По мере надобности смотри, по мере надобности слушай, но мере надобности говори, по мере надобности отвечай.

...Воздержание есть истребление греха, отчуждение от страстей, умерщвление тела даже до самых естественных ощущений и пожеланий, начало духовной жизни, податель вечных благ, уничтожающий в себе жало сластолюбия...

Воздержание состоит не в удалении от пищи, ничего по себе незначащей следствием которого бывает осуждаемое Апостолом беспощадность к телу (Кол. 2:23), но в совершенном отречении от собственных своих желаний.

Прав сердцем тот, чей рассудок не допускает ни излишества, ни недостатка в добродетели, но держится средины. Кто от мужества уклонился в недостаток, тот совращается в робость, а кто простерся в излишество, тот переходит в дерзость.

Самое лучшее воздержание чрева — то, которое у каждого соразмеряется с телесною силою.

Нужно также преодолевать и чрево, потому что приучение чрева есть обуздание страстей, а обуздание страстей безмятежность и тишина души, душевная же тишина — самый производительный источник добродетелей.

Воздержанием же называем, конечно, не совершенное удержание себя от пищи <это будет насильственным разрушением жизни>, но удержание себя от сластей, предприемлемое при низложении плотского мудрования с благочестивою целью.

Воздержание показывает, что человек умер со Христом и умертвил земные члены свои (Кол. 3:5).

<Воздержание> уму не позволяет порываться туда и сюда.

И на то, думаю, надобно обращать внимание, чтобы чрезмерностью воздержания ослабив телесную силу, не сделать тела ленивым и недеятельным для важнейших занятий.

...Иногда надо удерживаться даже от дозволенного и необходимого для жизни, когда такое воздержание имеет в виду пользу братий наших.

У одних тел с другими можно найти столько же различия, сколько у меди и железа с деревьями. Потому должно избирать воздержание по мере силы каждого.

Все пусть служит потребностям, а не прихотям подвизающихся.

Надобно упражняться в воздержании, которое служит надежным стражем целомудрия.

...Кто выше всякой страсти, не дозволяет себе никакого <движения> раздражения, производимого удовольствием, но твердо и неослабно избегает всякого вредного наслаждения, тот совершенный воздержник...

<Воздержание> — мать целомудрия, снабдительница здравия и достаточно устраняет препятствия к плодоношению добрых дел о Христе...

Вся жизнь святых и блаженных людей и пример Самого Господа в пришествие Его во плоти обязывают нас к воздержанию.

В душевных немощах одна мера воздержания - совершенное отчуждение от всего, что ведет к пагубному удовольствию.

Невоздержание есть явный порок, и, прежде всего, необходимо позаботиться об этом недуге, как уврачевать его.

Прочие добродетели, совершаемые втайне, редко делаются известными людям, но воздержание делает заметным воздержного при самой с ним встрече.

Мера употребления — неизбежная необходимость потребности; а употребление сверх потребности доказывает недуг или многостяжательности, или сластолюбия, или тщеславия.

Если бы хорошо было изнемогать телом и лежать дышащим мертвецом, то, конечно, Бог вначале устроил бы нас такими.

Воздержание, употребляемое для порабощения плотского мудрования — любит Господь; потому что оно через изнурение плоти устрояет освящение.

Воздержание думаем определить так, что оно есть не одно воздержание себя от снедей (ибо в этом успевали многие и из эллинских философов), но преимущественно воздержание от скитания очей. Ибо какая польза, если, воздерживаясь от яств, пожираешь глазами похоть любодеяния или ушами охотно выслушиваешь суетные и диавольские речи? Нет пользы воздерживаться от снедей, но не воздерживаться от кичения, высокоумия, суетной славы и всякой страсти. Или что пользы наблюдать воздержание в снедях и не воздерживаться от лукавых и суетных помыслов?

Ибо равный вред душе в обоих случаях — и когда плоть непокорна и от избытка здоровья предается неистовым порывам, и когда от недугов изнурена, расслаблена и неподвижна.

Если бы можно было выполнять надлежащие телу работы при непрестанном воздержании от пищи, то это было бы всего лучше. Но поскольку весьма немногие тела могут не упадать в силах при таком воздержании, то должно и поститься умеренно, и оказывать телу самую необходимую помощь, но так, чтобы не сластолюбие руководствовало в избрании кушаний, а рассудок со всею строгостью определял потребность, подобно сведущему врачу, который беспристрастно врачует болезнь чем должно. Ибо при таковом душевном расположении вкушающий пищу оказывается в мудрости нимало не ниже невкушающего, а по намерению соблюдает не только непрестанный пост, но и невкушение пищи. Заботой же о теле заслуживает похвалу, как наилучший домостроитель; потому что соразмерное питание тела и воздержание не способны воспламенять похоти и делать страсти необузданными.

Воздержание от пищи обуздывает похотливость чрева и того, что ниже чрева.

Подвиг воздержания касается не одного удовольствия от пищи, но простирается на всякое устранение препятствующего. Поэтому в точности воздержный не будет над чревом одерживать победу и в то же время уступать таковую славе человеческой; не будет преодолевать постыдную похоть и в то же время порабощаться богатством или другим каким неблагородным расположением, например: гневом, печалью и всем тем, чем обыкновенно порабощаются души невежественные. Строгий закон воздержания назначает меру языку, пределы очам, нелюбопытное слышание ушам. Кто не остается в этих границах, тот невоздержан и своеволен. Видишь ли, как около этой одной заповеди все, как в хороводе, одна за другую держатся?