Петр Дамаскин

Ничто так не содействует всякому благому делу, как чистая молитва.

...Да будет душа твоя во время молитвы чиста от всякого зла и тем более – злопамятности...

хорошо молящемуся телесною молитвою дает Бог умную молитву, и тщательно пребывающему в ней — безвидную и необразовидную, от чистого страха Божия. И опять хорошо совершающему её — ведение творений и от него — восхищение ума к Богословию и благому действию будущего дарует Бог тому, кто от всего упраздняется и поучается в этом делом и словом, а не слухом только.

В тщеславную душу, и очищенную благодатию, страсти возвращаются.

Ничто не приводит так скоро к невидимой гибели, как самомнение и самоугодие.

Никто не получит пользы от других добродетелей, хотя бы он и на небе жил, если имеет гордость, чрез которую диавол, Адам и другие весьма многие пали. Потому никто не должен отвергать страх, пока не достигнет он пристанища совершенной любви и не будет вне мира и тела.

Смирение рождается от знания, а знание рождается от искушений.

Смиренномудрие есть порождение ведения, а ведение — есть порождение искушений. Познавшему себя дается ведение всего. И повинующийся Богу покоряет себе всякое мудрование плоти; а после этого повинуется ему все, когда смирение воцарится в членах его.

Не знаю, не от сильного ли помрачения страстями приходит человек в такое безумие, что считает себя, может быть, равным ангелам, и даже большим их, думая спастись без смиренномудрия, лишившись которого прежде бывший Денница, и без другого греха, сделался тьмою. Что же потерпит не имеющий смирения смертный и прах, не говорю уже грешник; может быть, по слепоте своей, он не верит, что грешен. «Конечно, — говорит Златоуст, — совершенный человек будет равноангельным, как сказал Господь, т. е. при воскресении мертвых, а не в нынешнем веке; но и тогда не ангелами, сказано, а равноангельными будут люди; ибо не могут они оставить своей природы, но — будут как ангелы — неизменны, по благодати, освобождены от всякого насилия, будут иметь власть самопроизвольную и непрестанное веселие и любовь к Богу: «Не видел того глаз человеческий» (1 Кор. 2:9)».

Признаки смирения таковы: когда имеющий всякую добродетель, телесную и душевную, считает себя тем более должником перед Богом, как много получивший, по благодати, будучи недостойным того. И если случится с ним какое-либо искушение, от демонов или от людей, считает себя достойным таковых и других больших, чтобы хотя немного освободиться от долга и получить облегчение от мучений, ожидающих его на суде. Если же не терпит искушений, то много скорбит и трудится, ища, в чем бы принудить себя, и, когда найдет это, снова принимает как дар от Бога, и смиряется; не находя же, что мог бы воздать Благодетелю, всегда трудится и все более считает себя должником.

Святое смирение превыше естества, и неверный не может его иметь, и считает противоестественным.

Смиренномудрый, когда бывает оскорблен, порицает и обвиняет себя самого, а не другого кого-либо, и потому терпит, ища освобождения от Бога, и, получив его, радуется и терпит с благодарением, и, приобретя в этом опытность, получает познание.

Не то только, чтобы иметь многое — есть корыстолюбие, но и иметь что-либо по пристрастию, или без нужды, или сверх потребности.

Желающий отогнать уныние, должен отвергнуть всякую беседу с людьми и излишний сон и предоставить унынию изматывать его тело и душу, пока оно не отойдет, видя терпение в беспрестанном упражнении о Боге, в чтении и чистой молитве. Ибо всякий враг, если видит, что он может успеть что-нибудь, то продолжает нападать, а если нет, то отходит или совершенно, или на время. Поэтому желающий победить врагов должен иметь во всем терпение.

Ничто не содействует так прощению грехов, как незлобие, и не служит так примирению совести с Богом относительно грехов, как покаяние и отсечение худого.

...Диавол ничего не может произвести для нашей погибели: ни произволения противного, ни изнеможения, ни неведения непроизвольного, ни отнюдь чего-либо иного к принуждению человека, а вкладывает только напоминание зла.

Демоны хотят, но отнюдь не могут повредить кому-либо, если только человек сам не подаст повода к тому, чтобы Бог его оставил за злые дела; и это делает преблагой Бог для научения его и спасения; если и сам человек хочет терпением с благодарением исправить свои худые дела; если же не так, то к пользе другого, ибо Всеблагий Бог желает всем спастись.

Диавол имеет обычай возлагать на душу то, к чему находит ее готовою: или радость и самомнение, или печаль и отчаяние, или чрезмерные труды, или совершенную леность, или безвременно, и сверх надобности, дела и мысли, или помрачение и безрассудную ненависть ко всему существующему. И просто: какое находит в каждой душе вещество, то и возлагает на нее, чтобы оно не сделалось ей полезным.

Если же кто не знает, какое желание или какое разумение должно оставить, то да испытывает всякое дело и всякое разумение удалением и воздержанием от него, и что приносит беспокойство и при исполнении своем наслаждение, а при возбранении огорчение, то плохо. И его нужно презреть, прежде, чем оно в нас замедлит, ибо иначе придется потрудиться, чтобы победить его, когда уже почувствуется от него вред. Это говорю о всяком деле и о всяком разумении, без которых мы можем быть живы телом и благоугодить Богу.

Ничто не содействует так прощению грехов, как незлобие...

Человек есть не иное что, как только малое и скоро исчезающее зловоние и худший всей твари по причине греха. Никакая иная тварь, ни бездушная, ни одушевленная, никогда не извращала определения Божия, но только человеческое естество, много облагодетельствованное и всегда много прогневляющее Бога.

Любящие болезнь греха и укореняющиеся в ней, по справедливости бывают сами себе виновны вечного мучения: уподобившись демонам, они праведно будут с ними терпеть и вечные мучения, уготованные им демонам, потому что сами пожелали быть с ними и сделались неблагодарными своему Благодетелю.

Благ и праведен Бог и по благости Своей дарует нам всякое благо, когда благоразумно пользуемся им, как праведно полученным, ради благодарения; но если оказываемся неблагодарными, то лишаемся благого по правосудию Божию; так что благость Божия и правда Его по естеству подают нам всякое благо, а за злоупотребление его - вечное мучение.

Если этот временный мир, называемый местом изгнания и осуждения преступивших заповедь Божию, так прекрасен, во сколько же раз более — вечные и непостижимые блага, которые Бог уготовал любящим Его! И если те блага непостижимы по своему превосходству, во сколько же более Бог, все сотворивший из ничего!

Ради любви покоряется заповеданиям тот, кто находится в повиновении, и ради ее богатый и свободный делается нестяжательным и рабом, чтобы попустить желающим иметь то, что принадлежит ему и его самого.

Вкусивший сладости заповедей и знающий, что они скоро приводят его к подражанию Христу, сильно желает приобрести и прочие, так что ради них часто презирает и смерть.

Принуди себя и постарайся радоваться, когда кто скажет тебе оскорбительное слово или осудит тебя, или проявит презрение к тебе. Потому что под таким поношением и бесчестием скрыто великое сокровище, и если ты охотно примешь их, то очень скоро окажешься богатым духовно, о чем не будет знать даже тот, кто совершит для тебя такое благодеяние, то есть тот, кто нанесет тебе бесчестие. Никогда не стремись, чтобы кто-нибудь любил тебя в этой жизни и почитал тебя, чтобы тебе свободнее было сострадать Христу распятому, ни от кого и ни от чего не встречая в этом препятствия.

При напраслинах, оскорблениях и нападках не обращай внимания на то, насколько неправы причинившие их тебе. Остановись вниманием только на том, что Бог для твоего блага попустил тебе это встретить и что ты этого блага себя лишишь, если допустишь нетерпимость, раздражение и немирность. Не допытывайся и того, почему именно тебе попустил это Бог. Веришь, что Бог всегда праведен и милостив? Веруй, что и в настоящем случае Он проявляет правду и милость, хотя и не понимаешь, как.

Видя себя отовсюду утесняемым Божественными заповедями, пусть не отчаивается, чтобы не быть осужденным хуже самоубийцы; но более должен он удивляться Божественным Писаниям и заповедям, как они с той и с другой стороны побуждают человека к совершенству, чтобы он не нашел куда убежать от доброго и где сыскать послабление в худшее. Но когда захочет сделать что-либо такое, видя пред собою все ужасное, обратится к благому. Бог человеколюбиво и досточудно устроивает, чтобы человек каким-либо образом, и не желая, хотя он и сам в себе имеет власть, сделался совершенным.

...Врачевание человека лучше всех деланий и добродетелей.

Смерть равно постигает и грешника, и праведника, но различие между ними большое. Как смертные, оба они умирают, — и неудивительно, но один — без награды и может быть осужденный, а другой — блажен и в нынешнем, и в будущем веке.

Как больным бывают нужны резания и прижигания для возвращения здоровья, которое они потеряли, так и нам нужны искушения и труды покаяния, и страх смерти и мучений, чтобы возвратить первозданное здоровье души и отвергнуть недуг, который произвело в нас безумие наше.

Никакая иная добродетель не может так постигнуть волю Божию, как смиренномудрие и оставление всякого своего разумения и своей воли.

Человек на сирийском языке называется огнем, сходно с природою. Ибо от одного человека произошел весь мир, как от одной свечи можно зажечь сколько угодно других, и та первая от этого не оскудеет. По смешению же языков иной язык производит слово «человек» от забвения, которое свойственно человеку, другой — от других его свойств, а эллинский производит слово «человек» от взирания наверх. Но естество его есть собственно слово, потому и называется он словесным, ибо один только человек обладает этим свойством, по иным же своим названиям он имеет себе соименников между другими творениями.

Не на гнев создал нас Бог, но для получения спасения, чтобы мы, насладившись Его благами, были благодарны и благомыслящи в отношении к Благодетелю.

После преступления Адамова мы все возрастаем страстными, и, от навыка в страстях, не желаем благого с радостью, не возделываем познания Божия, и не делаем этого с любовью, как бесстрастные; но более любим страсти и лукавые дела, а благого вовсе не желаем, разве только по нужде, из страха мучений, — и то только твердо верующие и охотно принимающие слово Господне, остальные же и того не хотят. Но, вменяя ни во что и скорби настоящей жизни, и будущие мучения, от всей души служат страстям, а некоторые, не чувствуя горечи страстей, по нужде и нехотя, проходят труды добродетелей. Достойное ненависти, по безумию нашему, сделалось для нас желанным.

Подвижнику иногда попускается и быть побежденным тем, с чем он борется, чтобы он приобрел смирение, и через то познал свою немощь и крепко удалялся вредного ему.

Святые отцы много понуждали себя в начале, при многообразных подвигах и бранях, происходящих от лукавства духов; но сильное желание и надежда бесстрастия побеждали. Ибо после труда достигший бесстрастия делается беспопечительным, как победивший страсти. Думает и страстный, что ему хорошо, но это от слепоты.

Насколько мы преуспеваем в навыке мыслей по Богу, настолько Божественное желание влечет нас достигнуть разумения и поклонения Отцу духом и истиною (Ин. 4:24).

Когда кто-либо достигнет благих мыслей, то должен быть строго внимательным, чтобы видения эти оставались в нем и не лишился он благодати за беззаботность или за возношение.

Все помыслы бывают трех устроений: человеческий, демонский и ангельский. Человеческий помысл бывает, когда взойдет на сердце простая мысль о каком-либо создании. Демонский же помысл бывает сложный — из мысли и страсти. Ангельский же помысл есть бесстрастное ведение вещей, т. е. истинное знание, — середина между обеими берегами, охраняющее ум и отделяющее правое намерение от окружающих его шести сетей диавольских. Шести говорю, т. е. превышения и унижения, от уклонения в правую сторону, и в левую, от уклонения вовнутрь или вне правого намерения.

Насколько кто сострадает и подражает Христу в нищете Его, вкушая страданий и поношений Его, которые Он претерпел ради нас прежде распятия и погребения, настолько делается близким Ему и соучастником славы Его.

Кто не может потерпеть чувственную смерть за Христа, как Он потерпел ее за нас, тот должен, по крайней мере, потерпеть ее мысленно — произволением, и будет он мученик совестью, когда не станет покоряться борющим его демонам или хотениям, но побеждать их, как святые мученики и преподобные отцы, из которых одни чувственно, а другие мысленно были мучениками.

...Когда кто-либо переносит все постигающее его с радостию, то, что бы ни случилось с ним, все его успокаивает.

Если подвизающийся пребывает в терпении, не надмеваясь и не отвращаясь от добродетели, то воздвигается и он от умерщвления тела и вещей к познанию существующего, ибо, по слову Апостола, телесными деланиями сраспинается он Христу телесно, и душевными — душевно (Гал. 5:24); потом спогребается Ему умерщвлением чувств и ведением всего по естеству и воскресает мысленно, ради бесстрастия, во Христе Иисусе Господе нашем.

Всякое дело прежде, чем совершится, с терпением совершается, и совершенное терпением сохраняется, и без него не может устоять, да и не получает конца. Ибо если это дело хорошее, — терпение податель и хранитель его; если же худое — терпение подает в нем покой и великодушие, и не попускает искушаемому томиться малодушием, обручением преисподней. Ему свойственно умерщвлять отчаяние, умерщвляющее душу. Оно научает душу утешать себя и не унывать от множества браней и скорбей.

В мысленной же борьбе невозможно найти места, где бы ее не было; хотя бы и все творение прошел кто-либо, но куда ни пойдет, везде встретит борьбу. В пустыне — звери, и демоны, и прочие злополучия и страшилища. В безмолвии — демоны и искушения. Среди людей — демоны и люди искушающие. И нигде нет места без испытаний; потому без терпения и невозможно найти покой. Терпение же происходит от страха и веры и начинается с благоразумия.

Если кто-либо думает, что он причастен и всем добродетелям, но не претерпит до конца (Мф. 10:22), то не избежит сетей диавольских и не будет управлен к достижению Царства Небесного. Ибо и те, которые уже здесь получили обручение жизни вечной, имеют нужду в терпении, чтобы воспринять в будущем совершенную награду за подвиг.

Хорошо было бы, если бы кто, подобно святым, радовался в искушениях, как боголюбивый; если же мы не таковы, то изберем, по крайней мере, терпение — ради предлежащей необходимости.

Когда какая-либо страсть принимает вид добродетели, время и опытность обыкновенно это обнаруживают, и когда опять добродетель уклоняется к страсти, время и опытность обыкновенно различают это через терпение; ибо если последнее не родится в душе от веры, то она вовсе не может иметь добродетели.