Некоторые говорят, что по вкушении плотского греха невозможно называться чистым; а я опровергая их мнение, говорю, что хотящему возможно и удобно привить дикую маслину к доброй. И если бы ключи Царства Небесного были вверены девственнику по телу, то мнение такое, может быть, имело бы основательность. Но пусть все, думающие таким образом, будут посрамлены, потому что и тот, кто имел тещу, был чист и носил ключи Царствия.

Кто хочет с объедением и насыщением победить беса блуда, тот подобен угашающему пожар маслом...

Чист тот, кто <плотскую> любовь отражает любовию <божественною> и телесный огонь угасил огнем невещественным.

Кто хочет бороться со своею плотию и победить ее своими силами, тот тщетно подвизается, ибо если Господь не разорит дома плотской похоти и не созиждет дома душевного, то всуе бдит и постится думающий разорить.

Никто в продолжении дня не представляй себе в уме случающихся во сне мечтаний; ибо и то есть в намерении бесов, чтобы сновидениями осквернять нас бодрствующих.

Кто одним воздержанием покушается утолить блудную брань, тот подобен человеку, который думает выплыть из пучины, плавая одною рукою. Соедини с воздержанием смирение, ибо первое без последнего не приносит пользы.

Боголюбивые души, когда слышат пение мирских или духовных песен, исполняются чистейшего утешения, любви Божественной и слез; между тем как в сластолюбивых возбуждаются совсем противные чувства.

Не верь во всю жизнь твою этому бренному телу и не надейся на него, пока не предстанешь Христу.

Целомудрие есть чистота души и тела.

Никто из обучившихся хранению чистоты да не вменяет себе приобретение ее; ибо невозможное дело, чтобы кто-нибудь победил свою природу; и где природа побеждена, там познается пришествие Того, Кто выше естества; ибо, без всякого прекословия, меньшее упраздняется большим.

С новоначальными телесные падения случаются, обычно, от наслаждения пищей; со средними они бывают от высокоумия, и от той же причины, как и с новоначальными; но с приближающимися к совершенству они случаются только от осуждения ближних.

Змий сладострастия многообразен: не вкусившим сладости греха он внушает, чтобы только однажды вкусили ее и перестали, а вкусивших коварный побуждает воспоминанием опять к совершению греха. Многие из первых, потому что не знают этого зла, бывают свободны и от борьбы, а из последних многие, как познавшие опытом эту мерзость, терпят притеснения и брани. Впрочем, часто случается и совсем противоположное этому.

Лисица притворяется спящею, а бес целомудренным; та хочет обмануть птицу, а этот — погубить душу.

Целомудр тот, кто и в самом сне не ощущает никакого движения или изменения в том устроении, в котором он пребывает.

Чистота нас усвояет Богу и, сколько возможно, делает Ему подобными.

Господь как нетленный и бестелесный радуется о чистоте и нетлении нашего тела; бесы же, по утверждению некоторых, ни о чем другом столько не веселятся, как о злосмрадии блуда, и никакой страсти не любят так, как оскверняющую тело.

Будем испытывать, исследовать и наблюдать: какая сладость происходит в нас при псалмопении от беса блуда и какая – от слов Духа и заключающейся в них благодати и силы.

Не забывайся, юноша! Я видел, что некоторые от души молились о своих возлюбленных, будучи движимы духом блуда, и думали, что они исполняют долг памяти и закон любви.

Земля с росою есть матерь сладости плодов, а матерь чистоты есть безмолвие с послушанием. Приобретенное в безмолвии бесстрастие тела, при частом сближении с миром, не пребывает непоколебимо: от послушания же происходящее — везде искусно и незыблемо.

Когда диавол хочет связать два лица союзом постыдной любви, тогда испытывает ту и другую сторону: и потом уже начинает возжигать огонь страсти.

Благий Господь и в том являет великое о нас промышление, что бесстыдство женского пола удерживает стыдом, как бы некою уздою; ибо если бы женщины сами прибегали к мужчинам, то не спаслась бы никакая плоть.

Кто победил свое тело? Тот, кто сокрушил свое сердце. А кто сокрушил свое сердце? Тот, кто отвергся себя самого; ибо как не быть сокрушенным тому, кто умер своей воле?

Рыба спешит убежать от удочки; а душа сластолюбивая отвращается безмолвия.

Некоторые из имеющих дар рассуждения хорошо определили отвержение самого себя, сказав, что оно есть вражда на тело и борьба против чрева.

Часто диавол все усилие, старание, ухищрение, коварство и все свои козни устремляет к тому, чтобы проходящие монашеское житие и подвизающиеся на этом месте, исполненном искушений, были боримы противоестественными страстями. Потому часто, находясь в одном месте с женским полом, и не будучи боримы плотскою похотию или помыслами, некоторые ублажают себя; а того не понимают несчастные, что где большая пагуба, там в меньшей нет нужды.

Возлегши на постель, мы наиболее должны бодрствовать и трезвиться, потому что тогда ум наш один без тела борется с бесами; и если он бывает сластолюбив или исполнен сладострастных мечтаний, то охотно делается предателем.

Некоторые ублажают скопцов по естеству, как избавленных от мучительства плоти; а я ублажаю повседневных скопцов, которые разумом, как ножом, обучились оскоплять себя.

Не тот чист, кто сохранил нерастленным это бренное тело, но тот, кто члены его совершенно покорил душе.

Видал я невольно падших; и видал произвольно желающих падать, но не могущих; и я счел этих последних окаяннее падающих на всякий день, потому что, не имея возможности согрешить, желают смрада греховного.

Можно осквернить тело и одним осязанием, ибо нет ничего столь опасного, как это чувство. Помни того, который обвил руку свою краем одежды, когда нес престарелую свою мать, и удерживай чувство руки своей и не прикасайся к сокровенным и прочим членам ни своего, ни чужого тела.

Начало чистоты бывает, когда помысл не слагается с блудными прилогами, и без мечтаний случается по временам во сне истечение; а средина чистоты, когда от довольства пищи бывают естественные движения, но без мечтаний; конец же чистоты — умерщвление тела, т. е. телесных движений, предваряемое умерщвлением нечистых помыслов.

Склонные к сладострастию часто бывают сострадательны и милостивы, скоры на слезы и ласковы, но заботящиеся о чистоте не бывают таковы.

Если «всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела» (1 Кор. 6:18), то это, без сомнения, потому, что истечением оскверняется самое существо нашей плоти; а в другом грехе невозможно этому быть. Спрашиваю здесь: почему о согрешающих всяким другим грехом мы обыкновенно говорим только: «Он согрешил», — а когда слышим, что кто-нибудь сделал блуд, то с прискорбием говорим: «Такой-то пал»?

Между страстными бывает один страстнее другого; и некоторые самые скверны свои исповедают со сладострастием и услаждением. Нечистые и постыдные помышления обыкновенно рождаются в сердце от беса блуда, этого сердцеобольстителя; но их исцеляет воздержание и вменение их ни во что.

Думаю, что человек не может быть назван совершенно святым, если прежде не освятит тела и некоторым образом не преобразит его, если только возможно такое преображение во временной жизни.

Поистине блажен тот, кто приобрел совершенную нечувствительность ко всякому телу и виду, и красоте.

Целомудр, кто навсегда приобрел совершенную нечувствительность к различию тел.

Предел и крайняя степень совершенной и всеблаженной чистоты состоит в том, чтобы в одинаковом устроении пребывать при виде существ одушевленных и бездушных, словесных и бессловесных.

Целомудрие есть всеобъемлющее название всех добродетелей.

Не думай победить беса блуда возражениями и доказательствами, ибо он имеет многие убедительные оправдания, как воюющий против нас с помощью нашего естества.

В это время великою мощью служат нам: худая одежда, пепел, стояние всенощное, голод, жажда, палящая язык и немногими каплями прохлаждаемая, пребывание при гробах, а прежде всего смирение сердца и, если можно, отец духовный или усердный брат, скорый на помощь и старый разумом: ибо я почитаю за чудо, чтобы кто-нибудь мог один сам собою спасти корабль свой от этоговодоворота.

Кто победил тело, тот естество победил; победивший же естество, без сомнения, стал выше естества; а такой человек малым чем или, если можно так сказать, ничем не меньше Ангелов (Пс. 8:6).

Иной связал этого мучителя подвигами: иной — смирением, а иной — откровением Божиим. Первый подобен утренней звезде, второй — полной луне, а третий — светлому солнцу; но все имеют жительство на небесах. И как от зари свет, а по свете сияет солнце, так и о сказанном можно разуметь и видеть это на самом деле.

Услышим и о другом коварстве наших врагов. Как пища, вредная для тела, по некотором времени или день спустя, производит в нас болезнь, так весьма часто действуют и причины, оскверняющие душу. Видел я наслаждающихся и не вдруг боримых; видел, что некоторые едят и пребывают с женщинами и в то время не имеют никакого худого помышления; но когда они обольстились самонадеянностию и возмечтали, что имеют мир и утверждение, то внезапно подверглись погибели в своей келье. А какая это погибель, телесная и душевная, которой человек может подвергаться один, знает тот, кто находился в этом искушении, а кто не был искушен, тому и знать не нужно.

Не думай, что ты по причине воздержания упасть не можешь; ибо некто, и ничего не вкушавший, был свержен с неба.

Иногда восстаем мы от сна чисты и мирны, и это бывает тайным благодеянием, которое мы получаем от святых Ангелов, особенно когда мы уснули со многою молитвою и трезвением; иногда же встаем нечистыми и смущенными; причиною же этого бывают худые сновидения.

Помощник и начало целомудрия есть безмолвие.

Велик, кто пребывает бесстрастным при осязании; больший, кто не уязвляется видением и помышлением о красотах небесных угашает огонь, который возгорается при виде земных красот. Отгоняющий сладострастного пса молитвою подобен борющемуся со львом, а кто противоречием низлагает его, подобен уже прогоняющему врага своего; тот же, который и прилог вовсе уничтожает, хотя и пребывает в теле, но уже воскрес из гроба. Если признак истинной чистоты состоит в том, чтобы и в сонных мечтаниях пребывать без движения, то, конечно, предел блуда означает то, чтобы и наяву от одних помыслов терпеть истечения.

Представь Господу немощь своего естества, сознавая во всем свое бессилие, и неощутительным образом получишь дарование целомудрия.

Кто телесными трудами и потами ведет брань с этим соперником, тот подобен связавшему врага своего слабыми веревками; кто воюет против него воздержанием и бдением, тот подобен обложившему врага своего железными оковами; а кто вооружается смиренномудрием, безгневием и жаждою, тот подобен убившему своего супостата и скрывшему его в песке. Под именем песка разумей смирение, потому что оно не произращает поля для страстей, но есть земля и пепел.

Каким образом и способом связать мне плоть свою, этого друга моего, и судить ее по примеру прочих страстей? Не знаю. Прежде, нежели успею связать ее, она уже разрешается; прежде, нежели стану судить ее, примиряюсь с нею; и прежде, нежели начну мучить, преклоняюсь к ней жалостию. Как мне возненавидеть ту, которую я по естеству привык любить? Как освобождусь от той, с которой я связан навеки? Как умертвить ту, которая должна воскреснуть со мною? Как сделать нетленною ту, которая получила тленное естество? Какие благословные доказательства представлю той, которая может противоположить мне столько естественных возражений? Если свяжу ее постом, то, осудив ближнего, снова предаюсь ей; если, перестав осуждать других, побеждаю ее, то, вознесшись сердцем, опять бываю ею низлагаем. Она и друг мой, она и враг мой, она помощница моя, она же и соперница моя; моя заступница и предательница. Когда я угождаю ей, она вооружается против меня. Изнуряю ли ее, изнемогает. Упокоиваю ли ее, бесчинствует. Обременяю ли, не терпит. Если я опечалю ее, то сам крайне буду бедствовать. Если поражу ее, то не с кем будет приобретать добродетели. И отвращаюсь от нее, и объемлю ее. Какое это во мне таинство? Каким образом составилось во мне это соединение противоположностей? Как я сам себе и враг, и друг? Скажи мне, супруга моя — естество мое; ибо я не хочу никого другого, кроме тебя, спрашивать о том, что тебя касается; скажи мне, как могу я пребывать неузвляем тобою? Как могу избежать естественной беды, когда я обещался Христу вести с тобою всегдашнюю брань? Как могу я победить твое мучительство, когда я добровольно решился быть твоим понудителем? Она же, отвечая душе своей, говорит: «Не скажу тебе того, чего и ты не знаешь; но скажу то, о чем мы оба разумеем. Я имею в себе отца своего — самолюбие. Внешние разжжения происходят от угождения мне и от чрезмерного во всем покоя; а внутренние от прежде бывшего покоя и от сладострастных дел. Зачавши, я рождаю падения; они же, родившись, сами рождают смерть отчаянием. Если явственно познаешь глубокую мою и твою немощь, то тем свяжешь мои руки. Если гортань умучишь воздержанием, то свяжешь мои ноги, чтобы они не шли вперед. Если соединишься с послушанием, то освободишься от меня; а если приобретешь смирение, то отсечешь мне голову...

Все вы, желающие обучиться чистоте, услышьте еще об одной хитрости и коварстве обольстителя душ, и будьте осторожны. Некто собственным опытом изведал сей обман его и сказывал мне, что бес плотского сладострастия весьма часто вовсе скрывает себя, наводит на инока крайнее благоговение и производит в нем источники слез, когда он сидит или беседует с женщинами, и подстрекает его учить их памятованию о смерти, о последнем Суде и хранению целомудрия, чтобы эти окаянные, прельстившись его словами и притворным благоговением, прибегнули к этому волку, как к пастырю; но тот окаяннейший, от близкого знакомства получив дерзновение, наконец подвергается падению.

В сладострастных людях бывает <как некто из них, испытавший это, признавался мне по истрезвлении своем> чувство чрезвычайного некоего влечения и любви к телам, и столь бесстыдный и бесчеловечный дух, в самом чувстве сердца явственно гнездящийся, что боримый сим духом во время брани ощущает телесное разжжение подобное огню от распаленной печи; он не боится Бога, вменяет ни во что воспоминание о муке, молитвы гнушается, почти как бы совершает грех на самом деле и смотрит на мертвые тела как на бездушные намни. Страждущий сие делается как бы безумным и исступленным, будучи упоен всегдашним страстным желанием словесных и бессловесных существ, так что если бы не прекращались дни сей мучительной брани, то не могла бы спастись никакая душа, одетая в сие брение, растворенное кровию и мокротами. Да и может ли быть иначе? Ибо все существующее по природе своей ненасытно желает сродного себе: кровь — крови, червь — червя и брение — брения; а потому и плоть сия желает плоти, хотя понудители естества и желатели Царства Небесного и покушаются прельщать сию прелестницу различными ухищрениями. Блаженны не испытавшие вышеописанной брани. Итак, будем молиться, да избавит Он нас навсегда от такого искушения. Поползнувшиеся и падшие в сей ров далече отстоят от восходящих и нисходящих по оной лествице Ангелов, и к такому восхождению, после падения, потребны для них многие поты со строжайшим пощением...

...Думаю, что всеокаянные убийцы по двум причинам обыкновенно низвергают нас, бедных, в противоестественные падения, потому что мы везде имеем удобность для таких согрешений и потому что они подвергают нас большей муке. Узнал сказанное тот, кто прежде повелевал дикими ослами, а потом сам был поруган и порабощен адскими ослами; и питавшийся некогда хлебом небесным после лишился сего блага; всего же удивительнее то, что и после его покаяния, наставник наш Антоний, с горькою скорбию, сказал: «Великий столп пал!» Но образ падения скрыл премудрый муж, ибо знал, что бывает телесный блуд и без участия иного тела. Есть в нас некая смерть и погибель падения, которую мы всегда с собою и в себе носим, а наиболее — в юности. Но погибель его я не дерзнул предать писанию, потому что руку мою удержал сказавший: ибо о том, что они делают тайно, стыдно и говорить.(Еф. 5, 12), и писати, и слышати.

Бесчеловечный наш враг и наставник блуда внушает, что Бог человеколюбив и что Он скорое прощение подает этой страсти, как естественной. Но если станем наблюдать за коварством бесов, то найдем, что по совершении греха они представляют нам Бога праведным и неумолимым Судиею. Первое они говорят, чтобы вовлечь нас в грех, а второе — чтобы погрузить нас в отчаяние.

Один мудрый муж предложил мне страшный вопрос. «Какой грех, — сказал он, — после человекоубийства и отречения от Христа есть тягчаший из всех?» И когда я отвечал: «Впасть в ересь», — тогда он возразил: «Как же Соборная Церковь принимает еретиков и удостоивает их причащения Святых Тайн, когда они искренно анафемствуют свою ересь, а соблудившего, хотя он и исповедал сей грех, и перестал делать его, принимая, отлучает на целые годы от Пречистых Тайн, как повелевают апостольские правила?» Я поражен был недоумением, а недоумение это осталось недоумением и без разрешения.

Эту мою, а можно сказать и не мою враждебную, но и любимую плоть апостол Павел назвал смертью. Кто меня избавит, говорит он, от тела смерти этой (Рим. 7:24)? А Григорий Богослов называет ее страстною, рабскою и ночною. Я хотел бы знать, почему эти святые мужи дают ей такие названия? Если плоть, как выше сказано, есть смерть, то победивший ее, конечно, никогда не умрет. Но «кто из людей жил – и не видел смерти» (Пс. 88:49) — осквернения плоти своей?

Рассмотрим, не каждый ли из мысленных наших врагов, при ополчении их на нас, назначается исполнять свойственное ему поручение, как это бывает и в чувственном сражении; и это достойно удивления. Я наблюдал за искушаемыми и видел падения одни других лютейшие: имеющий уши слышать да слышит (Мф. 11:15)!

Все бесы покушаются сначала помрачить наш ум, а потом уже внушают то, что хотят; ибо если ум не закроет очей своих, то сокровище наше не будет похищено; но блудный бес гораздо больше всех употребляет это средство. Часто помрачив ум, этого владыку, он побуждает и заставляет нас и перед людьми делать то, что одни только сумасшедшие делают. Когда же, спустя несколько времени, ум отрезвится, тогда мы стыдимся не только видевших наши бесчинные действия, но и самих себя, за непристойные наши поступки, разговоры и движения и ужасаемся о прежнем нашем ослеплении; почему некоторые, рассуждая об этом, нередко отставали от этого зла.

Когда после долгого подвига против беса блуда, единомышленника нашей бренной плоти, мы изгоним его из сердца нашего, изранивши его камнем поста и мечом смирения, тогда этот окаянный, как червь некий, пресмыкаясь внутри нашего тела, будет стараться осквернить нас, подстрекая на безвременные и непристойные движения.
Этому же наиболее подвержены те, которые покоряются бесу тщеславия; ибо они, видя, что уже нечасто возмущаются в сердце своем блудными помыслами, преклоняются к тщеславию; а что это справедливо, в том сами они могут увериться, когда, удалившись на время в безмолвие, будут внимательно испытывать самих себя. Они непременно найдут, что в глубине их сердца скрывается некий тайный помысел, как змей в гноище, который в некоторой степени чистоту внушает им приписывать собственному старанию и усердию, не давая этим окаянным подумать о словах Апостола: «Что ты имеешь, чего бы не получил?» даром (1 Кор. 4:7), или непосредственно от Бога, или с помощью других и посредством их молитвы. Итак, да внимают они себе, и да стараются о том, чтобы умертвить вышепоказанного змея многим смиренномудрием, и извергнуть его из сердца, чтобы, избавившись от него, возмогли и они некогда избавиться от кожаных риз (Быт. 3:21) сладострастия и воспеть Господу победную песнь чистоты, как некогда те евангельские целомудренные дети. И, без сомнения, воспоют, если разденутся и не нагими окажутся незлобия и смирения, свойственного младенцам (2 Кор. 5:3).

Некоторые утверждают, что борьба блудная во время сна и истечения происходит единственно от пищи; но я видал, что одни, находясь в тяжкой болезни, а другие, держа самый строгий пост, часто были оскверняемы истечениями. Однажды я спросил об этом предмете одного из искуснейших и рассудительных иноков; и этот блаженный дал мне весьма ясное наставление. «Бывают, — говорил приснопамятный, — истечения во сне от изобилия пищи и от излишнего покоя; а иногда от гордости, когда мы, долго пребывая свободными от истечений, этим возносимся; иногда же и от того, что осуждаем ближнего. Но от последних двух причин истечения могут случаться и с больными, а может быть и от всех трех. Если же кто чувствует, что он чист от всех сих показанных сейчас причин, то блажен этот человек ради такого бесстрастия; он от одной зависти бесовской терпит случающееся временем, когда Бог это на него попускает для того, чтобы безгрешным бедствием приобретал высочайшее смирение.

Поведал мне некто об удивительной и высочайшей степени чистоты. Некто, увидев необыкновенную женскую красоту, весьма прославил о ней Творца и от одного этого видения возгорел любовью к Богу и пролил источник слез. Поистине удивительное зрелище! Что иному могло быть рвом погибели, то ему сверхъестественно послужило к получению венца славы. Если такой человек в подобных случаях всегда имеет такое же чувство и делание, то он воскрес, нетленен прежде общего воскресения.