Исидор Пелусиот

Поскольку терние было произведением клятвы, и земля осуждена произращать его после нашего преступления, Господь же пришел уврачевать Собою всякую болезнь, то посему, как победоносный, увенчан был терниями, так поступают благоискусные победители, выставляя на позор то самое оружие или орудие, при помощи которого одержали победу, и говорит: «Мужайтесь, Я победил мир» (Ин. 16:33). Ибо принявший на Себя естество человеческое, но не подвергшийся падениям человеческим и всему роду возвратил первобытную доброту, и в самом естестве уничтожил силу клятвы.

Если надлежало пострадать Христу (Лк. 24:26), то почему наказаны распявшие? — Отвечаю на это: сказанное "надлежало пострадать" указывает на вольное избрание страданий и на Божественное Домостроительство, но не подает мысли об извинительности действовавших, потому что злонамеренность нечестивых не была в согласии с Божественным изволением. Она старалась даже разрушить то, что домостроительствовал Бог. Почему в злодеях действовало нечестие, а Богом совершено премудрое Домостроительство и освобождение людей; лукавство распинателей обращено в благодеяние человеческому роду, и плоть ехидны употреблена на приготовление врачебного пособия.

Когда естество человеческое дошло до неистовства, мучительство грехов стало несносно, наступило время приговора, осуждающего род наш на конечную гибель, потому что все способы исцеления оказались недействительными, ни закон, ни пророческое слово не возмогли отвратить усилившейся заразы; тогда Бог в цену Искупления дал Единородного, чтобы все возымели силу и благодать. Поэтому-то апостол Павел сказал: «в явление правды Своей» (Рим. 3:25). Ибо за всех принесена единая и достоинство всех превышающая Жертва. И тогда гнев прекратился, последовало примирение, вражда переменилась в доброе чувство, вместо осуждающего приговора дано преестественное дарование усыновления, стеклись тысячи даров, украшающих Церковь, чтобы вместе и правда была явлена, и открылся преизбыток благости.

Не похитил Иисус Христос Себе Божество и Царство, но прежде веков имел это нерожденно, и не предполагая, что может лишиться этого, но, как Владыка и пренебесных и земных, и преисподних, и вышнего не оставил, и к нам пришел, снизойдя даже и до ада, чтобы, повсюду быв, везде спасать всех, на земле обновляя и тех, которые живут, и тех, которые будут жить, а под землею освобождая от владычества смерти обладаемых ею.

Когда губительные демоны с вождем их диаволом не попустили людям пребыть в своем чине, но, предавшись всякой неправде и хищничеству, не зная сытости в поругании над людьми, довели их до последней степени страданий, тогда, тогда именно, Царь всяческих, Отчее Слово, возненавидев самоуправство одних и сжалившись над бедствиями других, облекшись в естество человеческое, вступил в борьбу. И одни победные памятники были уже воздвигнуты, другие воздвигались, об иных же имелась надежда, что будут воздвигнуты. И варварское полчище демонов с вождем их стало оплакивать свои бедствия, а естество человеческое вступало в свободу.

Больше всего хранимого храни сердце твое (Притч. 4:23), чтобы естества Христова по воплощении не принять тебе как-либо за призрак. Ибо признание одного только естества во Христе, так как этим или извращаешь Божественное, или умаляешь наше, есть уничтожение того и другого.

Не должно искать естественных доказательств на то, что превыше естества. Ибо, хотя Слово и соделалось Истинною плотню, однако же Христос — не простой человек, но, вернее сказать, вочеловечившийся Бог, в обоих естествах единый Божий Сын.

...Иные полагают, что Царствие Божие выше и божественнее, а Царствие Небесное меньше и ниже; иные же говорят, что, в сущности, это одно и то же, но различно выражается, будучи названо иногда от имени царствующего Бога, а иногда от имени царствующих Ангелов и святых.

Как сеть, закидываемая в море, заключает в себе разные роды рыб, так вечное Царство Христово, принимая множество людей из всякого народа, определяет им спасение по мере веры, не по достоверности рода, не по уважительности чина, не по священству, не по царской власти, недостойной этого наименования, уделяя блаженство, но по нраву и по жизни, определившей себя к чистоте и устремленной к ловле истинных рыбаков.

Царство Небесное уподобляется квасу в безгрешном воплощении Бога и Спасителя нашего, Которым растворен весь мир, и составом единого тела, восприятого от нашей сущности и от Богородицы Марии, все от века человечество обновлено в возрождении.

Второго же никто не удостоил ублажения, но все оставили невознагражденным. Поэтому не жди старости, чтобы во время таковой уцеломудриться. Кроме того, что неизвестно, достигнешь ли ее, и самое дело не стоит соревнования.

Кто видел превосходную и высшую всякой красоты красоту целомудрия и не пленился любовью, тот, по суду моему, да будет вписан в число нелюбителей красот.

Кто целомудрием и воздержанием обуздывает сластолюбие, для многих кажущееся неодолимым, тот, имея душу, свободную от всякой гнусной страсти, вправе восхищаться многими и славными победами.

Целомудренным по праву называется не тот, кто по нужде целомудрен, но кто, имея возможность наслаждаться удовольствиями, любит произвольное целомудрие. Одни потому самому, что не могут сделать, что было бы для них желательно, имеют часто на себе вид скромности, но, получив возможность, изобличаются. Люди же доблестные тогда особенно и оказывают терпеливость и держатся правды, когда данное человеку полномочие порождает неправду.

Поскольку в естестве нашем при множестве нужд самая великая — нужда чрева, потому что, предписывая нам многое, всего меньше соглашается покориться разуму, то будем удерживать самоуправство чрева рассудком и неукротимое ухитримся сделать ручным. Достигнем же этого, если нужде станем удовлетворять потребным и неумеренность сокращать тем, что будем довольствоваться малым.

Пренебрегай лакомыми снедями, потому что в скором времени они обращаются в ничто, а во время вкушения имеют великую цену. Употребление их сверх потребности теперь порождает болезни, а в будущем подвергает ответственности на Суде.

Смотри, чтобы пресыщение и чревоугодие не довело тебя до страстного неистовства и ты не оказался увлеченным этими двумя молодыми невзнузданными конями.

Если надеешься отойти к Богу, то послушайся моего совета и угашай неистовство чревоугодия, ослабляя тем в себе разжжения сластолюбия,– это предает нас вечному огню.

Те, кто употребляет пищу сверх меры и потребность в пище оскорбляют пресыщением, притупляют чувства и, сами того не замечая, от излишества в наслаждении теряют даже и само наслаждение пищей.

Если чрево препобедишь, то овладеешь и тем, что от чрева, и не заслужишь осмеяния.

Подвижничество... есть подражание всем заповедям Господним и хранение их; оно не гневливо, не кичливо, не сребролюбиво, не опрометчиво, не самолюбиво, покорно, всякому услуживает, вовсе чуждается тленного, пребывает в общении только с духом; у него язык благодарный, полезная молитва, оно делает все из послушания...

Безмолвствовать по наружности, а мысленно вмешиваться в житейские ухищрения и мятежи – это омрачение и обращение прежних трудов в ничто, прокладывание страстям пути к победе.

Молитву делают успешнее не голые слова, но добрые дела. Ибо смотри: божественный Давид просит, чтобы судил его Бог по «непорочности» его (Пс. 7:9); и благочестивейший Езекия представляет молитвенницей за себя свою богобоязненность (Ис. 38:3); и вдовицы в Иоппии употребляют ходатаями добрые дела умершей (Деян. 9:39). Если так будешь совершать моление свое, прямо взойдет оно к Богу «и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень» (Пс. 36:6).

Дивишься ты краткости Господней молитвы, а меня всегда изумляла и изумляет высокая премудрость в кратких словах. Ибо не трудно произнести эти слова, но нужно быть не слушателем слов только, но и исполнителем их. Потому полагаю, что преступает всякий предел дерзости тот, кто не исполняет того, что достойно сына, но осмеливается Владыку называть Отцом; делает то, чем бесславится имя Божие, однако произносит: «Да святится имя Твое»; служа одним из оруженосцев диавола, отваживается выговаривать: «Да приидет Царствие Твое», то есть к угнетенным под властью мучителя да приидет победоносный Царь, подающий неодолимую помощь в борьбе со грехом.
И не исполняя на деле ничего, угодного Богу, принимает еще на себя лицемерный вид добродетели и говорит: «Да будет воля Твоя, яко на Небеси и на земли». Предавшись роскоши и расточительности, отложив многое в запас не только на пропитание, но и для чревоугодия, смеет молиться: «Хлеб наш насущный (то есть необходимый для души или достаточный для плоти) даждь нам днесь», тогда как словом «днесь» указывает Господь на заботу о едином дне, потому что, мыслительную силу души возводя к высшему любомудрию, определяет и самое время прошения.
Хотя сам недоступен и жесток, но говорит «остави нам долги наша», сам злопамятен и безмерно мстителен, но говорит: «якоже и мы оставляем должником нашим»; сам себя ввергает в искушение и пролагает всякие пути, ведущие к опасности, но говорит: «не введи нас во искушение», что представляется смешным, лучше же сказать, достойным всякого негодования. И дальше: охотно следовать за врагом и сказать: «но избави нас от лукавого» – выше всякой насмешки. И на словах выражать: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава», а на деле пренебрегать Тем, Кто источает всякую силу и славу – это уж вовсе непростительно. Поэтому сказать: «Отче наш» имеют право одни те, которые, после чудесного рождения в божественном Крещении, но новому и необычайному закону чревоношения, проявляют себя истинными сынами Божиими; сказать: «да приидет Царствие Твое» вправе те, которые избегают всего, что доставляет удовольствие диаволу; сказать: «да будет воля Твоя» вправе те, которые являют это своими поступками; сказать: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» могут те, которые отказываются от роскоши и расточительности; просить: «остави нам долги наша» могут те, которые прощают согрешившим перед ними; просить: «не введи нас во искушение» могут те, которые ни себя самих, ни других не ввергают в него; просить: «избави нас от лукавого» могут те, которые ведут непримиримую брань с сатаной; и сказать: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава» могут те, которые трепещут словес Божиих и исполняют их на деле. Ибо познание молитвы Господней в такой же мере может быть успешно, в какой преуспевает нрав и жизнь молящегося.

Веру... должны проповедовать больше дела, нежели слова <...> Ибо делами, а не словами должно быть обнаруживаемо сокровенное.

Не вдавайся в гордыню, потому что дела идут у тебя упешно, как будто не можешь потерпеть чего-либо худого; напротив того, содержи в мысли то, что обстоятельства часто принимают противный оборот, держись скромного образа мыслей, и не выходи из пределов человечества. Правосудие назирает дела наши; оно возмечтавших о себе, что не подлежат уже наказанию, доводит до наказания тем самым, чем думали избежать его.

Если все свойства Божественного естества превышают меру человеческого естества, то проще всего для нас уподобиться Божеству в возможном и сообразном с нашей природой. Что же это такое? Смиренномудрие.

«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они... обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6). Эти слова имеют такой смысл. Божие слово свято и является самым драгоценным жемчугом. Псы же и свиньи – согрешающие не только в догматах, но и в жизни. Попрание – раздор и споры о них покушающихся извратить правоту догматов и оскорбляющих достойную жизнь. А растерзание – пренебрежение и поругание неправедно живущими носителей слова Божиего, подающих добрые советы. Господь поэтому и сказал: не бросайте слова, подобно чему-либо малоценному и легко приобретаемому, чтобы и Господа не оскорбить, и самим не подвергнуться осмеянию тех, которые не говорят и не живут в истине. Иные же, тоже близкие к правде, толкуют эти слова так, что Господь повелел не давать и священства недостойным и нечистым, чтобы не осквернили его. ...Если же скажут, что и согрешающим мирянам Господь повелевает не преподавать Божественных Таин,– не противоречь этому.

Падающие и не осмеливающиеся приступить к Священным Тайнам – сознательны и скоро могут достигнуть того, чтобы не грешить. А согрешающие и осмеливающиеся «нечистыми руками» прикасаться Пречистых Таин достойны бесчисленных наказаний. Ибо, по неложному слову Павлову, делают они себя виновными против Тела и Крови Господней (1 Кор. 11:27). Поэтому к первым не с такой силой приступает диавол, зная, что хотя они и падают, но, сознавая это, хранят уважение к Божественному. А на последних, которые грешат и не сознают того или, хотя и сознают, но пренебрегают тем и осмеливаются касаться Священных Таин, диавол нападает всеми силами, справедливо считая это признаком совершенного бесчувствия и развращения. Так поступил он и с предателем. Ибо вошел в него не потому, что пренебрег Кровию Владыки, но потому, что из лукавства Иуды заключил о его уже неисцелимой болезни. Поскольку Иуда замышляет предать, но не отказывается от Приобщения, то диавол увлекает его. А если бы увидел его сохраняющим благоговение к Божественному Таинству и воздержавшимся от него, то, может быть, миновал бы Иуду как еще трезвенного. Но поскольку увидел, что он омрачен корыстью, что уже нет в нем правого помысла, но выходит он из себя от ненасытности, а сверх того осмелился коснуться того, чего в таком состоянии и касаться не надлежало, то, познав это бесчувствие, всецело вошел в него.

Из-за любви к деньгам вражда, драки, войны; из-за нее убийства, разбои, клевета; из-за нее не только города, но и пустыни, не только обитаемые страны, но и не населенные дышат кровью и убийствами. Из любви к деньгам извращены законы родства, потрясены уставы природы, нарушены права самой сущности. Сколько бы зол ни отыскал кто в народных собраниях, или в судилищах, или в домах, или в городах,– увидит в них отростки этого корня.

Страшная и ненасытная привязанность к корыстолюбию, как некий грозный и мстительный мучитель, стоит при одержимых ею, раздавая им жестокие и немилосердные приказания и превращая их в зверей, приводит таким образом ко гробу. Итак, если многие и достигшие уважения мужи отказались от богатства и не вступали с ним в союз, как с врагом и противником добродетели, и если самая эта болезнь корыстолюбия оказалась главною виною зол, и приобретшие себе богатство не делаются непреодолимыми и неуловимыми, а напротив того, оказались легко одолеваемыми всяким, не только при жизни, но и по смерти, то перестань отдавать себя в добычу этой тяжкой болезни и воздвигать против нас умы.

Из людей любостяжательных и обидчиков одни знают, что грешат, а другие даже и не знают, что грешат неисцельно. Ибо это — не чувствовать недуга, в котором находишься, есть усиление нечувствительности, и оканчивается совершенным бесчувствием и омертвением. Потому о них всего более надлежит жалеть. Ибо делать зло — более достойно сожаления, нежели терпеть зло. Тем, которые делают, угрожает крайняя опасность; а у тех, которые терпят, ущерб касается одного имущества. Притом первые не чувствуют двойственного омертвения. Ибо представляют опыт несовершенного и детского разумения. Весьма малые дети ни во что не ставят того, что действительно страшно, но часто суют руки в огонь, а увидев пустую личину и призрак, приходят в страх и трепет. Подобное этому бывает и с любителями любостяжательности; боясь бедности, которая не страшна, но еще служит поводом ко всякой охранности и скромному образу мыслей, в великое ставят неправедное богатство, которое страшнее огня; потому что и мысли, и надежды обладающих им обращает в прах.

Зависть... ко всякому другому действительно или мнимо доброму качеству не благосклонна, а напротив того, жестока и неприязненна, к добродетели же, которой дано в удел качество в собственном смысле прекрасное, совершенно непреклонна. Потому не быть предметом зависти — дело, может быть, беспечальное, но и не славное... возбуждающему же к себе зависть надлежит с целомудренным помыслом переносить злоумышления зависти.

Хотя и нелегко воротить назад потерянное время <при самом быстром своем полете, не дозволяет оно согрешившим возвращаться для исправления того, в чем погрешили>; однако же Божественное человеколюбие, будучи выше и причин, и законов, и времен, допускает к Себе кающихся, и к их усердию примешав собственную Свою благость, и краткость времени растворив усилением раскаяния, подает врачевство падшим.

Всего лучше неповрежденная и ничем не страждущая лепота души; если же трудно сохранить ее, то лучше терпеть вред в чем-либо малом и удобоизлечимом, а не в существенном. Когда слышишь, что дано нам покаяние, не приступай поэтому небоязненно ко греху в надежде, что непременно будешь исцелен; но знай, что, во-первых, многие не имели времени на покаяние, подвергшись наказанию среди самых прегрешений; что сверх этого покаяние врачует обыкновенно немощи нескоро, потому что потребны труды, пост, бдение, милостыня, молитвы и все сему подобное, чтобы уврачевать прежние язвы. В-третьих, надлежит не терять из мысли, что и в увраченном струпе рубец изобличает бывшую болезнь. Ибо не одно и то же — тело неповрежденное и уврачеванное, не одно и то же — одежда целая и разодранная, хотя бы каким-нибудь искусством и приведена была, по-видимому, в такое состояние, что нелегко распознать, где была разодрана. Но если душа и будет восстановлена в прежнюю лепоту, то, как сказал я, непросто восстановляется, но после тьмочисленных трудов, слез и наказаний, какие согрешившая душа налагает сама на себя.

Если небо совьется, как свиток (Апок. 6:14), звезды и Орион падут (Ис. 13:10), земля и все, что на ней сгорит (2 Петр. 3:10), и все обращено и открыто (Евр. 4:13), приуготовляется к великому дню пришествия Господня, то почему же нерадеешь ты и не готовишься как обязанный дать отчет, но как надеющийся остаться неповинным, откладываешь покаяние? Потому смотри, чтобы не пришло тогда тебе на мысль раскаяться, когда останется место одному отчаянию.

Владыка Христос ублажил тех, которые ради Него слышали обличения в делах явных и тайных, если обличающие окажутся лжецами. Потому надлежит знать, что для желающего войти на высшую степень блаженства должно быть то и другое, чтобы пострадать ему ради Христа, и чтобы разглашаемое о нем было ложно. Что-либо одно из двух, если не будет при нем другого, не столько полезно; и полезно, правда, но не в такой мере. Если, страдая ради Христа, услышим о себе правду, то необходимо нам краснеть, потому что, заслуживая одобрения с одной стороны, обличаемся с другой. И если не ради Христа, но несправедливо что терпим, то получим награду за терпение, но не получим высшего блаженства, какое получили бы, если бы стеклось вместе то и другое.

Когда в дружине есть целомудрие, благопокорность, чинность и воинская доблесть, тогда делается она страшной для противников, и по своей отважности нередко воздвигает победные памятники, между тем, как враги обращаются к просьбам и ходатайствам. Поэтому, когда тому же самому должно быть у нас с демонами, однако же не бывает, потому что ополчаемся мы не против них друг с другом, но с ними друг против друга; удивляться должно не тому, что бываем побеждены, но больше тому, что, не делая ничего необходимого для побеждающих, желаем победить.

Силен и изобретателен враг человечества на то, чтобы очаровывать, то лестью, то лжеумствованиями, особенно когда ведет брань не прямо (иначе не скоро мог бы взять в плен), но часто под видом дружбы скрывает яд блуда; как, возводя человека до равенства с Богом, привел в состояние, в котором он бедственнее бессловесных, не только лишил его преимуществ, какие имел, но и снабдил недостатками, которых у него не было, разумею: поты и труды, смерть и тление. Но поскольку многие им уловляемые показали, что осадные его орудия бездейственны, то, в ком достанет благоразумия и кто помышляет о спасении, надлежит тому преследовать все его хитрости и, сколько можно, оберегаться, более же всего, когда уловляет он, прикрываясь дружбою, ибо тогда бывает неуловим и непреоборим.

Диавол не знает того, что у нас в мыслях, потому что исключительно принадлежит это единой силе Божией, наедине сотворившей сердца наши; но по телесным движениям уловляет он душевные думы. Увидит ли, например, что иной пытливо смотрит и насыщает глаза чужими красотами? Воспользовавшись его устремлением, тотчас возбуждает такого человека или к прелюбодеянию, или к блуду. Увидит ли гневливого и раздражительного? Тотчас изощряет меч и устремляет на убийства. Увидит ли корыстолюбивого? Поощряет к разбою и неправедному приобретению. Увидит ли одолеваемого чревоугодием? Тотчас живо представляет ему страсти, порождаемые чревоугодием, и доставляет служащее к приведению намерения своего в действие. Ибо почему не всех вовлекает в одни и те же страсти? Потому что каждый сам избирает, один то, а другой иное, и одному нравится то, а другому иное. Итак, по телесным движениям диавол угадывает душевные слабости, и таким образом сплетает сети.

Ты, как говоришь, крайне дивишься, как диавол и после того как обессилел, большую часть людей держит в своей власти; а я не дивлюсь, что этот злодей, бодрствуя, не опуская ни одного обстоятельства и часа, преодолевает нас, ленивых и сонливых. Ибо губить вместе с собою побежденных им будет он в силах, но не возможет воцариться в прежнем царстве, сокрушенном Божиею силою. Напротив того, удивительно было бы, если бы мы, не делая ничего приличного победителям, превозмогали того, кто против нас все приводит в движение. Ибо о том, что многие из людей заодно с врагом вооружаются на братий и от того явным образом бывает одоление, хотя это и истинно, я умолчу, чтобы не показалось это крайне жестоким для делающих это. Потому, когда и по собственной лености падаем, и претыкаемся от того, что этот враг даже все, что должно бы стоять за нас, обращает против нас, а также соблазняет тем, что братия наши заодно с врагом на нас вооружаются и ополчаются, по какой причине удивляешься, что терпим мы поражение? Если же скажешь: «Что же будем делать?» Отвечу: «Потому что диавол, хотя и пал, однако же, ни на что не взирая, действует смело, необходимо нам бодрствовать, трудиться, ввергаться в опасности, призывать Божественную помощь и употреблять все меры, чтобы победить и самого вождя и заодно с ним нападающих. Если же, не намереваясь ничего этого сделать, предаем и то, что  приобретено для нас Христом, то себя самих должны винить мы, а не силу врага, которую Спаситель истощил, наша же леность увеличила».

Если и напал на тебя общий всем враг, чтобы одолеть с первого удара и набегом захватить всю твою жизнь, то и ты, как известился я, при неусыпном старании оградясь Божией помощью, во время этой осады причинил ему много трудов, боевые и осадные его снаряды сделал бездейственными и воздвиг себе памятники блистательной над ним победы. Поэтому, радуясь с тобою торжеству твоему и воспевая победную песнь, советуем быть бдительным и внимать себе, потому что противник не знает стыда, не умеет краснеть и отчаиваться до смерти, но вместо оружий и боевых снарядов довольствуясь своими природными силами, нападает во всякое время, и не думая быть побежденным, но мечтая о победе. Поэтому всяким хранением береги свое сердце (Притч. 4:23). Ибо борьба с врагом не единообразна, тогда не трудно было бы его низложить, но много и притом разных у нее видов. Когда побежден он целомудрием, тогда вооружается он корыстолюбием. Если и здесь нанесены ему раны, то строит козни при помощи зависти. А если увидит, что и это преодолевает иной, то вооружает друзей. Если же выдержит кто и их нападение, ополчает домашних. А когда и тем не возьмет, порождает нерадение. Если же и его кто превозможет, внушает злопамятность. И для чего пытаюсь исчислить все стрелы лукавого? Оставлю это, дам же тот совет твоему мужеству, чтобы всюду иметь у себя глаза, потому что враг нападает отовсюду, и особенно старается наносить смертельные раны.

Если спросит кого осмелившийся клеветать на истину: «Все ли Богу возможно?» и тот ответит: «Да», а спрашивающий прибавит: «Следовательно, возможно и злое?» — то всего справедливее подвергнуть его осмеянию как невежду, не отвечающего, а паче спрашивающего; потому что зло не причисляется ко всему тому, что возможно Богу. Где именуется Бог, там несомненно последует добро. И кто имеет здравый ум, тому не придет и на мысль, что возможно Богу зло. Никто также не назовет немощью невозможность делать зло; потому что делание зла есть в собственном смысле немощь.

Законодатель обоих заветов один. Но Закон иудеям, как необузданным, запрещал только дела. А Евангелие, преподавая нам учение, как умудренным, преграждает и самые мысли, от которых рождаются действия, как источник зла, не только наказывая строго грехи совершенные, но и полагая надежные преграды их свершению. Господь говорит: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому» (Мф. 5:38-40). Закон мерою наказания полагает равенство страдания, позволив обиженным делать столько же зла, сколько сами потерпели, чтобы предотвратить злое дело опасением потерпеть то же самое. А Евангелие кротостью страждущего препятствует пороку простираться далее. Месть была не прекращением прежних дурных дел, но вызовом новых, более ужасных, когда один раздражался и делал зло вновь, а другой усиливался отомстить за старое и не знал никакого предела во зле. Месть служило не концом, но началом больших бед, когда обидчик и мститель впадали в непримиримый раздор, и что было премудрого в законе, что законодатель установил к предотвращению грехопадения, то принуждали сделаться поводом ко греху. Столько породилось зла, что Евангелие, угашая его, как огонь, в начале, остановило это нарастание зла.

Хорошо не делать никакого зла, но лучше при этом даже охотно терпеть зло.

...Впадшие и в те же грехи, без сомнения, неодинаково будут наказаны, по исследовании и причины, и времени, и места. Например: убийство — дело преступное. Кто не скажет этого? Но когда совершается в святые дни, тогда еще преступнее, а если и в месте священном, то всего преступнее, потому что и от времени, и от места зло возрастает и увеличивает наказание.

Первый из апостолов, троекратно отрекшись от Господа, тем самым указал на грех всех людей, троекратно отвергших Творца: когда дана была первая заповедь, когда был явлен закон писаный и когда воплотился Бог Слово. И этот грех Петр исцелил троекратным же покаянием, показав средство исцеления болезни, показав, что избавлением от всех зол явилось пришествие Господа. Слова «прежде нежели пропоет петух» (Мф. 26:34) означают «прежде нежели воссияет день воскресения». Крик петухов слышен, когда приближается заря, но на земле еще тень. И перед наступлением живоносного восхода крик петуха звучит, как упрек в отречении, возвещая конец ночи проклятия и начало светоносного дня. О том, что род человеческий трижды отступил от Бога, напомнил и Сам Господь, сказав, что трижды приходил Он и не находил плода на смоковнице (Лк. 13:7). Первое отречение – нарушение заповеди не вкушать от дерева, «которое среди рая» (Быт. 3:3). Второе, во времена закона – поклонение золотому тельцу. И третье – уже во времена благодати – отвержение Господа славы людьми, сказавшими: «...Нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин. 19:15).

Если впадем в грехи сносные, терпимые и удобоисцелимые и в этой жизни претерпим что-либо тяжкое, то сгладим с себя эти грехи. А если грехи бесчеловечны и страшны, то и там будем наказаны, хотя легче, если пострадаем здесь, и тяжелее, если отойдем отсюда не пострадавшими.

Грех гораздо тягостнее смерти, почему и апостол Павел, более всех искусный в различении подобных вещей, грех назвал царем, а смерть — оброком, как бы подчиняя первому последнюю. Царем же назвал не по достоинству, ибо нет ничего гнуснее греха, но по великой покорности плененных им. Ибо если «возмездие за грех - смерть» (Рим. 6:23), то «да не царствует грех в смертном вашем теле» (Рим. 6, 12), который для имеющих ум тягостнее смерти. Если бы предлежал мне выбор, и было возможно, то избрал бы я лучше умереть не согрешив, чем согрешив, не умереть; так, последнее ужаснее первого. Ибо смерть истребится воскресением; почему согрешающий ничего не приобретает не умирая, если и по воскресении потерпит наказание. Да и другим сильным примером приводит это Апостол в ясность, сказав: «жало же смерти, грех» (1 Кор. 15:56). Поэтому, как никто не побоится змеи или скорпиона, у которых нет зубов или жала, чтобы впустить ими яд, так не боясь должно было бы принимать смерть, если бы введена была не грехом. Если бы смерть постигла за добродетель, то была бы даже приятна. Свидетелями прими мучеников, возлюбивших смерть как начало бессмертия.

«Хочешь ли, мы пойдем, выберем их?" - плевелы (Мф. 13:28),– говорят ангельские силы, желающие всегда преданно служить Божией воле, потому что видят и нашу леность и великое Божие долготерпение. Но им воспрещается сделать это, чтобы вместе с плевелами они не выдернули пшеницу, не похитили грешника, подающего надежду на исправление, и вместе с родителями, которые сделались порочными, не были истреблены невинные дети – даже те, которые находятся еще в отеческих чреслах, но уже предстоят Богу, видящему сокровенное. Чины ангельские, как рабы Божии, подобно всякому естеству, не знают того, чего еще нет, а Господь и знает это, и нередко приводил в исполнение. Не лишил Он жизни согрешающего Исава еще бездетным, чтобы вместе с ним не истребить рожденного от него Иова. Не предал смерти мытаря Матфея, чтобы не воспрепятствовать делу Евангелия. Не умертвил блудниц, чтобы в мире были и образы покаяния. Не наказал и отречения Петра, потому что провидел его горькие слезы. Не истребил, наказав смертью, гонителя Павла, чтобы не лишить вселенную спасения. Потому те плевелы, которые остаются до жатвы и не изменяются, то есть не приносят плода покаяния как совершенно неплодные, готовят себя к великому сожжению.