Петр Дамаскин

...Кротость делает то, что человек всегда пребывает одинаковым и при злополучных, и при благополучных делах и мыслях, и не заботится ни о чести, ни о  бесчестии, но и приятное и прискорбное принимает с радостию и не смущается...

Кротость приводит ум к познанию и рассуждению...

Кротость есть начало смирения, смирение же есть дверь бесстрастия, а чрез бесстрастие неотпадающую и совершенную любовь приобретет познавший свое естество — что он был прежде рождения и что будет по смерти.

Мы уподобляемся фарисеям; посты, бдения и тому подобное, может быть, и имеют некоторые из нас и часто с некоторым ведением, но рассуждения не имеем, потому что не хотим быть внимательными к себе и познать, что есть искомое нами. Не хочет кто-либо <из нас> пребывать во внимании помыслам, дабы приобрести опытность от многих браней и искушений, и сделаться, может быть, для других искусным мореплавателем, если не кормчим. Но как видно, будучи слепыми, по примеру фарисеев, говорим, что мы видим. Сего ради, сказано, лиишшее приимут осуждение (ср.: Мф. 23, 14).

Душа имеет мир с Богом, когда имеет мир в себе самой и бывает вся — такою, как угодно Богу, а таковою бывает она, когда имеет мир со всеми людьми, хотя бы и тяжкое переносила от них; но, по незлобию, вовсе не смущается, а все терпит, всем желает добра, всех любит ради Бога и ради естества. О неверных, как погибающих, плачет, как делал Господь и Апостолы, о верных же молится и соболезнует им (Лк. 23:34; Деян. 7:60), и так получает мир помыслов и мысленно пребывает при Боге видением и чистою молитвою.

Жребий монаха есть то, что превыше естества. Он воин Христов, потому должен вкусить страданий Его, чтобы получить и славу Его. И это также естественный закон, подтверждаемый чувственными делами. Не прославляются ли воины царские за то, что страдают вместе с Царем? Не по мере ли того, как страдает каждый, получает он здесь и похвалу? А насколько оказывается непотребным, настолько и подвергается бесчестию.

Какое же преимущество монаха, если не хранение девства и нестяжание? Другие заповеди, как согласные с естеством, и все люди должны исполнять.

Получивший по благодати Божией дарование рассуждения от многого смиренномудрия должен всеми силами хранить это дарование и ничего не делать нерассудительно, чтобы, согрешая в ведении, за нерадение не подпасть большему осуждению. Тот же, кто не получил этого дарования, ни в коем случае не должен утверждать своего разумения или слова, или дела без вопрошения опытных, твердой веры и чистой молитвы, без которых он не может достичь правильного рассуждения.

От ведения же, т. е. мудрости, происходит воздержание и терпение. Ибо мудрый удерживает свою волю и терпит происходящее от сего огорчение, но, почитая себя недостойным наслаждений, бывает благоразумен и благодарен Благодетелю, боясь, чтобы ради многих благ, которые даровал ему Бог в нынешнем веке, не лишиться в будущем. Итак, он трудится в воздержании и в добродетелях, считая себя должником во всем. И ничего, даже и малого, не находит, что мог бы воздать своему Благодетелю, но и самые добродетели почитает большим долгом, ибо получает, а не отдает. Самое то, что он удостоился приносить благодарение Богу, и Бог принимает его благодарение, почитает он большим долгом и всегда благодарит, делая всякое добро, и, всегда смиренномудрствуя, считает себя большим должником и ниже всех.

Рассуждение есть свет, показывающий тому, кто его имеет, время, когда можно начать действовать, устроение человека, крепость, знание, возраст, силу, немощь, произволение, усердие... и тому подобное. Потом – качество вещей, способ употребления их, количество, виды, намерение Божие, заключающееся в Божественных Писаниях, смысл каждого изречения. Рассуждение изъясняет все это, и не только это, но и намерение толкования святых отцов, ибо не только нужно знать, что делается, но и для чего делается. Делающий же что-либо без знания всего этого, может быть, и много трудится, но ничего не успевает достичь.

Всякая добродетель имеет нужду в мудрости, целомудрии, мужестве и правде, и всякое начинание нуждается в первой из них, т. е. в мудрости, и без нее не может осуществиться. Ибо как может какое-либо дело исполниться без мудрости? Она рождается от разумной части души и находится между лукавством, т. е. чрезмерным мудрствованием, и неразумением. Одно из них влечет мудрость к тому, чтобы поступать лукаво и вредить душе, ее имеющей, и другим, кому возможно. Другое же делает ум нечувствительным и суетным и не допускает его заботиться ни о Божественных вещах, ни о чем-либо полезном для души его самого или ближнего. И одно уподобляется высочайшей горе, а другое — пропасти; мудр же тот, кто идет по равнине, между ними находящейся. А кто совращается с среднего пути, тот или падает вниз, в пропасть, или же старается взойти много вверх и, не находя пути, невольно падает вниз, потому что не хочет через покаяние возвратиться к мудрости с высоты горы. Падший же в пропасть умоляет со смирением Господа, могущего вывести его на царский путь добродетели. А мудрый не восходит с возношением.

Рассуждение есть свет, и рождающееся от него прозрение есть самое нужное из всех добродетелей. Ибо что нужнее человеку, чем видеть тайные хитрости демонов и охранять свою душу при содействии благодати?

Начало всех добродетелей есть духовная мудрость, хотя она же составляет и конец их; ибо если она не приблизится к уму, то человек не может сделать ничего доброго, никогда не слышав о ней, а если услышит сколько-нибудь, — это самое и есть уже мудрость.

Свойство мужества состоит не в том, чтобы побеждать и одолевать ближнего, это есть дерзость, стоящая свыше мужества, и не в том, чтобы, по страху искушений уклоняться от... добродетелей, это, напротив, боязнь, находящаяся ниже его, но в том, чтобы пребывать во всяком деле благом и побеждать страсти душевные и телесные, потому что наша брань не к крови и плоти, т. е. к людям... но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных. (Еф. 6: 12), т. е. против невидимых демонов. И побеждающий мысленно побеждает, или бывает побеждаем страстями.

Должно нам всегда познавать свою немощь и благодать Божию и не отчаиваться, если что-либо случится с нами, но и отнюдь не быть дерзновенными, думая, что мы значим что-либо, но более уповать всегда на Бога со смирением.

Надежда рождается от твердой веры, от того, что человек вовсе не заботится о своей жизни или смерти, но всю заботу возлагает на Бога.

Насколько человек возлагает надежду на Бога, во всем касающемся души его и тела, настолько находит Его Божие промышление о себе, так что считает себя ниже всей твари, от многих даров Божиих: явных и неявных, душевных и телесных, и, от стыда, как великий должник, отнюдь не может превозноситься в каком-либо деле, ввиду благодеяний Божиих.

Надежда, чуждая забот, есть жизнь и богатство, невидимое по чувству, но подтверждаемое благоразумием и существом дел. Ибо и земледельцы трудятся, сея и сажая; и мореплаватели терпят также многие бедствия, и дети, обучаясь чтению и прочим наукам, но все они имеют в виду надежду, потому и трудятся с радостию, и по видимому теряют готовые вещи, по умственному же — терпят для того, чтобы приобрести больше. Часто имеют и недостаток в том, что намерены посеять. Но, может быть, кто-нибудь скажет: из опыта они научаются, что получают приобретение, а в мысленном не так; никто не воскрес из мертвых, чтобы научить нас. Это происходит от неопытности в духовных дарованиях и познаниях; и не чудо; ибо неопытные и в прежде упомянутом боятся, пока не испытают. И дети, не понимая пользы от обучения грамоте и прочим наукам, бегут от них, но родители, чувствуя эту пользу, как чадолюбивые, насильно принуждают их, а со временем, когда дети получат опытность, то начинают не только любить науки и принуждающих к ним, но и сами с радостью терпят все за познания, которых достигли. Потому и мы должны прежде с верою и терпением идти и не ослабевать в скорбях, тогда, со временем, познаем пользу совершаемого нами. И так с радостью и веселием будем делать должное без труда.

Без просьбы братии отцы не говорили наставления служащего ко спасению души, но считали это за празднословие. И поистине так, ибо когда мы думаем, что больше знаем нежели другой, тогда мы сами по себе произносим слово.

Нерадение наше о познании даров Божиих привело нас в лень, а лень предала забвению, от которого воцарилось в нас неразумие.

...Пост смиряет тело, бдение просвещает ум, безмолвие приносит плач, плач очищает человека, омывает душу и делает ее безгрешною.

Самая природа наша учит нас более плакать, чем радоваться, ибо жизнь эта многоболезненна и многотрудна, и, как изгнание, полна грехов. Но если кто постоянно помнит Бога, тот веселится, по слову Псалмопевца: «Вспоминаю о Боге и трепещу» (Пс. 76:4) Ум, увеселяемый памятью о Боге, забывает скорби мира, и от этого памятования уповает на Бога и бывает беззаботен. Беззаботность доставляет радость и располагает к благодарению; а через благодарение, соединенное с благоразумием, возрастают дары и дарования. По мере того как умножаются благодеяния, возрастает благодарение и чистая молитва со слезами радости, и вскоре человек избавляется от слез печали и страстных; выходит из под власти страстей и так приходит в духовную радость от всякого случая. Через приятное смиряется и благодарит, а через искушения укрепляется в нем надежда на будущее; и о том и о другом радуется, и любит Бога и всех естественно, как благодетелей, и не встречает во всем творении чего-либо могущего повредить ему. Но, просвещаемый ведением Бога, радуется о Господе о всех творениях, удивляясь Его промышлению о Своих созданиях.

<Одни> отцы... с намерением писали просто, <а другие писали высоко>, соображаясь со временем и с людьми, к которым писали <...> Ибо если бы все писали просто, то никто из высоких <ученых> не получал бы пользы, и считал бы написанное за ничто по простоте слова; но также и из простых никто не получил бы пользы, если бы все писали высоко, потому что не понимал бы силы сказанного.

Бывает, что сегодня тот же святой о том же деле говорит одно, а завтра другое; и это не есть разногласие, если только слушатель имеет ведение или опытность. И опять: один говорит одно, а другой о том же самом изречении Божественного Писания — другое, ибо часто и то и другое внушила Божественная благодать сообразно с временем и состоянием людей.

Святые, если говорят о естественной вещи, то — по рассмотрению, т. е. по ведению естественному, от видения существующего, т. е. творений, происходящего, вследствие чистоты ума, говорят, с полнейшей точностью о намерении Божием и испытывают Писания (Ин. 5:39)
Когда же превыше естества представляется чувственная или умственная вещь или написанное изречение, то святые познают его по прозрению, или по откровению, если дается им ведение об этом от Святаго Духа. Если же и не дается, но для пользы остается им это неоткрытым, то они не стыдятся сказать истину и сознаться в человеческой немощи, говоря: не знаю; Бог ведает; по слову Апостола (2 Кор. 12:3).

Без плача не бывает очищения, а плача нет во всегдашнем развлечении. И без очищения души не бывает извещения в спасении; без извещения же — разлучение души от тела бедственно.

Святые отцы, если по старости и немощи часто и уменьшали телесные делания, но душевные — никогда; ибо вместо телесных подвигов имели они телесную немощь, которая может держать в порядке окаянную плоть, а хранить душу безгрешною, чтобы и ум просветился, без нравственного делания, невозможно.

Потому и должны мы долгое время пребывать в подвиге, чтобы ум, от долговременности получив привычку, сильным желанием был влеком к Божественному. Ибо если ум и не найдет чего-либо другого, большего чувственных вещей, то уже не привлекается к ним желанием и пребывает в том, к чему он привык по долго временности. Ибо как человеколюбивым и бесстрастным немного вредят житейские дела, потому что они хорошо их устраивают, так и имеющим великие дарования — ибо они Богу приписывают то, что правильно исполнили.

Хорошо подвижничество, но с праведным намерением. И мы должны считать его не делом, а приготовлением к делу; и не плодом, но почвою, могущею со временем, трудом и помощью Божией произвести растения, от которых бывает плод. Плод этот есть очищение ума и соединение с Богом, Которому слава вовеки.

Познавший немощь свою, из многих искушений, и телесных и душевных страстей, познает бесконечное могущество Бога, как Он избавляет смиренных, вопиющих к Нему претрудною молитвою от сердца. И таковому молитва бывает уже сладостна. Видя, что без Бога ничего не может сделать, и страшась падения, он подвизается быть неотступно при Боге, удивляется же, помышляя, как Бог его избавил от стольких искушений и страстей, и благодарит Могущего избавить его, а с благодарением получает смирение и любовь, и отнюдь никого не смеет судить, зная, что как Бог помог ему, так может и всем помочь, когда восхощет... Может быть, иной и успевает бороться со многими страстями и побеждать их, а себя считает немощным.

Бегай людей, и спасешься, потому что беседы не дозволяют уму ни своих согрешений видеть, ни коварств демонов, чтобы человек мог сохранить себя самого, — ни даже благодеяний Божьих и действий Его Промысла, чтобы через это приобрел он познание Бога и смирение.

Ослабление же <подвига> бывает тогда, когда человек от всей души пожелает покоя, а покой, говорят святые, обыкновенно вредит юным и здоровым.

Привычка, укореняясь в нас, получает силу природы; а если не даем ей свободы, то ослабевает и мало-помалу истребляется. И хорошую привычку, и худую питает время, как дрова питают огонь. Потому нам и должно всею силою поучаться в добром и делать доброе, чтобы получить в нем навык; и тогда само собою, по привычке, без труда будем делать представившееся добро, как и отцы через малое победили великое.

...Все существующее Бог сотворил к нашей пользе. Ангелы охраняют и научают нас. Демоны искушают, чтобы мы смирялись и прибегали к Богу; через них мы спасаемся и избавляемся от возношения и нерадения, по страху искушений. И опять, сладостное в мире этом: здоровье... благоденствие, крепость <сил>, покой, радость, свет, знание, богатство, успех во всем, мирное устроение, наслаждение, честь, власть, изобилие, и все, считаемое хорошим в этой жизни, приводит нас к благодарению и благоразумию в отношении Благодетеля и к тому, чтобы любить Его и делать по силе своей доброе, считая это естественным своим долгом и полагая деланием добра воздать за <полученные> дары, хотя это и невозможно, но <самое делание есть> больший долг. Мнимые же бедствия: болезнь, злополучие... бедность, неудачи во всем, боязнь, лишения, бесчестие, удручение, скудость и все противоположное прежде сказанному приводит нас к терпению, смирению и благой надежде в будущем, и не только это, но и в нынешнем веке это бывает для нас причиною великих утешений. Итак, Бог все хорошо устроил для нас чудесным образом по неизреченной Своей благости. Желающий познать это как должно пусть подвизается о приобретении добродетелей, чтобы все упомянутое принимать с благодарением – и доброе и кажущееся противным – и во всем пребывать без смущения...

Без Бога никто не может делать доброго, ни зла невольно терпеть, если не попустит Бог, для наказания согрешающего, и для спасения души его.

Господь неразумных устрашает искушениями, чтобы они удалялись от делания греха, и телесными благодеяниями укрепляет, чтобы не отчаивались. Итак, всегда делает это Бог, по беспредельной Своей благости, чтобы спасти всех и избавить от сетей диавола, или даруя нам, или не посылая нам благодеяния, и познавая, и подавая дарования и понимания для того, чтобы каждого сделать благоразумным.

Ничто не производит так скоро болезнования души, как мысль о смерти, и — невидимого преуспеяния, как самоукорение и отсечение своих желаний.

Самоукорение есть невидимое преуспевание, потому что человек хорошо совершает путь свой и не замечает этого.

Ничто так не бывает причиною отвращения Божия и наказания человека, как ропот...

...Самомнение и самоугодие есть скрытая погибель, потому что мы возвращаемся при них назад и не замечаем того.

Не может человек видеть своего нрава и исправлять его, если не будет иметь свободы от забот и не позаботится об этом.

Нет ничего лучше — как знать свою немощь и неведение, и ничего хуже — как не знать этого.

Познавшему себя даруется познание всего; и повинующемуся Богу повинуется все, когда смирение воцарится в членах его.

.. От многих стенаний и горьких слез покаяния и скорби, чрез которые душа отвергает радость мира и самую пищу от сокрушения; потому что начинает видеть свои согрешения, как песок морской, и это есть начало просвещения души и признак ее здоровья.

Нам, еще по страху мучений и искушений любящим доброе, отнюдь неполезна свобода, но охранение себя и удаление от вещей; чтобы, хотя удалением от вредного, для нашей немощи, могли мы бороться с помыслами. Ибо начальствующих духов побеждают бесстрастные начальники, уже победившие постыднейшие страсти, а находящиеся в повиновении у отца духовного несут подвиг против подчиненных духов.

Среди двух путей стоит человек, то есть праведности и греха, и на какой хочет — вступает и идет по нему. Стезя же, которою он пошел, и ведущие его по ней, или Ангелы и люди о Боге, или демоны и злые люди доводят его до самого конца пути того и против желания. Добрые — к Богу и в Царство Небесное, а грешные — к диаволу и в вечное мучение. Но никто не причиною погибели, как только своя воля.

Нет кратчайшего преуспеяния души, чем отсечение своих хотений и разумений, и нет ничего лучшего, чем повергать себя пред Богом день и ночь и просить Его, да будет во всем воля Его. И ничего нет хуже, чем любить свободу для души или тела.

Везде можем спастись, если оставим свои хотения; если же не сделаем этого, то не будем иметь покоя и не можем познать и исполнять Божественной воли. Ибо наша собственная воля есть преграда, отделяющая нас от Бога, и если не разрушится преграда, то мы не можем познать и исполнять угодного Богу, но находимся вне этого и бываем насилуемы врагами по неволе, и не хотя.

Великое делание инока в том и состоит, сказано в старчестве, чтобы, когда враги предлагают одно, он предлагал другое, а когда они другое, он это ставил на вид, зная, что в жизни этой отнюдь ничего нет неизменного, но «претерпевший до конца, тот спасен будет» (Мф. 10:22), а желающий, чтобы дела совершались, как он хочет, не знает, куда идет; но как слепой, колеблемый всяким ветром, что с ним случится, тому весь совершенно и предается, и как раб боится печального, как пленник порабощается самомнению, думая, по неразумной радости, что он знает то, чего никогда не знал, — что это такое, и откуда; если же говорит, что знает, тогда еще более ослепляется. Это бывает от неукорения себя, что называется самоугодием и есть незаметная погибель; как говорит святой Макарий в главах об иноке, который погиб после того, как, молясь с другими братьями, был в восхищении ума и видел Небесный Иерусалим, погиб потому, что счел себя достигшим этого, а не большим должником. Ибо как весьма страстные, даже и того не видят, от тумана страстей, что явно многим, так и бесстрастные многим неизвестное знают, по чистоте ума.

...Намерение Божественного Писания состоит в том, чтобы <предложить> могущее спасти душу и открыть некоторым тайны Божественных Писаний и значение существующего, т. е. цель, для которой каждая вещь получила бытие, чтобы просвещать ум и возбуждать его к люблению Бога и познанию величия Его, неизреченной Его премудрости и промысла — от попечения Его о Своих творениях. Дабы от этого знания человек боялся преступать заповеди Божии и познавал свою немощь и неразумие и через то смиренномудрствовал, любил Бога и не презирал Его заповедей, как делают не имеющие деятельного познания.