Не будем ложными умствованиями отклонять требования совести, потому что она внушает нам спасительное и деятельное и всегда изрекает, в чем долг наш и к чему мы обязаны, особенно когда бывает очищаема живым, деятельным и тонким трезвением ума. В этом случае она, по причине чистоты своей, обычно износит ясный суд <о всем встречающемся, суд достодолжный и решительный>, исключающий всякое колебание. Ради всего этого не должно сбиваться с пути ложными умствованиями, ибо она внутри возвещает нам жизнь, угодную Богу, и, строго обличая душу, если она осквернила смысл грехами, показывает способ исправления прегрешений, внушая сердцу падшему покаяться, и указывая ему врачевство со сладостным убеждением.

Внимание до блистания очищает совесть. Совесть же, будучи так очищена, изгоняет изнутри всякую тьму, подобно свету вдруг сияющему по снятии лежащего на нем покрова. А по изгнании тьмы совесть, при непрерывно продолжающемся истинном внимании, снова показывает то, что было забыто или что скрывалось, не будучи сознаваемо. В то же время она, посредством внимания же, научает невидимому состязанию с врагами, знаемому умом, и в войне в мыслях, — научает как метать копья в этом единоборстве, как искусно бросать во врагов стрелы помышлений благих, не допуская, чтобы их стрелы поражали ум, подобно стреле устремляя его укрываться у Христа, этого, вместо пагубной тьмы, желанного Света. Кто вкусил этого света, тот понимает, о чем я говорю. Вкушение этого света голодом больше томит душу, которая им питается, но никогда не насыщается, и чем более его вкушает, тем более голодает. Сей свет, влекущий к себе ум, как солнце очи, свет, неизъяснимый сам в себе, делающийся, однако же, истолковываемым, только не словом, а опытом того, кто принимает воздействие его или, точнее сказать, кто уязвляется им, — заповедует мне молчать, хотя ум все еще хотел бы наслаждаться беседою о том, о чем идет теперь речь.