Любовь есть Божественный Дух.

Влечение и любовь к Богу есть свет. Поэтому, воссияв в боголюбивых душах, любовь тотчас прогоняет тьму страстей и <чувственных> наслаждений и водворяет день бесстрастия.

Добродетели без любви тщетны и бесполезны.

Истинно любовь есть всякая радость и того, кто приобрел ее, исполняет радости и веселия, изводя его чувством вне мира.

Если б мы сподобились стяжать истинную любовь, то познали бы и Бога, и ради любви ко Христу предпочитали бы не только быть бесчестимыми, но и наказуемыми, и онеоправдываемыми, и оскорбляемыми, и всякое искушение и тесноту претерпевали бы с охотою.

Если бы можно было спастись без <любви>, о Христе мой, то каким образом? — Нет, нет, это никоим образом невозможно.

Первой из всех добродетелей, царицей и госпожой поистине является любовь. Она всем им глава, одежда и слава.

Как огонь, любовь согревает душу мою и воспламеняет сердце, возбуждая в них желание и любовь к Творцу.

Человеколюбие есть подобие Богу, так как оно благотворит всем людям, и благочестивым и нечестивым, как и Сам Бог благотворит.

Блага мира этого обыкновенно сопровождаются печалями и мучительными и болезненными трудами, а та жизнь, которой человек живет в Боге, беседуя с Ним и созерцая неизреченные блага, превосходит всякое блаженство и выше всякой славы, счастья, радости и утешения.

Обнажен от Божественной славы и тот, кто не имеет любви, и хотя бы он имел все добродетели, предстанет обнаженным и, не в силах вынести наготы своей, пожелает лучше скрыться, так как вместе со стыдом он будет иметь и осуждение и услышит от Судии всех: «Не знаю тебя» (Лк. 13:25).

Иметь любовь выше, чем говорить языками ангельскими и всеми человеческими, иметь всю веру, так что и горы переставлять, обладать всяким ведением и знать глубину таинств, растратить все богатство и самому сделаться нищим и даже тело предать за Христа на сожжение (1 Кор. 13:1—3). Любовь настолько выше всего этого, что без нее ни одна из этих добродетелей, ни все они вместе совершенно не принесут никакой пользы приобретшему их.

Будучи вне всех тварей, но в то же время и со всеми, любовь есть огонь и свет, она бывает облаком света и делается солнцем.

Все труды и подвиги, которые начала и конца своего не имеют в любви с духом сокрушенным, тщетны и бесполезны.

Святая любовь, проникая всех, от первых до последних, от головы до ног, всех с собою соединяет, сцепляет, связывает и объединяет, и делает их крепкими и непоколебимыми. Будучи познаваема, она открывается каждому из них одною и тою же. Она есть Бог, с Которым и последние бывают первыми, и первые, как последние.

Кто отпадает от Моей любви и дружбы, тому невозможно уже жить. Тотчас обнажается он от всех благ и предается в рабы врагам Моим и его, которые, как только примут его, устремляются на него с крайним неистовством и зверством по причине прежней любви его ко Мне.

Восподвизаемся же, возлюбленные, о том, чтобы питать и возжигать в себе обильнейший огонь Божественный, т.е. любовь Божию посредством заповедей Христовых; ибо посредством их возгорается в нас Божественный огонь и посредством же их обыкновенно увеличивается он.

Любовь к Спасителю – это действие Духа, или существенное Его присутствие, ипостасно видимое внутри меня, как свет. Свет же этот ни с чем не сравним и весь невыразим.

Любовь есть всесовершающий и просвещающий Свет. Однако же этот Свет не от мира, ни вообще что-либо из мира и не тварь, так как Он несозданный и пребывает вне всех тварей, как нетварный среди тварных вещей.

Насколько Ты, Спасе, превосходишь все видимое, настолько сильнее и любовь к Тебе, которая заслоняет всякую человеческую любовь, отвращает от склонности к плотским наслаждениям и скоро прогоняет все похоти.

Частыми молитвами, неизреченными воздыханиями и потоками слез, люди очищают душу и, видя ее  очищение, воспринимают огонь любви и огонь желания — увидеть ее совершенно очищенной.

Любовь есть не имя, но Божественная сущность, сообщимая и непостижимая и совершенно Божеская. Сообщимое постижимо, а что выше его, то – никоим образом.

Кто такие милостивые? Те ли, которые раздают бедным деньги и кормят их? Нет, не это одно делает милостивым, надо, чтобы при этом было сердечное милосердие. И те милостивы, которые обнищали из любви ко Христу, ради нас обнищавшему, но, вспоминая о бедных, вдовах, сиротах и больных и не имея, что им дать, страдают жалостью о них и плачут, уподобляясь Иову, который говорит о себе: «Не плакал ли я о том, кто был в горе?» (Иов 30:25). Они, когда что имеют, с искренним радушием помогают нуждающимся, а когда не имеют, дают им убедительные наставления о том, что способствует спасению души, повинуясь слову того, кто сказал: даром получил, без зависти отдаю (Прем. 7:13). Таковы истинно милостивые, ублажаемые Господом Иисусом Христом. Такой милостью они, как лестницей, восходят к совершенной душевной чистоте.

Согласно с природою одно только Божество должно быть предметом любви и вожделения; кто приобщился Его, тот сделался причастным всех благ.Красота Твоя, Владыко Христе, неизъяснима, образ несравним, великолепие неизреченно и слава превышает ум и слово. Твой нрав, Твоя благость и кротость превосходят помышления всех земнородных. Поэтому и желание и любовь к Тебе превосходят всякую любовь и желание смертных. Ибо насколько Ты, Спасе, превосходишь все видимое, настолько сильнее и любовь к Тебе, которая затемняет всякую человеческую любовь, отвращает от любви к плотским наслаждениям и скоро прогоняет все похоти. Ибо похоть страстей поистине есть тьма, и совершение постыдных грехов – глубокая ночь; влечение же и любовь к Тебе, Спасе, есть свет. Поэтому, воссияв в боголюбивых душах, она тотчас прогоняет тьму страстей и чувственных наслаждений и водворяет день бесстрастия. О дивное и нежданное дело Всевышнего Бога! О сила таинств, сокровенно совершающихся! Ты даруешь нам и преходящее, и вечное. Ты даешь земное с небесным и настоящее с будущим, как Создатель всего, имеющий власть над земным и небесным. Итак, зачем же мы, несчастные, любим людей более, чем Тебя, и жалким образом служим им более, чтобы получить от них ничтожную и непрочную награду? Мы предаем им наши души и тела, чтобы они пользовались ими, как ничтожными и отвергнутыми сосудами, и хотя мы Твои члены – Владыки всего, повторяю, святые члены святого Господа, Который ни от кого независим в Своей власти, не страшимся добровольно предлагать их скверным демонам для постыднейшего греха. Итак, кто из верных рабов Твоих удержится от слез? Кто не оплачет также нашей своенравной дерзости? Кто не испытает благоговения перед таким долготерпением Твоим, Боже? Кто не ощутит трепета перед воздаянием на Божественном Суде, то есть перед нестерпимым и вовеки неугасимым гееннским огнем, где плач и скрежет зубов, и скорбь неутешная, и невыразимая мука? Но, о Солнце, Создатель этого видимого нами солнца, и луны, и звезд, и света, и всей природы, сокрой меня от них во свете Твоем, чтобы я, созерцая в нем одного Тебя, Слово, не видел мира и того, что в мире, но и видя, был как бы невидящим, и слыша, как бы не слышал. И как бывает с сидящими во тьме житейских удовольствий и тьме славолюбия: видя, они не видят Твоей Божественной славы, и слыша, совершенно не разумеют Твоих заповедей и повелений; так будет и со мною во свете Твоем, когда я и видя не буду видеть мира и того, что в мире. Ибо кто, видя Тебя и чувствуя себя озаренным Твоею славою и Божественным Твоим светом, не изменился умом, душою и сердцем и не удостоился всевластно, Спаситель, видеть иначе и слышать таким же образом? Ибо ум, погружаясь в Твой свет, просветляется и делается светом, подобным славе Твоей, и называется Твоим умом; так как удостоившийся сделаться таковым – удостаивается тогда и ум Твой иметь и делается с Тобою безраздельно единым. И как не будет он все видеть и слышать бесстрастно, как Ты? Сделавшись богом по благодати, как пожелает он вообще чего-либо чувственного, какой-либо скоропреходящей и тленной вещи, либо иной, суетной славы – тот, кто стал превыше всего этого и выше всякой видимой славы? Ибо как тот, кто стал превыше всего видимого и приблизился к Богу, лучше же, кто сам наименовался богом, захотел бы искать славы или роскоши от поверженных на землю? Ибо они поистине для него – позор и поношение, уничижение и бесчестие. Слава же для него, и утеха, и богатство – Бог Троица и все Божие и Божественное, Коему подобает всякая слава, честь и держава всегда, ныне и во все веки. Аминь.

Одно дело – не печалиться и не гневаться при бесчестиях, поношениях, искушениях, и другое – желать их и благодарить, когда они случатся. Одно дело – молить Бога о тех, кто причиняет это, другое – прощать, и третье – запечатлевать в уме лицо каждого из них и целовать их бесстрастно, как искренних друзей своих, со слезами чистой любви, так, чтобы на душе не было совершенно никакого знака оскорбления или страсти. Еще больше всего сказанного, когда кто в самое время искушения такое же имеет расположение и к тем, которые поносят его в лицо или клевещут на него, и ко всем другим, кто или осуждает его, или презирает, ставит ни во что, или плюет в лицо, еще и к тем, кто притворяются друзьями, а тайно действуют против него, и это не утаивается от него, но он это знает. Из этого опять высшее и совершеннейшее без сравнения есть, мне кажется, то, если человек совсем забывает искушение, которое претерпел, и никогда не вспоминает тех, кто его опечалил... но относится к ним, как к своим друзьям, без всякого различения... Все это дела и совершенства мужей, ходящих во свете. Те же, кто чувствует, что они далеки от таких порядков и правил жизни, пусть не обольщаются и не обманывают себя, но знают достоверно, что они ходят во тьме.

Мы имеем святую и нераздельную троицу добродетелей: веру, надежду и любовь, и последняя — первая есть и большая всех, как предел доброт <нравственных>. Ею удомостроительствована вера наша, на ней основана  надежда, и без нее ничто из сущего не происходило и никогда не произойдет. У этой любви много имен, и дел много, и признаков ее преобильно, и свойств премногое множество. Но существо ее одно и для всех совершенно непостижимо, и для Ангелов, и для людей, и для всякой другой твари, нам, может быть, еще неведомой. Она неизъяснима словом, неприступна в славе, неисследима в советах. Она и вечна, ибо безвременна. И незрима она, ибо умопредставляется, но не постигается. Много красот у нее, нерукотворенного и святого Сиона, которые, как только начнет кто узревать, престает уже утешаться привлекательными видимостями мира и любить славу его.

...Я не люблю, насколько хочу, и полагаю, что я отнюдь не стяжал любви к Богу. Стремясь же ненасытно любить, насколько хочу... я теряю <даже> и ту любовь к Богу, какую имел... Так как я не люблю, как хочу и насколько, конечно, хочу, то и думаю, что я нисколько даже не люблю. Итак, любить, насколько мне хочется, есть любовь превыше любви, и я понуждаю свою природу любить превыше естества.

Не думай, брат мой, что Бог беден и имеет нужду в нашем достоянии, чтобы питать бедных, и потому повелевает нам быть к ним милостивыми и, сколько есть сил, исполнять эту заповедь. Не так, брат мой, не так. Но человеколюбивый Господь то, что внесено в жизнь нашу диаволом через корысть, на погибель нашу, это самое желает посредством милостыни обратить во спасение нам. Диавол посоветовал нам усвоить себе, считать своей собственностью и для себя хранить то, что Бог создал для общего употребления, чтобы через такую любовь к имению привить нам два греха и сделать нас повинными вечному мучению: первый грех – бессердечие и немилосердие, второй грех – надежда на имущество, а не на Христа. Во избежание этого с радостью мы должны опустошать свои сокровищницы, с таким старанием набиваемые и с такими опасениями хранимые, в надежде получить истинное упование Христово, в котором Он обещал воздать за все сторицей. Бог знает, что нами совсем завладела похоть приобретения, и мы одержимы манией богатства. Расстаться с ним и отцепиться от него нам крайне трудно, поэтому, если случится кому-нибудь потерять его по каким-либо причинам, он не рад бывает и самой жизни. Зная это, Господь и потребовал лечения, соответствующего нашей немощи. Он обещал воздать нам за то, что раздадим бедным, сторицей, чтобы только расположить нас к такому раздаянию и тем прежде всего избавить нас от осуждения за страсть к приобретению, а потом отучить возлагать надежду на богатство и освободить наши души от его тяжких уз. По освобождении же от них дать нам простор беспрепятственно исполнять заповеди Христовы и служить Ему со страхом и трепетом, не с тем, чтобы сделать Богу какое-либо одолжение, но с тем, чтобы самим от Него получить эту самую милость и благодать – быть Его рабами и истинно служить Ему.

Поскольку вера сочетается с надеждою, а надежда сопутствует любви, то явно, что кто не имеет любви, не имеет надежды, а кто не имеет надежды, не имеет и веры, — т. е. кто не имеет веры, тот и не надеется, а кто не надеется и не любит.

Приобщившийся Божественной любви стал богом по благодати
О что это за вещь, сокрытая для всякой тварной природы? Что это за свет мысленный, ни для кого не видимый? Что это за великое богатство, которого никто в мире вполне не мог найти или овладеть им всецело? Ибо оно неуловимо для всех и невместимо для мира; оно вожделеннее всей вселенной и настолько желаннее вещей видимых, насколько Бог, создавший их, превосходнее их. Поэтому я уязвлен любовью к Нему, и, пока не вижу Его, истаиваю внутри, и, горя умом и сердцем, со вздохом хожу туда и сюда, и, палимый, ищу здесь и там, нигде не находя Возлюбленного души моей, и часто озираюсь в надежде, не увижу ли моего Желанного. А Он, как невидимый, совершенно не показывается мне. Когда же я, отчаявшись, начинаю плакать, тогда Он является мне, и на меня взирает Тот, Кто все видит. Изумляясь необыкновенной красоте Его, я дивлюсь тому, как Творец, отверзши Небеса, приклоняется и показывает мне неизреченную и необычайную славу. Когда же я размышляю о том, может ли кто стать еще ближе к Нему и каким образом можно было бы подняться на неизмеримую высоту, Он Сам внутри меня является, блистая в убогом сердце моем, отовсюду озаряя меня бессмертным светом и все члены мои освещая лучами. Весь обнимая меня, Он всего меня покрывает целованием и всего Себя мне, недостойному, дарует. И я насыщаюсь Его любовью и красотою исполняюсь божественного наслаждения и сладости. Я делаюсь причастником света и славы: лицо мое, как и Возлюбленного моего, сияет, и все члены мои делаются светоносными. Тогда я становлюсь красивее красивых, богаче богатых, бываю сильнее всех сильных, более великим, чем цари, и гораздо более достойным не только в сравнении с землею и всем, что на земле, но и с Небом и всем, что на Небе, имея в себе Создателя всего, Которому подобает слава и честь ныне и вовеки. Аминь.

О, святая любовь!.. Кто не возлюбил тебя, как должно, и кто не возлюблен тобою, как подобает, тот, может быть, и течет, но еще не постиг. О том, кто течет, сомнительно еще, постигнет ли, прежде чем кончится течение. Но кто тебя постиг, или кого ты постигла, о том не может быть никакого сомнения, успех его верен. Ибо ты — конец закона, ты, объемлющая меня, согревающая меня и воспламеняющая сердце мое к безмерному возлюблению Бога и братий моих.

О, любовь превожделенная! Блажен, кто возлюбил тебя, потому что такой не восхочет уже полюбить страстно никакой красоты человеческой. Блажен, кто сплелся с тобою Божественным вожделением, потому что такой отречется от всего мира и, со всяким сближаясь человеком, не осквернится. Блажен, кто пленился красотами твоими и насладился ими полным желанием, потому что такой освятится в душе пречистою кровию и водою, которые сочатся и каплют из тебя. Блажен, кто облобызал тебя всем сердцем, потому что такой изменится добрым изменением в духе своем и возрадуется душою своею, так как ты сама — неизреченная радость. Блажен, кто стяжал тебя, потому что такой не будет уже во что-либо ставить все сокровища мира, так как ты сама — воистину богатство, никогда не оскудевающее. Блажен и треблажен тот, кому подала ты десницу свою, потому что такой, при всем видимом бесславии, будет славнее всех славных и честнее всех чтимых. Похвален, кто тебя ищет, прехвальнее, кто тебя обретет, но блаженнее всех тот, кто возлюблен будет тобою, кого посадишь ты одесную себя, кто научен будет тобою, кто обитать будет в тебе, кто напитан будет от тебя бессмертною пищею, т. е. Господом нашим Иисусом Христом.

Знаю я человека, который употреблял многие способы и разные приемы, чтобы узнать, что делают жившие с ним, но делал это не для того, чтобы вред им какой причинить, но для того, чтобы потом поспособствовать им оставить худые дела свои и злые помыслы, привлечь к себе кого словом, кого каким-либо подарком, кого другим каким образом; и иногда плакал то об одном, то о другом, иногда бил себя в лицо и в грудь за спасение кого-либо, иногда сам принимал лицо согрешившего словом или делом и, воображая себя самого согрешившим грехом брата, исповедал грех этот Богу и молил о прощении, обильные проливая слезы. Знал и другого, который так много радовался о несущих подвиг, исправляющих всякую добродетель и преуспевающих в добре, как бы уверен был, что получит воздаяние за их добродетели и подвиги, более их самих несущих подвиг; и опять о тех, которые согрешили словом или делом и оставались в грехе, так сильно скорбел и сокрушался, как бы не сомневался, что он один имеет дать ответ за всех их и быть вверженным во ад. Знаю я и такого, который так сильно желал спасения братий своих, что много раз с теплыми слезами умолял Бога, чтобы или и они спасены были, или и он вместе с ними предан был мукам. Движимый богоподражательной теплою любовью, он никаким образом не хотел спастись один без братий своих. Ибо так соединился с ними духовно, союзом святой любви, в Духе Святом, что и в Царство Небесное не желал войти, отделяясь от них. О, единение святое! О, союз святой! О, неизъяснимая сила души любомудренной или, лучше сказать, Богоносной, совершенной в любви к Богу и ближнему! Кто не достиг еще в меру такой любви и не видит в душе своей никаких признаков ее, тот еще по земному и на земле живет или, лучше сказать, такой еще под землею кроется, как крот: ибо подобно этому кроту и он слеп, и только слухом слышит тех, которые говорят поверх земли.

О, любовь Боготворящая, которая есть Бог — дар таинственно подаваемый достойным; она — нечто изумительное и вещь нелегко обретаемая.