Вы не поверите! – я ведь и сам едва не записался в курильщики. Было это еще в ребячестве моем, когда я дома жил с маменькой. Первый раз попробовал: голова закружилась, а все-таки понравилось. Окурок за окурком – и стал я уже привыкать попрошайничать, а там и занимать стал в долг, надеясь как-нибудь выплатить…
Раз как-то тайком затянулся, а маменька – шасть! – тут как тут.
Ты сейчас курил? – спрашивает.
Я опять:
Нет, маменька!
А где там нет – от меня чуть не за версту разит табачищем… Ни слова маменька тут не сказала, но таким на меня взглянула скорбным взглядом, что, можно сказать, всю душу во мне перевернула. Отошла она от меня куда-то по хозяйству, а я забрался в укромный уголок и стал неутешно плакать, что огорчил маменьку, мало – огорчил, обманул и солгал вдобавок. Не могу выразить, как было-то мне больно!.. Прошел день, настала ночь, мне и сон на ум не идет: лежу в своей кроватке и все хлюпаю, лежу и хлюпаю… Маменька услыхала.
Ты что это, Коля, – никак плачешь?
Нет, маменька.
Чего ж ты не спишь?
И с этими словами матушка встала, засветила огонюшка и подошла ко мне; а у меня все лицо от слез мокрое и вся подушка мокрехонька… И что тут у нас было… И наплакались мы оба, и помирились мы, наплакавшись с родимой, хорошо помирились! Так и кончилось баловство мое с куреньем.