Мы как бы строим огромные здания малым орудием, когда человеческою мудростью уловляем видение Сущего, когда к предметам мысленным приступаем со своими чувствами или не без чувств, которые заставляют нас кружиться и блуждать, и не можем, неприкровенным умом касаясь неприкровенных предметов, подойти сколько-нибудь ближе к истине и запечатлеть в уме чистые его представления. А слово о Боге чем совершеннее, тем непостижимее, ведет к большему числу возражений и самых трудных решений. Ибо всякое препятствие, и самое маловажное, останавливает и затрудняет ход ума и не дает ему стремиться вперед подобно тому, как браздами вдруг сдерживают несущихся коней, и внезапным их потрясением сворачивают в сторону. Так Соломон, который до преизбытка был умудрен больше всех и до него живших, и ему современных, получил в дар от Бога широту сердца и полноту созерцания обильнее песка (3 Цар. 4:29), чем более погружается в глубины, тем более чувствует кружения и почти концом мудрости поставляет найти, сколько она удалилась от него (Еккл. 7:24). А Павел покушается, правда, исследовать, не говорю естество Божие <он знал, что это совершенно невозможно>, а только судьбы Божии; но поскольку не находит конца и отдохновения в восхождении, поскольку любоведение ума не достигает явно окончательного предела, а всегда остается для него нечто еще неизведанное, то <чудное дело! О, если бы со мною было то же!> заключает речь изумлением, именует все подобное богатством Божиим и глубиною (Рим. 11:33), и исповедует непостижимость судеб Божиих, выражаясь почти так же, как и Давид, когда он то называет судьбы Божии бездною многою (Пс. 35:7), в которой нельзя достать основания ни мерою, ни чувством, то говорит, что удивился разум от него и от состава его, и утвердился больше, нежели на сколько простираются его силы и его объем (Пс. 138:6).

В избранное Первоисточник