Исидор Пелусиот

Похвал достоин не тот, кто истину преодолевает искусством, но кто безыскусственно выражает ее. Поэтому, отложив в сторону силу в слове, держись истины и, ее имея в виду, сообразуй с нею жизнь свою. Ибо, хотя возможешь вводить в заблуждение людей, но и от них всего чаще будешь обличаем, однако же не обманешь не дающегося в обман Судию.

...Не обещать дара Богу — безбедное дело, а дать обет и отказаться от исполнения — достойно осуждения.

Удивительно для тебя, говоришь ты, что Бог не щадит святилищ Своих, когда в страх приводит землю. Но точное объяснение этого имеешь в Божественных книгах. И не смущайся, смотря на совершающееся ныне. Ибо, если не пощадил Господь святого Ковчега, но вместе с законопреступными жрецами предал его иноплеменникам, и град святыни, и херувимов славы, и первосвященническую ризу, и пророчество, и помазание отдал в попрание и осквернение язычникам, то и сейчас не щадит Пречистых Тайн, чтобы непощадением дворов Своих привести в страх согрешающих, внушив им, что они за дела свои должны ожидать себе еще более грозного наказания. «Рыдай,  кипарис, ибо упал кедр» (Зах. 11:2). Когда падает крепкое, да вразумляется этим немощное!

Если посмотришь на телесную красоту, то представь мысленно, что пышный этот цвет наутро будет прахом, и нынешний огонь на следующий день обратится в пепел. Ибо все, что имеет конец, и притом самый скорый, если и кажется блистательным и вожделенным, должно быть пренебрегаемо, особенно когда сулит оно и наказание.

Многие думают, что с любопытством смотреть на чужую красоту ничего не значит, но от этого рождаются прелюбодеяния и расстройства в домах.

Достославный крест справедливо назвать опорою и украшением не только земли, но и неба, потому что им поддержана вся тварь, когда премирным доставил он радость, а земным свободу и сочетал разъединенное.

Крест, осмеиваемый идолослужителями, распял многобожную прелесть. Страдание предало позору губительных демонов; смерть умертвила смерть; мертвенность плоти мертвыми сделала надежды распинавших; гроб погреб в себе диавола, на всех же излил источник жизни.

Надписью на доске, которую Пилат прибил над Господнею главою, исполнилось слово Господа, сказавшего: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12:32). Поэтому читаемое в этой надписи давало видеть, что спасительное страдание совершено не за одну Иудею, но и за всякую эллинскую и варварскую страну.

Всем известно, что мы сами по себе погибли, а спасены Христом. Он оправдал крещением повинных наказанию, Он украсил небесными дарованиями. Но известно также, что, если не последует за этим и того, что в наших силах, то никакой не приобретем пользы от такого о нас попечения и от благодати, но понесем тягчайшее  наказание, как не соделавшиеся лучшими и при таком благодеянии.

Поскольку ко всем перешло бесславное и тяжелейшее всякой утраты наследство грехопадения Адама, и по нерадивости произволения увеличилось это нежеланное достояние, то, придя сюда, Христос сделал тело наше легчайшим посредством крещения, восставляя его крылами Духа. Потому предложены нам большие, чем ветхозаветным, и подвиги, и награды.

Много себя обманываем и вводим в заблуждение, если, не делая ничего такого, что прилично делать желающим победить, надеемся превозмочь тех, которые делают все, что надлежит делать уготовляющимся к победе. Это значит то же, что сонным и спящим крепко препобедить бодрствующих и ревностно трудящихся, а также ленивым и пребывающим в праздности одержать верх над теми, которые ничем не пренебрегают.

...Если кто истребит в себе леность, тотчас увидит возникающими в себе правые помыслы, которыми утверждаются правда и суд.

Леность в ничто обращает предшествовавшие труды, как бы ни были они славны, а рачительность уничтожает и прежнюю леность.

Отлагающие делать что должно, объявляют тем желание вблизи увидеть неприятное; своею леностию оскорбляя добродетель, они навлекают на себя наказания, давно готовые преследовать постигнутых ими.

Погрешности, допущенные по лености, необходимо уничтожать трудами, и после понесенных поражений снова бороться со многими опасностями.

Нам, если только целомудренны, следует отвращаться льстецов больше, чем людей наглых. Ибо такая честь невнимательным делает больше вреда, нежели оскорбление, и труднее человеку одержать верх над собою, когда ему льстят, нежели когда его оскорбляют.

Всего страшнее льстецы, которые, завися от языка богатых, если тем угодно будет изъявить удивление чему-либо нелепому, клянутся, что это всего лучше, и немедленно хулят, если те вздумают похулить и самую добродетель. Поэтому людям здравомыслящим нужно избегать и того, чтобы самим льстить, и того, чтобы им льстили. И то и другое порождает и неисправимое злонравие и нестерпимое мучение.

Поскольку ласкательство сильно к тому, чтобы окрасть ум не только у мужественных, но и у благоразумных, то справедливо утверждаю, что оно сильнее страха, потому что уступить страху многие стыдятся, а ласкательству с приятностью уступают победу, предаваясь ему без рассуждения и исследования.

Лесть- сильнее и ужаснее страха. Чего не в состоянии сделать нужда, то может произвести услужливость, и неодолимых страхом нередко порабощала лесть. Потому надлежит мужественно стоять и против страха, и против ласкательства, та и другая страсть неблагородна, и чтить одну истину.

Если вы, для служения Богу признающие достаточною одну наружность, того, чем хвалитесь, не обратите в самое дело, то Царствие Божие не будет для вас открыто; потому что Царствие это истинно и открывается истинно ищущим его.

Не словами... надо очаровывать слушателей, но деятельностью вести за собой видящих жизнь твою.

Весьма точно знаешь, что лукавство во всяком случае доводит до наказания... Потому лукавства избегай, старайся же стать добрым, и Божия долготерпения не  почитай непопечительностью, потому что Господь изведет овец на самый строгий суд.

Все обращают внимание не на то, что мы говорим, а на то, что делаем, и по делам произносят приговор, если не явно, то в сердце. Поэтому надо иметь и жизнь, соответствующую слову, и правила жизни, согласные с учением, чтобы, побеждая на словах, не быть побежденными в делах.

Велика Благость Божия и человеческая жестокость. Кто испросил себе отсрочку и получил прощение долга, тот, когда у него попросили отсрочки, не только не дал, но и заключил в тюрьму своего должника, не столько ему задолжавшего, сколько должен был сам: сам был должен десять тысяч талантов, а тот пятьдесят динариев. Потому евангельское слово, сравнивая человеческую доброту с Божией Благостию, справедливо назвало ее злом: «если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим...» (Лк. 11:13). Не всю природу обвиняет оно во зле, да не будет этого!, ибо написано: «Благотвори, Господи, добрым» (Пс. 124:4), и еще: «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе» (Мф. 12:35), но только сравнивая благость человеческую с Божией, назвало ее злом. Ибо далее сказано: «тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф. 7:11).

Опытному в добродетели подобает быть и боголюбивым, и человеколюбивым, чтобы как по высоте добродетели и по преданности Богу не пренебречь людьми, так и ради людей не пренебречь Божиим, потому что любовь к Богу хотя она и гораздо выше любви к людям, но, соединенная с нею, делается еще более возвышенною.

...Любовь по Богу и целомудренна, и, так как предмет ее непреходящ, постоянна. И в какой мере открывается ей красота добродетели, в такой же связывает она с собою и друг с другом любителей одного и того же.

Когда высота ума ведет не к высокомерию, а к скромности, тогда избегает она и кичливости, и раболепства, не позволяя, чтобы неблагообразное примешивалось к благоприличному.

Кто упражняется в спорах, тому невозможно преуспеть в любомудрии.

Не гоняющихся за выражениями, не красноречивых, не искусных в словопрении, не величающихся силою слова должно называть мудрыми, но тех, которые отличаются деятельным любомудрием. Если же украшает их и любомудрие умственное, то назвать их должно мудрейшими. А если — и любомудрие созерцательное, разумею благочестие, о котором одном утверждаем, что оно в собственном смысле есть мудрость, то нужно назвать премудрыми. Первое любомудрие есть как бы основание и здание, второе — как бы украшение, а последнее — как бы верхний венец здания. Поэтому как без основания и здания не имеют места ни то, что украшает здание, ни то, чем венчается оно, так и без добродетели не будут иметь места ни умственное, ни созерцательное любомудрие.

...Мстить... без меры <почитаю> делом противозаконным, злодейским, лучше же сказать, диавольским. Ибо диавол, многих не убедив начать неправое дело, так как это — явный грех, тем, что без меры мстили, сделал одинаково виновными с начавшими неправое дело.

«Ты взыскуешь, — говорит Господь, — человеколюбия; а обиженный тобой ищет отмщения; ты называешь Меня милосердным, а он — правдивым; ты просишь снисхождения, а он вопиет, что не оказано ему помощи. Успокой его, справедливо вопиющего, и не будешь лишен Моего благоволения; примирись с обиженным, и тогда умоляй о Моем примирении с тобою. Не продаю за дар справедливо требуемого другим отмщения; не унижаю неподкупного судилища; не оказываю благоволения к обидевшему, пока печалится обиженный. Не малый, но крайне высокий и великий даю тебе дар — отлагаю исследование дела, не произношу немедленно решительного приговора; даю тебе время удовлетворить обиженного».

Многие, надеясь тем же или даже и большим того, что потерпели сами, воздать противникам здесь, подверглись страданиям тягчайшим тех, какие несли в начале, не потому, что побеждена была справедливость, но потому, что она славно предоставлена будущей жизни. Почему безмолвием паче и любомудрием надлежит воздавать тем, которые делают нам зло.

И с неприятелями, когда просят мира, надо примириться. Ибо кто не примиряется, но мучает, не обуздав гнева милосердием, даже тех, которые просят о примирении... тот утратит преимущества победы, от всех потерпит укоризны, как уподобившийся зверю, и не избежит наказания от Бога.

Нельзя быть непримиримым с примиряющимся, но даже, насколько от нас зависит, нужно примиряться и с непримиримыми, если только не терпит вреда благочестие.

Нужно обратить душевное око от рассмотрения чужих погрешностей на свои собственные и приучать язык говорить строго не о ближних, но о себе самом, ибо плодом этого бывает оправдание.

Бежал ты жизни тленной, вступив на путь монахов, но язык у тебя неудержим, и говоришь, не подумав. Это не иное что значит, как построить крепкую, неприступную для врагов стену и для входа им оставить врата. Если хочешь и стену сохранить в безопасности, и перед врагами оказаться сильным, то всеми силами сдерживай язык, от которого приключаются мгновенные и великие падения.

Не клясться – значит и не требовать клятвы. Ибо если не хочешь сам клясться, то и от других не потребуешь клятвы по следующим двум причинам: вопрошаюший или стоит в истине, или, напротив того, лжет. Если человеку обычно стоять в истине, то, без сомнения, он и до клятвы говорит истину. А если он лжец, то лжет и поклявшись.

Обуздай скорость языка, потому что язык важнее всех земных членов — так как всего труднее его удерживать.

Не повелено нам метать жемчуг перед свиньями, то есть перед погрязшими в страстях и ведущими жизнь скотскую, «чтоб они не попрали его ногами», лукавыми своими начинаниями хуля имя Божие и, «обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6).

Самая природа как не позволяет овце пастись с львицею, так вовсе не допускает кичливости водворяться с жизнью монашеской, потому что первая зверонравна и неудержима, а последняя благопокорно принимает все доброе и с великим терпением переносит горестное. Потому, если приготовился упражняться в монашеской жизни, то откажись от кичливости, чтобы через нее не причинил тебе какой беды тот, кто поднял шею против Господа и желает всех иметь соревнователями своего превозношения и падения.

Удаление от городской молвы столько полезно в деле спасения, что Сын Божий, оставив города, на вершинах гор ублажил живущих в чистоте, тем самым, чему учил делами Своими, показывая, что не отрешившемуся от земного и не восшедшему на высоту добродетели невозможно удостоиться ублажения от Бога или получить будущие блага. Ибо кто ищет горнего, тот вселяется там, где Христос сидит одесную Бога (Кол. 3:1).

Монашеская жизнь — Царство Божие; никакой не подчиняется страсти, возвышенно мыслит и преуспевает в небесном.

Немало сведений придало мне уединенное отшельничество. Ибо, кто остается среди мятежей и намерен познать небесное, тот забыл, что посеянное в тернии им и бывает подавляемо (Мк. 4:7). И кто не отрешился от всего, тот не может познать Бога.

Если хочешь стать искусным монахом, не угождай своему самовольству и своенравию, но подчини волю свою тем, которые и жизнью, и временем, и трудом возделали уже и привели в устройство Божественный виноградник, и у которых легко тебе научиться деланию. Ибо смешно и стыдно в низком ремесле переходить непрестанно от учителя к учителю, а Божественное любомудрие, как что-нибудь маловажное, предоставлять себе самим.

Разумному монаху надлежит быть благоискусным взвешивателем, не допускать, чтобы перетягивала которая-либо сторона весов, и как малоядение приводило в  расслабление, так многоядение — в распутство.

Если соблазняет тебя, что ради любви мучеников к Богу и за их постоянство чествуется нами прах мученических тел, то спроси тех, которые получили от мощей исцеление, и дознай, в каких страданиях подают они врачевания. Тогда не только не будешь смеяться над тем, что делается, но, конечно, и сам поревнуешь исполняемому.

Мудрые, по моему определению... суть те, которые украшены умными добродетелями; таковы были имеющие дар слова и мудрость ведения.

Господь повелевает нам быть мудрыми подобно змее, во всяком искушении соблюдать голову свою, т. е. веру нашу. Ибо змея, в каких бы затруднительных обстоятельствах ни находилась и каким бы ударам ни подвергалась, сохраняет голову свою невредимою. И хитро также совлекает с себя ветхость, проползая сквозь какое-либо тесное отверстие и там слагая свою старость. Поэтому Господу угодно, чтобы и мы на тесном пути и страдании «совлекались ветхого человека и облекались в человека нового, обновляемого по образу Его» (Кол. 3:10).

«Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби» (Мф. 10:16). Когда змея ползет через трещину, она снимает свою старую кожу. Так и Христос хочет, чтобы мы шли узким путем и умерщвляли ветхого человека. Когда мы пресмыкаемся по земле и живем среди мирской суеты, в душе от этого праха образуется некий твердый слой, как бы другая кожа. И потому христианин должен как можно чаще отрясать прах земной и заботиться о совлечении «греховного тела плоти» (Кол. 2:11). А у пренебрегающих этой змеиной мудростью греховная природа может до такой степени окаменеть и окрепнуть, что переменить ее будет невозможно.

Подлинно самая высокая мудрость — правильное понятие о Боге.