Никита Стифат

Если бы не было при человеке Ангела Господа Вседержителя, охраняющего его, не избежать бы ему бесовских нападок и сетей смертных.

...Непрестанная молитва... состоит в умном делании с памятованием о Боге при постоянном умилении...

Не в определенное время и не в определенном месте совершается таинство молитвы. Предел молитвы есть неподвижное пребывание ума в Боге.

Только в том, у кого душевные силы умиротворены ведением, может благоустроиться непрестанная молитва.

Ничто другое так, как чистая и чуждая всего вещественного молитва, не делает человека достойным собеседником Бога и не соединяет с Ним того, кто словом молится Ему нерассеянно, в духе, когда притом душа его омывается слезами, услаждается сладостью умиления и светом Духа Святого просвещается.

Прекрасно и количество в молитвенных псалмопениях, когда им руководит терпение и внимание, но собственно качество оживляет душу и бывает причиною плода от молитвы.

Где видится плод Духа, там присуще и качество молитвы; а где есть это качество, там прекрасно и количество псалмопения.

Вера возводит истинных ревнителей к крепкому упованию приятия великих даров Божиих и дает им в сердце неистощимые сокровища духовные, чтоб износить оттуда ветхие и новые тайны Божии и давать требующим. Сподобившийся быть причастником ее восходит в любовь к Богу и ею делается совершенным в ведении Бога, и входит в покой Его, почив и сам от всех дел своих, как от Своих – Бог (Евр. 4:10).

Во главе всех добродетелей шествует искренняя вера, при которой душа не колеблющеюся водится мыслью, но всецело отметает самолюбие.

Только что выступившим на подвиги ничто так не препятствует исполнять заповеди, как самолюбие. Оно служит препятствием к успеху даже и ревностным. Оно влагает в них мысль о неисцелимых болезнях и страданиях тела и тем охлаждает жар ревности душевной и склоняет ее отказаться от страданий ради добродетели.

Напыщенный и в самомнении прельщающийся умом никогда в смирении не получит благодати умиления, ради которого даруется свет премудрости Божией.

Благоразумное пощение, приявшее в спутники себе бдение с богомыслием и молитвою, скоро делателя своего приводит к пределам бесстрастия, когда у него при сем и душа в преизбытке смирения будет обливаема слезами и воспламеняема любовию к Богу.

Смирение есть нечто величайшее в добродетелях; ибо в ком оно вкоренится через искреннее покаяние и в спутницы к себе примет молитву с воздержанием, тех тотчас делает свободными от страстей, мир силам их подает, сердце очищает слезами и исполняет его тишины в нашествии Духа. Когда же они так настроятся, тогда для них уясняется через то слово знания Божия, и они входят в познание тайн Царствия Божия и познания тварей. Но поскольку они углубляются в глубины Духа, постольку погружаются и в глубину смирения; а от этого возрастает в них познание своих мер и немощи человеческого естества и увеличивается любовь к Богу и ближним, так что они убеждены бывают, что почерпают освящение от одного приветствия и близости обращающихся с ними.

Когда же кто познает себя, а это требует многого охранения извне, упразднения от суетных дел и строгого испытания совести, тогда внезапно приходит в душу и некое божественное, невыразимое словом смирение, приносящее сокрушение сердцу и слезы теплого умиления. И тогда испытывающий в себе действие этого смирения считает себя землей и пеплом, червем, а не человеком, недостойным даже и животной этой жизни, – по превосходству этого дара Божия, удостоившийся которого исполняется неким неизреченным опьянением умиления, входит в глубину смирения, и выйдя из себя, ни во что вменяет все внешнее: пищу, питие, одеяния – как изменившийся добрым изменением десницы Всевышнего (Пс. 76:11).

Ничто так не окрыляет души к желанию Бога и любви к Нему, как смирение, умиление и чистая молитва. Смирение сокрушает дух, источает потоки слез и, представляя перед глазами создания мелочность наших человеческих мер, научает видеть свою немощность.

Сохрани добрый залог обогатительного смирения, в которое складываются на сохранение сокровенные сокровища любви, в котором хранятся жемчужины умиления, — и Царь Христос Бог покоится, как на престоле, окованном золотом, разделяя дары Духа Святаго питомцам Его и великих сподобляя их наград: слова познания Его, неизреченной Его премудрости, видения божественных вещей, предвидения вещей человеческих, животворного умерщвления в бесстрастии и соединения с Ним теснейшего, для соцарствования с Ним в Царствии Отца и Бога.

Насколько небо больше земли и душа тела, настолько Духом Святым подаваемое совершенным смиренномудрие выше и больше истинного смирения.

Ино смиреннословие, ино смирение и ино смиренномудрие. Смиреннословие и смирение проявляются подвизающимися во всяком злострадании и во внешних трудах добродетели, так как они все обращаемы бывают на делания и занятия телесные, почему при них душа, не всегда бывая в твердом благонастроении, при встрече искушения смущается. А смиренномудрие, дело некое есть Божественное и великое, бывает в одних тех, которые нашествием Утешителя переступили уже середину, то есть далеко прошли вперед кратчайшим путем добродетели посредством всякого смирения.

Бог Слово, священно совершив в Самом Себе наше восстановление, Сам Себя потом принес за нас в Жертву через Крест и смерть. Он и всегда приносит в Жертву Пречистое Тело Свое и ежедневно предлагает его нам в питающую душу обильную Трапезу, чтобы, вкушая Тело Его и пия Пречистую Кровь Его, мы становились через Причастие лучше, чем были, соединяясь с ними, претворяясь из худшего в лучшее и соединяясь с сугубым Словом сугубо и телом и разумной душой как с Воплощенным Богом и нам единосущным по плоти. Так что мы не свои, но соединены с Тем, Кто сделал нас причастными Себе через бессмертную Трапезу – сделал нас по Домостроительству тем, что есть Сам по естеству. Если, будучи испытаны в трудах добродетелей и предочищены слезами, приступая, вкушаем от этого Хлеба и пием из этой Чаши, то сугубое Слово, соединяясь с двумя естествами нашими, в кротости нашей срастворяясь, всецело претворяет нас в Себя Самого, как Воплощенное и нам по человечеству единосущное. И всех боготворит и как сообразных с Ним Себе усвояет как Бог и единосущный Отцу. Если же приступаем, будучи срастворены с веществом страстей и осквернены скверной греховной, то Он, приближаясь к нам, естественным Ему сжигающим грехи огнем попаляет нас и жизненность нашу, вынуждаемый к этому не благоволением Благости Своей, а отвращением к нашему нечувствию.

...Неведение земного ума, как мгла и мрак глубокий, покрывая очи душевные, отемненной и омраченной <душу> соделывает к уразумению Божественных и человеческих вещей, не могущей устремлять взора своего к озарениям Божественного Света, или вкушать благ тех, которых око не видало, о которых ухо не слыхало, которые и на сердце человеку не, входили (1 Кор. 2:9). Но, открывая очи свои покаянием, она все сие видит чисто, слышит внятно и разумеет разумно. И не только это, но и восхождения разумений о сем полагает в сердце своем. Вкусивши же потом и сладости сего, просвещается она в разуме и словом премудрости поведает всем о дивных благах оных, которые уготовал Бог любящим Его, и всех убеждает взыскать причастия их многими подвигами и слезами.

Бог не забудет прежних твоих трудов и потов, если вскоре ты сокрушенное о падениях своих носишь сердце.

Духи тьмы кажутся облеченными в тонкие тела, как подает повод думать опыт, призрачно ли они это представляют, обманывая чувство, или осуждены на это за древнее падение. Как бы то ни было, но они устремляются схватиться с подвижническою душою, когда раб ее, тело, склоняется ко сну; что, как мне кажется, служит и к испытанию души, стоящей теперь уже выше немощей смиренного тела, — каковы ее энергия и мужество против них, грозящих ей страшным чем-либо с яростью и неистовством великим. Душа, уязвленная любовью к Богу и главнейшими добродетелями преисполненная, не только сопротивляется им в праведном гневе, но и бьет их нещадно, если есть какое чувство в них, как видится, оземленившихся вследствие отпадения от первого Божественного Света.

Духи злобы крайне боятся благодати Божественного Духа, особенно когда она посещает обильно, или когда мы сияем чистотой под действием Божественного поучения и чистой молитвы.

Взирая же на конец человеческих дел, дождем слез и потоками сокрушения потопляем бесов, воюющих против нас самомнением, тщеславием и гордынею.

Душа, от Духа Святого исполненная дерзновения и мужества, ни во что ставя такой их обход и горькое неистовство, одним животворящим изображением (креста) и призыванием Иисуса и Бога разрушает бесовские призраки и самих их обращает в бегство.

Велика ярость бесов на тех, кои преуспевают в познании. Они день и ночь заседают им с клеветою, и то через тех, которые живут вместе с ними, возбуждают на них лютые искушения, то сами поднимают шум и топот для устрашения их, — иногда нападают на них спящих, завидуя их покойному отдыху, и всячески беспокоят их, хотя не могут причинить вреда тем, которые Богу себя посвятили. И если бы не было при них Ангела Господа Вседержителя, охраняющего их, не избежать бы им их наветов и сетей смертных.

Состоя в подвиге по деятельному любомудрию добродетели, внимательнее наблюдай за наветами губительных бесов. Ибо сколько положишь ты восхождений преуспеяния в высших добродетелях, сколько увеличится Божественный свет в молитвах твоих, и ты благодатию Духа Святаго внидешь в откровения и видения неизреченные, столько они, видя тебя восходящим к небесам, скрежещут зубами и старательно простирают многоплетеные сети свои по мысленному воздуху. Не только плотолюбивые и зверские бесы похоти и гнева дыхнут на тебя, но и духи богохульные в горькой зависти восстанут на тебя. Сверх того эти воздушные начала и власти, являясь наружно и не являясь в одном воображении, начнут принимать разные странные и страшные образы, чтобы смутить тебя, или вред какой причинить тебе. Но упражняясь с бодренным оком ума в делании умной молитвы, тебе нечего бояться такой стрелы, летящей во дни, потому что они даже к обиталищу твоему не смогут приблизиться (Пс. 90:5, 10), будучи, как тьма, гонимы обитающим в тебе светом и Божественным огнем опаляемы.

Душа, от Духа Святого исполненная дерзновения и мужества, животворящим изображением креста и призыванием Иисуса Бога разрушает бесовские призраки и самих бесов обращает в бегство.

Если, оставлен быв благодатью, пал ты падением плоти, или языка, или помысла, да не покажется тебе это удивительным или странным: твое это падение и по твоей вине.

Начало греха — гордыня.

Божественный Свет с собою соединяет причастившиеся его души и Своим единством объединяет их в Себе, и Своими совершенствами совершенствует их, в глубины Божии вводит умное око их, и зрителями великих тайн делает их. Восхоти только крайнюю стяжать чистоту трудами духовными, и самым делом узришь в себе Богу любезное действо сказанного.

Если естество наше Духом не будет сохранено непорочным или не очищено, как нужно, то воедино тело и дух со Христом быть не может сейчас и в будущем веке. Ибо всеобъемлющей и всеобъединяющей силе Духа необычно плат старости страстей пришивать к новой одежде благодати.

Как чувственные, должны мы хорошо воспринимать чувствами впечатления от чувственных вещей, и через красоту их востекать к созерцанию Создателя их.

Гнев стоит в междупределии вожделения и разумной силы души, служа для каждой из этих сил оружием, по естеству ли они действуют, или противоестественно.

Свет, от Духа Святого нисходящий в душу, обыкновенно отходит по причине уныния, нерадения и безразличия относительно слов и яств, ибо как безразличие в яствах и вообще сытая трапеза, так равно и неудерживание языка и очей нехранение изгоняют его из <души> и делают нас омраченными.

Когда неудержимая вода страстных помыслов ума удержана будет нашествием Духа Святого, и соленая от неподобных мыслей и воспоминаний бездна сдержится воздержанием и помышлением о смерти, тогда веет Божественный Дух покаяния и нисходят воды умиления, которые Бог и Владыка наш, вливая в умывальницу покаяния, умывает смыленные ноги наши и делает их достойными ступать по двору Царствия Его.

Духа Святого причастниками признаемся мы, когда приносим Богу достойные плоды Духа: любовь к Богу от всей души и к ближнему от сердца...

Имеющий любовь не умеет по рвению завидовать, не превозносится, как высокоумный и дерзкий, не надмевается ни перед кем, не бесчинствует, творя неподобное в отношении к ближнему, не себе только полезного ищет, но и что полезно ближнему, не раздражается на того, кто опечаливает его, не вменяет во что-либо, если иногда придется пострадать что злое, не радуется о неправде друзей, но сорадуется об истинной правде их, все находящее на него печальное покрывает, всему в простоте и незлобии верует, все обетованное нам Богом получить надеется, всякие искушения претерпевает, не воздавая злом за зло, и никогда от любви к ближнему не отпадает делатель любви (1 Кор. 13:4—8).

Кто трудолюбно начал исполнять заповеди Божии и с теплым усердием взял на плечи свои легкий труд подвижничества, тот не щадит здоровья тела, не ужасается тяжелости дел добродетели, не отступает в болезненном страхе пред трудами и не посматривает на другого кого, нерадиво и беспечно относящегося к подвигам, но с горячим желанием шествует путем добродетелей, при всяких лишениях смотря на себя одного и на заповеди Божии, и каждодневно бросает в слезах семена свои на поле живых, пока породится в нем злак бесстрастия, возрастет в стебель знания Божественного и даст колос, приносящий зерно слова и порождения правды.

Исполняющий заповеди не бывает камнем соблазна для людей.

Которые трудами подвижническими соделали себя чистыми от всякой скверны плоти и духа, те стали приятелищами бессмертного естества через дарования Духа. Этого достигшие полны есть света благого, от которого полны будучи в сердце тихим миром, изрекают благие словеса, и премудрость Божия течет из уст их в ведении Божеских и человеческих вещей, и слово их чистое вещает о глубинах Духа.

Если по деятельному любомудрию вышел ты расхитить добычи враждебных духов, смотри и внимай, ото всюду вооружив себя оружиями духовными. Ибо знаешь, чьи сосуды похитить вознамерился ты? — супостатов, конечно, но мысленных и бесплотных, тогда как ты, будучи еще в теле, воинствуешь Царю духов и Богу. Знай, что теперь они сильнее, чем прежде, станут нападать на тебя и множайшие против тебя начнут строить козни;  пока или, отвоевывая скрытно свою добычу, и тебя вместе с нею заберут в плен и многой горести исполнят душу твою, или ввергнут тебя в злые и болезненные искушения через уязвление и озлобление плоти твоей.

Как в телесных болезнях никто не может точно узнавать причины их и врачевства против них без большой опытности во врачебном искусстве, так и в душевных — без долгого подвижничества. Ибо как удобопогрешительным кажется и на деле очень немногим доступно бывает телесных болезней распознание, в котором упражняется искусство врачей, тем более удобопогрешительно и более трудно, чем оно, распознание болезней душевных. Ибо чем душа превосходнее тела, тем труднее узнавать болезни ее, чем тела этого, всеми чувственно видимого.

Когда душа успокоится от постоянного докучания страстных помыслов и мучительное жжение плоти увянет, тогда знай, что внутрь совершилось посещение Святого Духа на нас, возвещающее об оставлении прежних грехов и о даровании нам бесстрастия. Пока же она внушением этих помыслов через частое их докучание ощущает, и пока плоть ее возжигается, прежде знай, что далеко от нее благоухание Духа, и что она вся держится в неразрешимых узах страстей и чувств.

Не по органическому устроению тела человек есть образ Божий, но по мысленному естеству ума, не описуемого телом, к земле тяготеющим. Ибо как Божественное естество вне всякой твари суще, не описуется, как не определимое и не телесное, не качественное, не осязаемое, не количественное, невидимое, бессмертное, необъемлемое и отнюдь нами не разумеемое, так и данное от Него нам мысленное естество, как неописуемое, нетелесно есть, невидимо, неосязаемо, необъемлемо, и есть образ бессмертной и присносущной Его славы.

Триипостасно Божество, в Отце, Сыне и Духе Святом поклоняемое. Тричастным видится и созданный Им образ человек, душою, умом и словом поклоняющийся Самому, создавшему все из не существующих, Богу. Что Богу по существу совечно и единосущно, это и образу Его по естеству соестественно и единосущно. По этим чертам усматривается, что есть в нас по образу, и по ним я есть образ Божий, хотя срастворен с землей и прахом.
Иное — образ Божий, и иное — то, что усматривается в образе. Образ Божий — душа мысленная, ум и слово — единое и нераздельное естество; а усматриваемое в этом образе есть самостоятельность, независимость и свобода. Также — иное слава ума, иное достоинство его, — иное то, что по образу, и иное то, что по подобию. Слава ума есть возношение вверх, вечное движение к высшему, острозоркость, чистота, разумность, мудрость, бессмертие. Достоинство ума есть словесность, самостоятельность, независимость, свобода. То, что по образу, есть — иметь душу с умом и словом, личную, единосущную и нераздельную. Ум и слово принадлежат душе бестелесной, бессмертной, божественной, мысленной, и все они единосущны, совечны, нераздельны между собою и разделены быть не могут. То, что по подобию, есть — праведность, истинность, внутренняя благость, сострадание и человеколюбие. В ком эти качества в действии есть и постоянно пребывают, в тех ясно видится и что по образу, и по подобию.

Сделавшись самоделателями срамных дел плотских, в противность естеству служим похоти и гневу, плоть оскверняя срамными токами, а душу омрачая горечью гнева, и за то отчуждаемы бывая от Сына Божия. Потому надлежит нам осквернение нечистыми токами из тела очищать потоками слез, а омрачение души горечью гневною прогонять светом сокрушения и сладостной по Богу любви, и таким образом опять соединяться с Тем, от Кого прежде были ими отчуждены.

Пока имеем мы в себе вещества страстей и причины их самоохотно лелеем, не произволяя оттрясти их, до тех пор сила их превозмогает над нами, приемля власть на то от нас же самих.

Душа не по причине красивых лиц, но по причине в ней самой залегшего расположения к этому злу подвергается крайне сильному влечению и тревоге страсти.

Когда ослабнут бразды высших чувств, тогда тотчас поднимается восстание страстей и приходит в движение действо низших чувств. Ибо обычно неразумным чувствам, разрешась от уз воздержания, бросаться на предметы страстей и пастись на них, как на смертоносных пажитях.