Исидор Пелусиот

Премудр в слове тот, кто может мысль свою изложить ясно, а не кто затемняет ясность великомудрыми и высокими речениями. Один издавал на свет сокровенное, а другой и явное для всех скрывает во тьме. Почему один, как желающий пользы слушателей, достоин многих похвал, а другой, как домогающийся собственной своей славы, не стоит награды.

Если иерей наименован и должен быть образом стада (1 Пет. 5:3) и светом Церкви (Мф. 5:14), то нравам его необходимо отпечатлеваться в подчиненных, как печати на воске. Потому если хочешь быть светом, то не терпи шутливости и смехотворства, чтобы не научить многих бесчинию. Иерей — Ангел Господа Вседержителя есть (Мал. 2:7). Ангел же не знает смеха, служа Богу со страхом.

В древности священство и царскую власть, когда погрешала, исправляло и уцеломудривало, а сейчас само ждет от нее вразумлений, не потому что утратило собственное достоинство, но потому что кому вверено оно, те не подобны бывшим при наших предках. Прежде, когда священством были увенчаны жившие жизнью Евангельскою и апостольскою, священство по праву было страшно для царской власти; а сейчас царская власть страшна священству, лучше же сказать, — не священству, но тем, которые, по-видимому, священствуют, своими же поступками оскорбляют священство. Почему, кажется мне, и царская власть справедливо делает, потому что, желая не священство, которое признает Божественным, оскорбить, но наказать оскорбляющих его, уцеломудривает пользующихся им, не как должно.

Постарайся выйти из глубины порока, прекрати свое распутство, подумай о кратковременности здешней жизни и неизбежном наказании там. Для чего напрасно, лучше же сказать, назло себе, тратишь время? Представь себе: душа у тебя одна, и ты осквернил ее всеми гнусными страстями. Избавь себя от порока, стыда, позора и мучения, церковь от осквернения, жертвенник от нечистоты, рукоположившего тебя от обвинений, нас от печали, а святых от непрестанных слез.

Живущего постыдно и в высшей степени сильного в слове лучше тот, кто не способен говорить, но славен по жизни и отличается правдою и воздержанием. А кто славен и словом и жизнью, тот ни с кем не сравним, самыми делами исповедует, что есть суд, и побеждает тех, которые по уклонению от исполнения заповедей, о том, что несомненно будет, думают, будто бы говорится об этом преувеличенно.

Кто берется учить других, тому нужно сперва сделать, потом говорить. А кто не делает, тот не вправе и творить. Первый причислен будет к первоверховным, а второй не только понесет наказание там, но и здесь возбудит смех, потому что сделается для слушателей предметом посмеяния. Поэтому нужно или говорить делая, или не делая хранить молчание и связывать язык путями праводушия, порождающими и раскаяние.

Кто для убеждения другого выполнил все, что ему следовало, но не убедил, тот будет вправе возбуждать удивление, как успевший, и вовсе далек от того, чтобы стать достойным порицания. Если тебе покажется это удивительным, то пусть подтвердит это апостол Павел, который говорит: «Каждый получит свою награду по своему труду» (1 Кор. 3:8), а не по следствию трудов. Кто не опустил ничего такого, что должно ему было сделать, тот по  справедливости достоин венцов.

Одержимому самою тяжкою болезнью почитать себя здоровым — очевидное и неисцельное безумие. Ибо станет ли таковой искать врача, не зная и того самого, что он болен? Почему нужно сперва произвести в нем ясное ощущение недуга, а потом призвать к нему врача.

Управление делами и народами, высота престолов, строгость судилищ, если соединены с благолюбивым расположением сердца, составляют в подлинном смысле истинное начальство, уподобляющееся небесному чину. А если соединяются с лукавыми намерениями, то справедливее назвать это самоуправством, которое распоряжается другими против их воли, и вместо покорности порождает раздоры и мятежи.

Язык нужно иметь доброречивый и степенный, когда надлежит потерпевших крушение спасать с самого дна порока. Всего же более странным кажется, кто намеревается спасти других, — тому пасть самому. Поэтому справедливо будет срамоту дел прикрывать, сколько можно, степенностью выражений, чтобы, намереваясь удержать других, не замарать своего языка и, желая избавить их от скверны, не оскверниться самому. Если скажешь, что невозможно говорить степенно и тронуть слушателя, то  отвечу: кто пренебрегает скромным обличением, тот еще более не тронется нескромным и откровенным. Если не оказывают кому пользы кротость говорящего и степенность выражения, то вовсе уже не будет полезным откровенное изложение сделанного им.

Вот украшения священнодействующего: добродетели – его богатство, целомудрие – наслаждение, довольство малым – утешение, успех подчиненных в добродетели – радость. Если же кто, руководствуясь противоположными правилами, хвалится именем священника, он не священ и не достоин права начальства.

Говорят иные, будто бы желаешь ты священства, вещи для многих, особенно же для тебя, недоступной. Поэтому, или исправь жизнь свою, или откажись от этого вожделения — вступить в неприкосновенные для тебя святилища.

Для решившихся жить недостойно чести Священства сан увеличивает наказание.

Достойны Священства только некоторые и немногие, держащиеся той мысли, что оно есть отеческая попечительность, а не самовластие.

Самим делом надлежит убеждать слушателей, что есть Царство Небесное, и услышавших обращать к вожделению оного. Убеждаются же слушатели, когда видят, что учитель делает дела достойные Царствия. А если делающий дела, достойные осуждения, станет любомудрствовать о Царствии, то как убедить ему слушателей? Ибо поступает он подобно человеку, который убеждает возлюбить вещь убежденных им прежде, что этой вещи и не существует.

Священство прилично только некоторым и немногим, именно же держащимся той мысли, что оно есть отеческая попечительность, а не самоуправное самозаконие.

Поскольку любомудрствовать на словах легко, а на деле трудно, и одно услаждает слух, а другое обучает души, то потому Бог удостоенных священнического служения взывает, говоря то самое, что пожелал ты узнать: «Говорите к сердцу Иерусалиму» (Ис. 40:2). Поскольку любомудрствующие на словах не только наскучивают слушателям, но, поступая противно тому, что сами говорят, заставляют над ними смеяться; то Бог требует от них добродетели в делах, которая трогает душу слушателей. Потому-то освященному надлежит быть священным; потому что неосвященному непозволительно священствовать.

Не оставляй без внимания падений в подчиненных тебе, чтобы делаемое ими, а тобою снисходительно переносимое не стало твоим делом; потому что мог ты, но не захотел, уврачевать этого.

Ни оправдания, ни извинения не остается тем, которые осмеливаются учить, а делают противное тому, что говорят. Которые не делают, но не берутся и учить, те, вероятно, понесут легчайшее наказание; а которые величаются поучительным словом и не делают того, что говорят, нещадно и непростительно будут наказаны.

Те, которые должны оставаться вне ограды, не будучи посвящены, безрассудно с усилием приступят к Божественному тайнодействию, то понесут крайнее наказание.

...Успение любителей добродетели... есть окончание скорбей и начало благ. Ибо конец подвигов есть начало венцов.

Если Бог и из несуществующего силен привести в бытие все, что Ему угодно, то тем более может обновить уже существовавшие и обратившиеся в землю тела.

Грех — дрова, а смерть — огонь. В чем находила она свойственную ей пищу, то и пожирала. Не нашедши же ее во Христе, естественным образом угасла, лучше же сказать, умерла.

Душа, жившая хорошо, войдет в воскресение жизни, а жившая худо пойдет в огонь вечный. Убоявшись его, позаботься о том, чтобы оказаться неповинным и не осужденным на мучение.

Как тело живет, когда в нем душа, так и душа живет, когда в ней Божий Дух. И как по разлучении с душою тело остается мертвым, так и по отшествии Святого Духа душа утратит блаженную жизнь, не в ничто разрешившись, но продолжая жить жизнью, которая хуже всякой смерти.

...Душа, когда за постоянство нравов ограждена будет силою свыше, легко преодолеет врагов, а когда согрешит, будет и здесь объята огнем страстей, и там мучима огнем суда.

Признаем мы, что душа божественна и бессмертна, однако же не единосущна с Пребожественным и Царственным естеством, и не часть этого Божественного, Творческого и Присносущного естества. Ибо если бы она была частью того неизреченного естества, то не грешила бы, не была бы судима. Если же терпит это, то по справедливости должны мы верить, что она — творение, а не часть высочайшей Сущности; иначе окажется, что Божеское естество судит Само Себя.

Природа связана необходимостью и законами, а произволение почтено свободою и властью. Потому для чего, украшая тело, нерадишь о душе? Если придумаешь тысячи ухищрений, гнусного тела не сделаешь благообразным. А душу, если захочешь, возведешь на самую высоту красоты. И первое, если бы и возможно было, бесполезно и ненавистно, а последнее полезно, не возбуждает ненависти, выше зависти.

Душа не ощутима взору, потому что невидима>, но телу сообщает крепость и силу; по отшествии ее тело не только остается мертвым, но и разрушается.

Поскольку могущественна и непобедима красота души, когда озаряется она соразмерностью добродетелей, напротив того, несносным и зверообразным делается вид души, когда принимает она на себя стыд порока, то постараемся приобрести первую, а сгладить последнюю.

Как Божество царствует над всем, так и человек над тем, что на земле. Поэтому, сохраняя в себе право обладания, имеет он Царский образ.

Иные полагают, что Царство Божие выше, а Царство Небесное меньше и ниже; иные же говорят, что в сущности это одно и то же, но различно выражается, будучи названо иногда от имени царствующего Бога, а иногда от имени царствующих Ангелов и святых.

Когда глаголет или изрекает обетования Бог, тогда да не будет вовсе места рассуждениям, умозаключениям, словесным убеждениям, ибо все это в сравнении с достоинством Глаголющего — ничто.

«Меньший в Царстве Небесном больше» (Лк. 7:28) Иоанна Крестителя. Совершенный в законе, каким был Иоанн, без сомнения, меньше крестившегося в смерть Христову. Ибо вот что значит Небесное Царство – умереть со Христом, сошедшим похитить добычу смерти, и восстать с Ним, дарующим власть над смертью. Иоанн был «больше» всех рожденных женами, но убит прежде, чем даровано Небесное Царство. И хотя он безукоризнен по правде Закона, однако, предварив смертью своей совершенных по духу жизни во Христе, он не достиг их. Поэтому всякий «меньший в Царстве Небесном», то есть в возрождении по Христу, больше того, кто оправдан Законом.

Если бы кто охватил словом и собрал все блаженство людей за всю их земную жизнь, оно не сравнилось бы и с десятитысячной долей будущих благ. Даже от самых малых из них настоящие блага далеки, как тень и сновидение – от действительности. Лучше же сказать: насколько душа предпочтительнее тела, настолько же будущие блага выше настоящих.

Хотя обязанный просить у тебя извинения и не просит его, и не беспокоится о том – потому и ты мог бы счесть для себя извинительным не прощать ему сделанных против тебя проступков, однако ты, несмотря на то, прости его, если можно, призвав его к себе, а если это невозможно, сам в себе, не показывая своими поступками, что желаешь отомстить.

Царь всего мирового и земного сошел с Небес и принес нам знамение небесной жизни, которое и предложил нам в противоположность олимпийской борьбе. Ибо там увенчивается тот, кто наносит удары и одолевает, а здесь – кто принимает их и терпит. Там торжествует воздающий за удар ударом, а здесь восхваляется на ангельском зрелище подставляющий другую щеку, потому что победа – не в мести, а в мудрости.

Страсть если найдет вас обессиленными и ослабевшими, то легко поборет; а если найдет трезвенными и разгневанными на нее, то немедленно оставит вас.

В священную борьбу со страстями плоти нужно вступать, не на себя самих полагаясь, но предоставляя победу Божиему содействию. Ибо если так поведем борьбу, если и сами всем запасемся, все приведем в порядок, употребим труды и бдительность и возложим надежду на помощь свыше, то удобно преодолеем противника и воздвигнем славные победные памятники, вновь одерживаемыми победами постепенно взращивая благие надежды.

Порабощенный низкими страстями плоти походит на возницу, который упал с колесницы и влечется по земле вожжами, опутавшими его.

Пришествием Божиим борения сделаны для нас удобными для того, чтобы мы, подвизаясь, побеждали, а не для того, чтобы величием благодати пользовались как предлогом к лености.

Постоянно побеждающий неистовые телесные страсти, восторгаясь сими победами, в радостном восхищении не чувствует и трудов.

Страсть, если найдет вас обессиленными и ослабевшими, то легко поборет; а если найдет трезвенными и разгневанными на нее, то немедленно оставит вас.

Если хочешь быть не пустым воином, то как можно скорее обратись к духовной брани и вооружайся более на свое бесчиние.

Если бы мы неизменно пребывали в страже над собою, не предаваясь пресыщению и усыплению и не оскверняя Божия образа, то есть не допуская подмены доброго семени, – то сеятель плевел не нашел бы к нам доступа и не возрастил бы в нас достойных огня плевел.

Слово Божие, соделавшись истинным человеком, в действительности исполнило все человеческое. Так и во время страданий отрекается от чаши, показывая, что надлежит не вдаваться самому в опасности, но когда настали они, встречать их терпеливо. Ибо и Христос отрекался от  Креста еще уготовляемого, но осужденный на Крест, подняв его на плечи, восшел на него как победитель.

Одних и тех же страданий не одни и те же непременно корни, и не все наказания имеют здесь началом грехи. Напротив того, одни наказываются за грехи, а другие страдают для испытания, чтобы одни несли казнь, другие показали опыты добродетели.

Стой непоколебимо, и постигшие тебя искушения останутся бездейственными, а замышляемые исчезнут прежде чем испытаешь их; потому что непреклонность духа не позволит ухищрениям исполниться.

Хотя искушение кажется нескончаемым, надо полагать ему конец мудростью и добродетелью, а не отчаянием; прекращает его человек, когда привыкает мужественно переносить встретившееся. Ибо если это и тяжело, то добродетельный облегчает тяжесть благоразумием, умея равнодушно переносить скорби.

Если нисколько не страдать в настоящей жизни — выше жребия человеческого, то лучше страдать несправедливо, нежели справедливо. Ибо одно свойственно любомудрым, а другое — злодеям, одно — благоискусным, другое — делающим на удачу; и одно служит причиною венцов, а другое — воздаянием за грехи, одно делает должником Бога, другое есть уплата долгов.