Светы, вторичные после Троицы, имеющей царственную славу, – это светозарные, невидимые Ангелы... Они просты, духовны, проникнуты светом... Желал бы я сказать, что они вовсе не одолимы злом, но удержу слишком борзо несущегося коня, стянув браздами ума. Из них одни предстоят Великому Богу, другие своим содействием поддерживают целый мир, и каждому дано особое начальство от Царя иметь под надзором людей, города и целые народы, и даже распоряжать словесными жертвами земнородных. На что решится дух мой? В трепет приходит ум, приступая к небесным красотам; стало передо мною темное облако, и недоумеваю, простирать ли вперед или остановить мне слово. Вот путник пришел к крутобереговой реке и хочет ее перейти, но вдруг поколебалась мысль; он медлит своей переправой, долго борется в сердце, стоя на берегу; то необходимостью вложена в него смелость, то страх связал решимость; не раз заносил он ногу свою в воду и не раз отступал назад; однако же после всей борьбы нужда победила страх. Так и я, приближаясь к невидимому Божеству, с одной стороны, о тех, которые предстоят чистому Всецарю и преисполнены светом, боюсь сказать, что и они доступны греху, дабы через это и многим не проложить путь к пороку; а с другой стороны, опасаюсь изобразить в песни моей неизменяемую доброту, так как вижу совратившегося князя злобы. Ибо Благому несвойственно было насаждать в нас злое свойство и в тех, кого любит, возбуждать мятеж и ненависть. Нельзя также предположить, чтобы зло равномощно было добру и имело особенную природу, или впоследствии происшедшую, или безначальную, как Сам Царь. Но когда недоумевал я об этом, вложил мне Бог следующую мысль. Первое чистое естество Божества всегда неизменно и никогда не бывает вместо единого многим. Ибо есть ли что-нибудь совершеннее Божества, во что могло бы Оно уклониться? А множественность есть уклонение существа от себя самого. Второе место занимают великие служители высочайшего Света, столько же близкие к первообразной Доброте, сколько эфир к солнцу. А в третьих следуем мы — воздух. И одно Божие естество неизменно; ангельское же естество неудобопреклонно ко греху; а мы, третий род, удобопреклонны, и чем дальше от Бога, тем ближе к греху. Потому самый первый светоносец, превознесшись высоко, когда, отличенный преимущественною славою, возмечтал о царственной чести Великого Бога, — погубил свою светозарность, с бесчестием ниспал сюда и, захотев быть богом, стал тьмою. Хотя и легок он по природе, однако же низринулся до земли. С тех пор преследует он ненавистью тех, которые водятся благоразумием, и, раздраженный своею утратою, преграждает всем небесный путь, не хочет, чтобы Божия тварь приближалась к Божеству, от которого он отпал, но пожелал, чтобы и люди участвовали с ним в грехе и омрачении. И сей завистник изринул из рая вожделевших иметь равную Божией славу. Так он за превозношение низринут со своего небесного круга, но ниспал не один. И поскольку погубила его дерзость, то увлек с собою в падение многих, именно всех, кого научил греху, как злоумышленник, склонивший к измене царское воинство, увлек — из зависти к богомудрому сонму Царствующего в горних и из желания царствовать над многими злыми. С тех пор явились во множестве надземные злобы, демоны, последователи злого царя-человекоубийцы, немощные, темные, зловещие призраки ночи, лжецы, дерзкие, наставники во грехах, бродяги, винопийцы, смехотворцы, смехолюбцы, прорицатели, двуречивые, любители ссор, кровопийцы, преисподние, скрывающиеся, бесстыдные, учители волшебства. Они, приходя, манят к себе и ненавидят тех, кто им отдается. Они вместе и ночь и свет, чтобы уловлять то явно, то обманом. Таково это воинство, таков и вождь!