Петр Дамаскин

Как больным бывают нужны резания и прижигания для возвращения здоровья, которое они потеряли, так и нам нужны искушения и труды покаяния, и страх смерти и мучений, чтобы возвратить первозданное здоровье души и отвергнуть недуг, который произвело в нас безумие наше.

Если плоть не будет умерщвлена и человек не будет весь водим Духом Божиим, то не может он исполнить воли Божией без понуждения себя. Когда же воцарится в нас благодать Духа, тогда уже не будем иметь своей воли, но все, что ни бывает с нами, приемлем как волю Божию. Тогда имеем мир и можем быть названы сынами Божиими, ибо любим волю Отца, как и Сын Божий и Бог. Но этого невозможно достичь без соблюдения заповедей, которыми подвизающийся отсекает всякие наслаждения, то есть свои пожелания, и терпит всякие огорчения, происходящие от этого.

Никакая иная добродетель не может так постигнуть волю Божию, как смиренномудрие и оставление всякого своего разумения и своей воли.

Человек на сирийском языке называется огнем, сходно с природою. Ибо от одного человека произошел весь мир, как от одной свечи можно зажечь сколько угодно других, и та первая от этого не оскудеет. По смешению же языков иной язык производит слово «человек» от забвения, которое свойственно человеку, другой — от других его свойств, а эллинский производит слово «человек» от взирания наверх. Но естество его есть собственно слово, потому и называется он словесным, ибо один только человек обладает этим свойством, по иным же своим названиям он имеет себе соименников между другими творениями.

Не на гнев создал нас Бог, но для получения спасения, чтобы мы, насладившись Его благами, были благодарны и благомыслящи в отношении к Благодетелю.

Между помыслами есть много различия во всем, и одни из них безгрешны, а другие нет. — Так называемый прилог помысла, т. е. мысль о добром или злом, не заслуживает ни награды, ни порицания. Потом сочетание, т. е. беседа с помыслом, к соглашению с ним или отвержению его, заслуживает похвалу, если оно богоугодно, но малую, также и укоризну, если оно лукаво. После так называемая борьба, или побеждающая, или побеждаемая умом, — приносящая венец или мучение, когда исполнится на деле. Также и сосложение, т. е. преклонение души к явившемуся, соединенное с услаждением, отчего происходит пленение, насильно и против воли увлекающее сердце к исполнению на деле. Когда же страстный помысл долго остается в сердце, то образуется так называемая страсть, которая, привычкою к себе, произвольно увлекает душу и свойственно передает ее исполнению на деле. Такая страсть несомненно подлежит во всех или соразмерному покаянию, или будущей муке, говорит Лествичник, т. е. ради непокаяния, а не ради брани; ибо если бы было так, то без совершенного бесстрастия не могли бы многие получить прощения. ...Однако спастись и примириться с Богом всем возможно. И так разумный <делатель> отвергает лукавый прилог, — матерь зол, чтобы разом отсечь все происходящее от него злое, а благой прилог всегда должно быть готовым обращать в дело, чтобы тело и душа пришли в навык добродетели и освободились от страстей благодатию Христовою. Ибо мы вовсе ничего не имеем, чего бы ни получили от Него, и ничего не можем принести Ему, кроме одного только произволения, не имея которого не находим ни знания, ни силы к деланию доброго. И это есть дело человеколюбия Божия, чтобы мы не подверглись осуждению за праздность, ибо праздность есть начало всякого зла (Сир. 33:28)...

После преступления Адамова мы все возрастаем страстными, и, от навыка в страстях, не желаем благого с радостью, не возделываем познания Божия, и не делаем этого с любовью, как бесстрастные; но более любим страсти и лукавые дела, а благого вовсе не желаем, разве только по нужде, из страха мучений, — и то только твердо верующие и охотно принимающие слово Господне, остальные же и того не хотят. Но, вменяя ни во что и скорби настоящей жизни, и будущие мучения, от всей души служат страстям, а некоторые, не чувствуя горечи страстей, по нужде и нехотя, проходят труды добродетелей. Достойное ненависти, по безумию нашему, сделалось для нас желанным.

Знание озаряет нас как солнце, и безумный самовольно закрывает глаза, то есть произволение неверием и леностью, и тотчас предает ведение забвению, через праздность, рождающуюся от нерадения. Ибо от неразумия происходит нерадение, от нерадения — праздность, от праздности — забвение, а от забвения самолюбие, то есть любовь своих хотений и своих разумений, называемое сластолюбием и славолюбием; от них сребролюбие — корень всех зол: ибо от него происходит попечение о житейском, от которого — совершенное неведение даров Божиих и своих согрешений, а отсюда водворение других страстей, то есть восьми главных: чревоугодия, от которого блуд, — через них сребролюбие, а от него гнев, когда кто не достигает желаемого, то есть своей воли. От этого печаль, через которую уныние; потом тщеславие, от которого гордость; и от этих восьми — всякое зло, страсти и грех, через которые приходит человек в отчаяние и совершенную погибель и отпадение от Бога, и делается подобным демонам.

Подвижнику иногда попускается и быть побежденным тем, с чем он борется, чтобы он приобрел смирение, и через то познал свою немощь и крепко удалялся вредного ему.

Святые отцы много понуждали себя в начале, при многообразных подвигах и бранях, происходящих от лукавства духов; но сильное желание и надежда бесстрастия побеждали. Ибо после труда достигший бесстрастия делается беспопечительным, как победивший страсти. Думает и страстный, что ему хорошо, но это от слепоты.

Насколько мы преуспеваем в навыке мыслей по Богу, настолько Божественное желание влечет нас достигнуть разумения и поклонения Отцу духом и истиною (Ин. 4:24).

Когда кто-либо достигнет благих мыслей, то должен быть строго внимательным, чтобы видения эти оставались в нем и не лишился он благодати за беззаботность или за возношение.

В отношении мыслей... от произвольных мы впадаем в невольные и от ведомого в неведомое. Но потому, что первое кажется нам легким и сладким, мы приходим и во второе невольно и неведомо для нас. Если бы мы сначала пожелали сохранить заповеди и оставаться такими, какими соделались через крещение, то не впали бы в это зло и не нуждались бы в трудах и в скорбях покаяния. Однако и опять если желаем, вторичная благодать Божия, т. е. покаяние, может возвести нас к первой доброте. Если же и о покаянии не стараемся, то по необходимости, подобно нераскаянным демонам, пойдем с ними в вечную муку, более по своей воле, нежели невольно.

Все помыслы бывают трех устроений: человеческий, демонский и ангельский. Человеческий помысл бывает, когда взойдет на сердце простая мысль о каком-либо создании. Демонский же помысл бывает сложный — из мысли и страсти. Ангельский же помысл есть бесстрастное ведение вещей, т. е. истинное знание, — середина между обеими берегами, охраняющее ум и отделяющее правое намерение от окружающих его шести сетей диавольских. Шести говорю, т. е. превышения и унижения, от уклонения в правую сторону, и в левую, от уклонения вовнутрь или вне правого намерения.

Насколько кто сострадает и подражает Христу в нищете Его, вкушая страданий и поношений Его, которые Он претерпел ради нас прежде распятия и погребения, настолько делается близким Ему и соучастником славы Его.

Кто не может потерпеть чувственную смерть за Христа, как Он потерпел ее за нас, тот должен, по крайней мере, потерпеть ее мысленно — произволением, и будет он мученик совестью, когда не станет покоряться борющим его демонам или хотениям, но побеждать их, как святые мученики и преподобные отцы, из которых одни чувственно, а другие мысленно были мучениками.

Тот же, кто желает наследовать Царство Небесное и не терпит постигающих его <скорбей>, оказывается еще более неразумным, <чем непослушное дитя>. Ибо он создан по благодати, получил все существующее и надеется на будущее, вечное соцарствование Христу, удостоившему его, ничего незначащего, стольких и таких даров, чувственных и мысленных, так что и Пречестную Кровь Свою Христос благоволил пролить за него и ничего от него не требует, как только, чтобы он имел произволение принять Его блага, и более ничего. Это составляет Его единственное требование.

Терпение есть как бы камень, недвижно стоящий против ветров и волн житейских. Достигший терпения не изнемогает при наводнении и не возвращается назад, но, находя радость и покой, не увлекается самомнением, а всегда пребывает невредимым от сетей врага. Когда встретит бурю, терпит с радостью, ожидая конца; когда бывает тихая погода, ожидает искушения до последнего вздоха... Такой знает, что в этой жизни нет ничего неизменного, но все проходит, поэтому он нимало не заботится о чем-либо земном, но предоставляет все Богу, ибо Он печется о нас.

От плача и терпения рождается надежда и бесстрастие, от них – умерщвление себя для мира. И если человек будет пребывать в терпении, не отчаиваясь оттого, что отовсюду видит утеснение и смерть, но, понимая, что это источник просвещения, если он будет дерзновенным, как достигший возраста духовного, то через многие слезы и скорби он придет в состояние ясно видеть святые страдания Господни, и утешается ими, и считает себя поистине ниже всех, видя, сколько благ изливается на него от благодати Божией.

Терпение служит укреплением для всех добродетелей. И ни одна из добродетелей без него не может устоять, ибо озирающийся назад не благонадежен для Царствия Божия (Лк. 9:62).

Лучше терпением того, что нас постигает, прибегать к Богу, нежели по страху опасностей потерпеть отпадение, впасть в руки диавола и вечное отпадение, точнее же – мучение с ним навлечь на себя. Ибо нам предстоит одно из двух: или потерпеть первое и временное, или второе и вечное. Праведных же ни одна из обеих опасностей вовсе не касается, ибо они с радостию <переносят> то, что нам кажется злополучием, любят <это> и, как нашедшие время к приобретению, приветствуют искушения и не получают от них язв. Тот обыкновенно не умирает от стрелы, в кого она пущена, но не поразила его, а тот погибает, кто получил от нее смертельную рану.

...Когда кто-либо переносит все постигающее его с радостию, то, что бы ни случилось с ним, все его успокаивает.

Если подвизающийся пребывает в терпении, не надмеваясь и не отвращаясь от добродетели, то воздвигается и он от умерщвления тела и вещей к познанию существующего, ибо, по слову Апостола, телесными деланиями сраспинается он Христу телесно, и душевными — душевно (Гал. 5:24); потом спогребается Ему умерщвлением чувств и ведением всего по естеству и воскресает мысленно, ради бесстрастия, во Христе Иисусе Господе нашем.

Всякое дело прежде, чем совершится, с терпением совершается, и совершенное терпением сохраняется, и без него не может устоять, да и не получает конца. Ибо если это дело хорошее, — терпение податель и хранитель его; если же худое — терпение подает в нем покой и великодушие, и не попускает искушаемому томиться малодушием, обручением преисподней. Ему свойственно умерщвлять отчаяние, умерщвляющее душу. Оно научает душу утешать себя и не унывать от множества браней и скорбей.

В мысленной же борьбе невозможно найти места, где бы ее не было; хотя бы и все творение прошел кто-либо, но куда ни пойдет, везде встретит борьбу. В пустыне — звери, и демоны, и прочие злополучия и страшилища. В безмолвии — демоны и искушения. Среди людей — демоны и люди искушающие. И нигде нет места без испытаний; потому без терпения и невозможно найти покой. Терпение же происходит от страха и веры и начинается с благоразумия.

Если кто-либо думает, что он причастен и всем добродетелям, но не претерпит до конца (Мф. 10:22), то не избежит сетей диавольских и не будет управлен к достижению Царства Небесного. Ибо и те, которые уже здесь получили обручение жизни вечной, имеют нужду в терпении, чтобы воспринять в будущем совершенную награду за подвиг.

Хорошо было бы, если бы кто, подобно святым, радовался в искушениях, как боголюбивый; если же мы не таковы, то изберем, по крайней мере, терпение — ради предлежащей необходимости.

Когда какая-либо страсть принимает вид добродетели, время и опытность обыкновенно это обнаруживают, и когда опять добродетель уклоняется к страсти, время и опытность обыкновенно различают это через терпение; ибо если последнее не родится в душе от веры, то она вовсе не может иметь добродетели.

Без внимания и бдительности ума невозможно нам спастись и избавиться от диавола, как льва, рыкающего и ищущего кого поглотить (1 Пет, 5:8).

Будь бдительным, потому что добрый нрав образуется в нас многим временем и трудом, и то, что приобретено многим трудом и временем, можно потерять в одну минуту.

Бедность обыкновенно более спасает душу, а богатство для многих служит к тому препятствием; бедность находит всякий, а богатство не в нашей воле.

Безмолвие, как начало очищения души, без труда укрепляет произволяющего ко всем заповедям.

Безмолвие выше всего, и без него мы не можем очиститься и познать нашу немощь и козни демонов. Но и силу и Промысл Божий не успеем познать из читаемых и воспеваемых нами Божественных слов, ибо все мы люди имеем нужду в таком упражнении, или отчасти, или вполне, и без него никому невозможно достигнуть духовного познания и смирения, через которые познает произволяющий тайны, сокровенные в Божественных Писаниях и во всех творениях.

Ничто столько не бывает причиною забвения, как праздность.

Бесстрастие происходит от надежды, ибо надеющийся получить в ином месте вечное богатство легко презирает то, что у него под руками, хотя бы временная жизнь и представляла всякий покой, а если жизнь эта еще прискорбна и многоболезненна, то кто заставит разумного человека предпочитать ее любви к Богу, Который и эту жизнь и ту дает любящим Его, разве только человек тот слеп и вовсе не может видеть, по неверию, худому произволению и привычке ко злу. Если бы он веровал, то просветился бы и, получив через твердую веру малый свет незнания, подвизался бы освободиться от злейшей своей привычки. И если бы положил так в душе, то благодать содействовала бы ему и подвизалась бы вместе с ним. Но потому и говорит Господь: мало есть спасающихся (Лк. 13:23), что сладким кажется нам видимое, хотя оно и горько.

Необычайное и преславное дело есть бесстрастие, ибо оно может, после того как человек привыкнет побеждать страсти, сделать его подражателем Богу, по мере сил человеческих. Бесстрастный, страдая или терпя нападения от демонов и злых людей, переносит это, как бы не он, а другой кто-либо страдал, подобно святым апостолам и мученикам; и когда его прославляют — не возносится, когда порицают — не скорбит, имея в мысли, что радостное есть благодать Божия и снисхождение превыше его достоинства, а трудное — испытания; и одно дается здесь, по благодати, к утешению, а другое — для смиреномудрия и благой надежды в будущем; и, как не чувствующий при многом чувстве, пребывает он среди прискорбного вследствие рассуждения. Бесстрастие не есть одна какая-либо добродетель, но наименование всех добродетелей. Ибо как один член не есть человек, но многие члены тела в совокупности составляют человека, и то не одни, но вместе с душою, так и бесстрастие есть совокупность многих добродетелей, в которой вместо души обитает Святой Дух, потому что бездушны все так называемые дела духовные, если они не имеют Духа Святого, от Которого так называемый духовный получил наименование. Если душа не отвергнет страстей, то не снизойдет на нее Святой Дух. Но без этого опять и сия всеобъемлющая добродетель не может быть названа бесстрастием; и если, может быть, и случится кому-либо быть таковым, то это более по бесчувствию.

Признак бесстрастия есть то, чтобы во всем пребывать без смущения и без страха как получившему от Бога благодать вся мощи (Фил. 2:13)... и никакой не иметь заботы о теле, но по мере того, как подвизается, понуждая себя, и достигает в покой навыка, благодарить <за это Бога> и снова предпринимать иное понуждение себя, чтобы постоянно быть в борьбе и побеждать со смирением.

...Беспристрастие к чувственному возбуждает видение мысленного. Под видением же <разумею> здесь не <созерцание> сущего, но страшного, бывающего при смерти и после смерти, о чем беспристрастный научаем бывает благодатию к умерщвлению страстей плачем, чтобы он со временем пришел в кротость помыслов. Ибо от веры страх, и от страха благочестие, т. е. воздержание, терпение, плач, кротость, голод и жажда правды, т. е. всех добродетелей, милостыня, по блаженствам Господним, беспристрастие и от него умерщвление тела, от многих стенаний и горьких слез покаяния и скорби, чрез которые душа отвергает радость мира и саму пищу от сокрушения, потому что начинает видеть свои согрешения как песок морской, и это есть начало просвещения души и признак ее здравия. Бывающие же прежде этого, быть может, слезы и будто бы божественные мысли, умиление и тому подобное суть насмешка и тайная хитрость демонов, особенно для живущих посреди людей, или в попечении <о суетном>, хотя бы оно было и весьма малое. Ибо невозможно, чтобы преданный чему-либо чувственному победил страсти. Если же кто-либо укажет на древних <святых> мужей, что они имели и то и другое, то пусть он знает, что они имели, но отнюдь ничего не употребляли по страсти.

Что суетнее того, чему конец – тление и прах? Потому беспристрастие и есть умерщвление, однако не ума, но тела, т. е. первых движений его к невоздержности и покою. Ибо желание покоя, хотя бы и весьма малое, есть воля плоти. А душа скорее печалится об этом, если только видит в себе какое-либо духовное делание или знание.

...Нестяжание гораздо лучше милостыни.

Не желающий же ничего сам себя, через заповедь, освобождает от всего тяжкого в нынешнем и в будущем веке. Поскольку не желать иметь что-либо, чего не имеешь, — выше всякого покоя и богатства; точно так же, как и желать того, чего не имеешь, есть величайшее мучение прежде вечной муки, и таковой есть раб, хотя бы он и считал себя царем и богатым.

...Все мы, люди, должны всегда благодарить Бога за общие и особенные Его благодеяния, душевные и телесные. Общие суть четыре стихии и все от них происходящее, и все в Божественных Писаниях изложенные чудные и страшные дела Божии. Особенные же — то, что Бог дал каждому человеку: или богатство для милостыни, или бедность для терпения с благодарением, или власть для правосудия и утверждения добродетели... или здоровье для помощи нуждающимся и трудов по Богу, или болезнь для венца за терпение, или знание и силу для приобретения добродетелей, или бессилие и незнание для повиновения в безмолвии со смирением и удаления от вещей, или невольное лишение вещей для произвольного спасения и помощи тем, которые не могут достигнуть совершенства нестяжания или хотя бы милостыни, или покой и благоденствие для того, чтобы добровольно подвизаться и трудиться в добродетелях, так чтобы сделаться бесстрастными и иные души спасти, или искушение и злополучие, чтобы поневоле спастись тем, которые не могут отсекать своих хотений, или опять для совершенства тем, которые могут потерпеть с радостью. Все упомянутое хотя и противно одно другому, но, по мере надобности, все хорошо весьма (Быт. 1:31), а без надобности не есть добро, но скорее вредит душе и телу. Лучше же всего упомянутого — терпение скорбного. И сподобившийся этого великого дарования должен благодарить Бога, как наиболее облагодетельствованный: ибо он сделался подражателем Христа и святых Его апостолов, мучеников и преподобных и получил от Бога большую силу и ведение, чтобы произвольно удаляться от сладостного и более желать скорбного, через отсечение своих желаний и отвержение мыслей не по Богу, дабы всегда делать и мыслить угодное Богу.

Насколько человек благодарит Бога и подвизается из любви к Нему, настолько и Бог приближается к нему дарованиями Своими и желает упокоить его.

Получивший от Бога дар, но неблагодарный, лишается его, потому что сделал себя недостойным Божия дара, как говорит Василий Великий, ибо благодарение ходатайствует о нас. Но да не будет благодарение наше, как того фарисея (Лк. 18:11), осуждающее других и оправдывающее себя, но скорее как более всех находящееся в долгу и по неумению благодарящее и с ужасом рассматривающее неизреченное долготерпение Божие. И не только это, но и удивляться надобно тому, как всепетый Бог, ни в чем не имеющий нужды, принимает благодарение от нас, всегда Его прогневляющих и огорчающих при стольких и при таковых благодеяниях Его, общих и особенных.

Если человек не сделается бесстрастным, то Преблагий Бог не ниспосылает на него Всесвятаго Духа, чтобы он, по привычке, не был увлекаем страстями и не сделался виновным за нашествие <на него> Святаго Духа и не подпал большему осуждению. Но когда, по навыку к добродетели, он не будет уже иметь никакой дружбы с врагами и не будет увлекаться страстною привычкою, тогда получает благодать и таким образом не подвергается уже осуждению за получение дарования.

Все, что Бог дает нам и удерживает от нас, все делает Он для пользы нашей, хотя мы, как дети, и не понимаем этого. Но когда кто-либо долгое время проведет в подвигах и очистит свое тело от большого и малого греха по действию, а потом и душу от всякого желания и всякого вида раздражительности, и привычкою к добру устроит нрав свой, так чтобы отнюдь ничего не делать пятью своими чувствами без хотения ума, и по внутреннему человеку ничему такому не делать снисхождения, и человек будет покорен самому себе, тогда и Бог ради бесстрастия покорит ему все, благодатью Святого Духа. Прежде должен он покориться закону Божию, и таким образом, как разумный, покорит он себе то, что в его власти, так что ум будет царствовать подобно тому, как он в начале был создан, царством мудрым, целомудренным, мужественным и праведным.

Как согрешающие есть должники, ибо прогневляют Бога, так и покрываемые благодатью Его, ради своей немощи и близости к отчаянию, должны более трепетать, как великие должники.

Не надобно иметь вещь для того именно, чтобы оказывать милость; это скорее великая немощь, но и вовсе не имеющий, чем оказать милость, должен иметь милосердие ко всем, и тем может помочь нуждающимся, сделавшись беспристрастным к вещам житейским, а к людям имея сострадание.

Милостив тот, кто милует ближнего тем, что сам получил от Бога: или деньгами, или пищею, или силою, или полезным словом, или молитвою, если имеет  возможность помиловать просящего у него, считая себя самого должником, ибо он получил более того, что от него требуется. И помышляя, что он удостоился, подобно Богу, быть названным милостивым, и это — от Христа, и в нынешнем веке и в будущем, пред всею тварью; и что чрез брата Бог у него просит и делается ему должником. Бедный может быть жив и без того, чего у него просит, но он без того, чтобы быть милостивым, по возможности, не может быть жив или спастись: ибо если не хочет умилосердиться над подобным себе по природе, то как просит Бога, чтобы Он умилосердился над ним? Размышляя об этом и многом ином, удостоившийся заповедей отдает не только то, что имеет, но и душу свою за ближнего, ибо в этом и состоит совершенная милостыня, как и Христос претерпел смерть ради нас, всем показав образ и пример, чтобы и мы умирали друг за друга, и не только за друзей, но и за врагов, во время надобности.

Благочестие не есть название одной какой-либо добродетели, но наименование всех заповедей, от слова благочествовать, т. е. хорошо служить.