Как философа показывает не плащ и трость, но свобода в слове и образе жизни, так и христианина — не наружность и речь, но нрав и жизнь, сообразные с правым словом.

Надлежит быть ни высокомерным, ни ласкательным, но, сдерживая неумеренность обоих сих пороков, оставаться свободным, не уклоняясь в надменность и не впадая в раболепство.

Таково наше любомудрие: в одной душе соединяет и смиренномудрие, и высоту, — смиренномудрие, чтобы ни перед кем не превозноситься, и высоту, чтобы не иметь готовности кому-либо льстить.

Автор притч сказал: «Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота» (Притч. 22:). Так и Христос повелел: «Да светит свет ваш перед людьми» (Мф. 5:16) – не для того, чтобы мы действовали из честолюбия, да не будет этого! Христос искореняет его, повелевая и молитву и милостыни творить не всенародно, и утаивать от одной руки, что сделано другою, но для того, чтобы мы никому не давали справедливого повода к соблазну. В таком случае и против воли нашей свет дел озарит видящих и обратит к славословию Божию. Ибо что это подразумевает Христос, видно из того, что не сказано: «чтобы вы прославились», но: «чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5:16).

Если хочешь увеличить свои преуспеяния, то не думай о себе высоко и они сделаются большими. Не считай себя уже сделавшим все, и тогда будет тебе больше славы. Ибо если грешник, считая себя тем, что он есть, становится праведником, как мытарь, то праведник, признавая себя грешником, не сделается ли еще более, праведным и славным?

Имей признательное сердце и твердую душу, и все, что ни случится, обратится к твоей славе и к стыду врагов. Если же не позаботишься, то своей славе нанесешь вред, а противникам доставишь торжество, и ближним своим печаль.

Величие духа, чистое от всякого высокомерия и при спокойном нраве сохраняющее всю деятельность, проникается скромностью, а нимало не показывая гордости, но проникаясь скромностью, о чем невозможно и сказать без удивления, уклоняется от унижения, потому что, как соблюдает скромность в том, что не превозносится над ближними, так показывает величие души в том, что не поникает головой среди страхов и опасностей, но стоит выше ласкательства и льстивого угодничества. Не льстеца признает смиренным, а также не самоуверенного и высокомерного — премудрым, но, в том и другом уловляя доброе, уклоняется от ненавистного, чтобы, избегая близких к добродетелям пороков, приобрести самую добродетель во всей ее чистоте.

<Воскресший> уничтожил бесчисленные списки эллинских богов, ниспроверг всех идолов, истребил нечестивые жертвенники, обагренные человеческой кровью, привел в бессилие диавола, обратил в бегство демонов, укротил дикие племена. Иудеев подверг великим бедствиям, а уверовавших в Него возводит превыше неба.

Преображение на горе Владыки и Спасителя нашего предозначало наше из мертвых воскресение. Зрителям его велено было сохранить это в себе до Воскресения Господня; потому что тогда сделается оно несомненным, как усматриваемое на самом деле. Явление же Моисея и Илии свидетельствовало о владычестве Господа над живыми и мертвыми.

Бог Отец Единородного дал в цену искупления, чтобы благодать имела основание, потому что, приняв единую жертву за всех, превышающую достоинство всех жертв, Он истребил вражду, отменил осуждение, усыновил нас и украсил бесчисленными благами.

Победоносный Царь Небес, для спасения людей совершивший Свое пришествие на землю, как некоего варвара, покорил себе все грешное и после победы умилосердился над ним, как над Своей собственностью.

Не должно искать естественных доказательств тому, что превыше естества. Ибо хотя Слово и стало истинной плотью, однако же Христос – вочеловечившийся Бог, в обоих естествах Единый Божий Сын.

Добропобедный Царь небес, для спасения людей совершивший Свое пришествие на землю, как некоего варвара покорив себе все грешное, после победы умилосердился над тем как над Своею собственностью.

Бог Отец Единородного дал в цену Искупления, чтобы благодать имела основание, потому что, приняв единую за всех и превышающую достоинство всех Жертву, и вражду истребил, и осуждение отменил, и ввел в сыноположение, и украсил многочисленными благами.

Поскольку терние было произведением клятвы, и земля осуждена произращать его после нашего преступления, Господь же пришел уврачевать Собою всякую болезнь, то посему, как победоносный, увенчан был терниями, так поступают благоискусные победители, выставляя на позор то самое оружие или орудие, при помощи которого одержали победу, и говорит: «Мужайтесь, Я победил мир» (Ин. 16:33). Ибо принявший на Себя естество человеческое, но не подвергшийся падениям человеческим и всему роду возвратил первобытную доброту, и в самом естестве уничтожил силу клятвы.

Когда естество человеческое дошло до неистовства, мучительство грехов стало несносно, наступило время приговора, осуждающего род наш на конечную гибель, потому что все способы исцеления оказались недействительными, ни закон, ни пророческое слово не возмогли отвратить усилившейся заразы; тогда Бог в цену Искупления дал Единородного, чтобы все возымели силу и благодать. Поэтому-то апостол Павел сказал: «в явление правды Своей» (Рим. 3:25). Ибо за всех принесена единая и достоинство всех превышающая Жертва. И тогда гнев прекратился, последовало примирение, вражда переменилась в доброе чувство, вместо осуждающего приговора дано преестественное дарование усыновления, стеклись тысячи даров, украшающих Церковь, чтобы вместе и правда была явлена, и открылся преизбыток благости.

Не похитил Иисус Христос Себе Божество и Царство, но прежде веков имел это нерожденно, и не предполагая, что может лишиться этого, но, как Владыка и пренебесных и земных, и преисподних, и вышнего не оставил, и к нам пришел, снизойдя даже и до ада, чтобы, повсюду быв, везде спасать всех, на земле обновляя и тех, которые живут, и тех, которые будут жить, а под землею освобождая от владычества смерти обладаемых ею.

Когда губительные демоны с вождем их диаволом не попустили людям пребыть в своем чине, но, предавшись всякой неправде и хищничеству, не зная сытости в поругании над людьми, довели их до последней степени страданий, тогда, тогда именно, Царь всяческих, Отчее Слово, возненавидев самоуправство одних и сжалившись над бедствиями других, облекшись в естество человеческое, вступил в борьбу. И одни победные памятники были уже воздвигнуты, другие воздвигались, об иных же имелась надежда, что будут воздвигнуты. И варварское полчище демонов с вождем их стало оплакивать свои бедствия, а естество человеческое вступало в свободу.

Больше всего хранимого храни сердце твое (Притч. 4:23), чтобы естества Христова по воплощении не принять тебе как-либо за призрак. Ибо признание одного только естества во Христе, так как этим или извращаешь Божественное, или умаляешь наше, есть уничтожение того и другого.

...Иные полагают, что Царствие Божие выше и божественнее, а Царствие Небесное меньше и ниже; иные же говорят, что, в сущности, это одно и то же, но различно выражается, будучи названо иногда от имени царствующего Бога, а иногда от имени царствующих Ангелов и святых.

Как сеть, закидываемая в море, заключает в себе разные роды рыб, так вечное Царство Христово, принимая множество людей из всякого народа, определяет им спасение по мере веры, не по достоверности рода, не по уважительности чина, не по священству, не по царской власти, недостойной этого наименования, уделяя блаженство, но по нраву и по жизни, определившей себя к чистоте и устремленной к ловле истинных рыбаков.

Царство Небесное уподобляется квасу в безгрешном воплощении Бога и Спасителя нашего, Которым растворен весь мир, и составом единого тела, восприятого от нашей сущности и от Богородицы Марии, все от века человечество обновлено в возрождении.

Второго же никто не удостоил ублажения, но все оставили невознагражденным. Поэтому не жди старости, чтобы во время таковой уцеломудриться. Кроме того, что неизвестно, достигнешь ли ее, и самое дело не стоит соревнования.

Кто целомудрием и воздержанием обуздывает сластолюбие, для многих кажущееся неодолимым, тот, имея душу, свободную от всякой гнусной страсти, вправе восхищаться многими и славными победами.

Целомудренным по праву называется не тот, кто по нужде целомудрен, но кто, имея возможность наслаждаться удовольствиями, любит произвольное целомудрие. Одни потому самому, что не могут сделать, что было бы для них желательно, имеют часто на себе вид скромности, но, получив возможность, изобличаются. Люди же доблестные тогда особенно и оказывают терпеливость и держатся правды, когда данное человеку полномочие порождает неправду.

Поскольку в естестве нашем при множестве нужд самая великая — нужда чрева, потому что, предписывая нам многое, всего меньше соглашается покориться разуму, то будем удерживать самоуправство чрева рассудком и неукротимое ухитримся сделать ручным. Достигнем же этого, если нужде станем удовлетворять потребным и неумеренность сокращать тем, что будем довольствоваться малым.

Пренебрегай лакомыми снедями, потому что в скором времени они обращаются в ничто, а во время вкушения имеют великую цену. Употребление их сверх потребности теперь порождает болезни, а в будущем подвергает ответственности на Суде.

Смотри, чтобы пресыщение и чревоугодие не довело тебя до страстного неистовства и ты не оказался увлеченным этими двумя молодыми невзнузданными конями.

Если надеешься отойти к Богу, то послушайся моего совета и угашай неистовство чревоугодия, ослабляя тем в себе разжжения сластолюбия,– это предает нас вечному огню.

Если чрево препобедишь, то овладеешь и тем, что от чрева, и не заслужишь осмеяния.

Подвижничество... есть подражание всем заповедям Господним и хранение их; оно не гневливо, не кичливо, не сребролюбиво, не опрометчиво, не самолюбиво, покорно, всякому услуживает, вовсе чуждается тленного, пребывает в общении только с духом; у него язык благодарный, полезная молитва, оно делает все из послушания...

Молитву делают успешнее не голые слова, но добрые дела. Ибо смотри: божественный Давид просит, чтобы судил его Бог по «непорочности» его (Пс. 7:9); и благочестивейший Езекия представляет молитвенницей за себя свою богобоязненность (Ис. 38:3); и вдовицы в Иоппии употребляют ходатаями добрые дела умершей (Деян. 9:39). Если так будешь совершать моление свое, прямо взойдет оно к Богу «и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень» (Пс. 36:6).

Дивишься ты краткости Господней молитвы, а меня всегда изумляла и изумляет высокая премудрость в кратких словах. Ибо не трудно произнести эти слова, но нужно быть не слушателем слов только, но и исполнителем их. Потому полагаю, что преступает всякий предел дерзости тот, кто не исполняет того, что достойно сына, но осмеливается Владыку называть Отцом; делает то, чем бесславится имя Божие, однако произносит: «Да святится имя Твое»; служа одним из оруженосцев диавола, отваживается выговаривать: «Да приидет Царствие Твое», то есть к угнетенным под властью мучителя да приидет победоносный Царь, подающий неодолимую помощь в борьбе со грехом.
И не исполняя на деле ничего, угодного Богу, принимает еще на себя лицемерный вид добродетели и говорит: «Да будет воля Твоя, яко на Небеси и на земли». Предавшись роскоши и расточительности, отложив многое в запас не только на пропитание, но и для чревоугодия, смеет молиться: «Хлеб наш насущный (то есть необходимый для души или достаточный для плоти) даждь нам днесь», тогда как словом «днесь» указывает Господь на заботу о едином дне, потому что, мыслительную силу души возводя к высшему любомудрию, определяет и самое время прошения.
Хотя сам недоступен и жесток, но говорит «остави нам долги наша», сам злопамятен и безмерно мстителен, но говорит: «якоже и мы оставляем должником нашим»; сам себя ввергает в искушение и пролагает всякие пути, ведущие к опасности, но говорит: «не введи нас во искушение», что представляется смешным, лучше же сказать, достойным всякого негодования. И дальше: охотно следовать за врагом и сказать: «но избави нас от лукавого» – выше всякой насмешки. И на словах выражать: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава», а на деле пренебрегать Тем, Кто источает всякую силу и славу – это уж вовсе непростительно. Поэтому сказать: «Отче наш» имеют право одни те, которые, после чудесного рождения в божественном Крещении, но новому и необычайному закону чревоношения, проявляют себя истинными сынами Божиими; сказать: «да приидет Царствие Твое» вправе те, которые избегают всего, что доставляет удовольствие диаволу; сказать: «да будет воля Твоя» вправе те, которые являют это своими поступками; сказать: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» могут те, которые отказываются от роскоши и расточительности; просить: «остави нам долги наша» могут те, которые прощают согрешившим перед ними; просить: «не введи нас во искушение» могут те, которые ни себя самих, ни других не ввергают в него; просить: «избави нас от лукавого» могут те, которые ведут непримиримую брань с сатаной; и сказать: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава» могут те, которые трепещут словес Божиих и исполняют их на деле. Ибо познание молитвы Господней в такой же мере может быть успешно, в какой преуспевает нрав и жизнь молящегося.

Веру... должны проповедовать больше дела, нежели слова <...> Ибо делами, а не словами должно быть обнаруживаемо сокровенное.

Не вдавайся в гордыню, потому что дела идут у тебя упешно, как будто не можешь потерпеть чего-либо худого; напротив того, содержи в мысли то, что обстоятельства часто принимают противный оборот, держись скромного образа мыслей, и не выходи из пределов человечества. Правосудие назирает дела наши; оно возмечтавших о себе, что не подлежат уже наказанию, доводит до наказания тем самым, чем думали избежать его.

Дерзость людей безбожных, не занимаясь, чем должно, и упражняясь в худом, ничего Божественного не оставляет неоскорбленным.

Если все свойства Божественного естества превышают меру человеческого естества, то проще всего для нас уподобиться Божеству в возможном и сообразном с нашей природой. Что же это такое? Смиренномудрие.

«Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они... обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7:6). Эти слова имеют такой смысл. Божие слово свято и является самым драгоценным жемчугом. Псы же и свиньи – согрешающие не только в догматах, но и в жизни. Попрание – раздор и споры о них покушающихся извратить правоту догматов и оскорбляющих достойную жизнь. А растерзание – пренебрежение и поругание неправедно живущими носителей слова Божиего, подающих добрые советы. Господь поэтому и сказал: не бросайте слова, подобно чему-либо малоценному и легко приобретаемому, чтобы и Господа не оскорбить, и самим не подвергнуться осмеянию тех, которые не говорят и не живут в истине. Иные же, тоже близкие к правде, толкуют эти слова так, что Господь повелел не давать и священства недостойным и нечистым, чтобы не осквернили его. ...Если же скажут, что и согрешающим мирянам Господь повелевает не преподавать Божественных Таин,– не противоречь этому.

Падающие и не осмеливающиеся приступить к Священным Тайнам – сознательны и скоро могут достигнуть того, чтобы не грешить. А согрешающие и осмеливающиеся «нечистыми руками» прикасаться Пречистых Таин достойны бесчисленных наказаний. Ибо, по неложному слову Павлову, делают они себя виновными против Тела и Крови Господней (1 Кор. 11:27). Поэтому к первым не с такой силой приступает диавол, зная, что хотя они и падают, но, сознавая это, хранят уважение к Божественному. А на последних, которые грешат и не сознают того или, хотя и сознают, но пренебрегают тем и осмеливаются касаться Священных Таин, диавол нападает всеми силами, справедливо считая это признаком совершенного бесчувствия и развращения. Так поступил он и с предателем. Ибо вошел в него не потому, что пренебрег Кровию Владыки, но потому, что из лукавства Иуды заключил о его уже неисцелимой болезни. Поскольку Иуда замышляет предать, но не отказывается от Приобщения, то диавол увлекает его. А если бы увидел его сохраняющим благоговение к Божественному Таинству и воздержавшимся от него, то, может быть, миновал бы Иуду как еще трезвенного. Но поскольку увидел, что он омрачен корыстью, что уже нет в нем правого помысла, но выходит он из себя от ненасытности, а сверх того осмелился коснуться того, чего в таком состоянии и касаться не надлежало, то, познав это бесчувствие, всецело вошел в него.

Из-за любви к деньгам вражда, драки, войны; из-за нее убийства, разбои, клевета; из-за нее не только города, но и пустыни, не только обитаемые страны, но и не населенные дышат кровью и убийствами. Из любви к деньгам извращены законы родства, потрясены уставы природы, нарушены права самой сущности. Сколько бы зол ни отыскал кто в народных собраниях, или в судилищах, или в домах, или в городах,– увидит в них отростки этого корня.

Страшная и ненасытная привязанность к корыстолюбию, как некий грозный и мстительный мучитель, стоит при одержимых ею, раздавая им жестокие и немилосердные приказания и превращая их в зверей, приводит таким образом ко гробу. Итак, если многие и достигшие уважения мужи отказались от богатства и не вступали с ним в союз, как с врагом и противником добродетели, и если самая эта болезнь корыстолюбия оказалась главною виною зол, и приобретшие себе богатство не делаются непреодолимыми и неуловимыми, а напротив того, оказались легко одолеваемыми всяким, не только при жизни, но и по смерти, то перестань отдавать себя в добычу этой тяжкой болезни и воздвигать против нас умы.

Страшная, неудобоизлечимая болезнь любостяжательности не кончится иначе, разве когда одержимый ею отступится от мысли найти выгоду, в чем думает, потому что в действительности найдет весьма великий ущерб. Если же кто не верит этому, то справедливо будет поверить Божественному Судии, изрекшему: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26). Если мало-помалу перестанет собирать и начнет раздавать другим, то возвратится в совершенное здравие.

Из людей любостяжательных и обидчиков одни знают, что грешат, а другие даже и не знают, что грешат неисцельно. Ибо это — не чувствовать недуга, в котором находишься, есть усиление нечувствительности, и оканчивается совершенным бесчувствием и омертвением. Потому о них всего более надлежит жалеть. Ибо делать зло — более достойно сожаления, нежели терпеть зло. Тем, которые делают, угрожает крайняя опасность; а у тех, которые терпят, ущерб касается одного имущества. Притом первые не чувствуют двойственного омертвения. Ибо представляют опыт несовершенного и детского разумения. Весьма малые дети ни во что не ставят того, что действительно страшно, но часто суют руки в огонь, а увидев пустую личину и призрак, приходят в страх и трепет. Подобное этому бывает и с любителями любостяжательности; боясь бедности, которая не страшна, но еще служит поводом ко всякой охранности и скромному образу мыслей, в великое ставят неправедное богатство, которое страшнее огня; потому что и мысли, и надежды обладающих им обращает в прах.

Зависть... ко всякому другому действительно или мнимо доброму качеству не благосклонна, а напротив того, жестока и неприязненна, к добродетели же, которой дано в удел качество в собственном смысле прекрасное, совершенно непреклонна. Потому не быть предметом зависти — дело, может быть, беспечальное, но и не славное... возбуждающему же к себе зависть надлежит с целомудренным помыслом переносить злоумышления зависти.

У многих в обычае завидовать отличающемуся высотою добродетели. Ибо, несносным и тягостным почитая того, кто поступает не одинаково с ними, но поставляет свою славу в превосходнейших преимуществах, и тем как бы обличает собственную их жизнь, злословят его и строят ему козни, когда должны были бы ему соревновать и увенчивать его.

Хотя и нелегко воротить назад потерянное время <при самом быстром своем полете, не дозволяет оно согрешившим возвращаться для исправления того, в чем погрешили>; однако же Божественное человеколюбие, будучи выше и причин, и законов, и времен, допускает к Себе кающихся, и к их усердию примешав собственную Свою благость, и краткость времени растворив усилением раскаяния, подает врачевство падшим.

Всего лучше неповрежденная и ничем не страждущая лепота души; если же трудно сохранить ее, то лучше терпеть вред в чем-либо малом и удобоизлечимом, а не в существенном. Когда слышишь, что дано нам покаяние, не приступай поэтому небоязненно ко греху в надежде, что непременно будешь исцелен; но знай, что, во-первых, многие не имели времени на покаяние, подвергшись наказанию среди самых прегрешений; что сверх этого покаяние врачует обыкновенно немощи нескоро, потому что потребны труды, пост, бдение, милостыня, молитвы и все сему подобное, чтобы уврачевать прежние язвы. В-третьих, надлежит не терять из мысли, что и в увраченном струпе рубец изобличает бывшую болезнь. Ибо не одно и то же — тело неповрежденное и уврачеванное, не одно и то же — одежда целая и разодранная, хотя бы каким-нибудь искусством и приведена была, по-видимому, в такое состояние, что нелегко распознать, где была разодрана. Но если душа и будет восстановлена в прежнюю лепоту, то, как сказал я, непросто восстановляется, но после тьмочисленных трудов, слез и наказаний, какие согрешившая душа налагает сама на себя.

Если небо совьется, как свиток (Апок. 6:14), звезды и Орион падут (Ис. 13:10), земля и все, что на ней сгорит (2 Петр. 3:10), и все обращено и открыто (Евр. 4:13), приуготовляется к великому дню пришествия Господня, то почему же нерадеешь ты и не готовишься как обязанный дать отчет, но как надеющийся остаться неповинным, откладываешь покаяние? Потому смотри, чтобы не пришло тогда тебе на мысль раскаяться, когда останется место одному отчаянию.

Владыка Христос ублажил тех, которые ради Него слышали обличения в делах явных и тайных, если обличающие окажутся лжецами. Потому надлежит знать, что для желающего войти на высшую степень блаженства должно быть то и другое, чтобы пострадать ему ради Христа, и чтобы разглашаемое о нем было ложно. Что-либо одно из двух, если не будет при нем другого, не столько полезно; и полезно, правда, но не в такой мере. Если, страдая ради Христа, услышим о себе правду, то необходимо нам краснеть, потому что, заслуживая одобрения с одной стороны, обличаемся с другой. И если не ради Христа, но несправедливо что терпим, то получим награду за терпение, но не получим высшего блаженства, какое получили бы, если бы стеклось вместе то и другое.

Когда в дружине есть целомудрие, благопокорность, чинность и воинская доблесть, тогда делается она страшной для противников, и по своей отважности нередко воздвигает победные памятники, между тем, как враги обращаются к просьбам и ходатайствам. Поэтому, когда тому же самому должно быть у нас с демонами, однако же не бывает, потому что ополчаемся мы не против них друг с другом, но с ними друг против друга; удивляться должно не тому, что бываем побеждены, но больше тому, что, не делая ничего необходимого для побеждающих, желаем победить.