якоже и прочии, неимущии упования» (1Фес. 4:13), что смерть не есть решительное отрицание жизни и погибель личности и бытия, что как уснувший вечером пробуждается утром с обновленною силою жизни, так уснувший смертию телесною пробудится в новую бессмертную жизнь в день всеобщего воскресения. Таким образом, если мы внимательны: то произнося слово: «успение», мы напоминаем себе учение о бессмертии души и утверждаем себя в надежде воскресения и тела. Обращаясь от Новозаветных Писаний к Ветхозаветным, примечаем, что там нет сей утешительной заботы – облечь мысль о смерти светлою одеждою. Кончина даже праведных и святых там не называется успением, но смертию. – В книге Бытия о Патриархах первого и второго мира одинаково пишется: «поживе ...и умре» (Быт. V. 5). О самом Отце верующих написано: «ослабев умре Авраам» (Быт. XXV. 8). Подобно и о Пророке Самуиле: «умре Самуил» (1Цар. XXV. 1). Еще печальнее Патриарх Иаков изъяснился сам о своей смерти: «сниду к сыну моему сетуя во ад» (Быт. XXXVII. 35). Отчего в ветхозаветные времена такой не отрадный взор на смерть даже у святых, хотя они, без сомнения, также как и мы, веровали в воскресение мертвых и жизнь будущего века? – От того, что тогда, как говорит Апостол, «царствова смерть» (Рим. V. 14), еще не побежденная животворящею смертию Христовою; – от того, что тогда «не у явися святых путь» (Евр. IX. 8), еще не был открыт вход во святилище неба, «идеже предтеча о нас вниде Иисус» (Евр. VI. 20); – от того, что ветхозаветные Патриархи, Пророки, праведники – «по вере умроша вси сии, не приемше исполнения обетований, но издалече видевше я и целовавше» (Евр. XI. 13); и потому на них сильнее знаменовался близкий мрак смерти, нежели отдаленный свет воскресения. Из противоположности новозаветного состояния человечества с ветхозаветным открывается новая причина того воззрения на смерть, пред которым она перестает казаться смертию и превращается в сон. Если бы мы, еще в первых прародителях осужденные на смерть, и ежедневно сами подтверждающие собственное осуждение произвольными грехами, не были искуплены от смертного осуждения страданием и смертию Христовою: то смерть временная препровождала бы нас в смерть вечную без надежды пробуждения к жизни. Это была бы совершенная смерть. Но когда «Христос за ны умре» (Рим. V. 8); когда мы «примирихомся Богу смертию Сына Его» (Рим. V. 10); когда «Бог, ...богат сый в милости, за премногую любовь Свою, еюже возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешеньми сооживи Христом» (Еф. II. 4–5); когда, вследствие сего, «якоже... о Адаме вси умирают, такожде и о Христе вси оживут» и по смерти (1Кор. XV. 22), и оживут в жизнь вечную и блаженную, какова не может не быть жизнь о Христе: тогда смерть действительно перестала быть смертию и превратилась в сон. Это сон кратковременный в сравнении с последующею вечною жизнию, сон мирный, как отдохновение от трудов, как облегчение от скорбей, как покой умиротворенных Христом в совести, сон не бессознательный, – ибо спит тело, а душа не спит, – но сознательно сладкий, как предвкушение будущего блаженства. При сем не надобно забыть, что преимущество новозаветного благодатного состояния человечества хотя открыто для всех, доступно всем; однако не принадлежит каждому из нас потому только, что мы живем в новозаветные времена. Были люди отдаленных ветхозаветных времен, которые принадлежали и к Новому Завету по духу. Таков был Авраам, который «рад... был... видеть день" Христов, «и виде и возрадовася» (Иоан. VIII. 56), и, конечно, насладился и всеми благами, открытыми человечеству во Христе. Напротив того, есть и в новозаветные благодатные времена люди, которые по внутреннему расположению не принадлежат к благодатному Завету Божию, хотя наружно украшаются именем христиан. Дверь благодати для всех отверста во Христе, Который рек: «Аз есмь дверь, Мною Аще кто внидет, спасется» (Иоан. X. 9). Но надобно войдти в сию дверь; а входят в нее верою, и притом живою и деятельною. «Верою живу Сына Божия» (Гал. II. 20), говорит Апостол. Кто возбудил и сохраняет в себе сию жизнь, тот и во гробе "не... уснет в смерть" (Пс. 12:4), но и с одра тления воспрянет в нетление, в жизнь, в небо, в блаженство, в славу. Но кто, не подвизаясь проникнуть в высшую, блаженную жизнь духа, живет жизнию ветхого Адама, проводит жизнь плотскую, чувственную, греховную, движимую помыслами страстей и похотей: тот среди признаков жизни погружается в действительную внутреннюю смерть, – потому что «грех... содеян раждает смерть» (Иак. I. 15); потом, если не обратится и не покается, умирает видимою смертию "грешника», которая "люта "(Псал. XXXIII. 22), – потому что ею, наконец, он переходит в смерть вечную

727

, которую как ни желал бы он превратить в глубокий сон, чтобы забыться от ее мук, но не возможет, потому что его непрестанно будить будут – огнь неугасающий, червь не умирающий, жупел кипящий, и будить будут не к жизни, но всегда к новой смерти. Брат смертный! Да будет, сколь возможно, долга твоя жизнь: однако, наш смертный одр недалеко, и, как часто случается, вероятно, ближе, нежели мы думаем. Подумай же благовременно, что желаешь найдти на нем, – успение мирное, или смерть лютую? А найдешь верно то, что сам изберешь и приготовишь. «Еже бо Аще сеет человек, тожде и пожнет» (Гал. VI. 7). Перестанем сеять для себя смерть и мучение нашими грехами. Посеем для себя жизнь и покой покаянием, верою и добродетелию. Аминь.

267. Беседа728 по освящении храма Святаго Благоверного Великого Князя Александра Невского, при доме Коммерческой Академии

(Говорена ноября 4-го; напечатана в Моск. Полиц. Вед., в Твор. Св. От. 1851 г. и в собрании 1861 г.) 1851 год

Дверцы же отверсты ему в горнице его противу Иерусалима; в три же времена дне бяше преклоняя колена своя, моляся и исповедаяся пред Богом своим (Дан. VI. 10). Так в книге Пророка Даниила описывается молитвенное правило сего Пророка. Слыша сие, вы можете подумать: для чего беру я теперь сей образец? Он представляет молитву домашнюю: а мы находимся теперь в новоосвященной церкви; и потому, если надобно обновить церковь размышлением о молитве, то не лучше ли было бы указать некий, достойный особенного внимания и подражания, образец молитвы церковной? – Правда, что это церковь; но примите в рассуждение и то, что она в доме. Потому мысль о молитве церковной, встречается здесь с мыслию о молитве домашней; и отсюда рождается вопрос: почему благоустроители сего дома, и сего общеполезного учреждения, не предоставили населяющим дом сей довольствоваться в нем только домашнею молитвою, а возжелали доставить им способ в самом доме пользоваться и церковною молитвою? – Пример Пророка Даниила поможет нам разрешить сей вопрос, оправдать сие дело, и даст нам полезные наставления. «Дверцы же отверсты ему в горнице его противу Иерусалима». То есть: когда Пророк Даниил хотел молиться в своем доме: тогда он отворял дверцы окна, обращенного к стороне Иерусалима, и пред сим окном преклонял колена для молитвы. Надобно при сем вспомнить, что это было в то время, когда Иерусалим и Иерусалимский храм истинного Бога, разрушенные Вавилонянами, лежали в развалинах; а Даниил находился в пленении Вавилонском, в самом Вавилоне, или, может быть, в Персидской столице Дария Мидянина, откуда Пророку так же невозможно было видеть Иерусалим, как нам отсюда. Если бы мы могли войдти в горницу молящегося Даниила: то могли бы спросить его: для чего, моляся, смотрит он в окно, в земную даль? Если он ищет в видимом того, что приближало бы его к невидимому присутствию Божию: то не лучше ли было бы ему возвести очи горе на небо, на что есть некоторое указание от Самого Бога одному из предшествовавших пророков: «небо престол Мой» (Иса. LXVI. 1)? Или, не лучше ли было бы смотреть к востоку, по указанию другого Пророка: «воспойте Господеви, возшедшему на небо небесе на востоки» (Псал. LXVII. 33–34)? Вопросы наши не дойдут до Даниила, и не принесут нам ответа: но мы сами должны уразуметь его действие так, чтобы оно было сообразно с достоинством Пророка, которого нельзя подозревать в суеверном пристрастии к Иерусалиму. Он знал, что храм Иерусалимский, при освящении, с знамениями небесного огня и облака славы, получил постоянный дар благодатного присутствия Божия, как о сем свидетельствовал Бог собственным словом: «будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни» (3Цар. IX. 3). Он разумел, что Вавилоняне могли сжечь дерево и разрушить камни храма: но не могли коснуться невидимой благодати. Он провидел, что благодать первого храма, разрушенного, хранится для имеющаго воздвигнуться второго храма, которого должна быть «велия... слава... последняя паче первыя» (Агг. II. 9), Поелику в нем явится Источник благодати, Христос. Таким образом, где обыкновенные люди видели только развалины храма: там Даниил созерцал благодать храма и благодатное присутствие Божие. И потому, отворяя окно и простирая взоры к стороне Иерусалима, он шел духом в Иерусалимский храм; и, преклоняя колена, он молился уже как бы в храме Иерусалимском. Итак, можно сказать, что молитва Пророка Даниила была не только домашняя, но и церковная. И примечательно, как он не удовлетворялся молитвою домашнею, как сильно чувствовал преимущество и потребность молитвы церковной, как усильно к ней устремлялся, не смотря на препятствия, не смотря даже на опасность жизни. Неблагорасположенные к нему чиновники и князи Дария Мидянина коварно выпросили у сего Царя повеление, чтобы в продолжение тридцати дней никто не смел приносить прошения никакому Богу, ни человеку, кроме Дария, под страхом быть отдану на снедение львам. Даниил знал сие, и, без сомнения, понимал, что эта смертная сеть поставлена для уловления его. Но и сие не принудило его заключиться совершенно в одной домашней молитве, никому не приметной, и потому безопасной. Он продолжал, по своему обыкновению, во время молитвы, открывать окно к Иерусалиму, и устремляться взором и духом ко храму Иерусалимскому, что прямо вело, и действительно привело его к смертной опасности, из которой только неожиданным чудом он был исхищен. Голодные львы не посмели растерзать пророка. Если в Пророке примечаем столь непоколебимую уверенность о недостаточности одной домашней молитвы, о преимуществе и потребности молитвы церковной: то и мы позволим ли себе колебаться в той же уверенности? Если Даниил, по свидетельству небесному, "муж желаний" (Дан. X. 11), человек, который живет и дышет желаниями, простертыми к Богу, совершенный молитвенник, для возбуждения и возвышения своей молитвы, имеет нужду в храме: то для нас, – признаемся, – большею частию далеких от совершенства в молитве, а может быть, и не охотных к ней, не приобучившихся ко вниманию молитвы, склонных к раcсеянию мыслей, колико необходимее храм Божий, который бы нас от раcсеянности собирал, и в себе заключал, и своими священными образами и действиями сосредоточивал внимание молитвы, возбуждал и возвышал дух молитвы, воззревал теплоту ея! Если Даниил, «иже Духа Божия свята имать в себе» (Дан. IV. 5), не довольствуется тем, чтобы искать благодатного присутствия Божия только в своей внутренности, но ищет оного в определенном месте, в котором особенным тайнодействием положил и утвердил оное Бог для Своей Церкви: то нам, которые, может быть, и "начатка Духа" (Рим. 8:23) еще не имеем, колико необходимее искать Бога преимущественно во храме, в котором Он, как в Своей сокровищнице, положил Свое присутствие, Свою благодать, Свои таинства, Свою силу, Свои дары! Признаем же правою и благочестною мысль создателей храма сего, которые умственное образование детей, соответственное потребностям звания, желая упрочить, возвысить и увенчать образованием нравственно-христианским, нашли нужным доставить им не только учебные храмины, с их уроками, но и святый храм, с его молитвою и таинствами. Признаем прекрасно облагодетельствованными тех, которым даровано в такой близости, с таким удобством пользоваться освященным ныне храмом. И да примут они сей священный дар благоговейно; и да пользуются сим благодеянием благодарно и усердно. Да и все мы примем от пророка Даниила наставление, благоговеть ко храму, быть усердными к молитве. Или, если вам не угодно наставление, потому что вы это знаете; а наставление нужно незнающим: то подумайте, верно ли исполняете знаемое, и, уклоняясь от наставления знанием, не подвергаете ли себя обличению в неисполнении знаемого. Даниил чрез тысячи поприщ устремлялся ко храму, по возможности, и сверх возможности. Мы не ленимся-ль иногда достигнуть храма только чрез несколько сот шагов? Даже тогда, как храм посылает к нам призывные звуки праздничного колокола, не являемся ли, подобно как осуждаемые в притче, невнимательными к сему благодатному призванию, не "отходят» ли иные, «ов убо на село свое, ов же на купли своя» (Матф. XXII. 5), или еще хуже, иной на суетное увеселение, иной на нескромное зрелище? Пророк благоговел пред отдаленною святынею даже разрушенного храма. Мы, даже внутри храма, пред его неприкосновенною святынею, не забываем ли иногда, что находимся пред лицем Божиим, и занимаясь с предстоящими, не отвлекаем ли друг друга от Того, Кому предстоим. Даниил, «в три... времена дне бяше преклоняя колена своя, моляся и исповедаяся пред Богом своим» (Дан.6:10). Похвалимся ли мы подобным прилежанием к молитве, по крайней мере, домашней? Скажем ли, что не похвалимся, однако можем иметь некоторое извинение в нечастой молитве, потому что нас от утра до вечера занимают должности, дела, работы? – Но Даниил разве на досуге молился часто? Он был один из трех верховных вельмож при Дарии, которым подчинено было сто двадцать князей, и даже «царь постави его над всем царством своим» (Дан. VI. 1–3). Имея на своих руках дела огромнаго царства, Даниил находил однако время трижды в день коленопреклонно молиться. Не будем взыскательны. Не потребуем, чтобы каждый на пути к Богу не отставал от Пророка. Но предложим вам и должное, и возможное, если скажем: чтите и любите храм Божий; посещайте его с благоговением так часто, как можете, и как требует священный чин Церкви, особенно в праздничные времена; посвящайте Богу начатки каждого дня и ночи в молитве, благодаря Его за прошедшее, прося благословения Его на будущее, и в продолжение дня, из часов, похищаемых у вас миром и его делами, похищайте, по возможности, хотя минуты, дабы воспомянуть Бога, тайно вознося к Нему сердце и мысль благоговейную, благодарную, молитвенную. Упражняясь в сем внимательно и постоянно, вы найдете в себе то, что написано в псалме: «Помянух Бога и возвеселихся» (Псал. LXXVI. 4). Аминь.

Телеграм канал
с цитатами святых

С определенной периодичностью выдает цитату святого отца

Перейти в телеграм канал

Телеграм бот
с цитатами святых

Выдает случайную цитату святого отца по запросу

Перейти в телеграм бот

©АНО «Доброе дело»

Яндекс.Метрика