Авраам, по Божественному повелению, удалился из своей земли и от своего рода, исшел, как прилично мужу пророку, стремящемуся к познанию Бога (Евр. 11:8). Мне кажется, что не какое-нибудь местное переселение должно разуметь здесь, если искать духовного смысла; но он, отрешившись сам от себя и от своей земли, т. е. от земного и низменного понимания, возвысивши свою мысль, сколько возможно, над обычными пределами естества, и, покинув сродство души с чувствами, так чтобы, будучи не обременяемым ничем из являющегося чувству, уже не подвергаться помрачению при уразумении невидимого, и ходя, по слову апостола, верою, а не видением (2 Кор. 5:7), когда ни слух уже не оглашал, ни зрение не вводило в заблуждение видимым, столько вознесся величием ведения, что тут можно полагать и предел человеческого совершенства; столько познал он Бога, сколько этой скоротечной и привременной силе возможно вместить при всем ее напряжении. Потому Господь всей твари, соделавшись как бы чем-то найденным для патриарха, именуется особенно Богом Авраама (Исх. 3:6). Однако что же говорит о нем Писание? Что он «пошел, не зная, куда идет» (Евр. 11:8). Но, не узнав даже имени Возлюбленного, не огорчался этим незнанием, и не стыдился его. Итак, для него то служило твердым указанием пути к искомому, что в мыслях о Боге он не руководился никаким из сподручных средств познавания, и что раз возбужденная в нем мысль совершенно ничем не задерживалась на пути к превышающему все познаваемое. Но, покинув силою размышления свою халдейскую философию, и став выше познаваемого чувством, он, от красоты видимой и от стройности небесных чудес, возжелал узреть красоту, не имеющую образа. Так и все иное, что постигал он, идя вперед по пути размышления, силу ли, благость ли, безначальность ли, или беспредельность, или если открывалось иное какое-нибудь подобное понятие относительно Божеского естества, — все делал он пособиями и основаниями для дальнейшего пути к вышнему, всегда твердо держась найденного и простираясь вперед, прекрасные таковые восхождения полагая в сердце, как говорит Пророк (Пс. 80:6), и восходя далее всего постигаемого собственною силою, как еще низшего сравнительно с искомым; после того как в мнениях о Боге возвысился над всяким представлением, происходящим из наименования естества, очистив мысль от подобных предположений, и восприяв веру чистую и без примеси всякого мнения, вот что он сделал непогрешимым и ясным знаком познания Бога, знаком превосходнейшим и высшим всякого отличительного знака, — именно веру, что Бог есть. Потому-то после такового вдохновения, возбужденного высокими созерцаниями, снова опустив взоры на человеческую немощь, говорит: «Я, прах и пепел» (Быт. 18:27), т.е. безгласен к истолкованию блага, объятого мыслию; ибо земля и пепел, по моему мнению, означают то, что безжизненно и вместе бесплодно. Таким образом, закон веры становится законом для последующей жизни, историей Авраама научая приступающих к Богу, что нельзя приблизиться к Богу иначе, как если не будет посредствовать вера, и если исследующий ум она не приведет собою в соприкосновение с непостижимым естеством. Ибо, оставив любопытство знания, «поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность» (Быт. 15:6); «не в отношении к нему одному написано, что вменилось ему, но и в отношении к нам» (Рим. 4:23—24), что не знание Бог вменяет людям в праведность, но веру.