Петр Дамаскин: «О бесстрастии»

Бесстрастие происходит от надежды, ибо надеющийся получить в ином месте вечное богатство легко презирает то, что у него под руками, хотя бы временная жизнь и представляла всякий покой, а если жизнь эта еще прискорбна и многоболезненна, то кто заставит разумного человека предпочитать ее любви к Богу, Который и эту жизнь и ту дает любящим Его, разве только человек тот слеп и вовсе не может видеть, по неверию, худому произволению и привычке ко злу. Если бы он веровал, то просветился бы и, получив через твердую веру малый свет незнания, подвизался бы освободиться от злейшей своей привычки. И если бы положил так в душе, то благодать содействовала бы ему и подвизалась бы вместе с ним. Но потому и говорит Господь: мало есть спасающихся (Лк. 13:23), что сладким кажется нам видимое, хотя оно и горько.

Необычайное и преславное дело есть бесстрастие, ибо оно может, после того как человек привыкнет побеждать страсти, сделать его подражателем Богу, по мере сил человеческих. Бесстрастный, страдая или терпя нападения от демонов и злых людей, переносит это, как бы не он, а другой кто-либо страдал, подобно святым апостолам и мученикам; и когда его прославляют — не возносится, когда порицают — не скорбит, имея в мысли, что радостное есть благодать Божия и снисхождение превыше его достоинства, а трудное — испытания; и одно дается здесь, по благодати, к утешению, а другое — для смиреномудрия и благой надежды в будущем; и, как не чувствующий при многом чувстве, пребывает он среди прискорбного вследствие рассуждения. Бесстрастие не есть одна какая-либо добродетель, но наименование всех добродетелей. Ибо как один член не есть человек, но многие члены тела в совокупности составляют человека, и то не одни, но вместе с душою, так и бесстрастие есть совокупность многих добродетелей, в которой вместо души обитает Святой Дух, потому что бездушны все так называемые дела духовные, если они не имеют Духа Святого, от Которого так называемый духовный получил наименование. Если душа не отвергнет страстей, то не снизойдет на нее Святой Дух. Но без этого опять и сия всеобъемлющая добродетель не может быть названа бесстрастием; и если, может быть, и случится кому-либо быть таковым, то это более по бесчувствию.

Признак бесстрастия есть то, чтобы во всем пребывать без смущения и без страха как получившему от Бога благодать вся мощи (Фил. 2:13)... и никакой не иметь заботы о теле, но по мере того, как подвизается, понуждая себя, и достигает в покой навыка, благодарить <за это Бога> и снова предпринимать иное понуждение себя, чтобы постоянно быть в борьбе и побеждать со смирением.

...Беспристрастие к чувственному возбуждает видение мысленного. Под видением же <разумею> здесь не <созерцание> сущего, но страшного, бывающего при смерти и после смерти, о чем беспристрастный научаем бывает благодатию к умерщвлению страстей плачем, чтобы он со временем пришел в кротость помыслов. Ибо от веры страх, и от страха благочестие, т. е. воздержание, терпение, плач, кротость, голод и жажда правды, т. е. всех добродетелей, милостыня, по блаженствам Господним, беспристрастие и от него умерщвление тела, от многих стенаний и горьких слез покаяния и скорби, чрез которые душа отвергает радость мира и саму пищу от сокрушения, потому что начинает видеть свои согрешения как песок морской, и это есть начало просвещения души и признак ее здравия. Бывающие же прежде этого, быть может, слезы и будто бы божественные мысли, умиление и тому подобное суть насмешка и тайная хитрость демонов, особенно для живущих посреди людей, или в попечении <о суетном>, хотя бы оно было и весьма малое. Ибо невозможно, чтобы преданный чему-либо чувственному победил страсти. Если же кто-либо укажет на древних <святых> мужей, что они имели и то и другое, то пусть он знает, что они имели, но отнюдь ничего не употребляли по страсти.

Что суетнее того, чему конец – тление и прах? Потому беспристрастие и есть умерщвление, однако не ума, но тела, т. е. первых движений его к невоздержности и покою. Ибо желание покоя, хотя бы и весьма малое, есть воля плоти. А душа скорее печалится об этом, если только видит в себе какое-либо духовное делание или знание.