Исидор Пелусиот

Если чрез меру дерзки пытливо доведывающиеся о путях, т. е. о Домостроительствах Божиих, то не простираются ли за пределы великой дерзости скверным языком своим ведущие слово о Самом Боге, особенно когда допытываются, что такое Бог?

Глаз не может пристально смотреть на солнечный круг, а если и смотрит, то напрасно утруждает себя; и нечистый ум не в состоянии на пользу себе уловить что-нибудь святое.

Если Бог всегда одинаков, и никогда ничего не приобретает, то всегда Он — Отец. А если всегда Отец, то всегда имел и Сына. Следовательно, Сын совечен Отцу.

Божество, как лучезарное и гораздо светлейшее солнца, не может быть видимо, потому что для смертных очей оно невместимо, а уму представить Его невозможно, да и наиболее чистому уму сообщает Оно лучи свои в промысле, постигнуть же весьма трудно, Оно больше и выше всего умом представляемого, но удобно приобрести Его благоволение, Оно целует и любит добродетель. Поэтому, если желательно нам вместить для всех невместимое и сподобиться достояния превышающего всякое достоинство, то украсим себя целомудрием, справедливостью, мудростью. Ибо, кроме души невинной, не определяет для Себя Божество другого более свойственного и приличного места. Поэтому и изрекло: «Вселюсь в них и буду ходить в них» (2 Кор. 6:16).

Оскверненному не нужно отверзать уст, не говорю о догматах, но даже и о чем-либо ином, пока не очистит себя искренним покаянием. Ибо, если грешнику сказал Бог: «что ты проповедуешь уставы Мои» (Пс. 49:16), то тем более заградил Он уста тому, кто, находясь в таком состоянии, усиливается входить в исследование догматов, потому что догматы столько же выше оправданий, сколько небо выше земли и душа — тела. Итак, будучи побеждаем другими в жизни, перестань состязаться о догматах, чтобы не нанести поражения и догмату, потому что многие имеют обычай по мнению о том, кто говорит, делать заключение и о том, что он говорит.

Часто дивился я тем, которые ни во что не ставят веру и доблестное житие, входят же в пытливые исследования и разыскания о том, чего и найти невозможно, и исследования о чем прогневляют Бога. Ибо когда усиливаемся познать то, что не угодно было Богу сделать доступным нашему ведению, тогда не познаем этого (ибо возможно ли это попреки Божией воле?), и останется одна только за это изыскание угрожающая нам опасность. Потому, оставив изыскание об этом, как сверхъестественное и нимало не доступное, и прибегнув в пристань правой веры и доблестного жития, здесь обретаем себе безопасность.

Пределы всякой дерзости, полагаю я, преступили те, которые не прилагают никакой заботы о доблестной жизни, непрестанно же спорят о догматах. Ибо по заграждении их дерзости не дверями и печатями, что иной может и сокрушить, но Божиими словесами, которые гласят: грешнику же говорит Бог: «Что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои» (Пс. 49:16) — распространили они дерзость до того, что не только входят в споры об оправданиях, отвергаемых ими с клятвою, что, может быть, было бы меньшее зло, но даже разногласят о неизреченном и пречистом Естестве. Потому посоветую таковым не терзать им со своей стороны скверными и проклятыми устами того, что божественно и едва уловимо для самых благоискусных, но обращать  испытание на самих себя; тогда, может быть, сотрут с себя, как ни есть, пятна, которые вопреки долгу сами на себя наложили.

По таинственным уставам непристойно, лучше же сказать, безрассудно, проникать во святилища недостойным еще и преддверий.

О Божией сущности и о Божием величестве уму рассуждать следует боголепно и возвышенно, лучше же сказать — сверхъестественно; и неисследимое, невыразимое, если потребует нужда, выражать языком для слушающих благочестиво, с пользою и по мере возможности, утверждаясь в делах Промысла, и удостоверяясь в том, что Бог есть, а не в том, что Он такое, потому что первое познаваемо и уловимо, а второе непознаваемо и неисследимо.

Если пожелаешь с доброй мыслью и разумно читать Священное Писание, то будешь исполняться не только любви к Божественной мудрости, но и той преданности догматам, на которой основан подобный небесному образ жизни.

Осмелившиеся искажать или превратно истолковывать Божественные слова впали в грех, неискупимый никаким оправданием или извинением. Думая, что измыслили нечто более мудрое, они ввергли себя самих и поверивших им в пучину невежества. Извращая многие священные изречения, увлекая и насильно уводя слушателей к своей цели, они отступили от воли Законодателя.

Кто намеревается вести слово о Боге, тому надлежит просиять общежительными добродетелями; а любителю порока непозволительно даже и язык подвигнуть о Божиих оправданиях и о Боге, потому что оскорбительно для Божественных законов, когда произносятся языком оскверненным.

Непозволительно как неосвященным слышать священное, так оскверненным проникать взором в святилище: закон этого не дозволяет, лучше же сказать, это запрещает Божественное слово, определенно возглашая: «Не давайте святыни псам» (Мф. 7:6). Почему, хотя имею что сказать, но не могу говорить об этом вам, а лучше посоветую воздержаться от порока и придерживаться добродетели.

Греки признавали, что матерь их богов, даже самых верховных, и зачинала и рождала вследствие похоти и несказанной страсти, потому что, как матерь таких богов, не оставила неизведанным и неприведенным в действие ни одного вида похотливости. О Той же, о Которой мы исповедуем, что сделалась Матерью воплотившегося Бога нашего, все поколения человеческие по самой истине признали, что единократно приняла Она единое зачатие без семени и посредствующего ему растления. Если же не веришь сказанному, то во всей истине уразумеешь из силы Рожденного; потому что слепым даровал Он прозрение, прокаженных очищал от язвы и болезни, немым, косноязычным и глухим сообщал способность ясно слышать и говорить, ходил по хребту морскому, укрощал надмение волн и стремительные нападения ветров, единым словом изгонял полчища и дружины демонов, многих мертвецов словом также призвал снова к жизни. Эти-то знамения Его Божества передали нам свидетели, которые свидетельство свое в такой мере соблюли непричастным лести и угодливости, что описали и служившее к Его унижению: гонения, поругания, метания камнями, заплевания, биения по щекам, заушения, крест, гвозди и смерть. За этой-то смертью последовало вскоре Воскресение, которое указывает, что пострадавший есть воплощенный Бог, и вместе проповедует, что родившая есть Матерь воплотившегося Бога, если только подобные вещи по необходимости принимают и подобные наименования.

Убоимся Бога, ибо Он страшен, и будем чтить Его, потому что Он благ. Станем просить у Бога, что прилично Ему дать, а нам полезно получить, потому что этому Он готов внять. Падая, будем каяться, потому что Он благодетелен и приемлет кающихся искренне. Но не будем нерадивы, ибо Он Всесилен и не может быть обманут. Возлюбим Его со всею горячностью, потому что к любящим Его Он снисходителен, по мере любви их.

Два вида благочестия... Первый самый святой и божественный — в душе; потому что прекраснейшая и самая угодная Богу жертва — иметь чистое сердце, представлять в уме Божие присутствие, твердо и постоянно хранить оное во святилище души. Другой вид — в чистоте тела. В ком нет сих двух видов, тот, если принесет в дар самые редкие драгоценности суши и моря... не угодит Богу.

...Богу не угодны жертвы от неправды, и не приемлет Он даров незаконных. Не всякий, кто бы ни захотел, делает благотворение, но только тот, кто достойно Бога и приобрел, и обещал жертву.

Если кто-нибудь скажет: «Намереваюсь нечто пожертвовать», — благоискусные иереи повелевают отдать это нищим; если же жертвующий предупредил, и уже сделал пожертвование, не только не делают ему выговора, но и с кротостью приемлют не как предпочитающие одно другому, потому что и Христос пришел не для того, чтобы наполнить церкви серебром и золотом, но чтобы не привести в колебание пожертвовавшего.

Ты не смущайся, если, изобилуя душевными благами, бываешь смиряем телесными немощами; но представляй, что это или принесет тебе венцы, или сократит твое самомнение.

...Подлинно, кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему (Притч. 3:12). И в этом нет ничего несообразного. Ибо те, которые пользуются дружбою царей, всего более подвергаются опасности на войнах, приемлют раны, посылаются в чужие земли. И это-то наиболее дает им право иметь дерзновение перед царем и с тем, кто выше их, обходиться, наконец, как с равным, потому что носят на телах раны — эти залоги дружбы. Если же спросишь: а что из того тем, для кого служит это преткновением? Отвечу: для них служит это преткновением по их несмысленности, а не по свойству дела, потому что воздаяние за труды не здесь, напротив того, здесь подвиги, награды же после этого. Поэтому да не ищут упокоения во время подвигов и да не смешивают времен. Но скажешь, может быть: я немощен. Бог промышляет и о тебе, и здесь наказывает Он многих порочных, и награждает иных праведных. Потому если соблазняют тебя те праведники, которые в скорби, то да назидают те, которые в покое и чести, и если служат для тебя преткновением те порочные люди, которые благоденствуют, то да исправят те, которые несут наказание и мучатся.

Христос сказал: «В мире будете иметь скорбь» (Ин. 16:33). Потому как же ищешь покоя, когда изрек это Начальник подвига? Тогда бы естественно было соблазняться, когда бы происходило противное сказанному Им. Если же все бывает согласно со сказанным, то почему соблазняешься?
Кто во время сражений ищет покоя, тот остается неувенчанным, и смешивает времена.

Виноградная лоза называется растением не диким, потому что вино, принятое вовремя и в меру, делает нас кроткими, служит людям залогом верности и дружбы, бывает причиною веселия, противоядием плачу, средством к истреблению лености. Для больных оно простое пособие и врачующее от разных немощей, для здоровых — подкрепление и средство к соблюдению здоровья. Если же кто не уважает правил: «ничего слишком, и всего лучше — мера», предается излишеству в вине, то оно отомстит ему за оскорбление, разломит и голову, и виски, отымет у человека силу, расслабит все тело, свяжет руки и ноги <о другом чем, более неприличном, нехорошо и сказать>, и врагам и друзьям предаст на посмеяние.

Большое употребление вина всего скорее производит упадок и в наружном виде, и в самой действительности, помрачает паче ум и обременяет тело... умеренность — матерь здравия и виновница трезвенности.

Если и Ной искушен был плодом собственного своего делания, не знав, что с ним стало от вина; и Лот, обезумленный вином, невольно на старости соделался отцом; и Ирод, став игралищем упоения, кровью святого Иоанна обагрил трапезу свою и сердце; и все неразумные проступки людей возникли от вина; то для чего навлекаешь на себя произвольное безумие и не заботишься о целомудренной соразмерности?

Вино, если пьешь вовремя и в меру, как почтенное тобою, делается причиною веселия, а если упьешься им, мстит за оскорбление и подвергает наказанию оскорбивших, готовя им осмеяние, стыд, поругание и раны.

...Не бесчести благословения плодов, не простирай до пресыщения пития, не нарушай соразмерности несоблюдением меры; пия вино, не пропивай ума, но помни, что Дух Божий соделывает начаток его Кровью Христовою, пользуйся им, как больной, который имеет нужду в его пособии, а не как неприятель, который обращает вино в оружие против всех, а паче против себя самого, падая от него в прах.

Пьянство... служит причиною стольких зол, что Слышатель неизреченных глаголов в раю поставляет его вне Царствия Божия. Потому не будем пренебрегать этой великой болезни, как малого недуга.

Почему вино, говоришь ты, не всякого кто пьет его, приводит в одинаковое расположение духа, но одних делает благодушными, а других раздражительными, одних дружелюбными, а других задорными, одних кроткими, а других зверскими? Итак, поскольку заставляешь меня коснуться естественных наук, думаю, что бывает следующее: увеличиваются или уменьшаются от вина причины таковых припадков по свойству или телосложения, или душевных движений, для многих скрытых. Поскольку вино имеет влияние на одни влаги, то некоторым образом входит в соединение с нравами употребляющих его: какого нрава выпивший, такие свойства и обнаруживает в нем, не вновь их производя, но из скрытых делая явными; ибо, разоблачая нрав, показываемый притворно, дает видеть сокровенный внутри, почему и вошло в пословицу у многих говорить: правда в вине. И тех, которые думали величаться мнимою степенностью, вино нередко делало откровенными на тайны и заставляло говорить о том, чему лучше бы оставаться невысказанным, а тех, которые из ненависти к злонравию часто приводили себя в гнев, обличало, что они ласковы и кротки, уничтожив в одних мысль о степенности, а в других причину к гневу; потому что не новое что-либо производит вино в человеке, но то, что в нем было скрытно, выводит наружу.

«Вино веселит сердце человека» (Пс. 103:15), употребляемое умеренно в потребность телу, употребляемое же сверх потребности называется блудным, укоризненным и непотребным. Ибо невинно вино, укоризненно же пьянство; «не упивайтесь вином, от которого бывает распутство» (Еф. 5:18), говорит Божественное Писание. Да и сама природа, возмущаемая неумеренностью, делается учительницею доброго поведения.

Господь, носимый еще в матерней утробе, включен в народную перепись и заплатил кинсон кесарю, узаконяя нам быть покорными власти, когда нимало не вредит сие благочестию. Посему будем и мы подражать тому, чему научил нас Сам Бог наш, обнищавший по Домостроительству, и не станем под предлогом нашей нищеты отрекаться от подати.

...Надлежит всеми мерами уступать власти в том, в чем не терпят вреда ни благочестие, ни добродетель; а, напротив того, делаются от скромности их чтителей более царственными и достославными.

Начальственная власть, если не срастворяется кротостью и не цветет в ней Богу служащая снисходительность, есть паче безрассудство и жестокость. Если же соединена с кротостью, а кротостью правит справедливость, то она — и правота, и благость, и путь правосудия, и тишина в делах.

Апостол Павел не сказал: «нет начальства не от Бога», но рассуждает о самом начальствовании, говоря: «нет власти не от Бога (Рим. 13:1). То самое, что у людей есть начальства, одни начальствуют, другие живут под начальством, — не просто и не случайно происходит это, так чтобы народы, подобно волнам, увлекались туда и сюда, но, по словам Павла, это есть дело Божией премудрости. Поскольку равночестность, обычно, разжигает часто войну, то Бог не попустил быть народоправлению, но установил царскую власть, а потом за нею и многие начальства. Какие же, спросишь? Начальника и подначального, мужа и жену, отца и сына, старца и юношу, учителя и ученика. Даже и у бессловесных животных можно видеть подобное этому. Поручителями в этом — пчелы, подчиняемые царской власти, журавли и стада диких овец. Если же посмотришь и на море, то и оно окажется не лишенным этого благочиния. И там многие породы рыб имеют одного правителя и вождя. Ибо безначалие везде всего ужаснее и бывает причиною замешательства и неурядицы. Поэтому и в теле, хотя оно есть нечто единое, не все равночестно, но одни члены начальствуют, а другие подначальны.
Потому вправе мы сказать, что самое дело, то есть начальство и власть царская, установлена Богом, что бы общество не пришло в неустройство. Но если какой злодей беззаконно восхитил эту власть, то не утверждаем, что поставлен он Богом, но говорим, что попущено ему или изблевать все свое лукавство, как фараону, и в таком случае понести крайнее наказание, или уцеломудрить тех, для кого нужна и жестокость, как царь вавилонский уцеломудрил иудеев.

Законную власть не обращай в варварство бесчинными нравами, но украшай приличными ей делами: с унывающими духом обходись кротко, низших уравнивай с высшими; и тогда возжжешь светлый пламенник правосудия, потому что справедливость служит поджогою светильнику доброго правления.

...Каждый получит мзду свою по мере труда своего, а не по следствиям труда. Содержа это в мыслях, наставники и ученики да стремятся к добродетели, не давая места никакой отговорке.

Премирный жребий, изобилующий всеми благами, недоступный всему горестному, не порождающий уныния и матерь всякой радости, превосходящий и язык, и слух, и ум, уготованный собственно подвизавшимся в настоящей жизни законно, не позволяет даже и ощущать здешних печалей. Потому и Первоверховный из подвизавшихся так взывает: нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. (Рим. 8:18). Ибо если Подвигоположник в воздаянии наград с великим преизбытком превышает труды и сообщает столько веселия, сколько свойственно иметь в удел принявшим небесный жребий, то не удивительно, если они в ничто вменяли все горестное в мире.

Пропустившие благоприятное для дел время не получат искомых ими благ. Ибо кто одобрит земледельца, который, когда нужно пахать и сеять, чтобы иметь обильную жатву, предается праздности и сидит сложа руки? Кто одобрит садовника, который, когда должно ухаживать за виноградом, чтобы принес он добрые грозди, и за упояющим точилом, посматривает только на труды других? Кто одобрит пловца, который, когда настало время плыть, чтобы промышлять торговлею, остается в пристани и проводит время в корчмах? Конечно, никто. Потому, если это действительно так, кто одобрит христианина, который во время подвигов требует венцов. Здесь место подвигам, а не венцам, там же — наградам и почестям. Поэтому не будем упускать времени благоприятного для дел, чтобы там не каяться без пользы.

Знай... что если окажешься благоискусным во всем, то неполучение здесь наград послужит тебе не к тому, чтобы вовсе не получать их, но к тому, чтобы получить блистательнейшие. Ибо один получает нечто блистательное здесь, а другой, не получив здесь ничего, приимет там блистательнейший венец. Посему, что может доставить тебе радость, то да не будет для тебя причиною к малодушию. Ибо получившему здесь справедливо умаляется тамошняя награда, а не получившему, очевидно, соблюдается там полная.

...Скажу и о преспеяниях, т. е. если, оказав преспеяние в малом и неважном, здесь насладишься чем-либо для тебя полезным, то не будешь иметь награды там... И, если угодно, поясню сказанное примером. Пусть будут <предположим так> два праведника, высокие по добродетели, но один здесь богатеет, другой беднеет; один прославляется, другой терпит оскорбления; один от всех слышит себе похвалы, а другой — осмеяния. Отшедши туда, одинаковый ли приимут венец? Нет, говорю я. Хотя, как сказано, и равными показали себя в рассуждении добродетели, но несходство в здешней жизни и равенство в добродетели изменит в неравенство, не потому, чтобы нелицеприятный Судия произнес несправедливый приговор, но потому, что одному с здешнею наградою соразмерит будущую, а другому определит беспримесное веселие.

Дела большею частью оцениваются по начинаниям, а не по совершению; и венец сплетается за решимость, а не за конец дела.

Если преуспевала одна душа, то пусть она одна и будет увенчана. Если же и тело разделяло с нею подвиги, то с ним да будет и увенчана. Это и справедливо, и основательно, и разумно, и весьма прилично.

Думаю, что дарования даются не просто, но по мере предуготовления разума в принимающих.

Если и нам желательно, чтобы провозгласили нас победителями и увенчали, то принесем в жертву самих себя; никакая смертная и житейская страсть да не найдет в нас места, но, расставшись со всем, будем говорить и делать только достойное небес.

Любителю добродетели надлежит отказываться от всего излишнего, ибо не в пище только, но и в одежде, и в месте жительства, и в домашней утвари, и в ином подобном попечении надобно уважать необходимую потребность и не нарушать довольства малым. Что пользы, если постишься, но копишь деньги; или не копишь, но ищешь помещения, которое  превышало бы потребность? Что приобретешь, если пользуешься скромным жилищем, но украшаешься изысканной одеждой?

Умеренное содержание и душе приносит пользу, и тело делает здоровым; а содержание роскошное вредит и душе, и телу, не давая места в одной — благоразумию, а в другом — здоровью. И первое усмиряет даже врожденные пожелания, а последнее возбуждает желания противоестественные.

...Чтобы не взыграть нам невоздержанием, которое подвергает нас опасности забыть Бога, обуздаем виновницу всего этого — пресыщение, тщательно наблюдая, чтобы вкушать только по необходимости и в меру – и не усилится брань чревоугодного упоения.

Кто избрал для себя самую воздержную и довольствующуюся малым жизнь, тот славен и велик душою, но недорог в жизни.

Войны воспламеняются всего более единственно ради приобретения чужой собственности. Но не должно обвинять всех ведущих войну; положивших начало или  нанесению обиды, или хищению справедливо называть губительными демонами; отмщающих же умеренно не надлежит и укорять, как несправедливо поступающих, потому что делают дело законное...

...Хотя умерщвление неприятелей на войнах кажется делом законным и победителям воздвигаются памятники, возвещающие их заслуги, однако же если разобрать тесное сродство между всеми людьми, то и оно не невинно; потому Моисей предписал и убившему человека на войне пользоваться очищениями и кроплениями.

Если Бог и из несуществующего силен привести в бытие все, что Ему угодно, то тем более из приведенного в бытие может обновить существовавшие уже и в землю обратившиеся тела. А что Воскресение будет, и как оно будет, этому научит тебя и тайна посеваемого, и возбуждение всех растений, умирающих зимою и оживающих летом.