Цитаты:

Воздержание есть принадлежность всех добродетелей, поэтому подвизающийся должен воздерживаться от всего (1 Кор. 9:25). Когда отнят будет какой-нибудь наималейший член тела человеческого, весь вид человека делается безобразным. И когда кто вознерадит об одной добродетели, расстраивается все благолепие воздержания, хотя он и не видит этого. Поэтому нужно трудиться не только в телесных добродетелях, но и в тех, которые имеют силу очищать нашего внутреннего человека. Ибо какая, например, польза соблюдать девственность тела, если душа блудодействует с бесом непослушания? Или как увенчается тот, кто хранит себя от чревоугодия и всякой другой телесной похоти, а забывает о превозношении и славолюбии, не терпя даже и малейшего оскорбления, тогда как знает, что Свет Правды уравновесит чашу воздания с делами правды только для тех, которые совершали их в духе смирения.

О смирении

Не легко приобретаемое дело есть смирение: ибо чем выше оно, тем больших трудов требует стяжание его. Приходит же оно к причастникам святого ведения двумя способами: когда подвижник благочестия находится в середине духовного преуспеяния, тогда смиреннейшее о себе мудрование держится у него или ради немощи телесной, или ради неприятностей со стороны враждующих на ревнителей о праведной жизни, или ради лукавых помыслов; когда же ум в полном чувстве, и удостоверительно озарится святою благодатию, тогда душа начинает иметь смиренномудрие как бы естественным своим расположением. Ибо, будучи напаяема и насыщаема Божественною благодатию по благости Божией, не может уже она надмеваться и напыщаться славолюбием, хотя бы непрестанно исполняла заповеди Божии, но почитает себя ничтожнейшею паче всех, в чувстве общения Божественной благостыни, т. е. что она такова по милости Божией. То смиренномудрие сопровождается большей частью печалью и упадком духа, а это радостью со стыдением всемудрым; то, как я сказал, приходит к тем, которые находятся посредине подвигов, а это ниспосылается приближающимся уже к совершенству. Поэтому то нередко от житейских благопоспешений кое-как подавляется, а это, хотя бы кто предложил ему все царства мира, не колеблется, и самых страшных стрел греха не только не боится, но даже и совсем не чувствует; потому что, будучи вседуховно, не имеет уже оно чувства для внешней славы. Доходит, однако же, до того — последнего подвижник не иначе, как пройдя через то, первое, всяким образом: ибо благодать не даст нам богатства второго, если наперед не умягчит произволения нашего испытаниями, через обучительное попущение приражения страстей, в период первого.

О покаянии

...Надобно непрестанно внимать чувству сокрушенного исповедания, чтоб совесть наша как-нибудь не обманула себя, подумав, что уже довольно сокрушалась и исповедовалась Богу. Ибо суд Божий гораздо строже суда нашей совести, хотя бы кто и ничего не знал за собою худого с полным удостоверением, как учит премудрый наш Павел: я сам не сужу о себе: ибо хотя я ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь; судия же мне Господь (1 Кор. 4: 3—4). Если же мы не будем достодолжно и об этих <невольных и неведомых> грехах исповедоваться, то во время исхода нашего страх некий неопределенный найдем в себе. А нам, любящим Господа, надлежит желать и молиться, чтоб в то время оказаться непричастными никакому страху: ибо кто тогда будет находиться в страхе, тот не пройдет свободно мимо князей адских, потому что эту боязливость души они считают за признак соучастия ее в их зле, как это в них самих есть. Обрадованная же любовию Божиею душа в час разрешения от тела с Ангелами мира несется выше всех темных полчищ, потому что такая душа неким образом окрылена бывает духовною любовию, имея в сей любви полное без всякого недостатка исполнение закона. Потому исходящие из сей жизни с таким дерзновением и во Второе пришествие Господне восхищены будут со всеми святыми. Те же, которые во время смерти хотя мало поражаемы бывают страхом, будут оставлены тогда в толпе всех других людей как состоящие под судом, чтоб, испытаны быв огнем суда, должный им по делам их удел получили они от Благого Бога нашего и Царя Иисуса Христа. Ибо Он есть Бог правды, и Его есть на нас любящих Его богатство благ Царствия Его, в век и во все веки веков.

О бесах

Когда человек Божий все почти победит в себе страсти, два беса остаются еще ратующими против него, из которых один душу томит, возбуждая его по великому боголюбию к непомерной ревности, так что он не хочет допустить, чтоб другой кто угодил Богу больше его, а другой — тело, возбуждая его огненным некиим движением к похотению плотскому. Бывает же это с телом, во-первых, потому, что такая сласть похотная свойственна естеству нашему, как вложенная в него чадородия ради, почему она и неудобь побеждаема; а потом и по попущению Божию. Ибо когда Господь увидит кого из подвижников слишком высоко восходящим в приумножении добродетелей, тогда попускает ему иной раз быть возмущаемому этим скверным бесом, чтоб он почитал себя худшим всех живых людей. Такое нападение страсти сей иногда бывает после совершения добрых дел, а иногда прежде того, чтоб движение; сей страсти, предшествует ли оно делам или последует, заставляло душу казаться пред собою непотребнейшею, как бы ни были великими совершенные ею дела. Но против первого <беса, чрезмерную ревность возбуждающего> будем бороться усугублением смирения и любви, а против второго <беса похоти плотской> — воздержанием, безгневием и углубленною памятью о смерти, чтоб через это, чувствуя в себе непрестанно действо Святого Духа, сделаться нам в Господе высшими и этих страстей.

Есть два рода злых духов: одни более тонки, другие более грубы и вещественны. Тончайшие воюют на душу, а грубейшие плоть обыкновенно пленяют посредством постыдных неких греховных движений; почему всегда друг другу противятся духи, на душу нападающие, и духи, нападающие на тело, хотя к тому, чтобы вредить людям, равное имеют усердие. Когда благодать не обитает в человеке, духи злые, наподобие змей, гнездятся во глубине сердца, не давая душе стремления к желанию добра. Когда же благодать сокровенно возобитает в уме, тогда они, как облака некие темные, промелькают по частям сердца, преобразуясь в страсти греховные и в призрачные мечтания разнообразные, чтобы через воспоминания развлекая мечтаниями ум, оттолкнуть его от собеседования с благодатью. Итак, когда мы духами, на душу нападающими, к душевным разжигаемся страстям, более же к самомнению и гордыне, этой матери всех зол, тогда, приводя па память разложение тела своего, устыдим это гордость славолюбивого самовозношения. То же должно делать, и когда бесы, на тело воюющие, подготавливают сердце наше ко вскипанию постыдными похотями, ибо это одно воспоминание может сильно расстроить всякие покушения злых духов в связи с памятью Божией. В случае же, если, по поводу такого воспоминания, душевные бесы начнут влагать мысль о безмерной ничтожности человеческого естества, как никакого достоинства не имеющего, по причине разложения плоти, приведем на память честь и славу Небесного Царствия, не забывая при этом держать в мысли и грозность нелицемерного суда Божия, чтобы тем малодушное нечаяние предотвратить, а этим легкому и скорому на похоти сердцу нашему придать твердости и силы к противостоянию.

О гневе

Гнев больше всех других страстен обыкновенно встревоживает и в смятение приводит душу; но есть случаи, когда он крайне для нее полезен. Так, когда несмущенно гневаемся на нечествующих или другим каким образом бесстыдствующих, да спасутся, или, по крайней мере, устыдятся, тогда душе нашей доставляем то же, что кротость, потому что в таком случае всячески споспешествуем целям
Божией правды и благости. Также, когда поднимаются в душе женолюбивые движения, тогда, разгневавшись посильнее на этот грех, отрезвляем нередко душу и придаем ей мужескую силу противостоять ему... Потому полагаю, что пользующийся целомудро гневом по ревности к благочестию, более одобрительным окажется на весах праведного воздаяния, нежели тот, кто по неподвижности ума никогда не подвигается на гнев; так как у этого его правитель человеческих мыслей и чувств остается необученным, а тот, на конях добродетели восседая, всегда в борьбе пребывает, и носится среди полчищ бесовских, непрестанно обучая в страхе Божием четвероконницу воздержания...

Видел я некоего, который все печалился и плакал, что не любит Бога, как бы желал, тогда как так любил Его, что непрестанно носил в душе своей пламенное желание, чтобы один Бог славился в нем, сам же он был как ничто. Такой не ведает, что такое он есть, и самыми похвалами, ему изрекаемыми, не услаждается. Ибо в великом вожделении смирения он не понимает своего достоинства. Но, служа Богу, как закон повелевает иереям, в некоем сильном расположении к боголюбию теряет память о своем достоинстве, где-то в глубине любви к Богу теряя присущее довольство собой в духе смирения, и в помышлении своем он всегда кажется себе неключимым рабом, совершенно не имеющим требуемого от него достоинства. Так действуя, и нам надлежит избегать всякой чести и славы ради преизобильного богатства любви к Господу, столь нас возлюбившему... Ибо как себялюбивый естественно ищет своей славы, так боголюбивый естественно ищет и любит славу Создателя своего. Душе боголюбивой, исполненной чувства Божия, свойственно в исполнении всех заповедей искать единой славы Божией, относительно же себя – услаждаться смирением. Ибо Богу, ради величия Его, подобает слава, а человеку – смирение, чтобы через него сделаться нам своими Богу.

О мыслях

Износит сердце и само из себя помышления добрые и недобрые: впрочем, помышления недобрые проращивает оно не из естества своего, но иные из них имеет оно потому, что память о недобром обратилась в нем в навык по причине прежних прельщений, большую же часть их, и притом наиболее злых, зачинает оно от злодейства демонов. Мы же все их чувствуем исходящими как бы из сердца; почему некие подумали, что в уме нашем вместе пребывают и благодать, и грех, приводя в подтверждение этого и слова Господа: «А исходящее из уст — из сердца исходит, и это оскверняет человека. Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, блуд и прочее» (Мф. 15:18-20). Не знают же они, что ум наш, по действу тончайшего некоего чувства, и тех злых помыслов, которые влагаются в него злыми духами, делается собственником; так как по действу плоти, тело, падкое на угождение себе, на это более, не знаем как, увлекает душу, по причине соединения своего с нею; ибо плоть безмерно любит ласкательства прелести. По этой причине и помыслы, всеваемые в душу демонами, кажутся исходящими из сердца, усвояем же мы их себе, когда желаем услаждаться ими: что, укоряя, Господь, как само Божественное являет слово и изрек вышеприведенные глаголы. Ибо когда кто услаждается помыслами, лукавым сатаной в него всеваемыми, и память о них как бы хранит в своем сердце, не явно ли, что потом он из собственной своей проращивает их мысли?

О благодати

Два блага подает нам Святая благодать через возрождающее нас Крещение, из которых одно безмерно превосходит другое, но одно подает она сразу. Именно в самой воде обновляет и все черты души, составляющие образ Божий, просветляет, смывая с нас всякую скверну греховную; а другое ожидает произвести в нас вместе с нами то, что составляет подобие Божие. Итак, когда ум начнет с великим усердием принимать дары Всесвятаго Духа, мы должны знать, что благодать начинает живописать на чертах образа Божия черты богоподобия. Святая благодать Божия сначала через Крещение восстанавливает в человеке черты образа Божия, поставляя его в то состояние, в котором он пребывал при создании; а когда увидит, что мы всем волевым устремлением желаем красоты подобия Божия и стоим нагие, небоязливые в ее мастерской, тогда, добродетель за добродетелью расцвечивая в душе и от славы в славу лик ее возводя, придает ей черты подобия Божия. Причем чувство показывает как отображаются в нас черты богоподобия, совершенство же богоподобия узнаем из просвещения благодатного. Ум, преуспевая в некоей мерности и невыразимой гармонии, чувством воспринимает все добродетели, но любви духовной никто не может приобрести, до тех пор, пока не просветится Святым Духом, во всей полноте ощутимым образом. Ибо если ум не примет от Божественного света совершенного богоподобия, то хотя он все другие добродетели обретет, но совершенной любви остается еще непричастным, потому что только тогда, когда человек совершенно уподобится Божией добродетели, носит он и подобие Божественной любви. Как когда пишут с кого-то портрет, самая приятная из красок та краска и нужнейшая из черт та черта, которые, будучи приложены к нарисованному лику, делают его совершенно похожим на того, кого живописуют, так и когда Божественная благодать живописует в ком богоподобие, светлая черта любви, будучи приложена, показывает, что черты образа Божия всецело возведены в красоту богоподобия.

Когда же человек подвигами во все облечется добродетели и особенно в совершенную бескорыстность, тогда благодать все естество его озаряет в глубочайшем некоем чувстве, возгревая в нем теплейшую любовь к Богу; тогда и стрелы бесовские угасают еще вне телесного чувства, так как веяние Духа Святого сердце пополняет глубоким миром, огненные же стрелы бесовские погашает, еще когда они несутся по воздуху. Впрочем, и в эту меру достигшего попускает иногда Бог подвергаться злому действию бесов, оставляя тогда ум его неосвященным, чтоб самовластие наше не было совершенно связано узами благодати, не только того ради, что грех должен быть побежден подвигами, но и того, что человеку еще и еще предстоит преуспевать в духовной опытности: ибо что почитается совершенным в обучаемом, то несовершенно в сравнении с богатством обучающего Бога, в ревнующей о преуспеянии любви, хотя бы кто, трудясь над этим преуспеянием, взошел на самый верх показанной Иакову лестницы.