Исидор Пелусиот

Священство поставлено как бы в середине между естеством Божеским и человеческим, чтобы Одному служить, а в другом производить перемену к лучшему.

Хотя священство возвышеннее и достоинством больше даже и царской власти, однако же принявшим таковое надлежит не превозноситься им над другими, но самым приличным и соответственным для него украшением почитать благоразумную кротость, представляя себе в уме, что священство выше всякой человеческой почести и всякого сана, но, по Божественной благодати и по Божиему распределению, сподобившиеся такового приняли на себя таковое ради пользы других, и несправедливо было бы оскорблять таковое самоуправством.

Сколько можно, избегай свиданий с женщинами. Ибо священствующим нужно быть святее и чище поселившихся в горах. Первые имеют заботу и о себе, и о народе, а последние — только о себе, притом первые поставлены на высоте такой чести, что все разведывают и разбирают их жизнь, а последние живут в пещере, или врачуя свои раны, или изучая свои недостатки, а иные и сплетая себе венцы. Если же вынужден будешь свидеться с женщинами, то склони глаза вниз, и их учи, как нужно смотреть. И ты, сказав немногое, что может сократить и просветить, лети скорее прочь, чтобы продолжительное свидание не расслабило и не расстроило твоих сил, и, овладев тобою, как грозным и величавым львом, не остригло гривы, которая льва действительно делает львом и охраняет царственное его достоинство, не вырвало зубов, не лишило и когтей, которыми преодолевает самых сильных зверей, и потом, сделав гнусным и смешным, не отдало играть малым девам этого страшного и нестерпимого зверя, рыканием только потрясающего горы. Если же хочешь быть в почтении у женщин, хотя это всего неестественнее духовному мужу, пусть не будет у тебя никакого общения с женщинами, и тогда воспользуешься от них славою. Ибо тогда это наипаче делается возможным, когда всего менее этого ищем. Человеку обычно пренебрегать тех, которые ему услуживают, а благоговеть перед теми, которые не льстят. Всего же более этому недугу подвержена женская природа. Женщина, когда ей льстят, несносна; и всего более благоговеет и приходит в изумление перед теми, которые ведут себя с нею свободно и повелительно. Если же скажешь, что имеешь частые свидания с женщинами, и не терпишь вреда, то я поверю, может быть, но хотел бы, чтобы поверили и все, которые говорят: вода и камни делает гладкими; водная капля, непрестанно падая, выбивает впадину и на скале. А этим намекают и хотят сказать следующее: что крепче камня или что мягче воды и притом водяной капли? Однако же непрерывность побеждает и естество. Если неподвижное естество приводится в движение и терпит, чего не должно было терпеть, то удобоприводимый в движение произвол, при каком ухищрении может не быть побежден и превращен привычкою?

Поскольку писал ты о своем удивлении, какое страшное это дело — священнодействовать недостойному почитающему себя священником, не кажется страшным рукоположившему его беззаконно, — то скажу на это: справедливо негодуешь ты по своему ненавидящему лукавого и любящему доброе нраву; но я признал бы справедливым посоветовать тебе еще следующее — хранить язык чистым от злоречия. Если он, как писал ты, достоин тысячи смертей, не сделавшись лучшим от воспринятой им почести, но даже священство употребив в оружие порока и отваживаясь, на что и отважиться страшно; то, если не одумается, нелицеприятным Судьей подвергнут будет самым тяжким наказаниям, потому что Бог не неправдив; но не будешь прав и ты, если станешь сквернить свои уста, осмеивая его гнусные поступки.

Если то, что ты, не знаю почему, предпочтен другим и возведен в священство, надмило тебя и довело до высокого о себе мнения, так что не соревнуешь и тем, которые, хотя состоят в чине подчиненных, но заслуживают одобрение, то сожалею о твоем неразумии. Если же низших не удостаиваешь и того, чтобы посмотреть на них, то это самое опаснее всего, если окажется, что по делам ты хуже тех, которые, по твоему мнению, столько ниже тебя по достоинству, и будешь признан уступившим над собою победу тем, над которыми иметь верх нимало не почитал для себя удивительным. Если бы их жизнь дышала беспечностью, и тогда тебе не должно было бы оставлять заботы о добродетели. Ибо немалое расстояние, какое между ними и тобою, лишило бы тебя извинения. Если же они выше и благоискуснее тебя, даже не имея у себя вождя, то смотри, не намерен я сказать что-либо тяжкое, чем кончится зло?

Всякий, думаю, знает, что священство гораздо выше царства и больше имеет трудов; потому что с окончанием одного труда возникает новый труд, и угрожает опасность в том, что более необходимо, и потому что одному вверено Божественное, а другому смертное. Но всякому, думаю, известно и то, что многие, неосмотрительно признав для всякого человека возможным начальствовать или над душами, или над телами, вторглись в это, и тысячи зол причинив и себе, и подчиненным, впоследствии с бесславием низринулись в бездну погибели. Потому, после всего этого, крайне дивлюсь, почему некоторые, и в этом самом не благоустроив всего до них касающегося, но обременяясь тысячами хлопот, когда не должно было бы оставлять их даже и в чине подчиненных, отважились приступить к священству, которое столько выше царства. Но, может быть, не зная своего положения, не следуя в точности изречению мудрецов языческих: «Познай себя самого», — а также не зная и о достоинстве священства, что при высоте имеет оно и опасности, думая, что оно — несудимая власть, а не служение, подлежащее ответственности, взялись они за дело, которое должно было бы для них оставаться недоступным.

Весьма смешно тому брать на себя начальство над другими, кто не в состоянии начальствовать над самим собою. Кто не только не подчинил себе своих неистовствующих страстей, но и дал им свободу делать все, что хотят и могут, тот будет смешон, покушаясь исправить других. Он делает то же, что и врач, который, будучи покрыт чирьями, возмется от чирьев лечить ближнего.

Как золотоносная земля, принимая в себя воду, делается грязью, а если перегорит в огне, превращается в золото и уже не станет терпеть того, что терпела прежде, так и тело, вступив в общение с бессмертием и нетлением, будет непреодолимо и недоступно для всех тех страданий, которые претерпевает сейчас. А если мы с благой признательностью размыслим о силе Того, Кто сотворил тело из ничего, то не будем иметь необходимости в рассуждениях.

В Воскресении, сказал богомудрый Павел, тела будут духовны (1 Кор. 15:44) в следующих двух отношениях: в том, что сделаются легкими, эфирными, свободными от всякого страдания и тяготения, и в том, что уже будут водимы единым Духом Божиим. Хотя ныне и пребывает Он в телах, но выбор действий принадлежит душе. Тогда же тела в большей мере станут преемниками Духа. Если же кто спросит о телах грешника, то скажем, что и они будут духовны или потому, что по первому условию сделаются легкими и эфирными, или потому, что, мучимые огнем, не будут истреблены, или потому, что хотя и пожелают согрешить, но не смогут.

Думать, что душа сотлеет вместе с телом, — весьма смешно и неразумно, это показывает в тебе человека подлинно плотского, который хотел бы после здешней жизни не существовать... Посему пристыдить тебя должны и философы, и пииты, и риторы, и историки, все учившие бессмертию души, о которых тебе, если ты и несведущ, как невежда во всем, следовало бы узнать, по крайней мере, от учившихся; пристыдит тебя и этот непререкаемый довод: та сущность, которая восприемлет на себя тело, всегда текучее и тлеющее, связует смертное и непостоянное, подъемлет падающее, сообщает питательность тому, что рассевается, и растительность тому, что увядает, конечно, и оставшись сама с собою, не может лишиться собственной своей силы, которая поддерживала и сохраняла даже тело. Но если не пристыдят тебя языческие мудрецы, не убедит и это необходимое умозаключение, так как погряз ты в великой и превосходящей всякое извинение злобе, то прочтем тебе Божественное изречение, в котором ясно проповедуется бессмертие души. Что же гласит оно? Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити (Мф. 10: 28). Итак, по преизбытку совершенных тобою худых дел... не слагай для себя нечестивых учений, но веруя, что душа бессмертна и терпит наказание нередко и здесь, несомненно же там, как не забывший о сем наказании, хотя и поздно, освободись от лукавства.

Воскресение души, умерщвленной грехами, совершается здесь, когда возрождается она в жизнь делами правды. Под умерщвлением же души понимать должно делание плохого, а не уничтожение в небытие.

Если написано: «Никто не может похитить их из руки Отца Моего» (Ин. 10:29), то почему же многие погибают? Отвечаю на это: Никто не может похитить из непобедимой и непреодолимой десницы тех, которые правой верой и доблестной жизнью приготовили себя к тому, чтобы быть хранимыми этой десницей. То есть никто не сможет отвлечь насильно и самоуправно, но может иной обольстить, обмануть ложными умствованиями и прельщениями. Зависит же это не от непреодолимой десницы, но от беспечности людей, одаренных свободой, и гибель постигает не по немощи Хранителя, но по легкомыслию охраняемых.

По многим причинам Господь уподобил Царство Небесное зерну горчичному (Мф. 13:31). Во-первых, в обозначение крайнего Своего обнищания, которому Он подвергся для освобождения нас от бедствий настоящей жизни. Во-вторых, в обозначение того, что в начале Евангельской проповеди Церковь Его состояла из небольшого числа членов. В-третьих, по естественной крепости горчицы – в подобной крепости имеют нужду идущие тесным путем. И, наконец, в ознаменование того, что как горчица не разделяется от сечения, так и соединившийся с Господом и возросший в совершенного человека должен быть соединен с Ним так, чтобы никакие бедствия не отлучили его от Господа.

Кто спасает корабль в самую сильную бурю и укрощает разъяренное естество, тот достоин бесчисленных похвал, ублажений и венцов, потому что целомудрие в старости – не признак воздержания, но бессилия. Поэтому, ублажая первое, пророк Иеремия сказал: «Благо человеку, когда он несет иго в юности своей» (Плач 3:27). Потому не жди старости, чтобы уцеломудриться.

Как и петь нужно с пониманием с разумением, и молиться с вниманием, так и просить – не того, что нам кажется хорошим, но того, что Сам Дающий признает добрым и полезным.

Кто желает одержать блистательную победу, тому нужно не только мужественно переносить оскорбления и обиды, но даже уступать обижающему больше, чем он хочет взять, и избытком собственной щедрости простираться за пределы его лукавого пожелания. А если это кажется тебе странным, то решение примем с Небес и там прочитаем этот закон. Спаситель не сказал: «кто ударит тебя в правую щеку твою», переноси это мужественно и успокойся, но повелел: «обрати к нему и другую» (Мф. 5:39) с готовностью принять удар. Вот блистательная победа! Первое мудро, а второе сверхъестественно и небесно.

Тем, у кого нет недостатка в исполнении всего, что требуется добродетелью, ибо многие, почитая добродетель величайшим благом, какова она и в действительности, не очень заботятся о ней, говорю: если они не будут полагаться на собственные свои силы, но свои успехи станут приписывать Божественной помощи, то и страсти преодолеют, и, без сомнения, достигнут полноты добродетели. Хотя и согласятся, что выше человеческой силы — взять верх над сопротивниками, так чтобы ничто не служило препятствием усердию подвижника, однако же для того, кому поможет Бог, а именно для того, кто победу приписывает Богу, ничто не непреодолимо, если и встретится препятствующее победе.

...Настоящая жизнь есть предстоящее нам невидимое поприще, на котором боремся не с видимыми зверями, но с умопредставляемыми страстями. Они же, если одолеют силу, какая есть в нас, не ограничивают угрожающую нам опасность телом, но наносят смерть самой душе. Если же будут они нами преодолены или обращены в бегство, то удостоимся великих венцов и похвал, может быть, и здесь, несомненно же — после сей жизни; потому что награды предоставлены будущему веку, как преткновения — настоящему.

Уму, как царю самодержцу, надлежит ко вратам чувств высылать страшные и отовсюду защищенные оружием помыслы, которые встречали бы врагов, преграждали им путь, отражали их и не прежде дозволяли им вход, а потом вступали с ними в сомнительную битву, успех которой часто склоняется на другую сторону и доставляет победу сопротивникам. Потому-то и спасительное слово, когда другие законодатели наказывают только за самое дело, угрожает наказанием и смотрящему нескромно, чтобы борьба сделалась не недоступною и непреоборимою, но удобною и легкою.

Неистовые и бешеные плотские страсти надлежит укрощать, делать послушными и смирными; а если не повинуются, то и наказывать, сколько можно. Но ты, как говорят, ослабив им бразды, даешь идти, куда хотят; им же угодно кончить гибелью и пагубою. Поэтому, чтобы не вринуться тебе в бездну зол, позаботься сдержать их стремительность.

Крайне дивлюсь тем, которые смешивают и вещи и имена. Ибо до такой доходят премудрости, что дерзновение называют бесстыдством, а бесстыдство — дерзновением, погрешая в том и другом. Делают же сие или чтобы заградить уста дерзновению, или чтобы бесстыдство обучить большему пороку, не зная, или и зная, но обманывая себя самих, что бесстыдство есть не сознающее срамоты пустословие о самых гнусных страстях, а дерзновение – смелая защита прекрасного. Потому надлежит последовать не мнениям людей развращенных, но истине самих вещей. Ибо таковые вооружают язык не против людей только, но и против Божественного Всемогущества, долготерпение Божие не стыдятся называть непопечительностью. Потому нимало не удивительно, если сии на все дерзкие перемешивают имена, когда бросают стрелы даже в самое небо.

Поскольку Бог Слово соблаговолил вочеловечиться, укротил волновавшиеся прежде человеческие страсти, плоть сделал убежищем добродетели и лукавые полчища поверг под ноги Своих учеников, и справедливо установил подвиги труднейшие, приуготовил же награды небесные и премирные, то справедливость требует, чтобы побеждаемые себе самим вменяли свои поражения. Ибо если победа, которая уже уготована нам, не находит потом умеющих побеждать и в немногих оказывает свою силу, то причина поражений — в нежелающих приобрести победу трудами.

Раз или два победив раздражительность и похотливость, эти страсти из всех мучительнейшие, не давай себе покоя и не думай, что победил ты совершенно и стал свободен от всякой борьбы. Но и после самой великой победы бодрствуй и заботься, чтобы не утратили славы прежние победные памятники. Ибо многие, не говорю трижды, но тысячекратно одержав победу, впоследствии стали добычею врагов, и после многих победных торжеств, отводимые в плен, представляли из себя жалкое зрелище.

...Мы, очами веры ясно прозирающие в жизнь будущую, по справедливости пренебрегаем и войны земные, и победные памятники, и провозглашение, как прекращающиеся вместе с настоящей жизнью; ведем же ту брань, в которой препираемся с лукавыми демонами и с плотскими страстями, и кто с неусыпным искусством преодолевает их, того и называем победоносцем, хотя бы, по-видимому, и бесславно отошел он из этой жизни; потому что здешнее бесславие порождает бессмертную славу, и добровольная нищета доставляет небесное богатство.

Состраданием и кротостью... старайся облегчать бедствия впавших в искушения, кротким словом приводя их в благодушие и избавляя от уныния. Ибо если они узнают от тебя, что искушения, хотя и посланы были им справедливо, но приносят облегчение в падениях, и хотя попущены на не сделавших ничего дурного, но доставят им венцы, они не только не предадутся унынию, но еще исполнятся радости.

Если Христос, Бог, вочеловечившийся ради нас, «возведен был Духом в пустыню, для искушения» (Мф. 4:1), то чему же удивляться, что ...ты борешься с искушениями? Помни о победе Христовой, одержанной законно: тщеславие преодолено, гордыня подавлена, сребролюбие истреблено и противник, не сумевший уязвить своими стрелами, посрамлен. По праву мужайся и ты, и, приобретя бесстрастие, преодолевай ранящие душу мечи. И тебе после этой победы будут служить Ангелы, оказывая не рабские услуги, потому что служить так обязаны единому Богу, но увенчивая тебя как победителя, ибо такова награда мужественно совершающему настоящий подвиг.

Как апостолы, укрепившись мужеством и великодушием и оградившись Божественною помощью, когда выдерживали столько браней, достаточным для себя утешением имели самый повод к подвигам, потому что все, что потерпели, не за свою, но за Господню терпели они славу, почему не вредила им и зависть, всегда причиняющая мучения добрым; так и мы, когда страдаем, не за собственную свою неопытность, но за благочестие и правду, не должны смущаться. Ибо к украшению нашему, и прежде будущих венцов, достаточно самого повода к подвигам.

Жизнь человеческая справедливо... называется тенью, сном, дымом, и чем бы то ни было, еще скорее исчезающим. Потому не надлежит к ней привязываться и наслаждение ею считать наслаждением; потому что большая часть проходит в бесчувствии; первый возраст исполнен великого неразумия, а приближение к старости притупляет в нас всякое чувство, и не велик промежуток, в который можно с чувством наслаждаться удовольствием, лучше же сказать, и в это время не вкушаем чистого удовольствия, потому что портят его тьмы забот, трудов и печалей. Но если бы и чистым удовольствием наслаждался средний возраст, что невозможно, то не середине должно господствовать над крайностями, но крайностям владеть серединою. Когда же и середина возмущается тьмами бурь, забот, опасностей, козней, трудов и всего иного, о чем теперь умолчу, — скажи мне, где укажешь наслаждение?

Одна часть времени уже улетела, той, которая, по-видимому, наступила, не видно, и та, которая ожидается еще в будущем, пройдет. Ибо как сильное течение воды не позволяет распознавать ощущения её в точности, потому что быстротою предупреждает наблюдение; так, может быть, и еще в большей мере, стремление времени, поспешающее к концу, легко протекает, и людям, не показав ничего явственного и постоянного, оставляет как бы тени сновидений.

Тех, которые не хотят переносить обиды любомудренно, два побуждения должны обратить к любомудрию: первое, что обидчиков ничто так не печалит, как уступчивость обиженных; и второе, что ничем не можно так наказать их, как добродетельным житием... Потому если тот, кто упражняется в добродетели и ведет себя уступчиво, наносит врагам самые решительные удары, то почему же не ценим высоко сих предохранительных оружий? А если кто уделяет прощение низложенным ненавистью и молится о том, чтобы избавились они от этого безумия, и не только не хочет мстить, но даже оказывает сострадание к отдавшимся в плен пороку, то он действительно умеет... любомудрствовать.

...Переноси сие <поношение> великодушно, представляя в уме, что делано было иудеями со Владыкой, когда самая земля содрогалась и колебалась, как бы стараясь убежать, чтобы не видеть того, на что отваживались против Бога, хотя касались плоти.

Большая часть людей невольно терпеть худое почитают величайшим признаком недостатка в мужестве, а произвольно допускать, чтобы обижали нас, — признаком кротости и любомудрия. А умеющие правильно судить о делах, лучше же сказать, верующие в Священное Писание, и невольно терпящего обиду, но переносящего это любомудренно, не лишают ни наград ни похвал, наипаче же по приговору <апостола> Павла, который говорит: и расхищение имения вашего приняли с радостью, зная, что есть у вас на небесах имущество лучшее и непреходящее (Евр. 10:34). Если же скажешь: что мог бы сделать обижаемый сильнейшим? — Отвечу: кричать, браниться, проклинать, волочить по судам и не давать покоя. Потому, кто может сделать все это, но не делает, того справедливо будет если не включить в число произвольно избравших для себя, чтобы их обижали, то сопричислить к ним. Если же надлежит усилить доказательство и выразиться с точностью, то, может быть, такой и превзойдет их. Ибо им желание потерпеть обиду приносит великое утешение, потому что и не терпели бы обиды, если бы не захотели. А кто не хотел, но вытерпел и не сделал ничего такого, чем бы мог отмстить обидевшему, тому, как показавшему опыт крайнего любомудрия, да сплетен будет венец более светлый.

Кто хочет одержать блистательную победу, тому нужно не только мужественно переносить оскорбления и обиды, но даже обижающему уступать больше, чем что хочет он взять, и избытком собственной своей щедрости простираться за пределы лукавого его пожелания. А если кажется это тебе странным, то решение на это принесем с небес и оттуда прочтем этот закон. Не сказал Спаситель: «Если тебя кто ударит в правую щеку» (Мф. 5:39), перенеси это мужественно и успокойся, но добавил повеление — подставлять ударяющему и другую щеку с готовностью принять удар. Вот блистательная победа! Первое мудро, а последнее сверхъестественно и небесно.

Того признаю истинно мужественным, кого не привела в замешательство злокозненность врагов. Ибо многих одолевают подобные обстоятельства. А он и в неблагоприятных обстоятельствах оказывается неуловимым, и напасти переносит благодушно, и козни обращает в случай к приобретению славы. Он не унижается до раболепного угодничества, но держится такого образа мыслей, который выше всего, что ни злоумышляют другие...

Смысл слов «кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка» (Мф. 10:41), коротко говоря, таков: кто по какой-нибудь другой потребности или по другому предлогу удостоит чести доброе, тот не будет еще участвовать в славе другого, но тот прославится вместе с добрым, кто почтил доброе ради самого добра. Ибо многие чтут пророков или праведников или для славы человеческой, или для житейской выгоды. Иные заняты этим, тратят на это деньги, и никто о них не скажет, что они примут «награду пророка». Но кто, откровенной душой взирая на доброе, почтит святых, тот справедливо прославится вместе со святыми.

Просил ты объяснить признаки последних времен, какие Господь открыл нам. «Находящиеся в Иудее да бегут в горы» (Мф. 24: 16-51). Утвердившиеся в благочестии пусть имеют в виду вышнее прибежище, ограждаясь своим исповеданием. И «кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дома своего». Кто пренебрег земным своим домом — здешним жилищем, стал высок по жизни и изгнал страсти, тот да не тащит за собою ни страх, ни нерадение, ни тщеславие, ни пристрастия к богатству, — все это есть схождение с высоты. «И кто на поле, тот да не обращается назад, взять одежды свои». Кто совлекся ветхого человека и отрешился от плотского, тот да облекается в Человека Нового, Который обновил его в познание Божие и очистил от грязи. Все они будут в безопасности от этого великого страдания. «Горе же беременным и питающим сосцами в те дни», — сказано душам, которые вынашивают Божественную любовь, но не осмеливаются свободно изречь и исповедать веру в Бога, твердо стоять за нее. Они приобрели только детское и несовершенное понятие о Божьем долготерпении, не имеют твердого упования, но угрозами или нападениями приведены в расслабление и лишили себя будущего.

Если принадлежишь ты Божию стаду, то да наставит тебя Божественное Писание, что делаемое нами здесь не освободится от суда, но сохраняется на Страшный день испытания. А если ты из иудейского сонма, то да научит тебя велемудрейший Исаия, что придет Господь в огне, и колесницы Его - как вихрь, чтобы излить гнев Свой с яростью и прещение Свое с пылающим огнем (Ис. 66:15). Даже если ты любитель какой-либо эллинской общины, или эллинского суеверия, и по пристрастию к ним пренебрегаешь истинное обетование, то да уцеломудрят тебя Платон, его коциты, пирифлегетонты, шумящие волны огнедышащих рек.

Сказанное: «кто напоит одного из малых этих только чашею холодной воды» (Мф. 10:42) относится к тем, у кого только это и есть, а не к богатым, которые могут накормить и одеть томимых голодом, болезнями и нищетой. И не удивляйся, если подающий воду за это не останется без награды, потому что милостыня ценится не по подаянию, но по произволению, когда и слово удостаивается одобрения. Ибо сказано: «не выше ли доброго даяния слово?», но прибавлено также: «А у человека доброжелательного и то и другое» (Сир. 18:17), то есть у того, кто в состоянии дать. Ибо требуется не столько поданное, сколько изобилие и произволение подающего. Ибо многие от многого подают мало, а многие от малого – много. Оценивается не количество подаваемого, но сравниваемое с ним изобилие подающих. Поэтому и вдова, вложившая две лепты, превзошла всех, принесших много, ибо те принесли часть, а она пожертвовала всем своим достоянием.

Вооружая себя надеждою, что будущие блага даны будут воздвигшим славные победные памятники над пороком, прекрасно ограждая себя отовсюду, и молитвами сооружая сию крепкую стену, отражай нападение малодушия; потому что оно сильно овладеть и мужественною душою, если, непрестанно мечтая о венцах, не будет переносить горестей.

Из людей любостяжательных и обидчиков одни знают, а другие и не знают, что грешат неисцелимо. Ибо неспособность чувствовать недуг, в котором находишься,– следствие усиления нечувствительности, которое заканчивается совершенным бесчувствием и омертвением. Поэтому таких людей более всего надо жалеть. Делать зло – более достойно сожаления, чем терпеть зло. Тем, которые делают зло <обижая людей из-за любостяжания>, угрожает крайняя опасность, а у тех, которые терпят, ущерб касается только имущества. Притом первые не чувствуют своего сугубого омертвения... как дети, которые ни во что ставят то, что действительно страшно, и могут сунуть руки в огонь, а увидев тень, приходят в страх и трепет. Подобное этому бывает и с любителями стяжания: боясь бедности, которая не страшна, но еще и хранит от многих зол и содействует скромному образу мыслей, принимают за нечто великое неправедное богатство, которое страшнее огня, потому что обращает в прах и мысли, и надежды обладающих им.

Если, видя себя утопающим в неправедном богатстве, почитаешь богатым, а любомудрствующих видя борющимися, как с лютым зверем, с нищетою, признаешь несчастными, то знай — то самое, что думаешь о них, в сравнении с ними терпишь ты. А если не чувствуешь сего, это не удивительно, потому что и беснующиеся, в безумии делая то, что они делают, ублажают самих себя, а в подлинном смысле здоровых осмеивают.

По нашему мнению, богатее и могущественнее всех поправшие любовь к богатству, к которым всеми силами стараемся быть причисленными. Если и многие поклонились, как вавилонскому образу, сему мучителю — богатству, то мы, подражая мужеству трех отроков, хотя бы звуки труб и свирелей и всех музыкальных орудий, носясь по воздуху, оглашали наш слух, и разжигаема была пещь нищеты, не обратим внимания на тимпаны и рога и на всю прочую величавость богатства, но если должно будет впасть и в пещь, изберем бедность, чтобы не поклониться богатству; и любомудрие для нас будет как роса, здесь посреди шумящая (Дан. 3: 50) и доставляющая всякую свободу, и там уготовляющая венцы терпения.

...Не то, чтобы приобресть много, но то, чтобы иметь нужду не во многом, делает нас неуловимыми и приводит в совершенную безопасность; потому что приобретший много, если и не терпит обид, пребывает в сильном страхе, что может потерпеть обиду; а имеющий нужду не во многом не может даже и потерпеть обиды; а если по видимому и потерпит обиду, то останется в гораздо лучшем положении, нежели не потерпевший обиды, и большую ощутит радость, как ожидающий награды за любомудрие.

Известно, что не иметь нужды во многом признается величайшим благом... но признается и то, что гораздо высшее благополучие – быть выше даже потребности иметь какую-либо собственность. Поэтому будем заботиться более о душе, о теле же – насколько это нужно, о внешнем – совсем не станем прилагать попечения. Ибо таким образом и здесь достигнем высшего блаженства, заключающего в себе Небесное Царство.

«Хвалите Его со звуком трубным», то есть в памятовании о Воскресении, которое, как написано, будет по звуку трубному (1 Кор. 15: 52). «Хвалите Его на псалтири и гуслях», то есть языком и делом, когда будто по струнам ударяет в нас дух. «Хвалите Его с тимпаном и ликами», то есть во плоти и душе, от которой, подобно ликам, восходят прошения к Богу. «Хвалите Его на звучных кимвалах», то есть в сердце и во всем внутреннем существе, которые пророк и назвал «кимвалом». «Хвалите Его на кимвалах громогласных» (Пс. 150: 3–5), то есть устами, которыми псалмы приводятся в стройное сладкозвучие.

Одно — благотворить друзьям или благотворившим, или за благотворения воздававшим и вознаграждавшим благотворениями — согласно с разумом; другое — благотворить кому бы то ни было, вовсе не воздававшим добром за добро — человеколюбиво; а третье — благотворить расположенным к нам плохо, а иногда и делавшим нам даже вред — выше всякого слова. Многих и благодеяния не делают лучшими, потому что зависть низводит их в толпу, не скажу зверей, и у них <зверей бывают вознаграждения делающим добро, но демонов, в эту толпу, которая не хочет сделать ничего доброго, и даже препятствует намеревающемуся сделать.

Как искусный музыкант, если нет у него лиры, не выкажет своего искусства, так и благочестие, не выказываемое посредством дел, как посредством орудий, представляется мертвым и недейственным не только по суду мирских  ученых, но и по словам Божественных Писаний, ибо сказано: «Вера без дел мертва есть» (Иак. 2:26).

Не изменяйся по дуновению счастья, как один из толпы, но постоянным да хранит тебя для друзей мудрость. Ибо первое случается обыкновенно с людьми неблаговоспитанными и невеждами, а последнее свойственно людям весьма мудрым.

Спаситель ублажил миротворцев, и возвестил, что сделаются сынами Божиими, во-первых, пребывающие в мире с самими собою и не воздвигающие мятежа, но прекращающие внутреннюю брань тем, что тело покоряют духу, низшее убеждают быть в рабстве у высшего, в таком рабстве, которое лучше всякой свободы и царской власти; потом водворяющие мир и в других, живущих в раздоре и с самими собою и друг с другом. Но никто не вправе указывать другому в том, чего не имеет сам. Потому удивляюсь ни с чем не сравненной щедрости Божия человеколюбия; потому что обещает благие воздаяния не только за труды и пролитие пота, но и за некоторый род наслаждения, так как верх всего увеселяющего нас есть мир, а без него, когда нарушен он войною, ничто радостотворное не будет иметь силы. Хорошо также сказано, что миротворцы будут наречены сынами Божиими. (Мф. 5:9); и такая награда назначена за этот подвиг. Поскольку Сам Он как истинный Сын умиротворил всяческая, сделав тело орудием добродетели двоякого рода людей, т. е. уверовавшего из иудеев и уверовавшего из язычников, сотворив одним новым человеком, небесное соединив с земным: то справедливо сказал, что делающие по возможности то же самое, будут удостоены того же наименования и возведены в достоинство сыноположения, которое и есть самый высший предел блаженства.

И с неприятелями, друг, когда просят мира, надлежит примиряться. Ибо кто не примиряется, но даже тех,  которые просят, выражая свою нужду, и не вступают уже в равный бой, мучит, не обуздав гнева милосердием, не дав в себе места чувству естественного сродства и свойства, тот утратит выгоды победы, от всех потерпит укоризны, как дикий зверь, и не избежит наказания от Бога.