Но пока мы занимаемся внешними предметами, мы не можем вместить познания Бога. Ибо кто, заботясь о мирском и погрузившись в плотскую рассеянность, может внимать учению о Боге и иметь достаточно сосредоточенности для столь важных умозрений? .

Ищущий познания о Боге должен будет стать вне всего этого <удовольствий, богатства, славы, житейских забот> и, приведя в себе бездействие страсти, воспринимать познание о Боге. Ибо в душу, затесненную предварительно занявшими ее помыслами, как войдет понятие о Боге?

Как велик Бог? Какая мера Его? Каков Он в сущности? — Подобные вопросы опасны для вопрошающего и затруднительны для вопрошаемого. Лучшее обращение с ними — молчание.

...В рассуждении Бога не домогайся наблюдения с помощью очей, но, предоставив веру уму, имей о Боге умственное понятие.

Телу невозможно жить без дыхания, и душе невозможно существовать, не зная Творца.

Как одного имени недостаточно к выражению всех совершенств Божиих в совокупности, так и каждое из имен не без опасности может быть взято вообще.

Сперва должно исправить действия телесные, чтобы совершались согласно со словом Божиим, а потом уже восходить к созерцанию мысленного.

Познается Бог через слышание заповедей Его и исполнение их.

Если видимое так прекрасно, то каково невидимое? Если величие неба превосходит меру человеческого понимания, то какой ум возможет исследовать природу Вечносущего?

Два способа, которыми можем быть приводимы к познанию Бога и к заботе о себе самих: именно, можем восходить к Творцу или от естественных познаний, через видимое, или от учения, данного нам в Законе.

Не ты познал Бога через праведность, но Бог познал тебя по благости.

Священное Писание боговдохновенно и полезно и написано; содействием Святого Духа с тем намерением, чтобы каждая ищущая спасения душа могла во всякое время выбирать себе из него, как из общего хранилища лекарств, нужные для нее целебные средства.

Бог, всегда сущий и не имеющий предела бытия, не допускает конца Своего бытия.

Не мимоходом выслушивать богословские слова, но прилагать старание в каждом изречении и в каждом слоге открывать сокровенный смысл, есть дело не нерадивых в благочестии, но знающих цель нашего призвания; потому что мы обязаны уподобляться Богу, сколько это возможно для естества человеческого; уподобление же невозможно без ведения.

Познается Бог через слышание заповеди Его и через исполнение слышанного.

Нет ни одного имени, которое бы, охватив все естество Божие, достаточно было вполне его выразить. Но многие и различные имена, взятые в собственном значении каждого, составляют понятие, конечно, темное и весьма скудное в сравнении с целым, но для нас достаточное. Из имен же, сказуемых о Боге, одни показывают, что в Боге есть, а другие, напротив, чего в Нем нет. Ибо этими двумя способами, т. е. отрицанием того, чего нет, и исповеданием того, что есть, образуется в нас как бы некоторый отпечаток Бога.

Сын от Бога, и Дух от Бога, потому что и Сын исшел от Отца и Дух от Отца исходит; но Сын от Отца через рождение, а Дух от Бога неизреченно.

Постижение сущности Божией выше не только человеков, но и всякой разумной природы; под разумной же природой разумею теперь природу тварную.

Понятия, которое было бы вполне достойно Бога, как сказал я, никто никогда не достигнет, хотя бы соединились все умы для исследования и стеклись все народы для его выражения.

Дух Святой не то же, что Отец, хотя написано: «Дух есть Бог» (Ин. 4:24); и опять, не одно лицо Сына и Духа, хотя и сказано: «Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас. Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его.
А если Христос в вас, то тело мертво для греха, но дух жив для праведности» (Рим. 8:9—10). Ибо из этого некоторые ложно заключали, будто бы Дух и Христос одно и то же лицо. Но что скажем на это? То, что из этого открывается сродство естества, а не слитность Лиц. Ибо есть Отец, имеющий совершенное и ни в чем не скудное бытие, корень и источник Сына и Святаго Духа. Но есть и Сын, в полном Божестве живое Слово и ни в чем не скудное рождение Отца. Но полон и Дух; Он не часть чего-либо другого, но совершен и всецел, созерцаемый Сам в Себе. И как Сын неразлучно соединен с Отцем, так с Сыном соединен Дух.

Видя наше расположение к духовному знанию в чтении слова Божия, Владыка наш не презрит нас, но подаст озарение свыше и просветит наш ум.

Подлинно неизреченны и неописанны молниеносные блистания Божией красоты; ни слово не может выразить, ни слух вместить.

Когда же приписываем Богу глас, речь и повеление, тогда под Божиим словом не разумеем звука, издаваемого словесными органами, и воздуха, приводимого в сотрясение посредством языка, но, для большей ясности учащимся, хотим в виде повеления изобразить самое мановение в воле.

Нужна чистота жизни, чтобы для возрастания в добродетели распознавать прикровенное в Писании. Но кроме того, нужно и продолжительное занятие Писанием, чтобы важность и таинственность Божьего слова через непрестанное поучение запечатлелась в душе.

...В человеках есть способность разумевать и познавать своего Творца и Зиждителя: ибо вдунул в лице, т. е. вложил в человека нечто от собственной Своей благодати, чтобы человек по подобному познавал подобное.

Кто имеет небесные понятия о Боге, кто с высокой точки зрения исследовал законы тварей, возмог, по крайней мере, несколько постигнуть благость Божия Промысла и сверх того не щадит издержек, но щедр, когда потребно исправить нужды братий, тот великолепен. И в таковых вселяется глас Господень. Ибо в подлинном смысле великолепный презирает все телесное, признавая оное; не имеющим никакой цены в сравнении с невидимым. Того, кто великолепен, никакое обстоятельство не оскорбит; вообще никакое страдание его не возмутит; проступки людей негодных и презренных не приведут его в движение; нечистота плети не унизит его; он недоступен унизительным страстям, которые не могут возвесть на него очей, по причине высоты его мыслей.

В душе бодрствующей и трезвящейся не оскудевают и стремление, угодное Богу, и благой помысел, напротив, всегда видит она свою недостаточность. Так глаза не способны рассмотреть даже немногие Божии создания и не насыщаются, увидев что-либо однажды, да и непрестанно рассматривая одно и то же, не насыщаются видением. Тем более душевное око, если оно открыто, не насыщается созерцанием Божиих чудес и судеб... Если же оскудевает в душе благой помысел, то явно, что оскудевает в ней и просвещение,– не по оскудению Просвещающего, но из-за дремоты того, кто должен быть просвещен.

...Как для телесных очей большие расстояния делают неясным представление видимых предметов, а приближение смотрящих доставляет ясное познание видимого, так и при умственных созерцаниях – не приблизившийся к Богу и не сделавшийся ему родным посредством дел не может видеть дел Божиих чистыми очами ума.

...Как этот чувственный свет не для всех равно сияет, но для тех, которые имеют глаза, бодрствуют и могут беспрепятственно наслаждаться появлением солнца, так и Солнце правды, Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. (Ин. 1:9), не всем даст видеть светозарность Свою, но тем, которые живут достойно Света.

...Люди невежественные, по своему нечестию, прилагают к Богу сказанное человекообразно...

В душе бодрственной и внимательной не оскудевают и заботливость угодная Богу, и благой помысел, а напротив того, видит она, что сама для них недостаточна, потому что если телесное око недостаточно к рассмотрению даже немногих Божиих созданий, и не насыщается, посмотрев на что либо однажды, но и непрестанно рассматривая одно и то же, не перестаёт, однако же, смотреть; то тем более душевное око, если оно бодрственно и внимательно, недостаточно к познанию Божиих чудес и судеб. Если же оскудевает в душе благой помысел, то явно, что оскудевает также; в ней просвещение, не по оскудению просвещающего, но от усыпления того, что должно быть просвещено.

Доброта небесного Слова не может быть ясно передана в учении, если, по долговременном изведании учений истины, не возможем собственным опытом постигнуть благость Господню.

И сущность, и ипостась имеют между собою такое же различие, какое есть между общим и отдельно взятым, например, между живым существом и таким-то человеком. Поэтому исповедуем в Божестве одну сущность и понятия о бытии не определяем различно, а ипостась исповедуем в особенности, чтобы мысль об Отце и Сыне и Святом Духе была у нас неслитною и ясною. Ибо если не представляем отличительных признаков каждого Лица, а именно: Отчества, Сыновства и Святыни, исповедуем же Бога под общим понятием существа, то невозможно нам здраво изложить учения веры. Потому, прилагая к общему отличительное, надобно исповедовать веру так: Божество есть общее, отчество — особенное. Сочетая же сие, надобно говорить: «Веруй в Бога Отца».
И опять, подобно тому должно поступать при исповедании Сына, сочетая с общим особенное, и говорить: «Веруй в Бога Сына». А подобным образом и о Духе Святом, сочетая предложение по тому же образцу, должно говорить: «Верую и в Бога Духа Святого», чтобы и совершенно соблюсти единство исповеданием Божества, и исповедать особенность Лиц различением свойств, присвояемых каждому Лицу. А утверждающие, что сущность и ипостась — одно и то же, принуждены исповедовать только разные Лица и, уклоняясь от выражения: три ипостаси, не избегают погрешности Савеллия, который и сам во многих местах, сливая понятие, усиливается разделить Лица, говоря, что та же ипостась преобразуется по встречающейся каждый раз нужде.