Если ты предотвратил бедствие войны, одним даром для тебя служит награда, другим – сам подвиг, потому что если бы за это и не ожидалось воздаяния, мир сам по себе, для имеющих ум, дороже всякой о нем заботы. Поэтому избыток Божия человеколюбия можно познать в том, что Он награждает не за труды и посты, но, можно сказать, за удовольствия и радости; ибо из всего, что радует, главное есть мир, который каждому желательно иметь в такой мере, чтобы не только самому пользоваться им, но, по великому обилию его, уделять и неимеющим. Ибо сказано: «блаженны миротворцы» (Мф. 5:9), а миротворец тот, кто дает мир другим. Но никто не сообщит другому того, чего не имеет сам. Поэтому желательно, чтобы прежде ты сам исполнился благами мира, а потом уже наградил ими имеющих в них нужду.

Слово Божие повелевает последующему заповедям Божиим все, что бы он ни делал, делать, имея в виду Его одного, и Ему единому угождать, не гоняясь ни за какою славою от людей, но избегая похвал от них и гордости, всего себя являть жизнью и делами, чтобы зрители их — не сказал Господь: удивились старающемуся показать себя, но «прославили Отца вашего, Который на Небесах» (Мф. 5:16).

Милостивый весьма блажен, потому что плод милости делается собственным достоянием милующего. Ибо одинаково доброе дело есть то и другое – и себя самого миловать, и сострадать беде ближнего.

Как жестокий и злобный недоступен для приходящих, так сострадательный и милостивый сострадает нуждающимся... милость есть исполненное любви расположение к скорбящим и претерпевающим бедствие.

Божественные заповеди, которых смысл с первого взгляда понятен, надлежит исполнять не лениво и не принужденно, но подобно голодающим, с желанием насытиться предлагаемым, чтобы пища эта послужила для нас напутствием к здравию. А какие понятия сокровенны, например: что такое сущность Божия? Что было до сотворения? Что вне видимого? Какая была нужда в сотворенном? — и все подобное, исследованием чего занимается одно любопытство, о том не разыскивать должно, но познание этого предоставить единому Святому Духу, испытующему, как говорит Апостол, глубины Божии (1 Кор. 2:10).

Делание заповедей сейчас отличившегося добрыми делами веселит надеждою, а потом, усладив благими надеждами, присоединяет свойственное достойным веселие, когда изрекает Господь сделавшим доброе: «придите, благословенные, наследуйте уготованное вам Царствие» (Мф. 25:34).

Что кротость достойна ублажения, каждый может видеть в страсти раздражения. Ибо как только слово или дело, или предположение какой-либо неприятности возбудит такую болезнь, кровь в сердце закипает, и душа готова к мщению... Тогда человек от раздражения делается внезапно вепрем или псом, или барсом, или другим подобным зверем: у него налившиеся кровью глаза, ставшие дыбом и ощетинившиеся волосы, голос злой, речь колкая... Если таков раздраженный, а другой, стремящийся к блаженству, при помощи рассудка укрощает его болезнь, выражает это и спокойным взглядом, и тихим голосом, подобно врачу, который своим искусством исцеляет беснующихся, то не скажешь ли и сам, сравнив одного с другим, что жалок и мерзок этот зверь, но достоин ублажения кроткий, кого и злоба ближнего не заставила утратить свое благообразие?

«Блаженны миротворцы...» (Мф. 5:9). Кто же именно? Подражатели Божиему человеколюбию, проявляющие в жизни своей то, что свойственно Божией деятельности. Податель благ и Господь совершенно истребляет и обращает в ничто все, что не родственно добру и чуждо ему и тебе, и узаконивает этот образ действия: изгонять ненависть, прекращать войну, уничтожать зависть, не допускать битв, истреблять лицемерие, угашать в сердце сжигающее внутренности злопамятство. Как с удалением тьмы наступает свет, так вместо перечисленного появляются плоды духа: «любовь, радость, мир, долготерпение, благость...» и все названные апостолом блага (Гал. 5:22). Потому как же не блажен раздаятель Божественных Даров, уподобляющийся Богу дарованиями, свои благотворения уподобляющий Божией великой щедрости? Но, может быть, ублажение имеет в виду не только благо, доставляемое другим? Но, как думаю, в собственном смысле миротворцем называется тот, кто мятежи плоти и духа и междоусобную борьбу естества в себе самом приводит в мирное согласие, когда приводит в бездействие закон телесный, «противоборствующий закону ума» (Рим. 7:23), и подчинившись лучшему Царству, делается служителем Божественных заповедей. Итак, поскольку веруем, что Божество просто, несложно и неописуемо, то, когда и умиротворенное человеческое естество утрачивает сложность двойственности и все претворяется во благо, становясь простым, неописуемым и как бы в подлинном смысле единым, так что ему возвращается единство видимого с тайным, сокровенного с видимым, тогда, действительно, подтверждается ублажение, и такие люди в подлинном смысле называются сынами Божиими, сделавшись блаженными по обещанию Господа нашего Иисуса Христа.

...Заповедь есть семя будущего плодоношения, а добродетель — виноградная лоза, изливающая вино из словесных гроздьев в чашу премудрости.

Тому, кто разумом обратился к этому миру и занимает душу свою тем, чтобы угодить людям, невозможно быть исполнителем первой и великой заповеди Господней, которая повелевает любить Бога всем сердцем и всею силою. Ибо как может любить Бога всем сердцем и силою тот, кто разделил свое сердце между Богом и миром и, похищая любовь, принадлежащую одному Богу, растрачивает ее на человеческие страсти?

«Блаженны изгнанные за правду» (Мф. 5:10). Откуда и кем «изгнанные»? Ближайшее понимание слова указывает на путь мучеников, подразумевает путь веры. Ибо действительно блаженно быть гонимым ради Господа. Почему? Потому, что изгнание злом делается причиной пребывания в добре. Отчуждение от лукавого служит поводом к сближению с добром. А добро и то, что выше всякого добра, есть Сам Господь, к Которому спешит гонимый. Потому истинно блажен, кто на благо себе пользуется содействием врага. Поскольку жизнь человеческая заключается в междуцарствии добра и зла, то как отпавший от благой и высокой надежды впадает в пропасть, так разлучившийся с грехом и избавившийся от растления, приближается к правде и нетлению. И хотя гонение мучительно, но венец мученичества превышает всякое блаженство. И Господь, видя немощность естества, заранее возвещает об этом увенчании подвига, чтобы с надеждой на Царство претерпевали они временное страдание. Потому-то великий Стефан, побиваемый камнями, радуется, как бы приятную росу с готовностью принимает на себя летящие камни и награждает убийц благословением, молясь, чтобы оставлен был им этот грех. Ибо и обещание он слышал и видел, что обещанное явлено ему. Когда он спешит совершить исповедание, исполняется обещание – открывается небо, из премирного жребия нисходит на подвижника и Божия Слава, и Сам Тот, о Ком свидетельствует подвижник. Из этого познаем, что Один и Тот же и распоряжается подвигами и со Своими подвижниками противостоит их врагам. Потому кто блаженнее гонимого ради Господа, если ему предоставлено иметь сподвижником Самого Подвигоположника? Нелегкое, а может быть, и невозможное дело – видимым земным удовольствиям предпочесть невидимое благо и быть изгнанным из своего дома, разлученным с супругой и детьми, с братьями и родителями, если Сам Господь не содействует ко благу сделавшегося по промыслу «званным». Пригвожденная к житейским сладостям душа слишком привязана к телу, к которому прилепилась, она влачит на себе тяжесть жизни подобно черепахам и улиткам, будто связанная раковиной, и становится неповоротливой. В таком состоянии она легко уловляется гонителями при угрозе потери имения или утраты чего-либо иного, желанного в этой жизни, без сопротивления отдаваясь во власть гонителей и делаясь подругой преследующих. Но когда «слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого» (Евр. 4:12) проникает в истинно принявшего веру и рассекает сросшееся, и расторгает связи привычки, тогда верующий сбрасывает с плеч мирские удовольствия, как груз, и подобно скороходу, легко и быстро проходит путь подвигов, пользуясь в движении своем превосходством Подвигоположника. Ибо взирает не на то, от чего стремится, не на сладости, которые позади, обращает взор, но жаждет предлежащего ему блага; не скорбит об утрате земного, но восхищается приобретением Небесного. А потому с готовностью принимает он всякий вид мучения, как повод и содействие к предстоящей радости, с готовностью принимает огонь, как очищение, меч, как расторжение связей ума с вещественным и плотским. Гонимый врагом и прибегающий к Богу принимает скорби, как погашение сластолюбия, потому что невозможно чувствовать наслаждения тому, кто в скорби. Поскольку грех вошел через удовольствие, то скорбями он, без сомнения, будет изгнан. «Блаженны изгнанные» ради Господа. Будем внимательны к этим словам, как если бы сама Жизнь возвещала нам это блаженство. Блаженны гонимые смертью ради меня, или как бы Свет сказал: блаженны изгнанные из тьмы ради Меня. Представьте себе, что Господь, Который есть Правда и Святость, Нетление и Благость скажет тебе, что блажен всякий удаляемый от всего, противоположного Ему: от тления, тьмы, греха, неправды, корысти и от чего бы то ни было, что на деле и по смыслу несогласно с добродетелью. Итак, не скорбите, братья, изгоняемые от земного: переселяемый отсюда водворяется в Царских небесных чертогах.

Боговдохновенное слово под какою-либо частностью включает в себя многое. Поэтому и здесь слово «правда» означает всякий вид добродетели, так что равно достоин ублажения жаждущий и благоразумия, и мужества, и целомудрия или чего-либо другого, что только заключается в том же понятии добродетели. Ибо невозможно одному какому-либо виду добродетели, в отдельности от прочих, самому по себе быть совершенной добродетелью. В чем не усматривается чего-либо доброго – противоположно добру: целомудрию противоположно распутство, благоразумию – безумие, да и всему хорошему, без сомнения, есть нечто противоположное. Потому если в правде не усматривается вместе и все истинное, то невозможно остальному быть добром. Никто не скажет, что правда может быть неразумна или дерзка, или распутна, или имеет что-либо иное, усматриваемое в пороке. Если же понятие правды несоединимо со всем дурным, то, конечно, объемлет в себе всякое добро; добро же есть все, считающееся добродетелью. Поэтому именем правды, желающих и жаждущих которой ублажает Слово, обещая им исполнение желаемого, обозначается здесь всякая добродетель.

...Господь исправляет все по порядку, постановляя законы против каждого вида пороков. Неправедным рукам запрещает распоряжаться самим, не дозволяя им мстить. Изгоняет страсть любостяжания, приказывая лишаемому одежды к тому, что отнимают, присоединить и остальное. Врачует боязнь, повелев пренебрегать и смертью. И вообще найдешь, что в каждой заповеди, наподобие плуга, режущее слово из глубины сердца вырывает дурные корни и тем очищает от произращения терний.

«Блаженны миротворцы» – Писание в кратком выражении предлагает в дар исцеление от многих недугов. Сперва выясним: что такое мир? Не что иное, как исполненное любви расположение к соплеменнику. Что же подразумевается под противоположностью любви? Ненависть, гнев, раздражение, зависть, злопамятство, лицемерие, бедствие войны. Видишь ли, от скольких и каких недугов предохраняет одно изречение? Ибо мир противится всему перечисленному и уничтожает зло. Рассуди сам, какова жизнь взаимно друг друга подозревающих и ненавидящих? Встречи их неприятны, все одному в другом отвратительно, уста безмолвны, взоры обращены в разные стороны, слух загражден. Но как аромат наполняет воздух, так Господу угодно приумножить для тебя благодать мира, чтобы жизнь была исцелением чужой болезни.

Что значит обнищать духом, чем приобретается право стать обладателем Небесного Царствия? Из Писания познали мы два рода богатства: одно желанное и другое осужденное. Желанным является богатство добродетелей, осуждается же вещественное и земное, потому что первое делается достоянием души, а последнее может только послужить к обольщению чувств, потому Господь запрещает собирать его, как готовимое на съедение червям и на козни подкапывающим стены, повелевает же прилагать старание о сокровищах возвышенных, к которым не прикасается сила тления (Мф. 6:19–21). Сказав же о черве и о воровстве, Господь указал на опустошителя сокровищ духовных. Поэтому если нищета противополагается богатству, то, конечно, по соответствию должно принять, что нищета бывает двоякая: одна отвергаемая, а другая ублажаемая. Потому кто обнищал целомудрием или другим достоянием – справедливостью, или мудростью, или благоразумием, или оказывается и нищим, и нестяжателем, и убогим по другой какой многостоящей драгоценности, тот бедствует от нищеты и жалок, ибо не приобрел того, что для человека дорого. Но кто добровольно обнищал от всего, представляемого порочным, и не отлагает в свои тайники ни одной диавольской драгоценности, но горит духом и этим собирает себе в сокровище нищету худых дел, тот, по указанию Слова, – в ублажаемой нищете, плодом которой является Небесное Царство.