Свяжем же теперь и этого мучителя памятью о наших согрешениях; станем бить его рукоделием, повлечем его размышлением о будущих благах и умертвим его мечом молитвы с надеждой на Господа.

Общежитие противно унынию, а мужу, пребывающему в безмолвии, оно всегдашний сожитель, прежде смерти оно от него не отступит, и до кончины его на всякий день будет бороть его. Увидев келью отшельника, уныние улыбается и, приблизившись к нему, вселяется возле него.

Во время уныния обнаруживаются подвижники, и ничто столько венцов не доставляет христианину, как уныние <при борьбе с ним>.

Уныние происходит иногда от наслаждения, а иногда оттого, что в человеке нет страха Божия.

Уныние часто бывает одной из отраслей, одним из первых исчадий многословия.

Каждая из прочих страстей исчезает от одной какою-нибудь противоположной ей добродетели, уныние же для христианина – всепоражающая смерть.

Врач посещает больных поутру, а уныние находит на подвижников около полудня.

Когда нет псалмопения, тогда и уныние не является; и глаза, которые закрывались от дремоты, во время правила открываются, как только оно кончилось.

Узнал я, что бес уныния предшествует бесу блуда и уготовляет ему путь, чтобы, совсем расслабив и погрузив в сон тело, дать возможность бесу блуда производить, как наяву, осквернения.

Ставшим на молитву этот лукавый дух напоминает о нужных делах и употребляет всякое ухищрение, чтобы только отвлечь нас от собеседования с Господом, как уздой, каким-либо благовидным предлогом.

Мужественная душа воскрешает и умерший ум; уныние же и леность расточают все богатство.

Муж послушливый не знает уныния, через чувственные дела исправляя мысленные и духовные делания.

Прилежная молитва есть погибель унынию; а память о последнем Суде рождает усердие.

Наблюдай и увидишь, что уныние борет тех, которые стоят на ногах, склоняя их к тому, чтобы сели; а сидящих увещевает приклониться к стене; оно заставляет посмотреть в окно кельи, побуждает производить стук и топот ногами. Плачущий о себе не знает уныния.

Бес уныния производит трехчасовое дрожание, т. е. когда поются часы: первый, третий и шестой, боль в голове, жар, боль в животе; когда же настанет девятый час, дает немного возникнуть; а когда уже и трапеза предложена, понуждает соскочить с постели; но потом, в час молитвы, снова отягощает тело; стоящих на молитве он погружает в сон, и в безвременных зеваниях похищает стихи из уст.

Нет ничего равного милости Божией, нет ничего больше ее. Поэтому отчаявшийся сам себя губит.

...Матерь блуда есть объедение; уныния же матерь — тщеславие...

Уныние подущает к странноприимству; увещевает подавать милостыню от рукоделия; усердно побуждает посещать больных; напоминает о Том, Который сказал: болен был, и пришли ко Мне (Мф. 25:36); увещевает посещать скорбящих и малодушествующих; и, будучи само малодушно, внушает утешать малодушных...

Уныние есть расслабление души, изнеможение ума, пренебрежение иноческого подвига, ненависть к обету, ублажатель мирских, оболгателъ Бога, будто Он немилосерд и нечеловеколюбив; в псалмопении оно слабо, в молитве немощно, в телесном же служении крепко, как железо, в рукоделии безленостно, в послушании лицемерно.

Итак, скажи нам, о ты, нерадивый и расслабленный, кто есть жестоко родивший тебя? И какие твои исчадия? Кто есть воюющие против тебя? И кто убийца твой? Он отвечает: «В истинных послушниках я не имею где голову преклонить; а имею для себя место в безмолвниках, и с ними живу. Родительницы у меня многие: иногда бесчувствие души, иногда забвение небесных благ, а иногда и чрезмерность трудов. Исчадия мои, со мною пребывающие: перемены местопребываний, пренебрежение повелений отца духовного, непамятование о последнем Суде, а иногда и оставление монашеского обета. А противники мои, которые связывают меня сейчас, есть псалмопение с рукоделием. Враг мой есть помышление о смерти; умертвляет же меня молитва с твердою надеждою сподобиться вечных благ; а кто родил молитву, о том ее и спросите».