Исидор Пелусиот

Одних и тех же страданий не одни и те же непременно корни, и не все наказания имеют здесь началом грехи. Напротив того, одни наказываются за грехи, а другие страдают для испытания, чтобы одни несли казнь, другие показали опыты добродетели.

Стой непоколебимо, и постигшие тебя искушения останутся бездейственными, а замышляемые исчезнут прежде чем испытаешь их; потому что непреклонность духа не позволит ухищрениям исполниться.

Хотя искушение кажется нескончаемым, надо полагать ему конец мудростью и добродетелью, а не отчаянием; прекращает его человек, когда привыкает мужественно переносить встретившееся. Ибо если это и тяжело, то добродетельный облегчает тяжесть благоразумием, умея равнодушно переносить скорби.

Если нисколько не страдать в настоящей жизни — выше жребия человеческого, то лучше страдать несправедливо, нежели справедливо. Ибо одно свойственно любомудрым, а другое — злодеям, одно — благоискусным, другое — делающим на удачу; и одно служит причиною венцов, а другое — воздаянием за грехи, одно делает должником Бога, другое есть уплата долгов.

Великие преуспеяния обыкновенно с великими, а самые большие с наивеличайшими совершаются трудами; потому не думай, что, делая что-либо маловажное и ни к чему не годное, достигнешь самых великих наград, и не надейся, избрав безопасную и изнеженную жизнь, отличиться в первых рядах дружины. Победителем провозглашается, кто был в опасностях и воздвиг победные знамения. Если кто и жизнь кончит на брани, то нескончаемым пребудет в памяти и примет награды более нежели человеческие. Мужественный же вождь Христова воинства и страдания за Христа признает венцами, говоря: «Вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» ( Флп. 1:29), т. е. не упоминая о будущих благах, самые страдания, посредством которых входим в общение с Владыкою, есть самые великие награды и прекраснейшие венцы.

Мы, справедливо возводя душевное око к иному состоянию жизни, в точности знаем, что любители добродетели, когда жестоко страждут, достойны не оплакивания, но ублажения и прославления, потому что через это уготовляются им блистательнейшие венцы славы.

Как апостолы, укрепившись мужеством и великодушием и оградившись Божественною помощью, когда выдерживали столько браней, достаточным для себя утешением имели самый повод к подвигам, потому что все, что потерпели, не за свою, но за Господню терпели они славу, почему не вредила им и зависть, всегда причиняющая мучения добрым; так и мы, когда страдаем, не за собственную свою неопытность, но за благочестие и правду, не должны смущаться. Ибо к украшению нашему, и прежде будущих венцов, достаточно самого повода к подвигам.

Или перестань вести жизнь мятежную, или знай, что и здесь подлежишь Божиим казням, и там не избавишься от наказания.

Жизнь человеческая справедливо... называется тенью, сном, дымом, и чем бы то ни было, еще скорее исчезающим. Потому не надлежит к ней привязываться и наслаждение ею считать наслаждением; потому что большая часть проходит в бесчувствии; первый возраст исполнен великого неразумия, а приближение к старости притупляет в нас всякое чувство, и не велик промежуток, в который можно с чувством наслаждаться удовольствием, лучше же сказать, и в это время не вкушаем чистого удовольствия, потому что портят его тьмы забот, трудов и печалей. Но если бы и чистым удовольствием наслаждался средний возраст, что невозможно, то не середине должно господствовать над крайностями, но крайностям владеть серединою. Когда же и середина возмущается тьмами бурь, забот, опасностей, козней, трудов и всего иного, о чем теперь умолчу, — скажи мне, где укажешь наслаждение?

Если бы мы неизменно пребывали в страже над собой, не предаваясь пресыщению и усыплению, не оскверняя Божия образа, то есть не допускали бы подменять доброе семя, то злой сеятель не возрастил бы в нас достойных огня плевел.

Одна часть времени уже улетела, той, которая, по-видимому, наступила, не видно, и та, которая ожидается еще в будущем, пройдет. Ибо как сильное течение воды не позволяет распознавать ощущения её в точности, потому что быстротою предупреждает наблюдение; так, может быть, и еще в большей мере, стремление времени, поспешающее к концу, легко протекает, и людям, не показав ничего явственного и постоянного, оставляет как бы тени сновидений.

Настоящая жизнь ничем не отличается от зрелища, ничего в ней нет твердого, пребывающего, постоянного, прочного. Дела смертных — тень, говорит комедия. Ибо здесь и доброе и худое имеет конец, и притом весьма скорый; а там и то и другое распростирается на бессмертные веки.

Настоящая жизнь есть поприще подвигов и борений, а венцы и награды предоставлены жизни будущей.

Заботься о том, что бессмертно, о том же, чего вскоре не будет, не прилагай заботы. Здешнее, добро ли оно или худо, имеет конец, и притом весьма скорый, а тамошнее и предела не знает, и конец ему неизвестен.

Тех, которые не хотят переносить обиды любомудренно, два побуждения должны обратить к любомудрию: первое, что обидчиков ничто так не печалит, как уступчивость обиженных; и второе, что ничем не можно так наказать их, как добродетельным житием... Потому если тот, кто упражняется в добродетели и ведет себя уступчиво, наносит врагам самые решительные удары, то почему же не ценим высоко сих предохранительных оружий? А если кто уделяет прощение низложенным ненавистью и молится о том, чтобы избавились они от этого безумия, и не только не хочет мстить, но даже оказывает сострадание к отдавшимся в плен пороку, то он действительно умеет... любомудрствовать.

...Переноси сие <поношение> великодушно, представляя в уме, что делано было иудеями со Владыкой, когда самая земля содрогалась и колебалась, как бы стараясь убежать, чтобы не видеть того, на что отваживались против Бога, хотя касались плоти.

Весьма точно знаю, что переносить оскорбления и обиды — и здесь доставляет нам доброе о нас мнение, и там принесет наивеличайшую похвалу. А что быть признательным к тому, кто обижает и оскорбляет и тем как бы побуждает к большему любомудрию, особенно когда, делая это часто, величается тем (не хочу сказать, будто бы из чужих бедствий намереваюсь соплетать себе венцы), — это дело самое великое...

...Мужественно потерпи человека неразумного, ибо приятно сохранять равнодушие при людях немудрых тому, кто мудр о Господе.

Большая часть людей невольно терпеть худое почитают величайшим признаком недостатка в мужестве, а произвольно допускать, чтобы обижали нас, — признаком кротости и любомудрия. А умеющие правильно судить о делах, лучше же сказать, верующие в Священное Писание, и невольно терпящего обиду, но переносящего это любомудренно, не лишают ни наград ни похвал, наипаче же по приговору <апостола> Павла, который говорит: и расхищение имения вашего приняли с радостью, зная, что есть у вас на небесах имущество лучшее и непреходящее (Евр. 10:34). Если же скажешь: что мог бы сделать обижаемый сильнейшим? — Отвечу: кричать, браниться, проклинать, волочить по судам и не давать покоя. Потому, кто может сделать все это, но не делает, того справедливо будет если не включить в число произвольно избравших для себя, чтобы их обижали, то сопричислить к ним. Если же надлежит усилить доказательство и выразиться с точностью, то, может быть, такой и превзойдет их. Ибо им желание потерпеть обиду приносит великое утешение, потому что и не терпели бы обиды, если бы не захотели. А кто не хотел, но вытерпел и не сделал ничего такого, чем бы мог отмстить обидевшему, тому, как показавшему опыт крайнего любомудрия, да сплетен будет венец более светлый.

Справедливое дело — не быть обиженным, но дело любомудренное — обиженному переносить это терпеливо.

Мудрый и кроткий, переносящий обиды и оскорбления от врагов, когда оскорбляют – не оскорбляется и когда обижают – не обижается. А если говорить правду, обиженными и оскорбленными бывают сами обидчики и оскорбители: их и люди осуждают, о них и отзываются плохо. А кто выше оскорбления и обиды, тот и здесь бывает увенчан от всех похвалами, как победивший не только врага, но и раздражительность, и там принимает от Бога великие награды. Если же скажешь, что много нужно пота и труда, чтобы все перенести, не буду отрицать этого, но скажу, что большими трудами мы заслуживаем венцы.

Кто хочет одержать блистательную победу, тому нужно не только мужественно переносить оскорбления и обиды, но даже обижающему уступать больше, чем что хочет он взять, и избытком собственной своей щедрости простираться за пределы лукавого его пожелания. А если кажется это тебе странным, то решение на это принесем с небес и оттуда прочтем этот закон. Не сказал Спаситель: «Если тебя кто ударит в правую щеку» (Мф. 5:39), перенеси это мужественно и успокойся, но добавил повеление — подставлять ударяющему и другую щеку с готовностью принять удар. Вот блистательная победа! Первое мудро, а последнее сверхъестественно и небесно.

Царь всего небесного и земного сошел с небес и принес нам знамения небесной жизни, которые и предложил на борьбу, противоположную олимпийским сражениям. Ибо там увенчивается кто наносит удары и одолевает, а здесь удостаивается провозглашения тот, кто принимает и терпит удары. Там за удар воздающий ударом, а здесь подставляющий и другую щеку восхваляется на ангельском зрелище, потому что победою признается не месть, но любомудрие. Новый это закон венцов, потому что новый способ борьбы.

Того признаю истинно мужественным, кого не привела в замешательство злокозненность врагов. Ибо многих одолевают подобные обстоятельства. А он и в неблагоприятных обстоятельствах оказывается неуловимым, и напасти переносит благодушно, и козни обращает в случай к приобретению славы. Он не унижается до раболепного угодничества, но держится такого образа мыслей, который выше всего, что ни злоумышляют другие...

Смысл слов «кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка» (Мф. 10:41), коротко говоря, таков: кто по какой-нибудь другой потребности или по другому предлогу удостоит чести доброе, тот не будет еще участвовать в славе другого, но тот прославится вместе с добрым, кто почтил доброе ради самого добра. Ибо многие чтут пророков или праведников или для славы человеческой, или для житейской выгоды. Иные заняты этим, тратят на это деньги, и никто о них не скажет, что они примут «награду пророка». Но кто, откровенной душой взирая на доброе, почтит святых, тот справедливо прославится вместе со святыми.

Хорошо мученикам благочестия воздавать честь приношениями, что ты и сделал, но лучше служить им преспеянием в том, что они совершали. Потому тем самым, кому принес ты в дар украшение, принеси в плод и добрые нравы.

Многие люди не потому, что любят правду, но потому, что сравнивают себя с держащимися правды еще менее, чем они сами, по сравнению с этими худшими составляют мнение о праведности. Они не вникают в Божественные заповеди и не по ним живут, но измеряют свое поведение поступками нерадивых ближних. Поэтому и сказано: «Всякий путь человека прям в глазах его», потому что человек слеп для преуспеяния ближних, но зорко видит их недостатки, как и коршуны, пролетая мимо лугов и садов, бросаются на мертвые тела. Поэтому Писание продолжает: «Но Господь взвешивает сердца» (Притч. 21:2).

Если печалит бедность, то уничижается Божие законоположение, в котором сказано: «Блаженны нищие духом, ибо тех есть Царство Небесное» (Мф. 5:3). Потому, если не держимся Божия законоположения, то, как очевидно, не пожелаем и бедности, а если бедность принимаем с благодарностью, то покоряемся предписаниям закона.

Никто из бедствующих да не падает духом, но да привьет к себе семя добротолюбия, и непременно прославится, или здесь, или там.

Благоискусному надлежит быть выше бедствий. А это последует, если рассудок сделается наибольшим над страстями, и ему предоставлено будет, как кормчему, взять в руки весло и править. Если же кормчий потонет, то постигнет самое страшное крушение, так как страсти возьмут верх и рассудок погрузится на самое дно моря.

Молчать по наружности, а мысленно мешаться в житейские ухищрения и мятежи — это и чувство наполняет омрачением, и прежние труды обращает в ничто, и страстям пролагает путь к победе, а воина заставляет бросить щит.

Как нетрудно произносить слова слишком высоким или низким тоном, но соблюдать меру может только знающий музыку — так рассуждать должно и о свободе речи. Одни свободною речью не пользу оказывают, а только оскорбляют, другие пользуются свободою речи, чтобы льстить и соплетать ненадлежащие похвалы, но соблюдающие наилучшую меру не оскорбляют и не льстят, но со смелостью срастворив почтительность и с выговорами ласковость, таким образом приступают к уврачеванию тех, которые сами себя не знают. Потому и ты, употребив этот способ, приступай к уврачеванию.

Просил ты объяснить признаки последних времен, какие Господь открыл нам. «Находящиеся в Иудее да бегут в горы» (Мф. 24: 16-51). Утвердившиеся в благочестии пусть имеют в виду вышнее прибежище, ограждаясь своим исповеданием. И «кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего». Кто пренебрег земным своим домом — здешним жилищем, стал высок по жизни и изгнал страсти, тот да не тащит за собою ни страх, ни нерадение, ни тщеславие, ни пристрастия к богатству, — все это есть схождение с высоты. «И кто на поле, тот да не обращается назад, взять одежды свои». Кто совлекся ветхого человека и отрешился от плотского, тот да облекается в Человека Нового, Который обновил его в познание Божие и очистил от грязи. Все они будут в безопасности от этого великого страдания. «Горе же беременным и питающим сосцами в те дни», — сказано душам, которые вынашивают Божественную любовь, но не осмеливаются свободно изречь и исповедать веру в Бога, твердо стоять за нее. Они приобрели только детское и несовершенное понятие о Божьем долготерпении, не имеют твердого упования, но угрозами или нападениями приведены в расслабление и лишили себя будущего.

Если принадлежишь ты Божию стаду, то да наставит тебя Божественное Писание, что делаемое нами здесь не освободится от суда, но сохраняется на Страшный день испытания. А если ты из иудейского сонма, то да научит тебя велемудрейший Исаия, что придет Господь в огне, и колесницы Его - как вихрь, чтобы излить гнев Свой с яростью и прещение Свое с пылающим огнем (Ис. 66:15). Даже если ты любитель какой-либо эллинской общины, или эллинского суеверия, и по пристрастию к ним пренебрегаешь истинное обетование, то да уцеломудрят тебя Платон, его коциты, пирифлегетонты, шумящие волны огнедышащих рек.

О великости оскорблений и наказаний люди привыкли судить по множеству свидетелей. Те же оскорбления и те же наказания, если понесены не при многих, почитают не столько же тяжелыми. Поэтому если это действительно так: смотри, в каком будем положении, когда при всем человечестве, при сонме Ангелов станем давать отчет, когда тем более и все бесстыдство не найдет себе места, потому что грехи последуют за нами, как тень.

На Суд предстанут и душа, и тело, не в отдельности друг от друга, но как здесь были в союзе, так будут и там. Господь отделит живых, пришедших в Жизнь Вечную и боголюбивую, и воздаст им нескончаемые награды. Мертвых же по грехам, похоронивших данный им талант, как в гробу, в своей лени, осудит и подвергнет наказанию. Господь будет судить как оставшихся еще живыми, так и умерших прежде.

Велика точность Божественного Судии, испытующая и слова, и дела, и помышления, проникающая до самой сокровенности, все подвергающая исследованию. По велико и наше нерадение; даже когда знаем, что непременно понесем наказание, хотя и не все одно и то же...

Употребленное мудрым Павлом выражение «все обнажено и открыто» (Евр. 4:13) взято с жертвенных животных, приводимых на заклание. Как они, по снятии с них кожи, обнажаются от всякого видимого покрова, и в них явным делается расположение сокровенного внутри, разлагаются для удобного рассмотрения каждая кость и каждый член, чтобы чистым соделывалось все то, к очищению чего приводится жертва; так и в Великий день Господень откровение неизвестных и неявных дел наших обнажит их, и соделается подобным рассечению на части, и ничто не возможет утаиться, но все приведено будет в ясность.

Сказанное: «кто напоит одного из малых этих только чашею холодной воды» (Мф. 10:42) относится к тем, у кого только это и есть, а не к богатым, которые могут накормить и одеть томимых голодом, болезнями и нищетой. И не удивляйся, если подающий воду за это не останется без награды, потому что милостыня ценится не по подаянию, но по произволению, когда и слово удостаивается одобрения. Ибо сказано: «не выше ли доброго даяния слово?», но прибавлено также: «А у человека доброжелательного и то и другое» (Сир. 18:17), то есть у того, кто в состоянии дать. Ибо требуется не столько поданное, сколько изобилие и произволение подающего. Ибо многие от многого подают мало, а многие от малого – много. Оценивается не количество подаваемого, но сравниваемое с ним изобилие подающих. Поэтому и вдова, вложившая две лепты, превзошла всех, принесших много, ибо те принесли часть, а она пожертвовала всем своим достоянием.

Вооружая себя надеждою, что будущие блага даны будут воздвигшим славные победные памятники над пороком, прекрасно ограждая себя отовсюду, и молитвами сооружая сию крепкую стену, отражай нападение малодушия; потому что оно сильно овладеть и мужественною душою, если, непрестанно мечтая о венцах, не будет переносить горестей.

Что имеешь у себя богатство — это справедливо, а что удерживаешь его у себя — это несправедливо. Сделай его общим достоянием, чтобы через это сделалось оно твоим, во время нужды став искупительною ценою и умилостивительною жертвою.

Из людей любостяжательных и обидчиков одни знают, а другие и не знают, что грешат неисцелимо. Ибо неспособность чувствовать недуг, в котором находишься,– следствие усиления нечувствительности, которое заканчивается совершенным бесчувствием и омертвением. Поэтому таких людей более всего надо жалеть. Делать зло – более достойно сожаления, чем терпеть зло. Тем, которые делают зло <обижая людей из-за любостяжания>, угрожает крайняя опасность, а у тех, которые терпят, ущерб касается только имущества. Притом первые не чувствуют своего сугубого омертвения... как дети, которые ни во что ставят то, что действительно страшно, и могут сунуть руки в огонь, а увидев тень, приходят в страх и трепет. Подобное этому бывает и с любителями стяжания: боясь бедности, которая не страшна, но еще и хранит от многих зол и содействует скромному образу мыслей, принимают за нечто великое неправедное богатство, которое страшнее огня, потому что обращает в прах и мысли, и надежды обладающих им.

Если, видя себя утопающим в неправедном богатстве, почитаешь богатым, а любомудрствующих видя борющимися, как с лютым зверем, с нищетою, признаешь несчастными, то знай — то самое, что думаешь о них, в сравнении с ними терпишь ты. А если не чувствуешь сего, это не удивительно, потому что и беснующиеся, в безумии делая то, что они делают, ублажают самих себя, а в подлинном смысле здоровых осмеивают.

По нашему мнению, богатее и могущественнее всех поправшие любовь к богатству, к которым всеми силами стараемся быть причисленными. Если и многие поклонились, как вавилонскому образу, сему мучителю — богатству, то мы, подражая мужеству трех отроков, хотя бы звуки труб и свирелей и всех музыкальных орудий, носясь по воздуху, оглашали наш слух, и разжигаема была пещь нищеты, не обратим внимания на тимпаны и рога и на всю прочую величавость богатства, но если должно будет впасть и в пещь, изберем бедность, чтобы не поклониться богатству; и любомудрие для нас будет как роса, здесь посреди шумящая (Дан. 3: 50) и доставляющая всякую свободу, и там уготовляющая венцы терпения.

Из-за любви к деньгам вражда, драки, войны; из-за нее убийства, разбои, клевета; из-за нее не только города, но и пустыни, не только обитаемые страны, но и не населенные дышат кровью и убийствами... Из любви к деньгам извращены законы родства, потрясены уставы природы, нарушены права самой сущности... Сколько бы зол ни отыскал кто в народных собраниях, или в судилищах, или в домах, или в городах,– увидит в них отростки этого корня.

...Не то, чтобы приобресть много, но то, чтобы иметь нужду не во многом, делает нас неуловимыми и приводит в совершенную безопасность; потому что приобретший много, если и не терпит обид, пребывает в сильном страхе, что может потерпеть обиду; а имеющий нужду не во многом не может даже и потерпеть обиды; а если по видимому и потерпит обиду, то останется в гораздо лучшем положении, нежели не потерпевший обиды, и большую ощутит радость, как ожидающий награды за любомудрие.

Известно, что не иметь нужды во многом признается величайшим благом... но признается и то, что гораздо высшее благополучие – быть выше даже потребности иметь какую-либо собственность. Поэтому будем заботиться более о душе, о теле же – насколько это нужно, о внешнем – совсем не станем прилагать попечения. Ибо таким образом и здесь достигнем высшего блаженства, заключающего в себе Небесное Царство.

Если же надмевает тебя неправедно собранное богатство, то оно скоро изблюется тобою, потому что по природе своей течет и не постоит на месте. А ты возбудишь великий смех, прилепившись к преходящему, как к чему-то постоянному.

Если любим богатство и не радеем о благотворительности, то из Божественного Писания известно нам, что такой человек предастся продолжительному горению в огне.

Довольствоваться малым — вот определение богатства; желание большего и большего — вот признак нищеты.