Григорий Богослов: «О жизни»

Есть тебе дело, душа моя, и, если угодно, дело немаловажное. Исследуй сама себя: что ты такое, куда тебе стремиться, откуда ты произошла и где должно оставаться; действительно ли жизнь та, какою ты живешь, или есть другая, кроме нее?

Блага настоящей жизни весьма чужды для человека, человеческая добродетель — вот что одно составляет жизнь.

Какое это принуждение! Вступил я в жизнь? — прекрасно! Но для чего же обуреваюсь треволнениями жизни? Скажу слово, оно смело, однако же скажу его. Если бы не Твой был я, Христе, мне стало бы это обидой. Мы родимся на свет, утомляемся, насыщаемся, спим, бодрствуем, ходим, бываем и больны, и здоровы; есть у нас и удовольствия, и труды. Но временами года и солнцем наслаждается и все, что есть на земле. А умирают и согнивают телом и скоты, которые, правда, презренны, но не подлежат и ответственности. В чем же мое преимущество? Ни в чем, кроме Бога; и если бы не Твой был я, Христе, мне стало бы это обидой.

Много путей многобедственной жизни, и на каждом встречаются свои скорби; нет добра для людей, к которому бы не примешивалось зло; и хорошо еще, если бы горести не составляли большей меры! Богатство неверно; престол — кичение сновидца; быть в подчинении тягостно, бедность — узы, красота — кратковременный блеск молнии, молодость — временное воскипение, седина —  скорбный закат жизни, слова летучи, слава — воздух, благородство — старая кровь, сила — достояние и дикого вепря, пресыщение нагло, супружество — иго, многочадие — необходимая забота, бесчадие — болезнь, народные собрания — училище пороков, недеятельность расслабляет, художества приличны пресмыкающимся по земле, чужой хлеб горек, возделывать землю трудно, большая часть мореплавателей погибли, отечество — собственная яма, чужая сторона — укоризна. Смертным все трудно; все здешнее — смех, пух, тень, призрак, роса, дуновение, перо, пар, сон, волна, поток, след корабля, ветер, прах, круг, вечно кружащийся, возобновляющий все подобное прежнему, и неподвижный, и вертящийся, и разрушающийся, и непременный — во временах года, днях, ночах, трудах, смертях, заботах, забавах, болезнях, падениях, успехах.
И это дело Твоей премудрости, Родитель и Слово, что все непостоянно, чтобы мы сохраняли в себе любовь к постоянному! Все обтек я на крылах ума — и древнее, и новое; и ничего нет немощнее смертных. Одно только прекрасно и прочно для человека: взяв крест, преселяться отселе. Прекрасны слезы и воздыхания, ум, питающийся божественными надеждами, и озарение Пренебесной Троицы, вступающей в общение с очищенными. Прекрасны отрешение от неразумной персти, нерастление образа, принятого нами от Бога. Прекрасно жить жизнью, чуждою жизни, и, один мир променяв на другой, терпеливо переносить все горести.

Одна для нас жизнь — стремиться к Жизни; и одна смерть — грех, потому что он губит душу. Все же прочее, о чем иные думают много, есть сонное видение, играющее действительностью, и обманчивая мечта души. Если же так будем рассуждать, ...то не будем и о жизни думать высоко, и смертью огорчаться чрез меру. Что ужасного в том, что преселяемся мы отселе в жизнь истинную, избавившись превратностей, пучин, сетей, постыдного оброка, и вместе с постоянными и непреходящими существами будем ликовствовать, как малые светы окрест Великого Света?

Ты здесь странник и пришелец, пресмыкающийся по чуждой тебе земле. Отсюда восставит тебя Бог в отечество твое. Подвиги твои не долговременны; а награда выше трудов.

Мы то же, что беглый сон, неуловимый призрак, полет птицы, корабль на море, следа не имеющий, прах, дуновение, весенняя роса, цвет, временем рождающийся и временем облетающий.

Увы! Тесно мне и в жизни, и при конце жизни. Здесь грех, а там наказание. Стою в середине, боясь огненной реки. Надеюсь больше на Тебя, Христос, нежели на  здешние подвиги. Если бы у меня была возможность, хотя несколько, очиститься, это было бы всего лучше. Но если непрестанно умножается во мне зло, то пора разрешиться, пока не постигла меня худшая участь.

Если верно уставишь весы и взвесишь все, что в жизни приятного и что прискорбного, то одна чаша, до верха нагруженная злом, пойдет к земле, а другая, напротив, с благами жизни, побежит вверх. Война, море, возделывание земли, труд, разбойники, приобретение имущества, описи имений, сборщики податей, ходатаи по делам, записи, судьи, неправдивый начальник — все это еще детские игрушки в многотрудной жизни. Посмотри и на приятность жизни: пресыщение, обременение, пение, смех, гроб, всегда наполненный истлевшими мертвецами; брачные дары, брак, брак второй, если расторгся прежний, прелюбодеи, поимка прелюбодеев; дети — тревожная скорбь, красота — неверная приманка; безобразие — невинное зло; заботы о добрых детях, печаль о худых; богатство и нищета — сугубое зло, презрение, гордость — все это, как шар, летающий из рук в руки у молодых людей.

О, как продолжительною сделали жизнь эту бедствия! — Долго ли мне сидеть у места гниения? Как будто все блага нашей жизни заключены в одном утешении — изо дня в день то принимать в себя, то извергать отмеренное.
Не многим пользуется гортань; а все прочее переходит в сток нечистот. Еще зима, еще лето; то весна, то осень попеременно; дни и ночи — двойные призраки жизни; небо, воздух, море — во всем этом, и что неподвижно, и что вращается, ничего для меня нет нового, всем я пресыщен. Другую даруй мне жизнь и другой мир, для которого охотно несу все тяжести трудов. Лучше бы мне умереть, когда заключил Ты меня в матернюю утробу, ибо, как скоро начал я жизнь, моим уделом стали тьма и слезы.
Что это за жизнь? — Воспрянув из гроба, иду к другому гробу и, восстав из могилы, буду погребен в нещадном огне. Да и это время, пока дышу, есть быстрый поток бегущей реки, в которой непрестанно одно уходит, другое приходит и ничего нет постоянного. Здесь все один прах, который закидывает мне глаза, и я дальше и дальше отпадаю от Божия света, ощупью, по стене, хватаюсь за то и другое, брожу вне великой жизни. Отважусь на одно правдивое слово: человек есть Божия игра, подобная одной из тех, какие видим в городах. Сверху надета личина, которую сделали руки; когда же она снята, каменею от стыда, явившись вдруг иным. Такова вся жизнь жалких смертных. У них на сердце лежит мечтательная надежда, но тешатся ею недолго.

Видимые блага подвергаются и подвергают нас то тем, то другим превратностям: то возносят, то низвергают и кружат, как в вихре, и прежде чем овладеем ими, убегают и удаляются от нас, и таким образом играют нами и обманывают нас. Направлено это к тому, чтобы мы, усмотрев их непостоянство и переменчивость, скорее устремились к пристанищу будущей жизни. В самом деле, что было бы с нами, если бы наше земное счастье было постоянно, когда и при непостоянстве его мы столь к нему привязаны? Когда обманчивая приятность и прелесть его держит нас, как рабов, в таких узах, что мы ничего и представить себе не можем лучше и выше настоящего? И это несмотря на то, что мы слышим и верим, что сотворены по образу Бога, Который, пребывая на Небе, и нас влечет к Себе.

Душа, взирай ввысь, а земное все забудь, чтобы тело не покорило тебя греху! Коротка эта жизнь, счастливец наслаждается как бы во сне. Всякому выпадает разная судьба. Одна чистая жизнь всегда постоянна и многолетна, всего лучше жить такою жизнью. Иные любят золото, или серебро, или продолжительную трапезу – эти детские забавы настоящей жизни, а другие – дорогие или прекрасные шелковые ткани, или поля, засеянные пшеницею, или стада четвероногих. Но для меня великое богатство – Христос. О, если бы мне когда-нибудь увидеть Его чистым неприкровенным умом! Прочим же пусть владеет мир.

Единственная польза от здешней жизни — самым смятением видимого и обуреваемого руководиться к постоянному и незыблемому.

В делах человеческих, по естественному порядку, нет ничего твердого, равного, держащегося своими силами и пребывающего в одинаковом положении. Участь наша вращается, подобно колесу, изменяясь в разные времена, часто в один день, а иногда и в один час. Так что скорее можно положиться на постоянство ветров, никогда не останавливающихся, или следов плывущего по морю корабля, или на обманчивые ночные сновидения, доставляющие минутное удовольствие, или на твердость тех начертаний, какие дети, играя, делают на песке, чем на благоденствие человеческое. Итак, благоразумны те, кто, не веря благам настоящим, собирают себе сокровище в будущем и, видя непостоянство и переменчивость человеческого благополучия, любят добродетель, которая никогда не изменит.

Не море ли — жизнь наша и дела человеческие? И в ней много соленого и непостоянного. А ветры — это не постигающие ли нас искушения и всякая неожиданность? Это-то, кажется мне, примечая, досточудный Давид говорит: «Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей. Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать; вошёл во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня» (Пс. 68:2-3). Что же касается до искушаемых, то одни, как самые легкие бездушные тела увлекаются и нимало не противостоят напастям, потому что не имеют в себе твердости и веса, доставляемых разумом целомудренным и готовым бороться со встретившимися обстоятельствами, а другие, как камень, достойны того Камня, на Котором мы утверждены и Которому служим. Таковы все, которые, руководясь умом любомудрым и стоя выше низкой черни, все переносят твердо и непоколебимо, и смеется над колеблющимся, или жалеют о них, — смеется по мудрости, жалеют по человеколюбию. Сами же для себя вменяют в стыд — отдаленные бедствия презирать и даже не почитать бедствиями, но уступать над собою победу настоящим, и притом кратковременным, как будто они постоянны, оказывать мудрость безвременно, а в случае нужды оказываться немудрыми; что подобно тому, как если бы стал почитать себя отличнейшим борцом, кто никогда не выходил на бой, или искусным кормчим, кто высоко думает о своем искусстве в тихую погоду, а в бурю бросает из рук кормило.

Для людей одно только благо, и благо прочное,– это небесные надежды, к прочим благам я чувствую отвращение. Готов предоставить существам однодневным все то, что принадлежит земле. Близким, чужим, благочестивым, порочным, откровенным, скрытым, смотрящим независтливым взглядом, снедаемым изнутри самоубийственным грехом – другим уступаю удовольствия жизни, а сам охотно их избегну.

Единственная польза от здешней жизни в том, что само смятение видимого и подверженного бурям заставляет нас искать постоянного и незыблемого.

Пыль, грязь, кружащийся прах! Земля опять соединяется с землею, повивается земными пеленами и снова делается пылью, как прах, который сильным круговоротом ветров поднят в высоту, и потом брошен вниз. Ибо так и нашу кружащуюся жизнь бури лукавых духов подъемлют в высоту — к лживой славе; но пыль тотчас опадает вниз и остается внизу, пока слово Сотворившего не соединит того, что было соединено, и разрушилось по нужде. А теперь эта пыль, в которую вложен дух с Божиим образом, как бы возникнув из какой-то глубины, возглашает земные печальные песни, и оплакивает жизнь, по видимому улыбающуюся.

Самая лучшая польза от жизни — умирать ежедневно.

Собирай сокровища для нескончаемого века, а настоящий век оскудевает даже прежде своего конца.

Пусть сам я понесу свой жребий, переселившись отсюда и охотно уступив терзающим сердце напастям; но вам, которые будете жить после меня, даю заповедь: нет пользы в настоящей жизни; потому что жизнь эта имеет конец.

Много, очень много случится перенести человеку с продолжением времени. Но что ни посылает правящий нашей жизнью Бог, все это сносно.