Творения Филарета Московского (Дроздова)
Слова и речи | Филарет Московский (Дроздов)

1. Слово в день пятидесятницы^*

(Говорено иеромонахом Филаретом в Александроневской лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1811 год

Исполнишася вси Духа Свята. Деян. II. 4.

После того, как погрузившийся в твари¹, не могши сносить несозданнаго света, человек "скрылся" (Быт. III. 8) от Бога, и Бог скрылся от человека, дабы не истребить преступника святым Своим присутствием, Единый² Триипостасный, по неизреченной благости, вновь приближился к отчужденному³, в постепенных откровениях, да «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца и общение Святаго Духа» (2Кор. XIII. 13) возставит и паки превознесет падшаго. Явился Отец в обетованиях любви и милосердия и устрашеннаго всемогущим правосудием грешника провождал к ходатайству Сына: явился Сын под покровом человечества, и, в Себе Самом победив грех, и умертвив смерть, отверз Благодати Святаго Духа дверь к сынам гнева: явился наконец Дух Святый в знамении огненных языков и проникнул в Апостолах естество человеческое, дабы усвоить ему благоволение Отца и заслуги Сына и соделать, да будем «причастницы божественнаго естества» (2Петр. I. 4).

В тот самый день, в который дан некогда на Синае закон «духа работы в боязнь» смерти; в тот самый день исшел ныне⁴ от Сиона «закон Духа жизни, свободы, сыноположения» (Рим. VIII. 15, 2): да разумеем, что «не постигнутое» плотским Израилем «оправдание закона исполняется» в чадах веры, «ходящих по духу» (Рим. VIII. 31, VIII. 4), и общество спасаемых предызмеренным шествием приближается к совершению.

Итак, мы должны взирать на сошествие Святаго Духа не токмо как на чудо, прославившее Апостольскую церковь, но и как на событие, существенно сопряженное с делом нашего спасения. Настоящее торжество не есть простое воспоминание прошедшаго, но продолжение Апостольскаго приготовления к приятию онаго «Духа», непрестанно «дышащаго, идеже хощет» (Ин.3:8). Апостолы, как повествует книга их деяний, после постоянных и единодушных молитв, «исполнишася... Духа Свята» (Деян. 2:4); и не только Апостолы, но, по изъяснению святаго Златоуста, и пребывавшие с ними ученики, «имен народа вкупе яко сто и двадесять» (Деян. I. 16), «исполнишася вси». И нас ныне церковь, как и в Иерусалимской «горнице» (Деян. I. 13), во храме сем совокупляет, дабы призвать Утешителя Духа истины, да приидет и вселится в нас.

Чтобы столь важное прошение не сретилось с древним упреком: «не веста, чего просита», (Мф.20:22; Мк.10:38) – вникнем, слушатели, предварительно, что такое «исполниться Духа Свята» и колико дар сей необходим для всех и каждаго.

Не осмелимся говорить здесь о Духе Святом, как о третием лице покланяемыя Троицы, исходящем от Отца и почивающем в Сыне; сам только «Божий Дух испытует... глубины Божия» (1Кор. II. 10). Дух, посылаемый Сыном от Отца (Иоан. XV. 26) в спасительных дарах, Дух, исполняющий человека, человек, исполненный Духа: – вот предметы, которые постигает человек, но и то человек, Духом же обитаемый; мы, едва ли «начаток духа имуще» (Рим. VIII. 23), только издалека, чрез зерцало слова Божия, приникать можем в явления сего великаго таинства.

Что такое Дух Святый в первоначальных дарах Своих, сие изъясняет Сам Он Своими «огненными языками». Он есть невещественный «огнь», который действует двумя силами: светом и теплотою, – светом веры, теплотою любви. Сей небесный свет, по выражению Соломона⁵, «предходит и просвещает, дондеже исправится день» (Прит. IV. 18). «Разгоняет мглу неведения и сомнений; открывает обман призраков»⁶, которые погрязший в чувственности разум принимает не редко за истины; дает человеку видеть себя самого в наготе растленной природы, познать мир в отношении к душе и ощутить присутствие Бога, яко источника света; сообщает «уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. XI. 1)⁷. По той мере, как свет от Солнца правды умножается в уме, согревается и воспламеняется сердце. Любовь Божественная изгоняет из него самолюбие, попаляет в нем терние плотских пожеланий, очищает; упраздняет его и взаимно привлекает в душу новый свет. Слияние сих источных даров Духовных образует «огненный язык, изрекающий закон Бога» Слова «в сердце» (Псал. XXXVI. 31) человека, «воображающий в нем Христа» (Гал. IV. 19), совершающий «возрождение»⁸ в жизнь духовную.

Способ, каковым человек исполняется благодатных даров, есть единое нераздельное действие Св. Духа, которое, однако, в человеке начинается и прекращается, уменьшается и возрастает, длится и ускоряется, приемлет различныя направления и виды; всегда соответствует готовности приемлющаго, но никогда не зависит от его произвола; сопровождается ощутительными следствиями, но убегает от разсудка, желающаго взойти к его началу. Простираясь из внутренняго во внешнее, оно уподобляется влаге, сходящей на руно Гедеоново (Суд. VI. 38), которая из воздуха открывается в каплях воды и наполняет окрин, – или ветру, примечаемому в тех движениях, которыя он производит, но не в тех, которыя его составляют. «Дух, идеже хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуду приходит и камо идет, тако есть всяк человек, рожденный от Духа» (Иоан. III. 8). Какия же суть примечательнейшия перемены, которыя могут означить путь Духа Божия в душе человеческой? Бывают минуты, в которыя и преданный миру и плоти человек пробуждается от очарования, в каковом они держат его; видит ясно, что прошедшая жизнь его есть цепь заблуждений, слабостей, преступлений, измен Богу, что дела его естественно суть семя будущих казней, и что самыя добродетели его не постоят пред взором вечнаго Судии; осуждает сам себя, трепещет всем существом своим и, будучи отчаян в самом себе, чрез сие отчаяние влечется к упованию на Бога: «сие расположение»⁹ к покаянию что есть иное, как не тот «Дух велик и крепок, разоряя горы и сокрушая камение» (то есть низлагающий гордость и умягчающий жестокосердие), который посылает пред собою «мимоходящий Господь» (3Цар. XIX. 11)? Что, как не то «дыхание бурно», которое предвещает сошествие Святаго Духа (Деян. II. 2)? Что, как не тот «страх Твой, Господи», среди коего мы «во чреве приемлем Дух спасения Твоего» (Ис. XXVI. 18)? Блажен, кто «с покорностию дает влещи и себя»¹⁰ сему стремлению Духа Божия! Оно поведет его «тесным путем» (Мат. VII. 14) самоотвержения; заставит его самого исторгать то, что прежде посеял, и разрушать то, что созидал; научит его страдать и «радоваться во страданиях» (Кол. I. 24); «распять плоть со страстьми и похотьми» (Гал. V. 24), дабы совершенно предать дух в руце Божии. Мало-по-малу бурное дыхание превратится в те кроткия, «неизглаголанныя воздыхания», коими «Сам Дух о нас ходатайствует» (Рим. VIII. 26), – в тот живой глас, коим «вопиет Он в сердцах наших: Авва Отче» (Гал. IV. 6); и тогда человек исполняет Христову заповедь о «непрестанной молитве» (Лук. XVIII. 1), «что, при однех собственных силах, было бы для него невозможно и по его склонности к разсеянию, и по неведению предметов и образа истинной молитвы: «о чесом бо помолимся»"¹¹, «якоже подобает, не вемы» (Рим.8:26). С упражнением в непрестанной молитве неразлучно соединяется Духовное уединение, в котором христианин, «вошед в клеть свою и затворив двери» (Матф. VI. 6), пребывает, подобно как Апостолы, в «ожидании обетования Отча» (Деян. I. 4). Он не вдается в развлечение, в коем миролюбцы, связанные суетными благоприличиями, преследуя утехи, преследуемы заботами, редко возвращаются к себе: но «пленяет разум в послушание Христово» (2Кор. X. 5) и все свои желания или воскриляет горе, где «живот его сокровен есть со Христом в Бозе» (Кол. III. 3), или упокоивает "внутрь" себя, где Благодать, наконец, должна открыть «царствие Божие» (Лук. XVII. 21). Исполняет обязанности своего состояния, не привязываясь к соединенным с ними выгодам; пользуется наружными благами, но «не прилепляется к ним»¹²; приобретает так, как бы не имел нужды; теряет так, как бы отдавал излишнее. Если человек твердо решится, по возможности, удерживать себя в сем состоянии самоотчуждения, то скоро его «пустыня жаждущая процветет, яко крин" (Ис. XXXV. 1), «зерно горушно, вверженное в вертоград души его, возрастет в древо велие» (Лук. XIII. 19); сквозь «тлеющий покров ветхаго человека», отчасу более «совлекаемый, будет просиявать новый человек, созданный по Богу в правде и преподобии истины» (Кол. III 9. Еф. IV. 24); и дух святыни дышать будет во всех его способностях и действиях.

Так исполненный Духа Свята человек не потемненному предразсудками оку представляет такой образ совершенства, пред которым, как тень, исчезает все, что мир называет прекрасным и высоким. Его, слушатели, оценил Апостол, когда о некоторых подвижниках веры сказал, что их «не бе достоин весь мир» (Евр. XI. 38). Благодать превращает в безценное сокровище все, к чему ни коснется в человеке, ей преданном. В его уме сияет дух премудрости, – не той, которою сыны века сего преимуществуют, по словам Спасителя, «в роде своем» (Лук. XVI. 8), то есть которая научает их быть изобретательными в способах и ловкими в случаях к снисканию временных выгод и умножать свое достоинство не столько в себе, сколько во мнении других, – но премудрости, «духовно востязующей вся» (1Кор. II. 15), дабы все обратить в средства к единому вечному благу души. Его волю движет дух свободы: ибо «закон Духа жизни о Христе Иисусе» его «свободил от закона греховнаго и смерти» (Рим. 8:2), который дает своим рабам столько тяжких владык, сколько есть нужд и прихотей, страстей и привычек. Во глубине сердца его почивает дух утешения и «мира, всяк ум превосходящаго» (Фил. IV. 7), который Иисус Христос дает ученикам своим, «не якоже мир дает» (Иоан. XIV. 27): ибо мир мира есть краткая дремота под шумом опасной бури, – безопасность, основанная на неведении, так что радостныя восклицания: «мир и утверждение!» иногда прерывает «внезапу нападающее всегубительство» (1Сол. V. 3); напротив того, мир, даруемый Христом¹³, утверждается на непоколебимой уверенности в примирении с Богом, «так что христианин в самых искушениях, скорбях и опасностях «не стужает си», но и «в смерть предается» мирно, в уверении»¹⁴, что «еже ныне легкое печали по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделывает» (2Кор. IV. 8–17). В нем обитает дух величия, которое не есть ни слепая отважность, ни гордость, покрытая пышностью, ни блеск естественных добродетелей, нечистых в своем источнике, но истинная возвышенность мыслей, занятых Богом, обширность видов, ограничивающихся одною вечностию, благородство чувствований, рожденных и воспитанных словом Божиим, – дух смирения, которое среди богатства благости Божией усматривает в себе одну бедность и недостоинство, дабы тем более «величить Господа»; между тем как «не возрожденные»¹⁵ Духом Божиим в самых недостатках своих стараются находить нечто великое, самым унижением просят себе почтения, «пресмыкаются, чтобы подавлять других»¹⁶, – дух силы, с которым христианин не есть более оный человек «безсильный»¹⁷, пленник собственных чувств, со всех сторон открытый нападениям врага, побежденный прежде сражения и, дабы усмирить одну страсть, покаряющийся другой; но добрый воин, «облеченный во вся оружия Божия» (Еф. VI. 11)¹⁸, «могущий вся о укрепляющем его Иисусе Христе» (Фил. IV. 13), «силою восхищающий царствие Божие» (Матф. XI. 12). Что сказать о тех чрезвычайных «дарованиях, о тех явлениях Духа,» которыя избранным Божиим даются «на пользу» (1Кор. XII. 4, 7) других, в созидание всея церкви?

О, несравненное счастие быть сосудом, жилищем, орудием Духа Божия! О, блаженство на земли небесное! О, таинство, в котором сокрывается все, чего ищет дух человеческий, и о чем «вся тварь... совоздыхает и сболезнует» (Рим. VIII. 22)! Но, «Господи! кто верова слуху нашему, и мышца Господня кому открыся» (Ис. LIII. 1)? «Плоть и кровь не являют» (Матф. XVI. 17) сего таинства: мир думает, что и на небесах дышат духом мира, и, столь многократно слыша глаголющих языком Духа Твоего, доселе, так же, как прежде, ругается: «вином исполнени суть» (Деян.2:13).

Так. Есть и между христианами люди, которым дары Святаго Духа кажутся столь странными, что если не смеют совсем отвергнуть их, по крайней мере относят к другим лицам и временам; а сами, не помышляя о возрождении, довольствуются или праздною надеждою на заслуги Ходатая, или даже собственною честностию.

Не будем обманываться привлекательным видом, который имеет обыкновенная мирская честность. Не быть врагом веры, не делать вопиющих несправедливостей, оказывать иногда благодеяния, убегать вредных излишеств, – кратко, исполнять только необходимыя и наружныя обязанности человека и члена общества – значит только «повапливать свой гроб» (Матф. XXIII. 27), который между тем остается «внутрьуду полн костей мертвых;» значит срывать «листвие древа животнаго», данное во «исцеление языком», но не вкушать «плодов» (Апок. XXII. 2) его, долженствующих питать христианина; значит иметь «правду книжников и фарисеев», которая не вводит «в царствие небесное» (Матф. V. 20). А проникнуть в изгибы своего сердца, отколе «исходят помышления злая» (Матф. XV. 19), и там водворить чистоту и святость, а «соблюсти весь закон», и не согрешить ни «во едином», дабы «всем» не быть «повинну» (Иак. II. 10), – какой своему токмо разуму и силам оставленный человек похвалится, что исполнит сие? Един «Бог зиждет в человеке сердце чисто, и дух прав обновляет во утробе» его (Псал. L. 12). Должно «родиться свыше», чтобы «видеть царствие Божие» (Иоан. III. 3).

С другой стороны, когда «неистленное семя» (1Петр. I. 23) сего вышняго рождения низведено на землю смертию Богочеловека, мы не можем и остальное предоставить, безконечной впрочем, силе заслуг Его. Как? Разве Бог предал Сына Своего в жертву не только своему Правосудию, но и нашей неблагодарности? Разве мы для того познали действительность крестной жертвы, чтобы тем с большею безпечностию оставаться в бездействии? Так мыслить не есть возвышать цену заслуг Христовых, но паче «унижать их»¹⁹ и почивать на них с такою же пагубною безопасностию, как некогда Иудеи «почивали на законе». «Если мы во Христа крестились, то, согласно сему исповеданию, да явим в себе плоды крещения не только водою, но и духом; ибо Христос «крестит Духом Святым и огнем»²⁰ (Матф. III. 11).

Наконец, когда Божественный дар Духа кажется нам редким явлением: не заключим из сего, что он не для всех. Он для всех, как скоро все для него. Если не примечают более следов Его: то или имеют очи – и не видят; или в самом деле вопрос: «егда приидет Сын человеческий, обрящет ли веру на земли» (Лук. XVIII. 8), – приближается к разрешению, и самый мир находится при последнем издыхании. Вселенная знает, что случилось с нею тогда, когда рек раздраженный Бог: «не имать Дух мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть» (Быт. VI. 3). Тогда не только беззаконный род человеческий, но и тварь, «повинувшаяся суете неволею,» потребились мстительными волнами. Еще подобное прещение – и наступит огненный потоп суда последняго!

Но доколе Бог сохраняет бытие наше, христиане, и благоденствие Церкви Своей, дотоле мы не можем сомневаться, что Дух Божий в ней «пребывает». Также, как при создании мира, Он «ношашеся верху воды» (Быт.1:2), носится Он и ныне, при продолжающемся возсоздании человека, над бездною разстроеннаго естества нашего и животворящим осенением оплодотворяет его к благодатному «возрождению»²¹. Предадим себя Его всесильному действию; преведем к нему наши мысли и желания от смешения плоти и мира; воззовем из глубины отпадения нашего, да снидет на нас и Своею благодатию, ходатайством Искупителя нам приобретенною, очистит, просветит, обновит, освятит и спасет, Благий, души наша. Аминь.

2. Слово в неделю четвертую по пятдесятнице

(Говорено в Александроневской лавре; напечатано отдельно²² и в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.). 1811 год

Оброцы греха, смерть: дарование же Божие, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем. Рим. VI. 23.

Некогда имя «греха» было для христиан так ужасно, как проклятия и казни. Апостол Иаков, желая одним ударом сокрушить гордость хвалящагося ведением истины, но живущаго по плоти человека, сказал только, что ему грех: «Ведущему добро творити, и не творящему, грех ему есть» (Иак. IV. 17). Ныне многие содрагаются при имени безчестия, урона, смерти: мысль о грехе, подобно привидению, не тревожит более просвещеннаго века. Так ли совершается в нас предсказанное пророками о царстве Мессии: «яко да обетшает согрешение» (Дан. IX. 24)? Ах! Согрешение обетшавает в нас не так, как старая одежда, которую повергают к ногам, когда облекаются в новую; но так, как застарелая болезнь, в которой чувствование боли притупляется временем, и которую мало наконец отличают от здравия²³.

Столь опасная привычка подкрепляется столь же бедственною недальновидностию, с каковою мы смотрим только на прелестную личину, под коею грех нам является; но не проникаем в истинное свойство его, и не соединяем с ним его последствий. Что такое наши недостатки, бедствия, смерть? – Говорят²⁴: несовершенства природы, действия случаев, удары судьбы! – Так-то самолюбие удобнее позволяет нам хулить Бога, нежели находить источник зла в себе самих.

Правда Божия, слушатели, не имеет нужды в нашем оправдании. Но неправда наша должна быть обнажаема для нашего же от Бога оправдания. На сей конец, сообразно настоящему чтению из Апостола, откроем по возможности необходимый союз греха со смертию, «оброцы греха смерть», и пагубному обольщению греховнаго состояния противоположим преимущества состояния благодатнаго: «дарование Божие, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим.6:23).

"Бог, – как говорит Премудрый, – смерти не сотвори» (Прем. I. 13). От источника жизни могло ли что проистечь, кроме жизни? Дав бытие ничтожеству, Он дал бытию закон, по которому бы оно действовало ко благу: действование по сему закону есть жизнь. Благороднейшия твари получили свободу, которая есть способность исполнять закон, по сознанию его совершенства, из любви к Законодателю, и которая посему не исключает возможности отступить от онаго; а такое произвольное отступление от закона есть грех. Но поелику тварь, выходя из пределов, премудростию и благостию Творца ей поставленных, не может взойти к высшему совершенству, котораго, будучи сама в себе ничтожество, не только дать, но ниже возвратить себе не может; то ея уклонение от закона по необходимости есть падение в низший круг действования, разстройство, разрушение, смерть. Вот путь, по которому «единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть» (Рим.5:12). Он входит, как тать, и потом неистовствует, как разбойник: обнажает, порабощает, убивает. Человек, по троякому отношению своего действования к самому себе, ближнему и Богу, может наслаждаться троякою жизнию: естественною, как существо видимаго мира, гражданскою, как член общества, и духовною, как умаленный малым чим от ангел: преобладающий грех и на жизнь естественную, и на целыя общества, и на безсмертный дух человеческий налагает дань смерти. «Оброцы греха, смерть» (Рим.6:23).

В первобытной невинности человек был безсмертен по телу, равно как и по душе. Покоренныя ему твари подвержены были естественным изменениям, – однако так, что ни владыка их, ни оне сами от того не страдали. Едва грех овладел сим владыкою, как и в его владениях, и в нем самом, по непостижимому действию правосудия Божия, возстал мятеж: и скоро бы, может быть, «опустошило всю землю» единое «беззаконие», если бы²⁵ милосердый Бог не положил между им и его пагубными последствиями некотораго разстояния, дабы оставить место покаянию и благодати. Между тем дивный Промысл заповедал смерти в различных видах преследовать и поражать грех в такой соразмерности с его шествием и силою, чтоб его же порождение было препятствием его могуществу, и чтобы ослепленный впрочем грешник без труда узнавал в нем своего врага и убийцу. Дабы показать вам действие сего Божия суда, я не укажу на первый мир, вдруг погребенный в волнах за умножение неправды; или на древние грады, которые воплем своего разврата низвели на себя небесный огнь; или на гробы похотения, которые в безплодной пустыне создала себе роскошь Евреев и проч. Кто имеет очи: тот, не обходя веков и стран, всегда и везде видит меч Божий на преступление, сокрытый в самой природе и в обыкновенном течении дел человеческих. Не видите ли вы, как смерть, по выражению Пророка, «восходит сквозе окна ваша» (Иер. IX. 21), – проникает во все чувства и силы, поколику открываем их для греха? Как чаша земных удовольствий изливает если не всегда скоропостижный, то, без сомнения, медленный яд в уста неумеренности; корысть не столько наполняет сокровищницы златом, сколько душу мучением; обида вызывает против себя если не правосудие, то другую обиду; коварство упадает в яму, которую изрыло ближнему, и «мужие кровей и льсти не преполовляют дней своих» (Псал. LIV. 24)? Как самое тонкое злоупотребление способностей естественных изощряет на себя столь же тонкое оружие: гордость убивает разсудок; мудрость, «неискусившая имети Бога в разуме, предается в неискусен ум творити неподобная» (Рим. I. 28); и в самый корень греха – самолюбие – от времени до времени ударяет гром злополучия? И когда Бог, «не хотящий смерти грешника», говорит о Себе, что Он «наводит грехи отцев на чада и на чада чад, до третияго и четвертаго рода» (Исх. XXXIV. 7): не то ли сие значит, что самый грех, неограниченно возобладавший человеком, внедривается в существо его, распространяет власть свою вместе с жизнию, которую он дает другим, и если не свергнут сего наследственнаго ига, собирает свои «оброки» с сынов, внуков и правнуков?

Но ежели сим или другим образом греховная болезнь одного может сделаться заразою многих, то удивительно ли, что и последующая за нею смерть также постигать может племена и народы, как и человеков? Жизнь общественная получила начало тогда, как Бог рек первой человеческой чете: «наполните землю, и господствуйте ею» (Быт.1:28): здесь нет ни разделения, ни разрушения. От чего же смертны, а иногда и чрезмерно кратко-жизненны сии тела гражданственныя, если не от того же, как и естественныя? Оскудение любви к отечеству и взаимной искренности между членами общества сопровождается слабостию и безпорядком в его действиях; роскошь, поглощая его истинное довольство, измучивает его вымышленными нуждами; стремление к преобладанию и неправосудие возбуждают против него внешних и домашних неприятелей; в вере и благочестии оно хранит или теряет основание своих законов, побуждение деятельности, страх злодейства, награду подвигов, залог безопасности, – словом, жизнь и душу. Если ты, правоверное Отечество, не стареясь, переживаешь твоих соседов и врагов, то благослови правду и веру, которыя Господь Саваоф оставил тебе, как семя долгоживотное! Без них никакой народ не может ожидать себе лучшей участи, нежели возлюбленный, но неверный Богу Израиль. «Вскую умираете, доме Израилев?» вопиет к нему Иезекииль (Иез. XVIII. 31). Вотще, совратясь от пути правды, мечтаешь ты, что «не управится путь Господень» (Иез.18:25); напрасно думаешь ускользнуть от Его правосудия, – ты сам себя умерщвляешь твоим нечестием. «Вскую умираете, доме Израилев?» Если и бывают случаи, когда «путь нечестивых спеется» (Иер.12:1), и рука их господствует, то сие есть или последняя мзда, которую восприемлют они за некий останок добродетелей, или последнее напряжение, которое лишит их останка крепости. Развратное общество в силе – подобно человеку в горячке: его сильныя и быстрыя действия суть действие болезни, а часто и предвестие смерти. Державный Пророк видел и описал судьбу торжествующаго нечестия: «видех нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры ливанския». Но долго ли продолжалось сие явление? – «Мимо идох, и се не бе» (Пс. XXXVI. 35).

Впрочем все казни, преследующия беззаконие в естественной и общественной жизни, суть токмо припоминательный образ и, так сказать, след истинной смерти, совершенно неразлучной от греха. «В оньже аще день снесте от древа, смертию умрете» (Быт. II. 17). Вам известно, что Адам девять веков жил на земле по снедении от древа запрещеннаго: или не сбылось сие слово, коего ни единая черта не может прейти, хотя бы небо и земля поколебались? – Нет! Адам точно «умер» в день грехопадения: умер в своем уме, который, быв причастен Божественнаго света, облекся во мрак чувственности; умер в своей воле, которая утратила силу стремиться ко благу духовному; умер в своем сердце, которое упало с высоты небесной любви и блаженства и раздробилось по числу земных прелестей; умер в своей деятельности, которая с сего времени могла производить только «мертвыя дела» (Евр. IX. 14). Что убо и мы, рожденные во грехах и слишком богатящиеся сим наследием Адамовым, – что мы в «теле смерти сея» (Рим. VII. 24), как не живые мертвецы во гробах своих? Смерть тем более убийственная, чем менее ощущаемая, и ужаснейшая всех смертей, которыя мы видим и знаем! Ибо те убивают временное, а сия вечное; те сами смертны, а сия может быть безсмертною. Гроб, по словам одного христианскаго учителя (Тертул.), есть убежище от смерти; но это не для умирающаго во грехе, ибо его и за гробом ожидает «смерть вторая» (Апок. XXI. 8) или раскрытие первой смерти во всех ея ужасах.

Познаем, слушатели, чего мы должны страшиться. Если страшен меч, то еще страшнее убийца; если ужасна смерть, которая поражает не столько человека, сколько грех, то колико ужаснее грех, который рождает смерть! Но поелику страх есть безполезный мучитель, доколе он не есть пестун любви: не умедлим обольщаемому грехом сердцу нашему дать достойнейший его прилепления предмет и к нему единому, по возможности, соберем все расточенныя силы наши, как печальные обломки кораблекрушения к безопасному берегу. – Какой животный свет посылает небо в наш внутренний ад! И как скоро убегает от него сень смертная! Бог правды и мздовоздаяния для праведника, становится Богом милосердия и благодати для грешника! «Дарование же Божие, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим.6:23).

Нашедши нас мертвыми, благодать не требует, чтобы мы заслужили жизнь, ибо сие невозможно. Она обретается не ищущим; является не вопрошающим; дарствует, а не воздает. «Дарование Божие».

Приметим же греховную слепоту нашу. Чего мы не делаем для удовлетворения суетным желаниям и страстям законопреступным! Богатству жертвуем спокойствием, чести – богатством и опять спокойству – честию; бросаемся в опасности, дабы извлечь из них славу, или повергнуть в них соперника; проводим век в непрестанных заботах, дабы достигнуть лучшаго состояния, которое всегда удаляется от нас; и, видя свое здравие ослабевающим, продолжаем убивать себя чрезмерными усилиями, чтобы дожить желаемаго. А свергнуть тяжкое бремя греха и взять легкое иго Иисуса, исхитить слабое сердце от мира и положить его в силу Божию, совершающуюся в немощах, упраздниться и дать Богу творить в нас свое дело – это трудно, это превышает наши силы!.. Увы! Мы бываем деятельнее и сильнее для нашей погибели, нежели сколько нужно бы для нашего спасения.

Благодать возобновляет и возвращает человеку все, что грех ни разрушает. Она паки почерпает ему духовную жизнь из Бога, ея источника; вводит его в сочленение безсмертнаго тела Церкви и, когда земная наша храмина тела разорится, уготовляет храмину нерукотворенную на небесах. «Живот вечный».

Напротив, за какую награду мы работаем греху? – Поставим себя между им и смертию, и, озревшись сюду и сюду, мы невольно повторим вопль сына Саулова: «вкусих мало меду, и се аз умираю» (1Цар. XIV. 43). Я вкусил несколько капель удовольствия – и вижу пред собою море зол. После нескольких минут наслаждения предстоит вечность мучений. Я не насытил и плоти, а погубил душу. «Вкусих мало меду, и се аз умираю».

Наконец, благодать представляет нам всемогущаго Подателя и вернейшаго Споручителя своих даров, Иисуса Христа Богочеловека. Он есть Бог, ибо наше возсоздание может совершиться силою единаго Создателя; но вкупе и человек, дабы мы безопасно и дерзновенно приближались к Нему. Он соделался по нас «грехом и клятвою» (2Кор. 5:21; Гал. 3:13), чтоб искупить нас от греха и клятвы, и, стяжав нас кровию Своею, ожидает, чтобы мы все прияли чрез Него в Нем. «О Христе Иисусе Господе нашем».

На чем, напротив, утверждаем мы наши надежды, когда покоряемся греху? – Лукавый враг, каждый раз, когда подает нам запрещенный плод, обещает слишком много: «будете яко бози» (Быт.3:5), но, исполнив его волю, мы обыкновенно или ничего не получаем, или получаем несравненно менее, нежели надеялись. И почто же еще опираемся на сей тростяный жезл, который толикократно уже сокрушался под нашею рукою и прободал ее, а не поспешаем ко Врачу, исцеляющему язвы душ и телес? Почто держимся земли, которая коловращает нас вместе с собою, а не имемся всеми силами за крест Ходатая, который есть лествица к небесам? Почто, когда так быстро «преходит образ мира сего» (1Кор. 7:31), «внегда смущается земля, и прелагаются горы в сердца морская» (Псал. XLV. 3), мы, от угрожающих и нам ударов, не сокрываемся в язвы нашего Спасителя?

О Боже, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему! Возьми грех наш, да не возмет он с нас оброка смерти вечныя; и подаждь нам Твое дарование, живот вечный, о Христе Иисусе Господе нашем. Аминь.

3. Слово на Рождество Христово.

(Говорено архимандритом Филаретом в Александроневской лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1811 год

Велия есть благочестия тайна, Бог явися во плоти. (1Тим. 3:16.)

Новый Адам исходит из девственной земли. Жена, источник проклятия, износит росу благословения. Является истинный «Ной», который «упокоит нас от дел наших, и от печали рук наших, и от земли, юже прокля Господь Бог» (Быт. V. 29). Безродный «Мелхиседек» (Евр. VII. 3), рожденный без матери, рождающийся без отца, приходит наследовать Царство и Священство вечное. Преходит наконец долгая ночь страха и ожидания всемирнаго; – и утренний свет проникает во мрак Ветхозаветнаго Святилища, отверстаго не столько к ежедневному, сколько к вечному Востоку. Небесная Манна изсыпается от стамны, ее сокрывавшей. Жезл Иессеев прозябает вместо увядающаго жезла Ааронова. Христос раждается.

Приидите, пастыри кроткие, и облобызайте Агнца и Пастыря, – Агнца, пасущаго пастырей, и Пастыря, имеющаго собрать во едино мирное стадо с агнцами волков и юнцев со львами. Приидите, волхвы мудрые, и поклонитесь тайнам древняго младенца; научитеся от Слова немотствующаго, вкусите от ангельскаго хлеба на трапезе безсловесных, и видите, яко благ Господь. Сонмы небесных сил, «восхвалившие» Господа, «егда сотворены Быша звезды!» (Иов.38:7), удвойте и утройте ваши славословия пред вашим Солнцем, и для нас восходящим. Христос раждается.

Христос раждается в Вифлееме: и в сем ли состоит вся настоящая радость и вся слава в вышних Богу? Слава Богу: если Он раждается и для нас²⁶, ибо, по намерению судеб²⁷, «сие Отроча родися нам, и дадеся нам» (Ис. IX. 6). Среди торжества о Его рождении, Церковь страждет болезнию рождения, дабы Он «вообразился» (Гал. IV. 19) в нас. Не презрим радостной скорби нашея Матери: снимем хотя некоторыя черты с образа рождения Иисусова и положим их в сердцах наших.

Вифлеем был отечественный град предков Иисусовых: однако Иосиф и Мария не имели в нем ниже убогой хижины, ниже пяди земли наследственной, ни пребывания постояннаго. Провидение, рукою Кесаря, привело их в сие место, из котораго предопределено было «изыти Вождю Израиля» (Матф. II. 6). Чуждые в земле предков своих, пришельцы в своем отечестве дали отечество Сыну Того, «из Него же всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Еф. III. 15). – Христиане! Доколе мы живем в мире с безпечностию граждан и наслаждаемся им с самовластием обладателей, дотоле Христос не может вообразиться в нас. Мир непрестанно силится выпечатлевать в душе нашей свои преходящие образы; насыщаемыя желания рождают другия желания, которыя неприметно возрастают в исполинов и зиждут Вавилон. «Блажен, иже имет и разбиет о камень» веры самых «младенцев» (Пс.136:9) сего Вавилона и отчуждит себя от града зде пребывающаго, дабы взыскать грядущаго! Если бы Авраам, по гласу Божию, не изшел от земли своея и от рода своего, то бы он не получил славнаго завета, обетования и наследия. Если бы страждущий Израиль не решился подвергнуть себя трудностям опаснаго и неизвестнаго пути, то Иегова не изшел бы в силах его и не уготовал бы в нем жилище Себе. Если бы прозорливая мать не изгнала невиннаго Иакова от лица мстительнаго Исава, оный не пришел бы на страшное место «врат небесных». Безпокровные токмо странники находят Вефиль и Вифлеем – дом Божий и дом Хлеба животнаго. Только произвольные изгнанники земли приемлются в граждан неба. Кто желает быть селением Сына Божия, тот должен иметь отечество в едином Боге и, при всей привязанности к отечеству земному, впрочем весьма естественной и праведной, почитать его токмо предградием небеснаго.

Иисус, ничего не заняв от мира в своем рождении, повидимому, не хотел и ему показать ничего собственнаго. Древодел получил имя отца его; носившая его во чреве, по ея признанию, не принесла к сему служению другаго достоинства, кроме чувствования своего недостоинства: «призре на смирение рабы своея» (Лук. I. 48); Он скрыл неизмеримую вечность Свою за днем Своего рождения; престолом Царя царствующих соделались ясли, утварью – пелены, первыми слугами Царствия – пастыри стада; Божия сила и Божия премудрость сокрыты в немощах младенчества. Но кто может измерить разстояние от высоты Божественнаго Существа Его до глубины Его уничижения? Конечный ум не может следовать за Ним, как в его восхождении превыше всех небес, так и в его нисхождении до бездн падшаго естества. Что же при виде толикаго смирения должно чувствовать сердце, желающее быть сообразным образу Иисуса? – «Сила ума, великость духа, знаменитость дел, преимущества званий! я вами не прельщаюсь и не завидую тем, которые гордятся вами. Нет высшей мудрости, как отречься от мудрости для Иисуса; нет большей славы, как разделять безчестие с Иисусом; нет избыточнейшаго состояния, как нищета Иисуса; «нет иной двери к совершенству и блаженству»²⁸, как младенчество Иисуса; нет лучшаго украшения для души, в которой Он должен обитать, как видеть себя чужду всех украшений, подобно яслям Его. – Ток благодати, подобно речным устремлениям, изливается в долы: кедры на горах блюдутся громам и молниям. Бог творит из ничего: доколе мы хотим и думаем быть чем-нибудь, дотоле Он в нас не начинает своего дела. Смирение и отвержение себя есть основание в нас храма Его: кто более углубляет оное, тот выше и безопаснее созиждет.

Одною из существенных принадлежностей рождения Иисусова была чистота Его Матери, не нарушенная ниже взором, ниже мыслию. Она должна была иметь обручника, но токмо для того, чтоб он был защитником и свидетелем ея целомудрия, и чтоб ея священное девство не казалось осуждением брака²⁹. Между тем она была, как единодушно исповедует Церковь, Дева прежде рождества, в рождестве и по рождестве. Взирай на ея пример, стремящаяся к соединению с Богом душа, и виждь в зерцале совершенства ея твою обязанность. Господь есть Бог ревнивый: тогда как Он гласом отеческой благости говорит человеку: «даждь ми, сыне, твое сердце» (Прит.23:26), праведная ревность Его, не менее в духовном, как и в нравственном смысле заповедует: «не прелюбы сотвори» (Исх.20:14). Тот, Кто дал нам сердце, не довольствуется большею или меньшею его долею: оно все должно принадлежать Владыке всяческих. Он не признает достойною Себя никакой любви³⁰, которая не основывается на любви к Нему; всякое услаждение, в котором ищем себя пристрастно, всякая мысль, наклоненная к тварям, всякая разсеянность есть удаление от Него³¹. Строгая токмо над собою бдительность может возвести к блаженному с Ним соединению и удержать в нем: «всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота» (Притч. IV. 23). Небесный Жених обручается с мудрыми токмо и непорочными девами, не дремлющими при его чертоге; девственная, к единому Богу обращенная душа зачинает духовную жизнь и рождает блаженство чистаго созерцания. «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф.5:8); и где? – в самом сердце своем. Чистая душа, подобно как чистая вода, приемлет в себя живыя изображения солнца и неба.

Не будем долее удерживать взоров на тех чертах в образе рождения Иисусова, которыя желающих начертать оный в душе своей могли бы устрашить трудностию подражания. Но еще один взгляд на те черты онаго, в которых сквозь самое уничижение сияла Его Божественная слава, и которыя вслед за первыми благодать раскрывает и в нашем рождении духовном.

При рождении Христовом Ангелы воспевают славу Божию и мир на земли: они воспевают и при нашем возрождении славу благодати и мир человека с Богом. «Радость бывает на небеси о едином грешнице кающемся» (Лук. XV. 7). Ко Христу приходят с благоговением пастыри и волхвы, несмотря на убожество и неизвестность, которыя отделяли Его, повидимому, от всего мира: так и соединяющийся со Христом соединяется в Нем со всеми верными Ему, столько же неразрывным, сколько непостижимым союзом; тот Дух, который образует из них единое общество, или паче единое тело, иногда нечаянно, всегда благовременно, сближает их друг со другом, дабы взаимно наставлять и поучаться, утешать и принимать утешение, исповедывать милость и славу Божию. – Христу приносятся дары: злато, яко Царю; ливан, яко Богу; смирна, яко мертвому за смертных: но не обещает ли Он и нам, что ищущим Царствия Божия «вся приложатся» (Матф. VI. 33)? Не хощет ли «сотворить нас Цари и Иереи Богу и Отцу своему» (Апок. I. 6)? Не сопрягает ли нашего духовнаго рождения с тою животворящею смертию, после коей «живот» наш будет вместе «с Ним сокровен в Бозе» (Кол. III. 3)?

О Боже, давый нам Сына Твоего! чего Ты нам с Ним не дарствуешь? Даждь токмо нам родити в себе дух Христов и жити его жизнию. Тогда пусть и против нас, как некогда против Него, «мятется Ирод и весь Иерусалим с ним»; пусть неистовствует князь века сего, и весь мир вооружается: Ты покрыеши нас в тайне селения Твоего; на воде покойне воспитаеши нас и чрез Ангела завета Твоего введеши нас в гору святую Твою. Аминь.

4. Беседа о молитве Господней.

(Говорена в Троицкой домовой, князя А. Н. Голицына, церкви, в среду недели двадесятыя, октября 23; напечатана отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.). 1812

Что Мя зовете, Господи, Господи, и не творите, яже глаголю? Лук. VI. 46.

Страшный гнев Господа открывается нам, слушатели, в сем изречении Евангелия³²! Он укоряет не только тех, которые хулят или забывают святое имя Его, но и тех, которые с благоговением обносят оное в устах своих. «Что Мя зовете, Господи, Господи?»

Итак, неужели Бога оскорблять можно и молитвою? – Можно, если устная молитва не сопутствуется сердечною, а сердечная не сопровождается творительною молитвою. «Что Мя зовете, Господи, Господи, и не творите, яже глаголю?» (Лк.6:46).

Пророк, изображая отвержение Иуды предателя, во вдохновенном свыше негодовании вопиет³³: «молитва его да будет в грех» (Псал. CVIII. 7)! Но молитва Иуды, если он молился, повидимому, долженствовала быть самая святая: поелику он, подобно как и мы, у Самого Сына Божия учился призывать «Отца, иже есть на небесех». Итак, не должно ли страшиться и другим, чтобы святейшую и Божественную молитву Господню не употребить столь недостойным и осудительным образом³⁴?

Размыслим о способе правильно и спасительно употреблять молитву Господню.

«Отче наш, иже еси на небесех!» взываем мы, последуя Единородному.

Я говорю: последуя Единородному. Ибо кто бы дерзнул произнести сие призывание, когда бы «Единородный» не соделался «Первородным во многих братиях» (Рим. VIII. 29), облекшися в плоть нашу, и если бы мы взаимно не облеклися в Него крещением? Дщери Евы производят на свет только рабов и сынов гнева: одна Церковь рождает чад свободы и благодати. Рождение в рабство совершается без нашей воли: рождение в свободу долженствует быть свободное. Где слабый останок первоначальной свободы воздвигается от земли, расторгает узы плоти, стремится ко благу духовному, там начинается рождение небесное, сыноположение Духа, приемлемое верою.

Часто³⁵ мы произносим имя «Отца небеснаго»; но размышляли-ль мы когда³⁶ о нашем праве так именовать Его? Занимаясь земными мыслями, земными желаниями, земными действиями, охотно покорствуя суете вместе с тварию, которая покорена ей неволею, безпечно продолжая быть так же «плотию», как и «родились от плоти» (Иоан. III. 6), какую часть имеем мы в Отце небесном, и как можем поставлять себя в сан Его сынов, вместе с Единородным, «иже есть сияние славы и образ ипостаси Его» (Евр. I. 3)? Именуя «Отца небеснаго» не для того, чтобы благодарственно исповедать наше благодатное усыновление, но только для того, чтоб ульстить (если бы то возможно было) Его милосердие, ужели мы думаем нашими воплями обезоружить «правду Бога, испытующаго сердца и утробы?» (Пс.7:10) – Нет, отвещавает Он на дерзновенныя взывания чад мира и плоти, – Я не Отец ваш, доколе вы не тщитесь внутренно соделаться Моими чадами: вы «отца есте» того, коего «вожделения хощете творити» (Иоан. VIII. 44); мне подобает³⁷ быть для вас токмо Господем рабов и Судиею повинных.

Дадим, христиане, Богу нашему быть для нас тем, чем Его именуем. Отторгнем себя от земли; взыщем отечества небеснаго: тогда неосужденно³⁸ наименуем Отцем нашим живущаго на небесех, и Он без гнева услышит наши прошения.

«Да святится имя Твое» – вот первое прошение.

Божие имя есть вещь священнейшая в мире. Им совершаются наши спасительныя таинства; им печатлеется верность наших клятв и обещаний; его полагаем мы в основание начинаний наших. Было время, когда оно, исходя из уст рабов Божиих, владычественно потрясало природу и низлагало их врагов видимых и невидимых. Сия непостижимая сила есть собственно Божия, но ея действие в нас зависит от нашей веры и благочестия. Посему³⁹ заповедано нам хранить имя Божие с благоговением и употреблять с бережливостию: «да не приимеши имене Господа Бога твоего всуе» (Втор. V. 11). Посему, признавая себя недостойными хранителями сего небеснаго сокровища, мы молим Отца небеснаго, да вечно святое в самом себе имя Его святится и в нас; да с благодатною силою произносим его устами; да с верностию изрекаем его делами; да «свет наш просветится пред человеки», и они в нас и с нами «прославят Отца нашего, иже на небесех» (Матф. V. 16).

Но что, если язык молящагося, долженствующий освятить имя Божие, или, паче, освятиться им, еще не очищен от празднословия⁴⁰, злоречия, лжи, клеветы? Что, если желания наших сердец противоборствуют хотениям наших устен? Если гласы молебных пений и славословий наших возмущает нами же «возносимый» к небу «вопль нищих» (Иов. XXXIV. 28), которым не благовествовали мы Бога, Отца сирых; заглушает «глас крове братий наших» (Быт. IV. 10), в которых мы не прославили Бога, Судию обидящих? Какая в том польза, что мы на языце носим славу Божию; если язы ́цы, взирая на нашу жизнь, в удивлении вопрошают друг друга: «где есть Бог их» (Псал. LXXVIII. 10)?

Сколько можешь⁴¹, «удержи язык твой от зла.., сотвори благо» (Псал. XXXIII. 14–15) всем сердцем твоим; не вотще молиться будешь, «да святится имя Божие».

«Да приидет царствие Твое» – вот второе прошение сынов царствия.

Царство Божие – «царство всех веков» (Псал. CXLIV. 13): и еще прежде, нежели родились веки, Бог был царем Своей сокровенной вечности. Ныне во времени Он открывает владычество Творца и Промыслителя в царстве природы, и в царстве благодати любовь Отца Спасителя, – впрочем так, что мы "видим" Его здесь токмо «якоже зерцалом в гадании»⁴² (1Кор. XIII. 12). Наконец оба сии царства, постепенно достигая предопределеннаго совершения, преобразятся в единое царствие славы, в котором Он явится сынам царствия «лицем к лицу» (1Кор.13:12), и будет возводить их от славы в славу. Грядущее таким образом от Бога к человекам царствие многих в торжественном пришествии своем обыдет и оставит ошуюю: только избранные и носящие в себе внутреннее семя царствия призваны будут «наследовать уготованное им царствие от сложения мира» (Матф. XXV. 34). Итак, моление наше о царствии Божием есть благоговейное желание, чтобы Бог совершил «чаяние твари, откровения сынов Божиих чающей» (Рим. VIII. 19), и нас сподобил достойно сретить сие вожделенное для всего мира событие»⁴³.

Искренно ли в нас такое желание? Мы желаем царствия Божия и знаем, что сие царство «несть от мира сего» (Иоан. XVIII. 36); «но не многие ли из нас в легкомысленных мечтаниях созидают здесь каждый собственное царство? Сын силы думает мечем начертать другим закон страха и «унижения»⁴⁴; мнящийся быть мудрым хочет владычествовать пером в царстве мнений; легкомысленный мечтает быть законодателем в удовольствиях и забавах, корыстолюбивый устрояет»⁴⁵ темное царство и собирает бездушных подданных в своих сокровищницах. Мы желаем царствия Божия и верим, что в него вводят «узкая врата и тесный путь» (Матф. VII. 14): однако не часто ли, упреждая друг друга, поспешаем занять широкий путь и вступить во врата пространныя? Мы любим поставлять себя одесную других, не представляя того, что, «по самому естественному последствию, идя таким образом на встречу Господу, мы обрящемся ошуюю Его»⁴⁶. Мы желаем царствия Божия и слышали, что "нудится" (Матф. XI. 12) оно: и так делаем ли себе какое насильствие для приобретения его, и не для того ли только молимся о нем, чтобы труд сего великаго дела сложить на единаго Бога?

Возревнуем о служении Богу, подобно как мы ревнуем о господствовании в мире; изыдем во сретение царствию Божию путем креста и смирения: тогда молитва о его пришествии не будет лицемерием.

Третие прошение: «да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Бог наш на небеси и на земли творит вся, елика хощет: «воли бо Его кто противитися может» (Рим. IX. 19)? Итак, без сомнения⁴⁷, не умножения могущества желаем мы Всемогущему в нашей молитве. Тварь, одаренная волею, но которая видит все свое блаженство в единой воле Творца своего, молит, да Его воля благая и совершенная покорит себе ея волю несовершенную и слабую, и будет в ней «и еже хотети и еже деяти» (Фил. II. 13). Но что есть воля Божия «на земли, яко на небеси?» – Ангелы суть небо; человеки суть земля: когда земнородные будут служить Богу с любовию столь пламенною, с ревностию столь неудержимою, как Ангелы, тогда исполнится воля Его, яко на небеси, и на земли. – Церковь верующих есть небо на земли; омраченный и заблуждающий мир есть токмо земля; когда и погибшия овцы познают спасительный глас Пастыря и седящии во тьме и сени смертней видят свет велий: тогда исполняется воля Отца светов, яко на небеси, и на земли. – Дух есть, некоторым образом, небо в человеке; плоть – земля: когда «внутренний человек, соуслаждающийся закону Божию», подчинит себе «закон сущий во удех» (Рим. VII. 22–23), а плоть останется тем, чем ей должно быть, – покорною рабынею; тогда исполнится воля Бога духов, яко на небеси, и на земли.

Много мы говорим о воле Божией, но едва ли не более помышляем о исполнении своей воли. Мы желаем видеть землю, по исполнению воли Божией, подобною небу, или самым небом; но начинаем ли мы сие великое превращение с самих себя? Любовь ангельская! ты выше нас: я не осмелюсь искать тебя. Любовь христианская! где ты обитаешь? Где ты действуешь, ревность благочестивая? Где почиваешь ты, кроткая преданность воле Божией? Вместо возвышения от земли к небу, от жизни христианской к ангельской, не более ли приметно в нас нисхождение от неба к земле, унижение духа пред плотию, ниспадение от благословеннаго царства благодати в мятежное владычество растленной природы?

Возненавидим прежде злую волю собственную, и потом уже молиться будем о благой в нас воле Божией.

Три прошения молитвы Господней, о которых я сказал, слушатели, тем с большею осмотрительностию и благоговением должны быть приносимы нами Господу, что простираются от времени до вечности. Следующия за оными четыре прошения относятся более до времени; но мы должны памятовать, что благоразумное или неблагоразумное попечение о временном приобретает нам благоволение или воздвигает на нас гнев Вечнаго.

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь».

Сим желанием должны ограничиваться наши попечения о благах мира. Жизнь есть благо потому, что ею можно заслужить блаженную вечность: потому только благо для нас и то, что служит к сохранению жизни. Кто знает, сколько должен он сделать для вечности, тот не много имеет времени заботиться о жизни настоящей. К счастию, благий Промыслитель слагает⁴⁸ с нас сей последний труд, как скоро мы приемлем на себя первый: «ищите прежде царствия Божия, и сия вся приложатся вам» (Матф. VI. 33). И посему верныя чада Божии просят не у рабов, но у "Отца", – просят не суетных украшений и ничтожных драгоценностей, но "хлеба"; хлеба не вкуснаго, но «насущнаго; »не в житницы на лета многа, но только "днесь" на трапезу. "Довлеет", говорят они, настоящему «дневи злоба его» (Матф. VI. 34): почто заранее стужать попечительному Отцу о таких нуждах, которых, может-быть, заутра не будет более? Но и при толь ограниченном требовании, не столько помышляют они о хлебе насыщающем тело, как о том "насущном" хлебе, который питает и укрепляет «существенную» часть человека: ибо «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих»⁴⁹ (Матф. IV. 4).

Все ли мы умеем хотя чувствовать спасительный глас слова Божия, если не обретать для онаго сродную пищу? Не часто ли подавляется сей духовный глад алчностию плоти, которая требует не насыщения, но пресыщения; не одежды, но убранства; не здравия для отправления дел, но неги и бездействия? Удовлетворив себе в обыкновенных временных потребностях, мы вымышляем для себя случаи непредвидимые и нужды в будущих летах, которыя никогда к нам не придут. Наконец, не довольствуясь оскорблять Бога столь излишними желаниями, мы еще оставляем Его и обращаемся с оными к сильным земли, к хитростям, к неправдам, и таким образом присовокупляем к дерзости неверие.

Будем умереннее в наших желаниях и благоразумнее в выборе потребнаго⁵⁰ для нас: одна благоразумная умеренность умеет просить хлеба у «Хлеба животнаго» (Иоан. VI. 35).

«И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим».

Сколь многочисленны долги наши Богу! Есть долг наследственный. Наш первый Праотец купил запрещенный плод ценою жизни своея и своего потомства: мы родимся должниками. Есть долги собственные. Бог невидимо нам раздает многоценные "таланты", внутренние и внешние, «комуждо противу силы его» (Матф. XXV. 15): употребление их во благо и во славу Его есть лихва, им требуемая: каждое беззаконное действие, каждое порочное желание, каждый лукавый помысл изчитаются Всеведением и составляют ужасное множество долгов наших. Они неоплатимы. Но какой легкий договор нам о них предлагается! «Аще отпустите человеком согрешения их; отпустит и вам Отец ваш небесный» (Матф. VI. 14). Для сего-то священнаго договора мы приводим пред Него с собою наших должников; указуем Его милосердию на наше милосердие: и если бы таким образом все до единаго старались изгладить пред очами Божиими зло, соделанное человеками; то рукописания грехов наших постепенно бы оскудевали, доколе наконец взаимныя прощения всех и каждаго составили бы единое всеобщее оправдание, к неизреченной славе Помилователя, к несказанному блаженству помилованных.

Не так же ли удобно, скажут, Милосердию безконечному и без условия простить погрешности и заблуждения слабых смертных, сколько бы ни были оне многочисленны? – Но не удобнее ли тебе простить несравненно меньшия оскорбления твоего ближняго? То истинно, что милосердие Божие безконечно: потому-то и хочет оно, чтобы не ты один, но и все получили прощение; и, подая его тебе, как бы просит его у тебя твоим братиям. О человек, который живешь и дышешь единою милостию Господа! если ты отвергаешь Его у тебя ходатайство за ближних твоих; как может Он приять за тебя ходатайство Сына Своего? Тогда в прошении «оставления долгов наших, якоже и мы оставляем должником нашим», уже заключается и осудительный на нас приговор: "суд без⁵¹ милости не сотворшему милости» (Иак. II. 13).

Не забудем, христиане, миловать прежде, нежели будем просить помилования. «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут» (Матф. V. 7).

«И не введи нас во искушение».

Безполезно было-б и прощение грехов, если бы мы всегда возвращались к ним с прежнею слабостию. Но как трудно не пасть когда-либо среди непрестанной брани противу плоти, мира и духа злобы! Лев рыкает; лисы коварствуют. Если мы противопоставляем лукавству прозорливость, то крепость изменяет нам; если ярости силу, то коварство нас обманывает. Нет для нас иной надежды, разве когда единый Победитель всех врагов наших не попустит на нас более нападений, нежели мы можем выдержать, или дарует нам столько искусства и сил, сколько нужно для совершенной победы.

И мы молимся, слушатели, о сохранении нас от искушений: но не приближаемся ли к ним сами, прежде нежели они постигают нас? Молимся, да не поработит нас плоть; но не сами ли слишком заботливо питаем и греем врага сего и служим ему как другу и владыке? Молимся, да не очарует нас мир; но не мы ли отверзаем ухо к его тлетворным обаяниям? Молимся, да не соблазнит нас око; но не мы ли его пригвождаем к земным прелестям? Против кого в таком случае обращается наша молитва, если не против нас самих? «Кийждо искушается от своея похоти влеком и прельщаем» (Иак. I. 14).

От нас зависит нейти на встречу искушениям: молитвою отвращать должно те, которыя против воли нашей с нами сретаются.

«Но избави нас от лукаваго».

Есть наконец некоторый род зла в поврежденной природе, которое находится не столько во внутреннем существе вещей, сколько во мнении, в действии токмо наружном и преходящем ощущении. Оно не всегда есть бич карающаго Правосудия; но часто поражающий жезл любви, горькое врачевство и, так сказать, благо несозревшее. Убожество, болезнь, печаль, унижение, гонение, суть зло разве тогда, когда мы виновны в них; но немощная природа содрогается при одном виде страдания. И сколь велико снисхождение Отца небеснаго, Который позволяет нам просить Его, да успокоит нас и от сих призраков зла; да ускорит разсеять и сии легкия тени, пробегающия по юдоли жизни!

Но тем дерзновеннее и неблагодарнее мы, когда употребляем во зло толикое снисхождение. Сколь многие вопиют к Богу на несчастия, которыя суть дело их собственных рук! Тот, который неумеренностию сокрушил крепость свою, приходит жаловаться на свои немощи; тот призывает суд Божий на оскорбляющих его, кто сам осуждается пред ними своею совестию; тот окаявает свою нищету, кто привлек ее расточительностию. Просить ли таковым избавления от лукаваго, или лучше благодарить Промысл за предстоящее обличение и внушаемое исправление лукаваго сердца?

Будем, слушатели, с радостию сносить наказание, когда мы виновны; когда невинны, без нетерпеливости молиться о избавлении от бедствия. «Весть Отец наш небесный, ихже требуем» (Матф. VI. 32).

Воистинну, Отче Всеведущий! Ты не дашь чадам Твоим «камня вместо хлеба и змии вместо рыбы» (Матф. VII. 9–10). Но мы и о «чесом помолимся, якоже подобает, не вемы» (Рим. VIII. 26). Скоро находим мы недостатки нашей молитвы; но без Тебя не достигнем в ней совершенства. Исправи ее Сам, «яко кадило пред Тобою», да не едины уста, но и мысль, и сердце, и желания, и деяния, и дух, и плоть, и "вся кости наша рекут: Господи, Господи» (Псал. XXXIV. 10)! «Яко Твое есть царство и сила и слава во веки». Аминь.

5. Слово в великий пяток.

(Говорено в Александроневской Лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1813

Чего теперь ожидаете вы, слушатели, от служителей слова? Нет более слова.

Слово, собезначальное Отцу и Духу, рожденное для нашего спасения, начало всякаго слова «живаго и действеннаго», умолкло, скончалось, погребено и запечатано. Дабы вразумительнее и убедительнее сказать человекам «пути живота» (Псал. XV. 11), Слово сие преклонило⁵² небеса, и облеклося плотию: но человеки не восхотели внимать Слову; растерзали плоть Его; и се, «взят от земли живот Его» (Ис. LIII. 8). Кто же теперь даст нам слово жизни и спасения? –

Поспешим исповедать тайну Слова, которая долженствует обезоружить гонителей Его и которая возвращает Его душам, готовым принять Оное. Слово Божие не связуется смертию. Как устное слово человеческое не совсем умирает в ту минуту, когда перестает звук его, но паче восприемлет тогда новую силу и, прошед чрез чувство, вселяется в умах и сердцах слышавших: так Ипостасное Слово Божие, Сын Божий, в Своем спасительном вочеловечении, умирая плотию, в то же время «исполняет всяческая» (Еф. IV:10) Своим духом и силою. Посему-то, когда Иисус Христос изнемогает и умолкает на кресте, тогда и небо и земля дают Ему глас свой, и умершие проповедуют воскресение Распятаго, и самое камение вопиет о Нем. «И померче солнце, и завеса церковная раздрася.., и земля потрясеся, и камение распадеся.., и многа телеса усопших святых восташа» (Лук. XXIII. 45; Матф. XXVII. 51–52).

Христиане! Воплощенное Слово умолкает токмо для того, чтобы сильнее и действеннее глаголать к нам; сокрывается для того, чтобы внутреннее «вселиться в нас» (Иоан. I. 14); умирает, чтобы даровать нам Свое наследие. Будучи собраны церковию беседовать с умершим Иисусом, слышите «живое слово» (Евр. IV. 12) умершаго; слышите данное от Него вам завещание: «Аз завещаваю вам, якоже завеща Мне Отец Мой, царство» (Лук. XXII. 29).

Но, дабы неблаговременныя мечтания о величии сего наследия не уклонили взоров наших от предписаннаго пред нами в сии великие дни Распятаго Иисуса, приметим тщательнее, христиане, что первые наследники Его не обрели по Его кончине инаго сокровища, кроме древа креста, на котором Он пострадал и умер, и сей токмо крест, в подражательных образах, преподали всем желающим участвовать в наследии царствия. Что сие значит? – То, что, как Христу «подобаше пострадати», дабы потом «внити в славу» (Лук. XXIV. 26), которую «имел Он у Отца», так христианину «многими скорбьми подобает внити в царствие» (Деян. XIV. 22), которое завещал ему Христос; что как крест Христов есть дверь царствия для всех, так крест христиан есть ключ царствия для каждаго сына царствия. Вот сокращение великаго «слова крестнаго» (1Кор. I. 18), толь необъятнаго уму, толь удобоприятнаго вере, толь сильнаго Богом. Принесем оное, как каплю мира, ко гробу Слова Животворящаго.

Прежде, нежели вочеловечившийся Сын Божий восприял и понес крест Свой, сей крест принадлежал человекам. В начале своем он был соделан «из древа познания добра и зла». Первый человек думал испытать только плод его; но едва прикоснулся, как вся тяжесть запрещеннаго древа, со всеми ветвями его и отраслями, обрушилась на хребет нарушителя Господней заповеди. Тьма, скорбь, ужас, труды, болезни, смерть, нищета, уничижение, вражда всей природы, – словом, все разрушительныя силы, как бы исторгшись из роковаго древа, ополчились на него: и низринулся бы сын гнева навеки во ад, если бы Милосердие, по предвечному совету, не простерло к нему руки своей и не удержало его в падении. Сын Божий пренес на Себя бремя, подавляющее человека⁵³; усвоил себе крест его и предоставил ему токмо придержаться сего креста, без сомнения, не для того, чтобы он вспомоществовал Всемогущему в отношении бремени, но дабы сам, и с малым оставшимся ему крестом собственным, носим был силою креста великаго, подобно как ладия влечется движением корабля. Тако крест гнева преображается в крест любви; крест, заграждавший рай, становится лествицею к небесам; крест, рожденный от страшнаго «древа познания добра и зла», чрез орошение Божественною кровию, перерождается «в древо жизни» (Быт.2:9). Сын Божий приемлет естество наше, и «страданьми совершает» в Себе «начальника спасения» нашего; «искушается по всяческим», и «вспомоществует искушаемым»; шествует со крестом, и «ведет в славу» своих последователей (Евр. II. 10, 18).

Кто измерит всемирный сей крест, понесенный Начальником нашего спасения? Кто извесит его тяжесть? Кто исчислит разнообразное множество крестов, из которых он, как из каплей море, составляется? – Не от Иерусалима токмо до Голгофы несен крест сей, с помощию Симона Киринейскаго. Несен он и от Гефсимании до Иерусалима, и до Гефсимании от самаго Вифлеема. Вся жизнь Иисуса был единый крест; и никто не прикасался к бремени его, разве для отягчения онаго: «Един истоптал точило» ярости Божией, «и от язык не бе мужа с Ним» (Ис. LXIII. 3).

Божественное⁵⁴ соединяется с человечеством, вечное со временным, всесовершенное с ограниченным, несозданное с своим созданием, самосущее с ничтожным: какой необозримый и непостижимый крест из сего уже слагается!

Богочеловек, котораго нисшествие на землю прославляют небеса, является здесь в уничиженнейшем возрасте человечества, в малейшем граде малейшаго из царств земных; нет для Него ни дома, ни колыбели; кроме убогих родителей, едва несколько пастырей занимаются Его рождением.

Исчисляют Безначальному осмь дней новаго бытия – и порабощают Его кровавому закону обрезания.

Господь храма «приносится во храм поставити Его пред Господом» (Лук. II. 22), и пришедый искупить мир искупляется «двумя птенцами» (Лук. II. 24).

Тогда как Он еще немотствует, уже изощряется на Него в устах Симеона оружие слова крестнаго и проходит сердце Его матери (Лук. II. 34–35).

Некоторые иноплеменники приходят возвеличить Его именем царя Иудейскаго; но сия малая слава воздвигает на Него злобу Иудейскаго царя, соделывает Его невинною виною кровопролития и принуждает удалиться от народа Божия в страну идолослужителей.

Всеобъемлющая Премудрость Божия не иначе как с возрастом «преспевает премудростию... у Бога и человеков» (Лук. II. 52). Источник и податель благодати «приемлет благодать». Тридесять лет Владыка небес и Царь славы сокрывается от неба и земли в глубоком повиновении двум смертным, которых удостоил нарещи Своими родителями.

Чего потом не претерпел Иисус от дня вступления Своего в торжественное служение спасению рода человеческаго⁵⁵.

Святый Божий, грядущий освятить человеков, вместе с ищущими очищения грешниками, преклоняется под руку человека и приемлет крещение: воистину крещение, слушатели, то есть погружение не столько в водах, сколько в обилии креста!

Испытующий сердца и утробы Сам поставляется «в искушении». Хлеб небесный предается земной «алчбе». Тот, пред Которым должно «преклоняться всякое колено... небесных, земных и преисподних», допускает князя преисподних требовать от Себя «поклонения» (Матф. IV. 9).

Ходатай Бога и человеков открывает Себя человекам; но Его или не узнают, или не хотят узнавать. Его учение почитают богохульным (Матф. IX. 3), Его дела беззаконными (Иоан. IX. 16), Его чудеса Веельзевуловыми (Матф. XII. 24). Если Он чудотворит и благотворит в субботу, Его называют нарушителем субботы. Если обращает заблуждших и приемлет кающихся, Его порицают «другом грешников» (Матф. XI. 19). Там ищут уловить Его словом (Матф. XXII. 15); здесь ведут Его на верх горы, дабы низринуть (Лук. IV. 29); инде вземлют на Него камение (Иоан. VIII. 59); нигде не дают Ему главы подклонити (Матф. VIII. 20). Он воскрешает умершаго, – завистники совещаваются умертвить Его Самого (Иоан. XI. 43, 44, 46 и 53). Народ во вратах Иерусалима приветствует Его царем, – все земныя власти возстают, дабы осудить Его, как преступника. В избранном сонме Своих другов Он видит неблагодарнаго предателя и первое орудие смерти Своей; лучшие из них служат Ему «соблазном», помышляя человеческое в то время, когда Он идет на дело Божие (Матф. XVI. 23).

Почиешь ли Ты, Божественный Крестоносец, хотя на едино мгновение от ига, непрестанно возрастающаго на раменах Твоих? Почиешь ли, если не для обновления Твоих сил к новым подвигам, по крайней мере из снисхождения к немощи Твоих последователей? – Так, приближаясь к Голгофе, Ты почиешь на Фаворе. Гряди на сию гору славы; да просветится лице Твое светом небесным; да убелятся ризы Твои; да приидут закон и пророки признать в Тебе свое исполнение; да услышится глас благословения Отчаго! – Но не примечаете ли вы, слушатели, как крест последует за Иисусом на самый Фавор, и слово крестное не разлучается от слова прославления? О чем тамо среди толикой славы беседуют со Иисусом Моисей и Илия? – Они беседуют о Его кресте и смерти. «Глаголаста же исход Его» (Лук. IX. 31).

Долго носил Иисус крест Свой, как бы не чувствуя его тяжести: наконец «предан был ему, аки льву, да сокрушит вся кости Его» (Ис. XXXVIII. 13). Внидем за Ним с Петром и сынми Заведеовыми в вертоград Гефсиманский и проникнем бдящим оком во мрак последней нощи Его на земли. Уже Он не сокрывает креста, сокрушившаго душу Его: «прискорбна есть душа Моя даже до смерти» (Матф. XXVI. 38). И молитвенное беседование с единосущным Отцем не освобождает Его, а удерживает⁵⁶ под тяжестию страдания: «Отче мой, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Матф. XXVI. 39). «Носящий всяческая глаголом силы своея» (Евр.1:3) имеет теперь нужду «в укреплении от Ангела» (Лук. XXII. 43).

Может быть, смертная скорбь Иисуса представляется некоторым из нас недостойною безстрастнаго. Да ведают они, что сия скорбь не есть действие нетерпения человеческаго, но Божескаго правосудия. Мог ли «Агнец заколенный от сложения мира» (Апок. XIII. 8), убегать своего жертвенника? Тот, «Егоже Отец святи и посла в мир» (Иоан. X. 36), Тот, Который от века приял на Себя служение примирения человеков с Богом, мог ли поколебаться в деле сего служения единою мыслию о страдании? Если Он мог иметь какую нетерпеливость, то разве нетерпеливость совершить наше спасение и облаженствовать нас. «Крещением имам креститися, – говорит Он, – и како удержуся, дóндеже скончаются» (Лук. XII. 50). Итак, если Он скорбит, то скорбит не собственною, но нашею скорбию; если мы видим Его «быти в труде, и в язве от Бога, и во озлоблении», то Он «грехи наша носит, и о нас болезнует» (Ис. LIII. 4); чаша, которую подает Ему Отец Его, есть чаша всех беззаконий, нами содеянных, и всех казней, нам уготованных, которая потопила бы весь мир, если б Он един не восприял, удержал, изсушил ее. Она растворена во-первых преслушанием Адама, потом растлением «перваго мира» (Быт. VI. 12 и 2Петр. II. 5), гордостию и нечестием Вавилона, ожесточением и нераскаянностию Египта, изменами Иерусалима, «избившаго пророки и камением побившаго посланныя к нему» (Матф. XXIII. 37), злостию Синагоги, суевериями язычества, буйством мудрецов и, наконец (поелику Искупитель понес на себе и будущие грехи мира), соблазнами в самом христианстве: разделениями единаго стада Единаго Пастыря, дерзновенными мудрованиями лжеучителей, оскудением веры и любви в царстве веры и любви, возрождением безбожия в недрах самаго благочестия. Присовокупим к сему все то, что мы находим в себе и окрест себя достойным отвращения и гнева Божия, и также все, что стараемся сокрыть от своей совести под ухищренным наименованием «слабостей», – легкомыслие и законопреступныя утехи юности, закоснение старости, забвение Промысла в счастии, ропот в несчастиях, тщеславие в благотворении, корыстолюбие в трудолюбии, медленность в исправлении, многократныя падения после возстания, безпечность и бездействие, свойственныя владычеству роскоши, своеволие века, надменнаго мечтою просвещения: все сии потоки беззакония сливались для Иисуса в единую чашу скорби и страдания; весь ад устремился на сию небесную душу; и дивно ли, что «она была «прискорбна⁵⁷ даже до смерти».

Наше слово изнемогает, слушатели, чтобы провождать еще великаго Страдальца от Гефсимании до Иерусалима и Голгофы, от внутренняго креста до внешняго. Но совершаемыя ныне Церковию тайнодействия уже преднаписали вам сей путь и сей последний крест. Он столь болезнен, что солнце не могло взирать на него, и столь тяжек, что земля потряслась под ним. Претерпеть в чистейшей непорочности все мучения, внутренния и внешния, тягчайшия и поноснейшия, и претерпеть вместо награды за соделанныя благодеяния; страдать Всесвятому от пребезаконных, Творцу от тварей; страдать за недостойных, неблагодарных, за самых виновников страдания; страдать для славы Божией, и быть оставлену Богом, – какая неизмеримая бездна страданий!

«Боже наш! Боже наш! Вскую оставил еси» (Мф.27:46) Возлюбленнаго Твоего? – Ей, Господи! Ты оставил Его вмале, дабы на веки не оставить нас, Тебе оставивших. Отныне Он «воцаряется; облекается в лепоту, препоясуется силою, и утверждает вселенную, да не подвижится» (Псал. XCII. 1). «Вознесенный от земли» крестом, Он простирает его на землю, и «вся привлекает к себе» на небо (Иоан. XII. 32).

Но сколь ни велика и Божественна все привлекающая сила Иисуса Христа, Он не иначе может «влещи нас в след Себе» (Песн. I. 3), как чрез водружение креста Своего в нас и сопряжение с Его крестом Креста нашего. «Иже хощет по Мне ити», глаголет Он, «да возмет крест свой и последует Мне » (Лук. IX. 23). Ибо хотя заветною Своею кровию и крестом Своим совершил Он очищение от грехов и от проклятия искупление всего мира, и отверз нам вход во святая святых; но поелику туда не входит ничто, кроме жреца и жертвы, то мы должны, яко жертву, предать себя в руки сего великаго, «по чину Мельхиседекову», Священника; поелику клятва есть плод греха, грех же утверждается своим корнем в свободной воле, то, для усвоения себе очищения и искупления правды и благословения Христова, мы должны свободно предать волю свою крестному в нас действованию Христову. Для сего-то те, которые истинно постигли заключенную «в слове крестном силу Божию», столь часто и примером и словом поучают нас⁵⁸ «сораспинатися Христу, распинаться миру, распинать плоть со страстьми и похотьми, не жить себе самим, исполнять лишение скорбей Христовых во плоти нашей» (Рим. VI. 6; Гал. VI. 14, V. 24; Рим. XIV. 7; Кол. I. 24).

Чем неослабнее и терпеливее мы носим бремя креста нашего, тем обильнее подаются нам дары Божии, приобретенные крестом Христовым: «якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Грешник, который от усильнаго ношения креста своего преходит наконец к распятию себя на нем, с совершенною покорностию подвергаясь всем действиям очистительнаго правосудия пред лицем распятаго Иисуса, вскоре услышит с разбойником радостный глас Его: «днесь со Мною будеши в раи» (Лк.23:43). Страдание в присутствии Христа, и по образу Его, есть преддверие рая.

Как видимый, вещественный крест есть державное знамение видимаго царства Христова, так крест таинственный – печать и отличие истинных и избранных рабов невидимаго царствия Божия. Он есть драгоценный залог любви Божией, жезл Отчий, не столько наказующий и сокрушающий, сколько «пасущий и утешающий» (Псал. II. 9, 22:4), очистительный огнь веры, сопутник надежды, укротитель чувственности, победитель страстей, возбудитель к молитве, страж чистоты, отец смирения, наставник мудрости, пестун сынов царствия. Где воспитаны все великие Ангелы, водители и хранители Церкви, – Иосифы, Моисеи, Даниилы, Павлы? – В училище креста. Когда благословеннее вся Церковь возрастала, процветала и приносила плод во святыню? – Тогда, как вся нива Господня непрестанно раздираема была крестом и напаяема кровию мучеников. Кто суть те, которые окружают славный престол Агнца? вопросили Иоанна в видении. – «Сии облеченнии в ризы белыя, кто суть, и откуду приидоша?» (Апок. VII. 13) и когда он не мог узнать их в Божественной славе сей, то ему сказано, что то были запечатленные крестом: «сии суть, иже приидоша от скорби великия» (Апок. VII. 14).

Кто же суть те, которые желают «испразднить крест Христов» (1Кор. I. 17) и мнят «уразуметь силу воскресения Его без сообщения страстей Его» (Фил. III. 10)? Если един Христос есть и «живот и путь» (Иоан. XIV. 6) к животу, то как могут они достигнуть живота Христова, не шествуя путем Его? Могут ли изнеженные сии члены быть в союзе тела, которое «счиневает себе» увенчанная тернием «Глава» (Еф. IV:15–16)? Можно ли членам быть в покое и безпечности, когда глава в труде, и в язве, и во озлоблении; забываться в шумных радостях, когда она объята болезнями смертными; упиваться из полной чаши мирских удовольствий, когда она жаждет и вкушает оцет; превозноситься, когда она преклоняется; не хотеть ниже минуты поболеть о собственных грехах и беззакониях, когда она за чуждыя страждет и умирает; жить миру и плоти, когда она предает дух свой Богу?

О, человек, влекомый благодатию Господа твоего на небо, но погрязающий плотию в мире! виждь образ твой в человеке, погружающемся в водах и противуборствующем потоплению: он непрестанно возобновляет в членах своих образ креста, и таким образом превозмогает враждебныя волны. Воззри на птицу, когда она желает вознестися от земли: она простирается в крест и возлетает. Ищи и ты в кресте средства изникнуть от мира, и вознестися к Богу. «Слово крестное... спасаемым сила Божия есть» (1Кор.1:18). Аминь.

6. Слово пред погребением тела светлейшаго князя Михаила Иларионовича Голенищева-Кутузова Смоленскаго.

(Говорено в с.-петербургском Казанском соборе, в присутствии их императорских Высочеств государей великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича, июня 13 дня. Напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.)» 1813

Благопоспешно бысть спасение рукою его:

и огорчи цари многи, и возвесели Иакова в делех своих,

и даже до века память его во благословение. 1 Макк. III. 6–7.

Так в дееписании сынов Израилевых истина и признательность, совокупясь, старались одушевить чертами славы и безсмертия утешительный образ Вождя, о потере котораго «плакал и рыдал весь Израиль плачем велиим». Не обновляются ли пред нами⁵⁹ сии древния черты, не кажутся ли оне теперь только взятыми с величественнаго образа⁶⁰, который наполняет ныне ваши мысли, ваши сердца, ваши чувства, сетующие пред Богом сыны России?.. Приидите, утвердим единодушно на предстоящем гробе столь давно готовое и никогда не обретавшее столь приличнаго места надгробие:

«Благопоспешно бысть спасение рукою его: и огорчи цари многи и возвесели Россию в делех своих, и даже до века память его во благословение».

Итак, он был для нас поспешником «спасения»: и мы ли для него закоснеем в безплодном чувствовании потери? «Огорчая» врагов, он был нашим «веселием»: и мы ли неутешною о нем печалию нарушим его торжественный покой и возвеселим врагов наших? Его память «даже до века во благословение»: и где же время жалоб и стенаний? Не отступай от нас, безсмертная память мудраго и сильнаго Богом Вождя; утешай нас благословением и похвалами тебе сопутствующими; сокрой, если не можешь исцелить, или, по крайней мере, укрась нашу скорбь, да не будет она оскорблением Безсмертному!

Но нет, и цветы сельные не сияют под бурным небом, и плоды не созревают среди дождей: и среди бури смертной, под слезным дождем, не созревают, ниже процветают похвалы безсмертных. Чем обильнее было сеяние, тем долее не соберется жатва: и слабая рука не свяжет рукояти олив и лавров.

Обратимся к матерним внушениям Церкви, да наставит нас, и облегчить бремя, и совершить долг настоящаго торжественнаго сетования. Она допускает благословение и похвалу, сопровождающия память блаженно-усопших, восходить на сие священное место для того токмо, чтобы они поучали оставшихся; позволяет славе смертных, достигших безсмертия, приближаться к алтарю для того, чтобы преклонить ее пред славою Живущаго во веки веков; хощет непременно, чтобы мы здесь, «возверзая на Господа печаль» (Псал. LIV. 23) о умерших, возносили Ему в жертву и наши в них утешения.

Не поколеблемся убо над оплакиваемым поспешником видимаго нашего спасения превознести Единаго невидимаго Виновника всякаго спасения⁶¹. «Господне есть спасение» (Псал. III. 9). «Господь с сильным крепостию» (Суд. VI. 12), избирая его и наставляя, искушая и сохраняя, возвышая и венчая, даруя и вземля от мира. Вот истина, которую ныне, к наставлению нашему, мы можем созерцать в ея собственном свете и в зерцале времен протекших, – к утешению в лице и деяниях Михаила, безсмертнаго архистратига Российскаго, светлейшаго князя Смоленскаго.

Мы не желаем затьмить твоея славы, светлейший муж, мы желаем три краты озарить ее вышнею славою: ибо какая участь на земле и на небесах может быть величественнее, – как быть избранным, уготованным, благоприятным и преукрашенным орудием руки Вседетельной? Ты не будешь пререкать нашей беседе; или, паче, ты сам начнешь ее: ибо еще отзывается в сердцах наших оный глас твой, когда на пути побед и славы, обратясь к Престолу и отечеству, дабы поведать о чудесах брани, ты поверг славу земнаго вождя пред Вождем небесным и воскликнул: «Велик Бог!»⁶²"

Воистину велик Бог! И един Он велик и в великих и в малых земли. Если стихийное даже мудрование повелевает искать величия там, где соединяются мудрость, благость и могущество, то где найдут человеки внутреннейшее средоточие сего единения, и первоначальный источник сих совершенств, кроме единаго Триипостаснаго, Который от Своего исполнения дарует мудрость их помышлениям, благость хотениям и мощь действованию? – Вера научает не столько изследовать, сколько чувствовать и со смирением взывать к Отцу небесному, «яко Его есть царство и сила и слава»; и между тем как некоторые из нас, христиане, каждый день исповедуют с Церковию сие вседержавное «царство» с таким чуждением, как удаленные от престольнаго града обитатели весей беседуют о делах державных – те, которых искреннее желание служить Богу приближает к Его невидимому престолу, – видят, ощущают во глубине души своей, и не только покорствуя власти сущей от Бога, но и будучи сами властителями языков, подобно царю Израилеву, пред целым светом глаголют от избытка сердца: «яко Господне есть царствие, и Той обладает языки» (Псал. XXI. 29).

Царство Господа – «царство всех веков, и владычество Его во всяком роде и роде» (Псал. CXLIV. 13). Преходящия владычества человеческия совокупно и повременно являются на позорище света для того, чтобы служить сему невидимому царству; и сильные земли чредою изводятся стрещи стражбы его. Связав природу необходимостию и «оставив человека в руце произволения его» (Сир. XV. 14), великий Художник мира простирает свой перст в разнообразное сплетение событий естественных и свободных деяний, и таинственным движением то неких сокровенных нитей, то видимых орудий образует и сопрягает все в единую многохудожную ткань всемирных происшествий, которую время развертывает к удивлению самой вечности. Различныя состояния земных гражданств непрестанно направляются Провидением к тому, чтобы оне уготовляли в себе граждан небесам: для сего действует оно и чрез общество на человека и взаимно чрез человека на общество; для сего «языки, шатающиеся и возстающие на Господа, пасутся жезлом железным, и яко сосуды скудельничи сокрушаются» (Псал. II1, 2, 9), обращающиеся «возсозидаются и насаждаются» (Иер. XVIII. 9), искушаемые «проводятся сквозе огнь и воду, твердые в испытании вводятся в покой» (Псал. LXV. 12); для сего «возносятся избранные от людей Господних» (Псал. LXXXVIII. 20), крепкие, предопределенные сотворить волю Промысла, «поддерживаются за десницу» Десницею Всесильною, которая «уравнивает пред ними горы, и врата медная сокрушает» (Ис. XLV. 1–2): и между тем, – «да смирится высота человеча, и вознесется Господь един» (Ис. II. 17), – жребий многочисленнейших народов долго иногда скрывается в неизвестной руке единаго смертнаго, а судьба каждаго сильнаго земли слагается из неисчисленных случайностей, которых никакая человеческая мудрость – объять, никакая земная сила – покорить себе не может.

Если сие всеобъемлющее Владычество Божие подвергает нас некоторой судьбе, то судьбе премудрой. Если оно, повидимому, налагает узы, то разве на своеволие и буйство. Если уничижает, то единственно тех, которые думают быть сами творцами своего величия, мечтают «взыти выше облак и быти подобны Вышнему» (Ис. XIV. 14). Если же оно и возносит жребий нечестиваго, то не иначе разве как возносится жезл, который вскоре поразит некоего виновнаго, сокрушится, и отвержется. Напротив те, которые сами ничего не ищут, кроме славы Божества и блага человечества, обретают в покорении себя Промыслу свою надежду и безопасность, в Его власти – основание своего могущества, в Его славе – источник своего величия. И каких чудес премудрости и благости не творит Он для совершения в их начинаниях Своих собственных намерений! Он призирает на них еще прежде, нежели они взирают на свет, и от начала до конца их течения блюдет их, яко зеницу ока, украшает дарами природы, наставляет примерами, умудряет опытами, очищает искушениями, благоденствием укрепляет, провождает в путях света, предводит стезями мрака, теснотою «изводит на широту» (2Цар. XXII. 20), ограждает в опасностях, одушевляет в подвигах, соделывает спасением и радостию народов в жизни, венчает в смерти, наконец в самый гроб сопровождает славою и благословениями.

Человеческому оку не позволено, слушатели, проникать в оную художественную храмину Провидения, где оно творит и уготовляет творцов народнаго благоденствия; но когда они являются на предопределенном для них поприще и совершают свое служение, тогда слава нерукотвореннаго Божия орудия просиявает купно с премудростию Художника. Воззрите на совершившееся уже спасение какого-либо народа, – вы увидите всегда в его избавителе спасение Божие.

Народ Божий не имеет отечества; в земле чуждой, под тяжким игом, истомленный работою, вместо награды, осуждается на истребление. В сие время Господь призирает на младенца, поверженнаго на смерть; посылает его во двор того самаго царя; воспитывает во всей премудрости того самаго народа, с которыми он некогда должен препираться; исполняет его сердце любовию к единоплеменным; раздражает дух его несправедливостями утеснителей; искушает бедствием и почти рабским, после пребывания в царском доме, состоянием; вооружает Своею силою, укрепляет Своим присутствием, – и вы видите Моисея, без оружия победоноснаго Вождя Евреев, «бога Фараонова» (Исх. VII. 1).

Народ Божий в отечестве угнетается иноплеменниками. Но Господь, наказуя, не хощет отринуть людей Своих: Сам «возставляет им судей, и спасает их от руки врагов их» (Суд. II. 18). Так, Ангел является Гедеону, возвещает ему, яко «Господь с ним»: и на утрие сей мирный поселянин собирает многочисленное воинство; но, да будет спасение рукою Божиею, с тремя стами безоружных, побеждает безчисленныя полчища врагов – и дарует свободу Израилю.

Народ Божий предается во власть и пленение языков. Тот, который послал сию язву, еще прежде уготовал и врача. Еще Иерусалим не предчувствует своего падения: но «сотворивый грядущая» (Иса. XLV. 11) уже глаголет Иерусалиму: «возградися; нарицаяй не сущая, яко сущая» (Рим. IV. 17), нарицает не родившагося еще Кира «Своим пастырем и помазанником, обещает повинуть пред ним языки и крепость царей разрушить, да созиждет град Господень и пленение людей Господних возвратит» (Ис. XLV. 1, 13). И се Кир – покоритель и обладатель Востока, дабы соделаться освободителем Израиля, возстановителем Иерусалима.

Народ Божий без правительства, без закона, окрест Иерусалима – без отечества, окрест храма – без богослужения. Кто бы в сей день гнева мог и помыслить о возставлении низверженнаго Израиля, если бы Отвративыйся от него гневом еще раз не обратился к нему милосердием? Бог восхотел – и, подвигнутый священною ревностию, одушевленный примером и наставлением Отца, возстает Маккавей; с горстию истинных сынов Израилевых разсевает многочисленныя ополчения гонителей веры, очищает святый град, обновляет благолепие храма, приобретает народу Иудейскому могущественных союзников и – да обратимся паки к его дееписанию – соделывается безсмертным поспешником спасения Божия: «благопоспешно бысть спасение рукою его; и огорчи цари многи, и возвесели Иакова в делех своих, и даже до века память его во благословение».

Но почто, желая «видеть дела Божия» Промысла, «яже положи чудеса на земли» (Пс.45:9), мы принуждены всегда устремлять взоры наши в даль⁶³ прошедшаго? Как будто величие Божие "преходит" так же, как «образ мира сего» (1Кор.7:31), и «царство всех веков» (Пс.144:13) остается наконец только в развалинах древности! Как будто Бог, нарекший себя некогда для мертвых «Богом живых» (Мк. XII. 27), преображается для живых в Бога мертвых, и мы уже не можем «видети благая Господня на земли живых!» (Пс.26:13) О мир, враждующий на Бога и тогда, когда его исповедуешь! ты соглашаешься искать Его в отдалении времен – и не хочешь «осязать Его, недалече от единаго коегождо нас суща» (Деян. XVII. 27). Уступаешь Ему чуждую для тебя область прошедшаго – и желаешь в настоящем воцарить случай, или обоготворить разум и самыя страсти человеческия. Если ты не можешь слышать, как непрестанно «день дни отрыгает глагол» (Пс.18:3) присносущной славы Божией – приникни хотя единожды, как сей безмолвный гроб вещает о ней сему алтарю, и настоящий день отвещавает прошедшим, яко един есть «сый, и иже бе, и грядый – Вседержитель» (Апок. I. 8).

Не минута нечаянности сближает пред нами, слушатели, память безсмертнаго Михаила с памятию безсмертнаго Маккавея. Церковь предварила сей союз их своим желанием и предчувствием: Промысл оправдал ея желание событием. Вы помните оный благознаменитый день веры и любви к отечеству, когда подвигнутая опасностию его Церковь взывала к вам, именитые Россияне, пред сим самым алтарем, «да воздвигнет из вас Господь новых Маккавеев»⁶⁴, и кто, кроме Провидения, или управил желание Церкви к предопределенному событию, или устроил событие по ея мольбе? Кто, на глас сего желания и мольбы, воздвигнул мужа, котораго деяния и судьба не могут точнее быть изображены, как дееписанием Маккавея? Кто повелел, чтобы даже имя сего мужа соотвещало имени Маккавея, и оба имена сии, подобно как оба сии мужи, возглашали единое славословие: «кто, яко Бог»⁶⁵? Но возвратимся по пути жизни Смоленскаго, до его исходищ, и осяжем напечатленные на нем следы Провидения.

В дарах естественных человеку ниспосылается первое напутствие для жизни его и открываются начальныя черты его предопределения. Если бы мы умели вернее слагать и разрешать сии трудныя черты и читать в началах последствия, то давно бы можно было узнать в Михаиле человека запечатленнаго природою, или паче Творцем ея, к великому назначению. Сей ум, в котором и высокия знания и приятныя искусства, не стесняя друг друга, находили свое место, – ум способный, в одно время, составлять чертеж брани, соображать к единой цели разнообразныя отношения союзных и враждебных Держав и легкою ногою измерять зыблющияся стези Дворов, – должен был казаться сотворенным не для одного, но для всех путей общественнаго служения и славы. Сия твердость, непоколебимая ни страхом, ни скорбию, и благодушная покорность своей участи были предуготовлены для таких подвигов, среди которых поколебались бы тысящи тысящ, если бы единая глава не сдержала общаго бремени. Сия глубокая проницательность и неутомимая осторожность, так-сказать, указывали на змия коварства, с которым наипаче предопределено было браться нашему Михаилу. Но Промысл, который сам благовременно устрояет и уготовляет свои орудия, не являет их прежде времени человекам, которые вместо содействия иногда положили бы препоны его в них намерениям.

Предназначаемый Провидением чрез даруемыя человеку способности путь жизни обыкновенно пролагается воспитанием. Воспитание Михаила, будучи подобно воспитанию многих других, может-быть, не предвещало всей судьбы его; но совершившаяся судьба его заставляет с уважением воспоминать о его воспитании. Оно заключалось, слушатели, в пределах отеческаго рода и отечественнаго святилища воинских «званий»⁶⁶. Так новою благостию Провидения избранный сын отечества предохранен от суевернаго уничижения пред идолом иноземнаго просвещения и образованности; отечеству предоставлена сугубая слава иметь Смоленскаго и никому за него не быть обязанным: а родителям и воспитателям остался от сего воспитания тот важный для наших дней урок, что не иноплеменное наставление производит достойных сынов отечества.

Рано изшел Михаил из рук обыкновенных наставников⁶⁷, как бы для того, чтобы сохранить цветущий возраст и неутомленныя способности для труднейшаго и необыкновеннаго к необыкновенному назначению образования. В самом деле, он был изведен на такое поприще, где, – между тем как воспитание юности его приносило вожделенныя плоды, и его любовь к отечеству ознаменовывалась постепенно рвением и подвигами, – его дарованиям отверсто было высшее и единственное училище великих мужей, училище живых примеров, опытов и опасностей. Задунайский, Таврический, Рымнинский были то руководителями его деятельности, то свидетелями его доблестей, то светильниками его умозрений. Он шел пред лицем или о страну сих вождей, в знаменитых битвах, иногда вознося победу на грозныя укрепления городов и ополчений, иногда устремляясь к ней чрез преграды, поставленныя природою, иногда удерживая оную мужеством, иногда уловляя решимостию, и, – если для ироя нужно свидетельство ироя, так же как и для мудраго важен суд мудрых, – имел то преимущество, что вождь, который паче прочих любил и насаждать и собирать свои лавры собственными руками, нарек его своею «десницею»⁶⁸.

Но, дабы удержать слово наше в пределах, ему предначертанных, не снидем, слушатели, во все следы нашего ироя на том бранном поприще, где он хотя из зрителя незабвенных примеров соделался уже примером для многих, но не отделился еще от сонма вождей, как безпримерный, и где мы увидели бы его более в блеске славы человеческой, нежели под осенением славы Божией, явившейся над ним наипаче в последние дни его. Не будем разсматривать тех победных венцов, которые без сомнения были бы достаточны украсить иную главу, но на челе Михаила становятся едва приметными под великим венцем последним. Напротив остановимся и возблагоговеем пред оными священными отличиями, которыя некогда возложило на него Провидение, указуя своего избраннаго. Я говорю о его чудесных ранах, которыя без сравнения более должны были возбудить к нему внимание глубокомыслящих, нежели как наружные знаки достоинства и чести привлекают взоры легкомыслия. Сей ревностный поборник браней отечества, подвизаясь за его безопасность, не хочет примечать опасностей собственных; и смерть двукратно проходит сквозь его главу⁶⁹, как будто бы оружие Агарян особенно искало сих очей, в которых просиявала прозорливость, и сея главы, в которой созревала мудрость, толико для них после страшныя. Какия пререкаемыя знамения! Те, которые видели язвы сии, еще открытыя, думали, что в последний раз видят сего язвеннаго; те, которые слышали, что он еще живет, не верили язвам его, доколе не осяжут. Но когда Бог двукратно возвратил ему и жизнь и неврежденную целость духа и тела, когда самою болезнию первой язвы поставил его на новую стезю совершенствования, чтобы он, ища здравия, обрел новый источник полезных знаний в путешествии, в обозрении благоустроеннейших государств света, в собеседовании с прославленными во языках мудрецами брани⁷⁰; тогда верующие Провидению долженствовали «соблюдать глаголы сии, слагая в сердцах своих», колико драгоценна глава сия Небу, и какого высокаго служения оно ждет от нея, обдержа и соблюдая ее столь высокою мышцею!

Впрочем, после столь знаменательных приключений судьба Михаила долго хранилась под множеством печатей, которыя, от времени до времени раскрываясь, представляли ее в различных видах: всегда предуготовляли, но и всегда утаевали тайну его последняго назначения. Уже меч его или покоится, или только блистает, не имея кого поражать⁷¹. Не раз шествует он с оливою к союзникам своих государей или для утверждения и украшения новаго мира, или для обновления древней дружбы⁷². Не раз является посреди отечественных областей неутомимым блюстителем их внутренняго благоустройства и спокойствия⁷³. И наконец, принесши трем самодержцам и отечеству в дань благоговения и долга лучшия лета жизни, он уже начинает, по видимому, преклоняться от трудов общественных к покою семейственному⁷⁴. Следующее токмо время могло показать, что будучи преносим из области в область отечества, из страны в страну Европы, он руководим был невидимо к совершеннейшему познанию отечества и Европы, между которыми должен был стать единственным пределом и, взвесив, подвигнуть их сопротивныя взаимно силы; и что высокий путь подвижника отечества скрывался наконец в смиренных сенях веси для того, чтобы торжественнее открылось позорище для ратоборца Европы.

Вдруг скипетр Александра указует ему обширнейшее поле действования и воздвигает его в помощь, великой некогда, союзной державе против возрастающаго исполина, который на развалинах престола, превращенных в лобное место, созидая новый престол, желал утвердить и украсить его разрушением древних и прелиять священныя венцы наследия в тяжелый венец насильственнаго преобладания. Верный подданный, яко праволучная стрела, летит на намерение прозорливаго и благосердаго Монарха; и когда спасительная скорость помощи предупреждена пагубною опрометчивостию требовавших помощи, когда вождь, пришедший вспомоществовать сильнейшим войскам, сверх всех опасений, видит их в плену, а себя безпомощна, с частию только своих сподвижников, далече от пределов отечества, пред многочисленным и надменным успехами неприятелем, тогда-то начинают усматривать отечество и Европа, что Михаил уготован во главу браней. Не смущенный столь страшною нечаянностию, он ведет малую свою дружину невредиму пред лицем победоноснаго врага, отражает его, поражает⁷⁵, восхищает его корысти, пленит плен и соделывает из тяжкаго преследователя только бременоносца своей добычи. Еще по судьбам Вышняго не время было сокрушить выю гордаго; но Михаилу дано было узреть своего будущаго противоборца, испытать его и бросить в его сердце первыя семена боязни.

Наконец, приближалась сия мрачная година отечества, для которой Михаил соблюдаем был, яко светильник для нощи. Еще мы думали ходить в тихом свете мира, но всепроницающее око Провидения, сокрытое в небесах⁷⁶, уже видело тучи, стремящияся покрыть Россию от всех стран Европы; и Держащий в руке сердца Самодержцев паки положил очи Александра на испытаннаго подвижника, и свою «помощь на сильнаго» (Пс.88:20). Михаилу вручена брань на Юге, которая, не быв страшна в первых своих действиях, могла соделаться опасною в своем продолжении, когда бы чреватый вероломством Запад, прежде ея окончания, разродился своими чудовищами. Древний победитель и друг Агарян еще раз соделался и победителем их и другом. Поколебав их троекратно сильнейшия полчища, он притворяется бегущим⁷⁷, и, обратясь, так сказать, поглощает их вместе с их станом и всеоружием; потом изумленнаго мужеством его врага сугубо пленяет мудростию, и в то самое время, когда тлетворное дыхание Запада отвсюду воздувает на нас бурю, он возстановляет тишину на Юге, ограждает, расширяет наши пределы. Кто уже не видит здесь «Господа с сильным крепостию» (Суд.6:12)? Кто не видит на Юге «возжигаемое светило спасения» (Ис. LXII. 1) нашего, долженствующее расточить мрак, объемлющий нас от Запада?

Когда мрак сей отяготел над некоторыми странами отечества, – глас Божий, призывающий Михаила к служению спасения, вновь услышался в гласе народа. Чувствуя, отколе происходил сей глас, и покорствуя священной воле отечества, сей многолетный начало-вождь, завоеватель, миротворец, забывает и старость свою, и прежния заслуги, приобретшия ему право на спокойствие и уважение, и приемлет секиру, вместе с дружинами ополчающихся за отечество земледельцев.

Вскоре страшная година искушения преполовляется. Настает время, предуставленное Провидением и восприятое Монархом, дабы устремлению слиянных сил едва не целой Европы на единую Россию, изощренному коварною внезапностию, которое не могло быть притуплено иначе, как постепенным уступлением, противопоставить наконец твердый оплот, обновить надеждою дух утомленнаго неизвестностию воинства, обратить уклоняющееся лице брани на врага, – и открывается великое поприще Смоленскаго. Но дерзнет ли далее сие слабое слово тещи путь за сим исполином? Как изобразит оно ту зарю надежд, которая быстро разлилась от края до края отечества вместе с молитвою, что Михаил наречен архистратигом всех сил российских? Как сотворит оно слышан тот неслыханный прежде гром, который он бросил на врага, как скоро ступил на поле брани? Как изъяснит сию проницательность, которая могла предсказать, что «потеря столицы не есть потеря отечества», после того как две сильныя некогда державы в подобном несчастии сего не постигали, но вместе со своими столицами упадали к ногам утеснителя? Какая сила языка представит ту силу духа, с которою ветхий днями вождь, принужденный для спасения отечества принести в жертву его древнюю столицу, приемлет на единыя свои рамена все несчастия и жалобы ея жителей, всю скорбь подвизавшихся за нее ратников, все сострадание и опасения отечества, и наконец тяжкия опустошенной Москвы развалины? И кто из вас, слушатели, не упреждал уже меня отселе мыслию и сердцем? Кто из вас не следовал за Смоленским стократно чрез все поприще побед и славы его то желаниями, то радостию, то благодарностию, то удивлением? Кто из вас не «возвеселился в делех» сего новаго «Маккавея, огорчившаго» трех царей в их собственных лицах, и многих в их вождях, пленившаго тысящи, поразившаго тьмы, избавившаго грады, отмстившаго за нарушенную святыню храмов, извергшаго ужасы злодеяний из отечества, внесшаго ужас праведнаго мщения в страны враждебныя и даровавшаго порабощенным надежду освобождения? Кто не уверился, яко Господне «благопоспешно бысть спасение рукою» сего вождя, который шествовал под предводительством священнаго изображения Благодатной Путеводительницы⁷⁸ и вместе с нею величил Бога в величии своего смирения?

Если что еще оставалось Провидению совершить для сего поспешника даруемаго нам спасения после толиких подвигов, в которых он сотворил всю волю Его, то даровать ему такую кончину его течения, в которой «благословляющие память его» на земли вновь узрели бы над ним благословение свыше. И какая кончина, слушатели! С какою небесною точностию измерено и определено время ея от начала его последняго служения: четыре луны – поборник отечества в пределах его; четыре луны – каратель неистовых утеснителей в их владычестве, и, как скоро исполнил меру своего мщения до сего равновесия, – сын покоя вечнаго⁷⁹! Как венчаемый победоносец, он вземлется среди непрерывных победительных восклицаний предводимаго им воинства; как благословляемый защитник Церкви, он сопровождается в своем исходе величественнейшим торжеством ея, и проходит мрачную дверь смерти среди светлых дней Воскресения⁸⁰. Он скончался тогда, когда не род его только, не отечество едино, – целая Европа чувствует, что его лишается, и священный помазанник Божий не скрывает слез своих о нем от очей своего народа⁸¹. Между тем сам Бог подвизает сердца народов, чтобы торжественное возвращение в отечество, свойственное безсмертному победителю, совершилось над смертными останками его: и сей гроб прошел обширныя страны иноплеменныя и отечественныя с такою славою, какая никогда с толико свободною ревностию, с толиким единодушием не была приносима победителям в их жизни. Тако, если Смоленский не жил никогда для себя, но всегда для отечества и Провидения, то Провидение даровало ему кончину – для него самого.

Дивный в судьбах Твоих Господи! воистину Ты Сам был неотступно с сим избранным Тобою «сильным крепостию», и «благопоспешил спасение» наше «рукою его»: и Ты «отъял, еже дал» (Иов. I. 21) еси, дабы не почивали на видимых дарах Твоих наши легкомысленныя чаяния, но возносились к Тебе, к Нему же «вся чают» (Пс.103:28). Да будет воля Твоя, Отче небесный, и да внесется неоцененный дар Твой в сокровища славы Твоей. По милости же Твоей и истине Твоей, соверши над нами простираемыя к нам доселе щедроты Твои, да не когда паки "рекут" о нас «языцы: где есть Бог их?» ( Пс.78:10) Призри на правду нашего дела, на страдания толь многих народов, на возведенныя к Тебе, «отнюдуже приходит помощь» наша (Пс.120:1), очи России, на слезы кроткаго Помазанника Твоего, и даждь, да егда днесь, яко же древле, вземлется на небо преоруженная силою Твоею «колесница Израилева», и едина обетшавшая «милоть» остается пред нами на земли, – даждь, да снидет «сугубый дух» Илии (4Цар. II12, 15), – огненный дух ревности, мужества и крепости на поборников славы Твоея и поспешников спасения нашего.

Россияне! вы все единодушно желаете, чтобы дух, данный Смоленскому, не преставал ходить в полках наших, и почивать на вождях наших. Нет лучшей сего похвалы для отшедшаго; нет лучшаго наставления для оставшихся сынов отечества. Аминь.

7. Слово о гласе вопиющаго в пустыни и на воспоминание происшествий 1812 года.

(Говорено в Троицкой домовой князя А. Н. Голицына церкви, января 18; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.)

1814

Глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень,

правы творите стези его. Мар. I. 3.

Блаженная пустыня, в которой слышен столь вожделенный глас! Вожделенный глас, которым возвещается приближение Господа! Ибо если повелевается «уготовать путь Господень, и правы творить стези Его в пустыне», то конечно Господь не далек от нея и желает посетить ее. Посему-то и Пророк Господень приветствует ее радостию и веселием: «радуйся пустыня жаждущая, да веселится пустыня, и да цветет яко крин» (Ис. XXXV. 1).

Что пред сею пустынею и гласом ея, хотя впрочем не столько глаголющим в мире, сколько «вопиющим» в трепетном благоговении, – что пред ними молва и смятение человеческих обществ, что шум и разсеянность города, который едва ли где и когда бывает лучше, нежели каким видел его пустынелюбивый царь: «видех беззаконие и пререкание во граде; днем и нощию обыдет его по стенам его; беззаконие и труд посреде его и неправда; и не оскуде от стогн его лихва и лесть» (Псал. LIV. 10–12). И кто не пожелает с Давидом «удалиться бегая, и водвориться в пустыни», так чтобы тамо «чаять Бога» (Псал. 54:8–9)? Кто из тех самых, которые любят находить препятствия в искании Бога, не возскорбит по крайней мере о том, что не может исторгнуться от «суеты и крушения духа», и не имеет «крил, яко голубиных, да полетит и почиет» (Псал. 54:7)?

О, если бы Господь даровал нам ныне, хотя на краткое время, снити внимательною мыслию в лежащую пред лицем Его «пустыню», приять сердцем «глас» предваряющей благодати Его, да в умилении подвигнемся на «уготование пути» Его!

«Глас вопиющаго в пустыни: уготовайте путь Господень, правы творите стези Его».

Когда Евангелие, дабы обратить очи ваши на путь Господень, оглашает вас «гласом пустыни», – да не возмнит кто из вас, христиане⁸², будто вас хотят без различия похищать из жизни общественной и влещи к Иоанну Крестителю в некую ненаселенную страну Иорданскую. Пророк, издалеча слышавший и предвозвестивший «глас вопиющаго в пустыни», явленный в Иоанне, без сомнения, имел пред очами нечто более, нежели одну Иорданскую пустыню. «Всяка дебрь наполнится, и всяка гора и холм смирится; и будут вся стропотная в право, и острая в пути гладки, и потом явится слава Господня» (Ис. XL. 4–5): так изображает Исаия преображение своей пустыни. Но пустыня Иоаннова и в явление Господа Иисуса, и после, оставалась также дикою, как была прежде.

Какая же то пустыня, в которой Пророк слышал глас, возвещающий приближение Господа? – Вотще терялись бы мы в разнообразии времен невозвратных и мест недосягаемых, для обретения оныя. Напротив, она не столько удалена, сколько не примечаема, и усматривается чрез восхождение от чувственнаго к духовному, от человеческаго к Божественному. Что есть пустыня в обыкновенном понятии человеческом, для ока чувственнаго? – Место, необитаемое и невозделываемое человеками, хотя бы оно было исполнено зверей и других живущих тварей. Отселе да разумеем, что есть пустыня для взора духовнаго, для ока Божия? – Когда страсти, свойственныя естеству зверей, и пожелания скотския, возобладав человеком, удаляют от него всякую духовную мысль, всякое чистое желание, всякое благое дело и, так сказать, опустошают высшую область его природы, – что тогда есть душа его, как не пустыня дикая? Но когда число таковых животных человеков столь велико, что весь состав человечества, по Слову Божию, есть «плоть» (Быт. VI. 3): совершенные же духовные человеки реже на земли, нежели классы, оставшиеся на пожатой ниве, – то что есть и целый мир пред очами «Отца духов» (Евр. XII. 9), как не безплодная пустыня? Наконец, когда самый град Божий на земли оскудевает сынами вышняго Иерусалима, и попирается язычниками; когда избранный вертоград Возлюбленнаго приносит вместо гроздия терние; когда людие Господни «оставляют источника воды живыя» – Господа, чтоб «ископать себе кладенцы сокрушенные» (Иер. II. 13), возмущают или преграждают чистый ток небесной истины, но потом истаевают неутолимою жаждою над горькими потоками земной мудрости, – что тогда самая Церковь, как не пустыня жаждущая?

И в сии ли неустроенныя, оставленныя, непроходныя пустыни пролагает себе путь Господь славы и велелепоты? Исходит от блаженных селений небесных и грядет посетить землю, грехом и проклятием опустошенную? Оставляет сынов дома Своего – чистых духов, питающихся светом лица Его, и поспешает обрести овча Своего стада, заблуждающее от Него в горах и дебрях? Так! "Господь," Который самый «потоп населяет» (Пс. XXVIII. 10), не хощет предать конечному запустению ни единаго угла своего безпредельнаго владычества; единородный Сын Божий единою рукою в славном «дому» Отца своего уготовляет «обители» для упокоения спасаемых, другою зиждет «скинию в пустыне» для спасительнаго прибежища погибающим. И здесь явится слава благодати Его: только всякое ниспадение в чувственность да удержится; всякое возношение гордости да низложится; закоснение в неправде собственной да не препятствует открыться правде Божией; терние и камение – злоба и ожесточение да не препинают мирнаго шествия любви Божественной: «всяка дебрь да наполнится, и всяка гора и холм смирится, и будет вся стропотная в право, и острая в пути гладки; и явится слава Господня». Воздвигнитесь убо, работающие миру неблагодарному, воздвигнитесь от него тайным шествием, подобно как древние Израильтяне от Египта; обратитеся и воззрите очами духа на лице пустыни – в вас и окрест вас – ожидающей своего посещения и обновления; видите ея сетующий образ; провидите славу, ей обещаемую; и, аще услышите «глас Господа, сотрясающаго пустыню» (Псал. XXVIII. 8), «не ожесточите сердец ваших» (Псал. XCIV. 8): «путесотворите шествующему по пустыням» (Псал. LXVII5, 8).

Но кто может сказать, что не слышал сего страшнаго иногда, однако тем не менее милосердаго гласа? – Глас Иоанна Крестителя, призывающий к покаянию и возвещающий приближение Царствия Божия, не есть единственный «глас вопиющаго в пустыни», но повторение многократных и продолжение непрерывных подобных гласов. Еще тогда, как человек, слышав «глас Господа Бога, ходяща в раи» (Быт.3:8), сокрылся в первый раз от лица его и таким образом открыл первую «пустыню» в самом раю, тогда же услышался и первый «глас в пустыни: где еси?» – глас, который оттоле, в безчисленных отголосках, несется по всем местам и временам, и пронесется до самой вечности, взыскуя погибающих в удалении от Господа. Если бы не одебелело сердце людей сих, если бы не тяжко слышали они ушима и не смежали очей своих, то все чувства их непрестанно наполнял бы глас благодати предваряющей и призывающей к обращению и спасению: глас отвне – возглашающий в видимой природе; глас извнутрь – исходящий из глубины души; глас свыше – нисходящий в Божественном откровении; глас долу – отражающийся в происшествиях мира, движимых перстом Господа и дхновением уст Его.

Глас в природе. Если он мало слышим, то потому самому, что не престающ. Привычка слышать его притупила внимание, и его равномерность показалась безмолвием. Безбожник исповедал бы Бога, воззрев на небеса, и услышав вещание их, если бы не родился под ними; каменное сердце разселось бы от стенаний земли, проклятой в делах человека, если бы всем бытием своим не было погружено в сии стенания прежде, нежели ощутило само себя. «Небеса», говорит один из имеющих уши слышати, – «небеса поведают славу Божию» так, что «не суть речи, ниже словеса, ихже не слышатся гласи их» (Псал. XVIII2, 4), то есть, нет языка или наречия, на котором бы само собою не выражалось их проповедание. Другой, среди сих торжественных гласов твари славословящей премудраго Творца, открывает болезненныя воздыхания «твари повинувшейся суете»: "вемы, говорит, яко вся тварь совоздыхает и сболезнует даже до ныне» (Рим. VIII20, 22). Сии совокупные гласы и воздыхания твари, – глас от источника первоначальнаго в мире блага и воздыхание из бездны произникшаго зла, глас небеснаго порядка и воздыхание земнаго нестроения, глас жизни и воздыхание смерти, глас всеобщаго сохранения и воздыхание всеобщаго истления, – не суть ли, для разумевающих, некий «глас вопиющаго в пустыни», или вопль самой всемирной пустыни, отвсюду гласящий человеку: «кто кроме тебя мог внести зло в творения Всеблагаго? Не ты ли, будучи поставлен их владыкою, соделался их поработителем? Не ты ли превратил царство благолепия в безобразную пустыню и окрест плодов жизни насадил терние и волчцы? Доколе убо и страждешь сам и с собою оставляешь «всю тварь совоздыхать и сболезновать»? Доколе не обратишься всем существом твоим, да с тобою приближится и все владычество твое к Единому Виновнику всякаго блага и совершенства, от Котораго ты удалился, но Который еще столь видимо к тебе приближается отвсюду и Своею славою и Своими щедротами? Доколе не «уготовляешь пути Господня, и правых не творишь стезей Его""? – Боже мой! если бы единый мгновенный вздох целыя Твоея твари мог быть измерен внешним чувством, – сколько бурь и громов он бы составил! Но вся тварь непрестанно воздыхает к нашему сердцу, неумолкно вопиет к уму: и мы не слышим, и еще веселимся ея страданием и разрушением!

Глас из глубины души. Сей, может-быть, еще менее слышан, нежели глас внешней природы, потому что и более тонкаго требует чувства, и более глубокаго внимания. Хотя, без сомнения, никто не может лучше «ведать, яже в человеце», как «дух человека, живущий в нем» (1Кор. II. 11), но дух сей не редко уподобляется такому домовладыке, который проводит большую часть времени в открытых храминах своего дома, замечает мимоходящих, приемлет посещающих, собеседует, пиршествует; а тайную клеть свою едва посещает, как чуждую гостинницу, не знает сокровищницы своей, и все попечения домостроительства возлагает на рабов и наемников. Мы живем по большой части во внешних чувствах; заботимся о преходящих удовольствиях; мудрость мира, страсти, пожелания управляют нашею деятельностию: между тем, что происходит в душе нашей, что скрывается в таинственной глубине ея, не ведаем, и более стараемся познать других, нежели самих себя; отверзаем все возможные исходы из самих себя, – и ни единаго входа внутрь себя. Блажен, кто умеет, по примеру Давида, собирать все свои силы в ту недоведомую страну природы человеческой, которая сопредельна с высшими областями духовнаго и Божественнаго, там «открывать ко Господу путь свой» (Псал. XXXVI. 5) и ожидать исходящей от лица Его судьбы своей: «услышу, что речет о мне Господь Бог! » (Пс.84:9) С сей непостижимой для разумения высоты нисходят в сердце верующее и любящее живейшия внушения благодатных ощущений: «яко речет Господь мир на люди Своя и на обращающия сердца к Нему» (Псал. LXXXIV. 9). Но и когда сей «мир Божий, превосходяй всяк ум» (Фил. IV. 7), еще не посетил нас, и тогда не так же ли удобно, или не паче ли еще свойственно гласу Господню достигать до нас прямым путем духа и сердца, нежели окрестною стезею чувств и плоти? Не испытали-ль мы уже иногда, в минуту внутренней тишины, когда утомленныя суетою мысли возвращаются от своего разсеяния, когда пресыщенныя желания отрешаются от своих предметов, и мы нечаянно начинаем «внимать себе» (1Тим. IV. 16), – не испытали-ль мы в такое время некой пустоты в духе, некой туги в сердце, в которых таится глубокое и непрестанное воздыхание? Наблюдайте постояннее за сим скрытным ощущением; заключайтесь чаще от мирскаго шума, оное заглушающаго, во внутреннюю храмину души вашей; заграждайте тщательнее все исходы к разсеянию: вы узнаете во внутреннем воздыхании вашем то самое, которому совоздыхает вся тварь; мало-по-малу оно будет разрешаться то в терзающее «рыкание» (Псал. XXXVII. 9), яко льва, то в умягчающее стенание, яко горлицы; и наконец вы услышите истинный «глас вопиющаго» во внутренней вашей «пустыни», возвещающий вам, что хождение в стропотных путях мира и плоти только уязвляет и утомляет душу вашу; что вы напрасно расширяете для нея стези ея изгнанническаго странствования, по которым она только более удаляется от отечества небеснаго; что для нея должно искать пути возвращения к Отцу небесному и спасительнаго посещения свыше, «уготовлять путь Господень, и правы творить стези Его».

Глас в откровении. Между тем как большая часть человеков день от дня тягчае слышали ушима, да не услышат всеобщаго воздыхания твари о свободе чад Божиих, и час от часа более одебелевало их сердце, да не уразумеют глаголов сего самаго сердца, которое «взыскует лица Твоего, Господи» (Псал. XXVI. 8), Ты, не хотяй смерти закосневающаго даже грешника и неистощимый в средствах к обращению его, подвизался Сам, «да явлен будеши не ищущим Тебе, и обрящешися не вопрошающим о Тебе» (Ис. LXV. 1). От времени до времени, Ты открывал ухо избранным Твоим, исполнял дух их животворящим словом Твоим, и устроил⁸³ их яко трубами Твоего гласа, и устами Твоего глаголания к сынам человеческим на языке сынов человеческих. «Многочастне и многообразне глаголал еси отцем во пророцех; в последок дний сих глаголал нам в Сыне» (Евр. I. 1–2), отселе с новым обилием «излиял от Духа Твоего» на Апостолов, «да прорекут», и чрез них доныне продолжаешь изливать Оный «на всяку плоть» (Иоил. II. 28). Не знаем, Твою ли благость безпредельную и непостижимую премудрость должны мы единственно прославлять за постепенное распространение Твоих видимых с нами общений, или в тоже время обязаны сознать умножающееся в нас невнимание, и ожесточение, востребовавшее крайних усилий противоборствующих, только сокровище торжественных Твоих откровений, тысящелетиями собираемое, никогда не являлось⁸⁴ толико для всех открытым, как в сию «последнюю годину» (1Иоан. II. 18). «Слово, еже заповедал еси с нами» от века, и «Дух Твой», облеченный Священным письменем, «настоит посреде нас» (Агг. II. 6): оглашает во храмах, собеседует в домах, и тогда, как в служение Слова призываются толико нищие дарами апостольства, Ты положил в сердце любящим Тебя, да вновь самих Апостолов – в их писаниях – сопроводят по градам и весям, по чертогам и хижинам, и таким образом во всем пространстве исполнится сказанное: «проповестся сие Евангелие царствия по всей вселенней» (Матф. XXIV. 14). Теперь «глас», или лучше, совокупность гласов, по временам, по местам, «вопиявших в пустыни», глас, не только возвещающий, но и являющий приближение Твое, не возбуждающий только ужас пустыни, но и утешающий благодатию ея посещения, не указующий только «стропотная и острая», но и наставляющий «уготовлять путь» Твой, «и правы творити стези» Твои, поставляющий нас «рабами, ждущими Господа своего» (Лк.12:36), и «девами, уготовляющимися во сретение Жениху» (Мф.25:1), – сей живый и животворящий глас уже простирается по горам отдаленнейшим и досягает в глубочайшия «дебри». Ты веси, Господи, не конец ли уже великой, всемирной проповеди мы слышим: «проповестся сие Евангелие царствия по всей вселенней, во свидетельство всем языком, и тогда приидет кончина» (Мф.24:14). Ты Един зриши в сей мрачной полунощи, не время ли уже «быти воплю: се Жених грядет, исходите во сретение Его» (Матф. XXV. 6)!

Глас в происшествиях мира. поелику всякое «слово Божие живо и действенно» (Евр. IV. 12), и все сущее и действуемое в мире «носимо глаголом силы» Божией (Евр. I. 3): то несомнительно, что во всех происшествиях мира, поколику они суть действия Провидения, заключен глагол Божий, и в особенности в происшествиях, действующих на человека, – глагол Божий, простирающийся к человеку. Опыт и благоговейное внимание к делам Промысла, или, точнее, сам Промыслитель мира отечески вводит чад Своих в познание сего непреложнаго языка случайных, повидимому, событий: и чада, не отвергающия наказания Отча, разумевают, как благоденствие возвещает им любовь и милосердие Божие; искушения и внезапныя избавления поучают верованию и упованию на Провидение; бедствия обличают грех и призывают к покаянию; лишения временных благ и наружных преимуществ проповедуют смирение и самоотвержение; препятствия и преткновения в путях мира и плоти призывают на путь Господень. Но если кто еще не слышит, или не узнает тихаго гласа Божия в приключениях собственной жизни, да не затворит, по крайней мере, слуха и сердца от тех всемирных гласов судеб, которые вдруг поражают племена и народы, наполняют веки, потрясают небом и землею. «Да плачет земля и да помрачится небо» (Иер. IV. 28), взывает Бог у Пророка, когда все другие гласы призывания, обличения, сетования, угрожения не могли остановить стремившагося к своей погибели народа Израильскаго. Так обыкновенно «глаголет Бог суды своя» (См. Иер.4:12) к языкам преогорчевающим. Он повелевает сему небу, которое поведает славу Его, проповедывать Его гнев и ярость гласом страшных знамений и тлетворных влияний; заповедует сей земле, которая от года до года износит Его благословение, вознести стенания глада и шум нестроения; обрушивает грады и царства, дабы громом падения их пробудить спящих в безчувственном забвении о Нем: все превращает в пустыню там, где «мерзость запустения» (Матф. XXIV. 15) проникла до самаго святилища; но все токмо для того, чтобы, погубляя путь нечестивых,⁸⁵ очистить пространство, да «уготовится путь Господень, и правы сотворятся стези Его» (Ис.40:3).

«Глас Господень в крепости! Глас Господень в великолепии» (Псал. XXVIII. 4)! Казалось бы, христиане, что нам нельзя и почить от множества, силы и непрестаннаго взывания гласов, возбуждающих нас обращаться к Богу. Однако в Евангелии назнаменовано время коснения небеснаго Жениха, в которое «воздремаша вся и спаху» (Матф. XXV. 5); и пусть каждый, очистив чувствия, испытает оком, и слухом, и сердцем, не все ли окрест нас знаменует сию опасную нощь бездействия и безпечности.

«Бог славы гремит» (Псал. XXVIII. 3) ныне всеми своими гласами уст, и труб, и громов. Не будем говорить об ударах, которыми «сотрясает» Он всю великую «пустыню» западнаго христианства. Слышите ли вы «глас», недавно возгремевший и едва еще утихающий в пределах собственной земли нашей, в развалинах, «в пустыне» града великаго? Сей болезненный и смертный глас толь многих граждан, глас разрушения вековых оград, глас поругания храмов, есть ли только действие случайнаго удара? Но рука Провидения не ударяет мимо своея меты; а сия мета назначается премудростию и правосудием. Есть ли сие одно поражение виновных? – Без сомнения, всевидящим судом не наказуются невинные; но не будем «судиями помышлений злых» (Иак. II. 4); не осудим братий наших паче самих себя⁸⁶. В общем бедствии долженствовали пасть и виновные, которым продолжение жизни послужило бы токмо к умножению их преступлений; но могли без неправосудия пострадать и невинные, которых бы страдание более очистило и запечатлело мученичеством, нечаянная кончина только ускорила привести к блаженному концу бытия их и которые, может-быть, спасены таким образом от преткновений, угрожавших им в спокойном продолжении земнаго странствования. – Нет! посещенные тягчайшими бедствиями не суть виновнейшие нас помилованных, и удар судеб возгремел не на одних тех, на которых низведен он. «Ни, глаголю вам, но аще не покаетеся, вси такожде погибнете» (Лк.13:3). Вот глас, который сам Господь научал нас слышать в каждом бедствии общественном. И услышали ли, уразумели ли, прияли ли мы в настоящих происшествиях сие поучение Господне? – Правда, глас помилования и благоволения, которым огласил нас Господь пред всеми языками, свидетельствует о множестве послушно⁸⁷ приявших глас наказания Его: смирение в признании вседействующей над нами руки Его, и благотворительность к бедствующим ближним, распространяемыя посреди нас действием сильных примеров, являют в нас плод, достойный покаяния. Но так ли сокрушил сердца наши крепкий глас Господень, чтобы «всякая дебрь наполнилась, и всякая гора и холм смирились?» Не еще ли видны возношения собственности? Не еще ли зияют ненасытимыя земныя желания? Подая требующим, отказываем ли мы себе хотя в некоторых излишествах? Не слишком ли поспешаем заглушать сокрушающий, но вкупе и назидающий «глас вопиющаго в пустыни», шумом плещущих и веселящихся? Не многое ли пробужденное судом, уже вновь воздремало под сению милости?

Блюдемся, о чада помилования, дабы нерадением о богатстве благости и долготерпения Божия, толь многочастно и многообразно призывающаго нас к обращению и переменению жития, вновь не собирать себе гнева Божия, и не предать себя тягчайшему и конечному суду. Помыслим: если ныне, во время благоприятно и в день спасения, не «уготоваем мы пути Господня, и не сотворим правых стезей Его», то когда явится Сам Он, «и от лица Его» не токмо горы и холмы, но «побегнут небо и земля», так что «места не обрящется им» (Апок. XX. 11), где мы тогда обрящемся? – Аминь.

8. Слово в день Сошествия Св. Духа

(Говорено в Троицкой домовой князя А. Н. Голицына церкви, мая 18; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1814

Исполняйтеся Духом». Ефес. V. 18.

Душа всякаго праздника есть присутствие того, кому празднуют. И для празднующих день Святаго Духа что может быть вожделеннее, как если бы сей небесный Утешитель благодатным⁸⁸ наитием посетил Свое празднество? Если бы Он, хотя уже не огненными языками осиял главы наши, по крайней мере тайною искрою огня своего коснулся наших сердец и воспламенил их ощущением присутствия Божия; подобно как некогда и «косныя, еже веровати, сердца» двух учеников возжигал Он так, что сии самыя сердца могли указать им по крайней мере след присутствия Господня: «не сердце ли наше горя бе в нас, егда глаголаше нама на пути» (Лук. XXIV. 32). Благо сие так велико, что, не знаю, можно ли его и просить от «Сокровища благих» без внутренняго содрогания и некоего удивления собственному дерзновению; хотя впрочем Церковь, и каждый день, и в начале каждаго молитвословия, приглашает нас молить Святаго Духа, не токмо да «приидет», но и да «вселится в нас».

Но чего единое желание толико с нашей стороны трудно, слушатели, то самое, так просто и так щедро, предлагает нам ныне Дух Святый устами Апостола; и не только предлагает, но заповедует, внушает, поставляет законом: «исполняйтеся Духом!» (Еф.5:18)

Коль блаженную, Божественный Павле, но вместе коль чудную и непостижимую ты даешь нам заповедь! «Исполняйтеся Духом»: разве в нашей состоит воле исполняться Духом⁸⁹? Если сие сокровище столь близко и столь приступно, то почему оно столь редко и неизвестно?

Христиане! конечно между Ефесскими соучениками нашими, «которым учитель языков первоначально дал наставление нами разсматриваемое»⁹⁰, не было человека, который бы его не разумел в сем случае, и мог бы противуположить ему наши недоумения. Иначе Богодухновенный наставник, без сомнения, предупредил бы совопрошения вразумлением. Так, знали в то время «жаждущие» указанный некогда пророком путь, да «идут на воду, и елицы не имут сребра, да шедше купят и ядят, да шедше купят без сребра и цены вино и млеко». Ныне, повидимому, и «сребро иждивается не в хлебы, и труд наш не в сытость» (Ис. LV. 1–2). Нам кажется, будто Господь слишком дорого ценит свои блага, и будто не наши мышцы ослабели для принятия, но Его рука сократилась для подаяния даров духовных.

Нет! Господь независтно «изливает от Духа своего на всяку плоть» (Иоил. II. 28). Если мы не «исполняемся Духом», то не даров Его не достает для нас, а нас не достает для даров Его. Да утешатся нищие Духом! Да воздвигнутся немоществующие плотию! Да оправдится Господь во словесех Своих!

Было время, когда апостолы, преимущественно святые храмы Святаго Духа, не ощущали Живущаго в них. Они⁹¹ уже обладали даром чудес, а еще не понимали начала и не примечали направления силы, в них действующей. Дух любви являлся в них духом гнева, и призванные в служение спасения готовы были низвести с небесе огнь потребления. Сама Истина обличала их в столь странном неведении самих себя: «не весте, коего духа есте вы» (Лук. IX. 55).

После, когда тот же Дух, который вначале действовал в Апостолах сокровенною силою, посетив их торжественным сошествием Своим, исполнил ведением и премудростию, они узнали Его столь ясно и столь близко, что решительно различали Его как от собственнаго, так и общаго некоего духа, действующаго в естественных, не возрожденных Духом Божиим, человеках и, может быть, в них самих некогда действовавшаго. "Мы же", говорит один из них, «не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога, да вемы, яже от Бога дарованная нам» (1Кор. II. 12).

Заметим, слушатели, что Апостол не говорит: «дадеся нам дух», но: «мы прияхом духа». Как бы так сказал: «известно, что Бог «дает» Своего Духа каждому, кто расположен «принять» Его. Только люди по большой части порабощаются и омрачаются «духом мира. Мы же» отвергли владычество сего мрачнаго духа, но приняли духом нашим светоносныя влияния «Духа, от Бога» исходящаго; и таким образом открылось в нас деятельное познание и ощущение даров, от Бога нам предуставленных. «Мы же не духа мира сего прияхом, но Духа, иже от Бога, да вемы, яже от Бога дарованная нам"".

Итак, поверьте не нам, немощным служителям слова⁹², поверьте избранным орудиям, посланникам и благовестникам Духа Божия, что, несмотря на некое самостоятельное бытие и свободу человека, он не только может находиться, но и находится обыкновенно под правлением одного из двух начал, или «духа мира сего», или «Духа иже от Бога», смотря по тому, котораго из них действие на себя свободно «приемлет». Если вы сего, повидимому, на себе не испытываете, – сие токмо то значит, что «не весте, коего духа есте вы».

Дабы, по возможности, приближить к общему разумению сии тайныя отношения духа человеческаго к Духу Божию, да будет позволено употребить притчу и гадание, в которыя сама Божественная истина облекалась не редко, дабы явиться взорам человеков, более или менее чувственных. – Младенец во чреве имеет собственную душу и жизнь; но жизнь его погружена в жизни матерней, ею проникнута, ею питаема, так что, в сравнении с полною жизнию человека, едва может почитаться жизнию: вот образ того состояния, в котором естественный человек находится в мире. Дух его имеет собственную жизнь и свободу, но тем не менее, будучи во плоти, объят и нечувствительно правим силою мира: он мыслит, но по стихиам мира; желает, но так, как побуждает всеобладающая в мире похоть плотская, похоть очес и гордость житейская; действует, но в тесном и низком круге чувственнаго; живет, но по духу мира, «в отчуждении от жизни Божия» (Еф. IV. 18). Впрочем заключение младенца во чреве не есть решительное намерение природы, но токмо средство и путь, которым он ведется к полному бытию; и он должен изыти на свет, узреть красоту мира, вкусить от благ его, познать его Творца: таково и высшее назначение человеческаго духа, «объятаго»⁹³ плотию и заключеннаго в мире. «Подобает вам родитися свыше» (Иоан. III. 7), – «подобает», ибо сие, по намерению Божию, не случайный токмо жребий некоторых, но утвержденный закон и предопределение всего человечества, к которому вся естественная жизнь служит токмо приготовлением и переходом. Узник мира должен быть «изведен из темницы» своей – «исповедатися имени Господню» (Псал. CXLI. 8), «просветиться» светом Христовым, «вкусить дара небеснаго и силы грядущаго века» (Евр. VI. 4–5) в течении еще настоящаго века, «приять» в самом мире «Духа, иже от Бога», начать на земли дышать небесным воздухом. И как раждающийся младенец, отрешаясь от жизни матерней, не имеет труда искать новой жизни своей, но в себе самом носит источник деятельности, непрестанно развивающейся и усовершающейся, вкруг же себя всюду находит воздух, нужный для своего дыхания: так, влекомый благодатию от мира и призываемый к вышнему рождению, человек ближе находится к области новой жизни, нежели думает; ибо мы только можем быть далеки от Духа Божия, а Дух Божий не может быть далек от нас. Сей Дух, по словам Премудраго, «сквозе вся проходит духи» (Прем. VII. 23), будучи⁹⁴ неприкосновен во святыни своей и вездеприсущ своею благостию: он изливается на всякую силу и способность, предающуюся его действованию, и в самом сердце ветхаго человека отверзает источник новой жизни. «Веруяй в мя», рек Податель Духа, «реки от чрева его истекут воды живы. Сие же», присовокупляет возлюбленный ученик, изъясняя слова небеснаго Учителя, «сие же рече о Дусе, егоже хотяху приимати верующии во имя Его» (Иоан. VII. 38–39). Наконец, вот важная разность между рождением естественным и духовным: первое достигается и совершается необходимым шествием природы, а последнее свободным стремлением к Богу веры во Христа. «Веруяй в мя, якоже рече писание, реки от чрева его изтекут воды живы». И для чего целыя «реки от единаго чрева», когда единыя капли от исполнения благодати довольно, чтоб оживотворить сонмы духов? – Для того, как рекло Писание, чтоб явить презельное богатство благости, по которой Дух Святый не токмо наполняет, но и преисполняет меру нашей готовности к принятию Его и, так сказать, более нам дарствует, нежели мы приемлем.

Нам ли убо, чада веры, не познавать присутствия посреди нас Духа Святаго и вопрошать о Его владычестве: где оно? А еще до торжественнаго сошествия Его на царство веры чада закона ощущали вездесущую и вседействующую силу Его столь живо, что нигде не могли скрыться и почить от благоговейнаго ужаса! «Камо пойду от Духа Твоего» (Псал. CXXXVIII. 7)? восклицал Давид. Нам ли недоумевать, как самодеятельный дух человеческий может стоять под непрестанным действием Духа всемогущаго? А еще во времена Иова разумели, что «дух есть в человецех, дыхание же Вседержителево есть научающее» (Иов. XXXII. 8)! Нужно ли припоминать и собственное наше исповедание, столь часто по гласу Церкви возобновляемое, которым, вводя себя в молитвенное приближение к Богу, возвещаем вездесущую и всеисполняющую силу Духа Его? – «Везде сый и вся исполняяй!»

«Вся исполняяй!» Но почто же не все Им «исполняемся?» – Видно, что самих себя должно вопрошать о сем.

Можно ли нам «исполняться Духом», если плоть, непрестанно враждующая на духа, не находит в нас никакой преграды своему владычеству? Если в ея пресыщении, упоении, наслаждении мы угашаем даже свойственный духу нашему глад слышания слова Божия и жажду правды? Если мы токмо и живем в сию плоть, в которой, как по собственному опыту нас уверяет человек Божий, совсем «не живет доброе» (Рим. VII. 18)? В таком случае мы сами течем под тяжкий суд Божий, изреченный на первый мир: «не имать Дух Мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть» (Быт. VI. 3). «Еже бо аще сеет человек, тожде и пожнет: яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет истление, а сеяй в дух, от духа пожнет живот вечный» (Гал. VI. 7–8).

Можно ли нам «исполняться Духом Божиим», если мы сами одушевляем себя токмо духом сего мира? Если только его стихийною мудростию исполняем наш ум, только его прелестями оживляем наше воображение, только его страстями возбуждаем наше сердце, только его законами правим нашу волю, только ему стараемся угодить нашим действованием? Если лучшия наши чувствования и самыя добродетели заражены тлетворным дыханием «духа мира»⁹⁵: любовь пристрастием, снисходительность ласкательством, благородство гордостию, трудолюбие корыстолюбием, благотворение тщеславием, достоинство презрением других, подвиги честолюбием? Токмо те могут прияти «Духа, иже от Бога», которые «не прияли духа мира сего», или изгнали его⁹⁶, "не любя мира, ни яже в мире» (1Иоан. II. 15).

Можно ли нам «исполняться⁹⁷ Духом Святым», если мы еще преисполнены сами собою так, что нет в нас ниже столько упраздненнаго и очищеннаго места, куда бы хотя капля всенапаяющия воды, по всей долготе и широте времен и мест «текущия в живот вечный» (Иоан. IV. 14), могла укануть и не превратиться в брение нашим самолюбием и греховными останками? – Наша нечистота есть оплот, которым заграждаем мы от себя токи Духа Господня, подобно устремлениям весенних вод, «посланнаго» всюду «созидать» новую тварь и «обновлять лице земли» (Псал. CIII. 30), но то не есть еще и гнев, а паче милосердие Божие, что сии токи не проторгаются в души недостойныя, ибо святая и освящающая вода жизни, упадши на нечистое, воспылала бы огнем всепоядающим.

И, посему, да не сетуют на Духа Господня и те, которые, хотя всеми силами отвергаются плоти, мира и самих себя и с духовною «жаждою» приходят ко Христу, однако «не пиют» еще от источника благословений, не ощущают в себе утешительнаго присутствия благодати освящающей и обновляющей, или, ощутив мгновенно, теряют оное. В Евангелии написано, что некогда, между тем, как Сам Иисус Христос проповедывал о «Дусе, егоже хотяху приимати верующии во имя Его, не у бе Дух святый»⁹⁸ приемлемый, «яко Иисус не у бе прославлен» (Ин.7:39). В другом месте Он говорит ученикам Своим, что и после неизменнаго Ему последования надобно прежде искушенным быть лишением видимаго присутствия Его и потом уже взыти к таинственному общению Духа Святаго: «уне есть вам, да Аз иду. Аще бо не иду Аз, Утешитель не приидет к вам; аще ли же иду, послю Его к вам» (Иоан. XVI. 7). Даже по воскресении Его, когда Ему «дадеся... всяка власть на небеси и на земли»⁹⁹ (Мф.28:18), потребны были Апостолам пятдесят дней «терпения, единодушных молитв и молений» (Деян. I. 14), дабы они могли, упразднясь от всего, единаго наконец «исполнитися Духа свята» и начать жить в сем исполнении. Токмо «упразднясь» от всего, удостоились они «праздновать» великий праздник Божий. Может-быть, и для вас, ревнующие об апостольском последовании Христу, но не ощущающие на себе «помазания от Святаго», – может-быть, и для вас потому «не у есть Дух святый, яко Иисус не у прославлен» в вас; может-быть, вы прияли Его еще токмо, яко «Пророка», носящаго слово «Божие» во устах своих, но еще не посвятили себя Ему, яко «Священнику», да в общении всемирныя жертвы своея всецело вознесет и вас в благоприятное приношение Отцу Своему; еще не превознесли Его, яко «Царя», да никакое желание и мысль не воздвигнется без Его мановения. Может-быть, «уне есть и вам, – если разумеете» и взыскуете «Христа» более «по плоти» (2Кор. V. 16), нежели по духу, – да «отъимется» на время от душ ваших вожделенный "Жених" (Мф.9:15; Мк.2:20), и лишение духовных утешений очистит вашу веру, возвысит любовь, утвердит терпение, изощрит молитву, изгонит опасное самоуслаждение, приготовит сугубое блаженство.

Но те, в которых если не ощущается, по крайней мере уже начинается сокровенною рукою «помазание, не требуют, да кто учит их: яко то самое помазание учит их о всем» (1Иоан. II. 27). Что мы сотворим, живущие токмо плоти и крови, которыя «царствия Божия наследити не могут» (1Кор.15:50)? Что будем мы, по духу мертвые, хладные и сухие, подобно разсеянным среди поля «костям» в Иезекиилевом видении? «Оживут ли кости сия» (Иез. XXXVII. 3)? вопрошал Бог Пророка, желая ниспослать на них животворящаго Духа Своего. «Не хотяй смерти грешников, но еже обратитися и живым быти им» (Иез.33:11), без сомнения, и на сии духовные остовы с толиким же взирает милосердием и¹⁰⁰ желанием их оживления Духом Святым. «Оживут ли кости сия? – Господи Боже, Ты веси сия» (Иез. 37:3). – И ныне рцы Сам, еже рекл еси древле Пророком Твоим, яко несть в нас, иже проречет, – Сам рцы костем сим: «се Аз введу в вас дух животен, – и дам Дух Мой в вас, и оживете и увесте, яко Аз есмь Господь» (Иез. 37:5–6). Аминь.

9. Слово в неделю двадесять четвертую

(Говорено в Александроневской лавре; напечатано в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.). 1814

И рече Иисус: кто есть коснувыйся Мне? Лук. VIII. 45.

Евангелие повествует, что некогда Иисус Христос, идя посреди множества народа, получил некое «прикосновение», которое заставило его спросить, кто прикоснулся к Нему, и когда шедшие с Ним ученики ответствовали, что сие прикосновение могло быть нечаянное, происходящее от тесноты и потому не требующее дальняго изследования, тогда Он присовокупил, что то было не простое и обыкновенное прикосновение, но такое, при котором Он ощутил силу из Него изшедшую: «прикоснуся мне некто: аз бо чух силу изшедшую из Мене» (Лк.8:46).

Когда при сем повествовании представляем себе, что сие изыскание делает Иисус Христос, Божия сила и Божия премудрость, от удивления приходит желание взаимно вопросить Его: неужели Ты, Господи, сый Божия Премудрость, не ведаешь, кто прикоснулся к Тебе? И еще: неужели Ты, сый Божия Сила, так предан во власть человеков, что могут они почерпать и, так сказать, похищать из Тебя сию Божественную силу без Твоего сведения и соизволения?

Первый из сих вопросов разрешить поможет нам Апостол Павел, который говорит, что Христос Иисус, «иже во образе Божии сый не восхищением непщева быти равен Богу» (Флп.2:6), для Котораго, то есть, быть и почитаться равным Богу не было похищение чуждаго достоинства, поелику Он есть существенный образ Божий, что сей Христос Иисус себе «умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв и образом обретеся, якоже человек» (Филип. II. 7), то есть столько же истинно и совершенно восприял на Себя малый и рабский образ человека, сколько непреложно и неизменно был и есть в Нем великий и славный образ Господа и Бога. В сем «умалении» Своем, или, по точнейшему приложению Павлова изречения, «в истощании» Своем, Иисус Христос, как говорит тот же Апостол, «искушен был по всяческим, по подобию» человеческих недостатков и немощей, «разве греха» (Евр. IV. 15), который собственно не принадлежит к образу человека, но к образу диавола. Итак, если воплотившийся Сын Божий истощил всего Себя¹⁰¹; если Он искушен был по всяческим по подобию человеков, то не удивительно, что благоволил искуситися и тем, что принял на Себя подобие человеческаго неведения, в котором сокрывал свет Божественной Премудрости¹⁰², и сквозь которое свет сей просиявал токмо, когда было нужно, для озарения человеков. Из сего можно уразуметь, что не было непристойно Божественному Иисусу вопрошать окружающих Его: «кто есть коснувыйся Мне?» Хотя же само Божество Его видело, знало и сокровенным образом возвещало Его человечеству, «кто есть коснувыйся», но Ему благоугодно было наружно предложить сей вопрос для того, чтоб обратить общее внимание на необыкновенное прикосновение и следствие¹⁰³ сего прикосновения.

Посему можно сказать, что Сам Иисус Христос обратно предлагает нашему вниманию и размышлению второй сделанный нами вопрос: подлинно ли Тот, Который есть Божия Сила, так предан во власть человеков, что единым некаким прикосновением они могут извлекать из Него для себя сию Божественную силу? – Потщимся же, колико можем, изследовать и сей вопрос, уже не столько следуя собственному желанию знать, сколько соответствуя намерению Самого Спасителя, желающаго наставить нас и привести в благодатное к Нему приближение.

Прежде всего в настоящем изследовании должны мы утвердить для себя, какое только возможно, истинное и верное понятие о той непостижимой силе, которою Иисус Христос исполнен так, что при одном прикосновении, да и то не к самому Его телу, а токмо к краю одежды, оная уже проливается и производит чудесное действие. Таковое понятие дает нам Апостол, когда говорит о Иисусе Христе, что в Нем «живет всяко исполнение Божества телесне» (Кол. II. 9). Вникнем тщательнее в сие краткое, но весьма знаменательное изображение Богочеловека. Божество представляет Апостол исполнением или полнотою всякаго совершенства, блага и блаженства. Но поелику Божество безконечно, то никакое конечное существо не может принять и вместить сего исполнения. поелику Божество и все его исполнение духовно, то никакая бренная тварь естественно не может причаститься от сего исполнения. поелику Божество свято и праведно, то как может особенно человек грешник приступить к Его исполнению без того, чтобы не быть пожерту всепоядающим огнем строгаго суда Божия? Что же творит «не хотяй смерти грешника?» – Он «благоизволил», говорит Апостол, "всему" Божественному «исполнению» Своему «вселитися» во Христе Богочеловеке «и тем примирити всяческая к Себе, умиротворив кровию креста Его чрез Него, аще земная, аще ли небесная» (Кол. I. 19–20). Таким образом безконечность Божия вселяется во Христа и делается прикосновенною для конечных существ; высочайшая духовность Божия вселяется во Христа и не только сближается с низшею духовностию души человеческой, но проникает, объемлет и наполняет Божественными силами самую телесность Его человечества, – «живет в Нем телесне»; оный «Свет неприступный», оный «огнь поядаяй», каким представляет нам негде Бога самое слово Его (1Тим. VI. 16; Евр. XII. 29), вселяется во Христа и, умеряемый Божественным Его человечеством, является в Нем отверстым источником света и воды живыя для омраченнаго и умерщвленнаго грехом естества. Человечество Иисуса Христа есть полный сосуд Божественных даров, которые при едином прикосновении преливаются из него; есть устие Божественнаго источника, в котором вся внутренняя и сокровенная полнота животворящей силы Божией становится приступною и удобоприемлемою; есть оный, пророком Исаиею в таинственном откровении виденный, «горящий угль» (Ис. VI. 6), который, чрез одно прикосновение к устам Пророка, все существо его проникнул своею огненною силою, и очистил, и освятил его¹⁰⁴. Приложим сии понятия к описанным в Евангелии действиям Иисуса Христа – и мы точно найдем в сих действиях возвещаемое Апостолом исполнение Божественных сил, наполняющих самую телесность Богочеловека, и на все от нея преизливающихся. Он приемлет в руки хлебы, и Его неоскудевающее исполнение творит пять хлебов достаточными для пяти тысяч народа. Он берет брение, и Его вседействующее исполнение сообщает сему брению силу отверсти очи слепому. Он прикасается мертвому, и Его животворящее исполнение возбуждает жизнь угасшую. Он получает от жены кровоточивой прикосновение только к краю ризы Его, и Его безпредельное исполнение достигает ея чудотворною своею силою, «и абие ста ток крови ея» (Лк.8:44), – она исцелела.

Видите из сего, христиане, что Бог во Христе не держит, так сказать, заключенною, а «отверзает щедрую руку Свою» для всякаго требующаго; что всякое исполнение благодати Божией чрез Христа непрестанно готово наполнить всякий недостаток, исцелить всякую немощь, очистить всякий грех человеков.

Впрочем евангельская история показывает, что не все, наружно приближавшиеся ко Христу, принимали от Его исполнения. Она представляет нам в одно время множество народа, Его сопровождающее, окружающее, стесняющее; и одну только жену, Ему прикасающуюся так, что сие прикосновение ощутил Он не телом, а Божественною Своею силою. «Наставниче», говорит Петр и сущие с ним, «народи одержат Тя и гнетут». Иисус ответствует: «прикоснуся мне некто» (Лк. 8:45–46). – Должна быть некая тайна в сем прикосновении.

Для сей-то тайны, христиане, Господь и предложил вопрос Свой: «кто есть коснувыйся Мне?» Он благоволил, чтобы все мы знали тайну сию и умели бы прикасаться к Нему для нашего спасения. Прострем внимание наше до конца сего евангельскаго приключения, и не отринем наставления, которое сам небесный Учитель подает всем нам в лице жены кровоточивой. Сия жена прикоснулась ко Христу тайно, стыдясь всенародно изъяснять Ему свою болезнь; но когда двукратный вопрос Его: «кто есть коснувыйся?» показал ей, что поступок ея утаен быть не может, тогда она, хотя не без смущения, открыла и намерение и следствие своего прикосновения. «Трепещущи прииде, и падши пред Ним, еяже ради вины прикоснуся Ему, поведа Ему пред всеми людми, и яко исцеле абие» (Лк. 8:47). Тогда Господь, поучая ее не стыдиться прежняго недуга, но утешаться полученным исцелением, в то же время открывает в наставление всем тайну ея чудодейственнаго прикосновения: «дерзай дщи, вера твоя спасе тя» (Лк. 8:48). Вера, христиане, есть соответственное орудие спасительнаго ко Христу прикосновения; ею прикасающийся и к ризам Его достигает даже до внутренности Его Божественнаго исполнения; она есть духовный магнит, привлекающий небесныя силы.

Тайна сия известна, говорят, может-быть, некоторые, слыша сие. О, если бы так было, христиане! О, если б ы нам известна была вера, какую имеют истинные последователи Христовы! О, если бы нам известна была оная, истинно «вселенская» вера, которая в Авеле множайшую жертву принесла паче Каина; которая в Ное угодила Богу и спасла род человеческий от конечнаго истребления потопом; которая в Аврааме принесла в жертву Богу единороднаго сына и, сквозь отдаление многих веков, видела день Христов; которая в Моисее жезлом пресекла море и чрез бездну провела народ Божий; которая отверзала очи Пророков и делала их современниками потомственных событий; которая в учениках и свидетелях Иисуса Христа оставила все, чтоб идти в след Его, и потом Его силою исцеляла всякий недуг и всякую язву, с Ним ходила по водам, не умерла в ужасные дни смерти Его, прияла обетование Святаго Духа по вознесении Его, повелевала именем Его всей природе, победила своим терпением целый мир ея гонителей! – Что я говорю? – Если бы нам деятельно известна была вера хотя столь малая, как зерно горчичное, что бы мы тогда были? – Мы могли бы преставлять горы. «Аще имате веру, яко зерно горушно, речете горе сей, прейди отсюду тамо, и прейдет, и ничто же не возможно будет вам» (Матф. XVII. 20). Если же в той вере, которую некоторые из нас толь тщеславно себе приписывают, не находим мы не только возможности действовать чудесными и Божественными силами, но ниже довольной помощи для возстановления разсыпанных и подавленных сил собственной нашей духовной природы; если сия мнимая вера не исцеляет нас ни от духовныя слепоты ума, ни от текущаго непостоянства сердечных вожделений, ни от двоедушнаго хромания в путях закона и правды, и не спасает от мертвых дел, – то не должно ли признаться нам, верные, что истинная вера, которую небесный Учитель называет «верою Божиею», и для нас есть еще тайна, которой предлежит нам поучаться, дабы она открылась в нас? И поелику сия тайна хотя и в нас самих сокрывается, но никем не может быть открыта, разве Начальником и Совершителем веры Иисусом: то не должно ли нам непрестанно взывать к Нему с первыми Его учениками: Господи, «приложи нам веру» (Лук. XVII. 5)?

Или, может-быть, вера наша не достигает сообщения с явленною во Христе силою Божиею, потому более, что уже Он оставил землю и вознесся на небо? – Если какая душа, жаждущая Господа, возмущается сею мыслию, то да воспомянет она последнее обещание Иисуса Христа, данное Апостолам пред отшествием Его на небо: «се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века» (Матф. XXVIII. 20). Апостолы не пребыли на земле «до скончания века»: кто же не видит, что данное им обетование простирается и на тех, которые по них преемственно вступают в те же права веры и составляют единую Церковь «до скончания века»? Живущее во Христе исполнение Божества не заключается небом; и вознесение плоти Его не отъемлет у нас Его Духа и силы. Дерзнем сказать более: оно не столько разделяет, сколько еще более соединяет Его с своею Церковию. Ибо для чего восшел Он «превыше всех небес»? Для того, учит Апостол, «да исполнит всяческая» (Еф. IV. 10). И потому исполнение Божества живет ныне уже не в едином личном телеси Его, но и во всем таинственном теле Церкви, "яже есть" вся – единое «тело Его, исполнение исполняющаго всяческая во всех» (Еф. I. 23).

О, коль близ есть нас Христос повсюду, и наипаче в Церкви своей! Только твари, окружая нас отвсюду и, подобно как в оном приключении евангельском, тесняся между Им и нами, не допускают нас прикоснуться к Нему. Но дерзай, ищущая своего спасения душа! Не уступай сей смятенной толпе, которая сама не знает, куда влечет тебя. Употребляй все усилия проложить себе прямой путь к вожделенному твоему Спасителю; простирай к Нему то крепкие вопли покаяния, то тихия воздыхания молитвы, то пламенныя желания любви. Подвизайся, елико можешь, досягнуть хотя края Его риз: Он не умедлит и в них открыть для тебя ток живоносной силы Своей. Приближайся к Нему преимущественно в сем доме молитвы и таинств, где хотя Он также закрывает Свое присутствие некоторыми наружными видами, но вместе и являет оное торжественнейшим образом. Здесь ежедневно слышатся глаголы Его, которые хотя для чувственных человеков суть чувственные звуки и письмена¹⁰⁵, но для верующих «дух суть и живот суть» (Иоан. VI. 63). Здесь тайнодействуется тело Его, коего святое приобщение не токмо приближает к Нему верующих, но и совершенно с Ним соединяет, по слову Его: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем» (Иоан. VI. 56). Погружайся, верующая душа, всею мыслию и сердцем во глубину сих таинств веры и в них наипаче обретай твоего Спасителя, приступай к Нему, прикасайся Ему, соединяйся с Ним! «Дерзай, вера твоя спасет тя». Аминь.

10. Слово на вторый день праздника Рождества Христова

(Говорено в придворной церкви, в присутствии Ея Императорскаго Величества Благочестивейшей Государыни Императрицы Марии Феодоровны и Их Императорских Высочеств; напечатано отдельно и в собраниях 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1814

Ангел Господень во сне явися Иосифу, глаголя: востав, поими Отроча и матерь его,

и бежи во Египет, и буди тамо, дóндеже реку ти:

хощет бо Ирод искати Отрочате, да погубит е. Матф. II. 13.

Чудно и ужасно! – Ангелы, которых естества не приял Сын Божий, торжествуют Его на земли рождение; Ангелы стараются спасти жизнь пришедшаго спасти человеков: а человек, для котораго Сын Божий соделался сыном человеческим, ищет погубить своего Спасителя. Воинство небесное проповедует на земли мир, но вместо того начинается неслыханная война: с одной стороны царь Ирод и весь Иерусалим, с другой – Отроча Иисус и, Его телохранители, все младенцы Вифлеемские.

Правда, царь не победил Отрочате: воинство младенцев не предало Вождя своего в руки врагов, но своею кровию пожертвовало за жизнь¹⁰⁶ всеобщаго Искупителя: напротив того невидимая месть постигла Ирода и его соумышленников: «изомроша ищущии души Отрочате» (Матф. II. 20). Но сия победа не принесла мира, ниже безопасности Победителю. Иосиф не дерзает даже ввести Его в отеческий град: «убояся тамо ити» (Матф. II. 22).

После сего уже не удивительно, что возраст Отрочате Христа принесет Ему новыя брани, новыя опасности. Едва Он явится миру, все видное в мире возжелает затьмить славу Его. Фарисеи, книжники, священники, князи, судии, правители обратят против Него каждый свое оружие. Когда же победа возведет Его на небеса, все земныя силы, народ и вельможи, мудрецы и кесари подвигнутся для истребления от земли мирнаго царства Его. Кровопролитие, начатое в Вифлееме, обагрит царства и веки.

Возвращаясь от воспоминания сих печальных событий, с каким утешением успокоивается дух, при виде великих и сильных земли, смиряющихся пред Отрочатем Вифлеемским, полагающих лучшую славу свою в служении Ему, ищущих своего веселия в Его Евангелии!

Но что такое, христиане, так долго раздражало и, может-быть, частию еще раздражает людей против Иисуса Христа, в самые дни крепости Своея кроткаго и незлобиваго, как отроча, и заповедавшаго всем своим последователям, да будут "яко дети" (Матф. XVIII. 3)? – «Любовь к миру», ответствует представленный ныне в Евангелии пример Ирода, и дает нам случай свидетельствовать противу сей любви, колико суетной, толико вредной и богопротивной.

Не будем говорить о той любви к миру, в которой и самый мир, согласно с Евангелием, признает вражду против Бога. Будучи обличаема сама собою, она не требует посторонних обличений. Есть иная любовь к миру, которая, повидимому, примиряется с любовию к Богу; которая соглашается приносить жертвы Богу, только чтоб ей не возбранялось принимать жертвы от мира; готова творить дела человеколюбия, только чтобы мир видел и одобрял их; даже любит ходить во храмы Богослужения, только чтобы мир за нею последовал. С сей-то лукавой и притворной любви должно снять личину, ее украшающую, и повергнуть оную под строгий суд, произносимый Евангелием на всякую любовь мира без исключения: «любы мира сего вражда Богу есть» (Иак. IV. 4).

Тех, которые, при самом желании своем принадлежать Богу, не могут еще отторгнуться от мира, привязывает к нему наипаче троякий узел: прелесть его благ, сила его примеров и надежда совместить с любовию к миру служение Богу. Слово Евангелия, как духовный меч, разсекает сие сплетение обманов и открывает свободному оку суетность благ мира, опасность его примеров и тайное семя вражды против Бога, заключенное в самой, как говорят, невинной любви к миру.

Там, где мир восприемлет всю возможную важность и великолепие, дабы привлекать взоры, которых он не может¹⁰⁷ не уважать; где неразлучная с ним подражательность облекает его в виды тех совершенств, которым он удивляется, и заставляет брать высокие примеры, дабы тем полномочнее давать свои собственные; где близость великих бросает некую тень величия на самые малые предметы, – могло бы статься, что сей блеск или ослепил проницание, или поколебал твердость, или уничтожил доверие служителя слова, долженствующаго в лице самаго мира свидетельствовать его ничтожность. Но Дух Божий, который приходит «обличить мир» (Иоан. XVI. 8), предупредил сие затруднение, воздвигнув Себе свидетеля, котораго нельзя упрекать ни дерзостию, или пристрастием, ни неведением и неопытностию. Мудрейшаго и счастливейшаго из царей Он облек званием «Екклесиаста», то есть проповедника, и вдохнул ему слово суда на всякое благо, счастие и славу мира. Что же проповедует сей царственный проповедник? «Суета суетствий, рече Екклесиаст; суета суетствий, всяческая суета. Видех всяческая сотворения, сотворенная под солнцем: и се вся суетство и крушение духа. Се аз возвеличихся и умножих мудрость паче всех, иже Быша прежде мене во Иерусалиме: и уразумех аз, яко и сие есть крушение духа. Рекох аз в сердце моем, прииди убо, да тя искушу в веселии, и виждь во блазе: и се такожде сие суетство. И призрех аз на вся творения моя, яже сотвориста руце мои, и на труд, имже трудихся творити, и се вся суета. И возненавидех аз всяческая мира» (Еккл. I2, 14, 16–17; Еккл. II1, 11, 18).

Св. Златоуст (Слов. на Евтр.) находил Соломонову проповедь о суете столь важною, что желал, дабы она «была написана и на стенах, и на одеждах, и на соборищах, и на домах, и на путях, и на вратах, и на внутренних входах, а всего паче на сердце каждаго». Можно сказать, что суета и действительно повсюду написана, только не всегда на челе и на лице вещей; и мы читаем сие поучительное надписание по большой части уже тогда, как несколько времени обращаем оныя в руках наших. В самом деле, что сие значит, что вчерашнее украшение сегодня перестает нравиться; что повторяемое сладкопение начинает терзать слух; что приобретенная честь, или сокровище, отражает сердце наше к новым исканиям; что расширяемый круг познаний только более отверзает пред нами неизмеримую страну неизвестностей, а в нас – ненаполнимую пустоту любознания? Не то ли, что дух наш невольно находит поражающее начертание суеты на всем, что занимает нас в мире: на наших удовольствиях, на нашем богатстве, на наших достоинствах и на самой мудрости нашей? Творец всех вещей разсыпал по ним сие начертание: подобно как попечительный отец на орудиях детских забав написует буквы, которым дети должны научаться.

Горе легкомысленным детям, которыя не приемлют учения между играми! Орудия игр непрестанно будут у них отнимаемы, а ненавистное учение останется и будет нападать на них с оружием угроз и наказания. Так, если мы, употребляя блага мира, не поспешим уразуметь в них «суету суетствий и суету всяческих», то, между тем, как сии тленныя блага ежечасно будут исчезать в руках наших, «суета» будет оставаться в сердце нашем, как терние после цветов, и разнообразными уязвлениями будет производить «крушение духа». Тогда в самом пресыщении чувств поселится вечный глад; сладость приобретения и обладания отравляема будет заботами сохранения и страхом потери; счастие и слава других будет казаться несчастием и безславием нашим; свет познаний, как ночной призрак, то будет непостоянно мерцать в дыме гордости, то ниспадать отчаянно в брение нечистой жизни; наипаче же смертный помысл, как строгий пестун, являясь нечаянно, будет приводить в смятение и трепет резвых чад удовольствия. – Таким образом обильная жатва приводит раба суеты в такое же недоумение, как убогаго недостаток дневнаго пропитания: «что сотворю» (Лук. XII. 17)? Благодать чудотворений, явившаяся в Сыне тектонове, паче язв египетских, мучит честолюбивых вождей народа: «что сотворим? яко человек сей многа знамения творит» (Иоан. XI. 47). – Невразумительный слух о рождении безвестнаго младенца, принесенный в столицу иноплеменниками, колеблет царя на престоле, на твердость коего тем менее он полагался, чем более дорожил его блеском: «слышав Ирод царь, смутися» (Матф. II. 3).

«Сынове человечестии! доколе тяжкосердии? Вскую любите суету» (Пс. IV. 3) вместо того, чтобы умудряться от нея? Почто "ищете лжи" (Пс. 4:3), которою мир прельщает, не примечая истины, которой он скрыть не может? – «Преходит образ мира сего» (1Кор. VII. 31), – не образ только некоторых вещей, но и образ всего мира; и что будет с любовию к миру, когда он прейдет невозвратно? «Земля, и яже на ней дела, сгорят» (2Пет. III. 10): куда же тогда пойдут безсмертныя желания, обыкшия питаться от земли? Где будут самыя глубокия мудрования, которыя однако также ископаны от земли? «Будет небо ново и земля нова» (Ис. LXV. 17): допустят ли нас внести туда с нашим сердцем останки ветхаго мира?

Обратимся к мудрейшему из царей. Как счастливо суетою исправляет он свою мудрость, познав ничтожность тех вещей, которыя ложным блеском не раз осуетили помышления мудрых: «уразумех аз!» Как суетою же исцеляет от мучений суеты, открывая суету самыя сея суеты: «суета – суетствий!» Как суетою мира сего приуготовляет себя к лучшему и непреходящему миру, престав любить мир суетный: «возненавидех аз всяческая мира!»

К сожалению, многие ближе знают Соломона, подобно прочим, обращающагося в вихре земли, но теряют из вида Екклесиаста, стоящаго в солнце истины и проповедующаго суету земнородным. Бедственное ослепление людей, прельщенных миром, увеличивается тем, что слепые слепых же избирают вождями себе, или дают влещи себя множеству, на которое опираясь десницею и шуйцею мнят быть безопасны от падения. На что же, христиане, дано нам собственное око ума, на что возжен пред нами светильник откровенной Богом¹⁰⁸ истины, если бы мы могли ходить по единому осязанию примеров мира?

Внидем в Иерусалим, в котором Евангелие показывает нам сокращенный образ мира: и приметим, куда приводят примеры сего мира, приемлемые слепым подражанием. – Весть о рождении Христа Царя приносится в Иерусалим, который ожидал в Нем своего избавителя. Ирод, котораго не священное право наследия, но честолюбие возвело на престол Давидов, и который утверждал власть свою более притворством и насилием, нежели правлением истинно-благодетельным, не мог спокойно слышать о законном Царе Иудейском, хотя Сей был еще в пеленах и скрывался во мраке неизвестности: «слышав Ирод царь, смутися». Но что Иерусалим? Познаeт ли он время посещения своего? Восклоняет ли главу, поникшую под чуждым игом? Радуется ли? Благословляет ли Господа Бога Израилева, «яко посети и сотвори избавление людем своим, и воздвиже рог спасения им в дому Давида отрока своего» (Лук. I. 68–69)? Напротив! Вид разстроеннаго властителя, как в зеркале, отражается в участниках его неправеднаго владычества; от сих тот же образ выпечатлевается в раболепных человекоугодниках; размножается любопытством, лукавством, неблагоразумием; и наконец весь Иерусалим наполнен и объят нелепым безпокойством и богохульным смущением о благодатном для всего Израиля и всего мира событии: «Ирод царь смутися, и весь Иерусалим с ним» (Мф. 2:3).

Да помыслят при сем люди, которые думают, что живут как должно, если живут как большая часть, – да помыслят они, долженствовали-ль, во время сего смятения Иерусалима, Захария, или Симеон, или Волхвы, подражать примеру множества, и по господствующему мнению учреждать свои чувствования и деяния! – Или заблуждал мир в одном Иерусалиме?

Благословенно время и страна, где пример великих и сильных земли служит светильником для народа и не позволяет сгуститься тьме, распространяемой миродержителями тьмы века сего! Но – доколе не приидет Царствие Отца небеснаго, призываемое нами в молитве, – и под видимым владычеством благочестия всегда есть тайные самовладыки, которым Христос Царь не угоден, поелику Он требует совершеннаго повиновения и отречения от любимых страстей и вожделений: и пленники примеров мира последуют за оными, не примечая, что находятся в порабощении у возмутителей. Какой же признак сих возмутителей и возмущаемых? – О Царю Христе! мир не хочет верить; но ты Сам уверяешь нас, что знамение не принадлежащих Тебе есть – многочисленность; что «мнози суть звани» во царствие Твое, «мало же избранных» (Матф. XX. 16.); что те, которым Отец Твой благоволил дать царство, суть «малое стадо» (Лук. XII. 32); что «узкая врата, и тесный путь вводяй в живот, и мало их есть, иже обретают его» (Матф. VII. 14)! – Нет! Мир не руководитель, которому последовать, но враг, котораго побеждать должно чадам Божиим: «всяк рожденный от Бога побеждает мир» (1Иоан. V. 4). Образ мыслей и чувствований, наиболее одобряемый, не редко есть наиболее опасный; пример, от котораго заповедано нам остерегаться, есть точно пример наиболее общий; обычай, принятый всегда и везде; дух времени, которым дышат и живут: «не сообразуйтеся веку сему» (Рим. XII. 2).

Может-быть, вы желали бы, христиане, осуждаемый Евангелием образ «века сего» видеть представленным в чертах более ясных и раздельных, дабы тем непогрешительнее различать, что «в сынах века сего» не достойно сынов «века онаго», но Тот, Который не позволил прежде времени отделять плевелы от пшеницы, дабы, с восторжением оных, и сия не была исторгнута, и «оставил расти обоя купно до жатвы» (Мат. XIII. 30); оставил также обетшавающий образ века сего, и посреди его тайною рукою новонаписуемый образ века грядущаго, в нерешительных, смешенных и пресеченных чертах, до предопределенных времен совершения, когда наконец и на целых сонмах рабов и врагов Божиих, и на каждом челе явится там светлое "имя Отца" небеснаго (Апок. XIV. 1), а там – страшное «начертание зверя» (Апок. XIV. 11), имеющаго сотворить открытую, но гибельную для себя брань со Агнцем Христом. Ныне же токмо то известно, что мир есть пещера и ложе, где раждается и воспитывается зверь; и поле, на котором с пшеницею зреют плевелы, огню блюдомые. Но не довольно ли уже сего разумения для того, чтобы оно управляло заповеданною нам осторожностию? – Чем глубже «весь мир лежит во зле» (1Иоан. V. 19), так что различие зла и блага становится в нем как бы едва видимым, тем с большею осмотрительностию мы должны в нем прикасаться даже к тому, что кажется благом. Если весь мир исполнен плевел, и доселе не мог быть очищен от них, то может ли быть очищена от оных душа, исполненная миром? Если враг Божий сокровенно зачинается и живет в сердце мира, то может ли любовь Божия обитать в любви к миру?

Итак, вотще стараются некоторые утончать любовь к миру, вместо того, чтобы отсекать ее, и, вместо того, чтобы побеждать оную любовию к Богу, надеются примирить одну с другою. Как бы кто ни облекал свою любовь к миру видами добродетелей: воздержания, трудолюбия, нестяжательности, кротости, благотворительности; но поелику душа всех добродетелей есть любовь, то все добродетели его знаменуют токмо сына века сего, живут и дышат миром, и с миром исчезнут. И как две души не могут одушевлять единаго тела: так две любви – любовь к Богу и любовь к миру – не могут одушевлять единой души: «аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем» (1Иоан. II. 15). Где же нет любви к Богу, там должна быть по необходимости, хотя иногда сокровенная и не примечаемая, вражда против Него, ибо пред высочайшим Благом нет места равнодушию. В царстве Вседержителя всякий отдельный союз есть возстание на всеобщаго Владыку: кольми паче союз с областию, очевидно зараженною духом буйства и своеволия. «Любы мира сего – вражда Богу есть» (Иак.4:4).

Воззрим еще раз на Ирода, в котором Евангелие обнажает совершенно сие глубокое и крайнее зло любви к миру. Сия любовь обыкновенному взору представляется в Ироде такою, что желающие избавить ее от имени порока и ввести в общество добродетелей могли бы начать с сего примера. Рождение Царя Иудейскаго приводит Ирода в смущение. Что же? И не простительно ли некоторое смущение, при угрожающей потере владычества и чести? Но притом сие смущение было, повидимому, кратковременным порывом страсти, которая вскоре покорена разсудку. Ирод не запретил волхвам благоразумнаго изследования о Царе Иудейском, но еще содействовал им чрез способных к тому людей: «собрав вся первосвященники и книжники людския, вопрошаше». Он сам исповедал грядущаго Христа: где «Христос раждается» (Матф. II. 4)? Он желал достоверных сведений о Его пришествии: «шедше испытайте известно о Отрочати». Наконец он готов был сам поклониться Христу: «яко да и аз шед поклонюся Ему» (Матф. II8). Какое безпристрастие и благочестие! – восклицали, вероятно, Иерусалимляне. Мир остался бы в сем обольщении, произведенном любовию к миру: но вдруг явилась небесная истина: «Ангел Господень явися». Он оставляет без внимания искусcтвенныя слова и добродетели, поставленныя на зрелище: ведет нас прямо в сердце творца их и открывает, может-быть, еще самим Иродом не примеченное хотение, возникающее из глубины души его: «хощет Ирод». И что мы видим? – Смерть Спасителя мира, запечатленную в душе миролюбца. «Хощет Ирод искати Отрочате, да погубит Е» (Матф. II, 13).

О, если бы мы могли утвердиться в вожделенном уверении, что мир не воздвигает окрест нас подобных сему лису противу Агнца Христа! «Изомроша ищущии души Отрочате!» (Матф. II, 20) Но когда призванные воинствовать под знаменем «Победителя мира» (Иоан. XVI. 33) ценою тленных благ увлекаются на страну мятежа; когда овцы Пастыря, имеющаго малое стадо, мнят обрести лучшую пажить посреди хищных зверей и нечистых животных; когда довольствуются тем, что имеют рукою мира написанный «образ благочестия» (2Тим. III. 5), не предаваясь его силе, сокрушающей и возсозидающей, умерщвляющей и возрождающей, – то не «ищут ли» еще, хотя не Иродовым путем, – не «ищут ли» однако «души Отрочате»? Не возстают ли, то есть, хотя, может-быть, сами того не примечая, противу истиннаго духа Христова?

Оставим Соломону, котораго поставили мы первым свидетелем противу любви к миру, запечатлеть сие свидетельство и положить настоящему слову соответственный ему конец: «конец слова: Бога бойся, и заповеди Его храни: яко сие всяк человек» (Еккл. XII. 13). Противопоставь обольщениям любви к миру «страх» Божий, и «по заповедям» Божиим принимай, или отвергай подаваемые тебе примеры, а не составляй себе из одобряемых в веке сем примеров, собственных заповедей. «Храни» заповеди Божии, дабы мир, под видом благоучреждения и украшения твоей наружной деятельности, не похитил оных из сердца твоего. «Яко сие всяк человек»: то есть сыновний страх к Богу и хранение заповедей Его, в средоточии коих почивает любы Божия, суть все для всякаго человека: в них его радость, обилие, слава, покой, блаженство, живот временный и вечный. Аминь.

11. Слово в великий пяток

(Говорено в Александроневской лавре; напечатано отдельно и в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1816

Тако возлюби Бог мир. Иоан. III. 16.

Ныне ли о любви, скажут, может быть, некоторые? Ныне ли, когда плод вражды созрел в вертограде Возлюбленнаго; когда и земля трепещет от ужаса, и сердца камней разрываются, и око неба помрачается негодованием? Ныне ли о любви к миру, когда и Сын Божий, страждущий в мире, оставлен без утешения, и молитвенный вопль Его: «Боже мой, Боже мой, Вскую Мя еси оставил» (Матф. XXVII. 46) – без ответа Отеческаго?

Правда, христиане! День вражды и ужаса день сей, день гнева и мщения. Но если так, то что с нами будет, когда и земля не тверда под нами и небо над нами не спокойно? Куда убежать с колеблющейся земли? Куда уклониться из-под грозящаго неба? Взирайте прилежнее на Голгофу: и там, где видится средоточие всех бед, вы откроете убежище. Тогда, как «трепетна бысть земля и основания гор смятошася и подвигошася, яко прогневася на ня Бог» (Псал. XVII. 8), не видите ли, как непоколебимо там стоит неукорененное древо Креста? Тогда, как и мертвые не почивают в гробах своих, не видите ли, как мирно почиет Распятый на кресте Своем, сколько ни старались Его совлещи самою славою Спасителя: «иныя спасе, себе ли не может спасти» (Мф.27:42); самым достоинством Сына Божия: «аще Сын еси Божий: сниди со креста» (Мф.27:40); самым благом веры в Него: «да снидет ныне со креста, и веруем в Него» (Мф.27:42)? Итак, утвердим в сердцах наших сию странную и страшную для мира, но радостную для верующих истину: что во всем мире нет ничего тверже Креста и безопаснее Распятаго. Ужасы от Голгофы для того и разсеяны по всему миру, чтобы мы, не видя нигде безопасности, бежали прямо на Голгофу, и повергались у ног, и скрывались в язвах и погружались в страданиях Распятаго Спасителя. О солнце! для чего бы тебе закрывать от Него лице свое в полдень, когда великое дело тьмы еще при твоем свете достигло уже своей полуночи, и когда "очи Всевидящаго, тмами тем светлейшии» (Сир.23:27) света твоего, и во тьме столь же ясно видят позор Богоубийства? – Так! в твоем негодовании впечатлено было наше вразумление; ты поспешало совершить видимый день вражды и гнева, дабы препроводить нас к созерцаемому дню любви и милосердия, освещаемому незаходимым светом трисолнечнаго Божества.

Христианин! Пусть «тьма покрывает землю!» Пусть «мрак на языки»! Востань от страха и недоумений! «Светися» верою и надеждою! Сквозь тьму «приходит свет твой» (Ис. LX. 1–2). Пройди путем, который открывает тебе раздирающаяся завеса таинств; вниди во внутреннее Святилище страданий Иисусовых, оставя за собою внешний двор, отданный языкам на попрание. Что там? – Ничего, кроме святыя и блаженныя любви Отца и Сына и Святаго Духа к грешному и окаянному роду человеческому.

Любовь Отца – распинающая.

Любовь Сына – распинаемая.

Любовь Духа – торжествующая силою крестною.

«Тако возлюби Бог мир!»

О сей-то любви, христиане, да будет позволено мало нечто немотствовать пред вами, поелику изрещи ея даже и не возможно, так что само Слово Божие, дабы совершенно изобразить ея, умолкло на кресте. Сие же Слово и сия любовь да дарует нам и немотствовать и внимать немотствованию, подобно как дети одной матери ея сердцем и ея словами взаимно немотствуют и разумеют немотствование.

Итак, кто распинает Сына Божия? Воины? – Они суть почти столько же страдательныя орудия, как крест и гвоздие. Пилат? – Он, кажется, истощил все усилия в защищении Праведника и торжественно изъявил свое несогласие на пролитие крови Его: «прием воду, умы руце пред народом, глаголя: неповинен есмь от крове Праведнаго сего» (Матф. XXVII. 24). Народ? – Как мог он искать смерти Того, Котораго старался воцарить? Первосвященники? Старейшины? Фарисеи? – Они признаются, что не имеют власти ни над чьею жизнию: «нам не достоит убити никогоже» (Иоан. XVIII, 31). Предатель? Он уже свидетельствовал во храме, что «предал кровь неповинную» (Матф. XXVII. 4). Князь тьмы? – Он не мог коснуться и жизни Иова: ныне же сам осуждается и изгоняется. Но кто лучше, как Распятый, может знать распинателей? И что же глаголет Он? – «Не ведят, что творят» (Лук. XXIII. 34). Коснулся было истинной причины дела сего Каиафа, сказав, что «уне есть, да един человек умрет за люди»: однако и «сего о себе не рече, но Архиерей сый лету тому» (Иоан. XI. 50–51); он прозвучал, как кимвал, в который на тот день надлежало благовестить для церкви, но и сам же не уразумел своего благовестия. Таким образом то, чего не хотели, не могли, не знали, пред целым светом совершилось теми самыми, которые не хотели, не могли, не знали.

Впрочем, сие не значит того, чтоб и не было виновных в убиении Невиннаго! Нет! Кто не мог, если бы только восхотел, уразуметь то, что уразумел и проповедал отчаянный даже Иуда? Но «аще Быша разумели, не Быша Господа славы распяли» (1Кор. II. 8).

Нам должно приметить здесь то, какую ничтожную паутину составляло все сплетение видимых причин, произведших великое Голгофское событие. Как же сия паутина в первых нитях своих не расторглась или от дохновения гнева Божия, или даже от ветра суеты человеческой? Кто связал ею льва от Иуды? Как сделалось то, чего не хотели, не могли, не знали, и что столь удобно было и уразуметь и отвратить? Нет! «Хулители Голгофские также не знают, что говорят, как распинатели не знают, что делают; в самом же деле»¹⁰⁹ не человеки здесь ругаются Божию величеству: Божий Промысл посмевается буйству человеческому, «без нарушения свободы»¹¹⁰, заставляя его служить высочайшей Своей Премудрости. Не лукавые рабы прехитряют Господа: Всеблагий Отец не щадит Сына, дабы не погубить рабов лукавых. Не вражда земная уязвляет любовь небесную, – небесная любовь скрывается во вражду земную, дабы смертию любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную. «Бог возлюби мир, и Сына Своего единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный» (Иоан. III. 16).

Кажется, мы, и приникая в тайну распятия, и усматривая в страданиях Сына Божия волю Отца Его, более ощущаем ужас Его правосудия, нежели сладость любви Его. Но сие долженствует уверять нас не в отсутствии самыя любви, а токмо в недостатке нашея готовности к принятию ея внушений. «Бояйся, не совершися в любви» (1Иоан. IV. 18), говорит ученик любви. Очистим и расширим око наше любовию, и там, где оно смежалось страхом Божия суда, насладимся зрением любви Божией. «Бог любы есть» (1Иоан. IV. 16), говорит тотже созерцатель любви. Бог есть любовь по существу и самое существо любви. Все Его свойства суть облачения любви; все действия – выражения любви. В ней обитает Его всемогущество всею полнотою своею; она есть Его истина, когда осуществует возлюбляемое; она есть Его премудрость, когда учреждает существующее или существовать имеющее, по закону истины; она есть Его благость, когда премудро раздает истинные дары свои; наконец, она есть Его правосудие, когда степени и роды ниспосылаемых или удерживаемых даров своих измеряет премудростию и благостию, ради высочайшаго блага всех своих созданий. Приближьтесь и разсмотрите грозное лице правосудия Божия, и вы точно узнаете в нем кроткий взор любви Божией. Человек своим грехом заградил от себя «присносущий»¹¹¹ источник любви Божией: и сия любовь вооружается правдою и судом, – для чего? – дабы разрушить сей оплот разделения. Но как ничтожное существо грешника, под ударами очищающаго Правосудия, невозвратно сокрушилось бы, подобно сосуду скудельному: то непостижимый Душелюбец посылает единосущную Любовь Свою, то есть единороднаго Сына Своего, дабы Сей, «носящий всяческая глаголом силы Своея» (Евр. I. 3), восприятою на Себя плотию нашею, кроме греха, понес и тяжесть наших немощей, и тяжесть подвигшагося на нас правосудия: и Един истощив стрелы гнева, изощренныя на все человечество, в крестных язвах своих открыл бы незаградимые источники милосердия и любви, долженствующие упоить всю, проклятую некогда, землю благословениями, жизнию и блаженством. «Тако возлюби Бог мир».

Но если Отец небесный из любви к миру предает единороднаго Сына Своего; то равно и Сын из любви к миру предает Себя Самого: и как любовь распинает, так любовь же и распинается. Ибо хотя не «может Сын творити о Себе ничесоже» (Иоан. V. 19), но ничего также не может Он творить и вопреки Себе. «Он не ищет Своея воли» (Иоан. V. 31), но потому, что есть вечный наследник и обладатель воли Отца Своего. «Пребывает в Его любви», но в ней и сам восприемлет в Свою любовь все, Отцу любезное, как глаголет: «возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас» (Иоан. XV. 9–10). И таким образом любовь Отца небеснаго, чрез Сына, простирается к миру: любовь единосущнаго Сына Божия вместе и восходит к Отцу небесному, и нисходит к миру. Здесь имеющий очи да видит глубочайшее основание и первоначальный внутренний состав креста, из любви Сына Божия ко всесвятому Отцу Своему, и любви к человечеству согрешившему, одна другую пресекающих, и одна другой придержащихся, повидимому разделяющих единое, но воистину соединяющих разделенное. Любовь к Богу ревнует по Боге, – любовь к человеку милует человека. Любовь к Богу требует, чтобы соблюден был закон правды Божией, – любовь к человеку не оставляет и нарушителя закона погибать в неправде своей. Любовь к Богу стремится поразить врага Божия¹¹², – любовь к человеку вочеловечивает Божество, дабы посредством любви к Богу обожить человечество и, между тем как любовь к Богу «возносит от земли Сына человеческаго» (Иоан. XII. 32, 34), любовь к человеку разверзает объятия Сына Божия к земнородным, сии противоположныя стремления любви соприкасаются, сорастворяются, уравновешиваются и слагают из себя то дивное средокрестие, в котором прощающая «милость и судящая истина сретаются, правда» Божества «и мир» человечества «лобызаются», чрез которое небесная «истина возсиявает от земли, и правда» уже не грозным оком «приникает с небеси; Господь дает благость земле», и «земля дает плод свой» небу (Псал. LXXXIV. 11–13).

Крест Иисусов, сложенный из вражды Иудеев и буйства язычников, есть уже земный образ и тень сего небеснаго Креста любви. Без сего мог ли бы оный не токмо удержать на себе, даже до смерти, Держащаго дланию жизнь всего живущаго, но даже и коснуться рамен Того, для избавления Котораго вящше дванадесяти легионов Ангелов ожидали токмо мановения. Вотще мрачное полчище подъемлет оружие, дабы взять Его в плен, и готовит узы Ему: освещая путь свой огнем злобы, оно не видит, что Он уже пленен и связан собственною Своею «любовию, яко смерть, крепкою» (Песн. VIII. 6). Вотще вопиет беззаконное соборище: «мы закон имамы, и по закону нашему должен есть умрети» (Иоан. XIX. 7), – он умрет не по иному, как по сему своему закону: «больши сея любве никтоже имать, да кто душу положит за други своя» (Иоан. XV. 13). Вотще повторяют хулители: «аще Сын еси Божий, сниди со креста »(Матф. XXVII. 40), – Сын Божий тем-то самым и дает познать Себя, что не снидет со креста, доколе не истощит всего Себя в сугубом стремлении любви к Отцу Своему, Которому наконец предает дух Свой, и к человекам, для которых источает воду очищения и кровь жизни. «О сем познахом любовь, яко Он по нас душу Свою положи» (1Иоан. III. 16). Углубляйтесь, христиане, в сие великое познание не одним словом и языком, или слухом праздным, но духом и истиною: и вы приидете наконец в то, если можно так сказать, содружество креста, что не будете находить сладчайшаго удовольствия, как в духе созерцания взывать с Богоносным мужем: «Любовь моя распялася!» (Игнат. Богонос.).

Любовь Божия, непосредственно действующая в кресте Иисусовом, без сомнения долженствовала сообщить ему Божественную силу. И как быстро, как обильно, как неизмеримо далеко течет из него сия победоносная сила!

"Аще зерно", так говорил Иисус Христос о Себе Самом, – «аще зерно пшенично пад на земли, не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит» (Иоан. XII. 24). О, как скоро сие зерно Божественнаго семени, умирающее на кресте, дает окрест себя отрасли новыя жизни! Смотрите, как, еще прежде кончины Иисуса, на древе проклятия, в устах разбойника, процветает молитва: «помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!» (Лук. XXIII. 42), и сей подлинно райский цвет в тот же день преносится в рай Божий. Смотрите, как, вместе с потрясенною землею и разседшимися камнями, сокрушается каменное дотоле сердце язычника и немедленно износит зрелый плод устен, исповедующихся Спасителю: «воистину Божий Сын бе Сей» (Матф. XXVII. 54). Каким непреодолимым влечением оставившие Иисуса¹¹³ живаго собираются окрест Его креста и гроба! Наипаче же явилась победа креста в Иосифе Аримафейском. Доколе он знал Иисуса, как пророка и чудотворца, он не имел мужества открыть себя Его учеником: «потаен страха ради Иудейска» (Иоан. XIX. 38). Но когда узнал, что Иисус умер смертию осужденнаго¹¹⁴, то Вознесенный от земли повлек его к Себе с такою силою, что он не внял ни чести, ни боязни человеческой, и не поколебался обнаружить даже пред правительством свое участие в Распятом: «дерзнув вниде к Пилату, и проси телесе Иисусова» (Мк. XV. 43). Не тою ли же силою и давно согнившия в вертограде смерти зерна показали необычайный плод, – «и многа телеса усопших святых восташа»? (Матф. XXVII. 53).

Чем далее простираться будет сила Креста, тем более торжественны будут ея действия. Она сосредоточит в едином Иисусе распятом всякую власть на небеси и на земли; даст ощутить силу благодатнаго владычества Его и сущим в темнице духовом; вознесет Его превыше всех небес; низведет Им оттоле Утешителя, Который не пришел бы, если бы Иисус не прошел путем Креста и не соделал его путем истинно царским. Тогда «любы Божия» безпрепятственно и преизобильно «излиется» в жаждущия "сердца" верующих «Духом Святым» (Рим. V. 5), и, не смотря ни на какия препятствия, поведет крестными подвигами искупленный мир ко всеобщему торжеству освящения и прославления. Пусть враги креста Христова устроят новый крест для Его Церкви: они готовят ей тем новую победу и новую славу. Пусть мудрецы века сего огласят «слово крестное юродством»: оно будет юродством только для «погибающих» (1Кор.1:18). Пусть «Иудеи» – древние или новые – «просят знамения», не примечая знамений, совершающихся пред их очами, и «Еллины ищут» собственной «премудрости» (1Кор.1:22) слова там, где должно деятельно веровать в Премудрость Божию: истинная Церковь всегда будет «проповедовать Христа распята; Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие» (1Кор.1:23), и Он всегда будет, для «званных» Богом¹¹⁵, «Христос, Божия сила и Божия премудрость» (1Кор. I. 24). Пусть наконец настанут и те лютыя времена, когда человеки «здраваго учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители, чешеми слухом, и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся"¹¹⁶ (2Тим. IV. 3–4); во след за лжеучением приведут богоотступление, и самую любовь изсушат преумножением беззакония: по мере сих событий сила крестная, как при втором распятии Господа, проникнет с новым обилием все человечество и всю природу, сотрясет всю землю, разрушит в ней то, что было твердо, низринет то, что возвышалось, затьмит то, что блистало, не столько в отмщение врагам Божиим, которые обыкновенно сами уготовляют себе гибель, сколько для того, чтобы ускорить и довершить привлечение всего к Вознесенному от земли. Равным образом и любовь, подобно предуготовленному елею мудрых дев, неприметно для юродивых, соблюдется дотоле, как явится вожделенный Жених, и она седмеричным пламенем воспылает в день брака агнчаго; – и дотоле, как прейдут и небо и земля, и вера и надежда, «и будет Бог всяческая во всех» (1Кор. XV. 28), поелику во всех Богоносных сердцах будет «любовь, излиянная» в них «Духом Святым» (Рим.5:5) чрез язвы крестныя.

Вот, христиане, и начало, и средина, и конец креста Христова – все одна любовь Божия! Как в чувственном сем мире, куда ни прострем взор к Востоку или Западу, к Югу или Северу, всюду зрение упадает в неизмеримость неба: так в духовной области таин, по всем измерениям креста Христова, созерцание теряется в безпредельности любви Божией. Прекратим дерзновенное о сем немотствование. Слово крестное чем более изрекается, тем более онемевает язык плоти, и око земнаго ума слепотствует от избытка небеснаго света крестнаго. Сам вечный Художник креста, «Отец Господа нашего Иисуса Христа, да даст вам по богатству славы Своея, силою утвердитися духом Его во внутреннем человеце; вселитися Христу верою в сердца ваша: в любви вкоренени и основани, да возможете разумети со всеми святыми, что широта и долгота и глубина и высота, разумети же в сем непостижимом многокрестии единую преспеющую разум любовь Христову, да исполнитеся во всяко исполнение Божие» (Еф. III. 14–19).

Впрочем, вспомним, что если мы не по имени токмо христиане, но или есмы, или хотя желаем быть истинными последователями Иисуса Христа, то имеем и свой крест, по его заповеди: «аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет» (Мат. XVI. 24). поелику же наш крест должен быть подобием Креста Христова, то не отрадно ли теперь помыслить, что и наш крест должен состоять из единыя любви? Так, христиане, сей крест, от котораго миролюбцы бегут, как от мучителя¹¹⁷, и от котораго самые крестоносцы не редко стонут, но большею частию потому, что благое и легкое бремя Христово, по неведению, малодушию, неопытности, увеличивают собственными тяжестями, – сей страшный крест весь из любви – что может быть утешительнее? – весь из любви состоять должен. Но да принесет ныне каждый из нас малый крест свой и приложит к великому Кресту Христову, дабы видеть, сообразен ли оный своему первообразному: ибо мы должны ведать, что всякий крест, не подобный Кресту Христову, не вознесет нас от земли, но падет и с нами и истрыется под нами в дрова огню геенскому. Итак, воззрим еще раз на Крест Господень. Се любовь Отца небеснаго распинает за нас единороднаго Сына Своего, – как сообразуется сему наша любовь? Совершаем ли мы дело Авраама (Быт. XXII), возношение на жертвенник любви Божией всего нам любезнаго, без колебания, без остатка собственности, паче упования? Се любовь Сына Божия сама предает себя на распятие не токмо Святейшей руке Отца Своего, но и рукам грешников: научила ли любовь и нас неограниченной сей преданности судьбам Божиим, с которою бы мы, как Исаак, всегда были готовы быть жертвою – для славы ли Божией, для очищения ли собственнаго, для блага ли ближних? Се любовь Божия, изливающаяся Духом Святым, наполняет горняя и дольняя, объемлет время и вечность, дабы и ожестевшее и омертвевшее враждою против Бога растворить в живоносную и блаженную любовь: умеет ли и наша любовь побеждать злое благим, благословлять кленущих, молиться за распинающих и не знать ни одного врага во всем мире, хотя бы он не давал нам ни одного друга? – Не умножим сих вопрошений. Здесь должна продолжать беседу – совесть каждаго, которая и возвестит нам, ныне, или некогда, непременно, или горе, ожидающее врагов креста, или победу, мир и славу его любителей, по суду закланнаго на кресте Агнца Божия, Ему же от всякаго создания «благословение и честь и слава и держава во веки веков» (Откр. V. 13). Аминь.

12. Слово на Преображение Господне

(Говорено архиепископом Тверским Филаретом в Тверском кафедральном Преображенском соборе; напечатано в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1820

Взыде на гору помолитися. И бысть, егда моляшеся, видение лица Его ино; и одеяние Его бело блистаяся. И се мужа два с Ним глаголюща, яже беста Моисей и Илия. Лук. IX. 28–30.

Высокое зрелище на горе Фаворской. Зрелище, подлинно, достойное того, чтобы и видеть оное с восхищением, как видели Апостолы, и воспоминать с торжеством, как мы ныне воспоминаем. Не напрасно и те, которые были свидетелями великих явлений на Синае и Хориве, – не напрасно Моисей и Илия являются на Фаворе. Они увидят здесь более, нежели там. На Синае и Хориве сила и слава Божия открылась человекам сквозь силы видимаго естества: на Фаворе не только Божество является человекам, но и человечество является в Божественной славе. Моисей трепетал на Синае (Евр. XII. 21); Илия жаловался на Хориве (3Цар. XIX. 14): в Апостолах на Фаворе сквозь ужас сияет радость: «добро есть нам зде быти» (Мф.17:4).

Христиане! вероятно, сердце ваше готово сказать о зрителях Фаворской славы: воистинну добро есть им тамо быти! Счастливы они, что могли там быть! Что-ж, если скажем вам, что путь к созерцанию Фаворской славы не поглощен бездною, не прегражден стеною, не зарос тернием, не забыт, не потерян, но еще и ныне указуется знающими желающим (Не трудно понять, что сие говорится о пути духовном: ибо телесным шествием, конечно, нельзя взойти к видениям духовным и откровениям Божественным). В самом деле, для чего Евангелист, приступая к изображению славнаго Преображения Господня, прежде всего свое и наше внимание обращает на молитву: «взыде на гору помолитися»? Для чего еще, как будто не полагаясь на проницание некоторых читателей и слушателей Евангелия и опасаясь, что недовольно поймут важность замеченнаго обстоятельства, он тут же повторяет, что Преображение Господне случилось во время молитвы: «бысть, егда моляшеся»? Для чего иначе, если не для того, чтоб указать нам в молитве путь к свету Фаворскому, ключ таин духовных, силу откровений Божественных?

Если Богомудрый Евангелист нашел столь нужным с изображением славы Фаворской соединить мысль о молитве, то конечно не излишне будет и нам, христиане, с воспоминанием славнаго Преображения Господня соединить хотя некое малое размышление о силе и действии молитвы.

Хотя должно уповать, что в сем доме молитвы нет никого, кто бы не имел более или менее познания о силе и действии молитвы, однако, для основательнаго знания, да будет позволено войти о сем предмете в изследование, как бы о неизвестном. Итак, имеет ли какая-нибудь молитва какое-нибудь действие? – Сей вопрос не долго может оставаться неразрешенным. Он разрешается общим смыслом человеческаго рода, ибо все от просвещеннаго чистым светом веры христианина до язычника, омраченнаго грубым суеверием, – все люди признают обязанность молиться, а большая и лучшая часть людей и самым делом исполняют сию обязанность, хотя не одинаковым образом и не с одинаковым успехом; но для чего бы и установлять и совершать молитву, если бы не признавали в ней никакой силы и не ожидали от нея никакого действия? Если кто спросит, как могут и язычники быть свидетелями о силе молитвы, когда они, не имея истиннаго богопочтения, не имеют потому и истинной молитвы, – того мы опять спросим: как же у них и есть какая-нибудь молитва? Как ни старайся изъяснить, какое бы то ни было, несовершенное, явление молитвы, в основание происхождения его всегда должно будет положить силу молитвы. Молятся и язычники, конечно или потому, что оставляемый тварию, но не оставляющий ея, Бог и в их омраченных сердцах оставляет некоторыя искры Своего света, который «просвещает всякаго человека, грядущаго в мир», и котораго «тьма необъемлет» (Иоан. I. 9, 5), который и во плоти возбуждает некое чувство потребности духовной, дает некое предчувствие о возможности ея удовлетворения, и таким образом побуждает взывать к неведомому Богу о неведомой помощи, – или потому, что из самаго блата чувственности, в котором погрязло язычество, иногда возникали некоторыя окриленныя души, которыя, при сознании низости и нечистоты сего состояния, искренним желанием и усилием познать силы духовнаго мира, достигали некотораго причастия их, и потом научали других достигать того же искренним и крепким желанием, то есть, молитвою, – или наконец потому, что еще с тех времен, когда во всем роде человеческом было истинное Богопознание, и следственно во всем роде человеческом известна была сила и действительность истинной молитвы, несмотря на последовавшее повреждение Богопочитания, осталось неизгладимое всеобщее уверение как о необходимости самаго Богопочитания, так и о пользе молитвы, то есть о ея силе и действительности.

К несчастию, есть философия (того рода, который Апостол Павел называет философиею «по стихиам мира, и тщетною лестию») (Кол. II. 8), которая, пренебрегая вообще свидетельство человеческаго рода, думает надежнейшее свидетельство истины дать сама себе. Она учит, что как весь мир связан узами причин и последствий, в которых и свободныя существа более или менее запутаны, то, когда человек молится, – например, о изобилии плодов земных, а сие изобилие зависит от благорастворения воздуха, благорастворение воздуха от действия и воздействия солнца, земли и воды, действие же их от законов мира, однажды Творцом его постановленных и всегда постоянно и необходимо действующих, – он молится или безполезно, или разве только для своего смирения и покорности пред властию и величеством Творца. Заметим, что и сей род мудрования не может отнять у молитвы хотя того действия, что она образует в человеке качество смирения пред Богом, – а это уже не маловажное и спасительное действие. Но сего не довольно. Спросите, если встретите, учеников сего мудрования, что лучше: искусная машина или существо живое, разумное, свободное, и благоустроенное общество таковых существ? Что возвышеннее: художник, который устроил машину и наблюдает за ея движениями, или отец, который родил детей и воспитанием образует их в свое подобие, и царь, который основал царство свободных и управляет ими так, как они хотят быть управляемы, только без нарушения его премудрых и благих намерений? Выбор здесь не труден, и ответа ожидать не нужно. Спросите же их еще: для чего в творении Всесовершеннаго Творца лучше хотят они видеть совершенное произведение, нежели благоустроенное царство премудраго Царя и великий дом Отца Всеблагаго? Почему охотнее представляют себе Бога Художником мира, нежели Царем неба и земли и Отцем духов? Ответа на сие предоставим им искать в своей совести, а для нашего настоящаго разсуждения довольно, что если Бог есть не только Создатель наш, но и Царь и Отец, то нет сомнения, что дети не вотще будут призывать Отца, и Царь не заградит слуха от сынов Царствия. И удивительно ли, если чадолюбивый Отец в удовлетворение добраго, или, по крайней мере, невиннаго желания сына, остановит или переменит движение машины, которую он устроил? Так не удивительно, если Всеблагий Отец небесный, по молитве земнородных чад своих, дает новое, необыкновенное направление природе, управляемой законом необходимости. Сим уподоблением изъясняет действие молитвы сама Истина и само Слово: «аще вы лукави суще, умеете даяния блага даяти чадом вашим: кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Матф. VII. 11).

Некоторые христиане, знающие и творящие дело молитвы более наружно, по обряду, нежели внутренно, по духу, не сомневаясь в неопределенной мысли, что молитва может быть сильна и действительна, недоумевают или совсем ошибаются в приложении сея мысли к самим себе и своей молитве. Молясь многократно, и не видя¹¹⁸ ощутительных последствий своея молитвы ни в себе, ни окрест себя, вместо того, чтоб усомниться в истине и достоинстве своих молитв, они получают духом лености и самопрельщения вдыхаемую мысль, что молитва сильная и действительная есть, может-быть, особенный дар благодати, предоставленный только для некоторых избранных Божиих и для некоторых только чрезвычайных случаев. Для таковых скажем не обинуясь, что нет человека, котораго молитва не могла бы соделаться сильною, если он того твердо и чистосердечно, с верою и упованием на Бога, возжелает; и нет вещи, в которой бы молитва не могла соделаться действительною, если только предмет молитвы не противен премудрости и благости Божией и благу молящагося. Много сказано: надеемся однако, что не обманем истинных любителей молитвы.

Представьте себе человека, который силою молитвы затворяет и отверзает небо для прекращения и низведения дождя; велит, чтобы горсть муки и немного елея достаточны были для пропитания нескольких человек, на несколько месяцев, и даже, может быть, не на один год, – и сие исполняется; дует на мертваго, – и он воскресает; низводит с небес огнь, дабы он попалил жертву и жертвенник, погруженный в воду. – Что может показаться необыкновеннее сея силы молитвенныя? Но так кажется только для человека, не знающаго силы духовной; а для знающаго сие есть дело подобнаго нам человека. Это не мое мнение, но учение Апостольское. Апостол Иаков, поучая нас «молиться друг за друга», в убеждение к сему говорит, что «много может молитва праведнаго», и сие общее для всех наставление, и убеждающую мысль подтверждает именно примером необыкновеннаго человека, котораго мы теперь изобразили и котораго он называет подобным нам человеком: «Илиа человек бе подобострастен нам, и молитвою помолися, да не будет дождь; и не одожди по земли лета три и месяц шесть: и паки помолися; и небо дождь даде, и земля прозябе плод свой» (Иак. V. 16–18). Для чего сказано здесь, что сей чудодействующий Илия был «подобострастен нам»? – Точно для того, чтобы, почитая его необыкновенным человеком, не обленились мы подражать ему и достигать силы в молитве.

Если, несмотря на сие, подражать в молитве Пророку – кажется вам жребием, превышающим вашу посредственность, и высотою недосязаемою; то представьте себя, чем вам угодно, меньшим пророка, представьте себя хотя меньше, нежели христианами, хотя только язычниками: и в сем случае, я утверждаю, что молитва ваша может быть сильна и действительна. Она может – чего больше? – может и из язычников соделать вас истинными христианами; может ввести вас в истинное Богопознание и Богопочтение, хотя бы оно и неизвестно вам было, и, если не будет близко человека, который бы мог руководствовать вас к тому, она отверзет небо и низведет вам оттоле Ангела, который наставит вас. Но не мечтаю ли я, увлекаемый желанием возбудить вас к молитве сильной и действительной? Нет, братия и смолитвенники, я все говорю о том, что действительно уже было, а потому и опять быть может, и о чем свидетельствуют наши священныя книги. Известный из книги Деяний Апостольских (X) Корнилий, сотник Римскаго войска, был язычник; не известно, знал ли он «единаго Бога» (Ин.17:3), а то верно, что не знал, «Егоже послал есть" Бог, «Иисуса Христа» (Ин.17:3); но он творил столько добра, сколько разумел, боялся и непрестанно призывал Бога, хотя и неведомаго: «благоговеин и бояйся Бога со всем домом своим, творяй милостыни многи людем, и моляйся Богу всегда» (Деян. 10:2). И что же сделала постоянная молитва язычника? Она точно преклонила к нему Небеса, и низвела в помощь ему вышния, даже Божественныя, силы. Среди самой молитвы является ему Ангел. "Корнилие", говорит он, «услышана бысть молитва твоя» (Деян. 10:31), и потом научает его призвать Апостола Петра. Когда же призванный Апостол проповедал ему Иисуса Христа, Дух Святый, еще прежде совершения крещения, излиялся на Корнилия.

Изыскивайте, если хотите, изобретайте в мыслях ваших вещь, которая казалась бы недоступною силе молитвы – не отчаяваемся при свете слова Божия показать вам, что она доступна и достижима, хотя бы даже казалась невозможною. Вообразите, например, целый народ тяжким преступлением раздраживший Бога; присовокупите, что Бог уже изъявляет праведную волю Свою погубить сей народ, и что в сии ужасныя минуты остается один только человек на свете, который может принести молитву за сей, почти уже поглощаемый адом, народ. Не кажется ли вам, что уже невозможно спасти народ сей? Опыт Моисея показал, что и сие возможно. Народ Израильский, непосредственно после славнаго Богоявления и законоположения Синайскаго, вдруг впадает в идолопоклонство. Моисей предстоит Богу на горе. Выслушайте и уразумейте, какия дивныя слова в сие время изглаголал Господь Моисею: «и ныне остави Мя, и возъярився гневом на ня, потреблю их» (Исх. XXXII. 10). О, Господи Боже духов и всякия плоти! неужели сей раб Твой, который только Твоею силою силен, может воспрепятствовать исполнению воли Твоей? Оставь Меня, глаголет, Я хощу явить праведный гнев Мой, хощу погубить сей народ; но ты меня удерживаешь. «Остави Мя, и возъярився гневом на ня, потреблю их». Что же еще? Молитвенник и тогда не оставляет Бога, но усугубляет молитву, и гнев непобедимаго Всемогущаго уступает силе молитвы бреннаго человека. «И умилостивися Господь о зле, еже рече сотворити людем своим» (Исх. 32:14). Измеряйте здесь, если можете, чудесную силу молитвы, и найдите после сего, чего бы не могла она совершить во спасение!

Дабы усмотреть еще, с какою удобностию ключ молитвы отверзает духовныя и Божественныя сокровища, воззрим паки к Фавору, к которому и старались мы приближиться настоящими размышлениями. Всмотримся еще раз прилежно в изображение Преображения Господня у Евангелиста: «взыде на гору помолитися. И бысть, егда моляшеся, видение лица Его ино» (Лк.9:28–29), и проч. Если смеем мы по сим чертам угадывать сердечную тайну Божественнаго Иисуса: кажется, на пути к Фавору в прямом и непосредственном намерении Его было не преображение, но просто молитва: «взыде на гору помолитися». Кажется, и на самой горе, в самыя минуты преображения, собственною целию действия Его была только молитва: «бысть егда моляшеся». Размышляющему не покажется невероятною и та догадка, что предметом сея молитвы Спасителевой долженствовало быть приготовление Себя и учеников к приближающемуся Своему страданию и крестной смерти, о чем Он не задолго пред сим открылся ученикам (Лук. IX. 22), и о чем в самое время Преображения беседовали с Ним Моисей и Илия (Лк. 9:31). Как же среди молитвы о страдании открылась слава? – Как самородный, так сказать, цвет и плод обильной живою силою молитвы. Дух молитвы, сливаясь с Духом Божиим, исполнил светом душу Иисусову; преизбыток сего света, не удерживаясь в душе, пролиялся на тело – и просиял в лице; не вмещаясь и здесь, осиял и преобразил самую одежду; расширяясь еще далее, объял души Апостолов – и отразился в восклицании Петровом: «добро есть нам зде быти» (Мф.17:4); прошел в область внутренняго мира – и привлек оттоле Моисея и Илию; достиг самых недр Отца Небеснаго – и подвигнул любовь Его к торжественному свидетельству о возлюбленном: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Мф.17:5). О, чудо молитвы, единым действием объемлющей небо, и землю, и самое Божество! – Да не скажет кто, что сей пример молитвы до нас не относится, как дело Богочеловека. Он относится, и до нас, христиане; ибо в нас тоже, хотя не в том же степени, должно совершаться, что и во Христе. «Сие да мудрствуется в вас», учит Апостол, «еже и во Христе Иисусе» (Фил. II. 5).

Время наконец спросить: отчего же столь многия молитвы остаются без действия, если всякая молитва может быть столь сильна и действительна? Ибо для сего наипаче вопроса сказано все, что доселе сказано. Отличим здесь один случай, когда молитва кажется не исполненною, между тем как она исполняется неожиданным и высшим образом. Так, Павел «трикраты молил Господа», да отступит от него «пакостник плоти», но Бог ему ответствовал: «довлеет ти благодать Моя; сила бо Моя в немощи совершается» (2Кор. XII. 8–9). Не прекращено искушение, но еще более дивная дарована победа над продолжающимся искушением. Если исключить подобные сему случаи, то все безуспешныя молитвы объясняются кратким изречением Апостольским: «желаете, и не имате, зане не просите; просите и не приемлете, зане зле просите, да в сластех ваших иждивете» (Иак. IV. 2–3). Наши молитвы безплодны или потому, что это не суть прошения прилежныя и неотступныя, которыя бы исходили из глубины души, и в которых бы вся душа изливалась, но только желания слабыя, которыя мы изрекаем без возбуждения духа, и думаем, что они сами собою должны исполниться; или потому, что прошения наши не чисты и злы, что мы просим вреднаго, а не полезнаго для души нашей, или просим не во славу Божию, но для удовлетворения наших хотений плотских и самолюбивых.

Молись, христианин, молитвою крепкою, от всея силы души твоея, молитвою прилежною и неотступною, молитвою благою и чистою, а если сего не обретаешь в себе, молись о самой молитве, и ты молитвою сперва приобретешь молитву истинную и действительную, потом сия все победит с тобою, и все тебе приобрящет, возведет тебя на Фавор, или в тебе откроет Фавор; низведет небо в душу твою, и душу твою вознесет на Небо. Аминь.

13. Слово в неделю третию по пятдесятнице¹¹⁹

(Напечатано в собр. 1820, 1821, 1844 и 1848 гг.) 1820

И о одежди что печетеся? Смотрите крин сельных, како растут: не труждаются, ни прядут. Глаголю же вам, яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих. Матф.VI. 28–29.

Можно предугадывать, что говорено будет против излишних попечений об одежде и убранстве¹²⁰; и, может быть, при сей догадке, некоторые уже помышляют, что сей предмет слишком мал для того, чтобы занять внимание христианскаго собрания, в час, назначенный для спасительнаго учения. Но излишества и в малых вещах не суть малости. Излишество в пище и питии в самом начале своем есть источник немощей и болезней; а в своем продолжении может превратиться в медленное самоубийство. Так и вред суетных попечений об одежде простирается от тела до души: это уже не малость! Есть люди, у которых сии попечения составляют не малую долю ежедневных упражнений, и похищают великую часть времени, которое, все без остатка, нужно для приобретения вечности, это никак не малость! Кому, несмотря на сие, поучение об одежде и уборах кажется малостию, тот пусть помыслит, мог ли величайший под солнцем Учитель учить малостям? Не слушайте, если не угодно, малых людей, разсуждающих о малостях, но вы не должны оставить без внимания того, чему Небесный Учитель нас поучает.

«О одежди что печетеся? Смотрите крин сельных, како растут: не труждаются, ни прядут. Глаголю же вам, яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих».

Что такое одежда? В порядке естественном – средство для защищения человеческаго тела от разрушительнаго действия стихий; в порядке нравственном – защита стыдливости; в порядке гражданском – искусственное прикрытие членов тела, приспособленное к отправлению того или другаго звания общественнаго, и вместе отличительный знак званий и степеней, в них постановленных. Хотя из сих понятий тотчас можно усмотреть, что попечениями об одежде должны управлять необходимость, скромность, постоянство: впрочем, не остановимся на сих понятиях, которыя более показывают правильное употребление одежды человеками и обществами, нежели ея происхождение и первоначальное назначение от Творца человеков и обществ человеческих. С сего священнаго места можно и должно видеть далее, нежели обыкновенно видит мир и его стихийная мудрость.

Возведите мысли ваши к первым дням вселенныя, в которые человеческий род заключался в одной чете, только вышедшей из рук Создателя в совершенной чистоте и святости, – вы не найдете там никакого следа одежды. "Беста", говорит книга Бытия, «оба нага, Адам же и жена его, и не стыдястася» (Быт. II, 25). Можно даже сказать без противоречия свидетельству Слова Божия, что они не были и наги, потому что не имели и не ощущали того недостатка, который мы называем наготою: подобно как тот не есть еще гладен, кто не принимает пищи, но и не чувствует в ней нужды. Но вкусили прельщенные лукавым змием от запрещеннаго плода, и «разумеша, яко нази беша» (Быт. III. 7). Вот начало наготы! Яд греха, принятый в душу и сердце, быстро разлился по всему существу их; страсти возбудились и произвели безпорядочныя движения в теле; и похоть ли, которая «заченши раждает грех» (Иак. I. 15), сама тотчас родилась от перваго греха, или несчастные родоначальники устыдились будущаго племени, которое носили в чреслах своих и котораго сделались теперь убийцами; – только они прежде всего поспешили закрыть сии чресла. «И сшиста листвие смоковное, и сотвориста себе препоясания» (Быт. III. 7). Вот происхождение одежды!

Итак, что есть одежда наша? Она есть произведение беззакония; она есть обязание греховной раны, и притом пустое, без целебнаго елея; она есть слабое средство для кратковременнаго сохранения осужденнаго тела от действия стихий, совершающих его казнь; она есть прикрытие нравственнаго безобразия, соделавшагося естественным; она есть защита от стыда телесной наготы, изобретенная обнаженным в совести человеком; она есть видимый знак человека – преступника; она есть всеобщий и всегдашний траур, наложенный раскаянием, по смерти первобытной непорочности; она есть знамя победы, которое наш враг выставил наружу, овладев нашею внутренностию. Что же делают те, которые с такою заботливостию наперерыв стараются блистать красотою и великолепием одежд? – Едва ли что-нибудь более, как только возобновляют и украшают торжество древняго врага человеческаго рода. Что значит сия гордость, с которою имеющий на себе дорогую одежду едва удостоивает взора покрытую вретищем или полураздетую нищету, – сия ненасытимость, с какою некоторые со дня на день умножают сие непостоянство, с которым так часто переменяют уборы? Не есть ли сие нечто подобное тому, как если бы больной вздумал тщеславиться множеством своих струпов и красотою обязаний; или, если бы раб, принужденный носить оковы, желал иметь их в великом числе и выработанныя с разнообразным искусством?

Правда, Бог некоторым образом освятил то, что есть в одежде простейшаго и вместе необходимейшаго. «И сотвори Господь Бог Адаму и жене его ризы кожаны, и облече их» (Быт. III. 21). Но чрез сие самое вновь осуждается безразсудная заботливость о украшении тела. Если вещество, по наставлению Самого Бога, употребленное для составления одеяния, было кожа: то для чего некоторые или несчастными, или презренными представляют себе тех, которые носят простой лен и грубую волну? Для чего нам неприятно, если не на нас прядет шелковый червь, не для нас земля рождает злато, и море перла? К чему столь детския прихоти? Чего вам лучше и благолепнее той одежды, которую для вас готовит Сам Бог? Ибо можно сказать, что Он и для каждаго из нас, как для Адама и его жены, творит потребныя ризы. В какой стране мира Он предопределяет нам произойти на свет, в той же и производит все, что, по качеству сея страны, потребно для тела нашего, и для снискания того, что необходимо потребно, почти всегда довольно средств влагает в руки наши Его премудрый Промысл. Для чего же еще мы не редко желаем, чтобы одежда наша превышала не только требование необходимости, но и приличие нашего состояния? Для чего иногда мы не довольны своими украшениями потому только, что оныя не похищены у отдаленнейших братий наших? Посмотрите – так премудрость Божия постыждает не только суетныя попечения о излишнем, но и о потребном излишния – посмотрите на полевые цветы, как они растут: не прядут и не трудятся, а вы, маловеры, мучите себя по произволу изыскиваемыми заботами о вашем одеянии, как будто Провидение меньше занимается вами, нежели былием, ныне цветущим, а завтра увядающим, и будто Оно забыло близ вас произвести для вас потребное!

И какой же предмет столь нетерпеливых забот? – Нежная ткань, драгоценные камни, чистое золото – пусть приложат к сему исчислению, что еще угодно – как все сие мало и недостойно озаботить того, кто хотя мало размышляет! Не знаю, что может давать золоту на весах разумнаго человека такую же тяжесть, как и на весах торжника, если это не есть тяжесть бед, которыми обременяет оно род человеческий. То, что называют лучшею водою в камнях, не суть ли слезы несчастных жертв, которыя вживе, глубже¹²¹ мертвых погребаются во мрачном чреве гор, для извлечения оттуда сих драгоценных безделиц? Лучшия произведения искусных рук могут ли составить чью-нибудь славу, кроме своего художника? И далеко ли простирается сия слава? Художник мира положил предел для тщеславия смертнаго искусства в самых обыкновенных делах природы. Посмотрите еще раз на полевые цветы: Соломон, во всей славе своей, не облачался так, как последний из них, говорит Истина.

Если вы, смотря на полевые цветы, не обретаете в себе мудрости пчел, дабы собрать с оных тонкий, духовный мед; если зрелище природы не приносит вам наставления, которое бы обратилось в вас в силу и жизнь: изберите себе другое, высшее зрелище; возвысьте дух ваш, и воззрите не на образ и тень истины, но на самое лице ея, на красоту не созданную, на цвет совершенства, – воззрите, члены тела Христова, на Главу свою и всмотритесь пристально, пристанут ли ей любимыя вами украшения. Какая несообразность! Глава во яслях, на соломе, а члены хотят почивать на своих седалищах и утопать в одрах своих! Глава в уничижении, в нищете, а члены только и помышляют о богатстве и великолепии! Глава орошается кровавым потом; а члены умащаются и обливаются благовониями! Со Главы падают слезы, а члены жемчуг осеняет! Глава в тернии, а члены в розах! Глава багреет от истекшей крови, и смертною объемлется бледностию; а члены лукавым искусством дополняют у себя недостаток естественной живости, и, думая сами себе дать красоту, в которой природа им отказала, превращают живый образ человеческий в изображение художественное! Глава то в наготе, то в одежде поругания, а члены любят покоиться под серебряным виссоном, под златым руном, или, вместо наготы Распятаго, с презрением стыда и скромности, вымышляют себе одежду, которая бы не столько покрывала, как обнажала! Но – «да не возглаголют уста моя дел человеческих» (Псал. XVI. 4)! Должно опасаться, чтобы не почтено было неблагопристойностию обличение обычаев, которым однакож последовать неблагопристойностию не почитается.

Что ж? – спросят, вероятно, люди, более желающие избавиться от обличения, нежели исправить обличаемое, – неужели все должны отвергнуть всякое благолепие и облечься в рубища? – Нет, совопросники, «мудрые, еже творити злая, благо же творити не познавшие» (Иер. IV. 22)! Никто сего не требует. Божественный Учитель наш обличает, а потому и нас обязывает обличать только попечения об одежде и особенно излишния, суетныя, пристрастныя. «0 одежди что печетеся?» Впрочем известно, что и Сам Он (без сомнения, дабы не лишить утешения и награды людей, служивших Его телесным потребностям) носил драгоценный не швейный хитон, который пожалели раздрать разделявшие ризы Его. Есть род и степень благолепия, и даже великолепия в одеянии, который назначает не пристрастие, но благоприличие, не суетность, но состояние, не тщеславие, но долг и обязанность. Но попечения без конца, пышность без меры, расточение без цели, ежедневныя перемены уборов потому только, что есть люди, которые имеют низость заниматься изобретениями сего рода, и что слишком много таких, которые имеют рабскую низость подражать сим детским изобретениям – невероятная безразсудность! Безразсудность тем более странная и нелепая, что, без сомнения, многие, виновные в ней, признают ее, и однакож не престают вновь делаться виновными в ней! И пусть бы оставалась она безразсудностию: бедственно то, что ею пораждаются и питаются беззакония. Спросите, например, некоторых пришедших в сие священное место не прежде начала, но уже в продолжении общественных молитв и священнодействия, спросите и сами себя, вы, с которыми сие случилось: как похищено сие время у Бога и у души? – Окажется, что у некоторых оно посвящено было телу, из котораго творили тогда кумир. Не видите ли, как явно мнимыя малости ваши обращаются в оскорбление Великаго Бога? Или, посмотрите, как иногда на торжище без внимания проходят мимо нищаго, просящаго мелкой монеты на хлеб насущный, и тысячи отдают за ненужное украшение. Кто дерзнет сказать, что тут не нарушена любовь к ближнему? Кто же не видит из сих немногих примеров, как легко извиняемая миром суетность может сделать человека повинным пред обеими скрижалями¹²² закона Божия.

Христиане! как наследники и будущие возобновители рая, не обленяйтесь исторгать из сердец ваших и малое былие нечистых страстей, дабы не умножились плевелы, и не возрасло терние, и не было подавлено семя Божественное. Лучше лишиться тысячи украшений тела, нежели представить Всевидцу малейшее пятно в душе и совести. Ах! хотя бы под рубищем, только бы сохранить то царственное облачение, о котором писано: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся» (Гал. III. 27). Аминь.

14. Слово при вступлении в управление Московскою паствою.

(Говорено архиепископом Московским Филаретом в Московском Успенском соборе, августа 14 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1821, 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

Благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Рим. I, 7.

Так некогда святый апостол Павел приветствовал Церковь державнаго Рима, вступая с нею в общение посредством Послания. Так при сем первом общении лицем к лицу приветствовать Церковь сего Престольнаго града и я дерзаю.

Но кто я, дерзнувший возглашать столь великое слово среди столь великия Церкви? среди Церкви, которая кроме славы, заимствуемой от древняго Царскаго престола, еще прежде имела славу некоторым образом приготовить у себя место для сего престола и доныне сохранила благодать преподавать Венценосцам священный Венец и помазание на Царство; – среди Церкви, которая обыкла слышать живые и сильные гласы Божественнаго Слова, в которой сияли столь многие Светильники Православныя Веры, не угасшие и во гробах, но и оттоле еще сияющие светом будущаго века, в которой предстояли в молитвах, дознанные после, небесные споспешники наших земных молитв; – здесь, где древняя святыня еще недавно вновь ознаменовала себя и очистительным посещением, и чудесным избавлением, и праведным отмщением; – как дерзнул я предстоять толикому сонму Божию в священнодействии таинства веры и как паки дерзаю начать священнодействие слова истины? Немощным гласом недостойных уст как дерзаю колебать самый сей воздух, исполненный благоуханием Святыни?

О, Владыко Господи! Ты видишь глубину сердец; Ты слышишь движение помышлений; Ты зрел сие смятенное сердце, когда только еще даемы были жребии сего служения; Ты слышал трепетное воспоминание онаго древняго гласа: «избери могуща иного, егоже послеши» (Исх. IV, 13). Но когда, по неизследимым судьбам Твоим, чрез Священную и Державную Власть, жребий сей пришел и не возвратился, «аз же кто есмь, могий возбранити Бога» (Деян. XI, 17)? И ныне, Господи, да будет воля Твоя, ибо уже и бысть воля Твоя. «Укрепи, Боже, сие, еже соделал еси в нас» (Псал. LXVII, 29). Ради народа Твоего многаго даруй благодать служению сему; ради славы Твоей, сугубо дивной в ничтожных орудиях, «соверши силу Твою в немощи сей. Даждь гласу Твоему глас силы» (2Кор. XII, 9; Псал. LXVII, 34) и в недостойных устах, да «приемлющие слово слышания Твоего от нас, приемлют не аки слово человеческо, но якоже есть воистинну, Слово Божие, и да действуется оно в сих верующих» (1Сол. 2:13).

Итак, Богом дарованные нам Отцы, братия и чада Церкви сея, «благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа!»

О, если бы совершенно исполнилось над вами сие первое желание наше! тогда могли бы мы уповать, что Бог исполнит и все во благих желания ваши. Но духовныя желания совершенно бывают действительны тогда, когда с волею дающаго благословение соединяется воля приемлющаго. Посему, дабы расположить сердца наши к соединению в едином желании, достойном сего духовнаго общения, скажем нечто в изъяснение того, почему прежде всего и паче всего желаем вам «благодати и мира».

Мы все, когда ни встречаемся один с другим, обыкновенно приветствуем друг друга каким-либо желанием. Что значит сие обыкновение? – Знаменательное указание на состояние наше, если бы мы были внимательны! Вообразим на минуту, что мы встретились бы не на сей бедной и осужденной земле, но на небесах, или хотя в земном раю: каким желанием стали бы мы там приветствовать друг друга? Желанием здравия? – Но там и без того нет болезней. Желанием долгоденствия? – Как может там быть забота о долгоденствии, где есть безсмертие? Желанием благополучия? – Там уже есть блаженство. Желанием ли, наконец, благодати и мира? – И сие там имеют все, или еще и более – имеют благодать и славу. Из сего само собою открывается, что там, вместо изъявления желаний, обыкновеннее всего должно быть изъявление радости в благодарных славословиях преисполнившему все желания – Богу. Что же теперь значит, что здесь, на земле, мы приветствуем друг друга различными желаниями? – То, что всем нам недостает многаго, что мы не в том состоянии, в котором должны быть, и к которому предназначены, что мы здесь не в отечестве, но в земле чуждой, не в пристанище, но на море, не в истинном жилище нашем, но в кратковременной гостиннице или на пути, не в области мира, но среди брани, между врагами, между опасностями, в изнурении, в лишении.

Чем прямее и точнее к исполнению¹²³ наших недостатков относятся наши желания, тем они достойнее, тем они правильнее. Приложим сию меру к обыкновенным желаниям нашим. – Желание здравия, если при сем думают о телесном, относится только к низшему совершенству животной природы, общей нам с безсловесными, – здесь совсем нет в виду потребности собственно человеческой. – Желание долгоденствия, если не получает высшаго значения в соединении с другими благороднейшими желаниями, не может принести нам ничего более, как только продолжение нашего земнаго изгнанничества и странствования, и, если мы не на пути избавления и возвращения в небесное отечество, то еще большее удаление от онаго; ибо – «слышите и разумейте!» (Мф.15:10) – в сем мире, в котором все движется и преходит, нет и для нас неподвижнаго состояния, и если человек не старается непрестанно приближаться к небу, то неприметным образом приближается ко аду. – Желание благополучия, если хотят получить только благо земли, а не благословение Неба, есть обольщение, поколику не исполняется, – и еще большее обольщение, поколику исполняется: неосторожный странник земли, собирая блестящий прах, изнемогает под приятным бременем, или, гоняясь за мелькающею тению, коснит в безполезной торопливости. Так в обыкновенных человеческих желаниях видно, при всегдашнем ощущении недостатков, достойное сожаления невнимание к недостаткам существенным и потребностям истинным!

И потому, Боголюбезные, для вас не будет чуждым и странным тот, кто не советуется с плотию и миром, дабы сретить вас желанием по сердцу вашего внешняго человека, но, в уповании обрести сердце ваше по «сердцу Божию», прежде всего и паче всего взыскует Божественнаго источника, дабы оттоле почерпнуть для вас духовное благословение: «благодать и мир».

Познаем существенный для нас недостаток мира! Возчувствуем высокую потребность благодати!

Кто лучше знает, чего нам недостает, и кто лучше может указать путь желаниям нашим, как не Тот, Котораго желание нашего блага низвело в сей лежащий «во зле мир» (1Ин.5:19), дабы Самим Собою восполнить то, чего нам недоставало? Но и обыкновенное и торжественное благословляющее желание Спасителя нашего было желание и благословение мира. Приходит ли Он к ученикам Своим, когда уже «дана Ему всякая власть на небеси и на земли» (Матф. XXVIII, 18), и когда они могли ожидать от Него дара, достойнаго сея власти? – Он приносит им мир. «Прииде Иисус, и ста посреде, и глагола им: мир вам» (Иоан. XX, 19). Отходит ли Он в путь креста, когда смущенное сердце другов Его требовало сильнейшаго врачевства, действительнейшаго утешения? – Он оставляет им врачевство и утешение мира: «мир оставляю вам, мир Мой даю вам» (Иоан. XIV, 27). Хощет ли Он послать Апостолов для благовествования о Нем всему миру, и дать им довольное для сего пути напутствие? – Он усугубляет им благословение мира. «Рече им Иисус паки: мир вам, якоже посла Мя отец, и Аз посылаю вы» (Иоан. XX, 21). Завещавает ли, как должны они вступать во грады и веси, совершая посольство, на них возложенное? – Он и им повелевает приносить с собою мир. «В оньже аще колиждо град или весь внидете: входяще в дом, целуйте его, глаголюще: мир дому сему» (Матф. 10:11–12).

После сего примера и повеления Христианин не будет в недоумении, правильно ли, паче прочих благ, приветствуют его миром. Если же кто еще не уразумел, для чего так нужно «помышление мира, которое помышляет на него» (Иер. XXIX, 11) Дух Христов, тому не нужно далеко идти на поле брани, или в осажденный город, или на позорище¹²⁴ распрей, чтобы уразуметь сие. Человек! самое близкое к тебе и самое опасное для тебя поле брани есть собственная твоя жизнь и деятельность в мире, если на сем поле не приобретена еще тобою "победа побеждающая мир, вера" (1Иоан. V, 4); сердце твое подобно граду, осажденному отвне и таящему крамолу внутри, если «мир Божий еще не водворился в оном» (Кол. III, 15); в помышлениях твоих непрестанно возобновляется позорище распрей, если еще «не низложено в тебе оружиями, сильными Богом, всякое возношение взимающееся на разум Божий, и не пленен разум твой в послушание Христово» (2Кор. X, 4–5). Если тебе неизвестна сия брань, то, конечно, ты никогда не пробуждался от дремоты чувственной жизни к бодрствованию высшей жизни человеческой, никогда и главы не возносил из плена и рабства духовнаго. Кто более или менее усиливался возникнуть из сего рабства в свободу чад Божиих, тот, без сомнения, испытал и уразумел, как зло мира нападает на нас с оружием скорбей и страданий, дабы низложить нас унынием и отчаянием; как блага мира окружают нас, дабы взять в плен коварством похоти; как неудержанныя желания плоти простираются, повидимому, дабы покорить нам весь мир, но в самом деле покоряют нас всему, к чему они прилепляются; как плоть сражается с духом и сама с собою, страсти востают большею частию против разсудка и не редко одна против другой; как под ногами того, кто более старается примечать и обходить преткновения, более открывается соблазнов, так что весь подвиг естественной добродетели состоит почти только в дознании превозмогающаго порока, подобно как весь подвиг естественной мудрости – в дознании превозмогающаго неведения. Если при помощи разума и добрых страстей мы являемся иногда победителями на поле внешней деятельности: сие не приобретает еще нам истиннаго мира; позорище брани только переносится далее во внутренняго человека, и подвиг становится тем труднее, чем сокровеннее здесь враждебныя силы и оружия. Иногда, например, нам кажется, что мы победили корыстолюбие или сластолюбие, совершив подвиг благотворения или воздержания; но, в то же самое время, входя в глубину сердца, усматриваем, что мы там побеждены тщеславием или гордостию; и там, где думали стоять под защитою совести, сверх опасения, уязвляемся ея палящими стрелами. Восходя в область ума, обретаем новую брань помыслов, оправдывающих наши действия, и паки осуждающих, побуждающих к подвигам, и паки воспящающих, то сомнениями, то страхом, то разсеянием, воспаряющих к небесам, и низвергающихся во прах, светоносных и омрачающих, чистых и оскверняющих. Внимательные узнают здесь ту брань, о которой говорит один из опытных подвижников, «яко несть наша брань противу крови и плоти, но против начальств и властей и миродержителей тьмы века сего, духов злобы поднебесных» (Еф. VI, 12). Сею-то бранию утомленный, вопиет Давид: «несть мира в костех моих!» (Пс.37:4) Отчего нет мира у того, который победил всех врагов народа Божия и создал «град мира», Иерусалим? – «Несть мира, – говорить он, – от лица грех моих» (Псал. XXXVII, 4). Кто из нас дерзнет похвалиться, что в нем нет греха? Посему кто не должен признаться и в том, что в нас нет собственнаго внутренняго мира, ни мира с Богом, ни мира с самими собою? «Ты, Господи Боже наш, мир даждь нам» (Иса. XXVI, 12)!

Бог – Отец наш, и готов дать нам вожделенный мир, братия Христиане! Для сего Сам Он нарекся «Богом мира» (1Сол. 5:23); для сего даровал нам Единороднаго Сына Своего Иисуса Христа, Который «есть мир наш» (Еф. II, 14); для сего послал в силе Духа Своего «благовествующих мир» (Рим. X, 15), от которых, по непрерывному преданию священнаго рукоположения, и в нас недостойных «положено слово примирения» (2Кор. V, 19). Но что говорит «Мир наш» благовестникам мира, которых Он послал во всякий «град и дом», – ко всякой Церкви и ко всякой душе? – «Аще убо будет дом достоин, приидет мир ваш нань; аще ли же не будет достоин, мир ваш к вам возвратится» (Матф. X, 13). Таким образом сколь ни готов для нас мир от Бога: нам приносят его тщетно, если мы недостойны принять его. Что же может соделать нас достойными принять мир, нам подаваемый? Между человеками приобретается мир или самою бранию, или правдою, или по милости: – бранию, когда победитель предписывает мир побежденному; – правдою, когда ищущий мира или удостоверяет в справедливости своей, или сделанную несправедливость заглаждает удовлетворением; – по милости, когда тот, кто не имеет ни силы, чтобы завоевать мир, ни правды, чтобы заслужить оный, предается великодушию оскорбленнаго враждою и непритворною покорностию собственною, или притом и споручением вернаго и могущественнаго посредника, приобретает милость мира. Но «мир Божий», кто может, или восхитить силою от Всесильнаго, или правдою заслужить от Того, «пред Которым не оправдится всяк живый» (Псал. CXLII, 2)? Кто хотя однажды побежден грехом, тот уже "раб греха" (Иоан. VIII, 34) и «виновен противу всего закона Божия» (Иак. II, 10), требующаго всецелой святости и «совершенства по образу Отца небеснаго» (Матф. V, 48); и потому он не имеет уже ни силы, ни правды; он не может сам собою изгнать воцарившагося в нем зла, и, если делает какое, несовершенное, добро, оно всегда относится к обязанности настоящей и потому никогда не составит удовлетворения правосудию Божию за зло, прежде соделанное. Итак единая для нас надежда мира с Богом есть милость Бога мира, по которой Он не только не хощет мстить нам за греховную против Него вражду, но и хощет нас освободить от порабощающих нас сею враждою, врагов Его и наших; не только не взыскует от нас невозможнаго с нашей стороны удовлетворения Его правосудию, но и приемлет на Себя удовлетворить оному за нас ходатайством и крестным подвигом Единороднаго Сына Своего; признает нас достойными наслаждаться «миром Его, превосходящим всяк ум» (Филип. IV, 7), как скоро мы признаем собственное недостоинство и утверждаем надежду нашу в Его милосердии. «Благодать Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа» есть единственный для нас источник истиннаго и совершеннаго духовнаго мира. С нашей стороны вера, молитва и смирение открывают в нас ток горнему источнику благодати, и тогда Господь «уклоняет на нас аки реку мира» (Иса. LXVI, 12), которая потопляет в нас все враждебное и все существо наше орошает, прохлаждает, оживляет, исполняет плодами жизни, «возвеселяет» чистыми духовными «устремлениями, освящает в нас селение Вышняго» (Псал. XLV, 5), и, как проистекла из вечной жизни Божией, так и «течет в нас в жизнь вечную» (Иоан. IV, 14).

О мир, вожделенный паче всего! О благодать, вожделенная прежде всего! – ибо мир есть единосущное чадо благодати.

Будучи призван принести ныне Господу начаток общения с сею Церковию, по воле Его, молю всех, Богоугодно стоящих теперь в сем общении, соединить взаимно все сердца в крепком желании «благодати и мира от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа». Единодушная молитва сопастырей и всех верных да привлечет свыше благодать и мир новому пастырю, дабы он с силою и действием мог возвещать пастве благодать и мир. «Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим, братие» (Гал. VI, 18); «и мир Божий, превосходяй всяк ум, да соблюдет сердца ваша и разумения ваша о Христе Иисусе» (Фил. IV, 7). «Сам Господь мира да даст вам мир всегда во всяком образе» (2Сол. 3:16), как во внутреннем, так, по действию внутренняго, и во внешнем. Мир пасущим стадо Божие, – в христианском послушании пасомых; мир пасомым, – в отеческом и братском попечении пасущих. Мир начальствующим, – в верности подчиненных; мир подчиненным, – в мудрости и кротости начальствующих. Мир судящим, – в непритворной искренности судимых; мир судимым, – в прозорливости и безпристрастии судящих. Мир продающим и купующим, – во взаимном отвращении от лукавства и обмана. Мир делающим и трудящимся, – в благословенном успехе полезнаго делания и в обильном плоде труда праведнаго. Мир всем! Аминь.

15. Слово в день торжественнаго венчания и священнаго помазания на царство Благочестивейшаго Государя Императора Александра Павловича

(Говорено в Московском Успенском соборе сентября 15 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

Не прикасайтеся помазанным Моим. Псал. 104:15.

Среди торжества о Помазаннике Божием, при воспоминании помазания Его, ко времени слово о помазанных Божиих.

И какое слово! Пророк, между «судьбами Божиими по всей земли», отличая особенную судьбу помазанных, не довольствуется собственным указанием на то очевидное действие сея судьбы, что Бог «не оставил человека обидети их» (Псал. 104:14); Он отверзает небо и дает услышать оттоле творческое слово, созидающее их безопасность: «не прикасайтеся помазанным Моим».

Под именем «помазанных» в сем изречении первоначально разумеются некоторые начальники избраннаго Богом племени. Но поелику тоже имя помазанных тем же Словом Божиим усвоено предержащим властям, от Бога поставленным, то мы не погрешим теперь, если, возведя ум свой на небо, представим себе, что Царь царей и Господь господей, с высочайшаго Престола Своего, указует на всех помазанных от Него властителей, и заповедует всем подвластным: «не прикасайтеся помазанным Моим!»

Не удивительно, что громовым гласом нужно было возвещать сию заповедь народам языческим, глухим для кроткаго слова Божия. Кто бы подумал, что для Христианских народов нужно будет вновь написать ее кровию христианских народов? Но она написана кровию и огнем на жесткой скрижали Европы; и в просвещенном веке есть мудрецы, которые доныне еще не умеют прочитать сих грозных и вместе спасительных письмен!

Благочестивые Россияне! кто, как вы ныне, «творит молитвы, моления, прошения, благодарения... за Помазаннаго Царя и за всех, иже во власти суть» (1Тим. 2:1–2): тот, если делает сие искренно и усердно, являет делом, что на сердце его написан закон благоговения и любви к помазанным Божиим. Посему можно быть уверену, что здесь нет никого, для кого бы нужно было заповедь о неприкосновенности помазанных Божиих проповедывать, как новую заповедь. Но как во время заразы желающие предохранить себя умножают очистительный огнь и курение, так во времена, когда зараженный дух века распространяет мнения тлетворныя, не безполезно и нам размышлением воздувать хранящуюся у нас искру истины, дабы чистыми и неповрежденными сохранить чувствования сердечныя.

Если бы Слово Божие не провозглашало неприкосновенности помазанных Божиих: тем не менее надлежало бы обществу человеческому законом постановить и освятить неприкосновенность власти государственной. Правительство, не огражденное свято почитаемою от всего народа неприкосновенностию, не может действовать ни всею полнотою силы, ни всею свободою ревности, потребной для устроения и охранения общественнаго блага и безопасности. Как может оно развить всю свою силу в самом благодетельном ея направлении, когда его сила непрестанно находится в ненадежной борьбе с другими силами, пресекающими ея действие в столь многоразличных направлениях, сколько есть мнений, предубеждений и страстей, более или менее господствующих в обществе? Как может оно предаться всей своей ревности, когда оно по необходимости должно делить свое внимание между попечением о благосостоянии общества, и между заботою о собственной своей безопасности? Но если так не твердо Правительство, не твердо также и Государство. Такое Государство подобно городу, построенному на огнедышущей горе: что значат его твердыни, когда под ними кроется сила, которая может каждую минуту все превратить в развалины? Подвластные, которые не признают священной неприкосновенности владычествующих, надеждою своеволия побуждаются домогаться своеволия; власть, которая не уверена в своей неприкосновенности, заботою о своей безопасности побуждается домогаться преобладания: в таком положении Государство колеблется между крайностями своеволия и преобладания, между ужасами безначалия и угнетения, и не может утвердить в себе послушной свободы, которая есть средоточие и душа жизни общественной.

Но не простираясь далее в сих гражданских соображениях, обратим внимание к Слову Божию, которому внимать мы призваны, и которое немногими чертами или звуками открывает великий свет.

«Не прикасайтеся помазанным Моим». Краткая заповедь, но премудро соединяющая в себе с требованием повиновения глубокое изъяснение сего требования и убеждение к послушанию! «Не прикасайтеся» властям предержащим, глаголет Вседержитель, ибо оне суть «Мои»; не прикасайтеся, ибо оне суть «помазанныя» от Меня.

Итак, одно из глубоких оснований неприкосновенности предержащих властей есть то, что оне суть Божии. «Несть бо власть, – как говорит Апостол, – аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. XIII, 1).

При сей мысли, опять удивляюсь и сетую, воспоминая, как некоторые, вопреки столь ясному учению первых, истинных, Богодухновенных учителей Христианских, что «власть от Бога», среди христианства вздумали учить, что власть от народа. Спросил бы я сих людей, которые сами себя провозглашали мудрецами за то, что по обдуманному плану были совершенными невеждами в Христианстве, и учили сему невежеству других; – спросил бы я их: где же видели вы народ, который бы сперва не имел над собою власти и потом сотворил ее для себя? В каких местах? В какия времена? Не думаю, чтобы вы решились указать на скопища беглецов или разбойников, как на первоначальный и совершеннейший образец общества человеческаго. Можете ли вы хотя в другом роде вещей показать нам образ того, как, по вашему понятию, происходит власть в обществе? Если, например, уподобим общество зданию, а власть сравним с основанием, которым все поддерживается, или со сводом, который все покрывает: здание ли полагает свои основания, или возносит над собою свод? Не художник ли устрояет все сие? Или, если представим себе общество в виде членовнаго тела; и власть, как орудие управления и охранения, как возбудительную силу общественной жизни и деятельности, назовем главою или сердцем: глава и сердце рукам ли и ногам обязаны своим происхождением и достоинством? Не основательнее ли признать общее и высшее начало образования для всего состава членов? – Но поспешим опять, по совету Апостола, уклониться «от прекословий лжеименнаго разума» (1Тим. VI, 20) «и внимать учению» (1Тим. IV, 16).

Изыскателю безпристрастному не трудно уразуметь, каким образом власть, по учению Христианскому, происходит от Бога. Откуда сие множество людей, соединенных языком и обычаями, которое называют «народом»? Очевидно, что сие множество «народилось» от некоего меньшаго племени, а сие произошло от семейства. Итак в семействе, собственно так называемом, лежат семена всего, что потом раскрылось и возрасло в великом семействе, которое называют государством. Следственно там должно искать начатков и перваго образа власти и подчинения, видимых ныне в обществе. Отец, который естественно имеет власть дать жизнь сыну и образовать его способности, есть первый властитель; сын, который ни способностей своих образовать, ни самой жизни сохранить не может без повиновения родителям и воспитателям, есть природно подвластный. Но как власть отца не сотворена самим отцем и не дарована ему сыном, а произошла вместе с человеком от Того, Кто сотворил человека: то и открывается, что глубочайший источник и высочайшее начало первой, а следственно и всякой последующей между человеками власти есть в Боге. "Из Него", во-первых, как изъясняется Апостол, «всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Еф. 3:15); потом, когда сыны сынов разраждаются в народ, и из семейства возрастает Государство, необъятное для естественной власти отеческой, Бог дает сей власти новый искусственный образ и новое имя, и таким образом Его премудростию «царие царствуют» (Прит. VIII, 15); и далее, сколько бы ни продолжались народы, как бы ни изменялись Государства, всегда посредством вседействующаго Промысла «владеет Вышний царством человеческим» (Дан. IV, 22). поелику во времена неведения, как человеки забыли Творца своего, так и общества человеческия не познавали верховнаго своего Владыки: то Бог, вместе с другими тайнами Своими, и тайну происхождения предержащих властей, даже чувственным образом представил пред очи мира в избранном для сего народе Еврейском. В Аврааме чудесно вновь сотворил Он качество отца и постепенно произвел от него племя, народ и царство; Сам руководствовал Патриархов сего племени; Сам воздвигал вождей и судей сему народу; Сам «царствовал» (1Цар. VIII, 7) над сим царством; Сам воцарил над ним царей и долго являл над ними чудесныя знамения Своей верховной власти.

Если таким образом всякая предержащая власть открыто, или сокровенно, исходит от Бога, и Ему принадлежит: то как дерзнуть прикасаться к ней? Если мы требуем, чтобы наше произведение неприкосновенно было для других, и наша собственность ненарушима: кто может ненаказанно нарушить устроение и собственность Вседержителя?

Другое священное основание неприкосновенности предержащих властей есть то, что они суть «помазанные» от Бога.

Имя «помазанных» Слово Божие нередко дает Царям по отношению к Священному и торжественному помазанию, которое они приемлют, по Божественному установлению, при вступлении на Царство. Как бы мы ни разсуждали о сем действии, значит ли оно посвящение помазуемаго Богу, или его освящение от Бога, созерцаем ли мы в сем действии таинство, приносящее помазуемому Божественный Дух и силу духовную, или только видим действие торжественное, пред очами народа полагающее на Царя несокрушимую печать Вышняго избрания, – если только имя помазанника Божия не есть слово без значения, то оно представляет лице, запечатленное Богом, священное, превознесенное, достойное благоговения, и потому неприкосновенное.

Но достойно особаго примечания, что Слово Божие именует помазанными и таких земных владык, которые никогда не были освящены видимым помазанием. Так Исаия, возвещая волю Божию о царе Персидском, говорит: «сице глаголет Господь помазанному Своему Киру" (Ис. XLV, I); тогда как сей царь языческий еще и не родился, и родясь, не познает Бога Израилева, в чем и обличается от Него предварительно: «укрепих тя, и не познал еси Мене» (Ис. 45:4). Каким же образом сей самый Кир, в то же время, наречен помазанным Божиим? Сам Бог изъясняет сие, когда предрекает о нем чрез того же Пророка: «Аз возставих его.., сей созиждет град Мой, и пленение людей Моих возвратит» (Ис. 45:13). Приникни здесь, Христианин, в глубокую тайну предержащей власти! Кир есть царь языческий; Кир не знает истиннаго Бога: однако Кир есть помазанник истиннаго Бога. Почему? Потому что Бог, «сотворивый грядущая» (Ис. 45:11), назначил его для исполнения судьбы Своей о возстановлении избраннаго народа Израильскаго; сею Божественною мыслию, так сказать, помазал Дух его еще прежде, нежели произвел его на свет: и Кир, хотя не знает, кем, и для чего помазан, движимый сокровенным помазанием, в царстве языческом совершает дело Царствия Божия. Как могущественно помазание Божие! Как величествен помазанник Божий! Если только не изглаждает он в себе помазания Божия упорным противлением помазавшему его Богу: то он есть живое орудие Божие; сила Божия исходит чрез него во вселенную, и движет большую или меньшую часть рода человеческаго, к великой цели всеобщаго совершения. Если таков может быть даже неведущий Бога: не много ли паче священно величие тех помазанников, которые познали Помазавшаго их, и дар помазания не только прияли для других, но и для себя объяли верою и благочестием, как Давид, Иосия, Константин Великий, помазанные для того, чтобы с собою воцарять благочестие, и – не усумнимся присовокупить – как Александр Благословенный, помазанный разрушить мятежное могущество нечестия в сии последния времена?

О таковых сугубо священных помазанниках, если бы грозная заповедь не возвещала, благоговейная любовь сама собою чувствует, что «касаяйся их, яко касаяйся в зеницу ока Господня» (Зах. II, 8).

Храните же внимательно зеницу ока Господня, «не прикасайтеся Помазанным Его». Заповедь Господня не говорит: не возставайте противу предержащих властей. Ибо подвластные и сами могут понимать, что, разрушая власть, разрушают весь состав общества, и следственно разрушают сами себя. Заповедь говорит: «не прикасайтеся» даже так, как прикасаются к чему либо без усилия, без намерения, по легкомыслию, по неосторожности; ибо случается нередко, что в сем неприметно погрешают. Когда власть налагает на подвластных некое бремя, хотя и легкое и необходимое: как легко возбуждается ропот! Когда подвластные видят дело власти, несогласное с их образом понятия: как стремительно исторгаются из уст их слова осуждения! Как часто необученная послушанию мысль подчиненнаго, нечистым прикосновением, касается самых намерений власти, и полагает на них собственную свою нечистоту! Клеврет мой! кто дал тебе власть над твоими владыками? Кто поставил тебя судиею твоих судей? Христианская душа! ты призвана «повиноватися за совесть» (Рим. XIII, 5): елико можно, не прикасайся власти, ниже словом ропота, ниже мыслию осуждения; и веруй, что «якоже возвеличися душа Помазанных во очию твоею, тако возвеличишься ты пред Господем, и покрыет тя, и измет тя от всякия печали» (1Цар. XXVI, 24). Аминь.

16. Слово о нетлении святых мощей, на память Преподобнаго Сергия

(Говорено в Троицкой Сергиевой лавре сентября 25 дня; напечатано в собраниях 1821, 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

И кости твоя утучнеют, и будут, яко вертоград напоенный, и яко источник, емуже не оскуде вода». Ис. 58:11.

Во дни Пророка Исаии были люди, – какие, вероятно, есть и ныне, – которые жаловались на Бога, для чего не награждает Он их благочестия. «Что яко постихомся, и не увидел еси?» (Ис. 58:3) Пророк ответствует на сие, что и «пост и суббота», и благочестивый подвиг, и духовное празднование, приятны Богу, если люди во «дни пощений своих не обретают волей своих, если не творят хотений своих в день святый» (Ис. 58:3); и, в награду за сие непритворное благочестие, обещает между прочим, что "и кости" таковых людей «утучнеют, яко вертоград напоенный, и яко источник, емуже не оскуде вода». – Неожиданное обещание! Кости сего тленнаго тела, кажется, не тучнеют от подвигов поста, ниже от субботствования духовнаго. – Подобно сему, другой Богопросвещенный муж, «восхваляя мужей славных», между прочим говорит: «и обоюнадесяте Пророков да процветут кости от мест своих» (Сир. XLIX, 12). Но кости сих Пророков давно уже почивали во гробах, когда сие написал о них сын Сирахов. Итак неужели кости угодивших Богу и в умерщвлении плоти «тучнеют», и во гробах «процветают?»

Воистинну «тучнеют и процветают»! Тучнеют и процветают кости благочестивых во время жития их, духовно, когда, «яко от тука и масти», исполняется душа их радостию (Псал. LXII, 6) о Боге; когда «праведник, яко финикс, процветает» (Псал. XCI, 13) благими делами, приносящими плод во святыню; – тучнеют и процветают, несмотря на то, что плоть их увядает и изсыхает от подвигов воздержания; ибо, «аще и внешний их человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни» (2Кор. IV, 16). По смерти же тучнеют и процветают кости благочестивых славою их добродетелей, так что они, быв нередко умалены и забвенны в жизни, являются великими и знаменитыми по смерти, так что гробы их бывают великолепнее жилищ, в которых они обитали.

Но кроме сего, в предлежащих нам священных останках Праведника мы усматриваем собственными очами еще образ, как и во гробах «тучнеют и процветают» кости праведных. И все тела человеков, по смерти их, подобно семенам, погребенным в земле, и растениям во время зимы, медленным, неприметным для нас прозябением, среди самаго истления, постепенно прозябают и приготовляются к животворной весне общаго воскресения. Но некоторыя телеса праведников подобятся лавровым и некоторым другим древам, во время самой зимы очевидно растущим и зеленеющим; «хранимыя Господом кости их» (Псал. XXXIII, 21), и после смерти, являют в себе, «яко тук и масть», духовную силу жизни, чудесно изливающуюся и на то, что их окружает; их телеса прежде общаго воскресения «процветают» начатками нетления.

От чего сие и для чего? От чего нетленны телеса праведников? Для чего Бог дарует им сие нетление? Разсуждение о сих вопросах может объяснить одну из наград благочестия, и одно из побуждений к благочестию.

"Бог", как говорит Премудрый, «созда человека в неистление» (Прем. II, 23). Дух его жил Словом Божиим, и потому наслаждался блаженным безсмертием; тело его питалось от древа жизни, и таким образом должно было сохраняться в безболезненном нетлении. «Единем человеком», – так изъясняет Апостол печальную перемену сего состояния, – «единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде, в немже вси согрешиша» (Рим. V, 12). Итак причина, по которой человек смертен, и тело его тленно, есть грех, – яд, который принял человек первоначально душею, но который, в дальнейшем действии своем, отравил и тело¹²⁵, медленною отчасти, но вообще смертоносною отравою. Из сего не трудно усмотреть, что возвращение человека «в неистление» возможно только тогда, когда он перестанет отравлять себя грехом.

Но возможно ли сие после того, когда «грех во» весь «мир вниде», когда мы, «в беззакониях зачинаемся, раждаемся во грехах» (Псал. L, 7) и, как бы по естественной необходимости, «пием неправды, якоже питие» (Иов. XV, 16)? Притом для исцеления зараженнаго ядом потребно нечто более, нежели только прекратить употребление яда. Никто не может быть творцем самого себя: смертно болящий или умерший не может даровать себе здравия или жизни, которых источник в нем затворился. Если и в неповрежденном состоянии своем человек жил, как мы сказали, словом Божиим: кольми паче смертнаго возставить в безсмертие, и растленнаго в нетление, не может ничто, кроме Творческаго слова Божия.

Слово Творческое вновь изречено в поврежденное грехом творение Божие, для его возстановления, и низведено в нем до такой глубины, до какой грехом низпали человеки. «Слово плоть бысть» (Иоан. I, 14). Теперь все падшее и отчужденное от жизни Божией получает новый, возвратный ход. Источник Божественный вновь открывается во глубине человеческой природы и внутренно изливает в нее благодатный свет и силу. Здесь обретает душа человеческая врачевство, очищающее и исцеляющее, которое истребляет в ней смертоносный яд греха, и вместе врачевство укрепляющее и предохраняющее, которое не допускает сей заразе возобновляться и усиливаться новыми грехопадениями. Животворное действие благодати, так же как некогда смертоносное действие греха, простирается по всему существу человеческому от духа до тела; и поелику сила Божия конечно могущественнее, нежели сила греха, которая собственно есть немощь, то не удивительно, что благодать, по выражению Апостола (Рим. V, 20), «преизбыточествует», паче «умножившагося греха», что она действительнее исцеляет и возстановляет, нежели грех заражает и разрушает. «Аще прегрешением единаго», разсуждает Апостол, «мнози умроша, множае паче благодать Божия и дар благодатию единаго человека Иисуса Христа во многих преизлишествова» (Рим. V, 15): «Да якоже царствова грех во смерть, такожде и благодать воцарится правдою в жизнь вечную, Иисусом Христом Господем нашим» (Рим. V, 21). Таким образом Слово Божие, нисходя до воплощения, самой плоти открывает путь восходить до нетления и прославления; Иисус Христос становится «воскрешением» нашим (Иоан. XI, 25), и когда вселяется верою в сердца наши, тогда и в самых телесах, верою очищенных и освященных, скорее или медленнее просиявает сила Его воскресения.

Примечайте в целом бытии рода человеческаго, как явление сея силы воскресения всегда соразмерно было с постепенным откровением воплощеннаго Слова Божия. В первые веки, когда всю тайну Христову находим заключенною в одном слове «о семени жены, сокрушающем главу змия», и силу воскресения усматриваем во одном Энохе, который, как уединенный орел в обновленной юности, воспаряет в нетлении над целым миром, чрез господствующее растление нравственное приближающимся ко всеобщему истлению естественному. Во времена Пророков, когда обетование о Христе, как «о семени, в котором благословятся все народы», многократно повторенное, и более объясненное, ощутительнее возбуждало веру, и потому обильнее вселяло в сердца, хотя и глубоко еще сокровенную силу Христову, и сила воскресения не только, по подобию Эноха, явилась в Илии, при взятии его на небо, но кроме того еще в продолжение земной жизни открывалась в Илии же и Елисее, воскрешением умерших; и даже, – что составляет единственный в священных сказаниях пример прежде пришествия Христова, но согласный со многочисленными сего рода явлениями по пришествии Христовом, – сила воскресения сверх чаяния воздействовала некогда чрез кости умершаго уже пророка Елисея. "Бысть", повествует книга Царств (4Цар. XIII, 21), «бысть погребающим мужа, и се видеша воинов, и» – от страха – «повергоша мужа в гробе Елисеове: и впаде тело человека мертва, и прикоснуся костем Елисеовым, и оживе, и воста на ноги своя». Когда же, столь давно предреченное, и постепенно предуготовленное, воплощение Слова Божия наконец совершилось; тогда, кто не знает, какими быстрыми потоками сила воскресения потекла по сей, еще и не обновленной, земле? Сообразно с целию настоящаго разсуждения, особенно должно указать здесь один случай. Когда Иисус Христос вольным страданием нашего ради спасения допустил низвести Себя в область смерти для того, чтобы ввести туда собственную силу жизни, и таким образом разрушить царство смерти в самых основаниях его: тогда сила Его немедленно проникла все, и в том, что способно было принять ее, тотчас ознаменовала себя животворным действием. Вот изъяснение того, что в то время «и гроби отверзошася, и многа телеса усопших святых восташа» (Матф. XXVII, 52).

«Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки» (Евр. XIII, 8). Он яко Бог «действует вся во всех» (I Кор. XII, 6), действует и ныне, подобно как действовал от начала, и действовать будет до конца; действует в малом, равно как в великом, действует как во всей Церкви, которая есть тело Его, так и во всех верующих, которые суть члены Его. Он «воображается в них» (Гал. IV, 19), «живет в них» (Гал. II, 20), и как в Нем Самом «живет всяко исполнение Божества телесне» (Кол. II, 9), так, по некоему образу сего Божественнаго таинства, и Он благоволит жить в избранных Своих даже телесне, поколику обретает их способными ко внутреннему с Ним общению. Обретает ли Он ум, постоянно к Нему обращаемый благоговением и молитвою? Он «воображается» в уме, и исполняет его светом Своим, истиною Своею, «безвестная и тайная премудрости Своея» являет ему (Псал. L, 8). Обретает ли сердце, отверстое пред Ним покаянием, верою и любовию к Нему? Он «вселяется в сердце» (Еф. III, 17), и с Собою вносит в него новую жизнь, вместо плотской духовную¹²⁶, вместо земной небесную, преображает любовь человеческую в Божественную, и свойства человеческия в Ангельския. Обретает ли наконец и тело, в сообразность с душею, непрестанно очищаемое воздержанием и подвигами, и потому способное принимать и сохранять в себе как-бы некие отпечатки и следы внутренних движений благодатных? И оно, некоторым образом, и даже в земной еще жизни, начинает быть Богоносным. Сколь бы ни странною казалась для некоторых мысль о Богоносном теле земнаго человека: я не раскаяваюсь, что произнес ее; ибо не догадкою и соображением¹²⁷ составляю сей образ, но обретаю его на самом опыте, который представили еще Апостольския времена, и о котором предание времена Святых благоговейно сохранили. Святый Игнатий Богоносец так приобык питать сердце свое любительным воспоминанием сладкаго имени Иисуса Христа, что сие глубокое душевное впечатление чувственным образом отпечатлелось в телесном органе, и когда, после мученической кончины его, разсечено было его сердце, в нем усмотрели буквенно изображенное имя Иисуса Христа (Чет. Мин. Дек. 20). Как сосуд, в котором долго хранится благовонная масть, заимствует от нея силу благоухания: так самое тело Христианина, в котором постоянно обитает благодатная сила Христова, проницается ею во всем составе своем, и даже благоухает ею для других. И поелику «сила Христова» нетленна, то естественно, что она, «вселяясь» (2Кор. XII, 9) в человеков, «иже Христовы суть» (Гал. V, 24), и телесам их сообщает нетление; поелику сила Христова¹²⁸ всемогуща, то с естеством ея согласно и то, что она чрез них чудодействует, когда то благоугодно Господу¹²⁹, подобно как некогда чудодействовала, чрез «главотяжи и убрусцы», которые были на «теле» святаго Апостола Павла, и приняли в себя «пот» его (Деян. XIX, 12), и чрез одно «осенение тению» святаго Апостола Петра (Деян. V, 15).

Какое, братия, дивное воздаяние за благочестие, что им не только дух человеческий возводится к благодатному общению со Христом, но и самое тело, которым совершаем сии малые подвиги пощения, молитвеннаго коленопреклонения, братолюбнаго служения, соделывается чрез то причастным благодатной силы Христовой, животворящей и чудодейственной! И если сие на земли еще, то на небеси какая жизнь, какое могущество, какая слава ожидает благочестивых!

Между тем примечать можем, что не все благочестивые, и даже не все Святые участвуют в сем "первом", так сказать, «воскресении» (Апок. XX, 6), которое состоит в чудесном¹³⁰ на земли нетлении освященных телес их; подобно как и в первоначальном явлении сего перваго воскресения, «многа телеса усопших святых восташа» (Мф.27:52), но не все телеса святых усопших. Что значит сие? Неужели не правосуден Бог ко Святым Своим, одним увеличивая меру благодати, а другим уменьшая, одним безсмертие приближая, а других отдаляя, одних прославляя, а других сокрывая? Без сомнения, никто, знающий Бога, не может сего помыслить. Итак, что значит видимое неравенство видимой награды, даруемой Святым? Может-быть, оно некоторым образом соответствует степеням внутренняго их освящения, по которому, – скажем словами Апостола, – как «звезда от звезды разнствует во славе, такожде и воскресение мертвых» (1Кор. XV, 41–42), и последнее, совершительное, и первое, начинательное: но с большею основательностию из неравенства сей предварительной награды Святым заключить можем, что сия награда им даруется не столько в воздаяние собственно им, сколько для другой, с премудростию и благостию Божиею сообразной, цели. В самом деле, для тех, которые не ищут славы человеческой, и которые уверены, что вечно будут царствовать во славе Божией со Христом, велико ли то, чтобы иметь или не иметь временных начатков сея славы на земли? – Но как с воскресением Христовым «многа телеса усопших святых восташа» для того, чтобы, «по воскресении Его, внити во святый град, и явитися мнозем» живущим, для удостоверения их об открывшейся силе воскресения: так и до ныне телеса усопших Святых являются в нетлении, с силою чудодейственною и живоносною, для нас живущих, для удостоверения, – если к стыду времени есть и такие между нами неверующие, – для удостоверения в воскресении Христовом и в нашем будущем воскресении, для укрепления немощных в подвигах противу греха и смерти, для возбуждения невнимательных и нерадивых к подвигам благочестия.

«Поминайте наставники ваша», учит Апостол Христиан своего времени, поминайте наставники ваша, «иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их» (Евр. XIII, 7). Как бы так разсуждал он: «мы не довольствуемся поучать вас нашим словом; не все души довольно отверсты для него, и не все сохраняют его, когда приемлют. Для сего указуем вам еще на пример «наставников ваших», и в сем примере на то, что сильнее поражает чувства, и тем глубже проникает в душу, – на «скончание жительства» их, запечатленное ясными знамениями веры». Зрелище подлинно назидательное, и в молчании более обильнаго слова говорящее духу! Но как слово наконец умолкает; так и пример наконец скрывается: и память скончавшихся наставников может угаснуть. Что же творит Бог, «хотящий всем человеком спастися и в разум истины приити» (1Тим. II, 4)? Он, так сказать, увековечивает назидательную кончину совершившихся во благочестии наставников. Проходит несколько веков, и мы все еще видим ее собственными очами, взирая на нетленные останки их. Сие нетление, сия целебная и живоносная сила, от них исходящая, внятнее и убедительнее слова поучают нас благочестию, и побуждают «подражать вере их».

На что более мое скудное слово? – Довольно и для нас, братия, того неумолкающаго поучения, которое приносит сей безмолвный гроб. Можно ли не слышать сего поучения? Можно ли, слыша, не разуметь его? «Взирайте», глаголет сам скончавшийся Наставник наш, «взирайте на скончание моего жительства», которое я столько веков представляю пред очи моих учеников, и всех требующих наставления. Вы все признаете, что скончание жительства моего благословенно и блаженно; я слышу, в Боге моем, как вы оное ублажаете; вижу, как стекаетесь торжествовать оное. Для меня ли ублажаете вы кончину мою? Ваши ублажения не умножат моего блаженства в Боге моем. Но если вы ублажаете кончину мою: то ублажите и житие, которое привело меня к сей кончине, и ублажите оное для вашего собственнаго блаженства. Сугубо неизвинителен тот, кто, видя путь, уклоняется в заблуждение; видя благий пример, во зле закосневает. Сугубо бедственно, близ пристанища претерпеть кораблекрушение и потопление, при виде награды заслужить наказание, при виде блаженства погибнуть. Единственное приращение, какое вы можете доставить моему блаженству, есть то, чтобы доставить моей к вам любви радость вашего спасения. Ублажите самих себя¹³¹, подражанием вере моей со всеми плодами, которые произвела от нея благодать Христа моего и вашего».

Что речем на сие, братия? – Ей, Богоносный Отче наш и Наставниче! «Буди нам по глаголу твоему». Аминь.

17. Слово в день собора святаго архистратига Михаила

(Говорено в Архангельском кафедральном соборе; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение? Евр. I, 14.

Торжественно собрался ныне собор земный, воздать честь Собору небесному; собрался собор человеков, воспеть хвалы Собору Ангелов. Для чего? «Не все ли они», говорит Апостол, изъясняя высокое превосходство Сына Божия пред Ангелами, не все ли они «суть служебные духи»? Для чего же Церковь, которая часто изъявляет желание вместе с Ангелами служить Богу, и славословить Его благость, теперь, так сказать, остается позади их, и совершает род служения в честь их самих? Сие тем более требует изследования, что и древний закон, «вчиненный Ангелами» (Гал. III, 19), не представляет никакого торжественнаго установления в честь Ангелов.

Самое обыкновенное основание священных установлений, – говоря сие, мы не колеблем других оснований, глубоких и таинственных, – самое, говорю, обыкновенное основание церковных установлений есть благочестивое напоминание. «Помни день субботный» (Исх. XX, 8), говорит заповедь. «Будет вам день сей в память» (Исх. XII, 14), говорит закон Пасхи. «Сие творите в Мое воспоминание» (Лук. XXII, 19), говорит Сам Иисус Христос, установляя таинство Тела и Крови Своей. На сем основании древний закон не мог основать особеннаго церковнаго установления в честь Святых Ангелов в такия времена, когда человеки наклонны были воздавать служебным силам честь Божескую, и когда всего более нужно было напоминать о подобающем служении единому Богу. Ныне, под законом Христовым, совсем иныя времена. Единство Божие как солнце, озаряет умы: но как звезды неприметны при солнце; так при занятии любомудрствующаго ума одною великою мыслию о Свете несотворенном¹³², некоторые уже не примечают светов сотворенных, малых конечно перед Оным, впрочем чистых и благодетельных, – не примечают «служебных духов, посылаемых» от Бога в «служение для тех, которые должны наследовать спасение»; а не примечая их, устраняются от их благодетельнаго сообщества и помощи. Для таких времен прозорливо и премудро установила Церковь торжествовать в честь Собора небесных Сил, дабы мы немощные земнородные получали назидательное напоминание о сих споспешниках нашего спасения.

Удивительно, что забвение о небесных Силах в некоторых из Христиан простирается до того, что сомневаются даже о существовании невидимаго мира. Если бы не имели мы о сем свидетельства в книге Откровения: мы могли бы найти оное в книге природы. На всем видимом написано свидетельство о невидимом. Апостол Павел говорит, что «невидимое Божие, Его присносущая сила и Божество, от создания мира, чрез разсматривание тварей, есть видимо» (Рим. I, 20): но как не все видимое может отнесено быть непосредственно к невидимой силе Божией; то, на основании Апостольскаго изречения¹³³, можно видеть мир невидимый, сквозь мир переходящих образов – мир постоянных сил, посредством которых вседетельная сила Божия держит, «носит» (Евр. I, 3), движет, управляет и сохраняет все видимое. Посмотрите на дерево или траву: то, что вы видите, может только увянуть, засохнуть и разрушиться; а то, что производит зелень, рост, цвет и плод, не есть ли невидимое? Оглянитесь на самих себя: то, что в вас чувствует, желает, мыслит, не есть ли невидимое? Приметьте подобную лествице постепенность тварей, которыя потолику совершеннее одна другой, поколику более открывается в них действие невидимаго; начните от земли и камня, в которых невидимое совершенно погребено; взойдите по лествице видимых тварей до человека, в котором невидимое может уже господствовать: не естественно ли над сею степенью предполагать твари, в которых видимое совершенно поглощено, – существа, чисто невидимыя, духовныя?

Правда, в нынешнем омраченном состоянии человека и мира, сквозь письмена видимых вещей тускло мелькает свет мира невидимаго. Но за то в книге Откровения очищенное верою око ясно усматривает не только существование мира невидимаго, но и его близость, и тесный союз его с видимым. Там Херувим стережет путь древа жизни (Быт. III, 24); здесь Ангел утешает отчаянную Агарь (Быт. XVI, 7–12); в другом месте Ангелы вместе с Господом гостят у Авраама (Быт. XVIII); Ангелы спасают Лота из погибающаго Содома (Быт. XIX); Ангел сохраняет жизнь умирающему от жажды Измаилу (Быт. XXI, 17–19); Ангел и, может быть, более, нежели Ангел по существу, однако же Ангел по явлению и по наименованию в священном бытописании¹³⁴, – удерживает руку Авраама, вознесенную на заклание Исаака, и осыпает его благословениями (Быт. XXII, 15. 17); Ангела обещает Авраам в руководство рабу своему (Быт. XXIV, 7), и сей раб дивно руководствуется в обретении Ревекки. Иаков, то спящий во множестве видит Ангелов, по лествице восходящих на небо, и нисходящих на землю (Быт. XXVIII, 12), то бдящий встречается с полками Ангелов (Быт. XXXII, 1). Ангел является Моисею в горящей купине (Исх. III, 2), для приготовления его к изведению Израильтян из Египта. Ангел в столпе огненном и облачном предшествует Израильтянам из Египта, заграждает их от преследующих Египтян (Исх. XIV, 19), сопровождает чрез Чермное море, и сорок лет непрерывно странствует с ними по пустыне. Под «распоряжением Ангелов приемлют» (Деян. VII, 53) Израильтяне закон Моисеев. «Архистратиг силы Господни» является Иисусу Навину (Нав. V, 14), и распоряжает чудесное завоевание Иерихона. Ангел, вместо Пророка, проповедует Израильтянам, и плачущий от его проповеди народ ознаменовывает место его явления именем "Плача" (Суд. II, 1–6), Ангел призывает Гедеона к избавлению Израильтян от порабощения (Суд. VI, 11); Ангел двукратно посещает родителей Сампсона, предсказывает необыкновенное рождение, и научает воздержанием матери охранять плод чрева (Суд. XIII). Ангел поражает Иерусалимлян за тщеславие Давида (2Цар. XXIV, 16), и Ассириан за гордость Сеннахирима (4Цар. XIX, 35). Пророк Илия неоднократно в действиях своих руководствуется Ангелом (3Цар. XIX, 5; 4Цар. I, 15); Елисей показывает отроку своему сонм Ангелов, подобный охранительному воинству (4Цар. VI, 17). Исаия видит Серафимов окружающих Престол Господень, и от одного из них приемлет огненное очищение (Иса. VI); Иезекииль среди отверстых небес созерцает четыре Богоносныя животныя и одушевленныя колеса (Иез. 1); Даниил зрит «тысящи тысящь служащих» Ветхому деньми, «и тмы тем предстоящих Ему» (Дан. VII, 10); иногда встречает он Ангела хранителя и, может быть, более нежели Ангела, в разжженной пещи (Дан. III, 92); иногда во рве львином (Дан. VI, 22); иногда Гавриил «парит» над ним, и «прикасается» к нему, и изъясняет ему видения (Дан. IX, 21); иногда в откровениях своих он слышит «о Михаиле, едином от первых старейшин» небесных, и «Князе» народа своего (Дан. X, 13, 21). Захария, кроме того, что видит и слышит Ангелов, многократно «в себе» ощущает «Ангела глаголющаго» (Зах. I, 14). О Господи сил! Какие воистину Соборы небесных Сил собираешь Ты для земнородных! Как дивно «ополчаешь Ангелов Твоих окрест боящихся Тебе» (Пс. XXXIII, 8)! Каким содружеством, каким единством сопрягаешь духи Ангельские и человеческие!

Может быть, некоторые думают, что Ангелам покорены были только ветхозаветныя времена теней и гаданий, подобно тому, как видимыя звезды поставлены для обладания нощию. Посмотрим. Откроем Новый Завет. Се восходит солнце духов; является Царь откровений, Иисус Христос. Что же? Должны ли исчезнуть звезды? Должны ли удалиться служебные духи Света? Или присутствие солнца не уничтожит звезд, а только сделает их менее приметными? Или и в присутствии Царя, царственные служители будут учреждать и облегчать доступ к Нему? Но почто вопрошать о сем? Сам Царь провозглашает, чему быть надлежит: «отселе узрите небо отверсто, и Ангелы Божия восходяща и нисходяща к Сыну человеческому» (Иоан. I, 51): и действительно, мы видим Ангела, возвещающаго неплодное зачатие Предтечи (Лук. I, 11) и безсеменное зачатие Спасителя (Лук. I, 26), целое воинство Ангелов, воспевающих славу рождества Спасителева (Лук. II, 13), Ангела разрешающаго недоумение Иосифа (Матф. I, 20) и устрояющаго безопасность Младенца Иисуса от ищущих души Его (Матф. II, 13), Ангелов служащих Иисусу по искушении Его в пустыне (Матф. IV, 11), Ангелов усвоенных каждому младенцу, «выну видящих¹³⁵ Отца небеснаго» (Матф. XVIII, 10), более двенадцати легионов Ангелов, готовых ополчиться за Иисуса против Иудеев (Матф. XXVI, 53), Ангела явившагося для укрепления Его в Гефсиманском подвиге (Лук. XXII, 43), Ангелов отверзающих гроб Его (Матф. XXVIII, 2), возвещающих Его воскресение (Иоан. XX, 12)¹³⁶, Ангелов сопровождающих Его вознесение и возвещающих Его паки пришествие (Деян. I, 10. 11), Ангелов разрешающих узы (Деян. XII, 7), и отверзающих темницы для Апостолов (Деян. V, 19); наконец Ангела только еще возникающему от тьмы язычества Корнелию явившагося для того, чтобы указать ему вход в Церковь Христианскую (Деян. X, 3–6).

Христиане! Иисус Христос, по изречению Иоанна Богослова, есть «Святый, истинный, имеяй ключ Давидов, отверзаяй, и никтоже затворит» (Апок. III, 7). Итак, если Он отверз небо: кто же смеет затворить его? Или кто смеет сказать, что теперь уже не время видеть Ангелов Божиих, восходящих и нисходящих по воле Сына человеческаго? «Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение?» Кто же и ныне может утверждать, что они уже без дела и мы без помощи?

Но чем несомненнее удостоверяемся мы о близости к нам святых Ангелов и о их готовности на помощь нам: тем с большею заботливостию мы должны помыслить о том, от чего в наши дни так мало слышат о сей помощи, а еще менее верят слышанному о том. Или нет при нас Ангелов; или мы не примечаем их; или удаляем от себя. Что их нет, то не правда, как мы видели. Следственно правда то, что мы или не примечаем их, или даже удаляем от себя.

Как в видимых своих явлениях святые Ангелы не редко принимаемы были человеками за подобных человеков: так легко случиться может, что и невидимыя их действия человек примет за собственныя человеческия или обыкновенныя естественныя действия. Не случается ли, например, что, среди недоумения или некоего бездействия ума, вдруг, как молния, просиявает чистая, святая и спасительная мысль; что в обуреваемом или хладном сердце мгновенно водворяется тишина, или возгарается небесный пламень любви к Богу? Если всякое явление по роду своему свидетельствует о присутствии действующей силы, то сии внутренния явления души нашей не свидетельствуют ли о присутствии небесных Сил, по человеколюбию бросающих лучи свои в наш ум и искры в наше сердце? Не суть ли это действия Ангелов, по изречению Пророка Захарии, «глаголющих в нас?» Как достойно сожаления, если мы не примечаем сей Ангельской помощи! Ибо, не примечая, не приемлем ея, как должно, и не пользуемся ею; не пользуясь, остаемся неблагодарными и виновными, не приготовляем себя к другим подобным посещениям и таким образом даже удаляем от себя хранителей наших.

Если мы человеки удаляемся от человеков, которых расположения противны нашим расположениям; если наставник наконец отрекается от ученика, не внемлющаго наставлениям, или пестун от воспитанника, отвергающаго руководство; если самый отец удаляет от себя непокорливаго сына: то как не удалиться наконец от нас святым Ангелам, когда мы не следуем их спасительным внушениям, и оставляем безплодным для нас их служение? Как не удалиться от нас небесным Силам, когда мы предаемся токмо земному? Как не удалиться чистым духам, когда мы живем в нечистотах плоти? Как не удалиться Ангелам Божиим, когда мы непрестанно имеем в мыслях и в желаниях не Бога и Христа Его, но мир и самих себя?

Чада церкви! Чада Божии! Будем ходить, яко чада послушания. Не слышим ли, как матерь ежедневно просит нам у Господа и Отца нашего «Ангела мирна, верна, наставника, хранителя душ и телес наших?» Не отвергнем блага, о которых она столько для нас подвизается. Презрим земное и приближимся к небесному. Очистим чувствия, и узрим сверхчувственое. Изгоним из души нашей плотския желания и суетные помыслы, и тогда посетят ее безплотныя Силы, и поведут нас с собою «от силы в силу», доколе наконец и Сам "явится Господь Бог в Сионе" духа нашего (Псал. LXXXIII, 8), и «сотворит» в нем Себе «обитель» (Иоан. XIV, 23). Аминь.

18. Слово к восприемлющим обет сердобольных вдов

(Говорено в Мариинской церкви Императорскаго вдовьяго дома декабря 12 дня напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

«Вдовицы чти сущия истинныя вдовицы» (1Тим. V, 3), пишет Апостол Павел к Тимофею, Епископу Ефесскому. Здесь и теперь прилично воспомянуть сию Апостольскую заповедь.

Дабы правильно разуметь изречение Апостола, надлежит знать, что, в первыя времена Христианства, кроме известнаго, никогда неизменяемаго чина Священноначальственнаго и Священнослужебнаго, учрежден был в Церкви некоторый особенный разряд служебных лиц из женскаго пола, которыя назывались «вдовицами» потому, что избираемы были действительно из вдовиц, а иначе «Диакониссами», то есть «Служительницами» потому, что должность их была, служить Церкви по некоторым ея поручениям. Им поручаемо было между прочим попечение о бедных, хождение за больными, и особенно, во времена гонения на Церковь, посещение исповедников веры в темницах. Сим «вдовицам», и ради сих полезных служений, оказывать уважение завещавал Апостол, когда писал к Тимофею: «вдовицы чти».

Прошли времена гонений. Христианское человеколюбие могло действовать свободнее прежняго. Казалось, менее нужными сделались и особенныя «служительницы» Христианскаго человеколюбия. Между тем соблазны между самыми Христианами умножались. Казалось, нужнее сделалось удаление от обращения в смешенном обществе Христиан, большею частию слабых и ложных. Апостольское учреждение «вдовиц» скрылось в уединенных обителях и пустынях.

Теперь смотрите, как дух истиннаго Христианства, проходя сквозь изменения времен, сквозь разнообразие народов, остается однако всегда одинаков и сам себе подобен; как еще и ныне возобновляет он первыя свои благотворныя действия в подобном прежнему виде и в подобной силе. Монархиня, Матерь Благословеннаго из Монархов, следственно Благословенная из – матерей, с сей высоты земнаго благополучия, глубоко нисходит к страждущему человечеству, и является Материю сирот, вдовиц, оставленных, безпомощных, болящих. Будучи не только человеколюбива, но изобретательна в человеколюбии, Она из призренных человеколюбием устрояет себе новыя орудия человеколюбиваго призрения. Так между призренными Ею вдовицами Она взыскивает «истинных вдовиц», способных и расположенных верно проходить служение человеколюбия; по чувствованиям собственнаго сердца нарекает их «Сердобольными», и, торжественно посвящая их в служение болящим, ради пользы, трудности и святости сего служения, «чтит» их особенною честию, утвержденною Державным соизволением Благочестивейшаго Монарха.

Таков жребий, приемлемый ныне вами, Боголюбивыя и человеколюбивыя сестры о Господе! Уже называю вас Боголюбивыми и человеколюбивыми, по уверению, что вы уже испытаны и обретены достойными торжественнаго служения Христианскому человеколюбию. По долгу же ввереннаго мне служения напоминаю вам, что Евангелие усвояет «честь» только «истинным вдовицам», и сего ради завещаваю и молю: готовясь теперь произнести пред Всевидящим Богом обет сердоболия, и принять честь сердобольных вдовиц, восприимите, возобновите искреннее и чистое желание быть «истинно сердобольными вдовицами», Боголюбивыми и человеколюбивыми.

Посмотрите на образ истинной Христианской вдовицы, написанный в Евангелии: «истинная вдовица и уединенная уповает на Бога, и пребывает в молитвах и молениих день и нощь» (1Тим. V, 5). Если сократить сие в одну черту: сие значит, что она должна быть благочестива, или Боголюбива. Далее Апостольское учреждение при избрании вдовицы требует о ней изыскания, «аще святых нозе умы, аще странныя прият, аще скорбных снабде» (1Тим. 5:10). Сие значит, что она должна быть деятельно человеколюбива. Вот образ вашего служения! Приближаясь к сему образцу, вы будете приближаться к совершенству в своем деле. Надобно вам часто взирать на сей образ оком ума, и с новым всегда вниманием стараться изобразить оный в сердце.

Чем искреннее будете вы человеколюбивы и Боголюбивы в сердце: тем менее трудности будете вы находить в делах служения вашего, тем более успеха, тем более блаженства!

Предварительным опытом конечно вы узнали уже некоторыя трудности восприемлемаго вами служения. Как может облегчать их любовь, сие можно усмотреть из обыкновенных случаев жизни. От чего, например, мать часто в глубокую ночь непринужденно бодрствует над своим младенцем, а кормилица не может победить сна? Не силою ли матерней любви уничтожается трудность долговременнаго бдения? Если таким образом естественная человеческая любовь облегчает трудныя дела: менее ли сильно будет благодатное человеколюбие, одушевляемое силою любви Божественной? Если будете помышлять, что все человеки по природе суть одно в первом человеке, и разделясь, как потоки одного источника, паки сливаются в одно по благодати в Иисусе Христе; если сообразно с сим размышлением будет чувствовать и сердце ваше, что между вверяемыми попечению вашему точно нет ни одного чужаго: то попечение о ближних не будет разниться от попечения о себе; а свое бремя не тяжко, как говорит опытное присловие. Если будете помышлять, что мы не иначе живем, и не имеем иной надежды жить, как любовию и милостию Отца небеснаго, что каждую минуту Он совершает для нас более благодеяний милования, хранения и помощи, нежели мы можем совершить для других во всю жизнь нашу: то вы всегда будете чувствовать, как мало и ничтожно то, что мы делаем для ближних, а потому возжелаете иметь, и любовь Божия даст вам «крила огня» (Песн. VIII, 6), чтобы легко и быстро лететь на всякое дело служения ближнему.

В тоже время, как истинная любовь к Богу и ближнему облегчает труд служения страждущему человечеству, она же производит от сего труда обильные плоды. «Не любящий», как сам «пребывает в смерти» (1Иоан. III, 14), так и всякое дело его, хотя бы имело наружный вид добродетели, есть мертво и безплодно, и слово, «как кимвал» (1Кор. XIII, 2), бездушно. Но когда истинная Христианская любовь пронзает и отверзает сердце: тогда в нем, и во всех его излияниях являются «исходища жизни» (Прит. IV, 23). Слово утешения, от сердца, исполненнаго Христианскою любовию, как поток жизни, проливается в сердце страждущаго; самый взор с таким сердцем, как луч света, проникает в душу, омраченную печалию. Если точно сия любовь управлять будет вашим служением страждущему человечеству: то и телесныя дела сего служения, по тайному благословению Верховнаго человеколюбца Бога, спасительны будут для тела болящих, и душевныя ваши расположения будут приносить им душевное облегчение, вожделенное само в себе и опять естественно благотворное для здравия телеснаго; но, что еще важнее, ваше истинное Христианское человеколюбие будет для них непрестанным Христианским поучением; ваше упование на Бога может подкреплять их против уныния и страха смерти; молитва веры вашей может быть целебнее всякаго врачевства и для тела, и для духа их. Для сего Апостол, дав заповедь, «болящему призывать пресвитеры церковныя, да молитву сотворят над ним» (Иак. V, 14), дабы не подумали, что сим изключается молитва прочих, тотчас присовокупляет общее наставление: «молитеся друг за друга, яко да исцелеете» (Иак. 5:16).

Наконец, тоже Христианское благочестие и человеколюбие, которое одно может сделать служение ваше в высочайшем степени благотворным для ближних, – оно же, и оно единое, может совершенно наградить вас за подвиги, и соделать блаженными. Земная почесть и воздаяние не долго утешают и тех, которые пристрастны к земному, а еще менее тех, которые безпристрастно полагают цену вещам. Блажен, кто не так располагает жизнь и дела свои, чтобы только на земле, и от человеков «восприять мзду свою» (Матф. VI, 2)! Блажен, кто, не останавливаясь на земном, «простирается к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе» (Фил. III, 14)! Для сего и земная почесть вам изъявляется знамением креста, чтоб и она вам напоминала «о почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе». Желаете ли вы приобресть в несомненной надежде сию почесть, и утвердить ее за собою на веки? Дайте любви Христовой располагать делами вашего служения. Она во-первых сделает для вас то чудо, что ваше служение страждущим ближним превратит в служение Самому Иисусу Христу, Который дал ей на то полномочие, когда сказал: «понеже сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне сотвористе» (Матф. XXV, 40). Что же может быть выше и сей, хотя еще тайной, почести, что более сего, хотя и сокровеннаго, блаженства, что сладостнее одной мысли, – служить Самому Иисусу Христу? Но в следствие сего служения, сердобольная любовь, если вы до конца ей последуете, возведет вас и к той царственной почести, к тому высочайшему званию, когда и вас со всеми святыми торжественно звать будет Царь царствующих: «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира» (Матф. XXV, 34). Ибо, скажет Он собственно вам: Я «был болен, и вы посетили Меня» (Мф. 25:36).

Вступите же радостно в сей благословенный подвиг, и проходите его неослабно, при содействии благодати Христовой. Для укрепления себя в оном, каждый раз, когда будете возлагать на себя крест, даруемый вам в знамение сердоболия, вспоминайте сердоболие Господа нашего Иисуса Христа, Который, из любви к страждущему человечеству, исцелял всякий недуг и всякую болезнь, и Сам волею пострадал и умер на кресте, дабы всех нас исцелить от смертоносной болезни греха; воспоминайте сердоболие Пречистыя Богоматери, которая с пронзенным сердцем предстояла кресту и погребению Сына своего, подавая нам пример сострадания. Сими воспоминаниями прививайте себе чистую и спасительную болезнь человеколюбиваго сострадания; пусть болит ею сердце ваше; сия святая болезнь, и для больных и для здоровых, будет источником исцеления. Аминь.

19. Слово на Рождество Христово и на воспоминание освобождения Церкви и Державы Российския от нашествия Галлов

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре; напечатано отдельно и в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1821

И внезапу бысть со Ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога и глаголющих: слава в вышних Богу. Лук. II, 13.

Ныне Ангелы проповедуют вам, Христиане, и Ангелы же показывают, что вам должно делать по их проповеди: что может быть лучше сего поучения, и нужно ли после сего другое? Ангел является, и проповедует человекам: «се благовествую вам радость велию, яже будет всем людем, яко родися вам днесь Спас» (Лк. 2:10–11). Надлежало бы человекам на сию радостную проповедь воскликнуть: «аминь», и прославить Бога за сие благовестие. Но с Ангелом проповедником Ангелы же являются и слушателями. "И внезапу", то есть, как скоро произнес он проповедь о Рождестве Христовом, они целым воинством восклицают: «слава в вышних Богу!» Восклицают же так, что не только горния, им принадлежащия обители, но и дольний мир оглашается их славословием. Для чего? Без сомнения, для того, чтоб и дольний мир последовал горнему, чтобы к славословию Ангельскому присоединилось человеческое славословие. Итак будем послушны поучению Ангельскому. «Приидите возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему» (Псал. XCIV, 1). «Слава в вышних Богу!» Но вы уже и пришли радоваться о Рождестве Спасителя; славословие, которое Церковь переняла у Ангелов, оглашает не только храмы Божии, но и жилища ваши; проповедь Ангельская, не смотря на то, что произнесена за столько веков, оказала и ныне свою силу; дело, кажется, совершено.

Надлежало бы теперь земным служителям слова умолкнуть и успокоиться, когда действуют проповедники небесные. Но их проповедь краткая и многозначущая, их славословие внезапное, невольно возбуждают к удивлению, а чрез удивление к изследованию и размышлению. Притом всходит на мысль, что, когда небесныя Силы проповедывали и торжествовали Рождество нашего Спасителя, кроме не многих пастырей, весь дольний мир погружен был во сне, и не слыхал их проповеди и славословия. Неужели, – скажут, вероятно, некоторые, – неужели и мы среди яснаго дня Господня можем продремать великое славословие Церкви? – Не укоряя сим никого, я напомню только, что Давид, который, без сомнения, бодрственнее нас был в славословии, нужным находил иногда пробуждать свою славу: «востани слава моя» (Псал. LVI, 9)! Испытаем и мы, размышлением о славе Божией в рождении Спасителя нашего, пробуждать нашу славу, или, яснее сказать, нашу ревность к славе Божией.

«Слава в вышних Богу!»

Не прежде, как при рождении Иисуса Христа, земля слышит сие Ангельское славословие: для чего не прежде? И прежде не имел ли Бог славы в вышних?

Так! Бог имел высочайшую славу от века. По изречению одного ясновидца славы Его, Он есть "Бог славы" (Деян. VII, 2), то есть, с самым именем, с самым существом Его соединена слава, так что Он не был бы и Богом, если бы не имел славы.

Слава есть откровение, явление, отражение, облачение внутренняго совершенства. Бог от вечности открыт Самому Себе в вечном рождении единосущнаго Сына Своего, и в вечном исхождении единосущнаго Духа Своего; и таким образом единство Его во Святой Троице сияет существенною, непреходящею и неизменяемою славою. Бог Отец есть «Отец славы» (Еф. I, 17); Сын Божий есть «сияние славы Его» (Евр. I, 3) и Сам «имеет у Отца Своего славу, прежде мир не бысть» (Иоан. XVII, 5); равным образом Дух Божий есть "Дух славы" (1Петр. IV, 14). В сей собственной, внутренней¹³⁷ славе живет блаженный Бог превыше всякия славы, так что не требует в оной никаких свидетелей, и не может иметь никаких участников. Но как, по безконечной благости и любви Своей, Он желает сообщить блаженство Свое, иметь благодатных¹³⁸ причастников славы Своея: то подвизает Он Свои безконечныя совершенства, и оне открываются¹³⁹ в Его творениях; Его слава является небесным силам, отражается в человеке, облекается в благолепие¹⁴⁰ видимаго мира; она даруется от Него, приемлется причастниками, возвращается к Нему, и в сем, так сказать, кругообращении славы Божией, состоит блаженная жизнь и благобытие тварей. Так Херувимы стоят пред престолом Господним, в полноте славы Его, и во славу Пресвятыя Троицы взывают друг ко другу трисвятую песнь: «свят, свят, свят Господь Саваоф» (Ис. VI, 3); они «закрывают лица свои», потому что существенная слава Божия есть «свет неприступный» (1Тим. VI, 16) и для вышних тварей; они «окрест и внутрьуду исполнены очей», потому что желание, созерцанием приобщаться славы Божией, все существо их делает оком; они «покоя не имут день и нощь» (Апок. IV, 8), не потому, чтобы им возбранен был покой, но потому, что блаженство, которым преисполняет их созерцание и причастие славы Божией, как будто из переполненнаго сосуда, непрестанно изливается в радостном журчании славословия, и таким образом «слава, яже от единаго Бога» (Иоан. V, 44), возвращается к Богу. Так человек, в своем первобытном состоянии, был «образ и слава Божия» (1Кор. XI, 7), и без одежды не знал наготы, будучи одеян сею славою. Так и видимыя небеса «поведают славу Божию; день дни отрыгает» о ней «глагол, и нощь нощи возвещает разум» (Псал. XVIII, 2–3).

Но если таким образом слава Божия пребывает от века в Боге; и в самых тварях, не только в невидимых, но даже и в видимых, возвещается давно и непрестанно: то для чего при Рождестве Иисуса Христа новым и нечаянным образом провозглашается оная с неба на землю, как нечто неизвестное и неслыханное? Христианин! здесь твоя чреда быть «оком», и особенно «внутрьуду», стани добре, и созерцай: здесь есть слава и тайна, – слава заключенная в тайне, тайна открытая в славе.

Человек остановил в себе присноживотное обращение славы Божией, решась не возвращать ея Богу, но присвоить ее себе, в надежде, по обещанию обольстителя, самому «быть, яко Бог» (Быт. 3:5). От сего в духовном человеке произошло нечто подобное тому, что происходит в чувственном человеке, когда останавливается обращение крови. Человек духовно умер для славы Божией, или по крайней мере, омертвел так, что в нем остались слабыя, в сравнении с прежним состоянием, движения жизни душевной, омраченной, обнаженной, болезненной и тленной. поелику же и во всем видимом мире слава Божия распространялась преимущественно чрез человека, отражаясь в нем, как в образе Божием: то, сокрывшись от человека, она уже не столь ясно, как в начале, просиявает и во всем видимом мире. Хотя очистивший чувствия Псалмопевец и после сего слышал глагол «небес, поведающих славу Божию», и звук¹⁴¹ их проходящий по всей земле: но сей звук, без сомнения, уже не так высок и великолепен, как был в начале; ибо тогда слышны были только величественные и сладостные звуки жизни и согласия, а ныне к ним примешиваются раздирающие звуки страдания и шум разрушения. Сие печальное затмение славы Божией в мире, омраченные грехом человеки довершили тем, что, все желания и помышления свои погрузя в твари, «изменили славу нетленнаго Бога в подобие образа тленна человека, и четвероног, и гад» (Рим. I, 23).

«Бог славы», ведая, что без славы Его нет блаженства для Его тварей, употреблял, скажем по человечески, многоразличныя и необыкновенныя усилия, дабы паки проявить ее в человеках: но сии усилия долго казались тщетными, и в самом деле были только более или менее отдаленными и частными приготовлениями к действительному, всеобщему, единственно возможному явлению славы Его между теми, которые «лишены ея» потому, что «вси согрешиша» (Рим. III, 23). В самыя первыя минуты отлучения человека от славы Божией, Бог искал его, дабы возвратить к ней: «Адаме, где еси?» (Быт. 3:9) но грешник не мог сносить ея присутствия; бежал, и крылся от нея. После, дабы соделать ее доступною человекам, Бог облекал ее иногда в явления Своих Ангелов: но и сие приводило в ужас человеческую природу, и не могло посредствовать в общении ея с славою Божиею. «Увы мне, Господи, Господи», вопиет Гедеон, «яко видех Ангела Господня лицем к лицу» (Суд. VI, 22). «Смертию умрем», взывает Маное, «яко Бога видехом» (Суд. XIII, 22). Народ Израильский, сколь ни тщательно, по наставлению Самаго Бога, чрез Моисея, приготовлен был к явлению славы Божией на Синае, даже стоя в отдалении, не выдержал сего явления; «и рекоша Моисею: глаголи ты с нами, и да не глаголет к нам Бог, да не когда умрем» (Исх. XX, 19). Что сказать о тех явлениях славы Божией, когда по исполнении меры беззаконий человеческих, на восходящий к Богу вопль, не мог Он, не изменя святости Своей, ответствовать гласом любви и милосердия, но ответствовал грозными и карающими судьбами Своего правосудия, как было, например, в осуждении Каина, во всемирном потопе, в истреблении Содома? – «Бог славы гремел» (Псал. XXVIII, 3); земля трепетала; человек исчезал: где было радоваться? Кому славословить?

Что же наконец творит неистощимый в средствах милования и спасения Бог, дабы возстановить человека «в упование славы»? поелику человек не дерзал приближиться к Богу, и приобщиться славы Его: Бог приближается к человеку, и приобщается его уничижения. Дабы грешник не убегал более присутствия Божия, Сын Божий является ему «в подобии плоти греха» (Рим. VIII, 3). Дабы немощная тварь не исчезла от славы всемогущаго Творца, Он уже «не облекается во исповедание и в велелепоту» (Псал. CIII, 1), но в немощное и немотствующее младенчество и в убогия пелены. Как искусный врачь, видя, что болящий страшится сильнаго врачевства, скрывает сие врачевство под иным видом; и таким образом врачевство принято, и больной спасен: так и Небесный Врачь душ и телес, видя, что человечество, зараженное смертоносною болезнию греха, страшится Божественнаго, между тем как ничем не может быть излечено, кроме Божественнаго, заключает Божество Свое в образ человечества, и таким образом человеческий род, прежде нежели узнал, действительно вкусил Божественное, всецелебное врачевство благодати. Как же скоро Божество в человечестве: то и «вся нам Божественныя силы Его, яже к животу и благочестию, поданы» (2Петр. I, 3); и потому наша немощь восполнена будет силою Божиею; наша неправда изглаждена будет правдою Божиею; наша тьма просвещена будет светом Божиим; наша смерть упразднена будет жизнию Божиею; в самом сокрытии для нас славы Божией мы получаем надежду славы; и когда слава сия откроется, она не ослепит, не устрашит, не разрушит нас, но, просияв в нас, просветлит и весь мир, в котором мы ее затмили. «Христос в вас, упование славы» (2Кор. XIII, 5), обнадеживает Апостол. Се славная тайна и таинственная слава настоящаго дня! Небесные служители света прежде нас увидели зарю сея славы, и тотчас, обратясь к нам, воскликнули: «слава в вышних Богу!» Теперь уже не заря, но полный день сея славы: да востанет и наша слава; да взыдет взаимно к небожителям; да вознесется в радостном восхищении сердец к самому престолу Всевышняго: «слава в вышних Богу!»

Братия! Помыслите, что Ангелы так торжественно прославляют Бога не за их спасение, но за наше. С какою же ревностию должны мы прославлять Его за себя самих! Кто даст мне искру небеснаго огня, Ангельской любви к Богу, чтобы я мог возжечь ею сердца ваши к Ангельскому, неумолкному, не имеющему покоя славословию? Ибо знаю, что мир уже готовится заглушить в душе вашей отголосок Ангельскаго славословия, шумом празднующих, суетными беседами, пением растлевающим чистоту духа, «отягчить сердца ваши объядением и пиянством» (Лук. XXI, 34). Берегитесь, чтобы Бога Спасителя своего, прославляемаго словом во храме, не оскорбить делами в доме. «Зане токмо прославляющия Мя прославлю», глаголет Он, «и уничижаяй Мя безчестен будет» (1Цар. II, 30). И не испыталиль уже мы недавно сего безчестия тяжким опытом, так что Господь не только домы наши предал хищению и огню, но и храмы Свои уничижил? За что иначе, если не за то, что мы жизнию, недостойною славы Его, уничижили Его в домах наших, и нерадением о благочестии уничижили Его во храмах? Но се, Он и паки помиловал и прославил нас: прославим Его, чтобы вновь не подвигнуть на себя Его негодования, которым столь необыкновенно мятущийся чин природы уже нам угрожает. «Дадите славу Богови» (Псал. LXVII, 35)! «Прославите Бога в телесех ваших и в душах ваших» (1Кор. VI, 20)! Аминь.

20. Слово в день Алексия Митрополита, и в неделю сыропустную

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре, февраля 12 дня; напечатано в собр. 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Овцы Моя гласа Моего слушают, и Аз знаю их:

и по Мне грядут, и Аз живот вечный дам им. Иоан. X, 27–28.

1822

В сих словах Иисус Христос, истинный Пастырь и Посетитель душ, и Образ всех духовных пастырей, изображая Себя и Своих овец, дает наставление всем нам, каков должен быть Пастырь для своих овец, и в каком союзе должны быть овцы со своим Пастырем. «Овцы Моя гласа Моего слушают, и Аз знаю их: и по Мне грядут, и Аз живот вечный дам им».

Как радостно видеть теперь, – и Пастыря по сему образу, и овец в сем союзе с Пастырем! Христоподобный Пастырь, Святитель Алексий, конечно, знал и знает овец сего словеснаго стада, и его духовную потребность, и верность его послушания, когда предоставил и предоставляет ему доныне сей безценный залог, – свои священные останки; конечно желал и желает нам жизни вечной, когда в самом гробе своем открыл и не престает открывать источник благодатных исцелений и надежду вечной жизни. Се, и новыя овцы древняго стада его, сколь ни давно уже он безмолвствует, еще слушают гласа его; хотя он здесь – покоится на ложе своем, а там – далеко шествует в небесах, еще приходят лобызать следы его. О, если бы все овцы сего великаго стада таковы были к Пастырю своему, каковы предстоящия теперь в сей священной ограде! О, если бы предстоящие здесь, каковы в сей торжественный час, таковы были во всю жизнь свою, во-первых к Пастыреначальнику Иисусу Христу, а по Нем и ко всякому от Него поставленному Пастырю!

Может быть на сие скажут: «врачу, исцелися сам» (Лук. IV, 23)! Приемлю совет; признаю немощь; желаю уврачевания; ищу врачевства во врачебном хранилище слова Христова, и, как известно, что и поставленные врачевать других не могут врачевать сами себя, избираю врачем Богоноснаго Алексия, дабы его рукою, то есть, посредством его предстательства и его примера, почерпнуть из слова Христова дух и силу Пастыря.

«Аз знаю их», говорит Иисус Христос об овцах Своих. И так свойство истиннаго Пастыря есть знать своих овец; или, если совершенное знание принадлежит токмо испытующему сердца Иисусу, [Который потому и есть «единый Пастырь» (Иоан. X, 16), коего пастырства отчасти причащаются все пастыри], по крайней мере истинный Пастырь, по образу Христову, должен употреблять все возможныя усилия, чтобы знать своих овец и внутреннее их состояние. Подлинно, сие необходимо. Если Пастырь не знает своих овец: он, может быть, вздумает преследовать чужих – суетный труд, и оставит своих – погибель! Если он не знает особеннаго состояния некоторых из них: статься может, что новорожденным, вместо «словеснаго нелестнаго млека, от котораго бы оне расли во спасение» (1Пет. II, 2), он предложит «твердую пищу» (Евр. V, 14), а крепких захочет питать млеком; удалит от воды жаждущих; прострет жезл на немощных; не даст покоя имеющим во чреве. Кажется, притча ясна, истина очевидна; не нужно изъясняться о сем более, для тех, которым должно разуметь все притчи.

Пастырю Алексие! Как ты знал овец дарованных, и даже издалеча проразумевал даруемых тебе от Пастыреначальника, особенно дивным образом открылось в совершившемся тобою исцелении Агарянския царицы. Предприемля для сего путь в страну, омраченную зловерием, воистинну ты был Евангельский Пастырь, оставивший девятьдесять и девять овец, и шедший искать заблуждшия. Кто мог думать, что искание сие будет не тщетно? Кто, кроме живущаго в тебе Духа Божия, мог предвозвестить тебе, что сия новая Сирофиникиянка, по вере, от нея неожиданной, способна получить от Христа, еже хощет? Он верно предвозвестил тебе сие; и мы можем думать, что, отверзши ей чудесным образом очи телесныя, ты бросил ей в сердце и некия искры света духовнаго, и превратил козлище в агницу.

Но мы, пасущие там, где ты после пастырскаго подвига почиваешь, как мало ревнуем о духовном даровании прозорливости! Так мало, что некоторые из нас, может быть, и не почитают ея потребностию своего звания. Некоторые из нас, к сожалению, не имеют, и, к осуждению своему, не стараются иметь даже обыкновеннаго познания о внутреннем состоянии овец, им вверенных. По слабому понятию о своем звании, некоторые почти все дело пастыря ограничивают свирянием на свирели, предками настроенной; другие превозносят искусство гласа и слова; иные полагаются на крепость жезла: или, сказать без притчи, одни думают, что все дело священника состоит в священнослужении по древнему чиноположению; другие выше всего поставляют искусственную проповедь; иные надеются спасти духовное стадо свое одною властию вязать и решить, как бы ни была она употребляема. Необходимо и спасительно все, и священнослужение, и проповедь, и власть вязать и решить: но все сие требует мудрых рук и разсудительнаго употребления, и не то или другое по случаю, но все совокупно и в порядке приводит ко спасению. Что, если мы только свиряем, а овцы требуют пищи; если мы хотим дать им пищу в слове нашем, но с трапезы нашей сыплются только сухия плевы, или цветы, увеселяющие, но не питающие; если мы угрожаем жезлом, где надлежало бы утешать, или разрешаем, где надлежало бы устрашить вечными узами? – Пастырю истинный! приими сие исповедание недостатков наших; научи нас примером Твоим «разумне разумевать души стада нашего» (Прит. XXVII, 23), и ходатайствуй о нас пред Пастыреначальником, да дарует нам и ревность и искусство, знать овец, от Него нам вверенных, дабы мы умели и «изнемогшее подъять, и болящее уврачевать, и сокрушенное обязать, и заблуждающее обратить, и погибшее взыскать» (Иез. XXXIV, 4), Его спасительною благодатию.

«Аз живот вечный дам им», говорит еще Пастыреначальник об овцах Своих. Очевидно, что сего не может сказать никто, кроме Его: ибо един Он имеет «ключи ада и смерти» (Апок. I, 18). Но как Он во всяком деле, которое совершил, и во всяком слове, которое произнес на земли, «дает нам образ, да якоже Он творил, и мы творим» (Иоан. XIII, 15), по мере даруемой от Него благодати и вверяемаго нам служения: то и в сем случае, когда Он открывает в Себе свойство добраго Пастыря, дающаго вечную жизнь овцам Своим, чрез сие самое Он поучает нас, и заповедует нам, для вверенных от Него словесных овец не иметь инаго намерения, как приобретение им вечной жизни. Сия мысль должна воспламенять наши молитвы, одушевлять слова, управлять поступками. Сию цель должно нам иметь в виду, во всех отношениях наших к словесным овцам, учим ли во храме, беседуем ли в доме, утешаем ли в скорби, разрешаем ли от грехов, даже связуем ли, – и в сем последнем случае, угрожая вечною смертию, мы должны иметь в намерении вечную жизнь, дабы и стоящих на краю погибели «страхом спасти от огня восхищающе» (Иуд. I, 23). Так ли ходим мы в служении пастырском? Сюда ли точно устремлены все наши мысли и желания? «Приставили ль» мы, по изречению Соломона, «сердце наше ко стаду нашему» (Прит. XXVII, 23)? Стараемся ли, непрестанно умножать силу духа, дабы от себя и других отревать прах суеты, возметаемый вихрем легкомыслия, и разгонять облако житейских попечений, коими закрывается от очей мира свет жизни духовной и вечной? Не случается ли напротив, что некоторые из нас, занимаясь менее важными делами пастырскаго служения, и то не с довольным вниманием, теряют из вида великую последнюю цель онаго? Обезпечивая себя мыслию, что Датель жизни вечной есть единый Пастыреначальник, равнодушно смотрят на то, живут ли вверенныя им овцы жизнию благодати, заражены ли болезнию греха, или совсем духовно умирают. Были некогда и такие пастыри, которых в искании одной собственной корысти, вместо спасения овец, обличил Сам Пастыреначальник: «се млеко ядите, и волною одеваетеся, и тучное закалаете, а овец Моих не пасете. Пасоша пастыри самих себе, а овец Моих не пасоша. Се Аз на пастыри» (Иез. XXXIV, 3, 8, 10)! О, если бы мы могли быть уверены, что не встретим более столь неверных пастырей, «непщующих приобретение быти благочестие» (1Тим. VI, 5), осужденных Пастыреначальником!

Добрый и верный Пастырю Алексие! Сохрани нас молитвами твоими от опаснаго небрежения и пагубной неверности пред Пастыреначальником. «Да подвизаемся», по Апостолу, «добрым подвигом веры, да емлемся за вечную жизнь, в нюже и званы есмы» (1Тим. VI, 12). "Никтоже", и наипаче никто из пастырей, «своего си да ищет, но еже ближняго кийждо» (1Кор. X, 24). «Да сокровиществуем себе», и другим, «основание добро в будущее, да вси приимем вечную жизнь» (1Тим. VI, 19).

Но тогда, как я врачую себя, когда у ног Богоноснаго Пастыря поучаюсь обязанности Пастыря, – в сей самый час я останусь виновным против сей обязанности, если и для сего словеснаго стада не поищу слова исцеления и жизни. Благослови, Пастырю наш, и для овец твоих восприять слово Пастыреначальника; чрез тебя же да изыдет в них сила благовестия.

«Овцы Моя гласа Моего слушают», говорит Иисус Христос. И так свойство истинных овец есть слушать своего Пастыря. Подлинно, если овцы не будут слушать Пастыря, сие будет тоже, как бы совсем не было над ними Пастыря. Оглашает ли он звуком свирели, взывает ли гласом уст, возносит ли жезл, все сие не принесет пользы и спасения овцам, если оне, удалясь, не видят и не слышат, или упорствуя, не слушают, или не быв приучены, не внимают. Овца, не слушающая Пастыря, есть верная добыча хищнаго зверя. Разрешим притчу. Христиане суть овцы пажити Христовой; Пастырь, котораго должны они слушать, первоначально и существенно есть Сам Иисус Христос, а по Нем и те, кто бы ни были они, которые видимо представляют Его невидимое пастырство, и действуют вверенною от Него властию; ибо Он, как говорит Апостол, "дал есть" Церкви «пастыри и учители, к совершению святых в дело служения» (Еф. IV, 11–12); и чтобы узнавали данных от Него, Он поставил признак: «входяй дверьми, пастырь есть овцам» (Иоан. X, 2), то есть, вступающий в сие служение посредством благодатнаго избрания; и чтобы сих служебных пастырей слушали, как-бы Самого верховнаго, Он провозгласил, что слушать их и Его есть едино: «слушаяй вас Мене слушает» (Лук. X, 16). Двор овчий и духовная пажить, где слышим глас Пастыря, где пища и спасение овец, есть Церковь. Глас Пастыря есть молитва, учение, тайнодействие, управление, совет душеполезный. Если люди, называющие себя Христианами, оставив Церковь, блуждают по дебрям расколов, «влающеся и скитающеся всяким ветром учения, во лжи человечестей, в коварстве козней льщения» (Еф. IV, 14); если вместо истиннаго Пастыря, входящаго дверьми, слушают «прелазящих инуде» (Иоан. X, 1), которые, по суду Пастыреначальника, «татие суть и разбойницы»; или если, и не отлучаясь от Церкви явно, не прилепляются однакоже к ней искренним, послушным сердцем; не радят слушать Пастыря молящагося, учащаго, тайнодействующаго; не ищут духовнаго совета; мечтают, по невежеству и гордости, что они сами себя могут пасти и спасти: таковые, и подобные им, поелику не слушают истиннаго Пастыря, то и не суть истинныя овцы; уклоняясь от послушания спасительному гласу Пастыреначальника, они неприметно идут на встречу льву, который «рыкая ходит, иский кого поглотити» (1Петр. V, 8).

Сего ради, вы, предстоящие здесь, в священной ограде Пастыреначальника Христа, и избраннаго Пастыря Его Алексия! если, как самое присутствие ваше свидетельствует, сохраняете себя от болезни невнимания и непослушания; как предохранительное врачебное средство, приимите слово Пастыреначальника: «овцы Моя гласа Моего слушают», дабы воспоминанием о сем слове всегда возобновлялось и усиливалось ваше к Нему сердечное внимание и послушание, и дабы шум и соблазны мира не увлекли инуды вашего сердца и помышлений. А тем, которых душевное внимание отвлечено от Христа соблазнами, заглушено шумом сует, удалено заблуждениями, разсеяно по прелестям мира и плоти, понесите отсюда, как врачевство против сей болезни духа, сие слово Христово: «овцы Моя гласа Моего слушают». Да познают они глас истиннаго Пастыря своего, и да возвратятся к Нему раскаянием и твердым намерением слушать Его неуклонно.

Слушать неуклонно! Ибо, глаголет Пастыреначальник, «овцы Моя не только слушают гласа Моего», но и «по Мне грядут». Для чего иначе и слушать овцам пастыря, если не для того, чтобы неуклонно последовать его водительству? Слушать Пастыря есть начало послушания, но и то не всегда; ибо иногда слышат пастыря и хищные звери, но сие не делает их овцами: совершенное же послушание есть верно последовать слышанному. Спасительный глас указует спасение; услышав его, мы еще не спасены: только тогда, когда твердыми стопами пойдем на сей глас, мы достигаем спасения. И потому, слышишь ли Пастыря молящагося: не слушай только, но молись и ты; из дома молитвы приноси дух молитвы и в твой дом и освящай им тайную храмину твою. Слышишь ли Пастыря учащаго: не слушай только, но и слагай глаголы его в сердце твоем; и как овцы, после того, как примут пищу свою, отрыгают ее изнутри, и повторенным жванием совершеннее приготовляют ее, дабы она превратилась в их плоть и кровь; так и ты, после того, как приемлешь пищу слышимаго слова, отрыгни ее паки от сердца твоего, и прилежным размышлением о слышанном преврати оное себе в плоть и кровь, или лучше сказать, в дух и жизнь, и, в крепости духовной яди сей, твори дела не мертвыя и плотския, но живыя и духовныя. Сие заповедывал и древний строгий закон, которым пасом был Израиль, когда провозглашал о заповедях: «сотворивый та человек жив будет в них» (Лев. XVIII, 5). К сему призывает и свободный закон Евангельский: «приникий в закон совершен свободы, и пребыв, сей не слышатель забытлив быв, но творец дела, сей блажен в делании своем будет» (Иак. I, 25).

И в сем-то, слушатели, нужно и нам, которые мнимся быть послушными, прилежно себя испытывать, не забытливые ли мы слушатели, по выражению Апостола, «прельщающие себя самих» (Иак. I, 22). Чего в сем случае не можем опасаться мы, недостойные служители слова, когда, непосредственно Богом руководимый в слове, Пророк испытал сие непостоянство слушателей? Израильтяне говорили о Иезекииле у забрал и во вратах домов: «соберемся, и услышим исходящая из уст Господних» (Иез. XXXIII, 30). Но в сие самое время Сердцеведец открыл Пророку, что его слушать будут, как слушают искуснаго певца, из любопытства, без пользы: «и будеши им, яко глас песнивца сладкогласнаго благосличнаго, и услышат глаголы твоя, и не сотворят их» (Иез. 33:32). Подумайте и вы, не для того ли только собираетесь слушать исходящая из уст Господних, чтоб слышать и судить, как мы говорим, не заботясь о исполнении того, что мы предлагаем? – Увы нам, Слове Божий! то, чем Ты Себя именуешь, что Ты еси, чем сотворил Ты вселенную, чем возвеличил человека, чем является мудрость, чем подается жизнь, – слово, священное, Божественное слово, мы сделали зрелищным игралищем!

Повторяю: прилежно испытывать должно нам, не любопытные ли только, не забытливые ли мы слушатели слова, прельщающие себя самих. И чтобы дать вам краткий способ сего испытания на сей самый день, присовокуплю краткое слово: в сей день, священный сам по себе, и достойный особеннаго внимания, по приуготовлению ко дням воздержания и покаяния, внимайте Христу, а не суете мира, последуйте Христу, а не обуявшим рабам плоти. Кто ныне сохранит себя верным сему слову: о том и надеемся, и с надеждою молим, да и впредь будет «не слышатель забытлив», но творец дела, и наконец совершенно «блажен в делании своем будет». Аминь.

21. Слово в неделю крестопоклонную

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре, марта 5 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе,

и возмет крест свой, и по Мне грядет. Мк. VIII, 34.

Некогда Иисус Христос наименовал Себя «Путем, Истиною и Жизнию» (Иоан. XIV, 6). Теперь, соответственно с первым из сих наименований, указует Он нам путь. «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет».

Евангелист замечает при сих словах, что Иисус Христос произнес их, «призвав народы со ученики Своими». Сие показывает, что Его воззвание относится не к одним особенно избранным, но ко всем без исключения.

Кто бы ты ни был, слушающий сие, надобно и тебе подумать о пути. В видимом и временном мире, в котором ты живешь, нет ничего неподвижнаго, но все идет, и проходит. И твоя жизнь идет, и проходит; ты покоишься иногда, по видимому, телом, но твои сокровенныя помышления, твои тайныя желания непрестанно в движении: а потому если ты не идешь путем спасения, то верно идешь путем погибели, или, если не идешь, то падаешь, – падаешь из жизни духовной в плотскую, из жизни человеческой в скотскую, и не приметишь, как обрушишься в жизнь адскую, в смерть сугубую, – невозвратно! Подумай же о своем пути!

Как вождь и царь свободных, Иисус Христос не приневоливает никого к пути, который Он указует, но приглашает желающих вступить в оный: «иже хощет по Мне ити». Спроси себя, Христианин, спроси так, чтобы ответствовать решительно, хочешь ли ты идти за Иисусом Христом?

Христианину не хотеть идти за Христом? Какая нелепая мысль! Как она противоречит сама себе! Однако есть люди, которые понимают, как нелепа сия мысль, но не чувствуют, как преступно сие дело. Почему же мы и Христиане, когда не последуем Христу? – Мы потому Христиане, – скажут некоторые, прислушавшись к словам первоначальнаго учения Христианскаго, но не уразумев силы их, – мы потому Христиане, что веруем во Христа. – Хорошо. Но если ты веруешь во Христа; то конечно веруешь и в слово Христово: ибо то и другое есть одно. Если ты веруешь в слово Христово; то должен и поступать по сему слову: ибо веровать в слово, и не поступать по нему, есть пагубная дерзость и безумие. Изъясним сие примером: если бы тебе, блуждающему в неизвестных и опасных местах, сказал некто: вот тропинка, по которой ты можешь придти в безопасное место; и если бы ты, не имея причины сомневаться в сем указании, стал медлить, или пошел в противную сторону, может быть на встречу зверю или разбойнику: не была ли бы то пагубная дерзость и безумие? – Но что говорит тебе слово Иисуса Христа, в Котораго, и в которое ты веруешь? – «Аще хощеши совершен быти, гряди в след Мене». (Матф. XIX, 21). После сего чем отзовешься от последования Иисусу Христу? Разве тем, что ты не домогаешься совершенства? Но сего именно требует от тебя Тот, в Котораго ты веруешь: «будите вы совершени», говорит Он; и притом как? «якоже Отец ваш небесный совершен есть» (Матф. V, 48). Если ты отрекаешься от стремления к совершенству: то Он отъемлет у тебя надежду царствия небеснаго: «аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в царствие небесное» (Матф. V, 20). Если ты не хочешь быть с Ним: – а как быть с Ним, если не поступать по слову Его, и не последовать Ему во всем? – то Он признает тебя врагом Своим, и отрекается тебя пред лицем неба и земли: «иже несть со Мною, на Мя есть» (Матф. XII, 30); «иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми» (Мк. VIII, 38). И так одно из двух: или ты должен идти за Христом, последовать¹⁴² Его слову и Его примеру; или ты напрасно называешься Христианином.

Не трудно было бы признать и принять обязанность идти за Христом, если бы не останавливала мысль: куда идти за Ним? Куда же? – Посмотрим, куда Он идет. «Се восходим», возвещает Он идущим в след Его (Мк. X, 33. 34), «се восходим во Иерусалим, и Сын человеческий предан будет Архиереом и книжником, и осудят Его на смерть, и предадят Его языком, и поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его, и убиют Его». Страшный подлинно путь Христов! Самые Апостолы, которые, будучи непосредственно Им руководимы, за Ним следовали, не могли спокойно проходить путем сим. "Бяху", повествует Евангелист, «на пути восходяще во Иерусалим; и бе варяя их Иисус, и ужасахуся, и в след идуще, бояхуся» (Мк. X, 32). И что еще? Есть на сем пути поприще, которое Сам Иисус Христос проходил не без ужаса: «начат ужасатися и тужити» (Мк. XIV, 33).

Но не напрасно ли открываю я весь ужас пути Христова, котораго и без того страшатся многие? – Нет, Христиане, «утешение наше», скажем со Апостолом, «не от прелести, ни от нечистоты, ни лестию» (1Сол. 2:3). Не хотим скрывать от вас трудности, которая неизбежна: но из самой трудности вы можете усмотреть, что не трудно преодолеть ее. От чего ужасался Иисус Христос, Его же вся боятся и трепещут, Которому некого бояться, потому что нет силы, которая бы могла быть страшна для Всемогущаго? От чего тужил Тот, Который есть источник радости и блаженства для всего, что может быть причастно радости и блаженства? Очевидно, что не Его собственно был сей ужас, и сия туга: но подвергся Он им потому, что «Он недуги наша прият, и болезни понесе» (Матф. VIII, 17). Но для чего приял Он и понес наши недуги и болезни, если не для того, чтобы уврачевать их, или по крайней мере, до совершеннаго уврачевания, облегчить так, чтобы не оставить нас «искуситися паче, еже мощи» (1Кор. X, 13)? Следственно ужас и скорбь, если не совсем отъяты от пути Христова, то много уменьшены тем самым, что Он уже совершил путь сей, и проложил его для нас. Посему и Апостолы не всегда, как в начале, боялись идти за Христом; но пришло после время, когда они тем же страшным и скорбным путем проходили с радостию. Они, пишет повествователь их деяний, «идяху радующеся, яко за имя Господа Иисуса сподобишася безчестие прияти» (Деян. V, 41). Как могло статься, что те же люди, на том же пути, сперва боялись, а потом радовались? Боялись, когда Иисус Христос еще не совершил сего пути, и не привел его в безопасность; радовались, когда Он прошел путем сим, и на Себе унес трудности его. Боялись, когда взирали только на сии трудности, не проникая далее; но возрадовались, когда ясно усмотрели конец пути Христова. Ибо куда наконец приводит путь сей? Он приводит на небеса, к Самому Богу Отцу, как Сам Иисус Христос, изображая весь путь Свой, от начала до конца, сказует: «изыдох от Отца, и приидох в мир, и паки оставляю мир, и иду ко Отцу» (Иоан. XVI, 28). Сей путь вводит в славу Божественную: «подобаше пострадати Христу, и внити в славу Свою» (Лук. XXIV, 26). Неужели и мы, скажет не разумеющий таин Христовых, неужели и мы возведены будем к Самому Богу Отцу, и внидем в славу Единороднаго Сына Божия? Так, братия! Ибо верен Тот, Который сказал: «идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет» (Иоан. XII, 26). И так, если Господь наш идет к Богу Отцу Своему: то приведет к Нему с Собою и нас. Если Христос входит в Свою Божественную славу: то введет с собою и Христиан, и соделает, как изъясняется Апостол, «причастниками Божественнаго естества» (2Петр. I, 4). Не говорите, что толикая высота недосязаема для земнородных: нам должно только с твердою решимостию вступить в ту часть пути Христова, которую прошел Он, и проложил для нас на земли; когда надобно будет вознестись превыше земнаго, и восходить к небесному и Божественному, тогда Он Сам подымет нас, яко «на крилех орлих» (Исх. XIX, 4), по Своему великому обещанию: «аще Аз вознесен буду от земли, вся привлеку к Себе» (Иоан. XII, 32).

При сих размышлениях, надеемся о вас, братия, что сердце ваше говорит Вождю и Спасителю своему: «Господи! иду по Тебе, аможе аще идеши» (Матф. VIII, 19); только Ты, Сердцеведче, не отрини сего желания, как некогда отвергнул оное в устах некоего, без сомнения, потому, что не от полноты сердца оно изливалось.

Если же вы желаете идти за Христом: то время сказать вам, как должно вам идти за Ним. «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет».

Во-первых, желающий последовать Христу должен «отречься самого себя», то есть, отвергнуть свое самолюбие, не быть привязан к собственной чести, собственной выгоде и собственному удовольствию, но все сие, по образу путешественника, встречать мимоходом, и вскоре оставлять позади себя; во всем поступать по сему наставлению Апостола: «да имущии жены, якоже не имущии будут: и плачущиися, якоже не плачущии: и радующиися, якоже не радующеся: и купующии, яко не содержаще: и требующии мира сего, яко не требующе» (1Кор. VII, 29–31). Как можно, скажут, дойти до такого самоотвержения? Можно так же, как воин отрекается от приятностей домашней жизни, когда выходит на поле брани; как он отрекается и от самой жизни, когда вступает в сражение, без каковаго отречения не мог бы он быть ни мужественным, ни победоносным. Если сие можно делать для тленнаго венца и временной славы: чего не можно и не должно сделать для венца нетленнаго и славы вечной?

Во-вторых, для последования Христу должно «взять крест свой». Крест Христов составляют «Его страдания, искушения и убиение» (Мк. VIII, 31). Претерпев един все сие для нас, Он имеет совершенное право требовать, чтобы каждый из нас претерпел все сие для Него. Но дабы не сокрушить нас тяжестию сего бремени, под которым Он Сам являлся изнемогающим, Он не возлагает на нас Своего великаго креста, но заповедует только взять каждому свой собственный, то есть, быть готовым перенести столько страданий, искушений, внешних, внутренних, сколько на каждаго в особенности наведет наказующая, очищающая, и вместе милующая судьба всем управляющаго Провидения. Неужели сие неизбежно? вопиют изнеженныя души. – Успокойтесь и разсуждайте. Если «подобаше пострадати Христу», безгрешному и всемогущему, дабы «внити в славу Свою»: как можем мы, оскверненные и разслабленные грехом, дойти до сея славы, не быв очищены искушениями и укреплены страданиями? Ибо что живет в нас ныне? Если самолюбие препятствует признанию: обличим себя признанием Апостола: «не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе» (Рим. VII, 18). В нас живет, со времени перваго греха, ветхий Адам, с его страстями и похотями: как же можно совлещись его, и облещись в новаго человека, – что есть цель нашего стремления, – не говорю, без страдания, но даже без смерти? Должно взять крест не для того только, чтобы подвизаться в ношении онаго, но чтобы наконец совсем «распять плоть со страстьми и похотьми» (Гал. V, 24), «умертвить уды наша, сущия на земли» (Кол. III, 5), «умереть» таинственно, чтобы "живот" наш был «сокровен со Христом в Боге» (Кол. III, 3).

Таково, Христиане, учение креста, учение столь нужное и существенное в Христианстве, что Церковь, не довольствуясь часто возвещать оное гласом, еще чаще представляет оное в изображениях и знамениях. При самом крещении она возлагает на нас изображение креста; при каждой молитве повелевает нам полагать на себе знамение креста; и от времени до времени, как и в настоящий день, торжественно предлагает нам для поклонения и целования знамение креста. Будем внимательны; приимем, не яко от уст человеческих, но яко от уст Самого распятаго Спасителя нашего сию заповедь, да «отвержемся себе, и возмем крест свой, и последуем Ему». Аминь.

22. Слово в пятую неделю великаго поста

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре Марта 19 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Она же реста Ему: даждь нам, да един одесную Тебе, и един ошуюю Тебе, сядева во славе Твоей. Иисус же рече има, не веста, чесо просита. Мк. X, 37–38.

Случай, какого не надлежало, по видимому, ожидать, представляется нам в сих словах Евангелия. Лучшие ученики наилучшаго из Учителей, пред самым окончанием обучения, оказываются незнающими! Известно, что двенадцать учеников, иначе называемые Апостолами, избраны Божественным Учителем, Иисусом Христом, преимущественно пред тысящами других явных и тайных учеников Его. Можно примечать, что Иаков и Иоанн, о которых теперь идет речь, между самыми двенадцатью Апостолами были особенно избранные: ибо им, и кроме их одному Петру, оказал Он ту высокую доверенность, что допустил их быть свидетелями Своего славнаго Преображения на Фаворе, и Своего тяжкаго подвига в саду Гефсиманском. Около трех лет сии счастливые ученики почти неразлучно пребывали с единственным своим Учителем, слушая от Него глаголы жизни вечной. Приближалась минута, когда Он скажет им: «вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам» (Иоан. XV, 15). И такие ученики, и в такое время, не знают, что говорят! «Не веста, чесо просита».

Что же при таком просвещении повергло их в такое¹⁴³ неведение? – Желание быть выше других, и быть почти равными Тому, Который превыше всего. «Даждь нам, да един одесную Тебе, и един ошуюю Тебе, сядева во славе Твоей».

Не уничижим, братия, сих ближайших последователей Христовых за то, что и они претыкались на пути своем, когда еще сошествие Святаго Духа не озарило их светом незаходимым, и не укрепило силою непобедимою. Но видя, как иногда самый "свет мира" (Матф. V, 14) подвержен был затмению, самые "столпы" (Гал. II, 9) Церкви колебались, помыслим, как нужно нам бодрствовать над собою, и непрестанно взывать о свете и силе к Отцу светов и Господу сил. «Мняйся стояти, да блюдется, да не падет» (1Кор. X, 12).

Апостол Павел, говоря о грехопадениях и наказаниях Евреев, при образовании из них народа Божия под руководством Моисея, замечает, что «сия вся образи прилучахуся онем; писана же Быша в научение наше» (1Кор. X, 11). Подобно сему и об искушениях первых последователей Христовых, в которыя влекла их поврежденная в Адаме природа, и в которыя неисповедимый, но всегда премудрый и благий Промысл попускал им впадать в то самое время, когда надлежало из них образоваться новому народу Божию, можно сказать, что все сие случилось с ними, как образ или пример для последующих за ними, и описано в Евангелии, для наставления нашего. Так, приключение Иакова и Иоанна, которые домогались первых мест пред Апостолами, научает нас познавать и отвращать искушение, которое заключается в желании быть выше других.

В нынешнем веке слышим притчу: худой тот воин, который не желает быть военачальником. Не Соломонова это притча; не мудрость это, но мудрование плотское и суетное. Истинная притча говорит: «иже высок творит свой дом, ищет сокрушения» (Прит. XVII, 16). И еще: «не чист пред Богом всяк высокосердый» (Прит. XVI, 5). С сим согласна притча и Того, Который более Соломона: «всяк возносяйся, смирится» (Лук. XVIII, 14).

Трудно понять, как не понимают сих ясных свидетельств истины мудрователи века сего, которые, не преставая называться последователями Христовыми, вопреки слову Христову, желание вознести себя выше других, одним словом, честолюбие, полагают правильною чертою благороднаго духа. Они думают даже Апостола Павла поставить проповедником честолюбия, поймав его изречение: «добрее мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит» (1Кор. IX, 15). Но вслушайтесь внимательнее в проповедь Апостола, вы, проповедники честолюбия, и узнайте разность между ревностию к похвале, которая одушевляет его, и между алчностию к чести, которая вас снедает. Вы думаете исполнением должности заслужить честь: он говорит, что исполнение священнейшей должности, благовествовать небесную истину, не приносит ему никакой похвалы, как дело необходимой обязанности: «аще благовествую, несть ми похвалы; нужда бо ми належит» (1Кор. IX, 16). Вы за каждый подвиг желаете награды: он полагает свою награду в том, чтобы оставаться без награды, на которую имеет право: «кая убо ми есть мзда? да благовествуяй без мзды положу благовествование Христово, во еже не творити ми по области моей в благовествовании» (1Кор. IX, 18). Вы усиливаетесь исторгнуться из подчинения, и получить свободу и власть над другими: а он, имея полную свободу, отрекается от нея, и порабощает себя всем: «свободен сый от всех, всем себе поработих» (1Кор. IX, 19). Да умрет, вопиете вы, или по крайней мере, да накажется гордым презрением тот, кто коснется нашей чести пред человеками, но Апостол говорит: пусть умру я, если кто уничижит¹⁴⁴ похвалу мою пред Богом; лучше мне умереть, нежели потерять благоволение Божие: «добрее мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит». Возможно ли сию святую ревность о безкорыстном служении Богу и ближним, смешивать с страстию честолюбия? Спросите ваше честолюбивое сердце, каково было бы ему, если бы заставили его почувствовать, что вы худшие из людей одинакаго с вами состояния, что вы первые из всех достойны презрения и осуждения? Но Апостол Павел сие самое чувствование сердца непринужденно исповедует пред целою Церковию: «аз есмь мний Апостолов, и недостоин нарещися Апостол, первый от грешных есмь аз» (1Кор. XV, 9). Если вам кажется невероятным, чтобы столь уничижительное признание столь великаго из Святых могло произойти от внутренняго убеждения: то знайте, что не иная какая причина, как честолюбие же препятствует вам верить тому, что чувствует духовный человек во глубине своего смирения. «Како можете веровати, славу друг от друга приемлюще, и славы, яже от единаго Бога, не ищете» (Иоан. V, 44)?

Но возвратимся к Иакову и Иоанну, и снимем некоторыя черты, которыми ознаменовалось в них желание превознести себя над другими.

Во-первых, сие желание побудило их к домогательству странному и нимало несообразному с обстоятельствами, в которых они находились. "Даждь нам", говорили они Иисусу Христу, «даждь нам, да един одесную Тебе, и един ошуюю Тебе, сядева во славе Твоей». Но время ли было говорить сие? Пред сим самым говорил им Иисус Христос: «се восходим во Иерусалим, и Сын человеческий предан будет Архиереом и книжником, и осудят Его на смерть, и предадят Его языком и поругаются Ему» (Мк. X, 33). И вскоре надлежало исполниться сему предсказанию. Какая же несообразность! Он идет на место поругания и смерти: а они хотят делить между собою первыя места во славе Его. Настает время подвига: а они просят венца. Надлежало бы просить веры, чтобы не быть ни первыми, ни последними в оставлении Господа своего, когда Он предан будет: а они предлагают странное требование, быть ближе всех к Тому, Котораго вскоре оставят! Не такия же ли запутанности, в разных видах, представляет и ныне желание превознести себя над другими? Домогаются высокаго места: но не примечают пропастей, то есть, опасностей, которыя находятся на пути к нему, или окружают оное. Иной, например, говорит: дайте мне сесть на место правосудия: но не помышляет, что, может быть, место сие обложено сетями клеветы, подкопано мздоимством, что оно ждет не того, кто бы на нем, как на престоле, являл себя в блеске славы, но того, кто бы на нем, как на жертвеннике, принес в жертву справедливости свое спокойствие, свои выгоды, а иногда благоволение многих сильных, чтобы спасти одного безсильнаго. Не многие ли стараются достигнуть сего престола, тогда как готовы бежать от сего жертвенника? Что сказать о том роде честолюбия, котораго нелепость чувствуют некоторые из самых честолюбцев, – о честолюбии тех, которые стараются дойти до священнаго седалища правды путем неправды и святокупства, достигнуть высшей степени в обществе низкими средствами человекоугодия, лести и раболепства? – Не сделаем несправедливости никому из честолюбивых, если скажем всем им без исключения то же, что сказал Первый и Последний Своим искателям первенства: «не знаете вы, чего ищете».

Во-вторых, желание превозношения обнаружило в Иакове и Иоанне тот недостаток, что они не довольно вникали в самих себя, в свои способности и в свое внутреннее состояние. Ибо в сем сокровенно их обличает Господь, когда вопрошает притчею: «можета ли пити чашу, юже Аз пию, и крещением, им же Аз крещаюся, креститися» (Мк. X, 38)? Сия чаша Христова есть та самая, о которой Он молился в саду Гефсиманском: «Отче мой! аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия» (Мф. XXVI, 39); то есть, чаша страдания и смерти. Сие крещение Христово есть крещение кровию, пролиянною на кресте. Следственно вопрос, предложенный Иакову и Иоанну, вводит их в испытание самих себя, способны ли они участвовать в страданиях и кресте Христовом. И хотя они, совершенно или несовершенно выразумев сие, провозгласили себя способными, что, по видимому, признал и Господь, когда сказал им: «чашу убо, юже Аз пию, испиета; и крещением, им же Аз крещаюся, креститася» (Мк. X, 39): но последующия события показывают, что Господь обещал только им на будущее время дар участия в Его страданиях, что и совершилось наконец усечением Иакова и заточением Иоанна; в самое же то время, когда они так решительно утверждали, что могут пить чашу Христову, они весьма далеки были от сей возможности; ибо когда Иисус Христос пред сею чашею стоял в молитве, они не могли и единаго часа пребыть с ним во бдении; а когда Иудеи возложили на Него руки, тогда они вместе с прочими, «оставльше Его, бежаша» (Мк. XIV, 50). Таковое незнание себя, и меры своих сил и способностей, есть обыкновенный недостаток людей, коими обладает желание превозношения. Они готовы занять всякое место, которое обещает удовлетворение сему желанию: а того не знают, что, может быть, первый труд, котораго потребует сие место, приведет их в изнеможение, первая опасность обратит в бегство. Спроси себя, ищущий того, что выше тебя, можешь ли ты пить чашу, к которой простираешь руку? Если ты думаешь, что тебе надлежит возсесть у самаго кормила правления обществом: то можешь ли правильно обращать сие великое орудие, и крепко удержать во время бури? Если желаешь быть наименован мужем совета в собрании старейшин: то имеешь ли в себе потребную для сего звания мудрость и дух совета? Если порываешься выйти из круга простых граждан, и вступить в сословие благородных мужей: то подлинно ли благородством духа надеешься ты поддержать себя на ряду с другими, принадлежащими к сему сословию, или одною суетною пышностию и наружным блеском, который только обнаружит то, чего тебе недостает, и, вероятно, истощит то, что имеешь? Чем более кто имеет истиннаго познания о себе: тем менее почитает себя способным устоять в таковом испытании, а потому и приемлет в закон своего поведения правило Мудраго: «высших себе не ищи» (Сир. III, 21). Напротив того, чем усильнее и дерзновеннее кто ищет того, что выше его: тем несомнительнее можно заключать, что он или не испытал¹⁴⁵ себя, или обманулся в сем испытании, и обманет надежду тех, которые будут благоприятствовать исполнению его желания.

В-третьих, желание превозношения, воздействовав в Иакове и Иоанне, сопровождалось нарушением мира между Апостолами. «И слышавше десять, начаша негодовати о Иакове и Иоанне» (Мк. X, 41). Евангельская История не изъясняет, какого рода было сие негодование: огорчились ли Апостолы неблаговременным стужением Учителю своему о преимуществах во славе, когда Он приготовлялся и приготовлял их ко вступлению в трудное поприще креста; оскорблялись ли несправедливостию, которая обнаруживалась в том, что из двенадцати, которые равным образом оставили все для Иисуса, и пребыли с Ним в напастях Его, и которым потому всем равно обещаны дванадесять престолов в царствии Его, двое хотят восхитить некий особенный степень славы; или наконец и в прочих десяти действовал тот же дух превозношения, так как некоторые, по видимому, могли представить свои особенныя права на предпочтение прочим, как на пример, другой Иаков то, что он был сродник Господень по плоти, Андрей то, что он первый решился последовать Иисусу (ибо и в одном и том же подвиге важнее подать первый пример, нежели последовать примеру других), – Петр то, что он первый исповедал Иисуса Христа Сыном Божиим. Но как бы то ни было: довольно ясно в наставление наше написано в сей истории то, что между Апостолами никогда не видно было взаимнаго негодования, доколе не являлось между ими желание первенства; но как скоро возникло сие желание, в след за ним открылось и взаимное негодование. Сие значит, что ближайшее порождение духа превозношения и честолюбия есть дух несогласия и раздора. Апостол, предрекая о последних временах, между прочим сказует, что тогда «за преумножение беззакония изсякнет любы многих» (Матф. XXIV, 12). Не много нужно проницания, чтобы усмотреть между нами сие печальное знамение: а с сим вместе можно примечать и то, что из всех беззаконий, едва ли не более всех, изсушается любовь гордостию и честолюбием. Роскошный легко дружится с роскошным; корыстолюбивый, если не в сообществе с корыстолюбивым, то убегает его: но честолюбивый честолюбиваго старается низринуть и истребить, и не оставляет в мире и покое никого, потому что последняя цель его есть видеть всех под ногами своими.

Познаем, Христиане, в страстном желании быть выше других, тяжкую и опасную болезнь человеческаго духа и язву общества. Познав же сие, приимем или к исцелению, или к предохранению нашему, и те врачевства, которыми врачевал оную Врачь душ и телес в учениках Своих.

«Иисус, призвав их, глагола им: весте, яко мнящиися владети языки соодолевают им, и велицыи их обладают ими, не такоже будет в вас» (Мк. X, 42–43). Первым врачевством против духа превозношения и преобладания должна быть мысль, что это есть дух, свойственный язычникам. Это их несчастие, что они пленяются славою человеческою, потому что не знают славы Божией; усиливаются превознести себя на земли, потому что не имеют упования взыти на небо. Мы ли, Христиане, познав истинную славу, будем гоняться за ложною? Нет, братия! «Не тако да будет в вас».

Но как же должны поступать Христиане? Божественный Наставник наш продолжает: «иже аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга» (Мк. 10:43). Желаешь ли превосходства и совершенства? старайся преимущественно и совершенно служить благу ближних. Если ты уже выше других по твоему званию; тем более старайся служить благу их, чтобы ты не был ниже своего звания: но если ты и ниже других; также ревностно старайся служить благу их, и тогда никто здравомыслящий не скажет, что ты в низком состоянии; поелику и высочайшая земная власть, по понятию Христианскому, не иное что есть, как «Божий слуга во благое» (Рим. XIII, 4).

Наконец, если, не смотря на сие, ветхий Адам, некогда восхотевший быть яко Бог, еще тоскует в тебе, когда ты умален пред человеками, или, когда ты возвышен пред некоторыми из них, вновь льстит тебе мечтою, что ты можешь быть Божеством над ними: то войди во врачебницу новаго Адама, и приими противу сей древней болезни вечноживотное врачевство. Иисус Христос предлагает тебе во врачевство Самого Себя: «ибо Сын человечь не прииде, да послужат Ему, но да послужит, и даст душу Свою избавление за многи» (Матф. XX, 28). Христианин! Неужели ты думаешь вознестись выше Христа твоего? «Довлеет ученику, да будет яко учитель его» (Матф. X, 25). Но Божественный Учитель наш, будучи Господь всех, смиряет Себя и служит рабам Своим: кольми паче да смирим себя мы, и послужим друг другу любовию, «честию друг друга больша себе творяще» (Филип. II, 3). Аминь.

23. Слово Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Благовещенской Церкви Чудова Монастыря; напечатано в собр. 1822, 1835, 1844 и 1848 годов). 1822

Рече же Мариамь: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему. Лук. I, 38.

Не великия, по видимому, слова, но великое дело в них заключается.

И все мы нередко называем себя «рабами», даже рабами человеков, правда не всегда с готовностию на самом деле быть тем, чем себя называем; но иногда и самым делом, даже без нужды и обязанности, раболепствуем человекам. Трудно ли, по видимому, назвать себя «рабом» или «рабынею Господа», Которому мы все, по необходимости, рабы, желаем ли, или не желаем быть и называться таковыми? «Глаголом Его» все сотворено в начале, и доныне, когда ни посылает Он глагол Свой на землю, глагол сей не может возвратиться к Нему тощь. Посему не трудно, кажется, и то, чтобы на посланный от Него глагол ответствовать изъявлением согласия, «да будет по глаголу Его», так как сие уже должно быть непременно.

Разсуждая таким образом, без внимания оставили бы многие, а, может быть, некоторые и оставляют без внимания, слова Мариами: но дело, которое открывается в след за ея словами, должно пробудить все внимание каждаго мыслящаго. Во дни творения мира, когда Бог изрекал Свое живое и мощное: "да будет", (Быт. 1) слово Творца производило в мир твари: но в сей безпримерный в бытии мира день, когда Божественная Мариам изрекла свое кроткое и послушное "буди", – едва дерзаю выговорить, что тогда соделалось, – слово твари низводит в мир Творца. И здесь Бог изрекает Свое слово: «зачнеши во чреве и родиши Сына» (Лк. I, 31); – «Сей будет велий» (Лк. 1:32); – «воцарится в дому Иаковли во веки» (Лк. 1:33): но, – что опять дивно и непостижимо, – самое слово Божие медлит действовать, удерживаясь словом Марии: «како будет сие» (Лк. 1:34)? Потребно было Ея смиренное: "буди", чтобы воздействовало Божие величественное: "да будет". Что ж за сокровенная сила заключается в сих простых словах: «се раба Господня: буди Мне по глаголу Твоему», и производит столь необычайное действие? – Сия чудная сила есть чистейшая и совершенная преданность Мариами Богу, волею, мыслию, душею, всем существом, всякою способностию, всяким действием, всякою надеждою и ожиданием.

Христиане! О если бы каждый из нас, хотя помалу приобщился сей Богодейственной силы, молитвами Преблагословенныя Девы! Се раби Господни, и раби Твои, Мати Господня! Буди нам по образу Твоему!

Да будет, братия, пример Пресвятыя Девы наставником нашим в истинной Богу преданности.

Преданность Богу есть такое расположение духа, по которому человек всего себя, все, что ему принадлежит, все, что с ним случиться может, предоставляет воле и провидению Божию, так что сам остается только стражем своей души и тела, как стяжания Божия¹⁴⁶. К сему расположению приготовляет человека внимательное наблюдение над собственными усилиями сделать себя совершенным и благополучным. Желает он сделаться мудрым; образует свои способности; напрягает силы ума; подкрепляет себя силами других избранных умов; составляет себе образ ведения: что же? Между тем, как он старается уяснять для себя в сем образе одну черту, другая в нем затмевается, пресекается, исчезает; по той мере, как расширяет круг своих познаний, за чертою знаемаго еще обширнее открывается область недоведомаго; истина, давно признанная за достоверную, приводится в сомнение вновь открытою истиною; конец самодеятельных изысканий, по признанию безпристрастнейшаго из древних мудрецов, есть открытие того, что человек сам собою ничего не знает. Желает он сделаться добрым; старается познать закон справедливости; возбуждает сердце свое к добродетельным чувствованиям; предприемлет добрыя дела: что же и здесь? Опыт доказывает, что желание быть добрым нередко бывает слабее страсти, влекущей к пороку, и ею побеждается; что познанный закон предлагает добро, но не дает силы творить оное; что добродетельныя чувствования, из жестокаго сердца, как огонь из кремня, высекаются с трудом, а легко угасают, в мягком же сердце, хотя и скоро возгараются, как огонь во льну, но так же тлятся слабо и не долго; что дела, внешнею своею стороною добрыя, со внутренней стороны своей часто бывают осквернены нечистыми побуждениями: своекорыстием, самоуслаждением, тщеславием; что природа человеческая, как принужден был признать в новейшия времена один из самых ревностных почитателей, так называемаго, нравственнаго разума, из самаго корня своего зло производит. По таковым опытам, что могут обещать и усилия сделать себя благополучным? – Где недостает истиннаго блага: там истинное благополучие конечно невозможно. Правильное следствие сих опытов, тщательно и безпристрастно наблюдаемых, должно быть то, что человек потеряет надежду на самого себя, и, если не хочет погибнуть, – поелику вне действительнаго благополучия, и вне надежды, ничего нельзя найти, кроме погибели, – как бы по необходимости вознесет желание и надежду свою к Богу, и, еще не предвидя, и не предчувствуя, каким образом она может совершиться, предаст себя Ему, как разстроенную собственность, которою владетель располагать не умеет.

Начав предаваться Богу, человек встречает другие опыты, совсем противоположные тем, которые имел он, управляя сам собою. Прежде собственныя усилия познать истину едва производили в нем слабый, кратковременный свет, оставлявший по себе сугубую тьму: теперь из самой тьмы, в которой он повергается пред Отцем светов, раждается для него внезапный свет: а если остается¹⁴⁷ он иногда и во тьме, то и в ней познает непостижимую близость Того, Который есть Свет превыше света. Прежде усилия делать добро или совсем подавляемы были в нем злыми склонностями, или производили несовершенное действие: теперь, когда он положил сердце свое в силу Божию, в самой немощи его начинает совершаться сила Божия, разрушающая зло и созидающая благо. Прежде наилучше обдуманныя предначертания его к устроению своего благополучия или не исполнялись, или в самом исполнении оказывались неудовлетворительными: теперь он не делает никаких собственных предначертаний, но со дня на день более усматривает великий чертеж Провидения, по которому, не смотря ни на какия препятствия, – кроме одного препятствия, которое полагало прежде его упорство и неверие, – постепенно устрояется его спасение. Прежде успехи надмевали его, неудачи повергали в уныние, прошедшее терзало раскаянием, настоящее озабочивало, будущее устрашало: теперь и благоприятныя события приемлет он с чистою радостию, потому что видит в них милость и дар Божий, и неблагоприятныя с надеждою, потому что усматривает в них обличение своего недостоинства, наставление к смирению, очищение и приготовление к лучшему; раскаяние не есть уже огнь, пожирающий душу его, но тихий дождь, ее орошающий, потому что он погрузил грехи свои в кровь и воду, истекшую из ребра Спасителева; нет для таковаго человека слишком тяжкой¹⁴⁸ заботы, потому что он всю печаль свою возверг на Господа; нет страха, потому что он живет под кровом Всемогущаго; прошедшее для него не потеряно, настоящее безопасно, будущее верно, – в руках Вечнаго. Прежде в самых делах благоугождения Богу, он суетился, подобно изображенной в Евангелии Марфе, и производил много молвы, не приобретая тем совершеннаго благоволения Божия: теперь, подобно Марии, безмолвен и недвижим, пребывает он у ног своего Спасителя, и, с минуты на минуту наполняясь жизнию слова Его, во глубине души своей обретает свидетельство, что он «избрал благую часть, которая не будет отнята у него» (Лук. X, 42). Таким образом преданность Богу, зачатая от убеждения ума, перераждается в живое чувство сердца; вынужденная, так сказать, уступка того, чего не умели сберечь, превращается в свободное даяние того, что сим единственно способом надеются сохранить; человек повергает себя невозвратно, как убогую лепту, в сокровищницу Божества, не мечтая увеличить ею сокровище Божие, но веруя и уповая, что там она не будет потеряна, и, сколь ни малоценна, употреблена будет, вместе с безчисленными талантами, на созидание живаго храма живому Богу.

Говорят, что это значит сложить навсегда руки, сесть, и ожидать своего спасения. Совсем нет! Если кто в самом деле такое составил себе понятие о преданности Богу, и поступает по сему понятию: тот в заблуждении; он предается не Богу, но лености. Человек, не преданный Богу, не тем отличается, что он действует, но тем, что действует по собственной воле, полагаясь на собственный разум; подобно и преданный Богу не тем отличается, что не действует, но тем, что не действует по собственной воле и разуму. Как не преданный Богу может быть в бездействии: так напротив и преданность Богу не исключает действования, – действования по воле Божией и по Духу Божию. Положить талант свой в землю, без сомнения, не то, что положить его в руку торжника¹⁴⁹. Ты отдал сокровище свое в искусныя и верныя руки; ты себя обезпечил: но сверх того можешь сему самому торжнику предоставить и свои руки, дабы он употребил их по своему искусству к совершению своих оборотов; и тогда получишь сугубое приобретение. Так желающий стяжать душу свою, предает сие сокровище Искупителю душ, и успокоевается в Нем верою, надеждою и любовию: но в тоже время сему всеобщему Стяжателю все свои способности и силы представляет в деятельныя орудия к совершению великаго оборота, чрез который ценою земнаго, тленнаго, ничтожнаго должно быть приобретено небесное, нетленное, Божественное.

Если после сего найдет еще кто нужным спросить, почему собственно для усовершения и облаженствования человека требуется преданность Богу? вот ответ: потому, что человек потерял совершенство и блаженство, похитив себя у Бога, Который не только, по всеобщему праву Вседержителя, обладал им, но и особенно усвоил его Себе, положив на нем Свою печать, – Свой образ. Собственная воля твари отторгла третию часть неба, и зажгла в ней ад; собственная воля заразила природу человеческую грехом и смертию, и весь мир проклятием; и дотоле не престанет произраждать все виды зла, доколе не будет всецело предана Богу, Который един силен вновь проникнуть ее благословением, жизнию, святынею и блаженством небесным.

Посему слово Божие часто напоминает нам о сей преданности, в отношении ко внутреннему и внешнему, ко временному и вечному. «Открый ко Господу путь твой и уповай на Него, и Той сотворит» (Псал. XXXVI, 5). «Приближи ко Господу дела твоя, и утвердятся помышления твоя» (Притч. XVI, 3). «Смиритеся под крепкую руку Божию, да вы вознесет во время, всю печаль вашу возвергше нань, яко Той печется о вас» (1Петр. V, 6–7). «Отче наш! Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли» (Матф. VI, 9–10).

Все великое, что представляет нам слово Божие, совершилось великою преданностию Богу.

Кто не знает Авраама и его великой жертвы? Как возмог он поднять смертоносную руку на сына, о котором получил потомственныя обетования? Как не усомнился он? Как не сказал Богу: не Ты ли, Господи, обещал, что «во Исааке наречется» мне "семя" (Быт. XXI, 12)? Где же будет сие семя, когда отрок Исаак сгорит на жертвеннике? Патриарх не имел в сие время ни помышления, ни желания, ни действия собственнаго; все предал он Богу, «паче упования во упование веруя» (Рим. IV, 18); и таким образом и вожделенную жертву принес, и вожделеннаго сына не лишился, и благословение над собою усугубил. «Воистинну», сказано ему, «благословляя благословлю тя, и умножая умножу семя твое.., и благословятся о семени твоем вси язы ́цы земнии» (Быт. XXII, 17–18). Таким образом преданность есть лучшая Богу жертва и вернейший залог Его благословений.

Кто не слыхал о Иове, котораго добродетель проповедывал Сам Бог пред собранием небесных сил? Но в чем состоит сила его добродетели, если не в преданности Богу, Котораго непостижимым судьбам с благодарностию предал он себя, и детей, и богатство, и здравие, и чрез то соделал ничтожными все усилия врага добродетели и блаженства человеческаго? «Господь даде, Господь отъят: буди имя Господне благословено» (Иов. I, 21). Такая преданность Богу есть безопасная ограда от всех искушений.

Посмотрите и на Моисея в ужасную минуту, когда пред ним море, а за ним войско Египетское. Народ вопиет к Богу; ропщет на вождя: но что вождь? Он не приготовляет народ к брани, не ищет пути к бегству, не воздвигает чудодейственнаго жезла, не произносит даже ни одного молитвеннаго слова к Богу. Что сие значит? – Он предался Богу, и вводит народ в сию преданность: «Господь поборет по вас, вы же умолкните» (Исх. XIV, 14). Все умолкло: но молчание сие громко раздалось на небесах, и подвигло чудодейственную силу Божию. «И рече Господь к Моисею: что вопиеши ко Мне? рцы сыном Израилевым, и да путешествуют.., и да внидут сынове Израилевы посреде моря по суху» (Исх. XIV, 15–16). Здесь видно, что преданность Богу есть самая крепкая и действенная молитва.

Но, – чтобы вкратце сказать все для Христианина, – чем начинается высочайшее дело Христово? – Преданностию Сына Божия воле Бога Отца Своего. Се иду «сотворити волю Твою, Боже» (Псал. XXXIX, 9), глаголет Он, нисходя к воплощению. Чем оканчивается сие дело? – Тою же преданностию. «Не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Матф. XXVI, 39). «Отче, в руце Твои предаю дух Мой» (Лук. XXIII, 46). Итак преданность Богу есть и начало, и совершение Христианства и вечнаго спасения.

Заключим сие учение увещанием, которым Церковь заключает большую часть молитвенных провозглашений, дабы непрестанно питать в нас дух преданности, которым дышет и живет истинное Христианство: «пресвятую, пречиcтую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и приснодеву Марию со всеми Святыми помянувше, сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Аминь.

24. Слово в день Святыя Пасхи

(Говорено в Успенском Соборе апреля 2-го дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Христос воскресе!

Сколь ни много уже раз повторяли мы ныне, но и еще не утомляемся повторять, уповаем же, что и вы не утомляетесь так часто слышать одно и тоже слово: «Христос воскресе!»

Какое чудесное слово! Как изменяется от него вид всего, что существует!

До сих пор многие из человеков знали только землю, на которой они являются на краткое время, и вскоре скрываются, неизвестно, куда; иные нечто еще слыхали об аде, как о пропасти, которая всех угрожает поглотить, и никого не отдает обратно; не многие помышляли о небе, как о таком горнем жилище, к которому лествицу только во сне видел некто, и только такую, по коей видны были восходящие¹⁵⁰ Ангелы Божии, а человеков не примечено.

Теперь, когда «Христос воскресе», чем оказывается земля? – Она есть разсадник для неба; кратковременная и разрушением оканчивающаяся жизнь человека в теле, – скажем словами то, что наблюдаемый между нами при взаимном изъявлении радости воскресения обряд выражает вещию, – жизнь человека в теле есть начинающаяся жизнь птенца в яйце, которому, по сокрушении скорлупы, открывается высший и обширнейший круг жизни; надобно только, чтобы зародыш птенца объят, проникнут и возбужден был теплотою крови матерней; то есть, надобно, чтобы зародыш небесной жизни в человеке объят, проникнут и возбужден был животворящею силою крови Христовой.

Теперь, когда «Христос воскресе», и когда Ему, яко Богочеловеку, «дадеся всяка власть на небеси и на земли» (Матф. XXVIII. 18), не только небо сделалось досязаемым, но даже соединилось с землею так, что трудно найти между ими предел и различие; ибо и на земли является Божество, и на небеси человечество; Ангелы, которых Иаков видел восходящих и нисходящих по лествице небесной, теперь сонмами ходят по земли, как вестники Сына человеческаго, Который владычествует на небеси.

Что и ад после того, как, по сошествии во ад, «Христос воскресе»? Крепость, в которую под видом пленника вошел победитель; темница, у которой врата сокрушены, и стражи разсеяны; вот подлинно, по изображению Христову, чудовище, которое поглотило сверженнаго с корабля Пророка; но, вместо того, чтобы пожрать и истребить его, сделалось для него другим, хотя не столь покойным, кораблем, чтобы вынести его на брег жизни и безопасности. Теперь становится понятным, как надеялся некто чрез самый ад пройти безопасно: «аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси» (Псал. XXII, 4), – Ты, Который для нас сшел с неба¹⁵¹, подобно нам, ходил по земли, и, подобно нам, низшел в сень смертную, дабы и оттоле проложить Твоим последователям путь во свет жизни.

Наконец, и нас самих не иными ли уже, противу прежняго, соделало воскресение Христово? – Поверим одному из верных свидетелей воскресения Христова, что и нас оно переродило, если не самым действием, по крайней мере, надеждою. «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа», восклицает Апостол Петр, «Иже по мнозей Своей милости порождей нас во упование живо воскресением Иисус Христовым от мертвых» (1Петр. I, 3)!

Но, если мы порождены воскресением Христовым только еще «во упование»; а за нашим упованием следует упование и всея твари, «чаяние бо твари откровения сынов Божиих чает» (Рим. VIII, 19): то все чудеса, которыя произвело воскресение Христово, суть только еще начатки дальнейших чудес, которыя оно будет открывать в продолжении, особенно в конце времен, и даже в безконечной вечности.

По сим неистощимым чудесам совершившимся, и долженствующим совершиться¹⁵², воскресение Христово есть для нас источник размышления, созерцания, удивления, радости, благодарности, надежды, всегда полный, всегда новый, сколь ни давно, сколь ни часто из него почерпаем; оно есть вечная новость. И по сему-то, сколь ни уверены мы друг о друге, что каждому из нас известно воскресение Христово, еще однако желаем тысящекратно возвещать друг другу, как неслыханную весть, яко «Христос воскресе»; сколь ни удостоверены в истине сего события, засвидетельствованнаго очевидцами Воскресшаго, доказаннаго знамениями и чудесами, не оспоримаго врагами Христианства, еще однако жаждем слышать подтверждение, яко «воистинну воскресе Христос».

Если слово есть пища, по реченному, яко «не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих, жив будет человек» (Втор. VIII, 3): то слово о воскресении Христовом, подобно манне, как изображает ее Премудрый, есть «хлеб всякое услаждение в себе имеющий, и ко всякому сличный вкушению» (Прем. XVI, 20). Изнурен ли ты грехом, и алчешь правды? Прииди, насыщайся: «Христос воскресе, Иже предан бысть за беззакония наша, и воста за оправдание наше» (Рим. IV, 25). Утомлен ли ты безотрадным игом закона, и желаешь прейти от сего рабства в благодатную свободу? Приступи, вкуси пасху, тобою желаемую: «ибо пасха наша за ны пожрен бысть Христос» (1Кор. V, 7); «свободою убо, еюже свободи нас Христос, стойте, и не паки под игом работы держитеся» (Гал. V, 1). Недугуешь ли ты страхом смерти? Приими врачевство против сей болезни: «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. XV, 20). Изнемогаешь ли во брани противу врагов твоего спасения? «Вкуси добраго глагола» (Евр.6:5) воскресения, и в нем победоносной «силы грядущаго века; воскреснет Бог, и расточатся врази Его» (Пс. 67:2)! Прельщает ли тебя ложный вкус душевный, и побуждает искать пищи желаниям в тленных и суетных вещах мира? Исправь оный причастием силы воскресения: «аще воскреснусте со Христом, вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога седя» (Кол. III, 1). Или уже и «возжадала душа твоя к Богу крепкому, живому», и томится желанием, «когда приидешь и явишься лицу Его» (Псал. XLI, 3)? Живое упование воскресения утолит томление сея жажды, и сохранит самую жажду, яко здравую и спасительную, представляя уму, что «егда Христос явится, живот ваш, тогда и вы с Ним явитеся в славе» (Кол. III, 4).

Видишь, христианин, какое обилие, какое разнообразие духовной пищи представляет нам Пасха наша, воскресший Христос. Питается ли теперь ею душа твоя? Действительно ли «вкушаешь» ты, «яко благ Господь» (Пс.33:9)? Ощущаешь ли в себе внутренно силу Воскресения Христова, разрешающую от грехов, и от проклятия за них, низлагающую страсти и похоти ветхаго человека, созидающую в тебе сердце чистое, и дух правый обновляющую во утробе твоей, подкрепляющую тебя в вере и надежде, воспламеняющую любовию к Жизнодавцу? Или при самой трапезе Господней ты гладен и жаждущ, и душа твоя не услаждена и пуста? – Впрочем, не хотим чрез сие испытание привести тебя в смущение и уныние. Нет! Хотя печаль, яже по Бозе, спасительна: но теперь не время печали, а радости, которая также может иметь свое спасительное действие: «ибо радость Господня, сия есть сила наша» (Неем. VIII, 10). И так, вкусил ли ты благости Воскресшаго? «Да возрадуется душа твоя о Господе» (Псал. XXXIV, 9), и сия радость да подвигнет тебя к теснейшему с Ним соединению. Не вкусил ли еще ты благости Его? Все однако возрадуйся, что Он не отлучает тебя от сего вкушения, но и призывает к сему, дая тебе слышать благовестие Своего воскресения, и быть между собравшимися во имя Воскресшаго, где по обетованию Своему и «Он посреде их» (Матф. XVIII, 20). Если чувствуешь себя и недостойным радости: возрадуйся о той дивной благости, которая и недостойнаго не отчуждает от участия в радости. Радость же о воскресении Господа нашего да введет во всех нас и силу воскресения Его живоносную и спасительную. «Ибо радость Господня, сия есть сила наша». Аминь.

25. Слово при освящении храма Живоначальныя Троицы, созданнаго тщанием княгини Евдокии Николаевны Мещерской, и при открытии основаннаго ею, Высочайше утвержденнаго Борисоглебскаго женскаго общежития

(Говорено мая 4 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог: храм бо Божий свят есть, иже есте вы. 1Кор. III, 17.

Слава Богу «дивному во святилище Своем»! Еще место соделалось Святым и Божиим; еще отверзлось небо на земли; еще дано прибежище молитвам; еще явился престол Благодати.

Некогда во всей вселенной был один только храм истиннаго Бога; и был некто, который восхищался от одной мысли, что он может идти в дом Господень: «возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Псал. CXXI, 1). Как не радоваться теперь, когда, так сказать, дом Божий приходит к нам из невидимаго вездесущия Божия, чтобы нам ближе было приступать к Богу?

Давид, возжелав создать храм Богу, клялся не иметь покоя, доколе не найдет места угоднаго Богу: «клятся Господеви, обещася Богу Иаковлю: аще дам очима моима сон, и веждома моима дремание, и покой скраниама моима, дóндеже обрящу место Господеви» (Псал. 131:2, 4–5); а до самого создания храма и дожить ему не суждено было. Как приятно сердцу, которому не только желание создать храм Богу, но и совершение сего желания даровано, – как приятно пред Богом сердца успокоиться в любви и благодарности!

Есть ныне здесь и еще радость. Вместе с обновлением сего дома Божия, обновляется близ его дом Богоугоднаго жительства; так что радость благочестия получает новое пространство, соединяясь с радостию человеколюбия, и радость человеколюбия приемлет освящение от радости благочестия. Знамение во благо сотворил Бог, устроив сие таким образом: благо убогим, когда они видят себя у Бога.

Соединим каждый свою радость в общее славословие. Благословен, дающий благия желания, укрепляющий в намерениях, устрояющий исполнение! Благословен «Бог, приближающийся» к нам Своею благодатию, когда мы не могли бы приближиться к Нему по нашей немощи и недостоинству! Благословен «Отец сирых и Судия вдовиц, Бог во святом Своем жилище», Который «вселяет одиноких в дом» (Псал. LXVII, 6–7), Который, даруя пришельцам обитель, ищет в них обители Себе Самому!

Впрочем, сколь ни чист источник нашей радости пред Богом, нам заповедано и «радоваться» Господу «с трепетом» (Псал. II, 11). И естественная осторожность побуждает, с радостию о желанном приобретении соединять заботу о том, как беречь и как употреблять приобретенное. И от Апостола слышим грозное слово на того, кто не сохранит столь драгоценнаго приобретения, как храм Божий: «аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог».

И так великое внимание потребно на то, чтобы пользоваться храмом Божиим, и не повреждать его.

Обыкновенно потолику бережем вещь, поколику знаем ея достоинство. Посему Апостол, убеждая не разорять храма Божия, указывает на его достоинство, которое называет святостию: «храм бо Божий свят есть».

Мысль о святости храма Божия он находит столь очевидною, что для удостоверения в ней не присовокупляет ничего, а самую сию мысль полагает в основание удостоверения. В самом деле, что храм Божий должен быть свят, сие столь же свойственно думать, как то, что день должен быть светел. День без света не был бы днем: храм без святости не был бы храмом, но или простым домом, или даже капищем.

Но что такое свет дня? Что такое святость храма? – Здесь под очевидностию скрывается тайна, которой иные не проникают, и либо в неведении остаются, либо уклоняются во мнения погрешительныя, и даже иногда, как говорит Апостол, «елика не ведят, хулят» (Иуд. X). Некоторые, на пример, особенную святость храма полагают в древности его, или находящихся в нем священных вещей. Почтенна древность, и мысль о ней величественна; в ней созерцаем мы образ вечности, которая сама в себе превышает наше созерцание: почему и Сам Бог в видении Пророческом является в образе, и нарицается именем «Ветхаго деньми» (Дан. VII, 9). Однако мысль о святости храма отнюдь не должна быть смешиваема с мыслию о древности. Храм Соломонов был нов, когда Бог явился Соломону¹⁵³, и сказал: «освятих храм сей, егоже создал еси» (3Цар. IX, 3): храм сей был древен, когда сей же Бог предал его язычникам на осквернение и разрушение. Горница Иерусалимская соделалась первым новым храмом Христианским, по вознесении Господнем: но когда в ней получили Апостолы излияние Святаго Духа, тогда, без сомнения, она имела в себе несравненно более святости, нежели древний в то время храм Иерусалимский.

Чтобы взойти к истинному и общему началу святости, принадлежащей храму Божию, должно вспомнить, что первый создатель святаго храма (который назван тогда скиниею, поелику был устроен по подобию шатра, так как и народ Божий в то время обитал в шатрах, странствуя в пустыни), – что создатель сего храма был Сам Бог; что чертеж сего перваго храма принесен был с небес, как заповедано Моисею: «виждь, да сотвориши по образу, показанному тебе на горе» (Исх. XXVII, 8); что по сему же самому образу, только с новым великолепием, создан после храм Соломонов; что наконец после того, как с Христианством открылось, представленное прежде в чувственных видах, поклонение Богу духом и истиною, храм Христианский содержит ту же святыню в духе и силе, которая в храме Моисеевом или Соломоновом представлена была в образе и явлении. Что же было источником святыни в храме Моисеевом и Соломоновом? – Омовение и помазание, употребительныя и в древности, как ныне составляли¹⁵⁴ только приготовительное освящение; самая Святыня ознаменовывалась тогда, когда чудесный облак осенял скинию или храм; когда небесный огнь нисходил на жертвы, словом, когда являлось присутствие Всемогущаго Бога. Так святыню храма изъясняет Соломону Сам Бог: «освятих храм сей, егоже создал еси». – Но как, Господи? – «Еже положити имя Мое тамо во веки, и будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни» (3Цар. IX, 3). Посему и ныне в совершительном действии освящения возвещается присутствие Божие, когда возглашается вратам, чтобы оне «возвысили верхи свои, да внидет Царь славы» (Псал. XXIII, 7).

И так глубокое основание святости храма Божия есть присутствие Божие во храме, таинственное и непостижимое, но тем не менее истинное и действительное. «Господь Сам во храме святем Своем» (Псал. X, 4).

Напрасно люди, которые думают мудрствовать выше, нежели учит премудрость Божия, говорят, что им не нужно искать присутствия Божия во храме, потому что они познали вездесущие Божие. Что вы говорите? Разве Бог не знает Своего вездесущия? Не сказал ли Он чрез Пророка: «небо престол Мой, земля же подножие ног Моих; кий дом созиждете Ми, и кое место покоища Моего» (Иса. LXVI, 1)? Неужели Он забыл о сем вездесущии Своем, когда Сам сказал Соломону о храме: «будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни!» Конечно никакое особенное место не нужно для вездесущия Божия: но для ограниченности человеческой нужно, по крайней мере до некотораго степени усовершения, иметь известный предел, где бы совершалось прикосновение к безпредельному. Знаем и мы, что будет некогда «святый град», в котором не «видно будет храма; Господь бо Бог Вседержитель храм ему есть» (Апок. XXI, 22). Но град сей должен «снити от Бога с небеси» (Откр. 21:10): не созиждет его надменное мудрование человеческое, которое мнимым познанием вездесущия Божия хочет разрушить храм Божий; ничего не созиждет оно, кроме Вавилона.

Может быть, найдутся и такие, которые скажут: как найдем мы во храме присутствие Божие, когда оно уже не является ни в облаке осеняющем, ни в огне сходящем с неба? Таковым ответствуем на сие словом Христовым: «аще знамений и чудес не видите, не имате веровати» (Иоан. IV, 48)! Как-бы так сказал Он: бедные маловеры! Вы все требуете, чтобы вера ваша питаема была непрерывными видимыми чудесами, подобно как слабыя растения сохраняют искуственною теплотою, вместо естественной солнечной. – Теперь уже не зима, или хладная древняя ночь; теперь лето Господне приятно, и ясный день спасения. Не то уже время, когда надлежало слабое растение веры сохранять и живить силою внешних чудес, время уже вере вашей, живой во Иисусе Христе, без внешних подпор укрепляться, и самой производить чудесные плоды. Веруйте, не требуя видимых чудес, и вы увидите несравненно высшей степени чудеса невидимыя. На что вам Синайские громы, когда вы слышите здесь в Евангелии живое слово живаго Бога? На что вам облак осеняющий, в котором древние, как говорит Апостол, «крестились в Моисея» (1Кор. X, 2), когда здесь имеете вы крещение, облекающее вас во Христа, и осенение от Духа Святаго? На что вам огнь, ниспадающий с неба и поядающий кровавыя жертвы, когда здесь есть Божественный огнь, нисходящий на безкровную жертву, и ее, не разрушая, превращающий в Божественную плоть и кровь, в пищу жизни вечной? Найдите только здесь хотя одну общую молитву верных; и тогда вы нашли здесь истинное¹⁵⁵ присутствие Божественнаго Спасителя, по Его непреложному обещанию: «идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь и Аз посреде их» (Матф. XVIII, 20). Веруйте присутствию Его: и тогда, если нужно будет, Он покажет вам Свое присутствие и видением, как показал многоразлично многим, начиная от посещения Апостольской храмины, дверем затворенным. Но без нужды не домогайтесь видения: «блажени не видевшии, и веровавше» (Иоан. XX, 29).

Христиане! В какой бы то ни было сокровенности, только, если мы имеем во храме такое сокровище, какого драгоценнее и небеса не имеют, то есть, святое и благодатное присутствие Божие: то с каким вниманием, с каким благоговейным страхом должны мы здесь обращаться, чтобы оное не было у нас отнято, чтобы не было сказано и нам, как некогда сказано поклонникам дома Божия в Иерусалиме: «се оставляется вам дом ваш пуст» (Лук. XIII, 35)!

Вы стоите здесь пред Богом: точно ли стоите вы непоколебимо в Его присутствии, не убегает ли мысль ваша за стены храма, не обращается ли сердце ваше от Бога к тварям, хотя и в доме человеческом вы почитаете неприличным оставить господина, и предпочтительно пред ним обращаться с рабами? Берегитесь, чтобы Великий Владыка сего высокаго дома в свою чреду не отвратился от вас, как вы от Него, и чтобы не остался для вас дом сей пуст.

Вы участвуете здесь в молитвах: изрекает ли внутренно дух ваш то, что внешно говорят уста? Чувствует ли сердце, что слышит ухо? Или вы думаете, что Бог будет внимать молитве, которой вы сами не внимаете? Берегитесь, чтобы дом молитвы не остался для вас пуст.

Что убо сотворим, предстоящие во храме, что сотворим, дабы не нарушить святыни храма? – Каждый из нас должен пещись о созидании, об освящении, о святом употреблении в общем храме своего собственнаго храма Богу. Ибо, говорит Апостол, «храм Божий свят есть, иже есте вы» (1Кор. III, 17). То есть, вы признаете, что храм Божий свят, и что раздражает Бога тот, кто нарушает святыню его; но сей храм – вы. Если святыня его не имеет инаго начала, кроме Бога, то¹⁵⁶ не имеет иной цели, кроме вас¹⁵⁷; в вас открывается дух, заключенный в образах его; в вас постигается значение знамений его. «Вы есте церкви Бога жива» (2Кор. VI, 16). Тайна глубокая, «сокровенная», как говорит тот же Апостол, «от век и родов» в Боге и «ныне являемая только святым Его, иже есть Христос в вас» (Кол. I, 26–27)! Тщетно усиливались бы мы немотствованием плотскаго языка изъяснить духовныя и Божественныя чудеса, заключенныя в сей тайне. Не пытливостию, но верностию приобретается открытие тайны. Будем верны в том, что уже открыто нам: так приготовим себя и к высшему откровению сокровеннаго. Тебе уже сказано, что ты храм Божий: примечай же все, что есть, и что совершается, во храме Божием, и сообразно с сим располагай себя, и наипаче свою внутренность. Видишь здесь изображения дел Божиих и Святых Его: наполняй и ты ум твой и память, яко духовными образами, назидательными помышлениями о великих делах Божиих, и о Богоугодных делах Святых Его. Видишь светильник пред святым изображением: старайся, чтоб и в тебе святыя помышления о Боге раждали свет веры, и возжигали огнь любви к Богу. Видишь курение кадила: «да исправится молитва» твоя, «яко кадило, пред Богом» (Псал. CXL, 2). Слышишь слово Божие: внимай так, чтобы оно «вселилось в тебя» (Кол. III, 16), чрез учение и вразумление себя самого. Слышишь пение во славу Божию: «воспевай» и ты «в сердце твоем Господеви». Видишь Священнослужителей предстоящих Престолу Таин, и возвещающих, что мы «изобразуем» собою «Херувимов», предстоящих Животворящей Троице: «отлагай» же и ты «житейския попечения»¹⁵⁸; «да молчит» в тебе «все плотское»¹⁵⁹, и да навыкнет дух твой с Давидом «зреть Господа пред собою выну» (Псал. XV, 8).

Тако, братия, «приходя», здесь «ко Христу, камени живу», и «сами зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоугодны Богови Иисус Христом» (1Петр. II, 5). Со Апостолом «молю вы, братие» и сестры, «щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше» (Рим.12:1). Аминь.

26. Слово в день Святителя Николая

(Говорено в Николаевском Перервинском Монастыре, маия 9 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе, на скончание жительства, подражайте вере их. Евр. XIII, 7.

Сие пишет Апостол Павел к Евреям, то есть, к обратившимся в Христианство из Еврейскаго народа, и вероятно, к тем, которые жили в Иудее. Посему догадываться можно, что наставники, которых он имел в мыслях, суть именно Апостолы Иаков, брат Иоанна, и Иаков, брат Господень. Первый из сих скончался от меча, подъятаго на Церковь Иерусалимскую Иродом; а второй пострадал от Иудейскаго первосвященника Анны и его скопища. Естественно, что дети Церкви с горестию воспоминали столь бедственную потерю столь великих наставников. Сие-то расположение духа исправляет и возвышает Апостол, поучая воспоминать кончину благочестивых наставников не с печалию, но с благоговением, не для оплакивания, но для подражания. «Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их».

Поелику Апостолы говорили то, что подаваемо было им от Духа Святаго: то послушныя дети Церкви наставления их принимали как законы, и слово их обращали в дело. Отсюда обыкновение торжественно воспоминать отшедших к Богу наставников Христианских, и, когда уже не поучают они словом, поучаться их примером.

Иные наставники просияли словом мудрости¹⁶⁰, иные иными дарованиями духовными, на пользу Церкви. Воспоминаемый ныне наставник, Святитель Николай, ознаменовал себя преимущественно сильною верою и ревностию по вере.

Вспоминайте же его так, чтобы при том поучаться, и самым делом подражать его «ревности по вере».

Ревность есть духовный огнь. Как мудрость светит в уме, как любовь согревает сердце: так ревность, сложное действие оных двух сил, воспламеняет все существо, в котором она есть. Она является в нем напряженною деятельностию, которая все, что может ей покориться, могущественно направляет к своей цели, – способное к очищению очищает¹⁶¹, смешенное разделяет, нечистое и тленное разрушает, противоборствующее отражает и разсыпает. Так ревность Самого Бога изображает Апостол, когда называет ее «ревностию огня, поясти хотящаго сопротивныя» (Евр. X, 27).

По сему образу, ревность человека в отношении к вере есть такое качество и расположение духа, по которому человек с пламенным желанием и живейшею деятельностию старается, истинную веру, которую он познал и возлюбил, сохранить, распространить, очистить от примешения суеверий и соблазнов, и врагов ея или умягчить и обратить, или довести до невозможности вредить ей.

Ревность по вере есть «алчба и жажда правды» (Мф.5:6) в вере, которая поколику обретает веру правую, потолику насыщается и блаженствует; а когда или не обретает правыя веры, или видит ее ослабляему нерадением ложных Христиан, колеблему раздорами, угрожаему бедами, тогда «снедает» (Иоан. II, 17) самого ревнителя. Соломон, изображая сию огненную или снедающую силу ревности, говорит: «жестока, яко ад, ревность» (Песн. VIII, 6). Аду ее уподобляет не потому, чтобы она хотела кого либо низринуть во ад; – ибо сего не может быть от истинной ревности, поелику в составе ея есть любовь; – но или потому, что она, видя возлюбленныя творения Божия на пути ко аду, и с живейшим состраданием представляя себе погибель, им предстоящую, сама в себе чувствует их ад; или потому, что ревность, с избытком растворенная любовию, готова бывает разделить даже адскую участь с теми, по которых ревнует, дабы облегчить участь сию для них, и своею опасностию исхитить их от опасности. Так Апостол Павел, ревнуя по Израильтянах «ревностию Божиею», побужден был сказать, что он «молилбыхся сам отлучен быти от Христа по братии своей» (Рим. IX, 3), то есть, дабы они во Христа уверовали.

По сему и подобным примерам, некоторые, может быть, думают, что сия святая ревность не есть общая и всегдашняя обязанность, но дар, низпосылаемый благодатию не многим, на некоторые особенные случаи, когда необыкновенныя опасности веры требуют необыкновенных усилий для ея сохранения и утверждения. Подозрением в сем образе разсуждения не касаемся мы тех, которые охладели в вере до такой степени, что не исполняют и обыкновенных, всеми признанных, ея обязанностей: как искать ревности по вере у тех, у которых и самой веры в делах найти не можно? Нет ли таких, которые чтят веру, желают, и употребляют некоторыя усилия исполнять ея обязанности, поколику знают их, но у которых ни в исчислении должностей, ни в списке добродетелей не найдешь имени ревности? Не думают ли, что нам нет нужды в ревности Павла, когда мы не назначены сражаться с упорством Иудеев, ни в ревности Моисея, или Финееса, или Илии, когда мы не живем среди мерзостей язычества?

Конечно, не всякому быть Моисеем или Финеесом, Илиею или Павлом; когда и Моисей в известное время не мог быть Финеесом, ни Финеес Моисеем. Но если Моисей в одном, а Финеес в другом случае, спасли целый народ Божий своею ревностию: не лучше ли было бы еще, когда бы таких ревнителей было более? А из сего уже и видно, что если святая ревность не есть необходимая обязанность, по крайней мере она есть желательная добродетель.

Но осмотримся внимательнее, не найдем ли мы ревности и между необходимыми нашими обязанностями. Что может быть необходимее и повсемственнее обязанностей, которыя Сам Бог возложил на нас десятью заповедями? Здесь ищу я закона ревности, и сие искание нет нужды простирать далее первой заповеди. «Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе бози инии»: слышите ли вы в сих словах, вместе с заповедию веры и любви, заповедь ревности? Вслушайтесь разборчиво. Когда небесный Законодатель провозглашает Себя «Господом» и «Богом»: Он возвещает Свою власть, и требует нашей покорности; возвещает Свое величие, и поставляет нас в благоговение пред Ним. Когда же «не стыдится», как выражается в сем самом предмете Апостол, «нарицаться» Господом и «Богом нашим» (Евр. XI, 16): что являет Он нам в Себе, как не любовь, и что возбуждает в нас к Себе, как не любовь? Ибо что может быть полнее любовию от лица говорящаго, что любезнее для слышащаго, как сказать, как услышать говорящаго: «Я есмь твой». И так вот заповедь любви. Но что далее? «Да не будут тебе бози инии, разве Мене». Что сие значит, как не то, что Бог, постановив между Собою и человеком союз любви, желает укрепить его и возвысить до такого совершенства, чтобы любовь сия исключала всякую другую любовь, которая с нею не согласна, и ей не подчинена, или, что тоже, открывает Свою ревность, и ревность нам заповедует? И так вот заповедь ревности. Изъяснение сие не вымышлено, а дано Самим Творцем закона, в продолжении десятословия: «Аз бо есмь Господь Бог твой, Бог ревнитель» (Исх. XX, 5).

Из сего не трудно усмотреть, как то, что обязанность, быть ревностным по Боге и по вере в Него, лежит на каждом человеке, так и то, что обязанность сия простирается на все времена и случаи: поелику заповедь ревности неразрывно связана Высочайшим Законоположником с заповедию любви к Богу, которая никогда никакому исключению подвержена быть не может.

Но дабы ближе в самом действии усмотреть, как далеко может и должна простираться святая ревность, вопрошаю: должно ли быть ревнительну по таком Богослужении, которое хотя и было правильное и Богом установленное, но, по Его же судьбам, уже начало терять свое достоинство и значение, и вскоре совершенно должно быть разрушено? Как многия души, не воспламененныя Божественным огнем, подумали бы, что оне, не нарушая своих обязанностей, с хладным равнодушием смотреть могут на какое бы то ни было уничижение такого Богослужения! Не подумают ли некоторые, что в таком случае ревность была бы даже неуместна и неразсудительна, усиливаясь подкреплять то, что непременно должно быть разрушено? Примечайте же здесь, как много может обмануть нас мнимое благоразумие, лишенное живаго чувствования сердечнаго, или лучше сказать, нерадение, прикрытое видом благоразумия. Не так мыслил, не так поступал Тот, Который есть самая Премудрость, и вместе самая Любовь, и потому, чистейший образец ревности. Иерусалимское Богослужение, состоявшее из теней и гаданий, должно было прекратиться, когда явился Иисус Христос, Свет теней и разрешение гаданий; и самому храму вскоре надлежало быть предану язычникам для конечнаго разрушения. Но что в сие время чувствовал, что сказал, что сделал Иисус Христос, когда увидел во храме недостойное храма? Он чувствовал то, что изображено у Пророка: «ревность по доме Твоем снедает Меня. Не творите», говорил Он, «дома Отца Моего домом торговли». И самым делом «изгнал» продающих из храма (Иоан. II, 14–17).

Видите, Христиане, пример святыя ревности в таком случае, по которому должно заключить, что и каждому из нас не будет недостатка в случаях к подвигам ревности. И сей образ ревности показан точно всем: ибо Иисус Христос поступил в сем случае, не яко принадлежащий храму, по особенной к нему обязанности, поелику известно, что Он никогда не поставлял Себя в такое положение, но во всех случаях, для исполнения обязанностей установленнаго Богослужения, даже очудодействованных Им, отсылал к Священникам; Он действовал здесь по свободной, всеобщей ревности.

И так, Христианин, если ты веруешь, и желаешь быть верен твоей вере: то надлежит тебе быть и ревнителем по вере. Не отрицайся от сего тем, что ты не видишь врагов веры, и не встречаешь предметов ревности. Иисус Христос нашел предмет ревности в самом храме истиннаго Бога. Встречается и в истинной Церкви Христианской то, что ревностнаго Христианина снедает ревностию.

Можно ли равнодушно видеть многих из чад веры, живущих в таком неведении о том, во что они веруют, что им точно можно сказать сказанное Самарянам: «вы кланяетеся, егоже не весте» (Иоан. IV, 22)? Если Бог даровал тебе истинный свет веры и разумение тайны Христовы: то возревнуй по таковых со Апостолом «Божиею ревностию» (2Кор. XI, 2), и «болезнуй» спасительною болезнию, «дондеже вообразится» в них "Христос" (Гал. IV, 19).

Не встречаем ли Христиан, которые право так именовать себя основывают токмо на исполнении некоторых наружных, по легкости предпочтительно восприемлемых, обязанностей, без внутренняго исправления сердца, без очищения совести, без возвышения духа к общению с Богом? Если ты Христианин не по одному имени, но по духу и силе; скажи хотя одному из таковых, кому можешь: почто ты, Христианин сый, Иудейски, или даже язычески, живеши?

Трудно было бы окончить, если бы мы захотели продолжать исчисление подобных случаев к святой ревности, которые внимательный Христианин ежедневно может встречать, обращаясь с подобными себе Христианами. Но еще не далеко ли мы оных ищем, когда ищем далее самих себя?

Обратись, Христианин, в собственную твою храмину, войди в себя самого: не найдешь ли и здесь того, что должно снедать тебя ревностию?

Если ум твой «прилагается в научения странна и различна» (Евр. XIII, 9), и не хочет отдать себя в свободный плен и блаженное послушание вере: то не нужна ли тебе против тебя самого ревность святых Отцев, которые силою веры «низлагали взимавшияся на разум Божий возношения» (2Кор. X, 5) гордаго разума ересеначальников?

Если корысть или суета наполняет сердце твое предметами мира, и оно занимается ими более, нежели Богом, для Котораго сотворено: то не нужна ли тебе против тебя самого ревность Моисея и Илии, обличавших и истреблявших идолослужение?

Если чувства твои отверсты к удовольствиям растлевающим и оскверняющим душу: то не нужна ли тебе против тебя самого ревность Финееса, дабы, если можно, решительным ударом «умертвить уды сущия на земли», «страсть и похоть злую» (Кол. III, 5)?

«Ревнуя поревнуй по Господе Бозе твоем» (3Цар. XIX, 10). Не одному Финеесу ревность принесла завет священства вечнаго. И нам, если будем чистыми и неизменными ревнителями и поборниками по царствии Божием в нас и в ближних наших, сия ревность принесет обет, или, лучше, самое исполнение обета, да «сотворит нас» Христос «цари и иереи Богу Отцу Своему. Тому слава и держава во веки веков, Аминь». (Апок. I, 6).

27. Слово в день Святаго Мученика Благовернаго Димитрия Царевича

(Говорено в Архангельском Соборе, маия 15 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Темже и страждущии по воли Божией, яко верну Зиждителю да предадят души своя во благотворении. 1Петр. IV, 19.

1822

Для чего так часто Церковь возобновляет пред нами зрелища неповиннаго страдания, торжественно возобновляя память невинно пострадавших? Для чего само Провидение поспешествует¹⁶² в сем Церкви, – для чего и оно так долго и непрерывно представляет нам зрелища неповиннаго страдания, чудесно сохраняя¹⁶³, пред нами, нетленные останки невинно пострадавших?

Для чего, святое Отроча, багрянородное в жизни земной, по крови Царской, багрянородное и в жизни небесной, по крови мученической, – для чего еще оставляешь между нами твои разсеченные члены, и таким образом соделываешь потомков очевидцами того, как ты пострадал, без сомнения, не без воли Божией, хотя то было по воле и действием забывших Бога человеков? – Домышляюсь. Губители принесли тебя в печальную жертву законопреступному властолюбию, на погибель законной власти Царской; и дивный в судьбах Своих Бог попустил быть сему, дабы беззаконием вельможи обличить и наказать грехи народа: но дабы не вотще пролита была чистая кровь твоя, Он сберег ее ко времени; повелел ей, как Авелевой, вопиять против мятежников и похитителей Царскаго венца; и таким образом соделал тебя священною жертвою, агнцем, закланным за спасение законной власти Царской.

Только сие нужно на время. Для чего же и теперь еще призываемся мы быть свидетелями, более, нежели за два века пред сим совершившагося неповиннаго страдания? Для чего так открыто, по изречению Церкви, «сеются мощи мучеников по всей вселенной»? Для того, как она же говорит, чтобы от них «прозябал плод исцелений»? – Правда. Но для чего и дар исцелений дается невинно пострадавшим, и притом иногда таким, которые не совершили великих подвигов добродетели, как сие, впрочем благословенное, Отроча? Для чего, повторяю, дар исцелений? Для тела ли только, когда самое тело не для себя, но для души?

Как одним концем нити разрешается многосплетенный узел: так все сии вопросы разрешаются одною простою мыслию, что Бог сохраняет и украшает дарованиями чудес останки невинно пострадавших, а Церковь, таинница путей и намерений Божиих, возобновляет и прославляет память их, на тот конец, чтобы приучить нас к мысли о неповинном страдании, и соделать нас готовыми предать на сие души наши, если на то будет воля Божия. Мне кажется, на каждом гробе мучеников написано то, что написал Апостол Петр при мысли о Стефане, Апостоле Иакове и других мучениках первенствующей Христианской Церкви: «и так страждущие по воле Божией», Ему, «как верному Создателю, да предают души свои, делая добро».

Должно признаться, что не легко привыкнуть к мысли о неповинном страдании. Против нея возстает некоторым образом вся природа, как человеческая, так и прочих тварей Божиих. поелику все сотворил единый, премудрый и всеблагий Бог: то все сотворено в единстве, расположено по закону порядка и направлено к блаженству: "смерти" же "Бог" и «не сотворил» (Прем. I, 13). И так естественно, что никакая вещь не расположена к тому, чем разсекается единство, чем нарушается порядок, что уклоняет от блаженства. Таким образом всякая жизнь любит жить, и не хочет смерти; всякое орудие познания или ощущения желает находить свою пищу и радость в предметах, сообразных с его устроением, а не страдать от тех, которые несообразны с его свойствами, и разрушительны для его состава.

В человеке, кроме естественнаго отвращения от страдания, против мысли о неповинном страдании возстает чувство справедливости, свойственное высшей его природе. Если чувственная природа, по началу своего устроения, требует, чтобы жизнь пользовалась безопасностию: то нравственная природа, по началу свободы и правды Божией, в ней впечатленному, еще сильнее требует, чтобы невинный был безопасен. И потому как вид разрушения приводит в содрогание чувственную природу: так нравственную природу приводит в сугубый трепет и смятение вид незаслуженнаго страдания.

Но вот странность и противоречие природы самой себе, которое должно погрузить размышляющаго в безутешное уныние и отчаянную скорбь, если он не откроет источника утешения и надежды выше природы! Та же природа, которая внушает отвращение и ужас от страдания, особенно неповиннаго, та же самая природа возвещает, что страдание, даже и неповинное, неизбежно. Пройдите по всем степеням видимых тварей, пройдите по всем областям земной природы: где нет страдания? Что не страждет? И не более ли страждет то, в чем более видны черты невинности? Агнец трепещет от волка, кроткая птица от хищной; сильнейшия животныя, то по естественному побуждению и необходимости, то по случаю, истребляют слабейших, а иногда и сильнейших хитрейшия; то, что есть лучшаго в растениях, терзается и разрушается животными, составляя их пищу. Всякое благо, всякая радость, всякое удовольствие в природе, более или менее дорого, покупается страданием. Зерно должно расторгнуться, и совсем погибнуть, чтобы родилось растение и плод; чувство чадолюбия, источник живейшей радости в животной природе, очевидно растворено и в безсловесных тоскою и заботами; приятность питания и насыщения почти соразмерна бывает с предшествовавшим изнурением глада, и сладость сна, – с утомлением бдения. Во всех и самых благодетельных силах природы открыты источники страдания и разрушения. Солнце согревает, но и палит зноем; хлад укрепляет, но и убивает; вода орошает, но и потопляет; ветер освежает, но и наносит болезни; земля приносит человеку хлеб, но требует у него пота. Человек родится, живет и умирает также под законом страдания, и еще более прочих тварей покорен сему закону. Раждающая мучится, раждаемое плачет; умирающий страдает, плачут оставшиеся после умершаго. С начала жизни человек страждет от недостатка сил, от несовершеннаго развития способностей; под конец жизни, от утраты сил и способностей: если между сими крайностями есть какая средина, она через край наполняется страданиями от того, что человек никогда не находит способностей и желаний своих удовлетворенными. А сколько разнообразных случайностей! Болезни, страсти, оскорбления от людей, безпомощная бедность, обременительное богатство, тяжкая подчиненность, разстроенное управление, – сколько стрел, или точнее, сколько тулов, наполненных стрелами, на уязвление сердца человеческаго!

Какая участь! Страдать не хочется; но страдать надобно! Несносно; а неизбежно!

Что же делать? «Тяжело, говорит один размышляющий язычник, но терпением облегчается то, чего переменить не можно». Сей пример показывает, что и язычники признавали необходимость приучать себя к мысли о страдании, и даже к готовности на страдание неповинное. Но язы ́цы, «не имущие упования» (Еф. II, 12), не знали «терпения», которое «упование соделовает» (Рим. V, 4), и учили терпению отчаянному. «Терпи охотно, говорили они; иначе невольно терпеть будешь». Или: «погибай великодушно; потому что все погибает; приятно пасть под огромными развалинами». Горькия утешения! как будто горькая чаша может сделаться сладкою от соединения с морем той же горечи, и от той мысли, что она менее горька быть не может! Так мало может человек усладить чашу судьбы своей без познания Того, Который есть «утеха Израилева» и «чаяние языков» (Лук. II, 25. Быт. XLIX, 10)!

Только в истинном благочестии, одним словом, только в Христианстве можно найти чудесный камень, превращающий мрачное железо в чистое золото, горечь в сладость, зло в добро, смерть в жизнь, страдание в блаженство. «И так страждущие по воле Божией, Ему, как верному Создателю, да предают души свои».

И от сей мысли, что мы «страждем по воле Божией», неверующий ужаснулся бы, и возроптал бы на вернаго Создателя. Но верующий, углубляясь в сию мысль, обретает в ней обильный источник утешения, который растворяет сладостию всякую горесть. Одобряющая и обнадеживающая мысль о «воле Божией», о воле «вернаго Создателя», мирит верующаго с угрожающею мыслию о неповинном «страдании».

Мы страждем по воле Божией, по воле Того, от Котораго «всякое даяние благо и всяк дар совершен сходит свыше» (Иак. I, 17); по воле Того, Который питает птицу, не стоющую ассария, Который траву сельную одевает великолепнее, нежели Соломон облачался в славе своей, и Который чрез Единороднаго Сына Своего уверяет нас, что мы, даже мы маловеры, дороже у Него какого нибудь крина или врабия; по воле Того, Который «солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и неправедныя» (Матф. V, 45), и заповедует нам подражать совершенству Своего милосердия. Как же можно, чтобы Тот, Который есть, и от Котораго происходит, единое благо, имел волю поставить нас в такое состояние, в котором нет ничего кроме зла? Как можно, чтобы Тот, Который бережет врабия и травное былие, не хранил человека, хотя бы проводил его сквозь огнь и воду, когда то находит нужным? Как можно, чтобы Тот, Который являет милосердие Свое даже злым, не явил даже правосудия Своего невинно страждущим? Если Благий посылает страдание: то конечно и в страдании есть некоторое благо. Если Милователь и Питатель наш «питает нас хлебом слезным, и напаяет слезами» (Псал. LXXIX, 6): то конечно есть нужда и польза приготовить нам такую пищу, подобно как находят нужным, с туком или сладостию обыкновенной пищи соединять остроту соли, кислоту, или горечь. Если безконечно Милосердый безконечным милосердием не удерживается от того, чтобы «показать людем Своим жестокая» (Псал. LIX, 5): то конечно не может статься, чтоб Он допустил сие вопреки правосудию. Скажут: посему и не было бы неправеднаго и неповиннаго страдания? И не знаю, есть ли в отношении к Богу неповинное страдание, кроме страдания Того, Который «язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша» (Иса. LIII, 5). Кроме Его «вси согрешиша» (Римл. V, 5): и потому все повинны страданию; а вместе с виновными человеками и покоренная им тварь покорена суете неволею, и от того вместе с ними совоздыхает и сболезнует, в надежде очищения и освобождения вместе с ними. Если же и есть страждущие неповинно в отношении к себе и своим делам: правосудие и благость Божия с избытком являются над ними в делах Божиих чудесных и спасительных, совершаемых в воздаяние за неповинное страдание. Осязательный образ сего представлен нам в Евангельском слепорожденном: если слепота его была темною загадкою в отношении к понятию о правосудии наказательном: «сей согреши, или родителя его, да слеп родися» (Иоан. IX, 2)? то загадка сия совершенно разрешена правосудием воздаятельным: «ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем» (Ин. 9:3). Тяжко ли, не видеть несколько лет света телеснаго, чтобы в награду за сие узреть свет духовный, Божественный, просвещающий всякаго человека к жизни вечной?

Но если мысль о Боге, «яко верном Создателе», может облегчить для нас неповинное страдание: то мысль о Иисусе Христе, яко возлюбленном Спасителе, может сделать страдание любезным, сладостным, блаженным. Кто имеет сердце: тот знает, что есть страдание из любви и благодарности, и как сладостно сие страдание. Христианин! Кто может так любить тебя, и кто так достоин любви твоей и благодарности, как Тот, Который из любви к тебе оставил славу небесную, вкусил все скорби и горести земныя, пострадал на кресте, прошел даже сквозь адския мучения, дабы исхитить тебя из ада и возвратить в славу Божественную? Можешь ли ты отречься, если нужно из любви к Нему, вкусить несколько капель из чаши, которую Он для тебя испил без остатка? Что я говорю? Не чувствуешь ли ты неизъяснимой сладости сей чаши, которая так обильно растворена Божественною любовию, что горечь страдания составляет в ней едва приметную пряность? Ах! если ты сего не чувствуешь; то духовный вкус твой туп и мертв: болезнь, для уврачевания которой опять не иное что нужно, как умножить горечь в чаше твоей участи!

И так, ученики пострадавшаго, в наказание ли, в залог ли милости, в наслаждение ли, или во исцеление, только непременно нужно нам приобщиться страдания. «Христу пострадавшу за ны плотию, и вы в туже мысль вооружитеся: зане пострадавый плотию, преста от греха» (1Петр. IV, 1). «Возлюбленнии, не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываему, яко чужду вам случающуся: но понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, да и в явление славы Его возрадуетеся веселящеся (1Пет. 4:12–13). Аще укоряеми бываете о имени Христове, блажени есте: яко славы и Божий Дух на вас почивает. Да не кто от вас постраждет, яко убийца, или яко тать, или яко злодей, или яко чуждопосетитель: аще ли же яко Христианин, да не стыдится, да прославляет же Бога в части сей» (1Пет. 4:14–16). Аминь.

28. Слово в день обретения мощей Святителя Алексия

(Говорено в Чудове Монастыре маия 20 дня напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия, не токмо же мне, но и всем возлюбльшим явление Его. 2Тим. IV, 8.

1822

Необыкновенно смелыя слова! Можно¹⁶⁴ подумать, что этот человек забывается и мечтает, когда прежде суда Божия пред Богом себя оправдывает, и сам себе назначает венец от Бога. Но так думать не позволяет известная его скромность и глубоко смиренное о себе мнение. Ибо сей самый человек в другое время называл себя «наименьшим из Апостолов, недостойным имени Апостола» (1Кор. XV, 9), «гонителем» Церкви, «хульником» и «досадителем», единственно по благодати «помилованным, первым из грешников» (1Тим. I, 13, 15).

Как же случилось, что человек, который так любит уничижать себя, с таким дерзновением себя возвеличивает? – Без сомнения, вера дала ему предчувствовать то, что уготовано ему: а открыть сие предчувствие, думаю, любовь его побудила. «Злопостражди», написал он пред сим возлюбленному чаду своему Тимофею: и тотчас, дабы сию горькую заповедь растворить утешением, указует ему на пример своего злострадания: «аз уже жрен бываю»; и на свою несомненную награду: «прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия» (2Тим. 4:5–6, 8). Но едва любовь к ученику исторгла из сердца учителя тайну высокой надежды; немедленно приходит смирение, и поставляет высокаго учителя на ряду с последними учениками: «не токмо же мне» венец правды, «но и всем возлюбльшим явление Его» (2Тим. 4:8).

И все человеки Божии не любят быть в славе между человеками: а если являются между ими в славе, или являют в себе чаяние славы; то для того, чтобы, показуя им венец правды, привлечь их на путь правды. И ты, Духоносный преемник и подражатель Апостолов, «дело сотворивший благовестника, подвигом добрым подвизавшийся» (2Тим. 4:5, 7), когда некоторыми лучами твоего небеснаго венца и здесь на земли сияешь, – и ты, Алексие, по кончине своей, как Павел пред кончиною своею, проповедуешь нам надежду венца небеснаго, и поощряешь нас искать его. «Не токмо мне венец правды, но и всем возлюбльшим явление Его».

Достойно примечания, Христиане, что Апостол обещает венец правды «всем возлюбльшим явление Господне». Чрез сие научает он нас, что, между прочими спасительными подвигами, для достижения венца от Господа, потребно то, чтобы мы «возлюбили явление Его», то есть, прилежно размышляли о пришествии Христовом, ожидали его непрестанно, желали сердечно, готовились к нему деятельно.

Когда Иисус Христос возносился на небо, и Апостолы, хотя уже и предваренные о Его восхождении ко Отцу Своему, стояли с устремленными в след Его взорами, в изумлении ли от дивнаго¹⁶⁵ события, в недоумении ли о его последствиях, в сетовании ли о разлучении с Божественным Спасителем: тогда успокоить их волнуемыя мысли и чувствования¹⁶⁶, посланы были Ангелы. Что же они делают? Какое употребляют врачевство? – Как крепкое¹⁶⁷ врачевство, употребляют они мысль о будущем явлении сокрывшагося от взоров Иисуса. «Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо» (Деян. I, 11). И как верно помогло¹⁶⁸ сие духовное врачевство! «Возвратишася», повествует Евангелист о Апостолах, по вознесении Господнем, «возвратишася во Иерусалим с радостию великою» (Лук. XXIV, 52).

Видно, что, приняв поданное Ангелами врачевство, Апостолы действительно и обильно вкусили в нем силы грядущаго века. От того так часто подают они тоже врачевство и другим человекам, то есть, дают вкушать надежду будущаго явления Христова, нужно ли очистить зараженных, или укрепить слабых, или облегчить страждущих. "Христос", пишет Апостол Павел ко Евреям, «единою принесеся, во еже вознести многих грехи, второе без греха явится, ждущим Его во спасение» (Евр. IX, 28). Наставляя Тита преподавать учение спасительной благодати, он говорит, что сия благодать научает нас, «да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем в нынешнем веце» (Тит.2:12): но как возможем исполнить столь великия требования благодати? – В ответ на сие он присовокупляет: «ждуще блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:13). Поощряя Тимофея «успевать в правде, благочестии, вере, любви, терпении, кротости, подвизаться добрым подвигом веры, он завещавает ему соблюдать сию заповедь чисто и неукоризненно», – долго ли? спросил бы, может быть, иногда изнуренный подвижник; и прозорливый наставник, предупреждая сие, указует радостный предел подвигов: «даже до явления Господа нашего Иисуса Христа» (1Тим. VI, 11–14). Подобно и Апостол Петр, воззывая пастырей к истинному пастырскому подвигу: – «образи бывайте стаду», – возбуждает в них ревность к подвигу не иным чем, как мыслию о явлении Венцедателя Пастыреначальника: «и явльшуся Пастыреначалнику, приимете неувядаемый славы венец» (1Петр. V, 3–4). Сею надеждою растворяет он и горькую чашу страждущих: «понеже приобщаетеся Христовым страстем; радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся, веселящеся» (1Петр. IV, 13). Апостол Иоанн требует от Христианина высочайшаго «очищения себя, якоже» Сам Христос «чист есть». Каким же не разрушающим огнем, или какою огненною водою думает он произвесть сие коренное очищение? Надеждою явления Христова. "Вемы", говорит, «яко, егда явится, подобни Ему будем: ибо узрим Его, якоже есть: и всяк имеяй надежду сию нань, очищает себе, якоже Он чист есть» (1Иоан. III, 2–3).

Можно сказать, что мысль об ожидаемом явлении Христовом была в первоначальном Христианстве всеобщим основанием, которым поддерживалось все здание, всеобщею силою, которою одушевлялось все тело, всеобщим двигательным орудием, которым производились действия великия и чистыя. Но для чего я сказал: в первоначальном Христианстве? Когда и какое Христианство может стоять без сего основания, жить без сея силы, действовать без сего орудия? «Упованием спасохомся» (Рим. VIII, 24), говорит Апостол; мы спасены в надежде, а не в полном совершении спасения. Что значит «спасение в надежде»? – «Ожидание», как определяет тот же Апостол, «блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:13). И так, где нет сего ожидания, там нет надежды; где нет надежды, там нет спасения; где нет спасения, там нет Христианства.

Если кому сии заключения кажутся не довольно ясны потому, что выведены из свидетельства наставника в Христианстве, а не из простых и очевидных начал разума; – хотя в делах веры гораздо надежнее полагаться на свидетельства знающих, нежели на собственныя изыскания естественнаго разума, кичливаго и суетнаго, который в таких случаях, со всеми своими вопросами и недоумениями, не заслуживает иного ответа, как обличительный ответ Христов Никодиму: «еже вемы, глаголем; и еже видехом, свидетельствуем; и свидетельства нашего не приемлете» (Иоан. III, 11)! – если, говорю, несмотря на сие, желает кто собственным разсуждением изследовать, до какого степени надежда и непрестанное ожидание явления Христова входит в существо Христианства: пусть советуется с лучшим своим разумением и совестию. Кто чувствует в себе грех: тому не существенно ли потребна твердая надежда совершеннаго прощения и очищения? Без сего не угрожало ли бы ему отчаяние, которое есть ад в душе, прежде нежели низведет во ад душу? Кто страждет: тому не существенно ли нужна отрадная надежда лучшаго состояния? Кто испытывает, или хотя видит, несправедливость: тот, для успокоения сердца и совести, не имеет ли также нужды в надежде правосудия? Кто подвизается до изнурения: не имеет ли нужды в ободряющей надежде воздаяния?

Христианин знает, что прощение и очищение грехов приобретено ему кровию и смертию Христовою: однако чувствует и то, что корень греха еще не исторгнут из него, как признавался и Апостол, что он чувствует «живущий в себе грех», и что «не живет во плоти» его "доброе" (Рим. VII, 17–18). Можно даже сказать, что святый более грешника чувствует в себе грех, потому что сие внутреннее чувство не заглушается в нем ни внешними чувственными удовольствиями, ни усыплением совести: посему, что было бы с Христианином, если бы он не надеялся и не ожидал непрестанно явления Христова, которое во всех частях, даже до тела смирения, должно преобразить его в славный образ Христов, при чем без сомнения и малейшие останки нечистоты греховной исчезнуть, и всякая брань греха, всякое искушение на веки прекратится?

Христианин страждет, и страждет едва ли не более прочих человеков; ибо ему, сверх общих, для растленнаго естества человеческаго неизбежных страданий, в особенный жребий дан крест, подобный тому, на котором пострадал Христос: сколь же несчастен был бы Христианин, если бы не думал, если бы не чувствовал в своем страдании, что «страданием Вошедший во славу» (Лук. XXIV, 26) ежеминутно приближается, чтобы осиять славою страдальцев?

Христианин и видит над другими, и над собою испытывает несправедливость мира, по предречению Истины: «якоже от мира несте.., сего ради ненавидит вас мир» (Иоан. XV, 19); и чем яснее разумевает он правду Божию, тем пламеннее «ревнует», тем болезненнее снедается ревностию, «зря мир грешников» (Псал. LXXII, 3) и бедствия праведных: истаял бы он от собственной ревности, если бы, как глас хлада тонка, не дышала на него прохладная надежда правосудия: «се гряду скоро, и мзда Моя со Мною воздати комуждо по делом его» (Апок. XXII, 12).

Наконец Христианин подвизается; ибо с тех пор, как грех воцарил в мире зло, никакое добро не приобретается в нем иначе, как подвигом, бранию и победою; и должен подвизаться, по примеру Подвигоположника, иногда и до кроваваго пота, и до истощения всех сил: что же необходимее для ободрения его в подвиге, и для обновления сил его, как то, чтобы оком надежды усматривать в конце поприща Самого Подвигоположника, являющагося уже Венцедавцем; – не потому, чтобы в истинном подвижнике была корысть или тщеславие, алкающее венца, но потому, что душа его жаждет Самого Возлюбленнаго Подвигоположника и Венцедавца, за Котораго истинный подвижник «во всех препобеждает», яко «за возлюбльшаго ны» (Рим. VIII, 37)? Если бы истинный Христианин не имел сей единственной надежды: то всякая другая надежда могла бы привести его в отчаяние. «Аще в животе сем точию уповающе есмы во Христа: окаяннейши всех человек есмы» (1Кор. XV, 19).

Все показывает, что с истинным Христианством существенно должно быть соединено упование и ожидание явления Христова. Что же посему должно сказать о тех, в которых или совсем нет сего упования и ожидания, или оно слабо и по большей части покрыто забвением? – То, что или в них нет истиннаго Христианства, или Христианство их слабо, и они забывают, чем обязаны сему имени. – «Еда аз есмь?» (Мф.26:22) – может быть, помыслит при сем истинный ученик, страшась преступления. – «Еда аз есмь?» (Мф.26:25) скажет и ложный, убегая обличения. Не можем никому подать обличительнаго знака: но, для имеющих очи, дела все обличают. «От плод их познаете их» (Матф. VII, 16).

«Коснит Господин мой приити», говорит упоминаемый в притче злый раб, «и начинает бити клевреты своя, ясти же и пити с пияницами» (Матф. XXIV, 48–49). «Коснит жених» (Матф. XXV, 5), думают юродивыя девы, и спят безпечно, между тем как последния капли елея догорают в лампадах их. Так в слабых или ложных Христианах забвение о предстоящем пришествии Господа и праведном суде Его влечет за собою все дела, противныя духу Христианства, и до конца истощает все добродетели Христианския. Коснит «Князь царей земных» (Апок. I, 5), говорит сильный земли, прельщенный властолюбием, и начинает попирать слабых. Коснит, вопиют мятежные народы, и замышляют безначалие. Коснит Царь терноваго венца, говорит сын чувственных утех, и, увенчав себя цветами, засыпает на цветах, которые вскоре должны увянуть, и оставить по себе одно будущее терние. Коснит Царь Заимодавец, говорит раб сребролюбия или лености, и глубже зарывает в землю талант, котораго лихвою могло быть царствие. Коснит Жених, говорит душа, обрекшая себя небесному Жениху, и дремлет, не примечая, что в ея духовном сосуде елей умиления и любви Божественной оскудевает; а потому и свет разумения вскоре угаснуть может. Коснит, кричат ругатели; «где есть обетование пришествия Его? отнележе бо отцы успоша, вся тако пребывают от начала создания»; и в надежде на сие коснение, или лучше сказать, в отчаянии, «ходят по своих похотех» (2Петр. III, 4, 3).

Нет, лукавые рабы и рабыни легкомысленныя, «не коснит Господь обетования, якоже неции коснение мнят, но долготерпит на нас, не хотя да кто погибнет, но да вси в покаяние приидут» (2Петр. 3:9). И кто знает, не наполнилась ли уже мера Его долготерпения? – Примечайте, Христиане, как со дня на день умножаются знамения Его пришествия, Им Самим предназначенныя: туга языков, глады и пагубы и труси по местом, множество соблазнов, предательство друг друга, умножение беззакония, изсякновение любви, – и то уже знамение, что так многие дремлют, не обращая внимания на поразительныя знамения времени; ибо, по преждереченным глаголам от святых Пророков и Апостол ваших, «приидет день Господень, яко тать в нощи» (2Петр. 3:10).

«Се грядет со облаки, и узрит Его всяко око» (Апок. I, 7)! Блажен, кто может от всего сердца сказать: «ей, гряди, Господи Иисусе» (Апок. XXII, 20)! «Венец возлюбльшим явление Его!» Аминь.

29. Слово в неделю всех Святых, при посещении города Коломны

(Говорено в тамошнем Успенском Соборе, маия 28 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.)

Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин. Матф. X, 37.

1822

По неисповедимым судьбам Божиим, видя себя вновь посреди сего града, в котором суждено было мне в первый раз увидеть свет, и от котораго течением происшествий увлечен я был так, что никогда уже видеть его не чаял, – сверх чаяния, вновь находясь посреди братий и ближних, в сообществе которых получил первыя приятныя ощущения жизни, – желал бы я совершенно предаться сильному влечению любви к отчизне, – любви, по которой, как изъясняется некто из Иерусалимлян, дети Иерусалима «благоволиша камение его, и персть его ущедрят» (Псал. CI, 15), то есть, самые камни отечественнаго града им любезны, мил даже прах путей его. Сердце мое готово теперь воспевать сему граду песнь, которую они воспевали своему Иерусалиму: «вопросите, яже о мире Иерусалима: и обилие любящим тя! Буди же мир в силе твоей, и обилие в столпостенах твоих. Ради братий моих и ближних моих, глаголах убо мир о тебе» (Псал. CXXI, 6–8). Но что слышу? Сию сладкую песнь пресекает грозный глас заповеди Христовой, которая, как будто по особенному намерению, ныне оглашает меня среди сего храма. «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин» (Мф.10:37). Что же буду делать? Восприиму иную песнь песнопевца Израилева: «не Богу ли повинется душа моя» (Псал. LXI, 2)? Покорю любовь к ближним и братиям, – покорю любви к Богу и Христу; «забуду люди моя, и дом отца моего» (Пс. 44:11), и потщуся помнить токмо людей Господних и дом Отца небеснаго. В сем расположении духа и прерванную Иерусалимскую песнь продолжать мне позволено: «дому ради Бога нашего взысках благая тебе» (Псал. CXXI, 9), Боголюбезный граде! Ради святыя Церкви, которая есть дом Божий, ради православных чад ея, которые суть присные Богу, желаю я тебе благ; и поелику желаю для Бога, то и благ желаю Божественных, «мира Божия, превосходящаго всяк ум, веры Божией», которая есть «Божий дар, любви Божией, изливающейся в сердца наши Духом Святым».

Но не оскорбляю ли братий и ближних столь скорым отречением от любви отечественной? – Тотчас увидите, братия, что нет в сем несправедливости. Ибо и от вас не инаго требую расположения, как того же, в которое себя поставить желаю. Если желаете быть достойны любви Бога и Христа: возлюбите Бога и Христа паче отца и матери, паче братий и сестр, паче всего, что вам любезно. «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин».

Когда, последуя Евангелию, возвещаю вам священную обязанность любить Бога и Христа превыше всего: сие не значит того, чтобы я опасался найти в ком либо из слышащих сие прямую вражду против Бога и Христа. Есть и сего расположения люди, о которых «плача говорит» Апостол, о которых и я воспоминаю с ужасом, «враги креста Христова» (Фил. III, 18), которые не хотят покорить ни разума своего вере Его, ни сердца закону Его, и говорят с изображенными в притче мятежниками: «не хощем сему, да царствует над нами» (Лук. XIX, 14)! Но не сомневаюсь, что против таковых каждый из правоверующих восприимет ревность Апостола, и не поколеблется, вместе с ним, отвергнуть их всею силою духа. «Аще кто не любит Господа Иисуса Христа: да будет проклят, маран-афа» (1Кор. XVI, 22).

Есть иной род людей, между самыми верующими во Христа, и признающими над собою власть закона Божия, которые ужасаются мысли поставить себя врагами против Бога и Христа, но которые не довольно ясно познают, не довольно глубоко чувствуют, свою обязанность любить Бога и Христа, и потому не достигают всего блаженства, в сей любви заключеннаго. Они знают обязанность веровать, – с покорностию собственнаго разума принимать тайны, которыя открывает Слово Божие, потому что разум человеческий, ограниченный и поврежденный, не может уразуметь ума Божия, всесовершеннаго и безконечнаго; приемлют обязанность жить по закону Божию, – служить истинному Богу известным образом Богопочтения, не обижать ближних хищением, татьбою и подобными несправедливостями; чувствуют обязанность приносить покаяние, – обличать себя пред Богом во грехах, в надежде прощения ради Того, Котораго Бог, «не ведевшаго греха, по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем» (2Кор. V, 21); признают обязанность молиться, – призывать имя Божие, дабы низвести на себя благословение и спасительную силу Божию; поражаются страхом суда Божия, когда видят себя нарушившими которую нибудь из сих обязанностей; а когда думают, что исполняют оныя, тогда успокоивают себя надеждою царствия небеснаго, как заслуженнаго воздаяния. Не правда ли, что у некоторых, и, может быть, у многих Христиан, в сем заключается весь образ их благочестия, так что им и на мысль не приходит, что бы еще за сим оставалось. Нет, это не все еще, братия; много еще за сим остается, – так много, что без остающагося все прочее не приведет вас к истинной цели вашей, то есть, к вечному спасению вашему. Сколь бы ни высоко восходила лествица ваших добродетелей, она не возведет вас на небо, и, сверх опасения, бедственно может обрушиться с вами, если вверху ея нет последней степени, которая одна крепко и непоколебимо прикасается к небу. Спросите ваше сердце, любит ли оно Того, Котораго веру и закон приемлет, Которому приносит покаяние и молитву; чувствуете ли вы точно, что сия «любовь излиялась в сердце ваше Духом Святым» (Римл. V, 5), подобно как вы точно чувствуете лиющуюся в сердце любовь детскую, родительскую, братскую, при виде родителей, детей и братьев? Если совесть и дух не свидетельствуют вам, что вы точно и живо чувствуете внутренно сие Божественное излияние Божественной любви: то нужно вам прилежно учиться сей любви у единаго Божественнаго Учителя Иисуса Христа. «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин».

Ты веруешь, и надеешься спастися верою. Не оспориваю сей надежды. Вере спасение предоставляет в удел Сам Спаситель. «Вера твоя спасе тя» (Матф. IX, 22), часто говорил Он тем, над которыми совершал чудесныя исцеления. И всем без исключения обещал: «иже веру имет и крестится, спасен будет» (Мк. XVI, 16). Но всякая ли вера одинакова? Нет ли различия между верою и верою? Какова, на пример, та вера, которую столь ужасною похвалою хвалит Апостол, когда говорит: «ты веруеши, яко Бог един есть; добре твориши; и беси веруют и трепещут» (Иак. II, 19). Кто может быть доволен такою верою? Какая же та вера, которая могла бы спасти человека? – «Вера, любовию поспешествуема» (Гал. V, 6), определяет Апостол. Если нет любви: то вера не имеет силы и успеха, и не достигает спасения. Вера без любви есть образ без жизни: любовь, как дыхание Святаго Духа, одушевляет веру и творит ее деятельною и спасительною. Если желаешь спасен быть верою: возлюби Того, в Кого веруешь.

Ты живешь по закону. В сем, кажется, есть уже и любовь: ибо Сам великий Наставник в любви Божественной сказал: «имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя» (Иоан. XIV, 21). Но вникай, и разумей поистине то, что говорит Истина. Как любовь собственно есть чувствование сердца; и как испытующий сердце Наставник провидит, что некоторые слабые ученики помыслят, будто чувство сие может быть сохранено и без помощи деятельности, с сим чувством сообразной: то, предупреждая сие превращение истинной любви во мнимую, и поучая любить «делом и истиною» (1Иоан. III, 18), Он говорит, что «любящий Его есть тот, кто имеет заповеди Его, и соблюдает их». А того совсем не мог сказать исполненный любви Наставник, будто для учеников Его довольно только внешно исполнять дела Его заповедей, и будто сие вменится им вместо любви к Нему, хотя бы они ея и не чувствовали: подобно как любящему детей родителю не свойственно сказать к своим детям, что он позволяет и не любить себя, только бы они делали, что он прикажет. И что значит без любви соблюдение заповедей? Кто столь не сведущ о самом себе, или столь не искренен, чтобы не признаться, что он иногда, в чем нибудь, погрешает против заповедей? Если же таким образом здание собственной правды, созидаемое на основании заповедей, имеет слабыя места: то найдет¹⁶⁹ гром проклятия законнаго, и одним ударом разрушит все здание: «проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней, яко творити я» (Гал. III, 10). И еще сильнее: «иже весь закон соблюдет, согрешит же во едином: бысть всем повинен» (Иак. II, 10). Где же теперь спасение в исполнении заповедей? Оно есть; но для тех, которые исполняют заповеди не по писмени, а по духу: дух же закона есть любовь. Хочешь ли избежать проклятия законнаго? Желаешь ли иметь краткий и верный способ исполнить весь закон? Сей краткий и верный способ есть любовь. "Любяй", говорит Апостол, «закон исполни; исполнение закона любы есть» (Римл. XIII, 8–10). Не в том разуме сие сказано, будто любовь позволяет оставить закон без исполнения; нет! Она есть исполнение закона потому, что она есть душа закона; а душа и все тело оживляет и движет: так любовь исполняющему закон дает силу, и заповеди творит легкими к исполнению. Сын, который бежит увидеть возлюбленнаго родителя, чувствует ли усталость от пути? Так сынове Божии, любящие Бога человеки, не утомляются никакими подвигами на пути жизни, поспешая к вечным обителям, где надеются узреть Отца, от Котораго рождение дало им столь высокую область, – «чадами Божиими быти» (Иоан. I, 12), и Котораго в них любовь сильнее всякой любви, земной и небесной.

Ты каешься. И в сем случае ты на добром пути; и сия стезя проложена ко спасению, по реченному: «покаяние нераскаянно во спасение» (2Кор. VII, 10). Но примечай и здесь глубокий разум слова Павлова: «покаяние нераскаянно», говорит он, то есть, покаяние, после котораго человек не переменяет восприятых им лучших мыслей опять на худшия, не возвращается на прежние грехи, не ослабевает в ревности жить по воле Божией, – такое покаяние, бывает «во спасение». Здесь паки, братия, требую я для вас свидетельства от вас самих. Не примечаем ли мы за собою, что благия намерения, восприемлемыя нами в покаянии, по времени колеблются иногда и падают, и мы, частию от безпечности, а частию и при некоторой заботе о своем исправлении, впадаем во грехи, в которых многократно каялись? Какая же в сем случае надежда спасения в покаянии, если «нераскаянное» только «покаяние» бывает «во спасение»? И что делать нам с нашими духовными болезнями, когда самое врачевство, при частом их возобновлении часто употребляемое, как бы притупляется в своем действии? – И в помощь врачевству, и против возобновления болезни, – и в помощь покаянию, и против возобновления грехов, действительнейшее средство есть истинная любовь к Тому, «Который не хощет смерти грешника», и Который даже умер за спасение грешника; истинная, говорю; ибо то не любовь, когда непотребный сын расточает имение родителя, в надежде на его снисхождение; но то любовь, когда нежный сын, и тем, что позволено ему, осмотрительно пользуется, сохраняя благоволение возлюбленнаго родителя. Евангельская История представляет нам разительный пример спасительной силы, которую истинная любовь дает покаянию. Жена, в целом городе известная, как грешница, приступает к Иисусу Христу, помазует миром ноги Его, омывает их слезами, отирает власами своими, словом, являет знамения покаяния, хотя не слышно из уст ея слов покаяния; и Тот, Котораго Иудеи называли укорительно, а Христиане радостно¹⁷⁰ называть должны «другом грешников» (Матф. XI, 19), разрешает ее, не смотря на множество ея грехов: «отпущаются греси ея мнози». Но каким образом столь совершенно воздействовало покаяние, которое даже не разрешилось еще открытым исповеданием грехов? Оно воздействовало посредством совершенной любви к Решителю грехов: «отпущаются», говорит Он, «греси ея мнози, яко возлюби много» (Лук. VII, 47).

Ты молишься. Кто не похвалит и сего духовнаго упражнения? Но и о сем вопрошаю: какою молитвою ты молишься? Ибо есть и суетная молитва, о которой сказано: «приближаются Мне людие сии усты своими, и устнами чтут Мя: сердце же их далече отстоит от Мене; всуе же чтут Мя» (Матф. XV, 8–9). Что значит «приближаться» к Богу «устнами», а «сердцем» далеко «отстоять» от Него? – Произносить устами, или принимать слухом из уст других – молитвенныя к Богу слова, но не соединять с ними сердечнаго внимания и духовной теплоты, короче, молиться без любви. Не трудно суетность такой молитвы обнаружить даже простым, естественным разсуждением и побуждением природы. Что делает дитя, только начинающее мыслить, дабы получить желаемую вещь от отца или матери? Не соединяет ли оно для сего с своими прошениями всех, какия знает, выражений детской любви и нежности? И так не должны ли мы признать себя несмысленными более самых детей, когда думаем нашими хладными, без внимания, без любви, без сердца произносимыми прошениями что-либо получить от Отца небеснаго, Который именно «зрит на сердце», вместо того, что «человек зрит на лице» (1Цар. XVI, 7)? Скажем ли, что небесный Отец благ паче земных родителей, и потому «даст блага просящим у Него» (Мф.7:11)? Правда; но Он и праведен паче их, и потому не может дать недостойным; и даже, по самой благости, не может дать блага зле просящим, дабы они не осквернили самаго блага; но зле конечно просим мы, когда без любви просим, у Всеблагаго и Вселюбящаго. Но что еще говорит закон духовный? – Он показывает, что не только исполнение молитвы, но и самая молитва, истинная и чистая, без истинной и чистой любви не возможна. «О чесом бо помолимся, – учит Апостол, – якоже подобает, не вемы, но Сам Дух ходатайствует о нас, воздыхании неизглаголанными: испытаяй же сердца, весть, что есть мудрование Духа, яко по Богу ходатайствует о святых» (Рим.8:26–27). И дабы кто, слыша сие, не остался в недоумении о том, как можно приобрести сие высокое ходатайство, Апостол немедленно присовокупляет: «вемы же, яко любящим Бога вся споспешествуют во благое» (Рим. VIII, 26–28). Любовь к Богу все обращает в средства к нашему спасению и блаженству; без нея все средства не достигают сей цели. Не будет светить светильник без елея: и молитва не озарит духа без любви. Не взыдет без огня курение кадила: и молитва без любви не взыдет к Богу.

Что сказать о побуждениях к добродетели, которыми заменяют любовь не познавшие силы ея, – о страхе суда и надежде воздаяния? – Подпоры необходимыя для созидающих дом душевный: но не на них лежит высота и красота здания духовнаго. Работающий из страха есть раб; трудящийся за воздаяние есть наемник. Раб, говорит Иисус Христос, «не пребывает в дому во век», – можно присовокупить: и наемник; – ибо только «сын пребывает во век» (Иоан. VIII, 35). «Страх муку имать», говорит возлюбленный ученик; «бояйся не совершися в любви»: за то «совершенна любы вон изгоняет страх» (1Иоан. IV, 18). Другой Апостол Христианам, в противоположении с Иудеями, говорит: «не приясте духа рабства паки в боязнь, но Духа сыноположения, о немже вопием: Авва Отче» (Рим. VIII, 15). И так дух рабства, – но также и наемничества духовнаго, – есть удел Иудеев: а жребий истинных Христиан есть дух сыновней любви к Богу и Спасителю. Можно даже, без прекословия Апостолу, сказать, что истинный дух и Ветхаго Завета был дух любви, если бы не облекла его рабством жестоковыйность Иудеев. Свидетельствуюсь в сем самыми заповедями закона Моисеева. «Возлюбиши Господа Бога твоего», пишет он. Дивлюсь особенно сей заповеди, когда сравниваю ее с заповедию о родителях: «чти отца твоего и матерь твою». Как? Отца «почитать», а Бога «любить»? Мы обыкновенно любим то, что к нам ближе и нам подобнее; а что выше нас, то почитаем. Посему, кажется, свойственнее было бы требовать «любви к отцу», и «почтения к Богу». Нет, говорит Божественный закон: «чти отца; возлюбиши Бога». Как бы так сказано: отца любить тебе свойственно и без заповеди, также и чтить Великаго Бога; заповедь учит тебя тому, что трудно было бы тебе уразуметь без нея; и так отца не только люби по естеству, но и чти по воле Отца небеснаго; Бога не только чти по внушению естества и совести; но дерзай приступить к Нему ближе, чего не дерзнул бы ты сделать без благодатной заповеди; возлюби Бога, яко Отца; нареки Его «твоим Богом, Богом сердца твоего, и частию твоею во век» (Псал. LXXII, 26). О возлюбленная заповедь любви! Как достойно сожаления, что так долго не разумели силы твоей, сокрушали зубы о жесткую кору писмени, и не умели вкусить сладкаго зерна, в ней заключеннаго! – Так долго, что когда сама Любовь явилась на земли, Она обрела заповедь любви совсем забытою, и проповедала ее, как новую: «заповедь новую даю вам, да любите» (Иоан. XIII, 34); – «Якоже возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас, будите в любви Моей» (Иоан. XV, 9).

Христиане! Бог влечет нас в любовь Свою более, нежели одною заповедию, одним повелительным изъявлением Своея воли: Он лучше нас ведает, что любовь не приобретается однеми повелениями. Он ищет любви нас грешных и недостойных Своею святою и высочайшею любовию. «Тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный» (Иоан. III, 16). Надобно ли повелевать, или учить, чтобы мы любили Того, Кто умер для приобретения нам вечной жизни? Если чувствуем, что мы обидели бы отца, если бы больше, нежели его, возлюбили рабов его: как не чувствовать, что мы оскорбляем Отца Небеснаго, когда к человекам, которые все едва достойны нарещися рабами Его, наше сердце удобнее отверзается, и прилепляется теснее, нежели к Нему? Возревнуем быть достойными Его. Скажем сердцу нашему: мы не отнимаем тебя у родителей, присных и ближних; но и тебя и их вместе, отдаем Богу сердца¹⁷¹ на веки. Аминь.

30. Слово при посещении города Серпухова

(Говорено в Высоцком Монастыре, июня 2 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1848 гг.) 1822

Когда Святый Апостол Павел, с сотрудником Варнавою, быв воззваны Духом Святым из Антиохии для проповедания Евангелия в странах языческих, основали некоторыя новыя Церкви Христианския, и возвратились в Антиохию, где они жили: «по неких днех», как повествует книга Деяний Апостольских, рече Павел к Варнаве: «возвращшеся подобает посетити братию нашу во всех градех, в нихже проповедахом слово Господне, како пребывают». И действительно Павел «прохождаше Сирию и Киликию, утверждая церкви» (Деян. XV, 36, 41). Сие делал прозорливый наставник, или, лучше сказать, Сам Дух Святый побуждал его делать сие в предосторожность, чтобы новопросвещенные верою, или по привычке, не обратились к суевериям языческим, или по простоте, не были совращены с пути истины коварством лжеучителей, или по действию обыкновенных в мире соблазнов, не уклонились от святости жития Христианскаго.

Поелику же не в новых только, но и давно устроенных Церквах могут являться лжеучения; а соблазны мира и никогда не прекращаются, доколе мир есть то, что он есть: то преемники Апостолов, «назидая» верующих «на основании Апостол и Пророк» (Еф. II, 20), то есть, уча поступать, и сами поступая так, как учили и поступали Апостолы, заповедали всем пастырям Церквей, от времени до времени, «посещать братию свою во всех градех», над которыми они поставлены право правити слово истины, «како пребывают» (Деян.15:36).

Сей самый жребий служения, по священному преемству дошедший и до нашего недостоинства, привел нас и к вам, братия посетити вас, да увемы, «како пребываете», верные, в вере истинной, – «како пребываете», Христиане, в житии Христианском. И добрая о вас помышляти убеждает нас ваше ревностное стечение во храмы, ваше благоговейное внимание ко всему, что носит на себе знамение святыни, и частое воспоминание о Царствии небесном, слышанное нами в самых приветствиях ваших. Господь, Благодатию Своею да сотворит чтителей храма и святыни Его живыми храмами Святаго Духа, и с верою воспоминающих о Царствии Его да помянет во Царствии Своем, и да соделает истинными сынами сего блаженнаго Царствия!

Но когда я новопришедший, по долгу моему, вникаю в то, «како пребываете», должно думать, что и вы, по долгу вашему, готовы внимать от меня тому, «како пребывати вам подобает», дабы сим взаимным сличением учения и жития можно было и вам и мне «соутешитися», как говорит Апостол, «верою общею, вашею же и моею» (Рим. I, 12).

Каким же кратким, но верным словом могу изобразить вам то, как подобает вам пребывати? – Слышу Божественнаго Пастыреначальника, Который говорит: «Мое учение несть Мое, но пославшаго Мя» (Иоан. VII, 16). Кольми паче нам человекам недостоит преподавать учение, как наше. И так поставлю вам учителем верным и всякаго приятия достойным – спасительную Благодать Отца небеснаго, посылающаго земных учителей. "Явися бо", говорит Апостол, «Благодать Божия спасительная всем человеком» (Тит.2:11). Если явилась спасительная Благодать: то конечно явным соделала она и путь спасения. И подлинно, продолжает Апостол: «явися Благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас», то есть, «научая нас». Чему же научает спасительная Благодать? – «Да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем в нынешнем веце, ждуще блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит. 2:12–13).

Благодать, прежде нежели вводит нас в спасительную жизнь, какую мы должны провождать, внушает нам, чтобы мы оставили жизнь погибельную, какую провождаем без Благодати. «Отвергшеся нечестия и мирских похотей».

Как? – скажет человек, не испытавший благодатной жизни, а потому не чувствующий глубокаго растления жизни обыкновенной, естественной, – неужели вне благодати вся мирская жизнь наша состоит только из нечестия и похотей? – Сколь ни странно сие для такого человека: но истина Божия велит нам утверждать, что это так. Все, «еже в мире», говорит Апостол Иоанн, «похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская» (1Иоан. II, 16). Примечайте, как сильно изъясняется здесь Апостол. «Все, еже в мире, похоть». Все, что ни есть в мире, есть одна похоть. Что не живет похотию, то уже не в мире, но в благодати, в Боге; что не в Боге, не во благодати, но в мире: то живет похотию.

Кто не совсем ослеплен пристрастием к самому себе, и не совсем увлечен от себя самого разсеянием в суетах мирских: тот может видеть сие сам в себе, и сам для себя быть свидетелем сей строгой истины. Испытатели естества человеческаго знают, что мыслями управляет сердце (как и Слово Божие говорит: «от сердца исходят помышления» (Матф. XV, 19); а сердце управляется желаниями; и потому воля, или господствующее желание есть господствующее начало, или движущая сила всякой жизни. Смотрите же, какия желания управляют мирским человеком в мирской жизни? Многоразличны оне в отношении к частным случаям: но если взойти к общим их источникам, то усматриваются следующия коренныя желания: желание собственнаго удовольствия чувственнаго, желание владеть тем, что видим, желание быть выше других; – тоже короче: плотоугодие, корыстолюбие, честолюбие, – тоже словами Апостола: «похоть плотская, похоть очес, и гордость житейская» (Тит.2:11).

Поелику похоть или не слушает разума, или слушает его только притворно: то плотоугодник ищет наслаждения, не разсуждая, что тем повреждает, и даже разрушает в себе создание Божие; корыстолюбец домогается приобретения, не разсуждая, что похищает у ближняго принадлежащую ему часть даров Божиих; честолюбец стремится к превозношению себя столь неудержимо, что если может взойти выше всего, что есть на земли, ни мало тем не удовлетворяясь, скажет, подобно изображенному Пророком царю Вавилонскому: «на небо взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой» (Иса. XIV, 13); или подобно царю Египетскому: «кто есть Господь, егоже послушаю гласа» (Исх. V, 2)? А из сего не трудно усмотреть, что вместе с «похотями» жизнь мирских человеков если не ознаменована явно, по крайней мере сокровенно заражена и «нечестием».

И так, если желаем вести жизнь достойную истинных Христиан: то должны мы во-первых, как учит спасительная Благодать, отвергнуться «нечестия и мирских похотей». По той мере, как мы стараемся успевать в сем учении отречения от жизни мирской, Благодать вводит нас в высшее познание и в самый опыт действительной жизни Христианской. «Да целомудренно, праведно и благочестно поживем» (Тит.2:12).

Жизнь человеческая в своей деятельности движется между тремя пределами, к которым приражаясь неправильно, приводит она в замешательство собственныя движения, и повреждает сама себя. Сии духовные пределы суть: сам человек, ближний и Бог. Чтобы дать жизни во всех сих отношениях верное направление к истинной цели, то есть, к вечному спасению и блаженству, спасительная Благодать дарует, и научает употреблять три силы: целомудрие, чтобы человек плотоугодием не повреждал сам себя, правду, чтобы он корыстолюбием не приражался к ближнему, благочестие, чтобы он гордостию и нечестием не оскорблял «Бога».

Под именем «целомудрия», Благодать учит более, нежели одной телесной чистоте, как и Тот, Которым «Благодать бысть», в учении Своем говорит: «всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем» (Матф. V, 28). Жить целомудренно, в точном знаменовании сего слова, значит жить под управлением «целаго», неповрежденнаго, здраваго «мудрствования», не позволять себе никакого удовольствия, которое не одобряется здравым разсуждением, соблюдать ум не оскверненный нечистыми мыслями, сердце не зараженное нечистыми желаниями, тело не растленное нечистыми делами.

И естественный разум мирских человеков не может не признать достоинства такой жизни. Ибо кто может утверждать, что не хорошо иметь чистую мысль, чистое сердце и чистыя дела? Но это, говорят они, слишком строго, и даже невозможно. Бедные! неужели это строго, что желают соделать вас подобными чистым небесным Силам и пречистому Богу? Неужели вам приятно было бы то снисхождение, чтобы вас оставили в похоти плоти быть подобными безсловесным животным? Что касается до того, что совершенная чистота кажется вам невозможною: это правда; «у человек сие невозможно есть» (Матф. XIX, 26). Посему-то и поставляем мы наставником в сей чистоте не разум человеческий, но Благодать Божию: «явися Благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас» (Тит.2:11–12). Благодать же Божия не имеет нужды спрашивать, что по силам человеку. «Невозможная у человек, возможна суть у Бога» (Лук. XVIII, 27).

«Правду», по изъяснению весьма обыкновенному, полагают в том, чтобы «отдавать всякому свое». Изъяснение правды, основанное на том не довольно твердом основании¹⁷², что человек присвоил себе нечто, как свое, когда он «ничего не имеет, чего бы не приял» (1Кор. IV, 7) от Бога. Не удивительно, что держась сего понятия, человеки не научаются сами собою¹⁷³ правде Божией, которой научает Благодать Божия. Любить любящих, благотворить благотворящим, взаим давать для восприятия равнаго, почитают правдою. Фарисейскою правдою называет сие Правда Божия, и такою правдою, которая не вводит в Царство праведных. «Аще не избудет правда ваша паче книжник и Фарисей, – говорит Божественный Праведник, – не внидете в царствие небесное» (Матф. V, 20). Что сказать о правде, которую некоторые думают найти в том, чтобы воздавать оскорблением за оскорбление, ненавистию за ненависть, злом за зло? Если любовь к одним любящим названа Фарисейскою правдою: то ненависть и злобу против ненавидящих, должно признать ниже, нежели языческою правдою¹⁷⁴. Познайте истинную, небес достойную правду в благодатном учении Евангелия: «вся, елика аще хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им» (Матф. VII, 12). Хочешь, чтобы тебя любили человеки? люби человеков. Хочешь, чтобы тебе делали добро все без изъятия? делай и ты добро всем без изъятия. Приятно было бы тебе, если бы с тобою все обращались кротко и смиренно? будь сам кроток и смирен пред всеми. Кто не вкусил еще, сколь сладостна такая жизнь правды: тому можем мы только сказать, что если бы люди управлялись сею правдою; то не было бы ни обид, ни судов, ни хищений, ни убийств, ни распрей, ни войны, ни убожества. Какое благополучие для Христианина уже и в том, что он может надеяться увидеть сию жизнь правды, если еще не видит ея! Мы ждем «блаженнаго упования» (Тит. 2:13)¹⁷⁵. «Будет едино стадо и един Пастырь» (Иоан. X, 16). «Нова небесе и новы земли по обетованию Его чаем, в нихже правда живет» (2Петр. III, 13).

Высочайший предмет учения спасительной Благодати есть Благочестие. «До Бога высоко», – говорит наше народное присловие. Жаль, если такая мысль имеет силу в народе, которому приближение к Богу открыто Благодатию Божиею. Но вне Благодати, Бог и Его достойное благочестие, то есть, истинное Богопознание и Богопочтение, подлинно есть высота недостижимая. В язычестве неспособность достигать сея высоты оказалась в такой крайности, что люди сделали себе богов из дерева и камня, или обоготворили презренных животных, и для изъявления им почтения, подобных себе людей закалали пред ними в жертву. Умы более тонкие едва вознеслись до того, чтобы принять за Божества небесныя светила и тонкия силы телеснаго мира. Нашелся, по свидетельству Песнопевца Божия, нашелся безумец, который «рече... в сердце своем: несть Бог» (Псал. XIII, 1). Примечаю, что не сказал он сего в уме своем, то есть, не мог убедить свой ум к принятию сей нелепости, но вопреки ему в сердце своем отверг Бога, Котораго сие растленное сердце не хотело иметь, не желая покоряться Его законам. Какое впрочем ужасное растление сердца, которое, вопреки убеждению собственнаго ума, может отвергать Бога! Лучше ли и ныне поступают те, которые не хотят от Благодати принять учения благочестия? Не есть ли любимое их учение, что Божество, по недосязаемой высоте Своей, не имеет ничего общаго с нашим земным благочестием. Слепые мудрователи! вы не видите, что даже телесная природа обличает ложь вашего учения. Солнце, по своей высоте, для земли конечно не досязаемое, неужели не имеет ничего общаго с землею? Не обращается ли она к нему непрестанно, чтобы для всего, на ней живущаго, принять от него свет и теплоту жизни? Почему вы можете думать, что духовное существо человека менее имеет нужды в духовном свете, и в духовной теплоте Высочайшаго существа, в просвещении и благодати Божией? А если оно имеет сию высокую потребность: то не должно ли обращаться свободно, и всею силою стремиться к своему вечному Солнцу? Или, – когда оно сего сделать не может, поелику «тело тленное отягощает душу» (Прем. IX, 15), и она, отягченная чувственностию, как птица с отягченными свинцом крыльями, только бьется о землю, вместо того, чтобы возноситься к небу, – не должно ли уповать, что Благодать Всеблагаго существа Божия снидет к немощному существу человеческому, и просветит омраченный ум, и согреет хладное сердце, и привлечет к Себе и упокоит обремененную разтлением душу? Так и действительно «явися Благодать Божия спасительная, наказующи нас,,, да благочестно поживем» – да «кланяемся Богу» Духу «духом, и истиною», да «возлюбим Его всем сердцем, всею душею и всем помышлением», да обымем Его всем тем, чем не приявшие Благодати отвергают Его. Самая же утешительная, и собственно спасительная часть благодатнаго учения о благочестии, состоит в том, что в нем обретаем мы средство, котораго никакой сотворенный ум не мог изобресть, – средство, не только благоугождать Богу достойным Его служением, но и в оскорблении Его нашими похотями и нечестием получить прощение; не только творить волю Божию, но и получать от Него все, чего просим, даже до причастия Его Божественнаго естества, – именем и ходатайством Единородного Сына Его, воплотившагося и умершаго за нас, дабы «вся нам Божественныя силы Его, яже к животу и благочестию, поданы были познанием призвавшаго нас славою и добродетелию» (2Петр. I, 3).

Таково, братия, «учение жизни», которое преподает нам «Благодать Божия спасительная всем человеком»; и не только преподает, но и принимать оное дает способность, и исполнить¹⁷⁶ дарует силу. О, если бы в каждом из вас сие Божественное семя прозябло, и возрасло, и принесло плод, угодный Насадителю благих, и для вас сладостный и живоносный! «Молим, не вотще Благодать Божию прияти вам» (2Кор. VI, 1). Последуем ея наставлению, не в некоторых только делах или упражнениях наших, но во всем «пребывании» нашем, во всей жизни нашей. «Поживем целомудренно, праведно и благочестно в нынешнем веце, ждуще блаженнаго упования и явления славы великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» (Тит.2:12–13). Аминь.

31. Слово в день обретения мощей Преподобнаго Сергия

(Говорено в лавре его, июля 5 дня; напечатано в собраниях 1822, 1835, 1844 и 1884 гг.)

Проидоша в милотех, и в козиях кожах, лишени, скорбяще озлоблени, ихже не бе достоин весь мир, в пустынях скитающеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных. Евр. XI, 37–38.

1822

Что это за люди, которых столь несообразными, по видимому, чертами описывает Апостол? Он ценит их дороже целаго мира: «ихже не бе достоин весь мир»; но в тоже время показывает, что они брошены так, как бы ничего не стоили, потому что не имеют ни порядочной одежды, ни пищи, ни безопасности, ни жилища: «проидоша в милотех, и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени, в пустынях скитающеся, и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных».

Может быть, мир не узнает, или не захочет узнать сих добровольных изгнанников мира: но вам не должно быть трудно узнать их, обитатели священной пустыни! Это наши предшественники, хотя, может быть, большая часть из нас отстали от них так далеко, что мы оскорбляем их, называясь их последователями. Если нужно указать на лица: таков был Илия Фесвитянин, котораго, как приметно, Апостол особенно имел пред очами, когда писал свое изображение великих странников мира; – Илия, который затворял и отверзал небо, низводил дождь и огнь, призывал глад и плодородие, а сам едва находил пропитание, иногда чрез пустыннаго врана, иногда чрез убогую вдовицу; словом истреблял живых, дуновением воскрешал мертвых, но сам убегал в пустыню «души ради своея», то есть, по причине опасности жизни, и, утомленный преследованиями врагов, «просил души своей смерти» (3 Царст. XIX, 3. 4). Таков был Иоанн Креститель, котораго «болий не воста в рожденных женами» (Матф. XI, 11), по свидетельству самой Истины, но который жил в дикой пустыне, носил грубую одежду, питался акридами, окончил свое поприще темницею и мечем. Таковы были после Павел Фивейский, Антоний Великий, Макарий Египетский, Ефрем Сирийский и множество других, которые из мрака пустынь, как звезды, просияли светом духовным, и озарили вселенную.

Но на что, для очевидцев самаго дела, собирать многих посторонних свидетелей? Таков и сей дивный муж, который пришел сюда в безлюдную и непроходимую пустыню; долго жил здесь во всяком лишении, один с единым Богом; потом, когда нашлись люди, которые, узнав цену его, предпочли миру его пустыню, и предали ему самих себя в послушание и управление, был первый в трудах и подвигах, и последний в успокоении, носил одежду, которую отвергали другие; ел гнилой хлеб; вместо изгнания непокоривых, изгонял от них сам себя; и что же наконец? – По слову Пророка, «создались пустыни его вечныя; соделались основания его вечныя родам родов, и прозвался он здатель оград» (Иса. LVIII, 12). Не только немощные и сильные земли приходили в пустыню его просить от него благословения, советов, чудесных исцелений и побед на преобладавших врагов, но и Царица небес, ближними Царя царствующих сопровождаемая, нисходила в его святое уединение, чтобы утвердить в его пустыне благословение неба, которое в последствии времени враждебныя силы мира, при всем видимом их могуществе, тщетно покушались разрушить.

Кто бросает драгоценности? – Почему же люди, «ихже не бе достоин весь мир», которые, при высоком внутреннем достоинстве, собственно для мира должны быть драгоценны по многим благотворным для него действиям, – почему они, в таком, по видимому, небрежении, разсыпаны «по пустыням и горам, по пещерам и ущелиям земли»? Мир ли, не дав им цены, отвергнул их; или они, узнав его цену, не захотели принадлежать ему?

Гордость мира не позволяет ему признаться, что он оставлен, как недостойный: и потому он старается уверить тех, которые легковерно его слушают, что он сам, как ни к чему неспособных, отвергает тех, которые оставляют его; или что они, оставляя его добровольно, оставляют безразсудно. Но истина и опыт говорят вопреки ему, что не столько он их отвергает, сколько они оставляют его; и что он безразсуден и несправедлив, поколику отвергает их, а не они, поколику от него удаляются.

Думают упрекнуть нас, когда говорят, что некоторые из древних благочестивых пустынножителей приведены были к сему образу жизни страхом гонений. Но против чего возставали гонители? – Против благочестия. Для чего убегали в пустыни гонимые? – Для сохранения благочестия. Кто же здесь заслуживает укоризну? Воин, который, увидев себя одного в неприятельском стане, умел безопасно удалиться, и невредимо сохранить знамя, ему вверенное, неужели есть безчестный беглец? Не есть ли он некоторым образом победитель? Если мир хочет уничижить нас, называя последователями таких беглецов: то пусть осмотрится, не поставляет ли он тем самого себя в достоинство – последователя гонителей?

Справедливо ли ненавидеть тех, которые всегда вам добра желают? И так справедлив ли мир, когда он ненавидит людей, которые, оставляя его на всю жизнь, в тоже время на всю жизнь обреклись желать ему истиннаго добра в непрестанных молитвах? Не совершенно ли безразсудно отвергать тех, которые не только желают нам добра, но и могут самым делом доставить нам то, чего желают? Но не сие ли самое делает мир, когда отвергает тех, которые подвигами благочестия и чистыми молитвами отводят от него громы раздраженнаго неба, и низводят на него могущественныя и действенныя благословения? Если он не постигает тайны духовных благословений: укажем ему на благословения видимыя и чувственныя. Смотрите, дикая пустыня превращается в цветущую, вековую обитель; безлюдная пустыня дает бытие многолюдному селению; пустынная обитель стоит непоколебимо против устремления врагов, уже низложивших столицу, становится щитом уже уязвленнаго царства и сокровищницею его спасения; и все сие – от одного пустынножителя! Дадим после сего миру судить о сем роде людей хотя по одним временным выгодам. Если он все еще отвергает их: он отвергает свою пользу. Если он еще почитает их ни к чему не полезными: он не знает собственных выгод.

Сколь несправедливо поступает мир в том, что унижает¹⁷⁷ и отвергает сих людей: столь же напрасно льстит он себе тем, будто отчаяние в его благоволении заставляет их от него удалиться. Тщетно Фараон стал бы хвалиться, что он изгнал Израильтян в пустыню; хотя подлинно «нуждаху Египтяне людей со тщанием изринути их от земли» (Исх. XII, 33). Не отчаяние, но надежда вывела Израильтян из Египта; они воспользовались своим изгнанием, как средством своего избавления, и за свое бегство воспели Богу победную песнь. Истинно отрекающиеся от мира, если испытывают его неблаговоление, пользуются тем, как благоприятным случаем, чтобы тем безпрепятственнее удалиться от него; а часто, и не испытав от него никакой видимой неприязни, оставляют его совсем не потому, чтоб он отвергал их, но потому, что пустыня их призывает, и тихий, частию даже печальный, глас ея для них стократно вожделеннее, нежели шумныя радости мира. Кто гнал из мира сие чудное отроча, которое оставило его прежде, нежели имело случай узнать его? «Отроча растяше, и крепляшеся духом, и бе в пустынях» (Лук. I, 80). Знал ли мир и сего Варфоломея, прежде нежели соделала его известным пустыня; и мог ли отвергнуть его, прежде нежели он сам отвергся мира? Мир узнал уже оставившаго мир Сергия, по его подвигам и чудодействиям; и не столько отвергал, сколько привлекал его: но даже и тогда, когда был он привлекаем в такое состояние, которое хотя и в мире, но не от мира, и не для мира, – самое послушание¹⁷⁸, столь свято хранимое Сергием во всех других случаях, не могло привести его к тому, чтобы разстаться с сладкою пустынею.

Какая же тайная сила влекла сих людей из мира, и заставляла их, оставя все в нем приятное, скитаться по пустыням в лишении, в скорбях, в озлоблении? Узнаем сию тайну от Апостола, который изобразил сих непостижимых для мира людей. Сия тайна есть вера. "Верою, – говорит он, – победиша царствия, содеяша правду», – и далее: «проидоша в милотех», – в пустынях скитающеся; и паки заключает: «вси сии послушествовани верою» (Евр. XI, 33–39). Вера представила им, что они «страннии и пришельцы суть на земли» (Евр. 11:13), мысль, которую знают и неверующие, но и слыша¹⁷⁹ пропускают мимо ушей, или, лучше сказать, мимо сердца, и потому, хотя ежедневно, видят подобных себе умирающих, однако живут в такой безпечности о будущем, с такою привязанностию к земному, как бы им жить здесь вечно! – Вера вдохнула верным своим последователям глубокое чувство тленности мира и краткости жизни, а в следствие сего и пламенное желание отечества небеснаго; научила их «невидимому» Богу «предстоять, как бы видя Его» (Евр. 11:27), взирать «на Начальника веры и совершителя Иисуса, Иже вместо предлежащия Ему радости претерпе крест, о срамоте нерадив, одесную же Престола Божия седе» (Евр. 12:2); указала им на «мздовоздаяние» (Евр. 11:26), и для них уготованное. При сих несродных миру чувствованиях, при сих высоких видах, красоты мира для них померкли, сладости чувственныя преогорчились, земныя сокровища превратились в уметы, мир явился для них пустынею, а пустыня раем, – и они побежали. Побежали, как Израильтяне из Египта, как Лот из Содома, как пленники из Вавилона. Побежали от мира, где сообщество с мирскими человеками, и тварь, суетою и злоупотреблением искаженная, непрестанно разсевали их мысль, порабощали желания, возмущали душу и совесть. Побежали в пустыню, где поколику более устранялись от тварей, потолику ближе могли ощущать Бога; отреклись от земнаго брака, дабы вместо того, тем свободнее, уготовлять себя к единому небесному «браку Агнца» (Апок. XIX, 7); облеклись мрачною одеждою, дабы желание украшения не имело инаго предмета, как «виссон оправдания святых» (Апок. 19:8); осудили себя на глад и жажду, дабы чувственное насыщение не притупило глада и вкуса к духовной «вечери» (Апок. 19:9) Царствия Божия; удалились, так сказать, на самую границу видимаго и невидимаго мира, и, в сообразность с назначением к невидимому, добровольно и благовременно перенесли туда и мысль и сердце; и если принуждены оставить здесь бренное тело, то по крайней мере стараются, постом, бдением и другими подвигами, очищать и утончать его так, чтобы не столько оно «отягощало душу» (Прем. IX, 15), сколько душа облегчала его и воскриляла, чтобы оно, сколько можно, менее препятствовало им подражать жизни безплотных, и принимать благодатныя посещения Святаго Духа.

Вот, братия и сообитатели пустыни, краткий, но истинный чертеж пути, которым истинные предшественники наши удалились от мира, и не на случай скитались по пустыням, но на верное странствовали «ко граду, основания имущему, егоже художник и содетель Бог» (Евр. XI, 10). Входить о сем в подробности не время теперь, и не нужно, может быть, для тех, которые сами деятельно идут путем сим. Но дабы нам, нерадением или прельщением духа заблуждения, не совратиться с истиннаго пути во след тех, которые блуждают «по непроходней, а не по пути» (Псал. CVI, 40), нужно нам прилежно всматриваться в следы наших предшественников, и поверять шествие наше. Очень нужно нам испытывать себя, точно ли потому мы удалились от мира, что возжелали благоугождать единому Богу, а не потому, что мир нам не благоприятствовал? В самом удалении от мира, не унесли ли мы с собою, как Рахиль из дома Лаванова, богов, которым служат в мире, – идолов гордости, корыстолюбия и плотоугодия? Или в самой пустыне, подобно Израильтянам, не слияли ль себе новых идолов, вместо тех, которых оставили в Египте? Чувствуем ли мы себя ближе к Богу внутренно, с тех пор, как наружно стали далее от мира? Отрекшись от преимуществ и обладания в мире, не искушаемся ли желанием преимуществ и старейшинства между собратиями? Жизнь, предназначенную исключительно для подвигов духовных, не обращаем ли в одно успокоение плоти? Благословен мирный сын пустыни, которому при таковом испытании «не зазирает сердце его»: он «будет иметь дерзновение к Богу» (1Иоан. III, 21). Благо и тому, коему, при сознании некоторых претыканий и падений, покаянная мысль и сокрушенное сердце обещают надежду прощения и утешения. Горе сеятелю соблазнов, который, в самую пустыню принесши с собою мир и его скверны, нарушает ея духовную святыню! Троякий суд падет на главу его: суд греха, суд нарушения обетов, и суд ядовитаго соблазна.

Должно сказать нечто и к благонамеренным посетителям священной пустыни. Когда мы, последуя Апостолу, говорим о пустынножителях, что вера увлекла их из мира: не подумайте, будто вам, оставшимся в мире, мы уже не оставляем веры и надежды спасения. Нет! «Вера» «есть победа, победившая» и побеждающая "мир" (1Иоан. V, 4). Можно и жить в мире, но не быть "от мира" (Иоан. XV, 19). Не всем заповедал Иисус Христос то, что советовал некоему юноше: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди в след Мене» (Матф. XIX, 21), то есть, для последования Христу, не только оставь беззакония и страсти мира, но и всякий с живущими в мире союз расторгни. Напротив того всем проповедывал Он покаяние, веру в Евангелие и надежду Царствия небеснаго. Он Сам жил и в мире и в пустыне: учил в мире, а для молитвы удалялся в пустыню.

«Яже вам глаголю, всем глаголю» (Мк. XIII, 37). Как никого не спасает одно внешнее пребывание в пустыне: так и не погубляет никого внешнее жительство в мире. Пустая пустыня, когда во внешней нет внутренней пустыни; для внутренней же пустыни есть, хотя не столь свободное, место и в мире, если кто найти его потрудится. «Егда молишися, вниди в клеть твою», то есть, в уединенную храмину души твоей, «и затворив двери твоя», то есть, удержав от разсеяния твои мысли и чувства, «помолися Отцу твоему, иже в тайне» (Матф. VI, 6). – «Не любите мира, ни яже в мире» (1Иоан. II, 15). Соделайте сердце ваше пустынею, в коей бы не было ни богатств, ни красот мира, ни нечистых плотских желаний, ни страстных помышлений. Вот и для пустынножителей, и для живущих в мире, общая священная пустыня, в которую «приходит», и в которой «творит обитель» (Иоан. XIV, 23) Себе возлюбленный Господь наш Иисус Христос, со Единосущным Своим Отцем и Святым Духом, к истинному блаженству нашему, во славу имени Своего Трисвятаго. Аминь.

32. Речь Благочестивейшему Государю Императору Александру Павловичу, пред вступлением Его Величества в Успенский Собор

(Говорена августа 25 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1823

Пред Богом сретаем Тебя, благочестивейший государь! и благодарим Его, что утешает нас Тобою; и молим Его, да утешит и Тебя нами.

Воззри еще на сей царелюбивый народ, и утешься его любовию, которая и сокрываемому в глубокой нощи пришествию Твоему не допустила утаиться, но восприяла Тебя гласом восторга.

Воззри еще на сей много-вековый царственный град, который дано Тебе, в краткое время, из развалин и пепла возродить; и утешься сим, как знамением того, что Бог, посетивший неправды наши, еще сохранил здесь благословение праведных: ибо «в благословении правых возвысится град», говорит Слово правды (Притч. XI, 11).

Бог благословений да споспешествует Тебе выну и в важнейшем царственном зиждительстве Твоем, – в зиждительстве и возвышении нравственнаго и духовнаго порядка, в утверждении веры и правды, которыми и цари велики, и царства непоколебимы.

Господи! спаси царя, и благослови, и сохрани вхождение Его и исхождение Его, ко спасению царства.

33. Речь Благочестивейшему Государю Императору Александру Павловичу, в день тезоименитства Его Величества

(Говорена в Успенском Соборе, августа 30 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1823

Благочестивейший Государь!

Тогда как вся Россия приносит Богу радость о благоденствии Твоем, и молитву о продолжении онаго, мы, обитатели сей столицы, имеем еще то дополнение радости, что видим Тебя Самого участвующаго в нашей молитве, и что Ты можешь видеть нашу радость.

Тот, который обещал исполнить молитву двух или трех человек, приносимую в вере и единодушии, да совершит молитву, которую ныне единодушно приносят о Тебе многие миллионы Твоих верноподданных; а нам да дарует чаще наслаждаться сею полнотою радости в Твоем лицезрении.

34. Слово в день венчания на царство, и миропомазания Благочестивейшаго Государя Императора Александра Павловича

(Говорено в Успенском Соборе 15 сентября; напечатано отдельно и в Христианском Чтении 1840 года и в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1823

Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. 1Тим. II, 1–2

О чем так настоятельно просит Апостол ученика своего Тимофея, Епископа Ефесскаго: или лучше сказать, что так непременно заповедует чрез Епископа и всей церкви: то самое, Христиане, с особенною торжественностию исполняем мы ныне в сем доме молитвы. Совершая молитвы, моления, прошения, благодарения за всех человеков, особенно мы приносим оныя за помазаннаго ныне Богом Царя нашего, который не только скипетром и мечем ограждает нашу жизнь и безопасность, но духом и всею жизнию своею подвизается, «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте»¹⁸⁰.

Не благодарно было бы пред Богом и пред ним, не вспомнить теперь, какой не давно пример подал он нам в деле молитвы, когда, не смотря ни на утомление от пути, ни на многоразличныя занятия кратковременнаго пребывания в обширном городе, в шесть дней четырекратно посетил здешние храмы в часы возношения безкровной жертвы.

Как приятно должно быть подданным молиться за Царя, который так прилежно молится за подданных!

Но между тем, как дело сие совершается усердием всех и каждаго, Церковь не почитает излишним, часто среди самаго дела молитвы, повторять нам заповедь Апостола о молитве; «молю прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».

Посему неизлишним почел и я, не только повторить сию заповедь, но и разрешить ее на содержащияся в ней особенныя наставления о молитве.

Первое наставление в изречении Апостола о молитве есть то, что он поставляет дело молитвы прежде всего: «молю прежде всех творити молитвы».

Много дел благих, которых требует от Христианина Христианство, и которыя оно в нем совершает: но дело молитвы должно быть прежде всех; потому что без него не может совершиться никакое другое дело благое. Найти и самым делом пройти путь Господень, уразуметь истину, увидеть жизнь, или иначе сказать, покаянием распять плоть со страстями и похотями, чтобы очистить себя от всякия скверны плоти и духа, посредством веры воскреснуть и просветиться в сердце светом Христовым, наконец Божественною любовию быть вознесену к соединению с Божеством и к обожению посредством сего соединения: вот в немногих словах сокращение великих дел, которыя должны совершиться в Христианине; и как можно им совершиться, когда низшее из оных не может быть совершено без высших; а высшее, обыкновенно, недостижимо для того, кто не мог еще вступить на низший степень? Как может найти путь тот, кто не видит истины? Или, как может идти путем тот, в ком нет жизни? А истиною и жизнию не прежде может для нас соделаться Иисус Христос, разве когда соделается путем: ибо в сем точно порядке обещал Он нам открыться, когда сказал: «Аз есмь путь и истина и живот» (Иоан. XIV, 6). Как же разрешить сей многосплетенный узел, котораго все концы скрываются внутри его? Как отверзть сию заключенную сокровищницу, которая с перваго взгляда не представляет ни ключа, ни отверзтия, где бы оный влагался? Главная нить, которою разрешается весь узел духовных таин, и ключ, которым отверзаются все сокровища благодати, есть молитва. Молись с Давидом: «скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду, яко к Тебе взях душу мою» (Псал. CXLII, 8): – и откроется тебе истинный путь Господень. «Аще кто от вас лишен есть премудрости», или, что тоже, познания спасительной истины: «да просит от дающаго Бога всем нелицеприемне, и не поношающаго, и дастся ему» (Иак. I, 5). Если кто и «живота просил есть у тебе», Господи, молитвою крепкою и чистою: «дал еси ему» (Пс. XX, 5), и даруешь всегда, «исполняя во благих желания» любящих Тебя (Псал. CII, 5). И что есть самая молитва в сущности своей, как не дыхание Божественной жизни в человеке, по реченному: «сам Дух воздыхает в нас воздыхании неизглаголанными» (Рим. VIII, 26)? Где есть хотя слабые начатки дыхания, там есть признаки жизни: а где нет дыхания, там нет и жизни. Так, в ком есть хотя начатки молитвы, в том есть признаки жизни духовной: состояние человека без духа молитвы есть состояние бездыханнаго по внутреннему человеку. Посему, как для жизни естественной прежде всего нужно возбудить дыхание: так для жизни духовной прежде всего нужно возбуждать дух молитвы.

Второе наставление в разсматриваемом теперь изречении Апостола заключается то, что он дает понятие о разных видах молитвы. "Молю", говорит он, «творити молитвы, моления, прошения, благодарения».

Молитвы должны мы приносить Богу, яко Богу, моления, как Судии, прошения, как Царю, благодарения, как Творцу и Подателю благ. Прошениями можем просить от Него благ, преимущественно вечных, а частию и временных; молениями нужду имеем умолять Его, да избавит нас от зол, от греха и от наказания за грех; за исполнением прошений и молений естественно следуют благодарения; молитва в собственном¹⁸¹ и высшем ея знаменовании забывает некоторым образом и зло и собственное благо, и устремляется к созерцанию верховнаго и всеобщаго блага в Боге, так что в ней душа человека, по выражению таинственнаго Песнопевца, "восходит" к Богу, «аки стебло дыма кадильнаго» (Песн. III, 6). Моления сетуют пред Богом и утешаются; прошения дерзают и смиряются пред Ним; благодарения веселятся и торжествуют; молитва благоговеет пред Ним, и горит в любви, как жертва всегда живая и всесожигаемая. Молитва вообще есть душа всех особенных молений, прошений и благодарений; впрочем и сии, смотря по состоянию Христианина, соединять с молитвою не только позволительно для него, но полезно и даже необходимо. – Кто не приносит молений о прощении грехов, тот или по невежеству не знает их, или закрывает их от себя гордостию, как Фарисей, и, в том и другом случае, не принадлежит к царствию Божию, которое, с тех пор, как «вси согрешиша, и лишени суть славы Божия» (Рим. III, 23), не приемлет никого, кроме умоляющих и помилованных. – Кто никогда не приносит Богу прошений, тот мало верует в Его благость и силу, или совсем не верует. "Доселе" – так обличает в сем недостатке молитвы самих Апостолов Иисус Христос – доселе «не просисте ничесоже во имя Мое: просите и приимете, да радость ваша исполнена будет» (Иоан. XVI, 24). Кто не приносит благодарений, тот оказывает небесному Подателю всех благ такую несправедливость, которая и между человеками, в отношении к земным благодетелям, осуждается и наказуется общим презрением.

Третие наставление разсматриваемаго изречения Апостолькаго состоит в том, что он определяет, за кого и в каком порядке должно совершать молитвы. "Молю", говорит он, «творити молитвы за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть».

Слыхал я некоторых, которые говорят: «где уже нам за других молиться, когда мы за себя умолить не можем?» Такие люди, конечно, думают, что за себя должно молиться прежде всего, а за других можно и не молиться. Что должны они подумать, что должны думать и все мы, когда слышим, что Боговдохновенный наставник в молитве заповедует молиться за всех других без изъятия: «за вся человеки»; заповедует молиться за некоторых преимущественно: «за царя, и за всех, иже во власти суть»; а о молитве за себя самих совсем не упоминает? Что сие значит? То, что молитва о себе самих, взятая отдельно от молитвы за других, как плод духовнаго своекорыстия, не может составить чистой Христианской добродетели, а потому и не стоит особенной заповеди; между тем как молящийся о всех молится в то же время и о себе, и тем с большею чистотою и безкорыстием, чем менее отделяет свое особенное благо и спасение от всеобщаго блага и спасения всех человеков. Посему и Сам Иисус Христос дал всем нам одну молитву, не каждому за себя, но всем и каждому за всех, повелев просить «у Отца нашего» небеснаго «воли Его» для всей «земли», и «насущнаго хлеба, прощения долгов, избавления от искушений» для всех «нас» (Лук. XI, 2–4). Даже в частных наших случаях Он желал, чтобы, по крайней мере, «два или трие совещались просить о всякой вещи Отца небеснаго» (Матф. XVIII, 19). И так, не отрекайся от молитвы за других под предлогом опасения, что за себя умолить не можешь: но в самом деле опасайся, что не умолишь о себе, если за других молиться не будешь. Если каждый о себе только молиться будет; то каждый останется только с своею молитвою, хладный с хладною, немощный с немощною: но если каждый будет молиться за всех; то каждый вспомоществуем будет многомощною молитвою всея Церкви Христовы и всех Святых Божиих. «Молю убо творити молитвы за вся человеки».

Что касается до молитв, предписанных в особенности «за царя, и за всех, иже во власти суть»: не безполезно в настоящее время обратить внимание на то, что когда писал Апостол сию заповедь к Церкви Ефесской, тогда цари и власти, от которых могло зависеть ея внешнее благосостояние, были не христиане, а язычники, не защитники, а большею частию гонители Церкви. Если за таковых молиться есть обязанность Христианская: то сколь противно было бы Христианству нерадеть о молитве за Царя, который есть Христов помазанник, и который властию и примером утверждает и распространяет благочестие! Нерадение сие не может остаться ненаказанным по той сокровенной связи, которою Провидение Божие в судьбе царей и народов не всегда близко, но всегда дивным образом точно соединяет благочестие с благоденствием, и пороки с бедствиями. Почему столь благочестивые и благодетельные цари, как Езекия и Иосия, не могли отвратить погибели царства Иудейскаго? – Потому, что недостойный народ не хотел вместить духа благочестия, который они в нем возбудить столь усильно старались.

Четвертое наставление в разсматриваемом изречении Апостола есть то, что он постановляет для дела молитвы правильную цель: «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».

Последствия молитвы, с неправильною целию приносимой, изображает другой Апостол, когда говорит: «просите и не приемлете, зане зле просите, да в сластех ваших иждивете» (Иак. IV, 3). Он показывает молитву безплодную: «просите, и не приемлете». Но почему она безплодна? – Потому что не имеет потребной доброты и достоинства: «зане зле просите». А почему она недостойна? – Потому что молящиеся имеют неправильную цель, дабы удовлетворить собственным вожделениям: «да в сластех ваших иждивете». Предупреждая сие злоупотребление и, можно сказать, осквернение святыни, какова есть молитва, святый Павел предписывает, чтобы мы при молитвах и прошениях наших имели в виду не собственные вожделения, но общее всех Христиан житие, благосостояние Церкви и отечества; чтобы предметом желаний наших была не жизнь приятная, для угождения грубому или тонкому сластолюбию, не жизнь изобильная, для удовлетворения корыстолюбию, не жизнь блистательная и славная, которая питала бы нашу гордость и честолюбие; но жизнь тихая и безмятежная; чтобы наконец и сия самая не была последнею целию желаний, так как мы, не имея в сей временной, внешней жизни «пребывающаго града» (Евр. XIII, 14), не можем здесь поставить последней меты для нашего стремления, но чтобы мы, достигая тихаго и безмятежнаго состояния временной и внешней жизни, тем безпрепятственнее простирались к достижению дальнейших успехов в жизни внутренней, для приобретения права на жизнь вечную в грядущем небесном граде: «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте».

Воспользуемся, братия, сими Апостольскими наставлениями, если кто до сих пор не довольно ими пользовался.

Не попустим, чтобы праздность или суетныя увеселения удаляли нас от священнаго дела молитвы общественной и частной, церковной и домашней; не допустим самыя дела мирския разрушать в нас сие дело Божие. Есть «время всякой вещи под небесем» (Еккл. III, 1): как не быть времени для молитвы, которая есть первая вещь под небесем? Есть время для зрелищ: как не быть времени для храма? Если поспешаешь и на добрыя и на законныя дела: поспеши еще паче предварить их молитвою, чтобы доброе и законное соделалось святым; ибо «все освящается молитвою» (1Тим. IV, 5). «Молю убо прежде всех творити молитвы».

Будем, сколько можно, внимательны к разным случаям, к которым благоразумно применяемое дело молитвы становится полным и совершенным. Чувствуя себя повинными пред правосудием Божиим, принесем Ему моления, да простит нам долги наши; а если бы и все повеленное сотворили, не престанем и тогда умолять о милости, признавая себя рабами неключимыми, которые ничего еще не заслужили, исполнив только должное. Мысль, что небесный Отец знает наши нужды, сия сладкая пища Христианской надежды, да не превращается у нас в пищу лености или неверия; то, что Отец всеведущ, да не препятствует чадам быть искренними; будем приносить Ему детския прошения наши, дабы Тот, Который по Своему всеведению предвидел оныя, мог исполнить оныя сообразно с правдою Своею. Но как чада послушания, получим ли просимое в полную меру прошения, или совсем не получим онаго, или даже лишимся и того, что имели, во всех сих случаях не престанем приносить наши благодарения Отцу, Который сколько щедр тогда, когда подает хлеб, столько же благ и тогда, когда не дает горящаго угля несмысленному детищу, или отъемлет у него смертоносное орудие. Дерзнем приступать ближе и ближе к сему всеблагому Отцу, даже без посредства наших нужд и Его даров: довольно услышать одно слово Его, или одно имя Его, «да изыдет душа наша в слово Его» (Песн. V, 6), и вся излиется пред Ним в молитве любви и радости. Тако «молю творити молитвы, моления, прошения, благодарения».

Расширим сердце наше молитвою, и обымем ею всех человеков. В ней и отдаленное да соделается близким, и чуждое собственным, высокое и низкое равным пред лицем Всевышняго; в ней да угаснет вражда, и любовь да воспламенится более сильным и чистым пламенем. Особенно взыщем чрез молитву блага тем, которых Бог поставил особенными подвигами созидать наше благо. Кто знает, сколько может молитва веры за Царя и отечество? Некогда молитва одного Елиссея для царя и царства Израильскаго была сильнее войска; ибо привела целое неприятельское войско пленным в столицу Израиля. «Молю убо творити молитвы за вся человеки, за царя и за всех, иже во власти суть».

Наконец, будем остерегаться, чтобы нечистое намерение, как червь, не повредило плода молитвы в самой его внутренности. Как недостойна была бы, например, молитва за Царя, если бы кто предстал в ней с прочими только для того, чтобы исполнить обычай и гражданскую обязанность! Нет! Не того требует Христианство; не того достоин Царь. Искренним сердцем, и всею душею да приносим «молитвы за вся человеки, за царя, и за всех, иже во власти суть», с чистым намерением, «да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте. Сие бо добро и приятно пред Спасителем нашим Богом» (1Тим. II, 1–3), Которому да воздается молитва непрестанно, благодарение за все, и слава во веки. Аминь.

35. Слово при открытии попечительства о бедных духовнаго звания

(Говорено в Кафедральном Чудове Монастыре, Декабря 2 дня; напечатано отдельно в 1823 и 1824 гг. и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1823

Да узрят нищии, и возвеселятся: взыщите Бога, и жива будет душа ваша. Яко услыша убогия Господь, и окованныя Своя не уничижи. Псал. LXVIII, 33–34.

Некогда богатый милостию Господь наш Иисус Христос возвещал о Себе, что Он послан «благовествовать нищим»; и не просто послан, но неким особенным тайным действием Святаго Духа «помазан», или посвящен, в сие служение. «Дух Господень на Мне» – сии слова Пророка Исаии относит Он к Себе – «Дух Господень на Мне; егоже ради помаза Мя благовестити нищим, посла Мя исцелити сокрушенныя сердцем» (Лук. IV, 18). Если небесное и Божественное посольство частию имело предметом благовествовать нищим; если Святейшему Посланнику Божества надлежало принять особенное посвящение для сего служения: то как важно служение – благовествовать нищим! Правда, Иисус Христос благовествовал преимущественно нищим духом, и предлагал им духовное богатство благодати: впрочем Он благовествовал также и нищим плотию, исцелял больных и разслабленных, милосердовал о народе не имеющем, чесо ясти, и не раз подавал ему хлебную милостыню, напитав пять тысячь пятью, и четыре тысячи семью хлебами. Для чего Сам Он послан был от Отца Своего: для того же преемственно посылает учеников Своих. «Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» (Иоан. XX, 21). Блажен, кто таким образом послан и помазан от Него, чтобы духовную нищету ближних исполнять духовным богатством благодати! Но и то не есть ли благое участие в Его посланничестве и в Его помазании, когда можем благовествовать хотя нищим плотию, облегчать их бедствие словом утешения и надежды, а по мере возможности, и делом помощи?

На сей раз дух человеколюбия Христова посылает меня благовествовать нищим, именно, вашим, братия, служители Олтаря. Сей дух в Благочестивейшем Помазаннике Господнем и в Святейшем Соборе Правительства церковнаго подвигся на помощь безпомощным вашим, изнуренным старостию, окованным болезнию, сиротствующим, вдовствующим; ныне полагается основание постояннаго призрения их чрез составляемое для того из вас же Попечительное Сословие; средства для сего частию дало само Правительство, по мере его возможности, частию же оно уполномочило нас прибегнуть для сего к человеколюбию верных и послушных детей Церкви. «Да узрят нищии, и возвеселятся! яко услыша убогия Господь, и окованныя Своя не уничижи».

Прежде нежели сие веселие нищих принесем мы пред Бога в благодарственном молении, как то заповедал нам Святейший Синод, бросим хотя легкий наблюдательный взор на многоразличную скорбь нищих, ожидающую себе утешения.

Нищета есть один из горьких плодов проклятия, которое на лице всея земли грех человеческий посеял, а гнев Божий допустил произрастать. Как видимый предмет перваго греха составляла пища, – плод запрещеннаго древа; и первое обнаружение греховной заразы, проникнувшей человека, была искусственная одежда, – листвие смоковничное, вместо естественнаго одеяния света, от котораго человек обнажился грехом, – одежда также грехом оскверненная, потому что обнаруживала лукавое и лицемерное желание скрыть последствие греха: соответственно с сими действиями греха, на тех же двух предметах, на пище и одежде человека, особенным образом оказалось действие проклятия; так что он в отношении к сим предметам сделался беднее последних земных тварей. Жилище созидает себе человек; созидают себе и прочия животныя: в сем они равны между собою. Но для пищи – «птицы небесныя не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы» (Мф.6:26): а человеку в день проклятия¹⁸² сказано: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт.3:19), и посеянное, сжатое, собранное в житницы, еще не пища для него, если не придет в помощь жерновный камень, сила дрождей, огня и многоразличное искусство; самый дух благодати, упраздняющий проклятие, хотя разрешает нас от заботливаго попечения о пище: «не пецытеся, что ясте» (Мф.6:25); но еще не освобождает от труда для снискания пропитания: «до нынешняго часа... труждаемся» (1Кор.4:11–12)¹⁸³. И для одежды – «крины сельные не труждаются, ни прядут» (Мф.6:28), также и безсловесныя животныя; их одежда, без всякаго их усилия, вырастает из самаго их тела, и таким же образом, когда обветшает, заменяется новою: а человек не только не найдет себе в целом мире готовой одежды; не только имеет нужду в трудной и долговременной работе, чтобы составить себе одежду: но даже принужден для сего или грабить, или убивать другия твари, на пример, обнажить овцу от естественной ея одежды, чтобы одеться ея волною, или совсем убить ее, чтобы одеться ея кожею. Но не станем более распространяться словом о всеобщей нищете человеческой, на которую я только мимоходом указываю для того, чтобы внимательные могли примечать, как самыми обыкновенными предметами в жизни обличаются действия первороднаго греха, и с самою природою смешеннаго повреждения человеческаго рода; и дабы никто не осмеливался презирать нищеты, которая в некотором степени есть общий жребий человеков, всех без изъятия уничижающий, пред самыми низкими тварями. Посмотрим ближе на частную нищету, происшедшую из того, что человеки всеобщую нищету свою, по неизбежному ли последствию общежития, или по действию корыстолюбия и других страстей, не по равну между собою разделили.

Скорбь нищеты есть одна из тяжких скорбей потому, что стесняет жизнь в самых необходимых ея требованиях: не так как многия другия скорби, которыя раждаются от неудовлетворения случайным только, или даже только мнимым потребностям. Унижают меня, или возвышают надо мною низших меня: могу скорбеть и много и мало, почти столько, сколь велико или мало мое честолюбие; а могу и совсем победить скорбь, победив честолюбие; живут и в самом низком состоянии спокойно и благополучно. Клевещут на меня, лишают меня добраго мнения: и сие бедствие, когда не простирается далее мнения, есть мнимое: ибо мнение других обо мне, каково бы ни было, не отнимает у меня власти оставаться честным, если я честен, благомыслящим и боящимся Бога, если я таков; а для того, кто имеет сокровище, тяжка ли та скорбь, что другие думают, будто он не имеет? Но когда лишен я пищи, одежды: тогда никакая Философия не может уверить меня, что я не голоден и не наг: здесь одна вещественная помощь сострадания может облегчить вещественное страдание.

Собственная тягость нищеты увеличивается тем, что сие бедствие очень часто служит семенем или пищею других бедствий. Если с нищетою встречается болезнь: оне усиливают одна другую, чтобы совокупно подавлять бедное человечество: нищета не допускает отражать болезнь врачеванием; болезнь не оставляет места трудолюбию сражаться с нищетою. Если нищета постигает начальника семейства: тяжесть бедствия умножается над ним по числу домашних его, между тем как и над каждым из них тоже бремя тяготеет; для сына его нет воспитания; для дочери его нет супружества. Не скажу, чтобы нищета прямо пролагала путь порокам, преступлениям и последующим за ними бедствиям; ибо неоспоримо сказанное, что «от сердца исходят помышления злая» (Матф. XV, 19), а не из пустаго влагалища: впрочем внимательно наблюдающие сердце человеческое, могут примечать, что тайное в нем слово беззакония, или подавляется внутри его, или произникает во внешния дела, при содействии внешних обстоятельств; таким образом крайняя скудость изощряет искушение к неправедному приобретению; привычка к неблаговидной наружности, столь обыкновенной в нищете, представляет не слишком отвратительными неблагородные поступки, и, по странному превращению причины в ея последствиях, от нищеты телесной иногда не менее бедствует душа, как и тело; – бедствует тем опаснее, чем менее чувствует тяжесть сего духовнаго бедствия в сравнении с телесным.

Понравится ли чадам изобилия, когда еще скажу? Скажу однако, повинуяся истине, в наставление нам, не испытавшим нищеты, из которых многие смотрят на нее с большим, нежели должно, равнодушием, – что тяжесть особенно подавляющая нищих братий наших есть именно наше изобилие и роскошь. «Бог живый дает нам», как говорит Апостол, «вся обильно в наслаждение» (1Тим. VI, 17): от чего же иной не имеет даже насущнаго хлеба на сей день? – От того, что другой запер у себя «многа блага, лежаща на лета многа» (Лк.12:19), или в один день истребляет более годоваго пропитания беднаго. Не властен ли я, скажет он, беречь или употреблять по произволу законную собственность? – Властен; но и беречь и употреблять также законно, по закону надежды на Бога, Который употребленное для нищих приемлет в заем Себе, и без сомнения не оставит в нужде Своего заимодавца; – по обычаю, если можно, совершенных верующих, которые «раздаяху всем, егоже аще кто требоваше», и от того «не бяше нищь ни един в них» (Деян. 2:45, 4:34); – по крайней мере по законам благоразумия и умеренности, по законам человеколюбия и сострадания, которые не менее понятны для нищих, как для тебя твой закон собственности. Или, если угодно, не станем оспоривать у богатых права располагать законною собственностию так безпорядочно, как они хотят: желательно только, чтобы сердце их почувствовало, как иногда, думая невинно играть своею собственностию, глубоко пронзают они сердца нищих. "Вы весте", говорит Моиcей Израильтянам, побуждая их не оскорблять пришельца, – «вы весте душу пришельчу: понеже сами бысте пришельцы в земли Египетстей» (Исх. XXIII, 9). Мы, которые сами, по щедротам Божиим, не были нищими, знаем ли душу нищаго? Знаем ли, что он думает и чувствует, проходя, на пример, близ обширных хранилищ богатаго, или близ огромнаго дома зрелищ, или встречаясь с одетым в драгоценную одежду, не по требованию звания, или обоняя чад тучнаго пира, или слыша мусикийский гром из чертогов роскоши, и видя в них в полночь полуденный свет? – «Если бы – вероятно, думает он – если бы сии обширныя хранилища не наполнялись тем, что богатому совсем не нужно: как многие, подобные мне, могли бы получить от него необходимое, котораго теперь мы не имеем! Если бы сей широкий кров не был нужен на некоторые часы праздности, чтобы под ним собирались видеть притворство, и слушать вымыслы: сколько можно было бы собрать и водворить под ним таких, которые теперь не имеют, где главы подклонити, или не живут, а губят жизнь в нечистых, нездоровых, полуразрушенных и падением угрожающих жилищах! И тогда бы здесь не ложныя действующия лица произносили вымышленныя восклицания страстей, но непритворные действователи неухищреннаго зрелища возносили к небесам благодарственныя воскликновения, и самые камни возвещали действительную добродетель человеколюбия. Если бы носящий сию редкую иноземную одежду согласился променять ее на обыкновенную отечественную: он и тогда был бы одет прилично, и помог бы многим из нас променять рубище на одежду. Если бы с сего стола, котораго продолжительностию скучают собеседники, снять одну перемену пищи или пития: из сего можно было бы составить новый пир для нескольких, теперь алчущих и жаждущих. Сколько сладких или гремящих звуков в чертоге роскоши в час веселия: столько можно было бы утишить воплей и стонов бедствия, если бы на тот час отказать искусству, и отдать нищете то, что ему обещано. Там игра богатых несравненно дороже ценится, нежели труд бедных: и тем, которые платят сию цену иногда безпрекословнее, нежели плату работающему, или долг заимодавцу, не приходит на мысль, что за сию цену можно было бы выиграть благоденствие беднаго семейства и несколько сердец признательных. У сего светлаго чертога можно бы отнять несколько «из многочисленных его светильников так, чтобы он еще оставался светлым: но чрез то можно было бы наполнить елеем утешения светильник жизни, который от нищеты истощается, и может вскоре совсем угаснуть». – Если в сих размышлениях сколько нибудь угадываю я душу нищаго: то помыслите, какова должна быть ея скорбь, когда он чувствует свое бедствие, видит вокруг себя средства, могущия прекратить оное, и удобность употребить их, но в тоже время видит и то, что употреблять их не хотят, и ему то не позволено; – стоит среди текущей реки чужаго изобилия; но вода чужая проходит близ уст его, и оставляет его жаждущим! Так и Евангелие в сказании о Лазаре самою сильною чертою бедствия его полагает то, что он бедствовал у прага изобилия: «лежаше пред враты его гноен, и желаше насытитися от крупиц, падающих от трапезы богатаго» (Лук. XVI, 20–21)¹⁸⁴.

Кто пожелает разсматривать нищету в разных общественных званиях, тот еще откроет разныя черты страдания, и новыя побуждения к состраданию: и в сем разсмотрении нищета нашего звания, думаю, представится внимательным наблюдателям особенно достойною сострадательнаго участия. В других званиях нищета не редко происходит от лености, от предприимчивой жадности к приобретению, от расточительности, и потому есть не бедствие, но наказание: в звании служителей Олтаря, почти всеобщий жребий его составляющая бедность превращается в нищету обыкновенно болезнию, старостию, или смертию начальника семейства, доставлявшаго себе и ему пропитание. В ином звании сирота и вдовица безпрепятственно, по крайней мере, укрываются под осиротевшим кровом отца и супруга: в нашем звании сиротство и вдовство, даже болезнь и старость, заграждая источник пропитания, по большей части отъемлют у нищаго и жилище, которое, по установлениям, должно всегда принадлежать действительно служащему Церкви.

Наконец – «сей нищий воззва, и Господь услыша и» (Псал. XXXIII, 7). «Да узрят нищии, и возвеселятся!» (Пс.68:33)

Правда, и теперь нищие наши могут видеть у нас только еще приготовление к облегчению их участи; могут веселиться только еще надеждою. Ибо средства призрения их меньшею только частию подает нам человеколюбивая рука Правительства, большею же частию оне скрыты еще в руках частнаго человеколюбия. Совершится ли и с сей стороны надежда убогих, и будет ли радость их действительно исполнена? Узрят ли они в участниках одного звания один дух братолюбия, и столь же искреннюю попечительность о бедности звания, как о бедности собственнаго семейства? Узрят ли в чадах Церкви возвещаемую Апостолом «веру чистую и нескверную пред Богом и Отцем, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их» (Иак. I, 27), и во-первых, сирых и вдовиц, оставленных служителями сея чистыя веры? При ходатайстве за сих вдовиц и сирых, вспомните ли вы, чада веры, что те, от которых оне остались, провели и окончили жизнь в молитвах за вас и в служении спасению душ ваших? Подумаете ли, что сии вдовицы и сироты пастырей ваших потому не получили наследства, и самые сии пастыри потому не собрали запаса на старость или болезнь, что посещали «стадо Божие не нуждею, но волею, и по Бозе, ниже неправедными прибытки, но усердно» (1Петр. V, 2)? Пожелаете ли на ваше изобилие, на ваше великолепие, на ваши увеселения, которыя поистине часто делает нечистыми неумеренность, – пожелаете ли положить на оныя добровольную очистительную дань человеколюбию и нищелюбию?

Будем надеяться, что Начный дело благо в нас, и совершит оное благодатию Своею, чрез благоугодныя Ему орудия. Возблагодарим Его за начало: воззовем к Нему о совершении. «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша». "Услыша" – и еще услышит – «убогия Господь, и окованныя Своя не уничижи» (Пс.68:33–34). Аминь.

36. Слово в неделю по Воздвижении¹⁸⁵

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Иже бо аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем; и сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы Святыми. Мк. VIII, 38.

Отец Небесный не судит никому, но весь суд отдал Сыну Своему. Смотрите, как дивен суд Его. Как он точен и строг! Ибо наказание с преступлением измеряется одною и тою же мерою. Если человек постыдится Христа; вот преступление: – и Христос постыдится человека; – вот наказание. Но как вместе и снисходителен суд сей! Сколько дерзновенный раб захочет унизить пред очами своими Господа славы: столько, а не более, Господь славы хочет унизить пред Собою раба дерзновеннаго: «иже аще постыдится Мене: и Сын человеческий постыдится его».

Но каким бы в сем случае ни являлся нам Верховный Судия, строгим ли, дабы устрашить нас, и страхом спасти от преступления и осуждения, снисходительным ли, дабы устыдить нас, и стыдом спасительным предупредить стыд законопреступный, самое преступление, на которое произносится суд, кажется, может возбудить в нас весь ужас отвращения, и все внимание осторожности. Как? Будут люди, которые подумают, что Сын человеческий и словеса Его, то есть, Христос и Христианство, делают им стыд? – К сожалению невозможно в сем сомневаться. Будет то, что предсказывает Истина. Всеведущий Судия не провозглашал бы наказания, если бы не предвидел преступления.

Чтобы некогда Господь наш не постыдился нас, Христиане, нужно нам, в предосторожность нашу, внимательно размыслить, что значит «постыдиться Сына человеческаго и словес Его», и как можно впасть в сие преступление.

«Иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем: и Сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми».

Стыдятся обыкновенно нечистаго, низкаго, презреннаго. Как же можно постыдиться Иисуса Христа всечистаго, превознесеннаго, препрославленнаго? Что значит в сем случае «постыдиться»?

Дабы определить разум сего слова в устах Иисуса Христа, надлежит вспомнить, что пред тем говорил Он о кресте. «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет» (Мк.8:34). Но что был крест в очах людей, прежде нежели крестная смерть и воскресение Спасителя нашего, представили оный и по внутреннему знаменованию величественным, и чрез то купно и по внешнему знаменованию священным? Он был орудие смерти для осужденных, и между осужденными для рабов, или для людей, признаваемых достойными вместе и наказания и поругания. Посему вероятно, что люди, привыкшие ценить вещи ценою народнаго мнения, услышав учение о кресте, тотчас подумали, как трудно последовать Учителю, Который готовится и готовит учеников своих к такому необыкновенному позору; вероятно, что люди отличной образованности и изящнаго вкуса по своему времени, стыдились даже стоять между слушателями такого Учителя, Который преподает столь странное учение. На сии помышления и чувствования испытующий сердца Учитель ответствует: «иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем: и Сын человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со Ангелы святыми». Из сего можно заключить, что «стыдиться Сына человеческаго» определительно значит стыдиться Иисуса Христа, яко распятаго; и что стыдиться «словес» Его значит стыдиться учения о кресте. Предостережение против сего стыда очевидно нужно было для времен, в которыя господствовало Иудейство и язычество, и в которыя для опровержения Христианской веры, и для осмеяния Христиан, как безумных, довольным почитали сказать, что они веруют в Распятаго; – как безумных, говорю я; ибо точно сие говорит Апостол: «слово крестное погибающим юродство есть»; – «мы проповедуем Христа распята, Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие»(1Кор. I, 18, 23); и посему тот же Апостол, вместо того, чтобы объявить себя приемлющим учение Христово, верующим ему, благоговеющим пред ним, почел довольным сказать, что не стыдится онаго: «не стыждуся благовествованием Христовым; сила бо Божия есть во спасение всякому верующему» (Рим. I, 16).

Должно заметить, что то же преступление, которое Иисус Христос называет стыдом имени Его и учения, иначе называет Он «отвержением Его», или отречением от Него: «иже отвержется Мене пред человеки, отвергуся его и Аз пред Отцем Моим, иже на небесех» (Мф.10:33). Стыдиться Христа есть начало, а отречься от Него есть совершение одного и того же преступления. Как «сердцем веруется в правду; усты же исповедуется во спасение» (Рим. X, 10): так сердцем стыдятся Христа в осуждение, чувствуют тягость и затруднение от Его учения, как несообразнаго с понятиями гордаго разума, с похотями плоти, с обычаями века сего; и в следствие таковых внутренних расположений, устами, делами и всею жизнию отрекаются от Него к погибели.

Нет сомнения, что каждый благомыслящий Христианин чувствует важность сего преступления, разсматриваемаго во всем его пространстве: и может быть, некоторые думают, что самая тяжесть онаго избавляет их от опасения, чтобы не впасть в оное. Не удивляюсь, если благонамеренные, но не опытные в Христианстве, так думают. Так думал Апостол Петр, когда на предсказание Иисуса Христа, что все Апостолы соблазнятся о Нем в следующую ночь, сказал Господу: «аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогда же соблазнюся» (Матф. 26:33). И еще на предсказание о его троекратном отречении от Христа: «аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе». Так и все Апостолы думали: «такожде и вси ученицы реша» (Матф. 26:35). Но известно, что было в следующую ночь: «тогда ученицы вси оставльше Его, бежаша» (Матф. 26:56). И Петр, который менее всех опасался падения, пал бедственнее всех прочих. Отчего же сие случилось? От того наиболее, что Петр не опасался пасть так глубоко; а того еще не изведал, как древний человекоубийца тростием и изгребием закрывает пропасти, чтобы навести на них и низринуть неосторожнаго. Если бы кто из явных и сильных врагов Христовых напал на Петра: он увидел бы опасность, и вооружился бы мужеством. Если бы прямо сказали ему: отрекись от Христа: он ужаснулся бы сего преступления, и, может быть, подлинно решился бы в ту же минуту, до смерти стоять в исповедании осуждаемаго на смерть Иисуса. Вместо того, «приступи к нему едина рабыня»: чего тут опасаться? Она ничего не говорит, и вероятно, ничего не понимает, ни о вере во Христа, ни о исповедании Его; а только любопытствует о том, кого видали с Ним вместе: «и ты был еси со Иисусом Галилейским» (Мф.26:69). Петр подумал, может быть, что не стоит труда входить в разговор о Христе с людьми, которые так далеки от Его таин, и что сие значило бы метать бисер пред свиниями. По видимому, он старался только прекратить речь. «Не вем, что глаголеши» (Мф.26:70), сказал он; я тебя не понимаю: и не сведал, как постыдный для Апостола стыд Сына человеческаго прокрался¹⁸⁶ в сердце Апостола. Нападение повторено сильнее прежняго: ибо другая рабыня указала его «сущим тамо». Надлежало усилить отпор: и Петр сказал «с клятвою, яко не знаю человека» (Мф.26:71–72). Таким образом уклонение от разговора о Иисусе не приметно превратилось в отречение от Его лица. Еще нападение и улика, – и Петр «начат ротитися и клятися, яко не знаю человека» (Мф.26:74), то есть, всеми силами отрицаться от Него. Сие нечаянное и глубокое падение Петра, горько им оплаканное, попущено Провидением Божиим не для его только испытания, но и в наставление всем нам, Христиане. Он преткнулся, дабы мы научились осторожно ступать по пути спасения. «Мняйся стояти да блюдется, да не падет» (1Кор. X, 12). Если мы думаем, что решились бы пожертвовать жизнию за Христа, когда бы то нужно было: то дабы сим приятным уверением, подобно Петру, не обмануть самих себя, мы должны тщательно смотреть за собою, как поступаем в тех случаях, когда для неизменнаго исповедания Христа нужно пожертвовать чем либо гораздо менее важным, нежели жизнь.

Подходит рабыня суетных приличий, и ни на чем добром не основанных обычаев, называемая в мире образованностию или людскостию (как будто без нея люди и людьми бы не были, и образа не имели), и говорит человеку, желающему быть последователем распятаго Иисуса: неужели подлинно ты хочешь оставить путь столь многих людей разумных, разборчивых, сильных, богатых, почитаемых, любезных, которых образ жизни столько же приятен для них самих, сколько и всеми одобряем? Неужели откажешь себе в удовольствиях и некоторых вольностях, которыя почти у всех почитаются невинными? Неужели решишься быть странным в очах света и притчею общества? Неужели будешь мучить себя подвигами, убивать постом, изнурять строгостями, которыя в самых отшельниках суть действие излишней, может быть, и не разсудительной ревности? До кого из желающих итти путем Христовым не доходят такия речи? К кому не приходят иногда такие помыслы? Что же скажем на сие, Христиане? Кажется, здесь дело идет не о том, чтобы отречься от Христа; нас хотят только пристыдить подозрением, «не были ль мы со Иисусом Галилейским», или не хотим ли вместо светскаго вечера, быть с Ним на всенощном бдении Его в саду Гефсиманском, где и Сам Он был с тугою и скорбию с болезненным, хотя притом совершенно свободным и охотным пожертвованием Своея воли. Нет, – говорят иные в тайных помыслах¹⁸⁷, я совсем не понимаю, что значит быть в саду Гефсиманском; я знаю, и хочу знать только такое Христианство, которое утешает, а не такое, которое учит лишаться, страдать, и каким-то непонятным образом умирать самому себе: «не вем, что глаголеши». Ах! Поберегись, желающий спасти душу свою! Если так говоришь ты: то уже ты последователь не Иисуса, возставляющаго падших, но Петра падающаго. Если ты сказал теперь об отречении от мира и от самого себя, о участии в страданиях Христовых и о крестном слове: «не вем, что глаголеши»: можно ли быть уверену, что не скажешь вскоре о Самом Христе: «не знаю человека»?

Войдем в какое нибудь из обыкновенных собраний, в доме или «на преддвории» (Мк.14:68); поищем Христиан между сынами века сего¹⁸⁸; вслушаемся в разговоры. Тотчас услышим ласкательство, злоречие, голос тщеславия, корысти, смех легкомыслия, вопли нетерпеливости, суждения о всем, что знают, и чего не разумеют. Но скоро ли найдем беседу, и в беседе человека, который бы свободно произносил слово, солию мудрости Евангельской растворенное, разсуждал с чадами плоти о душе, и сынам века сего напоминал о вечности? От чего же так редко говорят Христиане языком Христианским? – Они боятся, чтобы их не узнали, как Христиан, и за то не поругались им сыны века сего; чтобы им не сказали: «беседа твоя яве тя творит» (Мф.26:73). И так они таятся и молчат; – и не примечают, что стыдятся Сына человеческаго, и что их молчание иногда довольно внятно говорит миру о Иисусе: «не знаю человека»!

По сим примерам каждый может указать сам себе многие случаи в жизни, в которых мы более или менее приближаемся к опасности постыдиться Сына человеческаго, или совсем отречься от Него. Будь осмотрителен, Христианин, старайся благовременно примечать, где враг спасения твоего ставит тебе ковы на пути последования Иисусу Христу, дабы или осторожно миновать оные, или мужественно разрушать. Или пусть бы не входил Петр во двор Архиереев на столь близкую опасность; или, вошедши, уже не отступал бы так далеко назад от Того, Которому хотел так близко последовать. И ты, Христианин, или не приближайся, если можно, к людям, которые имеют безстыдство стыдить тебя тем, что составляет твою славу: или, если необходимо приближиться к ним, «глаголи о свидениях» Христовых пред кем бы то ни было, «и не стыдися» (Пс.118:46). Не являй своего дела благочестия, не провозглашай своего слова о спасении, когда не призывает тебя к сему никакая обязанность, и не вызывает на то слава твоего Спасителя, чтобы тебе не впасть в лицемерие или тщеславие: но не оставляй Богоугоднаго дела потому, что миру кажется оно странным; и когда захотят отлучить тебя от участия в скорбях, страданиях и поношениях распятаго Иисуса, скажи с благородною твердостию: «знаю человека», и желаю с Ним жить и умереть, чтоб и по смерти жить с Ним как с моим Спасителем и Богом¹⁸⁹. Не постыдись, когда крестом Христовым хочет стыдить тебя «род прелюбодейный и грешный», да не будешь постыжден «пред Ангелами Святыми, пред Сыном человеческим во славе Его, и пред Отцем Его небесным», но да внидешь во славу Того, Которому подобает слава во веки. Аминь.

37. Слово В день Благовещения Пресвятыя Богородицы

(Говорено в Благовещенской Церкви Чудова Монастыря 25 марта; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1824

И рече Мариамь: величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем: яко призре на смирение рабы Своея: се бо отныне ублажат Мя вси роди. Лук. I, 46–48.

Наконец безмолвная Мариамь говорит; и слово Ея, исполненное духом, как река, течет и играет, как фимиам, восходит и благоухает, как молния, сияет и озаряет. Прочитанное теперь начало торжественнаго слова, произнесеннаго Ею, когда Елисавета в первый раз приветствовала Ее наименованием «Матери Господа» (Лк. 1:43), как много уже в себе заключает! Она славит Бога, и возносит к Нему не глас, но самую душу Свою: «величит душа Моя Господа». Радуется, и радость Свою превращает в молитву и жертву духовную: «возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем». Смиряется, и проповедует снисхождение Всевышняго: «призре на смирение рабы Своея». Пророчествует, и пророческий взор Ея проницает сквозь все времена до самаго конца их: «отныне ублажат Мя вси роди». Так и надлежало соделаться плодовитой словом Той, в Которую отныне вселилось Слово; прежде нежели Оно изыдет из Нея, как плод чрева, Оно является в Ней, как плод устен, исповедающихся Господеви: «рече Мариамь».

Дивно слово Мариами: но величественно и Ея молчание. Предоставим благоговейным и внимательным, самим углубляться в разум слова Ея, которое так часто слышится в Церкви: обратим внимание на то, что не столь открыто вниманию. Вслушаемся в молчание Мариино, и поучимся от Нея бережливо употреблять сокровище слова.

О безмолвии, в котором Пресвятая Дева возрасла и воспитана, говорить не буду: потому что сие закрыто молчанием Святых Евангелистов. Кто слышал, что говорит о сем предание: тот имеет образ совершеннейшаго благочестиваго воспитания, и может судить, соответствует ли сему образу, и обещает ли благословенные плоды, разсеянность, столь охотно позволяемая детям в наше время.

День «Благовещения», то есть, радостнаго возвещения о предстоящем воплощении Сына Божия, начинает открывать сокровенную в Боге жизнь Богоматери. Слово Ангела обнаруживает в Ней добродетель молчания. Внезапно входит он в Ея уединение, и говорит Ей: «радуйся, благодатная: Господь с Тобою; благословенна Ты в женах» (Лк. 1:28). Сколько вопросов представлялось при сем удивленной Мариами! Кто сей неизвестный? Какое имеет он право, нарушать уединение Девы? Что значит неслыханное приветствие, которое безвестную Деву поставляет превыше всех жен в мире? Но ничто не выводит Ея из обычнаго Ей безмолвия. Она чувствует движение духа: но уста Ея не движутся. Не спешит Она ответствовать на приветствие; молчит, и размышляет. «Смутися о словеси его, и помышляше» (Лк. 1:29).

Ангел, успокоив дух Ея одним словом: не бойся, – ибо слова небесных Сил не бывают без силы, и потому не остаются без действия, – продолжает начатое благовещение. В изъяснение наименования «Благодатной», присовокупляет, что Она «обрела благодать у Бога» (Лк. 1:30). Потом предсказывает Ей зачатие во чреве, рождение Сына, Его спасительное имя, Его достоинство Божественное, воцарение чудесное, царство безконечное. Сколько еще предметов для испытания и разглагольствия! Но Благодатная не желает испытывать таин благодати. Благословенная не дерзает разглагольствовать о том, что выше слова и разума. И теперь не прервала бы Она Своего молчания, если бы любовь к девству не исторгла из сердца Ея краткаго слова: «како будет сие, идеже мужа не знаю?» (Лк. 1:34) Чтобы правильно разуметь сие слово, необходимо должно, во-первых предположить, как и предание сказует, что Мариамь еще прежде обязала Себя обетом, во всю жизнь Свою хранить девство: ибо не обязанная сим обетом, и обрученная мужу, какую имела бы причину вопрошать о возможности родить сына: «како будет сие?» Во-вторых, надлежит взять в соображение закон Моисеев (Числ. XXX), по которому обет девы или жены мог быть уничтожен одним словом отца или супруга, и только тогда становился твердым, когда отец или супруг слышал о нем, и не отверг онаго. Из сего соображения должно заключить, также согласно с преданием, что обет девства, который, на предсказание¹⁹⁰ о рождении Сына, заставил Марию сказать: «како будет сие?» был уже тогда известен Иосифу, и признан им; и что он обручил себе Пречистую Деву с тем, чтобы, под именем супруга, быть стражем Ея девства, которому нужно было таиться под наружным покровом брачнаго союза в таком народе, который, привлекаясь видимым благословением брака, не постигал высоты девства. По сим обстоятельствам, сколь ни далека была Мариамь от того, чтобы не веровать, или сомневаться, или прекословить, или любопытствовать, принуждена однако была вопросить Ангела: «како будет сие, идеже мужа не знаю?» Хотя имею мужа по обряду обручения: но у меня нет мужа по обету девства; обет сей произнесен, утвержден; сколько я не желаю отменить его, столько не позволяет закон, который говорит: «человек, иже аще обещает обет Господу, или заклянется клятвою, или определит пределом о души своей, не осквернавит словесе своего; вся, елика изыдут из уст его, да сотворит» (Числ. XXX, 3); Господь не нарушает Своих законов: как же будет то, что и обет девства сохранится, и закон исполнится, и сын родится? – Видите, что крайняя только необходимость расторгает священныя узы Ея молчания, или лучше сказать, сама благодать изливается во устах Ея; открывается тайна Ея обручения с Иосифом, дабы под сею тайною скрыть другую, глубочайшую тайну обручения с Богом; отречение Мариами от земнаго мужа подает Ангелу случай возвестить Ей достоинство Богоневесты, к которому Она предопределена: «Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя» (Лк. 1:35).

Благовещение принято; Ангел отшел; Слово воплотилось; Дева зачала; оказались признаки зачатия: «обретеся имущи во чреве от Духа Свята» (Мф. 1:18). «От Духа свята», пишет Евангелист Матфей: но Иосифу долго не была возвещена сия тайна, и он не знал более того, что являло чрево: «обретеся имущи во чреве». Ибо если бы он знал тайну Богоневесты: то мог ли бы он думать о Ея «обличении», мог ли бы решиться «отпустить» Ее? А он думал о первом, и решился было на последнее. «Не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю» (Мф. 1:19). Здесь столько чудес молчания, что не знаю, достанет ли у нас слова, чтоб изглаголать молчание. Иосиф видит в Мариами, чего не ожидал, и чего понять не может: но молчит, и не вопрошает Ея. Мариамь видит Себя в опасности подвергнуться тяжкому подозрению, и даже осуждению: но молчит, и не открывает Своей тайны. Где и Ангел благовестник Мариами? Почто молчит он, и не успокоивает Ея от новаго смущения? Где и Ангел хранитель Иосифа? Почто он так долго не является, и не предохраняет праведника, когда чистая душа его столь удобно может омрачиться мыслию неправеднаго, и даже богохульнаго подозрения? И – если не дерзновенно вопрошать о сем – почто так долго безмолвствует и Сам, Посылающий Ангелов? Почто медлит просвещать Своего праведника, и спасать Ту, в Которой спасение мира? – «Зри», – восклицает Святый Златоуст, указуя на Иосифа в сих обстоятельствах, – «зри мужа кротость: не токмо, яко не мучи, но яко ниже изрече кому, ниже самой зазираемой, но в себе помышляше, и от самыя Девы тщася укрыти вину. Ниже бо рече, яко отринути Ю хотяше, но отпустити. Толико бе кроток и тих муж». И еще: «егда бо держати Ю в дому, законопреступно быти видяшеся; обличити же и на судище вести, смерти предати нужда бяше: он же ничтоже от сих творит, но выше закона уже себе устрояет. Подобаше бо, благодати пришедшей, многим быти уже высокаго жительства знамениям» (на Матф. Бесед. 4). Подлинно, видно, сердце праведника уже предчувствовало Христовы заповеди, чтоб иметь «око простое» (Матф. VI, 22) и «не судить, дабы не быть судимым» (Матф. VII, 1). Потому, он видит признаки матери, и однако не хочет предаться помыслам подозрения о Деве; имеет закон, уполномочивающий супруга, и однако не хочет судить обрученную. «Не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю»¹⁹¹. Видите, какия возвышенныя добродетели заключает в себе молчание Иосифа. Но еще выше молчание Мариами. Тот молчанием облегчает затруднение чужое, и в тоже время находит средство прекратить свое затруднение: а Сия в молчании носит Свою опасность, и с каждым днем молчания увеличивает Свое затруднение. Что же значит сей непонятный подвиг молчания? – То, что Мариамь есть совершенный сосуд Благодати. Ибо как вещественный сосуд негоден, когда он течет; так и духовный сосуд не достоин, если не хранит влиянной в него Благодати в ненарушимом, смиренном молчании, но течет и выдыхается без нужды и без пользы словом праздным, или нескромным, или нетерпеливым, или тщеславным: и напротив, как вещественный сосуд совершенный был бы тот, который бы не только влитое в него, но и самый дух онаго заключал во внутренности своей без малейшей утраты, и котораго бы ни удар не мог сокрушить, ни воздух или огонь разрушить: так совершенный сосуд духовный есть тот, кто имея «таинство веры в чистей совести» (1Тим. III, 9), в мире сердца, и в безмолвии всего существа своего, хранит вверенную ему благодать с такою твердостию, которой никакие удары бед сокрушить, никакая страсть, никакое искушение разрушить не могут. Если Мария говорила о Своей тайне с Елисаветою: то потому, что Елисавете уже открыта была сия тайна Духом Святым, и Он Сам говорил устами обеих: а если бы Она стала говорить о сем с Иосифом; то или по человеческой доверенности, или по человеческому страху, и следственно не по Божественному побуждению говорила бы о тайне Божественной. Теперь Она таится от того, которому, вероятно, более всех на земли открыто было сердце Ея, поелику Она избрала его стражем Своего девства; таится с явною для Себя опасностию не только «обличения», но, как изъясняет Святый Златоуст, с опасностию «суда» и «смерти»: такое молчание достовернейшим образом свидетельствует, что Она восприятое в недра Свои Слово крепко держит, хранит совершенно, любит паче избраннаго и обрученнаго мужа, паче всякаго земнаго утешения, паче самой жизни Своей; в сем молчании совершается непрестанная, чистая, великая жертва Богу Слову. Не удивительно, что и Божественное откровение на время безмолвствовало, чтобы дать созреть, и в наставление наше открыться, столь великим добродетелям. Безмолвная жертва Мариами совершилась; мысль Иосифа решительно утвердилась в безстрастии; тогда слово небесное приспело увенчать подвиг молчания, прекращением затруднения Мариами, и открытием Иосифу велией тайны благочестия. «Сия же ему помыслившу, се Ангел Господень во сне явися ему, глаголя: не убойся прияти Мариамь жены твоея; рождшеебося в Ней от Духа есть Свята» (Матф. I, 20).

Кто будет иметь довольно постояннаго внимания, чтобы следовать за Мариею по всему пути жизни Ея: тот может усматривать в Ней всегда тот же характер глубокой молчаливости, совершеннаго безмолвия, ничем не развлекаемаго сосредоточения во внутренности своей, словом – жизни, сокровенной в Бозе. Ни высочайшая радость, ни глубочайшая¹⁹² скорбь не могла изменить сей главной черты Ея духа.

Раждается Слово, Ангелы славословят; пастыри проповедуют; Матери ли Слова безмолвствовать и не торжествовать словом? Но Она безмолвствует, и не расточает слов, а только соблюдает слышанное. «Мариамь же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы Своем» (Лук. II, 19).

Симеон ли пронзает душу Ея грозным пророчеством; Сам ли Иисус, еще в юных летах, оставляет Матерь, и как бы отрекается от Нея, возвещая, что Ему «в тех, яже Отца Его, достоит быти»: Матерь Слова не прекословит, но безмолвствует. «Мати Его соблюдаше вся глаголы сия в сердцы Своем» (Лук. II, 49, 51).

Наконец «стоит» Она при «кресте» (Иоан. XIX, 25) возлюбленнаго Сына Своего, и предреченное Симеоном оружие действительно проходит душу Ея. Чужие не могли оставаться равнодушными; и еще тогда, как Он только нес крест Свой, «идяше во след Его народ мног людей, и жены, яже и плакахуся и рыдаху Его»; и по распятии «вси пришедшии народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя возвращахуся» (Лук. XXIII, 27, 48). Чего надлежит ожидать от Матери Распятаго, стоящей при кресте Его? Рыданий, жалоб, воплей, терзаний? – Ничего таковаго не видим и не слышим; самовидец не пересказывает нам даже ни одного слова Ея. Она страдала, без сомнения, как никто никогда не страдал на земли, кроме Самого Распятаго: но бездна Ея страданий не обуревала и не потопляла Ея, непрестанно упадая в столь же неизмеримую бездну Ея терпения, смирения, веры, надежды, безусловной преданности судьбам Божиим.

Взирай, Христианская душа, на священный образ духовнаго молчания, представленный тебе Евангелием, частию и в лице Иосифа, наипаче же в лице Мариами, и познавай сокровенную, величественную красоту души Ея, о которой написал Пророк: «вся слава дщере царевы внутрь» (Псал. XLIV, 14); познавай, и возлюби сию духовную красоту; возлюби, и подвизайся, чтоб и тебе, хотя отчасти, облечься сею красотою дщере царевы, и по следам Ея добродетели достигнуть ея блаженства; ибо «приведутся царю девы во след ея» (Пс. 44:15).

Встречаешь ли непонятное в вере? Не спеши любопытствовать или прекословить: но в молчании внимай глаголу веры, и терпеливо жди времени, когда глаголющий в притчах удостоит тебя изъяснения оных живым словом и опытом.

Примечаешь ли в словах или делах ближних нечто странное, и, как тебе кажется, неправильное? Не торопись обличать и судить, если не призывает тебя к сему должность отца, или пастыря, или наставника, или начальника. Не будь праведен, как Фарисей, который себя одного находил таким в целом свете: «несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы» (Лк.18:11); но будь «праведен», как Иосиф, «сиречь», – изъясняет Святый Златоуст, – «благ и кроток» (на Матф. Бесед. 4).

Опасаешься ли, что какое нибудь твое дело веры или любви подвергнется превратным суждениям и нареканию? Не провозглашай для сего твоей добродетели, чтобы, охраняя славу ея, не утратить чистоты ея. "Открый" не к человеком прекословием, но «ко Господу» молитвою «путь твой и Той сотворит: и изведет, яко свет, правду твою, и судьбу твою, яко полудне» (Псал. XXXVI, 5–6).

Посещает ли тебя благополучие, и радость разширяет сердце твое? Не расширяй уст для тщеславия; но слагай в благодарном сердце глаголы благодеющаго Провидения.

Постигает ли тебя бедствие, и скорбь наполняет душу твою? Не умножай воплей и стонов, во множестве которых по большей части слышны бывают отголоски упорства и непокорности судьбам Вышняго; но «потерпи Господа, мужайся, и да крепится сердце твое» (Псал. XXVI, 14).

Ни в каком случае не расточай безразсудно слова, словесная тварь Слова Творческаго! Если Словом Бог сотворил все; а человек сотворен по образу Божию: то какия величественныя действия надлежало бы производить слову человека! В самом деле, оно исцеляло болящих, воскрешало мертвых, низводило с неба огнь, останавливало солнце и луну, и, что всего важнее, соделавшись орудием Воплощеннаго Слова Божия, оно претворяло и претворяет растленных грехом человеков в новую тварь, чистую и святую. Так действует слово человеческое, когда крепко быв заключено в горниле благоговейнаго молчания, и разжигаемо тайною внутреннею молитвою, получает свойственную ему чистоту и силу, или лучше сказать, становится причастным силы Слова Божия и Духа Святаго. И сие ли могущественное, зиждительное, священное орудие, мы обращаем на действия нечистыя, разрушительныя, святотатственныя, – на злоречие, клевету, хуления; или легкомыслием раздробляем оное в легкий прах, и разсыпаем по ветру в суетном празднословии?..

Некто сказал о себе: «девять помышлений ублажих в сердцы моем, а десятое изреку языком» (Сир. XXV, 9). Так берегут слово знающие цену его. По крайней мере, Христианин, «не скор буди усты твоими» (Еккл. V, 1); давай себе размыслить, во благо ли тебе и другим будет слово, которое ты раждаешь в мир, и которое, как бы ни казалось малым или ничтожным, будет жить до последняго суда и предстанет на нем во свидетельство или о тебе, или против тебя. Прими совет Апостольскаго слова: «всяко слово гнило да не исходит из уст ваших, но точию еже есть благо к созиданию веры, да даст благодать слышащим; и не оскорбляйте Духа Святаго Божия, Имже знаменастеся в день избавления» (Еф. IV, 29–30). Аминь.

38. Беседа О нищете духовной¹⁹³

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Блажени нищии духом: яко ваше есть царствие Божие. Лук. VI, 20.

Вот начальное учение, которое преподал Божественный Учитель и Господь наш Иисус Христос, когда на некоем «месте равне» окружал Его «народ ученик Его, и множество много людей от всея Иудеи и Иерусалима, и помория Тирска и Сидонска, иже приидоша послушати Его, и исцелитися от недуг своих» (Лк. 6:17–18).

И мы здесь «на месте равне»: потому что здесь и высокий вельможа не выше прочих, и низкий простолюдин не ниже прочих, пред Богом, Который в вышних живет, и на смиренныя призирает. И здесь «народ ученик Его»: ибо все Христиане суть ученики Христовы. Сие «множество много людей пришло» сюда, чтобы приближиться, и, поколику можно, прикоснуться святыне и силе Божией, и чрез то «исцелитися»¹⁹⁴ «от недуг своих», какие кто чувствует душевно или телесно: надеюсь, что пришло, или, по крайней мере, должно было притти, и с тою мыслию, дабы «послушати» учения Христова.

Не постыдитесь, давние, и, так сказать, природные ученики Христовы, если предложим вам начальное учение Христово: но тем с большим вниманием «послушайте» учение, которое давно пора вам исполнить, и в котором остаться незнающими не только стыдно было бы, но и погибельно.

«Блажени нищии духом: яко ваше есть царствие Божие».

Благословен возлюбленный Учитель за сие начало учения! Если бы Он, предприемля говорить народу о царствии Божием, всем без различия вдруг сказал то, что наедине сказал человеку, который сам почитался «учителем Израилевым»: «аще кто не родится свыше, не может видети царствия Божия»: то к вопросам Никодимовым: «како может человек родится стар сый? еда может второе внити во утробу матере своея и родитися» (Иоан. III, 3–4)? сколько бы еще присоединилось вопросов неудоборазрешимых для плотских человеков! Или, если бы не приготовленным ученикам предложил Он учение о кресте, которое, и после приготовления, самые Апостолы с трудом уразумели «не разумеша глагола сего, бе бо прикровен от них, да не ощутят его» (Лук. IX, 45): как трудно было бы слушать Его, и принимать слышанное! Теперь снисходя к немощи слушающих, Он не поражает высотою, не устрашает трудностию учения: но прежде всего делает оное любезным, и привлекает к нему сердца сладкими именами «блаженства, царствия Божия».

Кто не ищет блаженства, где и как умеет? Кто не желает царствия Божия? Какой безумный или безчувственный может быть холоден или невнимателен, когда ему предлагают блаженство, когда ему обещают царствие Божие? Смотрите же. Вот путь к блаженству; вот дверь в царствие Божие – нищета духа. «Блажени нищии духом: яко тех есть царствие Божие». Не правда ли, что можно бросить целый мир, чтобы приобресть сию нищету, которая доставляет блаженство и царствие Божие?

Христианин! Ученик блаженства! Ученик царствия Божия! Не пронзают ли уха твоего сии первые звуки учения Христова? Не расширяется ли сердце твое, чтобы поглотить оное! Не жаждет ли ум твой познать, что такое нищета духа? Не пробуждает ли тебя дух к спасительной заботе, как бы тебе соделаться одним из блаженных нищих духом? Слушай и учись.

«Блажени нищии духом: яко ваше есть царствие Божие».

Паки благословен Премудрый Учитель, что премудрое учение облекает простотою слова, так что утаенное от премудрых и разумных открывается даже младенцам. Что более загадочно, как блаженство, котораго все везде ищут, и никто нигде не находит? Что непостижимее царствия Божия, потому что все Божие непостижимо? Просто ли по сему изъяснить способ достигнуть блаженства и Царствия Божия? Напротив того, что знакомее и простее, как нищета, которую повсюду между собою встречаем? И ею-то безпримерный Учитель изъясняет тайну, как достигнуть блаженства и царствия Божия. Смотри на бедственную нищету плоти, размышляй, и уразумеешь блаженную нищету духа.

Нищий не имеет ничего, а всего ищет у других, и, как милости, просит необходимаго для жизни, как-то: пищи, одежды, жилища. Если дух твой, воспоминая райское жилище, из котораго он в прародителях изгнан, райскую одежду света, от которой грехом обнажен, райскую пищу от древа жизни, которой лишен, чувствует себя в крайней скудости всякаго добра, и в опасности умереть вечною смертию; а потому непрестанно прибегает и припадает к Богу, ищет и просит себе духовнаго жилища – в Церкви Его, духовной одежды – в благодати Сына Его Иисуса Христа, дабы, в Него крестившись, в Него и облещись, духовной пищи – во всяком слове, исходящем из уст Божиих: по таковым расположениям Бог, богатый милостию, видит и приемлет тебя, как нищаго духом, и, даруя тебе просимыя блага, дарует в них самое царствие Божие. Признавать, что в нас, и для нас в мире, нет истиннаго духовнаго блага, и усердно просить духовной милости от Подателя всех благ Бога есть дело нищаго духом. Смиренная молитва и молящееся смирение составляют нищету духа.

Если судить по тому, что лишение райских и духовных благ есть общий от прародителей жребий всех живущих на земли: то надлежало бы, кажется, всем без изъятия быть нищими духом. И подлинно, по сему разсуждению богатых духом собственно нет между человеками: но, что всего хуже, есть «богатящиеся», то есть, нищие, которые выдают себя за богатых. Они бывают, если можно так изъясниться, богаты гордостию, тщеславием, лицемерием, невежеством и слепотою; и потому не приходят в спасительное ощущение духовной нищеты. Один сделал несколько добрых или благотворительных дел; и думает, что уже обогатился добродетелями. Другаго похвалили; и он уверяет себя, что уже достиг совершенства. Иной умел только скрыть свои пороки: и за тем уже не нуждается в добродетелях. Иной, привыкши удовлетворять только требованиям плоти, почти не знает потребностей духа, изобилием благ земных закрывает от себя недостаток благ небесных, удовольствиями чувственными притупляет вкус духовный, и, если дом его полон, одежда украшена, тело насыщено или пресыщено, он весьма доволен; и, точно как богатый на нищих, смотрит на людей, которые говорят ему о гладе духовном, о наготе греховной, о бедственном земном изгнанничестве нашем из нерукотвореннаго и нетленнаго дома Отца небеснаго. «Имеяй ухо, да слышит, что» на сие «Дух глаголет» (Откр. 3:13). «Глаголеши, яко богат есмь, и обогатихся и ничтоже требую, и не веси, яко ты еси окаянен, и беден, и нищь, и слеп, и наг» (Апок. III, 17). Да слышим и то, какая судьба определена от Бога таковым ложно и мечтательно богатящимся. «Алчущия исполни благ, и богатящияся отпусти тщи» (Лук. I, 53). Чему и быть иному! Кто думает, что он богат; тот не чувствует нужды: кто не чувствует нужды; тот не просит: кто не просит; тот не приемлет, по реченному Апостолом: «не имате, зане не просите» (Иак.4:2): ибо небесный Податель благ, как нам не велит метать бисер пред свиниями, так и Сам сего не делает; и с другой стороны, не просящий от Бога благодати не способен принять ее, имея заключенное сердце. Посему сказано еще: «просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзается» (Матф. VII, 8) внутрь сокровенное царствие Божие.

Христиане! Тот, Который в Евангелии поучает нас нищете духовной, «нас ради, богат сый, обнища, да мы нищетою Его обогатимся» (2Кор. VIII, 9). Если бы из послушания к Нему, из благодарности, для участвования в приобретенном Им для нас безчисленном богатстве, то есть, в безконечном блаженстве царствия Божия, надлежало нам из богатых сделаться нищими: чего жалеть? Но нам нечего терять по внутреннему нашему, духовному человеку, если не обогатила нас благодать Христова; соделаться нищими духом значит только познать ясно, и признать искренно нищету, которая с нами родилась и живет с нами. Можно ли нерадеть о сем? Можно ли упорствовать против сего? Если тебе и кажется, что ты стяжал некоторыя добродетели: «что имаши, его же неси приял?» Не от Бога ли приял ты закон добра, свет ума, в котором ты увидел сей закон, чувство сердца, которым ты возлюбил его, свидетельство совести, которое не позволило тебе отречься от него, или забыть его, силу воли, которою ты подвигся к исполнению его, средства, которыми ты мог исполнить его? «Аще же приял еси; что хвалишися, яко не приемь» (1Кор. IV, 7)? Оточти и отложи из присвояемаго тобою духовнаго богатства то, что приял ты от Бога: и осмотрись, остается ли у тебя что, кроме твоей наследственной нищеты? А что, если плоды правды твоей, как внутренним червем, повреждены нечистыми намерениями и побуждениями? Что, если против нескольких динариев, которые ты считаешь в духовном твоем сокровище, Бог и ближние могут считать на тебе многия тысячи динариев долгов, то есть, грехов и неправд? Не должно ли в сем случае признаться, что ты из нищих нищий? Если, вместо сего признания, ты заглушаешь чувствование сей нищеты, полагая свое удовольствие в тленном земном богатстве, или отягчая сердце свое объядением и пиянством, и предаваясь другим чувственным и скотским¹⁹⁵ вожделениям: ты делаешь то, что изображенный в Евангелии распутный сын, когда он в недостатке пищи, свойственной человеку, «желаше насытитися от рожец, яже ядяху свиния» (Лук. XV, 16).

Возчувствуем, участники всеобщей нищеты, возчувствуем каждый во своем духе нищету нашу в благах духовных и смиримся; признаем нашу греховность, и покаемся; будем часто прибегать к дому Отца небеснаго, и просить от Него духовной милости, ради Христа, Единороднаго Сына Его для нас обнищавшаго, и нам богатство благодати стяжавшаго кровию Своею; нет сомнения, что по сему ходатайству "даст" Он «Духа Святаго просящим у Него» (Лук. XI, 13) с верою, и сей Утешитель паче слова опытом научит нас, как «блажени нищии духом», и что воистину «их есть царствие Божие». Аминь.

39. Слово Вознесения Господня

(Говорено в Архангельском Соборе 15 Маия; напечатано отдельно и в Христианском чтении 1838 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.)¹⁹⁶. 1824

И егда взирающе бяху на небо, идущу Ему, и се мужа два стаста пред ними во одежде беле, иже и рекоста: мужие Галилейстии, что стоите зряще на небо? Деян. I, 10–11.

А мне удивительным кажется то, что вы, светоносные мужи, вопрошаете сих мужей Галилейских, для чего смотрят они на небо. Как им не смотреть на небо, куда вознесся Иисус, куда перенесено¹⁹⁷ их сокровище, куда взята их надежда и радость, где жизнь их сокрылась? Если бы теперь смотрели они на землю: тогда надлежало бы спросить их, – и надлежит спросить всех последователей Иисуса Христа¹⁹⁸, которые пристрастным оком смотрят на землю: что смотрите на землю? Чего вам искать на ней после того, как единственное ваше, и ея, Сокровище, найденное в Вифлееме, разсыпанное по всей Иудеи и Самарии, прошедшее чрез руки разбойников в Гефсимании, в Иерусалиме, на Голгофе, скрытое под камнем в саду Иосифа Аримафейскаго, взято и отнесено в сокровищницу небесную? Вам сказано, и так должно быть, да «идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше» (Матф. VI, 21): и так, если сокровище ваше на небесах, там должно быть и сердце ваше; туда¹⁹⁹ должны быть устремлены взоры ваши, помышления ваши, желания ваши.

«Два мужа во одежди беле», которые тотчас, по вознесении Господнем, явились Апостолам, и вопрошали их, для чего смотрят они на небо, без сомнения, сами были небесные жители: потому нельзя думать, чтобы сие было им неприятно, и чтобы они куда нибудь инуды хотели обратить взоры мужей Галилейских. Нет! Они хотят только прекратить бездейственное изумление Апостолов: «что стоите зряще на небо?» Пробудив их от сего изумления, они вводят в размышление, и наставляют Апостолов, – и нас, с какими мыслями должно взирать на небо во след Господа Иисуса, Который туда вознесся. "Сей Иисус, – продолжают они, – вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо» (Деян. 1:11).

Хотя многократно Господь наш, по воскресении Своем, являлся Апостолам, и становился невидим; и потому они могли некоторым образом привыкнуть к сим чудесным нечаянностям: но когда, разлучаясь с ними на горе Елеонской, не просто удалился Он, или сделался невидим, а восходя видимо превыше облаков, только по причине безмерной высоты, престал быть видим ими; нет сомнения, что сей новый образ отшествия Его показался им, и после привычки к чудесному, необычайным, и особенно знаменательным. Им представилось тогда ясное²⁰⁰ исполнение слов Его, которыя им пересказала Мария Магдалина: «восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему» (Иоан. XX, 17). Должно было заключить, что сии радостныя посещения Его, сии поучительныя собеседования с Ним, сии ощутительныя общения с Его Богочеловечеством, продолжавшияся четыредесять дней, прекращает настоящая минута. Когда руки и голос не могли уже достигнуть Возносящагося: Его преследовали взорами, желающими удержать Его. «Взирающе бяху на небо, идущу Ему». Можно вообразить, какое безмерное лишение должны были ощутить Апостолы,²⁰¹ по удалении на небо Иисуса, Который Един был для них все в мире. И сие-то безмерное лишение поспешают восполнить²⁰² небесныя силы. «Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо.., приидет».

Христианин! Если ты сколько нибудь познал Господа Иисуса, и «вкусил, яко благ Господь» (Псал. XXXIII, 9): то конечно более или менее примечаешь, какая без Него пустота в мире, чувствуешь, какая без Него пустота в сердце. Так и должно быть: потому что все, что есть в мире, «суета суетствий» (Еккл.1:2); а суета не может наполнить сердца, сотвореннаго Истиною для истины: «все, еже в мире», есть "похоть", или предмет, приманка похоти в разных видах; и как «мир преходит и похоть его» (1Иоан. II, 16–17), или иначе сказать, предметы, возбуждающие похоть, вскоре исчезают, то сколь ни велик мир, сколь ни разнообразны блага его, сколь ни обильны потоки удовольствий его, все сие не может наполнить малаго сосуда сердца человеческаго, которое, будучи безсмертно, только вечною жизнию наполнено быть может. Если, при таковом ощущении пустоты в тварях, тебе кажется, что Господь, Который есть твоя истина, твоя жизнь, твое желание и полнота всех желаний, удаляется от тебя, скрывается, оставляет тебя не только без утешения, но и в скорби, не только одиноким, но и среди врагов твоего спасения; если утомленный взор твой не проницает небес, закрытых облаком, и недомыслимыя судьбы Всевышняго представляют тебе одну неизвестность: приими от небесных Сил исполненное силы слово, которое может наполнить твою пустоту, облегчить скорбь, прекратить одиночество, прояснить мрак, разрешить неизвестность, оживить дух твой надеждою необманчивою и нетленною. «Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, – приидет».

К утешительному и спасительному свидетельству о будущем пришествии Вознесшагося Господа, небесные вестники Его присовокупляют некоторое изъяснение того, каким образом последует сие пришествие. Они сказывают, что пришествие Господа подобно будет отшествию Его, или вознесению. «Такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо». Небесные проповедники верно не празднословят, как иногда мы земные; но и малым словом подают великое наставление внимательным. Будем внимательны!

«Такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо». По сему указанию, обращаясь к обстоятельствам отшествия Иисуса Христа на небо, во-первых, можем приметить благословение, в то время Им преподанное Апостолам. "Бысть", повествует Евангелист Лука, «егда благословляше их, отступи от них, и возношашеся на небо» (Лук. XXIV, 51). Сие обстоятельство восшествия Своего на небо, и разлучения с избранными Своими, Господь Сам приведет им на память, «егда приидет во славе Своей» (Мф. 25:31), и вновь сретясь с ними, будет призывать их к действительному обладанию царствием Его: ибо «тогда речет Царь сущим одесную Его: приидите благословеннии Отца Моего» (Матф. XXV, 34).

Какой безконечный ток благословения Христова открывается пред нами, Христиане! Он начинает благословение, и, не окончив онаго, возносится. «Бысть, егда благословляше их, – возношашеся». Таким образом и вознесшись, Он еще продолжает невидимо преподавать благословение. Оно течет и нисходит непрестанно на Апостолов; чрез них преливается на тех, которых они благословляют во имя Иисуса Христа; получившие Христово благословение чрез Апостолов распространяют оное на других; таким образом все принадлежащие ко Святой, Соборной, Апостольской Церкви, делаются причастными единаго благословения Иисуса Христа и Отца Его, «благословляющаго нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе» (Еф. I, 3); как роса «Аермонская, сходящая на горы Сионския» (Псал. CXXXII, 3), сходит сие благословение мира на всякую душу, восходящую выше страстей и похотей, выше сует и попечений мира; как неизгладимая печать, знаменует тех, кои Христовы суть, так что в кончину века по сему знамению вызовет Он их из среды всего рода человеческого: «приидите благословеннии!»

Помыслим, братия, как нужно нам попещись ныне, чтобы приобресть и сохранить благословение Вознесшагося Господа, нисходящее и на нас чрез Апостолов и Церковь Апостольскую. Если мы получили и сохраним оное: то и мы со Апостолами и со всеми Святыми в будущее пришествие Иисуса Христа призваны будем к участию во царствии Его: «приидите благословеннии!» А если тогда, как Он призывать будет «благословенных Отца Своего», или не обрящется на нас благословения, или мы будем иметь только ложное благословение людей, которые сами не наследовали благодатно и таинственно благословения Отца небеснаго: то что будет с нами? Ей, глаголю вам, помыслим и попечемся о сем благовременно!

Другое обстоятельство вознесения Господня, примечаемое²⁰³ в соображении с ожидаемым пришествием Господним, есть то, что Господь вознесся пред очами учеников Своих явно и торжественно. «Зрящим им взятся, и облак подъят Его от очию их» (Деян.1:9). Что за облак? – Облак света и славы, какой осенял и наполнял некогда скинию Моисееву и храм Соломонов. Там видели славу, но не видели Господа славы; после и Его видели, но не в славе, и потому не узнали Его, и не прославили: здесь и слава не скрывает Славимаго, и Славимый не скрывает славы. Апостолы зрели славу Вознесшагося²⁰⁴ Господа: Пророк также и слышал ее, когда и сам торжественно воскликнул: «взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне» (Псал. XLVI, 6). И так, когда светоносные проповедники возвестили нам, что Он так же приидет, как видели Его идущим на небо: чрез сие они дали нам разуметь, что Он приидет явно и торжественно. Так точно предрек и Господь о Себе, что «приидет Сын человеческий во славе Своей, и вси святии Ангели с Ним» (Матф. XXV, 31). Так и Апостол изъясняет, что «Господь в повелении», или по предвозвещении, «во гласе Архангелове, и в трубе Божии снидет с небесе» (1Сол. 4:16).

Но для чего, подумает иной, замечаются сии подробности, по-видимому, более возбуждающия любопытство, нежели подающия наставление: ибо предсказывают для того, чтобы можно было узнать, и принять с верою, посылаемое от Бога событие; а славнаго пришествия Христова кто не узнает, хотя бы и не был предварен о его подробностях? – Не спеши, возлюбленный, заключать о излишестве сих подробностей. Нет! Апостолы, Ангелы, Сам Господь не говорят ничего для любопытства, но все для наставления. Что пришествие Христово будет явное и торжественное, – сие предсказано для того, что будут провозвестники противнаго сему, когда на недостойных, неверных и развращенных Христиан послан будет дух обольщения. «Грядет час», или время искушения (может быть «и ныне есть») когда скажут: «се зде Христос, или онде!.. Се в пустыни есть! Се в сокровищах» (Матф. XXIV, 23, 26)! Вот Он у нас, говорят отщепенцы²⁰⁵, которые, оставя град Божий, духовный Иерусалим, Апостольскую Церковь, убегают не в истинную пустыню мира и тишины, но в запустение духовное и чувственное, где нет ни здраваго учения, ни святости таинств, ни добрых правил жизни частной и общественной. Вот Он у нас, говорят скрытно еретичествующие, указуя на свои тайныя сборища²⁰⁶, как будто солнцу должно светить только под землею; как будто не Он сказал и повелел: «еже глаголю вам во тьме, рцыте во свете; и еже во уши слышите, проповедите на кровех» (Матф. X, 27).

Слыша таковые вопли или шептания, вспомните, Христиане, Ангельский глас и проповедь о Вознесшемся Господе: «такожде приидет, имже образом видесте Его идуща на небо», так же явно, также торжественно. И потому, «аще кто речет вам: се зде Христос, или онде: не имите веры». Ни грубые вопли, ни хитрыя шептания, не походят на провозвещение Архангела и на трубу Божию. «Не исходите» в след зовущих вас из града Господня; оставайтесь на месте своем, и берегите веру вашу для истиннаго пришествия Христова, славнаго и торжественнаго.

Третие обстоятельство Вознесения Господня, примечательное для будущаго, есть то, что оное было для учеников Его нечаянно и непредвиденно. Сие произошло, сколько можно узнать из кратких повествований Евангельских, таким образом, что Он, явясь им в Иерусалиме, как бывало многократно, и отходя, вел их за Собою, как сопровождающих, беседуя с ними, как обыкновенно, о царствии Божием, и наипаче о приближающемся сошествии Святаго Духа; «извед же их вон из Иерусалима до Вифании, и воздвиг руце Свои, и благослови их; и бысть егда благословляше их, отступи от них, и возношашеся на небо» (Лк.24:50–51). Не только по собственному изволению не предварил Он их о сем великом событии; но даже на вопрос их о временах великих событий царствия Его, решительно им отказал в сем познании. «Рече же к ним: несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти» (Деян. I, 7). Сей отказ в разумении времен, очевидно, простирается и на времена будущаго пришествия Христова, и преимущественно к сему относится. Еще и прежде Он внушал ученикам Своим внезапность сего события, уподобляя оное молнии, которая есть разительнейший в природе образ совершенной внезапности. «Якоже молния исходит от восток, и является до запад, тако будет пришествие Сына человеческаго» (Матф. XXIV, 27). Подобно сему и Апостол изъясняет: «приидет день Господень, яко тать в нощи» (1Сол. 5:2).

Из сей внезапности будущаго Своего пришествия Господь Сам извлекает для нас, Христиане, спасительное предостережение. "Бдите убо, – глаголет, – яко не весте, в кий час Господь приидет» (Матф. XXIV, 42). Не увлекайтесь любопытством, или легковерием, когда Христиане, думающие знать более, нежели сколько дано от Христа, будут исчислять вам времена царствия Его, и определять лета чаемаго явления Его: «несть ваше разумети времена и лета» (Деян.1:7); старайтесь лучше познавать грехи свои, исчислять падения, и находить им пределы в покаянии. Наипаче же берегитесь, если услышите, что скажут предсказанные Апостолом ругатели: «где есть обетование пришествия Его? Отнеле же бо отцы успоша, вся тако пребывают от начала создания» (2Петр. III, 4). Берегитесь, чтобы мрачныя грезы сынов века сего, смежающих очи от света грядущаго века, не омрачили вашего сердца, не ослепили ума, не усыпили духа к тому вожделенному и страшному часу, когда «приидет день Господень, яко тать в нощи».

«Возлюбленнии! сих чающе, потщитеся нескверни и непорочни Тому обрестися в мире» (2Петр. III, 14). Аминь.

40. РЕЧЬ при открытии дома трудолюбия в Москве

(Говорена августа 10 дня; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Блюдите, да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам: яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго. Прииде бо Сын человеческий взыскати, и спасти погибшаго. Матф. XVIII, 10–11.

Предприемлющие ныне призрение малых сих, знают, кто сей Великий Сын Человеческий, который так заботится о малых детях человеческих, что не просто запрещает презирать их, но велит беречься сего презрения, как беды, или преступления²⁰⁷, и следственно заповедует пещись о них с любовию и уважением.

Как же скоро вы знаете, кто дает сию малую заповедь пещись о малых: сего уже довольно, чтобы она соделалась для вас великою и любезною. Если приятно услышать и исполнить облагодетельствованному слово благодетеля, помилованному слово помилователя, избавленному от погибели слово спасителя: то как должно быть приятно услышать и исполнить Христианину слово Христово? Благочестивые предки наши знали силу и увлекающую сладость сего чувствования. От слова: «подай Христа ради», отверзались железныя двери сокровищниц. От слова: «прости Христа ради», сокрушались²⁰⁸ оковы, и мечь упадал из руки правосудия. Уповаю, что и предприемлющим сие призрение бедных детей, дело сие приятно, как исполнение заповеди Того, Который, будучи «Бог Благословенный во веки», нас ради соделался не только сыном человеческим, но беднейшим на земли младенцем.

Но не оставим без особеннаго внимания тех побуждений к призрению малых, которыя Он предлагает²⁰⁹.

Первое побуждение не презирать малых: «яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца небеснаго».

Смотря на детей очами плоти, мы усматриваем в них немощь, несовершенство, часто даже неблагообразие и нечистоту. От того люди, склонные²¹⁰ к неге, мало иногда пекутся даже о тех детях, с которыми связаны узами природы. От того лучшее в отношении к малым сим естественное чувствование, может быть, есть жалость о их безпомощности, а не уважение к сему малому и слабому существу: но сего-то уважения требует Господь²¹¹. «Блюдите, да не презрите». Что же делает Он, дабы вдохнуть сие Благодатное чувствование человеколюбия? – Отъемлет завесу плоти; отверзает пред нами духовный мир, и, на месте младенца и няни, показывает нам душу и Ангела ея. Теперь осмелимся ли пренебрегать? И что еще сказывает он? – «Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго». Почему говорит Он о их только Ангелах? А мы возрастные разве не имеем также Ангелов? Разве наши Ангелы не «выну видят лице Отца небеснаго?» «Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми, за хотящих наследовати спасение?» (Евр.1:14) Ах! трудно говорить о наших Ангелах так, как²¹² об Ангелах младенцев. Кто знает, не уклоняются ли уже от нас Духи света, будучи отражаемы темными²¹³ делами и помышлениями нашими? Может быть и тогда, когда они приближаются к нам для некоего служения, принуждены ограждать себя облаком от нашей нравственной нечистоты, несносной для них и не могущей сносить прикосновения чистаго света их. Но Ангелы Хранители младенческаго сердца, еще не омраченнаго страстию, не растленнаго пороком, без препятствия обращаются между малыми сими и Отцем небесным, и приемлемым от Него светом ограждают их от мрачных сил, и своим сообщением с ними дают им то, что в детях и незнающие Ангелов признают Ангельским. Итак благо человекам, которые Христианским попечением о малых сих входят в участие небеснаго Ангельскаго служения, охраняя их и руководствуя со стороны видимаго мира, подобно как Ангелы охраняют их и руководствуют со стороны мира невидимаго. Сие значит дружиться с их и своими Ангелами небесным содружеством.

Другое побуждение не презирать малых: «прииде бо Сын человеческий взыскати и спасти погибшаго».

Помышление о цели пришествия Сына Божия на землю есть самый обильный, самый чистый источник благотворительных расположений во всяком роде. Если Сын человеческий «прииде взыскати и спасти погибшее», то, что уже погибло: то можно ли последователям Его, то, что Им так чудесно спасено, по нерадению вновь предавать опасности погибнуть? Если Он с небес пришел на землю искать погибшаго: простительно ли было бы нам не перейти от одного состояния человеческаго к другому состоянию, дабы приближиться к тому, что имеет нужду в помощи или сохранении? Если Он оставил Божественное блаженство, чтобы доставить спасение бедному человечеству: велико ли, когда мы уделим часть дарованных от Него временных благ на призрение малых сих, которые равно с нами суть наследники вечнаго блаженства? И как великое дело, сим малым средством, совершиться может! Спасенные Великим Спасителем становятся орудиями спасения, и, так сказать, малыми спасителями для малых сих, и, если не дерзновенно сие сказать, некоторым образом благодетелями²¹⁴ своего Спасителя: ибо Он сказал: «понеже сотвористе единому сих... меньших, Мне сотвористе» (Мф.25:40). Если вы призрением и попечением спасли жизнь, здравие, благоденствие, чистоту сердца, одному из малых сих: вы сделали благодеяние²¹⁵ Мне. «Мне сотвористе».

Да благословит Господь открывающееся здесь ныне учреждение к призрению и воспитанию малых сих. Да даст благодать всем участвующим в деле сего призрения и воспитания, чтобы они творили дело сие в Духе Христовом²¹⁶. Да даст благодать призираемым, чтобы они познали Отца небеснаго, Который дал им земных родителей, и теперь дарует еще других, в замен первых, и чтобы, возрастая по внешнему человеку, сохранили младенческую чистоту и простоту сердца, любезную человекам и Ангелам, и которой Царь и Судия небесный присудит право на Царствие Небесное.

41. Речь к Преосвященному Епископу Дмитровскому Кириллу, по рукоположении его

(Говорена в Успенском Соборе, октября 26 дня; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Многое и великое совершилось ныне над тобою: и от тебя востребовалось многое и великое. Ты принял великий дар: и дал великие обеты. В преподанном тебе даре заключается для тебя залог многих благ: а данные тобою обеты призывают тебя ко многим подвигам. Приветствую тебя, ущедреннаго великим даром Божиим: страшусь вместе с тобою, испытуя бремя общих нам обетов.

С какими же помышлениями, с какими чувствованиями отпущу тебя отсюда, после совершившагося над Тобою тайнодействия? С помышлениями страха? Но церковь, призвавшая тебя в служение мира для нея, не имела намерения взять от тебя твой собственный мир; и притом возмущение духа страхом трудностей и опасностей не уменьшает трудностей, не отвращает опасностей, если не приближает и не увеличивает оных. С чувствованиями радости? Боюсь на земли радости, которая думает, что ей нечего бояться. Умер страх верою во благодать, тебя посетившую, и надеждою на Того, Который избрал и приял тебя: умерь радость, недоверием к самому себе, и ненадеянием на собственныя силы, и между страхом и радостию, как между двумя оградами от уныния и дерзости, узким, но безопасным путем, «иди в мире!» (Мк.5:34; Лк.7:50; Лк.8:48)

Дабы вернее утвердиться на пути служения, на который ты ныне поставлен, обрати взоры твои туда, где путь сей начинается. Начинается он, сколько я могу видеть, от Иерусалима, и в нем от некоего дома, идеже, «сущу позде, во едину от суббот, и дверем затворенным,.. бяху собрани ученицы» (Иоан. XX, 19) Пастыреначальника нашего. Виждь Его тамо, ставшаго посреде их, оглашающаго их миром, дающаго им осязать Его воскресшее тело, исполняющаго их страхом и радостию, дышущаго на них Духом Святым, и таким образом, убитых смертию Его воскрешающаго и возраждающаго в причастие воскресшей Его жизни, и тотчас указующаго им путь, который они в сей силе Духа протекать должны. «Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» (Иоан. 20:21). Виждь потом сих посланников, протекающих вселенную, сеющих слово истины и спасения, раздающих сокровище благодати Святаго Духа, и, по достижении предела своего земнаго поприща, тоже посланничество предающих Богоносным Отцам нашим. Виждь Богоносных Отцев, простирающих Апостольское предание из рода в род, из века в век, непрерывно и неизменно, так что и до тебя ныне дошедший жребий есть тот же, который вышел из рук Апостольских; и тебе предлежащий ныне путь есть продолжение того же пути, который проложили первые посланники Христовы. Какая дивная цепь посланничества! «Якоже посла Отец Небесный» Сына Своего Единороднаго; и Единородный Сын Божий послал Апостолов; и Апостолы, или паче Дух Святый чрез Апостолов, послал Богоносных Отцев наших, а сии паки других, преемствовавших им; и таким образом наконец и мы, аще и бренные или скудельные, присоединены к златой чистой²¹⁷, и Божественной цепи посланников Господних. «Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы».

Мысль о Божественном посланничестве Господа нашего Иисуса Христа, как первоначальном образе восприемлемаго ныне тобою служения, да будет тебе всегдашним напутствием в прохождении²¹⁸ онаго. «Отец посла Сына Спасителя миру»: подвизайся, последуя Единому Верховному Спасителю, быть орудием спасения душ человеческих. «Сын человеческий не прииде, да послужат Ему, но послужити, и дати душу свою избавление за многих» (Матф. XX, 28): по сему совершеннейшему примеру, тщися и ты, как можно более служить ради любви, а ради смирения, как можно менее допускать, да послужат тебе; восприими дух пастыря добраго, душу свою полагающаго за овцы. "Аз", говорит Господь Пилату, «на сие родихся, и на сие приидох, да свидетельствую истину» (Иоан. XVIII, 37): дерзай и ты за Ним на сие идти, да свидетельствуешь истину, не страшась врагов ея, и не смущаясь видом сильных земли: «глаголи о свидениях» Его «пред цари, и не стыдися» (Псал. CXVIII, 46). По образу кротости Его, берегись, чтобы и «трости сокрушенны не преломить, и льна курящася не угасит» (Матф. XII, 20): а если обрящешь продающия и купующия в Церкви, тебе вверенной; помяни снедавшую Его ревность Дома Божия. Если бы затруднения и даже опасности тебя встретили: вспомни, что и пред Ним была чаша, которая еще прежде крестнаго страдания испивала кровь Его; и однако ни крайняя опасность не была Ему смертоносна, ни даже самым делом совершившаяся смерть²¹⁹ не была Ему опасна; притом помысли, что Прошедший сквозь всякую опасность и самую смерть²²⁰ в жизнь воскресения и ныне посреде нас; что Его дуновение, подающее Духа Святаго, и сюда простирается от Иерусалима; что слово: «Аз посылаю вы», не умолкло до ныне, а сие слово есть творческое, следственно, когда мы «по Христе посольствуем» (2Кор. V, 20), должно несомненно веровать и уповать, что Посылающий нас в тоже время творит нам силу, и приготовляет истинную, духовную безопасность: «Жезл силы послет тебе Господь» (Псал. CIX, 2).

Таковыми размышлениями укрепляясь, благодушествуй, возлюбленный о Господе брат, вступая на поприще тебе открытое; и помощию твоею облегчай мне часть бремени, столько же и мне, как тебе, страшнаго, но вместе, ради Возложившаго и ради тех, которых тяготы носить нам должно, возлюбленнаго²²¹ бремени.

Се вручаю тебе и жезл, как знамение силы, посылаемой тебе от Господа, частию как знамение пастырскаго попечения о словесном стаде, от тебя ожидаемаго.

Возмогай о Господе, и нестесненным сердцем, возноси к горнему Престолу Его молитвы о святой Церкви Его, и о Благочестивейшем Помазаннике Его, и о послуживших настоящему твоему освящению.

42. Слово на Рождество Христово²²²

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1824

Сие же все бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се Дева во чреве приимет, и родит сына, и нарекут имя Ему Еммануил: еже есть сказаемо, с нами Бог. Матф. I, 22–23.

Неоднократно замечает Святый Евангелист Матфей, что все обстоятельства и происшествия, которыми ознаменовалось рождение на земли воплощеннаго Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, были не просто стекшияся обстоятельства и происшествия, но точныя события пророческих предсказаний. Замечание, важное не для одних Иудеев, которые и на то, что можно разсмотреть простыми глазами, не иначе хотели смотреть, как сквозь зрительное стекло Пророков, но и для всякаго, кто желает в перепутанных случайностями путях человеческих²²³ открывать следы Провидения, и в происшествиях мира усматривать дела Божии. Не очевидно ли Божие дело, когда предсказанное за несколько столетий точно сбывается, и особенно, когда сбывается то, что по обыкновенным понятиям и соображениям представлялось несбыточным?²²⁴

Как будто на предстоящую пред очами²²⁵, указывает Исаия на преблагословенную Деву Марию: "се дева", тогда как не только сия дева, но и ея родители и прародители не произошли еще на свет. "Се дева, – говорит Он, – во чреве приимет, и родит сына». Что глаголеши, Пророче? Может ли дева приять во чреве? Может ли родившая быть девою? Если сие и сбыточно: как сбудется сие у народа, которому ты предсказываешь сие событие? Если даже и сбудется: как может быть сие «знамением», очевидным, удостоверительным, какое ты предвещаешь: «даст Господь Сам вам знамение» (Иса. VII, 14)? Если²²⁶? ты подлинно видишь сию дщерь Давидову, на которую указываешь: «се дева»; если видишь ее в отдаленном от родины Давидовой, и в презренном «Назарете», в сиротстве, в убожестве, без всяких знамений царской ея породы, обрученную древоделю: скажи, как «даст Господь» сие "знамение", чтобы она явилась девою рода Давидова, раждающею в доме и отечестве Давидовом, именно, по назначению другаго пророка, в «Вифлееме» (Мих.5:2)?

Смотрите же, как подлинно «Господь Сам» ответствует за верность слова пророческаго. «Дух Святый найде» на Марию, «и сила Вышняго осени» ее (Лук. I, 35): и она прияла во чреве, пребывая девою, и соделавшись материю Сына, тем не менее осталась девою. Чтобы незнающие тайны сего зачатия не могли оскорбить²²⁷ зачавшую, она обручена мужу прежде сего зачатия: а дабы всякому здравомыслящему явно было сие знамение Господне, что дева зачала без мужа, зачатие последовало за обручением «прежде даже не снитися има» (Матф. I, 18), прежде нежели Иосиф «приял жену свою» (Мф. 1:24) в дом свой. Иосифу, чтобы он не остался в недоумении²²⁸, открыть сию тайну, и указать сие знамение, послан был Ангел: а для прочих, которые не могли видеть и слышать Ангелов, не менее Ангела верным свидетелем знамения и вестником тайны, был самый Иосиф, всем известный, как «праведный» (Мф. 1:19), который потому не мог обманывать людей, и тем еще более не мог клеветать на Бога и на Святаго Духа. Но как сделать, чтобы знамение, уже открывшееся в языческом почти «Назарете», дано было, по предречению Исаии, «дому Давидову» (Иса. VII, 13); чтобы дева, которая, по приятии во чреве от Духа Свята, и после трехмесячнаго пребывания в доме одной родственницы, до последняго времени чревоношения оставалась жить в «Назарете», не помышляя ни о каком путешествии, ни о каком переселении, – чтобы Она родила Вождя Израилева, по пророчеству Михея, «в Вифлееме» (Мих. V, 2)? Подлинно здесь, как намекает опять Исаия, «труд дан Господеви» (Иса. VII, 13), то есть, надлежало произвести трудныя, по человеческому понятию, и необъятныя дела, чтобы предсказанное знамение совершилось. Дабы Марию, по совету Ангела, наконец принятую в дом Иосифов, привесть из Назарета в Вифлеем, и достоверно и торжественно показать происхождение Сына ея от Давида, к сему избрана средством всенародная перепись, но как такая перепись в народе Божием не была в употреблении, даже запрещена была законом, то надобно было народ Божий предать власти другаго народа. И так Бог поколебал почти все царства мира, и покорил их Риму; над Римом воздвиг Августа; Августу дал всемирный мир, чтобы полномочие и удобство подали ему мысль²²⁹, и чтобы от него вышло «повеление, написати всю вселенную» (Лук. II, 1), пред тем временем, когда надлежало родиться Сыну девы; сия перепись сколько нечаянно, столько же необходимо повлекла Иосифа в отечественный ему город Вифлеем; Мария должна была следовать за Иосифом; земный род Еммануила открылся в то самое время, как приспело Его рождение; и, – что не многими днями ранее казалось еще несбыточным, – Он родился точно, по предсказанию пророческому, в Вифлееме.

Подлинно, все сделано, чтоб исполнилось предсказание, и чтобы сквозь малыя и великия дела человеческия видно было единое великое знамение господствующаго над ними дела Божия. «Сие все бысть, да сбудется реченное от Господа пророком глаголющим: се Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог».

При сем разсуждении о точном исполнении пророческих слов, относящихся к Рождеству Господа нашего Иисуса Христа, может кто-либо спросить: почему не столь, по видимому, точно исполнилось предсказание о Его имени? поелику пророк Исаия преднарек Ему имя «Еммануила»: но вместо того Ангел повелел нарещи Ему имя: «Иисус».

На сие, во-первых, ответствую, что если прочия предсказанныя подробности о Сыне Девы, а в числе их и менее существенныя, каково, например, есть назначение места рождения Его, сбылись в точности: возможно ли, чтобы Творец Пророчества, Дух Святый, допустил оному быть неточным в том, что составляет сущность, дух и цель всех предсказанных подробностей, именно, что в Сыне Девы сближается «с нами Бог», или иначе сказать, что мы Им «спасаемся!»

Во-вторых, признаю, что при сличении Пророчества о имени Еммануила с событием, усматривается нечто неточное, по наружности²³⁰, в словах: но при сем не обинуясь утверждаю, что сия видимая неточность не только не есть недостаток или несовершенство в пророчестве, или в событии, но даже принадлежит к совершенству, и новым образом открывает Божественное происхождение того и другаго. Приведите себе на мысль то, что Еммануил и предсказан, и пришел на землю по предсказаниям, для верующих; а где вера, там не все должно быть ясно видимо, но должно нечто предполагать сокровенное, поелику "вера" , по Апостолу, «есть... обличение невидимых» (Евр. XI, 1), открытое же и полное видение не оставило бы места вере. Посему вы согласитесь, что Еммануил, в пришествии Своем на землю, долженствовал быть и столько видим, чтоб Его можно было узнать, и столько сокровен, чтобы в Него можно было веровать, и чтобы неверующие не могли проникнуть в тайны Его, и повредить делу Божию²³¹, которое совершить Ему надлежало. Посему, что Пророк открывал верующим в необыкновенном имени Еммануила, то же самое Ангел представил миру под покровом не столь необыкновеннаго для слуха Евреев имени Иисуса, которое имели уже прежде один Судия, и один Первосвященник, также не без таинства для верующих, и также утаеннаго от неверующих.

В-третьих, если, не останавливаясь на одном видимом, с помощию веры, или прозрения в невидимое, сличим назначенное в пророчестве имя «Еммануила», и явившееся в событии имя «Иисуса»: то не трудно усмотреть в них не только точную, взаимную сообразность внутреннюю, но и единство. Что препятствует нам человекам, да будет «с нами Бог?» – «Греси ваши, – говорит Пророк, – «разлучают между вами и между Богом» (Иса. LIX, 2). И так разлучение от Бога, и состояние греховное, есть одно и тоже. Следственно, приближение к Богу, и спасение от грехов, суть опять одно и тоже. Следственно «Еммануил – с нами Бог», и «Иисус – Спаситель от грехов», также есть одно и тоже. Следственно, и пророчество точно, и событие верно пророчеству²³². «Еммануил» есть «Спаситель»; «Иисус» есть «с нами Бог».

Познаем, Христиане, глубокую мудрость сего пророчества, и восчувствуем высокое блаженство сего события!

С нами Бог во Иисусе, по самому воплощению: поелику в Нем естество «Божеское» и «наше» человеческое, не только сближены, но соединены нераздельно, впрочем и неслиянно, во единое лице Богочеловека; и потому Он «не стыдится, – как говорит Апостол, – братию нарицати» нас (Евр. II, 11).

С нами Бог во Иисусе, по искуплению: поелику без Иисуса с нами был грех, который мы и от Адама наследовали, и сами творить не преставали; а «всяк творяй грех, раб есть греха» (Иоан. VIII, 34); с нами был диавол, ибо «творяй грех от диавола есть» (1Ин. 3:8); но Иисус, пришедши на землю, жизнию Своею исполнил закон Божий, который мы нарушали; страданием Своим загладил грех, который мы творили; смертию Своею умертвил смерть, на которую мы за грех осуждены были; сошествием Своим во ад освободил нас от темныя власти диавола; воскресением Своим вновь приобрел нам «жизнь Божию», от которой мы грехом «отчуждены были» (Еф. IV, 18).

С нами Бог во Иисусе, по дару Святаго Духа: поелику Сын Божий, пришедший на землю для искупления нас, возвратился на небо, «да умолит Отца, и иного Утешителя даст нам, да будет с нами в век, Дух истины» (Иоан. XIV, 16).

С нами Бог чрез Иисуса, в нашем уме и познании: поелику «Бога никтоже нигдеже виде; Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда» (Иоан. I, 18).

С нами Бог чрез Иисуса, в нашем сердце и чувствии: поелику «Христос вселяется верою в сердца наши» (Еф. III, 17), и с тем вместе «любы Божия изливается в сердца наша Духом Святым, данным нам» (Римл. V, 5).

С нами Бог чрез Иисуса, во всей нашей жизни и делах, если только мы совершенно предаем себя Ему: поелику тогда «живем не ктому мы, но живет в нас Христос» (Гал. II, 20); и «Бог действует в нас еже хотети и еже деяти о благоволении» (Филип. II, 13).

С нами Бог чрез Иисуса, если только желаем того, во всех состояниях и приключениях жизни нашей; так что даже, страждем ли, можем с Ним страдать, «да и с Ним прославимся» (Римл. VIII, 17); умираем ли, можем «умирать Господеви» (Римл. 14:8).

О имени Господа нашего Иисуса Христа, с нами Бог, Христиане, всегда и во всем; только мы да не престанем быть с Богом, чрез памятование о Нем, чрез молитву к Нему, чрез веру и любовь, чрез непрестанное упражнение в том, что угодно Богу, и что²³³ к Богу нас приближает. Аминь.

43. Слово в неделю Ваий

(Говорено в Чудове Монастыре 22 Марта; напечатано в Христианском Чтении 1837 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

Сие же все бысть, да сбудется реченное Пророком, глаголющим: рцыте дщери Сионове: се Царь твой грядет тебе кроток, и всед на осля и жребя, сына подъяремнича. Матф. XXI, 4–5.

Как приятно видеть образ солнца в чистом потоке, где он, хотя не столь сильным, как в небесах, но за то более приступным для зрителя светом сияет: так приятно в чистых источниках Израилевых, то есть, в проистекших от Духа Божия глаголах пророческих, духовным оком, то есть, Богомыслящим умом, созерцать образ Солнца правды, Господа нашего Иисуса Христа, представленный хотя не в таком полном свете, как в Евангелии, впрочем в таких чертах, в которых внимательный созерцатель удобно может усматривать Его Божественныя свойства, чудесныя действия, глубокия и спасительныя таинства.

Сам святый Евангелист Матфей почел не излишным для Евангелия показать славу и таинство настоящаго дня в изображении Пророка Захарии. Прочитаем точныя слова Пророка, несколько сокращенныя Евангелистом. «Радуйся зело, дщи Сионя, проповедуй дщи Иерусалимля: се Царь твой грядет тебе праведен и спасаяй, той кроток, и всед на подъяремника и жребца юна» (Зах. IX, 9). Два предмета можно здесь разсматривать: дивное событие пророчества, и новое пророчество события.

Если бы еще и не открыто было событие пророчества Захариина: по самому сему пророчеству можно примечать, что им обещается дивное событие. Кто бы мог ожидать, чтобы какой нибудь царь, в царственный город, торжественным шествием вступил на юном жребяти, рожденном от подъяремныя ослицы? И если бы кто явился в таком виде с именем царя: можно ли было думать, что его примут с искренним веселием и торжественными восклицаниями, а не с посмеянием или пренебрежением²³⁴? Издревле цари победоносные шествовали на конях; мирные вельможи, по простоте древних обычаев, путешествовали, правда, на ослицах; но на осля, рожденное от «подъяремныя», то есть, от работной, носящей тяжести ослицы²³⁵, и притом на осля юное, необученое, не отвыкшее от матери, царю возсесть, свойственно ли, вероятно ли было²³⁶? Как же пришло на мысль Захарии предсказывать торжественное шествие и сретение Царя, «вседшаго на подъяремника и жребца юна»? Как могло исполниться такое предсказание? И то и другое не могло быть иначе, как необыкновенным, от Бога устроенным образом. По сей необычайности предсказываемаго действия, самые Иудеи признают издревле до ныне, что пророчество Захарии о кротком Царе относится к Мессии, или иначе ко Христу, хотя не узнают Его, бедные, в кротком Иисусе.

Но если в самом пророчестве Захарии уже можно усматривать необычайность события, им возвещаемаго: то внимательное разсматривание самаго события еще более может открыть чудеснаго и прямо Божественнаго.

Когда какому царю надлежит торжественно вступить в царственный город: торжественность сия составляется посредством предварительных распоряжений и приготовлений. Но ничего таковаго не видим у Господа нашего, до самаго дня, – почти до самаго часа, царскаго вшествия Его в Иерусалим²³⁷. Вчера Он вечерял в Вифании, где воскресил Лазаря; и при помазании ног Его миром, говорил о предварительных распоряжениях не к воцарению, а к погребению Своему. Было там не мало народа, но «не Иисуса ради токмо, но да и Лазаря видят» (Иоан. XII, 9). Сегодня поутру идет Он в Иерусалим, сопровождаемый учениками, также как и в другие дни. «Идяше преди, – пишет святый Лука, – восходя во Иерусалим» (Лук. XIX, 28). Нет никаких приготовлений. Никто не думает о Его воцарении. «Сих же не разумеша ученицы Его прежде» (Иоан. XII, 16). Внезапно сие начинается, и вдруг совершается. "И бысть". Не доходя до Вифсфагии, не далеко уже и от самаго Иерусалима, дает Он неожиданное²³⁸ повеление: «и бысть, яко приближися в Вифсфагию и Вифанию, к горе нарицаемей Елеон, посла два ученик своих, глаголя: идита в прямную весь: и в нюже входяща обрящета жребя привязано, на неже никтоже николиже от человек вседе» (Лук. XIX, 29–30), – по другому Евангелисту обстоятельнее: «осля привязано, и жребя с ним» (Матф. XXI, 2). Примечайте внимательно, как поистине Божественно действует Божественный Царь наш. Он видит пророчество; видит близкую минуту, когда ему надлежит исполниться: но еще нет орудий к исполнению онаго. Он взирает не телесным оком Своим, но Своим всеведением: и потребное тотчас обретается. «Абие обрящета осля привязано и жребя с ним». Чудесно, как найдено сие орудие, но и то не менее чудесно, как оно взято. «Отрешивша, приведита Ми» (Матф. XXI, 2), глаголет Он двум ученикам. Господи! – могли бы сказать посылаемые, – как можно сие сделать, – отрешить чужое осля, неизвестным посланникам, и вести, куда не знает хозяин? Подлинно, сие могло затруднить Апостолов; подлинно, видимая несбыточность повелеваемаго могла сопровождаться непослушанием посылаемых, если в другом случае встреченное ими затруднение сопровождалось и бегством²³⁹ и отречением от Господа; и тогда бы дело разрушилось, и пророчество не исполнилось. Но и здесь Божественное ведение Царя нашего провидело готовность посылаемых, а Божественная власть Его над сердцами укрепила их против всякаго сомнения. То же ведение провидело вопрос хозяина осляти: «почто отрешаета?» Та же власть над сердцами предварительно дала на сие, по видимому, ни мало не убедительный для незнакомаго, но на самом деле непреоборимым оказавшийся ответ: «Господь требует» (Лук. XIX, 31). И посланные взяли, и привели осля, не зная, чье; и хозяин осляти отдал его, не зная, кому и на что. Между тем народ мног, не царски созванный, но «пришедый в праздник» (Иоан. XII, 12) не по гласу провозвестника, но по славе воскресения Лазарева, исходит в сретение Иисусу; и, объятый внезапным восторгом, вместо приготовленных украшений, постилает ему ризы, вместо царских знамений и оружия, вземлет ветви древесныя; предшествует, последует, восклицает кроткому Царю, без всякой царской пышности несомому спокойно ослятем, котораго никакая человеческая рука не приобучала до сей минуты ни к какому бремени. Как произошли все сии нечаянности? – Поистине, сие все бысть, да «сбудется реченное пророком». Сбылось несбыточное, дабы ясно было видно, что действует Тот, у Котораго «не изнеможет всяк глагол» (Лук. I, 37).

Видим дивное событие пророчества Захариина. Изощрим взор, и увидим в самом событии новое пророчество еще более дивнаго события.

В самом деле, что значит царский вход Господень в Иерусалим? Для чего столь дивное предсказание²⁴⁰? Для чего такое множество чудес? Какое намерение столь необычайных распоряжений²⁴¹? Какое последствие сих Божественных действий? Какой плод столь величественнаго, но столь скоропреходящаго явления Царя Сионскаго? Как молния, открывается над Иерусалимом царствие небесное, и как молния, поглощается областию темною. Только еще собирается народ, чтобы идти в сретение Царю «праведному и спасающему»; неправда уже замышляет погибель и Ему, и прославившему²⁴² Его Лазарю: «совещаша же Архиерее, да и Лазаря убиют» (Иоан. XII, 10). Еще отроки от полноты чистых сердец восклицают в церкви: властители и мудрецы, «Архиерее и книжницы уже негодуют» (Матф. XXI, 15), и от избытка злобы не могут скрыть своего негодования. Сегодня говорят дщери Сионовой: «се Царь твой грядет тебе» (Мф.21:5): а чрез несколько дней таже дщерь Сионова, то есть, народ Иерусалимский скажет: «не имамы царя» (Иоан. XIX, 15), и самый сей Царь отречется от видимаго призрака царства: «царство Мое, – скажет Он, – несть от мира сего» (Иоан. XVIII, 36). Сегодня: «осанна сыну Давидову» (Матф. XXI, 9), а вскоре после сего: «распни Его» (Иоан. XIX, 15)! На что же сие блистательное, но исчезающее зрелище! Ты сказал уже, возразят мне, что «сие все бысть, да сбудется реченное пророком». Я сказал, что сие так дивно предсказано для того, чтобы можно было узнать в предсказании слово Божие; и так дивно исполнилось, чтобы можно было узнать в событии дело Божие. Но почто и слово Божие предваряло, и дело Божие последовало? Когда Бог, Который «рече, – и Быша» (Псал. XXXII, 9), «и се вся добра зело» (Быт. I, 31), посылает слово Свое, да сбудется потом и самое дело Его: надобно, чтобы от сего произошло некое существенное и твердое благо, а не один мгновенный призрак. Иначе, почто предприемлется дело Божие? Почто исходит слово Божие, и почто нисходит оно даже до таких ничтожных, по видимому, подробностей, как возраст осляти? Но, может быть, изысканныя²⁴³ сии вопрошения начинают уже казаться дерзновенными, а еще не обретают искомаго. По крайней мере, не примечаете ли, что в славе настоящаго дня должна быть сокрыта некая тайна, хотя мы не дошли еще до ея открытия? Не имеете ли уже загадки, хотя еще не угадываете ея разрешения? Дойдя до сего, чтобы не выйти из пределов вашего вероятия, умолкаю. Пусть говорит вместо меня, и разрешит вам загадку, и откроет вам тайну, святый Златоуст.

«Зде, – говорит он, изъясняя таинство входа Господня в Иерусалим, – Церковь чрез жребя изъявляется, и новые люди, прежде убо нечистии, егда же вседе Иисус, чисти соделавшиися. И зри всюду подобие соблюдаемо. Ученицы бо отрешают ослята: от Апостол бо и онии (то есть, Иудеи), и мы (то есть, Христиане из язычества), призвахомся. От Апостол приведохомся, понеже и наше благоискуство онех к ревности подвиже²⁴⁴. Сего ради является осля, последуя жребяти. Егда бо всядет Христос на языки, тогда приидут и Иудее ревнующе им. И сие являя Павел глаголаше: яко ослепление отчасти Израилеви бысть, дóндеже исполнение языков внидет, и тако весь Израиль спасется. Яко бо пророчество бе, явственно есть от реченных. Не бо было бы тщание пророку, с толиким опаством осляти возраст рещи, аще бы не сие было. Не сия же токмо изъясняются реченными, но яко и со удобством их приведут Апостоли. Якоже бо зде никтоже сопротив рече хотящим взяти: тако и о языцех никто же возможе возбранити емлющим их Апостолом прежде. Не вседает же на нагаго жребца, но на ризы Апостольския. Понеже бо жребя от инех прияша, то и своя уже вся отдают, якоже Павел глаголаше: аз же в сладость иждиву и иждивен буду по душах ваших. Смотри же послушность жребца, како не обучен сый, и узды не искусен, не возскака, но благочинне идяше. И сие пророчество будущаго есть, покорность язык являющее и незапное их к благочинию преложение. Ибо вся содела слово глаголюще: отрешивша приведита Ми: да безчинная благочинна, и нечистая уже чиста будут» (На Матф. бесед. 66).

До зде святый Златоуст. Повторим учение сего таинства²⁴⁵ Христова так, чтобы, если можно, сделать оное более внятным. Вход Господень в Иерусалим не есть простое изъявление настоящаго, но паче пророчество и предзнаменование будущаго воцарения Его. Царство Его не есть сей Иерусалим, который вскоре разрушат, или земля Иудейская, которую вскоре поработят и опустошат, но Церковь, которой и «врата адова не одолеют» (Матф. XVI, 18). Осля и жребя, на котором Он возседает для царскаго Своего шествия, означают два рода людей, над которыми Он пришел духовно царствовать, – Иудеев и язычников. Осля подъяремное есть образ Иудеев, долго носивших на выях своих иго закона, «иго, его же» – признается лучший из них – «ни отцы наши, ни мы возмогохом понести» (Деян. XV, 10), и которое потому нужно было переменить на иго Христа благое, и бремя Его легкое. Жребя необученное знаменует язычников, неукрощенных учением, незнающих закона. Апостолы безпрепятственно берут осля и жребя: то есть, Апостолы, не смотря на препятствия, покаряют царствию Христову Иудеев и язычников. Господь возседает на жребя; осля за ним последует: то есть, сперва покаряются царствию Христову большею частию язычники, а когда предопределенные из язычников войдут в полноту Церкви, тогда и отставшие Иудеи обратятся и постигнут их. Необученное жребя благочинно несет на себе Царя: то есть, невежественные и своевольные прежде язычники вскоре образуются учением и заповедями Христовыми. Ризы постилают Царю: то есть, совершенные последователи Христовы все свое отдают Ему. Дети приемлют и славословят Царя: то есть, сердца, детския по простоте и искренности, приемлют Христа верою, прославляют Его любовию.

Христиане, сынове царствия Христова! Если видим славу, или проникаем тайну настоящаго торжества: не попустим, чтобы оно прошло мимо нас, как постороннее для нас зрелище; ибо в сем случае мы остались бы посторонними и чуждыми для царствия Христова. Посылает ли кого из нас Господь на какое служение? Будем без испытания послушны, как Апостолы. Требует ли от нас чего? Предадим Ему все безпрекословно, как неизвестный, при имени Господа, отдал свою собственность, предадим добровольно, хотя бы то было с лишением потребнаго для нас, как то сделали постилавшие ризы свои. Ходил ли кто до ныне в воле сердца своего? Преклонись отныне под иго Христово. Думает ли кто, что образовал себя исполнением нравственнаго закона? Последуй за Христом, «аще хощеши совершен быти» (Матф. XIX, 21). Все воззовем детским, искренним сердцем: «осанна сыну Давидову!» «Хощем сему, да царствует над нами» (Лук. XIII, 14) во веки. Аминь.

44. Слово в день Святыя Пасхи

(Говорено в Успенском Соборе 29 марта; напечатано в Христианском Чтении 1842 года и в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Христос воскресе!

Тогда отверзе им ум. Лук. XXIV, 45.

Сколько храмин отперто, сколько дверей отворено ныне одним «ключем Давидовым», и одним его движением!

В доме укрепляют и запирают двери, чтобы не допустить татя, или чтобы удержать буйнаго домочадца. Так и в доме Божием. Когда возделыватель и страж рая Божия похитил плод с древа познания: тогда он изгнан, рай от него заперт, и у входа поставлен сильнейший его страж с пламенным оружием. А поелику, сверх того, преступника надлежало наказать, притом и после его изгнания продолжал господствовать в роде его дух преступнический и мятежный²⁴⁶: то как он, так и его потомки, один по другом, чрез дверь смерти, препровождаемы были в темницу, где заключались не на дни, но на веки. Отсюда само-собою видно и то, как загражден и заключен был от недостойнаго домочадца самый дом Господень, то есть, небо, к которому надлежало итти чрез сад Едемский

Наконец Единородный Сын Домувладыки небеснаго, по Его милосердию и по Своему человеколюбию, приходит освободить заключенных, и возвратить изгнанных. «Ключ Давидов», отпирающий все двери, есть Богочеловечество И. Христа, Которым как Божество проникает во все состояния человечества, так и человечество входит во внутренняя Божества. Всеотверзающее движение сего ключа есть воскресение Христово. Им отверзается темница, и отдает заключенных; отверзается рай, и приемлет изгнанных; отверзается небо, и ожидает избранных. Что сказал я теперь во уши ваши, то говорит церковь и глазам вашим, представляя вам здесь, во все продолжение настоящаго праздника, отверзтыя двери к престолу Божественных таинств.

Приметим и еще дверь, которую тот-же ключ Давидов, и в то же время, отверзает, дверь, может быть, не большую, но которая ведет в великую сокровищницу Божию. «Тогда отверзе им ум», пишет святый Евангелист. Тогда отверз Господь ум Апостолам. Когда? Тогда, как воскрес, явился им, показал им раны Свои, яде пред ними, когда совершенно утвердил веру их во Свое воскресение. «Тогда отверзе им ум, разумети писания; и рече им: яко тако писано есть, и тако подобаше пострадати Христу, и воскреснути от мертвых в третий день, и проповедатися во имя Его покаянию и отпущению грехов во всех языцех, наченше от Иерусалима» (Лк. 24:45–47). Да отверзется ум каждаго слышащаго сие, дабы принять открывающуюся важную истину, что воскресение Христово, и вера в сие воскресение, отверзает заключенный ум человеческий к истинному разумению высоких и спасителных предметов знания.

В самом деле, как давно уже «начат Иисус проповедати и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное» (Матф. IV, 17)! И ранее всех прочих начали слушать сию проповедь Апостолы. Как давно и сами они посланы с такою же проповедию: «ходяще, проповедуйте глаголюще: яко приближися царствие Божие» (Матф. X, 7)! Итак они долго и слушали проповедь о покаянии и о царствии Божием, и сами о сем проповедывали: но еще ум их был заключен? Почти не вероятно, и однако, по слову Господню, справедливо. Не прежде, как по воскресении Своем, – «тогда отверзе им ум, разумети писания», и уже как разумевающим, рече им: «яко тако подобаше... проповедатися во имя Его покаянию и отпущению грехов». До сего времени они знали покаяние, как подвиг: теперь глубже познают «покаяние во имя Иисуса», как дух и силу подвига. Они знали покаяние более, как нужду и должность: теперь совершеннее познают его плод и награду, «отпущение грехов». Они могли проповедывать «приближение» царствия небеснаго: теперь могут свидетельствовать о действительном его явлении пред ними и в них самих.

Как рано также, как многократно и как подробно предсказал Господь Апостолам и страдание Свое и воскресение! Иногда облекал Он сие предсказание притчею, как на пример, когда сказал Иудеям: «разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю» (Иоан. II, 19). Они при сих словах думали о храме: «Он же глаголаше о церкви тела Cвоего» (Ин. 2:21). Впрочем и притча о сем была у него иногда почти столько же понятна, как простое слово, как на пример: «якоже бе Иона во чреве китове три дни и три нощи: тако будет и Сын человеческий в сердцы земли три дни и три нощи» (Матф. XII, 40). Но сего не довольно. Так говорил Он при Апостолах посторонним, а самим Апостолам неоднократно говорил о сем без притчи, ясно, точно, подробно, на пример: «се восходим во Иерусалим, и скончаются вся писанная Пророки о Сыне человечесте; предадят бо Его языком, и поругаются Ему, и укорят Его, и оплюют Его, и бивше убиют Его, и в третий день воскреснет» (Лук. XVIII, 31–33). Можно ли говорить яснее? Можно ли, кажется, не понять сего? И неужели, скажете вероятно, неужели сего не поняли? Святый Евангелист предвидел сие сомнение; и потому с особенным напряжением слoва удостоверяет, что подлинно не поняли. "И тии", говорит он, – то есть, Апостолы, «ничесоже от сих разумеша, и бе глагол сей сокровен от них, и не разумеваху глаголемых» (Лк.18:34). Другой Евангелист повествует, что некогда, услышав от Господа о воскресении Его, Апостолы так затруднились в разумении слов Его, что, как будто на неразрешимой притче, остановились на них, и состязались между собою о их знаменовании. «И слово удержаша в себе стязающеся, что есть, еже из мертвых воскреснути» (Мк. IX, 10). Итак, точно не прежде, как по воскресении Господа, – «тогда отверзе им ум разумети писания, яко тако подобаше пострадати Христу, и воскреснути от мертвых в третий день» (Лк.24:45–46).

Опасаюсь, что, не смотря на столь ясныя свидетельства Евангельския, столь закрытое состояние²⁴⁷ ума в Апостолах прежде воскресения Христова, и столь внезапное озарение целой области разумения их одним лицезрением воскресшаго Христа, будет для некоторых глаголом сокровенным. О, если бы Господь и нам отверз ум, – сказать нечто вразумительное, и услышать нечто наставительное о том, как отверзается ум светом воскресшаго Христа и верою в Него!

Слово Божие ум называет оком, разумение видением, неведение слепотою, как на пример в сем изречении Господа: «на суд Аз в мир сей приидох, да невидящии видят, и видящии слепи будут» (Иоан. IX, 39). Известно, что пришествие Христово в мир никого не сделало слепым глазами, но многие оказались во время онаго слепы умом. Последуем же указанию слова Божия на состояния и действия ума чрез состояния и действия ока. Око видит вещи, частию по свойству самых вещей, как на пример: свет видит светлым; частию по образу своего устроения, и по своему особенному состоянию, как например: око слепаго, постепенно отверзаемое, сперва видит «человеки, яко древие ходяща» (Мк.8:24), по совершенном же исцелении, «зрит ясно все» (Мк.8:25); частию по действию общаго посредствующаго между зрителем и зримыми вещами света, как на пример: иное видеть вещи при свете лунном или звездном, а иное – при солнечном. Подобно сему духовное око видит духовные предметы, или, иначе сказать, ум разумевает их, частию по свойству самых предметов, – так «невидимая» Божия «от создания мира твореньми помышляема видима суть» (Рим.1:20) умом; частию по образу своего внутренняго устроения и по своему особенному состоянию: так младенчествующий ум видит предметы более чувственно, поверхностно, большею частию без союза и порядка в понятиях, а ум образованный видит менее чувственно, более углубляется в предметы, и открывает между ими союз и порядок; частию по действию посредствующаго между умом и предметами света, который может быть или естественный, или сверхъестественный, или свойственный миру, в котором мы живем, смешенный из чувственнаго и духовнаго, или чисто духовный и даже Божественный, по реченному: «во свете Твоем», Господи, «узрим свет» (Пс.35:10). Устроение ока телеснаго не ко многим родам и степеням света приспособлено, так что некоторое уменьшение света лишает оное силы видения, и некоторое увеличение света ослепляет оное. Устроение ума, как орудия духовнаго, несравненно пространнее и разнообразнее. Один и тот же ум человеческий может сделаться или своего рода нощною птицею, которой только темнота дает зрение, и у которой свет отъемлет оное, или зверем, который при лунном и звездном свете ходит восхитить пищу себе, или, как свойственно человеческому естеству, при свете дня делать дело свое и разсматривать многообразныя красоты мира. Он нисходит, и заключается в области чувственной; восходит, и становится способным к свету духовному, очищается и отверзается для принятия света Божественнаго.

Кто желает видеть духовные предметы, для того, без сомнения, не довольно открыть глаза телесные и зажечь светильник телеснаго света. Чем возвышеннее предметы видения, тем возвышеннее должно быть состояние ока и свет, который ему посредствует в видении. Следственно для созерцания предметов Божественных потребен и свет Божественный, и устроение ума с тем сообразное. «Во свете Твоем», Господи, «узрим свет».

Слово Божие, тайны царствия Божия, спасительное учение и спасительныя дела Христовы, без сомнения, суть предметы Божественные: следственно, чтобы созерцать оные ясно и чисто, потребен человеку свет Божественный, свет Христов, свет Духа Святаго и отверзтие ума силою сего света. Доколе сие не совершилось в человеке, дотоле он, хотя и слышит слово Божие, и даже видит его действующим, не постигает его пространства, высоты и глубины, поелику духовное око его стоит в низшем свете естественном, и к сему только свету приспособлено. Вот почему Апостолы после того, как уже видели телесными очами воскрешение сына вдовы Наинской, не могли еще возвыситься созерцающим умом до разрешения вопроса: «что есть, еже из мертвых воскреснути» (Мк.9:10). Вот почему и Господь сказал Апостолам: «еще много имам глаголати вам, но не можете носити ныне» (Ин.16:12). Когда же, Господи, могут они носити слово Твое и разумети дела Твоя? Он ответствует: «егда же приидет Он, Дух истины, наставит вы на всяку истину» (Иоан. XVI, 13). Но что препятствует скорее приити Духу истины? Опять ответствует Евангелие: «не у бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен» (Ин.7:39). Наконец Он воскресает. Вместо того, что до сего времени Божественное в Нем погружалось в человеческое, с сего времени человеческое в Нем восходит в Божественное. Таким образом отверзается Его человечество и преисполняется уже не сокровенным, но являемым светом Божества, и разливает оный окрест себя; Богочеловек является солнцем всего человечества, и начинает разделять облака и мрак, облежащий оное; Божественный свет Его ударяет в очи, которыя вера в Его воскресение отверзла и устремила к созерцанию, и еще отверзает оныя, или возвышает к новому, небесному, Божественному зрению или разумению слова Божия и дел Божиих. «Тогда отверзе им ум разумети».

Если сие отверзтие ума, или духовное озарение, представляется скорым и внезапным, сие не только не должно казаться странным, но и весьма свойственно свету, особенно духовному. Солнце, когда восходит, отверзает целый мир разнообразных красот: удивительно ли, что и свет благодатный, свет Духа Святаго, котораго действие «в сердцах» Апостол уподобляет «дню озаряющему и деннице возсиявающей» (2Пет.1:19), скоро и внезапно отверзает безпредельную область духовнаго разумения. Впрочем как естественный свет, так и свет Божественный, – имеют в отношении к освещаемым свою зарю и свой полный день: для Апостолов ясная заря взошла тогда, когда Господь «дуну, и глагола им: приимите Дух свят» (Иоан. XX, 22); полный же день открылся в сошествии Святаго Духа в огненных языках.

Но, если око наше еще слабо, чтобы в полноте наслаждаться светом, которым воскресший Господь отверзает умы: обратим на минуту взоры на противоположную оному тьму, чтобы тем паче возлюбить «чудный» поистине «свет», в который мы призываемся. Посмотрите, как в то самое время, когда вера в Воскресшаго отверзает ум Апостолов, неверие в Воскресшаго заключает ум Иудеев во тьму осязаемую, до невероятности грубую. Что думают, что говорят они о воскресении Господа? «Промчеся слово сие во иудеех даже до сего дне» (Матф. 28:15). Какое слово? – слово, которому их Архиереи со старцами научили воинов, стражей гроба Господня: «ученицы Его нощию пришедше украдоша Его, нам спящим» (Матф. 28:13). Итак сие-то слово промчалось между Иудеями, и они ему поверили? Возможно ли? Как можно было украсть Его, когда вы окружили гроб Его воинами? Они спали, говорят Иудеи. Военные стражи спали! Так, по мнению Иудеев. Неужели все до одного? Так. Неужели ни один не проснулся, когда для взятия тела необходимо было отвалить камень «велий зело» (Мк.16:4), для чего потребно было несколько человек, и что не могло быть без шума? Ни один не проснулся. Но кто же свидетельствует о том, что тело украдено? Те же стражи. Как? те же стражи, которые спали и не проснулись, свидетельствуют о том, что произошло во время сна их, и чего они не слыхали? Кто может иметь дерзость разглашать такую баснь? Неверующие Иудеи. Кто может иметь безумие верить ей? Неверующие. Спросим еще, как могло статься, чтобы ученики Иисуса, которые, при первом виде предстоящей Ему опасности, обратились в бегство, – как могло статься, чтобы они решились на дерзкое и безполезное предприятие, – украсть тело умершаго Учителя своего из гроба запечатаннаго и окруженнаго стражею, по повелению правительства? Неверие не разсуждает; оно мчит по всему свету слова, которыя ему нравятся потому только, что дышат неверием. Но если сделалось известно, что сделано похищение из-за стражи, из-под печати правительства, и похитители известны: то преданы ли суду стражи и похитители? Отнюдь нет. Военный начальник стражей не заботится, стражи безпечальны, мнимые похитители не менее осьми дней остаются в Иерусалиме, и никто из строгих до сего времени начальников Иудейских не требует их к суду за столь важное похищение. Возможно ли, чтоб и после сего баснь о похищении тела Иисусова еще носилась между Иудеями, как нечто достойное выслушания? Возможно, потому что закоснелый в неверии ум, как нощная птица, видит только во тьме неверия, любит только свои грезы, и убегает от света истины, который жжет ему глаза. «Промчеся слово сие во Иудеех даже до сего дне».

Христиане! Воскресший Христос отверз ум Апостолам, и чрез веру просветил их светом Божественным, не для них только самих, но и для того, чтоб они отверзли нам ум, и чтоб мы чрез веру сделались сынами света. Он допустил, чтоб и до нас донеслось нелепое слово, обличающее крайнюю слепоту неверующих Иудеев, дабы мы страшились неверия. Не говорите с Фомою: «аще не вижу.., не иму веры» (Ин.20:25). Помните слова Господа: «веруеши, больша сих узриши» (Ин.1:50); «блажени невидевшии и веровавше» (Ин.20:29). «Веруйте во свет, да сынове света будете» (Иоан. XII, 36). Вера и любовь да привлекут к вам возсиявший от гроба свет животный; сей свет да отверзет ум ваш к разумению таин вашего спасения, и сердце – к ощущению царствия Божия, которое внутрь вас есть; в отверзтом царствию Божию сердце да отверзется вам и рай и небо. Да не затворим сами от себя грехом и неверием того, что для нас отверзает ключ Давидов. Аминь.

45. СЛОВО в день Вознесения Господня²⁴⁸

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Зрящим им взятся, и облак подъят Его от очию их. Деян. I, 9.

Зрящим одиннадцати Апостолам вознесся Господь. Без свидетелей воскрес: при свидетелях возносится. Каменный, запечатанный гроб скрывал славу воскресения во мгновение воскресения: светлый, прозрачный облак являет славу вознесения, когда оно совершается. От чего сия разность? – От того, может быть, что, как воскресение Господа, после сошествия Его во ад, было шествие из ада в Рай, то негде было поставить свидетелей²⁴⁹, а надлежало свидетелями онаго быть отшедшим от земной жизни Патриархам и Пророкам: вознесение же Господа, как шествие от земли на небо, естественно могло иметь свидетелями Апостолов, стоящих на земле, и взирающих на небо. Притом, довольно было видеть Воскресшаго после воскресения, чтобы свидетельствовать о самом воскресении: а вознесение с земнородною плотию на небо, надобно было видеть в самом действии, чтобы после о том свидетельствовать. Возможно ли, скажет плотский разум, чтобы земнородная плоть вознеслась на небо? – Мы ответствуем: нет нужды умствовать о возможности дела, когда самое дело видели и засвидетельствовали люди, которые за истину сего свидетельства умереть не отреклись. «Зрящим им взятся». Но только ли для уверения неверующих показал Господь Свое вознесение? – Без сомнения, и для поощрения верующих. «Аще убо воскреснусте со Христом», говорит Апостол; если, – скажем еще, – вы видели Его возносящагося на небо, и в сем новом торжестве Его также участвовать желаете: «вышних ищите, идеже есть Христос одесную Бога седя; горняя мудрствуйте, а не земная» (Кол. III, 1–2).

Что значит «горняя мудрствовать»? Не правда ли, что сие не довольно понятно? А если ты сего не понимаешь: то, хочешь или не хочешь, ты должен признаться и в том, что сего не делаешь, то есть, не мудрствуешь горняя: ибо кто делает, тот уже знает дело, которое он делает. Если же не мудрствуешь горняя, то и не взойдешь в горняя, туда, «идеже есть Христос одесную Бога седя». Но если ты не взойдешь туда, где Христос одесную Бога: то подумай, земнородный, что с тобою будет, когда видимыя небо и земля прейдут, и вне горняго царствия Христова ничего не останется, кроме ада? Смотри, как земля²⁵⁰ под тобою рушится, и ад разверзается: нет инаго средства спасения, как всею силою держаться за горнее. Надобно учиться «горняя мудрствовать, а не земная».

Учиться «мудрствовать»! – Не устрашился бы кто сего требования. Не подумал бы²⁵¹, что его хотят подвергнуть многоразличным трудностям, с которыми сопряжено прибретение того, что на земли называют мудростию; и к которым должно причислить самыя средства мирской мудрости, – множество учителей, один другому противоречущих, множество книг, не редко действующих как на глаз, так и на ум, только вредною пылью²⁵². Не опасайтесь. Учиться мудрствовать по Евангелию не то, что учиться мирской мудрости. Мудрствование горнее не столь зависимо от внешних средств, не требует столь многих пособий, не так ограждено трудностями, как мудрость мирская, хотя и оное пользуется внешними средствами, не отвергает пособий, не изъято и от трудностей своего рода. Апостол, который написал нам заповедь, «горняя мудрствовать», пользовался средствами и пособиями земной мудрости, быв «воспитан при ногах ученаго Гамалиила»: но потом все сие, равно как и другия преимущества, отверг, как «тщету» и «уметы», «за превосходящее разумение Христа Иисуса», и «да Христа приобрящет» (Фил. III, 7–8); следственно, возвышался в мудрствовании горнем, не смотря на то, что в то же время отвергал²⁵³ средства и пособия земной мудрости. Другие Апостолы только рыбарския сети вязать, а не книжныя мудрования распутывать учились: но сие не препятствовало им, не только успевать в мудрствовании горнем для себя, но и соделаться наставниками онаго для самых мудрецов. Так и после Апостолов. Василий Великий приобрел мудрость Афинскую, и отдал ее в рабыню мудрованию Евангельскому. Арсений, также Великий, обладая ученостию Еллинскою и Римскою, находил себя довольно несведущим, а старца, необразованного Египтянина, довольно сведущим, чтоб учиться у него начаткам духовной мудрости²⁵⁴. И так мудрствование горняго, хотя и для мудрецов, еще высоко, но вместе и для младенцев довольно просто. Яко Ты, «Отче Господи небесе и земли, утаил еси сия от премудрых и разумных, и открыл еси та младенцем» (Матф. XI, 25).

Что же значит «горняя мудрствовать»? – Повторяю: если ты сего не понимаешь; то видно, что ты сего не делаешь. А если ты не мудрствуешь «горняя»: то нет сомнения, что мудрствуешь «земная», и следственно это ты уже знаешь. И так, что ты делаешь, когда мудрствуешь земное, на пример, когда умудряешься, как бы сделаться богатым? – Ты желаешь богатства; часто думаешь о нем; вымышляешь средства для приобретения и умножения онаго; самым делом употребляешь сии средства; что ни делаешь, делаешь с намерением приобресть и умножить богатство; в обладании богатством полагаешь свое благополучие. По сему примеру, можно сказать вообще, что «мудрствовать земная», значит земнаго желать, о земном думать, земное делать, земное иметь в намерении, в земном полагать благополучие. Перемени предмет, и окажется, что значит «мудрствовать горняя». Сие значит горняго, то есть, небеснаго, или иначе, духовнаго и Божественнаго, желать, о небесном думать, небесное делать, или, по изречению Евангельскому, «делать дела Божия» (Ин.6:28), небесное иметь в намерении, в небесном полагать блаженство.

Как трудно! – подумают некоторые. Чтобы небесное иметь и в мыслях, и в желаниях, и в делах, для сего надобно земному человеку переменить и дела, и желания, и самыя мысли. Не спорю, что это нужно, и что это не совсем легко²⁵⁵. Но что же делать? Взойти на высоту труднее, нежели упасть в бездну. И так лучше ли упасть в бездну?

Трудно мудрствовать горняя: но не трудно ли мудрствовать и земное? Легко ли, например, для человека любостяжательнаго принятое им мудрование? Он трудится день и ночь; лишает себя пищи и покоя; иногда оставляет дом; удаляется от близких сердцу; проходит сушу; пускается в море; нисходит в глубину земли; мучится то алчбою приобретения, то заботою сбережения, то страхом возможной, или отчаянием действительной потери. Если такия трудности заставляет переносить мысль, обогатиться на земли сокровищем тленным, на краткое время: неужели не стоит подвига мысль, приобресть горнее сокровище, нетленное, на веки?

Трудно земному человеку мудрствовать горняя, однако ж и зерно пшеницы, погребенное в земле у ног твоих, не мудрствует ли горняя своим образом? Оно разверзается; пробивается ростком сквозь землю вверх, борясь с ея и своею тяжестию; растет выше и выше; и, стремясь непрестанно горе, процветает и приносит плод. Неужели ты думаешь, что земному человеку, меньше, нежели пшеничному зерну, дано силы возникнуть в горнюю область по роду своему?

Трудно земному человеку мудрствовать горняя: но полно земной ли ты, человече? То ли собственно человек, что из земли берется, и в землю возвращается? Не есть ли сие только одежда твоя, или, если угодно, темница твоя? А ты сам, истинный человек, – ты дыхание жизни, происшедшее из уст Самого Бога, по реченному: «вдуну в лице его дыхание жизни, и бысть человек в душу живу» (Быт. II, 7). И так если, как земному, трудно, то, как горнему, не легко ли тебе мудрствовать горняя? Трудно ли огню итти горе, где его естественная область? Трудно ли камню падать на землю, где он родился? Трудно ли духу человеческому стремиться к горнему, приближаться ко Всевышнему? Если падение ветхаго Адама превратило стремление человека от горняго к дольнему и преисподнему: то воскресение и вознесение новаго Адама, Богочеловека, Иисуса Христа, не с сугубою ли силою обратило сие стремление в первоначальное направление, не поставило ли лествицу к небесам? Сошествие Святаго Духа не возжгло ли в человечестве духовно горящий огнь, естественно горе идущий, и горе влекущий то, в чем он обитает?

Еще ли трудно и после сего мудрствовать горняя, хотя бы для сего надлежало и дела, и желания, и мысли переменить?

Но как оставить земныя дела, желания и мысли, когда земное нас окружает, когда земное нам необходимо для земной жизни? Примечай за собою, как оставляешь ты горнее, для земнаго мудрования, и найдешь очень простой способ оставлять земное для горняго. Ты сокращаешь для себя время²⁵⁶ дел благочестия, чтобы иметь более времени для дел мирских; иногда идешь во храм Божий, а между тем еще думаешь о том, что занимает тебя в доме твоем, даже иногда в то время, как стоишь телом во храме молитвы, мысль твоя уходит туда, куда влечет ее земное мудрование, или страсть в тебе господствующая; самыя духовныя упражнения твои повреждаются приходящими среди их земными воспоминаниями. Поступай противным сему образом. Делай дела, необходимыя для земной жизни: но старайся не простирать их далее необходимости, и по мере возможности освобождать себя от сей работы, в свободу дел благочестия. Не только предстоя Богу во храме, удерживай мысль от уклонения к земным вещам, но и вне онаго, когда по необходимости занимаешься вещами земными, отвлекай от них мысль и желание, и возводи к небесам и к Богу. Когда идешь на дело мирское: – воспоминай Бога, и проси Его благословения и помощи; когда входишь в покой от сего дела, воспоминай Бога, и благодари Его за помощь в труде и за дар покоя. Так можно со всяким земным, закону Божию не противным, упражнением соединять духовное мудрствование, и, так сказать, все земное и видимое превращать в горнее и духовное. «Егда воззриши на солнце», – учит святый Макарий, – «ищи истиннаго солнца, яко слеп еси. Когда простреши взор на свет, обратися оттуда очами к душе твоей, и виждь, имееши ли в ней истинный и благий свет, сиречь Господа» (Беседа 33).

Свет Господа нашего Иисуса Христа да просвещает, дух Его да укрепляет, последование слову и житию Его да возводит каждаго из нас к мудрствованию горнему на земли, а чрез то и к блаженному лицезрению Его на небесах, идеже есть Христос одесную Бога седя²⁵⁷. Аминь.

46. Беседа о прикосновении веры ко Христу²⁵⁸

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

И весь народ искаше прикасатися Ему: яко сила от Него исхождаше, и исцеляше вся. Лук. VI, 19.

Чудное зрелище показывает нам Святый Евангелист Лука. Господь Иисус, после всенощной молитвы на горе, и по избрании себе утром двенадцати Апостолов, сходит на равнину; Апостолы следуют за Ним; собор прочих учеников Его, встречает и принимает Его; великое множество людей, не только из многолюднаго Иерусалима, но из всей земли Иудейской, и даже из приморских мест Тирских и Сидонских, окружает Его. Хотят слышать Его учение; хотят получить от Него исцеления: но как обыкновенно многолюдство затрудняет само себя; то что делает народ? Он теснится к Учителю и Целителю, уже не для того, чтобы слушать, или вопрошать, не для того, чтобы просить исцелений, и ожидать, или возложения рук, или слова, разрешающаго грехи; но бросается к Нему, как кому случится, только чтобы достигнуть до Него, и прикоснуться или к живоносному телу Его, или к освященным и, так сказать, напоенным текущею из Него спасительною силою одеждам Его. «Весь народ искаше прикасатися Ему: яко сила от Него исхождаше, и исцеляше вся».

Зрелище по истине чудное, и достойное не просто удивления, но и благоговейнаго размышления, и не только размышления, но и поревнования. Кто не возжелал бы спасительнаго прикосновения к Господу, от Котораго исходит сила исцеляющая все? Посмотрим же в Евангелии, как достигали сего желавшие, и увидим, как и нам достигать сего должно.

Дабы желавшие спасительнаго прикосновения к Иисусу Христу могли самым делом сего достигнуть, для сего нужно было со стороны Его снисхождение, и снисхождение крайнее. Когда Он был на горе; они не могли прикасаться к Нему: ибо, вероятно, даже не знали, где найти Его, и как приближиться к Нему. Надобно было, чтобы Он сошел с горы на место ровное, где ожидал²⁵⁹ Его народ: и сие сошествие было только малый, чувственный образ Его великаго и многоразличнаго снисхождения. Подумайте, что надлежало Ему оставить на горе: – сладкое и блаженное молитвенное собеседование с Отцем Своим небесным: однако ж Он нисходит. А что найдет Он внизу? – смешенное многолюдство, в котором иные хотят слушать Его, а иные, может быть, уловить Его в слове; в котором каждый готов приступить к Нему с своим требованием, но, вероятно, есть и не ведающие, чего просят; во множестве ищущих прикоснуться к Нему, вероятно, есть и такие больные, к которым мы, подверженные подобным немощам, не захотели бы приближиться, есть и такие грешники от которых мы, будучи также грешники, удалились бы, если бы видели сердца их, как Он видит. Однако ж Он нисходит; Он приближается. И что еще? Сии несчастные и погибающие, которые имеют в Нем нужду, как в Помощнике и Спасителе, поступают с Ним, повидимому, с нарушением должнаго к Божественному Чудотворцу благоговения, и очевидно с нарушением обыкновеннаго человеческаго уважения и приличия. Они, как в другом случае о подобном действии народа изъяснился один из самых Апостолов, "одержат" Его "и гнетут" (Лк.8:45); обезображенные болезнями, покрытые ранами²⁶⁰, вергутся на Него без разбора, беснуемых влекут и привергают к Нему другие: все терпит Он; всему снисходит. Как чистая и глубокая река приемлет всех почерпающих из нея, не возмущаясь и не истощаясь: так безконечная спасительная сила Его допускает всех приступающих к Нему, не истощаясь множеством их, не возмущаясь их недостоинством. «Сила от Него исхождаше, и исцеляше вся».

Христиане! Если нужно снисхождение Божественнаго Спасителя, как и без сомнения оно нужно, – дабы и мы могли спасительно прикасаться к Нему: то со стороны Его не будет в сем недостатка. Не с горы только сошел Он на место, равное для нескольких тысяч народа Иудейскаго и соседственнаго с Иудеею: Он сошел с высоты небес для всех миллионов людей живших, живущих, и когда бы то ни было, имеющих жить на земле. поелику Божественная сила Его, будучи выше самых небес, и чище самых небес, недостижима была низкому и недостойному естеству человеческому: Он низвел ее в самое человечество; влиял ее в сосуд плоти подобострастной нам, кроме греха, для исцеления от коего и потребна нам особенно сия сила; по избытку милосердия Своего к нам, Он, так-сказать, переполнил сосуд пречистыя плоти Своея Своею Божественною силою, так что ею оросилась самая²⁶¹ одежда Его, и уврачевала кровоточивую; а когда, по воскресении, "дадеся" Ему «всяка власть на небеси и на земли» (Матф. XXVIII, 18), когда восприятую Им плоть нашу вознес Он с Собою, и посадил одесную Бога Отца, тогда «сшедый... и возшедый превыше всех небес», исполнил «всяческая» (Еф. IV, 10), следственно, и всю землю, на все времена, Своею Божественною, спасительною, не только телесно, но и наипаче духовно «вся исцеляющею силою». Желаете ли и ныне даже чувственнаго доказательства близости и снисхождения к нам Иисус-Христова? – Мы имеем оное каждый день на сем Олтаре, где Он всегда ту же, как и прежде, Божественную и спасительную силу Свою, сие «исполнение Божества» живущее в Нем "телесне" (Колос. II, 9), покрывает видом хлеба и вина, и допускает нас не только прикасаться к Нему, но Плоть Его ясти, и Кровь Его пити во исцеление и жизнь вечную.

Но мы видим далее в Евангелии, что для достижения спасительнаго прикосновения к Господу Иисусу, нужно было не только со стороны Его снисхождение, но и взаимно со стороны желающих сего блага, – искание и приближение. «Весь народ искаше прикасатися Ему». Искание же не должно разуметь здесь просто; и приближение не должно воображать только телесно. Были ищущие, которые искали Иисуса – убити; были приближающиеся к Нему, – чтобы ударить Его в ланиту: без сомнения, не для таких людей исходила от Него всеисцеляющая сила. Сам Христос ясно различает приближение ко всеисцеляющей Его силе, от всякаго другаго к Нему приближения, когда, теснимый множеством окружающаго народа, не чувствует ничьего приближения, кроме приближения одного человека: «прикоснуся», говорит, «Мне некто; Аз бо чух силу изшедшую из Мене» (Лук. 8:46). В чем же состоит сей особенный образ приближения ко Христу, сопровождаемый не мертвым приражением, но живым прикосновением, извлекающим из Него спасительную силу? – Сие также ясно показывает Господь в лице кровоточивой, которая, из множества теснящагося к Нему народа, одна умела к Нему приближиться и прикоснуться, и чрез прикосновение получила исцеление. Ибо что говорит Он ей? – «Дерзай дщи, вера твоя спасе тя» (Лук. 8:48). И так то, что пред очами телесными было приближение и «прикосновение», по созерцанию духовному, Господь называет «верою». Так должно разуметь и то искание, приближение, прикосновение, в следствие котораго над множеством народа ознаменовалась сила Господня исцеляющая всех. По вере искали Его, с верою приближались к Нему, верою духовно прикасались к Его силе, прикасаясь телесно к Его пречистому телу или ризам. Так «весь народ искаше прикасатися Ему», или, по крайней мере, те из народа, которые по вере своей послужили образцем для других. И какая вера видна в сих людях! Не та малая и как-бы неприметная, которой бы нужно было доискиваться, как и подлинно Господь Сам искал ее в двух слепцах, просивших зрения, вопрошая их: «веруета ли, яко могу сие сотворити» (Матф. IX, 28)? Не та вера слабая и колеблющаяся, с которою отец отрока беснуемаго и просил от Господа помощи, и в то же время не надеялся: «аще что можеши, помози»; которую он и признавал в себе, и в то же время не верил собственному признанию: «верую, Господи, помози моему неверию» (Мк. 9:22, 24). Не та вера медленная и полумертвая, которая в слепце Вифсаидском, после живоноснаго плюновения Господня на очи его, по двукратном возложении рук Его, едва пробудилась к принятию совершеннаго исцеления. Вера искавших прикасатися Иисусу не ожидает себе возбуждения от Него, не колеблется сомнением о Его силе, не смущается мыслию о своем недостоинстве, не требует от Него никакого действия, ниже слова; прямо, твердо и свободно идет Она к Источнику благодати, и почерпает из него; как будто силою похищает она всеисцеляющую силу Спасителя. «Сила от Него исхождаше и исцеляше вся». Но что в таком чрезвычайном избытке открывало сию целебную силу? – Не иное что, как черезвычайное дерзновение веры народной: «народ искаше прикасатися Ему».

После сего, Христианин, если скажешь, что и ты желал бы сподобиться спасительнаго прикосновения ко Господу; ответ на сие не труден. Ищи, приближайся, прикасайся: только по вере ищи, с верою приближайся, верою прикасайся. Где мне, скажешь, искать Господа? как приближаться и прикасаться к Нему? Ищи Его мыслию – на небесах, любовию – в сердце, благоговением – в храме, везде ищи Его – делами, для Него предприемлемыми и совершаемыми. Приближайся к Нему, как оный верующий народ, желанием послушати Его, и желанием исцелитися, то есть, поучением в слове Его, и молитвою к Нему. Прикасайся к Нему в священных знамениях и Таинствах, которыми Он, как ризою, облекает в Церкви свою Божественную и спасительную силу, наипаче же прикасайся Ему в таинстве Тела и Крови Его. От тебя самого зависит более или менее успевать в таковом искании; в твоей воле более, или менее воспользоваться таковым приближением и прикосновением ко Господу, для твоего спасения и блаженства. Каковы бы ни были твои душевные недуги: чем совершеннее уверуешь, тем совершеннее получишь от них исцеление силою Христовою, которая и слепотствующее око ума твоего просветит познанием истины, и разслабленныя силы духа твоего укрепит для добродетели, и от духов искусителей тебя избавит, и от мертвых дел воскресит в жизнь духовную и святую. Но если ищешь Его невнимательно, приближаешься к Нему только устами, прикасаешься святыне Его только наружно, без живой веры и усердия: то ты уподобляешься тому народу, который только угнетал идущаго Иисуса, но не достигал Его спасительной силы.

Горький упрек сделал Сам Господь некоторым неправильно, то есть, не по вере искавшим Его: «Аминь, аминь глаголю вам, ищете Мене, не яко видесте знамение, но яко яли есте хлебы и насытистеся» (Иоан. 6:26). О, если бы никто из пришедших ныне взыскать Господа во храме сем, не заслужил подобнаго упрека, невниманием к сокровищу веры и благодати, исканием только видимых и временных благ и чувственных утешений²⁶²! Присоединим к воспоминанию Господня обличения, Господне и наставление: «делайте брашно не гиблющее»; делайте «дела Божия»; «се есть дело Божие, да веруете в Того, егоже посла Он» (Иоан. 6:27–29). Аминь.

47. Слово в день Святителя Алексия²⁶³

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

Тече ко гробу, и приник виде ризы едины лежащя. Лук. XXIV, 12.

Евангелие, повествуя о воскресении Господа Иисуса, излагает между прочим сии обстоятельства, что камень от гроба Его был отвален Ангелом, котораго сошествие для сего с неба сопровождаемо было землетрясением; что жены Мироносицы нашли сей гроб открытым; что Петр, и после него Иоанн, посмотрев во гроб, увидели лежащия ризы Господа, то есть, плащаницу, которою при погребении обвито было тело Его, сударь, или плат, который был на главе Его, и, вероятно, препоясание, которое было на Нем во время Его распятия. «Петр же востав тече ко гробу, и приник виде ризы едины лежащя» (Лк. 24:12).

Что значит, что Евангельское повествование так занимается ризами Господа, которыя уже не нужны Воскресшему? Что значит, что и Воскресший оставил и сохранил ризы Свои во гробе, чтобы их видели? – Сие значит то, что и ризы Господа долженствовали быть в числе свидетелей Его воскресения. Если скажут Иудеи, что тело Господа украдено учениками; если бы самые ученики подумали, как на время думала Магдалина, что тело Господа перенесено кем-то: ризы Его вопиют против клеветников, и вразумляют погрешающих. Время ли похищающему тело развивать с него плащаницу и сударь, и опять свивать их, и укладывать порознь в порядке? Какая нужда переносящему тело погребенное, обнажать оное, когда напротив и обнаженное одеть надлежало, как для удобнейшаго перенесения, так и сообразно с мнением Иудеев о прикосновении к мертвым? Таким образом и безжизненныя ризы Господа проповедывали Его воскресение.

И мы, собравшиеся здесь ныне, притекли ко гробу Христова служителя и подражателя. И сей гроб открыт в следствие потрясения, которое трудно вообразить сбывшимся без содействия руки Ангельской: ибо древяный храм, под которым несколько десятилетий скрыт был гроб сей, внезапно пал во время священнослужения, но сим падением никто не поражен, а только подан случай к открытию гроба сего. И что видим мы в открытом гробе сем? – Не погрешим, если скажем, что «видим ризы лежащя», не ризы тела, но самое тело видим, как ризы только, как облачение безсмертнаго духа, которое он оставил здесь, восходя в жизнь небесную; видим ризы лежащия благочинно, не поверженныя и не раздранныя, то есть, видим тело, не подверженное тлению и разрушению, но не вредимо и мирно почивающее.

Что же значит, что подражатель Христу в жизни, подражает Ему и по смерти в том, что и гроб Свой открытый, и нетленную ризу плоти Своея видимую, нам представляет? – Как безмолвныя ризы Господа возвещали Его воскресение: так безмолвные нетленные останки сего подражателя Христова, не как неизвестное возвещают, но как в суете настоящей жизни не редко забываемое, приводят нам на память будущее наше воскресение.

О безсмертии души человеческой, и о будущем воскресении самого тела человеческаго, если бы надлежало говорить к незнающим: то, для составления понятия о безсмертии, можно было бы обратить внимание на самое существо и естество того, что в человеке живет, и что умирает. То, что видим умирающим, есть видимое, грубое тело: а то, что живет в человеке, есть невидимая, тонкая сила, которую обыкновенно называем душею. Тело само изъясняет свою смертность; поелику очевидно на части делится, и разрушается: душа не только не показывает в себе никаких признаков делимости, разрушимости, но являет совершенно противоположное тому свойство в способности разсуждения, которая разделенныя понятия о вещах представляет в нераздельном и неслиянном единстве, никак несовместном со свойствами делимаго вещества. Тело еще в продолжение жизни умирает, и конечно несколько раз, по частям, ежедневно отделяя от себя часть своего вещества мертвую; между тем душа, во все продолжение жизни, чувствует в себе одно постоянное бытие. Тело участвует в жизни, как бы по неволе, будучи приводимо в движение силою души, и всегда более или менее тяготя ее своею леностию: душа и в то время, когда деятельность тела воспящается сном или болезнию, продолжает свою, не зависимую от тела, жизнь и деятельность.

Свидетелями безсмертия души человеческой можно бы поставить лучшую, и наибольшую часть рода человеческаго, и целые народы, от наиболее просвещенных, до наименее образованных, так что в сем случае самыя заблуждения могут некоторым образом свидетельствовать о истине. Сколь ни чувственны понятия о будущей жизни у последователей Магомета; сколь ни грубы сказания об оной у язычников; сколь ни поразительна власть духа тьмы и злобы над некоторыми из сих, у которых почитается за добродетель живому отдать себя на сожжение для умершаго; но и в сем превращении и смешении понятий и чувствований, и в сем преобладании скотских и зверских свойств над человеческими, еще, как искра в груде пепла, не совсем угасла истина, – та истина, что после настоящей есть для человека жизнь будущая. Если древние, или новые, Саддукеи силятся отвергать сию истину: то потому только, что она препятствует им быть Саддукеями, то есть, безпечно наслаждаться чувственными удовольствиями; поелику мысль о безсмертии требует и смертной жизни, сообразной с будущею безсмертною.

Можно бы, для удостоверения о будущей жизни человека, заставить говорить даже безсловесную и безжизненную природу. Ибо в целом мире нельзя найти никакого примера, никакого признака, никакого доказательства уничтожения какой бы то ни было ничтожной вещи; нет прошедшаго, которое бы не приготовляло к будущему; нет конца, который бы не вел к началу; всякая особенная жизнь, когда сходит в свойственный ей гроб, оставляет в нем только прежнюю, обветшавшую одежду телесности, а сама восходит в великую, невидимую область жизни, дабы паки явиться в новой, иногда лучшей и совершеннейшей одежде. Солнце заходит, чтобы взойти опять; звезды утром умирают для земнаго зрителя, а вечером воскресают; времена оканчиваются и начинаются; умирающие звуки воскресают в отголосках; реки погребаются в море, и воскресают в источниках; целый мир земных прозябений умирает осенью, а весною оживает; умирает в земле семя, воскресает трава или дерево; умирает пресмыкающийся червь, воскресает крылатая бабочка; жизнь птицы погребается в бездушном яйце, и опять из него воскресает. Если твари низших степеней разрушаются для возсоздания, умирают для новой жизни: человек ли, венец земли, и зеркало неба, падет во гроб для того только, чтобы разсыпаться в прах, безнадежнее червя, хуже зерна горчицы?

Можно бы еще от внешних вещей обратить человека во глубину сердца его, и там дать услышать ему предвестие о жизни по смерти. Все живущее на земли, кроме человека, по внушению природы, печется только о настоящей жизни; кроме того случая, когда действует предчувствие жизни будущей, как на пример, в черве, который устрояет себе шелковый или паутинный гроб, в надежде воскреснуть бабочкою: от чего происходит, что человек, даже тогда, как забывает о собственной будущей жизни, многое делает для, так называемаго, безсмертия в потомстве? Сие стремление человеческаго сердца не есть ли отрасль от корня истиннаго безсмертия, – отрасль неправильная, но обнаруживающая силу корня? – Также, всякое сердце человеческое признает, а чем оно благороднее, тем сильнее любит добро и правду, не смотря на то, что, в настоящей жизни, добро и правда очень часто страждут от зла и неправды: откуда же происходит сие глубокое в естестве человеческом признание достоинства добра и правды, или совесть, если не от глубочайшаго, сокровеннаго ощущения царства добра и правды, которое граничит с настоящею жизнию посредством гроба?

Но, может быть, погрешаю я и в том, что мимоходом говорю сие пред Христианами, для которых будущее воскресение не требует никаких изследований и удостоверений, как дело вернаго, засвидетельствованнаго и признаннаго опыта. «Аще бо веруем», говорит Апостол Павел, «яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе приведет с Ним» (1Сол. 4:14). «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. 15:20). Если кто, имея сей опыт воскресения, вздумает сам себя затруднять сомнением, как может оно совершиться, когда образ разрушения многих умерших тел, по видимому, не оставляет места для мысли о их возобновлении: тот же Апостол уполномочивает меня не только разрешить сие затруднение разсуждением, основанным на естестве известных вещей, но притом изъявить негодование за сомнение, которое и веру оскорбляет, и разуму, его изобретшему, чести не приносит. «Безумне, ты еже сееши, не оживет, аще не умрет: и еже сееши, не тело будущее сееши, но голо зерно, аще случится, пшеницы, или иного от прочих: Бог же дает ему тело, якоже восхощет, и коемуждо семени свое тело» (1Кор. 15:36–39).

Думаю, что не изъяснять, или доказывать нужно нам безсмертие, воскресение и жизнь будущаго века: но напоминать о сих важных предметах, которые, как можно примечать, многих, в продолжение многаго времени, меньше занимают, нежели самыя мелочи.

Апостолы называют себя «свидетелями воскресения» (Деян. II, 32) Христова, хотя должность их была свидетельствовать не о воскресении только, но и о всем учении Его. Так важною почитают они истину воскресения. И подлинно, как скоро утверждена сия истина, то сим самым утверждена истина всего, что творил, и чему поучал Господь наш. Но как важна истина воскресения Христова для веры: так истина воскресения нашего важна для жизни. Как скоро утверждена сия истина: то сим самым непоколебимо утверждены все правила жизни святой и Богоугодной.

«Да ямы и пием, утре бо умрем» (1Кор. XV, 32). – Сие правило, которое Апостол, от лица не знающих, или не хотящих знать воскресения мертвых, произнес в поругание им, которое очень годилось бы для нравственной философии безсловесных, если бы они имели преимущество философствовать, в самом деле составило бы и у людей всю мудрость, всю нравственность, все законы, если бы удалить от них мысль о будущей жизни. Тогда, не прогневайся, ближний и брат, если и ты сделаешься пищею людей, которые любят ясти и пити: ибо если не стоит труда благоучреждать собственную жизнь, потому что «утре умрем»; то также не стоит труда щадить и жизнь другаго, которую завтра без остатка поглотит могила. Так забвение о будущей жизни ведет к забвению всех добродетелей и обязанностей, и превращает человека в скота, или зверя.

О человек, непременно безсмертный, хотя бы ты о том не думал, хотя бы и не хотел того! Берегись забывать твое безсмертие, чтобы забвение о безсмертии не сделалось смертоносною отравою и для смертной жизни твоей, и чтоб забываемое тобою безсмертие, не убило тебя на веки, если оно тебе, не ожидающему его, и не готовому, внезапно явится.

Не говори отчаянно: «утре умрем», чтобы тем необузданнее устремляться за наслаждениями смертной жизни: говори с надеждою и страхом: утре умрем на земли, и родимся или на небесах, или во аде; и так надобно поспешать, чтобы положить, надобно подвизаться, чтобы питать и укреплять в себе начало к небесному, а не к адскому, рождению.

Что есть начало к небесному рождению? – Слово и дух, и сила воскресшаго Христа, Который есть и наше воскресение и жизнь. Принимай сие Божественное семя вечной жизни верою; полагай оное в сердце любовию; углубляй смирением; согревай молитвою и Богомыслием; питай или напаяй слезами умиления; укрепляй подвигами добродетели.

Чтоб истребить в себе плевельныя семена жизни адской, и жить наконец чистою и полною жизнию Воскресшаго: умирай всему, кроме Его жизни, то есть, не действуй ни в каком качестве, Ему противном; не живи миру и плоти, страстям и похотям; не прилагай сердца к богатству; не возносись гордостию житейскою. С Павлом «вменяй вся уметы быти, да Христа приобрящешь», то есть, «яже верою Иисус Христовою, сущую от Бога правду», или праведность, «в вере.., еже разумети Его, и силу воскресения Его, и сообщение страстей Его, сообразуяся смерти Его», дабы «достигнуть в воскресение мертвых» (Филип. III, 8–11). Если так поживешь и умрешь: то и ты, оставив во гробе обветшавшия ризы земныя, получишь на небесах новыя, убеленныя в крови Агнца, и в день брака Его облечешься «в виссон чист и светел: виссон бо оправдания святых есть» (Апок. XIX, 8). Аминь.

48. Слово в день первоверховных Апостолов Петра и Павла²⁶⁴

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Первоверховным Апостолам празднуем: вникнем в дух и силу настоящаго празднования.

Под именем «первоверховных Апостолов» Церковь соединяет Петра и Павла.

Что сие отличительное наименование приличествует Святому Петру, в том не трудно убедиться из Евангельской истории. Во всяком собрании, даже равных между собой людей, обыкновенно кто нибудь имеет некоторое первенство, или по избранию и назначению, для порядка, или по превосходству своих способностей и особенному присутствию духа: и во многих²⁶⁵ случаях, когда Евангельская история представляет Петра в собрании Апостолов, имя его первенствует в порядке имен Апостольских, и лице его первенствует между Апостолами, то в слове, то в действии. Когда, на пример, Святый Матфей хочет составить список избранных в звание Апостольское; он пишет: «Дванадесятих же Апостолов имена суть сия: первый Симон, иже нарицается Петр» (Матф. X, 2); – и потом именует прочих Апостолов. Когда Сам Божественный Учитель, по некотором времени учения, испытывает избранных учеников Своих в главном предмете Своего учения, и вопрошает: «кого Мя глаголете быти?» – Петр предупреждает всех Богомудрых ответом: «Ты еси Христос Сын Бога живаго»; и за то первый не только похваляется, но и ублажается: «блажен еси Симоне»; ему первому сказуется: «на сем камени созижду церковь Мою» (Мф.16:15–18), хотя впрочем не исключительно ему, потому что Церковь «назидается на основании Апостол и Пророк сущу краеугольну самому Иисусу Христу» (Еф. II, 20); он первый получает ключи Царства Небеснаго и власть вязать и решить (Матф. XVI, 19), хотя впрочем в след за сим и всем Апостолам таже власть дарована (Матф. XVIII, 18)²⁶⁶. И в то бедственное время, когда, при поражении Пастыря, разсеялись овцы стада, когда самые²⁶⁷ столпы ея поколебались, самые камни основания подвиглись от мест своих, потому что сатана просил, дабы сеять их, яко пшеницу; – что тогда камень Петр? – Правда, не устоял и он, даже бедственнее других был низринут: но с тем вместе имел преимущество особенною молитвою Христовою быть воздвигнут на прежнее место свое, и ему предоставлено утвердить братию²⁶⁸. "Аз, – сказано ему, – молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя; и ты некогда обращшся, утверди братию твою» (Лук. XXII, 32). Подлинно, когда воскресение Господа прежде всех открылось Мироносицам; сие не утвердило Апостолов в веровании оному: «и явишася пред ними яко лжа глаголы их» (Лук. XXIV, 11). Но когда Воскресший явился Петру: то и прочие Апостолы, прежде общаго всем им явления, уже с твердостию говорили: «воистинну воста Господь, и явися Симону» (Лк. 24:34). Наконец должно ли наполнить пустоту, оставленную в лике Апостольском чрез отпадение Иуды? – Первый примечает сие Петр, и первый печется о сем. Должно ли, непосредственно, по сошествии Святаго Духа, торжественно начать проповедь Евангельскую? – «Став Петр со единонадесятьми», первый из них «воздвиже глас свой» (Деян. II, 14). Должно ли положить основание Церкви Христианской между язычниками, также как между Иудеями? – Петр крестит Корнилия; и уже не в первый раз просто изъясняется событиями, много затрудняемое толкованиями слово Христово²⁶⁹: «ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь Мою».

Но чем яснее²⁷⁰ таким образом первенство Святаго Петра между Апостолами: тем более требует изследования²⁷¹ то, что Церковь и Святаго Павла присоединяет к нему под общим для обоих наименованием Первоверховных Апостолов, – Павла, очень мало, по видимому, соединеннаго с Петром в Апостольстве. Известно, что Господь избрал сперва двенадцать Апостолов, а потом других семьдесять. Двенадцать, в сравнении с семидесятью, все могут быть названы верховными Апостолами. Но известно также, что Святый Павел не был в числе сих. Когда они в продолжение нескольких лет учились науке Апостольства у Божественнаго Учителя: тогда, вероятно, Павел продолжал еще учиться у законоучителя Иудейскаго Гамалиила. Когда они воплощенною Премудростию Божиею торжественно произведены в учители всех народов: «шедше научите вся языки» (Мф.28:19): Павел все еще оставался только учеником Гамалиила. Когда они единодушно ждали, и все совокупно получили Духа Святаго, и соделались Его непосредственными орудиями и верховными на земли раздаятелями даров Его: и тогда Павла между ими не было. Когда они начали созидать и распространять Церковь Христову: Павел еще был ея гонителем и разрушителем. Как же случилось, что столь далеко, по видимому, отставший от сонма верховных Апостолов, приемлет ныне от Церкви честь, не только равную с верховными, но и преимущественную, вместе с первоверховным из них?

Посмотрим, нет ли способа сблизить сих двух мужей, и уразуметь помышление Церкви, которая соединяет их в настоящем праздновании.

Нет нужды пространно изъяснять, или доказывать, что Апостольство Павла столь же величественно и Божественно по своему началу, как Апостольство Петра и прочих Апостолов. Довольно для сего сказать, что Призвавший Петра и прочих к Апостольству во время пребывания Своего на земли, – Сам призвал к тому же Павла, преклонясь к нему из отверстых небес. «Павел Апостол, ни от человек, ни человеком, но Иисус Христом и Богом Отцем», или как еще он изъясняется, «явлением Иисус Христовым» (Гал. I, 1, 12).

Если велик тот, кто из глубокаго неведения в краткое время восходит к высокой и Божественной мудрости: менее ли велик и тот, кто из смертельной вражды против Божественной истины вдруг прелагается в любовь к ней, также, яко смерть, крепку? Вчера рыбарь; а ныне первый и единственный Богослов: "Ты еси", говорит, «Христос Сын Бога живаго» (Мф. 16:16)²⁷²: вот величие Петра! Вчера гонитель Христов, а ныне Апостол Христов; – «гоняй нас иногда, – говорят верные, – ныне проповедует веру, юже иногда разрушаше» (Гал. 1:23): – вот величие Павла! Если верховность духа Петрова над прочими Апостолами видна в том, что он некогда утвердил братию свою, поколебавшуюся в вере: не также ли видна верховность духа Павлова над самим Петром, когда Павел приметил непримеченный Петром соблазн, предстоящий Церкви, по причине его устранения от верующих из язычников, в угождение верующим из Иудеев, и исправил в сем случае действия Петровы? "Егда", говорит, «прииде Петр во Антиохию, в лице ему противу стах, яко зазорен бе» (Гал. II, 11). Если Апостольское действование²⁷³ Петра является преимущественно великим в том, что как между Иудеями, так и между язычниками, он полагает первыя основания Церкви Христовы; чрез него наипаче, как чрез сильнейшее орудие благодати, собор Апостольский действует из Иерусалима не только на все Церкви Палестинския, но и на многия другия: не обширнее ли еще область Апостольства Павлова, простирающаяся от Иерусалима и Сирии до Македонии, до Греции, до Иллирика, от Антиохии до Рима, и, может быть, до Испании, при том так, что и он большею частию «не на чужем основании созидал» (Рим. XV, 20), но проповедывал там, где до него не было произносимо имя Христово? Посмотрите, как сии, без войска и без оружия всемирные завоеватели, делят между собою народы, не уступая друг другу, не в том, кому более владеть вселенною, но кому более страдать за спасение вселенныя: «уверено ми бысть», сказует Павел, «благовестие необрезания», то есть язычников, «якоже Петру обрезания» (Гал. II, 7), то есть Иудеев. поелику же во время сего, не разделяющаго, но соединяющаго раздела, во вселенной не было ничего, кроме «обрезания» и «необрезания», кроме Иудеев и язычников: то Петр и Павел разделили ее между собою без остатка, и потому в целом мире некому оспоривать у них достоинства первоверховных.

Впрочем, и тогда, как действительно есть некоторая первоверховность Апостольская в превосходстве даров, высоте добродетелей и обширности подвигов, можно еще спросить: для чего так торжественно возвещается первоверховность проповедников веры, которые полагали, и других научали полагать свое торжество не в верховности, но в смирении, и первенство в служении другим? – Дабы на сие ответствовать, вспомним притчу Христову: «не может град укрытися верху горы стоя» (Матф. V, 14). Град на верху горы, здесь означает душу возвышенную, наполненную и украшенную совершенствами и добродетелями: подобно как в других случаях Слово Божие душу Боголюбивую и благочестивую называет обителию Божиею, или домом Божиим. Как град на вершине горы стоящий, сколь ни скромны его здания, тем не менее виден издалека: так душа, отвергшая мир и плоть со страстями и похотями, долу влекущими, приближенная к небесным Силам, вознесенная на гору Закона Божия, чистотою, верою и любовию в Боге обитающая, и соделавшаяся обителию благодати Божией²⁷⁴, сколь ни скромно ея слово, сколь ни смиренны ея действия, и в смирении своем открывает свою возвышенность, и скромностию не может скрыть своей внутренней славы от очей сколько нибудь очищенных. И как путешествующие, усматривая град на горе, останавливаются и сами на некотором возвышении, откуда удобнее видеть его, указуют его друг другу, замечают особенныя возвышенности его, беседуют о красотах его, наслаждаясь величественным зрелищем, а иногда и управляя им путь свой, и поощряясь достигнуть видимаго вдали: так Богомудрые Отцы и руководители наши в пути спасения, останавливают нас на известном поприще времени, чтобы, как два величественные града, указать нам великия души Петра и Павла; замечают нам преимущественную возвышенность их совершенств и добродетелей; дают случай чистым душам насладиться созерцанием двух высоких обителей Святаго Духа, или единой высокой благодати Апостольства, обитающей в двух телесных обителях; побуждают очищаемых²⁷⁵, по возможности, хотя издалека, разсматривать сие духовное зрелище и по нему направлять и ускорять путь свой ко спасению ревностным подражанием усматриваемым подвигам и добродетелям; а дабы и неочищенных от праха мирских сует очистить некоторым предварительным очищением, и от брения плоти возвысить, для удобнейшаго умным оком разсматривания духовных высот, они старались как бы на некое духовное возвышение возвести нас стезею поста, настоящий день предварившаго.

Ничего не скажу чистым и возвышенным созерцателям, чтобы не препятствовать им наслаждаться тем, что ныне видят они на горе Божией, на высоте Церкви Христовы. Станем добре и мы, едва, может быть, возникающие духом от плоти и мира; воспользуемся высоким духовным зрелищем, которое Церковь ныне нам представляет и указует. – Если ты еще привязан к миру, к мирским стяжаниям или удовольствиям, к мирским знаниям, к мирской чести: воззри на Петра, который оставил все, чтобы следовать за Христом; воззри на Павла, который, повидимому, и не совсем мирския знания Иудейскаго законника и Фарисея, и славу сих знаний, вменил за уметы, чтобы приобресть спасительное буйство и поношение Христово. Если не можешь оставить имения: оставь по крайней мере любостяжание и скупость. Если не можешь еще возлюбить поношение: отвергни по крайней мере любочестие. Иначе какой ты ученик Апостолов? Какой сын Апостольской Церкви? – Если ты грешник, знающий свое беззаконие; и грех твой, будучи пред тобою выну, не дает покоя твоей совести: хотя и низко в сем случае ты стоишь, но и ты воззри на высоких Апостолов. И первоверховный Петр не был ли на время отрекшимся²⁷⁶ от Христа? И первоверховный Павел не был ли некогда гонителем Церкви? Но слезы покаяния и глубоко падшаго Петра возстановили в верховное Апостольство: а покаяние Павла, еще и не начатое, но провиденное, принято простертыми с небес объятиями Спасителя грешников: что же ты унываешь, грешник, и отягчаешь себя отчаянием? Возми крест покаяния и надежды, и лети на высоту благодати.

Довольно сего для примера, как можем и мы, униженные в Церкви²⁷⁷, разсматривать высокия совершенства Апостолов, и размышлением о них питать душу свою, и одушевлять жизнь свою. В сем состоит истинный праздник Апостолов. Благословение Святых Апостолов и Святыя Церкви Апостольския почиет на празднующих сим образом. Аминь.

49. Слово в день Преподобнаго Сергия, о суде Святых

(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре Июля 5; напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1825

Не весте ли, яко святии мирови имут судити? 1Кор. VI, 2.

«Мирови имут судити!» – Слово Апостольское весь мир предает суду Святых: кто же и куда может уклониться от суда сего? Весь человеческий род представляется разделенным на две части: на судей, которые суть «Святые», и на подсудимых, которые суть все прочие человеки, под именем «мира». Некуда уклониться из числа подсудимых, как разве в число судей. Если не поставим себя самопроизвольно в сан судей, что было бы весьма дерзновенно, и без дальнейшаго суда достойно осуждения: то по необходимости мы должны увидеть себя во множестве подсудимых.

Святии судити имут! – Что же о суде сем должны подумать мы грешные? О суде человеческом, обыкновенном говорят, что не должно бояться суда, но судьи боятся должно; потому что суд, по существу своему, как действие правосудия, угрожает только некоторым из подсудимых, то есть, виновным, а судья, по невежеству, по лицеприятию, по мздоимству, и невинных, не менее виновных, опасности подвергает: о суде Святых – не знаю что и сказать, судей ли более, или самаго суда страшиться должно. Чем менее могли бы невинные опасаться сих судей, в которых нельзя предполагать ни неведения, ни пристрастия, превращающих суд: тем более грешные должны страшиться сих судей; ибо в них нельзя предполагать ни непроницательности, которая бы не приметила греха, ни лицеприятия, которое бы покрыло грешника. Если они не страшны потому, что благи и милосерды: то страшны по тому самому, что суть Святые, а потому совершенною ненавистью ненавидят грех, и конечно с совершенною правдою осудят его. Если же сии судии мира строги в правде; а «мир весь во зле лежит» (1Иоан. V, 19); и «никтоже чист от скверны» греха и неправды, «аще и един день житие его на земли» (Иов. XIV, 4–5): то как страшен должен быть по необходимости суд Святых над миром!

И Ты, у котораго мы ныне витаем и покоимся, как птенцы под крилами кокоши, к которому прибегаем, как врачу немощей, как утешителю в скорбях, как сокровищехранителю милосердия, как раздаятелю щедрот, как предстателю за нас пред Всевышним Судиею, – и Ты наконец должен быть одним из сих грозных судей над нами!

О ищущие милости! Устрашимся суда, котораго избежать не можем, и пред которым устоять не имеем силы. Устрашимся же не страхом малодушия, ведущим к отчаянию, но страхом благоразумия, внушающим осторожность. Ураним поставить себя мысленно пред сим судом, чтобы не опоздать нам оправданием пред ним, когда он откроется внезапно и торжественно. Не весте ли, «яко святии мирови имут судити?»

Апостол Павел Христианам своего времени кратко напоминает о суде Святых, как о деле, в котором он полагается на их собственное знание. «Не весте ли?» Неужели вы не знаете? Без сомнения вы сие знаете. Спрашиваю: можно ли и Христианам настоящаго времени повторить напоминание Апостольское с такою же благонадежностию? Можем ли мы на сие ответствовать: да, мы знаем суд Святых? Или, посоветуясь с своею совестию, не большая ли часть из нас должны признаться, что мы почти ничего не знаем об оном? В сем случае, опять спрашиваю: что значит сие незнание? Незнание о суде означает или простоту невиннаго человека, которому нет дела до суда; – но сие не есть наше состояние в отношении к суду Святых, как уже из вышесказаннаго разуметь можно; – или нерадение и закоснение грешника, который избегает мысли о неизбежном суде потому, что всегда занимается помыслами и делами греховными. О суд, котораго познание устрашает, и котораго незнание обличает и посрамляет нас; о котором размышление угрожает осуждением, и о котором забвение ведет прямо к осуждению! Откройся нам со страхом твоим, прежде нежели откроешься с неизбежным осуждением нашим.

«Не весте ли», говорит Святый Апостол ведающим о суде Святых. Мы с неведущими обратимся к источнику ведения. Первое и главное сведение о суде Святых почерпаем из слов Самого Сына Божия, Которому Бог Отец «весь суд даде, да вси чтут Сына, якоже чтут Отца» (Иоан. V, 22–23), и Который в Свою чреду разделяет суд Свой с Апостолами: «аминь глаголю вам, яко вы шедшии по Мне, в пакибытие, егда сядет Сын человеческий на престоле славы Своея, сядете и вы на двоюнадесяти престолу, судяще обема надесяте коленома Израилевома» (Матф. XIX, 28). В сем изречении должно заметить, во-первых, что суд Святых откроется торжественно «в пакибытие», во вторичное бытие человеков, то есть, по воскресении мертвых, и следственно, суд сей будет всемирный не только в отношении к человекам последних времен, но и в отношении к роду человеческому от начала времен до конца их. Во-вторых, что суд сей откроется торжественно, «егда сядет Сын человеческий на престоле славы Своея»: но как сие будет, по другому изречению Его, тогда, «егда приидет Сын человеческий в славе Своей, и вси святии Ангели с Ним» (Матф. XXV, 31); следственно суд Святых произведен будет не только пред родом человеческим, но и пред Ангелами Божиими. В-третьих, что последователи Христовы «сядут на престолах для суда в тоже время, егда сядет Сын человеческий на престоле славы Своея»: следственно суд их будет соединен с Его судом; они порознь будут орудиями, или подчиненными, частными действователями Его единаго, всеобщаго и верховнаго суда. В-четвертых, что Апостолы «сядут на двоюнадесяте престолу, судяще обеманадесяте коленома Израилевома»: но как за сим остается еще множество народов и племен, которые предстанут всемирному суду; то можно из сего заключать, что кроме сих дванадесяти судей, и еще многие судии должны будут явиться. Сие догадочное заключение оказывается ясною и утвержденною истиною в изречении Апостола, который говорит, что не одни Апостолы, но вообще «святии мирови имут судити». Пророк еще с большею определенностию сказует, что все Святые Божии без изъятия возведены будут в достоинство судей, дабы произвесть суд над языками и людьми, над царями и славными их: «сотворити в них суд написан: слава сия», то есть, слава быть судиями в сем суде, «будет всем преподобным Его» (Пс.149:9). Присовокупим к сему свидетельство очевидца сего суда: ибо Святый Иоанн уже видел оный в откровении. "Видех", пишет он, «престолы и седящия на них, и суд дан бысть им» (Апок. XX, 4).

Трудно вообразить, как произведется один, согласный и неподверженный никакому пререканию суд толикаго множества судей, над еще большим множеством подсудимых, по столь многим разнообразным и тонким предметам суда, каковы суть все явныя и тайныя дела, слова, желания, и помышления каждаго человека в продолжении всей его жизни. В изъяснение сего находим нечто у Псалмопевца, который говорит, что преподобные сотворят «суд написанный», и у Тайновидца, который пишет так: «и видех мертвецы малыя и великия стояща пред Богом, и книги разгнушася; и ина книга отверзеся, яже есть животная; и суд прияша мертвецы от написанных в книгах по делом их» (Апок. XX, 12). Как обыкновенно между человеками употребляется написанный суд, частию для удобности в отношении к высшим судиям, поелику он не только слова и действия подсудимых, со всеми их обстоятельствами и подробностями, но и множество в разных местах находящихся свидетелей и других доводов суднаго дела представляет в нескольких написанных листах; частию для верности, поелику слово сказанное мгновенно скрывается, и может быть пересказано иначе, а слово написанное остается видимым и непременным: так и суд Святых представляется написанным в книгах, и особенно в книге жизни, в ознаменование того, что им дан будет от Верховнаго Судии способ так же удобно и верно, или лучше сказать, несравненно удобнее и вернее, видеть всю внешнюю и внутреннюю жизнь каждаго судимаго ими, нежели как обыкновенный судия видит поступки подсудимаго в написанном полном судном деле; и что потому судимым грешникам не останется никакого способа не признаться в том, в чем обличат и осудят их Святые. Но кто, и когда пишет книгу нашей жизни для будущаго суда Святых? – Думаю, что пишем ее мы сами, и пишем непрерывно, в то самое время, когда что делаем или говорим, желаем или помышляем: так должно быть для того, чтобы мы не имели предлога отрицаться от нея на суде, и говорить, что в ней кем-то, когда-то написано, чего мы не знаем, и чего от нас не было. Но где лежит сия книга? – Кто знает, в каком месте хранит Судия написанный суд, доколе придет время открыть его всенародно? Впрочем надеюсь, не погрешим, если скажем, что в сердце каждаго из нас лежит книга жизни для будущаго суда нашего, – там, где не только знающие Бога, и закон Его, и благодать Его, но и язычники «являют дело законное написано, сосвидетельствующей им совести, и помыслом друг друга осуждающим или оправдывающим» (Рим. II, 15), ибо сие внутреннее явление не иное что есть, как – большее или меньшее открытие книги жизни, которая наконец вся, от начала до конца, откроется, и из нашей же внутренности осветится или тихим светом, или пожирающим огнем, «в день, егда судит Бог тайная человеком» (Рим.2:16). Можно еще сказать, что и в самом теле нашем, которое под покровом тленнаго²⁷⁸ уготовляется к воскресению, как-бы в некоей книге, мы пишем жизнь нашу неприметными ныне, но явственными для будущаго суда нашего чертами: «каковая бо ныне», – говорит Святый Макарий, – «сокровища внутрь себе стяжала душа, таковая откроются и явятся тогда на теле» (Бесед. V, 8), может быть, также и на других созданиях Божиих; – ибо у Тайновидца сказано, что кроме особенной книги животной, есть еще книги, которыя должны разгнуться для суда по написанному в них, – может быть, говорю, и на других созданиях Божиих, нами беззаконно употребляемых, оскверняемых, повреждаемых, окажется по частям написанный суд настоящей жизни нашей, на пример, наши грубыя нечистоты на земле и воде, наши праздныя слова на воздухе, следы злобы нашей в том, что было предметом или орудием злобных действий, улики соблазнов наших в тех, которых мы соблазнили. Так необличенное живыми свидетелями братоубийство Каиново написано на земле кровию Авеля: и небесный Судия точно сими кровавыми, не только явственными для прочтения, но даже говорящими писменами, уличил непризнававшагося преступника: «глас крове брата твоего вопиет ко мне от земли» (Быт. IV, 10). Так один из будущих судей Божиих ржу золота и сребра предварительно принимает в качестве свидетеля против сребролюбцев: "ржа их", говорит, «в послушество на вас будет» (Иак. V, 3). Наконец самая благодать, вселившаяся во Святых, которой мы не приняли не по чему другому, как по самопроизвольному нерадению или упорству, их вера, их подвиги, их добродетели, которыя мы долго имели пред очами в сих подобострастных нам людях, но которым не подражали, явясь в день суда в полном свете, произведут то, что действие суда Святых само собою окажется над нами, посредством совести нашей: подобно как Ной, не поставляя судилища, не производя судебнаго изследования, тою самою верою, которою сам спасся от погибели в потопе, осудил неверовавший первый мир: "верою", говорит Апостол, «ответ приим Ное, о сих, яже не у виде, убоявся, сотвори ковчег во спасение дому своего: ею же», то есть, верою, «осуди весь мир» (Евр.11:7).

Вот некие малые, какие с глубоким неведением нашим совместны, начатки познания о великом суде Божием и Святых Божиих над всеми нами: малые для того, чтобы ввести нас в тайны будущаго, но может быть, уже не малые для того, чтобы возбудить нас к спасительному страху будущаго. Если мы страшимся обнаружения некоторых, не совсем уже тайных, грехов наших пред некоторыми человеками, подобно нам грешными; если смущаемся пред тайным свидетелем и судиею нашей совести, котораго Церковь дает нам не столько для осуждения, сколько для изглаждения грехов наших: то как снесем мы обнаружение всех, даже в самой глубине души нашей сокровенных грехов, пред вселенским по истине Собором Святых, при всех знаемых и незнаемых человеках пред чистейшими взорами Ангелов, в открытом присутствии седящаго на престоле славы Своея, тогда как обнаружения грехов наших требовать будут не покаяние и прощение, но ад и огнь вечный? Если один лучь строгой истины, осветивший одно слово беззакония в книге совести нашей, как стрела, пронзает нашу внутренность: то каковы должны быть наши ощущения, когда вся книга жизни нашей, отверзется, все, по видимому, изгладившияся черты греха в ней сделаются явственными, все, что есть в существе нашем, представит написанный суд нашей прошедшей жизни, а все, нас окружающее, явится полчищем свидетелей против нас? О суд, о котором помышление колеблет и потрясает меня! Как устою я, когда ты в самом действии откроешься? – «Что сотворим, мужие братие?» (Деян.2:37)

Если толико страшен суд: устрашимся греха, который один виною того, что суд толико страшен. А поколику мы уже виновны во грехе: то как угрожаемые явным и торжественным судом человеческим предварительно иногда прибегают к имеющему власть судить, и, чтобы избежать явнаго и строгаго суда и наказания, добровольно подвергают себя тайному и снисходительному суду и исправлению, так и мы ускорим прибегнуть к имеющим судити миру, и к Самому Верховному Судии, взыскуя себе суда тайнаго прежде явнаго, суда милосердия прежде суда правосудия, суда исправления прежде суда наказания. Подлинно, есть предварительный суд Святых, суд милосердия и исправления, чрез который предупреждается и отвращается страх последняго суда их, суда правосудия и наказания. «Что убо есть», – вопрошает Святый Макарий, – «еже Господь рек: сядете на двоюнадесяте престолах, судяще обеманадесяте коленома Израилевома»? И ответствует: «сие находим исполнившееся уже на земли, по вознесении Господнем на небеса: снизпослал бы Он Духа Утешителя на обанадесять Апостолов и святую силу, яже пришедши вселилася в них, и возсела на престолах разумов их. Но зане предстоящии глаголаху быти их пияных; сего ради нача Петр судити их, глаголя о Иисусе, яко мужа сильна в словесех и знамениих вы распясте, повесивши на древе» (Деян. II). – «Чего ради», – продолжает Святый Макарий, – «покаялися многие, научившеся от Петра, дабы быти им новым и Богу избранным миром. Видиши ли, како явилось начало суда? Тамо бо показася новый мир. И хотя и еще будут сидети и творити суд в пришествие Господне, в воскресение мертвых: обаче и зде сие сбыстся, Духу Святому возседшу на престолах разумов их» (Беседа VI).

Как Петр, один из Судей Божиих над коленами Израилевыми, повинный Богу род Израильский, исполненным духовной силы словом судил не к осуждению и погибели, но к покаянию и спасению: так Ты, Судия Божий в языце нашем, Преподобне Сергие, исполненным благодати примером жития твоего суди исполненную грехами жизнь нашу к очищению, исправлению и обновлению. Твоим воздержанием и умерщвлением плоти суди нашу роскошь и негу, и исправи нас по крайней мере в здравую умеренность и простоту в удовлетворении потребностям телесным. Твоим неусыпным трудолюбием суди нашу леность и праздность, и возбуди нас к полезной деятельности и к безропотному исполнению наших обязанностей. Твоею кротостию и смирением суди нашу гордость и презорчивость, и научи нас не мудрствовати о себе паче, еже подобает мудрствовати. Твоею вольною нищетою суди нашу любостяжательность, и наставь нас быть довольными тем, что кому дарует Промысл Божий, и не прилагать сердца к богатству, аще и течет оно. Наипаче, живущим в тебе духом благодати суди и осуди плотское наше мудрование, и мудрованием сим угашаемый дух благодати возжги в нас неугасимо. Предстательствуй о нас пред престолом Верховнаго Судии, Господа нашего Иисуса Христа, да приимем участие в искуплении от суда смертнаго животворящею Его кровию, и, если не может прейти нас суд и наказание, пусть ныне «судими от Господа наказуемся» временно, «да не с миром осудимся» (1Кор. XI, 32) на веки. Аминь.

50. Беседа²⁷⁹ о упокоении труждающихся и обремененных

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы. Матф. XI, 28.

Слышите, зовут: надобно ли кому итти на сей зов? Призывают «труждающихся и обремененных»: есть ли здесь таковые? Или нам легко и не трудно, и потому нет дела до сего призывания? Обещают «упокоить»: надобен ли кому покой? Или не стоит труда итти за ним; а хочется нам радости, веселия, забавы?

Спросим несколько иначе: желаете ли вы быть благополучны? Без сомнения, никто не отречется от сего. Но как назовете вы душевное состояние человека благополучнаго? Мне кажется, нет сему приличнаго имени более, как одно из двух: спокойствие, радость. Но действие радости, обыкновенной на земли, подобно действию вина; состояние радости есть состояние упоения; а упоение не продолжительно, и оставляет по себе чувство лишения, или даже тягости. Спокойствие есть состояние души здравой и трезвой; оно чувствуется не так живо, как радость, но за то более постоянно. Итак не прогневайтесь, любители радости, веселия, забавы: мы желаем, – и думаем, что для вашего благополучия обязаны желать вам, – более спокойствия, нежели радости, веселия, забавы. А кто так приучил свой вкус к земным радостям, так легко находит веселие, так неутомимо заменяет труд забавами, что ни в какую цену не ставит спокойствия: тому, – хотя, может быть, сие уже и слишком суровым покажется, – желаем даже того, чтобы он несколько испытал состояние «труждающихся и обремененных». В сей суровости желания мы подражаем некоторому, весьма доброжелательному впрочем мужу: "исполни", так молил он Бога – исполни «лица их безчестия, и взыщут Имени Твоего, Господи!» (Пс.82:17)

Но может быть, состояние труждающихся и обремененных, и не редко, и не чуждо многим из нас: а в таком случае и успокоения искать²⁸⁰ нужно, и к Упокоителю поспешить должно.

«Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии», – воззвал Господь Иисус, когда пред очами Его находились Иудеи, среди которых Он проповедывал. Какое на них Он мог видеть иго, которое бы затрудняло их, и бремя, которое бы их отягчало? – Во-первых, бремя грехов, под которым и сильный Царь Израилев изнемогал подобно рабу, страждущему болью в костях от несоразмернаго силам ношения тяжестей: «несть мира в костех моих», говорил Он, «от лица грех моих; яко беззакония моя превзыдоша главу мою; яко бремя тяжкое, отяготеша на мне» (Пс. XXXVII, 4–5). Во-вторых, иго закона Моисеева, который Апостол Петр именно называет игом, "его же", – говорит Он в изъяснении сего названия, – «ни отцы наши, ни мы возмогохом понести» (Деян. XV, 10); котораго при том тяжесть, в последние дни Иудейства, удвоена и утроена была учениями и заповедями человеческими от книжников и фарисеев; «связуют бо», глаголет о них Господь, «бремена тяжка и бедне носима, и возлагают на плеща человеческа» (Матф. XXIII, 4). В-третьих, иго и бремя многих и различных зол и бед, лежавших на Иудейском народе вообще, и упадавших на многих из онаго порознь: например, иго власти языческой, из-под котораго хотя и силились гордые Иудеи восклонять голову, и вопиять: «семя Авраамле есмы, и никому же работахом николи же» (Иоан. VIII, 33), но которое тем не менее тяготело на вые их, и восходило выше головы их, поелику – лежало даже на Первосвященстве их, и на самом облачении первосвященническом, которое Римляне держали запертым в своей крепости; – иго Синагоги, которая преследовала исповедающих истину, не угодную ея предразсудкам и властолюбию; – наконец, частныя бремена нищеты, угнетения от сильных, неправеднаго суда, болезней, печалей.

Таковыми и подобными бременами отягченных, трудностями утомленных, всех призывал к Себе Господь Иисус Христос: и поелику призывал всех без изъятия; поелику Бог «Отец послал» Его «Спасителя миру» (1Иоан. IV, 14), а не одному народу или времени, поелику «словеса Его не прейдут» даже и тогда, когда «прейдут небо и земля» (Мк. XIII, 31); то и теперь Он еще глаголет, и между нами «труждающихся и обремененных» ищет, и к Себе призывает.

Человек, знающий за собою грех! Не «труждаешься» ли ты? Не «обременен» ли? Чувствуя уязвленную совесть, не усиливаешься ли ты бежать сам от себя, безплодным однакож усилием: подобно как ураненный елень бежит по лесу, но уже не может убежать от раны, которую несет с собою, а только истощается в силах? Не мечешься ль иногда, как рыба поглотившая уду, безполезными однако же порывами: потому что иго, тебя вяжущее, и бремя тяготящее, находится внутри тебя? Не есть ли для тебя грех, частию бремя; поколику тяготит душу воспоминанием соделаннаго; частию иго, поколику лишает тебя свободы, затрудняет, изнуряет привычкою, подобно как ярмом связуется, затрудняется, изнуряется работное животное? Если же тогда, как живешь во грехе, ты еще не знаешь и не чувствуешь в нем ига и бремени: тем не лучше. В сем случае ты подобен дикому под ярмом и бременем животному, которое несется по стремнинам, и чем менее испытывает затруднения, чем менее чувствует тяжесть, тем скорее может низринуться в пропасть, и совсем погибнуть: и потому в сем случае, – как сказано и прежде, – желательно, чтобы ты лучше вошел ощутительно в неприятное состояние «труждающихся и обремененных», нежели оставался в опасном состоянии необузданности. Но ты, знающий беззаконие свое, как иго и бремя, не медли узнать и надежду облегчения: «прииди, труждающийся и обремененный».

Человек, подвизающийся в добродетели! Не «труждаешься» ли и ты? И ты не «обременен» ли? Правда, если участь грешника есть иго и бремя: то уделом добродетели должна быть легкость и свобода. Но как иго и бремя греха ощущается уже после того, как он сделан: так и добродетель дает чувствовать легкость и свободу тогда, когда уже совершена будет. А легко ли достигнуть в ней совершенства? Путь ея идет на гору; крут, узок, усеян тернием. И познавать путь духовнаго совершенства, и действительно восходить по нему, трудно уже и по тому одному, что, как говорит опытный подвижник мудрости и добродетели, «тело тленное отягощает душу, и земное жилище обременяет ум многопопечителен» (Прем.IX, 15). Тело же, кроме того, что тленно, и потому не выдерживает всего напряжения безсмертной души, но, или ее в ея стремлении задерживает, или подвергается опасности отторгнуться от нея и разрушиться, – кроме сего, заражено грехом, связано привычками, противными добродетели: а также и ум, кроме того, что развлекается попечениями о земном жилище своем, – кроме сего связуется предразсудками, помрачается и увлекается страстями сердца, вводится в обман призраками чувств и воображения. А сколько еще посторонних препятствий подвигу в добродетели! Обилие благ земных прельщает, недостаток их искушает, примеры совращают с пути; неправыя суждения людей полагают претыкания; гонения устрашают; там, где, по видимому, кончится «брань к плоти и крови», вновь начинается брань «к началам, и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего духовом злобы поднебесным» (Еф.6:12). Кто подвизается не для того только, чтобы достать венец добродетели от людей, но для того, чтоб одержать истинную, внутреннюю победу над страстями и пороками: тому понятны жалобы, которыя слышим из уст одного из самых ревностных подвижников: «не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе. Еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе не обретаю. Не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. – Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе, яко мне злое прилежит. – Окаянен аз человек» (Рим. VII, 18–24). Познай же и ты, для котораго самый закон добра есть²⁸¹, как бремя на хребте безсильнаго, – познай и нужду и надежду твоего или облегчения, или укрепления: «прииди, труждающийся и обремененный».

Человек, постигнутый бедствием, страданием, печалию! Тебя не нужно испытывать, находишься ли ты, и полагаешь ли себя, в числе «труждающихся и обремененных». Опасаться должно не того, что ты не довольно сие знаешь, но того, не чрезмерно ли сие чувствуешь; и избытком сего чувствования не затрудняешь ли сам для себя познание средств успокоения. Единственное верное средство само себя тебе открывает; собери остатки расточенных сил; приближься узнать и принять оныя: «прииди труждающийся и обремененный».

«Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз» – глаголет Иисус Христос – "упокою вы". Прибежище верное! Пристанище безопасное! Помощь всесильная! Защита всепобеждающая! Облегчение небесное! Покой Божественный! Только приидите. Только не отрекитесь.

Иисус Христос облегчает отягченных бременем грехов: ибо хотя бы грехи целаго мира на тебе лежали, Он подъемлет с тебя все сие бремя, переносит оное на Себя, и тем уничтожает. «Се агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин.1:29). Если ты побежден грехом: Агнец Божий побеждает его в тебе. Если ты продан под грех: искупляет тебя. Если ты связан грехом, как ярмом: разрешает тебя. Если ты падаешь под бременем греха: возставляет тебя. Если даже ты умерщвлен грехом: Бог воскресивший Христа, и мертваго тебя «прегрешеньми сооживит Христом» (Еф. II, 5); «кровь Христова, иже Духом Святым себе принесе непорочна Богу, очистит совесть» твою «от мертвых дел, во еже служити» тебе «Богу живу и истинну» (Евр. IX, 14).

Иисус Христос упокоивает труждающихся под игом закона, тех, которые, подвизаясь в добродетели, более испытывают тягость и препоны подвига, нежели успехи онаго, и с продолжением онаго более, повидимому, изнемогают, нежели возмогают: ибо Христос, Божия сила и Божия Премудрость, дарует и свет чистаго познания, и силу совершеннаго исполнения, и подвиг облегчает, и подвижника укрепляет, и препоны отъемлет, и помощь посылает, и сквозь опасности безвредно проводит, и врагов наших в нас побеждает, и Свою в нас победу венчает. Подвижник, который недавно в изнеможении, почти без надежды, вопиял: «окаянен аз человек!» приближается ко Христу, и уже не находит в себе инаго чувства, кроме благодарности к Нему за свое успокоение: «благодарю Бога моего», восклицает он, «Иисус Христом Господем нашим!» (Рим.7:24–25) Со Христом подвизующемуся, «заповеди Божии тяжки не суть» (1Иоан. V, 3). "Иго бо" Христово «благо, и бремя» Его «легко есть» (Мф.11:30). С Ним и самый безсильный может сказать: «вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе» (Фил. IV, 13).

Иисус Христос облегчает и упокоивает бедствующих, страждущих, печальных: ибо не только, яко избавитель, всегда может Он отвратить или пресечь бедствие, прекратить страдание, уничтожить причину печали; но, яко совершенный победитель зла, в самой области зла устрояющий Собственное царство блага, Он может среди самаго бедствия открыть в человеке чувство благополучия, самое страдание растворить удовольствием, самой печали дать вкус радости. Его сие дело, что Иов, после безвинной²⁸² потери имения и детей, благословляет Бога, и в несносной болезни, на гноище, не соглашается роптать; что Петр, в темнице, и в оковах, как будто в праздник, поет всенощную песнь; что Павел радуется в страданиях; что Киприан, на смертный о себе приговор, ответствует: «слава Богу!»

Таков, Христиане, поистине еще на земли небесный, и прежде смерти безсмертный и блаженный «покой душ наших», который «обретается» во Христе (Мф.11:29); и котораго искать, если бы мы собственною нуждою нашею не вразумились, то всеблагий и всемилостивый Спаситель наш Сам ищет и призывает всех нас, чтобы даровать нам покой Свой.

Можно сказать, что мы и приведены уже, и неоднократно приводимся к покою душ наших во Христе: когда приведены к Нему крещением, и каждый раз, когда приходим к Нему в молитве, в покаянии, в общении Тела и Крови Его. Что жь? Вкусили ль мы покой сей? Сохранили ль, и сохраняем ли в себе силу онаго? Или опять мы безпокойны, опять «труждающися и обремененны»? Долго ли же? Неужели дотоле, как наконец, столь долго тщетно призывавший нас Христос, оставит не внемлющих, или непостоянных; а напротив ад, в угодность котораго мы труждаемся в суете, и обременяемся грехами, приступит, и скажет: довольно вы для меня трудились, и носили мои бремена; теперь придите, я упокою вас, как знаю: постелю под вами огнь не угасающий, и покрою вас червем не умирающим?

Последуем лучше, братия, благодатному призыванию Христову; перестанем откладывать; последуем решительно; перестанем возвращаться вспять. «Да убоимся», со Апостолом говорю, «да не когда оставлену обетованию внити в покой Его, явится кто от вас лишився» (Евр. IV, 1). «Днесь», говорил Дух Святый еще «в Давиде»; – «днесь», говорил Он чрез несколько веков потом в Павле; – дивно Божие долготерпение, что и теперь еще есть время сказать: «днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших» (Евр. III, 7).

«Приидем» отныне ко Христу ревностным и не уклонным последованием Его учению и житию; «внидем в покой Его веровавшии» верою сердечною, живою и деятельною, предшествуемые сущими от века подвижниками веры и добродетели, истинными последователями Иисуса Христа, от всякаго ига и бремени земнаго обретшими у Него покой небесный, к которому и нас примером своим приглашают, да купно с ними славим Единаго Упокоителя и «Спасителя всех человеков, паче же верных»²⁸³. Аминь.

51. Беседа²⁸⁴ из притчи о плевелах

(Говорена 8 ноября; напечатана в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе твоем? Откуду убо имать плевелы? Матф. XIII, 28.

Под руководством притчи Евангельской «о плевелах» нечто говорить хочу: призовем в помощь верховнаго Сеятеля добраго семени, чтобы не плевелы посеялись чрез слово сие, но чтобы в ничтожных плевелах наших обрелось зерно добраго семени, способное прозябнуть в мягкой земле послушных сердец, и принести плод для жизни вечной.

А на что бы и говорить о плевелах? – подумает кто-либо. Призванному сеять доброе семя не лучше ли и заниматься только добрым семенем, а не плевелами негодными? – И я желал бы поступить таким образом. «О, да не возглаголют уста моя дел человеческих» (Псал. XVI, 4)! О если бы я мог не говорить о делах человеческих, суетных и погибельных, а только о делах Божиих, благих и спасительных! Дерзаю догадываться, что и Сам Творец и первоначальный Истолкователь притчи о плевелах не желал бы говорить о плевелах. Но что делать? Если есть опасность, что тогда, как сеется доброе семя, родятся и плевелы; или, если тогда, как посев уже взошел, действительно явились и плевелы: как в сих случаях не заниматься и плевелами? Как не подумать, что с ними делать?

Рабы, не знающие таин небеснаго земледелия, хотели бы тотчас полоть, силою исторгать и истреблять плевелы: но Премудрый Господин поля не позволяет. «Ни: да некогда восторгающе плевелы, восторгнете купно с ними и пшеницу» (Мф.13:29).

Что же однако делать, чтобы плевелы не усилились, и не заглушили пшеницы? – О сем думаю я извлечь некоторое наставление из разсматривания того, что такое плевелы, и откуда оне взялись на поле.

«Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе твоем? Откуду убо имать плевелы?»

Что такое плевелы? – В изъяснение сего Сам Творец притчи плевел сельных глаголет: «плевелы суть сынове неприязненнии»; или, по ближайшему преложению изречения Господня, как оно написано у Евангелиста Матфея на Греческом: «плевелы суть сынове лукаваго». В сем изъяснении не трудно приметить, – и приметить сие нужно для дальнейшаго разумения, – что притча под именем плевел заключает некоторых человеков, не по существу человеческому: подобно как и в другом изъяснении, что «доброе семя, сии суть сынове царствия» (Мф. 13:38), наименования добраго семени и сынов царствия относятся не к существу человеческому. По существу своему все человеки равно происходят первоначально от Бога Творца, последовательно от подобных себе человеков родителей: в жизни разделяются они на доброе семя и плевелы, становятся сынами царствия, или сынами лукаваго. «Сеявый доброе семя» (Мф. 13:37) не новое поколение на земли посеял; но в том поколении, какое нашел в мире, посеял сынов царствия, и распространил их во все поколения мира. Из сего должно заключить, что доброе семя означает дух и свойство сынов царствия; почему и сказано, согласно с сим изъяснением, в изъяснении другой притчи, что «семя есть слово Божие» (Лук. VIII, 11); поелику от слова Божия происходит в человеках дух и свойство сынов царствия. А посему и в противоположную сторону притчи также должно заключить, что плевелы означают дух и свойство сынов лукаваго в некоторых человеках. Как развитие добраго духовнаго семени в человеке есть истина веры, благо любви, сила надежды, чистая мысль, непорочное желание, здравое слово, праведное и святое дело, духовная, небесная, Ангельская, Христова жизнь: так напротив прозябение душевных плевел есть ложь неверия или суеверия, зло нелюбления, ложная сила самонадеяния или безсилие отчаяния, нечистая мысль, порочное желание, не верное или не целомудренное слово, неправедное и беззаконное дело, жизнь плотская, земная, скотская, адская, или, – тоже одним словом, – не Христианская.

«Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе Твоем?» Ты сеял на земли то, что принес на нее с Собою с небес: а принес Ты с Собою на землю дух Божественный, свойство небесное. Селом Твоим, или полем Твоим были сердца избранных человеков; Ты посеял в них слово Божие; согрел оное в них теплотою Духа Святаго; напоил Твоею Божественною кровию. Оно прозябло, процвело, принесло плод в жизнь вечную, «ово сто, овоже шестьдесят, ово тридесять» (Мф.13:23), в Апостолах, в Мучениках, во Святых всякаго рода; чрез них засеяло страны, народы, веки. Сверх сего, чтобы семя Твое, для поля Твоего, сохранить всегда чистым, и никогда неоскудным, Ты «завещал наполнить гомор от манны сея в скров в роды наша» (Исх. XVI, 32), – наполнить, то есть, определенную меру священных Писаний словом Божиим, так, чтобы, как некогда, из Божественных рук Твоих, от немногих хлебов, брали и насыщались тысящи алчущих, но количество хлеба от того не уменьшалось, а увеличивалось, подобно сему, из немногих Книг Божественных, тысящи тысящь научились, но тайны, и откровения таин премудрости Твоея от того не истощались, а непрестанно становились обильнее.

Господи! Коль «доброе семя, и с каким премудрым попечением о его доброте и чистоте, сеял еси на селе Твоем»!

«Откуду убо имать плевелы?» На Твоем, Господи, поле, откуда взялись плевелы? Если бы они явились там, где ничего не сеяно; или если бы злое растение взошло там, где злое и семя сеяно: не чему дивиться. Если между язычниками заблуждения и пороки: чего иного и ждать от сей земли дикой и не возделанной? Но на поле Христианства, которое возделано крестом Богочеловека, насеяно Словом Божиим, откуда плевелы языческие? Откуда заблуждения ума между вами, ученики Слова Божия? Откуда пороки сердца между вами, питомцы Духа Святаго?

На сии не легкие, но не безполезные вопросы, есть у нас легкие, но весьма вредные ответы. Заблуждения, говорят, от ограниченности человеческой; пороки от слабости человеческой. Прекрасное родословие заблуждений и пороков, – прекрасное для того, чтобы люди, преданные заблуждениям, и погрязшие в пороках, люди, которых Евангельская притча называет «сынами лукаваго», могли уверять себя и других, что они не худаго рода! Невинное дело быть ограниченным; не стыдно признавать слабость сил человеческих: а из сего заключают, что и быть суеверным или безверным, также невинное дело; что и в пороках пребывать²⁸⁵ также не стыдно.

Заблуждения от ограниченности? – Полно правда ли, что ограниченность есть мать заблуждений? Ограниченность есть неплоды; она не раждает ничего; потому что и сама не есть нечто, а только предел, край, недостаток существенности. Возмем в пример способность зрения. Глаз твой ограничен: по сей причине удаляющийся от тебя предмет в известном разстоянии ты перестаешь видеть, и более ничего. Но если глаз твой вводит тебя в заблуждение, представляя окружающие тебя предметы в ложном движении кружащимися и падающими, от чего и ты падаешь: напрасно стал бы ты искать сему причины в ограниченности глаза; причины сему должно искать в твоем головокружении, происшедшем от употребления одуряющаго зелия, или вина в излишестве. По сему разсуждай и о духовном зрении ума. Ум твой ограничен: по сей причине удаленные от мысленных взоров его предметы для него неизвестны, или непонятны, и более ничего. Но если в уме твоем оказываются понятия, которыя противны естественному, всеми здравомыслящими согласно примечаемому и признаваемому порядку вещей, которыми ты думаешь всю вселенную обратить вверх дном, но вместо того низвергаешь сам себя в нелепости: можно ли сие изъяснить ограниченностию, которая не есть начало действующее, и которая есть недостаток, общий всем человекам? Не должно ли, напротив, по необходимости производить сие от упоения нечистым и бродящим вином, или одуряющим зелием такой мудрости, которая хотя по области явления ея называется земною и человеческою, но которой источник хуже, нежели что нибудь просто земное, которой корень ниже человечества?

Пороки от слабости! – Поэтому, чтобы добродетельным быть, надобно быть исполином! А мы, напротив, как из священных сказаний знаем, что когда «исполини бяху на земли», тогда «умножишася злобы человеков на земли» (Быт. VI, 4–5); так и ныне видим не редко, что люди, и крепостию духа более других хвалящиеся, и менее других имеющие причины жаловаться на телесныя слабости или недостатки, впадают в пороки более тех, которые и телесным немощам и недостаткам более других подвержены, и отличной крепости духа себе не приписывают. Пороки от слабости! – А напротив, даже язычник заметил, что «мы тогда бываем лучше, когда немощнее». Пороки от слабости! – Согласимся, что и сие бывает в некоторых случаях: например, когда голодный нищий крадет кусок хлеба у богатаго. Но когда напротив того видим, что богатый, не только отказывает в куске хлеба нищему, но и грабительствует, и разоряет бедных, между тем как есть нищие, которые сохраняют безкорыстие: как можно изъяснить сие одною слабостию человеческою? Не видны ли здесь две противоположныя силы: в одном сила добра, может быть выше, нежели человеческая, в другом сила зла, без сомнения хуже, нежели человеческая?

Перестанем обманываться; отложим о происхождении наших заблуждений и пороков такия мнения, которыя способны только уполномочивать заблуждения и пороки; не будем почитать плевел обыкновенным порождением и естественною принадлежностию пшеницы. И если не можем догадаться, откуда они подлинно: то вопросим о сем Господа, и от Него примем вразумление. «Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе Твоем? Откуду убо имать плевелы?» – Он ответствует: «враг человек сие сотвори» (Мф. 13:28), – «спящим человеком прииде враг его, и всея плевелы посреде пшеницы, и отыде» (Мф. 13:25); – «враг всеявый их есть диавол» (Мф. 13:39).

Мне кажется, что если бы мы чаще и с большею верою думали о сем происхождении наших душевных плевел: то не так легко попускали бы им разраждаться и разрастаться. «Враг всеявый их есть диавол»: он посеял их в легкомысленных или зломысленных сочинениях, в изнеженных песнях, в соблазнительных зрелищах, в вольном обращении, в нескромных и не постоянных обычаях. За сим враг скрывается: «всея плевелы посреде пшеницы, и отыде». Ты думаешь, что позволяешь себе невинныя, только не совсем строгия, удовольствия зрения, слуха, воображения, чувствования: но будь внимателен; сквозь сии удовольствия сеются плевелы лукаваго, адское семя внедряется в сердце; возчувствуй отвращение; убойся; возприими осторожность.

Осторожность: ибо притча говорит, что «спящим человеком прииде враг». Что значит здесь сон, сего Творец в притчи не изъясняет: но без опасения погрешности полагать можно, что сон значит здесь безпечность и недостаток бдительнаго внимания к себе самому, и к своим действиям. Спят человеки духовно, когда безпечно смежают очи ума, и не стараются взирать на свет истины Евангельской и закона Божия, чтобы непрестанно им просвещаться, и просвещать пути жизни своей; когда, подобно во сне мечтающим, не управляют мыслями своими, не обуздывают желаний своих, попускают воображению своему блуждать по предметам чувственным и суетным. Так спят они: а враг между тем не дремлет; он крадется во тме забвения о Боге и законе Его, и сеет в пшенице плевелы, во сне человеком мечты адския, в легкомысленном нерадении о добродетели и спасении, мысли нечистыя, желания греховныя, дела беззаконныя и погибельныя. Не спи, или пробудись, возлюбленная душа; изощряй выну око твое ко свету Божию; ходи в присутствии Божием; смотри бдительно не только за делами, но и за желаниями и за помышлениями своими; просвещайся внутренно Словом Божиим и молитвою, дабы и во время сна телеснаго заря духа не угасала в сердце твоем, и не допускала до тебя врага темнаго, сеющаго плевелы.

Сынове царствия, в которых посеяно семя доброе! Притча сказует, что плевелы становятся виднее, по мере возрастания и созревания пшеницы, по мере приближения жатвы. О, как уже ныне видны плевелы на ниве Господней! Не близка ли потому и великая жатва? Ибо точно, по сказанному: «соберите первее плевелы, и свяжите их в снопы» (Мф. 13:30), – плевелы уже начинают сами себя приготовлять к последнему связанию в снопы для сожжения²⁸⁶: люди, которые предавались нечестию и беззакониям каждый по себе, время от времени более и крепче связываются в сообщества, в скопища, в соумышления. Да не спим, братия, но да бодрствуем; и да стережем и возращаем каждый в сердце своем зерно духа, которое Божественный Сеятель посеял в нас крещением и поучением Евангельским.

А вы, небесные жатели, Ангели Божии! Прежде нежели явитесь пред нами с трубным гласом, возвестить жатву, вожделенную и страшную, глаголите к нам тихим гласом кроткаго возбуждения к покаянию и бдению духовному, «да не когда уснем во грехе в смерть». «Ополчайтесь окрест» нас, и избавляйте нас от врага, сеющаго в нас плевелы, пищу огня геенскаго. Аминь.

52. Слово в день знамения Пресвятыя Богородицы²⁸⁷

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов) 1825

И воздохнув духом Своим, глагола: что род сей знамения ищет?

Аминь глаголю вам, аще дастся роду сему знамение. Мк. 8:12.

Роду Иудейскому, неверному и развращенному, Господь угрожает, что не дастся ему знамение. А мы, Христиане, род избранный, не должны ли уповать напротив, что дастся нам знамение во благо и во спасение?

Да! Было время, когда Христиане обильно²⁸⁸ сеяли не в землю и в плоть, но в дух и в небо; и соответственно с тем в обилии получали плоды²⁸⁹ духовные и небесные: сеяли веру, и пожинали знамения и чудеса, благотворныя и спасительныя, питающия и укрепляющия дух для жизни вечной. И взаимно Бог сеял с небес знамения и чудеса; и они приносили на земли, между человеками, плоды покаяния, исправления, веры, надежды, благодарения Богу, добродетелей всякаго рода. Бог не редко творил чудеса²⁹⁰, не только чрез святых человеков, но и чрез святыя знамения, или чрез видимые знаки и воспоминательные образы святыни, как то, чрез чистыя телеса Святых, чрез святыя иконы: и творил Он чудеса²⁹¹ столь очевидно и торжественно, что Церковь торжественному воспоминанию некоторых чудес или чудодейственных знамений²⁹² особенные дни посвятила.

А ныне, уже не по воспоминаниям ли только известны нам знамения? Не ищем ли мы оных, как редкости? Не тщетно ли оных ищем?

Итак не опять ли сетует Господь на род сей? Не опять ли с грозною решительностию отказывает в знамении? «Что род сей знамения ищет? Аминь глаголю вам, аще дастся роду сему знамение».

Замечание, что мы не видим ныне чудес, так обыкновенно, и столь разными, не редко странными, сопровождается суждениями, что не безполезно размыслить, от чего мы ныне чудес не видим.

Некоторые говорят решительно, что мы не видим чудес, поелику их нет, да и быть им в наше время не должно. Ибо чудеса употреблены Богом, как средство для распространения и утверждения веры: и потому, когда вера довольно распространена, и утверждена безопасно, то и чудеса для нея сделались не нужными.

Соглашаюсь, если угодно, с сими умствователями, что чудеса употребляются Богом, как средство для распространения и утверждения веры. Но должно ли заключить из сего, что чудеса уже не нужны в наше время, предоставляю разсудить безпристрастным. Если есть неверующие: то не излишни средства для распространения веры. Если есть враждующие против веры, и силящиеся поколебать ее: то не излишни средства для утверждения веры. Но как неверующие и враждующие против веры, к прискорбию и к опасности верующих, действительно в наше время есть, и даже в самом недре видимаго Христианства, как змия в пазухе: то должно ли, повторяю, заключить, что чудеса, как средство для распространения и утверждения веры, в наше время уже не нужны?

Но, чтобы не угождать самонадеянным умствователям с оскорблением истины, изследуем их мысль, что чудеса употребляются Богом, как средство для распространения и утверждения веры. Есть чудеса, которыя очевидно направлены к распространению веры. Таково, например, «дарование языков», или чудесно сошествием Святаго Духа дарованная Апостолам способность говорить неизвестными им дотоле языками. Очевидно, что намерение сего чуда было, дать всем народам ближайшую удобность услышать учение веры. История Христианства показывает, что дарование языков сильно действовало в начале Христианства, что посредством онаго вера с скоростию молнии проникла во все народы мира; но что вскоре, когда каждый принявший веру народ начал иметь в себе знающих ея учение, и могущих сообщать оное на природном языке, при пособии обыкновеннаго изучения языков, на которых писали человеки Божии, чудесное дарование языков скрылось. В сем случае не без основания утверждать можно, что чудо прекратилось, как уже не нужное. Но есть другия чудеса, которыя не столь тесно связаны с распространением веры; которыя и там, где вера уже распространена и утверждена, могут быть употреблены во благо и спасение человеков. Таково, например, дарование исцелений, или чудесная способность исцелять от болезней молитвою, словом, возложением рук, и при посредстве некоторых других знамений. Для чего Царь Езекия поднят со смертнаго одра чрез Пророка Исаию, и возвращен к жизни на пятнадцать лет? Для того ли, чтобы слава о сем знамении веры дошла до невернаго Вавилона, и привлекла оттуда сколько ласкательное, столько же опасное посольство, которое ввело Царя в искушение тщеславия и было случаем к предсказанию страшных событий? Не о сем молился и плакал Езекия. "Господи", взывал он, «помяни, яко истиною ходих пред Тобою, и сердцем совершенным, и угодная пред очима Твоима сотворих». И Бог ему ответствовал чрез Пророка: «услышах молитву твою, и видех слезы твоя: се Аз исцелю тя» (4Цар. XX, 3, 5). Итак сие знамение было со стороны Божией дело неизреченнаго человеколюбия и крайняго снисхождения, в отношении к Езекии награда веры и добродетели; для других верующих, но немощных в вере, побуждение к крепкой вере и упованию на Бога. Почему и Сам Иисус Христос воскресил сына вдовицы Наинской? Евангелист не показывает иной сему причины, кроме той, что Господь сжалился над вдовицею. «Видев ю Господь, милосердова о ней» (Лук. VII, 13). Когда могут быть излишними такия чудеса, по таким побуждениям, для таких целей? Когда Апостол Иаков, предписав «болящему призывать пресвитеры церковныя, да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем, во имя Господне», присовокупляет обещание, что «молитва веры спасет болящаго, и воздвигнет его Господь» (Иак. V, 14–15): что сие значит, как не то, что он увековечивает в Церкви Христовой дарование исцелений, данное от Господа в начале Апостолам? На время ли и Сам Господь дал верующим сей закон и сие право: «веруяй в Мя дела, яже Аз творю, и той сотворит, и больша сих сотворит» (Иоан. XIV, 12)? «Веруяй – сотворит»: следственно, доколе есть на земли верующие, дотоле должны быть творящие дела Христовы, «и больша сих», а в числе сих великих дел, без сомнения, заключаются и знамения или чудодействия. Скажем еще свободнее: как всегда есть Бог, так всегда есть и чудеса: ибо как всегда Бог существует, так всегда же и действует; если Он действует, то очевидно есть дела Божии; дела собственно Божии суть чудеса. «Ты еси Бог творяй чудеса» (Псал. LXXVI, 15)! Тщетно дерзновенное мудрование твари хочет похитить у Тебя сие вечное преимущество и выражение Творческаго всемогущества. «Ты еси Бог творяй чудеса»²⁹³ предварительнаго²⁹⁴ очищения, без пламеннаго стремления к соединению с Богом? Апостол Павел, обличая Коринфян в недостойном причащении Тела и Крови Христовы, заключает: «сего ради в вас мнози немощни и недужливи, и усыпают довольни» (1Кор. XI, 30), то есть, многие поражаются внезапною смертию за оскорбление святыни. Мне кажется, для многих из нас и то уже есть чудо милосердия Божия, если в подобных случаях подобныя казни нас не постигают.

Прибегнем, братия, к чудодействующему непрестанно во спасение наше Господу, и каждый о всех, и все о каждом, воззовем к Нему со Апостолами: «Господи, приложи нам веру» (Лук. XVII, 5). И потом уже с Давидом: «сотвори со мною знамение во благо: и да видят ненавидящии мя, и постыдятся, яко Ты, Господи, помогл ми и утешил мя еси» (Псал. LXXXV, 17). Аминь.

53. Слово пред присягою для избрания судей²⁹⁵

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1825

Рече же Моисей: молюся ти, Господи; избери могуща иного, егоже послеши. Исх. IV, 13.

Так отрицался Моисей, когда избираем был в представителя и вождя народа Израильскаго. Хотя избирающий был Бог, всеблагий, следственно избрание без сомнения имело цель благотворную, – всеведущий, – следственно не мог Он погрешить в избрании, – всемогущий, – следственно мог дать избираемому все потребныя средства оправдать избрание; хотя Бог, открывая Свое избрание, и спасительное намерение сего избрания Моисею открыл, и Свое присутствие и помощь ему обещал, и познанием Своего имени просветил его, и чудодейственною силою вооружил: не смотря на все сие Моисей отрицался от избрания. «Молюся Ти, Господи; избери могуща иного, егоже послеши».

Но к чему сие теперь, думают, может быть, предстоящие здесь, собравшиеся испросить от Бога помощь и произнести пред Олтарем обет верности в начинающемся деле избрания? Надобно ли, чтобы те, на которых падет избрание, отреклись от избрания, и привели в затруднение избирателей?

Знаю, что если бы все отреклись от избрания в должности начальников и судей; то некому было бы начальствовать и судить, и жизнь общественная лишилась бы благородных орудий, посредством которых она правильно движется и сохраняется от повреждения и разрушения. Но и напротив, должно знать, что если бы все захотели начальствовать и судить; сие вело бы к тому, чтобы не было подчиненных, следственно и управления, не было бы признающих над собою суд, следственно не было бы места правосудию.

Между сими крайностями, – от которых да сохранит нас Бог! – посмотрим, не укажет ли нам безопасной средины отречение Моисеево, которое однакож кончилось покорностию избранию, и не даст ли сей пример полезных наставлений, не только избираемым, но и самым избирателям.

Расположение избираемаго в общественную должность может быть троякое в отношении к избранию: или он ищет и домогается избрания, или уклоняется от онаго и убегает, или, в ожидании куда падет жребий избрания, остается равнодушным и спокойным.

Кто в сем случае равнодушен и спокоен: того безпокоить и колебать не станем. Пусть его душевныя силы и склонности стоят в безмятежном равновесии. Желаем только, чтобы средоточием, на котором сие равновесие должно покоиться, была доверенность к избранию видимому, но с тем вместе и невидимому жребию, который никогда не падает слепо, и которому, приметно ли, не приметно ли, следует, слепой иногда, шар видимаго избирателя.

А кто ищет и домогается избрания в общественныя должности, особенно высшия: тому не обинуясь скажем: вот к чему приводится пример Моисея; вот к чему повторяются его слова: избери могуща иного!

Еще до избрания можно было примечать, а по избрании открылось ясно, кто был Моисей, и к чему Он был способен. Он был Мудрец и Пророк. Он был способен одною рукою и жезлом, защитить целый народ угнетенный, отразить целый народ угнетающий. Он был способен не только руководствовать народ, и судить по законам уже принятым, но и начертать, под непосредственным руководством Всевышняго Законодателя, новые законы, и ввесть их в употребление. Дух его был чреват необъятно великими делами: а чувствовал себя малым и ничтожным, подобно как желудь не знает, что из него родится дуб.

Таково свойство людей, истинно способных, и душ возвышенных. Чем больше их способность, чем возвышеннее их понятия и чувствования: тем в большем свете, тем выше над собою, представляют они то, что называют совершенством; следственно тем далее от совершенства внутренно видят себя самих, тем менее на себя полагаются, тем более смиряются, тем менее ищут видимаго возвышения, и даже иногда уклоняются от онаго и убегают. «Избери могуща иного»!

Желательно, чтобы в сие зеркало пристально посмотрелись отважные и неутомимые искатели начальственных должностей, дабы лучше узнать, каким представляется образ духа их в чистом свете истины. Почему они усильно ищут начальствования? Не потому ли, что сильно чувствуют свою способность к оному? Но истина показывает, что присутствие отличной способности оказывается совсем иным, даже противоположным тому образом. Испытатель природы спокойно разсматривает луну, определяет ея путь, изследывает свойства и действия; младенец со слезами требует, чтобы ее сняли с неба, и дали ему в руки: от избытка ли способности происходит в сем случае нетерпеливое желание?

Нет ли таких искателей права начальствовать или судить, которые не затрудняют себя заботливым размышлением, способны ли они начальствовать, или судить, а довольствуются приятными мыслями, что будут носить почетныя звания начальников, или судей, достигать преимуществ, пользоваться выгодами? Не станем и мы, если так им угодно, затруднять их дальним изследованием их образа мыслей; удовольствуемся подать им легко понимаемую мысль, что суд не есть торговля, и почетныя звания и преимущества учреждены для должностей, достоинств, заслуг, а не для тщеславия.

Если не принимаем труда размышлять: примем по крайней мере готовое размышление и совет, который давно для нас обдумал мудрый и опытный муж. «Не проси у Господа владычества, ниже от Царя седалища славы. – Не ищи, да будеши судия, егда не возможеши отъяти неправды: да не когда убоишися лица сильнаго, и положиши соблазн в правости твоей» (Сир. VII, 4, 6).

Впрочем, кто и «не ищет, да будет судия», и даже уклоняется от начальствования: и тому, чтобы сим безопасным, повидимому, путем, не уклонился он в соблазн, и не впал в неправду, не безполезно указать надежнаго предшественника в пути отречения, опять того же, который сказал: «избери могуща иного».

Почему отрицается Моисей от избрания? Не потому ли, что имеет много собственных дел, которыя дает ему возрастающее семейство его, управляемое им хозяйство сродника, и нужда помышлять о устроении собственнаго хозяйства? – Нет. Не потому ли, что сей воспитанник дочери Фараоновой, быв так близко к престолу, и добровольно удалясь от него, находит после сего уже скучным, или низким для себя, предводительствовать не славным племенем скотопитателей и плинфоделателей? – Нет. Стараясь отклонить избрание от себя «иному могущему», он признает чрез сие свою немощь, и на сем признании основывает свое отречение. Притом он не отвергает избрания дерзновенно и упорно: а просит освобождения от онаго кротко и смиренно: «молюся Ти, Господи!» Как же скоро Всевышний Избиратель явил Себя непреклонным в Своем изволении: тотчас избранный преклонился пред Его судьбою, пошел, и оправдал избрание.

Так люди достойные оказывают в себе новое достоинство, когда отрекаются от достоинства. Они уклоняются от общественных должностей не потому, что находят их не довольно сообразными с своею личною пользою, не довольно приятными, не довольно почетными: но по чистому смирению. Они не смеют принять избрания, когда оно приближается: но также не смеют не принять избрания, когда оно совершилось.

Судите посему, на правом ли пути тот, кто без особенной нужды, по желанию только собственной выгоды, или покоя, убегает от дел общественных к своим личным и домашним. Скажите, благородные и просвещенные мужи, просвещенный ли то образ мыслей, благородный ли то образ чувствований, если для меня мое важнее общественнаго, и я дороже отечества? Неужели я удобнее могу обойтись без общества, нежели общество без меня? Могут ли быть устроены и приведены в безопасность мои дела, если общественныя будут пренебрежены и допущены до разстройства?

Как не высока и сия мысль, когда некоторые люди, некоторыя степени общественнаго избирательнаго служения находят низкими для себя, и потому не принимают избрания! О, Боже Всевышний! Как же для Тебя не низко управлять сим дольним миром? «Что есть человек, яко помниши его? Или сын человечь, яко посещаеши его» (Псал. VIII, 5)? Если бы Ты положил в уме твоем, что сие низко: Ты бы его забыл, и он изчез! Но когда для Всевышняго Бога не низко, помнить и посещать, хранить и терпеть, миловать и спасать сию бренную и грешную, и потому конечно весьма низкую, тварь: ты, сын человеческий, который думаешь, что пещись о некоторых подобных тебе человеках, и даже начальствовать над ними, для тебя низко, – неужели ты выше Всевышняго?

Кто любит высокое: тот пусть узнает истинное средство сделать высоким свое общественное служение. «Иже аще хощет в вас вящший быти: да будет вам слуга» (Матф. XX, 26).

Сего, по скудости нашей, довольно для избираемых. Обратим остаток слова на избирающих.

Не раз Моисей отрицался от избрания: даже до того, что за сие «разгневался яростию Господь на Моисеа» (Исх. IV, 14). Но гнев на отрицание не победил благоволения к достоинству; и отрицание избираемаго не воспрепятствовало Всевышнему Избирателю совершить дело избрания. Моисей отрицался; напротив того Корей, Дафан, Авирон, с целым сонмом единомысленников, домогались: отрицавшийся избран, а домогавшиеся отвержены.

На сии «образы, прилучавшиеся древним, а написанные в наставление наше», взирайте, благонамеренные избиратели, внимательно: и поучайтесь важному делу избрания. Для великаго ли, для малаго ли общества, не малая разница, Моисея избрать, или Корея. Старайтесь узнать Моисея, или ему подобных: умейте от них различить Корея, или его подражателей. Не редко Моисей убегает и скрывается: надобно найти его, и узнать достоинство сквозь покров скромности и смирения. Может случиться, что он будет отрицаться от избрания: не должно тотчас мстить за сие отвержением, должно разсудить спокойно, справедливее ли уважить отрицание, или полезнее настоять на избрание. Корей, напротив, ходит из кущи в кущу; набирает соумышленников для своего избрания; старается предупредить в свою пользу «начальников сонма», и для всех простирает сети льстивых речей, «яко весь сонм, вси святи» (Числ. XVI, 2–3): будьте осторожны, не дайте уловить себя. Избирайте не того, кто ищет должности, но кого должность ищет. Дайте обществу верных блюстителей порядка и правосудия: а не предайте общества искателям власти, либо корысти.

Какое доброе учреждение, какая доверенность верховной Власти к сословиям подданных, когда им даровано право²⁹⁶ избирать для себя непосредственных блюстителей порядка и правосудия из среды себя! Упрочьте доброе учреждение добрым исполнением; оправдайте доверенность; употребите данное право²⁹⁷ так, чтобы верховная Власть не имела причины раскаяваться, даровав оное. «Усмотрите себе», скажу наконец с одним из древних советников, усмотрите себе «мужи сильны, Бога боящияся, мужи праведны, ненавидящия гордости» (Исх. XVIII, 21).

В намерении таковаго избрания произнесите ныне обет ваш пред сердцеведцем Богом. Он, непогрешительный во временном, как в вечном своем избрании, да благословит и совершит предприемлемое избрание, ко благу всех и каждаго. Аминь.

54. Речь при всенародном открытии, хранящагося в Московском Успенском Соборе, завещательнаго акта в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича, о назначении на наследственный Всероссийский Престол Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Николая Павловича Императора и Самодержца Всероссийскаго

(Говорена декабря 18 дня; напечатана отдельно, и в Московских Ведомостях 1825 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1825

По собрании в большом Успенском Соборе Правительствующаго Сената, Военных и Гражданских Чинов и народа, Архиепископ Московский, в полном облачении, в предшествии прочаго духовенства, вышел из святаго Олтаря, неся над головою сребряный ковчег, остановился у приготовленнаго на предолтарном Амвоне стола, и, имея пред собою ковчег, говорил:

Внимайте, Россияне!

Третий год, как в сем Святом и освящающем Царей Храме, в сем ковчеге, который вы видите, хранится великая воля Благословеннаго Александра, назначенная быть последнею Его волею. Ему благоугодно было закрыть ее покровом тайны: и хранители не смели прежде времени коснуться сего покрова.

Прошла последняя минута Александра; настало время искать Его последней воли: но мы долго не знали, что настало сие время.

Внезапно узнаем, что Николай, с наследованною от Александра кротостию и смирением, возводит старейшаго Брата; и в тоже время повелевает положить новый покров тайны на Хартию Александра.

Что нам было делать? Можно было предугадывать, какую тайну заключает в себе Хартия, присоединенная к прежним Хартиям о наследовании Престола. Но нельзя было не усмотреть и того, что открыть сию тайну в то время, значило бы раздрать на двое сердце каждаго Россиянина. Что же нам было делать?

Ты видишь, Благословенная Душа, что мы не были неверны Тебе: но верности нашей не оставалось инаго дела, как стеречь сокровище, которое не время было вынести на свет, – как оберегать молчанием то, что не позволено было провозгласить. Надлежало в сем ковчеге, как бы во гробе оставить Царственную тайну погребенною, и Небесам предоставить минуту воскресения.

Царь Царствующих послал сию минуту. Теперь ничто не препятствует нам сокрушить сию печать, раскрыть сей, Государственную жизнь сокрывающий, гроб. Великая воля Александра воскреснет.

Россияне! двадцать пять лет мы находили свое счастие в исполнении Державной воли Александра Благословеннаго. Еще раз вы ее услышите, исполните, и найдете в ней свое счастие.

После сего снята с ковчега печать, вынут из него пакет, и по освидетельствовании на нем печати и собственноручной надписи в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича, открыт и прочитан Архиепископом Высочайший Манифест в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича с приложенным при нем оригинальным Его Императорскаго Высочества Государя Цесаревича и Великаго Князя Константина Павловича отречением от права на наследование Престола. За сим приступлено к присяге на верность подданства Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Павловичу, с установленною торжественностию.

55. Слово к новоизбранным судиям пред произнесением присяги²⁹⁸

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1825

Боящиися Господа обрящут суд, и оправдания, яко свет, возжгут. Сир. XXXII, 18.

Избрание искало судей, и обрело их: теперь избранным судиям надлежит искать суда, и – о, если бы они «обрели суд, и оправдания, яко свет, возжгли»! О, если бы нашли они для себя, и употребили для общества, такое искусство судить, чтобы оправдание невиннаго, и обвинение виновнаго, ясно было, как свет; чтобы верное познание истины возжигало в них самих живую ревность к порядку и благу общественному, и распространяло сей священный огнь во всем круге их действования!

Народ ищет суда у поставленных судей: где же поставленным судиям искать суда, так чтобы он был у них готов для всякаго человека, для всякаго дела, для всякаго случая? Не в законах ли? Без сомнения, всего ближе искать онаго там. Ибо для чего и написаны законы, если не для того, чтобы судии обретали в них готовый суд, который бы оставалось им только прилагать к известным лицам, делам и случаям?

Но мне кажется, что искание суда в близком, по видимому, хранилище, каковы суть книги законов, не без затруднения для судии новопоставленнаго. Чтобы обретать суд в законах, надлежит изучить их; но вероятно, что не каждый новоизбранный судия изучил законы предварительно, так как не каждый предназначал себя к званию судии: как же скоро кто избран в сие звание, он должен тотчас вступить, не в училище судей, а в самое судилище; а судилище не позволяет судить сперва, как случится, доколе научатся судить, как должно. Кроме сего, разнообразное множество законов не редко затрудняет и сведущих и опытных в законоискусстве; а ежедневно раждающиеся новые законы, в изъяснение и дополнение прежних, показывают, что разнообразие дел и случаев, простираясь гораздо далее разнообразия законов, ежедневно представляет, и будет представлять, новыя дела и случаи, на которые готоваго суда в законах не находится.

Где же поставленным судиям искать более готоваго суда? Не в здравом ли разуме? Подлинно, разум судил людей, когда ни одного закона не было еще написано; потом разум же написал законы для суда; и наконец в тех, которые обязаны судить по законам писанным, живет еще тот же человеческий разум, который произвел все человеческие законы.

Но мне кажется, и в разуме, хотя каждый носит с собою сию сокровищницу истины, – и в собственном разуме найти готовый суд не без затруднения. В самом деле, если бы удобно было каждому судии обретать суд в собственном разуме: то не для чего было бы писать законы. поелику же найдено нужным написать законы: то сие показывает, что найдено неудобным почерпать суд из одного собственнаго разума: так как сей источник у иных не открыт, у иных безводен, у иных наполнен брением, или засыпан прахом, то есть, иным недостает образования, иным способности, у иных предразсудки или страсти заглушают здравый смысл и естественное чувство справедливости. Закон есть опытом утвержденный разум не одного человека, но правительства, целаго народа, многих поколений: как может сравниться с ним личный разум одного какого либо человека? Закон тем чище видит умственно, тем вернее показывает отрешенную истину суда, что он не развлекается видом чувственной личности подсудимых и прикосновенных к суду; для него нет²⁹⁹ ни лица сильнаго, ни врага, ни друга, ни даров: напротив того личный разум судии тем удобнее ослепляется духовно, чем более видит чувственно; при виде сильнаго возмущается страхом, для друга смягчается, и, думая снисходить, впадает в слабость; на врага раздражается, и строгость простирает до жестокости; дарами прельщается, и, преследуя воздаяние, неприметно теряет из вида правосудие.

Где же и легко, и верно, найдут судии суд законный, при обыкновенных неудобствах со стороны законов, благоразумный при обыкновенных несовершенствах человеческаго разума? Кто постигнет сию тайну суда? Кто, подобно Высочайшему и Совершеннейшему Судии Богу, «изведет, яко свет, правду» (Пс.36:6), которую затьмевать между человеками соединяются искусство и неведение, сила и немощь, живущая в судии страсть и мертвый разум законов? Да не оскорбятся законоведцы и мудрецы; но паче да вразумятся; не их собственно званию поверяет Верховный Судия великую тайну суда; есть другое, более действительное звание, тайных Его советников, звание боящихся Господа. «Боящиися Господа обрящут суд, и оправдания, яко свет, возжгут».

Боящийся Господа имеет закон, в котором все множество законов заключается, все разнообразие законов согласуется. Ибо если цель всех законов есть правда, порядок, благо: и если всеобщее основание всякаго блага, порядка, правды лежит во благой, премудрой и святой воле Божией: то всеобщее основание и корень законов есть не делать и не попускать ничего противнаго воле Божией, а сие-то и есть бояться Господа.

Боящийся Господа находится у самаго источника разума и премудрости: поелику «начало премудрости страх Господень» (Прит.1:7).

Боящийся Господа в суде не страшится сильнаго: ибо страшен ли стук колесницы во время грома? И старший между рабами велик ли в присутствии царевом?

Боящийся Господа не повредит суда по любви к другу или по ненависти к врагу: поелику он никого не любит паче Бога, и по любви к Нему хранит суд; а врагов он не имеет, потому что, боясь Бога, боится и закона Божия, повелевающаго любить врагов.

Боящийся Господа в суде не прельстится дарами: поелику он боится потерять благодать Божию и Царство небесное; где же найти такое сокровище, для котораго бы он мог решиться на такую потерю?

Так важен для праваго суда и правосуднаго начальствования страх Господень. Посему-то, приявшие жребии общественных служений судебных и начальственных, посему-то и поспешают вас оградить страхом Господним, чрез священную клятву пред Словом Господа, пред крестным изображением Господа, пред олтарем Господа, пред лицем невидимаго, но видящаго сердца и помышления Господа.

Со страхом Божиим приступите к клятве: с усугубленным клятвою страхом Божиим отыдите на служения ваши. Страх Господень да вспомоществует вам «обретать суд, и оправдания возжигать, яко свет». Аминь.

56. Слово при гробе в Бозе почившаго Государя Императора Александра Павловича

(Говорено в Архангельском соборе февраля 4 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Подобен ему не бысть пред ним царь, иже обратися к Господеви всем сердцем своим и всею душею своею, и всею силою своею. – Обаче не отвратися Господь от ярости гнева Своего великаго (4Цар. XXIII. 25–26).

О Боже! так ли неумолим гнев Твой? Царь, не только благочестивый, но и безпримерный в благочестии, царь, который «сотвори правое пред очима Господнима» (4Цар. XXII. 2.), царь, который старался не только подвластную ему Иудею, но и всю землю Израилеву очистить от идолослужения, и просветить Богослужением истинным, который, как скоро узнал книгу закона Божия, немедленно принес пред нею покаяние в беззакониях своего народа, и с тех пор не преставал быть ея учеником, исполнителем, защитником, проповедником, такой царь, с таким сердцем и душею, не мог отвратить Господа от ярости гнева Его великаго; но гнев сей открылся раннею и внезапною смертию сего самаго царя, – Иосии. О Боже! так-ли неумолим гнев Твой?

Не таков ли гнев Божий над нами, Россияне? Ибо что значит сия, не угрожавшая нам, но уже действительная, кончина сего поистине Благочестивейшаго Царя, – кончина, которой ни лета Его не призывали, ни силы, по видимому, не допускали, ни самая болезнь, в начале своем, не предвещала? Не то ли сие значит, что Бог нами прогневан, и «не отвратися Господь от ярости гнева Своего великаго?»

Не познал Иудейский народ цены сокровища, которое имел в царе своем Иосии: не познал, когда имел, и не воспользовался сим сокровищем. «Весь Иуда и Иерусалим плакаша о Иосии. И Иеремиа возрыда по Иосии, и глаголаша вси князи и княгини плачь по Иосии» (2Пар. XXXV. 24–25). Ах! поздно большая часть из них плакали по Иосии, вместо того, чтобы прежде усерднее плакать вместе с Иосиею, когда сердце его сокрушалось покаянием, и смирялось пред грозным судом Божиим, когда он плакал пред Богом, и был услышан. Иеремия, без сомнения, лучше всех знал, почему «рыдал», когда другие только «плакали»: он рыдал удвоенным плачем, плачем о лишении царя, и плачем о позднем плаче народа.

Народы, которым Бог в день благоволения Своего даровал Благословеннаго Александра! (ибо народам был Он от Бога дарован, а не одному народу Российскому) народы! познали-ль вы всю цену сего Сокровища? Упрочили-ль для себя всю пользу, которою оно могло вас обогатить? Какое пророческое слово может ответствовать на сие? – Время будет на сие ответствовать событиями. – Вечный, владычествующий временами, да речет мир на Преемника могущества и добродетелей Александра, дабы возобновился и не умолкал «глас радости и спасения в селениях праведных!» (Пс.117:15)

Но нам теперь говорить ли о великом сокровище? Оплакивать ли великую потерю? Говорить ли от избытка сердца печальнаго? или молчать от недостатка слова достойнаго? Дайте мне слово, или научите меня молчанию. Не умею говорить, и безмолвствовать не умею. Отрекаюсь от необъятнаго подвига хвалить Александра, уже Благословеннаго, но нельзя удержаться от печальнаго пред Церковию размышления и слова о Царе, Который, подобно как Иосия, достоин, чтобы по Нем рыдали Пророки.

Представьте себе человека, который стоит над потоком, и видит, как его сокровище низвергается в глубину. Касаясь вод, оно производит звук, и раждает круги, один другаго пространнейшие: но в тоже мгновение скрывается в глубине, и только трепетание вод остается приметным зрителю. Подобно сему, кто может созерцать, пусть станет теперь над потоком времен, над водами народов, как изъясняется язык Пророческий. Смотри, как драгоценная жизнь явилась; подвигла своею силою народы; наполнила своею деятельностию многочисленнейшие круги, один другаго пространнейшие; произвела громкие звуки славы: но вдруг она погрузилась в вечность, и одно трепетное движение грозной нечаянности простерлось по всем известным народам.

Александр, еще в колыбели, радость и надежда отечества, – Александр, в Порфирородном семействе, утеха и любовь, – Александр, в начале века на Престоле, как солнце на востоке, – Александр в России, Отец народа, Спаситель Империи, – Александр в Европе, возстановитель Царей, примиритель Царств, душа царственных Советов Европы, – Александр в Царствии Божием, избранное орудие Царя Христа, чтобы торжественно утешить и возвеличить Христианство там, где оно торжественно было целым народом отвержено и поругано, плотоносный Архистратиг небесных на земле сил, побеждающий небесным оружием, Кровию Агнца, кротостию и смирением; – какие светлые виды! какие величественные образы! Но как внезапно все они закрываются одною мрачною чертою: Александр во гробе!

Если в области природы есть предзнаменования и предчувствия необыкновеннаго и великаго, подобно как в высшей области духа прообразования и пророчества: жизнь Александра многократно была оными ознаменована.

Что значит, что Его рождение было в день, когда удаленное от нас солнце обращается к нам со своим светом; а вступление на Престол Империи, в то время, когда солнце, увеличив свет до равновесия со тьмою, начинает для наших стран весну, время развития и оживления земной природы? – Так случилось? Покойный ответ для людей, которые труд разсуждать почитают излишним, и боятся, чтобы не узнать чего необыкновеннаго, или чтобы не встретиться с Провидением! Не так ничтожны знамения времен для мудраго, который знает, что «в руце Господни власть земли, и потребнаго воздвигнет во время на ней» (Сир. X. 4). Святый Амвросий Медиоланский, даже говоря о Рождестве Спасителя, столь обильном знамениями чудесными, не оставляет без замечания и сего естественнаго знамения времени, что с «Рождеством Христовым день возрастает» (Слов. на Рожд. Хрис.).

Что значила не обыкновенно живая радость, о которой еще можешь вопросить старцев твоих Россия, и рекут, – необыкновенно, говорю, живая радость народа, при рождении Александра, когда родившийся младенец был только еще Наследник Наследника? Что и сие значило, что, когда внуки, как новосаждения масличныя, окружали Великую Екатерину, все прекрасны душею, все возлюбленны, Александр преимущественно был Ея восхищением? Что значил восторг России, когда она увидела Александра на Престоле? – Опыт дает право сказать, что то были великия предчувствия Великой Императрицы и Империи.

Сообразно с знамениями времен, одним из первых подвигов царствования Александрова было старание умножить свет в Севере, Ему подвластном. Учреждения для просвещения народа умножены, ограждены постановлениями, расположены в правильных кругах, приведены к общему средоточию, находящемуся близ самаго Престола, украшены новыми предметами знаний, обогащены способами, возвышены в правах, как для сообщающих, так и для приемлющих просвещение. Как распространился³⁰⁰, от сего свет, и сколько был он благотворен, пусть усматривают и определяют просвещенные. Царское дело создать обители просвещения прочно и благолепно, и покрыть Своим Высоким покровительством, а не преподавать учение, или руководствовать юношей.

Но особенное время, на которое «Имеющий в руце Своей власть земли», как необходимо «потребнаго, воздвиг» Александра, было не тихое утро России, но бурный вечер Европы. Буря мятежа разрушила и Престол Царя и Олтари Христовы у народа, который дотоле, по видимому, дышал только легким ветром; и ужасныя развалины омывал продолжительный дождь кровавый. Из порывов безначалия родился, как сильный вихрь, похититель власти, который то уносил Престолы с мест, где они были, то поставлял их на местах, где их не было; и который, наконец, подняв большую часть Европы, нес обрушить ее на Россию.

Что, если бы на сие время, когда так укрепился и возвысился сей «излишний» на земли, – что, если бы не воздвиг Господь «потребнаго» на ней? Что было бы с народами, которые со дня на день умножая собою число порабощенных, чрез сие самое умножали число орудий порабощения, и увеличивали силу поработителя и которым он не хотел оставить другой безопасности, как войдти в порабощение, ни другой чести, как быть орудиями порабощения? Что было бы с священным Царским достоинством, которое непорфирородный Царь оскорблял сугубо, и унижением Порфирородных, и возвышением непорфирородных? Что было бы с народным духом, что было бы с просвещением и разумом образованнейшей части света, когда неограниченное самолюбие, никаких границ не уважавшаго властителя, непременно требовало, чтобы все умело только раболепствовать пред ним, чтобы добродетель подвизалась только исполнять его волю, истина – ему ласкательствовать, знания – изобретать только средства для его целей, искусства – производить ему памятники его славы, или размножать его идола? Чего надлежало ждать и Христианскому Богослужению от мнимаго в своей земле возстановителя онаго, который дал ему вид возстановления только для того, чтобы чрез то получить себе вид освящения, который одною рукою возстановлял Олтарь Христов, а другою гораздо с большим усилием созидал Синагогу христоубийственнаго народа? Что было бы с землею, столь много бедствующею, и еще более угрожаемою?

Какая бездна зол открывается при сем размышлении! Потому, какое безпредельное благодеяние «Имеющаго в руце Своей власть земли», что воздвиг на ней Александра, дабы заключить сию бездну? Чем бедственнее и ужаснее то, что было, и было бы, без Него: тем величественнее и благотворнее то, что чрез Него последовало.

Бог, Который воздвиг Александра на время необычайных браней и подвигов, научил Его противопоставлять оружиям воинства плотским не одне плотския, но наипаче духовныя, даже, без несправедливой кому-либо укоризны, можно сказать, адским оружиям небесныя, хитрости правду, дерзости твердость и терпение, надменности кротость и смирение, надежде на искусство и силы человеческия – упование на помощь и провидение Божие. И что же последовало? Идол Франции сокрушился о грудь России. Невольным поклонникам его дана свобода выйдти из заблуждения. Союзом названныя оковы многих царств распались. Александр с победою в столице врагов, разрушивших тебя, возрожденная потом Столица Александра, и «наказует» их наказанием «праведника, – милостию» (Псал. CXL. 5). Ни к чему не прикасается; ничего не требует; не показывает и не принимает славы победителя; дарит им пленных, воздает Христианскую честь их Царю-мученику; дает им безопасность провозгласить изгнаннаго Царя, и возстановить законный, но давно разрушенный Престол. Какая необыкновенная победа над врагами! И поелику столь высокая победа ни на минуту не подвигла духа Александрова с глубокаго основания смирения: то какая еще более необыкновенная победа над самою победою!

И что еще! слава побед по правде, пред тем почти забытой, принесена Господу сил. Неукротимый дотоле дух браней связан. Союзам Царей и царств, для которых не находили дотоле более приличнаго закона, как закон своекорыстия и взаимной зависти, Александр, сильным примером Своим, положил в основание закон безкорыстия и благоволения, словом, закон Христианский. Несогласия народов или прекращены, или обезсилены. Крамолы, если не уничтожены, то приведены в отчаяние. Дела, которыя решал меч, уже разрешаются советами. Многочисленное воинство Александра стоит в тишине, как величественная стража мира, не только России, но и Европы. Оградясь от врагов внешних, Александр, по собственному Его изречению, обращается против врагов внутренних, против неправосудия, неблагочиния, неблагочестия; как солнце, правильными шествиями, обходит землю, Ему подвластную, повсюду являя всех одушевляющий взор благоволения, пример благоговения к Богу, действия правды и милости. Мы наслаждались безопасностию и покоем; ожидали и требовали блаженства: – увы! может быть, слишком нетерпеливо и с ропотом ожидали, не разсуждая о трудностях, какия встречают созидающие благо народов; – может быть, несправедливо требовали, будучи недостойны блаженства, сами препятствуя созиданию онаго недостатком чистой и послушливой ревности к общему благу, истощая общее изобилие нашею роскошию, затрудняя законы и действие их преумножением беззаконий; – и видел Господь; и прогневался; «и не отвратися Господь от ярости гнева Своего великаго!»

Где сей новый Иосия, «иже обратися к Господеви всем сердцем своим, и всею душею своею, и всею силою своею» (4Цар.23:25)? Что принесло нам величественное шествие? Что нашло наше ревностное сретение? – Одно мертвенное, оставшееся от безсмертнаго. «Да плачет» вновь «весь Иуда и Иерусалим» – весь народ и Град престольный! «Да глаголют вси князи и княгини плачь!» Да «рыдают» Служители Слова и таинств, рыданием «Иеремииным», или плачем Давидовым!

Слышу плачь певца Израилева: «горы Гелвуйския! да не снидет роса, ниже дождь на вас!» За что сие проклятие на невинную природу? – «Яко тамо повержен бысть щит сильных» (2Цар. I. 21), жалуется певец Израилев. Но сильные повергли щит, уступив сильнейшим в брани: за что же негодовать на место, которое приняло их в падении? Прииди, певец скорби: я укажу тебе место, более достойное негодования. Прииди, помоги мне сетовать на горы Таврийския. «Горы Таврийския! да не снидет роса, ниже дождь на вас!» Не оружием врагов поражены тамо сильные: горный ветр пронзил главу Священную. Не малый щит немногих сильных повержен тамо: великий щит благоденствия великой Империи, крепкий щит мира Европы, проникнут стрелою невидимою. Не Саул оставленный ищет тамо смерти, которая окружает его: но Возлюбленный Давид ищет жизни для Возлюбленной болящей Супруги; а никем не подозреваемая смерть Его Самого ищет. «Горы Таврийския! да не снидет роса, ниже дождь на вас!»

Но тщетно и сие негодование, и может быть, дерзостно. «Смиримся под крепкую руку Божию» (1Петр. V. 6). И для нас, и для оплакиваемаго нами, лучше молиться, нежели жаловаться.

Царю Царей! Ты воздвиг Его на время; Ты воззвал Его к вечности. Приими то, что Ты даровал; не остави тех, которых лишаешь. Ты "взял" сего Царя, как «праведнаго, от лица неправды» (Ис. LVII. 1), когда она готовилась вновь разродиться отступлением от Царей; (ибо разрушителя крамол всемирных, надлежало устранить от тяжкой скорби, видеть их отрасль, проникшую даже в отечество;) умилосердися, Господи, возьми сию неправду от лица оставшихся праведных! Христе, животе наш! в Тебе Едином искал Он врачевства и жизни во дни болезни Своея; сподоби Его «истее Тебе причащатися в невечернем дни царствия Твоего», в Соборе Царей, вечно с Тобою царствующих! Аминь.

57. СЛОВО в день Благовещения пресвятыя Богородицы³⁰¹

1826 год

Твердое убо основание Божие стоит, имущее печать сию: позна Господь сущия Своя, и да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне. (2Тим. II. 19).

Мне кажется, что ныне вижу я сие «основание Божие», которое Апостол указует как закрытое печатью, как известное одному Господу. Что есть основание Божие, на котором твердо стоит всякое создание Божие как не Сын Божий, Иисус Христос? «Яко Тем создана Быша всяческая, яже на небеси, и яже на земли, видимая и невидимая, аще престоли аще господствия, аще начала, аще власти, всяческая Тем и о Нем создашася, и всяческая в Нем состоятся» (Кол. I. 16–17). Если нужно и вновь созидать падшия создания Божии, «основания иного никтоже может положити, паче лежащаго, еже есть Иисус Христос» (1Кор. III. 11). Сие основание Божие несет ныне Дух Святый от высоты небесной, и полагает во глубине земной; несет от славы Божества, и полагает в сокровенности человечества, закрытое более нежели одною печатию, – печатию девства, печатию смирения, печатию молчания. Подлинно, кто кроме Господа знал Тебя, Единосущный Божий, в сем непостижимо умаленном³⁰² состоянии, в котором однакоже сокровен был «Бог всяческая во всех» (1Кор.15:28), когда Ты, как основание спасения нашего положен был во чреве Марии, даже и после Архангелова благовещения недоведомым образом.

Дивимся славе творческих дел Божиих; подивимся также их сокровенности. Углубим еще мало внимание наше в указуемое Апостолом основание Божие: должно надеяться, что в нем найдется скрытое для нас сокровище.

Часть первая.

«Твердое убо основание Божие стоит, имущее печать сию: позна Господь сущия Своя».

Хотя то верно, что «начаток создания Божия» (Апок. III. 14), или всеобщее основание онаго есть Сын Божий Иисус Христос: впрочем из слов Апостола приметить можно, что здесь он говорит «об основании Божием», не в отношении ко всем созданиям Божиим, но в отношении к некоторым только избранным, которых Господь отличительно познает и нарицает Своими. «Позна Господь сущия Своя».

Что же значит в сем особенном отношении основание «Божие?» Без сомнения, оно значит то, что на Сыне Божием, как на всеобщем основании, в особенности созидается в роде человеческом; то, что на Иисусе Христе, как на глубочайшем основании, созидается в каждой душе истинно Христианской. Яснее сказать: оно значит Церковь, которой основатель есть Сын Божий; оно значит благодатный и спасительный дар Божий в человеке, веру, которой Начальник и Совершитель есть Иисус Христос.

Сие основание Божие Апостол называет твердым или неразрушимым: потому что Сам Господь сказал, как о Церкви вообще: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18), так и о душах истинно Христианских в особенности: «не восхитит их никтоже от руки Моея» (Иоан. X. 28).

Было издревле обыкновение полагать на зданиях знамения, или надписи, которыя бы показывали принадлежность оных, назначение, важность, неприкосновенность. По сему образу и на духовном здании Божием Апостол видит «печать», или иначе, знамение или надпись, которая твердое основание Божие отличает от неосновательных и удоборазрушимых взгромождений человеческих, и охраняет в неприкосновенности от покушений хитрости или дерзости, безразсудности³⁰³ или злобы. «Твердое основание Божие стоит, имущее печать».

Какую же печать? – "Сию", продолжает Апостол: «позна Господь сущия Своя». Дивная по-истине печать! Вы видите, что это надпись; поелику она состоит из слов: но не без причины Апостол называет ее «печатью»; поелику не столько изъявляет и открывает³⁰⁴, сколько сокрывает и утаевает; а сие и есть свойство печати.

«Позна Господь сущия Своя». Господь знает Своих: итак неужели человеки не знают тех, которые суть Божии? – Так. Очень часто, и, может быть, большею частию, их не знают. О Моисее, когда он поразил Египет, избавил Израиля, ознаменовал чудесами воздух, воду, землю, древо, камение, можно ли было не знать, что он есть Божий? Однако, видно, не довольно сие знали, когда роптали на него и воздвигали мятежи против него. Иосиф чрез рабство и темницу проведен был до престола; прославлен ведением таин Божиих, облечен могуществом: однако самые братья его не скоро догадались, что он есть Божий; он принужден был сам открыть им сие: «не бойтеся: Божий бо есмь аз» (Быт. L. 19). Кому не известно было Ангельское житие и небес достойное учение Иоанна Крестителя? Но многие ли знали, что он точно указан сим словом Господним: «се Аз посылаю Ангела Моего» (Мал. III. 1)? На вопрос: «крещение Иоанново с небесе ли бе? Архиерее и книжницы и старцы», люди более других знающие, не постыдились объявить свое неведение. «И отвещавше глаголаша Иисусови: не вемы» (Мк. XI. 30–33). И Тебя, Присносущный и Единосущный Божий, даже после того, как Ты глаголал, как «николиже глаголал человек», творил «знамения», которых «не может человек творити», «аще не будет Бог с ним» (Иоан. VII. 46; Ин. III. 2), – знали ль и Тебя, от Котораго единаго истинное знание, как свет от солнца, исходит? Если бы знали, то не говорили бы так неблагоговейно:³⁰⁵ «не сей ли есть тектонов сын» (Матф. XIII. 55)? Не отрекались бы так равнодушно: «сего не вемы, откуду есть» (Иоан. IX. 29). «Аще Быша разумели, не Быша Господа славы распяли» (1Кор. II. 8). Если же светильников мира и Самого Солнца не видали слепотствующие человеки, если открыто посылаемых человеков Божиих и самой Премудрости явившейся не познали: то уже и неудивительно, если не познаваемы бывают в мире те из сущих Божиих, которых особенное провидение Божие не являет миру, между тем как собственное их смирение скрывает от него.

«Позна Господь сущия Своя». Никому кроме Господа не приписывает Апостол сего знания: итак неужели те, которые суть Божии, не знают и сами, что суть Божии? – Подлинно, и сие должно заключить из слов Апостола. Правда, по изречению того же Апостола, «самый Дух спослушествует духови нашему, яко есмы чада Божия» (Римл. VIII. 16), если мы подлинно таковы; и по другому Апостолу, «веруяй в Сына Божия, имать свидетельство в себе» (1Иоан. V. 10). Но какое свидетельство? – «Сие есть свидетельство, яко живот вечный дал есть нам Бог, и сей живот в Сыне Его есть» (1Ин. 5:11). поелику же сей "живот" верующих, до дня откровения сынов Божиих, «сокровен есть со Христом в Бозе» (Кол.3:3): то может случиться, что они сами не довольно знают, какое сокровище Божие имеют в скудельных сосудах своего тленнаго человечества. И Дух, который свидетельствует духу их, не есть ли тот Дух, который «идеже хощет, дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуду приходит, и камо идет» (Иоан. III. 8)? Когда Он, «не веси, откуду приходит»; тогда исполняет тебя Божественным: а когда «не веси, камо идет», тогда не найдешь в себе ничего, кроме человеческаго. Не преимущественно ли избрал, не очевидно ли присвоил Себе Господь Павла, когда в откровении сказал о нем: «сосуд избран Ми есть сей» (Деян. IX. 15); и, положив в нем Свое Божественное основание, воздвиг на нем духовное здание не только многих уверовавших чрез него душ, но и многих великих Церквей, во многих странах и народах? И что же? Павел и после сего не знает, достиг ли он совершеннаго присвоения Богу. "Братие", сказует он, «аз себе не у помышляю достигша: едино же, задняя убо забывая, в предняя же простираяся, к намеренному теку, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе» (Фил. III. 13–14).

Воистину только Сам един «позна Господь сущия Своя». Но почто скрывает Он их и от других человеков, и некоторым образом от самих себя скрывает? Для чего бы не знать им яснее, что они суть Божии, – к их утешению? Для чего бы не знать сего и другим человекам, – к их назиданию? Бывает и так³⁰⁶; поелику печать Божия не может быть совсем неприметна, и не должна быть безполезна. Но и здесь, как в других случаях, более кроется под печатью, нежели что представляет открытый вид печати.

Скрывается благодатное основание Божие в человеках: потому что полагается в самой глубине души, так чтобы глубже онаго не оставалось ничего человеческаго, которое могло бы ослабить твердость основания Божественнаго. Это, по выражению Апостола, «потаенный сердца человек» (1Петр. III. 4): нельзя встретить его на распутиях, или увидеть в зеркале.

Скрывается основание Божие от мира, частию не по намерению, но по естественному последствию его чувственнаго образования. Мир не видит святых, подобно тому, как слепые не видят света.

Скрывается благодатное основание в человеках, частию по намерению хранящаго их провидения Божия, дабы тем менее могли приражаться к оному враждебныя силы, угрожающия оному разрушением. Так и основание земнаго, вещественнаго здания скрывается в земле, потому что, быв обнажено и подвержено переменному действию стихий, ослабело бы оно, и ослабило бы вместе с собою все здание.

Скрывается основание Божие в человеке и от сего самаго человека: дабы он «не возмнил себе быти нечто, ничтоже сый» (Гал. VI. 3), и не прельстил себя собственным умом; дабы не превознесся, и гордостию не испроверг в себе основания благодатнаго, которое лежит твердо и безопасно только во глубине смирения.

Таковыя и подобныя размышления могут руководствовать к уразумению, почему основание или здание Божие, столь видимое в целом, такою сокровенностию запечатлено в частях своих и своем внутреннем составе, что един Господь верно знает сущия Своя.

Возблагоговеем пред тайными судьбами Божиими. Возбудимся с глубоким вниманием искать человеков Божиих, и Божия в них основания. Не будем дерзновенны в суждениях о ближних наших, не зная в них того, что един Господь в них знает³⁰⁷.

Часть вторая.

«Твердое убо основание Божие стоит, имущее печать сию: позна Господь сущия Своя, и да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». (2Тим. II. 19).

Разсматривая указанную Апостолом на основании Божием, или на здании Божием в человеке «печать» или надпись, до сих пор мы разсмотрели первую половину ея. Следует вторая половина: «и да отступит от неправды всяк, именуяй имя Господне».

Если бы на здании Божием лежала только первая оная печать, читалась только первая надпись: «позна Господь сущия Своя», то есть, един Бог верно знает³⁰⁸ тех, которые, по живой вере и никогда не отпадающей любви, неотъемлемо и вечно принадлежат Ему и Его, неземной только, но и небесной Церкви; сие могло бы и утешать нас и устрашать. Утешать – мыслию о твердости основания Божия, никому неприкосновеннаго, о ненарушимости печати Божией, о безопасности тех, которые сокрыты в тайне лица Божия. Устрашать – неизвестностию, в которой нельзя оставаться беззаботно. Ибо если³⁰⁹ един Господь знает Своих, то кто суть те, с которыми мы живем и обращаемся, которых внушениями³¹⁰ образуемся, которых примерам следуем? Кто есмы и мы сами? Божии ли они? Божии ли мы? – Бог знает! Как страшно слово сие в сем случае! Если Бог один знает тех, с которыми я в сообществе, и которые меня руководствуют; то почему знать, не духи ли лестчие меня руководствуют? Не со врагами ли Божиими я в сообществе? Не в опасности ли потому и я – быть и остаться чуждым истиннаго, благодатнаго усвоения Богу? Какая страшная неизвестность!

Господи, ведающий сущих Твоих! Праведен и премудр еси, сокрывая их от мира, который недостоин ведать их, и который употребил бы во зло известность о них³¹¹: но буди такожде благ для тех, которые, хотя может быть еще не суть Твои, но желают сделаться и пребыть Твоими; покажи знамение, по которому и мы, не ведающие, могли бы узнавать истинное, благое, благодатное, святое, одним словом, Твое в человеках, дабы паче всего сущее Твое любить, Твоего искать, Твоему поучаться и последовать, к Твоему прилепляться и присоединяться, и чрез единство с сущим Твоим, следственно и с Самим Тобою, иметь блаженное упование, и нам быть Твоими неизменно и вечно.

Подлинно, как царская печать, скрывая под собою тайну цареву, в тоже время начертанием своим показывает, кому она принадлежит, и таким образом предохраняет от погрешности, чтобы не принять за царское то, что не царю принадлежит: подобно сему надобно, чтобы таинственная печать, которою Бог запечатлевает верных и избранных Своих для Себя Самого, как известных Ему единому, ознаменована была некоторым приметным и довольно верным знамением, по которому бы можно было внимательным отличать сущих Божиих от тех, которые обманывают, или обманываются, представляя себя таковыми. Таково и есть второе начертание, или вторая надпись, которую приметил Апостол на духовном здании Божием в человеках: «да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне».

Великое для нас благополучие на земли, великая надежда блаженства на небеси, что мы можем по вере «именовать имя Господне». Божественный Спаситель наш почти все дело спасительнаго посольства Своего с неба на землю заключает в том, что сделал человеков способными «именовать имя Господне». Приближаясь к пределу Своего земнаго поприща, Он взывает в молитве к Отцу Своему небесному: «дело соверших, еже дал еси Мне, да сотворю». Какое Дело? – «Аз прославих Тя на земли»; или иначе: «явих имя Твое человеком, их же дал еси Мне от мира» (Иоан. XVII. 4–6). Из сего почти можно заключить, что те, которым «явлено имя Отца небеснаго», которые «именуют имя Господне», по сему самому суть Христовы, суть Божии. "Никтоже", свидетельствует боговдохновенный Апостол, «может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым» (1Кор. XII. 3). А кто говорит Духом Святым, тот должен быть и Христов и Божий; поелику Дух Святый чуждым не дается. Свидетельствует и другой Апостол, что «всяк веруяй, яко Иисус есть Христос, от Бога рожден есть» (1Иоан. V. 1). А кто рожден от Бога, тот ближайшим образом есть Божий.

Что ж? Не можем ли мы посему разсуждать и заключать так: вот мы именуем³¹² имя Господне; мы нарицаем Господа Иисуса: так верно мы Христовы, верно мы Божии; верно, есть в нас царствие Божие, и мы в царствии Божием в свое время будем? По жизни и делам некоторых подлинно можно примечать, что таковы у них мысли и чувствования, на которых, как на основании, зиждут они свою надежду для неба и для вечности. Таким образом их духовное здание имеет только сию печать: «именуяй имя Господне...» и не более.

Будем осмотрительны. Это печать переломленная. Это надпись прерванная. Это не твердое основание³¹³. Не «всяк именуяй имя Господне» истинно и совершенно утвержден во Господе и во царствии Его. Господь Сам возвещает: «не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в царствие небесное» (Мф.7:21). И еще более грозно то, что предрекает Он далее: «мнози рекут Мне в он день», то есть, в день, когда царствие небесное откроется, и в него призваны будут благословенные: «Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом? И тогда», продолжает Он, «исповем им, яко николиже знах вас» (Матф. VII. 21–23). О грозная нечаянность! Они призывали Господа, следственно знали Его и веровали в Него; пророчествовали, бесов изгоняли, творили чудеса, следственно не малую, и более нежели обыкновенную веру имели, но Господь не приемлет их во царствие Свое, и даже не знает их! О невероятное преспеяние зла и растления человеческаго! Неужели и дающее живот вечный познание Единаго истиннаго Бога, и, егоже послал есть, Иисуса Христа, может быть без духа и жизни? – Надобно признать сие: потому что есть люди³¹⁴, которые «Бога исповедают ведети, а делы отмещутся Его» (Тит. 1:16). Неужели и вера, которой предоставлено спасать человеков³¹⁵, может быть безполезна? Именно, бесполезна, как говорит Апостол Иаков: «кая польза, братие моя, аще веру глаголет кто имети, дел же не имать? Еда может вера спасти его» (Иак. II. 14)? Неужели может случиться, что самыя действия Духа Божия в человеке, каковы суть: пророчество, изгнание бесов, чудотворение, погрязнут в смешении свойств и дел растленнаго, плотскаго человека; что небесный огнь, который, возгорясь в человеке, должен горе возводить человека, угаснет в брении земном, и начавшаго просвещаться человека оставит темною главнею? – Если бы не было сей опасности; то не было бы произнесено и сего предостережения³¹⁶: «духа не угашайте» (1Сол. 5:19)!

Христе Господи! Если не все, именующие имя Твое, внидут в царствие Твое; кто же из них внидет в оное? Господь ответствует: «творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех» (Мф.7:21). И напротив, почему некоторые из них не внидут в оное? "Отъидите", глаголет, «от Мене делающии беззаконие» (Матф. VII. 23).

Христианин! ты «веруешь сердцем»; вероятно³¹⁷, ты веруешь «в правду». Но Бог один сие знает: весть «Господь сущия Своя». Меня сие не назидает, а может быть и тебя не удостоверяет. Доколе семя лежит в земле; кто знает, будет ли древо и добрый плод?

Ты «устами исповедуешь» имя Господне и твою веру: если бы ты исповедал сие, как святые Исповедники и Мученики, среди ужасов гонения, при угрозах смертию за веру, исповедание твое было бы не одним легким словом, но вместе и сильным делом, и тогда было бы верно то, что исповедуешь «во спасение». Но без того, кто знает³¹⁸, от истинной ли внутренней силы, от живой ли веры происходит твое устное³¹⁹ исповедание. Цветут весною и такия древа, которыя не принесут плодов, и сами, от слабости корня и от недостатка сока, увянут и изсохнут. Что, если на древе твоем виден плод только мелкий³²⁰ и грубый, безобразный и безвкусный? Что, если мнимая вера твоя, которая величает себя православною, и даже, может быть, представляет себя чудодействующею, что, если она сопровождается жизнию плотскою и чувственною, делами неправедными и беззаконными? Как бы ни хвалилось тогда древо, как бы ни украшалось цветами; нельзя скрыть, что оно дикое. «Всяко бо древо от плода своего познается» (Лук. VI. 44), говорит Великий Вертоградарь. Как бы ни превозносил ты свою веру, как бы ни украшал ее словами исповедания: неправедныя дела и нечистая жизнь обнаруживают³²¹, что ты такое в самом деле; не прельщай и не прельщайся: ты не принадлежишь к добрым древам вертограда Христова, но к саду, «егоже не насади Отец небесный», и который «искоренится» (Матф. XV. 13), если не будет возделан новым деланием духовным, делами правды и святыни.

Хочешь ли быть добрым древом вертограда, которое не посечется и не искоренится? Приноси плоды добрые! Хочешь ли быть истинным зданием Божиим, вечно живым храмом Духа Святаго? Не только «именуй имя Господне» верою, но «и отступи от неправды» жизнию.

Одно только твердое основание Божественнаго³²² упования и одно здание вечнаго спасения, одно то, которое «имеет печать сию: да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». По сей печати узнавай между именующими имя Господне сущих Божиих; по сему знамению испытывай себя, приходишь ли ты во усвоение Богу. Святый Василий Великий надежнейшим признаком благодатнаго состояния полагает возненавидение неправды. «Как может», – вопрошает он, – «известитися душа, что простил ей Бог грехи?» И ответствует: «если увидит себе самую в таком расположении, какое имел глаголавый: неправду возненавидех и омерзих» (Кратк. Прав. воп. 12. Пс. CXVIII. 163).

Божие здание, Божий дом, душа Христианская! Внимай себе, точно ли твое внутреннее основание имеет истинную печать, утверждающую и охраняющую. Как от пропасти, как от смерти, как от двери ада, «да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне»³²³. Аминь.

Посмотрим на основание наших дел. Не запечатлено ли оно желанием: да знает нас мир и да угодим ему? Если так: то дела наши не на Божием основании утверждаются и Господь не знает нас.

Приникнем во глубину души нашей. Не надежда ли на себя и любовь к себе лежит в основании наших мудрований и склонностей? Если так: то не скрыто в нас основание Божие и Господь не знает нас.

Испытаем жизнь нашу. Не на грубых ли только чувствах она утверждается и не до стихийнаго ли только разума возвышается? О как непрочно сие основание и сие здание! Оно рушится со стихийным миром и что тогда нам останется?

Перестанем на песке мира созидать мнимое благо, разрушим надежду на самих себя, утвердим сердце наше в Господе, а в сердце устроим тайное делание молитвы, веры, любви к Богу, которым бы и нынешнее делание добра управляемо было: и тогда восприимем дерзновение упования, что Господь познает и нас, как сущих Своих. Аминь.

«Твердое основание Божие», пишет Апостол, «стоит имущее печать сию: и да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне».

Когда видим на здании Божием оную первую печать, или первую надпись печати: «позна Господь сущия Своя», то есть, когда уразумеваем, что един Бог верно знает...

Осмотримся. Не все тут. Не цела сия печать. Не твердо сие основание...»

Не слышите ли, как велегласно весь Иерусалим «именует имя Господне»? Не только ученики Господни, но и народ, и даже Подумаешь, что здесь совершенно явилось «основание Божие», что уже не «Господь» Един «весть сущия Своя», но и вся вселенная их видит, потому что целый город торжественно приемлет Господа и следственно представляет себя градом Божиим. Но помедлите, дайте пройдти немногим дням, и окажется совсем иное. Народ, провозгласивший Христа Царя, охотнее возносить будет языческаго кесаря: «не имамы царя, токмо кесаря» (Ин.19:15). Будет час, когда во всем Иерусалиме, оглашаемом теперь торжественными восклицаниями Господу нашему, ничего не слышно будет, кроме мятежнаго вопля: «возми, возми, распни Его» (Ин.19:15).

Несчастный народ и град! От чего с тобою столь внезапная, столь ужасная перемена? От того, что ты не отступил от неправды, хотя на время с некоторым благоговением именовал имя Господне. Архиереи, книжники, князи, фарисеи не отступили от неправды честолюбия и зависти; народ не отступил от неправды суеверия и наемнаго раболепства. Не «Божие основание» то было; и потому не было «твердо», но и разрушено, и по четырем ветрам разсыпано.

Христиане, новый избранный народ Божий! Умудритесь печальным примером древняго. Как от пропасти, как от смерти, как от двери ада, «да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне». Аминь.

58. Слово в день Святыя Пасхи³²⁴

(Напечатано в Христ. Чтении 1839 г. и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

«Христос воскресе!» – Сказав сие, что могу сказать вам более? Все сказано.

Надобно ли основать веру, сотворить надежду, воспламенить любовь, просветить мудрость, воскрилить молитву, низвести благодать, уничтожить бедствие, смерть, зло, дать жизненность жизни, сделать, чтобы блаженство было не мечта, но существенность, слава – не призрак, но вечная молния вечнаго света, все озаряющая и никого не поражающая? – На все сие найдется довольно силы в одном чудодейственном слове: «Христос воскресе».

«Аще Христос не воста, суетна вера ваша» (1Кор. XV. 17), признается один из несуетных Проповедников веры. Какое разрушительное предположение! Но чем более оно разрушительно, тем более созидательна противоположная оному истина: понеже Христос воста, то вера наша и непоколебима, и спасительна. Верует и язычник, но мертвым божествам, или тварям, также как сам он, смертным и тленным: как же может быть прочна вера, когда божество ея тленно, или живоносна, когда оно мертво? Верует Иудей, и верует Богу живому, но по «писмени» закона, которое грешника «убивает», а воскресить не может: чего ждать от сея веры, кроме того, что мы от нея видим? Она убила христоубийственный народ Иудейский, разсыпала кости его по вселенной, и с ним вместе сама себя разрушила так, что Иудей и вера его не имеют никакой надежды, разве в Христианстве. Некоторые мудрецы древности, уразумевшие нелепость язычества, но не проникшие во Святилище истины Божественной, изобрели было еще веру неведомому Богу, и воздвигли сему имени олтарь, может быть, некоторым и новейших времен мудрователям не неугодный, потому что он не назначает для себя великих жертв: но если неведом Бог, то неведомо и то, как должно служить Ему, и в сем случае может ли наше служение быть Ему приятно, а нам спасительно? Так – неведением основанная вера тем же неведением и разрушается. Мы, Христиане, веруем в Бога живаго, по закону «духа жизни о Христе Иисусе», свобождающему нас «от закона греховнаго и смерти» (Рим. VIII. 2). Мы «вемы», дерзаем сказать со Апостолом, «Емуже веровахом, и известихомся», «яко силен есть предание наше сохранити" (2Тим. I. 12). Как «известихомся?» – Всего вернее воскресением Того, «Емуже веровахом». Если Он веру Свою, в самом Лице Его, врагами Его низринутую во гроб, и низведенную во ад, воскресил, возвел, воцарил: то «известихомся, яко силен есть», и нашу веру и утвердить, и сохранить, и оправдать.

«Аще в животе сем точию уповающе есмы во Христа», говорит еще твердый Проповедник веры, «окаяннейши всех человек есмы» (1Кор. XV. 19). Неверующие находят для себя в неверии ту выгоду, что могут безпечно наслаждаться приятностями жизни настоящей и пользоваться приязнию мира: незавидная, по правде, выгода, и не больше, как «окаянство»; ибо когда сказано: «окаяннейши всех человек есмы», чрез сие сказано и то, что все человеки, то есть, неверующие, больше или меньше «окаянны». Но если бы у нас, верующих во Христа, отнять уверение о воскресении: то подлинно мы были бы окаяннее всех окаянных человеков. «Мир», по слову Господню, «свое любит: а не сущих от мира», следственно и Христиан, если не всегда открыто гонит, то верно всегда внутренно «ненавидит» (Ин.15:19). Миролюбцы наслаждаются: Христиане, или, отрекаясь от наслаждений, страждут лишением, или, попуская себе наслаждения, должны страдать раскаянием. Но, да не льстится мир злым удовольствием, сделать нас отчаянными, подобно ему. Если и все, по чему ценится настоящее, потеряно; еще не все погибло для нас, или лучше сказать, еще ничего не погибло. Надежда наша основана глубже настоящаго мира, и выше его воздвигнута. «Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть» (1Кор. XV. 20). «Аще ли же Дух Воскресившаго Иисуса от мертвых живет в вас, Воздвигий Христа от мертвых оживотворит и мертвенная телеса ваша живущим Духом Его в вас» (Рим. VIII. 11). Потребуете ли больше для совершенной надежды? – Если угодно: мы уже имеем то, что нам обещается в будущем в замену настоящаго. «Бог, богат сый в милости, за премногую любовь Свою, еюже возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешенми, уже сооживи Христом, и с Ним спосади на небесных, да явит в вецех грядущих презельное богатство благодати Своея благостынею на нас о Христе Иисусе» (Еф. II. 4–7).

Когда же «премногая любовь Божия», чрез воскресение Христово, и в вере нас непоколебимо утверждает, и совершенною надеждою утешает: что должно при сем чувствовать сердце наше, если грубая чувственность не сделала его неспособным чувствовать влияния духовныя? Что, как не ту же любовь Божию, которою Бог, как вечное Солнце, сияет для нас, воспламеняющую нас для Бога? «Любы Божия обдержит нас», изъясняется Апостол, «суждших сие, яко аще един за всех умре, то убо вси умроша» (2Кор. V. 14). И в другом случае, как скоро наименовал он «Христа Иисуса умершаго, паче же и воскресшаго, Иже и есть одесную Бога, Иже и ходатайствует о нас», – тотчас, в неудержимом восторге, восклицает: «Кто ны разлучит от любве Божия» (Рим. VIII. 34–35)? Подлинно, если, по изречению самой Любви, «больши сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Иоан. XV. 13); но без меры великая любовь, еще и врагами ей бывших, нас возлюбила даже до смерти за нас, и смерти крестныя: можем ли мы быть столько неблагодарны и безчувственны, чтобы ради нас воскресшая любовь не воскресила нашей любви ради Себя?

Не стану далее изъяснять различныя чудеса, какия производит одно чудодейственное слово: «Христос воскресе». Если оно воскресит в нас святую любовь Божию, непрестанно убиваемую греховною любовию мира и плоти: довольно сего чуда для совершенства настоящия радости, и для того, чтобы все прочия чудеса открылись нам сами собою. В ком воскресший Христос, на сем празднственном поприще, как в учениках на пути в Эммаус, возжег сердце сладким желанием, и неким сокровенным ощущением Его Божественнаго присутствия: того не праздным словом, и более нежели по одному обычаю, можем приветствовать, как Эммаусских путешественников приветствовали Апостолы: «воистинну воста Господь!» (Лк.24:34) «воистинну воскресе!» Аминь.

59. Слово в неделю о Фоме³²⁵

(Напечатано в Христианском Чтении 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1826 год

Глагола ему Иисус: яко видев Мя, веровал еси: блажени не видевшии, и веровавше. Иоан. XX. 29.

Когда, по слову Пророческому, «поражен был Пастырь, и расточены овцы стада» (Зах.13:7), то есть, когда Иисус Христос предан был на крест и смерть, и Апостолы Его подверглись различным искушениям: Фома был единою от овец Его, в общем разсеянии, долее прочих заблуждавшею.

Тогда как прочие Апостолы, хотя «страха ради Иудейска», впрочем хорошо поступили, что из первоначальнаго разсеяния, кому куда случилось, вскоре обратились искать друг друга, сошлись в известном месте, – «бяху собрани» (Ин.20:19), и, без сомнения, общую скорбь превращали в единодушную молитву; Фомы, неизвестно, по какому препятствию, или по его собственной неосмотрительности, там не было, – «не бе ту с ними». Первое последствие сего было то, что первое явление Господа воскресшаго собранным Апостолам, для Фомы было потеряно: «не бе ту с ними, егда прииде Иисус» (Ин.20:24). Другое последствие, что, когда прочие Апостолы явлением Господним вновь утверждены были в вере, в которой поколебались-было во время Его страдания и смерти, Фома, не смотря на свидетельство сих верных очевидцев, с неким упорством утверждал себя в неверии: «аще не вижу на руку Его язвы гвоздинныя, и вложу перста моего в язвы гвоздинныя, и вложу руку мою в ребра Его, не иму веры» (Ин.20:25).

На сей случай, хотя мимоходом, обратить внимание просил бы я особенно тех, которые в особенные дни, скорбей ли, радостей ли Христианских, когда мы «бываем собрани», и призываем Господа в молитве, и приемлем Его в таинстве, «не бывают с нами» в собрании церковном, по препятствиям ли со стороны дел мирских, впрочем большею частию не непреодолимым, или только по своему небрежению. Не лишиться бы им благодатнаго посещения Того, Который обещал быть посреди собранных во имя Его, и Котораго присутствие приносит с собою блаженный мир и радость неотъемлемую! Произвольным ослаблением союза³²⁶ с прочими верующими, который должен был укреплять их веру, не дойти бы им от слабой веры до упорнаго неверия!

Возвратимся к Фоме. От погибели, которую готовило ему закосневающее в нем неверие, спасла его, вероятно, еще не разрушенная неверием любовь к Господу, по которой недавно, и сам он решительно возжелал, и предлагал прочим Апостолам, с готовностию к смерти, не отставать от возлюбленнаго Учителя и Господа, на явную опасность жизни шедшаго во Иудею: "идем и мы", – говорил Фома, – «да умрем с Ним» (Ин.11:16). поелику сим образом любовь Фомы уже приобщилась смерти Христовой; то следовало ей приобщиться и воскресения Христова. Привлеченный ею, воскресший Господь вторично явился собранным Апостолам, собственно ради Фомы; дал ему, как он хотел, осязать язвы Своих рук и ног и ребр, – и сим, не простым, только внешним осязательным свидетельством, но живым прикосновением к открытым, так сказать, устиям внутренняго источника жизни, полуумерщвленнаго неверием Апостола воскресил в жизнь веры.

Совершив сие дело милосердия, Господь присовокупил слово правды: «видев Мя, веровал еси; блажени не видевшии, и веровавше» (Ин. 20:29). Счастливое неверие, – так мог бы думать Фома, которым приобретено посещение Господа! Нет, глаголет Господь, ты преимущественно помилован, но не преимущественно блажен. «Видев Мя, веровал еси: блажени» – совсем другие. А из нас иные, взирая на пример Фомы, могли бы подумать: почто мы так несчастливы, что не можем иметь непосредственнаго явления и утверждения в вере от Господа? Нет, глаголет Господь и нам, не видеть – не есть несчастие, когда и без того есть достаточныя основания веровать; напротив, не видеть и веровать есть – особенное достоинство веры, и потому особенное блаженство. «Блажени, не видевшии, и веровавше».

Мне кажется, что сие изречение Господне требует несколько более обстоятельнаго разсмотрения.

Должно вспомнить, что все Апостолы, и одни Апостолы, были пред лицем Господа, когда Он именно Фоме, с некоторым видом упрека, сказал: «яко видев Мя, веровал еси», и к сему присовокупил неопределенное изречение: «блажени не видевшии, и веровавше». При первом взгляде, неожиданным и необычайным³²⁷ представляется то, что укоряет Фому, который подлинно и заслужил укоризну тем, что угрожал не верить, если не увидит; но так укоряет, что та же укоризна поражает, кажется, и прочих Апостолов, ибо и они, хотя ранее Фомы, «видев Господа, веровали». Вид необычайности увеличивается ублажением не видевших и веровавших, если вообразить, что все Апостолы принадлежат к числу видевших, и следственно лишаются ублажения. А не им ли прежде сказано: «ваша же блаженна очеса, яко видят»? (Мф.13:16)

Надлежало приметить сии необычайности³²⁸, чтобы уклонением от них приблизиться к истинному разумению изречения Господня.

Если и все Апостолы, видев Господа, веровали: но великая в сем разность между Фомою и прочими. Они не имели прежде своего видения, толико, и по числу свидетелей и по способам удостоверения, сильнаго свидетельства о воскресении Господнем, какое имел он от них. Им видение даровано было по воле Господней, а не по их требованию. И так Фома исключительно заслужил личный упрек, потому что дерзновенно требовал видения, после свидетельств, совершенно достаточных основать веру.

Все Апостолы видели Господа: но до невероятности уничижительно было бы то для их священнаго собора, если бы не было между ними ни одного, которому бы принадлежало возвещаемое Господом преимущественное блаженство, не видеть и веровать. Не желаем видеть, и не дерзаем воображать вас, Богоблаженные Апостолы, лишенными какого-либо блаженства верующих. Явите же нам, Вы сами, кто из вас «блаженный, не видевший, и веровавший»? – Смотрите, братия, не сие ли самое открывает нам Евангелист Иоанн, когда, повествуя о посещении гроба Господня, в утро воскресения, двумя учениками, пишет: «вниде и другий ученик, пришедый прежде ко гробу, и виде, и верова» (Ин.20:8). Что видел он по входе во гроб? Без сомнения, тоже, что видел первый ученик, именно Петр: «виде ризы едины лежащя» (Ин.20:6). А чему поверил? Тому ли, что пред тем возвестила Магдалина: «взяша Господа от гроба, и не вем, где положиша Его»? (Ин.20:2) Но чему тут было верить? Тут нет никакой сокровенной истины, и одно явное неведение. Чему же поверил ученик, «егоже любляше Иисус» (Ин.20:2)? Догадываюсь, и, думаю, по необходимости должно догадываться, что в ту минуту, как он, вступив во гроб, «виде ризы едины лежащя»; необыкновенно живая любовь необыкновенным образом возбудила в нем веру; легкая мысль, что нельзя было представить случая, по которому бы ризы, обвивавшия тело Господне с мастию, могли отделиться от мертваго тела, подала ему великую мысль о воскресении³²⁹; он не видал ничего более, как отсутствие погребеннаго Иисуса из гроба, но во глубине любящаго сердца ощутил, что живет Возлюбленный, несмотря на то, что к верованию в воскресение Его даже познанием Писания не был приготовлен: «виде и верова: не у бо ведяху писания, яко подобает Ему из мертвых воскреснути» (Ин.20:8–9).

Как же скоро таким образом найден между Апостолами образец преимущественнаго блаженства не видящих и верующих: беседа Господня с Фомою получает от сего совершенную ясность и точное знаменование. Кажется, можно видеть, как Господь взором укорения взирает на Фому и глаголет: «видев Мя, веровал еси»; потом обращает взор одобрения на Иоанна, и хотя не открыто к его имени, но тем не менее внятно к его сердцу, продолжает: «блажени не видевшии, и веровавше». Прочие Апостолы остаются между одобрением и упреком.

Но поелику блаженство не видеть и веровать Господь возвещает, как общее блаженство многих; поелику, после других, и нам дарована благодать веровать в Господа с Апостолами, тогда как мы не видали Его с ними: то что подумаем мы о себе самих? Неужели подлинно мы блаженны паче Фомы, и даже паче прочих Апостолов, кроме, может быть, одного возлюбленнаго? Не смею с сим вас поздравить; боюсь и в сем случае, чтобы не оскорбить первых последователей Господа, и всеобщих руководителей в последовании Ему, если впереди их поставлю последних, и у них себе похищу преимущественное блаженство. «Довлеет ученику, да будет яко учитель его» (Матф. X. 25): довольно и для нас, если и мы последние можем быть участниками в блаженстве с первыми руководителями к блаженству. Довольно, если найдутся между нами некоторые, к которым отнести можно ублажающее изречение Господне: «блажени не видевшии, и веровавше».

Некоторые? – А другие из нас неужели видят и веруют? – Как ни странным сие покажется некоторым, но так должно быть, чтобы степени блаженства соответствовали степеням веры.

И ныне есть «видящие и верующие», – те, которые, как Фома, требуют от веры удостоверений ясных, действий ощутительных, знамений чудесных. Есть, напротив, «не видящие и верующие», – те, которые и тогда, как против удостоверений возстают сомнения, ощутительныя действия веры скрываются, знамения чудесныя не являются, тем не менее твердо и непоколебимо стоят в вере.

Не одним Апостолам, но всякому любящему обещал Господь Свое явление, следственно и видение. «Любяй мя возлюблен будет Отцем Моим, и Аз возлюблю его и явлюся ему Сам» (Иоан. XIV. 21). Не берусь изъяснить образов сего явления. Кто видит солнце, тот сие явление понимает без всякаго изъяснения; но слепому изъяснять видение солнца было бы тщетное усилие! Скажем нечто, единственно по требованию настоящаго разсуждения. В сердце твоем возгарается необыкновенно живая, неизъяснимо сладостная любовь Божия, которая всякое дело благочестия делает тебе легким и приятным, так, что ты не можешь сего приписать себе, но принимаешь то за дар Божий: тогда легко тебе веровать; ты испытываешь то, чему веруешь; ты ходишь во свете веры. В сем случае Господь может сказать тебе: «видев Мя, веровал еси». Знай же, что если и тогда, когда огнь в сердце твоем покажется угасающим, духовная сладость престанет быть ощущаема, вновь восчувствуется труд подвигов, и недостаточество сил, если и тогда ты подвигов не оставишь, о благодати Божией не усумнишься, сердца унынию не предашь: вот особенное достоинство веры! И потому вот особенное блаженство, хотя бы оно покрыто было страданием: «Блажени не видевшии, и веровавше!»

Господь является человеку не только во внутренней, но и во внешней жизни, видимыми благодеяниями Своего промысла, в которых, по слову Апостола, «поне осязать его» (Деян. XVII. 27) можно. Если Он «оградил внешняя» твоя, и «внутренняя дому» твоего, «дела же руку благословил» (Иов.1:10): легко тебе веровать. Но такой вере и диавол не верит, как не верил ей в Иове; и потому может случиться, что она подвергнется опасному испытанию. Если же и тогда, как благодеющая десница Божия скрывается, и тебя постигает нищета, или³³⁰ болезнь, или иное бедствие, ты, как Иов, «во всех сих приключающихся не даешь безумия Богу»: (Иов.1:22) то Господь благословит «последняя» веры твоея паче, «неже прежняя» (Иов.42:12). «Блажени не видевшии, и веровавше».

Может еще вера наша встретить Господа на путях жизни общественной, в лице меньших братий Его, по слову Его: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). И здесь иногда более Он видим бывает, а иногда менее. Авдию, который сто Пророков Господних кормил хлебом и водою, не трудно было вообразить, что в них Сам Господь «взалкался», и самому Господу «дал он ясти» (Мф.25:35). Напротив того, как часто искушает нас то, что, видя нищих, не видим в них Христа, то есть, Христовых и христианских свойств и добродетелей! Точно ли они бедны, думаем мы? Достойны ли они человеколюбиваго участия по образу жизни своей? Будут ли они молиться за нас, получив благотворение? Не возмущайся напрасно, благодетельная душа! Не охлаждай сам своея любви подозрениями; не омрачай сам своея веры сомнениями. Не довольно ли тебе слышать от Господа: «Мне сотвористе»? На что, как Фома, хочешь видеть и осязать Его в том, кому благотворить желаешь? Благотвори видимому – требующему, и верь Невидимому – Приемлющему. «Блаженни не видевшии, и веровавше». Аминь.

60. Речь Благочестивейшей Государыне Императрице Марии Феодоровне, пред вступлением Ея Величества в Успенский Собор

(Говорена апреля 30 дня 1826 года, напечатана отдельно, в Моск. Вед. 1826 г. No 39 и в собраниях 1835–1844 и 1848 гг.) 1826 год

Благочестивейшая Государыня!

Некто видел и вопрошал внезапное видение: «кто сия проницающая аки утро» (Песн. VI. 9)?

Мы видим, и не как внезапно явившуюся вопрошаем, но как всегда вожделенную Тебя призываем: прииди, «проницающая аки утро», сквозь остающийся еще сумрак после глубокой предшествовавшей нощи, – восходящая, как тихая заря, предвестница новаго солнца, из Тебя России возсиявшаго, нами с нетерпением ожидаемаго.

Прииди, Матерь Царей! Отец светов да благословит вход Твой; и да совершит приносимую нам Тобою надежду, вскоре увидеть в полноте Священной славы, уже сияющаго Царскими доблестями, Николая, – Твое и наше утешение.

61. Беседа о небесной награде³³¹

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1826 год

Возрадуйтеся в той день, и взыграйте: се бо мзда ваша многа на небеси. Лук. VI. 23.

Господь Иисус повелевает возрадоваться и взыграть; обещает³³² награду, великую награду, небесную награду. Достанется ли кому из нас сия награда, без сомнения совершенная; потому что Судия, который определяет ее, и праведен, чтобы определить награду достойную, и благ, чтобы определить награду щедрую, и всемогущь, чтобы исполнить Свое определение во всей силе онаго? Внидет ли кто из нас в сию радость, без сомнения, блаженную; поелику Призывающий к ней есть Источник блаженства.

«Возрадуйтеся в той день». Какой это день, предназначенный для радости? Придет ли он и к нам? Доживем ли мы до него?

Прочитаем в большей полноте слова Христовы, предназначающия день сей, чтобы нам узнать его. «Блаженни будете», глаголет Он, «егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына человеческаго ради. Возрадуйтеся в той день и взыграйте» (Лук. 6:22–23).

Итак день, в который Христианам должно возрадоваться и взыграть, есть время, когда их, за имя Христово, ненавидят, разлучают, безславят. Теперь хотите ли дожить до сего дня, насладиться сею радостию? Или, еще не видя его, желаете, чтобы он прошел мимо вас, и уже не хотите вкусить радости, которой вкуса не знаете? Нельзя осуждать того, кто скажет в сем случае слова Христовы: «да мимо идет от Мене чаша сия», то есть, чаша ненависти от человеков, гонения, безславия: но также нельзя не восхвалить того, у кого достанет духа непрерывно договорить и следующия: «обаче не яко же аз хощу, но яко же Ты» (Мф.26:39), Отче Небесный!

Премудрым и непостижимым судьбам Божиим предоставляя избирать достойных к трудному подвигу, и возводить к высокому блаженству – страдать за Христа, не пропустим без особеннаго внимания того, для всех вообще удобонаставительнаго, слова Христова, которое побуждает, для совершения подвигов, и для перенесения страданий, достаточную силу и ободряющую надежду почерпать из помышления о небесной награде: «се бо мзда ваша многа на небеси».

Есть и такия, вероятно не многия, возвышенныя души, которыя, в сердечных помышлениях и желаниях, проходя мимо, и оставляя позади себя всякую, не только земную, но и небесную награду, прямо, чисто, единственно стремятся ко благоугождению пред Богом, и к соединению с ним любовию. «Что ми есть на небеси?» восклицает Псалмопевец к Богу, «и от Тебе что восхотех на земли? исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего, и часть моя Боже во век» (Псал. LXXII. 25–26). Не желаю, говорит, ничего земнаго; и на небесах не ищу ничего, кроме Бога небеснаго; не чувственных удовольствий алчет плоть моя, не любви тварей жаждет сердце мое; самую завидную между человеками долю без зависти уступаю всякому желающему; моя доля есть Бог; сердце мое хочет исчезнуть там, где Его не находит, и возродиться там, где обрести Его можно; самая плоть моя томится желанием единственнаго «насыщения, – внегда явитимися славе Его» (Пс.16:15). О сем состоянии некоторых благочестивых душ, для многих из слушающих сие, не знаю, что сказать³³³, разве сии слова Господни, сказанныя об одном из особенных состояний благодатных: «могий вместити да вместит» (Мф.19:12).

Впрочем, если желание награды и не есть совершенство, Бог, однакоже не возбраняет человеку помышлять о награде; и даже Сам употребляет мысль о награде для поощрения человека к исполнению заповедей и к достижению совершенства. «Чти отца твоего и матерь твою»: вот заповедь. И вот в след за нею награда, поощряющая к исполнению ея: «да благо ти будет, и да долголетен будеши на земли блазе »(Исх. XX. 12). «Аще хощеши совершен быти, иди продаждь имение твое, и даждь нищим»: вот требование совершенства. И вот непосредственно за сим награда, поощряющая к достижению сего совершенства: «и имети имаши сокровище на небеси» (Матф. XIX. 21). «Возрадуйтеся в той день, – егда возненавидят вас человецы, и егда разлучат вы и поносят, и пронесут имя ваше яко зло, Сына человеческаго ради»: вот великое требование подвига, для котораго нужна необыкновенная сила духа и непоколебимое терпение. Для сего вот и великая награда, способная возбудить и поддержать необыкновенную силу духа: «се бо мзда ваша многа на небесех».

Ветхий Завет, как приготовительный к совершенству Христианскому, открытым образом говорит наиболее о наградах земных; потому что³³⁴, применяясь к понятиям людей, которым был дан, по необходимости должен был и духовныя созерцания небеснаго блаженства облекать в чувственныя изображения благополучия земнаго. Завет Новый, как открывающий совершенство царствия небеснаго, в его духовной силе и высокой чистоте, обыкновенно указует своим подвижникам и страдальцам награды небесныя: а земныя не только пренебрегает, как маловажныя, но иногда почитает даже уроном наград небесных. «Восприемлют мзду свою» (Мф.6:2, 5, 16), говорит Господь о лицемерах, ищущих посредством добродетели, славы человеческой: то есть, они получили свою награду на земли, от человеков, и потому не получат ея на небеси, от Бога. Вместо того, что древний Закон ласкал земным благополучием: «благо ти будет; долголетен будеши на земли блазе»; Евангелие земным благополучием угрожает, как опасным, а презрение сего благополучия полагает залогом небеснаго блаженства: «кая польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» (Мк.8:36) «Любяй душу свою погубит ю; и ненавидяй души своея в мире сем в живот вечный сохранит ю» (Иоан. XII. 25).

По сему разсуждению, каждый из слышащих сие имеет случай предложить себе, и может просто для себя решить, – не маловажный, надеюсь, для каждаго из нас вопрос: истинный ли я Христианин, или нет? Если ты истинный Христианин³³⁵: то ты верно не привязан душею ко временному благополучию; не пристрастен к земным наградам; поощряешь и утешаешь себя мыслию о награде небесной и вечной. А если ты забываешь о небесной и вечной награде, домогаясь временной корысти, чести, удобства жить в свое удовольствие: не прельщайся; такия расположения не показывают духа истинно Христианскаго. Кто управляется и одушевляется желанием только земной награды: тот есть земный Ветхозаветник, далекий от совершенства духовнаго, и от стяжания сокровища небеснаго. Кто делает добрыя дела для временной корысти, или для славы человеческой: тот еще не вышел из области язычества; он выработывает кумиры добродетелей на продажу или на зрелище: он восприемлет мзду свою от человеков, и потому небеса и Бог ничем более не должны ему³³⁶.

Не скажут ли, что сие разсуждение слишком строго, и затворяет всех под грехом? Ибо не естественно ли, скажут, человеку и на земле искать где лучше, подобно как³³⁷ рыба ищет где глубже? Если кто подлинно сие скажет, тот пусть знает, что не мы строгим разсуждением затворяем его под грехом; но суд Слова Христова и нерадение последовать сему Слову затворяют его под грехом. Если и естественно желать лучшаго земнаго: но не согласно с разумом искать онаго с забвением и утратою наилучшаго небеснаго. И если вы хотите держаться только естественнаго: то смотрите, не отпадаете ли чрез сие от благодатнаго, которое выше естественнаго? Опираясь на мнимыя естественныя ваши права, не отвергнете ли вы сих положений благодатнаго закона: «не сребролюбцы нравом, довольни сущими» (Евр. XIII. 5); – «честию друг друга больша себе творяще» (Рим. XII. 10); – «плоти угодия не творите в похоти» (Рим. XIII. 14)?

Но если уже вам непременно угодно естественное: подлинно ли естественно искание земных воздаяний, какое столь обыкновенно примечается между нами; если естественным называть должно не то, чего требуют не управляемыя желания и не удерживаемыя страсти, но то, что из истинных потребностей естества человеческаго происходит, им соответствует, им удовлетворяет? Когда наемник желает платы, достаточной для пропитания, не только во дни работы, но и на дни необходимаго потом отдыха: не спорю, что естественно ему желать такого воздаяния. Но когда богатый не хочет ничего сделать без того, чтобы не извлечь из дела выгоды, даже, если можно, двойной и тройной выгоды: что тут естественнаго? Когда проходящий какое-либо служение³³⁸ за каждый год, или за каждое сколько нибудь особенное действие служения, хочет большей и большей платы, высшаго и высшаго звания или отличия³³⁹: что и тут естественнаго? Требует ли того природа человека, и служит ли то к его совершенству, чтобы на него сыпали деньги, названия, украшения³⁴⁰.

Не лучше ли было бы, напротив, и для естественнаго состояния человеков, если бы они взирали не столько на земныя воздаяния, всегда малыя в сравнении с трудами для них употребляемыми, и мало радующия в сравнении с неприятностями искания, соревнования, лишения, сколько на небесную награду, всегда великую, вполне радующую, никогда не отъемлемую?³⁴¹ Если бы каждый непрестанно имел пред очами свою «мзду многую на небеси», которую и властен каждый иметь пред очами непрестанно: то, удовлетворяемый чаянием оныя, каждый не так страстно искал бы воздаяний земных и утешений временных; продающий менее бы корыстолюбствовал; судящий охотнее³⁴² предпочел бы безчестной мзде неправды безмездную правду; обязанный служить обществу решительнее³⁴³ предпочитал бы общую выгоду своей личной, и не отрекался бы от служения общему благу, хотя бы и не отдавали всей справедливости его служению; поставленный в подчиненность и послушание удобнее забывал бы свою волю, и менее тяготился взыскательностию начальствующаго; раб усерднее и веселее работал бы и нещедрому господину³⁴⁴; кратко сказать, мыслию о небесной награде поддерживаемое безкорыстие каждаго непрестанно увеличивало бы сокровище общаго блага человеков, и внутреннее сокровище добродетели в сердце каждаго³⁴⁵.

Господи, щедрый в обещании, и верный в исполнении, Утверди нас в благотворном памятовании и чаянии «мзды многия на небеси», да и воздаяния земныя не будут для нас приманчивы, и скорби или потери временныя не будут несносны. Аминь³⁴⁶.

62. Слово при гробе блаженныя памяти Государыни Императрицы Елисаветы Алексиевны

(Говорено в Можайском Николаевском Соборе, в присутствии Государыни Императрицы Марии Феодоровны, мая 26 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835 –1844 и 1848 годов). 1826 год

Услыши молитву мою, Господи, и моление мое внуши, слез моих не премолчи: яко пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои. Ослаби ми, да почию прежде даже не отъиду, и ктому не буду. (Псал. XXXVIII. 13–14).

Когда кто из Высоких на земли, по судьбе, для земнородных общей, отходит в землю: при сем обыкновенно слышатся отголоски славы, которая сопровождала его во время земной жизни. Слышим оные и теперь; но величественнее самой славы слышится здесь – молчание. Дерзая говорить, колеблюсь опасением, чтобы не возмутить безмолвнаго сетования Царицы-Матери, – чтобы не нарушить последняго безмолвия Царицы-Дщери, которая и среди славы знаменитейшаго из Домов Царских, во дни особенно громкие славою, любила погружаться в безмолвие.

Но слово молитвы, надеюсь, не будет противно безмолвию, которое одушевляется молитвою. И такое слово приемлю от Псалмопевца, дабы в размышлении, хотя по необходимости печальном, искать некотораго врачевства против печали.

«Услыши молитву мою, Господи, и моление мое внуши, слез моих не премолчи». Кто приносит Господу столь печальную молитву? – Книга Псалмов сказует, что Давид. Но что погрузило его в печаль, столь горькую? – Псалом не представляет на сие яснаго ответа. Не видно здесь вины, которою бы страждущий заслужил страдание; страждет желающий «сохранить пути свои, еже не согрешати даже языком» (Пс.38:2).

«Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои»: так продолжает молитву свою Царь Израилев. Но целое царство не есть ли некоторым образом дом и семейство Царя? Как же должно быть сильно внутреннее чувство лишения, чтобы Царь потерял из вида не только дом свой, но и целое царство свое, и нашел себя чуждым, одиноким, пришельцем, странником!

Наконец печальный Царь взывает к Богу: «ослаби ми, да почию, прежде даже не отъиду, и ктому не буду». Какая безутешная печаль! Он уже не просит радости, благополучия: он умоляет, даровать ему облегчение печали, отдохновение от страдания: «ослаби ми, да почию». Он уже не прельщается продолжением жизни; но думает удовольствоваться тишиною последних минут: «да почию, прежде даже не отъиду, и ктому не буду».

При воображении сего тяжкаго состояния и мало знакомое с несчастием сердце раздирается: при помышлении же, что таково было состояние человека, не только не оставленнаго Богом, но и возлюбленнаго Богу, и молившагося Духом Святым, – изумленная мысль, как отторженная от брега ладия, носится по бездне судеб, покрытой мраком непостижимости.

Не дадим себе долго носиться и волноваться безполезно. Есть пристанище веры, всегда отверзтое, всегда близкое для обуреваемых; есть якорь надежды, который малую ли ладию, великий ли корабль, равно удержать может в безопасности.

Что за судьба, которая и на благочестивых и добродетельных людей, или посылает, или попускает, искушения, печали, бедствия жизни? – Не иная, как судьба любви: «егоже бо любит Господь, наказует» (Евр. XII. 6). Почему души благородныя и возвышенныя более иногда подвергаются скорбям, нежели обыкновенные люди, так что ни покров видимаго счастия, которым облекает их самая порода и звание, ни попечения любящих, самыя деятельныя и самыя нежныя, не укрывают их от ударов, коими поражает их рука невидимая? – Сие бывает с душами благородными и возвышенными потому именно, что оне суть возвышенныя и благородныя; потому что оне драгоценны, как золото, и приятны Богу, как избранная жертва. «Бог искуси их, и обрете их достойны Себе: яко злато в горниле искуси их, и яко всеплодие жертвенное прият я» (Прем. III. 5–6). Но какой тут порядок, когда наилучшия души так жестоко страждут? – Такой же, какой наблюдается, когда полагают золото в горнило, жертву на жертвенник. Золото будет чисто; жертва низведет благодать; огнем страдания искушенная душа просияет чистотою, а наконец и блаженством: «во время посещения их возсияют» (Прем. III. 7).

После сего размышления не так тяжко мне коснуться предмета, который так болезненно сердец касается.

Государыня, Которой душевныя свойства и расположения были так же возвышенны, как сан Ея; – Которой ум светился и сквозь Ея любимое молчание; – Которой сердце, кроткое и человеколюбивое, как ни закрывалось скромностию, в самых Ея взорах являлось, узнаваемо было наипаче страждущими и сострадательными, отверзалось к сострадательным для участия и покровительства в делах сострадания, к страждущим для благотворений, большею частию тайных; – Которая в труднейших приключениях не только не изнемогала духом, но и одушевлялась неожиданною силою к труднейшим подвигам, как то, во времена болезней Своего Супруга, преодолевая и Свою немощь, и Свою печаль, так сказать, поселялась и жила при одре Болящаго; – такая душа не была ли достойна всего возможнаго на земли счастия? И не столько ли же Она была окружена средствами счастия, сколько была онаго достойна? Ах! если Августейший Супруг, преодолевая все трудности, перенесся с Нею на край Государства, чтобы доставить Ей или здравие, или хотя облегчение и услаждение в тяжкой болезни; – если Августейшая Матерь, преодолевая все трудности, отторгая Себя от другаго, также матерняго попечения, далеко текла Ей на встречу, чтобы пролить отраду любви в Ея многострадальное сердце; и оставленное возлюбленною душею тело другой раз далеко преследует, безплодными уже, но еще вожделенными для Матерней любви лобзаниями: – то чего не готовы были сделать Александр и Мария, чтобы Елизавета была счастлива долго, непрерывно, совершенно? При всем том судьба вела Ее путем жизни не к великому, подобно Ея добродетелям, счастию, но к величественному несчастию.

Может быть, природа, может быть, воспитание, наконец, может быть, безчадие, особенно не соответствующее желаниям на престоле, посеяло в сердце Ея тайное, болезнетворное семя уныния³⁴⁷. Бедственным потопом Столицы напоено сие семя; и необычайно возбужденная сердечная скорбь сострадания прозябла и развилась в телесную болезнь сердца.

В сердце Супруга обрелось действительнейшее врачевство для Ея сердца: но жизнь, которая любовию питала и поддерживала угасающую жизнь Ея, внезапно сама угасла; и оставила Ее в стране пришельствия, как угасающий в тучах вечер оставляет истощившаго силы странника в мрачной пустыне.

Благословенно могущество веры! Только Ея небесный огнь мог воспрепятствовать смертному хладу вскоре объять сердце, которое болезнь стремительно приближала ко гробу, а любовь совсем полагала во гроб Александра.

Благость Брата и Преемника Его подвиглась, чтобы беречь и утешать Его вдовицу, и для сего, если можно, возвратить Ее в недра семейства. Из отдаленнаго града пресельничества Своего предприняла Она возвратное странствование. На сем пути, как путеводительная звезда, по захождении солнца, как новая искра жизни блеснула Ей надежда утешения от сердца Матери Александра. Странствующая поспешает к сему вожделенному свету, напрягает останки сил; простирает объятия; Августейшая Матерь взаимно их простирает. Достигай сих животворных объятий; почий, хотя мало, в них, утомленная телесными и душевными страданиями Елисавета! – Увы! упадают праздныя объятия; Елисавета почиет не тем покоем, котораго ждала в объятиях Матери, но тем, который ожидает седмерицею в скорбях очищенную душу Ея в лоне Отца чистых сердцем. Не окончив странствования, Она прешла в отечество, из котораго уже не странствуют: «отъиде и ктому не будет».

Отче небесный, колико непостижимый в судьбах Твоих, толико же безконечный во благости Твоей! не пререкаем непреложной воле Твоей, совершившейся над Венчанною рабою Твоею, Благочестивейшею Императрицею Елисаветою, на земли: но молим, со дерзновением упования молим, соверши над Нею благую и вечноблаженную волю Твою на небеси. Увенчанную здесь сугубым венцем, Царским – от камени честна, и Христианским – от терния, венцем величия и венцем терпения, увенчай и там усугубленною славою, да безмолвная в земном страдании отверзет наконец уста Свои в небесном веселии, чтобы благодарственно исповедать пред Тобою блаженную тайну сего страдания: «по множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твоя возвеселиша душу Мою» (Псал. XCIII. 19).

Еще же не одна Царственная душа страждущая, целый Дом Царев, целое Царство Российское взывает к Тебе, Царю царей: «ослаби ми, да почию!» Еще не почило сердце наше от прежней печали, как постигла нас, новая. Вся земля наша от края до края, от Столицы до Столицы, прочерчена погребальными путями Царскими. Довлеет Господи! да почиет гнев Твой³⁴⁸; да почиет сердце наше пред Тобою. Довольно торжествовала смерть и печаль; посли торжества жизни и радости мужественному преемнику Александра, и Августейшему Дому Его, и России. Аминь.

63. Слово в день рождения Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича всея России

(Говорено в Кафедральной церкви Чудова монастыря, июня в 25 день; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Правда возвышает язык: умаляют же племена греси. (Притч. XIV. 34).

Священная обязанность собрала нас ныне во святый храм, дабы Виновнику всех благ Богу торжественно принести благодарение и молитву: благодарение за дар, низпосланный отечеству нашему в рождении Государя, праведно ныне царствующаго над нами; молитву о продолжении сего благодеяния Божия, то есть, о благополучном продолжении настоящаго царствования. Сынам отечества, которые не младенчествуют умом, не трудно уразуметь, справедливо ли называю даром Божиим рождение Государя, законно и праведно царствующаго, и благодеянием Божиим в особенности такое царствование, коего первый день соделался днем спасения царственнаго благоустройства, от разрушительнаго вихря злобы, который внезапно изторгся было из пропастей безумия. поелику дар для всех и каждаго: то да будет и благодарение за оный от всех и каждаго. Чем спасительнее благодеяние, тем пламеннее да будет молитва о продолжении онаго.

Но как и добрая по своему видимому предмету молитва не всегда равно бывает благоприятна Богу, Который "дает" просящим "по сердцу" их (Псал. XIX. 5), и «воздает каждому по делам его» (Рим. II. 6): то надлежит знать, что тогда только может иметь верный доступ к престолу Благодати молитва о царе и царстве земном, когда ей предшествует или сопутствует деятельная любовь к Царю и Царствию небесному.

Давид, передая царство сыну своему Соломону, сказал между прочим: «да утвердит Господь слово Свое, еже рече о мне, глаголя: аще сохранят сынове твои пути своя, еже ходити предо Мною во истине всем сердцем своим, и всею душею своею, не искоренится тебе муж с престола Израилева» (3Цар. II. 4). Вот судьба Царя и царскаго племени, которыя в Слове Божием представляются образцем царей и племен царских!

Соломон в свою чреду написал: «правда возвышает язык, умаляют же племена греси». Вот общая судьба царств и народов!

В уверении, что Благочестивейший Государь хранит и сохранит завещаваемое Словом Божиим Ему для нас, помыслим и попечемся о том, что заповедует нам тоже Слово Божие для Него и для нас вместе.

Кто не совсем омрачен грубым неведением о Боге: того не нужно доказательствами руководствовать к сей очевидной истине, что Бог есть верховный Царь царей и царств. Будучи Бог всеблагий, всеправедный, премудрый, всемогущий, без сомнения, Он есть и Царь Всеблагий, Всеправедный, Премудрый, Всемогущий. Как Царь Всеблагий и Всеправедный, не может Он попустить, чтобы в Его Царствии правда была унижена пред грехом, чтобы добродетель была несчастнее порока и беззакония; как Царь Премудрый, не может Он иметь недостатка в средствах, для удовлетворения Своему правосудию и благости; как Царь Всемогущий, не может быть остановлен никакими препятствиями в делах Своего Царствия. И как царь земный поступил бы противно справедливости, порядку и благосостоянию царства, если бы, награждая верность и заслуги в некоторых лицах, не оказал особеннаго благоволения целой области, отличившейся верностию; или, если бы, наказывая преступников за частныя преступления, не употребил средств укротить целую область, возмутившуюся против законов царства: так нельзя подумать и о Царе Небесном, чтобы Он, воздая каждому человеку по делам его, не воздавал целым царствам и народам, по делам правды или греха, по господствующему в них благочестию или злочестию, по добродетелям или порокам, ознаменовывающим свойство того или другаго народа, состояние того или другаго царства. Даже удобнее представить человека без воздаяния по делам его в настоящей жизни, поелику для него есть другая жизнь, в которой воздаяние сие совершится, нежели представить царство и народ, без воздаяния по правде или грехам царства и народа: ибо как для земных царств и народов нет другаго царственнаго и народнаго бытия, кроме земнаго; то не иначе, как в сем их бытии, должно совершиться над ними все дело правды Божией. Таким образом по свойствам Божиим, действующим в Божественном правлении мира, и по коренным законам царствия Божия, необходимо то, чтобы добро или зло в нравственной жизни царства и народа вело за собою добро или зло в бытии Государственном, чтобы «правда», или добродетель, «возвышала язык», то есть, доставляла благоденствие народу; чтобы «умаляли», то есть, в низкое и бедственное состояние приводили, «племена греси».

Что так и бывает на самом деле, сие можно видеть в действительном бытии царств и народов, особенно тех, и в те времена, в которых, и в которыя, правда или грехи, достигают высокой степени силы и действия.

Народ Египетский, один из сильнейших в древности, что могло умалить или унизить пред малочисленным и порабощенным племенем Еврейским, если не грехи вопиющаго на небо угнетения невинных и ожесточения против Бога?

Семь народов Хананейских, отличавшихся исполинскою породою, сведущих в войне, обитавших на земле обильной и защищаемой природою, что могло умалить и низложить пред изнуренным трудностями и бедствиями четыредесятилетняго странствования народом Еврейским, если не грехи, над которыми еще за несколько столетий видел Авраам вознесенную руку Божию, готовую низвести карательный удар, но удерживаемую долготерпением до предопределенной минуты правосудия; "не бо", как сказано ему в то время, «исполнишася греси Амморреов до ныне» (Быт. XV. 16).

Малый и многими многократно покаряемый, народ Иудейский, что сделало сильным при Давиде, счастливым при Соломоне, непобедимым для победоносных Ассириян при Езекии, – что, как не благочестие и правда Царей, которые и в народе примером и властию правду возращали, а грехи искореняли? Напротив того сей же избранный Богом народ, сие священное царство, чем разделено, ослаблено, умалено, унижено, разрушено, и почти без остатка свержено с священной земли в языческий плен, – чем, если не многими грехами, в подражание язычникам содеваемыми? Сие так верно, что Пророк Иеремия, предвещая Иерусалиму и Израилю наказание за грехи, не представляет сего неким особенным действием карающаго Бога, но как бы естественным только действием самых грехов; не говорит: накажет тебя Бог; но говорит: грехи тебя накажут. «Накажет тя отступление твое, и злоба твоя обличит тя» (Иер. II. 19).

Нужно ли умножать примеры? Спросим вообще: как из малых племен возникают и возрастают народы, не подавляются сильнейшими соседами, но и сильнейших по временам преодолевают, или себе подчиняют? Как напротив того великие народы, которых естественная сила увеличивается искусствами, ей служащими, не всегда возвышаются, но в свою чреду падают и разсыпаются? – И не посвященная в таинства судеб Божиих история на сие ответствует, что благочестие, хотя иногда недовольно просвещенное, но искреннее, правота и доброта нравов возвышают и облекают победоносною силою дух народа; что напротив того уменьшение в народе благочестия, повреждение нравов, преобладание пороков, разрушают единодушие, ослабляют верность и мужество, похищают у законов силу, и, почитаемыя средствами общественнаго благоустройства, образованность и просвещение обращают в орудия дерзости, безпорядка и разрушения.

И так, Россияне! ожидая блага России от Царя – справедливо, и прося от Бога – благочестно, помыслим и о том, – безпристрастно, – каким образом достижение сего блага и от нас самих зависеть может.

Если молящиеся за Царя и царство, и наипаче предшествующие прочим в молитве служители олтаря, более устами, нежели сердцем и Богоугодным житием приближаются к Богу: в таком случае царство земное не тесно соединяется с Царствием небесным, следственно тленному и несовершенному земному не довольно сообщается совершенства и твердости небеснаго.

Если невнимательность и холодность к вере уменьшает благоговение к священной клятве, и таким образом ослабляет союз верности, соединяющий подданных с Царем и царством: а хитрость, еще к большему ослаблению сего союза, не страшится употреблять клятву, чтобы связать ею в общем составе Государства особенные узлы своевольных соумышлений и беззаконных скопищ: великая утрата общественной силы, которая состоит в соединении!

Если склонность к роскоши, праздности, забавам, растроивает порядок в семействах, истощает богатства их, делает то, что дети, забытые родителями во время воспитания, взаимно забывают их после воспитания: не прострется ли сие разстройство и на семейство семейств? Где будет богатство Государства, которое из богатств подданных слагается? Где будут сыны отечества, когда детей семейств не будет?

Если различныя состояния общества, от неправильнаго движения страстей, подобно вывихнутию членов тела, выходят из свойственных им мест и пределов, не столько занимаются своими обязанностями, сколько чужими, втесняются в дела, совсем до них не принадлежащия, на пример, воин хочет законодательствовать; не призванный Церковию поставляет себя учителем веры; поселянин прилагает ухо к молве о вольности, которой не понимает, и которою не умеет пользоваться; гражданин мечтает о благородстве имени, не принадлежащем его званию, не поставляя в справедливую цену благородства духа, в приобретении котораго никто ему не препятствует: что может от сего последовать, как не то, что и весь состав тела Государственнаго производить будет нестройныя и не здравыя движения?

Если в служении Царю и царству явно поставляют целию личную честь и выгоду: к чему такое стремление приведет удобнее, к пожертвованию ли собою отечеству, или, напротив, к пожертвованию себе отечеством?

«Имеяй уши слышати, да слышит» (Мф.11Лк.8:8, 15). У кого внутренний слух сердца не загражден духовным нечувствием; тот да слышит, что при сих размышлениях говорит ему внутренний свидетель и судия правды и греха, – совесть: и если она обличает в недостатке подвигов для «правды, возвышающей язык», или в недостатке осторожности против «грехов, умаляющих племена»; то присоединим к молитве покаяние, к покаянию подвиги исправления, да приимем или благое воздаяние от правды Божией, или помилование от милосердия Божия.

Благословен Бог, Который до ныне «правдою возвышал язык» наш! Сила благодати Его да умалит в нас «умаляющие племена греси!» Аминь.

64. Беседа об очищении сердца³⁴⁹

1826 год

Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят. Матф. V. 8.

Если видеть царя земнаго, и особенно видеть не по случаю, а по данному доступу, почитается счастием: то какое блаженство узреть небеснаго Царя царствующих и Господа господствующих, Котораго и не можно увидеть по случаю, но единственно по Его благоволению и благодати! Что может видеть видящий царя? – Славу, могущество, мудрость, благость, все сие, может быть, в высокой степени, однако все ограниченное. Какия могут быть последствия сего видения? – Удивление, любовь, надежда, безопасность, и, может быть, некоторое причастие славы, однако не царской. Но что узрит тот, кто сподобится узреть Бога? – Благость и самое благо, всесовершенное и единственное, премудрость, и, самый предмет мудрости, истину высочайшую и всеобъемлющую, могущество неограниченное и силу всех сил, славу и красоту, которой никакое слово изобразить, никакое воображение представить не может. И какой плод сего созерцания? – Не только восторг удивления, восхищение³⁵⁰ любви, исполнение всех надежд, безопасность, неприкосновенная никакому злу, которое не может произникнуть в благодатное присутствие Божие, но действительное причастие всей полноты созерцаемаго: ибо, по уверению Апостола, «откровенным лицем славу Господню взирающие в той же образ преобразуются от славы в славу» (2Кор. III. 18)³⁵¹.

Желает ли кто зреть Бога, и блаженствовать в сем созерцании? Пусть вступит на путь, к сему ведущий; сей путь указан Иисусом Христом, Который Сам есть "путь" (Ин.14:6), и вернейший³⁵² путеуказатель; сей путь есть чистота или очищение сердца. «Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят».

Что такое нечистота сердца, сие больше или меньше всякому понятно, по опыту, к несчастию, не редко слишком очевидному. "От сердца, – говорит Сердцеведец, – исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы. Сия суть сквернящая человека» (Матф. XV. 19–20). Когда злыя помышления, исходя от сердца, видимо сквернят человека словами хулы на Бога, или клеветы на ближняго, делами татьбы, любодеяния, прелюбодеяния, убийства: тогда в скверных делах или словах кто не узнает нечистаго сердца? Отсюда само собою видно и то, что человек, приступающий к очищению своего сердца, должен отречься от дел, сквернящих человека, то есть, дел порочных и беззаконных. Без сего нет надежды не только лицезрения Божия, но ниже какого либо малейшаго участия в царствии Божием. «Или не весте, – говорит Апостол, – яко неправедницы царствия Божия не наследят? Не льстите себе» (1Кор. VI. 9). Не прельщайте себя никакою надеждою, которая не согласна с сею непреложною истиною.

Но вот чего некоторые, или не примечают, или не хотят примечать: как не чисто иногда бывает сердце и такого человека, который не оскверняет себя делами порока или беззакония. Повторим изречение Сердцеведца: «от сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы. Сия суть сквернящая человека». Примечайте, как Он в одном изображении, не только видимую нечистоту обличает, но и невидимую обнажает. Когда злыя помышления исходят от сердца в дела: тогда оныя сквернят всего человека, и внутренняго и наружнаго, и сердце и внешние члены, и душу и тело. Но когда злыя помышления, хотя от сердца не исходят, однако в сердце гнездятся: что тогда? – Очевидно, что тогда оныя сквернят сердце, внутренняго человека, душу. Сия внутренняя нечистота человека может быть неприметною, и как-бы ничем, для другаго человека, который смотрит на его лице и дела: но для Бога, Который зрит на сердце, оная, не меньше наружной нечистоты дел, и явна, и омерзительна. Посему Господь и называет злыя помышления теми же отвратительными именами, какими означаем мы злыя дела: «помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы». Не убил ты человека, но в сердце пожелал ему погибели: слыши; сие злое помышление Господь называет уже убийством. Не отверзлись уста твои, чтобы произнести хулу на Бога, но сердце твое подвиглось дерзкими и ропотными помышлениями о судьбах Его: берегись; вероятно³⁵³, Сердцеведец уже слышал от тебя хулу. Отсюда можно усмотреть, что действительное очищение сердца, которое бы соделало человека способным узреть Бога, должно совершиться отречением не только от всех дел беззаконных и порочных, но и от всякаго помышления злаго, в котором злое дело, как плод в зародыше или семени, скрывается.

Как строго! – скажут те, которые совсем не хотят приняться за труд очищения внутренняго. – Как трудно! – скажут и те, которые сей труд несколько испытали.

Строго, или не строго, требование отречения от всех злых помышлений: не мы сие требование изобрели, не мы поставили оное условием тому, чтобы узреть Бога, и насладиться Божественным блаженством; но Тот, Который сказал: «блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Не желаешь подвергнуться строгости: не обвиняй никого, кроме себя, если не обрящешь благодати. Но в самом ли деле строго требование чистоты сердечной? Строг ли тот, кто от имеющаго не ясное, или совсем потерявшаго зрение, потребовал бы болезненнаго очищения органа зрения от грубой плевы его покрывающей, или влаги, его потемняющей, и за сие обещал бы чистое и совершенное зрение? Злыя помышления, от которых человек не отрекся, и следственно к которым страстно привязан, как бельма, или темная вода, помрачают око душевное, так, что не видит оно света даже близкой к нему естественной истины; например, омраченный помыслом гнева не видит света правды, и не различает вины от невинности; объятый страстию плотоугодия не видит света целомудрия, Божескому и человеческому взору приятнаго, и не примечает, как сам свое здравие разрушает. Удивительно ли, что для таких душ не доступен сверх-естественный свет Божества? И строгость ли то, или милосердие, что их еще не хотят оставить избранной ими тьме, но хотят, чрез внутреннее очищение, не только возвратить их к естественному духовному свету мудрости и добродетели, но и возвести к Божественному свету вечной истины и вечнаго блаженства?

Что касается до труда, с которым соединено внутреннее очищение: не спорю в том, что оно трудно; и даже если бы кто назвал оное невозможным, и в том спорить не буду. Но трудность разрешается, невозможность исчезает, как скоро приложим веру к слову, все из ничего сотворившаго Слова: «не возможная у человек возможна суть у Бога» (Лук. XVIII. 27) «вся возможна верующему» (Мк. IX. 23). При помощи благодати Божией не трудно возненавидеть злые помыслы, которые для непотерявшаго совесть по самому естеству ненавистны и отвратительны; от возненавиденных не трудно отречься; по решительном отречении от них не трудно изгонять их из сердца силою помыслов благих, молитвы, страха Божия, и наипаче всякое зло разрушающим именем Господа Иисуса; если же и будут возвращаться, или случайно встречаться с нами против воли нашей, то или не в силах будут осквернить сердца, их отвергающаго, или, бросив на него кратковременную тень, изгладятся смиренною мыслию и скорбию покаяния.

Не обленимся, братия, и не устрашимся труда: станем твердо в подвиге, «да очистим себя от всякия скверны плоти и духа» (2Кор. VII. 1). Наипаче же благодатию Сам «сердце чисто созижди в нас, Боже" (Пс.50:12); и, как бы ни был велик или продолжителен труд очищения сердечнаго, только наконец чрез сие очищение сподоби нас блаженнаго зрения славы Твоея во царствии Твоем. Аминь.

65. РЕЧЬ Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Величества в Успенский Собор для священнаго коронования и миропомазания

(Говорена августа 22 дня, напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Благочестивейший Государь!

Наконец ожидание России совершается. Уже Ты пред вратами Cвятилища, в котором от веков хранится для Тебя Твое наследcтвенное освящение.

Нетерпеливость верноподданнических желаний дерзнула бы вопрошать: почто Ты умедлил? если бы не знали мы, что как настоящее торжественное пришествие Твое нам радость, так и предшествовавшее умедление Твое было нам благодеяние. Не спешил Ты явить нам Твою славу, потому что спешил утвердить нашу безопасность. Ты грядешь наконец, яко Царь, не только наследованнаго Тобою, но и Тобою сохраненнаго царства.

Не возмущают ли при сем духа Твоего прискорбныя напоминания? – Да не будет! И кроткий Давид имел Иоава и Семея (3Цар. II. 5–8): не дивно, что имел их и Александр Благословенный. В царствование Давида прозябли сии плевелы; а преемнику его досталось очищать от них землю Израилеву: что ж, если и преемнику Александра пал сей жребий Соломона? – Трудное начало царствования тем скорее показывает народу, что даровал ему Бог в Соломоне.

Ничто, ничто да не препятствует священной радости Твоей и нашей! «Царь возвеселится о Бозе» (Пс.62:12). «Сынове Сиони возрадуются о Царе своем» (Пс.149:2). Да «начнет все множество хвалити Бога» (Лк.19:37): Благословен грядый Царь во имя Господне!» (Пс. 117:26) Всеобщая радость, воспламеняя сердца, да устроит из них одно кадило пред Богом, чтобы совознести фимиам Твоего сердца, да снидет благодатное осенение Царя царствующих на Тебя и Твое царство.

Вниди, Богоизбранный и Богом унаследованный Государь Император! Знамениями Величества облеки свойства истиннаго Величества. «Помазание от Святаго» (1Ин.2:20) да запечатлеет все сие освящением внутренним и очевидным, долгоденственным и вечным.

66. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, при сретении Его Величества в Свято-Троицкой Сергиевой лавре

(Говорена сентября 25 дня, напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1826 год

Боговенчанный Государь и Помазанник Божий!

С сих священных высот, которыя пред очами Твоими, пять нескудных достопамятностями веков приветствуют³⁵⁴ сию минуту, которая умножает достопамятности сего места.

Здесь, где Димитрий Донский искал совета к победе, Петр Великий – безопасности, многие Твои Предки и предшественники – подкрепления и ободрения духа, для великих подвигов великаго звания, – здесь являешься и Ты, чтобы положить Царственные советы души Твоей пред Олтарем Триипостаснаго Бога, при гробе избраннаго раба Божия. Новый, к прежним, подвиг царскаго благочестия! Новая посему надежда небесных благословений на Царя и царство.

Если бы кто в особенности спросил, что значит сие путешествие к пустынному Олтарю; вскоре после Царственных молитв и Царственнаго освящения Твоего в Твоем Первопрестольном Граде: в изъяснение сего можно указать еще древнейший пример, как новый, но уже помазанный и «укрепившийся на царстве своем», Царь народа Божия, от «Кивота Господня», бывшаго в престольном граде Иерусалиме, восходил с молитвою в Гаваон, «к Скинии свидения Божия, юже сотвори Моисей раб Божий в пустыни»; там особенно приближился к Богу, просил от Него Царской мудрости, и, за сие превосходное прошение, преизбыточно награжден и мудростию, и богатством, и славою (2Пар. I. 1–12).

Таковыми воспоминаниями вразумленные³⁵⁵ о духе настоящаго события, мы вновь спешим, Благочестивейший Государь, и здесь в пустыне, подобно как прежде в Столице, к Твоей Царской молитве присоединиться общими молениями: да «даст Ти Господь по сердцу Твоему, и весь совет Твой исполнит» (Пс.19:5), да пребудет Венец Твой присносияющ мудростию, Держава Твоя непобедимо сильна правдою и благостию, Скипетр Твой благодвижен посредством закона и порядка; да соделается Царство Твое образцем царств благоуправляемых, да сохранится Августейшее Семейство Твое, как образец семейств благословенных!

67. Слово Преподобнаго Никона, Игумена Радонежскаго³⁵⁶

1826 год

Еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние, тяготу вечныя славы соделовает нам, не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна (2Кор. IV. 17–18).

Легко переносить печаль, преуспевать в добродетели, надеяться вечной славы, – чего более можно пожелать человеку в жизни, в которой печаль неизбежна, добродетель трудна, благополучие ненадежно? И такими преимуществами настоящей жизни обладание, не обинуясь, приписывает себе Апостол: «еже бо ныне легкое печали нашея, по преумножению в преспеяние, тяготу вечныя славы соделовает нам».

Будем же внимательны к средству, которым приобретаются такия преимущества жизни. Как «легка печаль», даже Вам, которые, по собственному признанию, «во всем скорбяще.., нечаеми.., гоними.., низлагаеми.., присно живии в смерть предаетеся» (2Кор. IV. 8–11)? Как сия печаль «преумножает» Ваше «преспеяние», как «соделовает» Вам «тяготу вечныя славы»? – Ответствуют: «не смотряющим нам видимых, но невидимых». Дело состоит в том, что мы не смотрим на видимое, а смотрим на невидимое.

Итак, не смотреть на видимое, а смотреть на невидимое, – в сем заключается сильное³⁵⁷ средство против печали, для добродетели, для блаженства.

Если, для определения врачебнаго средства, с пользою обращаются к началу болезни: то не безполезно заметить здесь, что первое и всеобщее начало всеобщей болезни человечества, начало всякаго несовершенства и несчастия, или иначе, начало всякаго греха и наказания человеков, есть неправильная мысль ума, и безпорядочная решимость воли, не смотреть более на невидимое, а смотреть только на видимое. Что иное называют «падением» человека, который и в состоянии падения остается на своих ногах, не как змий, осужденный ходить на чреве, – что, говорю, иное называют падением человека, если не то, что его ум, воля, деятельность отвратились, уклонились, низпали от Бога к твари, от небеснаго к земному, от невидимаго к видимому? Внимайте, как описывает сие книга Бытия: «виде жена, яко добро древо в снедь, и яко угодно очима видети» (Быт. 3:6). Вместо того, чтобы прилежнее взирать к невидимому Богу, Который заповедал не вкушать от сего древа, взирать в невидимое небо, где уготовано вечное воздаяние за исполнение заповеди Божией, взирать на невиданную еще, но уже указанную смерть, которая неминуемо должна была последовать за нарушением заповеди, – вместо всего невидимаго, жена смотрит только на видимую красоту запрещеннаго плода, и засматривается, и вкушает, и привлекает мужа к такому же вкушению. И таким образом от страстнаго внимания к видимому, раждаются грех, нагота, изгнание, проклятие, труды, печали, болезни, смерть, истление.

Повторим сказанное: для определения врачебнаго средства, с пользою обращаются к началу болезни; заграждением источника зла пресекается распространение зла, и потоки его изсушаются³⁵⁸. Итак, если начало душевных болезней в человеках, и первый источник всякаго зла найден в том, что человек перестал смотреть на невидимое, а начал смотреть только на видимое; то не трудно заключить, сколь естественно искать врачебнаго противу зла и спасительнаго средства в том, чтобы перестать смотреть на видимое, и решиться смотреть преимущественно на невидимое.

Что было в источнике, то и в потоках протекает. Забвение невидимаго и пристрастие к видимому, было началом зла в человеке: то же начало действовало и действует в распространении зла между человеками. Некоторые из них упорно не захотели взирать к невидимому Богу, – и родилось нечестие; другие, по пристрастию к видимому, и Бога видимаго иметь захотели: отсюда произошло идолопоклонство и суеверие. Презрели невидимую часть существа своего, душу, а стали смотреть только на видимую часть своего состава, тело; – и вместо человеческой жизни, управляемой разумом и законом добра, открылась в человеках жизнь скотская, чувственными похотями водимая, и зверская, необузданною яростию порываемая. Страстный и жадный взор на видимое, в неудержанном³⁵⁹ направлении, становится некою злотворною силою, которая из всех видимых предметов по их различию, различный извлекает яд, тем более страшный, что в ком он образуется, того и отравляет. Так смотрят на видимую красоту телесную, и впадают в неистовство сладострастия; – на злато и другия видимыя блага, и заражаются любостяжанием; – на видимыя блага в руках других, и отравляют собственное сердце завистию; – на видимыя преимущества собственныя, и сами себя ослепляют гордостию. Так, по выражению Пророка Иеремии (Иер. 9:21), «восходит смерть сквозе окна ваша»; то есть, чрез чувства, которыми вы сообщаетесь с видимым миром, слишком отверстыя по неосторожности, а еще более по пристрастию к видимому, входит греховная смерть в душу. Что же нам делать? – Без сомнения, тщательнее затворять окна, которыми входит смерть, то есть, удерживать чувства, которыми прелесть и соблазн входят в душу; или, по выражению Апостола, «не смотреть на видимое, но на невидимое». Не останавливай взора на видимой красоте, – и сохранишься от прелести сладострастия. Не смотри на блеск богатства, твое ли оно, или чужое, – и не поработишься любостяжанию, и не уязвишься завистию. Не смотри на твои видимыя преимущества, но старайся познавать совершенства, которых требует невидимое существо твое, – и не унизишь себя гордостию, но вознесет тебя смирение. Не сей в плоть семена истления, – и пожнешь от духа живот вечный. Минуя все видимое, взирай непрестанно к невидимому Богу, – и обрящешь благодать пред очами Его, и насытишься явлением славы Его.

Как можно, скажут, не смотреть на видимое, которое не только без воли, но даже против воли нашей, находится у нас в глазах; и напротив смотреть на невидимое, которое скрывается от взоров наших?

На сие, дабы кто подлинно не смутился мнимою невозможностию, ответствуем, во-первых, что как можно не смотреть на видимое, сие показывает самый обыкновенный опыт, когда, например, человек, углубленный в размышление, не примечает, что происходит вокруг его; или когда объятому печалию, самое близкое и приятное дотоле, становится не мило и чуждо. Подобно сему человек, занимающийся благоговейным размышлением о высоких тайнах невидимаго, или благочестивою печалию по Боге, углубляясь в сии внутренния состояния отрешается от всего внешняго так, что и приятным не сильно привлекается, и неприятным не глубоко поражается, и видит, но не смотрит, и смотрит, но не пригвождает взора к видимому. Посему и Апостольское слово, средством преспеяния во благе и пособием к достижению блаженства, представляет не просто презрение видимаго, но в соответствии с усиленным³⁶⁰ вниманием к невидимому: «не смотряющим нам видимых но невидимых».

Во-вторых, дабы удостовериться, что и на невидимое смотреть можно, как-бы на видимое, довольно вспомнить, что хотя в высочайшем степени невидимое существо есть Бог, по изречению Апостола, «во свете живый неприступнем, егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (1Тим. VI. 16); однако и Его, по свидетельству того же Апостола, «невидимаго яко видя, терпяше» (Евр. XI. 27) Боговидец Моисей. Да и для всех человеков «невидимая Его, от создания мира твореньми помышляема, видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. I. 20). Так самое видимое, когда не на него единственно смотрим, но стараемся проникать далее, становится зрительным стеклом для созерцания невидимаго.

Впрочем от Апостола можно заимствовать особенный³⁶¹ способ, как отставать от видимаго, и прилепляться к невидимому. Сей способ состоит в размышлении, что «видимая временна, невидимая же вечна».

«Видимая временна». Что же смотреть на видимое? Какая польза строить на песке, писать на воде, гнаться за ветром, или бегущею тению? Для чего корыстолюбивый, честолюбивый, завистливый, несытыми глазами хотят поглотить весь мир? Прежде нежели они могут насытиться, исчезнет мир и прежде нежели мир исчезнет, исчезнут они от мира.

«Видимая временна». Что ж, если сей непременный закон видимаго, уже и оказывает свое действие на том, что нас окружает; если время похищает у нас приятное и любезное, и оставляет чувство лишения, или даже страдания? – Тот же закон времени, который теперь на нас нападает с оружием скорби, вскоре обратится, чтобы нас избавить от нея. Если безразсудно привязывать себя слишком крепкими узами любви к видимому, которое вскоре может быть похищено временем; то не более благоразумно и то, чтобы самому на себе отягчать бремя печали о видимом, которое уже временем похищено.

«Невидимая же вечна». Пред вечностию, как одна минута, так и все продолжение времени, равно неприметны. Что же значит минута лишения, за которою следует вечность обладания благом, минута страдания, которая приготовляет к вечности наслаждения, минута подвига для добродетели, которую ожидает вечность воздаяния и славы?

«Невидимая вечна». И – ах! в обширных областях невидимаго есть не только вечное обладание благом, но и вечное лишение блага, не только вечное наслаждение, но и вечное страдание, не только вечное воздаяние и слава, но и вечная укоризна и стыдение, не только вечный свет и вечная жизнь, но и вечный огнь и вечная смерть. В краткой настоящей жизни мы проходим видимое, временное, как-бы некое преддверие невидимаго, вечнаго. Телесная смерть отверзает дверь, и если мы благовременно научились, верным и неуклонным оком смотреть на сокровенный путь невидимаго, и решительно направили стопы свои к вечному, вводит нас в вышния обители света и жизни; а ослепленных и отягченных пристрастием к видимому, низвергает в мрачную бездну, в ужасное преддверие смерти вторыя. Научимся, пришельцы видимаго мира, – доколе не поздно, научимся, как должно нам проходить краткий путь временной жизни безопасно и благонадежно, что на нем оставить без внимания, дабы предостеречься от развлечения, и куда обратить внимательные, осторожные взоры. Нам должно стремиться к вечной славе, «не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна».

Если когда, в исключение из сего правила, позволительно и должно со вниманием³⁶² смотреть на видимое, то наипаче в тех случаях, когда видимое, как образ, как таинственное орудие и приятелище невидимаго, святаго, Божественнаго, самим Богом, или Богомудрыми учредителями, поставлено в предмет благочестиваго внимания для человеков. Таковы суть видимые образы, вещества, знамения, обряды Церковных Таинств и Богослужения. Но и в сем случае, сколь ни достойно благоговения видимое, – не на нем одном останавливаться должно. Сквозь святые образы и знамения видимыя, благоговейный, только не любопытный, взор веры должен быть устремляем к невидимой силе и существенному действию благодати Божией. Страшно подумать, что и Симон волхв видимо крещен был по чину Христианскому³⁶³: подумаем же, как нужно и там, где святыня, исходя из невидимаго, наполняет и объемлет видимое, – как нужно и там восходить от видимаго к невидимому, чтобы не оскорбить и невидимой и видимой святыни.

Святая Церковь многообразно подвизается приближать нас от видимаго к невидимому. Так, при тайнодействии, она не только невидимых Ангелов присутствующими и сослужащими представляет, но и нам самим повелевает таинственно изображать в себе Херувимов. Так, она призывает нас торжественно творить память Святых, прешедших из видимаго в невидимое. И Провидение Божие частию привлекает нас к общению с Ними чрез их видимые чудодейственные останки, частию же и сии скрывает от нашего видения, чтобы вера училась, и без помощи видимаго, восходить к невидимому. Да внимаем сему руководству, и да «смотряем невидимых». Если, по слову Господню, Ангелы в вере воспитываемых младенцев выну видят лице Отца небеснаго, и если нет причины отнять сих невидимых охранителей и у вышедших из младенчества, продолжающих ходить в вере; если Святые Божии человеки, вступя в невидимыя обители света, еще удостоивают озираться в сей сумрак видимаго, и благотворными знамениями дают нам призывныя мановения: то со Святыми Ангелами хранителями, и со Святыми Божиими человеками, и – в особенности мы здесь с Богоносными Отцами нашими Сергием и Никоном, да соединяемся, поколику можем, в единый чистый взор к невидимому Отцу Их, и нашему, и в единое молитвенное желание, да утвердит Он нас, чтобы постоянно и неуклонно взирать к Нему духом, «не смотряющим нам видимых, но невидимых»; и в сем расположении духа, и печали сего временнаго жития благодушно переносить, и в добродетели с успехом подвизаться, и вечныя славы достигнуть благодатию Отца славы, с Единородным Его Сыном и Единосущным Его Духом препрославленнаго во веки. Аминь³⁶⁴.

68. Слово в день тезоименитства Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Мариинской церкви Императорскаго Вдовьяго дома, пред торжественным обетом сердобольных вдов, декабря 6 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)

«Кто мя устроит по месяцам преждних дней, в нихже мя Бог храняше» (Иов. XXIX. 2)? – воскликнул некогда Иов. Без сомнения, при сем помышлял он о детях умерших, и о домашнем благосостоянии разрушенном. Но есть еще предмет его печали, который особенно³⁶⁵ достоин внимания, и даже удивления. Он тоскует о возможности благотворить, которую имел, и которой лишился. "Спасох бо", говорит, «убогаго от руки сильнаго, и сироте, ему-же не бе помощника, помогох». – «Уста же вдовича благословиша мя». – «Око бех слепым, нога же хромым: аз бых отец немощным» (Иов. 29:12–16).

Не тоскуй, благодетельная душа! Бог, верховный благодетель, и покровитель всякаго благотворения, не дает в нарекание Своей добродетели³⁶⁶ в лице твоем, Он устроит тебя по месяцам преждних дней, в которые Он хранил тебя. И подлинно, говорит наконец книга жития его, «даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову во усугубление», – «Господь благослови последняя Иовля, неже прежняя» (Иов. 42:10, 12).

И у Тебя, Матерь благословенных Сынов по естеству, а по благотворению Матерь немощных и сирых³⁶⁷, светодательница слепых, благословляемая вдовицами, – и у Тебя, за год пред сим, не было ли таких минут, в которыя все чувство бытия и жизни заключалось в одном воздыхании о утрате, неизреченно великой?³⁶⁸ «Кто мя устроит по месяцам преждних дней, в нихже мя Бог храняше?»

Но Великий Отец сирых и Судия вдовиц, внял молитвам³⁶⁹ благословляющих Тебя сирот и вдовиц, также как и молитвам осиротевшаго-было народа и царства, и³⁷⁰ устроил Тебя точно по месяцам прежних дней, в которые Он хранил Тебя. Се и ныне, в том же месяце, в котором прежде священным торжеством одного из разнообразных Твоих благотворений ознаменовывали мы день Твоего Богом благословеннаго Сына, – и ныне, день Твоего другаго Богом избраннаго Сына, тем же торжеством благословляется.

Вот опытное наставление для всякаго, кому нужно наставление в сей истине, что благотворительность к человекам верно наследует могущественное и действительное благословение Божие, часто дивными и нечаянными судьбами.

Из Евангелия очень известно великое благословение, которое благодетельным людям уготовано на конце веков, и в самой вечности. "Приидите", глаголет Господь наш, как Царь и Судия мира, «приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира» (Матф. XXV. 34). Но кто сии благословенные Отца небеснаго? – Продолжение суда Христова показывает, что то суть питающие алчущих, напояющие жаждущих, принимающие странных, одевающие нагих, посещающие больных и находящихся в темнице, короче, люди благодетельные к бедствующим ближним. И в другом случае Господь заповедует: «егда твориши пир, зови нищия, маломощныя, хромыя, слепыя: и блажен будеши, яко не имут ти что воздати: воздастжетися в воскрешение праведных» (Лук. XIV. 13–14).

Если бы мысль о несоразмерности между подвигом и воздаянием, между временным благотворением человеку и вечным благословением от Бога, между служением земным³⁷¹ и наследием царствия небеснаго, – если бы сия, или подобная мысль, возстала в ком, чтобы поколебать веру в обещанное воздаяние: премудрость Божия уже противопоставила сему сомнению сильнейшую мысль дабы и в сем, как она делает и во всяком другом случае, низложить всякое возношение суетных помышлений человеческих, взимающееся на разум Божий. Щедрый Мздовоздаятель объявил, что благотворение, какое бы то ни было, кому бы то ни было сделано, приемлет Он за благодеяние Самому Ему сделанное: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). Посему Он не только, как судия, оправдает тех, которые делом исполняют закон любви к ближнему; не только, как Царь, царски наградит тех, которые помогают сынам царствия на пути к царствию; но и как должник, верно³⁷² удовлетворит тех, которые, «милуя нищаго, взаим дают Богу» (Притч. XIX. 17).

И так, повторяю, из Евангелия очень известно великое последнее и вечное благословение Божие человекам, благотворителям ближних. Но к прискорбию, многие человеки, живя, так сказать, безъисходно в низкой области чувств и настоящаго видимаго мира, будучи мало³⁷³ знакомы с духовным, с невидимым, с будущим, едва примечают грядущее царствие Христово, как будто в туманной дали; Судия, Который, как возвещает Апостол, – «се пред дверми стоит» (Иак. V. 9), по их мнению, еще за горами. От того, как ни страшен суд, как ни велико воздаяние, многие ни страхом, ни надеждою, – уже не говорю чистою, возвышенною любовию, – не возбуждаются, чтобы дешевою ценою благотворения человекам приобретать безценное царствие Божие; или, если делают в сем некоторые опыты, не имеют ни довольно постоянства в ожидании плода от сего подвига, ни довольно ревности против искушений, в оном встречающихся. Кто знает, говорят они, подлинно ли братиям Христовым достанутся наши благотворения? Где то благословение, с которым, не как вновь благословляемые, но как уже «благословенные», с готовым, придти должны на суд Христов человеки благодетельные, – где оно, когда расточаемыя нами благотворения, не как плодовитое семя на добрую землю падают, но как прах по ветру, разсыпаются, и мы не видим, чтобы к нам что нибудь благое возвратилось?

Для сего-то и указал я, и еще укажу на опытное наставление в сей истине, что благотворительность верно наследует могущественное и действительное благословение Божие.

Дадим небольшое состязание тем, которые искушаются сомнением о благонадежности своих благотворений.

Подлинно ли, говорят они, братиям Христовым достанутся наши благотворения? – Дабы на сие ответствовать, нужно разсмотреть другой вопрос: кого разумел Спаситель наш, в притче о суде, под именем «братий Своих меньших?» Если Он, как приобщившийся плоти и крови человечества вообще, как пострадавший Един за всех по человеколюбию, по тому же человеколюбию, вообще всех человеков, по Апостолу, «не стыдится братию нарицати» (Евр. II. 11), и в особенности всех страждущих приемлет почти за едино с Собою: то первый вопрос разрешается просто; по сему разумению, какому бы страждущему ни достались наши благотворения, оне достаются всегда меньшему брату Господа Иисуса. Но если кто скажет, что сомнительно признать за меньших братий неповинно страдавшаго Иисуса таких людей из числа страждущих, которые страждут по грехам, и при самых страданиях во грехах остаются; если и согласимся, что братиями Христовыми, по точной силе слова сего, должны быть названы только те, которые, по вере во Христа, «от Бога родишася» (Иоан. I. 13); если далее из сего заключим, что те только благотворят Христу, которые благотворят людям благочестивым бедствующим: должно ли и в сем случае затруднять, или обезнадеживать дело благотворения заботою, кому достанутся благотворения? Что же вы сделаете с сею заботою? Перестанете ли благотворить? – Вы сами себя решительно лишите благословения, обещаннаго благотворящим, и нарушите великую заповедь любви к ближнему, которую нельзя нарушать ненаказанно. Захотите ли благотворить только достойным, и обходить недостойных? – Но не в сем ли самом и состоит узел, которому разрешения ищем, – не в сем ли он состоит, что вы не знаете довольно верных признаков, для различения достойных от недостойных? И кто дал вам право прежде суда Христова осудить кого либо, как недостойнаго называться чадом Божиим, и меньшим братом Христовым? Если кого нибудь и справедливо почитаешь ты недостойным сего дня: почему знаешь, чем он будет завтра? Ты сказал бы, на пример, о заключенном в темницу разбойнике: он недостоин моего посещения, потому что не есть меньший брат Христов: но что, если Господь скажет и ему пред смертию, как некогда сказал уже разбойнику: «днесь со Мною будеши в раи» (Лук. XXIII. 43)? Ты потерял случай сделать добро меньшему брату Христову! Положим даже, что ты отказал в благотворении человеку подлинно недостойному: знаешь ли, что ты сделал? Гоняясь дерзновенным суждением за именем достойнаго и меньшаго брата Христова, ты сам себя лишил достоинства сына Вышняго: поелику обетование «будете сынове Вышняго», дано нам под условием «быть милосердыми, якоже Отец наш милосерд есть»; а Он – «благ есть на безблагодатныя и злыя» (Лук. VI. 35–36). Что же на конец остается нам делать? – Очевидно, не иное что, как благотворить, по возможности, всем бедствующим: достойным и святым, потому, что они чада Божии суть, и, по строгому разумению, меньшие братия Христовы; грешным и недостойным, потому, что и сами мы грешны, и следственно недостойны благ, которыми с избытком обладаем; и потому, что Всевышний Отец наш «благ есть на безблагодатныя и злыя». Как златоделатели работают над пудами золотистаго песка, довольствуясь надеждою достать золотник чистаго золота: подобно сему и нам должно благодетельно трудиться над толпами нищих и бедствующих; и для ободрения нас в сем подвиге довольно той надежды, что во множестве хотя одно когда либо совершится чистое дело благотворения, достойное сокровищницы Верховнаго Благотворителя, которое побудит благость Его и нас призвать от земнаго труда к небесному покою, словом благословения: «приидите благословеннии».

Но, скажет еще иной, если призовутся к царствию те, которые в делах благотворения уже суть действительно «благословенные»: то для чего, подвизаясь в благотворении, не вижу я хотя начатков сего благословения? – Что могу я на сие ответствовать? Помысли, ревнитель воздаяния, может быть, более, нежели подвига, не в тебе ли самом должно искать ответа на твой вопрос, не на тебя ли обратить твое истязание? Что, если ты посеял гнилое семя? Кого в том винить, что не всходит? Если ты не от искренняго сердца творил благодеяния: кого винить, что не прозябает благословение? Что, если ты вчера посадил яблонныя зерна, и сего дня хочешь рвать яблоки? Обязана ли природа превратить свой порядок, чтобы угодить твоей нетерпеливости? Если ты вчера роздал несколько лепт нищим, и сего дня хочешь собирать плоды твоей благотворительности: не значит ли сие, что ты хочешь твоею короткою пядию мерить пути Провидения Божия, и великия судьбы Божии подчинить твоим мелким желаниям?

Будь искренен, когда благотворишь, и великодушен, когда не видишь воздаяния: рано или поздно, судьбы Господни явятся, и благословение возсияет над тобою.

Соломон написал: «посли хлеб твой на лице воды: яко во множестве дней обрящеши его» (Еккл. XI. 1). Что такое говорит творец притчей? Как можно, чтобы хлеб, брошенный на воду, в продолжение многих дней, не уплыл, не размок, не был поглощен рыбою, или склеван птицею? Сим видом невозможности творец притчей изображает дивное могущество Провидения Божия, которое никак не попускает погибнуть делу благотворения. Благотворя несчастным, обыкновенно малознаемым, или совсем неизвестным³⁷⁴, ты бросаешь хлеб свой в воду: время течет; доброе дело твое скрывается; может быть, и враги стараются затьмить оное и облагодетельствованные забывают: но придет минута судеб; хлеб твой найдется, и напитает тебя благословением и радостию.

Не в воду ли бросал хлеб свой Авраам, когда сидел под деревом, ожидая каких нибудь странников, и, увидя их, бежал им на встречу, чтобы призвать и угостить их? И что наконец обрел он во множестве дней старости? – Посещение Господа, и обетование благословеннаго потомства.

И Корнилий Сотник, по свидетельству книги Деяний Апостольских (Деян. X. 2), «творяй милостыни многи людем», не в воду ли бросал хлеб свой, когда милостыни его доставались, то язычникам, то не познавшим Христа Иудеям? И что же обрел? – Явление Ангела, посещение Апостола, познание Христа, дар Святаго Духа.

Заключим словом Апостола: «благотворения и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог» (Евр. XIII. 16).

Особенно вам, которыя и самих себя, или посвятили уже, или ныне вновь посвящаете, в жертву благотворнаго служения болящим, – чем большаго подвига и постоянства требуют таковыя жертвы сердоболия, тем с большим удостоверением сказуем вам, что «таковыми жертвами благоугождается Бог!» Аминь.

69. Слово на Рождество Христово³⁷⁵

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.) 1826 год

Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе, Иже во образе Божии сый не восхищением непщева быти равен Богу: но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся яко же человек. (Фил. II. 5–7).

Если, по слову Соломонову, «время всякой вещи под небесем» (Еккл. III. 1): то не ныне ли время любомудрствовать со Апостолом о дивном самоумалении великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, когда видим Его умалившаго Себя даже до младенческой меры возраста, уничижившаго Себя даже до яслей³⁷⁶?

Люди, пристрастные к великости земной, не редко соблазнялись умалением Иисуса Христа³⁷⁷. Но когда уже опытом столь многих веков дознано и то, что «Бог Его превознесе», что «пред именем Его» действительно «преклонилось всякое колено небесных и земных и преисподних» (Филип. II. 9–10); ибо, со дней воскресения и вознесения Его, тысячи свидетелей видели, как небесныя силы раболепно исполняли Его повеления, как напротив адския силы Его именем низвергаемы были³⁷⁸ в бездну; земнородных же миллионы в поклонении Его имени находят свое блаженство: после сего, и пред людьми для того и собравшимися, чтобы преклониться пред именем Иисуса, мы можем освободить себя от труда защищать и оправдывать Его умаление; и ничто не препятствует³⁷⁹ нам взирать на Его умаление с таким же благоговением, как и на Его величие.

О, как умалил Себя Сын Божий в Своем воплощении! Умаление сие тем поразительнее должно быть для нас, что является в некотором противоположном соответствии с первоначальным возвеличением самаго человека. Ибо слово Божие не без намерения употребляет для изображения сих противоположностей одно и тоже выражение: «образ и подобие». «Сотворим человека, – рек Бог Творец, – по образу нашему и по подобию» (Быт.1:26). И Апостол о воплощении Сына Божия говорит: «зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся яко же человек». Иному владыке не много нужно умалять себя, чтобы показаться в виде раба. Но когда Господь великий и вышний, который и рабам своим дарует образ владычний, сам является в «образе и подобии» раба, то есть, в состоянии полнаго рабства, и глубокаго, какое рабству свойственно, уничижения: тогда на столь чрезвычайное умаление великаго не можно смотреть без особеннаго чувства удивления, простирающагося или до умиления, или до ужаса³⁸⁰. И сим-то образом умалил Себя Сын Божий в Своем воплощении.

Но как еще более уничижил Он Себя в обстоятельствах Своего земнаго рождения! Надлежало избрать народ, в котором бы Ему родиться: и Он избрал для сего из всех народов земли малейший, не имеющий собственнаго правительства, многократно порабощенный и близкий к новому порабощению, некогда благословенный, но уже едва не отверженный. Надлежало избрать город: и Он избрал Вифлеем, так малый, что и благоприятствующий ему Пророк не может скрыть сего нарекания на него, и не находит инаго средства его возвеличить, как именем рождающагося в нем умаленнаго Иисуса. «И ты Вифлееме, доме Евфрафов, еда мал еси, еже быти в тысящах Иудиных! Из тебе бо мне изыдет старейшина, еже быти в Князя во Израили, исходи же его из начала от дней века» (Мих. V. 2). Надлежало избрать матерь; и, чтобы до времени сокрыть от неверующих тайну воплощения, надлежало узами закона, но не плоти, присоединить к ней и мнимаго отца: и вот избраны, хотя потомки Царские, чтобы совершились обетования и пророчества, но уже один древодель, а другая бедная, сиротствующая дева. И что еще? Если бы Господь родился в малом, собственном, или наемном жилище Иосифа; и Мария положила бы Его в бедной колыбели: зрак раба, Им восприемлемый, может быть, не все имел бы черты, какия его составлять могут; ибо могло найтись рабское жилище меньше Иосифова, и колыбель беднее Марииной. Что же изобретает³⁸¹ безконечно Великий, ищущий безконечнаго умаления? Августовым повелением «написати всю вселенную» (Лук. II. 1) приводит в движение народонаселение земли Иудейской, дабы Иосифу нельзя было³⁸², ни остаться в собственном жилище в Назарете, ни найти наемное в Вифлееме, когда наступало время родиться истинному Господу вселенныя; и таким образом умаливший Себя даже до младенчества, уничижает Себя даже до яслей, вместо колыбели. «Положи Его во яслех: зане не бе им места во обители» (Лук. II. 7).

Если от умаляющаго Себя Бога прострем взоры далее по пространству мира, в котором, и для котораго Он умаляется: чудо умаления представит нам новые разительные виды. Здесь приходит мне на мысль картина сошествия Слова Божия с небес на землю Египетскую, начертанная писателем книги Премудрости. «Тихому молчанию содержащу вся, и нощи во своем течении преполовляющейся, всемогущее Слово Твое Господи с небес от престолов Царских жесток ратник в средину погибельныя земли сниде» (Прем. Сол. XVIII. 14–15). И в сошествие воплощеннаго Слова Божия на землю Израилеву, не также ли нощь в своем течении преполовлялась, когда в самыя минуты рождения Его «пастырие беху в той же стране бдяще и стрегуще стражу нощную о стаде своем» (Лук. II. 8)? Не тихое ли молчание содержало вся на земли, когда один только Ангельский глас был услышан, и услышан не многими пастырями в пустыне? Ужасная безвестность, в которой карающее Слово Божие сходило на погибельную землю Египетскую, чтобы «вся исполнить смерти» (Прем. XVIII. 16), чрез поражение первенцов Египетских! Впрочем сия безвестность не только не умаляла, но еще возвеличивала славу Бога Мстителя, Который без видимых средств, без ощутительных действий, одним не слышимым «повелением», или, можно сказать, одним умолкновением жизнь всему изрекающаго Слова совершает казнь нечестивых. Иначе, но не менее ужасна та безвестность, в которой спасительное Слово Божие, раждаясь плотию, приходит посетить всю землю, погибельную потому, что земнородные «вси согрешиша, и лишени суть славы Божия» (Римл. III. 23); – приходит, не яко жестокий ратник, угрожающий всему живущему смертию, но как новорожденный младенец, во всю область смерти приносящий надежду возрождения и жизни; – приходит, – но погибельная земля не сретает, необъемлет, не прославляет, даже не видит своего Спасителя, и не слышит Слова Божия, безмолвствующаго в яслях. Почти тщетно «слава», которую Иисус Христос «имел» у Бога Отца, «прежде мир не бысть» (Иоан. XVII. 5), в устах Ангелов преследует Его сходящаго в мир, и достигает в след за Ним – даже до земли: на погибельной земле почти нет не оглушенных суетою ушей, способных слышать оную. Почти тщетно мудрейшая и знаменитейшая из звезд совершает необычайный путь, дабы указать просиявающее сквозь глубокую ночь Солнце правды: способных уразуметь сие указание, и готовых последовать оному едва найдется два или три человека, и то между седящими во тьме и в смертной сени язычества и звездопоклонения. А Иудея, где "ведом Бог" (Псал. LXXV. 2)? – Она не ведает, что «Бог явися во плоти» (1Тим. III. 16). А Иерусалим, «град Божий» (Пс. LXXXVI. 3)? – Он не в радости со Христом, пришедшим спасти³⁸³, но в смятении с Иродом, ищущим погубити³⁸⁴. А Первосвященники и Книжники, которым надлежало быть особенно близкими к Богу и тайнам Его, чрез молитву и разумение закона? Они прекрасно разрешают ученый вопрос: «где Христос раждается» (Матф. II. 4)? и так довольны, что не находят нужным далее заботиться узнать, не раждается ли Он действительно. Так не только в полунощи естественнаго времени, но в столь же глубокой нощи неведения и забвения человеков о Тебе и судьбах Твоих, «всемогущее Слово Твое, Господи, с небес от престолов Царских в средину погибельныя земли сниде» (Прем.18:15), и не смотря на то, что никто почти Его не прославляет, никто не познает и познавать не ищет, Оно не изрекает повеления карательнаго, но безмолвствует в спасительном для погибающих долготерпении! Так не только умалил Себя во образе Божии Сый и равный Богу, и Бог Сый: но еще приял новый вид умаления от невежества и небрежения тех, из любви к которым Он умалил Себя!

Подивимся, христиане, произвольному для нас умалению Великаго Бога и Спаса нашего: но сего еще мало. Возблагоговеем пред сим умалением Его: но и сего не довольно. «Сие да мудрствуется в вас», учит нас Апостол, «еже и во Христе Иисусе» (Флп.2:5). Имейте и вы такия же чувствования, какия имел Иисус Христос; располагайте себя также, как Он расположен был. Что сие значит? – Сие изъясняет сам Апостол, сказав пред приведенным изречением: «ничтоже по рвению или тщеславию, но смиренномудрием друг друга честию больша себе творяще» (Филип. II. 3). Из сего видно, что учит он нас по примеру Иисуса Христа, не ставить высоко самих себя, и не превозноситься какими-либо преимуществами, но смиряться, и в самих себе, и пред другими.

Кто имеет рабов: тот да воспомянет «приявшаго зрак раба», и умаленных жребием да не умалит презрением, и вознесенный над ними Богом, да не превознесет сам себя гордостию.

Кто живет в великолепном доме, почивает на пухе, одевается шелком: да воспомянет вертеп и ясли, и с сими сообразно грубыя пелены; и да не уничижит тех, которые живут в хижинах, спят на соломе, одеваются рубищем, и которые, может быть, не по внешнему только, но и по внутреннему состоянию больше его Христу подобны. «Да хвалится», учит Апостол Иаков, – «да хвалится богатый во смирении своем» (Иак. I. 10).

И тот, кто, по выражению Апостола, «почивает на законе, и хвалится о Бозе, и разумеет волю, и разсуждает лучшая, научаемь от закона» (Римл. II. 17–18), – ах! и тот, – «хваляйся о Господе да хвалится» (1Кор. I. 31)! «Мняйся стояти да блюдется, да не падет» (1Кор. 10:12)! Особенно же да не осудит неведущих, да не посмеется падающим! Христос есть «свет, просвещающий всякаго человека, грядущаго в мир» (Иоан. I. 9): может быть, тот, котораго ты видишь седящаго во тьме и сени смертней, вскоре светлее тебя осияется сим светом, или уже и осиявается внутренно, в области духа. Может быть, волхвы языческаго востока ревностнее тебя ищут, и предупредят тебя в обретении Христа; может быть, «мытари и любодейцы варяют» тебя «в Царствии Божии» (Матф. XXI. 31).

Кротость, простота, смирение, снисхождение к низшим, уравнивающее себя с последним из них, спокойствие в уничижении, терпение, не-побеждаемое никакими оскорблениями, – «сие да мудрствуется в вас», подобно как «и во Христе Иисусе». Аминь.

70. Беседа на сырной неделе против невоздержания³⁸⁵

1827 год

Внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печальми житейскими, и найдет на вы внезапу день той. (Лук. XXI. 34).

Приближающееся время Поста призывает нас к воздержанию: и святая Церковь сии приготовительные к оному дни расположила как степени, дабы по-малу отъемля тучность пищи, и увеличивая труд молитвенный, возвести нас к совершенству поста и к протяженным подвигам покаяния и молитвы. Но в сие преддверие святаго Поста, которое мы проходим, безразсудный обычай как много вносит противнаго воздержанию и трезвости телесной и духовной! Мне кажется, сие должно возбуждать в нас жалость и ревность, подобную ревности Дома Божия, по которой Господь наш бичем из вервий изгнал из преддверия храма³⁸⁶ продающих и покупающих, превращающих его в дом купли и вертеп разбойников. О, если бы Он помог и нам малым бичем, сплетенным из словес истины и целомудрия, если не совсем изгнать, то хотя несколько укротить невоздержание, особенно неистовствующее при входе во святилище Поста, и кроме сего нередко угнетающее тела, опустошающее души, истощающее стяжание, расхищающее добродетели, поглощающее способности!

«Внемлите себе», глаголет Господь, «да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством». Не излишним ли теперь покажется некоторым сие предостережение, и не обидным ли предполагаемое оным подозрение в таких грубых пороках? – Не желаем никого подозревать, ни обижать, но напоминаем³⁸⁷ вам, люди, по собственному мнению, довольно умеренные и трезвые, что сказанное предостережение первоначально дал Господь избранным ученикам Своим. Наставление, которое Петру, Иакову, Иоанну, Андрею, не обидно было слышать, не может быть для кого-нибудь из нас ни оскорбительным, ни излишним.

То ли одно есть объядение, когда тело не вмещает пищи? То ли одно пиянство, когда ум потоплен в вине, и отягченной головы не может носить тело? Если, в чем не трудно удостовериться, настоящее назначение пищи и пития есть поддержание и возобновление телеснаго состава, который неприметным образом непрестанно снедает³⁸⁸ тление; а вкус пище и приятность питию даны, как средства для сей цели: то каждый кусок пищи, сверх утоления глада, снедаемый для вкуса, есть доля объядения: каждый глоток пития, после угашения жажды и после ободрения сил, употребляемый для приятности, принадлежит к чаше пиянства.

Что же суть наши столы, на которых трудно перечесть различные роды пищи, трудно угадать их состав, трудно упомнить названия различных родов пития? Не хитросплетенныя ли сети, которыя мы разставляем друг другу, чтобы уловить в объядение, хотя иногда тонкое, и в пиянство, хотя повидимому трезвое? И не приметишь, как перейдешь от ядения к объядению, как простое употребление пития превратится в пиянство. Надобно прилежно смотреть за собою. «Внемлите себе».

Сколько различных искусств, веществ орудий употребляет разумный человек для того, чтобы наполнить малое и несмысленное чрево! Как унижается разум, когда истощается в изобретениях, чтобы дань, ежедневно требуемая чревом, как неумолимым владыкою, была ему приносима, как можно в большем изяществе, и была им приемлема, как можно, в большем количестве! И как ругается над сим раболепствующим разумом чрево, концем всех его забот о изяществе полагая нечистоту и смрад!

Восклонись, несчастный поклонник чрева, и если ты не можешь вдруг выше себя вознести твоих очей, стань прямо перед зеркалом и посмотри, не написан ли на самом тебе закон против раболепства чреву? – Не видишь ли, что выше чрева твоего есть грудь, в которой живет сердце, желающее добра, чувствующее любовь; что над нею еще возвышается глава, в которой царствует ум, созерцающий истину, разум мыслящий о вероятностях; что под тою и другою, как бы под небом и землею ад, низвержено темное чрево не умеющее ни мыслить, ни желать? Много ли нужно проницания, чтобы приметить, что оно не владычествовать должно над высшими областями, но быть в служении, в презрении? Если, напротив, ты стараешься более и более угождать чреву в том, чего оно слепо требует, для него желаешь, для него вымышляешь: то берегись, чтобы оно не сделалось у тебя сильнее и выше головы, и своею безобразною тяжестию не стало стеснять и подавлять благороднейших действий ума и сердца. «Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством».

Под именем «сердца» Господь разумеет вообще «внутренность» человека, что можно видеть из Его собственнаго другаго изречения, в котором Он сии слова соединяет, изъясняя одно другим: «извнутрь бо», глаголет, «от сердца человека помышления злая исходят» (Мк.7:21). Итак под именем сердца, как внутренности вообще, в изречении Господнем разуметь должно духовныя силы человека с их действиями и совершенствами, в особенности разум³⁸⁹, силу хотеть, и способность познавать. Смотрите, на что наконец может обрушиться подавляющая тяжесть пресыщеннаго чрева. «Внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша».

Мы не примечаем, – скажут, может быть, – чтобы люди менее других воздержные в пище и питии, менее потому пользовались способностию разума и силою воли. Не спорю, что некоторые из них³⁹⁰ даже лучше других пользуются способностию разума, чтобы понимать и изобретать тонкости удовольствий³⁹¹ для чувств и воображения, и сильнее других влекутся к оным желаниями. Дух таких людей носится, как пар над теплыми яствами, или немного выше. Но когда надобно вознести мысль и сердце горе, выше сих видимых небес, которыя хотя и тонки, но суть телесны, и потому еще ниже области, свойственной духу чистому; когда надобно устремить желание к Богу: тогда оказывается, что пресыщением отягченное чрево, как гиря висит под крилами духа, и тянет его к земле, так что, при всех усилиях, он более бьется о землю, нежели возлетает к небу. Животныя многопищныя и тучныя не могут бегать³⁹² так скоро, как малопищный елень: подобно сему чревоугодник не может быть так деятелен и благопоспешен в подвигах, как воздержный.

Вы знаете, что человек пал: но как? Не отягченное ли запрещенным плодом чрево низринуло его из блаженнаго рая на несчастную землю? Отягчай оное более, и оно низвлечет тебя с земли в глубину ада. Подлинно, что ниспровергнуло Содому столь ужасным образом? – "Гордость, – ответствует Пророк, – в сытости хлеба, и в изобилии вина; и сластолюбствоваша та, и дщери ея; сие бяше ей, и дщерем ея» (Иез. XVI. 49).

Подобным, но еще более ужасным, бедствием угрожает Господь чревоугодникам³⁹³. "Найдет, – говорит, – на вы внезапу день той». Какой день? – День, котораго только малый образ, только предвещание показано было в грозный день Содомы, – день который угрожает не одному, или нескольким роскошным и сладострастным городам, но целой вселенной, который заставит «издыхать человеков от страха и чаяния грядущих на вселенную» (Лк.21:26), в который «приидет Господь во тьмах святых Ангел Своих, сотворити суд о всех, и изобличити всех нечестивых о всех делех нечестия их, имиже нечествоваша» (Иуд. I. 14–15). Господь неоднократно внушает нам, что сей страшный день особенно нечаянно постигнет тех, которые, преданы невоздержанию, роскоши, попечениям о выгодностях и приятностях жизни. "Якоже бо, – говорит, – беху во дни прежде потопа, ядуще и пиюще, женящеся и посягающе, до негоже дне вниде Ное в ковчег, и не уведеша, дóндеже прииде вода и взят вся: тако будет и пришествие Сына человеческаго» (Матф. XXIV. 38–39). И еще говорит: «якоже бысть во дни Лотовы: ядяху, пияху, куповаху, продаяху, саждаху, здаху: в оньже день изыде Лот от Содомлян, одожди камык горящь и огнь с небесе, и погуби вся. По томуже будет и в день, в оньже Сын человеческий явится» (Лук. XVII. 28–30).

Поистине, людям, которых гортань отверзается не для того, чтобы воспевать славу Божию, или изрекать пред Богом желания сердца, но для того, чтобы, подобно гробу, поглощать и обращать в тление все, что лучшаго живет и растет на земле; которые проводят половину жизни в труде обременять свое чрево, а другую в труде влачить³⁹⁴ сие бремя; у которых вино волнует кровь и отуманивает голову: – где им помышлять о делах небесных, прозирать в сокровенныя судьбы Божии, вникать в словеса Пророческия, примечать знамения времен, стоять на страже³⁹⁵ в ожидании грядущаго царствия Божия, которое совсем не по них, поелику оно «не есть брашно и питие» (Рим.14:17)?

Но вот что еще особенно³⁹⁶ страшно: сия преобладающая роскошь, сие не помнящее Бога и себя невоздержание, не только могут быть внезапно постигнуты судом и поражены правосудием Божиим, но и составляют, по словам Господним, одно из предваряющих обстоятельств, и как-бы преддверие сего страшнаго суда. «Отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и найдет на вы внезапу день той». Что же должны мы подумать, когда видим, что и богатый и бедный, дома и в корчемнице, рано и поздно, наперерыв работают чреву; что чрево поглощает обширныя стяжания и наследия; что люди, которые с трудом приобретают насущный хлеб, необильные плоды своего труда и пота истощают на излишества и невоздержание, грубое или утонченное, на прихоти не требуемыя и не знаемыя природою; что провозглашение праздника, даже предварение о посте, сии, по намерению Церкви, орудия к возвышению благоговения, превращаются в орудия к усилению роскоши, подобно священным сосудам, употребленным для украшения Вавилонскаго пиршества? – О как опасно, да не «найдет на ны внезапу день той»³⁹⁷.

Попечемся, братия, как бы нам ясти и пити во славу Божию, а не во вред себе и в оскорбление Подателю благ, Богу. Уступите гладу и жажде: но не вооружайтесь против воздержания и поста. Пусть хлеб насущный укрепляет сердце человека; пусть вино в меру возвеселит сердце печальнаго, или ободрит немощнаго; "ядите", – скажем, если угодно, и сие с Неемиею и Ездрою, – ядите «тучная и пийте сладкая», но – в знамение того, «яко свят есть день Господеви нашему» (Неем. VIII. 10), а не безвременно и без меры, по образу тех, «имже бог – чрево» (Флп.3:19). Во всякое же время внемлите слову Господню и «внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и найдет на вы внезапу день» суда, но да будут сердца наши светильниками мудрых дев, полными елея благодати, горящими любовию, светлыми верою, да будем готовы сретить Судию, яко жениха, и праздновать с Ним в небесном чертоге Его во веки! Аминь.

71. Слово в день Благовещения Пресвятыя Богородицы³⁹⁸

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.). 1827 год

Она же видевши смутися о словеси его (Лук. I. 29).

И слышащие сие не смущаются ли уже мыслию, для чего хочу я говорить о смущении преблагословенныя Девы Марии, как будто сие торжество Ея не представляет важнейших предметов для размышления? Столько добродетелей, столько совершенств, столько чудес, столько таин, при имени преблагословенныя Марии, при воспоминании Ангельскаго Ей благовещения, представляются уму, что едва дают приметить малое и кратковременное смущение мирной и тихой души Ея.

Но меня не смущает опасение таких прекословий. Чудеса славны без слова; тайны не редко лучше чтутся благоговейным молчанием, нежели дерзновенным усилием изъяснить оныя; добродетели, совершенства, – о если бы для нас довольно было говорить только о добродетелях и совершенствах, и не было нужды упоминать о несовершенствах, и даже о пороках³⁹⁹. Если же, как полагаю, не отрекутся многие признаться со мною, что едва ли не каждый день, а иногда и не однажды, то или другое слово, тот или другой случай, приводит нас в смущение, малое или великое, кратковременное или продолжительное, не редко простирающееся на наши собственныя слова, действия и отношения к другим, и во всяком случае неблагоприятное потому, что нарушает спокойствие и затмевает ясность души: то, есть немаловажная причина с особенным вниманием посмотреть на сей, маловажным кажущийся, случай, как иногда и благословенная миром Божиим душа, неизбежно входит в смущение, и как выходит из онаго, дабы примером, наши, большею частию произвольныя смущения, обличить, уменьшить, исправить и, по возможности, распространить область истиннаго мира душевнаго.

«Она же видевши смутися о словеси его». Кто приводит в смущение Ту, которая должна быть исполнена мира, как призываемая родить "Мир наш" (Еф. II. 14)? Человек ли неприязненнаго расположения Духа? Дух ли неприязни, всегдашний враг мира, потому что сам его не имеет, обыкновенный производитель смущений и смятений, потому что живет в мятеже непрерывном? – Нет! К удивлению, виновник смущения Марии есть Ангел, мирный служитель Бога мира. Но может быть, образ, как он явился Ей, имел в себе нечто ужасное? – Нет, и сего не видно. Ангел тихо входит, и говорит⁴⁰⁰: «вшед к ней Ангел, рече» (Лк. 1:28). И так от чего же Она смущается? «Смутися о словеси его». Разве слово сие было грозно? – Напротив, оно было слово радости и благословения: «радуйся благодатная: Господь с тобою, благословенна ты в женах» (Лк. 1:28).

Углубимся несколько в разумение сего Ангельскаго слова, чтобы найти сокровенную причину смущения Мариина. До сих пор ни один, и особенно ни одна из земнородных не слыхали с небес подобнаго приветствия. Приметно, что небесные вестники⁴⁰¹ не расточают приветствий: поелику чистой небесной истине также не сродна изысканная ласковость, как и не нужная суровость. "Мир тебе" (Суд. VI. 23), сказал Ангел Господень Гедеону, по надобности успокоить его: ибо Гедеон, по понятиям своего времени, думал, что видение Ангела будет ему смертоносно. Но приветствие: «радуйся», безпримерно в древних явлениях Ангелов. «Господь с тобою», – так приветствовал Ангел Гедеона же, и также по особенной надобности вдохнуть ему силу и бодрость для чудесной победы на врагов, и для спасения народа Израильскаго. Многократно и щедро благословлял Бог Авраама, как например: «во истину благословя благословлю тя, и умножая умножу семя твое, яко звезды небесныя, и яко песок вскрай моря; и наследит семя твое грады супостатов; и благословятся о семени твоем вси язы ́цы земнии» (Быт. XXII. 17–18); и паки:⁴⁰² «Авраам бывая будет в язык велик и мног, и благословятся о нем вси язы ́цы земнии» (Быт. XVIII. 18). Но не сказано здесь, чтоб Авраам был благословлен в мужах, то есть, преимущественно пред всеми мужами; а о благословении Сарры, хотя и она участвовала в произведении на свет благословеннаго семени, совсем умолчано. Правда, сказал Господь однажды и о Сарре: «благословлю же ю» (Быт. XVII. 16): но достойно примечания, что и сие краткое благословение изречено не в лице ей, а в отсутствие ея, Аврааму. Видно так надлежало по судьбам Божиим⁴⁰³, чтобы от жены, в которой прежде мужа началась утрата благословения в блаженном раю, долее, нежели от мужа, таились начатки возвращающагося благословения на несчастной земле. Без сомнения, разумела сие Дева Мария, как из писаннаго слова Божия, так и посредством собственнаго смиреннаго Богомыслия, и потому, когда слышит, что неожиданный посетитель приветствует ее не только миром, но и радостию; приписывает ей благодать не как дар, но как ея неотъемлемое достояние⁴⁰⁴; возвещает ей благословение, преимущественное пред всеми женами в мире: тихая душа ея от сильных слов духа, как тихая вода от сильнаго дыхания ветра, по необходимости приходит в движение: «смутися о словеси его». Нет в сем смущении ничего нечистаго, но нет в минуту смущения той душевной тишины, которая ему предшествовала! Когда ветр, ударяя в поверхность воды, частию поднимает ее от места ея покоя, тогда и чистая вода трепещет и кажется возмущенною: так душа Марии, хвалебным словом Ангела не только подъемлемая из самоуничижения, в котором она обыкла покоиться, но и возносимая превыше всего сотвореннаго, трепетала чистым страхом, и Ея постоянное стремление во глубину смирения, сделавшееся ощутительным от того, что Ее превозносили, обнаружилось в виде смущения.

Видим, как и святая и безстрастная душа входит в смущение: посмотрим, остается ли она в нем, и как выходит из онаго.

«Смутися о словеси его, и помышляше, каково будет целование сие» (Лк. 1:29).

Когда в какой душе происшедшее смущение продолжается, усиливается, берет решительный перевес над спокойствием, тогда мы слышим нетерпеливыя слова, примечаем неправильныя движения, видим безпорядочныя действия. Ничего такого не оказалось в Пресвятой Марии. Смущение не подвигло ея ни к какому действию, не исторгло у Нея ни одного слова. Из сего видно, что в смущении, в которое Она вошла по необходимости, ни минуты не оставалась Она по произволу; но как скоро почувствовала себя в оном, тотчас обратилась, чтобы выйти из онаго; и первым орудием против смущения употребила молчание.

Другое средство, которое премудрая Дева употребила против смущения было размышление: «помышляше, каково будет целование сие». Евангелист не излагает подробно, в чем состояли сии помышления, без сомнения чистыя, как Ея душа, возвышенныя, как Ея дух, сильныя, как данная Ей благодать; он не нашел для нас нужною сию подробность; он написал о смущении Марии только то, что полезно узнать всем, подверженным смущению, то есть, что она выходила из смущения посредством основательнаго и осторожнаго размышления. Если, дабы довершить возстановление внутренняго мира Ея, нужно было успокоивающее слово Ангела: "не бойся" (Лк. 1:30): то для приготовления к новому принятию слов Ангельских не менее нужно было Ея собственное успокоивающее размышление, одушевляемое и молитвою, как из известнаго постояннаго расположения духа Ея без сомнения заключить должно. Небесное влияние приносит совершенный мир душе: но только твердая против внешних и внутренних обуреваний душа, восходящая от основательнаго размышления к Богомыслию, способна принимать высокия и обильныя влияния небесныя.

Сличим теперь с непорочным смущением пренепорочныя Девы наши столь обыкновенныя смущения.

Смущается Мариамь от слова похвалы, хотя нет похвалы, которой бы не была Она достойна, и которой бы не превышала своим достоинством. Так ли мы встречаем похвалу, когда она входит в ухо наше? Думаем ли, что хотя она кажется словом Ангела, но может оказаться словом искусителя? Стыдимся ли похвалы незаслуженной, ненавидим ли похвалу пристрастную, страшимся ли даже справедливой похвалы, чтобы она не усыпила добродетели, или не повредила чистоте ея? Не поглощает ли неосторожное сердце похвалу, как сладкое яство, и, может быть, как сладкую отраву; не доходит ли ненасытное самолюбие до безстыдства просить похвалы, или приписывать ее самому себе? Без застенчивости говорят некоторые о самих себе: я хороший христианин; я истинный сын Церкви: они спокойны при сих словах: но я, признаюсь, желал бы им несколько недоверчиваго к самим себе смущения, вместо сего слишком безпечнаго и самонадеяннаго спокойствия, которое может кончиться крайним и поздним смущением.

Смущается Мариамь от слова, неудобоприятнаго для Ея смирения: мы напротив не часто ли смущаемся от слов, неудобоприятных для нашей гордости? Не только слова, подлинно укоризненныя, и действия в самом деле оскорбительныя, скоро выводят нас из терпения; но и неприятности легкия, слова ненамеренныя, обличения справедливыя и умеренныя возмущают до глубины сердца, до раздражения и ожесточения. Не очищенная от страстей душа, при самом слабом действии возмущающей силы отвне, как нечистая вода, поднимает из глубины свой ил и прах, и ко внешнему возмущению присоединяет гораздо более тяжкое внутреннее помрачение.

Смущается Мариамь и не медлит укрощать смущение, удерживая и подавляя оное молчанием. А из нас многих едва не каждое воскипение внутренняго неудовольствия превращает в сосуд бродящаго вина, или в огнедышущую гору, которая изливает лаву и бросает камни на все окружающее. Как скоро искра безпокойнаго неудовольствия затлилась внутри тебя: тотчас возьми осторожность не дать ей внешняго воздуха, чтобы дым не превратился в пламя, и пожар не обнял всего тебя. От чего бы ни произошло твое внутреннее смущение: закрой бережно сосуд твой – молчанием, и дай ему стоять – в терпении, доколе безпокойное брожение кончится и вино твое очистится.

Смущается Мариамь: но побеждает смущение размышлением. Приимем от Нея и мы сие оружие, для употребления в наших внутренних бранях. Как бы ни были разнообразны нападения; слово разума, и наипаче изощренное поучением в слове Божием, как обоюду острый мечь, может действовать во все стороны, к низложению врагов, и к нашей безопасности. Кто возстает против тебя и возмущает мир души твоей? Укоризна? – размысли, справедлива ли она. Если несправедлива: то стрела пролетела мимо тебя; от чего ж тебе быть больну, когда ты не ранен? Если же справедлива: то не сетуй на укорителя, как на врага, который наносит рану, но благодари его, как врача, который открывает ее и побуждает тебя к уврачеванию оныя. Обида ли, делом нанесенная, раздражает тебя? – размысли, что лучше, обидчиком ли быть, или обиженным? Без сомнения лучше быть невинным, нежели виновным. Размысли и о том, лучше ли раздражаться, или терпеть? Раздражение может сделать вдруг и виновным, и более прежняго несчастным, напротив того, терпением и непорочность сохраняется, и несчастие уменьшиться может. Собственные ли недостатки, несовершенные успехи в исправлении себя, внезапныя падения, и другия внутренния неустройства приводят тебя в смущение и уныние? – Помысли, что смущение одно не исправляет и не усовершает; а уныние отнимает силу; и потому не должно медлить в безплодном смущении, должно воспрянуть от уныния; и неослабными подвигами приобресть победу над страстями и похотями, а с ними душевный мир и радость спасения.

Благодать Богоблагодатныя Мариами да будет со всякою душею христианскою в ея невольных смущениях, и да вспомоществует, и утишать оныя молчанием, и совершенно прекращать размышлением и молитвою, дабы безпрепятственно мог возглаголать сердцу нашему Ангел мира, и не исторгаемо посеять в нем «плод правды», который «сеется в мире творящим мир» (Иак. III. 18). Аминь.

72. Слово в день Святыя Пасхи⁴⁰⁵

(Напечатано в Христ. Чтении 1840 года и в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1827 год

Христос Воскресе!

Еще Бог привел нас узреть сего царя дней, сию главу праздников. Благословен, положивый времена и лета во своей власти!

Воистинну, день воскресения Христова есть царь дней: ибо как от благотворной власти царя приемлют подданные безопасность, мир, достоинство; так от благотворной силы дня воскресения Христова приемлют все прочие дни безопасность и мир: ибо иначе мы были бы «страхом смерти чрез все житие повинни работ» (Евр.2:15); – приемлют достоинство: ибо каждый день рождения, жизни, смерти каждаго из нас, был бы достоин проклятия, если бы не благословились все они днем воскресения Христова. Может быть, для сего-то между прочим свет неблагословенных дней погас во мгновение смерти Иисус-Христовой, чтобы из Его смерти и воскресения возсиял новый свет дней благословенных, чудесным образом освещающий как все грядущие, так и все прошедшие веки. И прошедшие, говорю: ибо Авраам, за столь многие веки до дня воскресения Христова, наслаждался светом не тех дней, которые тогда видел, но сего дня, котораго по вере ожидал, как сказует сам Иисус Христос Иудеям: «Авраам отец ваш рад бы был, дабы видел день Мой, и виде, и возрадовася» (Иоан. VIII. 56); видел же он сей вожделенный день особенно тогда, когда Исаака, в течение трех дней приносимаго в жертву в сердце намерением, наконец действительно на жертвеннике, на дровах всесожжения, под жертвенным ножем, под смертоносною рукою лежащаго, по выражению Апостола, в «притче прият» (Евр. XI. 19), то есть, вновь получил живаго, в предзнаменование будущаго из мертвых воскресения Христова, тридневнаго, после видимаго на кресте заклания и внутренняго всесожжения. А дабы день воскресения Христова освещал грядущие по нем дни и веки, смотрите, как дает ему неоскудевающий свет само Солнце правды – Иисус Христос, когда говорит сынам света, Апостолам: «паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас» (Иоан. XVI. 22). Если никто не похитит сей радости: то очевидно, что она сиять будет во все грядущие дни и веки.

Христиане, сыны света, хотя, может быть, меньшие! О, если бы сей день, который Авраам рад был видеть, и который Апостолам принес радость неотъемлемую, с каждым возвращением своим приносил нам новое приращение света духовнаго, новое утверждение в радости спасения!

Может-быть, некоторым покажется, что я «ожесточаю просити», – слишком многаго желаю и требую⁴⁰⁶, чтобы свет и радость воскресения Христова всегда возрастали в нас, между тем как начало их всегда есть одно и тоже, а потому и действует одинаково, даже, повидимому, действует на нас не всею полнотою силы, какою действовало на Апостолов; поелику они сами слышали обетование радости, и сами видели Воскресшаго, сообразно с обетованием. На сей случай выслушайте мое оправдание; надеюсь оправдаться скоро.

Вникните в обетование радости, данное Апостолам, а в лице их и всем нам: «паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше». По нашему понятию, надлежало бы сказать: вы Меня увидите, и возрадуется сердце ваше; ибо мы радуемся тогда, когда мы видим, кого любим: а то, что видит нас он, может для нас оставаться без всякаго действия; ибо когда не видим его мы, тогда не от чего возрадоваться сердцу нашему. Вопреки сему Господь сказал: Я увижу вас, и возрадуется сердце ваше; – так как бы все дело зависело от того, что Он увидит учеников Своих, и как бы не было никакой примечательной разности в том, увидят ли они Его, или нет. Что же хочет сказать чрез сие Премудрость Божия? – То, что как свет сего видимаго мира исходит от солнца, которое есть око сего мира: так свет душ и радость сердец исходит из очей Сына Божия Иисуса Христа, Который есть Солнце мира невидимаго; что, как солнце, когда восходит и зрит на землю, сим самым дает благотворный свет земным существам, поколику каждое из них способно принимать оный; так Богочеловек Иисус, когда призирает на души и сердца, – особенно после того, как Он в истинную весну и новое утро мира восшел от земли в прославленном уже Своем человечестве, которое, быв возвышено чрез страдания, сделалось, так сказать, прозрачным для живущаго в нем исполнения Божества, и котораго язвы суть отверстыя двери Божественнаго света, – таковым Своим присутствием дарует благодатный свет душам, и радость сердцам, по мере их духовной способности принимать оный, то есть, по мере веры и любви; что, как наслаждение светом солнца не зависит определительно от того, видит ли кто над собою круг солнца, или нет, но и тот, кто для сего не возводит и не напрягает ока, пользуется светом, и даже тот, кто сидит в тени, или стоит под облаком: так наслаждение светом Христовым и радостию о Господе не привязано к тому необходимо, зрит ли кто Христа, образно являющагося, телесным даже очам, но и тот, кто не дерзает возвести взора на высоту славы Его, по смирению, и тот, кто стоит под облаком веры, и тот, кто покоится в тени надежды, также могут наслаждаться духовным светом и небесною радостию, и еще иногда безопаснее, нежели зритель необыкновенных явлений, для которых надобно иметь орлиное око, чтобы не быть омрачену избытком света. Итак подлинно, в отношении к радости о Господе, все дело состоит в том, чтобы узрел нас воскресший Господь; и нет никакой примечательной разности в том, узрели ль Его мы очами телесными, или нет: величайшая же важность заключается в том, чтобы Господь узрел нас не только неомрачаемым оком Своего вездесущия и всеведения, которым Он проницает все, и от котораго в самой мрачной глубине ада самая черная мысль утаиться не может, но чтобы узрел Он нас светлым и светодательным⁴⁰⁷ оком благодати, пламенным и воспламеняющим оком любви, которым Он взирает не на всех без различия, но по выбору, как узрел по воскресении своем Мироносиц и Апостолов. Впрочем из самаго сего выбора, по милосердию Своему, не исключает Он никого, если кто сам себя не исключит из онаго. Не ожидает, чтобы мы искали взора благодати Его, но, предваряя нас, ищет между нами Сам, на кого бы мог воззреть взором благодати, и Сам указует нам то положение, в какое нам должно стать, чтобы взор Его мог на нас успокоиться. «На кого воззрю? – взывает Он чрез Пророка, – токмо на кроткаго и молчаливаго», или сокрушеннаго духом, «и трепещущаго словес Моих» (Ис. LXVI. 2). Если не можешь более, имей только кротость, сокрушение духа, страх Божий: и Господь воззрит на тебя, по закону избрания, который Он сам Себе положил, и объявил всем нам; а за сим и на тебе, также как на Апостолах, исполнит Он данное и тебе в лице их обетование: «узрю вы, и возрадуется сердце ваше».

Чтобы поверить сие размышление несомненным опытом, воззрим на первых и ближайших причастников радости воскресения Христова, которых разнообразные опыты дают нам сколько твердых доказательств для удостоверения в сем вожделенном событии, столько же верных наставлений для спасительнаго и блаженнаго участия в оном. Радость их о воскресении была ли необходимо привязана к видению Воскресшаго, телесным образом? Лишением сего видения оправдывалось ли у них уменьшение радости? Не противное ли сему показывают их приключения? Вы напомните мне при сем слово Иоанна: «возрадовашася убо ученицы, видевше Господа» (Ин.20:20). Так; но, еще прежде их, Мироносицы не радовались ли уже великою радостию, не видав Его? "Изшедше, – пишет святый Матфей, – скоро от гроба со страхом и радостию велиею, текосте возвестити учеником Его» (Мф. 28:8). Фома думал, что он в праве домогаться видения, и успел в своем домогательстве: правда, что сие привело его не только в радость, но и в восторг; однако подлинно ли сие особенное видение сделало его особенно счастливым? Совсем иначе судил сам Датель видения; Он упрекнул Фому видением, и ублажил не видевших. «Видев Мя, веровал еси: блажени не видевшии, и веровавше» (Иоан. XX. 29). А быть блаженну, без сомнения, есть нечто выше мгновенных восторгов и совершеннее радости. И Апостол Петр, как самовидец Воскресшаго, зная цену его видения, приписывает однако самый высокий степень радости верующим без видения. "Егоже, – говорит, – не видевше любите, и на Негоже ныне не зряще, верующе же, радуетеся радостию неизглаголанною и прославленною: приемлюще кончину вере вашей, спасение душам» (1Петр. I. 8–9).

Таким образом, надеюсь, доказано, что начало внутренняго света и духовной радости, заключенное в воскресении Христовом, и на нас, не видевших Господа, может действовать всею полнотою силы своея, какою действовало на «самовидцев и слуг бывших Словесе» (Лк.1:2). Если же их опыты покажут нам и то, что сия радость не только сохранялась в них сообразно с обетованием, что «никтоже возмет» (Ин.16:22) ея, но, для сего самаго качества неотъемлемости, должна была в них возрастать и совершенствоваться: то чрез сие докажется, что не есть излишняя взыскательность желать и требовать, чтобы радость сия и в нас не только не оскудевала, но еще всегда возрастала, как свет утра, даже до полнаго дня внутренняго просвещения от Духа Святаго, даже до невечерняго дня царствия Христова. Итак – еще взор на опыты очевидных свидетелей воскресения Христова.

Когда, по сказанию Евангелиста, «возрадовашася ученицы, видевше Господа», сие не было еще высоким степенем и совершенством радости: поелику, как дополняет другой Евангелист, она смешана была в начале с неверованием, и для своего утверждения требовала еще более чувственнаго доказательства воскресения. «Еще же не верующим им от радости и чудящимся, рече им: имате ли что снедно зде?» – «И взем, пред ними яде» (Лук. XXIV. 41, 43). Но когда они, разставшись с Господом, возносящимся на небо, «поклонишася Ему, и возвратишася в Иерусалим с радостию великою» (Лк.24:52): не видите ли, что радость в них сделалась гораздо возвышеннее и сильнее прежней; ибо и разлучение с Виновником радости не уменьшает ея, но представляет «великою» паче прежняго? Наконец посмотрите далее, как те же Апостолы «идяху радующеся от лица собора» Иудейскаго, «яко за имя Господа Иисуса сподобишася безчестие прияти» (Деян.5:41): вот радость еще более возвышенная и сильная, и подлинно неотъемлемая, когда ни вражда, ни гонение, ни безчестие, ни раны, не могли нарушить ея.

Итак, возвращаюсь к моему желанию: о, если бы радость настоящаго дня соделалась для нас радостию жизни, всегда возрастающею, как жизнь юности, и никогда не стареющеюся, как жизнь небесная!

Но как сие сделать? спросят, вероятно. Как сие сделать? Как сделать то, чтобы радость, по началу своему вечная, не была кратковременною? Как сделать, чтобы радость, по своим последствиям безконечная и безпредельная, возрастала и увеличивалась на пути к своей безконечности и безпредельности! Мне кажется, не то трудно, как сие сделать; но труднее понять то, как делается иначе. Только не препятствуйте Божественной радости, только не изгоняйте, или не подавляйте ея: она будет сама собою продолжаться, возрастать, совершенствоваться, доколе наконец превратится в блаженство.

В книге Пророка Иоиля есть примечательное изречение о том, как люди теряют радость, и подвергаются скорбям и бедствиям. «Виноград изсше, и смоквы умалишася: шипки и финикс, и яблонь, и вся древа польская изсхоша, яко посрамиша радость сынове человечи» (Иоил. I. 12). Чистая радость есть благородная и целомудренная дева, которая имеет неразлучною спутницею чистую совесть, которая может быть в обществе только с теми, которых и поступки непорочны, и слова скромны, и намерения чисты и возвышенны. Как скоро вы позволяете себе дела порочныя, слова праздныя и легкомысленныя, намерения нечистыя и низкия; она тонко примечает сие, и ея благородство посрамляется, ея целомудрие стыдится, и она убегает и скрывается от вас. Если грубое и безумное веселие мира заступает ея место: тем хуже. Мщение небесное, за оскорбление небесной радости, посылает проклятие на все источники радости земной. «Виноград изсше, и смоквы умалишася: шипки и финикс и яблонь и вся древа польская изсхоша, яко посрамиша радость сынове человечи».

Сынове человечи! или, лучше, сынове Божии во Христе! Не посрамим радости небесной и Божественной житием нечистым и делами грубой чувственности, «да даст» Бог «веселие в сердца наши» лучшее, нежели у тех, у которых плоды «пшеницы, вина и елея умножишася» (Пс.4:8) и да «никтоже возмет радости» нашея о воскресшем и вечно живущем Иисусе Христе, Господе нашем. Аминь.

73. Слово по случаю возложения на раку мощей иже во Святых Отца нашего Алексия, Митрополита Московскаго, от Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича принесеннаго покрова и медали за персидскую войну

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря мая 28 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.). 1828 год

Пожри Богови жертву хвалы, и воздаждь Вышнему молитвы твоя: и призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя. (Псал. XLIX. 14–15)

Прежде всех к Тебе ныне слово, Святителю Алексие, и слово не мое, но Царево. Предстаю Тебе, как посланник Благочестивейшаго Императора Николая Павловича, принесший Тебе дар Его, – как свидетель благоговения Его пред Тобою. Приими, глаголет Он Тебе, сей покров благолепия и славы, не потому, чтобы Ты требовал покрова вещественнаго и благолепия земнаго, будучи облечен светом небесным, покрыть Божественною славою, но потому, что Царь признает над Собою и над Своими деяниями покров твоих молитв и Твоего благословения. Приими сие сребро памяти и чести, сей, не только пoтом, но и кровию выработанный «динарий» за день брани Персидской: ибо Раздаятель онаго верует, что и Ты не праздным был зрителем брани сей, но хотя невидимо, тем не менее действительно подвизался пред Богом за верных сынов России против вероломных последователей лживаго пророка, подобно как некогда, еще живя на земли, очевидно подвизался Ты за охранение Церкви и Отечества от иноплеменных, то чудодейственною молитвою, то покаряющим словом убеждения. Но поелику и без сего слышимаго слова, во свете Божием видишь Ты сердце Царево, и разумеешь, о чем наипаче оно беседует к Тебе: то, не стужая Тебе более, поспешаю обратить слово к тем, которые требуют проповедающаго, чтобы услышать, и вразумляющаго, чтобы уразуметь.

Дело Царево, которое пред очами вашими, благочестивые обитатели древней Столицы, запечатлено ныне торжественными знамениями, в существе своем есть Царское исполнение повеления, которое царям также, как и рабам, изрек Царь царствующих устами Пророка Своего: «призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя».

Был день скорби, котораго единое воспоминание, даже и по возвращении дней мира и веселия, еще наводит некий сумрак на душу Россиянина, – день, который угрожал затьмить веки России, если бы сквозь облако грозной судьбы не просиял тем яснее возвышенный дух Николая Перваго. Не стало Александра Благословеннаго, и мыслящие зло возмнили, что и благословения над Россиею не осталось. Сосед, котораго не опасались, в том самом, что его не опасались, вздумал найти средство сделаться опасным. На встречу мирному посольству нашему, он ввел в наши пределы войско, и начал опустошительную войну. Чувством сынов Отечества измерьте, если можно, сию новую скорбь новаго Царя, отвне приразившуюся в такое время, когда усилиями победить и уврачевать многоразличную скорбь домашнюю, могла истощиться самая обильная мера силы душевной. Война не только нанесена России, но и внесена в Россию, без причины, в самое время дружественных со стороны России сношений, без обычнаго объявления, следственно с вопиющим нарушением права народнаго, с оскорблением достоинства Империи, – война от врага, который находит удовольствие в подвигах против безоружных, – война в таком краю, куда не легко доставить защитников, куда и военачальника оказалось нужным послать с другаго края Государства: – трудно частному человеку пересказывать о сем равнодушно; каково было Государю сие испытывать! И что же? Сперва Он не хотел верить происходящему; потому что душа чистая не легко верит возможности дел неправедных; потом с решительностию и быстротою подвигнул силы против сил; а Сам обратился спокойно к Источнику сил Богу, чтобы призвать Его благословение на новое Царствование, и Его помощь противу всех трудностей.

Теперь примечайте в самых событиях, как «верен Господь во всех словесех Своих», и как «близок всем призывающим Его во истине» (Пс.144:13, 18). Как скоро Благочестивейший Государь, по Священнодействии Его Царскаго венчания, «воздал Вышнему» первую особенную «молитву» (Пс.49:14) в сане Помазанника, подкрепив оную подвигом благочестиваго путешествия в священную пустыню, и общением веры с крепким молитвенником, Преподобным Сергием; тотчас Вышний явил Ему спасение Свое, приведя Ему непосредственно за сим перваго вестника первой в Его Царствование победы. Здесь преклонил Он Свою превознесенную главу и колена пред Царем царствующих, и прославил «Изимающаго» от скорбей, имея и здесь сего друга Сергиева совозводителем благодарений Своих, подобно как там имел Сергия предстателем Своих прошений. Видно, «усладилась Господеви» сия «беседа» (Пс.103:35) Царя; видно, и сердце Царя усладилось сею беседою с Богом, и новою силою надежды утвердилось во Господе: ибо с того времени Бог подавал Ему победу за победою, а Он знамения сих побед препосылал в сей самый храм, где прославил Бога за первую из оных. И се, когда твердое верностию и правотою дела, воинство Его, многочисленными подвигами решительно преодолело и победило, и врагов, и противоборствующую природу, и быстроту рек, и твердыни камней, и Кавказский хлад, и Закавказский зной, и высоту непреходимых гор, и глубину непроходимых дебрей; когда «врагу оскудеша оружия в конец» (Пс.9:7), и таким образом не только возстановлен нарушенный мир, но и огражден безопасностию разширенных пределов наших: – воздавая почесть доблестям Своих воинов, еще раз Благочестивейший Государь восприемлет случай вознести «жертву хвалы» (Пс.49:14, 23) Господу сил; еще раз воспоминает сей храм, в котором благословилась Его молитва о победе и мире, и сему избранному Предводителю молитв, как деятельному Сподвижнику в добропобедной брани, восписует победительная.

Сынове России! не «радуетесь ли вы о Царе своем», особенно тогда, когда «Царь веселится о Бозе»? Знаю, что радуетесь; и радуюсь с вами о Нем, как един от вас; и паки радуюсь о самой радости вашей, потому что во свете радости о Царе видна любовь к Царю.

Но не опасаюсь показаться чрезмерно взыскательным, если скажу, что это еще не все, к чему призывает вас настоящий случай. Хорошо взирать на благочестивое дело Царево с благоговейною радостию: но еще лучше присвоить себе оное, соделать оное вашим собственным делом, не по видимому образу и знамениям, но по духу и силе; – каким образом? – поставить себя не только зрителями благочестиваго дела, но и подражателями благочестиваго примера; иметь, по примеру Царя, написанным на сердцах своих сие высочайшее повеление Царя царей: «призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя»; во всякой скорби, общественной, или частной, не коснит прибегать к Богу с молитвою, и по избавлении от скорби не забывать возвращаться к Богу с благодарением.

Казалось бы, не нужно и напоминать нищему, чтобы он просил милостыни, – или, человеку, который весь есть нужда и бедность, напоминать, чтобы он просил себе милости от Бога. Но конечно нужно было напомянуть о сем; и конечно не довольно напоминали человеки себе и друг другу о сей нужде всех и каждаго, когда Сам Бог нашел нужным явиться в слове Пророческом, и, так сказать, собственным лицем требовать себе молитвы от человека: «призови Мя в день скорби твоея».

Есть нищие тупоумные, или убитые несчастием, которых надобно возбуждать и руководствовать к исканию помощи; есть нищие гордые, которые не хотят наклонить головы пред благодетелями, а хотят, чтобы благодетели поклонились им со своими благодеяниями: таковы суть пред Богом человеки, которые не умеют или не хотят призывать Бога в скорбях своих.

Иной в день скорби своея только тоскует, и от утра до вечера более и более погружается в скорбь. – Помилуй себя, возлюбленный! Если ты утопаешь: то неужели лучше добровольно опустить руки и идти на дно, нежели усиливаться возникнуть из вод и вопиять о помощи?

Иной истощается в домогательстве помощи человеческой, а не вспомнит о Боге, «помощнике в скорбех, обретших ны зело» (Пс.45:2). – Разсуди, если ты не совсем безразсуден: лучше ли тебе гоняться за человеком, который так часто говорит тебе: не проси меня; – мне не до тебя; приди после; – иди к другому; – я не могу помочь тебе; – либо скажет: помогу, – но потом не хочет, или не может исполнить обещания, – лучше ли, говорю, тебе гоняться за человеком, нежели прибегать к Богу, Который не отсылает тебя к иному помощнику, не отлагает Своей помощи, не изменяет Своим обещаниям; Который непрестанно находится близ тебя, и, если ты внимателен, в самом сердце твоем говорит тебе, приглашает тебя к молитве и обнадеживает Своею всесильною помощию: «призови Мя в день скорби твоея, и изму тя».

Бог без меня знает мои нужды, говорит иной, и потому не хочет молиться. Вот пример, – если кому не случилось замечать сего страннаго явления, – как здравую мысль может превратить себе в отраву зараженное сердце. Христова сия мысль: «весть Отец ваш, ихже требуете, прежде прошения вашего» (Матф. VI. 8): но, произнеся Апостолам сию мысль, непосредственно продолжал Он: «сице убо молитеся вы»; и потом предложил им образец молитвы, известный всякому Христианину под именем «молитвы Господней» (Мф. 6:9–13). Таким образом, по разуму Самого Иисуса Христа, из сей мысли, что Бог ведает наши нужды, не то следует, чтобы совсем не нужно было молиться, но то, что должно молиться Богу как Отцу, с доверенностию, с преданностию воле Его, в простоте, без языческаго многоглаголания.

Бог знает наши нужды; а потому не для чего молиться – сие разсуждение походит на то, как если бы нищий, покрытый рубищем, сказал: богатый видит мою нищету, и потому не нужно ни произносить просительныя слова, ни простирать просящую руку. О ты, слишком нищий разумом, и слишком богатый гордостию! неужели ты хочешь, чтобы богатый пришел, разсыпал пред тобою свои сокровища и бросил на землю хлеб, которым тебя напитать хочет? Не больше ли еще безразсудно и дерзновенно требовать, чтобы Бог разсыпал Божественныя сокровища благодати Своей, и поверг на землю небесный хлеб, пред человеками, которые совсем не думают и не заботятся о принятии даров Его? Бог, по безпредельной благости и милосердию, всегда готов все даровать человеку: но человек не всегда готов принять от Него что-нибудь. Чтобы нищему принять милостыню, надобно ему протянуть руку: чтобы младенцу принять пищу, надобно ему отверзть уста: подобно сему надобно человеку простираться к Богу, чтобы достигнуть благодати Его, надобно иметь отверзтую душу, чтобы приять дары Его. Молитва есть простертая рука для принятия благодати Божией, отверзтыя уста для вкушения пищи небесной. В сем разуме сказал Бог Израилю: «разшири уста твоя, и исполню я» (Псал. LXXX. 11). Благодать чистейше духовна; и потому требует чистаго духа для ея принятия; молитва же очищает дух, и его силы, и действия, и орудия. Итак, молись духом твоим, да приимешь Духа Божия; молись умом, да упоишься Духом разума; молись сердцем, да напитаешься Духом благочестия; все силы души и тела обрати в орудия молитвы, дабы все оныя обратились в благословенныя орудия благодати, для исправления и облаготворения поврежденной и бедствующей природы.

Когда же приметишь по внешним событиям, или почувствуешь внутренно, что молитва скорбящаго не презрена и не отринута; что Бог изимает тебя от скорби, или хотя уменьшает и облегчает оную: тогда не забудь, «муж желаний» (Дан.9:23), что надлежит тебе быть и мужем благодарений; и как верным обретаешь Бога в исполнении обетования Его, так представь Ему себя верным в исполнении повеления Его: «изму тя, и прославиши мя» (Пс.49:15).

Верностию в малом приобретается доверенность во многом. Верный в благодарении за малый дар Божий обретает дерзновение просить великаго. В самом деле, по собственному ощущению, Христианин, знать можешь, что сердце благодарящее свободнее открывается, и пространнее отверзается, нежели сердце просящее: следственно тем более оное способно к приятию обильной благодати.

Где не призывают Бога в скорбях, где не прославляют Его за благодеяния, там пресекается общение человека с Богом, Источником всякаго блага и всякой премудрости; следственно в удел человеку остается только зло и безумие. От чего люди не только в трудных обстоятельствах не благодушествуют, но и бояться там, где нечего бояться? – От того, свидетельствует испытанная в бедах душа, что не призывают Господа. «Господа не призваша, тамо убояшася страха, идеже не бе страх» (Псал. XIII. 4–5). Каким образом целый мир языческий «предан в неискусен ум творити неподобная», омрачен нелепостями, погряз в мерзостях? – "Понеже", так изъясняет Апостол происхождение сего жалкаго состояния рода человеческаго, – «понеже не искусиша имети Бога в разуме; – занеже разумевше Бога, не яко Бога прославиша, или благодариша» (Рим. I. 21, 28).

Берегись просвещенный верою Христианин, возвращения к языческому неверию и заблуждению; не медли призывать Бога в день скорби твоея, или паче, не оставляй каждый день прилежно взывать к Нему, тем более, что на сей осужденной за грехопадение человека земле, доколе не снидут на нее вновь дние неба, каждый день есть день скорби для того или другаго, здесь, или там, – скорби, если не от самаго бедствия, то от чувствительнаго лишения, или от близкой к сердцу заботы.

И теперь, на пример, здесь мы веселимся, видя знамения побед, вкушая сладость мира и безопасности: а там – победоносное воинство вновь на поле брани; Царь за пределами Отечества; Царица странствует, влекомая любовию в близость к Супругу; Царица Матерь одиночествовала бы между Царскими Младенцами, если бы верная Дщерь, предвидя сие одиночество, не приспела издалеча на священную стражу любви при наилучшей из Матерей: – не довольно ли уже самых нежных забот для сердец Россиян? А что еще далее? Сын рабыни Агари неистовствует, как бы поспешая запечатлеть свое предопределение: «руце его на всех, и руки всех на него» (Быт. XVI. 12). Народ, от котораго святая Русь наследовала святую веру, едва не исчезает в бедах от врагов веры. Священники распинаются или сожигаются. Христиане, мужи и жены, старцы и дети влекутся в рабство, или истаевают гладом, или, что всего ужаснее, принуждаются отречься от имени Христова. Церковь Российская! призывай Бога Избавителя в сии дни скорби матери твоей, Церкви Греческой. Россия! день и нощь призывай Бога в помощь Благочестивейшему Императору и Его воинству, защитникам Христианства и человечества.

«Господи! спаси Царя, и услыши ны, в оньже аще день призовем Тя» (Псал. XIX. 10). «Да обрящется рука Твоя всем врагом Твоим: десница Твоя да обрящет вся ненавидящия Тебе. Вознесися, Господи, силою Твоею: воспоем и поем силы Твоя» (Псал. XX. 9, 14)! Аминь.

74. Беседа о благословенном рождении детей⁴⁰⁸

1828 год

Благословлю же ю, и дам тебе от нея чадо: и благословлю е, и будет в языки и цари языков из него будут. (Быт. XVII. 16)

Как счастливы наконец Авраам и Сарра! Долго безчадствовали они: за то и чадо иметь будут, и прежде рождения его уже знают, что оно будет благословенно.

Кто из желающих сделаться, или уже сделавшихся родителями, не пожелал бы иметь детей добрых, благословенных⁴⁰⁹? Но как не все дети соответствуют желаниям родителей: то естественно рождается вопрос, как достаются дети добрые, благословенные?

Поелику добрые дети бывают не только у добрых, но иногда и у худых родителей, так как и напротив у добрых родителей бывают не только добрые, но иногда и худые дети: то неглубокие наблюдатели, в изъяснение сих разнообразных явлений, говорят, что это так случается. Просил бы я сих людей истолковать сие таинственное для меня изречение: «так случается». Когда пшеница родится на поле, где пшеница посеяна: вы не говорите, что это так случается. Но когда видите пшеничный колос, выросший на лугу, где пшеница не сеяна: вы говорите, что это так случилось. Что же хотите вы сказать? Без сомнения, не то, что колос родился без семеннаго зерна, или что семенное зерно само собою сделалось из земли, или не что-нибудь подобное; но разве то, что вам не известно, как семенное зерно занесено сюда ветром, или уронено здесь прохожим. Посему изречение: «так случается», есть только легкое средство уклониться от разрешения труднаго вопроса, или благовидный способ без стыда объявить свое незнание. Следственно мысль, что добрые или худые дети достаются родителям, как случится, – мысль, которая могла бы приводить в уныние особенно добрых родителей, и даже выражала бы некую несправедливость судьбы против них, по счастию, неосновательна, и совсем ничтожна; это слова, которыя выражают не более, как отсутствие мысли, способной изъяснить событие.

Как же достаются добрые дети? – Не долго искать на сие закона, если видим добрых детей у родителей также добрых, благоразумных и попечительных о воспитании. Вопрос разрешается, если скажем, что сие так же естественно, как то, когда на поле, где посеяна пшеница, пшеница же и родится, а не плевелы.

Врачи не признают ли за несомненное, что некоторыя болезни переходят от родителей к детям? А то еще менее может подлежать спору, что здоровье родителей есть наследcтвенно для детей, если особенныя причины не похитят у них сего естественнаго наследия. Также, смотря на лицо детей, не ищем ли мы обыкновенно сходства с лицем родителей? Итак, если мы находим, что родители себе самим обязаны за некоторыя телесныя совершенства или недостатки своих детей: что препятствует тоже в некотором степени заключить и о высших свойствах душевных, о предварительных склонностях и расположениях?

Может быть, спросят: каким образом что-нибудь душевное может сообщаться от родителей детям чрез рождение, когда душа есть существо несложное, и потому ничего не может отделить от себя для сообщения другой душе? – На сие ответствую, во-первых, что утверждаемое мною сообщение некоторых нравственных склонностей и благих расположений от родителей детям совершается не чрез одно рождение, но с помощию благоразумнаго воспитания; во-вторых, вопрошаю взаимно: как может что-нибудь телесное переходить от родителей к детям, и оказываться в их жизни, когда тело их совершенно вновь образовалось из безобразнаго вещества, заимствованнаго от тела родителей, управляется собственною душею, непрестанно изменяется посредством питания и разрешения? Но недоумение о том, как сие бывает, не уничтожает опыта, что сие подлинно бывает. Осмелюсь сказать более: не есть ли даже удобопонятнее открытие чего-нибудь наследcтвеннаго в душе, которая, как существо несложное, все свои способности и силы раскрывает из себя самой, из внутренняго духовнаго корня бытия, полученнаго с рождением, нежели в теле, котораго устроение так много зависит от внешней, стихийной природы?

Но дабы не поставить истину в зависимость от «помышлений человеческих», которыя все без исключения «суть суетны» (Пс.93:11) пред «ведением Господним», призываю вас пред суд сего вечно-непреложнаго ведения, и вопрошаю: кому дано сие благословение Божие: «раститеся и множитеся» (Быт. 1:28), телу ли человека, которое без души и не понимает сего благословения и не может исполнить онаго, или целому человеку, и особенно душе его? К телу ли относится сие слово писания: «сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его» (Быт. I. 27)? Бог безтелесен: следственно человек сотворен по образу Божию в душе. После сего еще один вопрос: и мы получим разрешение на многое. Что значит написанное о Адаме: «роди сына по виду своему и по образу своему» (Быт. V. 3)? То ли, что между Адамом и Сифом было сходство в чертах лица и в строении тела? Стоило ли труда вносить столь мелочное замечание в повествование столь священное, и, при том, столь краткое? И сличение представляемаго теперь «образа Адамова» с недавно указанным «образом Божиим» не ясно ли дает разуметь, что Священный Писатель говорит о внутреннем образе, духовном и нравственном? Творческое слово: «раститеся и множитеся», насадило в Адаме способность раждать благословенных чад, и передавать им в наследие образ Божий, по которому он сам сотворен: но когда грехом поврежден сей образ в нем; тогда хотя, по силе первоначальнаго творческаго слова, и мог он родить сына, но не мог сообщить ему более того, что в самом оставалось, "роди сына", не по образу Божию полному и совершенному, но «по виду своему и по образу своему», то есть, с некими останками образа Божия, и с неким примешением греха и повреждения Адамова. Вот и первоначальный Божественный, и последовательный естественный закон рождения человеческаго! Будучи внесен в книгу Бытия по случаю рождения Сифова, он никогда не уничтожен. И теперь естественно, чтобы родители раждали детей «по виду своему и по образу своему», – чтобы от грешников раждались грешники, подобно как от чахотных родятся чахотные, но чтобы от тех, которые свободным упражнением в покаянии, молитве и делании добра, при помощи благодати Божией, ослабили в себе греховныя и усилили добрыя склонности, раждались и дети с некоею предварительною помощию к добру, против силы греха, впрочем всегда преодолимой свободою и наипаче благодатию.

Примечательное указание на сей закон рождения представляет Священная История в лице жены Маноевой. Ангел является ей и предсказывает, что она, быв дотоле неплодна, родит сына, и что «Назорей Богови будет сие отроча от чрева» (Суд. XIII. 3–5). И с сим вместе он велит ей, с сего времени начать, и продолжать во время беременности, Назореям свойственный образ воздержания: «от всего, еже исходит из винограда, да не яст, и вина и сикера да не пиет» (Суд. XIII. 14). Это почти то же, как если бы он сказал ей: сын твой должен быть Назореем; но чтобы сие вернее могло сделаться, приготовь его к сему образу жизни, когда будешь носить его во чреве твоем; веди образ жизни свойственный Назореям; и таким образом приготовь в нем способность и склонность к Назорейскому образу жизни⁴¹⁰.

Чтобы общий закон рождения согласить с особенными случаями, которые, по видимому, составляют исключение из онаго и даже противоречат оному, когда, например, от добрых родителей родятся дети их недостойные, или добрые дети от родителей недостойных, или от родителей обыкновенных дети необыкновенные, – для сего надлежит вспомнить, что Бог есть сколь всемогущий и неизменный в судьбах Своих Законодатель мира, столь же премудрый и всесвободный Правитель онаго, и всеправедный Судия не только видимых дел, но и сокровеннейших расположений человеческих. Чтоб избежать долгих разсуждений, объяснимся скорее примерами.

Один и тот же Адам каких разнообразных раждает детей, – Каина, Авеля, Сифа! Где же тут один общий закон рождения? Будьте внимательны, и примечайте. Адам, свежим, так-сказать, ядом недавно соделаннаго греха напоенный и недавним обетованием избавления поставивший себя в некую еще незрело-обдуманную дерзость надежды, раждает Каина, дерзкаго грешника. Адам, в несчастном рождении Каина испытавший тягость проклятия, привлеченнаго грехом, обманутый надеждою, уничиженный суетою, раждает Авеля, кроткаго, но непрочнаго. Наконец, Адам, продолжением скорбей, глубже укоренившийся в смирении, терпением утвержденный в надежде, и надеждою в терпении, раждает Сифа, надежное основание своего потомства.

От одного Авраама раждается Исмаил, – «дикий осел», по выражению предсказания о нем, и Исаак – благословение всех народов. От чего такая разность? – От того, что мятежная рабыня Агарь, повредила в Исмаиле благословению Авраамому; а добродетельная и смиренная Сарра с благословением Авраама, самым чистым и совершенным образом, сочетала в Исааке и свое благословение, по реченному о ней к Аврааму: «благословлю же ю, и дам тебе от нея чадо: и благословлю е, и будет в языки, и цари языков из него будут».

Еще страннее казаться может, от Исаака и Ревекки, одним разрешением утробы рождение столь непохожих один на другаго сынов, как Исав и Иаков. Что же можно сказать в изъяснение сего необычайнаго явления⁴¹¹? – То, что сказано Богом самой Ревекке: «два языка во утробе твоей суть» (Быт.25:23). Два противоположныя начала в одно время действовали во чреве ея, – прирожденный грех Адамов, и Божие благословение; одно усилилось в Исаве, другое превозмогло в Иакове.

Возмем еще один пример превратнаго нравственнаго хода рождений из Истории Царей Иудейских. Сын идолопоклонника Ахаза был благочестивый Езекия, а сын Езекии Манассия, опять идолопоклонник, хотя впрочем не нераскаянный. Сия превратность изъяснилась бы, может быть, очень просто, если бы мы имели достаточныя сведения о воспитании сих царей: ибо у людей знаменитых и богатых судьба детей много иногда зависит от детоводителей и наставников, из коих добрые становятся благотворными орудиями Провидения, а худые орудиями наказания за пороки родителей, и за небрежение о воспитании. Но кроме сего надлежит принять в разсуждение, что Божеския благословения и наказания в родах не всегда идут следом за добродетелями и пороками каждаго лица в роде: но иногда ускоряют, чтобы пресекать зло и усиливать благо в человечестве вообще, а иногда отстают, чтобы дать место долготерпению, или чтобы сберечь доброе на время, когда оно наиболее нужно. «Господь», как взывает Он Сам о себе, «Господь Бог щедр и милостив, долготерпелив и многомилостив, и истинен, и правду храняй, и творяй милость в тысящи, отъемляй беззакония, и неправды, и грехи, и повиннаго не очистит, наводяй грехи отцев на чада, и на чада чад, до третияго и четвертаго рода» (Исх. XXXIV. 6. 7). Если бы кто стал жаловаться на строгость, «наводящую грехи отцев на чада до третияго и четвертаго рода»: всеблагий Бог с избытком оправдывает суды свои «милостию», которую простирает не на «четыре» только рода, но на «тысящи» оных.

Мне кажется, сии размышления и примеры показывают, что супружество и звание родителей не суть такие предметы, которые бы можно ненаказанно предавать в жертву страстям, и в игралище легкомыслию, и что желающие иметь достойных детей благоразумно поступят, если предварительно самих себя сделают достойными родителями. Аминь⁴¹².

Кто желает сделаться, или уже сделался родителем, тот, без сомнения, желает иметь детей добрых, благословенных.

75. Беседа о благом иге Христовом⁴¹³

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.). 1828 год

Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть. (Матф. XI. 30)

Господь Иисус призывает к Себе труждающихся и обремененных: «приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии»; обещает им душевное успокоение: «Аз упокою вы, – обрящете покой душам вашим» (Мф. 11:28–29). Какой приятный зов! Какое вожделенное обещание! Но какое средство употребит Он для успокоения труждающихся и для облегчения обремененных? Снимет ли с них бремя, которое их удручало? Избавит ли их от трудов, которые их изнуряли? Без сомнения, Он сие сделает: но на первый раз Он имеет в намерении совсем другое. Он хочет, чтобы они приняли на себя новое иго: "возмите", говорит, «иго Мое на себе». О милосердый Господи! Утружденных ли посылать на новый труд? На обремененных ли налагать новое бремя? Таковы ли у Тебя средства покоя? – Не смущайтесь; Господь ведает, что творит; и несообразныя с нашим мудрованием средства Его сообразны с намерениями Его премудрости⁴¹⁴. Утружденные делами плоти и мира найдут покой, если примут на себя новый труд духовный; обремененные игом диавола, связанные злыми привычками, отягченные в совести грехами, гонимые и удручаемые бичами страстей найдут облегчение и свободу, если подклонят выю под иго Христово: «иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть».

Христиане! Когда Сам Иисус Христос, который есть Вечное Слово и Вечная Истина, нашел нужным сказать, что «иго» Его «благо, и бремя» Его «легко есть»: то сие, во-первых, удостоверяет нас, что учение жизни Христианской, к исполнению котораго мы призываемся, воистину есть благотворно и удобно к исполнению; во-вторых, сие показывает, что действительно нужно приступающих работати Господеви удостоверять в удобоисполнимости учения Христианскаго.

Слышим еще и ныне жалобу, на которую так давно уже ответствовал Божественный Учитель и Спаситель душ, – жалобу на тягость ига Его, на строгость Его учения, на трудность исполнять Его заповеди. На чем же основывается сия жалоба? В чем состоит сия трудность? – Без сомнения, в том наиболее, что учение Христово повелевает человеку идти против некоторых естественных склонностей, преодолевать их, умерщвлять, приносить в жертву; и что требует от Христианина строгаго очищения не только наружных, но и внутренних действий и движений, не только дел и слов, но и желаний и помышлений. Разберем сии обвинения человеческия против Божественной Истины.

Истина не запирается, что она дает людям заповеди, не так легкия, как детския игрушки, но так тяжелыя, как иго, коим обременяют работный скот. «Возмите иго». Жалующиеся на Истину должны быть довольны сим откровенным признанием истины. Но чем более откровенно ея признание в том, что ея заповеди суть иго: тем более убедительно должно быть ея уверение, что иго сие благо, и бремя сие легко. «Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть».

Люди, сколько нибудь благоразумные, и не совсем низкие в чувствованиях, конечно не решатся объявить требование на то, чтобы всегда быть и оставаться только детьми, вечно заниматься только игрушками. Но если вы помышляете восходить выше сего состояния: то надобно перейти к занятиям дельным, к трудам, к подвигам, – принять на себя «иго».

На что «иго»? – скажут непокоривые: – человек не то, что работный скот; человек одарен разумом; для чего ж бы не вести его из состояния детства к возрасту совершенства путями разума, правилами понятными разуму, легкими воле, приятными чувствам? На что бы отягчать его игом, – правилами часто непонятными разуму, трудными воле, неприятными чувствам?

Хорошо, разумные почитатели разума; откройте мне сии простыя, легкия и приятныя правила, посредством которых мог бы человек без труда, как будто в некую игру, выиграть совершенство и благополучие. Только я боюсь, чтобы правила сии не были слишком легки, или, яснее сказать, легкомысленны. Ибо, вопреки сему самонадеянному разуму, неоспоримый опыт свидетельствует, что в сей земной жизни человека никакая способность его не образуется, никакое знание не приобретается, никакой успех не достигается без того, чтоб он не впряг себя в какое нибудь ярмо, не понес какого нибудь бремени. Чтобы научить отрока грамоте, не впрягаете ли вы его в жестокое для него ярмо учебных часов, не отягчаете ли бременем непонятных для него книг, не принуждаете ли целый день твердить безсмысленныя и безвкусныя буквы? Что сказать о высшем образовании сего самаго разума, который хочет быть законодателем легкой нравственности? Чтобы сделаться достойным своего имени, не преклоняется ли он под иго наставников, не силится ли поднять веками собранныя бремена учености, и, чтобы понести оныя, не мучит ли тела безсонницею, не утомляет ли головы напряженными размышлениями? Чтобы сделаться богатым, не отказывает ли себе человек надолго в приятностях роскоши, не связывает ли себя строгим законом бережливости? Чтобы получить жатву, не приобщает ли земледелец и самого себя к ярму орющаго скота, и жнецы не наклоняют ли хребта своего⁴¹⁵ перед малым колосом, прежде нежели он послужит им в пищу? Чтобы сделать одежду для прикрытия и защищения от воздушных перемен тела человеческаго, сколько нужно разных искусств, разных трудов, разных орудий? Вот обыкновенные опыты человеческой жизни! Как же люди, которые по природе думают быть умнее и могущественнее природы, хотят легче научить человека добродетели, нежели грамоте? Легче сделать его совершенным духовно, нежели как он делается образованным по-мирски? Легче доставить ему вечное блаженство, нежели как приобретается тленное богатство? Легче достать живую пищу для безсмертной души, нежели как приготовляется безжизненная пища для смертнаго тела? Легче устроить нерукотворимую ризу правды и славы, нежели как устрояют рукодельную одежду нужды и стыда?

Если свидетельств природы не довольно для людей, которые хотели бы лучше слушаться природы, нежели Евангелия: буду отважнее; сошлюсь на свидетельство сих самых людей в том, что не легкость и приятность, но трудность и пожертвование ознаменовывают истинную и возвышенную добродетель или совершенство в человеках. Пускай сии люди, которым Христианские подвиги потому только не нравятся, что трудны, – пускай они скажут, удивляются ли они делам, которыя никакого труда не стоят, не требуют никакой победы над собою, никакого пожертвования? Великое ли дело, когда богатый не грабит и не мздоимствует? Не гораздо ли важнее то, когда неимеющий насущнаго хлеба не хочет приобрести его неправдою? Когда обиженный отмщает: что тут важнаго? И звери то же делают. Но когда он щадит низложеннаго врага: тогда не только любомудрые, но и зрелищные ценители дел более превозносят победителя за победу над собственным гневом, нежели над силою врага. Что так в общепринятом мнении возвышает над многими другими подвигами подвиги военные и смерть за Отечество, если не пожертвование собственною безопасностию за безопасность Отечества? Итак, если от добродетели требуются подвиг и пожертвование, чтобы она была достойна мира и его мнения: можно ли менее требовать для того, чтобы она была достойна Бога и Его праведнаго избрания⁴¹⁶? И если надобность подвига и закон пожертвования не делают неудобоисполнимою добродетели мирской: то как можно неудобоисполнимою почитать добродетель Христианскую потому только, что она соединена с тою же надобностию подвига, подчинена тому же закону пожертвования?

Но чтобы прямее ответствовать, почему Иисус Христос налагает на Своих последователей некое иго и бремя, и как иго сие оказывается благим и бремя легким, приведем на память знающим и приемлющим свидетельства Священных Писаний⁴¹⁷, что "человек", некогда «в чести сый, не разуме» превосходства своего Ангелоподобнаго состояния, и, обманутый прельщением искусителя, добровольно «приложися скотом несмысленным, и уподобися им» (Псал. XLVIII. 13), потому что прилепился к чувственной природе, преимущественно пред духовною. Сколько по естественному последствию сего действия, столько же по праведному наказанию сего преступления, он естественно находится ныне под игом чувственности, так что и старания сделать приятным иго плоти крушат дух его, и усилия вырваться из-под ига сего другим образом удручают его⁴¹⁸, поелику грубое иго крепко налегло на него; прирасло к нему, и он, как впряженный скот, не имеет орудий сам себя разрешить от онаго. Таким образом человек, по Апостольскому выражению, «естеством чадо гнева» (Еф.2:3), всегда «труждается»⁴¹⁹, без успокоения; всегда «обременяется» без облегчения. В сем состоянии обретает его Христос: и, – примечайте, как напрасно труждающийся и обремененный жалуется на облегчителя и успокоителя; – не теперь в первые налагает, но только переменяет иго его; – переменяет иго злое и тяжкое на благое и легкое, – иго похотей и страстей погибельных на иго заповедей спасительных. И Христовы заповеди суть «иго»; потому что скотския похоти надлежит обуздать, зверския страсти укротить, и даже заклать чувственное удовольствие, и принести в жертву закону духовному: но иго Христовых заповедей есть «иго благое», потому что находящийся под сим игом ведется от состояния более или менее скотоподобнаго в состояние истинно человеческое, Ангелоподобное, даже Богоподобное; – есть «бремя легкое», потому что Господь, возлагающий оное, в то же время благодатно подает соразмерную силу нести оное. Иго Христово благо, и бремя легко: потому что чем охотнее человек несет оное, тем более сам становится благим; а чем более сам становится благим, тем легче для него становится исполнять благия заповеди, так что наконец он творит волю Господню с большею легкостию и удовольствием, нежели собственную, и таким образом иго на раменах его совсем исчезает или превращается в крылия, которыя непрестанно несут его на Небо.

В сих размышлениях уже заключается оправдание истины Христианской и против другаго обвинения, будто она слишком строга, когда требует от своего последователя очищения не только наружных, но и внутренних действий и движений. Подлинно, строгость заповедей Христовых преследует и слова праздныя, и взоры нецеломудренные, и желания нечистыя, и помышления суетныя: но как сему и быть иначе, когда «прилежит помышление человеку прилежно на злая от юности его» (Быт. VIII. 21); а намерение Христово есть возвести сего человека к Богу, Которому никакое зло, никакая нечистота, никакая суета приближиться не может?

Кто желал бы, чтобы закон Христов снисходительно взирал на безпорядочныя блуждения человеческих желаний и помышлений: того можно спросить, согласится ли он, чтобы по сему снисходительному закону поступали с ним его дети или его друзья? – Отцу было ли б приятно узнать, что его сын, видимо почтительный, втайне жаждет его наследства и ждет дня, в который оно ему достанется? Какой друг был бы доволен ласками и услугами своего друга, если бы узнал, что в душе его нет любви и усердия, которых оныя кажутся выражением? Если человек, который не видит мыслей и не знает желаний своего ближняго, не удовлетворяется, когда не видит в нем внутренняго к себе расположения: то колико необходимее, чтобы чистоты желаний и мыслей требовал от человека Бог, испытующий сердца и утробы⁴²⁰?

А что сия строгость Евангельской нравственности не жестока, и ея требования, при содействии благодати, в данной каждому мере, удобоисполнимы: в том да уверят нас, новоначальных учеников Христовых, благословенные, веками оправданные, опыты учеников Его совершенных, из которых многие, конечно, живо чувствовали благодатную легкость, когда не только носили всецелое иго необходимых заповедей, но и добровольно приложили к нему иго советов Евангельских; отреклись не только от любостяжания, но и от самаго стяжания; не только в наслаждении отказывали плоти своей, но и необходимыя требования тела ограничивали, чтобы тем удобнее распространять свою деятельность в области духа.

Упокоенные и прославленные Игоносцы Христовы! Вашими оставленными нам примерами, наставлениями, молитвами вспомоществуйте нам⁴²¹ труждающимся и обремененным бременами плоти и мира, и с верою воспринимать, и с любовию нести благое иго Христово, и в нем обретать покой душам нашим. Аминь.

76. Слово в день Рождества Пресвятыя Богородицы⁴²²

1828 год

И отвеща им глаголя: кто есть мати Моя или братия Моя? (Мк. III. 33)

От чего праведная Елисавета, как скоро увидела пришедшую к ней Деву Марию, и услышала из уст Ея обыкновенное приветствие посещающих, тотчас исполнилась такою радостию, что радость сия сообщилась и младенцу во чреве ея⁴²³, и он взыгрался, и матерь воскликнула и начала благословлять Деву! От того, как объясняет сама Елисавета, что в Марии узнала она Матерь Господа. "Откуду, – говорит, – мне сие да приидет Мати Господа моего ко мне»? (Лк.1:43)

От чего и Церковь о Пресвятой Деве Марии так радуется и с таким восторгом ублажает Ее⁴²⁴? Почему самому рождению и младенчеству Ея воздает празднственную честь, безпримерную для прочих святых и праведных? – Кажется, и на сие не нужно искать другаго ответа, кроме того, который нашли мы в пророческом духе Елисаветы: Мария есть Мати Господа нашего.

Но посмотрите, какую нечаянность представляет нам Евангелие. Мати Господа, которую так рано нашла и нам указала Елисавета, внезапно скрывается. Се Господь Сам вопрошает: «кто есть Мати Моя?» – Нельзя вообразить, чтобы Он или не знал Своей Матери, или хотел отречься от Нея: однако вопрошать: «кто есть Мати Моя», значит или не знать Ея, или отрицаться от Нея⁴²⁵.

И что же мы делаем, когда ублажаем благословенную Матерь Господа нашего, думая тем угодить Ему, и к Нему чрез Нее приближиться, если Он некоторым образом устраняет Ее от Себя⁴²⁶?

Не смущайтесь, Песнословцы Богородицы, от сего труднаго помышления. Оно поведет нас к размышлениям, которыя не поколеблют, но утвердят нас в уверенности о Ея Божественной славе, также как и в разумении святаго учения Сына Ея и Бога.

"Седяше, – повествует Евангелист Марк, – народ окрест Его. Реша же Ему: се Мати твоя и братия твоя и сестры твоя вне ищут тебе. И отвеща им глаголя, кто есть Мати Моя или братия Моя?» (Мк. 3:32–33)

Что не хощет Он знать братий Своих, то понять не трудно. В то время они были достойны таковаго отчуждения, потому что, как замечает Евангелист Иоанн, «ни братия Его вероваху в Него» (Ин. VII. 5)⁴²⁷. Но и кроме вины неверования их, справедливо сие потому, что это были мнимые только братия Иисуса; ибо это было родство⁴²⁸ Иосифа, мнимаго отца Иисусова. Таким образом, отрекаясь от братий, по рождению плотскому так называемых, Господь не отрицает никакой истины земной, а утверждает небесную истину Своего Божественнаго рождения.

Но каким образом и Матерь Господа подвержена одинаковому жребию с Его братиями? Она не мнимая, а истинная матерь Его по человечеству; и сего высокаго достоинства никогда не унизила Она неверованием в Него, яко истиннаго Сына Божия. Одна та вера, которою Она прияла Его, прежде Его земнаго рождения и зачатия, во время благовещения Архангелова, уже превосходит веру всех прочих верующих. Когда Иисус, еще младенец, во яслях, признан от пастырей Спасом, Христом, Господом⁴²⁹: чем, как не верою, побуждаема была Мати Его соблюдать «вся глаголы сия в сердцы Своем» (Лук. II. 19)? Прежде нежели чудесами "явил" Он «славу Свою и вероваша в Него ученицы Его» (Иоан. II. 11), Матерь Иисусова столько уже веровала в Его чудодейственную силу, что сотворить первое чудо в Кане Галилейской, Она именно Его убедила. Так Она и ранее других, и совершеннее других, и веровала в Него, и познавала Его: а Он, то произносит вожделенное имя Матери, и уклоняется от того, чтобы видеть ее⁴³⁰: «кто есть Мати Моя?» то видит Ее, и не дает Ей имени Матери: "что есть, – глаголет, – мне и тебе жено?» (Ин.2:4) И паки: «жено, се сын твой» (Ин.19:26).

Господи! Не деяния Твои мы истязуем; но премудрости Твоей спасительной научиться желаем. Не постави нам в вину испытания писаний⁴³¹ и даруй благодать разумения.

Нужно ли предостерегать вас, Христиане, дабы вы не подумали, будто Господь не вполне чтит Преблагословенную Матерь Свою? Едва ли нужно. Ибо вам должно быть известно всеобщее против недоразумений сего рода предостережение, которое Он Сам сделал еще Иудеям, когда сказал: «да не мните, яко приидох разорити закон, или пророки; не приидох разорити, но исполнити» (Матф. V. 17). Посему, без сомнения, не разорил, но исполнил Он и сию заповедь закона: «чти отца твоего и матерь твою». И подлинно, когда Его, еще в юных летах, проникнутаго чувством Своего назначения, не разумевшие того родители пришли отторгнуть от собеседования с учителями закона Божия, и увлечь⁴³² из храма; тогда Он, хотя сделал возражение против сего поступка родителей, но тем не менее «бе повинуяся има» (Лук. II. 51). И наконец, когда страдания крестныя раздирали Его душу и тело; когда пронзенными членами так тяжко висел Он на гвоздях между жизнию и смертию, а на Нем целый мир висел над погибелию в ожидании спасения⁴³³, ни муки всего ада, ни попечения всего мира, всех времен и вечности, не заглушили в Нем чувства законной обязанности к Матери. Сию обязанность, которой исполнение пресекалось для Него вместе с земною жизнию, Он передал тогда Иоанну, котораго девство и любовь соделали достойным служителем Девы-Матери; а чрез то и в сей части закона, подобно как во всех других, показал нам совершенство, состоящее в том, чтобы почтение к родителям, и попечение о них, простиралось на все обстоятельства жизни, до гроба, и далее гроба.

Если же и в столь трудных обстоятельствах столь совершенное почтение Матери Своей оказал Господь наш: то без сомнения должно заключить, что и в других случаях, хотя Он, повидимому⁴³⁴, чуждался Ея, чуждался отнюдь не в предосуждение духовному «величию», которое «сотворил» Он Ей (Лк.1:49) Своим от Нея рождением, а только по уважению других высоких обязанностей Своего земнаго служения. Вспомним Его учение: «иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин; и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин» (Матф. X. 37). Так поучая, так должен Он был и творить, и примером дать силу поучению, по собственному Его правилу, что «велий в царствии небеснем» должен «сотворить и научить» (Матф. V. 19). Посему надлежало Господу Иисусу когда нибудь в земной жизни Своей делом показать, как любит Он земную Матерь Свою совершенно, только не «паче» Отца Своего небеснаго, и как сыновнюю по человечеству любовь приносит в жертву делу Божию, Им совершаемому.

Теперь смотрите, как сим умозрением объясняются дела Христовы, казавшияся с перваго взгляда непонятными⁴³⁵.

Матерь Иисуса требует, чтобы Он чудесно произвел вино на браке. Но чудеса назначены не для угождения Матери, а для явления славы Божией. Итак здесь угождение Матери надлежало принести в жертву: и, для совершенства сего жертвоприношения, пожертвовано и самою мыслию о Матери, и самым наименованием Матери⁴³⁶: «что есть Мне и тебе жено?» Впрочем, час явить славу Божию, который не пришел прежде сея жертвы, наступил в след за оною: и потому чудо, в котором, повидимому, отказано Матери, чрез минуту совершается.

Матерь Иисуса и братия Его приходят, чтобы взять Его из дома, где Он многочисленному народу проповедует небесную истину. Они предприняли сие по доброму побуждению, почитая Его находящимся в опасности: потому что его враги оглашали Его то неистовым, то действующим чрез князя бесовскаго, и умышляли погубить Его. Но если бы Он покорился воле Своих сродников: то был бы нанесен вред делу Божию, не только потому, что безвременно прервалась бы Его проповедь, но и потому, что враги Его, как доказательство клеветы, употребили бы взятие Его сродниками, как будто имеющаго нужду в их попечении⁴³⁷. Итак должно было и здесь угождение Матери принести в жертву: и сия жертва опять была полным всесожжением, то есть Господь принес в жертву всю Свою любовь к Возлюбленной Матери, и самую мысль и память о Ней⁴³⁸: «кто есть мати Моя?»

Как-бы так говорил Он: «для чего волею земной Матери хотите вы отвлечь Меня от исполнения воли Отца небесного? Когда сии две воли влекут в разныя стороны: Я знаю, и тотчас покажу, которой из них и с какою решительностию должно последовать. Оставляю земное рождение и родство, как-бы Я забыл его, как-бы его совсем не было: совершенно предан есмь воле Отца небеснаго, и делу Его, и Царствию Его; здесь ищу Себе и родства, если его иметь надобно: «кто есть мати Моя или братия Моя?» Кто же они? «Чада Божии, верующие во имя Его, иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася» (Иоан. I. 12–13); или иначе: «иже аще сотворит волю Божию, сей брат Мой, и сестра Моя, и мати Ми есть» (Мф.12:50).

Видите, Христиане, что Господь не Матерь Свою, всякаго ублажения достойную, внимания лишает⁴³⁹, но нас поучает истине и правде, словом и примером. Внимайте и поучайтесь; примечайте и подражайте.

Когда родители, сродники, наставники, начальники требуют от вас того, что противно мудрованию вашему, вашей склонности, вашему вкусу, но что нужно, или полезно, или по крайней мере, безвредно: пожертвуйте мудрованием вашим, вашею склонностию, вашим вкусом обязанности повиновения. Вспомните Иисуса, Премудрость Божию, Который «бе повинуяся» Иосифу древоделю.

Когда ваши родители, сродники, ближние, требуют помощи, утешения, служения, между тем как вы сами в нужде, в скорби, в немощи: соберите последния силы ваши; забудьте свою скорбь для облегчения их скорби; разделите с ними последнюю крупицу и последнюю каплю. Вспомните Иисуса, среди мучений крестных, пекущагося о спокойствии Своей Матери.

Но когда несчастный пример и желания ваших родителей, сродников, людей вами почитаемых и любимых, отвлекают вас от исполнения священных обязанностей к Богу, вовлекают в дела противныя закону, нарушающия мир совести, противныя истинному благу и спасению безсмертной души вашей: тогда спросите и вы себя словом Иисусовым: «кто есть мати моя, или братия моя?» Вспомните, что у вас есть лучшее и высшее обыкновеннаго родство; что Бог, Отец ваш; что Церковь, Матерь ваша, что все творящие волю Божию, все Святые, суть ваши братия, или по крайней мере, желают быть вам братиями; не унизьте себя пред сим высоким родством; не разлучите себя от сего добраго и прекраснаго семейства; сотворите и вы волю Божию вместо человеческой; да и на вас укажет Господь, и речет: «се мати Моя и братия Моя». Аминь.

77. Речь к Преосвященному Епископу Тамбовскому Евгению по рукоположении Его

(Говорена в Успенском Соборе, июня 9 дня; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1829 год

Благодатию Всесвятаго Духа совершилось ныне над тобою дело видимое в своих знамениях, невидимое в существе своем; таинственное в отношении между знамениями его и существом его, – дело, имеющее вид человеческаго по своим орудиям, но воистину Божественное по силе в нем действующей, не столько понятное для разума, сколько ощутимое верою, – может быть, не довольно ощущаемое по нашему несовершенству, тем не менее существенное и действительное.

Святый Апостол говорит «о даровании», которое дается «с возложением рук священничества», и которое «живет» в человеке, приявшем оное (1Тим. IV. 14). Как в привитом дереве живет сила, производящая плод по роду и качеству прививка: так и в человеке, которому священным тайнодействием, так сказать, прививается благодатная сила, живет она потом, действует чрез него, и производит благодатный плод по роду и степени, в каком сообщена.

Да не испытует неукрощенное любопытство, каким образом при возложении рук, или священных писмен, или риз, передается духовная сила: но пусть благоговейный ум наблюдает и соображает как еще в те времена, когда токи благодати не так отверзты были, как отверзлись в язвах распятаго Спасителя, – еще, говорю, в те времена, Илия, например, повергает ризы свои на Елисея, и сей чувствует непреодолимое побуждение оставить все, чтобы вдруг из простаго земледельца переродиться в сына пророческаго; как опять тот же Илия в минуту своего вознесения низвергает милоть свою на Елисея, и сей получает с нею сугубый дух своего посвятителя; или как самый не благодатный из Архиереев (потому что произнес осуждение на самую благодать и истину), еще обнаруживает в себе вышнюю пророческую силу, потому только, что он Архиерей: «не о себе рече, – замечает Святый Евангелист, – но Архиерей сый.., прорече» (Иоан. XI. 51). Если еще во времена сеней и гаданий так ясно иногда просиявала тайнодейственная сила: что должно думать о временах самой благодати и истины? Если в сосуде, полном адских влияний, еще продолжала действовать прежде-влиянная в него благодать Архиерейства: что сказать о сосудах, не только освященных в свое время тайнодействием, но и сохраняющих, умножающих, возобновляющих свое освящение чистою верою, чистою молитвою, чистою жизнию, очистительным покаянием?

Итак, Боголюбезный брат и сопричастник тайнодейственныя благодати, вступив ныне во Святилище сие с верою, что примешь «дарование» Божие, изыди отселе с новою верою, что «живет» в тебе отныне сие дарование; и сею верою возбуждаемый, со страхом носи сокровище, которое «имамы в скудельных сосудах» (2Кор. IV. 7) нашей немощи и недостоинства, – "не неради", – напоминаем тебе словом того же Апостола, который дал нам свидетельство о даровании Святительском – «не неради о даровании живущем в тебе, еже дано тебе бысть», ныне, «с возложением рук» Архиерейства. Напоминание не строгое, чтобы не устрашить тебя великостию требования, впрочем довольно знаменательное, чтобы указать тебе твои обязанности, и достаточное, чтобы руководствовать тебя к исполнению оных.

Нет причины предполагать, чтобы много было, наипаче между служителями Таинств, людей, упорно отвергающих дарование Божие. Но печальный опыт сего останка времен показывает, что не много и таких, в которых бы дарование Божие приносило плод так обильный и очевидный, как в Апостолах и Богоносных Отцах наших. Чем же наполняется обширная средина между сими крайностями? Без сомнения людьми, которые не довольно радят о даровании в них Божием. И так «не неради» о нем: и возможешь с сим, толь кратким и простым правилом, идти так близко за самыми Апостолами, как Святый Тимофей за Святым Павлом.

Видишь ли себя знающим Божественные догматы: не помышляй, что знаешь довольно, и не переставай «внимать учению» для самаго себя: «не неради». Поучаешь ли народ: не вознеради, сравнивая себя с другими, реже в сем упражняющимися; но поревнуй Павлу, который день и ночь со слезами учил своих, и от того истина слов его была, как животворное солнце, а слезы его, как благотворный дождь, для духовной нивы.

Встретишь ли в пастве твоей невежествующих и заблуждающих: не обезпечивай себя мыслию, что они сделались такими при твоих предшественниках: «не неради». Безуспешность предшественников не оправдает безуспешности преемника.

Усмотришь ли Христиан не христиански живущих: не раздражайся, но и не смотри равнодушно: «не неради». Обличи злое дело кротким словом, и еще более обличи добрым примером.

Особенно «не неради» употреблять дарование разума духовнаго на безпристрастное испытание и осмотрительное руководствование тех, которым будешь давать участие во благодати Священства, и святую ревность на очищение Дома Божия от соблазнов, сеемых недостойными служителями Олтаря. Для сего со страхом воспоминай нерадение первосвященника Илия, которое кончилось погибелию его и его детей, и уничижением самой святыни Кивота Божия.

Се, в знамение твердости правления и благоразумной строгости вручаем тебе и священный жезл. Употребляй его сколько можно более, как жезл пасущий, и сколько можно менее, как палицу наказующую; более угрожай, нежели поражай, и все без нерадения, со вниманием, с разсуждением, со страхом Божиим.

Сам же Пастыреначальник да упасет и тебя и вверенное тебе стадо, «утешая» тебя и подкрепляя невидимым «жезлом» Своего верховнаго всеспасительнаго Провидения и управления. Аминь.

78. Слово в неделю вторую по пятидесятнице⁴⁴⁰

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1829 год

Она же абие, оставльша корабль и отца своего, по нем идоста. (Матф. IV. 22).

В Евангелии встречаются нам⁴⁴¹ ныне вдруг четыре человека, которые все, что имели, на чем утверждали свое благосостояние, что любили в мире, оставили для того, чтобы следовать за Иисусом Христом, не имеющим где главы подклонити.

Удивительный пример силы, действующей в слове Христовом! Ибо единое слово Христово: «грядита по Мне» (Мф.4:19), увлекло за Ним Петра, Андрея, Иакова, Иоанна, невидимою, но непреодолимою силою, подобно как магнит некою сокровенною силою, привлекает к себе железо.

Удивительный пример и веры, с какою Апостолы приняли слово Христово, которое, по изъяснению другаго Апостола, не пользовало бы, если бы осталось только «словом слуха», и не было «растворено верою слышащих» (Евр. 4:2)! Ибо хотя Господь и подкрепил требование последования за Ним величественным обещанием, соделать рыбарей «ловцами человеков» (Мф.4:19): но сие великое обещание так же трудно было им понять и принять, как и оставить малое достояние, по видимому, необходимое, и утешение, по видимому, неразлучное с самою природою человеческою.

Впрочем, для удивления ли только представлено нам в Евангелии сие необыкновенное зрелище? Довольно ли нам оставаться благоговейными зрителями столь решительных последователей Христовых, или надлежит и нам по тем же самым следам идти за Христом, Который есть единый их и наш Наставник и Путеводитель? Не должно ли и нам что нибудь «оставить», чтобы сделаться истинными последователями Христовыми? – Подумаем о сем хотя не много.

Надлежит разсудить, какая была существенная причина того, что святые Апостолы так решительно все оставили, чтобы следовать за Христом. Скажем ли, что то было безпредельное могущество слова Христова? Правда, слово Христово, яко Божие, действует безпредельно могущественно; впрочем оно никогда не действует излишно: итак сим предложенный вопрос не разрешается, а только превращается в другой вопрос: для чего слово Христово действовало на Апостолов так сильно, чтобы отторгнуть их от всего, к чему они могли быть привязаны по некоторой нужде, и даже по самой природе и закону? Скажем ли опять, что сие особенно нужно было для Апостолов, посылаемых проповедывать Евангелие всей твари, чтобы никакая тварь в особенности не привязывала их к себе, не удерживала, не развлекала их внимания, объемлющаго спасение всего мира? И то правда: однако-ж будет ли справедливо, если сих людей, которые своим служением должны приобрести Богу весь мир, – их-то именно, и одних их, приговорим потерять весь мир, а себе самим тем более дадим права пользоваться миром, чем менее полезны мы Царствию Божию? Не возстанет ли против сего разсуждения наша совесть? А сие не обращает ли нас к такому заключению, что если избранные, святые, ближние, други, братия, сопрестольники Христовы должны были все в мире оставить, потерять, отвергнуть, презреть, возненавидеть, забыть, чтобы Единаго Христа приобресть, и Ему Единому принадлежать, кольми паче мы, рабы Его недостойные, едва только не отверженные, обязаны принести некую подобную, хотя менее полную, и совершенную жертву вере в Него, любви к Нему, слову Его и заповедям Его?

Если может быть сомнение о том, правильно ли сие заключение: оставим, поколику то возможно, и самое умствование вместе со всем прочим, что надлежит оставить для Христа, и послушаем самаго слова Христова, котораго конечно ни в каком случае оставлять не должно. Тако глаголет оно: «аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик» (Лук. XIV. 26). Дабы, вы не подумали, что сие строгое изречение относится к одним избранным ученикам, или Апостолам, святый Евангелист не оставил с точностию предварить, к кому оное произнесено. "Идяху, – говорит, – с Ним народи мнози; и обращся, рече к ним» (Лк.14:25). И так не на некоторых только избранных, но на всех без изъятия простирается сей приговор, что тот не может быть учеником Христовым, кто не «оставит», или не «возненавидит» всего, по естеству любезнаго, то есть кто крепкою любовию к Богу не превозможет и не препобедит любви ко всему, что любят вне Бога.

На что, – спросят, может быть, – сии жертвы лишения для Бога, Который ничего не приобретает чрез них? Подлинно Богу, как вседовольному и всеблагому, не для – чего лишать, потому что нечего требовать; Он Сам дает все, и всем дарствует. Но Он и не требует для себя никаких лишений: а человек сам не может обойтись без них для приобретения лучшаго. Сие ясно показывает образ, представленный в Евангелии. Господь не говорит Апостолам: оставьте мрежи, оставьте корабль и отца своего: Он только воззывает их; Он говорит только: «грядита по Мне». Но когда они хотят исполнить сие слово, последовать сему воззванию: тогда оказывается, что сие надлежит начать оставлением своих мреж, своего корабля и отца своего. Если бы они не оставили мреж, корабля, отца: то и не последовали бы за Иисусом. Кто хочет плыть: тому прежде надлежит отвязать, или, для поспешности, отсечь веревку, которою⁴⁴² лодка его прикреплена к берегу. Кто желает действительно быть на пути к небу: тому необходимо нужно, или постепенно, – со вниманием и усилием разрешить, или, если боится закоснеть, и если чувствует в себе довольно силы, – решительным ударом отсечь все страстныя, земныя привязанности. Надобно освободиться от похотей плоти, чтобы предаться влечению духа. Надобно попрать ногами земное, чтобы мудрствовать горняя. Надобно извергнуть из сердца мир, чтобы нашлось в оном довольно пространства для безпредельной любви к безконечному Богу.

Вот, Христиане, одно из начальных Евангельских учений, так как оно и предложено нам почти в начале⁴⁴³ Евангельской жизни Апостолов. Посему не многаго потребуем от вас, если предложим, чтобы вы пред собственною совестию испытали себя, сколько успехов оказали вы в сем учении.

Не отваживаюсь спрашивать, многие ли из нас, в строгом и полном смысле, «оставили все» (Мф.19:27; Мк.10:28; Лк.18:28), ради последования Иисусу Христу. Признавая свое несовершенство и недостоинство, не признаю себя в праве испытывать о том, чего Сам Господь требует токмо от некоторых, под условием совершенства: «аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди в след Мене» (Матф. XIX. 21).

Если мы не оставили всего для Христа самым делом: исполняем ли сие хотя отчасти намерением и желанием? Говорит ли в тебе иногда сердце твое: как много еще я имею в мире, в сравнении с тем, что необходимо потребно для жизни временной! Как обременяюсь от того заботами! Как развлекаюсь удовольствиями! Господи, обнищавый мене ради! Даруй мне причаститися святыя и спасительныя нищеты Твоея, оставить мыслями попечения, оставить чувствами удовольствия! Как многое, и как живо еще люблю я в сем преходящем мире, и как связуюсь иногда, то железными узами любви огорченной, то златыми узами любви удовлетворяемой взаимностию и благополучием, и как те и другия воспящают меня в пути любви Божественной! Господи, возлюбивый нас тако, яко душу Твою положил еси за нас! Помоги мне, ради любви к Тебе, умерить любовь естественную, умертвить любовь пристрастную, возненавидеть не довольно любящую Тебя душу мою, да чистая любовь Духа Твоего Святаго «даст ми криле, яко голубине, и полещу, и почию» (Псал. LIV. 7) у Тебя, и в Тебе Едином!

Но дабы самыя сии чувствования не прельстили тебя одним призраком, или не решительным порывом отрешения от тварей: осмотрись, и приметь, оставил ли ты самым делом для Бога хотя что нибудь, и особенно то, чем наиболее искушается господствующая склонность твоя. «Авраам бяше богат зело» (Быт. XIII. 2); и он не отверг и не расточил богатства своего: но когда, ради любви к Богу, не пощадил сына своего возлюбленнаго, тогда не осталось никакого сомнения, что он готов был для Бога пожертвовать всем, что имел, без малейшаго остатка. Если ты, напротив, при восторгах желания служить Богу, при изъявлении готовности пожертвовать для Него всем, не пожертвовал еще для Него действительно ничем, за что держится твоя любовь к собственности:⁴⁴⁴ то готовность твоя, и желание твое очень⁴⁴⁵ сомнительны. Если ты ничего еще не оставил в мире: то⁴⁴⁶ не сделал еще ни однаго шага в след за Христом, ни одного шага по пути к небу.

Призови нас, Господи, вседействующим словом Твоим, во след Тебе, и вдохни в нас непритворное чувство оставления всего, ради Тебе единаго, да все в Тебе обрящем, и сами в любви Твоей обрящемся. Аминь.

79. Беседа из слов святаго Апостола Павла о молитве духом и умом⁴⁴⁷

1829 год

Помолюся духом, помолюся же и умом: воспою духом, воспою же и умом. (1Кор. XIV. 15).

Молитва есть дело толикой важности в жизни духовной, что если бы кто хотел разрешить для себя недоумение, находится ли он на пути к совершенству жизни духовной, то ему надлежало бы примечать, имеет ли он какой-нибудь успех в молитве. Ибо если взять в разсуждение слово Господне: «вся, елика аще воспросите в молитве верующе, приимите» (Мф.21:22); то по необходимости должно заключить, что кто умеет с верою в молитве просить всего, потребнаго к совершенству жизни духовной, тот все сие и приемлет, и потому, без сомнения, идет к совершенству жизни духовной, и наконец достигает онаго⁴⁴⁸.

Судя по толикой важности молитвы для жизни духовной, мы должны быть очень заботливы⁴⁴⁹ о лучшем и надежнейшем способе совершать молитву.

Будем же внимательны. Вот Апостол, сказуя, как лучше желал бы молиться он сам, чрез сие дает нам самое надежное наставление, как и нам лучше молиться. "Помолюся, – говорит, – духом, помолюся же и умом: воспою духом, воспою же и умом».

В изречении Апостола представляются, во-первых, два внешние вида молитвы: «помолюся, воспою», – молитва словесная и молитва песненная.

О сих видах молитвы довольно заметить вкратце, как верно святая Церковь следует примеру и учреждению Апостольскому, поелику и ныне употребляет в Богослужении попеременно чтение и пение, молитву словесную и молитву песненную; и как общеупотребительным и общеполезным должно почитать сие учреждение, не только для малосведущих и водимых чувственными впечатлениями, но и для людей возвышенно мыслящих, поелику и Богомудрый Апостол наравне со всем народом верующих, желает не только молиться духом и умом, но и петь от избытка Боголюбиваго сердца и умиленнаго чувства!

Во-вторых, представляются в изречении Апостола два некие особенные способа молитвы: молитва духом и молитва умом. «Помолюся духом, помолюся же и умом».

Чтобы разуметь сии высшие образы молитвы, надлежит вникнуть, что значат слова: дух и ум в языке Апостольском. Когда слышим Апостола говорящаго, что «сущии по плоти плотская мудрствуют, а иже по духу, духовная» (Рим. VIII. 5): тогда разумеем, что дух есть нечто высшее в человеке, противоположное плоти или чувственности. Когда тот же Апостол говорит еще: «сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному» (Рим. VII. 25): из сего усматриваем, что и ум есть нечто высшее в человеке, противоположное «плоти». Посему, кажется, что дух и ум составляют почти одно, как и подлинно соединяет их Апостол, когда излагает истину, или существо Христианскаго учения, состоящее в том, чтобы «обновлятися духом ума». Если можно здесь примечать какое различие «ума от духа»: то разве такое, что «дух» представляется в самом «уме» чем-то более возвышенным, более внутренним, открывающимся в уме, подобно как душа открывается в чувствах.

Но как в изречениях Апостола о молитве деятельность ума представляется в некоторой противоположности с деятельностию духа⁴⁵⁰, как например: «дух мой молится, а ум без плода есть»: то надлежит между ими быть не малому, и весьма ощутительному различию. Дабы открыть сие различие, прочитаем слова Апостола несколько в большей полноте: «аще бо молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть. Что убо есть? Помолюся духом, помолюся же и умом: воспою духом, воспою же и умом» (1Кор.14:14–15). Теперь видим, что выражение: помолюся духом, поставлено на место прежде употребленнаго выражения: «молюся языком». Следственно «молитва духом» составляет одно с «молитвою языком»; и дабы понять молитву духом, надобно иметь понятие о молитве языком.

Чтобы не утомлять вас долее тяжким изыскательным словом, поспешим сказать, в чем состоит дело. Когда Апостолы по вознесении Господнем, «вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении» (Деян.1:14); и в десятый потом день «исполнишася вси Духа Свята, и начаша глаголати иными языки, яко же Дух даяше им провещавати» (Деян. II. 4); и таким образом дар говорить иными неизученными языками открылся, как весьма блистательный плод молитвы, и как весьма торжественное знамение сошедшаго и действующаго Святаго Духа: с того времени молитва и ревность верующих взяла особенное направление и стремление к достижению сего дара, сколь полезнаго в те времена для распространения Христианскаго учения, столь же приятнаго для обладающих оным, как очевидно уверительнаго в присутствии благодати Божией. поелику сие стремление верующих соответствовало намерению благодати распространить Христианство: то благодать щедро-даровито снисходила сему стремлению, и таким образом в собраниях церковных не редко случалось, что дух молящихся восторгался к Духу Божию, Дух Божий нисходил на дух молящихся и, как неудержимый поток, изливался чрез уста их молитвами, песнопениями, славословиями, пророчествами на разных языках. Обилие сего дара было так велико, что иногда объятые Духом произносили молитвы, воспевали Божественныя песни на таких языках, которых большая часть присутствующих, или даже никто из них, совсем не разумели. На сей-то случай сказал Апостол: «аще молюся языком», – то есть языком неизвестным, открывшимся только по дарованию Святаго Духа, – «дух мой молится, а ум мой без плода есть»; – ум без плода потому, что его не понимают другие, и от того слово молитвы, сеемое языком его, не приносит в других плода подобной молитвы.

После сего, надеюсь, несколько понятно, что «молитва духом» есть такое молитвенное состояние, в котором человек, воскриляемый верою и любовию, самою так сказать вершиною существа своего, своею высшею способностию и силою, которою он как бы сопределен⁴⁵¹ с Божественным, стремится и восторгается к Духу Божию, приемлет наитие Духа Божия, предается сему наитию, так что уже тогда не столько сам человек молится, сколько «дышет» в нем «Дух» Святый, дышущий «идеже хощет» (Ин.3:8), – "Сам Дух" Святый «ходатайствует» о нем «воздыхании неизглаголанными» (Рим. VIII. 26), или глаголами, не редко превышающими разумение человека чувственнаго.

Различаемая от сего состояния⁴⁵² у Апостола «молитва умом» есть такой образ молитвы, когда ум молящагося хотя возвышается к Богу с благоговейными мыслями, с благочестивыми желаниями, со святыми чувствиями умиления или радости, но не предается влечению духовнаго восторга неограниченно, а управляет своими мыслями, желаниями, чувствиями так, что в сем случае духовныя силы действуют в обыкновенном, им свойственном, порядке, а потому молитвенныя прошения и славословия изрекаются общевразумительно, почему и слышащих могут возбуждать к участию в молитве.

Оба сии образа молитвы одобряет и предлагает к употреблению Святый Апостол, когда говорит к Коринфянам: «помолюся духом, помолюся же и умом». То есть: не желаю и не советую вам употреблять один из сих образов молитвы исключительно; а за лучшее признаю, иногда молиться духом, а иногда молиться умом, попеременно, по требованию обстоятельств, – молиться духом для себя и для Бога, – молиться умом для Бога, и для себя, и для назидания ближних.

Не можно при сем пройти без особеннаго замечания, и даже без удивления того, что Апостол предлагает молитву духом, которая есть дар Духа Божия, наравне с молитвою умом, которая есть свободное дело духа человеческаго. Как? Неужели мы так же властны употреблять молитву духом, как и молитву умом? Помыслил ли ты о сем, Святый Наставниче? – Без сомнения, братия, Дух Святый во Святом Павле не погрешает в преподаваемых нам наставлениях. Видно, подлинно властны мы молиться духом, как скоро подлинно и совершенно предаемся Духу Божию, который есть Дух молитвы; – видно властны, потому что, подобно сему, по дивному снисхождению к нам Духа Божия, и Пророки властны в употреблении духа Пророческаго, как о том ясно свидетельствует тот же Апостол: «и дуси пророчестии Пророком повинуются» (1Кор. XIV. 32).

Но еще более должны мы удивиться тому, что благодатную молитву духом, Апостол старается не усилить и распространить, но некоторым образом ограничить и удержать в ея стремлении. Он жалуется на избыточествующее употребление молитвы духом. С неким негодованием против молитвы духом говорит он: «дух мой молится, а ум мой без плода есть». Он как бы предпочитает молитву умом и преимущественно к ней побуждает: "в церкви, – говорит, – хощу пять словес умом глаголати, да ины пользую, нежели тмы словес языком» (1Кор.14:19). Что же сие значит? – То, что благодать Святаго Духа в первенствующей Церкви разливалась, как море; что тогда многих верующих нужно было не побуждать к молитве, не влещи к делам духа, но умерять их безпредельную ревность, чтобы они, погружаясь в духе, не забывали обыкновенных обязанностей внешняго общежития человеческаго и Христианскаго.

Если от сего духовнаго зрелища первенствующей Церкви обратимся к настоящему ея состоянию и к самим себе: то не должно ли нам придти в удивление другаго рода, или, может быть, в страх и ужас, от печальной разности настоящаго с прошедшим? Многие ли между нами погружены в молитву духа так, чтобы нужно было их из моря духа извлекать на брег ума? Многие ли, хотя сколько-нибудь, испытали молитву духа? Многие ли довольно понимают ее, когда о ней говорится?

Скажут, за чем же ты нам и говоришь о сей молитве, которая так необыкновенна и так мало понятна? – Пусть на сие жалуется, кто хочет; а я именно потому и говорю о сей возвышенной молитве, что в наше время она так необыкновенна, и что так мало ее понимают. Надобно, чтобы век сей знал, что в нем сделались необыкновенными такие дары благодати, которые некогда были весьма обыкновенны; что мудрецам его сделались непонятны такия описания благодатных действий, которыя понятны были простолюдинам, слушавшим Апостола Павла, или читавшим его Послания. Как же скоро знает сие сей поздный и сумрачный век: тотчас говорю ему то, что еще ранее повелено было сказать Ангелу Ефесския Церкви: «помяни убо, откуду спал еси, и покайся, и первая дела сотвори» (Апок. II. 5).

Поистине, братия, глубоко низпали мы от благочестивой ревности, от духовнаго преспеяния первенствующих Христиан, когда не только чудесная молитва духа оскудела, но часто и молитва ума невнимательна, молитва сердца хладна, молитва уст не одушевлена молитвою ума и сердца.

Покаемся и поревнуем первым делам первых Христиан; понудим себя «терпети в молитве и молении», то есть, пребывать в ней по возможности, постоянно и неослабно; станем на страже ума и чувств наших со вниманием, чтобы отгонять от молитвы нашей суетные помыслы, страстныя желания, и чувственныя развлекающия впечатления и воспоминания, подобно как древле Патриарх Авраам отгонял хищных птиц от своей жертвы; да приближаемся к Богу не устами только, но наипаче сердцем; да помолимся и воспоем умом, по усердию нашему, да помолимся и воспоем наконец и духом, по дару Святаго Духа, Ему же слава со Отцем и Сыном во веки. Аминь.

80. РЕЧЬ при заложении в Москве Триумфальных ворот

(Говорена августа 17 дня, напечатана в Московских Ведомостях 1829 года, в Христианском Чтении 1829 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов). 1829 год

По державной воле Благочестивейшаго Императора Николая Павловича, на сем месте должны воздвигнуться торжественныя врата в память незабвенных дней Александра Благословеннаго, в память отечественных бедствий, вознагражденных победами и славою, в память возрождения сего Царствующаго Града, ожесточением врагов почти разрушеннаго, Провидением Божиим дивно сохраненнаго, любовию к Отечеству возстановленнаго с большим прежняго благолепием и великолепием.

Посему мы собраны здесь ныне, чтобы призвать благословение Божие на основание и созидание сего памятника. Правило Христианское, чтобы всякое дело и начинание освящалось словом Божиим и молитвою.

С мыслию о памятнике всего чаще соединяется мысль о славе людей и дел, которыя составляют предмет памятника; но если бы только славолюбию человеческому свойственно было созидать памятники, то тщетно старались бы мы освятить дело, у котораго его дух и намерение отнимали бы внутреннее достоинство, подобно как червь у плода, в котором он скрывается. Итак, дабы благонадежно призвать благословение Божие на видимое основание памятника, надлежит прежде благонадежно утвердить его невидимое основание, то есть побуждение и намерение, с каким он созидаем быть должен.

Естественное, простое, и по простоте своей чистое побуждение к созиданию общественных памятников должно полагать в любви к Отечеству и благодарности к людям, которые по общеполезным подвигам достойны жить в памяти Отечества. Чтобы в сем удостовериться, возведем нашу мысль к началу памятников частных, которые в происхождении должны были предшествовать общественным, так как семейство предшествовало государству. – Сын любит сидеть под древом, под которым часто видел сидящим отца своего, и наслаждался беседою отеческой любви и опытной мудрости: в сем случае дерево есть памятник отца для сына, и то, что делает оное памятником, есть любовь сыновняя; но поелику они напоминают прошедшее только одному знающему оное, а человек желает и для других сделать памятным то, что для него незабвенно: то от недостатка и несовершенства памятников естественных должна была родиться мысль устроить искуственные памятники. Что делал человек, то по времени стал делать народ, который есть тот же человек, только умноженный: и таким образом произошли общественные памятники.

Если любовь к Отечеству изобретает памятники общественные: то пользуется сим изобретением Государственная мудрость. – Памятник есть безмолвный проповедник, который, в некотором отношении, может быть превосходнее говорящаго, потому что не прекращает порученной ему проповеди, и таким образом она доходит до целаго народа, и до многих последовательных родов. – Памятник есть книга, которой не нужно искать в книгохранилище, потому что она лежит на пути; и таким образом читается и теми, которые не думали раскрывать ее. Приметив сие, мудрость государственная благоприятствует устроению памятников, дабы они в свою очередь внушили народу ту самую любовь к Отечеству, которая внушила мысль устроять их, и дабы, возвещая добродетели и подвиги предков, к тем же добродетелям и подвигам поощряли потомков.

Так, если Бог благоволит воздвигнуться основываемому ныне памятнику, он будет возвещать непобедимое мужество Благословеннаго Царя и с ним вместе благословеннаго народа, великия жертвы, принесенныя Царем и народом для спасения Отечества, и великое спасение, приобретенное великими жертвами. Поучение, подлинно достойное внимания потомства! Таким образом уже мы находим, что есть памятники, в гражданском отношении священные. Но как мы призваны для освящения христианскаго, то не умедлим показать, что и таковаго освящения могут быть достойны гражданские памятники, именно тогда, когда глубоким основанием их есть благочестие и благодарность к Богу, Верховному Виновнику благотворных для общежития человеческаго, и по благотворности достопамятных, событий.

В книге Царств, после описания вторжения иноплеменников во Святую землю и победы, одержанной над ними по молитве Пророка Самуила, читается следующее: «и взя Самуил камень един, и постави его между Массифафом и между ветхим и нарече имя ему: Авенезер; сиречь камень помощи; и рече: дозде поможе нам Господь» (1Цар. VII. 12). Вот памятник, без сомнения благословенный и священный, потому что им благословляется и святится имя Господа Помощника.

Нет сомнения, и Благочестивейший Николай, указуя сие место для памятника, рече в сердце своем: «зде поможе нам Господь». Человек, котораго имя не желаю я произнести, прошел здесь, с любезным ему опустошением, сквозь, Столицу до близ лежащаго дома Петрова: сделал себе кратковременным, достойным себя памятником, пожар Петрова дома; дозде дошел он; и уже не дано ему идти далее; он возвратился, чтобы поспешать к своей собственной погибели. «Отзде поможе нам Господь».

Вознесем убо с Благочестивейшим Государем и мы благоговейныя сердца к Богу – Помощнику, и вновь призовем Его помощь, да воздвигнется сей памятник в благодарение и славу Ему и в благодатное наставление родам грядущим. – Да возвещает он помощь Господню бывшую и да увещает к упованию и на помощь Господню будущую. Да входит сими торжественными вратами многолетно в первопрестольный Град Свой Благочестивейший Государь наш, со славою побед, и с радостию мира. Да не внидет никогда сими вратами враг, да не убегнет ими злоумышленник. – Да исходит ими во веки верный Град в сретение законному и возлюбленному Царю.

Граде, до ныне дивно Богоспасаемый! «Да прозовется» и впредь, по Пророку, «спасение забрала твоя, и врата твоя хвала» (Ис. 60:18).

81. Слово на заключение мира с оттоманскою портою в 1830 году⁴⁵³

(Напечатано в Христианском Чтении 1840 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1830 год

И будут дела правды мир, и одержит правда покой, и уповающе будут до века. (Ис. LII. 17).

И так, слава в вышних Богу! – Мир на земле Российской, и, чрез миротворство России, мир на землях многих! Мир, достойный быть изображен сими пророческими словами: «будут дела правды мир, и одержит правда покой»; а посему достойный также сей пророческой надежды: «и уповающе будут до века!»

Если бы могущественный Самодержец жаждал только бранных побед: то, став одною ногою в Адрианополе, а другою в Эрзеруме, Он не утерпел бы, чтобы не сделать еще шага, дабы до земли унизить высокую Порту. Но великодушный Монарх, как решился в начале брани, так и среди успехов оружия остался при первоначальной решимости действовать не столько правом силы военной, сколько мирною силою правды. Среди отверстых, так сказать, врат к новым победам, от торжественных кликов славы, Он обратил все внимание к тихому гласу человеколюбия. Сие неземное величие духа явил в себе Благочестивейший Государь, и плод онаго есть мир, ознаменованный многочисленными делами правды и человеколюбия. Правда договоров возстановлена и ограждена; неправды против Россиян и против России заглаждены вознаграждениями; христианским народам под нехристианским правительством оказано верное покровительство; и если хотим быть внимательны, можем усмотреть, что с делами правды Царевой тайным неким, но действительным союзом связаны дела правды Божией: ибо тот самый властитель, который за девять лет пред сим, в день Пасхи, перваго Священноначальника Христианской Греции предал мученической смерти, в нынешнем году, в день же Пасхи, должен был утвердить независимость Христианской Греции, – независимость, которой Европа соединенными силами Наваринской битвы, соединенным искусством продолжительных переговоров, не могла достигнуть, и которой достиг Император Российский без приметных усилий, миром.

Вот, Христиане, очевидный для целаго мира пример верности и непреложности Божественных изречений, что «будут дела правды мир», то есть, дела справедливости, благости, непорочности, или естественно, или сокровенным действием Провидения превращаются в мир, в благоуспешность, в благополучие; что «одержит правда покой», то есть добродетель истинная, «наитием Духа от Вышняго» (Ис. XXXII. 15) возбуждаемая и управляемая, одерживает победу над всеми препятствиями и достигает покоя, в делах общественных – общественнаго, в делах духовных – духовнаго; что люди сего рода «уповающе будут до века», то есть только на добродетели, на благости, на непорочности основанное благополучие благонадежно и прочно. Не одни цари принуждены бывают вести войну, и употреблять усилия к достижению выгоднаго мира. «Не война ли жизнь человека на земли?» – говорит Иов (Иов. VII. 1). И подлинно, кто из нас не находится чаще или реже, в более или менее трудном противоборстве с каким-нибудь врагом, препятствующим нашему миру, или домашнему, или душевному: хотя враг сей не какой-нибудь царь и народ, но просто неблагоприятствующий человек, или, может-быть, вещь, и даже отсутствие вещи, мысль, желание, страсть, недостаток? Один, например, сражается с бедностию, и, то усилием трудов, то искусством оборотов старается завоевать изобилие, или, по крайней мере, примириться с нуждами. Другой домогается занять какое нибудь возвышенное место в общественной службе, или преследует какое-нибудь почетное название, чтобы как нибудь помириться с помыслами честолюбия, которые не дают ему покоя. Но вот в чем всего чаще погрешают неумиренные воинственники жизни: они не примечают открытаго, или сокровеннаго, но тем не менее вернаго союза между правдою и миром, между добродетелию и благополучием, между непорочностию и спокойствием. От того правда для них не довольно любезна; от того мир для них не довольно надежен. Им кажется, что закон налагает на нас дела правды, как тяжкие оброки, как господския работы, только к изнурению нашему, без всякой для нас надобности и выгоды. Им думается, что также удобно, или еще скорее, можно достигнуть мира, если оставить в стороне трудный и узкий путь правды. Нет! Дела правды предписываются законом для того именно, что оныя суть средство к миру. Мира благословеннаго, благополучия прочнаго, спокойствия истиннаго не иначе достигнуть можно, как путем правды. «И будут дела правды мир, и одержит правда покой, и уповающе будут до века».

Хотя дерзко, и почти нелепо, брению вопрошать скудельника, почему он делает такой, а не другой сосуд, и назначает ему такое, а не другое употребление: однако да будет отчасти позволена сия дерзость, не для мятежнаго и тщетнаго прекословия премудрому и благому Художнику мира, но для скромнаго изследования потребной для нас истины. Вопроси, человек, для чего Бог сотворил тебя существом нравственным, имеющим тонкое внутреннее чувство различения добра и зла; для чего, по свидетельству Апостольскому, «создан» ты «на дела благая, яже прежде уготова Бог, да в них ходишь» (Еф. II. 10), а дела злыя возбранены тебе строгими заповедями, под угрозою смерти? Для Творца ли твоего сие надобно, или для тебя самого? Если ты медлишь на сие ответствовать, то предваряет тебя один из просвещенных друзей Иова, и говорит: «воззри на небо, и виждь: смотри же на облаки, коль высоки суть от Тебе. Аще согрешил еси, что сотвориши» Живущему превыше их? «Аще же и много беззаконновал еси: что можеши сотворити» Ему? «Понеже убо праведник еси, что даси Ему? Или что из руки твоея возмет» (Иов. XXXV. 5–7)? Возмем в разсуждение заповедь: «не укради». К чему нужна она Тому, Который обладает всем, и у Котораго никто не властен ни отнять, ни похитить? Не сделаешь Ему прибыли, если не украдешь, ни убытка, если украдешь. У него даже невозможно украсть, потому что куда ни унеси вещь, она всегда остается в Его владении. Если же заповедь сия не для Законодателя надобна, то, конечно, надобна для самого тебя, которому заповедана. Так точно: заповедано тебе не красть, дабы тоже заповедано было всем, дабы таким образом ты отвсюду был огражден безопасностию от кражи, дабы дело неправды не похищало у тебя мира, дабы дело правды приносило тебе покой. Подобным образом запрещено убивать, чтобы твоя жизнь предохранена была от убийства; запрещено лжесвидетельствовать и злословить, чтобы ты не страдал от клеветы и злоречия; запрещено желать зла и мыслить зло, чтобы злыя желания не мучили твоего сердца, чтобы злыя мысли не оскверняли и не затмевали твоего ума. Запрещены даже праздныя слова и праздныя мысли: это уже слишком тяжело, говорят легкомысленные; без нужды строго, думают неразумеющие; праздныя слова, говорят, не вредны, а праздныя мысли – еще менее: да, мелкия насекомыя большею частию не ядовиты и не смертоносны; однако хотел ли бы ты жить в воздухе, ими наполненном, где непрестанно толпятся они в глаза, жужжат в уши, тревожат осязание и сотнями наносят, подлинно, несмертельныя раны? Сему подобно состояние души, наполненной праздными и суетными помыслами: если кому сие не ощутительно, то потому, что он не испытал лучшаго внутренняго состояния; и потому должен поверить знающим, что благо, которое готовит ему заповедь об очищении ума, гораздо важнее, нежели он вообразить может. Предписано Богослужение: без сомнения и сие не потому, чтобы Бог имел нужду или недостаток в служащих ему: «тысяща тысящ», как видел Пророк, «служат Ему» на небесах несравненно ближе и благоугоднее, нежели лучшие из земнородных; «тмы тем предстоят Ему» (Дан. VII. 10) там, не имея нужды обращаться к другим, ничтожным делам, ни к безчувственному покою, как мы – после нашего краткаго служения. Если мы удостоиваемся призывания к делам служения Богу: то для того, чтобы чрез сие сделать нам благодеяние и милость, приближить наши мысли, чувствования, действия, ум, волю, словом: приближить существо наше к Существу Высочайшему, чтобы сим приближением поставить душу нашу пред светом вечнаго Солнца, дабы она сим светом внутренно просвещалась, оживлялась, наполнялась, питалась, наслаждалась и, утвердясь наконец в причастии сего света совершенно, сделалась причастницею вечнаго блаженства. Что сказать «о новой заповеди» (Ин.13:34), о возвышеннейшем, чистейшем, совершеннейшем, собственно Христианском образе закона, о единственной и всеобъемлющей заповеди, о любви к Богу и к ближнему? Кто здесь не чувствует, как прямо, как непосредственно ведет правда к миру, исполнение заповеди к блаженству: тот, видно, не получил еще предсказаннаго Пророками истинным Христианам «сердца новаго и духа новаго» (Иез. XXXVI. 26), а остается с сердцем ветхим, Адамовым, «каменным»; и поистине таковый заслуживает, чтобы отнять у него сей свободный и возвышенный закон, котораго достоинства он знать не хочет, и предать его всей власти низкаго и рабскаго закона чувственных нужд, похоти, ярости, со скотами и зверями, и, с неодушевленною земною природою, законам темнаго, страдательнаго борения сил.

Человек, заботящийся менее о правде, нежели о мире, менее о законе, чем о благополучии, может-быть, скажет, что он уверен во всеобщей благотворности закона и правды, если бы только держались оных все без изъятия, и если бы путь правды в начале и продолжении своем не представлял трудностей, которыя закрывают вожделенный конец онаго. Но когда, говорит, вижу, что слово правды и честности часто не находит внимания, а слово хитрости и лести уловляет людей и правит делами; что многолетный праведный труд только что не лишается насущнаго хлеба, между тем как посредством неправедных оборотов составляются огромныя богатства; что на пути правды предстоят подвиги, лишения, а по сторонам от него разсыпаны удовольствия... Не хочется договорить сего нелюбомудраго разсуждения, которое впрочем, осмотрясь, вероятно, не один из нас найдет у себя более или менее доведенным до употребления в делах. Ах, бедный искатель скороспелаго и дешеваго благополучия! Неужели ты подлинно хочешь завидовать хитрости, лести, неправедным оборотам, злоприобретенному имению, низким удовольствиям, кратко сказать, неправде и пороку? Неужели недостоинство средств не отражает тебя сильнее, нежели сколько привлекают выгоды, обещаемыя такими средствами? Неужели приятно было бы тебе надеть красивую одежду, как вывеску твоих обманов, построить великолепный дом, как памятник твоему грабительству, сесть за роскошный стол и есть плоть и пить слезы и кровь разоренных твоими неправдами? Неужели ты назвал бы это благополучием? Неужели полагал бы тут найти мир хотя на краткое время, не говорю, надолго? «Не ревнуй лукавнующым, ниже завиди творящым беззаконие: зане яко трава скоро изсшут» (Псал. XXXVI. 1–2). Если под владычеством правосуднаго царя земнаго не долго успевает неправда, не долго правда остается в затруднении: возможно ли в царствии всевидящаго и всемогущаго Царя небеснаго, долго, ненаказанно ругаться над Его вечными и святыми законами? Возможно ли, чтобы ревностные и верные исполнители сих законов не были ведены самым верным, хотя не всегда одинаким, не всегда открытым, не всегда торжественным путем к миру, к покою, к блаженству? Праведный Иов будет наконец благоденствовать, несмотря на то, что видимый и невидимый мир возстали на разрушение благоденствия его. Если правда Иосифа низведена до рабства и темницы: за то наконец она возведется до престола. Кроме сего, есть для Иосифа и в темнице мир, котораго не имеют братья его на свободе, – мир добраго сердца, утешение непорочной совести, отрадное веяние духа небеснаго на чистую душу, предвкушение блаженства, уготованнаго правде сынов Божиих, не только правдою, но и безконечными щедротами Отца небеснаго.

Христианин! Никто, как ты, для достижения правдою мира, добродетелию блаженства, не имеет столь совершеннаго Подвигоположника, столь вернаго Вождя, столь могущественнаго Помощника. Он един паче всех показует тебе, что если б дела правды повели даже путем смерти, то проведут до воскресения в жизнь, и до вознесения в славу. Итак, тебе с особенною точностию и можно и должно исполнять учение, которое и прежде Христианства преподавать не колебались: «уповай на Господа, и твори благостыню, и насели землю, и упасешися в богатстве ея. Открый ко Господу путь твой, и уповай на Него, и Той сотворит. И изведет, яко свет, правду твою, и судьбу твою, яко полудне» (Псал. XXXVI. 3–6). Аминь.

И так слава в вышних Богу! Мир на земле Российстей, чрез миротворство России мир на землях многих! И какой мир? – Мир достойный быть изображенным сими пророческими словами: «будут дела правды мир и одержит правда покой», посему достойный также сей пророческой надежды: «и уповающе будут до века».

Если бы могущественный Николай, судьбою, также как и именем своим, обреченный к победам над народами, жаждал только бранных побед: то, став одною ногою в Адрианополе, а другою в Эрзеруме, наступив, так сказать, на руки Турецкой империи, он не утерпел бы, чтобы не сделать еще шага, дабы попрать главу ея, дабы уничижением Стамбула может быть поднять Константинополь. Но великодушный Николай, как решился в начале брани, так и среди успехов оружия остался при первоначальной решимости действовать не столько правом силы военной, сколько мирною силою правды. Стяжав славу победами, Он укрепился на труднейший подвиг – победить самую славу, которою так часто победители, как пленники, влекомы были, куда сами не знали. Славное между человеками дело – победить сильнаго и отчаяннаго врага: но на поприще побед, среди отверстых, так сказать, врат к новым победам, добровольно себя остановить, среди торжественных криков славы, все внимание обратить к тихому гласу человеколюбия – есть дивное дело небесной власти в духе человеческом. Сие не земное величие духа благости явил в себе Благочестивейший Государь, и плод онаго есть мир, ознаменованный многочисленными делами правды и человеколюбия. Правда договоров возстановлена, неправды против России и против Россиян заграждены вознаграждениями; после того как войною побеждены враги, великодушием мира побеждена самая вражда и безкорыстием миродателя обезоружена клевета завистников России; Христианским народам под не христианским правительством...

82. Слово в день св. пророка Илии⁴⁵⁴

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов). 1830 год

И иде в крепости яди тоя четыредесять дней, и четыредесять нощей до горы Божия Хорив. И вниде тамо в пещеру, и вселися в ней, и се глагол Господень к нему (3Цар. XIX. 8–9).

Во многих церквах, как здесь, память Святаго Пророка Илии совершается по особенному Церковному чину. Усердствующие собираются в первенствующий храм места, и, с предношением священных знамений веры, с пением духовных песней, путешествуют в другой храм, особенно посвященный памяти Пророка, и здесь уже совершается торжественное Богослужение. Что была за мысль Богомудрых Отцев наших в сем учреждении, каковаго для многих других Святых, и даже для многих Господних праздников, не сделано?

Чтобы с основанием отвечать на сей вопрос, заметим общее правило Святыя Церкви: представлять видимые образы и подобия того, что воспоминается или созерцается духовно в ея праздниках. Так, воспоминая Крещение Господа, она ведет вас на реку и совершает молитвы над водою; торжествуя Воскресение Господне, она пробуждает вас в полночь, и преизобильным светом светильников во храме изображает день вечныя жизни в горнем Иерусалиме, где светильник Агнец, где солнце не нужно, где нощи не будет.

По сему правилу, по сим примерам, догадываться можно, что наше крестное хождение в день Илии Пророка есть для назидания нашего представленный, уменьшенный образ многих его хождений, по истине крестных, то есть, соединенных с подвигом и страданием ради Бога и благочестия, и в особенности образ великаго и чудеснаго путешествия его в гору Хорив, где он сподобился созерцать торжественное явление Божества.

И так, с благоговейным вниманием приведем себе на память хождение Пророка Илии во время бездождия и глада к потоку Хорафову и здесь его чудесное препитание служением вранов; потом его хождение в Сарепту, и там чудеса неоскудевающей горсти муки, неизсякающаго елея, воскресения сына вдовицы; обратное хождение в землю Израильскую, и чудеса низведения дождя на землю, и огня небеснаго на жертву; бежание пред Ахаавом во Иезраель, может быть, с желанием и нечестивую Иезавель обратить к Богу силою совершившихся чудес, и обратное отшествие души ради своея, не потому, чтобы подвизающийся для неба дорожил земною жизнию, но потому, что не хотел доставить торжества нечестию, в предосуждение благочестию; наконец великое, как я сказал, путешествие, к которому Ангел приготовляет Пророка двукратным сряду обедом, без сомнения, потому, что постник не хотел вкусить довольно, тогда как сие⁴⁵⁵ нужно было для его укрепления на долгий путь, – чудесно трудное путешествие в продолжение четыредесяти дней и четыредесяти нощей без пищи, впрочем достаточно награжденное беседою с Богом и непостижимым для нас блаженным ощущением: «тамо Господь» (3Цар.19:12). Не буду говорить о последнем путешествии Пророка из Галгал в Вефиль, из Вефиля в Иерихон, из Иерихона за Иордан, при чем Илия старался скрыть себя и славу своего вознесения от Елисея. С нашими еще очень земными движениями ума и сердца не догнать нам путешественника, поспешающаго на небо.

Особенно меня останавливает вопрос о Хоривском путешествии Пророка, подобный вопросу о нынешнем нашем крестном хождении: что была за мысль послать его в столь дальний и необыкновенный путь? Если бы спросили: за чем послан он был во время бездождия на поток Хорафов; ответ не труден: там еще сохранялось естественно хотя одно из средств жизни, вода. За чем в Сарепту? – За тем, что в Хорафе воды не стало, а в Сарепте нашлась верующая женщина, которая достойна была и сама быть сохранена от глада чудесно, и послужить сохранению человека Божия. Но за чем в Хорив? Для беседы с Богом? Для явления Божия? Но не беседовал ли Бог с Илиею и в Хорафе, и в Сарепте? Не равно ли для Вездесущаго явиться в пустыне Иудейской, или Аравийской? Не обвините меня по сим вопросам в любопытстве или дерзости. Внимайте спокойно; я ищу наставления.

Подлинно Бог везде может беседовать с верующим; везде может дать узреть Себя чистому сердцем. Однако из сего не можно заключить, что Илии не нужно было идти в Хорив: ибо идти туда повелел ему Бог, а Бог не может повелеть что-либо излишнее или безполезное. Благодатное общение всегда готово для человека со стороны Бога; но человек с своей стороны не всегда готов для общения с Богом, и требует большаго или меньшаго приготовления, смотря по тому, в каком состоянии обыкновенно находится, и к чему приготовляется. «Очисти я днесь и утре: и да исперут ризы: и да будут готовы в день третий» (Исх. XIX. 10–11). Сим повелением сам Бог очевидно приготовлял Евреев к великому откровению на горе Синайской. «Уготовихся и не смутихся, сохранити заповеди Твоя» (Пс. CXVIII. 60), говорит к Богу Псалмопевец: и тем дает разуметь, что если для исполнения заповедей Божиих в порядке, без смущения, нужно приготовление, кольми паче для принятия благодатных общений и духовных откровений. Чем особеннее общение, к которому Бог призывал Пророка Илию, тем особеннее требовалось к оному приготовление, которое и заключалось в его четыредесятидневном крестном ходе.

Ход Илии был в мире, но от мира к Богу; во плоти, но от плоти к духу; по земли, но от земли к небу.

Ход его был от мира: потому что час от часа далее оставлял он за собою и невразумимое безумие Ахаава, и неукротимую злобу Иезавели, и мерзости лжепророков, и бедственное ослепление Израильскаго народа. Как луна от тумана и облаков, душа Пророка освобождалась от темных, печальных и нечистых воспоминаний мирской суеты, порока и нечестия; возвышалась в светлости, в спокойствии, в чистоте, и силою уподобления, более и более⁴⁵⁶ открывала себя Богу, Который есть свет и мир.

Ход Илии был от плоти к духу: ибо хотя он и прежде сего не покорялся плоти, а предстоял Богу духом, почему и был способен слышать глас Его, и принимать Его повеления; но когда надлежало ему вступить в ближайшее, и после сокровеннаго в открытое некоторым образом общение с Богом, тогда потребовалось крайнее очищение и утончение внешняго человека, дабы сей бренный сосуд не распался от прикосновения высочайшей духовной силы. Больной глаз не может сносить обыкновеннаго света, который приятен оку здравому: но чтобы смотреть безопасно на солнце, потребно зрение орлиное. Так плотский, грехом зараженный человек, не способен к благодатным ощущениям даже низшей степени: но чтобы откровенным лицем взирать на славу Божию, или хотя под покрывалом предстоять ей вблизи, для сего и очистившийся от скверн плоти, и причастившийся духа, требует новаго возведения. Посему, как Синайскому с Богом общению Моисея сопутствовал четыредесятидневный пост: так и Хоривскому с Богом общению Илии предшествовало четыредесятидневное путешествие, в котором он не питался ничем другим, как только помышлением о Боге и молитвою.

Ход Илии был к небу и к Богу: ибо хотя он, вероятно, не знал предварительно, что будет с ним в Хориве; но идучи на сию гору, которая сопредельна и в основании своем есть одна с Синаем, почему и названа «горою Божиею», без сомнения, вспоминал славное Богоявление Синайское, и сим благоговейным воспоминанием не только «приступал к горе осязаемей, и разгоревшемуся огню, и облаку, и сумраку, и буре, и трубному звуку, и гласу глагол» небесных, но, как созерцатель, и к самому Глаголателю небесному, «Егоже глас землю тогда поколеба» (Евр. XII. 18–19, 26), и таким образом, когда ноги Илиины текли все по земли, дух Илиин все восходил к небу, и приготовлялся к высокому общению с Богом.

Таков, братия, великий крестный ход Илии; таков его святый праздник, в который он нимало не работал плоти, нимало не занимался миром, точно праздновал единому Богу. По сему можно судить, каков должен быть и наш, хотя малый, крестный ход, и наш, хотя не столь совершенный, духовный праздник.

Когда в священном шествии ведут тебя от одного святаго места в другое для протяженнаго молебствия и торжественнаго Богослужения: помышляй, что и тебя хотят приготовить к общению с Богом, елико можно, чистому, елико можно, близкому. А если ты внимателен: то и всякий обыкновенный твой путь из дома во храм Господень совершай по возможности, как деятельное приготовление к общению с Богом. Еще же лучше, да будет и вся жизнь твоя, по примеру Святых, не иное что, как непрерывный крестный, крестом Христовым предваряемый, управляемый и охраняемый, кресту Христову последовательный ход, от плоти к духу, от земли к небу, от мира к Богу. Да будет твоим праздником не только то, чтобы ты был празден от тяжких рабских дел, но то наипаче, чтобы ты был свободен от приятной работы чреву, разсеянию, тщеславию, суетам разнаго рода. Соделывай всемерно ум твой, сердце твое и самыя чувства твои праздными от всякой твари, прельщающей, озабочивающей, смущающей, да возможешь принять Бога в уме, в сердце, во внутреннем чувстве, созерцанием, желанием, ощущением, чрез духовное учение, чрез чистую молитву, чрез дела благия и святыя.

После сего что сказать о тех, которые без благоговения, без размышления, без внимания идут на праздник Церковный, как на мирское зрелище, на место святое, как на место увеселения чувственнаго? Да сохранит их Бог, чтобы они не приобщились к праздникам Ахаава и Иезавели: но чтобы они участвовали в празднике Илии Пророка, того конечно сказать о них не можно.

Щедрый стяжатель даров духовных, не отказавший Елисею в недовольно скромном домогательстве иметь вдвое более тебя! Не откажи и нам дерзновенно просящим: ходатайствуй пред Богом твоим и нашим о усугублении благодати празднующим день твой вместе с тобою молитвою и воздержанием, или, с препитавшею тебя вдовицею, делами человеколюбия и милосердия. Но и на тех, которые не постигают еще высоты и чистоты твоего праздника, низведи от благопослушливаго тебе неба не огнь гнева пожирающий, но свет благодати просвещающий, да и сии наконец путем истины и правды приидут в гору Божию святую, и вселятся в ней во веки. Аминь.

83. Слово по освящении храма Святыя великомученицы Екатерины при Екатерининском Институте

(Говорено сентября 14 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1830 год

Уготовися призывати Бога твоего Исраилю. (Амос. IV. 12).

Освящение храма есть один из случаев, при которых Церковь подает нам мысли о приготовлении нашем для Бога.

Ибо что значат, с особенною торжественностию, во время сего тайнодействия возглашаемыя пророческия слова: «возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы» (Псал. XXIII. 7)?

Скажем ли, согласно с изъяснением некоторых древних созерцателей, что сим изображается восхождение Иисуса Христа, по воскресении, с обоженным в Нем человечеством, на небо, – восхождение необычайное для небес, потому⁴⁵⁷ что безпримерно дотоле, и совсем непостижимо было восхождение на небо с плотию: почему и надлежало произойти некоему необычайному движению небесных сил, так как-бы малыя двери и тайная лествица восхождения и нисхождения Ангелов, превращались в великия врата торжественнаго вшествия Победителя смерти и Возстановителя человечества? – Нет спора о сем первоначальном, небесном смысле слов Пророческих: но когда оне произносятся пред вратами храма земнаго; то по необходимости требуют сюда относящагося применения.

Скажем ли что сим изображается вступление в освящаемый храм благодатнаго, таинственнаго присутствия Иисуса Христа, Царя славы, да возсядет здесь на престоле храма, подобно как на небесах возседит одесную Бога Отца, да подает отселе благодать, подобно как оттоле дает славу? – Это верно так: но что значит, что велят возвыситься вратам вечным, тогда как сие повеление произносится пред вратами, которые суть временны, потому что вещественны, и которые сего повеления не могут ни услышать, ни понять, ни исполнить?

Для удовлетворительнаго разрешения сего вопроса возмем в основание то, что говорит о храме и о святости его Святый Апостол Павел: «храм Божий свят есть, иже есте вы» (1Кор. III. 17). То есть: храм Божий есть чувственное изображение духовнаго храма, который есть истинный Христианин; святостию храма изображается святость Христианина; следственно и освящением храма, освящение Христианина. И так, когда при освящении храма возглашается ко вратам вечным: то сие относится к безсмертной душе, к ея свободной воле, желаниям и любви, коими она может приять Бога. Когда повелевается, чтобы врата возвысились: то чрез сие возбуждается человек воздвигнуть силу воли своея от низких, земных вещей к возвышенным, небесным предметам, вознести горе помышления и желания, отверсть верою, расширить любовию сердце, к общению с безконечным Богом.

Если сие изъяснение слов Пророческих и обряда освящения храма некоторым покажется недовольно простым, для убеждения в истине: то пусть поверят оное возглашением другаго Пророка, прямо к чтущим Бога человекам, под именем Исраиля. «Уготовися призывати Бога твоего, Исраилю»: взывает Пророк Амос: или, точнее по еврейскому его изречению: «приготовься в сретение Богу твоему». Пусть вспомнят обещание посещения Божия, которое не иносказательно ко вратам или храму, но прямо к верующему человеку и к любящей душе произносит Сам Иисус Христос: «аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим» (Иоан. XIV. 23).

И так тебе говорят, Христианская душа, «приготовься во сретение Богу твоему».

Как приготовиться? Когда ожидать Его? Где можно с Ним встретиться? – Посмотрим несколько пристальнее, несколько ближе.

Человек не так сотворен, чтобы ему быть и оставаться в разлучении с Богом, и в удалении от Него. Если душа человека есть дыхание жизни от уст Господних, как сказует книга Бытия: то какова близость между дыханием и дышущим, такова должна быть близость между человеческою душею и Богом. Разлучение человека от Бога есть состояние неестественное. О причине сего разлучения тоже должно сказать в отношении ко всем человекам, что сказано Пророком в отношении к Иудеям: «греси ваши разлучают между вами и между Богом» (Ис. LIX. 2). Посмотрите на первых человеков после перваго греха. «Услышаста глас Господа Бога ходяща в раи по полудни»: вот след первоначальнаго общения человека с Богом! «И скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога» (Быт. III. 8): вот изображение греховнаго разлучения от Бога! Примечайте, что милосердый Бог идет к человеку и после греха его: но грешник не готов во сретение Богу своему, и убегает от Него. И это не в раю токмо: но и по изгнании человека из рая, Бог все еще старается приближиться к грешнику, чтобы обратить его к Себе, и потому не гнушается говорить даже с братоубийцею Каином; а грешник продолжает удаляться от Бога; и не Бог Каину, но Каин сам себе произносит приговор изгнания от лица Божия. Так от первых дней мира, и далее, Бог все идет к человеку, приближается, является в делах природы и Провидения, в чудесах, в откровениях, в законе, в Пророках, и в последок дний сих в единородном Сыне Своем Иисусе Христе. Прислушайся, внимательная душа: не слышится ли и тебе «глас Господа Бога ходяща», не только «в раи по полудни», но и по всей вселенной, в полудни и в полунощи, утром и вечером? Скажет ли напротив душа разсеянная, что она ничего таковаго не слышит? На сие ответствуем ей: Бог однако не переменился, не отступил вспять, не перестал действовать; если ты Его не слышишь, то ты невнимательна.

Как вечный и вездесущий, Бог присутствует и действует всегда и везде, потому всегда и везде можно с Ним встретиться. Но поелику человек, по греховности своей отвращается и удаляется от Бога; по своей переменчивости и немощи не всегда внемлет Ему; по своей духовной слепоте и плотяной огрубелости часто не примечает тонких духовных действий Божества: то есть особенныя обстоятельства и случаи, когда, и где, глас шествия Божия к человеку особенно внятно слышен, и таким образом человек особенно призывается уготовиться во сретение Богу своему. «Сице сотворю ти, Исраилю», говорит Бог у Пророка: «обаче яко сице сотворю ти, уготовися во сретение Богу твоему, Исраилю» (Ам. 4:12). Теперь нет нужды доискиваться, о каком деле Своем предваряет Бог Исраиля: хотя впрочем из слов Пророка можно приметить, что это есть угроза делом правосудия и наказания: довольно заметить для настоящаго разсуждения, что есть особенныя дела, которыя творит Бог, и о которых предваряет человека, именно для того, чтобы возбудить внимание человека; чтобы показать ему Свое приближение, и призвать его во сретение Себе; чтобы внушить ему Свои спасительныя намерения, и расположить его к соответствованию оным.

«Видена Быша шествия Твоя, Боже» (Псал. LXVII. 25)! Просвети очи наши, чтобы в чистом свете разсмотреть виденное, да научимся созерцать и невиденное нами.

Если нам не довелось собственными очами видеть какого нибудь великаго и чудеснаго шествия Божия, в котором «земля потрясеся, небеса кануша от лица Бога Синаина» (Псал. LXVII. 9): не видим ли мы, по местам, по временам, хотя меньших путей Его, которые идут иногда прямо к нам? Не случается ли, что земное, нас окружающее, потрясается, отслоняется от нас, и оставляет пространство между нами и прочими тварями? Болезнь, печаль, потрясение благосостояния, разлука с людьми искренними и верными, ненадежность оставшихся, гонение, угнетение, презрение, превратности внезапныя, бедствия поражающия, опасности грозныя, а в некоторых случаях, неизъяснимое внешними причинами внутреннее действие, не приводят ли нас иногда в такое расположение духа, что предметы, дотоле занимательные и приятные, уже не привлекают нас, но становятся неусладительны, безвкусны, чужды; мы чувствуем пустоту, ничтожность всего, что испытали, потребность и некое ожидание, которых ничто не удовлетворяет? Знаете ли, что это такое? – Невидимое однако же не совсем неприметное «шествие Бога» нашего, «глас Господа ходяща». Он идет к душе нашей, и уготовляет Себе путь, отстраняя от нея твари, около ея теснящияся, и путь Ему преграждающия. И «яко сице творит» Он тебе: «уготовися во сретение Богу твоему, Исраилю», – уготовься, душа моя, свободным и решительным отвержением тварей, нелюблением мира, ни яже в мире, дабы не было тебе препятствия принять Бога полною любовию неразделеннаго сердца.

Когда мысль о будущем и страх суда Божия, как громовый удар, пробуждает нас от дремоты безпечности; когда совесть, как молния, внезапным грозным светом озаряет мрак души, и обличает все, даже до сокровенных нечистот, помыслов и желаний, даже до забытых давно грехов юности: что и это, как не «шествие Бога» правосуднаго и вместе милосердаго, «глас Господа», преследующаго грех, и в тоже время ищущаго благодатно приближиться к грешнику? Не скрывайся же безполезно, как Адам; не заточай упорно сам себя далее и далее от Бога, подобно Каину; «уготовися во сретение Богу твоему», сердечным сокрушением, слезами, покаянием, исправлением жития.

Чувствуешь ли разширение, облегчение, возвышение сердца, при совершении добраго дела, во время прилежной молитвы, при посещении храма Божия, при слушании слова Божия? – Знай, что это «глас Господа Бога ходяща в раи» внутреннем, благодатное приближение, сладкое в двери сердца толцание Того, Который сказал: «се стою при дверех и толку; аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему, и вечеряю с ним, и той со Мною» (Апок. III. 20). Не теряй драгоценнаго мгновения; не запирайся от вожделеннаго Пришельца; «уготовися во сретение Богу твоему», отверзи Ему дверь сердца твоего верою, любовию и искреннею готовностию послушливо принимать благодатныя внушения, и верно последовать оным.

Вот некоторыя, наиболее обыкновенныя сретения благодатных посещений. Кто внимательно будет ожидать, и тщательно готовиться: тот будет встречать Бога своего так часто, и так близко, что наконец возможет сказать с Давидом: «предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся» (Псал. XV. 8).

Призри благодатно, Господи и на нашего Давида, и на сопрестольную Ему общую для всех детей сих по человеколюбию Матерь; и к тем, которые устроением сего святилища желают приближить к Тебе, и Тебе уготовать юныя сердца сии, буди выну близок и присущ святым и освящающим Твоим благословением, временным и вечным. Аминь.

84. Слово по освящении храма и по принесении Господу Богу молитв о предохранении от губительныя болезни

(Говорено сентября 18 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов.) 1830 год

Вкратце буду беседовать с вами, братия; хотя не мало сказать надобно. Продолжившияся молитвы не позволяют быть долгому слову. Послушайте не долго, но внимательно.

В молитвах упоминалось о губительной язве во дни Давида, и о чудесном ея прекращении (2Цар. XXIV). Воспоминание сие здесь к месту, теперь ко времени.

Царь Давид впал в искушение тщеславия: хотел показать силу своего царства, и повелел исчислить всех способных носить оружие, тогда как такое исчисление совсем не было в употреблении у Евреев. И праведник не безопасен от падения, если вознерадит.

Еще не кончилось исчисление народа, как Царь почувствовал в совести своей обличение греха и страх наказания от Бога. В самом деле явился Пророк, и, по повелению Божию, предложил Давиду на выбор одно из трех наказаний: войну, голод, мор. Примечайте из сего примера, что война, голод, мор, и подобныя бедствия, хотя кажутся приключениями случайными; хотя происходят частию от известных причин естественных, тем не менее однако суть орудия правосудия Божия, употребляемыя для наказания согрешивших человеков.

Давид смирился пред Богом, безропотно покорился суду Его, и совершенно предался в волю Его. «Да впаду убо в руце Господни», сказал он. «И даде Господь смерть во Израили от утра до часа обедняго» (2Цар.24:14–15). Здесь приметьте скорый плод смиренной покорности судьбам Божиим. Не три месяца несчастной войны послал Бог, не три года голода, и мор не на три дня, как угрожал Пророк сначала, но уже только «от утра до часа обедняго».

Открылось наказание греха, и совершилось покаяние Давида. «И рече Давид ко Господу, егда виде Ангела биюща люди, и рече: се аз есмь согрешивый» (2Цар.24:17). Давид совершенно покаялся во зле греха, и тотчас «раскаялся Господь о зле» наказания. «И рече Ангелу погубляющему люди: довольно ныне, отъими руку твою» (2Цар.24:16). Примечайте спасительное действие покаяния.

Чтобы довершить действие помилования, избавления и спасения, Пророк, по наставлению Ангела, побудил Давида поставить Господеви олтарь, на гумне Орны Иевусеанина, там, где в последствии времени создан и храм Соломонов. «И созда тамо Давид олтарь Господеви, и вознесе всесожжения и мирная. И послуша Господь земли, и отъят язву от Израиля» (2Цар.24:25). Примечайте необходимость молитвы во время общественных бедствий, и в особенности пользу молитвы, приносимой торжественно пред олтарем, по наставлению духовному и небесному, по установлению Божественному.

Братия! не видится ли нам нечто подобное грозному видению Давида? Не видим ли и мы «Ангела Господня стояща между землею и небом, и меч его извлечен в руку его, простерт на Иерусалим» (1Пар. XXI. 16)? Не смотрите большими глазами страха, которые обыкновенно видят то, чего нет, и не видят того, что есть: взирайте острым и мужественным оком проницания и благоразумной предосторожности. Губительная болезнь, несколько лет опустошавшая не Христианския страны Азии, простерлась и на Христианския страны Европы. В прошедшем году показалась она в пределах отечества нашего: уступила предохранительным средствам попечительнаго Правительства: но в нынешнее лето явилась вновь. Мы, до сего дня пощаженные, благословим долготерпеливаго к нам Бога! Но «Ангел погубляющий» виден; «меч его извлечен»: он угрожает.

Что же нам делать? Я думаю, то же, что сделали Давид и жители Иерусалима при виде Ангела погубляющаго. «Паде Давид и старейшины Израилевы, облеченнии во вретище, на лице свое» (1Пар.21:16). То же должно нам делать, чем Ниневитяне отвратили не по догадкам и опасениям ожиданную беду, но определительно предсказанную погибель. «Вероваша мужие Ниневийстии Богови, и заповедаша пост. И возопиша прилежно к Богу, и возвратися кийждо от пути своего лукаваго, и от неправды сущия в руках их» (Ион. III. 5–8).

Повергнем, братия, сердца наши пред Богом во смирении, в покорности неисповедимым судьбам Его. Признаем не только правосудие Бога, готоваго карать грехи наши, обличающаго наше житие, недостойное имени Христианскаго, но и Его милосердие и долготерпение, которое не вдруг, не прежде других, поражает нас, а показует поразившее других, нам же только грозящее наказание, и, как бы предохраняя, говорит: «аще не покаетеся, вси такожде погибнете» (Лук. XIII. 5). Покаемся, братия, и принесем плод достойный покаяния, то есть исправление жития. Отложим гордость, тщеславие и самонадеяние. Возбудим веру нашу. Утвердимся в надежде на Бога и на имя Иисуса Христа, Ходатая Бога и человеков, Спасителя грешных и погибающих. Исторгнем из сердец наших корень зол, сребролюбие. Возрастим милостыню, правду, человеколюбие. Прекратим роскошь. Откажем чувственным желаниям, требующим ненужнаго. Возлюбим воздержание и пост. Облечемся, если не «во вретище», то в простоту. Отвергнем украшения изысканныя, ознаменованныя легкомыслием и непостоянством. Презрим забавы суетныя, убивающия время, данное для делания добра. Умножим моления, тайныя на всяком месте, и во всякое время, общественныя, по руководству Святыя Церкви. Употребим внимательно, благовременно, благонадежно, всегда благотворное и всецелебное врачевство, мирную, безкровную жертву, приобщением Пресвятаго Тела и Крови Христовы.

Хотя ни Ангел, ни Пророк не приходил побудить нас к созданию благоприятнаго Богу, а для нас благодатнаго олтаря: но, благодарение Богу, Христолюбивое усердие, не престает созидать олтари и храмы; и на одной неделе, не один олтарь освящен, и еще не один готовится к освящению⁴⁵⁸.

Господи! «послушай земли», смиренно призывающей Твое пренебесное Имя, и «отъими язву» от России. Сохрани град сей, и верою живущих в нем. Благослови плодоносящих и добродеющих во Святых храмах Твоих!

«Буди, Господи, милость Твоя на нас, якоже уповахом на Тя!» (Пс.32:22) Аминь.

85. РЕЧЬ Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу пред вступлением Его Величества в Успенский Собор

(Говорена сентября 29 дня, во время открывшейся в Москве губительной болезни; напечатана в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов) 1830 год

Благочестивейший Государь!

Цари обыкновенно любят являться Царями славы, чтобы окружать себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас как Царь подвигов, чтобы опасности с народом Твоим разделять, чтобы трудности препобеждать⁴⁵⁹. Такое Царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели Христианской. Царь небесный провидит сию жертву сердца Твоего, и милосердо хранит Тебя, и долготерпеливо щадит нас. С Крестом сретаем Тебя, Государь, да идет с Тобою воскресение и жизнь.

86. Слово в день Святых триех Святителей Московских, при продолжении молитв о избавлении от губительныя болезни

(Говорено в Успенском соборе, октября 5 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 годов.) 1830 год

И в праздник теперь не время торжествовать: потому что исполняется над нами слово Господне: «превращу праздники ваша в жалость» (Амос. VIII. 10). И в день Господень, в доме Божием несвободно Богословствовать: потому что свет созерцания закрывается туманом скорби, и заботливые помыслы прерывают нить размышления и слова. Должно нести то, что раждает находящий день: надобно, без попечения о чине слова, говорить то, что внушает, и чего требует настоящее время.

И гнев, и милость, и наказание, и пощада, и грозное прещение противу грехов наших, и долготерпеливое ожидание нашего покаяния, ежедневно и ежечасно пред очами нашими. Ангел погубляющий ходит по стогнам и по домам; большую часть обитателей оставляет неприкосновенными; не многих касается; некоторых поражает. Видите, что мера грехов наших полна: ибо начинается необычайное наказание. Но видите и то, что бездна милосердия Божия неисчерпана и не заключена: ибо не «вскоре возгарается ярость Его» (Псал. II. 12).

Помыслим, братия, о важности для нас настоящаго времени. Важно и всякое время; и нет времени, которое безопасно можно было бы пренебрегать: ибо во всякое время можно спастися или погибнуть. Но особенно и необыкновенно важно для нас сие время, когда Бог уже положил нас на весы правосудия Своего, так что одна пылинка, прибавленная к тяжести грехов наших, одна минута, не употребленная для облегчения сей тяжести, могут низринуть нас; когда путь жития нашего стеснился так, что с каждым шагом мы поставляем ногу между жизнию и смертию, между надеждою спасения и страхом погибели; когда «Бог Судитель праведен и крепок, и долготерпелив, и не гнев наводяй на всяк день», по неисповедимым, но, без сомнения, премудрым и праведным судьбам Своим, в сии дни, особенно, близко, прямо на нас навел гнев, и, «аще не обратитеся, оружие Свое очистил, лук Свой напряже и уготова и, в нем уготова сосуды смертныя, стрелы Своя палящими содела» (Псал. VII. 12–14).

Когда тут медлить? Куда откладывать спасительныя намерения? У места ли дремать безпечно на краю пропасти? Надобно каждому из нас немедленно и ревностно попещись, как бы облегчить тяжесть прежних грехов своих, покаянием и делами человеколюбия; как бы от умножения сей гибельной тяжести предохранить себя чрез пресечение дел неправедных решительным и твердым намерением исправления; как бы чрез живую веру и непрестанную молитву «открыть ко Господу путь» свой духовный (Псал. XXXVI. 5), и утвердиться в нем, дабы и сомнительною стезею жизни временной могли мы проходить с бодростию, и на темный путь смерти телесной вступать без боязни; как бы возгарающийся гнев Божий угасить слезами умиления; как бы от стрел правосудия Божия укрыться под непроницаемым щитом креста Христова.

Повторяю, и не могу довольно повторять: покаяние, исправление жития, молитва, вера во Христа Спасителя, и какия кому по состоянию и дару возможны добродетели Христианския и плоды духовные, – вот истинныя потребности наши во всякое, и наипаче в настоящее время! Вот верныя средства нашей безопасности во всякой видимой опасности, и благонадежные залоги неотъемлемой жизни в самой смерти! По благодати Божией спасительныя средства сии всегда готовы для нас; никогда не удалены от нас: войди только каждый в себя; взирай умом, обращайся сердцем, воздыхай духом к Богу крепкому, живому, многомилостивому.

Господи! Ты един «веси сущих Твоих» (2Тим. II. 19), также и начинающих быти Твоими; однако, поелику Ты показал нам возможность познавать древо по плодам, и духовное состояние человека по явлениям онаго; дерзаем утешать себя мыслию, что есть между нами такие, которых настоящий гнев твой обратил к милосердию Твоему, и страх близкой погибели приближил ко спасению. Сего ради буди благословен и во гневе Твоем, якоже и в милосердии Твоем! Но, Господи, обещавший некогда не погубить целаго града десяти ради в нем праведников, и ради покаяния единаго Давида повелевший Ангелу погубляющему отъяти руку свою от Иерусалима, пощади и спаси град сей ради известнаго Тебе в нем числа покаявшихся от грехов своих!

Много должно утешать и ободрять нас, братия, и то, что творит среди нас Помазанник Божий, Благочестивейший Государь наш. Он не причиною нашего бедствия, как некогда был первою причиною бедствия Иерусалима и Израиля Давид (хотя конечно по грехам и всего народа): однако с Давидовым самопожертвованием приемлет Он участие в нашем бедствии. Видит нашу опасность: и не думает о Своей безопасности; устремляется к нам в ту самую минуту, как примечает опасность. Государь! Тебе нет нужды подвергать Себя нашей опасности; наши грехи привлекли на нас бедствие; облегчай оное, поколику можешь, но не приближайся к местам, кои посещает гнев Божий. Нет, говорит Он, «да впаду в руце Господни» (2Цар.24:14); иду туда, где вознесена грозная рука Господня, чтобы как можно более разделять скорбь, как можно деятельнее облегчать бедствие возлюбленнаго Мне народа. Государь! мы знаем, как близка к сердцу Твоему Твоя древняя Столица: но Россия на раменах Твоих; Европа предлежит заботливым очам Твоим, – Европа, зараженная, гораздо более смертоносным, поветрием безвернаго и буйнаго мудрования; против сей язвы нужно Тебе укрепить преграду; для сего потребно бдительное наблюдение происшествий, многие советы, дополнение рядов Твоего воинства. Так, говорит Он, Мой долг предупреждать и ту опасность; но непреодолимая сила отеческой любви и сострадания влечет Меня к сердцу России, болезненно трепещущему.

«Защитниче наш, виждь, Боже, и призри на лице Христа Твоего» (Псал. LXXXIII. 10); приими жертву Его человеколюбия, и умилосердися над народом Его!

О как, братия, желал бы я совсем успокоить себя таковыми утешениями, и почить на уповании. Но еще страшусь, чтобы пред очами Всевидящаго и нелицеприятнаго Судии число кающихся и смиряющихся не оказалось слишком малым, и покаяние слишком несовершенным; чтобы множество не поболевших и не сокрушившихся, когда бичь Божий поразил не многих, не низвело на себя умноженных ударов, чтобы на неприемлющих наказания Божия сильнее не возгорелась ярость Божия.

К вам обращаюсь и мысленно припадаю, Богоутвержденные столпы здешняго Священноначалия, Петре, Алексие, Ионо, Филиппе! Чего не может сделать сие скудное и безсильное слово; чего недостает в моем собственном немощном и неплодотворном⁴⁶⁰ покаянии: да сотворит то, да восполнит ваша благоприступная к Богу молитва, и обилие данныя вам благодати. Да не упасет смерть стада вашего. Да сохранится оно, и почиет в мире, в безопасности жизни временной, в надежде жизни вечной, не сокрушаемое, но руководимое и ограждаемое жезлом Верховнаго Пастыре-Начальника, Иисуса Христа, Начальника жизни, прославленнаго во Святых, во веки. Аминь.

87. Слово в неделю двадесятую по Пятдесятнице, при воспоминании освобождения Москвы от нашествия Галлов, и при продолжении молитв о избавлении от губительныя болезни

(Говорено в Успенском Соборе октября 12 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1830 год

Еще праздник; и еще слышится мне грозное слово Господне: «превращу праздники ваши в жалость, и вся песни ваша в плач» (Амос. VIII. 10).

Мы воспоминаем ныне, и хотели бы праздновать освобождение сего града от четыредесятидневнаго одержания жестокими врагами. Хотим торжественными песнями славословить Бога избавителя. «Востани, слава моя.., исповемся Тебе в людех, Господи» (Псал. CVII. 3–4).

Но что град? Что там люди? Не новое ли трудное поприще времени проходят? Несколько сот болящих страждут; многие здравые состраждут болящим; некоторые оплакивают умерших; малодушные связаны страхом; благоразумные не столько, как обыкновенно, свободны, по причине осторожности; человеколюбивые носят в сердце чувствование общаго бедствия; благоговейные поникли пред грозящим перстом Вышняго.

Что же превозможет? «Праздник», или «жалость»? «Песни» торжественныя, или «плачь»? – Ибо трудно согласить и соединить сии противоположности. Почему премудрый Соломон и распределяет оныя на разныя времена. "Время, – говорит, – рыдати, и время ликовати» (Еккл. III. 4).

Видно, не славу пробуждать, и не торжественныя песни воспевать нам ныне. И сие не потому, чтобы позволительно было во время прещения Божия прекратить благодарение Богу за Его прежния благодеяния. Нет! должно и во дни гнева Божия с благодарением воспоминать прежния по гневе милости Божии, как потому, что сего требует справедливость, так и потому, что сие должно подавать нам надежду возобновления милости к нам Божией и по настоящем гневе Его. И не только за прежния благодеяния Божии, но и за настоящее скорбное посещение Божие должно благословлять Бога, по примеру Иова: «яко Господеви изволися, тако бысть; буди имя Господне благословенно во веки» (Иов. I. 21). Но как и праведный Иов, при столь благодатном чувствовании сердца, уступил немощи естества человеческаго, и с самым посещением Божиим, которое было скорбное, а не радостное, сообразовался, тем, что «востав растерза ризы своя, и остриже власы главы своея, и посыпа перстию главу свою» (Иов. I. 20), в знамение печали: то и нам приличнее ныне образ печали, нежели радости, и по духовной немощи нашей, и по смирению пред грозным посещением Божиим, и наипаче по греховности нашей. Ибо как посещает ныне нас Бог, без сомнения, по грехам нашим: то всего паче потребно для нас покаяние: а с покаянием сообразнее печаль, нежели радость, только бы печаль была по Боге, Котораго мы оскорбили грехами нашими. "Печаль бо, – говорит Апостол, – яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (2Кор. VII. 10).

Покоримся судьбе Божией во всем; последуем всякому мановению Провидения. Примем, как часть наказания Божия и то, что во славу Божию совершаемое нами служение не может ныне совершиться с подобною прежней радостию, торжественностию и пространством общения⁴⁶¹.

Переймем приличное настоящему времени слово и глас, от болевшаго до смерти, но потом чудесно исцелившагося Езекии: «яко ластовица, тако возопию, и яко голубь, тако поучуся; исчезосте бо очи мои, еже взирати на высоту небесную ко Господу» (Ис. XXXVIII. 14). Не для того извлекаю из Священных книг сии давние жалобные звуки, чтобы сделать более горькою нашу настоящую печаль, но чтобы показать образ печали спасительной. Тяжкая болезнь и преждевременная близость смерти опечалила Езекию: однако печалился он без ропота на Бога, без нетерпеливости, не теряя надежды. Он вопиял к Богу со страхом Божиим: в сем разуме уподобляет он себя робкой «ластовице». Он молился с кротостию и смирением: сие изображает он подобием «голубя», тихо стенающаго. И когда первыя молитвенныя взывания его казались не услышанными: он не предался отчаянию, но продолжал возносить прилежную и непрестанную молитву, и даже тогда, как молитвенный глас оскудевал в устах его, не преставал «исчезающими», но еще умоляющими очами «взирати на высоту небесную ко Господу». И что же наконец? – Милосердый Господь не презрел печали благочестивой, не отверг молитвы усердной и постоянной. "Избави мя, – сказует Езекия, – и отъя болезнь души моея; и Той сотвори путеводство во вся лета моя» (Ис.38:14–15).

Да вопием, братия, и мы в настоящей печали нашей к Богу со страхом и смирением, с верою и упованием, с усердием и постоянством: «яко у Господа милость, и многое у Него избавление» (Псал. CXXIX. 6). «Господь мертвит и живит; низводит во ад и возводит» (1Цар. II. 6).

Господи Иисусе Христе! в Тебе «живот бе» от века; в Тебе «живот явися» во времени; Ты «имаши ключи ада и смерти» (Откр.1:18). Ты во днех плоти Твоея многими и различными образы подавал человекам жизнь и исцеление, дабы никто, ни в каких обстоятельствах, не оставался без надежды Твоея помощи. Ты не только возложением рук и прикосновением риз исцелял болящих, но и ставшим издалеча прокаженным, без прикосновения, целебную силу преподал; и сыну мужа царева, не являя лица Твоего, заочно не менее действительное слово исцеления послал. Ты и языческой жены Хананейской докучливую молитву не отверг, и исповедуемую отцем отрока беснуемаго скудость веры благодатию Твоею дополнил. Ты для воскрешения дщери Иаировой на призывание отца ея склонился; для воскрешения Лазаря, не призванный, пришел, и сына вдовицы Наинской, никем кроме Твоего милосердия не умоляемый, воскресил. «Где суть милости Твоя древния, Господи» (Псал. LXXXVIII. 50)? Ибо хотя не обитаеши с нами видимо, но, по непреложному Твоему обетованию, «се с нами еси во вся дни до скончания века» (Мф.28:20). Если по грехам нашим так сильно возмогает смерть: да не престанет «являться и живот Твой в мертвенней плоти нашей» (2Кор.4:11), славы ради Твоего имени. Не отвергни наших молений несовершенных и недостойных; не умножи гнева Твоего за наше маловерие и нечувствие или нетерпение; приими исповедание нашего маловерия, как веру, и печаль нашу, как молитву; и когда очи наши, к Тебе взирающия, исчезают от немощи, да ходатайствует пред Тобою за нас само Твое безпредельное милосердие. Виждь вдовиц, угрожаемых безчадием; виждь младенцев, «иже не познаша десницы своея, ниже шуйцы своея» (Ион.4:11), не понимающих также ни вины, ни бедствия сиротства, им предстоящаго. Виждь, и милосердуй, и невидимо посли в нас слово Твое утешающее, исцеляющее, животворящее, и "глагол Твой да не возвратится к Тебе тощь" (Ис.55:11). Аминь.

88. Слово в неделю двадесять вторую по Пятдесятнице, при продолжении молитв о избавлении от губительныя болезни

(Говорено в Троицкой церкви странноприемнаго графа Шереметева дома, по случаю возобновления оныя, октября 26 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1830 год

Читанная ныне из Евангелия притча, или повествование о богатом и Лазаре (Лк.16:19–31) так известно, что, при вступлении в поучение, не нужно вновь читать или пересказывать написанное в Евангелии, а можно прямо приступить к размышлениям, какия оно внушает.

Но прежде всего, сие место приводит мне на память «человека богатаго», который не потерял своего имени в делах ничтожных, который не оставил без внимания беднаго и больнаго Лазаря у ворот своего великолепнаго дома, но заботливо искал его по чужим домам, и бедному и больному Лазарю построил сей пространный дом, приготовил неистощимыя пособия для жизни и врачевания, и сие великолепное дело человеколюбия довершил устроением сего величественнаго Храма, чтобы Лазарь имел удобность не одним терпением до конца, но и другими упражнениями благочестия готовиться «к лону Авраамову». «Отче Аврааме», отче верующих и человеколюбивых! обыми, если можно, и за нас в блаженных недрах твоих, вместе с душею, терпением спасавшагося Лазаря, душу человеколюбием спасавшагося раба Божия Болярина Графа Николая; и да почиет она в светлых обителях вечно благословеннаго и благословляющаго твоего семени, Господа нашего Иисуса Христа, Которому ты берег души древния, и Который, для душ древних и новых, Един есть воскрешение и жизнь и покой!

Обратимся, братия, к себе. – Кто богат и любит свое богатство; кто склонен к роскоши; кто чувствует в себе порыв возноситься преимуществами своего имени и состояния: тот пусть поставит себя пред Евангельскою притчею, как пред зеркалом, и пусть посмотрится, не походит ли он на богатаго Евангельскаго, и такое сходство нравственнаго лиценачертания не предвещает ли с вероятностию той же участи, какая постигла богатаго Евангельскаго по его смерти?

"Бе богат": это походит на многих из нас; и это, кажется, не есть несчастная черта, потому что ее видели в лице самого Авраама, который однако не только себе обрел по смерти утешение, но и котораго лоно представляется хранилищем вечнаго утешения для других. «Облачашеся в порфиру и виссон», то есть, в самыя изящныя и драгоценныя ткани, какия в древния времена употребляемы были людьми знатными и богатыми: и это на многих из нас походит; и также, кажется, не беда, что человек богатый носит одежду, по приличию своего состояния, чистую, тонкую, отличную от простонародной. «Веселяся по вся дни светло»: кажется, и это не тяжкое преступление, что живущий в изобилии живет весело, и законно купленныя удовольствия разделяет с людьми, ему приятными.

В сем состоит все Евангельское изображение жизни богатаго. Прибавим изображение и смерти его: «умре же и богатый; и погребоша его». Тут еще менее можно приметить что-либо, на чем бы основаться могло худое предвещание.

Что же потом? Блажен ли умерший богатый? по крайней мере, свободен ли от наказания? – Нет! "во аде", – «сый в муках».

О Боже! – подумает кто нибудь, – как легко погибнуть, и следственно как трудно спастися! Евангельский богатый, кажется, ничего не сделал, за что бы осудить его на погибель. – Так, возлюбленный! подлинно легко погибнуть. Кто решительным направлением своей воли, склонностию, страстию, совратился и двигнулся на путь неправый – на путь богатолюбия, роскоши, тщеславия: тот легко и неприметно катится по наклонности сего пути, не примечая, что наклонность сия простирается до самаго ада. Впрочем пример богатаго Евангельскаго не показывает того, сколько трудно спастися: ибо как совсем не видно, чтоб он делал что нибудь для своего спасения, то из сего примера совсем нельзя заключить, сколько труда для сего потребно. Ты думаешь извинить его тем, что он ничего не сделал для своей погибели: но не слишком ли много безумия требуешь ты от каждаго погибающаго, чтобы он сам действовал прямо для своей погибели? Погибают обыкновенно не потому, чтобы старались погибнуть, но потому, что не стараются спастися. Ничего не сделал? – В том то и преступление, от того то и беда, что ничего не сделал. Если кто ничего не делает для временнаго благополучия, для земной выгоды: не признаешь ли ты справедливым, когда таковый ничего не получает? Как же можно требовать, чтобы праведный, свободно свободными владычествующий Бог, так сказать насильно дал небесное, вечное блаженство человеку, который ничего не делает для получения сего блаженства, и не имеет к оному деятельнаго желания и стремления свободной воли?

И так, вот некоторыя из наставлений, какия внушает Евангельская притча о богатом. Не должно слишком много успокоивать себя внешнею непорочностию своей жизни: не делать грубых, явных преступлений, не убивать, не грабить, не притеснять, не значит еще быть добродетельным и достойным блаженства; в некоторых людях это есть только внешняя благовидность жизни, еще не означающая души, в добре утвержденной; это есть только преддверие, которым входят в храм непорочности, только подножие, которым восходят к добродетели, стоящей гораздо выше. Благами века сего должно пользоваться с умеренностию, даже с некоторою недоверчивостию, с опасением, чтобы «не восприять благая своя в животе своем», без остатка утешения для жизни будущей. Вести жизнь «по вся дни веселую», по вся дни блистательную, в которой дни работные не отличаются от праздников ни трудом, ни простотою, в которой праздники не имеют покоя от увеселений, есть «путь», по самому снисходительному суждению, реже невинный, чаще сомнительный, очевидно «широкий»: а потому если видимая широта его не стесняется тайным отчуждением сердца от мирских прелестей, сокровенными духовными подвигами и препобеждающими суету добродетелями, то конец сего пути не иной может быть, как указанный Христовым изречением: «широкий путь вводяй в пагубу» (Матф. VII. 13).

Дабы лучше усмотреть, чего недоставало в лице Евангельскаго богатаго, для благоприятных предзнаменований будущей участи, поставим против него лице Лазаря. «Нищь же бе некто именем Лазарь». Видите ли, чего не доставало богатому, против Лазаря? – Ему не доставало самаго имени. «Человек некий бе богат», говорит Евангелие. О, как стремглав превращается здесь образ мира сего! Кому была нужда узнавать и делать известным имя больнаго нищаго, поверженнаго на земле, на котораго никто не обращал внимания? Единственные собеседники его, псы, лизавшие гной его, верно не называли его по имени. Но имя Лазаря написано в Евангелии; известно Аврааму; слышно на небесах. А имя богатаго, на пиршествах и в собраниях переходившее из уст в уста его многочисленных друзей, почитателей и знакомых, пропало без вести. «Человек некий»: и только! Что же сие значит? – Без сомнения, надлежит сие изъяснить, как последствие обыкновеннаго начала, что имя человека является и скрывается, помнится и забывается, по роду и достоинству дел его. Предметами жизни и деятельности богатаго были вещи тленныя, удовольствия скоропреходящия, слава суетная: все поглощено суетою, временем, тлением; не на чем было устоять праздному имени празднаго человека.

Да помыслят посему человеки, более пристрастные к чести и славе своего имени, нежели ревностные к делам достойным чести и славы; – да помыслят, что будет и с их именем? Если они стараются только как нибудь распространить и возвысить имя свое на земли, между человеками; а не делают ничего такого, по чему бы их узнали, почтили и приняли на небесах: то чего можно им ожидать для своего имени, разве что оно умрет со смертными, исчезнет в земном воздухе, или наконец промелькнет, может быть, некогда пред ними сквозь пламя преисподнее, для увеличения наказания их неукрощеннаго самолюбия и ложнаго славолюбия? Но на небесах или не будут знать их имен, или не осмелятся произнести, чтобы не осквернить святых уст и слуха небожителей, и чистаго воздуха небеснаго. Сюда принадлежат слова Пророческия: «ни помяну же имен их устнама моима» (Псал. XV. 4).

Станем еще на краткое время между богатым и Лазарем. – «Лежаше пред враты его гноен, и желаше насытитися от крупиц, падающих от трапезы богатаго: но и пси приходяще облизаху гной его» (Лк. 16:20–21). Теперь открываются в лице богатаго черты, которыя обнажают его нищую внутренним добром душу, и обнаруживают тайну его погибели. Лазарь «пред вратами»: хозяину дома нельзя не приметить его при каждом своем выходе и входе: но богатый как будто не примечает его. Лазарь не только беден, но и болен: и сие не трогает жестокой души богатаго. Больному немного надобно; слишком довольно было бы для Лазаря остатка от ломтя хлеба, котораго богатый мало ест, сберегая остатки голода для снедей более лакомых: и сего бедный Лазарь тщетно «желает». Псы, по непонимаемому ими внушению благодетельной природы, приходят отправлять должность врачей над ранами Лазаря: богатый все не хочет догадаться, что в нем нет и столько сострадания, сколько есть в безсловесных. «О человек», чуждый человечества! – Но удержимся. Мы стоим здесь, братия, не для того, чтобы негодовать на пороки других, но чтоб учиться предохранять себя от пороков, или исправлять себя от них, и уклоняться от пропасти, в которую другие по небрежности низринулись.

Вот еще очень нужное наставительное размышление, которое мы должны почерпнуть из Евангельскаго сказания о несчастном богатом. Жизнь чувственная, если небрежно предаются ей, занимая душу плотскими и суетными удовольствиями, неприметно разслабляет ея внутреннюю силу, и притупляет нравственное и духовное чувство, так что человек наконец делается туп, тяжел и почти неспособен к возвышенным побуждениям и чистым удовольствиям истинной добродетели. А как, напротив, легко было бы то самое богатство, которое обыкновенно служит пищею жизни чувственной и плотской, обратить на то, чтобы питать побуждения возвышенныя, чтобы достигать удовольствий чистых, посредством благотворения нуждающимся и бедствующим ближним!

Братия! как много в сии дни «Лазарей!» Одни больны; другие бедны; некоторые и то и другое. Благодарение человеколюбию Благочестивейшаго Государя, и им одушевляемаго и движимаго Правительства! Благодарение и человеколюбию народа! Никто не остается не только «пред вратами», на улице, но не оставляется и в жилище, неудобном или небезопасном; врачующие и пекущиеся охотно приближаются к больным такою болезнию, о которой одна мысль в иных возбуждает отвращение или страх; крупицы «от трапез богатых», довольно часто падают в уста бедных; даже бедные своими лептами делятся с другими бедными, или отдают в милостыню свой труд, и себя в служение болящим; служители чистоты и Святыни всюду текут очищать, умягчать и заживлять душевныя раны страждущих, и еще не страждущих телесно. Кажется, и Сам Врачь душ и телес преклоняется к молитвам Веры и к подвигам человеколюбия, и простирает милующую руку. Смерть уже не распространяет власти, ей попущенной; и болезнь начинает уступать здравию.

Однако дерзнем ли мы подумать, что у нас происходит уже нечто лучшее, нежели что видим в Евангелии? – Там один больной и бедный; один богатый, осужденный, и у сего пять братьев, подобных ему в том, что жили только для себя, а не для Бога и ближняго. Бог да помилует нас, братия, чтобы не нашлось и у нас, против одного требующаго милости, шесть немилостивых! Разделим, по возможности, каждый с которым нибудь, а все со всяким злостраждущим Лазарем, «благая наша, восприемлемая в животе нашем» временном, дабы принятые прежде нас на лоно Авраамле не отреклись разделить с нами благая Божия, в жизни вечной. Аминь.

89. Слово в день восшествия на Всероссийский престол Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, ноября 20 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1830 год

Вси путие Господни милость и истина взыскающим завета Его и свидения Его. Псал. XXIV. 10.

Настоящий день Господь сотворил нам, сынове России, да возрадуемся о Царе, нам дарованном: и благодарение Богу, что сему радостному дню довольно почтительно уступают дни скорби, внезапно нашедшие на град сей. Град Царев выздоравливает, чтобы не проводить дня Царева в неблаговременном унынии.

Предоставляю испытателям природы, по должности, или по охоте, потрудиться над изысканием причин сей благоприятной перемены: они найдут, вероятно, более одной и будут иметь случай состязаться о том, которая из них истинная, или которая сильнее другой. Что касается до меня, без труда нахожу одну причину, которая удовлетворительнее и приятнее многих изысканных изъясняет происходящее. Сия благотворная причина есть милость Божия к Царю и Царству.

Так, по выражению Пророка, «день дни отрыгает глагол» (Псал. XVIII. 3), один день говорит другому, все происшествия каждый день говорят людям то, что написано у Пророка: «вси путие Господни милость и истина взыскающим завета Его и свидения Его».

Что такое «путие Господни»? Неограниченному нельзя определять путей; Вездесущему некуда шествовать. Он уже везде присутствует. Соединение понятий «милости и истины» с понятием «путей» дает разуметь, что Пророк сие последнее слово употребил в значении нравственном.

«Путие Господни» суть действия Провидения Божия в отношении к нравственным существам, направление управляемых Богом средств к достойным Божества целям.

На каких же «путях Господних», или в каких действиях Провидения, указует нам Пророк «милость и истину»? Добрый благополучен: очевидно, что тут есть истина взыскающим завета Божия. И грешный не лишен временнаго благополучия: очевидно, что это милость. Но милость и истина в сих случаях так видимы, что, кажется, Пророку не стоило бы труда указывать на сии явления, довольно понятныя и без Пророка.

Пророк говорит выразительно: «вси путие Господни милость и истина». Здесь приметно опасение, чтобы некоторые непроницательные люди не усомнились о некоторых путях Господних. О каких же действиях Провидения могут усомниться непроницательные? Приходит на людей бедность, болезнь, голод, смерть: путь ли это Господень? Где тут милость? Бедствия сии постигают многих, злых и добрых, без приметнаго разбора: путь ли это Господень? Где тут истина? Зло естественное от естественных причин рождается, естественными же средствами не редко и отвращается: где же тут путь Божий? Не примечаем ли, как недоумения сего рода охотно выдумываются и проповедуются людьми века сего, как будто новыя открытия, как будто познания законов естества? Подлинно, здесь не излишен чистый, возвышенный взор Пророка, чтоб усмотреть путь Божий в делах природы, чтоб открыть милость и истину Господню сквозь смешение невинности и виновности человеческой. И Давид сие видит; и задолго предупреждает наших поздных мудрователей, чтобы они не делали неуместных исключений из законов и власти, сколько всеблагаго, столько же и всеобъемлющаго Провидения. «Вси путие Господни милость и истина».

Поелику Бог безконечен, вездесущ и всемогущ: то нет во вселенной никакого состояния тварей, которое было бы Ему недоступно, чрез которое бы не лежал какой нибудь путь Господень: нет происшествия, которое бы не было ведено путем Господним, впрочем так, что путь Господень никогда не стесняет путей свободы для существ нравственных. поелику Бог вездесущий и всем управляющий есть также Бог премудрый, праведный и всеблагий: то все действия Провидения Его, все происшествия мира, касающияся существ нравственных, ведутся так, чтобы все было средством к добру и противу зла; чтобы то, что называют злом по неприятному ощущению и разрушительным действиям в видимой природе, сие, так сказать, поверхностное явление зла, было врачевством или противуядием против зла более глубокаго и подлиннаго, которое, раждаясь из злоупотребления свободы существ нравственных, повреждает их внутренно и делается источником безчисленных и безконечных злых последствий, внутренних и внешних, если пути онаго не пресекаются⁴⁶² путями Господними. «Вси путие Господни», в сем числе и, так названныя, «стези гнева» (Псал. LXXVII. 50), или карательныя действия Провидения, и бедствия, повидимому, случайно находящия, повидимому, без разбора поражающия, суть «милость и истина», относящаяся преимущественно ко «взыскающим завета Его и свидения Его»; – истина, когда поражается грешник, и предупреждается умножение грехов и распространение греховной заразы; – истина, когда в общем бедствии спасается праведник; – милость, когда пощажен бывает грешник, в котором или уже возбуждено, или предусматривается имеющее возбудиться покаяние; – милость и истина вместе, когда бедствием, которое угрожало многим, и постигло не многих, многие приведены к познанию своего греховнаго состояния и возбуждены к исправлению.

Еще Иовом «слышанные», и еще и ныне слышимые «утешителие зол» (Иов. XVI. 2), (то есть такие утешители, которые, думая утешить во зле, ложным утешением производят новое зло) говорят: будьте спокойны: истребительная болезнь совсем не есть гнев и наказание Божие. Так что же она, други мои? Разве благоволение и награда от Бога? вероятно, что такой награды не пожелал бы себе такой утешитель; а то верно, что нам не позволит человеколюбие пожелать оной для него.

Когда в храмине добраго отца покажется розга: увидевший ее тотчас подумает: видно, между детьми есть провинившияся. Вселенная есть дом Отца небеснаго. Человеков, особенно детей веры, бережет Он более, нежели мать детей своих (Иса. XLIX. 15). Общественное бедствие, без сомнения, не венок, а розга. И так, когда вижу сию розгу: не умею думать иначе, как что земныя чада, видно, заслужили наказание от Отца небеснаго.

Возражают: как может быть наказанием, например, болезнь, от которой в числе прочих и невинный младенец умирает? – Уже много веков прошло, как сие возражение решил Премудрый: «восхищен бысть, да не злоба изменит разума его, или лесть прельстит душу его» (Прем. IV. 11). Иное умертвить невиннаго; – нельзя вдоволь ужасаться жестокой несправедливости человека, отъемлющаго у безвиннаго ближняго дар Божий, коего отъемлющий ни возвратить, ни заменить не в силах; – иное умереть безвинно, под владычеством Провидения, которое путем жизни временной, кратким или долгим, ведет к блаженному покою жизни вечной; безвинно умирающий ничего не теряет, а приобретает жизнь безопасную и лучшую, и в ней блаженство, или приготовление к блаженству, по способности, награду по достоинству; следственно человек не обижен; Провидение право. Таким образом, поздняя или ранняя, легкая или тяжкая, всегда «честна пред Господем смерть преподобных Его» (Псал. CXV. 6) и спасительна: но также всегда «смерть грешников люта» (Псал. XXXIII. 22) и наказательна. И поелику от начала мира «грехом смерть во вся человеки вниде» (Рим. V. 12), как наказание: то и ныне увеличение власти ея над человеками вообще означает увеличение их наказания. И Владычествующий жизнию обыкновенно угрожает смертию, как наказанием за грехи и беззакония: «беззакония сотвори; смертию умрет» (Иезек. XVIII. 13)! Посему как смерть «не согрешивших по подобию преступления Адамова» не препятствовала всеобщей смерти человеков быть следствием всеобщаго осуждения (Рим. V. 14–18): так смерть невиннаго младенца от истребительной болезни не препятствует сей болезни оставаться общественным наказанием Божиим, и, может-быть, сверх того в частности, наказанием, или средством духовнаго возбуждения, для тех, которые лишились сего младенца, и его будут оплакивать.

Если думают, что бедствие пришло не путем истины и милости Господней, наказующей зло, и обращающей к добру: то спрашиваю: как же пришло в мир бедствие? Украдкою? – Нельзя. Бог всеведущь. Насильственно? – Нельзя. Бог всемогущь. По слепому движению сил природы? – Нельзя. Ими управляет Бог премудрый и всеблагий. Куда ни обращайся с догадками, отвсюду принужден будешь возвратиться к одной неоспоримой истине, что, если как нибудь допущено в мир бедствие, то допущено не иначе, разве как средство Провидения, наказательное и исправительное, а иногда испытательное и усовершительное, – как истина и милость путей Господних.

Но еще говорят: если бы болезнь была наказанием Божиим; то непозволительно было бы избавляться от нея врачеванием: ибо когда Государь определяет преступнику наказание, тогда покушение избавиться от сего наказания почитается новым преступлением. Неверное уподобление, и от того ложное заключение! В том самом случае, когда болезнь действительно есть наказание Божие, врачевания от болезни отнюдь не должно сравнивать с побегом от наказания. Можно виновному избежать от рук правосудия человеческаго; и тем сделать новое преступление, тем более тяжкое, что им пролагается путь к другим преступлениям: побег от правосудия всевидящаго и всемогущаго Бога невозможен; сим правосудием можно только быть прощену и отпущену; а о сем стараться не есть преступление. Убегающий от определеннаго ему наказания человеческаго есть мятежник: совсем не то врачующийся от болезни: он делает сие по дару и власти Того же Господа, Который наказует его: ибо «Господь созда от земли врачевания» (Сир. XXXVIII. 4); «от Вышняго есть исцеление» (Сир. 38:2). Убегающий от определеннаго человеческою властию наказания нарушает определение сея власти; сего никак не делает врачующийся от болезни; успехом врачевания открывается только то, что ему определена была болезнь не смертная. Исправим уподобление и окончим спор. Оковы суть одно из таких орудий правосудия человеческаго, которыя не для невинных назначены, хотя впрочем пребывание в оных Иосифа не виною его должно быть изъясняемо. Подобно сему болезнь телесная есть одно из орудий правосудия Божия, хотя болезнь Иова, Езекии и многих других приходила и приходит особенными путями Господними, в которых, впрочем, при внимательном разсмотрении, всегда открывается милость и истина.

Случаи сынов человеческих, которые многоразличная премудрость Божия ведет путями праведнаго и благаго Провидения, так многочисленны, так разнообразны, так соплетены взаимными отношениями, так глубоко сокрыты своими началами в сердцах, которыя един Сердцеведец испытует, так далеко простерты своими последствиями по смертному и безсмертному бытию человеков, что желать все темное в оных понять, все трудное изъяснить, значило бы хотеть пересчитать песок, или горстью вычерпать море.

Умей же и мудрствовать, и добровольно мудрованию своему полагать границу, по необходимости ограниченный человек! Поверь здравым понятиям о Боге всепромыслителе, которыя согласно тебе внушают и разум и откровение; удовлетворись несомнительными примерами людей, над которыми, и естественно, и чудесно, не над всеми одинаково, над каждым верно, явилась правда и благость Божия; согласись, не только умом, но и сердцем, с словом Пророка, и с неисчислимыми свидетельствами слова Божия, что «вси путие Господни милость и истина взыскающим завета Его и свидения Его». Уверенность, сколь удовлетворительная для ума, столь же отрадная для сердца, и благотворная для жизни!

Мудрствующий по стихиям мира скажет: «воздух был заражен; – воздух освобождается от заразы». – Первое горько; да и во втором не много вкуса. Но когда говорят, что Отец Небесный умилосердился над нами, и когда слушают сие с верою: человек получает такия чувствования, по которым он становится в одно время и счастливее, и нравственно лучше прежняго.

«Благо есть исповедатися Господеви, и пети имени Твоему, Вышний, возвещати заутра милость Твою и истину Твою, на всяку нощь» (Псал. XCI. 2–3).

Да не изменяем никогда сей, сколько священной, столько же блаженной обязанности. Исповедаем истину Божию, наказующую бедствиями грешников, и освящающую оными праведников; исповедаем милость Божию, являемую нам ныне; призовем благоподательную милость и истину Господню на дни грядущие, Благочестивейшему Государю нашему и Августейшему Дому Его, царствующему Граду сему, России, и наконец всякой душе, по вере и взысканию завета Божия способной к причастию милости Божией. Аминь.

90. Слово в день тезоименитства Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича, по получении высочайшаго повеления о возстановлении сообщений Москвы, прерванных по предосторожности против губительныя болезни

(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, декабря 6 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1830 год

Утомились мы, так долго и часто, говоря и слыша, все о болезни, все о смерти. Но кто может прекословить воле Владеющаго жизнию, Который сии уже малые, только что приметные остатки сени смертной не спешит совсем удалить от глаз наших, может быть, для того, чтобы, обезпечась скорым помилованием, не поспешили мы забыть праведнаго наказания? Благословен Он и за то, что наказал, и за то, что милует, и за то, что милует постепенно, дабы тем более упрочить нам Свою милость.

Мне представляется, что, как Лазарь из гроба, востает в сие время сей град, правда не многими своими членами действительно умерший, однако весь всецело воскресший от страха смерти. Но чего еще недостает сему воскресшему, чтобы пользоваться обновленною жизнию? – Да! еще нужно для него тоже владычественное повеление, которое дано было для воскресшаго Лазаря: «разрешите его, и оставите ити» (Иоан. XI. 44). Внемли же, воскресший град! Се и для тебя исходит от Престола Царева разрешающий глас: «разрешите его, и оставите ити»; разрешите его от обязаний, которыми любящая рука принуждена была связать его предохранительно, чтобы область смерти не распространилась; оставьте его безпрепятственно, незаключенными вратами, непрегражденными путями, идти в села и окрестные грады, и принимать приходящих, чтобы жизнь естественная не затруднялась в своих потребностях, чтобы жизнь общественная не стеснялась в своих движениях. Благословенна благость Царева, и за намерение связать смерть, и за поспешность разрешить жизнь.

Поздравляю тебя, от страха смертнаго воскресший, от болезни смертной исцелевший, от трудностей жизни разрешенный град! Но послушай, что еще, при сих благоприятных для тебя событиях, тебе сказать внушает истина, что советовать тебе, побуждает желание твоего блага. «Взысках благая тебе» (Псал. CXXI. 9). Если ты воскрес: то умей беречь безопасность жизни, тебе возвращенную. Если ты исцелел: то вспомни слово Исцелителя, сказанное «в Церкви: се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет» (Иоан. V. 14). Если ты разрешен, то умеренно и осторожно приводи в движение члены твои, дабы чадолюбивая мать не увидела необходимости вновь спеленать дитя, во вред себе употребляющее разрешенные члены.

Кажется, кому бы лучше понимать высокую цену жизни и безопасности, как не тому, кто только выходит из смертной опасности? Кому свойственнее быть осторожну в употреблении здравия, как не тому, кто недавно видел окрест себя, или даже испытал над собою, жестокость болезни? Разрешенный от уз, или отпущенный из-под стражи, не больше ли другаго знает неприятность неволи; а потому не больше ли другаго должен беречься, чтобы вновь не заслужить оную? Грешник, наказанный и помилованный, к удалению от греха, не сугубое ли побуждение, не два ли крыла имеет, – в воспоминании наказания и в благодарности за помилование?

Подлинно так бы надлежало быть: но как часто бывает совсем иначе! Едва не потонувший подле берега вскоре без нужды пускается в глубину. Тот, над кем уже сбылось врачебное предвещание мудраго: «во мнозех брашнах недуг будет, и пресыщение приближит даже до холеры» (Сир. XXXVII. 33), – как скоро чувство глада является вестником возвращающагося здравия, опять по прежнему разливается «на различие брашна» (Сир. 37:32). Тот, который вчера, как милостыню получил свободу, сего дня не хочет положить пределов своему своеволию. Сколько людей, городов, народов, времен, в которых повторялось то, в чем певец Израилев так давно, так горько, упрекал своих соотечественников! "Егда, – говорит, – убиваше я, тогда взыскаху Его, и обращахуся, и утреневаху к Богу; и помянуша, яко Бог помощник им есть, и Бог вышний избавитель им есть». – Но что далее? – «И возлюбиша Его усты своими – только, и языком своим солгаша Ему; сердце же их не бе право с Ним» (Псал. LXXVII. 34–37).

Какие несчастные опыты! Какая неблагодарность и несправедливость! Какое отсутствие благоразумия! После такого поведения, чего добраго ждать, и по естественному действию не добрых начал, и по правосудию земному, а где сего не достанет, по правосудию небесному, котораго ни избежать, ни обмануть невозможно? – «Горше что будет!»

Град возлюбленный! Горько тебе было; но много услаждена чаша твоя: благодарно сохрани дарованное; благоразумно заслужи лучшее; берегись грехов и погрешностей, «да не горше ти что будет» (Ин.5:14). Утвердим себе, братия, и не престанем исполнять благие обеты, которые вдохнуло нам спасительное время скорби. Не с ропотом воспомянем трудности, нас постигшия, но с утешением трудности перенесенныя. Благодушно перенесем некоторыя неудобства, которыя еще перенести остается. Употребим дарованныя облегчения и вспоможения в пользу, а не в удовлетворение страстей и прихотей. Со вниманием и чистосердечною верностию да ходим в послушании заповедям Божиим и повелениям власти, от Бога поставленной. Так будем благодарны Богу, нас милующему. Так будем достойны Царя, о нас пекущагося.

«Господи, спаси Царя» (Псал. XIX. 10)! Господи! «на людех Твоих благословение Твое» (Псал. III. 9). Аминь.

91. Слово в неделю вторуюнадесять по Пятидесятнице⁴⁶³

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1831 год

Слышав же юноша слово, отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа. (Матф. XIX. 22)

Какой это несчастный человек! Только приблизился ко Христу Спасителю; и уже удаляется от Него. Услышал Его Божественное слово; и отходит с печалию. С печалию отходит от Того, Который есть «утеха Израилева» (Лук. II. 25), и радость неба и земли. Если от Христа отходит он с печалию: то где же найдет он утешение? Что за несчастие? Что за странность? От чего это?

Причина сей несчастной странности многим не показалась бы делом важным, если бы не открывались ея последствия, которых нельзя почесть маловажными. Это – пристрастие к земным вещам. «Бе бо имея стяжания многа».

И так Евангелие хочет вразумить нас о вредных и опасных последствиях пристрастия к земным вещам. Примем сие вразумление со вниманием, и вразумим, по возможности, сами себя размышлением.

Пристрастие к земным вещам бывает в человеках не одного рода, и не одной степени. Особенно различить должно пристрастие к вещам земным грубое, явно безпорядочное и беззаконное, от пристрастия тонкаго, не всегда приметнаго, иногда благовиднаго.

Пристрастен кто нибудь к богатству, и для удовлетворения сему пристрастию употребляет обман или хищение; пристрастен кто нибудь к удовольствиям телесных чувств, и для удовлетворения своему пристрастию предается объядению, или пиянству, или еще более низким порокам; истощает стяжание свое, чтобы наполнить чрево свое; простирает свою жадность и невоздержание до неприличия, до безобразия, до болезней, и самыми болезнями не вразумляется обратиться к воздержанию: – такия пристрастия, и действия их, столь очевидно безпорядочны и беззаконны, и последствия сих пристрастий столь очевидно вредны в отношении ко временной и вечной жизни, что сего почти не нужно доказывать и указывать человеку, котораго ум не омрачен таковыми пристрастиями, котораго сердце не погрязло в тине скотских наслаждений. Пожелал ли бы добрый и благородно мыслящий хозяин, чтобы хищник поселился у него в доме, чтобы ненасытимый и нечистый ядца сидел за его столом, чтобы неистовый от вина входил в его беседу? Что же сказать о Всевышнем Домовладыке, и чистых обитателях небесных обителей? Возможно ли, чтобы в их обители допущены были души с такими склонностями и привычками, по которым, во время пребывания их в телах, для других, еще не совсем очищенных, только менее нечистых человеков, оне были отвратительны и нестерпимы? «Вне псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всяк любяй и творяй лжу» (Апок. XXII. 15). «Ни лихоимцы, ни татие, ни пияницы, ни досадители, ни хищницы царствия Божия не наследят» (1Кор. VI. 10).

Есть земныя пристрастия, не столь грубыя, однако вредныя для ищущих Царствия небеснаго; и тем более опасныя, чем менее их опасаются. Сие должен объяснить показанный нам в Евангелии пример человека, пристрастнаго к имению.

Он приступил к Иисусу Христу с важным вопросом: «что благо сотворю, да имам живот вечный?» (Мф.19:16) Посему можно приметить, что это был человек не легкомысленный, и не суетою только занимающийся. Сего юношу не стыдно поставить пред лицем старцев; на сего Израильтянина можно с уважением указать Христианам. Всех ли нас паче всего, и чаще всего занимает сей важный вопрос: «что благо сотворю, да имам живот вечный?» Не проводит ли иной дня в заботе, и ночи в безсоннице, над пустыми вопросами: как бы сделаться богатее? Или, как бы выше и виднее других занять место в обществе? Между тем как едва ли кто нибудь из нас не знает, что Евангелие возвещает горе богатым, и первым угрожает жребием последних? Если в таком состоянии душа твоя, христианин: то сказываю тебе, что она, кроме благодати святаго крещения, еще в низшем духовном состоянии находится, нежели душа сего Израильтянина, коей жалкое состояние обнаружилось внезапным удалением от Христа.

Когда Иисус Христос вопрошающему о средставах достигнуть вечной жизни, ответствовал, что для сего надлежит соблюдать заповеди, не убивать, не прелюбодействовать, не красть, не лжествидетельствовать, почитать отца и мать, любить ближняго, как самого себя; тогда не обинуясь «глагола Ему юноша: вся сия сохраних от юности моея». В то время, когда человек ищет себе наставления для вечной жизни, трудно подозревать его в вознамеренном лицемерном самохвальстве пред своим наставником: ибо в сем случае он обманывал бы только самого себя, и, скрывая от наставника истинное состояние своей души, тем самым лишал бы себя наставления, сему состоянию приличнаго. И так должно думать, что Евангельский юноша не против совести объявил себя сохранившим заповеди от юности своей: хотя впрочем можно, и должно приметить, что зеркало совести его, не очищенное и не просветленное благодатию Христовою, не довольно чисто и верно представляло ему духовный вид и достоинство его деяний. Если от Израильтянина не требовать более, нежели чего надлежит от него требовать, по состоянию Израильтянина: то сей Израильтянин опять является довольно хорошим; и я опять опасаюсь, что не каждый из нас, Христиане, выдержит с ним сравнение в добродетели.

Сохранил ли ты, Христианин, те заповеди, которыя сохранил сей Израильтянин? А тебе легче было, нежели ему, сохранить оныя, и не сравненно более можно и должно было сделать добра, при помощи благодати Христовой, данной тебе во святом крещении, щедро умножаемой, и удобно возобновляемой другими Христианскими таинствами.

Послушаем еще Израильтянина. – «Вся сия сохраних от юности моея; что есмь еще не докончал?» (Мф.19:20) – Какой опять благоразумный вопрос! Как обыкновенный ученик писмени закона, смотря на дела свои со внешней их стороны, он почитает себя исполнившим заповеди: однако потому еще не почитает себя заслужившим жизнь вечную; не думает, чтобы удаление от грубых грехов и преступлений можно было поставить в столь высокую цену пред Богом, но предполагает, что для приближения к Богу, для достижения Царствия Его, нужен какой нибудь подвиг более возвышенный, более достойный величия Божия. Не видите-ли, что тут есть некоторое смирение, и некоторое предчувствие духовнаго закона? Сии добрыя расположения душевныя привели сего Израильтянина ко Христу; поставили его во дверях благодати; открыли пред ним путь не только спасения от вечной смерти, но и путь совершенства, ведущий к вечной жизни и к высшим степеням блаженства: ибо Господь точно нашел его способным к тому, чтобы преподать ему учение совершенства: «аще хощеши совершен быти» (Мф. 19:21).

Что ж подлинно «не докончал» он? – Спрошу и я вместе с ним. Желание и деятельное искание вечной жизни, исполнение заповедей, смирение, стремление к усовершению в добре: – как уже тут много добраго! Чего еще не достает? И если подлинно чего нибудь не достает: то, кажется, сие остальное, или не очень нужно; или удобно может само собою произрасти от столь обильных семян добра. Так могли бы мы подумать: и много бы погрешили. Могут и многия семена добра остаться без плода, от одного только недостатка; могут многие подвиги не достигнуть цели, от одного только препятствия. Бедный Израильтянин умел почувствовать, что «не докончал»: но докончить не умел.

"Иди", – сказал ему обретенный им благий Учитель, – «продаждь имение твое, и даждь нищим» (Мф. 19:21). От сего учения о совершенстве вдруг все изменилось в непостоянном ученике. Где прежняя доверенность к Учителю благому? Где желание живота вечнаго? Где от юности приобретенный навык исполнять познанныя заповеди? Где ревность о докончании подвигов, потребных для вечной жизни? – Все скрылось; все исчезло; я вижу только внезапное бегство: "отъиде". Тщетно благий, воистину, Учитель, словом истины нанесши страсти богатолюбца врачебную и спасительную рану, поспешает утолить боль ея, словом утешения: «и имети имаши сокровище на небеси» (Мф. 19:21); то есть я не отнимаю у тебя имения, а только переношу оное в самое безопасное место, на небеса; не разоряю тебя, но предохраняю от разорения, переменяю сокровище тленное на нетленное, проживаемое на неистощаемое, крадомое и отъемлемое на некрадомое и неотъемлемое: пристрастная к земному душа не приемлет утешения небеснаго: «отъиде скорбя». Тщетно провидевший сие Господь привлекает его непосредственно к Себе: «и гряди в след Мене» (Мф. 19:21); то есть, я предлагаю тебе тот самый жребий, который я избрал для самого Себя; может ли это быть худой жребий? Если ты, привыкши почитать себя счастливым с имением, не знаешь, как быть довольным без имения, ты удобно сему научишься из примера, слова и опыта, следуя за Мною. Сила слова и любви Христовой, приметно, проникала в сердце юноши; ему тяжко было разстаться с таким Учителем, не последовать такому наставлению: однако ж он не имел довольно решительности победить свою страсть, и потому она увлекла его. «Отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа» (Мф. 19:22). Отшел он от Христа, может быть, для того, чтобы никогда уже не возвратиться к Нему: ибо если, находясь у самаго Источника благодати, он не вкусил ея; то кто знает, взыщет ли его в удалении благодать, им оскорбленная и пренебреженная?

Смотрите, братия, и со вниманием примечайте, с заботою и опасением о вашем собственном спасении примечайте, как одна страсть в человеке может повредить многим добродетелям; как пристрастие к земным вещам отягчает душу, омрачает ум, связует волю, угашает уже разгоревшееся желание благ небесных, удаляет от благодати, уже обретенной, разрушает надежду вечной жизни, повидимому, не без труда и благоразумия основанную. Ибо в Евангелии дело идет не просто о каком-то князе Иудейском, котораго судьба не теперь и не нами должна решиться; нет, Евангелие не разсказывает праздных и безполезных повестей; дело идет о судьбе человека, пристрастнаго к имению; и если ты таков, то, хотя без твоего имени, однако и о тебе говорит Евангельская повесть, и тебе угрожает, не какою либо маловажною опасностию, но тем, что твоя страсть может довести тебя до измены учению Христову, и удалить от Христа.

Что же делать, скажет кто-либо, неужели всем бросать имение, и сделаться нищими? – Нет, опять не о том дело. Ибо и Христос не от всякаго требовал добровольной нищеты. На пример, сего, видно, не требовано Им от Иосифа Аримафейскаго, «иже и сам учися у Иисуса», и без сомнения был верен Его учению, когда решился послужить Его погребению, не смотря на опасность от врагов Его, и который впрочем в сие время еще оставался «человеком богатым» (Матф. XXVII. 57).

Итак что же делать?

Кто чувствует внутреннее призвание к добровольной нищете, а наипаче кто, по испытанию и убеждению в сем призвании, посвятил оной себя обетом: тот да держится нищеты сея, как можно, вернее, как можно, искреннее, как можно, совершеннее. Имей то, что иметь заставляет необходимость, и правило твоего звания позволяет. Но берегись присвоивать и удерживать что нибудь сверх сего; и не позволяй себе жаждать большаго. Не прельщай себя мнимым снисхождением суждения о том или другом, говоря: это не слишком непозволительно: по сему обольстительному суждению поступал Иуда, когда «ковчежец имеяше, и вметаемая ношаше» (Иоан. XII. 6). Он думал, что не слишком непозволительно с некоторою жаждою желать умножения денег, чтобы от избытка удобнее было подавать нищим; и не приметил, как совсем забыл правило Апостольскаго нестяжания: «не стяжите злата, ни сребра, ни меди при поясех ваших» (Матф. X. 9); и под покровом нищелюбия воспитал своекорыстие и злокорыстие: "тать бе" (Ин.12:6). Не обезпечивай себя и тем, что ты не какое нибудь большое накопил сокровище: не пуды золота надобны, чтобы погрузить твою ладию в бездну адскую; тридцать сребренников были для сего слишком тяжелы в руках человека, изменившаго правилу нестяжания.

Кто же не обязан правилом совершеннаго нестяжания: тот, пользуясь богатством, законно приобретенным, не забывай правила, еще Псалмопевцем провозглашеннаго всем богатым: «богатство аще течет, не прилагайте сердца» (Псал. LXI. 11). Напоминай себе часто, что скорее, или медленнее, но во всяком случае чрез не долгое время, или богатство тебя оставит, или ты оставишь богатство: и потому обходись с ним, как с гостем, котораго надобно честно принять и честно проводить. «И купующии, яко не содержаще, и требующии мира сего, яко не требующе» (1Кор. VII. 30–31), учит Апостол.

Наконец, если, не смотря на желание поставить себя в сие Христианское равнодушие к земным вещам, ты не достигаешь сего безпристрастия, сей свободы, сей возвышенности духа; если земныя желания против твоей воли, как сети, опутывают твою душу и не допускают ее возноситься к небесному; если заботы любоимения отвлекают тебя от дел благочестия, или развлекают мысли и охлаждают чувствования сердца твоего в самых упражнениях благочестия; если скупость стесняет твое сердце, и скорчивает твою руку, когда тебе надлежало бы простерть ее для благотворения: то вновь особенным образом указываю тебе на Евангельскаго богатолюбца. Это его болезнь; и тебе показано теперь, как она опасна. Итак подумай о врачевствах, которыя подал против нея Врач душ и телес: «продаждь имение твое, и даждь нищим; – гряди в след Мене». Если ты не умеешь с сохранением имения, сохранить твою душу: то подлинно, не лучше ли уже погубить богатство, нежели, чтоб оно тебя погубило? Если не можешь вдруг, по крайней мере по немногу выпутывай душу твою из сети пристрастий, действуя вопреки пристрастиям, ее связующим. Заставь себя благотворить бедному, хотя бы сердце твое не преклонялось к нему состраданием. Отторгни себя от дел житейских, и хотя с некоторым принуждением, поставь себя на дело благочестия, когда того требуют долг и порядок жизни. Бог узрит сии, хотя не совершенныя, однако благонамеренныя жертвы: и низпослет тебе мудрость и силу на то, чтобы приносить оныя в большей чистоте и совершенстве. Наипаче же, если по немощи твоей не достигаешь еще, чтобы непосредственно следовать за Христом, по крайней мере внимательно и неуклонно взирай во след Его; вразумляй себя учением Его; возбуждай себя примером Его; молитвою привлекай силу Его; и за сим путеводительным Светом, как Израиль за столпом огненным, хотя помалу, простирайся дальше и дальше от Египта, ближе и ближе к земле обетования, – дальше и дальше от порабощения страстям и похотям, ближе и ближе к свободе чад Божиих, и к житию на земли небесному, к которому и да приведет всех нас путями провидения и благодати Своея, нас ради Обнищавший, да мы нищетою Его обогатимся, богатый в милости Христос Бог наш, сый благословен во веки. Аминь

92. Слово по освящении храма на кладбище⁴⁶⁴

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 годов.) 1831 год

Скры мя в селении в день зол моих, покры мя в тайне селения своего. Пс. XXVI. 5.

Благодатию Всесвятаго и всеосвящающаго Духа, освящен ныне храм сей, чтобы ему быть небоподобным жилищем Божиим, святилищем таинств, прорицалищем Слова Божия, лествицею, досязающею до небес, для восхождения молитв веры к престолу Всевышняго.

Благословен Бог благоволивый тако, ради споспешествования спасению душ наших. Благословенны раби Божии, споспешествовавшие сему делу благодати, попечением, трудом, соединением доброхотных даяний, из коих и малая лепта будет иметь не низкую, а может быть, и очень высокую цену пред очами Бога, взирающаго на сердце дателя. Благословение Бога Отца да осеняет, свет Иисуса Христа, Сына Божия, да просвещает, крило Святаго Духа да покрывает, ныне и присно, всякую душу человека, входящаго во святилище сие с верою и любовию к Богу, с молитвою и упованием на Него, с признанием своея немощи и греховности, с желанием Благодати Его, для исполнения заповедей Его. Истинный Бог и Господь наш Иисус Христос, Который есть воскрешение, и живот, и покой умерших о Господе, по молитвам веры, здесь приносимым, да исполняет до совершения меру покоя, да утверждает надежду блаженнаго воскресения, душам, в покаянии и вере скончавшихся, коих телеса окрест храма сего почивают на уповании воскресения.

Поелику же особенность освященнаго ныне храма есть та, что он создан на месте погребения усопших о Господе: то сие подает нам случай и побуждение, нечто сказать о благочестивом обыкновении созидать храмы Божии на местах погребения усопших, и погребать усопших при храмах Божиих.

Храм нужен не Богу, Котораго престол есть небо, и земля подножие, и Котораго вселенная не вмещает, но человеку для прибежища к Богу, чрез всевозможное устранение от суеты тварей, в которой чувство присутствия Божия потеряно. Так определяется место храма: подобным образом определены быть могут и особенные часы храма. Особенно нужен человеку храм Божий, во-первых, в час благоговения, для принесения славы Богу, яко Богу, Всевышнему, Всесовершенному, славословие Котораго есть рай и блаженство даже на земли; во-вторых, в час радости, для принесения благодарения Богу Творцу, Промыслителю, Спасителю; в-третьих, в час душевной скорби, для излияния души пред Богом, Который, в откровении Своем, благоволил между прочим явить себя в имени «Утешителя».

На сие последнее употребление храма Божия, то есть, на употребление онаго во время печали, указует Святый Давид, когда, паче всего прося и взыскуя от Господа, чтобы «посещати храм святый Его» (Псал. XXVI. 4), поставляет сему в причину: – «яко скры мя в селении Своем в день зол моих, покры мя в тайне селения Своего» (Пс. 26:5). Слова сии, может быть, относятся к тому дню жития Давидова, когда он, в смертной опасности от Саула, в бегстве, один, без оружия, без хлеба, без помощи, пришел в скинию Божию в Номве, и хотя тут был на то время Доик, сделавшийся после доносителем Саулу на Давида, и проливший за него кровь многих невинных, однако и Доик Давиду в сие время не повредил, и Саулу его не предал, и Первосвященник Авимелех, даже с отступлением от закона, снабдил Давида хлебом освященным, и мечем Голиафа, для защиты в случае нападения. Сей случай есть один из тех, в которых Бог веру и благочестивое доверие человека, прибегающаго ко храму Его в труднейшие часы жизни, оправдывает, по видимому, случайным, но удивительно верным в его пользу направлением, и обстоятельств, и свободных расположений других человеков. Впрочем сей ли точно случай был в мыслях Псалмопевца, или нет: но поелику он желает всегда посещать храм Божий, и даже «жить в дому Господнем», по той причине, что Господь скрыл его в селении своем в день зол: то из сего видно, что он приписывает храму Божию постоянное преимущество, быть прибежищем для бедствующих и печальных, крепкою оградою безопасности, сокровищницею благодатнаго утешения.

Смерть, по обыкновенному понятию, и по естественному чувствованию, не есть ли верх зол? Смерть любезных нам не есть-ли полнота скорбей? – Итак полезно и благодетельно, чтобы на краю могилы, где с любезными нам погребается наше благополучие, наши радости, наши надежды, стоял храм Божий, куда можно принести самую горькую печаль, чтобы получить, колико сладостное, толико же верное утешение. Да внидет сюда препровождающий⁴⁶⁵ новопреставленнаго, или еще скорбящий о давно умершем, и да услышит сострадательное увещание Апостола: «братие, о умерших да не скорбите, якоже и прочии не имущии упования» (1Сол. 4:13). Да внидет осиротевший, и падет в объятия «Отца сирых». Да внидет вдовица, и, с надеждою неизменнаго покровительства, припадет к «Судии вдовиц» (Псал. LXVII. 6). Да внидет лишившийся детей, и найдет их в верных руках неизреченно благаго и благодетельнаго Любителя детей, глаголющаго и некоторым родителям, как некогда сказал Апостолам: «оставите детей, и не возбраняйте им приити ко Мне: таковых бо есть царство небесное» (Матф. XIX. 14). Всяк, пораженный зрелищем смерти, да внидет сюда, во храм за нас Умершаго, и ради нас Воскресшаго, и да воскреснет духом, вняв слову воскресения: «аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе», то есть, с верою в Него, «приведет с Ним» (1Сол. 4:14). Из сего краткаго разсуждения можете усмотреть братия, как сообразен с назначением храма, как нравственно полезен, обычай устроять храмы при местах погребения, и погребать при храмах.

Но должно признаться, что сие изъяснение не будет еще удовлетворительно для тех, которые знают, что для обычая Церковнаго, дабы он был правилен и чист, не довольно того, чтобы он основан был на благовидных соображениях и чаемой пользе; а надобно, чтобы он глубже и непоколебимее утвержден был на непреложном и прямом свидетельстве Слова Божия, или по закону единства Церкви, на верном предании от первых образцовых времен Христианства. Войдем в некоторое изъяснение, чтобы, по возможности, удовлетворить и сему требованию.

Обычай Иудейской Церкви в обращении с умершими, утвержденный Моисеевым законом, далеко разнится от обычая Церкви Христианской. Там прикоснувшийся к умершему почитался нечистым, и место, где лежал умерший, почиталось нечистым. Посему там, положить умершаго во дворе храма, значило бы осквернить храм. Почему так было в Церкви Ветхозаветной, а не так в Церкви Новозаветной? – Смерть была нечиста от Адама, как нечистый плод греха его. Но Христос очистил и освятил смерть Своею пречистою и пресвятою смертию. От Его Богопричастнаго тела, за нас пострадавшаго, от Его Божественныя крови, за нас излиянныя, простерлась очистительная сила на все человечество, преимущественно же на тех, которые приобщены к таинственному телу Его, чрез таинство святаго Крещения и святыя Евхаристии. Посему для нас, Христиане, смерть может быть также чиста, как жизнь; и умершие, наравне с живыми, могут принадлежать храму Господню; потому что, наравне с живыми, принадлежат Господу. «Никтоже бо нас, – по учению Апостола, – «себе живет, и никтоже себе умирает. Аще бо живем, Господеви живем: аще же умираем, Господеви умираем. Аще убо живем, аще умираем, Господни есмы» (Рим. XIV. 7–8). По сей принадлежности всех Единому Господу, тогда, как живые стоят во храме Господнем, умершие, как-бы продолжая пребывать в общении Церковном, почивают окрест храма; некоторые же, которые достовернее и совершеннее других усвоены Господу, и которых "смерть" преимущественно «честна пред Господем» (Псал. CXV. 6), как-то, святые мученики, по обычаю, сохраненному священным преданием, почивают телесами своими под самым олтарем храма. Одни упокоиваются тайнодейственною и молитвенною силою олтаря: другие самому освящению олтаря споспешествуют силою своих молитв и данныя им благодати.

Можем и в Слове Божием показать основание сего обычая, преданием в Церкви сохраненнаго. «Глаголано бысть Моисею хотящу сотворити скинию: виждь бо, рече, сотвориши вся по образу, показанному ти на горе» (Евр. VIII. 5). Но что показано ему на горе? – «образ и тень небесных вещей» (Евр.8:5), как сказует Апостол. Итак вот коренный закон храма, который нет причины отменить и для храма Христианскаго: храм должен быть сотворен во всем, как можно, по образу вещей небесных, показанных достойному созерцателю. Как образ небесных вещей для храма Ветхозаветнаго созерцал Моисей на горе Синае: так образ небесных вещей для храма Новозаветнаго показан был Иоанну Богослову в откровении, где он между прочим сказует: «видех под олтарем души избиенных за слово Божие, и за свидетельство, еже имеяху», то есть, души святых мучеников (Апок. VI. 9). Не нам, и не теперь открывать тайну, для чего тамо души святых мучеников сокрыты до времени под олтарем, а не ликуют окрест олтаря: довольно для настоящаго разсуждения заметить, как верно в видимой православной Церкви все сотворено по образу небесных вещей. Там, в славном храме небесном, души святых мучеников под олтарем: и здесь, в земном таинственном храме, мощи Святых под олтарем. Если же прилично телесам Святых почивать под самым олтарем святаго храма: то не неприлично и то, чтобы телеса верных почивали окрест олтаря и храма.

Примечай, душа Христианская, священную и даже таинственную важность обыкновения, тела усопших о Господе полагать при храме Господнем. Оне достойны сей почести потолику, поколику сами суть храмы Божии, члены тела Христова, жилища Святаго Духа. Помышляй о сем часто, со вниманием, пока носишь земное тело; и со тщанием очищай свое тело воздержанием, освящай упражнениями благочестия, устрояй ему нетленную одежду из дел веры и добродетели, дабы, когда ты отложишь свое тело, и его положат близ святилища Господня, не возгнушалась оным святыня Господня, как неочищенным от растления Адамова и твоего собственнаго, и не отринула от себя жребия твоего ко жребию тех, «ихже расточишася кости при аде» (Псал. CXL. 7), но восприяла тебя «в наследие нетленно, и нескверно, и не увядаемо, соблюдено на небесех» (1Пет. I. 4). Аминь.

93. Беседа о благочестивом усердии⁴⁶⁶

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1832 год

Тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе (Рим. XII. 11).

Говорить о благочестивом усердии подает мне мысль не один Святый Павел своим Богодухновенным наставлением, но и многочисленный собор Святых своими примерами⁴⁶⁷.

Те, которые в настоящее собрание приведены⁴⁶⁸, благочестивым усердием, может быть, не без утешения услышат нечто такое, что сообразно с свидетельством их собственной совести. Вообще же никто не должен почитать ни маловажным, ни посторонним для себя то, чему Апостол Христов Христиан поучает.

«Тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе». Последним из сих трех увещаний Апостол убеждает нас деятельно исполнять обязанности наши к Богу: а двумя предыдущими определяет, с какими душевными расположениями надлежит исполнять оныя.

Дело раба работать господину своему: так дело Христианина работать Господеви. Каким образом? Работать над своим умом, чтобы просветить его познанием истиннаго Бога и святой воли Его; работать над своим сердцем, чтобы очистить его от страстей и похотей, дабы оно могло сделаться достойною жертвою Богу, и обителию благодати Его; работать всеми своими силами и способностями, чтобы все делать для Бога, и благоугодным Ему образом, как то, для Него честно исполнять дела звания и должности, для Него благотворить бедным, для Него терпеливо переносить скорби. Земные господа удовлетворяются только такою работою, которая приносит выгоду, а просьбы и добрыя слова своих рабов и наемников конечно не поставят в счет работы к воздаянию: но Господь небесный, не ищущий от нас никакой выгоды и не имеющий ни в чем нужды, а приемлющий нашу работу для того только, чтобы нам же благодетельствовать, приемлет и наши к Нему молитвы и славословия, как службу и работу Ему благоугодную. Из сего не трудно усмотреть, как многообразна⁴⁶⁹ работа Господеви, и как она простирается на всю жизнь человека внешнюю и внутреннюю, до великой субботы, – успокоения в Самом Боге. Очень худо было бы, если бы такая работа производилась без старания и с леностию. Ленивый не делает того, что делать должно; нестарательный делает кое-как, не заботясь о успехе и совершенстве дела. Такие работники не годными почитаются и у земных господ; кольми паче непотребны они пред очами Господа небеснаго. Посему верный приставник дел Его взывает ко всем, Ему работающим: «тщанием не лениви!» Не будьте ленивы и нестарательны! Но, не довольствуясь сим, Он присовокупляет: «духом горяще!» Имейте горячность духа, пламенную ревность, кипящее усердие служить Богу, и творить волю Его.

Живое усердие к Богу есть черта, которая много значит в характере Христианина, и в определении того, чем быть, и чего достигнуть он может.

Во-первых, оно есть собственно то, что в человеке работу Господню делает угодною Богу. Сие объяснить можно близким простым примером, и доказать вашим собственным делом. Пред святым Образом ты возжигаешь свещу, и полагаешь, что тем совершил некоторое служение Богу. Но ты знаешь, что Богу и Святым его, пребывающим во светлостях святых, небесных, нет никакой нужды в земном, вещественном светильнике; ты видишь, что и во храме иногда без него можно было бы обойтись при помощи великаго, вседневнаго светильника Божия на небе. Что ж значит твое служение возженною свещею, и как оно может быть угодно Богу и Святым Его? – Оно должно быть видимым знамением⁴⁷⁰ горящаго в тебе духа, твоего благочестиваго усердия. Дух Божий распределил в Церкви образы служения по чину и по способностям: предстоятель олтаря молится, славословит, тайнодействует, поучает: меньшие служители Олтаря возбуждают молитву и духовное разумение священным чтением или песнопением, указанием чина священнодействия и предметов молитвы; тебе, которому досталось в безмолвии слушать и возбуждаться, дабы ты не казался устраненным от деятельнаго участия в Богослужении, бездейственным членом Церкви, предоставлено знаменательное действие возжечь свещу пред святым Образом, и когда ты сие делаешь, совесть твоя получает свидетельство, что ты участвуешь в служении Богу, Церковь утешается, заключая по знамению, что ты горишь духом, и Бог благоугождается жертвою твоего сердца. По сему примеру надлежит разсуждать и о других делах благочестия. Человек не видит сердца ближняго своего: но и он не удовлетворяется одною видимостию и вещественностию дел, а старается по приметам угадывать, с искренним ли усердием оныя делаются, и когда сие находит, высоко ценит дела, и много утешается. Бог ли сердцеведец может быть доволен видимым и вещественным делом благочестия и добродетели, когда не видит в сердце человека благочестиваго усердия? «Бог зрит на сердце». «Даждь Ми сердце твое», говорит Его премудрость человеку; и взаимно «даст ти Господь по сердцу твоему» (Пс.19:5). По сердцу Иерусалимской вдовицы, положившей в церковное сокровище две лепты, произнесен суд Христов, что малый дар ея больше всех великих. Малую деньгу безценною пред Богом делает благочестивое усердие.

Во-вторых, благочестивое усердие помогает человеку в работе Господней, облегчает для него подвиги служения Богу, и ускоряет шаги его по пути к духовному совершенству. Когда человек мира и плоти слышит заповеди, по которым должно поступать человеку Божию: не люби мира, ни того, что в мире; отрекись от имения, то есть, или раздай оное бедным, или управляй им с таким равнодушием, как бы ты не имел онаго; умерь любовь к отцу и матери, к жене и детям, чтобы тебе не любить их больше, нежели Бога; отвергнись себя; возми крест: он ужасается тягости работы Господней, и не понимает, как может кто нибудь понести оную. Напротив того не только всесильный Подвигоположник говорит: «иго Мое благо, и бремя Мое легко есть» (Мф.11:30); но и подобострастный нам раб Его сказует, что «заповеди Его тяжки не суть» (1Ин.5:3). Как же согласить столь различные между собою виды одного и того же дела? – Соглашение сие заключается в понятии благочестиваго усердия. «Путь заповедей Твоих текох, – говорит Псалмопевец, – егда разширил еси сердце мое» (Пс. CXVIII. 32). Он дает чрез сие разуметь, что путь заповедей Божиих, путь жизни благочестивой и духовной, кажется трудным, человек коснит на нем, колеблется, претыкается, воспящается, не умеет переставить ноги, дотоле, доколе сердце его сжато, холодно, не возбуждено к добру: но когда оно разширяется духовным жаром, возбуждается Божественным желанием, тогда человек бежит путем Божиим легко и скоро. Опытный разумеет сие: а дабы удобнее было разуметь каждому, пусть обратят внимание на то, как много делает горячность духа в обыкновенных делах человеческих. Укажу на один случай, в котором вдруг можно видеть и действительный, обыкновенный опыт, и вместе притчу, имеющую высшее, духовное знаменование. Иаков сам себя отдал в работу Лавану на семь лет с тем, чтобы, вместо платы, получить Рахиль в супружество: «и Быша пред ним, – говорит дееписание, – яко малы дни, занеже любяше ю» (Быт. XXIX. 20). Рахиль, красная взором, знаменует красоту созерцания духовнаго. Если в духе человека зажглась любовь к красоте Божества и Божественнаго: то хотя и многие годы должно будет провести в трудных подвигах благочестия для приобретения полной радости спасения; будут пред ним, яко малы дни, занеже любит то, для чего работает.

Сим образом изъясняется то, как Апостолы среди гонений проходили с проповедию Евангелия вселенную от края до края, и не утомлялись; как Мученики радовались во страданиях; как Преподобные в суровом и скудном пустынножительстве находили блаженство, и не хотели променять онаго ни на какую иную жизнь.

В-третьих, горячность усердия к Богу может быть полезна в особенности, для охранения человека от искушений со стороны плоти и мира, и духов злобы и прелести. Духовные наблюдатели изъясняют сие простым подобием. Когда котел кипит на огне: тогда не смеют к нему приближиться, ни насекомое, чтобы осквернить, ни наглое домашнее животное, чтобы похитить пищу, приготовляемую в нем для человека. Но когда снимется с огня и остынет, тогда насекомыя роятся около него, и падают в него, и наглый пес⁴⁷¹ может приближиться, осквернить, похитить. Подобно сему, когда душа человека кипит огнем Божественнаго желания: сей духовный огнь служит ей в одно время и силою для действования, и бронею для защиты. Но если небрежение допускает угаснуть сему огню; и благочестивое усердие остывает: то суетные, лукавые, нечистые помыслы родятся и роятся в области чувственной, падают во глубину души, и оскверняют ее, и может придти наглая страсть, и расхитить в душе, что в ней уготовлялось для благоугождения Богу.

Что мнится вам братия? Не есть ли горячность духа к Богу качество, преимущественно вожделенное? Так подлинно. И сию мысль находим у Самого Спасителя Нашего. «Огня приидох воврещи на землю, – глаголет Он, – и что хощу, аще уже возгореся» (Лук. XII. 49). То есть, как желал бы я, чтобы он уже горел! Что жь это за огнь, столь вожделенный Пришедшему спасти человека? Без сомнения, не огнь разрушающий, но огнь оживляющий, огнь духа, ввергаемый в землю сердца, который, по выражению Пророка, «разваряет и очищает, яко сребро, я яко злато; и очистит сыны Левиины», то есть, сынов сердца; «и прелиет я яко злато, и яко сребро; и будут Господеви приносяще жертву» духовную "в правде" (Мал. III. 3). Сей Божественный огнь, которым Иисус Христос так желал воспламенить сердца человеков, горел уже тогда в собственном Его сердце, как в своем источнике, как то обнаруживают непосредственно за вышеприведенными следующия слова Его: «крещением же имам креститися», то есть, крестным страданием; «и како удержуся, дóндеже скончаются» (Лк.12:50)! То есть, как Я томлюсь, доколе сие совершится! Что значит сие томление, как не то, что Его сердце горело желанием страдания и крестной смерти, дабы сею жертвою умилостивить Бога Отца, и совершить спасение человеков?

После таковых размышлений не болезненно ли, братия, помыслить, что есть и в называющихся Христианами сердца, остающияся только землею, в которую еще не ввержен огнь Христов, хладною, чуждою жизни Божией? Не печально ли примечать, что некоторые работают Господеви только в внешних делах благочестия и добродетели, поверхностно, принужденно, без возбуждения духовнаго, без усердия искренняго и глубокаго? Бедные! они понимают, что слишком опасно было бы не работать Господеви совсем; но работая не усердно, делают сами себе двоякий вред: и увеличивают тягость своей работы, и не достигают всего плода, от нея возможнаго.

Могут некоторые сказать: мы желали бы иметь горящий к Богу дух, но что делать, если сие нам не дается? На сие ответствуем: если Божественный Спаситель наш во дни плоти Своея так желал ввергнуть Божественный огнь Свой в сердца человеков: думаете ли вы, что Он менее желает сего ныне? «Иисус Христос вчера, и днесь, той же и во веки» (Евр.13:8). В Нем и ныне, как всегда, и для каждаго, как для всех, – в Нем живот и свет человеков, свет непрестанно просвещающий, живот непрестанно оживляющий. «Приступите к Нему, и просветитеся» (Пс.33:6). Положите пред Ним землю сердца вашего, и Он возжжет в ней Свой животворный огнь. Сделайте для Него не многое, что теперь есть в вашей возможности, и Он сотворит для вас, что есть в Его всемогуществе и всеблагости. Возбуждайте сердце ваше воспоминанием безчисленных и непрестанных благодеяний Бога Творца и Промыслителя, и размышлением о безпредельной любви Искупителя, который, недовольствуясь быть вашим благодетелем, соделал Себя вашею жертвою и вашею пищею, – сохраняйте, сколько можно, совесть вашу не возмущенною и мирною, а если она возмущена грехом, не медлите очищать и умирять ее покаянием; заставляйте себя безленостно и безропотно работать Господеви со страхом, доколе не дастся вам работать Ему с радостию; не приписывайте себе успехов, какие дадутся⁴⁷² в служении Богу, но восписуйте все благое благодати Его, держите себя чрез молитву и смирение, непрестанно поверженными пред Богом, как земля пред солнцем. Верен Бог, сияющий видимым солнцем Своим на злыя и благия, по обетованию благодати Своея, возсиять и в сердцах ваших, согреть и воспламенить их духом Своим Святым, да будете «духом горяще, Господеви работающе» (Рим.12:11), не только, яко верные раби, тщательно, по усердию, но и яко присныя чада, радостно, по любви, да имеете утешение внутреннее, да достигнете воздаяния вечнаго. Аминь.

94. Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы⁴⁷³

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.) 1832 год

Да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве. Матф. VI. 18.

У гроба Пресвятыя Девы Марии, Церковь поставляет нас ныне в благочестивое созерцание. Ибо что такое церковный праздник, если не благочестивое созерцание, в котором дух отдыхает от труда плоти, и собирает силы для работных дней жизни?

Что же видим, быв поставлены у гроба Пресвятыя Девы? Зрелище необыкновенное! – Обыкновенно до гроба – свет и ясность, далее гроба – мрак и неизвестность: но здесь совсем напротив. До гроба – какое высокое достоинство и добродетель в какой глубокой тайне и безвестности! Далее гроба – какой свет и слава, какое торжественное воздаяние достоинству и добродетели!

Не много нужно труда для изъяснения, что нравственное достоинство Преблагословенныя Девы Марии должно признавать безпримерно высоким. Сие видно само собою из достоинства служения, в которое она избрана и возведена. Если бы нашлась добродетель выше, нежели Ея: то была бы несообразность в том, что Она преимущественно избрана быть жилищем, престолом, Материю Бога Слова. Но в судьбах и делах Божиих несообразности быть не может⁴⁷⁴. Следственно, как верно то, что Мариам есть «благословенная в женах», то есть, благословенная высочайшим благословением пред всеми прочими женами: так же верно и то, что добродетель Ея есть высочайшая, чистейшая, совершеннейшая, хотя впрочем Она чиста и совершенна помощию того же Христа, Который соделался наградою Ея чистоты и совершенства.

Но посмотрите, сколько знают, как видят достоинство Мариами прежде гроба Ея.

Кому лучше было знать Ее, как не тому, кто удостоен был доверенности хранить сие сокровище мира, сию запечатленную сокровищницу Неба? Но Иосиф вначале так мало знал, сколь высоко должно чтить Ее, что почитал даже возможным «обличить» Ее, хотя и не хотел того. Иосиф готов был повергнуть безценное сокровище, если бы оно не было надежнее оберегаемо более просвещенными хранителями, Ангелами. «Не хотя ея обличити, восхоте тай пустити ю. Сия же ему помыслившу, се Ангел Господень во сне явися ему» (Матф. I. 19–20).

О дивно-молчаливая Дево! Не ближе ли было Тебе самой известить Иосифа о том, о чем наконец известил его Ангел? Почто ждала Ты дальняго вестника с неба? Почто не спешила на помощь праведнику, почти впадшему в несправедливость? – Без сомнения для того, «да не явишися человеком», с Твоею добродетелию, с Твоею благодатию, с Твоим достоинством, "но" единственно «Отцу Твоему» небесному, «Иже в тайне».

Тайну высокаго достоинства Девы Богородицы более или менее открывали Ангелы, звезда, волхвы, пастыри, Симеон: но Ангелы возвратились на небо; волхвы на Восток; звезда скрылась; Симеон с миром отпущен из мира сего; свет Вифлеемской славы потушен гневным дыханием Ирода и кровию младенцев; Мария скрывалась то в Египте, то в Назарете, а Ея достоинство и знаменитость – в Ея сердце. «Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердце своем» (Лук. II. 19).

Пришло время, когда слава премудрости и чудотворений Сына Мариина просияла в Иудее и Галилее. Надлежало бы отблеску славы Сыновней вскоре озарить и лице Матери. Однажды нечаянно показалось, что сие начинается. Другая, может быть мать, или сильно желающая быть матерью, живее других вообразила счастие Матери благословенной, и всенародно предалась восторгу, который побуждал ее прославлять Иисуса, и вместе с Ним Его Матерь. «Воздвигши некая жена глас от народа, рече Ему: блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал» (Лук. XI. 27). Но приметьте: она говорит околичностями; ублажает «чрево и сосцы», а не произносит имени Той, Которую прославляет. Почему? – Без сомнения потому, что не знает Ея ни в лице, ниже по имени.

Другие знали Мариам и в лице и по имени: потому что не могли не знать сего: и несмотря на сие оставались в самом странном о Ней неведении. Послушайте, что говорят сограждане и соседи Иисуса и Марии. «Откуду сему премудрость сия, и силы?» (Следственно, они слышат премудрость Иисуса, видят чудеса Его, признают их, и побуждаются ими узнавать все, что до Него касается). «Не сей ли есть тектонов сын? Не мати ли Его нарицается Мариам» (Матф. XIII. 54–55)? Видите, они не умеют даже сказать: Иосиф, сын Давидов, Мария, дщерь Давидова; они знают только то, что в глазах: – что Иосиф есть ремесленник, что Мария есть – Мария. Как же не знают они даже того, что Евреи так заботливо старались знать и о себе, и о других? Как не знают рода и происхождения Марии? – Не иначе можно изъяснить сие, как тем, что Пресвятая Дева, не желая ни в чем «являться человеком», не ища никакого человеческаго утешения, не хотела и того, чтобы в уничижении бедности Своей утешать Себя пред человеками достоинством Своего рода; и потому не делала гласным Своего происхождения так же, как Своей добродетели и благодати.

Но что уже дивиться тому, что чужие, дальние ли то, или ближние, долго не дают славы Той, Которую должны «ублажать все роды» (Лк.1:48)? Сам Сын Ея, – усомнился бы я сказать, если бы можно было усомниться пересказывать сказанное самою Истиною, – Сам Сын Ея, повидимому, не решается⁴⁷⁵ дать Ей пред человеками славу, подобающую матери; и Он является как-бы не знающим, или не желающим знать Ее. «Кто есть Мати Моя» (Матф. XII. 48)? вопрошает Он. Как-бы ищет, кому даровать имя, честь и славу Своея Матери, умалчивая о Той, Которой Его рождение дало право на сии отличия⁴⁷⁶. «Мати Моя и братия Моя сии суть, слышащии слово Божие и творящии е» (Лук. VIII. 21). Говоря таким образом, Господь не отчуждает Матери Своея по плоти: поелику слышит слово Божие паче других Та, Которая услышала оное прежде других; и творит оное деятельнее других Та, Которая сотворила Ему достойную обитель⁴⁷⁷ во чреве Своем. Но, во-первых, Господь возвышает Своим изречением слушающих и творящих слово Божие, и возбуждает к сему спасительному деланию; во-вторых, и Он, в приведенном изречении, сообразуется с собственным правилом Своея Матери, чтобы «не являться человеком», – сколько можно уклоняться от славы человеческой, ища славы Божией; и Он медлит, отлагает явить человекам всю честь и славу Той, Которая есть «честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим».

Иду далее поприщем земной жизни Иисуса и Марии: тоже повсюду. Где наиболее является слава, там отнюдь не является Мария, как например, при торжественном входе Господнем во Иерусалим. А если где является Матерь Господня, там не слава Ее встречает, как например: «стояху при кресте Иисусове Мати Его и сестра Матере Его» (Иоан. XIX. 25).

Последуем за Распятым, чрез дверь гроба, в область славы Воскресшаго. Уже не первый только, но и последний по вере ученик Его славит Его Божество: «Господь мой и Бог мой!» (Ин.20:28) Уже за славою Господня воскресения следует новая Божественная слава вознесения Его на небо. Ищу человека, действия, слова, в котором бы⁴⁷⁸, хотя теперь, явилась слава «Матери Господа моего» (Лк. 1:43), которую, правда, еще очень рано, только без свидетелей, и без последствий возвещала праведная Елисавета: ищу и – не нахожу. "Сии вси" – написано об Апостолах после вознесения Господня – «бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами и Мариею Материю Иисусовою» (Деян. I. 14). Какое неожиданное повествование! Не только после Апостолов, но даже после неких неизвестных жен, едва наконец вспомнили наименовать «Марию Матерь Иисусову». Что это такое? Неужели повествователь не довольно чтит Матерь Божию? – Сохрани Бог допустить сию мысль, оскорбительную не только для Пресвятыя Девы, но и для Cвятаго Евангелиста Луки! Что ж это значит? – То, что Cвятый Лука так пишет в книге Деяний Апостольских, как вела себя Пресвятая Дева между Апостолами; а Она, хотя, по высоте благодати, в духе, невидимо председательствовала в соборе Апостолов, – по смирению сердца, во плоти, видимо, не допускала до Себя никакой славы, не употребляла никаких преимуществ, поставляла Себя в ряду с прочими женами, учила их Своим примером тому, чему после учил их Апостол Павел словом: «жены ваша в церквах да молчат» (1Кор. XIV. 34). «Жена в безмолвии да учится со всяким покорением; жене же учити не повелеваю» (1Тим. II. 11–12). Желал бы я – скажу мимоходом – чтобы в сей священный пример пристально всмотрелись наши чуждающиеся братия, которые, прежде суда Христова, осудив без разбора всякое священство⁴⁷⁹, и за то наказав сами себя произвольным лишением священства, к довершению безпорядка, поручают начальствовать у себя в общественном⁴⁸⁰ Богослужении девам, – без сомнения, не мудрым, а юродивым⁴⁸¹! Ибо какая дева, кроме юродивой, дерзнет принять на себя в Церкви то, к чему не дерзала приступать Пресвятая Дева Богородица?

Теперь посмотрим на другое, необозримое по пространству, но уже удобозримое по светлости, поприще, которое открылось для Пресвятыя Девы Ея успением. Как скоро сие совершилось: собор Апостолов, как говорит благочестивое предание, отвсюду собран Духом Божиим, чтобы не столько оплакивать, сколько праздновать Ея погребение. Как прежде неверие Фомы обращено в доказательство достоверности воскресения Христова: так теперь умедление Фомы обращается в средство к прославлению вознесения Богоматери, – еще сокровеннаго, как сокровенна была жизнь Ея на земли⁴⁸². Восприяв славу Божию на небеси, с сего времени Она не отвергает и человеческой славы на земли, прежде неугодной для Ея смирения, теперь полезной и благотворной для живущих на земли⁴⁸³.

Слава Ея имела и своих врагов, подобно как и слава Христова: но в сем-то наипаче является Божественная сила благодати, что враги служат ей не столько препятствием, сколько средством к достижению ея целей. Что произвели еретики, которые так и хитро и дерзновенно⁴⁸⁴ усиливались похитить у Пресвятыя Девы Марии высокое наименование «Богородицы»? – То, что Православная Церковь, остерегаясь от их лукавства и дерзости, стала еще ревностнее прежняго прославлять Пресвятую Богородицу, от чего нет теперь в Церкви ни одного дня, ни одного Богослужения, которые бы не были «преукрашены Ея Божественною славою». И это не есть простой перекор слов православных противу еретических, но действительное сражение духовных сил и совершенная победа силы Христовой над силою Его противников. Ибо славящия уста утомились бы в продолжение веков, если бы, на глас молитв и славословий, не посещала верующих Пресвятая Богородица Своею могущественною помощию, принося душам Христа с Его благодатию, подобно как Она является носящею Его на руках, в наших священных изображениях. – «Радуйся благодатная! Слава Твоя Боголепная Богоподобными сияет чудесы!»

Вот, братия, что видится мне ныне, чином церковным и долгом служения поставленному на страже, в созерцании, у гроба Пресвятыя Девы Богородицы. Но к чему сие видение? – Ибо созерцание благочестивое должно быть не праздно, а деятельно. – К тому, чтобы пример сокровенной жизни Ея споспешествовал нам – и уразуметь, и принять, и делом исполнять учение Христово: «да не явишися человеком... но Отцу твоему, Иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве». Подвизайся, делай добро, служи Богу: но берегись, чтобы твоих подвигов, твоих добродетелей, твоего благочестия не обнаруживать пред людьми без нужды, произвольно, самодовольно, тщеславно⁴⁸⁵; имей Бога свидетелем твоей совести, и Он будет мздовоздаятелем твоим за все, что ты, не примечаемый человеками, для Него делаешь или терпишь.

Господь заповедует тайну, во-первых, для дел человеколюбия: «тебе творящу милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя» (Мф.6:3). Во-вторых, для дел благочестия: «егда молишися, вниди в клеть твою, и, затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне» (Мф.6:6). В-третьих, для дел самоотвержения и умерщвления плоти: «да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне». Следственно, тайну скромности и смирения заповедует Он для всех обязанностей человека к Богу, ближнему и самому себе, – для всякой добродетели, – для всех дел Закона.

Скажут: но как же исполнится Христово же слово: «тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех» (Матф. V. 16)? – Не заботьтесь; слово Христово исполнится само собою, и не потребует вашей помощи. Сказано: «да просветится свет ваш», сам собою, естественно, как светит всякий свет; а не сказано: выставляйте на показ свет ваш. Добрыя дела суть дела света по естеству: делайте тайно, – свет просияет, когда, и сколько повелит Бог Светодавец. Беда в том, если делаете дела темныя, злыя: от сих, конечно, нет и не будет света, и Бог не будет ими прославлен.

Скажут еще: как же и молиться, или проповедывать в Церкви, если и дела благочестия творить должно в тайне? – Дабы ответствовать на сие, напомним, что в том же самом поучении, в котором Спаситель наш говорит о молитве в тайне, говорит и о даре, приносимом к олтарю: «аще принесеши дар твой ко олтарю» (Матф. V. 23); а сие бывает в Богослужении открытом и торжественном. Из сего видно, что заповедию о тайной молитве не отменяется обязанность участвовать в общественном церковном Богослужении. Но есть и в сем случае своего рода осторожность, чтобы не являться человекам тщеславно, а смиренно предстоять Отцу небесному, Иже в тайне. Если, стоя в церкви, ты совершаешь действия благоговения, общия всем присутствующим, но стараешься удерживать, или делать неприметными, особенныя в тебе движения возбужденнаго благочестия, воздыхания или вопли, готовые исторгнуться, слезы, готовыя пролиться: в сем расположении ты и среди многочисленнаго собрания сокровенно предстоишь Отцу твоему, Иже в тайне.

Помыслим, братия, сколь и неблагородно, и тягостно, и безполезно жить только на показ, как поступают многие и в нравственной, и в общественной, и в домашней жизни. Все показывают, все выставляют, о всем трубят, всякое ничтожное дело провозглашают, подобно как кокошь свое новорожденное яйцо. Но провозглашение кокоши основательнее; она возвещает яйцо, которое подлинно родилось и остается: а тщеславные возвещают то, чего нет, или провозглашением уничтожают провозглашаемое. Например: сделано дело благотворения: хорошо; до сих пор оно существует. Но если сделавший и хвалится оным: то доброе дело исчезает. Теперь открылось, что нет добраго в его сердце; там тщеславие. Нет добраго в его деле; произведение тщеславия не есть доброе дело. Нет добраго даже в глазах людей: ибо они проникают тщеславие, и если славят дело тщеславнаго, то в тоже время разглашают и укоризны его тщеславию. Кольми паче нет здесь добраго пред Богом. Он отказался от тщеславных, когда сказал: «восприемлют мзду свою» (Матф. 6:2, 6, 16).

Христианин! Будь, а не кажись: вот одно из важных для тебя правил. Познай несравненное достоинство скромной, тихой, сокровенной добродетели. Ей свойственно быть тайною для земли: потому что она небесной породы, и для неба существует. Совершай ее в тайне, и охраняй от глаз человеческих, часто нечистых и вредящих ея чистоте⁴⁸⁶, а представляй тщательно и непрестанно чистому и очищающему оку Божию. «И Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве». Аминь.

95. Слово в день Тезоименитства Благовернаго Государя, Наследника Престола, Цесаревича Великаго Князя Александра Николаевича

(Говорено в Успенском соборе, августа 30 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 г.) 1832 год

Бога бойтеся, царя чтите. (1Пет. II. 17).

В собрании боящихся Бога и чтущих Царя, не трудно возвещать сие учение. Прежде нежели предложено, уже оно принято; прежде нежели проповедано, исполняется⁴⁸⁷. Ибо что привело вас в сей Дом Божий, как не благочестие, или страх Божий? Что собрало вас именно ныне, и собирает в подобные нынешнему дни славы, радости и надежды Царевы, если не благоговейное почтение к Величеству Помазанника Божия, соединенное с любовию к Нему и к исполненному надежд – Наследнику Его величия и добродетелей, и с желанием сохранить надолго сии дары Божии?

Итак нужно ли повторять: «Бога бойтеся, царя чтите»? Радуюсь, если не нужно; надеюсь, что не будет сие излишно. Может быть, не каждый из нас размышлял, что значит, что две заповеди: «Бога бойтеся, царя чтите», в учении Святаго Апостола Петра поставлены рядом, в непосредственном одна с другою сближении. А в сем размышлении, может быть, найдется нечто достойное внимания.

Подобное сближение мысли о Боге с мыслию о царе встречаем и у самого Иисуса Христа, когда Он говорит: «воздадите Кесарева Кесареви, и Божия Богови» (Матф. XXII. 21). Но здесь сочетание мыслей произведено не просто изволением говорящаго, а сложностию вопроса, на который Он ответствует: «достойно ли есть дати кинсон Кесареви, или ни?» (Мф.22:17) – вопрошали Господа ученики Фарисеев и приверженцы Ирода, ожидая, что если ответ будет: должно; то Фарисеи могут обвинить Иисуса пред народом в недостатке ревности по законе Божием, в котором написано: «пол дидрахмы дань Господу» (Исх. XXX. 13), а не земному царю; если же ответ будет: не должно; в таком случае Иродиане обвинят Иисуса пред Римским правительством, в речах возмутительных против Кесаря. Чтобы разсечь сию обоюдную сеть, потребен был обоюду острый ответ: отдайте Кесарево Кесарю, – заплатите дань Кесарю монетою, которая носит на себе его изображение и надпись, – знак его власти, и его ручательства за безопасность собственности; отдайте Божие Богу, – отдайте в дань храму Божию пол-дидрахмы, по предписанию закона Божия. Есть обязанности не только к Богу, но и к Царю; одне другим не противоречат; и те и другия вместе исполнять можно и должно.

Изречения Святаго Апостола Петра в его Послании не управляются какою либо приметною, внешнею, случайною причиною. Его мысли свободно следуют созерцанию истины, и его слова его же мыслям. Вслед за мыслию о Боге само собою родится у него мысль о царе, и обязанность к царю становится рядом с обязанностью к Богу. Что же особенно примечательное можем мы открыть в сем сочетании мыслей Апостола?

Прежде ответа на сей вопрос, надобно вспомнить, что написанное в первом веке Христианства теперь предлагается людям девятнадцатаго века, что впрочем дух Евангелия, как Дух Божий, объемлет все времена; и что посему он изрекает в первом веке то, и таким образом, что и каким образом нужно и удовлетворительно и для девятнадцатаго, равно как для всех прочих веков.

Несчастное свойство мудрования, более в нынешния времена, нежели прежде, господствующее в умах, есть недоверчивость к истине, во всяком роде познаний. О всем, что прежде было признаваемо твердым основанием прочих познаний, теперь спрашивают, точно ли это есть основание, и, под предлогом испытания и удостоверения, разными образами подкапываются под оное, не догадываясь, что сия работа есть только разрушительная, а не созидательная. На чем основано правило: «Бога бойтеся»? На чем основано правило: «Царя чтите»? Не потому ли Священник проповедует почтение к Царю, что надеется от него покровительства своему служению? Не потому ли Царь покровительствует Олтарю, что надеется иметь его подпорою Престола? Не взаимная ли только польза соединяет Олтарь с Престолом?

Прости меня, Святая⁴⁸⁸, Божественная Истина, что я пред Твоим Святилищем принужден открыть часть глубин омраченного, низверженнаго мудрования!

А ты, достойное последних времен мудрование, высокое только в гордом о себе мнении, глубокое только потому, что роешься в земле и прахе чувственных опытов и мелочных изысканий, плодовитое только сомнениями и подозрениями, твердое только в упрямстве неверия! Слыши, если хочешь слушать безпристрастно, истина не колеблется стать против твоего дерзновеннаго испытания, и просто явиться пред твоими ухищренными изысканиями. Да, есть в том польза, когда Олтарь и Престол союзны; но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая и тот и другой. Благо и благословение Царю, покровителю Олтаря; но не боится Олтарь падения и без сего покровительства. Прав Священник, проповедующий почтение к Царю: но не по праву только взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось и без надежды взаимности.

Вот человек, который недавно был рыболовом, и который, перестав быть таким, не сделался чем нибудь важным для Иерусалима и Рима, и несколько других, подобных ему, вопиют Иерусалимлянам и Римлянам, Иудеям и язычникам: «Бога бойтеся!» Веруйте в Господа Иисуса! Сей голос проходит вселенную, проходит веки. Тысячи и мириады Иудеев веруют в Иисуса, ими распятаго. Миллионы бывших многобожников убоялись Бога Единаго. Повсюду Христианские Олтари на развалинах Синагог Иудейских и капищ языческих. Какой могущественный царь помог сему огромному перевороту? Константин Великий? – Никак! Он пришел к Олтарю Христову, когда сей уже стоял на пространстве Азии, Европы и Африки; – пришел не для того, чтобы поддержать оный своею мощию, но для того, чтобы с своим величеством повергнуться пред его святынею. «Живый на небесех» рано «посмеялся» (Псал. II. 4) тем, которые поздно вздумали унизить Его Божественную Религию до зависимости от человеческих пособий. Чтобы сделать смешным их мудрование, Он три века медлил призывать сильнаго Царя к Олтарю Христову; а между тем со дня на день возставали на разрушение Олтаря сего цари, народы, жрецы, мудрецы, сила, искусство, корысть, неправда, хитрость, ярость. Что же наконец? – Все сие исчезло: а Церковь Христова стоит; не потому, что поддерживается человеческою силою, но потому, что и «врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18); потому, что Христос царствует и Своим Царством утверждает вселенную, а не вселенною Свое Царство. «Господь воцарися, в лепоту облечеся; – ибо утверди вселенную, яже не подвижится» (Псал. XCII. 1).

Вот и другое воззвание бывшаго рыбаря: «царя чтите». Пусть поищут мудрецы сомнений и подозрений, какая бы взаимность, выгода, надежда могла заставить сего проповедника пристрастно благоприятствовать царю. Кто был царь, который прежде и ближе других встретился с проповедию Святаго Петра? – Ирод. Какия же услуги оказал Ирод Христианству? – "Возложи", говорит Книга Деяний Апостольских, «возложи Ирод царь руце озлобити некия от Церкве. Уби же Иакова брата Иоаннова мечем. И видев, яко годе есть Иудеем, приложи яти и Петра, – егоже и емь всади в темницу» (Деян. 12:1–4). Ангел чудесно избавил Петра от темницы и от Царя: и после того Петр проповедует: «царя чтите». Чем также наградила Петра за подвиги Апостольские держава Римская? Не крестом почести, а крестом распятия. Петр ожидал сего, с вероятностию, по примерам, даже с достоверностию, по предсказанию Господа: и почтение к царю проповедывал подданным царя, от котораго пострадать готовился. На чем же основывалась сия проповедь? – Конечно не на взаимности, выгоде, надежде. На чем же? – Без сомнения, на истине Божественной, а не человеческой. «Бога бойтеся: царя чтите». Первая из сих заповедей тверда самостоятельно: в мысли о Боге необходимо заключается мысль о благоговении к Богу. На первой утверждается вторая: ибо если вы боитесь Бога, то не можете не уважать того, что постановил Бог; но как, по слову другаго Апостола, «несть власть, аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. XIII. 1), и власть верховная, ближайший на земли к Богу, «Божий слуга есть» (Рим. 13:4): то, благоговея истинно пред Богом, вы не можете не чтить усердно и Царя.

Теперь открылось, что думал Апостол, когда с мыслию о страхе Божием непосредственно соединил мысль о почтении к царю. Он хотел кратко, но притом, чисто и основательно преподать учение о должности Христианина и гражданина. Сказав: «Бога бойтеся», он изложил учение Христианина, и вместе положил основание учению гражданина. Сказав непосредственно за сим: «царя чтите», он не только изложил учение гражданина, но и утвердил оное на незыблемом основании Божественной Религии. Он вдруг показал – как независимое, Божественное достоинство Религии, так, зависящее от устроения Божия, достоинство Царскаго Престола; как важность союза между Олтарем и Престолом, так ничтожность низких, недостойных помыслов о том и другом.

Христиане! Если Апостольская заповедь: «Бога бойтеся», некогда своею внутреннею силою покорила себе неведавшие Бога умы, враждебныя против Бога сердца язычников; если ее верно исполняли среди бедствий Христианства, под пытками гонителей онаго: то мы, которые родились под священным и благотворным владычеством сей заповеди, ныне, когда за ея исполнение не только не преследуют, но и одобряют, какое извинение можем найти для себя, если мы хладны к благочестию, недеятельны в исполнении воли Божией?

Если непосредственно подле великой заповеди: «Бога бойтеся», могла стоять заповедь: «царя чтите», тогда, как царь не чтил истиннаго Бога и преследовал Его чтителей: то как и священна, и легка, и сладостна должна быть для нас сия последняя заповедь, когда Царь, над нами царствующий, не только знает и исповедует единаго с нами истиннаго Бога, но и освящен помазанием Божиим, покровительствует истинное благочестие Своею властию, уполномочивает Своим примером, ограждает Своими законами и правосудием, чтит Святых Божиих, как и недавно почтил Он с Церковию новопрославленнаго Святителя Митрофана⁴⁸⁹?

«Бога бойтеся: царя чтите». Сии две заповеди так соединены для нас, как бы два ока на одном лице истины и правды. Не разрозните их; не обезобразьте лица истины; не повредите одного из очей ея.

Боимся Бога, – говорят некоторые суеверы; и отрекаются молиться за царя, или давать ему дань, или вступать в его службу. Не очевидно ли, что это не последователи благочестия, но враги онаго, также как и отечества? Христос учил: «воздадите Кесарева Кесареви». Апостолы учили: «царя чтите». Кто учит не тому, чему поучал Христос и Его Апостолы: тот не последователь, а враг Христов. Негде есть и инаго рода политические раскольники; они хотят, к соблазну народов, иметь царя, не освященнаго Царем царствующих, закон человеческий без закона Божия, власть земную без власти небесной, присягу без имени Божия. Знаете ли, что делают сии неугомонные мудрователи? Они хотят выколоть у правды правое око. Можно ли основать закон и власть только на зыбком песке мнений людских? Как может стоять земля без неба? Что значит слово: Клятва, без Всевидящаго и Всемогущаго, Который Один дает сему слову дух и силу, неколебимо поддерживающую вернаго и неизбежно карающую изменника?

Братия! Да стоим твердо во всецелой истине и правде. Боящиеся Бога! «Царя чтите». Чтущие Царя! «Бога бойтеся». Аминь.

96. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, пред вступлением Его Величества в Успенский собор

(Говорена сентября 20 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1832 год

Благочестивейший Государь!

Каждый год является весна, каждый день восходит солнце: но явление их всегда ново, всегда радостно для земли, которая в них чувствует свою собственную жизнь. Так радость лицезрения Твоего, венчанный Свет наш, по благости Твоей к нам уже не редкая, и теперь, как-бы в первый раз, нова для нас, и полна, потому что сердца наши чувствуют в Тебе душу народной жизни.

Да будет же наша о Тебе радость, радостна и Тебе; ибо кроме сего нет для Тебя за нас достойной на земли награды.

Царь царствующих да продолжит сохранять Тебя, так же во всем Твоем царстве, как и в Твоем благословенном семействе, Отцем о чадех веселящимся.

97. Слово по освящении храма Святаго Духа на Московском Даниловском кладбище

(Говорено сентября 25 дня; напечатано в Христианском Чтении 1832 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 г.) 1832 год

Благодать даяния пред всяким живым (да будет), и над мертвецем не возбрани благодати. (Сир. VII. 36).

Радоваться на кладбище, правда, не очень у места: однако я не колеблюсь признаться, что с радостию нахожусь ныне на сем месте, куда в продолжении многих лет множество людей ежедневно приносит свои печали.

Радуюсь, помышляя о снисхождении благодати Божией, которая сего новаго, верою ей предлагаемаго, жилища не отвергла; потому что благоволила совершиться освящению онаго по чину святыни.

Радуюсь, помышляя о сем храме, вместо ветхаго новом, вместо близкаго к разрушению увековеченном, вместо скуднаго и малоудобнаго благоустроенном и благолепном.

Радуюсь, воспоминая в вере и уповании преставльшагося раба Божия, который принес мне первую заботу о недостаточном устройстве бывшаго здесь храма, и еще двух подобных, и вверил нескудныя для каждаго из трех даяния, с такою при том строгою осторожностию, да «не увесть шуйца, что творит десница» (Мф.6:3), – что и не означенное именем его собственноручное писание о сем деле истребовал от меня назад, чтобы почерк руки не обнаружил его пред человеками. Возлюбившая благолепие дому Бога своего, душа! Бог видит твое имя, котораго я не произношу, повинуясь твоему завещанию: и да сохранит оное в книге живота; да украсит оное на небеси славою, без сомнения лучшею, нежели та, от которой ты благоразумно скрывался на земли; да скажет тебе там, где ты у Него почиваешь, что добрая мысль твоя не осталась без дела, и что даяние твое встретилось и с добрыми руками, и с обилием других даяний, так что добрый плод превысил добрую надежду.

Радуюсь, помышляя о всяком рабе Божием, мало ли, много ли, по силе споспешествовавшем созданию и украшению сего храма и наипаче о понесшем все попечение и труд сего устроения. – И для чего же не сказать иногда что нибудь в Церкви о некоторых частных людях, если только не по человеческим видам сказать желается? – Незнатная женщина была та, которая помазала благовонным миром главу Господа Иисуса; и сие дело ея, по видимому, было простое, женскому образу мыслей свойственное: однако, за доброту ея намерения, Господь тогда же повелел о ней и деле ея говорить в Церквах всего мира. Можно говорить в Церкви о том, что делается для Бога и Церкви. – Что же радостно мне, при мысли о устроителе храма сего? – Не только то, что он щедро послужил здесь Богу стяжанием и трудом, но и в особенности, что вступил в сие дело тогда, как не был к оному привлекаем никакою нуждою, никакою обязанностию; – тогда, как имел уже на своем попечении другой храм; – тогда, как обнаруженная некоторыми холодность к сему делу представляла неблагоприятный пример, и мы, искавшие помощи оному, оказались было безпомощными. Не говорю о сем яснее потому, что ни на кого не только жаловаться, но и в мыслях моих сетовать не желаю: Бог да наставит на лучшее всех нас; Церкви же Своей Он верно не оставит без благопотребной во время помощи, как сказал я относительно к сему храму еще в минуты безпомощности, и как, по благости Божией, на деле оказалось.

Радуюсь, думая о бедных и безпомощных братиях наших, которые при сем храме обретают себе и жилища новоустроенныя, и средства к постоянному призрению оных уготованныя, с тем же свободным доброхотством, которое действовало в созидании храма.

Сказав сие, с моей стороны – по долгу благодарности, для других – в утешение и назидание, прибавлю для добродеющаго в Церкви: да не приложит он сердца своего к человеческой похвале, если слышит или услышит ее; да не восприимет мзды человеческой, суетной и ничтожной, за то, что делал для Бога, истиннаго и вечнаго Мздовоздаятеля; да возрадуется с нами, но не о себе, а о Господе, который благословил его и стяжанием, и намерением добраго употребления онаго, и благопоспешным исполнением намерения.

Наконец, радуюсь я теперь, думая и о усопших братиях наших, зде лежащих. Ибо если не напрасно благочестивая древность ввела в обычай, чтоб они полагаемы были при Церкви; если есть для них польза от приносимых здесь за них молитв и великой безкровной Жертвы: то мне мнится, что и они вместе с нами празднуют, когда здесь молитвы и жертвоприношения о них возобновлены, распространены на три олтаря, упрочены.

А что есть душам усопших польза от совершаемых за них молитв и жертвоприношений, о том не будет здесь неуместно сказать несколько слов, ради общаго нашего утешения и назидания.

Есть в Христианстве люди, которые сами себя лишают утешения молиться за усопших. Какие это люди? – Без сомнения те, которые, приметным или неприметным для себя образом, больше любят умствовать, нежели веровать. Почему не приемлют они молитв за усопших? – Не видно другой тому причины, кроме той, что не понятно, как действие молитвы простираться может так далеко, – даже из одного мира в другой, из видимаго в невидимый.

Человека, разсуждающаго таким образом, спросил бы я: понятно ли обыкновенному разуму действие молитвы человека живущаго за другаго живущаго, – особенно если молитва приносится за отсутствующаго, или же и за присутствующаго, но приносится для испрошения чего либо нравственнаго и духовнаго, как-то: прощения грехов, исправления от пороков, укрощения страстей, просвещения, утверждения в добродетелях? Две души, каждая с своим собственным умом, волею, склонностями, свободою, не суть ли одна для другой два отдельные мира, – отдельные тем более, что преграждены телами? Как же молитва одной простирает свое действие на другую?

Пусть отвечают на сии вопросы, как хотят. Если возмутся изъяснить, как отдельность существа и свободы не мешает действовать молитве за живых: сим самым изъяснится, как таже отдельность не мешает молитве за усопших. Если скажут, что действие молитвы за живых возможно, хотя неизъяснимо разумом; то я скажу: не отвергайте же и действия молитвы за усопших потому только, что оно неизъяснимо, или таковым кажется.

А по моему мнению, в предметах веры безопаснее то, чтобы меньше умствовать, а более верить, и утверждаться не на мудровании собственном, а на Слове Божием. Слово же Божие говорит: «о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы». Следственно по разуму, без благодати, не знаем, можно ли молиться за кого нибудь. "Но сам Дух, – продолжает Апостольское слово, – «ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными» (Рим. VIII. 26), в молитве каждаго, по его состоянию особенной; и тот же Дух, для общаго руководства в молитвах, наипаче общественных, явственно изрекает, о чесом подобает молитися. Например: «молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки» (1Тим. II. 1). Еще: «аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти; да просит, и даст ему живот, согрешающим не к смерти. Есть грех к смерти; не о том, глаголю, да молится» (1Иоан. V. 16). И еще: «молитеся друг за друга, яко да изцелеете. Много бо может молитва праведнаго поспешествуема» (Иак. V. 16). Послушаем еще, как Святый Апостол Павел и молится за других, и требует молитвы других. «Молимся всегда о вас, – пишет он к Солунянам, – да вы сподобит званию Бог наш и исполнит всяко благоволение благости, и дело веры в силе, яко да прославится имя Господа нашего Иисуса Христа в вас, и вы в Нем, по благодати Бога нашего и Господа Иисуса Христа» (2Сол. 1:11–12). И далее в том же послании: «прочее, молитеся о нас, да слово Господне течет и славится, якоже и в вас» (2Сол. 3:1). И в другом послании: «всякою молитвою и молением молящеся во всяко время духом, и в сие истое бдяще во всяком терпении и молитве о всех святых и о мне, да дастся ми слово во отверзение уст моих, с дерзновением сказати тайну благовествования, о немже посольствую во узах» (Еф. 6:18–20).

Не собирая более свидетельств Священнаго Писания о молитве вообще, как о деле известном, приложим к особенному предмету настоящаго размышления те свидетельства, которыя доселе приведены.

Если мы не знаем, о чем молиться; а для вразумления нашего незнания дано нам Священное Писание, «могущее умудрити во спасение», даже до того, что «совершен будет Божий человек на всякое дело благое уготован» (2Тим. III. 15–17): то от премудрости и благости Духа Божия, изглаголавшаго сие Писание, надлежит ожидать, что оно не только удовлетворительно наставит нас, о чем молиться, но и предохранит запрещениями, чтобы нам не молиться о том, о чем молитва была бы не угодна Богу. Чаяние сие оправдывается самым делом. Теперь же видели мы, как Священное Писание, заповедуя молитву «за вся человеки», от молитвы, Богу не угодной и человекам не полезной, предохраняет верующаго запрещением: «есть грех к смерти; не о том, глаголю, да молится». Из сего следует, что если о молении за усопших и нет в Священном Писании особенной, определительной заповеди, а выводится оное только из понятий и заповедей о молитве, более общих; но если притом нет против сего моления в Священном Писании никакого запрещения, как и действительно нет: то самое сие незапрещение, самое молчание Священнаго Писания есть уже доказательство того, что моление за усопших Богу не противно, и человекам не безполезно.

Охотник до сомнений спросит: не излишне ли молиться о тех, которые умерли с верою и упованием? – Ответствую: не излишне ли, по видимому, молиться о Святых? Однако, Святый Павел велит молиться «о всех святых». Не излишне ли молиться о Апостолах, которые суть распространители благодати на всех прочих, и первые из Святых в Церкви: «положи Бог в Церкви первее Апостолов» (1Кор. XII. 28)? Однако Апостол Павел требует, чтобы молились о нем и не Апостолы, и притом тогда, как он уже приближался к венцу за подвиги Апостольства. Есть молитва в пользу самого Евангелия: «да слово Господне течет и славится», хотя Евангелие само есть «сила Божия во спасение всякому верующему» (Рим. I. 16): – можно ли бояться излишества в молитве за верующих?

Или, спросят, – не тщетна ли молитва за умерших во грехе? – Ответствую: тщетна – за умерших во грехе смертном, смертию духовною, и в сем состоянии постигнутых смертию телесною, – за тех, которые внутренно отпали от духовнаго тела Церкви Христовой и от жизни по вере, своим неверием, нераскаянностию, решительным и конечным противлением благодати Божией. Где просвещенному и безпристрастному оку явны признаки сей горькой смерти; там нет места утешению молитвы: «есть грех к смерти; не о том, глаголю, да молится». – Но что может сделать молитва «о брате, согрешающем грех не к смерти»? Может «дать ему живот». Неужели и умершему телесно? – Святый Иоанн, котораго словами теперь мы руководствуемся, не говорит: «да»; но не говорит и – «нет». Он не запрещает молиться о умершем, тогда как запрещает молиться о грешнике отчаянном и безнадежном.

Всепроницательная премудрость Божия, в Божественном Писании, не провозглашает довольно громко заповеди молиться за усопших, может быть для того, чтобы в надежде на сие⁴⁹⁰ пособие, не обленились живущие, ранее телесной смерти со страхом свое спасение соделовать. Но когда и не возбраняет сего рода молитв: не то ли сие значит, что еще позволяет бросать, хотя не всегда решительно надежную, но иногда, и может быть часто, благопомощную вервь, отторгшимся от брега жизни временной, но недостигшим вечнаго пристанища душам, которыя между смертию телесною и последним всемирным судом Христовым, зыблются над бездною⁴⁹¹, то возвышаясь благодатию, то низводясь останками поврежденной природы, то восторгаясь Божественным желанием, то запутываясь в грубой, еще не совсем совлеченной, одежде земных помышлений?

И вот, может быть, почему моление за усопших издревле существовало и существует в Церкви, не как торжественно возвещенный, существенный член веры и строгая заповедь; но как благочестивое предание и обычай, всегда поддерживаемый свободным послушанием веры, и частными духовными опытами. Приведем на сие некоторыя свидетельства.

«Благодать даяния, – пишет Сын Сирахов, – пред всяким живым да будет, и над мертвецем не возбрани благодати» (Сир.7:36). Что значит здесь «благодать даяния»? Если это дар олтарю; то слова: «над мертвецем не возбрани благодати», очевидно значат: принеси жертву по усопшем, или, что тоже, молись за усопшаго. Если же кто хочет признать более вероятным, что «благодать даяния» значит благотворение бедному; то слова: «над мертвецем не возбрани благодати», будут значить: подай милостыню в память усопшаго. Ту ли другую ли мысль имел Сын Сирахов: оне обе предлагают одно, им общее основание, – то, что живущий может и должен делать добрыя и душеполезныя дела ради усопшаго.

В истории Маккавеев находим именно жертву и молитву за усопших. Иуда принес оную за воинов, умерших во грехе взятия военной добычи «от даров идольских», которыми благочестивый не должен был осквернять рук своих (2Мак. XII. 39–46).

С тех пор, как образовалось общественное Богослужение Христианское, моление за усопших пошло в оное, как часть, постоянно к составу онаго принадлежащая. Свидетельствуют о сем все древния чиноположения Божественной Литургии, начиная от литургии Святаго Иакова, брата Господня. Посему нет никакого сомнения, что моление за усопших есть предание Апостольское.

«Аще и грешен отъиде, – говорит Святый Златоуст, – елико возможно есть, помогати достоит: обаче не слезами, но молитвами, и мольбами, и милостынями и приношениями. Не просто бо сия умышлена Быша, ниже всуе творим, память о отшедших в Божественных тайнах, и о них приступаем, молящеся Агнцу лежащему, вземшему грех мира, но да отсюду будет им некая утеха. Ниже всуе предстояй жертвеннику, страшным тайнам совершаемым, вопиет: о всех во Христе усопших и памяти о них совершающих» (на 1 Посл. к Кор. бесед. 41). И далее говорит: «не ленимся убо отшедшим помогающе, и приносяще о них молитвы. Ибо общее лежит вселенныя очищение. Сего ради благонадежно о вселенней молимся тогда, и с мучениками, со исповедниками, со священниками именуем их. Ибо едино тело есмы вси, аще и светлейшия суть уды удов. И возможно есть отвсюду прощение им собрати, яко то от молитв, от приносимых за них даров, от святых с ними именуемых».

«Благочестивейший Государь, – пишет Евсевий о Константине Великом, – избрал местом своего погребения Церковь Апостолов, созданную им в Константинополе, в надежде участия в молитвах, совершаемых там в честь сих Святых, и для того, чтобы соединясь в Церкви с народом Божиим, сподобиться иметь участие в Божественной службе, в таинственной жертве, в молитвах верующих, даже и после смерти своей» (О жизн. Конст. кн. IV. гл. 71). –

«Не должно отрицать, – говорит блаженный Августин, – что души усопших, от благочестия ближних живущих получают отраду, когда за оных приносится жертва Ходатая, или творима бывает милостыня в Церкви: но сие полезно только тем, которые в жизни заслужили то, чтобы им сие после было полезно» (О вер. над. и люб. гл. 110).

Святый Григорий Двоеслов⁴⁹² представляет примечательный опыт действия молитвы и жертвоприношений за усопшаго, случившийся в его монастыре. Один брат за нарушение обета нестяжания, в страх другим, лишен был по смерти Церковнаго погребения и молитвы в продолжении тридцати дней; а потом из сострадания к его душе, тридцать дней приносима была безкровная Жертва с молитвою за него. В последний из сих дней усопший явился в видении оставшемуся в живых родному брату своему, и сказал: «доселе худо было мне, а теперь уже я благополучен; ибо сего дня получил приобщение» (Бесед. кн. IV. гл. 55).

Но остережемся, чтоб после некраткаго священнослужения, не продлить слова до утомления. Для внимательных довольно сказаннаго, чтобы каждый подтвердил себе следующия, не незнакомыя, но нередко забываемыя правила:

Первое: молись за усопших с верою и надеждою милосердия Божия.

Второе: не живи сам небрежно, а старайся чистою верою и неотлагательным исправлением от грехов, упрочить себе надежду, что и за тебя, по твоей кончине, молитвы принесут душе твоей отраду, и помогут ей в достижении вечнаго покоя и блаженства в Боге, присно блаженном и препрославленном во веки. Аминь.

98. Слово по освящении храма⁴⁹³

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1832 год

Ты же сыне человечь, покажи дому Иизраилеву храм, и да престанут от грехов своих. (Иез. XLIII. 10).

Если слово сие не даром лежит в священных книгах; если, как уверяет Апостол, «елика преднаписана Быша, в наше наказание преднаписашася» (Рим. XV. 4): то к кому из нас сие слово? Кому дается сие повеление? К кому препосылается сие увещание!

После других, не простирается ли, может быть, и ко мне повеление: показать храм тем, которые могут смотреть на него со вниманием, особенно теперь, когда храм только что явился в своем существе и действии, потому что «слава Господня вниде во храм» (Иез. XLIII. 4)?

Не должно ли, может быть, и предстоящим в сем храме, и видящим новоявленную святыню сию⁴⁹⁴, напомнить древнее увещание: «да престанут от грехов своих»?

Грехи народа Иудейскаго, – холодность к истинной вере, пристрастие к суевериям языческим, корыстолюбие, роскошь, неправда, угнетение сильными слабых, непослушание подчиненных властям, возрастшия до разстройства жизни частной и общественной, после безплодных обличений от Пророков, после частных и непродолжительных наказательных посещений Божиих, привлекли наконец решительный суд Божий. Иерусалим взят и разрушен Вавилонянами. Храм Соломонов сожжен. Иудеи отведены в плен Вавилонский. Прекратилось законное Богослужение: потому что хотя оставались священники, но не было законом определеннаго и освященнаго места для Богослужения. Неудивительно, если горесть Иудеев доходила до отчаяния: потому что в прежних наказаниях Божиих гладом, войною, мором, они имели утешение и надежду в святом храме, который показывал, что союз их с Богом не вовсе прерван, и что путь к умилостивлению Его еще открыт; но когда Бог, отвергая согрешивший народ, отверг и место Свое Святое, тогда отвержение казалось окончательным и гнев неумолимым. В сие-то безнадежное, по видимому, время Бог берет между пленниками Вавилонскими Пророка Иезекииля, ведет его в духе в опустошенный Иерусалим; на развалинах и пепелище храма показывает ему целый храм, его устройство, размеры, законы, присутствие в нем славы Божией; и повелевает тайновидцу, посредством повествования, показать прочим Иудеям сие сколь величественное, столь же утешительное зрелище, котораго не могли они видеть обыкновенными глазами. «Ты же сыне человечь покажи дому Иизраилеву храм».

То есть: скажи дому Израилеву, что храм Божий не в конец разрушен; что можно видеть его в духе, хотя и нет его для очей телесных; что над развалинами его носится его таинственный образ; что там дело идет о его устройстве, размерах, законах, а сие бывает тогда, когда готовятся созидать новый храм; что следственно есть надежда видеть новый храм Божий, и есть надежда Иудеям вновь быть народом Божиим, потому что Бог не станет созидать безлюдный храм. «Покажи дому Иизраилеву храм».

Слышащие сие теперь, могут подумать, что сие до них не касается. Мы не Иудеи, скажут они, не имели несчастия по грехам лишиться своего храма; но имеем благословение Божие видеть храм, благочестивым⁴⁹⁵ усердием воздвигнутый, и благодатию Божиею освященный. Признаю и я над делом вашим благословение Божие; сорадуюсь вам; призываю продолжение благословения Божия. Но не торопитесь с вашими прекословными помыслами. Вы тотчас услышите то, что верно не до одних Иудеев касается.

«Покажи храм», глаголет Господь, «и да престанут отгрехов своих». Покажи храм: но не просто, не для одного любопытства, не для одного утешения сим видением, но для того, чтобы сие видение произвело в видящих действие, и действие сильное и решительное: «да престанут от грехов своих».

О Господи, «обличаяй, и наказуяй, и научаяй, и обращаяй, яко пастырь стадо свое» (Сир. XVIII. 13)! Разве может видение храма Твоего иметь сию врачебную и спасительную силу? Разве может оно способствовать согрешающим, «да престанут от грехов своих»? О, если бы Ты научил нас, как с успехом употребить сие средство к нашему исправлению и усовершению, – нас, которые после желания и вознамерения престать от грехов своих, даже и не примечаем иногда, как впадаем во грехи, то прежние, то новые!

Нет сомнения, что сие размышление и желание разделяют со мною многие, и таким образом открывается, что слово Божественнаго откровения, которым теперь мы занимаемся, касается не до одних Иудеев, но с пользою может коснуться до сердца всякаго, согрешившаго пред Богом. Будьте же внимательны. Дело точно до нас касается.

Представляемое Иудеям чрез Пророка видение новаго храма, по необходимости должно было привесть им на память прежний храм, созданный Соломоном, и непременную судьбу бывшаго храма, которая не может измениться и для будущаго. Судьбу сию определил Бог, когда, по совершении и освящении храма, в видении Соломону сказал между прочим: «аще отвращающеся отвратитеся вы и чада ваша от Мене, и не сохраните заповедей Моих и повелений Моих; – и храм сей, егоже освятих имени Моему, отвергу от лица Моего» (3Цар. IX. 6–7). Сколь непреложна судьба сия, Иудеи дознали печальным опытом, в разрушении сего храма Вавилонянами. На все сие указует Бог, когда глаголет Иезекиилю: «покажи дому Иизраилеву храм».

То есть: представь дому Израилеву образ новаго храма, и тем самым приведи на память судьбу храма прежняго, которая, как основанная на правде вечной, не может не быть судьбою и новаго; и пусть помыслят Иудеи, что должно им делать. Если приятно и вожделенно им видение новаго храма: то пусть позаботятся о сохранении храма. Если заботятся о сохранении храма: то пусть вспомнят, что грехи разрушили храм. Если знают, что грехами разрушается храм: то пусть перестанут быть разрушителями храма. «Покажи дому Иизраилеву храм, и да престанут от грехов своих».

Видите, как сильно увещевало Иудеев видение храма, чтобы они престали от грехов своих. Но не тоже ли, Христиане, и нам говорит видение ныне новаго храма?

Господь Христианскаго храма, Господь сего храма, не есть ли тот самый Бог, Который некогда храм Иудейский, по благоволению Своему воздвигнул, благодатию Своею освятил, во гневе Своем за грехи дважды отвергнул, и предал опустошению? Правда, во храме Христианском, преимущественно пред древним Иудейским, Бог является Богом милосердия и благодати в Единородном Сыне Своем Иисусе Христе, Спасителе грешных: но перестал ли Он, – может ли вечный перестать – быть также и «Богом правды»? Итак судьба перваго храма в мире не простирается ли на все храмы до последняго в мире? И над сим новоосвященным храмом не изрекается ли от Вышняго, угрожающее вместе и предохраняющее, определение: «аще отвращающеся отвратитеся вы и чада ваша от Мене, и не сохраните заповедей Моих, – и храм сей, его же освятих имени Моему, отвергу от лица Моего», или видимым отвержением осквернения и опустошения, или невидимым отъятием благословляющей и благодеющей руки, сокрытием благодатной силы святилища? А из сего не следует ли уже само собою и сие увещание: «покажи храм, и да престанут от грехов своих»? Пусть берегутся устроители храма, чтобы не быть его разрушителями. Утешающиеся благодатным видением храма да отвергаются⁴⁹⁶ того, что ведет к лишению сего видения, сея благодати. «Да престанут от грехов своих».

Скажет ли кто: желаю престать от грехов, но не знаю, как сего достигнуть? – Хорошо. Я покажу тебе одно из ближайших средств для научения сему. Сие средство есть храм. Ибо, сверх прославления Бога, во храме не иным чем занимаются, как тем, чтобы отвести человека от грехов, и обратить к добродетели. Не сему ли учат Пророческия и Апостольския писания, которыя здесь читают? Не сему ли учат священныя песни, которыя здесь воспеваются? Не сему ли учат примеры Святых, которые здесь ежедневно представляются? Приходи, внимай, и научишься и умудрен будешь. Показую тебе храм, да престанешь от грехов своих.

Скажет ли кто еще: желаю престать от грехов, но не имею силы освободиться от них? Не спорю против сего признания, и поспешаю показать тебе близкое, отверзтое хранилище силы духовной. Сие хранилище есть храм. Что могущественнее Слова Божия, которым сотворено все, и которым возсозидается все? Здесь оно действует. Что сильнее молитвы, которая проходит облаки и преклоняет к себе Вышняго? Здесь она живет, как в своем доме: ибо храм, по слову Писания, есть «дом молитвы» (Лук. XIX. 46). Что благотворнее присутствия Господа нашего Иисуса Христа, Который для того и «прииде в мир, чтобы грешныя спасти» (1Тим. I. 15)? Здесь Он присутствует и духовно, по Своему непреложному обещанию: «идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их» (Матф. XVIII. 20), и ощутительнее, нежели духовно, в пречистом Теле Своем, за нас ломимом, во оставление грехов, и в Божественной Крови Своей, за нас изливаемой, во оставление грехов. Что суть и все совершаемыя здесь таинства, как не сосуды, в коих благодатная Божественная сила, победоносная над злом, благопомощная для добра, заключена и открыта – заключена видимо, открыта невидимо; заключена для испытующаго разума, открыта для верующаго сердца; заключена для невнимательнаго и некающагося грешника, открыта для искренно кающагося, и подвизающагося о своем исправлении? Приходи, приступай, очищайся, укрепляйся и победишь зло, и успеешь во благе. Показую тебе храм; да престанешь от грехов своих.

«Се глас от храма глаголющаго ко мне, и муж», то есть, Ангел, «стояше близь мене» (Иез.43:6), – сказует тайновидец храма. Еслиб и наши очи, братия святаго храма сего, были отверсты для видения таин: и мы увидели бы в сем храме Ангелов, с нами входящих, с нами служащих, как посылаемых «в служение за хотящих наследовати спасение» (Евр. I. 14). Что же, думаете, сии чистые и верные служители Божии глаголют, когда видят нас во храме невнимательных, не очищенных, леностных к молитве, не приступающих к таинствам, не отложивших всякое житейское попечение, не возненавидевших греха совершенною ненавистию? Не дивятся ли они несообразности наших расположений? На что ж, говорят они, – на что сим людям святый храм, если они не пекутся о своем освящении? Неужели для того, чтобы он был только свидетелем их нерадения, к горшему осуждению за то, что не пользуются столь близким и удобным пособием ко спасению? «Сыне человечь, покажи» сему новому «дому Иизраилеву храм, и да престанут от грехов своих».

Сколько дано моей мерности, я показал вам, братия, храм, как средство и пособие освящения. Благодать Божия, отныне здесь обитающая, и отсюда исходящая, да споспешествует вам, если кто из вас еще не оставил, оставить небрежную жизнь греховную, и утвердиться во благочестии и во всякой добродетели, да в Церкви Бога жива, и сами будете Церкви Бога жива, в нихже Дух Божий живет и жить будет во веки. Аминь.

99. Слово по освящении храма Св. Великомученика Димитрия, в доме призрения для ведомства Духовнаго Попечительства, устроенном Гвардии Капитаном Дмитрием Петровичем Горихвостовым

(Говорено октября 2 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1832 год

Тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют: и предыдет пред тобою правда твоя, и слава Божия объимет тя. (Ис. LVIII. 8).

Взирая на сей дом, как на дело человеколюбия, на сей храм, как на дело благочестия, соединеннаго с человеколюбием, – помышляя о сирых, безпомощных, безкровных, которым уготовляется здесь кров, помощь, замен попечений родительских, – во всем, что здесь устроено, приготовлено, назначено, примечая тихое мановение руки, свободно и попечительно простирающейся к делу благотворения⁴⁹⁷, как изъясню я чувствование утешения, как удовлетворю побуждению благодарности? – Желал бы я иметь власть, не только с искренним желанием, но и с силою и действием, изрекать подобныя сим пророческим, обещания и предвещания: «разверзется свет твой; – предыдет пред тобою правда твоя; – слава Божия объимет тя».

Но что нужды, что слово человеческое не имеет власти и силы приводить в действие благословения, которыя оно изрекает сему, или другому благотворящему? Сию власть и силу имеет Слово Божие для всех благотворящих. В деле человеколюбия заключается семя благословения. Провидение Божие не оскудевает⁴⁹⁸, раскрывая сие семя, возращая, и уготовляя плод благодати и спасения тому, кто благотворит ближнему от искренняго и чистаго сердца.

"Тогда, – говорит Пророк Исаия, – разверзется рано свет Твой». Когда это? Видите, что он предвещает некое особенно прекрасное утро, и не всякому, а некоему⁴⁹⁹ особенно счастливому человеку. Когда же и кому? – Тогда, и тому, когда кто верно исполнит дела человеколюбия, к которым увещевал Пророк непосредственно пред сим предвещанием своим. «Раздробляй алчущим хлеб твой; и нищия безкровныя введи в дом твой: аще видиши нага, одей; и от свойственных племени твоего не презри: тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют: и предыдет пред тобою правда твоя, и слава Божия объимет тя» (Ис.58:7–8). Творящему дела человеколюбия Пророк обещает не только раннее и ясное утро доброй надежды, но и полдень славы.

Бытие человека идет подобно тому⁵⁰⁰, как дни мира от начала их. «Бысть вечер и бысть утро» (Быт. I. 5). Сперва сумрак и тьма, как состояние природы: а потом уже свет, как дар Божий. Жизнь человеческая показывается сперва в сумраке, смешенном из тьмы неведения и из мерцаний простоты и незлобия детскаго. За тем возстающия страсти, возрастающая чувственность, усиливают мрак⁵⁰¹. То, что на языке мира называется просвещением и образованностию, не есть удел многих; и притом это есть только блеск поверхностный и безжизненный⁵⁰². Свет истинно благотворный и жизненный должен быть не чуждый, не поверхностный, но воплощенный в жизнь и деятельность человека, Божий по дару, «твой» по усвоению внутреннему. Блажен, у кого в сердце, или в средоточии существа, глаголет Творческое слово: «да будет свет». Правда, оно глаголет всегда и для всех; поелику есть слово вечное: но поелику сердце человеческое, по своей ниспадшей природе, есть «одебелелое» (Иса. VI. 10), то есть, чувственное, и «каменное» (Иезек. XI. 19), то есть, по грубой чувственности, неспособное к тонким духовным ощущениям, то не всякое сердце человеческое довольно чутко для гласа и слова Божия, не всегда довольно прозрачно и чисто для света Божия. Что же может способствовать тому, чтобы сделать сердце человеческое менее грубым, и более способным оглашаться глаголами духа, просвещаться светом благодати? – Не скажу, чтобы для сего был один только способ: но должно сказать, что, в числе способов к сему, один из простейших есть добровольное умягчение, растворение собственнаго сердца любовию к ближнему, состраданием к бедствующему, делами человеколюбия. Так «блажени милостивии»; так они «помиловани будут» (Матф. V. 7). Твори усердно дела человеколюбия: «тогда разверзется рано свет твой». Рано: – скорее, нежели ты думаешь: скорее, нежели как достигнул бы ты сего средствами, которыя кажутся более искусными и более возвышенными.

Человек имеет нужду не только в свете благодати, как омраченный по природе неведением и чувственностию, но и в целебной силе благодати, как немощный и страждущий, не только «плотию», которая естественно «немощна» (Матф. XXVI. 41), но, что гораздо важнее, духом. Чувственность, страсть, порок, потому только и ум омрачают, что порабощают волю, и лишают ее свободной силы. И где же на земли душа, которая бы не болела, легче, или тяжеле, в своей совести? Кроме сего есть болезни, отвне поражающия душу до глубины: – нещастия, печали. Единый верный, и довольный для всех людей, случаев, немощей, болезней, скорбей, врачь душ и телес есть Господь наш Иисус Христос: это правда; это безценная правда; блаженная правда. Но самое верное лекарство надобно верно принять, чтобы оно было целебно и спасительно: и не часто ли нужно бывает особенное искуство, дабы лекарство было принято, особенное приготовление, дабы лекарство воздействовало? Вы говорите иногда человеку: приими всецелебное врачество благодати Христовой; но уста души его не отверзаются; рука не простирается, или дрожит; и вы напрасно приклоняете к нему чашу спасения. Для успеха в духовном врачевании весьма полезно иногда то приготовление, чтобы рука человека укрепилась делами благотворения, чтобы сердце и уста его разверзлись чувством сострадания и словом утешения к бедствующему ближнему; чтобы приобретаемое посредством дел милости доброе свидетельство совести утвердило надежду на милость Божию, чтобы надежда на Бога милосердаго привела за собою уверенность в средствах Его милосердия, или веру, чтобы вера в Спасителя возбудила святое желание к Нему, или любовь Божественную. Потому Пророк, уча благодетельствовать, исцелять, по возможности, скорби ближних, в след за тем обнадеживает скоростию кореннаго, нашего собственнаго исцеления. «Исцеления твоя скоро возсияют».

Обрел ли уже человек свет, или еще коснит в началородной тьме, ускоряется ли его духовное исцеление, или он еще влачит тягость различных немощей и скорбей ветхаго Адама, он между тем, пока на земле, всегда на пути, знает ли его, или не знает, видит, или не видит, идет по нему, или влечется: а враги всегда близко, претыкания всегда под ногами, опасности вокруг, руководства часто не достает, охранение не является. Счастлив, кто может иметь пред собою предшествователя, который бы отклонял опасныя встречи, показывал, где безопасно поставить ногу, страшил и удалял врагов, и призывал охранителей! И такого-то предшествователя обещает слово Пророка человеку благодетельному к ближним; и сей надежный предшествователь есть – самая его добродетель. «Предъидет пред тобою правда твоя». Малосведущий в путях Провидения не вдруг поймет, каким образом добродетель, нами сделанная, и оставленная назади, во днях прошедших, может на пути жизни явиться впереди нас, в подобии руководителя: но это верно так в путях Провидения. Она предшествует нам светом, который мы чрез нее приобрели, поддерживает нас силою, которую мы от нея прияли, отражает от нас враждебныя силы тьмы, призывает к нам невидимыя благотворныя силы света. поелику добродетель человеколюбия в действиях своих соответствует целям всеблагаго Провидения, и таким образом служит ему: то Провидение восприемлет на себя, так сказать, долг взаимности и благодарности, и особенно покровительствует благотворящих, как своих служителей, и свои орудия⁵⁰³. Вдова Сарептская на пути своей жизни встретилась с голодом; и верно была бы поглощена им: но из последней горсти муки она подала в милостину Пророку Илии малый опреснок. С сей минуты сия добродетель пошла пред нею: и она прошла время глада чудесным образом безопасно и спасительно.

Наконец, если мы уразумели, каким образом благотворительность к нуждающимся и бедствующим ближним доставляет человеку благодатный свет, благотворную силу, благонадежное руководство на путях жизни: то чрез сие, без дальнейших изъяснений, становится очевидным и то, что та же благотворительность ведет к причастию славы Божественной. «И слава Божия объимет тя».

Итак, благодеющий да благодетельствует с радостию, в верной надежде благословения Божия действеннаго и спасительнаго.

Но и приемлющий благодеяния, по долгу благодарности, да благословляет благодетеля словом радости, любви, молитвы, да и благодетелями и приемлющими благодеяния прославляется Бог, премудро и праведно устрояющий благополучие бедствующих чрез человеколюбивых благодетелей, и блаженство благодетелей чрез дела человеколюбия. Аминь.

100. Слово по освящении храма Святителя Митрофана, в Хотькове монастыре

(Говорено июня 29 дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

И сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом. (1Петр. II. 5).

Сей храм, по всей вероятности, есть первый, который украшается новопрославленным именем Твоим, Святителю и Чудотворче Митрофане. Приими сей начаток, сию добровольную жертву веры; представи оную Великому Архиерею, прошедшему небеса, Господу нашему Иисусу Христу; сотвори ее благоприятну Богови; дополни и дополняй твоими богоприятными молитвами недостаточество наших молитв, ныне принесенных о храме сем, и отныне во храме сем приносимых; не попусти праздну быти благодатному имени твоему, нареченному на храме сем, но посещай оный, яко тебе верою нашею усвоенный; благослови и упаси душу, сей дар усердия тебе принесшую, и всем храму сему служащим и в него притекающим споспешествуй, да "и сами, – по Апостольскому слову, – яко камение живо, зиждутся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови, Иисус Христом».

Веруйте и не сомневайтесь, чада веры, что прошения наши, теперь изреченныя, и слышит, и приемлет, и не отречется исполнить, избранный нами Предстатель пред Богом. Ибо для чего иначе и прославил его Бог на земли, довольнаго славою небесною, и не имеющаго нужды в славе земной, – для чего иначе, если не для того, чтобы чрез сию славу открыть и указать его нашей вере, и чтобы, по сей вере, принимать его за нас предстательство, и исполнять наши во благих желания?

Но при сем не забудем, что благодать непременно требует веры; что предстательство Святых, всегда для нас готовое, ожидает от нас желаний благих, чистых, искренних; что, дабы сподобиться их споспешествования, надлежит представить им то, чему бы они споспешествовали, то есть надлежит самим нам посильно действовать и подвизаться для нашего спасения: ибо как можно, чтобы святые, при всей их благодатной силе (которой впрочем, по самой доброте ея, не свойственно принуждать и неволить), привели нас в царствие небесное, когда мы для того не хотим сделать ни одного шага, или напротив идем путем ада и погибели?

«И сами, яко камение живо, зиждитеся», заповедует Апостол.

«Камень живый, от человек убо уничиженный, от Бога же избранный, честный» (1Пет. II. 4), И. Христос и Его спасительная благодать, есть вечно незыблемое основание истинныя Церкви. На сем основании созидали и продолжают созидать ее Апостолы, пастыри, учители, словом учения, силою молитвы, таинствами веры, подвигами жизни. Сим образом создана Церковь; но это еще не все для того, чтобы и ты, и я устроены были в составе Церкви. Вы не мертвые камни, из которых строят художники, но которые не могут созидать сами себя; «вы камение живо», имеете свою жизнь, волю, деятельность; и так надобно, чтобы вы имели деятельное участие в вашем духовном созидании: «и сами зиждитеся», так, чтобы в вас был и храм, и священство, и возношение жертв духовных.

Как чудно Христианство! Иудейство представляло законный храм один только во всем мире, законное священство только в одном роде Аарона, жертвы только вещественныя, безжизненныя или умерщвляемыя, в крови, огне и дыме; многие в оном редко могли достигнуть до храма, никогда до священства, и никогда же большею частию не достигали до разумения тайны прообразовательных жертв, запечатленной до Христианства. В Христианстве, напротив, не только повсюду храмы, не только из всех народов, по избранию благодати, священники, не только повсюду приносится безкровная Жертва, заключающая в себе, не прообразование Христа отдаленнаго и ожидаемаго, но таинство Христа пришедшаго, присутствующаго, предающагося нам в пищу и питие жизни вечной; но и что еще? – Дабы и последний из Христиан не мог подумать и пожаловаться, что Бог менее, нежели о других, благоволит о нем, и менее, нежели других, приближает его к Себе, всем вам дана возможность, право, обязанность, заповедь, чтобы вы, пользуясь и храмом, и священством, и Божественною Жертвою, в самих себе устрояли то самое, чем пользуетесь от священнаго служения других. «И сами зиждитеся в храм духовен, святительство свято, возносити жертвы духовны, благоприятны Богови Иисус Христом».

Поелику Апостол говорит о «жертвах духовных», как о многих: то слова его ведут нас к указанию на некоторые особенные роды таковых жертв; сие, надеюсь, послужит самым простым способом изъяснения Апостольскаго учения о духовном храме и священстве.

Есть жертва духовнаго сокрушения, которую, еще во времена Иудейства, более вещественнаго всесожжения угодною Богу признавал Давид: «всесожжения не благоволиши; жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. L. 18–19). Когда человек, входя в самого себя, усматривает свое пред Богом недостоинство, нечистоту, греховность: тогда дух его, который до того, может быть, высился и величался каким нибудь своим добрым качеством, или преимуществом внешним, от обличения совести, как от молнии древо, сокрушается и низлагается. Как из разбитаго сосуда истекает то, что в нем было: так из сокрушеннаго сердца источаются слезы печали по Боге и покаяния. Не думай, возлюбленная душа, что ты страдаешь безплодно: Бог приемлет сокрушение и покаянное смирение твое, как жертву, и притом не маловажную. «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Сия жертва есть одна из первоначальных духовных жертв. Кто не принес ея: от того прочия духовныя жертвы не будут совершенны, если только возможны.

Есть жертва славословия и молитвы, которой также от древних еще времен научал Псалмопевец: «пожри Богови жертву хвалы, и воздаждь Вышнему молитвы твоя» (Пс. XLIX. 14). Каждый раз, когда ты чувствуешь благодарность к Богу, твоему Творцу, Промыслителю и Спасителю, или благоговение к Его Божественному величию и совершенствам; когда внимательное размышление о Боге засвечивает некоторый свет познания в твоем уме, возжигает огнь любви в сердце и от сего восходит в душе чистая радость и святое желание к Богу: ты возносишь сим образом к Богу духовную жертву, которая в видимом Богослужении тайнознаменательно изобразуется кадилом и фимиамом. "Кто сия", – говорит древний созерцатель в таинственной песни, – «кто сия, восходящая от пустыни, яко стебло дыма, кадящая смирну и ливан» (Песн. III. 6)? Разрешая сию притчу, мы можем сказать, что это есть душа, растопленная любовию в молитву, которая испаряется выспрь, идет к небу легко, как дым, и бывает Богоприятна, подобно как приятно благоухание кадила.

Есть жертва милости, которой учит Сам Иисус Христос. «Шедше, научитеся, что есть, милости хощу, а не жертвы» (Матф. IX. 13). Как дела милосердия, по любви к Богу, творимыя нами для ближних наших, Господь Иисус приемлет, как-бы сделанныя Ему Самому; "понеже, – глаголет, – сотвористе единому сих братий моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40): то понятно, каким образом дела сии составляют приношение или жертву Богу. Апостол побуждает нас к таковым жертвам, обнадеживая, что оне будут приятны Богу. «Благотворения и общения не забывайте; таковыми бо жертвами благоугождается Бог» (Евр. XIII. 16).

Есть жертва правды и истины, на которую указывает Соломон в притче: «творити праведная, и истинствовати, угодна Богу паче нежели жертв кровь» (Прит. XXI. 3). Всякое дело справедливости и добродетели, всякий подвиг за истину, обращается в жертву Богу, когда совершается именно с тем намерением, чтоб исполнить волю и закон Божий, и особенно с пожертвованием собственной выгоды и собственнаго удовольствия. Не смущайтесь тем, что люди попирают иногда сию жертву: Бог взыщет свою жертву и воздаст за нее. Посему говорит Давид: «пожрите жертву правды, и уповайте на Господа» (Пс. IV. 6).

Высшая из жертв за истину, истинное всесожжение Христианское, есть мученичество за веру Христианскую. О сей жертве написал Апостол Павел к Тимофею: «аз уже жрен бываю» (2Тим. IV. 6), подавая нам и пример предания себя на жертву сию, и вместе наставление, чтобы не дерзать на сие самопроизвольно, а только послушно предаваться, когда судьба Божия приведет кого, во еже жрену быти.

Но дабы кто не подумал, что мы, хранимые Провидением Божиим в мире Церкви, так сказать, обойдены участием в благодати и славе мученичества, поспешим сказать наконец, что есть род мученической жертвы, доступной всякому, внутренней, когда Христианин мечем слова Божия, силою повеления Христова, в глубоком самоотвержении, отсекает от ума своего всякий собственный помысл, от воли всякое собственное желание, от сердца всякое, хотя бы то было и праведное, негодование на ближняго, и всякое вожделение собственнаго удовольствия, всякое услаждение самим собою; и все сие приносит в жертву воле Божией, по образу подвигоположника Иисуса, когда Он, предваряя крест внешний внутренним, в Гефсиманском подвиге сказал Отцу Своему небесному: «не якоже Аз хощу, но якоже Ты» (Матф. XXVI. 39). Есть свободное приношение⁵⁰⁴ собственнаго тела, к которому так настоятельно приглашает нас Апостол, когда говорит: «молю вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше» (Рим. XII. 1). Образ сей жертвы, по изъяснению того же Апостола, состоит в том, чтобы мы «помышляли себе мертвых убо быти греху, живых же Богови, и чтобы представляли себе Богови, яко от мертвых живых, и уды наша оружия правды Богови» (Рим. VI. 12–13), то есть, чтобы все наши силы, способности, члены благоразумно употребляли на делание добра, для Бога. Сюда принадлежит и сия особенная жертва, когда девство Богу посвящается, и дар целомудрия, в чистом сосуде воздержания, Богу приносится.

Вот приятныя Богу жертвы, которыя не от одних, поставленных священноначалием, священников, но и от всякаго истиннаго Христианина могут, и должны быть приносимы, частию должны по обязанности⁵⁰⁵ частию могут по усердию добровольному, и по особенному призванию свыше. Приносите оныя, Христиане! и не оставляйте Бога вашего без жертв, Его достойных, дабы и Он не оставил вас без благословений низводимых усердными жертвами.

Скажете ли, что для вас еще не довольно ясно, каким образом вы созиждитеся в храм духовный? Не затрудняйтесь. Вы только верно и усердно приносите жертвы, вам указанныя, и вам понятныя, жертву сердечнаго сокрушения пред Богом, жертву хвалы и молитвы, жертву милости и правды, жертву посвящения вашей души и вашего тела на дела Богоугодныя. Как в древния времена жертвы были прежде храма, и потом жертвы создали для себя храм, и освятили оный: так и ваши духовныя жертвы, постоянно продолжаемыя, низведут невидимую руку благодати Божией, которая созиждет и освятит в вас храм свой, да вселится в вас Бог, и будет вашим Богом, и вы будете Его людьми, о Христе Иисусе, Господе нашем. Аминь.

101. Слово в день обретения мощей Преподобнаго Сергия⁵⁰⁶

(Напечатано в Христианском Чтении 1839 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

В благословении правых возвысится град; усты же нечестивых раскопается. (Прит. XI. 11).

Вот необыкновенный род строительнаго искусства, который, вероятно, не всем известен, а иным покажется вовсе несбыточным. Город созидается: чем, думаете? Богатством? художеством? властию? многолюдством? – По мнению Соломона, не тем, а добрыми словами добрых людей: «в благословении правых». И напротив, город разрушается: чем? оружием врагов? огнем? водою? землетрясением? – Опять не тем, а злыми словами злых людей: «усты нечестивых раскопается». Как могущественно и благотворно, по мнению Соломона, благословение! И как разрушительны слова злобныя.

Но если бы Соломон не открыл сей тайны слова, в Палестине: то мы могли бы домыслиться о ней, при внимательном разсмотрении места, где теперь находимся. Была здесь безлюдная, ни руками человеческими не возделанная, ниже следами человеческими не ознаменованная, пустыня. Но явилось здесь благословение одного праведника, или еще немногих с ним: и совершилось то, что праведному и Богоугодному мужу предсказано Пророком: «созиждутся пустыни твоя вечныя и будут основания твоя вечная родом родов; и прозовешися здатель оград, и стези твоя посреди упокоиши» (Иса. LVIII. 12). Пустыня уподобилась градам, благоустроением и многолюдством, создалась крепче градов, потому что не падала и во время неоднократнаго падения царствующаго града; воздвиглась выше градов, потому что под сень ея приходят обитатели градов и весей, приносят здесь Праведнику дары, которых он никогда не искал, и честь, от которой всегда убегал; и все сие делают потому, что видят на ближних, испытывают на себе, как могущественно и благотворно благословение сего Праведника.

Сие располагает меня к некоторым размышлениям «о благословении», которыя, может быть, и для других окажутся не излишними.

Благословение, по своему имени, происходит от благаго слова. Если же хотите доискиваться, откуда происходит благое слово, где первоначальный его источник, и глубочайший корень его силы: то найдете, по указанию Божественнаго мудреца Иоанна, что «в начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Бог бе Слово: – в Том живот бе, и живот бе свет человеком» (Иоан. I. 1–4). поелику человек сотворен по образу Божию: то из сего самаго заключить можно, что и в даре слова он получил нечто по образу творческаго Слова Божия. Святый Иоанн доводит сию мысль до высочайшей степени знаменательности, когда говорит, что та самая жизнь, или сила, которая есть в Боге Слове, соделалась светом человеков. Внутренний свет человека проявляет себя в слове. Итак, поелику Бог Слово «рече, и Быша» (Пс.32:9), и притом «вся добра зело» (Быт.1:31): то не удивительно, что и человек, когда он находится в возвышенном состоянии образа Божия, из полноты веры в Бога Слова, Котораго «живот бе свет человеком», из глубины благости сердечной, изрекает слово, и оно действует, оказывается могущественным, творит благо.

Предложенное теперь размышление должно быть достоверно: поелику основано на непреложной истине Священнаго Писания. Но дабы кто не усомнился в том, верно ли из истины Божественной извлечено наше заключение: представляем вам свидетельство святаго Мужа, который из одного с нами начала вывел одинаковое с нами заключение. Глубокий, при всей простоте слова, созерцатель вещей Божественных и человеческих, Макарий Египетский, о состоянии человека, «когда он еще небеснаго образа был причастник», пишет следующее: «доколе Слово Божие было с ним, и хранил заповедь, все имел». И далее: «самое Слово в нем сущее, было ему вся, то есть оно было ему и разум, и чувство, и наследие, и учение. Что бо Иоанн глаголет о Слове? «В начале бе Слово». Видиши, что Слово было вся». И еще: «Вся ему было Слово и доколе пребывал храняй заповедь, друг был Богу» (Бесед. XII. 167–167; 6–8). Слово Божие было человеку все; в Слове Божием имел он все, говорит Святый Макарий. Я только договариваю: Слово Божие было человеку и могуществом его собственнаго человеческаго слова; в Слове Божием имел он и силу благословения. Не удивительно, если сила сия была велика: сие напротив очень естественно, когда она так близко происходила от Божественнаго начала. Гораздо страннее было бы представлять ее столь же ограниченною в человеке совершенном, как и в человеках, отчужденных от жизни Божией.

Обыкновенный разум человеческий не знает духовнаго могущества слова, и даже боится догадок об оном. Сему почти так и надлежит быть: поелику он берет образы своих познаний уже не с того человека, который сотворен по образу Божию, но с того, который, ниспадши с сей высоты грехом, "приложися, – как говорит Псалмопевец, – скотом несмысленным и уподобися им» (Пс. XLVIII. 13). И сему-то человеку принадлежит и самый сей разум, который теперь разсуждает о способностях и силах человека. Какой же мудрости ожидать от такого разума? Он, как слепой, осязает глаз, и, не могши ощупать в нем света, заключает, что солнца точно также нет на небе, как нет у него в глазах, и что верить бытию и действию солнца и света было бы суеверие и мечтательство. Сему слепцу нужен, да для него именно и написан, сей врачебный совет тайновидца: «коллурием помажи очи твои, да видиши» (Апок. III. 18), вылечись от ослепления грубою чувственностию; помажь око разумения тонкою мазью веры в духовное и Божественное: тогда будешь истинно видеть. Притом, если хотим видеть или познавать силу и действие духовное: то надобно и предметом наблюдения избирать не людей плотских, хотя они всегда в глазах, но людей духовных, хотя сии не часто встречаются; – людей, которые нравственным очищением и самоотвержением уменьшили тяжесть вещества, подавляющаго дух человеческий, а постоянным обращением ума и сердца к Богу, приближились к Нему, возвратились к причастию образа небеснаго, возобновили внутреннее общение со Словом и Духом Божиим.

Если вы, как должно, расположены к сему роду наблюдения: то мне не трудно показать вам в опытах, как много заключается в выражении Клеопы: «муж силен словом» (Лук. XXIV. 19). Словом Иисус Навин остановил солнце. «От уст словесе» (3Цар. 17–1) Илии зависели роса и дождь, в продолжении трех лет с половиною. «По глаголу Господню, егоже глагола рукою Илииною» (3Цар.17:16), горсти муки в водоносе, и столь же малаго количества елея в чванце, достало на все время голода. Трикратным дхновением и словом Илии воскрешен сын вдовы Сарептской. Елисей исправил злокачественные источники Иерихонские, всыпав в них соль: но как всякой знает, что соль не имеет такой силы, то по необходимости должно заключить, что сила сего действия заключалась в сем слове Пророка: «сице глаголет Господь: исцелих воды сия» (4Цар. II. 21). Словом Апостол Петр исцелил хромаго, и воскресил Тавифу. Не собирая более примеров, замечу в особенности, как ясно в некоторых из приведенных теперь, действие Слова Божия в слове человеческом, как-то: в словах Елисея: «сице глаголет Господь», и в словах Апостола Петра к хромому: «во имя Иисуса Христа Назорея, востани и ходи» (Деян.3:6). В других случаях, повидимому, иначе, как-то: Тавифе тот же Апостол говорит как будто своим только словом: «Тавифо, востани» (Деян.9:40). Но предыдущий случай не оставляет никакого сомнения в том, что и здесь, хотя не проявляется именем и звуками, но действует силою то же самое Слово Божие, обитающее в Святом Апостоле.

Если же таким образом дознано, что Слово Божие, являясь ли открыто в устах человеков, приближенных к Богу, или действуя сокровенно из сердец их, творит дела чудесныя, некоторым образом подражательныя творческим действиям Божества: то не менее должно быть понятно и достоверно, что то же Слово Божие, чрез тех же людей, теми же способами, изрекает и преподает благословения, некоторым образом подражательныя действиям Божескаго Провидения.

Итак благословлять, в сильнейшем значении сего слова, значит простирать действие Божия Слова на творения Божии. Благословляющий есть благою волею посредствующий между Словом Божиим и творением Божиим.

По сему понятию, верховный и всеобщий раздаятель благословений, есть Иисус Христос, Ходатай Бога и человеков, Богочеловек, в котором «Слово плоть бысть» (Ин. 1:14). Вот почему благословение было древнейшею чертою, которою Он означен был еще Патриархам, например, Аврааму: «благословятся о семени твоем вси язы ́цы земнии» (Быт. XXII. 18). Вот почему и Апостол, желая изобразить благодеяния Христовы роду человеческому, сказал, что Бог Отец «благословил нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе» (Еф. I. 3). Вот почему и мы, преподавая наше заимственное благословение, обыкновенно употребляем имя Иисуса Христа, в особенности, или в составе имени Пресвятыя Троицы, и крестное знамение Христово.

Из преподавателей заимственнаго благословения, родители суть некоторым образом естественные посредники между творческим Словом и своими детьми: поелику некоторым образом довершили над ними дело создания, произведя их на свет. Вот почему естественно важно и сильно благословение родительское, особенно же, если благочестием возвышается до силы благодатной. В сем роде удивительны благословения Патриархов. Например, благословение Сима Иафету: «да распространит Бог Иафефа» (Быт. IX. 27), теперь, после нескольких тысячь лет, как сильно еще действует в потомках Иафета, Европейцах, которые не престают распространять во все страны света свои поселения, торговлю, власть, религию, нравы.

Священник есть раздаятель благословения, по чину благодатнаго тайноводства. Еще в первоначальном постановлении о законном священстве, Бог сказал священникам: «благословите сыны Израилевы» (Числ. VI. 23). И паки о них же: «да возложат имя Мое на сыны Израилевы, и Аз Господь благословлю я» (Числ. VI. 27). И в Новом Завете, когда Господь повелел Апостолам, и преемникам их служения до скончания века, учить, крестить, вообще тайнодействовать, «во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Матф. XXVIII. 19), Он положил чрез сие в них силу Своего благословения, и дал им власть преподавать оное. По сему судите, достойно ли внимания благословение священства. Не о том думайте, какою рукою, или в каком сосуде, но какой Божественной Лозы духовное вино подается вам, чрез благословение служителя Христова.

Впрочем и то справедливо, что «аще кто очистит себе, будет сосуд в честь освящен и благопотребен Владыце, на всякое благое дело уготован» (2Тим. II. 21). Посему Святые, как сосуды верою и духовными подвигами очищенные, благодатию исполненные, любовию отверзаемые и преливающиеся, суть не столько почерпатели и раздаятели благословения, на время, по должности, по нужде, сколько живые потоки благословений, неистощимо текущие и орошающие. Благословение Христово непрестанно лиется в них, и преливается чрез них, «яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его: яко роса Аермонская, сходящая на горы Сионския: яко тамо заповеда Господь благословение и живот до века» (Псал. CXXXII. 2–3). Оно изливает свет и мир в души, цельбу в тела, благопоспешество в начинания и дела, благоустройство в места, невидимую, но богато и разнообразно плодотворную небесную росу на землю.

Иудеев посылали за благословением в Иерусалим, на горы Сионския: «яко тамо заповеда Господь благословение» (Псал. CXXXII. 3). Колико благополучнее мы, Христиане! Для нас оно и более открылось, и более приближилось. И тамо и здесь заповеда Господь благословение. Уразумеем же благословение.

Как вожделенно должно быть то, чего сам вседовольный Бог желает! А Он желает, Он требует Себе от нас, и от всех Своих творений, благословения: «благословите Господа вси раби Господни» (Псал. CXXXIII. 1). «Благословите Господа вси Ангели Его; благословите Господа вся дела Его» (Псал. CII. 20–22). Возлюбим же и мы благословение, и во-первых, собственно Христово благословение.

Преклоним сердце и пред всяким благословением святыни, по той же причине, что в оном нисходит благословение Бога Слова.

Родители! не забывайте благословлять детей своих любящим сердцем, и старайтесь возвысить силу вашего естественнаго благословения, привлекая благочестием и верою силу благодатную.

Дети! дорожите благословением родителей тысячекратно более, нежели прочим наследством: ибо чрез оное, по вере, можете получить благословение Отца, «из Негоже всяко отечество на небесех и на земли именуется» (Еф. III. 15). «Делом и словом чти отца твоего и матерь, да найдет ти благословение от них. Благословение бо отчее утверждает домы чад» (Сир. III. 8–9).

Поелику во всяком неложном благословении чрез благословляющаго человека сокровенно течет благотворное Слово Божие: то помыслим, братия, какую духовную выгоду имеем мы, когда благословляем. Тогда, как мы отверзаем сердце наше человеку, подавая благословение, Бог Слово изнутри отверзает вход в сердце наше Своему благословению. Подавая человеку, мы приобретаем от Бога. Посему примем как духовное благодеяние, и будем искренно исполнять, и сию Христианскую заповедь: «благословляйте гонящия вы; благословите, а не кляните» (Рим. XII. 14). Верное исполнение сего верно соделает нас благословенными Отца Небеснаго, которых Иисус Христос призовет наследовать уготованное таковым Царствие от сложения мира. Аминь.

102. Слово по освящении храма Святыя Равноапостольныя Марии Магдалины, в Градской больнице⁵⁰⁷

(Говорено июля 22 дня; напечатано в Христианском Чтении 1836 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

И ныне се на небесех послух мой, свидетель же ми во вышних. Да приидет моя мольба ко Господу, пред Нимже да каплет око мое. (Иов. XVI. 19–20).

Прозорливость и человеколюбие подвиглись, и побудили Власть устроить дом врачевания для больных, которые не могли бы пользоваться сим пособием в своих жилищах: дело, которое само говорит о своем достоинстве. Но я слышу, что еще говорила при сем Власть благочестивая. Сего не довольно, сказала она. Больница, потребности жизни, лекарства, врачи, – это еще не все, что нужно для больных. Для них нужен еще дом молитвы; для них должны быть в близкой готовности пособия веры.

Чем же на сие будет ответствовать служитель Веры? Без сомнения, радостию и благодарною к Богу молитвою за Венценоснаго Благодетеля страждущаго человечества, и Его же духом одушевляемых исполнителей воли Его. При том, думаю, к обязанности же служителя Веры отнесено быть может, чтобы дать некоторый отчет в благочестивой мысли, которая столь благодетельно исполнена.

Итак утверждаю, что как в болезнях, так вообще в несчастиях, никакия средства и пособия недостаточны без Религии. Одна Религия, и притом откровенная, примиряет ум с зрелищем бедствий, которое возмущает его. Религия приносит полное утешение бедствующим. Религия подает решительныя врачевства против бедствий.

Не трудно встречаться с добром и благополучием. Сердце и чувство ими довольны: не за что и разуму спорить против оных. Но когда зло и беда у нас пред глазами, хотя и не на нас нападают: один сей вид поражает чувство и сердце; и если среди сего поражения возстает размышляющий ум, он мучит себя вопросами: зачем зло в мире всеблагаго Бога, безпорядок в делах Премудраго, разрушение в творении Всемогущаго? Сколько веков боролся с сими недоумениями естественный разум человеческий, и не мог одолеть оных! В какой мрак, в какия нелепости впадал он, желая изъяснить происхождение зла! Он догадывался, не в грубом ли веществе или телесности заключается причина тьмы, зла и греха, и, дабы от сих недостойных произведений освободить Божество, представлял себе вещество вечным и несотворенным от Бога. Вообразил себе злое начало, независимое и равносильное доброму началу, то есть, Божеству. Вымыслил неумолимый рок, или слепую судьбу, которая без разбора обрекает существа на зло или добро, так что самое Божество не может сему препятствовать. Как будто может быть вечным вещество, которое мы ежеминутно видим разрушающимся! Как будто вечная материя, злое начало, неумолимый рок суть что нибудь больше, нежели мечты и выдумки, и притом такия выдумки, которых нельзя принять без того, чтобы не отринуть важной и коренной истины, именно, понятия о безпредельном совершенстве и всемогуществе Божества! Как будто зло делалось от того или понятнее, или сноснее, что переименовывали оное злою материей, злым началом, злым роком! Так бился разум человеческий в темном и тесном чувственном мире, как цыпленок в яйце, и не мог пробить скорлупы. В таком состоянии были мудрецы и любители мудрости, следственно и все почти люди, доколе не ознакомились с откровенною Религиею, долго таившеюся в небольшом уголке земли, откуда совсем не ожидали света, долженствующаго просветить вселенную. Явилось Христианство: и нелепости оказались нелепостями, темное объяснилось, несносное облегчилось. Теперь поняли, что зло произошло первоначально от злоупотребления свободы существами сотворенными, следственно не делает нарекания Творцу мира, Который в даре свободы был велик и щедр, а злоупотреблению ея непричастен; теперь узнали, что Бог имеет средства искупить человека от зла, коему сей добровольно себя продал за чувственное удовольствие, следственно зло не делает нарекания и Провидению Божию о мире; теперь получили верную надежду, что зло, и в человеках, и в природе будет решительно побеждено, а добро возвышено, и блаженство утверждено на веки Христом Спасителем, следственно и при виде зла и бедствия можно благодушествовать, подобно как земледелец не отчаявается зимою, зная, что посев его не совсем убит холодом, а воскреснет весною, или как садовник не сердится весною на горькие и терпкие плоды, зная, что будут мягки и вкусны летом и осенью. Так одна Религия, и притом откровенная, примиряет ум со зрелищем бедствий, которое возмущает его.

Если трудно быть и зрителем бедствий: то конечно еще труднее испытывать оныя на себе самом. Но как иногда нельзя миновать их: то надобно же как нибудь уметь обходиться с ними. Вопль и рыдание, без сомнения, не есть наилучший способ беседовать с несчастием: найдите же другой, более сообразный с достоинством разумнаго и свободнаго существа, но также сообразный и с возможностию бедствующаго; иначе сказать, изыщите средства утешения. Здесь-то желал бы я испытать сию гордую Философию, которая думает, не иным чем, как только мудрствованием собственным, сделать человека благополучным и независимым от внешних приключений. Послал бы ее, например, в больницу, испытать силу ея мудрования. Что скажет она страждущему? – «Будь великодушен; ты страждешь по действию причин естественных, по законам природы, от которых не можешь освободиться, будучи звеном в цепи существ и перемен». – Как вы думаете, будет ли от того больному легче или приятнее, когда он узнает, что страждет по причинам и законам? Не почувствует ли, напротив, он себя более прежняго отягченным узами причин и законов, из коих нельзя вырваться? – Или, положим, что Философия, смотря на больнаго с нравственной стороны, скажет: – «вероятно, ты сам привлек болезнь какими нибудь излишествами, неправильностями, неосторожностию: переноси же великодушно то, чего сам причиною». – Опять спрашиваю: достаточно ли сие разсуждение для утешения страждущаго? Не может ли он сказать такому утешителю: ты удвояешь мое несчастие, представляя меня несчастным и физически и нравственно? – Что еще может сказать страждущему Философия? – «Терпи; если не врачевание, то смерть прекратит страдания». – Но если на сем она остановится, – а она принуждена остановиться на сем, потому что не видит далее: то скорее призовет отчаяние, нежели отраду. Отстраним суетную мудрость человеческую, которая много обещает, но мало может. Прииди, Премудрость Божия; помоги, Божественная Религия. Ты можешь сказать страждущему, что его бедствие или послано, или допущено небесным Отцем милосердым; что следственно бедствие не без нужды, не без правды, не без пользы, ибо такого не попустил бы такой Отец; что Он милует и тогда, когда поражает, и готов ежеминутно даровать облегчение, по способности приемлющаго, сообразно с истинным благом его. Ты можешь уверить, что страдание может быть велико, но не может быть несносно, по реченному: «верен Бог, иже не оставит вас искуситися паче, еже можете, но сотворит со искушением и избытие, яко возмощи вам понести» (1Кор. X. 13). Если болящий от того болен, что грешен и, следственно, сугубо несчастен: ты можешь подать ему и сугубое утешение, именно: для скорби душевной – надежду прощения грехов, по вере и покаянию; для болезни телесной – надежду исцеления, вследствие прощения грехов, или же то уверение, что Врачь душ и телес употребит болезнь как средство очищения, обратит болезнь тела во врачество души чрез подвиг терпения, и что следственно, надобно благодушно принимать страдание болезни, как благодушно принимают горькое лекарство, в пользе котораго уверены. Ты, безсмертная Религия, можешь из самой горькой мысли о смерти извлечь сладкое утешение ибо ты видишь в ней не конец только настоящаго, но и начало будущаго, – не предел, но продолжение, не закрытие зрелища, но открытие лучшаго, – не мрачную бездну, в которую на-удачу может броситься отчаяние, но область света, куда благонадежно может вступить вера, где претерпевших до конца ожидает не только прекращение бед, но и наслаждение благ, и выше всякаго понятия щедрое воздаяние за терпение. Наконец, в основание и совершение всех утешений, ты, Религия Христова, можешь указать страдальцу на великаго Мужа болезней, Который «язвен бысть за грехи наша и мучен бысть за беззакония наша», Который понес «наказание мира нашего», Котораго «язвою мы исцелехом» (Иса. LIII. 5). Те, которые истинно познали Его в вере и любви, знают, как не только возможно без ропота и нетерпеливости, но даже как сладостно, переносить страдания в общении страданий Его, с помощию Его, при виде примера Его, из благодарности к Нему, из любви к Нему. От них-то слышим, столь невероятныя для мудрования плотскаго, но и столь ободрительныя для мудрования духовнаго, изъявления внутренних ощущений: «хвалимся в скорбех» (Рим. V. 3). «Радуюся во страданиих моих» (Кол. I. 24). «По множеству болезней моих в сердце моем утешения Твоя возвеселиша душу мою» (Псал. XCIII. 19). «Якоже избыточествуют страдания Христова в нас: тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Так полно и совершенно утешение, которое страждущий или бедствующий может обрести в Религии.

Надобно ли, сверх облегчительнаго пособия, решительное врачевство против бедствий? И оно вернее обретается в Религии, нежели где либо инде. Есть болезни, от которых врачебная наука отказывается; есть бедность, от которой не избавляет никакое трудолюбие; есть скорби от несправедливости, которых не может пресечь никакое правосудие человеческое, по той весьма достаточной причине, что человек не всеведущ и не всемогущ. Для Религии нет подобных препон и ограничений. Ея сила есть сила Всемогущаго, Который «мертвит и живит, низводит во ад и возводит, убожит и богатит, смиряет и высит» (1Цар. II. 6–7); Который «исцеляет всяк недуг и всяку язю» (Матф. IV. 23). Ту самую силу, которою благодетельствовал и чудодействовал Иисус Христос, излиял Он в души Святых, заключил в своем Слове и в таинствах, и от сих сокровищниц ея дал ключи вере и молитве. «Вся возможна верующему» (Мк. IX. 23).

Дабы сличить настоящия размышления с опытом, вспомните Иова, котораго и нельзя почти не вспомнить в обители болящих. Нападение грабителей, истребительный огнь небесный, разрушительная буря, потеря стад, рабов, дома, детей, – сколько стрел в одну цель! Сколько бед на одну голову! Несчастие, великое само в себе, делала еще большим великость прежняго счастия. Удары, сносные порознь, до чрезмерности усиливала многочисленность и внезапность. Но праведник устоял: потому что стоял посредством Религии в Боге. «Яко Господеви изволися, тако бысть»: сказал он (Иов. 1:21). Изобретатель зла⁵⁰⁸ нашел средство еще увеличить бедствие: «и порази Иова гноем лютым от ног даже до главы». Не было для него ни дома, ни больницы: «седяше на гноищи вне града». Оставалась у него жена: но не для помощи, а для новаго искушения; она вздумала его учить отчаянию: «рцы глагол некий ко Господу, и умри» (Иов. II. 7–9). Посетили его друзья: но их слова были не пластырь на его раны, а еще новыя стрелы обличений неправедных. Что же? Тул диавола истощился, но щит праведника не пробит. Какой щит? – Тот же, что у Апостола: "щит веры" (Еф. VI. 16). Сей щит поставляет он против стрел неправедных обличений, когда говорит: «се на небесех послух мой, свидетель же ми во вышних». В молитве ищет он себе утешения и врачевания: «да приидет мольба моя ко Господу, пред Ним же да каплет око мое» (Иов.16:20). Человеческая мудрость в Елифазе, Валдаде, Софаре, Елиусе постыждена. Религия в Иове победила решительно. «Господь же возрасти Иова. И даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иову, во усугубление» (Иов. XLII. 10).

Христе Господи! Твоя благодать торжествовала в Иове над всяким злом, во образ Твоих победоносных страданий. Она же и теперь облегчает подвиг Иова: ибо теперь его не повергают на гноище вне града, но дают ему благоустроенную обитель, призрение, врачевание, утешение веры, и все сие ради Тебя, Который к Себе Самому отнес подобныя дела человеколюбия, когда рек: «болен бех, и посетисте Мене» (Матф. XXV. 36).

Благословенна Вера Твоя, святая, могущественная и спасительная! Приими и благослови сию обитель, как жертву, Ей и Тебе принесенную.

Всякий же болящий да верует, «и молитва веры спасет болящаго» (Иак. V. 15).

И всякий бедствующий да верует, и будут «вся возможна верующему» (Мк.9:23), во славу Начальника и Совершителя веры Иисуса Христа, нераздельную со славою Отца и Святаго Духа. Аминь.

103. Беседа о нашем житии на небесех⁵⁰⁹

(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1833 год

Наше бо житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем Господа нашего Иисуса Христа, иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его. (Фил. 3:20–21).

Как бы ни приятно кто жил на сей темной земле: однако никто, надеюсь, не станет спорить, что несравненно приятнее должно быть житие на светлых небесах, если туда кто может переселиться.

Посему не достойна ли полнаго внимания нашего весть, которую слышим от Апостола о житии на небесах, что оно действительно есть, и даже что оно для нас не чуждо? «Житие наше на небесех есть».

Небесный житель, который, видно, еще живя на земли обладал небесным житием, потому что все земное пренебрег и оставил, и потому что еще тогда силу небесной жизни проявлял в себе духовною прозорливостию, исцелениями, властию над преисподними силами, Преподобне Отче Сергие! Твоею молитвою и благословением споспешествуй нам возвести помышления и сердца наши к небесному житию, да не погрязнем в суете жития земнаго.

Разуму земному странным показаться может Апостольское возвещение, что «житие наше на небесех есть». Он скажет: и птицы небесныя не на небесах живут, хотя мы уступаем им преимущественно называться «небесными»; мы меньше птиц можем отделять себя от земли. Наша жизнь стоит на земле, как на основании; питается земною пищею; покрывается земною одеждою; укрывается в земном жилище. Как же можно сказать, что «житие наше на небесех есть»? Иное дело, если бы сказано было: житие наше на небесех будет. Но и сие кому известно? А то как возможно?

Вы оправдаете меня, братия, в том, что я не соглашусь поправлять, или ослаблять слов Апостольских в угодность непонимающих. Я стою твердо в Апостольском уверении, что «житие наше на небесех есть». Чтобы сделать истину сию внятною и ощутительною, надлежит различить и сравнить жизнь временную и вечную, телесную и духовную.

Если бы городскаго жителя, во время путешествия, в поле, или в деревне, спросили: где он живет? без сомнения, он не сказал бы: вот здесь на дороге, или вот здесь в сельской гостинице; но сказал бы, что живет в городе, где у него дом и семейство, хотя бы во время вопрошения и далеко был от города. И справедливо: ибо мы живем не там, где случайно странствуем, где ночуем в постоялом доме, но где имеем постоянное пребывание. Примените сие к Апостолу: и просто будет его необычайное по первому виду изречение. Святый Павел жизнь временную представлял только странствованием, землю – не больше, как постоялым домом; как мысль странника упреждает его, и находится уже в доме, когда он еще на пути, так сердце Апостола, во время земнаго странствования, было уже там, идеже есть сокровище его, где Бог живет во свете, где Христос царствует во славе, где обители Святых и жизнь их истинная и вечная. Так он мыслил и чувствовал, такия мысли и чувствования предполагал и во всех Христианах, как участниках той же веры, как наследниках той же вечной жизни: и потому не о себе только, но вместе с собою и о всех нас уверительно сказал: «житие наше на небесех есть».

Как жизнь временная есть едва приметное мгновение пред вечною: так жизнь телесная, или чувственная, едва заслуживает название жизни в сравнении с духовною. Святый Апостол, тогда как возвещает житие небесное, с горестию и негодованием отвергает преобладающую в некоторых людях жизнь телесную или чувственную. «Мнози бо ходят, ихже многажды глаголах вам, ныне же и плача глаголю, враги креста Христова, имже кончина погибель, имже бог чрево, и слава в студе их, иже земная мудрствуют» (Фил. III. 18–19). И не духовный человек оскорбится, если ему скажут, что он живет только чревом: так низко думают о чреве и о жизни чрева даже и такие люди, которые не духовно мыслят. Но если всякий поклонник без сомнения много ниже своего Божества: то подумайте, как низки люди, «имже бог чрево», которые идолу чувственнаго наслаждения приносят в жертву время и жизнь, тело и душу, дары природы и приобретения в мире! Если это жизнь, то разве скотская: а жизни человеческой, кольми паче Христианской, ни искры тут нет. Какая же быть может жизнь, которую нам не стыдно было бы назвать нашею жизнию? скажут ли: жизнь сердца? или: жизнь разума? На сие скажу относительно жизни сердца, что, если она не возвышена особенным средством, то близко граничит с жизнию чувственности, и потому легко низвергается в ту же пропасть низости, которую мы не давно указали; или же удобно переходит в жизнь зверя, который находит удовольствие в том, что терзает; что касается до жизни разума, кроме того, что она с трудом, и то в немногих, восходит до некоторой высоты, земный разум также висит над пропастью чувственности, и нет в природе человеческой силы, которая была бы достаточна безопасно поддержать его. Почему Апостол, тех, «иже земная мудрствуют», ставит рядом с теми, «имже бог чрево и слава в студе их», то есть, которые, предавшись чувственности, полагают славу в делах постыдных, и «имже кончина погибель» (Флп.3:19). Какая же, спрошу еще раз, быть может жизнь, которую мы могли бы назвать нашею, не подвергаясь стыду и опасности? – Не иная, как только жизнь духа, – жизнь, в которой «уды сущие на земли», то есть чувственныя похоти и страсти, «умерщвляются» (Кол.3:5) крестом Христовым, то есть чрез повиновение заповедям Его, и чрез последование примеру Его, – жизнь, в которой «разум пленяется в послушание веры» (2Кор.10:5), и от нея получает и чистый свет, дабы видеть истину, и силу, дабы непоколебимо стоять в оной, – жизнь, в которой «вселяется Христос верою в сердца» (Еф.3:17) человеков, «и любовию действует» в них к миру внутреннему, к благополучию внешнему, к благоустройству общественному, к блаженству вечному. Сия жизнь не есть земная, потому что она земное умерщвляет; не есть земная, потому что раждается от семени небеснаго и Божественнаго. Она есть небесная жизнь, потому что хотя сеется на земли, но растет в небо, и даже превыше небес, она есть небесная, еще прежде окончания видимой жизни земной, потому что нам «возвещен живот вечный, иже бе у Отца, и явися нам, и в следствие сего есть общение наше со Отцем и с Сыном Его Иисусом Христом» (1Иоан. I. 2–3), есть «общение Святаго Духа со всеми нами» (2Кор. XIII. 13); а сие общение, без сомнения, есть небесное и пренебесное.

Познаем, возчувствуем, Христиане, достоинство Христианства. Поверим возвещению Апостольскому, уразумеем сие возвещение, возрадуемся о сем возвещении, что «житие наше на небесех есть». И если между тем устрашают нас превратности жизни временной, озабочивают нужды жизни телесной, возмущают искушения плоти, да возводим взоры наши от темной и коловратной земли к светлому и неподвижному небу, «отонудуже и Спасителя ждем, Господа нашего Иисуса Христа», Который и превратности времени, и нужды тела, и искушения плоти окончательно прекратит, когда «преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его», что предначал Он для нас, и в чем обнадеживает нас Своим преображением, воскресением, вознесением.

«Житие наше на небесех есть!» В сем Апостольском слове, подаю вам, чада Церкви воинствующей, оружие против многаго, что сражается с вами на земли.

Тяготит тебя печаль о добром и возлюбленном умершем. Скажи себе: «житие наше на небесех есть»; не благоразумно было бы разслаблять себя на пути печалию о том, кто упредил нас; лучше напрягать силы и внимание, чтобы верным путем идти туда, где житие обоих.

Искушает тебя любовь к земным вещам и желание многаго приобретения. Скажи опять: «житие наше на небесех есть», а здесь мы путешествуем; не надобно путешественнику слишком увеличивать ношу путеваго запаса; нелепо было бы останавливаться на дороге, и строить себе великолепный дом для ночлега.

Обижают тебя, лишают собственности, чести, награды, Еще скажи себе: «житие наше на небесех есть»; там наши сокровища некрадомыя, венцы нетленные, воздаяния вечныя. Не нужно заботиться много, если отнимают лепту на пути; позаботимся лучше, чтобы сохранить безценное наследие в доме Отца небеснаго.

Так сильною мыслию о небесном, верою в небесное, любовию к небесному, надеждою небеснаго возмогай, земнородный, над земным и преисподним; и подвизайся непрестанно, да будет в тебе небо Благодатию, да будешь наконец ты в небе со славою вечною. Аминь.

Если по вознесении Господнем на небо Апостолы стояли неподвижно с устремленными туда взорами, как бы ничего не оставалось для них на земли: то что осталось на ней после того, как и Матерь Господа нашего сокрылась от земли, вознесясь невидимо путем Сына своего в Его Божественную славу? Не хочется оглянуться на землю, когда видим, что все благое, святое, божественное, как молния возблистав над нею мгновенно, как молния же скрывается внезапно.

Я готов бы тосковать теперь, но Церковь велит праздновать. И сие без сомнения потому, что приведя нас к краю всего земнаго, в то же время она вводит нас в преддверие неба, открывает пред нами лествицу небес, по которой недавно взошла живая лествица божества, – хощет, чтобы мы вошли туда очищенным умом, прежде нежели удостоимся взойти воскресшим духом и прославленным телом, и чтобы необманчивым созерцанием дознали радостную истину апостольскаго слова, что «наше житие на небесех есть отонуду же и Спасителя ждем, Господа нашего Иисуса Христа, Иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его».

104. СЛОВО⁵¹⁰ по освящении храма Святыя Великомученицы Екатерины, при Московской Екатерининской больнице

(Говорено в 20 день августа; напечатано отдельно, в Христианском Чтении 1833 года и собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1833 год

Есть же во Иерусалимех овчая купель, яже глаголется Еврейски Вифезда, пять притвор имущи. В тех слежаше множество болящих, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды. (Иоан. V. 2–3).

В сих словах Евангелия видим древнейшую из градских больниц.

Похвалим человеколюбие Иудеев, которые для множества болящих создали пять «притворов», или галлерей, и дали приличное сему месту имя: «Вифезда», то есть «дом милосердия»; хотя впрочем не знаем, правительству или народу должна достаться сия похвала.

Врачебное средство было там одно: не человеческим искусством приготовленная баня в овчей купели.

Вместо врача, приходил в сию больницу Ангел. «Ангел бо Господень схождаше».

Сей необыкновенный врачь исцелял решительно, и ни один больной не был у него записан в списке неизлечимых. «Здрав бываше, яцем же недугом одержим бываше» (Ин. 5:4).

Не правда ли, что это было прекрасное заведение? Но покажем и ту сторону онаго, которая не так светла.

Небесный врачь посещал порученную ему больницу не ежедневно, как земные врачи, а только однажды в год. «Ангел бо Господень на всяко лето схождаше».

Исцеление было решительное, но каждый год получал оное один только человек. «Иже первее влазяше по возмущении воды, здрав бываше» (Ин. 5:4).

Не всякий больной имел силу дойти до возмущенной воды, а тем менее упредить других. Не доставало прислужников или сердобольных людей для помощи безсильным. От того некоторый разслабленный тридцать восемь лет безполезно лежал в сей больнице, доколе не явился Господь стихий, времен и Ангелов, Которому не нужно было ни мутить воды, ни ждать годоваго срока, ни призывать Ангела, а довольно было сказать разслабленному: «востани, возми одр твой, и ходи» (Ин. 5:8).

«Какой есть исцеления образ сей? Какое нам таинство являет?» – вопрошает Святый Златоуст, указуя на Евангельское сказание об овчей купели. А кто позволит более смелости своему естественному разуму, любящему вмешиваться в дела Провидения, которыя выше его: тот может еще сказать: какое странное соединение и чудесной силы, исцеляющей всякую неизлечимую болезнь, и скудости сея силы, не простирающейся далее исцеления одного человека; и щедрости, приготовляющей целый водоем врачевства, и бережливости, не дающей более одного, редкаго приема онаго; – и Ангела и воды, как будто целебной силе Ангела нужна вода, которая впрочем, как все знают, не есть всеобщее врачевство. Но послушаем, что на сии недоумения ответствует Святый Златоуст. «Не просто бо, – говорит он, – и не туне сие написано есть: но будущия вещи аки на образе и изображении написует нам: дабы зело необычайное и нечаянно пришедшее дело не повредило у многих силы веры. Что убо есть, еже написует? Имело некогда крещение даятися, многую силу и дар великий содержащее, крещение вся грехи очищающее, и вместо мертвых живыми творящее. И так все сие чрез купель, и чрез другия многия воды, как бы чрез образ, ясно означается». До зде Святый Златоуст (На Иоан. Бесед. 36).

Осмелимся продолжить сие изъяснение. Надобно было на опыте показать погружение в воду, уничтожающее всякую болезнь, чтобы приготовить умы к открытию крещения в воде, уничтожающаго все грехи. Надобно было в ощутительном явлении движения воды дать приметить благотворное над нею действие Ангельскаго духа, дабы сделать менее невероятным новотворное и возродительное в воде крещения действие Духа высшаго, нежели Ангельский, Духа собственно Божия. Надобно было, чтобы благотворная сила овчей купели подавалась только тому, кто ревностным стремлением к исцелению оставляет позади себя всех прочих: дабы и в сем явлен был образ купели крещения, которой спасительная сила подается только тому, кто стремлением веры к небесному и Божественному оставляет позади себя все земное. Надобно было представить Ангельское действие ограниченным, надобно было подле самого Ангела продержать разслабленнаго тридцать восемь лет без исцеления, дабы тогда, как Христос исцелит его единым словом, очевидно из сего было, что сей Исцелитель⁵¹¹ без сравнения выше Ангелов, что власть Его неограниченна, что Он есть Ипостасное Слово Божие и истинный Бог.

Если бы кто вздумал еще жаловаться, что много средств употреблено для одной цели, – множество больных, множество лет, множество ежегодных чудес Ангельских для одной мысли о Христе и крещении: на сие ответствую: цель сия довольно велика сама в себе, и важна для человечества, чтобы сделать неприметною всякую жалобу на расточение средств, употребленных для достижения сей цели. Если испытатели природы производят продолжительныя работы, устрояют многодельныя орудия, употребляют огромныя издержки, чтоб открыть или объяснить какую нибудь частную и подчиненную истину естественную: то конечно стоило труда устроить в Иерусалиме овчую купель с ея принадлежностями, как небольшую «модель» великой купели, в которой возрожден целый мир Христианский, – как удобовразумительнаго указателя высокой истины и непостижимаго таинства Христа Спасителя и Бога.

Но довольно о Христианских таинствах, которыя лучше и достойнее чтутся смиренным молчанием веры, нежели возносящимся испытанием разума. Возвратимся просто из больницы Иерусалимской в больницу Московскую.

С радостию, с чувством внутренняго убеждения мы можем воздать долг хвалы и благодарности Благочестивейшим Самодержцам нашим, которые как во всякой добродетели, и во всяком благотворении, так и в попечении о болящих величественно предшествуют народу своим примером. По них с благодарностию можем вспомнить и некоторых из подданных, которые в подвигах человеколюбия довольно близко последовали Царскому примеру. Можно насчитать в сем граде более пяти, не «притворов», а великолепных домов, которые представляют добродетель милосердия в делах тем лучше, что не выставляют ея в названиях. Отче милосердия! призирай выну на дела сии оком благодати; и да будут помиловани милующие; да будут, по непреложному обещанию, «блажени милостивии» (Мф.5:7).

Нет, правда, здесь оной купели, достаточной против всякаго недуга, и врачи здесь не Ангелы. Вразсуждении сего я могу только указать нашим плотоносным врачам на пример безплотнаго Иерусалимскаго врача, для их размышления. Сей пример не показывает ли близости духовнаго к телесному, возможности союза между силою духовною и вещественным средством врачевания, целебнаго влияния духовнаго на телесное, когда духовное чисто и доступно Божественному? А если это так: то не может ли, – не должен ли врачь, если не хочет быть ремесленником, работающим только вещественными орудиями над веществом, – не должен ли, говорю, и духовное употреблять в пособие телесному врачеванию, чистую волю признавать важною частию в составе врачебных средств, усердною молитвою искать света и силы в тех случаях, где наука идет ощупью в темноте, и претыкается?

Но если здесь и не достает Ангела, за то ни один больной не будет здесь, как в Иерусалиме, доведен до необходимости жаловаться: «человека не имам» (Ин. 5:7); но каждый найдет здесь и человека врачующаго, и человека служащаго немощному, и, когда нужно, человека приближающаго к благотворным влияниям источника духовнаго. Во славу Бога, преимущественно в Христианстве щедраго средствами спасительными, должно сказать, что место, где мы стоим теперь, не может завидовать купели овчей, соделавшись ныне хранилищем силы, более нежели там, высокой и благотворной. Не Ангел однажды в год, но Царь Ангелов, Ангельскими дориносимый чинми, приходит сюда так часто, как дерзает призывать Его призванный к сему дерзновению человек; и пребывает здесь с силою, которою все сотворено, и все сохраняется, врачуется, усовершается. Есть здесь всеобщий источник исцелений: о, если бы довольно умели, верующим сердцем, открывать оный для себя и болящие, и врачующие!

Но как слушающие меня не болящие: то скажу еще: о если бы и здравые ревностнее притекали в сие святилище сил, как во врачебницу душ, почти всегда, как я думаю, не безболезненных внутренно?

Если Церковь, как свидетельствует устроение сего места, признается нужною и для больных, которые большею частию не имеют сил приходить в оную: меньше ли нужна она для здоровых, которые приходить в нее могут? Кто отважится утверждать сию несообразность? А не часто ли видим мы сию несообразность на деле, то есть, что здоровые меньше больных помышляют о Церкви?

Можно, говорят, молиться Богу дома, духом. Нет о сем спора. Но люди, которые лучше нас умели молиться духом, не бегали от храма, а прибегали в оный с радостию. «Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Псал. CXXI. 1). Даниил Пророк, «муж желаний» (Дан. X. 11), человек, который жил молитвою, когда не мог идти в храм Иерусалимский, потому что был в Вавилоне, и потому что храм был разрушен, старался сблизить себя по крайней мере с местом и, так сказать, тенью бывшаго храма, становясь на молитву перед открытым к Иерусалиму окном, и в те часы, в которыя приносима была жертва во храме до его разрушения. «Дверцы же отверсты ему в горнице его противу Иерусалима; в три же времена дне бяше преклоняя колена своя, моляся и исповедаяся пред Богом своим» (Дан. VI. 10). Или Даниил суеверен? Или вы хотите быть духовнее Даниила? – Нет! Надобно признаться, что те, которые не посещают храма под предлогом молитвы духом, или совсем не радят о молитве, или совсем не понимают сего дела.

Если же кто, признавая свое нерадение и невнимательность, изнемогает в усердии ко храму потому, что, посещая оный, не довольно ощущает в себе от того содействия к лучшему: таковаго уверяем со Святым Златоустом, что «приобрящет и приимет некоторую пользу; хотя и не таковую, дабы мог оную чувствовати, однако же приимет. Ибо если бы кто мимо прошел мироварницы, или бы в подобных ей домах часто кто находился; то и не хотя облагоухался бы приятною вонею: кольми паче человек в церковь ходящий. Не возможно бо, – говорит он еще, – дабы беседующий к Богу, и послушающий беседующаго Бога, не приобрел что либо» (на Иоан. Бесед. 53).

Не будем, братия, безпечны о здравии душ наших, но будем тщательно пользоваться врачебницею душ Церковию, и Врачем душ – Христом, доколе Он ходит среди нас, как Врачь, исцеляющий всякую болезнь греха, доколе, по долготерпению, медлит явиться, как Судия, имеющий решить жребий наш на вечную смерть, если не на вечную жизнь. Аминь.

105. Слово в день Священнаго Миропомазания и торжественнаго венчания на Царство Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича всея России

(Говорено в Успенском Соборе августа 22 дня, напечатано в Христианском Чтении 1833 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1833 год

Побеждай благим злое. (Рим. XII. 21).

Если бы в сей день, освещаемый сиянием Царскаго венца, величественнаго и благолепнаго, не столько по числу и достоинству камений честных, сколько по достоинству законной наследственности, по преимуществу освящения свыше, по превосходству Царских доблестей, которыя он покрывает, – возжелали мы, Россияне, увидеть венец сей в новом блеске: то мы тотчас можем иметь сие приятное видение, обратив наблюдательный взор на новыя Царственныя деяния Благочестивейшаго Императора. Посмотрите на пример, на новый состав Российских законов, столь ожиданный правосудием, и наконец извлеченный из разночастных, разнообразных, иногда недружных стихий разновременнаго законодательства. Не есть ли это новый, светлый, из отечественных копей извлеченный, камень в венце Николая Перваго, – камень, котораго так долго искали Его предшественники, и который Он Своею неутомимостию предвосхитил у Своих преемников.

Или, поставьте себя на пределах двух империй, двух частей света и двух религий, и посмотрите на оконченное недавно дело умирения на Востоке. Сделаться благодетелем, охранителем, спасителем царства, недавно враждебнаго, и только победами доведеннаго до примирения, – не есть ли и сие такое дело Царской доблести, которое приносит новое светлое украшение венцу Благочестивейшаго Императора нашего, новую славу Его царствованию?

Славу сего дела особенно провозглашать должно здесь, в Церкви: поелику оно есть великолепное исполнение благороднаго правила Христианскаго: «побеждай благим злое». Дело сие не только славно для Царя и народа, но и полезно для Христианства: ибо весь не познавший Христа Восток видит теперь в сем славном деле, к какой чистой, безкорыстной, возвышенной верности и благотворительности располагает вера Христианская сердца Царя и народа.

Но довольно сего воззрения на некоторыя дела Царственныя, чтобы нынешняя особенная молитва и благодарение за Царя были нами принесены, сколько по долгу послушания Церковной заповеди, столько же по убеждению и усердию собственному.

Гораздо нужнее каждому из нас обращать внимание на собственныя дела, хотя, может быть, малыя и едва приметныя в необъятном множестве и разнообразии дел человеческих, но никогда не маловажныя для делающаго: потому что пойдут за ним далее пределов настоящей жизни, и либо увенчают его, либо возложат на него укоризну и стыдение вечное.

«Побеждай благим злое». Всякий ли найдет исполнение сего правила в своих делах? Всякий ли найдет сие правило довольно раскрытым в уме своем, довольно углубленным в сердце своем?

Что есть зло в мире, и собственно в человеках, о сем опыт всех и каждаго свидетельствует так сильно, что, хотя бы разум и вздумал против сего спорить, не может переспорить свидетельства ощущений, которыя умствованиям не повинуются. А когда зло есть, и действует против нас: то не употреблять против него никаких средств было бы противно и закону самосохранения, и закону человеколюбия; потому что неудерживаемое зло поглотило бы весь род человеческий, – и закону веры в Бога; потому что не препятствовать распространению зла значило бы благоприятствовать вражде против Бога, и хуле на Его творчество и управление миром. Итак надобно противостоять злу, сражаться с ним, побеждать оное. «Побеждай злое».

Но каким оружием? Положим, что вы решились бы употреблять такое же оружие, с каким на вас нападают, и поступать по праву равнаго воздаяния. Обида за обиду, злословие за злословие, рана за рану. Будет ли сим образом побеждено зло? – Не думаю. На пример, если воздано раною за рану: то произошло двое раненых вместо одного; следственно зло удвоено, а не прекращено, потому что обиженный, нанеся рану обидчику, не излечил тем своей. Обида, возданная за обиду, не только не уничтожает зла сделаннаго, но и не останавливает хода зла, или даже усиливает оное. В ком было довольно зла, чтобы начать обиду, в том, по всей вероятности, найдется онаго еще более, чтобы отвечать на взаимную обиду. Таким образом должна произойти цепь обид; и поелику каждый воздающий за обиду естественно будет стараться сделать соперника менее способным вредить, то всякая дальнейшая обида должна быть тяжелее и убийственнее предыдущей. Из сего можно усмотреть, как верно разсуждение⁵¹² Апостола: «аще друг друга угрызаете и снедаете, блюдитеся, да не друг от друга истреблени будете» (Гал. V. 15). И так, побеждать злое злым не надежно, если бы кто и не удержался от такого сражения мыслию, что сие не позволительно.

Спросят, может-быть: как же наказывают убийцу смертию? Как же ведут войну? Ответствую: иное право частнаго человека, иное суда, и еще иное власти верховной. Власть верховная, поелику не имеет над собою судии на земли, по необходимости сама должна судить обиды, наносимыя Государству, и употреблять войну исполнителем Государственнаго правосудия: но и сие, верховная власть, одушевленная достойными своей высоты чувствованиями, делает не для того, чтобы поразить злым злое, но чтобы защитить и охранить благое, то есть безопасность и благо собственнаго ея Государства. Если власть судебная внутри Государства сражается злом наказания противу зла преступления: и сие так разнится от частнаго мщения, как разсудок от страсти, как созидание от разрушения. Суд сражается против зла не за себя, но за невинно страждущаго: следственно водится не злом мщения, но благом сострадания, человеколюбия, справедливости; притом в благоустроенном Государстве суд только открывает виновнаго, а наказывает его закон; но и закон гражданский, если он изречен духом Христианскаго правосудия, не имеет намерения мстить за зло, а пресекать и предупреждать зло; не имеет намерения убивать убийцу, но смертию, или другим образом, лишать его возможности убийства, и охранять от него живущих. В сем именно духе кроткий закон Благочестивейших Самодержцев наших присуждает и убийце не смерть, а жизнь, хотя отлученную от жизни честных граждан, однако же – жизнь и надежду умереть не смертию преступника, а смертию Христианина. Что касается до людей в частности; если бы каждый вздумал присвоить себе те права, по коим действует суд против преступления, или власть верховная против врагов Государства: то явилось бы почти столько же воюющих сторон, сколько есть людей, имеющих силу владеть своими членами. Состояние человечества, которое нашло себе достойное место в головах некоторых умствователей, но котораго, – благодарение Провидению, – не было и не будет, потому что не может быть в истинном бытии рода человеческаго!

Итак, если побеждать злым злое, частию не позволительно, частию не надежно, даже и при помощи правосудия человеческаго, которое, при всей бдительности своей, не может поставить довольно щитов противу тонких уязвлений злобы и коварства: то Христианское правило «побеждать благим злое», оказывается столько же необходимым, сколь оно привлекательно своею чистотою и возвышенностию.

Недальновидные могут подумать, что в подвиге сего рода скорее побежден будешь, нежели победишь: потому что зло действует наступательно, а благо, и особенно Христианское благо, и оборонительнаго противодействования не любит. Напрасно! Мы имеем опыт сей победы, столь великий, столь очевидный, что он должен ободрить всякую робость, разрешить все недоумения, если смотрят на оный, как должно. Какое огромное зло сражалось против первенствующаго Христианства! То было зло целаго мира. Как напротив малым и немощным казалось благое, заключенное в Христианстве! «Буяя мира избра Бог, да премудрыя посрамит; и немощная мира избра Бог, да посрамит крепкая; и худородная мира и уничиженная избра Бог и не сущая, да сущая упразднит» (1Кор. I. 27–28). Как же побеждено буиим премудрое, немощным крепкое, ничтожным сущее? – Побеждено благим злое: неверие верою, порок и разврат сторогою добродетелию, гонение терпением, несправедливость великодушием, любостяжание и грабительство нестяжательностию и вольною нищетою, лукавство прямодушием, вражда любовию, сила и ярость мучителей кровию мучеников. И всемирное зло язычества исчезло; и благо Христианства овладело миром. Неужели ты подумаешь, Христианин, к оскорблению Христианства, будто труднее подвизаться ныне противу зла, прокравшагося в мир Христианский, нежели как было прежде, противу зла господствовавшаго в мире языческом?

Добрая победа не в том состоит, чтобы ты сделал зло врагу, но чтобы враг не мог сделать истиннаго зла тебе. А сего никакой враг не сделает, если ты твердо стоишь во благе силою веры к Богу и любви к Богу и человекам. Посмотрите на человека сим образом сражающагося противу зла, и вслушайтесь посреди самих опасностей брани в его военный клик: «кто ны разлучит от любве Божия? скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или беда, или мечь?» – Видите, нападение со многих сторон; удары сильны. Не пал бы воин Христов? – Нет, восклицает он: «во всех сих препобеждаем за Возлюбльшаго ны». И что еще? – Он уверяет, что в целом мире нет силы, которая могла бы поколебать побеждающаго благим злое. «Известихся бо, яко ни смерть, ни живот, ни Ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем» (Рим. VIII. 35–39).

Всем слышащим сие членам воинствующей Церкви желаем не столь труднаго подвига противу зла, но столь же благою силою веры и любви, столь же совершенной победы и спасения со славою вечною. Аминь.

106. Слово в день празднования Пресвятей Богородице в Страстном монастыре

(Говорено июня 2-го дня; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

И тебе же самой душу пройдет оружие. (Лук. II. 35).

Бедствие человека непорочнаго и добраго есть одна из трудных загадок, какия предлагает видимая вселенная человеку размышляющему. Видя добраго страждущаго, другой добрый страждет и сам, поелику чувствует сострадание: и таким образом от одной загадки родится другая: за что и сей страждет? Видит сие слабый верою, и подвергается искушению в вере. Видит склонный к пороку, и разрешает загадку на свою голову: какая же, говорит, польза быть добродетельным? Видит склонный к неверию, и непонятную загадку разрешает другою, несравненно более непонятною; он говорит: случай господствует в мире и в делах человеческих.

Благословенная в женах! Непорочнейшая из дщерей человеческих! И Тебе премудрый старец Симеон не усомнился предложить сию грозную загадку: «и тебе же самой душу пройдет оружие». День плачевный и ужасный, но вместе спасительный разрешил Тебе загадку пророчества. Терние венца Иисусова, гвозди Его распятия, копие прободения Его, Его раны, Его болезненный вопль, Его умирающий взор, – вот оружия, которыми Твое матернее сердце пронзено было столь же безпримерно глубоко, сколь совершенна Твоя любовь, сколь безпримерна Твоя непорочность. Теперь, когда Ты пребываешь в Божественной славе Сына Твоего, для Тебя уже разгадана и загадка необычайнаго события: теперь Ты видишь во свете Божием, для чего надлежало пройти оружию и Твою чистую душу, и как сие согласно и с безконечною премудростию, правдою, и благостию Провидения, и с Твоим безконечным блаженством.

Матерь Света! низведи нам искру света от ума Христова, дабы уразуметь и нам тайну бед и скорбей земных, не столько, сколько бы желало наше любопытство, но сколько нужно для нашего мира и спасения.

Не было бы никакого зла на земле, и никакого бедствия в человеках, если бы не было греха. «Единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть» (Рим. V. 12), в имени которой заключается сокращение всех бед и зол. За грех определен человеку принужденный и изнурительный труд вместо свободнаго и легкаго делания: «в поте лица твоего снеси хлеб твой» (Быт. III. 19). За грех болезни: «в болезнех родиши чада» (Быт. 3:16). За грех смерть: «в оньже аще день снесте» от древа запрещеннаго, «смертию умрете» (Быт. II. 17).

Человек, потеряв опыт первоначальнаго чистаго бытия своего и вселенной, потерял и понятие об оном. Как рыба, движущаяся в воде, не знает лучшей и более совершенной жизни, какою животныя живут в воздухе: так бедная душа человеческая, погруженная в грубый и тленный стихийный мир, и в нем живущая, как рыба в воде, не знает тонкой и нетленной жизни райской. Отсюда недоумения своемудрствующаго разума о том, была ли подлинно такая жизнь, и как она могла быть. Я приведу теперь одно только из сих недоумений, для примера их ничтожности. Разум разсчитывает, что если бы люди все раждались, и ни один из них не умирал; то умножение людей сделалось бы наконец несообразным с пространством и способами земли обитаемой; и таким образом теснота вселенной требует смертности человеков, чтоб умирающие очищали место преизбыточествующему множеству раждающихся. Таковым мелочным счетчикам жизней мы можем сказать тоже, что Господь сказал Саддукеям, которые из законов брака вздумали было извлечь опровержение учения о жизни будущей: «прельщаетеся, не ведуще писания, ни силы Божия» (Матф. XXII. 29). Кто вам сказал, что земля была бы вечною темницею для человеческаго безсмертия? И неужели вы думаете, что с земли на небо нет иной дороги, кроме той, которая лежит чрез гроб и могилу? Неужели также вы думаете, что землю, и прежде ея проклятия в делах человека, так же как ныне, надлежало размерять десятинами на каждаго человека, для его обитания и продовольствия? «Прельщаетеся, не ведуще». Не растленный грехом человек несравненно менее зависел в жизни от произведений земли, нежели ныне; а земля, без его труда, несравненно щедрее была для него в своих произведениях, нежели ныне. Совершив на ней определенное поприще, он восходил бы на небо так легко, как в Иаковлевом видении лествицы, досязающей до небес, «Ангели Божии восхождаху и нисхождаху по ней» (Быт. XXVIII. 12). Возможность сего перехода в Енохе и в Илии отчасти нам показана. Не опасайтесь! Нетленная жизнь безгрешнаго человека разсчитана была Провидением лучше, нежели вами ныне. поелику же вечное Провидение от века провидело и то, что превосходный и необходимый для блаженства дар свободы будет человеком употреблен во зло, и тем рушится первоначальное устроение человека и земли: то нет сомнения, что премудро и благодетельно разсчитано им и последовавшее за сим смешение добра и зла, которое нас изумляет и поражает.

После общаго вопроса о бедствиях человечества, зачем оне есть в царстве Провидения, на который ответ уже заключается в том, что мы доселе сказали, испытующий разум предлагает два особенные вопроса: во-первых, зачем бедствуют и невинные, во-вторых, зачем и те, которые не безвинны, страждут не в соразмерности с виною своею, а нередко наименее виновные страждут наитягчае. Дадим ответ на оба сии вопроса.

Для сего воззрим на человечество не нашим взором поверхностным, но глубоко проницательным взором людей просвещенных свыше. В каком виде им представляется человечество? «Вси согрешиша, и лишени суть славы Божия» (Рим. III. 23), говорит Святый Павел. «Кто чист будет от скверны?» вопрошает Иов, – и ответствует: «никтоже, аще и един день житие его на земли» (Иов. 14:4–5). «В беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. L. 7), исповедует Давид, не опасаясь нарушить сим отзывом заповедь почтения к родителям. Что же сие значит? то, что все человеки согрешили еще во Адаме, который, поелику начал раждать детей уже после греха, то не мог без чуда передать им того, чего уже не имел, – безгрешности и нетления, а естественно передал то, что имел, – грех и тление. – Если бы кто из нас дерзнул еще спросить: чем же виновны мы, невольно наследовавшие от Адама грех и тление? таковому, если он сколько нибудь внимателен к себе, вместо меня могла бы ответствовать, и заградить ропотливыя уста, его собственная совесть, которая может в жизни каждаго указать случаи, в коих мы не были верны добрым побуждениям, быв для того довольно сильны и при наследованном повреждении. «Болий есть Бог сердца нашего, и весть вся» (1Иоан. III. 20); и потому видит в нас и те тонкия нравственныя нечистоты, которых более или менее огрубевшая совесть не примечает. Итак «аще беззакония наши назриши Господи, Господи, кто постоит» (Пс. CXXIX. 3)? Сим размышлением, вопрос: почему бедствуют и невинные? не только разрешается, но и уничтожается; потому что, по строгому суждению, нет на земли невинных, и следственно все бедствующие бедствуют, как более или менее виновные, кроме Единаго, «иже греха не сотвори» (1Пет. II. 22)⁵¹³, и Котораго страдания, высочайше таинственныя, имеют блаженнейшее для нас изъяснение, ибо «Той язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на Нем: язвою Его мы исцелехом» (Иса. LIII. 5); Он подъял и понес тяготы, нас подавляющия, чтобы с тем вместе возставит нас от падения.

Что касается до вопроса: зачем люди, хотя, может быть, небезгрешные, но по всем открытым признакам безвинные, бедствуют иногда чрезмерно тяжко: кто может обличить Провидение⁵¹⁴ в сей чрезмерности? Если признаем, что бедствующий небезгрешен; и если знаем, что всякий грех есть отступление от закона, следственно возстание против воли Бога законоподателя⁵¹⁵, мятеж в Царстве Божием, оскорбление вечнаго величества Божия: то скажите какой грех слишком мал для временнаго бедствия, и какое временное бедствие слишком велико для греха?

Нет спора о том, что не все грехи равно тяжки, и что есть разныя степени виновности в грехе одного рода: но кто из нас может довольно верно взвесить сию тяжесть, довольно точно определить сию степень? Для сего должно положить на весы, и поставить в меру, не только видимое дело, но и невидимое желание, и сокровенное намерение, и тайную мысль, силу и немощь, познание и неведение, пособия и препятствия, прельщение к злу и поощрение к добру, невнимательность к неизведанному и неверность дознанному опытом, закоснение и раскаяние, ожесточение и сокрушение: но кому возможно все сие, разве единому Испытующему сердца и утробы, всеобъемлющему и всеведущему? Также и для того, чтобы взвесить тягость бедствия, надлежит принять в разсуждение, кроме открытаго вида онаго, степень чувствительности бедствующаго, скудость и даже отсутствие, или напротив обилие противодействующих утешений, и многое, для чего нет веса и меры у внешняго зрителя. Как же говорим мы о чрезмерной тяжести бедствия, в сравнении с тяжестию греха, разве на угад и на удачу?

Бог действует на временную жизнь человека, поврежденнаго грехом, не только в качестве судии, чему еще будет особенное время в конце веков, но также, и преимущественно, в качестве врача, чему теперь-то и есть время. Посему Он определяет человеку меру бедствия и скорби иногда не как отщитанное воздаяние за дела, но как прием врачевства, способный препобедить силу греховной болезни: а это совсем другой разсчет. Есть болезненныя состояния, которыя кажутся маловажными и не угрожающими, но против которых сведущий врачь находит нужным употреблять жестокия врачебныя средства. Притом же Врач небесный не всегда начинает врачевать болезнь душевную по ея уже раскрытии: взор Его проницает в глубину души, самой сей душе невидимую, и открывая там тонкий зародыш греха, страсти, самоволия, самоугодия, тонкую примесь зла и нечистоты к добрым склонностям и расположениям, орудием искушения извлекает наружу сии болезненныя начала для их уврачевания, и для возведения души к высшей чистоте. Не случается ли видеть, что люди благоучрежденные в жизни, охотно прибегающие к Богу, лишась того, что сильно любили, например детей или супруга, мирской чести и славы, или имущества, так предаются скорби, что в ней одной сосредоточивают свою жизнь, не умеют подкрепить себя здравым размышлением, в котором прежде не имели недостатка; не могут довольно собрать себя⁵¹⁶ в молитву, в которой прежде находили услаждение; вера, любовь к Богу, преданность в волю Божию, суть теперь для них только знакомыя имена и звуки, после того как они до своего несчастия ощущали в себе силу и действие оных? Что сие значит? – то, что любезное им они любили чрезмерно, и паче Бога, хотя сами того не различали; что дети, супруг или супруга, честь, слава, имущество были идолы их сердца. Что же было делать Сердцеведцу и Душелюбцу, как разве отнять идол, исторгнуть, хотя болезненно, неправильную любовь к твари⁵¹⁷ из души, которую Он хощет наполнить Своею Божественною любовию? Он любит, милосердует, очищает, врачует, приготовляет к блаженству; а мы смотрим, и говорим: как Он тяжко посещает!

Наконец согласимся, что есть бедствия, о которых совсем нельзя спрашивать: за что, но разве: к чему? в которых не нужно обвинять человека, но в которых надобно только уметь оправдать и возлюбить Провидение. Таковы бедствия Иова, Пророков, Апостолов, Пресвятыя Девы. Не быв на сей высшей степени духовнаго возраста и жизни, когда питаются крепкою пищею креста, мы, в нашем младенчестве Христианства, – дай Бог, чтобы, хотя в младенчестве! – без сомнения только слабо и невнятно можем лепетать о путях и подвигах душ полнаго возраста Христова. Вопросим же лучше их самих, что скажут они нам о своих бедствиях. Что же говорит Иов? «Господь даде, Господь отъят: яко Господеви изволися, тако бысть. Буди имя Господне благословено во веки» (Иов. I. 21). Что говорит Апостол? – «Радуюся во страданиих моих» (Кол. I. 24): «якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше» (2Кор. I. 5). Видите ли, как не кстати мы, грешные люди, вступаемся за Праведников, и покушаемся возстать против Провидения за их бедствия? Они не приемлют нашей безразсудной услуги; они не жалуются на горькую участь свою; не хотят перемены ея; они радуются; они благословляют Бога; они счастливы; мы не понимаем их счастия, и думаем, будто можно роптать за то, за что они благодарят.

Если вы хотите хотя догадочно понимать то, до чего еще не достигли: смотрите на земное, и гадайте о небесном и Божественном. Ты любишь друга; он тебя любит; и тебе благодетельствует. Совершенно ли, при сих отношениях, удовлетворена твоя любовь, если она полна и чиста? Думаю, нет. Ты можешь думать: «уверен ли друг мой в искренности любви моей? не подозревает ли он, что я люблю больше его благодеяния, нежели его?» Пусть же откроется случай, когда ты мог бы для своего друга понести труд, скорбь, опасность: если ты благородная душа; как охотно ты бросишься на сей случай! И перенося для друга твоего труд, скорбь, опасность, как будешь ты радоваться, что теперь он несомнительно узнает искренность и чистоту любви твоей! Приложи сей пример к любящим Бога в благополучии. Они уверены, что Бог знает их сердце, к Нему благодарное: но не доверяют себе. Они могут, и некоторым образом должны заботливо помышлять о том, совершенна ли их благодарность к Нему, чиста ли любовь, не прилепляется ли сердце их тайным пристрастием к благодеяниям, мимо Благодетеля, и любовь, питаемая временными благодеяниями, не угаснет ли по истощении сей пищи. Является искушение, и приглашает: принеси в жертву твоего возлюбленнаго Исаака; претерпи для Бога лишение того, что ты более всего любишь после Бога; понеси гонение, безчестие, страдание за имя возлюбленнаго Иисуса. Как воскриляется при сем Боголюбивая душа! Как она готова вступить в поприще страдальческаго подвига, предать себя в огненное испытание! Как она тверда в сем испытании? Как утешает ее мысль, что наконец она приносит Богу жертву, которая ей не дешева! Какое успокоительное и удостоверительное свидетельство дает ей совесть, когда огнь искушения не изменяет злата ея, когда в горниле страданий сильнее возгарается любовь ея к Богу, когда сквозь внешнее умерщвление природы просиявает внутренняя благодатная жизнь, и небо в человеке утверждает надежду о человеке в небе! Поверьте, неопытные, что не лгут сии люди, когда говорят о своей радости в страданиях что в огне бедствия они поют и славят Бога с такою же безопасностию, свободою и услаждением, как три отрока в пещи Вавилонской.

Христиане! кого из нас на пути жизни временной не встречает чаще или реже разнообразное бедствие? Тщетно старались бы мы обойти все такия встречи; по крайней мере некоторыя из них неизбежны: следственно надобно благовременно приобучать себя, чтобы встретиться приличным образом. Предложенныя теперь размышления да побудят нас к тому, чтобы встречать бедствие не как врага и мучителя, но как справедливаго наказателя грехов, как врача душевных болезней, как посланника Божия, как вестника благодати. «Его же бо любит Господь, наказует» (Евр. XII. 6). Аминь.

107. Слово в день рождения Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича

(Говорено в Успенском Соборе июня 25-го дня, напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)

Вем бо, яко заповесть сыном своим, и дому своему по себе: и сохранят пути Господни творити правду и суд. (Быт. XVIII. 19).

Поелику год Царя, принадлежа Ему, как год жизни, принадлежит вместе и царству, как год царствования: то неудивительно, что в настоящий день, граничный между окончившимся и начинающимся годом Благочестивейшаго Самодержца нашего, востает вся Россия, и устремляет изощренное око на прошедшее, на будущее, на небо, с благодарением, с надеждою, с молитвою.

Одна из особенностей совершившагося года царства⁵¹⁸ состоит в том, что рядом с сим годом, как юная луна при солнце на ясном небе, явился начальный год совершеннолетия Наследника Престола.

Как теперь еще вижу я сей прекрасный вечер, по истине достойный дня Христова.

Среди величественнаго храма, среди песнопений и молитв пред открытым олтарем Воскресшаго, на минуту прерванных, к открытому Слову жизни, к спасительному Кресту Христову Царь настоящий ведет юнаго Царя будущаго, между тем как венец и скипетр и держава, как знамения будущаго царствования, покоятся о страну. Сколько важных мыслей можно прочитать в сем зрелище, когда оно еще безмолвствует! Итак вступление Порфиророднаго на путь к Престолу должно быть на пути к олтарю. Итак заповедь, обет, молитва, суть предобручение венца, скипетра, державы. Итак крест есть предварительный венец венца, и силу будущей власти Царской надлежит извлечь из лобзаемаго Евангелия. Итак⁵¹⁹, чтобы благонадежно завещавать Царство, для сего, видно, надлежит⁵²⁰ прежде крепко завещать благочестие.

Слышу священный обет Сына Царева, и вдруг открывается, что совершеннолетие, которое Сам вступающий в оное с толикою скромностию назвал «ранним», есть напротив того вполне зрелое⁵²¹: потому что Он возвышенно понял высокие помыслы Своего Родителя, и глубоко почувствовал важность настоящаго мгновения. Он стоит пред Богом, как живая жертва, приносимая Царем-Отцем за будущее благосостояние царства, и, согласно с волею Родителя, и Сам представляет Себя в жертву, и облак слез, восходящий в очах Его, дает приметить, что фимиам непорочнаго сердца Его восходит горе.

Мне кажется, что и вы были при сем царственном жертвоприношении, поелику в то же время приносили ту же молитву: так хотел Благочестивейший Государь, Который любит, поколику возможно, быть с вами во всем едино. Но я был при оном ближе, и могу вам свидетельствовать, что сколь поразительно некогда чудна была жертва, орошенная удвоенным и утроенным возлиянием воды, чтобы потом пришел на нее небесный огнь, столь сладостно чудною явилась наша безценная живая жертва, орошенная всеобщими слезами⁵²² любви, радости и молитвы, дабы пришел на нее животворный огнь благословения свыше.

Ты призрел не сие мгновение⁵²³, Царю небес и вечности, пред Которым и ни одно земное мгновение несть забвено. Тебе принесены сии слезы, столь искренния, столь единодушныя, столь чистыя, какия только может проливать Отец Отечества вместе с сынами царства⁵²⁴. Когда жребий наш приидет пред лице Твое; когда судьбы твои вопросят у Тебя, открыть ли на нас сокровища гнева по грехам нашим, или сокровища щедрот, по вере в Тебя: тогда, Господи, помяни вновь сие мгновение, призри еще на сии слезы; и еще изреки на нас суд милосердия; еще изнеси нам державный жребий спасения и мира. Благочестивейшему же Царю нашему, Который царствует не только для современников, но и для потомства, Который так же печется о царствовании будущем, как о настоящем, и попечения Свои о будущем пред Тобою, вечный Царю, полагает, и Тобою обезпечивает, – умножи и лета Его царствования, и благословения Твои на них, тем обильнее, чем благоизвольнее вверяет Он Себя, и Своего Наследника, и Свое царство державе Твоего Провидения.

Братия! Случай, который так приятно нам разсматривать, заключает в себе истину, которую желательно видеть более и более открытою для нашего внимания, для нашего убеждения, для нашей деятельности: благо Царю и народу, царству и дому, родоначальнику и роду, которые благонадежную будущность упрочивают себе Богом и благочестием.

Почти одинок был Авраам, и при том был странник, без отечества, без дома, когда Бог сказал при нем, как будто без него: «Авраам же бывая будет в язык велик и мног, и благословятся о нем вси язы ́цы земнии» (Быт. XVIII. 18). То есть: одинокий⁵²⁵, кочующий Авраам сделается Еврейским народом, сильным царством, прострется от Египта до Ливана, потом разсыплется от Вавилона до Египта, до Антиохии, до Рима⁵²⁶; вновь сосредоточится в новом, духовном, Божественном «Сыне Авраамли» (Матф. I. 1), – в Иисусе Христе; и вновь паче прежняго распространится в новом, духовном Израиле, – в Христианстве, и в сем⁵²⁷ благословятся высочайшим и обширнейшим благословением точно все народы земные. Какое величественное древо, вселенную ныне осеняющее, в каком малом зерне обетования скрыто было! И как чудно изрекает Бог сие обетование! «Авраам же бывая будет», то есть верно и непременно будет, «в язык велик». Не глаголет: «ты будешь», хотя говорит в лице Аврааму, но: «Авраам будет», как бы его тут не было, давая сим разуметь, что дело обетования сделается, как бы без него, не по его предусмотрению, не его силою, не по его заслугам; ибо так действует благодать. А что еще удивительнее, Бог не глаголет даже: «аз сотворю Авраама в язык велик: но: «Авраам будет», как будто дело сделается само собою. Господь скрывает некоторым образом Свою вседействующую силу, дабы показать Аврааму основание доброй будущности, которое особенно нужно сделать очевидным. Какое основание? – Благочестие, и на нем основанную правду, или добродетель. "Вем бо, – продолжает Всеведущий слово Свое к Аврааму, – яко заповесть сыном своим, и дому своему по себе; и сохранят пути Господни творити правду и суд». Авраам посеет благочестие в сынах своих и в доме своем, и произрастет многоплодие и величие потомства. Завещает им правду: и они получат неисчислимое и неописанное наследие всемирнаго благословения.

Вот древнейшее умозрение, или, точнее сказать, вот Самим Богом преподанная теория обезпеченной будущности, объясненная, и до сих пор подтверждаемая⁵²⁸ тысячелетними опытами!

Может быть, некоторые скажут, что жребий Авраама есть особенный и единственный во всем человечестве. Да, он есть особенный, по чистоте и превосходству веры Авраамовой, среди господствовавшаго суеверия и беззакония; и единственный по цели обетования, которая есть Христос: но в отношении к указанному основанию доброй будущности это не есть единственный случай, или исключение из правила общаго, а напротив есть только весьма ясный пример общаго правила, по которому действует Провидение. Бог, Который так благословляет «правду и суд» в человеке, не может Сам отступать от правды и суда, ниже изменять Своих вечных правил. Если Он обещал, и по обещанию действительно даровал Аврааму благословенную будущность на том основании, «яко заповесть сыном Своим и дому своему по себе; и сохранят пути Господни»: то, без сомнения, также дарует благую будущность, личную ли, потомственную ли, каждому, кто, заповедав благочестие во-первых себе самому, силою благочестия же действует и на зависящих от него, ревнуя о распространении онаго между ближними, и споспешествуя утверждению онаго на времена грядущия. Апостол, не обинуясь, возвещает всеобщее благотворное действие благочестия на будущность. «Благочестие, – говорит, – на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго и грядущаго» (1Тим. IV. 8).

В мудровании сынов века сего видны две мысли, которыя располагают их жить в настоящем со слепою надеждою, или, напротив, с отчаянною безпечностию в отношении к будущему⁵²⁹: первая, что мир идет по своим законам, и потому один, или несколько человек, напрасно усиливались бы дать сей огромной машине желаемое направление; другая, что человечество само собою идет к совершенству, и потому не много важности в том, как ударяешь ничтожным веслом твоим по широкой реке времени, которая и без того течет, и все, по ней плывущее, влечет к морю совершенств разнаго рода.

Дабы усмотреть, правы ли сии мысли, можно их отдать на суд одну другой. Если мир, не исключая и человечества, идет по своим законам, как искусно устроенная машина: то напрасно мечтаете вы, будто человечество само собою идет к совершенству. Машина проходит и повторяет известный круг более или менее сложных и разнообразных движений; и, без руки художника, нейдет ни к какому новому, прежде ей неизвестному совершенству; временем же, скорее или медленнее подвигается к повреждению и разрушению. И напротив, если человечество само собою, или хотя как нибудь иначе, идет к постепенно возрастающему, или наконец ожидаемому совершенству: то, конечно, или мир не так управляется свойственными ему законами, как машина, или, по крайней мере, человечество не так крепко привязано к машинальной части мира, как думает машинальная мудрость.

Мир идет по своим законам! Пусть так; он идет по законам необходимости. А ты, существо свободное и нравственное, разве ты не должен идти по законам свободы и нравственности? Разве премудрый, праведный и благий Бог только в бездушном мире воцарил свойственный Ему закон: а мир духовный предал мятежу и безначалию беззакония? Нет! В мире физическом, что посеяно, то, а не другое, вырастет по закону необходимости⁵³⁰; в мире духовном и нравственном, что посеешь свободно, то и жать будешь. Посеешь благочестие и правду: пожнешь благословение и благополучие. Посеешь нечестие и неправду: пожнешь клятву, бедствие, погибель.

Человечество идет к совершенству! Это не совсем неправда. Философия нашла сию мысль у Религии; позавидовала возвышенности ея; похитила ее; но не поняла, и не умела употребить. Религия открыла, что Бог ведет человечество к совершенству и блаженству, зло неисправимое отсекая правосудием, исправимое исправляя милосердием, подая Свою силу немощи, но никогда силою не подавляя свободы, а преклоняя ее к добру любовию: гордая философия, худо подслушав, тщеславно пересказывает, что человечество идет к совершенству само собою, побеждая (как она прибавляет) природу посредством искусства, открытий, изобретений, но (что не всегда она проповедует, однако показывает делом) не домогаясь приближиться к Творцу природы. Со Святым Павлом молю вас, «братие, да никтоже вас будет прельщая философиею и тщетною лестию, по преданию человеческому, по стихиам мира, а не по Христе» (Кол. II. 8). И ныне, как во времена языков, уклонясь от мудрости по Христе, «в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога» (1Кор. I. 21). Думают одним взором обнять все человечество; указывают какой-то самодвижный ход онаго к совершенству; превозносят успехи так называемаго просвещения и образованности; обещают золотой век: и там, где наиболее думают, что все сие делается и сделается само собою, и менее всего заботятся о благословении и просвещении свыше, – там именно, и в то же самое время, не находят ни добродетелей, ни нравов, ни спокойствия, ни безопасности, пороки необузданны, распри безконечны, союзы ненадежны, мудрость сделалась не более, как промышленностию, и познания товаром, книги и зрелища наполнены преступлениями и ужасами, как темницы и места казни. Скажите пожалуйте, неужели сие-то и есть прямая дорога и естественный ход к совершенству человечества? Или, напротив, не суть ли это распутия, дебри, пропасти, уклонения, заблуждения, падения? Но сократим спор. Если человечество, в целом ли, почастно ли, должно идти к желаемому и ожидаемому в будущем совершенству, благополучию, блаженству: то надобно, чтобы найден, или лучше указан был истинный к тому путь. Говорю: лучше указан: потому что путь, пролагаемый догадочно, часто не ведет к цели и тогда, когда ее представляет в виду; а путь, указанный опытным и верным путеводителем, ведет к цели и тогда, когда она еще скрыта от взоров. Какой же это путь? – Тот, который Откровение Аврааму нарекло, по приспособлению к разнообразному множеству шествующих, – «путями Господними», который впрочем в основании есть единый путь Господень. Кто же указует путь сей? – Иногда, поколику нужно, Сам Господь с неба, как, например, тому же Аврааму: «ходи предо Мною и буди совершен» (Быт. XVII. 1). Обыкновеннее же испытавшие благонадежность сего пути, от радости провозглашают свое обретение, и по человеколюбию приглашают к участию в оном, как например: «блажени непорочнии в пути, ходящии в законе Господни» (Псал. CXVIII. 1). «Блажен муж, иже на пути грешных не ста, но в законе Господни воля его. Будет яко древо насажденное при исходищих вод. Вся, елика аще творит, успеет» (Псал. I. 1–3). «Блажени вси боящиися Господа, ходящии в путех Его. Труды рук твоих снеси; блажен еси и добро тебе будет» (Псал. CXXVII. 1–2). «Потерпи Господа, и сохрани путь Его, и вознесет тя еже наследити землю; внегда потреблятися грешником, узриши» (Псал. XXXVI. 34). Если, то есть, и покажется тебе, что путь Господень труден, или долог, и не являет тебе вскоре приятной будущности: не колеблись в вере; не теряй надежды; наконец минует испытание, и откроется воздаяние. «Потерпи – узриши».

Христиане! Вам известно, что великий град Божий, к которому собственно ведет путь Господень, – блаженная будущность, которая оправдает путь сей совершенно, – лежит за пределами времени. Но на сем же, и только на сем, пути лежат и мирныя обители и безопасные грады временных благословений. Сохраняйте сей путь, у нас благодарение Богу, не потерянный: и как Благочестивейший Государь наш указует путь сей Своему Наследнику, так и вы предшествуйте на сем пути добрым примером, и указуйте, и заповедуйте оный, родители детям, домовладыки домашним, наставники наставляемым, начальники подчиненным, старшие младшим; все друг другу да подаем руки на пути веры и благочестия, который есть единственный верный путь благоденствия и блаженства! Аминь.

108. Слово В день обретения мощей Преподобнаго Сергия⁵³¹

(Напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 г.) 1834 год

Чадо, аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение: управи сердце твое, и потерпи, и не скор буди во время наведения: прилепися ему, и не отступи, да возрастеши напоследок твой. (Сир. II. 1–3).

Собравшиеся здесь к Мужу, который прилежно поработал Господеви Богу во время свое, и приял от Него вечное воздаяние, столь обильное, что вот уже несколько веков от избытка онаго неистощимо уделяет всякому, истинно нуждающемуся и непритворно просящему, – собрались, без сомнения, для того, чтобы найти себе у него помощь и наставление в работании Господеви Богу, дабы получить воздаяние спасения и блаженства.

Тех, которые успешно прошед начальные подвиги служения Богу, «ведутся» уже «на совершение», мы предоставляем непосредственному тайному наставлению и руководству сего Богомудраго Наставника, глаголющаго духом к духу, «и помазанию» общаго для него и для них Духа Божия, которое "учит" их "о всем" (1Иоан. II. 27). поелику же и на нашу немощь возложен долг служения слову истины: то, приняв благословение от сего Сильнаго делом и словом, сообразно с нашею мерою, обратим мы малую беседу к тем, которые, подобно нам, коснят еще в «слове начала Христова» (Евр. VI. 1); не столько «работают» Богу, сколько «приступают» к сему; давно, может быть, начинают, но все не находят себя «уготованными» к спасительному деланию. И сим предложим не нашего мудрствования ненадежное изобретение, но готовое поучение опытнаго мудреца.

«Чадо, аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение».

Поучение для иных недовольно ожиданное, и еще менее приятное! Я думал, скажет иной, что приступающий работать Богу должен готовиться к подвигам, хотя не малым, но не трудным, более же – к утешению, к радости, к блаженству: потому что Бог всемогущий и всеблагий не только видит работающих Ему, но и приближается к ним, помогает им, утешает их, награждает. – Да, это все так; надежда сия верна; и должно держаться ея: но надлежит знать и то, что на пути к награде и блаженству, среди поприща подвигов, и при самом вступлении в оное, нередко, и притом иногда неминуемо, встречается искушение; а потому надобно готову быть и к сей встрече. «Аще приступаеши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение».

Что такое «искушение»? – Испытание, какое, в чем, или в ком, свойство, какая сила, какое превосходство, или напротив, какое несовершенство, находятся, по наружности недостоверно узнаваемыя, или совсем скрытыя во внутренности. Так слово Божие изъясняет о сем предмете само себя: «яко же искушается в пещи сребро и злато: тако избранная сердца у Господа» (Прит. XVII. 3). Вещь, кажущаяся золотою, может быть или из чистаго золота, или из нечистаго, или вовсе не из золота во внутренности: в огне золото становится чище, примесь отделяется, поддельное вещество обличается. Так добродетель человека может быть чистая и твердая, о Бозе соделанная, и в силе Божией неизменная, или нечистая, по причине примешения помыслов тщеславия, своекорыстия и самоугодия, или наконец вовсе лицемерная: в огне искушения чистота ея возвышается, нечистота отделяется, лицемерие обличается.

При сем может кто нибудь подумать: мы делаем испытание вещей, потому что не всегда узнаем по наружности, что скрывается в их внутренности: но Богу, Котораго взор, как все объемлет, так и сквозь все проницает, на что испытывать сердца человеков? Недоумевающий о сем пусть приметит, что и художник полагает золото или серебро в огнь не для того только, чтобы узнать подлинность и чистоту или нечистоту металла, но и для того, чтобы нечистое и поддельное отделить и отбросить, и получить чистый, светлый, прочный и более прежняго ценный металл. Для первой из сих двух целей какими нибудь особенными опытами искушать сердца не нужно Богу всеведущему: но для другой попускать на человеков, и даже, может быть, иногда наводить искушения, полезно для самих человеков. Полезно посредством искушения обличение ложной и лицемерной добродетели, дабы освободить человека от пагубнаго самопрельщения, и поставить на путь истиннаго покаяния и исправления. Полезно посредством искушения и неложную добродетель возводить к высшей чистоте, крепости и совершенству, по реченному: «святый да святится еще» (Апок. XXII. 11), да, по обетованию Христову, «чистии сердцем Бога узрят» (Матф. V. 8), да вся «побеждаяй наследит вся» (Апок. XXI. 7), да совершенный, без препоны, по закону подобия и единства, приступит и приобщится «к церкви первородных на небесех написанных, и духом праведник совершенных» (Евр. XII. 23). Наконец полезно и очищенную уже веру, и усовершенствованную добродетель, и Божественную поистине любовь, обитающую в сердце человека, скромностию и смирением покрываемую, посредством искушения открывать, дабы ее познали, возлюбили, возжелали перенять, и сугубо прославили Бога, и за образец, и посредством подражания.

Не входя теперь в разсуждение об особенном, высшем роде искушения душ совершенных или приближающихся к совершенству, как, например, некогда «Бог искушаше Авраама» (Быт. XXII. 1), требованием в жертву единственнаго сына обетования, а сообразно взятому нами в основание настоящей беседы слову Писания, ограничивая взор более общим, низшим, начальным родом искушений, к которым должен готовиться каждый, приступающий работати Господеви Богу, не скроем, что встреча с искушением, которая, по направлению Провидения, должна быть полезна, хотя и трудна, может быть напротив опасна, хотя притом иногда и приятна. Есть злохудожное и насильственное направление искушения, которое усиливается ослабить и подавить добро, и поднять зло в человеке, ввести нечистоту сперва в помыслы, потом в желания, и наконец в дела, возмутить и разстроить душу. Не пренебреги сего, желающий работати Богу; будь предусмотрителен; приготовляй силу против насилия, благоискусство против злохудожности. «Уготови душу».

Для сего нужно знать, откуда происходит сей род и сие направление искушения. О сем говорит святый Апостол Иаков: «никто же искушаемь да глаголет, яко от Бога искушаемь есть; Бог бо несть искушаемь злыми, не искушает же Той никогоже» (Иак. I. 13). Иной во время искушения говорит: Бог послал на меня искушение; и не заботится, когда оно производит в душе его движения неправильныя, немирныя, нечистыя; не примечает, как отворяет оно дверь греху. Нет, возражает ему святый Иаков, не усыпляй себя тщеславною мыслию, что ты на пути Божием, потому что неблагоприятному состоянию твоему ты дал невинное и даже почетное название искушения; Бог, как Сам не искушается злом, которому совсем недоступно естество Его; так и не искушает никого злым направлением искушения, что было бы противно Его благости. Откуда же сей род и сие направление искушения? – "Кийждо, – продолжает тот же Апостол, – искушается от своея похоти влекомь и прельщаемь; таже похоть заченши раждает грех» (Иак. 1:14–15). Если же таковое самоискушение – от похоти, иногда еще не решительно греховной, впрочем способной зачать грех: то не трудно усмотреть многочисленные источники искушений, по следующему указанию другаго Апостола: «все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца», присовокупляет и Иоанн согласно с Иаковом, «от мира сего есть» (1Иоан. II. 16). Дополним еще, что и мир, как творение Божие, не есть сам по себе гнездо похоти, или работная храмина искушений; не к сему назначил его премудрый Художник и Содетель Бог; но к сему силится обратить его, чрез преслушание перваго человека вошедший в него, злохудожник и разрушитель диавол, который и есть «искуситель» по преимуществу, как и называется в священном Писании (Матф. IV. 3). Если он нагло дерзнул приступать в сем качестве к самому Иисусу Христу, в Котором «не имел ничесоже" (Иоан. XIV. 30), в Котором, то есть, не было ничего греховнаго, или поврежденнаго, или нечистаго, и следственно никакой внутренней пищи искушению: то не должно ли заключить, что сей адский ветр всегда, до предсказаннаго решительнаго запечатления бездны (Апок. XX. 3), приметными или неприметными, прямыми или косвенными исходами дышет в мир, и силится раздуть всякую искру похоти в человеке, и «все еже в мире», превратить в дрова огню сему нечистому?

Как же много причин, как много случаев к искушению; как иногда прикрыта, и между тем как велика должна быть опасность! Не годится быть безпечну; нельзя пускаться на удачу; надобна осторожность, бдительность; надобно изыскивать средства к безопасности; надобно иметь в готовности оружие для отражения нападений; надобно присутствие духа, мужество, твердость, непреклонная решимость, долго, может быть, стоять в искушении, которым испытуется в нас доброе, и ни на минуту не уступать искушению, которое клонит к злу. Все сие не приходит само собою: если ты подлинно желаешь работати Господеви Богу; то подумай о сем не поверхностно, не разсеянно, с глубоким вниманием, с деятельным попечением; устрой ум твой, расположи сердце твое. «Уготови душу твою во искушение».

Спросишь ли, как сие сделать? – Предлагаю тебе дальнейшия наставления избраннаго мною наставника.

Первое. «Управи сердце твое». Не попускай твоим помыслам и желаниям носиться без управления, как корабль без кормчаго, как конь без узды. Дай им управление. Направляй непрестанно мысли к истине, желания к добру. Обуздывай помыслы и желания суетныя, чтобы не вознеистовились похоти злыя, и не повергли колесницу души в пропасть беззакония.

Второе. «Потерпи, и не скор буди во время наведения». Опрометчивость и непостоянство суть равно вредные домашние враги добрых намерений, и переметчики на враждебную сторону искушения. Непостоянство разрушает начатое устроение души; опрометчивость, начиная без основания, также готовит не иное что, как разрушение. Кто «не скор во время наведения», то есть во время приражения искушения не поступает опрометчиво, тот сберегает себя от шага, который, по всей вероятности, оказался бы не на прямом пути, и выигрывает время собраться с силами, и поучить помощь: «Претерпевый же до конца, – по непреложному обетованию, – той спасен будет» (Матф. X. 22).

Третие. «Прилепися ему, и не отступи, да возрастеши напоследок твой». Вспомним слышанное от Апостола: «Бог несть искушаем злыми, не искушает же Той никогоже». Итак чем крепче прилепляешься к Нему, чем постояннее в Нем утверждаешь сердце твое: тем ты безопаснее от искушения, которое не может проникнуть в Бога, следственно и тебя в Нем поколебать не может.

Если искушение, происходящее не от Бога, «искушает» тебя «злыми», тревожит, поднимает нечистое дрождие со дна чувственности, приводит в брожение злыя склонности: прибегай к Богу, и молись молитвою, преданною от Господа: Отче Небесный! «Не введи нас во искушение».

А если искушение, управляемое Провидением Божиим, дает тебе средства усмотреть в себе недостатки, которых ты до того не примечал, немощи, от которых почитал себя избавленным; увеличивает твою опытность и ревность о своем исправлении; погружает тебя в смирение: прибегай также к Богу, и молись молитвою Псалмопевца: «искуси мя, Боже, и увеждь сердце мое; истяжи мя, и разумей стези моя; и виждь, аще путь беззакония во мне, и настави мя на путь вечен» (Пс. CXXXVIII. 23–24).

Заключим утешительным для искушаемых словом Апостольским: «блажен муж, иже претерпит искушение: зане искусен быв приимет венец жизни, егоже обеща Бог любящим Его» (Иак. I. 12). Аминь.

109. РЕЧЬ по рукоположении Преосвященнаго Агапита Епископа Томскаго и Енисейскаго

(Говорена в Успенском Соборе в 12-й день августа, напечатана в Христианском Чтении 1834 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.)⁵³² 1834 год

Преосвященный Епископ Агапит!

Бога Отца прозрением и предуставлением, Царственным вкупе и Священноначальственным мановением Господа нашего Иисуса Христа, благодатию и действием Святаго Духа, при молитвенном и рукоположительном служении Соепископов, приял ты ныне часть Епископскаго дарования, предназначеннаго, по изъяснению Апостола, «к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова» (Еф. IV. 12).

«Часть Епископскаго дарования», – сказал я, не уменьшая твое настоящее приобретение, но из указания на целое, к которому принадлежит сия часть, желая извлечь полезныя и утешительныя для тебя мысли.

Какое ж это целое, котораго часть досталась тебе в нынешнем даровании? Не меньше, как Епископство Христово. Ибо Самого Иисуса Христа Апостол Петр называет, по Славенскому переводу Послания, «посетителем», по Греческому подлиннику, – «Епископом душ» (1Петр. II.25). Он, разделяя свое собственное Епископство душ, применительно к потребностям Церкви, коей Он есть "глава" (Кол. I. 18), «дал есть овы убо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители» (Еф. IV. 11).

Видишь, какого чуднаго достояния часть приял ты ныне: – часть того дарования, которым Благовестники предали и неповрежденным сохранили Евангелие Христово, которым Пророки освещали мрак сокровеннаго и будущаго, которым Апостолы преобразили мир языческий в Христианский, которым Иоанн возгремел о Боге Слове, которым Петр поколебал Синагогу, которым Павел «от Иерусалима и окрест даже до Иллирика исполнил благовествование Христово» (Рим. XV. 19), которым Афанасий, Василий, Григорий утвердили Православие и низложили ереси, от котораго Иоанн златыми струями учения усладил и напоил Церковь.

Помышляй о сем, и воскриляй твой дух, и возбуждай твою ревность, и утверждай твое упование на помощь свыше.

Немощь ли устрашает тебя? – Вспомни, что и Апостолу сказал Господь: «сила Моя в немощи совершается» (2Кор. XII. 9).

Озабочивает ли тебя то, что не на готовый идешь престол, но должен будешь сам поставить и утвердить твое седалище, и при том на такой земле, где не многонасеянную ниву Христову окружают и плевелы и терние? – Воззри на Павла, который не только не приходил в смущение от подобных затруднений, но еще любил «благовестити не идеже именовася Христос, и не на чужом основании созидать» (Рим. XV. 20).

Затрудняет ли тебя отдаленность паствы, тебе вверяемой? – Опять воззри на Павла, который, не довольствуясь тем, что своим служением наполнил пространство от Иерусалима до Иллирика, еще побуждаем был Апостольскою ревностию распространить свои подвиги до Рима и до Испании; или – если трудно смотреть так далеко – воззри на собственном твоем пути на Святаго Стефана Пермскаго, на Святаго Иннокентия Иркутскаго. Не добрые ли это предшественники? Не благ ли путь, который лежит по следам их?

Приими же благодушно и благонадежно сей, частию, если угодно, и путнический, наипаче же пастырский жезл; и гряди в крепости Господней, и совершай спасение людей Божиих. По образу древняго Патриарха, «с жезлом сим прейди» предел Европы, и да даст Господь, да «будеши» более, нежели «в два полка» (Быт. XXXII. 10) спасаемых.

110. Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу пред вступлением Его величества в Успенский Собор

(Говорена сентября 8-го дня, напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Благочестивейший Государь!

Об одном из Благочестивейших Царей народа Божия написано: «и вселися Иосафат во Иерусалим, и паки изыде к людям от Вирсавии даже до горы Ефремли, и возврати их ко Господу Богу отец своих» (2Пар. XIX. 4). Вот древнейший образец повременных путешествий Царя к Царству, для блага народа.

В сумраке древности, Ты мог не приметить сего образца Твоих путей, управляемых собственно Царскою мудростию и отеческим попечением о нашем благе; но тем паче примечательно для нас, что так сходно с древним Священным образцем, «и паки исходиши к людем», от столицы до столицы, от области до области Твоей великой Державы; и в самую сию минуту, высоким примером Твоего благочестия возвышаешь сердца людей сих «ко Господу Богу отец Своих».

Так на необъятном разстоянии времен и мест, виден опыт одной и той же истины, что пути Благочестивых Царей имеют сходное между собою направление, потому что их направляет одна невидимая рука; потому что «сердце Царево в руце Божией» (Прит.21:1).

Посему пред сим Святилищем Божиим, приветствуем Тебя, Благочестивейший Государь, не только по чувству любви радостным, но и по чувству благоговения священным приветствием: «благословен грядый во имя Господне!» (Пс.117:26) Господь Сам да благословляет Царские пути Твои миром и всяким благом для Тебя и вернаго Богу и Тебе Твоего народа.

111. РЕЧЬ Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу, по случаю прибытия в Москву Благовернаго Государя Наследника престола, Цесаревича и Великаго Князя Александра Николаевича, при вступлении Его Величества и Его Высочества в Успенский Собор

(Говорена октября 19 дня; напечатана отдельно и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.)

Благочестивейший Государь!

Столица, радующаяся при одной мысли, что ей даровано быть колыбелью Твоего Первенца, – естественно, с живейшею радостию видит в год совершеннолетия Того, Котораго приняла она в день рождения от самаго недра Благочадныя Матери. Радость сия возвышается и еще – восхитительною мыслию, что Твоя любовь дарит нам ныне сию нечаянную радость.

Такая радость не нашла бы для себя довольно слов. Но за нее может говорить простая сердечная молитва: да хранит Господь выну Тебя – наш мир и нашу радость, и Твоего Возлюбленнаго Наследника – нашу надежду, и да продолжит умножать Твои семейственныя радости, которыми так отечески делишься с Твоим же обширным семейством – Твоих верноподданных.

112. РЕЧЬ⁵³³ к Преосвященному Исидору, новорукоположенному Епископу Дмитровскому

(Говорена ноября 11 дня; напечатана в Христианском Чтении 1835 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

После того, как соединенною молитвою сопастырей призвана тебе Божественная благодать «проручествующая», то есть, чрез рукоположение нисходящая и возводящая; – после того, как сия благодать, чрез открытый ею самою проток молитвы и рукоположение, без сомнения, действительно излиялась на душу твою; – после того, как нашими смиренными руками, она же облекла тебя в полноту священных одежд, – священных, потому, что оне суть не просто украшения, но знамения даров и добродетелей, которыми Пастыреначальник Господь Иисус облачает души Богу посвящаемыя⁵³⁴; – наконец после того, как сия же благодать обновила в тебе свой дар тайнодействованием и чрез тебя с нами; – чин святыя Церкви повелевает мне, начатое словом молитвы заключить словом напоминания и совета.

Что же скажу? Не хощу сказать тебе моего слова, немощнаго и безжизненнаго. Чтобы запечатлеть живое дело Святаго Духа, ищу живаго слова, тем же Духом вдохновеннаго.

Даждь нам нуждающимся в заем, Божественный Павле, твое слово, которое некогда послал ты к святому Тимофею. «Воспоминаю тебе, – говорит, – возгревати дар Божий, живущий в тебе возложением руку моею» (2Тим. I. 6).

Тимофей был рукоположитель, как видно из завещания ему от Апостола: «руки скоро не возлагай ни на когоже» (1Тим. V. 22). Тимофей был правитель и судия пресвитеров, как видно из другаго ему завещания: «на пресвитера хулы не приемли, разве при двою или триех свидетелех» (1Тим. V. 19). Следственно Тимофей был Епископ, – был то, чем и тебя ныне та же благодать сотворила.

Для особеннаго твоего настоящаго положения, может быть, не излишне будет заметить и то, что Тимофей является у Апостола не самостоятельным Епископом града Ефеса, но как-бы местоблюстителем, или, по нынешнему иноязычному названию, «Викарием» Святаго Павла, как усмотреть можно из следующих слов послания Павла: «сия пишу тебе, уповая приити к тебе скоро; аще же замедлю, да увеси, како подобает в дому Божии жити, яже есть Церковь Бога жива» (1Тим. III. 14–15). Слова сии показывают, что святый Павел сам действовал, и намерен был лично действовать в управлении Церковию Ефесскою; а между тем употреблял и руководствовал святаго Тимофея, сперва как своего сотрудника и содействователя, а потом, по мере надобности, и как самостоятельнаго действователя в Церковном управлении.

Думаю, что и слушающие нас не совсем без пользы сие услышат, но найдут в моих замечаниях приятное для их веры свидетельство, что в Церкви Апостольской, даже до ныне, все происходит по образцам Апостольским. Тебе же, Боголюбезный брат, сказанное мною должно показать, что не по случайному применению, но по истинному праву и приличию, даже по обязанности, могу, и должен я, обратить к тебе слово Святаго Павла, посланное к Тимофею: «воспоминаю тебе возгревати дар Божий, живущий в тебе возложением» рук наших.

Видишь ли, что показует тебе непогрешительное Апостольское слово? – «Дар Божий, живущий в тебе возложением рук».

«Дар Божий!» – Не помысли о своем достоинстве; не обопрись на свою силу; не присвой себе того, что есть единственно Божие; не припиши «Христова благоухания» сосуду, в который оно положено.

«Дар Божий!» – Смиряй, но не низлагай себя мыслию о своем недостаточестве или недостоинстве; не изнемогай в своей немощи. Вседержительный Дародатель не требует богатаго приимателя; сила Божия не нуждается в силе человеческой.

«Дар Божий возложением рук!» – Объими и удержи непоколебимою верою сей дар Святаго Духа, как тот самый, который Бог Слово преподал Апостолам словом, но притом и дхновением, ради единосущия со Святым Духом; Который Дух Святый низвел на Апостолов в «дыхании бурном», но при том и в «огненных языках» (Деян.2:2), ради единосущия с Богом Словом; и Который наконец в Апостолах, и преемниках их, как орудиях Духа, избрал себе также орудием и знамением руку, как многодеятельнейшее из орудий.

«Дар Божий живущий в тебе!» – Так! Нет сомнения, что присноживущий Источник жизни Бог живые дает и дары. Но для сей тайны благодати совсем нет у меня слова; а есть только, для тебя и для себя, боязненное и дерзновенное, недоступное и неотступное верование, желание, упование, стремление и повержение всего себя в смертныя язвы Жизни за нас умершей, из которых единственно просиявает, дышет и течет истинная жизнь, в нас живущая.

Но, о бедная смертность, или, что почти тоже, греховность наша! И сия, в столь глубоком, в столь неистощимом, в столь чистом и светлом Источнике почерпаемая жизнь может в нас не только возмутиться и потемнеть, но истощиться, изсякнуть, угаснуть от нашего нерадения. И посему-то, как участнику жизни благодатной, наипаче же как орудию для распространения оной, Апостол воспоминает Тимофею, и я воспоминаю тебе, и ты сам себе отныне прилежно воспоминай, «возгревати дар Божий живущий в тебе», возбуждать, питать, возращать оной приличными средствами и пособиями, как-то: молитвою, Словом Божиим, ревностию, и верностию в порученном действовании, терпением в трудностях, любовию креста Христова, неуклонным зрением на образ Христов, который должен быть нашим отличием, не столько на персях и на сердце, сколько в персях и в сердце.

Он Сам, – Верховный Пастыреначальник наш, да упасет и управит тебя, и дарованный тебе ныне дар Свой да сохранит в тебе, и возрастит, и многоплодным сотворит, в оправдание благопопечительнаго избрания Державной и Священной Власти, в благопотребное и полезное служение Церкви, и, – если мне позволено не забыть и сего, – в облегчение бремени, на мою немощь возложеннаго. Да будет жезл сей твой и моею на время подпорою!

113. Слово по освящении храма Святителя Николая, что в Толмачах

(Говорено ноября 25 дня, напечатано в Христианском Чтении 1835 г. и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Коль добри доми твои, Иакове, и кущы твоя, Израилю! яко дубравы осеняющия, и яко садие при реках, и яко кущы, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах. (Числ. XXIV. 5–6).

Слова сии написал в книге Числ Пророк Моисей: а произнес оныя Валаам, человек, котораго пророческий характер затмевается тем, что не выдержан до конца его жизни. Не скрывая сего обстоятельства, я не усумнился впрочем, в книге истиннаго Пророка, взять верно пересказанныя слова, произнесенныя Валаамом, как достойныя внимания: потому что произнесены оныя еще тогда, когда он, не прельщаясь корыстию и честию от языческаго царя, сохранял себя верным духу видения и Слову Божию; а потому мог даже пророчествовать о Христе и о спасительной Его смерти и воскресении, как то можно видеть в следующих его же словах: «возлег почи, яко лев, и яко скимен, кто возбудит его? благословящии тя благословени, и проклинающии тя прокляти» (Числ. XXIV. 9). Итак, стоит труда всмотреться в то, что видит сей провидец, и вслушаться в то, что он говорит.

Валаам стоял на высоте Фогора, имел пред глазами стан Израильтян, в конце сороколетняго странствования их по пустыне, и говорил: «коль добри доми твои, Иакове, и кущы твоя, Израилю! яко дубравы осеняющия, и яко садие при реках, и яко кущы, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах».

Невероятно, чтобы после столь продолжительнаго, столь труднаго путешествия, шатры и дорожныя повозки Израильтян, простому, телесному взору представлялись в такой восхитительной красоте, какою блещут оные в словах прозорливца. Что же он видел? О чем он говорит? – Я уже заметил выше, что под образом спящаго льва, царя животных, или сына львова, котораго никто не смеет разбудить, Валаам видел Христа, Царя неба и земли, Сына Божия, Который почил сном смерти, и Котораго никто невластен был воскресить, как только Он Сам, Своею Божественною силою. Посему-то видение и заставило видящаго тотчас воскликнуть: «благословящии тя благословени», что также собственно Христу приличествует, как Единому благословляющему благодатию всех, благословляющих Его верою. Согласно с сим разумением видения, можно думать, что и под образом стана Израильтян, видимаго телесными очами, провидцу дано было созерцать духом Церковь Божию и Христову: и в сем случае не удивительно, что он описывает красоту ея с восхищением. Какой это прекрасный «дом!» И не удивительно, ибо в нем живет Бог. Но Церковь подобна и «кущам», потому что находится в состоянии странствования: «не имамы бо зде» на земли «пребывающаго града, но грядущаго взыскуем, небеснаго» (Евр. XIII. 14). Она подобна «дубраве осеняющей»: потому что в ней и над нею всегда почивает осенение благодати Божией. Она подобна «саду» при реке: потому что всегда напаяется живою водою Духа Божия и учения Христова, всегда растет духовно, и приносит плод правды. Она – «яко кущы, яже водрузи Господь», непоколебима, неразрушима, как дело Божие: так как и действительно Сам Господь сказал о ней: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18). «Яко кедри при водах» (Чис.24:6), всегда зеленеют, всегда возвышаются: так и она никогда не теряет жизни, которая возникла в ней от неистленнаго семени слова Божия, и непрерывно поддерживается Духом Святым; наконец она непрестанно возвышается к небесам, дабы совершенно соединиться с Главою Своею, Христом, и сделаться совершенно небесною.

Если бы кто сказал, что восторженныя слова прозорливца могли относиться к Скинии свидения, находившейся в стане Израильтян, иначе сказать, к их походному храму: сие не противоречило бы нашему изъяснению; потому что Скиния свидения также была образ, в котором можно и должно было созерцать Церковь.

Сие видение духовнаго благолепия Церкви приведено мне, братия, на мысль видением чувственнаго благолепия сего, ныне обновленнаго, храма, тщанием возлюбивших сие благолепие чад новаго Израиля, и благопоспешным подвигом воздвигнутаго и украшеннаго видимо, действием же благодати облеченнаго невидимо в высшую, духовную, таинственную красоту, и устроеннаго в таинственное жилище Божие. Пусть бы пришел и сюда древний прозорливец; или, если ему надобно зрелище, более обширное, пусть бы он, вместо нечистой высоты Фогора, стал у нас на благословенной высоте Кремля, посмотрел бы на многочисленные храмы, древние, новые, тщательно сохраненные в благолепии, или возобновляемые, или вновь и ныне с древним же усердием созидаемые: истинно, думаю я, он возобновил бы свой древний восторг, и еще раз возгласил бы свою древнюю песнь: «коль добри доми твои, Иакове, и кущы твои, Израилю!»

Благословен Бог, не оставляющий людей Своих присутствием благодати Своея! Благословенны людие Божии, не оставляющие Бога своего своею верою и желанием благодати Его! Пробави милость Твою ведущим Тя, Господи; и да не удалят Тебя от нас наши грехи и неверности, но паче благодать Твоя, нами во святилищах Твоих искомая, да отверзает сердца наши, да посещает их, да исполняет своею силою и своим утешением, и таким образом, изгоняя из них, и отражая от них все, Тебе противное, и их да созидает «в жилище Божие духом» (Еф. II. 22).

К утешению веры, не неблаговременно теперь будет, представить вам, братия, из слова Божия несколько удостоверительных свидетельств о пребывании благодати Божией в Церкви Христовой неотступно до скончания века.

Первое из таковых свидетельств дает Сам Иисус Христос, «свидетель верный и истинный» (Апок. III, 14), когда говорит: «созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей» (Матф. XVI. 18). – «Созижду»: слово сие показывает созидание Церкви еще в намерении, прежде самаго исполнения. Господь, как во многих случаях, для удобнейшаго вразумления нас о Божественных, непостижимых делах своих, уподоблял оныя обыкновенным делам человеческим, так и здесь уподобляет Себя хозяину, вознамерившемуся построить дом, или архитектору, обдумывающему построение здания. Надлежало между прочим подумать о прочности здания, и предусмотреть и предотвратить то, что могло бы вредить оному. И так Основатель Церкви смотрит в будущее. Видит, что врата адовы, отверстыя к земле грехом Адамовым, при создании и по создании новой Церкви Христианской испустят против нея новыя силы зла: полчища гонителей, сонмища еретиков, скопища разных соблазнов. Что-жь? Если здание будет повреждено до разрушения: то цель онаго не будет достигнута; и не будет охранена слава Божественнаго Создателя. Но слава Ему во веки! Он провидит и предустрояет лучшее: "созижду, – говорит, – Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей». Враги ея будут возставать на нее; будут иногда сильны; будут в некоторыя времена, в некоторых местах, торжествовать, отторгая у нея члены; а она будет страдать и болезновать, но решительно «не одолеют ей». Долго ли? – Без сомнения, до скончания века. Ибо если бы могли одолеть когда нибудь, то Провидящий времена до вечности, не мог бы сказать решительно, что «не одолеют». Но чем Церковь побеждает и сохраняет себя непобедимою? – Без сомнения, силою Божиею, благодатию Божиею. Следственно, если силы адския никогда не одолеют ея: то сие значит, что всегда в ней сохранится, и всегда спасительно действовать будет сила Божия, благодать Божия.

Второе свидетельство сей истины можно заимствовать из Апокалипсиса, или Откровения Святаго Иоанна Богослова, которое пророчественно изображает судьбу Церкви Христовой до скончания века. В сем Откровении непрерывно видим истинную Церковь, сперва в образе двадцати четырех старцев окрест Божественнаго престола (Апок. 4), покланяющихся «живущему во веки веков» (Откр.4:9); потом, по мере, может быть, распространения Христианства, в числе ста четыредесяти четырех тысяч, запечатленных печатию Бога живаго; далее, «в народе многом, егоже исчести никтоже может, от всякаго языка, и колена, и людей, и племен, стоящем пред престолом и пред Агнцем» (Откр.7:9); далее, в виде храма с Олтарем и поклонниками, который Иоанну повелено измерить (Откр. XI); еще далее, в лице жены, «облеченной в солнце», то есть в истину и добродетель Иисуса Христа, Который есть "свет миру" (Иоан. VIII. 12), украшенной венцем «от звезд двоюнадесяте», то есть Боговедением Апостольским, имеющей под ногами «луну», то есть мудрость человеческую, естественную (Апок. XII); еще далее, пред браком Агнца, она представляется «женою Его», уготовавшею себя, и облеченною в виссон оправдания Святых (Откр. XIX); и еще, после изображения тайновидцем перваго воскресения, она именуется у него «святых станом и градом возлюбленным» (Откр. XX. 8), доколе наконец, с новым небом и новою землею, обновляется и она в «Иерусалим нов, сходящь от Бога с небесе» (Откр. XXI. 2). Достойно примечания, что тайновидец, изображая самыя опасныя времена для Церкви, представляет ее невредимою от опасностей, но чудесно сохраняемою. Например: змий «гоняше жену»: но он ее не догоняет и не низлагает; потому что «даны Быша жене два крила орла великаго; – и поможе земля жене» (Откр. XII. 13–14, 16). Провидение так управляет ходом происшествий, что и земныя учреждения споспешествуют миру или безопасности Церкви; и «криле орла великаго», может быть, царственнаго, благоговейно несут ее, выше злобы и лукавства врагов ея, «в пустыню в место свое» (Откр. XII. 14), – конечно не просто в безлюдие внешнее, ибо Церковь сама есть многолюдство верующих, но в «пустыню» наипаче внутреннюю, – все далее от мира, все ближе к Богу; ибо «свое место» для Церкви есть близость к Богу и соединение с Ним. А сие и значит то, что благодать Божия, не отъемлется⁵³⁵ от Церкви, и в самыя опасныя времена, должна пребыть с нею неразлучно даже до скончания века.

Третие свидетельство той же истины находим в следующих словах Святаго Апостола Павла: "и Той", то есть Христос, «дал есть овы убо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова, дóндеже достигнем вси в соединение веры, и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» (Еф. IV. 11–13). Чтобы лучше уразуметь силу сего изречения, представим себе, что мы вопрошаем у Апостола: долго ли будут в Церкви «Пастыри и Учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова?» – Он ответствует: «дондеже достигнем вси в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова». Следственно, доколе есть на земли не достигшие в соединение веры, не пришедшие в совершенство духовнаго возраста, еще нуждающиеся в познании Сына Божия: дотоле будут в Церкви Пастыри и Учители, к совершению Святых; и как совершение Святых чрез Пастырей и Учителей не может быть без всесвятыя благодати Божией, то и она должна, по удостоверению Апостола, пребывать с Пастырями и Учителями в Церкви действующею дотоле, как, препобедя все препятствия, приведет всех, предуставленных ко спасению, в соединение веры.

Приведем еще одно свидетельство о всегдашнем присутствии в Церкви благодати, особенно тайнодейственной. Тот же Апостол, увещевая Коринфских Христиан с особенным благоговением приступать к таинству Тела и Крови Христовы, говорит: «елижды бо аще ясте хлеб сей, и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, дóндеже приидет» (1Кор. XI. 26). И здесь важная истина скрывается в малом слове: «дондеже». Чтобы лучше открыть оную, опять обращаю речь Апостола в вопрос: долго ли Христиане будут ясти хлеб таинственный, и пити чашу Господню, и приобщением Тела и Крови Христовой возвещать смерть Господню? – В словах Апостола нахожу ответ: «дондеже приидет». То есть: таинство Тела и Крови Христовы ненарушимо будет совершаться в истинной Церкви Христовой до самаго втораго пришествия Христова, или, что то же, до скончания века. поелику же сие не может быть без благодати тайнодейственной, без благодати священства, а заимственная благодать священства не может быть без преподаятельной благодати Архиерейства: то очевидно, что благодать тайнодейственная и чин священноначалия, по предречению Апостола, пребудут в Церкви во все времена, и хотя не всегда равно обильным потоком, но никогда непресекаемою струею, потекут даже до пределов Царства славы.

По сим, и подобным неложным свидетельствам, – какое утешение, братия, что и в сии поздныя времена Церкви, также как в самыя первыя, с уверенностию могу я говорить вам словами Святаго Апостола Петра: «возлюбленнии, препоясавше чресла помышления вашего, трезвящеся, совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым» (1Петр. I. 13).

Не внимайте же клевещущим на Церковь, будто благодать в ней истощилась; будто священноначалие в ней или совсем, или в половину рушилось.

Скажите чуждающимся Архиереев: если корень изсох, то как могут быть свежия ветви? Если, – как они думают, или, точнее сказать, не размыслив, укоряют, – благодать Архиерейства истощилась: то как может продолжаться благодать священства, которое без Архиерейства есть то же, что ветвь без корня? Но поелику они признают благодать священства: то как могут отвергать благодать Архиерейства, которое есть корень священства? А если не отвергают благодати Архиерейства: то почему чуждаются онаго?

Скажите отвергающим всякое священство: если, по их зломудрию, совсем рушилось священство, то должно сказать, что рушилась и Церковь, что «врата адова одолели ей». Но если они скажут и сие, то явно возстанут не против нас, смиренных служителей Церкви, но против Самого ея Основателя, Который сказал, что «врата адова не одолеют ей» (Мф.16:18). Если нет таинства Тела и Крови Христовы: то Апостол сказал неправду, что оно будет совершаться, «дондеже приидет» Господь на суд. Но если слово Апостольское ложным быть не может; если словеса Христовы не мимоидут, хотя бы прешли небо и земля: то есть и ныне, и до скончания века будет, святое таинство Тела и Крови Христовы; есть и будет благодатное священство и священноначалие; и противники сего учения суть противники слова Апостольскаго и Христова.

Одно еще нужно к сему присовокупить: «совершенне уповая на благодать» Божию в Церкви, к вашему охранению от лжеучения, к вашему утешению в скорби о грехах и в страхе суда Божия, к вашему подкреплению в немощах, не обратите надежды на благодать в повод к небрежной жизни, недостойной святыя благодати. «Но по звавшему вы Святому и сами святи во всем житии будите» (1Петр. I. 15). Аминь.

114. Слово в день тезоименитства Его Императорскаго Величества Благочестивейшаго Государя Императора Николая Павловича и пред торжественным обетом сердобольных вдов

(Говорено в церкви Святыя Марии Магдалины, что во Вдовьем доме, декабря 6 дня; напечатано в Христианском Чтении 1834 года и в собраниях 1835, 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Помаза Его Бог Духом Святым и силою, иже пройде благодетельствуя и исцеляя. (Деян. X. 38).

Ко дню, именем Благочестивейшаго Императора украшенному, самое близкое слово было бы о нашем благополучии под охранительною сению могущественнаго имени «Народопобедителя», которое так счастливо всею полнотою своего знаменования встретилось с духом именуемаго, покаряющим себе народы троякою силою: мудрости, могущества и любви.

Но мановение самого Самодержца указует иное направление моим мыслям, назначает моему слову иной предмет – бедствие и сострадание. Ибо тогда, как мы совершаем праздник верноподданнической любви, Благочестивейший Государь хощет, чтобы ныне же, именно здесь, был праздник Царскаго человеколюбия. Тогда, как мы приносим к сему Олтарю молитвы о Его безценном для нас здравии, Он вносит сюда Свою сострадательную заботу о болящих, и поручает нам освятить живыя орудия Его собственнаго сердоболия.

Последуем, братия, Христианскому движению сердца Царева, и помыслим о том особенном роде человеколюбия, который имеет предметом болящих.

И во-первых, потребуем сему роду человеколюбия столько внимания, сколько он заслуживает в разных отношениях.

Некоторыя из дел человеколюбия, которыя, по Евангелию, дадут право на благословение на суде Христовом, и на призыв к блаженству, представляются вниманию, не быв искомы, и предлагают нам сами себя. Алчущий, жаждущий, странник, нуждающийся в одежде, являются, приходят, сказывают о своей нужде, показывают ее; в них добродетель человеколюбия ходит за нами, преследует нас, хочет втесниться в наши домы: только не убегай; только не запирай дверей. Но бедствующий болезнию лежит: кто его увидит? Если он просит помощи: кто его услышит? А не редко, чем более нужна ему помощь, тем менее он может изъяснить свою нужду, и даже понимать и чувствовать оную. Позаботьтесь же о сердоболии к болящим, которое менее других родов человеколюбия вам докучает; подите, поищите сей добродетели, потому что она за вами ходить не может.

Иногда причиною невнимательности благоденствующих к некоторым бедствиям полагать можно то, что их не испытывали; – что не всегда верят виду бедствия; – что почитают бедствующаго виновным в его бедствии. Например, что значит быть алчущим, по недостатку хлеба, сего по опыту не знает большая часть из нас даже в то время, которое у других называется голодом. Сострадание к заключенным в темницу может охлаждаться мыслию, что они заключили туда сами себя, собственными делами. Не таково бедствие болезни. Если ты и довольно долго, безпорочно, безопасно шел путем жизни, не встречаясь с оным: впрочем больше, нежели вероятно, что оно встретит тебя далее, в старости, пред смертию. Итак, при одре болящаго состражди ему, – и себе; и, вспомнив закон Провидения, который так часто можно читать в происшествиях, если бы он и не был написан в Евангелии: «в нюже меру мерите, возмерится вам» (Матф. VII. 2), – попекись утешить и облегчить болящаго, чтобы некогда и тебе послано было Провидением потребное утешение и облегчение.

По великости бедствия велико должно быть сострадательное внимание к бедствующему. Хотя же трудно определять великость бедствия, потому что бедствие наше обыкновенно кажется нам больше чужаго, и действительно испытываемое больше слышимаго, или представляемаго в мыслях: но пример многострадальнаго Иова дает нам разуметь, как велико может быть бедствие болезни в сравнении с другими несчастиями. Постигнутый нищетою и безчадием, он еще разсуждал великодушно и благословлял Бога: но пораженный болезнию, «отверзе Иов уста своя, и прокля день свой» (Иов. III. 1).

По сей-то великости бедствия некоторых болящих, благотворение болящим представляется в Евангелии не только похвальным делом добродетели человеческой, но и высоким делом человеколюбия Божественнаго, и между человеколюбивыми деяниями самого Иисуса Христа блистает особенною славою. И алчущих питал Он, как-то напитал в пустыне, однажды пять тысяч народа пятью хлебами, а в другом случае четыре тысячи семью хлебами; и болящих посещая или приемля приходящих, исцелял всяк недуг и всяку язю в людех. Чудесен был и тот и другой род благотворения: но когда надлежало Апостолу Петру, приготовляющему Корнилия и некоторых других язычников ко вступлению в Христианство, изобразить для них Божественность лица Иисус Христова, и высокую благотворность Его деяний, внимание проповедника особенно остановилось на втором роде благотворения. "Помаза, – говорит, – Его Бог Духом Святым и силою, Иже пройде благодетельствуя и исцеляя». Итак, исцелять есть дело Божественное: но посему и посещать болящих, утешать, облегчать, подкреплять в духе, есть такое благотворение человеческое, которое идет следом за Божественным.

Нельзя наконец не упомянуть об особенной важности посещения болящих в том отношении, что состояние болезни не редко превращается в преддверие смерти. Важное поприще земной жизни – последнее, где успешным окончательным подвигом довершаются предыдущие, и даже иногда, больше или меньше, восполняется недостаток оных, или напротив, не увенчанный конец больше или меньше затмевает все дело; – где присутствие духа в решительном сражении выигрывает вечную победу, или напротив, малодушному и безполезному усилию спастись бегством от смерти угрожает невозвратный плен; – где немногими остальными шагами человек переступает в небо, или оступается в бездну! Неудобопонятная, и потому неудобоуправимая и небезопасная последняя брань тления с нетлением, ветшающаго человека с обновляемым, связующаго тела с освобождаемою душею, привычек и привязанностей земных с желаниями небесными, воспоминаний прошедшаго с надеждами и страхами будущаго! Иногда упадающия силы телесныя, не отрешившуюся от тела душу, так сказать, засыпают своими развалинами, и болящий не видит приближающейся смерти, не вспоминает своих, заранее на сие время восприятых, намерений, не примечает важности наступающаго подвига, не ищет пособий. Приближься к сему колеблющемуся подвижнику, свежий, запасный воин; напомни ему о приготовлениях к решительной брани, поддержи его в подвиге, подай ему духовныя оружия: щит веры, и шлем упования спасения; подкрепи его силою из сокровищ благодати; помоги духу его, сквозь развалины плоти, возвышаться к Отцу Духов; утешительным и животворным Божественным словом, и тихим дхновением молитвы, расправь и возвысь крила отлетающей душе. Кто знает? Может быть, непогрешительно совершив свой горний полет, она, по взаимности любви невременной, возвратится некогда к тебе, как голубица к Ною, с неувядающею ветвию мира, когда настанет и твоей душе время выйти из ковчега смертнаго тела на землю живых, безсмертных.

Если сии размышления дают вам, братия, некоторое понятие о том, сколь достойное внимания и упражнения дело есть человеколюбивое и Христианское посещение болящих: то мне остается, во-вторых, указать кратко на расположения, в каких должно быть при таковом посещении, дабы оно было истинно полезно.

Посещение болящих должно быть предприемлемо по чувству долга и вместе по свободному расположению. Один произвол не обезспечил бы постоянства в сем деле, не редко утомительном. При одном невольническом чувстве долга, дело сие было бы холодным и мертвым, безвкусным для посетителя, непитательным для посещаемаго. Посему-то в особенности вам, призванныя сестры сердоболия, для испытания свободнаго расположения дается время приготовления; а потом чувство долга подкрепляется обетом.

При посещении больных неразлучною спутницею должна быть любовь Христианская. С любовию, как всякое, так и сие дело, легко делающему, и приятно тому, для кого делается. Наипаче же Христианская любовь, как во всех отношениях есть, по изречению Апостола, «исполнение закона» (Рим. XIII. 10), так и в отношении к болящим, одна может заменить все правила, или, если нужно, и дать оныя, и принять, и исполнить. Она постарается доставить больному всякое возможное утешение, кроме вреднаго; и позлатить ему горькое, но спасительное врачевство.

Сия же любовь призовет к одру болящаго кротость и терпение, на которыя впрочем особенное обращать должно внимание, чтобы оне отсюда не отлучались. Как о действиях ветхаго человека сказал Апостол: «не аз сие творю, но живый во мне грех» (Рим. VII. 20): так о расположениях больнаго можно иногда сказать: это не он, а болезнь. Она бывает в нем необыкновенно раздражительна, нетерпелива, упорна: если в обращении с ним не сохраните с своей стороны кротости и терпения, то можете пролить масло на огонь, и притом на огонь истребительный.

Наконец приносите к одру болящаго, – непременно приносите, веру и молитву. Если уже находите его в чувствованиях веры и молитвы: прилагайте ваш фимиам к его фимиаму, и поддерживайте огнь кадила его дыханием вашей молитвы. Если же, к сожалению, не возжено его кадило, не приметно в нем ни теплоты веры, ни благоухания молитвы: тем не менее употребите и здесь вашу веру и молитву. Если мертвым горящим углем, чрез приближение, зажигается другой мертвый же холодный уголь: не паче ли сердце, одушевленное и воспламененное живою верою и молитвою, может возжечь тот же огнь в другом, даже и совсем хладном, даже в полумертвом сердце? Не усумнитесь приближить и к сему невозженному углю вашу горящую кадильницу; и тихим, но постоянным направлением воли, действующей с Богом, навевайте на него животворящий духовный огнь. Может быть, еще не поздно воздуть хотя малую искру жизни духовной, в угасающей жизни плотской: и тогда вы совершили не только величайшее благотворение человеку, но и Апостольское служение Богу.

Для употребления сих мыслей и советов случаи могут встречаться каждому; а для призываемых ныне в сердобольное служение болящим да будут оные напутствием к сему Богоугодному служению. Аминь.

115. Слово в неделю двадцать шестую по Пятидесятнице⁵³⁶

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Тако собираяй себе, а не в Бога богатея. (Лук. XII. 21).

Евангелие в притче представляет нам человека богатаго и корыстолюбиваго, который, получив обильный урожай хлеба, не подумал ни о благодарении к Богу, ни о человеколюбии к ближним, нуждающимся в пропитании, но составлял себе план, куда положить множество хлеба и как сберечь его на многие годы, предполагая далее из корыстолюбиваго сделаться роскошным и ленивым. Провидение не имело причины беречь того, кто решился жить без пользы для других и во вред собственной душе: и потому на лета многа составленный план в самый день его составления рушился определением судьбы Божией: «в сию нощь душу твою истяжут от Тебе» (Лк.12:20). Господь заключил сию притчу следующим возглашением: «тако собираяй себе, а не в Бога богатея». Так обманывается в своих предположениях, так не успевает в своих намерениях, так сверх опасения теряет и свои сокровища, и себя, человек, который собирает богатство себе только, по своей жадности, чтобы сделать оное пищею своего корыстолюбия, роскоши, лености; который не в Бога богатеет.

Учение притчи о нелепости жаднаго, своекорыстнаго и самонадеяннаго богатолюбия, надеюсь, каждому из вас, братия, и вразумительно, и убедительно, без дальнейших объяснений и доказательств. Кто захочет богатеть так безумно, и так несчастно, как изображенный в притче? Надеюсь посему, что мысль ваша ищет более правильнаго и более благонадежнаго отношения, какое было бы возможно между человеком и богатством. Приметьте же сие отношение в заключительных словах притчи: оно состоит в том, чтобы «богатеть в Бога».

Но что значит: «богатеть в Бога?» Правило сие, по первому виду, не так ясно, как противоположная ему неправильность – «собирать себе». Собирают себе, в житницу, в кладовую, в пазуху: но как богатеть в Бога, Который не берет земнаго, вещественнаго богатства к Себе на небо, и не имеет в оном нужды⁵³⁷?

Для кратчайшаго изъяснения правила: «богатеть в Бога», скорее всего можно указать на близкий здесь пример. Богу во храм, на его созидание или на обновление, или на содержание его в потребном благоустройстве и в приличном благолепии, иной приносит часть богатства своего, а иной посвящает безкорыстный труд⁵³⁸, который есть также собственность, не редко высоко ценимая между людьми, и первоначальное богатство, посредством котораго делаются богатыми небогатые. Что-жь, отдающие таким образом свое богатство и свой труд Богу, беднеют ли, или богатеют? Словом Господним говорю: «богатеют», как потому, что сим образом благословляется прочее их богатство, честно приобретенное, и благонамеренный труд⁵³⁹, так и потому, что принесенное ими не перестает быть их достоянием, поелику Богу присвоять оное не нужно⁵⁴⁰, не теряется, поелику похитить у Бога не можно, а сохраняется в невредимой пред очами Божиими целости, для их будущаго воздаяния. Вот один из способов «богатеть в Бога»⁵⁴¹.

Другой способ «богатеть в Бога», Сам Иисус Христос излагает в следующих словах: «продадите имения ваша, и дадите милостыню, сотворите себе влагалища неветшающа, сокровище не оскудеемо на небесех» (Лук. XII. 33). Если мысль твоя не успокоивается на одном простом доверии к верному и непогрешительному слову Христову, и желает еще объяснения, как может поданное тобою нищему очутиться в сокровищнице небесной; и сие изъясняет тебе Господь другим Своим изречением: «понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе» (Матф. XXV. 40). На сии слова, написанныя в Евангелии, ты можешь смотреть, как на заемное письмо, которым Господь признал Себя должным тебе во всем, что ты подал, или что благотворительно сделал нуждающемуся ближнему. Обладатель мира, без сомнения, не имел нужды в сем ничтожном займе, не только для Себя, но и для тех, для которых делает оный: но такова дивная благость Его, что Он уничижает Себя до образа должника твоего, чтобы привлечь тебя к благотворению и чрез благотворение к блаженству; Он занимает у тебя безделицы, прах, тлен, которые ты называешь земными благами, чтоб иметь случай, без оскорбления Своего правосудия, платить тебе истинным благом, нетлением, блаженством, с такою лихвою, которой ты никогда исчислить не возможешь.

Против сего способа: «богатеть в Бога», некоторые могут возразить, что им нельзя продать имение и обратить оное в милостыню: поелику оно нужно им для пропитания себя и семейства. Уважим сию отговорку столько, сколько она заслуживает быть уважена. Признаем, что о совершенной, произвольной нищете можно сказать тоже, что сказал Господь о совершенном девстве: «не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть» (Матф. XIX. 11). Осудим нерадение о домашних, и безчувственную холодность к родным, которая конечно уже не обещает человеколюбия и к чужим; – осудим строгостию Апостольскаго слова: «аще кто о своих, паче же о присных не промышляет, веры отвергся есть, и невернаго горший есть» (1Тим. V. 8). Если тебе не дано свыше стремления к совершенной, добровольной нищете: оставайся, доколе будет угодно Богу, богатым, смиряя между тем себя мыслию о своем несовершенстве по духу, а не возносясь по мудрствованию плотскому. Пекись о родных, о семействе, по обязанности, по любви естественной; но не забывай, что сия степень любви положена, дабы восходить на высшую степень духовной любви к человечеству, и на высочайшую степень любви к Богу. «Богатей в Бога», хотя частию твоего богатства, посвящаемаго на дела Богоугодныя и человеколюбивыя; остальное же, – берегись, по крайней мере, чтобы не «собирать себе» только, из любостяжания, чтобы не умножать неправдою, чтобы не иждивать на роскошь и тщеславие. Освящай твое стяжание, не присвояя онаго себе, но признавая оное даром Провидения Божия, благодаря за оное Всещедрому Дателю Богу, не прилепляя своего сердца к даянию, но непрестанно вознося оное к Дателю, с готовностию возвратить Ему оное, когда премудрая судьба Его потребует.

После сего можно еще ожидать по настоящему предмету вопроса от тех, которые не пожертвовали богатством Богу, потому что не имели онаго. А нам, скажут, необидливый Бог неужели не дал способа богатеть Ему, хотя бы в некоторый замен бедности, претерпеваемой нами для себя? – Не сетуйте. Покажу и вам ваше богатство, которым если уметь будете владеть, не позавидуете никому из тех, которые почитаются богатыми. Посмотрите: вот открывает вашу неокрадомую сокровищницу Святый Апостол Иаков: "слышите, – говорит, – братия моя возлюбленная, не Бог ли избра нищия мира сего богаты в вере, и наследники царствия, еже обеща любящим Его» (Иак. II. 5)? Видите ли? – Богатство веры, наследие царствия Божия, – чего вам больше? Без сего богатства никакое другое не принесет пользы: при сем богатстве никакой урон, никакое лишение, не важны, потому что и кратковременны, и безмерно малы в сравнении с сокровищами веры, с наследием царствия небеснаго.

О богатстве веры всего паче попечемся, братие, и богатые, и бедные, чтобы и приобресть, и умножить оное, и не утраченным сохранить в непорочном житии: тогда без скудости, без зависти друг к другу, без изнурительных забот, в мирном уповании, ожидать будем наследия царствия, еже уготова Бог любящим Его. Аминь.

116. Слово по освящении придельнаго храма Святителя Николая, более известнаго по другому олтарю во имя Преподобнаго Сергия, в Рогожской слободе

(Говорено 16-го декабря; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

Послеши Духа твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли. Буди слава Господня во веки. (Пс. CIII. 30–31).

Пророк Псалмопевец удивительно как любит славить Бога. Что, помыслив о Духе Божием, посылаемом на твари, созидающем или возсозидающем их, и обновляющем лице земли, он возрадовался и воскликнул: «буди слава Господня во веки!» сему я не удивился бы. Но пред сим самым он говорил о Боге, отвращающем лице от тварей, о тварях от того мятущихся, лишаемых духа, исчезающих, в персть свою возвращающихся: удивительно, что и сие не смутило его, и не воспрепятствовало его славословию. И далее, в том же псалме, он изображает грозное величие Вседержителя: «призираяй на землю, и творяй ю трястися; прикасаяйся горам, и дымятся». Но что же потом? Говорит ли он о своем ужасе? или безмолвствует в трепете? – Ни то, ни другое. Он радуется, поет и славит Бога. «Воспою Господеви в животе моем; пою Богу моему, дóндеже есмь» (Пс.103:33–34).

В сем священном образце заключается для нас, братия, учение: должно славить Бога, не только тогда, когда Он является в дарах, в благодеяниях, в милостях, но и тогда, когда, по видимому, отвращается и удаляется, в самом же деле, сокровенно приходит и приближается, в посещениях грозных или скорбных, в лишениях, в бедствиях. Учение истинное, полезное всегда, а здесь, и ныне, еще и благовременное.

Памятен и для меня третий надесять день Августа, когда внезапно для нас, но не внезапно для Бога, не без ведома, не без попущения Его, сия часть града посещена была огнем истребляющим; когда дымная дорога от места истребления пролегала по небу почти над моею головою, и как будто предназначала дальнейший путь истреблению на земле; когда носимые ветром пожарные угли, пролетев не одно поприще, упадали на моем дворе, и как будто говорили мне: далеко ли, думаешь, пойдет сие посещение? Лето и бездождие, сила и направление ветра, – все благоприятствовало умножению бед, и распространению оных с неизбежною быстротою, почти подобною той, какую видим в сказании вестника Иовлева: «огнь спаде с небесе, и пожже овцы, и пастыри пояде подобне; спасохся же аз един» (Иов. I. 16). Тот, который утром имел жилище и прочее потребное для жизни, или даже избыток и богатство, к вечеру оставался безпокровным и безпомощным, и если не был одинок, то сие не служило к облегчению, потому что нищета семейная тягостнее нищеты одинокой. Бедствие, взявшее многочисленную дань от домов сего града, и от имуществ обитателей, потребовало себе некоторой дани и от храмов; и невидимый, непонятный для нас жребий пал на сей храм.

Чтожь? – скажут, вероятно, некоторые при сих горестных воспоминаниях, неужели должно, – неужели можно славить Бога и в сем случае? – Признаем, если угодно, что сие не так легко для человеческой немощи, для человеческой недальновидности, в то время, когда бедствие устремляет на человека свою силу и действие. Между тем можно спросить обратно: может ли быть время, когда бы не должно было славить вечнаго Бога? Может ли Он когда быть недостоин славы? А если всегда славить его должно: то не трудно заключить, что и можно Его славить всегда: ибо Он довольно праведен и всемогущь, чтобы должнаго не оставить невозможным.

Что под самыми, так сказать, ударами бед есть возможность не только стенать, или жаловаться, или роптать, но и славить Бога, – сие ясно, как день, видно в Иове. Вести о бедствиях, для него разорительных, одна за другою, как стрела за стрелою, поражали его, и без сомнения, до глубины сердца пронзила последняя весть о потере вдруг всех детей. Что же? Он принес обычную жертву скорби: растерзал ризы; остриг власы; посыпал перстию главу. Но что далее? – В то же время он молится: «пад на землю, поклонися Господеви». Он размышляет, как-бы человек любомудрствующий на свободе: «сам наг изыдох от чрева матере моея, наг и отъиду тамо; Господь даде, Господь отъят; яко Господеви изволися, тако бысть». Наконец он славословит: «буди имя Господне благословенно во веки» (Иов.1:20–21).

Скажут: нельзя всем быть так крепкими духом, как был Иов. Не спорю: хотя впрочем сия отговорка от великодушия очень слаба для Христианина. От младенчества времен патриархальных, в каких является жизнь Иова, долго расло человечество, и высокаго возраста достигло в Христианстве: а потому паче прежняго может и должно иметь дух возвышенный и непоколебимый в бедствиях. В пособие для сего имеет оно теперь учение Христово, пример Христов, Божественную силу Христову: ибо, по изречению Святаго Апостола Петра, «вся нам Божественныя силы Его подана познанием призвавшаго нас славою и добродетелию» (2Пет. I. 3). И посему-то святые мученики, в своих страданиях, торжественнее и постояннее самого Иова славили Бога, как например, Иаков Персянин, когда у него все персты рук и ног, а потом самыя руки и ноги отсекаемы были мучителями по одному члену, чтоб увеличить мучение, ни которым ударом меча или секиры не был доведен до вопля нетерпеливости, но при каждом отсечении произносил молитву или славословие Христу Богу, и большею частию с такою радостию, как-бы не страждущий. Но я уже сказал, что не препятствую вам быть немощнее Иова, если вы то себе позволяете, и если то не стыдно вам, как Христианам. Ты не имеешь довольно присутствия духа, чтобы славить Господа среди самаго бедствия: жаль; однако пусть так. По крайней мере, удержись от безсмысленных воплей нетерпеливости, от безполезных жалоб, от дерзновенных слов ропота; обрати твои скорбныя чувствования в смиренную молитву: таким образом Бог не будет прогневан, а ты будешь менее безпокоен. Ты не позаботился благовременно так расположить дух твой, чтобы облако временнаго бедствия не могло закрыть от очей его вечной славы Божией, в минуты силы бедствия; ты пропустил прекрасный случай испытать непобедимую силу Христианской добродетели: жаль; много пропущено; только еще не все. По крайней мере, по уменьшении силы бедствия, утиши твои скорбныя чувствования; собери силы твоего ума; помысли, что Бог твое бедствие предусмотрел, – мог отвратить, – не благоизволил отвратить; – что Он, всеблагий, не желал тебе, так как и не может желать зла; – что следственно попустил бедствие для какого нибудь твоего блага, или для отвращения от тебя какого нибудь большаго зла; – помысли, что и после бедствия у тебя что нибудь еще осталось, если не жилище, то какая нибудь собственность, или хотя одежда, и, что всего важнее, жизнь и душа: что Бог, Который попекся сохранить твою жизнь, сим самым изъявляет другое благотворнейшее попечение о спасении твоей души, для чего и сберегает тебе время жизни; – если даже ты недовольно обезпечен и жилищем и пропитанием, помысли, что птица и тогда поет славу Сотворившаго ее, когда у нея нет ни гнезда, ни приготовленной пищи, и, промыслом того же Творца, находит, чем питаться и где провести ночь; – таковыми и подобными размышлениями ободри дух твой; вознеси сердце твое к Богу; скажи хотя после бедствия, что не умел сказать во время бедствия: «буди имя Господне благословенно! Буди слава Господня во веки!» Ты принесешь чрез сие Богу приятную жертву; и в собственном сердце посеешь доброе семя.

Иным кажется во время бедствия, что они способнее были бы славить Бога во время благополучия, и что потому не на пользу послано им бедствие. Мечта! Нам часто кажется, что, по пословице, там хорошо, где нас нет: но самая сия пословица смеется над сею мечтою. Ты думаешь, что славил бы Бога, если бы не был несчастлив, а напротив был осыпан Его благодеяниями: вероятно, потому что не трудно. И безсловесное оказывает ласку тому, кто дает ему корм. Не к великой же добродетели ты себя располагаешь! Не много же, видно, дорожишь добродетелию более возвышенною, хотя более трудною! Но если ты ленив и низок для добродетели трудной и возвышенной: то не ручайся за себя, что и для добродетели низшей и легчайшей ты не был бы также ленив и низок. Перестань мечтать, и посмотри на опыты. Посмотри на Израильский народ, когда Бог «возведе я на силу земли, насыти их жит селних, ссаша мед из камене, и елей от тверда камене, масло кравие, и млеко овчее, с туком агнчим и овним, сынов юнчих, и козлих, с туком пшеничным, и кровь гроздову пияху вино» (Втор.32:13–14). Тут-то надлежало по твоему умозрению славить Бога. Смотри же далее, как неверно твое умозрение. «И яде Иаков, и насытися; и отвержеся возлюбленный; уты, утолсте, разшире и остави Бога сотворшаго его, и отступи от Бога Спаса своего» (Втор. XXXII. 13–15). Посмотри опять на того же Израиля во время бедствия, и узнай, препятствовало ли оно, или напротив помогало ему славить Бога. «Егда убиваше я, – сказует Псалмопевец, – тогда взыскаху Его, и обращахуся, и утренневаху к Богу; и помянуша, яко Бог помощник им есть, и Бог вышний избавитель им есть» (Пс. LXXVII. 34–35). Видишь ли, что и благополучие может быть опаснее бедствия, и бедствие спасительнее благополучия. Не завидуй же благополучию; и не унывай в бедствии. Помышляй, что и тебе послано бедствие, или предохранить тебя от неблагодарности и забвения о Боге, до которых в благополучии могла бы довести привязанность к земным благам и удовольствиям; или очистить тебя от действительных грехов прошедших дней благополучных; или призвать тебя к высшей добродетели, чтобы не только сделать тебя более безопасным от ада, но и доставить тебе более светлый венец на небе.

Но возвратим слово, и более приближим к себе, и к нашим происшествиям, и к настоящему случаю.

Прославим, братия, Бога, Который хотя и «путесотворил» здесь огненную «стезю гневу своему» (Пс. LXXVII. 50), однако и преградил оную милосердием и благодатию. Как некогда в стане Израильтян, «когда изыде гнев от лица Господня, и нача губити люди», Аарон с кадильницею «ста между мертвыми и живыми, и преста пагуба» (Числ. XVI. 46–48): так и здесь Святитель Алексий и Преподобный Сергий, дружественные между собою в земном житии своем, и по преставлении своем являвшиеся иногда вместе, как известно из преданий Сергиевой обители, а здесь соседствующие в соименитых им храмах, стали невидимо с фимиамом своих молитв среди потока огня, и преградили оный, и один из своих храмов дивно сохранили невредимым и сделали убежищем для святыни другаго; а от сего другаго сохранили по крайней мере внутреннюю святыню, и то, что наиболее нужно было к неукоснительному возстановлению здесь Богослужения.

Прославим Бога, Который, посетив одних бедствием, сохранил других для прибежища бедствующим; Который «послал дух» человеколюбия в помощь, да «созиждутся» (Пс. 103:30) истребленныя жилища, или, по крайней мере, да не в конец безпомощною нищетою разрушится жизнь бедствующих; Который послал дух благочестиваго усердия, да возсозиждутся святилища, и – вот уже второму здесь олтарю благоволил обновиться, не только благолепием видимым, но и невидимою благодатию.

Прославим Бога, не только словом, но и сердцем, ему преданным, и житием ему благоугодным, да не паки прогневается Господь на люди своя, но паче возвеселится о делех своих. И в освященном храме Православно-Христианском, и в освящаемых выну душах Православно-Христианских «буди слава Господня во веки» (Пс.103:32). Аминь.

117. Слово в день Рождества Христова

(Говорено в Чудове Монастыре, декабря 25; напечатано отдельно, в Христ. Чтен. 1835 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1834 год

И рече им Ангел: не бойтеся; се бо благовествую вам радость велию, яже будет всем людем. Яко родися вам днесь Спас, иже есть Христос Господь. (Лук. II. 10–11).

Какую радость возвещает Ангел пастырям Вифлеемским! Подлинно «радость велию». И как, по его предвещанию, это такая радость, «яже будет всем людем»: то теперь, по исполнении уже предвещания, радость сия, без сомнения, принадлежит и вам, здесь предстоящим, всем людем Божиим, от великаго до малаго, всем, кто только не закроет ока ума, чтобы познать оную, и не окаменит сердца, чтобы оную почувствовать.

Какая ж это радость? – Ангел изъясняет: «яко родися вам днесь»... Прерываю речь вестника, чтобы показать в самом начале его речи начало радости. Рождение всегда больше или меньше радостно, потому что представляет разширение и торжество жизни: так как напротив смерть всегда больше или меньше печальна, потому что, поглотив одну жизнь, она угрожает всем остающимся жизням, того же рода. В особенности же рождение бывает радостно для тех, кому, или у кого и для кого родится младенец. Если он родится известному семейству: радость сему семейству. Если он родится народу и государству, как например сын царев и особенно наследник престола: – радость всему народу и царству. Ангел говорит: «родися вам». Кому? Неужели только пастырям Вифлеемским, к которым было слово Ангела? Но⁵⁴² Ангел сказал уже, что радость будет «всем людем»: сие показывает, что чрез пастырей он смотрит на всех людей, и потому именно возвещает радость «всем людем», что возвещаемый младенец рождается «вам, всем людем», не семейству, не народу, но всем людям на свете, сколько есть, было и будет. Какая же огромная радость! Теперь вы можете радоваться каждый за себя, и за весь род человеческий, за отживших⁵⁴³ свой век, и отшедших в вечность, о которых вы или с печалию воспоминаете, или не знаете, что об них думать, и за ваших потомков, о которых, может быть, заботитесь, как они жить будут.

Но станем далее выведывать от Ангела, почему возвещаемое им рождение должно принести всеобщую радость. Он говорит: «яко родися вам днесь Спас». В истории народа Божия не однократно видим являвшихся знаменитых мужей, которые для него были орудиями спасения Божия. «Возстави им Господь судей, и бяше Господь с судиею, и спасе я от рук врагов их во вся дни судии» (Суд. II. 18). Случалось и то, что такое спасение возвещаемо было Ангелом, как например Гедеону: «иди в крепости твоей сей, и спасеши Израиля от руки Мадиамли» (Суд. VI. 14). Но сии временныя и частныя спасения не могли быть предметом радости для «всех людей». Потому что не на всех простирались, и вскоре⁵⁴⁴ уступали место новому злу и бедствию. «Умираше судия, и отвращахуся, и паки растлевахуся паче отец своих» (Суд. II. 19). Теперь рождается Спас всем людем, – истинный Спаситель, Котораго только слабым изображением были все знаменитые в священной древности мужи силы и спасения, – всеобщий Спаситель, Котораго спасение простирается на всех, кто только не захочет погибнуть сам добровольно, – всегдашний Спаситель, на спасаемых Которым не смеет прийти никакая новая погибель.

Вестник радости еще изъясняет ее: «родися вам днесь Спас, иже есть Христос Господь». Видно Вифлеемские пастыри уже имели некоторое понятие о Христе, когда небесный Вестник, видящий мысли их, надеялся достаточно вразумить их о великости возвещаемой радости, сказав, что возвещаемый есть «Христос». И подлинно нельзя было им не слышать иногда в Иерусалимском храме псаломскаго гласа, который оттуда перешел и в наши храмы: «Спасе Господь Христа Своего» (Пс. XIX. 7). И еще: «Господь утверждение людей Своих и защититель спасений Христа Своего есть» (Пс. XXVII. 8). Впрочем сии самые гласы псаломские дают разуметь нам, в каком возвышенном знаменовании говорил о Христе Ангел пастырям. Псалмы представляют Христа спасаемаго, чтобы потом служить спасению других: в словах Ангела является Христос спасающий, не имеющий нужды ни в каком спасении⁵⁴⁵ для Себя, имеющий силу спасения в собственном существе, и действующий ею неограниченно: «Спас, иже есть Христос Господь». Псаломник узнает, как бы новое, то, что Господь покровительствует Христа, защищает, спасает: "ныне, – говорит, – познах, яко спасе Господь Христа Своего» (Пс. 19:7): Ангел возвещает Христа, Который есть сам Господь, – Христа, то есть, помазанника Божия, Котораго Бог, как сказует другой Пророк, «помаза, благовестити нищим посла, исцелити сокрушенныя сердцем, проповедати плененным отпущение, и слепым прозрение, нарещи лето Господне приятно, и день воздаяния, утешити вся плачущия, дати плачущим Сиона славу вместо пепела, помазание веселия плачущим, украшение славы вместо духа уныния» (Ис. LXI. 1–3), но Который в то же время и Сам есть Господь и Бог, Сам Собою сильный спасти не только угрожаемых погибелию, близких к погибели, погибающих уже, но и погибших спасти, умерших воскресить, осужденных оправдать, под клятвою за нарушение закона сущих благословить, рабов ада в чад Божиих претворить.

О радость безпредельная, простирающаяся от неба до ада, вожделенная, как спасение, сладостная и восхитительная, как помазание Духа Божия, могущественная, как виновник ея Господь! Я умолк бы теперь: потому что сего слишком довольно, чтобы ее чувствовать, так как напротив никакого слова не было бы довольно, чтобы вполне изобразить оную.

Но проповедь Ангела еще не кончилась. Дослушаем ее до конца. Он хочет еще показать «знамение», – примету, по которой бы ближе усмотрели возвещаемую им радость, лучше узнали ее, и полнее в ней удостоверились: «и се вам знамение». Какое ж это знамение? Где оно? Покажи нам. Вот оно: «обрящете младенца повита, лежаща во яслех» (Лк.2:12). Ах, вестник радости! Не разрушил ли ты ее, думая возвысить и утвердить знамением? Что за радость видеть младенца не в порфире, или виссоне тонком, не в чертоге, или в светлом доме, даже не в хижине, даже не в колыбели, потому что для него не нашлось ни хижины, ни колыбели, – но «в яслях», и следственно в каком нибудь жилище безсловесных, или в пустом месте, не защищенном от декабрьскаго ночнаго воздуха? При таком зрелище не скорее ли пожалеешь о родившей и о рожденном, или убоишься за жизнь младенца, нежели обрадуешься? – Но нельзя же подумать и того, чтобы Вестник небесный явился обмануть землю ложным обещанием, или неверным знамением радости. Если нам земнородным не кажется знамением радости то, что он указует, как знамение радости: не потому ли так, что чистое, небесное око лучше видит вещи, нежели земное, не вдруг очищаемое от праха суеты? «Очистим чувствия и узрим»⁵⁴⁶; очистим ум, и уразумеем тайну Христа Господа⁵⁴⁷; очистим сердце, и насладимся Его радостию, сквозь наружные виды скорби. Подумав лучше, я начинаю понимать Ангела, и признаю⁵⁴⁸, что безпримерное зрелище «младенца повита, лежаща в яслех», есть «знамение» не столько безпримерной нужды и бедствия, сколько безпримерной радости. Ибо скажите, в каком иначе виде желали вы обрести родившагося вам днесь Спаса, Христа Господа? В славе ли небесной, свойственной Ему, как Господу? – Но сей славы трепещут самые Херувимы, и закрывают пред нею лица. Как же могли бы устоять пред нею мы, земнородные, бренные, грешные? В славе ли хотя земной? – Но было ли бы и сие зрелище радостнее зрелища простых пелен и смиренных яслей? Многим ли доступна и земная слава? И есть ли она что нибудь больше, как только поверхностный блеск? Тем, которые смотрят на ея блеск она большею частию не достижима; а те, от которых исходит блеск сей, знают⁵⁴⁹, что слава земная не есть верное знамение радости. Нет! Перестанем искать знамения радости нашими гаданиями дерзновенными, но не надежными: вникнем глубже в то знамение, которое нам показано. Почему нужно нам знамение радости? – Потому, что у нас не достает радости. Почему нам потребен Спас, Христос Господь? – Потому, что мы страшимся погибели. От чего же недостаток радости, от чего страх погибели? От того, что мы находимся в удалении от жизни Божией; от того, что живем в растлении греховном. А если так: то не доброе ли знамение, что родившийся нам Спас начинает показываться там, где оказалось первое наказание греха, по изречению Судии: «в болезнех родиши чада» (Быт.3:16)? Как премудрый врачь, Он приближается Своею врачебною, Божественною силою к самому началу и корню нашей болезни, нашего греховнаго растления: какое же могло быть лучшее знамение чаемаго исцеления? По сему глубокому и премудрому началу не трудно заключить, сколь совершенное готовит Он врачевание. Не маловажно и то, что нисходя до смиреннаго рождения, Он нисходит еще и до уничиженных яслей⁵⁵⁰. Чрез сие дает Он особенное знамение, что, хотя бы грех унизил тебя до скотоподобных страстей и похотей, хотя бы ты совестию принужден был сам на себя обратить пророческое обличение: «человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс. XLVIII. 13); и тогда не должен ты отчаяваться в снисхождении Спаса твоего, Который, не возгнушавшись возлечь в яслях, не возгнушается и в яслях души твоей почить Своею благодатию и Своим миром, если только ты покаянием и верою пред Ним себя повергнешь.

И так «приидите вси труждающиися и обремененнии» (Матф. XI. 28) грехами, бедствиями, мучениями совести, страхом осуждения вечнаго и погибели; се вам знамение спасения, и следственно радости, какая только вам желательна; – се вам знамение: «обрящете младенца повита, лежаща в яслех, иже есть Спас, Христос Господь».

Приступите к Спасу «младенцу», и будите яко дети незлобием и кротостию. Приступите к Нему «повитому»; и свяжите ваше греховное своеволие; предайте вашу волю воле Спасителя вашего. Приступите «к лежащему в яслех»; и отвергните нечистое, скотоподобное житие, и на месте онаго утвердите жизнь духовную. Приступите к Слову немотствующему, с безмолвными воплями непрестанно молящагося сердца: и Бог Слово изречет в сердца ваши Свою неизреченную радость. Тогда уразумеете небеснаго Вестника радости; тогда возгласите с Материю рождшагося Христа; «величит душа моя Господа, и возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем» (Лук. I. 46–47). Аминь.

118. Слово пред присягою для избрания судей⁵⁵¹

(Говорено в Кафедральной церкви Чудова Монастыря Генваря 2 дня; напечатано в Христианском Чтении 1835 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

Руки скоро не возлагай ни на когоже, ниже приобщайся чужим грехом; себе чиста соблюдай. (1Тим. V. 22).

Слыша сие, благородные, и разных родов и степеней почетными званиями украшенные мужи, вы тотчас можете подумать: к чему теперь сие слово? «Руку возлагать» не наше дело; мы пришли дать обет благонамеренно избрать достойных в некоторыя должности гражданския; и клятвою пред Богом засвидетельствовать Государю, Отечеству, друг другу, что будем сие делать точно по совести.

Знаю: и на сей именно случай желаю предложить вам некоторыя мысли. Но позвольте мне думать, что не неуместно избрал я для сего в руководство моему размышлению слово Апостольское, которое вы слышали. Дайте мне объясниться.

«Руки скоро не возлагай ни на когоже, ниже приобщайся чужим грехом; себе чиста соблюдай».

Можете знать, как очивидцы, что обряд возложения рук, от времен Апостольских доныне постоянно употребляемый в Церкви, означает, предваряемое избранием и утверждением, возведение и посвящение в разныя степени Церковнаго служения. Итак правило Апостола: «руки скоро не возлагай», значит: не будь тороплив в избрании, утверждении, возведении в Церковныя должности: будь в сем осмотрителен, осторожен.

Правда, что сие правило направлено на нас, служителей Церковнаго управления; а нужно теперь правило для вас, почтенные избиратели управления Гражданскаго. Но что же делать? Апостолы писали не государственныя постановления, не гражданские законы; нельзя требовать, чтобы в книгах их отъискалась подробная инструкция Гражданскаго избирателя. Впрочем вы удостоверены, что Апостолы в своих Писаниях руководствовались истиною, и притом Божественною: а истина для всех одна. И премудростию, и законодательством Апостолов было благочестие: «а благочестие на все полезно есть» (1Тим. IV. 8). Посему можно вам взять истинное и благочестивое правило Апостольское из Церкви, и перенести в вашу избирательную палату. Отложите особенности: мысль о служениях Церковных, обряд рукоположения: вы увидите в разсматриваемом изречении Апостола общее правило: не будь скор в избрании в должности общественныя, абудь осмотрителен, осторожен. Приложите ближе сие⁵⁵² к вашему делу и обряду, и скажите себе: избирательнаго шара скоро не полагай: будь осмотрителен, осторожен. Я же к сему присовокуплю, что сим образом учит вас Апостол, а не я: уважьте наставление, и само по себе, и ради Наставника.

Но Апостол дает нам и вам не безотчетное повеление: ибо Христианство владычествует силою свободнаго убеждения. К наставлению об осторожности в избраниях, он тотчас присовокупляет и убеждение в важности и необходимости сего наставления. «Ниже приобщайся», говорит, «чужим грехом; себе чиста соблюдай». О каких говорит он чужих грехах? Что значит «приобщаться чужим грехом?» – Слова Апостола заключают в себе мысль дальновидную: надобно ее раскрыть, и приближить к делу.

Дабы убедительно предостеречь от «скорых», то есть, неосмотрительных и необдуманных избраний, прозорливый Наставник смотрит на последствия оных. Если выбираешь в должность без внимания, как случится: всего легче, что выберешь недостойнаго. Если Тимофей (к которому первоначально писал свое наставление святый Павел), по неосмотрительности, рукоположит Пресвитера несведущаго в учении спасения, или недостойнаго по жизни: то произойдут в Пресвитерстве или невольные грехи неведения, или вольные грехи неукрощенных страстей и низких склонностей; и далее, в следствие сего, некоторые грехи народа, которым надлежало бы очищаться посредством духовнаго разума и священнаго служения, останутся не очищенными; и еще далее, родятся новые грехи соблазна, который с особенною силою приходит чрез недостойных служителей святыни. Вот разнаго рода чужие грехи, на которые предостерегательно указывает Святый Павел Тимофею и мне! Мы сказали бы, может быть: какое нам дело до чужих грехов? Пусть отвечают за них те, которые их делают. Но Апостол говорит: ниже приобщайся чужим грехом: следственно полагает, что указанные теперь грехи падают на ответственность не только тех, которые их делают, но и того, кто скоро, неосмотрительно, необдуманно избирает и возводит недостойных делателей правды и святыни, которые после оказываются делателями неправды и греха. Кто посмеет сказать, что Святый Павел судит здесь слишком строго? Знает дело праваго суда тот, который принадлежит к избранным между избранными, которые непогрешительным Избирателем удостоены доверенности – «мирови судите, – Ангелов судити» (1Кор. VI. 2–3).

Надобно еще заметить, что Апостол говорит о избрании только «скором», неосмотрительном; и такое избрание находит уже участным в чужих грехах. Что же сказал бы он о избраниях обдуманно неблагонамеренных, пристрастных, корыстных? – Не трудно заключить, колико строже должна быть осуждена неблагонамеренность, в сравнении с неосмотрительностию: и я думаю, что избирателям неблагонамеренным, пристрастным, своекорыстным, он сказал бы, что на их главу падет почти вся тяжесть грехов, содеваемых против звания и должности недостойно избранными.

Перенесите, почтенные избиратели, разсуждение Апостольское от наших выборов к вашим; и помыслите, с каким вниманием надлежит вам ныне употребить власть избрания, которая с такою щедрою доверенностию дарована вам Высочайшею властию Самодержца.

Если, – чему я не предполагаю быть на деле, но что говорю по ходу предостережения⁵⁵³, – если вы не употребите всего, какое возможно, внимания и попечения, чтобы открыть, привлечь и избрать в общественныя должности людей самых достойных и благонадежных; – если вы будете подавать избирательные голоса в пользу одного потому, что он очень желает избрания, в пользу другаго, потому что он добрый знакомый, в пользу третьяго, потому что надобно же кому нибудь быть избрану, и так далее; а между тем не довольно будете вникать в то, имеет ли избираемый способности и сведения, потребныя для дел, к которым избирается, и ручаются ли прежде известныя его правила и деяния за то, что он согласно с пользою общественною проходить будет служение, которое вы хотите вверить ему; – если потом, в следствие столь невнимательнаго и небезпристрастнаго избрания, избранный вами служитель правосудия возмятет правду и суд, станет оправдывать неправды богатых и сильных, а не будет внимать суду вдовиц и сирых; блюститель земскаго порядка и спокойствия, вместо того, чтобы облегчать и разрешать затруднения смиренных земли, сделается для них ярмом связующим и гнетущим; вождь ваших наследственно почтенных сонмов окажется не столь прямым и твердым в путях своих, как требует достоинство сего, особенно виднаго и возвышеннаго в Государстве, сословия, в котором растут столпы для благолепия престола Самодержца; – если такия и большия сих неправильности и грехи откроются в избранных вами, в следствие невнимательнаго или небезпристрастнаго избрания: то позвольте вам сказать, прежде нежели сие случилось, что в таком случае ваши гладкие избирательные шары превращаются в руках ваших в острыя стрелы, которыя уязвят общественное благосостояние, и обратятся уязвить вашу совесть, спокойную, может быть, во время производства избрания, по такой же невнимательности в отношении к себе, как и в отношении к другим.

Остерегись, благонамеренный избиратель, чтобы ничего таковаго не случилось; будь внимателен, – ревностно, дальновидно внимателен; не допусти последствий избрания, нежелательных ни для общества, ни для тебя; «ниже приобщайся чужим грехом; себе чиста соблюдай».

«Себе чиста соблюдай», не только от чужих отдаленных грехов, но в то же время и от ближайшаго к тебе, собственнаго греха, который чрез невнимательность подкрасться может. Ибо что делаешь ты ныне здесь, приступая ко вверенному тебе делу избрания? – Приемлешь во твои уста имя всевидящаго Бога, лобзаешь Слово Христово и образ распятаго Христа; и сими святейшими знамениями запечатлеваешь твой обет, что так верно будешь обращаться в начинаемом деле, как верно видит тебя Бог, как верно Слово Евангелия, как верно умер за тебя твой Спаситель и твой будущий Судия. Если за сим ты будешь невнимателен в твоем деле: то легко сделаешься и неверен; и таким образом оскорбишь святыню Божественную, которую ты лобзаешь, и покланяемое имя, которое приемлешь. Соблюди себя от столь мрачной нечистоты: «не очистит бо Господь приемлющаго имя Его всуе» (Исх. XX. 7).

«Испытаяй сердца и утробы Боже праведно» (Псал. VII. 10)! Силою страшнаго и покланяемаго Твоего имени, соблюди приемлющих ныне оное, в чистоте праваго разумения и благаго намерения, да будет дело их мирно, благоуспешно, общеполезно, да усмотрят «себе от всех», и изберут в Начальства, «мужи сильны», Тебе, «Бога боящияся, мужи праведны, ненавидящия гордости» и корысти (Исх. XVIII. 21), достойны начальствовать и судить в людех Твоих. Аминь.

119. Слово в день Святителя Алексия, во вторник сырныя недели

(Говорено февраля 12 дня, в Кафедральной Церкви Чудова Монастыря; напечатано в Христ. Чтен. 1836 года и собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год

Яко ни в чесом от полезных обинухся, еже сказати вам, и научити вас пред людьми и по домом, засвидетельствуя Иудеем же и Еллином, еже к Богу покаяние, и веру, яже в Господа нашего Иисуса Христа. (Деян. XX. 20–21).

В сей день Церковь собрала нас для благочестивой радости. Но в сию неделю она приготовляет нас к благочестивой печали. Которому из сих противоположных направлений теперь нам преимущественно следовать, или как согласить оныя между собою?

Праведна благочестивая радость о праведнике, совершившемся, прославленном, который был светильником сея церкви во время жизни на земле, и по смерти продолжает быть для нея светилом небесным. Нужна благочестивая печаль, для наших неправд и грехов, омрачающих жизнь, закрывающих свет благодати, преграждающих путь к совершенству и блаженству. «Печаль бо, яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает» (2Кор. VII. 10).

Святый Апостол Павел собственным примером показывает нам возможность согласить и соединить противоположныя, по видимому, чувствования духовной радости и духовной печали. «Ныне радуюся, – пишет он к Коринфским Христианам, – не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние: оскорбесте бо по Бозе» (2Кор. 7:9).

Мудрствование человеков Божиих одинаково. Посему, думаю, что и Святый Алексий, не только не почтет радость дня своего нарушенною, но и возрадуется ныне о нас, если усмотрит нас входящими в спасительную печаль покаяния.

Итак побеседуем о покаянии, и во-первых, о потребности онаго, а потом, по требованию настоящих дней, о приготовлении к оному.

Беседуя к православным Христианам, я могу принять за основание разсуждения, что потребность какого либо дела будет доказана, как скоро показано будет, что сие дело требуется истинным Христианством, и существенно соединено с оным. Посему надобно посмотреть, в каком отношении находится покаяние к Христианству.

Взойдем к началу Христианства. Иоанн Креститель был утреннею звездою пред восхождением Солнца – Христа. Учение Иоанново было зарею учения Христова. Чему же учил Иоанн? – Покаянию. «Бысть Иоанн крестяй в пустыни, и проповедая крещение покаяния во отпущение грехов» (Мк. I. 4). «Крещение покаяния», как бы вы ни толковали сие выражение, дает разуметь, что покаяние в учении Иоанна составляло главную черту, необходимую потребность, как и объясняет Евангелие само себя, когда всю проповедь Иоанна заключает в следующих словах: «покайтеся, приближибося царствие небесное» (Матф. III. 2).

Взошло Солнце правды. Настал день пришествия Христова. Просветив Собою крещение во Иордане, освятив Своим примером великую четыредесятницу поста в пустыне, Иисус является в Галилее, дабы, как замечает Евангелист, исполнить пророчество: «людие седящии во тьме видеша свет велий, и седящим в стране и сени смертней, свет возсия им» (Матф. IV. 16). Что это за свет? – Следующия за приведенным пророчеством слова Евангелиста показывают, что он указует на свет Божественной проповеди Христовой: «оттоле начат Иисус проповедати». О чем была сия Божественная и Светоносная проповедь? – О покаянии. «Оттоле начат Иисус проповедати, и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное» (Мф. 4:17).

Свет Христов должен распространяться. Лучами его соделались двенадцать Апостолов. Они посланы распространять свет: «посла их проповедати царствие Божие» (Лук. IX. 2). Какой же приносят они людям свет? В чем состоит проповедь царствия Божия? – Это все тот же свет; все таже проповедь – покаяние. "Изшедше, – сказует Святый Марк, – проповедаху, да покаются» (Мк. VI. 12).

Последуем за движением Солнца правды, чрез грозный час, когда силы тьмы думали на веки затьмить оное крестною смертию, но злоба, обманутая Провидением, сделалась слепым орудием к открытию новаго, могущественнейшаго света воскресения Христова, к которому, без сомнения, относится сие видение и предречение Пророка: «свет солнечный будет седмерицею в той день» (Иса. XXX. 26). После того, как вновь просветила Апостолов новая четыредесятница, когда воскресший Христос «деньми четыредесятьми являлся им, и глаголал, яже о царствии Божии» (Деян. I. 3); тогда, как озарили их огненные языки Святаго Духа, Который, по обещанию Христову, должен был «научить их всему» (Иоан. XIV. 26), «наставить их на всякую истину» (Ин. XVI. 13); – тогда, как множество народа, пораженное чудом сошествия Святаго Духа, Петровым обличением в Христоубийстве и свидетельством о воскресении Христовом, готовое к принятию Христианства, вопросило Петра и прочих Апостолов: «что сотворим, мужие братие» (Деян.2:37)? – Какой, думаете, новый свет возблистает из уст Петра? Какое пролиется учение? Какая возгремит проповедь? – всегда тот же свет, тоже всегда спасительное учение, таже всегда необходимая проповедь – покаяния. «Петр же рече к ним: покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа во оставление грехов» (Деян. II. 37–38).

Если бы кому пришло на мысль, что Петр имел в сие время особенную причину проповедывать покаяние; поелику проповедывал тем, которых в тоже время обличал в убиении Христа руками беззаконных: для исправления сего односторонняго взгляда на сей случай надлежит заметить, что слушателями Петра были, без сомнения, все удивленные свидетели сошествия Святаго Духа, и открывшагося в Апостолах дарования языков, а в числе их были многие разнонародные пришельцы, – Парфяне, Мидяне, Египтяне, Римляне, и прочие, которым не было повода участвовать ни в злоумышлении Фарисеев, ни в мятежных воплях Иерусалимлян, обманутых ложною заботою о безопасности города и земли своей; но и тем Апостол не предложил иной проповеди, кроме общей для всех проповеди покаяния. Подобно и Апостол Павел представляет проповедь покаяния всеобщею потребностию и главным делом Апостольским, когда говорит о себе: «не бых противен небесному видению» (то есть, призвавшему в Апостольство), «но сущим в Дамасце прежде и во Иерусалиме, и во всякой стране Иудейстей, и языком, проповедую покаятися и обратитися к Богу, достойна покаянию дела творяще» (Деян. XXVI. 19–20).

Может еще кто либо сказать, что Иоанн Креститель, Сам Христос, Апостолы проповедывали покаяние людям приготовляемым и призываемым к Христианству; а мы, по благодати Божией, от самаго младенчества уже Христиане; и потому это особенный вопрос, каким образом и на нас простирается обязанность покаяния. И подлинно, Апостол Павел относит «покаяние от мертвых дел» не к «совершению» Христианства, но к «основанию», или начальному руководству и учению онаго (Евр. VI. 1). Впрочем он же показывает нам и то, что сие руководство и учение имеет место и употребление не только в преддверии Христианства, но и по вступлении в оное. Ибо кому изъявлял он свое удовольствие о усмотренном покаянии, когда писал в послании: «ныне радуюся, не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние»? Кому? – «Церкви Божией, сущей в Коринфе», как означено в начале послания (2Кор. 1:1, 7:9). Итак видите не только некоторых Христиан, но целую Церковь Христианскую, входящую в покаяние, и Апостола, радующагося о ея вступлении в покаяние. Не действительным ли уже Христианам писал и Апостол Иаков: «исповедайте убо друг другу согрешения, и молитеся друг за друга, яко да исцелеете» (Иак. V. 16)? Не получившим ли отпущение грехов своих в крещении, новое в покаянии отпущение грехов возвещает и Апостол Иоанн, когда говорит: «аще исповедаем грехи наша, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды» (1Иоан. I. 9)? И если у тех, которые, в первыя времена Христианства, в полном возрасте, при свободном употреблении разсудка, по внутреннему убеждению, первым и решительным покаянием отрекшись от всякия скверны плоти и духа, прошли сквозь всеочистительную баню крещения, – если у них после, по времени, оказывались на ризе души более или менее мрачныя пятна, требовавшия новой очистительной силы покаяния: то что сказать о нас, которых благодать крещения посетила, без нашего ведома, не встреченная покаянием, не сопровожденная благодарностию? Важное преимущество – быть ограждену святынею крещения прежде, нежели прирожденное семя греха развилось и разраслось в грехах произвольных: но довольно ли верно воспользовались для нас сим преимуществом наши родители, восприемники, воспитатели, наконец мы сами для себя? Не жили ль мы долго, совсем не думая о важности того, что носим в себе святыню крещения? Не тем ли более имеем мы нужду в покаянии по крещении, чем менее совершилось в нас покаяние пред крещением?

Но чтобы решить дело короче, довольно сделать один вопрос: имеем ли мы на себе грех? – Если, паче чаяния, кто скажет: нет; таковому не обинуясь говорю: нет⁵⁵⁴, ты обманываешь сам себя, в тебе нет истины; или лучше сказать, это не я, святый Иоанн Богослов говорит: «аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас» (1Иоан. I. 8). Но если, хочешь, или не хочешь, а надобно признаться, что грех на нас есть; то чего ты хочешь далее? Умереть ли во грехе? Ибо «грех содеян раждает смерть» (Иак. I. 15). Если сего не хочешь: то избери покаяние; ибо нет инаго пути из области греха и смерти.

Довольно о потребности покаяния. Скажем нечто, по требованию настоящих дней, о порядке приготовления к оному.

«Аще беззакония назриши Господи, Господи, кто постоит» (Псал. CXXIX. 3)? – Если сие изречение Псалмопевца, со времени перваго греха перваго человека, справедливо для всех и всегда; то как нет человека, который бы не имел нужды в покаянии, так и нет времени, в которое было бы оно излишно. Так мыслит Церковь, которая ежедневно просит нам у Господа «прочее время жития нашего в мире и покаянии скончати». Но хотя посему все житие Христианина должно быть провождаемо в духе покаяния: однако исповедание грехов пред служителем таинства, и принятие благодатнаго разрешения в оных, и духовнаго наставления к охранению себя от оных, может быть только по временам. Если бы предоставить употребление таинства покаяния только частному ощущению потребности и произволу каждаго, то не только нерадивый не имел бы поощрения, но и внимательный не имел бы довольной помощи. Посему надобно было установить некоторый порядок, и определить времена.

Попечение, которое употребляет Церковь о чистоте одеяния души твоей, можно уподобить попечению, которое ты употребляешь о чистоте одежды твоего тела. Если бы тебе случилось упасть в грязь: то не поспешил ли бы ты омыть твою одежду? Так если бы впал ты в тяжкий грех: то чем скорее очистил бы совесть твою покаянием, тем лучше; Церковь готова принять тебя во всякое время. Но если белизна твоей срачицы только не много изменяется от пота и пыли: ты продолжаешь носить ее несколько времени, и уже пред каким либо срочным днем, на пример, праздничным, заменяешь ее совершенно чистою. В сем случае пример порядка и неопрятнаго побуждает подражать опрятному. Подобно сему Церковь, по временам, пред праздниками, наипаче же пред великим воспоминанием спасительных страданий, крестной смерти и воскресения Христова, чтобы в большей чистоте праздновать, как-бы срочным образом приглашает вас убелять одеяние душ ваших покаянием и таинственною кровию Агнца, вземлющаго грехи мира, побуждая таким образом внимательнаго и малый прах грехов неведения, забвения, разсеянности, внезапности, от души оттрясать, – а невнимательных, привлекая к очищению примером внимательных. На помощь покаянию призывает она пост; приспособляет Богослужение к возбуждению покаянных чувствований; и до того простирает матернюю о нас заботливость, что, дабы легче ввести нас в подвиги поста, сделала настоящую неделю преддверием онаго, предписав для нея нечто среднее между постом и мясоястием, и первые, не частые опыты постных коленопреклонений.

При виде столь снисходительнаго материнскаго попечения святыя Церкви о чадах своих, как болезненно, братия, видеть в тоже время столь далеко простираемую невнимательность к намерению чадолюбивыя матери, и даже превращение мудрых и благодетельных ея распоряжений! Церковь хочет приготовлять нас к воздержанию: а у нас в сие самое время больше обыкновеннаго владычествует невоздержание в пище и питии. Церковь думает приучать нас к труду коленопреклонений: а у нас многие бросают свой обыкновенный труд, не принимаясь за труд церковный, или больше, нежели работою, обременяют и утомляют себя безвременным ядением и питием, непрерывными забавами и увеселениями. Церковь помышляет, как бы вернее, по очищении чувств воздержанием, возвести нас к духовному высокими умы созерцанию странствия Владычня, безсмертныя трапезы, спасительных язв Господних, животнаго гроба, светозарнаго воскресения: а мы усиленно разсеваем себя и отягчаем чувства изысканным разнообразием излишеств, как будто нам нужно заградить, а не открыть себе вход в область чистаго духовнаго созерцания предметов спасительных и Божественных. Чем более приближается пост; тем более умножаются сии безпорядки: и дни, которые должны быть особенно тихи, как ближайшие к безмолвию поста и покаяния, едва ли не бывают самыми шумными в году, и наименее охраняемыми от греха и суеты. Это ли повиновение Церкви? Это ли преддверие поста? Это ли приготовление к покаянию? Какой больной стал бы нарочно усиливать свою болезнь сего дня, потому что намерен лечиться завтра?

Чада Церкви! Вспомните, что истинныя чада ея суть, по Апостолу, «чада послушания» (1Петр. I. 14). Послушайтесь же искренно ея материнскаго приглашения к покаянию. Последуйте ея направлению в приготовлении к покаянию. Если не вдруг укрепитесь исполнить все, чего она от вас требует: по крайней мере не покаряйтесь с таким раболепством суете, излишествам и безпорядкам. Да охраняют вас, да подкрепляют, да руководствуют на пути очищения Силы небесныя, и молитвы Святителя Алексия, вас ныне собравшаго, и при сем смиренном слове председательствующаго. Аминь.

120. Слово в неделю крестопоклонную

(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.) 1835 год