Исидор Пелусиот

Если же вы, признающие достаточной для служения Богу одну наружность, того, чем хвалитесь, не обратите в дело, то Царствие Божие не будет для вас открыто, потому что Царствие это истинно и открывается истинно ищущим его.

Обольстительная пышность, сухое и бездушное превозношение, тщетная и земная слава да возьмутся от нас. Ибо Даятель и Сокровищехранитель добродетелей, в Себе Самом оставляя нам образец, говорит: «Славы от человек не ищу» (Ин. 5:41); потому что слава есть Божий дар, хотя изобретатели имен и дата именование это даже здешней тени.

Внешняя слава усиливает внутреннее бесславие, и мнимое здоровье, внушая человеку мысль, что он действительно здоров, не позволяет применить лечение.

Тщеславие порождает душа низкая и ничтожная, а презрение и пренебрежение похвал — душа великая и возвышенная. Первая удивляется людской похвале, которая, подобно траве, увядает, а последняя отвращается ее. Одна ошибочный и нетвердый приговор многих признает весьма важным, а другая — вовсе ничего нестоящим.

Тщеславным называть должно того, кто готов хвалиться и тем, чего не делает.

Божественно — делающему что-либо доброе не искать славы человеческой. Но если кто делая ищет ее, то и таковой славолюбив, а не тщеславен. Ибо не имеющий добрых дел, но ищущий неподобающей славы тщеславен, гордясь тем, чего не делает, и надмеваясь собою в чужом лице. Не славу одну надлежит называть тщетною, если согласиться на это, то и славолюбивого справедливо будет назвать тщеславным; но если взять слово в собственном его значении, кто не имеет добрых дел, желает же славы, того справедливо назвать тщеславным.

Не думай, что вера, если только можно назвать верой твою веру, обличаемую делами, сможет спасти тебя, потому что вера, оправдавшая вначале, требует согласных с нею дел, без которых спастись невозможно. Принятый по благодати, по справедливости должен изобиловать собственными преимуществами, чтобы не быть иначе уличенным в неблагодарности.

Да не осуждают других имеющие веру, но лишенные дел и дара слова , ибо они обличают себя, отрицая веру делами.

Если скрываешь свое поражение, то видно из сего, что ты надменен, величаясь собою в большей мере, нежели как позволяли бы и род твой, и сила твоя, и достоинство. Поэтому или приобрети скромный о себе образ мыслей, или все над тобою будут смеяться.

Горделивым можно назвать того, кто хотя делает, но хвалится этим, а других поносит.

Дерзость людей безбожных, не занимаясь, чем должно, и упражняясь в худом, ничего Божественного не оставляет неоскорбленным.

«Бог гордым противится» (Иак. 4:6), потому что и в начале воспротивился их началовождю. Потому прими во внимание, каково это — иметь Бога противоборцем, а соучастником — исконного мятежника.

Кто избрал для себя самую воздержанную жизнь и довольствуется малым, тот славен и велик душой...

Если подвизаетесь законно, то не надмевайтесь тем, что поститесь. Если же величаетесь этим, то лучше ешьте мясо.

По моему мнению, смиренномудрие — порождение души высокой и парящей к небу, а гордость — души низкой и весьма худой...

Кто не сознает в себе ничего доброго, скромен в словах, снисходителен, лучше же сказать, признателен, тот... еще не смиренномудр. Кто смиренномудрствует после многих преспеяний, тот умеет вести себя в собственном смысле скромно.

Самое прочное основание здоровью духовному — смирение, которому научает естество наше. Ибо оно, как прах и пепел, громко говорит о себе, из чего оно произошло, и самой действительностью смиряет гордыню страдающих высокомерием.

Смиренномудрствуй более, а не только говори смиренно, чтобы не иметь вблизи себя обличения словам в делах; лучше, чем сказать в словах, показывай дела, чтобы слова были то же, что и дела, а не опровергались слова делами.

Запечатлей добродетель скромными о себе мыслями. Ибо прекрасный охранительный знак и для всякого уважительную печать наложишь этим на сокровищницу преуспеваний.

Если желательно тебе увеличить свои преуспевания, то невысоко о себе думай, и тогда они сделаются большими; не почитай себя уже сделавшим все, и тогда будет тебе больше славы. Ибо если грешник, почитая себя тем, что он действительно делается праведником, как мытарь, то праведник, признавая себя грешником, не сделается ли еще более праведным и славным? Если благая сознательность грешнику доставила венец, ибо не по смирению, но самую истину сказал он о себе, то смирение не сплетет ли праведнику многочисленных венцов?

С добрыми положено быть смиренным, и с дерзкими вести себя высоко. Поскольку одни признают добродетелью скромность, а другие мужеством — дерзость; то положено перед одними оказывать смиренномудрие, а перед другими — мужество, истребляющее в них высокое мнение о дерзости, чтобы благоразумием своим и первым принести пользу, и смирить других. Ибо не всем одно и то же приятно, не все одними и теми же способами исцеляются; но каков род болезней, таково и число средств лечения.

Господь требует уподобления детям – не возвращения в детский возраст, но отречения от злобы, чтобы в нас была детская простота.

Приобщением называется причастие Божественных Тайн, потому что оно дарует нам единение со Христом и соделывает нас соучастниками Царства Его.

Господь называет Себя Хлебом – по смыслу, открывающемуся сразу,– как сделавшийся для всех спасительной пищей. А в смысле таинственном – как вложивший закваску в человеческое естество, очистивший и как бы испекший его на огне Божества Своего и сделавшийся единым Лицом с Ним и единой достопоклоняемой Ипостасью.

Перестаньте пускать стрелы в небо, и вести борьбу с Законоположником нестяжательности тем, что извлекаете пользу из чужих бедствий.

Страшная, неудобоизлечимая болезнь любостяжательности не кончится иначе, разве когда одержимый ею отступится от мысли найти выгоду, в чем думает, потому что в действительности найдет весьма великий ущерб. Если же кто не верит этому, то справедливо будет поверить Божественному Судии, изрекшему: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26). Если мало-помалу перестанет собирать и начнет раздавать другим, то возвратится в совершенное здравие.

Всякая другая страсть имеет свою степень зрелости, знает и упадок сил, известно ей и пресыщение, сама собою приходит к концу: но страшная любовь к многостяжательности, будучи не врожденной, но привнесенной откуда-то извне, не знает упадка сил, не признает возможности пресыщения, и веселие ей неизвестно, и конца она не терпит, но всегда, усиливая свою зрелость, старается стать юнее и самоуправнее себя самой. Ибо не с другими только страстями, но и с собою ведет состязание, и усиливается сама себя препобедить. Скорее иной достигнет недостижимого, нежели она ощутит сытость; потому-то присоединение, не знаю почему, почитая убавлением и умалением, больший и больший возжигает огонь, который, говорят некоторые, и твоей коснулся души. Поэтому угаси его скорее, а если не угасишь, то и здесь будешь вести жизнь, не похожую на жизнь, и там подвергнешься тяжкой ответственности.

Если хочешь угасить в себе грех корыстолюбия, будь надежен, удобно успеешь в этом отнятием, а не прибавлением у нее пищи; к угашению же сребролюбия служат милостыня и благотворение нуждающимся.

Желающий большего, хотя бы у него были десятки тысяч сокровищ, никогда не почувствует удовольствия, потому что не знает сытости. А кто соблюдает себя в пределах потребности, тот никогда не подвергнется этой неисцельной болезни, но будет в благодушии и радости и останется недоступным для других страстей, которым подвергается постоянно желающий богатства.

Поскольку впадшему в любостяжательность нелегко выйти из этой страсти ,такой делается не скажу неисправимым, но трудно исправимым, то надлежит сделать все, чтобы не быть пойманным этим злом. Ибо удобнее избежать плена, нежели плененному освободить себя.

Как к миролюбцу идет благоприличие одежд, так к тебе псаломское слово: «Да постыдятся беззаконующии втуне» (Пс. 24:3); потому что, отворив все двери и открыв все способы прибыткам, сам дашь в них отчет, и собираешь доходы другим, которым, как и себе,  уготовляешь тягчайшие наказания. Потому, если хочешь и их, и себя избавить от огня, то много вокруг тебя Лазарей, на них оттряси пламень, каким угрожает тебе богатство, и с ними наследуешь там упокоение.

Сильная и на все решающаяся любовь к многостяжательности, не зная сытости, заставляет плененную душу идти до крайнего предела зла. Поэтому будем отражать ее от себя, более всего в самом начале, потому что, возобладав, сделается неодолимою.

Лишенные ума и благоразумия непрестанно ненавидят тех, о которых подозревают, что лучше их, и питают к ним ненависть не за оказанные им обиды <это, может быть, меньшее было бы зло>, но за свое бессилие достигнуть одинаковой с ними доброй славы в добродетели.

В тысячу глаз смотри за собою, чтобы никакого вреда не было насаждено тобою в ближнем, но  истребляем был всякий корень соблазна. Если же при таком твоем расположении иные из не делающих ничего доброго, но завидующих тем, которые делают, будут обвинять тебя, то не предавай себя в рабство унынию, но мужественно перенеси это нападение врага, представляя в уме, что враг не употребил бы этого ухищрения орудием к разорению, подобно столпу, с огражденного тобою жития, если бы не сильно его трогала слава о твоем благоискусстве.

Не знаешь ты воздаяний, как не способный видеть будущее. Но не на будущем суде только, а и в настоящей жизни, завистники несут достойные наказания. Да убедит тебя в этом жена Ахавова Иезавель, неистово пожелавшая Павуфеева виноградника, и в настоящей жизни соделавшаяся добычею псов, а в будущей соблюдаемая вечному огню.

У многих в обычае завидовать отличающемуся высотою добродетели. Ибо, несносным и тягостным почитая того, кто поступает не одинаково с ними, но поставляет свою славу в превосходнейших преимуществах, и тем как бы обличает собственную их жизнь, злословят его и строят ему козни, когда должны были бы ему соревновать и увенчивать его.

Прекрасно и похвально покаяние, но для немногих бывает возможно. Посему Бог, Который желает нам жизни, приобретаемой обращением, да изведет из сердца твоего воду, и она да соделается для тебя второй баней и добровольной купелью, очищающей совесть твою от скверны, так что доставишь радость Ангелам, которых ты, согрешив, опечалил.

Для излечения глубоких ран нужны труды, посты, бдения, милостыня, молитвы и другие добродетели. Хотя согрешившая душа может и опять возвратить себе первобытную красоту, но она не иначе достигает этого как путем бесчисленных трудов, скорбей и мучений.

Всего лучше — не грешить и быть ближе к Богу; но хорошо, и согрешив, преобороть себя и немедленно восстать от падения. Итак, поскольку первого, как невозможного, без сомнения, ты не достиг; то приложи попечение о втором, как о возможном и удобном, чтобы не поработило тебя мучительное отчаяние.

Для того, кто покаянием сотрясает с себя греховную смерть, воссиявает истинный свет.

Кто всем почти на всех клевещет, того уцеломудривай более строгой угрозой, чтобы впоследствии не оказалось нужды в наказании.

Всякий несчастный достоин милости, когда оплакивает свои бедствия. Но если он станет клеветать на других и вредить им, то пропадет жалость к его бедствиям; признается уже он достойным не сожаления, а ненависти, как употребивший во зло свое бедствие вмешательством в чужие дела. Итак, семена этой страсти надо истреблять в начале, пока не проросли, и не сделались неистребимыми, и не породили опасности для того, кто принесен в жертву этой страсти.

Диавол поражениями еще более раздражается, не вступает в борьбу прямо, в которой легко был бы побежден, но, надев маску дружбы, многократно побеждавших одолевает и, обольстив мыслью, что никогда не будут побеждены, расслабив же трудом, истощив весь их запас, потом уже ввергает их в бездну непотребства.

Страшный этот разбойник, диавол, не просто нападает на плывущих по этому исполненному бурею морю, но сперва испытав и узнав душевные наклонности, потом принимается за дело и строит козни. Поэтому, пытливо изведывая стремления, наклонности и приверженности каждого, не пропуская ни малого времени, даже часа, потом подает извне служащее пищей страсти, и к чему ощущает особенно склонным, в том и отыскивает слабую сторону. Потому-то благоискусному надлежит сделать себя безопасным отовсюду, ибо не редко враг овладевал даже житием, подобным городу, огражденному неприступными стенами, отыскав одну слабую сторону и доказав, что бесполезна крепость прочих стен.

Общий всех враг - диавол, как страждущий самоуправством, совлек с человеческого рода прирожденные ему преимущества и ввел образ жизни противный добродетели, когда ему стали послушны человеческие силы. Ибо сам по себе не возымел бы такой воли, если бы не был сильно подкрепляем беспечностью обольщенных. Но поскольку по человеколюбию Создателя род наш должен был снова облечься в оружие добродетели, то снизошел на землю Бог-Слово и как ангельскую ризу создал нам любовь, все совершив в ней, потому что все перечисляемые по видам преуспевания добродетели соединил в единой родовой добродетели, которой имя — любовь.

Общий всем враг главную борьбу ведет с теми, которые не служат его удовольствиям и не кланяются ему в корне всех зол — в сребролюбии. И ты, будучи одним из таковых, даже принадлежа к переднему их ряду, не выпускай из рук духовного всеоружия.

Нужно не наперед откладывать, но делать, потому что не знаем и времени кончины, и злоухищрений диавола, какие строит против нас, отвлекая всегда от настоящего и заставляя мечтать о будущем. Поскольку знает, что мы, люди, живем настоящим, а будущее для нас сомнительно, то нападает на нас и, обманывая в настоящем, поставляет на вид будущее и бросает в пропасть поверивших ему и рассуждающих, что нынешний день всегда будет для них настоящим; почему потребное для дела время губя на безделье, находят все для себя благовременным. Ибо время не ждет замедлившего.

Удивительно для тебя, говоришь ты, почему иные из злых духов требовали, чтобы служитель их был правдив, а действуя сами, не переставали делать неправду. Об этом рассуждаю так: чтобы служащий им был правдив, требовали потому, что представляли из себя богов, служили же неправде потому, что по произволению были лукавы.
Поскольку знали, что из людей многие чтут добродетель, то, чтобы их почитали добрыми, показывали вид, будто бы любят добродетельных, и вскоре преступными своими поступками изобличали свой склонный ко злу ум.

Действительно демоны изобличены, побежденные Подвижником, у Которого пригвождены руки и ноги; действительно опозорен диавол, побежденный и уступивший над собою верх единой плоти, повешенной на Кресте.

Когда в дружине есть целомудрие, послушание, порядок и воинская доблесть, она делается страшной для противников... То же самое должно быть у нас в брани с демонами, однако же не бывает, потому что ополчаемся мы не против них друг с другом, но друг против друга с ними. Удивляться должно не тому, что нас побеждают, но еще больше тому, что, ничего не делая для победы, желаем победить.