Еще стоят монастыри, как какие крепости. Будучи еще мирским, я как-то пожил дней шесть в пещерном Черниговском монастыре, что за Сергиевой Лаврой: готовился, исповедовался, насколько это возможно мирянину, и приобщился. После принятия Святых Таин мне было отрадно, легко на душе. Передо мной лежала Псалтирь в русском переводе. Я раскрываю и читаю: «Кто введет меня в укрепленный город» (Пс. 59:11), во град ограждения по-славянски. Тогда мне подумалось: да ведь это (то есть монастырь тот) и есть укрепленный город. Потом я посмотрел толкование, и действительно оказалось, что это так.

У Игнатия Брянчанинова все на одном и том же, на молитве Иисусовой. Какая ширина! Теперь вы видите это. А прежде, может быть, видели в монашестве, как и большинство мирских, одну редьку, квас и глубочайшее невежество. Да и понятно. «Чашу жизни вкусите и видите, как благ Господь». Да, надо вкусить, и тогда уже увидишь, какое блаженство.

Монашество есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ ко внутренней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство на небе, в будущей жизни оно только продолжается.

Середина монашеского пути очень трудна. Она есть даже самая трудная часть монашеского пути, ибо в начале пути, конечно, помогает и утешает Божия благодать. А середина – это самый зной.

Сначала надо приобрести внешнее монашество или монашеское ученичество, но на этом не останавливаться, а идти далее. Вот преподобный авва Дорофей и научает, как соединять одно с другим. Внутреннее монашество есть очищение сердца от страстей при содействии молитвы Иисусовой. Монашеский чин выше царского, ибо царь хотя бы долго процарствовал, все-таки умрет, и царствование его прекращается. А монахи должны быть царями и иереями Бога Вышнего вовеки.

Вопрос:
«Батюшка, все возможно, так вот, как же быть после вашей смерти, к кому перейти?»
Ответ:
«На все это я могу сказать: Господь не оставит. Мы видим из житий святых, что подобное бывало нередко. Умирает старец, уже лежит на смертном одре. Его обступают братия и спрашивают: «На кого ты, авва, оставляешь нас?» Тот обводит стоящих своим взором, посмотрит туда, сюда, как бы ища кого, и не находит никого. Наконец, говорит: «На Бога оставляю вас». И действительно, Бог или неожиданно посылает им наставника, или Сам Своею милостию избавляет от различных напастей. Вот это я вам и могу только сказать на ваш вопрос».

Постепенно нужно проходить иноческую жизнь – это наука из наук. Как всякую науку необходимо проходить, изучать под руководством более или менее опытного в этой науке человека, так и здесь необходимо держаться своего старца. Но «одного должно спрашивать», ибо может произойти духовное разделение.

И в миру можно спастись. Хотя неудобно это, так как весь уклад мирской жизни не приближает, а отдаляет от Бога.
Царствует в мире дух века нынешнего. Порок там ничем не удерживается. Какое, например, безобразие в Москве, особенно в праздники. Целомудренной девушке и по улице-то проходить страшно; в витринах выставлены такие скверные картины и статуи, что, глядя на них, чувствуешь, как оскорбляется чувство стыдливости и целомудрия. Впрочем, есть люди, живущие в миру по-монашески, к которым не пристает мирская грязь, душа же их нераздельно принадлежит Господу. Это те, о которых сказал Лермонтов: «Они не созданы для мира, и мир был создан не для них».

Некоторые спасаются в монастырях, иногда их упрекают в эгоизме. «Подумайте, – говорят, – такой-то поступил в монастырь! Он делал в миру столько добра, то-то и то-то, так много приносил пользы и вдруг все бросил. Это просто грех!» Не слушайте подобных речей. Если Господь призывает человека на служение Себе в иноческом чине, то надо все бросить и последовать призыву Божию. Впрочем, и в миру спасаются, но с большим трудом. В житиях святых рассказывается про двух сестер, из которых одна пошла в монастырь, а другая вышла замуж, и обе они спаслись. Правда, та, которая пошла в монастырь, получила высшую награду от Господа, но спасение получили обе. Но как спастись в миру, когда там так много соблазнов? Апостол говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире» (1 Ин. 2:15). Впрочем, здесь нужно оговориться: под словом «мир» подразумевается не вселенная, а все низменное, пошлое, скверное, греховное. Можно жить и в миру, и вне мира.

Сильно работает диавол, желая отвлечь людей от служения Богу, и в миру он достигает этого легко.
В монастыре же ему труднее бороться, оттого дух злобы так ненавидит монастыри и всячески старается очернить их в глазах людей неопытных. А между тем не погрешу, если скажу, что высшего блаженства могут достигнуть только монашествующие. Спастись в миру можно, но вполне убелиться, омыться от ветхого человека, подняться до равноангельской высоты, до высшего творчества духовного в миру невозможно, то есть весь уклад мирской жизни, сложившийся по своим законам, разрушает, замедляет рост души. Потому-то до равноангельской высоты вырастают люди только в лабораториях, называемых монастырями.

От разных мест в поисках Христа съехались сюда вы, детки мои. Да вознаградит вас Господь за это и пошлет мир и радость о Духе Святом в ваши сердца. Блаженны вы, что возлюбили Господа и проводите этот великий праздник Рождества Христова в стенах святой обители. Мир теперь погружается в пороки и беззакония, и многие гибнут безвозвратно, вы же здесь безопасны, в таком святом пристанище, в гостях у Матери Божией. Это Ее Материнскими молитвами и заступничеством попали вы сюда. Благодарите Бога, что Он сохраняет вас от бед и напастей. А может быть, кто-нибудь из вас впоследствии лет и сподобится ангельского чина. Я не зову вас в монастырь, и в миру можно спастись, только Бога не забывать, но в монастыри идут для достижения высшего совершенства.
Правда, здесь больше искушений, но зато дается и большая помощь от Господа.
Один святой хотел узнать, как Господь помогает инокам, и ему было видение – он видел инока, окруженного целым сонмом Ангелов с горящими светильниками. Говорят, в миру искушений меньше, но представим себе человека, за которым гонится злодей. Предположим, он успел ускользнуть от него, но тот грозит ему издали кулаком со словами: «Смотри, только ты попадись мне».
Предположим, идет человек, и на него нападают целой толпой враги, бежать некуда, и вдруг, откуда ни возьмись, полк солдат бросается в защиту ему, и враги разбегаются с окровавленными физиономиями. Не правда ли, пожалуй, последний находится в большей безопасности, чем первый?
Так и в обители: хотя враг нападает сильнее, но близко есть благодатная сила Божия. В монастыре – труды, но и высокие утешения, о которых мир не имеет ни малейшего представления. Трудно положить начало благое, а когда оно уже положено, то затем становится легче и отраднее работать Богу окрыляемым надеждой на спасение.

Вот цель всей жизни земной – наследовать жизнь вечную, ту жизнь, где не будет труда, не будет воздыхания и никакой скорби.
Для достижения этой вечной жизни идут в монастыри. Впрочем, я никого не зову в монастырь и не говорю, чтобы спасение не было возможно и в миру. Только не могу не заметить, что взоры всех лучших людей устремлялись именно к монашеству. Не буду приводить мнения учителей Церкви, воспитавшихся в монастырях. Обращу ваше внимание на творения великанов светской литературы. Возьмем представителя протестантского народа, гиганта человеческой мысли, Шекспира, и посмотрим, что говорит он о жизни в миру. Устами героя одного из лучших своих произведений, Гамлета, так аттестует он мир:
«Мир – это старый сад, заросший сорной травой», – согласитесь, не очень лестная характеристика мира. А затем прибавляет, обращаясь к Офелии: «Офелия, иди в монастырь!»
Вот как отнесся Шекспир к миру и монастырю. Но иные говорят, что монашество не установлено Господом, что в Евангелии нет указания на него. Это неверно. «Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12), – говорит Господь именно о жаждущих высшей духовной жизни.
Спастись можно и в миру, но высшее совершенство достигается в монастырях. И в Писании сказано: «Неженившийся заботится, как угодить Господу, а женившийся заботится, как угодить жене» (1 Кор. 7:32–33). Вот и разница между миром и монастырем. И снова повторяю – я не зову в монастырь, и в миру много путей, которые ведут к Богу. Вот, например, достопочтимейшая Елена Андреевна Воронова всю жизнь свою посвятила служению несчастным, отверженным людям, ездит по тюрьмам, утешает арестантов, служит им, беседует с ними и старается разбудить в них заглохшее чувство любви к Богу и ближним. Святое это дело, несомненно, и спасая других, и сама она спасается. Иные посвятили свою жизнь служению больным – и это великое дело. Иные учительствуют – тоже великое дело быть при детях, сеять в их сердцах семена Божией истины, насколько это в силах их, насколько они сами поняли и усвоили ее. А иные, может быть, не удовлетворяясь этим своим служением, захотят достичь высшего совершенства, порвать связи с миром и вступить в святую обитель – и исполнят это, если только их желание угодно Господу.

У художников в духе всегда есть жилка аскетизма, и чем выше художник, тем ярче горит в нем огонь религиозного мистицизма. Пушкин был мистик в душе и стремился в монастырь, что и выразил в своем стихотворении «К жене». И той обителью, куда он стремился, был Псковский Печерский монастырь. Совсем созрела в нем мысль уйти туда, оставив жену в миру для детей, но и сатана не дремал и не дал осуществиться этому замыслу.
Замечу вообще, что стоит кому-нибудь принять твердое решение уйти в монастырь, как сатана начинает против такого человека ряд козней. Отсюда прямо видим, что монашество для сатаны – вещь довольно неприятная. Конечно, про нас, монахов последних времен, нельзя сказать, чтобы мы имели особенно деятельную борьбу с врагом – какие уж мы монахи.
Но все же боремся, как можем. А в миру борьба эта давно забыта, сатана диктует законы миру, и он слепо идет за ним.
Не подумайте, что, говоря так, я вас зову в монастырь. Нет! Я хочу только сказать, что, и живя в миру, нужно не забывать Бога, не терять общения с Ним, а пока не порвана эта связь, не нарушено Богообщение – жива душа человека, хотя бы и впадала она в грехи.

Чтобы работать только Христу, и в монастыри идут – великое это дело. Но вот часто случается – поступят в монастырь, а затем разочаровываются. Пишут мне: «Я надеялась найти в монастыре полный душевный покой, думала, что там я проникнусь молитвенным духом, а что выходит на деле? В монастыре такая же серенькая жизнь, как и в миру: зависть, интриги, сплетни... нет, не могу я переносить этого, что мне теперь делать?» Я отвечаю: «Терпи. Ты ошибочно думала о монастыре, что там только одна молитва; необходимо понести и досаду на сестер, чтобы омыться от приставшей духовной скверны». Снова пишут: «Батюшка, нестерпимо мне трудно, сестры восстают и возводят такую клевету, матушка игуменья тоже нападает, защиты найти не в ком». – «Молись за обижающих тебя, – говорю, – не игуменья нападает на тебя, а так нужно для твоей пользы». – «Не могу я молиться, – отвечает, – за тех, которые приносят мне столько огорчений и зла». – «Не можешь? Проси Господа, и даст тебе силу полюбить их».

Вы пришли сюда искать Бога. И все ищут Бога. Найти Бога – это цель монашеской жизни. Можно и жить в монастыре, да не быть монахом, ничего не достигнуть. Все ищут Бога. Вот и художники в области поэзии, живописи, особенно музыки, – все желают найти Бога. Да не так искали. Как искать Бога? Соблюдением заповедей, особенно смирением, поступать в монастырь. А они не хотели соблюдать заповеди, особенно не хотели смиряться, хотели пройти как-либо переулками, поближе, покороче. Знаете стихотворение Пушкина «Пророк»? Там он говорит: «В пустыне мрачной я влачился». Пустыня – это жизнь. Он это понимал, что жизнь – пустыня. Влачился, да прямо ползал всем телом. Далее: «И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился». Затем Пушкин рисует картину посвящения ветхозаветного пророка. Кажется, говорится так, что он постиг и «Херувимов горнее стремленье и гад морских подводный ход». Ангелы чисты. Они только «о небесном мудрствуют». А у нас есть и «гад морских подводный ход». Эти два течения идут в нас параллельно. Но должно стараться только «о небесном мудрствовать».
Это не сразу достигается, а только ход морских будет все тише, и можно достигнуть того, что будет только одно «небесное стремленье», а те гады нырнут в бездну и исчезнут. Да, этого можно достигнуть. Вот я вам и говорю: смиряйтесь и смиряйтесь.

Не думайте, что сразу можно на небо взлететь и мертвецов воскрешать! Нет, сначала нужно упражняться во внешнем монашестве, перешагнуть его, а приступать сразу ко внутреннему нельзя, нужно потерпеть всякие скорби, унижения и озлобления и внутри себя от диавола, и извне от неразумных собратий. Сначала нужно пройти весь искус. Иногда даже будете чувствовать отвращение и ненависть к монашеской жизни. Нужно испытать борьбу со страстями, стяжать смиренное о себе мнение и многое другое. Внешнее монашество – это упражнение в подвигах: пост, бдение, сюда же относится исправное по внешности посещение церковных служб, трезвенность и прочее. А внутреннее монашество – это борьба со страстями, очищение сердца.

Когда я был еще в миру, то имел товарища, относящегося скептически к монастырям: «Не понимаю я, для чего это люди, особенно иноки, сидят поодиночке в келье, удаляются от людских взоров?»
Между тем этот человек был монахом в душе. Душа его была чистая, возвышенная. Поэт и музыкант, он имел особенную способность произносить стихи, как никто другой. Музыка была его страстью. Бывало, рассказывает нам что-нибудь и вдруг воскликнет: «Нет, я не сумею объяснить этого словами, а вот это что!» – и сядет к роялю, закинет голову и сыграет импровизацию.
– Поняли? – спросит потом.
Часто и не поймешь его, но он не изменял своей системы объяснения. Сама квартира его была обставлена со вкусом и небанально, и не было в ней диванов со столом перед ними и креслами по бокам, но все было красиво, изящно и оригинально, как незауряден был и ее обитатель. Душа его всегда питалась высокими идеалами и далека была от всякой житейской прозы. Отвергая сначала монашество, он нашел полное удовлетворение своих высоких стремлений именно в монастыре, на Афоне, куда он ушел, оставив все в мире.

Наша святая обитель привлекает к себе многих богомольцев, и часто слышится такое мнение, что, побывав раз в Оптиной, стремятся туда всей душой. Не имеет наша обитель ни чудотворных икон, ни прославленных мощей, но здесь, кажется, вся земля полита кровью и потом святых старцев, и молитвы их низводят благодать на души верующих. Нигде в другом месте этого нет. Даже наш Владыка, посещавший как епископ многие обители, всегда выражался, что в Оптиной что-то особенное.
В России немного скитов, но скитов десять будет, и у нас единственный скит, где, например, в храме очень редко бывает кто-либо из посторонних, и то лишь за обедней. Утреню мы всегда совершаем только своей скитской братской семьей.
Сильное впечатление производит наш скитский храм на посетителя: тихое пение старинного напева, умилительная служба, безлюдье, иноки – каждый имеет свое определенное место.
Особенный и звон скитских колоколов – тихий, пустынный. Один благочестивый человек пожертвовал нам однажды колокол в 150 пудов, но он не подошел к скиту и был снят. У нас самый большой в 39 пудов.
Слава Богу, что в нынешний век, век неверия и полной разнузданности нравов, есть еще на Руси святые места, тихие пристанища для хотящих спастись.

Недавно, когда я провожал батюшку ко бдению в монастырь, мы, по обычаю, зашли на могилки старцев. Поклонившись старцам, батюшка, указывая рукой на памятник, стоящий прямо за главным алтарем Введенского храма, сказал мне:
- Я рассказывал вам об этом памятнике?
- Нет, – отвечал я.
- Ну, так вы напомните как-нибудь мне, я вам расскажу.
Так вот недавно я и напомнил батюшке, и он мне рассказал следующее:
«Давно еще, кажется, при батюшках Льве и Макарии это было. Однажды приехала молоденькая девушка, именем Варвара, красавица собой. Ей очень понравилась Оптина. Но все-таки нужно же уезжать, и она поехала со своей матерью из Оптиной. Едут, а по дороге из Козельска несут на кладбище гроб. В гробу лежала молодая девушка. Тогда был обычай, едва ли он теперь сохранился, что девушку на кладбище всегда должны нести тоже девушки. С этой целью, когда умирала девушка, собирали отовсюду девушек, одевали в белые одежды, украшали цветами, тоже белыми. Они все вместе брали на руки гроб, тоже белый и украшенный белыми цветами, и несли его сами на кладбище. Так вот такая похоронная процессия и встретилась на дороге этой девице Варваре. Она, полная восхищения от этой картины, воскликнула: "Вот счастливая! Вот счастливая!"
Мать удивилась этим восклицаниям и говорит: "Что ты, глупая! Я тебя повезу в Москву и Петербург. Там ты будешь у меня первой красавицей на балах".
Но дочь не слушает ее, пораженная этой белой похоронной процессией.
Приехали они домой, но чистая девушка почувствовала себя чужой среди блеска и роскоши и захотела опять в Оптину. Наконец, отпросилась и поехала. В Оптиной она попостилась, приобщилась и собралась было уже ехать домой. Села в тележку и поехала, но когда стала спускаться к Жиздре, лошадь вдруг понеслась и прямо в Жиздру. И когда выловили девушку, она уже была мертвая. Собрались на совет старцы, что делать и где хоронить эту девушку, и решили похоронить ее за главным алтарем, дав ей первое место во всей Пустыни за ее великую любовь к Оптиной. Вот какая эта девица Варвара». Видите, как Бог слышит молитву и видит восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Она сочла только счастьем, а Господь уже исполняет ее желание.

Необходимо углубляться в себя, в свой внутренний мир, т.к. в нем таится источник утешения. Ученые для отдыха уезжают за границу, под южное небо Сицилии, а мы углубимся в свое сердце, в котором заключается целый чудный мир, может быть, многим неизвестный. Но как войти в него? Единственный ключ есть Иисусова молитва, которая открывает нам дверь в этот мир. Но чтобы углубиться во внутренний мир, необходимо уединение. Некоторые святые для обретения уединения бежали в глубочайшие пустыни и оставляли всех и вся, чтобы только упражняться в Иисусовой молитве. Известный подвижник Лука Элладский, подвизавшийся сначала в одном из греческих монастырей, бежал в пустыню для усовершенствования в молитве, т.к. постоянные толпы народа, приходившего за советом и утешением, мешали ему сосредоточиться. Поступил он подобно Арсению Великому, который был научен Самим Богом: «Бегай людей – и спасешься». Является вопрос: законно ли поступил Лука, оставив народные массы для спасения только своей собственной души? Вполне законно. Ученые, чтобы издать какой-нибудь научный труд, удаляются от общества и углубляются в свою работу. Ученик, приготовляясь к экзамену, уходит в отдельную комнату, а если нет таковой, то часто, закрыв уши, чтобы не слышать чего-либо постороннего, зубрит свои предметы; не тем ли более святой для приготовления себя к вечной жизни имеет право на уединение? И удаляется он от людей не из ненависти к ним, не по эгоизму, но и там, в пустыне, служит тому же миру молитвой о нем ко Господу.
Одному схимнику явилась однажды Матерь Божия и спросила его:
– Кто ты такой?
– Я грешнейший и недостойнейший раб Твой, Владычица, – ответил он.
– Но какое твое звание?
– Я схимник.
– А что значит – схимник? Старец затруднился ответить.
Тогда Сама Владычица Матерь Божия объяснила ему:
– Схимник – есть молитвенник за весь мир.
Итак, святые, удаляясь от людей, не перестают любить их и молитвами своими отвращают от грешных гнев Божий.

Когда я еще жил в миру, товарищи называли меня идеалистом. Бывало, придут звать меня куда-нибудь:
– Устраивается пикник. Целой компанией едем за Волгу, с самоваром и закуской. Будет очень весело!
– Сколько же это стоит?
– По десять рублей с человека.
Вынимаю деньги и отдаю за себя, чтобы не получить упрека, что уклоняюсь из корыстных побуждений, а потом, в день пикника, заболеваю некоей политической болезнью и остаюсь дома. Вечером иду на берег Волги. Луна. В городском саду играет музыка. Я хожу один, любуюсь красотой ночи – хорошо мне! А наутро товарищи говорят:
– Был он?
– Нет, не был.
– Ну, конечно, рукой махнул, ведь он у нас идеалист!
Идеалист, этот-то идеалист и привел меня, в конце концов, сюда, в скит.

Один богатый купец имел сына, и этот сын поступил в одну из святых обителей, но не ужился в ней и ушел в мир: то есть из царских чертогов в вонючее болото. Женился и жил с женой и детьми в своем доме. Но уже вскоре после ухода из обители он понял, чего лишился, но было поздно. И вот однажды удалось ему как-то достать у какого-то старьевщика старый рваный подрясник послушнический. Принес он подрясник домой. В большие праздники он удалялся в самую дальнюю комнату-молитвенную, надевал этот подрясник и предавался горькому плачу, вспоминая свое житие в святой обители.