Исидор Пелусиот

Желающему воспользоваться непрепобедимою помощию надлежит просить чего-либо такого, что согласно с законом справедливости, чтобы самою сущностью прошения привлекалась всепомогающая сила; потому что она, незванно приходя к обиженным, не приходит к призывающим не по действительной нужде, а по корыстолюбию.

Порок отлучил людей от Бога и разлучил между собой, потому со всей стремительностью надлежит бежать от порока и идти вслед добродетели, которая приводит нас к Богу и связывает нас друг с другом.

Хотя язва тяжела и готовит бессмертную смерть, однако же, если призовешь Божию помощь, препобеждающую страдания и всякий порок, то не останется и следа этой язвы.

Лучше не даваться в плен пороку, а плененному — знать, что пленен, и скорее отрезвляться, как бы от некоего опьянения. Ибо кто пленен, а не думает о своем плене, тот неизлечимо болен.

Злоухищрение порока велико и многосложно, но ты побеждай его добродетелью.

Земледельцы с корнем выдергивают вырастающие вместе с пшеницей плевелы, чтобы чистый плод иметь под руками во время жатвы. Посему и тебе надлежит отсекать помрачающие ум пороки, чтобы здравая и непричастная никакой страсти совесть старалась не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную (Ин. 6:27).

Порок и без другого наказания сам есть наказание, а добродетель и без венцов — венец.

Избегайте порока; он силен на то, чтобы любителей своих приводить в неистовство и делать неразумными.

Гораздо хуже и больше заслуживает наказания — хвалить погрешающих, нежели погрешать. Кто, погрешив, осуждает грех, тот возможет со временем исправиться, имея в осуждении греха весьма великую помощь к тому, чтобы раскаяться; а кто хвалит порок, тот лишает себя помощи покаяния, поскольку соизволение есть приговор развращенного сердца и души неисцелимо больной, то похваляющий грех справедливо называется гораздо более беззаконным, нежели погрешающий; ибо один весьма скоро удалится от греха, а другой вовсе не удалится, хотя и превозможет тот или другой приговор.

Что порок везде невыгоден, в настоящем — худой сожитель, а в будущем — сильный обличитель — это подтвердят тебе многие.

Порок имеет приятность пагубную, а добродетель — трудную и славную, потому что добрая слава с приятностью орошается потом. Поэтому надлежит порока избегать, а добродетели держаться неослабно.

Как делающим напоказ здешними рукоплесканиями умаляется тамошнее воздаяние; так здесь подвергающие предварительному следствию подлежащих тамошнему наказанию освобождают их от вины и наказания там.

...Перестань так хвалить: неразумных доведешь тем до падения, а благоразумных заставишь краснеть.

Хорошо, как уверен я, руководишь ты юных служителей Церкви; но худо то, что хвалишь их. Смотри, чтобы не совратили их похвалы, не отняли у них вкуса к сладости трудов, ослабив в них усилие самомнением.

Похвалы надобно слагать умеренно и не слишком в них распространяться; потому что многие, растаяв от излишества похвал, теряют готовность к трудам.

Если... похотливость готовит мучение, а чистота — венец святыни, то по какой причине гонишься за тем, чего надлежит избегать, и избегаешь того, за чем позволительно гнаться?

Если лютует и с яростью восстает на тебя пожелание плоти твоей, и разгорячает ее зной лености, то напомни ей о будущем огне, и угаснет; потому что здешнее распаление блуда имеет концом тамошнюю печь.

Если не заслуживают извинения и те, которые постами, возлежаниями на голой земле и другими суровостями обуздывали тело, а тем укрощали неразумное владычество страстей, но однажды только покорились похоти, то какое же найдут себе извинение те, которые сами себя доводят до непотребства, возбуждая его роскошью.

Всякий праведник, судимый сам по себе, оправдится; но сравниваемый с Богом, или судимый сравнительно с Ним, не оправдится.

Не оставайся же в неведении, что Бог и в древности соединял, и теперь соединяет с праздниками напоминания о благодеяниях, чтобы празднующие, имея их в свежей памяти, обращались не к пьянству, но к благодарению и добродетели.

...Прелюбодейство... нарушает условия брака, унижает благородство детей, расторгает родственные связи и расстроивает всю жизнь человеческую.

Великое дело привычка; так она сильна, что обращается в природу. Иные утверждали, что привычка — вторая природа, а другие полагали, что и природа побеждается привычкою, говоря: капля за каплей воды пробивает и камень, хотя что тверже камня и что мягче воды, однако же непрерывность ударов превозмогает природу.

От Божественного Промысла зависит — оказать помощь пловцам, а дел пусть требует каждый сам от себя. Посему и мы, зная, что Божественною десницею дано естеству стремление к добродетели, привнесем от себя труды. Ибо таким образом достигнут будет счастливый конец.

Когда действует сила Божия, да не имеет место вопрос: как? Ибо хотя многое и бывало, и бывает выше естества и последовательности помыслов, однако же нет ничего выше Бога, зиждущего все удобно и сверх ожидания.

Когда у Пречистого Ума просит кто того, чего делать не хочет, тогда желает обмануть не людей только, но и Самого Судию.

Не словесное провозглашение, но деятельное служение дает в человеке видеть ревнителя божественных наставлений.

Большая и непрерывная роскошь побуждает к противоестественной любви и вредит как вообще здоровью тела, так и благородству души. Потому перестаньте предаваться ей, обучите себя употребить в дело если не посты, то довольство малым — эту подлинно целомудренную роскошь, и не будьте... общим для всех посмешищем. Если же ввергаетесь в бездну непотребства, то не изъявляйте негодования на смеющихся над вами и вините собственную свою роскошь...

...Здешняя расточительность навлекает там наказание, а настоящее злострадание и обуздание пожеланий приуготовляет будущее наслаждение благами.

Кто предпочитает жизнь изнеженную и гонится за пышною трапезою, тот низок и мал в душе, не имеет благодатных даров, но дорог в жизни; потому что, сам ничего не стоя, издерживает весьма много.

Роскошь, эта матерь и питательница всякого невоздержания, когда обильною трапезою, украшенною всякими яствами и сладостями, вкус зрителей возбуждает к пожеланию и, обременяя мысль вкушающих, побуждает иного к вкушению; тогда приводит ум в крушение, погружая в глубину страстей. Поэтому берегись роскоши и чти довольство малым, хорошо зная, что гнусное дело не может сделаться добрым, будучи прикрашиваемо общим согласием делающих, хотя бы стояли за него все ораторы и софисты, а также и хорошее дело не изменится в противоположное, если и один только окажется, лучше же сказать, никто не окажется его любителем. Поэтому, оставив в стороне решение многих, держись самой добродетели.

Если богоугодный и боголюбивый мудр и сведущ, имеет созерцательную и деятельную добродетель, первую как душу, вторую как тело, то почему напрасно почитаем себя любомудрствующими, не заботясь о доблестной жизни и прилагая только заботу об одном красноречии?

Познавший самого себя (то есть тот, кто не остается в неведении о грехопадениях, в какие впадал, но хранит мудрое правило: «познай самого себя»), хотя и превозносится иногда, поддавшись ненадолго высокомерию, но в целом не думает о себе высоко. Изучая собственную свою немощь и не мечтая о себе выше естества человеческого, приходит в сознание себя самого.

Насильно разлучающий душу с телом и предающий себя или удавлению, или закланию, будет ли прощен? Таковых древние и после смерти признавали проклятыми и бесславными, даже руку самоубийцы, отрубив, погребали отдельно и вдали от прочего тела, почитая непристойным, как послужившей убийству, воздавать ей ту же с остальным телом честь. Если же рука и по смерти подвергаема была наказанию людьми, то получит ли какое помилование душа, подвигнувшая и руку?

Поскольку тот один всех свободнее и выше по начальству, даже самих царей царственнее, кто свободен от страстей; то возлюбим добродетель и избавимся от лукавого этого рабства, считая достойным ублажения и домогательства не право начальства, не богатство, не что-либо этому подобное, но одно то, чтобы стать свободным от страстей.

Черты души свободной: нековарность, кротость, человеколюбие, мужество, правдивость, целомудрие, снисходительность, ласковость, щедрость и то, чтобы брать верх и решать дела по суду, а не по милости, а также и прочее с этим сродное. Признак же души несвободной — отдаваться в плен страстям противоположным и изгонять из себя всякую добрую мысль.

...Что ни в чем не надлежит поступать своевольно и неосмотрительно, но в продолжение всей жизни должно иметь поведение целомудренное и строгое, — это явно всякому, не лишенному разума и доброго смысла.

Учения Закона и Пророков — это предуготовительные уроки нового и евангельского любомудрия. Они дают законы руке, а Евангелие — душе. Они исправляют и направляют деятельность, а Евангелие — сердце. Они подобны учителю-грамматику, а Евангелие — высокому философу.

Не станем насильственно толковать пророчества и для соглашения пророческих выражений впадать в пустые рассуждения; но будем сказанное исторически понимать благоразумно, и сказанное пророчественно — в умозрительном смысле, насильственно не превращая и ясно исторического в умозрение, и что должно понимать умозрительно — в историю, но тому и другому приспособляя пригодный и сообразный смысл. Если же найдем такое пророчество, которое сохраняет в себе и историю, и к которому удобоприложимо умозрение непринужденно, то нужно им пользоваться и в том, и в другом смысле.

Хотя, как говоришь ты, многие изречения Священного Писания легко можно наклонять и принужденно прилагать, к чему кто пожелает, вопреки подлинному смыслу; однако же истина и препобеждала, и препобеждает, и будет препобеждать всех, осмеливающихся злонамеренно, или исказить, или перетолковать эти изречения.

Не думай сразу уловить то, что едва уловляется с пролитием великого пота и после многих подвигов; но, предначав трудами и молитвами, приступай к уловлению тех мыслей в Священном Писании, которыми разумение наше изощряется до большей проницательности.

Обрати взор и на Божественную Премудрость, растворенную в низких словах и примерах. Если бы на Свое только достоинство взирал Бог, а не на пользу тех, которые будут читать Священное Писание, то употребил бы слова и примеры небесные и Божественные. Напротив того, поскольку давал закон людям, которые немощны и имеют нужду в словах человеческих, в таком только случае могли они удобно понимать и то, что выше их, то Божественные уроки растворил изречениями простыми, чтобы и женщина, и ребенок, и самый неученый из всех людей приобретали некую пользу и от одного слышания. Ибо, озаботившись о спасении многих и даже несведущих, слово, по человеколюбию Законоположника соединенное с такою ясностью, никого не лишает посильной пользы. Не оставило заботы же оно и о более мудрых; потому что в такой ясности, как некие сокровища, сокрыты учения столько таинственные, что самые мудрые и ученые люди приходят в недоумение от глубины мыслей и часто не могут проникнуть в непостижимость премудрости.

Кто касается предмета высокого и покушается истолковать смысл Священных Писаний, тому надлежит иметь язык степенный и ясный, а сердце благочестивое и благоговейное, следовать за Писаниями, а не указывать им путь, и не по собственному своему изволению навязывать им смысл. Ибо осмеливающимся искажать и перетолковывать их угрожает весьма великая опасность, касающаяся самой души.

Слышу, что занимаешься ты Божественными книгами и всякому приводишь из них приличные свидетельства, а между тем ты корыстолюбив, с неистовством кидаешься на чужое добро. И весьма для меня удивительно, что при непрестанном чтении не уязвила тебя и не произвела перемены в твоем расположении божественная любовь, которая не только возбраняет любить чужое, но научает раздавать даже и собственное. Поэтому или читая разумей, или не разумея снова читай.

Божественное Писание должен ты толковать со знанием дела и разумно исследовать силу его, а не отваживаться, как ни есть, касаться неприкосновенных и непостижимых тайн, дозволяя это рукам недостойным. Ибо дерзостный Озия, осмелившись возложить так руку на неприкосновенное, за дерзость эту подвергся проказе и невольно изгнан из святилища, потому что вход внутрь его заграждал закон пораженным проказою. Написано же это в наставление нам, чтобы мы и дерзких поступков избегали, и не подвергались наказаниям.

Если пожелаешь с доброю мыслию и разумно читать Священные Писания, то устремишься исполниться не только любви к божественному любомудрию, но и той приверженности к догматам, в которой находит себе основание небу приличный образ жития.

Чтение Священных Писаний почитай напутствием к спасению, как питающее достойными уважения примерами и добротолюбие, и мужество внимающих ему со тщанием.

...Возрастающая с добродетелями скромность живущих так делает подобными Богу. А высокоумие не только отнимает настоящее, но и с самых небес низлагает высоковыйного, чему и подвергся денница, сын зари (Ис. 14:12).

Скромен тот, кто делает, что благоприлично, но не возносится гордостью перед ближним, не предпочитает себя всем, но сохраняет себя в надлежащем чине, приличном людям свободным.

Надлежит быть скромным и в слове, и в наружности, и в голосе, и во взоре, и в походке. Многие, и богатствам не обладая, не имея у себя ни жилища, ни чистого одеяния, в походке своей обнаруживают такую изнеженность, что возбуждают смех.

Приучить себя нужно к скромному образу мыслей, скромным же называю того, кто не льстит перед высшими, но снисходительный к низшим, не льстивый, но кроткий, не лицемерия исполненный, но не лукавый, благородный, не знающий обогащения.